Переписка Адріенны Ле-Кувреръ.
Переписка Адріенны Ле-Кувреръ.
Е. Г.
‘Сверный Встникъ’, No 8, 1895
Переписка Адриенны Ле-Куврер, Е. Г., Год: 1895
Время на прочтение: 19 минут(ы)
‘Есть имена вчно живыя, есть люди, о которыхъ всегда можно говорить, какъ о современныхъ намъ, пишетъ Сентъ-Безъ въ одномъ изъ своихъ очерковъ, посвященномъ Адріенн Ле-Кувреръ. Произнесите имя Элопзы, Ла-Вольфъ — всякій знаетъ ихъ и всякій интересуется услышать о нихъ еще что-нибудь. Вс желаютъ, вс надются узнать о нихъ что-нибудь новое. Романтическая, полная страсти, преданности, нжности судьба, трогательное страданіе — вотъ что привязываетъ насъ къ этимъ поэтическимъ фигурамъ, что длаетъ ихъ вчно юными въ нашемъ воображеніи. Вокругъ ихъ именъ слагается неумирающая легенда… То-же самое можно сказать и объ Адріенн Ле-Кувреръ. Причины такого обаянія ея для потомства довольно сложны. Она первая актриса Франціи, соединявшая сценическую славу съ уваженіемъ общества. Она была любима блистательнйшимъ воиномъ своего времени. Она вдохновила величайшаго поэта эпохи на его трогательнйшую элегію. Общественный скандалъ, вызванный отказомъ въ погребеніи ея праха, трагическое объясненіе и ужасное подозрніе, связанное съ ея смертью, придаютъ ея кончин таинственный интересъ, длаютъ изъ нея жертву, за которую невольно хочется отмстить и которую нельзя не полюбить’.
Адріенна Ле-Кувреръ принадлежала къ числу тхъ немногихъ личностей, нравственный образъ которыхъ не только не исчезаетъ съ ихъ смертью, но какъ-бы еще рельефне выступаетъ въ душ всхъ близкихъ людей. Память о ней была такъ дорога всмъ знавшимъ и любившимъ ее, воспоминаніе о ней вызывало въ нихъ столько нжности и глубокаго сожалнія объ утрат ея, что у нихъ явилось желаніе возстановить для потомства ея образъ во всей его полнот, возбудить въ другихъ то чувство глубокой симпатіи къ ней, которое она съумла внушить имъ самимъ.
Съ этою цлью друзья ея ршились собрать и выпустить въ свтъ вс ея письма и, уже нсколько мсяцевъ спустя посл ея смерти, рукописныя копіи съ нихъ ходили по рукамъ въ обществ.
Однако ни одно изъ писемъ Адріенны Ле-Кувреръ не было напечатано раньше 1775 года. Съ этихъ поръ отдльныя письма и записки не разъ появлялись въ сборникахъ автографовъ, но только недавно, благодаря терпнію и труду г. Монваля, вышло въ свтъ первое изданіе всей ея переписки.
Читая эти письма, можно легко убдиться, что она не имла въ виду сдлать ихъ достояніемъ общества. Въ нихъ чувствуется простота и естественность, полное отсутствіе обдуманности или дланности, бьющей на эффектъ.
Въ одномъ изъ нихъ она такъ прямо и говоритъ:
‘Почему вы не ршились написать мн о себ? Разв мы пишемъ письма съ тмъ, чтобы печатать ихъ? Но, если вы руководствуетесь подобными неосновательными опасеніями, то какъ-же должна поступать я, бдная? Впрочемъ, я могу сообщить вамъ свои правила. Когда я желаю написать кому-нибудь изъ своихъ друзей, то никогда не думаю о томъ, достаточно-ли я умна для этого. Мною руководитъ мое сердце, я поступаю такъ, какъ оно велитъ мн, а мн никогда не приходилось сожалть объ этомъ’.
Дйствительно, переписку со своими друзьями она вела очень охотно и совершенно свободно. Въ ея письмахъ, безукоризненныхъ по форм, отражалась вся ея внутренняя жизнь. Полныя доврчивой искренности, правдивости и женственной мягкости, они представляютъ большой психологическій интересъ и богатый матерьялъ для возстановленія ея нравственнаго облика. Ея изящная натура, ея чуткая, тонко развитая душа до конца оставалась чуждой мелочныхъ интересовъ и вульгарныхъ пріемовъ, столь обычныхъ въ сред артистовъ и, читая ея письма, съ трудомъ можно представить себ, что она занимала одно изъ первыхъ мстъ на современной ей сцен. Но ей не были чужды тревоги и волненія, неизбжно встрчающіяся на этомъ трудномъ поприщ, и рядомъ со свтлыми сторонами ея внутренней жизни рельефно выступаютъ моменты борьбы и разочарованій.
Чтобы понять переписку Адріенны, чтобы придать истинный смыслъ всмъ оттнкамъ ея чувствъ и настроеній, свободно переливающихся въ легкихъ и тонкихъ изгибахъ ея письменной рчи, надо знать ея біографію, представить себ весь тяжелый пройденный ею путь. Большой біографическій очеркъ Монваля, предшествующій обнародованной имъ переписк Адріенны {‘Lettres de Adrienne Le Couvreur’, runies pour la premiè,re t’ois et publies, avec notes, etc. par Georges Monval. Paris, diteur.}, и вызванная появленіемъ ‘Переписки’ въ печати статья Мориса Палеолога {Maurice Palo logue. ‘Advienne Le Couvreur d’aprè,s sa correspondance’. Revue de Paris. 1895, No 2.} даютъ достаточно свжихъ матеріаловъ для воспроизведенія ея біографіи.
