СТАТЬИ ИЗЪ ГАЗЕТЫ ‘РУСЬ’.
1883 г.
1883 г.
(ПЕРЕДОВЫЯ СТАТЬИ.)
Москва, 1-го мая.
Москва, 1-го октября.
Москва, 15 октября.
Москва, 1 ноября.
Москва, 15-го ноября.
Передовые статьи, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1883
Время на прочтение: 35 минут(ы)
Сочиненія И. С. Аксакова. Славянскій вопросъ 1860-1886
Статьи изъ ‘Дня’, ‘Москвы’, ‘Москвича’ и ‘Руси’. Рчи въ Славянскомъ Комитет въ 1876, 1877 и 1878.
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывш. Н. Н. Лаврова и Ко). 1886.
На предстоящее торжество внчанія православнаго Русскаго Царя съдутся государи двухъ православныхъ Славянскихъ странъ,— и доблестной, искони независимой Черногоріи, князь Николай, и князь Александръ, верховный вождь недавно созяжденной, возстановленной Россіей изъ праха, по истин кровнымъ родствомъ соединенной съ нами Болгаріи. Отъ Сербскаго королевства, также въ значительной мр обязаннаго своимъ бытіемъ самопожертвованію Русскаго народа и могущественному заступничеству русскихъ государей, явится одинъ изъ старйшихъ сербскихъ дипломатовъ: представительство, сравнительно, мене блестящее, но вполн соотвтствующее печальнымъ обстоятельствамъ этой несчастной страны, преданной безумной политикою своихъ предержащихъ властей въ полузависимость отъ Австро-Мадьярской имперіи и въ жертву внутреннимъ церковнымъ и гражданскимъ раздорамъ. Нельзя не пожалть, что столь досточтимый въ Россіи, высокопреосвященный митрополитъ Сербіи Михаилъ лишенъ возможности принять личное участіе въ торжеств или даже въ священнодйствіи коронованія. Тмъ не мене самый Сербскій народъ по прежнему близокъ и дорогъ намъ, и пребываетъ въ неизмнномъ союз братской любви съ единоплеменной и единоврной Россіей: по слухамъ прідетъ сюда депутація и непосредственно отъ народа, помимо оффиціальной…
Въ первый разъ будутъ присутствовать при внчаніи русскихъ царей представители свободныхъ Славянскихъ е странъ. Двадцать семь лтъ тому назадъ, въ эпоху коронаціи Императора Александра II, Черногорское княжество только-что еще начало быть, извстно, что Черная Гора истари управлялась владыками-митрополитами, но когда призванный на митрополичій престолъ юный Даніилъ Нгошъ, прибывъ для поставленія въ Петербургъ, заявилъ Императору Николаю свое нежеланіе постричься въ монахи, Государь нарекъ его княземъ, и такимъ образомъ сотворилъ, къ немалому изумленію всей Европы, новое, небывалое государство на Балканскомъ полуостров, которое въ наши дни всми уже признано наравн со всми прочими самостоятельными державами. Сербія въ то время была еще вассальнымъ княжествомъ, и турецкая крпость съ гарнизономъ и пушками высилась надъ Блградомъ. О Болгаріи не было и помину: рчь могла идти только еще о Болгарахъ. Оттоманское могущество ограждалось тройнымъ грознымъ поясомъ — водъ, боевыхъ твердынь и горъ… А теперь?… Богато украшенъ царскій русскій внецъ приснопамятныхъ Государемъ: это внецъ не только державнаго Повелителя и Обладателя Россійской Имперіи, но и Освободителя, Защитника и Покровителя всего православнаго Славянства,— каковыя слова прилично было бы внести и въ самый нашъ царскій титулъ.
Непреложенъ ходъ исторіи, какъ бы ни старались его задерживать Парижскими и Берлинскими трактатами. Это не худо вспомнить именно теперь, въ настоящую пору, въ виду тройственнаго, недавно заключеннаго, ‘оборонительнаго’ союза между Германіей, Австро-Венгріей и Италіей. Смыслъ этого союза вполн ясенъ: въ новомъ съ Италіей соглашеніи собственно для Германіи не было никакой надобности, но отношенія Италіи къ Австріи, мшая свобод дйствій послдней державы, разстраивали чьи-то политическіе планы, и вотъ Италія отказывается теперь въ пользу Австріи отъ всхъ своихъ притязаній на остающіяся за Австрійскою монархіею итальянскія земли, да еще обязуется защищать ее, не только отъ своихъ ‘ирредентистовъ’, но и отъ вншнихъ враговъ. Зачмъ, ради какой прибыли — это уже секретъ итальянской политики, важно то, что у Австріи теперь руки развязаны, что она обезопасена съ боковъ и съ тыла, и что для дальнйшаго движенія ея за Дунай нтъ боле препятствій… Что-то такое какъ будто подготовляется на такъ-называемомъ Восток или на Балканскомъ полуостров…
Мы не ршаемся выступить съ окончательно-опредленнымъ мнніемъ о послднихъ событіяхъ въ Болгаріи, пока не подучимъ боле подробныхъ извстій съ мста, которыя бы выяснили вамъ весь ходъ закулисной интриги,— почему и ограничиваемся теперь лишь простымъ изложеніемъ фактовъ, сообщенныхъ газетами (см. ниже ‘Славянское обозрніе’). Но уже и теперь несомннно, что интрига была — австрійская, что об болгарскія партіи, ‘консерваторы’ и ‘либералы’, равно и самъ князь Александръ, со длались вольными или невольными, сознательными или безсознательными ея орудіями, и что эти ‘послднія событія’ знаменуютъ собою побду австрійской политики, или проще: вторженіе Австрійцевъ въ Болгарію. Другими словами: Восточный вопросъ вступаетъ отнын въ новый фазисъ, и съ этой^ боле широкой и общей точки зрнія надлежитъ и разсматривать значеніе совершившагося въ Болгаріи переворота. Этою же точкою зрнія долженъ, по нашему мннію, опредлиться и дальнйшій образъ дйствій Россіи. Болгарскій же вопросъ — только одна изъ частностей общаго вопроса Восточнаго… Россія можетъ пока и воздержаться отъ вмшательства во внутреннее управленіе княжествомъ и подождать результатовъ. Ей нтъ дда до интересовъ той или другой партіи: ей дорога сама Болгарія и Болгарскій народъ. Болгарскій же народъ не съ консерваторами, не съ либералами, фигурирующими за него въ качеств ‘депутатовъ’ и суесловящими его именемъ, и не съ кмъ-либо инымъ, а съ Россіей,— съ Россіей, которой онъ обязанъ своимъ возрожденіемъ и въ неизмнное, безкорыстное доброжелательство, въ неукоснительную поддержку которой онъ безусловно вруетъ въ мудрой простот сердца. Поэтому и всякій Болгаринъ, будь овь консерваторъ или либералъ, который способенъ строить козни противъ Россіи или замыслить хоть подобіе оскорбленія ея чести и достоинству, есть непремнно прожженный до мозга костей негодяй и предатель своего народа, толкающій его въ австрійскія сти. Это — аксіома.
‘Врность принципу’ — дло похвальное, но въ примненіи къ жизни все же требуетъ нкотораго разсужденіи, нкоторой сдлки отвлеченнаго идеала съ практическими условіями данной минуты. Въ длахъ же государственныхъ доктринерство или превозношеніе теоріи надъ практикой, не допускающее уступокъ, казалось бы, и совсмъ неумстно. Не совсмъ повидимому удобенъ и такой порядокъ въ стран, когда каждое вдомство служитъ своему ‘принципу’, ведетъ свою политику, въ нкоторый ущербъ общегосударственной политик и общегосударственному интересу.
Эти скромныя и очень извстныя мысли невольно пришли намъ на память по слдующему случаю:
Нтъ сомннія, что мсто, обстановка, языкъ воспитаніи оказываютъ сильное воздйствіе на душевный и умственный складъ воспитывающихся. Связь съ alma mater, какъ именуютъ обыкновенно учебное заведеніе молодые люди, гд они просвтились свтомъ науки, одна изъ самыхъ прочныхъ и дорогихъ сердцу связей. Понятно, что связать этою высокою духовною связью Славянъ Балканскаго полуострова съ Россіей), даровать имъ благо знанія и укрпить въ ихъ родин естественныя симпатіи къ нашему отечеству — мысль и возвышенная сама по себ, и разумная въ политическомъ смысл. Этимъ и объясняется послдовавшее въ самомъ начал прошлаго царствованія, именно въ 1857 г., одновременно съ разршеніемъ открытія въ Москв Славянскаго Комитета, высочайшее повелніе: ‘молодымъ людямъ славянскаго происхожденія оказывать всякое содйствіе для поступленія въ россійскія высшія учебныя заведенія’.
Много воспиталось тогда въ русскихъ университетахъ, и особенно Московскомъ (отчасти на казенный счетъ, отчасти на счетъ Московскаго Славянскаго Благотворительнаго Комитета и его Отдленій), молодыхъ Славянъ — Болгаръ, Сербовъ, Черногорцевъ, многіе изъ нихъ и понын подвизаются въ работ у себя дома, сохраняя неизмнно искреннюю преданность Россіи. Они оказались (за исключеніемъ разв двухъ-трехъ выродковъ) истинно полезными дятелями и для своей родины, и для Русской державы. Къ сожалнію, скудныя средства Славянскаго Комитета, и нкоторая излишняя бережливость въ расходованіи средствъ казенныхъ именно тамъ, гд такіе расходы были бы для нашихъ политическихъ интересовъ всего нужне, помшали умноженію числа стипендій для славянскаго юношества въ томъ размр, какой былъ бы желателенъ. Кром того, нельзя не сознаться, что въ то время средняя школа въ самой Россіи, подготовлявшая студентовъ къ университету, стояла не на очень высокомъ уровн, къ учащимся же Славянамъ относились у насъ, къ сожалнію, съ еще меньшею взыскательностью, а на переходныхъ и на выпускныхъ экзаменахъ допускали снисходительность до того явную, что это же могло не обратить на себя вниманіе даже у нихъ на родин. Особенно же сильно выдавалась эта снисходительность при сравненіи съ Славянами-воспитанниками Внскаго университета, который не длалъ имъ, при прохожденіи курса, никакого послабленія, вслдствіе чего внскіе дипломы стали цниться въ Славянскихъ земляхъ дороже русскихъ. Спшимъ однако оговориться, что и въ нашихъ университетахъ, въ послднія пять-шесть лтъ, уже не длали боле никакого преимущественнаго снисхожденія учащимся заграничнымъ Славянамъ,— и это тотчасъ же было съ благодарностью замчено у Славянъ дома. Мы можемъ засвидтельствовать, что вс наличные молодые Славяне, по крайней мр въ Москв, трудятся теперь основательно и усердно.— Но къ прискорбію, у васъ такимъ исправленіемъ дла не ограничились.
Преобразовалась и русская средняя школа. Введена классическая система образованія. Дверь въ университеты могъ открывать только гимназическій аттестатъ, да разв семинарское свидтельство съ поврочнымъ при поступленіи въ университетъ испытаніемъ. Но до 1876 года, въ виду высочайшаго повелнія 1857 года, требованіе аттестата зрлости на Славянъ не распространялось, они продолжали поступать въ университетъ (такъ длалось у насъ въ Москв) большею частью подготовившись нсколько лтъ въ духовныхъ семинаріяхъ и по семинарскимъ свидтельствамъ, безъ дополнительнаго или поврочнаго экзамена, или же по свидтельствамъ другихъ русскихъ и заграничныхъ среднихъ учебныхъ заведеній.
Съ 1876 года все перемнилось, не только прекратилось ‘всякое содйствіе для поступленія молодыхъ Славянъ въ русскія высшія учебныя заведенія’ и для образованія изъ нихъ, по выраженію одного изъ нашихъ дипломатовъ, ‘полезныхъ и преданныхъ Россіи дятелей у себя на родин’,— но и вообще длу воспитанія ихъ въ Россіи нанесенъ ршительный ударъ.
Пріемъ въ университеты по семинарскимъ свидтельствамъ отмненъ вовсе, а Славянъ, желающихъ поступить въ россійскіе университеты съ тмъ, чтобъ по окончаніи курса получить дипломы на званіе кандидата, лкаря или дйствительнаго студента, дозволено принимать не иначе, какъ предъявленіи аттестатовъ... Это распоряженіе произвело между учащимися Славянами совершенный переполохъ. Гд имъ взять аттестатовъ зрлости! Нельзя же имъ, бднякамъ, восемь лтъ учиться въ русской гимназіи и потомъ четыре года въ университет, нельзя уже потому, что каждый такой воспитанникъ обошелся бы своимъ благотворителямъ въ Россіи, которые бы согласились содержать его на свой счетъ, не мене пяти тысячъ рублей. А дома у себя — гд же имъ взять такого образованія, которое бы равнялось нашему гимназическому! Правда, въ Сербіи имется, и кажется не одна, порядочная гимназія, но безъ греческаго языка, а только съ латинскимъ, имются таковыя же и около Черногоріи, въ Котор и Далмаціи… И вотъ въ 1878 году начальство С.-Петербургскаго учебнаго округа представило въ Министерство народнаго просвщенія ходатайство университетскаго совта о принятіи въ число студентовъ молодыхъ Славянъ — окончившихъ курсъ въ гимназіяхъ Славянскихъ земель. Но Министерство, въ своей высокой ревности къ принципу чистйшаго классицизма, пребыло неумолимымъ: т. е. оно и разршило пріемъ таковыхъ Славянъ въ русскіе студенты, но не иначе пакъ по выдержаніи ими дополнительнаго экзамена изо всхъ предметовъ, которые преподаются въ русскихъ гимназіяхъ и которые не преподаются въ славянскихъ. Это равнялось совершенному отказу.
Впрочемъ Министерство допустило для Славянъ не малое, съ своей точки зрнія, снисхожденіе. Оно разршило имъ поступать въ русскіе университеты и безъ аттестатовъ зрлости, но не въ студента, а въ вольнослушатели. Оно разршило даже имъ, не въ примръ русскимъ вольнослушателямъ, держать переходные и выпускные экзамены, но съ тмъ, чтобы имъ, какъ бы удачно ни выдержали они испытаніе на лкаря или кандидата, хотя бы даже получили по 5 балловъ въ каждомъ предмет, ни подъ какимъ видомъ не выдавать дипломовъ Взамнъ дипломовъ повелно снабжать ихъ только свидтельствами о томъ, какіе предметы они слушали и какіе успхи оказали, и непремнно съ такою оговоркою, что выданный аттестатъ ‘не предоставляетъ имъ никакихъ правъ по служб въ Россіи‘.
Но когда славянскіе воспитанники Россіи появились у себя на родин съ подобными университетскими аттестатами или свидтельствами, а не съ дипломами, каковые выдаются обыкновенно во всхъ европейскихъ университетахъ,— славянскія правительства отнеслись къ нимъ боле чмъ недоврчиво, а товарищи, воспитавшіеся въ Внскомъ университет и щеголявшіе своими дипломами, даже съ насмшкой. Оговорка о непредоставленіи имъ служебныхъ правъ въ Россіи была растолкована такимъ образомъ: ‘значитъ — для службы въ Роесіи они никуда не годятся’, а потому нашимъ воспитанникамъ и на ихъ родин не стали давать мстъ по служб. Однимъ словомъ — имъ пришлось бдствовать.
А умная и лукавая Вна тмъ временемъ заявила Славянскимъ землямъ, что она несравненно скромне Россіи и въ дл просвщенія не простираетъ такъ высоко своихъ требованій, а потому готова принимать въ студенты австрійскихъ университетовъ молодыхъ Славянъ по однимъ свидтельствамъ ихъ гимназій, безъ дополнительнаго испытанія… Въ то же время, Сербія, которая въ гимназіяхъ своихъ ввела одинъ только изъ классическихъ языковъ, латинскій, взамнъ греческаго сдлала обязательнымъ изученіе языка нмецкаго. Австрія такимъ классицизмомъ осталась довольна… Толпою устремляются теперь Сербы въ австрійскіе университеты, гд и получаютъ — въ случа вполн удовлетворительнаго экзамена — дипломы, настоящіе дипломы, а не русскіе аттестаты, и безъ всякой оговорки. Само собою разумется, что дло идетъ не о дипломахъ на званіе ученаго филолога (въ филологи балканскіе Славяне почти и не идутъ), а дипломахъ на званіе медика, юриста и т. п.
Теперь въ русскіе университеты молодые Славяне вновь и не поступаютъ, а остались — застряли можно-сказать,— только немногіе изъ прежнихъ, которые, согласившись поступить въ вольнослушатели (а не въ студенты), все еще полагались на вышеупомянутое, всему Славянству извстное высочайшее повелніе 1857 года,— все еще надялись, что Министерство народнаго просвщенія вниметъ наконецъ ходатайствамъ въ ихъ пользу самихъ россійскихъ университетовъ. Не видя однакоже осуществленія своихъ надеждъ, они теперь близки къ отчаянію: что длать? бросать русскій университетъ и направиться за границу? но для этого нтъ у нихъ денежныхъ средствъ, да и жаль потерянныхъ даромъ годовъ! Ну такъ оставаться и посл блистательнаго экзамена получить не дипломъ, а какой-то аттестатъ, для службы и для медицинской практики на родин вовсе не годный? Что-жъ! придется помириться и съ аттестатомъ, но ужъ разв съ тмъ, чтобъ наказать и другу и недругу изъ своихъ соотчичей — не соваться впредь за высшимъ просвщеніемъ въ Россію… Очень ужъ стала она строга въ оцнк высшаго просвщенія, даже и по отношенію къ Балканскому полуострову,— строже Вны и строже Парижа, потому что, какъ оказывается, и Парижъ поступаетъ по отношенію къ Славянамъ на одинаковыхъ правилахъ съ Вной…
Московскіе славянскіе воспитанники почти вс поступили въ университетъ еще при нашемъ предсдательств въ Московскомъ Славянскомъ Обществ (которое вслдъ за Берлинскимъ трактатомъ по распоряженію русскаго правительства уничтожено), а потому мы и не могли отказать имъ въ участіи. Мы обращались съ ходатайствомъ за нихъ въ высочайше утвержденную при Азіатскомъ Департамент Коммиссію по образованію въ Россіи южныхъ Славянъ,— въ которую подобныя же ходатайства поступили и отъ Петербургскаго Славянскаго Общества, одновременно съ просьбами отъ самихъ учащихся славянскихъ юношей. Коммиссія съ своей стороны, какъ намъ извстно, обратилась ныншнимъ лтомъ съ ходатайствомъ въ Министерство народнаго просвщенія — о предоставленіи молодимъ людямъ южно-славянскаго происхожденія тхъ правъ, коими они пользуются въ западно-европейскихъ университетахъ и о выдач имъ вмсто аттестатовъ — настоящихъ дипломовъ. Относительно же оговорки на аттестатахъ о непредоставленіи Славянамъ служебныхъ нравъ въ Россіи, Коммиссія, какъ мы слышали, выразила такое мнніе, что существенный смыслъ оговорки, т. е. обязательное возвращеніе Славянъ на ихъ родину (для которой Россія ихъ и воспитываетъ), долженъ быть конечно удержанъ, но для итого нтъ надобности помщать таковую оговорку въ диплом, и совершенно достаточно брать съ молодыхъ людей обязательство о возвращеніи ихъ въ отечество, да сдлать по вдомствамъ надлежащее распоряженіе о непринятіи ихъ въ Россіи на службу. Съ своей стороны замтимъ, что теперь, по освобожденіи Болгаріи, по возведеніи Черногорія и Сербіи въ санъ независимыхъ государствъ, нечего и опасаться, чтобъ Славяне оставались, по окончаніи курса наукъ, такъ-сказать у насъ на ше: слишкомъ сильно нуждаются теперь въ образованныхъ людяхъ у нихъ самихъ, дома.
Ныншнимъ же лтомъ совтъ Московскаго (да кажется и иныхъ русскихъ университетовъ) входилъ, чрезъ свое начальство, въ Министерство съ представленіемъ о томъ, чтобы тхъ Славянъ, которые приняты были въ университетъ безъ аттестатовъ зрлости въ качеств вольнослушателей, но потомъ, при окончаніи курса, выдержали прекрасно на званіе лкаря, или кандидата и дйствительнаго студента, дозволено было удостоивать вмсто аттестатовъ — дипломами. И дйствительно, мы имемъ теперь въ виду, здсь въ Москв, Болгарина Ч., превосходно выдержавшаго испытаніе на лкаря, да и поступившаго-то, кажется, въ университетъ только тремя мсяцами раньше злополучнаго для Славянъ распоряженія объ аттестатахъ зрлости,— и этому несчастному, несмотря на вс его чуть не слезныя прошенія, въ диплом на медика отказываютъ!
Однакожъ, какъ намъ сообщаютъ теперь, ничто не могло поколебать врности принципу въ членахъ Совта министерства народнаго просвщенія. Совсть ихъ возмущается при мысли, что русскій ученый дипломъ можетъ быть выданъ лицу, не обладающему гимназическимъ аттестатомъ классической зрлости, не вдающему греческаго языка: это роняетъ честь и достоинство русскаго диплома!… Мы вполн цнимъ строгое отношеніе въ принципамъ, но вдь дло идетъ здсь не о Россіи, и не о молодыхъ людяхъ предназначенныхъ для дятельности въ нашемъ отечеств. По нашему скромному разсужденію, какая бы, казалось, надобность нашему учебному вдомству очень печалиться о томъ, что гд-нибудь въ Македоніи или около Албанскихъ планинъ будетъ заниматься медицинскою практикою медикъ, хотя и отличный, но безъ твердаго знанія всхъ тонкостей греческой грамматики?! Чмъ же компрометтируется честь русскаго диплома, если снабженный онымъ хорошій юристъ и даже латинистъ будетъ въ Блград творить съ достоинствомъ судъ и правду, хотя бы онъ’ какъ классикъ, и хромалъ на одно колно, т. е. на греческое? Что намъ до этого классическаго увчья, если само мстное правительство признаетъ аттестаты зрлости своихъ гимназій съ однимъ латинскимъ языкомъ — вполн для своей страны удовлетворительными?… Вдь строгій классицизмъ въ образованіи не можетъ же на Балканскомъ полуостров насадиться вдругъ разомъ, да и у насъ-то ему вдь всего безъ году недля! Вдь, съ точки зрнія министерскаго Совта, если быть логически послдовательнымъ, надобно было бы отнять университетскій дипломъ даже у большей части ныншнихъ русскихъ докторовъ и юристовъ, получившихъ гимназическое образованіе лтъ 10—12 тому назадъ? Къ самомъ дл, если нельзя нашему Министерству стерпть, чтобы на Балканскомъ полуостров лчили съ русскимъ дипломомъ на лкаря, но безъ знанія греческаго языка, то какъ же, напримръ, можетъ оно терпть доктора Ботвина, который позволяетъ себ въ самомъ Петербург, въ самомъ пекл нашего классическаго просвщенія, не только лчить, но даже и вылчивать людей безъ гимназическаго аттестата зрлости?! Не подвергнуть ли и его дополнительному въ греческомъ язык испытанію? Но въ такомъ случа доктору Боткину пришлось бы наврное лишиться диплома, такъ какъ не подлежитъ сомннію, что онъ не выдержалъ бы греческаго экзамена ныншняго гимназическаго восьмиклассника, сбился бы въ удареніяхъ и получилъ бы много что тройку!
Конечно, ревнители классицизма quand mme могутъ привести — не даромъ же они классики — извстное изреченіе: fiat justitia et per eat mundus! Но въ настоящемъ случа это pereat — никому другому, какъ русскимъ же государственнымъ политическимъ интересамъ…
Между тмъ именно въ ныншнемъ году состоялся первый выпускъ изъ Пловдивской (Филиппопольской) гимназіи, основанной вслдъ за освобожденіемъ нами Болгаріи изъ-подъ турецкато ига. Понятно, что воспитанники ея обратились въ Россію съ просьбами о дозволеніи довершить имъ свое образованіе въ* русскихъ университетахъ… Но, если справедливо полученное нами свдніе, суровые классики въ Совт нашего министерства, справясь, что въ Филиппопольской гимназіи — horrible — не преподается греческій языкъ, а только одинъ латинскій, не поддались слабости, хотя, говорятъ, и не безъ боли въ сердц: не могутъ! это выше ихъ силъ и даже разумнія!… Честь русскаго диплома не позволяетъ!…
А Вна хихикаетъ, радостно потираетъ руки и привтливо мигаетъ Филиппополю… ‘Къ намъ, пожалуйте къ намъ, наша дверь для васъ настежь’… И гурьбой потянутся Болгаре въ гостепріимную Вну.
Но, кажется, ршеніе Совта не обязательно для г. министра. На него только и на его государственный умъ мы и возлагаемъ надежды. Если же это ршеніе измнено быть не можетъ, даже не смотря на ходатайство нашихъ дипломатовъ,— то мы просимъ, мы молимъ министра только ужъ объ одномъ: сжалиться надъ наличными Славянами-воспитанниками, дозволить имъ благополучно докончить курсъ и при удовлетворительномъ экзамен не отказать имъ въ выдач диплома. Это вдь будутъ уже послдніе славянскіе воспитанники. Больше ихъ уже не будетъ, не станутъ они больше стучаться въ нашу дверь… Разв настанетъ время, когда и на Балканскомъ полуостров процвтетъ наконецъ классическая система во всей своей строгости?… Но не поздно ли будетъ? Чмъ усиленне станемъ мы содйствовать наполненію юго-славянскихъ странъ австрійскими воспитанниками и преданными ей дятелями, тмъ успшне и скоре подготовимъ и на Балканскомъ полуостров торжество Австріи — не въ одномъ только экономическомъ отношеніи…
Когда въ первый разъ было получено нами извстіе, что болгарскій радикалъ ‘Данковъ’, возвращенный изъ ссылки по настоянію русскаго министра-президента, имлъ у князя Александра аудіенцію и между ними произошло полное примиреніе и соглашеніе, мы поспшили сообщить эту новость, случайно бывшему въ Москв, одному изъ нашихъ дипломатовъ хорошо знакомому лично съ болгарскими длами и партіями,— и первымъ его словомъ было слдующее: ‘Данковъ помирился съ княземъ?.. Ну такъ онъ же его и постарается сбыть… Какъ это сдлается, я не знаю, но настолько знаю Данкова и его умъ, что не врю въ возможность его искренняго примиренія* Ручаюсь вамъ, да вы скоро увидите и сами, послдствія этого примиренія окажутся не въ добру — именно лично для князя’. Мы не придали въ то время особеннаго значенія этому предсказанію, но невольно вспомнили о немъ при недавнемъ coup d’tat въ Болгаріи и особенно при чтеніи послднихъ удивительныхъ ‘приказовъ’ князя Александра ‘по арміи’. Разгнвавшись на русскую верховную власть, за то, что она отозвала назадъ въ Россію (правда, безъ соблюденія обычныхъ приличій, но посл уже безцеремоннаго поступка князя съ представителемъ Россіи и съ русскими министрами) двухъ княжихъ наперсниковъ, состоящихъ въ его свит, русскаго генерала Лсоваго и русскаго штабсъ-капитана Полpикова, сей юный, сотворенный Россіею князь немедленно отдалъ два слдующіе приказа, напечатанные въ оффиціальной болгарской газет. Въ первомъ изъ нихъ онъ объявляетъ во всеобщее свдніе Болгарамъ, что такъ какъ русское правительство совершило эта отозваніе безъ его согласія и даже вдома, то онъ за это изгоняетъ изъ своей свиты всхъ остальныхъ русскихъ офицеровъ,— хотя, не безъ умысла прибавляетъ князь, они и оказали весьма полезныя услуги и ему и Болгаріи, однимъ словомъ, онъ изгоняетъ ихъ ни за что ни про что, а въ отместку!.. Лишивъ такимъ образомъ Болгарію этихъ полезныхъ людей, князь, опять-таки какъ бы въ отместку той же Русской держав, вторымъ своимъ приказомъ велитъ немедленно вернуться въ Софію всмъ молодымъ болгарскимъ офицерамъ, которые заканчиваютъ свое военное образованіе въ Россіи и удостоены даже на это время зачисленія въ ряды русской арміи… Другими словами, желая наказать русское государство, князь изволитъ наказывать Болгарію, лишая болгарскихъ офицеровъ надлежащаго образованія и чести сослуженія съ тою арміей, которая своею кровью освободила и возсоздала Болгарію!!. Эти приказы могутъ быть объяснены или разв состояніемъ’ такого ‘аффекта’, который даже и на суд даетъ человку привилегію невмняемости,— но въ такомъ случа можетъ возникнуть вопросъ о правоспособности съ точки зрнія психіатровъ,— или же… Пожалуй, хоть коварными кознями г. Цанкова, если стать на точку зрнія вышеупомянутаго дипломата! Желая сбыть ненавистнаго ему ‘принца Баттенберга’, ужъ и въ самомъ дл не пользуется ли знаменитый старый болгарскій патріотъ свойственною юности князя неопытностью и легкомысліемъ (очень уже крайнимъ, надо признаться), съ тмъ, чтобъ поссорить его съ Россіей, заставить его ‘противъ рожна прати’?.. Мысъ своей стороны вовсе не склонны приписывать г. Цанкову какъ бы роль Яго въ Шекспировой драм, и если привели себ на память эту не нашу догадку, то лишь потому, что до сихъ поръ затрудняемся пріискать объясненіе поступкамъ князя и его новаго министерства, въ которомъ, г. Цанковъ занимаетъ не послднее мсто. Г. Цанковъ иметъ репутацію человка очень умнаго и горячо любящаго свое отечество патріота, онъ теперь и ближайшій совтникъ князя.Но гд же его умъ и гд же его патріотизмъ, если дйствія ‘конституціоннаго государя’, за которыя отвтственность несетъ не иной кто, какъ министерство, направлены къ оскорбленію Россіи, компрометируютъ предъ Россіей и всмъ свтомъ не только лично князя Александра, но честь, нравственное достоинство, наконецъ миръ и благополучіе самого Болгарскаго народа? Какимъ умомъ и патріотизмомъ могутъ быть оправданы такія государственныя мры, какъ уничтоженіе народнаго ополченія или милиціи, такъ прекрасно подготовленной русскимъ военнымъ управленіемъ, или какъ дезорганизація превосходнаго войска, созданнаго для Болгаріи русскими офицерами и унтеръ-офицерами, и которое безъ сомннія немедленно придетъ въ совершенное разстройство, какъ скоро русскіе начальники и инструкторы покинутъ Болгарію? Разв могутъ быть въ этомъ княжеств, существующемъ всего какихъ-нибудь пять лтъ, опытные болгарскіе офицеры, съ военными традиціями и въ потребномъ числ?! Мы видимъ, что князь Болгарскій не дозволяетъ даже и небольшому числу молодыхъ Болгаръ докончить военное образованіе начатое ими въ Россіи! Остается только предположить, что онъ отправить ихъ доучиваться въ Вну, или что болгарскіе министры вмст съ своимъ княземъ имютъ въ виду замстить русскихъ офицеровъ германскими и австрійскими?.. Во всемъ этомъ, съ точки зрнія болгарскихъ интересовъ, нтъ ни ума, ни патріотизма, но съ точки зрнія интересовъ враждебныхъ болгарскимъ — задуманныя и частью исполненныя уже мры очень умны и желанны… патріотизму австрійскому… Неужели же слдуетъ допустить высказанное нкоторыми газетами предположеніе, будто Цанковъ и Ко (т. е. его либеральная партія) просто соблазнились властолюбіемъ, а нкоторые изъ нихъ и корыстолюбіемъ, прельстились министерскими портфелями, высокими окладами жалованья и возможностью иныхъ выгодныхъ акциденцій, и такимъ образомъ продались и предались той новой политик, которая такъ противорчивъ и выгодамъ Болгаріи, и требованіямъ народнаго духа? Мы не беремся отвчать утвердительно на этотъ вопросъ, хотя г. Немировичъ-Данченко и свидтельствуетъ, въ недавнемъ письм изъ Рущука, въ ‘Новостяхъ’, что Цанковъ своимъ вступленіемъ въ министерство лишился теперь всякой популярности и симпатіи въ. Болгарскомъ народ,— и хотя мы вообще не слишкомъ высокаго мннія о доблестяхъ Болгаръ стараго закала — воспитавшихся при турецкомъ режим, въ турецкой школ и въ традиціяхъ восточной нравственности. Мы не можемъ также допустить толкованіе, что болгарскихъ либераловъ подкупила не корысть, а пламенная любовь къ конституціонализму, однимъ словомъ общаніе князя возстановить Тырновскую конституцію: не ложемъ потому, что эти страстные любовники конституціи тотчасъ же отпраздновали ея возстановленіе самымъ грубйшимъ нарушеніемъ Тырновскаго органическаго устава и уступками князю самаго неконституціоннаго свойства.
Все это трудно поддается объясненію. А между тмъ не возможно и сомнваться, что князь Александръ дйствительно послдовалъ чьимъ-то дурнымъ, коварнымъ совтамъ, обнадежжлся чьей-то сильной, по его мннію, поддержкой, и не надленный въ то же время достаточною прозорливостью и самообладаніемъ, сгоряча и спроста попался самъ въ разставленную ему сть. Оставимъ пока г. Цанкова и вообще Болгаръ въ сторон: дипломаты и государственные правители они еще несовсмъ искусные и сами о себ едва ли бы когда отважились на дло въ Болгаріи совершившееся. Поищемъ совтчиковъ и вдохновителей всего этого ‘государственнаго переполоха’, учиненнаго княземъ Александромъ, гд-нибудь вн княжества, на сторон…
Князь Александръ, какъ извстно, въ бытность свою въ Москв, во время коронаціи, не имлъ успха во многихъ своихъ ходатайствахъ и домогательствахъ, между прочимъ объ отозванія русскихъ министровъ, имъ же самимъ избранныхъ и выпрошенныхъ у русской верховной власти. Извстно также, что эти послдніе убдились въ необходимости сокращенія срока полномочіямъ присвоеннымъ себ княземъ два года тому назадъ, такъ какъ никакого блага стран отъ этихъ полномочій не вышло., а лишь одинъ вредъ: образовалась именно около князя, благодаря вліянію австрійскаго дипломатическаго агента (русскаго даже и не было въ теченіи послдняго года!), цлая ‘камарилья’ или клика ‘консерваторовъ’, съ явными австрофильскими тенденціями и съ сильными поползновеніями къ нажив… Изъ Россіи онъ ухалъ боле или мене неудовлетворенный. Онъ предполагалъ (какъ это многіе отъ него въ Москв лично слышали) провести лто въ Карлсбад и Дармштадт и не присутствовать въ Софіи во время засданій національнаго собранія, созваннаго по желзнодорожному вопросу. Но остановившись въ Берлин, постивъ Вну,— онъ перемнилъ весь свой планъ и очутился въ Болгаріи, совершенно неожиданно, гораздо ране назначеннаго имъ срока и не предупредивъ даже о томъ своего министра президента (генерала Соболева), который преспокойно оставался въ Россіи и поспшилъ въ Болгарію лишь по извщенію нашего министерства иностранныхъ длъ. Что же произошло въ Берлин? Въ отвтъ укажемъ на слова одной берлинской газеты, приведенныя въ стать нашего берлинскаго корреспондента въ 20 No ‘Руси’,— замчательныя уже потому, что они появились въ свтъ во время пребыванія князя въ этомъ город, когда никто изъ насъ въ Россіи и не предполагалъ скораго наступленія ‘болгарскихъ событій’. Вотъ они: ‘Князь Болгарскій до вчерашняго вечера гостилъ въ стнахъ Берлина. Онъ нашелъ отмнный пріемъ при двор, онъ былъ привтствованъ княземъ Бисмаркомъ и графомъ Гацфельдомъ (бывшимъ германскимъ посланникомъ въ Константинопол). Но никто не даетъ себ труда спросить: какіе политическіе мотивы служатъ основаніемъ этому совщанію? Прямо сказать: конечно цлью его прізда сюда теперь не было желаніе явиться въ качеств турецко-русскаго вассала съ московскихъ коронаціонныхъ торжествъ. ‘Тутъ’ — продолжаетъ загадочно газета — ‘представляется цлая серія соображеній, которыя могли показаться важными князю Болгарскому, напримръ — выиграть боле интимное сближеніе съ Берлинскимъ кабинетомъ. Конференціи, которыя онъ имлъ съ руководителями нашего министерстерства иностранныхъ длъ, должны, какъ думаютъ въ хорошо освдомленныхъ сферахъ, необходимо укрпитъ его (т. е. князя) положеніе… Уже нсколько мсяцевъ какъ русскіе властелины (?!) въ Болгаріи, водящіе на помочахъ князя и его министерство, усердно стремятся образовать тсное единеніе между маленькими дунайскими государствами и Греціей, и соглашеніе это направляется прямо противъ Австро-Венгріи,— такъ что эти старанія въ значительной степени привлекли на себя вниманіе и германской дипломатіи’… Кстати, приведемъ здсь и не очень давній отзывъ знаменитой консервативной берлинской газеты ‘Kreuz-Zeitung’ о томъ, что ‘миссія Австріи на Восток дло въ Берлин безповоротно ршенное’ и что Россія не дурно сдлаетъ, если сама, покорившись ‘роковой необходимости’, станетъ ‘способствовать укрпленію этого убжденія среди Славянъ Балканскаго полуострова’!..
Вотъ какими внушеніями окруженъ былъ въ Берлин бывшій германскій принцъ Баттенбергъ, бывшій офицеръ прусской службы и сынъ бывшаго фельдмаршала — лейтенанта службы австрійской,— затмъ, по милости и вол Русскаго Государя, произведенный въ князи Болгарскіе! Можно ли даже и требовать отъ молодаго князя жестокосердаго отреченія отъ всего, что всякому кровному Германцу дорого и завтно?… Отправившись въ Вну, онъ получилъ безъ сомннія и тамъ не мене убдительныя внушенія, а вмст и боле точныя указанія способа дйствій, отъ графа Кальноки. По крайней мр еще будучи въ Вн князь Александръ затребовалъ чрезъ своякъ людей представленія себ отъ болгарскаго е Державнаго Совта’ о настоятельной будто бы необходимости немедленно удалить русскихъ министровъ и прекратить пріемъ на службу русскихъ офицеровъ: представленіе и послдовало, но за подписью только 4-хъ членовъ,— остальные подписать отказались… Въ то же время берлинскія, но въ особенности австрійскія газеты, какъ бы по данному знаку, затрубили объ опасностяхъ угрожающихъ европейскому миру отъ русскаго деспотизма въ Болгаріи, о безпорядкахъ и смутахъ въ княжеств по вин Россіи, и т. д. и т. д. Что послдовало затмъ — извстно.
По всему однако же видно, что несчастный князь Болгарскій былъ только игрушкою австрійской политики, временно нужною ей для достиженіи своей цли. Австрія домогалась прежде всего и пуще всего соединенія болгарскихъ желзныхъ дорогъ съ австрійскими, такого соединенія, которое давало бы ей возможность возить по рельсамъ товары (а въ потребномъ случа и войско) и въ Софію, я въ Салоники, и обходнымъ путемъ въ Константинополь. Этого она теперь и добилась, по крайней мр въ принцип. Національное болгарское собраніе, по удаленіи уже русскихъ министровъ, руководимое министерствомъ Данкова и Ко, безусловно и единогласно вотировало это соединеніе. Дале: Австріи безъ сомннія лучше чмъ кому-либо извстна нерасторжимость связи Болгаріи съ Россіей, но внести смуту въ эти отношенія, хотя бы даже на время, было все же для Австріи не безвыгодно, особенно когда представлялся для того такой удобный инструментъ какъ князь Александръ. Призракъ вмшательства Европы,— конечно не боле какъ призракъ,— долженъ былъ, по соображеніямъ австрійскихъ политиковъ, конечно побудить Россію взойти не только въ объясненіе, но также я въ нкоторое соглашеніе съ Берлиномъ и Вною,— а этого только и требовалось. Начнутся переговоры, и Австрія, ‘руководимая безпристрастіемъ’, безъ сомннія уступитъ Россіи Болгарію, признаетъ законность русскаго вліянія на эту часть Балканскаго полуострова, но подъ условіемъ разныхъ не безполезныхъ для нея оговорокъ… По крайней мр въ такомъ смысл представляется намъ, странный повидимому, но вроятно расчитанный и взвшенный во всхъ своихъ частностяхъ, политическій маневръ австрійскаго правительства.
Ни съ того, ни съ сего, графъ Кальноки, въ отвт своемъ венгерской делегаціи, выгородивъ конечно отъ упрека собственно русскій кабинетъ, но сваливъ вину на воинственную, будто бы агитацію русской печати, указалъ на Россію какъ на единственную державу угрожающую спокойствію Европы. При этомъ онъ нашелъ нужнымъ выразиться, что если Россія и нападетъ на Австрію, то Австрія не будетъ одна, т. е. далъ понять, что въ силу союза съ Германіей, Россіи придется имть дло и съ нею… Само собою разумется, такое заявленіе въ устахъ дипломата, какъ бы равнявшееся прямому вызову брошенному въ лицо Россіи, не могло не произвесть въ австрійской и германской публик сильнйшее возбужденіе. Вслдъ затмъ, берлинскія газеты поспшили пояснить, что союзъ Германіи съ Австріей заключенъ въ интерес мира, т. е. что на страж этого сокровища стоятъ два нкіихъ ангела съ обнаженными мечами, и всякій, кто захочетъ имть и свою часть въ этомъ сокровищ, долженъ за полученіемъ оной вступать въ сдлку съ обоими ангелами. Черезъ два дня. полагая вроятно, что надлежащій эффектъ на кого слдуетъ произведенъ, графъ Кальноки, въ отвтъ другой делегаціи, какъ бы взялъ свои слова назадъ и подтвердилъ, что Россія о войн и не думаетъ, что отношенія ея къ Австріи самыя дружественныя, однимъ словомъ: погрозивъ Россіи за два дня, открылъ теперь перспективу мирнаго соглашенія. Вся эта фальшивая тревога произведена была повидимому единственно для того, чтобъ выше поднять цну успокоенія, и вся эта фальшивая аттака не имла, кажется, другой цли, какъ именно ту, чтобъ придать значеніе отступленію и отдать чужой товаръ самому хозяину — въ вид великодушной, вслдствіе взаимнаго уговора и конечно съ выгодою для себя! Вамъ неизвстно, какія сношенія происходили у Россіи съ упомянутыми державами: мы убждены, что они велись нашею дипломатіею съ достоинствомъ и твердостью, но все же Россіи пришлось переговариваться, опредлять характеръ русскихъ отношеній къ Болгаріи и согласовать ихъ съ условіями ‘европейскаго мира’!.. Понятно, что переговоры должны были увнчаться успхомъ, и думаемъ, что обимъ западнымъ державамъ это было очень хорошо извстно впередъ и заране, до начала всей этой ложной тревоги…
Истолковательница послдней рчи гр. Бальноки, газета ‘Neue freie Presse’ не замедлила пояснить тономъ совершенно оффиціознымъ, что Россіи и Австріи именно очень не трудно, и именно въ длахъ на Восток, придти къ желанному соглашенію, предъявивъ опредленныя требованія, спокойно обсудивъ ихъ, сдлавъ взаимныя уступки, и т. д. ‘Австріи — выразилась она — должно оставить всякія попытки умалить русское вліяніе въ Болгаріи… Въ Вн не будутъ возставать противъ воззрнія Русскихъ, что настоящія болгарскія событія имютъ значеніе только мстное. Въ какія бы отношенія ни сталъ князь Болгарскій къ Россіи — это его личное дло Европа (а также и Австро-Венгрія) не обязана поддерживать его протесты противъ русской опеки. Россія не помшала народному собранію утвердить желзнодорожную конвенцію, Австрія не должна мшать Россіи оберегать ея авторитетъ въ Болгаріи, лишь бы Болгарія не сдлалась передовымъ постомъ, откуда будетъ нарушенъ миръ Австріи, лишь бы изъ Болгаріи не наносили ущерба экономическимъ и торгово-политическимъ интересамъ…
Участь принца Баттенберга, заключаетъ газета, зависитъ отъ его собственнаго поведенія: не удастся ему отстоять свой престолъ вслдствіе сопротивленія Россіи, ему также спокойно позволятъ уйти, какъ позволили ему надть болгарскую корону!‘
Бдный принцъ Баттенбергскій!… Каково же ему читать теперь эти строки, посл всхъ недавнихъ берлинскихъ и внскихъ почестей и внушеній, посл всхъ оффиціозныхъ возгласовъ въ пользу его противъ Россіи, которыми была переполнена австрійская печать предъ и вслдъ за послднимъ болгарскимъ переворотомъ! Не знаемъ — какъ въ конц-концовъ устроится положеніе легковрнаго и неразумнаго принца. Несомннно одно, что связь Россіи съ Болгаріей и ея народомъ не потерпла, да и не можетъ потерпть никакого ослабленія,— но этого недостаточно. На Россіи по отношенію къ Болгаріи лежитъ святая обязанность, возложенная на нее и ея положеніемъ, какъ сильной Славянской державы, и самымъ подвигомъ освобожденія и возрожденія Болгарскаго народа. Не можетъ, не должна она допустить, чтобы созданная ею Болгарія стала достояніемъ чужихъ и мстныхъ властолюбцевъ и проходимцевъ, и жертвою ихъ алчной корысти.
Но для исполненія этой обязанности, необходимо самой Россіи умть понять и сознать ее, понять и сознать свое собственное историческое призваніе въ мір и вести политику вполн согласную съ ея достоинствомъ, съ интересами и съ духомъ своего народа. Во всемъ, что теперь совершается въ Болгаріи, прежде всего виновата сама Россія или та фальшивая политика, которою она руководилась въ послдніе годы прошлаго царствованія…. подъ руководствомъ фальшиво прославленнаго россійскаго канцлера!
Съ Запада дуетъ миролюбіемъ, и на этотъ разъ настолько рзко и чувствительно, что въ подлинномъ свойств дуновенія нельзя сомнваться. Слава Богу! Вооруженный, хотя и не то что миръ разоружившійся, перековавшій ‘мечи на орала’, однако все же лучше войны, и не только войны, но и того неопредленнаго состоянія, которое можно назвать полумиромъ и которымъ характеризовались до самыхъ послднихъ дней отношенія къ Россіи ея ближайшихъ сосдей. Правда, Германія хвалится, что куетъ миръ уже издавна, съ самаго окончанія Берлинскаго конгресса, только тмъ и занята, чтобы заключить кого-нибудь въ оковы мира, съ этою цлью и ‘лиги’ или заговоры мира устроиваеть, но кром того, что не всмъ эти оковы впору, не всякій охотился стать узникомъ миролюбивыхъ замысловъ германскаго канцлера,— оказалось до очевидности, что немыслима для Европы никакая благоденственная тишина, обусловленная воинственными угрозами Русской держав. Въ самомъ дл, какъ ни сладкогласно плись гимны миру правителями и дипломатами срединнаго европейскаго материка, но трудно было этому пнію внушить Европ спокойствіе среди той суетливой, назойливой, запальчивой вражды къ Россіи, которою свистла, шумла, галдла до оглушенія германская и австрійская пресса. Въ послднее время она представляла подобіе дружной военной на насъ аттаки, какъ бы по чьей-то команд: ‘въ перья!’.. Насъ то-и-дло кроили и длили, пасквили, памфлеты, брошюры, передовыя газетныя статьи о поход на русскую территорію, съ соображеніями стратегическими и даже политическими на случай успха (который, при нашей пресловутой теперь въ Европ ‘слабости во всхъ отношеніяхъ’, представлялся несомнннымъ), сыпались какъ картечь изъ митральёзы. Печать и въ Австро-Венгріи и въ Германіи конечно свободна, но по вопросамъ вншней политики она не иметъ привычки дйствовать слишкомъ рзво въ разладъ съ верховнымъ правительствомъ… Русская журналистика не столько оскорблялась, сколько сердечно огорчалась таковымъ непристойнымъ и незаслуженнымъ Россіею сосдскимъ поведеніемъ и пыталась вжливо урезонить расходившееся ‘общественное мнніе’ этихъ просвщенныхъ, странъ,— но ее же и притянули къ отвту! ее же именно и благоволилъ австрійскій министръ графъ Кальноки, публично, предъ высшимъ имперскимъ парламентомъ, обвинить въ бранномъ задор! А теперь, опять словно по команд, вс главнйшіе органы австро-венгерской и германской прессы бьютъ отбой, слагаютъ псни миру, выдаютъ похвальный аттестатъ русскому кабинету, гладятъ по головк, снисходительно, русскую печать и объявляютъ внушительно, что на политическомъ горизонт все обстоитъ благополучно, но обстояло бы еще благололучне, еслибъ не было… нкоторыхъ черныхъ зловщихъ въ Россіи точекъ. Точки же эти — русскіе панслависты. Они одни угрожаютъ миру. Не будь ихъ — была бы тишь да гладь, и никакія бы жертвы не пищали, и Альзасцы, вроятно, благословляли бы свою судьбу, и Босняки только бы умилялись, отбывая Австрійцамъ воинскую и податную повинность… Вслдствіе таковыхъ заграничныхъ обвиненій, заговорили вновь ‘о панславистахъ въ Россіи’ и многія наши газеты. Одн всячески отрицаютъ ихъ существованіе, но допускаютъ, что въ Россіи есть-таки въ извстной степени сочувствіе къ Славянамъ, которое впрочемъ оправдывается естественностью родственныхъ чувствъ. Другія, хмурясь, замчаютъ на это, что оно пожалуй и дйствительно такъ, но и родственниковъ надо любить съ умренностью и акуратностью, руководствуясь прежде всего собственными интересами, третьи возглашаютъ, что всякому славянскому вопросу и всякимъ славянскимъ симпатіямъ наступилъ теперь конецъ, и Россіи нужно теперь помышлять только ‘о цивилизаціи’. При этомъ ‘Русскій Курьеръ’ съ истинно-рабьимъ усердіемъ доноситъ своей барын — Западной Европ или въ частности своимъ ‘высококультурнымъ’ госпожамъ Австро-Венгріи и Германіи, что напрасно-де отрицаютъ бытіе панславистовъ въ Россіи, что они имются, только подъ кличкой ‘славянофиловъ’, которые вовсе не вымерли, а еще живы, что отъ нихъ-де вся и бда, они и послдней-то русской войны виновники, ихъ-то и слдовало бы искоренить, какъ гибель, какъ чуму, какъ язву нашихъ мстъ… Оставимъ, впрочемъ, наши газеты въ сторон я займемся ‘черными точками’ смущающими иностранныя правительства и публицистовъ.
Что такое панславизмъ или въ буквальномъ перевод — всеславянство? Существуетъ ли онъ? И да, и нтъ. Онъ не существуетъ ни какъ политическая партія, ни какъ политическая программа, ни даже какъ опредленный политическій идеалъ. Объединеніе всхъ Славянъ восточныхъ и западныхъ въ одно политическое тло даже и въ мечтахъ никому досел въ точномъ образ не представлялось. Но панславизмъ несомннно иметъ бытіе какъ присущее въ наше время всмъ многоразличнымъ втвямъ Славянскаго племени сознаніе ихъ славянской общности или единоплеменности. Эта общность не иметъ, какъ таковая, ни формы, ни инаго вншняго выраженія, да и трудно было бы ей повидимому найти ихъ себ при разнообразіи всхъ этихъ втвей, отличающихся другъ отъ друга и вроисповданіями, и вншними историческими судьбами, и нарчіями, и алфавитомъ: однхъ азбукъ славянскихъ можно насчитать семь или восемь!.. Ни одна изъ втвей и не думаетъ поступаться въ пользу другой своею этнографическою или пожалуй мстною ‘національною’ особенностью… Но при всемъ томъ, вопреки этому разнообразію, вс он слышатъ въ себ близкое родство духа, вс он въ наши дни сознаютъ себя какъ бы членами одного духовнаго и нравственнаго цлаго… Вс эти Чехи, Словаки, Словенцы, Хорваты, Сербы, Болгаре,— вс они, вмст съ пробужденіемъ къ національной жизни, пробудились не только какъ Чехи, Словаки, Словенцы и пр., но и какъ Славяне. Ибо не какъ Чехи, Словаки, Словенцы и пр., взятые порознь, призваны они ко всемірно-исторической роли, но какъ Славяне и черезъ Славянство: только этою стороною своего бытія, только какъ части міроваго племени Славянскаго, могутъ они достигнуть и міроваго значенія въ исторіи. Вн этой обще-славянской стороны, или измнивъ иде Славянства, они — ничто. Одною своею этнографическою особенностью не въ состояніи они спасти свою духовную самостоятельность отъ насилія и соблазновъ чуждыхъ народовъ, боле чмъ они мощныхъ культурою, энергіей воли, самомнніемъ и вншнею крпостью.
Носительница этой идеи Славянства, воплотившая ее въ самомъ своемъ бытіи — Россія. Этимъ и объясняются вс вольныя и невольныя тяготнія къ ней прочихъ, разсянныхъ и разрозненныхъ отраслей Славянскаго племени. Она уже сама цлый міръ,— міръ, который стоитъ о себ и самъ собою, не извн получаетъ, а самъ изъ себя раскрываетъ свое призваніе,— міръ противополагающій себя Западу: и своимъ отличнымъ отъ него вроисповданіемъ, и своею не общею съ нимъ исторіею, и всми коренными началами соціальнаго, гражданскаго, политическаго своего быта, особымъ нравственнымъ и духовнымъ складомъ своего народа. Ему, русско-славянскому міру, передалъ въ наслдіе и въ береженіе православный Востокъ вс сохраненныя имъ сокровища врующаго духа, когда изнемогъ самъ для исторической жизни и порабощенъ былъ ордами магометанскими, ему, русско-славянскому міру, передала умирающая Восточная Имперія свой внецъ и свое неисполненное призваніе. Но представитель Востока и наслдникъ Византіи, этотъ русско-славянскій міръ не сталъ ни Востокомъ, ни Византіей, а расположись между Востокомъ и Западомъ, дерзновенно ршилъ воспринять въ себя и вс сокровища знанія и мысли западнаго человчества. Какъ совершитъ онъ за себя и за все Славянство этотъ подвигъ сочетанія и претворенія въ единое органическое духовное цлое сихъ богатствъ Востока и Запада,— это вопросъ грядущихъ временъ, и не о немъ теперь рчь,— а рчь о томъ, что къ концу XVII вка, преодолвъ вс противопоставленныя препятствія, вырвалась Россія (или въ лиц ея русско-славянскій православный міръ) на арену всемірной исторіи.
Много уже къ тому времени безвозвратно погибло отдльныхъ Славянскихъ племенъ. Вся Сверная и Восточная Германія стоитъ на костяхъ славянскихъ, или на славянской подпочв. Кровава, упорна была борьба славянскихъ поселеній вдоль Эльбы и Балтійскаго Поморья съ германскими рыцарями и ихъ дружинами, начиная съ Карла Великаго,— но объ этомъ непререкаемомъ приговор исторіи нечего уже и вспоминать. Оставшихся въ живыхъ, въ предлахъ современной Западной Европы, Славянъ — Россія, при Петр, застаетъ въ вид разрозненныхъ оазисовъ среди побдоносныхъ чуждыхъ имъ элементовъ. Къ дйствію грубой враждебной силы присоединилось и насиліе духовное. Римская Курія, воплотившая въ себ все древнее властолюбіе Рима и всю духовную сущность Запада, порвала ихъ связь съ Востокомъ, отъ котораго они приняли первоначально свтъ истинной вры, и посягнула такъ-сказать на самую душу этихъ Славянскихъ племенъ. Олатинились и Чехи, и Хорваты, и Словенцы, и Словаки, но не сразу и не безъ борьбы,— однакоже латинство не уберегло ихъ національной самостоятельности. Славянская природа Чеховъ возстала, въ лиц Гуса, противъ духовнаго ига Рима во имя чистой истины вры и древнихъ преданій вселенской апостольской церкви, а также и во имя народности, Гусъ былъ сожженъ по ршенію Констанцкаго собора, его послдователи Гуситы вступили въ отчаянный бой съ германскимъ міромъ, наводи на него страхъ и ужасъ. Борьба обозначилась уже и тогда какъ борьба славянства съ германизмомъ… Германская сила преодолла. Посл сраженія при Блой Гор въ 1620 г. и посл такъ-называемой Пражской Экзекуціи завершилась, повидимому, навки и судьба Чешскаго королевства. Вс письменные памятники чешской національности были истреблены, Чехія была раздавлена, растоптана, сломлена нравственно, и казалось — уже не возстанетъ изъ праха… Ко времени выступленія Русской державы на политическую сцену Европы не было ни одной отрасли Славянскаго племени свободной и самостоятельной: Чехія — провинція Австрійской или, по тогдашнему Священной Римской имперіи,— преданная въ полное достояніе германизаціи, Словенцы въ австрійскихъ имперскихъ провинціяхъ — Штиріи, Каринтіи, Крайн, Истріи — едва-едва въ низшихъ слояхъ своихъ хранили искру національности, Словаки пребывали нераздльно въ состав Венгерскаго королевства, которому подчинена была и Хорватія, Далматинское славянское побережье находилось подъ владычествомъ Венеціи и вообще итальянской культуры, на Балканскомъ полуостров православные Сербы и Болгаре томились подъ игомъ магометанъ. Участь послднихъ была однако все же завидне участи Славянъ въ австрійскихъ и итальянскихъ владніяхъ: турецкое господство, какъ ни было оно тягостно, все же однако не пыталось ни извратить ихъ вру, ни обезнародить, и словно подъ желзнымъ колпакомъ предохранило ихъ отъ германизаціи и папизма. Только на Черной Гор горсть сербскихъ удальцовъ подъ управленіемъ Владыки-митрополита, одна изъ всхъ Славянъ, кром Россіи, хранила мужественно свою независимость… Имя славянское казалось затеряннымъ въ Европ, и Нмцы горделиво признавали ихъ низшею расою, призванною къ рабству или только къ тому, чтобы послужить матеріаломъ для питанія и восполненія господствующихъ расъ Запада съ утратой всякаго признака славянской народности, подъ воздйствіемъ германо-романской культуры.
А Польша? Какъ могли мы не упомянуть ни однимъ словомъ объ этомъ славянскомъ королевств, не знавшемъ западнаго политическаго ига до самаго своего паденія идя расчлененіи въ конц XVIII вка? Но въ томъ-то и дло, что Польша выдляется изъ общей судьбы Славянскаго, ‘опально-міроваго’, по выраженію поэта, племени: она никогда не возносила славянскаго знамени. Отторгнувъ ее отъ Восточной церкви, католицизмъ,— какъ говоритъ одинъ изъ новйшихъ польскихъ писателей,— отторгнулъ ее и отъ всего православно-славянскаго міра (который есть и долженъ считаться міромъ по преимуществу православнымъ уже потому, что громаднйшее большинство Славянъ принадлежитъ къ этому исповданію) и вмст съ тмъ повергъ ее, Польшу, къ ногамъ Запада — какъ наиусерднйшую его прислужницу. Особенно же ршительный переворотъ въ судьб Польши произошелъ во второй половин XVI вка, когда въ эгу несчастную страну проникли іезуиты и вогнали ультрамонтанскій католическій духъ въ самую плоть и кровь польскаго племени. Ставъ любимйшею дочерью Римской куріи, Польша стала вмст съ тмъ ‘бульваромъ Запада’ противъ московскаго православія и ‘варварства’! Польша — ренегатка въ мір Славянскомъ, ренегатка вдвойн, не только потому, что дала себя олатинить (католики, напр, и Чехи, и Хорваты — къ несчастію), но и потому, что въ фанатической ненависти своей къ православію, исповдуемому большинствомъ Славянъ, въ томъ числ великимъ Русскимъ народомъ, заглушила въ себ и чувство и сознаніе славянской духовной общности и родства. Всегда и всюду православныя Славянскія племена, во всхъ своихъ стремленіяхъ къ національной независимости, въ числ самыхъ ярыхъ своихъ враговъ встрчали Поляковъ въ союз съ романо-германскимъ Западомъ. Между тмъ, вопреки, какъ въ Чехіи — благодаря Гусу и гуситству, такъ и между Хорватами — благодаря ихъ ближайшему родству съ православнымъ Сербскимъ племенемъ и народнымъ, до сихъ поръ Живучимъ и дорогимъ преданіямъ о ‘старой вр’, живетъ и бодрствуетъ сознаніе славянскаго единства и братства.
Намъ необходимо однакоже объяснить точне и полне внутреннее значеніе католическаго и православнаго исповданій для судьбы Славянскихъ племенъ, независимо отъ того факта, что большинство Славянъ вмст съ Россіей принадлежатъ въ Православной церкви. Нтъ злйшаго врага для Славянства, какъ папизмъ, ибо онъ противорчитъ самому существу духовной славянской природы. Православіе само по себ не наноситъ ущерба никакой національности я обязываетъ своихъ исповдниковъ къ соблюденію лишь преданій и каноновъ вселенской церкви, постановленныхъ и утвержденныхъ на вселенскихъ соборахъ, кои равно признаются и Востокомъ и Западомъ. Оно даетъ полный просторъ возникновенію и преуспянію автокефальныхъ національныхъ церквей, не налагаетъ на нихъ узъ вншняго и внутренняго подчиненія какой-либо чуждой центральной власти, а налагаетъ лишь узы взаимнаго единенія въ любви и мысли, и лишь на общемъ свободномъ согласіи установляеть ршеніе общихъ церковныхъ вопросовъ. Не то Римская церковь. Она — притязуя на вселенскость — есть воплощенное отрицаніе самаго начала вселенскости въ его существенномъ смысл, она вся насквозь проникнута односторонностью Запада. Это не что иное, какъ самъ, какъ самъ Римъ, возводящій себя во вселенское значеніе, притязающій на вселенское господство, домогающійся подчиненія себ всей вселенной. Державное призваніе древняго рtспубликанскаго и императорскаго Рима всецло перенесено въ область духовнаго державства Римскаго папы. Папизмъ всми возможными для него путами приплетаетъ исповдующихъ его — къ Западу,— т. е. къ Западу историческому, съ его міросозерцаніемъ и его идеалами. Такъ Римъ обязываетъ вс народы, принимающіе католическое вроисповданіе совершать богослуженіе не на ихъ народныхъ языкахъ, а непремнно на язык латинскомъ. Онъ не допускаетъ національныхъ самостоятельныхъ церквей. Онъ есть центръ, куда должны устремляться раболпно умы и сердца всхъ врныхъ католиковъ, откуда изрекаются непререкаемые глаголы духовной жизни и смерти. Авторитетъ не въ истин самой, а въ пап, ибо ему одному принадлежитъ ея истолкованіе. Папа — полновластный, самодержавный государь вселенской духовной державы, что на римскомъ церковномъ язык выражается такъ: непогршающій глава церкви, вице-Христосъ. Католики — не сыны церкви, и не члены ея, а только подданные, безгласные и вполн зависящіе отъ папскаго самодержавнаго или непогршимаго произвола. Наконецъ, въ противоположность Православной церкви, гд, по недавнимъ еще словамъ Восточныхъ Патріарховъ, народъ есть самое тло церкви, гд міряне сознаютъ себя и признаются живыми членами церковнаго тла, причастными ея жизни и дланію — въ католической церкви народъ есть anima vilis, міряне — даже не низшій классъ, а какіе-то страдательные субъекты. Мірянамъ не дозволено чтеніе Священнаго Писанія, мірянамъ святое таинство Евхаристіи преподается не подъ обоими видами, даже литургія, которая въ Православной церкви не мыслится иначе, какъ въ присутствіи собранія врующихъ или хоть одного изъ нихъ, какъ представителя всхъ тхъ, для кого и отъ кого священнодйствующимъ приносятся Св. Дары (ибо самое жертвоприношеніе есть въ то же время образъ таинственнаго общенія человковъ во Христ),— даже литургія можетъ совершаться у Латинянъ священникомъ одиноко, про себя и для себя, и даже шепотомъ…
Но различіе идетъ еще глубже, православіе есть по преимуществу религія духа. Католицизмъ по преимуществу — религія въ практическомъ своемъ примненіи) По это преобладаніе практицизма надъ духомъ обратило католицизмъ въ религію вншняго земнаго авторитета, вншней правды и вншнихъ обездушенныхъ длъ, т. е. длъ, которыя цнятся сами по себ, независимо отъ отношенія къ нимъ духа. Таковымъ сталъ католицизмъ именно по мр того, какъ онъ отдлялся отъ вселенскаго братскаго равенства и единства, и воспринималъ въ себя духовное наслдіе языческаго, міродержавнаго, практическаго Рима. Древній Римъ былъ по преимуществу практикъ и олицетворенный формально-логическій разумъ. Онъ выработалъ во всей строгости и оставилъ въ наслдіе міру идею государства и вншней правды. Только она и могла быть доступна вполн язычнику — вн божественнаго откровенія, точно также какъ только одно государство могло представляться ему какъ высшая форма и цль бытія — вн христіанскаго идеала церкви. Это высшее, что могъ дать языческій міръ,— и поистин какое могучее, колоссальное созданіе раціонализма являетъ намъ Римское Право! Это есть ‘право’ по преимуществу, это собственно единственное изъ ‘правъ’ построенное въ строгой послдовательности отъ начала до конца, а потому и остается оно до сихъ поръ не только вковчнымъ изумительнымъ памятникомъ, но и предметомъ научнаго изученія. Понятно, что и по прошествіи чуть не 20 вковъ оно продолжаетъ составлять предметъ преподаванія, необходимую школу для юриста, ибо только оно формируетъ настоящее, строгое юридическое мышленіе. Но не надо забывать, что и Римлянинъ, завершивъ зданіе своего ‘Права’, изрекъ ему приговоръ или по крайней мр призналъ бытіе высшей, еще не ясной для него, не воплощаемой ‘правомъ’ истины,— словами: summum jus — summa injuria!… И если государство, какъ высшая вншняя форма земнаго общежитія, не можетъ обойтись безъ вншней правды, то христіанство преднесло передъ человчествомъ идеалъ еще высшаго бытія и общежитія, зиждущагося на правд внутренней. На этой-то правд внутренней, не юридической, не на вншне-логическомъ умозаключеніи основанной, а на свидтельств духа и на согласіи съ истиной Божіей — и воздвигнута на земл Святая Церковь.
