ПИСЬМО ИЗЪ МЮНХЕНА
ВЫСТАВКИ
‘Zurck’
В. Кандинскій.
Письмо из Мюнхена, Кандинский Василий Васильевич, Год: 1910
Время на прочтение: 7 минут(ы)
‘Аполлонъ’, No 7, 1910
Въ одномъ изъ безчисленныхъ анекдотическихъ споровъ берлинца съ мюнхенцемъ берлинецъ разсказываетъ о необыкновенныхъ операціяхъ, производимыхъ прусскими врачами. Мюнхенецъ, съ своей стороны, разсказываетъ только объ одной баварской операціи: ‘а вотъ у насъ одному берлинцу разрзали ротъ до ушей, чтобы онъ могъ развать его еще шире’ {Das Maul aufsperren, grosses Maul haben — значитъ форсить, безмрно хвастать и т. п.}. По поводу занимающаго сейчасъ и художниковъ, и прессу вопроса о выставкахъ безъ жюри {Появился рядъ статей и въ ежедневной пресс, и въ спеціальныхъ журналахъ на эту тему. Среди нихъ не могу не отмтить всего нсколько пренебрежительныхъ словъ нашего знаменитаго Heinrich’a Zgel’я, помщенныхъ въ ‘Werkstatt der Kunst’ (No 17, январь): ‘Выставки Deutscher Knstler-Verband’а’ я не видалъ, но все же считаю ее совершенно негодной, даже и въ Париж, гд къ публик можно предъявлять большія требованія, эта новинка долго не продержится’ Чисто профессорскій стиль знаменитаго авторитета! Какъ извстно, эта ‘новинка’ существуетъ въ Париж 26 лтъ. Да и значеніе Indepndants, и результаты ихъ дятельности такъ безконечно всмъ извстны, что нельзя не удивляться мннію проф. Zgel’я.} (о чемъ я уже упоминалъ ране) берлинцы тоже нсколько перехватили въ своихъ заявленіяхъ о подготовленности ихъ безжюрійнаго общества — Freier Knstler-Verband. Писалось даже, что берлинскій Сецессіонъ далъ для этой цли свое помщеніе (писалось, впрочемъ, слишкомъ преждевременно). Помнится, время открытія первой выставки было назначено. И вдругъ получается извстіе, что не только не будетъ никакой выставки, но что даже и самое общество закрылось по ‘техническимъ’ причинамъ! Какая это техника, предоставляется догадываться всмъ желающимъ.
Мюнхенцы оказались (до извстной степени) боле серьезными въ этомъ вопрос. Здшній Deutscrier Knstler-Verband уже угостилъ насъ своей первой выставкой. Выставка была общана, и ты ее получили. Сколько до нея было разговоровъ, споровъ, почти скандаловъ! Членовъ записалось, какъ говорятъ, нсколько сотъ. Былъ выпущенъ многообщающій и громогласный циркуляръ (общій) и другой — ‘къ публик’ въ частности (послдній даже на красной бумаг и въ стил революціонной прокламаціи съ пестрящимъ жирнымъ шрифтомъ и тучей восклицательныхъ знаковъ).
Но гора родила мышь. ‘По недостатку мста’ на выставку попалъ самый жалкій процентъ членовъ. А главное ‘молодежь’ почти отсутствовала, что не вполн благопріятно возмщалось нсколькими художниками съ именами и даже съ профессорскими титулами. Но выставка явилась все же мюнхенскимъ продуктомъ, берлинцевъ все-таки ‘подсидли’, и… наша критика восхитилась. Бранили только одного молодого художника. Но, вдь, не даромъ же только одинъ онъ и былъ интересенъ.
Разумется, ни для кого не новость, что на выставк безъ жюри должно быть много негоднаго и даже больше всего негоднаго. Но плохое плохому рознь. Если это ‘плохое’ почти безъ исключенія заключено въ готовую форму, выражено весьма умѣ,лой техникой, если оно свидтельствуетъ о необыкновенной вншней зрлости и о безусловной внутренней пустот, то длается грустно, страшно, мучительно.
Въ силу различныхъ причинъ эта вншняя ‘готовность’ ни къ чему ненужной формы стала бичемъ мюнхенскаго искусства. Надо ‘умть’— вотъ къ чему только и стремится молодой художникъ. Недавно я былъ приглашенъ осмотрть графическую выставку, устроенную въ мастерской нсколькими совсмъ ‘молодыми’. И вотъ, не усплъ я войти на эту вншне мило устроенную выставку, какъ былъ подавленъ, со всхъ стнъ и столовъ, кричащими, навязчивыми, готовыми, утонченно трафаретными формами, за которыми не было ничего. Это похоже на веселую, свтлую гостиную, въ которой ждешь встртить интересныхъ, нужныхъ людей и въ которой нтъ ни одного живого человка, а только отлично сдланныя, отлично одтыя восковыя куклы. Длается страшно, какъ въ кошмар. Прежде всего хочется уйти.
Нигд не создана съ такой послдовательностью, съ такой добросовстностью страшная карикатура искусства, какъ въ Германіи. Нмецкій народъ (конечно, только въ лучшей своей части сильный духомъ и глубиной его) не можетъ, по самой своей природ, искать только формы, только выраженія для неяснаго ему будущаго содержанія. Другія націи, гораздо боле одаренныя именно съ формальной стороны, вовсе не теряютъ всякую почву изъ-подъ ногъ, когда общія условія культуры заглушаютъ и по видимости изгоняютъ духъ изъ жизни. Нмцы же въ такой преимущественно формальный періодъ, сейчасъ же оказываются не у длъ. Имъ не остается ничего, какъ идти на чужихъ помочахъ. Остается талантъ, но безъ почвы, остается сила, но безъ матеріала, остается стремленіе, но безъ цли. Длается темно и страшно.
Однако, тамъ и здсь наступаетъ сознаніе внутренней растерянности и исканіе лекарства. Человкъ склоненъ принимать результатъ за причину и потому зачастую именно на результатъ и обрушивается. Такъ происходитъ и въ данномъ случа. Оказалось, что въ бездушности нмецкаго искусства виноваты не т, кто вынулъ душу изъ нашей жизни, т.-е. сами же нмцы по преимуществу, а т, за кого они ухватились въ своей безпомощности, т.-е. французы. Эта странная логика пошла дальше и легко привела къ выводу: стоитъ отвернуться отъ французовъ, и нмецкое искусство возродится. Вотъ главный корень ныншняго патріотизма и некрасиво-наивныхъ мръ, предпринимаемыхъ уже двумя художественными обществами противъ иностранцевъ. Я упоминалъ уже о подобныхъ попыткахъ здшнихъ ‘безжюрійныхъ’, которые прежде всего оградили себя отъ членовъ — ненмцевъ {И сейчасъ ихъ циркуляръ ‘къ публик’ на красной бумажк такъ и трещитъ квасно-патріотическими воззваніями со многими восклицательными знаками. Но другой циркуляръ (обращенный, такъ сказать, ко всмъ — на блой бумажк) пытается нсколько смягчить этотъ поистин дикій принципъ антиинтернаціональности, а именно указывается, что по послднему постановленію и иностранцы допускаются въ члены общества, но 1) если они уже давно живутъ въ Германіи и 2) если они намреваются принять нмецкое подданство. И затмъ добавлено, что такіе иностранцы и къ первой выставк были допущены и даже безъ предварительнаго испытанія ихъ знаній и умнія! Трогательно, до чего можетъ дойти принципъ справедливости: мы — безжюрійное общество, и вотъ, хотя ты и иностранецъ, но все же мы и тебя допускаемъ безъ жюри! Наконецъ, въ томъ же циркуляр довольно неясно намекается, что къ майской, второй и теперь уже большой, выставк будутъ сдланы еще какія-то льготы иностранцамъ… Но женщинамъ пощады нтъ. На недавно расклеенныхъ афишахъ (конечно, красныхъ) того же общества, которыми приглашаются вс художники для совмстной выработки правилъ майской выставки, внизу мелко напечатано: ‘такъ какъ дамы не могутъ быть членами общества, то это приглашеніе къ нимъ и не относится’. Коротко и безусловно ясно.}.