Адріенна Ле-Еувреръ родилась 5-го апрля 1692 г. въ Дамери, въ Шампон около Эперне. Ея отецъ, бывшій шляпочникомъ, вскор посл ея рожденія перехалъ со всей семьей въ Фазмы, мстечко между Реймсомъ и Суассономъ, а десять лтъ спустя поселился въ Париж въ предмстья Сенъ-Жерменъ, недалеко отъ Comdie Franaise. Адріенна уже въ раннемъ дтств проявляла до нкоторой степени склонность къ драматическому искусству.
‘Нсколько человкъ изъ жителей Фазмъ — говоритъ аббатъ д’Алленваль — передавали мн, что, еще будучи ребенкомъ, Адріенна Ле-Кувреръ очень любила декламировать стихи и что они часто приглашали ее къ себ, чтобы слышать ее’. Но драматическій талантъ ея вполн опредлился только по прізд ея отца въ Парижъ, благодаря участію ея въ представленіи драмы Корнеля ‘Поліэвкта’, организованномъ молодыми людьми квартала Темпль. Она играла роль Полины, и публика была поражена врностью взятаго ею тона, глубиною чувства, съ которымъ она передавала душевное состояніе женщины, желающей оставаться врной женой, и въ то-же время борящейся съ воспоминаніями о своей первой любви. Заинтересованный рано развившимся талантомъ молоденькой двушки, одинъ изъ членовъ общества Comdie Franaise, Легранъ, взялся руководить ея игрою, онъ далъ Адріенн возможность выступать на частныхъ сценахъ и вскор выхлопоталъ ей мсто на сцен театра въ Лилл.
Съ этихъ поръ началась для Адріенны скитальческая жизнь провинціальной актрисы со всми ея печальными сторонами, съ ея вульгарной средой и банальными приключеніями. Въ продолженіе десяти лтъ она перезжала изъ города въ городъ, играла на всхъ сценахъ и, совершенствуясь такимъ образомъ въ своемъ искусств, въ то-же время знакомилась съ жизнью.
Первый дебютъ Адріенны на сцен Comdie franaise состоялся 14 мая 1717 г., когда ей было двадцать пять лтъ отъ роду. Она выступила въ Электр Кребильона и съ перваго-же раза имла громадный успхъ. Особенности ея игры поразили и увлекли публику. »Быть можетъ, никогда ни одинъ дебютъ ни въ какомъ театр не былъ боле блестящимъ, пишетъ о ней современникъ ея, аббатъ д’Алленваль. Тринадцать лтъ ея пребыванія на сцен Comdie franaise были для нея непрерывной борьбой со старой школой игры и рядомъ тріумфовъ передъ публикой. Задолго до литературной проповди реализма и натурализма, она объявила войну ложно-классическимъ пріемамъ театральнаго искусства и, слдуя указаніямъ своей правдивой природы, придавала исполняемымъ ролямъ характеръ человчности и искренности, который былъ чуждъ героинямъ Расина и Корнеля въ изображеніи другихъ актрисъ. Со страстью и необычайнымъ вдохновеніемъ отдавалась она своему искусству въ то время, какъ вокругъ нея кипли зависть, интриги, вражда побжденныхъ соперницъ.
Среда, въ которой ей пришлось почти съ самаго дтства проводить свою жизнь, не помшала ей сохранить оригинальность нравственнаго склада, глубину и чуткость души, она сторонилась это всего, что шокировало ее, оскорбляло ея лучшія чувства и только углублялась въ себя, развиваясь незамтно для другихъ и пріобртая еще боле изящества и внутренней красоты.
Авторъ ‘Историческихъ писемъ’ писалъ о ней въ 1719 г. слдующее: ‘она невысока ростомъ, но прекрасно сложена, необыкновенно граціозна и носитъ на себ отпечатокъ замчательнаго благородства, что очень располагаетъ въ ея пользу’. Сохранившіеся портреты изображаютъ ее стройной, съ изящной головкой, съ высокимъ лбомъ, тонкимъ носомъ и красиво очерченнымъ ртомъ. Но правильныя, благородныя черты ея лица казались еще боле прекрасными при взгляд ея горящихъ, выразительныхъ глазъ, которые свтились внутреннимъ свтомъ, отражая малйшее движеніе души. Сочетаніе ея тонкой, изящной натуры съ вншней красотой длало ее неотразимо обаятельной и, будучи еще совсмъ молоденькой двочкой, она увлекала другихъ, увлекаясь и сама. Не помня разочарованій, не думая о возможныхъ послдствіяхъ, она отдавалась со всею силою и беззавтностью своей глубокой, страстной души. Въ 1710 г., когда ей было только 18 лтъ, у нея уже родилась дочь, отцомъ которой былъ, по всей вроятности, офицеръ, служащій при герцог Лотарингскомъ, по имени Филиппъ Ле-Руа или, что врне, довольно выдающійся актеръ того времени, Клавель, къ которому адресованы два первыя письма въ сборник, изданномъ Монвалемъ.
Но отношенія съ нимъ Адріенны продолжались недолго. Черезъ нсколько лтъ, посл довольно продолжительнаго періода внутренняго спокойствія, она сошлась съ Франсуа Клинглиномъ, сыномъ страсбургскаго имперскаго претора, перваго сановника города. Черезъ годъ у нея родилась вторая дочь и почти въ то-же время Франсуа Клинглинъ покинулъ ее, по настоянію родителей, чтобы сдлать выгодную партію.