Но католицизмъ перенесъ духъ Римскаго Права и въ область церковную, запечатллъ его характеромъ, его казуистикою самое христіанское нравственное ученіе. Поэтому-то католицизмъ, представляя такую раціональную (для многихъ — увы! соблазнительную) стройность, являетъ въ то же время въ себ положительное оскудніе врующаго духа, поэтому-то онъ и опознаетъ истину или думаетъ опознать ее лишь по легальнымъ, юридическимъ признакамъ, паспортамъ, примтамъ, подчиняетъ ее вншнему авторитету.
Этотъ духъ Римскаго Права вошелъ въ то же время въ самыя ндра западныхъ, Германо-Романскихъ народовъ, въ ихъ жизнь, бытъ и нравственное міросозерцаніе. Но этотъ духъ чуждъ натур племенъ Славянскихъ, ихъ, какъ извстно (и Русскій народъ въ особенности), обвиняютъ даже въ недостатк чувства легальности или вншней законности. Упрекъ справедливъ, но онъ вмст съ тмъ свидтельствуетъ о томъ, что для Славянина вообще, тмъ боле для Славянина православнаго, юридическая истина ниже истины нравственной, и вс стремленія его души, нашедшія себ выраженіе и въ основахъ его быта — направлены къ правд внутренней. ‘Ршить по Божьи’ для русскаго крестьянина, напримръ, самое желанное ршеніе, всегда предпочитаемое имъ ‘ршенію по закону’. Вообще племена Славянскія по природ своей не столько политическія, сколько такъ-еказать бытовыя, государство для нихъ не есть само по себ высшая цль существованія, а только средство для свободнаго мирнаго и благоденственнаго бытія, утверждающагося всего боле на внутренней, а не на юридической правд. Допуская же однако послднюю, какъ роковую необходимость, они стараются вмст съ тмъ, въ противоположность Романо-Германскимъ племенамъ, всемрно оградить отъ вторженія такъ-называемаго ‘правоваго порядка’ область нравственныхъ отношеній. Извстно, напримръ, что теперь на Запад все тяготетъ къ тому (да таковъ, вмст съ тмъ, и идеалъ нашихъ доморощенныхъ ‘либераловъ’), чтобъ мировой судья и квартальный вторглись не только въ церковь, но и въ семью, въ отношенія родителей къ дтямъ, дтей къ родителямъ, супруговъ между собою, везд, всюду,— чтобъ ‘правовой порядокъ’ влзъ въ самую душу и тамъ бы замнилъ самую совсть!
Вотъ, благодаря именно всмъ этимъ (бгло и поверхностно лишь намченнымъ нами) свойствамъ Славянскаго племени, такъ и пришлось по немъ, по милости Божіей, православное исповданіе! Отсюда же понятно, почему такъ чуждо, такъ противорчитъ его духовной природ исповданіе римско-католическое, съ его папизмомъ или врою, по выраженію древней Руси. Сведемъ же вкратц эти существенныя противорчія. Принимая латинство, Славянинъ отрекается отъ вселенскаго характера и идеала христіанства въ пользу западнаго, отъ роднаго языка въ богослуженіи — въ пользу чужаго, латинскаго, отъ національной церкви, съ ея вселенской основой, въ пользу Рима, куда и переноситъ онъ свой церковный центръ. Онъ перестаетъ быть живымъ членомъ церкви, причастнымъ ея вншней и внутренней жизни, онъ, какъ мірянинъ, занимаетъ мсто лишь за оградой церковной, внутри которой сидитъ лишь привилегированный классъ человчества,— начальства и власти, и служилое сословіе церковное: онъ поступаетъ въ безпрекословное подчиненіе государю-пап — въ качеств безгласнаго подданнаго, лишеннаго даже права непосредственно питаться истиной изъ Священнаго Писанія. Аристократическая стихія, присущая католическому міру, претитъ демократизму Славянскаго племени,— и весь строй латинской церкви находится въ прямой противоположности съ тмъ православнымъ церковнымъ строемъ, который такъ соотвтствуетъ началу вчевому, хоровому, мірскому или общинному, искони прирожденному Славянамъ, засвидтельствованному у нихъ исторіей съ самыхъ первыхъ дней историческаго бытія. Наконецъ и нравственный идеалъ католицизма, какъ и всего западнаго міра, къ которому, чрезъ католицизмъ, по невол пріобщается и олатиненный Славянинъ,— этотъ идеалъ, проникнутый римскимъ юридическимъ міросозерцаніемъ, противоположенъ нравственному идеалу Славянина, дорожащаго выше всего правдою внутреннею. Вотъ почему мы и сказали, что латинство искажаетъ нравственную природу Славянства, длая его западникомъ, да и не этимъ ли самымъ объясняется и тотъ историческій фактъ, что міръ Славянскій и въ реальности есть міръ православный, и только въ православныхъ Славянахъ идея Славянства облечена дйствительною жизненностью и силою?
Изъ этого конечно не слдуетъ, чтобы въ сред наличныхъ Славянъ-католиковъ совершенно угасъ истинный духъ славянскій: все зависитъ отъ мры воздйствія на ихъ душу католицизма. Строгая послдовательность не всегда удлъ человческой природы, и всего мене она встрчается у католиковъ въ наши дни: провозглашеніе догмата папской непогршимости заставляетъ по невол вступать въ нкоторый компромисъ съ своею совстью всхъ тхъ, которые, отвергая абсурдъ, до коего такъ логически дошло латинство, въ то же время не хотятъ выйдти изъ церкви и изъ христіанскаго общества, не вдая иной боле правильной формы вры в#иного лучшаго христіанскаго церковнаго строя. Не допуская эту непослдовательность въ отдльныхъ лицахъ, мы должны напомнить, что религія въ жизни народовъ не только ‘субъективное чувство’ (какъ любятъ твердить нкоторые умники, особенно изъ Чеховъ), а основа и сущность всхъ нравственныхъ стремленій и идеаловъ народа и главный факторъ общественнаго духовнаго развитія. Изъ этого опять-таки вовсе не слдуетъ, чтобъ мы ‘съ своей стороны предъявляли Славянамъ-католикамъ требованіе: обратиться въ православную вру! Именно какъ православные мы чужды всякого духа прозелитизма и не перестаемъ видть въ Славянахъ-католикахъ — славянскихъ братьевъ, въ то же время сожаля о нихъ. Но мы признаемъ наизлйшими врагами Славянства (хотя подчасъ и безсознательными) всхъ тхъ латинянъ-Славянъ, которые, какъ Поляки и многіе Хорваты, силою и соблазномъ стараются олатинить Славянъ православныхъ.
Возвратимся же теперь ко времени появленія Россіи на общеевропейской арен въ лиц Петра. Сдланное нами отступленіе было необходимо для поясненія, что Россія выступила на эту арену не только какъ новое политическое могущество, потребовавшее себ мста и участія въ общихъ всемірныхъ длахъ, но и какъ особый духовный и нравственный элементъ, новое дйствующее начало, отличное отъ Запада. Рядомъ съ Міромъ Романо-Германскимъ, латинскимъ и протестантскимъ, и на равныхъ правахъ съ нимъ, нежданно-негаданно, во всеоружіи вншней и внутренней силы, во образ Россіи, воздвигся Міръ Православно-Славянскій. Правда, онъ нахлобучилъ на себя французскій парикъ, напялилъ на себя уродливый нмецкій мундиръ, обозвалъ самъ себя ‘ученикомъ’ и точно поступилъ въ ученики къ Европ, но этотъ ‘ученикъ’, чуть-чуть поучась, разбилъ на голову одного изъ учителей, величайшаго полководца своей эпохи, Карла XII, затялъ Сверную войну, вышвырнулъ Швецію изъ числа великихъ державъ, сталъ твердою ногою на Балтик… Дрогнулъ весь Западъ отъ изумленія и безотчетнаго страха. Уже съ той поры началась та враждебная Россіи политическая литература, которая не прекращается и до сихъ поръ. Въ высшей степени любопытны отзывы дипломатовъ и отголоски общественнаго мннія въ Европ современное Петру (они приведены отчасти у г. Брикнера въ его изслдованіяхъ о Петровской эпох). И въ самомъ дл было чему дивиться… Какъ? это презрнное ‘православіе’, съ которымъ такъ безцеремонно расправилась у себя Европа, которое повидимому такъ торжественно шлепнулось съ паденіемъ Византіи и предназначено было стать достояніемъ только варварства,— оно-то и выступаетъ теперь съ подъятымъ челомъ, вооруженное политическою мощью, осненное славою? Какъ? это, еще боле презрнное Славянское племя, котораго самое имя истреблено или затоптано пятою Запада и Мусульманскаго Востока, вдругъ предстоитъ предъ Западомъ лицомъ къ лицу, съ побдоноснымъ мечемъ въ рук, съ изображеніемъ на своемъ знамени Византійскаго орла, а на груди орла — герба Московскаго, въ имперскомъ внц, со взоромъ впереннымъ въ будущность, исполненнымъ бодрости, вры и сознанія своихъ силъ?!.. Если бы Россія, вторгшись въ сонмъ европейскихъ государствъ, вошла въ соглашеніе съ Римомъ и отступила отъ чистоты православнаго ученія, она конечно давно уже поработилась бы Западу и перестала бы быть, Россіей и въ нравственномъ, и въ политическомъ смысл, но этого не случилось, да и не могло случиться: именно въ православіи заключается для славянской Россіи залогъ ея самобытнаго духовнаго значенія и ея вселенскаго историческаго призванія.
Дрогнуло, одновременно съ германо-романскимъ Западомъ, и все что осталось живымъ въ Славянств, дрогнуло какъ пробужденное во тм лучемъ внезапнаго, рзкаго свта. Вс эти униженные, оскорбленные, эти тснимые и гонимые Славяне разныхъ наименованій и подъ разными игами затрепетали радостнымъ смутнымъ чаяніемъ. Въ высшей степени замчательна поэма посвященная Петру и написанная его современникомъ, далматинскимъ Сербомъ, да еще католикомъ: въ ней, уже тогда, привтствуется заря всеобщаго славянскаго возрожденія,— не той или другой втви славянской, но Славянскаго міра вообще. Вотъ когда и зачался панславизмъ!.. А между тмъ Россія не водрузила никакого славянскаго знамени въ тсномъ смысл слова, не обращалась въ Славянамъ ни съ какимъ панславистическимъ воззваніемъ, да и вообще ни о какомъ ‘панславизм’ не помышляла, озабоченная своею собственною судьбою. Она лишь только опознала бытіе Славянъ въ Турціи (отчасти и въ Европ), да съ нкоторыми изъ православныхъ племенъ завязала сношенія для борьбы съ турецкимъ султаномъ. Напротивъ, Россія въ то время озабоченно искала тснйшаго сближенія съ Западомъ, домогаясь у него науки и знаній… Но тмъ не мене, Австрія уже и тогда, тревожимая нечистою своею совстью по отношенію къ Славявству, устрашилась пуще всего славянскаго происхожденія Русской державы. Въ е Исторіи Петра Великаго’ Устрялова приведено по нмецки подлинное распоряженіе австрійскаго правительства о томъ, чтобы при проход царскихъ войскъ по Богемской окраин приняты были особенныя мры предосторожности относительно сношеній жителей Богеміи съ войсками — виду ихъ единоплеменности и близкаго родства языковъ!.. Невольно возникаетъ вопросъ: почему же непосредственное сосдство славянской же по происхожденію Польши,— которой языкъ еще ближе къ чешскому, которая съ Чехами къ тому же единоврна,— не возбуждало въ Австріи опасеній? Почему Польша, въ епоху своей славы, своего могущества, не вызывала въ Славянств никакихъ свтлыхъ надеждъ и чаяній? Именно потому, что Польша была своя Западу, хотя и на положеніи служанки, именно потому, что проникшись насквозь, со вкусомъ и любовью, духомъ латинскаго папизма, она изуродовала свою славянскую природу, стала отступницею въ Славянств. А православная Россія однимъ своимъ появленіемъ въ мір пробудила славянское самосознаніе во всхъ Славянахъ, даже и олатиненныхъ!
Въ томъ-то и дло, что одинъ физіологическій фактъ славянскаго происхожденія, даже вмст съ славянскимъ нарчіемъ, самъ по себ ничего не значитъ, не создаетъ силы, не даетъ содержанія національности, не возводитъ ее въ міровое значеніе. Все дло во внутреннемъ содержаніи національнаго духа. Латинствующій Славянинъ только духовный прихвостень германо-романскаго Запада, и выше его не станетъ: ему нтъ иного жребія, какъ плестись во слдъ чужому міровому призванію. Ему своего нечего повдать свту. Только православное Славянство призвано къ самостоятельной будущности и иметъ вселенско-историческое призваніе. Другими словами: только Россія иметъ это предназначеніе и черезъ Россію т лишь Славяне, которые тяготютъ къ ней духовно (хотя бы даже и католики,— не особенно усердные, конечно), а потому и образуютъ съ ней общій Славянскій Міръ. О политическомъ принудительномъ единств здсь нтъ ни мысли, ни рчи.
Таковъ созданный исторіею фактъ, съ которымъ Западной Европ волей-неволей приходится считаться, который необходимо ей признать, которому необходимо ей покориться,— разв лишь врится ей, будто и въ самомъ дл возможно, хотя бы всми совокупными усиліями Запада, стереть съ лица земли сто-милліонный Русскій народъ, велть ему не быть и не имть историческаго значенія! Со временъ Петра, повторяемъ, рядомъ съ Міромъ Латино-Протестантскимъ и Романо-Германскимъ и на равныхъ правахъ съ нимъ воздвигся Міръ Православно-Русскій или Славянскій. Пора бы ужъ Западу съ этимъ велніемъ судьбы помириться! Но онъ мириться не хочетъ. Въ своемъ аристократическомъ высокомріи, онъ не можетъ стерпть, чтобы мы, Русскіе и Славяне, эти плебеи человчества, по выраженію Хомякова, занимали съ нимъ равноправное мсто! Въ своей исторической относительно Славянъ неправд, онъ дрожитъ какъ бы мы не потребовали его къ отвту, и смущенная его совсть постоянно облекаетъ ему Россію въ какое-то грозное пугало!..
А между тмъ этотъ русско-славянскій міръ ничмъ никогда ни разу не оскорбилъ Запада, никогда не наносилъ ему ущерба, не присваивалъ себ его земель, не порабощалъ себ его населенія. Не мшало бы молодымъ русскимъ ученымъ заняться спеціальнымъ историческимъ изслдованіемъ западной дружбы къ Россіи и ея отношеній къ Западу! Исключая эпизода Семилтней войны, предпринятой въ по льву Австріи и такъ благополучно для Пруссіи (по вол самой Россіи) законченной,— кром благодяній, ничего другаго не видала себ отъ Россіи Европа, ни въ частности Австрія и Германія. Да ничего и не домогается себ отъ нихъ, ничего и не хочетъ себ чужаго, ихняго, ни Россія, ни вообще Славянство. На знамени русско-славянскомъ нтъ другихъ словъ, кром любви, мира, свободы. Чего добиваются несчастные Славяне по ту и по сю сторону Дуная? Только права жить и быть по своему, да и гд же? у себя, дома, въ родной земл,— ничего боле, и отъ такого-то непомрнаго притязанія кипятъ и шипятъ отъ злобы и негодованія высококультурныя Германія и Австрія!! Какія дянія учинила Россія съ тхъ поръ, какъ вошла въ кругъ европейскихъ, державъ? Освободила изъ-подъ польско-латинскаго гнета Блоруссію и Украйну, освободила Молдавію, Валахію, Сербію, Грецію и Болгарію изъ-подъ ига турецкаго и дала имъ самостоятельное бытіе. Вотъ ея ‘панславизмъ’: онъ ли ей вмняется въ грхъ? Съ тонки зрнія Австріи, захватившей, вопреки вол населенія, вооруженною рукою, безъ малйшаго повода, дв славянскія области, которыя она спшитъ обезнародить, окатоличить и онмечить, вышеупомянутое поступки Россія безъ сомннія преступны, безнравственны и просвщеннымъ Западомъ впредь допущены быть не могутъ!.. Спрашивается: когда кому-либо изъ Русскихъ приходило въ голову требовать себ Берлина или Вны подобно тому, какъ одинъ извстный австрійскій публицистъ, не дале какъ въ ныншнемъ же году, заявилъ печатно о необходимости войны съ Россіей, причемъ Пруссія должна присвоить себ Варшаву и Вильну, а Австрія — Кіевъ! (См. ниже замчательную статью г. Ламанскаго).
Нтъ державы въ свт миролюбиве Россіи, нтъ племени боле мирнаго и добродушнаго по природ, чмъ Славянское. Никакой войны ни съ кмъ не только бдные малые Славянскіе народцы не затваютъ, но не затваетъ и не желаетъ ея и Россія. Мене чмъ съ кмъ-либо можетъ она желать войны съ Германіей, съ которой даже и столкновенія прямыхъ интересовъ у насъ нтъ и не имется, и только лишь по невол, нехотя, осматривается порою Россія: въ порядк ли у нея оружіе и доспхи — въ виду ополчающейся на нее западной неправды и ненависти?
‘Этого мало, что ты не желаешь войны и не угрожаешь намъ ею’,— возражаютъ Россіи австрійскіе и германскіе дипломаты: ‘мы это м сами знаемъ, но вдомо намъ также, что пока ты крпка и сильна, и живо въ теб твое славянское самосознаніе, Балканскій полуостровъ естественно входитъ въ сферу твоего историческаго призванія, какъ представительницы Православнаго Славянскаго міра, но о теб, но по твоей милости живучъ національный духъ Славянскій во всхъ отрасляхъ Славянскаго племени. А ты, если хочешь уврить насъ въ твоемъ миролюбіи, поспособствуй-ка Австріи втянуть Балканскій полуостровъ ‘въ сферу ея политическихъ интересовъ’, даже сама, съ поклономъ, проводи ее вплоть до Константинополя, предай намъ въ обдлку всхъ этихъ поганыхъ Славянъ, отступись отъ нихъ, измни своей природ,— и только тогда мы снимемъ съ тебя упрекъ въ панславизм’!
Но отъ такого панславизма, дающаго бытіе, жизнь и свободу Славянскимъ народамъ и всему православно-славянскому міру отказаться — значитъ для Россіи отказаться отъ самой себя, отъ своего существа и своего призванія въ человчеств.
Славянскій вопросъ есть вопросъ Русскій и Русскій вопросъ есть Славянскій. Ршеніе Славянскаго вопроса зависитъ отъ разршенія Русскаго вопроса у насъ дома, отъ торжества русскихъ народныхъ началъ въ нашемъ собственномъ отечеств. Вотъ почему нашимъ сосдямъ Нмцамъ всякое національно-русское направленіе въ русской литератур или политик кажется непремнно панславистическимъ и потому ненавистно. Повторяемъ: политической панславистической программы и политическаго панславистическаго идеала не существуетъ, но какъ духовная солидарность и взаимное другъ въ другу тяготніе втвей одного племени, какъ сознаніе славянскаго братства, какъ міръ Православно-Славянскій съ Россіей во глав, предъявляющій притязаніе жить, быть и развиваться рядомъ съ Романскимъ і Германскимъ, панславизмъ существуетъ и какъ идея, и какъ фактъ Онъ былъ, есть и будетъ. На его сторон — святая правда, отъ этой правды Россія не отречется, эту правду Россія не посрамитъ.