Письма к П. А. Флоренскому, Розанов Василий Васильевич, Год: 1919 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 17 минут(ы)

Розанов В. В. Собрание сочинений. Литературные изгнанники. Книга вторая

М.: Республика, СПб.: Росток, 2010.

ПИСЬМА В. В. РОЗАНОВА к П. А. ФЛОРЕНСКОМУ

<20>

Очень трудно Вам отвечать, дорогой П. А.! Все так лично в Вашем письме, в ‘утешение’ могу сказать только, что получаю и письма столь резкие и презрительные, как редко ‘смертному’ удается. — Теперь серьезно: и я иногда чувствую, что ‘недаром послал меня Бог’. Лет 5 назад стою в часовенке, пустой, вне-службы: гулял с своим ребенком и зашел. Он молился или шалил, — и мелькнула мне до сих пор запомнившаяся мысль: ‘Верно, не было никогда еще человека до такой степени чувствующего себя иностранцем везде и со всеми и всегда, где и куда бы он ни попал, как я. Только обрывки звуков кругом слышишь, слов, событий: и с ними сплетаются, занимая [] поля души, какие-то свои звуки, картины, и проч.’. Я тогда же, когда мелькнуло это определение, сравнение, картина, почувствовал: до чего это точно и выражает главное во мне. Ну, вот я и устал: так много печатаю, что давно отказался от частных писем. Но не скрою, что письмо Ваше мне было отрадно получить, и я попросту и без ломаний жму Вашу руку и целую Вас.

В. Розанов

Удивительны стихи Тютчева, Вами приведенные: да у нас философия была и есть ранее и помимо философов ex cathedra {С кафедры (лат.).}.

<12>

Благодарю Вас, милый Флоренский, за труды Ваши. Не увлекайтесь длиннобородыми, постники: не добры они, и к добру не приведут. Они эстеты— содомиты — и Бог с ними. Царский путь — размножение. Жму руку. Богослову проф. гебраисту — поклон.

<20>

Дорогой Флоренский! Читаю Вашу книгу. Очень нравится по упорству Вашему, по старанию: тут что-то армянское. Русская рассыпчатость такой ‘долбни’ (в хорошем смысле) не выдержит. У нас и капиталы рассыпаются, и диссертации не кончаются. Но Вы свою кончите.

И вот мне захотелось попросить такого трудолюбивого, так одушевленного истиною человека: разрешите же Вы мою тоску многих лет, мое VT, будьте мне Kantor’ом: как существуют в христианстве и оставляют христиан, и именно величайших из них, настоящих, детоубийства, в комплексе сопутствующих обстоятельств, словом, по-научному, а не ‘с кондачка’ (‘злоупотребление’, ‘нерадение’, ‘временная слепота’ и проч.: всего этого я не приму). Если Вы мне это разъясните, как Кантор, 2, то я признаю Христа Сыном Божиим. Без этого для меня все, не только Аф. Великий, но и Ап. Павел и Сам — просто содомиты {Бессемейное зачатие (‘А’ Евангелия) есть именно и только зачатие в онанистических восторгах, или зачатие в урнингах и урнингами.} (2 пола) и больше ничего: и я ко всему христианству, ко всей церкви просто не имею даже любопытства. ‘Черт с ними и с ним’ — вот и все. И тут Вы меня добренькими старичками не надуете: ‘тот подал хлебца’, ‘этот изрек словцо’. Да черт с ними со ‘словцами’ и с ‘хлебцами’, если трансцендентно от всех именно Серафимов и Амвросиев детей новорожденных в чанах топили и на собственной пуповине матери удавливали. И неужели Вы, поняв Kantor’a, не понимаете, что это в связи с содомско— бессеменным зачатием, и с Голгофой, и с Вашим Гефсиманским садом, который мне представляется не лучше леса Бабы-Яги.

Ну их всех к черту.

И всё к черту.

Плюю на всю эту их гадость, и ‘сады’ и ‘кресты’, и ‘воскресение вдовы Наинской’: на весь этот фальшивый банк, забравший наши денежки (= наши сердца, нашу совесть) и пустивший их по ветру (= охлаждение мира, порочность мира).

