Несколько писем Иоанна Миллера, историка Швейцарии, к Карлу Бонстеттену, другу его, Мюллер Иоганн, Год: 1802 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 23 минут(ы)

Жуковский В. А. Полное собрание сочинений и писем: В двадцати томах

Т. 10. Проза 1807—1811 гг. Кн. 2.

М.: Языки славянской культуры, 2014.

Несколько писем Иоанна Миллера, историка Швейцарии, к Карлу Бонстеттену, другу его

Шафгаузен¹, 14 Мая 1773

Я давно желал иметь сообщение с другом мудрости, имеющим одинакую со мною цель, одинакий возраст, и которому было бы мне приятно поверить все свои планы, все свои мысли о науках, отечестве, человеке. Араб, странствующий по раскаленным пустыням Ирака, не столь нетерпеливо желает найти прохладительный источник, как я, о милый друг мой, желал стремиться за человеком, тебе подобным. Ничто не противится нашему союзу. Мы оба умеем писать. Берн и Валлекр² не разделены морями, и мы союзники: так, союзники, Бонстеттен, будем же ими в обширнейшем смысле этого слова.

Пусть будут наши письма, нам одним известные, верным изображением нашего сердца, сохраним в них свои добродетели, свои недостатки, свои мысли, еще неясные, планы свои, еще не совершенные, взаимную нашу критику и нежные советы нашей дружбы. Какие бы ни были мои слабости и проступки: я покажусь тебе таким, каков я есмь, с открытым лицом и душою. Храни меня своим благоразумием, и возвращай на добрый путь всякий раз, когда моя пылкость завлечет меня в заблуждение. Мы знаем более своих сограждан, но мы еще весьма далеки от того, чтобы иметь знания всеобщие, твои и мои замечания вместе принесут нам гораздо более пользы, нежели труд уединенный, не оживляемый пособием и примером. Я желал бы, чтобы мы, так сказать, составили союз чтения, мыслей, суждений. Спрашивай меня свободно о всяком предмете, о котором и с великим трудом не приобрел ты основательного сведения, спрашивай обо всем, что может, хотя немного, возбудить твое любопытство. Короче сказать, прошу тебя задавать мне все те вопросы, как тебе вздумается, лишь бы рука твоя писала от твоего сердца.

Бессинген³

Я продолжаю читать эту мнимую Философию истории, но по сие время еще не угадываю, какое имеет намерение автор. Всякий раз, когда я вижу немца, напрягающего все силы, чтобы сказать шутку, или острое слово, то воображаю великого Галлера⁴, в маскерадном платье, танцующего на бале. Благодаря священной важности древних, Тацит величественно пройдет сквозь тесные ряды веков до наших позднейших потомков. Историки новых времен не имеют этой высокой важности: они хотят забавлять, и забавляют одну минуту. Без всякой зависти смотрю на пышные приготовления некоторых писателей наших, ибо я не имею тех смелых надежд, какие имеют они: я ограничиваю себя историею моих швейцаров⁵. Хочу жить, наблюдать и действовать исключительно для этой главной цели моей жизни, и при конце ее представлю свету также просто, как и Юлий Кесарь в своих Комментариях⁶, одни плоды замечаний пятидесятилетних.

Вот, что говорит о тебе Боннет⁷: Бонстеттен любит качества сердца как жареное, качества ума как десерт! Но я знаю, что ты большой лакомка. А госпожа Боннет так уверена в неразрывности дружбы нашей, что я, по ее мнению, и бессмертие приму с тем только условием, чтобы наслаждаться им подле тебя, мой милый Бонстеттен!

Бессинген, 2 Марта 1774

Твой слог весьма отзывается готическим языком Оттфрида⁸. Он не течет свободно и ясно, а низвергается с крутизны с. Готарда⁹. Нельзя сказать, чтобы он не был прост, но он с великим усилием пробирается сквозь тучу ненужных членов. Хорошо бы ты сделал, Бонстеттен, когда бы принялся перечитывать древних и старался приноровить немецкий язык свой к гению их языка: истинное искусство писать есть откровение, которым может пользоваться один только ум, полный картин и мыслей, и сверх того знакомый с оборотами и связью слов живописных или смелых, представляющихся ему в диалектах нашего и чужих языков.

Теперь наступила эпоха великой деятельности литературной в нашей земле, все умы в движении, творят или готовят творить: но я еще не знаю, имеют ли немецкие головы ту нежность органов, которая составляет великих или блистательных гениев. Теперь чрезвычайное множество молодых людей бросилось в историю. Некоторые из них подают надежду, но мне вообще не нравится то неуважение, которое показывают они к великим писателям иностранным. Спесь никогда не бывала характером истинного достоинства. Один из этих молодых людей пишет ко мне: что скажу я о Монтескье! Дух законов¹⁰ есть декламация тарлатана в сравнении с тем, что можно было бы написать об этом предмете. И С… не отдает справедливости этой прекрасной книге. Но я, с своей стороны, чем больше читаю Монтескье, тем более удивляюсь его глубокомыслию. Прибавлю: он имеет такое познание о свете и всех обстоятельствах общежития, какого ни один из писателей немецких иметь не может.

Этот Вольтер в своей истории¹¹ никогда не рассматривает, что побудило духовного человека сделать преступление: усердие ли к религии, или другая какая-нибудь страсть, совсем оному противная, он, кажется, думает, если судить по тому тону, с каким он говорит о великих людях, что никакой другой истории, кроме его, и читать не будут.

Бессинген

Скажи мне, Бонстеттен, чтоб выучиться смотреть, надобно ли читать Шмитову оптику?¹² Какая ж тебе нужда читать и перечитывать скучные немецкие речи, чтобы выучиться говорить пред собранием двухсот Бернской республики?¹³ Кто одарен сильною душою, кто имеет наполненный живыми картинами, ясными понятиями ум, тот говорит и пишет свободно. Учись немецкому языку своему в Discorsi sopra la prima dcade (в Рассуждениях о первой декаде)¹⁴, в Цицероновых речах против Каталины, в его книге de Legibus¹⁵, в Полибие, в Фукидиде¹⁶, а тон, приличный тебе, ты можешь узнать тогда, когда будешь смотреть на двухсотый совет с надлежащей точки зрения. Я повторю здесь обыкновенный мой символ веры: красноречие республиканское приобретается единственно посредством ипа longua sperienza dlie cose moderne, ed una continua lezione degli antichi (опытным знанием дел новых и беспрестанным чтением писателей древних). Ты способен иметь такое красноречие, а я стараться буду приобрести его.

