Переписка И. А. Бунина и Г. Н. Кузнецовой с Л. Ф. Зуровым (1928-1929), Бунин Иван Алексеевич, Год: 1929 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 66 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Переписка И. А. Бунина и Г. Н. Кузнецовой с Л. Ф. Зуровым

(1928—1929)

И.А. Бунин: Новые материалы. Вып. I

М., ‘Русский путь’, 2004.

Вступит. статья И. Белобровцевой.

Публик. И. Белобровцевой и Ричарда Дэвиса.

OCR Ловецкая Т. Ю.

Настоящая публикация, охватывая период заочного знакомства И. А. Бунина с Леонидом Федоровичем Зуровым (1902—1971) — переписка начинается после присылки Зуровым своей первой книги ‘Кадет’ и обрывается за три недели до его приезда в Грасс по приглашению Бунина, — представляет собой первую часть корпуса письменных свидетельств их отношений {Частично переписка Бунина с Зуровым была опубликована М. Э. Грин в ‘Новом журнале’ (1971. No 105. С. 225—231).}.

В исследовательских трудах, справочниках и энциклопедиях, касающихся литературы русского зарубежья, роль Зурова в жизни Бунина освещается зачастую предвзято и некомпетентно {Так Зуров часто называется ‘другом и секретарем Бунина’ (см., например: Письма В. Ходасевича к Н. Берберовой / Публ. Д. Бетеа // Минувшее. Вып. 5. 1988. С. 255), хотя первое определение удивило бы обоих, а второе неверно по сути.}. Возможно, это отчасти вызвано его ролью наследника богатейшего архива семьи Буниных, который отошел к нему по завещанию В. Н. Буниной. Этот факт представляется как некая случайность: ‘После ее <В. Н. Буниной> кончины все бумаги и дневники Буниных попали к Зурову’ {Новое о Буниных / Публ. Н. Винокур // Минувшее. Вып. 8. 1989. С. 290 (курсив здесь и далее мой).}. Более того, из публикации в публикацию и из работы в работу кочует непонятного происхождения утверждение о продаже Зуровым бунинского архива {Ср.: ‘Впоследствии он <Зуров> продал дневники проф. Эдинбургского ун-та Милице Грин’ (там же), или: ‘Архив Буниных был продан Зуровым за ничтожную сумму Милице Грин, профессору Эдинбургского университета’ (Голубева Л. И. А. Бунин и Л. Ф. Зуров. История отношений // Вопросы литературы. 1998. No 4. С. 372).}, не имеющее ничего общего с реальностью: архивы Буниных и самого Зурова, согласно его завещанию, унаследовала преподаватель Эдинбургского университета Милица Эдуардовна Грин (1912—1998). В 1980-х — начале 1990-х гг. она партиями передала архивы Лидскому университету в Великобритании {См.: Heywood Anthony J. Catalogue of the I.A. Bunin, V.N. Bunina, L.F. Zurov and E.M. Lopatina Collections / Edited by Richard D. Davies with the Assistance of Daniel Riniker. Leeds: Leeds University Press, 2000. P.XXVIII.}. Пестрят неточностями и имеющиеся на сегодняшний день биографии Зурова, в которых исследователи и журналисты спешат отметить прежде всего ‘шоковые’ черты — взрывчатый характер и душевную болезнь.

Отлично знавшая Зурова М. Грин пыталась восстановить подлинный облик Зурова и суть их взаимоотношений с Буниным {В этом стремлении ее поддерживал и знакомец Зурова с середины 1930-х гг. преподаватель Кембриджского университета Н. Е. Андреев, выступавший против нападок на Зурова в книге А. Бахраха ‘Бунин в халате. По памяти, по записям’ (1979) в своих статьях ‘По касательной’ (Новое русское слово. 1979. 4 ноября. No 25031. С. 2, 1980. 24 февраля. No 25127. С. 2) и »Бунин в халате’ Александра Бахраха’ (Русская мысль. 1979. 15 ноября. No 3282. С. 6), а также в некрологах о Зурове (Новый журнал. 1971. No 105. С. 274—276 (в том же номере журнала опубликована его статья о переизданной книге Зурова »Отчина’ и ее автор’. С. 139—147), Русская мысль. 1971. 7 октября. No 2863. С. 8, Новое русское слово. 1971. 10 октября. No 22398. С. 5).}. В ее архиве сохранился черновик письма в редакции газет и журналов, в начале которого излагается повод, вынудивший ее взяться за перо: ‘В последнее время в печати неоднократно появляются выдержки из писем И. А. Б. различным корреспондентам с яростными нападками на Л. Ф. З.’. Объяснив напряженность в их отношениях сложной обстановкой в доме Буниных, материальными тяготами и общеизвестной несдержанностью Бунина, М. Грин дает лаконичную и убедительную характеристику Зурова, поддержанную всей его жизнью: ‘Человек он был нелегкий, но благородный, предан был Буниным абсолютно’. К сожалению, обращение не было дописано, черновик обрывается на красноречивой фразе: ‘И все же не только Вера Николаевна, но и сам Иван Алексеевич сознавали, что Зуров единственный из их непосредственного окружения верный…’ {РАЛ. MS.1065/1531.}

Творчество Зурова, в свое время вызвавшее более чем сочувственные оценки таких тонких ценителей литературы и критиков старшего поколения, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, М. Алданов, А. Амфитеатров, и ровесников Зурова В. Варшавского, Ю. Терапиано, Ю. Фельзена и др., изучено пока что явно недостаточно. Подзаголовок единственного посвященного ему литературоведческого труда, докторской диссертации американского исследователя Либора Брома {Brom Libor. Leonid Zurov. Ivan Bunin’s Protgs. Vol. 1. Fresno, California, 1973. Написана на основе бесед с Зуровым.}, ‘Малым писателям-эмигрантам — забытым героям русской литературы’, справедлив и в отношении его собственной работы, до сих пор не известной русскому литературоведению. Между тем настало время для взвешенного и беспристрастного изучения, на основе богатого архивного фонда, жизни, творчества и места Зурова в истории русской литературы и культуры XX в.

Многое в облике и творчестве Леонида Федоровича Зурова, уроженца г. Остров Псковской губернии, напрямую объяснимо событиями его детства и ранней юности. Пятилетним мальчиком он остался без матери, а очень скоро и без воспитывавшей его после материнской смерти бабушки (обе покончили жизнь самоубийством). Из 5-го класса реального училища, 16-летним подростком попал на Гражданскую войну, в Островский стрелковый полк Северо-Западной армии. Испытав в ее составе обнадеживающие победы и сокрушительные поражения, будучи дважды ранен {6 сентября 1922 г. Особый комитет по делам русских эмигрантов Латвии выдал Зурову справку, подтверждающую это обстоятельство: ‘Особый комитет настоящим удостоверяет, что предъявитель сего есть действительно русский эмигрант Леонид Зуров, 20 лет и что он во время нахождения в добровольческой армии ген. Юденича был два раза ранен в левую руку и правое предплечье’ (РАЛ. MS.1068/ 1605).}, Зуров (одновременно со своим отцом, также добровольно служившим в Северо-Западной армии) оказался на территории Эстонии, где армия была разоружена. Эпидемия тифа унесла жизнь его отца, уполномоченного Красного Креста, не миновала болезнь и самого Зурова (он болел тифом дважды). Из эстонской его жизни достоверно известно только то, что весной—летом 1920 г. он служил санитаром в 5-м Русском госпитале Таллина {См. справки и удостоверения от 21 и 22 мая 1920 г., а также от 1 июня 1920 г. (РАЛ. MS. 1068/1600-1602).}. Оправившись после болезни, он переехал в Ригу, завершил школьное образование и даже поступил в Пражский политехникум, однако слабое здоровье вынудило его вернуться в Латвию.

Зуров разделил судьбу многих молодых эмигрантов: работал где приходилось (маляром, чернорабочим городской управы на понтонном мосту, рабочим на кинематографической фабрике), был членом Общества русского студенчества в Латвии, участвовал в издании рукописного студенческого альманаха ‘На рубеже’ (1922) {РАЛ. MS. 1068/5.}. Под именем Зурова в альманахе помещены краткое вступление с призывом помнить о ‘милой святой Родине’, рассказ ‘Вечерний звон’ и стихотворение ‘Павшим’. В нем-то, наивном и художественно незначительном, отражается проблема, по-видимому, мучительно переживаемая Зуровым в эти годы, — тела павших в Гражданскую войну русских воинов не были как следует захоронены, на месте некоторых могил предполагалось построить дачи. Зуров делает доклад об этом на общем собрании Общества русского студенчества, и собрание берет на себя задачу по перенесению праха павших русских воинов в братскую могилу. С 1925 г. в рижской газете ‘Слово’ появляются его статьи, посвященные главным образом памяти погибших воинов {См., например: ‘Говор могил. На Покровском кладбище’ (Слово. 1925. 28 декабря. No 38) и ‘Могилы, которые необходимо перенести на Братское кладбище’ (Слово. 1926. 16 июля. No 208).}, Гражданской войне {‘Этап в Нарве’ (Слово. 1926. 21 ноября. No 336), ‘Плевок’ (Слово. 1926. 19 декабря. No 364, позже вошел в книгу ‘Кадет’), ‘Напоминание. (1918-1928)’ (Слово. 1928. 2 сентября. No 967), ‘Герой’ (Слово. 1929. 6 января. No 1015).} и быту русских деревень Латвии. Сотрудничает Зуров и в журнале ‘Перезвоны’, где некоторое время исполняет обязанности секретаря и инкассатора (т.е. собирает деньги с подписчиков по русским деревням), служит секретарем в иллюстрированном ‘Новом журнале’.

Воспринимая участие в Гражданской войне как наиболее важное событие своей жизни, Зуров ставит перед собой задачу стать летописцем Северо-Западной армии. Он собирает воспоминания воинов, их документы, ведет свои мемуарные записи {Об этом свидетельствует, например, его письмо к М. Грин от 31 января 1957 г.: ‘Я Вам писал, что мы с Верой Николаевной (в прошлом году) были в гостях у князя Урусова! Там я познакомился с полков<ником> Исаевым. Он мне кое-что рассказал (необходимое для повести). Я проверял себя. Так ли, правильно ли я написал жизнь офицера. Недавно полковника Исаева похоронили’ (РАЛ. MS. 1068/2656).

24 сентября 1961 г. М. Грин в Эдинбурге записывает с его слов содержание архива: ‘Среди исторических материалов — 1918 г. — то, что записал после бесед с однополчанами, участниками Северо-Западной армии. Там 2-3 тетради: Темлицкий полк, Даниловский отряд (рассказ полковника Алексея Даниловича Данилова о наступлении на Петербург).

Подаренные мне воспоминания пулеметчика Северо-Западной армии о наступлении на Петербург. Очень цельный дневник, которым я никогда не пользовался. <...> Письма офицеров в 19—20 гг., писанные на фронте Северо-Западной армии, адресованные Ливену. Часть Ливеновского архива’ (РАЛ. MS. 1068/5259). Зуров хорошо понимал значимость этой своей деятельности и писал: ‘Весь материал о 1918 г. — северо-запад России — это материал единственный, страшной русской истории, который я старался спасти — собрав эти материалы. Ни в каких архивах об этом нет’ (РАЛ. MS. 1068/5260). М. Грин учла это и после разбора архива Зурова изыскала возможность все относящееся к истории Северо-Западной армии доставить А. И. Солженицыну, который, в свою очередь, передал эти материалы в Библиотеку-фонд ‘Русское зарубежье’ (Москва) (об этом см. список переданных материалов, переписку и др. материалы — РАЛ. MS. 1068/5263—5276).}. О том, насколько аккуратно и точно он использует собранные материалы, можно судить по отзыву героя очерка ‘Даниловы’, опубликованного Зуровым в альманахе ‘Белое дело’ (1927. No 2). Сохранился оттиск очерка с инскриптом: ‘На добрую память А. И. Куприну. 2-го Островского стрелкового полка старшего унтер-офицера Леонида Зурова’. За очерком и следует упомянутый отзыв полковника Данилова: ‘Все написанное в сей книге соратником Леонидом Зуровым о 12-ом Темницком Гренадерском полку — правда.

В основу им обработанного легли мои личные крепко врезавшиеся в память воспоминания, рассказы участников боевых дней и немногие уцелевшие книжки донесений и дневники, что хранятся у меня в виде документов.

Для настоящего русского солдата нет границы предела доблести, отваги и настоящего героизма. Часть, понимающая и уважающая своих командиров, управляемая настоящими воинами-патриотами, может делать лихие дела’ {РАЛ. MS. 1068/25.}.

В 1928 г. рижское издательство ‘Саламандра’ издает сразу две книги Зурова, которые можно рассматривать как логическое завершение интересующих его тем. ‘Кадет’ включал заглавную повесть и несколько рассказов, посвященных в основном Гражданской войне {В разное время Зуров по-разному высказывался об автобиографичности ‘Кадета’: ср. ‘Из моих вещей мне ближе всего ‘Отчина’. ‘Древний путь’, конечно, ‘Поле’. Меньше ‘Кадет’, хотя в нем много личного’ (РАЛ. MS. 1068/3207), и ‘Добавлю, что ‘Кадет’ вовсе не автобиография, не передача автором истории своей, а серьезно проведенная творческая работа над материалом — устными рассказами, запис<анными> от ост<авшихся в живых после/?/> Яр<ославского> восст<ания> и перераб<отанными> творчески автором и добавленн<ыми> им’ (РАЛ. MS.1068/ 724). Однако и повесть, и рассказы дебютного сборника безусловно автобиографичны, доказательством тому — возраст главных героев, вчерашних подростков (кадет Митя Соломин и его двоюродный брат, лицеист Степа Субботин в ‘Кадете’, 15-летний вольноопределяющийся Львов по прозвищу Львенок — автобиографический антропоним в русском переводе, ср. Леонид — в рассказе ‘Город’, 15-летние же герои рассказа ‘Плевок’ Сергей и Виктор), прибалтийские города Рига и Нарва как место действия в ‘Кадете’ и рассказе ‘Студент Вова’, эпидемия тифа, поразившая Северо-Западную армию в Эстонии, которые перевешивают утверждение Зурова о том, что повесть написана не на основе его биографии, потому что он никогда не учился в кадетском корпусе и не был в Ярославле.}. Жанр ‘Отчины’ автор определил как очерки, однако, скорее, ее можно назвать исторической поэмой об осаде Пскова и Печерского монастыря войском Стефана Батория. Любовь Зурова к истории родного края сказалась и в оформлении ‘Отчины’: в рукописной библиотеке Псково-Печерского монастыря он сделал ‘зарисовки букв, концовок, водяных знаков и кожаных тиснений’ {Зуров Л. Отчина. Рига: Саламандра, 1928. С. 5.} и изукрасил ими свою книгу.

Восторженный поклонник творчества Бунина, Зуров посылает ему во Францию свою первую книгу и через некоторое время получает его похвальный отзыв. Читая повесть и рассказы Зурова, Бунин не мог не заметить старательного ученичества молодого автора, не мог не узнать свой строй фразы и свое цепкое внимание к деталям. Вот пятнадцатилетний герой повести ‘Кадет’ Митя Соломин в родном имении на своих последних каникулах. Лето 1917 года. ‘Все было хорошо в этом мире: и солнце, и дождь, славно освеживший воду, и черноухий фокстерьер, что метался на мостках, лаял, клал на доску палку и просил с ним поиграть, и прыгающий на берегу золотистый стреноженный жеребенок’ {Зуров Л. Кадет. Рига: Саламандра, 1928. С. 8.}. И в моменты растущего напряжения Зуров, как и Бунин, пускал в ход почти бесстрастную интонацию, так что напряжение только росло, как, например, в сцене, где главная героиня со смешным прозвищем Куний мех собирает Митю и его друга Лагина, свалившихся с ног от усталости, не зная, что это их последняя встреча, потому что ее с отцом расстреляют красные: ‘Она принесла оставшийся в доме хлеб и начала делать для кадет бутерброды. Вспомнила, что у нее осталась еще плитка шоколада, принесла и ее. Неожиданно подумала, что все это она приготовляет для их ухода, что, возможно, они уйдут уже навсегда, что Митю могут убить или ранить, как Лагина. Она вспомнила вечер на волжской набережной и неожиданно заплакала. Ее слезы капали на оберточную бумагу и хлеб. Ей стало жаль своих тонких девичьих рук, которые целовал Митя, всю себя, которую Митя любил, она подошла к трюмо, и пожелтевшее от сумерек стекло отразило ее заплаканные глаза, перекинутую через плечо косу и узкие полудетские плечи’ {Зуров Л. Кадет. Рига: Саламандра, 1928. С. 60—61.}.

Зуров и Бунин начали обмениваться письмами, но в переписку ‘из двух углов’ неожиданно влился третий голос — жившей в семье Буниных Г. Н. Кузнецовой. Именно она, будучи поверхностно знакома с Зуровым еще с начала 1920-х гг., когда оба они учились в Чехословакии, написала, по решению обитателей виллы Бельведер, ответ на его первое письмо. Однако ее участие в переписке не ограничивалось ролью ‘связной’ — по всей видимости, Кузнецова, считавшая себя ученицей Бунина, также уловила в дебютной книге Зурова знакомые интонации и захотела увидеть в нем, человеке ее поколения, связанного с нею общими воспоминаниями об учебе в Праге, единомышленника.

Она мягко, тактично, но и наставительно рассказывает в письмах Зурову о ‘молодом’ русском литературном Париже, и из этих рассказов вычитываются два подтекста. Первый — романтический, ‘вообрази — я здесь одна,/ Никто меня не понимает’. Второй — превентивный: Кузнецова пытается предостеречь молодого провинциала от надежды на некое цеховое братство, дружелюбие, понимание, дает ему понять, что особый статус — человека, живущего у Бунина, ученика Бунина — способен вызвать лишь раздражение у других молодых литераторов {Факт приезда Зурова 23 ноября 1929 г. был сразу замечен в литературных кругах русского Парижа и, по-видимому, статус вновь прибывшего живо обсуждался, как это имело место и в случае с Кузнецовой. Свидетельством тому может служить известная по дневниковой записи Буниной от 13 февраля 1930 г. иронически-доброжелательная характеристика Дон-Аминадо ‘Дети Ванюшины’ (РАЛ. MS. 1067/398). С другой стороны, репутация ученика Бунина, которая поначалу помогала общению Зурова с литературными кругами русского зарубежья, с течением времени стала стереотипом, мешающим восприятию особенностей его собственного творчества (см. об этом: Белобровцева И., Рогачевский А. В тени Бунина. Александр Амфитеатров о Леониде Зурове // Вторая проза: Сборник статей / Редакторы И. Белобровцева, С. Доценко, Г. Левинтон, Т. Цивьян. Таллин: TPU Kirjastus, 2004). На эти мысли наводит также спор литературных критиков о сущности творчества Зурова, отголоски которого явственно слышатся в размышлениях по этому поводу К. Зайцева: ‘…он ученик Бунина, в такой мере в частности, усвоивший манеру его письма, что порой Зуров пишет просто бунинской прозой. <...> Как правильно сказал на этих днях Ходасевич, в отношении Зурова естественно встает вопрос: кто перед нами: подражатель Бунина или его ученик? С полной уверенностью можно сказать вместе с нашим проницательным критиком: ученик. Но к этому можно прибавить — ученик, который идет своим собственным путем и который на наших глазах слагается в личность очень значительную и в своей значительности имеющую все шансы стать репрезентативной для молодой русской литературы (Зайцев К. ‘Древний путь’ Л. Зурова // Россия и славянство. 1934. 1 февраля. No 228. С. 3).}.

Приехав по приглашению и с помощью Бунина во Францию, Зуров достаточно долго сомневался в том, что останется там, говорил о намерении вернуться в Латвию. Его можно было понять: не зная языка, он был лишен возможности каких бы то ни было контактов с французской интеллигенцией. В то же время, в отличие от других литераторов своего поколения, испытавших на своем творчестве сильное воздействие французской литературы {См. об этом: Livak L. How it was done in Paris: Russianmigr Literature and French Modernism. Madison: University of Wisconsin Press, 2003.}, Зуров в этих контактах и не нуждался. По справедливому замечанию В. Варшавского, он был ‘редчайшим исключением’ {‘Исключения, конечно, были. Так, в этом смысле нельзя назвать ‘эмигрантским писателем’ Леонида Зурова. Он всегда писал о России, о русских полях и озерах, о народе на войне и в революции. Древние стихии народной жизни он чувствовал даже глубже, чем кто-либо из старших писателей, разумеется, кроме Бунина’ (Варшавский В. Незамеченное поколение. Нью-Йорк: Изд-во им. Чехова, 1956. С. 183). Ему вторила и Кузнецова в ‘Грасском дневнике’: ‘Л<еня> еще, сам того не зная, счастливей всех, потому что у него еще есть его любовь к псковским озерам, мужикам, избам и церковкам, и он мечтает о них с каким-то даже остервенением. А мы все прочие? Я ведь видела парижскую жизнь, знаю парижских поэтов. Кто это сказал, что наше раздавленное поколение присутствует при собственных предсмертных корчах?’ (Кузнецова Г., Грасский дневник. Вашингтон: Victor Kamkin, 1967. С. 247. Запись за 31 января 1932).} в своем поколении, поскольку, по примеру старших прозаиков, был эмигрантом лишь территориально, оставаясь, как писатель, в кругу двух важнейших для себя русских тем: древней истории России и истории Гражданской войны. Этому были посвящены почти все последующие публикации и книги Зурова. Несмотря на колебания и сомнения, Зуров жил во Франции с 1929 г. до самой смерти в 1971 г., причем большую часть этого времени — с Буниными. Жизнь в одном доме редко отливается в письма, тем не менее сохранилось немало записок и писем (оба не раз уезжали), которые писали друг другу Бунин и Зуров в последующие годы. Сложная история взаимоотношений в переписке, правда, не прочитывается, но она восстановима благодаря нескольким синхронным источникам, в частности дневнику В. Н. Буниной, имеющему неоценимое значение для фактографии любого события в доме Буниных.

* * *

Тексты печатаются по новой орфографии с сохранением стилистических особенностей подлинников.

Ценную помощь при подготовке публикации оказали: Т. Гладкова (Париж), М. Климова (Прага), Л. Мнухин (Москва), И. Лукка (Хельсинки), Е. Пономарев (Санкт-Петербург), Б. Равдин (Рига), Д. и Н. Риникеры (Прага/Базель), W. Janik (Лондон), H. Sullivan (Urbana-Champaign, USA).

К сожалению, не удалось установить контакт с владельцами прав интеллектуальной собственности на письма Г. Н. Кузнецовой (по этому поводу см. справку В. Кантора и Г. Суперфина в публикации: Федор Степун. Русские письма / Публ. В. К. Кантора // Вестник Европы. XXI век. 2001. No 3. С. 186).

И. А. БУНИН — Л. Ф. ЗУРОВУ

7 декабря 1928 г. Грасс

Villa Belvd&egrave,re,

Grasse, A M,

France

7—XII—1928

Очень занят, только теперь прочел Вашу книжку¹ — и с большой радостью. Очень, очень много хорошего, а местами прямо прекрасного. Много получаю произведений молодых писателей — и не могу читать: все как будто честь честью, а на деле все ‘подделки под художество’, как говорил Толстой². У Вас же основа настоящая. Кое-где портит дело излишество подробностей, излишняя живописность, не везде чист и прост язык, не нравятся мне такие слова, как ‘сырь’, ‘гармонь’, ‘тяжелое тело города’³ и т.п. Да все это, Бог даст, пройдет, если только Вы будете (и можете) работать.

Кто Вы? Сколько Вам лет? Что Вы делаете? Давно ли пишете? Какие у Вас планы?

Напишите мне, если можно, коротенькое, но точное письмо. Пришлите маленькую карточку⁴.

От души желаю Вам успеха.

Простите, что пишу без обращения — не знаю Вашего отчества.

Ив. Бунин

— — —

Публикуется по автографу (РАЛ. MS. 1066/6103).

¹ Речь идет о первой книге Зурова ‘Кадет’ (Рига: Саламандра, 1928) (в дальнейшем — Кадет), куда, кроме заглавной повести, вошли рассказы ‘Город’, ‘Плевок’, ‘Студент Вова’, ‘Смерть князя Даниила’, ‘О городе и крепостице Санктпитербург’, ‘Последний поход’, ‘Тот уголок земли…’.

В дневниковой записи Кузнецовой за 23 сентября 1928 г. можно прочесть ‘предысторию’ этого письма: ‘Некий Леонид Зуров вчера прислал И<вану> А<лексеевичу > книжку ‘Кадет’. Читать ее взялась первая я. Способный человек. И близко все, о чем он пишет’ (Кузнецова Г. Грасский дневник. Вашингтон, 1967. С. 75, в дальнейшем — Грасский дневник).

О высокой оценке Буниным книги ‘Кадет’ свидетельствует также дневниковая запись Кузнецовой за 13 декабря 1928: ‘Вчера, когда мы одни гуляли вечером, он <Бунин> бранил рощинский роман <см. примеч. 3 к No 32>, ему дали прочесть две главы — и говорил, что никто в сущности не умел написать войну по-настоящему. Отчасти тронул ее правильно Зуров’ (Грасский дневник. С. 86).

² Бунин часто приводит эту фразу, не всегда со ссылкой на Толстого, в своих высказываниях о современной литературе. Она заимствована им (и переиначена) из предисловия Толстого к роману В. фон Поленца ‘Крестьянин’ (1894): ‘Роман этот не есть одна из тех подделок под художественные произведения, которые в таком огромном количестве производятся в наше время, а настоящее художественное произведение’. Ср. его отзыв о первой книге Зурова в газете ‘Россия и славянство’ (см. примеч. 1 к No 4): ‘подлинный, настоящий художественный талант, — именно художественный, а не литературный только, как это чаще всего бывает’.

³ Бунин цитирует неудачные, с его точки зрения, слова и выражения по указанному в примеч. 1 изданию: ‘Тяжелое тело города’ и ‘сырь’ взяты из одного и того же абзаца рассказа ‘Город’ (Кадет. С. 96), ‘гармонь’ — из рассказа ‘Плевок’ (Кадет. С. 109).

⁴ Присланная по просьбе Бунина фотография сохранилась (РАЛ. M S. 1068/4097). Она воспроизводится в наст. изд. О получении фотографии и впечатлении, производимом ею, см. примеч. 13 к No 2, а также No 3 и примеч. 3 к нему.

Л. Ф. ЗУРОВ — И. А. БУНИНУ

17 декабря 1929 г. Рига

Рига, 17 декабря 1928 года

Глубокоуважаемый

Иван Алексеевич!

Ваше письмо — большая радость.

Я эмигрант. Моя родина — город Остров Псковской губернии. 16-летним реалистом в 1918 году я ушел добровольцем в С<еверо>-З<ападную> Армию¹, был два раза ранен², потерял отца³ и в 20-м году очутился в Риге. В 22-м году, окончив гимназию⁴, поступил в Пражский Политехнический институт⁵, но через полтора года, по совету врача, должен был прервать образование.

В Риге был рабочим, репетитором, маляром⁶, секретарем журнала ‘ПЕРЕЗВОНЫ’⁷ и т.д.

Теперь я живу на незначительный литературный заработок. Материальная нужда меня не пугает. Привык. Думаю, что если не погиб за эти годы, то с помощью Божией пробьюсь.

В России я помещал в рукописном ученическом журнальчике свои первые рассказы⁸. Начал писать с 1925 года, работал с большими перерывами при очень тяжелых материальных обстоятельствах.

Этот год для меня очень важен. Я почувствовал, что для меня литературный труд — все.

Недавно окончил очерки ‘ОТЧИНА’⁹. Писал их по обещанию¹⁰. Думаю отказаться от исторических тем. Начал повесть из времен молодого псковского добровольчества¹¹. Думаю ее окончить к весне (хотя это очень маленький срок для серьезной работы). Мечтаю весной вырваться из города в уезд, к границе¹².

Благодарю Вас за радость, которую Вы мне доставили Вашим письмом и сердечным отношением к моей работе.

Преданный Вам Л. Зуров

Вслед за письмом высылаю книжку ‘ОТЧИНА’¹³.

Рига, Суворовская ул. 17, кв. 9.

Леонид Федорович ЗУРОВ.

— — —

Публикуется по авторизованной машинописи (в дальнейшем — AM) (подпись — автограф) (РАЛ. MS. 1068/2038).

¹ Северо-Западная армия (до июля 1919 г. носила название Северная армия) была сформирована на основе Северного корпуса в июне 1919 г. К октябрю 1918 г. ее численность составляла до 18 000 человек. Под командованием генерала H. H. Юденича участвовала в ‘походе на Петроград’ и была разбита Красной армией. Войска перешли границу с Эстонией, после чего армия была разоружена и интернирована. В течение 1919—1920 гг. Северо-Западная армия была ликвидирована (официально она прекратила деятельность 22 февраля 1920 г.). Часть личного состава вернулась в Россию, часть осталась в Эстонии в статусе беженцев. Большое число воинов Северо-Западной армии погибло в результате эпидемии тифа. Генерал H. H. Юденич (1862—1933), один из руководителей белогвардейского движения на Северо-Западе России. В качестве военного министра входил в состав образованного в Таллине в августе 1919 г. Северо-Западного правительства под руководством С. Г. Лианозова. В 1920 г. эмигрировал в Великобританию, позже — во Францию. 28 декабря 1926 г. Николай Ульянов писал Зурову как бывшему сослуживцу-однополчанину по Островскому полку армии Юденича: ‘Читая иногда рижскую газету ‘Слово’, встречал Вашу фамилию, но сомневался, думал, что однофамилец, но вот в одном из ноябрьских номеров газеты ‘Слово’ читаю Ваше произведение ‘Нарвский этап’ <Зуров Л. Этап в Нарве // Слово. 1926. 21 ноября. No 336>, а главное-то — примечание газеты к этому рассказу — итак, Вы подающий надежды писатель, с чем от души позвольте поздравить Вас и пожелать на этом поприще успеха и славы. Теперь я уже не сомневаюсь, что Вы тот Леня Зуров, что был пулеметчиком при 3 роте Островского полка, а еще раньше реалист Островского реального училища’ (РАЛ. MS. 1068/3908).

² См. выданное Зурову 27 октября 1919 г. свидетельство врачебной комиссии на эстонском языке. Осмотрев Зурова, комиссия нашла, что движения его левой руки ограничены вследствие ранения и на основании соответствующего приказа отправила его в 30-дневный отпуск (РАЛ. MS. 1068/1597).

³ Отец Зурова, Федор Максимович Зуров (?—1920) был купцом второй гильдии. Как писал Зуров в ‘Автобиографических заметках’, ‘род отца, Зуровы, по семейным преданиям, древнего происхождения’ (РАЛ. MS. 1068/758). ‘Отец — единственный сын — никогда не служил, все время занимался охотой, на своей земле и в лесах, ездил охотиться на Кавказ, был первый в губернии по стрельбе влет’ (РАЛ. MS. 1068/759). Вместе с сыном осенью 1918 г. добровольно пошел служить в Северо-Западную армию (ср. в ‘Автобиографических заметках’: ‘В 1918 году я вместе с отцом <...> вступил в Северо-Западную армию, чтобы наступать на Петербург с лозунгом ‘За Учредительное собрание» — РАЛ. MS. 1068/771). В 1919 г. вместе с армией перешел границу между Россией и Эстонией. Ф. М. Зуров служил представителем Красного Креста в Нарве, в январе 1920 г. заразился тифом и умер в военном госпитале в Азери.

⁴ См. выданное Зурову 17 июня 1922 г. свидетельство: ‘Леонид Федорович Зуров, родившийся 5 апреля 1902, обучавшийся ранее в Островском реальном училище, поступил в сентябре 1920 по свидетельству в III класс Рижской Городской Русской средней школы и посещал ее до 13 июня 1922 г.’ (РАЛ. MS. 1068/1504).

⁵ В имматрикуляционном листе Пражского политехнического института (Cesk vysok skola tehnicka v Praze) от 6 октября 1922 г. значится, что Зуров был принят на отделение архитектуры и наземных сооружений на 1922/23 учебный год (РАЛ. MS.1068/1608). В зачетной книжке оценки проставлены только за два семестра, т.е. один учебный год (РАЛ. 1068/1610).

⁶ Ср. ‘Автобиографические заметки’: ‘Вернувшись из Праги, работал на Кинематографической фабрике (перфорировал пленки), в типографии — печатал кинематографические билеты и объявления и афиши, работал со студентами и расклеивал афиши’ (РАЛ. MS. 1068/77).

⁷ Русский литературно-художественный журнал ‘Перезвоны’ в Латвии просуществовал с 1925 по 1929 г. (всего 43 номера). Выпускало журнал издательство ‘Саламандра’, то самое, где увидели свет две первые книги Зурова. В ‘Перезвонах’ публиковались лучшие литературные силы русского зарубежья: Алданов, Бунин, Зайцев, Куприн, Ремизов, Тэффи, Ходасевич и др. Зуров, по его словам, был в редакции ‘Перезвонов’ не только секретарем, но и инкассатором, т.е. собирал выручку за журнал и деньги с подписчиков в латышской провинции. В ‘Перезвонах’ опубликованы очерки и рассказы Зурова ‘О городе и крепостице Санктпитербург’ (1926. No 24. С. 741—746), ‘Московское’ (1927. No 28. С. 896—897), ‘Тот уголок земли’ (1927. No 32. С. 997—999), ‘Выручка’ (1927. No 35. С. 1114—1120).

⁸ Сведений об упомянутых первых рассказах Зурова нет.

⁹ Зуров Л. Отчина. Рига: Саламандра, 1928 (в дальнейшем — Отчина). Основная тема повести — псковское пограничье, охрана российских рубежей, описание штурма Пскова и его чудесного спасения Богоматерью во время нашествия на Русь польского короля Стефана Батория.

¹⁰ См. No 6.

¹¹ По-видимому, речь идет о романе ‘Древний путь’, который был завершен лишь несколько лет спустя и вышел в издании ‘Современных записок’ в 1934 г.

¹² См. No 9 и примеч. 2 к нему.

¹³ Факт получения книги упомянут Буниной в дневниковой записи за 27 декабря 1928 г.: ‘Пришла книжка Зурова ‘Отчина’. Это историческое описание Псково-Печерского монастыря. Он весной работал в монастырской библиотеке, сделал зарисовки букв, концовок, водяных знаков и кожаных тиснений. В этой библиотеке он обнаружил заброшенную икону с рисунками обители конца царствования Ал<ексея> Михайловича и богатую киноварными буквами рукописную книгу XVII века государева дьяка Мисюря Мунейхина. Названа его книга ‘Отчина’. Написана просто, сжато, с древними словами. Молодец. Значит, у него серьезные задания. Хорошо, что он религиозен. Он в письме сообщил Яну, что ему было 16 лет, когда он стал добровольцем, значит, ему 26. Был в Праге (Г<алина> <Кузнецова> вспомнила его), но доктор посоветовал уехать оттуда из-за здоровья, — он был дважды ранен. Служил в ‘Перезвонах’ секретарем. Прислал свою крохотную фотографию. Лицо приятное, хотя, вероятно, он человек самолюбивый и с характером. Г<алина> написала ему письмо ‘ (РАЛ. MS.1067/392, Устами Буниных. Т. 2. С. 189—190).

Г. Н. КУЗНЕЦОВА — Л. Ф. ЗУРОВУ

24 декабря 1928 г. Грасс

24 декабря 1928 г.

Вилла Бельведер

Грасс.

Многоуважаемый Леонид Федорович!

Сегодня получили Ваше письмо, и я решила написать Вам, тем более что и раньше собиралась сделать это. Я живу у Буниных¹. Вы, быть может, встречали мое имя в ‘Последних новостях’, где я печатаюсь около двух лет, или в ‘Современных записках’². Но, кроме того, мы с Вами встречались и раньше, в Праге, в Свободарне. Взглянув на Вашу фотографию, я тотчас узнала Вас, да вспомнила и фамилию, которая и раньше казалась мне знакомой. Вы, вероятно, вспомнили бы меня, если бы увидели, мы даже, кажется, были с Вами знакомы, во всяком случае, раскланивались³. Там меня знали как Галину Николаевну Петрову, теперь же я печатаюсь под своей девичьей фамилией⁴.

Но все это не важно. Главное то, что я хотела сказать Вам по поводу Вашей книги.

