Письма к И. С. Тургеневу, Ладыженская Екатерина Алексеевна, Год: 1855 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 14 минут(ы)

Тургеневский сборник. Материалы к полному собранию сочинений и писем И. С. Тургенева

М.-Л., ‘Наука’, 1964

ПИСЬМА К И. С. ТУРГЕНЕВУ И ПИСЬМА О НЕМ

Е. А. ЛАДЫЖЕНСКАЯ

О Екатерине Алексеевне Ладыженской, рожд. Дюклу, во втором браке Палтовой (1828—1891), с которой в 50-х годах переписывался Тургенев, известно немного. Ко времени ее знакомства с писателем (январь 1855 г.) ей было 26 лет, она была женой тверского помещика А. Ф. Ладыженского и матерью троих детей. Большую часть года она жила с мужем в их имении, селе Вахнове Зубцовского уезда Тверской губернии, а на зиму приезжала в Москву. Ладыженская неплохо знала западную литературу, внимательно следила за отечественной, сама обладала некоторыми литературными способностями и писала повести, романы и рассказы, рассчитывая со временем напечатать их. В. П. Боткин, посетивший Ладыженскую по просьбе Тургенева (см.: Письма, т. II, стр. 337), подрооно и выразительно описал ее в своем письме к нему от 3 февраля ст. ст. 1856 г. Впечатление, которое она произвела на него, было довольно противоречивым, но, в общем, положительным: ‘…она показалась мне несколько странною,— но в сущности очень хорошею женщиной <...> К литературе, кажется, она имеет великую страсть и едва ли счастливую. Худо то особенно, что она уже мечтает получать деньги за свои повести! Сколько я мог заметить, в натуре ее нет поэтического, а головного раздражения немало. Кажется, она весьма ограниченно образована и развита и вообще мало была с действительно порядочными людьми. Но, повторяю, в сущности она положительно хорошая женщина, натура честная и правдивая <...>. Особенно жаль того, что литературные поползновения выходят у Екатерины Алексеевны не из души, а из одной головы. Как должны быть сухи ее произведения! <...> Есть что-то тревожное и неустановившееся на дне ее души <...> Чувствуется что-то неудовлетворенное и. жаждущее в этой женщине <...> В одном положительно я убежден, что перед Екатер<иной> Алекс<еевной> с уверенностью можно поставить +, а не —. А и это уж очень хорошо, потому что перед всеми московскими дамами для меня решительно стоит —‘ (Боткин и Тургенев, стр. 77—78) Тургенев, как свидетельствует его ответное письмо от 8 (20) февраля 1856 г., нашел эту характеристику очень верной: ‘…она А Ладыженская) именно +, а не —‘,— писал он (Письма, т. II, стр. 661), После смерти мужа осенью 1855 г. Ладыженская приняла решение надолго поселиться в деревне и более усердно, чем до сих пор заняться литературой. Под псевдонимом ‘С. Вахновская’ она напечатала ‘Русском вестнике’. Рассказ ‘Лето в Гапсале’, посвященный Тургеневу (1856, No 4, кн. 2) и повесть ‘Неудавшаяся жизнь’ (1858, No 4, кн IV в 1859 г. в Москве вышли ее ‘Рассказы и очерки’. Предположения Боткина относительно достоинства произведений Ладыженской оказались справедливыми. Большинство ее сочинений заслужило упреки в слащавости бесцветности и даже пошлости. Д. И. Писарев в статье ‘Схоластика XIX века’ назвал ее ими в одном ряду с именами авторов ‘сентиментально-бледных романов’, ‘литературных посредственностей’ типа Г. В. Кугушева, Н. А. Основского, Е. Нарской (Н. П. Шаликовой), С. Н. Федорова (Писарев, т. I, стр. 117). Рецензия Н. А. Добролюбова на сборник ‘Рассказов и очерков’ Ладыженской также написана в отрицательном тоне. Исключение составил рассказ ‘Современные толки’, изображавший деятельность губернских комитетов по крестьянскому делу, который понравился ему ‘спокойствием и правильностью суждений о том, отчего все кругом мечутся, как угорелые, уменьем узнать сущность вещи под блестящими личинами,, открыть пошлость дела под величавостью фраз, искусством ярко и живо очертить лица и сцену действия, постоянно оставаясь на своей точке зрения’. ‘Как ни прост этот очерк, как ни обыкновенны мысли и заметки, высказанные в нем,— но он <...> доказывает нам, что у г-жи Вахновской есть и талант, и очень светлый взгляд на некоторые явления жизни <...>. За этот очерк мы готовы примириться со всеми остальными рассказами…’ (Добролюбов, т. 5, стр. 208). Не слишком снисходительный отзыв о произведениях Ладыженской дал и критик ‘С.-Петербургских ведомостей’ Н. Н., посвятивший сборнику ‘Рассказы и очерки’ первую часть своего обзора ‘Русская литература. Книги’. Отмеченные им ‘внешний интерес самой фабулы’, ‘литературная отделка изложения’, ‘довольно светлый взгляд на значение выборов’ в ‘проникнутом современностью’ рассказе ‘Современные толки’ не поколебали окончательного вывода: »Рассказы и очерки’ никого не затронут, никого не заденут, не возбудят никакого движения идей, ни возражений, ни симпатий, всё в них гладко, ровно и — бесцветно…’ (‘С.-Петербургские ведомости’, 1859, 19 сентября, No 202).

История отношений Тургенева и Ладыженской такова. Осенью 1854 г., не будучи лично знакомой с Тургеневым, она написала ему в первый раз и предложила переписку. Письмо было написано слегка измененным почерком, подписано ‘Муму’ и содержало просьбу хранить переписку, если она установится, в тайне и отвечать на имя Аделаиды Егоровны Пригниц, немки-гувернантки в семье неких Ладыженских, к которым корреспондентка, по ее уверениям, не имела никакого отношения. В следующем своем письме Ладыженская, называя себя уже С. П. Барсовой, но не раскрывая настоящего имени, описывала Тургеневу свой деревенский дом, занятия, членов своей семьи. В январе 1855 г. Тургенев и Ладыженская, предварительно письменно договорившись, встретились у их общих знакомых Ховриных в Москве и были представлены друг другу. Писатель несколько раз побывал у нее. Он стал читателем произведений Ладыженской и ее литературным советчиком. Послав Тургеневу начало одного из своих романов, она с волнением ожидала его критических замечаний и внимательно изучала их. Он читал также ее повесть ‘Три женщины’. Со своей стороны, Тургенев писал ей о работе над романом ‘Два поколения’, посылал рукопись повести ‘Переписка’ и рассказывал о цензурных затруднениях, связанных с ее печатанием. Они обсуждали литературные новинки: первую главу поэмы А. М. Жемчужникова ‘Мой знакомый’, повесть А. Ф. Писемского ‘Виновата ли она?’, статью Е. Тур ‘Жизнь Жорж Санда’. Ладыженская высказывала не лишенные меткости замечания о ‘Детстве и отрочестве’ Л. Н. Толстого, о повестях Д. В. Григоровича и Ольги Н. Особенно большое место в письмах Ладыженской занимают суждения о произведениях Тургенева, ее любимого писателя. Она ценила достоверность и жизненность его героев, понимала своеобразие его психологической манеры, ей было ясно, что всем своим творчеством он подготовлен к переходу от рассказа и повести к роману. Однако письма Ладыженской недолго сохраняли сугубо литературный характер. Незаметно для себя самой она увлеклась Тургеневым. Последовало объяснение, достаточно откровенное и с той и с другой стороны. ‘Признаюсь откровенно, на меня наехало минутное заблуждение, я вздумала поидеальничать <...> Вы меня, так сказать, окатили холодною водою, но я не чувствую себя оскорбленною, напротив, я Вас благодарю за урок, хотя Вы, должно быть, поступили так без намерения, из лени, по-онегински иль по-печорински <...> Я <...> уверена, что Вы оцените мою настоящую искренность, которая, кажется, дает мне полное право на Ваше уважение’,— писала Ладыженская в письме к Тургеневу, относящемся, по-видимому, к апрелю 1855 г. (ИРЛИ, 5807.ХХХб.97, лл. 39 об, 40, 41).

