Пан, Бруун Лауридс, Год: 1904 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 115 минут(ы)

Панъ.

Романъ въ четырехъ часахъ. Л. Бруна.

Переводъ съ датскаго К. Ж.

ЧАСЪ ПЕРВЫЙ.
Луга дымятся.

I.

Земскій судья Кнудъ Ярмеръ расхаживалъ взадъ и впередъ по зеленому, съ крупными цвтами, ковру, красивыми, выхоленными руками повязывая шею шелковымъ кашне и тщательно расправляя концы его крестъ на крестъ подъ свтлой окладистой бородой.

— Я думаю, это просто сильная простуда,— а?— сказалъ онъ и тревожно посмотрлъ на жену, сидвшую въ зеленомъ плюшевомъ кресл, между круглымъ столомъ и большимъ каминомъ, по случаю лтняго времени заставленнымъ вышитымъ экраномъ съ китайскимъ орнаментомъ.

— Дти очень часто болютъ горломъ,— сказала фру Хельвигъ Ярмеръ, поднявъ темносрые, нсколько усталые глаза отъ палеваго воротничка, который вышивала.

Она отложила вышивку на столъ, разгладила ее узкой рукой и сдлала движеніе, чтобы встать.

— Я могу посидть около нея, сказала она,— если теб кажется, что тогда ты будешь меньше безпокоиться.

— Нтъ, дорогая!— Судья, надвавшій пальто, сдлалъ отрицательный жестъ.— Ты сидишь такъ славно и уютно, а ей лучше всего заснуть.

Въ эту минуту изъ сада вошла фрёкенъ Синдаль съ охабкой только что срзанной блой сирени.

Она подошла прямо къ нему и подала пару перчатокъ, съ улыбкой покачавъ головой, причемъ тяжелая прядь ея густыхъ, пепельныхъ волосъ упала ей на лвую бровь.

— Ага, вотъ он!— промолвилъ судья, улыбнувшись въ отвтъ безцвтными, нервными глазами.— А я какъ разъ искалъ ихъ.

— Он лежали на стол въ оранжере.

— Благодарствуйте, милая фрёкенъ, я такъ разсянъ.

Онъ обернулся къ жен, натягивая перчатки, принесенныя двушкой.

— А, можетъ, у нея ржется коренной зубъ? У нея, вдь, такія чувствительныя десны?

— Да, очень чувствительныя!— подтвердила фрёкенъ Синдаль.

— Я посижу съ ней, пока она не заснетъ.— Фру Ярмеръ снова приподнялась съ широкаго мягкаго кресла, но судья остановилъ ее.

— Да нтъ же, не нужно! Сиди спокойно. Вдь фрёкенъ Синдаль, вроятно, скоро пойдетъ на верхъ?

— Только поставлю цвты въ воду. Разв это не прелесть?— Она отстранила отъ себя сирень, восторженно разсматривая букетъ,—Какая свжая и пышная!

— Да вдь вы опустошили цлое дерево,— сказалъ судья, съ улыбкой покачавъ головой.

— Что-жъ такое! Фру Ярмеръ очень ее любитъ, я сорвала все, что могла достать.

— Спасибо, вы очень милы,— сказала фру Ярмеръ, протягивая ей руку. Судья вышелъ въ контору за шляпой, оставивъ за собой дверь открытой.

— Возьмите хрустальныя высокія вазы на буфет. Одну мы поставимъ сюда, а другую на мой письменный столъ.

Откинувъ тонкое, блдное лице, съ полузакрытыми тяжелыми вками, фру Ярмеръ вдыхала, наклонившись черезъ столъ, сильный запахъ сирени.

— Вся комната полна ея запахомъ,— сказала она, прозрачными ноздрями втягивая душистый воздухъ.

Фрёкеръ Синдаль откинула непокорную прядь со лба и глубоко вздохнула.

— О, какая ночь! Свтлая и тихая!— Ея большіе, голубые глаза сверкнули какъ бы отблескомъ глубокаго, ночного неба, раскинувшагося надъ садомъ.

— Прямо грхъ сидть въ комнат!— прибавила она съ досадой, идя въ столовую за хрустальными вазами.

— Вы думаете?

Фру Ярмеръ посмотрла ей вслдъ, слегка улыбнувшись короткой покрытой пушкомъ верхней губой, когда фрёкенъ Синдаль сердилась, то въ рчи ея невольно проскальзывалъ простонародный акцентъ.

— Эхъ, если бы можно было прокатиться!

Судья вышелъ въ эту минуту изъ конторы и услышалъ ея возгласъ.

— Могу васъ уврить, фрёкенъ,— сказалъ онъ,— что если бы я не далъ моему помощнику отпуска, то ни за что бы не ухалъ изъ моего славнаго, уютнаго дома ради того, что старая вдова пивовара лежитъ при смерти и хочетъ сдлать завщаніе.

— Не забудь нотаріальные акты, мой другъ,— сказала фру Номеръ, въ то время, какъ фрёкенъ Скидалъ выходила въ столовую.

— Я нарочно положилъ ихъ здсь, чтобы не забыть!

Судья оглянулся на курительный столикъ передъ книжнымъ, шкафомъ, чтобы убдиться, что большая, тяжелая книга актовъ лежитъ на своемъ мст.

Въ эту минуту со стороны усыпаннаго мелкимъ щебнемъ двора послышался стукъ подъзжающаго экипажа.

— Ага, вотъ и Андерсъ!

Судья вдругъ засуетился. Онъ застегнулъ пальто, пошелъ къ столу, за которымъ сидла его жена, и перегнулся черезъ спинку кресла.

— Покойной ночи, дорогая! Не жди меня и не засиживайся слишкомъ поздно. Я совершенно не знаю, когда мн придетси вернуться.

— По какой дорог ты подешь?— спросила фру Ярмеръ, слегка повернувъ къ нему голову.

— Не знаю, какъ Андерсъ. Я думаю, что ближе прохать на кирпичный заводъ,— не правда ли?

Судья нагнулся, чтобы поцловать ее, но въ ту же минуту вспомнилъ что-то, о чемъ надо было сказать.

— Да, но вотъ чемъ дло — я такъ и думалъ, что надо что-то сказать теб,— вдь мы беремъ молоко съ кирпичнаго завода, не правда ли?

— Да, прекрасное молоко.

— Ну, а сегодня ветеринаръ былъ въ контор и заявилъ, что у нихъ былъ случай яшура. Онъ говоритъ, что старикъ Хильсёэ чуть не взбсился. Грозилъ отнять у него практику.

— Какъ это на него похоже! Вотъ старый скряга!

— Я тоже говорю.

Судья выпрямилъ свою сухую фигуру, поправляя кашне подъ высокимъ воротникомъ.

— Ну, да мы увидимъ,— вдь это не первый разъ за т года, что я занимаю здсь судейскую должность, что этому старому самодержцу приходилось склоняться передъ закономъ и правомъ!

Судья снова нагнулся къ густымъ, шелковистымъ волосамъ. Они были цвта темной бронзы и причесаны затйливыми локонами.

— А какъ же насчетъ молока?

— Андерсъ можетъ съ завтрашняго дня возить его изъ города.

— Да, конечно! Такъ не забудь же! Прощай, дорогая!

Онъ поцловалъ жену въ щеку, которую она ему быстро подставила, причемъ тонкая, мелкая морщинка легла поперекъ ея высокаго, благо, какъ слоновая кость, лба.

Проходя въ контору, судья крикнулъ молодой двушк, возвращавшейся въ эту минуту съ двумя вазами, въ которыя она поставила сирень:

— До свиданья, милая фрёкенъ!

У двери онъ еще разъ остановился и обратился къ фрёкенъ Синдаль.

— Что такое я хотлъ сказать вамъ?… Ахъ да! Если что-нибудь случится,— жаръ или что-нибудь подобное, то лучше сейчасъ же телефонировать доктору Сюльту.

— Но докторъ сегодня въ город,— возразила фрёкенъ,— и вернется только съ послднимъ поздомъ. Онъ самъ сказалъ утромъ.

Фру Ярмеръ подняла глаза отъ вышивки.

— Онъ наврное зайдетъ,— и она успокоительно кивнула мужу, блдные глаза котораго приняли напряженное, нервное выраженіе.

— Онъ будетъ прозжать на велосипед, увидитъ свтъ и зайдетъ.

— Да?.. наврное?

Видя, что новый рядъ мыслей готовъ захватить его, она прибавила:

— Позжай же, мой другъ! Иначе кончится тмъ, что пивоварова вдова умретъ, не успвъ высказать свою послднюю волю.

— Прости, дорогая! Прощайте, фрёкенъ Синдаль!

Судья кивнулъ имъ обимъ и пошелъ. Фру Ярмеръ взглянула на курительный столикъ. Большая, толстая книга мирно лежала на прежнемъ мст.

— Такъ и есть, акты все-таки забылъ!

Фрёкенъ Синдаль кинулась опрометью къ столику, она была тяжеловата и неуклюжа, когда ей приходилось торопиться. Схвативъ толстую книгу обими руками, она выбжала изъ конторы.

— Герръ Ярмеръ,— крикнула она,— акты!

— Ахъ, благодарствуйте!— отвтилъ судья изъ прихожей. Об двери онъ опять оставилъ открытыми..

Онъ взялъ книгу и самъ понесъ ее въ экипажъ.

— Благодарствуйте, милая фрёкенъ! Я такъ разсянъ.

II.

Когда фрёкенъ Синдаль закрыла дверь въ контору, фру Ярмеръ встала, глубоко вздохнула, подошла къ каминному зеркалу, вытянула красивыя руки такъ, что напряглась грудь, и затмъ провела ладонями по стройному стану и длинному изгибу крутыхъ бедеръ. Фрёкенъ Синдаль поставила одну изъ вазъ на письменный столъ, стоявшій возл стны между большимъ столомъ налво и стеклянной дверью въ садъ.

— Судья поздно ляжетъ сегодня, а завтра у него опять будетъ болть голова.

— Да, наврное.

Фру Ярмеръ задумчиво наклонилась надъ сиренью, полной грудью вдыхая ея ароматъ. Фрёкенъ Синдаль подошла къ столу.

— Не сказать ли Стин, чтобы она приготовила закусить въ контор прежде, чмъ она ляжетъ спать?

Фру Ярмеръ очнулась отъ своихъ мыслей.

— Ахъ, вы милая хлопотунья! сказала она и улыбнулась.

— Хлопотунья?

— Ну да, вы думаете о насъ всхъ, ухаживаете за Эллемуръ, балуете меня и заботитесь о Кнуд.

Фрекенъ Синдаль улыбнулась широкой, свтлой улыбкой, обнажившей ея крпкіе, блые зубы.

— Да, еще смотрю за курами, утками и голубями! Не такъ то легко быть экономкой въ этомъ дом!

— ‘Она ничего не получаетъ и ничего не даетъ’ — фру Ярмеръ сла на ручку кресла, взяла воротникъ и испытующе разсматривала вышивку — ‘а все же обо всемъ заботится она’.

— Ахъ, этотъ докторъ!— Фрекенъ Синдаль сморщила носъ такъ, что верхняя губа вздернулась.— Онъ всегда смется надо мной!

Ей захотлось звнуть, но она энергически подавила это желаніе, зная, что стоило ей только начать, и она будетъ звать безъ конца.

— Ну, однако, пора мн къ нашей больной!— проговорила она, протягивая черезъ столъ пухлую руку, съ короткими, круглыми пальцами.— Покойной ночи, фру Ярмеръ!

Фру Хельвигъ задержала ея руку и взглянула на нее.

— Эллемуръ спитъ, иначе Стина услышала бы ее. Посидите немножко со мной!

— Знаете, что, фру Ярмеръ, — вы бы лучше ложилисъ спать чмъ сидть и вышивать!

Фру Ярмеръ отняла руку, и маленькая морщинка опять появилась у переносицы, а покрытая пушкомъ верхняя губа слабо изогнулась, какъ будто горькое замчаніе готово было сорваться съ кончика ея языка.

— Ахъ, я нахожу, что мы здсь и такъ спимъ достаточно!— промолвила она жестко, но, замтивъ въ ту же минуту рзкость своего тона, встала держа обими руками воротничекъ.

— Онъ долженъ быть готовъ ко дню моего, рожденія,— сказала она.— Давайте-ка, примримъ!

Она повернулась къ зеркалу, разстегнула верхнія пуговицы лифа и отвернула воротникъ, обнаживъ ослпительно блую шею.

Фрекенъ Синдаль помогла ей приколоть воротникъ булавками, потомъ отошла, чтобы лучше видть.

— Великолпно!— воскликнула она и, немного погодя, прибавила:

— Эхъ, еслибы такую шею и такія плечи!

— Что же тогда?— спросила фру Ярмеръ, оглянувшись съ улыбкой.

— Какъ что? Да, вдь, это красота!

Фру Ярмеръ снова повернулась къ зеркалу.

— Къ чему она, когда никто ее не видитъ и никому нтъ отъ нея радости.

— Никому?— Фрекенъ Синдаль улыбнулась любопытной и затаенной улыбкой.

— Ну да, Кнудъ!— у тонкаго уха появился легкій румянецъ. Верхняя губа изогнулась опять, какъ передъ тмъ, она наклонила голову, сбоку разсматривая себя въ зеркало.— Я хочу сказать… ни одного блестящаго праздника… ни одного роскошнаго наряда!

Фрекенъ Синдаль пришла въ восторгъ — это случалось съ ней такъ легко.

— Когда вы такъ стоите и смотрите искоса,— произнесла она торжественно,— то вы наклоняете голову, какъ чистокровная арабская лошадь.

Румянецъ быстро залилъ щеки, и въ глазахъ фру Ярмеръ блеснулъ внезапно мрачный огонекъ. Съ минуту она помолчала, потомъ сказала:

— Послушайте, Зельма… когда я была молода… я хочу сказать, когда я была не замужемъ… одинъ человкъ сказалъ мн это… и потомъ поцловалъ въ плечо… вотъ сюда… около шеи.

Фрекенъ Синдаль, сильно заинтересованная, подошла ближе.

— Что же вы сдлали?— спросила она.

— Ничего! Что же бы я могла сдлать?

— Значитъ, вы были къ нему неравнодушны?

— Почему?

— Иначе вы закатили бы ему пощечину.

Фру Ярмеръ отвернулась отъ зеркала.

— Да, я была влюблена!— сказала она, смотря прямо передъ собой мрачно горящими глазами.

И, словно какое то могучее воспоминаніе вдругъ перехватило ей дыханье, она прошептала:

— О, я могла бы…— Схвативъ обими руками хрустальную вазу, подняла ее, страстно прильнула лицомъ къ цвтамъ и договорила конецъ фразы блой сирени.

Фрекенъ Синдаль не могла удержаться.

— Это былъ инженеръ?— спросила она съ лукавой усмшкой.

— Инженеръ?— Фру Ярмеръ метнула на нее изъ за сирени быстрый взглядъ темныхъ глазъ.

— Вы говорили какъ-то доктору,— пояснила фрекенъ Синдаль,— что не брались за скрипку съ тхъ поръ, какъ играли съ однимъ молодымъ инженеромъ, который ухалъ въ Америку. Я думала, что это былъ онъ.

— А почему именно онъ?

Фрекенъ Синдаль немного помолчала, потомъ отважилась:

— У васъ были такіе глубокіе глаза… когда вы говорили это… точь въ точь, какъ теперь!

Фру Ярмеръ отставила вазу. Она уже справилась съ собой.

— Какая она проницательная, эта маленькая хлопотунья!— Она обняла лвой рукой фрекенъ Синдаль за голову.— Все то она видитъ. А между тмъ у нея такіе невинные глазки.

Но снова что то словно овладло ею. Она провела стройными руками по вискамъ и крупными шагами подошла по ковру къ окнамъ, въ которыхъ струился свтъ полной луны, какъ разъ поднявшейся надъ большимъ каштаномъ на площадк передъ домомъ.

— Боже, до чего здсь закупорено… такъ страшно тсно и душно…— вырвалось у нея съ тоскливой жалобой. Она провела руками по стану и съ глубокимъ вздохомъ нервно выпрямила грудь.— И здсь я хороню свои двадцать шесть лтъ! Вчно одно и то же — день изо дня, день изо дня!

Фрекенъ Синдаль повернулась, слдя за ней глазами.

— Вы сами въ этомъ виноваты, фру Ярмеръ,— сказала она ршительно.— У васъ прелестный садъ, и никогда васъ не видно съ лейкой или съ лопаткой въ рук. А теперь лто!

Фру Ярмеръ остановилась у праваго окна и, наклонивъ голову, тоскливо смотрла въ озаренный луною садъ.

— Да, теперь лто!— промолвила она мечтательно, словно про себя.

Фрекенъ Синдаль озабоченно прошлась по ковру.

— Да и что это за комната для лтняго времени!— воскликнула она, какъ бы облегчивъ, наконецъ, сердце.

Она указала на темнозеленыя шелковыя шторы, спускавшіяся до полу и наполовину закрывавшія блыя кружевныя занавски подъ ними.

— Тяжелыя шторы… и ковры на полу лежатъ до самаго Иванова дня.

Фру Ярмеръ снова очнулась и сказала покорно, подходя къ роялю.

— Вдь Кнудъ не терпитъ ни свта, ни шума.

Фрекенъ Синдаль закусила губу, какъ длала обыкновенно, когда задумывалась.

— Вамъ не достаетъ музыки, фру Ярмеръ.

Фру Хельвигъ подняла голову отъ высокаго пюпитра, на которомъ лежала раскрытая нотная тетрадь.

— Почему вы думаете?

— Потому что сегодня утромъ, когда я вытирала пыль, и вы не знали, что я здсь, вы стояли и перелистывали ноты и такъ вздыхали, что мн стало ужасно жаль васъ.

Фру Ярмеръ взглянула на футляръ со скрипкой, лежавшій на маленькой этажерк между роялемъ и стной.

— Да, мн не хватаетъ моей милой скрипки,— промолвила она.

— Такъ возьмите же ее и играйте!

Фрекенъ Синдаль ршительно тряхнула головой, такъ что блокурая прядь свалилась ей на брови.

— Ахъ, да вы же, знаете что мой мужъ не выносить музыки.

Фру Ярмеръ наклонила голову и, вздохнувъ, снова погрузилась въ свои мысли.

— Мн не съ кмъ играть. Я хочу сказать, что нтъ никого, кто могъ бы аккомпанировать мн.

— Вамъ надо бы взять кого нибудь другого вмсто меня,— фрекенъ Синдаль въ раздумь смотрла передъ собой своими круглыми невинными глазами,— кого нибудь, кто могъ бы играть и разговаривать съ вами, какую нибудь развитую, образованную особу.

Фру Ярмеръ подошла къ ней и положила руку на ея круглый затылокъ.

— Ахъ, всегда вы думаете о другихъ и меньше всего о себ. Но тогда вдь мн пришлось бы разстаться съ вами.

Фрекенъ Синдаль втянула голову въ плечи и влажный блескъ появился въ ея голубыхъ глазахъ.

— Это вдь, все равно, случится,— сказала она,— Когда моя сестра выйдетъ замужъ, отецъ останется одинъ въ старой усадьб, и я буду нужна дома.

— Ахъ, благо тмъ, кто можетъ жить для другихъ.

Фру Ярмеръ подняла голову, какъ будто что то давило ее, потомъ подошла къ столу и стала смотрть на блую сирень.

— Но я…. ахъ, мн кажется, точно у меня въ сердц цвтокъ, и я чувствую, какъ лепестки его вянутъ одинъ за другимъ!

Тонкая морщина снова появилась у переносицы, она нагнула голову и страстно погрузила трепещущія, прозрачныя ноздри въ сирень.

Фрекенъ Синдаль почувствовала невольную горечь въ ея голос и видла внезапное волненіе, она не понимала его.

— Мн кажется, сирень разстроила васъ, фру Ярмеръ… Какъ вы говорите… а можетъ, это лунный свтъ и свтлая ночь, которыхъ вы не выносите.

III.

Въ дверь постучали.

Изъ столовой вышла горничная.

— Что вамъ нужно, Стина?— спросила фру Ярмеръ поднявъ голову отъ сирени.

— Тамъ въ кухн человкъ, который спрашиваетъ фру.

— Въ такой часъ? Кто же это?

— Ахъ, это тотъ, кого зовутъ ‘Номадомъ’.

Фрекенъ Синдаль съ любопытствомъ повернулась къ ней.

— Тотъ, что въ прошломъ году перекапывалъ садъ?

— Да.

Стина подвязала фартукъ, чуть было не соскользнувшій съ ея выпяченнаго живота.

— Настоящее его имя Касперъ солдатъ.

Фру Ярмеръ подошла къ ней.

— Онъ пьянъ, Стина?

Двушка съ минуту подумала.

— Не такъ что бы очень, кажется.

— Вдь вы не позовете же его сюда, фру Ярмеръ?— спросила фрекенъ Синдаль.

Стина выпрямилась, разглаживая складки на фартук.

— Онъ не обидитъ и кошки, — сказала она, слегка обиженно.— Этакій бдняга, и онъ такъ жалобно просилъ…

— Такъ пусть онъ войдетъ,— ршила фру Ярмеръ,— но посмотрите, чтобы онъ надлъ деревянные башмаки.

— Хорошо.

Когда дверь за Стиной закрылась, фрекенъ Синдаль взглянула на фру Ярмеръ своими большими, невинными глазами.

— А мы совсмъ одни,— сказала она, преисполняясь удивленіемъ. Знаете что, фру Ярмеръ… поразительно, какъ это вы никогда ничего не боитесь.

Фру Ярмеръ сняла воротникъ и сложила его.

— Мы съ Касперомъ пріятели. Онъ разсказалъ мн въ прошломъ году про свою несчастную любовь.

Фрекенъ Синдаль поправила ей воротникъ и застегнула сзади лифъ

— Такъ потому то онъ и пьетъ, бдняга!

— Нтъ, его погубили восемь лтъ, проведенные въ Индіи. У него такіе славные, каріе глаза, когда онъ трезвъ.

— Но почему его зовутъ ‘Номадомъ’?— спросила фрекенъ Синдаль, прикалывая ей брошку.

— Потому что, вернувшись на родину, онъ сейчасъ же убжалъ съ Хагенбекскими кочевниками, бывшими въ этихъ мстахъ.

Фру Хельвигь взглянула въ зеркало, въ порядк ли ея лифъ и поправила волосы.

— Онъ изъ тхъ, что не могутъ усидть на мст.

Дверь открылась и вошла Стина съ Касперомъ солдатомъ, который вытянулся, прижавъ къ плечу палку, словно держа на караулъ ружье.

Это была удивительная фигура. Подъ сдыми, всклокоченными волосами, слипшимися отъ пыли и пота на вискахъ, гд красная отъ загара кожа представляла сть перекрещивающихся морщинъ, блестли два карихъ глаза, взглядъ которыхъ безпрестанно вспыхивалъ подъ косматыми бровями, какъ маленькіе, безпокойные огоньки. Большія, острыя уши были наполовину прикрыты волосами, а короткій, толстый носъ, тоже красный и сморщенный, заканчивался крупными, широко раскрытыми ноздрями, двигавшимися при дыханіи такъ, что жесткіе, сдые усы, росшіе прямо изъ ноздрей, безпрестанно топорщились надъ изсиня-красными, влажными губами. По обимъ сторонамъ носа, вдоль обвисшихъ угловъ рта, шли глубокія складки къ мясистому, испещренному безчисленными морщинами, подбородку съ жесткой бородой, точно приклеенной среди морщинъ.

На немъ былъ старый, затасканный пиджакъ, похожій на мундиръ, съ отпоротыми пуговицами и погонами. Большой картузъ, который онъ держалъ въ рук, тоже напоминалъ старую солдатскую фуражку безъ канта и кокарды.

— Подойдите ближе, Касперъ.— сказала фру Ярмеръ, ласково кивнувъ ему.

— Благодарствуйте.

Онъ подошелъ крупными шагами и сталъ подъ люстрой съ хрустальными подвсками.

— Добрый вечеръ компаніи,— сказалъ онъ, по военному приложивъ руку къ виску.

Фрекенъ Синдаль отвернула голову, чтобы скрыть улыбку, но фру Ярмеръ сохранила серьезный видъ.

— Ну. какъ же вы поживаете?— спросила она.

— Слава Богу, помаленьку — прогудлъ Касперъ изъ подъ усовъ, и вс морщины его пришли въ движенія,— покорно благодарю.

— Есть у васъ сейчасъ работа?

Глаза Каспера устремились на секунду на фру Ярмеръ съ робкимъ предчувствіемъ того, къ чему она ведетъ.

— Никакъ нтъ,— сказалъ онъ осторожно.

— Стало быть, вы опять пришли на усадьбу?

— Нтъ, благодарствуйте,— сказалъ онъ и попятился.

— У кого же вы живете?

— Живу?— Касперъ удивленно поднялъ брови.

— Ну да, надо же имть крышу надъ головой.

Обвтренное лице задвигалось. Безчисленныя морщины на красной кож зашевелились, а усы задрожали, точно онъ услышалъ смшную штуку, и изо всхъ силъ удерживается, чтобы не расхохотаться обиднымъ образомъ. Но все таки отвтъ его звучалъ подавленной веселостью.

— Намъ, ‘Номадамъ’, не надо крыши, когда стоитъ лто. Нтъ, покорно благодаримъ!

Въ его голос было что то непосредственное и искреннее, возбуждавшее фру Ярморъ. Она смотрла на игру морщинъ его добродушнаго лица и на его открытые, кроткіе, каріе глаза. Потомъ сказала, какъ бы говоря скоре сама съ собой, чмъ съ нимъ.

— Вы лежите въ трав, любуетесь свтлою ночью и предоставляете міру идти своей скучной, привычной чередой.

Каріе глаза вспыхнули, косматыя брови приподнялись, по морщинистому лицу мелькнулъ точно внезапный лучъ свта, и голосъ его принялъ особенный, торжественный тонъ.

— Трава благоухаетъ… лсъ шепчетъ… а ручей… ручей журчитъ тихонько!

Онъ поднялъ тяжелую палку, которую держалъ въ правой рук, и со свистомъ закрутилъ ею надъ головою, какъ арабъ, на полномъ скаку коня махающій сверкающимъ ружьемъ надъ своей головой.

— Фью-ю-ю!— свистлъ онъ, широко раскрывъ ротъ и показывая темные обломки зубовъ.

Фрекенъ Синдаль, никогда не видавшая его такимъ, испуганно отпрянула назадъ.

Но онъ сейчасъ же успокоился и, обращаясь къ ней, объяснилъ:

— Не бойтесь, милая фрекенъ, Это мы, номады, такъ махаемъ ружьемъ, когда скачемъ по зеленой земл, которая принадлежитъ намъ. Она не заряжена.

Онъ обернулся къ фру Ярмеръ, и лицо его снова приняло добродушное, робкое выраженіе, въ то время какъ глаза съ боязливой мольбой устремились на нее.

— Я хотлъ попросить у вашей милости сколько нибудь королевской монеты!— сказалъ онъ, протягивая къ ней руку съ фуражкой

— Нтъ, Касперъ!— фру Ярмеръ ршительно покачала головой. Пость вамъ дадутъ, но денегъ — нтъ!

— Только одну маленькую, свтленькую кругляшечку?

Касперъ сдвинулъ брови, но каріе глаза его сдлались умильны покорны, какъ у ласкающейся собаки.

— Вдь вы все равно пропьете!

Лицо его снова задвигалось, и вс морщины задрожали.

— Пропью, это врно!

— У васъ ужъ и такъ руки дрожатъ.

— Это отъ того, что я такъ долго не пилъ.

И, помолчавъ немного, онъ прибавилъ глухимъ, торжественнымъ голосомъ.

— Но теперь полнолуніе!

— Такъ что же?— фру Ярмеръ съ интересомъ наблюдала непрерывную игру морщинъ его дрожащаго лица.

— Въ это время оно всегда и проявляется.

— Что проявляется?

— Индстикъ… ингстиктъ!

Фру Ярмеръ смотрла на него, не понимая. Но вдругъ поняла и невольно наклонилась къ нему.

— И тогда вы должны пить?— прошептала она.

Касперъ отвтилъ не сразу. Дрожа всмъ тломъ, онъ уставился взглядомъ въ пространство. Морщины двигались такъ сильно, что все лицо подергивалось, глаза потемнли, углубились и точно налились кровью. Ротъ, подъ вздрагивающими усами, раскрылся, и лиловыя губы стянулись, точно онъ всасывалъ что то въ себя изо всхъ силъ. Онъ поднялъ трясущіяся руки, словно поднося ко рту полный стаканъ, внезапно повернулся, прямо къ фру Ярмеръ и прошепталъ убдительно, безпомощнымъ, хриплымъ голосомъ, точно умоляя спасти ему жизнь:

— Королевскую монетку, дорогая фру… Коро невскую монетку на стаканчикъ.

Стина, стоявшая у дверей, откуда она видла и слышала все происходящее, шагнула къ нему.

— Ну-ка, Касперъ, — сказала она, крпко ухвативъ его за рукавъ,— теперь лучше теб уходить!

Фрекенъ Синдаль не могла отвести глазъ отъ безпомощно умоляющаго лица съ тысячью морщинъ. Она сунула руку въ карманъ за кошелькомъ и вполголоса сказала фру Ярмеръ:

— Охъ, позвольте мн дать ему нсколько еръ. Бдняга, вдь, это его единственная радость!

Касперъ, услышавшій и понявшій ея слова, перевелъ на нее каріе, испуганные глаза и произнесъ своимъ страннымъ, глухимъ голосомъ:

— Это не радость, милая фрекенъ… это неисповдимая воля судьбы!

Но фру Ярмеръ покачала головой.

— Идите теперь съ Стиной,— сказала она и прибавила, обращаясь къ служанк:

— Дайте ему стаканчикъ, но только одинъ.

Глаза Каспера вспыхнули внезапнымъ свтомъ.

— Благодарствуйте на этомъ!— сказалъ онъ, стукнулъ палкой въ полъ, замахалъ въ необузданной радости руками и заплъ своимъ удивительнымъ глухимъ голосомъ:

— Такъ скачетъ номадъ по зеленой земл, а не-бо св-титъ е-му свер-ху!

Когда онъ выходилъ, фру Ярмеръ сказала:

— Приходите завтра, Касперъ, когда мой мужъ будетъ дома, мы посмотримъ, не найдется ли для васъ работы въ саду.

Касперъ смущенно молчалъ.

— Я не могу… Благодарю покорно.

— Почему не можете?

Онъ не могъ уже совладать съ трепетнымъ предвкушеніемъ того, что должно было случиться.

— Потому что завтра я буду пьянъ.— И давъ, наконецъ, волю своему восторгу, онъ опять завертлъ палкой надъ головой.

— Фью-ю-и!— свистнулъ онъ.— Я никогда больше не буду трезвъ.

Фру Ярмеръ, поблднвъ, смотрла на него широко раскрытыми глазами. Потомъ вдругъ взяла горничную за руку и строго сказала:

— Одинъ стаканчикъ, Стина… И ни копйки денегъ! Слышите

Но Касперъ скривилъ свое морщинистое лицо въ лукавую усмшку и торжествующе протянулъ глухимъ голосомъ:

— Онъ и такъ найдетъ водки. Стоитъ только начать! Въ стран найдется вдоволь блестящей королевской монеты.

И, завернувшись лвой рукой плотне въ плащъ, онъ подпрыгнулъ на ковр, какъ мальчикъ, играющій въ лошадки, и замахалъ палкой надъ головой, пока дверь за нимъ и Стиной не затворилась.

IV.

Фрекенъ Синдаль отмахнула нависшіе на лобъ блокурые волосы

— Жалкій, несчастный человкъ!— промолвила она.

— Вы думаете, онъ согласился бы помняться съ нами?— Фру Ярмеръ задумчиво смотрла въ пространство.

— Еще бы! Съ нами-то, живущими въ полномъ достатк?

Фру Ярмеръ прошлась по ковру, опершись, по своей привычк, ладонями о бедра,

— Вотъ, теперь онъ будетъ бродить какъ лунатикъ, изъ двери въ дверь,— сказала она,— пока кто нибудь не сжалится надъ нимъ и не дастъ ‘блестящей королевской монеты’. Тогда онъ купитъ въ шинк бутылку водки и убжитъ вглубь лса, на пригорокъ, гд деревья будутъ шептаться надъ его головой, пока онъ, напившись до утраты слуха и зрнія, не забудетъ о своемъ жалкомъ положеніи и не вообразитъ, что завоевалъ любовь, которую ему не суждено было извдать въ жизни.

Фру Ярмеръ остановилась у праваго окна возл балкона и прислонилась головой къ стеклу, сквозь которое въ комнату лился мерцающій лунный свтъ.

— Несчастный!— прибавила она въ раздумь.— He знаю! Разв онъ не отршился отъ всего, что связываетъ насъ? Разв онъ, кочевникъ, не владетъ всей свтлой, зеленой землей?

Фру Ярмеръ распахнула окно и, выставивъ голову, купая шелковистые, темнобронзовые волосы въ яркомъ свт луны, глубокими вдыханіями упивалась свтлой тихой ночью.

— А когда хмель пройдетъ, что тогда?— спросила послдовавшая за ней фрекенъ Синдаль.— Есть ли у него кто-нибудь, кто позаботится о немъ? кто любитъ его?

Фру Ярмеръ втянула голову, провела обими руками по волосамъ и вискамъ и сказала:

— Нтъ, разумется… я пошутила!

Затмъ подошла и обняла фрекенъ Синдаль за талію.

— Ну, милая хлопотунья! Пора вамъ и въ постель.

Фрекенъ Синдаль молча простояла съ минуту, словно желая сказать еще что-то, но не найдя словъ, протянула руку и промолвила:

— Ну, такъ покойной ночи, фру Ярмеръ!

V.

Оставшись одна, фру Хельвигъ постояла нкоторое время передъ каминнымъ зеркаломъ, заложивъ руки за закинутый затылокъ и погрузившись въ старыя воспоминанія, пробужденныя въ ея душ свтлой лтней ночью.

Потомъ она глубоко перевела духъ и повернулась къ сирени, въ высокой ваз стоявшей на стол. Въ то время, какъ тонкая рука ея нжно дотронулась до блыхъ пышныхъ цвточныхъ кистей, ротъ ея сложился въ тоскливую улыбку. Улыбка коснулась и глазъ, и придала всему лицу измненное выраженіе тихаго, смшаннаго съ страданіемъ желанія.

Она снова взглянула на свтлую лунную ночь, врывавшуюся въ раскрытое окно, и медленно, какъ во сн, пошла къ высокому пюпитру около рояля.

Смотря въ раскрытую тетрадь нотъ, и двигая руками, точно проводя смычкомъ по натянутымъ струнамъ, она, съ полузакрытыми глазами, напвала свою любимую мелодію. Это была ‘Легенда’ Венявскаго.

И вдругъ, съ внезапнымъ порывомъ, она быстро обошла рояль, раскрыла скрипичный футляръ и вынула свою дорогую скрипку.

Она долго смотрла на нее съ нжностью, какъ на живое существо. Потомъ приложила ее къ щек и любовно провела смычкомъ по струнамъ.