Я начала ее с первой вещи⁵, и она меня сразу захватила. Все хорошо, все правильно и все по-своему. Очень хороша сцена над рекой, на скамейке, и этот падающий снег, который исчезает, коснувшись воды, и барки, и стрельба, и Ярославль — от всего этого веет настоящей (а не поддельной, сусальной) старой Русью, немного грустной. И любовь хороша тем, что по-своему. Куний Мех—Аня совсем живая, и хорошо, что она, проводив Митю, встает и идет по лестнице, шагая, по-детски, через ступеньку⁶. Это все доказывает, что Вы представляете себе все то, что пишете. Есть еще рассказ, кажется, ‘Город’ — у меня нет под рукой книжки — он по-настоящему трогателен, особенно то, как юнкера и Львенок выходят из ресторана и потом стоят у забора катка⁷. Иван Алексеевич говорил мне, что этот рассказ его очень тронул, а он строг и редко хвалит. Хвалил он еще и рассказ о Пушкине, говорил, что заметил его еще в ‘Перезвонах’⁸. Он и правда хорош и главным образом каким-то простым, правдивым духом старого времени, почувствованного, однако, Вами, как настоящее. Вообще, это замечательно, что Вас интересуют такие вещи, т.е. история, хотя и я не знаю, всегда ли и все ли правильно исторически. О недостатках, конечно, тоже можно бы сказать кое-что. Но, во-первых, о них пока просто не хочется думать, т<ак> к<ак> книга в общем радует талантливостью, да и пишете Вы недавно — я тоже, между прочим, пишу столько же, сколько и Вы — а, во-вторых, не знаю, как Вы относитесь к критике. Я знаю очень многих писателей, которые не терпят слова возраженья. Сама к ним не принадлежу.

В общем же я очень рада за Вас. Мало людей, которые пишут из ‘настоящих’ побуждений, а Вы, по-моему, к ним принадлежите. Напишите, как Вы живете, есть ли у Вас какой-нибудь литературный круг, как Вы работаете — вообще в какой ‘атмосфере’ живете.

От души желаю Вам всего лучшего.

Галина Кузнецова

— — —

Публикуется по AM (правка и подпись — автограф) (РАЛ. MS. 1068/3371).

¹ Кузнецова жила в семье Буниных с 1927 г.

² К этому времени Кузнецова печаталась в журналах ‘Звено’ (стихотворение ‘…И я уйду с земли в такой же дряхлый день…’ // Звено. 1926. No 162. 7 марта. С. 8, рассказ ‘Синие горы’ // Звено. 1927. No 4. 1 октября. С. 206—226, стихотворение ‘Прованс’ // Звено. 1928. No 1. 1 января. С. 39), ‘Современные записки’ (далее СЗ): стихотворение ‘Полдень’ // СЗ. 1928. No XXXVI. С. 185), в газете ‘Последние Новости’ (далее ПН): ‘Стихотворение’ // ПН. 1928. 5 мая. No 2965. С. 3, ‘Восьмистишия’ // ПН. 1928. 12 июня. No 2636. С. 3, ‘Олесь’ // ПН. 1928. 17 июня. No 2643. С. 4—5, ‘Стихотворения. Голос из могилы. Новая песня’ // ПН. 1928. 15 июля. No 2671. С. 3, ‘Дом на горе’ // ПН. 1928. 14 августа. No 2701. С. 4, ‘Золотой Рог’ // ПН. 1928. 4 сентября. No 2722. С. 2—3, 5 сентября. No 2723. С. 2—3.

³ Ср. дневниковую запись Кузнецовой за 24 декабря 1928 г.: ‘Пришло письмо от Зурова, автора ‘Кадета’. Взглянув на маленькую фотографию, приложенную к нему, сейчас же стала вспоминать что-то и в конце концов вспомнила высокого, худого мальчика с улыбающимся лицом и светлыми волосами, появившегося на некоторое время в Свободарне (студенческое общежитие, где в основном жили русские студенты-эмигранты), в Праге, и куда-то затем исчезнувшего. Это и есть Зуров. Мы даже были знакомы, во всяком случае, раскланивались. Письмо его произвело хорошее впечатление. Оно написано на машинке и просто, кратко и сдержанно, хотя он, должно быть, ног под собой не чувствует от радости — сам Б<унин> похвалил! Я написала ему письмо , после всеобщего обсуждения. Он как бы мой ‘земляк’ по студенческим временам в Праге, во-вторых, по чему-то родственному в писаниях’ (Грасский дневник. С. 90). Общежитие Свободарня находится до сих пор в северо-восточной части Праги Либен.

⁴ В 1918 г. Кузнецова вышла замуж за офицера Белой армии Дмитрия Михайловича Петрова и вскоре вместе с ним оказалась в эмиграции в Константинополе, затем в Праге. После переезда в Париж в 1924 г. Петров работал таксистом. В том же году Кузнецова впервые подписалась своей девичьей фамилией в журнале ‘Студенческие годы’ (см. примеч. 4 к No 6), но брак с Петровым окончательно распался, по-видимому, лишь после знакомства с Буниным в 1926 г. Впоследствии Петров эмигрировал в Бразилию.

⁵ Книга ‘Кадет’ открывается заглавной повестью.

⁶ Кадет. С. 28.

⁷ Там же. С. 100.

⁸ Имеется в виду рассказ ‘Тот уголок земли…’ (см. примеч. 7 к No 2).

Г. Н. КУЗНЕЦОВА — Л. Ф. ЗУРОВУ

15 января 1929 г. Грасс

15 января

Грас.

Ваша ‘Отчина’ понравилась нам всем, и Вы, вероятно, уже получили номер газеты ‘Россия и славянство’ с заметкой Ивана Алексеевича о Вас¹. Думаю, это доставит Вам еще большую радость. Вы, должно быть, правы, говоря, что те, кто в душе чисто и беззлобно прост — получает². Во всяком случае, хочется верить в это.

Что значит ‘по обещанию’? Как это вышло, если это не нескромно³? В ‘Отчине’ много хорошего, лучше же всего тот поэтический дух, которым проникнута вся книга. И конец хорош. Вы упоминаете ‘Муромцева’, это, кажется, предок жены И<вана> А<лексеевича> — она интересуется им⁴.

Почему, собственно, Вы основались в Риге? Или это вышло случайно? Чувствую, что Прага не оставила в Вас приятных воспоминаний. Впрочем, я сама была принуждена покинуть ее полубольная, по совету врача. Когда Вы уехали оттуда?

Лукаш ничего не рассказывал нам о Риге⁵. Я с ним даже не знакома. Скажу только, что люди холодны не только в Риге — это, кажется, всюду. Какие и где Вы читали мои стихи? Я мало печатала и печатаю. Теперь же около двух лет печатаю почти исключительно прозу — набралась бы целая книжка⁶ — но не хочу спешить. Многое меня не удовлетворяет. Учусь, конечно, у Ивана Алексеевича, но в среде ‘молодых’ стою совсем одиноко. Статья Рощина⁷ отчасти рисует нашу жизнь, но только ‘отчасти’. Он немного ‘переложил’ красок, и получилась экзотика. А без нее было бы лучше. Впрочем, нельзя подходить с большими требованиями к газетной статье⁸.

Праздников у нас тоже не было. Мы сейчас втроем в полупустом доме, который стоит среди диких садов-террас. Позади начинаются Альпы. Темнеет в пятом часу. Холодно. Сами топим печи, никого подолгу не видим. Наши гости — письма.

Иван Алексеевич и Вера Николаевна Вам кланяются. Вы не так уж бойтесь его. Он — чудесный человек.

Кладу Вам сюда два рассказа⁹ — не потому, что считаю лучшими, а просто потому, что других под рукой нет — надо выписывать из Парижа.

Шлю Вам сердечный привет.

Галина Кузнецова

За ‘Золотой Рог’ некоторые меня бранили (идеологически)¹⁰, но я написала только то, что видела и что было очень типично для Конст<антинопо>ля того времени.

Мне пишите лучше рукой.

— — —

Публикуется по автографу (РАЛ. MS. 1068/3372). Год установлен по содержанию.

¹ Имеется в виду печатный отзыв Бунина: ‘Недавно я, совсем неожиданно, испытал большую радость: прочел книжку нового молодого русского писателя, Леонида Зурова, изданную в Риге и состоящую из повести ‘Кадет’ и нескольких небольших рассказов: подлинный, настоящий художественный талант, — именно художественный, а не литературный только, как это чаще всего бывает, — много, по-моему, обещающий при всей своей молодости. Поспешил что-нибудь узнать об авторе этой книжки. Узнал, что ему всего двадцать шестой год, что родился и рос он в Псковском краю, шестнадцати лет ушел добровольцем в Северо-Западную Армию, был два раза ранен, потом попал в Ригу, где был рабочим, репетитором, маляром, секретарем журнала ‘Перезвоны’, а теперь живет на свой скудный литературный заработок, что писать он начал всего три года тому назад, работая с большими перерывами, при очень тяжелых материальных обстоятельствах… На днях я с еще большей радостью прочел его новую книжку ‘Отчина’. Он мне пишет (в ответ на мое письмо о первой его книжке), что ‘Отчину’ он писал ‘по обещанию’. И в предисловии к ней говорит: ‘Это результат моей работы в Псково-Печерском монастыре, в его рукописной библиотеке, весной 1928 года…’ Уже одно это прекрасно. Но прекрасна и сама книжка, — на нее надо обратить особенное внимание. Дай Бог всяческого благополучия молодому дарованию’ (Бунин И. Леонид Зуров // Россия и славянство. 1929. 12 января. No 7. С. 3).

² По-видимому, Кузнецова отвечает на утраченное письмо Зурова, в котором он повторил кое-что из No 2. См. ниже примеч. 8, а также дневниковую запись Кузнецовой за 14 января 1928 г.: ‘Он пишет сдержанно, начинает словами: ‘Многоуважаемая Галина Николаевна! Я очень хорошо помню Вас, стихи Галины Кузнецовой и Свободарню — большую тюрьму с маленькими кельями…» (Грасский дневник. С. 94—95).

³ См. No 2 и объяснение в No 6.

⁴ Впервые Васиан Муромцев упоминается в эпиграфе к части ‘Отчины’, названной ‘Игумен Корнилий’, где о нем говорится как об умертвленном по приказу Ивана Грозного вместе с игуменом Печерского монастыря Корнилием (С. 27). Второй раз — в XV главке той же части, где ‘созидателем’ городской стены и церкви назван Пафнутий Заболоцкий, ‘духовный сын игумена Корнилия и старца Васиана Муромцева (С. 44). В третий раз — в финале части ‘Игумен Корнилий’, где приведена запись в синодиках об убитых опальных людях, завершающаяся именами игумена Корнилия и старца Васиана Муромцева (С. 58). В записях Буниной ‘Наша родословная’ самый ранний из упомянутых предков — ее прапрапрадед Никита Алексеевич Муромцев, который жил во второй половине XVIII в. (РАЛ. MS. 1067/510—514).

⁵ Писатель Иван Созонтович Лукаш (1892—1940) в 1927 г. перебрался из Риги в Париж.

⁶ Сборник рассказов Кузнецовой ‘Утро’ вышел в Париже в 1930 г. в издательстве ‘Современных записок’. В него вошли рассказы ‘Утро’, ‘Кунак’, ‘В пути’, ‘Синие горы’, ‘Бахчисарай’, ‘Олесь’, ‘Золотой рог’, ‘Дом на горе’, ‘Ночлег’, ‘Номер 43’, ‘Последняя повесть’, ‘Осень’.

⁷ Николай Рощин — псевдоним писателя Николая Яковлевича Федорова (1896—1956). Периодически жил у Буниных в Грассе с 1924 г. (до приезда Зурова в 1929 г., затем приезжал изредка). Имел шутливые прозвища Капитан и Пекка (иногда Пэка/Пэкка).

⁸ Речь идет о фельетоне: Рощин Н. Литературный уголок. Вилла ‘Бельведер’ // Сегодня. 1929. 1 января. No 1. С. 4. См. ту же дневниковую запись Кузнецовой за 14 января 1929 г.: ‘Он <Зуров> прочел статью Рощина о вилле Бельведер и представил себе все в преувеличенно экзотическом виде, как там рощинским ‘бойким’ пером описано. ‘Сегодня читал статью Ник. Рощина и видел всех вас. Очень хороша там пальма, а если закрыть глаза, то можно представить и море. А о вашем море, солнце и ветре хорошо мечтать в розовые морозные дни…» (Грасский дневник. С. 95). Рощин достаточно подробно передает распорядок дня жителей виллы Бельведер и, в частности, пишет: ‘После обеда короткий отдых и — опять работа с небольшим и необязательным перерывом на чай. Чай накрывается в саду, под огромной пальмой, в густой, стрельчатой по краям, тени’. В газете воспроизводится фотография Буниных, Кузнецовой и Рощина ‘под ‘чайной пальмой’ в Бельведере’.

⁹ Вложение не сохранилось, но из No 6 ясно, что один из рассказов — ‘Золотой рог’ (см. примеч. 2 к No 3), а второй — вошедший впоследствии в сборник ‘Утро’ ‘Кунак’.

¹⁰ Сведений о критике рассказа нет.

И. А. БУНИН — Л. Ф. ЗУРОВУ

Январь 1929 г. Грасс

Очень благодарю Вас, дорогой, и за письмо¹, и за ‘Отчину’ — она очень хороша. Дай Бог Вам всего доброго.

Ив. Бунин

— — —

Публикуется по автографу (самодельная открытка с портретом Бунина, снятого в Одессе в апреле 1919 г. — РАЛ. MS.1066/6186) (РАЛ. MS.1066/6104). (Открытка воспроизводится в наст. изд.) Датируется предположительно по неотчетливому почтовому штемпелю и по сопоставлению с No 4. Адрес на открытках Бунина и на сохранившихся конвертах его писем: Souvorovskaja 17, 9. Riga (Latvija) / Суворовская, 17, кв. 9. Рига (Латвия).

¹No 2.

Л. Ф. ЗУРОВ — Г. Н. КУЗНЕЦОВОЙ

Вторая половина января 1929 г. Рига

Январь 1929 г.

Многоуважаемая Галина Николаевна!

Спасибо за Ваше письмо¹. Оно доставило мне много счастья и радости. Большое счастье!

И как странно — во сне я видел, что на подоконник, а окно было открыто и с улицы лился теплый золотистый свет (такого не бывает в жизни), села черно-синяя птица. А я подошел и взял ее в руки. Она была доверчива, легка, с глазами яркими и любопытными. И оттого, что я почувствовал ее в ладонях, теплую и дружелюбную, мне стало хорошо, как в детстве.

Днем после службы в соборе ко мне подошел Белоцветов² и сказал, что Иван Алексеевич написал заметку о моих работах³. На следующий день я получил Ваше письмо и дорогие для меня строки. Все это радостно и чудесно.

Спасибо за Ваши рассказы. Ваши стихи я читал в ‘Студенческих годах’⁴, а некоторые из них слышал от мичмана Петрова⁵. Мы жили тогда [без кабинок] в холодном коридоре Свободарни.

Ваши рассказы читаю впервые. И ‘Золотой Рог’, и ‘Кунак’ мне очень понравились. У Вас хороший и простой язык, Вы так хорошо видите. Временами, особенно в ‘Кунаке’, у Вас мужской язык. Желаю от души счастья и хорошей работы. Хотелось бы поскорее увидеть Вашу книгу. И заранее радуюсь.

В Праге было очень тяжело. В 1924 году после госпиталя и летнего отдыха я покинул ее, чтобы очутиться около родных полей. К Латвии отошел кусок нашей Псковской губернии⁶. И близость России меня укрепила лучше всех докторов.

‘Отчину’ я обещал Владычице Печорской, Покровительнице моей земли. Ее икона часто заходила к нам. Я ее помню ребенком.

Вернувшись летом из обители в Ригу, я не мог найти летописного отрывка ‘Повесть о приходе… Стефана Абатура на богоспасаемый град Псков’⁷. Я искал ее везде, но ни в библиотеках, ни в летописцах не обнаружил. Вечером я долго думал о своей незаконченной работе и отчаивался. Утром я зашел в антиквариат знакомого купца. Там грудами лежали на полках и столах разрозненные русские книги. Я случайно раскрыл одну из них, и первое, что мне бросилось в глаза, — ‘Повесть о приходе’.

Старец Васиан Муромцев, ученик Корнилия, часто упоминается в древнем синодике Печерского монастыря. Он либо из новгородских, либо из псковских бояр. С ним переписывался Курбский.

Читал ‘Жизнь Арсеньева’⁸. Волновался до дрожи, до слез. Хочется стать лучше и чище. Спасибо Ивану Алексеевичу. У него большое сердце. Я рад за Вас. Ведь Вы близ него. Передайте, пожалуйста, мой сердечный привет Вере Николаевне. Спасибо.

<Л. Зуров>

P.S. Кладу в письмо вырезку из ‘Огонька’⁹, снимок Печерского монастыря и свою фотографию (после тифозной эпидемии и расформирования армии)¹⁰.

— — —

Публикуется по авторизованной машинописной копии (в дальнейшем — АМК) (дата и правка — автограф). РАЛ. MS. 1068/3365). Датируется по сопоставлению с No 4.

¹No 4.

² Белоцветов Николай Алексеевич (1863—1935) — ответственный редактор акционерного общества печатного дела ‘Саламандра’, издававшего газету ‘Слово’ и журнал ‘Перезвоны’. В этом издательстве вышли в свет книги Зурова ‘Кадет’ и ‘Отчина’.

³ См. примеч. 1 к No 4.

⁴ Кузнецова дебютировала как поэт в пражском журнале ‘Студенческие годы’. Там под именем Галины Петровой она опубликовала стихотворения ‘У царственных могил’ (1922. No 1. С. 4), ‘В вас слита грация небрежного каприза…’ (1922. No 3—4. С. 14), ‘Ты такой теперь стал рассеянный…’ (1923. No 1. С. 17), ‘Астры’ (1923. No 4. С. 17), ‘На катке’ (1924. No 1. С. 7). Последнее по времени публикации стихотворение ‘Парижские этюды’ (1924. No 6. С. 1) появилось под именем Галина Кузнецова (Петрова).

⁵ См. примеч. 4 к No 3.

⁶ Латвии по мирному договору 1920 г. с Советской Россией отошли Пыталовский и Палкинский районы Псковской области.

⁷ ‘Повесть о прихожении Стефана Батория на град Псков’, рассказывающая о героической обороне Пскова во время Ливонской войны, была написана по горячим следам событий, в 1580-х гг. жителем города Пскова, иконописцем Василием.

⁸ Ко времени написания No 6 кн. 1—3 романа Бунина ‘Жизнь Арсеньева’ печатались в No XXXIV, XXXV, XXXVII ‘Современных записок’ за 1928 г. Кн. 4 появилась позже, в 1929 г. в No XL журнала.