На томъ же и даже боле яркомъ, не допускающемъ никакихъ поблажекъ принцип построено и общество художниковъ ‘Werdandi’, основанное уже два года назадъ. Въ предисловіи къ каталогу, посл критики ‘французскихъ стремленій и французскаго декаданса’, нмецкіе художники приглашаются… ‘назадъ’. Такъ и сказано: ‘So rufen wir zurck’.
При этомъ оказывается, что ‘наше — ‘назадъ’ есть въ то же время сильнйшее — впередъ’. Предисловіе кончается крупно напечатанными словами:
‘Нмецкое искусство — нмецкая культура’. Кстати сказать, выставка эта (бывшая въ Берлин), о которой, быть можетъ, и было своевременно сообщено русской публик, была, если не просто слабой, то, во всякомъ случа — мало интересной и очень скоро забылась. О другихъ попыткахъ Werdandi, насчитывавшихъ въ первый же годъ до 150 членовъ (нкоторые съ очень крупными именами), больше мн не доводилось слышать. Да если бы попытки эти и были, то едва-ли получился бы лучшій результатъ. Всякій преднамренный, точно впередъ установленный принципъ, не находящійся въ естественной связи съ искусствомъ, не даетъ искусству жизни, а отравляетъ его соки.
И вотъ — рядомъ съ этимъ націонализмомъ и будто наперекоръ ему — и въ Мюнхен все боле прививаются выставки иностранцевъ. Боле чуткіе среди нашихъ устроителей художественныхъ ‘Салоновъ’ отлично понимаютъ, что время построенія новыхъ китайскихъ стнъ миновало, что нельзя наглухо запирать двери передъ чужимъ искусствомъ. Во-1-хъ, оно все равно черезъ какую-нибудь щелочку да пробьется, во-2-хъ, есть на него и спросъ, пока — маленькій, но какъ будто — растущій {Есть даже и въ Мюнхен (не говоря вообще о Германіи) богатые коллекціонеры, покупающіе только французовъ или даже только, напр., van Gogh’а.}, и, въ-3-хъ, на то и поставлены наши критики, чтобы, похлопавши по плечу молодца-иностранца, все же въ конц концовъ до смшного ясно доказать, что истинное большое искусство — наше, здшнее, коренное.
Та же ‘Moderne Galerie’ Tannhauser’а, сейчасъ же посл описанной мною въ послднемъ письм выставки ‘Новаго художественнаго общества Мюнхена’ (преслдующаго международныя цли), устроила совсмъ литературную выставку двухъ швейцарцевъ (и не нмецкихъ, а французскаго и итальянскаго): Cuno Amiet и Giovanni Giacometti. А посл нихъ немедленно же — выставку ‘молодыхъ’ французскихъ художниковъ (почти исключительно пейзажистовъ): Manguin, Puy, Vlaming, Friesz, Giriend, Marquet: и, наконецъ, нсколько небольшихъ вещей Matisse’а изъ одной здшней частной коллекціи. Среди произведеній этихъ художниковъ нтъ ни одной посредственной. Все интересно, красиво, серьезно. Многое чудесно по живописи (‘peinture’). Но между ними только Matisse перешагнулъ черезъ ‘случайность формъ природы’ или, лучше сказать, только онъ сумлъ мстами откинуть совершенно ненужное (негативный моментъ) въ этихъ формахъ, а иногда — поставить въ этомъ случа, такъ сказать, свою форму (элементъ позитивный).
Вс другіе, сейчасъ здсь представленные художники, сохраняютъ (мене всего, пожалуй, Giriend) почти въ полной неприкосновенности то случайное отношеніе линій, то случайное отграниченіе формъ другъ отъ друга, какое нашли они въ природ. Странно видть, что все творческое стремленіе ихъ нашло исходъ только въ краск. Почету? Почему видоизмняется, часто выкидывается или замняется другой только краска? Что мшаетъ подвергнуть тому же художественно-необходимому измненію линеарную и плоскостную сторону природы? Почему создается стремленіе къ творчеству только въ области ‘peinture’ и почему неприкосновенна другая одинаково мощная, нужная, сторона живописи, которую мы довольно туманно называемъ ‘рисункомъ’? При переход отъ холста къ холсту, въ конц концовъ, создается впечатлніе по разному раскрашенной природы, такъ же, какъ по разному можно выкрасить домъ, стулъ, шкафъ. Эти раскрашенные предметы будутъ, въ зависимости отъ окраски (цвта, сочетанія тоновъ, орнаментики), дйствовать такъ или иначе на зрителя, но они все же останутся предметами, а не преображеніями ‘чистого искусства’, т.-е. искусства, поднятаго надъ вещественной формой и ставшаго въ извстномъ смысл абстрактнымъ. Такъ думалось лиц, когда я смотрлъ на эти дйствительно красивыя, богатыя по живописи картины. Я не могъ уйти отъ вопроса, зачмъ надо ‘красить’ природу по разному? Если для того, чтобы вытянуть изъ нея живописное созданіе, живописный внутреннійзвукъ, то почему же достигается это ‘созданіе’ и этотъ ‘звукъ’ только изъ претворенія краски, и почему осторожно оставляется случайный, неживописный, рисунокъ, который какъ бы назло подрзаетъ крылья творческой фантазіи и сил?
Странно, что этотъ принципъ подчиненія и рисунка внутренней цли, который съ такой яркостью и опредленностью былъ воскрешенъ изъ мертвыхъ Сезанномъ, какъ бы снова надо найти, снова открыть, снова воскресить! Дйствительно, не будь на выставк Matisse’а, могло бы показаться, что этотъ духъ опять куда-то отлетлъ. То, что изъ всхъ ‘молодыхъ’ здсь висящихъ французовъ лишь у одного живучъ этотъ духъ, можно объяснить только однимъ: не создалась еще въ самихъ художникахъ повелительной необходимости созданія живописной композиціи, а стало быть, и нужнаго для нея языка. Неизвстно, куда бы могла занести зрителя фантазія при осмотр помянутыхъ французовъ, если бы Moderne Galerie не позаботилась отдать недавно весь огромный нижній залъ (свой народный отдлъ) двумъ берлинскимъ корифеямъ. Slevogt’у и Corinth’у. Ужъ тутъ фантазія никуда не занесетъ, а если и занесетъ, то въ области не художественныя, а хотя бы… анатомическія или даже гинекологическія. Въ послднія — легко можетъ завести даже и скромнаго зрителя, напр., прославленная ‘Batseba’ Corinth’а.. Толстая, мягкая лежитъ женщина на спин. Разумется, раздвинувъ ноги. Разумется — голая. Для чего-то въ области ея пояса черный лоскутъ, кажется мха, который, сбгая внизъ, скрывается между толстыхъ, мягкихъ ляшекъ. Въ правой рук ея цвтокъ. Благородный холстъ!
Slevogt среди многихъ произведеній выставилъ здсь и портретъ А. П. Павловой. Говорятъ, она не похожа. Это бы еще не бда,— дло въ томъ, что не только портретъ петербургской prima-балерины, но и столь многое въ этомъ зал и на живопись не похоже. А это ужъ совсмъ грустно.