Эти и предшествовавшія имъ отношенія,— вспышки недолгой и ненадежной страсти, оставили въ душ Адріенны чувство неудовлетворенной потребности въ глубокой и искренней привязанности. Среди ея многочисленныхъ поклонниковъ встрчались люди самыхъ разнообразныхъ типовъ, люди съ различными требованіями, съ различнымъ отношеніемъ къ жизни. Но въ числ ихъ не было человка, способнаго дать ей то высокое и свтлое счастье, котораго она искала въ любви. А между тмъ потребность въ любви оставалась до конца жизни самой насущной потребностью ея души. ‘Стоитъ-ли жить безъ любви!..’ писала она одному изъ своихъ друзей. И у нея это не пустыя слова, она писала такъ, какъ думала и чувствовала, а ея чувство было всегда глубоко и напряженно.
Она могла ошибаться въ людяхъ, которыхъ любила, но не могла любить безъ достаточныхъ внутреннихъ побужденій, она требовала отъ отношеній внутренняго содержанія, привязанности и уваженія, основанныхъ на взаимномъ пониманіи. И ея серьезное пониманіе любви, взаимныхъ отношеній между мужчиной и женщиной — ставило ее несравненно выше обыкновеннаго нравственнаго уровня современныхъ ей женщинъ.
Но отношенія такого рода слишкомъ много заставляли-ее страдать. Она испытала одно изъ самыхъ тяжелыхъ для любящаго и гордаго существа униженій,— униженіе быть покинутой, какъ предметъ минутнаго каприза, между тмъ, какъ она, отдаваясь любимому человку, мечтала о соединеніи съ нимъ на всю жизнь. Сознаніе того, что она такъ часто ошибалась въ себ и въ другихъ, что она являлась такой легковрной и слабой, причиняло ей жестокое страданіе.
Вполн искренно, безъ всякой рисовки она давала себ слово никогда больше не любить. ‘Есть очень пріятныя заблужденіи, пишетъ она, которымъ я уже не могу больше отдаваться. Знакомство съ жизнью и людьми досталось мн цною слишкомъ тяжелыхъ испытаній’. Эти тяжелыя испытанія оставили глубокіе слды въ ея душ, она ощущала почти постоянное опасеніе ошибиться, услышать слово ироніи или увидть скептическую улыбку въ отвтъ на горячій порывъ своей доврчивой души. ‘Не общайте мн ничего, писала она, чего-бы вы не желали исполнить. Если-бы даже вы общали возненавидть меня, то, кажется, мн было-бы легче видть ваше общаніе исполненнымъ, чмъ оказаться обманутой въ немъ’. Въ другомъ мст она пишетъ: ‘Что за мученіе вчно сомнваться’. А обращаясь къ одному молодому человку, она говоритъ: ‘Пожелайте, чтобъ женщина, которую вы полюбите, имла юное сердце, чтобъ она еще не потеряла довріе къ людямъ, которое придаетъ всему столько красоты, чтобъ ей еще не приходилось быть обманутой или покинутой, чтобъ она врила въ васъ и всхъ мужчинъ считала такими, какъ вы’.
Однако, разочарованія и ошибки, отражавшіяся на ея внутренней жизни, не могли уничтожить въ ней страстной потребности въ глубокой, искренней привязанности. Адріенна попрежнему искала людей, способныхъ удовлетворить ея нравственнымъ требованіямъ. Жизнь сталкивала ее порою съ людьми, достойными ея вниманія, но, слагаясь подъ впечатлніемъ пережитыхъ ею испытаній, ея новыя отношенія съ людьми принимали характеръ спокойной дружбы. Въ этихъ простыхъ дружескихъ отношеніяхъ она нашла то удовлетвореніе, котораго до тхъ поръ напрасно искала въ любви. Она умла придать этимъ отношеніямъ оттнокъ изящества и внутренней красоты, не допускающей никакой двусмысленности или банальной безсодержательности. Совершенное отсутствіе кокетства въ обращеніи съ друзьями давало ей возможность открыто выражать имъ безграничное довріе и преданность. Вс знавшіе ее единодушно признавали, что имъ не приходилось встрчать женщины, способной вносить столько искренности и прямоты въ свои отношенія съ мужчинами. Но вмст съ тмъ она любила каждаго изъ своихъ друзей такъ, какъ если-бы онъ былъ ея единственнымъ или лучшимъ другомъ, создавая такимъ образомъ совершенно исключительныя отношенія, не похожія ни на обыкновенную дружбу, ни на страстную любовь. Съ рдкимъ тактомъ и тонкою предусмотрительностью, пріобртенными цною горькаго опыта, она поддерживала эти отношенія въ томъ вид, въ какомъ они наиболе удовлетворяли ее, заботливо ухаживая за своими друзьями, всячески стараясь сохранить, удержать ихъ привязанность. Она находила всегда новый интересъ въ общеніи съ ними, и чуткая ея душа глубоко и живо воспринимала впечатлнія, которыя она получала отъ этого общенія. За то въ общеніи съ нею находили удовольствіе самые различные люди. Однимъ изъ первыхъ ея друзей былъ Вольтеръ. Онъ сразу обратилъ на нее вниманіе и оцнилъ всю красоту ея нравственнаго склада. Поздне, уже посл смерти Адріенны, онъ писалъ въ письм къ Тіеріо: ‘J’tois son admirateur, son ami, son amant’. Нужно-ли понимать въ буквальномъ смысл слова ‘son amant’, остается невыясненнымъ, но несомнненъ тотъ фактъ, что Адріенна имла въ немъ одного изъ самыхъ преданныхъ и надежныхъ друзей. До конца ея жизни онъ былъ нжно привязанъ къ ней и постоянно говорилъ ей о дружб, которой было полно его сердце.