⁹ В No 44 петербургского журнала ‘Огонек’ (воскресное приложение к газете ‘Биржевые ведомости’) за 28 октября 1912 г. опубликован фотопортрет, выполненный С. Г. Смирновым по поручению журнала к 25-летнему юбилею литературной деятельности Бунина. Сохранилась присланная Зуровым вырезка с характерной пометой Бунина начала 1950-х гг.: ‘очень непохож! Ив. Б.’ (РАЛ. MS.1066/7846).

¹⁰ Упомянутые фотографии в архивах Бунина и Зурова не сохранились.

Г. Н. КУЗНЕЦОВА — Л. Ф. ЗУРОВУ

8 февраля 1929 г. Париж

8 февраля

Париж

Милый Леонид Федорович!

Не отвечала так долго потому, что мы переезжали в Париж. Здесь мы должны пробыть до 1 мая¹, если, конечно, все будет хорошо, и затем вернемся в Грас, как обычно.

Ваше письмо² нас очень тронуло. Мы много говорили о Вас с И<ваном> А<лексеевичем>. Он, вероятно, напишет Вам, когда немного оправится — переезд его утомил.

Каковы Ваши дальнейшие планы? Думаете ли Вы оставаться в Риге и дальше, что вообще предполагаете делать в будущем?³

Если у Вас есть хороший рассказ — посылайте его в ‘Совр<еменные> записки’. Лучше будет, если Вы пришлете его сначала нам. Редактор ‘С<овременных> з<аписок>‘ несколько месяцев в год живет с нами на Бельведер⁴, и мы хорошо знаем вкусы и требования журнала. Я с ним о Вас говорила — он расспрашивал с интересом. Говорил очень дружественно о Вас и Куприн.

Что Вы теперь делаете? Пишете большую вещь?

Рада, что Вам нравится моя проза. Спасибо за добрые пожелания. Кладу сюда листок со стихами⁵ и мой первый рассказ⁶. Если в нем нет крепости — он все же мне мил, как всякий первенец.

За ‘Отчину’ благодарю.

Наши Вам шлют сердечный привет. Я — тоже. Пишу кратко, т<ак> к<ак> устала от хлопот, связанных с переселением.

Храни Вас Бог.

Галина Кузнецова

Адрес наш до 21-го: 7, rue des Bauches⁷, Paris XVI. Постоянно можно писать на ‘Посл<едние> новости’: мне — ‘Les Derni&egrave,res Nouvelles’, 26 rue Buffault. Paris IX.

— — —

Публикуется по автографу (РАЛ. MS. 1068/3373). Год установлен по содержанию.

¹ Бунины и Кузнецова приехали в Париж 2 февраля 1929 г. (дневниковая запись Буниной за ту же дату — РАЛ. MS. 1067/395). В Грасс они вернулись 28 апреля (см. No 17).

² No 6.

³ Текст ‘Каковы ~ в будущем?’ — подчеркнут Зуровым.

⁴ Имеется в виду Илья Исидорович Фондаминский (1880—1942), часто бывавший у Буниных в Грассе. См. также No 17.

⁵ Сохранилась вырезка с циклом Кузнецовой ‘Прованс’ (‘Спокойная и грустная отрада…’, ‘О, как сегодня ночь смутна, бледна!..’, ‘Колоколов протяжный разговор…’) (Современные записки. 1927. No XXXIII. С. 221—222) (РАЛ. MS.1068/3373a).

⁶ Судя по No 9, это рассказ ‘След на снегу’.

⁷ 6 февраля 1929 г. Бунина записала в дневнике: ‘Переезжаем на рю дю Бош, где жили Михайловы <друзья Буниных>. Берем пока комнаты’ (РАЛ. MS. 1067/395).

Г. Н. КУЗНЕЦОВА — Л. Ф. ЗУРОВУ

1 марта 1929 г. Париж

1 марта

Париж

Милый Леонид Федорович!

Все собиралась написать Вам, да за временем не угонишься! Мы перебрались и живем теперь окончательно на 1, rue Jacques Offenbach, Париж XVI, куда и прошу писать, если придет охота. Я послала Вам письмо еще с rue des Bauches¹ — не знаю, получено ли оно Вами?

У нас стоят холода, несмотря на календарь — пора бы, кажется, и честь знать! Мы от переездов несколько ошалели, а Иван Алексеевич вообще чувствует себя не очень хорошо.

В Париже я пробую приобщиться к общей литературной жизни, но из этого немного выходит. Была на двух собраниях ‘молодых’² — и грустно мне стало. Все то, что я люблю, что мне важно и дорого в первую голову — там даже не упоминается. Говорят другим языком, мыслят, очевидно, совсем иначе. Упрекают за то, что у всех ‘тяга к богу’, не обращают внимания на чистоту языка. При мне на ‘вечере устной рецензии’ критиковали только что вышедший роман молодой писательницы Городецкой — ‘Несквозная нить’ — и никто не задумался над заглавием: что оно, в сущности, значит? И можно ли так сказать по-русски? Конечно, критика была очень суровая, бесцеремонная, с отсутствием всякого плана и логики³.

Я оббегала взглядом лица и думала — какие все они странные, невыразительные, непривлекательные! Да, очень, очень одиноко я себя чувствую среди них.

Как Вы живете? Как двигается Ваша повесть? Все-таки, несмотря ни на что, надо писать, хотя бы для себя, работать, делать свое дело и повторять про себя: ‘Господи, благослови мой малый труд!..’ Так учил меня один человек — и я часто говорю себе это и напоминаю себе об этом, когда падаю духом или устаю. Сейчас ничего не пишу. Тут трудно работать. В половине марта выйдет книжка ‘Совр<еменных> записок’, где будут мои стихи⁴. Шлю Вам сердечный привет. Как Вам работается, живется? Пишите.

Галина Кузнецова

Иван Алексеевич передает Вам привет и благодарит за присланный Вами портрет — он ему понравился — и вырезку⁵.

— — —

Публикуется по автографу (РАЛ. MS. 1068/3374). Год установлен по содержанию.

¹ У Кузнецовой ‘Boches’ — пренебрежительное прозвище немцев (франц.) (описка — исправлена по No 7).

² Собрания Союза молодых поэтов и писателей состоялись 9 и 23 февраля 1929 г., а 15 февраля члены союза выступали в Студенческом клубе при Русском студенческом христианском движении (Хроника. Т. 1. С. 530, 533, 536).

³ Роман Н. Д. Городецкой (1901—1985) ‘Несквозная нить’ вышел в парижском изд-ве Паскаль в 1929 г. С ‘устной рецензией’ романа выступил Н. Г. Рейзини 28 февраля 1929 г. на вечере ‘Кочевья’ (Хроника. Т. 1. С. 538).

⁴ См. No 14 и примеч. 8 к нему.

⁵ См. No 6 и примеч. 9 и 10 к нему.

Л. Ф. ЗУРОВ — Г. Н. КУЗНЕЦОВОЙ

6 марта 1929 г. Рига

Рига, 6-го марта 1929 г.

Многоуважаемая

Галина Николаевна,

Простите меня, что я так долго не отвечал на Ваше письмо¹. Думал написать рассказ и отправить его вместе с письмом, но рассказа не кончил, в срок не ответил, и мне, право, стыдно.

У на<с> тут не весело. На родине начинается голод. Часть дерев<ен>ь двинулась на новые места в Сибирь². Близ границы тоже недоедают. Мужики продали запасы клевера и пьют денатурат. Наступает тяжелая весна.

Спасибо за ‘След на снегу’ и стихи³. Строго и хорошо. Очень хорошо ‘Спокойная и грустная отрада’⁴.

Вы пишете о собраниях молодых. Их можно только пожалеть. Я не знаю, чем они живут и какому богу молятся, но мне кажется, что, рассуждая о быте, они не любят его и не чувствуют. Нельзя с маху ломать. Можно сломаться.

Одиночество — дар. И мне кажется, что в одиночестве можно сильнее всего любить и чувствовать. Это как бедность, если только она не озлобляет. Как хороша ‘Смиренная молитва’⁵. Спасибо. Моя повесть постепенно обрастает, но я еще не знаю, когда ее окончу. Много пишу для себя. Рассказы есть, но они мне самому не нравятся. Пусть — дойдут. Живу, не задумываясь о завтрашнем дне. Летом, взяв аванс, поеду в Латгалию⁶ и буду там бродить по деревням. К осени вернусь и крепко засяду за работу. А что дальше? — Господь знает. Так жил до сих пор. В самые тяжелые дни легко писалось. Конечно, здесь безлюдье⁷, но ведь рядом Россия. Прага меня в свое время замучила, рабочие кварталы и дым крематориума, что по пути в Страшницу⁸, до сих пор не могу вспомнить без содрогания.

Мой сердечный привет Ивану Алексеевичу и Вере Николаевне. Как его здоровье? Передайте ему мою глубокую⁹ благодарность. Письмо от Константина Зайцева с предложением сотрудничать в ‘России и славянстве’ я получил¹⁰. Как только сделаю хороший рассказ или отрывок, сразу же пошлю в Париж, а то боюсь осрамиться. Как Вы поживаете? Мой поклон Куприну, Шмелеву¹¹ и Ладыженскому¹².

— — —

Публикуется по АМК (РАЛ. MS. 1068/3366).

¹ No 7. Зуров отвечает и на No 8.

² По-видимому, Зуров пересказывает газетную заметку ‘Положение Псковского края (Сообщение из г. Острова)’: ‘Все больше и больше делается нищета в Островском р-не. В Грибулевской вол. в деревнях Новое и Старое Житва крестьяне распродают все свое имущество и уезжают в Сибирь’ (Слово. 1929. 24 февраля. No 1022. С. 2). Сюжет письма нашел отражение также в статье ‘Нерадостные вести’ (Слово. 1929. 10 марта. No 1024. С. 11. Подп.: Л. З.), где излагается беседа с рижским профессором В. К. Трофимовым, который говорит о предвестниках голода в Латгалии и печальном положении в Псковской области: ‘Мы знаем, как пустеет Псковский край, находящийся по ту сторону границы, как снимаются и уходят деревни в Сибирь’. См. также No 15 и примеч. 10 к нему.

³ См. No 7.

⁴ См. примеч. 5 к No 7.

⁵ Выходные данные не установлены.

⁶ Район на юге Латвии, граничащий с СССР.

⁷ У Зурова — безлюдия.

⁸ Рабочие кварталы находились в восточной части Праги Жижкове, а старый крематорий неподалеку в районе Страшница, напротив знаменитого Ольшанского кладбища.

⁹ У Зурова: благокую.

¹⁰ Кирилл Иосифович Зайцев (1887—1975) — правовед, историк культуры, богослов, издатель. В 1920-х гг. жил во Франции и Чехословакии, соредактор журнала ‘Жизнь и вера’, член редакционного комитета парижской газеты ‘Россия и славянство’ (1928—1934), в которой была опубликована статья Бунина о первой книге Зурова (см. No 4 и примеч. 1 к нему), впоследствии принял монашество под именем Константин. Сохранилось упомянутое письмо Зайцева от 21 января 1929 г. (РАЛ. MS. 1068/3954).

¹¹ Очевидно, Шмелев одним из первых (наряду с автором статьи о ‘Кадете’ Ю. Айхенвальдом) заметил и отметил книги Зурова. Во всяком случае, именно после его письма Зуровым заинтересовался Амфитеатров, которому Шмелев писал: ‘Зуров — даровитый, м<ожет> б<ыть>, добрая ‘смена’. По-моему — лучший и надежнейший из молодых. Я ему сегодня напишу, чтобы послал Вам две свои книжечки: ‘Кадеты’ и ‘Отчизна’ <так!>. Д<олжен> б<ыть> из него толк. Я ему отписал. Обласкайте и Вы, надо. Он — настоящий, по-видимому, а не из ‘старателей’, не из — ‘вприглядку’ пишущих, избравших литературу, как будто бы ‘легкую’ работку. Впрочем — у кого спинка гибкая, глазки играют, голосок поет, — они ничего, могут перышком наскрипеть. У иных и поту много. Но радости не дают. Лукаш — талантлив, но вывихиваться любит. Дитя нервного века, хотя этому дитя уже 37 л<ет> или около. Очень горяч и слезлив — с пылом и вывертом. Ск<олько> раз говорил ему: не горячитесь, не ‘наказывайте’-ка себя! Нет спокойствия! А у Зурова — есть. Увидите. Зуров — культурен, с заквасом от… предков? И мальчишка ведь. Я ему посоветовал — читать и учиться у классиков. Чи-тать и… глядеть в себя, спрашивать душу свою — чего хочет? Зуров любит родное и отдает себя за него. У него — дар. Надо его сохранить — Зурова-то. Зовут его Леонид Федорович’ (письмо И. С. Шмелева А. В. Амфитеатрову от 18 февраля 1929 г. // Amfiteatrov Collection, Lilly Library, Indiana University, Bloomington, США). Сохранилось письмо Зурова Шмелеву от 28 августа 1929 г. из Риги: ‘Служу чернорабочим городской управы на понтонном мосту. Несколько дней грузил камни, мыл понтоны, а теперь переведен на новую должность — работаю с водолазом (качаю воздушный насос, вытаскиваю якоря, кручу лебедку и помогаю одеваться водолазу). Ночью меняли понтоны (работал 16 часов), вернулся домой, свалился, как убитый, во сне видел лебедку, краны, плоты и все время качало, как на воде. Работать буду до первых морозов, до ноября, чтобы зимою окончательно засесть за повесть. <...> К зиме я заработаю на свой литературный труд и оденусь. Как ценишь во время работы свободное время’ (РАЛ. MS. 1068/3800).

¹² Имеется в виду Владимир Николаевич Ладыженский (1859—1932), поэт и прозаик, в 1919 г. эмигрировавший во Францию. Сотрудничал в газетах ‘Возрождение’ и ‘Вечернее время’, в журнале ‘Современные записки’. Зуров мог заочно познакомиться с Ладыженским во время своей работы секретарем рижского журнала ‘Перезвоны’, где Ладыженский напечатал рецензии на книги Бунина ‘Митина любовь’ (1926. No 13) и ‘Солнечный удар’ (1927. No 36). Ладыженский был также автором двух рецензий на первые книги Зурова: Дети в революции (По поводу книги ‘Кадет’ Л.Зурова) // Слово. 1929. 6 января. No 1015. С. 8, Л. Зуров: Отчина // Слово. 1929. 3 марта. No 1023. С. 8. (См. также некролог Ладыженского, напечатанный Куприным 31 января 1932 г. в газете ‘Возрождение’).

И. А. БУНИН — Л. Ф. ЗУРОВУ

9 марта 1929 г. Париж

1, Rue Jacques Offenbach

Paris XVI

9—III—29

Милый Леонид Федорович, слава Богу, рука у меня оказалась легкая: нынче о Вас сразу два фельетона (и даже немножко местами пристрастных)¹. Порадуйтесь им — и тотчас же постарайтесь о них забыть, чтобы по-прежнему, не спеша и не переоценивая своих молодых сил, еще весьма нуждающихся в развитии всяческом, работать только над тем, чего Ваша душа просит, а не над тем, за что могут похвалить. По этому поводу написал бы Вам, м<ожет> б<ыть>, полнее, да думаю, что Вы и так поймете меня, кроме того, чувствую себя весьма слабо: нынче в первый раз поднялся с постели после семидневного гриппа.

Целую Вас и желаю всего доброго. Спасибо за вырезку, которую Вы прислали мне в январе (мой портрет в ‘Бирж<евых> вед<омостях>‘²).

Любящий Вас

Ив. Бунин

— — —

Публикуется по автографу (РАЛ. MS. 1066/6105).

¹ Имеются в виду статьи: Амфитеатров Ал. Души полные и души опустошенные // Возрождение. 1929.9 марта, Зайцев К. Леонид Зуров // Россия и славянство. 1929. 9 марта.

² См. конец No 6 и примеч. 9 к нему.

Г. Н. КУЗНЕЦОВА — Л. Ф. ЗУРОВУ

9 марта 1929 г. Париж

9 марта

Париж

Милый Леонид Федорович!

Сегодня сразу — Ваше письмо¹ и в газетах два хвалебных фельетона о Вас². От души рада за Вас — Вы представляетесь мне достойным всего этого. И знаете, какая мысль часто является теперь мне?

В этом всем есть все-таки что-то необычное. К книгам и писателям вообще такое равнодушие, что часто и талантливые пребывают в забвении. С Вами же случилось так, что, помимо воздействия Вашего таланта, есть как бы еще и какое-то иное, высшее воздействие… И вот я невольно все чаще начинаю думать о том, что есть какая-то таинственная связь между Вашим успехом и тем обетом, который Вы дали³.

Все это нисколько не исключает Ваших личных качеств — наоборот, только усиляет их. Только оставайтесь и дальше таким же. Не ждите ничего особенного, пишите не какие-то ‘особенные’ рассказы, а то, что Вам хочется, что надо.

Ив<ан> Ал<ексеевич> был болен гриппом, встал только сегодня. В<ера> Н<иколаевна> тоже болела, и я одна оставалась на ногах все это время. Спасибо Вам за присылку фотографий — они мне знакомы и некоторые из снятых были со мной в добрых отношениях⁴.

Здесь уже начинается весна, и меня опять начинает тянуть на юг, где уже, наверное, цветут деревья. Я ничего не пишу — жизнь здесь очень суетливая — и огорчаюсь этим. Получила книгу Вашего друга Перфильева. Только зачем он взял такой несерьезный псевдоним? Посоветуйте ему подписываться просто своей фамилией. Я ему напишу⁵.

Еще раз радуюсь за Вас!

В<ера> Н<иколаевна> тоже передает Вам поздравление и говорит, чтобы Вы оставались таким, как есть.

Храни Вас Бог.

Галина Кузнецова

Очень хорош Печерский монастырь⁶ — он напоминает мне немного нашу Киевскую лавру, дорогую мне по воспоминаниям детства⁷.

— — —

Публикуется по автографу (РАЛ. MS. 1068/3375). Год установлен по содержанию.

¹No 9.

² См. примеч. 1 к No 10.

³См. No 6.

⁴ Очевидно, Зуров, увлекавшийся фотографией, послал Кузнецовой фотоснимки, сделанные в Чехословакии.

⁵ Имеется в виду изданная под псевдонимом ‘Александр Ли’ книга стихов Александра Михайловича Перфильева (1895—1973) ‘Снежная месса: Стихи 1924—1925’ (Рига: Пресса, 1926). См. также конец No 14. О Перфильеве см. также: Абызов Ю., Тименчик Р. История одной мистификации // Даугава (Рига). 1990. No 9. С. 118—127.