8 этом же письме она говорила о своем намерении продолжать переписку, основываясь на том, что сам Тургенев не хотел ее прекращения, желая, по его собственному выражению, ‘сохранить этот отголосок’. Осенью 1855 г. Ладыженская дважды обращалась к Тургеневу: надеясь напечатать рассказ ‘Из записок лекаря’ в ‘Отечественных записках’ или ‘Русском вестнике’, она просила его рекомендации и посредничества. Последние два из известных нам писем Ладыженской к Тургеневу написаны, вероятно, в мае и июле 1856 г. Она писала в них о разнообразных заботах, свалившихся на ее плечи после смерти мужа, о тягостном чувстве, испытанном ею в первые месяцы после утраты. ‘Пожалуйста, не пишите слишком кратких писем: Вы да еще Боткин, вы единственное звено, которое будет связывать меня с образованным миром...’, ‘… я бы не желала совершенно прерывать с Вами всякое сношение, в моем одиноком положении Ваша холодная приязнь даже приносит мне утешение…’,— настойчиво повторяла она, подчеркивая, что сейчас более чем когда-либо дорожит этой перепиской (там же, лл. 45 об. и 46). Однако Тургенева явно начинало тяготить знакомство с Ладыженской.

В письме к Боткину от 11 (23) июня 1856 г. он говорит: ‘А ты думаешь, я Ладыженской написал? Не написал и не напишу. Бог с ними, с этими женщинами, которые всё гоняются за собственным хвостом. Это прилично только котятам’ (Письма, т. II, стр. 368). С отъездом Тургенева за границу в июле 1856 г. переписка, по всей вероятности, прекратилась. Правда, в 1877 г. Ладыженская напомнила Тургеневу о себе: она попросила помочь опубликовать одно из ее произведений. Письмом от 28 января (9 февраля) 1877 г. Тургенев сообщил M. M. Стасюлевичу, что он, возможно, скоро получит ‘продукт <...> музы’ ‘одной г-жи Палтовой’ (курсив Тургенева,— Ред.), которую писатель ‘некогда знавал под именем Ладыженской’ (Письма, т. XII, кн. 1, No 4195). Судя по каталогу сочинений, поступивших в редакцию ‘Вестника Европы’ в 1877—1881 гг., рукопись Палтовой (Вахновской) под названием ‘Л. И. Кропотский’, принятая 9 марта ст. ст. 1877 г, была возвращена автору 10 апреля ст. ст. того же года с отказом (ИРЛИ, ф. 293, он. No 3, ед. хр. No 4, лл. 7 об.— 8).

Письма Ладыженской к Тургеневу представляют некоторый интерес: написанные женщиной, стоящей по своему духовному развитию выше большинства женщин своего круга, обладающей литературным чутьем и самостоятельностью суждений,, они позволяют судить о том, как воспринималось творчество Тургенева русским обществом 50-х годов. Сохранилось двадцать ее писем к Тургеневу, ответные письма Тургенева к ней неизвестны. Ниже по автографам ИРЛИ (5807.ХХХб.97) публикуются (с небольшими купюрами) десять наиболее интересных писем Ладыженской к Тургеневу. Краткие цитаты из писем 2—4, 7, 9 опубликованы Е. М. Хмелевской в перечне ‘Утраченные письма И. С. Тургенева (1838—1856)’ (Тургенев, Сб., 1964, стр. 374—375), отрывки из писем 3, 5, 7, 8, 10 — А. Н. Дубовиковым, Л. Н. Назаровой и Е. И. Кийко в комментариях к повестям ‘Бретер’, ‘Постоялый двор’ и ‘Затишье’ (Сочинения, т. V, стр. 555, 610, т. VI, стр. 519, 521).

1

<Вахново.
Вторая половина сентября—декабрь
(не позднее 19) ст. ст. 1854>.^!

Милостивый государь
Иван Сергеевич!

Я Вас лично не знаю, но знаю по Вашим сочинениям. Я принадлежу к числу тех, которые, следя за быстрым развитием Вашего таланта, радуются появлению всякого Вашего нового творения, как рождению ребенка в семье родной… Вы спросите, зачем я к Вам пишу, и, может быть, не дочитавши письма, взглянете на подпись, но Вы тут ничего не узнаете… Я Вам своего имени не скажу — Вы его и не знаете — я назовусь именем одной из Ваших героинь — Муму, если хотите. Цель этого письма — предложить Вам переписку <...>. Живя большую часть года в деревне, надобно составить себе и умственное занятие, мне опротивели романы французской школы, я также охладела и к английским юмористам, зато я нахожу патриотическое наслаждение следовать за русской литературой. Любимые мои писатели — Вы и Григорович, но с тех пор как Григорович написал ‘Проселочные дороги’, перевес на Вашей стороне. Даже ‘Рыбаки’ не поколебали его, я решительно не могу чувствовать симпатии к человеку, который мог создать такие пошлые и бесцветные личности, как девицу Сараманаеву и автора ‘Непризнанной индейки’.² Итак, мои ожидания сосредоточились на Вас, я говорю ожидания, потому что, несмотря на все прекрасное, написанное Вами, я ожидаю еще лучшего впереди. Поймите меня, этим я не разумею, что Ваш талант еще не достиг полного развития, нет! Признаюсь Вам откровенно (и меня, незнакомку, Вы не можете обвинить в лести), что, по моему мнению, лучше Вас писать нельзя. Но я все надеюсь, что Ваш талант разыграется еще в более широких размерах. До сих пор Вы писали только одни очерки, в ‘Записках охотника’,³ в ‘Муму’, в ‘Двух приятелях’, в ‘Затишье’⁴ Вы вывели множество типических лиц, одним взмахом пера Вы изобразили их характеры, наружность, положения, Вы сняли дагерротип с их души и представили его читателю. Читатель<за>интересован, увлечен, поражен этой блестящей ‘mise en sc&egrave,ne’, {обстановкой (франц.).} он с наслаждением готовится следовать за всеми этими лицами, за разнообразным развитием их страстей, недостатков, качеств в различных обстоятельствах их жизни, но Вы закрываете книгу их судеб и говорите: ‘довольно!’.

Многие (дамы в особенности) говорят про Вас, что у Вас нет чувства и что его именно недостает в Ваших сочинениях. Мне кажется, что они ошибаются — как много прямого, настоящего чувства в ‘Бирюке’, в ‘Смерти русского человека’,⁵ но они, может быть, ищут другого — любви! Правда, у Вас не встретишь любовных сцен, по крайней мере, взаимной любви у Вас, кажется, нигде не выставлено <...>. И как не понимают они, что для выражения настоящего чувства много слов не нужно, что в этом сдержанном восклицании Марии Павловны, в этом простом упреке к Веретьеву: ‘Охота вам делать из себя шута’ — больше истинного чувства, чем высказал бы другой писатель в двадцати сентиментальных страницах <...>. Но будете ли Вы мне отвечать?.. Может быть, клад Ваших мыслей назначен России, всем русским вообще, и Вы поскупитесь отделить незнакомке несколько крох, которые ей одной бы принадлежали… А между тем Вам так мало бы стоило в свободную Минуту скуки написать ко мпе несколько строк… Скажите мне, что Вы намерены печатать еще и когда? Имеете ли Вы наконец в виду много-ожидаемын мною большой труд? <...>

Если Вы согласитесь утешить меня ответом, то пишите по нижеследующему адресу:

Милостивой государыне

Аделаиде Егоровне Пригвиц.⁶

Тверской губернии.

Город Зубцов, сельцо Вахново, г-на Ладыженского.⁷

После 20-го декабря мы будем в Москве, и тогда я Вам дам другой адрес <...>. Прошу Вас, не оставляйте меня долго в тревожном ожидании и если будете отвечать, го отвечайте скорее на первый раз. Мой ответ немного замедлится, потому что Ваше письмо должно переслаться ко мне в другую губернию.

Муму.

П. С. Приходит мне в голову, что Вы очень любите топить своих героинь, Марью Павловну утопили и Муму утопили, не топите меня, пожалуйста, и отвечайте скорее.

¹ Датируется по упоминанию повести Тургенева ‘Затишье’, опубликованной в сентябрьском номере журнала ‘Современник’ за 1854 г., и по сопоставлению с письмом 3, в котором день отъезда Ладыженских из деревни, 19 декабря, указанный в данном письме предположительно, назван точно.

² Роман Д. В. Григоровича ‘Проселочные дороги’ был напечатан в 1852 г. (‘Отечественные записки’, NoNo 1—8), а роман ‘Рыбаки’ — в 1853 г. (‘Современник’, NoNo 3—6). Девица Розалия Владимировна Caраманаева, компаньонка жены помещика Балахнова, и Аполлон Егорович Дрянков, доморощенный литератор, автор повести ‘Непризнанная индейка’,— персонажи первого из названных романов. С точки зрения Тургенева, оба эти произведения были неудачны (см.: Письма, т. II, стр. 64, 145, 150).

³ Первое отдельное издание ‘Записок охотника’ вышло в Москве в 1852 г.

⁴ ‘Муму’, ‘Два приятеля’, ‘Затишье’ опубликованы в третьем, первом и девятом номерах ‘Современника’ за 1854 г.

⁵ Ладыженская имеет в виду рассказ ‘Смерть’ из ‘Записок охотника’, напечатанный впервые, так же как и рассказ ‘Бирюк’, в ‘Современнике’ (1848, No 2).

⁶ Пригвиц (Пригниц) Аделаида Егоровна — гувернантка в семье Ладыженских.

⁷ Ладыженский Александр Федорович (1817—1855) — отставной поручик кавалергардского полка, с 1850 г. муж Е. А. Ладыженской.

2

<Вахново.
Вторая половина сентября—декабрь
(не позднее 19) ст. ст. 1854>.¹

Милостивый государь
Иван Сергеевич!

Я получила Ваше письмо… Вы мало воображаете, какую радость Вы мне им доставили! От души благодарю Вас, во-первых, за скорый ответ, а во-вторых, за то, что Вы так хорошо поняли, что я не комплиментов от Вас желала и в каком именно тоне письмо Ваше могло быть для меня приятным. Благодарю Вас также за любезное предложение прислать мне Ваш отрывок,² но я получаю также и ‘Отеч<ественные> зап<иски>‘ и надеюсь в скором времени его сама прочесть вполне. ‘Современник’ и ‘От<ечественные> зап<иски>‘, эти два журнала, которые один перед другим стараются овладеть Вашими произведениями, не делают ли Вам еффект двух матерей, ухаживающих за Вами, всякая в надежде выдать за Вас свою дочь?.. Так как у меня нет дочери, то я имею привилегию сказать Вам правду, передать Вам беспристрастное мнение людей умных: и свое собственное скромное насчет Вашего нового произведения. С нетерпением буду ожидать его появления. Могу ли я Вас попросить, хотя в кратких словах, передать мне, какой предмет Вы выбрали для своего большого романа и почему именно Вы остались им недовольны? ³

Вы спрашиваете мое мнение об ‘Отрочестве’ гр. Толстого, вот оно: я нахожу, что и ‘Отрочество’ и ‘Детство’ того же автора прекрасны, выше всяких похвал, читая их, смутно припоминаешь, что сама, в первых порах жизни, так чувствовала и так думала и что тогда предметы представлялись воображению в таком же полуфантастическом виде. И хотя я в темном чулане никогда не сидела, но легко могу себе вообразить, как это ужасно... Впрочем, мне кажется, что мысль изучить этот возраст и подробно представить все оттенки его мыслей и чувств не совсем принадлежит г-ну Толстому. Dickens в своем романе ‘Домби и сын’ представил нам уже прекрасный образец в этом роде. Вы скажете, может быть, что это ничего не значит, что это нимало не отнимает оригинальности у автора, что у всякого писателя свое воззрение на те же самые предметы, что на таком основании, как я говорю, ничего нет нового под луной. Все это так, но я именно в воззрении и нахожу сходство с Диккенсом, это сходство прикрыто par la couleur locale, {местным колоритом (франц.).} впрочем, я, может быть, и ошибаюсь. Написано прекрасно, слишком прекрасно, ‘cela me parat d’un naturel qui sent le travail, en un mot c’est un tour de force, car le sujet est ingrat’ {Это мне кажется естественностью, отзывающейся трудом, словом, это очень ловко, потому что тема неблагодарна (франц.).},⁴ Скажу при этом удобном случае, что мне в Ваших сочинениях особенно нравится оригинальность, они постоянно напоминают нам действительность, но уж никак не другую книгу <...>. Вы говорите, что у Вас, может быть, не достанет силы оправдать мои ожидания. Неправда, Ваш талант не из тех, которые испаряются после двух, трех удачных опытов, истощая в них весь запас своего творческого жара, он основан на Вашей способности наблюдать, нет характеристической подробности, нет тонкого оттенка, которые бы ускользнули от Вашего пера… нет, Ваш талант должен быть неистощим, как сама природа, как предметы для наблюдения <...>.

Вы не хотите называть меня Муму и просите меня выбрать себе другое имя — извольте, я буду для Вас Софья Петровна. Дожидаюсь Вашего ответа еще с большим нетерпением, чем в первый раз. Пишите мне по следующему адресу: Аделаиде Егоровне Пригниц, в Москве, на Садовой, в Кудрине, в доме г-жи Ладыженской. Теперь, из Москвы, мой ответ уж не замедлится.

С. Б.

П. С. Еще раз убедительно Вас прошу не показывать моих писем никому и не говорить о них <...>.

¹ Датируется на тех же основаниях, что и письмо 1.

² Возможно, имеется в виду повесть ‘Переписка’.

³ Речь идет о не дошедшем до нас романе Тургенева ‘Два поколения’. О работе над ним и о причинах недовольства Тургенева своим трудом см. подробно в комментариях Л. Н. Назаровой к плану этого романа (Сочинения, т. VI, стр. 601—605, Лит. насл., т. 73, кн. 1, стр. 52—58).

⁴ В письмах Тургенева мы находим в высшей степени одобрительные отзывы о ‘Детстве’ (‘Современник’, 1852, No 9, под заглавием ‘История моего детства’) и ‘Отрочестве’ (‘Современник’, 1854, No 10) Л. Н. Толстого (Письма, т. II, стр. 79, 85, 152, 232, 234, 237, 241 и др.). Имя Диккенса в связи с этими повестями упоминалось критиками того времени. Так, например, в ‘Отечественных записках’ (1854, No И, отдел IV, стр. 34) говорилось об авторе ‘Давида Копперфильда’ и русском писателе как о создателях картин на одну и ту же тему. ‘Внушенной, очевидно, Диккенсом и в особенности последним его романом ‘Давид Копперфильд» считал ‘Историю моего детства’ и критик журнала ‘Пантеон’ (1852, No 10, отдел VI, стр. 12). Впоследствии мысль о традициях Диккенса в трилогии Толстого довольно часто высказывалась в литературе о нем: Б. Эйхенбаум. Молодой Толстой. Пб. — Берлин, 1922, стр. 61, 63, 75, П. Попов. Стиль ранних повестей Толстого (‘Детство’ и ‘Отрочество’). Лит. насл., т. 35—36, стр. 82, 85—87, 110, Н. Апостолов. Толстой и Диккенс. В кн.: Толстой и о Толстом. Новые материалы. Сб. 1. Под ред. Н. Гусева. М., 1924, стр. 104—123.

3

Москва.
26-ое декабря <1854>.¹

Прежде всего, Иван Сергеевич, поздравляю Вас с праздниками и желаю Вам всего, всего лучшего: счастья, здоровья и славы. Великий Вы волшебник, Ваше письмо мигом рассеяло скуку и тоску, овладевшие мною с моего приезда в город <...>. Не знаю, будете ли Вы моего мнения, но мне кажется, что в деревне встретишь больше личностей, чем в городе: правда,. руки не так чисты, и платье сшито не по моде, но у всякого почти есть своя специяльность, свой любимый предмет, из всякого извлечешь какую-нибудь новую оригинальную мысль или бойкий рассказ. В городе же всё те же казенные предметы для разговора, всё и все прикрыты однообразным лоском, под которым исчезают и который равняет и ум, и глупость <...>.

С каким нетерпением я буду ожидать Вашу комедию:² да подтяните-ка этих издателей за их неаккуратность, мы уехали из деревни 19-го, не получив декабрьских журналов. Если Вы еще не чувствуете себя достаточно приготовленными к большому труду, Вы хорошо делаете, что хотите писать повести, главное, пишите ровнее, мне кажется, что в ‘Затишье’ начало слишком распространено, а конец слишком сжат, Вы вдруг спешите к развязке, как будто бы Вам надоело и хочется скорее кончить. Впрочем, этот недостаток находится только в форме, мысль совершенно полна, прибавить нечего и уменьшить было бы жалко. Хотите выслушать суждение одной провинцияльной барыни, сентиментальной вдовы, о ‘Затишье’, я ему смеялась от души. ‘Читали Вы ‘Затишье’?’ — спрашиваю я. — ‘Как же, но не имела терпения докончить, я привыкла читать повести с возвышенным слогом, вот Марлинского ‘Фрегат надежды’, это другое дело. А тут никакого романтизма нет, героиня с красными руками… и какие выражения: ‘осклабился’ — просто тривиально!’.

Скажите, пожалуйста, Иван Сергеевич, какого Вы мнения о ‘Кто виноват’ Искандера, я его теперь в первый раз читаю, и меня занимает. Я Вашего мнения, нам знакомиться еще рано… наша дружба еще не созрела… К тому же теперь неловко, я своим временем не располагаю, мы должны бы были встретиться при многих свидетелях. ‘Il aurait fallu passer par une prsentation en formes et changer des lieux communs’. {Пришлось бы пройти через представление по всей форме и обмениваться общими фразами (франц.).} Это преглупо и прескучно, не о таком свидании с Вами я мечтаю… но об этом в другой раз… (Я уверена, что, если я Вас когда-нибудь об этом попрошу, Вы приедете нарочно). Я боюсь, Вы загоститесь в Москве, а здесь Вы будете дальше от меня, чем в Петербурге, и нельзя будет писать.³ Прощайте, Иван Сергеевич, теперь буду писать письма короче, но чаще. Времени мало свободного с этой проклятой городской жизнию, а как мне политические толки (вкривь и вкось) надоели, Вы не поверите. Разберете ли Вы это письмо? Вашу корреспондентку зовут Пригниц.

Преданная Вам
С. Б.

<Р. S.> В каком смысле разумеете Вы столкновение двух поколений, в нравственном, умственном, политическом или литературном?⁴

¹ Датируется 1854 г. по сопоставлению с письмами 1 и 2.

² ‘Месяц в деревне’ (‘Современник’, 1855, No 1).

³ Тургенев находился в Москве с 9 (21) января (см.: Письма, т. II, стр. 258) по 3 (15) февраля 1855 г. (см. там же, стр. 256). Знакомство писателя с Ладыженской состоялось, по-видимому, в течение первых двух недель его пребывания там, ибо на третью падает его поездка в Абрамцево (см. письма к Е. А. и В. А. Черкасским: там же, стр. 254, 255, и примечания к ним на стр. 550) и болезнь (там же, стр. 257). Содержание трех записок Ладыженской к Тургеневу, датированных воскресеньем, понедельником и средой (лл. 26—31), позволяет уточнить дату встречи: она произошла, вероятно, 10 (22) либо 17 (29) января 1855 г.

⁴ Речь идет о романе ‘Два поколения’.

4

Москва.
2-ое генваря 1855.

Начинаю упреком: прочитав Ваше письмо, Иван Сергеевич, я ощутила что-то неловкое, мне стало как-то нелегко на душе… Так как я не могла себе отдать отчет, отчего именно я это чувствую, я его прочла вторично, и тут все поняла. Ваше письмо натянуто и рассеянно <...> на многое в моем письме Вы и не отвечаете. Я спрашивала Ваше мнение насчет деревни и города — Вы мне его не говорите. Вы также не сказали мне, заставило ли Вас хотя улыбнуться суждение моей провинциалки о Вашем ‘Затишье’. Наконец, ‘et c’est mon principal grief’, {и это моя главная претензия (франц.).} по Вашему же требованию я сделала геройское усилие над собой: ‘j’ai tch de vous trouver en faute, et vous ne m’en savez pas gr!’. {я попыталась найти у вас недостатки, а вы нисколько не признательны мне за это! (франц.).} В другой раз Вы не дождетесь от меня ни малейшей критики… Нет, это ясно, Вы писали ко мне одно, а думали о другом… эту-то скрытность я Вам не прощаю. Я уверена, что у Вас было что-то неприятное на душе в то время, и Вы мне не сказали <...>. Я скажу больше, мне кажется, что я угадала причину Вашей досады… Поверьте, что я ее вполне разделяю… будемте говорить ‘ demi mot’. {намеками (франц.).} Я нахожу, что ‘dame С.’ {госпожа Ц. (франц.).},¹ — прекапризная и пренеприятная особа, она просто, должно быть, придирается… Бог ей простит… Но все-таки же я не примирюсь с мыслей, что я не увижу Вашей небольшой вещи, и надеюсь, что Вы мне ее пришлете.² Только для этого я Вам дам другой адрес в будущем моем письме, уже по малой почте.

Я решилась Вас не избегать в Москве, многое есть, что можно говорить, а писать нельзя <...>. Ваш ‘avis au lecteur’ {вниманию читателя (франц.).} я возьму в замечание и когда-нибудь покажу Вам не начатую, а конченную повесть.³ Вы ошибаетесь, я не боюсь прослыть за синий чулок, но боюсь только надоесть своим добрым друзьям.

Прощайте, Иван Сергеевич, жму Вашу руку и остаюсь навсегда

преданною Вам
С. Б.

¹ Ладыженская имеет в виду цензуру (‘dame G).

² Возможно, речь идет о ‘Переписке’.

³ ‘Три женщины’. См. примеч. 4 к письму 9.

5

Москва.
3-ье генваря<1855>¹

Я к Вам опять пишу, Иван Сергеевич, вчерашнее письмо мое было к спеху, но я рассудила, что если сегодняшнее Вас и не застанет уж в Петербурге,² то оно Вас дождется там. Я насчет многого не успела с Вами поговорить вчера, давайте толковать теперь <...>. То, что Вы говорите о Georges Sand, совершенно справедливо, если ей следовало бросить перо, то это теперь, а не тогда, когда кричали на нее: ‘Depuis sa conversion, elle ne vaut pas le diable!’. {Со времени своего обращения она гроша ломаного не стоит! (франц.).} Ее последние народные романы прескучные и неестественны, а о драмах, кажется, и говорить нечего. Одно из ее последних произведений понравилось мне: ‘Mont-Revche’. Что Вы мне о нем скажете?³ Я в нем встретила знакомый характер (старшей дочери), от которого я сама много терпела. Кстати, я знаю одного человека, деревенского соседа, смесь Веретье в а с Гамлетом Щигровского уезда, но в нем есть еще своя собственная отличительная черта, которая немного сдается на разочарованность байроновского героя, он аффектирует постоянно всевозможные дурные наклонности, как-то: пренебрежение к религии, цинизм, сухость сердца, неуважение к матери. Он говорит, что в женщине признает одно тело и что он не способен на чувство. А между тем это самый впечатлительный и, можно даже сказать, добрый человек, но люди и мужики про него говорят: ‘Что в таком барине, не греет и не студит!’ <...>

Вы спрашиваете меня, вижу ли я здешних литераторов,— к несчастью или к счастью, нет. Я знаю коротко только одного человека чрезвычайно умного, ученого и несколько странного, выходящего из ряда обыкновенных людей. Это Александр Степанович Кротков,⁴ знаете ли Вы его? Он мог бы нас познакомить с Вами. Мы можем еще встретиться у Ховриных, у Бахметьевых⁵ и, может быть, у Сушковых.⁶ Но придется ли нам поговорить откровенно… бог знает. Л надобно бы <...>.

Прощайте, мой любезный друг, до свидания. Если Вы и угадаете, кто я, то все-таки же не пишите мне прямо, а все по старому адресу <...>.

Преданная Вам
С. Б.

¹ Датируется по сопоставлению с письмом 4.

² Тургенев выехал из Петербурга 8 (20) января (см.: Письма, т. II, стр. 258).

³ Тургенев, характеризовавший Ж. Санд (в статье 1852 г. — о романе Е. Тур ‘Племянница’) как создательницу особого ‘сандовского’ типа романа и ‘самый высший женский талант’ (см.: Сочинения, т. V, стр. 373, 374), признававший в 70-х годах большое влияние, которое на него оказали ее произведения (см.: Письма, т. X, No 2973), пережил в середине и к концу 50-х годов период охлаждения к творчеству французской писательницы. Настоящее письмо служит косвенным подтверждением этого факта, прямыми доказательствами его являются сказанные им несколько позже слова о сандовском направлении в литературе как об отражении ‘неполной Истины’ в письме к А. В. Дружинину от 30 октября (И ноября) 1856 г. (Письма, т. III, стр. 29) и о ‘болтовне зарапортовавшейся Санд’ в письме к С. Т. Аксакову от 27 декабря 1856 г. (8 января 1857 г.) (там же, стр. 67).

Неизвестно, однако, разделял ли Тургенев то широко распространенное мнение, что увлечение идеями утопических социалистов Леру и Ламенне отрицательно сказалось на художественной стороне романов Ж. Санд, о котором говорит Ладыженская. Деревенские повести Ж. Санд — ‘La mare au diable’ (1846), ‘Franois le champi’ (1850), ‘Petite Fadette’ (1849) и ‘Matres sonneurs’ (1853), ее драмы, действительно почти не пользовавшиеся успехом,— ‘Claudie’ (1851), ‘Moli&egrave,re’ (1851), ‘Le pressoir’ (1853), ‘Mauprat’ (1853), ‘Flaminio’ (1854) и др. Роман ‘Mont-Revche’, вышедший во Франции в 1853 г., в этом же году был переведен на русский язык (‘Современник’, NoNo 10—12) и в 1854 г. вышел отдельным изданием в Петербурге под заглавием ‘Замок Мон-Ревеш’.

⁴ Кротков Александр Степанович (р. 1808) — знакомый Ладыженской. В 1839 г. после службы в кавалергардском полку вышел в отставку в чине полковника. Редкое бескорыстие, глубокая религиозность, мистицизм создали ему репутацию человека чрезвычайно своеобразного. В последние годы жизни заведовал Киевской городской библиотекой. Умер в Киеве. См. о нем: Ольга N. Из воспоминаний (‘Русский вестник’, 1887, No II, стр. 172—174).

⁵ Ховрины — Николай Васильевич, Мария Дмитриевна, рожд. Лужина (1801—1877), и их дети: Александра Николаевна, в замужестве Бахметева (1823—1901), Леонид Николаевич (1825—1865) и Лидия Николаевна (1826—1899). О Н. В., М. Д. и А. Н. Ховриных см.: Письма, т. I, указатель имен, Сочинения, т. I, стр. 597—599, т. VI, стр. 611. Бахметевы (Бахметьевы) — Петр Владимирович (1818—1896) и Александра Николаевна (см. выше).

⁶ Вероятно, речь идет о Николае Васильевиче Сушкове (1796—1871) (см.: Письма, т. IV, указатель имен) и его жене Дарье Ивановне, рожд. Тютчевой (1806—1879).

6

Москва.
3-ье февр.<1855>.¹

Как доехали Вы до Петербурга, Иван Сергеевич? В тот день, как Вы отправились, было 23 градуса мороза, и я не раз думала о том, что Вам, должно быть, страшно холодно — надеюсь, что Вы здоровы? ²

Вы прежде как-то писали мне, что желали бы знать мое мнение о Вашей комедии,³ я нарочно не распространялась о ней с Вами словесно, чтобы было о чем писать,— а не писать к Вам я не могу, то есть, по крайней мере, воображаю теперь, что не могу и что переписка эта сделалась для меня необходимым умственным занятием. Итак, о комедии. Скажите мне, пожалуйста, по правде, не писали ли Вы ее в то время под влиянием Georges Sand, или это изъяснение в любви большой барыни бедному учителю студенту имеет случайное сходство с направлением этого автора. Признаюсь Вам, мне было бы досадно видеть в Вас подражателя, даже бессознательного.⁴ Скажите также, отчего Вы написали комедию? Вы же сами говорите в предисловии, что она для сцены не годится, а между тем драматическая форма затрудняет чтение и лишает нас тех прекрасных описаний, которые мы привыкли встречать в Ваших очерках и повестях.⁵ Мне кажется вообще, что описания и рассказ более, чем диалоги, составляют специальность Вашего таланта. Это сказано не в упрек, я не поклонница драматического искусства — я полагаю, что в нем трудно соблюсти естественность, несмотря на то, что ‘les trois units’ {три единства (франц.).} и другие строгие правила теперь уничтожены. Мастерски обрисован в Вашей комедии характер доктора, особенно хорошо его объяснение с компаньонкой, в котором он под видом грубой откровенности продолжает хитрить. Хорош и Беляев, как умно с Вашей стороны, что Вы его не одарили никакими необыкновенными качествами или способностями, понятно, что он нравится этой женщине именно своею, так сказать, необтесанной природой, ‘nature primitive’, {первобытной натурой (франц.).} своей наивностию и застенчивостию, даже его неловкость не вредит ему в ее глазах, а, напротив, придает ему новую прелесть. Вы говорили про Ракитина, что его роль жалка, но он благородный человек, и если тут есть что-нибудь из. Вашей жизн<и> и если Вы так же поступили, как и он, то это Вам делает честь.⁶ Позвольте мне кончить одним пустым замечанием, это мелочь, но именно поэтому-то ее и легко избегнуть в другой раз. Заметьте, что Ваши действующие лица беспрестанно закрывают лицо руками, это весьма естественное движение в минуту волнения, ‘mais il ne faut pas en abuser’. {но не следует этим злоупотреблять (франц.).} Если я говорю пустяки, то скажите. В Вашей ‘Переписке’⁷ Вы показали новую ‘phase’ {фазу (франц.).} Вашего таланта: ‘анализ чувств’,— и этот опыт Вам, кажется, удался. Жалко, что цензура не пропустила, и жалко, что у Вас теперь другие мысли, которые отвлекают Вас от литературы <...>. Пишите мне ответ poste restante {до востребования (франц.).} на имя Софьи Петровны Барсовой в Москве <...>.

С. Б.

¹ Датируется по сопоставлению с письмами 4 и 5.

² Отъезд Тургенева из Москвы был отлажен из-за его болезни до 3 (15) февраля 1855 г. (см.: Письма, т. II, стр. 256, 257).

³ ‘Месяц в деревне’ (‘Современник’, 1855, No 1).

⁴ Тема любви аристократки к человеку, стоящему ниже ее по социальному положению, часто встречается в произведениях Ж. Санд (‘La marquise’, ‘Valentine’, ‘Le Meunier d’Angibault’, ‘Le Compagnon du tour de France’), о каком именно из них говорит Ладыженская — сказать трудно. Пожалуй, наибольшее сходство с ‘Месяцем в деревне’ обнаруживает в этом смысле роман ‘Le Compagnon du tour de France’. Графиня Изольда де Внлыгре, полюбив простого плотника Пьера Гюгенена, признается ему в своем чувстве. Она готова соединить с ним жизнь, но встречает отказ, так как согласиться на брак с нею значит для Пьера стать обладателем ее богатств и, следовательно, отречься от своих убеждений, от своего класса.

⁵ Комедия ‘Месяц в деревне’ была напечатана в ‘Современнике’ со следующим ‘замечанием’ автора: ‘Комедия эта написана четыре года тому назад и никогда не назначалась для сцены. Это собственно не комедия—а повесть в драматической форме. Для сцены она не годится, это ясно, благосклонному читателю остается решить, годится ли она в печати’ (‘Современник’, 1855, No 1, стр. 29).

⁶ По-видимому, Тургенев писал Ладыженской об автобиографичности образа Ракитина. Об этом же он говорил в 1881 г. М. Г. Савиной: ‘А Ракитин это я. Я всегда в своих романах неудачным любовником изображаю себя’ (см. в сб.: Тургенев к Савина. Пгр., 1918, стр. 77).

⁷ Повесть была опубликована в первом номере журнала ‘Отечественные записки’ за 1856 г. Ладыженская, очевидно, читала ее в рукописи.

7

Москва.
15-ое февраля <1855>.¹

Представьте, милый Иван Сергеевич, что я только вчера случайно узнала, что Вы не уехали в назначенный срок и были здесь больны <...>.²Сейчас получаю Ваше письмо от 10-го, не тупое и не вялое, как Вы говорите, но милое и любезное, оттого что многоожиданное. Я 5 раз посылала на почту, видно, мое письмо вместе с Вами попало в метель. Вы не согласны со мной насчет неестественности, свойственной, по моему мнению, драматическому искусству, но отчего же, скажите, говорят всегда про горе неестественное или вообще про всякое поддельное, не от души шедшее выражение чувств — это ‘театральное горе’, ‘une douleur effet‘, {показное горе (франц.).} ведь это на чем-нибудь да основано. Shakespeare был гений и поэтому составляет исключение, но больше Вы мне никого не назвали. ‘Le grand Corneille et le tendre Racine n’taient pas exempts d’affectation’. {Великий Корнель и нежный Расин не были свободны от аффектации (франц.).}

Я сегодня ознакомилась с одним Вашим сочинением, о котором Вы мне не говорили: а именно Бутовский³ читал нам сегодня вечером (я к Вам пишу в два часа ночи) Ваш ‘Постоялый двор’,⁴ который я себе добыла и дала переписать, чтобы приобрести его в законное владение. Если Вам это может сделать удовольствие, то я Вам скажу, что Марья Дмитриевна была тронута до слез великодушием Акима в отношении жены. Что касается до Лидии,⁵ то она с надлежащей скромностью опустила глаза, когда читали встречу в конопляниках <...>. Мне же чрезвычайно понравилось это сочинение, оно мне решительно кажется самым лучшим Вашим произведением, может быть, оттого, что я еще нахожусь под впечатлением минуты (du droit du dernier venu), {по праву пришедшего последним (франц.).} подожду судить, пока не изгладится живость этого первого впечатления. Как это, однако, досадно, что Вы не хотите ничего писать теперь, скорее выздоравливайте. Вам бы только писать — мне бы только читать. Моей повести⁶ я Вам еще не могу прислать, конец не совсем переписан — а посылаю Вам начало романа. Если, как я полагаю, Вы найдете, что я не имею таланта,— скажите прямо, без всяких ‘mnagements’: {церемоний (франц.).} я Вам даю честное слово, что не ставлю в этом своего самолюбия, я пишу так, от нечего делать, и с тех пор, как переписываюсь с Вами, совсем бросила. Только, пожалуйста, не дожидайтесь прочтения моей тетради, чтобы написать мне ответ на мое письмо, а то не сообразишься, когда послать на почту. Вашу критику или осуждение Вы мне можете прислать в ответ на мое следующее письмо <...>.

Прощайте, Иван Сергеевич, будьте здоровы — о литературе сегодня нечего говорить, журналов в Москве еще не получили. Извините, что я Вам надоедаю различными рекомендациями, тетради моей не присылайте мне обратно, пока я Вам не напишу. Да напишите мне, как Вы себя теперь чувствуете и что с Вами было, ведь и про болезнь свою можно говорить С аппетитом.

От души Вам преданная
С. Б.

¹ Датируется по сопоставлению с письмом 6.

² См. примеч. 2 к письму 6.

³ Бутовский Иван Григорьевич (1785—около 1859) — писатель и переводчик.

⁴ ‘Постоялый двор’ впервые опубликован в ‘Современнике’ (1855, No И).

⁵ Мария Дмитриевна и Лидия Николаевна Ховрины. См. примеч. 5 к письму 5.

⁶ ‘Три женщины’. См. примеч. 4 к письму 9.

8

Москва.
27-ое февраля 1855.

Вот уж две недели, Иван Сергеевич, что я к Вам писала, я несколько раз посылала на почту, но ответа Вашего не дождалась. Наконец, не могу вытерпеть и решаюсь к Вам опять написать. Не думайте, однако ж, чтоб я стала Вас упрекать за молчание,— я не могу быть требовательною в этом отношении и не имею на это никакого права, скажу более: я была бы рада узнать, что Вам помешала отвечать какая-нибудь пустая причина или что Вам просто некогда,— а то, зная, что Вы были больны, мне бог знает какие мысли приходят в голову. Вы же всегда так аккуратны, что воображение поневоле работает. Итак, прошу Вас, Иван Сергеевич, напишите только два слова: ‘я здоров’ или ‘я болен’ — и если Вам теперь некогда переписываться со мной, то скажите прямо без церемонии, как старому другу, поверьте, что я не оскорблюсь никогда откровенностью, когда-нибудь возобновим эту переписку, когда Вы будете расположены. Я с своей стороны всегда буду готова, но никак не желала бы Вам быть в тягость. Главное, откиньте в сторону всякую учтивость и напишите мне на этот счет самый искренний ответ. Теперь поговоримте о литературе, может быть, в последний раз, читали ли Вы в февральских ‘От<ечественных> записках’ первую главу поэмы Жемчужникова ‘История моего знакомого’? ¹ Прочитав ее, я вспомнила Ваши слова, что ‘философия в стихах не годится’, и убедилась в их справедливости — это решительно не поэзия. Вдобавок стих как-то негладок и неблагозвучен, и я ощутила какое-то особенное наслаждение, перейдя от этой поэмы к стихотворениям Пушкина (из нового издания), напечатанным в ‘Современнике’.² Это отрадное чувство очень похоже было на то, которое мы ощущаем, съезжая с ухабистой проселочной дороги на гладкое ровное шоссе. Очень мне понравилась повесть Писемского ‘Виновата ли она?’.³ Все характеры хороши, хотя не так типичны, как в прежних его сочинениях. Вообще мне кажется, что эта повесть в одном отношении лучше, в другом хуже его других произведений. Лучше оттого, что она написана ровнее и благороднее, тут не встречаешь тех простонародных и даже пошлых выходок, которые как-то неприятно колют глаза в ‘Богатом женихе’⁴ и которые в авторе изобличают не совсем порядочного человека. Хуже оттого, что в ней меньше оригинальности и меньше жизни. Типов, как я говорила выше, вовсе нет: Иван Кузьмич и Пионова повыпуклее других, но Лидия и Курдюмов, по-моему, слабо очерчены. И зачем пустился Писемский на французские фразы: разве для того, чтобы показать, что он по-французски не знает. Кстати о типах, вот кто постоянно метит на типы, но, кажется, весьма неудачно, это Ольга II. И какие затейливые заглавия: всё какие-то пословицы, которых никак не применишь к рассказу. Последняя ее повесть ‘На весь свет не угодишь’ вышла уж больно плоха, а претензии много.⁵ Вы, может быть, замечаете, Иван Сергеевич, ‘que je suis aujourd’hui dans mes humeurs noires littraires’. {что я сегодня в черной литературной меланхолии (франц.).} Действительно так: февральские журналы показались мне скучными и пасмурными, как февральская погода<..>.

Прощайте, Иван Сергеевич, будьте здоровы. Неужели я к Вам больше писать не буду! Мне решительно грустно при этой мысли, но я все-таки не отказываюсь от своих слов — решение в Ваших руках. Скажите мне свое собственное мнение о своем ‘Постоялом дворе’, а я все в том же восторге, я нахожу, что Вы в нем достигли до высшего драматизма,— сцена, в которой Аким прощает жену, поражает своей строгой красотой. Очень хороша и та, в которой Кирилловна объясняется с Акимом и с барыней. Словом, с самой доброй волей ничего не найдешь критиковать в этом произведении. Еще раз прощайте, жму Вам руку и прошу Вас не совсем забывать

преданной Вам
С. Б.

<Р. S.> Если Вы прочли мою тетрадь, отошлите ее на имя Барсовой с оставлением на почте. Повесть моя переписана и будет Вам переслана по первому Вашему требованию.⁶

¹ Ладыженская имеет в виду первую главу поэмы А. М. Жемчужникова ‘Мой знакомый’ (‘Отечественные записки’, 1855, No 2, отд. I, стр. 197—206).

² В первом номере ‘Современника’ за 1855 г. (отд. I, стр. 213—216) были помещены три стихотворения Пушкина из только что вышедшего в свет второго тома сочинений поэта, подготовленного П. В. Анненковым: ‘Воспоминания в Царском селе’ (1829), ‘Воспоминание’ (1828) и ‘Наперсница волшебной старины…’ (1822).

³ См.: ‘Современник’, 1855, No 1, стр. 217—304.

⁴ Роман А. Ф. Писемского ‘Богатый жених’ печатался в ‘Современнике’ в 1851 (NoNo 9—12) и 1852 гг.(NoNo 1—5).

⁵ С. В: Энгельгардт, рожд. Новосильцева (1828—1894), писавшая под псевдонимом Ольга Н***, действительно очень часто использовала пословицы в качестве заглавий для своих произведений: ‘Утро вечера мудренее’ (‘Отечественные записки’, 1853, No 11), ‘Суженого конем не объедешь’ (‘Отечественные записки’, 1854, No 2), ‘Не так живи как хочется, а так как бог велит’ (‘Современник’, 1854, No 12) и др. Повесть ‘На весь свет не угодишь’ опубликована в журнале ‘Отечественные записки’ (1855, No 2).

⁶ ‘Три женщины’. См. примеч. 4 к письму 9.

9

Москва.
14-ое марта 1855.

Благодарю Вас, Иван Сергеевич, за Ваше суждение о моем романе¹ — мне польстило, что Вы его нашли достойным критики. Но чтоб довершить Ваше благодеяние, недостаточно показать мне раны, надобно указать и на лекарство, словом, я хочу попросить у Вас несколько объяснений и надеюсь, что Вы мне в них не откажете. Прежде всего, позвольте спросить, в чем именно проглядывают авторские намерения? Что тут предвидится — будущий ход рассказа или развитие характеров? Графиню я хотела срисовать с природы, это моя мать,² но дочери вымышленные лица. Ваша правда — Ольга не интересна — я хотела ей придать характер твердости и положительности, а вышел какой-то бледный слепок с ‘Jane Eyre’.³

Вы говорите: ‘нет жизненности’, что собственно значит жизненность и как можно до нее достигнуть, я не совсем понимаю. Состоит ли она в живости рассказа или в естественности его?

Вы находите, что кисть моя не изобличает женскую руку,— да ведь это очень дурно, значит, я не обладаю единственным достоинством женского таланта, даром уловить и передавать самые тонкие оттенки чувств. Впрочем, признаюсь, я удивляюсь Вашему терпению прочесть эту тетрадь, вот какой ответ я ожидала от Вас: ‘Ваш роман есть нравоучительная сказка для детей, написанная скверным слогом’.

Посылаю Вам свою повесть,⁴ она в другом роде, но, кажется, еще хуже и опять-таки нравоучительна <...>. Я думаю, что Вы найдете в повести моей слог менее небрежным, я ее почти всю переписывала сама и успела несколько поправить. Но галлицизмы, верно, опять встретятся, это наследственное зло. Также и чувство, кажется, часто переходит в сентиментальность, однако, когда я писала, я так чувствовала в самом деле, но у меня внешнее выражение мыслей никогда не соответствует внутреннему идеалу. И это нагоняет на меня какое-то тоскливое чувство — понимаете ли Вы это? Скажите мне после, пожалуйста, удалось ли мне хотя несколько очертить характер Марии, над которым я трудилась более, чем над другими. Любинька и Адель Вам, может быть, покажутся сходными — и та и другая экзальтированна, но у Ad&egrave,le экзальтация идет от сердца, а у Любиньки от головы, поэтому в Любиньке действительность убивает экзальтацию, как русская жена, она привязывается к мужу после свадьбы и открывает в нем неслыханные достоинства — a Ad&egrave,le и в счастии остается восторженною.

Прощайте, Иван Сергеевич, я очень рада, что Вам теперь лучше, надеюсь, что Вы теперь совсем здоровы.

Я еще не получала мартовских журналов, если Вы их читали, скажите мне что-нибудь о них.

С. Б.

Извините, что я у Вас украла имя из ‘Записок охотика’ — это случилось совершенно бессознательно — ‘j’ai profan le nom d’Овсяников’. {я осквернила имя Овсяникова (франц.).}⁵

¹ См. письмо 7.

² Мария Гавриловна Дюклу, рожд. Бибикова (1801—1863).

³ Ладыженская имеет в виду героиню известного романа Ш. Бронте ‘Джен Эйр’ (1847), опубликованного на русском языке в 1849 г. (‘Отечественные записки’, NoNo 5—10).

⁴ ‘Три женщины’. Повесть вошла в сборник: С. Вахновская. Рассказы и очерки. М., 1859.

⁵ Фамилию главного действующего лица рассказа Тургенева ‘Однодворец Овсяников’ из ‘Записок охотника’ носит один из второстепенных персонажей повести Ладыженской.

10

Москва.
23-е марта 1855.

Я на днях, Иван Сергеевич, могу сказать, что отрыла в старом журнале 47-го года одну Вашу повесть под заглавием ‘Бретер’ <...>.¹ В этой повести Вам чрезвычайно удались оба типа: тип бретера и тип немца,— в них много оригинальности. Сколько, в самом деле, таких людей, которые слывут за высшие умы оттого только, что не дают себя разгадать. Что касается до Кистера, то я сама встретила в нашем гусарском полку (как говорит Маша Перекатова) такого идеального юношу с развитою ‘интеллигенциею’, с образованностью, с пиитическими стремлениями, но с тупым умом, и сожалела, что никто этим типом не воспользовался,— я тогда о Вашей повести не знала. Сама Маша, кажется, обрисована не так удачно и не слишком метко — а может быть, Вы и хотели, чтоб она вышла несколько бесцветна. Зато мать очень хороша, даром что о ней мало говорено. Одно меня удивляет: в этом Вашем раннем произведении мало разницы с последними. Слог так же хорош, рассказ столько же ловок, описания так же живы… Разве только поменьше оконченности и округленности в портретах, и то в физическом, а не в нравственном отношении. Я не хочу думать, Иван Сергеевич, что Ваш талант — ‘un talent stationnaire’, {талант, стоящий на месте (франц.).} Вы должны идти вперед, Вы теперь достаточно приготовлены для большого труда — но Вы ленивы… Вам надобно дать шпоры…

Какого числа выезжаете Вы из Петербурга? ² Вы, верно, опять остановитесь на Маросейке. Если бы Вы знали, какая у нас теперь дорога в Москве — Венеция — надобно ездить в лодках. Впрочем, к празднику нам обещают ее исправить по случаю приезда государя.

Прощайте, Иван Сергеевич, будьте здоровы, до свидания.

С. Б.

¹ См.: ‘Отечественные записки’, 1847, No 1.

² Тургенев выехал из Петербурга в Москву 6 (18) апреля 1855 г. (см.: Письма, т. 11, стр. 268, 269).

Т. А. Никонова

ПИСЬМА К И. С. ТУРГЕНЕВУ И ПИСЬМА О НЕМ

Е. А. ЛАДЫЖЕНСКАЯ

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

Читайте также: