‘Нива’, NoNo 41—42, 1870.
Письмо к Эрнесту Ренану (второе), Штраус Давид Фридрих, Год: 1870
Время на прочтение: 20 минут(ы)
Въ ‘Аугсбургской Всеобщей Газет’ напечатано второе письмо нмецкаго ученаго но поводу нмецко-прусской войны. Первое изъ этихъ писемъ, равно какъ и отвтъ на него Ренана, были переданы нами въ 35 и 39 NoNo ‘Нивы’. Вотъ отвтное письмо Штрауса.
‘Вы исполнили мое желаніе: отвчали на мое откровенное письмо къ вамъ въ той же форм — и притомъ такъ дружественно, съ такою любезностью, что я не могу не поблагодарить васъ за это. Ваше отвтное письмо обновляетъ во мн утшительное убжденіе, что, не смотря на всевозможныя уклоненія, мы съ вами все-таки идемъ по одной дорог и стремимся къ одной и той же цли. Честное споспшествованіе человчеству на пути свободнаго гармоническаго развитія — вотъ путеводная звзда, управляющая нашими мыслями и длами, при чемъ каждый изъ насъ (какъ и слдуетъ) хочетъ, прежде всего, дйствовать на свою націю, но уметъ также понимать и цнить и другую.
Чрезвычайно отрадно подйствовали на меня, въ самомъ начал вашего письма, т теплыя выраженія признательности, съ какими вы отзываетесь о нмецкой литератур нашего классическаго періода. А, съ своей стороны, я охотно и чистосердечно присоединяю свой голосъ къ вашему, когда вы требуете, чтобы критикъ вашей націи умлъ отличать: между незрлыми продуктами легкой обыденной литературы — питательные плоды труда серіозныхъ умовъ, въ пустой и гоняющейся за модой Франціи — здоровыя начала, а за дурнымъ, безнравственнымъ обществомъ — честное, мыслящее и истинно-образованное. Дйствительно, въ теченіи послднихъ десятилтій изъ французской литературы вылился такой потокъ яду, въ особенности въ форм романа и драматическихъ піесъ, что гнвныя выраженія нмецкаго ученаго, объ которомъ вы вспоминаете въ вашемъ письм, не могутъ быть поставлены ему въ вину. Но если, для возбужденія въ себ подобнаго чувства, ему не надо было здить въ Парижъ, если онъ могъ видть вс эти позорныя піесы, вс эти безстыдные танцы въ самомъ Берлин, на тамошней сцен,— то одно уже это можетъ привести насъ, нмцевъ, къ унизительному сознанію, что, принимая снисходительно подобныя вещи, мы тмъ самымъ сдлались участниками во французской порч. Но съ другой стороны: литературу, въ которой, въ продолженіе того же самаго періода упадка, дйствовали такіе благородные и тонкіе умы какъ Сенъ-Бёвъ — чтобъ назвать кого нибудь, хотя къ сожалнію, уже умершаго — такую литературу нельзя назвать всю, сплошь и къ ряду, вредною. Тмъ не мене эта порча проникла такъ глубоко и распространилась такъ далеко (и не только въ литератур, но и въ народ), что французскіе патріоты съ трудомъ сознаются въ этомъ самимъ себ, а мы, нмцы, незадолго передъ тмъ, даже и не предполагали этого. Объ этомъ общемъ гніеніи и разложеніи всхъ нравственныхъ узъ — мы до настоящей войны не имли и понятія.
Отъ вашей проницательности и справедливости нельзя было инаго и ожидать: признавъ то духовное и нравственное значеніе, которое мы пріобрли себ между націями, вы конечно должны были признать за нами и право на пріобртеніе соразмрнаго ему политическаго вса.. При длеж земли вы отводите участокъ и этому ‘народу мыслителей’. По вы такъ же хорошо понимаете и то, что это было недостижимо для того жалкаго агрегата независимыхъ (большихъ, среднихъ и малыхъ) государствъ, который назывался до 1866 года Германіей, и что для этого требовалось соединеніе нмецкихъ племенъ и государствъ въ одно дйствительное цлое государство. Зачмъ — спрашиваете вы въ вашей остроумной стать о прусско-французской войн, напечатанной въ ltevae des deux Mondes,— зачмъ отказывать Германіи въ прав длать у себя то, что мы сами длали у себя, въ чемъ помогали Италіи?
И такъ, если Франція объявила намъ войну потому только, что не захотла выносить нашего блестящаго возвышенія, она должна быть ршительно неправа въ вашихъ глазахъ.
Но вы обвиняете французскій народъ и вообще Францію не вполн, а много-что вполовину. Французскій народъ, по вашему мннію, настроенъ миролюбиво, онъ нуждается въ досуг и желаетъ его для разработки своихъ естественныхъ богатствъ, для устройства своихъ политическихъ учрежденій въ смысл свободы. Но отъ чего же зовъ къ рейнскимъ границамъ производилъ на него всегда такое очарованіе? Откуда это странное убжденіе, что онъ долженъ вознаградить себя и отмстить не только за Ватерлоо, которое принесло ему пораженіе и конечное паденіе первой имперіи съ ея великолпіемъ, но и за Садовую, гд онъ не потерялъ ни одного человка, ни одной пяди земли? Отчего все это, какъ не оттого что къ открытымъ язвамъ Франціи принадлежитъ не только та, на которую вы указываете — недостатокъ всми признанной династіи, но еще (и даже боле чмъ какая другая) и эта болзненная, раздражительная зависть въ отношеніи Германіи? Вы, конечно, сознаетесь, что вотъ уже боле 50-ти лтъ, какъ стремленіе къ рейнскимъ границамъ, присущее каждому французу, всасывается имъ, въ буквальномъ смысл слова, вмст съ молокомъ матери, а много ли между ними такихъ, которые, благодаря размышленію, отршаются впослдствіи отъ этого предразсудка, всосаннаго съ молокомъ матери? Одинъ изъ тысячи — и то не всегда. Этой войны, говорите вы, можно было избжать. Да, отвчу я вамъ,— еслибъ только французы могли измниться. До тхъ же поръ пока они останутся такими, каковы они на самомъ дл (что бы у нихъ ни образовалось — республика или монархія, кто бы ими ни управлялъ — императоръ или король), во всякую минуту можетъ произойти что нибудь такое, что затронетъ въ нихъ эту раздражительность, а правительство сочтетъ себя не въ силахъ устоять противъ, давленія снизу, напора партіи, криковъ прессы, и допуститъ вовлечь себя въ войну.
Тмъ боле — разсуждаете вы — слдовало Германіи щадить французскую чувствительность, а Пруссія, которая по неумстной гордости не хотла принять этого въ уваженіе, наполовину виновата въ тхъ бдствіяхъ, которымъ подверглись оба народа. За ту не боле какъ отрицательную помощь, которую Наполеонъ III оказалъ Пруссіи въ 1866 году (т. е. за то, что онъ не мшалъ ей), Пруссія, по-вашему, обязана ему благодарностью, которую она могла очень удобно выразить уступкою незначительнаго Люксембурга. Вы сами сознаетесь въ томъ, что ни объ чемъ еще не было условлено, что не было дано никакого общанія, что самъ императоръ еще колебался, когда прусское войско, безъ всякаго содйствія съ его стороны, ршило дло на кениггретцкомъ пол битвы. Вотъ было бы престранное великодушіе, еслибы Пруссія, добившись собственными силами приза, подлилась имъ съ сосдомъ, который ничего не сдлалъ для этого, а только не сдлалъ ничего противъ этого,— которому она ничего не общала, который не заслужилъ ни чмъ подобнаго вознагражденія. А ужь если рчь зашла о наград, то за отрицательную поддержку слдуетъ платить и отрицательной благодарностью,— такъ напримръ, еслибъ Наполеону вздумалось произвести что-нибудь подобное, то съ своей стороны и Пруссія не должна была мшать ему, да и подобныя отрицательныя услуги были оказаны ему Пруссіей заране, когда эта послдняя допустила, безъ всякаго сопротивленія съ своей стороны, присоединеніе къ Франціи Савойи и Ниццы. Но Пруссіи, говорите вы, слдовало щадить общественное мнніе во Франціи — и уступкою Люксембурга помочь французскому правительству отказаться отъ дальнйшихъ требованій. Какъ будто бы у Пруссіи нтъ своего собственнаго общественнаго мннія, которымъ тоже пренебрегать не приходится! какъ будто бы французское общественное мнніе должно быть для нея важне германскаго! Наши прежніе императоры назывались ‘распространителями государства’ (allezeit Mehrer des Reichs), хотя очевидно, что въ послднія два столтія они являлись скоре его уменьшителями, такъ какъ государство теряло область за областью. Мсто этихъ императоровъ занялъ у насъ теперь прусскій король. Могъ ли онъ, посл этого, дебютировать въ роли уменьшителя? могъ ли онъ, который только-что завоевалъ для себя столько нмецкихъ государствъ, сойти съ этого пути на обезславленную стезю габсбургскихъ императоровъ, допустивъ (какъ они это длывали — и какъ еще часто) переходъ непринадлежащей ему германской области къ Франціи. Вы не видли вблизи подобно намъ, какъ у насъ теперь — при одномъ предположеніи, что можетъ случиться что нибудь подобное,— все собраніе демократическихъ и партикуларистскихъ червей выползало изъ своихъ едва замтныхъ для глаза щелочекъ и брызгало ядомъ и желчью на Пруссію, которая оказывалась, въ его глазахъ, такимъ плохимъ стражемъ Германіи.
Нтъ, въ этомъ случа, у Пруссіи были всевозможныя причины для того, чтобъ сохранить свой гербъ чистымъ отъ всякаго пятна, вдь и теперь еще находятся такіе люди, которые при всякомъ случа указываютъ на ея образъ дйствій въ отношеніи этого дла, какъ на пятно въ этомъ герб.
Я думаю, ужь не по поводу ли этого дла (при чемъ Пруссія, по нмецкому воззрнію, оказалась, по меньшей мр, слишкомъ сговорчивою) упрекаете вы гогенцолернскій домъ въ высокомріи. Но изъ исторіи вовсе не видно, чтобы высокомріе принадлежало къ числу наслдственныхъ недостатковъ этого дома. Да не дале какъ въ прошломъ столтіи мы, нмцы, имли у себя въ Потсдам отца нашего великаго Фридриха, этого короля съ косичкой и гвардіей, котораго австрійскій императорскій домъ всю жизнь водилъ на кольц стараго почтенія и вчно-новыхъ инстригъ — не смотря на всевозможныя ворчанія съ его стороны — словно медвдя на цпи. Конечно, въ лиц великаго Фридриха прусскій орелъ взвился вверхъ съ такою смлостію, которая удивила весь свтъ, но со смертью этого великаго короля, у орла ослабли крылья — и онъ опять упалъ на землю. Скоро пришли такія времена, что орелъ новой французской имперіи заперъ прусскаго въ клтку, этотъ послдній пустилъ въ дло когти и клювъ, для того чтобы вырваться оттуда,— это была великая минута,— но, милосердное небо! между нами есть еще такіе (и притомъ еще не самые старые), которые видли собственными глазами, какъ одноглавый прусскій орелъ, попавъ въ услуженіе къ обоимъ двуглавымъ орламъ, ловилъ мышей (демагоговъ и революціонеровъ) и съ какой покорностью онъ несъ эту службу въ теченіи такого срока, который превышаетъ обыкновенный срокъ человческой жизни. Едва прошло десять лтъ, какъ онъ уже вспомнилъ, что онъ въ сущности за птица и совершилъ въ это время два полета, которые еще боле чмъ прежніе заставили удивляться и даже опасаться свтъ. Нтъ, традиція гогенцолернскаго дома — умренность, а не высокомріе. Силезіи хотлось Фридриху отъ Австріи и ничего боле, точно такъ же будетъ и съ притязаніями Вильгельма, которыя покажутся слишкомъ ограниченными, когда онъ приведетъ ихъ въ исполненіе.
Не только прусскій королевскій домъ, но и прусскій народъ, прусское государство послужили вамъ предметами для размышленія. Мы и ваши единомышленники — пишете вы — радовались въ 1866 году прусскимъ успхамъ, въ томъ однако же предположеніи, что коль скоро Пруссія возведется въ Германію, то прусскія узкость взгляда и рутинерство сейчасъ же замнятся германскимъ духомъ съ его широтой и полнотой пониманія. А такъ какъ вы уже теперь жалуетесь на разочарованіе, то выходитъ — вы полагали, что это превращеніе совершится въ теченіи какихъ-нибудь четырехъ лтъ. Это, по моему мннію, ужь слишкомъ короткій срокъ. Подобныя преобразованія не могутъ быть совершены такъ скоро, тмъ боле что т страны, на долю которыхъ приходится при этомъ больше всего дла, не успли еще войдти въ ближайшій союзъ съ Пруссісю. Разумется, что и мы также желаемъ возведенія Пруссіи въ Германію, только чтобъ это произошло не такъ скоро. Мы, прочіе нмцы, нуждаемся еще пока въ нкоторыхъ особенностяхъ прусскаго характера, безъ посторонней примси, намъ многому еще нужно учиться у настоящей Пруссіи, я южно-германецъ, какъ вамъ извстно, поэтому меня нельзя заподозрить въ пристрастіи къ Пруссіи. Но я и о Южной Германіи буду говорить такъ же откровенно. Эта рзкость сверянъ въ сужденіяхъ, эта самонадянность, это убжденіе, что они далеко опередили насъ и въ мышленіи — потому только, что они находчиве насъ въ словахъ,— оскорбительны для насъ. Мы думаемъ, что нисколько не уступаемъ имъ въ отношеніи мыслительной силы, а въ отношеніи чувства и силы воображенія — даже превосходимъ ихъ. Въ одномъ южно-германецъ долженъ уступить сверо-германцу — въ особенности же пруссаку — въ политическомъ искусств. Этимъ сверо-германецъ обязанъ отчасти природ своего отечества, которая, будучи скудне одарена, скоре приглашаетъ его къ труду чмъ къ наслажденію,— отчасти же своей исторіи, дисциплин, той школ, которую онъ долженъ былъ пройдти подъ управленіемъ своихъ суровыхъ, но дльныхъ государей, и распространенію долга военной службы на всхъ вообще — этому палладіуму прусскаго, а въ настоящее время (какъ можно надяться) и всхъ вообще германскихъ государствъ, въ которомъ, до самаго послдняго времени, такъ нуждалась въ особенности южная Германія. Это учрежденіе длаетъ государство и налагаемый имъ на вс слои народонаселенія долгъ, такъ-сказать, вездсущими. Каждый подрастающій сынъ (ежегодно, когда наступитъ время военныхъ упражненій) самымъ непосредственнымъ, самымъ живымъ образомъ напоминаетъ семейству о государств, а вмст и о налагаемомъ имъ долг, о слав и сил государства и о чести принадлежать къ нему. Врьте мн, что въ сравненіи съ обученными такимъ образомъ пруссаками мы, нмцы, ничто иное какъ добросердечные увальни (извините за простонародное выраженіе). Наша сердечная теплота и чистосердечіе идутъ рука-объ-руку съ вялостью и изнженностью. Мы любимъ жить въ свое удовольствіе, тогда какъ — подъ вліяніемъ категорическихъ умозрній своихъ великихъ философовъ — весь прусскій народъ проникся, такъ-сказать, самымъ сильнымъ чувствомъ долга. Какъ легко при этомъ обратить преимущество въ недостатокъ — это можно видть всего лучше на насъ, виртембергцахъ.
Конституціонное устройство этого сравнительно-небольшого государства, ‘доброе старое право’, о которомъ плъ еще Уландъ, было въ теченіи цлыхъ столтій оплотомъ, при помощи котораго оно сохраняло заведенные въ немъ порядки,— тогда какъ превосходная система обученія въ высшихъ и нисшихъ школахъ поднимала умственный уровень и давала народу понятіе о той конституціи и администраціи, которою онъ пользовался. Но, съ другой стороны, это же самое повело къ самодовольству, пріучило довольствоваться самыми жалкими условіями, что служитъ величайшей помхой для разширенія политическаго кругозора. Истому завзятому виртембергцу его маленькая земелька стала казаться идеаломъ всего справедливаго, всего прочнаго, за границею онъ сейчасъ же терялъ всякое чувство пониманія, у него длалось головокруженіе, въ особенности же обнаруживалось это въ отношеніи къ прусскимъ порядкамъ, которые до самаго послдняго времени представлялись его уму въ вид каррикатуры. Вотъ какимъ образомъ это германское племя, или пожалуй часть племени, въ высшей впрочемъ степени даровитое и дльное, дошло до того что въ послдніе года оно оказалось самымъ отсталымъ.
Впрочемъ уже война 1866 года значительно измнила образъ мыслей нашихъ южно-германцевъ, настоящая война, какъ можно надяться, окончательно исправитъ ихъ понятія. Отъ васъ конечно не скрылось, что если южно-германцы исполняли въ этой борьб должность рукъ, то роль головы играла Пруссія. Безъ составленнаго Пруссіей плана войны, которымъ они руководились, безъ прусскаго войска съ его организаціей, къ которому они примкнули,— при всемъ своемъ желаніи, при всей сил и доблести, они (вы, конечно, видите это) ничего не могли бы сдлать противъ Франціи. И не въ отношеніи храбрости и мужества, а въ отношеніи дисциплины и точности (вы, конечно, замтили это во время настоящей войны) приходится имъ еще много сдлать, если они желаютъ догнать Пруссію. Дородное и полносочное, но вмст съ тмъ рыхлое и неповоротливое тло — вотъ чмъ было бы государство большаго размра, составленное исключительно изъ южно-германскихъ элементовъ, точно такъ же какъ изъ однихъ сверо-германскихъ получилось бы, правда, твердое и подвижное, но слишкомъ уже сухое тло. Для нашего будущаго германскаго государства Пруссія даетъ крпкій остовъ и крпко-натянутые мускулы, которые Южная Германія наполнитъ и округлитъ мясомъ и кровью. И при такомъ-то положеніи есть еще люди, которые думаютъ, что одна часть можетъ, безъ ущерба, обойтись безъ другой, — которые еще сомнваются въ томъ, что об эти части призваны составить одно полное государственное и народное тло только при помощи другъ друга и другъ съ другомъ. ‘Много горечи во внутреннемъ ядр жизни’, плъ именно одинъ изъ нашихъ южно-германскихъ поэтовъ. Но въ молодомъ дерев, которому суждено сдлаться ядромъ великаго государства, горечь вовсе не недостатокъ.
Извините меня, милостивый государь, за это отступленіе, которое направлено мною скоре противъ моихъ собственныхъ земляковъ, чмъ противъ вашихъ, но оно вызвано вашимъ сожалніемъ о томъ, что вы не замчаете еще ничего такого, что особенно свидтельствовало бы о возведеніи Пруссіи въ Германію. Что касается до меня, я думаю что это возведеніе вовсе не къ спху, но что если это желательно для Германіи, то оно непремнно совершится въ свое время. И вы, какъ я вижу, не покидаете своей надежды, вдь и преобладаніе Пруссіи въ Германіи кажется вамъ не боле какъ чмъ-то преходящимъ, ибо, по вашему мннію, это ничто иное какъ слдствіе страха передъ Франціей’. Нмецкіе цыплята прячутся такъ охотно подъ крылья прусскаго орла потому только, что они думаютъ найти тамъ защиту отъ гальскаго птуха съ его неугомонными криками и вчнымъ разгребаніемъ земли. Пусть только онъ перестанетъ грозить — а насчетъ этого его, по вашему мннію, можно уговорить — и они опять уйдутъ оттуда, вмст съ опасностью,— пишете вы въ стать, помщенной въ ‘Revue’,— исчезнетъ и единство, и Германія возвратится къ своимъ природнымъ инстинктамъ, къ розни и партикуларизму. ‘Изящнымъ обитателямъ Саксоніи и Швабіи (покорнйше благодарю васъ отъ имени швабовъ за этотъ непривычный для насъ эпитетъ) надостъ, по вашему мннію, прозябать въ прусскихъ полкахъ, въ особенности же южная Германія обратится опять къ своему веселому и свободному, свтлому и гармоническому образу жизни’.
Послднее относится къ прусской щепетильности — и вотъ тутъ-то, безъ всякаго сомннія, вы можете разсчитывать на полное согласіе съ моей стороны и со стороны моихъ единомышленниковъ касательно одного пункта. Того что вы говорите (въ часто-упоминаемой мною стать) объ олимпійской насмшк надъ этими ‘благочестивыми воинами и богобоязненными генералами’, которая пылилась бы изъ устъ Гете, при вид ныншняго Берлина, очень мало. Министръ просвщенія Мюллеръ въ государств, которое такъ охотно позволяетъ назвать себя государствомъ интеллигенціи, достоинъ всевозможнаго осмянія. Къ прошломъ столтіи Вёлнеры и Бишофсвердеры сдлались возможны лишь посл смерти великаго короля, а что въ настоящее время монархъ, вооружившійся съ такимъ блестящимъ успхомъ мечомъ Фридриха, терпитъ вокругъ себя ханжей Фридриха Вильгельма II,— это, конечно, престранное уклоненіе. Но пока это не обратилось въ клику, пока это не помогаетъ лицемрію, до тхъ поръ положеніе, что каждый воленъ спасаться на свой ладъ, должно оставаться во всей сил. Это, какъ мы надемся, пройдетъ — точно такъ же, какъ и многое другое, что вы порицаете въ прусскомъ государств, какъ и господство юнкерства. Хотя мы и не забудемъ никогда, что нмецкое дворянство дало намъ Бисмарка и Мольтке (точно такъ же, какъ, за нсколько времени передъ этимъ, Штейна и Гнейзенау), что принцы и дворяне, исполнявшіе во время настоящей войны должность полководцевъ, такъ превосходно вели дла, какъ не могли бы вести ихъ даже люди средняго сословія,— тогда какъ со стороны французовъ маршальскій жезлъ, который кладется въ ранецъ каждаго рядоваго, не совершилъ на этотъ разъ никакихъ знаменитыхъ чудесъ. Это не мшаетъ однакоже намъ смотрть какъ на недостатокъ, какъ на остатокъ старыхъ предразсудковъ, на ту трудность (почти равнозначительную исключенію), съ какою допускаются въ прусскомъ государств люди среднаго сословія къ высшимъ правительственнымъ, а въ особенности къ военнымъ должностямъ,— и требовать полной свободы конкуренціи, безъ различія званія, для будущаго германскаго государства. И мы тмъ врне надемся достигнуть этого, чмъ мене, какъ вы повидимому думаете, система прусской военной организаціи видитъ въ офицер дворянина. Ужь конечно не юнкера, а начальника, служебный уставъ, государственный законъ, чтитъ прусскій солдатъ въ лиц своего офицера, прусская военная система, ставящая подъ одни и т же знамена знатнаго и незнатнаго, богатаго и бднаго, подчиняющая ихъ одинаковому уставу, требующая отъ нихъ одинаковыхъ жертвъ (жертвъ, которыя — замчу при этомъ — приносились во время этой войны точно такъ же и дворянствомъ, какъ среднимъ и крестьянскимъ сословіями, одушевленными благороднйшимъ соревнованіемъ),— одно изъ самыхъ демократическихъ и здравыхъ учрежденій.
Тмъ хуже было бы, еслибъ, какъ вы подаете надежду, южнымъ нмцамъ (въ особенности этимъ нмцамъ) надола организація прусскаго войска, къ которому они примкнули. Нтъ, позвольте мн сказать вамъ это. Я не думаю такъ худо о моихъ южно-германскихъ братьяхъ и не представляю себ въ такомъ мрачномъ свт будущности Германіи. Вы думаете, что желаете намъ добра или что ваши предсказанія сулятъ его намъ,— и удивляетесь тому, что мы отвергаемъ это. Но мы видимъ въ нихъ ничто иное, какъ желаніе одного римлянина, конечно благороднаго и великодушнаго человка, но который ровно ничего не могъ подлать съ тмъ, что онъ былъ и остался римляниномъ! я имю въ виду т слова Тацита, которыми онъ проситъ боговъ поддержать несогласіе между юношески-свжими германскими племенами — для блага старющагося Рима. Нтъ, когда наши побдоносныя войска переправятся черезъ Рейнъ на родную землю, когда они не приведутъ уже домой столь многихъ изъ отправившихся вмст съ ними съ такой веселостью и живостью,— тогда невозможность того, чтобы воины стоявшіе другъ подл друга въ столькихъ битвахъ, сражавшіеся и проливавшіе кровь за одно и тоже дло, противъ одного и того же непріятеля, стали опять другъ противъ друга съ враждебными намреніями, или даже чтобъ они когда нибудь могли оставить другъ друга,— явится намъ какъ лучшая и не слишкомъ дорого купленная награда за побду. Кровь сверныхъ и южныхъ сыновъ Германіи скрпитъ навсегда единство Германіи, по тому что справедливое изрченіе: ‘кровь — жидкость совершенно особеннаго рода’ {Гёте (Фаустъ).} справедливо и въ этомъ смысл.
Само собою разумется, милостивый государь, что, въ качеств побдителей, мы разсчитываемъ еще и на непосредственную награду, вдь коль скоро война переходитъ за необходимую личную оборону, то цль ея состоитъ обыкновенно въ томъ, чтобы отнять что-нибудь у непріятеля. Вы заботитесь о земл, и поэтому-то не хотите, чтобы мы, нмцы, думали о ней. Да мы сперва и думали не объ этомъ, а только объ нашей безопасности — и, врьте мн, что еслибы вы были въ состояніи обезпечить намъ эту безопасность со стороны вашихъ земляковъ, мы были бы вовсе не прочь отъ переговоровъ о земл. Но вотъ съ этимъ-то именно и нечего торопиться, вы сами чувствуете это, да и ваша рчь даетъ чувствовать тоже самое. Вы тутъ, но моему мннію, нсколько преувеличиваете. Я не хочу сказать этимъ, чтобы въ тхъ краснорчивыхъ словахъ, которыми вы отстаиваете необходимость Франціи въ хор европейскихъ культурныхъ народовъ, было преувеличеніе. Франція живой протестъ противъ педантизма, догматизма и ригоризма — это такія слова, подъ которыми я отъ всей души готовъ подписаться. Конечно, этой струны на лир человчества нельзя порвать, не повредивъ, полноголосности инструмента. Но закричать одному пвцу въ хор: ріапо!— далеко не то, что сдлать его нмымъ. А что Франція рзкими звуками своихъ трубъ очень непріятно нарушала иногда нашу европейскую гармонію — вы сами не захотите отрицать этого. Вы увряете, что отнятіе Эльзаса и Лотарингіи была бы равнозначительно уничтоженію Франціи. Но я гораздо боле высокаго мннія о жизненной сил французскаго государственнаго и народнаго тла. И тмъ боле долженъ я удивляться такому недостатку вры во французскую національность съ вашей стороны, когда подумаю, что вдь въ сущности-то это нмецкія провинціи, потеря которыхъ возбуждаетъ въ васъ такія опасенія. Франція не устоитъ, если у ней отнимутъ ея нмецкія провинціи?! ея тло не выдержитъ, если его лишатъ притока нмецкой крови?! Признаюсь, я не желалъ-бы сдлать подобнаго признанія, еслибъ я былъ французомъ. Германія вдь устояла же и оправилась отъ своей тогдашней слабости — даже и посл того, какъ отъ нея оторвали эти земли, части ея собственнаго тла, а Франція не сможетъ перенести отдленія такихъ земель, которыя не принадлежали первоначально ей, а отошли къ ней впослдствіи и связаны съ нею только поверхностнымъ образомъ? Противорча вамъ такимъ образомъ, я чувствую, что поражаю вашу національную гордость въ самое сердце.
Такъ же трудно согласиться намъ, нмцамъ, и на ту другую дилемму, въ которую вы насъ ставите. Мы можемъ, говорите вы, выбирать одно изъ двухъ: или, изувчивъ Францію, сдлать изъ нея непримиримаго врага себ и открыть такимъ образомъ дверь необозримому ряду самыхъ гибельныхъ войнъ,— или же, пощадивъ ее, примирить се съ собою и склонить ее къ благодтельнйшему союзу — для того чтобъ споспшествовать, общими силами, свобод и истинному просвщенію. Изображая намъ (въ Revue) Францію такою, какою она будетъ въ послднемъ случа, вы рисуете прелестнйшую картину. ‘Побжденная, но гордая въ своей неприкосновенности, преданная единственно воспоминанію о своихъ ошибкахъ и устройству своихъ внутреннихъ длъ’…. Вы ужь, пожалуйста, извините насъ, но воображать Францію въ вид кающейся — это такое представленіе, котораго мы не можемъ сдлать безъ улыбки. Да, она будетъ вспоминать о своихъ ошибкахъ и пораженіяхъ, т. е. будетъ замышлять мщеніе противъ тхъ, которые довели ее до этого. Это она станетъ длать во всякомъ случа: возьмемъ ли мы у нея при этомъ нсколько земли, или нтъ. Народъ, который искалъ удовлетворенія за Садовское дло, т. е. за чужое пораженіе, подниметъ вдесятеро сильнйшіе крики, требуя мщенія за Вертъ и Мецъ, за Седанъ и Парижъ, еслибъ даже мы и ограничились однимъ только тмъ, что такъ часто колотили его. Такимъ образомъ мы не только не улучшимъ нашего положенія въ будущемъ, если пощадимъ Францію, но напротивъ того сдлаемъ его хуже. Такъ какъ намъ, ни въ какомъ случа, нечего ожидать отъ нея добра, то поэтому намъ и слдуетъ принять мры, чтобы она не могла вредить намъ впослдствіи. Какъ это сдлать?— а вотъ взглянемъ на карту. Въ томъ углу, который между Базелемъ и Люксамбургомъ вдается въ нмецкія владнія,— разъ на всегда — что-то не ладно. Сейчасъ видно: эта граница не могла образоваться сама собою, здсь не обошлось безъ насилія. Здсь проломилъ себ сосдъ ворота въ нашъ домъ: эти ворота мы заложимъ отъ него камнями. Здсь врагъ поставилъ когда-то ногу на нашу землю, мы заставимъ его снять эту ногу назадъ. Вы спрашиваете, конечно, не безъ основанія: у какого народа нтъ худо-проведенныхъ границъ, если послушать его самого? Но какой же народъ, спрашиваю я васъ въ свою очередь, и не исправитъ этихъ границъ, коль скоро сосди втиснутъ ему въ руку оружіе и онъ перейдетъ черезъ эти границы, въ самое сердце непріятельской земли, въ качеств побдителя. Мы отнимемъ у Франціи т крпости, которыми она пользовалась до сихъ поръ для того, чтобъ длать изъ нихъ вторженія въ нашу землю,— не для того чтобъ нападать впослдствіи при помощи ихъ на ея владнія, а для того чтобъ обезопасить наши собственныя. Въ этомъ отношеніи у насъ теперь полнйшая солидарность между народомъ и правительствомъ, а между тмъ мы могли бы призвать вс сосдніе народы въ свидтели того, что мы никогда не имли обыкновенія являться нарушителями міра, если насъ оставляли въ поко, да и впредь, уже по самой организаціи нашего войска, не можемъ быть ими.
Что Эльзасъ и Лотарингія принадлежали нкогда къ германской имперіи,— что, кром того, въ Эльзас и въ одной части Лотарингіи нмецкій языкъ (не смотря на всевозможныя усилія со стороны французовъ изгнать его) все еще продолжаетъ оставаться роднымъ языкомъ — это не вызвало съ нашей стороны никакихъ притязаній на эти земли. Мы и не помышляли о томъ, чтобъ требовать ихъ у сосда, съ которымъ жили въ мир. Но коль скоро этотъ миръ нарушенъ, коль скоро этотъ сосдъ объявилъ намреніе снова отнять у насъ наши при-рейнскія земли, которыми онъ, вопреки всякому праву, владлъ нкоторое время,— мы были бы величайшими глупцами, еслибъ мы, въ качеств побдителей, не захотли возвратить себ того, что было нашимъ, что необходимо для нашей безопасности (но не боле того, что необходимо для этого). Перемнивъ извстное vae victis (горе побжденному) на vae victoribus (горе побдителю), вы обращаетесь съ этимъ послднимъ восклицаніемъ къ злоупотребляющему своей побдой побдителю. Съ этой стороны, какъ я уже говорилъ вамъ, намъ нечего бояться, но мы съумемъ также и избавить себя отъ тхъ насмшекъ и сожалнія, которыя выпадаютъ обыкновенно на долю побдителя, не умющаго воспользоваться во время своей побдой. Что намъ удастся воскресить въ этихъ областяхъ полузадушенную германскую національность (для чего потребуется не особенно много времени) и даже расположить въ свою пользу т дйствительно французскія провинціи, которыя мы, согласно съ своими видами, должны будемъ взять себ вмст съ первыми,— это вы, конечно, съ вашей точки зрнія, найдете невозможнымъ, но вы допускаете же, что мы на это надемся и поставимъ себ это задачею. Мы убждены, что мы можемъ предложить жителямъ этихъ областей во вновь-образовавшейся Германіи такія блага, какихъ Франція до сихъ поръ еще не предлагала имъ,— тогда какъ посредствомъ новаго оборота, который приняли теперь нмецкія дла, устранены т самые неудобства, которыя оттолкнули бы ихъ въ прежнее время отъ присоединенія къ Германіи. Что Эльзасецъ счелъ бы униженіемъ принадлежать вмсто первокласснаго французскаго государства какому-нибудь маленькому или среднему германскому государству — это понятно, но теперь объ этомъ нтъ и рчи. Если бы даже онъ отошелъ къ Бадену или Баваріи, то и тогда онъ принималъ бы участіе въ длахъ соединеннаго государства и пользовался бы правомъ представительства, но вс вожаки общественнаго мннія сходятся теперь въ томъ, что завоеванныя земли могутъ быть взяты только одною Пруссіею. Если присоединеніе этихъ земель должно вести къ тому, чтобы доставить Юго-западной Германіи защиту противъ Франціи, то защита эта можетъ быть доставлена, въ надлежащей степени, только одною центральною властью,— точно такъ же какъ только это нервокласное государство можетъ принять въ себя, безъ потрясенія своего организма, несродные и сопротивляющіеся элементы.
Васъ удивляетъ, отчего даже самые разсудительные изъ нмцевъ не хотятъ согласиться на то, чтобъ нашъ теперешній раздоръ съ Франціей былъ улаженъ посредничествомъ нейтральныхъ державъ, посредствомъ конгреса, изъ котораго могло бы образоваться впослдствіи постоянное учрежденіе, европейскій третейскій судъ. Это происходитъ прежде всего отъ того, что на послднемъ третейскомъ суд подобнаго рода, который долженъ былъ согласить насъ съ Франціею, на Внскомъ Конгресс съ нами слишкомъ дурно поступили. Вдь никогда еще почти не случалось, чтобы такъ-называемыя нейтральныя державы (а въ то время он были еще къ тому же нашими союзниками) оказались вполн безкорыстными и безпристрастными въ длахъ подобнаго рода. Зависть и страхъ, связи и заступничества увлекаютъ ихъ въ ту или другую сторону, что и было въ особенности тогда,— такъ-что благодаря вліянію подобныхъ побудительныхъ причинъ, насъ, нмцевъ порядочно обдлили, именно въ лиц Пруссіи, заключивъ се въ такія границы, которыя одни уже могутъ оправдать ее въ томъ, что она вырвалась изъ нихъ въ 1866 году. Но самую сильную причину для того чтобъ отвергать подобный третейскій судъ — доставляете вы сами. Этотъ судъ, говорите вы въ своемъ письм, долженъ обязать какъ Францію, такъ и Германію — остаться при тхъ границахъ, которыя были опредлены между ними прежними трактатами. Такъ какъ вы говорите о ‘теперешнихъ границахъ’, то можно подумать, что дло идетъ трактат 1815 года. Но изъ вашей статьи (въ Revue) оказывается, что вы разумете подъ этимъ скоре трактаты 1811 года.
И такъ, мы опять должны потерять Саарлуи и Ландау съ ихъ округами, которые поступили къ намъ во владніе только въ 1815. Такъ вотъ наказаніе Франціи за преступно-начатую войну, вотъ награда за нашу славную, но кровавую побду,— мы должны отдать побжденному врагу часть нашей собственной земли! Нтъ, ужь если такой правосудный человкъ, какъ Эрнестъ Ренанъ, можетъ предлагать на разсмотрніе третейскаго суда подобное предложеніе, то мы вполн правы, настаивая на томъ чтобы продиктовать самимъ наши условія мира.
Чтобы побдоносная Германія приняла подобное предложеніе — для этого конечно должны быть сверхъестественныя причины, и въ этомъ смысл вы вполн послдовательны, напоминая намъ (въ конц вашего письма) о проповди на гор и евангельскихъ заповдяхъ блаженства, въ особенности же о блаженств миротворцевъ. Кто не отдавалъ должной справедливости идеальной высот этихъ евангельскихъ изрченій, но кто же и не относится къ нимъ такъ, какъ, въ конц концовъ, слдуетъ относиться ко всякому поучительному афоризму, cum gran о salis?
Мы питаемъ высокое уваженіе къ слдующему правилу: ‘Кто ударитъ тебя въ правую щеку, тому подставь лвую’, но кто изъ насъ желалъ бы имть такого сына, который допустилъ бы обращаться съ собою въ буквальномъ смысл этихъ словъ, или такого зятя, который устроилъ бы свое хозяйство согласно съ другимъ изрченіемъ изъ горной проповди: ‘Не пекитеся о завтрашнемъ утр, и т. д.’. Католическая церковь съумла сладить съ этими изрченіями, раздливъ ихъ на предписанія для всхъ вообще и совты для тхъ, кто стремится къ совершенству. Протестантская церковь, которая съумла совмстить цломудріе съ бракомъ, бдность съ собственностью, миръ съ войною,— основательне ея. Если же, какъ вы замчаете, ни въ евангеліи, ни въ первобытной христіанской литератур не найдется ни одного слова, изъ котораго можно бы было заключить, что воинскія добродтели могутъ доставить намъ небесное царство,— зато никогда и нигд не существовало государства, какъ христіанскаго, такъ и языческаго (да и не могло бы существовать), гд не умли бы цнить этихъ добродтелей. Вы приписываете войн много худаго, мн очень хотлось бы, нисколько не противорча вамъ, приписать ей много хорошаго,— тогда мы сказали бы вдвоемъ все, что только можно сказать о ней. Конечно, войны, предпринятыя съ цлью грабежа и завоеваній, были всегда гибельны для нравственности, а потомъ и для благосостоянія государствъ — начиная съ азіатскихъ войнъ Римлянъ и кончая войнами вашего, перваго Наполеона, напротивъ того, такія войны, которыя предпринимались народами для отраженія непріятельскихъ нападеній, для сохраненія своей независимости (не смотря на вс т бдствія, которыя влекутъ за собою, въ значительномъ количеств, даже и такія войны), всегда имли своимъ послдствіемъ сильнйшее развитіе національной жизни — начиная отъ персидскихъ войнъ Грековъ и кончая нашими войнами за освобожденіе и настоящею войною, отъ которой мы и теперь уже можемъ ожидать самыхъ благодтельныхъ послдствій для нашихъ внутреннихъ длъ.
Это, однакоже, странно — и указываетъ на замчательное извращеніе обыкновеннаго порядка — французъ проповдуетъ о мир намъ-нмцамъ! Членъ народа, вотъ уже цлыя столтія, держащаго въ рукахъ факелъ европейской войны,— сосду, едва успвавшему тушить т головни, которыя этотъ народъ кидалъ въ его города, подкладывалъ къ его нивамъ! Что должно было произойти, какъ многое должно было измниться, пока до этого дошло! Французъ такъ долго оскорблялъ нмца своими поступками, такъ безостановочно грозилъ ему, что наконецъ этотъ послдній, для того чтобъ доставить себ спокойствіе, ршился перековать свой серпъ на мечъ. И вотъ, съ этихъ мечомъ въ рук, нмецъ такъ сильно наступилъ теперь на Француза, что этотъ послдній начинаетъ восхвалять ему благодянія мира. Мы не нуждаемся въ этихъ славословіяхъ, мы гораздо охотне остались бы при серп. Когда Милонъ сталъ читать въ изгнаніи защитительную рчь Цицерона, которая во время защиты не была еще такимъ образцомъ искусства, какимъ Цицеронъ сдлалъ ее впослдствіи,— онъ, говорятъ, воскликнулъ: ‘о, еслибъ ты, Маркъ Туллій, говорилъ такимъ образомъ, я не лъ бы теперь въ Массиліи эту вкусную рыбу’. Въ род этого могли бы выразиться и наши сыновья, находящіеся теперь во Франціи,— предполагая, что ихъ попался бы на бивакахъ газетный листокъ съ вашимъ письмомъ. ‘О, если бы ты, Эрнестъ Ренанъ, говорилъ такимъ образомъ съ твоими французами’, могли бы они сказать: ‘а главное, еслибъ ты усплъ обратить ихъ къ своему мирному настроенію, намъ не пришлось бы, по всмъ вроятіямъ скоро, отыскивать въ Париж эти чудныя вина’. Но какъ ни вкусны вина, а наши добрые ребята охотне остались бы дома. Вы боитесь, милостивый государь, чтобы, посл такого начала, нмцы не получили склонности къ военной жизни,— и грозите намъ желзнымъ вкомъ. Самымъ лучшимъ предостереженіемъ, если только мы нуждаемся въ немъ, можетъ быть для насъ видъ вашей націи и тхъ послдствій, къ которымъ привела ее глубоко-укоренившаяся страсть къ войн и хищничеству. Мы, нмцы, до тхъ поръ не выпустимъ изъ рукъ меча (за который мы схватились потому только, что насъ къ этому принудили), пока не достигнемъ цли этой войны, но, будьте уврены въ этомъ, и не станемъ держать его въ рук ни однимъ днемъ дольше.
Ахъ, намъ предстоитъ потомъ, по заключеніи мира, такъ много дла дома!.. и вотъ эти-то домашнія дла мы считаемъ главными, а побду надъ внутренними затрудненіями боле важною, чмъ побду надъ вншнимъ врагомъ. Да, мы думаемъ объ этой домашней задач не безъ нкотораго страха. Разршеніе военныхъ задачъ намъ удавалось уже неоднократно, но мирныя задачи мы ршали всегда не боле какъ посредственно. Съ 1814 и 15 года мы стали говорить, въ вид пословицы, что перья нашихъ дипломатовъ испортили то, что сдлали мечи нашихъ воиновъ. 1866 годъ подарилъ насъ полу-Германіей, вмсто того чтобъ подарить насъ цлой. А 1870 годъ? Мы перешли Рейнъ въ качеств побдителей и овладли вполн его лвымъ берегомъ, а Майнъ станетъ оставаться намъ границею, его лвый берегъ будетъ и впредь оставаться за предлами Германіи? Мы не вримъ этому. Тотъ недостоинъ, по нашему мннію, нмецкаго имени, кто былъ бы въ состояніи (изъ предразсудковъ, или упрямства, или же изъ эгоизма и честолюбія) замедлить вступленіе отдльныхъ нмецкихъ племенъ въ составъ соединеннаго нмецкаго государства, какъ бы ни было высоко поставлено такое лицо. Входите, входите! такъ кричатъ тмъ отдльнымъ пассажирамъ, которые бродятъ по платформ, мшкая и не ршаясь, когда поздъ желзной дороги готовъ къ отправленію. Входите, входите въ составъ германскаго государства! такъ кричитъ теперь исторія, не теряйте времени, теперь приливъ, не ждите пока отливъ выброситъ вашъ корабль на песокъ. Только перестаньте торговаться, не длайте слишкомъ много условій. Главное дло, чтобъ мы вс, вс соединились, остальное, если только оно нужно, придетъ само собою.
А если простыя слова не помогутъ, то у насъ есть и угрозы. Вы, южно-германскія государства, помогали тому, чтобъ усмирить Францію и отнять у нея прекраснйшія полосы земли. Что она припомнитъ вамъ это, что она станетъ мстить вамъ за это при случа — въ этомъ вы можете быть уврены. Но какимъ образомъ станете вы ей противиться, если вы не примкнете крпко и вполн къ вашимъ свернымъ братьямъ. Крпко и вполн, т. е. не посредствомъ тхъ непрочныхъ отдльныхъ договоровъ, которые могутъ быть и не исполнены, но посредствомъ полнаго и безусловнаго вступленія въ единодушное германское союзное государство. Видите ли, милостивый государь, это самые дорогіе два вопроса для нашего сердца, мы готовы возвратиться изъ Франціи опять въ Берлинъ, и какъ мы ни обрадуемся извстію, что наши войска вступили въ Парижъ, но радость наша тогда только будетъ совершенна, когда мы увидимъ въ зал германскаго имперскаго сейма — баварскихъ и швабскихъ, пфальцскихъ и гессенскихъ депутатовъ. Когда мы достигнемъ этой цли (что, по всмъ вроятіямъ, будетъ скоро), а вслдъ за этимъ и французы также хорошо устроятъ свои внутреннія дла, когда они воспользуются тми уроками, которыми такъ богата настоящая война, когда и вншнее препятствіе (увеличившееся могущество Германіи) не допуститъ идти ихъ но ложному пути,— тогда оба эти народа будутъ благоденствовать. Европа будетъ имть всевозможныя причины для того чтобъ быть довольною новымъ порядкомъ вещей, человчество сдлаетъ значительный шагъ впередъ въ отношеніи своего развитія, а люди, которые считаютъ своимъ призваніемъ трудиться въ пользу этого развитія, съ радостію протянутъ опять другъ другу руку.