Письмо одного Нмца къ пріятелю, содержащее критику на драматическія сочиненія Г. Коцебу.
II.
Кора.
Aлонзо.
Кора.
Aлонзо.
Кора.
(Изъ одного иностраннаго Журнала.)
‘Встникъ Европы’, No 1—2, 1804.
Письмо одного Немца к приятелю, содержащее критику на драматические сочинения Г. Коцебу, Коцебу Август, Год: 1804
Время на прочтение: 10 минут(ы)
Довольно долгое время надялись мы видть въ Германіи возрожденіе златаго вка для драматическаго искусства. Одного только, не смли мы ршить, то есть, которой изъ славнйшихъ нашихъ театровъ будетъ первенствовать, и сомннія наши имли въ предмет только сей вопросъ: которой изъ четырехъ городовъ: Вна, Гамбургъ, Мангеймъ или Берлинъ будетъ нашими Аинами? Но сія прекрасная перспектива изчезла. Авторы наши, занимаясь единственно настоящимъ, перестали заботиться о мнніи потомства. Они желаютъ нравиться публик, которая хвалитъ и платитъ. Гласъ народа сталъ нын не только гласомъ Божіимъ, но и гласомъ вкуса. Народъ хочетъ смяться или плакать, а мы, въ досаду Граціямъ и Музамъ, хотимъ производить надъ нимъ одно изъ сихъ дйствій. Шредеръ, желая противоположить оплотъ страшнымъ и быстрымъ успхомъ испорченнаго вкуса, покусился, за нсколько времени предъ симъ, вывесть на нашу сцену Альзиру. Сія піеса сначала понравилась, но вскор публика вознегодовала на иго, налагаемое ей Шредеромъ. Возопіяли на такое тиранство, Альзира упала, и съ тхъ поръ сдлано постановленіе, чтобъ никто не осмливался находить удовольствіе въ представленіи французскихъ піесъ: патріотизмъ безъ сомннія весьма похвальный! Не походитъ ли это на исторію мужика, которой, слушая въ страстную пятницу трогательную проповдь, одинъ только изъ предстоящихъ не плакалъ, и въ нечувствительности своей извинялся тмъ, что онъ былъ не того прихода.
Знай, мой другъ, что та же самая публика, которая не требуетъ Ифигеніи и не хочетъ видть Альзиры, помщаетъ Г. Коцебу подл Расина, Вольтера и Лессинга. У насъ только и разговоровъ, что о семъ плодовитомъ Писател…. Такъ, конечно онъ очень плодовитъ, когда въ полтора года наградилъ насъ шестью или семью піесами!! Ненависть къ людямъ и раскаяніе, Сынъ любви, Братъ Морицъ, Индйцы въ Англі, Два солнца, Благородная ложъ, Клубъ Якобинокъ, Попугай: таковы суть заглавія его Драмъ и таковы права сего Автора на одобреніе публики, сего Автора, которой овладлъ изключительною привилегіею заставлять насъ плакать и смяться. Я не стану теб говорить о каждой изъ сихъ піесъ особо. Въ этой длинной галлере вс картины между собою сходны, но это не слишкомъ удивительно. Извстно, что и лучшій Писатель иметъ свои любимыя идеи, которыя безпрестанно почти вертятся у него въ ум, когда же удастся ему хотя однажды употребить ихъ съ успхомъ, то трудно уже бываетъ ему отстать отъ нихъ. Такимъ образомъ найдешь ты въ піесахъ Г. Коцебу философа, которой попираетъ ногами вс принятыя съ обществ постановленія, а иногда и самыя правила нравственности, возстаетъ противъ неравенства состояній, и въ доказательство привязанности своей къ принятому имъ образу мыслей, кончитъ всегда тмъ, что женится на какой нибудь развратной женщин. Везд найдешь у него неврную жену, или молодую двушку, сдлавшуюся прежде времени матерію, которыя об оплакиваютъ свои проступки и наказываются за нихъ бдностію, но которыя однакожь скоро опятъ находятъ щастіе: одна, помирясь съ мужемъ, другая, вышедъ замужъ за философа, везд найдешь одну или дв простенькихъ двочекъ, либо столько же вертопрашныхъ женщинъ, которыя усердно помогаютъ въ нещастной любви, здсь кающейся преступниц — тамъ, оставленной любовниц, везд увидишь дурака или дуру, надутыхъ своимъ благородствомъ, изъ чего выходитъ удивительный контрастъ съ философомъ, наконецъ везд найдешь полдюжины шутовъ, отряженныхъ Авторомъ для утшенія отъ времени до времени бднаго зрителя, или, какъ нын должно говорить, для облегченія души его, стсненной нсколькими будто бы трогательными сценами.
