Перевод с французского ... Синав и Трувор российская трагедия сочиненная стихами господином Сумароковым, Сумароков Александр Петрович, Год: 1755 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 18 минут(ы)

ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ
ВСХЪ
СОЧИНЕНIЙ
въ
СТИХАХЪ И ПРОЗ,
ПОКОЙНАГО
Дйствительнаго Статскаго Совтника, Ордена
Св. Анны Кавалера и Лейпцигскаго ученаго Собранія Члена,
АЛЕКСАНДРА ПЕТРОВИЧА
СУМАРОКОВА.

Собраны и изданы
Въ удовольствіе Любителей Россійской Учености
Николаемъ Новиковымъ,
Членомъ
Вольнаго Россійскаго Собранія при Императорскомъ
Московскомъ университет.

Изданіе Второе.

Часть X.

Въ МОСКВ.
Въ Университетской Типографіи у Н. Новикова,
1787 года.

http://az.lib.ru

Переводъ съ французскаго языка изъ чужестраннаго Журнала мсяца Апрля 1755 года, стран. 114 и слд. напечатаннаго въ Париж. Синавъ и Труворъ россійская Трагедія Сочиненная Стихами Господиномъ Сумароковымъ.

Теперь уже больше никто не будетъ сомнваться о томъ, сколько мы стараемся исполнить, вс наши общанія. Непрестанное прилжаніе наше въ проискиваніи новыхъ сочиненій, и далеко разпространяющаяся переписка въ такое уже насъ привели состояніе, что мы многія изъ нихъ на всхъ почти извстныхъ языкахъ издаваемыя, въ сихъ нашихъ книжкахъ свту предлагаемъ. Россійская Трагедія и безъ всего была бы приятна только для одного того, что она нчто новое, но сія, которую мы здсь сокращенно сообщаемъ, достойна для многихъ причинъ возбудить любопытство въ любятеляхъ Театра.

Содержаніе оной очень просто: четыре только въ ней дйствующія лица:

СИНАВЪ Князь Россійской.

ТРУВОРЪ братъ его.

ГОСТОМЫСЛЪ знатнйшій Бояринъ новогородскій.

ИЛЬМЕНА дочь его.

Встникъ, Пажъ, Воины и проч. Дйсшвіе въ Новгород въ Княжескомъ дом.

ДБЙСТВІЕ І.

Первой выходитъ Гостомыслъ объявляя въ разговор своемъ съ Ильменою основаніе всего дйствія благопристойными и короткими словами. Нтъ здсь такого монолога въ какихъ Герои выходя разсказываютъ часто какъ будто во сн свои дла: нтъ ни такого дружескаго разговора, въ которомъ для угожденія зрителямъ, и для удобности самаго Автора Героиня повторяетъ своей наперсниц то, что она съ немалою скукою принуждена бываетъ слушать. Здсь видимъ мы разговоръ Гостомысловъ съ Ильменою съ самою натурою во всемъ сходственной. Сей добродтельной отецъ объявляетъ любезной своей дочери, что она въ сей день должна вступить въ бракъ съ Княземъ Синавомъ.

Гостомыслъ.

Пришло желанное Ильмена, мною время,

Соединить тобой мое съ Цесарскимъ племя.

Весь градъ сего часа нетерпливно ждетъ,

Въ который кровь моя въ порфир процвтетъ,

Ужъ къ браку олтари цвтами украшенны,

И брачныя свщи съ свтильники возженны:

Готовься дщерь моя, готовься внити въ храмъ.

Ильменинъ отвтъ показываетъ отвращеніе отъ сего брака.

Ильмена.

Смотри, ты отче мой, на мой печальный зракъ.

И естьли я мила отсрочь, отсрочь сей бракъ.

Гостомыслъ.

Ты щастья своего поднесь не презирала,

И Князю никогда суровства не являла…

Ильмена.

Но было изъ всего удобно разсудить,

Хочуль съ Синавомъ я въ супружество вступить,

Желаюль я сего, хотя уста молчали,

Глаза мои теб довольно отвчали.

Почто ты мною Князь толь тщетно страстенъ сталъ!

Аты почто рвать духъ толь твердо предпріялъ?

Я лестнаго являть, привтства не умю,

А истинной любви къ нему я не имю.

Гостомыслъ.

Несклонностію быть не можешъ оправданна,

Синаву ты женой во мзду обтованна.

Онъ въ воздаяніе подъятыхъ имъ трудовъ,

И скипетръ и тебя иметъ отъ боговъ,

Которы утишивъ мятежъ его рукою,

Намъ подали опять дни сладкаго покою,

Не будь немысленна, упрямство истреби,

И сердце обуздавъ принудься и люби.

Ильмена проситъ неотступно отца, по крайней мр отсрочить сей бракъ: а Гостомыслъ ее къ оному принуждаетъ: и, чтобъ показать ей неразсудное и несправедливое ея отвращеніе, хвалитъ онъ Синава, и разсказываетъ славныя его дла. Сіе мсто исполненное преизрядными описаніями достойно здсь предложено быть такъ, какъ въ самомъ подлинник находится: Оно читателямъ подастъ понятіе о Россійскомъ стихотворств.

Представь ево труды любви своей въ посредство,

И мужествомъ ево скончавшееся бдство:

Вообрази себ т страшны времена,

Когда мутился градъ, и вся сія страна,

Отечество твое, отечество геройско,

И воружалося бунтующеся войско.

Прибытокъ всхъ Вельможъ во град разддилъ,

Гражданъ и воинство на злобу устремилъ.

Уставы древнія въ презрніе низпали,

Правленье и суды всю область потеряли.

Одинъ остался я при истинн святой,

И часть отечества врнйшихъ чадъ со мной.

Коликое число смерть Россовъ пожирала!

Ихъ, злоба на самихъ себя воспламеняла.

Друзья противъ друзей, родня противъ родни,

Востали разрушать благополучны дни.

Вс домы были женъ слезами окропленны,

И вс поля, мужей ихъ кровью обагренны.

Алкалъ изъ сильныхъ всякъ правительство принять,

И не хотлъ никто законы защищать.

Воспомни, какъ твой братъ оплаканъ былъ друзьями,

Мой сынъ, любезный сынъ, подъ градскими стнами.

Я самъ израненъ былъ и чаялъ умереть,

Сію ли бы по мн ты стала часть имть

Къ намъ щедры небеса къ скончанію печали

Съ полками трехъ князей для помощи послали,

Не для владнія пришли они сюды,

Но только окончать нещастливыхъ бды.

Великодушіемъ геройскимъ восхищенны,

И славою одной къ Ильменю провожденны.

Синавъ и братьями и мной повелвалъ.

И воинство свое съ моимъ соединялъ.

Тотъ часъ познался мечъ ево въ полкахъ противныхъ

Предвозвщая миръ со тьмой побдъ предивныхъ.

Казалось что тогда тряслась надъ ними твердь,

Непобдимое оружіе и смерть.

Вельможей гордость всю въ покорства премнили,

И злобу низложивъ сердца соединили.

Настала тишина, и въ воздаянье силъ,

Которыми сей Князь напасти прекратилъ,

Единогласно вс на тронъ ево желали,

И умоливъ ево, внцемъ ево внчали.

Но скипетръ духъ младой еще не веселилъ:

Синавъ мн въ торжеств вздыхая говорилъ:

Что мн, что я владть народомъ удостоенъ?

Вашъ Князь не можетъ быть во Град семъ спокоенъ,

Докол отъ тебя того не получитъ,

Чемъ онъ потерянну свободу возвратитъ.

Я мысль ево позналъ, любовь явна мн стала,

Котора на него оковы налагала,

Въ побдахъ, подъ внцемъ, во слав, въ торжеств,

Дивясь зря власть любви въ гордйшемъ естеств.

Что было мн сказать? Безумно отрицати,

Чего бы я хотлъ и самъ еще искати.

И естьлибъ я ему въ семъ дар отказалъ,

Народъ бы мя презрвъ ему Ильмену далъ.

Ильмена въ тяжкой сей скорби остается не безъ отвта: Она справедливой похвалы Синаву не отрицаетъ, и съ Гостомысломъ соглашается о всхъ его добродтеляхъ, о всхъ хорошихъ его качествахъ, однако въ сопротивленіи своемъ пребываетъ постоянна, и видя, что никакъ не можно отмнишь сего брака, проситъ хотя на три дни оной отсрочить, на что отецъ ея соизволяетъ. Оставшись одна открываетъ въ короткомъ, но въ залостномъ монолог причину своего отвращенія. Труворъ Синавовъ братъ тому виною, котораго она любитъ.

Ильмена одна.

Исполнится твое толь твердое хотнье,

И окончается по трехъ дняхъ все мученье,

Которое ты мн мой отче приключилъ.

А ты, которой мя несклонну полюбилъ,

Не будешъ зрть меня въ одр по псняхъ брачныхъ?

Не въ одръ пойду, въ гробъ, и тамъ въ пещерахъ мрачныхъ

Я сердце, коль ево принудить не могу,

Любезну Трувору невинно собрегу.

Но что я говорю, когда еще не знаю,

Любовникуль уже я сердце посвящаю!

Не суетою ли я льщусь, себя маня!

Не облыгаютъ ли глаза мои меня,

И представляютъ мн на скорби и мученье,

Признаками любви единое почтенье!

Ахъ! нтъ: ево мн взоръ вседневно говоритъ,

Что сердце и ево такъ какъ мое горитъ.

Свирпой долгъ! за что ты съ нимъ мя разлучаешъ,

За что ты Гостомыслъ такъ злобно дочь терзаешъ?

Какъ можетъ человкъ такое бремя снесть?

И что ахъ! въ естеств сего тяжел есть?

Когда ты о любовь, съ судьбой не согласилась,

Нещастная любовь, почто ты въ насъ вселилась?

Сей лютой горести не можетъ духъ стерпть,

Конечно надлежитъ Ильмен умереть.

Синавъ вмст съ Труворомъ приходомъ своимъ прескаютъ печальныя Ильменины размышленія.

Синавъ.

Ко угожденію теб, нашъ бракъ отсроченъ,

Я предъ тобой хочу во всемъ быть безпороченъ,

Но отъ чево въ теб смятеніе сіе,

Которо мн теперь явитъ лице твое?

Стенящу зрю тебя, смущенну, торопливу,

Или въ пдненье взявъ ты душу горделиву,

Намрена во мзду любви меня томить,

И бодрствующій духъ въ унылый премнить,

Какой я предъ тобой виновенъ сталъ прослугой!

Или что длаю тебя своей супругой,

Взвожу тебя на тронъ съ собою обладать,

Изъ устъ твоихъ хочу уставы принимать.

Что ты дражайшая союзъ нашъ удалила,

И симъ однимъ уже меня ты огорчила.

Почто супружество еще намъ отлагать!

А отложивъ, за что мн муки прибавлять?

Свидтельствуюсь {Указывая на Трувора.} имъ размученъ мысльми злыми,

Коль жестоко пронзенъ я взорами твоими:

Онъ точно вдаетъ, какъ я тебя люблю,

И знаетъ только ночь, какъ безпокойно сплю.

Прекрасный образъ твой отъ глазъ не отступаетъ,

И разрывая сонъ стенанье извлекаетъ,

Мучительная страсть тревожитъ духъ во мн,

Необычайну скорбь позналъ я въ сей стран!

Что ты несклонна мн, я видлъ то и прежде!

Но зря почтеніе былъ въ страх и надежд.

И ежели была несклонность отъ стыда,

Такъ не былъ я тобой нещастливъ никогда.

А ежеди не стыдъ несклонности виною,

О коль нещастливъ я дражайшая тобою?

Ильмена.

Не спрашивай теперь смятенія вины.

Ты будешъ вдать то изъ устъ своей жены,

Что мн веллъ отецъ, то мною утвержденно:

И вниду въ храмъ съ тобой ко браку непремнно.

Синавъ.

Я вс твои слова приемлю за уставъ,

Во всемъ, что есть, хочу передъ тобой быть правъ,

Я чту любовницу свою, чту дщерь геройску.

Скажи ты Труворъ то жрецамъ, Вельможамъ, войску,

Что радостямъ въ сей день, и торжеству не быть.

А ты хоть взоромъ мя потщися ободрить,

Что ты прекрасная меня приятно видишъ,

Иль хоть яви что ты меня не ненавидишъ.

Ильмена.

За что тебя мн Князь между враговъ считать,

Ты Гостомыслу другъ, мн хочешъ серце дать.

Ты ввелъ во градъ покой скончавъ ево напасти,

Ты добродтеленъ, великъ, достоинъ власти.

И естьли я тебя стенаніемъ гнвлю,

По трехъ дняхъ всю свою невинность объявлю.

По семъ Синавъ отходитъ повторяя Ильмен свою любовь въ страстныхъ и благородною нжностію исполненныхъ слонахъ, и оставляетъ съ нею Трувора. Изъ сего ихъ расположенія слдуетъ дальнйшее изъясненіе. Любовь Труворова тотчасъ оказываегася ревностію. Общанія Ильменины, которыя онъ самъ слышалъ, подаютъ ему къ тому поводъ. Сей способъ къ объявленію любви весьма изрядный и сходственный съ самымъ обществомъ.

Признаніе Ильменино, несносная обоихъ печаль, ихъ пени на судьбу побуждающія зрителей къ слезамъ составляютъ сіе искусно сплетенное и очень важное явленіе. Однако мы оное безъ перевода оставляемъ для частыхъ въ немъ отрывокъ. а конецъ онаго слдующей:

Труворъ.

Твой духъ не такъ какъ мой симъ бракомъ будетъ мученъ,

А я пребуду въ вкъ на свт злополученъ.

Хотя мой вкъ напасть и скоро сократитъ,

Когда она меня съ тобою разлучитъ:

И какъ меня, увы! пожретъ земли утроба,

Приди когда нибудь ко мн на мсто гроба,,

И естьли буду жить я въ памяти твоей:

Хоть малу жертву дай во тм душ моей,

И вспомянувъ разрывъ союза между нами,

Оплачь мою злу часть, омой мой гробъ слезами.

Ильмена.

Владычествуй собой, печали умряй,

А жертвы отъ меня иныя ожидай.

Не слезы буду лить, я жертвуя любови.

Когда тебя лишусь, польются токи крови.

Гостомысловъ приходъ перерываетъ нжной ихъ разговоръ. Онъ видитъ дочь свою обливающуюся слезами, видишъ смяшеніе въ очахъ, и блдность въ лиц ея, также зритъ и Трувора возмущеннаго духомъ: Изъ сихъ примтъ узнаваетъ тайну ихъ любви, и приводитъ ихъ къ тому, что они сами въ томъ признаваются. Потомъ говоритъ онъ имъ такія рчи, которыя основаны на добродтели и постоянств. Однако Труворъ и Ильмена не въ такомъ уже состояніи находятся, чтобъ могли оныя употребишь въ свою пользу. Нещастливый отецъ сокрушенъ печалію, любя дочь свою, и сожаля о Трувор съ великимъ трудомъ ихъ разлучаешъ, и оканчиваетъ первое дйствіе монологомъ, въ крторомъ бдамъ своимъ не видя конца,мыслію смущается.

ДЙСТВІЕ 11

Сіе дйствіе начинается разговоромъ между двумя Князьями. Синавъ, которой прежде оставилъ одного Трувора съ Ильменою, спрашиваетъ его, не примтилъ ли онъ тайной какой любви, которая была бы причиною отвращенія ея отъ супружества.

Синавъ.

Во градль, при дворль, иль въ комнатахъ моихъ,

Конечно нкто есть притчнной мукъ ей сихъ,

Конечно кто, при мн, въ полкахъ или въ гражданств

Изъ подданныхъ моихъ, зря во своемъ подданств

Ту, кая возмогла ихъ Княземъ овладть,

Отъемлетъ серце… ахъ! возможноль то стерпть?

Кто тщится вс мои утхи погубить,

Тотъ дерзостью мой гнвъ стремится возбудить.

Труворъ.

Такъ общество на казнь себ тебя внчало?

Синавъ.

Тиранство отъ любви не разъ уже бывало.

Ты добродтели мн небо вкореня,

Не здлай на конецъ мучителемъ меня ?

Труворъ отвтствуетъ приводя ему на мысль хорошія нравоученія противъ свирпости и мучительства. Онъ увщеваетъ своего брата не принуждать Ильмениной склонности, и ежели кто есть щастливе его въ любви къ Ильмен за то оному не мстить.

Труворъ.

Коль будемъ таковы, что скажетъ градъ, о насъ?

Какой по Сверу отсель раздастся гласъ?

Что будутъ мыслити державы сей сосды?

Умолкнетъ славы рогъ, померкнутъ вс побды,

Которыми мы толь высоко вознеслись,

И для тоголь, когда гражданя здсь спаслись,

Мы бремя ихъ отъ нихъ толь славно отвратили,

Чтобъ бременемъ своимъ мы ихъ отяготили.