⁶ См. конец No 6.

⁷ О детстве и юности Кузнецовой в Киеве см. ее письмо к А. К. Бабореко от 8 ноября 1971, приведенное им во вступительной статье к изданию: Кузнецова Г. Грасский дневник. Рассказы. Оливковый сад. М.: Московский рабочий, 1995. С. 5.

Л. Ф. ЗУРОВ — И. А. БУНИНУ

13 марта 1929 г. Рига

13-го марта 1929 г.

Спасибо, глубокоуважаемый Иван Алексеевич, за Ваше сердечное письмо¹. Очень обрадовался. С помощью Божьей буду серьезно и честно работать, следуя Вашим советам. Желаю Вам здоровья и хорошей работы. Храни Вас Господь. Спасибо.

Преданный Вам

Л. Зуров

— — —

Публикуется по авторизованной рукописной копии (РАЛ. MS. 1068/2040). Сохранились также черновик этого письма, датированный 13 марта 1929 г., и неполная АМК (на бланке акционерного общества печатного дела ‘Саламандра’), ошибочно датированная 14 марта 1929 г. — т.е. датой No 13 (РАЛ. MS. 1068/2039, 2041).

¹No 10.

Л. Ф. ЗУРОВ — Г. Н. КУЗНЕЦОВОЙ

14 марта 1929 г. Рига

Г. Кузнецовой

Riga, 14.III.1929g.

Опять радость. Правда, в жизни много радостного и хорошего. Я так благодарен Вам за родное ко мне отношение. Семья Буниных и Вы для меня связаны неразрывно — словно одно сердце. Я от всей души Вам радостно желаю встретить весну. Ивану Алексеевичу и Вере Николаевне — поскорее выздороветь и набраться сил, а Вам отдохнуть и вволю поработать.

Перфильев очень милый человек¹. Ему тяжело живется. Иногда он бедствует и с трудом зарабатывает кусок хлеба, чтобы прокормить тещу, жену и ребенка. Еще хочу Вас попросить (если это Вас не затруднит). Я узнал, что в Париже бедствует директор Островского Реального Училища Николай Константинович Штемберг. Его сын погиб в Белой Армии, а семья осталась в Киеве². Может быть, что-либо можно сделать для него. Это человек, воспитавший многих, что погибли потом в Белой Армии.

— — —

Публикуется по АМК (на бланке акционерного общества печатного дела ‘Саламандра’) (РАЛ. MS. 1068/3367).

¹ См. No 11 и примеч. 5 к нему.

² Дальнейшая судьба Штемберга и его семьи не установлена.

Г. Н. КУЗНЕЦОВА — Л. Ф. ЗУРОВУ

26 марта 1929 г. Париж

26 марта

Париж

Милый Леонид Федорович!

Спасибо Вам за ‘Молитву’ и за те чувства, с которыми Вы писали мне письмо¹. Не отвечала Вам, потому что не было тихой минуты, а писать невнимательно не хотелось.

Я постоянно радуюсь за Вас и часто говорю о Вас со многими знакомыми, писателями и не писателями. Недавно у нас был князь Ливен² и говорил Ив<ану> Ал<ексеевичу> о Вас. Пришел он в то время, когда у нас были гости (приехавший из Германии Степун с женой, знаете, тот, что в ‘Совр<еменных> зап<исках>‘³), и потому Ив<ан> Ал<ексеевич> говорил с ним сравнительно недолго. Мы были рады, что у Вас все-таки есть постоянная поддержка в Риге. Он очень хорошо отзывался о Вас.

Как Ваша работа? Подвигается ли повесть? Как рассказ? Я говорила о Вас с Алдановым⁴, дала ему обе ваши книги, и он потом очень хвалил Вас и просил передать Вам привет.

Наша жизнь здесь, для меня в частности, тяжела, т<ак> к<ак> мы приезжали на краткий срок, все хотят видеть Ив<ана> Ал<ексеевича>, и у нас целый день парад (или же мы едем куда-нибудь). Приводит это к тому, что мы все переутомлены ужасно, а о работе нечего и думать. Я временами просто ложусь с смертным утомлением в душе и отказываюсь идти куда бы то ни было. А уже весна. Почки налились на кашта<на>х, Париж прекрасен. Да некогда на него посмотреть. Эти дни — торжество. Хоронят маршала Фоша⁵.

Фамилию и адрес директора Ост<ровского> уч<илища>⁶ я передала В<ере> Н<иколаевне> — но она недоумевает, куда его можно ‘отнести’. Ведь все ‘помощи’ распределены по разным благотворительным учреждениям. Во всяком случае, что-нибудь попытаемся сделать⁷.

О Вас сейчас говорят довольно много. Конечно, есть и такие, которым Вы не нравитесь. Но это неизбежно. Вообще же все это — суета сует. Счастье и жизнь совсем не в том. Уже вышла новая книжка ‘<Современных> записок’. Когда получу оттиски, пошлю Вам мои стихи, напечатанные в ней⁸. Сейчас же посылаю маленькую любительскую фотографию, снятую еще в Грасе с нас троих на тропинке, ведущей к villa Belvd&egrave,re⁹. Немного неудачно вышел только И<ван> А<лексеевич>. Узнаете ли Вы меня? Хотела послать Вам фотографию побольше, да не нашлось под рукой.

Есть ли у Вас еще ‘Кадет’? Мне хотелось бы иметь собственную книгу. Если найдется — пришлите, если же это хлопотно — ничего, достану и здесь.

Я ничего здесь не пишу. Одна надежда на Грасс. Вообще чувствую себя не очень хорошо.

Пишите, милый, если захочется. И не именуйте меня ‘многоуважаемой’ — я тоже отношусь к Вам по-родному.

Ваша

Г. Кузнецова

Получил ли Перфильев мое письмо? Передайте ему поклон.

Наши Вам кланяются. И<ван> А<лексеевич> к Вам чудесно относится.

Недавно у нас были гости, ‘молодые’ писатели и поэты — человек 30¹⁰. Я жалела, что Вас не было среди них.

— — —

Публикуется по автографу (РАЛ. MS.1068/3376). Год установлен по содержанию.

¹ После черновика No 12 карандашом переписан ‘Печерский канон’, по-видимому, присланный вместе с No 13. ‘К кому возопию, Владычице,/ к кому прибегну в горести моей,/ аще не к тебе, Царице небесная,/ кто плач мой и воздыхание мое приимет,/ аще не Ты пренепорочная,/ надеждо христиан и прибежище нам грешным,/ кто паче Тебе в несчастиях защитит,/ услыши стенание мое,/ и приклони ухо Твое ко мне, Владычице мати Бога моего,/ и не презри требующего Твоея помощи,/ и не отрини мене грешного:/ вразуми и научи мя, Царице небесная,/ не отступи от мене, раба твоего, Владычице,/ за роптание мое./ Буди мне мать и покровительница!/ Вручаю себе милостивому покрову Твоему,/ аще токмо восхощеши устроити о мне,/ приведи мя грешного к тихой и безмятежной жизни,/ да плачусь о грехах моих./ Увы мне, к кому прибегну повинный аз,/ токмо к Тебе, упованию и прибежищу грешных,/ в надежде на неизреченную милость Твою и щедроты,/ кое ли слово за преступление мое изреши возмогу,/ к величеству славы Твоя,/ О Владычице Царице небесная,/ ты ми упование и прибежище,/ покров и заступление и помощь!/ Царице моя преблагая/ и пребыстрая заступница,/ покрый своим ходатайством мое преступление,/ защити меня от врагов видимых и невидимых,/ умягчи сердца злых человек, восстающих на мя./ О мати Господа моего творца,/ Ты корень девства,/ и неувядаемый цвет чистоты!/ О Богородительнице,/ Ты подаждь ми помощь, немощному сердцем:/ едино бо Твое, и с Тобою Твоего Сына и Бога нашего,/ имею заступление,/ и Твоим пречудным заступлением да оправдан буду/ и избавлюся от всякия беды и напасти/ всесильными Твоими молитвами,/ всечистая и непорочная,/ преславная Божия Матерь Мария./ Радуйся благодатная,/ радуйся обрадованная,/ радуйся преблагословенная,/ Господь с Тобою’.

² Князь Анатолий Павлович Ливен (1872—1937), генерал-майор, руководитель т.н. ливенского добровольческого отряда в Латвии в период Гражданской войны, позже переименованного в 5-ю Ливенскую дивизию. После окончания Гражданской войны — председатель Общества взаимопомощи военнослужащих в Латвии. Член редколлегии альманаха ‘Белое дело’, редактор периодического издания ‘Служба связи Ливенцев и Северо-Западников’, выходившего в свет в Данциге. Зуров был знаком с Ливеном по Риге, более того, Ливен был одним из членов суда чести, рассматривавшего 14 марта 1926 г. ‘дело по оскорблению студента Л. Ф. Зурова поручиком Малюшиным’. В бумагах Зурова сохранилось удостоверение о том, что ‘суд чести, рассмотрев дело, вынес постановление, которое объявлено сторонам и приведено ими в исполнение. Одновременно сообщено сторонам место, где хранится подлинный протокол заседания суда чести’ (РАЛ. MS. 1068/1614). Судя по письму Кузнецовой, Ливен был дружественно настроен по отношению к Зурову, т.е. решение суда, видимо, было вынесено в его пользу. Кн. Ливен и его отряд упомянуты в повести Зурова ‘Кадет’: ‘Запись добровольцев в отряд св. Князя Ливена…’ (С. 84).

³ После приезда в Германию на ‘философском корабле’ осенью 1922 г. Федор Августович Степун (1884—1965) печатался почти в каждом номере ‘Современных записок’, начиная с No XIV за 1923 г. В марте 1929 г. он читал доклады ‘Задачи социализма’ и ‘Религиозный смысл революции’ в Париже (Хроника. Т. 1. С. 546, 549—550).

⁴ Следов расположения Марка Алданова (М. А. Ландау, 1886—1957) к раннему творчеству Зурова не сохранилось.

⁵ Маршал Фердинанд Фош (1851—1929) — французский военный деятель, маршал Франции (1918), член Французской академии (1918). Во время Первой мировой войны — командующий армией (1917—1918), затем начальник Генштаба Франции и Верховный главнокомандующий вооруженными силами Антанты. В 1918—1920 гг. один из организаторов вооруженной интервенции в Советскую Россию. Фош умер 20 марта 1929 г., и его торжественные похороны в церкви Инвалидов состоялись 26 марта, в день написания No 14.

⁶ См. No 13 и примеч. 2 к нему.

⁷ На протяжении всего эмигрантского периода Бунина принимала самое непосредственное участие в работе ряда благотворительных организаций, как, например, Комитет помощи русским литераторам (писателям) и ученым во Франции, о котором, возможно, здесь идет речь.

⁸ В No XXXVIII ‘Современных записок’ (1929) были напечатаны стихи Кузнецовой ‘Горы’, ‘Деревенская месса’, ‘И вот уже над кровлями тусклей…’, ‘В чаще балок вползает по блокам…’.

⁹ Фотография сохранилась (РАЛ. MS. 1066/6695) и воспроизводится в наст. изд.

¹⁰ 22 марта 1929 г. Бунина записала в дневнике: ‘У нас гости ‘молодежь» (РАЛ. MS.1067/395).

Л. Ф. ЗУРОВ — Г. Н. КУЗНЕЦОВОЙ

27 апреля 1929 г. Рига

Рига, 27 апреля 1929 г.

Глубокоуважаемая Галина Николаевна,

Поздравляю Вас с Праздником Пасхи¹ и желаю Вам светло и радостно его встретить, а с весной с легким и чистым сердцем приняться за свою работу.

Читал в ‘Современных записках’ Ваши стихи².

Они очень хороши.

Мне так совестно, что в ответ на Ваше письмо от 26-го марта я послал маленькую записку³. Я две недели валялся в постели, потом решил, что поправился, пошел в издательство, послал Вам книжку⁴, а вечером снова был принужден засесть на полторы недели. За это время совсем не работал, а лишь делал заметки. Энергии не было — словно наполовину кто-то вычерпал силу. В Ригу вернулся князь Ливен. Он рассказывал, что видел Вас всех в Париже⁵. Я, право, ему позавидовал. Я пишу и не знаю, застанет ли мое письмо Вас в Париже⁶. Почему-то думаю, что Вы встречаете Пасху в Грассе. Если в Грассе, то я радуюсь за Вас. Парижский шум схлынул, тревоги отпали и можно присесть у себя в комнате, улыбнуться и легко вздохнуть. Все на месте, можно открыть окно, и в него вольется медленно деревенская тишь.

Надеюсь, что утомление прошло. Деревня хорошо успокаивает.

Ивану Алексеевичу и Вере Николаевне низко кланяюсь.

Дай Бог Вам всем здоровья и силы для работы. Я ожидаю, когда выйдет <книга> стихов Ивана Алексеевича⁷. У меня есть одна первая (приложение к ‘Ниве’)⁸. Она у меня с 1920 года. Если у Вас нет такой, то я Вам ее пришлю на память, а взамен прошу прислать книгу стихов Ивана Алексеевича, как только она выйдет⁹. Спасибо за фотографию. Передайте, пожалуйста, мой привет Алданову.

Завтра я уезжаю на неделю к Советской границе. Получил командировку для обследования нескольких русских деревень для устройства там питательного пункта¹⁰. Пасху встречаю в деревне. Пасха — мокрая. В озерах стоит еще лед, ручьи провалились, распутица страшная. Вчера был снежный мятель. Знаю, что сердце заболит, когда увижу лес на той стороне. Летом буду работать на питательном пункте. За этот год, после выпуска книг¹¹, здорово устал. А в таком состоянии боюсь браться за серьезную работу (что-то удерживает). За лето постараюсь отдохнуть, сосредоточиться и осень<ю> целиком уйти на работу.

Л. Зуров

— — —

Публикуется по АМК (обращение и подпись — автограф) (РАЛ. MS. 1068/3368).

¹ В 1929 г. Пасха выпала на 5 мая.

² См. No 14 и примеч. 8 к нему.

³ Не сохранилась.

⁴ ‘Кадет’ (см. конец No 14).

⁵ См. No 14 и примеч. 2 к нему.

⁶ Не застало. Бунины и Кузнецова вернулись в Грасс 28 апреля 1929 г. (см. No 17).

⁷ У Зурова — Алексея.

⁸ Приложением к журналу ‘Нива’ в 1915 г. вышло шеститомное собрание сочинений Бунина, в котором стихотворения занимали первый, второй и отчасти шестой тома. Возможно, имеется в виду первый том (‘одна первая’).

⁹ ‘Избранные стихи’ Бунина вышли в издательстве ‘Современных записок’ в начале мая 1929 г.

¹⁰ Весной 1929 г. Зуров был в Латгалии, недалеко от границы. В газете ‘Слово’ опубликованы две его статьи под криптонимом Л. З.: Нерадостные вести (Латгалия) // Слово. 10 марта. No 1024, Вести из Латгалии // Слово. 19 мая. No 1034.

¹¹ ‘Кадет’ и ‘Отчина’.

Л. Ф. ЗУРОВ — И. А. БУНИНУ

27 апреля 1929 г. Рига

Рига, 27-го апреля 1929 г.

Глубокоуважаемый

Иван Алексеевич,

Поздравляю Вас и Веру Николаевну с Праздником Святой Пасхи.

От всего сердца желаю Вам радости, здоровья и работы.

Л. Зуров

— — —

Публикуется по АМК (подпись — автограф) (РАЛ. MS. 1068/2042).

Г. Н. КУЗНЕЦОВА — Л. Ф. ЗУРОВУ

30 апреля 1929 г. Грасс

30 апреля 929 г.

Грасс

Милый Леонид Федорович!

Пишу Вам уже из Грасса, куда приехали третьего дня. В дороге И<ван> А<лексеевич> простудился и по приезде тотчас лег в постель. Приезд поэтому вышел невеселый, к чему надо прибавить страшное утомление последних дней в Париже и разочарование здесь: зимой были большие холода и все пальмы и эвкалипты перемерзли. Листья у них совершенно сухие, вид жалкий, и вообще юг точно после пожара — даже оливки в некоторых местах совсем порыжели. Мне грустно смотреть на все это. Я так любила и нашу пальму перед дачей, и маленькие апельсиновые деревья в саду — все они тоже сожжены морозом. Но все-таки много прелести: соловьи, поющие всю ночь, крик лягушек, волшебная, совсем особенная тишина, безлюдье вокруг, — все виллы пусты, а над нами уже никого нет. В этом году, правда, я точно после болезни сама, пьяна от утомления и как-то бесчувственна, а все-таки хоть глухо, да чую, что хорошо.

В Париже было тяжело. Одиноко в литературном кругу ‘сверстников’, да и ничего я не писала, ничего не делала. Не знаю и сейчас, буду ли, смогу ли писать. Как-то все мне грустно.

Спасибо Вам за книжку¹. Огорчилась, узнав, что Вы были больны. Как теперь? Я взамен книжки посылаю Вам рецензию о ней, вырванную из послед<ней> книжки ‘Воли России’. Подписи нет, но должно быть — М. Слоним².

Да, теперь официальное поручение: редактор ‘Совр<еменных> записок’ просит Вас прислать рассказ³. Рада передать Вам это. Как Ваша повесть? Двигается?

Больших карточек, удачных, у меня нет. Как-то нелепо меня все снимали. Себя настоящей никогда не вижу. Посылаю эту — все-таки она, кажется, что-то передает больше, чем другие. Снята в прошлом году⁴.

Когда придет багаж — пришлю также стихи, бывшие в последней книжке ‘С<овременных> записок’. А может быть, Вы их уже видели?⁵

У нас сад полон цветущих ирисов, готовится множество роз. Да, хорошо все, только душа грустна. Можно мне попросить Вас об одном? Помолитесь, как-нибудь, за меня.

Всего Вам счастливого.

Галина К.

— — —

Публикуется по автографу (РАЛ. MS. 1068/3377).

¹ ‘Кадет’ (см. No 14—15).

² Речь идет об обзоре, включавшем главку ‘Сборник рассказов Зурова’: Литературная хроника // Воля России. 1929. No 3. С. 142. Марк Львович Слоним (1894—1976) был редактором литературного отдела журнала.

³ Имеется в виду И. И. Фондаминский, которому Кузнецова показывала No 15 (дневниковая запись за 3 мая 1929 г. — Грасский дневник. С. 99). См. также No 7 (примеч. 4) и 21. Зуров, по-видимому, не воспользовался предложенной ему возможностью и его рассказы в ‘Современных записках’ не публиковались.

⁴ К письму приложен фотопортрет Кузнецовой с надписью: ‘Милому Леониду Федоровичу на память. Галина Кузнецова. 30 апр<еля> 1929 г. Грас’ (РАЛ. MS. 1068/ 3378). Портрет воспроизводится в наст. изд.

⁵ Судя по No 15, Зуров действительно уже прочел стихи Кузнецовой в ‘Современных записках’. Их письма, как говорили русские эмигранты, ‘перекрестились’ (ср. No 18).

Г. Н. КУЗНЕЦОВА — Л. Ф. ЗУРОВУ

4 мая 1929 г. Грасс

4 мая

Грасс

Спасибо за поздравление, милый Леонид Федорович. Как жаль, что Вы болели! Письмо Ваше¹ пришло вчера. Мы очень утомлены болезнью И<вана> А<лексеевича>. Сегодня ему лучше, надеюсь, скоро поправится. Получили ли Вы мое заказное письмо с фотографией, посланное уже отсюда?² Сейчас здесь чудесно. Соловьи, цветы, запущенный пустой сад.

Привет Вам от всех.

Г. К.

— — —

Публикуется по автографу (открытка с видом леса в Le Cannet) (РАЛ. MS. 1068/ 3379). Год установлен по почтовому штемпелю.

¹ No 15.

² No 17.

Г. Н. КУЗНЕЦОВА — Л. Ф. ЗУРОВУ

30 мая 1929 г. Грасс

30 мая

Грас

Милый Леонид Федорович!

Что-то давно нет от Вас вестей. Мы уже начинаем даже слегка беспокоиться. Послала Вам письмо (заказное) с карточкой и отзывом о Вас ‘Воли России’¹, потом И<ван> А<лексеевич> тоже послал Вам фельетон Адамовича о Вас² — получили ли? Нам кажется, что нет³.

И<ван> А<лексеевич> говорит, что Вы ‘донудитесь’ по деревням подле границы России до чего-нибудь нехорошего.

У нас чудесный май, розы, черешни, солнце. Я читаю, перевожу с французского и ничего особенного не пишу, что меня огорчает. Ведь у нас лето — пора рабочая.

Напишите же о себе, как Вам ездилось и получили ли Вы наши письма.

Сердечный Вам привет от всех нас —

Г.Кузнецова

— — —

Публикуется по автографу (РАЛ. MS. 1068/3380). Год установлен по содержанию.

¹ No 17.

² Имеется в виду статья: Адамович Г. Литературные заметки: О Леониде Зурове, авторе повести ‘Кадет’ // Последние новости. 1929. 9 мая. No 2969. С. 3.

³ Сохранился конверт, в котором, возможно, Бунин 13 мая 1929 г. (дата на почтовом штемпеле) отправил Зурову вырезку со статьей Адамовича (РАЛ. MS. 1066/6106).

Л. Ф. ЗУРОВ — И. А. БУНИНУ

6 июня 1929 г. Рига

Рига, 6-го июня 1929 г.

Глубокоуважаемый

Иван Алексеевич!

Сердечное спасибо за присланный Вами фельетон, а особенно за строки на его полях¹.

Все на добро, и обиды, и радости.

За эти дни я видел от Вас столько хорошего и сердечного. Спасибо. Храни Вас Господь.

Л. Зуров

— — —

Публикуется по автографу (РАЛ. MS. 1068/2043). Сохранилась также АМК с вариантом конца: вместо ‘Спасибо. Храни Вас Господь’ — ‘Желаю Вам здоровья и радости. Вслед за письмом высылаю в Грасс две Ваши книги’ (РАЛ. MS. 1068/2044).

¹ См. No 19 и примеч. 2 к нему. На сохранившейся вырезке, кроме единственной положительной пометы (‘Правильно’), все остальные выдержаны в обычном для Бунина в этом ‘жанре’ стиле (‘Глупости!’, ‘Очень глупо’, ‘Вздор. ‘Смерть <князя> Даниила’ оч<ень> хороша’, »Отчину’, очевидно, не читал’, ‘А эти подражают друг другу, Достоевскому, Белому, Ремизову…’). Бунин заключает свои замечания обращением к Зурову: ‘В общем, не придавайте значения этой чепухе. ‘Собаки лают — значит, едем’ (татарская пословица)’ (РАЛ. MS. 1068/4974).

Г. Н. КУЗНЕЦОВА — Л. Ф. ЗУРОВУ

19 июня 1929 г. Грасс

19 июня

Милый Леонид Федорович!

Хотела ответить Вам раньше, да была очень занята чтением. У нас живет один из редакторов ‘Сов<ременных> записок’, И. И. Фундаминский¹, ему постоянно присылают книги по истории 19-го века в России, т<ак> к<ак> он собирается писать статью об Империи², и вот я воспользовалась случаем и читала, что можно, запоем, чуть не месяц³. Сейчас приток книг временно приостановился, и я немного освободилась.

И<ван> А<лексеевич> собирается послать Вам книгу стихов⁴, я только все забываю ему напомнить перед отходом на почту, но как-никак — Вы ее получите. Если у Вас есть та старая книга его, о которой Вы писали⁵, — пришлите ее, мне очень интересно посмотреть. А я непременно напомню И<вану> А<лексеевичу>, и мы пошлем Вам новую⁶.

Очень рада, что Вы чувствуете, что повесть у Вас ‘созрела’⁷. Но как хорошо было бы, если бы Вы и ее писали с тем прекрасным художественным беспристрастием, которое есть у Вас в ‘Кадете’. Там этот матрос, который сдает родителям Митю со словами ‘Возьмите вашего пащенка!’, только усиляет общую картину⁸. Я хочу сказать, как Вы, вероятно, понимаете, что самое прекрасное всегда правдиво. Но я верю, что Вы это отлично чувствуете.

Я за это время написала только один маленький рассказ и несколько стихотворений⁹. Но, кажется, во мне что-то ломается. Рассказ какой-то другой, ‘другие’ и стихи…

Между прочим, сейчас очень увлекаюсь философией Шестова. Вышла в издательстве ‘Сов<ременных> зап<исок>‘ его книга ‘На весах Иова’. Как бы я хотела, чтобы Вы прочли ее! Она ‘ядовитая’ в некоторых отношениях, но как все это нужно для души, которая ищет…¹⁰

Мы живем в этом году почти по-монастырски уединенно. Никто у нас не бывает, и мы целые дни сидим по своим комнатам и занимаемся. И<ван> А<лексеевич> уже давно здоров, сидит и пишет целые дни¹¹.

Лето в этом году пока не очень жаркое, и я радуюсь. Собираем с И. И. Фундаминским черешни с двух довольно высоких деревьев, кухарка варит варенье… Прекрасные — каждый раз новые — ночи. Луна, на горизонте блестят огни Канн. Там море. Иногда тянет туда. Когда очень устаю от занятий, выхожу и брожу по пустым садам вокруг. Очень странно вспоминать, что была война, была какая-то жизнь ‘в миру’… Все чудесно пахнет, в низком вишеннике над головой красные точки вишен, и так прекрасно сквозит небо между ветвями…

Напишите еще до отъезда в провинцию.

Шлем Вам общий привет. Спасибо за карточку¹².

Вы очень возмужали.

Галина К.

— — —

Публикуется по автографу (РАЛ. MS.1068/3381). Год и место установлены по содержанию.

¹ Так иногда писали фамилию И. И. Фондаминского.

² Под псевдонимом ‘И. Бунаков’ Фондаминский печатал в ‘Современных записках’ серию статей ‘Пути России’. Упомянутая Кузнецовой статья вышла лишь в 1932 г., когда Фондаминский возобновил серию после 5-летнего перерыва: Пути России. Империя // Современные записки. 1932. No XLVIII. С. 304—333, No XLIX. С. 289—317, No L. С. 361—380.

³ См. дневниковые записи Кузнецовой за 2 и 5 мая и 4 июня 1929 г. по поводу ее чтения воспоминаний Сушковой и Тютчевой (Грасский дневник. С. 97—98,102,105).

⁴ См. примеч. 9 к No 15.

⁵ См. No 15 и примеч. 8 к нему.

⁶ Сохранился конверт заказного письма с печатным вложением, в котором, возможно, Бунин 22 июня 1929 г. (дата на почтовом штемпеле) отправил Зурову экземпляр книги (РАЛ. MS. 1066/6107).

⁷ По-видимому, Кузнецова откликается на несохранившееся письмо Зурова. См. также ниже по поводу присланной ‘карточки’. См. также примеч. 11 к No 2.

⁸ Кадет. С. 65.

⁹ Не установлено, о каких произведениях идет речь, но в дневниковых записях за 6 и 20 мая 1929 г. Кузнецова пишет: ‘Мои стихи в ‘<Последних> новостях’ напечатаны слитными (три как одно), отчего получается бессмыслица’ (подробнее об этом см. примеч. 5 к No 25 публикации переписки Буниных с Ходасевичем в наст. изд.), ‘Пишу об Айседоре Дункан. Не нравится’ (Грасский дневник. С. 100, 103).

¹⁰ Шестов Л. На весах Иова. Париж: ‘Современные записки’, 1929. Выдающийся русский философ Лев Шестов (Лев Исаакович Шварцман, 1866—1938) считал свою философию экзистенциальной, однако стройной системы идей не создал, будучи противником всякой систематичности. Это нашло прямое отражение в его книге ‘Апофеоз беспочвенности (опыт адогматического мышления)’ (1905), вызвавшей множество споров. Книгу составляют 168 фрагментов со свободными переходами автора от темы к теме. В результате был создан жанр афористической философской прозы, блестяще развитый В. В. Розановым. Шестов значительную часть жизни прожил за границей. В 1914 г. из-за войны был вынужден вернуться в Россию, но в 1920 г. эмигрировал и до самой смерти жил во Франции. Автор работ о творчестве писателей (Шекспира, Толстого, Достоевского, Чехова, Мережковского, Сологуба) и философов (Парменида, Плотина, Мартина Лютера, Паскаля, Гуссерля и др.). Книга ‘На весах Иова’ посвящена утверждению высшей ценности мистической этики, которую Шестов противопоставлял этическому рационализму. Любую этическую систему, не одухотворенную идеей бессмертия души, видящую в морали самоцель, Шестов в книге ‘На весах Иова’ объявлял ничтожной.

¹¹ В дневниковой записи за 12 июня 1929 г. Кузнецова сообщает: ‘И<ван> А<лексеевич> все пишет варианты начала четвертой книги <'Жизни Арсеньева'>, и я уже начинаю смотреть на него почти с набожным изумлением его терпению и упорству — ведь это длится уже с месяц, если не больше, и до сих пор еще нет ни кусочка для перепечатывания!’ (Грасский дневник. С. 107). О завершении работы над 4-й книгой романа читаем в записи Кузнецовой за 31 июля 1929 г. (Грасский дневник. С. 117).

¹² Не установлено, о какой фотографии идет речь.

Г. Н. КУЗНЕЦОВА — Л. Ф. ЗУРОВУ

27 июля 1929 г. Грасс

27 июля

Присланная Вами книжка стихов¹, милый Леонид Федорович, получена. Я ее тотчас передала И<вану> А<лексеевичу>, т<ак> к<ак> он болезненно относится к своим первым стихам и рад был бы, по его словам, все это уничтожить, чтобы никто не мог читать их². Он не хотел даже, чтобы я читала их, хотя когда-то они у меня были. Он спрятал книгу у себя. Две другие книги тоже пришли³. Он был тронут.

Я думала, что Вас уже нет в Риге, и даже сомневалась — писать ли? Но ведь Вам, вероятно, перешлют? В этом году я много читаю и мало пишу. Между прочим, читаете ли Вы по-французски⁴? Если да, при случае прочтите Пруста. Это замечательный писатель, хотя сначала немного трудный. Но зато он открывает новую дорогу в искусстве. Мы все очень им заняты. Вообще сейчас русская литература, кроме двух-трех — очень отстала. Мне и писать как-то мало хочется потому, главным образом, что сначала интересно узнать, чего уже достигли в мире. Я делаю много выписок, кое-что перевожу⁵.

Было несколько жарких дней. Жару я переношу плохо, перестаю спать. Однако сейчас лучше. Как Вам живется? Впрочем, я за Вас не боюсь. У Вас правильный ‘курс’. Иван Алексеевич и Вера Николаевна шлют Вам сердечный привет. Я тоже. Храни Вас Бог.

Галина К.

— — —

Публикуется по автографу (РАЛ. MS. 1068/3382). Год и место установлены по содержанию.

¹ См. No 21 и примеч. 8 к No 15.

² Сохранился блок страниц, вырванный из 1-го тома собрания сочинений Бунина 1915 г. (см. примеч. 8 к No 15) с характерной для Бунина надписью: ‘Все зачеркнутое нигде не перепечатывать. Незачеркнутое перепечатывать в исправленном мною здесь виде — и все располагая в хронологич<еском> порядке’ (РАЛ. MS. 1066/ 905).

³ Ср. преамбулу к примечаниям к No 20. Возможно, одной из этих книг был том ‘Рассказов’ Бунина (СПб.: Знание, 1902). Сохранились страницы этой книги с инскриптом Зурова (РАЛ. MS. 1066/900).

⁴ Судя по дневниковой записи Буниной за 2 августа 1930 г. (‘Начал Скобарь <прозвище Зурова> читать по-французски’ — РАЛ. MS. 1067/398), Зуров до этого не владел французским языком.

⁵ Дневники Буниной и Кузнецовой за лето 1929 г., а также записные книжки Буниной свидетельствуют о степени их интереса к Марселю Прусту (1871—1922). Бунина, например, утверждала в записи за 2 декабря 1929 г.: ‘Встреча с Proust’oм дала мне очень много, многое в моей душе созвучно ему. Это будет этап в моей жизни’ (РАЛ. MS. 1067/395). Обе читали по-французски его многотомный роман ‘A la recherche du temps perdu’ (‘В поисках утраченного времени’) (1913—1927), а также критическую и биографическую литературу о нем. Сохранились фрагменты перевода Пруста, выполненного Кузнецовой (РАЛ. MS. 1067/323—326).

И. А. БУНИН — Л. Ф. ЗУРОВУ

13 августа 1929 г. Грасс

Большое спасибо, дорогой Леонид Федорович, за присланные книги¹, Вы меня этим очень тронули.

Прочитали ‘Смерть Бориса’², нам всем очень понравилось.

Дай Вам Бог всего хорошего, обнимаю Вас.

Ив. Бунин

— — —

Публикуется по автографу (открытка) (РАЛ. MS. 1066/6108). Датируется по почтовому штемпелю.

¹ См. начало No 22.

² Рассказ Зурова ‘Смерть Бориса’ был впервые опубликован в газете ‘Россия и славянство’ (1929. 27 июля. No 35).

И. А. БУНИН — Л. Ф. ЗУРОВУ

8 сентября 1929 г. Грасс

Villa Belvd&egrave,re

Grasse, A M

France

8 августа¹1929 г.

Дорогой Леонид Федорович,

Уже давно думаю вот что: хорошо ли Вам сидеть весь век в провинции? Не следует ли пожить в Париже? Вы почти в России и возле России настоящей — все это прекрасно, да недостаточно ли (до поры до времени)? Не пора ли расширить круг наблюдений, впечатлений и прочая, прочая? Нужды Вы, по-видимому, не боитесь, работы, даже черной, тоже, да и не все ли равно, где именно терпеть и то, и другое?² Следовательно: почему бы Вам не переехать в этот самый Париж?

Визу достанем. Все дело в подъемных, в средствах на переезд. Но думаю, что и тут кое-что сделаем: выхлопочем, например, небольшую сумму из Парижского ‘Комитета помощи писателям’³…

Подумайте об этом и напишите мне. Напишите и о том, что пишете, и что думаете делать с написанным, если таковое имеется.

Ваш

Ив. Бунин

9 авг<уста>¹. Как нарочно — сейчас Ваше письмо к Гал<ине> Ник<олаевне>⁴. Оно еще более утверждает меня в моих⁵ мыслях насчет Вас.

— — —

Публикуется по автографу (РАЛ. MS. 1066/6109). Месяц установлен по сопоставлению с No 25.

¹ Описка (ср. к концу No 25: ‘И<ван> А<лексеевич> тоже пишет Вам’).

² Ср. приведенное в примеч. 11 к No 9 письмо Зурова к Шмелеву.

³ Комитет помощи русским литераторам (писателям) и ученым во Франции.

⁴См. начало No 25.

⁵ У Бунина описка: моей.

Г. Н. КУЗНЕЦОВА — Л. Ф. ЗУРОВУ

9 сентября 1929 г. Грасс

9 сентября

Грасс

Милый Леонид Федорович!

Обрадовалась, получивши сегодня Ваше письмо¹. Вы давно не писали мне. А я часто о Вас думаю и беспокоюсь. Мы как-то тут говорили о том, как Вам жить дальше, и все сходились на том, что пора ‘в люди’ и, прибавлю от себя, ‘в кислоты’, разумея при этом то, что делает металл благороднее путем выжигания. Ведь у Вас, конечно, множество неправильных представлений о литературных людях, о литературном круге вообще. И все это Вам надо узнать и огорчиться, и разочароваться, и стать еще сильнее…

Простите меня, если пишу так ‘поучительно’. Но я ведь уже через это все прошла. И думаю, необходимо Вам оставлять провинцию. Вы так работаете там, что можете работать и здесь. А думаю, работа тут найдется.

Я вполне понимаю Ваше удерживание себя при печатаньи. Побуждения самые настоящие и мне тоже знакомые. Я иногда пишу, пишу и все долой — а печатать можно было бы много. За лето напечатала только два рассказа².

Как-то вспомнила зимний визит князя Ливена³. Мы были все так измучены — И<ван> А<лексеевич> еще только вставал с постели после гриппа, а у меня была тысяча личных неприятностей — что восприняли этот визит как-то тупо. Да и были гости, приехавшие из Берлина⁴. Если бы это было в более спокойную минуту, я бы побольше расспросила его о Вас, а тут было неудобно.

У нас очень жаркий — изнуряюще жаркий сентябрь. Ночи душные, москиты не дают спать, я иногда встаю и выхожу в соседнюю комнату — пустую — и смотрю на ночной сад. В саду у нас — ежи. Это напоминает детство. На этот раз я утомилась зноем, блеском, непрестанной духотой. Ужасно хочется прохлады и хоть немного затененного света. Купание в море не приносит большого облегчения, потому что ехать до моря почти час в душном переполненном автобусе. Да и купаться я люблю не на пляже, где народу множество и от мячей, собак и детей деваться некуда. Хорошо было купаться в Черном море, в Болгарии — какая хрустально-зеленая, глубокая вода и как прелестно плавать в ней!⁵

Напишите нам тотчас, как получите эти письма — И<ван> А<лексеевич> тоже пишет Вам⁶ — хотя бы совсем кратко, что Вы думаете о переезде. Мы будем в Париже в ноябре или декабре⁷.

Спасибо за фотографии. Посылаю и Вам в отплату. В августе были здесь (на Ривьере) Зайцевы⁸, сейчас Тэффи⁹, и все лето живут Мережковские¹⁰.

Но весь этот люд мало радует. Живу с книгами.

Прислала бы Вам последний рассказ — да нет лишнего экземпляра. Придется выписывать. Есть ли у Вас в Риге приятные знакомые? Я дивлюсь на то, как вообще мало милых людей в мире…

Привет Вам сердечный

Галина К.

— — —

Публикуется по автографу (РАЛ. MS. 1068/3383). Год установлен по содержанию.

¹ Не сохранилось.

² Не установлено, о каких рассказах Кузнецовой идет речь.

³ О визите кн. Ливена см. No 14.

⁴ О приезде в Париж проживающего в Дрездене (а не в Берлине) Ф. А. Степуна с женой см. No 14.

⁵ Не установлено, когда Кузнецова побывала в Болгарии.

⁶ No 24.

⁷ Ср. No 28 и примеч. 2 к нему.

⁸ Судя по дневнику Буниной, Бунины в августе—сентябре 1929 г. мало общались с остановившимися в Ницце Б. К. и В. А. Зайцевыми.

⁹ О приезде Тэффи (Надежда Александровна Бучинская, урожд. Лохвицкая, 1872—1952) и Павла Андреевича Тикстона (1873—1935) на юг Франции в конце августа 1929 г. см.: Переписка Тэффи с И. А. и В. Н. Буниными, 1920—1939//Диаспора. Вып. 1. 2001. С. 381—383.

¹⁰ В дневнике Буниной за лето 1929 г. зафиксированы многочисленные встречи с З. Н. Гиппиус (1869—1945) и Д. С. Мережковским (1865—1941).

Л. Ф. ЗУРОВ — И. А. БУНИНУ

15 сентября 1929 г. Рига

15-го сентября 1929 г.

Большое спасибо, глубокоуважаемый Иван Алексеевич.

Вчера получил Ваше письмо¹. Очень соблазнительна для меня поездка в Париж. Работы я не боюсь, если она дает возможность заниматься литературным трудом. В настоящее время я ничего не пишу. Сильно устаю². Повесть еще окончательно не сделана. На это мне необходимо два месяца ежедневной работы.

Даст Бот, окончив ее, смогу поехать в Париж и привезу с собой готовую рукопись³.

Мысль, что впереди литературный труд, а за ним поездка в Париж, дает мне новую силу. Спасибо.

Мой сердечный привет Вере Николаевне и Галине Николаевне.

Преданный Вам

Л. Зуров

P.S. Одно меня заставляет задумываться — смогу ли я по приезде достать работу, а именно такую, чтобы иметь время от времени возможность прекращать ее для литературных занятий.

Зарабатываю я сейчас 580 франков (5800 рублей), из которых 2000 руб. откладываю ежемесячно. Комната с отоплением и освещением — (мы живем втроем⁴) — 800 рублей (80 фр<анков>). Обед — 35 рублей (3,5 фран<ков>).

Сейчас отправляюсь на работу. Простите за плохое письмо.

— — —

Публикуется по автографу (РАЛ. MS. 1068/2045). Сохранился также АМК с разночтениями:

‘Большое спасибо, глубокоуважаемый Иван Алексеевич.

Правда, очень соблазнительна для меня поездка в Париж. И работы я не боюсь, если она дает возможность заниматься литературным трудом. В настоящее время я ничего не пишу. Сильно устаю. Мечтаю о том времени, когда окончательно засяду за письменный стол. Повесть еще не сделана, на это мне необходимо полтора месяца ежедневной работы — ноябрь и часть декабря.

Даст Бог, окончив ее, я смогу поехать в Париж и привезу с собой готовую рукопись. А сейчас я словно на перепутьи — больно покидать старые места, а сердце волнует путь. Продолжаю работать на понтонном мосту. И мысль, что впереди литературный труд, а за ним возможна поездка в Париж, даст мне новую силу. Спасибо. <Подпись> Одно меня заставляет задуматься — смогу ли я по приезде достать работу, и именно такую, чтобы иметь время от времени возможность прекращать ее для литературных занятий. Может быть, Вам любопытно знать, сколько мне здесь стоит жизнь. Комната с отоплением и с освещением (мы живем втроем) — 800 р., по Вашему — 80 франков. Обед — 25 р. т.е. 2,5 фр<анка>. Зарабатываю я сейчас 550 фр<анков> (5500 р.), из которых откладываю ежемесячно 2500 р. на дальнейшее существование’ (РАЛ. MS. 1068/2046).

¹ No 24.

² Ср. приведенное в примеч. 11 к No 24 письмо Зурова к Шмелеву.

³ Никакой готовой рукописи, по объему соответствующей повести, Зуров во Францию не привез. См. также примеч. 11 к No 2.

⁴ В дневниковой записи за 14 мая 1931 г. Бунина кратко передает рассказ Зурова о его рижской жизни и друзьях: ‘Он сказал, что ближе всех с Котомкиным и Толстым <художник A. C. Толстой>, но любит их по-разному. Толстой, пожалуй, тоньше, хотя в некоторых отношениях Котомкин лучше разбирается. Вспоминал, как они жили в Риге. В одной комнате втроем, а иногда вчетвером, комната немного больше Галиной’ (РАЛ. MS. 1067/403). В 1939 г. Д. И. Котомкин приезжал в Париж и встречался с Зуровым (см. об этом в письме Зурову его приятеля В. Александрова от 23 декабря 1939 г. — РАЛ. MS.1068/1879).

И. А. БУНИН — Л. Ф. ЗУРОВУ

2 октября 1929 г. Грасс

Адрес: Monsieur Bounine, Villa Belvd&egrave,re, Grasse, A M, France

2 октября 1929 г.

Милый Леонид Федорович, из Вашего письма ко мне¹ заключил, что Вы и хотите приехать в Париж, и немножко побаиваетесь: как я, мол, там устроюсь, как буду обходиться без языка и пр. Заключение мое, м<ожет> б<ыть>, и неправильно, но все-таки хочу Вам сказать: не бойтесь! Язык — вздор, множество не знающих его все-таки устроились в Париже, работают и т.д. Устроитесь и Вы, работу тоже найдете, надеюсь, — мы, по крайней мере, приложим к тому все усилия. А главное — в молодости все полезно, даже всякие передряги. В молодости нужно рисковать.

Из письма же Вашего к Гале узнал, что Вы приблизительно на днях (т.е. числа 10-го окт<ября>) кончаете свою черную работу и садитесь приблизительно на месяц за работу литературную. Но не проживете ли Вы за этот месяц все свои сбережения? А если так, что же у Вас останется в кармане на дорогу и на первое время, на первые дни в Париже? Вообще очень жалею, что не знаю точно состояние Вашей ‘кассы’ и прошу: немедля напишите мне (если можно, письмом экспрессом) о Ваших денежных делах и соображениях с полной откровенностью. Затем: напишите, когда именно выходит Ваш грузовой пароход? Точно ли установлена дата этого выхода, или она может и изменена быть (как нередко случается это с грузовиками) — и сколько времени будете Вы в пути до Руана²? Все это мне нужно знать в силу нескольких причин. Между прочим и потому, чтобы сообразить, к какому именно сроку нужно выхлопотать Вам хоть малую толику денег из ‘Комитета помощи писателям’.

Я написал о Вас Кириллу Иосифовичу Зайцеву — т.е. о том, чтобы он взял на себя устройство Вам визы и вообще вступил с Вами в переписку насчет всего этого дела Вашего приезда во Францию³. Он долго не отвечал, и я подумал: не лучше ли обратиться к более энергичному и быстрому человеку? — и написал вчера некоему Владимиру Феофиловичу Зеелеру⁴, служащему в парижском ‘Земгоре’⁵ (на всякий случай его адрес: Monsieur Zeeler, ‘Zemgor’, 33, rue de Prony, Paris 17). A нынче получил от Зайцева письмо, что он в эту переписку уже вступил с Вами⁶. Что ж, может быть, на нем и остановимся. Но подчеркиваю: может быть. И посему ставлю Вас в известность и насчет Зеелера.

И еще вопрос: знаете ли Вы, что человек, просто приехавший во Францию, не имеет права на работу (во всяком случае, в Париже) и что, стало быть, надо получить визу с правом на работу (без чего не берут, например, на фабрики)? Может быть, это относится только к фабрикам, а не к частной работе, — например, малярной. Но на всякий случай ставлю Вас в известность и на этот счет. На всякий, повторяю, случай имейте и это в виду при Вашей переписке с Зайцевым или Зеелером.

На днях напишу Вам точно — кто именно будет ‘вести’ Ваше дело — Зайцев или Зеелер.

Пока до свидания. Ответьте же мне скорее.

Ваш

Ив. Бунин

— — —

Публикуется по автографу (РАЛ. MS.1066/6110).

¹ No 26. Бунин ссылается также на несохранившееся письмо Зурова к Кузнецовой (см. ниже в письме).

² См. No 29 и 31.

³ О К. И. Зайцеве см. примеч. 10 к письму No 9.

⁴ Зеелер Владимир Феофилович (1874—1954) — многолетний генеральный секретарь Союза русских писателей и журналистов в Париже.

⁵ Российский земско-городской комитет помощи российским гражданам за границей (Земгор) был учрежден во Франции в 1921 г. под председательством кн. Г. Е. Львова (1861—1925), как некое продолжение дореволюционных Всероссийского земского союза и Всероссийского союза городов.

⁶ Упомянутое письмо не сохранилось среди писем К. И. Зайцева к Бунину в РАЛ (MS. 1066/5999-6034).

И. А. БУНИН — Л. Ф. ЗУРОВУ

6 октября 1929 г. Грасс

Villa Belvd&egrave,re,

Grasse, A M

France

6 окт<ября> 1929 г.

Милый Леонид Федорович, посылаю Вам письмо Владимира Феофиловича Зеелера, которое я получил нынче¹. Вы увидите из него, какой оборот принимает дело. Зеелер пишет, чтобы я решил, как же поступить. Но я и ему, и Вам пишу: решить должны Вы сами. Я же могу высказать только свое мнение: по-моему, история с контрактом — дело затяжное и Вам не подходящее. Вам нужна жизнь в Париже, возле Парижа, а тут что же выходит? Кабала, глушь, шахты или леса… Я бы на Вашем месте пошел бы на риск — просто добыл бы себе через Зеелера визу на въезд и приехал бы, а там посмотрел бы, что Бог даст. А может быть, и нашли бы какую-нибудь частную (т.е. не требующую санкции Министерства Труда) работу? А может быть, получили бы впоследствии и законное право работать где угодно и что угодно? Ведь сам же Зеелер пишет, что это ‘не невозможно’, хотя и очень трудно. Повторяю — решите, как поступить, сами. Если решите рискнуть, выхлопочите визу только на въезд во Францию — и приезжайте на первое время к нам, на villa Belvd&egrave,re, в Grasse. Почти все шансы за то, что мы пробудем здесь до 1 января². Вот Вы и поживете с нами, т.е. в гостях у нас, некоторое время, отдохнете, поработаете литературно, а затем поедете в Париж и будете искать там устроить себя как-нибудь. А может быть, Вам и повезет? Если же не повезет, — ну что ж, уедете опять в Ригу, только и всего. А некоторую денежную помощь, еще раз говорю, мы Вам непременно устроим.

Таков мой план. Во всяком случае, я Вас очень прошу не отказываться от нашего приглашения приехать в Грас, если вообще решите ехать во Францию, — т.е. не спорить со мной, не церемониться и т.д. — Напишите мне и Зеелеру свое решение.

Будьте пока здоровы и благополучны. Все Вам кланяемся.

Ваш

Ив. Бунин

P.S. Кирилл Иосифович Зайцев пишет мне³, что он готов вместе с Зеелером хлопотать за Вас. Напишите и Зайцеву⁴.

— — —

Публикуется по автографу (РАЛ. MS. 1066/6111).

¹ Письмо Зеелера Бунину, датированное 3 октября 1929 г., написано на бланке Земгора:

‘Дорогой Иван Алексеевич,

вчера вечером получил Ваше письмо о Зурове. Конечно, рад сделать все возможное, чтобы дать возможность приехать ему из Риги в Париж. Но вот какие обстоятельства нужно иметь в виду прежде, чем принимать те или другие уже реальные меры к осуществлению полученного от Вас задания.

Об этом пишу сейчас же Вам, чтобы получить от Вас решение довольно сложного вопроса.

1) Можно попытаться (я это сделаю с охотой и с вероятным расчетом на успех) получить визу для въезда во Францию через Министерство иностранных дел. Если виза будет дана, то времени на это потребуется не так уж много, но, получив такую визу, Зуров получит в то же время на границе Франции штемпель на своем паспорте, который лишит его права заниматься во Франции каким бы то ни было трудом. Конечно, литературным трудом ему никто не возбранит заниматься или вообще чем бы то ни было, что не требовало бы санкции Министерства труда <подчеркнуто здесь и далее, скорее всего, Буниным>. И здесь уже получить это право на работу будет если и не совсем невозможно, то во всяком случае чрезвычайно трудно. Это один путь.

2) Другой путь: получить контракт на работу во Франции. Либо на какой-нибудь завод, либо на работы горные, дорожные, лесные и т.д. Контракт от 6 до 9 месяцев. И выполнить его нужно будет. Зато получается возможность не затрачивать собственных средств на приезд во Францию (авансируется предпринимателем) и после отбытия контракта полная свобода подыскания труда. Но сейчас как раз время, когда Министерство труда не так скоро визирует контракты и потому этот последний путь может отнять и месяц, и больше времени. Если бы контракт такой был визирован, Зурову нужно было бы из Риги проехать в Ревель, войти в одну из формирующихся там через наше Представительство групп и с этой последней приехать во Францию.

Вот два пути. В зависимости от Вашего решения, которое получу от Вас, и приступлю к осуществлению того, на чем порешите.

Значит, жду теперь от Вас скорого ответа. А пока будьте здоровы. Сердечный привет и лучшие пожелания.

Крепко жму Вашу руку.

В. Зеелер’ (РАЛ. MS.1066/6040).

Обстоятельства, касающиеся ‘второго пути’, отчеркнуты И. А. Буниным на полях, и его рукой сделана приписка: ‘Это, по-моему, никуда не годится’. Разумеется, тяжелый физический труд не оставлял бы Зурову возможностей заниматься литературой.

² Бунины и Кузнецова уехали из Грасса вместе с Зуровым 31 января 1930 г. (дневниковая запись Буниной за 1 февраля 1930 г. — РАЛ. MS. 1067/398, Устами Буниных. Т. 2. С. 216).

³ Как и предыдущее письмо К. И. Зайцева (см. примеч. 6 к No 27), это письмо не сохранилось.

⁴ Бунина прокомментировала в дневниковой записи за 8 декабря 1929 г. результат обращения Бунина с одной и той же просьбой к двум лицам: ‘Глупо было обращаться в два места к Зеелеру и Зайцеву, Зурову Зеелер выхлопотал визу вечную, а Зайцев временную, которая и покрыла первую’ (РАЛ. MS. 1067/395). В письме от 5 декабря 1929 г., т.е. написанном уже после приезда Зурова во Францию, Зеелер объясняет это недоразумение: ‘Вы ли, сам ли Зуров, но пошли в этом деле почему-то двумя путями: обратились ко мне и одновременно к К. И. Зайцеву. Я не знал об этом, не знал, вероятно, и Зайцев, что я занят тем же вопросом переезда Зурова во Францию. Отсюда и получилась ‘перепутаница’, от которой и придется немало хлопот иметь Зурову’ (РАЛ. MS. 1066/6041). Далее из письма следует, что оба просителя, хотя и в разное время, обратились к представителю русских эмигрантов во Франции, бывшему российскому послу Василию Алексеевичу Маклакову (1869— 1957), который, в соответствии с просьбой обратившегося к нему позднее Зайцева, написал ходатайство в Министерство иностранных дел о визе на два месяца. Для Зурова это означало, как писал Зеелер, что ему придется подавать прошение о продлении времени пребывания во Франции еще на 6 месяцев. В свою очередь Зеелер обещал проследить, чтобы оно было удовлетворено, предлагал Бунину написать ‘сертификат о том, что Зуров хорошей ‘моралите и лойалите» (франц.)> и сообщал, что для облегчения выдачи вида на жительство он посылает удостоверение Союза <письмо написано на бланке Союза русских литераторов и журналистов в Париже> и просит Зурова, ‘чтобы меня покрыть’, прислать прошение о принятии его в Союз. Одновременно Зеелер предлагает прислать и просьбу Зурова о выдаче ему ссуды ‘в возможном размере. Денег нет в кассе, но что-нибудь постараюсь сделать, наскребем где-нибудь — немного, но все же кое-что…’ (РАЛ. MS. 1066/6041).

Л. Ф. ЗУРОВ — И. А. БУНИНУ

7 октября 1929 г. Рига

Рига, 7-го октября 1929 г.

Глубокоуважаемый

Иван Алексеевич!

Сегодня получил Ваше письмо¹. Большое спасибо.

Работу я кончаю 14 октября. Состояние моей ‘кассы’ к 14-му — 350 франков (за квартиру я уже уплатил за месяц вперед и оделся). За месяц я проживу 300 франков — 50 останется. Продаю фотографический аппарат, он даст мне 250 франков. Этих денег хватит на оплату морской поездки.

Пароходы очень часто идут из Латвии в Бельгию и сравнительно редко в Руан. Матрос, с которым я работаю в одной партии, дал слово, что устроит меня на пароход за 200 франков. Но ни парохода, ни капитана я еще не знаю.

К 14-му все это будет точно известно.

Необходимо будет мне до отъезда получить латвийскую обратную годовую визу, продлить свой эмигрантский паспорт² и получить разрешение на право жительства, чтобы на всякий случай сохранить связь с Латвией.

На все это (за исключением латвийской выездной визы) я заработаю, а на первые дни в Париже и на французскую визу у меня денег нет. Даст Бог, в Париже в первые же дни я устроюсь на работу.

