Письмо от генерала Моро к его брату, трибуну в Париже
Письмо от генерала Моро к его брату, трибуну в Париже
Бареж, 6 июля.
(Из Лондон. жур.)
——————————-
Письмо от генерала Моро к его брату, трибуну в Париже, Моро Жан-Виктор, Год: 1804
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Ночной курьер привез мне позволение провести здесь несколько дней с моим семейством. Из числа провожавших меня офицеров остался при мне один только Рамель, который во все время оказывал мне отличное уважение, и который не расстанется со мной до самой пристани, где должен я сесть на корабль. Какие мысли, какие напоминания представились мне, когда я переезжал прекрасные области для того, чтобы оставить их навсегда, чтобы никогда уже в них не возвращаться! Кажется будто нарочно везли меня через все пространство Франции для умножения моей горести. Умерь печаль свою, любезный друг, и надейся, что семейственные удовольствия вознаградят меня за претерпенные злоключения. Дорого стоют мне сии удовольствия, великие пожертвования сделал я для сбережения их, за то хочу исключительно заняться одними ими. Знаю, что современники обвиняют меня в малодушии и нерешимости, обвиняют в том, что побоялся смерти, что почти простил помилования у Бонапарте, но потомство, может быть, будет справедливее: оно представит себе, сколь ужасна такая смерть для человека, отличившегося военными подвигами и привыкшего презирать одни опасности сражений. Признаюсь тебе, что мысль после продолжительного смертельного мучения идти на эшафот поразила меня ужасом. Я не приготовил себя к поносной казни уверенностью в таком мнении, которое поселяет к ней равнодушие, давно уже отказался искать средств к освобождению моего отечества, думал, что оно имеет теперь более нужды в покое, нежели в свободе, хотя никогда не одобрял способов, доставивших ему сие спокойствие, но не почитал себя обязанным стараться о введении новых перемен. Я заплатил долг мой отечеству, оставалось моим согражданам заплатить мне то, чего имею право от них требовать. Я совершил свое дело: они должны были начать свое. Если они без сопротивления допустили утверждение власти деспотической, если сами способствовали усилиться ей, если явили себя подлыми, беспечными, изнеможенными, то почему непременно мне должно было возложить на себя обязанность стараться о перемене образа правления — мне, не привыкшему к несогласиям междоусобным — мне, имеющему едва приметное влияние на дела политические?
Будучи озарен от природы таким честолюбием, которое действует при обстоятельствах счастливых, но не отваживается произвести их, не будучи упоен высоким мнением о должностях моих к отечеству, сим мнением, которое воспламеняет воображение и заставляет подвергаться всем опасностям, я ничего не находил в душе и сердце моем такого, что вознаградило бы меня за пожертвования и поселило бы во мне равнодушие к ужасам поносной казни.
Скажут мне: ‘слава моя требовала, чтобы я перенес смерть, для меня почтенную, для отечества полезную.’ Вот ответ: я всегда имел в виду одну славу воинскую, был доволен ее ласковой улыбкой и не пленялся дарованиями и успехами на других поприщах. Несправедливо было бы требовать от нас, чтобы, для поддержания доброго имени своего, мы вмешивались во внутренние распоряжения государства прославленного, расширенного нашими победами. Тот весьма недальновиден, кто желает честолюбия, во всех отношениях неограниченного, такому человеку, который приобрел уже славу воинскую. Горе стране, им управляемой!
Тебе еще неизвестно, что, оставляя Париж, я виделся с г-м Бонапарте. В ту самую минуту, когда я садился в коляску, мне сказали, что он велел вести меня к нему. Он принял меня с таким снисхождением, которое неприлично новому его достоинству. Когда ввели меня в его кабинет, где находился и Людовик, брат его, он подошел ко мне, и сделав легкую уклонку, сказал: ‘Генерал Моро! Я хотел с вами видеться нарочно для того, чтобы услышать от вас самих, не имеете ли нужды сделать какие-нибудь распоряжения, прежде нежели оставите Францию? Не имеете ли какой-нибудь просьбы до меня? Вы без труда поверите, что сердце мое терзалось, видя вас в таком положении, которого виной было собственное ваше неблагоразумие, и к которому я должен был привести вас, чтобы не нарушить строгих законов правосудия. Но перестанем упоминать о сих несчастных обстоятельствах. Я признал необходимым приступить к таким мерам для того единственно, чтобы впредь не иметь более в них нужды: ибо дело шло о сохранении моей жизни, которую я посвятил благу Франции, и которая еще нужна для ее спокойствия. Я многих прощал, теперь время кротости уже миновалось. Генерал Моро! Вы любите свободу и независимость, посылая вас в Соединенные Области, не могу думать, чтобы я сделал для вас выбор неприятный.’
‘Там увидите народ новый, не развратившийся, подобно нациям, населяющим старый мир наш. Часто я завидовал судьбе Вашингтона, не столько блестящей, сколько полезной, судьбе, показавшей свету любовь его к отечеству вместе с талантами военными и гражданскими. Но подобной роли не можно было играть во Франции, где партии были слишком сильны, слишком беспокойны. Надлежало удержать оные рукой железной, чтобы не быть увлеченным их стремлением. Знаю, что это противно вольности, что встречаются обстоятельства, где надобно употреблять самовластие, что нередко должно нарушать самые законы, но ко всему тому приводят нас более случаи, нежели честолюбие. Ах, генерал Моро! Я не выбирал для себя роли, неизбежный рок вовлек меня в сей лабиринт, заградил все пути к выходу из него, и требует непременно, чтобы я истощал силы свои для удержания себя на блестящей своей степени. Находясь в столь трудном положении, принуждены бываем многое делать против своей воли. Вы видите во мне избалованное дитя Фортуны, но дорого стоит мне ее благосклонность. Генерал Моро! Я сплю не на розах.’
Сия несвязная речь изумила меня и привела в смятение. Я лишь только хотел было отвечать, как пришли доложить о курьере, приехавшем из России. Бонапарте не скрыл своего беспокойства. ‘Генерал Моро!’ он сказал мне, выходя с поспешностью: ‘объявите брату моему Людовику ваши нужды, он донесет мне о них.’ Просьба моя состояла в том, чтобы позволено было мне отдохнуть несколько времени в Бареже. Милость сия теперь доставила мне удовольствие писать к тебе. Прости.
Моро Ж. В. Письмо от генерала Моро к его брату, трибуну в Париже [от 6 июля]: (Из Лондон. жур.) // Вестн. Европы. — 1804. — Ч.17, N 18. — С.169-174.