Время на прочтение: 7 минут(ы)
Переписка Вяч. Иванова и Н. А. Оцупа
Русско-итальянский архив
Составители Даниэла Рицци и Андрей Шишкин
Dipartimento di Scienze Filologiche e Storiche Trento 1997
Scan ImWerden
OCR Ловецкая Т. Ю.
Первое письмо Николая Оцупа (1894—1958) к Вяч. Иванову было написано по конкретному поводу: Оцуп выпустил в свет первый выпуск журнала ‘Числа’ и просил у Иванова стихи или прозу для следующих номеров. О новых стихах поэта, написанных в Италии, Оцуп знал от Ильи Голенищева-Кутузова, который несколько лет назад встречался с Ивановым в Риме. Были и другие общие знакомые: П. Муратов1 и Этторе Ло Гатто,2 с обоими Оцуп несколько раз встречался в Вечном городе.
Новых стихов Иванов Оцупу не дал — значительная часть из написанного после окончательного приезда в Италию в 1924 г. было уже передано Голенищеву-Кутузову, который опубликовал три Римских сонета и Палинодию в составе своей статьи в 43-м номере ‘Современных записок’ за 1930 г.3 Не ответил поэт и на посланную Оцупом анкету литературного отдела ‘Чисел’ о причинах упадка русской литературы.4 Но следствием литературно-издательских инициатив Оцупа было начало серьезных дружеских отношений, которые укрепились между ним и Вяч. Ивановым в последующие годы. Оцупа, среди русских друзей и знакомых Вяч. Иванова в 1930-х—1940-х гг., наряду с причастностью к ушедшей петербургской литературной эпохе, отличало стремление к преодолению эмигрантского изоляционизма, к универсализму, к европейским горизонтам цивилизации. Как, пожалуй, никто из русских гостей, посетивших Вяч. Иванова в Риме, Оцуп почувствовал значительность последнего ивановского произведения — Повести о Светомире-царевиче, пережил лирическую и духовную глубину поэмы Человек. В одной из записей Дневника в стихах 1945 г. Оцуп передал свое впечатление от чтения Ивановым стихов из Римского дневника 1944 г.:
Хорошо, что погруженный в Рим,
Этот океан из океанов,
Стал и здесь воистину своим
Вячеслав Иванович Иванов.
Он стихи апрельские читал
И листы в руке чуть чуть дрожали,
Он как патриарх благоухал
Юностью и сединой…
— Слыхали?
Я католик… И к лицу ему
Это сам не знаю почему.5
Диалог об искусстве между двумя поэтами, как следует из обмена письмами в 1940-е годы, был диалогом равных, не диалогом учителя и ученика.
1. Н. А. Оцуп — Вяч. Иванову.
Глубокоуважаемый Вячеслав Иванович,
Только на днях мне сообщили Ваш адрес и я, простите за невольное опоздание, поспешил Вам послать 1-ую книгу ‘Чисел’. Вторая выходит 15 Сентября, третья — 15 Декабря.6
Если знакомство с 1-ой книгой расположит Вас к этому, не напишете ли Вы что-нибудь для нас?
Все, что бы Вы не прислали — стихи, статьи — будет для нас подарком высокой ценности. Г.<оленищев--Кутузов>7 рассказывал мне о теперешней Вашей жизни. Не знаю, помните ли Вы меня — наша встреча в Москве была слишком мимолетной и случайной. Несколько лиц, особенно близких к ‘Числам’, и я, считаем Вашу роль в русской культуре последней четверти века — едва ли не самой значительной.
Вы поймете поэтому, с каким нетерпением редакция ‘Чисел’ ждет от Вас каких-нибудь отзвуков Вашей теперешней жизни.
По словам того же Г.<оленищева> Вам, быть может, удобнее печатать свои вещи в эмигрантском издании (хотя мы вне всякой политики)8 не будучи прямым, а только косвенным сотрудником (например, кто-то публикует ваши стихи не как посланные в ‘Числа’, а как переписанные у Вас).9 Мы согласны на любую форму Вашего сотрудничества, лишь бы получить В.<аши> вещи.
