Время на прочтение: 11 минут(ы)
К. Ф. Рылеев. Сочинения.
М., ‘Правда’, 1983
5—7 января 1825 г.
12 февраля 1825 г.
10 марта 1825 г.
25 марта 1825 г.
Конец апреля 1825 г.
12 мая 1825 г.
Первая половина июня 1825 г.
Ноябрь 1825 г.
5—7 января 1825 г. Петербург
Рылеев обнимает Пушкина и поздравляет с ‘Цыганами’. Они совершенно оправдали наше мнение о твоем таланте. Ты идешь шагами великана и радуешь истинно русские сердца. Я пищу к тебе: ты, потому что холодное вы не ложится под перо, надеюсь, что имею на это право и по душе и по мыслям. Пущин познакомит нас короче. Прощай, будь здоров и не ленись: ты около Пскова: там задушены последние вспышки русской свободы, настоящий край вдохновения — и неужели Пушкин оставит эту землю без поэмы.
12 февраля 1825 г. Петербург
Благодарю тебя, милый Поэт, за отрывок из ‘Цыган’ и за письмо, первый прелестен, второе мило. Разделяю твое мнение, что картины светской жизни входят в область поэзии. Да если б и не входили, ты с своим чертовским дарованием втолкнул бы их насильно туда. Когда Бестужев писал к тебе последнее письмо, я еще не читал вполне первой песни ‘Онегина’. Теперь я слышал всю: она прекрасна, ты схватил все, что только подобный предмет представляет. Но ‘Онегин’, сужу по первой песни, ниже и ‘Бахчисарайского фонтана’, и ‘Кавказского пленника’. Не совсем прав ты и во мнении о Жуковском. Неоспоримо, что Жуковский принес важные пользы языку нашему, он имел решительное влияние на стихотворный слог наш — и мы за это навсегда должны остаться ему благодарными, но отнюдь не за влияние его на дух нашей словесности, как пишешь ты. К несчастию, влияние это было слишком пагубно: мистицизм, которым проникнута большая часть его стихотворений, мечтательность, неопределенность и какая-то туманность, которые в нем иногда даже прелестны, растлили многих и много зла наделали. Зачем не продолжает он дарить нас прекрасными переводами своими из Байрона, Шиллера и других великанов чужеземных. Это более может упрочить славу его. С твоими мыслями о Батюшкове я совершенно согласен: он точно заслуживает уважения и по таланту, и по несчастию. Очень рад, что ‘Войнаровский’ понравился тебе. В этом же роде я начал ‘Наливайку’ и составляю план для ‘Хмельницкого’. Последнего хочу сделать в 6 песнях: иначе не все выскажешь. Сейчас получено Бестужевым последнее письмо твое. Хорошо делаешь, что хочешь поспешить изданием ‘Цыган’, все шумят об ней, и все ее ждут с нетерпением. Прощай, Чародей.
12 генваря
10 марта 1825 г. Петербург
Не знаю, что будет ‘Онегин’ далее: быть может, в следующих песнях он будет одного достоинства с ‘Дон Жуаном’: чем дальше в лес, тем больше дров, но теперь он ниже ‘Бахчисарайского фонтана’ и ‘Кавказского пленника’. Я готов спорить об этом до второго пришествия.
Мнение Байрона, тобою приведенное, несправедливо. Поэт, описавший колоду карт лучше, нежели другой деревья, не всегда выше своего соперника. У каждого свой дар, своя Муза. Майкова ‘Елисей’ прекрасен, но был ли бы он таким у Державина, не думаю, несмотря на превосходства таланта его пред талантом Майкова. Державина ‘Мариамна’ никуда не годится. Следует ли из того, что он ниже Озерова?
Не согласен и на то, что ‘Онегин’ выше ‘Бахчисарайского фонтана’ и ‘Кавказского пленника’ как творение искусства. Сделай милость, не оправдывай софизмов Воейковых: им только дозволительно ставить искусство выше вдохновения. Ты на себя клеплешь и взводишь бог знает что.
Думаю, что ты получил уже из Москвы ‘Войнаровского’. По некоторым местам ты догадаешься, что он несколько ощипан. Делать нечего. Суди, но не кляни. Знаю, что ты не жалуешь мои ‘Думы’, несмотря на то, я просил Пущина и их переслать тебе. Чувствую сам, что некоторые так слабы, что не следовало бы их и печатать в полном собрании. Но зато убежден душевно, что ‘Ермак’, ‘Матвеев’, ‘Волынской’, ‘Годунов’ и им подобные хороши и могут быть полезны не для одних детей. ‘Полярная звезда’ выйдет на будущей неделе. Кажется, она будет лучше двух первых. Уверен заране, что тебе понравится первая половина взгляда Бестужева на словесность нашу. Он в первый раз судит так основательно и так глубокомысленно. Скоро ли ты начнешь печатать ‘Цыган’?
Марта 10 дня.
Чуть не забыл о конце твоего письма. Ты великий льстец: вот все, что могу сказать тебе на твое мнение о моих поэмах. Ты завсегда останешься моим учителем в языке стихотворном. Что Дельвиг? Не у тебя ли он?
Здесь говорят, что он опасно заболел.
25 марта 1825 г. Петербург
Спешим доставить тебе ‘Звезду’. Уверены, что она понравится Пушкину, и заранее радуемся этому. Она здесь всем пришла по сердцу. Это хоть не совсем хороший знак, но уверены, что в ней есть довольно и таких пьес, которых похвалить не откажутся и истинные ценители произведений нашего Парнаса. Мы много одолжены нашим добрым поэтам и прозаикам за доставленные пьесы, но как благодарить тебя, милый Поэт, за твои бесценные подарки нашей ‘Звезде’? От ‘Цыган’ все без ума, ‘Разбойникам’, хотя и давнишным знакомцам, также чрезвычайно обрадовались. Теперь для ‘Звездочки’ стыдимся и просить у тебя что-нибудь, так ты наделил нас. На последнее письмо я еще не получал от тебя ответа. Уж не сердишься ли за откровенность мою? Это, кажется, тебе не впору, ты выше этого. Что Дельвиг? По слухам, он должен быть у тебя. Радуюсь его выздоровлению и свиданию вашему. С нетерпением жду его, чтоб выслушать его мнение об остальных песнях твоего ‘Онегина’. Не пишешь ли ты еще чего? Что твои записки? Чем ты занимаешься в праздное время? Мы с Бестужевым намереваемся, летом проведать тебя: будет ли это кстати? Вот тебе несколько вопросов, на которые буду ожидать ответа.
Марта 25 дня
1825.
Конец апреля 1825 г. Петербург
Письмо твое Бестужев получил, но не успел отвечать: его услали в Москву провожать принца Оранского. Может быть, он напишет тебе оттуда.— Здесь слышно, что Дельвиг уже у тебя: правда ли? В субботу был я у Плетнева с Кюхельбекером и с братом твоим. Лев прочитал нам несколько новых твоих стихотворений. Они прелестны, особенно отрывки из Алкорана. Страшный суд ужасен! Стихи
И брат от брата побежит,
И сын от матери отпрянет
превосходны. После прочитаны были твои ‘Цыгане’. Можешь себе представить, что делалось с Кюхельбекером. Что за прелестный человек этют Кюхельбекер. Как он любит тебя! Как он молод и свеж!— ‘Цыган’ слышал я четвертый раз и всегда с новым, с живейшим наслаждением. Я подыскивался, чтоб привязаться к чему-нибудь, и нашел, что характер Алеко несколько унижен. Зачем водит он медведя и сбирает вольную дань? Не лучше ли б было сделать его кузнецом. Ты видишь, что я придираюсь, а знаешь, почему и зачем? Потому, что сужу поэму Александра Пушкина, затем, что желаю от него совершенства. Насчет слога, кроме небрежного начала, мне не нравится слово: рек. Кажется, оно несвойственно поэме, оно принадлежит исключительно лирическому слогу. Вот все, что я придумал. Ах, если бы ты ко мне был тай же строг, как бы я был благодарен тебе. Прощай, обнимаю тебя, а ты обними Дельвига.
Не пишешь ни слова о ‘Полярной звезде’.
ли ‘Наливайко’? Прощай, милая Сирена.
Дельвиг пересказал мне замечания твои о ‘Думах’ и ‘Войнаровском’. Хочется поспорить, особливо о последнем, но удерживаюсь до поры: жду мнения твоего на письме, и жду с нетерпением. Ты ни слова не говоришь о ‘Исповеди Наливайки’, а я ею гораздо более доволен, нежели ‘Смертью Чигиринского старосты’, которая так тебе понравилась. В ‘Исповеди’ мысли, чувства, истины, словом, гораздо более дельного, чем в описании удальства Наливайки, хотя, наоборот, в удальстве более дела. Ты прав, опасаясь, что ‘Звездочка’ отнимет у меня много времени. Петербург тошен для меня, он студит вдохновение: душа рвется в степи, там ей просторнее, там только могу я сделать что-либо достойное века нашего, но как бы назло железные обстоятельства приковывают меня к Петербургу. Ты обещаешь также поспорить с Бестужевым за обозрение, обещал прислать свое опровержение на Байрона и Бокля — и, верно, все это отложишь в длинный ящик. Слышал от Дельвига и о следующих песнях ‘Онегина’, но по изустным рассказам судить не могу. Как велик Байрон в следующих песнях ‘Дон Жуана’! Сколько поразительных идей, какие чуйства, какие краски. Тут Байрон ‘вознесся до невероятной степени: он стал тут и выше пороков и выше добродетелей. Пушкин, ты приобрел уже в России пальму первенства: один Державин только еще борется с тобою, но еще два, много три года усилий, и ты опередишь его: тебя ждет завидное поприще: ты можешь быть нашим Байроном, но ради бога, ради Христа, ради твоего любезного Магомета не подражай ему. Твое огромное дарование, твоя пылкая душа могут вознести тебя до Байрона, оставив Пушкиным. Если б ты знал, как я люблю, как я ценю твое дарование. Прощай, чудотворец:
Майя 12 дня
1825.
Бестужев еще в Москве.
Первая половина июня 1825 г. Петербург
Благодарю тебя, милый чародей, за твои прямодушные замечания на ‘Войнаровского’. Ты во многом прав совершенно, особенно говоря о Миллере. Он точно истукан. Это важная ошибка, она вовлекла меня и в другие. Вложив в него, верноподданнические филиппики за нашего Великого Петра, я бы не имел надобности прибегать к хитростям и говорить за ‘Войнаровского’ для Бирюкова. Впрочем, поправлять не намерен, это ужасно несносно для такого лентяя, как я, лучше написать что-нибудь новое. О ‘Думах’ я уже сказал тебе свое мнение. Бестужев собирается отвечать тебе и правда, ему есть об чем поспорить с тобой касательно мнений твоих об его обозрении. Главная ошибка твоя состоит в том, что ты и ободрение и покровительство принимаешь за одно и то же. Что ободрение необходимо не только для таланта, но даже для гения, я твердил Бестужеву еще до получения твоего письма, но какое ободрение. Полагаю, что характер и обстоятельства гения определяют его. Может быть, Гомер сочинял свои рапсодии из куска хлеба, Байрона подстрекало гонение и вражда с родиной, Тасса любовь, Петрарка также, иначе быть не может, и покровительство в состоянии оперить, но думаю, что оно скорей может действовать отрицательно. Сила душевная слабеет при дворах, и гений чахнет, все дело добрых правительств состоит в том, чтобы не стеснять гения, пусть он производит свободно все, что внушает ему вдохновение. Тогда не надобно ни пенсий, ни орденов, ни ключей камергерских, тогда он не будет без денег, следовательно, без пропитания, он тогда будет обеспечен. Гений же немного и требует в жизни. Тогда потерпят, быть может, только одни самозванцы гении. Прощай, гений.
Еще обнимаю тебя за твои примечания. ‘Войнаровского’ вышлю с следующею почтою.
Ты сделался аристократом, это меня рассмешило. Тебе ли чваниться пятисотлетним дворянством? И тут вижу маленькое подражание Байрону. Будь, ради бога, Пушкиным. Ты сам по себе молодец.
Около 20 ноября 1825 г. Петербург
Извини, милый Пушкин, что долго не отвечал тебе, разные неприятные обстоятельства, то свои, то чужие, были тому причиною. Ты мастерски оправдываешь свое чванство шестисотлетним дворянством, Но несправедливо. Справедливость должна быть основанием и действий, и самых желаний наших. Преимуществ гражданских не должно существовать, да они для Поэта Пушкина ничему и не служат ни в зале невежды, ни в зале знатного подлеца, не умеющего ценить твоего таланта. Глупая фраза журналиста Булгарина также не оправдывает тебя, точно так, как она не в состоянии уронить достоинства литератора и поставить его на одну доску с камердинером знатного барина. Чванство дворянством непростительно, особенно тебе. На тебя устремлены глаза России, тебя любят, тебе верят, тебе подражают. Будь Поэт и гражданин:— Мы опять собираемся с ‘Полярною’. Она будет последняя, так, по крайней мере, мы решились. Желаем, распроститься с публикою хорошо и потому просим тебя подарить нас чем-нибудь подобным твоему последнему нам подарку.— Тут об тебе бог весть какие слухи: успокой друзей своих хотя несколькими строчками. Прощай, будь здоров и благоденствуй.
На днях будет напечатана в ‘Сыне отечества’ моя статья о поэзии, желаю узнать об ней твои мысли.
Знакомство, Рылеева с Пушкиным произошло в сентябре 1819 — феврале 1820 года. Переписка между Рылеевым и Пушкиным началась, в январе 1825 года, в то время, когда Пушкин находился в ссылке в Михайловском. Их новое знакомство, теперь заочное, связано главным образом литературными интересами обоих. Несовпадение эстетических воззрений создало полемическое напряжение в переписке. Но несмотря на расхождения во взглядах на литературу, сами отношения между Рылеевым и Пушкиным в 1825 году оставались дружескими.
5—7 января 1825 г. Письмо привезено Пушкину в Михайловское лицейским другом Пушкина декабристом И. И. Пущиным, который способствовал сближению Рылеева с опальным поэтом. ‘Цыганы’ — поэма, работу над которой Пушкин завершил в начале октября 1824 года. К началу 1825 года поэму уже читали в Петербурге.
12 февраля 1825. г. Благодарю… за отрывок из ‘Цыган’ и за письмо. — Отрывок из ‘Цыган’ был отправлен Пушкиным с И. И. Пущиным для альманаха Рылеева и Бестужева ‘Полярная звезда’. Разделяю твое мнение, что картины светской жизни…— В письме от 25 января Пушкин писал Рылееву: ‘Благодарю тебя за ты и за письмо. Пущин привезет тебе отрывок из моих ‘Цыганов’ <...> Бестужев пишет мне много об ‘Онегине’ — скажи ему, что он неправ: ужели хочет он изгнать все легкое и веселое из области поэзии? <...> Картины светской жизни также входят в область поэзии’. Когда Бестужев писал к тебе последнее письмо… — Это письмо А. А. Бестужева не сохранилось. Не совсем прав ты и во мнении о Жуковском. — В несохранившемся письме А. А. Бестужева, видимо, содержалась критика поэзии Жуковского. Пушкин писал Рылееву по этому поводу: ‘…не совсем соглашаюсь с строгим приговором о Жуковском. Зачем кусать нам груди кормилицы нашей? потому что зубки прорезались? Что ни говори, Жуковский имел решительное влияние на дух нашей словесности, к тому же переводный слог его останется всегда образцовым’. С твоими мыслями о Батюшкове я совершенно согласен. — Пушкин писал: ‘Что касается до Батюшкова, уважим в нем несчастия и несозревшие надежды’… (Батюшков сошел с ума). 12 генваря — описка Рылеева, должно быть, 12 февраля.
10 марта 1825 г. Ответ на не дошедшее до нас письмо Пушкина. ‘Дон Жуан’ — поэма Байрона. Оценка 1-й главы ‘Евгения Онегина’ как произведения ‘ниже’ ‘Бахчисарайского фонтана’ и ‘Кавказского пленника’ характерна. А. А. Бестужев в письме Пушкину от 9 марта 1825 года досадовал на отсутствие в ‘Евгении Онегине’ ‘контраста со светом’, ‘резкого злословия’, видя в герое романа не более чем ‘франта’, который ‘душой и телом предан моде’, ‘человека, которых тысячи встречаю наяву’. ‘Елисей, или Раздраженный Вакх’ (4771) — ироикомическая поэма В. И. Майкова. ‘Мариамна’ — трагедия Г. Р. Державина ‘Ирод и Мариамна’. …ставить искусство выше вдохновения.— С позиций эстетики классицизма поэтический дар и вдохновение должны контролироваться здравым смыслом, правилами искусства, разумом и проч. Романтики, протестуя против подобной регламентации, выдвинули на первый план мысль о первостепенном значении вдохновения для поэта: вдохновение не должно подчиняться ‘мелочным’ нормам искусства. Рылеев и Бестужев увидели в ‘Евгении Онегине’ не более чем искусную поэтическую игру и потому досадовали на то, что Пушкин разменивает свое дарование на прекрасные ‘безделки’. Знаю, что ты не жалуешь мои ‘Думы’.— Отзыв Пушкина о думах Рылееву передал Пущин, посетивший поэта в Михайловском 14 января, …взгляд Бестужева на словесность нашу. — Имеется в виду статья А. А. Бестужева ‘Взгляд на русскую словесность в течение 1824 и начале 1825 годов’, помещенная в ‘Полярной звезде на 1825 год’. Что Дельвиг? Не у тебя ли он? — А. А. Дельвиг, поэт, лицейский друг Пушкина, побывал в Михайловском во второй половине апреля 1825 года.
25 марта 1825 г. От ‘Цыган’ все без ума. ‘Разбойникам’… также чрезвычайно обрадовались. — В ‘Полярной звезде на 1825 год’, отправленной Пушкину (‘Спешил доставить тебе ‘Звезду’), были напечатаны отрывки из поэмы ‘Цыганы’ и поэма ‘Братья-разбойники’. ‘Звездочка’ — альманах Рылеева и А. А. Бестужева, не вышедший в связи с восстанием 14 декабря. Что твои записки? — Имеются в виду автобиографические записки А. С. Пушкина, которые тот писал в Михайловском и большая часть которых была, им сожжена после 14 декабря. Мы с Бестужевым намереваемся летом проведать тебя… — Поездка Рылеева в Михайловское не состоялась.
Конец апреля 1825 г. Письмо твое Бестужев получил…— Это письмо Пушкина не сохранилось, …провожать принца Оранского. — А. А. Бестужев, будучи адъютантом герцога Вюртембергского, должен был, видимо, сопровождать Вильгельма, принца Оранского, супруга великой княгини Анны Павловны (сестры Александра I), Дельвиг уже у тебя… — См. прим. к стр. 300, …отрывки из Алкорана — цикл ‘Подражание Корану’. Как он молод и свеж — строки из песни Земфиры в ‘Цыганах’ Пушкина. Не лучше ли б было сделать его кузнецом. — В заметках 1830 года ‘Опровержение на критики…’ Пушкин писал: ‘Покойный Рылеев негодовал, зачем Алеко водит медведя и еще собирает деньги с глазеющей публики. Вяземский повторил то же замечание. (Рылеев просил меня сделать из Алеко хоть кузнеца, что было бы не в пример благороднее). Всего бы лучше сделать из него чиновника 8 класса или помещика, а не цыгана. В таком случае, правда, не было бы и всей поэмы…’ Мне не нравится слово: рек… оно принадлежит исключительно лирическому слогу…— Под лирикой в 1820-е годы еще понимали, главным образом, ‘высокие’ жанры, требующие сознательной архаизация ‘слога’, не пишешь ни слова… — Этот и следующие пропуски объясняются тем, что край письма на сгибе листов оторван.
12 мая 1825 г. Дельвиг пересказал…— Дельвиг, вернувшийся из Михайловского, передал Рылееву на словах мнение Пушкина о думах и ‘Войнаровском’. В письме, написанном во второй половине мая, Пушкин высказывал свое мнение уже непосредственно Рылееву: ‘Что сказать тебе о думах? во всех встречаются стихи живые, окончательные строфы ‘Петра в Острогожске’ чрезвычайно оригинальны. Но вообще все они слабы изобретением и изложением. Все они на один покрой: составлены из общих мест… Описание места действия, речь героя и — нравоучение. Национального, русского нет в них ничего, кроме имен (исключаю ‘Ивана Сусанина’, первую думу, по коей начал я подозревать в тебе истинный талант)’. Ты ни слова не говоришь о ‘Исповеди Наливайки’… — В ответном послании Пушкин писал: ‘Об ‘Исповеди Наливайки’ скажу, что мудрёно что-нибудь у нас напечатать истинно хорошего в этом роде. Нахожу отрывок этот растянутым: но и тут, конечно, наложил ты свою печать’. Ты обещаешь также поспорить с Бестужевым за обозрение… — Имеется в виду замысел Пушкина дать полемический ответ на статью А. А. Бестужева ‘Взгляд на русскую словесность в течение 1824 и начале 1825 годов’.
Первая половина июня 1825 г. Благодарю тебя, милый чародей, за твои прямодушные замечания на ‘Войнаровского’. — Рылеев отправил Пушкину экземпляр ‘Войнаровского’ и просил высказать о поэме его мнение. Пушкин, сделав на полях свои замечания, отослал экземпляр поэмы обратно Рылееву. В письме, написанном во второй половине мая, Пушкин добавлял: ‘Думаю, ты уже получил замечания мои на ‘Войнаровского’. Прибавлю одно: везде, где я ничего не сказал, должно подразумевать похвалу, знаки восклицания, прекрасно и проч. Полагая, что хорошее писано тобою с умыслу, не счел я за нужное отмечать его для тебя’, …говорить за ‘Войнаровского’ для Бирюкова. — Рылеев вынужден был, подчиняясь цензурным требованиям (цензор А. С. Бируков), сочинить специальные примечания, где осуждал Мазепу н Войнаровского, …ты ободрение и поцровительство принимаешь за одно и то же. — Собираясь отвечать на статью Бестужева ‘Взгляд на русскую словесность в течение 1824 и начале 1825 годов’, Пушкин, видимо, намеревался полемизировать по вопросу о литературном меценатстве, затронутом Бестужевым, все дело добрых правительств состоит в том, чтобы, не стеснять гения… — Пушкин в ответном письме замечал: ‘Мне досадно, что Рылеев меня не понимает — в чем дело. Что у нас не покровительствуют литератору, и что слава богу? <...> Равнодушию правительства и притеснению цензуры обязаны мы духом нынешней нашей словесности. Чего ж тебе более? загляни в журналы, в течение 6-ти лет посмотри, сколько раз упоминали обо мне, сколько раз меня хвалили поделом и понапрасно — а об нашем приятеле <Александре I> ни гугу, как будто на свете его не было. Почему это? уж верно, не от гордости или радикализма такого-то журналиста, нет,— а всякой знает, что, хоть он расподличайся, никто ему спасибо не скажет и не даст ни 5 рублей — так лучше ж даром быть благородным человеком’.
Около 20 ноября 1825 г. Ты мастерски оправдываешь свое чванство шестисотлетним дворянством…— В предыдущем письме Пушкин писал Рылееву: ‘Ты сердишься за то, что я чванюсь шестисотлетним дворянством (NB, мое дворянство старее). Как же ты не видишь, что дух нашей словесности отчасти зависит от состояния писателей? Мы не можем подносить наших сочинений вельможам, ибо по своему рождению почитаем себя равными им. Отселе гордость etc. He должно русских писателей судить, как иноземных. Там пишут для денег, а у нас (кроме меня) из тщеславия <...> Там есть нечего, так пиши книгу, а у нас есть нечего, служи, да не сочиняй’, …просим тебя подарить нас чем-нибудь подобным твоему последнему нам подарку.— Имеются в виду напечатанные в ‘Полярной звезде на 1825 год’ отрывки из ‘Цыган’ и поэма ‘Братья-разбойники’, …моя статья о поэзии — статья ‘Несколько мыслей о поэзии’.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
