По горамъ и пустынямъ Средней Азіи.
По горамъ и пустынямъ Средней Азіи.
Составила М. Сабинина.
ОГЛАВЛЕНІЕ.
I.
Николай Алексевичъ Сверцовъ.
I.
Николай Алексевичъ Сверцовъ.
Мсяцъ плна у коканцевъ.
Мсяцъ плна у коканцевъ.
По горам и пустыням Средней Азии, Сабинина Мария Войцеховна, Год: 1903
Время на прочтение: 16 минут(ы)
I. Николай Алексевичъ Сверцовъ.
II. Зври и птицы Туркестана
III. Алексй Павловичъ Федченко
VI. Путешествіе по Кокану
Кто не любитъ путешествій? Перезжать съ мста на мсто, любуясь то синей далью моря, то снговыми горными вершинами, сегодня гулять по улицамъ незнакомаго города, а завтра смотрть изъ окна вагона на безконечныя равнины полей и луговъ, при этомъ встрчать все новыхъ людей, наблюдать правы и обычаи,— что можетъ быть интересне этого?..
Но далеко не вс путешествія совершаются съ такимъ удобствомъ, что доставляютъ людямъ одно удовольствіе и развлеченіе. Многія поздки по чужимъ странамъ связаны съ такими лишеніями и такъ опасны, что на нихъ отваживаются лишь т смльчаки, которые готовы пожертвовать своимъ здоровьемъ и даже жизнью на пользу науки. Основательно подготовившись къ предстоящимъ наблюденіямъ надъ природой и пріучивъ себя терпливо выносить и холодъ, и сильный зной, и усталость, а порой и голодъ, часто съ очень небольшими деньгами, отправляются мужественные путешественники въ далекія и непривтливыя страны, откуда имъ иногда не суждено вернуться на родину. Особенно опасными считаются путешествія въ холодныя полярныя страны, къ сверному и южному полюсамъ. При этомъ мореплавателямъ приходится вести отчаянную борьбу съ вчнымъ холодомъ, съ громадными ледяными горами, съ долгой полярной ночью и съ недостаткомъ пищи. Не всмъ удалось справиться съ этими бдствіями такъ успшно, какъ Нансену, который благополучно вернулся изъ своего трехлтняго странствованія по Сверному Ледовитому океану. Погибель Франклина, Беннета и другихъ мене извстныхъ путешественниковъ заставила считать поздки въ полярныя страны почти безумносмлымъ подвигомъ. Но знакомство съ исторіей разныхъ путешествій показываетъ намъ, что и тамъ, гд казалось-бы человку не угрожаютъ особенные ужасы, онъ зачастую встрчаетъ непреодолимыя препятствія въ своемъ желаніи идти впередъ и работать надъ изслдованіемъ новыхъ мстностей. Бурныя рки, безводныя и безплодныя равнины, горныя цпи или дремучіе, непроходимые лса преграждаютъ дорогу путника, а враждебное отношеніе мстныхъ жителей грозитъ ему плномъ или даже смертью. Такъ погибъ, напримръ, англійскій мореплаватель, Кукъ, среди чудной природы Океаніи, убитый дикарями Сандвичевыхъ острововъ.
За послднее время многіе русскіе путешественники прославили свое имя трудными и въ высшей степени полезными поздками главнымъ образомъ по Азіи. Одно изъ первыхъ мстъ между этими знаменитыми и самоотверженными дятелями принадлежитъ Н. А. Сверцову и А. П. Федченк, которые изъздили дикій и живописный Туркестанъ, примыкавшій тогда съ одной стороны къ Россіи, а съ другой — къ ‘горамъ и пустынямъ Средней Азіи’.
Удивительна была судьба этихъ людей! Переживъ множество тяжелыхъ минутъ и благополучно выпутавшись изъ чрезвычайно опасныхъ положеній во время путешествій по Туркестану, оба изслдователя погибли впослдствіи жертвами странныхъ и жестокихъ случайностей: Сверцовъ утонулъ, переправляясь зимой черезъ рку Донъ близь своего имнья, а Федченко замерзъ во время экскурсіи на швейцарскій ледникъ Шамуни.
Прекрасно образованные естествоиспытатели, умлые и вдумчивые наблюдатели природы, выносливые и находчивые путешественники, Сверцовъ и Федченко много помогли знакомству русскихъ съ богатой и любопытной страной, принадлежащей теперь Россіи, и облегчили намъ возможность пользоваться замчательными богатствами плодороднаго Туркестана. Какъ Федченко, такъ и Сверцовъ нсколько разъ постили Туркестанъ, они начертили его подробную карту, описали составъ почвы, растительность и главнысъиды животныхъ, населяющихъ его, они наблюдали своеобразную жизнь обитателей Туркестана и всякій разъ привозили изъ своихъ путешествій обширныя коллекціи минераловъ, засушенныхъ растеній и сохраненныхъ въ спирту животныхъ или ихъ шкурки. Эти драгоцнныя собранія служатъ и понын украшеніемъ разныхъ музеевъ, открывая ихъ постителямъ всю прелесть природы въ далекомъ уголк Средней Азіи, орошаемомъ громадными рками Сыръ и Аму-Дарьей.