С чувствами, которые Вам должны быть понятны из этого письма
2. Н. А. Оцуп — Вяч. Иванову.
Дорогой Вячеслав Иванович,
Шлю Вам и Вашим самые сердечные пожелания к великому празднику. Моя жена10 в Январе была в Риме и ждала моего приезда, чтобы вместе пойти к Вам, но я задержался и пришлось этот визит отложить.
Я не раз думал о Вас и о Вашей Ахинее.11 Хорошо, что Вы, долголетний эмигрант, там же, где Гоголь писал Мертвые души, пишете поэму, тоже глубоко русскую. Нельзя России изменить, и Ваша муза — с нею. Я тоже сердцем там — навсегда.
Если г-жа Фламинго12 простит мне невольную фамильярность и захочет напомнить свое имя отчество, я буду в следующий раз более учтив. А пока прошу ей передать, что не забыл ее рассказа о московских паломниках. Читая русские книги, радостно признать: там есть подспудная свобода.
О жизни бытовой писать не хочется. О стихотворчестве своем и других мог бы написать, да ведь оно лишь след внутреннего сгорания. Когда-то Блок жаловался: мы не пророки, мы — поэты.13 Да и как найти последнюю радость в мысли изреченной, этой подмене правды и жизни словами?
А душа не устает порываться к самому важному, самому неисповедимому:
— К вечности готовиться пора!14
А там что?
И вспоминается Ваше:
Увы, тогда то
Еще мятежней может быть
О берег все, чем дно богато,
Волною мутной станет бить.15
Шлю самый сердечный привет Вам и Вашим
Venerdi Santo,16 A. D. 1947
8, via Maggiolo, Nervi (Genova).
3. Вяч. Иванов — H. А. Оцупу.
Дорогой Никита Авдеевич,
Давным давно — с Пасхи, — все собираюсь написать Вам, поблагодарить за память и весточку и сказать Вам что-то душевное, внутреннее, — что и просит сказаться всякий раз, как подумаю о Вас, а вспоминаю Вас постоянно — но ‘заботы века сего’17 все время заглушают — не мысль о Вас, а по крайней мере слово, которое хотело сказаться. Собирался я и попенять — для первого-то знакомства — Вашей жене за то, что, будучи в Риме в Ваше отсутствие, не пожелала без Вас навестить меня, а жаль — без Вас то и хорошо было бы о Вас позлословить. Вывела меня из моей предосудительной летаргии прилагаемая ‘дописица’: не зная, что я могу и чего не должен сообщать о Вас, поверяю ее на Ваше воззрение — если будете писать Вашей, по-видимому, поклоннице, приветствуйте ее и от меня. Итак, ныне Вы пренебрегаете словом, повторяя грешную обмолвку Тютчева о лжи изреченной мысли18 (всякая грешная обмолвка подхватывается людьми с восторгом), и за это на Вас почти сержусь, — тем более, что Вы прикрываете писательский грех ‘праздности и уныния’19 (у Пушкина: ‘Владыка дней моих! дух праздности унылой…’)20 благочестивыми соображениями о том, что к ‘вечности готовиться пора’. Наилучшее приготовление к вечности есть добрая и, следовательно, непременно деятельная жизнь в ее преддверии, то есть в земном времени — ведь до истинной, священной vita contemplativa21 мы, в миру о небесном мечтающие, не доросли. Если мысль изреченная оказывается ложью, то она была ложью изначала, в самом сердце человека, откуда истекла. И таких великолепно украшенных лжей и соблазнов в Тютчеве было немало. Есть мысли неизрекаемые, неизглаголаемые по своей высоте и святости — об них par definition22 следует молчать (разве лишь, в крайнем случае, намекнуть на них символом), и насильственно (кощунственно!) их изрекающий неизбежно их искажает, но в этом виноват он сам, а не слово. Вам же, после двух великих и светлых событий Вашей жизни, должно много работать в слове. Ведь Вы — поэт, а прямое назначение поэта — славить:23 Вам ли, именно теперь, не благодарить и не славить? [Псалом 56: 8—9: ‘Готово сердце мое, Боже, готово сердце мое: буду петь и славить. Воспрянь, слава моя, воспрянь, псалтирь и гусли! Я встану рано’ (по еврейски: ‘разбужу зарю’)]. Но прежде всего долг каждого русского, решившегося восполнить свое православие признанием вселенской правды Петра — рассказать о духовном пути, приведшем его к этому решению.24 Итак, автобиографический отчет о пережитом (а опыты Вашей жизни богаты и разнообразны) для Вас приобретают особенный, ответственный смысл. Хочется, кстати, по привычке стихотворцев, — выписать здесь вступление к моему Младенчеству:
<Вот жизни длинная минея,
Воспоминаний палимпсест,
Ее единая идея —
Аминь всех жизней — в розах крест.
