Первенец богемы в России, Лесков Николай Семенович, Год: 1888 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 38 минут(ы)

ПЕРВЕНЕЦЪ БОГЕМЫ ВЪ РОССІИ.

‘Знавалъ я такихъ утокъ, высиженныхъ курицами и бгущихъ къ луж еле вылупившись изъ яйца. Лужа — эта литература, доступная всмъ безъ патентовъ и дипломовъ’.

Доде (‘Богема’, Мюрже.)

Литературная эпоха сороковыхъ годовъ въ Россіи считается у насъ блестящею. Къ ней принято относиться съ уваженіемъ не только за образованность и даровитость тогдашнихъ представителей русской литературы, но также и за ихъ нравственныя превосходства и за благородство мысли, имвшей главное настроеніе въ освободительномъ, или либеральномъ дух. Таковы дйствительно были въ сороковыхъ годахъ т дятели русскаго слова, которые успли прославить свои имена и ‘отошли въ путь всея земли, не давъ безумія Богу’, но одновременно съ этими почтенными людьми въ литературныхъ кружкахъ сороковыхъ годовъ вращались также еще иные дятели, не сходные съ первыми, по настроенію и талантамъ, но въ своемъ род интересные и тоже характеризующіе эпоху. Кто хочетъ имть не одностороннее понятіе о литературныхъ длахъ и литературныхъ нравахъ названной эпохи, тотъ, кажется, долженъ поинтересоваться и родоначальниками журнальной богемы въ Россіи. Въ этомъ смысл представляютъ особенный интересъ предлагаемыя вслдъ за симъ автобіографическія замтки недавно умершаго престарлаго газетнаго и журнальнаго сотрудника Владиміра Петровича Бурнашева (род. въ 1812 году ум. въ 1888 г.).

Бурнашевъ провелъ всю свою многолтнюю жизнь въ сношеніяхъ съ редакціями, написалъ ужасно много и умеръ въ нищет, не пользуясь въ литературномъ обществ не только уваженіемъ, но даже состраданіемъ, въ которомъ крайне нуждался въ послдніе годы своей слишкомъ затянувшейся жизни. Критика обращала на него вниманіе рдко, и то или ошибкою, или тогда, когда представлялся случай указать въ его работахъ грубый промахъ, или что-либо непозволительное въ иномъ род. Самъ онъ, какъ увидимъ изъ его ваписокъ, считалъ себя не приготовленнымъ въ литературной дятельности, но собственно эта ‘неприготовленность’, кажется, должна быть отнесена не въ его образованности и познаніямъ, а къ его характеру, совмщавшему типическія черты литературной богемы. Онъ самъ этого не сознавалъ и не чувствовалъ, но его замчательно откровенныя записки длаютъ это очевиднымъ и несомнннымъ. Эти же записки и сами несутъ на себ характеръ богемы и даютъ любопытныя указанія, какъ и кмъ она у насъ насаждалась и воспитывалась.

Я встртилъ впервые покойнаго Влад. Петр. Бурнашева около десяти лтъ тому назадъ въ дом редактора Комарова. Бурнашевъ тогда былъ уже старъ, и боролся съ тмъ, что считалъ человческимъ равнодушіемъ въ его заслугамъ. Редакторъ Комаровъ пригласилъ его изъ одного мста съ художественнымъ критикомъ Ледавовымъ, но Ледаковъ нашелъ себ одобреніе и поддержку, а Бурнашевъ нтъ. Его ‘вытравляли’. Онъ былъ вспыльчивъ и горделивъ, и его ненужно было выпроваживать долго. Бурнашевъ ушелъ изъ редакціи Комарова и очутился безъ работы и безъ хлба. Это все усиливалось и осложнялось: въ однимъ его бдствіямъ прибавлялись новыя, въ чемъ онъ по несчастію часто былъ самъ причиной. Тогда онъ обратился во мн и просилъ добыть ему работу. Впослдствіи онъ не разъ точно также призывалъ меня къ той или другой человческой услуг. Такъ дло дошло и до послдняго его помщенія въ Маріинскую больницу, гд онъ и умеръ. Незадолго передъ смертью Бурнашевъ отдалъ мн собственною его рукою чисто написанный его ‘формулярный списокъ’, въ которомъ отмчено все совершенное имъ ‘прохожденіе литературной службы’. Документъ этотъ вслдъ за симъ предлагается. Тетрадь озаглавлена такъ:

‘Мой литературный формуляръ и нчто въ род acquis de conscience’.

‘КТО ТАКОЙ
‘въ литературной петербургской братіи
‘Владиміръ Петровичъ Бурнашевъ.

‘Свою автобіографію начну съ того, что я, въ горю моему, не получилъ никакого правильнаго образованія, съ малолтства будучи жертвою взаимныхъ пререканій и эксцентричныхъ взглядовъ и понятій моихъ родителей, которые съ 1828 года, когда мн минуло 16 лтъ, разъхались, т. е. сдлали то, что французы называютъ sparation de corps: отецъ служилъ вице-губернаторомъ въ Орл и жилъ тамъ на холостую ногу, имя, однако, превосходно монтированное хозяйство и ведя веселую и игорную жизнь, что при его слабомъ, какомъ-то тряпичномъ характер, ужасно ему вредило. Но для своего времени отецъ мой былъ человкъ очень образованный, получивъ во времена императора Павла воспитаніе въ Горномъ корпус, а потомъ былъ въ начал нашего столтія свитскимъ офицеромъ колонновожатыхъ (что нын генеральный штабъ) и адъютантомъ, сначала графа Бенигсена, а потомъ барона Штейнгеля. Въ 1810 году, отецъ мой вышелъ въ отставку изъ военной службы, по вол своего отца, а въ 1811 году женился на матери моей, тогда 16-тилтней двиц, красоты поразительной, но сколько она была изящна наружностію, столько уродлива и до крайности непріятна характеромъ, доходившимъ до самаго нестерпимаго самодурства {Владиміръ Петровичъ Бурнашевъ имлъ сходство съ матерью: онъ былъ смолоду очень красивъ собою, что сохранилось на его масляномъ портрет, и имлъ самый придирчивый и капризный характеръ, черезъ который ни съ кмъ не уживался. Н. Л.}. Хотя она была нмецкаго происхожденія (отецъ ея былъ тотъ ганноверецъ Букендаль, который сдлалъ первую золотую карету для императрицы Елисаветы Петровны въ 1745 году, что досел значится крпко выгравированное на одной изъ частей этой древней кареты, хранящейся въ Конюшенномъ музеум), она не знала ни слова понмецки, но за то въ высокомъ совершенств владла французскимъ языкомъ, почему когда отецъ мой, мастерски знавшій теорію и практику французскаго я нмецкаго языковъ, хотлъ, чтобы меня, мальчика, еще крошку, учили, кром французскаго языка, нмецкому и даже англійскому,— мать воспротивилась этому, прогнала всхъ учителей и все свое исключительное вниманіе обратила на одинъ лишь французскій языкъ, говоря, что ни на что не похоже, чтобы сынъ зналъ т языки, которыхъ мать его не знаетъ. Очевидно, нелпый изъ нелпыхъ афоризмовъ! Затмъ отецъ хотлъ сдлать изъ меня военнаго, а мать, изъ опасенія войны, настояла на томъ, чтобы меня, не бывшаго ни въ университет, ни въ лице, ни даже въ какой-нибудь дльной гимназіи, бросили въ канцелярскій водоворотъ, когда мн едва исполнилось 16 лтъ’.

‘У меня было дв сестры, об моложе меня, одна двумя, а другая восемью годами, и обихъ ихъ нтъ на свт: старшая умерла въ Тамбов, въ 1865 году, стремясь постричься въ монахини, младшая же, воспитанная когда-то въ Смольномъ монастыр, но посл этого вполн поверхностнаго воспитанія, мастерски умла пользоваться преподаваніемъ въ знакомыхъ докахъ языковъ: нмецкаго и англійскаго, которыми впослдствіи владла словно своимъ отечественнымъ. Меньшая сестра, Софья, весьма недавно, почти скоропостижно, умершая (въ март 1883 года), захотла еще заняться итальянскимъ языкомъ съ цлью чтенія либреттъ итальянской оперы. Эта сестра моя, съ тмъ вмст, весьма не дюжинная музыкантша, оставила въ русской педагогической литератур свой, въ 40-хъ годахъ изрядно гремвшій, псевдонимъ: Двица Эсбе, подъ какимъ въ 50-хъ годахъ до 61 года исключительно она издавала и редактировала два воспитательныхъ журнала: ‘Часъ Досуга’ и ‘Калейдоскопъ’ (съ 1857 по 1861 годъ). Нынче журналы эти, боле чмъ роскошно издававшіеся, библіографическая рдкость {Бурнашевъ былъ прекрасный братъ и его заботливость о сестр представляетъ много трогательнаго. Кипя въ безпрерывномъ и дурно оплачиваемомъ труд, онъ употреблялъ невроятныя усилія, что бы сестра его не знала, какъ кошелекъ его тощъ и какъ трудно достаются ему деньги. Онъ даже позволялъ ей ‘разорять себя’ посредствомъ ‘открытія фантазій’ въ род кухмистерской на благородныхъ началахъ. Самая жизнь его въ квартир была стснена огромнымъ количествомъ кошекъ, которыхъ его сестра любила, а он какъ на зло оказывали Владиміру Петровичу самое полнйшее пренебреженіе къ его удобствамъ. Онъ все это переносилъ безропотно и посл кончины сестры заботился размстить осиротвшихъ кошевъ на пенсіи, и ‘только тогда вздохнулъ свободно’. Н. Л.}. Потеря этой дорогой и талантливой сестры, съ которою подъ однимъ кровомъ я прожилъ 65 лтъ съ моего младенчества, была мн весьма горька, имвъ жестокое вліяніе на мое здоровье и причинивъ мн съ марта мсяца 1883 года ту болзнь сердца, которую я ношу въ груди и которая, называясь аневризмомъ аорты, можетъ, по мннію лучшихъ врачей, убить меня моментально, при какомъ-нибудь излишнемъ волненіи и возбужденіи нервной системы, находящейся у меня въ крайне опасномъ положеніи. Вотъ почему мн чрезвычайно нужно постоянно спокойное состояніе духа, немыслимое и невозможное въ сношеніяхъ съ ⁹/₁₀ нашей русской журнальной братіи, состоящей почти сплошь и рядомъ изъ людей, по меньшей мр, невоспитанныхъ, дурного тона и ингалирующихъ все то, что называется приличіемъ и деликатностью. Я не говорю уже о добросовстности, святости обязательствъ и понятіи о чести,— все это у русскихъ журналистовъ зависитъ отъ дуновенія втра политическаго и общежительнаго, а также отъ личнаго вліянія и міросозерцанія каждаго изъ этихъ милыхъ господъ’.

‘Отецъ мой умеръ въ Тамбов, будучи предсдателемъ казенной палаты и въ чин тайнаго совтника и кавалера трехъ звздъ, въ 1861 году на 80 году отъ рода, а мать моя умерла въ 1871 году, пропользовавшись пенсіономъ въ 1,200 р., оставшимся ей за шестидесятипятилтнюю, службу отца моего. Но такая пенсія нисколько не препятствовала коей матери требовать отъ меня, comme argent de poche, такую же точно цифру серебряныхъ рублей’.

‘Швырнутый на канцелярскую службу въ 1828 году, я никогда не любилъ казенной службы и, правду сказать, всегда служилъ кое-какъ то въ министерств финансовъ, то въ военномъ, то въ удльномъ (тутъ 3 года и поусердне чмъ въ другихъ, въ званіи помощника директора удльнаго земледльческаго училища, созданнаго въ 1836 году графомъ Л. А. Перовскимъ и уничтоженнымъ въ 1866 году (черезъ 30 лтъ) графомъ Муравьевымъ). Еще служилъ въ министерств государственныхъ имуществъ, въ канцеляріи оберъ-прокурора святйшаго Сунода и, наконецъ, въ министерств внутреннихъ длъ, откуда я и вышелъ въ 1849 году, нося съ 1841 года чинъ, какой и сейчасъ имю, надворнаго совтника. Разумется, вс мои сослуживцы на недосягаемыхъ отъ меня высотахъ въ эти 35 лтъ, и одинъ изъ нихъ, Григ. Павл. Небольсинъ, статсъ-секретарь и членъ государственнаго совта. Не выслуживъ необходимыхъ для пенсіи 25 лтъ, я и не пользуюсь никакою пенсіею, что составляетъ одну изъ болячекъ (нравственныхъ) моего сердца’.

‘Я всегда предпочиталъ частную дятельность всякой государственной. Частная дятельность, исключительно литературная, временно иногда давала мн чуть не такое годовое содержаніе, какое по закону назначается члену государственнаго совта. Но чаще я бдствовалъ, преимущественно потому, что съ 16-тилтняго возроста долженъ былъ быть кормильцемъ своего семейства, почти брошеннаго отцомъ на произволъ судьбы. Впрочемъ, отецъ давалъ матери съ ея двумя дочерьми, моими сестрами, по закону ей слдующую третью часть его жалованья (онъ 3 тыс. получалъ штатнаго жалованья), т. е. 1 тыс. руб. асс. Но натурально, этой тысячи рублей было далеко недостаточно для моей матери (привыкшей къ роскоши) съ двумя двушками дочерьми’.

‘Русскіе книжники-фарисеи, разные издатели-спекуляторы и журналисты, зная мое затруднительное домашнее положеніе, жестоко эксплуатировали меня и заставляли, особенно журналисты, даромъ работать, книгопродавцы же скудно платили за оригинальныя и переводныя работы, преимущественно, по части ‘дтской’ литературы, въ которой я тогда (съ 30-хъ по 50-е годы) пріобрлъ порядочную извстность подъ псевдонимомъ Виктора Бурьянова. Однако такъ шло съ 28-го по 30-й годъ, когда дла мои, какъ сотрудника журналовъ и работника на книгопродавцевъ, стали такъ поправляться, что я, не имя 20 лтъ отъ рода, съ казеннымъ содержаніемъ и частными заработками имлъ отъ 3—4 тысячъ руб. асс. въ годъ. Моихъ, т. е. ‘Виктора Бурьянова’ книгъ по ‘дтской литератур’ было такъ много, что въ Смирдинскомъ каталог этимъ именемъ было занято нсколько столбцовъ. Теперь ни одной изъ этихъ книгъ нтъ въ книготорговл, нтъ и въ библіотекахъ, кром Императорской Публичной Библіотеки. Въ это время до 50-хъ годовъ я напечаталъ множество сельско-хозяйственныхъ книгъ подъ псевдонимомъ Бориса Волжина, что мн на поприщ агрономической литературы (при всемъ моемъ невжеств въ агрономіи, химіи, физик, механик, гидравлик и естествознанія) сдлало такое имя (о! патріархальныя времена!), что въ конц 1849 года Вольное Экономическое Общество пригласило меня быть редакторомъ-издателемъ на коммерческомъ прав журнала Общества ‘Труды Вольно-Экономическаго Общества’, о чемъ подробне я поговорю ниже, а теперь обращусь къ первымъ моимъ дтскимъ шагамъ въ журналистик’.

‘Въ август мсяц 1828 года отецъ мой наскоро пріхалъ изъ Орла въ Петербургъ, швырнулъ меня на службу въ департаментъ вншней торговли подъ начало своего знакомаго Дм. Гав. Бибикова и, торопясь ухать въ свой милый Орелъ, отворилъ мн двери кабинетовъ тогдашнихъ журналистовъ,— Ник. Ив. Греча, (принявшаго 16-ти лтняго писачку съ насмшками и эпиграммами, при чемъ далъ кличку Борзописцева) и Павла Петр. Свиньина, добрйшаго и пустйшаго человка, уврявшаго всхъ встрчныхъ и поперечныхъ, что я съ талантомъ и тотчасъ засадившаго меня за какіе-то нестерпимо-скучные переводы изъ записокъ Маржерета и тому подобныхъ. Въ эту пору въ ноябр 1828 года скончалась знаменитая гуманностью и филантропіею вдовствующая императрица-родительница Марія еодоровна. Свиньинъ въ самый же день кончины императрицы-благотворительницы далъ мн какую-то высокопарную статью, тогда только-что родившейся ‘Сверной Пчелы’ и другую въ томъ же тон, напечатанную въ ‘Русскомъ Инвалид’ Пезаровіусомъ (изрядно малограмотно) и при этомъ еще сунулъ въ руки какую-то рукописную, бывшую у него ‘записку’ о достохвальной дятельности императрицы совершенно оффиціальнаго колорита, подготовленную статсъ-секретаремъ покойной императрицы Григ. Ив. Вяламовымъ по поводу какого-то предстоявшаго юбилея ея величества. Тогда, снабдивъ меня всми этими мало полезными матеріалами, Свиньинъ сказалъ мн:— ‘Знаешь, Володя, напишитка мн по этимъ даннымъ статеечку пречувствительную о подвигахъ императрицы и изготовь (хоть ночью пожертвуй!) въ завтрашнему дню, такъ какъ моя ноябрская книжка печатается и надняхъ должна выйти. Мы назовемъ твою статью: ‘Первый цвтокъ юноши-писателя, на гробъ императрицы Маріи еодоровны’. Ежели напишешь хорошо, то я улажу такъ, что ты получишь перстенекъ рублей въ сто’. Свиньинъ любилъ эксплуатировать такихъ молоденькихъ и малограмотныхъ борзописцевъ, каковъ былъ я, не платя имъ ни гроша. Тогда, впрочемъ, и не было въ обыча за журнальныя статьи платить. Первый ввелъ ‘гонораръ’ Сенковскій въ ‘Библіотек для Чтенія’.

‘Памятно мн чрезъ 56 лтъ, что я тогда проработалъ всю ночь отъ моей матери тайкомъ, а то, чего добраго, она отобрала бы у меня вс освтительные матеріалы. Но ночь принесла плоды, потому что къ 8 часамъ утра нсколько писанныхъ листовъ съ дтскимъ, что ни есть ребяческимъ словоизверженіемъ съ колоритомъ канцелярскаго слога были готовы, и я, не прочитавъ даже, поспшилъ отнести все это мое дтское бумагомараніе къ Свиньину. Павелъ Петровичъ остался очень доволенъ этою фразеологіей) въ форм автоніанской хріи, написанной по всмъ правиламъ реторики профессора Рижскаго. Но все-таки Свиньинъ нашелъ нужнымъ, какъ онъ выражался, впустить своего квасно-патріотическаго ‘соуска’ въ мой винегретъ, и, по его мннію, статья вышла на славу. ‘Что въ ротъ, то спасибо!’ восклицалъ благодушествовавшій постоянно и лгавшій напропалую Свиньинъ, прозванный фабулистомъ А. Е. Измайловымъ: ‘Павлушка-мдный лобъ’.

Статья ‘Цвтокъ’ была напечатана въ конц ноябрской книжки тогдашнихъ крохотныхъ ‘Отечественныхъ Записокъ’ въ ихъ небесно-голубой обертк и окаймлена траурнымъ бордюромъ съ наигрубйшимъ лубочной рзьбы изображеніемъ розы, всего боле похожей на какое-то чернильное расплывшееся пятно: ксилографія тогда у насъ была въ первомъ період младенчества. Свиньинъ расщедрился и оттиснулъ сотню экземпляровъ моей статьи особо на почтовой бумаг и, при содйствіи разныхъ милостивцевъ своихъ, уладилъ такъ, что экземпляры съ чернымъ бордюромъ и съ уродливою розою были въ Зимнемъ дворц представлены государю императору Николаю Павловичу, всей императорской фамиліи и особамъ двора покойной императрицы. Знаменитая (въ царствованіе Павла Петровича) статсъ-дама, кавалерственная дама большого креста св. Екатерины и оберъ-гофмейстерина Н. И. Нелидова, прочла эту мою патетическую статью, наполненную тмъ, что французы называютъ lieux communs и (вотъ вкусъ-то!) нашла, что c’est quelque chse de dlicieux comme production littraire d’un adolescent и тотчасъ прочла съ восхищеніемъ императриц Александр еодоровн, разумется, подсобляя французскимъ переводомъ, потому что юная императрица въ т поры, при всхъ стараніяхъ Вас. Андр. Жуковскаго, была еще слишкомъ слаба въ русскомъ язык, это не помшало императриц сказать, что il faut pourtant encourager ce pote adolescent. И вотъ на завтра за мною, при содйствіи Свиньина, давшаго мой адресъ, прискакалъ въ пошевняхъ на тройк фельдъегерскій офицеръ и отвезъ меня въ Таврическій дворецъ къ статсъ-дам ея высокопревосходительству Над. Ив. Нелидовой, имвшей видъ коричневой маленькой муміи и крайне невзрачной, которая однако очень ласково приняла ‘мальчика-поэта’ въ форменномъ фрак министерства финансовъ и отъ имени императрицы Александры еодоровны вручила ему за ‘Цвтокъ’ перстенекъ аметистовый съ брилліантовой пылью, цною въ 100 рублей ассигнаціями’.

‘Какъ не маловажно было само по себ это обстоятельство,— оно имло огромное вліяніе, во-первыхъ, на нкоторыхъ журналистовъ, какъ напримръ, Ник. Ив. Греча, который сдлался съ этого времени ко мн гораздо любезне. А, во-вторыхъ, разсказы Над. Ив. Нелидовой о po&egrave,te adolescent blond cendre cheuveux naturellement boucls сдлали то, что этотъ блокуренькій юноша былъ приглашенъ на утренній шоколадъ блестящимъ тогдашнимъ вельможею ед. Петр. Опочининымъ, другомъ великаго князя Константина Павловича, равно какъ Николаемъ Петровичемъ Новосильцевымъ, завдывавшимъ тогда заведеніями императрицы Маріи еодоровны и, (тоже былъ приглашенъ) главною, знаменитою тогдашнею встовщицею и придворною сплетницею Елисаветою Михайловною Хитрово, дочерью свтлйшаго князя Михаила Илларіоновича Кутузова-Смоленскаго. Эта барыня изъ самыхъ что было сливовъ аристократіи была мать прелестной изъ прелестныхъ графини Фикельмонъ, т. е. супруги тогдашняго австрійскаго посланника, котораго блоснжный мундиръ и красныя рейтуэы производили престранный эффектъ въ публик, особенно при зеленомъ султан его треуголки, покрытой сплошь широкимъ золотымъ галуномъ. Но дло въ томъ, что Елисавета Михайловна приходилась что-то въ род троюродной кузины моему строгому начальнику Дм. Гавр. Бибикову, который разъ утромъ призвалъ ‘блокураго мальчика-элегиста’ въ себ на домъ и сказалъ ему:

— Теб врно не извстенъ мой приказъ, на основаніи котораго такое подношеніе твоего- какого-то тамъ ‘Цвтка’, какое ты сдлать изволилъ въ Зимній дворецъ, могло имть мсто не иначе какъ только при моемъ благосклонномъ и начальственномъ посредств.

‘Какъ я не объяснялъ, что тутъ я не при чемъ, что 100 экземпляровъ моей статьи черезъ статсъ- секретаря Бивина препроводилъ Павелъ Петровичъ Свиньинъ, а что я ничего не вдалъ, да и вдать не могъ, все-таки Бибиковъ мн объявилъ:

— Толкуй тамъ, что хочешь, а отъ меня наказаніе понесетъ не толстый боровъ Свиньинъ, а le blond adolescent, potisant en prose, то-есть, твоя милость и наказаніе это начнется съ этой минуты. Слдуй за мною.

‘Я пошелъ за Бибиковымъ изъ его кабинета съ стекляннымъ потолкомъ въ корридоръ, а изъ корридора мы прошли въ билліардную, гд Бибиковъ вооружился магомъ, веллъ мн взять кій и играть съ нимъ въ 48-бильную партію на билліард. Мы сыграли, помнится, 10 партій, и въ этомъ состояло мое (штрафованіе, распространившееся на вс воскресенья, когда въ часъ по полудни я долженъ былъ являться въ Бибикову, чтобъ играть съ нимъ 10—12 партій и потомъ, когда соберутся воскресные гости, обдать, спустя же насъ посл обда удаляться. Такъ съ конца 1828 года до половины 1833 года прошло прекрасно 5 — 6 лтъ. Но въ 1833 году одно обстоятельство {‘Русскій Міръ’. Декабрь, 1871 г. и ‘Русскій Встникъ’. Февраль, 1872 г. (В. Бурнашевъ).} возстановило Бибикова противъ меня до того, что онъ изъ благодтеля-начальника сдлался ненавистникомъ моимъ и повсюду мн вредилъ даже и тогда, когда въ 1837 году я перешелъ отъ него въ военное министерство подъ начало статсъ-секретаря М. П. Позена’.

‘Посл перваго моего литературнаго успха съ ‘Цвткомъ нагробнымъ’, Н. И. Гречъ, замтивъ, что статьи П. П. Свиныша о разныхъ русскихъ геніяхъ, имъ откапываемыхъ, хотя и пересаливаемыя имъ, имли-таки нкоторый успхъ, захотлъ, чтобы я въ ‘Сверной Пчел’ были печатаемы разсказы о русскихъ Уаттахъ, Жакарахъ и Терно, а потому обратилъ свое вниманіе на меня и разъ какъ-то въ одинъ семейный четверговый обдъ въ первыхъ мсяцахъ 1829 года (мн было 17 лтъ отъ рода) поручилъ мн ‘откапываніе русской геніальности’, особенно по части мастерствъ и художествъ. И вотъ я, едва вышедшій изъ дтства, пустился на столбцахъ ‘Пчелы’ съ жаромъ разсказывать біографическія подробности о равныхъ боле или мене замчательныхъ русскихъ изобртателяхъ и производителяхъ, какъ: Батовъ (‘Русскій Страдиварій’), Чурсановъ (длатель клеенокъ), Лукутинъ (табакерщикъ изъ папье-маше), Серебрянниковъ (ленточникъ), Головкинъ (фабрикантъ нюхательнаго табака), Плигинъ (макаронщикъ) — (не сургучникъ ли?) и пр. и пр. и пр. Но не одна изъ этихъ пустословныхъ и восторженныхъ статей, крпко смахивавшихъ на рекламы, такъ не удалась блестяще успшно молодому мальчику — уже публицисту, какъ статья объ анекдотивномъ порховскомъ пастушонк, сдлавшемся въ то же время со дня наводненія (1824 г.) въ теченіе 4— б лтъ, виднымъ табачнымъ фабрикантомъ, производившимъ турецкій и американскій курительный табакъ и уже соперничествовавшій съ Гишаромъ и Линденлаубомъ. То былъ табачный фабрикантъ и купецъ Василій Григорьевичъ Жуковъ, впослдствіи пріобрвшій громадную славу и колоссальное, милдіонерное богатство, но умершій въ конц 1882 года, почти въ затруднительномъ положеніи, оставивъ цлый полкъ наслдниковъ, разорвавшихъ на дробныя части остатки его достоянія, благодаря своему дикому самодурству и нелпому образу жизни, имвшему въ основ милое правило россійскаго дурачества: ‘ндраву моему не препятствуй!’ Но въ 1830 годахъ вс понимали очень хорошо, что Жукова на такую высоту подняла статья въ ‘Сверной Пчел’, напечатанная семнадцатилтнимъ юношей въ декабр 1829 года. Довольно сказать въ доказательство волшебнаго эффекта моей этой тогдашней статьи, что она была прочтена императоромъ Николаемъ Павловичемъ, который на развод громко отрекомендовалъ ее великому князю Михаилу Павловичу, какъ страстному курильщику. Этотъ случай былъ въ особенности стимуломъ славы и страшнаго богатства Жукова, а мн статья эта доставила въ ‘Сверной Пчел’ гонораръ въ 100 рублей ассигн. въ мсяцъ, что въ т патріархальныя времена было колоссально, возбудивъ противъ меня зависть не только такихъ сотрудниковъ ‘Пчелы’, какъ Сомовъ (Орестъ Мих.), Очкинъ (Амилій Николаевичъ) и Юханцевъ (Николай Ивановичъ), получавшихъ отъ Греча жалованье за переводы, но даже заставило коситься на меня самого еддея Венедиктовича Булгарина, говорившаго обо мн: ‘въ сорочк родился, мальчишка, въ сорочк’.

‘Но эта bouderie нисколько не помшала Булгарину въ начал 40 годовъ рекомендовать меня книгопродавцу Ольхину для редактированія ‘Воскресныхъ Посидлокъ’, состоявшихъ изъ 12 пузатенькихъ книжекъ для народнаго чтенія. А еще боле: тотъ же Булгаринъ, отъвшая на нсколько лтъ въ свое Карлово (мн тогда, правда, было далеко не 17 лтъ, а уже 35) — (вроятно: поручилъ мн) редакцію своего журнала ‘Экономъ’. Въ теченіе этихъ сороковыхъ годовъ, въ конц 1848 года, я педаль, составленный моими трудами ‘Терминологическій словарь сельскаго хозяйства’ въ 40,000 словъ, обратившій, между прочимъ, на себя вниманіе Русскаго отдла Академіи Наукъ. Знаменитый составитель ‘Толковаго Словаря’ Влад. Ив. Даль въ предисловіи своемъ къ этому труду говоритъ: ‘Я много обязанъ словарнымъ работамъ гг. Анненкова (по ботаник) и Бурнашева (по сельскому хозяйству и вообще промышленности’).

‘Въ 1839 году изданы мною книги: а) ‘Деревенскій Староста’, которую въ количеств 1000 экземпляровъ купилъ у меня тогда же департаментъ безъ гроша сбавки книгопродавческихъ процентовъ, я б) ‘Описаніе Удльнаго Земледльческаго училища’, за которую отъ государя императора получилъ перстень въ 1,000 рублей ассигнаціями’.

‘Въ 1850 году я сталъ издавать и редактировать ‘Труды Императорскаго Вольно-Экономическаго Общества’, принятые мною въ ноябр 1849 года съ 250 подписчиками, которые въ моихъ рукахъ въ два мсяца дошли до 3,600 подписчиковъ, къ концу же года я имлъ всего 6,700 подписчиковъ, число коихъ не измнялось въ теченіе семи лтъ, но въ 1857 году въ феврал мсяц вслдствіе самыхъ гнусныхъ интригъ и всякихъ мерзостей, (я) оставилъ редакцію изданій Общества. Забавне всего то, что это нелпое Общество устами и перомъ своего тогдашняго непремннаго секретаря А. И. Ходнева (нын умершаго) упрекало меня за то, что я имлъ такое множество подписчиковъ и массы читателей, мотивируя этотъ упрекъ моему неустанному старанію, самопожертвованію и умнью,— тмъ (изволите видть), что ученое Общество не должно имть такой свой органъ, который на глазахъ и въ рукахъ у всякаго мужика и лавочника. Вотъ чепуха-то! И замтьте, что вс бывшіе въ Обществ моими врагами, какъ и этотъ самый Ходневъ съ своими рогатыми софизмами, были люди не только мною одолженные, но нкоторые даже облагодетельствованные мною’ {Какую ролъ Алексй Ивановичъ Ходневъ игралъ при отобраніи журнала отъ Бурнашева намъ неизвстно, но извстно, что А. И. Ходневъ пользовался полнымъ уваженіемъ знавшихъ его лучшихъ людей и почитался не способнымъ ни въ какой низкой интриг. Н. Лсковъ.}.

‘Въ бытность мою редакторомъ ‘Трудовъ’, я, въ вид премій въ журналу, нэдалъ много различныхъ ‘руководствъ’ для хозяевъ и хозяевъ, но въ особенности знаменательно было изданіе ‘Ветеринарнаго лчебника’ съ великимъ множествомъ раскрашенныхъ и политипажныхъ рисуніовъ въ двухъ огромныхъ томахъ. Составилъ книгу эту ветеринаръ — Генслеръ, тотъ самый который потомъ сдлался юмористомъ и издавалъ цлыя книги и писалъ статьи юмористическаго содержанія довольно бойкія и размашистыя. По подписк словарь этотъ, обошедшійся мн въ 10,000 руб. сер., шелъ по 6 руб. сер. (дешевизна поразительная) и 2,000 экземпляровъ его были тотчасъ проданы по этой цн, чрезъ что я покрылъ вс издержки свои. Осталось 400 экземпл., изъ коихъ 50 раздарены, какъ водится, а 350 продавались въ мой чистый барышъ по 7 руб. экз., какихъ я продалъ на 1,400 руб. всего 200 экз., остававшіеся же еще не проданными 150 экз., я продалъ г. Вольфу по 6 руб. экз. на 900 руб. Такимъ образомъ рискованное это изданіе дало мн 2,300 руб. чистой выгоды’.

‘Въ 1857 году, удалясь изъ Общества и нуждаясь въ средствахъ въ жизни, я получилъ отъ покойнаго М. О. Вольфа порученіе составить ‘Популярную хозяйственную Библіотеку’ въ сто книжекъ, каждая книжка въ 3 печ. листа въ 16 долю. Многія изъ книжекъ этой библіотеки выдержали нсколько изданій. Эта коллекція и понын черезъ 28 лтъ идетъ въ продаж раздробительно. Кром того, въ это же время или около этого времени я для г. Вольфа, по его иниціатив, обработалъ книгу въ 5,000 анекдотовъ, изданную имъ въ 5 томахъ подъ заглавіемъ: ‘Весельчакъ’.

‘Въ 1858 году я приступилъ къ изданію широко энциклопедической, но все-таки съ хозяйственнымъ характеромъ, еженедльной газеты ‘Листовъ для всхъ’, въ которой, между прочимъ, подъ видомъ картинокъ съ юмористическимъ колоритомъ вымышленнаго ‘Захолустьевскаго Общества земледлія’, бывшаго фотографіею Вольнаго Экономическаго Общества, я, зная коротко вс тайныя пружины Общества, жестоко надъ ними издвался, выводя на чистую воду все то, что заправилы Общества старались всми мрами скрывать отъ отечественной публики. Сонмъ лицъ, окружавшихъ тогдашняго президента Общества принца Петра Георгіевича Ольденбургскаго узнали себя подъ псевдонимами боле или мене прозрачными, и вслдствіе этого принцъ жаловался лично на меня въ Боз почивающему государю императору Александру II. Мн лично тогдашнимъ министромъ народнаго просвщенія Евгр. Петр. Ковалевскимъ былъ объявленъ высочайшій выговоръ съ строгимъ запрещеніемъ печатать ‘хронику’ о ‘Захолустьевскомъ Обществ’, при немъ начались страшныя цензурныя придирки, заставившія меня на 1859 годъ превратить это періодическое изданіе’.

‘Въ ‘ту пору съ 1859 по 1864 гг. въ теченіе пяти лтъ въ особенности много работалъ переводовъ, а отчасти и оригинальныхъ компиляцій (въ которыхъ я довольно руку набилъ) въ род книги: ‘Русскіе люди всхъ сословій и всхъ эпохъ. Собраніе до 100 біографій для юношества русскаго’. Въ это же время я помогалъ сестр моей (Софь Петровн Бурнашевой) подъ ея псевдонимомъ Двицы Эсбе (т. е. С. Б.) издавать и редактировать два воспитательныхъ ея журнала (‘Часъ Досуга’ и ‘Калейдоскопъ’), о которыхъ я упомянулъ выше’.

‘Въ 1864 году, въ январ, я принялъ службу по крестьянскому длу въ Юго-Западномъ кра въ качеств предсдателя мирового създа въ гор. Балт, Подольской губерніи, будучи прикомандированъ къ земскому отдлу министерства внутреннихъ длъ. Здсь я прослужилъ до 1866 года, когда былъ, по вол начальства, переведенъ въ Летичевъ, а въ 1867 году, въ ма мсяц, возвратился въ Петербургъ съ отчисленіемъ отъ службы по крестьянскому длу, но съ оставленіемъ въ прикомандировк къ министерству внутреннихъ длъ. Враги очернили меня передъ начальствомъ, выставивъ меня и полонофиломъ и юдофиломъ собственно по случаю справедливости и безпристрастности моихъ дйствій, когда я доказывалъ полякофобамъ и юдофобамъ, съ пною во рту нападавшимъ на меня, что я не признаю за собою права давать своей чисто финансово-административной комиссіи мало-мальски политическій характеръ и что я нахожу дйствія еврейскихъ ростовщиковъ въ милліонъ разъ скромне и извинительне дйствій ростовщиковъ изъ членовъ православнаго духовенства, дерзающихъ употреблять религію какъ орудіе своихъ гнусныхъ мздоимствъ, о чемъ я неоднократно конфиденціально сообщалъ преосвященному Леонтію, ныншнему Варшавскому архіепископу» (Здсь длается по необходимости значительный пропускъ).

‘…Впрочемъ, этотъ же самый епископъ, зная мое ревностное содйствіе въ Балт по предмету украшенія тамошнихъ православныхъ храмовъ чрезъ суммы, жертвуемыя мн на этотъ предметъ поляками-панами и ихъ паннами,— сдлалъ распоряженіе, о каковомъ письменно меня увдомилъ по почт въ Петербург въ іюн 1867 года, о поминовеніи моего имени на ектеніяхъ въ балтскихъ городскихъ церквахъ, перерожденныхъ, большею частью, не слишкомъ давно, изъ уніатскихъ’.

‘Мое юдофильство провозглашаемо было мировыми посредниками Балтскаго узда (ихъ было восемь предрянныхъ личностей, все большею частью отставные уланскіе и гусарскіе поручики и помщики Кіевской и Херсонской губерній, вовсе не либеральные съ своими подвластными крестьянами и сильно либеральничествовавшіе на счетъ кармана помщиковъ Юго-Западнаго края въ пользу подольскихъ, а именно балтскихъ крестьянъ, страшныхъ, большею частью, мошенниковъ и продавъ). Гг. посредники укоряли меня за мое мнніе, очень чистосердечно тысячу разъ высказанное, что присутствіе еврейства дятельнаго, находчиваго и расторопнаго въ кра, гд хохлацкое народоселеніе отличается апатіею и лностью при воловьемъ упорств держаться своего неподвижнаго statum quo,— явленіе весьма логичное и для всякаго прізжаго человка спасительное. Я не затруднялся объявлять, что я просто погибъ бы, будучи вдругъ перекинутъ изъ Петербурга въ Балту, знаменитую своею непролазною грязью, ежели бы въ разныхъ факторахъ и мишурисахъ не встртилъ моихъ спасителей. Наведши справки о цнахъ на вс предметы, въ которыхъ я нуждался, я пріобрталъ вещи эти изъ Одессы, Херсона, Кіева, Бердичева и пр. чрезъ евреевъ мстныхъ и оказывалось, что все мною получаемое обходилось несравненно дешевле, чмъ ежели бы я все это получалъ изъ рукъ мстныхъ жителей православныхъ и римско-католиковъ, и само собою разумется, что я въ балтскомъ обществ громко хвалилъ всхъ этихъ Мошекъ, Іоэедей и Шмулей, съ которыми я обходился всегда самымъ учтивымъ образомъ, сажая ихъ у себя, что многихъ изъ этихъ загнанныхъ, но дошлыхъ, умныхъ и, по своему, благородныхъ людей приводило въ неописанный восторгъ. То, что надняхъ въ Нижнемъ сказалъ нижегородскій губернаторъ Ник. Ал. Барановъ, то я за 17 лтъ предъ симъ возглашалъ въ Балт, Летичев, Проскуров, Каменц и даже Каменц, что семитическое племя само по себ прекрасное племя и что пора намъ сынамъ XIX вка убдиться, наконецъ, что ‘еврей не собака!’ Балтскій помщикъ отставной генералъ-маіоръ Б—евъ, платившій постоянный оброкъ ржонду во дни ржондскаго террора,— хотлъ мн продать натычанку (родъ брички) для моихъ вояжей по не почтовымъ дорогамъ узда при разъздахъ Съ поврочными създами, за 300 руб., да еще такую, которая десятиверстную пробу не выдержала и чуть вся не разсыпалась, такъ что Мн привелось бросить ее въ корчм, а самому дотащиться до мста моего путешествія частью на волахъ, Частью верхомъ на непривыкшихъ въ сдлу лошадяхъ. Все это меня измучило изрядно, и я дорогою захворалъ я свалился въ одной еврейской корчм, арендаторъ которой вмсто генеральской натычанки уступилъ мн свою не за 300, а за 80 руб., и эта натычанка прослужила мн боле двухъ лтъ до моего отъзда въ Летичевъ, когда тотъ же Соломонъ Шмуль Бродскій купилъ у меня этотъ все еще крпкій экипажъ, требовавшій однако ремонта, за 60 рублей. Вс кому я не разсказывалъ объ этомъ, находили, что еврей-мщанинъ города Балты Бродскій честне его превосходительства генералъ-маіора Б—ева, разбогатвшаго чрезъ командованіе въ теченіе 28 лтъ Колыванскимъ пхотнымъ полкомъ. Естественно, что въ этомъ случа ‘языкъ мой былъ врагъ мой’, создавшій мн злого врага въ генерал, который еще вящше сталъ упрекать меня въ юдофильств и плести о моей персон паутину всякихъ мерзостей, когда, въ бытность поврочнаго създа въ его имніи, я вынужденъ былъ, въ виду дурного надла его крестьянъ, понизить цнность его мстности, правда очень богатой, на 28^о. Это уже окончательно взбсило этого бывшаго когда-то аракчеевскаго питомца и прихлебателя, служившаго когда-то у грузинскаго царька въ адъютантахъ. Тогда этотъ генералъ нарочно създилъ въ Каменецъ и тамъ старался выставить меня дурно мстному губернатору Сухотину, котораго я въ грошъ не ставилъ, завися исключительно, какъ командированный, отъ министерства. Но какъ бы то ни было, а вс мои сослуживцы по крестьянскому длу, даже разные идіоты, получили земельные надлы, которые тотчасъ заарендовали, я же не получилъ ни аршина земли въ Подольской губерніи’.

‘Мое ‘юдофильство’ еще гремло въ Балтскомъ узд по тому случаю, что когда въ март 1864 года я, проздомъ въ Балту, ночевалъ въ Тульчин, то забылъ тамъ въ заздномъ дом на зеркал прекрасное необыкновенно длинное съ русскими кружевами полотенце, подарокъ моей сестры. Въ Балт я неоднократно кручинился объ этой потер, не зная гд въ дорог на перекладныхъ я потерялъ эту нравственно дорогую для меня вещь. Прошло около 12 мсяцевъ, и вотъ въ начал марта 1860 года я проздомъ въ Каменецъ, по дламъ службы, не ночевалъ, а завтракалъ въ томъ же заздномъ дом. И каково же было мое удивленіе, когда вдругъ на мельхіоровомъ поднос вертлявый мишурисъ подалъ мн драгоцнное по памяти о сестр полотенце, сохраненное имъ въ цлости цлый годъ все въ надежд когда-нибудь встртить-таки меня. Конечно, я поблагодарилъ честнаго еврейчика и удивилъ его наградою въ десять почти разъ превышавшею стоимость самой вещи. А вотъ въ бытность мою въ Каменц въ квартир одного мстнаго чиновника, чистокровнаго россіянина, я замтилъ пропажу одного изъ моихъ часовыхъ брелоковъ, вензеловой аметистовой печатки, которая улетучилась въ рукахъ пятнадцатилтняго сынка этого чиновника, ученика мстной гимназіи. При разсказахъ объ этихъ двухъ случаяхъ, я сопоставлялъ мишуриса Хемку съ чадомъ высокоблагороднаго чиновника подольской казенной палаты, исправлявшаго въ это время должность предсдателя казенной палаты, отсутствовавшаго въ Петербург. И этотъ случай прибавилъ массу злобы противъ меня за мое юдофильство’ {Нсколько ниже вс эти разсказы о евреяхъ и вообще такъ называемое ‘іудофильство’ получатъ отъ самаго же Бурнашева очень неожиданное и даже поразительное изъясненіе, свидтельствующее объ особенностяхъ его характера. Н. Л.}.

‘Возвратясь въ Петербургъ въ ма 1867 года, я снова имлъ нкоторыя занятія у М. О. Вольфа, постоянно борясь съ долговыми тяжкими обязательствами, оставшимися мн отъ неблагодарнаго Вольнаго Экономическаго Общества, изданія коего были мн по подписочной цн своей (3 руб. въ годъ съ пересылкою 12 книгъ съ множествомъ различныхъ рисунковъ и съ разсылкою равныхъ приложеній въ род, напримръ, пакетиковъ съ рдкими смянами) въ сильный убытокъ, а когда на 1857 годъ Общество согласилось прибавить четвертый рубль, то интрига восторжествовала надъ правдой, и я долженъ былъ обратиться въ бгство отъ Общества, столько мною одолженнаго и столь дурно со мною поступившаго’.

‘Въ 1866 году, до возвращенія моего въ Петербургъ сестра моя получила кое-какое наслдство отъ старшей сестры своей, умершей въ Тамбов, и это наслдство въ какія-нибудь 7—8 тысячъ рублей серебромъ, сестра Софья, недавно умершая и понын мною оплакиваемая, имла великодушіе изъ дружбы ко мн употребить на погашеніе окончательное моихъ долговъ, вынесенныхъ изъ Общества въ количеств 10 тысячъ рублей, оставшись сама при своемъ только музыкальномъ талант, который довольно успшно экспуатировала, чрезъ что маленькіе свои доходы присоединяла къ пенсіи матери и въ моимъ въ то время скуднымъ средствамъ. Тогда находчивая и умная моя сестра стала устраивать шамбръ-гарни со столомъ на самыхъ строгихъ началахъ нравственности и хорошаго тона, и это покрывало расходъ на квартиру и на столъ, т. е. на два самыхъ существенныхъ предмета въ жизни. Въ это время я получалъ 1,200 рублей въ ‘Полицейской Газет’.

‘Въ 1870 году явился новый журналъ ‘Заря’, издаваемый В. В. Кашперевымъ. Въ журнал этомъ былъ біографико-историческій отдлъ. Мн пришла мысль попробовать, по совту нкоторыхъ изъ моихъ пріятелей, — написать дв воспоминательныя (ретроспективныя) статьи, одну изъ разсказовъ моего отца о его встрч въ 1809 году съ Аракчеевымъ, другую изъ моей жизни тридцатыхъ годовъ, когда мн не было еще и 20 лтъ. Первую я назвалъ: ‘Крестовская Карусель въ 1809 году’, вторую же: ‘Четверги у Н. И. Греча’. Первая особенно понравилась редакціи, вторая же журналистик вообще и всей русской публик такъ что эти статьи вдругъ и совершенно неожиданно высоко, высоко, высоко подняли меня изъ того загона, въ какомъ я, по различнымъ интригамъ и преслдованіямъ враговъ, находился. На меня стали снова обращать вниманіе, и вотъ въ 1871 году въ іюн мсяц меня пригласилъ В. В. Комаровъ участвовать въ его газет ‘Русскій Міръ’, — преимущественно по ретроспективной части въ отдл фельетона или ‘нижняго этажа’, и я ему до 1 января 1872 г. далъ нсколько статей, и, между прочимъ, статью: ‘Моя служба подъ начальствомъ Д. Г. Бибикова’. Статья эта, заключавшая въ себ одну лишь глаза ржущую правду, озлила вдову Бибикову и была причиною самыхъ жестокихъ преслдованій меня. Г. Комаровъ рекомендовалъ меня М. Н. Каткову, который въ четырехъ послднихъ NoNo 1871 года ‘Русскаго Встника’ напечаталъ мою статью: ‘Воейковскія пятницы’, имвшую успхъ, а за весь 1872 годъ, т. е. 12 своего ежемсячнаго журнала, онъ занялъ моею въ 30 печатныхъ листовъ статьею подъ названіемъ: ‘Моя служебная и частная дятельность въ 1830—1840 годахъ’, гд собрана масса интересныхъ эпизодовъ. Въ томъ же 1872 году я напечаталъ въ ‘Русскомъ Архив’ статью: ‘Лермонтовъ въ воспоминаніяхъ своихъ однокашниковъ’, которая обратила тогда вниманіе графа Д. А. Милютина, рекомендовавшаго ее для прочтенія великому князю Владиміру Александровичу. Въ томъ же 1872 году я печаталъ мои воспоминательныя статьи въ ‘Русскомъ Мір’, какъ вдругъ въ август мсяц того же года въ трехъ или четырехъ этого листва, явилась не критическая, а сначала до конца пошлая, ругательная, длинная, бездоказательная статья противъ меня съ нахальными выходками лично во мн относившимися, во мн, считая меня все-таки сотрудникомъ газеты, помщающей на столбцахъ своихъ такія грубыя порицанія. Я потребовалъ отъ Комарова, чтобы въ удовлетвореніе мн онъ въ своей же газет немедленно напечаталъ мой отпоръ, но онъ, давъ мн слово исполнить мою справедливую просьбу, обманулъ меня и отпора моего не напечаталъ, а потому съ 1-го сентября 1872 года я съ нимъ разстался, перейдя въ газету ‘Биржевыя Вдомости’, которыхъ фельетонный отдлъ съ 1 сентября 1872 по 1 января 1874 года я постоянно наполнялъ моими ретроспективными статьями, что давало мн до 2 тысячъ рублей въ годъ. Но на 1874 годъ Трубниковъ оказался въ столь дурныхъ финансовыхъ обстоятельствахъ,?то вынужденнымъ нашелся передать свою газету г. Полетик, съ которымъ я сношеній не имлъ. Въ 1874 году я печаталъ нкоторыя мои статьи въ ‘Нив’ и въ ‘Петербургской Газет’, а также въ, ‘Дл’ подъ псевдонимомъ Эртаулова. Одна изъ моихъ статей въ ‘Дл’ ‘Орловскій крпостной театръ графа С. М. Каменскаго’ (въ 20-хъ годахъ) имла успхъ и была цитирована многими газетами, а статья: ‘Александръ Ефимовичъ Измайловъ, журналистъ-фабулистъи шутникъ’ была высоко поднята всею журналистикою, длавшею изъ нея множество извлеченій. Даже строгая критика тогдашнихъ ‘Отечественныхъ Записокъ’ посвятила этой стать нсколько столбцовъ съ избыткомъ похвалъ неизвстному (??!!) автору ея, такъ какъ псевдонимъ мой не былъ извстенъ по новости своей (Артемій Эртауловъ)’.

‘Въ этомъ 1874 году, въ теченіе нсколькихъ мсяцевъ, получая по 100 руб. въ мсяцъ, я, по приглашенію одного изъ начальниковъ экспедицій Ш Отдленія собственной канцеляріи (т. е. жандармскаго),— принялъ занятія частныхъ работъ, состоявшихъ въ редактированіи докладныхъ записокъ для государя императора. Такихъ частныхъ наемниковъ при граф Шувалов, въ помощь штатнымъ чиновникамъ канцеляріи, было до 60 человкъ, которые съ поступленіемъ генерала Потапова вс были уволены немедленно и въ томъ числ я, пробывшій тамъ всего 4 мсяца, но за эти 4 мсяца жестоко пострадавшій нравственно, потому что, узнавъ о моемъ нахожденіи (впрочемъ совершенно невинномъ) въ стнахъ этого ненавистнаго учрежденія,— почти вся журналистика отъ меня отшатнулась, что впрочемъ не помшало мн подъ псевдонимомъ еще новымъ ‘Касьянова’, издать книгу ретроспективно-юмористическую подъ названіемъ: ‘Наши Чудоди’, имвшую изрядный успхъ’ {На этотъ счетъ покойный Б. также ошибается. ‘Частная служба’ его въ III Отдленіи не была извстне, чмъ такая же служба упоминаемыхъ въ бумагахъ другихъ лицъ, занимавшихся и службою названнаго рода и литературою, и даже редакторствомъ. Имена ихъ сохраняются въ спискахъ уцлвшихъ отъ времени генерала Мезенцова и находятся въ рукахъ благонадежныхъ.}.

‘Въ этомъ же 1875 году въ ‘Пчел’, которую тогда издавалъ извстный нашъ художникъ г. Микшинъ, а редактировалъ П. Н. Полевой,— я помстилъ статью также воспоминательную подъ названіемъ: ‘Ловеласничество барона Брамбеуса’.

‘Въ 1876 году я принялъ еще новый псевдонимъ, Арбашевъ подъ какимъ много работалъ въ журналахъ: ‘Природа и Охота’ (Л. Н. Сабанева) и ‘Сельское Хозяйство’ (. А. Баталина), а также въ ‘Земледльческой Газет’ (его же). Эти господа платили мн порядочно, однако мене, конечно, чмъ сколько платилъ въ 1871—1872 годахъ г. Катковъ, но все-таки давшіе мн отъ 45—50 рублей съ листа за статьи чисто статистико-коммерческо-этнографико-естествознательнаго характера, каковые были: ‘Живорыбная торговля’, ‘Продажа пвчихъ птицъ и способы ихъ лова’, ‘Молочныя фермы въ Петербург’, ‘Пушная(мловая) торговля’, ‘Живность въ курятномъ ряду’, ‘Дичина пернатая и четвероногая на състномъ рынк’, ‘Огороды петербургскіе и подпетербургскіе’, ‘Яичное производство во всей Россіи съ своими оригинальными особенностями’ и пр. и пр. и пр.

‘Сдлавъ перечень части моихъ серьезныхъ и, по справедливости, занимательныхъ и поучительныхъ статей, — не могу умолчать о томъ пріятномъ для меня обстоятельств, что тогдашній министръ государственныхъ имуществъ графъ П. А. Валуевъ, можетъ быть плохой министръ, а еще боле плохой романистъ, но все-таки человкъ громадно образованный, дльный и умный, обратилъ свое просвщенное вниманіе на эти мои статьи о торговл и, какъ сказывалъ мн редакторъ ‘Сельскаго Хозяйства’ и ‘Земледльческой Газеты’ ед. Алек. Баталинъ, спрашивалъ его: ‘Кто этотъ Арбатовъ, который у насъ печатаетъ такія великолпныя {Эти именно слова были мн переданы редакторомъ ‘Земледльческой Газеты’ и журнала ‘Сельское Хозяйство’, . Ал. Баталинымъ. В. Б.} статьи’? Какъ хотите, а такой отзывъ какъ бы то ни было одного изъ умнйшихъ нашихъ сановниковъ чего-нибудь да стоитъ и заставляетъ меня скоре чмъ что другое забывать злонамренный лай моихъ враговъ и завистниковъ’.

‘Не лишнее однако сказать, что вс эти статьи были ничто иное, какъ нсколько дополненное и исправленное повтореніе вторымъ изданіемъ многаго множества моихъ собственныхъ въ этомъ род статей, чисто оригинальныхъ, напечатанныхъ мною съ мая 1870 года по іюнь 1876 года въ теченіе семи лтъ въ газет ‘С.-Петербургскаго Градоначальства и Полиціи’, гд за 1,200 рублей въ годъ я по контракту съ канцеляріею генерала Трепова обязанъ былъ давать по одной и даже по дв статьи въ этомъ род въ недлю, а въ теченіе семи лтъ моего, контрактомъ оформленнаго, сотрудничества было боле 370 статей статистико-этнографико-естествознательнаго характера. Кром статей собственно о той, другой или третьей торговл, было не мало и даже весьма много очерковъ и этюдовъ петербургскихъ типовъ, какъ ремесленныхъ, такъ и иныхъ разданныхъ, какихъ имется до 100, напечатанныхъ въ газет ‘Градоначальства и Полиціи’ подъ редакторствомъ С. В. Максимова за послдніе 10—15 лтъ, составляющей нын ршительно библіографическую рдкость изъ рдкостей и находимую лишь въ Императорской Публичной Библіотек, въ редакціи С. В. Максимова и въ контор ‘Вдомостей Градоначальства и Полиціи’. Вотъ перечень нкоторыхъ, всего 30 изъ 100 этихъ очерковъ-этюдовъ:

1) ‘Кошачій Маркитантъ’, 2) ‘Татаринъ халатникъ’, 3) ‘Пирожники въ пирожныхъ и на улицахъ’, 4) ‘Гречневики’, 5) ‘Костяники’, 6) ‘Трубочисты’, 7) ‘Парикмахеры’,

‘Архангельцы съ рябчиками и съ олениной’, 9) ‘Торговля аптекарскими матерьялами и коснетиками’, 10) ‘Охтяне и Охтянки’, 11) ‘Мелочный лавочникъ съ своими фокусами’, 12) ‘Проба лошади на конной площади и техническій языкъ (жаргонъ) барышниковъ’, 13) ‘Скорняки’, 14) ‘Портные штучники’, 15) ‘Фуражечники’, 16) ‘Гусачники’, 17) ‘Баньщики’, 18) ‘Петербургскій половой’, 19) ‘Словаки-жестяники’, 20) ‘Ледоколы’, 21) ‘Тряпичники’, 22) ‘Злотари (очистители отхожихъ мстъ)’, 23) ‘Извозчики (вс оттнки промысла)’, 24) ‘Рыбаки на тоняхъ’, 25) ‘Петербургскіе охотники’, 26) ‘Дровяной промыслъ, рубка и продажа дровъ’, 27) ‘Торговля грецкою губкою’, 28) ‘Бурлаки и бурлачество’, 29) ‘Ревельская килька’ и 30) ‘Полотнянка’ (калужская канарейка) и прізжіе изъ заштатнаго города ‘Полотняные неводу’ въ столицу продавцы калужскихъ канареекъ и пр. и пр. и пр., всего до 100 очерковъ-этюдовъ’.

‘Вс свднія и факты объ этихъ всхъ торговляхъ, промыслахъ и ремеслахъ, получались мною далеко не легко и не дешево въ нравственномъ смысл, ибо добываніе данныхъ отъ нашихъ невжественныхъ и грубыхъ производителей торговли и всякихъ промысловъ представляло трудности, иногда просто невообразимыя, употреблять же сколько-нибудь давленія на этихъ людей, при содйствіи властей, было ршительно возбранено . . Треповымъ. Правда, что съ каждымъ годомъ я открывалъ все боле и боле помощниковъ изъ числа наиболе образованныхъ производителей, и уже въ 1873 и дальнйшихъ годахъ мое дло стояло для меня не въ примръ легче, чмъ въ 1870, 71 и 72 даже годахъ. Главные мои въ этомъ дл добыванія данныхъ помощники были: И. А. Поэнтъ (Pointe),— обруслый французъ, блестяще образованный, торгующій колоніальными, фруктовыми и гастрономическими товарами, В. С. Семеновъ, рыбакъ, владлецъ большого живорыбнаго садка у Аничкина моста, А. . Барановъ (яичникъ и содержатель Маріинской огромной гостинницы въ Чернышевомъ переулк Онъ умеръ за нсколько лтъ передъ симъ), Е. . Грачевъ, огородникъ-ботаникъ, замчательно умный, также не такъ давно умершій, М. Д. Котоминъ (огородникъ en gros, глава огородной биржи ва Снной въ трактир Иванова), Никита едоровичъ Козьминъ, человкъ маститой старости, спеціалистъ торговли живностью и дичью, сообщившій мн безчисленное множество любопытныхъ данныхъ, и, наконецъ, Д. П. Мозжечковъ, пряничникъ и куреньщикъ, и нсколько другихъ не столь знаменательныхъ, но все-таки оказавшихъ мн несомннную пользу, потому что написать статью по сообщеннымъ даннымъ и группированнымъ фактамъ было мн уже не столь трудно, но повторяю,— собрать и добыть эти факты и данныя,— это была геркулесовская умственная работа, за которую слдовало платить не 1,200 руб. въ годъ, само собою разумется’.

‘За тмъ я старался изъ этихъ моихъ семилтнихъ работъ (1870 до 1877 г.), доставившихъ мн за все это время 8,400 руб.,— извлечь сколь можно больше меркантильной пользы, почему многія изъ этихъ монографій продалъ вторымъ изданіемъ въ журналы: ‘Природа и Охота’, ‘Сельское хозяйство’ и ‘Земледльческую газету’ на довольно выгодныхъ для меня основаніяхъ. Говоря объ этомъ, кстати приведу странный случай, бывшій по поводу этихъ статей’.

‘Когда явилось объявленіе англичанина и преподавателя въ коммерческомъ училищ и въ нкоторыхъ другихъ казенныхъ заведеніяхъ — мистера Уильяма Брея объ изданіи имъ воспитательнаго журнала для русскаго юношества съ громкимъ названіемъ: ‘Юная Россія’, я познакомился съ мистеромъ Бреемъ и нашелъ въ немъ господина, взявшагося за дло, о которомъ онъ понятія не иметъ, равно какъ о Россіи (какъ юной, такъ и древней), а также и слабаго въ русскомъ язык, почему я съ нимъ постоянно бесдовалъ и переписывался пофранцузски, но и тутъ оказалось, что г. Брей затруднялся, ежели не конверсировать съ грхомъ пополамъ, то корреспондировать пофранцузски. Я ему разсказывалъ, что у меня до 370 статей по предметамъ торговли, промысловости и этнографіи русскихъ производителей: ремесленниковъ, фабрикантовъ и торговцевъ. Такія статьи, напечатанныя за 9—14 лтъ предъ симъ въ газет никмъ не знаемой, я могъ бы нсколько видоизмнить согласно съ характеромъ журнала, предназначеннаго для русскаго юношества и за тмъ предоставить ему на основаніяхъ для него далеко не раззорительныхъ. Образчики этихъ статей, разсказанные мною г. Брею пофранцувски, ему понравились, и онъ тотчасъ самымъ любезнымъ образомъ изъявилъ готовность взять у меня разныхъ этого рода статей на 220 руб. сер., а также и брать подобнаго рода статьи у меня и на будущее время, при чемъ везд напечаталъ объявленіе о томъ, что скоро явятся въ ‘Юной Россіи’ статьи о шубномъ товар, о торговл рыбою, молочными скопами, яйцами и пр. Я далъ ему, кажется, около 25 статей, изъ числа коихъ г. Брей въ NoNo 1 и 2 своего журнала напечаталъ мою статью подъ псевдонимомъ ‘Геннадій Свтозаровъ’, именно: ‘Петербургская торговля пвчими птицами’, въ которой есть много анекдотивныхъ занимательныхъ подробностей и я знаю нкоторыхъ педагоговъ, читавшихъ эту мою статью и изъявившихъ удивленіе, что г. Брей, владя множествомъ моихъ подобныхъ статей, ни въ одномъ изъ пяти нумеровъ, вышедшихъ посл второго нумера, ничего изъ огромнаго запаса моихъ купленныхъ и одобренныхъ имъ статей не напечаталъ. Оказалось, что г. Брей по безхарактерности подпалъ подъ вліяніе кого-то изъ моихъ, тайныхъ враговъ, какихъ у меня, въ горю моему, не мало между современными нигилистками, и этотъ-то нигилистишка уврилъ Брея, что мои статьи слишкомъ патріотичны на русскій ладъ. Не очень давно я встртилъ мистера Брея на улиц и спросилъ его о причин непечатанія имъ моихъ, купленныхъ имъ, статей. На это Брей, читавшій, какъ уврялъ меня, вс купленныя имъ, до покупки ихъ, мои статьи въ рукописяхъ въ апрл мсяц, сказалъ мн: ‘Comment voulez vous, cher monsieur B—ff, que j’imprime dans mon journal vos articles, qui cent lieux puent le patriotisme et le chovinisme archi-russe’. Разодолжилъ, нечего сказать! Разумется, посл этого заявленія я съ этимъ… никогда никакихъ сношеній имть не буду’.

‘Невольнымъ образомъ на крыльяхъ ретроспективности переношусь за полвка предъ симъ и убждаюсь, что далеко не такъ смотрлъ на patriotisme russe господинъ Charles de Julien, сначала лекторъ, а потомъ профессоръ французскаго языка въ С.-Петербургскомъ университет, которому въ 1829—30 годахъ было не боле 23—24 лтъ. Онъ тогда, не зная ни слова порусски, издавалъ еженедльный литературно-свтскій премиленькій листокъ: ‘Le Furet’ (Хоркъ). Ему захотлось имть на своихъ столбцахъ рубрику, посвященную la littrature russe du moment, и вотъ по рекомендаціи Н. И. Греча, французикъ этотъ, крохотный, субтильненькій, пригласилъ меня rdiger (разумется, безвозмездно) cette rubrique de за feuille hebdomadaire. Мн было 17—18 лтъ отъ рода и я подписывалъ мои статьи: W. B-ff (непремнно съ этимъ окончаніемъ, чтобъ видли вс, что статьи эти пишетъ русскій). Недавно какъ-то въ Публичной Библіотек я вздумалъ просмотрть, черезъ 55 лтъ, мои тогдашніе ребяческіе грхи въ русской литератур. О, Господи Боже мой! Чего, чего только я тутъ не встртилъ! Какія мннія, какія сужденія! Все это было до крайности дтски и плавало въ патріотическомъ квасу, противъ котораго издатель французикъ ни малйше не вооружался, а, напротивъ, однажды съ особеннымъ восхищеніемъ сказалъ мн:

— Avant hier а un bal ou madame la comtesse de Laval (онъ былъ секретаремъ у графа Лаваля), а bien voulu me conduire, bal honor par la prsence de leurs majests, — l’empreur, au quel j’ai eu le bonheur d’etre prsent, а bien voulu me dire:— ‘Je suis en general assez content de votre feuille, monsieur, et surtout pour vos articles sur la littrature russe du moment’.— ‘Ces articles ne sont pas de moi, Sire,— имлъ благородство сказать St Julien,— ils appartiennent la plume d’un tout jeune homme, dont derni&egrave,rement (этотъ разговоръ былъ въ январ 1830 года) un article de 1’АеШе da Nord, une monographie, je crois, d’un fabriquant de tabac Joukoff а eu la chance bien heureuse d’intresser votre majest’.— ‘Ah! vraiment’,— замтилъ государь и прибавилъ: ‘Chargez donc votre jeune collaborateur de vous donnez une traduction de cet article ne fut-ce qu’en extrait Vous verrez qu’on lira avec curiosit et intrt cette biographie anecdotique d’un Gilblaz mougik et peut tre les feuilles parisiennes reimprimeront l’article’. (Третьяго дня, на бал, куда графин Давалъ угодно было меня привезти, бал, удостоенномъ присутствіемъ его величества, Императоръ, которому я имлъ счастіе быть представленнымъ, изволилъ мн сказать:

— Я доволенъ вообще вашей газетой, а въ особенности статьями о современной русской литератур.

— Эти статьи не мои, ваше величество, они принадлежатъ перу совсмъ молодого человка, монографія котораго о табачномъ фабрикант Жуков, напечатанная недавно въ ‘Сверной Пчел’, имла счастливый случай заинтересовать ваше величество.

— А! въ самомъ дл! Поручите же вашему молодому сотруднику сдлать для васъ переводъ этой статьи, хотя бы въ извлеченіи. Вы увидите, что эту анедоктическую біографію ‘Жильблаванужика’ будутъ читать съ любопытствомъ и можетъ быть парижскія гавоты ее перепечатаютъ).

‘Я тогда же исполнилъ высочайшую волю, столь въ т времена мн мальчику, лестную и передалъ г. Сенъ-Жульену, но переводъ статьи въ довольно сжатомъ сокращеніи. Однако, вскор мой французикъ, вызванный въ отечество смертью дяди (дйствительно какого-то пребогатаго oncle d’Amrique) ухалъ во Францію, въ Марсель, откуда онъ былъ родомъ, чтобъ тамъ получить наслдство довольно изрядное, которое потомъ онъ спустилъ въ Париж и въ, 60 годахъ, т. е. 30—40 лтъ спустя посл того, какъ я сотрудничалъ въ его ‘Furet’ — уже въ лтахъ довольно преклонныхъ, профессорствовалъ въ Петербургскомъ университет и снова издавалъ здсь французскій журналъ, не имвшій ни успха, ни значенія. Во время этого вторичнаго появленія г. Сенъ-Жюльена въ Петербург,— я съ нимъ никакихъ сношеній не имлъ, а знаю только, что моя статья о Жуков, переданная мною редактору ‘Furet’ въ конц января 1830 года, не была въ его листв напечатана, но въ 1831 году г. Сенъ-Тома, лекторъ С.-Петербургскаго университета и издатель еженедльнаго листва ‘по образу и подобію ‘Furet’ — ‘le Miroir’, просилъ меня дать ему экземпляръ этого перевода статьи о Жуков, что я тогда же и исполнилъ, и статья о ‘Gilblaz-mougik Basile Joukoff’ была напечатана въ ‘Miroir’ 1831 года, кажется, въ апрл или ма мсяц’.

‘Познакомясь съ этимъ самымъ ‘Gilblaz-mougik’ Bac. Гр. Жуковымъ въ ноябр 1829 года, я продолжалъ мое съ нимъ знакомство и бывалъ на его эксцентричныхъ пирахъ, когда лтомъ въ Екатерингоф шампанское Жукова распивали какъ знакомые его, такъ вовсе не знакомые съ нимъ, — до 1837 года, когда Жуковъ женился въ третьемъ брак на смолянк ‘исторической’ Маріи Парижской. Дерзкое обращеніе этой молодой капризной самодурки отогнало очень, очень многихъ, и въ числ этихъ многихъ и меня, отъ гостепріимнаго крова Жукова. Но вдь правду гласитъ старинная наша пословица: ‘Гора съ горой не сходятся, а человкъ съ человкомъ сойдутся’. И вотъ, по исполненіи 40 лтъ, я въ теченіе этого времени вовсе не бывавшій у Жукова и ни раэу ни видавшій его, какъ-то непонятно опять съ нимъ сошелся, и эта встрча въ 1877 году повела къ тому, что какъ-то такъ устроилось, что я безъ весьма малаго шесть лтъ изо дня въ день, изъ часа въ часъ, провелъ съ Жуковымъ, какое сообщество съ этимъ маститымъ маньякомъ-эгоистомъ наградило меня за гонораръ въ 1,500—2,000 рублей въ годъ, неизлчимыми ревматизмами и болзнью сердца, благодаря всему тому, что я въ эти шесть лтъ физически и нравственно испыталъ въ сношеніяхъ моихъ съ этимъ дикимъ самодуромъ и безсердечнымъ, грубымъ эгоистомъ, влюбленность котораго въ свое ‘я’ доходила до абсурда. Одинъ изъ моихъ знакомыхъ, которому извстенъ былъ Плюшкинскій образъ жизни Жукова въ вчно холодномъ изъ экономіи и заросшемъ грязью, по страсти къ грязи, — кабинет и вообще его различныя гнусно-возмутительныя выходки, говаривалъ обо мн: ‘Въ эти шесть лтъ, проведенные Владиміромъ Петровичемъ съ Жуковымъ ежедневно, ежечасно, то же самое, что ежели бы судьб угодно было на шесть лтъ положить его въ отвратительную могилу, полную червей, съ разложившимся трупомъ’.

‘Такое положеніе, конечно, никакими деньгами не вознаграждается’ {Труды Бурнашева при Жуков заключались въ томъ, что Б. у Ж. былъ ‘компаньономъ’. Онъ приходилъ къ нему утромъ, читалъ ему вслухъ, кушалъ съ нимъ вмст и вечеромъ уходилъ, — за это Ж. давалъ Б—ву 2 тысячи р. въ годъ. Въ другой тетради Бурнашевъ Жукова хвалитъ. Н. Л.}.

‘Хотя Жуковъ въ эти шесть лтъ постоянно молчалъ о томъ обстоятельств, что моя статья 1829 года въ ‘Сверной Пчел’ вполн поставила его на ноги и даже воскресила, онъ, проникнутый самою грубою неблагодарностью, никогда не упоминалъ объ этомъ, столь важномъ въ его жизни, обстоятельств, но со всмъ тмъ онъ чуть не ежедневно говорилъ мн, что я не забытъ въ его духовномъ завщаніи, одною изъ статей котораго мн назначено 10 тысячъ рублей на память объ немъ съ тмъ, чтобы я выпустилъ въ свтъ книжку объ немъ. Я имлъ слабость врить этому жуковскому толкованію, повторяю, почти ежедневному и, признаюсь, жилъ въ этой мечт до 17 декабря 1882 года, т. е. до дня смерти Жукова, когда мн сообщили не духовное завщаніе, какого вовсе и не было, а проектъ духовнаго завщанія, на основаніи котораго, съ устраненіемъ отъ всякаго наслдства трехъ замужнихъ дочерей, какъ уже достаточно имъ награжденныхъ при замужеств (по 150 тысячъ руб. сер. каждой),— все что оставалось въ недвижимомъ и движимомъ имуществ переходило единственному въ живыхъ оставшемуся сыну, на котораго, между прочимъ, возлагалось немедленно уплатить оставленнымъ имъ тремъ дамамъ капиталъ до 50 тысячъ руб. сер. Да, этотъ 87 лтній старикъ обезпечилъ только трехъ своихъ дамъ… Обо мн же не было и слова упоминовенія въ проектированномъ завщаніи’.

‘Такое злодйское отношеніе ко мн жестоко огорчило меня, усиливъ мгновенно мою болзнь сердца, чрезъ что у меня окончательно образовался аневризмъ, отъ котораго я рискую умереть скоропостижно при разрыв сердечной плевры. Аскультировавшіе меня врачи, изъ лучшихъ въ Петербург, мн это предсказали. Но я надюсь и молю Бога, чтобы не умереть не издавъ книги (въ 30 печатныхъ листовъ), мною написанной и рукопись коей, приготовленная въ печать, — находится въ настоящее время въ Москв, нося заглавіе такое: ‘Самородокъ-Самодуръ’. 100 (сто) эпизодовъ изъ анекдотивно-эксцентричной жизни нкогда (съ 20 по 60-е годы) громко знаменитаго Василья Григорьевича Жукова’.

‘Нкоторые, очень рельефные и довольно откровенные отрывки изъ этой книги были напечатаны въ 1883 г. (сентябрь и октябрь) въ ‘Петербургской Газет’, а другіе въ ‘Живописномъ Обозрніи’, или въ новосозданномъ журнал ‘Родина’ г. Пономарева, впрочемъ журнал до того негласномъ, что никто въ Петербург не знаетъ о его скромномъ существованіи’.

——

Вл. П. Бурнашевъ почти до самаго послдняго дня своей жизни постоянно озабочивался и даже можно сказать сгоралъ желаніемъ издать этотъ Трудъ, или, по крайней мр, дать какъ можно большую огласку сдланнымъ оттуда извлеченіямъ, и если его ‘Жуковіада’ до сихъ поръ не достигла еще большого распространенія, то это уже не по его вин, а по подозрительности редакторовъ, которые сомнвались въ безпристрастномъ отношенія автора къ Жукову. Такая осторожность со стороны редакторовъ была совершенно умстна, но В. П. Бурнашевъ продолжалъ заниматься сгущеніемъ красокъ на изображеніи Жукова, безпрестанно и всегда длалъ это со страстностію, которой нельзя было не удивляться. Иногда это было похоже на какой-то ‘пунктъ помшательства’. Тайна этого влеченія раскрывается только теперь въ его собственноручномъ ‘формуляр’, который по словамъ покойнаго автора ‘долженъ представлять его литературную исповдь въ біографической форм,— ежели не сполна, то отчасти’. Здсь В. П. Бурнашевъ откровенно говоритъ, что Жуковъ его обидлъ тмъ, что общалъ не позабыть его въ своемъ духовномъ завщанія, но общанія этого не исполнилъ, а В. П. Бурнашевъ, доживая свой затянувшійся вкъ въ большой бдности, постоянно имлъ достаточныя причины вспоминать объ этомъ. Признаніе это во всякомъ случа служитъ доказательствомъ, что ‘формулярный списокъ’, если не весь сплошь, то хоть по мстамъ, составленъ авторомъ съ правдивою искренностію,— что возвышаетъ его достоинство. Въ томъ же самомъ, если не меньше, то еще больше убждаютъ и два другія мста этой исповди,— одно, гд Бурнашевъ говоритъ о своихъ ‘частныхъ занятіяхъ’ при III Отдленіи, и другое, гд онъ объясняетъ зачмъ написалъ здсь довольно горячія похвалы уму, расторопности и трудолюбію евревъ. На марж противъ того мста, гд онъ хвалить евреевъ, собственною рукою Бурнашева, но иными чернилами, написано слдующее:

‘Мотивъ требуетъ объясненія: дло въ томъ, что вся тетрадь (эта) была отдана г. Ландау, издателю ‘Восхода’,— органа евреевъ. Г. Ландау предоставилъ мн у себя кое-какую работу въ то время и интересовался моими чувствами относительно евреевъ. Желая задобрить г. Ландау, я включилъ сюда нсколько персиковъ, подносимыхъ мною семитамъ, не вполн въ согласность моимъ убжденіямъ’. Имло ли какія-либо послдствія это поднесеніе ‘персиковъ семитамъ’ В. П. Б—въ при жизни никогда не говорилъ, но послдующія обстоятельства его бдственнаго существованія заставляютъ предполагать, что дессертъ, поданный имъ семитамъ, пропалъ даромъ. Я предполагаю, что онъ даже позабылъ, что въ его ‘формуляр’ есть эта приписка о ‘персикахъ’,— что и повело къ довольно смшному происшествію въ самыя горестныя минуты бурнашевскаго доживанія. Онъ, какъ я выше сказалъ, въ своихъ горестяхъ я болзняхъ иногда обращался во мн съ тою или съ другою просьбою, изъ которыхъ я вс, мало-мальски возможныя и для меня посильныя, старался исполнять, что было не всегда легко и удобно, тмъ боле, что его просьбы часто бывали невыполнимы. Тогда онъ обижался и сердился, но потомъ черезъ нкоторое, боле или мене продолжительное, время опять писалъ мн, — извинялся и просилъ о чемъ-нибудь снова. Такъ случилось и въ послднюю мою съ нимъ ужасную встрчу, когда я его нашелъ совершенно безъ средствъ, безъ помощи, обернутаго оконною шторою изъ зеленаго коленкора и ползавшаго на четверенькахъ. Страдальческое положеніе его было ужасно, а Литературный Фондъ, къ которому несчастный старикъ обращался, не торопился хоть сколько-нибудь облегчить его бдствія. Надо было достать средства, чтобы заплатить его долги и помстить его пансіонеромъ въ порядочную лчебницу. Въ помощь отъ Литературнаго Фонда онъ уже не врилъ, а желалъ учредить лоттерею, въ которую предполагалъ пустить свое ‘сочиненіе о Жуков’… Понятно, что такое желаніе нельзя было исполнить, а въ другихъ бумагахъ его не было ни чего такого, что могло бы имть хоть какую-нибудь цну для редакцій — особенно посл того какъ Бурнашевъ написалъ неосновательности о Подолинскомъ и о прочемъ, и въ редакціяхъ ни какому его писанію не хотли врить. А, между тмъ, старикъ ужасно бдствовалъ и ему надо было помочь во что бы то ни стало. Я сталъ перелистовывать его ‘формуляръ’ и мн показалось тутъ кое-что пригодное на этотъ злополучный случай въ его жизни. Именно я остановился на добрыхъ отзывахъ Бурнашева о евреяхъ.

Имя хорошаго знакомаго между учеными петербургскими евреями, я показалъ ему это мсто въ ‘формуляр’, и онъ тоже нашелъ, что ‘это хорошо’, и что ‘евреямъ слдовало бы поддержать въ тяжелую минуту такого человка’. Для этого показалось полезнымъ ознакомить съ формуляромъ одного еврейскаго Мецената. Я сказалъ объ этомъ Бурнашеву и тотъ сейчасъ же выразилъ на это полное согласіе, посл чего формуляръ и былъ мною переданъ моему знакомому. Мы ршили просить Мецената помстить Бурнашева въ Маріинскую больницу ‘платнымъ пансіонеромъ’. Но дни проходили и съ каждымъ днемъ положеніе больного становилось все хуже, а со стороны еврейскаго Мецената не обнаруживалось ожидаемаго благоволенія,— тогда я обратился въ А. С. Суворину съ просьбою разсказать въ ‘Новомъ Времени’ о бдственномъ положеніи старика съ цлію вызвать къ нему общественное милосердіе. Суворинъ на другой же день напечаталъ мое письмо и этимъ путемъ въ три дня были быстро собраны первыя деньги, изъ которыхъ заплатили долги Бурнашева и самъ онъ былъ помщенъ пансіонеромъ въ Маріинскую больницу. Черезъ ‘Новое Время’ было получено боле пятисотъ рублей, а когда больной былъ уже помщенъ, тогда и Литературный Фондъ прислалъ ему черезъ контору Маріинской больницы — 50 руб.

Когда больной былъ помщенъ, я озаботился получить обратно его ‘формуляръ’ и въ этотъ разъ прочелъ его уже основательно, отъ начала и до конца — и только тогда дочитался до ‘персиковъ’, и понялъ комизмъ нашего предстательства у Мецената…

Qui-pro-quo съ ‘персикомъ’ является впрочемъ не единственнымъ въ литературныхъ памятникахъ оставленныхъ Бурнашевымъ, съ которымъ по этому и надо обращаться съ большою осторожностію. Такъ напримръ, для того изъ нашихъ историческихъ романистовъ, который можетъ пожелать воспользоваться матеріалами, заключающимися въ ‘Жуковіад’, стоитъ упомянуть, что характеръ и дятельность нкогда извстнаго Василья Григорьевича Жукова представлены Бурнашевымъ въ двухъ совершенно противуположныхъ освщеніяхъ. Въ находящихся у меня бумагахъ этого автора есть напримръ тетрадь, тоже писанная самимъ Бурнашевымъ, о томъ же Жуков въ т дни, когда Бурнашевъ еще не ожидалъ, что Жуковъ позабудетъ его въ своемъ духовномъ завщаніи: и тамъ Жуковъ изображенъ самымъ прекраснымъ человкомъ. Тетрадь помчена 19 апрля 1877 года, и сейчасъ же подъ этою помтою сдлана слдующая собственноручная же надпись Бурнашева: ‘Это было прочтено мною Жукову, давшему мн 50 руб. я сдлавшему своимъ лекторомъ’. На пол другая надпись: ‘Тутъ много высказано чистйше искренняго’. Тетрадь озаглавлена: ‘Свтъ не безъ добрыхъ людей’. Въ предисловіи сказано, что ‘записка эта была дана 6-го апрля (1877 года) знакомому литератору, имющему большія связи въ журналистик и служащему въ министерств путей сообщенія по статистическому отдлу господину Ворононову, но какъ я увидалъ, что этотъ господинъ въ пользу мою ни чего не длаетъ и длать не хочетъ, то я записку эту у него отобралъ, предпочитая отдать ее добрйшему и благороднйшему Василью Григорьевичу Жукову’. Тетрадь начинается разсказомъ о томъ, что ‘въ 1830 году напечатана была мною въ ‘Сверной Пчел’ біографическая статья ‘Табачный фабрикантъ Василій Григорьевичъ Жуковъ’. Статья эта была прочитана императоромъ Николаемъ и надлала много шума. Съ почтеннйшимъ и глубокоуважаемымъ Васильемъ Григорьевичемъ я имлъ честь познакомиться при содйствіи тогдашняго моего товарища по служб въ департамент вншней торговли Ивана Ад. Армстронга въ 1830 году, когда мн было 18 лтъ’. Знакомство длилось девять лтъ. Потомъ знакомцы разошлись. Потомъ опять сошлись у сенатора Переверзева. Снова разошлись на четыре года и снова сошлись, когда у Бурнашева умерла мать и ‘не было денегъ даже на гробъ’ Встрча была случайная, на улиц, у дома Жукова. Жуковъ помогъ Бурнашеву въ его нужд. Потомъ они опять не видлись до новаго горя, которое явилось въ Бурнашеву сюрпризомъ по вин ‘петербургскаго Гашета, т. е. Маврикія Осиповича Вольфа’, который ангажировалъ Бурнашева ‘обработывать матеріалы для затянной имъ ‘Живописной Россіи’. Издательскій секретъ этотъ довольно любопытенъ. Вольфъ поручилъ Бурнашеву подбирать свднія къ картинкамъ, имвшимся въ типографскихъ запасахъ Вольфа. Литераторы съ именами должны были писать статьи къ этимъ картинкамъ, по тмъ свдніямъ какія ‘подберетъ’ Бурнашевъ. Такъ должна была составиться знаменитая ‘Живописная Россія’. Бурнашевъ довольно подробно объясняетъ этотъ любопытный процессъ. ‘Составлять я долженъ былъ матеріалы для литераторовъ, приглашенныхъ Вольфомъ, каковы Евг. Л. Марковъ, Вас. Ив. Немировичъ-Данченко и H. Н. Каразинъ’. За всю эту подготовительную работу для трехъ литераторовъ Вольфъ обязался заплатить Б—ву 300 руб., но далъ только 50, а остальныхъ не хотлъ платить, пока прідутъ въ Петербургъ Евг. Марковъ, который живетъ въ своемъ имніи, и Немировичъ-Данченко, который всегда путешествуетъ, но оба эти писателя долго не прізжали. Отъ этого Бурнашевъ очутился въ самомъ бдственномъ положеніи, и жаловался Вольфу, но Вольфъ стоически не внималъ его жалобамъ и не давалъ ему денегъ пока гг. Марковъ и Немировичъ-Данченко просмотрятъ и одобрятъ его подготовительныя работы. У Б. не было ни копйки денегъ, сестра у него лежала при смерти больная и домовладлецъ гналъ ихъ изъ неоплаченной квартиры, а къ довершенію всего нкоторый ‘художникъ академіи, отдававшій деньги въ ростъ и писавшій художественныя критики у Комарова, пришелъ съ полиціей и подпечаталъ всю мебель’.

Вольфъ ни чего не хотлъ слушать. Онъ, какъ извстно, и въ самомъ дл былъ съ большимъ характеромъ. Бурнашевъ одинъ разъ вышелъ изъ магазина Вольфа въ совершенномъ отчаяніи, ‘земли подъ собою не видя’, и побрелъ куда глаза глядятъ. Случайно онъ зашелъ отдохнуть въ свчную лавку къ знакомому своему свчному торговцу Ив. Андр. Попову (на углу Садовой и Чернышева переулка). Свчникъ Поповъ былъ милосердне Вольфа: онъ какъ взглянулъ на убитое лицо Бурнашева, такъ замтилъ, что человкъ самъ не въ себ, а когда узналъ въ чемъ дло, то ‘необыкновенно ловко, сунулъ ему въ карманъ дв красненькія’. Б. ‘благодарилъ свчника и вышелъ отъ него со слезами’. Отсюда онъ какъ въ безпамятств попалъ къ Жукову, и Жуковъ его сейчасъ же принялъ. Жукову Б—въ не разсказывалъ о томъ, что онъ претерплъ отъ Вольфа, тотъ самъ увидалъ, что человку этому надо помогать безъ разсужденія. ‘Василій Григорьевичъ находился подъ святымъ осненіемъ и наитіемъ небеснымъ (пишетъ Бурнашевъ) — онъ уразумлъ силою непонятнаго магнетизма то положеніе, въ какомъ я тогда находился. Это нравственное анатомированіе (?!) человческой души удлъ не многихъ и, повидимому, принадлежитъ Вас. Григорьевичу въ превосходной степени’. Жуковъ немедленно далъ денегъ Бурнашеву и тмъ ‘поставилъ его въ возможность имть сытный обдъ и заплатить за квартиру’.— Изъ этихъ же денегъ былъ уплаченъ долгъ вышеупомянутому зажиточному художнику, писавшему художественныя критики у г. Комарова и занимавшемуся также отдачею въ ростъ денегъ. Такой-сякой художникъ ‘сейчасъ прибжалъ съ полицейскимъ и снялъ печати съ мебели’.

Такъ горестно проводилъ Бурнашевъ всю свою трудолюбивую, но чрезвычайно нервную и безпокойную жизнь, и всегда вс свои неудачи приписывалъ ‘интригамъ’, хотя на самомъ дл ни изъ чего не видно, что бы кто-нибудь хотлъ съ нимъ соперничать и длалъ ему подвохи. Въ записк, которую Бурнашевъ читалъ Жукову, онъ раздражительно вспоминаетъ о М. Г. Черняев, П. И. Бартенев, . . Воропонов, А. П. Милюков, В. В. Комаров, Г. Е. Благосвтлов, Н. А. Лейкин, М. Н. Катков, Панютин (Нил Адмирари), В. П. Буренин, С. Н. Шубинскомъ, Шрейер, г. Ландау, княв П. А. Вяземскомъ, М. Н. Лонгинов, братьяхъ Байковыхъ, издател Маркс, поэт . Н. Берг и кн. Вл. Мещерскомъ. Вс эти лица, по мннію Бурнашева, причиняли ему большой, разнообразный и незаслуженный вредъ и довели его до того ужаснаго положенія, при вид котораго дйствительно должно было смягчиться всякое негодованіе, и всякая строгость должна уступить мсто состраданію къ умиравшему человку самаго несчастнаго характера. Нкоторыхъ онъ укоряетъ въ такой жестокости, которая даже не вроятна и очевидно продиктована ему горемъ и подозрительностью. Эти сплетни, попавъ въ руки позднйшаго сочинителя историческихъ романовъ, могутъ показаться очень интересными, но худо будетъ если тотъ, кто захочетъ ими воспользоваться, не приведетъ себ на память исторію съ ‘персикомъ’, которая показываетъ сколько можно полагаться на разсказы В. П. Бурнашева.

Въ понятіяхъ о литературной честности и достоинств такъ называемыхъ ‘направленій’, Бурнашевъ мечется на вс стороны и часто одинъ и тотъ же редакторъ сегодня у него ‘благороднйшій’, а завтра ‘подлецъ’. Иногда прямо — одно зачеркнуто, а другое надписано. В. Комаровъ особенно часто возводится и опять низлагается, и такъ и кончаетъ не въ милости. Понятіе о томъ, что ‘благородно’ и что ‘подло’ естественно должны были много претерпвать у человка, который безъ всякой особенной борьбы прошелъ черезъ вс журнальныя направленія, побывалъ и въ ‘Дл’, и въ ‘Русскомъ Встник’, и при ‘частныхъ занятіяхъ’ въ III Отдленіи {Знавшихъ лично Бурнашева не можетъ удивлять страстный мартъ его предсмертной откровенности, способный привести слабонервнаго человка въ ужасъ и содроганіе. Бурнашевъ былъ склоненъ къ такой откровенности и при жизни, и часто длалъ свои откровенія съ задушевной простотою чистаго сердцемъ младенца. Когда ему случалось какъ-нибудь необыкновенно приставить себя ‘сторожемъ къ брату своему’, онъ даже искалъ случая передъ кмъ бы могъ открыться. Такъ, напримръ, нельзя забыть какъ онъ однажды съ самою милой добротою разсказывалъ книгопродавцу И. Л. Т—ву о ‘маленькомъ безпокойств’, которое причинилъ одному резиновому магазину, гд Бурнашевъ усмотрлъ на эталаж или въ витрин какія-то, ‘нсколько подозрительныя вещи’ и которое ‘если соединить одно съ другимъ’, то что-то могло выйти. Бурнашевъ сталъ на страж у брата своего и ‘магазинъ перетрусили’. Другой разъ онъ тому же самому книгопродавцу добродушно сообщалъ, какъ ночью въ квартиру помщавшуюся надъ его квартирою ‘приходили гости и увели съ собою хозяина’, а причиною тому было, что передъ этимъ по ночамъ Бурнашеву слышались какіе-то тупые ‘ритмическіе стуки’. Бурнашевъ ршилъ, что ‘такъ отучатъ, когда печатаютъ’, и онъ сейчасъ же ‘сталъ на страж у брата своего’, но ошибся въ своей догадк: оказалось, что стучала не типографская машинка, а дтская колыбель на ободьяхъ.— ‘Преглупо вышло и предосадно’, говорилъ Бурнашевъ и при этомъ добродушно смялся.

— Позвольте однако,— возражали ему,— но вдь вы нанесли страшную непріятность людямъ!

— Ну, какая непріятность!.. Онъ утромъ же и воротился.

— А тревога, безпокойство и перепугъ?.. И, наконецъ, послдствія… подозрнія.

— Что же длать!— Ошибки людямъ свойственны.}. Очевидно, что у самаго этого человка ни какихъ собственныхъ взглядовъ и стремленій не было, и онъ не почиталъ ихъ нужными, а писалъ въ томъ дух, въ какомъ требовалось, и это онъ называлъ литературою… Онъ не терплъ и не желалъ ничего претерпть ни за какое убжденіе, литература для него не была искусствомъ и служеніемъ исповдуемой истин или иде, а у него она была средствомъ для заработка, и только. За это онъ и претерплъ горькую участь, въ которой должны видть себ предостереженіе т, которые идутъ нын этою же губительною стезею. Какъ средство къ жизни, литература далеко не изъ легкихъ и не изъ выгоднйшихъ, а напротивъ это трудъ изъ самыхъ тяжелыхъ, и при томъ онъ много отвтственъ и совсмъ не благодаренъ. Въ литератур извстенъ такой случай: тайн. сов. М. повезъ къ . М. Достоевскому сына своего, занимавшагося литературными опытами. Достоевскій, прослушавъ упражненія молодого человка, сказалъ: ‘Вы пишете пустяки. Чтобы быть литераторомъ надо прежде страдать, быть готовымъ на страданія и умть страдать’. Тогда тайн. сов. отвтилъ: ‘Если это такъ, то лучше не быть литераторомъ и не страдать’. Достоевскій выгналъ вонъ и отца, и сына. Кто не хочетъ благородно страдать за убжденія, тотъ пострадаетъ за недостатокъ ихъ, и это страданіе будетъ хуже, ибо оно не дастъ утшенія въ сознаніи исполненнаго долга. На всякомъ иномъ поприщ, человкъ средняго ума и среднихъ дарованій, какіе имлъ Бурнашевъ, при его трудолюбіи, досужеств и свтской образованности, непремнно устроился бы несравненно лучше, и избжалъ бы всхъ тхъ униженій и горя, которыя испыталъ этотъ безпокойный страдалецъ, лежавшій даже въ гробу съ широко отверзтымъ ртомъ… Онъ какъ будто вопіялъ о томъ, чтобы остающіеся въ живыхъ по его формулярнымъ стопамъ не ходили… Послднія минуты Бурнашева облегчалъ участіемъ и схоронилъ его человкъ, о которомъ покойный говорилъ и писалъ много дурного и совершенно напрасно. У меня есть письма И — за изъ больницы, въ которыхъ онъ въ этомъ горько каялся.

Теперь въ литературной сред появляются молодые люди, не обнаруживающіе ни огня, ни страстности къ какимъ бы то ни было идеямъ, но они пишутъ гладко и покладливо въ какую, угодно сторону. Ихъ къ сожалнію уже много и можетъ быть скоро ихъ будетъ еще больше. У нихъ та же многосторонность, какая была у Бурнашева и даже его пріемъ — проявлять себя какъ можно скоре въ возможно большемъ числ изданій. Заботы ихъ въ этомъ род очень жалки. ‘Что ихъ влечетъ, и кто ихъ гонитъ?’ Черезъ это они уповаютъ сдлаться боле знаемыми и крпче припаять себя къ литератур, но они ошибаются: разсчетъ ихъ невренъ и въ пріем ихъ есть нчто отъ нихъ отталкивающее. Путь безпринципнаго записыванья себя повсюду есть путь опасный, идучи по которому можно дойти и до ‘частныхъ занятій’ Бурнашева… Въ литературномъ мір носились слухи, что нкоторые уже и дошли до этого… Проврить это въ отношеніи прочихъ можно будетъ конечно только со временемъ, но за себя Бурнашевъ сказалъ свои откровенныя слова. ‘Имющіе уши, чтобъ слышать — пусть слышатъ’. Отчужденіе и бдность — дрянные совтники. Кто не любитъ литературу до готовности принести ей въ жертву свое благополучіе,— тотъ лучше сдлаетъ если вовсе ее оставить, ибо ‘музы ревнивы’, а богема… ужасна!..

Николай Лсковъ.

‘Историческій Встникъ’, No 6, 1888

ПЕРВЕНЕЦЪ БОГЕМЫ ВЪ РОССІИ.

Читайте также: