ПЕТЕРБУРГСКІЕ ТЕАТРЫ
ГЕНРИХЪ НАВАРСКІЙ
ПАСТУШКА ГЕРЦОГИНЯ
ПАВЕЛЪ I
НАРОДНЫЙ ДОМЪ ГРАФИНИ ПАНИНОЙ
Сергй Ауслендеръ.
Петербургские театры, Ауслендер Сергей Абрамович, Год: 1909
Время на прочтение: 5 минут(ы)
‘Аполлонъ’, No 4, 1909
OCR Бычков М. Н.
Есть пристрастія, которыхъ немножко стыдно. Мн, напримръ, бываетъ пріятно, возвратясь домой посл сырой оттепели, у камина почитать сквозь дремоту какую-нибудь ‘легкую книгу’, хотя бы ‘Трехъ мушкатеровъ’. Наудачу открытая книга легко можетъ быть закрыта когда угодно и открыта въ другомъ мст. Это не для всхъ обязательно, не для всхъ забавно, но большого преступленія въ этой послобденной слабости нтъ. Вотъ также пріятно, на другой день посл мучительствъ Анатэмы, было смотрть эту ловко скроенную и хорошо подогнанную къ силамъ Малаго театра пьесу англійскаго актера Деверэ. Въ ней вс достоинства и недостатки драмъ Сарду, быстрота движенія (убійства, танцы, веревочныя лстницы, скрытые въ стнахъ шкапы, перехваченныя записки, отравленія, предсказанія), несмотря на большую наивность всхъ этихъ штукъ, даетъ возможность смотрть ее безъ всякой скуки. Конечно, стиль вка взятъ очень поверхностно, это не тонкая миніатюра, а безжалостно размалеванная олеографія, но вдь всему свой часъ: часъ новелламъ Анатоля Франса и Анри де-Ренье и другой часъ — Дюма. Когда приходится ждать лошадей въ деревенской изб, тогда и крестный календарь, и страшный судъ, и коронація очень развлекательны. Кром того, при настоящихъ условіяхъ театральныхъ возможностей, когда литературность и плохая литературность (Чириковъ, Найденовъ… такъ со ступеньки на ступеньку — до Карпова и другихъ) душитъ сцену, можетъ быть, только и возможны еще Генрихи Наварскіе, въ которыхъ нтъ ни капли литературности, но театральности больше чмъ нужно. Эта старая все больше и больше забываемая театральность, въ которой вс движенія и поступки героя, злодя, первой героини, наперсницы, комическаго врнаго друга такъ точны и предопредлены, мн лично мила. Для интеллигентной, разумномыслящей по Михайловскому или Плеханову, нашей публики все это, конечно, изжитые предразсудки. Но я признаюсь, когда мечта гимназистокъ, бенефиціантъ Глаголинъ, этотъ добрый и смлый Генрихъ, избжавшій благополучно въ теченіе пяти актовъ столько интригъ и козней, выходилъ раскланиваться и его осыпали цвтами, подъ гулъ неистовой галерки, я тоже не удержался и хлопнулъ раза два, три, хотя интеллигентный рецензентъ прогрессивной газеты, мой сосдъ, и смотрлъ на меня сокрушительно повторяя — ‘Стилизованный Шерлокъ Холмсъ’. Ахъ, лучше Шерлокъ Холмсъ, чмъ либеральныя, бездарныя пошлости съ настроеніями и идеями!
Очаровательная комедія Лопе-де-Вега была поставлена очень кстати. Именно сейчасъ, когда на сцен царитъ безсиліе и безвкусіе современной драматургіи, когда — потому что нечего ставить — ставятъ Карпова, Туношенскаго, Чирикова, только дйствительно старое можетъ служить освжительнымъ клапаномъ и двигателемъ къ новому. Эта старинная комедія плаща и шпаги отличный предметный урокъ благороднаго вкуса и истинной театральности. Сыграли ее какъ всегда играютъ въ Михайловскомъ театр на спектакляхъ для учащихся не очень хорошо, но и не совсмъ плохо, Тиме — пастушка-герцогиня была чаще мила, чмъ непріятна, хотя лучше всего ей удавались сцены вульгарныя, тогда какъ торжественныя, лукавыя и лирическія прошли у нея совсмъ блдно. Тонъ комедіи, почти переходящей въ буффонаду, былъ взятъ смле, чмъ, напримръ, въ соотвтствующихъ сценахъ ‘Шейлока’. Обстановка и костюмы — сборные, и поэтому къ режиссеру Озаровскому нельзя быть слишкомъ строгимъ, но все таки можно было бы для боле тонкой передачи стиля эпохи придумать еще что-нибудь, кром живого козла и собачекъ у дамъ. Впрочемъ, вся молодая труппа такъ неумла или недаровита, что всхъ этихъ Медичи и мессеровъ приходилось наврно учить кланяться, ходить и читать, чему они все-таки выучились не очень хорошо. Конечно, нужно выпускать и молодежь, но жаль что на лучшій репертуаръ сезона приходится наибольшее количество этихъ школьныхъ, далеко не всегда удачныхъ опытовъ.
Въ одномъ частномъ дом для немногочисленной публики были поставлены дв сцены изъ драмы Мережковскаго ‘Павелъ’.
Это былъ странный спектакль, не было сцены не было декорацій, собственно не было и зрителей, просто собралось нкоторое количество знакомыхъ и полузнакомыхъ гостей въ большой зал, размстились по стариннымъ диванамъ и кресламъ, и вдругъ на секунду электричество погасло, и когда зажглось только въ глубин комнаты, тамъ вмсто желтыхъ ширмъ, на которыя никто не обращалъ особеннаго вниманія, въ томно задумливой поз на диванчик лежалъ, опустивъ на полъ руку съ волюмомъ Руссо, Александръ, а Психея — Елисавета сидла подл него, тихо перебирая струны арфы. Очень скоро, конечно, выяснилось, что Елисавета — достаточно извстная актриса Мусина, Александръ — Голубевъ, а явившійся потомъ Павелъ — Озаровскій. Но первое необычайное и на сцен недостижимое впечатлніе какой-то подлинности придало всей постановк, интересно задуманной Мейерхольдомъ, особую остроту. Об сцены, врядъ ли не самыя удачныя изъ всей трагедіи, были разыграны очень не плохо, фрагментъ, какъ всегда манилъ воображеніе, давая возможность фантазіи зрителей представлять другія сцены, которыя, можетъ быть, при театральномъ воплощеніи много бы потеряли изъ этой остроты необычайности.
Врядъ ли многіе даже знаютъ, гд помщается этотъ своеобразный театръ, работающій подъ руководствомъ П. П. Гайдебурова уже третій сезонъ. Дйствительно, хать надо къ чорту на кулички по какимъ-то пустырямъ,за Обводный каналъ. И самый видъ этого ‘дома’ и вся атмосфера и надписи по стнамъ — ‘просятъ смячекъ и орховъ на полъ не бросать’ — все это такъ далеко отъ торжественныхъ, пышныхъ театральныхъ залъ. А между тмъ этотъ театръ — одинъ изъ наиболе сохранившихъ древне-священное назначеніе театра, театра, возбуждающаго не мысль, не сознаніе, а странныя мечты о невозможномъ, о ярко-праздничномъ, о не совсмъ понятномъ, но желанномъ.— Этотъ театръ въ настоящую минуту возможенъ только, какъ театръ народный.
Конечно, сейчасъ же возникнетъ лукавый вопросъ, кого считать народомъ и какъ разгадать, зачмъ пришли смотрть Ромео и Юлію, эти хихикающія въ антрактахъ двицы съ кудерками и въ новыхъ галошахъ (высшій шикъ), сосредоточенные подвыпившіе мастеровые, мальчишки, снующіе подъ ногами, высокомрные франты въ розовыхъ галстухахъ изъ фабричныхъ конторщиковъ. Можетъ быть, такъ себ потолкаться, похихикать, поглазть на народъ. Мн самому приходилось одно время принимать близкое участіе въ спектакляхъ для рабочихъ при одной глухой деревенской фабрик. И этотъ вопросъ, для чего собственно приходятъ на эти съ такимъ трудомъ и любовью устраиваемыя народныя представленія, всталъ и передо мной мучительной загадкой. Одно я знаю и по своему опыту и по наблюденіямъ въ народныхъ театрахъ и по разсказамъ лицъ, близкихъ къ этому длу, что не только пошататься собирается публика въ далекій отъ чистыхъ кварталовъ домъ графини Паниной, но — когда смотритъ Гете, Шиллера, Шекспира,— какая-то связь между сценой и заломъ существуетъ, по своему, какъ для каждаго нужно, воспринимаетъ зала образы чужихъ, далекихъ, не совсмъ понятныхъ, быть можетъ, геніевъ. Театръ интеллигентный уже давно не поражаетъ и не потрясаетъ, это пріятная и благородная забава, которая въ лучшемъ случа слегка пьянитъ. Мы любуемся постановками Художественнаго театра, замчаемъ съ удовольствіемъ каждую дверную ручку, м.ы умиляемся игрой старыхъ актеровъ Александринки, но необычайнаго, поражающаго мы не ищемъ и не находимъ въ театр. Рдко-рдко какое-нибудь отдльное событіе врод балета въ ‘Княз Игор’ напомнитъ, что театръ можетъ быть не только сладкимъ лимонадомъ, но и таинственнымъ напиткомъ изъ тысячелтнихъ погребовъ, дурманящимъ голову и валящимъ съ ногъ.
Если вспоминать дтство, первый выздъ въ театръ, рдкій человкъ не вспомнитъ этого дурмана, этихъ мучительныхъ и сладкихъ грезъ, которыя не кончались въ ту минуту, какъ занавсъ опускался и погасала рампа. Какимъ возмутительнымъ кощунствомъ казалось тогда равнодушіе взрослыхъ, которые, еще не выходя изъ храма, могли уже думать о галошахъ, ворчать на капельдинера, торговаться съ извозчиками.
И если этотъ театръ перваго дтскаго восторга возможенъ, то только тамъ въ глухихъ захолустьяхъ, на далекихъ улицахъ рабочихъ кварталовъ, гд кое-какъ, съ кое-какими декораціями не играютъ, а совершаютъ древнее дйство, для насъ невозможное, можетъ быть и не желанное.
Какъ-то мн пришлось ставить въ нашемъ фабричномъ театр ‘Русалку’ и ‘Скупого рыцаря’. Черезъ нсколько недль въ деревн, верстъ за двадцать отъ насъ, слышалъ я рецензію о нашемъ спектакл отъ деревенской бабы, которая сама его не видла, по которой сноха разсказывала. ‘ужъ такая красота, такая красота. Не въ жисть не видла’. И тщательный пересказъ совершенно своеобразно понятаго содержанія Пушкинскихъ трагедій, постоянно прерываемый возгласами ‘красота’, доказалъ мн лично совершенно несомннно, что какъ-то поразили мы нашими убогими костюмами и доморощенной игрой воображеніе хотя бы одной снохи.
Не знаю, насколько народные театры вообще и домъ Паниной въ частности достигаютъ своего назначенія, но стремленіе Гайдебурова — именно создать такой народный театръ красоты. Отсюда репертуаръ — почти исключительно изъ классическихъ пьесъ или ставятся пьесы бытовыя по возможности не натуралистическимъ способомъ. Здсь шла ‘Антигона’, ‘Вильгельмъ Тель’, ‘Ромео и Юлія’, ‘Романтики’ Ростана. А когда въ какой-то бытовой пьес былъ выпущенъ живой птухъ, все вниманіе зрителей настолько было занято имъ, что для всего остального ничего не осталось и исчезла греза снохи: ‘ужъ такая красота, такая красота’.
Много такихъ снохъ могъ бы замтить внимательный и непредубжденный наблюдатель въ народномъ дом графини Паниной.