Покореніе Туркестана Россіей началось уже около ста лтъ тому назадъ, но закончилось только въ 1876 г., когда русскія войска взяли большіе и укрпленные города Ташкентъ и Самаркандъ и окончательно покорили ханства (т. е. небольшія государства) Хивинское, Бухарское и Коканское. Но гораздо раньше того, какъ наши боевые генералы побдоносно прошли со своими войсками по Туркестану, его постили скромные труженики науки — Сверцовъ и Федченко. Вооруженные только знаніями, человколюбіемъ и стремленіемъ посвятить свои силы просвщенію ближнихъ, эти люди мужественно работали среди враждебныхъ азіатскихъ племенъ, стараясь понять ихъ жизнь, сблизиться съ ними, и какъ-бы совершить мирное завоеваніе ихъ интересной и богатой страны. Правда, оба они рвались сдлать еще больше того, что выпало на ихъ долю. Хотлось имъ какъ можно лучше осмотрть и описать высокій хребетъ Тянь-Шань, хотлось изслдовать и Памиръ, это удивительное плоскогорье, къ которому сходится множество горныхъ цпей и которое суеврные азіаты считаютъ ‘Крышей міра’, но разныя обстоятельства, а главнымъ образомъ, преждевременная смерть помшала имъ выполнить эти планы. Тмъ не мене, жизнь и труды Федченко и Сверцова такъ интересны и важны, что мы считаемъ полезнымъ познакомить съ ними нашихъ читателей.
По странной случайности Н. А. Сверцеву, уроженцу степной полосы Россіи, пришлось большую часть путешествій сдлать по горнымъ странамъ, подниматься на высокіе снговые хребты Тянь-Шаня и даже проникнуть на Памиръ, давно привлекавшій къ себ вниманіе смлыхъ путешественниковъ. Правда, первая и самая богатая приключеніями поздка Николая Алексевича была по степямъ и пустынямъ, раскинувшимся вокругъ Аральскаго моря, но уже черезъ 7—8 лтъ знаменитый ученый настолько изучилъ оригинальную природу той мстности, которая лежитъ по низовьямъ ркъ Аму-Дарья и Сыръ-Дарья, что отъ степныхъ равнинъ его потянуло къ высотамъ туркестанскихъ горъ. Годъ за годомъ проводилъ неутомимый изслдователь въ разъздахъ по стран, населенной страннымъ восточнымъ народомъ съ нравами кочевниковъ, а иногда и прямо разбойниковъ. Надо замтить, однако, что Сверцовъ не былъ однимъ изъ тхъ путешественниковъ, главную цль которыхъ составляетъ открытіе и описаніе новыхъ странъ. Николая Алексевича больше всего интересовала природа равнинъ и горъ, въ особенности-же та жизнь на земл, которую можно подмтить всюду, гд только есть необходимыя условія, при которыхъ живыя твари могутъ дышать, питаться и размножаться. По своей спеціальности и по образованію — Сверцевъ былъ зоологъ и съ особенной любовью наблюдалъ за тмъ, какъ распространяются животныя въ различныхъ мстностяхъ. Онъ старался понять и объяснить, почему, напримръ, въ степяхъ встрчается больше птицъ, не гнздящихся (не вьющихъ себ гнздъ), нежели въ горахъ и лсахъ, какъ постепенно заселяется животными та степь (между Аральскимъ и Каспійскимъ морями), которая прежде сама составляла дно моря, и т. п. Чрезвычайно обстоятельно и съ большимъ пониманіемъ законовъ природы прослдилъ Николай Алексевичъ пути перелетныхъ птицъ, идущіе черезъ Туркестанъ, и занялся изслдованіемъ, такъ называемыхъ, горныхъ поясовъ Туркестана, описавъ растенія и животныя, встрчающія у самой подошвы горъ, затмъ выше, въ полос лсовъ, на горныхъ лугахъ и, наконецъ, у ледниковъ.
Подобныя работы требуютъ отъ ученаго много вниманія и времени и долго удерживаютъ путешественника на мст, выбранномъ имъ для своихъ наблюденій. За время долголтнихъ скитаній Сверцова по Средней Азіи, можно было-бы объздить буквально весь земной шаръ, но врядъ ли имли бы мы тогда такіе цнные и обстоятельные труды, какъ изслдованія и сочиненія Сверцова. Онъ поставилъ своей задачей изучить ‘многое въ немногомъ’, какъ говорили древніе, и былъ совершенно правъ. Еще при своей жизни онъ былъ признанъ однимъ изъ талантливйшихъ русскихъ изслдователей и получалъ различныя преміи и награды ученыхъ обществъ, а знаменитый англійскій натуралистъ Дарвинъ, познакомившись съ Николаемъ Алексевичемъ заграницей, пришелъ въ восторгъ отъ его обширныхъ знаній и даровитости. Когда-же въ газетахъ появилась всть о кончин Сверцова, вся образованная Россія съ грустью почувствовала, что она лишилась такого талантливаго труженика науки, которымъ гордилась-бы любая страна.
Николай Алексевичъ былъ помщикомъ Воронежской губерніи. Зиму 1885 года онъ проводилъ въ имніи и въ конц января вмст со своимъ сосдомъ похалъ въ Воронежъ. Путь лежалъ по рк Дону, покрывающемуся къ этому времени крпкимъ льдомъ. Но этой обыкновенной зимней поздк суждено было кончиться очень печально. Повозка Сверцова попала въ полынью (незамерзшее мсто на рк), наклонилась на бокъ, и прозжіе очутились въ вод. Сосдъ Сверцова быстро выскочилъ на ледъ и, протянувъ руку Николаю Алексевичу, вытащилъ его. Однако это не спасло знаменитаго ученаго отъ смерти, сдлавъ нсколько шаговъ, онъ упалъ и потерялъ сознаніе. Спутникъ Николая Алексевича побжалъ въ ближайшее селеніе за помощью, но, вернувшись, засталъ его уже мертвымъ.
О жизни, трудахъ, лекціяхъ и путешествіяхъ Сверцова сохранилось много разсказовъ, знакомые вспоминаютъ объ его удивительной доброт, искренней религіозности, о странной разсянности, надъ которой много смялись друзья Николая Алексевича, но самое интересное изъ всего, что мы знаемъ объ этомъ замчательномъ человк, это его собственный разсказъ о томъ, какъ онъ провелъ ‘мсяцъ плна у коканцевъ’, во время путешествія по Туркестану въ 1858 году. Передадимъ-же этотъ разсказъ со словъ самого путешественника.
Интересную повсть о своихъ злоключеніяхъ Сверцовъ начинаетъ описаніемъ Кокана, бывшаго въ 1858 г. самостоятельнымъ ханскимъ владніемъ, которое занимало верховья Сыръ-Дарьи. Странный народъ жилъ въ этомъ уголк Средней Азіи: коренные жители Кокана, сарты, происходятъ отъ племени, покореннаго въ древнія времена Александромъ Македонскимъ, но постоянныя нашествія арабовъ, татаръ и киргизовъ сильно измнили населеніе коканскаго ханства, примшавъ къ нему другія народности.
Будучи близкими сосдями съ Россіей, коканцы вели себя по отношенію къ ней очень неровно,— то сами посылали въ Петербургъ мирныя посольства и приглашали къ себ русскихъ купцовъ, то грабили сибирскихъ казаковъ и облагали данью киргизовъ, подвластныхъ Россіи. Лтъ за пять до первой поздки Сверцова въ Туркестанъ, русскіе отняли у коканцевъ крпость Акъ-Мечеть и, разбивъ туземныя войска, оттснили ихъ внутрь страны, а взятую крпость обратили въ русское укрпленіе, фортъ Перовскій. Съ этихъ поръ особенно усилилась вражда коканцевъ къ русскимъ, мстительные азіаты небольшими шайками постоянно нападали на киргизскіе аулы, угоняли скотъ, грабили прозжихъ и т. д., но вступать въ открытое столкновеніе съ нашими войсками они уже не ршались. Въ такомъ положеніи были дла, когда Академія Наукъ послала Сверцова для зоологическихъ изслдованій по Сыръ-Дарь.
Пріхавъ въ фортъ Перовскій, Николай Алексевичъ задумалъ объздить и осмотрть лсистые берега Сыръ-Дарьи, а оттуда, если будетъ можно, пробраться на совершенно неизслдованный еще хребетъ Кара-Тау, начинающійся за 80 верстъ отъ форта. Относительно коканцевъ были получены самыя благопріятныя извстія: на далекой окраин ханства взбунтовались киргизы, для усмиренія которыхъ были высланы почти вс коканскія войска, а близь русской границы оставались лишь слабые гарнизоны, охранявшіе укрпленія. Кром того, вверхъ по Сыръ-Дарь отправлялся отрядъ казаковъ (человкъ въ пятьдесятъ), чтобы нарубить тополей для построекъ въ форт Перовскомъ. Изъ предосторожности Николай Алексевичъ ршилъ держаться близь этого отряда и охотиться около его лагеря.
Случилось такъ, что сборы задержали Сверцова, и онъ выхалъ съ десятью конвойными казаками уже дня на три позже выступленія отряда. Самыя свтлыя ожиданія и надежды наполняли сердце путешественника, отправившагося изслдовать страну, которая заране представлялась ему настоящимъ земнымъ раемъ. Эти радужныя надежды были вызваны, главнымъ образомъ, разсказами людей, успвшихъ побывать въ Туркестан и описывавшихъ самыми яркими красками его богатую природу.
‘Передъ отъздомъ въ степь,— говоритъ Сверцовъ,— ‘я встртилъ въ Петербург офицера, возвратившагося съ Сыръ-Дарьи, и разспрашивалъ его о томъ кра. Онъ говорилъ съ восторгомъ о могучей, полноводной, быстрой рк, объ ея зеркальныхъ разливахъ, отражающихъ безоблачное, темноголубое и все-таки ярко свтящееся небо и ослпительное солнце юга. Сильная, свжая растительность окружаетъ эти разливы, тихо шепчутся надъ ними громадные камыши съ гибкими лозами тальника, съ темной зеленью тополя, съ мелкой серебристой листвой джиды, изящной сткой рисующейся на прозрачной, хотя и густой синев неба. А какъ чистъ и легокъ весенній воздухъ! Звучне, чмъ у насъ, раздается уже въ начал апрля голосъ соловья въ покрытыхъ молодой зеленью, усянныхъ нжно-розовыми, крупными цвтами, чащахъ колючки… А животная жизнь! Она такъ и кипитъ на этихъ цвтущихъ берегахъ. Что за разнообразіе, что за множество птицъ! На каждомъ шагу съ шумомъ вылетаетъ фазанъ изъ колючки, и блещутъ на солнц радужными, металлическими отливами, рзвясь въ тепломъ живительномъ воздух, стада изумрудныхъ персидскихъ щурокъ, величаво парятъ надъ ркой орлы-рыболовы, въ пышномъ наряд юга, густо-каштановые, съ палевой головой, бархатно-черными крыльями и хвостомъ, на которомъ такъ и свтится широкая блоснжная полоса… да не перечтешь всхъ сыръ-дарьинскихъ птицъ, даже и тхъ, на которыхъ невольно останавливается и глазъ непосвященнаго въ тайны зоологіи’.
‘Да и не одн птицы! Тутъ и зври — не нашимъ чета. Прекрасенъ и грозенъ, могучъ и неуловимо-проворенъ, какъ восточный удалецъ наздникъ, кроется въ чащахъ сыръ-дарьинской долины тигръ, сторожа неуклюжаго кабана, статнаго оленя или черноглазую красавицу, стройную, воздушно-легкую дикую козу’…
Однако на первыхъ порахъ поздка по долин Сыръ-Дарьи сильно разочаровала Николая Алексевича. Весна выдалась въ тотъ годъ холодная и сухая, листья и цвты появлялись на деревьяхъ очень медленно, скоро вянули отъ засухи и покрывались пылью, которая поднималась отъ сыпучихъ песковъ и растрескавшейся почвы. Впослдствіи Сверцовъ понялъ однако, что своеобразная прелесть сыръ-дарьинской долины нигд не развертывается во всей полнот. Въ одномъ мст мы встрчаемъ богатыя камышевыя заросли, въ другомъ красуются прибрежныя джидовыя рощи, а тамъ тянутся песчаные холмы, поросшіе саксауломъ съ его голыми втками и мясистыми зелеными пузырьками вмсто листьевъ. Такъ-же трудно подмтить сразу все разнообразіе животнаго царства: каждая мстность иметъ свое населеніе, пожалуй довольно однообразное, но такъ какъ сами мстности совершенно различны по своему характеру, то въ общемъ охотнику предстоитъ въ этомъ краю богатая пожива,, и въ конц концовъ Николай Алексевичъ не могъ не согласиться съ тмъ офицеромъ, который называлъ сыръ-дарьинскую долину замчательной и своеобразно-прекрасной страной.
Поздка Сверцова была неудачна уже съ самаго начала. Первый день путешественники провели въ поискахъ верблюда, необходимаго имъ для нагрузки багажа, къ вечеру пошелъ сильный дождь, и промокшіе путники остановились ночевать въ первомъ попавшемся киргизскомъ аул. Слдующіе два-три дня незамтно прошли въ охот за степными животными, зато ночлеги были очень неудобны и тяжелы. Приходилось раскидывать палатки, вблизи болотъ, на непросохшей почв, благодаря чему Николай Алексевичъ схватилъ лихорадку, которая сильно изнуряла его и не позволяла принимать дятельнаго участія въ охот.
Долго хали путешественники по болотистой низин, заливаемой при каждомъ повышеніи воды въ Сыръ-Дарь. Печальна была эта мстность: рдкіе, корявые кусты саксаульника, грязное болото, отсутствіе травы длали окружающій пейзажъ очень непривлекательнымъ.
Догнавъ передовой отрядъ казаковъ, Сверцовъ узналъ отъ офицера, что поздка на хребетъ Кара-Тау далеко не безопасна, и что отъ нея благоразумне будетъ отказаться. Зато разъзды вокругъ лагеря верстъ на десять онъ находилъ вполн возможными и постоянно ходилъ самъ то охотиться, то выбирать лсъ для рубки. Такимъ образомъ, ободренный примромъ опытныхъ людей, Николай Алексевичъ продолжалъ охотиться въ окрестностяхъ лагеря безъ всякаго опасенія. Досаждало ему лишь то обстоятельство, что самыя интересныя и рдкія животныя какъ-то не попадались въ руки. Однажды, напримръ, онъ замтилъ высоко летающаго орла съ длиннымъ и широкимъ хвостомъ, огромными острыми крыльями и свтлымъ брюхомъ. Это былъ несомннно бородачъ, горный видъ орла, и Николая Алексевича удивило его появленіе въ низменной долин.
Между тмъ лихорадка продолжала мучить путешественника, и 26 апрля онъ чувствовалъ себя какъ-то особенно плохо. Пролежавъ все утро въ постели, Сверцовъ ршилъ однако пересилить себя и посл полудня выхать для изслдованія степи, въ которую былъ посланъ. Сколько разъ вспоминалъ онъ впослдствіи, что это стремленіе исполнить свой долгъ оказалось для него роковымъ. Если-бы Николай Алексевичъ не вздумалъ перемогаться и хать на охоту полубольнымъ, онъ не встртилъ-бы коканцевъ, отъ которыхъ вынесъ впослдствіи столько мученій. ‘Болзнь была мн словно предостереженіемъ свыше’,— говоритъ Сверцовъ.
И такъ, не понявъ этого предостереженія, нашъ ученый собралъ небольшой отрядъ (три казака, два вожака киргиза и помощникъ Николая Алексевича) и выхалъ въ степь, тянущуюся за лсами, близь которыхъ разположился лагерь. Спокойно и безъ всякихъ приключеній прохали всадники джидовые прибрежные лса съ камышистыми озерами, красиво окаймляющіе Сыръ-Дарью, затмъ пошла низкая равнина, уже мене сырая и заросшая колючками, дале начались высокіе песчаные холмы, называемые барханами и расположенные правильными рядами, которые напоминаютъ издали морскія волны. Поверхность этихъ холмовъ норостаетъ колючкой, саксаульникомъ и гребенщикомъ, у котораго такіе же чешуйчатыя зеленыя втки вмсто листьевъ, какъ у саксаула, а между барханами сверкали небольшія озера воды, оставшейся еще посл таянія снговъ. За этими барханами начинается уже настоящая пустыня, называемая здсь Голодной Степью,— унылая равнина безъ малйшаго слда растительности, покрытая лишь истрескавшейся корой глины.
Долго хали путники, не встрчая интересной поживы или добычи для охоты. Но вотъ, перебираясь черезъ третью высокую гряду песковъ, они вспугнули дикую козу, а на лужайк, между чащами колючки, паслись и ея два маленькіе козленка, еще едва стоявшіе на ногахъ. Сверцову пришла въ голову довольно жестокая затя,— привязать козлятъ и, спрятавшись, караулить возвращеніе къ нимъ матери, чтобы застрлить ее, козлятъ же Николай Алексевичъ думалъ взять съ собой и выпоить молокомъ, какъ телятъ. Охотники попрятались въ высокую колючку и стали поджидать козу, а проводники-киргизы похали на барханъ, чтобы осмотрть всю окрестность. Черезъ нсколько времени они вернулись съ тревожнымъ извстіемъ, что замтили вооруженныхъ коканцевъ. Быстро сообразилъ Сверцовъ, что эта шайка не затруднится напасть на малочисленный отрядъ охотниковъ, и отправилъ киргизовъ въ лагерь за помощью, а самъ ршилъ готовиться къ защит, если появится непріятель. Зарядивъ ружье, кром дроби, еще двумя пулями, Николай Алексевичъ сказалъ своимъ спутникамъ, что всего лучше будетъ зассть въ колючку, дожидаться прозда коканцевъ и стрлять по нимъ въ упоръ. Но Сверцовъ не привыкъ командовать, его распоряженіямъ не доставало увренности и ршительности. Это плохо подйствовало на казаковъ,и безъ того не на шутку оробвшихъ, они умоляли Николая Алексевича спасаться бгствомъ, говоря, что коканцевъ будетъ наврное огромный отрядъ, а ихъ всего пять человкъ. Сперва Сверцовъ не хотлъ имъ уступать и продолжалъ готовиться къ оборон, но, увидвъ смущеніе казаковъ, ихъ борьбу между страхомъ и нежеланіемъ оставить своего начальника одного, Николай Алексевичъ разршилъ всмъ ссть на коней, и путешественники помчались къ своему лагерю.
Но вотъ и коканцы. Вмсто ожидавшихся сотенъ ихъ было всего 15 человкъ. У Сверцова мелькнула мысль вскочить на ближайшій барханъ и, отстрливаясь сверху, отбить непріятеля. Но было уже поздно коканцы настигали русскихъ и въ двадцати пяти шагахъ отъ нихъ дали залпъ на скаку. Николай Алексевичъ смотритъ вокругъ: славу Богу, никто не убитъ и не раненъ. Въ отвтъ на этотъ залпъ казаки повернулись къ непріятелю, выстрлили въ него и опять поскакали впередъ. Вслдъ за этимъ мимо Сверцова, немного отставшаго отъ казаковъ, вихремъ промчалось нсколько коканцевъ, снова раздался выстрлъ, и Николай Алексевичъ увидалъ срую лошадь своего помощника уже безъ сдока, а самого помощника лежащимъ на земл. Какъ оказалось впослдствіи, мчавшіеся впереди коканцы ранили его пикой и сбили съ лошади. Сверцовъ крикнулъ раненому, чтобы онъ спрятался въ заросли колючки, а самъ поскакалъ дальше. Въ это самое время его догналъ коканецъ и сильно кольнулъ пикой, Николай Алексевичъ оглядывается и видитъ себя окруженнымъ врагами, ршившись, если не спастись, то по крайней мр не дешево достаться въ руки враговъ, путешественникъ прицлился въ коканца, ранившаго его пикой, и убилъ его на повалъ. Мелькнувшей было у Сверцова надежд пробиться впередъ и догнать своихъ не суждено было исполниться: сзади его настигли еще три непріятеля, воткнувъ пику въ грудную кость несчастнаго путешественика, они стащили его съ лошади и стали наносить ему удары шашками. Одинъ коканецъ разскъ Николаю Алексевичу кожу на носу, другой, сильнымъ ударомъ по голов сбилъ его съ ногъ и сталъ отскать голову. Сверцовъ разсказываетъ, что онъ чувствовалъ каждый, наносимый ему, ударъ: вотъ ему глубоко разрубили шею, вотъ раскололи черепъ… странно, что онъ не испытывалъ при этомъ особенной боли. Наврное свирпый коканецъ очень скоро покончилъ бы съ русскимъ путешественникомъ, но его остановили два киргиза, подошедшіе къ товарищу съ лошадью Николая Алексевича.
Кровь лилась ручьемъ съ путешественника, когда коканцы поставили его на ноги и, связавъ ему руки, велли идти за ними. Николай Алексевичъ покрылъ окровавленную голову мягкою войлочною шляпой и объяснилъ, какъ умлъ по-киргизски, что пшій онъ не поспетъ за всадниками. Раненаго посадили на лошадь, привязали его ноги къ стременамъ и повезли, какъ плнника съ собой. Скоро къ этимъ тремъ коканцамъ присоединились и остальные члены ихъ шайки, одинъ изъ нихъ все время халъ возл Сверцова, карауля его на случай побга. Между тмъ плнникъ такъ ослаблъ, что не помышлялъ ни о спасеніи, ни о побг.
‘Кровь обильно лилась изъ моихъ ранъ, ничмъ не перевязанныхъ, и капала на дорогу’,— писалъ впослдствіи Сверцовъ.— ‘Но боли я все не чувствовалъ, а только слабость. Все время я былъ въ полной памяти, и не слишкомъ мучился своимъ грустнымъ положеніемъ, я отъ ударовъ, что-ли, по голов, отуплъ и впалъ въ какую то апатію, мшавшую мн раздумывать о своемъ бдствіи. Всего сильне я чувствовалъ жажду отъ потери крови’.
Между тмъ къ всадникамъ подъхалъ еще одинъ киргизъ и сталъ ими командовать. Это былъ братъ Дащана, атамана шайки, захватившей въ плнъ Сверцова. Этотъ туземецъ заговорилъ съ Николаемъ Алексевичемъ по-русски и прежде всего освдомился, не будетъ ли послана за ними погоня изъ русскаго лагеря. Николай Алексевичъ постарался успокоить его, говоря, что лошади казаковъ пасутся далеко отъ лагеря, и что сборы русскихъ будутъ очень долги. ‘У васъ еще много времени, чтобы скрыться’,— говорилъ плнникъ. ‘Остановитесь у ближайшей воды, дайте мн утолить жажду’.
— Если ты напьешься при такихъ ранахъ, то можешь умереть.
— Все равно, у меня не хватитъ силъ хать дальше.
— Ну, такъ пей, какъ можно меньше!
Плнникъ общалъ быть осторожнымъ и скоро напился изъ впадины съ водой близь дороги. Хитрый киргизъ, увидвъ, что русскій подкрпился и немного оправился, сталъ допрашивать его, откуда и зачмъ онъ халъ. Сверцовъ отвтилъ, что состоитъ при генерал Катенин, который идетъ съ почетнымъ конвоемъ въ степь съ самыми мирными цлями: онъ намренъ осмотрть этотъ край и улучшить его управленіе, такъ какъ русскій царь хочетъ, чтобы всмъ его подданнымъ жилось хорошо. ‘Пока у генерала нтъ враждебныхъ намреній относительно коканцевъ, но если онъ узнаетъ о ихъ нападеніяхъ на русскихъ и о моемъ плн’,— прибавилъ Сверцовъ,— ‘то разумется самъ выступитъ съ войскомъ противъ коканцевъ’.
Пришлось Николаю Алексевичу объясняться и по поводу застрленнаго имъ коканца. Опасаясь мести за убитаго, плнникъ постарался отклонить отъ себя подозрніе въ убійств врага и сказалъ, что былъ только захваченъ у мертваго тла, но что самъ неповиненъ въ смерти коканца.
— Кто-же убилъ его?
— Казакъ.
— Куда-же онъ длся?
— Ускакалъ.
Разговаривая съ киргизомъ, который былъ прежде вожакомъ при русскихъ отрядахъ, Сверцовъ халъ по равнин, мимо песчаныхъ бархановъ. Теплый, ясный день клонился къ вечеру, солнце окрашивало желтоватымъ цвтомъ и окружающую зелень, и воду въ канавахъ и разливахъ Сыръ-Дарьи. Временами плннику позволяли сойти съ лошади, напиться воды и даже посидть на луговинк, любуясь видомъ окрестностей. Поздно вечеромъ догналъ свою шайку и атаманъ ея, киргизъ Дащанъ. Уврившись, что имъ не грозитъ опасность погони, глава хищниковъ остановилъ свою партію у могилъ, разбросанныхъ среди саксаульника, на крутомъ скат оврага. Плнника ввели въ низкую и темную землянку, гд жилъ отшельникъ, охранявшій это святое мсто. Убогая хижина слабо освщалась ночникомъ, представлявшимъ собой черепокъ съ саломъ, въ которое была воткнута свтильня изъ тряпки. Скоро въ землянку вошелъ и Дащанъ, онъ дружелюбно поздоровался съ Николаемъ Алексевичемъ и сталъ предлагать ему почти т-же вопросы, что и братъ. Поужинавъ жидкимъ кислымъ молокомъ, киргизы снова тронулись въ путь и уже верстъ за десять отъ могилъ остановились для ночлега на низкой полянк, поросшей высокой травой. Недолго однако продолжался ночной отдыхъ путниковъ, еще задолго до разсвта похали они дальше, пробираясь свозь чащу высокаго саксаула. ‘Неопредленно, тяжело было у меня на душ’,— говоритъ Сверцовъ,— ‘да и жажда моя не прекращалась’.
Когда стало свтать, къ плннику подъхалъ Дащанъ и пригласилъ его посидть на земл и накурить трубку, пока посланный имъ киргизъ поищетъ, нтъ-ли по близости прсной воды. Теперь Николай Алексевичъ могъ внимательно разсмотрть наружность этого оригинальнаго атамана и увидлъ, что передъ нимъ былъ стройный молодцоватый человкъ съ плутовскими черными глазами и довольно красивымъ лицомъ, на которомъ выражалось не только лукавство, какъ у брата Дащана, но также и беззаботная удаль, желаніе пожить и потшиться. Словомъ, по наружности, какъ и по натур, Дащанъ былъ настоящимъ киргизскимъ удальцомъ, который съ ранней молодости промышляетъ разбоемъ, безпрестанно рискуетъ жизнью, стараясь однако-же смлостью и ловкостью отклонить отъ себя опасность и вернуться съ добычей. Киргизы часто занимаются грабежомъ, но при этомъ обязаны соблюдать извстныя правила, если не хотятъ потерять уваженія своихъ единоплеменниковъ. Такъ, напримръ, ограбить гостя считается безчестнымъ, во время битвы слдуетъ быть находчивымъ и хладнокровнымъ, но, если можно поживиться имуществомъ врага и безъ сраженія, это еще лучше. Любимый грабежъ киргизовъ — угонъ скота, и между различными родами этого племени идетъ постоянная вражда за стада, отнятыя другъ у друга, такъ какъ обиженные и ограбленные киргизы стараются отплатить тмъ же своимъ обидчикамъ и при первомъ удобномъ случа захватываютъ ихъ овецъ и лошадей.
Дащанъ былъ однимъ изъ ловкихъ конокрадовъ въ своей стран: онъ никогда не попадался подъ нагайки земляковъ, а другихъ билъ жестоко. Степь близь Сырдарьи онъ зналъ, какъ свои пять пальцевъ, и нападалъ на аулы то съ товарищами, то одинъ. Сильный и ловкій, командуя хорошо подобранной шайкой, Дащань былъ буквально непобдимъ и считался грозой всей южной части степи. Наконецъ, его разбойничьи набги вывели изъ терпнья сыръ-дарьинскихъ киргизовъ, они поймали Дащана и выдали его русскому правительству. Разбойника судили за грабежи и убійства и приговорили къ ссылк въ Сибирь въ каторжныя работы. Однако оттуда ему удалось бжать, а, вернувшись на родину, Дащанъ снова принялся за прежнее. Его поймали второй разъ, заковали въ кандалы и вели подъ сильнымъ конвоемъ. Разбойникъ присмирлъ и, казалось, ршилъ покориться своей участи, но все это время онъ не разставался съ мыслью о бгств. Выбравъ первую удобную ночь, Дащанъ разбилъ свои кандалы и ускакалъ на лучшей лошади офицера, командовавшаго конвоемъ.
Вотъ каковъ былъ тотъ человкъ, въ чьи руки попалъ Николай Алексевичъ. Немудрено, что русскій путешественникъ съ большимъ интересомъ приглядывался къ своеобразному герою, сидвшему около него. Покуривъ и отдохнувъ, путники опять сли на коней и похали дальше. Вдругъ Дащанъ спросилъ у Сверцова, почему это виситъ его лвое ухо? Николай Алексевичъ дотронулся до уха и понялъ, что оно было разсчено ударомъ шашки.
— Нельзя-ли его справить, чтобы срослось?— спросилъ Дащанъ.
Сверцовъ подправилъ ухо подъ шляпу, и оно дйствительно срослось впослдствіи, осталось только небольшое отверстіе посредин.
Подвигаясь все дальше на востокъ и направляясь къ небольшому коканскому укрпленію Яны-Курганъ, путники останавливались еще раза два, чтобы накормить лошадей, а сами пили чай и отдыхали на луговин, подъ высокими песчаными буграми. Между тмъ и Дащанъ, и его братъ продолжали разговаривать съ Николаемъ Алексевичемъ о русскихъ властяхъ и ихъ намреніяхъ относительно Кокана. Снова повторилъ имъ Сверцовъ, что пока русскіе не собирались воевать съ коканцами, но непремнно строго накажутъ ихъ за плнъ своего ученаго. Эти угрозы очевидно подйствовали на разбойниковъ. Прохавъ нкоторое время молча, Дащанъ и его братъ стали разспрашивать Сверцова, какой выкупъ дастъ за него Сыръ-Дарыінское начальство.
— Ничего не дастъ, ршительно отвтилъ плнникъ, а просто потребуетъ, чтобы меня немедленно освободили. Впрочемъ, прибавилъ онъ — выкупъ вы можете получить, но только отъ меня самого, если пошлете въ фортъ Перовскій гонца съ письмомъ о томъ, что освобождаете меня.
Дащанъ согласился на эти условія и на сумму, предложенную ему Сверцовымъ (200 золотыхъ), хотя сказалъ, что одинъ ршить дло не можетъ, а долженъ переговорить съ начальникомъ Яны-Кургана. ‘Но,— прибавилъ — онъ, сумму въ 200 золотыхъ придется увеличить, такъ какъ я долженъ буду подлиться и съ яныкурганскимъ начальникомъ’. Съ какой радостной надеждой на скорое освобожденіе похалъ Сверцовъ посл этого разговора!
Между тмъ Яны-Курганъ былъ уже недалеко. Еще немного, и всадники приблизились къ четырехугольной крпости, построенной у самого берега Сыръ-Дарьи. Около укрпленія находился аулъ изъ нсколькихъ кибитокъ (т. е. войлочныхъ палатокъ, замняющихъ киргизамъ жилища). Чтобы похвастаться добычей, въ особенности-же важнымъ плнникомъ, Дащанъ затялъ устроить парадный въздъ въ крпость. Сверцова пересадили на его лошадь и пригласили хать рядомъ съ Дащаномъ, который въ своемъ коричневомъ суконномъ халат красовался на чудномъ гндомъ кон. Можно себ представить, какой печальный видъ имлъ рядомъ съ этимъ молодцоватымъ наздникомъ несчастный плнникъ, весь запыленный, покрытый запекшейся кровью, едва сидвшій на сдл отъ усталости.
Въ Яны-Курган Сверцовъ былъ представленъ начальнику крпости, или коменданту, который ожидалъ плнника въ пріемной зал своего глинянаго домика, подпертаго рзными деревянными столбами. Коканецъ сидлъ, поджавши ноги, на войлочномъ ковр и принялъ Николая Алексевича довольно привтливо, онъ угостилъ русскаго путешественника чаемъ съ изюмомъ и долго допрашивалъ его о томъ-же, чмъ раньше интересовались Дащанъ со своимъ братомъ.
Переночевавъ въ кибитк внутри крпости, Сверцовъ узналъ на другой день, что до освобожденія онъ будетъ жить въ аул Дащана, а въ Яны-Курган останется только дня на два, чтобы отдохнуть. Для ухода за измученнымъ и ослабвшимъ плнникомъ былъ назначенъ меньшой братъ Дащана, человкъ лтъ двадцати, красивый, ловкій, съ добрымъ и симпатичнымъ лицомъ. Весь уходъ за раненымъ состоялъ въ томъ, что молодой надзиратель приносилъ ему лепешекъ, кислаго молока и добродушно курилъ вмст съ нимъ трубку. На другой день, посл перег