От Зайцева я только вчера получил письмо³ и сегодня же отвечаю ему и запрашиваю относительно рабочей визы. Работы я, Иван Алексеевич, не боюсь, только бы хватило сил, а рисковать привык. Нужно все испробовать. Как долго я пробуду во Франции — знает один Бог, но почему-то предчувствие мне подсказывает, что я недолгий гость. И вот за это недолгое время нужно многому научиться и многое услышать.

Если сильно меня притиснет, если начну задыхаться, то, заработав, пущусь обратно. Я знаю, что жизнь во Франции очень тяжела, об этом мне говорят все, но мне, молодому, необходим литературный воздух Парижа.

Больше всего меня радует встреча с Вами.

Мой сердечный привет Вере Николаевне и Галине Николаевне. Храни Вас Бог. Спасибо.

Преданный Вам

Л. Зуров

Как только узнаю подробности относительно парохода, немедленно же напишу Вам.

— — —

Публикуется по автографу (РАЛ. MS. 1068/2047).

¹ No 27.

² Речь идет о выдаваемом Лигой Наций ‘нансеновском паспорте’ (см. также No 33), который заменял для многих русских эмигрантов недействительные старые российские паспорта. Паспорт назван по фамилии верховного комиссара Лиги Наций по делам беженцев, знаменитого норвежского исследователя Арктики Фритьофа Нансена (1861—1930).

³ Сохранилось только более позднее письмо К. И. Зайцева к Зурову (см. No 35 и примеч. 1 и 2 к нему).

И. А. БУНИН — Л. Ф. ЗУРОВУ

10 октября 1929 г. Грасс

10 окт. 29

Дорогой Леонид Федорович, получил Ваше письмо от 7 окт<ября>. Не знаю, как Вы решите дело после того, как получите мое последнее письмо, посланное Вам мною на днях вместе с письмом Зеелера¹. Но так как возможно, что даже и оно не остановит Вас все-таки ‘рискнуть’, т.е. поехать во Францию, — а я лично продолжаю думать, что рискнуть следует, — то посылаю Вам шестьсот франков²: Вы возвратите мне их, когда, по приезде во Францию, получите пособие из ‘Комитета помощи писателям’ или заработаете что-нибудь, — словом, когда будете иметь возможность к тому (причем, конечно, Вы сможете возвращать мне их по частям³). Думаю, что без этих денег Вам слишком будет трудно выбраться. Кроме того, твердо повторяю наше приглашение: приезжайте на первое время к нам. ‘Это Вам сделает хорошо’, как говорят французы⁴, во всех отношениях — между прочим, и в том, что от нас Вы многое узнаете о Париже, будете иметь некоторое представление о нем, прежде чем явитесь в него. Что до путешествия на пароходе, то мне это дело не очень нравится: когда-то он еще будет, а главное — сколько времени будете Вы на нем мотаться до Руана! Может быть, теперь (т.е. имея в кармане эти 600 фр<анков>) Вам хватит на проезд по железной дороге?

Итак, надеюсь — до свидания. Во всяком случае, решайте что-нибудь и сноситесь с Зеелером поскорее, дабы не проживаться в Риге даром и пораньше застать нас в Грасе (имеющем для Вас, повторяю, то преимущество, что Вы сможете в нем спокойно поработать литературно).

Ваш

Ив. Бунин

— — —

Публикуется по автографу (РАЛ. MS.1066/6112). Место написания установлено по содержанию.

¹ No 28.

² На конверте No 30 обозначена ценность письма — 620 франков, эквивалент 5 фунтов стерлингов, посланных Буниным Зурову. См. также No 32 и 33.

³ См. No 33 и примеч. 2 к нему.

⁴ Буквальный перевод французского выражения ‘Cela vous fera du bien’.

Л. Ф. ЗУРОВ — И. А. БУНИНУ

14 октября 1929 г. Рига

Рига, 14-го октября 1929 г.

Глубокоуважаемый

Иван Алексеевич!

Сердечно благодарю Вас за приглашение¹ и доброе участие в моей судьбе. Если даст Бог, все будет благополучно, получив визу, я выеду в конце ноября месяца во Францию и через неделю увижу всех Вас.

Ваше письмо доставило мне много радости и счастья.

Зайцеву и В. Ф. Зеелеру я ответил, попросив их выхлопотать мне простую визу на въезд во Францию².

Черную работу кончил. Начал работать над повестью.

Пароход идет до берегов Франции пять суток. На днях меня познакомят с моряками и от них я точно узнаю, когда уходит один из грузовиков и фамилию капитана.

Желаю Вам здоровья и радости. Спасибо за все.

Мой сердечный привет Вере Николаевне и Галине Николаевне.

Преданный Вам

Л. Зуров

— — —

Публикуется по автографу (РАЛ. MS. 1068/2049).

¹ No 28.

² Сохранились АМК писем Зурова к Зайцеву и Зеелеру от 14 октября 1929 г. (РАЛ. MS.1068/3951 и 3962).

Г. Н. КУЗНЕЦОВА — Л. Ф. ЗУРОВУ

18 октября 1929 г. Грасс

18 октября

Грасс

Милый Леонид Федорович!

Не писала Вам, чтобы не мешать переписке с И<ваном> А<лексеевичем>. На прошлой неделе он послал Вам 5 английских фунтов (или 620 фр<анков>¹). Надеюсь, Вы их уже получили. Сегодня пришло Ваше письмо 14 < октября >², но в нем еще ничего об этом нет. Если Вы решите ехать пароходом, тогда придется проезжать все-таки через Париж, если же поездом — можно прямо на Канн. Но все это Вам самому виднее.

Уже прохладно, хотя еще цветут розы и гелиотроп в саду. Холода начнутся в ноябре. Помните, что здесь после захода солнца всегда очень холодно, невзирая ни на какой юг.

Думаю, что жизнь здесь пользу Вам принесет, что бы ни было дальше. Сейчас нас в доме четверо — живет также Рощин, пишет роман³. Нашу виллу в шутку называют ‘Монастырем, или виллой муз’.

Конечно, Вас ждет много разочарований в Париже. Но к этому уж надо быть готовым!

Спасибо Вам за карточки. Они очень хороши, и мне очень жаль Вашего аппарата⁴. У нас есть свой, но снимаем мы неважно.

Сегодня с утра дождь и пение птиц в саду. Тут есть места удивительной красоты — видеть их впервые — большое наслаждение.

Сердечный привет от всего Бельведера!

Г. К.

— — —

Публикуется по автографу (РАЛ. MS. 1068/3384). Год установлен по содержанию.

¹ См. No 30.

² No31.

³ Об отъезде Рощина из Грасса после появления там Зурова Кузнецова писала 14 января 1930 г.: ‘Р<ощин> уехал. О нем мало жалеют в доме. Прожил он какой-то картонной фигурой, тенью, никому не открываясь, употребляя только привычные, неизменные, на несколько случаев фразы. Называли его то ‘капитан’, то ‘Пэка’ <...> В<ера> Н<иколаевна> играла с ним целые вечера в карты. Со мной он держался то в позиции всегда готового на интрижку ‘ухажера’, то не замечал вовсе. А уезжал растроганный, с красным лицом и внезапно распухшими, увлажненными глазами. Отчего? Очевидно, все-таки покидал какой-то ‘дом’, хотя климат этого дома был ему всегда тяжел’ (Грасский дневник. С. 127). Единственный роман Рощина, ‘Белая сирень’, вышел в Париже в 1936 г. в издательстве газеты ‘Возрождение’.

⁴ См. No 29.

Л. Ф. ЗУРОВ — И. А. БУНИНУ

21 октября 1929 г. Рига

Рига, 21-го октября 1929 г.

Глубокоуважаемый

Иван Алексеевич!

Ваше письмо и вложенные в него 5 фунтов стерлингов я получил¹. Большое спасибо. Меня очень тронули Ваши заботы. В настоящее время я уже выхлопотал новый нансеновский заграничный паспорт, годовое разрешение на право жительства в Латвии и полугодовую визу (обратную и выездную).

Я просил, чтобы мне дали ее на год, но префектура больше, чем на полугодовой срок, визы никому из проживающих в Латвии нансенистов не дает.

Если в ближайшее время не удастся устроиться на пароход, то в начале ноября (если к этому времени получу французскую визу) я думаю выехать во Францию по железной дороге (Польша — Австрия — Италия). Билет до Канн стоит 580 франков. Деньги, посланные Вами, я не потрачу до поездки и, будучи во Франции, постараюсь вернуть их Вам в самом непродолжительном времени².

Простите, что так долго не писал Вам. Думал, что к этому сроку узнаю о пароходе. Спасибо, Иван Алексеевич. Храни Вас Бог.

Мой сердечный привет Вере Николаевне и Галине Николаевне.

Преданный Вам

Л. Зуров

Письма Зеелеру и Зайцеву я отправил 14-го и теперь живу в ожидании французской визы.

— — —

Публикуется по автографу (РАЛ. MS. 1068/2051).

¹ No 30.

² В ‘Автобиографических заметках’ Зурова сообщается: ‘<...> приехав в Грасс, тут же дал И. А. Б<унину> 5 ф<унтов>, которые он прислал мне летом…’ (РАЛ. MS.1068/777).

И. А. БУНИН — Л. Ф. ЗУРОВУ

25 октября 1929 г. Грасс

25.Х.29

Получил нынче, милый Леонид Федорович, Ваше письмо от 21 окт<ября>. Очень рад, что дело наконец тронулось. Нынче же получил письмо и от Зеелера¹ насчет Вас — пишет, что будет стараться достать Вам визу возможно скорее.

Почему Вы хотите ехать (если поедете по железной дороге) через Австрию — Италию? Разве это лучше, то есть быстрее и дешевле? Знаете ли Вы, что есть такой путь: Рига — Берлин, затем (без пересадки) Берлин — Страсбург и (опять без пересадки) Страсбург — Cannes? (Я только спрашиваю, ибо точно не знаю, как лучше. Но на всякий случай справьтесь)².

Из Cannes до нас, то есть до Grasse, всего 17 километров. Не думал, что так дорого стоит проезд по железной дороге. Боюсь теперь, что денег Вам не хватит. Может, займете у кого-нибудь в Риге? Постараемся устроить так, чтобы Вы смогли возвратить этот заем тотчас же по приезде сюда. О долге мне не беспокойтесь: вернете, когда хоть немного оперитесь.

Вот пока и все.

Нажимайте понастойчивей письмами на Зеелера и Зайцева насчет ускорения визы.

Ваш

Ив. Бунин

P.S. Писать нам всем на конвертах надо: ‘Monsieur такой-то’. То, что я пишу на обороте своих конвертов, — ‘Exp. Bounine и т.д.’, значит: expditeur, т.е. отправитель.

— — —

Публикуется по автографу (РАЛ. MS.1066/6113). Место написания установлено по содержанию.

¹ Не сохранилось.

² В итоге Зуров выбрал маршрут по советам Бунина (см. No 35).

Л. Ф. ЗУРОВ — И. А. БУНИНУ

5 ноября 1929 г. Рига

Рига, 5 ноября 1929 года

Глубокоуважаемый

Иван Алексеевич!

Только что получил ответ от В. Ф. Зеелера. Он пишет, что Министерство Иностранных Дел в письме от 29-го октября сообщает: ‘посланнику французскому в Риге предложено обратить особое внимание на просьбу <Вашу> о визе во Францию’¹.

В субботу я получил письмо от К. И. Зайцева², в котором он переслал копию ответа из Министерства, присланную Маклаковым³.

Minist&egrave,re

des

Affaires Etrang&egrave,res

Copie

Le Minist&egrave,re des Affaires Etrang&egrave,res a l’honneur de faire connatre M.Maklakoff, en rponse sa communication du 18 de ce mois, que le Ministre de France a Riga t autoris, sous les rserves d’usage, viser pour un sjour en France strictement limit deux mois le passeport de M. Lonide Zouroff lorsque celui-ci lui en fera la demande.

Paris, le 24 octobre 1929.

Monsieur B. Maklakoff⁴.

Вчера я был у французского консула. Виза из Франции, к моему глубокому сожалению, еще не получена, и секретарь мне посоветовал зайти в конце этой недели. Билет: Рига — Берлин — Страсбург — Канны стоит 680 франков. Помимо французской и латвийской виз необходимо взять две транзитные — литовскую и немецкую. Денег на проезд и визы у меня хватит.

Большое спасибо, Иван Алексеевич, за Ваши добрые советы и заботы.

Желаю Вам счастья и радости.

Преданный Л. Зуров

— — —

Публикуется по автографу (РАЛ. MS. 1068/2053). Сохранилась также АМК с дополнительным последним предложением: ‘Как только получу французскую визу — немедленно извещу Вас о дне выезда’ (РАЛ. MS. 1068/2054).

¹ Сохранилось письмо Зеелера Зурову от 31 октября 1929 г. (РАЛ. MS. 1068/3963).

² Сохранились письмо Зайцева Зурову от 29 октября 1929 г. и ответ Зурова ему от 31 октября 1929 г. (РАЛ. MS. 1068/3956 и 3952).

³ См. примеч. 4 к No 28.

⁴ Перевод с французского: ‘Министерство иностранных дел имеет честь довести до сведения г-на Маклакова в ответ на его сообщение от 18-го числа сего месяца, что посол Франции в Риге уполномочен, соблюдая обычные условия, завизировать паспорт г-на Леонида Зурова для пребывания во Франции на срок, строго ограниченный двумя месяцами, когда последний обратится к нему с заявлением по этому поводу’.

И. А. БУНИН — Л. Ф. ЗУРОВУ

9 ноября 1929 г. Грасс

Villa Belvd&egrave,re

Grasse (Alpes Maritimes)

9.XI.29

Очень рад, дорогой Леонид Федорович, что с визой дело почти кончено, — нынче получили Ваши письма от 5 ноября¹. Итак, ждем Вас и желаем доброго пути. Известите нас заранее, когда именно выезжаете и когда (в какое число и в какой час) будете в Cannes: мы выедем туда встретить Вас — если, конечно, поезд Ваш приходит не ночью. Обнимаю Вас и извиняюсь за краткость — у меня ужасный насморк и голова весьма мутна.

Ваш

Ив. Бунин

P.S. Одевайтесь потеплее, не надейтесь на юг — зимой у нас холодно. (Даже в домах и не только таких бедных, как наш, но и в богатых — почти нигде не топят.)

Если почему-либо не встретим Вас, — если, например, письмо Ваше придет позднее Вашего приезда, — то вот к Вашему сведению: из Cannes в Grasse можно приехать или по железной дороге (поезд отходит с того же вокзала, на который Вы приедете), или с автокаром² — автокары эти идут к нам с площади перед Каннским вокзалом каждые 30минут. А если ехать по железн<ой> дороге, то нужно брать билет Grasse — Ville³, ибо с нашего вокзала нужно еще подняться в город по фуникулеру. Автокары удобнее: Вас привезут тогда прямо в город. Только помните, когда будете спрашивать, как идти к нам: надо спрашивать Villa Belvd&egrave,re, ибо есть еще у нас Htel Belvd&egrave,re, в стороне прямо противоположной от нас.

Проезд в автокаре стоит 5 франков, железн<ая> дорога чуть-чуть дешевле. Вещи автокары берут к себе на крышу.

— — —

Публикуется по автографу (РАЛ. MS. 1066/6114).

¹ No 35 и несохранившееся письмо к Кузнецовой (см. начало No 37).

² Autocar — автобус (франц.)

³ Город (франц.)

Г. Н. КУЗНЕЦОВА — Л. Ф. ЗУРОВУ

9 ноября 1929 г. Грасс

9 ноября

Письмо Ваше¹ получили сегодня. Все, очевидно, идет хорошо, и мы за Вас рады. Напишите же о дне приезда и о поезде.

Шлю привет. До свидания².

Г. К.

— — —

Публикуется по автографу (открытка с видом порта в Монте-Карло) (РАЛ. MS. 1068/3385). Год и место написания установлены по почтовому штемпелю.

¹ Сохранилось только письмо Зурова к Бунину (No 36).

² О приезде Зурова в Грасс 23 ноября 1929 г. см. дневниковые записи Буниной и Кузнецовой за ту же дату:

‘Утром шум. Я кончала молитву. Вышла в переднюю: вижу высокий молодой человек с чемоданом и Капитан. Значит, Зуров приехал, как и думали — приедет неожиданно. Сразу бросилось в глаза, что на карточке он не похож — узкое лицо, менее красивое, нос длиннее, глаза уже и меньше — но приятные. <...> Ян вышел на шум, в очках, и знакомство состоялось. <...> Зуров вспыхнул, вытянулся по-военному, просто сдержанно поздоровался. <...> Зуров привез каравай черного мужицкого хлеба, коробку килек, сала, антоновских яблок, клюквы и нам по маленькой корзиночке, с которыми дети ходят по грибы, по ягоды. Впечатление приятное, простое, сдержанное. Много рассказывал о Латгалии (части б<ывшей> Псков<ской> губ<ернии>), где он бродил последние годы. Народ наш он знает, любит, но не идеализирует. За обедом пили водку под кильки. Потом все говорили о народе, о литературе. <...> Зуров слушал внимательно, местами хорошо улыбался. Вообще улыбка его красит. У него хорошая кожа, густые брови, белые зубы, красивое очертание губ, хотя рот мал’ (РАЛ. MS. 1067/395, Устами Буниных. Т. 2. С. 211—212), ‘Приехал Зуров. Целый день провели с ним. Всем понравился. <...> Первые впечатления очень хорошие. З<уров> рядом с капитаном <Рощиным>, несмотря на крупность, очень выигрывает. Губы, подбородок, очень тонкие, нервные. Руки огрубели от работы, но пальцы тонкие. Когда И<ван> А<лексеевич> первый раз вышел к нему, он стал, вытянулся перед ним, как на смотру. Приехал он в 10 ч. утра с двумя чемоданами, привез русский черный хлеб, антоновских яблок, липового меду, вяленой баранины и плетенку клюквы, а нам с В<ерой> Н<иколаевной> по русскому лукошку. От всего этого веет древлянами и печенегами, а хлеб вызвал даже крики изумления у нашей Камий . Да и мне было странно смотреть на него, когда он лежал передо мной на столе, чуть не железного цвета, какой-то обломок лаврского колокола!’ (Грасский дневник. С. 120).

Переписка И. А. Бунина и Г. Н. Кузнецовой с Л. Ф. Зуровым

(1928—1929)

Читайте также: