Сердечно благодарю васъ, любезнйшій князь, за присылку мн корректурныхъ листовъ семейной вашей хроники. Эта хроника отчасти и моя: я современникъ ея содержанія. Прочелъ я ее съ живйшимъ удовольствіемъ, не чуждымъ умиленія, потому что чтеніе воскрешало въ памяти и душ моей преданія старины глубокой, мн близкія. Но, отлагая въ сторону мои личныя впечатлнія, позволяю себ, какъ старый литтераторъ, богатый по крайней мр нкоторою опытностію, поздравить васъ еь подаркомъ и услугою, которыми вы порадуете добросовстную и образованную часть нашей читающей публики. Нигд, можетъ быть, подобнаго рода книги не способны приносить такую пользу, какъ y насъ. Въ другихъ обществахъ старыя письма, памятныя записки (mmoires) возбуждаютъ любопытство новыхъ поколній: тамъ общество уже такъ созрло и такъ сказать заматерло въ своихъ привычкахъ, оно прошло сквозь такія событія, перевороты, перерожденія, что имъ уже нечему, да и некогда научиться изъ указаній, уроковъ и образцовъ стараго быта. Leur siè,ge est dj fait, какъ говорятъ Французы. Новыя поколнія рады знать, что длали отцы и предки, потому что, не смотря на новый бытъ и радикальное переустройство его, они, напримръ, даже и часто линяющіе Французы, все таки держатся съ сочувствіемъ преданій, по крайней мр литгературныхъ и общежительныхъ. Французы при первомъ недоразумніи, при первомъ столкновеніи съ властью, готовы ниспровергнуть до послдняго камня все свое историческое и государственное зданіе, но остроумное слово, сказанное за сто лтъ тому, но какое ни есть удачное четверостишіе — обтаются y нихъ неприкосновенными и переживаютъ вс возможныя и даже невозможныя революціи. У насъ книга, подобная вашей, не только любопытна и занимательна, но поучительна и назидательна. Наше общество развивается не постепенною жизнью. Мы росли, образовались, возмужали боле порывами, прыжками. У насъ настоящій день мало оглядывается на вчерашній. A чтобы осмотрительне и врне идти впередъ, хорошо иногда припоминать откуда идешь. Мы вообще мало придерживаемся такого обратнаго умозрнія. Многіе не только мало придерживаются, но и отрекаются отъ пройденнаго пути. Они за собою хотятъ оставить одн развалины и пепелъ: они минувшее истребляютъ, ломаютъ и сожигаютъ. Словно дикая орда проходитъ чрезъ исторію. Ваша книга, живая картина, изображающая не только частныя и семейныя лица, въ высшей степени привлекательныя, но и безъ притязательствъ на историческую важжность, она, т.-е. книга ваша, вмст съ тмъ и историческая картина того времени. Надобно только умть ловить и постигать исторію, то есть смыслъ минувшаго и въ частныхъ и легкихъ очеркахъ его. Равно книга ваша, безъ раздражительныхъ пререканій и полемики, безъ предвзятаго мннія служитъ прекраснымъ и убдительнымъ опроверженіемъ необдумаиныхъ толковъ о какой-то исключительно барской, малограмотной и маломыслившей старин. Многіе годы дйствія или сущности этой кннги протекаютъ и разыгрываются въ Москв. Здсь опять естественное и возникаюіце само собою изъ натуры вещей, изъ общаго положепія лицъ и событій неопровержимое возраженіе противъ указаній на какую-то Грибодовскую Москву, которою намъ колютъ глаза и оскомину набиваютъ. Какъ старый москвичъ, не могу не порадоваться этому живому и убдительному заявленію того, что было на дл, въ противорчіе тому, что поздне вошло въ понятія отъ одностороннихъ воззрній, предубжденій и легкомыслія. Я родился въ старой Москв, воспитанъ въ ней, въ ней возмужалъ, по наслдственному счастію рожденія своего, по сред, въ которой мн пришлось вращаться, я не зналъ той Москвы, которая такъ охотно и словоохотно рисуется подъ перомъ нашихъ повствователей и комиковъ. Можетъ быть, въ нкоторыхъ углахъ Москвы и была, и вроятно была фамусовсвая Москва. Но не она господствовала: при этой Москв была и другая образованная, умственною и нравственною жизнью жившая Москва. Москва Нелединскаго, князя Андрея Ивановича Вяземскаго, Карамзина, Дмитріева и многихъ другихъ единомысленныхъ и сочувственныхъ имъ личностей. Своего рода Фамусовы найдутся и въ Париж, и въ Лондон, и каждый изъ нихъ будетъ носить свой отпечатовъ. Грибодовъ очень хорошо сдлалъ, что забавно, a иногда и остроумно посмялся надъ Фамусовымъ и обществомъ его, если пришла ему охота надъ ними посмяться. Не на автора обращаю свои соображенія, свою критику: онъ въ сторон, онъ посмялся, пошутилъ, и дло свое сдлалъ прекрасно. Но виноваты, и подлежатъ такому-же осмянію т, которые въ каррикатур, мастерскою и бойкою рукою написанной, ищутъ и будто находятъ исторически врную, такъ сказать, буквальную истину.
Напрасно хотите вы напечатать книгу свою въ маломъ числ экземпляровъ, для келейнаго обращенія, a не въ продажу. Напротивъ, эта книга иметъ вс возможныя права на гласность, и гласность обширную. Дай Богъ только, чтобы умли оцнить ее. Повторяю, книга иметъ не только чисто литтературное и общежительное достоинство, но и большое историческое: однимъ словомъ, достоинство увлекательное и поучительное. Хлбъ-соль шь, a правду ржь, и если не ржь, то по крайней мр не таи ее подъ слудомъ. Въ ныншней хлбъ-соли есть, безъ сомннія, много хорошаго, сытнаго и вкуснаго. Но и отцы наши не питались одними желудями и мякиною. Ваша книга представляеть прекрасный и лакомый menu нашей старинной трапезы. По этой столовой записк, взыскательнйшіе и щекотливйшіе гастрономы напіего времени, если только нёбо и желудокъ ихъ не испорчены и безпристрастны, должны будутъ сознаться, что и кухня отцовъ нашихъ имла свои поваренныя достоинства и цну.
Слова: либерализмъ, либералъ, гуманностъ, слова новаго чекана: они недавно сдлались ходячею монетою, хотя иногда и довольно низкопробнаго достоинства. Во времена Нелединскаго ихъ не знали. Но понятія, но духъ либерализма, хотя еще безъименнаго и не окрещенаго, но духъ гуманности — puisque гуманность il-y-а, какъ не претительно это слово на нашемъ языв, эти сочувственныя духовныя ноты, также звучали и въ прежнее время: тонкое ухо, тонкое внутреннее чувство умютъ разслушать ихъ и тамъ, гд о нихъ какъ будто и не говорится, но гд они явственно подразумваются, угадываются, подчувствуются. Не знаю какъ другимъ, но мн очень по сердцу этотъ либерализмъ avant la lettre. Литографированныя картины, литографированный либерализмъ для дешеваго и обиходнаго употребленія, не имютъ дйствительнаго достоинства — оно какъ будто то же, a не то же. Довазательствомъ этому служатъ многія письма, приведенныя въ книг вашей. Что, напримръ, въ общемъ, внутреннемъ достоинств и смысл выраженье, можетъ быть либеральне отношеній и переписки Юрія Александровича съ Императрицею Маріею едоровной? Отъ нихъ такъ и ветъ духомъ и благоуханіемъ того, что мы нын называемъ либеральностью и гуманностъю, a что прежде просто называлось образованностью, человколюбіемъ, теплымъ сочувствіемъ во всему человческому, къ нуждамъ, страданіямъ и радостямъ ближняго. Многіе признаютъ одинъ политическій либерализмъ, но безъ либерализма нравственнаго, либерализма въ нравахъ, съ однимъ политическимъ, не далеко уйдешь по дорог истиннаго общественнаго преуспянія. Какъ только нжнйшая мать можетъ любить единственную дочь свою и постоянно заботиться о настоящей и будущей участи ея, такъ Императрица любила нсколько тысячъ пріемышей своихъ. Какъ мать, какъ домовитая хозяйка, какъ образовательница, какъ администраторша, пеклась она о нихъ, ничто: ни важное, ни мелкое не ускользало отъ ея всевидящаго вниманія. Вотъ это такъ и есть настоящій, не временный, не условный либералимзъ, a либерализмъ, который былъ и есть во вс времена и при всхъ порядкахъ, присущихъ душ возвышенной и любящей. Когда встрчаешь подобныя качества и чувства на высшей степени общественной іерархіи, то впечатлніе ими производииое еще свтле и глубже проникаегь въ душу. По всей переписк видно, что изъ всхъ сподвижниковъ и орудій Императрицы на поприщ просвтительной благотворительности, ближайшимъ и пользовавшимся ея отличительнымъ довріемъ былъ особенно Нелединскій. Это одно укрпляетъ за нимъ мсто, которое онъ занялъ и заслужилъ въ современной ему эпох нашего общежитія и образованности. Въ продолженіи многихъ лть одинъ только разъ Нелединскій не угадалъ своей высокой Начальницы и не угодилъ ей. Когда въ 1812 году непріятель приближался къ Москв, начальство, за неимніемъ свободныхъ экипажей въ смущенной и разъзжающейся по всмъ ваправленіямъ Москв, отправило въ Казань на телжкахъ воспитанницъ института Св. Екатерины, tontes filles de gentilshommes, enfin toutes nobles (какъ сказано въ письм Императрнцы), comment se peutil que vous, mon bon Nldinsky, avec la dlicatesse de vos sentiments, vous ayez pu souscrire au cruel arrangement de faire partir nos demoiselles, и такъ дале, говоритъ она. Материнская нжность и чувства аристократическаго приличія, очень понятно и естественно, сливаются въ особ ея. Она возмутилась при такомъ распоряженіи мстныхъ властей. Эта черта можегь возбудить невольную улыбку, особенно въ наше время, но вмст съ тмъ должна возбудить и умилительное сочувствіе къ заботливому локровительству Внценосной Начальницы этихъ воспитательныхъ заведеній. Впрочемъ, не одн телжки обратили на себя неудовольствіе Императрицы. Она длаетъ дружескій выговоръ Нелединскому за то, что двицы Института были отправлены въ путь ‘sans prtre, sans inspecteur des tudes, sans aucun matre и проч. Ensuite vous, mon bon vieux Nldinsky, пишетъ она, je vous charge, aprè,s avoir dit euповатъ, de rparer vos fautes, de soigner l’envoi de notre excellent prtre que vous munirez de noe vases sacrs et images (si vous le trouvez ncessaire), ensuite de notre inspecteur des tudes, de mme que du meilleur de nos matres des langues trangè,res et d’un de nos bons matres d’histoire et de gographie, и проч. Какая заботливость, предусмотрительность, и въ какое время? Когда опасность грозила цлости государства, когда, по словамъ ея въ томъ же письм: ‘jen’ai pas besoin de vous exprimer ce qui se passe dans mon coeur, les paroles le rendent mal: cependant soyez persuad que je suis remplie d’espoir et de confiance dans la bont divine, и проч. Посл этихъ словъ, вылившихся изъ сердца Внценосной вдовы и матери царствующаго надъ Россіею Государя, въ ней снова слышатся чувства Высокой Начальницы женскихъ учебныхъ заведеній: ‘Ah! mon bon Nldinskv, que je serai heureuse, lorsque je saurai de nouveau, nos enfants en chemin, pour revenir Moscou, que je les saurai arrivs et que celles rendues aux parents se runiront de nouveau eux. Informez vous, je vous’ en prie, comment va la petite Smetkoff, qui a t si malade, dites moi si les parents quittent Moscou, enfin ayez un oeil protecteur sur les leurs et dites aux parents que je vous ai pri de m’en donner des nouvelles.
Отмтимъ мимоходомъ весь духъ этого обвиинтельнаго письма, этого выговора по дламъ службы оть Царской Начальницы къ подчиненному своему. Такое письмо, по многимъ отношеніямъ, принадлежить Русской исторіи: оно вносить и отрадную отмтку въ нравсгвенную лтопись сердца человческаго. Имя Нелединскаго займетъ тоже свое мстечко въ этой достопамятной страниц. Мы упомянули, что Юрій Александровичъ былъ либераленъ, хотя и не былъ либераломъ, потому что въ то время этой клички еще не было. Теперь, можеть быть, и много либераловъ, но нкоторые изъ нихъ часто мало либеральны въ дйствіяхъ своихъ. Къ этому прибавить можно, что онъ былъ довременно тоже, avant la lettre, и членъ общества покровительства жнвотнымъ, когда ни y насъ, да, кажется, и нигд еще подобнаго общества не существовало. Знаете-ли вы, что ддъ вашъ, садясь въ свою наемную карету, всегда отнималъ y кучера кнутъ и клалъ его возл себя, съ тмъ, чтобы кучеръ не хотъ стегать лошадей своихъ. Подобное покровительство простиралъ онъ не только на живую тварь, но и на божіи плоды въ царств прозябаемомъ. Онъ, который былъ большой лакомка, никогда не ршался сть соленыя груши, персики, ананасы, и съ негодованіемъ признавалъ подобное соленіе въ домашнемъ хозяйств, y насъ обычное, за святотатство противъ природы. Какъ, говорилъ онъ, натура ущедрила эти плоды особенною сладостью и душистымъ вкусомъ, a мы увижаемъ ихъ до разряда огурца, или капусты… Разумется, все это говорилось шуточно, но подобная шутка не придетъ въ каждую голову. Въ самой простой шутк отзывается иногда нота общаго настроенія. Шутки, понятія, отдльныя слова, привычки, вкусы, отвращенія, не т же-ли живыя проявленія нашей внутренней растительности? Каждый человкъ носитъ въ себ почву свою, и эта почва даетъ цвты и плоды, ей особенно свойственные. Въ письмахъ Нелединскаго часто и совершенно неожиданно пробиваются примты внутренней натуры его, внутренняго слоя. Иногда при самой сухой рчи о мелочахъ обыденной жизни проскакиваегь слово, въ которомъ выражается черта личности его, черта духовная, психологическая, въ которой обнаруживается весь человкъ. A вы по многимъ причинамъ и соображеніямъ, весьма уважительнымъ, не могли еще представить вполн всю переписку его. Но надобно бережно сохранить ее.
‘Не намъ, такъ дтямъ пригодится’.
Придетъ время: содйствіе и освященіе времени нужны для всего, и тогда въ свой часъ, эта полная переписка дорисуетъ, но ни въ чемъ не будетъ противорчить уже извстному очерку замчательноі и сочувственной личности.
Въ новое доказательство, что ддъ вашъ не только правильно, честно жилъ и дйствовалъ въ настоящемъ, но что, такъ сказать, предчувствовалъ и понималъ благоразумныя условія будущаго, можно указать на письмо къ сыну съ поздравлевгіемъ его при полученіи офицерскаго чина. Это полный трактатъ объ обязанностяхъ воина. Онъ и нын, а, можетъ быть, особенно нын, при учрежденіи общей воинской повинности, иметъ все значеніе и все достоинство современнаго, хотя и за полстолтіе тому написаннаго наставленія. Многое хорошее не такъ ново, какъ оно кажется глазамъ, любующимся новизною. Мы вообще склонны исвлючительно себ приписывать всякое полезное и плодотворное явленіе. Но многія изъ этихъ явленій невидимо уже таились въ зародыш и до насъ. Время сятелей не бываетъ временемъ и пожинателей. Поколнія, одно за друтимъ, что-нибудь да наслдуютъ отъ своего предшественника. Что же касается до Нелединскаго, то нельзя не замтить, что, если онъ и былъ одно изъ высшихъ и привлекательнйшихъ выраженій образованности своего времени, своего поколнія, то онъ не былъ выродкомъ, всключеніемъ изъ общей среды. Одинъ въ пол не воинъ, говоритъ пословица. Но Нелединскій и не былъ одинъ. Дло въ томъ, что отдльные воины тогдашняго времени не были еще призваны къ ршительвой битв: побды были впереди, но они безсознательно готовили эти побды: поле ихъ не было праздною и необработанною пустошью.
Вы желаете, чтобы я въ дополненіе книг вашей составилъ по возможности біографическій очеркъ Юрія Александровича. Всми помышленіями, всею душею взялся бы я за исполненіе вашего требованія. Но оно, при нкоторыхъ обстоятельствахъ, не легко можетъ быть приведено въ дйствительность. Вроятно я одннъ на Русской земл или, по крайвей мр, одинъ изъ двухъ, a много трехъ современниковъ Нелединскаго. Дтскія воспоминанія мои сливаются и съ воспоминаніемъ о немъ. Въ теченіе многахъ дтъ онъ почти ежедневно былъ постителемъ дома друга своего и моего родителя князя Андрея Ивановича. Связь ихъ началась еще въ пор первой молодости, въ мор шалостей и проказъ ея. Поздне, съ лтами зрлости, связь эта еще боле окрпла въ нравственныхъ и умственныхъ сочувствіяхъ и единомысліяхъ. Мой отецъ былъ также однимъ изъ умнйшихъ и образованвйшвхъ людей своего времени. Говорю это не изъ одного пристрастнаго сыновняго чувства. Отца имлъ я несчастіе лишиться въ такіе годы, когда не могъ я еще имть мнніе, основанное на собственномъ сужденіи и опыт. Но преданія по немъ оставшіяся въ людяхъ достойныхъ оцнить умъ и качества совремевника своего, утвердили меня въ понятіи о немъ. Еще въ дтств вслушивался я въ рчи Нелединскаго, многаго въ нихъ, разумется, не понимая. Помню, какъ въ предсмертные дни своего друга не отходилъ онъ отъ постели его, какъ во время отпванія, въ церкви Антипія, что y Колымажнаго двора, стоялъ онъ y самаго гроба, и держалъ въ рук своей онмвшую и остывшую руку друга своего. Поздне эти дтсвія сочувствія перешли, смю сказать, въ пріязненныя отношенія, основанныя, конечно, на наслдственномъ начал, но вмст съ тмъ и на добровольныхъ и благопріобртенвыхъ условіяхъ. Живо помню эту до старости сочувственную и милую личность. Онъ былъ небольшаго, скоре малаго роста, довольно плотный, коренастый, съ косичкою, лентой заплетенной, которой оставался онъ вренъ, когда вс уже обрзали косы свои. Глаза голубые, выразительные, улыбка привтливая, которая имла почти прелесть женской улыбви, голосъ мягкій и звучный. Помню рчь его, неблиставшую остроумными вспышками и словами, которыя Французы называютъ bons mots или, mots retenir, хотя и въ нихъ не было недостатка: въ рчи его боле всего привлекало и поражало особенно покойный строй ея, всегда ясный и прозрачный: все было свазано кстати, во время, безъ малйшей подготовки. О поэзіи, о любви говорилъ онъ особенно охотно и съ увлеченіемъ. Иногда любилъ онъ говорить и объ особенно любопытныхъ и выходящихъ изъ обыкновеннаго уровня длахъ подлежащихъ сужденію Сената. Онъ часто пристращался къ этимъ дламъ, къ полному изслдованію ихъ, къ проникновенію въ темныя, гадательныя стороны подобныхъ процессовъ. Въ разговорахъ своихъ прибгалъ онъ иногда въ обществ въ поврк этихъ юридическихъ вопросовъ. Помню, что случалось ему и y меня, еще тогда отрока, спрашивать иногда по краткомъ изъясненіи въ чемъ дло, кого признаю я виновнымъ, или невиннымъ въ такомъ-то дл? Онъ любилъ проврять чужимъ впечатлніемъ свой взглядъ, свое мнніе, свое убжденіе. Это было родъ совщательнаго (consultatif) присяжнаго суда, который онъ призывалъ въ помощь суду своему: и такой совщательный присяжный судъ, по мннію моему, могъ бы примняемъ быть съ пользою и въ дламъ судебнынъ.
Все это помню. Все это такъ. Кажется, только и стоило бы приссть въ столу, взять перо и приняться con amore, что и было бы въ высшей степени кстати при настоящемъ случа, и добросовстно исполнить возложенное на меня порученіе. Но за этимъ слдуютъ нсколько но, частыя и неотложныя закорючки многихъ человческихъ предпріятій и дйствій. Приглашеніе написать біографическій очеркъ Юрія Александровича напало на меня врасплохъ. Здсь нужно мн довести до свднія вашего, мою маленькую авторскую исповдь. Стихи еще могу кое-какъ импровизировать въпрогулкахъ моихъ, подъ прихотью минуты и воображенія: не смю сказать вдохновенія. На прозу я гораздо туже. Проза требуетъ совершенно здраваго духа и здраваго тла, спокойствія, усидчивости, равновсія. Относительно собственно до меня, проза нуждается въ ночахъ безъ хлорала, во дняхъ затишья нервовъ, во дняхъ бодрости и внутренней потребности, такъ сказать, жажды чернилъ и труда. A этого часто y меня нтъ. Часто мн не только не пишется, но и противно то, что напишется. Поэтому, никакъ не могу браться за срочную работу. У меня были когда-то подготовлены и собраны сырые матеріалы для скромнаго памятника, который мн хотлось соорудить во имя Нелединскаго. Но и эти матеріалы теперь y меня не подъ рукою. Въ послдніе скитальческіе и больничные года мои, я, по разнымъ мстамъ, разбросалъ пожитки свои. Нужно было бы время, чтобы розыскать ихъ, обдлать и связать. Вы видите, любезнйшій князь, что добрая воля и есть: но средства недостаточны. Я почелъ бы за счастіе принести каплю меда своего въ вашъ богатый и душистый улей. И подлинно выраженіе улей здсь кстати: въ Нелединскомъ было много аттическаго: былъ и гиметскій медъ, была и аттическая соль. Но я-то часто не трудолюбивая пчела, и природою разжалываюсь въ трутни. Между тмъ, не хотлось бы мн на-отрзъ отказать вамъ въ пріятномъ и лестномъ вашемъ предложеніи. Къ отмткамъ, уже выше разбросаннымъ, приложу еще нсколько моихъ впечатлній, глубоко сохранившихъ всю свжесть свою въ памяти и сердц моемъ.
II.
Начнемъ съ того, что мимоходомъ заглянемъ въ Москву, въ которой жилъ Нелединскій и въ которой зналъ я его.
Эта Москва, по имени еще первопрестольная, на дл, по вступленіи соперницы своей въ совершеннолтіе, была уже второстепенною столицею. Дйствующая жизнь отхлынула отъ нея и перелилась въ Петербургъ. Но историческая жизнь ея осталась еще при ней: и осталась не въ однихъ каменныхъ стнахъ Кремля. Были въ ней и живые памятники, такъ сказать ходячія историческія записки, преданія, отголоски. Въ Москв доживали тогда свой вкъ дйствующія лица, со сцены сошедшія. Живали отставные правительственные дятели, вельможи, министры, между прочимъ и отставныя красавицы, фрейлины Екатерины первой, по выраженію Грибодова. Давно уже сказалъ я, что Москва двичья Россіи, a С.-Петербургь — но къ чему поминать старые грхи мои? Да, Москва была въ то время какимъ-то убжищемъ, затишьемъ людей доживающихъ свой вкъ. Нын какъ-то никто не доживаетъ: каждый съ жизни на юру, съ жизни на маковк, прямо и скоропостижно падаетъ въ могилу. Эти закаты жизни, эти мерцанія, имли и свою теплоту и свои отблески. Жизнь, въ остатк годовъ своихъ, посл труднаго, часто тревожнаго, часто блистательнаго поприща, удаляясь, ретировалась въ свои внутренніе покои.
Москва была эти внутренніе покои Русской жизни. Такъ поступилъ мой отецъ. Такъ поступили и многіе. Такъ поступилъ и Нелединскій, когда разсчелъ, что онъ уже отжилъ и что остается ему только доживать. Но перехалъ онъ не вь Москву, которую разлюбилъ съ того времени, какъ непріятели пребываніемъ своимъ въ ней ее запятнали: перехалъ онъ въ Калугу и тамъ отшельниконъ отъ міра тихо, но свтло вечерлъ при семейномъ и любвеобильномъ очаг.
Но не думайте, чтобы при этой тихой Московской погод, царствовалъ въ обществ неподвижный, мертвенный штиль. Нтъ, было и тогда колебаніе, волненіе. Были люди, чающіе движенія воды и чающіе не напрасно, подобно разслаблениому при купели y овечьихъ воротъ въ Іерусалим. Были и въ то время свои мннія, убжденія, вопросы, стремленія, страсти. Въ этомъ обществ встрчались люди противоположныхъ ученій, разныхъ врованій, разныхъ эпохъ. Тутъ были люди, созрвшіе подъ вліяніемъ и блестящимъ солнцемъ царствованія Екатерины, были выброски крушеній отъ слдовавшаго за нимъ царствованія, уже выглядывали и обозначались молодые умы, молодыя силы, развивавшіяся подъ благораствореніемъ первоначальныхъ годовъ правленія Императора Александра I. Эти года навяли на общество новое дыханіе, новую температуру: слдовательно на обществ отсвчивались разнообразные историческіе и нравственные оттнки. Въ общественномъ, какъ и въ литературномъ быту, были старообрядческіе послдователи Шишкова, и новокрещенцы, послдователи Карамзина. Двигались и мыслили и сыны Вольтера, и сыны крестоносцевъ, какъ говорятъ Французы, a по-русски — сыны православной церкви. Въ томъ же обществ, въ томъ же дом, за обдомъ, или на вечер, могли встртиться и князь Платонъ Александровичъ Зубовъ, и княгиня Екатерина Романовна Дашкова: первая страница и послдняя страница исторіи царствованія Императрицы Екатерины.
Графъ Ростопчинъ и графъ Никита Петровичъ Панинъ — два почти политическіе противника.
Графъ Аркадій Ивановичъ Марковъ и Обольяниновъ — дв историческія и характеристическія противоположности.
Мистикъ и Мартинистъ Иванъ Владиміровичъ Лопухинъ и Нелединскій — также далеко не близнецы и не однородцы.
Здсь представляемъ мы сокращенный сколокъ съ живыхъ картинъ боле или мене историческихъ лицъ. Представленіе давалось на общественной сцен, предъ любопытствующимъ и внимательнымъ партеромъ: то-есть публикою. Зрлище, нечего сказать, довольно привлекательное и не лишенное блеска и достоинства.
A сколько еще можно насчитать лицъ, если не прямо принадлежащихъ исторіи, то не мене того лицъ, запечатлнныхъ особымъ выраженіемъ, особымъ значеніемъ, и также имющихъ свое косвенное вліяніе на дла и на общество. Есть исторія явственная, гласная, но есть также исторія подспудная, такъ сказать побочная, которая часто и невидимымъ образомъ сливается съ первою и ею поглощается.
Вотъ нкоторыя имена Московскаго общества, современныя Нелединскому.
Графъ Левъ Кириловичъ Разумовскій: образецъ того, что Французы называютъ, или скоре называли grand seigneur— слово вельможа не передаетъ этого значенія: — онъ же и образецъ благовоспитаннаго, любезнаго свтскаго человка.
Библіофилъ и полиглотъ, всеязычный графъ Бутурлинъ.
Петръ Васильевичъ Мятлевъ, оживляющій разговоръ остроуміемъ, a не рдко и полуязвительными насмшками.
едоръ Ивановичъ Киселевъ, рзкій въ сужденіяхъ своихъ, часто раздражительный и желчный, но въ это время терпимости прощали ему эти выходки, потому что въ человк уважали благородныя качества его, независимый умъ и независимое положеніе его въ обществ. Къ тому же въ это время нкоторое фрондёрство было въ обыча и въ чести: въ обществ любовались этими наздниками слова, которые ловко метали пращи свои (Извстно, что выраженіе la fronde, frondeur заимствовано отъ бойцовъ, вооруженныхъ пращею).
Павелъ Никитичъ Каверинъ. Онъ, можетъ быть, не имлъ общей Европейской образованности, но былъ Русскій краснобай, въ полномъ и лучшемъ значеніи этого слова. Соловей рчи и соловей неумолкаемый! Говорунъ и разскащикъ, имлъ онъ, что говорить и что разсказывать. Онъ былъ ума бойкаго и смтливаго. Настоящій Русскій умъ, тамъ гд онъ есть, свжій, простосердечно хитрый и нсколько лукавый. Въ долголтнемъ званіи своемъ столичнаго оберъ-полицмейстера — въ званіи, которое онъ, впрочемъ, никогда во зло не употреблялъ — имлъ онъ случай много и многихъ узнать, обучиться жизни на практик, вблизи и разносторонне. Вся эта живая наука отзываласъ въ разговор его. Онъ былъ, между прочимъ, пріятель графа Ростопчина, Дмитріева и Карамзина.
Князь Андрей Ивановичъ Вяземскій: гостепріимный собиратель Московской земли, въ теченіи многихъ лтъ домъ его былъ сборнымъ мстомъ всхъ именитостей умственныхъ, всхъ любезностей обоего пола. Самъ слылъ онъ упорнымъ, но вжливымъ спорщикомъ: сжатый и сильный діалектнкъ, словно вышедшій изъ Аинской школы, онъ любилъ словесные поединки и отличался въ нихъ своею ловкостью и изящностью движеній.
Князь Яковъ Ивановичъ Лобановъ-Ростовскій, другь князя Вяземскаго и Нелединскаго, съ выраженіемъ нсколько суровымъ въ смугломъ лиц, съ волосами, причесанными дыбомъ, былъ весельчакомъ этого общества: много было y него прибаутокъ Французскихъ и Русскихъ, которыми онъ мтко и забавно разнообразилъ рчь свою.
Тончи, живописецъ, поэтъ и философъ. Стройная и величавая наружность: лицо еще свжее, волоса густые и нсколько кудрявые, осеребренные преждевременною и красивою сдиною. Онъ, между прочимъ, преподавалъ въ салонахъ ученіе призрачностей, мнимостей: (des apparences) то-есть, что все вещественное въ мір и въ жизни, a особенно, впечатлнія, ощущенія, все это только кажущееся, воображаемое. Онъ имлъ даръ слова: и на Французскомъ язык, озаренномъ и согртомъ южнымъ блескомъ и поэтическими красками, онъ если не былъ убдителенъ, то всегда былъ увлекателенъ. Впрочемъ, онъ имлъ нсколько и учениковъ, и послдователей: въ числ ихъ былъ Алексй Михайловичъ Пушкинъ.
Вотъ также личность въ высшей степени своеобразная. Прямой сынъ Вольтера, энциклопедистъ съ Руссеою заеваскою, воспитанникъ дяди своего Меллисино, куратора Московскаго университета, бывшій въ военной служб и въ походахъ, слдовательно не чуждый Русской жизни и ея особенностей. Трудно опредлить его: одно можно сказать, что онъ былъ соблазнительно-обворожителенъ. Бывало изъявитъ онъ мнніе, скажетъ мткое слово, нердко съ нкоторымъ цинизмомъ, и то, и другое совершенно въ разрзъ мнніямъ общепринятымъ и все это выразить съ такою энергическою и забавною мимикой, что никто не возражаетъ ему, a вс увлекаются взрывомъ неудержимаго смха. Онъ вообще не любилъ авторитетовъ: гораздо прежде романтической школы ругалъ онъ Расина, котораго, впрочемъ, переводилъ, и скажемъ мимоходомъ, довольно плохо. Доставалось и солнцу, какъ авторитету, и поэтамъ, которые воспвають восхожденіе его, ‘а оно, радуясь’ этимъ похваламъ, раздувшись и ‘раскраснвшись, вылзаетъ на небосклонъ’. И все это было иллюстрировано живыми ухватками, игрою лица. И все это длалъ онъ иговорилъ, вовсе не изъ желанія казаться страннымъ, оригинальнымъ, рисоваться. Онъ былъ необыкновенно простъ кь обхожденіи: нтъ, онъ былъ таковымъ потому, что таковъ былъ складъ ума его.
Въ дтскихъ воспоминаніяхъ моихъ еще нахожу низверженнаго Молдавскаго господаря, князя Маврокордато. Онъ также сдлался москвичемъ. Не знаю, многоли онъ содйствовалъ пріятности общества, но какъ декорація, онъ очень разнообразилъ обстановку сцены. Восточная важность, пестрота восточнаго костюма его привлекали по крайней мр мои любопытные дтскіе глаза.
Есть еще лица и имена, которыя могли бы внесены быть въ этотъ списокъ. А сколько иностранныхъ путешественниковъ, художниковъ, мелькавшихъ въ этой картин! Иные изъ нихъ зазжали въ Москву проздомъ и оставались въ ней на зиму и боле. Бывали между ними и странствующіе рыцари, искатели привлюченій. Но и они для разнообразія, для драматическаго движенія, были не лишніе. Назовемъ между прочимъ барона Жерамба, гусара изъ полка гусаровъ смерти, hussards de la mort, въ черномъ доломан, съ металлической мертвою головою на груди. Былъ-ли онъ баронъ, былъ-ли онъ гусаръ: это осталось не ршеннымъ. Но онъ разъзжалъ по Москв въ карет цугомъ, велъ большую карточную игру, много проигрывалъ, но мало уплачивалъ, писалъ Латинскіе стихи, a что всего лучше, былъ очень уменъ и забавенъ, и возбуждалъ общее любопытство и вниманіе своею загадочностью. Въ общественномъ карусел, гд каждый подвизался по своему, онъ ловко разыгрывалъ роль неизвстнаго рыцаря, подъ непроницаемымъ забралоиъ.
Литтература не была чужда этому разнообразному, разнохарактерному представительству. Не говоримъ уже о литтератур иностранной, особенно Французской, вс старыя и новыя явленія ея были знакомы, прилежно прочитывались, горячо обсуждались. Но и доморощенная словесность была не чужая въ этомъ обществ, хотя и созданномъ немножко по образу и подобію запада. Во глав ея стояли Карамзинъ и Дмитріевъ. Они были не просто писатели, дйствовавшіе съ перомъ въ рукахъ въ кабинет своемъ. Они и въ обществ и въ салонахъ были дйствующими лицами. Голосъ ихъ присоединялся къ общимъ голосамъ: онъ былъ и слышимъ и уважаемъ. Русская Московская литтература примыкала въ то время съ одной стороны въ старин въ лиц Хераскова, тихо доживавшаго въ Москв славу свою: съ другой стороны привтствовала она новое поколніе поэзіи, въ лиц Жуковскаго и Батюшкова, и нкоторыхъ другихъ упованій нашего Парнасса, скажемъ мы на язык того времени. Нелединскій тавже занималъ видное и почетное мсто въ литтературномъ вруту. Но онъ писалъ боле урывками, и былъ, такъ сказать, дилетантомъ въ ней. Красавицы и молодыя пвицы на вечерахъ распвали, за клавикордами псни и романсы его. Тогда скромно довольствовались и этимъ,
Выше упомянули мы о Иван Владимірович Лопухин, сопоставляя его съ личностью Нелединскаго, какъ два раднородныя начала. Но судьба, однажды, свела ихъ по одной дорог. Какъ сенаторы, были они посланы Императоромъ Александромъ на ревизію, особенно по дламъ Молокановъ. Тотъ и другой были люди умные, образованные и благодушные: въ изслдованіи истины, въ добросовстномъ исполненіи обязанности, на нихъ возложенной, они не могли расходиться. Дружно дйствовали они, a по окончаніи дла, разбрелись опять каждый въ свою сторону, но съ уваженіемъ другъ къ другу, хотя ни одинъ изъ нихъ не переманилъ и не думалъ переманить другого на свои воззрнія въ свободной области личныхъ мнній и убжденій. Здсь также отыскивается знаменіе того времени.
Мы, можетъ быть, не въ мру расширили рамку очерка, который избрали задачею своею. Но намъ казалось, что для точнйшаго, по возможности изученія событія, или лица нужно то и друтое оставить во времени и въ сред, въ которыя то событіе совершилось, или то лицо жило и дйствовало. Иначе, можно дойти до того, что будешь удивляться и пенять Кристофору Колумбу, который, для открытія новаго міра, отправился на парусномъ корабл, a не на пароход. Такія сужденія, такіе анахронизмы въ печати не рдки. Не надобно терять изъ вида, что Нелединскій былъ человкъ своего времени, и что это время могло имть и имло свои ведостатки, но вмст съ тмъ имло свои почтенныя и любезвыя достоивства. Многія понятія, многіе вопросы тогда еще не возникали. Но было много мыслящихъ людей, имвшихъ потребность въ обмн мыслей. За неимніемъ дйствія тогда и разговоръ былъ уже дйствіе. Въ другія времена дйствіе ограничивается часто однимъ пустословіемъ. Тогда образованные, умные люди, a было ихъ не мало, съзжались по вечерамъ на бесду, потолковать, поспорить, развязать мысль свою, или просто языкъ свой. Каждый приносилъ, что имлъ, что умлъ и что могъ: кто золотой талантъ, кто посильную лепту, кто жемчужину, кто просто полевой цвтокъ, но свжій и душистый. Я выросъ въ этой школ: могу говорить о ней по отроческимъ впечатлніямъ и позднимъ воспоминаніямъ. Живыя преданія того времени не замолкли, не изгладились во мн. Тогда было мене помышленій о свобод въ учрежденіяхъ: горизонтъ былъ ограниченне, но было боле свободы въ мысли и въ общежитіи, горизонтъ и ограниченный былъ чище. Каждый былъ и казался тмъ, что онъ есть. Онъ не былъ завербованъ подъ такое-то или другое знамя. Никто не подчинялся извстному лозунгу, и не нуждался въ немъ. Тогда подписывались на журналъ, на газету, но не приписывались къ нимъ. Тогда просто хотли узнать отъ повременнаго листка, что длается на бломъ свт: и баста! Никому не приходило на умъ узнать отъ журнала, какъ прикажетъ онъ мыслить, чувствовать, судить о такомъ-то событіи, оцнить такую-то правительственную мру, однимъ словомъ, не было того духовнаго крпостничества, въ силу журнальной печати, которое кое-гд встрчается нын: и оно ожидаетъ свое 19 Февраля, но скоро-ли дождется?
III.
Нелединскій могъ-бы быть предметомъ прилежнаго изученія и изслдованія для физіолога и психолога. Онъ во многихъ отношеніяхъ былъ натура совершенно своеобразная: натура крайностей и противоположностей, но не противорчій. Въ самыхъ крайностяхъ хранилось какое-то равновсіе, какая-то нравственная примирительная сила. Онъ былъ натурою своею будто раздленъ на особые участки. И каждый участокъ не посягалъ на другой, не вредилъ ему. Въ немъ были участки свтлые, благорастворенные, возвышенные, были и участки чрезполосные, спорные, правила и условія нравственной топографіи могли протестовать противъ нихь. Но, не надобно терять изъ вида, что первые участки, то-есть свтло-возвышенные, были открыты и доступны всмъ ближнимъ его, всему обществу, другіе были, такъ сказать, заповдные, личные, ему одному свойственные: онъ одинъ отвтствовалъ за нихъ и они одного его касались. Объяснимъ слова наши словами изъ письма его къ вашей матери: Rapportez tout cet Etre (Богу), cette source unique de tout, qui Vous a donn l’esprit, la raison, le caractè,re que Vous avez. Remerciez le — Твоя отъ Твоихъ!— Ce n’est pas un capucin qui vous parle, mais bien un libertin qui le sera toute sa vie,— qui cet Etre suprme a dparti, dans sa bont, une raison qui l’a autant prserv d’tre impie que bigot.
Въ этихъ строкахъ явное размежеваніе этихъ участковъ, о которыхъ мы говорили. И въ каждомъ участв является не лицедй, ни фразёръ, a живой, искренній человвъ, который показывается тмъ, чмъ есть и дйствуегь согласно съ тмъ. Въ этокъ же письм, вотъ какъ этотъ libertin, отзывается о жен своей и говорить дочери: oui, chè,re amie, l’esprit et la raison, que vous avez reus en naissant, ont t cultivs par les soins de votre mè,re. Oui, c’est elle seule que vous tes redevable de vos talents, et si voue voulez rflchir avec moi, vous conviendrez que son amour pour ses enfants l’a toujours guid de maniè,re qu’elle a tenu une mthode, mis une suite tout ce qui avait rapport votre ducation.—Depuis votre naissance, jamais je ne suis venu temps pour lui conseiller la moindre chose relativement vous autres, jamais je n’tais dans le cas de dsapprouver ce qu’elle avait rsolu de faire pour vous.
Какъ много еще разбросано въ письмахъ, собранныхъ вами, свидтельствъ о нжной предусмотрительной, изобртательной заботливости его о слабой, нервной жен. Сколько тутъ любви, сердоболія, самоотверженія. Я слышалъ, что онъ однажды, чтобы согласить жену свою дать выдернуть больной зубъ, далъ, для ободренія ея, выдернуть при ней здоровый зубъ y себя. Нельзя не убдиться, читая письма его, что если по общепринятымъ понятіямъ, не былъ онъ безукоризненнымъ, то былъ образцовымъ супругомъ. Отношенія его къ дтямъ проникнуты самою теплою, безкорыстною, безграничною родительскою любовью. Воть свтлая семейная сторона его. A между тмъ, этоть мужъ, нжный, какихъ немного, дома весь преданный обязанностямъ супруга и отца семейства, вн дома имлъ всегда кумиръ, предъ которымъ страстно благоговлъ, который воспвалъ, подобно Петрарк и Данту, чистыми пснями, кумиръ, предъ которымъ колнопреклоненный возжигалъ онъ благоуханный и чистый фиміамъ любви, страсти. Таковъ былъ онъ вн семейнаго круга, такъ-сказать, на сторон отъ него, a еще дальше, и на другой, даже противоположвой сторон встрчаемъ его, какъ-бы сказать вжливе и почтительне — впрочемъ, скажемъ опять не своими словами, a его собственными, встрчаемъ: ‘un libertin, qui le sera toute sa vie’.— Повторяемъ еще разъ: если въ угоду строгой нравственности назвать эти стороны тнымыми, то он никогда не затемняли свтлыхъ, a свтлыя часто очищали и самыя темныя. Это не есть оправданіе темныхъ сторонъ, не есть и разршеніе другимъ снисходительно смотрть на свои слабости. Вовсе нтъ. Примръ Нелединскаго не есть примръ для подражанія. Но онъ себя въ примръ и не ставилъ. Дло въ томъ, что щедро надленная натура его умла и могла вынести, могла даже согласовать, уравновшивать эти внутреннія противорчія, это междоусобіе врожденныхъ свойствъ, склонностей, порывовъ, страстей. Такія натуры рдки. На долгомъ вку своемъ, мы даже другой подобной ему не встрчали. Приведу здсь еще личное воспоминаніе, которое дополнитъ сказанное нами. Мн было лтъ десять или одиннадцать. По ученью я былъ далеко не изъ скоросплокъ, но, по другимъ отношеніямъ, умственная смтливость моя была довольно развита. Вообще не былъ я прилеженъ, a боле лнивъ. Мн не хотлось учиться, a хотлось знать. Какъ бы то ни было, однажды, незамтно вошелъ я въ кабинетъ отца моего: онъ сидлъ и разговаривалъ съ Нелединскимъ. Разговоръ ихъ, вроятно, былъ не изъ назидательныхъ. Отецъ мой могъ вообразить, что я кое-что изъ него разслушалъ. И воть что онъ мн сказалъ: ‘послушай, Петруха, если теб суждено быть повсою (сказано было по Французски mauvais sujet), то будь имъ какъ Нелединскій, хорошо знаю его таковымъ, но, если при смерти моей, твоя сестра оставалась-бы безъ родственниковъ и семейнаго покровительства, я спокойно и съ полною увренностію, поручилъ-бы ее никому иному какъ Нелединскому’.
Эти слова врзались въ память мою, хотя въ то время не вполн понималъ я ихъ значеніе. Посл истеченія полустолтія и боле они еще и нын звучатъ въ ушахъ моихъ. Для меня они прекрасно и убдительно характеризуютъ одну изъ сторонъ Нелединсваго, на которую я указалъ. Отецъ мой былъ не фразёръ: онъ говорилъ то, что думалъ и чувствовалъ. Свтлый умъ его, житейская опытность и тсная дружба съ Нелединскимъ, придаютъ словамъ его неоспоримый авторитетъ.
Съ одной стороны перейдемъ на другую, на солнечную! Императрица Марія еодоровна пишетъ: ‘Gare vous, mon pauvre Nldinsky, rappelez vous les beaux prceptes, que votre sagesse de tuteur vous fait dbiter nos demoiselles (воспитанницамъ институтовъ) profitez en vous mme et fuyez le danger en revenant chez nous, si non je vous crois perdu.
Эти строки относятся, какъ сказано въ примчаніи подъ этимъ письмомъ, къ Елисавет Семеновн Обресковой, въ которую Нелединскій казался влюбленъ. Нтъ не казался, a былъ влюбленъ и влюбленъ страстно. Ему было тогда 56 лтъ, но впечатлительность его, но сердце сохранили всю первобытную мягкость, всю воспламеняемость молодости. Онъ любилъ Обрескову, какъ во время оно любилъ Темиру, съ тою же нжностью, утонченностью чувствъ, съ тою же благоговйною покорностью. Можетъ быть, еще и съ усиліемъ этихъ чувствъ противъ прежняго. Прежде молодость могла брать свое, и, вроятно, брала, но на закат жизни чувства, помышленія вс сосредоточились въ одномъ чувств страсти преобладательной. Вся эта платоническая драма разыгрывалась преимущественво въ дом нашемъ: сперва при жизни князя Андрея Ивановича, a посл кончины его, при Карамзиныхъ. Обресковы, мужъ и жена, и Нелединскій были почти ежедневные вечерніе постители дома нашего, извстнаго подъ фирмою Вяземскихъ и Карамзиныхъ. Однажды на такомъ вечер подходить ко мн Нелединскій — мн было тогда лтъ пятнадцать — и спрашиваетъ меня: ‘хороша-ли она и какъ одта сегодня?— Кто? говорю я.—Да, разумется, Елисавета Семеновна. — Помилуйте, что же вы меня разспрашиваете, вдь вы теперь около двухъ часовъ за однимъ столомъ играли съ нею въ бостонъ.— Да разв ты не знаешь, что я уже три мсяца не смотрю на нее, и что я наложилъ на себя этотъ запретъ, потому, что видимое присутствіе ея слишкомъ меня волнуетъ.
Это также была не фраза, не поэтическая ложь, a вполн дйствительное сознаніе. Отъ подобнаго-ли напряженія чувствъ, или просто по физическимъ причинамъ, но недолго посл этого разговора онъ на вечер y нась былъ постигнугь апоплексическимъ ударомъ, который, впрочемъ, важныхъ и ощутительныхъ послдствій не имлъ. Еще одна при этомъ характеристическая черта житья-бытья Нелединскаго. Посл удара онъ пролежалъ y насъ два дня. И жена его, нжно имъ любимая и нжно любившая его, нервная, легко смущаемая, по болзни своей мнительная, не имла повода особенно тревожиться отсутствіемъ его. Онъ писалъ ей два раза, что заигрался въ карты до утра, прямо съ игры отправился въ Сенатъ, a изъ Сената прямо опять на игру, которая крпко завязалась и требуетъ окончательной и важной по своимъ послдствіямъ развязки.
Не знаю, довольны-ли вы мною: чмъ богатъ, тмъ и радъ. Но я, по долгой бесд съ вами, хочу на прощаніе, еще разъ премного благодаритъ васъ, любезнйшій князь, за наслажденіе, которое вы мн доставили. Читая ваши корректурные листы, я переживалъ многіе и многіе годы свои, едва-ли не лучшіе годы. Молодость, и даже первоначальные дни бабьяго лта жизни имютъ особенную привлекательную прелесть и благоуханіе, которыми услаждаешь и прикрашиваешь суровые позднйшіе дни. Какъ-то отрадно живется въ старин и преданіяхъ ея. Для меня настоящая жизнь всегда тмъ красиве, или, по крайней нр, тмъ сносне, что на ней отсвчиваются оттнки минувшаго. Дивлюсь людямъ и жалю о тхъ, которые въ жизни смотрятъ только на профиль ея, a не обхватываютъ всхъ сторонъ лица. У тавихъ людей зрніе узкое: узки и понятія ихъ. Они словно сидятъ вчно передъ зеркаломъ и только и видятъ, что себя и только на себя и смотрятъ. Это бы еще ничего: но вотъ что худо. Такая односторонность собственно размежевываетъ время, поколнія, людскую семью на враждебные полосы и кружки. Они вносятъ въ жизнь раздоръ и междоусобицу. По понятію нкоторыхъ, если любишь ровесниковъ и братьевъ, то неминуемо, то обязательно должно порочить и презирать старшихъ. Другіе почитаютъ однихъ отцовъ, за то осыпаютъ бранью все новое поколвіе. У нихъ дни не слдуютъ одинъ за другимъ въ естественномъ и мирномъ порядк. Нтъ, они другъ на друга выступаютъ въ боевомъ порядв, поколнія не помогаютъ, не содйствуютъ другъ другу, a встрчаются и сходятся на ножахъ. Повторяю, въ старину жили шире, было боле терпимости, слдовательно и общежительности. Молодежь не дичилась старости, старость не косилась на молодежь. Нелединскій былъ одинъ изъ лучшихъ представителей этой эпохи мирнаго соревнованія, благоразумной уступчивости, терпимости въ мнніяхъ: однимъ словомъ, эпохи истиннаго образованія, которое стремится боле согласовать, боле сближать, чмъ расходиться и оборачиваться спиною ко всему и ко всмъ, которые хотя на вершокъ и хотя на одну букву, на іоту, отдляются отъ мнній и воззрній сосда.
Теперь довольно, а, можетъ быть, скажете вы: давно довольно.