Князь Труворъ продолжаетъ здсь нравоученіе свое, утверждая оное многими разсудительными изреченіями. Должно благодарить Автору, что онъ при семъ случа толь храбро ополчается противъ неправды и свирпости, пороковъ ненавистныхъ, въ которыхъ многіе часто обвиняли самодержавное правленіе, и которымъ отечество ево не однократно въ жертву приносима бывало такъ, что прежде сего Министры и владтели не меньше какъ и народъ отъ оной не были изключены. И такъ Г. Сумароковъ не можетъ довольно вооружиться противъ сихъ пороковъ, бывшихъ толь долгое время въ отечеств его.

Проповдывать Россіи Правосудіе и Человколюбіе не что иное есть, какъ вспомоществовать всеавгустйшему примру, которой она иметъ отъ владющей нын ГОСУДАРЫНИ, и для того должно здсь слушать Автора, а не Князя Трувора. Однако изобильное сіе нравоученіе въ устахъ Труворовыхъ было бы еще лучше, ежели бы онъ меньше старался защищать итмъ свое собственное дло. Онъ скрываетъ въ отвтахъ своихъ предъ братомъ истинну, сказывая нсколько разъ, что онъ не знаетъ щастливаго того Ильменина любовника.

Синавъ.

Я чувствую въ себ болъзнь неутолиму,

Что зляй есть, какъ любить, и ахъ ! не быть любиму.

Труворъ.

Еще стократно зляй въ любви взаимной тлть,

Коль въ сладостяхъ ея надежды не имть.

Синавъ.

Ябъ горесть такову вкушалъ алкая въ сладость,

Печалибы мои въ себ имли радость.

Хотябъ я никогда утхи не имлъ,

Ябъ тмъ доволенъ былъ, чтобъ сердцемъ я владлъ

Которое бы мн вздыханіе давало,

Вздыханіе мое подобно бъ воспримало,

Ябъ всю мою напасть съ любезной раздлялъ,

И бремя бъ съ ней для удобне страдалъ.

Посл сего Синавова разсужденія, которое особамъ нжныхъ нравовъ конечно будетъ пріятно, слдуетъ Труворовъ разговоръ весьма приличной тогдашнему его состоянію, въ которой Г. Сумароковъ пристойно вмстилъ похвалу женскому своего отечества полу.

Труворъ.

Ильмена ли одна красою здсь блистаетъ?

Красавицами вся страна сія сіяетъ.

Природа лучшихъ двъ въ сей градъ произведа,

Любовь сіи брега столицей избрала,

И землю осудивъ сію на жертву хладу,

Рождаетъ красоту на мсто винограду.

Всмотрись когда нибудь въ собраньи въ торжеств,

Что краше нашихъ двъ ты сыщешъ въ естеств?

Всмотрись и отвративъ свой взоръ отъ сей суровой,

Другую избери, и тай въ любови новой,

Которая бъ теб утху принесла.

Потомъ приходитъ Гостомыслъ, видъ его умножаетъ въ Синав тяжчайшую печаль, и приводитъ его въ восхищеніе.

Синавъ.

Но серце, ахъ, мое смертельно стснено.

Я дочерью твоей смущенъ неизреченно.

Весь умъ, все чувствіе Ильменою прельщенно,

Вся жизнь мн безъ нее и щастье суета

Отвергла мысли вс сей двы красота,

Успхи славныхъ длъ моихъ остановила,

И къ малодушію мой гордый духъ склонила.

На что надъ Россами тобой приялъ я власть,

Коль мещешъ мя, какъ валъ малйше судно, страсть?

На что я въ сей стран народами владю,

Когда ужъ надъ собой я власти не имю!

Я вижу то, что я красавиц не милъ.

Къ чему такъ много я упорну возлюбилъ!

Гостомыслъ.

Когда о Государь! съ тобой она спряжетс,

Тогда и грусть твоя и мука разорвется,

Я знаю дочь свою, мн нравъ ея знакомъ,

Хоть подлинно она вздыхаетъ днесь о комъ,

Супругой ставъ твоей она его забудетъ:

И врность наблюдать къ теб по гробъ свой будетъ.

Синавъ.

Но можетъ быть какъ ядъ въ ум ея Синавъ!

Хоть добродтеленъ сея двицы нравъ,

Хоть толь душа ея чиста, коль тло красно,

Но есть ли серце въ ней ко мн, увы! безстрасно,

Что въ томъ, что стану я Ильменою владть,

Коль буду завсегда ея печальну зрть,

Привтство должностью одной имти стану,

И буду врть ея подвласганую тирану?

Гостомыслъ.

Коль склонности не зришъ, ты дочь мою любя,

Ты бденъ, а она еще бдняй тебя.

Синавъ.

Что ты ни говоришъ, мн все то возвщаешъ,

Что красна дщерь твоя мой пламень презираетъ.

Въ какую небеса низверженъ я напасть!

О вредный жаръ въ крови! о безполезна страсть!

Скажи мн Гостомыслъ мое несносно бдство,

И есшь ли льзя сыскать къ тому какое средство,

Употребляй ево, употребляй мой другъ,

Мн радость та мала, что буду ей супругъ,

И буду зрть ея съ собою на престол,

На тронъ мой и на одръ возшедшу по невол.

Гостомыслъ.

Ужъ не осталося мн больше ничево

Исполнить, для ради спокойства твоево.

Что могъ, я здлалъ все, чтобъ дать теб утху,

Но кром должности не вижу я успху*

Синавъ.

О должность малое веселіе въ любви,

Прохлада слабая горящія крови,

Куды я обращусь и что начну къ отрад,

Я вижу смерть свою въ прельщающемъ мя взгляд.

Живуща въ разум Синавовомъ краса,

Отъ пагубнаго дня и лютаго часа,

Какъ серца моево свобода отлучалась,

И мысль моя среди надежды огорчалась,

Терзаючи меня колеблетъ весь мой умъ,

И нтъ пристанища моихъ блудящихъ думъ.

Что здлалось Синавъ, что здлалось съ тобою!

Сіяль прилична жизнь Владык и Герою,

Чемъ войско чтитъ тебя народъ и Гостомыслъ!

Гд длось мужество! гд длся ты мой смыслъ!

Когда меня глаза Ильменины прельстили,

Всего того меня, о Боги! вы лишили.

Гостомысловы при отход слова умножаютъ еще больше въ Синав неизвстностъ, и смятеніе, которые серце его не стерпимо мучили. Онъ обращается къ брату. Сіе расположеніе отважно, но удачливо вымышлено.

Синавъ.

Любезный Труворъ, зри, какъ братъ твой днесь страдаетъ,

Онъ нын ярость всю зла щасгпья ощущаетъ.

Скажи, не знаешь ли возлюбленной мой браъ,

Ково полезно толь склонилъ Ильменинъ взглядъ,

Ахъ! нтъ, когдабъ ты Князь, о семъ увдалъ дл,

Тыбъ видя какъ мой духъ страдаетъ въ томномъ тл.

Давнобъ мн указалъ, чью кровь мн должно лить,

И грудь, въ котору мн сей острый мечъ вонзитъ.

Труворъ.

Лишенный вольности надежды и покою,

Пролей, о Государь, кровь винну предъ тобою!

Свирпствуй, варварствуй, и устремляйся въ месть

Коль можетъ острый мечъ на друга ты вознесть!

Вонзай оружіе, сражай ево безсловна,

Вотъ грудь, которая передъ тобой виновна.

Синавъ.

Мечту я зрю!… ахъ ты отъемлетъ жизнь мою?

Труворъ.

Я тайны своея ужъ больше не таю.

И естьли на меня, Синавъ ты днесь озлился,

Рази, докол я Ильмены не лишился?

Когда отниметъ ты любезну у меня,

Не жалобой одной воздамъ теб стеня.

Рази теперь! тогда карать меня ушъ позно.

По семъ ужасномъ явленіи слдуетъ монологъ, въ которомъ Синавъ чувствительнйшія сраженія любви съ дружествомъ постепенно претерпваетъ. Сама Ильмена оной прекратила которая пришедъ съ благородною смлостію подтверждаетъ то, въ чемъ ему прежде Труворъ признался, и не опровергая своего общанія, не обиновенно ему объявляетъ, что первой день ея супружества будетъ послдній ея жизни. Синава сіи рчи тронули. Ильмена вс силы употребляетъ, чтобъ привесть его въ сожалніе: она предстательствуетъ за Трувора, которой также старается склонить Синава жалостными словами, чтобъ онъ уступилъ ему Ильмену, однако любовь сильне великодушія. Синавъ будучи окруженъ со всхъ сторонъ различными страстьми, которыя то влекли, то останавливали, то поражали, то на части терзали серце его, не можетъ принудить себя къ тому, чтобъ жертвовать ею Трувору.

ДЙСТВІЕ III.

Третіе дйствіе начинаетъ Гостомыслъ, которой старается утшить и ободрить Ильмену, представляя ей должность, честь, любовь и отечество. Сіе нравоученіе изрядно, и великую честь длаетъ Россійскому стихотворцу: однако мы здсь для краткости оставляемъ сіе явленіе, хотя въ немъ находятся многія изображенія новыя. Приходитъ Труворъ и объявляетъИльмен, что яростію распаленный Синавъ любовными и ревнительными восхищеніями на конецъ побжденъ, что онъ его посылаетъ въ ссылку, и что тогожъ часа приказываетъ длать вс пріуготовленія къ нещастному сему браку. Гостомыслъ оставляетъ ихъ однихъ, и сколько онъ ни увренъ о добродтели своей дочери, однако не приминулъ особливыя слдующія слова къ ней сказать:

Гостомыслъ.

Довольствуйся безъ слезъ послднею минутой,

Ты женской крпостью примръ ему подавъ,

Какъ долгу слдовать подашъ ему уставъ.

Труворъ кром сего объявленія описываетъ любовниц своей живыми красками бдственное и ужасное то состояніе, въ которое она приходитъ.

Труворъ.

Коль не гнушаешся быть странника женой,

Коль любишъ ты меня, разстанься съ сей страной,

И изъ величества, куда восходищъ нын:

Отважся ты со мной жить въ бдности, въ пустын!

Съ презрннымъ, съ выгнаннымъ, съ оставленнымъ отъ всхъ,

Покинь, съ желаніемъ, надежду всхъ утхъ,

Которы пышностью Князей увесляютъ,

И честолюбіе богатыхъ умножаютъ:

Довольствуйся однимъ пустыннымъ житіемъ,

Будь мн участница въ нещастіи моемъ:

Которо, коль ты мн вручишъ красу и младость

Мн въ несказанную преобратится радость.

Но ты мн на сіе не хочешь отвчать,

Знать предпріемлешъ ты меня позабывать.

Коль бдности со мной не хочешъ раадлити,

Знать что Синавовъ тронъ сталъ духъ твой веселити..

Ильмена раздраженная симъ подозрніемъ оправдаетъ себя словами и засвидтельствованіями нжными, но для исполненія должности преслушна быть не хочетъ родителю, и отрицается слдовать любовнику своему. Въ тожъ самое время подаетъ ему сильнйшія увренія, что она посл сего ненавистнаго бракосочетанія боле жить не будетъ. Сіи смущенной сердцемъ Ильмены рчи приводятъ Князя въ несказанную печаль и въ великой страхъ. Онъ принуждаетъ, падаетъ предъ нею на колна. Синавъ ихъ застаетъ въ такомъ обстоятельств, отъ чего въ лютйшую приходитъ ярость. И посл немногихъ такъ съ одной какъ съ другой стороны язвительныхъ словъ два брата вынимаютъ другъ на друга мечи свои: Ильмена бросается между ихъ, и принуждаетъ Трувора отойти, Синавъ остався съ нею одинъ, длаетъ ей жестокой выговоръ: напослдокъ умягченъ пріятностію ея и добродіпелью и увренъ являемою спокойностію духа, которую она по необходимости принуждена была на себя принять, приноситъ ей извиненія нжныя и отходитъ будучи успокоенъ сими ея послдними словами.

Я укрпилася и въ храмъ итти готова.

ДЙСТВІЕ IV.

Ильменинъ монологъ наполненный жаромъ и правыми разсужденіями, преизрядное явленіе, представляющее разговоръ Гостомысла съ Ильменою, но можетъ бытъ нсколько обремененное нравоученіемъ, также явленіе впрочемъ сходственное съ однимъ въ прежнемъ дйствіи, при окончаніи котораго Гостомыслъ, какъ милостивой и учтивой отецъ, оставляетъ еще разъ Ильмену съ Труворомъ, чтобъ они въ послдніе простились, разговоръ ихъ при прощаніи толь жалостной, что хотя въ немъ нсколько и повторяются тже слова, однако безъ пролитія слезъ читать онаго не возможно, которой прескается приходомъ Пажа объявляющаго Ильмен, что ее ожидаютъ у олтаря. Жестокая разлука двухъ любящихъ себя взаимно сердецъ, отчаяніе, свирпствованіе Трувора стремящагося бжать за Ильменою, искать брата своего предъ олтаремъ и вонзить мечь въ грудь его, и остановленіе гласомъ природы и честностію, покидающаго смертоносное сіе жилище, все сіе составляетъ четвертое дйствіе. Конецъ онаго очень важенъ, и предуготовляетъ зрителей къ заключенію печальнаго сего позорища. Но первыя явленія служатъ только къ дополненію дйствія, и сила представленія въ нихъ не столь живо изображена быть можетъ. Впрочемъ повторяются въ нихъ, какъ мы уже сказывали, нкоторыя явленія прежняго дйствія. Изъ всего сего можно заключать, что четвертое дйствіе въ разсужденіи прочихъ не такъ сильно, что мы не въ одной только Господина Сумарокова трагедіи находимъ, но и во всхъ почти вообще самыхъ лучшихъ трагедіяхъ на всхъ ныншнихъ языкахъ.

ДЙСТВІЕ .

Гостомыслъ вышедъ изъ храма, въ которомъ бракъ дочери его совершился, размышляетъ самъ съ собою о жертв принесенной имъ отечеству и добродтели. Сіе есть содержаще нравоучительнаго монолога, которой обильно украсилъ авторъ хорошими изреченіями. Потомъ приходитъ Ильмена, и объявляетъ Гостомыслу, что она уже Синаву жена, и что она все то исполнила, чмъ должна была родителю и отечеству.

Ильмена.

Онъ поздравленіе народно принимаетъ,

А дочь твою тоска смертельная съдаетъ:

Князь зря что тмъ мой духъ и паче встрепеталъ

Идущу отъ себя, меня не удержалъ.

А я теперь уже не знаю что я стала.

Пора исполнить мн, то, что я предприяла.

Между тмъ когда Гостомыслъ вс силы свои напрасно употребляетъ утишить отчаяніе дочери своей, приходитъ встникъ со объявленіемъ о Труворовой смерти. Посл недолгаго разговора съ частыми прерывками разсказываетъ онъ ей печальную сію всть, слдующими словами, коихъ начало кажется быть подражаніемъ рчи ераменовой.

Встннкъ.

Съ плачевной мыслію, онъ городъ сей оставилъ,

И въ путь по Волховскимъ брегамъ стопы направилъ

Въ молчаніи ево одинъ былъ слышенъ стонъ,

Который испускалъ безперестанно онъ.

Какъ слезы удержать въ очахъ онъ ни старался,

Но изъ очей ево токъ слезный проливался.

Не сей имлъ онъ зракъ что толь приятно цвлъ,

Перемнился видъ, и зракъ ево блднлъ.

Тяжелыя въ груди дыханія спирались,

Грудь воздымалася и губы запекались.

Какъ съ версту мы пути отъхали за градъ,

Онъ съ колесницы сшедъ возвелъ глаза назадъ,

И жалостно взглянувъ на отдаленно зданье,

Гд суетно питалъ онъ страстное желанье:

Уже по самый гробъ разстался я съ тобой,

О градъ, онъ возгласилъ, гд духъ остался мой

Жилище, гд моя любезная вздыхаетъ,

И о любовник безъ пользы вспоминаетъ,

Въ теб я мужеству хотлъ сыскать успхъ:

Сыскалъ: но что потомъ? лишился всхъ утхъ,

Которыя моей ты младостаи представилъ.

Ахъ! что въ теб я, что, любезный градъ оставилъ.

А ты гд озеро ни будешъ глашено,

Что именемъ моей драгой наречено,

Повсюду возвщай мою несносну муку,

И именемъ своимъ тверди мою разлуку:

Тверди и то, что я для той, ково любилъ,

Близъ устья Волхова сей мечъ въ себя вонзилъ

Едва сіи слова изъ устъ лишъ излетли,

Мечъ былъ въ груди ево! мы токъ кровавый зрли.

Онъ палъ къ намъ въ руки: мы желзо извлекли:

Багряныя струи стремительно текли.

Я рану захватилъ платкомъ, своей рукою.

Князь, страж, говорилъ: теперь иду къ покою.

