По поводу новаго сочиненія о Наполеон I. Th. Jung.— Bonaparte et son temps.— Paris. 1880.
Исторія Наполеона I иметъ свою исторію. Уже многіе современники маленькаго корсиканца, перевернувшаго вверхъ дномъ всю Европу, длались его историками {Чаннингъ. Жизнь и характеръ Наполеона Бонапарта. Г-жа Сталь. Разсужденія о французской революціи. Шлоссеръ. Исторія XVIII в.}, отражая на своихъ сочиненіяхъ т чувства, которыми только могли быть проникнуты сами къ тому слишкомъ реальному цезарю, какимъ былъ въ дйствительности первый Бонапартъ, а не къ тому идеальному герою, узнику св. Елены, какого сдлали изъ него поэты и историки слдующаго поколнія, не знавшаго но собственному опыту, чмъ былъ для Франціи, для Европы, для человчества этотъ человкъ, — и введеннаго относительно него въ заблужденіе исключительными обстоятельствами своего времени. Въ начал двадцатыхъ годовъ совершается превращеніе прозаическаго Бонапарта, котораго m-me Сталь очень мтко охарактеризовала, какъ le premier des contre-rvolutionnaires, въ поэтическаго Наполеона, продолжавшаго и совершавшаго собою великую революцію. Реставрація Бурбоновъ дала себя знать либеральнымъ элементамъ французскаго общества, которые сначала на возвращеніе старой династіи смотрли, какъ на событіе, совмщающее въ себ значеніе 1660 и 1688 годовъ въ исторіи Англіи. Либералы ошиблись, многіе изъ нихъ въ 1815 году стали на сторону бжавшаго съ Эльбы Наполеона, а съ самаго начала второй реставраціи видть до 1824 года мы видимъ даже постоянное соединеніе либераловъ съ наполеонистами подъ общимъ девизомъ революціи. Особенно посл 1821 года, когда самъ Наполеонъ пересталъ существовать, эксплуатировалась память великаго человка съ антиправительственными цлями: тогда сложилась наполеоновская легенда, окружившая чело узника св. Елены ореоломъ мученика. Понятно, что либеральная партія этого періода, жившая еще мечтами о республик, не могла быть на столько наивной, чтобы на самомъ дл видть въ Наполеон дйствительнаго представителя своихъ идей: все было основано на разсчет подйствовать на патріотизмъ массы именемъ императора, вознесшаго Францію на верхъ славы, и воспользоваться распущенной арміей, въ которой не прекращался культъ маленькаго капрала. Таковы были дйствительные мотивы союза либераловъ съ наполеонистами въ первые годы реставраціи, когда вс надежды первыхъ возлагались на заговоръ съ военнымъ переворотомъ въ перспектив, посл котораго они чаяли республики или монархіи съ конституціей 1791 года, тогда какъ наполеонисты ожидали возвращенія имперіи {См. Thureau-Dangin. Le parti libral sons la restauration. Paris 1876.}. Но еще боле помогала сама реакція тому, чтобы Наполеонъ пересталъ быть пугаломъ для либерализма, мало того, не безъ содйствія самихъ реакціонеровъ превратился цезарь въ какого-то коронованнаго демагога, надвшаго на себя императорскій внецъ только для того, чтобы обезпечить за народомъ добытыя имъ путемъ революціи права. Дло въ томъ, что для извстной части французскаго общества смлый генералъ, навязавшій себя въ 1799 г. въ первые консулы французской республики, уже тогда былъ спасителемъ революціи отъ роялизма, съ одной стороны, и отъ якобинства, съ другой, и самъ Наполеонъ, кром того, какъ въ начал своей политической каррьеры, такъ и въ конц ея постоянно уврялъ, что ‘его миссіей было обезпечить торжество революція, сдлавшись ея умрителемъ во Франціи и защитникомъ въ Европ’ (Мемор. св. Елены). Съ другой стороны, люди стараго режима, европейскія правительства и французскіе реакціонеры видли въ загадочномъ корсиканц, самаго опаснаго узурпатора и часто не хотли длать никакого различія между нимъ я другими революціонерами: для того, чего хотли ультрароялисты при Людовик XVIII и Карл X, Наполеонъ, дйствительно, былъ слишкомъ пропитанъ идеями ненавистнаго XVIII вка. По мр того, какъ имперія все боле я боле отходила въ область прошлаго, — все боле и боле блднли на историческомъ портрет Наполеона краски деспота и, наоборотъ, ярче и ярче выступали т черты, которыя связывали его въ представленіи людей стараго режима съ ужасной для нихъ революціей. О связи этой говорили такъ много и такъ часто, что ей наконецъ поврили т люди, которые воскресили во Франціи прогрессивныя традиціи предыдущаго вка. Легенда была готова, и легендарнаго Наполеона воспваетъ Викторъ Гюго (‘Ода къ вандомской колонн’) въ то же самое время, какъ имъ провозглашается знаменитое положеніе о томъ, что le romantisme est le libralisme en littrature (предисловіе къ ‘Кромвелю’. 1827). Легенда нашла вру и вн Франціи, — достаточно вспомнить Гейне, — и вн области поэтическихъ грезъ.
Этотъ образъ легендарнаго Наполеона увковчилъ въ исторической литератур Тьеръ въ своей исторіи консульства и имперіи. Извстна философія исторія Тьера, которая уже выразилась въ боле раннемъ его сочиненіи, посвященномъ великой революція. Одновременно съ странной реабилитаціей Наполеона началось во Франціи историческое оправданіе и революціи. Въ то время, какъ Минье своей книгой объ исторія великаго переворота хотлъ показать, что либерализму нечего стыдиться своего происхожденія, Тьеръ выдвигалъ на первый планъ фантастическую идею необходимости всего совершившагося и, съ ловкостью завзятаго оппортюниста, доказывалъ, что все совершалось во благовременіе. Отсюда его поклоненіе сил, успху, которые для него верховный критерій должнаго, отсюда оправданіе всего обстоятельствами, отсюда отсутствіе у него идеи преступленія, вмсто котораго онъ знаетъ только одн ошибки.По этому нея его исторія французской революціи представляетъ изъ себя апологію конституанты противъ королевской власти, республики противъ монархіи, которую думала создать конституанта, террора противъ жиронды и т. д., смотря потому, кто успвалъ, на чьей сторон находилась сила. Такое настроеніе историка, взявшагося за историческое оправданіе революціи, наиболе подходило къ тому, чтобы и Наполеонъ вышедъ изъ-подъ пера его убленнымъ, прославленнымъ и превознесеннымъ, несмотря на весь либерализмъ, его самого, Тьера, одушевлявшій. Въ сороковыхъ годахъ смотрлъ Тьеръ на Бонапарта не иначе, какъ въ двадцатыхъ, когда писалъ свою исторію революціи: въ заключеніи къ ней онъ въ слдующихъ словахъ высказываетъ тотъ взглядъ, который развиваетъ поздне въ ‘Консульств и имперіи’. ‘Онъ (Бонапартъ) приходилъ продолжить въ мір революцію — подъ монархическими формами, садясь на тронъ королей, онъ, плебей приводитъ папу въ Парижъ, чтобы тотъ помазалъ его плебейское чело священнымъ елеемъ, заставляетъ старую аристократію присоединяться въ его плебейской аристократіи, длаетъ изъ плебеевъ королей, принимаетъ въ свое брачное ложе дочь цезарей и смшиваетъ свою плебейскую кровь съ одною изъ древнйшихъ кровей Европы’… Для Тьера Наполеонъ даже олицетвореніе революціи: c’tait la rvolution qui dlirait, en lui, en son vaste gnie! Такъ понялъ Тьеръ революцію и ея продолжателя, словно весь вопросъ былъ не въ перемн порядковъ, а въ томъ, чтобы плебеямъ ссть на барское мсто. Но какъ бы то ни было, въ тьеровскаго Наполеона поврили, и эта вра въ извстной степени облегчила племяннику перваго Наполеона повторить исторію своего дяди.
Въ шестидесятыхъ годахъ у Тьера явились критики, возвратившіеся въ своемъ взгляд на Наполеона I въ m-me Сталь. Неисторическій взглядъ реставраціи и польской монархіи посл второй республики и новаго цезаризма сталъ смняться другимъ, боле соотвтствующимъ истин. Однимъ изъ первыхъ выступилъ противъ тьерововой традиціи Шоффуръ-Кестнеръ {Chauffour-Кеstner. М. Thiers historien. Notes sur l’histoire da consulat et de l’empire. Paris. 1863.}, разобравшій Исторію консульства и имперіи. Черезъ два года появилась подобная же книжка женевcкаго профессора Барни {Barni. Napolon et son historien М. Thiers. Genve. 1865.}, долгое время бывшая во Франціи при Наполеон III даже запрещеннымъ плодомъ. Когда пишущему эти строки пришлось потребовать ее въ парижской національной библіотек, то выдали ему ее не сразу, такъ какъ она находилась въ резерв, т. е. такомъ отдленіи, гд помщаются рдкія книги и вообще такія, получить которыя можно только съ особаго разршенія управленія библіотеки: тамъ находилась книга Барни во время имперіи, а попала она въ библіотеку по особому случаю: ее конфисковали у одного француза, носящаго какую-то громадную фамилію, при перезд имъ французско-швейцарской границы. Это обстоятельство одно уже указываетъ, какой сильный ударъ наноситъ книжка Барни традиціонному Наполеону Тьера. Но это было только началомъ, ибо около того-же времени стала выходить извстная исторія Наполеона I Ланфре {Lаnfreу. Histoire de Napolon I. Пятью томъ этого сочиненія останавливается надъ временемъ передъ войной съ Россіей (1811).},которому пришлось очищать истину отъ всхъ тхъ заблужденій, какія только внесены были въ историческую литературу поэтической легендой и не критической традиціей. Въ настоящее время по стопамъ Шоффура-Кестнера, Барни и Ланфре пошелъ еще одинъ французскій писатель Жень (Jung), по поводу книги котораго мы пишемъ эту замтку.
Новый историкъ Бонапарта думаетъ, повидимому, ограничиться первыми тридцатью годами жизни своего знаменитаго соотечественника по-крайней мр, на обложк поставлены цифры 1769—1799. Это, дйствительно, время Бонапарта, ибо съ 1799 года начинается уже Наполеонъ. Дале, на обложк же помчено, что книга написана на основаніи неизданныхъ матеріаловъ, и на это мы считаемъ нужнымъ обратить особенное вниманіе читателей. Само собою разумется, что для исторіи жизни такого человка, какъ Наполеонъ I, литература представляетъ громадное количество матеріала, которое не перестаетъ увеличиваться до послдняго времени: извстны, напр., вышедшіе недавно мемуары Меттерниха и m-me de-Ремюза. Въ сожалнію, многое изъ этой литературы было разсчитано вовсе не на то, чтобы представлять дло въ истинномъ свт, и содйствовало только развитію легенды и неисторическаго взгляда, который теперь новымъ историкамъ приходится разбивать по частямъ. Надежне матеріалъ архивный, но онъ не всегда бываетъ доступенъ, а иногда его прячутъ подальше отъ взоровъ, что было и въ данномъ случа. Наполеонъ оставилъ, наприм., обширную переписку, для изданія которой Наполеонъ III назначилъ особую коммиссію. Коммиссія дло свое сдлать съумла: многіе важные и интересные документы были выпущены изъ изданія, другіе пересмотрны и исправлены, кром того, коммиссія нашла нужнымъ начать только съ 1793 г., слдующимъ образомъ объясняя это въ своемъ рапорт императору: ‘объявляя, что его общественная жизнь начинается съ осады Тулона, Наполеонъ обозначилъ самъ точку отправленія, которую должна была избрать коммиссія’. Такимъ образомъ, весьма интересные моменты въ жизни Наполеона сознательно оставлены были издателями корреспонденціи императора безъ того матеріала, которымъ задумали вновь освтить его біографію съ 1793 г. Нашъ авторъ и воспользовался этимъ неизданнымъ матеріаломъ, прослдивъ въ первомъ том своего сочиненія жизнь молодаго корсиканца въ связи съ исторіей Корсики до начала 1791 года, когда честолюбивый артиллерійскій офицеръ покидалъ Аяччіо.
Men par le Destin vers un but invisible.
Къ книг приложено нсколько pices l’appui, въ числ которыхъ есть и архивные матеріалы, коими пользовался авторъ. Эти неизданные источники, легшіе въ основу сочиненія Жёна, и составляютъ самую замчательную его сторону, благодаря которой дтство и молодость Бонапарта длаются намъ боле извстными, нежели хотя бы и изъ перваго тома труда Ланфре. Даже вопросъ о времени рожденія будущаго повелителя Франціи (7 января 1768 или 15 августа 1769 г.) трактуется авторомъ весьма интересно: онъ приводитъ много документовъ въ пользу первой даты и объясняетъ вторую желаніемъ родителей маленькаго Набуліона уменьшить его возрастъ для помщенія на королевскій счетъ въ военную школу, куда принимали дтей не старше десяти лтъ. Подробности, съ какими Жёнъ могъ ознакомиться только изъ архивныхъ документовъ, длаютъ его книгу весьма интересной, и мы въ прав ожидать, что и продолженіе сочиненія съ этой стороны будетъ также интересно.
Нельзя того же, къ сожалнію, ожидать относительно общаго историческаго освщенія авторомъ предмета своего изслдованія. Жёнъ желаетъ быть не только историкомъ, но историкомъ военнымъ. Посвящая свой трудъ, подобно многимъ своимъ соотечественникамъ, издающимъ книги въ настоящее время, Гамбетт {Нкто Фаргъ, посвящая въ льстивыхъ выраженіяхъ свой переводъ ‘исторіи демократіи въ Европ’ Мея (Paris 1879) Гамбетт, не преминутъ похвастаться, что Гамбетта написалъ ему письмо.}, авторъ, подписавшійся officier suprieur l’Etat-Major, говоритъ: ‘вамъ посвящаю я это изслдованіе о Бонапарт и нашихъ старыхъ республиканскихъ арміяхъ.’ Въ предисловіи, дале, онъ жалуется на то, что до сихъ поръ слишкомъ пренебрегали ‘соціологической стороной великихъ проблеммъ исторіи’, къ числу каковыхъ онъ относятъ вопросы чисто военно-техническаго свойства (стр. VIII). Вся книга, гд только удобно, пересыпана милитарными сентенціяни въ род того, что l’arme est l’expression la plas parfaite de Ftat moral et social d’un pays, такъ какъ une arme n’est pas seulement une machine: elle constitue un tre moral dont la force relle consiste dans la concordance de ses lments intellectuels avec les institutions du pays (стр. 128 и 129). Наконецъ, въ сочиненіи слишкомъ много мелочныхъ подробностей о военной организаціи и военной школ при старой монархіи, и даже ужъ очень обязательно авторъ сообщаетъ намъ списки кадетовъ и офицеровъ, бывшихъ одновременно съ Бонапартомъ въ школ и полку, и перепечатываетъ разные оффиціальные документы военнаго вдомства въ род, положимъ, какого-нибудь отпуска, даннаго Бонапарту. Такія спеціальныя подробности слишкомъ часто прерываютъ изложеніе біографіи Наполеона, и есть опасность, что въ дальнйшемъ новый историкъ Наполеона I, дошедши до 18 брюмера, не дастъ никакого оригинальнаго взгляда собственно на время своего героя, хотя и общаетъ это въ заглавіи своего сочиненія, и что мы познакомимся у него боле съ будущимъ полководцевъ, чмъ съ будущимъ цезаремъ Франціи и le premier des contrervolutionnaires. Авторъ слишкомъ военный человкъ, такъ что если, по его мннію, исторія Бонапарта до сихъ поръ не написана, то одной изъ главныхъ причинъ этого было то, что прежніе историки не были офицерами, а среди офицеровъ было мало такихъ, которые были бы en mesure d’apprcier l’volution des institutions militaires et la connexit de ces dernires avec l’organisation civile de l’Etat (стр. VI). Во всякомъ, однако, случа мы не найдемъ у Жёна легендарнаго Бонапарта.