Письма к Б. А. Грифцову, Розанов Василий Васильевич, Год: 1912 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 15 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Василий Розанов

Письма к Б. А. Грифцову

Вступительная статья, публикация и комментарии Евгения Барабанова

‘Наше наследие’, 1989, No 6

I

<16.8.1909>

Многоуважаемый Борис Александрович!

Заранее приветствую Вашу книгу. Похвалы желаются, порицания не исключаются, но, в сущности, — интересен только разбор, анализ, и так сказать введение данной мысли или мыслителя в ‘чертеж истории’, ‘божественный узор ее’. Я думаю — это и для автора (Вас) — самое интересное. О похвалах я пошутил: в сущности — они очень скучны, а прямые похвалы (простите) даже пошлы, ‘безвкусны’. Вообще же ‘ум автора’ (Вас) должен сказаться в полном умолчании явной, сказанной похвалы или порицания, — и в таком разборе, чтобы уже видны были качества разбираемого и отношение к ним автора (Вас). Словом, нет лучшего красноречия, чем молчание.

Раскрыть псевдоним в ‘Рус<ском> Сл<ове>‘ Вы вполне можете: он не тайна даже в редакции ‘Нов<ого> Вр<емени>‘, Вы угадали, что в газетах я пишу на 1/2 для хлеба (оч<ень> большая семья, дети все учатся в дорогих школах), хотя там провожу, конечно, и свое лицо. Журналами и газетами я вообще пользовался так, чтобы те или другие из сущих у меня мыслей и настроений проводить там, где они ‘проводимы’ по составу редакции. Ведь во мне есть в самом деле консерватор и до сих пор (любовь к костромским грибам и ракам и т.д. и т.д.), и в самом деле — радикал (Добролюбов — любимейший писатель моих дорогих гимназических лет, когда я формировался), правительство я люблю за его труд, ну хоть обсаживания больших дорог березами и даже помню огромного жандарма, который жил (как муж, без венчания, но при матери жены) с красивою смуглою работницей Ульяной, — слабого здоровья, — в доме моей матери: это было, когда мне было лет 9. Таким образом ‘островками’ привязанности мои размещены всюду. Но я думаю, больше всего я ‘философский анархист’ в том отношении, что у меня всегда стоит ‘к черту’ в душе о всем и вся, ‘о порядках и нарядах’, ‘уставах и благочиниях’ и проч. и проч., и я глубочайше личный и домашний человек. Внешность просто мне всегда (с детства) враждебна, т.к. она не достаточно мечтательна, фантастична и прихотлива. Я бесконечно люблю прихотливость, каприз — дня, жизни, идей.

Ну и проч.

‘Сам’ же я, без ‘приноровлений’ — конечно, только в книгах, коих редактирование стоило мне такого труда, как почти и писанье, но только кропотливого и изнурительного. И особенно в трудах — ‘примечания’: это — ‘моя сфера’, где я весь живу… Кстати, почти окончен к выходу новый главный мой труд, и вероятно он появится эту зиму¹ (задержало разорение Пирожкова²: я должен уплатить 1000 р. конкурсу за отпечатанные 21 лист, — и не знаю, как это сделать). Ну, устал.

Ваш В. Розанов

Раскройте псевдоним, просто сказав, что В. Варварин = В. Розанов, и после цитат ставя (в ‘Рус. Сл.’ или ‘В. Варварин’).

Ваш ‘список’ совсем полон, только еще нужно упомянуть о статье ‘Русская церковь’ в ‘Рус<ской> Мысли’³, которая есть статья без конца (очень важного) из ‘Russen iiber Russland. Ein Sammelwerk Herausgegeben von Josef Melnik.’ (Франкфурт-н/М<айне>. 1906 г.), которая в тот же год была переведена на итальянский.

* * *

Датируется по почтовому штемпелю: Териоки 16.8.1909.

¹ Речь идет о книге ‘В темных религиозных лучах’ (СПб., 1910, XYI+539 е.), которая была отпечатана в количестве 5000 экземпляров, но запрещена цензурой и уничтожена. На основании этой книги В. В. Розановым были изданы (с большими пропусками вычеркнутых цензурой мест) две другие: ‘Темный лик. Метафизика христианства’ (СПб., 1911) и ‘Люди лунного света. Метафизика христианства’ (СПб., 1911).

² Книгоиздатель М. В. Пирожков, у которого Розанов напечатал в 1906 г. несколько своих книг. См.: В. Розанов. ‘К истории одного книгопродавческого разорения’. — ‘Новое время’, 1909,22 июля.

³ Статья ‘Русская церковь’ увидела свет не в ‘Русской мысли’, как ошибочно пишет Розанов, а в журнале ‘Полярная звезда’ (1906, No 8), также редактировавшемся П. Б. Струве. В более полном виде текст статьи был напечатан отдельным изданием: В. Розанов. ‘Русская церковь. Дух. Судьба. Очарование и ничтожество. Главный вопрос’. СПб., 1909.

II

<18.4.1911>

Любопытно. А ‘кто’ и ‘что’ Вы?

И какой неопытный: могли бы: ‘Редакция ‘Нов<ого> Вр<емени>‘. Эртелев, 6.

Во всяком случае, ‘дай Бог успеха’…

<на обороте:>

Москва Арбат 44 кв. 49

Грифцову Борису Александровичу

С.-Петербург

Звенигородская д. 18 кв. 23

Розанову В. В.

* * *

Датируется по почтовому штемпелю: С.-Петербург 18.4.1911.

III

<24.4.1911>

Ну, прежде всего Ваше и с Вашей точки зрения: жму руку как писателю, как собрат, посвящаю ‘ударом меча по спине’ как рыцарь солдата в битве, поздравляю с окончанием труда, его напечатания, с радостью видеть 1-й труд напечатанным. Боже: что я пережил, получив первые три чистые листа от Ю. Романа (‘О поним<ании>‘)¹.

Ну, и так далее. ‘Пьем, гуляем и проч. Да будут Вам светлы воды Venezia и да не очень пахнет Canal grande².

Теперь мое.

Личное. Бесконечное спасибо за труд, прилежание. Меня ‘зарежь’ — не стал бы перечитывать своих 15 книг. Так и не нашел (потеряв ссылку), где я сказал: ‘Душа есть феникс…’³А правда хорошо. И верно.

Но вот — критика. И уже Ваше и мое:

Труд этот есть труд, а не вдохновение, т. е. Вы ‘посвятились’ в труд именно, а не во вдохновение. Для Вас это ужасно жаль, и можно ожидать только лучшего, если Вы будете все снаружи холодеть, а евнутри разгораться. Ледяная вода и металл в нее льющийся — лучшая ‘обстановка’ для писателя. Для этого лучше бы, чтобы на В<ас> напали, В<ас> осмеяли, ‘дали по морде’ (Струве)⁴: вот это и есть та ‘холодная вода страдальчества’, без которой почти не выходит и не может выйти писателя. Тут соотношение:

Страдание — героизм.

‘благоприятные обстоятельства’ — пошлость

‘холодненького’

и ‘преуспевающего’.

Ведь и ‘позитивизм’, В<аш> противный, не столько противен по доктрине (пусть она и 5 коп. стоит), сколько морально. Все печатался в журналах с 15000 подписки, покраснел от удовольствия, а наконец и спился сдуру.

Затем ‘молодость’ не так проглядывает в книге. Я только думал: ‘Ах, зачем он со мною лично не знаком: все эти страницы он под другим освещением бы написал, зная он просто меня лично’. Но через статью проходит одна нить: страдальчество, личная драма. Вот это так. Все остальное пишу по секрету. Я не ‘мужик’, а скорее девушка, робкая, застенчивая, не любящая мира, скромная, любящая тишину и уединение. В сущности — монахиня. Всегда была у меня ужасная жажда мира, гармония с другими. Как у старых священников я любил целовать руку, это в 27-35 лет, когда ‘бофферы’ носили бомбы и давали плюхи профессорам.

Вот. Если хотите — ничего русского, ничего от ‘русских обстоятельств’: и вместе — ‘костромской патриот’. Люблю свой Баровков пруд⁵. Жили в бедности, нищете.

Учиться всегда ненавидел, в гимназии, университете. И в сущности никогда не учился, делал только ‘вид’ (‘Весы’: ‘Мечта в щелку’)⁶.

Женитьба… Ужасное несчастье. Прямо огненная мука, позор, унижение. 1-ая жена моя какая-то ‘французская легитимистка’, на 18 лет меня старше, талантливая, страстная, мучительная, я думаю — с психозом, который безумно меня к ней привязал.

Разошлись в момент выхода ‘О понимании’ (1886 г.). Книгу я писал, часто уходя от мучительницы в ‘гостиницу Дудина’ (Брянск). Разложу листочки — и пишу. Все ‘О понимании’ написано со счастьем.

Итак: кроткая девушка Василий.

Встреча с теперешней женой Варюшей. ‘Глубокая христианка’ (определяли ее здесь, в Петербурге, узнававшие ее). Она меня всему в Боге научила, не словом, но показав как она есть. У нее это врожденное. Ее душа вечно встревожена и молится, полна предчувствий (форменно — она ясновидящая, по знанию будущего и окружающего далекого), и — практичная: бережет каждый мой рубль (сама — совершенно бескорыстная). Из духовной прелестной семьи.

Мы потихоньку обвенчались. Пошли дети, 5⁷. Бедность, нужда, ‘до ада’. И все дети — чужие, не наши, с фамилиями ‘Ивановы’ и ‘Николаевы’⁸. Мало-помалу (не от меня, а кажется через Рачинского) ‘наше положение’ стало всем известно, Победоносцеву, митрополиту⁹. И все меня любили, уважали. Но никто не раскрыл рта, чтобы были не ‘Николаевы’ дети, а ‘Розановы’.

Ну, а я ‘мыслитель’…

Мое положение и стало для меня ‘ньютоновым яблоком’, из ‘случая’, каких ‘сто на дороге’, но со страшною силой почувствованном (‘нежная девушка, монахиня’), я — через 8 лет размышления разгадал тайну христианства, и наконец вот-вот теперь, эти 2 года -1-й в истории цивилизации разгадал Личную Тайну Иисуса и узнал 1-й в человечестве: ‘кто Он’ или ‘Кто он’… Я думаю, это прямо неизмеримо. Таким образом при посредственных способностях и всей слабости девушки, все так сложилось во мне и вокруг меня, что… нежность-то и преобразовалась в ‘утонченнейшую ярость’, а кротость — в ‘храбрость курицы’, кидающейся на повара или Повара, хотящего зарезать ее цыплят. И…

Курица пошатнула весь столб христианства. Я совершенно точно знаю, что после моей ‘+’ сейчас же религия начнет меняться, преобразовываться. Что христианство не выдержит, и не может выдержать ‘напора’ робкой курицы или разъяренной девушки, и когда мне ‘+’, то в то же время мне победа, а ‘+’ всему теперешнему теизму, ну а с ним и культуре.

Но чтобы все это произошло, нужно было мне быть именно ‘костромичу’, ‘простецу’, ‘девушке’. 1000 и даже 1000000 Байронов, ничего бы не сделало с христианством. Не та категория. Злом Иисуса не укусишь. Но поразительно, что он от добра — повалится, и тут раскрывается, что Он — не добр. ‘Эврика’, эврика — Он не благ!’. Кто первый это открыл — повернул столб мира, кто это 1-й в себе почувствовал, ощутил, до великого страдания, но именно в простоте ясной и спокойной души — прямо начал новую цивилизацию.

Вот откуда моя забота ‘о священническом совете при Епископе’: не мое поле — но я и на нем работаю, как христианин, как Микула Селянинович, как мужик. Просто — я добрый человек, работающий ‘и на врагов’. Даже христианам, моим врагам — работаю по крупице. Я-то христианам ‘устраиваю маленький развод’, устраиваю ‘совет при епископах’: а христиане, зная, что я религиозный и простой и добрый человек -не могут мне отдать моих 5-х детей, никакого им зла не сделавших, как и я им не сделал никакого зла, а моя добрая жена умела только молиться. ‘Темный Лик’ — он в костях моих зазвенел, он в костях моих зажег темное пламя, он потихоньку меня жалит, и наивная (я и наивен) закричала:

— Темный Лик! Темный Лик! Люди, смотрите — среди вас Темный Лик, он только делает вид, что плачет — он ни о чем не плачет, и Ему вы просто все не нужны, вы все жертва Его, бегите от него…

— ‘Горы, падите на нас! Холмы, покройте нас!…’

Ну, устал. В 2-х газетах работаю и с любовью (это Вы прекрасно угадали, и спасибо) зарабатываю хлеб для ‘дома’ (с прислугою) из 9 человек. Таким образом:

Жизненное явление

а не

литературное явление

вот суть ‘я’ моего.

В. Розанов

Жму руку. Целую. Спасибо.

Работайте и пробивайтесь к успеху (не к славе, черт с ней, а кзначению, интересу etc.).

В письме В<ашем> слова о ‘тихой мудрости’ показывают совсем другую структуру мировоззрения в Вас, более зрелую, чем в статье, где:

Вино шумит и сил избыток…

Но ведь это угар, который через 2 часа проходит.

Etc.

<приписка на 1-м л.>:

Леонтьев мне прислал со своими поправками этот ‘Анализ’¹¹, но какой-то друг-подлец ее у меня (в Полн. собр. Соч. К. Л-ва, один переплет) утащил.

* * *

Датируется по почтовому штемпелю: С.-Петербург 24.4.1911, письмо на бланке редакции газеты ‘Новое время’.

¹ Ю. Роман — совладелец московской типографии ‘Э. Лисснер и Ю. Роман’, в которой печаталась первая книга Розанова ‘О понимании’ (М., 1886). Розанов сохранил письмо Ю. Романа от 23 августа 1885 г., в котором сообщалось о начисто отпечатанных трех первых листах и о посылке четвертого корректурного листа.

² В Италии Розанов был в 1901 году, свои впечатления он описал в имевшей большой успех книге ‘Итальянские впечатления’ (СПб., 1909), несомненно известной и Б. Грифцову. В заметке ‘Золотистая Венеция’, вошедшей в эту книгу, не раз упоминается и Canale Grande.

³ ‘Каждая душа есть феникс и каждая душа должна сгорать, а великий костер этих сгоревших душ образует пламя истории’, — цитата из книги Розанова ‘Около церковных стен’ (т. 1, СПб., 1906, с. 195), которой Грифцов (‘Три мыслителя’, М., 1911, с.20) иллюстрирует свой тезис о творчестве ‘каждого человека и самого Розанова’.

⁴ Речь идет об уже упоминавшейся статье П. Б. Струве ‘В. В. Розанов — большой писатель с органическим пороком’ (см. прим. 29 к ‘Смертному’).

⁵ Рядом с этим прудом находился домик Розановых в Костроме.

⁶ Имеется в виду автобиографическая статья В. Розанова ‘Мечта в щелку’. — ‘Весы’, 1905, No 7.

⁷ Кроме умершей в младенчестве дочери Нади, у Розановых было четыре дочери и сын: Татьяна (1895-1975), Вера (1896-1920), Варя (1898-1943), Василий (1899-1918), Надя (1900-1956).

⁸ См. прим. 38 к ‘Смертному’.

⁹ В. Розанов сам подробно рассказывал о своем семейном положении обер-прокурору Святейшего синода К. П. Победоносцеву и петербургскому митрополиту Антонию.

¹⁰ Статья В. Розанова под таким названием первоначально появилась в газ. ‘Новое время’ (1902, 6 июля) и затем была перепечатана в первом томе ‘Около церковных стен’.

¹¹‘Анализ, стиль и веяние. Критический этюд о романах гр. Л. Н. Толстого’ К. Н. Леонтьева впервые опубликован в ‘Русском вестнике’ (1890, No 6-8), в 1911 г. этюд вышел в отдельном издании, а в 1912 — в восьмом томе Собрания сочинений К. Леонтьева.

IV

<6.5.1911>

Я Вас нечаянно обидел, Грифцов?

— Тем, что сказал, что В<аша> книга есть ‘работа, а не вдохновение’. Но слишком много выписок, что и сообщает вид работы, ссылок, ‘справок с прежним’ (вытащили на свет мою ‘О монархии’¹: я ее очень любил, и очень б<ыл> рад, что Вы на нее указали: но за давностью — почти сам забыл: это же археология и археологический метод).

Книга написана, конечно, страшно горячо, с увлечением, но тут опять сыграла роковую роль Ваша молодость: все ‘нами’ занимаетесь, а своей души не конструируете. Точно в Вас есть одна tR (температура): но ведь есть, конечно, и мысли. Они не видны. Видно только, что у Вас ‘душа в пятки уходит’ от разных ‘ужасов’, особенно охвативших Шестова². Мой друг Столпнер³, человек старого и даже древнего ума, коему я послал Вашу книгу, сказал о ней: ‘В ней все-таки много верных замечаний, также и о Вас — напр<имер> метких высмеиваний Вашего прожектирования. Но он слишком отдался Шестову. Шестов — вовсе не критик. Ш<естов> обо всех писателях пишет одно и то же и одним тоном, что нелепо: в сущности, он пишет не о писателях, а только о себе, раскрывает себя’. Я думаю, это верно.

Ну, сердитесь — не сердитесь, я Вам пошлю мой ‘Лунный свет’.

В. Розанов

* * *

Датируется по почтовому штемпелю: С.-Петербург 6.5.1911, письмо на бланке редакции газеты ‘Новое время’.

¹ В. Розанов. ‘О монархии (Размышления по поводу панамских дел)’. — ‘Русское обозрение’, 1893, No 2. В своей книге ‘Три мыслителя’ Грифцов приводит цитаты из этой ранней статьи как примеры ‘странного издевательства над самим собой’ Розанова: ‘То ли отчаянный цинизм, то ли просто отчаяние’ (с.40-43).

² Шестов (Лев Исаакович Шварцман, 1866-1938) — философ, идеями которого был увлечен не только молодой Грифцов, но и многие из его поколения, в частности А. Закржевский, Ф. Куклярский. Розанов посвятил Л. Шестову две статьи: ‘Новые вкусы в философии’ (‘Новое время’, 1905, 17 сентября) и ‘Два слова в защиту Достоевского как человека’ (‘Русское слово’, 1906, 22 февраля).

³ Борис Григорьевич Столпнер (1871-1967) — философ, сотрудник ‘Еврейской энциклопедии’, многие годы близкий друг Розанова, острую полемику со Столпнером см. в статье Розанова ‘На лекции о Достоевском’ (‘Новое время’, 1909, 4 июля).

V

<13.5.1911>

Был оч<ень> рад получить В<аше> письмо, Грифцов: я б<ыл> в самом деле испуган, что обидел Вас: 1) Вы же потратили несколько лет на труд обо мне, и каким было бы свинством обидеть такого человека. И справедливо ведь то, что напр. я ‘исключен из внимания публики’ (о чем не очень сожалею, ибо оно развращает), и Вы книгою сделали чрезвычайно много. Написана она собственно и хорошо. Но уж очень молода, и мне в 55 лет это несносно.

N. В. Вы влечетесь к ужасам: они есть, но гораздо страшнее, и в жизни, и в мысли, но совершенно просты ‘по физиономии’. Помните: и настоящий черт, единственно настоящий и единственно страшный, есть ‘приживальщик’ (‘Черт’ Фед. Карамазова), кажется с цилиндром и конечно с галстухом. А те, ‘в плащах’ — просто фантазия. Ну и проч. Поймете сами.

Все В<аше> письмо хорошо по тону и по мысли, и, очевидно, Вы сами уже вышли из того ‘озера мысли’, которое составляет В<ашу> книгу. И слава Богу, и в добрый путь.

Снесся с кем нужно:

если не позднее 30-го июня пришлете статью о повестях Леонтьева, то ‘типография еще может справиться, и она пойдет в сборник¹, если же позже — то статья пойти не может, ибо матерьял для сборника уже весь сдан и первые листы отпечатаны будут на этой неделе’. Адресовать можете хоть мне. ‘Статья очень желательна’. Ну — в путь (литературный и житейский).

В. Розанов

Порадовали, что и ‘вышли из Шестова’. Нужно быть ‘другом своих друзей’ — и ни у кого — в подчинении. Это просто смешно и недостойно человека, я делаю только исключения для таких как К. Леонтьев, под обаянием (но отнюдь не в ‘подчинении’) был сам несколько лет. Он меня жег огнем и очаровывал благородством (скорбная привязанность ко всему отвергнутому).

* * *

Датируется по почтовому штемпелю: С.-Петербург 13.5.1911, письмо на бланке редакции газеты ‘Новое время’.

¹ Речь идет о книге ‘Памяти Константина Николаевича Леонтьева. Литературный сборник’ (СПб., 1911), где была напечатана статья Розанова ‘Неузнанный феномен’. Очевидно, статья Грифцова опоздала, но в майской книге ‘Русской мысли’ за 1912 г. появилась его библиографическая заметка на ту же тему. Спустя год в том же журнале была напечатана большая работа Грифцова ‘Судьба К. Н. Леонтьева’ (1913, кн. 1-4).

VI

<9.1.1912>

Я Вам давно хотел писать, милый Гр<ифцов>, и до Р<ождества> и после, к Н<овому> Г<оду> — и нравственно нужно было… но, нет грешней меня человека. Совсем развалился и м<ожет> б<ыть> отчасти посвинел. Дело в том, что меня все клевала мысль, что Вы без работы и нуждаетесь, кое-что из слов Ваших у меня дало повод это думать. И у меня б<ыла> душевная забота протолкнуть Вас в ‘Р<усское> Сл<ово>‘, но останавливали слова Дорошевича¹, когда я думал туда же пихать проф. Тареева²: — ‘Да куда же девать, забито всё’… Везде забито — и это ужасно. Ну, а теперь меня выперли из ‘Рус<ского> Сл<ова>‘³ (Мережковский и Философов: aut⁴ мы aut Варварин). Ну, черт с ними… Может быть не пришлете ли в ‘Н<овое> Вр<емя>‘ рецензии, — там совершенного идиота Бурнакина⁵ втер Буренин⁶. Но Бур<енин> — сила, у меня силы нет. Вообще же, мне неприятно Вас оспаривать, но о ‘Н<овом> Вр<емени>‘ Вы представления не имеете. Этот ‘Фигаро’ на самом деле есть растянувшийся русский мужик, он — и с плутоватостью, и немного пьян, весь растрепан: но (чему Вы не поверите) он имеет (ну, — не всегда, то часто) золотое сердце, глубокую простоту, и (для меня дорого) бесконечную любовь к России, in re⁷, в земле, торговле, в правительстве (без малейшей подделки, клянусь Вам) просто во ‘всей ораве’, ‘везущей воз’.

Ну, Вас не переубедишь, и знаю, что уж рассердились. Но (Вы молоды): не верьте литераторам и о чем шумит литературная улица. Умрем: все откроется.

Не сердитесь…

Кроме посылаемого, есть 3 экземпляра — и след<овательно> это почти уника. По использовании пусть вернет Вам. Это от меня Вам подарок. Все-таки сохраните и м<ожет> б<ыть> в библиотеку со временем.

4 часа ночи.

Прощайте. Жму руку. В. Розанов.

* * *

Датируется по почтовому штемпелю: С.-Петербург 9.1.1912.

¹ Влас Михайлович Дорошевич (1864-1922) — журналист, с 1902 г. фактический редактор московской ежедневной газеты ‘Русское слово’.

² Михаил Михайлович Тареев (1866-1934) — профессор Московской духовной академии, проповедник идеи ‘христианской свободы’, автор четырехтомного труда ‘Основы христианства’ (Сергиев Посад, 1908). В 1908-9 гг. находился под угрозой увольнения из Академии за свое ‘либеральное’ истолкование христианства. С 1905 по 1913 гг. Тареев и Розанов состояли в переписке.

³ Розанов сотрудничал в газете ‘Русское слово’ с 1905 года по ноябрь 1911 (последняя его статья ‘О происхождении некоторых типов Достоевского’ вышла 15 ноября).

⁴ aut (лат.) — или.

⁵ Анатолий Андреевич Бурнакин (7-1932) — поэт и критик, с осени 1910 г. постоянный сотрудник газ. ‘Новое время’.

⁶ Виктор Петрович Буренин (1841-1926) — критик, поэт и драматург, сотрудник ‘Нового времени’.

⁷in re (лат.)- в деле, в отношении.

VII

<14.1.1912>

Милый Грифцов!

Спасибо за такое теплое письмо. Будете дальше жить и увидите, что ничего нет значительнее, как встреча… ну, с ‘ладным человеком’, патетически же: добрым человеком, хорошим человеком. Ничего столь интересного, столь привязывающего к земле, сама ‘женитьба’ (перелом судьбы) — только одна из таких встреч.

В старости как это чувствуешь: что вся жизнь — встречи. И пожалуй, мы рождаемся для встреч.

А пишу к тому:

Познакомьтесь Вы (в Москве) с Руссовым¹. Какой-то странный и, мне кажется, несчастный человек, тоже идейно мятущийся, ищущий, презирающий, негодующий, и словом ‘оскорбленный в сердце идеалист’. Что-то мне говорит, что Вам нужно встретиться. Что-<то> в Вас есть сходное, особенно в умственном состоянии теперь. Мне тоже ужасно хочется ему написать эту зиму, но ‘руки висят’ и чернильница — адово дно.

Адрес его (года 1 1/2 назад): Москва, Средняя Пресня, д.3/5.

Спасибо за слова о Н<овом> вр<емени>. Это ужасно трудно быть так мягким, как у Вас сказалось в письмо. Но Вы, дорогой, тут ничего не знаете фактически и просто поверьте мне, что я же не лгунишка, а я больше не буду надоедать. ‘В будущем все откроется’, и все получат ‘по заслугам’.

Жму руку. По-моему Вы совсем ‘в хороших путях.’

Ломка, тоска, недоумение, ‘скрежет зубов’ — судьба Ваших годов. Я после университета стоял на мосту над Москвой-рекой. ‘Кому нужен кроме этих холодных вод’. Сознание своей ненужности — ужасно! А — выжил.

В. Розанов

<приписка сбоку:> Если Руссов переменил адрес — пошлите открытку в адресный стол.

* * *

Датируется по почтовому штемпелю: С.-Петербург 14.1.1912.

¹ Речь идет о Николае Николаевиче Русове (1883-?) — прозаике и литературном критике. О его романе ‘Любовь возвращается’ (М., 1913) Розанов поместил рецензию в ‘Новом времени’ (1913, 10 февраля), в другом романе Русова — ‘Золотое счастье’ (М., 1915) — описывается его встреча с В. В. Розановым.

VIII

<20.2.1912>

Что, милый Грифцов, Вы мне не ответили? Живы ли и здоровы ли? Если сердитесь на меня — ‘плюньте’ (т. е. перестаньте сердиться), ‘не стоит’. Что делаете, думаете, где работаете? Буду благодарен за ответ: Звенигородская, д. 18 кв. 23.

Ваш В. Розанов

* * *

Датируется по почтовому штемпелю: С.-Петербург 20.2.1912.

IX

1.4.1912

Взял у дочурки ‘Три мыслителя’ (утащила, и я думал — пропала): и захотелось сказать Вам 2 слова.

Спасибо Вам бесценное за внимание — Вам, именно сознающему свою (Вашу) одинокость и бесприютность в мире, и труд и его ясность, и вечное ‘денег нет’, ‘денег не хватает’ — от такого же по одинокости, а долгие годы (1893-99) прожившего и прямо в ужасе от ‘денег нет’. И больше ничего. Просто захотелось сказать 2 слова, обнять и заочно поцеловать. В. Розанов.

Что в самом деле за судьба в литературе: ум есть, идеи есть, честность: да кто же скажет, что ‘Сумерки просвещения’¹ и ‘Семейный вопрос в России’² не суть честнейшие русские книги: что же это за судьба и главное отчего это! — что просто даже самое имя ‘Розанов’ — nomen ignotum³ в самой яркой и читающей части России, вечной ‘молодежи’. Что это, трафарет? ‘Подавай не меньше Герцена’.

Да я не могу a la Qerzen: не по силам, а по вкусу не могу. Мне понятнее и симпатичнее студенческая курилка и проститутка, чем миллионер, делающий в безопасности революцию.

Ну, Бог с ними. А люблю-то я только стариков (опыт жизни) и молодежь: ‘служебная Россия’ абсолютно не интересна для меня, ‘не содержит в себе никакого числа’ (Пифагор).

* * *

Датируется по почтовому штемпелю: С.-Петербург 1.4.1912.

¹ Сборник статей В. Розанова по вопросам образования, изданный П. П. Перцовым в 1899 г. В своей книге ‘Три мыслителя’ Грифцов высоко оценивает систему педагогических принципов Розанова, но высмеивает его практические предложения.

² Книга В. Розанова (Т. 1-2. СПб., 1903), в работе Грифцова этот фундаментальный труд, которым Розанов всегда гордился, оставлен без внимания.

³ nomen ignotum — (лат.) неизвестное имя.

X

<5.4.1912>

Тигранов¹ — совсем мальчик, лет 23-26, и нет 30. 1/2 перс, 1/2 русский, матовое, смуглое лицо. Весь ‘полон решпектов’, но на самом деле железно тверд в себе, спокоен. Не ищет казаться умным (почти главный признак ума). Жестоко отрицает национализм — персидский, русский, всякий. Все мелочи? Но у меня на исключительный ум есть какой-то ‘глаз’, и я помню, что когда он у меня был, не только я его не ‘вел в поводу’, а скорее он меня, без усилия, ‘вел в поводу’: а — мальчик. Что-то достойное, серьезное и смеющееся. Черт знает. Неуловимый талант: так мне показалось. Это б<ыло> вскоре после удара жены², и я еле-еле смотрел на него и слушал.

Поразительно, однако, глубоко Флоренский, Рцы и + Шперк: я не умел ничего о них выразить. Черта: все не искали казаться умными, начитанными, etc., и все входя с Вами в общение — ничего не навязывали: но жадно ловили всякий листочек, всякую ниточку из реального мира, из Ваших наблюдений или мыслей о реальном, что помогало бы уяснить реальное же. Пафос цели — реальный мир, даже реальные ‘мелочи’, метод, путь опять, пожалуй, в подробностях реальный, но в целом — в высокой степени идеальный и даже мистический. Не умею объяснить. Нужно видеть.

Спасибо Вам за такое любящее, поддерживающее письмо. Тут дело не во мне: а как-то страшно, за все будущее русское страшно: ‘ничего не надо, кроме Вербицкой и философии от Леонида Андреева до Павла Милюкова.’ Вот это ужасно страшно. Где Киреевские, Герцен (даже), их задумчивость и глубина. Вот это ‘всеобщее обучение’, перешедшее во ‘всеобщую литературу’ и наконец ‘всеобщее мнение’, это Ужасное Безликое — оно ужасно, ужасно. О, как это предзнаменовательно, что из ‘просвещенных Афин’ Платон ушел за город — в Академию. Я вырос в нищете (и как безумно люблю теперь — а тогда было страшно — свое детство): мне ли переходить в ‘аристократические тенденции’? Да никогда! Но и оставаться с охлократией от ‘Леонида Андреева до Вербицкой’ — не могу и душа не выносит. Куда же деться??? Вот это страшное культурное ‘иди на мостовую’, духовное — ‘нет тебе дома, и дна и покрышки’ — оно ужасно. Как я ни прячусь в одиночество и 1/2 это есть пафос души, все же 1/2 живет с людьми.

Не знаю что делать.

Ну, устал — прощайте. ‘Р’ — Репин³, Р — замазка, чтоб он не мог ну хоть придраться и написать ругательного письма. Того студента (о кот<ором> писали) целую в голову, когда он заснет на своей постельке ‘калачиком’. Дай им Бог (юнош<ам>) всего доброго. Кое-что я поразительное в них видел (по самоотвержению и самоотречению). А это пафос вечного.

В. Розанов

* * *

Датируется по почтовому штемпелю: С.-Петербург 5.4.1912.

¹ В основной своей части настоящее письмо является ответом на неизвестный нам отклик Грифцова о новой книге Розанова ‘Уединенное’. Фаддей Яковлевич Тигранов, свящ. Павел Александрович Флоренский, Иван Федорович Романов (1856-1913), Федор Эдуардович Шперк (1872-1897) — все эти имена соседствуют не только на странице письма, но и на страницах ‘Уединенного’: ‘Трех людей я встретил умнее или, вернее, даровитее, оригинальнее, самобытнее себя: Шперка, Рцы и Флоренского… Мне почувствовалось что-то очень сильное и самостоятельное в Тигранове (книжка о Вагнере). Но мы виделись только раз, и притом я был в тревоге и не мог внимательно ни смотреть на него, ни слушать его. Об этом скажу, что ‘может быть даровитее меня’… ‘(В. Розанов’. Уединенное’. СПб., 1910, с. 227-228).

² Здесь Розанов договаривает слова, сказанные в ‘Уединенном’ (см. прим. 1) о встрече с Тиграновым (‘я был в тревоге’): речь идет о параличе Варвары Дмитриевны, случившемся 26 августа 1910 года.

См. ‘Уединенное’ (СПб., 1912, с. 39-40). Позднее Розанов для всех раскрыл это сокращение фамилии И. Е. Репина во втором коробе ‘Опавших листьев’ (с. 455).

I

II

III

IV

V

VI

VII

VIII

IX

X

Читайте также: