Квичи, Уорнер Сьюзен, Год: 1852 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 448 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

КВИЧИ.

РОМАНЪ ЕЛИСАВЕТЫ ВЕСЕРЕЛЬ.

Автора ‘Обширный Міръ’.

Въ двухъ частяхъ.

САНКТПЕТЕРБУРГЪ.
1860.

Приложеніе къ журналу ‘Библіотека для Чтенія’ No 12. 1860 г.

Часть первая.

1.
Занавсъ поднимается: Квичи.

Надъ луною
Ты видишь: облако блеститъ,
Оно туманной пеленою
Сіянье нжное мрачитъ…

— Ддушка! таратайка уже у крыльца! все готово!

— Хорошо, душа моя, погоди немножко!, ласково отвчалъ красивый, высокій старикъ: — мн нужно еще сходить за шляпой.

— Постойте, я сбгаю и принесу вамъ! сказала Фледа Ринганъ, двочка одиннадцати лтъ, мелькнувъ, какъ молнія, мимо дда, въ два прыжка она очутилась въ конц узкаго корридора, ведущаго въ его комнату, и съ тою же быстротою возвратилась назадъ, держа въ рукахъ шляпу.

— Это еще не все! Надобно надть плащъ и взять съ собою денегъ, замтилъ старикъ.

— Ахъ, да, на почту. Сегодня прекрасная погода, ддушка! Цинтія! Помоги же ддушк надть плащъ! А я между тмъ присмотрю за лошадкой.

Но лошадка, нкогда живая и горячая, теперь была уже пятнадцати лтъ и вовсе не нуждалась въ надзор. Таратайка стояла у такъ называемаго задняго луга, а именно близь ограды, шедшей вдоль задняго двора, примыкавшаго къ дому. Дворъ былъ со всхъ сторонъ окруженъ тучными пастбищами, черезъ которыя, шагахъ въ двухстахъ отъ дому, пролегала большая дорога. Прислонясь спиною къ оград, двочка любовалась на лошадку, между тмъ какъ одинъ изъ работниковъ, служившихъ на мыз, накладывалъ въ таратайку свжей соломы.

— Уаткинсъ, сказала ему двочка, кажется, эта постромка не крпко держится.

— Много вы смыслите въ постромкахъ! угрюмо проворчалъ работникъ, однако же не пренебрегъ замчаніемъ, удостоврясь, что еслибъ оторвалась постромка, которая въ самомъ дл некрпко держалась, то лошадь могла бы легко запутаться въ упряжи и опрокинуть одноколку. Довольная тмъ, что бда была предупреждена, Фледа взобралась на свое мсто въ таратайк, вскор пришелъ и ддушка, совсмъ одтый.

— Кажется, Уаткинсъ могъ бы потрудиться вымыть таратайку, замтила Фледа, она вся забрызгана грязью.

— Въ самомъ дл! закричалъ съ досадою г. Ринганъ. Уаткинсъ!

— Чего изволите?

— Лнтяй! Зачмъ ты не вымылъ таратайку, какъ я теб приказывалъ?

— Я мылъ.

— Отчего же она вся въ грязи?

— Объ этомъ спросите у мистера Дейденговера, онъ въ ней третьяго дня здилъ. Пусть самъ моетъ, у меня своего дла довольно, я за всхъ работать не стану.

Старикъ не отвчалъ ни слова, онъ взялъ возжи и, подернувъ ихъ, далъ знать лошадк, что пора тронуться съ мста. Лице г. Рингана нахмурилось, но какъ скоро затворились за нимъ ворота, оно снова прояснилось, Фледа замтила было еще неисправность въ упряжи, а именно грязную веревку вмсто хомута на ше лошади, но на этотъ разъ промолчала.— Зачмъ сердить ддушку изъ пустяковъ? подумала она, велика ли бда, что одноколка забрызгана, или что на ше лошадки не хомутъ, а веревка?… Притомъ же г. Ринганъ и внучка его принадлежали къ числу тхъ возвышенныхъ умовъ, которымъ недоступны мелкія искушенія щегольства и роскоши. Г. Ринганъ всегда пренебрегалъ ими, а Фледа, если и знала ихъ прежде, то теперь давно уже забыла. Милой двочк было все равно, что зеленая таратайка уже очень стара, что рессоры, на которыхъ она лежала, полузаржавли, что годы и усердная служба угомонили горячую лошадку!… Фледа была счастлива, когда солнце яркими лучами своими позлащало природу и когда птички весело щебетали въ лсахъ и на берегу ручейка. Г. Ринганъ, съ своей стороны, былъ совершенно счастливъ тмъ, что подл него въ старой одноколк сидло такое сокровище, какое рдко встрчается въ великолпныхъ экипажахъ, запряженныхъ отличными конями.

— Куда мы теперь подемъ, ддушка? На почту? спросила двушка.

— Да.

— Какъ весело здить на почту! Не правда ли, ддушка? Вы всегда берете тамъ свой журналъ, а я… я иногда получаю письмо, или, по крайней мр, всегда ожидаю получить, — можетъ быть получу и сегодня.

— Посмотримъ! твоимъ роднымъ давно бы уже пора написать.

— О, они мн никогда не пишутъ, ко мн пишетъ только одна тетя Люси, а отъ нихъ я ни разу не получала! Впрочемъ одинъ разъ получила отъ Гюга. Помните это письмо, ддушка? Я думаю, Гюгь долженъ быть теперь славный ребенокъ.

— Ребенокъ? Но вдь онъ теб ровесникъ, Фледа. Ему теперь врно уже есть 11 лтъ?

— Да, ддушка. Но вдь мн тоже 11 лтъ, а я еще маленькая.

На этотъ отвтъ возражать было нечего и г. Ринганъ погналъ рысью старую лошадку.

былъ прекрасный осенній день, солнце слегка было задернуто прозрачными облаками, въ воздух вяло свжею прохладою. Листья съ нкоторыхъ деревъ уже облетли, а то, которые остались, блестли еще яркими красками поздней осени. Прекрасная дорога пролегала чрезъ пространныя, хорошо обработанныя поля, представлявшія взорамъ богатыя и разнообразныя произведенія. Здсь на обширномъ пространств краснла гречиха, тамъ на значительномъ протяженіи зеленли озими, дале разстилались необозримыя пастбища, тамъ и сямъ возвышались холмы, увнчанныя веселыми рощицами, ниже, въ извилинахъ долины, рисовались густыя купы сосенъ съ своею мрачною зеленью. Вс эти разнообразные виды природы представляли зрлище отрадное не только для глазъ, но и для сердца, которое радовалось, видя это изобиліе благъ земныхъ.

Г. Ринганъ и внучка его любовались этою великолпною картиною, поля, на довольно большомъ разстояніи, принадлежали старику, и Фледа принялась разсуждать съ ддушкою о земледліи, о качеств того или другаго участка земли, объ искуственныхъ лугахъ и объ индйскомъ прос — и обо всемъ говорила съ большою смышленостію и толкомъ.

— Ахъ, ддушка! вскричала она, позвольте мн сойти на одну минутку, мн хочется сорвать нсколько втокъ этой чудесной псинки {Bitterswut, dulesmara.}.

— На что теб?

— Мн очень нужно, ддушка, подождите только одну минутку. Фледа въ два прыжка очутилась на краю дороги, подл молодой сосны, которую роскошно обвила псинка, какъ бы втвями коралловъ, вмсто одной минутки, выпрошенной у ддушки, Фледа провела по крайней мр пять и наломала огромное количество втвей красиваго растенія, съ которыми и воротилась въ таратайку.

— Что же ты будешь длать со своими трофеями? спросилъ, улыбаясь, г. Ринганъ, усаживая двочку на прежнее мсто.

— Ахъ, ддушка, я сдлаю изъ нихъ великолпный букетъ вмст съ кедровыми и сосновыми втвями, и поставлю въ воду, они долго будутъ свжи. Поглядите, ддушка, какія чудесныя втки! Даже жаль было ломать ихъ.

— Въ самомъ дл красиво! но у насъ неподалеку отъ дома есть что-то въ этомъ род — какъ бишь оно называется?… огненное дерево, что ли?

— Какъ? мое огненное дерево? ни за что въ свт не сломлю съ него ни одной вточки! Около дома только и есть хорошаго, что это деревцо! Притомъ же, ддушка… вы мн говорили… что моя маменька сама посадила его… ни за что въ свт я не стану его ломать!…

— Хорошо, хорошо, душа моя! Пусть его растетъ, больше, больше! Пусть хоть домъ перерастетъ!

— А какъ хороша эта псинка! Еслибы мн теперь найти гд нибудь остролисту!

— А вотъ мы сейчасъ выдемъ на поле, тамъ его много.

И Фледа принялась снова любоваться рощами, полями, все веселило, все радовало умную двочку. Однако нтъ счастья безъ горя! Такъ случилось и теперь. Подъзжая къ полю, Фледа вдругъ вскрикнула:

— Кто это тутъ прозжалъ въ телг?.. Ахъ, ддушка! Мистеръ Дейденговеръ веллъ сбить мои орхи! Т орхи, которые вы мн подарили!

Г. Ринганъ остановилъ лошадь.

— Въ самомъ дл!— вскричалъ онъ съ гнвомъ, и погодя немного проворчалъ сквозь зубы: Негодяй!

Между тмъ Фледа разглядла вдали толпу людей въ холщевыхъ балахонахъ и шляпахъ съ широкими полями: они усердно нагружали орхами стоявшую подъ деревомъ телегу.

— Ддушка, сказала двочка, позвольте, я побгу и скажу имъ, что вы несогласны продавать имъ эти орхи, вдь мн ничего за это не достанется!

— Нтъ, душа моя, уже поздно — отвчалъ старикъ, они все забрали. Дейденговеръ продалъ орхи потихоньку отъ меня, и деньги взялъ себ.

Фледа глубоко вздохнула, грустно поглядла на телгу, но не сказала больше ни слова.

Отъхавъ нсколько дале, г. Ринганъ снова остановился.

— Фледа, сказалъ, посмотри-ка туда, я не разгляжу хорошенько, никакъ это мои бараны пасутся тамъ вмст съ Торнтоновыми?

— Не знаю, ддушка… не нижу… а, вотъ теперь вижу! да, да… теперь узнаю… точно, это ваши бараны… я различаю ваше тавро.

— Я этого ожидалъ… еще третьяго дня я говорилъ Дейденговеру, что если онъ не починитъ забора, то мои бараны перейдутъ на Торнтоново поле, или же т на мое переберутся, вдь я говорилъ!… Добро! Все на одинъ ладъ идетъ! Все идетъ…. но длать нечего!..

И бдный старикъ съ огорченіемъ тряхнулъ возжами, понукая лошадку.

— Зачмъ вы не прогоните Дейденговера, ддушка? Онъ такой гадкій!.. робко сказала Фледа.

— Нельзя, душенька! отрывисто отвчалъ г. Ринганъ — и разговоръ прекратился.

Молча и грустно продолжали они путь, наконецъ таратайка остановилась у почтовой конторы.

— Прикажете ли мн выйти, ддушка?— спросла Фледа.

— Нтъ, душенька. Гей! Здравствуйте, мистеръ Семпіонъ! Нтъ ли чего нибудь ко мн?

Мистеръ Семпіонъ ушелъ и скоро возвратился.

— Вотъ вашъ журналъ, ддушка! сказала Фледа.

— Да! А вотъ и еще что-то! сказалъ г. Рингамъ, подавая двочк письмо съ надписью: Миссъ Эмфлед Ринганъ, въ дом г. Рингана.

— Изъ Парижа! вскричала двочка, схвативъ письмо.

Дейденговеръ и орхи были забыты, но тряска таратайки не позволяла читать письмо.

— Тмъ лучше! говорила Флода, по крайней мр во всю дорогу все чего-то ожидаешь. Куда мы теперь подемъ, ддушка?

— Въ Квичи-рнъ.

— А порядочная прогулка! я очень рада. Въ одинъ день письмо и букетъ! Я сегодня очень счастлива, ддушка.

Квичи-рнъ была маленькая деревушка, состоявшая домиковъ изъ пятнадцати или двадцати, и находившаяся въ полумил отъ дома г. Рингана, въ ней были однако порядочная каменная церковь, маклерская контора, приходское училище и почтовая контора, но мистеръ Ринганъ обыкновенно пересылалъ свои письма черезъ Сатлервильскую почту.

Подъхавъ къ маклерской контор, г. Ринганъ опять остановился и закричалъ:

— Гей, э!.. малый! У себя ли мистеръ Джолли?

— У себя, сэръ,

— Попроси его, пожалуйста, выйти ко мн на минуту, мн вылзать трудно.

Г. Джолли былъ маленькій человчекъ пріитной наружности, съ медовою рчью, онъ слылъ человкомъ честнымъ и услужливымъ и старался всегда уладить дло къ удовольствію тхъ, которые обращались къ нему. Ловко и развязно подошелъ онъ къ г. Рингану, съ принужденнымъ смхомъ, который показывалъ, что онъ иметъ сообщить нчто непріятное.

— Здравствуйте, мистеръ Джолли! началъ старикъ. Какая прекрасная погода!

— Безподобная! Все ли вы въ добромъ здоровь, мистеръ Ринганъ?

— Да я былъ бы совсмъ здоровъ, еслибы не нога, ходить почти не могу. Впрочемъ, въ мои лта нельзя избжать болзни, слава Богу за то, что не хуже!

— Конечно, слава Богу! отвчалъ разсянно мистеръ Джолли, трепля по ше старую лошадку.

— Видли вы Макъ-Гована? спросилъ г. Ринганъ, быстро понизавъ голосъ.

— Видлъ.

— Онъ, кажется, тяжелый человкъ.

— Злйшая собака, какую мн только удавалось встртить.

— Что же онъ говоритъ?

— Говоритъ, что велитъ продать.

— Передали ли вы ему то, что я васъ просилъ?

— Я ему сказалъ, сэръ, что доходъ вашъ въ ныншнемъ году былъ гораздо ниже вашихъ ожиданій, и что вы не могли собрать всей должной ему суммы, а что со временемъ самъ чортъ не вомшаетъ вамъ заплатить ему долгъ. Г. Ринганъ — прибавилъ я въ заключеніе — не обидлъ еще никого въ жизни.

— Что же онъ?

— Наговорилъ мн грубостей, и сказалъ, что не будетъ ждать ни минуты дольше, что и такъ уже ждалъ полгода.

— Правда, вотъ уже годъ, какъ я долженъ ему. Да я бы часу не просрочилъ, еслибы могъ ходить свободно и самъ смотрть за хозяйствомъ. Но что же мн длать? Дейденговеръ меня кругомъ обманываетъ.

— Кажется, такъ.

— Какъ же вы думаете, мистеръ Джолли, что Макъ Гованъ намренъ сдлать?

— Все, что позволитъ законъ. Его ничто не удержитъ.

— Никогда и не думалъ, чтобы моя хворость довела меня до такой крайности — сказалъ съ горечью старикъ, покачавъ головою,— лишиться всего имущества и не провести даже послднихъ дней жизни подъ собственною кровлею…

— Я ему говорилъ все это, мистеръ Ринганъ, представлялъ вс резоны. Мистеръ Макъ Гованъ, сказалъ я, вы затваете недоброе дло, дурное дло. Всякій здсь охотно пріютилъ бы у себя мистера Рингана… всякій счелъ бы за счастіе предложить ему домъ свой… не заботясь о плат за квартиру.

— Хорошо, спасибо!.. сказалъ горестно и вмст съ достоинствомъ несчастный старикъ: это все равно, я всегда найду гд приклонить голову… найду себ гд нибудь пристанище… на земл… или въ земл!.. гд Богъ приведетъ! Ну, стой, не шевелись! прикрикнулъ онъ на лошадку,— куда спшишь, глупая? Кажется, состарлась уже… пора уняться! ха, ха, ха!.. И старикъ принужденно засмялся.

Замтивъ, что ддъ ея и мистеръ Джолли заговорили тихо, Фледа отворотилась, стараясь не слушать ихъ, однако многія слова долетали до ея слуха — да еслибы она и меньше слышала, то поняла бы все и невольно открыла бы тайну, которую отъ нея скрывали.

Лошадка снова побжала рысью, но Фледа уже не радовалась, не любопытствовала знать, куда они дутъ? Пунцовыя втки псинки небрежно лежали на ея колняхъ, письмо, заткнутое за поясъ, было забыто и слезы одна за другою капали на ея платье. Она боялась отереть ихъ, боялась взглянуть на дда, чтобы не обнаружить передъ нимъ глубокаго своего горя.

— Неужели ддушк, въ его лта, придется покинуть свой старый домъ?.. Кажется, Джолли увренъ, что дойдетъ до того… бдный ддушка тоже думаетъ… Покинуть свой домъ!.. Но куда же дться?.. Чмъ жить? Кто ему поможетъ?.. Дти? У него уже нтъ дтей!.. Родные? Друзья? Но Фледа знала, что ддушка не захочетъ принять благодянія ни отъ кого на свт, она припомнила слова его, что онъ скорй пойдетъ въ богадльню, чмъ приметъ милостыню, отъ кого бы то ни было!.. Работать онъ былъ уже не въ силахъ… Живое воображеніе двочки — рисовало ей комнату дда, освщонную лучами восходящаго солнца, въ которой они были такъ счастливы, и старую кухню, гд она такъ любила вертться и хозяйничать — и все это достанется другому! Не бгать по холмамъ и лугамъ, не рвать боле орховъ и каштановъ съ этихъ деревьевъ! Но о себ она мене жалла, ее страшила мысль какъ перенесетъ это ддушка?.. Быстро перелетая съ одного предмета на другой,— мысль двочки остановилась на Макъ Гован, этомъ неумолимомъ заимодавц, она видла его только разъ въ жизни, но дтскимъ, врнымъ инстинктомъ поняла съ разу, что зловщее лицо этого человка не предвщаетъ ничего добраго, припомнивъ теперь это лицо бдная двочка покачала головою и потеряла всю надежду.

Если Фледа, забывая себя, заботилась только о ддушк, за то и г. Ринганъ думалъ только о ней. Таратайка снова остановилась — теперь уже не передъ домомъ, а посреди лсу.

— Ну вотъ теб и остролистъ, Фледа! сказалъ мистеръ Ринганъ, видишь, тамъ, между березъ? Вдь теб этого хотлось? Дай же мн свою псинку, душенька, я подержу ее покуда,— вотъ теб ножикъ, поди, наржь себ, потому что ломать ее трудно, да не обржься!

Глазки Фледы были слишкомъ затуманены, чтобы разглядть березы или остролистъ, о которомъ она давно ужо и не думала, но съ тмъ тактомъ, который неоспоримо есть даръ природы, а не искусства — она отвчала довольно твердымъ голосомъ:

— Покорно благодарю, ддушка! и проворно выскочивъ изъ таратайки, побжала въ лсокъ. Горько плакала Фледа, почти вслухъ рыдала она, срзывая втку за вткой и бросая ихъ къ ногамъ своимъ, видъ ддушки, съ такою кроткою покорностію судьб прижимающаго свое горе, разрывалъ ея сердце, долго рзала она безъ мысли и безъ разбора втку за вткой — надобно же было наконецъ кончить! Она собралъ втки въ пучокъ, отерла слезы, вздохнула и возвратилась къ ддушк, смясь, перепрыгивая черезъ кочки и камни, и громко восхищаясь своимъ букетомъ. Если ддушка и замтитъ, что ея щечки раскраснлись, она скажетъ, что это отъ прогулки, а чтобы онъ не вглядлся въ распухшіе глазки, она часто отворачивалась въ другую сторону.

— Ну, какой славный букетъ будетъ у насъ на камин въ гостиной!— сказалъ г. Ринганъ. Вдь онъ туда назначается, не такъ-ли?

— Въ гостиную? Вовсе нтъ, ддушка. Я не намрена ставить его тамъ, гд никто не увидитъ, а вдь теперь, довольно холодно, мы вовсе не сидимъ въ гостиной.

— Ну, поставь куда хочешь, душенька. Длай, какъ теб угодно. Но у насъ нтъ такой большой вазы, чтобы можно было его поставить.

— Я найду. У меня есть разбитый кувшинъ безъ ручки, ддушка, онъ будетъ въ самую пору.

