В.В. Розанов
В.В. Розанов
Пассивное и активное отношение к злодеяниям в семье
Пассивное и активное отношение к злодеяниям в семье
Пассивное и активное отношение к злодеяниям в семье, Розанов Василий Васильевич, Год: 1911
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Я сказал, что только один ритуал венчания, обрядовая сторона брака, составляет историческое создание церкви, — и именно в этом одном она и распоряжается, а в распоряжение это никто не вмешивается. ‘Свое дело’ у нее… Это ее ‘дело’ — государство приняло. Оно приняло его не сразу (в Византии) и не для всех. Брачащиеся ‘могли ходить венчаться’, принимая после договора жениха и невесты и их родителей на совместную жизнь (‘брак’, matrimonium, nuptiae) — еще и благословение священника в храме. Итак, уже после построения Софийского собора, в самый расцвет единой христианской церкви, брак был ‘договором сторон’, сопровождавшимся по окончании своем торжеством венчания. Но — не для всех: государственная власть очень долго запрещала рабам и вообще зависимым, крепостным людям венчание, оставив его только для дворян. Это — история, это — факт. С тем вместе, однако, брак считался таинством для всех, вследствие упоминания апостола, точнее, определения апостолом муже-женского сожительства: ‘Тайна сия велика есть… по образу (отношений) Христа и церкви’. И еще: ‘Муж должен любить жену, как Христос возлюбил церковь’. Во время этих слов апостола венчания еще совершаемо не было, и слова его относились к налично сущим супружествам, сожитиям, связям. Но по этому слову, повторяю, все венчанные (у дворян) и невенчанные (у простонародья) браки считались ‘таинством’. Это было важно и хорошо, ибо вносило торжественность, серьезность во взгляд каждой ‘пары’, ‘четы’ на жизнь свою и проистекающее из жизни деторождение. ‘Внебрачных детей’, ‘незаконнорожденных’ по понятным причинам не было. Это было в самый расцвет христианства, не при г. Саблере, а при Иоанне Златоусте.
Потом наступили перемены, о которых мы знаем, эдиктом императора венчание было распространено и на простонародье, на всех.
С тех пор стала перевешивать не брако-заключительная, не договорная сторона в браке, а обрядовая: от ‘договора’ осталась запись в метрики и подпись свидетелей. Вес весь перешел в венчание. Теперь говорят: ‘был брак’ в смысле ‘было венчание’. Никто иначе не понимает, и церковь иначе не понимает. Брак есть венчание. Так по закону, по взгляду и учению церкви, по обычаю и народному мнению.
Что же касается до ‘жизни последующей’, т.е. до открывающегося после венчания сожительства и деторождения, то церковь всегда, исторически, не вмешивалась в нее. Было ли это равнодушием, непониманием — не ясно: ‘своих дел много — до ваших дела нет’, так бытовым образом можно объяснить это бытовое равнодушие. Все ‘прелюбодеяния’ — мужей от жен и жен от мужей — она ‘отпускала’ на исповеди. Но вообще все ‘жили как хотели’. Случались жестокости, истязания: она и их ‘отпускала на исповеди’ жестокой стороне, а страдальческой говорила: ‘Надо терпеть, что делать’. Там и здесь — пассивное отношение к фактически текущей жизни после венчания. Активное отношение к реальной семейной жизни выразило только государство, в заботах об ‘упорядочении’ семьи.
Закон о ‘раздельном жительстве супругов’, совместная жизнь коих угрожает в дальнейшем перейти в преступление, есть огромный этап в заботливости государства об улучшении семьи. Известно: церковь живет монахом, государство живет семьею, оно держится ею, получает все изобилие свое от семьи. Некоторое равнодушие церкви к семье, как и особая озабоченность государства семьею, понятны и по существу, и исторически.
Церковь говорит: ‘Стоп! Нельзя разделяться’…
Но уже говорит это поздно, исторически поздно: если бы прежде, в веках, в тысячелетиях, церковь понимала под браком само сожитие, а не венчание… Но при таком понимании были бы совершенно другие уже теперь, к нашему времени, все церковные нормы брака: она сама, сама церковь, само каноническое право ввели бы давно свободу развода, как это сделали протестанты, и раздельное жительство супругов, как это сделал католицизм, обрати только она внимание на те ужасы, какие от недостатка этих институтов проистекают на деле. Но ‘на дело’ церковь не обращала внимания, на ‘последующую жизнь’ не обращала внимания, соответственно общему духу и традиции она вся сосредоточена была на ‘славе’, ‘торжестве’ момента, т.е. ‘венчании’ в браке, — на обряде и обрядности.
Соответственно этому ее нельзя винить в происходящих ужасах в семье: она была только пассивна к ним. Просто ‘не видела’, ‘не замечала’, и невозможно было никаким усилием обратить сюда ее внимание. Историческая традиция и дух.
Но вот обратило сюда активное внимание государство: и если церковь скажет: ‘Не позволяю, мое дело, моя область’, то 1) через это она перейдет от пассивного ‘попустительства’ злодеяний в семье к активному в них соучастию, что светскому человеку, обер-прокурору, безразлично, но со ‘святостью’ церкви решительно несовместимо, и 2) можно на это ‘не позволю’ ответить, что от вмешательства в реальное супружество (связь, сожительство) церковь уже традиционно и по духу веками отстранилась, отожествляя брак только с венчанием. ‘Было венчание — есть брак’, ‘есть сожительство без венчания — ничего нет’: аксиома церкви и закона.
Только одною ценою церковь могла бы приобрести право вмешаться в ‘раздельное жительство супругов’, и то не сейчас, а через несколько десятков лет: если бы в течение этих десятков лет церковь начала рассматривать все сущие сожительства как брак же, как ‘свою область’, начав тут советовать, любить, улучшать, заботиться, т.е. отказаться от формулы ‘брак есть венчание’ и введя новую (в сущности, — древнехристианскую) формулу: ‘брак есть сожительство’. Но тогда, всмотревшись во всю суть дела, она в течение этих немногих десятков лет ввела бы и введет непременно уже не ‘раздельное жительство супругов’ в случаях надвигающегося на семью преступления, а полное расторжение таких оказавшихся негодными браков, с смиренным сознанием, что в них ‘благословение не подействовало’, ‘благодать не преобразила людей’, все осталось ‘ветхо’ (‘ветхий человек’ у ап. Павла), ‘грешно’, порочно, почти преступно…
Боже, как это ясно: кто же дает отраву в таинстве? Но ‘удерживать в таинстве’ людей, точащих нож друг на друга, — что это, как не яд в чаше даров?
Впервые опубликовано: Новое время. 1910. 12 нояб. No 12454.