ПИСЬМО ВЪ РЕДАКЦІЮ.
ПИСЬМО ВЪ РЕДАКЦІЮ.
Отвтъ академику А. С. Фаминцыну.
К. Тимирязевъ.
‘Міръ Божій’, No 2, 1898
Письмо в редакцию, Тимирязев Климент Аркадьевич, Год: 1898
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Въ январьской книжк ‘Міра Божьяго’ помщено начало, повидимому, весьма обширной статьи академика Фаминцына ‘Современное естествознаніе и психологія’. Откладывая до окончанія статьи обсужденіе воззрній почтеннаго автора, я имю, однако, полное основаніе желать, чтобы въ теченіе этого долгаго промежутка времени у читателей ‘Міра Божьяго’ не оставалось впечатлнія о моей умственной ограниченности, выражающейся, будто бы, въ моемъ неумніи различать, далеко одна отъ другой отстоящія, категоріи явленій, въ чемъ пытается убдить своихъ читателей А. С. Фаминцынъ.
Приведя длинныя выписки изъ одной моей статьи, онъ продолжаетъ: ‘Приведенныя цитаты относятся непосредственно, конечно, къ процессамъ жизни растеній и, слдовательно, къ физіологіи растеній, но изъ характера и общаго хода разсужденій видно, что авторъ не длаетъ исключенія и для жизненныхъ процессовъ животныхъ и, повидимому, считаетъ приводимое имъ механическое воззрніе приложимымъ и къ жизни животныхъ, со включеніемъ человка’ {Курсивы мои.}.
Не касаясь вопроса, къ чему понадобилась почтенному ученому такая экстраполяція моихъ мыслей, замчу только, что угадываніе мыслей другого человка — занятіе вообще безполезное,— вдвойн безполезно, когда этотъ человкъ уже самъ печатяо высказывалъ эти свои мысли.
Въ той же книжечк, изъ которой онъ длаетъ выписки, и въ стать, которую онъ долженъ былъ прочесть, такъ какъ самое ея заглавіе указываетъ, что именно она касается занимающаго его вопроса, почтенный академикъ долженъ былъ встртить слдующія слова, совершенно упраздняющія его догадки {Витализмъ и наука.}. ‘Буду держаться, какъ уже сказалъ, исключительно на извстной мн почв физіологіи растеній. Это мн кажется и вообще боле удобнымъ, по самому содержанію нашей науки. Здсь мы не имемъ дла съ тмъ усложненіемъ задачи, которое выступаетъ чуть не на первый планъ съ появленіемъ нервной системы и еще боле съ появленіемъ процессовъ психическихъ. Нашъ защитникъ витализма, очевидно, самъ знаетъ, какъ невыгодно для него строго-научное обсужденіе вопроса на точно ограниченной почв нашей науки и потому длаетъ, ничмъ не оправдываемые, скачки въ область психическихъ явленій. Такъ, для большаго убжденія своихъ слушателей, онъ два раза увряетъ ихъ, что противники витализма готовы объяснитъ механически даже геній Ньютона, и уже на основаніи этого самовольно навязаннаго имъ легкомыслія позволяетъ себ и т. д.’ Такимъ образомъ, я не только никогда не смшивалъ березы съ человкомъ, но даже укорялъ своихъ противниковъ за такіе скачки и за произвольное навязываніе такою легкомыслія представителямъ строгой науки. Можно ли боле ясно и обстоятельно выразить мнніе, прямо противоположное тому, которое приписываетъ мн академикъ Фаминцынъ?
Съ другой стороны, совершенно напрасно полагаетъ уважаемый авторъ, что тотъ широкій философскій взглядъ на взаимное отношеніе матеріальныхъ и психическихъ явленій, которому онъ придаетъ такое значеніе, беретъ начало съ профессора Бунге. Вотъ что, между прочимъ, высказывалъ и я по этому поводу не только до академика Фаминцына, но и за долго до профессора Бунге: ‘Еще одинъ послдній вопросъ: обладаетъ ли растеніе сознаніемъ? Но на этотъ вопросъ мы отвтимъ вопросомъ же: обладаютъ ли имъ вс животныя? Если мы не откажемъ въ немъ низшимъ животнымъ, то почему же откажемъ въ немъ растенію? А если мы откажемъ въ немъ простйшему животному, то, скажите, гд же, на какой ступени органической лстницы лежитъ этотъ порогъ сознанія? Гд та грань, за которой объектъ становится субъектомъ? Какъ выбраться изъ этой дилеммы? Не допустить ли, что сознаніе разлито въ природ, что оно глухо тлетъ въ низшихъ существахъ и только яркой искрой вспыхиваетъ въ разум человка? Или, лучше, не остановится ли тамъ, гд порывается руководящая нить положительнаго знанія, на томъ рубеж, за которымъ разстилается вчно влекущій въ свою заманчивую даль, вчно убгающій отъ пытливаго взора безпредльный просторъ умозрнія?’ {Жизнь растенія 1878 г., стр. 217. Такова же фактически и точка зрнія Бунге. Поговоривъ во введенія о психологическомъ, интроспективномъ метод, онъ, въ конц концовъ, долженъ сознаться, что наук съ нимъ пока длать нечего, и во всей книг уже не возвращается къ своимъ мечтаніямъ.}
Какъ и двадцать слишкомъ лтъ тому назадъ, я остаюсь при убжденіи, что по отношенію къ реальному міру, человческая мысль представляетъ дв области: одну, въ которой она отправляется отъ опыта (въ широкомъ смысл) и завершается опытной же провркой — это область науки, и другую — гд мысль зарождается и замираетъ на почв умозрнія — это область метафизики. Къ этой послдней, я полагаю, пока относятся одинаково, какъ разсужденія о мышленіи химическаго вещества {Ферворнъ, одинъ изъ новйшихъ поборниковъ психологическаго метода, основнымъ критеріумомъ жизни считаетъ наличность дятельнаго блковаго вещества.}, такъ и разсужденія о химизм человческой мысли.
Смшивать науку и метафизику ‘есть тьма охотниковъ — я не изъ ихъ числа’. И, прибавлю, до сихъ поръ не имлъ повода въ томъ раскаиваться.
12-го января 1898 г.