Стройна ли песнь и самобытна
Или ничем не любопытна, —
В том спросит некогда ответ
С перелагателя Поэт.
Размер заветных строф приятен,
Герою были верен слог,
Не так поэму слышит Бог,
Но ритм его нам непонятен.
Солгать и в малом не хочу,
Мудрей иное умолчу.>25
Роман, дорогой друг, пишите широкий роман в прозе: Вы же, как художник, существенно реалист. О романе же не скажешь: ‘мысль изреченная есть ложь’, или, как этот афоризм перефразирован: ‘подмена правды и жизни словами’. Он (пусть он будет, если того хочет Муза, также автобиографическим) может и должен быть самою правдой и самой жизнью.
Откликнитесь, если охота, и расскажите побольше и поконкретнее о себе и жизни Вашей. Передайте мой глубокий и сердечный привет и супруге Вашей.
P. S. Кланяется Вам Ольга Александровна — Фламинго. А дочь и сын теперь в Швейцарии.
<Папка ПИ II>.
Из неопубликованных воспоминаний Д. В. Иванова.
Капризная память запечатлела от встреч с Николаем Оцупом лишь несвязанные, импрессионистические образы. Стучался Оцуп в дверь нашей небольшой квартиры на виа Альберти, как подобает беглецу, со страхом озирающемуся — не следит ли кто за ним. Непредвиденное появление его, точно вдруг вырастающего из темной стены, плохо сочеталось с массивной и — мне казалось — робкой фигурой.
Отец мой принимал его радушно, уводил через узкий коридор в кабинет-спальню, где велись долгие и уютные разговоры. Я в те месяцы редко бывал дома. А с сестрой моей Лидией и нашим другом Ольгой Александровной Шор Оцуп сразу сдружился. За круглым столом в столовой пили чай и подкармливали нелегального гостя. Он приезжал из недалекого древнего бенедиктинского аббатства ‘Фарфа’, где он нашел убежище после бегства из концлагеря. Путешествия в Рим были опасны. Не освобожденные союзниками территории Италии, среди которых — Рим, были оккупированы немцами, и город жил под строгим надзором Гестапо. Несмотря на риск, Лидия и Оцуп несколько раз убегали из дома, чтобы побродить по площадям Рима и пойти на концерт. Раз Лидия привела его в закрытый зал ‘Санта Чечилия’ на репетицию своей композиции.
А потом Оцуп, осторожно озираясь, пробирался снова в свой средневековый монастырь, где предавался беседе с другом-монахом и переживал сложный религиозный и духовный опыт.
1 См. инскрипт на книге Оцупа В дыму (Париж 1926): ‘Дорогому Павлу Павловичу Муратову от искренне преданного Николая Оцупа. Roma-Napoli-Parigi 1926’, экземпляр в РАИ.
2 Э. Ло Гатто. Мои встречи с Россией, М. 1992, с. 93—94.
3 С оговоркой, что стихи печатаются по ходящим по рукам спискам — Вяч. Иванов до 1935 г. воздерживался от прямого участия в эмигрантских изданиях — см. письмо Вяч. Иванова к И. Н. Голенищеву—Кутузову от 24 апреля 1930 г., ‘Europa Orientalis’ 8 (1989), p. 497.
4 Вот она: ‘1. Считаете ли Вы, что русская литература переживает в настоящее время период упадка? 2. Если да — в чем Вы видите признаки этого явления и 3 — каковы его причины?’. Рукой Оцупа приписано: ‘Вот о чем было бы крайне важно для ‘Чисел’ получить несколько строчек от Вас. Можно ли на это рассчитывать?’.
5 Цитируется по автографу на отдельном листе в письмах Оцупа. С незначительным разночтением включено в Дневник в стихах (Н. Оцуп. Океан времени, СПб. 1993, с. 382).
6 Оцуп основал журнал ‘Числа’ в 1930 г., всего до 1934 г. было издано 10 номеров.
7 Писатель, переводчик и крупнейший историк литературы И. Н. Голенищев-Кутузов (1905—1969) познакомился с Ивановым в 1927 г. в Риме. С осени 1929 г. Кутузов жил в Париже и 25 января читал в парижском ‘Союзе молодых поэтов’ доклад Лирика Вячеслава Иванова. После доклада о возможности издать новые ивановские стихи Кутузова спрашивали редактор ‘Современных записок’ М. О. Цетлин и представлявший ‘Числа’ Оцуп. Рассказ об этом см. в письме Кутузова к Иванову от 31 марта 1930 г., ‘Europa Orientalis’ 8 (1989), p. 495.
8 Особенностью ‘Чисел’ действительно был отказ от всякой политики и сотрудничество всех поколений русской эмиграции. См. Н. Андреев. Об особенностях и основных этапах развития русской литературы за рубежом, в сб.: Русская литература в эмиграции. Сб. статей, Питтсбург 1972, с. 27.
9 Именно таким образом были опубликованы стихи Иванова, сочиненные в 1920-е годы, внутри посвященной ему статьи Голенищева-Кутузова в журнале ‘Современные записки’, No 43, 1930, с. 466—70.
10 Диана Александровна Карэн.
11 Так в семье Вяч. Иванова и круге его близких друзей шутливо именовалась Повесть о Светомире, над которой поэт работал с конца 1920-х годов вплоть до своей смерти.
12 Фламинго — прозвище Ольги Александровны Шор (1894—1978), ближайшего друга и ‘совопросника’ Вяч. Иванова в римский период.
13 ‘Были ‘пророками’, пожелали стать ‘поэтами» (А. Блок. О современном состоянии русского символизма, в: А. Блок. Собрание сочинений, V, М.—Л. 1962, с. 433).
14 Неустановленная цитата.
15 Оцуп выписывает строки из поэмы Вяч. Иванова Человек, вышедшей первым изданием в Париже в 1939 г.
16 Великая пятница, пятница на Страстной неделе (итал.).
17 Мр. 4: 19.
18 Цитата из стихотворения Тютчева Silentium. Ср. также статью Иванова Два русских стихотворения на смерть Гете, в: В. И. Иванов. Собрание сочинений, IV, Брюссель 1986, с. 165.
19 Слова из великопостной молитвы св. Ефрема Сирина.
20 Из стихотворения А. Пушкина Отцы пустынники и жены непорочны…
21 Созерцательная жизнь (лат).
22 По самой их природе (франц.).
23 Ср. ‘Поэт и есть тот, кто славословит’ (М. С. Альтман. Из бесед с поэтом В. И. Ивановым. Запись от 20 января 1921 г., ‘Ученые записки Тартусского гос. университета’, вып. 209 (1968), с. 307. (Этот фрагмент отсутствует в варианте текста Альтмана, опубликованного К. Лаппо-Данилевским, СПб. 1995).
24 О церковных настроениях Оцупа в это десятилетие см. в его Дневнике в стихах, с. 344, 383. Католическая церковь, ее исторические ошибки, и, наряду с этим, ее роль в создании европейской культуры — одна из тем Дневника.
25 В машинописи — пропуск.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