Коль то, что зрите вы, мн ставите въ напасть,

Синавова ее мн приключила страсть:

Сіе мн отъ него за дружество отплата.

Но есть ли въ немъ еще увидите мн брата,

Скажите, вы ему, что я вину простилъ,

Что врной онъ меня любовницы лишилъ:

Скажите, что ему я всякихъ благъ желаю,

И мести не хотящъ, безъ мести умираю.

Потомъ, когда уже языкъ ево нмлъ,

Онъ очи на меня съ прискорбностью возвелъ:

А ты, онъ говорилъ, меня зря въ части слезной,

Какъ возвратишся въ градъ, скажи моей любезной,

Чтобъ плакала о томъ умренно она,

Что скрылась отъ меня послдняя луна,

Что день, день Труворовъ въ полудни преломился,

И солнца, для меня, лучь вчно погрузился.

Прости Ильмена, я до смерти вренъ былъ,

И испуская духъ… симъ словомъ заключилъ,

Оставивъ суеты колеблемаго свта,

И рчь онъ и животъ въ свои младыя лта.

Гостомыслъ старается напрасно предупредить печальныя дйствія отчаянныя Ильмены, которыхъ уже зрители со страхомъ ожидаютъ. Не робкая Ильмена сама предвщаетъ оныя не однократно, однако несносная печаль ея не мшаетъ ей по Философски разсуждать о будущемъ ея состояніи по смерти. Безъ сомннія Авторъ могъ по справедливости сіи разсужденія говорить ее заставить, какъ воспитанную въ языческомъ закон и колеблющуюся неизвстностями разумомъ человческимъ непостижимыми для того что она не была просвщена свтомъ вры Христіанской.

Ильмена.

Не льстися больше тмъ чтобъ долго я жила:

Преходитъ время то, въ которо я была.

Отверста вчность мн: иду… куда?… не знаю…

На что мн знать? Богамъ я душу поручаю:

Пускай разрушится мое днсь существо:

Мя въ негу изведетъ природу божество.

Пусть преселюсь изъ мстъ, которыхъ ненавижу,

Туда, гд либо и Трувора увижу.

Мн боги подадутъ иное бытіе,

И человчество возобновятъ мое.

Они всесильны, имъ, что восхотятъ, возможно,

И упованіе Ильменино не ложно,

Но чемъ уврюся, что буду зрть того,

Кто здсь съ родителемъ миляе мн всего!

Иль въ смерти смертныя другъ друга не забудутъ

И страсти волновать какъ здсь и тамо будутъ!

Того не можетъ быть, какъ тотъ настанетъ вкъ,

Чтобъ былъ съ собой во всемъ тамъ сходенъ человкъ.

Тамъ воля разуму престанетъ быть преслушна.

Серца тамъ твердыя, и мысль великодушна.

А естьли боле не будетъ тамъ страстей,

Такъ я не буду Князь любовницей твоей.

О тайна скрытая отъ разума богами:

Ты въ непостижности оставленна судьбами!

Посл сихъ словъ, въ которыхъ можетъ быть сыщется нкоторое подобіе съ славнымъ Гамлетовымъ монологомъ, Ильмена неподвижна въ своемъ намреніи не внемлетъ прошеніямъ Гостомысловымъ, и прощается съ нимъ, оказывая дочернее свое къ нему почтеніе и любовь, цлуетъ руки его, обливая ихъ слезами. Гостомыслъ обнявъ Ильмену повторяетъ ей еще свои представленія объ укрощеніи скорби, и чтобъ она сохранила свою жизнь.

Ильмена.

Не будешъ дочь свою ты зрти на престол.

Возлюбленна душа драгова моево,

Коль свтъ присутствія лишился твоево,

Онъ пустъ въ моихъ очахъ и взору неприятенъ!

О Труворъ, естьли гласъ живущихъ мертвымъ внятенъ,

И можетъ грудь моя пронзить твой крпкій сонъ,

Внемли, хотя въ мечт, сей жалобный мой стонъ,

И утсняемой немилосердымъ рокомъ,

Оставь мою вину, что въ случа жестокомъ

Была принуждена теб я измнить,

Изгнаніе нанесть и вкъ твой прекратить!

Прежалостная тнь! о тнь окровавленна!

И знай какъ днсь моя душа обремененна!

Познай, мой Князь, тоску, въ которой стражду я,

И жертву ту, что дастъ теб любовь моя!

Ково ты отняла о строга добродтель,

А ты, который былъ конца ево свидтель,

И какъ был вренъ онъ возлюбленной своей,

Теперь свидтелемъ будь смерти и моей!’

Закололась

Лишь только Гостомыслъ веллъ вынесть мертвое тло дочери своей, тотчасъ выходитъ Синавъ, получивъ извстіе о кончин Труворовой. И отъ того объятъ печалію, угрызаемъ совстію, и пламенемъ любви горя пришелъ съ трепетомъ искать Ильмены. Онъ спрашиваетъ объ ней, но Ильмены уже нтъ:

Гостомыслъ.

Ильмена на всегда разсталася съ тобой.

Гостомыслъ.

Взгляни на токъ сей кровной

И сотвори конецъ днесь мысли ты любовной,

Се кровь Ильменина.

Сія новая всть приводитъ Синава въ изступленіе ума. Онъ всю вину на себя взлагаетъ, называетъ себя тиранномъ, и фуріею, оплакиваетъ судьбину Гостомыслову, Труворову и Ильменину, потомъ вынявъ мечъ, хочетъ себя заколоть: однако къ тому его не допускаютъ. Отъ чего изступленіе въ немъ умножается, и тутъ онъ видитъ Трузора и Ильмену, говоритъ съ ними, зрака ихъ ужасается и трепещетъ. Но чемъ въ большее замшательство ума онъ приходитъ, тмъ боле изнемогаетъ, и наконецъ падаетъ въ креслы безъ чувствъ. Посл опамятовавшись оканчиваетъ трагедію сими отчаянными словами.

Синавъ.

О день! нещастный день! я мучусь нестерпимо.

О сонце! для чево еще ты мною зримо,

Разлей свои валы о Волховъ на брега,

Гд Труворъ пораженъ отъ брата и врага,

И шумнымъ стономъ водъ вщай вину Синава,

Которой навсегда моя зашмилась слава!

О домъ, гд пролила свою Ильмена кровь,

Пади на мя, отктсти злодйску мн любовь!

Карай мя, небо, я погибель въ даръ приемлю,

Рази, губи, греми, бросай огонь на землю.

Таковъ конецъ. Объявленіе смерьти Труворовой, казалось намъ весьма жалостно, но кончина Ильменина въ представленіи должна еще больше возмущаетъ чувства. Мы не сомнваемся, что сіе толь сильное явленіе на нашемъ театр исторгнуло бы непремнно слезы изъ очей всхъ зрителей.

Однако должно сказатъ истинну, что сіе окончаніе, для многихъ причинъ толь вроятное, и по самымъ обстоятельствамъ толь нужное, имло бы еще боле силы, естьли бы не такъ скоро можно было оное предвидть. Въ первомъ уже явленіи Ильмена смерть свою предвщаетъ, и въ слдующихъ не престаетъ ктомужъ насъ пріуготовлять. Публик оставляемъ разсуждать о сей трагедіи, мы не будемъ предупреждать ея мннія ни мало, однако не сомннно вримъ, что хотя Гостомысловъ роль нсколько холоденъ и единогласенъ, то напротивъ того чрезвычайной жаръ въ рол Синавовомъ, интересъ въ Труворовомъ и въ Ильмениномъ, благородство характеровъ, истинна въ разсужденіяхъ, и въ выраженіи страстей великое искусство, все сіе принесетъ Россійскому Автору предъ всмъ просвщеннымъ свтомъ похвалу, которой онъ по справедливости достоинъ.

Въ прочемъ кажется, что Господинъ Сумароковъ, прежде нежели обогатилъ Россійской театръ сею трагедіею, имлъ знаніе о нкоторыхъ чужестранныхъ театрахъ: за то ему Россія тмъ большее благодареніе приносить должна, Сколь ни остроуменъ онъ отъ природы, сколь ни блистаютъ естественныя его дарованія везд въ семъ сочиненіи, однако можетъ быть не столь сильно, не столь съ правдою сходственно изобразилъ бы онъ любовь и ревность, есть либы никогда не читалъ Расина и Шекеспира. Чтожъ? Должноли стыдиться таковаго училища? Самыя лучшія сочиненія сихъ Авторовъ служили бы только къ тому, чтобъ въ отчаяніе привесть стихотворцевъ послдующихъ вковъ, ежели бы по крайней мр не позволено было подражаніе. Представимъ себ Андромаху, Федру, Отелла, Ромеа и Іуліетту, то увидимъ ясно, что древніе Трагики неизчерпнули всей матеріи о сихъ двухъ, или лучше сказать, о сей единственной страсти: но всякъ признаетъ, что вышеупомянутые два великіе мужи не оставили ничего, чтобъ посл ихъ будущіе какъ нчто новое могли предложить. И такъ когда Авторъ вс силы свои на то употребляетъ, чтобъ писать такимъ-же образомъ, какимъ они, то чмъ ближе онъ къ ихъ слогу приходитъ, тмъ большую себ похвалу вмсто строгаго истязанія заслуживаетъ. Тотъ былъ бы весьма несправедливъ, кто бы не приписалъ должной похвалы Господину Сумарокову за то, что онъ красоты чужестранныхъ стихотворцевъ не только умлъ познать и почитать, но и употребить оные въ свою пользу. Достойное поруганія невжество многихъ ныншнихъ писателей подвергаетъ сему осужденію для того, что они пріобыкнувъ окрадывать или грабить другихъ авторовъ въ единовременныхъ и единоземцевъ, наполняютъ безстыднымъ образомъ свои сочиненія чужими мыслями и словами, не вдая, въ чемъ состоитъ разумное подражаніе. Еще меньше можно винить Господина Сумарокова въ томъ, что содержаніе его трагедіи сходственно со многими Францусскими. Двухъ братьевъ влюбившихся въ одну особу находимъ мы въ нкоторыхъ самыхъ лучшихъ трагедіяхъ, которыя до сего времени остались на театр, напримръ: въ Родогун, Никомид, Митридат, Британник, Радамист и прочихъ: однако никакого другаго сходства не сыщется въ нихъ съ Синавомъ и Труворомъ. Въ чемъ можно легко увриться снося оную со всми вышеписанными.

Не извстны намъ древнія преданія, на которыхъ можетъ быть однихъ основана вся Россійская исторія до принятія Россіянами Христіянскія вры. Авторъ не упоминаетъ ничего, откуда онъ взялъ сію матерію, для того и намъ не можно знать, естьли въ исторіи какіе слды приключеній изображенныхъ имъ въ его трагедіи, или содержаніе ея со всмъ вымышленное. Обнадеживаютъ насъ, что сія Господина Сумарокова драма въ отечеств его великой успхъ имла, а мы не сомнваемся, что и на другихъ театрахъ не здлаетъ она ни малйшаго ущерба чести Авторовой, по крайней мр отечеству стихотворца славу принесетъ, какъ произведшему на свтъ такого стихотворца, которой живымъ примромъ показываетъ о успхахъ наукъ введенныхъ Петромъ Великимъ, и процвтающихъ подъ покровительствомъ Августйшей Его Дщери.

Читайте также: