Время на прочтение: 10 минут(ы)
Петръ Михайловичъ Цейдлеръ.
Въ субботу, 10-го февраля, родные, знакомые и толпа бывшихъ учениковъ Петра Михайловича Цейдлера проводили его въ послднюю обитель — на Волково кладбище. Педагогическая и преимущественно воспитательная дятельность этого человка, составлявшая неодолимую потребность его внутренней жизни, изливавшаяся чистой, безпримсной струей изъ его глубоко-любящей натуры, оставила благотворный и на долго неизгладимый слдъ въ кругу людей, на которыхъ онъ влiялъ, а въ этомъ относительно тсномъ кругу самое значительное большинство составляетъ группа его воспитанниковъ. За нихъ-то, за эту молодую, къ добру и свту направленную группу, должны помянуть его добрымъ словомъ русскiе люди, и мы, близко его знавшiе, хотимъ надъ его свжей могилой сказать это доброе слово.
П. М. Цейдлеръ родился 18 ноября 1821 года въ Пензенской губернiи, въ Мокшанскомъ узд, въ сел Сипягин — небольшомъ родовомъ имнiи его матери (урожденной Сипягиной). Отца онъ не помнилъ и росъ подъ женскимъ надзоромъ матери и тетки. Въ дтств, именно — когда Цейдлеру было 10 или 11 лтъ, — случилось одно событiе, изъ такихъ, которыя, сдлавъ разъ извстное впечатлнiе на ребенка, отражаются потомъ на всей его жизни. Нкто Т., короткiй знакомый семейству Цейдлеровъ по Пенз, перешедшiй на службу въ Кострому, уговорилъ г-жу Цейдлеръ отпустить къ нему маленькаго Петю, общаясь заняться его воспитанiемъ, и Петя переселился въ Кострому. Черезъ нкоторое время въ домашнихъ длахъ Т. произошла рзкая перемна, вслдствiе которой онъ вынужденъ былъ своего питомца поспшно возвратить къ матери. Онъ нанялъ подводчика до мста, т.е. до села Сипягина, и отправилъ съ нимъ мальчика — одного, въ зимнюю пору. Подводчикъ, дохавъ до какого-то селенiя (дo какого именно — свднiя у Цейдлера не сохранилось), не разсудилъ хать дальше, и высмотрвъ избу поприглядне, остановился у ней и предложилъ мальчику идти въ избу погрться, а самъ повернулъ лошадь и ухалъ восвояси. Cкopo все селенье узнало о брошенномъ мальчик. Около него собрались бабы, толковали, горевали, вс приняли горячее въ немъ участiе. Прошло нсколько дней. У хозяина избы былъ сынъ лтъ двадцати — звали его Борисомъ — который особенно заинтересовался мальчикомъ, а Цейдлеръ привязался къ нему. Они сдлались неразлучны. Подождавши, не вернется ли возчикъ, крестьяне уже ршили на мipy донести мстнымъ властямъ о случившемся, но Борисъ упросилъ oтцa и настоялъ на мipy, чтобы дозволили ему отвезти сироту къ роднымъ, жительство которыхъ онъ надялся отыскать, распрашивая какъ добраться до Пензы, а въ Пенз можно-де узнать гд и Сипягино. Отправились странствовать молодые люди — какъ и гд — Цейдлеръ ничего не помнилъ. Добрались наконецъ до Сипягина. Цейдлеръ неожиданно предсталъ передъ изумленною матерью. Борисъ былъ обласканъ, награжденъ и ухалъ домой, — скрывшись навсегда для Цейдлера, который потомъ, придя въ возрастъ, тщетно длалъ объ немъ розыски… Это-то событiе, этотъ перездъ по нсколькимъ губернiямъ въ качеств брошеннаго мальчика, отыскивающаго своихъ родителей, это радушiе и участiе народа, которое сопровождало его на всемъ его длинномъ пути, а, главное, симпатическая личность, благодушiе и разумность Бориса — все это какъ бы раскрыло душу русскаго народа Цейдлеру, въ Борис — ему всегда потомъ казалось, — какъ будто во-очiю ему было откровенiе идеала русскаго человка во всей его безъискусственной нравственной чистот и красот, — идеала, не оставлявшаго Цейдлера до конца дней его. Отсюда, можетъ быть, развилась въ немъ одна изъ существенныхъ чертъ его личности — вра въ русскiй народъ и особенно нжная симпатiя къ простымъ юношамъ, чуждымъ искусственности и свтской выправки, сохранившимъ первобытную, свойственную невыровнившемуся человку естественность наружныхъ движенiй и внутренняго строя. Съ paнней молодости и во всю жизнь П. М. Цейдлеръ никогда не оставался безъ одного или нсколькихъ молодыхъ любимцевъ, къ которымъ прилплялся всею душою и которымъ старался, такъ сказать, передать свою душу. Случалось, что онъ пытался выработать человка изъ простаго, безграмотнаго, взятаго съ улицы, съ поденной работы юноши, случалось ему браться за возстановленiе нравственной личности падшаго, случалось ошибаться въ выбор, разочаровываться въ попыткахъ, — но вс ошибки и разочарованiя нисколько не охладили его душевной теплоты и не ослабили его сердечныхъ влеченiй до конца.
Черезъ годъ или два по возвращенiи изъ Костромы, Цейдлера отдали въ пензенскую гимназiю, a 1838 г, онъ поступилъ въ петербургскiй университетъ, и по окончанiи въ немъ курса по юридическому факультету, въ 1842 году поступилъ здсь-же въ гражданскую cлужбу, на первую попавшуюся вакансiю, такъ какъ средствъ къ жизни не было. Лтъ семь онъ чиновничалъ, проводя — yтpo на служб, а вечера за книгами, между которыми бывали разложены и анатомическiе чертежи. Изучить анатомiю и физiологiю считалъ онъ тогда для себя неизбжнымъ какъ первыя ступени къ психологiи — высшей науки, къ которой онъ стремился. Между тмъ, Вирей, Бурдахъ, Ог. Контъ и пр., и пр., послдовательно одинъ за другимъ увлекали его, и онъ поглощалъ ихъ крупными прiемами, зачитываясь до позднихъ часовъ. Безъ серьознаго научнаго труда жизнь казалась ему недостойною, а о молодыхъ людяхъ ограничивающихся чтенiемъ однихъ текущихъ журналовъ и газетъ онъ отзывался тогда съ нкоторымъ негодованiемъ, считая ихъ остановившимися и обреченными на ‘опошленiе’.
Наконецъ въ 1849 году открылось Цейдлеру давно втайн излюбленное имъ педагогическое поприще: Гр. Ив. Фонъ-Дервизъ, въ домъ котораго Цейдлеръ былъ введенъ еще въ бытность свою въ Костром, предложилъ ему мсто старшаго надзирателя и преподавателя русскаго языка въ гатчинскомъ сиротскомъ институт.
Что нашелъ онъ тамъ въ вид остатковъ отъ прежней системы воспитанiя, какъ отнесся къ своему новому длу и чмъ сталъ для ввренныхъ его надзору воспитанниковъ — все это выражено въ написанномъ къ нему посланiи еще въ 1856 году:
‘Вотъ онъ по гатчинскому саду
Идетъ съ толпой учениковъ,
Вотъ онъ садится къ водопаду
На мшистый камень, въ тнь деревъ,
Вкругъ дти жмутся молчаливо
Къ нему все ближе. Очи ихъ
Или потуплены стыдливо,
Иль слезъ полны, и самъ онъ тихъ,
Но ликомъ свтелъ. Онъ читаетъ
Въ младыхъ сердцахъ. Онъ ихъ проникъ,
Одинъ душой онъ понимаетъ
Неуловимый ихъ языкъ.
Въ сердцахъ, забитыхъ отъ гоненья,
Ожесточенныхъ въ цвт лтъ,
Онъ вызвалъ слезы умиленья,
Онъ пролилъ въ нихъ надежды свтъ
И указуя въ жизнь дорогу,
Онъ человка идеалъ
Предъ ними долго, понемногу
И терпливо раскрывалъ...
И вотъ открылъ! — и ослпило
Его сiянье юный взглядъ,
И дти съ робостiю милой
И съ изумленiемъ глядятъ.
И каждый самъ въ себя невольно
Ушелъ и плачетъ о себ.
И за прошедшее имъ больно —
И вс готовятся къ борьб.
Ахъ, Цейдлеръ! въ этомъ идеал
Вдь ты себя нарисовалъ,
Но только дти не узнали,
Да ты и самъ того не зналъ!’
(Cтихотв. А. Майкова 1872, т. I, стр. 345).
Слишкомъ десять лтъ провелъ Цейдлеръ въ Гатчин. Онъ былъ тамъ явленiемъ, которому хотя и сочувствовали оба директора, т. е. и Фонъ-Дервизъ, и преемникъ его, Голохвастовъ, но на которое большая часть сослуживцевъ П. М. смотрла какъ на чудачество, сами воспитанники очень долго не врили, чтобъ дйствительно могъ найдтись человкъ, который cepьoзно и съ любовью отнесся бы къ судьб ихъ, и много нужно было Цейдлеру времени чтобы заставить ихъ поврить… Съ поступленiемъ туда Цейдлера, тотчасъ прекратились порки и отдачи въ солдаты, мало по малу поднялся нравственный строй юношества, ученiе пошло лучше, дйствуя на воспитанниковъ и уроками, и частными бесдами, въ прогулкахъ и за чтенiемъ, Цейдлеръ старался пробуждать въ нихъ потребность высшаго образованiя, и на второй же годъ его вступленiя въ институтъ, уже явились двое пожелавшихъ поступить въ университетъ, чего давно уже не было въ Гатчин. На cлдующiй годъ желающихъ было уже семеро — и тогда Цейдлеръ принялся хлопотать, чтобы это поступленiе въ высшiя заведенiя воспитанниковъ гатчинскаго института было узаконено, такъ какъ институтъ до того времени имлъ цлью приготовленiе только канцелярскихъ чиновниковъ. Хлопоты его увнчались успхомъ, и питомцамъ института открытъ былъ доступъ и въ университетъ, и въ медицинскую академiю и пр., и даже учреждены были для нихъ стипендiи отъ опекунскаго совта. Но и тамъ не прекращалась связь Петра Михайловича съ его питомцами, и питомцы его не заплатили ему неблагодарностью: въ позднйшiе даже годы, въ извстные дни (въ день рожденiя Цейдлера) квартира его наполнялась тсной, пестрой толпой: были тутъ и военные, и медики, и учителя, и чиновники, — свжая, бодрая молодежь, посреди которой уже многiе достойно ознаменовали себя на избранныхъ ими поприщахъ, — все бывшiе воспитанники Цейдлера, помнившiе до конца его дней, чмъ они ему обязаны…
Мы указали только на результаты трудовъ Петра Михайловича въ Гатчин. Они дались ему не даромъ. Здоровье его разстроилось, да притомъ, главное было сдлано: заведенiе было поставлено на надлежащую высоту и выведено изъ ‘чернаго тла’. Въ 1860 г. Цейдлеръ переселился въ Петербургъ, удержавъ за собою въ Гатчин только юридическiя лекцiи, и поступилъ на службу въ св. синодъ, но не надолго.
Въ 1863 г. бывшiй тогда помощникомъ предсдателя совта Императорскаго человколюбиваго общества С. А. Таневъ пригласилъ Цейдлера къ участiю въ составленiи проекта преобразованiя учебнаго заведенiя, называвшагося тогда ‘Домомъ Воспитанiя Бдныхъ Дтей’, и онъ тогда же былъ посланъ заграницу, чтобы ознакомиться съ соотвтствующими заведенiями, преимущественно съ учительскими семинарiями въ Германiи и Францiи. Въ слдующемъ 1864 году, возвратясь изъ заграницы и представивъ отчетъ о своей поздк, Цейдлеръ былъ назначенъ директоромъ Дома Воспитанiя.
Здсь повторилась почти таже исторiя, что и въ гатчинскомъ институт. Цейдлеръ принялъ заведенiе хотя и шестиклассное, но немного чмъ отличавшееся отъ уздныхъ училищъ — и возвысилъ его на степень семиклассной гимназiи, почти не выходя изъ тхъ средствъ заведенiя, какiя были и до него, отъ 25 до 30.000 р. На эти средства содержалось всегда боле 300 воспитанниковъ и выдавалось жалованье учителямъ и всмъ служащимъ. Курсъ же проходился полный гимназическiй, кром греческаго языка. Многiе педагоги изъ другихъ учебныхъ заведенiй столицы, по недлямъ, съ утpa до вечера, изучали Домъ Воспитанiя, ккъ онъ устроенъ былъ Цейдлеромъ, и выражали удивленiе, что на столь малую сумму достигается боле результатовъ, чмъ у нихъ, при издержкахъ несравненно бльшихъ. Тайна этого заключалась въ томъ, что, во-первыхъ, Цейдлеръ, принявъ заведенie, тотчасъ собралъ вокругъ себя своими помощниками своихъ же гатчинскихъ бывшихъ питомцевъ, проникнутыхъ уже съ юности однимъ взглядомъ и духомъ со своимъ наставникомъ. Кром того, не смотря на то, что жалованье учителямъ и воспитателямъ было гораздо ниже въ Дом Воспитанiя, чмъ въ учебныхъ заведенiяхъ министерства народнаго просвщенiя и военнаго, многiе лучшiе преподаватели въ Петербург отказались даже отъ боле выгодныхъ уpoковъ и пошли трудиться съ Цейдлеромъ, eдинственно привлеченные туда обаятельностью его личности, нетерпвшей никакой формальности, его горячею преданностью длу, его умньемъ цлое заведенiе и всхъ къ нему прикосновенныхъ лицъ связать въ одну семью: вс сознавали, что эта семья живетъ его авторитетомъ, но никто не почувствовалъ ни разу тягости этого авторитета, никто не почувствовалъ стсненiя своей личной свободы, невольно покоряясь ему.
Такимъ образомъ цль П. М. при поступленiи въ Домъ Воспитанiя была достигнута: онъ имлъ утшенiе видть уже нсколько выпусковъ своихъ воспитанниковъ поступившихъ въ университетъ, въ военно-юридическое училище, въ медицинскую академiю, въ технологическiй институтъ и пр. Закрпивъ окончательно хлопотами своими будущность воскрешеннаго имъ заведенiя, какъ гимназiи, а именно, — устроивъ принятiе его въ вдомство мин. народн. просв. на общемъ положенiи гимназiй и тмъ оградивъ его отъ всякихъ случайностей въ измненiи его назначенiя, Цейдлеръ самъ не успокоился. Постоянной мечтой его было дйствовать въ сред народной. Уже въ промежутокъ времени между его службой въ гатчинскомъ институт и дятельностью въ Дом Воспитанiя, завдуя въ теченiи двухъ лтъ по его же мысли основаннымъ г. Бауманомъ еженедльнымъ изданiемъ ‘Воскресный Досугъ’, Цейдлеръ поставилъ себ цлью доставить чтенiе грамотному крестьянству, и это изданiе за первые два года своего существованiя, т. е. за время Цейдлеровой редакцiи, можетъ и понын считаться образцовымъ въ своемъ род, какъ по содержанiю, такъ и по языку: при немъ на второй годъ изданiе имло уже 12,000 подписчиковъ, нын число ихъ сократилось въ шесть разъ… Но вотъ московское земство предлагаетъ П. М. принять на себя устройство земской учительской школы и быть ея директоромъ. Не смотря на свои годы и здоровье, уже надорванное постоянными трудами, неустанною борьбою — гд съ равнодушiемъ, гд съ всесильною у насъ канцелярщиной, заставлявшею Цейдлера отписываться и переписываться, безполезнйшимъ образомъ переводить вороха бумаги и губить свои силы и время на отстаиванiе своего дла отъ козней адептовъ старыхъ порядковъ, — не смотря наконецъ на всеобщую любовь воспитанниковъ и всхъ лицъ, прикосновенныхъ къ новой гимназiи, Петръ Михайловичъ ршается оставить Петербургъ, общество, друзей, и поселиться въ пустынной усадьб, нанятой земствомъ, въ Подольскомъ узд Московской губернiи, въ сел Поливанов, и тамъ привести въ исполнeнie завтную мечту свою. ‘Приготовить народныхъ учителей — дло не легкое, говорилъ онъ. Учительство — не выучка. Учительство — апостолатъ… и если бы мн удалось вдохнуть этотъ духъ самоотверженiя и любви хотя въ пятерыхъ или шестерыхъ изъ приготовленныхъ мною юношей, это было бы самымъ лучшимъ, о чемъ бы я могъ мечтать… А русскiй человкъ способенъ къ этому апостолату’… Какъ устроилъ и какъ повелъ Цейдлеръ эту школу мы не будемъ разсказывать: объ этомъ уже разсказалъ человкъ, боле насъ, конечно, компетентный въ этомъ дл — баронъ Корфъ, описавшiй произведенное на него поливановской школой впечатлнiе въ статьяхъ: ‘Частная инцiатива въ дл образованiя’, напечатанныхъ въ ‘С.-Петерб. Вд.’ 1872 г. Не говоримъ уже о другихъ статьяхъ въ ‘Голос’ и ‘Гражданин’… Но увы! Смерть остановила Цейдлера на второмъ году этой новой и, какъ онъ понималъ, высшей для него дятельности… Въ теченiе года свезенные съ разныхъ концовъ Россiи молодые люди изъ крестьянъ, мщанъ, изъ семинарiй и уздныхъ училищъ — мнoгie только что грамотные, — уже приняли видъ мало отличавшiй ихъ отъ воспитанниковъ прежнихъ зaвeдeнiй, гд дйствовалъ Цейдлеръ. Бурсачество, брань и ругательства между собою, съ которыми они явились въ школу, къ концу года уже совершенно умолкли, книга и чтенiе сдлались ихъ потребностью, въ лицахъ многихъ уже видна была пробудившаяся серьозная мысль о высот ихъ будущаго назначенiя. Экзамены — особенно изъ русскаго языка (грамматика и сочиненiе), ариметики и географiи удивили присутствовавшихъ на нихъ членовъ земства московскаго, рязанскаго и нкоторыхъ случайныхъ петербургскихъ гостей, пробывшихъ въ Поливанов все время экзаменовъ… Надо сказать, что и сюда явился Цейдлеръ не одинъ, а опять со своими бывшими гатчинскими питомцами, также и вслдствiе той же идеи бросившими въ Петербург и службу и столичную жизнь и послдовавшими за своимъ учителемъ… Но уже лтомъ 1872 года въ Цейдлер сталъ замтенъ упадокъ силъ. Ожиданiе результатовъ новой дятельности проявлялось въ немъ съ какимъ-то раздражительнымъ нетерпнiемъ. Усиленные труды по составленiю подробнаго отчета земству за истекшiй годъ и еще два происшествiя — смерть одного воспитанника и дло о переход троихъ лучшихъ учениковъ въ учительскую семинарiю министерства народнаго просвщенiя, учреждавшуюся въ Москв, дло, о которомъ было говорено въ ноябрьскомъ собранiи московскаго земства и которое поразило Цейдлера, можно сказать, въ самое сердце, ибо эти трое учениковъ были изъ лучшихъ и любимыхъ, — все это сильно подйствовало на его здоровье. Начались у него сильныя головныя боли, потомъ послдовалъ ударъ, поразившiй его въ лвую руку и ногу. Отъ удара онъ уже началъ оправляться и готовился приступить къ класснымъ занятiямъ, какъ открылся вслдствiе простуды тифъ, положившiй конецъ жизни человка — ‘безпокойнаго’ въ глазахъ житейскихъ мудрецовъ, но, смло можно сказать, соблюдшаго вполн великую заповдь: ‘пастырь добрый полагаетъ души своя за овцы’…
Эти слова были въ душ и на устахъ всхъ провожавшихъ П. М. въ его послднее жилище! Тло его было привезено 10 февраля въ Петербургъ, и съ московской станцiи препровождено въ церковь гимназiи, одолженной его старанiямъ своимъ существованiемъ… Не было на этихъ похоронахъ знаменитостей педагогическаго мiра: покойный не любилъ разглагольствiй о дл воспитанiя и образованiя, считая его дломъ не столько теорiи, сколько призванiя, и въ педагогическомъ мip былъ извстенъ только разв серьознйшимъ его представителямъ, не было почти звздъ и лентъ, потому что, какъ въ Гатчин, такъ и въ Петербург воспитанники его были или круглые сироты или дти бдныхъ родителей, но за то трогательно было видть толпу этихъ бывшихъ въ теченiи 20 лтъ его воспитанниковъ, теперь въ свою очередь дльныхъ молодыхъ людей на разныхъ общественныхъ поприщахъ и ступеняхъ — тхъ же самыхъ, которые въ завтный день его рожденiя наполняли его комнаты… И чт разоблачалось тутъ въ разговорахъ о покойномъ въ этой провожавшей его толп!.. ‘Знаете, сказалъ одинъ изъ нихъ, въ дтств лишившiйся отца и матери, — мн хоть иногда, только разъ въ годъ случалось видть П. М., а иногда и совсмъ не удавалось, — но теперь у меня такое чувство, какъ будто я осиротлъ во второй разъ и на этотъ разъ ужъ окончательно!.. Ну, чт я ему былъ? и въ институт былъ во враждебной для него партiи, а онъ и въ университетъ меня направилъ, и квартиру намъ нанялъ, и имлъ удивительное искусство заставить принимать отъ него деньги. Въ первые годы студенчества вдь мы существовали на его счетъ! И не мн одному, онъ, пожалуй, со всми нами такъ длалъ…’
— Да, перебилъ другой, — когда закрыли здшнiй университетъ, мы отправились въ Москву — на его счеть, конечно, онъ и туда намъ присылалъ.
Вы, господа, сказалъ третiй, кончили курсъ въ институт, и ужъ П. М. любовался, такъ сказать, вами въ университет, а я вдь былъ исключенъ. До него насъ непремнно бы отдали въ солдаты… Чтожъ? вдь онъ насъ не бросилъ. Чт онъ мн говорилъ — никогда не забуду. Но съ этого дня для меня началась новая жизнь. Онъ отыскалъ мн помщенiе и столъ, платилъ за меня, потомъ опредлилъ на службу… Да и со всми почти исключаемыми такъ длалъ! Почти во всякомъ вдомств у него были ужъ свои, изъ прежнихъ воспитанниковъ, — онъ имъ и поручалъ слдить за нами на служб, и никогда не терялъ насъ изъ виду… Тогда насъ было четверо исключенныхъ…
Да! мы это знали, исключенiе изъ заведенiя — мpa, съ которой П. М. мирился только въ крайности и которая растроивала его самого больше всхъ, — не значило для него предать на волю Божiю заблудшую овцу, но было только мрой исправленiя, и исключенные не оставались безъ его помощи и участiя… Вспомнилось намъ при этомъ, какъ другимъ разнымъ начальствамъ выгнать шалуна изъ заведенiя — что стаканъ воды выпить…
— И вотъ, заключилъ первый изъ говорившихъ, вотъ человкъ, котораго хоронятъ на пособie отъ земства, и семью оставилъ безъ куска хлба, а вдь въ Гатчин еще у его семьи былъ капиталъ, и капиталъ этотъ весь пошелъ на насъ!..
Что можно прибавить къ этимъ надгробнымъ рчамъ?..{Между петербургскими друзьями Цейдлера былъ слухъ, будто бы ударъ постигъ его за чтенiемъ ругательной статьи о поливановской школ г. Завадскаго-Краснопольскаго, напечатанной въ журнал ‘Дло’. По собраннымъ справкамъ спшимъ опровергнуть этотъ слухъ. Мы уже выше описали его болзнь и кончину. Что же касается до упомянутой статьи, то объ ней Цейдлеръ отнесся слдующимъ образомъ: ‘непрiятны ругательства, да видно къ нимъ надо привыкать, писалъ онъ. Мое дло все на виду и пукай статья усугубитъ вниманiе и надзоръ земства, земство не есть единичное лицо, которое можно обойти и обморочить, а строгiй Аргусъ, до сихъ поръ (спасибо ему!), кажется, недремно слдящiй за своимъ и моимъ дтищемъ’.}
Товарищи Цейдлера: А. Порцкiй. А. Майковъ.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