Один из лучших новейших писателей в Германии есть Винкель-ман¹⁷, и он таков более потому, что, не трудясь проникнуть во все сокровенности грамматики, напитал ум свой, от натуры хорошо образованный, спасительным млеком литературы древней, а тем и сообщил ему ту превосходную силу, которой потомство будет гораздо более удивляться, нежели современники.

Старайся образовать слог свой более по Плутарху, нежели по Тациту¹⁸. Первый, с своим словоохотливым простодушием, может уподобиться нежному отцу, который рассказывает детям своим о старине и уговаривает их быть добрыми: народ и судьи охотно покоряются его воле. Последний, напротив, говорит как оракул богов. Важный язык его пугает слабых, и они разбегаются перед ним, как робкие овцы при страшном рыкании царя лесов.

Пришли мне, как скоро возвратишься в Берн, каталог своей библиотеки, летопись Альберта Бонстеттена¹⁹ и ‘Жизнь Кромвеля’²⁰, которую мне случилось у тебя однажды видеть. В православной библиотеке соотечественников Кальвина²¹ я не нахожу ни этой книги, ни сочинений Болинброка²². Напрасно будешь искать в ней и политической арифметики В. Пети и Альгаротти²³, которого я еще совсем не знаю, потому что нигде не находил его в оригинале. Нельзя ли помочь мне в такой ужасной крайности?

Я поступаю теперь, как император Адриан²⁴: самовластно раздаю провинции. Чем более знакомлюсь с обширною наукою правления и дела общего, тем с большим презрением изгоняю из круга занятий моих все идеальное. Мечтания для меня нестерпимы²⁵.

Женева, 20 Декабря 1774

Проведя несколько часов за историею моих швейцаров, я нахожу себя лучшим, нежели после Махиавеля²⁶. Это занятие делает мне отечество мое столь драгоценным, что я нередко прихожу в восхищение, замечая, что и ты, мой Бонстеттен, начинаешь любить его более прежнего. Твоя любовь к нему была бы моим подкреплением и заменила бы для меня многое, когда бы я решился, подобно тебе, предпочесть первую степень в маленькой моей республике десятой или миллионной в империи обширной, или когда бы для меня было довольно, ограничив себя в этом тесном уголке мира делами благородными и тихими достоинством, привлекать уважение и внимание людей великих, а не предавать себя в добычу их зависти на сцене открытой.

Оставшись здесь, я избрал бы целию жизни моей placidam cum libertate quietem {Покой и свободу.}, науки, семейственное счастие. Соответственно другой цели, словесность была бы одним только посторонним способом к моему возвышению, согласно же с сею последнею, я занимался бы словесностию по любви к ней самой: я видел бы в ней прелесть бытия, одушевление жизни общественной²⁷, один из сильнейших узлов дружбы.

Я положил себе за правило никогда не говорить: это правление хорошо, это правление дурно. Я говорю: это правление или таково, или не таково, каким ему быть надобно в отношении ко времени его, или к месту. Всякое дурное правление сделалось дурным постепенно, не потому, чтобы оно было недостаточно в своем образовании первоначальном, а потому, что самые законы пришли уже в изменение и упадок. Мысли твои о выгодах такого правления, в котором бы все равны были между собою совершенно, почитаю несбыточною мечтою: ты обольщен Жан-Жаком²⁸. Такого правления никогда не бывало. Нигде не находим мы столь поразительного и непристойного неравенства, как в демократиях: а демократия совершенная никогда не могла более пяти минут продолжаться.

Твоя метафизика меня мучит. Со времен Плиния²⁹ никто уже не подходит близко к Везувию, а со времен Эмпедокла³⁰ никто не бросался в отверстие Этны, и ты, мой друг, невзирая на то, что Лейбниц³¹исчез в пучинах метафизики, и что самый Боннет иногда теряется в ее лабиринтах, весьма бы хорошо сделал, когда бы остался вместе с нами на земле, чтобы говорить, писать и действовать, как учат нас Махиавель и приятель наш Марк Туллий³².

Я получил письмо от нашего друга Нихольса³³. Вот умный человек, с которым сердечно желал бы познакомиться короче и который по многим отношениям был бы для меня весьма полезен. Он не понимает, как может такой благоразумный человек, как ты, недоволен быть вашею аристократиею. Я согласился бы на это, говорит он, когда бы с ним поступали тирански, но он сам рожден был тираном. Он огорчил меня неприятным известием: обстоятельства его таковы, что он не может еще назначить сроку своего путешествия в Италию и Швейцарию. Кто же покажет мне путь к Фирмиану, единственному на свете человеку, который может поместить меня в приличный мне круг действия и дать мне способ делать такие дела, которые достойны будут описания, или писать такие книги, которые достойны будут прочтения!

Сен-Леже презирает душевно твоих любимцев римлян³⁴. Они потомки, говорит он, невольников древнего Рима и еще Рима испорченного. Сидней³⁵ его герой и философ философов. На твердой земле он не находит свободы, и в самой Британии, как думает он, ее слишком мало. Он враг чинов и отличий, и любит одну свободу, он увещевает и меня подражать его примеру. Миллер, говорит он мне, забудь о чинах, и свобода признает тебя своим защитником, а потомство станет тебя боготворить. Но если ты хочешь быть просто невольником блестящим: в час добрый! наживай деньги! Но ты купишь фортуну целию свободы, спокойствия, бессмертия и уважения людей честных! Выбирай.

Теперь понимаю, что было причиною восхищения твоего от Жанту {Там жил Боннет.} ³⁶. Боннет читает мне свои Рассматривания³⁷. О Бонстеттен, как это чтение возвышает мою душу. Как все пожертвования для добродетели и свободы кажутся низкими и маловажными, когда посмотришь на них с этой высоты! Как бедствия жизни для меня теперь ничтожны, и как я радуюсь, что еще существую! Катон, Цицерон, Тацит, Ньютон, Поп… для чего не могу я в эту минуту видеть их всех перед собою! Для чего мой добрый Нихольс не может слушать вместе со мною этого чтения и разделять со мною тех чувств, которые оно во мне производит! Избави меня Бог от ненавистной мысли, что мир есть произведение случая! Нет, я верю, я должен верить, что Существо, непостижимое для моего рассудка, но обожаемое мною в сердце, управляет громадою этих миров. Я вижу Сципионов сон³⁹, но когда и Рим и Карфаген представляются мне одними пылинками, что будет Ромен-Мотье, Бонстеттен {Маленький городок в Pays de Vaud (т. е. в кантоне Во, франкоязычный кантон на западе Швейцарии. — Ред.).}?

Колоньи³⁹, 21 Марта 1776

Письмо твое делает честь Провидению: столь кажется приличным Его правосудию наградить тебя счастием, которого давно уже ты достоин. Я не мог разделять твоей радости, ибо она есть личная моя радость. Мне кажется, мое счастие сделалось верным с той минуты, в которую сделался счастлив друг мой, ибо я давно уже привык соединять судьбу мою неразрывным союзом с твоею. Я знаю, в обыкновенной душе любовь заглушает спокойнейшее и более кроткое чувство дружбы, но в душе высокой и твердой, в душе Бонстеттена, каждое чувство и каждая добродетель имеют свое определенное место, и самая чрезмерность одного не может быть вредною для прочих.

Я привел в порядок свои исторические материалы, которые простираются до 1050-го года. Сокровища мои чрезвычайны. Я переменил свой план: первое потому, что моим читателям нужна история одного Швейцарского Союза⁴⁰, и нет никакого дела до прежних, не существующих владений, второе потому, что одна прекрасная картина лучше несравненно двадцати маленьких эстампов, и наконец третье потому, что наша история прежде союза ни для кого не может быть занимательна. Все это произвело новый план, который сообщаю тебе на рассмотрение.

Глава 1-я. Начало союза. Здесь даю я понятие о первых трех кантонах, о древнем физическом их состоянии, об их свободе, о духе Габсбургского дома⁴¹, и наконец о причинах, положивших основание союзу. Прежде не знал я, каким образом включить в главный рассказ сокращенное описание дел наших праотцев, предшествовавших союзу, я был в нерешимости, заставить ли говорить моих трех швейцарцев⁴²по образцу Тита Ливия, или просто представить одни собственные свои мысли, как сделал Монтескье в своих Рассуждениях о величии и упадке Римлян⁴³. Теперь кажется мне весьма возможным вмешивать нечувствительно в мой главный рассказ, подобно Тациту, повествование о происшествиях древних и правила, которые положить я намерен.

2-я глава. О состоянии городов, соседственных с тремя кантонами, и их участие в общем деле. Здесь говорю о Люцерне.

3-я глава. Продолжение. Цюрих.

4-я глава. Продолжение. Берн. Здесь, например, открываю я в духе свободы, которая оживляла дворянство Бургонии, начало Бургиньонской аристократии, установившейся в Берне, Фрибурге и Золотурне. Словом сказать, я образую мои области, возвышаю их и пишу биографию каждой.

5-я глава. Причины успехов союзного оружия. Войны с Австриек)⁴⁴отчасти известны, отчасти чрезвычайно скучны. По этой причине я не позволяю себе входить в подробности, приличные более летописцам, но открываю одни причины побед и следствия их, по образу и подобию моего президента Монтескье, в его Рассуждениях о величии и упадке Римлян (глава 2). Одно только это может быть теперь для нас важным, а польза есть главная моя цель. Пускай записные ученые скопляют мелочные предметы, занимающие одно любопытство, я хочу замечать единственно то, что хорошо или дурно, что полезно или вредно: в этом отношении история моя будет иметь некоторое сходство с Рассуждениями о величии и пр. Таково содержание первых пяти глав. Ты их получишь, как скоро они будут написаны, надеюсь, что кончу их в четыре недели. Я постараюсь, чтоб слог мой был вместе и важен, и прост. Важность приятна республиканцам и старым людям.

Не имея права по летам моим на общее уважение, хочу заслужить его по моему характеру, а определить мой характер перед глазами современников и потомства предоставляю моей истории. Но, друг мой, ужас объемлет меня, когда посмотрю на себя, двадцатипятилетнего юношу, идущего по тому блистательному поприщу, на котором толикое множество великих людей древнего Рима, новой Италии, Греции, Франции, Британии, венчались бессмертными своими лаврами. Я вижу их тени, спрашивающие одна у другой в изумлении: достоин ли этот отважный занять между нами место? Я вижу себя в присутствии потомства, того беспристрастного судилища, которое некогда сравнит меня с сими великими образцами, и потом осудит или на бессмертие, или на вечное посрамление. И тени прародителей наших мечтаются моим взорам, они угрожают возмутить спокойствие моего сна, если обезображу священные лики их моею кистию. С робостию также вхожу и в многочисленные сборища великих людей нашего века, я желал бы обратить на себя их внимание, желал бы их занимать и им нравиться! Но как же трудно молодому человеку, еще не имеющему имени, проложить дорогу и к уму и сердцу своих обладателей нравственного мира! Страшуся и тебя, моего друга, ибо я полагаю любезнейшую славу мою в том, чтоб друг мой мною гордился. Но посреди сих ужасов поддерживает меня твердая уверенность, что я открыл в предмете моем многие новые стороны, что могу себя смело назвать не собирателем, а историком оригинальным и что наконец не замечаю в себе и тени зависти, напротив, я исполнен живейшей любви к предшествовавшим мне великим людям.

Но, друг мой, требую от тебя, чтобы ты не скрывал от меня ни одной мысли об этой истории, и также о том, как должно писать ее. Требую этого от тебя как дара, ибо мысли твои почти всегда справедливы, новы и замечательны.

Осведомься, нет ли в каталоге вашем Боденовых сочинений: De methodo Historiae и de Republic⁴⁵. Пришли мне эти книги, если найдутся. Боден умеет мыслить, а его никто не читает.

Жанту, 14 Мая 1777

Боннет печатает свои новые замечания о насекомых⁴⁶, 200 стр. in 4-to. Это прекрасно, как роман, особливо статья о науке удивит тебя.

Великий Галлер пишет к Боннету и жалуется на уединение. Оно делает душу его задумчивою и мрачною. Книги единственная его отрада. Он пересматривает свои немецкие сочинения: но едва достает ему довольно деятельности, чтобы поправить некоторые свои фразы. Посети его, друг мой: сбери последние лучи этого угасающего света, не покинь Галлерова гения в те минуты, когда он еще сияет перед захождением своим за пределы мира. Друг мой, Галлеры умирают: эта мысль наводит на меня уныние. Когда подумаю о такой потере, то рад оплакивать и себя, и тебя, и всю Европу. Сын его поручил мне доставить ему несколько растений. Приезжай ко мне, мы навестим его вместе.

Жанту, 22 Июля 1776

Мне грустно, милый друг, неизъяснимо грустно! Ничто так не приводит в волнение сердца, как смерть человека с великим духом. Сульцер⁴⁷, этот добродетельный муж, этот любезный мудрец, этот всеобъемлющий ум, Сульцер, которого мы видели, с которым я провел здесь четыре восхитительных дня, с которым я говорил, смеялся, печалился, чувствовал, друг Боннета, слава Германии: его уже нет, он умер в том маленьком городке, который есть место его рождения, он заезжал в него на возвратном пути в Берлин. Я писал к Бодмеру⁴⁸, которого просил сообщить мне все подробности этого горестного случая. Материалисты должны умолкнуть перед смертью Сульцера. Как может быть, чтобы Творец угасил эту душу, возвышавшуюся на такую высокую степень света!.. Когда я воспоминаю об уме Сульцера, об его сердце, об его любезном характере, о привлекательной ясности его лица, то кажется мне, будто начинаю вдвое любить и науки и добродетель. О, пойдем, Бонстеттен, по той дороге, которую выбрал для себя Сульцер, отделим души свои от этих чувствительных душ, которые толпятся на низкой степени человечества, пойдем спокойно, рука в руку, при свете наук, ободряемые утешительною дружбою, во сретение сего последнего дня, который прекратит существование наше в мире! Главным благодеянием судьбы моей почитаю то, что она провела тебя прямо ко мне посреди осьмисот миллионов людей. Здесь, мой друг, в уединении, отделенный от всего мира, один между землею и небом, даю тебе и совести моей твердый обет, что наши души, навеки неразлучные, будут всегда совокупно, соединенными силами стремиться к одному и общему нам совершенству. Тот самый Бог повелел нам быть друзьями, быть счастливыми друг от друга, следовательно, любя добродетель и мудрость, нам неприлично оплакивать Сульцера по примеру людей обыкновенных. Оставив слабым душам бесполезную горесть и тщетные жалобы, возвысим мысли свои к рассматриванию его добродетелей, воспрещающих нам унывать и плакать! Почтим его память не суетными и скоропогибающими похвалами, но удивлением искренним и, если возможно, последованием его великому примеру! {Verum animum tuum ab infirmo desiderio et muliebribus lamentis ad contem-plationem virtum ejus voces, quas neque lugeri, neque plangi fas est. Admiratione eum, potius quam temporalibus laudibus, et si natura suppeditet, imitando decoremus.}

Вчера начал я читать, вместе с Боннетом, рассуждение Сульцерово, напечатанное в Записках Академии⁴⁹. При этом случае сравнивал я те характеры, которыми некоторые славные писатели отличаются один от другого в слоге своем. Монтескье — всегда превосходный, первой степени гений, Сульцер — мудрец Сократовой школы, Галлер — умный человек, имеющий необъятные сведения, Лейбниц — великий философ, совсем не умеющий писать, и от того чрезвычайно небрежный в слоге. В сочинении, о котором я говорил выше, Сульцер рассуждает о гении: прекрасный отрывок, автор рассыпал в нем щедрою рукою семена замечаний новых, на всякой странице виден автор Теории изящных искусств⁵⁰, просвещенный любитель древности, глубокий и тонкий судия произведений искусства, наконец профессор. В слоге его встречаются редко, я сказал бы почти никогда, обороты и формы гения. И я, и ты сотворены, кажется, более любить Монтескье, нежели Сульцера.

Монтескье, Тацит, Тит-Ливий, Блакстон⁵¹, Махиавель, все великое Греции, вечного Рима, все то, что произвела мужественная сила севера, свобода Британии, образованность французская и трудолюбивая ученость германской нации, все то, что нам осталось от революции мира и чего не истребили варвары в течение двух тысяч пятисот лет, памятники гения и мудрости толикого множества великих людей, все это, друг мой, для нас открыто, есть наша собственность, может служить нам пищею. Все веки собирали для нашего, а Тот, Которого невидимая рука сохранила для нас сии богатства, Тот говорит нам: читайте и научайтесь!

Жанту, 29 Июля 1776

Каждый день около шести или семи часов сряду работаю над историею моих швейцаров… Теперь дело идет о Берне. Сколько опытов, которым надлежало бы просвещать государства насчет их истинных выгод, исцелить людей от пороков, предохранить народы от тиранства, а государей от деспотизма, и сии опыты все для нас потеряны! Люди грешат по невежеству, по незнанию настоящей своей пользы: для того-то и надлежало бы им просвещать себя опытами веков. Они ошибаются также и от того, что слишком слабо чувствуют те истины, в которых уверены рассудком. По этой причине и не довольно того, чтоб извлекать из истории важные мысли, но надлежит переделать ее снова и совершенно в другом свете представить. Когда я подумаю о том, сколь много было бы можно сделать, и как мало еще сделано, тогда уверяюсь, что XVIII веку еще много осталось прибавить к будущему усовершенствованию человека. И это в особенности должность истории: язык ее имеет силу непобедимую.

ПРИМЕЧАНИЯ

Автограф неизвестен.

Впервые: ВЕ. 1810. Ч. 52. No 16. Август. С. 263—285 — в рубрике ‘Словесность. Проза’, с заглавием: ‘Несколько писем Иоанна Миллера, историка Швейцарии, к Карлу Бонстеттену, другу его’, с подписью в конце: Ж.

В прижизненных изданиях: СОРС 1. Ч. 6, Пвп 1. Ч. 5 (‘Смесь’). С. 188—216, СОРС 2. Ч. 6, Пвп 2. Ч. 3. С. 187—207, с тем же заглавием, без подписи.

Печатается по Пвп 2, текст идентичен первой публикации.

Датируется: не позднее 10 августа 1810 г.

Источник перевода: Mller’s Briefe an Cari Victor Bonstetten [Письма И. Мюллера к Карлу Виктору Бонштеттену] Tbingen, 1802. No 1, 6, 8, 9, 12, 17, 36, 44, 49, 51. Атрибуция: Eichstdt. S. 16.

В чтении и напряженном самообразовании Жуковского с самого начала 1810-х гг. исключительно большое место занимает история. Огромное влияние на исторические занятия Жуковского в это время оказал, кроме H. M. Карамзина, А. И. Тургенев, обладавший прекрасной для своего времени исторической подготовкой. Среди многих исторических трудов, которые А. И. Тургенев посылает Жуковскому, особое место занимают сочинения Иоганна Мюллера (1752—1809) — немецкого историка и публициста. Восхищенный Карамзиным-историком и богатейшими источниками ‘Истории государства российского’, Тургенев в письме к Жуковскому сравнивает Карамзина с Мюллером: ‘Открытия его (Карамзина. — Ф. К., И. А.) в русской истории, собрания его редких и совсем неизвестных рукописей удивительно… Какой порядок в расположении и как он умел воспользоваться летописями. В этом отношении его можно сравнить только с швейцаром Миллером’ (АбТ. С. 390). Или в письме к брату: ‘Карамзин — один из лучших историков этого столетия, которое прославили Шлецеры, Миллеры, Робертсоны и Гиббоны. Он смело может быть наряду с ними’ (АбТ. С. 396). Письма Мюллера к другу, швейцарскому просветителю Карлу Бонстеттену (1745—1832) настолько заинтересовали Жуковского своей нравственно-исторической проблематикой, что он переводит их (выборочно) и печатает в ВЕ. В августе-сентябре 1810 г. он с восторгом говорит Тургеневу о прочитанных им письмах Мюллера к Бонстеттену. Считая, что они ‘должны быть катехизисом того человека, который хочет посвятить себя наукам’, он пишет: ‘Я почти дочитал их, но увидел, что буду еще перечитывать и что никогда перечитывать не устану’ (ПЖТ. С. 69). В другом письме еще более определенная оценка: ‘Прекрасная, единственная в своем роде книга’ (ПЖТ. С. 68). Тургеневу же поэт пишет о своей работе над переводом писем: ‘Письма Миллеровы, и именно те, которые посвящены тебе в моих мыслях, переведены мною. Они переведены хорошо, ибо я переводил их с истинным удовольствием’ (письмо от 12 сентября 1810 г., ПЖТ. С. 57—58).

В письмах Мюллера поднимается целый ряд нравственно-исторических, историко-политических проблем, которые были очень близки Жуковскому. Говоря о преимущественно просветительском назначении XVIII в., о том, что XVIII в. ‘много оставить предстоит к будущему усовершенствованию человека’, Мюллер отводит важнейшую нравственно-воспитательную и общественно-политическую роль истории, полагая, что ‘язык ее имеет силу непобедимую’. Эта сила — в драгоценном опыте веков, который нужно умело использовать применительно к современным требованиям народа, государства. ‘Сколько опытов, которым надлежало бы просвещать государства насчет их истинных выгод, исцелить людей от пороков, предохранить народы от тиранства, а государей от деспотизма’.

Одним из важнейших социально-политических вопросов, представленных историей и чрезвычайно актуальных, с точки зрения Мюллера, является вопрос о характере и системе правления, а в связи с этим — о формах государственного устройства. Мюллер не принимает радикального демократизма Ж.-Ж. Руссо, считает его мечты о равенстве и республиканском правлении утопичными. Он горячо сочувствует обоснованному Монтескье идеалу просвещенного монарха. Книгу Монтескье ‘Дух законов’ Мюллер считает ‘прекрасной’, основанной на глубоком и всестороннем исследовании ‘обширной науки правления’. Жуковский, нужно полагать, не случайно перевел именно эти письма Мюллера. Стержневая идея их об истории и о программе Монтескье, о святости и неприкосновенности законов, являющихся общественной совестью народа, весьма импонировали Жуковскому. Еще в 1805 г. он принимает Монтескье за образец политического автора (Резанов. Вып. II. С. 251).

Дальнейшее свое развитие мысли Мюллера о Монтескье и просветительской миссии истории получат у Жуковского в 1820-е гг., в связи с его педагогической деятельностью.

Публикации в СОРС 1, 2 имеют некоторые разночтения с текстом из ВЕ и Пвп 1, 2, многие из них объясняются ошибками при наборе (напр.: Я давно желал — СОРС 1, 2: Я довольно желал, или: …как тебе вздумается — СОРС 1, 2: …какие тебе вздумается, друг Боннета, слава Германии — друг Боннета, Германии, …который есть место — …который есть и место, об его сердце, об его любезном характере — о его сердце, о его любезном характере, Тот самый Бог повелел нам… — Тот самый Бог, который соединил все кольца великой цепи творения, тот самый Бог повелел нам…, напечатанное в Записках Академии — начертанное в Записках Академии, не умеющий писать — не думающий писать, семена замечаний — многие семена замечаний, Теории изящных искусств — Теорий изящных искусств, как мало еще — как еще мало, …важные мысли, но надлежит — …важные мысли, надлежит). Кроме того, в СОРС 1, 2 опущено примечание на латинском языке. В ВЕ к заглавию сделано примечание: Мы уверены, что эти письма, в которых изображается характер славного человека, буду приятны читателям ‘Вестника’. Изд.

¹ Шафгаузен — Столица одноименного кантона Швейцарии.

² Берн и Валлекр — имеются в виду кантоны Берн и Вале (Швейцария).

³Бессинген — Т. е. Беттинген — коммуна в Швейцарии, в кантоне Базель-Штадт.

⁴ Галлер — Галлер Альбрехт фон (1708—1777) — швейцарский естествоиспытатель, врач и поэт (писал на немецком языке). Автор классических книг ‘Элементы физиологии…’ (в 8 т., 1757—1766), трудов по анатомии, эмбриологии, ботанике, хирургии. Его перу принадлежат также описательно-дидактическая поэма ‘Альпы’, философская поэма ‘О происхождении зла’, стихотворения.

⁵ …историею моих швейцаров. — Главный исторический труд — ‘Schweizerge-schichte’ (1786—1808, т. 1—5) — Мюллером доведен до 1489 г., написан в духе идей Просвещения.

⁶ …Юлий Кесарь в своих Комментариях…— По-видимому, имеются в виду ‘Записки о галльской войне’, ‘Записки о гражданских войнах’ Гая Юлия Цезаря.

⁷ Боннет— Имеется в виду Шарль Бонне (1720—1793), швейцарский натуралист и философ, был лично знаком и с Мюллером, и с Бонстеттеном.

⁸ …языком Оттфрида… — Имеется в виду Отфрид Вейсенбургский, автор поэтической ‘евангельской гармонии’, т. е. соединения всех четырех Евангелий в один связный рассказ, представляющий один из важнейших памятников древненемецкого языка и литературы. Около 868 г. он окончил свою поэму ‘Liber Evangeliorum Domini gratia theodisce conscriptus’, в 5 книгах. Отфрид предполагал своей поэмой противодействовать народной поэзии, которую называл ‘laicorum cantus obscoenus’, и дать род христианского художественного эпоса, для которого, по собственному его признанию, ему служили образцами Виргилий, Лукан, Овидий, Пруденций и др. Автор выставляет на вид свою ученость, охотно вводит мистические и моральные объяснения в рассказ, отличающийся преимущественно дидактическим характером. Он первый, под влиянием латинской поэзии гимнов, ввел, правда, не всегда точную, конечную рифму, вместо господствовавшей до тех пор аллитерации, ритм также был им строже урегулирован.

⁹ …с крутизны с. Готарда. — Сен-Готард — перевал в Лепонтинских Альпах, в Швейцарии.

¹⁰Дух законов — Т. е. ‘О духе законов’ Ш. Л. де Монтескье.

¹¹ Вольтер в своей истории — Можно лишь предположить, что здесь имеется в виду автором — далекий ли от исторической науки юношеский труд ‘История Карла XII’ или ‘Опыт о нравах и духе народов’, в котором Вольтер попытался изобразить картину поступательного движения всего человечества, влияние племенных особенностей, нравственных и религиозных учений на прогресс, выставить конечной целью его всеобщее распространение просвещения и гуманности. Он с одинаковой силой отбросил в ‘Опыте о нравах…’ господствовавшее в истории клерикальное объяснение хода мировых событий и одностороннее обозрение внешних фактов, войн и смены правителей и внес широкое изучение всей умственной деятельности, борьбы народов за их права, внес трезвый дух критики туда, где господствовало лишь освященное веками предание. Возможно, речь идет о комментариях Вольтера к знаменитой книге итальянского юриста и писателя Чезаре Беккариа ‘О преступлениях и наказаниях’. Наконец, вполне вероятно, что здесь упоминается вольтеровская ‘История России при Петре’, составленная на основании присылавшихся русским правительством материалов, на недостаточность которых и односторонний подбор писатель сам сетовал, или ‘История парижского парламента’, или какое-нибудь сочинение из множества мелких его ‘Mlanges historiques’.

¹² …Шмитову оптику — Речь идет о сочинении по физиологической оптике, которую Смит разрабатывал вместе с Джюрином и Бюффоном.

¹³ …пред собранием двухсот Бернской республики — Имеется в виду демократический орган правления (исполнительный) в кантоне Берн — Малый Совет, или Совет двухсот (введен в 1294 г.).

¹⁴ …Discorsi sopra la prima dcade (в Рассуждениях о первой декаде)… — ‘Рассуждения на первую декаду’ Тита Ливия.

¹⁵.. .в Цицероновых речах против Катилины, в его книге de Legibus — Имеются в виду трактат ‘О законах’ и Катилинарии (лат. Orationes In Catilinam, Речи против Катилины) — четыре речи, произнесённые в ноябре и декабре 63 г. до н. э. в Римском сенате консулом Цицероном, при подавлении заговора Катилины. Сохранились в литературной обработке автора, выполненной им в 61—60 гг. до н. э. Речи являются важным источником по истории заговора Катилины, а также примечательным образцом ораторского искусства.

¹⁶…в Полибие, в Фукидиде… — Полибий (ок. 200 — ок. 120 до н. э.) — древнегреческий историк. Фукидид (ок. 460 — 400 до н. э.) — древнегреческий историк. Его ‘История’ (в 8-ми кн.), труд об истории Пелопонесской войны, считается вершиной античной историографии.

¹⁷ Винкельман — Винкельман И. И. (1717—1768) — немецкий историк античного искусства. Главное произведение — ‘История искусства древности’ (1763) — первый образец научной истории искусства.

¹⁸ …более по Плутарху, нежели по Тациту. — Плутарх (ок. 45 — ок. 127) — древнегреческий писатель и историк. Главное сочинение ‘Сравнительные жизнеописания’ выдающихся греков и римлян. Тацит (ок. 58 — ок. 117) — римский историк.

¹⁹летопись Альберта Бонстеттена — Имеется в виду одно из исторических сочинений Альбрехта Бонстеттена (1445—1509).

²⁰ Жизнь Кромвеля — ‘Жизнь Кромвеля’ — литература о Кромвеле чрезвычайно обширна, потому предположить, что именно имеет в виду автор, трудно. Подробный перечень сочинений о Кромвеле, в том числе и его жизнеописаний, см. в статье о Кромвеле в ‘Dictionary of National Biography’ (т. XIII).

²¹В православной библиотеке соотечественников Кальвина — Кальвин Жан (1509—1564), французский богослов, один из деятелей Реформации, основатель кальвинизма, гонения на протестантов вынудили Кальвина бежать в Швейцарию.

²² …сочинения Болинброка — Генри С.-Джон Bolingbroke, лорд — знаменитый английский государственный деятель и писатель (1678—1751). Между сочинениями Болинброка, доставившими ему славу одного из величайших писателей Англии, особенной популярностью пользовалась его книга ‘О пользе и изучении истории’ (‘Letters on the study and use of history’, Лондон, 1738), где он первый поставил требование, чтобы история от созерцания мертвых перешла к созерцанию живых, осмеял пристрастие и идолопоклонство ученых ко всему, что носит на себе печать ветхости и педантизма, выставляя задачей историка борьбу за свободу, разоблачение лжи и лицемерия, на которых зиждется всякая иерархия. В другом своем сочинении, ‘Dissertation on parties’, он доказывает, что истинная свобода нераздельна с борьбой и распрями, что в конституционных государствах неусыпный надзор народа и каждого отдельного лица за правительством и его мерами составляет существенную необходимость и что никакая форма правления, никакая организация не могут оградить от народных движений, и потому напрасно порицают за это свободные учреждения. Полное собрание сочинений Болинброка, изданное в 1754 г., было осуждено большим жюри в Вестминстере как опасное для религии, нравственности, государства и общественного спокойствия.

²³ …политической арифметики В. Петти, и Альгаротти — Петти Вильям (1623—1687) — английский статистик и экономист, занимался торговлей, служил в королевском флоте, изучал медицинские науки, читал физику и анатомию в Оксфорде, в 1658 г. состоял членом парламента. В экономических своих воззрениях является одним из представителей движения против теории меркантилизма. Главные его работы по политической экономии: ‘Quantulumcunque or a tract concerning money’ (1682) и ‘Treatise of taxes and contributions’ (1662). Здесь он один из первых выставляет положение, что ценность предметов определяется количеством затраченного на их производство труда. Деньги подлежат общему закону ценности, они ускоряют и облегчают обмен, но богатство страны не заключается в одних деньгах, их излишек так же вреден для народного богатства, как и недостаток. Петти оказал услуги развитию статистики или так называемой политической арифметики. В своих ‘Essays in political arithmetic’ Петти делает статистические вычисления и сопоставления на основании собранных им цифр, напр., о населении земного шара в разные периоды времени, о периодах удвоении населения, о сравнительном богатстве разных стран и т. п. Альгаротти Франческо, граф (1712—1764) — итальянский писатель и ученый, в 1733 г. издал свое сочинение ‘Neutonianismo per le donne’, которое послужило основанием его славы. Изучение французской литературы не только познакомило его с самыми знаменитыми людьми во Франции, но и отразилось на тоне и стиле его работ, что особенно заметно в его ‘Congresso di Citera’.

²⁴ император Адриан — Имеется в виду римский император Адриан Публий Элий (76—138), который Италию разделил на четыре части, назначив в каждую императорского консула.

²⁵...изгоняю из круга занятий моих все идеальное. Мечтания для меня нестерпимы. — В письмах А. И. Тургеневу Жуковский неоднократно писал о том, что история не только ‘поясняет связи’ и расширяет понятия, но и ‘предохраняет от излишней мечтательности, обращая ум на существенное’. Или в письме от 7 ноября 1810 г. Жуковский пишет: ‘Если романтическая любовь может спасать душу от порчи, зато она уничтожает в ней и деятельность, привлекая ее к одному предмету, который удаляет ее от всех других’ (ПЖТ. С. 76). Подобные мысли чрезвычайно важны для понимания самого процесса формирования метода познания жизни у Жуковского, а вместе с этим для понимания эволюции его мировоззрения. Это отлично осознавал А. И. Тургенев. Говоря о серьезном изучении Жуковским истории, он писал, что ‘если он (Жуковский. — И. А., Ф. К.) при своих талантах будет соединять глубокие познания, то со временем он перещеголяет всех наших литераторов, ибо и теперь уже во многом перещеголял’ (АбТ. Вып. II. С. 429). См. об этом подробнее: БЖ. Ч. I. С. 400—465.

²⁶Махиавеля — Т. е. Макиавелли Никколо (1469—1527) — итальянский политический мыслитель, писатель, историк, военный теоретик.

²⁷ …я занимался бы словесностию по любви к ней самой: я видел бы в ней… одушевление жизни общественной… — Ср. с тем, что писал Жуковский А. И. Тургеневу 7 ноября 1810 г.: ‘Авторство почитаю службою отечеству, в которой надобно быть или отличным, или презренным: промежутка нет’ (ПЖТ. С. 76).

²⁸ …обольщен Жан-Жаком. — Т. е. Ж.-Ж. Руссо. Жуковский вполне разделяет позицию автора письма, не принимающего политического радикализма Руссо и демократических форм правления, считая, что они не достигают общественного равенства. См. об этом подробнее: Канунова Ф. 3. Творчество Ж.-Ж. Руссо в восприятии Жуковского. ‘Рассуждение о происхождении и основаниях неравенства между людьми’ (БЖ. II. С. 250—280).

²⁹ Со времен Плиния — Вероятно имеется в виду Плиний Старший (23 или 24—79), римский писатель, ученый.

³⁰ Со времен Эмпедокла — Имеется в виду древнегреческий философ, поэт, врач, политический деятель Эмпедокл из Агригента, живший в 490—430 до н. э.

³¹ Лейбниц — Лейбниц Г. В. (1646—1716) — немецкий философ-идеалист, математик, физик, языковед.

³²Марк Туллий — Цицерон Марк Туллий (106 до н. э. — 7.12.43 до н. э.), древнеримский политический деятель, оратор, писатель.

³³ …Нихольса… — Нортон Николе (1742—1809), друг Бонстеттена, Мюллера, Т. Грея, был хорошо осведомлен в истории, древней и современной литературе.

³⁴ Сент-Леже презирает душевно твоих любимцев римлян. — Веозможно, имеется в виду Иоанн Леже (1615—1684) — протестантский пастор, написал ‘Histoire gnrale de l’glise vaudoises’ (1669), ‘Apologie de l’glise du Pimont’ и ‘увещание’ (remonstrance) к своим единоверцам.

³⁵ Сидней — Скорее всего, имеется в виду Сидней Альджернон (1622—1683) — английский политический деятель, когда вспыхнул раздор между Карлом I и парламентом, примкнул к последнему, служил в парламентской армии. Входил в состав суда над Карлом I, но не явился в заседание в день решения дела и не подписал приговора.

³⁶Жанту — Имеется в виду Genthod — коммуна в кантоне Женева.

³⁷ Рассматривания — Вероятно, имеются в виду ‘Considrations sur les corps organiss’ (2 тома, Женева, 1762), где Ш. Бонне исследовал теории зарождения оргинических и неорганических тел и принял теорию преформации зародыша.

³⁸Сципионов сон — ‘Сон Сципиона’ Амвросия Феодосия Макробия (V век н. э.) — древнеримского писателя, филолога, философа, служит своеобразным комментарием к эпизоду, изложенному в шестой книге трактата Цицерона ‘О государстве’ (лат. De republica): римский полководец Сципион Африканский во сне путешествует по просторам космоса, посещает иные миры и видит будущее. Макробий интерпретирует сон Сципиона в духе неоплатонической философии и в связи с ним рассуждает о гармонии космоса, о Мировой душе, магическом значении чисел, пророчествах, толковании сновидений и т. п.

³⁹Колоньи — Район в Женеве.

⁴⁰ …Швейцарского Союза — В 1291 г. лесные кантоны Швиц, Ури и Унтервальден заключили союз, чтобы отстоять свою независимость в борьбе с австрийским игом.

⁴¹ …Габсбургского дома — Имеется в виду династия Габсбургов, правившая в Австрии. Габсбурги были императорами Священной Римской империи, а также королями Испании.

⁴² …моих трех швейцарцев… — Можно предположить, что здесь имеются в виду Адольф Нассауский, который в 1307 г. подтвердил независимость Швица и Ури от Габсбургов особой грамотой вольности, Генрих VII Люксембургский, который в 1309 г. подтвердил её вторично, дав, сверх того, грамоту вольности и унтервальденцам, и Людвиг Баварский, который в начале 1316 г. грамотами на имя трёх земель подтвердил вольные грамоты своих предшественников.

⁴³ …Монтескье в своих Рассуждениях о величии и упадке Римлян — Труд Монтескье ‘Размышления о причинах величия и падения римлян’ (1734).

⁴⁴Войны с Австриею… — Имеется в виду война между Австрией и швейцарскими кантонами, объединявшимися в ходе войны в союз, которая длилась (с перерывами) на протяжении 1245—1389 г.

⁴⁵ Боденовых сочинений: De methodo Historiae и de Republic. — Ж. Боден — знаменитый французский публицист, политический мыслитель, теоретик естественного права, юрист (1530—1596). Выступал горячим защитником свободы вероисповедания, чем навлек на себя массу гонений. Как писатель, Боден должен быть признан, наряду с Макиавелли, творцом государственного права: в своем главном сочинении ‘De republique’ (Париж, 1557), им же самим переведенном на латинский язык (1586), он развивает теорию абсолютной монархии, умеряемой только совещательным парламентом или сенатом. Власть государя никем не может быть ограничена, и его повеления, хотя бы и незаконные, должны быть исполнены безусловно. Ему можно делать только представления, но свергнуть его нельзя, как бы он ни был жесток. Своего государя Боден окружает целой армией чиновников, простых и безмолвных исполнителей его воли. Вместе с тем, чтоб государь мог узнавать о нуждах народа, Боден рекомендует земские собрания и созыв государственных чинов, которые должны быть образованы по сословиям. Интересно, что Боден отнимает у своего государя право облагать народ податями без согласия чинов.

⁴⁶Боннет печатает свои новые замечания о насекомых… — Имеется в виду ‘Трактат о насекомых’ (1745), в котором Ш. Бонне описал членистоногих, полипов и червей, сообщил новые данные о жизни и инстинктах насекомых.

⁴⁷ Сульцер — Зульцер И. Г. (1720—1779), немецкий эстетик и педагог.

⁴⁸ Бодмеру — Бодмер И. Я. (1698—1783) — швейцарский критик и поэт.

⁴⁹ …рассуждение Сульцерово, напечатанное в Записках Академии — И. Г. Зульцер был профессором математики в дворянской академии в Берлине.

⁵⁰ …Теории изящных искусств — Во ‘Всеобщей теории изящных искусств’ автор изложил в алфавитном порядке основные понятия эстетики и отдельных видов искусств, подчёркивал значение вкуса и чувства в воздействии искусства на человека.

⁵¹Блакстон — Вероятно, имеется в виду В. Блэкстон (1723—1780) — английский юрист. С 1738 г. изучал в Оксфорде юриспруденцию, логику и математику. В 1750 г. удостоился степени доктора прав и открыл в 1753 г. в Оксфорде ряд чтений, посвященных английской конституции и законодательству, которые имели большой успех. В 1759 г. с большим успехом занялся адвокатурой и, как большинство выдающихся английских адвокатов, посвятил себя политике. В 1770 г. Блэкстон занял пост судьи при королевском суде of Common Pleas. Из его оксфордских чтений составились классические ‘Commentaries on the Laws of England’ (4 т., Оксфорд, 1765—1768), в которых автор хотел дать своим соотечественникам — не юристам — руководство в их общественной деятельности, но которые сделались величайшим авторитетом во всех конституционных вопросах. Уже при жизни Блэкстона вышло 8 изданий этой книги.

Ф. Канунова, И. Айзикова

Несколько писем Иоанна Миллера, историка Швейцарии, к Карлу Бонстеттену, другу его

Читайте также: