Письмо Вяч. Иванова к Сибилле Алерамо.
5 Aprile ’45
Venceslao Ivanov.6
Приложение
Приложение
Из неопубликованных воспоминаний Д. В. Иванова.
Письмо к Сибилле Алерамо, Иванов Вячеслав Иванович, Год: 1945
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Литературная слава пришла к Сибилле Алерамо (настоящее имя — Rina Faccio, 187б—19б0) после публикации в 1906 г. ее романа Одна женщина. В 1912 г. в Сорренто она познакомилась с Горьким и Бенедетто Кроче.1 Подруга многих ярких деятелей искусства — достаточно упомянуть о связи с Квазимодо в 1935 г., она была и преуспевающей писательницей, автором нескольких книг стихов и прозы. Политические симпатии Алерамо менялись с веяниями времени: в 1933 г. она вступила в Национальную фашистскую ассоциацию женщин (Associazione nazionale fascista donne artiste e laureate), в 1946 — в Итальянскую коммунистическую партию. В 1952 г. она предприняла путешествие в СССР, где в том же году ударно была выпущена книга переводов ее стихов,2 а в Италии — книга впечатлений от самого демократического в мире государства.3
Начало знакомства Алерамо с Вяч. Ивановым датируется инскриптом итальянской поэтессы на находящейся в Римском архиве книге Моменты (S. Aleramo. Momenti. Liriche, Firenze 1922 seconda edizione): ‘Al grande poeta V. Ivanov e al grande amico della poesia italiana, Sibilla Aleramo. Roma, 9 die. 1925’.
В 1934 г. Алерамо старалась познакомить с Ивановым своих флорентийских друзей.4 Весной 1945’г. Сибилла Алерамо подарила Вяч. Иванову свою вторую книгу стихов Да — земле (Si alia Terra, 1-е изд., 1934). Впечатления о прочитанном послужили Вяч. Иванову поводом, чтобы еще раз высказаться о форме, которая отграничивает поэзию от прозы, в том числе, и от красноречия.
Gentile Signora,
Grazie delPamichevole invio delle Sue liriche. Si alia Terra anzitutto un libro d’eloquenza appassionata e fiorita. Cito quale esempio caratteristico il componimento intitolato Etemita, che non che un bel discorso, mentre contiene elementi suscettibili della trasfigurazione in un canto. Altrettanto direi di Psiche che gia quasi un’ode, cio un canto, ci vuole un leggero ritocco affinch lo sia nel senso vero e proprio. Mi piace assai Violenza del Nembo, un po’ meno Ob Palme delle Mani! mi piacciono pure Volont e Tu, Poesia. Ecco, veda: tale l’indole della Poesia che, sotto l’impeto d’un’emozione forte, lungi dal voler parlare, ammutolisce, per partorire poi dal grembo di questo fecondo silenzio (non invano parla Platone delle ‘anime incinte’)5 la Forma — talvolta ben lontana dalle contingenze che hanno causato Temozione, — e questa Forma si manifesta quale Melodia. Orbene, non c’ Melodia senza Legge, e Legge e Forma sono una cosa.
Gradisca i cordiali saluti del di Lei dev-mo
<Папка ПИ 1>.
С Сибиллой Алерамо Вяч. Иванов познакомился, вероятно, в литературном и художественном салоне нашего старого римского друга, Ольги Ивановны Резневич—Сииьорелли. В ранние годы ее римской жизни, после выезда из Риги и учебы в Лозанне, где она кончила, одна из редких тогда женщин, медицинский факультет, — Ольга Ивановна сумела подружиться с скульптором Роденом, со Станиславским, с Элеонорой Дузе, которая стала ее близкой подругой. В 20-е годы, когда мы приехали в Рим, в обширных комнатах квартиры Синьорелли можно было постоянно встретить Пиранделло и Маринетти, Де Кирико и Де Пизиса, Респиги и Казеллу, маститых академиков и едких знаменитых критиков.
Гостеприимные хозяева приглашали взрослых — отца и Лидию, и меня, подростка. Считалось, что я буду развлекаться с тремя дочерьми Ольги Ивановны и с их товарищами приблизительно моего возраста. Но я был любопытен, пробирался в оживленные комнаты, где гремел многогласный разговор и весело разглядывал живой калейдоскоп. Запомнился пытливый, козлиный профиль Пиранделло, стоявшего в двери между двумя гостиными и внимательно прислушивавшегося к невидимому собеседнику. С Маринетти я впервые встретился на вернисаже большой выставки. Я беседовал с профессором Синьорелли, мужем Ольги Ивановны, когда в другом конце зала появился новый посетитель.
— А вот и Маринетти! — воскликнул Синьорелли, его старый друг. Далекая фигурка медленно приближалась, вырисовывалась яснее: к нам подходил неспеша, слегка подпрыгивающим шагом, кругловатый, сурово одетый господии достойно буржуазного вида. Это был глава футуристов.
Среди плеяды модных литераторов в салоне блистала Сибилла Алерамо. И псевдоним ее, и пышные туалеты, и экзальтированные манеры, и стихи вторили царившему тогда в Италии влиянию Габриеле Д’Аннунцио.
Книги Сибиллы имели успех у широкой публики, которой нравился их красноречивый лиризм. Ее автобиографический роман Одна женщина стал известен во всей тогдашней Европе, Сибилла Алерамо стало одной из немногих итальянских писательниц, имя которых перешло границы их родины.
В писательском мирке забавлялись ее частыми литературно—сентиментальными авантюрами и цитировали одно из ее стихотворений, где большую роль играл диван, на который она приглашала прилечь избранного собеседника. Собеседники эти были разного социального и политического толка, сторонники диктатуры в годы власти ее. А когда времена изменились, сердце и муза Сибиллы открыли (как, впрочем, многие ее собратья) соответственное вдохновение в далекой империи Советов.
1 Cronologia della vita di S. Aleramo, in: S. Aleramo. Diario di una donna. Inediti 1945—1960, Milano 1978, p. 12.
2 Сибилла Алерамо. Стихи. Перевод с итальянского Вл. Соловьева. Предисловие Б. Всеволодова, М. 1952, 40 ее. Это перевод книги Aiutatemi a dire. Naove poesie. 1948—1951, Roma 1952. В предисловии сообщалось, что ‘после захвата фашистами власти в Италии Сибилла Алерамо была лишена возможности открыто выражать свои мысли, издавать свои произведения’ (с. 3).
3 Russia alto paese. Italia—URSS Editrice. Conferenza letta per la prima volta il 23 novembre al Circolo Culturale Tommasi di Ancona. Любопытен подбор иллюстраций: 1. С. Алерамо. Рис. Г. Теллон. 2. Ленин и Сталин в Разливе. Рис. П. Розина. 3. Алерамо посещает музей Горького в Москве. 4. Фотография Горького в Сорреито с дарственной надписью Алерамо.
4 Свидетельство тому — письмо к поэту Роберто Папи, случайно оказавшееся в бумагах РАИ: ‘Roma, 23 ottobre 1934. Саго Roberto Papi, sono lieta di presentarvi il grande poeta russo, Venceslao Ivanov, e voi sarete felice di conoscerlo. Egli viene a Firenze per qualche tempo. Conosce gi Papini, e qualcuno del ‘Frontespizio’. Fate che senta la grazia di Firenze attraverso il sorriso vostro, di Vittorina e dei vostri bimbi. Arrivederci! Aff. Sibilla Aleramo’.
5 ‘Беременные духовно <...> беременны тем, что как раз душе и подобает вынашивать’ (речь Диотимы в Пире Платона, 209а, ср. 20бс и далее).
6 Перевод. ‘5 апреля ’45. Милостивая сударыня, Благодарю Вас за дружественную присылку мне Ваших стихотворений. Да земле — прежде всего книга красноречия страстного и цветистого. Как на характерный пример указал бы на сочинение, озаглавленное Вечность: оно ни что иное, как красивая речь, но содержит уже элементы, которые могли бы преобразить ее в песнь. То же сказал бы и о Психее: оно уже почти ода, то есть песнь, нехватает лишь незначительной ретуши, чтобы оно стало таковой в истинном смысле. Мне очень нравится Сила тучи, несколько менее О, ладони рук, мне нравятся также Воля и Ты, Поэзия. Такова, видите, природа поэзии: под порывом сильного чувства она отнюдь не стремится что—то высказать — нет, она замолкает, чтобы затем из лона этого плодородного молчания (не напрасно Платой говорит о ‘беременных душах’) родить Форму, иной раз весьма далекую от того, что было первоначальной случайной причиной волнения — и эта Форма проявляет себя как Лирический Стих. Итак, нет Лирического Стиха без Закона, и Закон и Форма — одно. Благоволите принять сердечный привет от Вам преданнейшего Вяч. Иванова’.