По поводу безпорядковъ на юбиле Кіевскаго университета.
По поводу безпорядковъ на юбиле Кіевскаго университета.
‘Русь’, 10-го октября 1884 г.
По поводу беспорядков на юбилее Киевского университета, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1884
Время на прочтение: 15 минут(ы)
Сочиненія И. С. Аксакова.
Прибалтійскій Вопросъ. Внутреннія дла Россіи. Статьи изъ ‘Дня’, ‘Москвы’ и ‘Руси’. Введеніе къ украинскимъ ярмаркамъ. 1860-1886. Томъ шестой
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) 1887
Посл Скерневицкаго свиданія, самымъ выдающимся событіемъ въ русской общественной жизни, и на сей разъ въ области не вншней, а внутренней политики, былъ безъ сомннія Кіевскій злополучный университетскій юбилей со всми своими, злополучными же, совершившимися и совершающимися послдствіями. Форма нашего изданія помшала намъ высказаться о нихъ своевременно, но тмъ удобне побесдовать о нихъ теперь, не подъ непосредственнымъ воздйствіемъ первыхъ впечатлній.
‘Скандалы не новость въ нашихъ университетахъ’, скажемъ и мы съ ‘Московскими Вдомостями’. Но года уже два, если не боле, посл безпорядковъ въ университет Петербургскомъ, немедленно прекращенныхъ быстрою и вполн разумною расправою Попечителя . М. Дмитріева (энергія котораго, стяжавшая тогда ему похвалы и награду по служб, должна казаться теперь очень тщедушною, такъ какъ онъ, помнится намъ, ограничился исключеніемъ лишь семидесяти студентовъ, не свыше),— въ нашемъ учащемся мір не было нарушенія тишины. Напротивъ того, подробное изслдованіе самыхъ этихъ петербургскихъ безпорядковъ довольно ясно свидтельствовало, что громадное большинство студентовъ нисколько не сочувствовало буйству своихъ товарищей. Близорукъ, очень близорукъ тотъ, кто не видитъ, особенно въ подрастающей молодежи, начало новаго поворотнаго самостоятельнаго движенія, попытку,— конечно теперь еще не слишкомъ смлую, еще не вполн оперявшуюся такъ-сказать,— высвободиться изъ-подъ духовнаго ига фальшиво-либеральныхъ традицій, которыми жили предшествовавшія поколнія, которыя и до сихъ поръ такъ властны въ русскомъ мір ‘знанія и науки’. Для насъ, эта зачинающаяся перемна въ нравственномъ и умственномъ настроенія юношества несомннна. Да она подтверждается и гнвомъ людей противоположнаго направленіи. Въ одномъ изъ NoNo ‘Руси’ въ начал года напечатанъ былъ подробный разборъ повсти помщенной въ ‘Отечественныхъ Запискахъ’ и принадлежащей перу одной ветерана ‘сороковыхъ годовъ’, всегда однакожъ бжавшей въ догонку за молодыми поколніями. Вся эта повсть не что иное, какъ нытье и негодованіе — по адресу молодежи послдняго отпрыска. обвиняемой авторомъ въ охлажденіи къ идеаламъ извстнаго пошиба, въ измн (sic) своимъ старшимъ братьямъ. тоже ‘вдь еще молодымъ’, этимъ ‘страдальцамъ, и мученикамъ, такъ торжественно завщавшимъ ямъ свое дло’. и т. д. и т. д. Однимъ словомъ — это вполн авторитетное, а потому и вполн отрадное признаніе, своего рода росписка — въ томъ, что тендеціи натворившія Россіи столько бдъ и погубившія столько нужныхъ ей силъ, не находятъ уже себ прежняго сочувствія въ новой чред русскаго юношества. Само собою разумется, что такое новое, еще слагающееся въ ней настроеніе — похоже на молодой, нжный ростовъ, съ которымъ и обращаться слдуетъ нжно и вообще крайне осторожно, никакъ не гнать усиленно его ростъ, да и поливать-то — не заливая… Это долгій и медленный процессъ, которому должно предоставить — свободу, котораго неизбжно-странными, переходными фазисами смущаться ничего, потому что — истинно такъ!— все это къ здоровью! Нигилизмъ теперь, что бы ни говорили, несомннно опошлился,— либеральная фразеологія обветшала, истрепалась, такъ что и употреблять ее совстно, вчно-абстрактныя, отршенныя отъ русской жизни доктрины и теоріи опротивли молодымъ людямъ или начинаютъ становиться имъ противными до тошноты: поставьте, пожалуй, вс эта глаголы, вмсто прошлаго времени, въ настоящемъ, сущность нашей характеристики отъ того не измнится… Но если абстракты ихъ надоли, кто же научитъ ихъ нравственно-плодотворному отношенію къ русской живой реальности? Если вс эти идеалы боле или мене отрицательнаго или безнароднаго, антинаціональнаго характера разсыпались въ прахъ, обличились или обличаются теперь во всей своей ничтожности, кто же подастъ имъ идеалы положительные, свои, народные, которые бы творили изъ нихъ мужей Русской земли и народа? Увы! некому, или почти некому, ни научить, ни подать! маня педагоги, за малыми, очень, малыми исключеніями, въ лучшемъ своемъ вид представляютъ изъ себя… ну, допустимъ, тотъ же типъ, что и ‘Встникъ Европы’: очень вдь приличный и благообразный, чопорный, точно съ послдней картинки европейскихъ модъ снятый,— такъ что и сравненіе не обидное. Но журналъ сей съ сотрудниками — это своего рода Бурбоны сороковыхъ годовъ или правильне — легитимисты буржуазнаго общеевропейскаго ‘либерализма’, которые хвалятся тмъ, что ничего не забыли и ничему не научились въ послдніе полвка ни изъ исторіи Европы, ни тмъ мене изъ исторіи вашего отечества,— у которыхъ шея закостенла въ подобострастномъ наклон къ Западу и которыхъ существеннйшій догматъ символа вры — отрицаніе правъ русской народности на бытовую и духовную самобытность, и вожделеннйшая забота — вытравить изъ русской души всякое врованіе кром единаго: въ ‘европейскую цивилизацію’. Тутъ какъ ни ныряй, никакой живой силы пригодной для бодраго служенія своему народу не выловишь, никакой живой воды цлительной для измученной русской Души не зачерняешь. Винить ли нашихъ подростающихъ юношей, какъ это часто теперь приходится слышатъ, въ недостатк идеализма? Не обратить ли обвиненіе за этотъ ихъ недостатокъ на самихъ наставниковъ? И не есть ли эта анти-идеальность — естественная реакція той космополитической, неприкладной отвлеченщин, которою надували ихъ какъ надуваютъ газомъ — мячъ, такъ долго, долго времени?… Было бы вдь странно, даже и не совсмъ разумно ожидать, чтобъ посл всего прожитаго нами періода времени съ 60-хъ годовъ — молодые люди вдругъ, сразу, обзавелись и яснымъ разумніемъ потребностей настоящаго, и зрлою политическою нравственностью, и порвали съ прошедшимъ однимъ махомъ, ршительно и рзко? Тутъ вдь, въ этомъ долгомъ процесс перерожденія и перевоспитанія, ничего не можетъ и не должно длаться но команд, тутъ всего мене мста — полиціи.
Какъ бы то ни было, и и кто не станетъ отрицать достоврности того факта, что въ послдніе два или три года въ сверныхъ нашихъ университетахъ, Петербургскомъ, Казанскомъ и Московскомъ, популярность профессоровъ,— тхъ, которые прежде такъ заискивали ея у студентовъ и, казалось, такъ прочно пріобрли ее,— значительно между студентами пошатнулась и подобныя заискиванія стали встрчать съ ихъ стороны ироническую холодность, что большинство учащихся юношей заявляетъ ршительное расположеніе къ соблюденію тишины и порядка. Сами ‘Московскія Вдомости’ заявляютъ съ торжествомъ, по поводу безчинства произошедшаго недавно на Страстномъ бульвар, что изъ трехъ тысячъ московскихъ студентовъ приняло въ немъ участіе только 60 человкъ. Все это. признаки времени — утшительные. Тмъ мене повода, казалось бы, приходить въ паосъ негодованія и разражаться громомъ я молніей по поводу все-таки еще возможныхъ, а потому еще и случающихся отъ времени до времени, вспышекъ потухающихъ мятежныхъ огней,— этихъ возвратныхъ, постепенно слабющихъ пароксизмовъ стараго, закоренлаго, но въ корн своемъ уже потрясеннаго недуга. Зачинщики буйствъ,— каковъ напримръ герой Страстнаго бульвара, московскій студентъ Петръ Рождественскій и ему подобные, да и сами педагоги изъ тхъ, что либеральничаютъ и популярничаютъ, — это уже послдніе могикане отживающаго общественнаго нравственнаго строи,— это уже своего рода,…
Въ мене, конечно, благопріятныхъ условіяхъ находятся наши южные университеты, какъ и вообще наши южно-русскія провинціи. Он мене богаты преданіями исторической государственной жизни, да и туземное населеніе не представляетъ той сплошной, однородной, древле осдлой силы, какою отличается населеніе великорусскихъ губерній. Разноплеменный, разноврный, пришлый, пестрый сбродъ, заселившій, напримръ, Новороссію, совсмъ почти заслоняетъ собою вполн надежный элементъ кореннаго, малорусскаго племени. Колонисты-Нмцы, всяческіе ‘восточные человки’. Поляки, Евреи, Евреи и Евреи… все это вообще не легко сплавить и претворять въ политически-цльную русскую государственную плоть, но ужъ особенно трудно достичь этой цли при господствовавшемъ до сихъ поръ, да и теперь еще порядочно сильномъ, изъ нашихъ же русскихъ интеллигентныхъ сферъ исходящемъ вяніи того гнилого космополитизма и отрицательнаго отношенія къ русской народности и къ историческимъ правамъ Русскаго государства, въ которомъ эти сферы, въ своемъ роковомъ скудоуміи, видятъ крайнее выраженіе либерализма и прогресса. Извстно, что наши анархисты охотне и легче свиваютъ себ гнздо именно на нашемъ Юг и Юго-Запад. Понятно поэтому, что постановка учебнаго дла въ тхъ областяхъ (а также и на Сверо-Западной нашей окраин), неизмримо трудне, чмъ въ великорусскихъ губерніяхъ, что постъ попечителей, ректоровъ и профессоровъ въ тамошнихъ университетскихъ округахъ — постъ, можно сказать, политическій, и что поэтому требуется особенная осмотрительность въ выбор начальствующаго и учащаго персонала. Университеты тамъ, служа образованію, должны въ то же время служить и правильному разршенію политической государственной задачи. Но понятно также, что всякая неважная сама но себ вспышка, всякое проявленіе простаго буйства жизни, столь естественнаго въ юные годы, однимъ словомъ, всякій такъ-называемый безпорядокъ, даже самый незначительный, легко осложняется въ тхъ краяхъ острою примсью элементовъ инородческаго политическаго свойства.
Въ Кіев вздумали справлять 50-лтній юбилей университета Св. Владиміра: назвали гостей, отовсюду, пригласили иностранныхъ ученыхъ,— праздникъ просвщенія однимъ словомъ, къ которому готовились съ легкимъ сердцемъ, ничто-же сумняся! Мы говоримъ ‘съ легкимъ сердцемъ и ничто-же сумняся’ потому, что г. Попечитель пріхалъ только за пять дней до юбилейнаго дня, тогда какъ не только вопросъ о студенческомъ увеселительномъ празднеств на казенныя средства, но самый главный, по нашему мннію, вопросъ о допущеніи участія студентовъ въ торжеств юбилея не былъ еще разршенъ окончательно! Студентовъ полторы тысячи, вс они, конечно, не могли же быть допущены въ юбилейную залу, коммиссія по устройству юбилея опредлила выдать студентамъ 600 билетовъ и успла уже выдать 200, но зря, кому попало, г. Попечитель основательно нашелъ таковую раздачу неправильною, особенно въ виду начавшагося уже между студентами волненіи по поводу переговоровъ объ устройств студенческаго музыкальнаго вечера и появившихся нсколькихъ глупонаписанныхъ, мятежныхъ прокламацій. Какъ же исправлена эта ошибка коммиссіи? Выдачу билетовъ приказано было считать недйствительною, а принялись было раздавать новые по своему усмотрнію — ‘благонадежнымъ’. Это уже была крупная неловкость. Полученіе билета обращалось въ личную аттестацію благонадежности,— а такъ какъ билетовъ по самому устройству залы можно раздать лишь ограниченное количество, 300 или 400, то тмъ самымъ вс остальные, неполучившіе билетовъ, хотя бы и самые надежные, зачислялись въ ‘неблагонадежные’, наравн съ дйствительными буянами. Нужно совершенно не вдать человческой природы, и именно въ молодомъ возраст, не вдать ни условій, ни приличій товарищества, чтобъ измыслить такую мру! Понятно, что студенты вовсе отказались отъ полученія билетовъ, да ничего другаго длать имъ и не оставалось. Что же вышло? Вышло, на диво всмъ, особенно иностранцамъ, юбилейное торжество 50-лтней преподавательской дятельности, 50-лтняго ‘служенія университета наук и юношеству’ (по выраженію самого г. ректора) безъ представителей юношества, того самого, о которомъ только и рчи было во всхъ торжественныхъ рчахъ, привтахъ и отчетахъ, возглашенныхъ на торжественномъ акт! Университетъ безъ студентовъ не мыслимъ, но таковымъ предсталъ однакожъ Кіевскій университетъ на своемъ юбиле… Между тмъ, (какъ намъ пишутъ изъ Кіева) стоило только распорядиться, чтобъ къ присутствію на юбиле были допущены лишь студенты старшихъ курсовъ (что во всхъ отношеніяхъ было бы и прилично, и справедливо, и разумно, и какъ разъ то число студентовъ, которое могло бы помститься въ зал) — я чувство чести студенческой было бы удовлетворено, и достоинство университета было бы соблюдено, и можетъ-быть не было бы и послдующихъ безобразій. Что же касается до студенческаго вечера, то онъ могъ бы быть запрещенъ безъ всякихъ колебаній и безъ дальнйшихъ переговоровъ, соглашеній и переминаній при первой же показавшейся прокламаціи или тотчасъ же, какъ попечитель узналъ о почетномъ пригласительномъ билет, адресуемомъ ‘польскому писателю Крашевскому въ тюрьму’: этого основанія, объявленнаго гласно, было бы уже вполн достаточно, и едва-ли справедливость его стала бы оспариваться большинствомъ русскихъ студентовъ! Но университетское начальство предпочло отпраздновать юбилей такимъ образомъ, чтобъ студенты именно блистали отсутствіемъ. Насталъ ожиданный день, карета за каретой подъзжала къ крыльцу, а у крыльца — тысячная толпа ‘питомцевъ’, не допускаемая полиціею и жандармами съ свой ‘питомникъ’, въ ‘святилище пауки’ для нихъ предназначенное, къ своей ‘alma mater’!
Не нужно быть завзятымъ психологомъ, чтобъ разгадать процессъ ощущеній и чувствъ, который долженъ былъ происходить въ душ громадной толпы молодыхъ людей, собравшихся на улиц у затворенныхъ для нихъ дверей университета, правильно или неправильно, но считающихъ себя оскорбленными, да и дйствительно, хотя бы даже и вполн заслуженно, оскорбляемыхъ, къ тому же публично, въ виду всего города и гостей,— да еще при томъ общемъ возбужденіи, которое и безъ того свойственно всякой уличной толп при публичномъ праздничномъ торжеств?! Неужели Власти университетскія и городскія предполагали, что такая толпа возбужденной молодежи способна стоять смирно и чинно, какъ батальонъ солдатъ? Въ молодыхъ людяхъ одно уже ощущеніе себя многолюдной толпой, т. е. уже силой, всегда возбуждаетъ нравственный темпераментъ, и чмъ доле, тмъ сильне. Вотъ и стали встрчать нкоторыя кареты свистками, даже бросать сливы!’ (Полньевъ и каменьевъ, по словамъ достоврныхъ очевидцевъ, брошено не было). Этого уже конечно не слдовало допускать. Здсь, на улиц уже вступала въ свои права полиція- и могла бы, по крайней мр, хоть сослдить — кто именно отличался такими грубыми, наглыми поступками. Да наконецъ неужели изъ множества професооровъ не нашлось ни одного, хоть бы изъ ‘популярныхъ’, который бы ршился обратиться къ студентамъ со словомъ увщанія, чтобъ не срамили они себя и университетъ предъ иностранцами, предъ всмъ свтомъ, который бы сказалъ имъ, что ничего нтъ гаже деспотизма толпы и ничего нтъ подле такихъ свистовъ и метаній изъ-за угла или чужихъ спинъ. съ надеждой на безнаказанность? Не нашлось… Въ то самое время г. ректоръ Ренненкампфъ держалъ въ зданія университета торжественную рчь, о которой намъ придется еще сказать нсколько словъ.
Окончился създъ. Студенты поршили — въ честь празднества совершить процессію съ пснями къ памятнику Св. Владиміра и по улицамъ города. Въ этой процессіи предосудительно лишь то, что она совершилась безъ дозволенія начальства и безъ разршенія полиціи, а сама по себ разршена бы она быть могла, какъ разршаютъ въ Германіи нмецкіе студенческіе Fackelzug’ы и т. п. торжественныя шествія. По крайней мр изъ надежнаго источника насъ увряютъ, что возмутительнаго содержанія псенъ спто не было, начали съ ‘Боль славенъ нашъ Господь въ Сіон’, пропли многолтіе университету, великорусскія и малорусскія псни. Но хотя бы при этомъ никакихъ безобразій и не происходило, хотя бы поэтому и ничего похожаго на ‘революцію’, какъ выразились, въ горячности своего негодованія, ‘Московскія Вдомости’, въ Кіев и не бывало,— тмъ не мене нельзя же было, даже просто съ точки зрнія полицейскаго благочинія, дозволять студентамъ самовольно запружать собою улицы, тмъ самымъ задерживать зду экипажей, нарушать общую тишину громогласнйшимъ пніемъ 800 человкъ! Безнаказанность подобной демонстраціи, разумется, подняла на нсколько градусовъ дерзость молодежи, и можно еще удивляться, что она такъ и ограничилась тутъ только прогулкой и пснями… Затмъ, вечеромъ толпа молодыхъ людей, человкъ во сто,— неизвстно однихъ ли студентовъ, или съ участіемъ постороннихъ ‘дятелей’, какъ въ недавнихъ безпорядкахъ на Московскомъ бульвар,— отправилась къ дому ректора (никмъ не охраняемому, несмотря на полученныя имъ заране, да и самой полиціи вдомыя угрозы отместки!). Сначала произвели тамъ такъ-называемый кошачій концертъ, затмъ стали швырять каменья, причемъ, говорятъ, большая часть толпы разбжалась, а осталось человкъ 30, которые съ дикимъ крикомъ и гамомъ разбили каменьями ставни и окна, даже поранили одного изъ гостей (хорошо, что не убили!), а когда наконецъ показались казаки, подло удрали. Къ великому сожалнію, ни одинъ изъ этихъ негодяевъ не попался, не понесъ наказанія, котораго заслуживалъ въ строгой, назидательной и памятной для другихъ мр! Можетъ-быть, еслибъ виновные били налицо, и съ Кіевскимъ университетомъ поступ лено было бы такъ же, какъ поступила съ Петербургскимъ нсколько лтъ назадъ,— а на дняхъ съ Московскимъ, гд найдено было возможнымъ не привлекать къ отвтственности три тысячи студентовъ за вину 60-ти человкъ… Въ Кіевскомъ же университет тмъ легче бы, казалось, можно было разобраться въ масс студентовъ, что въ прокламаціяхъ, напримръ, писанныхъ на плохомъ русскомъ язык или съ равными полонизмами, а также въ приглашеніи послать адресъ Крашевскому въ тюрьму (гд онъ сидитъ за сообщеніе французскому правительству плановъ германскихъ крпостей), обличалось прямое верховодительство инородцевъ, и главнымъ образомъ польскаго происхожденія.
Но любопытно однакоже ознакомиться съ тмъ, что въ этотъ, оффиціально ‘высоко-радостный’, а въ дйствительности глубоко-печальный юбилейный день университета Св. Владиміра вщалъ торжественно съ каедры его представитель и ректоръ, многоуважаемый профессоръ Ренненкампфъ,— какъ выяснилъ онъ предъ собравшимся сонмомъ чтителей просвщенія вообще и русскаго въ особенности — значеніе и характеръ дятельности Кіевскаго университета?
Г. ректоръ свою, недлинную впрочемъ, рчь, въ которой онъ нашелъ время почтить и ‘Русь’ полемикой (не малая часть рчи посвящена опроверженію нашей передовой статьи въ 16 No, отъ 15 августа, 1884 {См. T. IV, отдлъ ‘Общественное Воспитаніе’, стр. 751.} изъ которой, не называя ее, онъ выписываетъ нсколько строкъ, впрочемъ совершенно ошибочно понявъ самое основаніе нашей мысли),— г. ректоръ свою рчь начинаетъ словами, что ‘великій основатель Кіевскаго университета задумалъ учредить въ Кіев высшее учебное заведеніе съ тою мыслію, чтобъ силой европейской науки сблизить и примирить разнородные элементы населенія, сгладить историческія недоразумнія и предразсудки и скрпить вковыя узы Юго-Западнаго края съ Русскою землею’… Такъ какъ здсь не вообще наука подразумвается, а именно европейская, потому что дале авторъ поясняетъ, почему именно русскіе профессора не могли явиться иначе какъ передатчиками европейской науки это мы позволимъ себ замтить, что миссія Кіевскаго университета опредлена авторомъ не достаточно точно. Представители разнородныхъ элементовъ Юго-Западнаго край могутъ вдь отправиться и въ Германію, напримръ, и хлебнуть тамъ уже изъ самаго источника ‘европейской науки’, но проникнутся ли чрезъ то эти элементы единствомъ русскаго націоналънаго духа и русской государственной идеи? ‘Европейская наука’ миритъ ли Французовъ и Нмцевъ?… Наше замчаніе могло бы, пожалуй, показаться придиркой, еслибъ въ рчи почтеннаго профессора не звучалъ отголосокъ той, весьма знакомой и ходячей музыки, которою аккомпанируютъ у насъ педагоги вообще ‘служеніе наук и юношеству’, даже самое отрицательное по отношенію къ русской національности!… Да и самъ профессоръ говоритъ дале, что ‘народный духъ., самый могущественный и даровитый, взятый самъ по себ, можетъ творить чудеса, совершать исполинскіе подвиги, но не создаешь науки’… Ну, а искусство создаетъ или нтъ? Существуетъ ли Итальянская живопись? Греческая скульптура?… Ни одинъ народъ, конечно, не ‘создаетъ’ ни искусства, ни науки во всей ихъ цльности и полнот, съ началомъ и концомъ,— но Германская философія, напримръ, относится ли она къ наук? Не вся ли она запечатлна свойствами великаго германскаго національнаго генія, что нисколько не мшаетъ ей быть и обще-человческимъ достояніемъ? Впрочемъ г. Ренненкампфъ ниже, черезъ нсколько строкъ, самъ выражаетъ надежду, что русскіе университеты (не народный духъ, стало-быть?) со временемъ будутъ ‘двигать и творить науку’ и даже, — прибавляетъ онъ скромно, — ‘станутъ руководителями и учителями другихъ младшихъ народовъ’. А старшимъ такъ-таки и не скажутъ ничего новаго?… Почтенный профессоръ совершенно основательно и кстати выражаетъ затмъ желаніе, чтобъ будущіе историки могли сказать о нашихъ университетахъ то же, что профессоръ Бильротъ говоритъ о германскихъ, — именно что ‘германскіе университеты имли самое существенное вліяніе на могучее развитіе національнаго духа, на политическій ростъ государства Германскаго’. Это совершенно врно, это именно то, чего мы не перестаемъ требовать отъ русской школы и русскаго университета. Но возможно ли ожидать отъ никъ благотворнаго воздйствія на ‘могучее развитіе національнаго (русскаго) духа’, если они станутъ проповдывать отрицательное къ нему отношеніе, отвергать всякое его стремленіе къ противной имъ ‘самобытности’, требовать отъ русскаго ума какого-то научнаго молчалинства, отметать съ презрніемъ право Русскаго народа даже на самостоятельный юридическій обычай и,— какъ напримръ ученые наши профессора, приглашенные въ коммиссію для пересмотра русскихъ гражданскихъ законовъ,— настаивать на измненіи ихъ и русскаго битоваго и семейнаго строя — по образцу французскаго Code civil — ибо-де ‘это произведеніе европейской науки’? А не національнаго французскаго духа?! Очень бы желательно было, чтобы точка зрнія профессора Бильрота была усвоена себ всми нашими педагогами, но съ большею строгостью и послдовательностью чмъ почтеннымъ кіевскимъ профессоромъ, судя по его рчи. Чего же въ самомъ дл требовать отъ русскихъ студентовъ, если въ нихъ станутъ по прежнему расшатывать всякое уваженіе къ своей народности и въ самое основаніе ихъ умственнаго и нравственнаго развитія полагать безпочвенность,— если для студентовъ нкоторымъ образомъ длается обязательнымъ ходить по идеалы въ Европу, гд они, конечно, и выбираютъ себ идеалы но своему вкусу и темпераменту, и конечно боле живые, реальные — согласно съ послднимъ словомъ западной жизни, а не науки?…
Съ удовольствіемъ отмчаемъ въ рчи г. ректора попытку оправдать и защитить учащееся юношество отъ нареканій (уже въ виду начавшихся безпорядковъ), и жалемъ, что этой части его рчи студентамъ не удалось выслушать. ‘Справедливо ли — говоритъ онъ — выдлять университеты и студентовъ изъ общей жизни и возлагать на нихъ однихъ отвтственность за общіе ошибки и грхи’?… ‘Дйствительно, продолжаетъ онъ,— въ новомъ облик студенческой молодежи замтна нкоторая тягостная, печальная черта: въ столь многолюдной студенческой семь встрчаются лица оправдывающія недоврчивый взглядъ общества, но въ общемъ итог, подъ новою формою, не рдко грубою, распущенною, живетъ по прежнему отзывчивый духъ молодости, жаждущей познаній, способной горячо и серьезно трудиться’… Г. ректоръ вритъ, что общество ‘въ настоящій юбилейный день,— день отпущенія и возрожденія,— предастъ забвенію университетскія невольныя и случайныя ошибки’… Увы! оно тутъ-то ихъ и вспомнило, озираясь кругомъ и не видя ни одного изъ представителей обучаемой молодежи, но зная при томъ, что двери для нея заперты и она стоитъ тамъ, за стнами университета, въ вид лишь уличной толпы… ‘Нердко,— говоритъ съ сожалніемъ (и какъ бы пророчески!) г. ректоръ въ той же своей рчи,— заблужденія и свойства меньшинства обобщаются и вмняются всему университетскому юношеству’…
Впечатлніе, произведенное кіевскими юбилейными событіями на всю Россію, было громадное. Университетское начальство и мстная администрація слагали вину другъ на друга, городъ раздлился на партіи. Появилось наконецъ въ ‘Правительственномъ Встник’ оффиціальное сообщеніе или описаніе событій, по смыслу котораго вся вина возлагается: вопервыхъ, на студентовъ, — вовторыхъ, на администрацію. Тонъ порицанія относительно университетскаго начальства слышится лишь въ словахъ о ‘снисходительности ректора’ и о томъ, что онъ, ‘по установившемуся къ нкоторымъ университетахъ неумстному и вредному обычаю, счелъ нужнымъ призвать къ себ студентовъ (въ числ 16-ти) для обсужденія устройства студенческаго праздника’. ‘Правительственное сообщеніе’ оправдываетъ недопущеніе студентовъ на юбилейный актъ, утверждая, что ‘посл явленій крайняго возбужденія, сходокъ и прокламацій, университетское начальство имло полное основаніе и обязанность оградить юбилейное торжество отъ всякой случайности и явно готовившихся безпорядковъ’… Ея вали однако же, думаемъ мы, студенты старшаго курса стали бы рисковать потерею всхъ трехлтнихъ своихъ трудовъ ради удовольствія побуянить на акт, гд имя каждаго изъ нихъ было бы извстно и каждый бы могъ подвергнуться личной отвтственности!
‘Совокупность вышеизложенныхъ обстоятельствъ вполн доказываетъ’,— заключаетъ свое изложеніе ‘Правительственный Встникъ’,— что въ сред учащихся въ университет Св. Владиміра есть не мало, къ прискорбію, людей, испорченныхъ и злонамренныхъ… Большинство же студентовъ, видя зло, не обнаружило достаточно нравственной, чтобъ противостать зачинщикамъ’.
По смыслу этихъ словъ выходитъ, будто студенты въ университет составляютъ какую-то корпорацію, стало-бытъ солидарны между собою въ глазахъ начальства, другъ за друга отвтственны! Извстно однако, что не только слово е корпораціи’, даже понятіе о ней, даже малйшій признакъ корпоративнаго духа въ сред студентовъ — считается контрбандою, тщательно вытравливается изъ ихъ умовъ по распоряженію самого же высшаго начальства… Какъ могло бы это благонамренное ‘большинство студентовъ’ протестовать противъ дйствій меньшинства не согласившись, не спвшись между собою на какихъ-либо сходкахъ? Оно не имло права явиться коллективною силою: благонамренные студенты были осуждены лишь на противодйствіе единичное и разрозненное, которое, разумется, никогда не бываетъ сильно.
‘Правительственное сообщеніе’ заканчивается словами: ‘Дабы очистить университетъ отъ вредныхъ элементовъ, а равно и отъ исполнителей приказаній разныхъ агитаторовъ и подстрекателей, постановлено: слдуетъ затмъ исчисленіе извстныхъ, по истин энергическихъ мръ… Мы напечатали курсивомъ слово: поста, потому что, скользко помнится, такая анонимная форма ршеній власти досел никогда не употреблялась. Это не есть Высочайшее повелніе, потому что таковыя повелнія, исходя непосредственно отъ личной власти Монарха, по установленному ею же закону, возвщаются всегда открыто и прямо. Самостоятельныя распоряженія того или другаго органа власти или начальника вдомства также до сихъ поръ всегда объявлялись отъ имени лица, издавшаго распоряженіе за своею отвтственностью. По всей вроятности, мры по истин энергическія, о коихъ мы говорили выше, принадлежатъ Министерству народнаго просвщенія, о-чемъ не упомянуто лишь по вин редакторовъ ‘Правительственнаго Встника’.
Мры эти слдующія: 1) университетъ закрыть до 1 января: 2) всхъ студентовъ (т. е. всхъ 1500 человкъ, сколько ихъ числится) уволить и возвратить имъ документы съ воспрещеніемъ пріема уволенныхъ въ другіе унвверситеты, 3) образовать съ 1 декабря коммиссію подъ предсдательствомъ попечителя, ректора и пр. для пріема прошеній отъ тхъ уволенныхъ студентовъ, кои пожелаютъ вновь Поступить въ университетъ, при чемъ коммиссія обязана ‘по каждому прошенію собирать самыя точныя справки и удостоивать пріема лишь тхъ, благонадежность которыхъ не будетъ подлежать никакому сомннію’.
Вроятно, были какія-нибудь особенныя, намъ неизвстныя основанія, сверхъ изложенныхъ въ ‘Правительственномъ Встник’, для проявленія подобной энергіи со стороны Министерства. Во всякогмъ случа изложеніе ихъ въ форм упомянутаго, анонимнаго правительственнаго сообщенія возбуждаетъ многія недоумнія и вопросы, напримръ:
1) Производится ли, или будетъ ли произведено тщательное дознаніе и слдствіе о всхъ перечисленныхъ въ ‘сообщеніи’ безпорядкахъ и наглыхъ буйствахъ, хоть-бы для того, чтобъ подвергнуть виновныхъ особому заслуженному наказанію? Вдь на основаніи правительственныхъ опубликованныхъ мръ выходитъ, что благонамренные студенты,— коихъ, по словамъ ‘сообщенія’, — виновные лишь въ томъ, что не образовали изъ себя коллективной силы противодйствія меньшинству (т е. не собирали сходокъ и не ощутили въ себ корпоративнаго духа, однимъ словомъ, не чинили того, что имъ строго воспрещено),— подлежатъ теперь одинаковому наказанію со студентами громившими квартиру ректора каменьями, сочинявшими прокламаціи и т. п.! Мало того: тому же одинаковому наказанію подлежатъ даже отсутствовавшіе студенты, которые въ это время находились гд-нибудь на излченіи въ Крыму или на Кавказ…
2) Почему не найдено возможнымъ примнить къ Кіевскому университету т же самыя мры взысканія и очищенія отъ вредныхъ элементовъ, какія съ такимъ успхомъ примнены были къ Петербургскому и на дняхъ къ Московскому? Почему признано было нужнымъ отсрочить опредленіе благонадежности студентовъ до 1 декабря, а не приступить къ нему тотчасъ, по свжимъ даннымъ? Вдь если коммиссія можетъ заняться съ успхомъ такою квалификаціей 1 декабря, — она еще съ лучшимъ успхомъ, во всякомъ случа съ неменьшимъ, могла бы исполнить эту задачу теперь же.’.
3) Не могли, конечно, укрыться отъ начальника вдомства или отъ тхъ, кого разуметъ выраженіе ‘Правительственнаго Встника’: ‘постановлено — что 1-му декабря предшествуетъ 1 ноября, т. е. призывъ къ отбыванію воинской повинности, которой значительная часть изъ уволенныхъ, по своему возрасту и какъ нигд на ту пору оффиціально не учащаяся, должна подлежать, и подлежать на тяжелыхъ для себя условіяхъ, на основаніи гимназическаго аттестата. Между тмъ благонадежные изъ этихъ уволенныхъ, составляющіе, по словамъ правительственнаго сообщенія, ‘большинство’, имютъ полное право надяться — быть черезъ мсяцъ же принятыми обратно въ университетъ: зачмъ же имъ лишаться льготы, присвоенной хорошимъ студентамъ? ‘Московскія Вдомости’, на заявленное въ печати недоумніе въ этомъ смысл, отвчали категорично, что таковые (благонадежность которыхъ иметъ опредлиться лишь въ декабр) не будутъ подлежать въ ноябр воинской повинности,— но этимъ отвтомъ возбуждается новое недоумніе: чему врить? анонимному ли ‘постановлено’, или ‘Московскимъ Вдомостямъ’?
Будемъ надяться, что послдуетъ же наконецъ новое оффиціальное, боле обстоятельное разъясненіе. Энергія — хорошее дло. Энергія — необходимое свойство самой природы правительственнаго служенія, но вовсе не желательно, чтобъ она проявлялась какъ пароксизмъ,— а такое именно впечатлніе производитъ спшная и анонимная редакція ‘сообщенія’ въ ‘Правительственномъ Встник’… Впрочемъ, можетъ-быть, этотъ повидимому пароксизмъ — только начало новой эры?… По крайней мр, въ стать посвященной оцнк кіевскихъ происшествій, истолкованію и горячему одобренію изложенныхъ въ оффиціальномъ сообщеніи мръ, ‘Московскія Вдомости’, указывая вмст съ тмъ на новый университетскій уставъ какъ на новое движеніе въ законодательств, возглашаютъ громко и во всеуслышаніе: ‘встаньте! правительство идетъ! правительство возвращается!’ Хотя многоуважаемая газета и не приставлена къ правительству, какъ судебный приставъ къ суду, спеціальноуполномоченный знать его входы и выходы, предшествовать его появленію и возвщать о немъ Дублин,— тмъ не мене слова эти вски и заслуживаютъ вниманія. Но такъ-какъ правительство, сколько мы знаемъ, ни въ какой отпускъ не узжало и безъ всти не пропадало, а пребывало на мст, то и желательно бы выяснить: что разумется здсь подъ словомъ ‘правительство’, — когда и въ чемъ, по какимъ прививкамъ слдуетъ распознавать отсутствіе его присутствія и присутствіе отсутствія?… Но разсмотрніе итого интереснаго вопроса мы отложимъ до другаго раза.