Она стояла, запрокинувъ голову, почти закрывъ глаза и приподнявъ покрытую пушкомъ верхнюю губу,— а мелодія лилась, сначала слабо и неувренно, какъ бы еще полная ожиданія и надежды, но потомъ съ возрастающей силой и увренностью, пока звуки не пріобрли всю полноту и звучность.

Тогда она отдалась сразу охватившей ея страсти къ музык и забыла все окружающее.

VI.

Фру Хельвигъ играла, а свтъ лампы, струившійся изъ подъ зеленаго абажура боролся съ блымъ сіяньемъ луны, которое, побдоносно врываясь въ комнату, отбрасывало тни высокихъ рамъ въ вид косого геометрическаго рисунка на крупные фантастическіе цвты ковра.

Но вдругъ рисунокъ спутался. На косой свтлый четырехугольникъ на ковр легла темная тнь, а въ открытомъ окн появился мужчина, облокотившійся на подоконникъ и смотрящій въ комнату, впивая страстные звуки слухомъ и всмъ сердцемъ.

На густыхъ темныхъ волосахъ его, коротко подстриженныхъ у висковъ, была надта мягкая дорожная фуражка. Лобъ былъ низкій и четырехугольный, лицо длинное съ крупными чертами, и полными, плотно сомкнутыми губами. На гладко выбритыхъ щекахъ и подбородк лежала синеватая тнь отъ пробивающейся вновь темной бороды.

Изъ подъ рзко очерченныхъ бровей два темныхъ глаза упорнымъ взглядомъ обнимали женщину, игравшую у рояля, стоя спиной къ окну, и озаренную трепетнымъ свтомъ луны, заливавшей нижній край ея платья.

Когда замеръ послдній тонъ скрипки, глубокій, глухой голосъ раздался отъ окна.

— Хельвигъ!

Фру Ярмеръ вздрогнула.

Былъ это дйствительный голосъ, прозвучавшій въ комнат, или зовъ, создавшійся въ ея душ отзвукъ дорогого воспоминанія?

Она быстро оглянулась, все еще держа скрипку подъ подбородкомъ, но лампа горла на стол подъ зеленымъ шелковымъ абажуромъ, въ каминномъ зеркал она увидла свой собственный настоящій образъ, подъ люстрой съ хрустальными подвсками.

И снова позвалъ голосъ:

— Хельвигъ!

На этотъ разъ онъ прозвучалъ такъ знакомо для ея слуха, и такъ ясно слышался снизу, что фру Ярмеръ знала, какъ въ внезапномъ видніи, что человкъ, которому принадлежало такъ много ея мыслей еще въ этотъ самый вечеръ,— стоитъ тамъ, въ лунномъ свт, подъ открытымъ окномъ.

Она порывисто обернулась къ нему. На секунду взгляды ихъ встртились, какъ въ объятіи. Потомъ она наклонила голову, положила скрипку и смычокъ на рояль и, подойдя къ балкону, отперла стеклянную дверь.

Она стояла, окутанная блой шелковистой паутиной лунныхъ лучей, а гость отошелъ отъ окна и стоялъ уже передъ нею, въ дверяхъ.

Онъ былъ высокаго роста, съ широкими прямыми плечами. Верхняя часть тла казалась слишкомъ крупной и тяжелой, по сравненію съ нижней. А, можетъ быть, волненіе измняло его обычную осанку.

Съ минуту онъ безмолвно смотрлъ на нее, затмъ вошелъ въ комнату и, протягивая руку, сказалъ:

— Добрый вечеръ!

Фру Хельвигъ отступила на нсколько шаговъ въ глубину комнаты, но упорный настойчивый взглядъ его не покидалъ ее. Она не взяла протянутой руки.

— Какъ вы попали сюда, герръ Хильсеэ?— спросила она, наконецъ, овладвъ своимъ голосомъ.

Вернеръ Хильсеэ подошелъ прямо къ ней и сказалъ, не отводя пристальнаго взгляда отъ ея глазъ:

— Видите ли, фру Ярмеръ… я проходилъ здсь мимо. И услышалъ скрипку… знакомая мелодія… я сразу узналъ, что играете ее вы. Тогда я перескочилъ черезъ заборъ, какъ часто длалъ, когда мы, мальчиками, крали въ саду яблоки при покойномъ земскомъ судь.

Фру Хельвигъ прислонилась къ письменному столу и съ усиліемъ отвела взглядъ отъ его глазъ.

— Когда же вы вернулись изъ Америки?— спросила она.

— Дло въ томъ, что такъ далеко я не зазжалъ, фру Ярмеръ. Я былъ только въ Германіи, Англіи и немножко въ Россіи.

Какъ сладко звучалъ въ ея ушахъ и сердц знакомый, глубокій голосъ, котораго она такъ долго не слышала!

— Почему вы ничего не давали знать о себ эти четыре года?— спросила она и посмотрла на свои руки.

Вернеръ старался снова приковать ея взглядъ, скрывшійся за тонкими, нжными вками.

— Разв вы этого ожидали?— спросилъ онъ тихо.

Фру Хельвигъ подняла голову, выпрямилась и отошла къ другому столу.

— Вы могли бы прислать мн всточку черезъ кого-нибудь!— отвтила она и прибавила непринужденнымъ тономъ:

— Я, вдь, не знала, живы вы, или умерли.

Ея спокойный, ровный тонъ рзалъ его слухъ и больно отзывался въ взволнованной душ.

Посл минутнаго молчанія, онъ послдовалъ за нею.

— Я узналъ за границей, — началъ онъ, и голосъ его звучалъ глухо отъ усилія подавить горечь, накопившуюся въ его душ за че тыре года разлуки, и теперь грозившую прорваться въ его словахъ,— что вы вышли замужъ… Всего черезъ полгода посл того!

Фру Хельвигъ быстро вскинула голову.

— Такъ что же?— спросила она.

— Значить, вы забыли меня!— сказалъ онъ тихо и просто.

Фру Хельвигъ нервно улыбнулась.

— Такъ-то быстро, значитъ, забываете вы своихъ старыхъ друзей.

Онъ пересталъ бороться съ собой.

— Моимъ другомъ была Хельвигъ Ленфельдтъ, — сказалъ онъ жесткимъ, горькимъ тономъ,— а не фру Ярмеръ.

Хельвигъ положила руку на спинку кресла у стола и, наклонившись впередъ, спросила, не глядя на него.

— Вы сердились на меня вс эти четыре года?

Онъ стоялъ такъ близко позади нея, что она съ бьющимся сердцемъ ощущала дыханье его на ше, около затылка, когда онъ отвтилъ:

— Нтъ… не на васъ!

— Но, вдь, мой мужъ не виноватъ,— сказала она и отошла отъ туда.— Онъ не зналъ васъ даже по имени.

— Я сердился на самого себя.

— За что?— тихо спросила фру Хельвигъ и тотчасъ же раскаялась.

— Могу я сказать это?

Онъ нагнулся къ ней, стараясь взять ее за руку.

Фру Хельвигъ отняла руку и молчала.

— Я не долженъ былъ спрашивать васъ въ тотъ вечеръ,— промолвилъ онъ, и голосъ его принялъ снова жесткій, почти грубый тонъ, котораго она не знала въ былыя времена.— Я долженъ былъ взять васъ безъ всякихъ словъ.

Фру Хельвигъ подобрала голову, стараясь защититься отрывистымъ нервнымъ лепетомъ.

— Взять меня?.. Но по какому праву?

— Право?— произнесъ онъ язвительно,— между мужчиной и женщиной объ этомъ не можетъ быть рчи!

Въ словахъ его было что-то, побждающее ее помимо ея воли. Она склонилась надъ сиренью, чтобы скрыть свое волненіе. Потомъ казала, почувствовавъ, что снова овладла своимъ голосомъ.

— Впрочемъ… мн ничего неизвстно о томъ, что вы спрашивали меня.

— О да… но вы отвчали мн прежде, чмъ вопросъ мой былъ выраженъ въ словахъ. Вы холодно и презрительно оттолкнули ихъ, еще въ то время, какъ я разсказывалъ, что случилось. Передо мной была дочь амтмана, рожденная и выросшая въ достатк, желающая имть всегда полную обезпеченность… и ея глаза отвтили на мой вопросъ, раньше чмъ я его выговорилъ.

Онъ говорилъ горячо, и сила его словъ побдила всю холодную сдержанность въ ея душ. Она повернулась къ нему, прямо смотря на него большими темно-срыми глазами, и около переносицы появилась тонкая морщинка, перешедшая и на блый лобъ.

— Отецъ только что умеръ!— вырвалось у нея.— Я осталась одна… въ бдности… И я должна была погубить себя и бжать съ вами, который…

Она остановилась. Она не хотла пробуждать горькихъ воспомінаній въ его душ.

— Вы забыли наши веселые школьные годы, фру Ярмеръ?— спросилъ онъ

— Ахъ, что такое!— Она упрямо запрокинула голову, не сводя съ него взора изъ подъ полуопущенныхъ вкъ.— Легкомысліе и шалости!.. Ничего больше!

Онъ не отвтилъ на ея слова, но стараясь привлечь къ себ ея взоръ своимъ пристальнымъ, твердымъ взглядомъ, продолжалъ тмъ же тономъ.

— И одну свтлую ночь!.. Разсказали ли вы о ней вашему мужу?

Фру Хельвигъ смутилась. Она не ожидала такого дерзкаго вопроса. Увренность его вызвала краску на ея лицо, и она отвтила нершительно и сбивчиво:

— Я… о, я не хотла…

Онъ былъ безжалостенъ. Взглядъ его не отпускалъ ее, и онъ ближе придвинулся къ ней.

— Разсказали ли вы ему о бесдк съ блой сиренью?

— Онъ бы не понялъ этого, — выговорила она, смотря въ сторону,— это причинило бы ему только лишнее огорченіе.

— А, можетъ быть, у него зародились бы и сомннія!

Горькая насмшка въ его словахъ вернула ей спокойствіе и самообладаніе.

— Да… можетъ быть!— отвтила она, и взглянула на него съ зазмившейся, вызывающей улыбкой.

— Вы возпользовались почетнымъ предложеніемъ, — настаивалъ онъ, раздраженный ея спокойствіемъ.— Были неугомонные рты, которые пріятно было бы заткнуть… среди презираемыхъ пансіонскихъ подругъ, которымъ не позволялось принимать участія, когда Хельвигъ Хёнфельдтъ… танцовала и кокетничала съ инженеромъ Хильсёэ.

— Да!— отвтила она, опершись руками на выдающіяся бедра.

— А дочь камергера Ленфельдта не хотла быть бдной… не хотла бороться за жизнь и любовь… она хотла имть обезпеченное положеніе и пользоваться всеобщимъ почетомъ.

— Да!— отвтила она еще разъ.

Вызовъ въ ея глазахъ зажегъ, наконецъ, горечь и раздраженіе въ его душ.

Грудь его тяжело вздымалась, я голосъ прозвучалъ глухо и хрипло отъ волненія, которое онъ хотлъ подавить.

— Но я любилъ васъ!— сказалъ онъ, невольно стиснувъ руки.

Она въ упоръ смотрла на него. На этотъ разъ вызовъ въ ея глазахъ смнился мрачнымъ выраженіемъ, отъ котораго глаза ея внезапно потемнли.

— Ярмеръ тоже любилъ меня!— возразила она.

Онъ видлъ мрачный блескъ, такъ часто вызывавшій трепетъ въ его душ, и въ одно мгновеніе пережилъ горьчайшее разочарованіе своей жизни.

— Если бы у меня были деньги,— прошепталъ онъ, — и обезпеченное положеніе, вы вышли бы за меня.

Фру Хельвигъ быстро отвела глаза и молчала.

— Но богатый, молодой наслдникъ,— продолжалъ онъ съ возрастающимъ волненіемъ, котораго уже не пытался сдерживать,— превратился вдругъ въ отверженнаго бдняка. И тогда вы выбрали приличнаго человка, съ приличнымъ именемъ и приличнымъ положеніемъ.

Фру Хельвигъ отошла отъ стула.

Въ волненіи, она подняла голову и, выпрямившись, руками охватила себя за талію, какъ длала всегда, когда что-нибудь безпокоило ее.

— У него было преимущество передъ вами,— начала она, какъ бы въ самозащиту,— преимущество, независящее отъ денегъ и имени.

— Какое же?

— Къ нему можно питать довріе… то довріе, которое женщина цнитъ всего выше по отношенію къ мужчин, который будетъ отцомъ ея дтей.

— Какое довріе?

— Вра въ то, что онъ можетъ принести въ жертву все ради своей любви къ ней.

— И этой вры вы не могли имть ко мн?

— Если бы я была для васъ тмъ, чмъ была для него, то вы не совершили бы того… не поддлали бы подписи вашего дяди на вексел.

Ужасное слово было сказано.

— О!.. старый скряга, состояніе котораго я долженъ былъ все равно унаслдовать, и который такъ скудно содержалъ меня, что товарищамъ приходилось помогать мн!.. И это казалось вамъ такимъ большимъ преступленіемъ, что вы уже не могли питать ко мн никакого доврія?

— Этого было достаточно для того, чтобы разстроить ваше будущее… и будущее той, которая пожелала бы соединиться съ вами.

Она остановилась и, вдругъ повернувшись къ нему, договорила.— Видите ли, Вернеръ Хильсёэ, приличный человкъ, какъ вы называете его… онъ уже ради одной своей любви не сдлалъ бы этого. У него наоборотъ. Только одно могло бы заставить его преступить законъ и право — любовь ко мн. Если бы на карт стояли мое счастье, тогда онъ могъ бы пойти въ тюрьму, или куда угодно. Вотъ, въ этомъ довріе.

Вернеръ прислонился къ спинк кресла, возл котораго только что стояла Хельвигъ. Глаза его, не отрываясь, слдили за нею, во время ея рчи, когда она твердой поступью ходила по ковру. Твердость его исчезла. Онъ уныло смотрлъ на нее, взглядомъ преданной собаки, наказываемой несправедливо и не могущей оправдаться.

Наконецъ, тихо и покорно, онъ произнесъ:

— Значитъ, вы теперь счастливы?

Этого она не ожидала, какъ женщина, она не ожидала такого ршительнаго и послдовательнаго заключенія. Глубокая печаль, звучавшая въ этомъ, тихо произнесенномъ вопрос, пугала и огорчала ее. Но шагъ былъ сдланъ. Чувство долга было удовлетворено. Въ ум ея мелькнула фраза, недавно прочтенная гд то. Счастливъ тотъ, кто уметъ забыть то, чего уже нельзя измнить.

Она собиралась съ силами, какъ для послдняго удара.

— Да, я счастлива!— сказала она и подняла голову, не глядя на него и заставляя самую себя поврить въ справедливость собственныхъ словъ, и чтобы сомнніе не вернулось въ ея сердце, прибавила:

— И хочу быть ему хорошей и врной женой до самой смерти!

Вернеръ продолжалъ стоять, молча, прислонившись къ стулу. Затмъ выпрямился, пошелъ къ ней и протянулъ руку.

— Тогда прощайте, фру Ярмеръ!— сказалъ онъ.

Она снова удивилась, сама не зная, чему. Странная боязнь сжала ей сердце, когда она взяла его руку и спросила:

— Вы узжаете сегодня же?

— Да!— отвтилъ онъ.

— Когда же вы пріхали?

— Сегодня вечеромъ!

Нтъ, не можетъ быть, чтобы онъ ушелъ… по крайней мр, не сейчасъ!

— Зачмъ вы прізжали?— спросила она, не глядя на него.

— У меня было здсь два дла, теперь я покончилъ съ обоими.

— Разскажите мн, какія у васъ дла,— попросила она.

— Первое едва ли будетъ интересовать васъ,— сказалъ онъ, приготовившись итти.

— Конечно, да… разскажите мн немножко о себ!— настаивала она.

Онъ быстро взглянулъ на нее, но не встртилъ ея взгляда. Тогда онъ началъ разсказывать.

— Я встртился въ Кельн съ владльцемъ цементной фабрики. Мы путешествовали вмст, и, узнавъ, что я знакомъ съ этимъ дломъ — предполагалось, вдь, что я нкогда буду завдывать заводомъ дяди — онъ предложилъ мн быть его агентомъ. ‘Вы не изъ тхъ, что будутъ болтаться зря!’ сказалъ онъ. ‘здите по свту и распространяйте мои издлія!’. Онъ потребовалъ только залогъ въ 5000 марокъ, на путевыя издержки, а также, чтобы я какъ можно лучше обмундировался.

— Что же, вамъ удалось выполнить это условіе?— спросила фру Ярмеръ съ интересомъ.

— Я разсчитывалъ, что старикъ поможетъ мн.

— И вы были у него?

— Да, это мое первое дло.

— Что же сказалъ старый Хильсеэ?

— Разв это можетъ интересовать васъ, фру Ярмеръ?

Настала ея очередь съ горечью вспомнить о былыхъ дняхъ.

— Мы были, вдь, когда то друзьями!— сказала она, отвернувшись, и тонкая морщинка обрисовалась на ея лбу.

Вернеръ тщетно пытался поймать ея взглядъ.

— Я постарался, чтобы никто не видлъ меня,— продолжалъ онъ.— Онъ, вдь, запретилъ мн когда либо возвращаться въ эти мста и въ его домъ… Я опозорилъ его честное имя!

— Что же онъ отвтилъ?

— Когда я сообщилъ о залог, который нужно внести, онъ пришелъ въ бшенство при мысли о томъ, что онъ можетъ оказать довріе мн посл исторіи съ векселемъ. Онъ ничего не забываетъ, старый Хильсеэ. Что разъ ему западетъ въ голову, такъ навки тамъ и останется. Но тутъ во мн тоже закипла желчь, и я принялся выкладывать ему правду, какъ въ первый разъ, когда онъ вышвырнулъ меня за дверь.

— О. Вернеръ, какъ вы всегда вредите себ своей рзкостью!

— Я сказалъ ему, что если бы онъ въ свое время позволилъ своей племянниц вытти замужъ за бднаго штурмана, котораго она любила, то онъ не вогналъ бы ее въ могилу, и ему не нужно было бы давать ея незаконному сыну то имя, которое тотъ впослдствіи опозорилъ… О, я могъ бы убить его за все зло, которое онъ причинилъ моей бдной матери и мн!

Фру Хельвигъ, въ невольномъ гнв, стиснула руки.

— Старый палачъ!.. Такъ, значитъ, все пропало?— сказала она и взглянула на него съ внезапнымъ, мрачнымъ огнемъ въ срыхъ глазахъ.

Вернеръ не замтилъ ея взгляда. Мысли его были у старика, отравлявшаго ему жизнь съ самаго дтства.

— Можетъ, въ немъ заговорила совсть,— проговорилъ онъ въ раздумь,— или онъ боялся, что я что нибудь надъ собою сдлаю, но только, когда я отворилъ калитку, онъ позвалъ меня обратно въ садъ, вынулъ бумажникъ и далъ мн пять сотенныхъ билетовъ. На это я могу экипироваться… а что касается залога, то я могу сказать фабриканту, что дядя мой умеръ. Но онъ поставилъ условіемъ, чтобы я узжалъ такъ же тайно, какъ пріхалъ. Онъ не желаетъ, чтобъ болтали о моемъ посщеніи.

Фру Хельвигъ подвинулась къ нему, полная глубокаго сочувствія И, точно само сердце порождало ея слова, она спросила, не давая себ времени раньше взвсить ихъ.

— А отъ него вы пришли ко мн?

Онъ снова быстро взглянулъ на нее, и на этотъ разъ глаза ихъ встртились.

— Да, фру Ярмеръ!— сказалъ онъ,— второе мое дло касалось васъ.

— А еслибы я была не одна.

— Я бы не ухалъ, не повидавъ васъ.

Въ его голос было что-то, снова заставившее ее насторожиться.

— Вы должны знать, фру Ярмеръ,— прибавилъ онъ, и голосъ то задрожалъ, такъ сильно, что дрожь охватила и ее,— ничто такъ не мучило меня за эти четыре года, какъ неизвстность относительно васъ.

— Мн казалось, что вы принадлежите мн… съ той свтлой ночи!— почти прошепталъ онъ.— И когда я услышалъ, что вы вышли замужъ, я подумалъ: это твоя вина, ты долженъ былъ послдовать своему первому побужденію. Теперь вы оба, она и ты, платитесь за то, что ты не повиновался инстинкту. Ты долженъ былъ взять ее въ тотъ послдній вечеръ, вмсто того, чтобы спрашивать — взять, какъ мужчина беретъ женщину, которая принадлежитъ ему.

Фру Ярмеръ не пыталась боле скрыть свое волненіе. Слова его ошеломили ее, она перегнулась впередъ и, задыхаясь, спросила.

— А теперь… чего же вы хотли теперь?

Вернеръ выпрямился, быстро подошелъ къ ней вплотную, впиваясь настойчивымъ, властнымъ взглядомъ въ ея глаза.

— Я хотлъ знать, счастлива ли фру Ярмеръ… или Хельвигъ Хенфельдтъ… моя, какъ въ былые дни.

Фру Хельвигъ скрыла мелькнувшій въ глазахъ мрачный огонекъ подъ опустившимися вками, откинула голову, тщетно стараясь придать своему голосу спокойный и холодный тонъ.

— А еслибы я… если бы фру Ярмеръ оказалась несчастливой?..

Вернеръ пригнулся къ ея лицу… такъ близко, что горячее дыханье обожгло ей лобъ, когда онъ отвтилъ:

— Тогда я взялъ бы Хельвигъ Ленфельдтъ съ собою, въ широкій, вольный свтъ!

VII.

Фрекенъ Синдаль быстро вышла изъ столовой. Увидвъ гостя, она остановилась съ возгласовъ и удивленно уставилась на него.

Фру Хельвигъ и Вернеръ отшатнулись другъ отъ друга, и руки ея быстро схватились за вышивку, лежавшую на стол.

— Ахъ, извините!

Фрекенъ Синдаль повернулась, чтобы удалиться, но взглядъ большихъ, синихъ глазъ не отрывался отъ нихъ.

Фру Хельвигъ быстро справилась съ своимъ волненіемъ.

— Пожалуйста, фрекенъ Синдаль!— сказала она.— Войдите же.

Двушка подошла къ столу, и фру Хельвигъ представила:

— Инженёръ Хильсеэ — фрекенъ Синдаль.

Вернеръ сдлалъ короткій поклонъ, не глядя на двушку, еще не оправившуюся отъ своего изумленія.

Фру Ярмеръ, взявъ вышивку, тщательно складывала ее.

— Герръ Хильсеэ мой старинный знакомый,— сказала она спокойно.— Онъ здсь проздомъ. Мы много играли вмст въ пансіон. Я вамъ нужна зачмъ нибудь, фрекенъ Синдаль?

Молодая двушка смахнула волосы со лба.

— Да. Эллемуръ очень мечется во сн. И лобъ у нея горитъ. Я боюсь, не жаръ ли у нея, фру Ярмеръ.

Фру Хельвигъ быстро подняла голову.

— Я сейчасъ приду!— сказала она, кладя вышивку въ рабочій ящикъ.

И обернулась къ Вернеру, по взгляду и осанк ея понявшему, что ему пора уходить.

Онъ всталъ, шагнулъ къ ней и подалъ руку.

— Прощайте, фру Ярмеръ!— промолвилъ онъ тихо и печально, въ послдній разъ ища ея взгляда.

Фру Хельвигъ раздражилъ его взглядъ, не стснявшійся присутствіемъ посторонней двушки.

— Прощайте, Хильсеэ,— спокойно и громко сказала она, беря его руку.

Онъ удержалъ ее на минуту въ своей. И, когда она осторожно высвободила ее, прошепталъ:

— Такъ, значитъ, судьба насъ обоихъ зависитъ отъ васъ!

Фру Хельвигъ, миновавъ стулъ, подошла къ фрекенъ Синдаль.

— Счастливаго пути!— сказала она.

Въ голос ея слышалась чуть замтная дрожь, тонкая морщинка выступила у переносицы, когда она взглянула на него искоса, изъ подъ полуопущенныхъ вкъ.

Вернеръ хотлъ сказать что то еще, но замтивъ, что голосъ измняетъ ему, ограничился однимъ послднимъ горестнымъ взглядомъ.

Не обращая вниманія на фрекенъ Синдаль, онъ повернулся и вышелъ черезъ стеклянную дверь, въ которую вошелъ.

Фру Хельвигъ въ эту минуту тоже забыла о присутствіи третьяго лица. Она сдлала нсколько шаговъ вслдъ за нимъ, и когда онъ обернулся отъ залитой луннымъ сіяньемъ двери, она отвтила на его взглядъ и медленно кивнула ему.

Потомъ она затворила дверь за нимъ и съ минуту простояла у письменнаго стола, спиной къ комнат, чтобы побороть это, послднее сильное впечатлніе.

VIII.

— Ну, вотъ, вы и увидли таки инженера!— громко и весело сказала фру Хельвигъ, возвращаясь къ столу.

Фрекенъ Синдаль тщетно искала слда волненія на ея блдномъ, спокойномъ лиц.

— Да, вдь, онъ же любитъ васъ, бдняга! сказала она серьезно.

— Любитъ и любитъ! Какъ это легко говорится!

— Одни говорятъ, другіе это дйствительно длаютъ.— Фрекенъ Синдаль не такъ то легко было сбить, разъ ей что нибудь западало въ голову.— Относительно него нельзя ошибиться.

Фру Хельвигъ остановилась у рояля, на которомъ лежала скрипка. Она мысленно переживала удивительное приключеніе и сказала въ поясненіе:

— Я взяла скрипку и стала играть. Кто то окликнулъ меня, и оказалось, что онъ стоитъ здсь… у открытаго окна.

— А вдругъ судья былъ бы дома!— спросила фрекенъ Синдаль, съ огорченіемъ подумавъ о томъ, какъ плохо могло бы обернуться дло.

— Онъ видлъ, что я одна въ комнат.

Какъ легко и равнодушно она принимаетъ это!— подумала молодая двушка.

И ей пришла въ голову мысль, обезпокоившая ее.

— Можетъ быть, они не знакомы между собой?— робко спросила она.

— Нтъ… Ярмеръ не знаетъ его, никогда не слышалъ его имени.

Фру Хельвигъ догадалась, о чемъ она думаетъ, и поняла, что самое лучшее, что она можетъ сдлать, это вполн довриться фрекенъ Зельм, на доброе сердце и совершенную скромность которой на всецло могла положиться.

Взявъ ее за руку, она притянула ее къ себ, сла на мягкое кресло, а ее посадила рядомъ на низенькій пуфъ.

— Вы не должны осуждать!— промолвила она, смотря на большіе невинные глаза двушки горячимъ, темнымъ взглядомъ.— Есть вещи, которыхъ почти не понимаешь и самъ, можно ли ихъ объяснить другимъ. Такъ какъ вы уже такъ много видли, то лучше, чтобы вы знали все.

Она взяла ея пухлую руку обими своими и продолжала:

— Видите-ли, Зельма… Вернеръ Хильсеэ и я были добрыми товарищами. Когда я жила въ пансіон въ город, мы вмст играли и веселились. Мы оба были молодые, здоровые и красивые.

— И вы подали ему надежду?— прервала Зельма, сильно заинтересованная.

Фру Хельвигъ нсколько смутилась. Теперь, вспоминая минувшія веселыя времена и разсказывая о нихъ молодой двушк, взгляды и чувства которой были такъ просты и чисты, она начала невольно оправдываться.

— Я была такъ своенравна и легкомысленна!— сказала она.— Но я была единственнымъ ребенкомъ и меня очень баловали. Отецъ позволялъ мн длать все, что я хотла. И вотъ, когда Ярмеръ… когда я была помолвлена…

— Вы ничего не разсказали объ этомъ?.. о другомъ?

Фрекенъ Зельма желала облегчить ей признаніе.

— Я хотла сдлать это… первымъ моимъ побужденіемъ было разсказать ему все: но я откладывала это со дня на день… и потомъ… вы знаете, вдь, моего мужа… вы знаете, какихъ старинныхъ взглядовъ онъ придерживается… И я подумала: зачмъ я буду причинять ему огорченіе? Такъ легко ошибиться, слдуя своему инстинкту, думала я.

У фрекенъ Синдаль вертлся на губахъ вопросъ. Она ожидала, что фру Хельвигъ скажетъ сама, но когда та замолкла, устремивъ передъ собой неподвижный взоръ и видимо не собираясь продолжать, то фрекенъ Зельма не смогла удержаться.

— Вы были.по настоящему помолвлены съ тмъ?

— Помолвлена?

Фру Хельвигъ подняла голову, и верхняя губа ея изогнулась горькой усмшкой.

— Всегда необходимъ ящичекъ… рубрика! Разв молодымъ людямъ нельзя веселиться вмст, не будучи помолвленными?

— Да, у насъ, въ деревняхъ! Но въ город… и при вашемъ положеніи, фру Ярмеръ?

Фру Ярмеръ встала и прошлась по комнат, выпрямивъ грудь и проводя руками по стану.

— Вотъ, въ этомъ то и дло!— сказала она.— Кнудъ никогда бы не понялъ этого. Оттого я и молчала. Я думала, что никогда больше не увижусь съ Хильсеэ. Я думала, что онъ въ Америк. И вдругъ, онъ стоитъ здсь… въ этой закупоренной комнат! Появляется въ лунномъ свт, точно скрипка вызвала его!

Фру Хельвигъ быстро обернулась къ молодой двушк и обняла ее за шею.

— О, Зельма,— промолвила она съ внезапнымъ страхомъ,— Ярмеръ не долженъ знать этого!.. Слышите, этого одного раза онъ не долженъ знать. Хильсеэ узжаетъ, вдь, туда, откуда пріхалъ. Все забудется и погаснетъ… какъ факелъ святого Іоанна, вспыхнувшій въ послдній разъ, прежде чмъ навсегда погаснуть въ свтлой ночи.

Фрекенъ Зельма взяла ее за руку, серьезно смотря въ расширившіеся и углубившіеся срые глаза фру Хельвигъ:

— Я никогда не скажу объ этомъ, фру Ярмеръ… можете положиться на меня!.. Это было бы гршно по отношенію къ нему, потому что это такъ огорчило бы его.

Голубые глаза увлажнились при этихъ словахъ, и она вдругъ задрожала, какъ отъ озноба.

Въ эту минуту въ прихожей раздался звонокъ. Два короткихъ звонка и одинъ длинный.

— Это докторъ!— сказала фру Хельвигъ, вставая.

Фрекенъ Зельма вздохнула съ облегченіемъ.

— Слава Богу!— проговорила она, стряхивая жуткое чувство, охватившее ее.— А то, здсь точно привиднія врываются вмст съ луннымъ свтомъ!

— Ужъ не зачарованы ли и вы, фрекенъ Зельма?— спросила фру Хельвигъ, улыбнувшись.

Фрекенъ Синдаль пошла отпереть дверь.

— Ахъ, должно быть, это все сирень!— сказала она у двери въ контору.— Она такъ сильно пахнетъ!

Фру Хельвигъ оглянулась на большую хрустальную вазу.

— Сирень?— повторила она задумчиво, въ то время, какъ фрекенъ Зельма вышла въ контору, оставивъ за собой дверь открытой.

IX.

Изъ конторы донесся низкій, добродушный и сиповатый голосъ доктора:

— Ну, ну… разв ужъ такъ плохо?!

Фру Хельвигъ поднялась и пошла ему на встрчу.

— Добрый вечеръ, докторъ!— Она протянула ему руку, которую онъ тряхнулъ своей короткой волосатой медвжьей лапой.

— Добрый вечеръ, фру Ярмеръ!

Онъ снялъ большую, мягкую шляпу, широкія поля которой выгибались во всевозможныхъ направленіяхъ, сообразно съ солнцемъ и дождемъ, и вытеръ потъ со лба верхомъ руки.

Остановившись посреди комнаты, онъ отдувался, двигая пухлыми, загорлыми щеками, наполовину скрытыми дико растущей бородой, между тмъ, какъ острые свтло-голубые глаза его съ затаенной веселостью насмшливо перебгали съ одной на другую.

— Ну-съ, и вы тоже? сидите и фантазируете при лун?— спросилъ онъ, искоса поглядывая на фру Ярмеръ.

— Нтъ, но фрекенъ Синдаль говоритъ, что у Эллемуръ наврное жаръ.

— Это бываетъ со всми нами, когда у насъ ржутся коренные зубы!

Вдругъ онъ закашлялся, точно задыхаясь.

— Пуфъ! Всему причиной это постоянство въ привычкахъ, свойственное нашей милой стран!

Прозрачный потъ струился вдоль носа, стекая со лба, благо до того мста, до котораго хватала тнь отъ шляпы.

— Что случилось, докторъ?— спросила фру Хельвигъ, въ то время, какъ фрекенъ Зельма, взявъ у него шляпу, вшала ее на пюпитръ.

— Ни одной унціи воздуха въ такую благословенную, лучезарнйшую ночь!— сказалъ онъ и съ отчаяніемъ покачалъ круглой головой, обросшей густыми темными волосами.

— Что же намъ длать?— фру Хельвигъ указала на садъ.— Окно, вдь, открыто.

Докторъ Сюльтъ смрилъ быстрымъ взглядомъ рамы и поспшно устремился къ большому трехстворчатому окну, налво отъ балкона съ стеклянной дверью.

Онъ перегнулся тучнымъ, сутуловатымъ корпусомъ черезъ длинную жардиньерку, закрывавшую нижнюю часть окна. Ему удалось снять крючокъ, но окно не отворялось.

— Разумется,— сказала Зельма, улыбаясь.

— Что же, по вашему, имъ не нуженъ воздухъ?!

Остальныя дв рамы зато подались быстро. Но, когда онъ дошелъ до окна налво отъ балкона, то опять не заладилось.

— Боже мой! оно цвтное… какъ въ королевскомъ склеп!

Окно направо раскрылось сразу. Онъ постоялъ съ минуту въ лунномъ свт, шумно вдыхая воздухъ.

Затмъ, съ видимымъ облегченіемъ, вернулся на прежнее мсто.

— Что за злосчастная склонность сидть взаперти!— сказалъ онъ, широко распахивая пиджакъ, чтобы хорошенько прохладиться.

— Ужъ не отправиться ли намъ, двумъ одинокимъ женщинамъ, бродить ночью по прозжей дорог!— спросила фрекенъ Зельма, съ улыбкой глядя ему въ глаза.

Докторъ подтянулъ широкіе брюки, висвшіе на его живот, точно сваливаясь съ него.

— Да, вотъ именно, — сказалъ онъ, садясь въ кресло,— если бъ моего совта слушались!

— Это было бы прелестно!— улыбаясь, проговорила фру Хельвигъ. Затмъ нагнулась къ нему и глядя на него въ упоръ своими темными срыми глазами, продолжала:

— Знаете, что я думаю?

Докторъ покосился на нее маленькими, острыми глазками, въ которыхъ на этотъ разъ затаенная веселость поблескивала ярче обыкновеннаго. Онъ сейчасъ же понялъ, что она подумала.

— Да, знаю!— сказалъ онъ, всплеснувъ руками.— Но вы не угадали!

— Вы покутили въ город?— продолжала фру Хельвигъ тмъ же инквизиторскимъ тономъ.

— А, вотъ, и нтъ. Потому что я вернулся уже съ восьмичасовымъ поздомъ. Но до того я былъ у сельскаго инспектора, поздравилъ его съ днемъ рожденія. Подумайте, объ этомъ то я и забылъ. И вспомнилъ только, когда сидлъ и обдалъ въ ‘La France’. Тогда я сейчасъ же отправился домой.

— Настроеніе у инспектора, наврное, было повышенное?— пошутила фру Хельвигъ.

— Ну, не боле, чмъ слдуетъ!.. Оно дошло какъ разъ до того градуса, когда люди открываютъ, что они рождены съ инстинктами.

Докторъ откинулся съ довольной усмшкой въ кресло, чтобы расположиться поудобне.

— Ну, вотъ, нашъ докторъ опять попалъ на своего конька!— сказала фрекенъ Зельма, свшая передъ нимъ на пуф.

— Да-съ, инстинкты, mesdames!

Докторъ поигралъ пальцами, какъ длалъ всегда, защищая какую нибудь изъ своихъ многочисленныхъ теорій.

— Посмотрите, напримръ, на меня!.. Еслибы я ежедневно не слдовалъ своимъ инстинктамъ, сидлъ бы я теперь съ разстроеннымъ желудкомъ… или былъ бы у меня ракъ въ печени. Ничто такъ не разрушаетъ человка духовно и физически, какъ постоянная борьба съ своими желаніями. Даже самые сильные организмы не могутъ выдерживать этого долго.

— Но, еслибы у васъ оказались только одни дурные инстинкты, докторъ Сюльтъ?— спросила фрекенъ Зельма.

— Дурные инстинкты?— докторъ улыбнулся, наклонивъ голову на бокъ.— Да, вдь, это значитъ только здоровые, естественные инстинкты, находившіеся въ пренебреженіи. Посмотрите на меня. У меня не осталось ни одного дурного инстинкта. А почему? Потому что я сейчасъ же уступалъ и длалъ то, что мн хотлось. Мои ‘дурные’ инстинкты истощились прежде, чмъ успли причинить какой нибудь вредъ. Ибо вы должны знать, mesdames, что дурные инстинкты произрастаютъ только на болотистой почв запретнаго. Но за то на этой почв они растутъ, какъ тыква въ парник.

— Стыдитесь, докторъ Сюльтъ!— сказала фру Хельвигъ, стараясь принять строгій видъ — Что вы говорите!.. Пойдемте лучше, посмотримъ, что съ Эллемуръ!

Тучное тло доктора съ трудомъ поднялось съ мягкаго кресла.

— Хорошо, пойдемте привтствовать коренной зубъ. А затмъ… я намренъ развлекать васъ своимъ обществомъ до возвращенія супруга. Что вы на это скажете?

— Ахъ, великолпно, докторъ Сюльтъ!— Фрекенъ Зельма, бывшая большой его поклонницей, подпрыгнула на мст отъ радости.

— Не правда ли, фру Ярмеръ, намъ вдь все равно не заснуть?

— Нтъ! а докторъ знаетъ, что у насъ есть запасъ виски и содовой воды.

— Виски?— Маленькіе, острые глазки доктора засверкали отъ предвкушаемаго наслажденія.— О, да, это единственный дурной инстинктъ, котораго мн не удалось еще окончательно вытравить. Но я все же надюсь этого добиться!

ЧАСЪ ВТОРОЙ.
Въ лунномъ свт.

I.

Вернувшись отъ паціентки, докторъ Сюльтъ услся въ гостиной съ фру Хельвигъ, удобно расположившись въ широкомъ кресл.

Фрекенъ Синдаль вошла изъ столовой съ виски и содовой водой.

— Ну вотъ, докторъ Сюльтъ, извольте вамъ ваши дурные инстинкты!

Тучное тло доктора заколыхалось отъ удовольствія.

— Да благословитъ васъ Богъ!— сказалъ онъ, потирая свои медвжьи лапы, прежде чмъ приступить къ угощенію.— Вотъ это здорово!

— Фру Ярмеръ! маленькій глотокъ въ честь лтйей ночи!— Онъ наклонилъ бутылку надъ ея стаканомъ.

— Оставьте это ужъ себ!— сказала фрекенъ Зельма, но фру Ярмеръ взяла стаканъ и подняла его.

— Налейте!

Маленькіе, острые глазки доктора быстро оглядли ее сбоку.

— Ну, вотъ, это хорошо!— замтилъ онъ, наливая.

Фрекенъ Зельма, у которой голова тяжелла отъ крпкихъ нажитковъ, закрыла свой стаканъ рукой.

— Благодарю, не нужно. Я пойду къ Эллемуръ.

— Какъ я уже сказалъ вамъ,— докторъ снялъ ея руку съ стакана и все-таки налилъ ей виски,— двочка должна просто хорошенько отоспаться. А вы посидите съ нами!

Фру Хельвигъ чокнулась съ нимъ.

— Ваше здоровье, докторъ Сюльтъ!

Верхняя губа изогнулась неопредленной, полуболзненной усмшкой, которую окружающіе ее такъ хорошо знали, но не могли объяснить себ, и, съ засверкавшими мрачными искрами въ большихъ срыхъ глазахъ, она подняла стаканъ и проговорила:

— Да здравствуютъ инстинкты… и хорошіе и дурные!

— Къ этому тосту я не присоединяюсь!— сказала фрекенъ Зельма и, улыбаясь, отставила стаканъ.

Докторъ прищурилъ маленькіе, острые глазки.

— Тогда мы скажемъ: Да здравствуютъ лтнія ночи! За это вс могутъ выпить — а на поврку, это тоже самое.

Онъ медленно выпилъ свой стаканъ, глубоко втянулъ воздухъ черезъ усы и повернулъ голову къ свтлымъ четыреугольникамъ, нарисованнымъ луною на ковр.

— Потому что, видите ли, mesdames,— продолжалъ онъ зазвучавшимъ серьезно глубокимъ голосомъ,— въ такія благословенныя, тихія и свтлыя ночи, Панъ выходитъ изъ своихъ лсовъ и, взявъ свирль, отправляется искать приключеній.

Фру Ярмеръ, откинувъ голову на синику кресла, изъ подъ полуопущенныхъ вкъ смотрла на лившійся лунный свтъ.

— Вы думаете, что онъ заходитъ такъ далеко на сверъ, докторъ?

— Еще бы! Это самый отчаянный бродяга!— Докторъ понизилъ голосъ, отдаваясь своему настроенію.— Луна заманиваетъ его на равнины, къ самому жилью человческому…

Онъ наклонился впередъ тучнымъ туловищемъ къ свту и указалъ на садъ, безшумное дыханіе котораго волнами вливалось въ комнату черезъ раскрытыя окна.

— Тише!.. Слышите, какъ онъ бродитъ по саду?.. Слышите, какъ онъ манитъ своей флейтой?.. вызываетъ все то, что лежитъ въ насъ скрытымъ цлый годъ. Мы едва подозрваемъ о томъ, что въ насъ живетъ, и замчаемъ это только тогда, когда оно начинаетъ клокотать и рваться изъ насъ. И въ то время, какъ луна сіяетъ на насъ, чешуя спадаетъ съ нашихъ глазъ, и мы вдругъ чувствуемъ, что мы настоящіе естественные люди, дти природы.

— ‘И человкъ увидлъ, что онъ нагъ’,— процитировала фру Хельвигъ, устремивъ взоръ въ садъ, чарами луны превращенный въ рай передъ ея глазами.

— Вотъ именно, фру Ярмеръ!— поддержалъ глубокій голосъ доктора.— Ибо змй, соблазнившій въ свтлую и тихую лтнюю ночь фру Еву — былъ Панъ со свирлью. И русалка, заманившая рыцаря — тоже Панъ. Это онъ отвращаетъ насъ, бдныхъ людишекъ, отъ порядка и закона… отъ извстнаго и привычнаго… и вовлекаетъ въ великій, освобождающій грхъ.

Фрекенъ Зельма отвела глаза отъ луннаго сіянія, взманившаго ее.

— Фу, что вы говорите, докторъ Сюльдъ!— сказала она, досадливо глянувъ на него.

— Да, вдь, это только слова, милая фрекенъ!— возразилъ спокойный и убдительный голосъ доктора,— грхъ, это просто плохой ярлыкъ, изобртенный на зар вковъ жалкимъ, изголодавшимся поэтомъ, чтобы подслужиться къ всемогущимъ жрецамъ, повергшимъ міръ въ зло. Съ тхъ поръ это слово вошло въ поговорку. Но дйствительное его значеніе — это освобожденіе инстинктовъ.

Фру Хельвигъ очнулась отъ своихъ собственныхъ тайныхъ мыслей.

— Это называется также голосомъ сердца,— его единственнымъ благодтельнымъ закономъ!

И встала, точно хотла сразу покончить съ чмъ-то.

— Или Змемъ, фру Ярмеръ!— сказалъ докторъ, не спуская глазъ съ свтлой лунной полосы.— Или Паномъ!.. Или Нимфой, русалкой!— все это одно и то же!

По дорог прошумлъ экипажъ, остановившійся у лстницы.

— Что это?

Фрекенъ Зельма подняла голову и прислушалась.

— Это, должно быть, судья!— сказалъ докторъ, медленно приподнимаясь.

— Такъ рано!— Фру Хельвигъ остановилась у рояля, смотря на дверь.

Фрекенъ Зельма выбжала въ контору.

— Да, это герръ Ярмеръ!— крикнула она оттуда.

II.

— Покойный ночи, Андерсъ!— послышался ясный, нсколько нервный голосъ судьи сквозь открытую дверь.

— Благодарствуйте, милая фрекенъ!

Онъ вышелъ изъ конторы въ сопровожденіи фрекенъ Зельмы, которая отнесла большую книгу нотаріальныхъ актовъ на курительный голикъ передъ книжнымъ шкафомъ.

— Рано же вы вернулись!— замтила она.

Докторъ всталъ и подтянулъ брюки.

— Добрый вечеръ!— сказалъ онъ, протягивая руку.

Ярмеръ радостно изумился при вид его.

— А!.. Добрый вечеръ, докторъ… Вы здсь?

Но тутъ же вспомнилъ о болзни дочери, и испуганно переводя глаза съ жены на доктора и обратно, спросилъ:

— Надюсь, Эллемуръ не хуже?

Фру Хельвигъ подошла къ нему.

— Нтъ, у нея былъ маленькій жарокъ, но сейчасъ она опятъ заснула.

Ярмеръ вздохнулъ съ облегченіемъ.

— Ну, слава Богу!— проговорилъ онъ и поцловалъ жену, быстро подставившую щеку, тогда какъ тонкая морщинка ясно обозначилась у переносицы.

— Добрый вечеръ, дорогая!

Фру Ярмеркь, не глядя на него, взяла его за рукавъ пальто.

— Дай, я помогу теб!

— Нтъ… не безпокойся!

Ярмеръ высвободилъ руку и, снявъ самъ пальто, передалъ его фрекенъ Синдаль, повсившей его въ контор.

— Представьте себ!— сказалъ судья, усвшись хорошенько въ кресл.— Я могъ бы совершенно спокойно оставаться дома.

— Что же, старуха передумала?— спросилъ докторъ, возвращаясь на прежнее мсто.

Ярмеръ потеръ свои блыя, выхоленныя руки.

— Она умерла за десять минутъ до моего прізда!

— Ну, и поминки же будутъ у Іенса Переена!— усмхнулся докторъ.— Она вдь не успла отобрать у него серебро!

— Да… воображаю.

Судья погладилъ лобъ блыми худыми руками.

— Какъ хорошо опять быть дома!— сказалъ онъ, поправившись въ кресл.

— Ты усталъ, мой другъ?— спросила фру Хельвигъ участливо.

— Ну… усталъ…

— Наврно, опять заболла голова?— вмшалась фрекенъ Зельма, испытующе взглядываясь въ его утомленные глаза.

— Да, милая фрекенъ,— судья повернулъ голову и устало улыбнулся ей,— опять заболла голова.

— А у васъ есть еще порошки?— спросилъ докторъ, быстро вскинувъ на него маленькіе, острые глазки.

— Должно быть, есть еще штуки три-четыре.

Докторъ хлопнулъ его по пречу.

— Вы не должны бросать ихъ, герръ Ярмеръ!.. Съ хроническимъ нужно бороться, а передъ острыми болзнями нужно склоняться — вотъ моя теорія.

Онъ взялъ бутылку съ виски и налилъ въ четвертый пустой стаканъ.

— А теперь выпейте со мной стаканчикъ, и я поду домой къ моимъ четверымъ сиротамъ мальчикамъ.

Судья придержалъ его руку, когда онъ налилъ немножко.

— Недурно прокатились?— спросилъ докторъ, выпуская шипящую содовую воду изъ сифона въ стаканъ Ярмера.

Судья взялъ стаканъ и выпилъ.

— Да, долженъ признаться,— согласился онъ,— сегодня было не такъ ужъ плохо.

— Плохо!— Докторъ покачалъ головой и посмотрлъ на потолокъ.— Господь съ вами! Въ такую-то ночь!

Онъ обернулся къ фру Ярмеръ, поправлявшей что-то на камин.

— Идите сюда, фру Ярмеръ, выпейте съ нами!

— Благодарю, я не хочу!— откликнулась она, не оборачиваясь.

— Это почему? Сейчасъ вы такъ мило сидли и даже ударились въ поэзію. Пожалуйста, не заражайтесь отъ вашего супруга. Вы знаете, вдь у этихъ черствыхъ юристовъ вмсто крови въ жилахъ текутъ канцелярскія чернила.

Ярмеръ устало улыбнулся.

— Да, нужно же что-нибудь придумать, докторъ! Но откровенно говоря, когда сидишь неподвижно въ экипаж, и кругомъ отъ луговъ поднимается паръ, то въ конц концовъ, становится довольно таки прохладно — вы не согласны?

Фру Хельвигъ отошла отъ камина.

— Да… а доктора нечего принимать въ разсчетъ!— сказала она.— Вдь вы цлый день ни снете на велосипед. А мой мужъ кабинетный человкъ…

— И у герра Ярмера всегда разбаливается голова, — вступилась фрекенъ Зельма,— когда ему приходится трястись въ экипаж.

Докторъ махнулъ рукой, точно отгоняя муху.

— Ну, да, да… все это происходитъ отъ постоянства въ привычкахъ. Знаете что, герръ Ярмеръ — мн хочется прописать вамъ то же самое, что я недавно прописалъ іомфру Бергъ, съ Кирпичнаго Завода.

— Ахъ, іомфру Бергъ!— проговорилъ Ярмеръ, усмхаясь.

— Кто бы подумалъ,— продолжалъ докторъ,— что эта колода нкогда была молодой и рзвой деревенской красавицей. Теперь она превратилась въ святую отъ столькихъ лтъ спокойнаго и сытаго сиднья у стараго Хильсеэ.

— А что же съ ней было?— спросилъ Ярмеръ, ладонью блой руки прикрывая звокъ.

— Она постоянно изводитъ меня своей кислой отрыжкой, какъ она называетъ свой воображаемый желудочный катарръ… а микстура…

— Это тотъ самый красный сиропъ?— усмхнулась фру Хельвигъ.

— Да,— отвтилъ докторъ съ невозмутимой серьезностью,— свой знаменитый, универсальный и чудодйственный сиропъ — онъ вдругъ пересталъ помогать.

— Что же вы тогда прописали?— спросила фру Хельвигъ.

— Ну, я, наконецъ, потерялъ терпніе. Пощупалъ пульсъ, посмотрлъ языкъ и говорю: ‘Вы должны танцовать, іомфру Бергъ!’ — ‘Танцовать?’ — ‘Да, вы непремнно должны танцовать!— говорю я, — танцовать, какъ въ старину на жатвенныхъ праздникахъ, и, если можете, то припвайте! да хорошенько, во весь голосъ, чтобы мы могла избавиться отъ кислоты при отрыжк’.

— Іомфру Бергъ — и танцовать!— Ярмеръ улыбнулся при этомъ представленіи.

— Да, вдь ей врныхъ полсотни лтъ, а танцы нкогда были ея слабой стрункой, какъ мн разсказывали.

— Ай-ай!— сказала фрекенъ Зельма, широко осклабивъ блые, крпкіе зубы,— воображаю, какъ она разсердилась.

— Она вдь стала немножко чопорной, и теперь, когда она сдлалась домоправительницей и ходитъ въ черномъ шерстяномъ плать, съ двойной золотой цпочкой, она не любитъ, чтобы ей напоминали о тхъ временахъ, когда она была просто Кестенъ Ганзенъ, и всякій могъ пригласить ее на туръ вальса.

— Что же она вамъ сказала на это?— спросила фру Ярмеръ. садясь на свое обычное мсто между столомъ и каминомъ.

— Она погладила себя по туго-натянутому лифу жесткими какъ кожа руками и сказала, что всмъ намъ извстно, насколько міръ погрязъ въ грх.

Въ прихожей раздался сильный звонокъ.

Судья нервно вскочилъ съ кресла.

— Кто это можетъ быть?.. Въ такой поздній часъ!

Фрекенъ Зельма, полураскрывъ ротъ, напряженно прислушивалась.

— Экипажа не слышно!— проговорила она.

— Наврно, это кто-нибудь изъ милыхъ паціентовъ сообразилъ, что его врачъ прислъ отдохнуть на минутку, — промолвилъ докторъ съ глубокой покорностью.— Ну, я пойду за-одно отпереть!

Докторъ оперся объ ручки кресла и съ трудомъ поднялся съ удобнаго сиднья. Но судья, никогда сознательно не измнявшій никакому долгу, все равно, большому ли, или маленькому, поторопился предупредить его.

— Нтъ, нтъ! Сидите, докторъ! Я сейчасъ открою.

И онъ вышелъ въ контору, оставивъ посл себя дверь открытой.

III.

— Ахъ, Господи Іисусе!— послышался сухой, дрожащій и скрипучій женскій голосъ изъ кабинета.— У насъ большое несчастье!

Докторъ всталъ въ изумленіи.

— Батюшки! да вдь это іомфру Бергъ!— воскликнулъ онъ сталъ прислушиваться.

— Ужъ я бжала, бжала, что было силы!— послышалось снова.

— Да, войдите же и разскажите, что случилось!— донесся громкій, взволнованный голосъ судьи.

Немного спустя въ дверяхъ появилась прямая, угловатая женская фигура. Она была въ черномъ плать и въ маленькой кружевной наколк на безцвтныхъ, гладко причесанныхъ волосахъ, раздленныхъ прямымъ проборомъ. Черты лица были правильны и свидтельствовали о былой красот, но годы уничтожили округлость щекъ и подбородка, заострили вс линіи и придали имъ суровое выраженіе. Длинный, крючковатый носъ придавалъ всему лицу сходство съ птицей. Надъ большими, свтлосрыми, слегка выпуклыми глазами, съ темной каемкой вокругъ зрачка, длавшей выраженіе ихъ робкимъ, внимательнымъ и себ на ум, на скулахъ горло два рзко обрисованныхъ багровыхъ пятна.

Прислонившись на минуту къ косяку двери, она бросила быстрый, испуганный взглядъ на присутствующихъ и поклонилась.

— Добрый вечеръ!— сказала она, проводя грубой, костлявой рукой по непривтливому, сухому лицу. И снова застонала:

— Охъ, Господи Боже милостивый!

Она покачнулась, вытянувъ впередъ руки, точно готовая упасть.

Судья взялъ ее за плечи, чтобы поддержать, и медленно повелъ къ ближайшему стулу около стола.

Фру Хельвигъ сдлала къ ней нсколько шаговъ. Сердце ея забилось такъ быстро отъ внезапной боязни, что у нея подкаливались ноги.

— Да говорите же!— произнесла она.

Докторъ повернулъ кресло къ іомфру Бергъ, подвинулъ его подъ нее и сказалъ повелительно:

— Сядьте!

Іомфру Бергъ испуганно вскинула на него глаза и упала въ кресло, ловя губами воздухъ, точно задыхалась въ тугомъ лиф.

Ярмеръ, не отрываясь, смотрлъ на нее своими блдными, без покойными глазами.

— Усадьба сгорла?— спросилъ онъ.

Іомфру Бергъ перевела духъ, цпляясь грубыми, костлявыми руками за кресло.

— Хильсёэ умеръ!— выговорила она наконецъ.

— Кто?— воскликнула фру Хельвигъ, хватаясь за сердце, и вся кровъ отхлынула отъ ея лица. Возгласъ былъ такой испуганный, что Ярмеръ, докторъ и Зельма оглянулись на нее.

— Юстиціи совтникъ Хильсёэ?— спросилъ Ярмеръ, наклоняясь къ пришедшей.

Хельвигъ въ ту же секунду почувствовала, что благодаря своей нервности, чуть не выдала себя. Кровь стремительно бросилась ей въ голову, и ноги ея задрожали.

Доторъ обошелъ позади ея стула и слъ на пуффъ передъ іомфру Бергъ.

— Ну, ну! успокойтесь, іомрфу Бергъ!— сказалъ онъ спокойно и сурово.— Вы вдь, вообще, такая разумная женщина. Стало быть, старикъ Хильсеэ умеръ. Когда и отчего?

Она снова ухватилась грубыми костлявыми руками за лифъ, точно ей не хватало воздуха.

— Юстиціи совтникъ… убитъ!— выговорила она, наконецъ, и голосъ ея оборвался.

— Убитъ?— воскликнулъ судья. Фру Хельвигъ и Зельма вздрогнули и неподвижными глазами уставились на гостью.

Докторъ быстро всталъ.

— Гд онъ лежитъ?— спросилъ онъ хриплой скороговоркой, и маленькіе, острые глазки его впились въ большіе, выпуклые, испуганные птичьи глаза экономки.

— Въ парк… возл бесдки… у самаго крыльца!— выговорила она съ усиліемъ.

— Кто нашелъ его?— спросилъ Ярмеръ. Онъ почувствовалъ себя внезапно при исполненіи служебныхъ обязанностей, и вся нервность его сразу исчезла.

Іомфру Бергъ тоже нсколько успокоилась. Она уже не перебирала руками, и голосъ ея звучалъ сухо и нсколько рзко, но безъ прежней скрипучей возбужденности.

— Я нашла его, когда принесла чай изъ ромашки — а его не было.

— Я сейчасъ скатаю туда на велосипед, — сказалъ докторъ Ярмеру.— Можетъ, онъ еще живъ.

Судья кивнулъ, быстро соображая:

— А я телефонирую прокурору, чтобы онъ сейчасъ же прізжалъ съ Петерсеномъ. Тогда мы можемъ за одно произвести и вскрытіе тла, если вамъ удобно.

— Отлично! ночь все равно пропала.

Когда Ярмеръ пошелъ въ кабинетъ, чтобы телефонировать, фрекенъ Зельма подумала, что онъ сейчасъ же детъ на Кирпичный Заводъ. Она остановила его и, глядя на него большими, внимательными глазами, убдительно сказала:

— Герръ Ярмеръ, вы непремнно должны что-нибудь скушать передъ отъздомъ!

— Мн некогда!

Судья хотлъ уже пройти, но тутъ вмшалась фру Хельвигъ:

— Да, мой другъ, вспомни о своей голов!

Ярмеръ остановился на минуту и невольно дотронулся до головы.

— Ахъ, да, да! Но только поскоре, фрекенъ Синдаль!

— Ахъ, Боже мой, Баже мой!— снова застонала іомфру Бергъ.— Онъ могъ вдь дожить до ста лтъ.

Докторъ бросилъ на нее быстрый, пронзительный взглядъ.

— Кто его убилъ?— спросилъ онъ.

Она вздрогнула.

— Іисусе Христе, почему же я знаю!— сказала она, испуганно взглянувъ на него.

— Ну, до свиданія, пока!— Докторъ пожалъ руку фру Хельвигъ и остальнымъ.

Онъ вышелъ въ контору, дверь которой была еще открыта, а фрекенъ Зельма поспшила черезъ столовую въ кухню, чтобы отдать Стин распоряженіе относительно закуски.

IV.

Войдя въ контору, Ярмеръ позвонилъ въ телефонъ.

— Пожалуйста, арестный домъ!— Это земскій судья.— Прокуроръ дома? Такъ пусть онъ сейчасъ же встанетъ! Скажите ему, чтобы онъ, какъ можно скоре, прізжалъ ко мн вмст съ урядникомъ Петерсеномъ. На Кирпичномъ завод нужно произвести вскрытіе тла. Юстиціи совтникъ Хильсёэ убитъ. Вы поняли? Ага, отлично! Покойной ночи!

Онъ далъ отбой и вошелъ быстрой и озабоченной походкой сильно занятаго человка.

Свъ на пуффъ противъ экономки стараго Хильсёэ, онъ началъ:

— Ну вотъ, іомфру Бергъ, позвольте васъ разспросить немножко подробне!

Фру Хельвигъ встала.

— Мн уйти?— спросила она.

— Нтъ, останься, дорогая, если не боишься, что это слишкомъ взволнуетъ тебя.

Фру Хельвигъ молча сла и взяла вышивку, но не принялась за работу.

— Въ которомъ часу вы принесли ему ромашку?

Іомфру Бергъ уже вполн овладла собой. Она сидла прямо, какъ свча, давая разъясненія спокойнымъ голосомъ.

— Я приношу ромашку передъ тмъ, какъ совтникъ ложится спать,— онъ говоритъ, что она мягчитъ и…

— Въ которомъ часу?— спросилъ судья, вынимая записную книжку,

— Около одиннадцати. Онъ пьетъ ее въ постели, горячей.

— Стало быть, его не было въ спальн, вопреки обыкновенію?

— Нтъ. Тогда я пошла въ кабинетъ, но никто не отвтилъ, когда я постучалась. Я открыла дверь, его не было, но бумаги попрежнему лежали на письменномъ стол, какъ вечеромъ, когда я приходила подписываться въ качеств свидтельницы.

Судья насторожился.

— Свидтельницы? По какому длу?

— Это, кажется, называется удостовреніемъ.

— Да, но какія бумаги? Кто былъ кром васъ у Хильсеэ?

Фру Хельвигъ встревожилась. Она боялась услышать имя Вернера.

— Да этотъ,— барышникъ Серупъ, изъ Бакехавегордена. Онъ торговалъ у него жеребятъ, которыхъ купилъ, потомъ они написали бумагу на счетъ скотины, которую онъ долженъ доставить юстиціи совтнику къ зим.

— Ага, и эту-то бумагу вы подписали въ удостовреніе?

— Да ее.

— А вы не видали, чтобы барышникъ Серупъ заплатилъ за жеребятъ деньгами?

— Господи, да какъ же! Онъ наврно получилъ тысячу кронъ чистоганомъ!

— Почему вы думаете, что тысячу?

— Потому что онъ считалъ ихъ при мн. Все новенькіе, стокроновые билеты, и онъ записалъ ихъ номера, какъ всегда длаетъ съ крупными деньгами.

Судья сдлалъ нсколько замтокъ въ записной книжк, подумалъ съ минуту и продолжалъ разспросы:

— Что онъ сдлалъ съ деньгами?

Іомфру Бергъ всхлипнула отъ волненія при воспоминаніи о множеств красивыхъ кредитокъ и вытерла носъ костлявой рукой.

— Положилъ ихъ въ свой большой бумажникъ, который всегда носитъ при себ.

— Былъ кто нибудь еще, кром васъ, Хильсеэ и Серупа?

— Нтъ, больше никого.

— Зналъ ли кто-нибудь на усадьб, что Хильсеэ получилъ деньги?

— Нтъ, я знаю это наврное. Совтникъ вдь ни съ кмъ не разговариваетъ, кром меня и управляющаго, а тотъ сейчасъ въ больниц.

Судья снова сдлалъ нсколько замтокъ, въ то время какъ іомфру Бергъ разглаживала руками складки своего тугого чернаго платья.

— Который былъ часъ, когда вы вышли изъ кабинета?— началъ онъ опять.

— Да, пожалуй, съ часъ посл вечерней службы.

— Стало быть, посл восьми часовъ?

— Да,— такъ, около девяти.

— И съ тхъ поръ вы не видли юстиціи совтника?

— Нтъ — пока не нашла его около бесдки. Дверь въ паркъ была отворена… а онъ лежалъ у самой лстницы, на спин… раскинувъ руки… и съ проломленной головой.

Записавъ, судья спросилъ:

— Значитъ, вы полагаете, что это могло произойти между половиной девятаго и половиной одиннадцатаго?

Іомфру Бергъ задумчиво смотрла въ пространство своими окруженными темной каемкой птичьими глазами, видвшими надъ длиннымъ крючковатымъ носомъ.

— Должно быть, что такъ. Юстиціи совтникъ обыкновенно совершаетъ прогулку въ парк, такъ, часовъ до десяти, посл того, какъ прочтетъ вечернія газеты.

Блдные, честные глаза судьи встрчались съ ея робкимъ взглядомъ.

— Убійца, видимо, хорошо зналъ порядки на усадьб!— сказалъ онъ.— По всмъ вроятіямъ, бумажникъ окажется украденнымъ.

Тонкія губы іомфру Бергъ задрожали, и кожа на скулахъ натянулась.

— Господи Іисусе!— сказала она со слезами въ сухомъ, скрипучемъ голос.— Такъ оно и есть!

— Почемъ вы знаете?— строго спросилъ судья.

— Потому что я, первымъ дломъ, какъ пришла въ себя, посмотрла, цлъ ли онъ.

Судья всталъ, пронзительно вглядываясь въ ея костлявое лицо съ двумя багровыми пятнами на скулахъ.

— Вы освидтельствовали трупъ, іомфру Бергъ?

— Освидтельствовала трупъ?— повторила она, отшатнувшись въ кресл и быстро вскидывая на него свои выпуклые глаза.— Избави Богъ Я только немножко пощупала его, чтобъ узнать, живъ ли онъ. И тутъ, по карману пиджака, почувствовали, что бумажника нтъ. Потому что я сейчасъ же подумала, что эти деньги соблазнили злодя.

— Кого вы подозрваете?— быстро перебилъ судья.

— Іисусе Христе! Откуда же мн знать?

Ярмеръ слъ на пуффъ противъ нея.

— Мн очень жаль васъ, іомфру Бергъ!— сказалъ онъ, разсматривая свои блыя, выхоленыя руки.— Вдь вамъ придется лишиться такого хорошаго, прочнаго мста.

— Ахъ, Господи, какъ же!— простонала она, раскачиваясь туловищемъ изъ стороны въ сторону.

— Вдь, это большая для васъ потеря, не правда ли?

— Боже милостивый, еще бы! Если бъ хоть можно было, знать…

— Что?— судья быстро взглянулъ на нее своими блдными глазами.

Іомфру Бергъ немного помолчала, словно колеблясь говорить. Потомъ все-таки заговорила, запинаясь:

— Совтникъ всегда былъ такъ милостивъ ко мн… и онъ говорилъ, что вспомнитъ обо мн въ своемъ завщаніи.

Наконецъ-то дло дошло до. интереснаго пункта.

— Въ своемъ завщаніи? Вотъ какъ!

Чтобы не испугать ее, судья сталъ смотрть на свои блыя руки и прибавилъ равнодушнымъ тономъ:

— Ну, да, разумется! А кто же другіе наслдники, іомфру Бергъ?

— Да, разв можно что-нибудь знать въ такихъ длахъ!— проговорила она, запинаясь.

— Я такъ недавно въ этихъ мстахъ, но вы, управлявшая его домомъ въ теченіе столькихъ лтъ, должны же знать его семейныя обстоятельства.

— Ну да!— іомфру Бергъ смотрла прямо передъ собой острыми птичьими глазами, не выражавшими никакого волненія.— Видите, былъ у него сынъ, котораго можно было считать наслдникомъ, раньше…

— Сынъ?

Судья изумленно посмотрлъ на нее, а фру Хельвигъ нагнулась къ вышивк. Руки ея сильно дрожали. Вотъ оно! подумала она.

— Да… такъ себ… пріемный!— пояснила іомфру Бергъ.— Но, потому, что я слышала, они разошлись.

— Изъ за чего?

— Этого я не знаю!— сказала она и сжала губы надъ крупными впадинами недостающихъ зубовъ.

— Такъ, значитъ, сынъ ухалъ?

— Да, онъ, кажется, въ Америк. Но совтникъ не любилъ говорить о немъ. И если сказать по правд, такъ я думаю, что онъ лишилъ его наслдства.

— Вотъ оно что!

Ярмеръ положилъ свою блую руку на костлявыя руки іомфру Бергъ, сложенныя на колняхъ, и сказалъ съ заискивающей ласковостью:

— Но, въ такомъ случа, ближе всхъ къ нему оказываетесь вы, іомфру Бергъ. Вдь вы такъ покоили его. старость!

— Ну-у!… что вы!…— Она быстро и недоврчиво взглянула въ его блдные глаза, но не найдя въ его взгляд никакого коварства, прибавила:

— Да, онъ говорилъ, что подумаетъ обо мн, когда станетъ составлять духовную.

И вдругъ волненіе снова отразилось на ея лиц. Она начала всхлипывать, и тонкія губы ея задрожали:

— Но, вотъ, никакъ не узнаешь, куда онъ ее спряталъ.

— Какъ, разв ея нтъ въ его ящикахъ?— спросилъ Ярмеръ невиннымъ тономъ, разсматривая свои руки.

— Нтъ… ключъ торчалъ, какъ онъ его оставилъ… ахъ, Господи Іисусе!… и я сейчасъ же заглянула, чтобъ узнать, не похитилъ ли злодй еще чего нибудь кром бумажника.

— Ахъ, вотъ какъ! вы заглянули!— судья отлично отмтилъ это обстоятельство.— И завщанія не было?

— Нтъ… но облигаціи — такъ, кажется, это называется — и все прочее — все лежало на своемъ мст.

— Вы со всмъ этимъ такъ хорошо знакомы, іомфру Бергъ?

— Какъ же! вдь я всегда все ему доставала, и вс ключи были у меня, когда онъ страдалъ припадками въ печени и лежалъ въ постели.

— Ага, такъ!

Судья всталъ и заговорилъ другимъ тономъ.

— Видите ли, іомфру Бергъ… я говорю не потому, что бы я что нибудь ваподозрлъ. Вы дйствовали, разумется, изъ лучшихъ побужденій. Но нельзя касаться вещей и имущества умершаго, до прибытія и разршенія судебныхъ властей.

Она вздрогнула отъ страха, и испуганно взглянула на него, грубыми руками, разглаживая тугой лифъ:

— Боже милостивый!.. да я!.. Я вдь хотла только…

— Ну да, ну да!— прервалъ судья.

Въ эту минуту раздался стукъ въ дверь изъ кабинета, запертую на задвижку

Ярмеръ обернулся въ изумленіи. Потомъ быстро подошелъ я отворилъ.

V.

Въ открытыхъ дверяхъ стоялъ Вернеръ Хильсеэ.

— Извините!— сказалъ онъ, кланяясь.— Входная дверь была не заперта.

Фру Хельвигъ вскочила со стула, прижавъ руку къ сердцу, и большіе, срые глаза ея съ тревожнымъ ожиданіемъ устремились на высокую, широкоплечую фигуру.

