Н. А. Лейкинъ
Н. А. Лейкинъ
ГОЛЬ ПЕРЕКАТНАЯ
ГОЛЬ ПЕРЕКАТНАЯ
РАЗСКАЗЫ.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Товарищество ‘Печатня С. П. Яковлева’. 2-я Рождественская ул., No 7
1903.
ПИСАРЬ.
I.
II.
III.
Писарь, Лейкин Николай Александрович, Год: 1903
Время на прочтение: 10 минут(ы)
До рождественскихъ праздниковъ былъ еще цлый мсяцъ, а ужъ отставной канцелярскій служитель Акинфій Ермолаевичъ Колотовъ прилпилъ къ стеклу своего окна слдующее объявленіе, написанное каллиграфическимъ почеркомъ: ‘здсь пишутъ прошенія о помощи’. Это было въ нижнемъ этаж стараго двухъэтажнаго, совсмъ вросшаго въ землю деревяннаго домишки, находящагося въ одной изъ дальнихъ улицъ Петербургской стороны, гд проживалъ Колотовъ, и кліенты тотчасъ-же начали являться къ Колотову. Это были по большей части женщины, очень плохо одтыя, съ головами, закутанными въ срые суконные платки, съ подвязанными зубами, пахнувшія жаренымъ цикоріемъ, махоркой, виннымъ перегаромъ. Колотовъ, лысый старикъ съ краснымъ носомъ, въ серебряныхъ круглыхъ очкахъ и съ сдой бородкой, облеченный въ валенки и засаленное рыжее пальто, у котораго пуговицы были только на одной сторон, да и то не вс, принималъ своихъ кліентовъ и уговаривался съ ними. Колотовъ жилъ съ женой-старухой Дарьей Вавиловной, безграмотной женщиной, и получалъ такую ничтожную пенсію, на которую нельзя прокормиться и одному. Для пополненія средствъ Колотовы снимали квартиру изъ трехъ комнатъ, сами жили въ одной и остальныя сдавали углами, при чемъ двое жильцовъ жили даже въ кухн. Кром того, Колотовъ выводилъ канареекъ, обучалъ ихъ пть подъ органчикъ и продавалъ, а весной ловилъ западней и сткой, тоже для продажи, чижей, синицъ, пночекъ и соловьевъ, отправляясь для ловли на Крестовскій, на Пороховые, на кладбища, а также приготовлялъ искусственныхъ мухъ для рыбной ловли и длалъ крючковые переметы. Третьей его заработкой было писаніе прошеній въ благотворительный общества и къ благодтелямъ, но эта заработка доставалась ему только два раза въ годъ, передъ праздниками Рождества и Пасхи.
Канареекъ и другихъ птицъ у него всегда было много, и если не считать кровати Дарьи Вавиловны съ пяткомъ подушекъ и взбитой периной, покрытой одяломъ изъ разноцвтныхъ шелковыхъ треугольничковъ да клеенчатаго дивана, на которомъ спалъ Колотовъ, и маленькаго посуднаго шкафа, то садками и птичьими клтками была занята вся комната, занимаемая супругами. Клтки висли также надъ окнами, съ потолка надъ столомъ, помщавшимся посреди комнаты, и даже надъ диваномъ. Старикъ каждое утро чистилъ птички клтки, засыпалъ птицамъ кормъ, перемнялъ воду.
Вотъ и сейчасъ застала Колотова за этимъ занятіемъ его кліентка, среднихъ лтъ женщина, въ срой нанковой кацавейк и красномъ клтчатомъ платк на голов, беременная въ послднихъ мсяцахъ. Ее пропустила въ комнату изъ кухни Дарья Вавиловна и крикнула мужу:
— Ермолаичъ! Къ теб.
Женщина перекрестилась на икону и спросила Колотова:
— Вы прошенія пишете?
— Я. Только отерла-ли ты, мать моя, ноги въ кухн?— въ свою очередь задалъ ей вопросъ Колотовъ.
— Отерла. Хозяюшка ужъ заставила меня. Такъ вотъ насчетъ прошеній-то?
— Пятнадцать копекъ съ моей бумагой. И конвертъ дамъ, если нужно.
— Это, то-есть, какъ-же?.. За каждое прошеніе по пятнадцати?
— Само собой, не за десятокъ.
— Дорого, милый. На Пасху мы платили ходящему по семи копекъ. Ходящій тутъ такой былъ. Изъ военныхъ онъ, что-ли.
— Ну, такъ пусть ходящій и пишетъ.
— Да померъ онъ, говорятъ, въ больниц померъ. Нельзя-ли подешевле?
— А теб сколько надо прошеній-то?..
— Во вс мста писать надо, куда передъ праздникомъ пишутъ, да вотъ денегъ-то у меня, милый, не завалило.
— За десятокъ рубль можно взять. И то ужъ дешево. Пишу на хорошей бумаг, пишу жалостно.
— Да ужъ, пожалуйста, пожалостне…
— Довольна останешься. Я могу такъ, что до слезъ,— сказалъ Колотовъ.— Конечно, какія-либо общества на это вниманія не обращаютъ, а если купцу какому, купчих или генеральш — любятъ.
— Ну, купцовъ-то у меня съ генеральшами нтъ, а ты ужъ въ общества-то пожалостне.
Женщина поклонилась.
— За десятокъ рубль, поштучно пятіалтынный,— стоялъ на своемъ Колотовъ.
— А за полтинникъ сколько напишешь, миленькій? Заработокъ у насъ маленькій, хожу поденно по стиркамъ. Больше полтины въ день не даютъ. Да и уходить-то трудно. Вдь квартиру держу.
— За полтину четыре прошенія напишу, изволь, но ужъ больше никакихъ разговоровъ. Ты разочти то, что я безъ вина пишу. Ты по семи-то копекъ на Пасху платила, такъ вдь, поди, писарю вина ставила?
— Ставили, ставили, это точно. Мы тогда въ компаніи писали. Пять человкъ насъ было, ну, и сороковочку ему сообща.
— Такъ согласна четыре прошенія за полтинникъ?
— Да ужъ пиши. Что съ тобой длать!
Колотовъ слъ за столъ, вынулъ изъ стола тетрадку бумаги, транспарантъ, перо, открылъ крышку у баночки чернилъ, взглянулъ сквозь очки на женщину и повелительно сказалъ ей:
— Ну?!
Та недоумвала. Колотовъ стукнулъ ладонью по столу.
— Деньги выкладывай!— крикнулъ онъ.— Безъ денегъ писать не стану.
— Ахъ, насчетъ денегъ-то? Сейчасъ, сейчасъ…
Женщина достала изъ кармана платокъ, развязала на немъ узелокъ, вынула оттуда деньги и положила на столъ.
— Двухъ копечекъ тутъ не хватаетъ до полтинника-то,— сказала она.
— Вотъ жила-то московская — покачалъ головой Колотовъ и спросилъ:— Ну, куда-же писать прошенія?
— Прежде всего о дармовыхъ дровахъ.
— Знаю… Гласному городской думы Завитухину. Прошеній ужь штукъ тридцать ему написалъ отъ разнаго бабьяго сословія.
— Да, да… По полусаженкамъ выдаетъ и нон дрова такія хорошія… У насъ на двор получали ужъ. Я видла.
— Еще куда?
— А въ приходское попечительство. Тамъ къ празднику тоже можно. Хоть по полтора рубля, а все-таки выдаютъ. Мало, но даютъ на сиротство.
— Мало! Двнадцать копекъ мн заплатишь — полтора рубля получишь. Все-таки рубль и тридцать восемь будешь въ барышахъ. И туда писали. Знаю. Потомъ въ человколюбивое общество, что-ли?
— Вотъ, вотъ. Пожалуйста, голубчикъ.
— Ладно. Напишемъ. Это три. А четвертое-то прошеніе куда?
— А четвертое городской голов можно. Тамъ на сапоги даютъ, на калоши, ино и за квартиру платятъ.
— Знаю. Что ты ученому-то говоришь! Порядокъ извстный. Писали сто разъ. Голова передастъ въ комиссію по благотворительности, а оттуда черезъ члена ршеніе. Напишемъ.
Женщина переминалась.
— Можно-бы и еще въ два-три мста, да вотъ денегъ-то у меня нтъ,— сказала она.
— На нтъ и суда нтъ. А будутъ деньги, такъ приходи, напишемъ. Я вс мста знаю, гд жаренымъ пахнетъ,— отвчалъ Колотовъ и началъ писать.
Перо Колотова выводило заголовокъ къ прошенію о дровахъ:
‘Его превосходительству господину члену коммиссіи по раздач дровъ бднымъ Василію Кондратьевичу Завитухину прошеніе’.
— Знаешь, какъ Завитухина-то величать?— спросилъ онъ вдругъ женщину.
— А какъ его звать-то? Постой… Кажись, Константинъ Николаичъ.
— Ну, вотъ и врешь! Идешь писать прошеніе о дровахъ, и не знаешь, кому. А вотъ я спеціалистъ, такъ знаю. Василій Кондратьичъ онъ. А Константинъ, да и то не Николаич, а Александровичъ — это предсдатель приходскаго попечительства, гд праздничныя раздаютъ.
Женщина поклонилась.
— Ты ученый — теб и книги въ руки, а намъ, сиротамъ, гд-жe знать.
— Ну, то-то. Посмотрлъ-бы я, какъ теб ходячій писарь написалъ-бы, тотъ самый, что умеръ, которымъ ты меня упрекаешь, что онъ теб по семи копекъ за прошеніе писалъ.
— Нтъ, милостивецъ, онъ зналъ, онъ все чудесно зналъ — нужды нтъ, что пьющій былъ,— отвчала женщина.
— Не могъ онъ Василія Кондратьича знать, потому что Василій Кондратьичъ этотъ только ныншнею осенью назначенъ. Не мели вздору. А вотъ назвалъ-бы онъ его въ прошеніи Константиномъ Николаичемъ, онъ-бы и разсердился за непочтеніе… разсердился и не далъ-бы дровъ. Зря-бы прошеніе пропало. Да… Такъ вотъ ты пятачка-то и не жалй, что спеціалисту передала. Спеціалистъ напишетъ по настоящему, что и какъ — всему тебя обучить и наставить. Вотъ какъ о дровахъ надо заголовокъ длать.
Колотовъ прочиталъ написанное и спросилъ:
— Вдова ты, мужнина жена или двица? Крестьянка, мщанка или солдатка? Званіе…
— Двица, двица, миленькій… Крестьянская двица Новгородской губерніи, Крестецкаго узда Василиса Панкратьева.
— Совтую писаться вдовой. Дйствительне. Лучше помогаетъ. Вдь по паспортной книг никто проврять не станетъ. Вс вдовами пишутся. У кого и настоящій-то мужъ есть — и т вдовами себя обозначаютъ.
— Ну, вдова, такъ вдова, миленькій,— согласилась женщина.— Теб съ горы видне.
— Ладно. А сколько дтей.
— У меня-то? Да двое, голубчикъ.
— Напишемъ пятеро. Такъ лучше. Да и число кругле. А если будутъ обслдовать и придутъ, то говори, что у тебя пять и есть, а трое въ деревн. Вдь ты крестьянка?
— Крестьянка, батюшка.
— Самъ-то при теб?
— При мн. Да что онъ! Только пьетъ безъ пути, да меня колотитъ,— махнула рукой женщина.— А подмоги никакой. У меня-же отниметъ, если какой двугривенный увидитъ. Работалъ тутъ какъ-то на конкахъ, снгъ сгребалъ, а потомъ вдругъ пересталъ ходить… Желаю, говорить, отдыхать, потому я человкъ больной и испорченный… Теперь все лежитъ…
— Ну, довольно, довольно. Завела машину, такъ ужъ и не остановишь. Я для того спросилъ, чтобы наставить тебя. Его ты ужъ куда-нибудь прибери, если обслдовать придутъ. Ужасно не любитъ, когда изъ-за занавски торчитъ такое чудище мужское,— говорилъ Колотовъ.
— Милый, да вдь у меня жильцы, я квартирная хозяйка: такъ какъ-же…
— Ну, я предупредилъ. А теперь мое дло сторона. Также, чтобы посуда казенная на стол и на окнахъ не стояла. Этого не любятъ обслдователи.
— Да вдь гд попало ставятъ, черти. Ино и не самъ поставить, а жильцы. Конечно, не порожнюю не поставятъ, потому тоже боятся за золото-то въ ней…
— И порожнюю посуду убирай. Все это я для того говорю, чтобъ мое прошеніе дйствительне было. А то вдь зря… Казенную посуду не обожаютъ.
Перо Колотова стало писать. Писалъ онъ, довольно долго и наконецъ сталъ читать:
‘Оставшись пост смерти моего мужа безпомощною вдовой съ пятью малолтними дтьми и при беременности шестымъ, не имя ни родственниковъ ни знакомыхъ для поддержки моихъ больныхъ сиротъ, страдающихъ малокровіемъ, не получая ни откуда ни пенсіи и ни пособія, я трудами рукъ своихъ должна снискивать себ и дтямъ пропитаніе, между тмъ какъ я сама больна ревматизмомъ, головокруженіемъ и порокомъ сердца что мшаетъ мн добывать и скудное пропитаніе. Для поддержанія-же себя и дтей содржу маленькую квартиру и сдаю жильцамъ, сырую и холодную, такъ что при ныншней дороговизн топлива и отопить ее не могу, а потому, припадая къ стопамъ вашимъ, молю о выдач мн дровъ для обогрнія моихъ сиротъ къ предстоящему празднику Рождества Христова. Я-же съ своей стороны буду возсылать мольбы къ Всевышнему о здравіи и благоденствіи вашемъ и всего почтеннаго семейства вашего’.
— Нравится? — спросилъ Колотовъ, прочитавъ прошеніе.
— Да ужъ чего-же лучше!— отвчала женщина.
— А что насчетъ ревматизма, то ужъ наврное онъ у тебя есть.
— Да какъ не быть, миленькій! Синяки и т поджить никогда не могутъ отъ него, изверга. Чуть заживетъ одинъ — новый явился.
— Ну, ужъ насчетъ синяковъ-то помалкивай.
— Да я вамъ это только, голубчикъ.
— Не грамотная, поди?
— Да откуда-же грамотной-то быть! Была-бы грамотная, такъ сама-бы написала.
— Ну, ты насчетъ этого не дури. Много есть грамотныхъ, а прошенія о помощи писать не могутъ. Тутъ нуженъ спеціалистъ. А неграмотная, то я за тебя подписаться долженъ.
И Колотовъ расчеркнулся:
‘Вдова крестьянка Василиса Панкратьева, а по безграмотству ея и личной просьб расписался и руку приложитъ отставной канцелярскій служитель Акинфій Колотовъ’.
— Ну, теперь теб нечего здсь торчать. Вс свднія у меня о теб есть, а остальныя три прошенія могу я теб и безъ тебя написать,— сказалъ онъ женщин.— Я напишу, а ты сегодня вечеркомъ или завтра утречкомъ зайди за ними и получишь.
Женщина переминалась.
— Да лучше ужъ я подождала-бы, миленькій, потому деньги я отдала….— начала она.
— Да чего ты боишься-то, дура! Не пропадутъ твой деньги!— закричалъ на нее Колотовъ.— Здсь и на рубли пишутъ прошенія, да и то не опасаются. Ступай!
Женщина, нехотя, медленно вышла изъ комнаты, бормоча:
— Такъ ужъ пожалуйста къ вечеру, потому завтра утречкомъ подавать думаю. Пораньше подашь, пораньше и получишь.
Только что удалилась Василиса Панкратова, какъ супруга Колотова, заглянувъ въ двери, крикнула:
— Еще есть дв. Впускать, что-ли?
— Да какъ-же не впускать-то? Вдь это заработокъ. Тутъ къ празднику и на гуся, и на ветчину заработать можно,— отвчалъ Колотовъ.
— Нтъ, я къ тому, что одна пришла безъ денегъ и платокъ въ закладъ принесла.— Получу, говорить, по прошеніямъ, такъ разсчитаюсь и выкуплю.
— Ну, ужъ это играй назадъ. Чего ей?.. Пусть въ другомъ мст закладываетъ, а сюда является съ деньгами.
— Платокъ-то, Ермолаичъ, хорошій. Два прошенія ей, а платокъ больше рубля стоитъ.
— Ну, постой, я разберу въ чемъ дло.
А сзади стоявшей въ дверяхъ жены Колотова выставилась ужь голова, закутанная въ срый платокъ и говорила:
— Здраствуйте, господинъ писарь! Какъ васъ величать-то? Благородіе или просто?
— Назовешь и благородіемъ, такъ не ошибешься. Ну, да зови просто Ермолаичемъ,— отвчалъ Колотовъ.— Ноги-то отерла въ кухн? Отёрла, такъ входи сюда.
— Отерла, батюшка Ермолаичъ. Я къ вамъ насчетъ прошеніевъ, да дло-то мое такое сиротское.
Женщина среднихъ лтъ въ суконной куцавейк вошла и поклонилась.
— Очень ужъ мы наслышаны, что прошенія-то вы сладко пишете,— продолжала она.— Есть у насъ на квартир писарь, мальчикъ онъ, въ школу ходить. Этотъ и даромъ или за какой-нибудь пряникъ напишетъ, да я думаю, чувствительности-то никакой не будетъ, такъ что толку-то!
— Конечно. Гд-же мальчишк несмышленому супротивъ спеціалиста, который вс подходы знаетъ,— гордо отвчалъ Колотовъ.
— Врно, правильно. Намъ очень тебя хвалили. Ну, а денегъ-то у меня нтъ. Такъ вотъ не возьмешь-ли платокъ до субботы?
Женщина вытащила изъ кармана желтый шелковый набивной платокъ съ разводами.
— Мн насчетъ дровъ прошеніе,— продолжала она — Въ субботу мн жилецъ общался отдать за уголъ. Подождать до субботы — боюсь съ дровами опоздать. Давно уже раздаютъ. Кабы не роздали вс.
Колотовъ развернулъ платокъ, и встряхнулъ его.
— Эхъ, горе квартирныя хозяйки! Да неужто ужъ у тебя пятіалтыннаго-то на прошеніе нтъ!— произнесъ онъ.
— Есть, Ермолаичъ, но нельзя тоже дома безъ гроша быть. Я самъ-четвертъ съ ребятишками. И на картофель, и на ситный и на треску надо, чтобы питаться, а лавочникъ мелочной у насъ такъ и говоритъ: ‘сегодня на деньги, а завтра въ долгъ’. Мн только о дровахъ два прошеніи: отъ себя и отъ сестры. Сестра при мн живетъ и поломойствомъ занимается. Да и у сестры-то заработка не завалило. Безъ дла на кофейныхъ переваркахъ сидитъ. Вотъ передъ самыми праздниками работа будетъ.
— Постой, постой…— перебилъ ее Колотовъ.— Да на одну квартиру по двумъ прошеніямъ дровъ не выдаютъ. Сколько ни пиши, все равно выдадутъ только по одному. Даютъ квартирной хозяйк, жилиц зачмъ-же дрова? Ее обязана хозяйка отоплять.
— Знаю я, ваше благородіе, я тертый калачъ. Прошенія я каждый годъ во вс мста подаю. Но отчего не попробовать? Можетъ быть, и не замтятъ? Въ прошломъ году мы по двумъ прошеніямъ получили: и я, и сестра.
— Странно. Какъ-же это такъ проглядли?
— А вотъ проглядли. Можетъ статься и нынче проглядятъ, такъ отчего лишній пятіалтынный въ прошеніе не просолить. Надо только написать умючи. Сейчасъ я теб одну штучку скажу, ваше благородіе.
— Въ угловомъ дом живешь?— перебилъ женщину Колотовъ.
— Да.
— А въ угловомъ, такъ знаю я твою штучку. Одна подастъ прошеніе съ одной улицы, а другая съ другой, и номера дома разные, а квартира подъ однимъ номеромъ.
— Отчего ты знаешь?— удивилась женщина.
— Да какъ-же спеціалисту-то по прошеніямъ не знать, если ужъ ты знаешь! Не надо только одновременно подавать прошенія.
— Удивительно, какъ онъ это все знаетъ!— воскликнула женщина, и прибавила: — Такъ вотъ, милостивецъ, два прошеньица въ долгъ, а платокъ у тебя останется. Бдность-то только очень ужъ одолла.
— Ну, ладно. Прошенія будутъ готовы завтра утромъ. Скажи только, отъ кого писать, адресъ и больше ничего не надо. Завтра приходи и получишь прошенія.
Колотовъ записалъ, что нужно, спросилъ сколько дтей у явившейся къ нему женщины и сколько у ея сестры.
— Вдовы-то вы настоящія?— спросилъ онъ, провожая женщину.
— Настоящія, настоящія, внчанныя. А моего покойника кто не знаетъ? Вся улица знаетъ. Пьяница былъ извстный, не тмъ будь помянутъ, царство ему небесное. Отъ, вина и сгорлъ.
Когда Колотовъ выпроводилъ вторую кліентку, Передъ нимъ стояла маленькая древняя старуха съ сморщеннымъ лицомъ, выглядывавшимъ изъ платка и груды разныхъ шерстяныхъ тряпокъ, клочьевъ ваты и поденнаго молью мха.
— Чего теб, бабушка?— спросилъ онъ.
— Степанида Захарова, николаевская солдатка,— отвчала старуха, не разслышавъ вопроса.
— Понимаю, понимаю. И тридцать шесть рублей пошли въ годъ получаешь. Знаю я, знаю. Немного ужъ вашей сестры николаевской солдатки осталось. Такъ что теб надо-то? Въ попечительство о передпраздничномъ пособіи прошеніе написать?
Старуха шамкала губами. Она опять недослышала, о чемъ ее спрашиваютъ, ползла.въ карманъ, вынула оттуда два мдные пятака и проговорила:
— Уступи за десять копекъ для старушки.
— Пятіалтынный, бабка. Дешевле не сходно писать,— отвчалъ Колотовъ и закричалъ надъ самой ея головой:
— Да о чемъ теб прошеніе-то писать?
— О дровахъ, о дровахъ, о дармовыхъ дровахъ,— отвчала старуха, услыхавъ, наконецъ, вопросъ.
— Тоже о дровахъ. Да какія-же теб дрова, бабка, коли ты въ углу живешь! Вдь въ углу живешь?
— Въ углу, въ углу… Два съ полтиной за уголъ плачу.
— Ну, вотъ видишь. Такъ зачмъ-же теб дрова-то, коли ты не квартирная хозяйка? Теб не дадутъ. Не дадутъ теб!— закричалъ Колотовъ.
— Отчего не дадутъ, коли всмъ даютъ. Что я за обсвокъ въ пол.
— Тебя обязана отапливать квартирная хозяйка. Дровъ теб не надо. Зачмъ теб дрова?
— Мн-то? Продамъ, квартирной хозяйк продамъ. Ей продамъ. За уголъ смняюсь. Да теб мало гривенникъ-то, что-ли? Такъ вотъ еще дв копйки.
— Ничего мн не надо, ничего. Уходи. Зря о дровахъ писать будешь. Попусту только твои двнадцать копекъ пропадутъ. Спрячь деньги и уходи.
Старуха не понимала и шамкала губами.
— Отчего-же другія-то пишутъ? — спросила она наконецъ.
— Зря пишутъ. Теб опытный человкъ говоритъ. Уходи. Мн написать прошеніе не лнь, все-таки заработокъ, но я тебя-же жалючи отказываюсь. Спрячь деньги и иди.
Колотовъ выпроводилъ все еще недоумвающую старуху за дверь и сказалъ жен:
— А что-бы намъ адмиральскій часъ справить? Сейчасъ пушка выпалила.
— Можно. Картофель сварился, селедка есть,— отвчала жена.— У тебя въ посудин-то тамъ осталось?
— Осталось-то, осталось, да мало на двоихъ. Что-же намъ бдняться-то? Сорокъ восемь копекъ получилъ. Двугривенный министерству финансовъ пожертвовать можно. Ты накрывай столъ и припасай все, а я живо спорхаю.
Колотовъ надлъ фуражку съ замасленнымъ краснымъ околышкомъ, взялъ съ окна порожнюю бутылку и выбжалъ изъ квартиры.