Общественные вопросы по церковнымъ дламъ. Свобода слова. Судебный вопросъ. Общественное воспитаніе. 1860—1886
Томъ четвертый.
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) 1886
По поводу назначенія новаго Министра Юстиціи.
‘Русь’, 16-го ноября 1885 года.
Назначеніе новаго Министра юстиціи въ настоящую пору кризиса, наступившаго для судебныхъ установленій въ русскомъ общественномъ мнніи, не можетъ не представляться особенно важнымъ. Такого интереса никогда досел не возбуждала смна лицъ занимавшихъ эту высокую должность. Выборъ палъ на сенатора Н. А. Манасеина, и повидимому удовлетворилъ всхъ (кром разв прибалтійскихъ бароновъ и ихъ русскихъ петербургскихъ пріятелей). Никто не можетъ предположить въ немъ отъявленнаго врага новыхъ судовъ,— въ немъ, нкогда дятельномъ и грозномъ прокурор, неотступно преслдовавшемъ беззаконный произволъ и злоупотребленія администраціи, даже высшей: свидтельствуетъ о томъ дло бывшаго Рязанскаго губернатора Болдырева. Никто не иметъ повода заподозрить его и въ фанатическомъ пристрастіи къ Судебнымъ Уставамъ 1864 года,— въ такомъ раболпномъ доктринерств, для котораго малйшее посягательство на какой-либо параграфъ этихъ Уставовъ казалось бы уже чмъ-то въ род святотатства. Но такъ какъ Н. А. Манасеинъ принялъ на себя обязанности новаго званія въ то именно время, когда борьба между защитниками и противниками судебныхъ учрежденій достигла крайняго раздраженія, когда,— этого нельзя отрицать,— вслдствіе многихъ печальныхъ, широко огласившихся судебныхъ казусовъ, авторитетъ новаго суда нсколько пошатнулся въ русскомъ обществ, да отчасти и въ народ, когда, однимъ словомъ, правительство не могло уже боле медлить отвтомъ на возбужденный вопросъ,— то стало-быть этотъ отвтъ и данъ намъ теперь въ лиц вновь назначеннаго министра. Смыслъ этого отвта намъ кажется ясенъ: никакой радикальной сломки’ Судебныхъ Уставовъ произведено не будетъ, но частныхъ, и притомъ немаловажныхъ, измненій слдуетъ ожидать непремнно. Надо полагать, что и самый споръ между обоими крайними лагерями, въ виду такой перспективы, утратитъ теперь свой запальчивый, страстный характеръ, и что общественная печать окажетъ правительству искреннее и добросовстное содйствіе въ предпринимаемомъ важномъ труд — не огульнымъ, какъ прежде, подчасъ безшабашнымъ, сплошнымъ порицаніемъ ‘новаго суда’ во имя фальшиво понятаго консерватизма, а тщательною разработкою отдльныхъ вопросовъ.
Необходимо однакожь напередъ совсмъ отбросить въ сторону нелпый въ смысл принципіальномъ, неумстный вопросъ о зависимости или независимости суда отъ администраціи, и отказаться отъ неприличныхъ, ставшихъ столь обычными у насъ, инсинуацій — будто всякое осужденіе ‘администратора’ есть посягательство на прерогативы самодержавія, и т. п. Нельзя же ‘администрацію’ исключительно отождествлять съ лицомъ Государя и усматривать въ царскомъ достоинств только высшую іерархическую административную ступень, а въ каждомъ административномъ чин, даже въ урядник — отраженіе Царскаго Величества! Творить судъ и правду — величайшая изъ функцій самой верховной власти. Судъ совершается отъ имени Царскаго Величества. Онъ есть судъ Царевъ — по принципу, слдовательно долженъ быть вполн независимъ по существу, разв только отъ установленныхъ Царемъ законовъ, вполн обязательныхъ тамъ, гд судитъ не самъ Царь непосредственно, а судятъ, по препорученію его, избранныя имъ, ему подвластныя лица. Между тмъ въ одномъ изъ органовъ такъ-называемаго консервативнаго лагеря, наиболе искреннемъ, предъявлялось недавно требованіе, чтобы аттестація членовъ суда, представленіе ихъ къ отличіямъ и повышенію были въ каждой губерніи предоставлены губернатору,— такъ чтобы гг. судьи состояли всегда въ нравственной отъ него зависимости! Тамъ же, при назначеніи министромъ сенатора Манасеина, выражалась надежда, что суды познаютъ теперь ‘идею начальства’. Хорошъ былъ бы Царевъ судъ, еслибъ онъ судилъ такъ, какъ начальство прикажетъ,— будь это начальство — не только губернаторъ (а губернаторовъ у насъ чуть не сотня и весьма разнообразныхъ калибровъ), но и самъ министръ — сегодня назначаемый, завтра смняемый. Тотъ же органъ печати въ судебномъ процесс и ршеніи о кронштадтскомъ полицеймейстер Головачев усматривалъ какое-то пораженіе достоинству власти, тогда какъ наоборотъ — это было истинное торжество Царской судебной власти, карающей гласно неправду недостойныхъ своего званія чиновниковъ, хотя бы и ‘административныхъ!’ Странно было бы и останавливаться, на подобныхъ ребяческихъ требованіяхъ, еслибъ они раздавались только въ печати, а не предъявлялись даже въ такъ-называемыхъ ‘высшихъ сферахъ…’
Несомннно однакоже, что личный составъ судебныхъ учрежденій можетъ оказывать почти неуловимое вліяніе на ходъ судебныхъ процессовъ, и что дйствительно многія ршенія нашихъ судовъ были окрашиваемы тенденціозностью. Этой тенденціозности, разумется, не должно быть мста въ суд. Судья не иметъ права, и въ юридическомъ смысл — истинный преступникъ, когда позволяетъ себ при сужденіи о дл становиться на ‘либеральную’ или ‘консервативную’ точку зрнія. Но это зло, именно у насъ, присуще или было присуще въ равной степени и администраторамъ различныхъ степеней, не исключая и высшихъ, такъ что оно не составляетъ какой-либо органической принадлежности судебнаго института. Фальшивый либерализмъ и теперь крпко еще коренится въ различныхъ канцеляріяхъ, оплачиваемый казенными деньгами и награждаемый чинами и орденами. Есть даже цлыя отрасли управленія, которыя какъ-то спеціально имли такую, конечно, ошибочную, репутацію ‘либерализма’, напримръ чиновники по взиманію акциза съ сивухи и иныхъ питій!.. Фальшиво-либеральное направленіе въ русскомъ обществ объясняется, какъ мы это часто напоминали, многими историческими условіями нашего развитія, и главнымъ образомъ тою отчужденностью отъ народной жизни, которой въ одинаковой мр причастенъ и весь строй русскаго управленія, съ самимъ Петербургомъ во глав. Эта болзнь, принявъ эпидемическій характеръ и достигнувъ своего апогея въ порожденіи нигилизма и анархизма, начинаетъ уже теперь, и довольно замтно, проходить,— и нельзя ставить въ вину исключительно судебному личному составу, что и его не миновалъ общій недугъ: это было нчто въ род кори или скарлатины, отъ которой не свободенъ ни одинъ смертный. Но представьте себ судебный персоналъ составленнымъ но преимуществу изъ людей вполн серіозныхъ и строго безпристрастныхъ,— и вы убдитесь, что зло, на которое наиболе указывали противники судебныхъ учрежденій, не состоитъ въ прямой органической сваей съ ними. Разъ, что подобное принципіальное заблужденіе будетъ отброшено, легче станетъ распознавать — откуда именно, сквозь какія именно щели, проходятъ въ нашъ судъ, не безъ торжества иногда, разныя лживыя вянія. Все дло въ томъ,— и на это вроятно будетъ обращено особое вниманіе новымъ министромъ,— что необходима строгая разборчивость въ назначеніи личнаго судебнаго состава. Стать судьей или прокуроромъ — это не должно быть какимъ-то натуральнымъ процессомъ выслуги или карьеры, чмъ-то роковымъ — какъ переходъ изъ коллежскаго секретаря въ титулярные за столько-то лтъ…
Года два тому назадъ, когда въ русской печати вражда къ новымъ, преимущественно уголовнымъ судамъ дошла до того, что начались воздыханія по судамъ старымъ, дореформеннымъ, ‘Русь’, какъ извстно, выступила со статьей обличавшей всю мерзость прежнихъ уголовно-судебныхъ порядковъ,— отлично, по опыту, извстную автору статьи, пишущему и эти строки. Мы указали тогда, что старой форм уголовнаго судопроизводства недоставало существенныхъ условій, необходимыхъ для отправленія правосудія, именно гласности,— какъ гарантіи правильности судопроизводства, судебнаго слдствія, ибо немыслимъ правильный въ живомъ уголовномъ дл приговоръ, когда судья вовсе не видитъ въ лицо преступника, не слышитъ его голоса, его объясненій, а долженъ полагаться на записанное постороннимъ слдователемъ показаніе, наконецъ — элемента совсти, такъ какъ судъ, имя дло прежде всего съ нравственною стороною дянія, гъ внутренними побужденіями человка, безконечно разнообразными, не можетъ для опредленія истины ограничиваться одними вншними, заране предустановленными юридическими признаками. Эти три условія, недостававшія старому уголовному суду, находятся вс въ суд новомъ,— и въ этомъ состоитъ его существенное преимущество,— но въ самой постановк и обстановк этихъ условій заключаются въ то же время и важные его недостатки, недостатки серіозные, требующіе исправленія. Эта постановка и обстановка почти цликомъ заимствованы изъ французскаго, самаго плохаго изъ образцовъ, оттуда же взято и учрежденіе адвокатовъ, или наемныхъ ‘защитниковъ’, которое главнымъ образомъ и скомпрометтировало у насъ новыя судебныя установленія. Не было и нтъ у новаго суда боле злыхъ враговъ, какъ наши ‘любоди мысли’, ‘софисты XIX вка’, ораторы, оплачиваемые по стольку-то за каждый цвтокъ краснорчія. Эта публичная, мерзостная проституція слова безспорно имла и иметъ самое вредное, деморализующее вліяніе на ходъ русскаго правосудія, она обратила наши судебныя зрлища въ безнравственную школу для общества. На этотъ институтъ должны быть, по нашему мннію, направлены по преимуществу удары реформы. Мы не замедлимъ вернуться къ вопросу о новомъ суд, и именно уголовномъ,— къ чему теперь можно приступить тмъ съ большимъ спокойствіемъ, что о совершенномъ уничтоженіи или радикальной ломк судебныхъ установленій не можетъ уже теперь. слава Богу, быть боле и рчи…