‘Троичность’… О, Боже: да ведь есть Deus-Solo: Pater omnium cujusque {Я есмь Бог. Отче всех и каждого (лат.).}. Но пришел Он и потребовалось ‘Дву-Троние’, как Петру и Иоанну при Софье. И началась казуистика Афанасия и Credo quia absurdum {Верую, ибо невероятны (лат.).} Тертулиана, над которым Вы так умиленно стараетесь. Боже, до чего все это глупо и просто: пришел Некто и сказал: ‘Я тоже Бог’… Ужаснулись (распятие), пошатнулись (ап. Павел), укрепились (Афанасий): и успокоились на песенке. Когда правдив и логичен, конечно, только первоначальный испуг.

Арий не договорил дела: не ‘opoiouaios’ {Подобосущный (греч.).}, а ‘Ангел, который был ближе всех к Богу, и захотел стать Богом’, что при Еве не удалось, а при простодушных ‘пастухах и плотниках’ удалось. Вот разгадка всего, и полная, дальше которой нечего разгадывать. Но с этой точки зрения Вы видите, какая белиберда есть все Ваши старания и, извините, — Ваша книга.

Не понимаю: не считаете же Вы меня идиотом, а если не считаете — должны мне ответить, в полете Вашей фантазии или мысли должны как через убитого (= побежденного) переступить через Розанова. Сделайте это в письме или печатно, буду ужасно благодарен.

Ваш В. Розанов.

<30>

Спасибо Вам, дорогой и милый Флоренский, за письмо: я уже думал, что Вы не хотите отвечать, и как-то скорбел в душе. ‘И этот прошел мимо’, ‘не взглянув’ (в дыру моих сомнений). Но Вы ответили, и так внимательно, подробно, свободно и широко.

О содомии Вы угадали: конечно, я не боюсь ее, и выставил: христианство = содомия для популярного возражения, в очах толпы. Мне Властов (‘Летопись народов’) сказал,— на мою любопытствующую обмолвку: ‘Но Содом… это я не знаю, это Сам Бог не может простить’. Но вот: в тожестве содомизма и христианства я внутренно убежден (не педерастии, а настоящей содомии, которая бывает и духовная, без физики). И именно нынешний год это убеждение у меня окончательно созрело. ‘Как брату моему’ я Вам скажу, что из любопытства я испытал содомию (этот год), но увидел, что ‘не имею вкуса’, для меня — ничего не представляет, но побочно заметил, до чего она предустановлена в природе, как 4:2 = 2. ‘Все очень соответствует’.

Читаю дальше, с 5 стр-цы.

Дело в том, что самая идея (и факт) бессемейного зачатия, этот ‘А’ Евангелия — что иное может представлять, под каким углом может рассматриваться, как не 1) содомии или 2) онанизма? Ничего третьего мыслить нельзя, как около-содомические восторги, где или участвует себе подобный ‘друг’ (у женщины — ‘сестра и подруга’), или и вовсе никого нет, а ‘святой’ смотрит в лес и небо и в конце концов у него сходит плоть, или у восторженной девушки ‘сходит’ же, или во всяком случае волнуется, сияет пол ‘на весь свет’. Возведите все это, но именно это, в перл слова, придайте умиление этому, придайте несказанное — и Вы получите изумительную главу о ‘бессемейном зачатии’. Этот год мне пришлось ‘поговорить около этих тем’ с людьми, которых я годы знал,— и которые все суть духовные содомиты (целая семья Гиппиус): удивительно духовны, спокойны, ‘ярости к плоти’ нет, это — совершенные спиритуалисты, совершенные монахини, врожденные (Мережковская-Гиппиус — осуетилась литературой и не в счет). Поразительны 2 сестры, скульптор и художница: первая мне сказала, на слова о замужестве другой: ‘Да, я была бы ужасно опечалена: это как если бы Таня с ума сошла, но не умом, а существом всем своим. Она не может выйти замуж и конечно никогда не выйдет’ (по ней ‘сохнет’ один молодец). Сказать, что эти 2 сестры ‘живут’ между собою, утвердительно я не могу: но, по-видимому, это так. Никогда даже ни 1 сутки оне не расставались, и их нельзя представить раздельно. Глубоко нежны между собою: ‘Таточка’, ‘Наточка’. Ни одной никогда ссоры: а ведь это часто бывает. Обе — глубоко спокойны: никого не ищут, ни в ком не нуждаются. ‘Полная семья’ вдвоем. Полное удовлетворение. Глядя на них, невозможно осудить их: никого не трогают, невинно прекрасны. Обе очень умны. Когда я погрозил пальцем одной и сказал (намекая на лесбиянство): ‘Смотрите: гони природу в дверь (т. е. что для них не существует замужества), она выскочит в окно’ (содомия), она тихо и задумчиво ответила: ‘Для меня это и есть дверь, а выйти замуж — было бы выскочить в окно’. Не правда ли, до чего глубоко, до чего выражает суть дела! Бакст (художник), член содомского кружка, издававшего ‘Мир искусства’,— женился на Третьяковой. Пошли неясные слухи, что он неладно себя чувствует, болен и проч. Приезжают в СПб., и я пошел к нему: я не узнал этого цветущего юношу-деву, всегда веселого, жизнерадостного, цветущего, поэтичного (они все поэтичны): дрожащий, полусумасшедший, наполненный страхом, что он скоро умрет, ничего со времени женитьбы не нарисовавший (он живописец) — он был тень прежнего Бакста, ‘скорбный листок’ над постелью больного. Вид его был ужасен: буквально — прежнего Бакста не было! И вот по совету какого-то утиного врача, сказавшего: ‘Если Вы в себе ничего не цените — оставайтесь с женою, но если Вы в себе сознавали какое-нибудь значение, если вообще Вы думаете, что погибнуть Баксту — это не то, что выплеснуть стакан воды за окно — Вы, спасая себя, должны разлучиться с женою’. И он — разлучился (однако, родился у них ребенок): и сразу воскрес, опять ‘он’, опять милый ‘Лев Самойлович’. Тогда я стал думать: да что такое для содомита-девы совокупление с женщиною? Это—то, coitus cum femina, для него и есть (как для нас) акт педерастии, что-то глубочайше противоестественное, с чего ‘рвет’, ‘тошнит’ и ‘ум мутится’ от гадливого чувства! Напротив, ласки с мужчиною для него — то же, что у нас ласки с женщиною, ‘сама натура’. И я стал думать, что вообще пол и его жизнь движется по эллипсу:

