Париж во время войны, Циперович Григорий Владимирович, Год: 1915 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 16 минут(ы)

**Парижъ во время войны. *)**

*) См. ‘Современникъ’, январь 1915 г.

Быть можетъ, самымъ характернымъ показателемъ общаго тона настроеній, охватившихъ Францію въ первые дни войны, являлись всевозможные то тревожные, то воинственные слухи и легенды, изъ которыхъ едва ли не наиболе любопытная относится къ самому началу мобилизаціи, т. е. 2-му августа. Одновременно съ извстіемъ о томъ, что Германія объявила Россіи войну, бульварная газета ‘Le Matin’ напечатала на первой страниц интервью съ извстнымъ химикомъ-изобртателемъ Тюрпэномъ подъ заглавіемъ: ‘Одинъ изобртатель предлагаетъ средство вызвать всеобщее разоруженіе’. Тюрпэнъ — извстный ученый, давшій современной войн мелинитъ (1885 г.) и рядъ другихъ крупныхъ изобртеній. Это вполн серьезный человкъ, которому врятъ, и поэтому французы были не мало изумлены, когда интервьюеръ преподнесъ имъ такое заявленіе:

— Я, — будто бы сказалъ Тюрпэнъ, — всегда преслдовалъ только одну цль. Вс мои работы имли въ виду лишь защиту французской территоріи, безъ малйшей претензіи на агрессивныя дйствія. Именно это соображеніе и заставляло меня до сихъ поръ держать въ секрет новое открытіе, которое мн недавно удалось осуществить на практик. Дло идетъ объ одномъ страшномъ изобртеніи, способномъ измнить вс системы военной тактики. Оно лишаетъ всякаго значенія всевозможные способы защиты и уничтожаетъ совершенно силы врага…. Это изобртеніе уже вполн готово. Его примненіе — вопросъ нсколькихъ дней. Военный министръ, которому я его предложилъ, намренъ его использовать’. И т. д.

Этой ‘уткой’ была начата систематическая кампанія, проявленія которой очень часто совпадали съ самопроизвольными слухами, легендами, возникавшими на почв всеобщихъ паническихъ настроеній. О страшной сил тюрпэновскихъ снарядовъ, — а разгоряченная фантазія публики изготовила ихъ въ огромныхъ количествахъ,— говорили вс, и не было разницы между критически-мыслящими людьми и простыми рабочими.

— Повидимому, это дйствительно ужасная сила, если одинъ снарядъ въ состояніи заморозить цлый отрядъ въ транше!— съ совершеннымъ недоумніемъ разсказывалъ мн одинъ интеллигентъ.— Ихъ нашли въ томъ вид, въ какомъ ихъ засталъ снарядъ, но закоченвшими… Одинъ пилъ кофе, другой застылъ съ папиросой въ рукахъ, третій читалъ газету… Вы знаете, это такая ужасная картина, что я не могъ спать цлую ночь!

О томъ, что самый фактъ существованія такихъ снарядовъ слдуетъ подвергнуть основательнйшей проврк, моему собесднику не приходило даже въ голову. И вовсе не потому, что вообще онъ былъ не способенъ къ такому критическому отношенію, а потому, что царившее надъ всми настроеніе самымъ властнымъ образомъ парализовало мысль и разнуздывало фантазію.

То, что было особенно характерно не только въ первые дни, но и въ слдующія недли и даже мсяцы, покуда къ войн не привыкли и не поняли, что она иметъ свои законы,— это огромное желаніе и поэтому огромная вра во все, что могло бы положить конецъ начавшемуся ужасу теперь же, немедленно. Жизнь такъ сложна, великое множество интересовъ всякаго содержанія до того перемшаны и переплетены не только въ національныхъ, но и интернаціональныхъ рамкахъ, что долгой, затяжной войны никто не могъ себ представить безъ ужаснаго краха всего человческаго, всей культуры, безъ возврата къ первобытному состоянію. И при этомъ полное и отчетливое пониманіе всей ужасной губительности современныхъ орудій для производства увчій и смерти, сознаніе, что не сегодня-завтра каждый можетъ оказаться безъ поддержки, потерять мужа, брата, отца…

Поэтому и легенды, чаянія, надежды этого времени вс были проникнуты предвосхищеніемъ быстраго конца и, конечно, при условіи полнаго посрамленія противника. Если тюрпэновскіе снаряды стали сразу такъ популярны, то только потому, что въ нихъ увидли надежное средство однимъ ударомъ покончить съ этой ужасной войной. Точно такъ же, какъ если идея о несокрушимо-поступательномъ ход русской кавалеріи, этой ‘лавины’, ‘парового катка’, прямо на Берлинъ, получила такую распространенность, то опять таки потому что и въ этомъ ‘катк’ видли очень хорошее средство покончить однимъ взмахомъ съ налетвшимъ шкваломъ и вернуться къ нормальной спокойной жизни.

Не только по мннію прессы, но и по глубокому убжденію самыхъ различныхъ слоевъ общества русская кавалерія въ какихъ нибудь пять переходовъ, должна была достигнуть Берлина и вынудить ‘кайзера’ къ капитуляціи. Графически эта увренность была изображена въ одной изъ газетъ въ образ казака, несущагося на дикомъ кон, котораго заднія ноги находятся около Торна, а переднія вблизи Берлина, Лицо всадника дышетъ грозной свирпостью и гнвомъ, ружье, сабля, кинжалъ и какой то странный длинный футляръ, похожій на колчанъ, взвились на ремняхъ отъ стремительнаго бга казацкаго скакуна, а остріе пики, взятой на перевсъ, устремлено прямо на столицу Германіи… Стильный рисунокъ, какъ нельзя лучше выражающій всеобщія надежды на стремительный и спасительный натискъ русской арміи.

Когда жестокая дйствительность разрушила эту легенду, и когда въ то же время оказалось, что нмецкій ‘паровой катокъ’ дйствуетъ весьма основательно въ предлахъ уже самой Франціи, фантазія мгновенно передлала миъ о казакахъ на новый ладъ. Повсюду шопотомъ заговорили о необыкновенно остроумномъ план лорда Китченера, который заключался въ посадк на англійскія транспортныя суда русской кавалеріи въ Архангельск для доставки ея во Францію. Одна консьержка, мужъ которой былъ отправленъ на войну, съ какимъ то экзальтированнымъ восхищеніемъ говорила мн:

Ихъ видли уже недалеко отъ Парижа въ лсу около Фонтэнбло. Мн и самой не врилось, но мн разсказывалъ мой родственникъ, которому я вполн довряю и который ихъ видлъ собственными глазами… Лошадей у нихъ еще, правда, нтъ. Потому что не хватило транспорта. И казаковъ поэтому еще не выпускаютъ на нмцевъ. Говорятъ, что они безъ лошадей ничего сдлать не могутъ. Но когда лошади придутъ… о — о!.. Это будетъ хорошій сюрпризъ проклятымъ ‘бошамъ’.

Думали и говорили такъ не одн только консьержки и лавочницы, и вообще не одни только французы, [но и русскіе, въ большинств случаевъ тоже плохо оріентировавшіеся въ масс самыхъ разнорчивыхъ и нелпыхъ слуховъ, благодаря всеобщей зараженности паническимъ настроеніемъ.

Характерно и то, что печать, вообще знавшая объ истинномъ положеніи вещей, не считала, однако, нужнымъ опровергать эту легенду о казакахъ и, такимъ образомъ, поддерживала ее, а когда въ конц концовъ въ военныхъ сферахъ ршили покончить съ этой фантазіей. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .то Густавъ Эрвэ въ своемъ орган ‘La Guerre Sociale’ недовольно замтилъ: ‘Ну пусть это легенда! Такъ что же изъ этого? Отсюда вовсе не слдуетъ, что ее непремнно нужно опровергать’.

Наряду съ этими слухами, выражавшими высшую степень нетерпливаго желанія скорйшей ликвидаціи войны, вскор начали распространяться и всевозможные слухи о безпощадномъ коварств нмцевъ, объ ихъ нечеловческой жестокости и другихъ мало похвальныхъ качествахъ. По мр того, какъ нмецкая армія наполняла Бельгію и подходила къ французской границ, количество всевозможныхъ версій на этотъ счетъ увеличивалось въ геометрической прогрессіи. Кампанія и теперь была открыта прессой, которая сообщала всевозможныя непровренныя данныя, въ общемъ построенныя по одному образцу. Разсказывали, напримръ, что въ Корез были замчены таинственные автомобилисты, раздававшіе при прозд дтямъ отравленныя конфеты. Въ Фижеак семь какихъ то субъектовъ, переодтыхъ женщинами, подбрасывали дтямъ отравленныя лакомства. Въ Кагор были констатированы семнадцать случаевъ отравленія дтей, при чемъ одинъ ребенокъ умеръ. Нкоторыя улицы Кагора, по сообщеніямъ ‘собственныхъ корреспондентовъ бульварныхъ газетъ, были преграждены цпями, для того чтобы помшать прозду автомобилей. Въ Грама какая то дама въ голубомъ плать, прозжая въ автомобил Площадь Республики, разбрасывала конфеты, и вскор среди дтей были обнаружены признаки отравленія.

И не только конфеты. Оказалось, что и знаменитые ‘Kub’s’, кубики концентрированнаго мясного сока и желатина, которыми бдное населеніе сдабриваетъ свою похлебку, тоже отравлены… Да и какъ можетъ быть иначе, когда эти ‘Kub’s’ изготовляются нмецкой фирмой Maggi, которая, конечно, заинтересована въ томъ, чтобы съ одной стороны отправить такимъ дешевымъ способомъ на тотъ свтъ, какъ можно больше французовъ, а съ другой-распространить панику среди населенія. А молоко этой фирмы? Оно тоже было отравлено, какъ увряли въ своихъ подметныхъ воззваніяхъ таинственные патріоты.

Отравители дтей были неуловимы. Очень трудно было поймать злоумышленниковъ, существовавшихъ въ фантазіи ‘собственныхъ корреспондентовъ’. Но зато такіе очаги нмецкой зловредности, какъ, напримръ, фирма ‘Maggi’, имли реальную форму, и поэтому, возмущеніе взволнованныхъ и обезумвшихъ массъ обрушилось всей своей тяжестью на нихъ.

Фирма Maggi, какъ это было установлено уже давнымъ давно въ серьезныхъ финансовыхъ изданіяхъ, является швейцарскимъ предпріятіемъ. Однако, элементы, вызвавшіе эксцессы противъ нея, меньше всего считались съ этими данными. Достаточно было, во-первыхъ, что названіе фирмы иностранное и похоже на нмецкое, а во-вторыхъ, что она иметъ отдленія во всхъ кварталахъ Парижа и оказываетъ серьезную конкуренцію молочникамъ, чтобы этотъ удобный матеріалъ сочли возможнымъ использовать для разнузданія шовинистическихъ страстей. L’Action Franaise, Figaro, Le Matin, Echo de Paris и другіе реакціонные органы печатаютъ рядъ длиннйшихъ разсужденій на тему объ опасностяхъ, созданныхъ фирмой Maggi для Франціи, о томъ, что на ярлыкахъ ея издлій имются таинственные знаки, служащіе для какихъ то шпіонскихъ цлей, что ея афиши и рекламы появляются въ особой систем, повидимому, какъ сигналы, въ такихъ мстностяхъ, которыя какъ разъ имютъ важное стратегическое значеніе, что статистика проданнаго молока, обозначенная на этихъ афишахъ, есть просто условный шифръ и т, д. и т. д. И эти разсужденія оказывали сильнйшее дйствіе. Не только потому, что они очень удачно были подогнаны подъ психологію обширныхъ промежуточныхъ слоевъ мелкой и средней буржуазіи, гибнущихъ подъ тяжелымъ молотомъ конкуренціи со стороны крупныхъ акціонерныхъ обществъ, но еще и потому, что они прекрасно отражали общую панику, растерянность передъ лицомъ врага, гипнотизирующаго точностью, математичностью, организованностью своихъ дйствій.

Я не знаю, какъ именно начались разгромы лавокъ фирмы Maggi. Судя по газетнымъ даннымъ, они произошли почти одновременно во всхъ кварталахъ Парижа. Однако, сейчасъ еще трудно выяснить, насколько эта одновременность была результатомъ опредленной подготовки и въ какой мр она просто зависла отъ необыкновенной воспріимчивости массъ ко всеобщимъ эксцессамъ на почв паники и возмущенія. Но уже и теперь можно утверждать, что подготовка была разсчитана и прямо била на эту воспріимчивость. Въ этомъ не можетъ быть никакого сомннія.

Не везд громили одинаково. Въ нкоторыхъ кварталахъ это происходило подъ неистовые крики и улюлюканье толпы, въ другихъ при сосредоточенномъ молчаніи, какъ будто выполнялась заданная серьезная работа. Послдній методъ почему то производилъ наиболе тяжелое впечатлніе. Я видлъ такой тихій, почти механическій погромъ на углу Boulevard Saint-Marcel и Avenue des Gobelins. На тротуар и мостовой стояла густая толпа зрителей, лишь изрдка выражавшая свое одобреніе особенно мткимъ ударамъ. Она была спокойна и пассивна, но чувствовалось совершенно отчетливо, что если кто-нибудь вздумаетъ помшать, его изобьютъ до полусмерти, какъ нмецкаго шпіона, что и было въ нсколькихъ случаяхъ. Какой то дюжій парень лтъ 35, съ упитаннымъ краснымъ лицомъ, повидимому лавочникъ, билъ короткимъ ломомъ по крышк, прикрывавшей подъемный механизмъ желзной ставни. Крышка не поддавалась, и это очень огорчало толпу.— Не такъ, не такъ. Надо сбоку и потомъ отвернуть:— раздавались замчанія. Когда, наконецъ, крышка поддалась и слетла на землю, послышались одобрительные возгласы, поощрявшіе героя къ дальнйшимъ дйствіямъ.— А теперь ставню! Бей ставню!… Довольно мы ихъ терпли…

Парень работалъ съ необыкновеннымъ упорствомъ. Ставня звенла подъ ломомъ, деревянная рама трещала и скоро вмст съ листами желза, осколками стекла и камня рухнула на землю.. Черезъ полчаса отъ кокетливой лавки осталась лишь огромная дыра, загроможденная мусоромъ и зіяющая въ фасад дома, какъ обнаженная рана. Городовой стоялъ поодаль совершенно спокойный, какъ будто то, что происходило передъ его глазами, была обыкновенная необходимая работа.

Въ другомъ мст, когда я подошелъ, разгромъ былъ уже конченъ, и послдніе удары наносились кучей оборванныхъ гамэновъ, срывавшихъ остатки деревянной обшивки, съ наслажденіемъ разбивавшихъ уцлвшіе куски стеколъ, бутылки. Они оглашали воздухъ яростными криками, подражая повадкамъ взрослыхъ, суетились, ссорились, словомъ — играли въ погромъ. Тутъ же у панели, какой то блдный, болзненный рабочій съ некрасивой, измученной женой старательно укладывали дверь разбитой молочной на ручную телжку и перевязывали ее веревкой, чтобы она не свалилась въ дорог. Они не торопились, длали свое дло методически, потому что знали, т. е. были уврены, что имъ за это ничего не будетъ.

У третьей лавки я засталъ лишь небольшую кучку людей, которая съ довольнымъ видомъ любовалась ‘чистой’ работой. Здсь, блюститель закона ршилъ вмшаться, хотя бы для виду. Намтивъ себ жертву въ образ молодого парня, одтаго довольно прилично, съ открытымъ симпатичнымъ лицомъ, онъ предложилъ ему спокойно, но достаточно внушительно, отправиться въ комиссаріатъ. Парень послушно пошелъ рядомъ съ нимъ. Я слышалъ нсколько фразъ, которыми они обмнялись по дорог

— Разв такъ можно обращаться съ чужой собственностью?— говорилъ увщевающимъ голосомъ ‘ажанъ’,— вдь это же безобразіе!

— Но вдь это же нмецкое!— отвчалъ парень, вовсе не имвшій смущеннаго вида.

— Мало ли что…

— И при томъ вс и везд это длаютъ, почему же вы взялись именно за меня?

— Вы повредили не только лавку, но и домъ… А домъ принадлежитъ французу. Объ этомъ тоже надо было подумать. Стыдно!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Начали съ Maggi, но немедленно перешли и къ другимъ магазинамъ. При мн на Севастопольскомъ бульвар, совсмъ недалеко отъ Большихъ Бульваровъ громили огромныя витрины кафэ, на вывск котораго была нмецкая фамилія. Красная надпись по полотнищу навса ‘Bi&egrave,re Munich’ особенно волновала толпу. Стоявшая около меня колоссальная лавочница, съ двойнымъ подбородкомъ и толстой золотой цпью на жирной ше, затаивъ дыханіе и впившись острыми черными глазами въ копошащуюся у витрины кучку людей, все время истерически выкрикивала: ‘А! наконецъ то! хорошенько ихъ, хорошенько!… Такъ имъ и надо мерзавцамъ’

Тутъ же въ нсколькихъ шагахъ громили нмецкій магазинъ обуви. ‘Нмецкій’ — такъ думала толпа, но вскор оказалось, что подавляющее большинство пострадавшихъ отъ погромовъ лавокъ^ и магазиновъ принадлежали швейцарцамъ или эльзасцамъ.

Но и погромы имютъ свою логику. Захвативъ своей безнаказанностью значительныя массы населенія, они создали въ теченіе буквально нсколькихъ часовъ такую болзненную воспріимчивость ко всевозможнымъ эксцессамъ, что даже т, кто сначала привтствовали ихъ, поддерживали всякими средствами, начали ощущать значительное безпокойство. Не такъ то легко управиться съ разнузданнымъ остервенніемъ, потерявшимъ всякое уваженіе къ закону, частной собственности, личной неприкосновенности. Это_было понято очень скоро, особенно посл того, какъ толпа перешла отъ нмецкихъ или мнимо нмецкихъ предпріятій къ разгрому настоящихъ французскихъ.

Непосредственнымъ поводомъ къ этимъ эксцессамъ было чрезмрное повышеніе цнъ на различные продукты первой необходимости и особенно на картофель. Тщетно представители различныхъ ассоціацій торговцевъ доказывали, что прекращеніе подвоза, благодаря мобилизаціи, неизбжно должно было создать сокращеніе предложенія и, стало быть, привести къ росту цнъ. Взволнованное населеніе не считало возможнымъ удовлетвориться такимъ объясненіемъ, такъ какъ эмпирически, на собственной шкур убдилось, что во многихъ случаяхъ торговцы сами пошли навстрчу этому экономическому закону, задерживая продукты на склад и искусственно взвинчивая цны. Это противорчіе между теоріей торговцевъ и практикой голодной массы привело въ конц концовъ къ тому, что стекла зазвенли не только въ витринахъ Maggi, но и въ рамахъ овощныхъ лавокъ. И возгласы, которыми сопровождался этотъ звонъ, были уже паого сорта: кричали не о грязныхъ ‘ботахъ’, а о кровопійцахъ, которые сосутъ кровь народа… Потомъ негодованіе перебросилось и на магазины издлій, особенно необходимыхъ въ военное время. Такъ, напримръ, были разгромлены нкоторые французскіе магазины обуви за то, что они брали слишкомъ высокія цны за сапоги съ мобилизованныхъ и т. д. Это настроеніе стало наростать такъ угрожающе быстро, что въ опредленныхъ сферахъ почувствовалась настоятельная необходимость просчь его корчи. Полиція принялась за излавливаніе наиболе яростныхъ погромщиковъ, чьей бы собственности ихъ дятельность ни касалась, французской или нмецкой, въ газетахъ появились всевозможныя разъясняющія и успокаивающія статьи, и въ теченіе короткаго срока количество эксцессовъ было сведено къ минимуму.

Тмъ не мене, они оставили глубокій слдъ въ настроеніяхъ массъ, и,— что особенно характерно,— особенно сильно подйствовали какъ разъ на т самые слои, которые вначал привтствовали ихъ, какъ лучшее средство для борьбы съ нмецкой опасностью. Лавочники, владльцы магазиновъ, конторъ и т. д. были настолько запутаны превращеніемъ выступленій массы изъ анти-нмецкихъ въ анти-французскія, что сочли необходимымъ прибгнуть къ цлому ряду защитительныхъ пріемовъ, для того, чтобы обезопасить себя отъ возможныхъ непріятностей. На многихъ витринахъ и спущенныхъ желзныхъ ставняхъ, появились предохранительные плакаты и надписи ‘Maison Franaise’, ‘Proprietaire mobilis’ и т. д., повсюду надъ дверьми лавокъ и отелей запестрли французскія и союзныя знамена, указывавшія на принадлежность ихъ владльцевъ къ тройственному согласію. Было странно видть этотъ праздничный нарядъ на улицахъ, объятыхъ ужасомъ безумія и паники, погруженныхъ въ полную тишину, похожихъ на пустынныя амфилады заброшеннаго дома.

На почв всеобщей взвинченности и панической нервности пышно распустился и ядовитый цвтокъ шпіономаніи. Это — повальная эпидемическая болзнь военнаго времени, и нтъ, конечно, ничего удивительнаго въ томъ, что населеніе любой воюющей страны поддается ей очень легко. А такъ какъ современная война требуетъ особенно тщательной постановки развдочной части, то совершенно естественно, что въ цломъ ряд случаевъ безъ особеннаго труда можно было установить опредленные признаки шпіонства со стороны нмцевъ. Суть, конечно, не въ этомъ, а въ томъ использованіи этихъ случаевъ, къ которому прибгли ультра-шовинистическіе элементы для того, чтобы ‘подогрть’ возбужденіе массъ.

Хватать нмецкихъ шпіоновъ начали. съ перваго же момента мобилизаціи. Такъ какъ Парижъ — городъ по существу интернаціональный, то легко себ представить, какую богатую жатву удалось собрать здсь въ теченіе первыхъ же нсколькихъ дней. Сначала обращали вниманіе, главнымъ образомъ, на особенно подозрительныхъ, напримръ, на тхъ, кто слишкомъ внимательно прислушивался къ разговорамъ на улиц, имлъ отличительные признаки ‘боша’, т. е. круглое лицо, свтлые волосы, золотые очки, зонтикъ, не стянутый резинкой и т. д., но вскор оказалось, что этихъ признаковъ совершенно недостаточно, такъ какъ газеты разъяснили, что настоящіе шпіоны какъ разъ переодваются и гриммируются по всмъ правиламъ шерлокъ-холмсовскаго искусства. Тогда со всхъ сторонъ стали доноситься извстія о томъ, какъ въ одномъ квартал изловили англійскаго офицера, который оказался переодтымъ нмцемъ, какъ въ другомъ накрыли какого-то чрезмрно любознательнаго кюрэ, подъ рясой котораго были найдены чрезвычайно компрометирующіе документы, какъ въ третьемъ арестовали очаровательную даму, старавшуюся выудить у француза военныя тайны и т. д. безъ конца. Каждое утро газеты приносили все новыя и новыя сенсаціонныя извстія, то о закрытіи первоклассной гостинницы ‘Асторія’, на крыш которой будто бы былъ, устроенъ безпроволочный телеграфъ для сообщенія съ нмцами, то объ обнаруженіи богатаго притона, гд нмецкія кокотки, прекрасно владющія французскимъ языкомъ, выпытывали у опьяненныхъ виномъ и любовью офицеровъ военныя свднія и пр.

По городу начали совершать систематическіе обходы сначала полицейскіе патрули, а потомъ отрядъ морской пхоты, останавливая всхъ ‘подозрительныхъ’, требуя документы и отправляя тхъ, у кого ихъ не было, въ комиссаріатъ для разборки. Чмъ больше положеніе на границ становилось угрожающимъ, тмъ энергичне осуществлялся этотъ массовый методъ фильтраціи населенія. Охотились уже не за нмецкими шпіонами, а за нмцами вообще, такъ какъ было ршено, что всхъ ихъ, какъ явно или возможно неблагонадежныхъ, необходимо отправить въ концентраціонные лагери.

Наступило время тревожное вообще для иностранцевъ. Для установленія личности уже мало было обычнаго документа, выдающагося каждому гражданину изъ полицейской префектуры, т. е. pi&egrave,ce d’identit. Теперь отъ нихъ потребовали еще особаго дополнительнаго свидтельства изъ комиссаріата, для удостовренія ихъ права жить въ Париж (permis de sjours). И такъ какъ время не ждало, а каждому хотлось какъ можно скоре заручиться такимъ документомъ, то у участковъ образовались длиннйшія вереницы, въ которыхъ приходилось выстаивать съ утра до ночи и часто совершенно безъ результата. Сталъ и я въ очередь, попавъ въ группу интеллигентовъ, въ состав которой оказались лица, случайно захваченныя войной. Былъ здсь какой то молодой чиновникъ министерства просвщенія, здившій по всмъ странамъ Европы для изученія постановки школьнаго обученія на Запад, рядомъ съ нимъ терпливо выжидала своей очереди молоденькая двушка, оказавшаяся врачомъ, потомъ учительница, пріхавшая съ экскурсіей, гувернантка — цлый уловъ, застрявшій въ ячейкахъ огромной сти, захватившей весь Парижъ. Сначала намъ разршали выходить изъ очереди, сохраняя за собой мсто, но къ вечеру полиція ршительно воспротивилась этому. Начались бурныя объясненія, сопровождавшіяся недвусмысленными угрозами со стороны ‘ажановъ’. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Вхожу въ комиссаріатъ. Предъявляю бумаги. Комиссаръ, высокій старикъ съ желчнымъ изможденнымъ лицомъ, вперяетъ въ меня пронзительный колючій взглядъ и ставитъ два-три вопроса. Меня освобождаютъ быстро. Но почтенную даму, съ сдыми волосами и энергическимъ лицомъ, почему то задерживаютъ.

— Вы дйствительно американка?— спрашиваетъ ее комиссаръ, предаваясь въ то же время Тщательному изученію ея лица.

— Да, я американка,— отвчаетъ она съ очень замтнымъ акцентомъ.

— И вы непремнно хотите ухать въ Америку? Быть можетъ это не такъ спшно?

Американка протестуетъ. Тогда комиссаръ обращается къ двумъ здоровеннымъ ажанамъ и говоритъ имъ рзкимъ голосомъ: ‘Смрьте-ка эту даму и запишите ея примты’. Даму ставятъ у рейки и спускаютъ ей на шляпу поперечную перекладину.

— Шляпу надо снять!— приказываетъ комиссаръ. Но на этотъ разъ американка оказываетъ самую ршительную оппозицію, и шляпка остается у нея на голов.

Сравнительно легко отдлывались т, у кого были документы, по которымъ можно было судить о личности, но большинство эмиграціи состоитъ изъ элементовъ вполн безпаспортныхъ, и этимъ пришлось претерпть много очень непріятныхъ испытаній, прежде чмъ имъ были выданы свидтельства на право свободнаго проживанія въ Париж. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Съ удаленіемъ нмцевъ изъ Парижа въ концентраціонные лагери, общее настроеніе въ Париж сдлалось боле спокойнымъ. Но это спокойствіе было временное и скоре вншнее. Вс ждали приближенія грозныхъ событій, и поэтому Парижъ переживалъ совершенно своеобразныя ощущенія, если можно такъ выразиться, бивуачнаго свойства. Никто не былъ увренъ въ завтрашнемъ дн. Поднявшія общій духъ извстія о побдахъ французовъ въ Эльзас смнились мрачными встями съ свернаго фронта, гд нмецкая армія съ неумолимой, почти механической поступательностью машины каждый день длала огромные переходы, все разрушая на своемъ пути. Не хотли врить и думать, но все таки врили и думали, что Парижу опять угрожаетъ опасность осады. Не хотли признаваться, но полунамеками выдавали затаенное опасеніе, что и на этотъ разъ Парижъ окажется недостаточно подготовленнымъ, чтобы выдержать ее до тхъ поръ, покуда съ свера и съ юга не придутъ на выручку. Не хотли обнаруживать боязни за тхъ, кто могъ наиболе пострадать отъ этой осады, но въ то же время ршительно подготовляли эвакуацію Парижа, которая приняла характеръ паническаго бгства, когда стало извстно, что передовые разъзды нмецкой, кавалеріи появились у Кампьена. Приблизительно съ этого времени выжидательное настроеніе въ Париж окончательно смнилось ршительнымъ стремленіемъ удалить изъ него вс элементы, способные лишь сократить общее количество провіанта, но негодные къ защит города. Началось движеніе бженцевъ къ югу, которое достигло наивысшаго напряженія, когда населеніе узнало, что Парижъ потерялъ свое правительство, перехавшее въ Бордо.

Слухи о возможности этого перезда начали циркулировать уже съ того момента, когда перевсъ нмецкой арміи сдлался очевиденъ, но когда еще непосредственная опасность Парижу не грозила. Посл появленія нмцевъ подъ Mo, къ этимъ слухамъ присоединились и соображенія о томъ, будетъ ли Парижъ защищаться или сдастся, какъ незащищенный городъ. Эти колебанія были разршены назначеніемъ на постъ военнаго губернатора Парижа Галіени, который немедленно же приступилъ къ сооруженію вокругъ города укрпленій, носившихъ, впрочемъ, (по общему признанію, скоре декоративный характеръ для успокоенія населенія. Въ воскресные дни парижане цлыми потоками устремлялись на фортификаціи, выходили за ворота, заглядывали [въ глубокія траншеи поперекъ дороги, ощупывали колючую проволоку, осматривали груды поваленныхъ деревьевъ съ заостренными сучьями, и найдя, что все въ порядк и что врагу будетъ надъ чмъ поломать себ зубы, мирно отправлялись по домамъ. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Несмотря, однако, на эти предосторожности, военная администрація города Парижа приняла рядъ ^ршительныхъ мръ, для того, чтобы ускорить удаленіе излишняго населенія. Узжавшимъ были предоставлены въ значительномъ количеств безплатные позда, которые въ теченіе одного мсяца увезли въ провинцію приблизительно около восьми сотъ тысячъ человкъ. Трудно описать, что длалось при этомъ великомъ переселеніи народовъ на вокзалахъ, главнымъ образомъ, на Ліонскомъ. Здсь царило настоящее вавилонское столпотвореніе. Толпа, заполнявшая вс залы и проходы этого огромнаго вокзала, была крайне нервна и съ трудомъ сдерживала накопившееся чувство. Крики и суетня взрослыхъ, плачъ дтей — все перемшалось, наполняя высокіе своды небывалымъ шумомъ. Носильщиковъ не было, потому что почти вс они были мобилизованы, и потому каждому приходилось устраиваться, какъ онъ можетъ. На этой почв происходили всевозможныя недоразумнія, еще боле усугублявшія безпорядокъ. Тяжелыя сцены на каждомъ шагу. Жены плачутъ, разставаясь съ своими мужьями, дти ревутъ благимъ матомъ, цпляясь за подолы матерей… Здсь яростно прорывается сквозь толпу какая то грузная дама съ клткой, полной канареекъ, тамъ мчится господинъ съ собакой въ одной рук и двченкой въ другой, за столбомъ у самаго входа идетъ отчаяннйшій споръ о томъ, можно ли взять въ вагонъ одно мсто или два… Все волнуется, словно забушевавшее море… И только группа какихъ то восточныхъ людей, въ красныхъ фескахъ, расположившаяся на панели у подъзда и флегматически выжидающая событій, вноситъ нкоторый диссонансъ въ эту всеобщую кар тину безумнаго хаоса. Парижъ замтно пустетъ, тишина становится еще ощутительне, предчувствіе большихъ и грозныхъ событій принимаютъ все боле и боле реальныя формы. Трагическіе дни — когда испытывается судьба величайшаго культурнаго центра, когда всми чувствуется, что исторія стоитъ на поворот.

Г. Цыперовичъ.

‘Современникъ’, кн.IV, 1915

Парижъ во время войны. *)

Читайте также:

**Парижъ во время войны. *)**