Боткин, Василий Петрович
Боткин, Василий Петрович
1
Париж. 16 Марта 1860.
Искренно почитающий Вас
В. Боткин.
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Письмо к А. Н. Островскому, Боткин Василий Петрович, Год: 1860
Время на прочтение: 2 минут(ы)
Памятники литературного и общественного быта
Неизданные письма к А. Н. Островскому
М.—Л., ‘ACADEMIA’, 1932
Не могу удержаться, любезнейший Александр Николаевич, чтобы не написать Вам несколько строк. Цель этих строк — благодарить Вас за глубокое наслаждение, которое доставила мне Ваша ‘Гроза’. Впечатление, какое сделало на меня чтение этой пьесы, так сильно, что даже теперь, неделю спустя после прочтения ее, оно не только не проходит во мне, а делается все глубже и глубже. Никогда Вы не раскрывали так своих поэтических сил, как в этой пьесе. Конечно, во всех Ваших произведениях поражает удивительная яркость изобразительности, рельефность, определенность характеров, изумительная верность действительности, глубочайшее знание среды людей, которых Вы изображаете. И там, и во всем разумеется была поэзия, ибо через нее одну все эти вещи и события и живут. Но сюжеты всех этих пьес и Ваш удивительный художественный такт и тончайшее чувство действительности не давали, или лучше сказать, не представляли Вам возможности и свободы отдаться всей внутренней силе Вашего поэтического чувства. Оно пробивалось там, так сказать, помимо Вашего намерения и просвечивало только для тех, которые видели дальше своего носа. В ‘Грозе’, напротив, Вы взяли такой сюжет, который насквозь наполнен поэзии, сюжет невозможный для того, кто не обладает поэтическим творчеством. Но несмотря на всю внутреннюю, поэтическую силу этого сюжета, его драматическое раскрытие подвергается величайшей опасности. Он так деликатен, так идеально-религиозен и так внутренно правдив сам по себе, что каждое слово в нем надобно брать из самой скрытой глубины души, ибо малейшая непродуманная и не прочувствованная фраза могла расстроить впечатление всего характера и погубить его правдивость. Но этого не случилось, и ‘Гроза’ всею своею стихийною силою ложится на душу читателя. Да, именно стихийною, ибо любовь Катерины принадлежит к тем же явлениям нравственной природы, к каким принадлежат мировые катаклизмы в природе физической. Найдутся критики, которые скажут Вам, что это неестественно, но ведь не всякий человек может подметить и почувствовать истинно-трагическое в жизни. Для нашей ежедневности трагическое всегда будет неестественным. Простота, естественность и какой-то кроткий горизонт, обнимающий всю эту драму, по которой время от времени проходят тяжкие и зловещие облака, еще более усиливают впечатление неминуемой катастрофы. Но помимо общего впечатления — сколько тут очаровательных подробностей. Какая драгоценность одна эта старая, мучимая страхом ада, ‘барыня’. Я уж не говорю о Диком и Кабанихе, столь живых и ярких, да и смешно ставить Вам в достоинство верность действительности. В ‘Грозе’ есть нечто гораздо выше этого: есть творчество того, что не представляется ежедневно в действительности и что надо отыскать только на дне собственной души. Из таких Катерин, при других условиях и другой обстановке — выходят Св. Терезы и поят мир своей религиозно-страстною поэзиею. Я еще под таким сильным впечатлением ‘Грозы’, что говорить о ней могу лишь отрывочными восклицаниями, и потому Вы простите мое беспорядочное писанье. Жму Вашу руку — и еще раз спасибо и спасибо. 32
32 Письмо было напечатано в сборнике ‘А. Н. Островский’, изд. Русского театрального общества, М. 1923 г., стр. 17—18.