Такая же единообразность видна и въ перемнахъ, случающихся въ состояніи дйствующихъ лицъ. Везд увидишь невинную двушку, бросающуюся съ отмнною ловкостію на шею къ первому мужчин, которой за особливое щастіе почитаетъ жениться на сей невинной дщери Натуры, чтобъ имть удовольствіе образовать ее, везд жена, кругомъ, какъ говорится, виноватая, выспреннею своею добродтелью возбуждаетъ участіе и любовь въ честномъ человк. Везд видно торжество чуждой предразсудковъ философіи надъ робкими возраженіями разборчивости и пристойности. Среди всей этой чепухи разбросаны, яко украшенія, сцены великодушія, нечаянныхъ свиданій, обмороковъ, и многія другія театральныя разительности, нигд будто бы невиданныя. Коцебу не удаляется никогда отъ своихъ обыкновенныхъ правилъ, такъ что даже многіе самые ощутительные недостатки у него часто повторяются. Въ піесахъ его нтъ ничего необходимаго. Интрига и развязка, все есть дло слпаго случая. Дйствующія лица приходятъ, уходятъ, видятся, не видятся, любятся, разлюбливаются: все это длается по верховной вол Автора, которой, заступивъ мсто рока, думаетъ, что властенъ распоряжать произшествіями, и что никто не иметъ права требовать отъ него отчета. Прибавь къ этому вкусъ самый сложный, ни малйшаго чувства изящнаго въ морали, никакого слда того щастливаго искусства, которое обнаруживается въ выбор характеровъ, въ разпредленіи ихъ между собою, въ расположеніи сценъ, въ язык страстей, наконецъ въ пристойномъ разпоряженіи побочныхъ украшеній. Можетъ быть, назовешь ты критику мою слишкомъ строгою, но я не требую, чтобъ ты поврилъ однимъ только моимъ словамъ, представлю теб доказательства самыя убдительныя: ихъ такъ много однако же, что выборъ несказанно меня затрудняетъ. Ты конечно знаешь несравненную, удивительную піесу: Ненависть къ людямъ и раскаяніе, или по крайней мр слыхалъ объ ней. Что скажешь ты о томъ щастливомъ случа, которой привелъ Гжу. Миллеръ въ самое то мсто, куда мужу ея разсудилось удалиться, оставя весь родъ человческій? Вся деревня хотла видть и видла сего чудака, прогуливающагося по звринцу замка. Одна только Гжа. Миллеръ не имла сего любопытства. Все это однако же объяснится, когда подумаешь, что ей надлежало дать время надлать, подъ симъ чужимъ именемъ, нсколько добрыхъ длъ, способныхъ интересовать въ ея пользу того, которому надлежало ее ненавидть, когда она была его женою, и изгладить изъ памяти его проступки ея передъ нимъ. Что скажешь ты о нечаянномъ прибытіи господина замка, а особливо о услужливой его поспшности упасть въ прудъ, нарочно для того, чтобъ подать Барону Мейнау случай къ человколюбивому и отважному дянію? Какова теб покажется скорость, съ какою сей мизантропъ — которой однако же только что усплъ доказать почти геройски свое добросердечіе — укрывается отъ изъявленія благодарности… Поэтъ, зналъ, что чмъ скоре онъ побжитъ, тмъ усердне за нимъ погонятся. Сверхъ того, избавитель Графа долженъ быть дорогъ его семейству. И дйствительно, преодолвъ вс препятствія, добрались до него…. Усильнйшими прозьбами склонили его дать слово отужинать въ замк, и тамъ — подивитесь Провиднію! — онъ находитъ въ Графскомъ шурин одного изъ старинныхъ своихъ товарищей, которой, будучи страстно влюбленъ въ Гжу Миллеръ, и желая на ней жениться, вздумалъ возложить сватовство на Мейнау. Вс сіи произшесшвія, безъ сомннія весьма естественныя, нужны были для сближенія супруговъ. Естьли бы они одною минутою прежде примтили…. то прощай ихъ примиреніе, и прощай піеса!…
Въ Сын любви, солдатъ, идя въ отпускъ, находитъ на большой дорог мать свою, которой онъ не зналъ. Баронъ Вильденгайнъ, обольстивъ ее, бросилъ, и сія нещастная женщина, не имя пропитанія, принуждена ходить по міру. Солдатъ желаетъ облегчить участь матери своей….. У него нтъ денегъ. Тщетно прибгаетъ онъ къ великодушію прохожихъ. Наконецъ пришедъ почти въ бшенство отъ полученныхъ отказовъ, изливаетъ свое негодованіе въ длинномъ монолог, и, къ великому щастію, слышитъ его Баронъ Вильденгайнъ, бывши на охот, и котораго безъ сомннія добрый духъ привелъ къ этому мсту. Солдатъ проситъ у него флоринъ. Вильденгайнъ не безъ причины удивляется, что здоровый, молодой воинъ проситъ милостыни. Но какъ онъ отмнно добрый человкъ, то конечно не отказалъ бы ему, естьли бы молодой солдатъ не забылъ сказать, для кого онъ проситъ подаянія. Но естьли бы онъ это сказалъ, то піeca тотчасъ бы кончилась, а поелику публика заплатила за пятъ актовъ, то Сочинитель и долженъ непремнно ихъ поставить. Сверхъ того мы бы лишились той страшной сцены, въ которой отчаянный сынъ готовъ заколоть отца своего. По щастію, прибгаютъ на шумъ — Авторъ для всякаго случая разставилъ по близости отъ того мста людей — солдата обезоруживаютъ и отводятъ въ тюрьму…. Переходя отъ приключенія къ приключенію и потомъ опять къ приключенію, отецъ, мать, сынъ, узнаютъ другъ друга, заключается бракъ и — вс довольны, покрайней мр Автору этого хотлось…
Сколько разъ, приходя изъ театра, и стараясь дать одинъ другому отчетъ въ тхъ впечатлніяхъ, которыя нами тамъ получены, соглашались мы съ тобою другъ мой, что драматической Авторъ естьли хочетъ занимать зрителя, не долженъ, врить случаю: долженъ создать ходъ произшествій, не оставляя ничего случаю и не предлагая ни одного дйствія, которое не произходитъ естественно и необходимо изъ своей причины. Отъ сего-то соображенія произходитъ такъ называемое единство. — Единство есть всегда единство какъ въ цломъ, такъ и въ подробностяхъ, это неизмнное правило Природы. Оно также должно быть правиломъ и Поэта, которому надобно всячески стараться подражать ей. Поэтъ творящій долженъ творить по ея примру. Сіе правило единства изключаетъ обстоятельства невроятныя, не приготовленныя и слишкомъ неожидаемыя. Оно изключаетъ еще все, что несовершенно отвтствуетъ характеру дйствующихъ лицъ. Не говорю, чтобы человкъ въ томъ, или другомъ положеніи не могъ выступить на минуту изъ своего характера, но и въ этомъ случа надлежитъ дать очень ясно примтить вліяніе причины на дйствіе. На примръ: въ Ненавнсти къ людямъ и раскаяніи — можно ли намъ брать живйшее участіе въ этомъ Барон Мейнау? Можно ли понять, чтобы человкъ, толь жестоко обманутый двумя лучшими своими друзьями — потому что одинъ отнялъ у него половину имнія, а другой обольстилъ жену — не нашелъ бы въ поведеніи своемъ чмъ себя укорить? Тотъ, кто никогда не видалъ отъ людей ничего, кром измны, неблагодарности и мрачнйшихъ во всякомъ род поступковъ, не подаетъ ли повода мыслить, что онъ заслужилъ участь свою какими нибудь недостатками или проступками? И ежели по характеру двухъ очень худо избранныхъ друзей заключилъ онъ, что весь родъ человческій не иметъ въ себ ничего, кром ненавистнаго, то по крайней мр не можно ли его назвать худымъ Логикомъ? Тимонъ Лукіяновъ гораздо самъ съ собою согласне. Онъ поклялся вчною ненавистію ко всмъ людямъ, и въ слдствіе сего грозитъ проломить голову всякому, кто осмлится къ нему подойти, Мизантропъ Гна. Коцебу колеблется безпрестанно между двумя противуположными чувствами: между ненавистію и любовію, ему очень трудно выполнять наложенную на себя обязанность. Онъ безпрестанно самъ съ собою разсуждаетъ, и остается тмъ, чмъ хочется ему быть, единственно отъ того, что худо разсуждаетъ. Можетъ быть, представя его нершимымъ, Авторъ хотлъ увеличить участіе зрителей въ его судьб. Но нтъ: добрыя дянія, которыя онъ ему придаетъ, суть въ немъ ничто иное, какъ невольное слдствіе состраданія и перваго движенія. Онъ противъ воли благотворителенъ, слдовательно не добродтеленъ, слдовательно мало иметъ права на уваженіе наше. По крайней мр хотя бы сей мнимый мизантропъ оказывалъ иногда сожалніе о сдланномъ людямъ добр! — Но и этого совсмъ нтъ, напротивъ онъ часто самъ ищетъ къ тому случаевъ, безъ сомннія для того, чтобы не быть ни минуты въ своемъ характер. Разсматриваемыя подъ сими разными видами, Баронъ не мизантропъ, ни по свойству, ни по правиламъ.
Сей недостатокъ единства и вроятія еще примтне въ піес, подъ названіемъ: Два Солнца, которая, къ чести Германіи, мало имла въ ней успха. Содержаніе взято изъ Мармонтелевыхъ Инковъ, дйствіе произходитъ въ Квито. Алонзо, молодой Гишпанецъ, замтилъ во время народной процессіи одну изъ двицъ, посвященныхъ Солнцу. Глаза его остановились на ней и скоро встртились съ ея взорами — они уже любятся…. Но какъ изъясниться? Само небо спшитъ къ нимъ на помощь. Страшное землетрясеніе колеблетъ храмъ Солнца. Ограда во многихъ мстахъ разсдается, и чрезъ одинъ изъ сихъ проломовъ они могутъ видться, разговаривать, и… что же произошло отъ сихъ свиданій?… Кора сама скажетъ намъ объ этомъ съ рдкимъ простодушіемъ.
Милой Алонзо! съ нкоторыхъ поръ я безпрестанно больна,
Не вправду ли?
Да, и очень больна, но этому такъ и должно быть. — Скоро любезная твоя не одного тебя любить будетъ… Не такъ ли, Алонзо?…. Однакожь мать есть почтенное созданіе.
Откуда взяла ты такія мысли?
Не ужели ты не можешь догадаться? (съ видомъ невинной радости) Алонзо? О я буду матерью.
Можно-ли поврить, чтобы Кора, воспитанная въ храм Солнца, могла не знать строгаго закона, предписаннаго двамъ, въ ономъ обитающимъ? Зрители не безъ причины удивляются, что сказываетъ ей объ немъ иностранецъ, осквернитель сего храма, Алонзо….. Онъ, какъ видно, взялся выучить ее всему… Никто не избжитъ судьбы своей! вотъ для нея извиненіе, представляемое ей снизходительностію добрыхъ ея подругъ. Замть, что она и дйствительно не была обольщена, но сама бросилась въ объятія любовника. Допустимъ, что, по какимъ нибудь особымъ причинамъ, Кора не вдала всхъ обязанностей своего званія, но покрайней мр, не будучи слишкомъ взыскательными, можно положить, что она имла хотя общее понятіе о нравственности и пристойности. Правду сказать, она часто увряетъ насъ, что любитъ и почитаетъ добродтель. Вроятно, что стыдливости нтъ въ ея списк… И дйствительно, она не показываетъ даже ни малйшаго раскаянія въ своемъ проступк, и ни сколько не опасается, чтобы ее почли преступницею. Каковъ покажется вамъ этотъ характеръ? Гд тутъ истина, нравственность, благопристойность? гд то почтеніе, которое всякой писатель долженъ оказывать Публик? Не уже ли Г. Коцебу думаетъ приближаться къ Природ въ то время, какъ онъ наиболе отъ нея удаляется? Не уже ли полагаетъ онъ, что этотъ стыдъ, которой принуждаетъ двушку потуплять глаза, это смущеніе, которое испытываетъ даже и молодая женщина, ставъ въ первой разъ матерью, суть дйствія предразсудковъ, основанныхъ на общежительныхъ пристойностяхъ? Не уже ли мыслитъ онъ, что не Природа внушаетъ чувство стыдливости? Правду сказать, онъ во многихъ мстахъ забавляется надъ женскими добродтелями и должностями, такъ что, кажется, не вритъ ихъ существованію. Послушайте молодыхъ подругъ Коры, и скажите мн, не одного ли только случая не доставало имъ, чтобы впасть въ подобное преступленіе? — Но въ піес, подъ заглавіемъ, Братъ Маврикій, мнніе Автора о семъ обнаруживается еще оскорбительне. Надобно знать, что этотъ Братъ Маврикій есть, или долженъ быть человкъ совершенно благоразумный, или, лучше сказать, осьмой мудрецъ, Онъ влюбляется въ молодую двушку, которая, сохранивъ всю свою невинность, получила однако же отъ перваго любовника самый несомннный залогъ его нжности. Для отвращенія Маврикія отъ предлагаемаго имъ супружества съ нею, открываетъ она ему чистосердечно свой проступокъ…. Это конечно очень честно. Теперь, по отвту Маврикія, разсудите, почувствовалъ ли онъ цну такого поступка и достоинъ ли такой жены? — ‘Еще предразсудокъ!’ говоритъ онъ ей… ‘но не бойся, чтобы онъ остановилъ меня. Посмотри на этотъ перстень, онъ конечно хорошъ, не смотря на то, что былъ во многихъ рукахъ, что нкоторые люди носили его прежде меня и я хочу, чтобы онъ былъ погребенъ со мною, а ожидая этого, ношу съ такимъ точно удовольствіемъ, какъ будто я самъ извлекъ его изъ рудниковъ Голкондскихъ!!! Такъ, милая моя! зная, какова ты теперь, чувствую, что буду съ тобою щастливъ, не говори мн, что прежде была достойне….. нтъ! я утверждаю, что нын стала ты честне. Ты была невинна по привычк и по невденію другаго рода существованія, была невинна для того, что теб приказывали такою быть. Теперь же знаешь, какъ и для чего ты добродтельна… Такъ, нын только стала ты добродтельна!…. Не уже ли я пожертвую щастіемъ своимъ химер? не уже ли презрю розу за то, что Зефиръ лобызалъ ее?… Я не имю права спрашивать у тебя, что ты была прежде. Знаю, что ты есть теперь и чмъ будешь для меня…. Ты не требуешь, чтобъ я разсказалъ теб любовныя приключенія моей молодости: не ужели права обоихъ половъ въ разсужденіи этого не одинаковы!!!’ Объ этомъ, кажется, я разсуждать нечего….
Еще слово о характерахъ Г. Коцебу. Они обыкновенно не только слабы, но даже ломки, и всегда увидишь ихъ съ одной только стороны. Они или выходятъ изъ Натуры, или когда остаются тмъ, чмъ должны быть, то это всегда бываетъ съ самою скучною монотоніею, отъ сего — никакого разнообразія, никакой постепенности въ развитіяхъ, отъ сего наконецъ сочиненія Г. Коцебу должны быть и суть дйствительно совершенно безполезны для тхъ, которые хотятъ познать сердце человческое. Дйствующія его лица очень хорошо длаютъ, приходя объявлять зрителю, что они имютъ такую-то страсть, или такія-то чувства, которыхъ бы безъ сей ихъ услужливости никто не могъ угадать. Такимъ-то образомъ, въ первую четверть часа бесды своей съ Графскимъ шуриномъ, Гжа. Миллеръ, сія по свойству застнчивая женщина, и сверхъ того убитая нещастіемъ, спшитъ однако же, какъ можно скоре, дать знать ему, что она очень свдуща, не опускаетъ ни малйшей подробности, даже не забыла имени композиторовъ, которыхъ сонаты она разыгрываетъ. — Иногда кажется, что его дйствующія лица заимствуютъ слогъ свой отъ недавно читанныхъ ими Авторовъ. Въ первомъ акт Ненависти къ людямъ п раскаянія всякой подумаетъ, что Баронъ выписалъ ролю свою изъ Циммермановой книги объ уединеніи. Четвертый же актъ заключаетъ въ себ цлую тираду изъ сего превосходнаго сочиненія.
Боле всего прочаго оскорбляетъ въ Драмахъ Г. Коцебу совершенное отсутствіе драгоцннаго и необходимаго всякому Писателю качества, качества, котораго ни искуство, ни самъ Геній замнить не могутъ. Вы понимаете, что я говорю о вкус. Сей недостатокъ вкуса виднъ у него въ безпрестанномъ, несносномъ смшеніи важнаго съ шуточнымъ, благороднаго съ низкимъ, наконецъ въ частомъ употребленіи самыхъ непристойныхъ двусмысленностей. Я упоминалъ уже о тхъ возбуждающихъ къ себ отвращеніе забавникахъ, которые, какъ будто по наряду, приходятъ смшить зрителей. Подл степеннаго Человка увидишь почти всегда одного изъ скучныхъ шалуновъ: въ Сын любви Графа фон-Мульду, въ Брат Маврикіи Штиренбока, въ Индйцахъ Шмита. Мнимая веселость сихъ шутовъ часто бываетъ глупа даже до подлости. Всегда сіи несносные дураки приходятъ совсмъ неожидаемо — но, нтъ! кто знаетъ обычай Г. Коцебу, тотъ долженъ быть къ этому приготовленъ: всегда у него посл трогательной сцены слдуетъ Арлекинада. Кажется, что Авторъ хочетъ возстановить нарушенное имъ равновсіе, ему больно, что опечалилъ насъ, и онъ почитаетъ себя обязаннымъ осушать слезы, которыя проливать насъ заставилъ. — Самое обыкновенное, самое низкое, даже подлое — такова есть сфера Г. Коцебу. Въ ней то любитъ онъ обращаться по природной склонности. Не льзя однакожь отрицать совершенно, чтобы онъ не имлъ искуства трогать иногда зрителя, но не ищите глубокихъ чувствъ въ его дйствующихъ лицахъ. Языкъ ихъ не всегда есть языкъ истины. Много ли найдется въ его сочиненіяхъ сихъ разящихъ стрлъ, которыя, вылетая изъ рукъ Природы, проницаютъ въ послдніе изгибы сердца? По крайней мр его характеры, въ разсужденіи сего, суть вообще самаго обыкновеннаго разбора. Когда же вздумается ему поблагородничать, то почти всегда впадаетъ онъ въ иперболы и парадоксы! — О! это уже пристрастіе, скажете вы. — Нтъ, любезной другъ, и не думай, чтобы мн трудно было доказать справедливость моихъ замчаній — но довольно…