0x01 graphic

где в местах загиба эллипса образована содомия.

До чего они чувствуют себя законными и натуральными, видно потому, что они настаивают на праве между собою браков.

В ⁹/₁₀ содомиты физического сближения не имеют, а образуются ‘дружбы’, ‘соквартиродства’, ‘сокелейничества’ — прекрасны, тихие, мечтательные.

Обращая внимание на тихий (часовщики) характер евреев и на их милое обращение с мужчинами (заказчиками), и вообще приглядываясь к евреям, я стал думать, что это целая нация с ¹/₁₀ — ¹/₂₀ в себе содомии, что это удивительно женоподобная нация: и ‘Ветхий Завет’ (‘обрежься’, т. е. обнажи головку члена: ибо по Талмуду, если после обрезания кожа оттягивается и закрывает головку, то ‘обрезание недействительно’ и повторяется вновь, напротив, в редчайших случаях, когда младенец рождается с открытою головкою — то обрезание не производится, стало быть, ‘обрежься’ буквально значит: ‘Навеки, навсегда залупи член — чтобы ни на секунду он не был не залупленным: Мне так нравится’), — обрезание есть ‘завет’, ‘союз’, ‘брак’, вот этот у нас недозволенный,— между Израилем и Иеговою. А ‘дам тебе землю Ханаанскую’ — это вено, даваемое мужем и женихом (Иегова) Израилю (невесте). Вчитайтесь в пророков: что такое ‘злоба’ Иеговы на Израиля: да это старый (‘Ветхий деньми’) муж ревнует молодую жену свою. Все пророчества, все громы против ‘неверности Израиля’ — это громы Небесного — Старца — Платона против изменившего Ему Федра — Ганимеда — Агафона. И — только! Прислушайтесь к тону пророчеств: буквально это скрежет зубов мужа, который лежит под кроватью и слушает, как его ‘молодуха’ совокупляется с любовником! Тут кроме ‘титек’, ‘ляжек’ и ‘лона’, — ‘оскверняемого Ассуром и Египтом’ (брак евреев с чужеродцами) — ничего нет. ‘Обиженная вдовица’ — только ‘приложение’.— — —

Ну, будет.

О детоубийстве.

Дорогой мой, Вы все-таки меня не убедили. Что до того, что римляне и в Спарте убивали детей. Ведь это были в своем роде ‘несознательные рабочие’, не рефлективные, без ‘математики’ в теме рождения. Римляне же были просто ‘старообрядцы’, помешавшиеся на ‘двуперстии’, т. е. на культе, жертвоприносительной обрядности, и дальше сего не проникавшие. О деторождении понимали только евреи и христиане, одни поставив здесь ‘4-‘ и другие ‘-‘. Так вот я приведу Вам на счет этого примеры: встречаю я отвратительную, большерослую, болезненную жидовку в ‘c.-д.’, о ней мне потом рассказывают ее друзья русские (мои родственницы): ‘отличная душа… редкая девушка… (смех)… мать ее все упрекает: тебе 29 лет, хоть бы ты от КОГО-НИБУДЬ забеременела’. Дорогой мой: так ведь что все пошлости и ПОДЛОСТИ Кормчей, Заозерского — Громогласова и даже сладенькое: ‘Что Бог сочетал — человек да не разлучает’ против этого голоса старухи-матери жидо-русской социал-демократке: ‘Ты ушла в пропаганду, ты — уже не еврейка, откололась от нас: но лоно мое болеет о том, что ты все еще не беременна: отдайся хоть кому-нибудь из этих собак-христиан, собак-революционеров, но лучше, конечно, какому-нибудь Ицке-революционеру, и утешь мою утробу — беременностью твоей утробы’. Боже, до чего этот говор где-то в углу пропаганды, в сырой комнатушке Петербурга — до чего он значуще и священнее всех наших пошлых богословий.

Еще:

Швейцар мне рассказывает: ‘В. В., напишите в газетах, такой прискорбный случай вышел: пришла в Петербург на заработки моя племянница, сирота и темная безграмотность. Случился с нею грех, была на ту пору она у евреев: и хотя она совсем неумелая кухарка, но евреи ее держали, пока она не разрешалась. Родила. Крестили. Отправила в Воспитательный: но там спросили копию метрики. Она — к псаломщику (имярек): тот выносит копию, она взяла. ‘А рубль?’ — спросил он. ‘У меня нет рубля’. ‘Так подай назад’— и хотел вырвать. Но она убежала. В. В., напишите в об этом в газетах: где же ей, несчастной, было взять рубль’.

Так вот, дорогой мой, неужели же в освещении этих 2-х фактов станете Вы мне хныкать, как Дернов — Заозерский — Громогласов — Филевский, что ‘христианство благословляет брак’, ‘у нас есть венчание‘, и проч., и проч., и проч. Будет: оставьте ослам ослиное и ответьте прямо и честно:

Мы, христиане,— ненавидим брак!

Мы — люди духовные!

Мы — люди идеи.

Идеальный мир — выше или по крайней мере не ниже плотского.

Идите к нам — в этот духовный мир, оставив эти пеленки и юбки и всякую нечисть.

Хорошо, я соглашаюсь, что Ваш ‘духовный мир’ выше плотского. Но ‘оставьте мне мое маленькое’!! Пожалуйста — оставьте! Соглашаюсь, что я бездарен, комар: но предоставьте комару комариное царство: а если Вы его раздавили, то я уже из комара обращаюсь в Голиафа и получаю ПРАВО кричать:

‘Вы — от Диявола, а не от Бога: и все ваше царство — Сатанинское’.

Что я и делаю томах в 6-ти своих трудов, это — и ничего более.

Вы — богаты, я — беден, Вы — высоки, я — так себе. Ведь 1000 сапожников только и имеют утешения, что ‘жинку’ да ‘Ванечку’ в колыбели: ведь человечество — стадо (в хорошем смысле) и живет самым маленьким, травкой, мутной водицей в ручье. Куда ему до евангельских ‘пирожных’: и ‘некогда’, и ‘не понимаю’. Но в ‘жинке’ всякий понимает: встал член-совокупился (не осуждайте за грубые слова) — наутро нежнее провел рукою по щеке ее — к вечеру жинка не очень трезвого его прибрала с улицы на кровать. Смеет ли же гордая — сатанинская церковь сказать: ‘Как это низко! Вот есть семинарии: там — занимательно! Учат философии и гомилетики. A vulva жены -пхе! пхе!’.

Отношение церковное к семье — возмутительно: не понимаю, как можно еще его ‘комментировать’ (Громогласов — ‘О Кормчей’). Это — говно, которое просто надо выбросить. Оно — двулично, притворно, злобно, высокомерно, и — ‘таинство’. Тут единственно ‘таинственная’ сторона — ‘подай рубль за метрику’. Ослы-попы до того бездушны, что ни одному не пришло на ум, зная все по исповеди, поведать церкви (‘повеждь церкви’), что же именно такое, какие ужасы творятся в христианской безразводной семье! И ни один из этих мерзавцев не поднял голоса за развод! Вы обещаете мне fall’ы на том свете (зачем они мне? Я там хочу встретиться только с Варв. Дмитр., женой моей, но встретиться — обновленным и очищенным, понеже ‘скверен есмь’) — но о духовенстве сплошь я уверен, что оно будет сидеть в соленой воде, будет жаждать — и не напьется.

Ни один из духовенства не войдет в Царство Небесное: они несут сословный, классовый, церковный грех, преступление своей церкви на себе — и не войдут и не увидят Бога.

Но я отвлекся.

Итак, жена и дети для человека — как трава для вола. ‘Единственное и без чего не может жить, не имеет утешения ⁹⁹/₁₀₀ человечества’. И вот в этом— то пункте поповство и церковь и наступило на горло: ‘Полно тебе с женами возиться: сказано — ‘не от крови и похоти’, а ‘от духа’ — надо родиться. Поступи в семинарию и учись, или поди к старцу — и повинуйся’. Промен. Да позвольте: надо спросить человека, хочет ли он меняться. Что это за насильственный промен! Вы скажете: ‘Церковь венчает’. А вдовые попы? А разведенные, которым запрещен брак? А студенты, гимназисты старших классов, а 18-летние гимназистки, а солдаты и офицеры? Как Каин убил Авеля, так Каин-Церковь везде ‘предала’ брак в руки сурового и слепого государства (= Рим), сказав: ‘Гвоздите по голове это мое ‘таинство’, запрещайте кому хотите — только чтобы оставшаяся часть у нас — венчалась и нам платила’. О, эти ‘серебреники’ церковные, не жгут они рук церковных, ибо давно прожжена церковная совесть. Итак, как вол суток не может жить без травы, так юноша от 15 лет и девушка с 13 (в 90%) не могут полных семи дней, не впадая в онанизм или дурное воображение, обойтись без ^дружка/_{подружки} в постели, и не должны. И все эти искориотские ‘не дозволено’, ‘не благословляю’, ‘ограничиваю’. ‘Велю ПОДОЖДАТЬ’ — ввергли человечество:

в онанизм,

в проституцию.

Растлили воображение человеческое.

Испортили нравы, улицы, села, фабрики,

навели уныние,

породили отчаяние,

скуку, томление и —

все с ними связанное,

от Байрона и Гейне

до кафе-шантанов.

Во главе же всего, у тех, кто не выдержал искариотских правил Иуды, кто как Авель бежал от завистливого (молох) Каина и рождал —

ДЕТОУБИЙСТВО.

Это — уже не эмпиризм римлян, а ‘христианская идея’, христианское идейное детоубийство. И, друг мой милый, но бессознательный в этом пункте, — сами Вы теми ‘прелестными’ страницами письма, где пишете о высоте ‘надполовой’, ‘сверхполовой’ (это-то и есть содомский спиритуализм) жизни, — положили листочек на ту чашу весов, где надписано:

‘убей дитя’.

Вы писали о римлянах, а я напишу о евреях ‘с залупленными fall’ами’:

1) аще новобрачный юноша — три года его не берут на войну.

2) аще он (муж) в возрасте неработном, то три года его кормит тесть и затем свои родители.

3) для новобрачного ‘все миквы’ (суточные обязательные обряды) отменены: понеже исполнение супружествования равняется перед Богом всем миквам (заповедям).

И, конечно, у евреев даже и не перепускали бы из 3-го класса в IV-й гимназий и гимназисток без обручального, женного кольца на руке, и

целомудрие расцвело бы,

революции бы не было,

смуты, самоубийств и дебоша на улицах не было бы.

Боже, до чего понятно, что церковь одна во всем виновна, виновна в каждом пьяном на улице, в каждом распутном в бардаке, в каждом удавившемся, во всяком картежнике. Ибо все пороки от А) бессемейности и В) разложенной или неудачной, озлобленной семьи (‘нет развода’).

Против Иисуса я имею один документ, это Матф. 19:

Можно ли в одной фразе, для произношения — всего 1 [] — 2 минуты, сказать столько дальновидного, клевещущего и убийственного.

Жиды были, изволите ли видеть, ‘жестоковыйные’, и только ради ‘жестоковыйности’ Моисей им дал развод. Это — прямая ложь! Развод дан и существует, очевидно, для не ожесточения нравов. Попробуйте с неприятным человеком жить в одной комнате: и его, который для Вас был ‘так себе’ — в силу невольного сожительства, — Вы возненавидите, да нервно, мучительно, от надоедливости, оттого что ‘вечно торчит тут’. Итак, запрещением развода Иисус ввел ожесточение мужей на жен, жен на мужей, и как Бог или (по-моему) Темный Ангел, знающий будущее — не мог этого не знать, знал!

Он знал, что прольется кровь, что подымится нож! Что трепетные руки задавленной мученицы-жены станут искать мышьяку.

Он знал это. Вы же говорите, что ‘Бог’ — ну, тогда — знал, знал!

Да и чего пятиться назад:

‘Я пришел разделить отца с детьми’ (вот они ‘Отцы и дети’ Тургенева, где их христианский корень) и жену с мужем и проч.

Ну, этого — пожелал.

А орудие исполнения желания — запрещение развода!

Но зачем клеветать: зачем кроткую еврейскую семью, кротких евреев— мужей обвинять в той самой жестоковыйности, которая только потом и у христиан появилась под влиянием запрещения развода?

Вот этот состав прямой и явной клеветы у Иисуса для меня и есть документ против Его божественности и доброты. Я не верю в Его доброту. Поверь я в Его кротость и доброту — и я был бы Его. Но этого нет и не будет. Это невозможно. Я имею документ, Матф. 19.

Знаете ли Вы, что и Он Израиля возненавидел, и Иерусалим разрушил за добрую семью, которую почему-то Он ненавидит (‘Разделю родителей с детьми’, ‘посею ссору’). Он знал, что дураки-римляне (детоубийцы) Ему попадутся, эллины — попадутся, а евреи — никогда. И Он евреев — уничтожил, устроил против них ‘погромную историю’.

Это не евреи Его на крест возвели (что Ему Богу — не больно), а Он их поволок по улицам старого Данцига, Лейпцига, Белостока, их людей, — которым больно!!

Я не понимаю, как Вы при Вашем уме и свободе суждения не видите этого дневного света!!

Ведь все так очевидно! Боже, как очевидно!

Нет 2-х заветов: есть один — и его ниспровержение.

‘Не надо обрезания — пусть будет крещение’.

‘Крещение — это то же, что обрезание’ (битва при Марафоне то же, что Волжско-Камский банк).

‘К черту Моисея: да будет д-р Дубровин’. Вот и все, и весь перелом, ‘наше спасение’ и ‘Слава в Вышних Богу и на земле мир и благоволение‘.

Да это — просто оперетка, ‘птички певчие’, пропевшие в Шато-Кабаке херувимскую.

Ну, устал. Жму руку.

Ваш В. Розанов.

<7>

Дорогой Павел Александрович! {У меня память скверная, и я лишь вытащив письмо Ваше для адреса — вот пишу. Я все моментально забываю, имена, годы, цифры.} Вы рассердились на меня за мой опыт с s.? ‘Готов заглянуть хоть в вулкан, чтобы знать, что там делается’. Но есть и другая гипотеза: ‘Молодой профессор хочет явить перед слушателями Philosophia prima {Первофилософия (лат.).} (Арист.) во всей ее красоте невинности,— и себя не ударить в грязь после Кудрявцева’: а потому: ‘приемов нет и дверь закрыта’. Я не смеюсь: у нас так много плохих профессоров, что немножечко любя Россию и надо ‘закрыть дверь и никого не принимать’. Только, дорогой, — мне больно думать, что Вы меня презираете за опыт. ‘Так хочется иметь уголок в чужом сердце’. Но я знаю, что презрения не заслужил — и претендовать не могу и не хочу. В. Розанов.

<конец марта 1909 г., СПб.>

Вы меня не забыли, милый Флоренский? Спасибо, — это лучший мне подарок к Пасхе. — — — Мне б. очень печально, что Вы не ответили мне на последнее письмо (мес. 2 назад), и я думал, что Вы не хотите отвечать. ‘Возненавидел меня брат мой’… И я долго мысленно приноравливался, как написать Вам, с той или другой стороны Вас задеть и вызвать ответ. Я думал — Вы меня жестоко упрекаете, и вообще ‘ореол Розанова’ померк в Ваших глазах (‘ореол’ в смысле ‘хорошо’, ‘+’). И вот Вы вспомнили, и, значит, все хорошо.

Не судите меня очень за любопытство… Конечно, я все заботливо пишу на счет своих ‘признаний’, что погрузился в такую-то и такую-то ‘нечистоту’. Правда, я слаб в любопытстве, как баба (с гимназических лет), и кроме того я странно безволен. Воли у меня нет никакой, и как-то, объясняя себя другому, я сказал: ‘Меня всякий ничтожный человек может взять за руку, за нос, и вести, куда он пожелает. У меня никакой силы сопротивления нет’. Я думаю, во мне есть только одна черта настоящая и хорошая: беззлобливость. Ни на кого не умею, не могу сердиться. Литературный ‘гнев’ есть пафос чернильницы: в душе — никакого гнева. Тут некоторую долю исключения составляет ‘духовенство’, ‘церковь’ etc.: тут — под давлением лет размышления — я вхожу в пафос, но это чисто идейный или произошло от идей… Вражды к лицам все же нет.

Так и жена моя на меня смотрит, и я передаю почти ее слова — ее оценку.

Теперь мне все же хочется Вам признаваться и признаваться. В моих мыслях за что Вы на меня сердились: ‘Р. изменил дому своему, жене своей, детям своим: он не настоящий человек, а ложный, как почти и все, допустив хотя бы и из любопытства s’. И это — так и немножко не так. Я сам очень грустен по этому поводу. Нужно заметить, что ‘s’ состоит вовсе не в том, как обычно предполагают, как описывают медики и знает полиция: годами углубления я пришел к выводу, что ‘это совсем, совсем не то’. Платон (‘Федр’), описывая, ведь и говорит, что ‘гадость то, что делают матросы на кораблях и солдаты в походе, по нужде и за недостатком feminarum. S заключается в некоторой метафизической страсти (‘…и не бойся он показаться безумным — он зажигал бы лампады’ — перед любимым puer {Мальчик (лат.).} — ‘он лежит на пороге его комнаты, оставляет родителей для него, и думает только о том, как бы прикоснуться к нему, приласкать его, поцеловать его’. Эти слова Федра-Платона, конечно, могут получить себе настоящий комментарий только у сартов, с их безумным волнением и буквально обожением красивого танцующего перед толпою мальчика. Там есть специальное слово. Конечно, с этим мальчиком у этих сартов никогда не дойдет до coitus per anum (медики, полиция, суд). Но что же это? В чем дело?.. Как я Вам сказал, я вкуса не имею, но я попробовал имитировать то, что очевидно бывает, и что, если обдумать это со всех сторон, от корня, от древности, обдумать в неуничтожимо ста своей, есть в природе вещей, — в крови, в костях человечества заложенный, и, следовательно, истинный и должный, неистребимый cultus corporis, sanguinis, semenis {Культ тела, крови, семени (лат.).}. ‘Богослужения нет, а дело совершается’. И мне думается, настоящую метафизику организации знают не Пастёры и Вирховы, а Платоны-Федры-сарты.

Что же касается до верной и милой жены моей (бесценное сокровище, редчайшая христианка), то я ‘соблюл себя’ ей по крайней мере через то, что мой fallus никогда ни во что не погружался, и его не касалась и не видела ни одна женщина и, как предполагаю, надеюсь и молюсь — и никогда никто не коснется. Мне странно, что это — фарисейство! Но пусть будет ‘что-нибудь’.

Я сирота, совсем сирота (морально): но корка старого хлеба есть в кармане.

И — мука. И — воспоминания. Вообще я невеселый человек.

Странствуя вообще по ‘сим местам’, узнал я много и любопытного. Между прочим, что проститутки (впервые познакомился с этим миром) отнюдь не ‘падшие’ и не ‘потерянные создания’. Это Вам кк и христианину интересно будет узнать. Без исключений — глубоко правдивы, просты, очень добры, ни ‘жеманства’, ни лживости, особенно последнего — и тени нет. На себя смотрят страшно низко: ‘последняя’. Когда одна, после данных ей 2 р. (без ‘дела’) приставала и просила еще 20 к., я сказал: ‘Что же ты просишь, как нищая‘, она ответила: ‘Я хуже нищей’. И так серьезно. Но у них совсем пола нет. Резинка, каучук. Никакой половой чувствительности и возбудимости. ‘Все равно’, и — какое-то стародавнее, врожденное. Я убедился, что (кроме редчайших исключений) сюда идут врожденно-слабополые, вялые, бесстрастные, врожденно не сознававшие никакой значительности в своем поле, и вообще а-фалличные, а-сексуальные. Это — одно наблюдение, важное. Другое еще важнее: кто к ним приходит и что именно делает. Что именно в этой области делается — было главным мотивом моих расспросов, п. ч. ведь где же это узнать, даже медицина ‘конфузится’ или ‘считает за ничто’. Здесь поразительно совпадающее в сообщениях (после небольшого упорства) разных проституток. Я увидел, что ‘разное’ в этой области есть очевидно закон, наклон голов и духов. Прежде всего оказалось, что проституция ‘спрашивается’ (спрос и предложение) отнюдь не для удовлетворения мучительной нужды, ‘семя некуда вылить’ и проч., не солдатами и студентами, не матросами: и след., проституция может быть уничтожена, запрещена. Это действительно просто ‘распущенность нравов’ и (в тайне) покровительство полиции (ей — бесплатно), и ничего больше. Это — со стороны ‘социального строя’. Но что же, если не нужда гонит сюда? (Это — сплошная fallogogia, та, которая на ‘культурном Западе’ процветает в католических исповедальнях, где ксендз вопросами открывает ‘женам и девам’ всю серию ‘показываемых, но не объясняемых’ (запись историков) Элевзинских таинств, где показывались ‘секреты Зевса, Крона и Персефоны’ — конечно, без doctrina (‘Aglaophon’ etc.). Всему этому можно было бы научить, если бы это не было и страшно, и жутко, и вообще потрясающе. Очевидно, человечество мечется туда и сюда и кидается хоть к мертвым проституткам, чтобы удовлетворить неутолимую жажду живых или (у проституток) мнимо-живых вод. Так умирающий от жажды сосет камень, пуговицу, свой палец. Тут — метание: и я бы просто удовлетворил это в настоящих Элевзинских таинствах, которым и зачем быть на улице, открыто? Но, очевидно, тут острая тоска, которую не победишь. Когда спрашиваешь себя: да отчего? Да как? — то приходишь к мысли: да если это ‘пуп земли’, из которого все растет, приходят ‘миры иные на землю’ (ребенок) — то не слишком ли понятно яростное устремление сюда людей, и не основательно ли эта fallogogin, которая ведь (простите) и у пустынников в воображении, проходит (бл. Иероним, ‘когда удалился от общества’, исповедальни католиков), а здесь только получает себе ‘землю и соль’, переходит in rem ex potentia {В дело из потенции (лат.).}. Ну, устал. Простите и не сетуйте. Я б. в Москве: и не приди спешная телеграмма о возвращении домой,— совсем уже приготовился ехать к Сергию ‘затереть дурное впечатление’ у Вас. Но теперь я успокоился и записал Вас — без корреспонденции — в постоянные друзья свои. Не ошибся? Буду верить в ‘да’.

Ваш В. Розанов.

<29 марта 1909 г., СПб.>

Adonai ( ),

Adonis ( Byblos) {Адонис (Святой Саламин), Адонис (Святой Библ) (греч., лат.).} воскрес!

Ну, ну, ругайтесь: я в таком настроении (сейчас иду к заутрени, 11 ч.), что меня не расшевелите.

А чувствуете ли Вы, что в ‘Основах идеализма’ Вы, в сущности, бредете в тех же болотах, как ‘и разыскивающий пути, давно признанные ложными’. Ха! ха! ха!

Нет, батюшка: мы — пустенькие, поверхность, фразы, тщеславие, или: глубина — и тогда прикоснитесь к ‘краю обрезания’. Ведь ‘край обрезания’ заключает в себе не одних ассирийских быков/херувимов, но и все ‘травинки’ хохлацкие и русские, как и конический камень на берегу Волги.

Да, ну, Вы все должны понимать. Неужто с Вами спорить, как с Заозерским.

В. Розанов.

Жму, жму руку. Лекция мне оч. понравилась, чрезвычайно. Свежо, ново, значительно. Как Вас допустили. Это читать в Академии.

<7-15 апреля 1909 г., СПб.>

Спасибо, милый Фл

ПИСЬМА В. В. РОЗАНОВА к П. А. ФЛОРЕНСКОМУ

ДЕТОУБИЙСТВО.

Читайте также: