Письма изъ медвжьяго угла.
Письма изъ медвжьяго угла.
I.
II.
III.
IV.
V.
VI.
К. Д. Кавелинъ.
‘Русская Мысль’, No 11, 1880
Письма из медвежьего угла, Кавелин Константин Дмитриевич, Год: 1880
Время на прочтение: 29 минут(ы)
…. Ты меня спрашиваешь, какъ мн живется въ глуши? Да такъ себ, живется не то, чтобъ очень хорошо, да и грхъ сказать, чтобъ черезчуръ худо. Ныншнимъ лтомъ у насъ, слава теб Господи, никакихъ особенныхъ несчастій, какъ въ другихъ краяхъ, не было. Ни жукъ, ни муха, ни кобылка, ни саранча не опустошали нашихъ полей, майскій жукъ, нсколько лтъ сряду обгладывавшій до-чиста наши осины и дубы, на этотъ годъ пропалъ. Появилась какая-то гусеница, которой полюбилась ракита, и ее она очистила до-гола, но ракита — дрянь-дерево и по ней мы не тужили. Бури и грады много бдъ около насъ понадлали, а насъ какимъ-то чудомъ обошли и мы остались отъ нихъ цлы и невредимы. Съ весны холода, а потомъ жара овсы попортили и ростъ травъ по верхамъ остановили, какая-то ядовитая роса гречиху обожгла, особливо позднюю. Зимой втры пашню мстами оголили, отчего у меня озимая пшеница отъ мороза погибла, а что осталось, то воробьи повыклевали. Ну да все это еще ничего въ сравненіи съ бдами, который разразились въ другихъ мстахъ. и мы не очень горюемъ.
Обычный ходъ длъ и заботъ въ нашемъ медвжьемъ углу иногда нарушается разными, боле или мене непріятными, неожиданностями: то вдругъ кузнецъ сопьется съ кругу, начнетъ тайкомъ ребятишекъ изъ двора въ сосдній кабакъ за виномъ посылать, то кухарка людская такъ станетъ безъ совсти крупу красть, что рабочіе придутъ жаловаться, то каналья-мальчишка яблоки покрадетъ въ саду и арендаторъ сада приведетъ его съ поличнымъ, то еще большая каналья, работникъ, въ самый развалъ снокоса, такъ расшумится и другихъ работниковъ подбивать начнетъ не работать, что не знаешь, что и начать, все кажется длаешь, чтобъ вс были довольны, а ему вотъ никакъ не угодишь!
Впрочемъ, и съ этими докуками еще кое-какъ справляешься: кузнеца, кухарку и рабочаго прогонишь, мальчишк пригрозишь и лишишь его награднаго рубля и онъ это запомнитъ. Покуда бду поправить въ нашей власти — еще не бда, а вотъ бда, когда не въ нашей власти ее исправить! А такія тоже бываютъ. Тутъ ужъ и ума не приложишь, что длать! Падаютъ он на голову, какъ Божій гнвъ, недуманно, негаданно. и, какъ слпой рокъ, попадаютъ и въ праваго, и въ виноватаго, не разбирая ни сословій, ни званій, ни пола, ни возраста. Что длать? Переносишь и ихъ, какъ умешь и можешь, слдуя разумной пословиц, что ‘плетью обуха не перешибешь’.
Прізжаетъ ко мн становой, честный и хорошій старикъ, съ которымъ мы живемъ въ добромъ согласіи.
— А мостокъ-то вашъ, говоритъ онъ мн, плохъ-съ. На немъ можно шею сломать-съ. Надо бы починить-съ.
— И не подумаю чинить, отвчаю я ему. Вдь вы знаете. что черезъ мое имніе ходитъ теперь почта изъ Б — ва въ Л — въ.
— Знаю-съ.
— Такъ съ какой же благодати буду я мостъ чинить! Пусть его возьметъ въ свое завдываніе земская управа, вмст съ гатью, которая у меня же въ имніи около Ивника: это ея дло…. Я объ этомъ сдлалъ заявленіе земскому собранію еще съ осени.
— Мы въ уздную управу напишемъ-съ, а вы, покамстъ, все-таки мостъ поддержите-съ, чтобъ какой бды не вышло. Вдь знаете-съ, тогда и намъ, и вамъ-съ большія будутъ непріятности.
Поддержать я общалъ.
Прошла недля, другая, становой опять ко мн зазжаетъ, на этотъ разъ съ бумажкой.
— Вотъ прочтите-съ. Что вы на это скажете?
Бумажка, дйствительно, была курьезная. Полицейское управленіе исполнило свое общаніе, написало земской управ, что мостъ въ моемъ имніи слдуетъ чинить земству, а не мн. Что бы вы думали на это отвтила управа? Что ей о существованіи почтоваго тракта чрезъ мое имніе ‘ничего неизвстно’. Меня это взорвало.
— Какъ неизвстно? говорю я становому. Да вдь это извстно всему узду, и вамъ, и почтовой контор, которая отправляетъ два раза въ недлю почту изъ Б — ва на Б — скую станцію и оттуда получаетъ корреспонденцію.
Становой только пожалъ плечами.
— Мн, говоритъ, сдлано полицейскимъ управленіемъ подтвержденіе, чтобъ мостъ былъ въ порядк. Напишите-съ объясненіе.
Я объяснилъ все и помянулъ о своемъ осеннемъ заявленіи земскому собранію. Досада меня взяла, какъ это управ можетъ быть ‘неизвстно’ то, что извстно всему узду и всмъ узднымъ властямъ и вдомствамъ. Что бы, кажется, стоило этой самой земской управ спросить полицію, спросить почтмейстера, спросить перваго встрчнаго, вс хоромъ удостоврили бы ее, что въ Б — въ дйствительно есть почтовый пунктъ и почтовый ящикъ для писемъ.
Но дло оказалось совсмъ не такъ просто, какъ я думалъ.
Случилось у меня дло до земской управы и я воспользовался этимъ случаемъ, чтобъ объясниться о мост.
— Бога вы не боитесь! говорю я секретарю земской управы, человку большаго природнаго ума, практику и дльцу, пользующемуся репутаціей весьма честнаго человка.— Что это вы понаписали въ отвтъ полицейскому управленію о мост въ моемъ имніи?
— Хорошо вамъ говорить! отвчалъ мн секретарь. Вы, разумется, совершенно правы, отказываясь чинить мостъ, по которому происходитъ почтовая гоньба, но войдите же и въ положеніе земства: нельзя же ему содержать къ одному и тому же пункту дв почтовыя дороги.
— Какъ дв?
— Да такъ, дв. Для земства обязательно содержать почтовый трактъ по ту сторону Оки изъ Б — ва въ Л — въ, оно его и содержитъ. Постройка моста на этомъ тракт еще недавно обошлась земству въ 400 руб. Теперь вы говорите, что почту гоняютъ черезъ ваше имніе, стало-быть и эту дорогу тоже земству содержать? Ихъ, выходитъ, дв.
— Да вы бросьте ту дорогу, за Окой, по которой почта не проходитъ, и начните чинить эту, черезъ мое имніе. Вдь вы же знаете, что она перенесена.
— Знать-то мы, конечно, знаемъ, да какъ же это сдлать? Намъ нужно заявленіе отъ губернскаго начальства, что одинъ трактъ закрытъ, а другой открытъ.
— Зачмъ же дло стало? Напишите и получите. Вдь не своей же волей уздный почтмейстеръ отправляетъ почту на Б — ки, а, уповательно, тоже по распоряженію начальства.
— И писали, да отвта не имемъ.
Я понялъ, что вс мои стованія на земскую управу были совершенно неосновательны. Вроятно и губернское начальство точно также въ этомъ дл не при чемъ. Вроятне всего, что въ министерств внутреннихъ длъ разные департаменты длаютъ распоряженія, не сносясь между собою, отчего и происходитъ вся путаница, которая всею своею тяжестью обрушивается на насъ, провинціаловъ. Для министерства все это не больше какъ бумага за номеромъ, для насъ — денежный расходъ, или прошибенная голова, переломленная рука или нога. Что длать полиціи? Она, скрпя сердце, должна составить актъ о моемъ неповиновеній ея распоряженіямъ, зная, что я совершенно правъ, не повинуясь: ей придется отвчать въ случа какого-нибудь несчастія на мосту. За актомъ должны послдовать мры боле дйствительныя, чтобъ принудить меня сдлать то, чего я по справедливости длать не обязанъ. Между тмъ, бумаги за номерами летятъ изъ узда въ губернскій городъ, изъ губернскаго города въ Петербургъ и обратно, по инстанціямъ, разростается огромное дло, перья чиновниковъ скрипятъ, почта отвозитъ и привозитъ продукты чиновничьей дятельности. Пока разъяснится всеобщее недоумніе, единственный источникъ котораго — непосланная во-время бумага за номеромъ, прозжающіе успютъ поломать себ руки, ноги и головы. Тогда возникнетъ новое и еще боле сложное дло объ отвтственности виновныхъ. Виновными окажутся не чиновникъ въ министерств, забывшій написать бумагу, а полиція за неисполненіе служебныхъ обязанностей. Нкоторыхъ изъ наиболе невинныхъ уволятъ по третьему пункту отъ должности, мостъ велятъ отнын чинить земству, такъ какъ тогда вполн разъяснится, что трактъ черезъ мое имніе есть дйствительно почтовый, а поломанныя головы и руки такъ и останутся поломанными.
Да и министерскій чиновникъ — чмъ онъ, въ самомъ дл, виноватъ? Онъ иметъ дло съ отвлеченностями: бумагами за номерами, а извстно, что въ дйствіяхъ надъ отвлеченностями чрезвычайно легко ошибиться, — во всякомъ случае несравненно легче, чмъ въ операціяхъ надъ непосредственными живыми фактами.
— Да это еще что! говоритъ мн содержательница разныхъ почтовыхъ станцій въ К — ской губерніи, въ томъ числ и Б — ской.— Вы подопрете вашъ мостокъ сваечкой, да положите бревнушко, да землицей или кострикой протрусите, такъ онъ, Богъ милостивъ, и продышетъ, пока тамъ разршеніе по бумагамъ выйдетъ. А моя бда, вотъ такъ истинная бда и горе! На рчк, гд Б — ская станція стоитъ, никакого моста нтъ. Съ одной стороны мельница запружена, съ другой подпираетъ вода отъ мельницы, которая ниже по теченію построена. Вотъ и извольте переправлять почту! Еще когда большой водой нижнюю мельницу снесетъ, можно хоть въ бродъ перехать, а когда вода поднята — истинное божеское наказаніе! Того и гляди почту потопишь! Въ какомъ я тогда буду отвт? А чмъ я виновата? Сколько я просила или чтобъ мостъ тутъ построили или чтобъ станцію на другое мсто свели — нтъ отвта да и только! Нашъ почтовый управляющій, честная, правдивая душа. губернатору объ этомъ писалъ — ни отвта, ни привта! Намедни губернаторскій чиновникъ особыхъ порученій этимъ самымъ трактомъ прозжалъ и все своими глазами видлъ: лошадей его, по-одиначк, гуськомъ, кой-какъ черезъ мельничную плотину перетащили. Чего кажется лучше? И онъ же ничего! Такъ сердце и трепещется: а ну какъ какая бда приключится!
— Въ самомъ дл, подумалъ я: а ну какъ почтовая корреспонденція потонетъ? Замучаютъ несчастную женщину судами да слдствіями, все изъ проклятой бумаги за номеромъ, которая не была послана во-время.
‘Какъ онъ мн надолъ съ своими мостами и почтовыми станціями’, думаешь ты. читая мое письмо. ‘У насъ здсь идутъ важные вопросы и обсуждаются коренныя административныя реформы, а онъ тутъ съ своими мостами и уздными почтовыми трактами. Вотъ ужъ, что говорится, обжился въ своемъ медвжьемъ углу и только свту и видитъ, что въ своемъ крохотномъ оконц.’
Что длать! Большому кораблю большое. плаваніе! До насъ, маленькихъ людей, высшія государственныя соображенія доходятъ въ вид бумагъ за номерами, которыя ршаютъ безповоротно наше мизерное существованіе день за днемъ. Ты бы лучше не спрашивалъ, какъ мн живется въ провинціи, а спросилъ, такъ имй терпніе выслушать. Я разсчитываю на то, что мои разсказы будутъ и теб, и въ особенности намъ, обитателямъ захолустьевъ, очень полезны. Они немножко окоротятъ полетъ твоихъ высшихъ государственныхъ думъ черствой правдой дйствительной жизни: ты хоть вспомнишь, что бумаги, которыя ты разсылаешь, у насъ переводятся въ живые факты, управляющіе нашей судьбой: а вы, великіе и сильные міра сего, слишкомъ часто забываете это. Для васъ наши города, села и деревни, наши рчки, гати и болотца, наши чиновники, помщики, мужики, попы, купцы и мщане — только отвлеченныя, безличныя цифры, какъ дв капли похожія одна на другую. Ты, напримръ, понимаешь ли разницу между почтовымъ трактомъ за Окой и по сю сторону Оки? Признайся, что то ли, другое ли для тебя, какъ говоритъ одинъ мой знакомый изъ простолюдиновъ, все единственно! А для насъ это часто вопросъ чуть-чуть не жизни и смерти. Что значатъ эти, по твоему, пустяки и мелочи, вотъ теб примръ, и опять мостъ. зжу я изъ одного своего имнія въ другое черезъ деревню Ю — ку, за которой протекаетъ рчка, черезъ эту рчку и споконъ вка бывалъ мостъ, содержимый вмст владльцами обоихъ береговъ, въ томъ числ владльцемъ церковной земли, в—кимъ священникомъ. Собираюсь я въ этомъ году хать тмъ же путемъ, говорятъ — нельзя. Отчего нельзя? Моста нтъ. Что за оказія! Всегда бывалъ мостъ, а теперь вдругъ нтъ. Батюшка священникъ, объясняютъ мн, заартачился: не хочу, говоритъ, строить моста: не изъ чего. А у в—ской церкви слишкомъ сто десятинъ земли, и тутъ же за рчкой много сосновыхъ деревъ. Какъ бы не быть изъ чего моста содержать? Я къ моему пріятелю, становому: помогите, говорю, приневольте попа мостъ поставить. ‘Не могу-съ, говоритъ: не въ нашемъ узд’.— Да вы бы хотя сношеніе съ сосднимъ становымъ сдлали, чтобъ тотъ поприневолилъ попа.— ‘Писалъ-съ’, говоритъ. ‘Мн и самому изъ-за этого проклятаго моста приходится длать каждый разъ крюку версты на дв, на три. А что будутъ длать мужики-съ, когда имъ придется съ возами сна и хлба изъ-за этого самого моста въ бродъ у Б — ской мельницы переправляться: они лошадей и возы потопятъ-съ, да пожалуй и сами потонутъ-съ.’
— Ну, что жъ становой?
— Да ничего-съ. Произвелъ дознаніе. Оказалось, что у попа есть чмъ строить мостъ, волостной старшина указалъ матеріалъ-съ.
— Чего жъ лучше. Значитъ, мостъ будетъ?
— Такъ-съ становой и ухалъ, не урезонивъ попа. Характерный-съ, скажу вамъ, попъ. Его и въ полицейское управленіе приглашали — не похалъ-съ. Что мн, говоритъ, тамъ длать.
— Такъ мы, значитъ, моста и не получимъ?
— Должно быть-съ.
И дйствительно. Прошло лто, такъ мы моста и не видали.
‘Экой окаянный попъ!’ жаловались крестьяне, переправляя въ бродъ тяжелые возы на своихъ кляченкахъ. Я проклиналъ полицію. Какъ бы, кажется, не приневолить попа? Составилъ актъ, назначилъ срокъ, а не выстроилъ въ срокъ моста — построилъ, но на счетъ попа, да и длу конецъ. Что тутъ долго церемониться съ закоснлымъ упрямцемъ?
Такъ мн думалось сначала, но потомъ взяло раздумье. Должно быть есть какія-нибудь соображенія, по которымъ полиція уклонилась отъ ршительныхъ мръ съ попомъ. Оставить цлое населеніе, въ самую нужную пору, безъ моста — дло слишкомъ вопіющее и рискованное. Ну, случится какое несчастіе! Отчего же полиція дйствовала въ этомъ случа такъ уклончиво и нершительно? Вроятно потому же, почему и въ другихъ подобныхъ случаяхъ. Священникъ-батюшка — лицо духовное, пожалуй, осерчаетъ на полицію, напишетъ кляузную жалобу архіерею, что духовенству и причетникамъ отъ притсненій полиціи житья нтъ. Архіерей за своихъ вступится и пожалуется губернатору. Губернаторъ назначитъ чиновника разобрать дло — ну, непріятности, подозрнія: не умешь, дескать, жить съ людьми. И останется у губернатора на примт: должно быть сварливъ, рзокъ, безпокойнаго характера. А не то, возьметъ да и переведетъ въ другой уздъ или въ другой станъ! Опять убытки, хлопоты, тащиться съ женой и дтьми въ другое мсто, да тамъ снова обзаводиться. Полиція и деликатится съ попомъ. Мн объхать дв-три версты не важность и исторіи изъ-за этого подымать не стану: просто, лнь жаловаться. А мужики? Да если они вс въ рк потонутъ, объ этомъ и узнаютъ-то только попъ да сама полиція, стованія ихъ семействъ и мужицкой толпы никогда недойдутъ до высшаго губернскаго начальства. Стало-быть нечего объ этомъ и думать. Логика эта теб можетъ быть не понравится, но она выработалась и глубоко вкоренилась подъ вліяніемъ порядка вещей, который опредляетъ всю нашу жизнь, отъ колыбели до могилы. Если бъ я былъ на мст в—скаго исправника и становаго, я разсуждалъ бы точно также.— Жена, дти, переводъ въ другой уздъ по усмотрнію начальства или, чего добраго, увольненіе отъ должности по третьему пункту — вотъ не хитрыя условія, производящія или чрезмрную энергію или полное бездйствіе нашего нисшаго чиновничества. Какъ они по старой памяти представляются все Держимордами и Кувшинными рылами, но они ужъ перевелись въ провинціи, какъ перевелись и сытые предсдатели и совтники казенныхъ палатъ, какихъ можно было встртить не мало еще какихъ-нибудь двадцать-пять лтъ тому назадъ. Теперь не рдкость встртить между уздными чиновниками людей вполн порядочныхъ, но судьба ихъ горемычная: дла много, жалованье грошевое и совершенная зависимость отъ каириза начальства. Не понравился — вонъ, безъ суда и расправы, иногда за то только, что для другаго нужно мсто очистить, иногда за то, что по закону поступилъ. И иди съ семьей голодать и холодать куда знаешь! Всюду крпостное право изгнано, а надъ мелкими чиновниками оно удержалось, да еще какъ! Не даромъ гражданскіе чиновники завидуютъ военнымъ, у послднихъ, при всей строгости военной дисциплины, есть кой-какія гарантіи и обезпеченіе противъ произвола начальства, у гражданскихъ чиновниковъ, особенно маленькихъ, — ровно никакихъ. Они и вынуждены лавировать, угождать, гнуться въ три погибели.
Ты называешь меня пессимистомъ за мое письмо. Теб кажется, что я слишкомъ мелочно и односторонне смотрю на вещи и озлобляюсь въ сущности такими пустяками, о которыхъ и говорить не стоитъ. Утшаешь ты меня тмъ, что у насъ дики нравы, невжество, съ которыми разомъ не справишься. Возьми терпніе, пишешь ты: понемногу все перемелется, мука будетъ. Хорошо теб говорить — пустяки, а изъ этихъ пустяковъ слагается вся наша провинціальная жизнь! Для тебя пустяки, что у меня на желзно-дорожной станціи проросло и попрло пятьдесятъ четвертей овса, что мой сыръ пріхалъ въ Петербургъ пропитанный запахомъ дегтя, а для меня изъ ряда такихъ пустяковъ слагается полное разореніе. Да и ты самъ, не во гнвъ теб будь сказано, только втренничаешь, бросая мн такія утшенія. Признайся, теб объ насъ некогда подумать, да нтъ и охоты подумать! Да и въ самомъ дл, что теб Б — въ или Л — нъ? За меня, своего добраго пріятеля, ты, пожалуй, готовъ замолвить словечко тому, другому, даже, пожалуй, письмо или бумажку за номеромъ написать, но Б — въ, Л — въ, или З— къ, или Ч — ма, для тебя сами но себ вовсе не интересны, я даже подозрваю, что ты путемъ и не знаешь, гд они. Тамъ гд-то! Досконально, во всей подробности, ты знаешь Невскій проспектъ, Морскую, Литейную, оперу, Бореля, концерты, Павловскъ и т. п. Кром того, ты, разумется, изучилъ въ подробности вс ходы и выходы къ созданію себ въ служб приличнаго положенія, къ возможно быстрому повышенію въ должности и соотвтствующихъ окладахъ, къ полученію наградъ, столь усладительныхъ для жизни чиновника. Это твои цли, а все прочее — средства и при томъ боле или мене скучныя и надодливыя. Вс наши нужды, надежды и скромныя пожеланія представляютъ для тебя нчто только въ виду твоего личнаго благополучія, а вн этого, — какое теб до нихъ дло? Поручили теб, напримръ, составить росписаніе часовъ пріема телеграммъ на телеграфныхъ станціяхъ такого-то округа и велли приготовить къ докладу завтра, а у тебя, какъ нарочно, сегодня приглашеніе на обдъ, а оттуда надо плыть да быть въ Александринк — всего на дло можно удлить часъ-другой — не больше. Понятно, съ какой досадой ты пробгаешь глазами списокъ пятидесяти или шестидесяти телеграфныхъ пунктовъ, надъ которыми ты долженъ поработать. Теб и названія-то большей части этихъ пунктовъ встрчаются въ первый разъ. Гд они, что они, чмъ отличаются другъ отъ друга, кому и зачмъ могутъ понадобиться — а чортъ ихъ знаетъ! А составить росписаніе поскоре надо. Попадается теб на глаза К — скъ, К — ой губерніи. К — скъ! Гмъ! Когда же тамъ можетъ понадобиться отправить телеграмму? Дрянь должно быть и городишко-то весь! Ты соображаешь, и первое, что представляется твоему уму при отсутствіи всякихъ другихъ данныхъ — это то, что телеграфный чиновникъ долженъ же когда-нибудь отдохнуть и пообдать: это теб извстно по собственному опыту. Эти хамы, провинціальные чиновники, разсуждаешь ты, обдаютъ когда мы завтракаемъ, а по воскресеньямъ и праздникамъ визиты другъ другу длаютъ, — таковъ у нихъ дурацкій обычай. Вотъ и пишешь ты: К — скъ: пріемъ телеграммъ въ обыкновенные дни отъ 9 утра до 9 вечера, исключая обденнаго времени отъ 12 до 2-х. По воскресеньямъ и праздникамъ пріемъ телеграммъ только отъ 9 до 11 часовъ утра. По такимъ же глубокомысленнымъ основаніямъ составляешь ты росписаніе и для другихъ градовъ и весей округа. Работа кипитъ, къ сроку она готова, одобрена начальствомъ и предписана провинціальнымъ хамамъ къ исполненію. Ты свое дло сдлалъ, попалъ во время и къ обду, и въ Александринку, а для меня, провинціала, вышелъ изъ этого вотъ какой казусъ: прізжаю я въ К — скъ въ торговый день, какъ разъ посл полудня, съ весьма нужной депешей. Нтъ пріема. У меня, провинціала, логика совсмъ не та, что у тебя. Я разсуждаю такъ: телеграфъ устроенъ и существуетъ для нашихъ надобностей. Совершенно справедливо, что телеграфный чиновникъ есть человкъ и, какъ таковой, иметъ нужду и во сн, и въ обд. Поэтому ему надо предоставить въ распоряженіе всю ночь, хоть отъ 9 вечера до 9 утра. Кажется довольно. Кром того, ему нужно и пообдать среди дня. Но среди дня и мн можетъ случиться крайняя надобность отправить депешу. Какъ же согласить одно съ другимъ? А очень просто! Въ К — ск два телеграфныхъ чиновника: пусть среди дня одинъ дежуритъ за другаго, пока этотъ обдаетъ. Что ты обо мн не подумалъ, когда составлялъ росписаніе, мн это и въ голову не могло придти. И вотъ, получивъ отказъ, я бшусь, ругаю въ душ чиновника на чемъ свтъ стоитъ, съ сосредоточенной злобой выражаю ему мою досаду, что на телеграф нтъ никого посреди бла дня, когда торговля на базар въ полномъ разгар, и чувствую себя совершенно одураченнымъ, когда чиновникъ на вс мои злобныя выходки отвчаетъ… указаніемъ на росписаніе! Онъ совершенно правъ. Но согласись, что и я не совсмъ неправъ, скромно желая, чтобъ телеграфная служба была хоть сколько-нибудь соображена съ нашими провинціальными потребностями и нуждами. А благодаря теб, на дл выходитъ, что телеграфъ у насъ самъ по себ, а мы тоже сами по себ.
Напрасно ты на меня гнваешься за мое послднее письмо, думая, что имъ я хотлъ спеціально уколоть тебя. То, что я говорю о несообразностяхъ по телеграфной служб, на которыя случайно натолкнулся, совсмъ не исключеніе. Куда не обратись — везд одно и то же: полное незнаніе нуждъ и потребностей массы народа и насъ, провинціаловъ, полное и совершенное къ нимъ невниманіе. Судъ и судебное вдомство, — ужъ кому бы, какъ не имъ, слдовало бы быть чуткими къ народнымъ нуждамъ и потребностямъ, а посмотри, какъ судебное вдомство къ намъ относится: ничуть не лучше телеграфнаго, пожалуй, даже хуже! Не знаю, какъ въ другихъ мстахъ, — у насъ судьи и судебные чиновники — люди порядочные и честные, а попадешь имъ въ руки — отъ чего Боже сохрани — разоритъ, не хуже старинныхъ крючковъ и взяточниковъ. Приходитъ ко мн баба и кланяется въ ноги.
— Помоги, батюшка, разорили совсмъ! Купила я четыре десятины земли, три пашенныхъ, одну луговую, съ публичныхъ торговъ, а меня вотъ ужъ три года не допускаетъ прежній хозяинъ ни пахать, ни косить.
— Купчая есть?
— Какъ же, батюшка, и купчая, и вводный листъ,— все какъ надо.
Смотрю: дйствительно, купчая, утвержденная старшимъ нотаріусомъ и формальный вводный листъ.
И вотъ-съ такими-то, пушкой не прошибаемыми правами, баба не можетъ добиться, чтобъ ей дали безъ помхи пахать свою землю и косить свою траву. Баба безграмотная и куда ей обратиться съ жалобой — не знаетъ. Проситъ уздное присутствіе по крестьянскимъ дламъ — то, разумется, говоритъ: не мое дло Проситъ волостнаго старшину — тотъ отговаривается тмъ, что де у бывшаго хозяина душевый надлъ не отмежеванъ отъ земли, точно ему принадлежащей на правахъ собственноcти, и потому разобрать нельзя, какая именно земля продана. Между тми срокъ для принесенія жалобы мировому судь пропущенъ. Надо жаловаться окружному суду, т. е., хать за 120 верстъ, въ Т — у, нанять адвоката, подавать просьбы, платить пошлины, — словомъ, длать затраты, чего сама земля не стоитъ.
Приходитъ ко мн мужикъ посовтоваться, что ему длать въ такой бд: барыня продала ему мельницу съ землей и деньги 900 рублей сполна получила, на образъ молилась, что совершитъ купчую, а росписку въ полученіи не дала: ты, Сергй, меня хорошо знаешь и я между вами столько лтъ живу, какъ же мн тебя обмануть? Вотъ теб Христосъ и его святые угодники въ свидтели, что совершу купчую и мы напишемъ, что деньги сполна получила, или заходи на дняхъ, если не вришь, — росписку дамъ. Проходятъ дни за днями, а барыня ни росписки не даетъ, ни купчую не совершаетъ. Мужикъ начинаетъ подозрвать, что что-то неладно. А барыня ужъ ведетъ такія рчи, что это ты, Сергй, съ моей земли не по праву избу продалъ на свозъ? Я теб землю въ аренду сдала, а изъ аренды, извстно, ничего нельзя продавать.— Какъ, говоритъ мужикъ, сударыня, въ аренду взялъ? Я землю и мельницу въ вчную купилъ.— Барыня не посовстилась подать мировому судь прошеніе, что де мужикъ землю и мельницу держитъ за свою, а она у него въ аренд, и онъ принадлежащую ей избу продалъ, такъ чтобъ заставили мужика землю и мельницу возвратить и ей за убытки заплатить. На счастіе, при покупк и уплат денегъ священникъ былъ. Спрошенный по ссылк мужика, на суд онъ разсказалъ, какъ было дло. Нечего длать, пошла барыня на мировую и обязалась купчую совершить. Написали купчую. Глядь, а старшій нотаріусъ ее не утверждаетъ, потому что земля и мельница барын, по завщанію отказаны въ пожизненное владніе, а не въ собственность. Взвылъ мужикъ. Что тутъ длать? По справедливости разсуждая, надо бы барыню за обманныя дйствія къ уголовному суду притянуть и тюрьмой наказать: не обманывай, не плутуй. Но кому же какое дло, что барыня мужика разорила? Мужику ее преслдовать — мошны не хватитъ, а убытки на ней искать — опять трата по пустому: у нея ничего за душой нтъ. Подвернулись стракулисты и говорятъ мужику: ‘Ты вотъ что сдлай: дай на себя жен долговое обязательство. Она пусть представитъ ко взысканію, а ты укажи на землю и мельницу. Ихъ продадутъ съ публичнаго торга и ты свое воротишь’. А что публичныя торги не дйствительны, когда чужое имніе продано, объ этомъ стракулисты или не знали, или умолчали. Имъ бы только съ кого деньги сорвать, а что изъ этого выйдетъ — до этого имъ нтъ дла.
Что эти уздные аблакаты и брехунцы съ безграмотными мужиками длаютъ, какъ они ихъ обманываютъ и обираютъ, — объ этомъ ты, въ Петербург, и понятія не имешь! Не хуже кулаковъ, они ловятъ сермяжный людъ чуть не на улиц и онъ охотно идетъ къ нимъ въ сти, потому что не имютъ мужики никого, кто бы ихъ защитилъ и помогъ имъ добрымъ совтомъ, а аблакатъ имъ общаетъ всякое дло обдлать, лишь бы получить деньги, мужики и обжигаются на нихъ, какъ мотыльки на свчк.
Приходитъ едоръ къ Тимофю Климычу, содержателю постоялаго двора, выпивши малую толику, сосчитаться въ томъ, что у него заборалъ и что ему продавалъ чуть ли не за годъ. По счету Климыча выходитъ, что Федоръ ему долженъ десять рублей съ копйками, а по счету Федора — Климычъ ему долженъ около того. Повздорили, поругались. Климычъ и вытолкалъ Федора изъ лавки. Аблакатъ тутъ какъ тутъ: ты, говоритъ. Федоръ, подай жалобу на Климыча, что онъ тебя изъ лавки недобрымъ порядкомъ прогналъ: его можно и въ тюрьму за это засадить. Приходитъ Федоръ ко мн посовтоваться: я, говоритъ, Климычу въ октябр восемь мръ конопли продалъ, а она у него, такого-сякаго, не записана. Похалъ я къ Климычу, тотъ показалъ мн въ книг разсчетный листъ съ Федоромъ. Оказывается, что конопля записана. Насилу мн удалось вырвать Федора изъ челюсти брехунцовъ.
А то вотъ, мужики сосдней деревни купили у помщицы землю, оставшуюся у нея за надломъ, а деньги заняли у трактирщика. Захотлось имъ отъ этого долга отдлаться: условія были, что ли, тягостны — ужъ не знаю. Тотчасъ подвернулся аблакатъ: я, говоритъ, вамъ это дльцо обдлаю. Мужики его за это обязались цлую зиму снабжать, сверхъ денегъ, хлбомъ, състными припасами, дровами, соломой. Жилъ брехунецъ на мужицкій карманъ цлую зиму припваючи, а дльца, разумется, не обдлалъ, только трактирщика озлобилъ противъ мужиковъ.
Вы тамъ, въ Петербург, толкуете много о святости права собственности. А посмотрли бы вы, какъ эти священныя права у насъ ни во что ставятся. Мировые судьи, кажется, и сами не разберутъ, какія дла они могутъ принимать къ своему разсмотрнію, какія нтъ. Можетъ быть законы на этотъ случай и очень хороши, только не про насъ они писаны, мы и путаемся. А ужъ въ нотаріальныхъ порядкахъ, которые вы намъ создали, умъ помутится, ничего не поймешь! Есть укрпленіе правь чрезъ волостное правленіе, есть просто нотаріатъ, есть старшій нотаріусъ самъ по себ, есть укрпленіе правъ чрезъ крестьянскія учрежденія. Поди тутъ, разбери, къ кому, какъ и въ какомъ случа обращаться! Совершили мужики между собою раздлъ въ волостномъ правленіи должнымъ порядкомъ и не можетъ одна сторона добиться, чтобъ заставить другую исполнить условія раздла. Приходитъ мужикъ къ мировому судь, тотъ его въ за-шей гонитъ.— Да къ кому же мн обратиться? спрашиваетъ мужикъ.— А къ кому хочешь, только не ко мн.— Проситъ мужикъ старшаго нотаріуса утвердить купчую крпость. на землю, совершенную на основаніи раздльнаго акта, засвидтельствованнаго въ волостномъ правленіи. Отказываетъ: я, говоритъ, принялъ за правило то-то и то-то, совершенно криво толкуя законъ. Ужъ сказалъ бы просто: ‘мы, Божіею милостію, старшій нотаріусъ такой-то, признали за благо постановить’ то и то. Ты скажешь: да, вдь, есть же на старшаго нотаріуса какая-нибудь управа? Есть, какъ же ей не быть. Только мужикамъ-то она не по карману. Рчь идетъ о десятин, другой, подчасъ о полдесятин и меньше. А сколько нужно денегъ: създить въ губернскій городъ за 120 верстъ, ждать тамъ, пока старшему нотаріусу благоугодно будетъ вразумиться и исполнить нотаріальный минуэтъ по всмъ правиламъ искусства. И все это изъ-за какой-нибудь десятины! И махнетъ рукой мужикъ, скрпя сердце. За этими отказами и проволочками, глядишь, и отъ сдлки, на которую об стороны согласились, одна ужъ отказывается. Не утвердили ее, значитъ, она и незаконная. Со мной именно такой случай былъ. Крестьяне двухъ нашихъ бывшихъ деревень владютъ пашнями порознь, а покосами сообща. Изъ-за этихъ покосовъ у нихъ происходили безпрестанныя ссоры, кончившіяся враждой. Задумали мужики. чтобъ не дойти до грха, разверстаться покосами, но не знали, какъ за это взяться, и обратились съ просьбою ко мн. Посл долгихъ споровъ и безконечнаго галденья, мн удалось настоять на томъ, чтобы они на чемъ-нибудь сошлись и помирились. И дло-то все грошевое было: одни уступали десятины дв заливнаго лугу и получали въ обмнъ около того же въ пахатной земл. Ударили по рукамъ, помолились Богу, подписали полюбовную сказку и представили ее въ уздное присутствіе по крестьянскимъ дламъ. Мы вс были уврены, что дло покончено, анъ, не тутъ-то было! Изъ узднаго присутствія сдлка крестьянъ поступила на утвержденіе въ губернское, а оно взяло да отказало, почему — это только Богъ вдаетъ! Недовольные сдлкой, — а недовольныхъ везд и всегда по всякимъ дламъ. довольно бываетъ, — обрадовались этому: значитъ, сдлка незаконная, когда правительство ее не утвердило. Что длать? Надо было подавать прошеніе министру внутреннихъ длъ, а недовольные отказываются ее подписать: насилу, насилу уломали. Министерство велло сдлку утвердить. Но сколько хлопотъ, писанія бумагъ, сколько времени потрачено, пока все это было продлано! Вотъ теб и священныя права! Нотаріальныя учрежденія точно для того созданы, чтобъ не укрплять, а разорять права. Они, подобно телеграфнымъ порядкамъ, сдланы не для насъ, а для продлыванія какихъ-то бумажныхъ обрядовъ, которые съ дйствительными правами далеко расходятся. Если такъ долго продолжится, появятся свои домашніе порядки укрпленія правъ помимо старшихъ нотаріусовъ, а они будутъ сами по себ выполнять свои бумажныя укрпленія. Да что и говорить! Благодаря нотаріату, ты не можешь совершить сдлку, какъ ты хочешь, а совершай ее такъ, какъ соблагоизволитъ старшій нотаріусъ, а онъ соблагоизволитъ иногда такъ, что ты и не узнаешь тхъ условій, какія заключилъ, а не согласишься, какъ онъ хочетъ, ну и оставайся такъ, безъ сдлки! Сводъ гражданскихъ законовъ говоритъ, что если ты провладлъ десять лтъ добросовстно, непрерывно и безспорно землю на правахъ собственности, такъ она твоя. Старшій нотаріусъ, — провладй ты такъ сто лтъ, — не утвердитъ купчей на такую землю, онъ знаетъ одно: бумагу. Нтъ бумаги, даже и крпость есть да нтъ вводнаго листа, — и нельзя продать и купить земли. Вотъ и вспомнишь старые уздные суды и гражданскія палаты! Бывало, надо купить или продать землю, которая обратилась въ собственность по давности, и прикажетъ судъ допросить мстныхъ жителей, сосдей той земли: кто ею владетъ и сколько времени. Скажутъ на обыск, что подлинно такой-то владетъ больше десяти лтъ, и выдастъ судъ хозяину по давности данную, а затмъ совершитъ купчую. Каковы ни были старые суды, а отъ здраваго смысла въ этомъ случа не отступали и не отнимали правъ, которыя даетъ законъ. Вы же насажали намъ юсовъ-тирановъ и написали нотаріальныя правила, которые нашихъ правъ знать не хотятъ, сдлали утвержденіе мелкой поземельной собственности невозможной и похерили обращеніе недвижимаго владнія чрезъ давность въ собственность. Мы бились, бились, жаловались въ журналахъ — ничего не вышло, сенатъ съ десятокъ разъясненій написалъ — ихъ никто читать не хочетъ. Думали, думали и придумали вотъ какую хитрую штуку. Хочешь ты мн продать землю или другую недвижимость, на которую у тебя нтъ документовъ, ты мн выдаешь долговое обязательство въ такую сумму, которая много выше того, чего это имущество стоитъ. Затмъ, начинается такая комедія: я предъявляю это долговое обязательство ко взысканію, ты, хоть и богатый человкъ, говоришь, что заплатить нечмъ, тогда я указываю на самую эту недвижимость, которую хочу у тебя купить. Ее продаютъ съ публичнаго торга и она остается за мною, потому что конкуррентовъ нтъ: никто за все больше меня дать не можетъ. Затмъ я получаю на ту недвижимость данную и длу конецъ. Этотъ длинный, хлопотный и дорого стоющій обходъ выдуманъ потому, что поперегъ прямаго пути старшими нотаріусами и нотаріальнымъ положеніемъ камень заваленъ, проходъ и проздъ воспрещены. Я самъ былъ разъ поставленъ въ такое положеніе. Купилъ я у пріятеля заливнаго лугу десятинъ пять слишкомъ и не ршился идти въ обходъ. Посуди самъ: и стыдно какъ-то воровскимъ манеромъ покупать, что по закону могъ бы купить просто, и совстно комедію ломать съ пріятелемъ, заставлять его несостоятельнымъ себя объявлять, когда онъ, слава Богу, хорошій достатокъ иметъ. Да и то меня мучило: возьму я съ него долговое обязательство въ полтора раза противъ того, за что лугъ купленъ, а ну я на другой день умру? Мои наслдники, не зная, что долгъ — дутый, начнутъ съ моего пріятеля, который хотлъ мн же одолженіе сдлать, взысканіе и взыщутъ чего онъ долженъ никогда не былъ. Такъ я и махнулъ рукой и теперь спокойно владю лугомъ, выплачивая за него пріятелю подати и повинности: покупную же сумму я ему давно уплатилъ и жду, пока десять лтъ минетъ: авось-либо, къ тому времени старшіе нотаріусы перестанутъ быть самовластными распорядителями нашихъ правъ и нотаріальныя правила, лишающія насъ того, что намъ даетъ законъ, замнятся такими, которыя не разрушаютъ, а дйствительно утверждаютъ права собственности. Только казна въ наклад остается: я ей заплачу пошлины десять лтъ поздне.
Причина всхъ нашихъ бдъ, пишешь ты, — наше невжество, выучились бы мужики грамот и знали бы мы лучше законы, то ни аблакаты и брехунцы насъ бы не обирали, и старшіе нотаріусы не здили бы такъ спокойно на насъ верхомъ. Мужикъ, говоришь ты, неучъ, а мы сидимъ у себя по угламъ и не слдимъ за тмъ, что на бломъ свт длается. Нами и помыкаютъ, какъ дурнями. И по дломъ!
Видно вы, петербургскіе умники, чиновники и интеллигенція. и взаправду ничего не понимаете въ нашихъ длахъ! Очень вы ужъ свысока на насъ смотрите, не худо бы вамъ иногда вспомнить, что вы живете на нашъ счетъ и потому должны бы что-нибудь для насъ длать, а вы, вмсто того, живете только въ свое удовольствіе и облегчаете себя отъ исполненія своихъ обязанностей тмъ, что насъ же презираете и надъ нами же издваетесь.
Учиться, знать законы! Легко сказать, а гд учиться? Узнать законы можно всякому грамотному, когда ихъ можно въ боковомъ карман носить, а нашихъ законовъ на воз не увезешь, да многое ихъ множество въ циркулярахъ содержится, которые только вамъ однимъ и извстны, а къ намъ они только примняются.
Знаешь ли ты, петербургскій умникъ, наши школы? Подумалъ ли ты объ нихъ когда-нибудь серьезно? Если бъ ты ихъ зналъ, да объ нихъ подумалъ, ты бы пересталъ смяться и презирать. Наши деревенскія школы — грошевыя. Мужику ихъ строить и содержать не изъ-чего, и существуютъ он подаяніемъ. У насъ ихъ около шестидесяти въ узд, а земство отпускаетъ на школы всего-на-все дв тысячи рублей. Учитель или учительницы должны на 60 рублей въ годъ себя содержать, а квартира, и то пока идетъ ученіе, обыкновенно помщается рядомъ съ волостной избой, куда народъ ходитъ, гд запахъ тютюна не переводится, гд — либо такая стужа, что надо въ шуб сидть, либо угаръ такой, что голова разлетться въ дребезги хочетъ. Вотъ теб наша школа! А прошло время ученья, — ступай учитель или учительница куда хочешь, живи хоть христовымъ именемъ. Гд учитель сытъ, живетъ въ сухомъ и тепломъ жиль, да получаетъ рублей сто, полтораста, такъ это рай, предметъ зависти. У насъ съ учительницы, которая 60 рублей получала, еще деньги за учебники для школы вычли. Вотъ что! Да и этихъ жалкихъ 60 рублей не допросишься мсяцевъ по восьми. Ходитъ учитель за 15 или 20 верстъ, кланяется, молитъ, съ голоду умираетъ: приходи, говорятъ, недльки черезъ три, а тамъ опять черезъ дв. И такъ цлые мсяцы проходятъ. А вы хотите, чтобъ у насъ учители по деревнямъ были, да еще требуете, чтобъ онъ удовлетворялъ извстнымъ условіямъ образованія! Какъ же не сказать, что вы ничего въ нашихъ длахъ не смыслите! Въ другихъ мстахъ бываетъ и иначе, только врядъ ли лучше. Сдлаютъ раскладку на школы на весь уздъ и устроютъ школъ десять, двнадцать. Платятъ вс, а учиться могутъ только т, кто близко живетъ къ школ, а кто дальше, верстъ за десять или за пятнадцать, и не изъ-чего содержать ребенка тамъ, гд устроена школа, тотъ такъ и не учитъ своихъ дтей, хоть и платитъ. А ты говоришь: пусть мужикъ грамот учится! И радъ бы учился, да негд, не у кого. Вдь по нашей осенней слякоти, зимнимъ вьюгамъ и сугробамъ не пошлешь ребенка пропереть каждый день верстъ десять, пятнадцать, двадцать, и такъ мсяцевъ шесть, и лошади это не подъ силу будетъ! Вы же, ничего этого не зная, толкуете еще объ обязательномъ обученіи! Прізжайте пожить съ нами годъ-другой, тогда сами надъ собой расхохочетесь, или съ нами заплачете, и лучше будетъ, если заплачете. Но o деревенской школ что и говорить! Сердце надрывается, на нее глядя, и досада беретъ, когда вы объ ней толкуете. Посмотри вотъ хоть что въ городахъ длается. Назначили у насъ въ прогимназію, посл злющаго инспектора, разогнавшаго всхъ учениковъ и учителей, добраго старика, который сразу прогимназію поставилъ на ноги. Вмсто 18 учениковъ набралось 45. Вс вздохнули, обрадовались и успокоились, что нажили наконецъ своимъ дтямъ хорошаго человка въ наставники. Вдругъ, ни съ того, ни съ сего, начальство взяло да и смнило старика. Назначили на его мсто другаго, говорятъ — и этотъ тоже добрый и хорошій человкъ, но перваго-то зачмъ смнили? Всмъ пришелся по сердцу добрый старикъ, и ученикамъ, и родителямъ, и самъ онъ былъ доволенъ своимъ положеніемъ. Ему бы доживать свой вкъ въ нашемъ медвжьемъ углу! Заботился онъ о своей прогимназіи очень, такъ нтъ же, вымели его вонъ, не спросясь никого, даже не подумавъ освдомиться, что онъ и какъ на своемъ мст! Такая ужъ у васъ привычка ни въ грошъ насъ не ставить! А подати вы съ насъ куда какъ усердно собираете! Грошу въ карман не дадите залежаться.
Вашимъ примромъ и духовное вдомство заразилось и оно зорко наблюдаетъ за поступленіемъ свчнаго сбора, а съ нами, прихожанами, поступаетъ по своему благосоизволенію, очень безцеремонно, не думая справляться, нравится ли это намъ, или нтъ. Не такъ давно вотъ какой случай въ одномъ изъ нашихъ приходовъ былъ. Попалъ церковный староста подъ слдствіе и судъ съ предварительнымъ арестомъ. Какъ быть безъ церковнаго старосты? Прихожане и выбрали другаго. А консисторія и пишетъ: утвердить вамъ новаго церковнаго старосту на время можно, а на всегда ни-ни. Если прежній оправится передъ судомъ, то новаго прочь, а прежняго опять возьмите. Прихожане — народъ русскій, смирный — и т вышли изъ себя. Какъ же это такъ, разсуждали они: церковный староста подъ судъ попалъ, сталъ намъ не любъ и довріе наше потерялъ, мы должны его опять взять, если его судъ оправдаетъ, а новаго, которому мы вримъ и который намъ любъ, отставить? На что же это похоже! Разв намъ судъ — указъ, въ суд зачастую по бумагамь судятъ, а не по дламъ, а церковный староста — лицо довренное. Какъ же это консисторія можетъ намъ предписать: врь тому, а не этому?! Кончится это дло наврное, какъ вс дла кончаются: пошумятъ, погалдятъ прихожане, да и махнуть рукой. Что жъ съ консисторіей подлаешь! Не первое такое дло и не послднее. Пожалуешься — и опять же консисторія права будетъ. Она вдь вдомство, а вдомство передъ нами, обитателями медвжьихъ угловъ, всегда будетъ чисто и право. Не при насъ такъ началось, не при насъ и кончится.
Слышимъ мы, что у васъ, въ Петербург, опять идетъ какая-то перемна. Судя по людямъ, надо ждать хорошаго. Дай Богъ! Ужъ очень тошно стало жить въ эти послдніе годы, — такъ тошно, что и сказать нельзя! Одинъ, два, нсколько шальныхъ натворятъ бды, а мы, ни въ чемъ неповинные, за нихъ отдувайся! И ума не приложимъ, за что на насъ такая напасть стряслась! Дай Богъ, чтобъ полегче и поспокойне стало. Оставьте насъ мирно, безъ тревоги, прозябать по нашимъ угламъ. И своихъ досадъ и тягостей столько, что не оберешься, а тутъ еще новыя, ни всть откуда и за что.
Порадовался я съ горяча очень добрымъ встямъ, а потомъ и призадумался. Что у такихъ людей, какъ ты, доброе и хорошее на ум — этому я отъ души врю. Только сумете ли вы дло сдлать — вотъ надъ чмъ мы крпко задумываемся. Мало вы насъ знаете — вотъ ваша и наша бда. Судите вы обо всемъ вообще, и вдобавокъ съ предубжденіемъ, что мы дурачье, невжды, лнтяи, ничего какъ есть не понимаемъ. Недавно всхъ насъ заурядъ, чуть-чуть не поголовно, злоумышленниками считали и такъ подтягивали крпко, что нельзя было и дохнуть. Изъ этого ничего, разумется, путнаго не могло выдти и не вышло. Теперь слышно, вы говорите: надо земствамъ побольше простору дать и все пойдетъ хорошо. Сильно я боюсь, что изъ этого опять мало толку будетъ. Знаете ли вы наши земства? Я сильно подозрваю, что вы и ихъ не знаете. Подвернулся вамъ въ разговор хорошій и знающій человкъ изъ земцевъ и говоритъ дло, подлестился къ вамъ проходимецъ изъ земцевъ же, ожидающій отъ васъ великихъ и богатыхъ милостей, и напваетъ вамъ съ три короба въ вашу дудку — вы порядкомъ не разберете кто говоритъ правду и кто безсовстно вретъ. Если бъ вы наши дла поближе знали, вы бы разобрали и на теперешнее земство большихъ надеждъ не возлагали бы. Есть всякія земства и оченъ хорошія, и такъ себ, и вовсе никуда негодныя. Дайте всмъ безъ разбору возжи и вы во многихъ мстахъ столько бды надлаете, что потомъ годами ее не исправите. Вамъ вспоминается, какія были земства, пока ихъ не окоротили, а вы возьмите ихъ, каковы они теперь! Крестьяне изъ нихъ почти исключеньи ихъ тщательно и долго оттирали и, наконецъ, оттерли. Люди хорошіе, знающіе и опытные, къ земскому длу, посл всего того, что съ нимъ длалось, расхолодли и отъ него отшатнулись, а засли въ нихъ, густой массой, почти исключительно дворяне, въ большинств или совершенное ничтожество, или бывшіе крпостные, которые продолжаютъ и по сей день вздыхать о блаженномъ старомъ времени, когда имъ жилось легко и привольно и стараются не мытьемъ, такъ катаньемъ, по возможности, подобрать и сохранить крохи, уцлвшія отъ роскошнаго стола, унесеннаго у нихъ изъ-подъ носу 19 февраля 1861 года. Вы въ Петербург воображаете, что крпостное право умерло, похоронено и память о немъ исчезла? Очень ошибаетесь! Оно живетъ еще во взглядахъ, понятіяхъ, привычкахъ и помщиковъ, и крестьянъ, и если будетъ, какъ было до сихъ поръ, подерживаться администраціей губернской и петербургской, то проживетъ еще долго. Исчезло только мелкое дворянство — среднее, уцлвшее отъ погрома эманципаціи, и крупное пропитались понятіями промышленниковъ и коммерсантовъ, для которыхъ нажива, во что бы ни стало, есть высшій и единственный идеалъ. Кто посмышленнй, бывалъ за границей, читалъ кое-что, тотъ уметъ прикрывать хищническіе аппетиты громкими фазами, позаимствованными изъ политической экономіи и жаргона европейскихъ буржуа, но подкладка все та же, крпостническая. Этотъ слой господствуетъ теперь въ большинств земствъ и давитъ не только крестьянство, но и порядочное меньшинство изъ дворянъ всею тяжестью своего вліянія и своего имущественнаго превосходства. Если этими земствами вы будете вдохновляться, то вы нашего положенія не улучшите, напротивъ, еще ухудшите его. Разговорились мы какъ-то между собою о нашихъ мстныхъ длахъ.
— Что за странность! говоритъ одинъ. Въ нашемъ узд назначаются създы мелкихъ землевладльцевъ для выбора гласныхъ, какъ нарочно, въ такое время, когда духовенству никакъ нельзя быть: или въ большіе праздники, или когда священники по горло заняты отчетностію.
— Въ нашемъ узд, замчаетъ другой, совершенно то же самое.
— А у насъ, вставляетъ свое слово третій, выборы пригоняются въ самую горячую рабочую пору, когда крестьянамъ невозможно оторваться отъ поля.
— Чему же вы удивляетесь? говоритъ одинъ изъ собесдниковъ, опытный въ длахъ земскаго самоуправленія. Это и длается нарочно, съ тою цлью, чтобъ ни попы, ни мужики къ гласные не попадали. Для васъ это въ диковинку, а намъ эта практика очень хорошо извстна.
Такъ сводятъ крпостники свои старые счеты съ сельскимъ духовенствомъ и устраиваютъ свои дла посреди новыхъ обстоятельствъ. Попы — народъ грамотный, изстари державшій сторону мужиковъ противъ господъ и за то имъ ненавистный. Попы стоятъ за крестьянскую школу, которую крпостники переварить не могутъ, попы, въ большинств, народъ крайне бдный и считать умютъ и потому голосъ ихъ въ длахъ земскаго обложенія и расходовъ можетъ быть крайне непріятенъ. А объ мужикахъ и говоритъ нечего: забери они силу въ земскихъ длахъ, земское обложеніе будетъ совсмъ другое, и жалованье земцамъ другое, и расходы поидутъ совсмъ другіе: членамъ земскихъ управъ нельзя ужъ будетъ, какъ теперь, земскія деньги на починку мостовъ и другія постройки между собою разбирать и класть себ въ карманъ, какъ это иногда практикуется. Посмотри, что длается въ губерніяхъ, гд дворянъ мало или почти совсмъ нтъ: тамъ совсмъ другіе земскіе порядки, много лучше нашихъ.
Въ томъ-то наша и бда, что правительственная администрація у насъ далеко не образцовая, да и земская, городская, общественная не лучше, а пожалуй еще хуже. Не умемъ мы сообща никакихъ длъ длать! Посмотри, что у васъ подъ носомъ, въ Петербург, въ вашемъ городскомъ управленіи длается! Ты читаешь газеты и самъ знаешь исторію концессіи желзно-конныхъ дорогъ, знаешь и то, почему теперь за проздъ въ вагонахъ втораго общества не пять, а шесть копекъ платится, вмсто того, чтобъ ликвидировать это общество, несостоятельное въ выполненіи принятыхъ на себя обязательствъ, какъ это по закону должно быть со всякимъ неисправнымъ контрагентомъ. Петербургское городское управленіе отказало врачамъ въ расход на химическій анализъ петербургской воды. Объ этомъ въ газетахъ печаталось. А сколько такихъ длъ, о которыхъ нигд не печатается! Горько жалуются крестьяне, прізжающіе извозничатъ въ Петербургъ, что имъ по семи дней не выдаютъ установленныхъ бляхъ на извозный промыселъ, теребятъ по разнымъ мстамъ, берутъ негласные поборы, превышающіе ихъ средства: что, благодаря этому. они проживаются въ Петербург до нитки безъ заработковъ, что полиція и городское управленіе на-перерывъ ихъ разоряютъ и нтъ имъ ни отъ кого защиты. Кому бы этимъ заняться, какъ не общественному управленію столицы? А ему, какъ и казенной администраціи, нтъ до этого никакого дла!
Да что говорить объ общественномъ управленіи! Тамъ, гд дло касается нашего кармана, — и тамъ мы не думаемъ контролировать нашихъ выборныхъ. Посмотри, какъ идутъ желзнодорожныя дла: гадко и тошно подумать! Недавно приходитъ ко мн мужикъ изъ нашей деревни попрощаться. ‘Куда это Богъ несетъ? ‘ — ‘А яблоки изъ вашего сада въ Москву везу.’ ‘Какъ къ Москву? Почему же съемщикъ сада по желзной дорог не отправляетъ?’ — Мужикъ махнулъ рукой. ‘По желзной дорог бунты съ яблоками крючьями подымаютъ и въ вагоны грузятъ, такъ много яблоковъ портится, а, кром того, ихъ по дорог половину разворуютъ. Съемщики и нанимаютъ насъ.’ — Понимаешь ты это: гужевая отправка заводится рядомъ съ желзно-дорожной отправкой. Вотъ наши порядки! Нсколько лтъ тому назадъ, четверть овса была у насъ полтора рубля и рубль съ четвертью, а въ Петербург около пяти рублей. Прямой разсчетъ везти въ Петербургъ. Говорю я объ этомъ съ однимъ человкомъ, близко знакомымъ съ отправками по желзнымъ дорогамъ.— Не совтую вамъ, говоритъ, просчитаетесь и убытокъ понесете.— Какъ такъ?— Да такъ же: крючники, при погрузк, такихъ вамъ дыръ въ куляхъ понадлаютъ, что половина овса въ вагонахъ останется.— Ну, а если я погружу въ вагоны, которые прямо идутъ въ Петербургъ безъ перегрузки въ Москв?— И это вамъ ничего не поможетъ, говоритъ мн собесдникъ: вдь дыры, которыя продлываютъ въ куляхъ крючники, только предлогъ: половина протрусится человческими руками.— Вотъ до чего мы дошли! Финляндская желзная дорога молоко возить и оно невредимо прізжаетъ, а на нашихъ, русскихъ, и овса везти нельзя. Какъ же тутъ гужевой перевозк не возобновиться! Того и гляди, товары только гужомъ и станутъ возить, а желзныя дороги останутся для пассажировъ и мелочи. Кто отъ этого въ наклад? Мы же, акціонеры! Но намъ и нашего кармана не жалко, — такъ уже мы привыкли на все махать рукой и апатично принимать всякія невзгоды, отъ совершенной увренности, что правды не добьешься, а если и добьешься, то съ такими усиліями, мытарствами и жертвами, что другой разъ и не подумаешь ея добиваться.
Письма мои, я вижу, теб очень надоли. Ты меня называешь несносной старой брюзгой, закопавшейся по уши въ провинціальныя дрязги, и не умющей, за мелочами, разглядть большаго и хорошаго, что въ наше время длается.
Вс вы, петербуржцы, на одну мрку скроены. Начнешь вамъ говорить, что и какъ есть, на самомъ дл, — вы скучаете. Оно и понятно: столько всякихъ жалобъ вы отъ насъ слышите, что голова у васъ притупилась и уши вянутъ! Если бъ вы на нашемъ мст были, вы бы запли другую псню. Мелочи! Да вдь на мелочахъ-то жизнь вертится, особенно наша, изъ нихъ она слагается, общіе взгляды и принципы, съ высоты которыхъ вы на насъ смотрите, изъ нихъ же выводятся и хороши только тогда, когда обнимаютъ и выражаютъ мелочи, а безъ этого они пустыя слова. Да и что толку въ общихъ взглядахъ и въ принципахъ, когда они не переводятся въ жизнь, въ дло! Разсуждая въ пустот, тяготясь мелочами, вы ищете на что опереться и хватаетесь за призраки. То у васъ истинное основаніе всякаго нашего благополучія — дворянство, то крупное землевладніе, то черноземная сила — крестьянство, то промышленный и торговый классъ, то земство. Теперь вы вс надежды на земства возлагаете. Какъ флюгеръ вертится направо и налво, такъ у васъ направленія смняются. Сегодня для васъ идеалъ сильная полицейская власть, завтра классицизмъ, посл завтра реализмъ, а тамъ судъ, а тамъ опять что-нибудь другое. Сколько разныхъ идеаловъ у васъ зазжено въ послдніе годы — и не перечтешь! И жизнь становится все безцвтнй, тоскливй и безотраднй. Торжественные процессіи съ разными знаменами, на которыхъ крупными буквами были прописаны разные принципы и общіе взгляды, быстро чередовались передъ нашими глазами, но он только запутывали ежедневную жизнь, увеличивали въ ней хаосъ. У насъ нельзя опереться ни на одно сословіе. ни на одинъ классъ, ни на одну общественную организацію, ни на какой идеалъ, на нихъ нельзя что-нибудь построить, потому что они созданы изъ головы, а не выросли изъ самой жизни, не сложились изъ ея нуждъ. Сколько людей, самыхъ различныхъ направленій, при разнообразнйшихъ условіяхъ и общественныхъ положеніяхъ, пробовали стать твердой ногой на нашей зыбкой, колеблющейся подъ ногами почв — и проваливались! Во всхъ классахъ, сословіяхъ, родахъ службы, общественныхъ положеніяхъ, разсяны единицами превосходныя личности, замчательные умы и таланты, которые сдлали бы честь любой стран, но они томятся въ бездйствіи и не приносятъ отечеству никакой пользы, потому что искусственная среда и организація, сословная или служебная, въ которую они вставлены, ихъ парализуетъ. Побьются они сначала и, не видя ни съ какой стороны поддержки своими усиліямъ, махнутъ на все рукой: лучшее, что въ нихъ есть, они затаиваютъ про себя, а на свою дятельность смотрятъ, какъ на неизбжное зло, и валятъ черезъ пень-колоду, предоставляя дйствительную жизнь ея собственному теченію. Много ли ты видалъ у насъ людей, которые всей душой, всми силами принадлежатъ той общественной сред, въ которую жизнь или судьба ихъ поставили? Они считаются даже не десятками, а единицами. Каждый у насъ пока силенъ и бодръ, клянетъ свою обстановку, хотлъ бы изъ нея выдраться: а потомъ, когда жизнь его помнетъ и убьетъ въ немъ всякую энергію, всякую вру во что бы то ни было, онъ начинаетъ плыть по теченію, забывъ о какихъ бы то ни было идеалахъ, и думаетъ только о самомъ себ. Оттого, какъ рдко кому удастся у насъ дло сдлать и какъ недолговчны наши дла! Перемнится случайно обстановка, перемнится случайно человкъ, глядишь, созданное великими усиліями развалилось и вс про него забыли, кром тхъ, кому оно непосредственно приносило пользу: т, конечно, о полезномъ дятел помнятъ и о томъ, что его нтъ крпко горюютъ, а потомъ, когда перемрутъ и они, дла какъ не бывало!
Пессимистъ, усталый, огорченный и отсталой я человкъ, скажешь ты. Нтъ, я просто русскій человкъ, кое-что видавшій на своемъ вку и никогда не умвшій довольствоваться словами, шаблонами и провозглашеніемъ принциповъ, а жаждавшій всю жизнь видть ихъ проведенными въ дйствительности, въ томъ, что ты свысока называешь мелочами. Я, на свою долю, помирился бы на самой малости, лишь бы эта малость была сущая, дйствительная правда, а не слова. Прілись они мн до тошноты! Вс мы только говоримъ, провозглашаемъ широкіе принципы, а самаго малаго дла, которое само напрашивается, не длаемъ. Жалобамъ, негодованію нтъ конца, а постараться, чтобъ хоть въ нашей непосредственной обстановк стало получше, посвтлй, объ этомъ мы и думать не хотимъ! Хоть бы въ этомъ плутамъ подражали! Т очень дятельны и отлично достигаютъ своихъ цлей.
Гд же, спросишь ты, выходъ изъ такого заколдованнаго круга?— Да онъ совсмъ не такой заколдованный, какъ кажется. Глазамъ страшно, рукамъ не страшно. Хотите знать, что надо длать, — прислушивайтесь, на что жалуются, чмъ особенно тяготятся, и не въ одномъ какомъ-нибудь сло или класс, а во всхъ. Хотите знать, чьими руками и какъ дло сдлать,— обращайтесь не къ сословіямъ, классамъ и организаціямъ, занесеннымъ въ сводъ законовъ, а къ кружкамъ, куда ушла и гд пріютилась живая русская мысль, гд сгруппировались люди самыхъ различныхъ общественныхъ положеній, по наклонностямъ, симпатіямъ, нравственнымъ и умственнымъ качествамъ, гд ихъ отлично понимаютъ, знаютъ и ими дорожатъ. Людей, годныхъ на дло у насъ много, гораздо больше. чмъ вы думаете, только вы ихъ искать не умете! Они попрятались по кружкамъ, а вы ихъ ищете по оффиціальнымъ трафаретамъ и, разумется, не находите. У насъ люди испоконъ вка разбивались по кружкамъ и были тмъ, что они въ самомъ дл, только въ кружкахъ. Изъ кружковъ у насъ и вс великія дла выходили.
‘Компанія’ Петра Великаго разв не былъ такой же кружокъ единомысленныхъ людей? Разв не въ кружкахъ созрла отмна крпостнаго права и кто, какъ не кружки поставили людей, которые провели ее въ жизнь по губерніямъ и уздамъ? Мы мало знаемъ интимную русскую исторію, а мн сдается, что изъ кружковъ вышла мысль о соединеніи раздробленныхъ частей Россіи въ Московское государство, объ освобожденіи отъ ига татаръ, о возсозданіи Московскаго государства посл разгрома смутнаго времени. Подъ давленіемъ тяжелыхъ условій кружки у насъ притаились и помертвли. Дайте намъ свободно вздохнуть, люди опять разберутся по кружкамъ, и опять станутъ родниками живой русской мысли, талантливыхъ и полезныхъ дятелей по всмъ направленіямъ.
С.-Петербургъ, 15 Сентября 1880.