Польскіе письма.
Польскіе письма.
ПИСЬМО СЕДЬМОЕ.
В. Р. К.
‘Русская Мысль’, No 10, 1882
Письмо седьмое, Кареев Николай Иванович, Год: 1882
Время на прочтение: 12 минут(ы)
Habent sua fata libelli! Часто проходятъ незамченными обществомъ самыя капитальныя произведенія и часто, наоборотъ, самыя жалкія компиляціи обращаютъ на себя вниманіе общества и служатъ предметомъ многихъ толковъ. Это желаетъ представить себ нравственную физіономію какого-либо общества, прежде всего долженъ обратиться именно къ такимъ книжкамъ, о которыхъ боле всего говорится въ публик, по поводу которыхъ возникаетъ журнальная полемика, хотя бы сами по себ эти книжки не стоили того, чтобъ ими много заниматься. Въ прошломъ 1881 году въ Вильн вышло одно изъ подобныхъ произведеній на польскомъ язык ‘Wocianie u nas і gdzieindzij’ (Крестьяне у насъ и въ другихъ мстахъ). Авторъ этой книги — варшавскій powieciopisarz (писатель повстей), г. Валерій Пржиборовскій, работалъ онъ въ Варшав, какъ видно изъ помтки въ предисловіи, цензурное разршеніе дано книжк варшавскимъ же цензоромъ, посвящена она кумиру варшавской публики — Крашевскому, и наконецъ варшавскія же газеты поговорили о ней въ свое время на своихъ столбцахъ. Вотъ почему книжка эта должна быть для насъ интересна.
Главныхъ причинъ, почему на твореніе г. Пржиборовскаго было обращено въ Варшав вниманіе, по нашему мннію, дв: первая изъ нихъ та, что польская литература вообще бдна произведеніями по исторіи польскихъ крестьянъ, вторая заключается въ основной мысли этой книги. Въ самомъ дл, справьтесь съ указаніемъ пособій по польской исторіи, приложеннымъ къ концу перваго тома ‘Двнадцати книгъ польской исторіи’ краковскаго профессора Іосифа Шуйскаго, справьтесь съ обозрніемъ пособій, которыми пользовался самъ г. В. Пржиборовскій, и вы увидите, какъ бдна польская историческая литература въ этомъ отношенія. На первомъ план стоитъ рядъ статей кн. Любомірскаго о земледльческомъ сословіи въ Польш отъ XV до XVIII вка (Biblioteka Wamawska за 1857—1862 гг.), дале въ высшей степени неудобочитаемая и темная книга В. А. Мацёвскаго, которому было чуть’ не 80 лтъ, когда онъ издавалъ свою ‘Исторію польскихъ крестьянъ’, наконецъ сочиненіе Ставискаго по исторіи сельскаго хозяйства въ Польш. Вотъ и все. Какъ мало все это значитъ, принимая еще въ разсчетъ, что сколько нибудь важные труды Любонірскаго и Ставискаго появились на свтъ двадцать лтъ тому назадъ, когда исторія крестьянъ вообще была только въ зародыш,— какъ мало все это значитъ, можно видть изъ такого, напримръ, факта: одинъ изъ сотрудниковъ журнала Правда (1881 г., No 35), разбирая небольшую книгу по исторіи французскихъ крестьянъ, авторъ которой самъ заявляетъ о ея компилятивномъ характер,— выражаетъ сожалніе, что до сихъ поръ прошлое польскихъ крестьянъ не нашло еще себ настоящаго историка, и что по ихъ исторіи не существуетъ такой основательной книги, какъ та, которую онъ разбираетъ. Съ точки зрнія современной науки, значить, труды Любемірскаго и Ставискаго устарли. Г. Пржиборовскій задумалъ пополнить проблъ въ исторической литератур по этому предмету,— честь ему и слава! Общество должно было съ интересомъ отнестись къ его работ, затрогивающей столь интересный и такъ мало разработанный вопросъ. Но къ этому присоединилось еще то обстоятельство, что г. В. Пржиборовскій выступилъ съ патріотическою тенденціей, за которую его многіе похвалили и которая ему снискала особое благоволеніе многихъ. Автору ‘Крестьянъ у насъ и въ другихъ мстахъ’ захотлось во что бы то мы стало облить польское общество и защитить его отъ упрека въ тонъ, что оно дурно обращалось съ народомъ, и доказать притомъ, что въ другихъ мстахъ крестьянамъ жилось куда какъ хуже и что многіе дурные порядки въ Польш завелись только по примру сосдей. Kurjer Warszawski нашелъ цль такой апологіи весьма почтенной (No 110 за 1881 годъ), и многимъ книжка за это именно понравилась. На такую тенденцію г. В. Пржиборовснаго указано было и въ русской журналистик: въ одномъ изъ послднихъ выпусковъ журнала Дло за прошлый годъ былъ напечатанъ историческій очеркъ польскаго крестьянства, авторъ котораго между прочимъ тенденцію г. Пржиборовскаго объясняетъ шляхетскимъ складомъ его соціальнаго міровоззрнія. Мы думаемъ нсколько иначе: по нашему мннію, здсь главную роль играетъ національный патріотизмъ, получившій у поляковъ, какъ извстно, весьма ложное направленіе, во тмъ не мене имющій громадное значеніе въ современной польской литератур и публицистик. Въ самомъ дл, въ предисловіи авторъ заявляетъ, что исторія крестьянъ въ Польш представлялась ему прежде ‘самой темной стороной въ жизни народа’, и что же оказалось? ‘Можетъ-быть никогда и нигд не старались такъ безчестно (szkaradnie) исказить исторію, какъ сдлано это съ исторіей польскаго хлопа’,— торжественно объявляетъ г. Пржиборовскій. Эта мысль до такой степени засла въ голов новаго историка польскаго хлопа, что онъ то и дло ругаетъ другихъ изслдователей, называя ихъ то непризнанными историками (niepowoani, на стр. 2, 96 и др.), то шарлатанами (стр. 3), причемъ особенно достается чужимъ (obcym) историкамъ, въ род Горемыкина, Бляева и многихъ другихъ того же покроя, хотя и свои обвиняются у него въ ‘незнакомств съ отечественной исторіей’, когда ихъ взгляды несогласны со взглядами самого г. Пржиборовскаго. Между тмъ къ ‘чужимъ’ историкамъ ему все-таки пришлось обратиться: въ списк пособій мы встрчаемъ указанія на русскія книги и статьи, которыхъ перечислено до полутора десятка. Вроятно, къ нимъ-то и нужно отнести слдующую фразу изъ предисловія къ книг,— фразу, которая стоитъ непосредственно за объявленіемъ о томъ, что исторію польскихъ крестьянъ ужасно искажали: ‘судя по тому, что въ другихъ мстахъ (gdzieindzi) было писано о польскомъ хлоп, можно было бы подумать, что польскій шляхтичъ былъ какимъ-то дикимъ татариномъ или въ род грубаго нмецкаго графа’. Ad majorent gloriam nationis нужно было защитить шляхту польскую, и вотъ изъ книжки г. В. Пржиборовскаго вышло нчто такое, что многимъ дало право видть въ ней шляхетскую самозащиту и крпостническую апологію феодальныхъ порядковъ. На самомъ дл автора нельзя серьезно обвинять въ крпостническихъ тенденціяхъ,— онъ даже съ сожалніемъ говоритъ объ утрат массой польскаго народа старославянской свободы и очень несимпатично изображаетъ черты средневковаго быта крестьянъ, находившихся въ крпостномъ состояніи въ другихъ странахъ Европы. Ему просто хочется только представить старую Польшу какъ государство, такъ сказать, передовое, боле либеральное, боле гуманное, чмъ вс остальныя, и все это только ad majorem gloriam nationis! Но такъ какъ фактовъ все же отрицать нельзя, то въ существованіи хлопской неволи въ Польш виноватыми оказались сосди, такъ какъ г. Пржиборовскій пришелъ къ мысли, что прикрпленіе крестьянъ къ земл не было польскимъ изобртеніемъ (wytwor polski), но что Польша заимствовала его у своихъ сосдей. ‘Мы покажемъ,— говоритъ авторъ въ другомъ мст,— что угнетеніе (ucisk) польскаго хлопа было еще раемъ въ сравненіи съ угнетеніемъ въ Германія иди во Франціи въ извстныя эпохи, въ сравненіи наконецъ съ страшной, полной неволей въ другихъ мстахъ. Мы покажемъ, что даже и при этомъ, такъ-сказать мягкомъ, угнетеніи (w obec tego iagodnego, ze sie tak wyrazimy, ocisku — sic!!!), постоянно раздавались голоса, искренній крякъ оскорбленной народной совсти, порицающіе этотъ порядокъ вещей’ (стр. 3). Итакъ, вотъ три основныя положенія книжки г. Пржиборовскаго: во-первыхъ, прикрпленіе крестьянъ къ земл въ Польш было заимствовано у сосдей, во — вторыхъ, угнетеніе польскихъ хлоповъ было боле мягкое, чмъ у другихъ народовъ, такъ что они, собственно говоря, находились какъ бы въ раю въ сравненіи съ крестьянами французскими, нмецкими и иными, въ-третьихъ, общественная совсть въ Польш постоянно была возмущена такимъ порядкомъ вещей. Первое изъ этихъ положеній кажется автору особенно важнымъ, и онъ постоянно задаетъ себ вопросъ, откуда брала шляхта примръ для своего въ высшей степени искуснаго и поражающаго своею систематичностью, своимъ упорствомъ образа дйствій въ отношеніи въ масс сельскаго населенія. Злыми искусителями невинной іюльской шляхты являются нмцы съ одной стороны, а съ другой — русскіе, у которыхъ-де очень рано появилось ‘оріентальное стремленіе превратить вольнаго хлопа въ невольника {Крпостному состоянію въ Россіи авторъ придаетъ вообще особый характеръ: ‘европейскаго, западнаго прикрпленія въ земл здсь не было,— говоритъ онъ за стр. 118,— но было опредленное стремленіе, заимствованное съ Востока, превратятъ крестьянина въ раба’.} путемъ уголовнаго законодательства’ (стр. 48). Изъ Руси, вошедшей въ составъ Польши и начавшей рано оказывать на послднюю ‘почти всегда пагубное вліяніе’ (стр. 45), польскіе законодатели заимствовали первые законы, бывшіе покушеніемъ на личную свободу польскихъ крестьянъ (стр. 48, 49 и 50. Ср. 107, 135 и др.). Съ другой стороны, Польша неоднократно брала примръ съ Германіи и по этимъ примрамъ устраивала бытъ своихъ собственныхъ крестьянъ (стр. 2, 37,62, 99 и др.). ‘Нмцы,— восклицаетъ г. Пржиборовскій,— взаправду учинили намъ много кривдъ, но самой страшной, самой безъ сравненія печальною кривдой было распространеніе въ польской шляхт яда крпостничества и идеи о превосходств породы надъ хлопомъ’ (стр. 70). До и при всемъ томъ долго все-таки господствовалъ въ Польш ‘благородный, гуманитарный духъ польскаго рыцарства, не зараженный еще (въ XV1 в.) восточными вяніями’ (naleciaioвciami wschodnemi, стр. 107), долго все-таки протестовало противъ крестьянской неволи ‘врожденное чувство справедливости, старая пястовская польская совсть, заглушенная чуждыми вяніями’ (przyt umione obcemi nalecialoаciami, стр. 110): ‘ни у одного народа,— говоритъ г. Пржиборовскій (стр. 117),— въ XVI и XVII вв. вы не найдете такой богатой литературы противъ угнетенія, какъ у насъ. Дъ этомъ заключается утшеніе для сердца, для національнаго чувства, что эта самая польская шляхта, прославленная врагами какъ угнетательница хлоповъ, устами лучшихъ и даже худшихъ своихъ дтей изрекала слова истиннаго негодованія на то роковое направленіе, по которому пошла соціальная жизнь края… Поистин мы можемъ гордиться этимъ!’ Въ этомъ и состоитъ третье положеніе автора. Что касается до втораго, то г. В. Пржиборовскій всегда сгущаетъ краски, когда описываетъ положеніе крестьянъ ‘въ иныхъ мстахъ’, и черезчуръ скупится на изображенія того ‘мягкаго угнетенія’, въ которомъ находился, по его словамъ, польскій хлопъ: мы, по крайней мр, при всемъ, можетъ-быть, желаніи г. В. Пржиборовскаго смягчить краски въ картин стараго быта польскихъ хлоповъ, не видимъ, въ чемъ, собственно говоря, заключалась эта мягкость угнетенія. Положеніе русскихъ крестьянъ подъ польскими панами описывается довольно мрачно, но, во-первыхъ, оправдываетъ тутъ польскую шляхту авторъ: шляхта сама на Руси, среди варварскаго населенія, сдлалась варварской, а, во-вторыхъ, чтила безобразія не лично сана, а ея управляющіе. Вдь въ иныхъ же мстахъ не было такихъ притсненій, а мста эти лежали какъ разъ такъ, ‘куда не могла проникнуть зараза ни изъ далекой Германіы, изъ еще боле отдаленнаго Заднпровья’ (стр. 135 и 146).
Но довольно длать выписки. И безъ того мы просмотрли съ читателемъ около 1/5 всей книги. Разбирать ее съ точки зрнія научной мы не намрены, ибо въ этомъ отношеніи она для польской публики разобрана была, а для русской не можетъ быть интересна въ научной критик такого труда, который ее ни въ какія заблужденія не введетъ, такъ какъ она читать его не станетъ, для характеристики же сочиненія В. Пржиборовскаго, какъ произведенія публицистическаго, мн кажется, сказано было мною довольно. В. Пржиборовскому, очевидно, хотлось написать книжку, которая льстила бы національному самолюбію, но, взявши предметомъ изслдованія судьбу польскаго хлопа, онъ оказался вынужденнымъ облять шляхту, потому что она польская шляхта, и полемизировать съ ‘чужими’ историками, потому что они не имли этой тенденціи писать ради pociechy dla uczucia narodowego. Автора въ дйствительности интересуетъ не самъ крестьянинъ, а благородство польской націи, и вмсто того, чтобъ, обозрвъ исторію польскаго хлопа, воскликнуть: mea culpa, mea maxima culpa,— онъ утверждаетъ, что разсмотрніе отношеній шляхты къ крестьянамъ въ старой Польш должно возбудить если не чувство гордости, то утшенія (стр. 231). Мы не станемъ также разсказывать о той полемик, которая возникла изъ-за ‘Крестьянъ у насъ и въ другихъ мстахъ’. Передовые органы варшавской прессы (Prawda, Przeglgd tygodsiowy) осудили твореніе Пржиборовскаго по достоинству, другіе же взяли автора подъ защиту.
Гораздо боле интереса представляетъ полемика по поводу другой польской книжки, вышедшей въ 1881 году. Мы говоримъ объ этюд Хмелевскаго о польской литератур за послднія 16 лтъ, съ которымъ читатель отчасти уже знакомъ изъ предыдущаго письма нашего. Это тоже не капитальный трудъ, и читатель не-полякъ не понялъ бы, почему сочиненіемъ Хмелевскаго такъ занялась варшавская пресса. Между тмъ на эту книжку съ яростью, чуть не съ пной у рта, набросились и важные органы польскаго консерватизма, и самые легкомысленные листки, которые очень мтко Prawda въ данномъ случа сравнила (No 31 за 1881 года) съ веселыми мальчишками, бгущими впереди полка и, задирая высоко ноги, воображающими себя великими героями. Нападеніе было сдлано не только на автора, который, какъ извстно, состоитъ кандидатомъ на каедру польской литературы въ Варшавскомъ университет, но и на всхъ польскихъ прогрессистовъ. Въ послднемъ письм мы разсказали, какъ мало-по малу затихла въ Варшав брань между старыми и молодыми, бывшая тамъ въ разгар нсколько лтъ тому назадъ. Появленіе сочиненія Хмелевскаго разбередило старыя раны консерваторовъ, и они со злобой набросились на автора ненавистной книжки, объявивъ его невждой, человкомъ незнающимъ элементарной логики и дурнымъ польскимъ патріотомъ. Вмст съ нимъ подверглась проклятію и вся партія молодыхъ, которая была объявлена безпочвенной, не имющей корней въ обществ, какимъ-то опаснымъ и вреднымъ недоразумніемъ. Молодая пресса сочла нужнымъ отвчать, упрекая, съ своей стороны, старую печать въ обскурантизм и злостномъ недоброжелательств. Въ двухъ отношеніяхъ любопытенъ этотъ эпизодъ изъ исторіи варшавской прессы за 1881 г.: во-первыхъ, можно видть изъ этой полемики двухъ направленій варшавской публицистика, что затишье, наступившее нсколько лтъ тому назадъ въ борьб общественныхъ идеаловъ и принциповъ, только временное, что обусловливается оно тмъ положеніемъ, въ какомъ находится варшавская подцензурная пресса, и что, лишь только начнетъ она современенъ заниматься серьезно своими ддами, снова раздадутся бранные крики ‘старыхъ’ и ‘молодыхъ’. Съ другой стороны, различное пониманіе духа польской литературы посл возстанія 1863 г., которое мы находимъ во всей этой полемик изъ-за книжки г. Хмелевскаго, даетъ намъ возможность мене представить себ нравственные облики обихъ партій и точне опредлить ихъ идеалы. Впрочемъ, наибольшую опредленность и искренность въ этомъ отношеніи мы найдемъ только въ передовой публицистик. Во время полемики об партіи еще разъ сопоставили свои принципы и свои программы, но въ то самое время, какъ старая пресса обходилась одними общими мстами и часто не вполн понятными намеками, передовая печать говорила очень ясно и опредленно. Здсь даже ей представился случай подвести итоги дятельности прогрессистовъ, такъ какъ ея непріятели отрицаютъ за нею всякое значеніе, всякое вліяніе на общество и какую бы то ни было пользу для края. Вотъ какъ именно возражаетъ Правда (No 31) на это обвиненіе: ‘Посл печальнаго опыта послдняго вооруженнаго порыва молодая пресса первая, по крайней мр, въ Царств Польскомъ указала народу на иную дорогу,— на дорогу внутренней, культурной (cywilizacyjnej), экономической я умственной работы, которая одна только въ состояніи насъ возродить я воскресить. Эта идеи теперь сдлалась общимъ мстомъ, но тогда она была не только новой, но даже смлой (zuchwaa). Смлой и новой была также и другая идея, идея единенія (acznori) и солидарности съ племенами, входящими въ составъ славянофилы, провозглашаемая теперь даже тни газетами, которыя съ негодованіемъ ее отвергали. Не мене имла значенія дятельность молодыхъ въ вопросахъ общественныхъ. Безпокойныя претензіи шляхты посл крестьянской реформы нашли отзвукъ жалостныхъ стоновъ единственно въ старой пресс: только, не скрывая извстныхъ недостатковъ въ проведенія реформы, признала ея пользу и пригласила общество примириться съ этимъ актомъ поздней, но давно вожделнной справедливости, обративъ его вниманіе на необходимость улучшенія быта народа. Плодомъ этого было усиленіе демократическаго движенія, которое такъ сильно охватило литературу, что большая часть ея художественныхъ произведеній почерпнула свое содержаніе изъ народной жизни {Въ другомъ мст статьи сказано: Gwne gwiazdy nieba koneerwatywnego, p. p. Pros, Sienkiewicz, Ochorowicz i inni — zawiecity chyba na niem od etrony ‘prasy modej’ (главныя свтила консервативнаго неба засіяли на немъ со стороны ‘молодой прессы’).}. Очень можетъ быть, что молодые не совершили великихъ открытій въ наук, но врно однако то, что они обогатили ее рядомъ цнныхъ работъ, что довели до необыкновенныхъ размровъ издательскую дятельность, что, наконецъ, съ неизвстною дотол ршительностью старались освободить знаніе изъ-подъ власти вры, сдлать его безусловно самостоятельнымъ, основать его на положительныхъ данныхъ науки, что стали проводниками и распространителями новйшей философіи. Равнымъ образомъ, нигд такъ громко, какъ въ прогрессивныхъ органахъ, не заявлялось о необходимости самой безпристрастной критики нашей исторіи, уничтоженія вредныхъ обмановъ и того никуда негоднаго самохвальства, которое вселило въ насъ чисто израильскую манію избраннаго народа. Сначала это называли неуваженіемъ къ традиціямъ (nieposzanowaniem tradycyi) и мараніемъ собственнаго гнзда (kalaniem wlasnego gniazda), но мало-по-малу принципъ этотъ не только побдилъ въ теоріи, но даже очень удачно былъ проведенъ въ извстныхъ трудахъ молодыхъ историковъ. Наконецъ, защита реализма въ искусств, низведеніе послдняго изъ-за облачныхъ сферъ въ дйствительную жизнь составляетъ также заслугу молодыхъ въ области творчества… Мы не станемъ спорить, что мотивы для этого выступленія скрывались въ предыдущей эпох нашей исторической жизни, что идеи, которыя съ жаромъ проповдывали молодые, заимствованы изъ-за границы, но въ ту нору он были новыми и дятельными факторами прогресса’.
Вотъ программа молодыхъ, которую такимъ образомъ можно свести въ слдующимъ пунктамъ: 1) внутренняя органическая работа, а не рискованныя политическія предпріятія, 2) единеніе и солидарность съ другими славянскими народами, 3) признаніе значенія за крестьянскою реформой 1864 года и забота объ улучшеніи быта народа, 4) освобожденіе знанія отъ клерикализма и свтская независимая культура, 5) критическое отношеніе къ своему прошлому и протестъ противъ національнаго самомннія, 6) сближеніе литературы съ жизнью. Дйствительно, почти вс пункты этой программы, какъ мы увидимъ, начали уже понемногу, хоть и не вполн, входить въ жизнь польскаго общества, такъ что если послднее движется, идетъ сколько-нибудь впередъ, то только по ‘ритму молодыхъ’, какъ выражается г. Свентоховскій, по ихъ направленію и къ ихъ цлямъ: старая пресса скоре постоянно убаюкиваетъ общество я отрываетъ его отъ движенія впередъ и отъ дятельной жизни, время отъ времени предостерегая его отъ прогрессистовъ. Одинъ изъ самыхъ употребительныхъ упрековъ польскихъ консерваторовъ заключается въ томъ, что молодая пресса предаетъ гласности злоупотребленія духовенства: это,— говорятъ они,— ослабляетъ католицизмъ, что очень неудобно въ ‘вашемъ положеніи’. Полемика о книжк г. Хмелевскаго дозволила прогрессистамъ сдлать подобный же упрекъ своимъ противникамъ: хорошо ли,— спрашиваютъ они,— въ ‘нашемъ положеніи’ такъ нападать на единственнаго, единогласно выбраннаго, кандидата на каедру польской литературы въ университет, посл того какъ каедра эта возобновляется посл боле чмъ десятилтняго перерыва? Самый фактъ избранія на эту каедру г. Хмелевскаго ‘старыми’ профессорами {Сколько намъ извстно, г. Хмелёвскій былъ избранъ польскими профессорами Варшавскаго университета, собравшимися по этому случаю въ частное засданіе полу-оффиціальнаго характера. Составъ польскихъ профессоровъ университета не обновлялся посл 1869 года, такъ что среди нихъ совсмъ нтъ молодыхъ.} кажется представителямъ молодой прессы знаменемъ побды: въ лагер старой прессы не нашли достойнаго кандидата, который могъ бы занять это мсто въ университет. Во-вторыхъ, консервативные органы указываютъ обществу на то, что напрасно-де прогрессисты именуютъ себя имющею почву партіей. Передовая пресса, пожалуй, готова согласиться съ тмъ, что ея представители не составляютъ изъ себя организованной партіи, но, по ея мннію, это происходитъ вслдствіе того, что борьба ведется исключительно теоретическая, во всякомъ же случа тутъ нужно-де обращать главное вниманіе на то, какимъ идеямъ,— суда по теперешнему ходу вещей,— принадлежитъ будущее, и на то, распространяются ли и теперь эти идеи въ обществ, хотя бы он и не имли за себя опредленной, сплоченной и организованной партіи. Скрывая, можетъ-быть, отъ другихъ и отъ себя самихъ все-таки неприглядное настоящее, прогрессисты однако убждены въ своей побд въ будущемъ. ‘Элементъ либерализма и демократизма,— читаемъ мы въ сдлался въ нашемъ обществ весьма важнымъ факторомъ, котораго литературные башибузуки не одолютъ и съ которымъ они должны считаться. Недоброжелательное подкладываніе камней подъ колеса идущаго позда, еслибы даже я заставило соскочить съ рельсовъ тотъ или другой вагонъ, не въ состоянія уничтожить самую дорогу’. Но если Правда и основательно утверждаетъ, что намченная ею программа молодыхъ начинаетъ входить въ сознаніе большинства польскаго общества, то нельзя все-таки сказать, чтобы вс части программы одинаково имъ усвоивались. Дйствительно, общимъ мстомъ варшавской публицистики сдлалась только идея необходимости внутренней органической работы, да и то въ противоположность прежнимъ попыткамъ воскрешенія Польши путемъ возстаній, по въ чемъ должна заключаться эта работа, въ этомъ не вс согласны между собой, ибо каждая партія смотритъ на дло по-своему. Дале, тезисъ о необходимости солидарности съ другими славянами въ варшавской пресс поставленъ до сихъ поръ слишкомъ общо, притомъ русскій народъ какимъ-то tacito consensu публицистовъ нагъ бы выключается изъ этого единенія, и только молодая пресса если теоретически и не обсуждаетъ вопроса о примиреніи (по причинамъ, можетъ-быть, отъ нея независящимъ), то входитъ de facto, по крайней мр, въ литературное съ нами общеніе: особенно въ Правд много переводовъ съ русскаго, разборовъ русскихъ книгъ и статей, корреспонденцій изъ Петербурга и Москвы, извстій о выход въ свтъ русскихъ сочиненій и т. п. Что касается до крестьянскаго вопроса, то имъ все еще мало занимаются въ Варшав даже въ передовыхъ органахъ, не говоря уже о консервативныхъ изданіяхъ, которыя ни въ какомъ случа не могутъ считаться на сторон крестьянской реформы 1864 года: недавняя полемика г. Заленскаго съ профессоромъ Симоненко, о которой мы упоминали въ третьемъ письм, показываетъ, гд симпатіи старой прессы. Въ дл высвобожденія знанія изъ-подъ клерикальныхъ вліяній шагъ впередъ сдланъ, дйствительно, большой, и само духовенство должно съ этимъ согласиться: напримръ, небольшой кружокъ варшавскихъ ксендзовъ, видя, что никто не читаетъ Католическаго Обозрнія (Przeglad Katolicki) и что это изданіе не оказываетъ никакого вліянія на публицистику, даже задумалъ было въ прошломъ году основать новый религіозный еженедльникъ е для свтской интеллигенціи’, дабы бороться съ ‘безбожнымъ духомъ времени’. Но не такъ успшно за то идетъ освобожденіе исторіи польской отъ тенденціозности національнаго самовосхваленія: прекраснымъ примромъ послдняго можетъ служить книжка г. Валерія Пржиборовскаго. Во всякомъ случа новымъ идеямъ долго еще придется прокладывать себ дорогу въ польское общество, и не разъ еще, даже при теперешнемъ положеніи варшавской прессы, между старыми и молодыми будутъ возникать ожесточенныя полемики изъ-за всякаго литературнаго явленія, къ которому можно только будетъ придраться, чтобы еще разъ преломить копья. Съ своей стороны мы можемъ только пожелать успха я уврять ихъ, что много найдется въ русскомъ обществ людей, которые присоединятъ свои пожеланія къ нашему.