Но, умя поддерживать въ другихъ такую привязанность къ себ, она и сама оставалась врной всмъ своимъ друзьямъ до самой смерти. Проявленіемъ этого рода преданности можетъ служить письмо ея къ маркизу де-ла-Шалотэ, написанное незадолго до ея смерти. Онъ полюбилъ ее пылкою, бурною любовью, но мало-по-малу она достигла того, что любовь его смнилась дружбой. Потомъ ему пришлось ухать, онъ женился и занялъ видное мсто главнаго адвоката въ бретонскомъ парламент. Вотъ что она писала ему: ‘Я получила дань, которую, благодаря вашему дружескому расположенію, получаю каждый годъ въ посту. Очень жалю, что вы удостоиваете меня проявленіемъ своей памяти только одинъ разъ въ годъ и только по такому случаю, но безконечно радуюсь, что она все-таки живетъ въ васъ, несмотря на продолжительность вашего отсутствія и невозможность скораго свиданія. Что касается меня, то я очень постоянна въ своихъ отношеніяхъ къ такимъ друзьямъ, какъ вы и, еслибы намъ предстояло прожить сто лтъ на такомъ-же далекомъ разстояніи другъ отъ друга, я-бы все-таки не забыла васъ. Теперь вы обременены должностью, которая, боле чмъ когда-либо, привяжетъ васъ къ вашей Бретани и, если я только сама не пріду къ вамъ, мн ужъ не придется больше видть моего маленькаго аббата. Можетъ быть, мн не подобаетъ называть такъ человка, столь высоко поднявшагося посредствомъ брака и служебныхъ заслугъ. Въ такомъ случа, смиренно прошу прощенія у васъ, вашей супруги и у вашего новаго сана. Но могу васъ уврить, что мой маленькій, молоденькій аббатъ, умный, изящный и скромный, былъ не мене уважаемъ мною, чмъ г. маркизъ де-ла-Шалотэ, отецъ семейства я главный адвокатъ бретонскаго парламента. Вс эти званія нисколько не импонируютъ мн и, какъ мн кажется, даютъ мн право говорить съ вами даже боле просто и откровенно, чмъ это было возможно для насъ въ ранней молодости и при полной свобод. Посл десяти или двадцати-лтняго знакомства и въ виду привязанности, которая устояла противъ разлуки, и мы можемъ говорить такъ безъ опасеній кого-либо шокировать этимъ. И такъ, увряю васъ, что люблю васъ не мене, чмъ уважаю, шлю вамъ самыя лучшія пожеланія во всемъ, что васъ касается, и прошу васъ и на будущее время сохранить обо мн память и даже боле’.
Еще боле нжнымъ и полнымъ чувствомъ она была связана съ Шарлемъ де-Ферріалемъ-д’Аржанталь. Началомъ ихъ отношеній такъ-же, какъ и съ маркизомъ де-ла-Шалотэ, была страстная любовь къ ней еще совсмъ молоденькаго д’Аржанталя. Еще подавленная впечатлніями своихъ первыхъ любовныхъ испытаній и въ то-же время тронутая искренностью и глубиною его чувства, она предложила ему вмсто любви свое расположеніе и дружбу. Предложеніе ея сначала не удовлетворило д’Аржанталя, но, ршившись вылчить его отъ страсти, она съ рдкимъ терпніемъ, изобртательностью и изяществомъ, съумла довести до конца задуманный планъ.
‘Можетъ-ли быть,— писала она ему,— чтобы вы, съ вашимъ умомъ, настолько не умли владть собой? Что вамъ за охота подвергать меня непріятностямъ, чтобы не сказать боле? Мн очень совстно ссориться съ вами въ то время, какъ я чувствую такую жалость къ вамъ, но вы вызываете меня на это. Прощайте, доброе дитя! Вы приводите меня въ отчаяніе’.
Но доказательство ея искренняго и серьезнаго расположенія къ нему не, ограничивалось одними совтами и увщаніями. Узнавъ, что мать д’Аржанталя, безпокоясь за сына, иметъ намреніе удалить его изъ Парижа и отправить на острова св. Доминика, Адріэнна ршилась пойти къ ней, чтобы разубдить ее въ необходимости такихъ мръ. Оказанный ей холодный пріемъ помшалъ ей говорить такъ, какъ она хотла, но, не отказываясь отъ своего плана, она написала m-me де-Ферріаль слдующее письмо:
‘Милостивая Государыня! Съ глубокимъ огорченіемъ узнала я о безпокойств, въ которомъ вы находитесь, и о тхъ намреніяхъ, къ которымъ это безпокойство привело васъ. Я-бы могла прибавить, что не мене огорченія доставляетъ мн сознаніе того, что вы порицаете мое поведеніе, но я пишу вамъ не съ цлью оправдывать свое поведеніе, а съ цлью сообщить вамъ, что въ будущемъ во всемъ, что касается интересующаго васъ вопроса, оно будетъ находиться въ зависимости отъ вашего предписанія. Во вторникъ я просила позволенія постить васъ, въ надежд поговорить съ вами вполн искренно и узнать, какъ я должна поступать. Вашъ пріемъ лишилъ меня этой возможности, и я почувствовала смущеніе и грусть. Но тмъ не мене необходимо, чтобы вы врно поняли мои чувства и — позвольте сказать вамъ еще боле — чтобы вы удостоили принять во вниманіе мои смиренные совты, если не хотите окончательно потерять вашего сына. Это самое почтительное дитя и, въ то-же время, самый честный человкъ, какого мн приходилось видть когда-либо въ жизни. Вы-бы удивлялись ему, если-бы онъ не былъ вашимъ собственнымъ сыномъ. Еще разъ прошу васъ соединиться со мною, чтобы попытаться искоренить въ немъ слабость, которая васъ такъ раздражаетъ и въ существованіи которой я неповинна, хотя вы этому и не врите. Не проявляйте по отношенію къ нему ни презрнія, ни досады. Несмотря на мою нжную дружбу и уваженіе къ нему, я готова скорй возбудить къ себ его ненависть, чмъ хоть сколько-нибудь способствовать тому, чтобы онъ оказался виноватымъ передъ вами. Вы слишкомъ заинтересованы въ его выздоровленіи, чтобы не приложить всхъ стараній къ достиженію этой цли, но въ то-же время слишкомъ заинтересованная въ этомъ, вы не въ состояніи добиться чего-нибудь собственными силами, ссылаясь на свой авторитетъ или представляя меня въ невыгодномъ свт, даже если-бы ваше представленіе. обо мн было справедливо. Его чувство должно быть исключительнымъ по своей сил, чтобъ оно могло устоять такъ долго, безъ всякой надежды на взаимность, несмотря и на огорченія, и на т путешествія, которыя вы заставляли его предпринимать, и на то, что онъ жилъ въ Париж восемь мсяцевъ, не видя меня, по крайней мр въ моемъ дом, и не зная, приму-ли я его у себя когда-либо въ жизни… Легко поврить, что его отношеніе было-бы мн чрезвычайно пріятно, если-бы не эта несчастная страсть, которая удивляетъ меня и которой я не хочу злоупотреблять. Вы боитесь, что, имя возможность видть меня, онъ будетъ отвлекаться отъ своихъ обязанностей, и это опасеніе заставляетъ васъ принимать противъ него ршительныя мры Но было-бы несправедливо сдлать его несчастнымъ во всхъ отношеніяхъ. Не прибавляйте ничего къ моей несправедливости, постарайтесь лучше вознаградить его чмъ-нибудь. Возбуждайте въ немъ какія хотите чувства по отношенію ко мн, но пусть ваша доброта будетъ поддержкой для него. Я напишу ему все, что вы пожелаете, я откажусь видть его когда-либо впродолженіи моей жизни, если вы этого пожелаете, я даже уду въ деревню, если вы найдете это необходимымъ. Но не грозите ему послать его на край свта. Онъ можетъ быть полезенъ отечеству, онъ можетъ стать утшеніемъ своихъ близкихъ, онъ доставитъ вамъ удовлетвореніе и славу. Вамъ нужно только руководить его способностями и оставить развиваться на свобод вс лучшія стороны его души. Забудьте на время, что вы его мать, если это можетъ помшать вамъ исполнить то, о чемъ я умоляю васъ ради него. Однимъ словомъ, я скоре лишу себя жизни или отвчу ему взаимностью, чмъ соглашусь видть, что онъ страдаетъ, и быть причиной его страданія’.
Существованіе этого письма, полнаго благородной гордости и безукоризненнаго по тону, оставалось неизвстнымъ д’Аржанталю. Онъ узналъ о немъ только полъ-вка спустя, найдя его случайно среди старыхъ семейныхъ писемъ. Но Адріенна съумла мало-по-малу превратить его отношеніе къ себ въ чувство дружбы, и въ этомъ чувств онъ нашелъ удовлетвореніе и поддержку. Она не скрывала отъ него, какую дну придавала его привязанности: ‘Будьте всегда по прежнему благоразумны и не переставайте никогда любить меня, писала она ему. Мое отношеніе къ вамъ стоитъ самой сильной и бурной страсти’. И дйствительно, ея отношеніе къ нему было исключительнымъ. Она длилась съ нимъ всми своими завтными мыслями и обращалась къ нему въ минуты грусти, сомнній и разочарованій, съ которыми ей еще много разъ приходилось встрчаться на жизненномъ пути.
Въ 1721 году совершенно новая эпоха началась въ жизни Адріенны. Она встртила графа Морица Саксонскаго, и съ первой-же минуты онъ очаровалъ и покорилъ ее. Она полюбила его такъ глубоко и страстно, какъ никого никогда еще не любила. Но, вмст съ тмъ, она снова потеряла свой внутренній миръ, она уже не знала больше покоя, и къ ея счастью примшивалось всегда чувство опасенія и тревоги. Ея отношеніе къ нему сложилось совершенно иначе, чмъ слагались вс ея прежнія отношенія, между ними не было и не могло быть той внутренней связи, которой она искала всегда во всхъ отношеніяхъ. Трудно себ представить людей боле различныхъ по складу. Даже наружность его представляла полный контрастъ съ ея изящными формами и тонкими чертами. Онъ былъ необыкновенно крпкаго сложенія и проявлялъ замчательную силу и выносливость въ физическихъ упражненіяхъ, которыми всегда увлекался. А его рзкія манеры и нелюдимый нравъ были причиной того, что въ парижскомъ обществ его прозвали ‘дикимъ кабаномъ’. Сладострастный, но полный скептицизма, неудержимый въ исполненіи своихъ желаній, способный даже на жестокость въ пылу страсти, онъ соединялъ въ себ черты, унаслдованныя отъ отца съ манерами свтскаго франта временъ регенства. Онъ искалъ наслажденія во всхъ его проявленіяхъ, но вполн удовлетворялся только однимъ:— сознаніемъ своей силы и власти, какъ надъ женщинами, такъ и надъ мужчинами. Но даже въ проявленіи худшихъ сторонъ его натуры проглядывало нчто царственное, и подъ легкомысленною вншностью блазированнаго человка Адріенна сразу угадала величіе характера и выдающіяся дарованія, которыя ему суждено было проявить только двадцать-пять лтъ спустя на поляхъ Фонтэна, Року и Лоуфельдъ. Понятно, что возможность имть благотворное вліяніе на подобнаго человка не могла не подйствовать на легко увлекающуюся Адріенну. Въ свою очередь онъ почувствовалъ, что она поняла его, пробудила въ немъ стремленіе къ героизму и къ совершенствованію, которое таилось въ глубин его души и, не находя разумнаго проявленія, терялось среди легкомысленной и распущенной жизни. Благодаря Адріенн, онъ получилъ боле врное представленіе о своихъ духовныхъ силахъ. Она съумла подчинить его своему вліянію, не заставляя страдать его гордость. Съ свойственною ей страстностью и пылкостью воображенія, она сама преклонялась передъ тми внутренними силами, которыя сразу угадала въ немъ, несмотря на грубую вншность, и не задумываясь жертвовала ему всмъ, чмъ могла. Извстно, съ какимъ горделивымъ чувствомъ она поощряла его въ стремленіи получить корону герцога курляндскаго и съ какою готовностью отдала въ его распоряженіе все свое состояніе, несмотря на то, что удача этого предпріятія была связана съ возможностью женитьбы Мориса на одной изъ русскихъ царевенъ. Но не мене вниманія заслуживаетъ тотъ здравый смыслъ и смлость Адріэнны, о которыхъ даетъ возможность судить недавно изданная ея переписка. Эти письма къ Морису поражаютъ врностью взгляда, хладнокровіемъ и рдкой способностью судить о людяхъ и событіяхъ. Любовь сдлала изъ этой нжной женщины необыкновенную совтницу въ самыхъ трудныхъ политическихъ и дипломатическихъ замыслахъ и планахъ.
Цлыхъ три года продолжалось отсутствіе Морица ради осуществленія этихъ замысловъ. Невозможно предположить, чтобъ впродолженіе всего этого времени онъ оставался вренъ Адріенн. Тмъ не мене, среди самыхъ запутанныхъ интригъ и разнообразныхъ приключеній, онъ вспоминалъ о ней и нердко писалъ ей короткія, но нжныя письма.
Въ октябр 1728 года онъ вернулся въ Парижъ. Въ тотъ-же вечеръ онъ былъ у Адріенны и отношенія ихъ сразу приняли прежній характеръ. Но въ это время онъ переживалъ одно изъ самыхъ тяжелыхъ испытаній въ своей жизни. Онъ не могъ помириться съ неудачею, которой закончилось его предпріятіе въ Курляндіи и не зналъ, какъ примнить свои силы. Онъ пробовалъ заниматься математикой, военнымъ искусствомъ и сочиненіемъ своихъ ‘Rveries’. Но, несмотря на это, будущее рисовалось ему въ мрачныхъ краскахъ и, уставъ отъ наслажденій, сомнваясь въ себ и во всемъ окружающемъ, онъ чувствовалъ постоянную неудовлетворенность. Все это отразилось и на отношеніи его къ Адріенн, и ей не разъ приходилось испытывать на себ тяжелыя послдствія перемны въ его настроеніи. Грубое оскорбленіе, которое онъ нанесъ ей по самому незначительному поводу, вызвало въ ней приливъ негодованія и горечи, вылившійся въ письм къ одному изъ ея друзей. ‘Я проплакала всю ночь отъ негодованія и боли, писала она.— Можетъ быть, это неразумно, такъ-какъ я ни въ чемъ не могу упрекнуть себя, но я не могу помириться съ незаслуженнымъ оскорбленіемъ. Меня подозрваютъ, меня обвиняютъ, хотятъ уличить, не давая даже возможности оправдать себя, такъ что, если случай не придетъ мн на помощь,[чтобы разъяснить то, что происходитъ,— я буду оклеветана самымъ ужаснымъ образомъ человкомъ, котораго — я впродолженіи десяти лтъ считала своимъ другомъ. Онъ запрещаетъ мн говорить съ вами объ этомъ и, хотя я уважаю и нжно люблю его, я все-таки не могу выдержать этого. Я слишкомъ потрясена, слишкомъ оскорблена, слишкомъ боюсь за свое будущее, чтобы не высказаться, хоть передъ вами.
Я нуждаюсь въ совт, такъ какъ человкъ, способный на подобную клевету, можетъ совершить что-нибудь еще худшее. Но что боле всего мучитъ меня, это — необходимость скрывать свои чувства и мысли. Вполн естественно протестовать противъ предательства, но я легче простила бы его, если бы не была принуждена скрывать и мое горе, и мое чувство. Напрасно говорятъ мн, что онъ не подозрваетъ объ оскорбленіи, которое наноситъ мн, смшивая меня съ другими женщинами. Я не могу помириться съ этою мыслью. Онъ никогда не говорилъ такъ со мною и долженъ былъ бы иначе относиться къ моему старанію снискать его любовь и уваженіе: по крайней мр, я заслуживаю большаго. Но что можетъ быть для меня ужасне смертельнаго оскорбленія именно въ томъ, въ чемъ я наиболе чувствительна? Я въ одинъ мигъ могла бы разрушить его заблужденіе и не могу помириться съ тмъ, что онъ какъ будто хочетъ продлить его. Этотъ человкъ могъ бы знать меня и долженъ былъ бы любить меня. Это не случайно вырвавшееся подозрніе, а обдуманное и откровенное сообщеніе человку, который питаетъ ко мн только дружбу, но дружба котораго дороже для меня самой страстной любви, уваженіе котораго я готова сохранить цною жизни и общество котораго необходиме для меня, чмъ вс земныя блага. И передъ нимъ-то меня выставляютъ фальшивой и презрнной и стараются доказать мое мнимое преступленіе. Боже мой! Чмъ это кончится!..’
Изъ этого видно, какія горькія минуты выпали еще на долю Адріенны и цною какихъ страданій доставались ей мимолетные проблески счастья, постоянная борьба за которое окончилась только со смертью ея, послдовавшей въ 1730 г.