Ярмеръ съ изумленіемъ вглядывался въ незнакомца. Затмъ наклонилъ голову, вжливымъ жестомъ прося его войти.

— Пожалуйста!— Съ кмъ имю честь…

Вернеръ Хильсеэ долгимъ, пристальнымъ взглядомъ смрилъ стоявшую передъ нимъ хилую, нервную фигуру. И когда онъ входилъ въ комнату, фру Хельвигъ, не отрываясь, смотрвшая на него, увидла тнь язвительной насмшки на его полныхъ, плотно сжатыхъ губахъ

— Меня зовутъ Вернеръ Хильсеэ. Я инженеръ,— сказалъ онъ наконецъ.

— Хильсеэ?— повторилъ Ярмеръ, изумленно отступая на шагъ, въ то время, какъ іомфру Бергъ повернулась на стул и быстро впилась въ лицо незнакомца острымъ, пытливымъ птичьимъ взглядомъ.

Такъ какъ Ярмеръ, видимо, не понималъ, то незнакомецъ пояснилъ:

— Я пріемный сынъ стараго юстиціи совтника Хильсеэ, съ Кирпичнаго завода.

— Радъ съ вами познакомиться!— сказалъ Ярмеръ предупредительно и, обернувшись, представилъ его фру Хельвигъ, которая нагнула голову и поклонилась, не глядя на гостя.

— Моя жена!— Герръ Хильсеэ!

Затмъ, указывая на экономку старика Хильсеэ, прибавилъ:

— А вотъ, какъ разъ іомфру Бергъ, которая живетъ на Кирпичномъ Завод.

— Да, мы были когда то знакомы!— сказалъ Хильсеэ, смотря на нее съ странной усмшкой.

— Пожалуйста, не угодно ли приссть.

Судья предложилъ ему кресло, стоявшее позади іомфру Бергъ, а самъ слъ на пуффъ.

— Я полагаю, что ваше посщеніе, герръ Хильсеэ, стоитъ въ связи съ прискорбнымъ событіемъ, о которомъ іомфру Бергъ только что сообщила намъ.

— Я услышалъ на станціи, что мой дядя былъ найденъ убитымъ. По пути я зашелъ заявить объ убійств, такъ какъ увидлъ у васъ свтъ.

Фру Хельвигъ подняла глаза отъ вышивки.

— Герръ Хильсеэ пріхалъ, вроятно, съ ночнымъ поздомъ?— спросила она.

— Какъ вы говорите, фру?— Вернеръ осторожно взглянулъ на нее. Ярмеръ пояснилъ:

— Моя жена думаетъ, что съ тмъ, что выходитъ изъ города въ девять-семнадцать, съ тмъ, который только что пришелъ.

Вернеръ понялъ, чего она боялась.

— Да, совершенно врно!— поспшно подтвердилъ онъ,— съ ночнымъ поздомъ.

Ярмеръ предупредительно наклонился впередъ:

— Вроятно, изъ-за-границы?

— Да… изъ-за-границы!

Фру Хельвигъ снова подняла глаза отъ вышивки. Она уже овладла положеніемъ и смло вмшалась въ разговоръ:

— Вы пріхали навстить вашего дядю, и первое, что васъ встрчаетъ — это извстіе о его убійств. Какой ужасъ?

— Да, ужасно!— судья наклонился къ Хильсеэ и сказалъ торжественнымъ тономъ:

— Позвольте мн выразить вамъ мое самое искреннее сочувствіе.

Фру Хельвигъ украдкой, изъ за вышивки, бросила взглядъ на Вернера. И снова увидла тнь язвительной усмшки на его строгихъ губахъ, когда онъ отвтилъ:

— Благодарю васъ! Между юстиціи совтникомъ Хильсеэ и мною не было особенно хорошихъ отношеній.

— Вотъ какъ!— Ярмеръ деликатно посмотрлъ на свои блыя руки, и разговоръ замялся.

Іомфру Бергъ воспользовалась паузой, чтобы встать.

Ярмеръ обернулся къ ней.

— Я вполн понимаю ваше безпокойство, іомфру Бергъ, при такой внезапной перемн обстоятельствъ. У васъ теперь столько заботъ и хлопотъ.

Онъ всталъ и проводилъ ее до дверей.

— Какъ я уже говорилъ, прошу васъ оставить все, какъ есть, и ни до чего не дотрогиваться. Какъ только прідутъ судебныя власти, мы съ докторомъ произведемъ судебно-медицинское вскрытіе тла, для того, чтобы дло могло начаться безъ всякаго промедленія.

— Благодарствуйте!— Іомфру Бергъ стояла, прямая и угловатая, сложивъ руки на живот.— Покойной ночи!— сказала она, обращаясь къ фру Хельвигъ, потомъ поклонилась Вернеру Хильсеэ, не глядя на него, и пошла къ двери въ кабинетъ.

— До свиданья, пока!— сказалъ Ярмеръ, провожая ее.— Мн нечюго послать проводить васъ, іомфру Бергъ… но ночь такая свтлая!

— Благодарствуйте!— Пожалуйста, не безпокойтесь.

Въ то время, какъ Ярмеръ стоялъ къ нимъ спиной, Вернеръ старался привлечь къ себ взглядъ фру Хельвигъ, но она не поднимала глазъ отъ вышивки.

Когда судья заперъ дверь за іомфру Бергъ и снова вернулся на свое мсто, Хильсеэ откашлялся и сказалъ:

— Видите ли, герръ Ярмеръ, я пріхалъ поговорить со старикомъ о длахъ. Но разъ онъ умеръ, мн не зачмъ оставаться здсь. Я только хотлъ бы знать, прежде чмъ уду, къ кому переходитъ его состояніе.

— Я готовъ служить вамъ всякимъ разъясненіемъ, какого вы пожелаете, но боюсь, что знаю самъ еще меньше васъ.

Ярмеръ слегка подвинулся на стул и продолжалъ, нервно разглядывая свои блыя руки:

— Смю спросить, герръ Хильсеэ, вдь, вы ближайшій родственникъ покойнаго?

— Единственный!

Вернеръ пристально взглянулъ въ блдное лицо судьи, съ свтлой, тщательно расчесанной бородкой, и прибавилъ спокойно и равнодушно, точно говоря о погод:

— Но четыре года тому назадъ, онъ лишилъ меня наслдства. Сейчасъ мн просто интересно было бы знать, кмъ онъ замнилъ меня.

Судья отвернулся отъ его пристальнаго взгляда, приводившаго его въ нервное состояніе, и, поглаживая свои блыя руки, сказалъ:

— Да, по словамъ іомфру Бергъ,— и она, видимо, пользовалась довріемъ покойнаго,— въ бумагахъ его не имется никакого завщанія. Если таковое существуетъ, то оно, разумется, занесено въ нотаріальные акты при моемъ предшественник. Такъ что, если вы будете добры зайти завтра ко мн въ контору, мы можемъ вмст просмотрть ихъ.

Фру Хельвигъ съ интересомъ подняла голову:

— Да, вдь, ты бралъ ихъ сегодня съ собой, мой другъ!’

— Ахъ да, правда!

Ярмеръ оглянулся на курительный столикъ.

— Да вотъ они!

— Отлично,— сказалъ Вернеръ, вставая.— Такимъ образомъ, дло ршится сразу.

Они подошли вмст къ столику, и Ярмеръ раскрылъ толстую книгу.

— Вы говорите, стало быть, четыре года тому назадъ?

— Это было до того, какъ вы и… ваша жена поселились здсь.

— Ага, такъ!

Судья перелистывалъ книгу.

— Я не нахожу фамиліи Хильсеэ!— сказалъ онъ, немного погодя.— Можетъ быть, нсколько раньше.

— Едва ли!

— Ага, вотъ…

Судья съ любопытствомъ наклонился и сталъ водить пальцемъ по строчкамъ въ то время, какъ Вернеръ читалъ черезъ его плечо.

— Вотъ, видите!— ‘Юстъ Іоакимъ Вернеръ Хильсеэ’ — ‘Юстиціи совтникъ’ — ‘Духовное завщаніе’ — Посмотрите!

Да, дйствительно — такъ было написано.

Ярмеръ быстро повернулъ страницу и прочелъ дальше:

— ‘… именуемое. Кирпичнымъ заводомъ, — со всей принадлежащей землей, кирпичнымъ заводомъ, постройками и прочими угодьями завщаю пріемному сыну моему Гарольду Вернеру Хильсеэ’.

— Это вы?— спросилъ Ярмеръ.

Вернеръ посмотрлъ въ книгу и кивнулъ.

— Это, значитъ, его первоначальное завщаніе,— сказалъ онъ,— но должно быть другое, уничтожающее его.

Ярмеръ выпрямился и сказалъ съ улыбкой:

— Да… но, какъ вы видите, герръ Хильсеэ — другого не имется.

— Странно!— Вернеръ нахмурилъ брови и задумался.— Онъ былъ чрезвычайно аккуратный человкъ.

Хельвигъ подняла голову отъ вышивки. Въ первый разъ взоры ихъ встртились, и ея большіе срые глаза не скрывали внезапной, охватившей ея радости.

— Должно быть, это была простая угроза, герръ Хильсеэ,— сказала она.

Ярмеръ закрылъ книгу, вытеръ носовымъ платкомъ руки и подошелъ къ столу.

— Я думаю, что моя жена права,— сказалъ онъ.— Если бы входили въ силу вс лишенія наслдствъ, которыми въ пылу гнва грозятъ раздражительные старики, то дла о наслдствахъ были бы еще безнадежне и запутанне, чмъ можно себ представить. Вы не знаете, сколько намъ, юристамъ, приходится съ этимъ мучиться, герръ Хильсеэ. Когда кровь остынетъ, наступаетъ раскаяніе, и лишеніе наслдства рдко оформливается на бумаг, тмъ боле у нотаріуса, если, конечно, нтъ какихъ нибудь особыхъ обстоятельствъ, которыя… которыя…

— Можетъ, въ данномъ случа это такъ, — сказалъ Вернеръ, твердо смотря на него.

— Боже сохрани!— Ярмеръ деликатно перевелъ глаза на свои руки.— Я, вдь, ничего не знаю относительно даннаго случая.— Но, какъ бы то ни было — разъ завщанія не имется ни въ нотаріальныхъ актахъ, ни въ его бумагахъ — я спокойно беру на себя смлость привтствовать васъ, какъ счастливаго, единственнаго наслдника крупнаго… самаго крупнаго состоянія въ нашемъ округ.

VI.

Фрекенъ Зельма вошла изъ столовой. Увидя Вернера Хильсеэ, она не могла удержать изумленнаго возгласа.

Ярмеръ съ любопытствомъ повернулся къ ней:

— Ахъ, вы, кажется, знакомы!

Она спохватилась и быстро отвела глаза отъ гостя:

— Нтъ.. я просто…— она тщетно искала какого нибудь объясненія.

— Герръ Хильсеэ!— фрекенъ Синдаль!— представилъ судья и вопросительно обернулся къ молодой двушк, которой кровь бросилась въ круглыя щеки.

— Я хотла только сказать… что Эллемуръ проснулась и плачетъ. Мн кажется, жаръ усилился. Я общала ей позвать отца.

Фру Хельвигъ быстро встала.

— Я сейчасъ!— сказала она и хотла идти.

Но Ярмеръ предупредилъ ее.

— Ахъ нтъ! Я не видлъ ее цлый вечеръ, а сейчасъ она проснулась! Побудь пока съ герромъ Хильсеэ!

И обратившись къ гостю, онъ сказалъ предупредительно.

— Извините, черезъ минуту я къ вашимъ услугамъ!

Вернеръ Хильсеэ наклонилъ голову, не глядя на него.

— Скажите, фрекенъ Синдаль, — сказалъ Ярмеръ, идя въ столовую вмст съ молодой двушкой.

Фру Хельвигъ вдругъ стало страшно оставаться одной съ Вернеромъ Хильсеэ. Она обернулась къ Зельм и окликнула ее.

— Фрекенъ Синдаль, будьте добры, приберите здсь немножко на стол!

— Это сдлаетъ Стина, когда будетъ подавать ужинать, — сказалъ судья,— мн нужно поговорить объ Эллемуръ.

И онъ кивнулъ фрекенъ Зельм, въ нершительности остановившейся посреди комнаты: она сразу поняла страхъ фру Хельвигъ.

— Пойдемте же, фрекенъ!— сказалъ онъ. И они вмст вышли имъ комнаты.

VII.

Оставшись одна съ Вернеромъ Хильсеэ, фру Хельвигъ собрала вс свои силы. Бглый взглядъ въ зеркало надъ каминомъ убдилъ ее, что лицо, ея спокойно, и, не глядя на него, она сказала съ холодной вжливостью, точно передъ нею былъ чужой человкъ, котораго она въ первый разъ видитъ у себя въ дом:

— Пожалуйста! Не угодно ли вамъ ссть?

Вернеръ не отвчалъ. Онъ стоялъ по ту сторону стола, опершись руками о спинку, и, не отрываясь, смотрлъ на нее.

Она замтила, что подъ его пристальнымъ взглядомъ кровь заливаетъ ей шею и лицо, и закусила верхнюю губу, чтобы дрожаніе ея не выдало ея волненія. Его упорное молчаніе приводило ее въ такое нервное состояніе, что она не могла сидть спокойно и, нагнувъ голову надъ столомъ, стала перебирать шелка въ рабочей корзинк.

Наконецъ, онъ слъ на стулъ противъ нея и сталъ смотрть на ея стройныя, безпокойно ищущія руки.

Она почувствовала это и не могла совладать съ ними.

— Почему у васъ дрожатъ руки?— спросилъ онъ.

Голосъ, еще боле, нежели слова, заставилъ сильне забиться ея сердце.

— Он не дрожатъ!— сказала она, не поднимая глазъ.

— Нтъ, дрожатъ!и сказать вамъ почему?

Онъ говорилъ тихо и нжно, точно они были только вдвоемъ въ дом, въ эту свтлую лтнюю ночь.

Хельвигъ ниже наклонила голову и молчала. Она чувствовала, какъ начинаютъ дрожать ея ноздри и полуопущенныя вки, но не отняла рукъ, чтобы онъ не подумалъ, что она боится.

Замтивъ дйствіе своихъ словъ, онъ сталъ смле, наклонился къ столу и положилъ свою руку на ея.

— Оттого, что въ вашу комнату прокралось приключеніе!— сказалъ онъ глубокимъ, задушевнымъ голосомъ, живо напомнившимъ ей былые дни.

— Оно разыскало васъ здсь, въ этой опредленной, обезпеченной обстановк, гд вы чувствовали себя въ полной безопасности. Оно нашептываетъ вамъ въ эту свтлую ночь… а вы не смете слушать.

Хельвигъ отняла руку и быстро взглянула на него робкимъ взглядомъ.

— Какое приключеніе?

— То, что бдный юноша, котораго вы оттолкнули за то, что онъ не могъ предоставить вамъ виднаго мста на солнц… приходитъ къ вамъ теперь въ лунномъ сіяньи богатымъ наслдникомъ… А вы тмъ временемъ уже отдались приличному человку съ блыми руками!

Упоминаніе о муж вернуло ей самообладаніе и гордость.

— Мн кажется, герръ Хильсеэ, — сказала она, беря воротникъ и начавъ вышивать, — что, въ качеств гостя въ дом моего мужа, вамъ не слдовало бы касаться этой темы.

Вернеръ не отвчалъ, но, поднявъ руку, указалъ на блую сирень въ высокой ваз.

— Какъ она пахнетъ… блая сирень!— сказалъ онъ съ глубокимъ вздохомъ. И прибавилъ тихо и нжно:

— Этотъ ароматъ точно цлый міръ воспоминаній!

Нтъ, она не могла выдержать этого, она бросила вышивку на столъ, порывисто встала и устремила на него большіе срые глаза, ставшіе темными и глубокими.

— Что вамъ нужно отъ меня?— спросила она, и грудь ея тяжело вздымалась.— Вдь, мы уже простились. Почему вы не ухали, какъ хотли?

Вернеръ тоже всталъ. Онъ сдлалъ нсколько шаговъ и смялъ теперь прямо передъ ней, выпрямившись во весь ростъ.

— Потому что я люблю васъ, люблю неизмнно и навки!— сказалъ онъ тихо и просто, смотря на нее упорнымъ взглядомъ, всегда смущавшимъ ее.

Хельвигъ отошла отъ него. Волненіе охватило ее, и она тщетно старалась побороть его, выставляя впередъ грудь и проводя руками по стану.

— Если бы вы любили меня,— сказала она,— вы не вернулись бы.

Вернеръ взглянулъ на нее съ улыбкой.

— Неужели я не долженъ былъ отдать послдній долгъ моему старому дяд?

Но Хельвигъ было не до шутокъ.

— Если бы вы любили меня,— продолжала она серьезно, расхаживая по комнат крупными увренными шагами,— вы не пришли бы сюда.

Вернеръ подошелъ къ ней.

— Почему?— спросилъ онъ жестко.

Она остановилась и повернула къ нему голову, но стараясь не встртиться съ нимъ глазами.

— Вдь я же сказала вамъ, что я счастлива,— сказала она.

— Я слышалъ это, фру Ярмеръ, но я хочу это и видть!— отвтилъ онъ твердо и ршительно.

Опять голосъ и взглядъ, больше чмъ самыя слова, заставили забиться ея сердце.

Она постояла съ минуту, ища отвта. Потомъ сказала неувренно:

— Какое право вы имете сомнваться въ моихъ словахъ?

Сквозь полуопущенныя, дрожащія вки, она видла, какъ нжно и пристально онъ на нее смотритъ.

— Почему у васъ дрожатъ руки?— спросилъ онъ опять, тщетно стараясь взять ихъ.— Почему у васъ дрожатъ вки, а глаза становятся такими большими и глубокими?

Фру Хельвигъ передохнула, точно ей не хватало воздуха, и провела руками по волосамъ, вдругъ показавшимся ей слишкомъ тяжелыми.

— Не знаю!— отвтила она, оглядываясь на лунную полосу.— Здсь такъ тяжело и душно!.. И лотомъ, вс эти событія, такъ внезапно обрушившіяся надъ моей комнатой въ эту тихую ночь, здсь, гд никогда ничего не случается, гд дни слдуютъ за днями, какъ капли воды… здсь все вдругъ точно перемнилось. Даже мебель… я съ трудомъ узнаю ее!

На этотъ разъ ему удалось взять ее за руку.

— Это сдлало приключеніе,— прошепталъ онъ,— вошедшее въ вашу комнату. Такъ же точно оно подошло ко мн на дорог, въ свтлой ночи, когда и услышалъ знакомую мелодію на скрипк, и вы предстали предо мной, живая и вся лучезарная!

Фру Хельвигъ наклонила голову, упиваясь его словами.

— Почему вы не ухали, какъ хотли?— спросила она тихо и жалобно.

— Потому что приключеніе и блая ночь захватили меня. Когда я шелъ на станцію, со мной произошло то же, что съ вами. Все сдлалось такъ странно не настоящимъ. Деревья и дома мняли форму и принимали совершенно другія очертанія… точно понимали меня… страдали вмст со мной… звали меня назадъ. Хотя я шелъ на поздъ, у меня было странное предчувствіе, что я не попаду на этотъ поздъ, а между тмъ времени было достаточно. Я чувствовалъ, что приключеніе, приведшее меня къ вамъ въ первый разъ, Хельвигъ, приведетъ и во второй… Должно быть, въ эту тихую блую ночь, во мн заговорилъ такъ называемый инстинктъ.

— И вы пошли назадъ… ко мн?— спросила фру Хельвигъ, охваченная его настроеніемъ.

— Когда я пришелъ на станцію и услышалъ имя дяди — какой-то человкъ разсказывалъ сторожу объ убійств — я зналъ, что это начало чуда. Я понялъ, что это убійство должно привести меня назадъ. Пойди и заяви о немъ судь — была моя первая мысль. И боле того. Она шепнула мн въ то же время. Ты снова будешь богатъ и счастливъ!

Хельвигъ отняла руку, но упрямый, тихій голосъ, больше словъ, увлекалъ ее противъ ея воли. Она взглянула на него съ мрачнымъ блескомъ въ большихъ, глубокихъ глазахъ и спросила, задыхаясь.

— Такъ чего же… чего вы хотите теперь?

Онъ поймалъ ея взглядъ и приковалъ своимъ, такъ что она не могла уже отвести глазъ.

— Я хочу знать, счастливы ли вы, Хельвигъ Лёнфельдтъ!— сказалъ онъ, близко подходя къ ней.— И съ нимъ вы должны жить, или со мной!

Хельвигъ отступила съ сильно бьющимся сердцемъ, но не въ согояніи отвести взгляда.

— А если…— проговорила она дрожащимъ голосомъ,— если нтъ… что тогда?

— Тогда я возьму васъ, Хельвигъ Лёнфельдтъ!

Большіе срые глаза ея однимъ взглядомъ охватили высокую, широкоплечую фигуру, стоящую прямо передъ ней — низкій лобъ, рзко очерченныя брови, упрямые глаза неплотно сомкнутыя, полныя губы — точно она взвшивала.

И вдругъ холодная дрожь охватила ее.

— Отъ мужа и ребенка?— спросила она.

— Отъ мужа и ребенка!

Съ минуту они стояли, смотря другъ другу въ глаза. Потомъ она съ огромнымъ усиліемъ отвела взглядъ, схватилась обими руками за голову и сказала, полусмясь, полуплача:

— Этого никогда не будетъ!

VIII.

Въ ту же минуту дверь изъ столовой отворилась. Вошелъ Ярмеръ, а за нимъ Стина съ ужиномъ на поднос.

Фру Хельвигъ бросилась къ нему съ распростертыми руками, точно ища у него защиты отъ приключенія, закравшагося въ ея комнату и искавшаго пути къ ея сердцу.

Но какъ только она увидла его блдное, нервное лицо, съ свтлой бородой, въ глазахъ ея отразилось какое-то новое настроеніе, и она остановилась, охлажденная и смущенная, съ опустившимися руками.

Ярмеръ, не врно истолковавшій ея движеніе, сказалъ съ успокоительной улыбкой:

— Дорогая… я думая, намъ нечего особенно безпокоиться. У нея просто маленькій жаръ. Но мы дали ей сейчасъ капель, и фрёкенъ Синдаль посидитъ съ ней, пока она не заснетъ.

Онъ слъ къ столу, на который Стина поставила подносъ.

— Извините, герръ Хильсёэ!— сказалъ онъ, завязывая салфетку. Вдь, это нашъ единственный ребенокъ!

Фру Хельвигъ провела рукой по лбу, точно желая смахнуть вс мучительныя впечатлнія.

— Семья невелика!— сказала она съ удареніемъ, котораго Хильсёэ не могъ не понять,— но тмъ крпче связывающія ее узы.

— Да…— не правда-ли?

Ярмеръ любовно взглянулъ на нее.

Въ порыв внезапной дятельности, она подошла къ столу и стала снимать съ подноса блюда и тарелки, разставляя ихъ передъ мужемъ.

— Кушай, мой другъ!— сказала она ласково,— ты, наврно, страшно проголодался!

— Но дорогая!— Ярмеръ быстро и укоризненно взглянулъ на нее.— А гд же приборъ для герра Хильсёэ?

Фру Хельвигъ, избгая его взгляда, отвтила холодно:

— Я не думала…

— Благодарю васъ, фру!— вмшался Вернеръ,— я поужиналъ на станціи.

— Это другое дло!

Ярмеръ взялъ хлбъ и сталъ поспшно намазывать его масломъ.

— Тогда, съ вашего позволенія, я закушу! Мн предстоитъ серьезное дло, а я уже вызжалъ сегодня вечеромъ.— Но, можетъ быть, вы позволите предложить вамъ сигару?

Ярмеръ всталъ и пошелъ къ курительному столику.

— Благодарствуйте, герръ Ярмеръ!— сказалъ Вернеръ, удерживая его,— я курю только трубку и папиросы.

— Къ сожалнію, не могу угостить васъ ни тмъ, ни другимъ!— Ярмеръ снова слъ за столъ,— но, если у васъ есть свой запасъ, пожалуйста, курите!

— Благодарствуйте!— сказалъ Хильсеэ, но не закурилъ.

Ярмеръ лъ поспшно и нервно, Хельвигъ и Хильсеэ сидли по обимъ сторонамъ стола. Нкоторое время вс молчали.

Наконецъ Ярмеръ заговорилъ.

— Да, теперь самое важное напасть на слдъ.

— На какой слдъ?— Хильсеэ разсянно поднялъ голову.

— На слдъ убійцы!

— Ахъ, да. Конечно!

Фру Хельвигъ сидла и смотрла на Ярмера все время, пока онъ лъ, точно желая заставить себя думать только о немъ.

Но вдругъ она повернула голову къ Вернеру.

— Разъ ужъ такому несчастью суждено было случиться,— сказала она, глядя прямо на него,— то меня искренно радуетъ, что оно произошло въ округ моего мужа.

— Почему же, фру?

— Потому что въ его руки попадаетъ крупное дло. А вопросъ о повышеніи, герръ Хильсеэ, играетъ весьма важную роль въ жизни такой молодой, желающей выдвинуться семьи, какъ наша.

По нервному лицу Ярмера съ блдными, честными глазами мелькнуло выраженіе радости.

— Да, вы едва-ли сможете понятъ это, герръ Хильсеэ. Въ вашей профессіи привыкли къ совершенно другимъ окладамъ, чмъ т, на которые приходится существовать коронному чиновнику. Для насъ же въ особенности, какъ замтила жена, получить большое дло прямо таки счастье. Оно можетъ открыть путь къ высшимъ должностямъ. А я какъ разъ намтилъ одну, которая только что освободилась.

— И знаете,— вмшалась фру Хельвигъ,— почему мы хотимъ получить именно ее, герръ Хильсеэ?

— Я не могу знать этого, фру Ярмеръ!

Вернеръ уныло и неувренно посмотрлъ на нее сбоку.

— А потому, что прежній ея замститель сразу получилъ должность амтмана.

Ярмеръ покачалъ головой, улыбаясь ея откровенности.

— И фру полагаетъ…

— Да, вдь, это же прецедентъ, герръ Хильсеэ!

— Ага… Итакъ, фру желаетъ быть женою амтмана!

Она наслаждалась глубокимъ разочарованіемъ, которое звучало въ его словахъ, и которое онъ тщетно старался скрыть.

— Да, потому что, видите ли, герръ Хильсеэ, я, вдь, дочь амтмана!— прибавила она, бросивъ на него многозначительный, почти веселый взглядъ.

Въ прихожей зазвонилъ звонокъ — два отрывистыхъ звонка и одинъ продолжительный.

— Это докторъ!— радостно сказалъ Ярмеръ, оглядываясь на дверь въ контору, откуда уже доносились мелкіе, тяжелые шаги доктора Сюльта.

IX.

Докторъ Сюльтъ стоялъ въ дверяхъ, вытирая потъ со лба.

— Еще разъ, здравствуйте, докторъ!— Ярмеръ протянулъ ему руку:— Извините, что я не встаю!

— Дверь была не заперта!— сказалъ докторъ, подходя ближе.

— Да, я жду прокурора и понятыхъ. А нынче все равно никому не заснуть.

Докторъ Сюльтъ пытливо всматривался въ гостя своими маленькими, острыми глазками.

— Позвольте васъ познакомить: другъ нашего дома, докторъ Сюльтъ! Инженеръ Хильсеэ!

Вернеръ всталъ и молча поклонился.

Но докторъ подошелъ къ нему и взялъ за руку.

— Лицо ваше мн очень знакомо!— сказалъ онъ, и такъ какъ Вернеръ не проявлялъ никакихъ признаковъ того, что узнаетъ его, прибавилъ:

— Я васъ видлъ въ позд. Мы хали въ одномъ купэ.

Темные глаза Вернера устремились на круглую голову доктора съ дико растущей бородой подъ маленькими, ясными глазками.

— Я не припоминаю…

— Нтъ, докторъ, это вы ошибаетесь,— сказалъ Ярмеръ, наливая себ вторую чашку чая.— Герръ Хильсеэ пріхалъ съ поздомъ въ девять-семнадцать.

— Да нтъ же!— огрызнулся докторъ, крутя головой.— Я еще тогда сидлъ и ломалъ себ голову надъ тмъ, гд я могъ раньше видть это лицо.

Фру Хельвигъ нервно обернулась къ нимъ.

— Ахъ, да, вдь, это же совсмъ не такъ важно! быстро сказала она.— Разскажите намъ лучше объ убійств, докторъ!

Сюльтъ подтянулъ брюки и помстился на пуфф.

— Да, объ убійств!— сказалъ онъ серьезно и вытянулъ ноги. Ударъ въ лвый високъ какимъ-то тупымъ орудіемъ… дубиной, или врод этого.— Вотъ и все, но этого оказалось достаточно. И старый баранъ…

Ярмеръ быстро прервалъ его:

— Гм… Герръ Хильсеэ племянникъ юстиціи совтника!

Докторъ Сюльтъ повернулъ голову и снова внимательно осмотрлъ крупныя черты и широкія плечи Вернера Хильсеэ.

— Такъ я лечилъ васъ много лтъ назадъ. То-то лицо ваше мн казалось такъ знакомымъ.

— Весьма возможно!— Хильсеэ равнодушно смотрлъ въ пространство.— Мальчикомъ я гостилъ у дяди на каникулахъ.

Ярмеръ, мысли котораго — несмотря на видимую внимательность къ присутствующимъ — постоянно вертлись вокругъ крупнаго дла, представившагося ему внезапно, благодаря этому убійству,— вытеръ салфеткой ротъ и спросилъ:

— Какъ вы полагаете, докторъ, въ которомъ часу совершено преступленіе?

— Около десяти часовъ.

Ярмеръ взглянулъ на жену:

— Кажется, я ухалъ около половины десятаго?

— Да! Андерсъ только что вернулся изъ города съ вечерними газетами, когда ты приказалъ запрягать.

— Значитъ, вскор посл того, какъ я прохалъ мимо усадьбы въ лсъ! Какъ странно представить себ это, неправда-ли?

— Ты могъ бы, пожалуй, даже услышать его крикъ!

Докторъ повернулся на пуфф.

— Онъ едва ли усплъ издать какой-нибудь звукъ!сказалъ онъ, вытирая лобъ носовымъ платкомъ.— Убійца ударилъ его изъ засады — по всмъ вроятностямъ, изъ за близъ растущаго куста сирени. Смерть наступила мгновенно.

Фру Хельвигъ выпрямилась, содрогаясь.

— Какой ужасъ!— сказала она.

Вернеръ сидлъ молча, откинувшись въ кресл и тайкомъ поглядывая на фру Хельвигъ. Но тутъ вдругъ нагнулся къ ней и сказалъ:

— Это похоже на месть. Наврное, у старика были враги?

Ярмеръ отодвинулъ тарелку и отвтилъ сдержанно:

— Не знаю. По моему отношенію къ длу, мн трудно высказывать какія-либо предположенія…

X.

Изъ столовой вошла фрекенъ Зельма.

Ярмеръ вопросительно посмотрлъ на нее. Въ ея большихъ, голубыхъ глазахъ было серьезное выраженіе, пугавшее его.

Фрекенъ сейчасъ же увидла доктора.

— Ахъ, докторъ здсь!— сказала она съ облегченіемъ, поспшно подходя къ нему.

Докторъ Сюльтъ всталъ съ пуффа и двинулся ей навстрчу.

— Она проснулась?— спросилъ онъ.

Фрёкенъ Зельма смахнула пепельную прядь съ глазъ.

— Да!— сказала она, съ сомнніемъ глядя на него.— А между тмъ мы совсмъ недавно дали ей капель.

Фру Хельвигъ тоже встала и подошла къ нимъ.

— А жаръ?— спросила она.

Пока фрёкенъ Зельма взвшивала, что ей отвтить, докторъ спросилъ кратко, почти рзко:

— Ребенокъ хрипитъ?

— Не знаю хорошенько!— отвтила она, наконецъ, — по моему она какъ будто задыхается,

— Ага, затрудненное дыханье!

Докторъ застегнулъ пиджакъ и поднялъ плечи.

— Я сейчасъ иду, фрёкенъ!

Когда онъ проходилъ мимо Ярмера, тотъ такъ испуганно посмотрлъ на него своими блдными, нервными глазами, что онъ похлопалъ его по плечу и сказалъ:

— Только не волнуйтесь, герръ Ярмеръ! Помните, что врачъ въ дом!

Въ прихожей позвонили.

Фру Хельвигъ нервно оглянулась на дверь.

— Кто это можетъ быть?

— Судебныя власти, дорогая!— поспшилъ успокоить Ярмеръ, идя къ двери.

— Я сейчасъ открою!— сказала фрёкенъ Зельма и побжала мимо него въ контору.

Ярмеръ обратился къ доктору и взялъ его за руку.

— Мы такъ вримъ вамъ, докторъ Сюльтъ!

— Ну, и отлично!

— Но, вдь, опасности нтъ, докторъ?— спросила фру Хельвигъ, пытливо смотря на него.

Докторъ отвернулся и пожалъ плечами.

— Для насъ, жалкихъ смертныхъ,— сказалъ онъ серьезнымъ тономъ,— всегда есть опасность.

Судья испуганно взглянулъ на него:

— Что вы хотите сказать?

—Это безразлично, герръ Ярмеръ!— Докторъ подтянулъ брюки, набгая его взгляда.— Опасность грозитъ вамъ… вашей жен, вашему ребенку… и всмъ намъ.

Отвтъ его раздражилъ фру Хельвигъ.

— Ахъ, оставьте же ваши философствованія!— сказала она, отворачиваясь.

— Философствованія?— Докторъ кротко взглянулъ на нее маленькими, острыми глазками.— Вспомните о старик Хильсёэ! Въ полдень бодръ и желченъ, какъ всегда, а сейчасъ мертвъ, какъ селедка! И вы спрашиваете, есть ли опасность?

Фрёкенъ Зельма вернулась.

— Это прокуроръ и урядникъ Петерсенъ, — сказала она, — они ждутъ въ контор.

Судья глубоко передохнулъ и застегнулъ пиджакъ.

— Ну, такъ мы сейчасъ подемъ!

— Ты не можешь подождать, пока докторъ осмотритъ двочку?— спросила фру Хельвигъ.

— Дорогая, — Ярмеръ устало улыбнулся, — долгъ прежде всего. Они, вдь, уже ждутъ.

Когда онъ уходилъ, Хильсёэ, видвшій, какъ у фру Хельвигъ дрогнули вки, сказалъ:

— Можетъ быть, вы желаете, чтобы я сопровождалъ васъ?

— Вы, герръ Хильсёэ?— Ярмеръ остановился, соображая.— Нтъ, благодарствуйте! это, вдь, просто обычное, предписываемое закономъ вскрытіе.

Тутъ ему внезапно мелькнула какая-то мысль, и онъ подошелъ къ фру Хельвигъ:

— Дорогая, на два слова!

Онъ взялъ ее за руку и отвелъ къ камину.

— Надо предложить ему переночевать у насъ!

Фру Хельвигъ почувствовала, какъ кровь хлынула ей въ лицо.

— Герру Хильсёэ?— спросила она, смотря въ сторону.

— Онъ ждетъ этого: иначе онъ давно бы ушелъ!

— И отлично бы сдлалъ!— отрзала она.

— Я вполн понимаю, — продолжалъ Ярмеръ извиняющимся тономъ,— что ему тяжело быть одному въ большомъ дом убитаго!

Фру Хельвигъ, съ бьющимся сердцемъ, искала какого-нибудь выхода.

— Есть постоялый дворъ!

— Нельзя предложить ему остановиться тамъ: вдь онъ теперь самый богатый человкъ въ округ!

Фру Хельвигъ не отвчала. Она чувствовала, какъ дрожатъ ея вки, и провела рукий по лбу, точно испытывая сильное утомленіе.

Но Ярмеръ не сдавался.

— Намъ надо быть съ нимъ полюбезне, — сказалъ онъ настойчиво.— Разъ мы желаемъ выдвинуться, нельзя пренебрегать ничмъ. Можетъ быть, у него хорошія связи. Не правда ли?

Вернеръ Хильсёэ — и связи!

Несмотря на нервное состояніе, ей трудно было удержаться отъ улыбки.

— Такъ приглашай его самъ!— уступила она, наконецъ, опуская голову.— Я не стану!

— Дорогая… разв это гостепріимно?— укоризненно замтилъ Ярмеръ. Затмъ, подойдя къ Хильсёэ, сказалъ предупредительно:

— Я убжденъ, герръ Хильсёэ, что вамъ было бы тяжело ночевать на Кирпичномъ Завод при теперешнихъ условіяхъ. Позвольте мн предложить вамъ остаться у насъ!

Вернеръ поклонился.

— Благодарю васъ, герръ Ярмеръ!— сказалъ онъ оффиціальнымъ тономъ, быстро ища взглядомъ фру Хельвигъ, оставшуюся у стола, съ опущенной головой, и что-то искавшую въ рабочей корзинк.

— Не знаю, смю ли я принять ваше любезное предложеніе,— произнесъ онъ, запинаясь.

Ярмеръ, замтившій его взглядъ, обращенный на хозяйку дома, поспшилъ ослабить впечатлніе отъ странной нелюбезности своей жены:

— Жена и я были бы очень рады имть васъ нашимъ гостемъ.

Тогда Вернеръ обратился прямо къ ней и спросилъ громко:

— Дйствительно ли это такъ, фру?

Фру Хельвигъ сдлала видъ, что не слышитъ, но Ярмеръ поторопился отвтить за нее:

— Жена совершенно согласна… мы уже переговорили объ этомъ.

Онъ обернулся къ фрёкенъ Зельм, разговаривавшей стоя у дверей столовой, съ докторомъ объ Эллемуръ:

— Фрёкенъ Синдаль! Запасная комната, вдь, въ порядк, не правда ли?

— Запасная комната?

Фрёкенъ Зельма быстро обвела глазами всхъ. Она чутьемъ поняла нервное состояніе фру Хельвигъ, лихорадочно рывшейся въ корзинк тонкими, изящными руками, какъ бы ничего не видя и не слыша. ‘Этого еще недоставало!’ подумала она, дерзко вскинула голову и отрывисто сказала:

— Нтъ… не думаю, чтобы…

Ярмеръ разсердился. Что обозначаютъ вс эти препятствія? Сначала со стороны жены, а теперь со стороны фрёкенъ Зельмы, обычно такой расторопной и услужливой.

— Наврное, да!— сказалъ онъ повелительно — почему же нтъ?

— У насъ тамъ все блье. Мы хотли завтра гладить!

Хильсеэ понялъ. Въ темныхъ, упорныхъ глазахъ его мелькнула тнь страдальческой улыбки.

— Благодарю васъ за любезность, герръ Ярмеръ!— сказалъ онъ — Не думаю, чтобы мое посщеніе было кстати.

Ярмеръ разсердился. Онъ строго взглянулъ на фрекенъ Зельму своими блдными, честными глазами.

— Да нтъ же!— ршительно сказалъ онъ.— Фрекенъ Зельма, позаботьтесь, чтобы комната была въ порядк!

Чтобы не услышать новыхъ возраженій, онъ подошелъ къ доктору и сказалъ:

— Я васъ жду, докторъ Сюльтъ, какъ только вы освободитесь здсь.

— Отлично, герръ Ярмеръ. Пріду, какъ только можно будетъ.

— А мы тмъ временемъ опечатаемъ!

Докторъ направился въ столовую въ сопровожденіи фрекенъ Зельмы, а Ярмеръ подошелъ къ жен.

— До свиданья, дорогая,— сказалъ онъ, наклоняясь, чтобы поцловать ее въ щеку, которую она быстро подставила.

— Будь съ нимъ полюбезне!— шепнулъ онъ и прибавилъ настойчиво:— Подумай, вдь онъ самый богатый человкъ въ округ!

Затмъ онъ обернулся къ Хильсеэ.

— До свиданія, пока! Располагайтесь какъ дома!

Онъ вышелъ въ контору, затворивъ за собой дверь.

Фру Ярмеръ стояла по прежнему, наклонившись надъ столомъ и роясь въ рабочей корзинк, кровь стучала въ ея вискахъ, она не смла обернуться къ Хильсеэ, потому что знала, что лицо ея съ трепещущими вками и нервно дрожащей верхней губой выдаетъ ея внутреннее волненіе.

Онъ стоялъ посреди комнаты и, не отрываясь, смотрлъ на нее — она чувствовала его пристальный взглядъ на своемъ затылк — и она подумала на минуту пойти наверхъ, къ остальнымъ. Но что подумаетъ докторъ, если она оставитъ гостя одного? И фрекенъ Зельма, которая уже знаетъ — она ршитъ, что между ними что нибудь произошло.

Не сослаться ли ей на головную боль и не пойти ли спать?.

Нтъ, нтъ… онъ не долженъ думать, что она бжитъ отъ него.

И кром того… четыре долгихъ года она не говорила, не играла къ нимъ… только иногда мечтала и тосковала.

Она не виновата: ихъ свела судьба, почему имъ не насладиться обществомъ другъ друга, не пережить въ этотъ короткій мигъ старыхъ общихъ воспоминаній, а потомъ… завтра… прости на вки!

И Ярмеръ тоже правъ: первый богачъ въ округ иметъ право на гостепріимство въ дом судьи.

Сердце ея забилось ровне. Она чувствовала, что лицо ея тоже почти спокойно. Только бы заглянуть мелькомъ въ зеркало, прежде чмъ обернуться къ нему.

И вдругъ она услышала его шаги по ковру.

— Вы боитесь, фру Ярмеръ?

Глубокій, самоувренный голосъ, больше словъ, задлъ ея гордость.

— Боюсь?— переспросила она, стремительно оборачиваясь къ. нему, и верхняя губа ея изогнулась въ презрительной усмшк.

ЧАСЪ ТРЕТІЙ.
Въ полночь.

I.

Лампа догорла, и лунный свтъ большими, широкими четырехъугольниками лежалъ на стол и рояли.

Блое, трепетное сіянье наполняло комнату, такъ что Вернеръ и Хельвигъ, сидвшіе у стола, наклонившись къ свту, могли ясно различать каждую черту и смну выраженій на лиц одинъ у другого, но тонкая, неуловимая игра блдныхъ лунныхъ тней затушевывала, преображала вс линіи и придавала движенію каждой изъ нихъ особое, таинственное значеніе. Взоры сверкали загадочно, какъ подъ зыбкимъ покрываломъ, а голоса, пониженные почти до шепота подъ вліяніемъ, торжественнаго свта, звучали искренно и опьяняюще, точно открывались и говорили самыя сердца.

Когда докторъ Сюльтъ и фрекенъ Зельма вошли въ комнату, маленькіе, острые глазки врача быстро окинули обстановку.

— Ага, ну, вотъ, вы сидите при лун,— сказалъ онъ,— и болтаете, какъ совершенно естественные люди.

Хильсеэ выпрямился, твердо взглянулъ на него и сказалъ:

— А какъ же мы могли бы говорить еще, герръ докторъ?

— Ну, да, разумется! Я только констатирую!

Докторъ остановился у рояля, смотря на лунный свтъ, очаровавшій его.

— Керосинъ весь выгорлъ въ ламп!— сказала фру Хельвигъ, поясняя, и откинулась на спинку стула, закрывъ глаза.

Фрекенъ Зельма обошла позади ея стула и взяла тяжелую лампу.

— Я сейчасъ налью.

Фру Хельвигъ, протянувъ руку, остановила ее.

— О нтъ… ночь такъ хороша!

Она выпрямилась и сказала, ни къ кому не обращаясь:

— Мы нашли тутъ съ герромъ Хильсеэ пропасть общихъ знакомыхъ.

— Да, міръ невеликъ!— замтилъ Хильсеэ.

Докторъ слъ на табуретъ передъ роялемъ и покосился на фру Хельвигъ маленькими, острыми глазками.

— Конечно, невеликъ!.. А когда знакомства обширны, то…

Фру Хельвигъ, замтивъ его вопросительный взглядъ, встала.

— Ну, а какъ же… наша паціентка? спросила она.

— Эллемуръ? Да, я такъ и подумалъ, что вы безпокоитесь, фру Ярмеръ, поэтому мы и поспшили сюда.

Слова звучали просто и невинно. Но фру Хельвигъ почувствовала, какъ кровь бросилась ей въ голову.

— Видите ли, она немножко хрипитъ,— началъ докторъ,— но, это можетъ и неважно.

Затмъ онъ прибавилъ осторожно, искоса поглядывая на нее.

— Кром того, у нея затрудненное дыханье.

Фру Хельвигъ не замтила тонкаго перехода въ голос.

— Это все отъ зубовъ?— спросила она полуразсянно, проводя рукой по блому лбу.

— Ну… отъ зубовъ!— Докторъ отвелъ глаза и нкоторое время подумалъ, раскачиваясь тучнымъ корпусомъ на табурет.— Посмотримъ, посмотримъ, фру Ярмеръ!

— Что такое я хотлъ сказать…— прибавилъ онъ, вставая,— у нея маленькій налетъ въ горл, который трудно разслдовать подробне. Возвращаясь съ вскрытія, я зайду домой захватить инструменты.

Фрекенъ Зельма вдругъ испугалась.

— Инструменты, докторъ?

Фру Хельвигъ тоже быстро обернулась къ нему:

— Ее будутъ рзать?

— Конечно, нтъ, ее не будутъ рзать!— отозвался докторъ.— Въ нашей волшебной наук, фру Ярмеръ, употребляется множество всякихъ инструментовъ. Голыми руками ничего не сдлаешь.

— Такъ вы вернетесь сюда?— спросила фрекенъ Зельма.

— Стало быть, да!— отвтилъ докторъ и посмотрлъ на свои руки.

— Какъ? еще сегодня?— настаивала она, смахивая пепельный локонъ со лба.

Докторъ взглянулъ на нее и сказалъ кротко и просто:

— А почему же нтъ, милая фрекенъ? Не нужно откладывать на утро того, что можно сдлать въ свтлую и тихую лтнюю ночь.

Фру Хельвигъ улыбнулась:

— Это говорится не такъ, докторъ Сюльтъ!

— У меня собственныя поговорки, вы, вдь, знаете!.. А теперь мы все равно за дломъ… вскрытіе… и все такое.

Онъ застегнулъ пиджакъ и пошелъ къ двери въ контору.

— До свиданья, пока!

— До свиданья, докторъ Сюльтъ!— сказала фру Хельвигъ и, когда онъ уже былъ у двери, прибавила:

— Мы не будемъ запирать дверь. Все равно никто изъ насъ не заснетъ.

Докторъ вскинулъ на нее маленькіе, острые глазки и сказалъ просто и невинно:

— Ну, да, я такъ и думалъ!

Фрекенъ Зельма торопливо подошла къ нему:

— Вдь, вы скоро вернетесь, докторъ Сюльтъ?

— А что?

— А если бдняжка опять начнетъ задыхаться?

Докторъ потрепалъ ее по щек своей волосатой медвжьей лапой.

— Посидите съ ней!.. держите ee за руку, она и успокоится. Я пріду, какъ только смогу.

— Благодарствуйте, докторъ Сюльтъ!

И онъ вышелъ въ контору.

II.

По уход доктора, фрекенъ Зельма съ минуту постояла въ сомнніи посреди комнаты.

Она взглянула на фру Хельвигъ, облокотясь на столъ, смотрвшую на луну, и на Хильсеэ, молча и неподвижно сидвшаго въ кресл, точно дожидаясь только того, чтобы она ушла.

Ее разсердило, что онъ сидитъ такъ свободно въ кресл судьи будто уже освоившись въ этой комнат, и она вдругъ подумала, что пріздъ его большое несчастье.

Но тутъ ей представился выходъ.

— Ахъ да, герръ Хильсеэ,— сказала она,— я хотла сказать вамъ, что запасная комната готова. Будьте добры, пойдемте со мной, я посвчу вамъ.

Хельвигъ поняла мысли, волновавшія молодую двушку. Она выпрямилась и сказала:

— Комната маленькая, но у насъ нтъ лучшей, такъ что приходится предложить вамъ эту.

— Я не прихотливъ, фру Ярмеръ!— Хильсеэ медленно всталъ.— Къ тому же…

— Что жъ такое, что комната не велика?— подхватила фрекенъ Зельма, радуясь, что ея планъ удается.— Можно не закрывать оконъ. Въ такую ночь!

— Вотъ, именно, фрекенъ! По моему, въ такую ночь гршно спать.

Фру Хельвигъ стала расхаживать по комнат.

— Вы, наврное, устали, герръ Хильсеэ: цлый день въ вагон, и потомъ, это страшное событіе!

— Я не легко утомляюсь. И такъ какъ вы, какъ я слышалъ, не собираетесь ложиться, то я прошу васъ разршить мн посидть съ вами до возвращенія судьи.

Фру Хельвигъ остановилась въ лунной полос.

— Какъ хотите, герръ Хильсеэ, — сказала она нершительно, — мужъ сейчасъ вернется.

Фрекенъ Зельма съ трудомъ скрывала свое разочарованіе, и съ глубокимъ огорченіемъ смотрла то на одного, то на другую.

— Да, да, — сказала она наконецъ, такъ какъ никто изъ нихъ, видимо, не собирался говорить.— Ну, я пойду къ Эллемуръ. Вы позвоните, фру, если вамъ что-нибудь понадобится!

— Да нтъ, что же можетъ понадобиться.

— Все-таки… на всякій случай… Стина ужъ легла.

— Благодарствуйте, фрекенъ Синдаль… хорошо!

III.

Когда фрекенъ Синдаль затворила за собой дверь, фру Хельвигъ остановилась снова въ лунномъ свт и, закинувъ руки за голову, стала смотрть въ садъ. Она слышала, что Вернеръ Хильсеэ подходитъ къ ней по ковру, но не шевелилась. Свтъ приковывалъ ее.

— Зачмъ вы боретесь съ собой?— тихо спросилъ онъ.

— Я борюсь противъ приключенія!— беззвучно отвтила она, не поворачивая головы.

Онъ смотрлъ на ея стройную фигуру, стоявшую передъ нимъ, съ тонкимъ профилемъ, слегка отклоненнымъ назадъ, съ полуопущенными вками, и короткой, покрытой пушкомъ верхней губой, приподнявшейся отъ охватившаго ея настроенія. Онъ видлъ, какъ шелковистые, бронзоваго цвта волосы мерцаютъ въ зыбкомъ свт, и какъ поднимается и опускается высокій изгибъ груди.

— Въ васъ всегда были дв натуры!— сказалъ онъ.— Разсудительная и осторожная дочь амтмана… и она…

— Кто?— спросила Хельвигъ.

— Вы мн разсказывали когда-то о вашей матери!— отвтилъ онъ посл минутнаго молчанія.

Она поняла, что онъ хотлъ сказать.

— Такъ потому, что моя бабушка была искательницей приключеній… цыганской, бродячей натурой… вы думаете?..

Онъ подошелъ къ ней совсмъ близко и горячо прошепталъ, наклонившись къ ея уху:

— И молодая, лучезарная женщина, обнаженную шею которой я цловалъ разъ передъ зеркаломъ… вы помните?

Хельвигъ медленно кивнула. Она видла это передъ собой, какъ картину, ожившую въ лунномъ свт, и снова ощущала волшебный трепетъ, охватившій въ тотъ разъ все ея существо.

— То была истинная Хельвигъ Лендфельдтъ!— прошепталъ онъ.

— Она была еще ребенкомъ.

— Нтъ, она была женщиной. Не свтской барышней, думающей о приличіяхъ и замужеств… о врномъ и обезпеченномъ. Она была настоящей женщиной, и большіе, глубокіе глаза ея гордо заявляли о ея истинныхъ чувствахъ.

Хельвигъ вспомнила недавнія слова фрекенъ Зельмы.

— А еслибъ я ударила васъ за вашу дерзость?— сказала она.

Она чувствовала на своей ше его горячее дыханіе, вызывавшее въ ней дрожь.

— Тогда я не стоялъ бы здсь въ эту ночь.

— Вы видите сами… я должна была это сдлать!

— Но вы не сдлали!— снова прошепталъ онъ надъ ея ухомъ.— И сказать вамъ, почему?

Ротъ его находился у самаго ея виска. Она ощущала близость его высокой, могучей фигуры, какъ силу, передъ которой она должна была сдаться или отступить. И она отняла руки отъ затылка и отошла отъ него къ окну направо.

Но онъ послдовалъ за ней, шепча:

— Потому что въ эту минуту вы подарили мн все ваше юное, горячее сердце!

— Изъ чего вы это заключаете?

Голосъ ея не звучалъ холодно и отчужденно, какъ ей хотлось. Онъ становился робкимъ и дрожащимъ.

— Потому что иначе, вдь, вы бы ударили меня!— сказалъ онъ, и по голосу его она почувствовала, что на губахъ его играетъ улыбка.

Онъ побдилъ ее. Она молчала.

— А потомъ, — онъ опять подошелъ къ ней совсмъ вплотную.— Ну, вотъ, онъ преслдуетъ свою побду… молодая, сіяющая женщина, распространявшая вокругъ себя свтъ и радость всюду, куда ни появлялась… та, что дожидалась боя условленнаго часа и украдкой выбиралась изъ запертаго и спящаго дома на свиданье къ другу, который долженъ былъ показать ей всю чудную, таинственную жизнь, лежащую за предлами врнаго и опредленнаго… то была гордая… то была истинная Хельвигъ Ленфельдтъ, безъ разсужденій отдававшая свое сердце!

Она видла все это передъ собой въ лунномъ свт, глубокій, задушевный тонъ его голоса снова вызывалъ все къ жизни. Наклонивъ голову, она прошептала тихо и трепетно, точно говоря лун:

— Какъ мы были счастливы тогда!

— Да, мы были счастливы!.. и мы были горды… и, несмотря на все, свободны… Несмотря на вс сплетни и злословіе завистниковъ — мы одного пятна… ни одной пылинки на вашей женской чести!.. А теперь… теперь, когда вы пользуетесь всеобщимъ уваженіемъ и почетомъ… неужели въ глубин своей души, вы не испытываете стыда?

Да, теперь ей было стыдно. Она чувствовала, какъ кровь приливаетъ къ ея щекамъ, алая кровь стыда. Въ глубин души своей она испытывала такой стыдъ, что готова была заплакать.

— Почему вы не взяли меня въ тотъ разъ?— прошептала она, чувствуя, какъ колни ея подгибаются.

— Вы спрашиваете?.. Разв вы забыли ту свтлую ночь?.. забыли ароматъ сирени въ бесдк?.. Разв вы забыли, что я схватилъ васъ въ свои объятья, что я…

Она не могла больше выдержать.

— О, замолчите, — молила она со слезами въ голос,— не говорите объ этомъ теперь.

Но Вернеръ Хильсеэ уже не могъ остановиться. Онъ говорилъ о томъ, что роковымъ образомъ измнило его жизнь. И не могъ замолчать изъ-за нсколькихъ женскихъ слезъ.

— Разв я виноватъ въ томъ, что насъ хватились, что насъ позвали? Виноватъ ли я въ томъ, что минута, которая соединила бы насъ навки, оборвалась внезапно?

Она наклонила голову, точно падая подъ тяжестью слезъ, стремившихся излиться изъ ея измученнаго сердца. Отвернувшись отъ него, она закрыла лицо руками, все тло ея вздрогнуло отъ беззвучныхъ рыданій.

— О, Хельвигъ… эта минута… почему она боле не возвратилась?

Она продолжала молчать и не отнимала рукъ отъ глазъ.

Тогда онъ обнялъ ее за талію и прошепталъ:

— Обернитесь и посмотрите!.. Нтъ, отнимите руки отъ глазъ!.. Смотрите… сегодня такая же дивная ночь, какъ тогда!.. Слышите, какъ лунные лучи шепчутъ объ исчезнувшихъ грезахъ… Видите, какъ сверкаютъ и вьются тысячи неуловимыхъ нитей счастья, за которыя мы должны ухватиться!.. Любовь моя! какъ могла ты?..

Голова ея склонилась на его плечо, рыданія стихли.

— Чувствуешь ты ароматъ сирени?.. Видишь, какъ лунные лучи пляшутъ надъ каштанами!.. Слышишь, какъ звучатъ волшебныя флейты, призывающія насъ вдаль… прочь отъ врнаго и опредленнаго, такъ долго связывавшаго тебя… туда, въ міръ приключеній и сказки… сведшихъ насъ снова въ эту тихую ночь?.. Смотри — нимфы въ свтлыхъ покрывалахъ рютъ тамъ, между стволами деревьевъ!.. Ты видишь?.. весь чудный, вольный міръ лежитъ предъ нами, залитый волшебнымъ сіяньемъ!.. Пойдемъ же, пойдемъ туда!

И Вернеръ Хильсеэ увлекъ фру Хельвигъ съ собою въ садъ… въ тихую, лунную ночь!

IV.

Немного спустя дверь въ прихожую растворилась, и изъ конторы донесся голосъ Ярмера:

— Такъ вы можете хать домой, господа, но не забудьте протелефонировать барышнику Серупу! Петерсенъ пусть останется въ прихожей до дальнйшихъ распоряженій!

Войдя въ гостиную съ іомфру Бергъ, судья остановился и въ изумленіи обвелъ глазами комнату.

— Гд же вс?… И лампа погасла!.. Странно!..

Тутъ онъ увидлъ открытую дверь въ садъ. Онъ положилъ бывшій у него подмышкой тяжелый портфель съ документами на курительный столикъ и крикнулъ на широкую, залитую трепетнымъ, блымъ сіяньемъ площадку, передъ каштанами.

— Есть здсь кто-нибудь?

Никакого отвта.

— Ты здсь, дорогая?— крикнулъ онъ снова.

— Алло!

То былъ низкій голосъ инженера.

— Ахъ, это вы, герръ Хильсеэ! Жена съ вами?

— Мы сидимъ въ бесдк!— отвтила фру Хельвигъ изъ сада. И глубокій голосъ Вернера Хильсеэ прибавилъ:

— Наслаждаемся чудной, теплой ночью!

— Отлично, очень радъ!— отвтилъ Ярмеръ, успокоившись.— Только не простудись, дорогая!

— О, это положительно невозможно!— донесся голосъ инженера.

— Такъ я поговорю пока съ іомфру Бергъ.

Ярмеръ затворилъ стеклянную дверь — онъ боялся сквозняковъ — и вошелъ въ комнату.

— Ну, вотъ, іомфру Бергъ, а мы съ вами тмъ временемъ и потолкуемъ безъ помхи! Пожалуйста, присядьте. Я сейчасъ принесу лампу.

Пока онъ ходилъ въ контору, сухая и угловатая фигура экономки расположилась въ одномъ изъ креселъ. Она съ любопытствомъ оглядывала комнату, острымъ ястребинымъ взглядомъ изслдовала, насколько позволяло разстояніе, гардинный тюль и пощупала узловатыми пальцами добротность лежавшей на стол салфетки.

Ярмеръ вернулся съ рабочей лампой, которую зажегъ въ контор. Поставивъ ее на столъ, онъ перенесъ догорвшую лампу съ зеленымъ шелковымъ абажуромъ на каминъ.

Затмъ взялъ портфель съ документами, который отложилъ было на курительный столикъ.

— Ну, вотъ!— сказалъ онъ, садясь на пуффъ передъ іомфру Бергъ, отперъ портфель, запертый на ключъ, и вынулъ старый потертый, кожаный кошелекъ.

— Видите — кошелекъ остался плъ.

Онъ открылъ его и осмотрлъ отдленія.

— Здсь немного серебра… четыре… пять кронъ… и нсколько мдяковъ… потомъ, что-то врод старой печатки, должно быть…

Іомфру Бергъ смотрла съ благоговніемъ.

— Я ее никогда не видала!— сказала она.

Ярмеръ открылъ внутреннее отдленіе, замыкавшееся особо.

— А здсь,— продолжалъ онъ оживленно,— кусочекъ бумажки съ нанесенными номерами.— И вы думаете, іомфру Бергъ, что это…

— Да — это номера стокроновыхъ билетовъ, которые онъ записалъ при мн и барышник Серуп.

— Это очень важное указаніе!— сказалъ Ярмеръ, кладя бумажку обратно, тщательно заперъ оба замка и положилъ кошелекъ въ портфель.— Если вы не ошибаетесь, іомфру Бергъ, то убійца не можетъ истратить ни одного изъ украденныхъ билетовъ, безъ того, чтобы не попасть сейчасъ же въ наши руки.

— Слава Іисусу!— вздохнула она при мысли о масс денегъ, украденныхъ злодемъ.

— Видите ли!— началъ снова судья дотрагиваясь до головы, напомнившей о себ внезапной болью.— Кром этой записки съ номерами, есть еще одна вещь. Осматривая мсто убійства, Петерсенъ нашелъ окурокъ папиросы…

Онъ поискалъ въ портфел и досталъ спичечную коробку, куда спряталъ окурокъ.

— Вотъ онъ!— сказалъ онъ, внимательно осматривая его со всхъ сторонъ.— Это египетская папироса… отмнно дорогой марки. Бумага и табакъ совершенно сухи… какъ будто она только что брошена.

Іомфру Бергъ смотрла на окурокъ взглядомъ, который не могъ бы быть торжественне, если бы судья показалъ ей даже найденное имъ орудіе убійства.

— Іисусе Христе!

Судья бережно уложилъ окурокъ въ спичечницу и спряталъ ее въ портфель, который затмъ аккуратно заперъ на замокъ.

— Теперь, іомфру Бергъ, постарайтесь припомнить, не видли ли вы когда-нибудь, чтобы покойный курилъ папиросы?

— Нтъ. Юстиціи совтникъ курилъ всегда одну сигару посл обда, а въ остальное время какую-нибудь изъ своихъ пнковыхъ трубокъ. У него были особыя на каждый день недли.

— А вы не замтили, курилъ ли у васъ барышникъ Серупъ?

— Іисусе Христе! Да какъ же! Серупъ всегда дымитъ изъ своей деревянной трубки, онъ выпускаетъ ее изо рта только, когда стъ или пьетъ!

— И, насколько вамъ извстно, ни сегодня, ни вчера, ни третьяго дня убитый ни съ кмъ не видлся около бесдки?

— Нтъ! Юстиціи совтникъ никого изъ имющихъ къ нему дло не пускалъ дальше залы. Вы вдь знаете, какой онъ былъ человкъ!

Судья всталъ.

— Прекрасно, іомфру Бергъ,— сказалъ онъ, относя портфель на курительный столикъ,— собственно говоря, я не имю другихъ вопросовъ, кром этихъ. Ахъ да — вотъ еще!— все что я сообщилъ вамъ, само собой разумется, должно храниться въ строгой тайн!

— Что должно храниться?— іомфру Бергъ, испуганно и не понижая, смотрла на него круглымъ взглядомъ птичьихъ глазъ.

— Вы не должны никому разсказывать о томъ, что найдено… о томъ, что я вамъ по этому поводу говорилъ. Вы понимаете меня? Иначе я принужденъ буду предать васъ отвтственности.

Угловатая фигура іомфру Бергъ испуганно съежилась на кресл.

— Іисусе Христе! Владыка многомилостивый. Да я рта не раскрою.

— Ну, стало быть, на сегодня мы покончили. Впослдствіи… можетъ быть, даже завтра при первомъ допрос… вамъ придется повторить ваши показанія подъ присягой.

Іомфру Бергъ торжественно взглянула на него и подняла костлявую руку, какъ бы желая тутъ же поклясться.

— Я могу присягнуть въ каждомъ слов, герръ Ярмеръ!

— Ну, и отлично!

Ярмеръ протянулъ руку.

— Покойной ночи, іомфру Бергъ!

Но экономка продолжала стоять, смущенно переминаясь и разглаживай свой лифъ жесткими, какъ кожа, руками.

— Вы имете еще что-либо сообщить мн?— спросилъ Ярмеръ, устало взглянувъ на нее

— Да, дло въ томъ,— смущенно и запинаясь, заговорила она, и тонкія губы ея задергались,— я, вдь, знаю не больше новорожденнаго младенца…

— О чемъ?

— Да о томъ, что со мной теперь будетъ. Вдь это такая страшная для меня потеря, что юстиціи совтникъ умеръ.

— Мн очень жаль, іомфру Бергъ,— судья нетерпливо потеръ блыя руки,— но я ничего не могу вамъ посовтовать кром того, чтобы вы обратились къ наслднику и постарались убдить его сдлать что нибудь для васъ въ память покойнаго.

— Но въ томъ-то и дло, герръ Ярмеръ — іомфру Бергъ заволновалась, и два багровыхъ пятна ярче выступили на скулахъ, а окруженные темной каемкой свтло срые глаза тревожно засверкали,— что никому въ точности неизвстно, что представляетъ изъ себя молодой Хильсеэ.

— Помнится, онъ сказалъ, что былъ знакомъ съ вами раньше?

Ярмеръ блой рукой прикрылъ звокъ.

— Да… тутъ есть особое обстоятельство, потому что, по правд сказать — только герръ Ярмеръ долженъ общать мн, что это останется между нами — дло въ томъ, что молодого Хильсеэ прогнали изъ дома за то, что онъ поддлалъ подпись юстиціи совтника на вексел — такъ, кажется, это называется!

— Вотъ какъ!— судья снова весь превратился въ слухъ.— Откуда же это вамъ извстно, іомфру Бергъ?

— Изъ усть самого совтника. Онъ чуть съ ума не сошелъ, когда пришла эта бумага изъ банка, и долженъ былъ кому-нибудь излить свою желчь. Тутъ-то онъ и разсказалъ мн, потому что зналъ, что на меня можно положиться, и что во мн это такъ и умретъ.

— Вы полагаете, стало быть, что герръ Хильсеэ настроенъ къ вамъ недоброжелательно?— оборвалъ судья длинное объясненіе, грозившее еще затянуться.

— Н-нтъ! я прямо уврена, что нтъ!

Іомфру Бергъ ршительно кивнула головой и, прежде чмъ продолжать, вытерла длинный кончикъ носа костлявой рукой.

— Потому что онъ, вдь, лишилъ его наслдства, и вотъ это-то самое для меня непонятное: я вдь собственными своими глазами видла бумагу, которую онъ написалъ тогда — я могу присягнуть въ этомъ!

— Это завщаніе, о которомъ вы говорили и котораго не могли найти?

— Да, да, вотъ именно! Это какъ разъ та самая бумага, въ которой онъ, сказать на чистоту, награждаетъ меня за мое усердіе и врную службу, а затмъ все остальное завщаетъ городу и приходу.

— Да, да!— прервалъ судья.— При разсмотрніи вопроса о наслдств, я буду имть возможность заняться этимъ дломъ. Но я предпочитаю сказать вамъ заране, іомфру Бергъ,— и судья прямо взглянулъ своими блдными, честными глазами въ ея робкіе птичьи глаза,— что, если вы, знавшая вс дла совтника и… гм.. имвшая ключи отъ его ящиковъ… если вы не могли найти этой бумаги… то можно съ увренностью сказать, что ея, вообще, боле не существуетъ. Наврное, онъ впослдствіи одумался и уничтожилъ ее.

Іомфру Бергъ всхлипывала. Тонкій, строгій ротъ ея сложился въ слезливую гримасу.

— Ахъ, Господи Іисусе Христе, вотъ это и есть самое печальное!

Непритворная растерянность, выражавшаяся въ суровыхъ чертахъ пожилой женщины, возбудила жалость въ судь. Какъ ни какъ, а она всю жизнь была врной слугой!

— Да,— сказалъ онъ нершительно,— я, пожалуй… если вы непремнно этого хотите… я могу обратить вниманіе герра Хильсеэ. на то, съ какой заботливостью вы относились къ его дяд.

Глаза іомфру Бергъ вдругъ увлажнились и стали прозрачны, какъ стекло. Она схватила Ярмера за руку и сказала, съ хлюпаньемъ втягивая воздухъ длиннымъ костистымъ носомъ.

— Не знаю, какъ и просить васъ объ этомъ, герръ Ярмеръ!

— Да, да, я скажу!— успокаивалъ Ярмеръ, отнимая руку.

— Тысячу благодарностей герръ Ярмеръ! Да благословитъ васъ за это Богъ!

— Хорошо, хорошо, іомфру Бергъ!

V.

Фрекенъ Зельма вошла изъ столовой.

— Ага, вотъ и фрекенъ!— сказалъ Ярмеръ.— Ну, такъ я прощусь съ вами.

Іомфру Бергъ вытерла поджатыя губы аккуратно сложеннымъ носовымъ платкомъ.

— Такъ покойной ночи, герръ Ярмеръ, и благодарствуйте еще рать! Поклонитесь вашей супруг… и герру Хильсеэ тоже!

— Хорошо.

Ярмеръ проводилъ ее до двери въ контору.

— Покойной ночи, фрекенъ!— сказала она, оборачиваясь въ дворикъ къ молодой двушк, которая молча кивнула.

По уход ея, Ярмеръ шумно и глубоко вздохнулъ и съ страдальческой складкой вокругъ рта взялся за голову.

— Что, плохо дло съ головой, герръ Ярмеръ?— сказала двушка, участливо взглядывая на него большими, невинными глазами.

— Да, неважно!

— Ну, и денекъ же выдался сегодня! Мн кажется, за все вреы что я въ дом, не случилось столько, сколько за одну эту ночь.

Она оглянулась на лунныя полосы, тянувшіяся отъ оконъ, и чувство внезапной жуткости сжало ей сердце.

— Не знаю почему, но мн сдается, что до утра произойдетъ еще многое!

Ярмеръ улыбнулся ей.

— И вы тоже начинаете нервничать, милая фрекенъ — вы, самая бодрая и сильная изъ насъ всхъ? Ну, безъ васъ намъ совсмъ ужъ не справиться!

— А гд же фру и герръ Хильсеэ?— спросила она, стараясь скрытъ свою тревогу.

— Они пошли въ садъ, пока я разговаривалъ съ іомфру Бергъ.

Фрекенъ Зельма порывисто повернулась къ нему и сказала съ досадой:

— Послушайте, герръ Ярмеръ… неужели вы не можете отправить его спать… этого Хильсеэ?

— Да зачмъ же?— Ярмеръ изумленно взглянулъ на нее блдными, усталыми глазами.— Слава Богу, что человкъ чувствуетъ себя свободно въ дом!

Фрекенъ Зельма съ раздраженіемъ сморщила носъ.

— Столько было безпокойства, чтобы приготовить ему комнату и постель… а онъ изволитъ цлую ночь разгуливать по саду!

Ярмеръ ласково положилъ руку на ея плечо:

— Да, для васъ сегодня утомительный день, фрекенъ Синдаль… а тутъ еще Эллемуръ захворала!

— Ахъ, не обо мн рчь!— фрекенъ Синдаль быстро отдернула плечо и покраснла.— Но разв вы не думаете, что фру простудится? Наврное, сейчасъ сильная роса.

— Нтъ… роса падаетъ сейчасъ же посл заката. А въ такія ясныя лунныя ночи совершенно сухо.

Онъ порывисто схватился за голову отъ внезапной, мучительной боли.

— Ахъ, Боже мой!— устало простоналъ онъ.

— Такъ плохо?— спросила она, испуганно глядя на него.— Не принести ли вамъ ваши порошки?

— Благодарствуйте, дорогая, милая фрекенъ! Если я не лягу спать, они, все равно, не помогутъ.

— Такъ ложитесь же, герръ Ярмеръ!

— Что вы? Я жду доктора… А кром того… голова моя до того полна этимъ новымъ, крупнымъ дломъ, что мн ни за что не заснуть сегодня.— Послушайте, скажите мн откровенно!— прибавилъ онъ гь безпокойствомъ.— Что такое, собственно, онъ затваетъ съ Эллемуръ, докторъ?

— Не знаю, право!— она подумала съ минуту, пухлыми пальцами разглаживая салфеточку на спинк кресла. Потомъ прибавила осторожно, не глядя на него:

— Кажется, онъ хотлъ изслдовать что то въ горл.

Ярмеръ тревожно старался поймать ея взглядъ.

— Въ горл?.. А онъ… онъ не говорилъ о сыворотк, или о чемъ-нибудь подобномъ?

— Объ этомъ онъ не упоминалъ, герръ Ярмеръ!

VI.

Въ ту же минуту хлопнула входная дверь, и немного спустя изъ конторы вошелъ докторъ.

— А, вотъ и вы!— сказалъ Ярмеръ, быстро идя къ нему навстрчу.— Мы какъ разъ говорили о васъ. Намъ показалось, что вы очень встревожены, докторъ Сюльтъ!

Онъ старался говорить веселымъ тономъ, но ему не удавалось скрыть своего безпокойства.

— Ну, ужъ это вы напрасно!— отвтилъ докторъ, бросая свою большую, мягкую шляпу на табуретъ передъ роялемъ и ероша волосы.

— Вы не можете сказать намъ опредленно, что такое съ Эллемуръ?

Докторъ быстро покосился на него маленькими, острыми глазками. Затмъ подтянулъ брюки и сказалъ серьезно:

— Нтъ, герръ Ярмеръ… этого я не могу. Да еслибъ и могъ, то, пожалуй, тоже не сказалъ бы.

Ярмеръ пытливо всматривался въ него, но на кругломъ лиц съ дико растущей бородой нельзя было уловить никакого необычнаго выраженія.

— Это звучитъ, какъ предсказанія Дельфійскаго оракула!— про износъ онъ неувренно.

— Такъ я пойду, позову фру!— сказала фрекенъ Синдаль.

— Да, пожалуйста, милая фрекенъ.

Когда Зельма вышла въ стеклянную дверь въ садъ, докторъ вытащилъ изъ кармана пиджака листъ бумаги и передалъ его Ярмеру:

— Вотъ, извольте! Я написалъ ужъ кстати и судебно-медицинское свидтельство о смерти, пока былъ дома.

— Благодарствуйте!— Ярмеръ взялъ бумагу и быстро пробжалъ ее.— Стало быть, докторъ Сюльтъ, пока намъ удалось установить только одно — смерть послдовала около десяти часовъ!

— Да… больше ничего!

Ярмеръ сложилъ бумагу и, подходя къ курительному столику, чтобы спрятать ее въ портфель, къ остальнымъ документамъ, сказалъ:

— Я захватилъ съ собой сюда іомфру Бергъ. Она, видимо, была очень близка съ старикомъ.

Докторъ кивнулъ многозначительно.

— Настолько, насколько могутъ быть близки мужчина и женщина! Но только этому ужъ много лтъ!

Ярмеръ заперъ портфель и вернулся на свое мсто.

— Она разсказала мн кое-что и о молодомъ Хильсеэ! Кажется, вы говорили, что знали его?

— Лечилъ его какъ-то мальчикомъ!

Докторъ развалился въ кресл, а Ярмеръ слъ на пуффъ противъ него.

— Какъ, собственно, все это произошло?— продолжалъ онъ.

Докторъ догадался.

— Это вы насчетъ векселя?

— Вы знаете эту исторію?

— Господи Боже мой!— въ этомъ лучшемъ изъ міровъ все, вдь въ конц концовъ, всплываетъ. Въ свое время я даже порядочно потшался надъ этимъ. Онъ таки стоилъ этого, старый баранъ!— какъ же! На Кирпичномъ Завод разыгралась, вдь, цлая трагедія!

— Да что вы говорите!— воскликнулъ Ярмеръ съ интересомъ.

— Да. Видите-ли,— докторъ наклонился тяжелымъ корпусомъ впередъ и оперся мохнатыми медвжьими лапами о круглыя колни,— молодой Хильсеэ, вдь, незаконнорожденный.

— Вотъ какъ!— Сынъ самого старика Хильсеэ?

— Нтъ, его племянницы!.. Она была сирота и присматривала у старика за хозяйствомъ. Ну, и сошлась съ однимъ изъ молодыхъ штурмановъ — это было въ дни величія Хильсеэ, когда онъ имлъ собственныя суда, ходившія въ Англію.

— Почему же она не вышла замужъ за этого штурмана?

— А онъ былъ недостаточно хорошей партіей для урожденной Хильсеэ, поймаете? Бдняжка очень горевала и умерла отъ родовъ Мой предшественникъ разсказалъ мн всю эту исторію. Тогда старый баранъ взялъ мальчишку я усыновилъ его. Вотъ вамъ и исторія молодого Хильсеэ.

— Можетъ быть, онъ и самъ ее знаетъ?

— Несомннно!

— А какъ вы думаете, онъ помнитъ васъ?

— Меня? Да, пожалуй. Я только не могу понять, почему онъ хочетъ вбить мн въ голову, что мы хали не въ одномъ съ нимъ позд?

— Ахъ, это недоразумніе, докторъ!

VII.

Но вотъ, изъ сада вышли фру Хельвигъ и Вернеръ Хильсеэ, въ сопровожденіи фрекенъ Зельмы.

Ярмеръ пошелъ къ нимъ навстрчу и сказалъ, улыбаясь:

— Однако… Вы таки основательно празднуете лунную ночь.

Докторъ Сюльтъ, приподнявъ плечи, искоса поглядывалъ на фру Хельвигъ маленькими острыми глазками:

— Что же, фру Хельвигъ, видли Пана?

Она вспомнила ихъ недавній разговоръ и улыбнулась ему своими срыми, ставшими теперь огромными, глубокими и лучистыми, глазами.

— Да… онъ сидлъ на втк сирени и игралъ на флейт!

Ярмеръ подошелъ къ ней.

— Теб слдовало бы надть шаль, дорогая!.. Когда сидишь неподвижно, то холодъ пронизываетъ незамтно. Ночь коварна.

Фру Хельвигъ прошла мимо него къ роялю крупными, ршительными шагами, опершись руками о выдающіяся бедра.

— О… воздухъ такъ тихъ и мягокъ!— сказала она, не глядя на него.

Запахло табакомъ. Фрекенъ Зельма оглянулась. Да, это курилъ инженеръ. Онъ закурилъ папиросу въ минутномъ смущеніи, когда фрекенъ своимъ приходомъ потревожила ихъ въ бесдк.

— У герра Ярмера болитъ голова!— сказала она, вызывающе смотря на инженера большими, голубыми глазами.— Я думаю, вамъ лучше не курить, герръ Хильсеэ!

— Ну, одну сигару!— предупредительно вмшался Ярмеръ,— меня это не обезпокоитъ!

— Да! но папиросы!— возразила она, настойчиво глядя на инженера. который, вынувъ изо рта папиросу, держалъ ее въ рук, не зная, что съ ней длать.

Ярмеръ быстро обернулся:

— Папиросы?— невольно повторилъ онъ, и внезапная ассоціація мысли молніей пронеслась въ его мозгу, прогнавъ всякую боль.

— Герръ Ярмеръ особенно не выноситъ запаха жженой бумаги!— продолжала фрекенъ Зельма, глазами ища пепельницу.

Ярмеръ, нервно застегивая пиджакъ, подошелъ къ инженеру.

— А… вы курите папиросы!— проговорилъ онъ, пристально вглядываясь въ мундштукъ папиросы, которую тотъ держалъ въ рук.

— Я сейчасъ брошу!

Хильсеэ отошелъ отъ пуффа и направился было къ камину.

Но Ярмеръ быстро предупредилъ его.

— Пепельницу!— услужливо сказалъ онъ.— Сію минуту!

И бросился къ курительному столику, съ котораго фрекенъ Зельма только что взяла пепельницу. Взявъ ее у нея изъ рукъ, онъ протянулъ ее Хильсеэ, который положилъ въ нее окурокъ.

Устремивъ пристальный взглядъ на пепельницу, Ярмеръ отошелъ обратно къ курительному столику. Посл минутнаго колебанія, онъ убдился, что за нимъ не наблюдаютъ. Тогда онъ отперъ портфель вынулъ нсколько бумагъ и украдкой, подъ ними, открылъ спичечную коробку, въ которой спряталъ окурокъ, найденный Петерсеномъ на мст убійства.

Пока Ярмеръ стоялъ у курительнаго столика, спиной къ присутствующимъ, фрекенъ Зельма занялась уборкой стола. Она поставила тарелки и чашку на подносъ. Но когда она взялась было за бутылку съ виски и за стаканы, то докторъ, смотрвшій на хлопотливыя движенія пухлыхъ рукъ, отклоняюще поднялъ руку.

— Ай-ай, милая фрекенъ! Не убирайте виски. Мы съ герромъ Хильсеэ чокнемся за возобновленіе стараго знакомства.

— Благодарствуйте, герръ докторъ!— сказалъ Хильсеэ, — пусть лучше это останется до другого раза!

— Ну, какъ хотите!— Докторъ взялъ бутылку, налилъ себ и въ наслажденіемъ выпилъ.

Затмъ потянулъ воздухъ черезъ усы и проговорилъ:

— Никто не знаетъ ночи, пока солнце не встанетъ!.. Никогда нельзя знать, что пригодится въ такое время, когда эльфы водятъ хороводъ, а старый искуситель змй лежитъ, притаившись, въ кустахъ сирени.

Онъ обернулся къ фру Хельвигъ, стоявшей у рояля, опершись щекой на руку, и смотрвшей на лунную полосу.

— Что вы скажете, фру Ярмеръ?— спросилъ онъ съ затаеннымъ юморомъ.

Она быстро выпрямилась, выставила впередъ грудь и, подойдя къ столу, взяла стаканъ.

— Налейте мн, докторъ Сюльтъ!— Ея большіе срые глаза сіяли глубокимъ, загадочнымъ блескомъ: маленькіе глазки доктора пронзительно наблюдали ее.

— Да здравствуетъ инстинктъ!— воскликнула она, поднимая налитый имъ стаканъ.— Да здравствуетъ великій, освобождающій грхъ. Голосъ ея звенлъ какими те особыми дрожащими нотами, заставившими фрекенъ Зельму, все еще державшую въ рукахъ подносъ, съ удивленіемъ и огорченіемъ поднять голову.

Докторъ не отвелъ своихъ глазъ.

— Въ какомъ вы сегодня поучительномъ настроеніи, фру Ярмеръ!— вымолвилъ онъ глухимъ, сиплымъ голосомъ. Затмъ прибавилъ наклонивъ къ ней голову, какъ будто говоря о чемъ то, извстномъ только имъ двоимъ:

— Должно быть, вы наслушались музыки лунной ночи!

Она взглянула прямо и восторженно въ его маленькіе, острые глазки и отвтила тмъ же доврчивымъ тономъ:

— Чешуя начинаетъ спадать, докторъ, и мы вдругъ чувствуемъ себя совсмъ простыми, естественными людьми, дтьми одной великой матери-природы!

Тогда докторъ отвелъ глаза, допилъ свой стаканъ, выпрямилъ тучный корпусъ и сказалъ жестко, почти грубо, отставляя пустой стаканъ:

— Ну, пора мн и къ паціентк!

И, кратко и холодно, обратился къ фру Ярмеръ:

— Гигроскопическая вата есть?

— Сейчасъ принесу!

Фру Ярмеръ вышла въ столовую, онъ послдовалъ за нею.

Пока она и докторъ, стоя у буфета, искали вату, фрекенъ Зельма. въ внезапномъ порыв, наклонилась черезъ столъ къ Вернеру Хильсеэ и прошептала:

— Уходите!

Онъ въ изумленіи поднялъ на нее свои темные глаза.

— Ступайте своей дорогой!— шептала она, кровь прилила къ ея щекамъ, а большіе, синіе глаза засверкали угрозой.— Вы принесли съ собой несчастье!

— Я не понимаю васъ!— прошепталъ онъ въ отвтъ, холодно и уклончиво.

Но она не обратила на это вниманія.

— Вы совратили фру Ярмеръ!— настойчиво продолжала она. съ трудомъ справляясь съ своимъ голосомъ, чтобы не заговорить громко.— Она совершенно измнилась съ той минуты, какъ вы появились!.. О, какъ у васъ хватаетъ духу… У нея такой чудный мужъ и ребенокъ!..

Ярмеръ закончилъ свое изслдованіе. Онъ уже спряталъ коробочку съ найденнымъ окуркомъ папиросы. Папиросу герра Хильсеэ онъ тоже отложилъ въ сторону. Все это покоилось снова въ портфел, и портфель былъ запертъ на замокъ. Когда фру Хельвигъ вышла съ докторомъ, и въ комнат воцарилось молчаніе, онъ оглянулся. Ибо среди этого молчанія, его чуткое ухо разслышало шопотъ, и тутъ, къ великому своему изумленію, онъ увидлъ, что фрекенъ Зельма стоитъ, перегнувшись черезъ столъ, съ пылающими щеками и сверкающими глазами, и шепчется съ инженеромъ.

Въ эту минуту вернулась фру Хельвигъ и позвала въ открытую дверь столовой:

— Фрекенъ Синдаль! Докторъ ждетъ васъ!

— Сейчасъ иду, фру Ярмеръ!— откликнулась фрекенъ Зельма, ваяла большой подносъ со стола и вышла съ нимъ изъ комнаты.

VIII.

Ярмеръ пошелъ навстрчу жен, борясь съ охватившимъ его нервнымъ, непріятнымъ чувствомъ.

— Дорогая… а ты не пойдешь разв съ ними наверхъ?

Фру Хельвигъ прошла мимо него къ столу.

— Я не гожусь ухаживать за больными!— сказала она, быстро поднося руки къ волосамъ, словно они вдругъ стали давить ее.— Все больное и некрасивое связываетъ меня и сжимаетъ сердце!

Она вытянула руки и глубоко передохнула:

— Ахъ!.. я жажду здоровья… свободы… счастья!— порывисто воскликнула она.

Мысли Ярмера были слишкомъ заняты только что сдланнымъ открытіемъ, чтобы онъ могъ замтить экзальтированный тонъ въ словахъ жены.

— Да, да, конечно!— произнесъ онъ машинально.

Затмъ подошелъ къ столу, возл котораго сидлъ инженеръ.

— Какъ эта лампа тускло горитъ сегодня, здсь совсмъ темно!— нервно проговорилъ онъ, нагнулся, отвернулъ побольше фитиль и въ то же время слегка сдвинулъ абажуръ, такъ что свтъ упалъ, ярко и прямо, на лицо Хильсеэ, съ крупными, рзкими чертами.

— Это отъ луны?— замтилъ Хильсеэ.— Она свтитъ такъ ярко, что пламя лампы кажется тусклымъ.

— Да, неправда-ли?.. Пожалуй, вы правы!— Ярмеръ говорилъ быстро и такъ громко, что нервный голосъ его почти взвизгивалъ.

Онъ слъ въ кресло, такъ чтобы ярко освщенное лицо инженера приходилось прямо противъ него. Поглаживая и нервно потирая свои блыя руки, онъ началъ разговоръ:

— Итакъ, герръ Хильсеэ… вы располагаете, вроятно, поселиться здсь… въ нашихъ мстахъ?

— Не знаю еще, герръ Ярмеръ!— прозвучалъ неувренный отвтъ, и инженеръ опустилъ голову, словно испытывая смущеніе подъ взглядомъ блдныхъ, честныхъ глазъ Ярмера, устремленныхъ прямо на него.

— Ну, да, собственно говоря, я это понимаю!.. Не такъ-то легко порвать съ интересной и разнообразной жизнью заграницей.

Ярмеръ помолчалъ съ минуту, внимательно разсматривая свои красивые и выхоленные ногти:

— Кстати!— продолжалъ онъ,— нашли ли вы какія-нибудь перемны со времени вашего послдняго пребыванія здсь?

— Я еще ничего не видлъ!

Инженеръ украдкой покосился на фру Хельвигъ, ходившую взадъ и впередъ по озаренной луной полос комнаты, закинувъ руки за голову, словно душа ея не находила покоя. Всякій разъ, при поворотахъ, ея широкораскрытые, восторженные глаза искали его взгляда, но такъ какъ лицо ея было въ тни абажура, ему же свтъ ударялъ прямо въ глаза, то онъ не могъ различить ея выраженія.

— Ахъ да!.. правда… вы, вдь, пріхали только сегодня вечеромъ! Ярмеръ провелъ рукою по лбу, досадуя на свою разсянность.— Съ восьмичасовымъ… или въ девять-семнадцать… съ тмъ, что приходитъ сюда въ десять-двадцать, не могу хорошенько вспомнить.

Блдные глаза пытливо изучали ярко освщенное лицо инженера съ синеватой тнью пробивающейся бороды.

— Я пріхалъ съ ночнымъ поздомъ!—сказалъ Хильсеэ, быстро отводя взглядъ отъ фру Хельвигъ. Ему трудно было отвчать, такъ сильно работали его мысли надъ великимъ вопросомъ, улыбнется ли ему, наконецъ, счастье.

— Совершенно врно!.. Вы случайно услышали объ убійствъ… и пошли сейчасъ же сюда!..

— Да… чтобы заявить…

— Но, въ такомъ случа, вы же остались безъ ужина, герръ Хильсеэ?..

Блдные глаза Ярмера снова внезапно и пытливо впились въ лицо Хильсеэ.

— Я поужиналъ въ буфет на вокзал!

— Да, да! припоминаю!— Ярмеръ снова провелъ рукой по лбу,— что за ужасная разсянность! Вы сначала поужинали, а потомъ пошли сюда!

Вдругъ онъ быстро всталъ и хлопнулъ себя рукой по лбу.

— Ахъ, Боже мой!.. совсмъ забылъ!.. до чего я разсянъ!.. У меня есть маленькій денежный переводъ, который необходимо отправить завтра утромъ пораньше… въ управу… Надо написать письмо и сейчасъ же заготовить его!

Онъ наклонился къ Хильсеэ.

— Сію минуту… надюсь, вы извините!— сказалъ онъ любезнымъ тономъ.

— Пожалуйста, не стсняйтесь!

Хильсеэ едва справился съ своимъ голосомъ, чтобы не выдать радости оттого, что она опять остается наедин съ нимъ.

IX.

Въ то время, какъ Ярмеръ быстрыми, нервными шагами шелъ къ двери въ контору, Хильсеэ всталъ съ внезапной ршимостью.

Не успла закрыться за судьей дверь, какъ Хильсеэ устремился къ тому мсту, гд Хельвигъ, залитая луннымъ свтомъ, стояла, смотря на него большими, сіяющими глазами.

— Хельвигъ!— шепнулъ онъ, раскрывая объятія.

Она стояла прямо, но онъ видлъ, что она дрожитъ всмъ тломъ въ то время, какъ голова ея откинулась назадъ.

— Возлюбленный мой!— шепнула она ому съ глубокимъ, насилу-насилу вырвавшимся вздохомъ.

Онъ схватилъ ее за об руки.

— Дверь открыта…— прошепталъ онъ.

— Вернеръ!

Руки ея вздрагивали въ его рукахъ, но она не отнимала ихъ.

— Все равно!— сказалъ онъ ршительно и притянулъ ее къ себ.

Но, съ внезапнымъ содроганьемъ, она отдернула руки и закрыла ими лицо.

— Я не могу,— простонала она,— я не могу!

Онъ подошелъ къ ней совсмъ близко, такъ что она ощущала его горячее дыханье и взялъ ее за руки, но не сжалъ ихъ.

— Измнила ты и мн, и себ, выбравъ его?— спросилъ онъ, голосъ его былъ спокоенъ, но властенъ и глубокъ.

Она не отвчала, но онъ видлъ по ея груди, что она готова разрыдаться.

— Убила ты наше счастье — и твое и мое,— продолжалъ онъ тмъ же тономъ,— ради врнаго и опредленнаго?

Она продолжала молчать, но по трепету рукъ ея онъ чувствовалъ, что сердце ея отвчаетъ — да.

— Желаешь ли ты исправить это теперь?

На этотъ разъ она отвтила.

— Ты вдь знаешь самъ!— промолвила она и покачала головой.

Онъ прочелъ мысль, скрывавшуюся за ея словами, и отвтилъ на нее сейчасъ же:

— Неужели ты думаешь, что я останусь здсь для того, чтобы каждый день красть счастье, которое принадлежитъ мн по праву?

Она покачала головой. Ей самой въ эту минуту казалось, что это невозможно.

— А ты?— спросилъ онъ опять, отнимая ея руки отъ глазъ. Онъ хотлъ видеть отвтъ ея сердца.

— Сможешь ли ты остаться въ его дом… длить столъ и постель съ человкомъ, всегда бывшимъ теб чужимъ… теперь, когда ты моя, тломъ и душой?

Ея большіе, срые глаза смотрли прямо на него, безъ мысли, прикованные его ршительнымъ темнымъ взоромъ, манившимъ ее къ себ съ такой силой, передъ которой она должна была склониться.

Въ отвтъ она покачала головой.

Тоіда онъ снова взялъ ее за руки и повлекъ съ собою, къ открытой стеклянной двери, откуда волнами вливался лунный свтъ.

Платье ея задло за табуретъ передъ роялемъ, и большая, мягкая шляпа доктора, соскользнувъ, покатилась по ковру къ ихъ ногамъ.

Хильсеэ отбросилъ ее въ сторону, но въ ту же секунду Хельвигь, увидя, что это, сразу вспомнила жизнь и окружающую ее дйствительность.

Въ эту минуту докторъ стоитъ, склонившись надъ кроваткой ея ребенка. Можетъ быть, дло идетъ о его жизни или смерти: онъ говорилъ такъ аллегорически.

Мысль эта поразила ее, какъ ударъ. Она вырвала руки и остановилась въ лунномъ свт.

— Ребенокъ!— прошептала она.

Онъ чувствовалъ, что происходитъ въ ней. Онъ зналъ это еще прежде, чмъ она заговорила, потому что шляпа доктора зажгла въ его душ ту же мысль.

Душа его содрогнулась отъ сильнаго волненія. Съ внезапной рзкостью онъ старался снова схватить ее за руки и, наклоняясь къ ея лицу, прошепталъ жестко, почти грубо:

— Ребенокъ его!.. а не нашъ съ тобой! И у него ему будетъ лучше.

Но она быстро заложила руки за спину и отступила отъ него къ роялю.

Въ ту же минуту изъ конторы донеслись шаги Ярмера.

— Кончено,— подумалъ Хильсеэ, отходя отъ нея къ столу, и слезы горькаго разочарованія выступили на его глазахъ.

X.

Въ дверяхъ конторы стоялъ Ярмеръ, съ кредитнымъ билетомъ въ рук:

— Дорогая, подумай, какая досада!— сказалъ онъ фру Хельвигъ, стоявшей у рояля спиной къ нему, въ неожиданномъ смущеніи она подняла шляпу доктора и теперь усердно сдувала съ нея пыль.

— Я отдалъ вс свои стокроновые билеты!.. утромъ нужно было размнять пятьсотъ кронъ сельскому инспектору… А теперь у меня только одинъ этотъ крупный билетъ, и я не знаю, что длать. Я долженъ непремнно отправить двсти пятьдесятъ кронъ завтра утромъ, съ первымъ поздомъ… это крайній срокъ… Какъ же теперь быть?

— Ахъ, не знаю!— отвтила фру Хельвигъ, наполовину оборачиваясь къ нему.

Ярмеръ продолжалъ нервнымъ голосомъ, звенящимъ отъ возбужденія.

— Нечего и думать размнять гд-нибудь завтра!

Онъ обернулся, какъ бы по внезапному наитію, къ Хильсеэ, спиной къ нему перелистывавшему альбомъ.

— Герръ Хильсеэ, если у васъ есть при себ такія крупныя деньги…— попросилъ онъ,— вы окажете мн большую услугу, размнявъ этотъ билетъ… Или одолжите мн двсти кронъ до завтра. Остальное я наберу мелочью. Я бы тогда сейчасъ и запечаталъ письмо!

Хильсеэ вынулъ бумажникъ изъ кармана пиджака.

— Я могу размнять вамъ билетъ!— сказалъ онъ.

Ярмеръ быстро подошелъ къ нему.

— По сто кронъ?— спросилъ онъ. Волненіе его было такъ велико, что голосъ его сорвался, и онъ долженъ былъ притворно закашляться, чтобы не выдать себя.

— Да!

— Вотъ это великолпно!

Хильсеэ переложилъ ему въ руки бумажки:

— Одна… дв… три… четыре… пять!.. Пожалуйста!

— Благодарствуйте… очень вамъ благодаренъ!— Ярмеръ крпко ухватился за деньги, чтобы тотъ не одумался и не отнялъ ихъ. Онъ былъ такъ увлеченъ, что чуть было не забылъ отдать Хильсеэ въ обмнъ пятисотенный билетъ.

— Вотъ, извольте!— сказалъ онъ и отвернулся. И, быстро идя къ курительному столику, на которомъ лежалъ портфель съ документами, онъ говорилъ, безъ перерыва, высокимъ, звенящимъ толосомъ:

— Вы не знаете, какъ вы выручили меня… герръ… герръ инженеръ Хильсеэ!

Онъ вынулъ ключъ и лихорадочно отперъ большой портфель.

— Теперь я только… здсь долженъ быть…

Стоя спиной къ Хильсеэ, отъ открылъ кошелекъ и досталъ бумажку, длалъ видъ, что роется въ большомъ портфел.

— Здсь долженъ быть… большой…

Онъ лихорадочно прочелъ номеръ на верхней кредитк, и въ то время руки его такъ дрожали отъ нервнаго возбужденія, что онъ едва могъ удержать бумажку…

— Большой конвертъ… здсь долженъ быть…

Онъ отыскалъ номеръ среди тхъ, которые нсколько часовъ назадъ старикъ Хильсеэ записалъ своимъ угловатымъ почеркомъ.

— Большой конвертъ!— вырвалось у него почти торжествующе.

Кошелекъ снова былъ спрятанъ, и портфель поспшно запертъ, но на этотъ разъ онъ взялъ его съ собой въ контору.

— Ну вотъ!— сказалъ онъ,— благодарствуйте еще разъ!.. Я сейчасъ…

XI.

Въ то время, какъ Ярмеръ открывалъ дверь, чтобы выйти въ контору, изъ столовой поспшно вошелъ докторъ въ сопровожденіи фрекенъ Синдаль.

Судья обернулся на шумъ. И едва увидя лицо доктора — носъ его побллъ, и ротъ былъ плотно стиснутъ, такъ что усы свсились на бороду — онъ уже зналъ, что дло плохо.

— Докторъ?— спросилъ онъ вн себя и протянулъ къ нему руки.

Докторъ быстро взглянулъ на него, но сейчасъ же отвелъ глаза. Затмъ сказалъ кратко и хрипло:

— Температура поднялась, и одышка усиливается. Я сдлалъ ей вспрыскиванье.

Ярмеръ поблднлъ. Смотря въ маленькіе, острые глазки, онъ спросилъ испуганно:

— Морфія?

— Нтъ!— сказалъ докторъ и вздернулъ плечи.

— Говорите же!— вскрикнулъ судья.

Докторъ твердо взглянулъ на него и отвтилъ:

— Сыворотки, герръ Ярмеръ!

— Дифтеритъ?— спросилъ тотъ тихо и задыхаясь.

— Боюсь, что да!

Фру Хельвигъ повернулась отъ рояля къ доктору и слдила за ихъ разговоромъ съ страннымъ, полубезсознательнымъ выраженіемъ въ большихъ, экзальтированныхъ глазахъ.

Когда онъ произнесъ зловщее слово, она измнилась въ дин. Съ минуту она простояла, какъ бы собираясь съ мыслями, потомъ вдругъ стремительно бросилась къ доктору и крпко схватила его за руку:

— Дифтеритъ?

Это звучало почти какъ вопль.

Онъ изумленно взглянулъ на нее, и, такъ какъ онъ не отвчалъ, она прибавила дрожащимъ отъ страха голосомъ:

— Значитъ, есть опасность?

Онъ помолчалъ немного, точно взвшивая, сколько можно ей сказать.

— Для насъ, жалкихъ смертныхъ,— сказалъ онъ уклончиво, серьезнымъ и грустнымъ тономъ,— всегда есть опасность, фру Ярмеръ!

Она постояла съ минуту, смотря на него, и глаза ея раскрывались все шире и шире. Потомъ верхняя губа искривилась точно въ судорог. Она схватилась обими руками за голову и закричала:

— Это я!.. это моя вина!

Вернеръ сдлалъ быстрое, непроизвольное движеніе, чтобы броситься къ ней и поддержать ее. Но остановился и въ безсиліи стиснулъ руки, между тмъ какъ Ярмеръ удивленно и боязливо приблизился къ ней съ распростертыми объятіями:

— Но, дорогая!..

— Я хочу видть мое дитя!— крикнула она, оттолкнула доктора въ сторону, пробжала мимо фрекенъ Зельмы, которая съ крупными, прозрачными слезами въ голубыхъ, невинныхъ глазахъ протянула руку, чтобы задержать ее, и бросилась къ двери въ столовую.

— Эллемуръ!— кричала она, вн себя отъ ужаса.

Тогда докторъ подбжалъ, ухватилъ ее сзади за руку и оттащилъ отъ двери.

— Не теперь!— сказалъ онъ властно, крпко держа ее.

— Пустите меня!— она повернула къ нему голову и, метнувъ на него яростный взглядъ, изо всхъ силъ старалась вырваться,— я хочу видть свое дитя!

Но докторъ былъ сильне. Его волосатыя медвжьи лапы крпко держали ее.

— Вы останетесь здсь!— приказалъ онъ кратко и рзко.— Ребенку нуженъ покой.

Фрекенъ Зельма не могла больше сдерживаться. Она бросилась къ нему и сказала съ широкораскрытыми, злобными глазами:

— Вы толкуете объ инстинктахъ, а не пускаете мать къ ея ребенку.

— Вы этого не понимаете!

Фру Хельвигъ закинула голову, и лицо ея исказилось.

— Она умираетъ!— закричала она истерическии,— это моя вина!.. Я хочу видть моего ребенка!

Грудь ея сильно вздымалась, и тонкія ноздри судорожно вздрагивали отъ потрясавшихъ ее страстныхъ рыданій.

Ярмеръ подошелъ ближе и умоляюще протянулъ къ ней руки.

— Дорогая… послушай же, что говоритъ докторъ.

Но докторъ посмотрлъ ей прямо въ лицо и сказалъ съ спокойной властностью:

— Если вы придете къ ней въ томъ лунатическомъ состояніи, въ какомъ вы находитесь сейчасъ, фру Ярмеръ, то опасность грозитъ и вамъ, и ей. Вы понимаете меня?

Рыданья поднялись къ ея горлу, они разразились всхлипываніями, вызвавшими слезы, сломившія ея противодйствіе. Она нагнула голову, руки ея ослабли и она позволила доктору Сюльту отвести себя къ креслу, въ которое онъ ее усадилъ, ласково и нжно утшая ее, какъ огорченнаго ребенка.

— Ну вотъ, милая фру, присядьте! Непосредственной опасности сейчасъ нтъ. Но нужно своевременно быть на посту. Потому я и сдлалъ ей вспрыскиваніе.

Видя, что припадокъ кончился, и слезы тихо струятся по ея склоненному лицу, а грудь вздымается спокойне, онъ всталъ и сказалъ, ни къ кому не обращаясь:

— Я поду сейчасъ къ булочнику Юргенсену. Онъ присылалъ за мной, когда я былъ дома. Какъ только освобожусь тамъ, я сейчасъ же вернусь сюда. И тогда будетъ видно…

— Что?— шепотомъ спросилъ Ярмеръ, когда докторъ невольно запнулся.

— Были мои опасенія основательны, или нтъ. Въ данную минуту я ничего не могу сдлать. До свиданья, пока!

XII.

Когда докторъ вышелъ, никто не ршился заговорить.

Фру Хельвигъ тихо плакала въ кресл, отвернувшись отъ стола, фрекенъ Зельма, перегнувшись черезъ спинку кресла, пухлой рукой гладила ея тонкіе бронзовые волосы.

Ярмеръ стоялъ у рояля и смотрлъ на нее, не зная, что сказать.

Вернеръ Хильсеэ первый нарушилъ молчаніе.

Онъ сидлъ, зажавъ руки между колнъ, и смотрлъ въ пространство, какъ человкъ, въ которомъ что-то вдругъ разбилось на тысячу кусковъ.

Потомъ онъ медленно поднялся, застегнулъ пиджакъ и спросилъ.

— Не знаете ли вы, когда отходитъ первый поздъ, герръ Ярмеръ?

Ярмеръ выпрямился и спросилъ нервно:

— Вы хотите хать?

— Да я хочу хать,— тихо и беззвучно отвтилъ тотъ.

Ярмеръ очнулся. Онъ чувствовалъ, что нуждается во всхъ своихъ духовныхъ силахъ. Онъ зналъ, что въ эту минуту не иметъ уже права думать ни о жен, ни о ребенк.

— Вы боитесь заразы?— спросилъ онъ, подходя къ нему.

— Нтъ!— былъ уклончивый отвтъ.

— Вы быстро перершили, герръ Хильсеэ.

Онъ умышленно придалъ своему голосу ироническій оттнокъ.

— Я говорилъ вамъ, что не знаю, смогу ли остаться. Теперь же я знаю, что не могу.

Но Ярмеръ не успокаивался.

— Не будетъ нескромнымъ спросить, почему?

— Почему?— Вернеръ Хильсеэ язвительно взглянулъ на него.— Разв болзнь вятпего ребенка не достаточная причина? Въ такое время всякій посторонній можетъ только стснить!— прибавилъ онъ, не пытаясь скрыть поднявшейся въ его душ горечи.

Фрекенъ Зельма подняла голову и сказала ршительно:

— Герръ Хильсеэ совершенно правъ!

— Когда идетъ первый утренній поздъ, я не знаю, — сказалъ Ярмеръ,— но могу васъ уврить, что ваше присутствіе здсь — въ запасной комнат… отнюдь не…

— Первый поздъ отходитъ въ пять часовъ десять минутъ, герръ Хильсеэ!— прервала его фрекенъ Зельма.

— Благодарю васъ!

Хильсеэ застегнулся, тайкомъ поглядывая на фру Хельвигъ, неподвижно сидвшую, прислонившись къ спинк кресла и отвернувъ отъ него голову.

Ярмеръ взглянулъ на часы.

— О, у васъ еще много времени!— сказалъ онъ.

— Я пройду пока на Кирпичный Заводъ: нужно сдлать кое-какія неотложныя распоряженія?.. Потому что я едва ли вернусь!

Ярмеръ спросилъ нервно:

— Значитъ, вы направляетесь снова за границу?

— Да! Прощайте, герръ Ярмеръ!

Ярмеръ сдлалъ видъ, что не слышалъ.

— Кстати, герръ Хильсеэ,— началъ онъ, заграждая ему дорогу,— іомфру Бергъ говорила со мной о своемъ печальномъ положеніи и просила меня замолвить за нее передъ вами словечко.

— Она получитъ все, что захочетъ!— устало прозвучалъ безконнечо равнодушный отвтъ.

Онъ протянулъ руку:

— Прощайте, герръ Ярмеръ?

Но Ярмеръ сдлалъ видъ, что не замчаетъ протянутой руки и не сдавался.

— Я имю вскія причины, — произнесъ онъ высокимъ, нервно звенящимъ голосомъ,— попросить васъ, герръ инженеръ Хильсеэ, продолжить ваше пребываніе здсь.— Итакъ какъ, тотъ изумленно взглянулъ на него, онъ поспшилъ прибавить:— По крайней мр на похороны и до снятія печатей.

— Сожалю, герръ Ярмеръ, что не могу исполнить вашего желанія!— отвтилъ Вернеръ съ вжливой холодностью.— Но я оставлю довренность

— Вы, значитъ, не хотите остаться, герръ Хильсеэ?

— Я не могу! Прощайте!

На этотъ разъ ему удалось пройти дальше, но Ярмеръ послдовалъ за нимъ.

— И вы отправляетесь за границу съ первымъ утреннимъ поздомъ?— спросилъ онъ.

Хильсеэ потерялъ терпніе. Обернувшись къ нему въ полоборота, онъ сказалъ.

— Да, вдь, вы слышали же!

И остановился передъ кресломъ, гд, откинувшись назадъ, съ закрытыми глазами, сидла фру Хельвигъ.

— Прощайте, фру Ярмеръ!— тихо, почти приниженно прозвучалъ его голосъ, и онъ стоялъ и смотрлъ на ея блый лобъ подъ шелковистыми, тонкими волосами, на стройныя руки, на весь ея дорогой обликъ.

Фру Хельвигъ не открыла глазъ. Она закрыла лицо руками и наклонила голову, какъ бы для поклона.

Тогда фрекенъ Зельма, выступивъ изъ за ея кресла, протянула ему руку. х

— Прощайте, герръ Хильсеэ!— сказала она ласково, съ участьемъ смотря въ его темные, опечаленные глаза.

Хильсеэ пошелъ къ двери въ садъ. Но въ ту миниту, какъ онъ, отворивъ ее, повернулся, чтобы послднимъ взглядомъ проститься съ любимой женщиной, Ярмеръ, слдовавшій за нимъ по пятамъ, положилъ руку на его плечо, и въ то же время незамтно приставилъ ногу къ двери, но избжаніе какой либо случайности.

— Я арестую васъ!— сказалъ онъ громко и твердо.

Вернеръ Хильсеэ изумленно повернулся подъ его рукой. Онъ смотрлъ въ блдные, честные глаза, какъ бы желая удостовриться, не сошелъ ли этотъ человкъ внезапно съ ума.

Ярмеръ отвтилъ на его вопросительный взглядъ:

— Я арестую васъ по подозрнію въ убійств вашего дяди, юстиціи совтника Хильсеэ!

Хельвигъ вскочила съ кресла, вытаращивъ на нихъ остановившіеся глаза, а фрекенъ Зельма схватилась руками за голову и издала изумленный крикъ.

Вернеръ выпустилъ дверную ручку.

— Вы съ ума сошли?— спросилъ онъ, взглянувъ ему прямо въ глаза.

Ярмеръ на минуту смшался и невольно опустилъ глаза. Затмъ, быстро взвсивъ вторично все положеніе дла, снова убдился въ своей правот.

— Я имю настолько вскія улики противъ васъ,— проговорилъ въ вжливо, но ршительно,— что было бы крупнымъ упущеніемъ по служб, если бы я позволилъ вамъ ухать.

— Улики въ томъ, что я — убійца?— почти весело спросилъ Ворнеръ.

Но на этотъ разъ Ярмеръ не опустилъ глазъ.

— Настолько несомннныя улики, инженеръ Хильсеэ,— отвтилъ онъ чрезвычайно серьезно, — что он одн безповоротно осуждаютъ васъ!

Вернеръ отступилъ въ глубь комнаты, преслдуемый Ярмеромъ:

— Вы имете доказательства, говорите вы… что я, Вернеръ Хильсеэ, убилъ своего дядю въ его собственномъ саду?

— Да!

Ярмеръ отступилъ къ курительному столику, около двери въ контору, а фру Хельвигъ, тмъ временемъ вполн овладвшая собой, твердо взглянула на Хильсеэ и сказала:

— Это невозможно!.. Это неправда!

— Дорогая, извини, что эта тяжелая сцена происходитъ въ твоемъ присутствіи. Но мн не оставалось другого выхода. Прошу тебя поди съ фрекенъ Синдаль въ ея комнату.

Фру Хельвигъ, не отвчая, осталась у стола, а Хильсеэ подошелъ къ Ярмеру.

— Вы храбрый человкъ, судья Ярмеръ!

— Что вы хотите сказать?— спросилъ Ярмеръ, отступая къ книжному шкапу.

— Разв вы не боитесь, что убійца перешибетъ вамъ вашъ хилый позвоночникъ.

Ярмеръ быстро протянулъ руку къ дверному косяку.

— Урядникъ Петерсенъ въ передней!— сказалъ онъ спокойно.— Стоитъ только нажать кнопку… одно слово… крикъ!

Хильсеэ язвительно усмхнулся.

— Не бойтесь! Но такія грубыя шутки, какъ ваша, невольно вызываютъ на грубый отвтъ. Могу я видть ваши доказательства?

— Нтъ! Вы можете уничтожить ихъ. Но я назову ихъ вамъ. Окурокъ такой же дорогой папиросы, какія вы курите, найденъ на мст убійства.

— Должно быть, я его тамъ бросилъ!— совершенно просто сказалъ Хильсеэ.

Ярмеръ взглянулъ на него, пораженный, и спросилъ:

— Вы признаете, что были тамъ?

— Что у васъ имется еще?

— Вы размняли мн пятьсотъ кронъ на сотенные билеты. Номера ихъ записаны на бумажк, найденной въ кошельк покойнаго. Можетъ быть, вы нашли эти билеты на дорог, или получили ихъ отъ третьяго лица?

— Я получилъ ихъ отъ него самого.

Неосторожныя слова снова заставили Ярмера взглянуть на него съ изумленіемъ.

— Что это,— признаніе, инженеръ Хильсеэ?— спросилъ онъ посл минутнаго молчанія.

— Принимайте, какъ хотите! Еще что?

— Остается еще ваше единственное прибжище?

— Какое?

— Ваше алиби. Если вы пріхали сюда съ ночнымъ поздомъ, какъ вы утверждаете, то вы свободны. Потому что убійство совершено по крайней мр на часъ раньше.

Вернеръ взглянулъ на него и весело усмхнулся.

— Да, вдь, въ такомъ случа, все обстоитъ благополучно, герръ Ярмеръ!

Фрекенъ Зельма подошла къ фру Хельвигъ, стоявшей между столомъ и пуффомъ:

— Это плохо кончится,— подумала она, и сердце ея сильно забилось при мысли о томъ, что произойдетъ, если судья узнаетъ, что Хильсеэ тайкомъ былъ у его жены.

— Но докторъ,— отвтилъ Ярмеръ,— видлъ васъ на восьмичасовомъ позд, герръ Хильсеэ!

— Онъ могъ ошибиться!

— А буфетъ на вокзал, гд вы яко-бы ужинали посл прихода ночного позда, закрывается за полтора часа до его прихода.

— Разв я не могъ вызвать буфетчика и заплатить ему за это особо?

— Все это будетъ выяснено. Но скажите мн, герръ Хильсеэ, если вы пріхали съ ночнымъ поздомъ, то какимъ же образомъ вы могли получить деньги отъ самого юстиціи совтника, когда онъ,— это доказано,— въ это время былъ мертвъ ужъ боле часа?

Вернеръ закусилъ губу. Только теперь онъ началъ вполн сознавать всю опасность своего положенія.

— Вы правы, судья Ярмеръ! Дло серьезно!

— Итакъ, съ какимъ же поздомъ вы пріхали — съ ночнымъ, или съ восьмичасовымъ?

Ярмеръ смотрлъ на него твердымъ и серьезнымъ взглядомъ, и Вернеръ понялъ, что безполезно настаивать на томъ, что несомннно можетъ быть опровергнуто.

— Съ восьмичасовымъ!— отвтилъ онъ, не задумываясь.

Фрекенъ Зельма замтила, какъ у фру Хельвигъ дрожатъ руки. Она видла, что верхняя губа ея вздрагиваетъ и грудь судорожно вздымается. Зельма неврльно обняла ее за талію, хотя сама дрожала отъ страха передъ тмъ, что должно было случиться.

Ярмеръ подошелъ къ Хильсеэ, стоявшему посреди комнаты, въ глубокомъ раздумь смотря въ пространство.

— Мн очень жаль васъ, инженеръ Хильсеэ!— сказалъ онъ со всей мягкостью, на какую былъ способенъ.— Я могу сказать вамъ, что, въ моихъ глазахъ, смягчающимъ для васъ обстоятельствомъ является зло, которое покойный причинилъ вамъ и вашей матери.

Вернеръ отшатнулся, какъ отъ удара.

— Я знаю ваше прошлое, — поспшилъ пояснить Ярмеръ,— ваше происхожденіе… все ваше безотрадное дтство!.. Вы дйствовали въ порыв внезапнаго гнва, лишившаго васъ самообладанія и разсчетливости… Но бумажникъ,— прибавилъ онъ, и тонъ его сдлался строгъ, почти жестокъ,— то, что вы похитили у покойнаго бумажникъ… это самая темная сторона дла.

Вернеръ угрожающе устремилъ на него свои темные глаза:

— Вы исходите изъ того, что человкъ, поддлавшій подпись своего дяди, можетъ также убить его и украсть его бумажникъ!.. Вотъ довріе, какое можно питать къ такому субъекту!— Онъ взглянулъ на фру Хельвигъ съ странной усмшкой.— Вы слышите, фру Ярмеръ… онъ тоже такъ думаетъ!

Но она не сморгнула подъ его взглядомъ и отвтила:

— Я этому не врю!

— Сознаетесь ли вы въ убійств?— спросилъ Ярмеръ.

— Похожъ я на убійцу?

Судья раздражился.

— Инженеръ Хильсеэ!— началъ онъ.— Вашъ поздъ прибылъ сюда въ девять часовъ двадцать минутъ. До Кирпичнаго Завода по меньшей мр двадцать пять минутъ ходьбы. Вы утверждаете, что были тамъ и получили деньги отъ юстиціи совтника, хотя, по вашему собственному признанію, онъ лишилъ васъ наслдства и запретилъ прізжать къ нему. Изъ осмотра трупа вытекаетъ, что юстиціи совтникъ убитъ около десяти часовъ. Теперь я спрашиваю васъ: можете ли вы доказать, что въ это самое время вы находились въ другомъ мст? Дло идетъ о вашемъ алиби.

Вернеръ подумалъ съ минуту. Потомъ отвтилъ просто и искренне.

— Я не убивалъ старика Хильсеэ!

— Это не отвтъ!— Ярмеръ говорилъ громко и ршительно.— Можете вы доказать, что находились въ другомъ мст?

Фру Хельвигъ дрожала всмъ тломъ, лицо ея было совершенно бло и верхняя губа вздрагивала:

— Да,— проговорила она,— онъ можетъ доказать!

Ярмеръ обернулся, пораженный ея расширеннымъ, восторженнымъ взоромъ, не отрывавшимся отъ высокой фигуры Вернера.

— Дорогая?..

Но фрекенъ Зельма заслонила собой фру Хельвигъ.

— А если онъ не можетъ доказать… тогда что?— спросила она, устремляя большіе, синіе глаза на судью.

— Тогда — сознается герръ Хильсеэ или нтъ — приговоръ будетъ одинаковъ. Улики осуждаютъ его.

Вернеръ Хильсеэ вздрогнулъ. Глаза его переходили съ одного на другихъ, а Ярмеръ прибавилъ:

— Итакъ, отвтьте мн, если можете: гд вы? были въ десять часовъ?

Вернеръ призвалъ на помощь все свое самообладаніе.

Онъ зналъ теперь, чмъ рискуетъ, но зналъ также,, что уваженіе къ ней повелваетъ ему скрыть истину.

— Не всегда можно сказать,— отвтилъ онъ уклончиво,— гд былъ въ лтнюю ночь… Предположимъ, что я былъ тайкомъ у жены урядника! Могъ ли бы я тогда, для собственнаго оправданія, открыть мужу ея тайный грхъ, требуя отъ нея, чтобы она показала, гд я былъ?

И вспомнивъ вдругъ ея слова, онъ прибавилъ, стараясь встртиться съ нею взглядомъ:

— Нтъ! Даже тотъ, кто поддлалъ подпись дяди на вексел, даже такой человкъ можетъ пойти въ тюрьму за любимую женщину, если дло идетъ о ея счасть.

Она взглянула на него. Страдальчески сморщившееся лицо ея озарилось улыбкой. Ей стоило огромныхъ усилій, чтобы не броситься въ его объятія и не воскликнуть: ‘Дло идетъ не о моемъ счасть! Вдь я — твоя!’

Она ршилась на все, что будетъ, и мгновенно забыла и Ярмера и болзнь своего ребенка.

— Я могу засвидтельствовать, начала она тихо, и голосъ ея точно сталъ чужимъ,— могу показать, гд онъ эылъ… Я удостовряю, что онъ…

Ярмеръ смотрлъ на нее, вытаращивъ глаза и открывъ ротъ:

— Ты!.. Дорогая… что ты хочешь сказать?..

Страшное подозрніе мелькнуло въ его голов.

— Ты можешь доказать… Хельвигъ!?

Фрекенъ Зельма слдила за каждымъ словомъ, за каждымъ выраженіемъ лицъ. Она видла, какъ подозрніе зашевелилось въ его душ. Видла смертельный страхъ въ его блдныхъ, честныхъ глазахъ… и въ ту же минуту, когда она почувствовала, что все пропало, спасеніе — единственное, возможное спасеніе — какъ внезапное видніе мелькнуло въ ея мозгу.

Она оттолкнула фру Хельвигъ въ сторону.

— Теперь буду товоритьая, фру Ярмеръ!— сказала она, не давъ Хельвигъ выговорить послдняго, ршающаго слова. Потомъ, склонивъ голову, обернулась къ Ярмеру:,

— Это правда,— произнесла она.— Фру Ярмеръ можетъ доказать… потому что она застала насъ вмст… герра Хильсеэ и меня!

Ярмеръ отшатнулся:

— Что вы говорите?.. застала… васъ… гд?..

Теперь, когда это было сказано, она не понимала, какъ она смогла. Но теперь надо было быть твердой и выдержать испытаніе до конца.

— Здсь, въ дом!— сказала она, чувствуя, какъ краснетъ до корня волосъ подъ взглядомъ Ярмера. И когда Вернеръ взглянулъ на нее темными, грустными глазами — онъ понялъ, наконецъ, чего она добивалась — она почувствовала такой жгучій стыдъ, точно она, дйствительно, отдалась ему и теперь стоитъ здсь и громогласно признается въ этомъ.

Ярмеръ не могъ совладать съ собой. Схвативъ ее за руку, онъ спросилъ, задыхаясь:

— Онъ былъ у васъ?.. здсь?.. въ вашей комнат?.. онъ пришелъ къ вамъ на свиданье, ночью?

— Съ восьмичасового позда… да!

— Когда вы сидли около Эллемуръ?

Фрекенъ Зельма не могла больше говорить. Она не подумала о томъ, какъ это будетъ тяжело. Если-бъ у нея было время взвсить прежде, чмъ сказать… Богъ знаетъ, ршилась бы она на это?

Ярмеръ схватился за голову. Это было такъ больно… и такъ невроятно!

— Вы, фрекенъ Синдаль?— голосъ его прерывался отъ волненія.— Вы, которую я считалъ такой хорошей!

Она нагнула голову, и горячія слезы заструились по ея рукамъ.

— Вы, которая!.. такъ-то вы провели насъ!.. Мы относились къ вамъ, какъ къ дочери!.. Теперь я понимаю ваше смущеніе, когда я представилъ вамъ герра Хильсеэ! Теперь я понимаю ваше перешептыванье тамъ у стола… когда вы думали, что я не вижу васъ… Вы жили среди насъ съ постоянной ложью… Вы… вы!..

Какой это былъ ужасъ!.. Какъ каждое слово жгло ея сердце!.. И она вдругъ почувствовала — чего не знала до сихъ поръ — какъ онъ дорогъ ей, мужъ фру Хельвигъ!

— Я не лгала!— прошептала она, хватаясь за сердце.

— И ребенокъ, котораго вамъ доврили!.. Въ той же комнат!.. рядомъ съ бднымъ больнымъ ребенкомъ… вы… и вашъ…

Волненіе обезсилило его. Онъ взялся за голову, и когда онъ снова овладлъ собой, голосъ его звучалъ холодно и жестко:

— Сколько времени это продолжается… ваши тайныя отношенія?..

Зельма молчала. Она не знала, что отвтить. Господи, хоть бы поскоре это кончилось!

Неврно истолковавъ ея молчаніе, онъ одумался и сказалъ со всею холодностью и отчужденностью, на какую былъ способенъ:

— Какъ хотите!.. Я не имю никакого права претендовать на вашу откровенность. Но вы понимаете сами, фрекенъ Синдаль, что посл этого вы не можете оставаться въ нашемъ дом… Прощайте!

И, повернувшись къ ней спиной, онъ отошелъ къ курительному столику.

Фрекенъ Зельма постояла съ минуту, смотря на него, какъ бы въ надежд, что онъ вернется и загладитъ нанесенную обиду. Потомъ въ ней проснулась гордость. Она выпрямилась и медленно пошла къ столовой.

Фру Хельвигъ порывисто обняла ее. Она была такъ поражена самопожертвованіемъ и героизмомъ, выказанными Зельмой, что не вполн ясно представляла себ ея мотивы. Но она инстинктивно чувствовала, что будетъ почти святотатствомъ, если она насмется надъ ея великодушіемъ, раскрывъ истинное положеніе дла. И она безъ разсужденій склонилась передъ необходимостью, вызвавшей такую страшную жертву. Но не могла примириться съ мыслью потерять ее теперь — именно теперь, когда она сдлалась ей вдвое дороже.

— Зельма,— прошептала она,— вы не удете?

Двушка боялась, чтобы ея жертва не оказалась безплодной.

Схвативъ фру Хельвигъ за руки, она прошептала убдительно:

— Вдь, я свободна и никому не обязана отчетомъ!

Фру Хельвигъ страстно прижала ея голову къ груди и поцловала ее въ губы и глаза.

Когда дверь за Зельмой затворилась, Ярмерь обернулся къ Вернеру и сказалъ съ ледяной холодностью:

— Неврное указаніе позда объяснялось, значитъ, извстной деликатностью. Ваше алиби доказано. Вы свободны!

Затмъ, съ короткимъ, оффиціальнымъ поклономъ, прибавилъ, не глядя на него.

— Прошу извинить меня!

Хильсёэ подумалъ съ минуту. Глаза его переходили съ мужа на жену. Затмъ онъ тоже склонился передъ необходимостью, которую такъ живо почувствовала молодая двушка, и которой она такъ великодушно принесла себя въ жертву.

— Прощайте, фру Ярмеръ!— сказалъ онъ тихо и покорно. Это было все.

Фру Хельвигъ сдлала нсколько шаговъ вслдъ ему, сердце ея билось въ послдней, вспыхнувшей нершительности.

Дверь за Вернеромъ захлопнулась, и Ярмеръ въ смертельной усталости упалъ на стулъ возл курительнаго столика.

Когда черезъ нкоторое время въ дверяхъ конторы появился докторъ, прихода котораго никто не слышалъ, оба вздрогнули отъ одной и той же мысли.

Фру Хельвигъ бросилась къ нему и схватила его за руку.

— О, Боже мой! Боже мой!.. Спасите ребенка!

А Ярмеръ, слишкомъ разбитый, чтобы встать, безпомощно взглянулъ на него и умоляюще проговорилъ:

— Сдлайте все, чтобы Эллемуръ не умерла!

ЧАСЪ ЧЕТВЕРТЫЙ.
На зар.

I.

Фру Хельвигъ ходила взадъ и впередъ отъ стола къ роялю, при каждомъ поворот вглядываясь въ окна, словно ожидала, что кто нибудь долженъ войти изъ сада.

Ярмеръ попрежнему сидлъ на стул, возл курительнаго столика. Отъ сильной боли онъ поминутно хватался за голову. Наконецъ онъ сказалъ раздраженно:

— Ахъ, неужели ты не можешь ссть, дорогая? Что ты все бродишь взадъ и впередъ!

Фру Хельвигъ молча присла на ручку кресла и стала безпомощно смотрть на лунный свтъ, косые четыреугольники котораго тянулись теперь до двери въ столовую.

Ярмеръ глубоко передохнулъ.

— Такой ночи я никогда не переживалъ!— простоналъ онъ.— Все рушится вокругъ насъ. Не правда-ли?

Никакого отвта. И онъ продолжалъ, говоря съ самимъ собою:

— Ее я меньше всего считалъ способной на это? Съ такими чистыми глазами и нжнымъ голосомъ… и обманъ! постоянный, непрерывный обманъ!.. Не правда ли, дорогая?

— Обманъ!— недовольно повторила фру Хельвигъ.— Разв она обязана отдавать намъ отчетъ въ своихъ чувствахъ?

— Но, дорогая!— Ярмеръ на половину приподнялся со стула.— Разв ты называешь чувствомъ, когда образованная, молодая двушка заводить тайную связь… любовника?

Онъ всталъ и посмотрлъ на жену.

— Я не понимаю, гд у тебя были глаза!

— У меня?— Фру Хельвигъ повернулась къ нему.

— Ну да, у тебя… дорогая!.. Ты цлыми днями была съ ней… Ты могла бы что нибудь замтить.

— Что же я должна была замтить?

— Ну… что нибудь недозволенное… Фривольное?

— Фривольное?— жестко переспросила она.

— Вы были такъ дружны!.. Что нибудь въ ея рчахъ, когда вы были одни, конечно… какія нибудь вольности… неприличности… которыя моглибы указать на то, что она такъ развращена.

Фру Хельвигъ встала, смотря на него съ удивленіемъ и недовольствомъ:

— Ты думаешь, значитъ… что… если бы она кого нибудь любила…

Ярмеръ досадливо тряхнулъ головой.

— Да разв это любовь?— воскликнулъ онъ съ раздраженіемъ.— Молодая двушка, имющая тайнаго любовника?.. Это слово сюда не подходитъ!

Онъ заложилъ руки за спину и принялся ходить по комнат.

— Да еще вдобавокъ незаконнорожденнаго!.. негодяя!.. субъекта, выдающаго подложные векселя!

Фру Хельвигъ не выдержала:

— Да замолчи же!— крикнула она, вскинувъ голову.

— Да, дорогая!— Ярмеръ остановился и строго посмотрлъ на нее своими блдными, честными глазами.— Когда въ домъ берутъ молодую двушку, то за нее отвчаютъ!

И, отведя глаза, продолжалъ:

— Гд она могла съ нимъ познакомиться — не понимаю!

Фру Хельвигъ съ язвительной усмшкой вздернула верхнюю губу:

— Мн казалось, что ты самъ отнесся къ нему въ высшей степени любезно!

Ярмеръ загорячился:

— Онъ сразу сдлался мн антипатиченъ своимъ непріятнымъ, высокомрнымъ обращеніемъ!.. Если желаешь знать, моя любезность стоила мн большихъ усилій! Но онъ самый богатый человкъ въ округ!.. а чего не сдлаешь ради карьеры и семьи! Но еслибъ я подозрвалъ, что онъ соблазнилъ невинную молодую двушку… что онъ насквозь испорченоый человкъ, то…

Онъ остановился, охваченный внезапнымъ сожалніемъ:

— Можетъ быть, я поступилъ неправильно, позволивъ ему уйти!.. Дло далеко еще не выяснено… Какимъ образомъ онъ получилъ деньги отъ старика, который не хотлъ его видть?

— Да, это, дйствительно, большая оплошность!— ядовито замтила фру Хельвигъ.

Ярмеръ былъ слишкомъ занятъ самимъ собой и не могъ замтить язвительности тона.

— Только что я думалъ, что схватилъ преступника… въ самую ночь убійства!.. И вдругъ, по самой простой причин… папироса и кредитные билеты… об улики теряютъ всякое значеніе!

— А съ ними и надежды на повышеніе, бдный другъ!

Онъ снова не замтилъ затаенной насмшки.

— Да, и повышеніе!— онъ нервно схватился за голову, но нашелъ утшеніе въ любви къ своему ребенку:

— Ахъ, все это не важно, лишь бы Эллемуръ…

— Да, да!— фру Хельвигъ встала со стула, устремивъ взглядъ на дверь въ столовую.— Какъ долго это тянется!— И прибавила, почти про себя:

— Еслибы я знала!..

— Что, дорогая?

— Ахъ, ничего!

Она подошла къ нему и положила руку на его плечо:

— Не правда ли?— проговорила она, смотря на него большими, серьезными глазами.— Ты примиришься со всякой потерей, кром этой!

Губы его задрожали и слезы выступили на глазахъ:

— Да, только бы Эллемуръ!..

— Какъ вамъ двоимъ можетъ быть хорошо вмст.— сказала она съ скорбной улыбкой — теб и ей!

— О, дорогая!

Ярмеръ отвернулъ голову и вытеръ глаза.

II.

Тяжелые, мелкіе шаги доктора послышались изъ столовой.

Онъ распахнулъ дверь. Маленькіе, острые глазки сіяюще встртили фру Хельвигъ и Ярмера, бросившихся къ нему:

— Хрипота уменьшается… одышка прекратилась. Это не дифтеритъ!

Ярмеръ пожималъ ему руки, и слезы струились по его блднымъ щекамъ.

— О, да благословитъ васъ Богъ!.. Да благословитъ васъ Богъ!

Фру Хельвигъ еще не смла врить.

— Она спасена, докторъ?— спросила она, вся трепеща.

— Она вн опасности!— сказалъ онъ.— Это просто злокачественная ангина!

— Слава Богу!

Она сложила руки, и большіе, срые глаза ея засіяли.

— Значитъ, все еще можетъ быть хорошо!— прибавила она про себя.

Докторъ продолжалъ, занятый своими мыслями:

— Она, разумется, еще больна. Но съ такой хорошей сидлкой, какъ фрёкенъ Синдаль, можно поручиться, что она поправится черезъ недлю.

Лицо Ярмера снова приняло страдающее выраженіе.

— Фрёкенъ Синдаль!..— проговорилъ онъ.

— Да… гд же она!— Докторъ взглянулъ ему въ глаза своими маленькими, острыми глазками,— наверху ея нтъ!

Ярмеръ собрался съ силами. Онъ погладилъ свои блыя руки и сказалъ отрывисто:

— Фрекенъ Синдаль укладываетъ свои вещи!

— Что такое?— рзко переспросилъ Сюльтъ.— Разв она узжаетъ?

Ярмеръ понялъ, что безполезно желать скрыть происшедшее. Ршивъ покончить разомъ, онъ сказалъ сурово:

— Она уличена въ недостойной связи!

— Фрекенъ Синдаль?— Докторъ уставился на него, разинувъ ротъ.

— О, это неправда!— дрожащимъ отъ негодованія голосомъ воскликнула фру Хельвигъ.

— Называй это, какъ хочешь!.. Она иметъ любовника, который посщаетъ ее тайно по ночамъ!

Докторъ всплеснулъ толстыми, волосатыми руками и наклонился къ нему.

— И это вы называете недостойной связью!— воскликнулъ онъ съ досадой.

Ярнеръ неувренно покосился на него.

— Здсь!— сказалъ онъ.— Въ нашемъ дом! ночью?

— Такъ что-жъ… Ночь то, вдь, не ваша!

— Но она ухаживала за Эллемуръ?

— Вы полагаете, можетъ быть, что это повредило ребенку.

Маленькіе, острые глазки насмшливо впивались въ его блдное, измученное лицо.

— Что вы хотите сказать?— неувренно спросилъ Ярмеръ.

— Я хочу сказать, что лучшаго ухода для вашего ребенка нельзя себ представить.

— Да, не правда-ли?— горячо вмшалась фру Хельвигъ.

— Я тоже всегда такъ думалъ!— сказалъ Ярмеръ со вздохомъ.

Но докторъ уже разошелся. Онъ трясъ головой, такъ что густые волосы шевелились, и маленькіе, острые глазки его метали молніи на блдное лицо Ярмера.

— Если даже она имла недостойныя сношенія, какъ вы это называете, каждую ночь въ году, то она единственный человкъ съ здоровыми, неиспорченными инстинктами въ этомъ дом! За это ручаюсь я, знающій васъ всхъ вдоль и поперекъ. Покойной ночи!

Докторъ подошелъ къ роялю и взялся за шляпу.

— Но, дорогой докторъ!..— умоляюще началъ Ярмеръ, идя за нимъ съ протянутой рукой.

Докторъ Сюльтъ злобно обернулся къ нему.

— И такую то женщину вы прогоняете отъ себя!— сказалъ онъ, упершись руками въ бока.— Да вы сами не знаете, что длаете!

Губы Ярмера задрожали. Онъ отвернулся и прошепталъ въ глубокомъ волненіи:

— Еслибъ вы знали, какъ мн это больно?

Докторъ посмотрлъ на него. Потомъ сказалъ мягче:

— Да… въ этомъ ваше извиненіе, судья Ярмеръ… ваше единственное извиненіе!.. Если бы вы не любили ее такъ, какъ любите, то ваше нравственное возмущеніе едва ли было бы такъ велико!

— Нтъ… это врно!— убжденно и горячо подтвердила фру Хельвигъ.

— Но вы сами не знаете!— продолжалъ докторъ, не обращая вниманія на ея замчаніе.— Вы вообще не знаете своихъ чувствъ. Потому что у васъ нтъ естественныхъ инстинктовъ, если желаете знать! А т, съ которыми вы родились, задавлены въ своемъ развитіи, сначала учебниками и школьнымъ гнетомъ, а потомъ тмъ, что ‘прилично’, порядкомъ, закономъ, обязанностями по отношенію къ обществу, дьяволомъ и всякой чепухой!

Онъ остановился на секунду, чтобы перевести духъ. Затмъ хлопнулъ толстыми мохнатыми руками и продолжалъ:

— И такихъ людей, какъ вы, сажаютъ судить живую жизнь живыхъ людей!.. Нтъ, пусть намъ лучше вернутъ самосудъ. Пусть намъ вернутъ самосудъ въ самыхъ широкихъ размрахъ! И вы увидите, какъ природа и здравый смыслъ прекрасно справятся со всмъ!

III.

Послышался стукъ.

Фру Хельвигъ быстро оглянулась.

— Кажется стучатъ?

Вс прислушались. Стукъ раздался снова — странно-неувренный и безпомощный.

— Это въ балконную дверь!— сказалъ докторъ и подошелъ къ окнамъ. Луна закатилась къ сверо-западу, свтъ ея не заходилъ уже въ комнату, но снаружи, въ саду, еще трепеталося блое сіянье.

Когда докторъ перешелъ къ балкону, за стеклянной дворью появилась темная тнь, закрывшая свтъ луны.

Фру Хельвигъ вздрогнула.

— Смотрите!— сказала она, указывая на раму.

Ярмеръ подошелъ на нсколько шаговъ.

— Кто это?

Въ ту же минуту докторъ отворилъ дверь.

— Касперъ — солдатъ!— воскликнула фру Хельвигъ, устремивъ неподвижный взглядъ на дверь.

Касперъ остановился въ дверяхъ, прислонившись къ притолок, словно не въ силахъ держаться на ногахъ. Въ одной рук онъ держалъ фуражку и палку, въ другой — нсколько крпко зажатыхъ бумагъ. Сдые, запыленные и слипшіеся волосы свисали на лобъ съ безчисленными морщинами: а маленькіе, каріе глаза смотрли тупо съ искаженнаго лица съ мясистымъ подбородкомъ, точно вклиненнымъ между складками опущенныхъ угловъ рта.

— Сними башмаки, — сказалъ докторъ,— и подойди ближе.

Касперъ — солдатъ медленно и съ трудомъ высвободилъ ноги изъ деревянныхъ башмаковъ. Потомъ подвинулся на нсколько шаговъ впередъ, тщетно стараясь выпрямить спину для почтительности.

— Что вамъ нужно… въ такое время?— спросилъ Ярмеръ.

— Заявиться у судьи!— отвтилъ онъ съ усиліемъ, причемъ вс морщины его пришли въ движеніе.

— Неужели вы не могли подождать до завтра и придти въ контору?— сказалъ Ярмеръ съ досадой.

Касперъ не отвтилъ. Онъ опирался на палку, чтобы удержаться, и голова его опустилась на грудь.

— Что такое учинилъ нашъ Номадъ?— спросилъ докторъ, ободрительно хлопнувъ его по плечу.— Ну, говори живе, дружище!

— Я убилъ юстиціи совтника и укралъ его бумажникъ!— проговорилъ тотъ тихо и не поднимая глазъ.

— Ты… убилъ?.

Докторъ отдернулъ руку и невольно отступилъ на шагъ. Но фру Хельвигъ, не спускавшая глазъ съ застывшаго, искаженнаго лица, нагнулась и спросила:

— Кто далъ вамъ водки?

Только тутъ Касперъ — солдатъ поднялъ голову. Тупые глаза его уставились на нее безпомощнымъ, покорнымъ взоромъ умирающей собаки:

— Это не отъ водки, фру!.. Стина дала мн всего три маленькихъ рюмочки.

Наконецъ, онъ пришелъ въ себя, обернулся къ Ярмеру и протянулъ ему бумаги, которыя держалъ зажатыми въ лвой рук.

— Извольте, ваша милость!

— Что это такое?

— Бумажникъ.

— Тутъ нтъ никакого бумажника!— сказалъ Ярмеръ, медленно беря бумаги изъ его руки.

— Нтъ… я его бросилъ… Это то, что въ немъ было!

— За что вы убили юстиціи совтника?— спросилъ Ярмеръ, берясь за мучительно болвшую голову.

Касперъ помолчалъ съ минуту. Потомъ вс мускулы лица его зашевелились:

— За старую любовь!

— Что такое?— спросилъ Ярмеръ, изумленно всматриваясь въ измученныя, жалкія и истощенныя черты.

— Неисповдимая воля провиднія судила, чтобы онъ умеръ отъ длъ своихъ.

— Что же онъ вамъ сдлалъ?

Безсмысленные глаза загорлись. Онъ выпрямился, и глухой, сиплый голосъ зазвучалъ громче, когда онъ поднялъ руку для торжественнаго показанія.

— Теперь я открою свое сердце и признаюсь во всемъ… разскажу, какъ, по неисповдимой вол судьбы, я сталъ тмъ пропойцей, котораго вы видите!

— Да, да, хорошо!— нетерпливо прервалъ его Ярмеръ.— Но убійство… за что вы убили его?

— Онъ отнялъ у меня Кестенъ Ганзенъ въ т времена, когда я служилъ у него на усадьб!

— Іомфру Бергъ?— спросилъ докторъ.

— Нтъ!.. ее зовутъ не іомфру Бергъ… ее зовутъ Кестенъ Ганзенъ… Она была моей невстой, и мы должны были повнчаться посл Михайлова дня. Но тутъ онъ сталъ на нее заглядываться. Онъ былъ хозяинъ, а меня ужъ штрафовали разъ за буйство. Ну, она и промняла меня на деньги и почетъ… и на всякую пакость!

Касперъ глубоко передохнулъ. Языкъ его развязался, и его нельзя уже было остановить. Онъ долженъ былъ разсказать все, до послдняго слова. Несмотря на свою подавленность, онъ испытывалъ облегченіе отъ того, что бы разсказать все — и хорошее и дурное. Точно вдругъ прорвался старый, затвердвшій нарывъ — ему и больно и пріятно было выдавливать зловонный гной изъ своего сердца. И стоя здсь, съ поникшей головой и неподвижно устремленными въ пространство глазами, онъ прислушивался къ собственному своему разсказу, точно его разсказывалъ кто то чужой.

— Тогда я сталъ пить. Потомъ поступилъ въ солдаты и ухалъ въ Вестъ-Индію, потому что боялся убить его, если увижу его вмст съ нею. Тамъ я тоже пилъ и меня выслали на родину изъ за плохого здоровья. но какъ только я его увидлъ, такъ сейчасъ же сталъ бояться, что убью его. Потому что мн не хотлось дойти до того, чтобы стать убійцей изъ за своей любви. Тогда я убжалъ съ цыганами — и самъ сталъ бродягой… И чувствовалъ себя совсмъ хорошо, бродя изъ деревни въ деревню. Но потомъ нашъ предводитель умеръ. Онъ спился… партія наша распалась… и меня снова отправили на родину, изъ Гамбурга.

— Бдный Номадъ!— Фру Хельвигъ съ состраданіемъ слдила за непрерывной игрой морщинъ на изможденномъ лиц.

— Ахъ ты, бдняга!— воскликнулъ докторъ.— Ты таки убилъ его въ конц концовъ.

— Да, такова была неисповдимая воля судьбы!

— Какъ же это произошло?— спросилъ судья, мысли котораго все время вращались около полнаго раскрытія преступленія.

— Сейчасъ я открою свое сердце и признаюсь во всемъ!— отвтилъ тотъ торжественнымъ тономъ.— Видите, онъ всегда проявляется во время полнолунія.

— Кто?

— Индстикъ… Ингстинкъ… что я долженъ пить!.. Вотъ, а я выпилъ всего три рюмочки… и лежалъ на Кирпичномъ Завод у садовой ограды и думалъ, какъ бы мн раздобыть, что мн нужно. И вдругъ вижу, какой то человкъ идетъ по меж и входитъ въ садовую калитку. Я подумалъ, что это не иначе, какъ кто нибудь изъ своихъ. Но, немного погодя, слышу голосъ юстиціи совтника за оградой. Онъ былъ взбшенъ… и тотъ, кто былъ съ нимъ, тоже былъ взбшенъ, и сказалъ, что старикъ загубилъ всю его жизнь.— Не ты одинъ можешь это сказать, подумалъ я. Потомъ я услышалъ, что они заговорили о деньгахъ — называли крупныя суммы. Я всталъ и заглянулъ сквозь кусты. И вижу, что онъ выхватилъ изъ кармана бумажникъ и далъ тому, чужому, нсколько кредитокъ, съ кучей бранныхъ словъ на придачу… Потомъ они разошлись — такіе же обозленные, какъ вначал. Я видлъ, какъ чужой вышелъ изъ калитки и пошелъ назадъ по меж,— той же дорогой, по какой пришелъ.

— Тогда вы встали и побжали въ садъ, къ старику?— нетерпливо спросилъ Ярмеръ.

Касперъ вздохнулъ глубоко и шумно.

— И тутъ неисповдимая воля судьбы,— продолжалъ онъ торжественнымъ и таинственнымъ тономъ,— сдлала такъ, что нечистый вселился въ меня. Да, подумалъ я, этотъ вотъ уменъ: приходитъ и требуетъ съ него денегъ за то, что онъ загубилъ его жизнь. И старикъ не сметъ не дать ему. Вотъ, думалъ я, и теб нужно сдлать то же, потому что твою жизнь онъ тоже загубилъ. Да, ну, теперь онъ долженъ заплатить за это,— думалъ я — деньгами или жизнью И ноги у меня стали такія крпкія, какими не были за много лтъ. Я всталъ, пробрался въ калитку и прямо на аллею: я, вдь, хорошо знакомъ съ мстностью. Я зналъ, что юстиціи совтникъ, который слабъ ногами, не успетъ дойти до выхода раньше меня. Тамъ я спрятался въ куст сирени. О. какой запахъ шелъ отъ чудесныхъ блыхъ цвтовъ, пока я стоялъ и ждалъ! И вотъ, когда онъ подошелъ, я выступилъ впередъ и попросилъ у него королевской монетки на водку.

— Ахъ ты, шельма!— докторъ покачалъ головой.— Это все?

— Что же вы сказали ему?— спросилъ Ярмеръ,

— Этого я не помню. Но онъ отвтилъ такъ же злобно, какъ всегда… чтобы я убирался изъ сада… или онъ спуститъ на меня собаку. Но я то зналъ, что собака издохла еще въ прошломъ году.

— Откуда же вы это знали?

— Какъ же! я, вдь, иногда захожу на кухню.

— Къ іомфру Бергъ?— спросилъ докторъ съ интересомъ.

— Нтъ, не къ ней самой!.. это не годится!.. Но стряпуха даетъ мн кое-чего пость… и еще мн даютъ сапоги юстиціи совтника, которые онъ перестаетъ носить… Кестенъ знаетъ, что намъ, номадамъ, приходится много бродить по дорогамъ, а у юстиціи совтника и у меня ноги одинаковыя, а по праздникамъ даютъ еще и немножко денегъ.

— Ну, дальше?

— И тогда я приготовилъ ружье!

— Ружье?— Ярмеръ вытаращилъ глаза.

— Онъ такъ называетъ свою палку!— пояснила фру Хельвигъ.

— Стало быть, ты запасся дубинкой!— сказалъ докторъ.

— Да — и хватилъ его разъ по глазу, такъ что съ него слетла шляпа, и онъ повалился мертвый.

Вс молчали. Касперъ стоялъ, сгорбившись и неподвижно уставясь глазами въ полъ, точно видлъ передъ собой старика съ пробитымъ вискомъ.

— Ну, а потомъ?— спросилъ Ярмеръ.

— Вотъ, тутъ-то нечистый и вошелъ въ меня, и я сталъ думать только объ одномъ.

— О чемъ?

— О водк!.. и тутъ я укралъ бумажникъ, который передъ тмъ видлъ въ его рукахъ. Онъ былъ большой и тяжелый. Вернувшись къ забору, я выложилъ все, что въ немъ было, въ свои карманы, а самый бумажникъ бросилъ, чтобы онъ не выдалъ меня.

— А затмъ?

— Затмъ я отправился со всми денежками внизъ, къ Іесперу, подъ гору.

— Кто это?

— А это шинкарь, котораго судья, наврно, знаетъ!.. Но онъ не хотлъ мн дать водки… Это ты, врно, обокралъ кого нибудь!— сказалъ онъ, увидя у меня большой билетъ. Тогда я убрался во свояси, чтобъ онъ не схватилъ меня, побжалъ въ лсъ и легъ на косогор, при лун. Я такъ усталъ, и руки у меня тряслись до того, что я насилу могъ держать бумаги.

— Отчего же он тряслись?

— Оттого, что я выпилъ всего три рюмочки. Ну, полежалъ я, подумалъ, а потомъ захотлъ взглянуть, что это за бумаги, и пересчитать деньги, и тутъ…

Голосъ его сорвался отъ внезапнаго волненія:

— И тутъ я увидлъ большую бумагу, сложенную вчетверо. Ярмеръ поискалъ въ бумагахъ, бывшихъ у него въ рукахъ.

— Не эта?— спросилъ онъ.

— Да, эта самая, что сложена. Я прочелъ ее, при лунномъ свт,— голосъ Каспера замиралъ отъ волненія,— и увидлъ, что это за вщаніе.

— Завщаніе!— судья быстро развернулъ бумагу.

— Завщаніе?— переспросила фру Хельвигъ въ сильномъ возбужденіи.

— Тутъ кого-то лишаютъ наслдства!

Фру Хельвигъ схватилась за сердце, какъ отъ неожиданнаго удара, и воскликнула полугорестно, полурадостно:

— Бденъ, какъ и раньше!

— Потомъ шли деньги, завщанныя деревн, приходу и управ. А подъ конецъ стояло имя Кестенъ Ганзенъ.

Касперъ глубоко передохнулъ. Потомъ продолжалъ съ возрастающимъ волненіемъ, причемъ слова стали почти невнятными:

— И ей назначалось по дв тысячи кронъ въ годъ, до самой ея смерти!

Онъ всхлипнулъ носомъ и вытеръ глаза заскорузлой рукой.

— Такъ что же?— спросилъ Ярмеръ.

— Ну, я и подумалъ,— продолжалъ онъ всхлипывая,— что жаль будетъ, если окажется, что она сдлала все задаромъ.

— Что сдлала?

— Продала любовь своей юности за деньги и почетъ — и останется не при чемъ, да еще попадетъ въ богадльню посл его смерти. Потому что, если бы завщаніе не нашлось, никто, вдь, не дастъ ей ни полушки. И я подумалъ, что это непреложный индстикъ судьбы, чтобы я убилъ юстиціи совтника, а она осталась бы вдовой съ хорошимъ доходомъ. И за это она должна благодарить свою прежнюю любовь, хотя такъ позорно и измнила ей!

— И потому вы и пришли заявить о своемъ преступленіи, Касперъ?

— Да, для того, чтобы она могла получить то, что ей причитается!

— Но вы сами?— спросилъ Ярмеръ, серьезно глядя на него.— Подумали ли вы о томъ, что васъ ожидаетъ?

Касперъ поднялъ голову, глубоко и шумно вздохнулъ, и вс мышцы лица его задрожали, какъ отъ беззвучныхъ.рыданій. Потомъ вымолвилъ отъ всего сердца, проникновенно и съ видимымъ облегченіемъ:

— Ну что-жъ!.. кончится теперь дурная, безпутная жизнь!

— Вы согласны подтвердить все, что говорили здсь, завтра на допрос?

— Все, до послдняго слова!

Ярмеръ положилъ руку на его плечо.

— Да, стало быть, вы теперь арестованы, Касперъ!

— Іисусе Христе!.. Да, стало быть, такъ.

— Идите за мной!— сказалъ Ярмеръ, направляясь къ контор.

Касперъ сдлалъ два шага. Піотомъ остановился, оглянулся на другихъ, точно ища у нихъ помощи.

— Да… только вотъ въ чемъ дло!— началъ онъ, поглаживая лвой рукой бортъ пиджака.

Ярмеръ обернулся.

— Что у васъ еще на душ?

— А разв мн не дадутъ рюмочку или дв?— вымолвилъ онъ тихо, заикаясь.

— Зачмъ?

Умоляюще переводя кроткіе каріе глаза съ одного на другого, онъ сказалъ тмъ же жалобнымъ тономъ:

— Я всегда слышалъ, что когда преступники сами откровенно признаются, то имъ даютъ водки, пива и закуски, сколько ни пожелаютъ.

Докторъ положилъ руку на его плечо, стараясь поймать его взглядъ своими маленькими, острыми глазками.

— Жалко, что ты загубилъ себя изъ-за этого, Касперъ-Солдатъ!— сказалъ онъ.— Признайся, сидя на пригорк и размышляя, ты, наврно, подумалъ, что недурно бы пойти и заявиться судь, потому что, въ награду, получишь водки, которой теб хотлось?

Касперъ взглянулъ на него и чистосердечно кивнулъ:

— Это врно, докторъ!— Они не могутъ отказать теб, если ты чистосердечно признаешься!— подумалъ я.

— Теб дадутъ столько водки, сколько захочешь!.. объ этомъ похлопочу я, Касперъ-Солдатъ!

— Но, дорогой докторъ!..— Ярмеръ испуганно поднялъ на него свои блдные, честные глаза.

— Разв вы не видите,— докторъ раздраженно подтянулъ брюки,— разв вы не видите, что этотъ человкъ долженъ быть переданъ мн? Онъ не преступникъ. онъ боленъ… боленъ оттого, что всю жизнь боролся съ здоровыми, естественными инстинктами, которые общество осудило. Но природу нельзя поработить. Все, чему не даютъ свободы, что постоянно подавляется, то ищетъ себ пути въ глубин, разслабляетъ и отравляетъ весь организмъ… Пьянство, сумасшествіе, мономанія!.. И потомъ, въ одинъ прекрасный день нарывъ лопается. Простой булавочный уколъ — достаточный поводъ!.. Поврьте мн,— еслибы ему сегодня дали столько водки, сколько ему было нужно, то старый Хильсеэ не былъ бы убитъ!.. Поэтому его мсто въ больниц!

Докторъ выпрямился и пошелъ къ контор.

— Урядникъ тамъ?— спросилъ онъ.

— Онъ въ передней!— отвтилъ Ярмеръ.

— Ну, вотъ, и отлично! Вдвоемъ мы съ нимъ справимся! Докторъ положилъ руку на цлечо Каспера.

— Идемъ со мной, Касперъ! я дамъ теб водку, которую ты заслужилъ!

Тупые, каріе глаза вспыхнули внезапной животной радостью.

Онъ сдлалъ неудачную попытку распрямить спину, и предвкушеніе водки заставило его задрожать всмъ тломъ.

Ведя его передъ собой, докторъ вышелъ въ контору.

IV.

Ярмеръ провелъ рукой по лбу и улыбнулся усталыми, нервными глазами.

— О, дорогая!— сказалъ онъ.— Какъ все это удивительно!.. Точно въ сказк!.. Только что все было такъ мрачно, а сейчасъ все снова свтло и радостно!

Фру Хельвигъ стояла у рояля, погруженная въ глубокое раздумье.

— А фрекенъ Синдаль?— спросила она.

— О, не напоминай мн!— Тнь внезапнаго страданья мелькнула по его утомленному лицу.— Я постараюсь позабыть ее!

Ея большіе, срые глаза испытывающе впивались въ его глаза. Тогда онъ снова провелъ рукой по лбу и проговорилъ:

— Я хочу думать о томъ, что Эллемуръ спасена. Хочу думать, что убійца найденъ. Разв тутъ не видно участія Провиднія, дорогая?.. Сначала этотъ страхъ — и ребенокъ спасенъ… Потомъ разочарованіе посл надежды — и все же убійца является въ лунномъ свт и самъ отдается въ мои руки!.. Разв это не похоже на испытаніе?

Фру Хельвигъ выпрямилась и подошла къ нему. Наконецъ-то, ршеніе было принято:

— Испытаніе, которое надо выдержать!— сказала она.

Ярмеръ не слышалъ торжественнаго тона.

— Да, — сказалъ онъ,— и мы его выдержали… теперь все снова хорошо.

— Нтъ, испытаніе только начинается!

На этотъ разъ онъ замтилъ, какъ дрожалъ ея голосъ.

— О чемъ ты говоришь?— спросилъ онъ, неувренно взглядывая въ ея срые глаза, такъ странно сверкавшіе на бломъ лиц.

— Самое тяжелое еще осталось!

— Я тебя не понимаю!— сказалъ онъ, пугаясь торжественной серьезности ея тона.

— Научила ли тебя чему-нибудь эта ночь?

— Что ты хочешь сказать?

Онъ снова изумленно и испуганно взглянулъ на нее, такою онъ никогда не видалъ ее раньше.

— Я желала бы, чтобъ ты узналъ хоть половину того, что узнала я съ тхъ поръ, какъ закатилось солнце!

Лицо ея вдругъ озарилось лучемъ радости, а большіе глаза наполнились прозрачными слезами.

Онъ смотрлъ на нее, раскрывъ ротъ.

— Дорогая… почему ты такъ, взволнована?

Глаза ея сіяли сквозь слезы, верхняя губа поднялась въ скорбной улыбк:

— О! я такъ невыразимо счастлива въ эту минуту, хотя и должна причинить теб большое горе!

— Хельвигъ?— воскликнулъ онъ въ ужас, отклоняюще простирая къ ней руку.

Она подошла къ нему и взяла его руку обими своими.

— О, мой другъ!— страстно воскликнула она,— еслибъ ты могъ чувствовать моимъ сердцемъ!.. Еслибъ ты могъ видть моими глазами, которые теперь раскрылись — ты порадовался бы со мною, что наконецъ-то, наконецъ-то я ршилась…

— На что?спросилъ онъ, задыхаясь.

— Быть честнымъ и естественнымъ человкомъ! О, соберись съ силами, Ярмеръ!.. Постарайся на минуту забыть твое положеніе, чинъ, должность… деньги, почетъ, общественное мнніе и все!

Ярмеръ выдернулъ руку.

— Не отдаляйся!— молила она въ экстаз.— Это такъ важно и для тебя, и для меня, и для всхъ насъ!

— Я не понимаю тебя!.. Зачмъ мн забывать?

Она снова поймала его руку и крпко ухватилась за нее:

— Живи одну минуту только своимъ сердцемъ!.. Будь на минуту добрымъ и справедливымъ человкомъ, какой ты въ сущности и есть!

Ярмеръ смотрлъ на нее въ мучительномъ предчувствіи:

— Хельвигъ… что съ тобой?

Ея расширенный, восторженный взоръ охватывалъ его слабую фигуру съ силой, которой онъ не могъ противостоять:

— Общай, что ты постараешься, Кнудъ!

— Да.. да!— пробормоталъ онъ.— Только бы она поскоре говорила!

— И скажи мн: была-ли между мною и тобою, хоть на минуту, настоящая, живая любовь?.. та любовь, что похожа на рокъ?.. Нтъ, отвчай не сразу!.. Подумай, но подумай сердцемъ! Была-ли я когда-нибудь такъ необходима для твоей жизни, чтобы ты ради меня забылъ положеніе, имя и честь?

Ярмеръ высвободилъ руку, избгая ея взгляда, но не отвчалъ.

Хельвигъ схватила его за локоть.

— Ты знаешь!— сказала она убжденно, почти съ угрозой.— Это правда!

Ярмеръ не могъ освободиться отъ властнаго взгляда ея глазъ, мшавшаго ему подумать о поставленномъ ею вопрос. Но онъ чувствовалъ, сердцемъ сознавалъ, что она права.

Онъ молча склонилъ голову, а она выпустила его руку и спросила тихо, точно дло, въ сущности, было такъ просто и ясно:

— Такъ зачмъ же намъ жить вмст?

— Но, дорогая,— Ярмеръ вздрогнулъ, точно кто-нибудь ударилъ его по лицу.

Фру Хельвигъ продолжала тмъ же тихимъ, равнодушнымъ тономъ:

— Ты, вдь, не захочешь отнимать у другого его право и собственность?

— У другого?— переспросилъ онъ, замирая.

— Есть человкъ, который любитъ меня… любитъ до того, что забылъ все… положеніе, имя и честь, ради меня!.. Который пошелъ бы въ тюрьму, еслибъ дло шло о моемъ счастіи!

Ярмеръ смотрлъ на нее, словно она вдругъ сдлалась ему чужою. Голосъ былъ другой, глубже и горяче. Такого сіяющаго выраженія въ большихъ, экзальтированныхъ глазахъ онъ никогда не видлъ. Даже осанка измнилась — стала боле гордой, непреклонной.

— А ты?.. дорогая… ты сама?— пробормоталъ онъ въ глубокомъ смятеніи.

Она не смотрла на него. И отвтила, точно говоря кому-то третьему, невидимо присутствовавшему среди нихъ.

— Женщина любитъ того, кто больше предлагаетъ… кто даетъ все!.. Можетъ быть, мы сами этого не знаемъ, потому что не имемъ естественныхъ инстинктовъ. Но въ одинъ прекрасный день, когда уже поздно… когда мы со слпа совершаемъ путь уже съ другимъ, что-то вдругъ приходятъ къ намъ въ свтлую, тихую лтнюю ночь… и вызываетъ наружу все, что заложено въ насъ невдомо для насъ самихъ!

Ярмеръ начиналъ понимать. Онъ наклонилъ голову, и накипавшія слезы жгли его нервные, усталые глаза.

Она не замтила этого. И продолжала, какъ должна была теперь, когда ледъ былъ сломанъ.

— Итакъ, это пришло ко мн… и захватило меня противъ моей воли! И теперь я стою и спрашиваю, смю-ли я поступить наперекоръ судьб. Теперь, когда дло идетъ о моемъ счасть… и о счасть того, кто владетъ моимъ сердцемъ — я должна сказать теб все! Пока Эллемуръ находилась въ опасности, я не смла. Я боялась — не знаю сама, чего!.. Теперь нтъ больше выбора!

Она обернулась къ нему, устремивъ на него ршительный и торжественный взглядъ большихъ глазъ:

— Когда я выходила за тебя замужъ, Кнудъ Ярмеръ, сердце мое принадлежало другому мужчин, но я не считалась съ этимъ. Я узнала власть его только позже, я догадывалась о ней только позже, я догадывалась о ней только иногда, въ сумерки, когда оставалась одна, но сегодня ночью я увидла ее воочію. Теперь я знаю ее настолько, что не могу уже бжать отъ нея, она поработила меня!

— Кого же ты любила?— спросилъ онъ, тупо смотря на нее.

— Вернера Хильсеэ!

— Хильсеэ — ты?..

— Ты долженъ знать все… все то, что я должна была бы сказать теб, если бъ послдовала своему первому побужденію. Только случай виноватъ въ томъ, что я не сдлалась совсмъ его въ то время, когда еще не была съ тобой знакома.

Ярмеръ слъ ошеломленный. Закрывъ лицо руками, онъ шепталъ про себя:

— Это слишкомъ… Боже мой… Боже мой!

Хельвигъ положила руку на его плечо.

— Вспомни, что ты общалъ мн!— просила она въ экстаз.— Думай сердцемъ! Ты, вдь, никогда не любилъ меня, теперь я знаю это,

Ярмеръ отнялъ руки отъ лица и, безпомощно глядя въ пространство, сказалъ съ горькимъ страданіемъ:

— И это говоришь ты… мать моего ребенка… посл четырехъ лтъ супружества!

— О, думай же сердцемъ!— она наклонилась къ нему въ сильномъ возбужденіи и страстно схватила его за плечи.— Забудь о брак и положеніи, и о всемъ, что касается общества. Или, дйствительно, все это можетъ перевсить твое собственное и мое счастье… теперь, когда ты знаешь все?

— Мое счастье?— спросилъ онъ горько, почти съ улыбкой.

— Да… потому что, когда мы разстанемся, то ты будешь свободенъ!.. и можешь тоже исправить ошибку и зажить настоящей жизнью… не той, какой требуетъ твое положеніе, а той, какую подскажетъ теб сердце.

— А ребенокъ?— глухо спросилъ онъ.— Эллемуръ?

Фру Хельвигъ провела руками по вискамъ, словно собирая вс свои силы. Потомъ взглянула на него съ горестной улыбкой:

— Разв ты ей не дороже? Она всегда больше любила тебя.

— Меня и фрекенъ Синдаль!— сказалъ онъ, какъ бы думая вслухъ.

— Да… и Зельму Синдаль!

Она помолчала съ минуту, пытливо всматриваясь въ его усталое блдное лицо.

— Подумай и о ней.

Онъ не отвчалъ.

— Помнишь, какъ ты принялъ близко къ сердцу… вспомни, какъ ты только что взволновался, когда подумалъ…

Какая-то мысль забрезжила въ немъ — какъ лучъ свта среди всего этого мрака.

— Хильсеэ и ты?— спросилъ онъ, вставая и стараясь связать все, случившееся въ эту ночь.— Значитъ, это не она!.. Значитъ, онъ приходилъ къ теб, когда меня не было, а не къ ней.

Отъ внезапной радости кровь хлынула къ его блднымъ щекамъ.

— Теперь я понимаю!.. чтобы покрыть тебя, она приняла вину ма себя?.. О, слава Богу!.. такъ, значитъ, она невинна!

V.

Въ балконную дверь постучали.

Фру Хельвигъ вздрогнула отъ радостнаго предчувствія.

— Войдите!— крикнула она.

Стеклянная дверь отворилась, и Вернеръ Хильсеэ вошелъ въ комнату.

— Простите, фру!— сказалъ онъ, взглянувъ на нее съ страннымъ блескомъ въ темныхъ глазахъ.— Но приключеніе снова приводить меня сюда въ эту необыкновенную ночь.

— Я это знала!— сказала она, прижимая руку къ груди.

Ярмеръ выпрямился и, подойдя къ нему, спросилъ смущенно:

— Чмъ могу служить вамъ?

Вернеръ обернулся къ нему и сказалъ холоднымъ, дловымъ тономъ, не глядя на него:

— Проходя по меж къ Кирпичному Заводу, я нашелъ у самой садовой ограды вотъ этотъ бумажникъ. Онъ былъ пустъ, но я счелъ нужнымъ передать его судь, потому что онъ принадлежалъ юстиціи совтнику Хильсеэ.

Ярмеръ взялъ бумажникъ и равнодушно взглянулъ на него.

— Убійца выдалъ себя самъ!— сказалъ онъ машинально.— Одинъ сумасшедшій изъ здшняго села.

И вдругъ въ блдныхъ глазахъ его вспыхнулъ огонекъ невольнаго злорадства.

— Вмст съ тмъ, могу сообщить вамъ, что въ числ бумагъ, находившихся въ бумажник, оказалось и завщаніе, о которомъ говорила іомфру Бергъ.

— Что же въ немъ говорится?

— Прочтите сами!

Ярмеръ отыскалъ документъ среди бумагъ, лежавшихъ на курительномъ столик, и передалъ его Хильсеэ.

Вернеръ развернулъ его и прочелъ, краска залила его лицо до корней волосъ. Затмъ, медленно сложивъ бумагу, онъ обернулся къ фру Хельвигъ и сказалъ:

— Приключеніе оказалось недлиннымъ, фру!.. Сказка о богатимъ наслдник уже кончена!

Она обняла его сіяющимъ взоромъ большихъ, срыхъ глазъ:

— Но начинается новая, Вернеръ Хильсеэ!

Что такое?.. Онъ быстро взглянулъ на нее.

— Фру Ярмеръ?— произнесъ онъ робко и неувренно.

— Женщина, всегда стремившаяся къ врному и опредленному, и желавшая пользоваться всеобщимъ уваженіемъ…

— Что же она?..

Темные глаза его со страхомъ впивались въ нее, онъ не смлъ вритъ…

— О, ее точно подмнили!— воскликнула она, улыбаясь ему сквозь слезы.— Приключеніе пришло къ ней въ лтнюю ночь и раскрыло ея сердце!

— Это серьезно?— спросилъ онъ тихо, дрожащимъ голосомъ.

— Она сдлалась естественнымъ человкомъ!— сказала Хельвигъ, протягивая ему об руки.

— Хельвигъ Ленфельдтъ!— воскликнулъ онъ, чуть не съ рыданіемъ хватая ее за руки и сжавъ ихъ съ такой силой, что она поморщилась, но она не обратила вниманія на боль.

— Когда онъ сказалъ о завщаніи, — продолжала она,— когда я услышала, что ты снова бденъ… какъ въ тотъ вечеръ, когда униженный и умоляющій стоялъ въ моей комнат… въ тотъ вечеръ, когда ты долженъ былъ взять меня, какъ мужчина беретъ женщину, которая принадлежитъ ему… я знала, что перемна во мн совершилась. Я перестала бояться, преисполнилась радости и желанія, потому что знала! что это все равно случится…

— Что?— спросилъ Вернеръ въ неописуемомъ волненіи.

— Что я буду бороться за любовь и счастье… объ руку съ тобой, Вернеръ нагнулся и поцловалъ ея дорогія руки.

Но вдругъ вспомнилъ, кто находится здсь, кром нихъ. Повернувъ голову къ Ярмеру, онъ старался прочесть, что происходитъ въ его душ:

— А твой… а герръ Ярмеръ?— спросилъ онъ, запинаясь.

Фру Хельвигъ старалась поймать взглядъ Ярмера, стоявшаго съ опущенной головой, неподвижно смотря въ пространство, блднаго и усталаго.

— Ярмеръ знаетъ теперь мое сердце,— сказала она, наконецъ,— и признаетъ твои права!

VI.

Дверь изъ столовой растворилась, и тихо вошла Зельма Синдаль. Она была въ пальто и медленно шла по комнат, съ большими, синими глазами, еще прозрачными отъ слезъ.

Замтивъ Вернера Хильсеэ, она остановилась, пораженная. Когда она увидла, что онъ стоитъ, держа фру Хельвигъ за руки, румянецъ залилъ ея щеки, и ротъ ея искривился отъ внезапной боли, при взгляд на Ярмера, поспшно отвернувшаго голову.

Все мужество ея пропало. Она бросилась къ фру Хельвигъ, восклицая въ сильномъ волненіи.

— О, фру Ярмеръ! Что вы сдлали! Что вы сдлали!

Но фру Хельвигъ смотрла на нее сіяющими глазами:

— То, что правильно, и что я должна была сдлать!

Фрекенъ Зельма уже не взвшивала своихъ словъ. Она дала волю своему сердцу и сказала горячо и откровенно:

— Какъ вы могли разсказать это ему?

Тогда Ярмеръ медленно обернулся. Онъ взглянулъ на нее блдными, усталыми глазами и спросилъ въ глубокомъ волненіи:

— Фрекенъ Синдаль… зачмъ вы приняли на себя такую большую вину?

Она вспыхнула, какъ огонь, и пухлые пальцы нервно теребили перчатку, которую она держала въ рук.

Тогда онъ подошелъ къ ней.

— Вы сдлали это для того, чтобы покрыть преступленіе Хельвигъ?— спросилъ онъ.

Она опустила глаза и закусила губу, но не отвчала.

— Или вы сдлали это изъ состраданія ко мн?— продолжалъ онъ тихо, дрожащимъ голосомъ.

Ея большіе, синіе глаза на секунду встртились съ его взглядомъ. Затмъ она опустила голову, но ничего не сказала.

Онъ стоялъ нсколько времени, смотря на нее.

Наконецъ, онъ обрлъ даръ рчи:

— Какъ много вы могли дать!.. И какъ быстро я подумалъ о васъ дурно! Простите меня!— прибавилъ онъ тихо.

Въ эту минуту фру Хельвигъ обими руками обняла блокурую головку Зельмы.

— Дорогой… дорогой… другъ!— сказала она со слезами въ голос.— Вы были лучшей матерью для Эллемуръ, чмъ я!.. Когда я уду, останьтесь съ ней!

Зельма съ минуту стояла, шатаясь, точно не зная, куда ей направиться.

Но вдругъ волненіе окончательно обезсилило ее.

— О, фру Ярмеръ!— воскликнула она, съ рыданьемъ прижимаясь къ ея плечу.

VII.

Въ раскрытой балконной двери стоялъ докторъ Сюльтъ, указывая на сверо-востокъ, гд заалло небо.

— Смотрите!— сказалъ онъ восторженно, своимъ глубокимъ, чуть сиповатымъ голосомъ.— Смотрите, занимается заря. Нимфы и Эльфы ложатся на покой. Змй прячетъ голову въ втвяхъ блой сирени, и Панъ испуганно убгаетъ въ свои лса.

Онъ повернулся отъ двери и вошелъ въ комнату.

— Но мы, бдные смертные, вступаемъ въ новый день, и никто не знаетъ, что онъ принесетъ намъ!

Фру Хельвигъ подняла голову и проговорила убжденно и съ ликованіемъ:

— Нтъ, докторъ теперь мы это знаемъ!

Остановившись посреди комнаты, онъ окинулъ ихъ всхъ однимъ быстрымъ взглядомъ своихъ маленькихъ, острыхъ, съ затаеннымъ юморомъ, глазъ.

Потомъ всплеснулъ толстыми, мохнатыми руками и воскликнулъ:

— Что, разв я этого не думалъ! Разв я этого не зналъ! О, да благословитъ васъ Богъ, дорогіе друзья!— сказалъ онъ, идя къ нимъ съ распростертыми объятіями.

Онъ остановился, ища какого-нибудь торжественнаго выхода для своей радости.

— Кажется, здсь было немножко виски?— спросилъ онъ, оглядываясь.

Фрекенъ Зельма подняли голову и, улыбаясь сквозь слезы, указала на столъ:

— Вотъ, стоитъ вашъ дурной инстинктъ, докторъ Сюльтъ.

Онъ съ удовольствіемъ потеръ руки, подошелъ къ столу и налилъ четыре стакана.

— Да!— сказалъ онъ, поднимая свой стаканъ.— Разв это не то, что я всегда говорилъ! Да здравствуютъ инстинкты… и хорошіе, и дурные!

Конецъ.

‘Современный Міръ’, NoNo 1—3, 1907

Панъ.

ЧАСЪ ПЕРВЫЙ.Луга дымятся.

I.

II.

III.

IV.

V.

VI.

VII.

VIII.

IX.

ЧАСЪ ВТОРОЙ.Въ лунномъ свт.

I.

II.

III.

IV.

V.

VI.

VII.

VIII.

IX.

X.

ЧАСЪ ТРЕТІЙ.Въ полночь.

I.

II.

III.

IV.

V.

VI.

VII.

VIII.

IX.

X.

XI.

XII.

ЧАСЪ ЧЕТВЕРТЫЙ.На зар.

I.

II.

III.

IV.

V.

VI.

VII.

Читайте также:

ЧАСЪ ПЕРВЫЙ.
Луга дымятся.

ЧАСЪ ВТОРОЙ.
Въ лунномъ свт.

ЧАСЪ ТРЕТІЙ.
Въ полночь.

ЧАСЪ ЧЕТВЕРТЫЙ.
На зар.