Документы, собранные Монвадемъ, даютъ намъ боле достоврныя, свднія о таинственномъ происшествіи, омрачившемъ послдніе дни жизни Адріенны Ле-Кувреръ и изображенномъ въ извстной драм Скриба и Легуве.
Дама высшаго круга, герцогиня Бульонская,— передаетъ наиболе распространенная версія,— заинтересовалась графомъ Саксонскимъ и, видя его равнодушіе, возненавидла Адріенну и, чтобы отдлаться отъ опасной соперницы, ршилась отравить ее. Попытка ея была неудачна, такъ какъ молодой аббатъ Бурэ, котораго она избрала для исполненія своего плана, не ршаясь отказаться отъ исполненія ея порученія, но чувствуя себя неспособнымъ на подобное преступленіе, открылъ замыслы ея Адріенн и подтвердилъ признаніе на судебномъ допрос. Благодаря документамъ, изданнымъ Монвалемъ, легко убдиться въ дйствительности покушенія герцогини Бульонской на жизнь Адріенны, а все, что извстно о самой герцогин, подтверждаетъ возможность подобнаго факта. Трудно, однако, окончательно принять ту версію, которая утверждаетъ, что покушеніе это было повторено спустя нсколько мсяцевъ и что на этотъ разъ оно увнчалось успхомъ. Извстно только, что 15-го марта 1730 года, во время представленія ‘Эдипа’ Адріэнна Ле-Кувреръ почувствовала сильныя внутреннія боли и слабость. Но тмъ не мене она снова выступила въ слдующей пьес, въ большой трудной роли, которую она исполнила съ увлеченіемъ и съ необыкновеннымъ искусствомъ. Противъ всякаго ожиданія она скончалась черезъ нсколько дней 20-го марта 1730 г. посл непродолжительныхъ, но ужасныхъ мученій.
Монваль, съ необычайнымъ трудолюбіемъ извлекавшій и разслдовавшій вс документы, относящіеся къ исторіи покушенія, при всей осторожности въ своихъ сужденіяхъ, даетъ понять, что, по его окончательному мннію, смерть Адріенны находится въ связи съ несчастной страстью герцогини Бульонской. Правда, докторъ, вскрывавшій ея тло, въ присутствіи Вольтера, не далъ показанія въ этомъ смысл. Но все, что послдовало за этимъ, носитъ характеръ такой исключительности и таинственности, что мрачныя предположенія побждаютъ всякое безпристрастіе.
Священникъ, прибывшій вскор посл кончины Адріенны, отказалъ ей въ церковномъ обряд погребенія на томъ основаніи, что она умерла, ‘не раскаявшись въ своей скандальной профессіи’. Въ этомъ своемъ отказ священникъ слдовалъ извстной традиціи: въ церковномъ обряд погребенія было отказано и Мольеру, и другимъ актерамъ, не отрекшимся передъ смертью отъ своей профессіи. Но и автору ‘Тартюффа’ и всмъ другимъ актерамъ не было отказано въ погребеніи на общемъ кладбищ, по крайней мр, въ извстной части его. Адріенна Ле-Кувреръ была лишена какого-бы то ни было погребенія — случай единственный въ лтописяхъ театра. И въ этомъ пункт исторія ея принимаетъ характеръ той таинственности, которая длаетъ неизбжнымъ подозрніе въ отравленіи. Въ полночь тло Адріенны было вывезено изъ ея квартиры представителями полиціи и какими-то чужими, неизвстными людьми, въ простомъ извощичьемъ экипаж, безъ всякаго гроба, зарыто въ землю въ какомъ-то глухомъ, никому не указанномъ мст и залито негашенной известью. Только вліятельность, богатство и связи герцогини Бульонской во Франціи того времени могутъ объяснить это почти невроятное поведеніе представителей государственной власти, никмъ въ свое время не опротестованное и не оглашенное въ качеств беззаконія.
Печальный и неестественный конецъ ея совершенно не соотвтствовалъ даже тому привилегированному положенію, которое при жизни она съумла завоевать себ въ свт. Она первая побдила предразсудокъ, существовавшій въ современномъ ей обществ относительно актрисъ и актеровъ, и ей впервые былъ открытъ доступъ въ высшее общество. Она выказала въ этомъ щекотливомъ положеніи столько сознанія собственнаго достоинства, столько такта и умнья держать себя, что вскор сдлалась всеобщей любимицей. Люди самаго изысканнаго общества считали за честь не только принимать ее у себя, но и бывать у нея. ‘Теперь установилась мода обдать и ужинать у меня, писала она, такъ какъ нкоторыя изъ герцогинь оказали мн эту честь. Есть люди, вниманіе и доброжелательство которыхъ очень дороги мн и могли-бы удовлетворять меня, но обществомъ которыхъ я не могу пользоваться только потому, что принадлежу публик и, чтобы не оказаться невжей, должна отдавать визиты всмъ дамамъ, желающимъ познакомиться со мною. Мн не удается угодить всмъ, хотя я употребляю вс усилія къ тому, чтобы ни въ комъ не возбудить неудовольствія. Если мое, и безъ того, слабое здоровье принуждаетъ меня отказывать или манкировать нкоторыми изъ дамъ, которыхъ я иначе никогда-бы не встртила и которыя интересуются мною только изъ любопытства или, лучше сказать, только по виду, какъ и многимъ другимъ, то раздаются фразы врод слдующихъ: ‘Право, она разыгрываетъ изъ себя какое-то чудо! говоритъ одна,— это потому, что мы не титулованныя, прибавляетъ другая’. Или, если я не весела,— такъ какъ вдь трудно быть веселой въ незнакомомъ обществ,— нердко слышишь замчанія: ‘Неужели эта та, про умъ которой столько говорятъ?— Разв вы не видите, что она относится къ намъ съ презрніемъ? Нужно, кажется, знать греческій языкъ, чтобы обратить на себя ея вниманіе.— Вся загадка въ томъ, что она бываетъ у М-me Ламбэръ’… Изъ этого письма видно, что успхъ, которымъ она пользовалась, не только не ослплялъ, но даже тяготилъ ее. ‘Свтская жизнь, которую я веду, тяготитъ меня’, писала она, ‘я боле чмъ когда-либо мечтаю о томъ, чтобъ стать свободной и быть въ состояніи поддерживать отношенія только съ тми людьми, которые дйствительно дорожатъ мною и удовлетворяютъ требованіямъ моего ума и сердца. Я совсмъ не забочусь о томъ, чтобъ блистать, и безусловно предпочитаю молчать и слышать сердечныя рчи въ обществ умныхъ и достойныхъ людей, чмъ быть оглушенной хоромъ слащавыхъ похвалъ, которыя мн расточаютъ въ свт, заслуживаю я того или нтъ’. Подобная жизнь даже утомляла, надламывая ея и безъ того слабыя силы. Она постоянно чувствовала себя нездоровой. Но это не мшало ей вызжать, принимать у себя, играть и работать съ напряженной энергіей, являвшейся слдствіемъ сильнаго нервнаго возбужденія. ‘Я и двнадцати часовъ не чувствовала себя здоровой, съ тхъ поръ, какъ въ послдній разъ видла васъ’,— ‘состояніе моего здоровья приводитъ меня въ отчаяніе и я не могу подавить тоску, которая является слдствіемъ нездоровья. Мн кажется, что трудне владть собою при постоянномъ недомоганіи, чмъ во время тяжелой, но опредленной болзни’, пишетъ она друзьямъ. Она постоянно мечтала о спокойной, уединенной жизни, о возможности проводить время въ кругу близкихъ людей или оставаться наедин съ собою. Даже во всей ея обстановк и во всхъ ея костюмахъ, полная перепись которыхъ была сдлана посл ея смерти, отражалось ея стремленіе создать себ подобную жизнь. Въ часы отдыха она любила сидть одна въ своей уютной, изящно убранной комнат, предаваясь мечтамъ, уносясь воображеніемъ въ далекое прошлое и вызывая въ памяти давно забытые образы и картины.
‘Я цлый день провела дома въ глубокой грусти, не лишенной, однако, прелести. Мои размышленія были скоре печальны, чмъ мрачны. Вы не можете понять этого настроенія, потому что вы не женщина, не слабы и не меланхоличны. Прощайте, дай Богъ, чтобы вы навсегда сохранили ваше здоровье и вашу счастливую беззаботность’. Въ этихъ немногихъ словахъ ея вполн отражается полное тихой грусти настроеніе, которое становилось все боле свойственно ей по мр того, какъ переживаемыя ею волненія и разочарованія налагали на нее свою печать.
Меланхоличность Адріенны, ея недоврчивость къ симпатіямъ вліятельныхъ лицъ, ищущихъ ея общества, очевидно, имли свое основаніе. Эти лица не съумли защитить ее въ послдніе мсяцы жизни отъ вражды вліятельной женщины, уже обвиненной аббатомъ Буре въ покушеніи на ея жизнь. Герцогиня Будьонская сразила свою соперницу и нашла средство схоронить вс признаки своего преступленія. Власть оказалась на ея сторон. Но публика была безмолвно поражена случившимся.
Театръ торжественно почтилъ память великой артистки, въ печати появились восторженные некрологи. Поэты, воспвавшіе Адріенну и при жизни, посвятили ея смерти трогательныя эпитафіи. Великій Вольтеръ, искренній другъ и почитатель Адріенны, написалъ въ память ея нсколько стихотвореній, и нкоторыя изъ этихъ произведеній дкаго и сухого человка поражаютъ искренностью и горячностью чувства. Вотъ какъ выражается Вольтеръ по поводу смерти и недостойнаго погребенія Адріенны:
Tu meurs, ou sait dj cette affreuse nouvelle.
Tous les coeurs sont mus de ma douleur mortelle.
J’entends de tous cts les beaux-arts perdus
S’crier en pleurant: ‘Melpomè,ne n’est plus!’
Que direz vous, race future,
Lorsque vous apprendrez la fltrissante injure
Qu’ ces arts dsols font les prtres cruels?
Un objet digne des autels
Est priv de la spulture!
Et dans un champ profane on jette l’aventure
De ce corps si chri les restes immortels!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Ah! verrai-je toujours ma faible nation
Incertaine en ses voeux, fltrir ce qu’elle admire,
Nos moeurs avec nos lois toujours se contredire
Et le franais volage endormi sous l’empire
De la superstitionon?
Нужно прибавить, что черезъ пятьдесятъ семь лтъ посл смерти Адріенны, при совершенно новыхъ условіяхъ общественной жизни Франціи, въ 1797 г., артисты Comdie franaise оцнили значеніе Адріенны Ле-Кувреръ и въ полномъ состав обратились къ министру внутреннихъ длъ Бенезе съ адресомъ, въ которомъ они просили позволенія предпринять розыски того мста, гд покоится прахъ знаменитой актрисы, ‘впервые сообщившей трагедіи истинный языкъ природы, крикъ души и натуральность въ вншнихъ выраженіяхъ’.
Бенезе отнесся съ полнымъ сочувствіемъ къ предпріятію артистовъ, но бурныя событія того времени скоро лишили его самого занимаемаго имъ поста, и Франція такъ и не узнала, гд покоится прахъ одной изъ замчательнйшихъ ея женщинъ.