— Разбитый кувшинъ? Это вовсе не красиво!

— Ахъ, вы не знаете этого кувшина, ддушка. Я такъ уберу его, что вовсе и не замтно будетъ. Мы теперь демъ домой?

— Нтъ еще, надобно захать на минутку къ дяд Джошую.

Дядя Джошуй былъ шуринъ г. Рингана, зажиточный владлецъ и хорошій хозяинъ. Его но было дома — онъ отправился въ поле — и г. Ринганъ, завидвъ его издали подл огромнаго воза соломы, направилъ въ ту сторону старую лошадку. Примтивъ своего родственика, Джошуй подошелъ къ таратайк.

— Славная погода!— сказалъ онъ. А мы спшимъ убраться съ соломой!

— Да, вижу. Что, хороша ли въ ныншнемъ году солома?

— Чудесная, вкусная. Скотина съ жадностію стъ ее. А каковъ у васъ урожай?

— Очень хорошъ, отвчалъ Ринганъ. Ныншній годъ былъ прекрасный, но Дейденговеръ какъ-то все уметъ испортить. Мн бы хотлось его прогнать.

— Ужъ я его не найму, даю честное слово! сказалъ Джошуй, смясь.

— Братецъ,— сказалъ г. Ринганъ, понижая голосъ — не можете ли вы ссудить мн нсколько денегъ на полгода?

Дядя Джошуй задумался, пожевалъ табаку, наконецъ отвчалъ:

— Не думаю. Видите ли, сынъ мой отправляется на житье въ Кентонъ, надобно его снарядить — а это будетъ мн не дешево стоить.

— Не знаете ли, у кого бы мн занять?

— Не знаю. Нынче деньги рдки. Вамъ для уплаты долгу?

— Да. Ныншняго доходу едва достанетъ на прожитокъ. Дейденговоръ меня раззоряетъ.

— Видно свое гнздо устилаетъ.

— Это несомннно. Прошлаго года, посл молотьбы не досчитались почти четвертой доли зерна, противъ того, что слдовало, куда оно длось — Богъ всть. Боюсь, чтобы въ ныншнемъ году того же не было.

— Не сослужилъ ли онъ вамъ такую же службу, какъ въ прошломъ году одинъ молодецъ Декану Тревису? Этотъ разбойникъ провертлъ дыру въ полу амбара, и зерно сыпалось черезъ нее въ подвалъ. Тревисъ не могъ понять, отчего убываетъ хлбъ? И только ныншнею весною, когда очистили совсмъ амбаръ, увидли, въ чемъ дло.

— Что же онъ? прикрутилъ негодяя?

— Нтъ!— Мошенникъ уже давно сбжалъ. Дамъ я вамъ совтъ: — не платите.Дейденговеру ни гроша жалованья, пока онъ вамъ не представитъ удовлетворительнаго отчета.

— Онъ уже все забралъ впередъ — сказалъ г. Ринганъ сильно дернувъ возжами, — подъ разными предлогами онъ безпрестанно просилъ у меня денегъ, — то нужно послать брату въ Нью-Йоркъ — то выкупить вещи изъ залога — я ему врилъ! Теперь еще онъ у меня въ долгу остается!

— Ахъ, братецъ Эльзевиръ, я вамъ дамъ хорошій совтъ: прогоните его скоре. Прощайте!

Фледа съ горемъ замтила, какъ ддушка пріунылъ, когда снова погналъ лошадку. Прошло нсколько минутъ въ мрачномъ молчаніи.

— Ддушка робко начала Фледа — не знаетъ ли мистеръ Джолли, у кого бы можно занять денегъ?

— Дло! вскричалъ старикъ — дло вздумала! какъ это мн не пришло въ голову?..

Они поворотили назадъ и вскор остановились у крыльца маклера. Г. Джолли снова вышелъ, также проворно и привтливо, какъ прежде, — но на вопросъ — у кого бы можно было занять денегъ, онъ призадумался и, наконецъ, принужденъ былъ признаться — что никого такого не знаетъ!

— Однако, не отчаивайтесь, мистеръ Ринганъ — прибавилъ онъ,— утро вечера мудрене, я еще ночью подумаю, авось придумаю средство выручить васъ, изъ бды. Ужъ это было бы черезъ чуръ обидно, еслибы я ничего не придумалъ!….

Съ тмъ мистеръ Ринганъ и Фледа отправились домой.

— Не горюй, дитя мое! сказалъ старикъ, ласково трепля по плечу внучку,— все какъ нибудь уладится. Не тумань свою головку заботами. Богъ насъ не оставитъ.

— Конечно, ддушка!— отвчала Фледа, взглянувъ на небо съ чувствомъ минутной отрады, потомъ опустила глазки и залилась слезами.

II.
Кое что виднется сквозь дымъ.

Если лучъ надежды мерцаетъ еще въ будущемъ, то скоре всхъ откроетъ его глазъ дитяти. Какъ только путники подъхали къ дому, Фледа почувствовала, что печаль ея исчезла, какъ будто посредствомъ волшебства.

— Я очень рада, что мы возвратились домой, сказала она, выпрыгивая изъ таратайки, мн страшно хочется сть. Да мы и оба сдлаемъ честь ужину, не правда ли, ддушка?

И она поспшно сбгала въ свою комнату, сняла дорожній плащъ, и сошла внизъ. Тамъ яркій огонь камина привтствовалъ ея возвращеніе и изгонялъ изъ сердца всякій страхъ, а самоваръ, своимъ тихимъ ропотомъ, какъ будто-бы смялся надъ мыслію, что она и ддъ ея могутъ покинуть домъ, который былъ свидтелемъ ихъ святой и трогательной привязанности другъ къ другу. И въ самомъ дл, разв измнилось что нибудь? Разв ддушка не сидитъ, по обыкновенію, въ своемъ кресл у камина и не читаетъ журнала съ выраженіемъ обычной спокойной радости? Разв накрытый столъ не стоитъ на своемъ мст? разв, наконецъ, она, сама Фледа, не чувствуетъ, по обыкновенію, пріятной теплоты и не наслаждается комфортомъ? Подъ вліяніемъ такого благосостоянія, Фледа, было подумала, что все случившееся было только сонъ, дурной, безсмысленный сонъ, и она почти радовалась, что онъ ужъ миновался.

Переходя изъ комнатъ въ кухню, Фледа замтила въ чашк тсто, изъ котораго приготовляются аладьи.

— Ахъ, Цинти! вскрикнула она, обращаясь къ кухарк, какое счастливое открытіе! Дайте мн изжарить аладьи! мн непремнно хочется ихъ изжарить.

— Не суетитесь, Фледа, сказала Цинти, у насъ негд ихъ жарить. Я вылью тсто въ кастрюлю и поставлю въ вольную печь — Это будетъ коровай къ завтрему.

— Ахъ, Цинти, да вдь коровай, совсмъ не то, что аладьи! Мы ихъ скушаемъ на ужинъ.

— Но гд-же вы станете жарить?

— У ддушки въ комнат, вы только затопите ту печку. Ну, Цнти, скорй, за дло! Я ихъ славно изжарю. А вамъ, Цинти, это не будетъ стоить ни малйшаго труда. Ну-же!—

— Но вы напустите ужаснйшаго дыма, вы начадите имъ всю комнату, говорила кухарка, а я не думаю, чтобы это могло понравиться вашему ддушк.

— О, ему не мшаетъ дымъ. Вы позволите, ддушка?

— Что, душенька? сказалъ мистеръ Ринганъ, отводя глаза отъ журнала и глядя на Фледу съ выраженіемъ, въ которомъ можно было видть разршеніе на всякую просьбу.

— Вамъ будетъ очень непріятно, когда я наполню вашу комнату чадомъ или дымомъ?

— Нтъ, другъ мой, отвчалъ онъ улыбаясь, нтъ, другъ мой, наполняй ее, чмъ хочешь.

Добившись чего хотла, Фледа весело надвала передникъ и приготовлялась стряпать, пока Цинти затопляла печь. Фледа не потому такъ много хлопотала, чтобъ особенно любила аладьи, но, подобно многимъ большимъ и малымъ хозяйкамъ, она чрезвычайно радовалась, когда ей удавалось какое нибудь кушанье. А испечь хорошо аладьи — было для нея истиннымъ торжествомъ.

Итакъ, она, запершись въ отдаленной комнат дда посреди густаго дыму, сосредоточила все вниманіе на печеніи аладьевъ, Цинти хлопотала по хозяйству, а мистеръ Ринганъ, оставленный одинъ, могъ свободно предаться чтенію своего журнала. Вдругъ постучались у дверей, и на приглашеніе г. Рингана въ комнату вошли двое молодыхъ незнакомыхъ людей, пріятной наружности и въ полномъ охотничьемъ наряд, но безъ ружей, которыя они, изъ предосторожности, оставили въ передней. При этомъ неожиданномъ посщеніи, лицо мистера Рингана приняло озабоченный видъ: онъ, повидимому, ждалъ объясненія.

— Бьюсь объ закладъ, что вы не узнаете меня, мистеръ Ринганъ, сказалъ подходя къ нему молодой человкъ, вошедшій первый. Я Росситуръ… Чарльсъ Росситуръ…— двоюродный братъ вашей внучки. Я только…

— О, теперь я узнаю васъ, сказалъ мистеръ Ринганъ, вставая съ мста и дружески пожимая ему руку. Милости просимъ. Какъ поживаете? Теперь я васъ совершенно узналъ, но вы напали на меня въ расплохъ. Какъ ваше здоровье? Садитесь, садитесь.

И старикъ радушно протягивалъ руку и другому постителю, прежде чмъ мистеръ Росситуръ усплъ его представить, говоря:

— Мой другъ, мистеръ Карльтонъ.

— Я никакъ не могъ понять, кого мн Богъ послалъ, весело говорилъ мистеръ Ринганъ, потому, что совсмъ не думалъ о васъ, притомъ-же ко мн рдко заходятъ молодые люди большаго свта. Вы, мистеръ Росситуръ, очень выросли съ тхъ поръ, какъ мы видлись съ вами въ послдній разъ. Вы, вдь, кажется, учитесь въ Вестъ-Пуен?

— Учился — и имлъ удовольствіе кончить курсъ въ іюн.

— А что-же вы длаете теперь? Не служите ли? Вы юнкеръ — или….

— Надюсь скоро получить поручичьи эполеты!

— Гм!.. Такъ вамъ нравится военная служба? Не думаю, чтобъ ваша матушка была съ вами согласна!.. Какъ это она вамъ позволила?..— А какая красавица и какъ мила была ваша матушка! и сестра ея также!— Вы, ужъ нсколько смотрите драгуномъ. Мистеръ Карльтонъ, каковъ онъ на служб? Я думаю, лихой командиръ?

— Я не видлъ его въ дл, сказалъ, улыбаясь, молодой Карльтонъ, но очень сомнваюсь, въ его военныхъ способностяхъ, собаками онъ сегодня командовалъ очень плохо,

— А Карльтонъ, кажется, и вовсе не командовалъ,— возразилъ молодой Росситуръ, — онъ только мн мшалъ во всемъ, за что я принимался.

Старикъ добродушно засмялся.

— Удачна-ли-же была ваша охота? спросилъ онъ.

— Нисколько, отвчалъ Росситуръ, и это несчастіе могло произойти отъ многихъ причинъ: можетъ быть, мы охотились тамъ, гд нтъ никакой дичи, а можетъ быть, и собаки наши не довольно пріучены. Какъ-бы то ни было, но мы потеряли терпніе, а въ замнъ ничего не пріобрли.

— Говори про себя, Росситуръ, а я съ большимъ удовольствіемъ гулялъ въ этихъ прекрасныхъ мстахъ, — замтилъ Карльтонъ.

— Да, это славный край, на нсколько миль кругомъ, сказалъ мистеръ Ринганъ. Я знаю его хорошо: въ молодости исходилъ его вдоль и поперегъ, но тогда водилась здсь другая дичь: волки, медвди, лани, иногда попадался и барсъ, не говоря уже о гремучихъ змяхъ.

— Разв гремучія зми заслуживаютъ тоже названіе дичи? спросилъ, улыбаясь, мистеръ Карльтонъ.

— Слово дичь иметъ обширный смыслъ. Разъ привелось мн, вмст съ нкоторыми пріятелями, охотиться за этими страшными животными. Надобно вамъ сказать, что на югъ отсюда, въ нсколькихъ миляхъ отъ дому, находилась у большой горы пещера, въ которой водилось премножество змй, и я, тому ужъ много лтъ назадъ, ршился, вмст съ товарищами, попробовать этой, новаго рода охоты, цль которой было окончательное истребленіе всего гнзда. Но вышло иначе, чмъ мы предполагали. Все дло поршила бывшая съ нами собачка, въ род болонки, коричневая съ блымъ. Поврите ли, сэръ, что она передушила всхъ змй въ нсколько минутъ? Передушила двсти двадцать гремучихъ змй, сэръ, ни боле, ни мене!

— Отважное животное! вскричалъ мистеръ Карльтонъ.

— Мы много дивились, глядя какъ Томъ (собачку звали Томомъ) принимался за дло. Съ быстротою молніи кинулся онъ къ нимъ, и не давши имъ опомниться, бросился на ближайшую къ нему змю, перекусилъ ей горло, потомъ задушилъ другую, третью, и такъ дале работалъ безъ отдыха, пока не передушилъ всхъ. Къ несчастію, нашъ герой не могъ насладиться своимъ торжествомъ, спустя нсколько минутъ посл кровавой схватки, онъ умеръ отъ множества нанесенныхъ ему ранъ. До сихъ поръ еще, эта пещера называется Зминою Пещерою, хотя тамъ нтъ боле ни одной зми.

— Надюсь, что моя кузина здорова? спросилъ мистеръ Росситуръ.

— Фледа? здорова, благодаря Богу. Но гд-же она?— Фея! гд ты? Цинти, позови Фледу.

— Она стряпаетъ, мистеръ Ринганъ, отвчала кухарка. Вы знаете, аладьи…

— Пусть аладьи горятъ, лишь-бы она шла сюда.

Въ слдствіе этого приказанія миссъ Цинти отворила корридоръ, откуда вырвался густой дымъ и стала звать Фледу.

Фледа, предшествуемая большимъ столбомъ дыма, ворвавшагося въ комнату, гд сидлъ Ринганъ съ своими гостями, вошла съ разгорвшимся, отъ жара лицомъ и съ желзною лопаткою въ рукахъ, съ помощью которой она жарила свои аладьи. Ддъ назвадъ ей кузена, она важно подошла къ мистеру Росситуру, и на его привтствіе подала незанятую руку. Но при почтительномъ поклон Карльтона, двочка опустила глаза и отступивъ нсколько назадъ, сла около дда со всею скромностію, приличною молодымъ особамъ въ подобномъ случа.

— Вы выходите точно изъ облаковъ, Фледа, сказалъ Росситуръ, не этому-ли обстоятельству обязаны вы своимъ названіемъ феи?

— Я увренъ, что нтъ, сказалъ Карльтонъ.

Фледа не подняла глазъ, но быстрый румянецъ ея щекъ далъ почувствовать обоимъ друзьямъ, что ихъ поняли.

— Ахъ, я забыла открыть окна, вспомнила вдругъ Фледа. Цинтія, откройте ихъ, пожалуста, и возьмите тоже вотъ это, сказала она, подавая свою желзную лопатку.

— Итакъ, началъ мистеръ Ринганъ, наводя опять разговоръ наохоту обоихъ друзей, вамъ не посчастливилось? Но гд-же были и какой искали дичи? вроятно, куропатокъ?

— Нтъ, сэръ, отвчалъ мистеръ Карльтонъ, мистеръ Росситуръ общать наполнить мою сумку бекасами, которые слывутъ самой нжной дичью, и согласно съ общаніемъ, заставилъ меня, сегодня утромъ, исходить совершенно напрасно огромное пространство луговъ и болотъ, намъ не привелось сдлать ни одного выстрла.

— Луга и болота! съ которой стороны?

— Миляхъ въ двухъ отъ деревушки, гд мы оставили лошадей, отвчалъ мистеръ Росситуръ. Мы исходили все кругомъ, но не подняли ни одной птицы.

— Наши собаки не пріучены къ этой охот, сказалъ Карльтонъ.

— Напротивъ, у насъ была именно такая собака, какихъ употребляютъ здсь на подобной охот.

— Но сегодня очень сыро, сказалъ мистеръ Ринганъ. Посл всхъ недавнихъ дождей, нелегко увидть кончикъ носа кулика. А на счетъ дичи, мистеръ Росситуръ, по моему нтъ лучше тетерева, онъ гораздо нжне кулика. Но, господа, если вы хотите еще попробовать счастія, я вамъ укажу такую сторону, гд вы найдете, сколько угодно, тетеревовъ, а между тмъ вы подстрлите также не одну куропатку. Приходите сюда завтра, куропатки тоже славное блюдо. Неправда-ли, двочка? прибавилъ онъ, обращаясь къ Флед, которая выразила свое согласіе легкимъ склоненіемъ головы.

Молодые охотники поблагодарили мистера Рингана и общались воспользоваться его обязательнымъ предложеніемъ.

— Еслибы я былъ помоложе, то взялъ бы ружье и пошелъ вмст съ вами, весело сказалъ старикъ, но всему есть своя пора, мое время охоты миновалось!

— Вы не имете права жаловаться, сказалъ Карльтонъ съ улыбкою, которою старикъ остался очень доволенъ.

— Да, я и не жалуюсь, отвчалъ онъ, бросивъ гордый и нжный взглядъ на сидвшую подл него Фледу, я счастливъ и благодарю Бога…. Но на земл, мистеръ Карльтонъ, нтъ совершеннаго счастія…. Ну… да… все это уладится….

Изъ этихъ отрывистыхъ словъ и посторонніе могли угадать, что у мистера Рингана на сердц было тайное горе.

— Фледа, получили-ли вы недавно письмо отъ моей матери? спросилъ Росситуръ.

— Да, она получила сегодня, отвчалъ ддъ. Читала-ли ты, крошечка, письмо тти?

— Нтъ, ддушка, вы знаете у меня было много дла.

— О, да, но зачмъ же ты не велла Цинти испечь аладьи? ты бы письмо прочла, и не была бы теперь красна какъ ракъ.

— Прикажете сказать матушк, Фледа, спросилъ Росситуръ, что вы отложили всторону ея письмо для печенія аладьевъ?

— Какъ вамъ угодно, отвчала Фледа, не глядя на Росситура.

— Что же она подумаетъ?

— Не-знаю.

— Она подумаетъ, что вы любите аладьи больше, нежели ее.

— Нтъ, она этого не подумаетъ потому, что это неправда, сказала Фледа спокойнымъ, но твердымъ голосомъ.

Мистеръ Ринганъ и Росситуръ не могли удержаться отъ смха при этомъ ршительномъ отвт, но Карльтонъ утверждалъ, что Фледа была совершенно права.

— Я васъ увижу завтра, посл того, какъ вы прочтете письмо, сказалъ Росситуръ Флед. Вы должны были получить его ране, но оно было въ моемъ конверт, а я, по несчастію, позабылъ его отправить къ вамъ.

— Все равно, мы во всякое время ему рады, сказалъ г. Ринганъ

— Тамъ есть статья, о которой нужно будетъ поговорить завтра, когда мы придемъ къ вамъ.

— Хорошо, а между тмъ, останьтесь, сегодня, попробовать аладей, испеченныхъ Фледою.

Но молодыхъ людей ожидали дома, и потому они не могли принять приглашеніе мистера Рингана, и поблагодаривъ его, ухали. Была пора ужина, старикъ и внучка сли за столъ и когда кончили, и Цинти все убрала, они заняли свои обычныя мста у яркаго огня, по обимъ сторонамъ камина. Оба предавшись своимъ мыслямъ, долго молчали, наконецъ г. Ринганъ заговорилъ:

— Ну, душа моя, что же пишетъ теб мистриссъ Росситуръ?

— О, она много пишетъ, отвчала Фледа, которая прочла письмо, пока приготовляли ужинъ. Но хотите-ли прочитать?

— Нтъ, дитя мое, разскажи мн сама.

— Мистриссъ Росситуръ увдомляетъ меня, что она намрена продлить свое пребываніе въ Париж.

— Гм… она могла бы придумать что нибудь поблагоразумне.

— О, я уврена, что это не она, а мистеръ Росситуръ хочетъ остаться въ Париж. Не правда-ли, ддушка?

— Не знаю, душенька. Можетъ быть, ття твоя и сама полюбила Францію. Здсь она всегда была добрая и чувствительная женщина. Но когда попадешь въ омутъ, то вдь не скоро оттуда выберешься. Ну, что-же еще она пишетъ?

— Я уврена, что тетя прекрасная женщина. Ей очень хочется, чтобы я похала къ ней въ Парижъ. Она говоритъ, что дастъ мн все, чего я захочу, и будетъ баловать, какъ я балую своихъ кошекъ. Къ вамъ тоже есть длинная приписка, которую я дамъ вамъ прочесть, какъ только принесутъ огня. Все это очень любезно, не правда-ли, ддушка? О, я очень люблю ттю Люси!

— Ладно, сказалъ, нсколько помолчавъ, ддъ. А какія же распоряженія длаетъ она на счетъ твоего отправленія во Францію?

— А вотъ сейчасъ разскажу. Но какъ все это странно! Она пишетъ, что здсь есть одна изъ ея пріятельницъ, мистриссъ Карльтонъ, которая скоро детъ въ Парижъ. Ття Люси просила ее взять меня съ собою, если вы на то согласитесь, мистриссъ Карльтонъ отвчала, что съ удовольствіемъ исполнитъ ея просьбу, и тетя Люси желаетъ, чтобы я хала съ нею.

— Карльтонъ! гм… должно быть, мать этого молодаго человка.

— Да, тотя Люси говоритъ, что мистриссъ Карльтонъ здсь съ своимъ сыномъ, или что они скоро сюда прідутъ.

— Карльтонъ образованный, молодой человкъ!

Тутъ разговоръ прервался. Старикъ задумался, Фледа пристально глядла на огонь.

— Ну, Фледа, рада ты, что отправляешься въ путъ? спросилъ наконецъ мистеръ Ринганъ.

— Въ какой путь, ддушка?

— Разв теб не хотлось бы похать съ мистриссъ Карльтонъ на житье къ тт Люси?

— Нтъ, мн не хочется хать къ тет Люси, сказала Фледа, не отводя глазъ отъ огня. Но не много погодя, взглянувъ на дда, она была поражена мрачнымъ выраженіемъ его лица. Положивъ руку на колни дда, она спросила голосомъ, нжнымъ какъ умирающій звукъ эоловой арфы:

— Ддушка, вамъ не хочется, чтобы я ухала?

— Нтъ, дитя мое, сказалъ онъ, взявъ ее за руку, нтъ, душенька, мн этого вовсе не хочется!

Но Фледа, замтивъ и почувствовавъ въ голос дда, кром выраженія глубокой привязанности, и выраженіе скорби, съ безпокойствомъ и страхомъ спросила:

— Вдь вы не позволите, ддушка, ни тет Люси и никому другому увезти отъ васъ Фледу? И положивъ об руки на колни старика, нжно и пристально смотрла ему въ глаза.

— Нтъ, дитя мое, говорилъ онъ ласково,нтъ, пока у меня будетъ уголъ, гд приклонить голову, я съ тобой не разстанусь.

Слова эти, однакоже, не успокоили Фледу. Она видла, какъ измнилось лицо дда, какъ дрожали губы его и какъ на глазахъ навертывались слезы и тихо катились по блднымъ щекамъ, наконецъ Ринганъ проворно отеръ ихъ, какъ бы негодуя на себя за то, что уступилъ своему горю. Она угадала, что онъ молчалъ нсколько минутъ, потому что былъ не силахъ выговорить ни слова — съ нею происходило тоже! И она боролась съ собою и она старалась побдить женскую слабость — рано училась она наук жизни!

— Ну, что же? сказалъ наконецъ г. Ринганъ, уступая потребности излить свое горе въ словахъ — какъ нибудь выпутаемся! Небесный Отецъ не оставитъ насъ!

— Конечно, ддушка! прошептала Фледа.

— Непремнно, другъ мой! Какъ мы себялюбивы! Господь пріютитъ тебя!

— Да и васъ тоже, ддушка! говорила двочка, прижимаясь нжною щечкою къ щек старика.

— Такъ, душа моя! такъ! Гршно было бы мн сомнваться! Онъ низпосылалъ мн во всю жизнь мою гораздо боле милостей, нежели я заслуживалъ, и если, при конц дней моихъ, Онъ захочетъ лишить меня единственной моей отрады, я склоню голову предъ Его святою волею, съ твердою врою, что Онъ все устроиваетъ ко благу нашему, хотя мы часто не понимаемъ какъ и для чего?…

— Нтъ, нтъ, ддушка! Ради Бога, нтъ!… говорила Фледа, обнявъ ручками его шею.

Старикъ пожаллъ, что много высказалъ и не зналъ какъ поправить бду. Онъ цловалъ внучку, гладилъ ея мягкіе волосы, но тмъ трудне было успокоиться бдной Флед. Сердце ея рвалось на части, но она чувствовала, что должна перемочь себя и перемогла! Она подняла голову и улыбнулась.

— А вдь, можетъ быть, завтра мистеръ Джолли явится къ намъ съ добрыми встями, изъ чего же мы горюемъ заране?… сказала она.

— Конечно? отвчалъ г. Ринганъ, но въ голос его слышалось: ничего не будетъ! Фледа поняла это, но ршилась не унывать. Она сочла за лучшее перемнить разговоръ.

— Ддушка, мой папа похожъ былъ на дядю Росситура?

— Совсмъ нтъ, душа моя. Твой отецъ былъ во сто разъ лучше.

— А дядя Росситуръ хорошій человкъ?

— Я его мало знаю, дитя мое. Кажется, онъ человкъ добрый. Но съ твоимъ отцемъ нтъ никакого сравненія.

Хитрость Фледы удалась, она торжествовала.

— Ты помнишь своего отца, Фледа? спросилъ старикъ.

— Чуть, чуть — такъ смутно. Лица его совсмъ не помню.

— Да онъ былъ уже и болнъ послднее время. Онъ былъ молодецъ — и ростомъ — и лицомъ. Онъ совсмъ не похожъ былъ на своихъ сверстниковъ и они это чувствовали. Всю родню его называли просто Сэръ, Джонни, Биль, а онъ едва подросъ, какъ его уже стали величать мистеръ Вальтеръ! Они какъ будто его побаивались. А не смотря на свою пылкость и храбрость, онъ былъ кротокъ, какъ женщина.

— Да, это я знаю, сказала Фледа съ отраднымъ чувствомъ, хотя и съ влажными еще глазами. Отчего онъ пошелъ въ военную службу, ддушка?

— Не знаю, онъ могъ жить спокойно, хозяйничать, но ему хотлось возвыситься — отличиться, онъ не могъ жить на поко, онъ долженъ былъ выйти изъ толпы — не знаю счастливе-ли отъ этого бываютъ люди!…

— Онъ учился въ Вестъ Поэн, ддушка?

— Нтъ, душа моя! Онъ вышелъ въ люди и безъ этого преимущества, да онъ былъ такого рода, что и не нуждался ни въ какихъ преимуществахъ… Онъ бы далеко оставилъ за собою всхъ Вестъ Поэнскихъ и добился бы высшихъ степеней по служб, еслибы жилъ подоле. А какой онъ былъ красавецъ! сомнваюсь, чтобы нашелся, теперь, въ арміи, кто нибудь, равный ему по красот.

— Вдь онъ былъ маіоръ, ддушка?

— Да. Когда еще онъ былъ произведенъ въ капитаны, то стоялъ съ полкомъ въ Альбани и тамъ-то увидлъ твою мать и тетю Люси. Въ ту зиму и я былъ въ Альбани, въ качеств члена конгресса, и имлъ случай познакомиться съ ними обими. Но тетя Люси была тогда уже нсколько лтъ замужемъ, она жила тогда въ Альбани безъ мужа, который былъ за границею. Спустя насколько лтъ отецъ твой былъ произведемъ въ маіоры за дло при…. я забылъ названіе мста, гд онъ разбилъ индйцевъ. То было самое блестящее дло въ продолженіе всей войны.

— Онъ былъ храбръ, на правда-ли, ддушка?

— Храбръ! это былъ левъ, въ виду непріятеля глаза его горли сверхъ-естесттеннымъ огнемъ. Но съ товарищами онъ былъ тихъ и незлобивъ какъ голубь. Впрочемъ, отецъ твой отличался еще другаго рода храбростію, которую можно назвать нравственною, это твердость характера, не поддающаяся никакимъ искушеніямъ и поступающая всегда по законамъ совсти.

— А мама была также хороша, какъ тетя Люси?

— Гораздо лучше, теб никогда не быть такой красавицей, сказалъ мистеръ Ринганъ съ гримасою, которая заставила разсмяться Фледу. Но у тебя т же прекрасные каріе глаза, прибавилъ онъ, съ восхищеніемъ глядя на внучку.

Мастеръ Ринганъ разсказывалъ Флед, по крайней мр въ сотый разъ, вс эти подробности, но дитя не уставало слушать, она любила переноситься, въ воображеніи, къ матери, которой никогда не вядала, и къ отцу, прекрасный и благородный образъ котораго шился ей рядомъ съ ангеломъ-хранителемъ, для огражденія ея отъ всхъ золъ и опасностей жизни.

Фледа любила погружаться мыслію въ эти воспоминанія доблести славы и отрывалась отъ нихъ съ трудомъ для поддержанія деревенскаго знакомства съ сосдями. Нельзя сказать, чтобы она чувствовала отвращеніе къ тому и другому. Нисколько: она даже была со всми услужлива и предупредительна. Но ей до нихъ не было никакого дла, сердце оставалось безмолвно и умъ равнодушенъ. Вся привязанность ея сосредоточивалась на дл и на умершихъ родителяхъ. Но не гордость-ли, не эгоизмъ-ли, были причиною ея удаленія отъ общества? Нтъ. Еслибы вы спросили ее зачмъ удаляется она отъ сосдей, Фледа отвчала-бы: мн не нравятся эти люди, я скучаю въ ихъ обществ. Нь ей-бы дорого стоила подобная откровенность, потому что она скрывала даже отъ дда свои необщежительныя наклонности и едва сознавалась въ томъ сама себ.

— Какъ должно быть пріятно имть отца и мать, сказала Фледа посл нсколькихъ минутъ молчанія.

— Да, душенька, отвчалъ со вздохомъ, ддъ. Со смертію родителей ты много потеряла. Но у тебя еще остается тетя Люси…. У тебя есть родные и кром меня.

— Ахъ, ддушка, я совсмъ и не думала…. я не то хотла сказать…. Я говорила вообще, не думая нисколько о себ.

— Безъ сомннія, милое дитя, сказалъ онъ, взявъ ея руку, и то поднимая, то опуская ее, какъ онъ обыкновенно длывалъ, играя съ внучкою.

Но Фледа замтила что онъ безсознательно игралъ ея рукою, лицо же его оставалось грустнымъ и даже мрачнымъ. Она бросилась къ нему на шею, и сквозь слезы закричала: Я не поду къ тет Люси. Мн нтъ никакого дла до тети Люси. Я хочу остаться съ вами, ддушка. Я не хочу, чтобы вы такъ со мною говорили.

— Ахъ дитя мое, сказалъ мистеръ Ринганъ, не глядя на внучку потому, что не чувствовалъ въ себ на столько твердости, дитя мое, я долго не проживу…. разумется…. радуюсь, что на свт есть существо, которое можетъ служить теб опорою, когда меня не станетъ боле. Ну, не плачь, душенька, говорилъ онъ цлуя ее въ лобъ. Я не хотлъ огорчить тебя…. Ну, ну, подними же головку. Будемъ довольны тмъ, что имемъ. Остальное возложимъ на Господа. Я съ упованіемъ предаю себя въ Его руки. Мн жаль, Фледа, что я высказался слишкомъ откровенно, но я не предполагалъ, что этимъ могу такъ огорчить тебя.

И чтобы утшить расплакавшуюся внучку, мистеръ Ринганъ взялъ ее на руки и, лаская, давалъ самыя нжныя имена: а между тмъ внутренно обвинялъ себя въ неосторожности и общался впередъ быть осмотрительнй. Ласки дда произвели свое дйствіе: Фледа отерла слезы и, склонясь головой на грудь его, пристально смотрла на огонь, какъ будто бы въ немъ искала разршенія загадочной будущности.

— Не пора-ли намъ ложиться спать, Фледа, спросилъ мистеръ Ринганъ, когда замтилъ, что она успокоилась.

— Я скажу Цинти, чтобы она принесла вамъ горячаго молока, ддушка, отвчала Фледа, сходя съ колнъ старика.

— Какъ ты думаешь, не пость-ли намъ печеныхъ яблокъ? Ты покушаешь съ удовольствіемъ? не такъ-ли?

— Разумется, ддушка!

— Цинти, испеките намъ яблокъ и принесите дв чашки горячаго молока.

— Цинти, я сама испеку яблоки, сказала двочка.

— Но, пожалуйста, Цинти, не снимайте сливокъ съ нашего молока, прибавилъ ддъ.

Вскор передъ огнемъ стоялъ маленькій столикъ, за которымъ сидли, другъ противъ друга, ддъ и внучка. Фледа сперва думала, что не въ силахъ будетъ сть, но возбужденная аппетитомъ дда и чувствуя слабость, какъ то нердко случается посл обильныхъ слезъ, она довольно проворно очистила блюдо съ яблоками, и хлбнувъ два, три раза теплаго молока, почувствовала видимое облегченіе и разомъ повеселла. Улыбка снова явилась на розовыхъ губкахъ и она сама уже стала ласкаться къ дду. Буря миновалась, солнце заблестло снова. Радуясь такой счастливой перемн, старикъ благодарилъ Бога и пошолъ въ свою комнату, между тмъ, какъ Фледа всходила по лстниц прямо къ себ въ спальню. Она предпочитала эту маленькую комнатку съ однимъ окномъ всмъ другимъ боле покойнымъ потому только, что здсь она была ближе всего къ дду.

Мсяцъ свтилъ на неб, Фледа отворила окно и долго любовалась природой, облеченною со всхъ сторонъ свтлымъ, прозрачнымъ покровомъ, воздухъ былъ теплый, кругомъ глубокое молчаніе, а на тверди небесной искрились милліоны звздъ.

— О сколько тысячъ людей, говорила Фледа, отдыхаютъ теперь мирно, безмятежно, хотя нтъ у нихъ опоры въ мір. Но тамъ надъ ними есть Око, которое никогда не дремлетъ и есть Рука, никогда не остающаяся праздною. Вотъ отчего вс спокойно спятъ и бодрствуютъ на обширномъ пространств земли. О, если Господь печется безпрестанно о всхъ существахъ, покинетъ-ли онъ меня, ребенка? Какъ счастлива я, что знаю о бытіи Божіемъ! Какъ счастлива я, что могу возложить на Него все упованіе мое и что Онъ можетъ положить конецъ моимъ испытаніямъ. Да проститъ мн Господь Богъ, если я когда нибудь забуду эти истины. Но исусъ Христосъ никогда не забываетъ маленькихъ дтей. Какъ я счастлива, что знаю Его! Можетъ быть я умру раньше ддушки! Надюсь, однако-же, что нтъ, какъ-же онъ будетъ жить безъ меня? Но да будетъ воля Божія! Онъ намъ запретилъ заботиться и бояться будущаго!

III.
Ближайшее знакомство.

На другой день, едва мистеръ Ринганъ и Фледа успли, рано утромъ, позавтракать, какъ въ столовую вошли два молодые охотника.

— А! очень радъ, сказалъ мистеръ Ринганъ, очень радъ, что вы не предпочитаете Морфея Діан. Пройти уже пять или шесть миль! Да вы настоящіе охотники! Ну, что-же, идете охотиться за тетеревами? А я общалъ повести васъ въ хорошее мстечко! правда, совершенная правда, но объявляю на прямикъ: не могу идти, я весь какъ разбитый. Сегодня я чувствую себя въ десять разъ хуже, чмъ вчера. Ночью не заперли окна въ моей спальн, и вроятно оттого я болнъ. Съ величайшимъ трудомъ могъ встать съ постели. Мн очень жаль, господа, что вышелъ такой непріятный случай.

— Лишаясь вашего общества, мы, разумется, много теряемъ, сказалъ мистеръ Карльтонъ. Но, что касается дознаванія мстности, то мы попросимъ васъ объяснить намъ, куда мы должны идти? Это будетъ одно и тоже.

— Я съ вами не согласенъ, отвчалъ старикъ. А вотъ что мы сдлаемъ: Фледа! наднь шляпку и проводи гостей, пройдя не много за двадцати десятинный участокъ, ты можешь растолковать въ дорогу, такъ, чтобы они не ошиблись.

— Мы не осмлимся такъ безпокоить вашу внучку, сказалъ мистеръ Карльтонъ, ей-бы стоило это слишкомъ много труда.

— Та, та, та, думаетъ она о труд. Она готова цлый день гулять, лишь бы было съ кмъ. Но я слишкомъ старъ и не могу годиться въ провожатые этой газели. Поди сюда, Фледа, и слушай хорошенько, что я стану говорить. Когда эти молодые люди выдутъ на поле, теб легко будетъ указать имъ мсто, знаменитое мсто, гд, въ прошломъ году, кузенъ твой Сетъ убилъ столько глухарей. Дойдя до холма, они должны будутъ взойти на него, не на холмъ мистеръ Торнтона, а на мой холмъ. Спустясь, они очутятся на распаханной земл, тогда пусть идутъ къ лсу, и по опушк его дойдутъ до самаго ручья, перейдутъ ручей и увидятъ именно то мсто, гд водится такое множество тетеревовъ. Поняла, Фледа? Ну, теперь, надвай скорй шляпку, имъ давно пора быть въ пол.

Фледа повиновалась, но медленно и какъ бы неохотно.

— Я увренъ, мистеръ Ринганъ, сказалъ Карльтонъ, что внучк вашей не хочется такъ далеко идти. Позвольте намъ отправиться однимъ.

— Ба, ба, ба. Напротивъ, она очень рада погулять.

— Я полагаю, что Фледа боится ружей, сказала Цинтія, довольная, что могла ввернуть словцо въ разговоръ такихъ свтскихъ людей.

— Нужды нтъ, пріучится. Да вотъ и она сама!

Фледа хотла было подойти къ дду и шепнуть ему на ухо нсколько утшительныхъ словъ насчетъ помощи, общанной мистеромъ Джолли, но побоялась, въ случа неудачи, причинить ему еще большее огорченіе, притомъ не лучше-ли отвлечь мысли его отъ непріятнаго предмета, который онъ, казалось, забылъ на время? И потому на прощаньи она только поцловала его и ушла съ охотниками.

— Вамъ, кажется, непріятно общество нашихъ шумныхъ товарищей? спросилъ Карльтонъ у Фледы, замтивъ робкое даже и нсколько испуганное выраженіе ея лица при вид ружей.

— Признаюсь, я не люблю быть близко возл этихъ товарищей, отвчала двочка, когда изъ нихъ стрляютъ.

— Успокойтесь-же, сказалъ Карльтонъ, они будутъ молчать все время, пока будутъ имть честь находиться въ вашемъ присутствіи. Осужденные на молчаніе, они не заговорятъ даже въ случа, еслибы встртили тетерева.— Фледа поблагодарила Карльтона улыбкою и съ удовольствіемъ увидла, что вжливость входила въ составъ воспитанія молодаго агличанина..

Неподалеку отъ дома, Фледа съ своими спутниками, взошла въ садъ, наполненный старыми яблонями и сбгавшій въ низъ по скату крутаго холма, оттуда они сошли въ узкую долину, раздленную ни многіе участки, пересченные оградами. Мстами живописно тснились другъ къ другу сосны, втеръ гудлъ въ ихъ втвяхъ. На противуположной сторон долины возвышались гранитныя скалы, покрытыя лсомъ, разнообразныя краски котораго, переходившія отъ краснаго и зеленаго къ темному и золотистому цвту, придавали много прелести окрестнымъ видамъ. Настоящее октябрьское небо, прозрачно-нжнаго голубаго цвта, чистый и свжій воздухъ — все это вливало въ душу бодрость, силу и радость.

Когда три путника достигли средины долины, Карльтонъ вдругъ остановился, окидывая взглядомъ прекрасныя мста, окружавшіе его со всхъ сторонъ. Оба его товарища послдовали его примру, но въ различномъ расположеніи духа. Фледа была въ восторг, а мастеръ Росситуръ едва сдерживалъ нетерпніе.

— Какое чудное мстоположеніе! сказалъ наконецъ Карльтонъ.

— Въ этомъ сосновомъ лсу немного попадется тетеревовъ, сказалъ мистеръ Росситуръ.

— Понять не могу, продолжалъ мистеръ Карльтонъ, какъ могли назвать меланхолическими эти превосходные октябрьскіе дни.

— Кто же этотъ дерзкій? спросилъ мистеръ Росситуръ.

— Одинъ изъ вашихъ согражданъ.— Англичанинъ можетъ такъ говорить о своемъ отечеств. Но американцу не простительно сравнивать осень съ послдними днями жизни, пть объ засохшихъ листьяхъ и объ утраченныхъ годахъ! Твердить о слабости и смерти тамъ, гд изобилуетъ сила и кипитъ жизнь! Ужасное противурчіе, заставляющее живе биться сердце и возбуждающее въ насъ дятельность и крпость духа. Печальное время! о Брайнтъ! ты очень ошибаешься!

— Брайнтъ? кто этотъ Брайнтъ? Я въ первый разъ слышу это имя, сказалъ молодой Росситуръ.

— Разв ты не читалъ, Росситуръ, Смерть цвтовъ? спросилъ, улыбаясь, Карльтонъ. Чтоже ты длаешь?

— Въ Вестъ-Оуэнъ мн нкогда было заниматься литературой, мистеръ Карльтонъ.

— Ну, такъ садись-же, здсь, я постараюсь пополнить этотъ проблъ въ твоемъ воспитаніи чтеніемъ прекрасныхъ стиховъ поэта, несмотря на ихъ анахронизмъ.

Онъ началъ читать. Фледа слушала съ напряженнымъ вниманіемъ, что доставило много удовольствія Карльтону.

— Очень хорошо, сказалъ Росситуръ, я гд-то, кажется, это читалъ.

— Сегодня не было ни малйшаго тумана, сказала Фледа.

— Нтъ, съ улыбкою отвчалъ Карльтонъ. Но думаю, что небольшой туманъ былъ бы очень кстати, миссъ Фледа.

— Я съ вами несогласна, отвчала двочка.

— Неужели? а я думалъ, что вы очень любите дымъ, сказалъ мистеръ Росситуръ.

Слова эти были незначительны сами по себ, но, произнесенныя съ особеннымъ выраженіемъ, изобличали желаніе пошутить на счетъ Фледы. Но двочка не отвтила ни улыбкою, ни взглядомъ.

— Я очень рада, что вамъ нравится это мсто, сказала она Карльтону, я повела васъ по этой дорог потому, что здсь встрчается немного заборовъ.

— Вы наилучшій проводникъ, сказалъ мистеръ Карльтонъ, я увренъ, что подъ вашимъ руководствомъ мы всегда пойдемъ по прямому пути.

Ободренная такими лестными словами, Фледа приблизилась къ молодому англичанину по чувству невольной довренности, возникавшей между ними.

— Замчаете-ли вы тотъ ручеекъ, который извивается тамъ внизу по лугу и почти, скрывается въ трав, ростущей по обоимъ его берегамъ? Вы бы не узнали его весною, когда растаетъ снгъ, это бурный потокъ, который не знаетъ препятствій.

— Не можете-ли вы сказать мн, Росситуръ, спросилъ Карльтонъ, что это за деревья превосходнаго краснаго и оранжеваго цвта, вотъ тамъ, на лугу, близь забора?

— Я не довольно свдущъ въ лсоводств, Карльтонъ, и потому не могу дать вамъ желаемаго отвта.

— Это кленъ, сказала Фледа, сахарный кленъ.

— Какъ вы это знаете, спросилъ Карльтонъ, посредствомъ вашего жезла?

— По цвту и по виду листьевъ.

— Добрая волшебница, сказалъ Росситуръ, если вы дйствительно волшебница, не можете ли прикоснуться своимъ жезломъ къ голов этого молодаго человка и возбудить въ ней любовь къ движенію? Если вы предоставите его самому себ, онъ замечтается и просидитъ здсь цлый день.

— О, нтъ, сказалъ Карльтонъ, поспшно вставая и въ слдъ за тмъ пошелъ такъ скоро, что нсколько опередилъ своихъ товарищей Приближаясь къ лсу, примыкавшему къ долин, онъ вдругъ услышалъ пронзительный крикъ Фледы. Онъ быстро обернулся и увидлъ, что бдное дитя, сложа руки, говорила умоляющимъ голосомъ: ‘не трогайте рполововъ’, между тмъ, какъ Росситуръ, съ поднятымъ ружьемъ прицливался въ хорошенькихъ птичекъ. Въ одно мгновеніе мистеръ Карльтонъ подбжалъ къ своему пріятелю и поспшно отклонивъ въ сторону ружье, спрашивалъ съ страннымъ выраженіемъ, что хочетъ онъ длать.

— Что я хочу длать? Но, мистеръ Карльтонъ, я не распоряжаюсь употребленіемъ чужихъ ружей. Что вы сами намрены длать?

— Поддержать себя, отчалъ, Карльтонъ.

— Поддержать себя? противъ чего и противъ кого? спрашивалъ съ запальчивостью мистеръ Росситуръ, между тмъ какъ другъ его становился снова спокойнымъ.

— Противъ вашего выстрла, отвчалъ, улыбаясь, мистеръ Карльтонъ. Разв вы забыли, Росситуръ, наше условіе?

— Условіе! Да кто же обязанъ исполнять условія, заключенныя съ сверхъ-естественными существами: притомъ-же я не длалъ никакихъ условій.

Карльтонъ ничего не отвчалъ и спокойно продолжалъ свою прогулку.— Пройдя лсъ, молодые люди очутились въ большомъ саду. За садомъ мстность возвышалась и являлась въ вид поля, недавно сжатаго, тамъ и сямъ виднлись большіе стоги соломы. Фледа прошла бы мимо, не останавливаясь, еслибы не привлекли ея вниманіе три большихъ орховыхъ дерева, которыхъ, за старость лтъ, называли патріахами.

— Ахъ, сказала со вздохомъ Фледа, глядя на деревья, видъ которыхъ возбудилъ въ душ ея грустныя воспоминанія, здсь нельзя собрать орховъ. Мистеръ Дейденговеръ уже сбилъ ихъ.

— Кто этотъ Дейденговеръ? спросилъ Карльтонъ.

— Ддушкинъ прикащикъ.

— Но зачмъ же не сказали вы мистеръ Дейденговеру, чтобы отъ не трогалъ орховъ?

— О, онъ никогда не сдлаетъ, что ему скажутъ, онъ поступаетъ какъ хочетъ, никого не слушая. Вотъ видите, орхи вс сбиты, я такъ и думала.

— Нтъ-ли однакоже деревьевъ, которыя были бы недоступны мистеру Дейденговеру?

— Всть, я знаю мсто, гд ростутъ прекрасныя орховыя и каштановыя деревья, но для ддушки это слишкомъ далеко: одной же мн нельзя туда идти. Но вотъ мы дошли до двадцати десятиннаго поля, сказала Фледа не ршаясь прибавить: ‘здсь мн должно проститься съ вами.’

— Очень радъ, поспшно сказалъ мистеръ Чарльсъ Росситуръ. Теперь, Фледа, разскажите, куда идти и позвольте поблагодарить такая васъ за оказанное одолженіе.

— Позвольте, Фледа, не пойти-ли намъ поискать тхъ прекрасныхъ орховыхъ деревьевъ? спросилъ Карльтонъ. Но можетъ быть долгая прогулка утомитъ васъ?

— Меня? нтъ, отвчала Фледа просіявши. Но вы забыли, сэръ, что шли на охоту, прибавила она робко.

— Что вы вздумали, мистеръ Карльтонъ? сказалъ съ нетерпніемъ Росситуръ. Оставьте Фледу и ея орхи, и отправимся скоре въ дорогу.

— Съ вашего позволенія, мистеръ Росситуръ, отвчалъ Карльтонъ, я долженъ признаться, что у меня совсмъ пропало желаніе идти на охоту. Что же насается до васъ, миссъ Фледа, мн кажется, что вы дотронулись до меня своимъ волшебнымъ жезламъ, и что въ слдствіе этого таинственнаго прикосновенія, во мн родилось непреодолимое желаніе бгать съ вами по горамъ и долинамъ. Помню, какъ въ продолженіе многихъ лтъ сбивалъ я орхи въ лсахъ, принадлежавшихъ моимъ родителямъ, хочется насладиться такимъ же удовольствіемъ въ лсу Новаго свта. Принимаете-ли вы мое предложеніе, Фледа?

— Благодарю васъ, сказала двочка. Но мы уже давно прошли поворотъ. Намъ нужно вернуться, чтобы дойти до того мста, которое ведетъ на гору.

— Лучшей дороги нельзя пожелать, если только она не утомить васъ.

— О, нисколько!

— Карльтонъ! настаивалъ Росситуръ, съ нашей стороны было бы совершенно безразсудно терять такой прекрасный день для охоты за тетеревами. Вы знаете, что намъ но представится боле такого удобнаго случая.

— Вы не истинный охотникъ, мистеръ Росситуръ, холодно отвчалъ Карльтонъ. Иначе вы принимали бы больше участія въ чужой охот. Я не осуждаю вашего предпочтенія къ тетеревамъ, а васъ прошу извинить меня за мою страсть къ орхамъ. Вся слава сегодняшней блестящей охоты будетъ принадлежать вамъ одному, и я ни мало не позавидую вашимъ подвигамъ. Желаю вамъ возвратиться согбеннымъ подъ тяжестью вашихъ трофеевъ. Миссъ Фледа, не заставляйте долго ждать этого пылкаго молодаго человка, дайте ему надлежащія свднія и отпустите скоре.

— Я предполагалъ въ васъ боле любви къ охот и не ожидалъ вашего отступленія, сказалъ мистеръ Росситуръ, не скрывая досады.

— Думайте все, что вамъ угодно, но я никогда не былъ страстнымъ охотникомъ. Сборнымъ мстомъ назначимъ деревушку за домомъ мистера Рингана, куда, вроятно, я приду раньше васъ. До свиданія.

И сказавъ это, Карльтонъ поклонился небрежно, что въ конецъ разсердило мистера Росситура.

Простясь съ своимъ спутникомъ, мистеръ Карльтонъ и Фледа вернулись снова по пройденной уже дорог, радуясь, что цль ихъ прогулки заране опредлена. Удовольствіе блистало во всхъ чертахъ Фледы, она благодарила Карльтона отъ всего сердца.

— Но Фледа, сказалъ онъ, смотря съ какою легкостью перепрыгиваете вы черезъ дороги и заборы, васъ можно почесть духомъ.

— Волшебницей, отвчала она, улыбаясь. Но мистеръ Карльтонъ, еслибы вы знали, какъ весело думать, что у меня будутъ орхи! Тмъ боле, что я была почти убждена въ противномъ. Притомъ же такъ пріятно щелкать ихъ въ длинные зимніе вечера.

— Да, зимніе вечера должны вамъ казаться очень долгими.

— Я сказала только, что они длинны, но не скучны. Ддушка колетъ орхи, а я ихъ чищу, потомъ онъ разсказываетъ что нибудь, а потомъ мы ложимся рано спать. Такимъ образомъ вечера намъ никогда не кажутся долгими.

— Нельзя же всегда колоть орхи.

— О, нтъ, но у насъ есть много другихъ пріятныхъ занятій. Я уврена, что ддушка купилъ бы непремнно въ этомъ году орховъ, еслибы мн не удалось сегодня самой набрать ихъ.

И при этихъ словахъ Фледа запрыгала отъ радости.

— Но миссъ Фледа, замтилъ молодой человкъ, для орховъ намъ нужна корзина

— Разумется, и очень большая. Я сбгаю за нею домой, какъ только дойдемъ до поворота, если только вы будете такъ добры, сэръ, и подождете меня… я тотчасъ возвращусь.

— Нтъ, я пойду съ вами и оставлю у васъ свое ружье. Но если вы будете идти такъ скоро, мы никогда не дойдемъ до оршника.

Фледа отвчала улыбаясь, что надется на себя, однако же пошла нсколько медленне, и вскор они достигли дома.

Покамстъ мистеръ Карльтонъ укладывалъ въ безопасномъ мст свое ружье, Фледа побжала въ кухню и чрезъ нсколько минутъ явилась снова съ большою корзиною въ рукахъ, которую взялъ у нея мистеръ Карльтонъ, принимавшій живйшее участіе въ ея невинной радости. Кром корзины, она принесла еще жестяное ведро, съ которымъ никакъ не хотла разстаться, не смотря на вс убжденія мистера Карльтона, предлагавшаго нести его вмст съ корзиной, или поставить въ корзину.

Какъ только путники дошли до дороги, которая вела въ гору, Фледа предупредила мистера Карльтона, что имъ придется преодолть много препятствій, здсь узенькая тропинка, едва проложенная по скаламъ, кучи большихъ камней и недавно напавшихъ листьевъ, тамъ крутыя возвышенности, окаймленныя пропастями. Но двочка преодолвала вс эти препятствія съ изумительною легкостію и съ невозмутимымъ спокойствіемъ, своимъ врнымъ и проницательнымъ взглядомъ она быстро усматривала опасность и умла предостеречь отъ нея своего товарища. Съ горы они сошли прямо въ густой лсъ гд едва перевели духъ, какъ снова очутились передъ горою, которая была еще круче и выше первой. Во время этой новой борьбы съ природою, Фледа стала развязне и говорливе съ мистеромъ Карльтономъ, сохраняя, однако же, свою обычную скромность.

— Знаете ли, Фледа, что меня занимало больше всего во всю дорогу? сказалъ мистеръ Карльтонъ, стоя шагахъ въ двухъ стахъ отъ вершины горы. Ваше жестяное ведро. Глядя, какъ оно виситъ у васъ на рук, мн пришло въ голову, дйствительно ли эта кухонная посуда то самое, чмъ она кажется.

— Что же вы думали, между прочимъ, о моемъ смиренномъ ведр?

— Я сравнивалъ его съ горшкомъ масла Красной Шапочки.

— О, сравненіе неврно, въ моемъ ведр нтъ ни кусочка масла, да и вы, мистеръ Карльтонъ, кажется, нисколько не похожи на волка.

— Кажется, отвчалъ онъ, смясь. Еще вотъ что пришло мн въ голову, вы не одна ли изъ тхъ дамъ, которыя, по сказанію волшебницы, бгаютъ за счастіемъ.

— Я никогда не буду бгать за счастіемъ.

— Почему же?

— Потому, что его не догонишь.

Мистеръ Карльтонъ пристально посмотрлъ на двочку, какъ будто желая увриться, что она понимала смыслъ своихъ словъ.

— Впрочемъ, прибавила двочка, разв мы не гонимся, въ эту минуту, за счастіемъ? или по крайней мр не похожи ли наши дйствія на дйствія искателей счастія? можетъ быть на верху горы мы найдемъ уже обитыя орховыя деревья, а можетъ быть увидимъ, что втви ихъ гнутся подъ тяжестью своихъ плодовъ. Ахъ, какой легкій и живительный воздухъ! Какая чудная картина!

Въ это время они дошли до верхушки горы.

Мастеръ Карльтонъ увидлъ подъ деревомъ кучу орховъ.

— Посмотрите сюда, маленькая Фея, сказалъ онъ Флед, указывая пальцемъ на прекрасную находку.

— О, это сокровище, это кладъ воскликнула она! Впрочемъ это скоре кладъ блки, она собрала вс эти орха, чтобы перенести ихъ потомъ въ свое гнздо.

— Мы избавимъ ее отъ этого труда.

И мистеръ Карльтонъ побросалъ орхи въ корзину, но Фледа вступилась за блку.

— Нельзя-ли намъ оставить эти орхи до нашего возвращенія, мистеръ Карльтонъ, сказала она? Если на деревьяхъ мы найдемъ много плодовъ, то эта небольшая кучка намъ будетъ совершенно не нужна, въ противномъ случа къ чему она пригодится?

Мистеръ Карльтонъ посмотрлъ пристально на дитя и потомъ сказалъ, улыбаясь:

— А блочка была бы обманута въ своемъ ожиданіи, не такъ ли? Вижу, вамъ хочется, чтобы мы оставили ей найденный запасъ. Пусть будетъ по вашему.

Наконецъ путники, спустившись съ горы, углубилась въ густой, обширный лсъ, въ средин котораго росло нсколько прекрасныхъ орховыхъ деревьевъ. Фледа, быстро поднявъ голову, съ восхищеніемъ увидла, что втви покрыты были плодами. Радость ея обнаружилась въ громкихъ восклицаніяхъ, пронзительныхъ крикахъ, прыжкахъ и скачкахъ, легкости которыхъ могли бы позавидовать лсныя лани и горныя серны.

Мистеръ Карльтонъ былъ вполн счастливъ счастіемъ двочки. Какая охота могла доставить ему столько чистыхъ наслажденій?

Молодой англичанинъ предвидлъ, однакоже, что ему придется играть значительную роль въ сбиваніи орховъ, и чтобы Фледа не усомнилась въ его готовности быть ей полезнымъ, онъ срзалъ съ одного изъ деревьевъ длинную и крпкую втвь, и очистивъ съ нея листья, съ удивительною силою и быстротою, сталъ сбивать орхи съ ближайшаго дерева. Фледа была въ восторг.

Очистивъ три дерева, мистеръ Карльтонъ бросилъ втку и слъ отдохнуть на трав, сказавъ Флед, что онъ скоро опять примется за дло. Фледа перестала тоже работать и побжала за своимъ жестянымъ ведромъ, откуда вынула нсколько ломтиковъ яблочнаго торта и поднесла ихъ своему товарищу, потомъ подала свжаго сыра, завернутаго въ бумагу безукоризненной близны.

— Благодарю, сказалъ мистеръ Карльтонъ.

— Свжій сыръ превосходенъ съ яблочнымъ тортомъ, говорила Фледа съ видомъ знатока въ поваренномъ искусств.

Мистеръ Карльтонъ засмялся и сказалъ:

— Миссъ Фледа, вы научили-бы меня многому, еслибы я остался здсь нсколько времени.

— Я была-бы очень рада, еслибы вы остались съ нами. Но возьмите-же сыру.

— Я совершенно съ вами согласенъ: яблочный тортъ и сыръ отличнйшія вещи особливо посл битвы въ род нашей. Но я былъ-бы совершенно счастливъ, еслибы въ качеств волшебницы, вы могли превратить одинъ изъ этихъ орховъ въ кубокъ, подобный кубкамъ Лаказа и Роберта Гудуина. Эти господа не имли чести быть знакомы миссъ Флед, она обратила только вниманіе на слово кубокъ.

— Къ сожалнію, сказала она, кажется, здсь нтъ близко ручья, но мы найдемъ его на склон горы.

— Вы прекрасно знаете эту мстность замтилъ Карльтонъ, вроятно, вы здсь бывали много разъ?

— Да, когда ддушка былъ здоровъ, но вотъ, уже два года, какъ онъ съ трудомъ ходитъ.

— А вы ходите въ училище?

— Нтъ.

— Стало быть съ вами занимается ддушка?

— Ддушка учитъ меня очень не многому, но прежде папа давалъ мн настоящіе уроки.

— Что-же вы длаете цлый день?

— Очень много: читаю, разговариваю съ ддушкою, катаюсь на лошади, однимъ словомъ — очень много.

— Всегда-ли вы жили у ддушки?

— Нтъ, я живу у ддушки съ отъзда папа, который отправился въ походъ противъ индйцевъ, а прежде я всегда была съ папа.

— А давно-ли ухалъ вашъ папа?

— Четыре года тому назадъ, а можетъ быть и боле. Онъ возлагался больнымъ, и съ тхъ поръ мы боле не покидали Квичи.

— Что вы читаете, миссъ Фледа? волшебныя сказки?

— У меня нтъ такихъ сказокъ. У насъ мало книгъ, было нсколько у папа, но он заперты въ сундук. Между книгами у насъ есть Энциклопедія.

— Энциклопедія! что-же можетъ тамъ быть занимательнаго для васъ?

— Тамъ разсказываютъ много любопытнаго о наскомыхъ, о птицахъ и животныхъ, также о цвтахъ, о жизни великихъ людей и много поучительныхъ повстей. О, въ энциклопедіи можно многому научиться!

— Какія-же у васъ есть еще книги?

— Квентинъ-Дюрвардъ, Робъ-Рой, Гюй Менерингъ и Красоты Шотландіи.

— Вы читали вс эти книги, миссъ Фледа?

— Красоты Шотландіи прочла не всю книгу.

— А остальныя?

— Остальныя вс и даже по два и по три раза. Кром этого у насъ есть еще Исторія…. не припомню Исторія чего, изданная Робертсономъ, она въ четырехъ частяхъ, но я не читала ни одной.

— Какая-же книга вамъ больше всхъ нравятся?

— Право не знаю. Кажется, я боле всхъ люблю Энциклопедію. А еще у насъ есть журналы.

— Я думаю, сказалъ Карльтонъ, посл минутнаго размышленія, что вы-бы хорошо сдлали, еслибы похали съ нами въ Парижъ, массъ Фледа.

— Почему, сэръ?

— Вы знаете, что ваша тетушка желаетъ имть васъ при себ, и что съ этою цлью она просила мою матушку привезти васъ съ собою, если то возможно.

— Знаю, но я не поду.

Слова эти были произнесены вжливо, но ршительно.

— Но не устали-ли вы, сэръ? сказала двочка мистеру Карльтону который собирался снова охотиться за орхами.

— Я не устану до тхъ поръ, пока не собью всхъ орховъ.

Мистеръ Карльтонъ сдержалъ слово: вс орхи были сбиты. Но такъ какъ жестяное ведро и корзина были слишкомъ недостаточны для помщенія такого множества плодовъ, то товарищи составили совтъ, на которомъ положено было, что весь огромный излишекъ спрячутъ въ разслин скалы и примутъ вс предосторожности, чтобы предохранить отъ похищенія это сокровище.

Когда все было кончено, мистеръ Карльтонъ сказалъ своей маленькой подруг.

— Теперь, миссъ Фледа, вамъ придется совершить съ Цинти нсколько разъ путешествіе отъ вашего дома до этого лса, чтобы перенести весь собранный запасъ. Разв только найдется у васъ корзина гораздо больше этой?

— О, это сущая бездлица. Мн ровно ничего не стоитъ пройтись раза два боле или мене. Вы очень добры, мистеръ Карльтонъ.

— Вы такъ думаете? Дай Богъ!

Въ это время солнце уже было низко, путь предстоялъ довольно длинный и потому они ускорили шагъ. Подл дома Фледа вдругъ остановилась, и, бросивъ на мистера Карльтона робкій взглядъ, сказала съ замшательствомъ:

— Я прошу васъ мистеръ Карльтонъ, ничего не говорить ддушк о намреніи увезти меня въ Парижъ.

— Отчего-же, добрая фея?

— Мн кажется, что я не должна туда хать.

— Но можетъ быть ддушка думаетъ иначе?

— О, я уврена, что онъ одного мннія со мною: разумется, онъ готовъ жертвовать всмъ для моего счастія…. Но это не было-бы для меня счастіемъ, что онъ будетъ длать, если я уду?…

— Вы думаете, что еслибы вы разстались съ нимъ, онъ считалъ-бы себя покинутымъ цлымъ міромъ?

— Я этого не думаю, но во всякомъ случа, прошу васъ, мистеръ Карльтонъ, никогда не касаться этого предмета при немъ.

— Но уврены-ли вы, Фледа, что вы дйствительно не желаете хать съ нами? Я-бы очень желалъ, чтобы вы перемнили намреніе. Врьте, что моя матушка васъ очень полюбитъ, а я буду заниматься вами особенно до тхъ поръ, пока сдадимъ васъ на руки вашей тетушк.

Фледа улыбнулась, но повторила просьбу не говорить о томъ ни слова ддушк, она была убждена, что такое предложеніе огорчитъ старика.

Они вошли въ комнату.

Фледа, взглянувъ за старые часы, удивилась, что уже четыре часа, Цинтія накрыла на столъ. Мистеръ Ринганъ дружески попросилъ мистера Карльтона остаться съ ними, но онъ извинился, что но можетъ воспользоваться приглашеніемъ, потому что его ждетъ къ обду мать.

— А гд живетъ-ваша матушка? спросилъ старикъ.

— Въ Монтепул, сэръ. Мы здили смотрть Ніагарскій водопадъ и возвратились въ эту сторону отчасти для того, чтобы матушка могла исполнить общаніе, данное мистриссъ Росситуръ, и увдомить васъ, что она съ величайшимъ удовольствіемъ принимаетъ за себя попеченіе о вашей внучк до тхъ поръ, пока передастъ ее съ рукъ на руки своимъ парижскимъ друзьямъ,

— Гм…. мистриссъ Росситуръ очень добра, сказалъ старикъ голосомъ, который совсмъ не понравился Флед. Долго-ли вы останетесь въ Монтепул, сэръ?

— Только нсколько дней, сэръ.

— Гм…. Весь этотъ день вы отдали Флед, мистеръ Карльтонъ, завтра вы будете охотиться, но возвращаясь съ охоты, заходите къ намъ вмст съ своимъ другомъ мистеромъ Росситуромъ отвдать нашей деревенской хлба-соли. До тхъ поръ я подумаю о вашемъ предложеніи и дамъ вамъ ршительный отвть. Прошу засвидтельствовать мое почтеніе вашей матушк и поблагодарить ее за привтливое предложеніе, можетъ быть…. я еще не ршился…. можетъ быть воспользуюсь имъ. Если-бы мистриссъ Карльтонъ пришлось быть въ нашемъ краю, мы были-бы очень рады видть ее у себя въ дом. Я всегда счастливъ, когда могу принимать у себя друзей до тхъ поръ, по крайней мр, пока могу предложить имъ свой домъ.

— Надюсь, что это продлится еще много лтъ.

— Не знаю, сэръ…. можетъ быть… Желаю вамъ добраго дня, сэръ.

IV.
Бабушка Миріамъ.

— Ахъ — ддушка, мн сегодня было весело, сказала Фледа, садясь за столъ, вы не можете себ представить какъ добръ мистеръ Карльтонъ!

— Радуюсь за тебя, другъ мой, мистеръ Карльтонъ иметъ вс качества благовоспитаннаго молодаго человка.

— Прекрасно одтъ, замтила Цинтія и наливая чай.

— И мы набрали множество орховъ… Наврное станетъ на всю зиму!.. Намъ съ вами, Цинтія, придется нсколько разъ отправлятьсея въ лсъ, чтобы перенести ихъ всхъ сюда, орхи очень крупны. Но, Цинтія, объ этомъ не нужно говорить ни слова мистеру Дейденговеру.

— Предостереженія ваши излишни, я говорю съ мистеромъ Дейденговеромъ только по обязанности, отвчала Цинтія съ видимымъ отвращеніемъ.

— Но вы пойдете со мною, Цинтія?

— Непремнно, отвчала Цинтія Галль.

Во время краткаго молчанія, послдовавшаго ея отвтомъ Цинтіи, Флед пришло на умъ спросить не приходилъ-ли мистеръ Джолли, но собразивъ, что такой вопросъ неумстенъ и можетъ снова раастроить дда, она навела разговоръ на знаменитый сборъ орховъ.

— Но, Фледа, спросилъ старикъ, какимъ образомъ мистеръ Карльтонъ перемнилъ такъ скоро намреніе охотиться за тетеревами?

— Не знаю, отвчала двочка, сначала вроятно онъ хотлъ доставить мн удовольствіе, но потомъ я уврена, что ему самому стало весело. Онъ нашелъ, Цинтія, что яблочный тортъ превосходенъ и сыръ тоже.

— А что же длалъ твой кузенъ?

— О, онъ охотился за тетеревами, но надюсь, не нашелъ мы одного.

— Ну, какого-же ты мннія объ этихъ молодыхъ людяхъ?

— Въ какомъ отношеніи ддушка?

— Который изъ нихъ теб нравится боле?

— Мистеръ Карльтонъ.

— Но вдь Росситуръ теб родня, сказалъ Ринганъ, наклонясь къ внучк и глядя на нее съ любопытствомъ, какъ длывалъ всякій разъ, когда ждалъ ея ршительнаго отвта.

— Я не забыла, что Росситуръ мн родня, сказала Фледа, но онъ совсмъ не такой благородный человкъ, какъ мистеръ Карльтонъ.

— Какимъ образомъ ты знаешь это?

— Я знаю, отвчала спокойно Фледа.

— Но почему же, маленькая фея?

— Мистеръ Росситуръ не уметъ держать данное слово, какъ мистеръ Карльтонъ.

— О! это общаетъ цлую исторію, сказалъ старикъ и приготовился слушать.

Фледа разсказала происшествіе съ рполовами и какъ мистеръ Карльтонъ не позволилъ мистеру Росситуру стрлять.

Въ это время вошла Цинтія.

— Не пойти ли мн, м. Ринганъ, сказала она, на холмъ и не попросить ли мистриссъ Плумфильдъ прійти мн на помощь? Вроятно вы захотите принять вашихъ молодыхъ людей отлично, а одной мн никакъ не справиться.

— Непремнно, непремнно, отвчалъ старикъ. Скажите ей кто будутъ наши гости и попросите ее прійти помочь вамъ и мн.

— Я съ вами тоже пойду, Цинтія, сказала Фледа. Я наврное упрошу бабушку прійти.

— Что вы, Фледа? замтила Цинтія, давно ли вы вернулись?

Но возраженія были тщетны, тотчасъ посл обда Фледа побжала съ миссъ Галль на холмъ.

Едва он вышли изъ дома, какъ встртили двухъ всадниковъ, которые неслись мимо нихъ въ галопъ. То были Росситуръ и Карльтонъ. Первый прохалъ какъ будто не замчая Фледы, но почтительный и привтливый поклонъ втораго доставилъ ей большое удовольствіе.

— Этотъ вжливый молодой человкъ вамъ кузенъ? спросила Цинтія, когда затихъ топотъ лошадей.

— Нтъ, мой кузенъ другой.

— Знаете ли, что мужчин очень идетъ быть военнымъ? вашъ кузенъ солдатъ?

— Офицеръ.

— Все равно, мн бы очень хотлось имть военнаго кузена. Усы придаютъ много красоты мужчин.

Въ нкоторомъ разстояніи отъ дома мистера Рингана дорога извввалась по высокому и крутому холму, при подошв котораго шумлъ потокъ, который, спускаясь съ сосднихъ горъ, приводилъ въ движеніе довольно большое число мельницъ и заводовъ, черезъ него былъ переброшенъ мостъ. На половин дорог, на вершин холма находился пильный заводъ, возл котораго любила обыкновенно отдыхать Фледа. Уединенное мсто, дикій шумъ падающей воды, пріятный запахъ только что распиленныхъ досокъ и странное зрлище, представляемое паровою машиною, которая безпрестанно притягивала къ себ огромныя бревна, распиливала ихъ или, останавливаясь, по временамъ, испускала страшный ревъ, все это имло много прелести въ глазахъ Фледы, которая любила приходить сюда довольно часто. Ея молодому воображенію машина казалась временемъ, а бревна, ею распиленныя, людьми, скошенными косою смерти.

— Эта мельница могла быть собственностью вашего ддушки, сказала Цинтія проходя возл пильнаго завода.

— Какъ бы я того желала, отвчала вздыхая Фледа. Но кому же теперь принадлежитъ она?

— Тому богачу Макъ-Говану, который такъ важничаетъ предъ всми: еслибы м. Ринганъ послушался меня, мельница была бы его. Онъ хочетъ теперь возвратить ее, но уже поздно.

Дойдя до холма, дорога, окаймленная тамъ и сямъ загородными домами, мельницами и лавками коробочныхъ издлій, продолжала постепенно возвышаться до небольшаго села на разстояніи четверти мили. Посреди села находилась одна только ферма, орошаемая водами небольшаго озера, отъ котораго и ферма и село заимствовали свое названіе Дипуатеръ. Эта ферма принадлежала сэру Плумфльду.

У калитки сада Фледа бросила Цинтію и побжала къ бабушк, которую завидлй издали: старушка, подобравъ платье, возвращалась со скотнаго двора.

— Бабушка Миріамъ, завтра у насъ обдаютъ гости. Не можете ли вы прійти намъ помочь?

Бабушка Миріамъ положила об руки на плечи Фледы и посмотрела на Цинтію.

— Я пришла просить васъ, мистриссъ Плумфильдъ, не можете ли вы завтра прійти къ намъ, сказала миссъ Галль. Вашему братцу пришло въ голову пригласить къ обду двухъ молодыхъ людей изъ большаго свта и угостить ихъ на славу. Не знаю, о чемъ думаетъ м. Ринганъ, или лучше сказать онъ совсмъ не думаетъ, сколько предстоитъ мн труда, но во всякомъ случа они придутъ и нужно будетъ что нибудь подать. И потому я придумала пойти къ вамъ и уговорить васъ подать намъ помощь. Я была бы въ большомъ затрудненіи, еслибы должна была одна хозяйничать.

— Пожалуйста, приходите, бабушка, сказала Фледа, обдъ будетъ вдвое веселе, если вы придете. При томъ же мы желаемъ, чтобы все было сдлано съ утонченнымъ вкусомъ… понимаете?

Бабушка Миріамъ улыбнулась, глядя на Фледу и спросила у Цинтіи, что у нихъ есть въ дом?

— Право не знаю, отвчала Цинтія, между тмъ какъ Фледа повисла на ше бабушки, ничего особеннаго… свжая свинина, говядина и тому подобное. Я думала приготовить какой нибудь пирогъ.

— Хорошо, хорошо! Завтра я приду къ вамъ пораньше, и мы посмотримъ и подумаемъ, какъ распорядиться. Кто же такіе ваши гости?

Фледа и Цинтія открыли ротъ въ одно время, и Фледа поспшно проговорила: ‘одинъ изъ нихъ мой кузенъ изъ Вестъ-Пуэна, а другой премилый англичанинъ, вы его очень полюбите, онъ цлый день сбивалъ мн орхи!’ а миссъ Галль бормотала между тмъ: ‘Два Креза какъ говорится! кажется, они плаваютъ въ золот и серебр.’

— Хорошо, я завтра приду и мы увидимъ. Прощай, Фледа!

Бабушка Миріамъ нисколько не была похожа лицемъ на мистера Рингана, за то въ характер ея обозначалось ясно родство съ нимъ: она отличалась тою же добротою, прямодушіемъ и тмъ-же благороднымъ спокойствіемъ, которое такъ замтно было въ ея брат. Получивъ первоначальное образованіе у квакеровъ, мистриссъ Плумфильдъ сохранила впродолженіи всей жизни кротость и привтливость этой секты. Хотя хозяйственныя хлопоты и ежедневныя мелочи поглощали обыкновенно все ея вниманіе, однакоже въ важныхъ событіяхъ, выходящихъ изъ круга обыденной жизни, характеръ ея возвышался по мр обстоятельствъ, и она умла выходить изъ всякаго затруднительнаго положенія.

V.
О томъ, что такое благородство.

Въ самой отдаленной комнат красиваго загороднаго дома въ Монтопул собралось нсколько дамъ и мужчинъ, ожидавшихъ, повидимому, съ большимъ нетерпніемъ возвращенія м. Карльтона и его товарища. Яркій огонь, сдлавшійся уже необходимостью въ это время, пополнялъ недостатокъ мебели, а накрытый и убранный столъ какъ будто бы давалъ звать, что готовый обдъ ожидаетъ только прибытія запоздавшихъ охотниковъ.

Вс, находившіяся здсь особы, были зрлаго возраста, исключая одного молодаго человка, который прогуливался взадъ и впередъ но комнат. Другой господинъ, лтъ пятидесяти, стоялъ у камина, повернувшись спиною къ огню и не отводя глазъ отъ стола, предмета его долгихъ размышленій. Остальныя особы были все женщины, повидимому он принадлежали вс къ порядочному обществу.

По лвую сторону отъ стараго господина сидла дама моложе его годами десятью, замчательно дурная, но съ кроткимъ и добрымъ выраженіемъ лица. Молодой человкъ, ея сынъ, превратилъ въ недостатки достоинства матери, ея здравый смыслъ онъ замнилъ хитростію, а сердечную доброту холоднымъ равнодушіемъ, впрочемъ, при случа, онъ умлъ быть вжливымъ и любезнымъ.

Подл этой дамы сидла жена задумчиваго господина, рзко отличавшаяся отъ матери и сына, о которыхъ мы только что говорить: она была очень хороша, нжна, прекрасные глаза ея обыкновенно свтились кроткимъ выраженіемъ, но подъ часъ искрились насмшливо и метали огненные взгляды. Она была изъ числа тхъ немногихъ женщинъ, которыя во всю жизнь остаются свжи и красивы.

Третья дама, переступившая за сорокъ лтъ, была знатная дама въ лучшемъ значеніи этого слова. Она была умна, образована, разсудительна и вполн обладала тмъ умньемъ, которое, на свтскомъ язык, называется тактомъ. Но вс эти блистательныя качества не могли предохранить ея прекрасную голову отъ слдовъ заботъ, налагаемыхъ свтомъ, раба общества, котораго была кумиромъ, она съ слпою покорностію, исполняла вс его законы.

Эта дама была мистриссъ Карльтонъ.

Легкій шумъ, коснувшійся ея слуха, возвстилъ ей о прибытіи обояхъ охотниковъ, и въ ту минуту какъ она закричала: ‘Вотъ они!’ молодые люди входили въ комнату, къ величайшему удовольствію всего общества.

— Наконецъ-то вы возвратились! воскликнула мать. Мы умираемъ отъ голода. Не понимаю, право зачмъ мы васъ ожидали. Какова охота, мистеръ Росситуръ? посчастливилось ли вамъ?

— Собственно мн нечмъ похвалиться, отвчалъ Росситуръ, а м. Карльтонъ пусть самъ разсказываетъ о своихъ подвигахъ.

— Мн очень жаль, матушка, что я васъ заставилъ такъ долго ждать, сказалъ Карльтонъ, виноватъ, простите. Но день прошелъ незамтно скоро.

— Я вамъ не скажу зачмъ мы васъ ждали, а то вы, пожалуй, возмечтаете о себ слишкомъ много, сказала мистриссъ Эвелинъ самымъ мелодическимъ голосомъ, но такъ какъ м. Карльтонъ ничего ей не отвчалъ, она обратилась съ вопросомъ къ мистеру Росситуру: Сколько тетеревовъ пали подъ вашими выстрлами?

— Я не нашелъ ни одного. Видлъ, правда, нсколькихъ куропатокъ, но въ сумк моей нтъ ни одной.

— Вы, можетъ быть, не знали мстности?

— Я выбился изъ силъ, странствуя по непроходимымъ мстамъ, отвчалъ разстроенный охотникъ, который не могъ еще прійти въ себя.

— Разв вы не вмст охотились? Гд же ты былъ, Гюи, спросила мистриссъ Карльтонъ.

— Я былъ занятъ другою охотой и остался ею очень доволенъ.

— Сколько штукъ положили вы на мст? спросилъ пятидесятилтній господинъ.

— Увряю васъ, сэръ, что не могу въ точности опредлить ихъ число.

— Mesdames еt Messieurs! вскричалъ Росситуръ, не въ силахъ доле сдерживать гнва, м. Карльтонъ, которому вы удивляетесь, котораго вы уважаете и любите, разстался со мною прежде перваго выстрла и, безъ церемоніи, бросилъ одного среди мстъ совершенно мн неизвстныхъ. А самъ цлый день ухаживалъ за крестьянской двчонкой и собиралъ съ нею орхи.

Любопытство было возбуждено, вс приготовились слушать, но волшебныя слова: ‘подано кушать,’ дали другое направленіе общему разговору, общество съ удовольствіемъ занялось вкусною озерною щукою, превосходною дичью, цыплятами и дикими утками.

— Завтра мы демъ гулять въ Кентонъ, надюсь, Гюи, ты подешь съ нами, сказала мистриссъ Карльтонъ.

— Къ сожалнію, я не могу участвовать въ вашей прогулк, матушка, завтра я приглашенъ на обдъ миль за пять, или за шесть отсюда, совершенно въ противуположной сторон.

— Приглашенъ на обдъ?.. вроятно къ тому старому джентльмену, у котораго вы были вчера? А вы, мистеръ Росситуръ?

— Я не общалъ, но тоже приглашенъ.

— Очень жаль. Гюи, что же, эта двочка детъ съ нами въ Парижъ?

— Не знаю, кажется, ддушка ея, еще ни на что не ршился.

— Не ваша ли родственница, мистеръ Росситуръ, сдлалась сегодня счастливою соперницею тетерева? спросила мистриссъ Эвелинъ. Хороша она собою?

— Право не знаю: Карльтонъ васъ станетъ уврять, что она рдкой и замчательной красоты.

— Правда ли, мистеръ Карльтонъ, что она необыкновенной красоты?

— Очень необыкновенной.

— Воображеніе! сказалъ молодой офицеръ, пріятель Росситура, по имени м. Торнъ.

— Неужели она такъ хороша, мистеръ Росситуръ, спросила у него мистриссъ Торнъ, видя что Карльтонъ не охотно отвчаетъ на вопросы по этому предмету.

— Право, я не могу въ этомъ случа, удовлетворить вапшему любопытству, отвчалъ Росситуръ. Все, что я могу вамъ сказать, это то, что она недурная, довольно опрятная деревенская двочка въ ся=итцовомъ плать, что она прибжала съ большой ложкой въ рукахъ изъ комнаты, гд стряпала какое-то пирожное, и что съ ней вторгнулся къ намъ столбъ дыма, который показался мн счастливымъ встникомъ. Въ слдъ за нимъ подали ужинъ.

— О, Чарльсъ, Чарльсъ! сказала съ нжнымъ упрекомъ, мистриссъ Эвелинъ, какой портретъ! Вдь она ваша кузина!

— Хорошенькая она двочка, Гюи? спросила мистриссъ Карльтонъ, ведовольная выраженіемъ лица своего сына.

— Слово ‘хорошенькая’ къ ней нейдетъ..

— Который ей годъ?

— Десять или одиннадцать лтъ.

— Это неблагодарный возрастъ.

— Для нея не существуетъ неблагодарнаго возраста.

— Въ какомъ род хороша она?

— Въ самомъ благородномъ и въ самомъ утонченномъ.

— Кто были ея родители?

— Мать ея была сестра мистриссъ Росситуръ… отецъ ея…

— Мать ея была Эми Чарльтонъ? вскричала мистриссъ Эвелинъ, я ее знала. Эми Чарльтонъ! то была одна изъ лучшихъ моихъ пріятельницъ. Дочь ея должна быть хороша. Эми была милая, прекрасная женщина во всхъ отношеніяхъ. О, я очень любила Эми Чарльтонъ и желала бы видть ея дочь.

— Кто былъ ея отецъ? спросила мистриссъ Карльтонъ.

— Маіоръ Ринганъ, отвчала мистриссъ Торнъ, его имя извстно, онъ былъ отличный офицеръ.

— Онъ выслужился, сказала мистриссъ Эвелинъ съ особеннымъ удареніемъ.

— Да, вышелъ въ люди собственными заслугами, но я всегда забываю происхожденіе, когда дло идетъ о славномъ имени. Маіоръ Ринганъ былъ изъ числа такихъ людей.

— Удивительно, говорила мистриссъ Эвелинъ, лицо которой выражало скрытую досаду (у ней было нсколько дочерей), удивительно, что благородство сливается только съ нкоторымъ родомъ красоты…. Маіоръ Ринганъ, какъ человкъ отличныхъ достоинствъ, конечно могъ имть возвышенную красоту, но бдная двочка имла несчастіе быть воспитанной, здсь, въ деревн.

— Любезная мистриссъ Эвелинъ, замтилъ Карльтонъ, эта изящная красота — вывска красоты душевной, тмъ-то и хороша, что не зависитъ ни отъ рожденія, ни отъ воспитанія.

— Поздравляю васъ, мистриссъ Карльтонъ, сказала, вставая изъ-за стола мистриссъ Эвелинъ, поздравляю васъ съ тмъ, что эта красавица не старе нсколькими годами.

— Но я не принимаю вашихъ поздравленій. Если эта двочка дйствительно такова, какою описываетъ ее Гюи, то я-бы очень желала видть ее, со временемъ, женою моего сына.

— Дло не спшное, сказала, улыбаясь, мистриссъ Эвелинъ.

— Право, не знаю. Думаю, что Гюи, женясь, былъ бы счастливе. Ничто его не удовлетворяетъ. Ничто не привязываетъ…. Онъ долго не остается на одномъ мст…. Ненавидитъ политику, здитъ изъ края въ край и нигд не находитъ покоя.

— Вижу, что вы его не много избаловали, замтила лукаво мистриссъ Эвелинъ.

— Я не баловала своего сына, онъ вполн вознаграждалъ мои попеченія.

— О, безъ сомннія: но, кажется, имъ трудно управлять.

— Вс т, которые принимались за это дло, вскор убждались, что оно выше ихъ силъ. Онъ вамъ охотно уступитъ въ бездлицахъ, но лишь дойдетъ дло до важнаго предмета, въ ту минуту, когда вамъ кажется, что онъ исполняетъ ваши желанія, вы вдругъ замчаете, что онъ управляетъ вами.

Мистриссъ Эвелинъ подумала про себя, что тайна управлять имъ непонятна только для матери — и перемнила разговоръ.

VI.
Обдъ въ Квичи.

Многихъ хлопотъ стоилъ обдъ на ферм мистера Рингана, но бабушка Миріамъ не уклонилась отъ предстоявшаго труда и съ удовольствіемъ распоряжалась приготовленіями къ задуманному празднику. По ея приказанію отворили, вычистили и освтили гостиную, запертую уже съ давнихъ поръ, а вс хозяйственныя дйствія перенесены были въ заднюю часть дома. Молодые люди введены были въ большую комнату, мебель которой состояла только въ нсколькихъ соломенныхъ стульяхъ и въ деревянномъ стол, осторожно прислоненномъ къ стн, по недостаточной твердости ножекъ. Холодный и сильный втеръ, безпокоившій ихъ дорогою, преслдовалъ и теперь, когда они уже находились въ комнат, дверь которой не запиралась, судя по движенію бумажекъ, наклеенныхъ, на оконныхъ рамахъ, правда, что въ камин горлъ яркій огонь, хоть теплота его не разливалась повсюду, правда, что запахъ жаренаго сала напоминалъ о готовившемся обильномъ обд, но все же въ комнат было пусто, холодно и бдно. Однако вс эти признаки недостаточнаго состоянія исчезали при ласковомъ и дружескомъ пріем мистера Рингана. Молодой англичанъ не могъ налюбоваться благородствомъ его лица, дышавшаго спокойствіемъ, которое проистекаетъ изъ чистой совсти. Опытный наблюдатель могъ замтить въ чертахъ этого лица слишкомъ большую любовь къ спокойствію, которая вредила ему въ борьб съ обманомъ, вроломствомъ и плутовствомъ, особенно теперь, когда онъ сталъ болнъ и старъ. Но когда онъ былъ бодръ, здоровъ и силенъ, то своимъ прямодушіемъ, благоразуміемъ и непоколебимою твердостію характера, умлъ охранять себя отъ хитрыхъ замысловъ злыхъ людей и ловко отражать ихъ нападенія.

Фледа съ наслажденіемъ замчала, что мистеръ Карльтонъ любуется прекраснымъ выраженіемъ лица ея дда, но взглянувъ на своего родственника, нашла, что слдуетъ имъ заняться, потому что мистеръ Росситуръ, сидя передъ огнемъ, на который устремилъ мрачный, неподвижный взоръ, казалось, былъ чмъ-то очень недоволенъ. Фледа, оставивъ дда и мистера Карльтона, подошла къ нему и спросила очень шутливо, сколько глухарей принесъ онъ въ Монтепуль? Мистеръ Росситуръ, подумавъ, что этотъ вопросъ скрывалъ насмшку, и не желая оставаться только въ оборонительномъ положенія, попробовалъ сбить съ толку двочку рядомъ запутанныхъ, темныхъ и вздорнымъ вопросовъ. Но Фледа поняла умыселъ и хладнокровно и спокойно отвчала на вс, повидимому, неразршимые запросы. Росситуръ, изумленный такимъ раннимъ развитіемъ мышленія, невольно удивлялся своей непріятельниц, онъ понялъ, что останется побжденнымъ въ борьб, изъ которой надялся выйти побдителемъ и потому съ удовольствіемъ услышалъ, что мистеръ Ринганъ, съ замтнымъ намреніемъ предложить прогулку, спрашивалъ мистера Карльтона, смыслитъ-ли онъ что нибудь въ почв земли?

— Ровно ничего, отвчалъ тотъ, и былъ бы очень счастливъ, еслибы могъ у васъ поучиться.

— Пойдемъ-же прогуляться, молодые люди, весело и живо сказалъ мистеръ Ринганъ, и употребимъ съ пользою прогулку, разсматривая и изучая почву земли.

Старикъ взялъ шляпу и палку и повелъ гостей чрезъ кухню, забывъ, что въ кухню, какъ и въ спальню, нельзя входить во всякое время. Такимъ образомъ гости увидли Цинтію, поспшно прятавшую разныя неприличныя для вида вещи. Между тмъ это нечаянное вторженіе имло свою хорошую сторону: бабушка Миріамъ, находившаяся въ то время въ кладовой, могла сквозь щель разсмотрть молодыхъ людей, слдовавшихъ за мистеръ Ринганомъ и перемигнуться значительно съ Фледой.

Былъ прекрасный осенній полдень, сильный и холодный втеръ гналъ предъ собою облака, горы и равнины въ неуловимомъ сліяніи свта и тни, представляли быстро смняющіеся и разнообразнйшіе образы.

— Вотъ славная земля, и, кажется, очень удобная для распашки, сказалъ мистеръ Карльтонъ, какъ только они очутились въ пол.

— Славная, сэръ, отличная! и стоила бы гораздо боле, еслибы аходилась ближе къ мсту сбыта. Я былъ первымъ колонистомъ въ этомъ краю и изучилъ вс свойства этой земли, все пространство обозрваемой вами равнины разработалъ я самъ собственными руками.

— Подобное воспоминаніе должно васъ еще боле привязывать къ земл этой, сказалъ Карльтонъ.

— Гм, я тмъ боле къ ней привязанъ, что ее отняли у меня, но не о томъ рчь.

— Разв не вамъ принадлежать эти поля?

— Нтъ, сэръ. Они принадлелали мн въ продолженіе многихъ лтъ, но я обязанъ былъ ихъ уступить, назадъ тому, два года, бездльнику Макъ-Говану, который живеть вотъ тамъ на гор и который воспользовался моимъ затруднительнымъ положеніемъ, я не въ состояніи боле защищать свои выгоды, и вижу, что меня кругомъ обираютъ.

Онъ помолчалъ немного и потомъ снова продолжалъ.

— Да, сэръ, здсь, или немного дале построилъ я свой первый домъ, хорошенькій домикъ, хоть довольно грубо выстроенный… на десять миль вокругъ было не боле двухъ колонистовъ… Здсь былъ срубленъ первый лсъ.

— Въ вашихъ глазахъ возникъ цлый народъ!…

— Я поселился здсь вскор посл признанія нашей независимости. Родился я слишкомъ поздно, чтобы быть свидтелемъ всхъ явленій этой великой драмы, но все-же довелось и мн видть много прекраснаго, въ то время дти были мужами. Отецъ мой принималъ постоянное участіе во всхъ длахъ съ начала до конца.

— Онъ былъ военный?

— Да, военный. Онъ и вс дти его участвовали въ войн. Нтъ ни одного человка, достойнаго носить это имя, который-бы не принимался тогда за оружіе. Тогда мн было пятнадцать лтъ и я былъ флейщикомъ въ полку, но увряю васъ, сэръ, что старшій изъ офицеровъ не исполнялъ своей обязанности съ большимъ рвеніемъ и не гордился такъ ею, какъ я своей.

— И такой духъ господствовалъ во всхъ рядахъ?

— Не совсмъ, отвчалъ старикъ, проводя безсознательно рукою по блымъ своимъ волосамъ, не совсмъ…. армія не состояла изъ однородныхъ началъ… все было очень смшано… особливо въ этомъ краю. Нердко случалось видть нершительность и слабость даже тамъ, гд было много пламенной любви къ отечеству, но истинные Янки были всегда тверды. Чтобы судить о длахъ людей, должно внимательно разсматривать чрезъ что они приходили. Времена были тяжелыя, и люди подвергались труднымъ испытаніямъ. Часто случалось мн и моей флейт оставаться безъ обда, и признаюсь, что въ подобныя минуты я не годился къ работ.

— Но разв часто повторялись подобныя испытанія?

— Довольно часто… довольно часто. Не было правильнаго устройства въ доставленіи състныхъ припасовъ и въ другихъ отрасляхъ военнаго управленія, все почти было дломъ случая, отчего люди не могли всегда разсчитывать наврное на полученіе пищи. Въ такихъ крайностяхъ ничто не могло-бы удержать ихъ въ рядахъ, ничто, еслибы они не имли къ одному имени любви и довренности. Отвлеченные вопросы не могутъ устоять противъ требованій отчаяннаго желудка. Отецъ мой плакалъ какъ дитя, когда не въ состояніи былъ ни удовлетворить нуждамъ, ни облегчить страданія служившихъ подъ его начальствомъ.

— Въ такомъ случа, ддушка, вы, кажется, имли привычку помогать себ сами, сказала Фледа, слушавшая дда съ величайшимъ вниманіемъ.

— Какимъ образомъ?

Фледа взглянула на него такъ значительно, что онъ улыбнулся, и, по старинной привычк, проведя рукою по волосамъ, прибавилъ:

— Да, правда: мы вообще думали, что торіи, т. е. солдаты короля Георга не должны были оставлять насъ умирать съ голоду, и когда мы узнали, что т, которые находились близко насъ, поворачявались къ намъ тыломъ, для отраженія какого нибудь нападенія, мы спокойно наблюдали за приготовленіемъ обда и потомъ находіли средства переносить его къ себ.

— Какъ-же это, сэръ?

— А вотъ какъ: они обыкновенно варили пищу въ печи похожей на хлбную. Въ то время, какъ поваръ, растопивъ печь, пекъ въ ней хлбъ, или жарилъ ростбифъ, мы внимательно слдили за его дйствіями и сами приготовлялись къ длу, потомъ, когда мы полагали, что кушанье готово, трое или четверо изъ насъ, ползкомъ подкрадывались къ печи и мигомъ уносили ее вмст со всмъ, что тамъ находилось, на нашъ постъ, гд находила она самый дружескій пріемъ. Увряю васъ, что эта пища казалась намъ всегда отлинйшею.

— А потомъ, ддушка, относили печь туда, гд вы ее взяли?

— Не думаю, душенька.

— Что вы думаете объ этихъ незаконныхъ дйствіяхъ, миссъ Фледа? съ улыбкою спросилъ мистеръ Карльтонъ.

— Они мн очень нравятся. Пироги казались вамъ вкусне, ддушка, потому, что вы отнимали ихъ у торіевъ?

— Именно такъ. Но не всегда мы были счастливы въ своихъ похожденіяхъ. Помню, какъ однажды, когда намъ нечего было сть, пятеро изъ насъ отправились искать обда, или по крайней мр ужина и, къ счастію, поймали свинью. Изо всхъ товарищей, у одного меня была шинель и потому на мою долю пришлось хранить найденное сокровище отъ любопытныхъ взоровъ. Заране наслаждаясь вкуснымъ обдомъ, весело шли мы домой, какъ вдругъ встртили своего начальника. Я тщательно закрывался шинелью и съ намреніемъ держался назади, чтобы начальникъ не замтилъ, если какъ нибудь высунется изъ подъ шинели лапа или морда. Но я счелъ все потеряннымъ, когда капитанъ вошелъ, вмст съ нами, въ землянку. Тамъ было нчто въ род лагерной грубой постели, я слъ на край и съ величайшею осторожностью и искуствомъ спустилъ свою находку за кровать. Было ясно, что капитанъ зналъ въ чемъ дло, но онъ былъ также скроменъ, какъ мы, и вскор вышелъ. Мы тотчасъ отправились въ лсъ, приготовили отличное жаркое и, возвратившись, послали пригласить капитана Сира на ужинъ. Онъ тотчасъ пришелъ, кушалъ на славу и никогда не спрашивалъ у насъ, какимъ образомъ мы пріобрли такое вкусное блюдо.

— Въ этой борьб я наиболе удивляюсь непобдимому постоянству американцевъ, сказалъ мистеръ Карльтонъ.

— Я никогда не сомнвался въ счастливомъ окончаніи ея, это врованіе было также твердо и въ моемъ отц. Мы уповали, сэръ, на Бога и Вашингтона.

— Были ли вы сами въ дл?

— Нтъ, сэръ, я не былъ такъ счастливъ, но отецъ мой былъ въ многихъ сраженіяхъ… онъ былъ полковникомъ одного полка… Онъ находился при бургонской капитуляціи… Какой взрывъ радости разразился въ то время отъ одного края страны до другаго! Повсюду праздники!… повсюду увеселенія! Я могъ бы цлый день играть на тощакъ, на флейт… При этой всти вс американцы убдились, что все кончено. И то была правда. Не такъ ли, душенька? прибавилъ старикъ, бросивъ на Фледу кроткій, любящій и симпатичный взглядъ, какъ то бывало обыкновенно посл всякаго разсказа.

— Тамъ начальствовалъ генералъ Гетсъ? спросилъ Карльтонъ.

— Да, сэръ, а между тмъ генералъ Гетсъ былъ довольно незначительный человкъ, и я никогда не имлъ высокаго понятія объ его способностяхъ. Но Арнольдъ отличился во многихъ сраженіяхъ прежде бургонской капитуляціи. Странно по думать, что подобный негодяй имлъ такую кровь въ жилахъ!

— Но, ддушка, разв великіе полководцы всегда бываютъ честные и добрые люди? спросила Фледа.

— Не всегда, дитя мое, но низкія злодйства несовмстны съ званіемъ храбраго солдата.

— Да, было что длать во время этой войны за независимость! задумчиво сказалъ Карльтонъ.

— У человка есть всегда что длать на земл, отвчалъ спокойно старикъ. Господь, создавая людей, далъ каждому свою обязанность. Человкъ долженъ трудиться.

— Но половина свта занята барабаннымъ боемъ, другая ничего не длаетъ, или не длаетъ ничего хорошаго.

— Я не совсмъ съ вами согласенъ, во первыхъ, не тотъ длаетъ наиболе добра, кто больше всхъ шумитъ, и потомъ человкъ можетъ быть великимъ, занимаясь самымъ, повидимому, ничтожнымъ дломъ, это непреложное правило, сказалъ старикъ, съ кроткою улыбкою, можно быть великимъ, рубя дрова. Всякую попадавшуюся мн работу старался я выполнить какъ можно лучше и какъ можно скоре. Если взвсите хорошо эти истины, вы никогда не будете праздны и не станете слиткомъ увлекаться барабаннымъ боемъ. Трудъ, исполненный мною утромъ, прежде завтрака, отнялъ бы у другаго цлый день.

Эти послднія слова заставили слегка улыбнуться мистера Росситура, но Карльтонъ былъ слишкомъ чистосердеченъ, чтобы скрывать задушевныя мысли и потому весело сказалъ:

— Мн легко врить вашимъ убжденіямъ, я уважаю ваши правила и вашу опытность, но не совершенно раздляю ваше мнніе.

— Зачмъ вы не служите? спросилъ съ участіемъ мистеръ Ринганъ, отчего вы не военный?

— Мн не за что сражаться, отвчалъ Карльтонъ, лицо котораго снова омрачилось, я не могу помогать притснителю и не хочу напрасно жертвовать жизнью на защиту притсненныхъ.

— Вс дороги открыты такому молодому человку, какъ вы, передъ вами весь свтъ,

— Свтъ обширенъ, отвчалъ нсколько презрительно Карльтонъ, но въ немъ мало добра.

— Вы можете заняться политикою.

— Чтобы ловить рыбу въ мутной вод? Нтъ, политика не по мн!

— Вамъ открыто общество, сказалъ Росситуръ.

— Что такое общество? соединеніе блестящихъ атомовъ, которые безполезно красуются и важничаютъ при сіяніи лучей однодневнаго солнца.

— Отправляйтесь въ свои помстья, сказалъ мистеръ Ринганъ, и живите чистою сельскою жизнію.

— Чтобы быть похожимъ на червяка, грызущаго сердцевину яблока?

— Въ такомъ случа, прибавилъ, смясь, Росситуръ, вамъ боле ничего не остается, вроятно вы не захотите заняться какимъ нибудь свободнымъ ремесломъ. Поэтому вы должны проложить себ какую нибудь исключительную дорогу, сдлавъ великое изобртеніе для пользы человчества и для прославленія своего имени.

При послднихъ словахъ лицо Карльтона приняло снова обычное выраженіе холодности, во взгляд его отразилось гордое равнодушіе, но замтивъ, что Фледа, съ безпокойствомъ ждала его отвта, онъ сказалъ съ улыбкою:

— Ни одно занятіе не доставляло мн столько удовольствія, какъ сбиваніе орховъ. Не можете ли вы мн дать еще какую нибудь работу, маленькая Фея?

Потомъ, взявъ за руку Фледу, онъ опередилъ съ нею мистера Рингана и Росситура.

— Надобно вамъ сказать, чтъ мистеръ Карльтонъ англичанинъ, сказалъ Росситуръ, понизивъ голосъ.

— А, англичанинъ! но какое мн до того дло?

— Еслибы возможно было, я предупредилъ бы васъ заране, можетъ быть, вы не говорили бы такъ свободно объ войн за независимость.

— Я не могъ говорить иначе, отвчалъ старикъ довольно сухо. Но разв вашъ другъ такъ щекотливъ?

— Не думаю, но вы знаете, что большая часть англичанъ обижаются, когда при нихъ упоминаютъ объ этомъ предмет. Они намъ не могутъ простить нашего возстанія, Карльтонъ принадлежитъ къ знатнйшимъ семействамъ въ Англіи, а я думалъ…

— Ну что за бда? мы, здсь, не обращаемъ вниманія на знатный родъ, у меня нравъ не придворный, я привыкъ говорить что думаю. Вроятно, Карльтонъ богать?

— О, боле чмъ богатъ, это настоящій набобъ.

— Вы сами путешествовали и были въ Англіи?

— Нтъ, сэръ, но и слышалъ отъ тхъ, которые тамъ были.

— Надюсь, что мы не поссоримся, сказалъ спокойно мистеръ Ринганъ. Съ какою цлью пріхалъ онъ сюда?

— Единственно для разсянія. Они узжаютъ чрезъ нсколько недль и я намренъ провожать ихъ, чтобы оттуда прохать къ матушк въ Парижъ. Вы отпустите мою маленькую кузину?

Въ ту минуту Фледа, позванная немного прежде ддомъ, бжала къ нему со всевозможною поспшностью, но Карльтонъ, опередивъ ее немного, подошелъ къ старику и повторилъ вопросъ Росситура.

Мистеръ Ринганъ вдругъ остановился, и ударивъ раза три палкою о землю, стоялъ въ грустномъ раздумьи.

— Не знаю… сказалъ онъ наконецъ, объ этомъ трудно говорить. Такое предложеніе сильно огорчитъ дитя…

— Мы не торопимъ васъ, сэръ, сказалъ Карльтонъ. Будьте только убждены, что не будетъ недостатка въ попеченіяхъ и ласкахъ, если вы вврите намъ свое сокровище.

— Я въ томъ не сомнваюсь, сэръ, но скажу вамъ посл, на что ршусь, отвчалъ мистеръ Ринганъ, и посмотрвъ на Фледу, которая радостно прыгала вокругъ нихъ, весело спросилъ: мистеръ Росситуръ, помирились ли вы съ Фледой?

— Я не зналъ, что намъ нужно за что нибудь мириться съ кузиною, отвчалъ Росситуръ, если ей угодно сказать въ чемъ дло, я готовъ на примиреніе. Но, кажется, ей это также мало извстно, какъ и мн.

— Увряю васъ, она за что-то сердится, сказалъ старикъ, забавляясь смущеніемъ обоихъ противниковъ, и чтобы вы не томились долго въ неизвстности, мистеръ Росситуръ, скажу вамъ причину неудовольствія: Фледа говоритъ, что мистеръ Карльтонъ боле васъ джентльменъ потому, что онъ держитъ данное слово.

— Ахъ! ддушка! закричала Фледа, щеки которой покрылись яркимъ румянцемъ, Росситуръ покраснлъ тоже, но по другой причин, а Карльтонъ спокойно улыбался.

— Если у Фледы хорошая память, сказалъ Росситуръ, она должна помнить, что я ничего не общалъ.

— Но мистеръ Карльтонъ общалъ.

— Разумется, мистеръ Росситуръ, разумется, сказалъ Карльтонъ, извинитесь, молодой человкъ и исповдуйтесь во грхахъ своихъ.

— Ба, ба, она не очень о томъ хлопочетъ, увидите, придется мн просить извиненія, сказалъ мистеръ Ринганъ, глядя на Фледу.

Но Фледа ничего не отвчала и очень обрадовалась, что вскор позвали кушать.

Какъ только сли за столъ, мистеръ Ринганъ сказалъ сидвшему подл него Карльтону:

— Мн сказали, что вы англичанинъ, я прежде самъ думалъ тоже самое, но разговорившись о народной войн, совершенно забылъ…. А между тмъ я знаю, что многіе изъ вашихъ соотечественниковъ на насъ сердятся за это возстаніе.

— Но только не я, увряю васъ. Сердиться на это стыдно. Напротивъ поздравляю васъ, что можете назвать своимъ соотечественникомъ Вашингтона и что принимали участіе въ войн права противъ несправедливости.

Столъ мистера Рингана не отличался ни роскошью, ни моднымъ изяществомъ, но кушанья были свжи, обильны и блье было яркой близны. Спокойный, ясный и важный видъ дда и его сестры вридавали что-то патріархальное этому обду, а милая рзвость Фледы вызывала частую улыбку на уста пирующихъ.

Изъ блюдъ, заслужившихъ особенное вниманіе гостей, замтимъ только жаренаго поросенка, приготовленнаго бабушкой Миріамъ съ особеннымъ повареннымъ искусствомъ, тайна котораго была извстна ей одной. Для закуски же поставлено было превосходное желтое масло, сочный картофель, сваренный въ самую пору, разнаго рода отмнно вкусные пирожки и свжія и сухія варенья. Вмсто чаю, купленнаго въ Квичи и не слишкомъ хорошей доброты, бабушка Миріамъ разсудила подать кофе съ отличными густыми желтыми сливками, чмъ вс остались довольны. Фледа забыла вс прежнія безпокойства и опасенія и была счастлива радостью другихъ, весело смотрла она на довольныя, улыбающіяся лица дда и бабушки Миріамъ и сама улыбалась, видя, что и гости сочувствовали всеобщему удовольствію, и, казалось, были тронуты радушнымъ пріемомъ добрыхъ стариковъ.

Карльтонъ выказалъ себя въ новомъ свт предъ своими изумленными хозяевами. Совершенно отбросивъ обычную осторожность и холодность, онъ являлся то блестящимъ, то разсудительнымъ, то веселымъ, то остроумнымъ, какъ будто бы ему нужно было привлечь всеобщее вниманіе въ обществ высшаго круга, а между тмъ его слушали только старый фермеръ и его сестра, оба деревенскіе жители. Но Карльтонъ понялъ, что эти скромные слушатели въ состояніи оцнить его вполн. На лиц бабушки Миріамъ, какъ въ врномъ зеркал, могъ онъ видть отраженіе различныхъ чувствъ, производимыхъ его рчами. А когда разговоръ принималъ легкій, живой, насмшливый оборотъ, молодой человкъ замчалъ, какъ отражались самые нжные и тонкіе оттнки мысли на лиц мистера Рингана, раскраснвшагося отъ удовольствія. Старикъ смялся такъ тихо и такъ кстати, глаза его такъ оживлялись, искрились и горли и онъ съ такихъ напряженнымъ вниманіемъ слдилъ за словами милаго разсказчика! Вс эти признаки не могли разв убдить блестящаго свтскаго человка, что его поняли и оцнили? Не видлъ-ли онъ здсь новаго торжества природы надъ исключительными требованіями искусства? А съ какимъ удовольствіемъ слушала разговоръ Фледа! Только Цинтія находила, что мистеръ Карльтонъ говорилъ слишкомъ долго за чаемъ, который она разливала, да мистеръ Росситуръ удивлялся необыкновенной любезности своего пріятеля, теряясь въ догадкахъ и предположеніяхъ на счетъ ея. Вставъ изъ за стола, мистеръ Ринганъ, желая доставить боле удобства своимъ гостямъ, сказалъ простодушно:

— Господа, не стоятъ переходить въ залу, тамъ холодно, намъ здсь хорошо, здсь и останемся. Столъ поставимъ въ уголъ, а стулья кругомъ камина. Бросимъ въ сторону этикетъ, сестра Маріамъ. Ты согласна со мной, маленькая фея? Пойди, сядь подл меня.

— Миссъ Фледа, сказалъ Карльтонъ, не хотите ли вы завтра прокатиться со мною? Мы бы похали въ Монтепуль, гд я представилъ бы васъ матушк.

Фледа, покраснвъ, взглянула на дда.

— Что скажешь на это, душенька? спросилъ съ нжностію старикъ. Хочешь прокатиться, не правда ли? Мн кажется, Фледа съ удовольствіемъ принимаетъ ваше предложеніе, сказалъ мистеръ Ринганъ, обращаясь къ Карльтону.

Флед, напротивъ, не очень хотлось принять предложеніе, но боясь огорчить Карльтона отказомъ, она поблагодарила его, сказавъ, что охотно подетъ въ Монтепуль.

Въ эту минуту дверь быстро отворилась, въ комнату вошелъ мущина съ лукавымъ и низкимъ лицомъ. Дерзко прошелъ онъ по комнат, не говоря ни слова. Карльтонъ замтилъ, что Фледа поблднла при вход этого человка.

— Вы желаете говорить со мною, мистеръ Макъ-Говенъ? спросилъ мистеръ Ринганъ, лицо котораго также очень измнилось.

— Да ужъ конечно я пришелъ сюда не даромъ отвчалъ пришедшій.

— Не можемъ ли мы поговорить въ другое время?

— Надюсь, что въ другой разъ не найду васъ боле здсь, сказалъ Макъ-Говенъ, съ громкимъ хохотомъ. Я вамъ уже прежде намекалъ, что вы должны искать другаго жилища, теперь же требую, чтобы вы непремнно съхали. Я не намренъ терять свое имніе, если вы, Эльзевиръ Ринганъ, не возвратите мн денегъ, то прошу васъ, поскоре очистить мою землю.

— Прекрасно, сэръ, полагаю, вы сказали все, что нужно.

— Нтъ, я еще не кончилъ, я долженъ высказать все, что у меня на душ и что я думаю о васъ. Мистеръ Ринганъ, человкъ не долженъ никогда обязываться платить, когда онъ не намренъ этого сдлать, а если онъ принялъ на себя обязательство, то непремнно долженъ заплатить, хотя бы пришлось душу продать. Вы думаете, что поступаете по христіански, живя въ чужомъ дом, нсколько уже мсяцевъ, между тмъ какъ вы знаете, что у васъ нечмъ заплатить за постой? Я называю это воровствомъ, и на вашемъ мст лучше пошелъ бы въ богадльню, чмъ жить подобнымъ образомъ.

— Хорошо, хорошо сосдъ, сказалъ Ринганъ, но не нужно говорить грубостей. Вы знаете, какъ все случилось, я хотлъ вамъ заплатить, но не могъ, дайте срокъ, я все выплачу.

— Какъ бы не такъ! мало вы меня обманывали? Да еслибы мн пришлось просить милостыню, то я пошелъ бы лучше по міру, чмъ, подобно вамъ, опускать руку въ чужой карманъ.— Но прошу васъ посл завтра непремнно оставить этотъ домъ, иначе вы услышите обо мн раньше, чмъ желаете.

Сказавъ это, онъ вышелъ, хлопнувъ за собою дверью. Мистеръ Карльтонъ вышелъ немного прежде.

Водворилось глубокое молчаніе, но вскор оправившись отъ внезапнаго смущеніи, Цинтія, подъ предлогомъ какой-то необходимости, отправилась въ кухню единственно для того, чтобы, проходя подл мистера Росситура, сказать, какъ будто невзначай:

— Мистеръ Ринганъ, бывъ мирнымъ судьею, наказалъ нсколько лтъ тому назадъ этого человка, за какое-то преступленіе, и вотъ почему онъ всегда ненавидлъ своего судью.

Это объясненіе осталось безъ отвта, вс члены этого маленькаго кружка старались скрыть свои ощущенія, исключая Фледы, которая, съ заплаканнымъ лицомъ, сидя возл дда, не спускала съ него глазъ, въ которыхъ такъ ясно выражались грусть, состраданіе и самое нжное участіе.

Тогда вошелъ Карльтонъ, чтобы проститься съ хозяиномъ и его семействомъ. Старикъ всталъ, и сильно пожавъ руку Карльтону, сказалъ ему дружески:

— Прощайте, господа! мы провели сегодня время очень пріятно въ вашемъ обществ, и я всегда съ удовольствіемъ буду васъ видть…. въ какомъ бы то мст ни было.

И проводивъ гостей до двери, онъ снова крпко пожалъ Карльтону руку, и подойдя очень близко къ нему, сказалъ:

— Пусть она детъ съ вами.

Карльтонъ прочелъ цлую драму въ глубокомъ взгляд старика, старавшагося скрыть свою горесть и въ легкомъ напряженіи мускуловъ его лица. Онъ самъ дружески пожалъ руку своего хозяина, и на его привтливыя слова, отвчалъ только:

— Мы увидимся.

Только что ухали молодые люди, Фледа бросилась на шею дда и всми средствами старалась его утшить. Бабушка Миріамъ радушно предлагала ему свой домъ. Но не смотря на вс эти увренія любви и преданности, лицо старика оставалось грустнымъ и даже мрачнымъ. Фледа замтила, что онъ ласкалъ ее съ тмъ холоднымъ разсяніемъ, которое испугало ее нсколько дней тому назадъ. Она не могла принудить себя улыбнуться, и простившись съ ддомъ, съ растерзаннымъ сердцемъ, ушла въ свою комнату, гд тоже не могла найти покоя.

Сильный втеръ, поднявшійся ночью, показался ей сначала страшнымъ предвстникомъ грядущаго горя, а потомъ, закрывъ глаза, она стала прислушиваться къ его унылымъ напвамъ, какъ къ голосу друга, принимающаго участіе въ нашей печали. ‘О, сколько разъ ты будешь снова стонать вокругъ нашего дома, говорила Фледа, но насъ тутъ боле не будетъ!’

VII.
Конецъ перваго дйствія, занавсъ опускается.

На другой день, въ 12 часовъ утра, небольшая коляска Карльтона стояла у воротъ домика мистера Рингана, Фледа была готова отправиться въ путь, хотя ей, по прежнему, очень не по душ была поздка въ Монтепуль. И потому сначала она съ безпокойствомъ думала о свиданіи съ мистриссъ Карльтонъ и о чуждыхъ ей совершенно особахъ, которыхъ она, вроятно, встртитъ въ ея дом, но мало по малу, она успокоилась, припомнивъ ласки и участіе къ ней Карльтона, притомъ-же небо было чисто, солнце блестло ярко и прохладно, здоровый воздухъ прекраснаго осенняго утра оживлялъ увядающую природу, притомъ же лошадка бжала такъ скоро, и была такъ мила и такъ послушна голосу своего господина, Фледа очень любила здить въ коляск, а коляска летла какъ втеръ.

Только что двое путниковъ услись, Карльтонъ спросилъ у своей маленькой подруги о здоровь дда.

— Онъ совсмъ здоровъ, отвчала двочка, личико которой просвтлло отъ радости: у насъ случилось великое счастіе… Вы знаете, мистеръ Карльтонъ, вчера вечеромъ, приходилъ къ намъ этотъ человкъ?…

— Такъ что-же?

— Все устроилось, благополучно. Сегодня утромъ мистеръ Джолли…. это пріятель ддушки, который живетъ въ Квичи-Ренъ и знаетъ все дло… мистеръ Джолли пріхалъ сказать ддушк, что онъ нашелъ кого-то, кто могъ дать ему денегъ взаймы и чтобы ддушка боле не безпокоился. Мы очень довольны, а то-бы намъ пришлось покидать домъ, въ которомъ теперь живемъ, это было-бы великимъ горемъ для ддушки. Но еслибы не пріхалъ мистеръ Джолли, я-бы не могла побывать у васъ въ Монтепул.

— Я очень радъ, что у васъ былъ мистеръ Джолли, сказалъ Карльтонъ.

— О я тоже, отвчала Фледа. Но мн кажется страннымъ, что мистеръ Джолли не хотлъ сказать имени того человка, который одолжилъ намъ деньги. Ддушка говоритъ, что онъ въ первый разъ видлъ мистера Джолли такимъ скромнымъ.

Въ ту минуту какъ коляска възжала въ Монтепуль, Фледа невольно смутилась, но это продолжалось только нсколько минутъ, она вскор оправилась и выдержала трудное испытаніе представленія мистриссъ Карльтонъ такъ ловко, мило и скромно, что расположила въ свою пользу всхъ присутствующихъ. Съ одной стороны вниманіе, услужливость, ласки не могли ни на мгновеніе измнить благородныхъ и спокойныхъ пріемовъ ребенка, съ другой стороны тонкія, остроумныя насмшки, отпускаемыя на счетъ ея, съ цлію позабавить общество не могли тоже поколебать власти ея надъ собою. Всегда спокойная и скромная, она обнаруживала чувства только внезапнымъ румянцемъ, или робостью, или опущеніемъ рсницъ, но отвты, полные смысла и приличія, доказывали совершенную свободу ума. Вс думали, что утонченность и роскошь стола возбудятъ удивленіе деревенской двочки, однако ни словомъ ни взглядомъ она не дала замтить, что въ первый разъ обдаетъ въ обществ людей высшаго круга. Мистриссъ Эвелинъ и мистриссъ Карльтонъ перекинулись значительными взглядами, въ которыхъ другъ Фледы прочелъ удивленіе и восторгъ. Онъ не замедлилъ подтвердить, что благородное поведеніе Фледы служитъ новымъ доказательствомъ поддерживаемаго имъ мннія о благородств.

Вообще Фледа была предметомъ всеобщаго вниманія въ продолженіе цлаго дня. Мистриссъ Эвелинъ и мистрисъ Карльтонъ были съ ней ласковы и даже предупредительны, мистриссъ Торнъ не спускала съ нея глазъ, а молодые люди, составившіе противъ нея настоящій заговоръ, пришли въ восторгъ отъ ея ума и ловкой оборотливости рчи, отражавшей ихъ нападенія, со смхомъ сознавали они, что деревенская двочка уничтожила вс ихъ лукавые замыслы. Мистеръ-же Карльтонъ являлся всегда на помощь Фледы, какъ только предчувствовалъ для нея малйшее затрудненіе, отклонилъ нескромные вопросы и старался дать разговору оборотъ, доступный познаніямъ его маленькой подруги.

Фледа понимала всю утонченность попеченія объ ней Карльтона и была ему очень благодарна. Вообще она была довольна днемъ, проведеннымъ въ дом мистриссъ Карльтонъ, и въ душ сознавалась, что вс находившіяся тамъ особы обращались съ ней очень ласково

Прощаясь съ Фледой, мистриссъ Карльтонъ и мистриссъ Эвелинъ изъявили опасенія, чтобы она не простудилась дорогою, но Карльтонъ, не говоря ни слова, взялъ мховой салопъ матери и укуталъ въ него двочку въ минуту отъзда.

Лошади мчали быстро коляску, ночь была свжа и безмолвна. Фледр наслаждалась, воображая, что покинула дйствительный міръ и несется въ другой, неизвстность котораго скрывается въ густомъ мрак.

— Благодарю васъ, мистеръ Карльтонъ, сказала она, выходя изъ коляски у воротъ своего дда, я провела день очень весело.

— Покойной ночи, маленькая фея, сказалъ съ улыбкою Карльтонъ, скажите ддушк, что я завтра пріду къ нему по дламъ.

Фледа чувствовала себя совершенно счастливой, весело вбжала она въ кухню, тамъ была одна Цинти.

— Гд ддушка, Цинти?

— Онъ недавно ушелъ въ свою комнату и легъ, кажется, онъ несовсмъ здоровъ. Отчего вы такъ поздно возвратились?

— Меня задержали.

Веселость Фледы исчезла. Сбросивъ въ кухн шляпу и плащъ, поспшно пошла она вдоль корридора, примыкавшаго къ спальн дда, у дверей она остановилась, прислушиваясь къ малйшему движенію въ комнат, все было тихо. Осторожно приподняла она задвижку и почти прокралась въ комнату. Мистеръ Рнигань лежалъ, но не спалъ, его большіе голубые глаза остановились на двочк, въ то время, какъ она подошла къ постели.

— Не больны ли-вы, ддушка? спросила двочка.

Эти простыя слова были произнесены такимъ сладкозвучнымъ голосомъ и въ нихъ слышалось столько любви и нжности, что можно было ихъ принять за рчь ангела.

Мистеръ Ринганъ не отвчалъ на этотъ первый вопросъ. Она повторила, съ безпокойствомъ:

— Не больны-ли вы, ддушка?

— Нтъ, не болнъ, душенька, отвчалъ старикъ.

Въ голос дда было что-то необыкновенное, Флед сдлалось грустно.

— Что-же съ вами? спросила она.

— Не знаю, другъ мой.

Тотъ-же звукъ голоса заставилъ ее вздрогнуть. Она взяла его руку, и свъ подл постели, сказала:

— Мн было сегодня очень весело.

Ддъ не отвчалъ, но поцловалъ, съ нжностію, два раза маленькую ручку своей внучки, и удержавъ ее на постели, гладилъ по головк въ грустномъ разумь. Сердце Фледы забилось сильно, она готова была плакать, но, боясь еще боле разстроить дда, старалась казаться покойною.

Между тмъ, старикъ, казалось, заснулъ. Фледа тихонько высвободила руку, встала, взяла свчу и сла на прежнее мсто, съ книгой въ рукахъ.

Старикъ снова заговорилъ, но мене печальнымъ голосомъ.

— Ты читаешь, душенька? спросилъ онъ.

— Да, ддушка, не мшаетъ-ли вамъ свтъ?

— Нтъ, другъ мой, что ты читаешь?

— Гимны Ньютона.

Фледа прочла гимнъ, кончающійся словами:

‘Господь печется о насъ.’

Мы ограничимся только выпискою двухъ строфъ:

‘Не надйся ни на силу, ни на доброту свою, но на имя Господне, въ Немъ наше убжище и крпость. Господь — опора наша, не бойтесь ни нуждъ, ни печали: Господь печется о насъ.’

‘Когда удаляется жизнь и близится смерть, да будетъ утшеніемъ нашимъ благодатное слово сіе! Не сомнвайтесь и не ужасайтесь. Когда предъ Господомъ проліемъ слезы сокрушенія о грхахъ своихъ, утшены будемъ: Господь печется о насъ!’

Хотя голосъ Фледы измнялся много разъ во время чтенія, однакоже она имла силу кончить гимнъ, но посл закрыла руками лицо и заплакала.

— Прочти еще разъ, сказалъ старикъ, посл нсколькихъ минутъ молчанія.

Фледа, собравъ вс силы души, повторила боле твердымъ голосомъ дв послднія строфы.

— Да, да, это сама истина! сказалъ спокойно мистеръ Ринганъ, скрести руки. Это упованіе не измнятъ намъ, Господь знаетъ всхъ уповающихъ на Него! Какъ заблуждался я, когда, въ испытаніяхъ, не былъ довольно проникнутъ отраднымъ убжденіемъ, что ‘Господь печется о васъ.’

— Ддушка, сказала Фледа, закрывая снова ручонками лицо, я помню, какъ читала этотъ гимнъ маменьк, когда я была еще такъ мала, что съ трудомъ произносила слова: сокрушеніе!

— Да, да…. могу сказать, что покойная мать утвердила на Бог надежду свою, подобно тому, какъ и я возлагаю на него все упованіе свое. Если есть въ свт существа, которыя заслужили награду отъ Бога, то къ числу ихъ наврно принадлежитъ твоя мать, я не видлъ, чтобы она кому нибудь сдлала зло. Но она не гордилась тмъ, напротивъ, смирялась предъ Господомъ, зная, что безъ Его помощи, не совершила-бы ничего добраго. Исполняешь-ли ты, другъ мой, подобно ей, заповдь Нашего Божественнаго Искупителя?

Фледа напрасно старалась отвчать.

— Знаешь-ли ты послднюю молитву о теб твоей матери?

— Нтъ, ддушка.

— Она молила Бога сохранить тебя чистою среди искушеній свта. Я самъ слышалъ, какъ она произносила эту молктву.

И положивъ руки на преклоненную голову дитяти, старикъ сказалъ съ глубокимъ умиленіемъ, хотя нсколько нетвердымъ голосомъ:

— Да услышитъ Господь молитву мою. Да сохранитъ Онъ дитя это отъ зла, въ какомъ ни находилось бы оно положеніи. Да соединитъ Онъ ее, по смерти, съ отцемъ, съ матерью…. и со мною.

При этихъ словахъ Фледа зарыдала. Когда утихъ первый порывъ горя, Фледа сла снова на прежнее мсто, проливая тихія слезы и находясь подъ вліяніемъ гармоническаго и торжественнаго звука голоса дда, когда произносилъ онъ краткую, но исполненную чувства, молитву, ей казалось, что слова т были предвстникомъ какого-то невдомаго несчастія. Наконецъ мистеръ Ринганъ прервалъ это томительное положеніе, приказавъ Флед идти спать и послать къ нему Цинти. Она уже отворяла дверь, какъ ддъ снова подозвалъ ее.

— Поцлуй меня, сказалъ онъ, и притянувъ ее къ себ на грудь, поцловалъ самъ со всею нжностью любящаго сердца.

Позвавъ Цинти, Фледа отправилась въ свою комнату. Вечеръ былъ прекрасный, мсяцъ лилъ свой серебряный свтъ на землю. Фледа открыла окно, сердце ея было исполнено горести и не было въ немъ мста для сожалнія о скорбяхъ чужихъ. ‘Отчего, думала она, ддушка легъ, недождавшись меня? Отчего такая внезапная слабость? Отчего это уныніе и грусть? отчего, по временамъ, онъ, какъ будто, цпенетъ?’ И въ самомъ дл, какъ было ей не безпокоиться объ такой быстрой перемн духа и тла, особенно теперь, когда удалена непріятная забота по длу Макъ-Гавана?…

Посреди такихъ размышленій, она вдругъ услышала сдерживаемый голосъ Цинти, звавшій Уаткинса. Въ этомъ голос Флед послышалось, что-то торопливое, требующее немедленнаго исполненія. Дитя удерживало дыханіе, чтобы лучше разслышать, но разговоръ шелъ такъ тихо, что до нея дошли только слова: ‘Уаткинсъ, мистеръ Ринганъ проситъ васъ пойти къ мистриссъ Плумфильдъ и просить ее тотчасъ сюда!’ Тутъ голосъ Цинти понизился до того, что Фледа поняла только два слова: ‘Докторъ Джемсъ.’ Этого было довольно. Фледа закрыла окно, и застегнувъ снова платье, поспшно сошла въ кухню.

— Цинти, сказала она, что съ ддушкой?

— Какъ, Фледа, спросила удивленная служанка, вы еще не легли? А вамъ пора спать. Я уврена, что и ддушка того же мннія.

— Но, скажите мн, лучше-ли ему?

— Да я и не знаю, болнь-ли онъ. Отчего вы думаете, что онъ нездоровъ?

— Потому, что я слышала, какъ вы посылали Уаткинса за бабушкой Миріамъ.

— Такъ, чтожъ? Ддушк хотлось ее видть, ему не совсмъ-то здоровится…. Вотъ я и послала Уаткинса. Но пойдите лучше спать, вы простудитесь, проведя ночь на ногахъ.

Но такой отвть нисколько не успокоилъ Фледы. Она замтила, съ какимъ стараніемъ избгала Цинти ея пытливаго взгляда, и не смотря на вс ея убжденія идти спать, осталась въ кухн. Въ голос, во всхъ движеніяхъ Цинти было что-то особенно тревожное, что еще боле убдило Фледу въ ея предположеніяхъ, и потому она услась у камина, съ твердымъ намреніемъ дождаться бабушки Миріамъ, отъ которой она узнаетъ всю правду, потому что бабушка Миріамъ всегда говоритъ только правду.

Такъ провела она три четверти часа. Хотя кухня, по обыкновенію, была чиста, опрятна и освщена свчами и пламенемъ въ камин, но Флед она казалась мрачной, угрюмой и унылой, свтъ свчей казался ей слишкомъ блднымъ, а на ддушкино кресло она не могла смотрть безъ сердечнаго содроганія. Покорно и терпливо сидла двочка, но на блдномъ ея личик отразились слды тайныхъ страданій, раздиравшихъ ея юное сердце. Цинти часто ходила въ комнату мистера Рингана и возвращалась снова въ кухню, но Фледа не длала ни одного вопроса, она понимала, что отъ нея хотятъ скрыть истину. Но когда посл долгаго ожиданія, она увидла, при лунномъ свт, что мистриссъ Плумфильдъ сходитъ съ холма и скорыми шагами идетъ, по направленію къ ихъ дому, она перестала владть собою. Быстро вскочивъ съ своего мста, она побжала на встрчу любимой бабушки и съ отчаяніемъ бросилась къ ней на шею, не въ состояніи выговорить ни одного слова.

Нжный и ласковый голосъ бабушки Миріамъ утишилъ и успокоилъ немного бдное дитя.

— Ты еще не спишь, Фледа? спросила старушка. Не лучше-ли теб лечь? Въ твои лта нездорово ложиться поздно.

— Я ей говорила тоже самое, но она меня не слушается, сказала Цинти.

Двочка прижалась еще крпче къ бабушк Миріамъ, приговаривая: ‘Какъ я рада, что вы пришли!’

Мистриссъ Плумфильдъ поцловала двочку и повторила снова, что ей пора спать.

— О нтъ, отвчала со слезами Фледа, я не могу лечь, я не могу лечь до тхъ поръ…. Я уврена, что въ дом у насъ происходитъ что-то необыкновенное, иначе Цинти не была-бы такъ разстроена… Бабушка Миріамъ, скажите мн, что случилось?

— Я могу сказать только, что ддушка нездоровъ. Вотъ все, что я знаю. Теперь иду къ нему и завтра утромъ скажу теб, лучше-ли ему.

— Я не лягу, потому что не усну. Я буду дожидаться васъ.

Мистриссъ Плумфильдъ боле не настаивала, и снявъ плащъ, вошла въ комнату мистера Рингана, а Фледа снова услась въ свой уголъ возл камина, закрывъ руками заплаканное лицо. Она казалась боле покойною. Цинти, окончивъ свое дло, заняла стулъ въ противоположномъ углу. Об сидли молча и неподвижно на своихъ мстахъ, миссъ Цинти вставала изрдка, поддерживая огонь въ юннат. Такъ прошелъ цлый часъ, безпокойство Фледы пробудилось съ новою силой.

— Не находите-ли вы, что докторъ слишкомъ меллитъ? спросила она, поднявъ голову.

— Да, кажется, что онъ не очень торопится, отвчала Цинти, вроятно Уаткинсъ не нашелъ его дома. Въ эту минуту вошелъ Уаткинсъ, объявивъ дйствительно, что доктора нтъ дома, что перемнился втеръ и на двор очень холодно. Сказавъ это, онъ вышелъ, поднялся по лстниц и вскор послышался наверху шумъ то тяжелыхъ шаговъ. Но тщетно ждала Фледа, не услышитъ ли стукъ отодвинутой задвижки въ комнат дда, или легкій шорохъ походки бабушки Миріамъ по корридору, ведущему въ туже комнату.

Вскор замолкъ шумъ шаговъ Уаткинса, кругомъ ни звука, ни движенія, по временамъ только слышался трескъ загоравшихся дровъ въ камин да завываніе втра въ деревьяхъ. Если ддушка спитъ, зачмъ-же бабушка Миріамъ не придетъ сказать? а если ему лучше, какъ не сойти внизъ и не принести такой доброй всти? Два часа (два вка) протянулись въ этомъ мучительномъ ожиданіи, эти два часа наложили печать страданія на лиц ребенка, Фледа была блдна и грустна, можно было подумать, что она сама больна.

Наконецъ послышались въ корридор медленные и мрные шаги бабушки Миріамъ. Войдя въ кухню, она дала нкоторыя приказанія Цинти и потомъ подошла къ дитяти, грустный и даже мрачный видъ ея не позволялъ длать вопросы, нжно взяла она обими руками головку Фледы, поцлавала ее и сказала тихо, стараясь говорить обыкновеннымъ своимъ голосомъ: ‘ступай спать, ты можешь заболть.’

Фледа, съ неизъяснимымъ страхомъ, взглянула на бабушку Миріамъ.

— Что съ нимъ? робко спросила она.

Настало угрюмое молчаніе, которое двочка вдругъ прервала раздирающимъ душу крикомъ:

— Ддушка! ддушка!

Старушка взяла тогда двочку на руки и такъ просидла съ ней до утра.

VIII.
Отчаяніе.

На другой день, около двухъ часовъ, мистеръ Карльтонъ постучался у дверей, Цинти пошла отворить, и на вопросъ о здоровь мистера Рингана отвчала: ‘онъ умеръ.’

— Умеръ? когда? какъ?

— Не угодно-ли вамъ войти? Вы, можетъ быть, желаете переговорить съ мистриссъ Плумфильдъ?

— О нтъ, разскажите мн только какъ это случилось.

— Онъ умеръ вчера ночью.

— Отъ какой болзни?

— Не знаю, отвчала Цинтія съ озабоченнымъ видомъ, вроятно про то знаетъ докторъ, но онъ не сказалъ ни слова, мистеръ Ринганъ умеръ скоропостижно.

— Онъ былъ одинъ?

— Нтъ, съ нимъ была его сестра, цлый вечеръ все говорилъ, что чувствуетъ себя не совсмъ хорошо, и потомъ ушелъ въ свою комнату и легъ. Фледа, какъ ангелъ, читала и разговаривала съ намъ, наконецъ онъ отослалъ ее спать и веллъ позвать меня. Мн онъ сказалъ, что ему нездоровится, что онъ желалъ-бы увидть мистриссъ Плумфильдъ и что не худо бы послать за докторомъ. Я тотчасъ послала, но доктора не нашли дома и онъ пріхалъ очень поздно, но мистриссъ Плумфильдъ пришла скоро. Мистеръ Ринганъ тогда спалъ, и я не думала, чтобы все такъ кончилось, этого никто не ожидалъ. Мистриссъ Плумфильдъ сла у постели и, кром ея, никого не было въ комнат. Чрезъ нсколько минутъ онъ заговорилъ съ нею очень спокойно, ему только казалось, что съ нимъ длается что-то необыкновенное, потомъ вдругъ онъ привсталъ на постели, упалъ снова на подушки и отошелъ….

— А что Фледа?

— Ничего пока…. отвчала Цинти, замтивъ, что гость слушаетъ ее со вниманіемъ, но и она не долго продержится…. разв ужъ…. не знаю что, мы не можемъ заставить ее выйти изъ комнаты, она сидитъ тамъ, не покидая мста, съ сегодняшняго утра… Я пробовала, мистриссъ Плумфильдъ пробовала, вс пробовали, но совершенно напрасно, она непремнно хочетъ тамъ остаться, а комната чрезвычайно холодна, когда ее не топятъ.

— Какая комната? та, гд лежитъ тло?

— Да, тамъ можно замерзнуть, когда печь не хорошо вытоплена, а она тамъ сидитъ. Но ее не надолго хватитъ, она легка, какъ перышко.

Въ эту минуту тихо отварилась дверь изъ гостиной чей-то голосъ сказалъ:

— Цинти, мистриссъ Плумфильдъ желаетъ узнать, не мистеръ-ли Карльтонъ стучался у дверей?

— Да, мистеръ Карльтонъ.

— Въ такомъ случа, она желала бы его видть, вопросите его войти въ гостиную.

Тогда Цинти ввела его въ ту самую комнату, гд нсколько дней тому назадъ онъ былъ такъ радушно принятъ старикомъ хозяиномъ.

Но теперь не было дровъ въ камин и стало быть совершенно исчезли слды яркаго и живительнаго огня, придававшаго столько веселья недавнему празднику. Эта свтлая, смющаяся комнатка, казалась теперь мрачной, опустлой, а столъ, который, въ тотъ день, разукрашенный и освщенный, стоялъ посреди комнаты, теперь прислонился, въ уголку, къ стн.

Въ ожиданіи мистриссъ Плумфильдъ Карльтонъ, въ мрачномъ раздумь, ходилъ взадъ и передъ по комнат, на немъ былъ теплый сюртукъ, застегнутый сверху до низу, и потому онъ не чувствовалъ холода, но прислушиваясь къ завыванію втра, онъ невольно вздрагивалъ, думая о маленькой Флед, которая сидитъ неподвижно въ холодной комнат.

Мистриссъ Плумфильдъ не заставила себя долго ждать, кротко и спокойно поклонялась она Карльтону, и въ простомъ и благородномъ привт ея отразилась крпкая, великая душа. Карльтонь удивлялся этому характеру, хотя не понималъ его, но уваженіе, внушенное ему этой женщиной, при первомъ знакомств, увеличилось теперь еще боле.

Пожавъ руку, протянутую ей молодымъ англичаниномъ, она сказала:

— Я просила васъ зайти ко мн на нсколько минутъ единственно для того, чтобы узнать, сколько времени намрены вы пробыть еще въ Монтепул.

— Два или три дня.

— Кажется, мистриссъ Карльтонъ предлагала покойному моему брату отвезти Фледу во Францію и передать ее тетк.

— Матушка исполнитъ съ удовольствіемъ желаніе своей пріятельницы и, могу васъ уврить, постарается быть матерью вашей внучк.

Миріамъ не отвчала ни слова, но глаза ея наполнились слезами.

— Я не осмлился бы явиться сегодня къ вамъ, сказалъ Карльтонъ, еслибы думалъ, что посщеніе мое можетъ огорчить васъ, но такъ какъ я уже здсь, то позвольте узнать, ршились ли вы отпустить съ нами Фледу?

— Братъ желалъ этого, сказала со вздохомъ мистриссъ Плумфильдъ, онъ мн сказалъ…. вчера вечеромъ…. ему бы хотлось, чтобы Фледа похала съ мистриссъ Карльтонъ…. если мистриссъ Карльтонъ не отложила намренія увезти ее съ собою.

— Ваша ключница, сказалъ Карльтонь, уже разсказала мн о Флед кое-что, что меня чрезвычайно огорчаетъ.— И потому я думаю, не лучше ли было бы ей немедленно перехать къ намъ. Разумется, мы проживемъ еще здсь нсколько дней…. Мы подождемъ, когда вы будете готовы разстаться съ нею.

Бабушка Миріамъ не тотчасъ отвчала, глаза ея снова наполнились слезами.

— Я думаю, сказала она наконецъ, что это было бы лучшее средство потому, что оно необходимо… я не могу разлучить дитя съ ддомъ… Боюсь, что въ этомъ случа у меня недостанетъ довольно твердости — она не должна тамъ быть… Бдная двочка такъ чувствительна, такъ нжна… На этотъ разъ сила воли измнила Миріамъ: она зарыдала.

— Вы не найдете никогда лучшихъ друзей, кому поручить вашу внучку,— сказалъ Карльтонъ, съ чувствомъ пожимая руку мистриссъ Плумфильдъ. Матушка прідетъ сегодня и увезетъ ее, если вы только позволите.

— Какъ вамъ угодно, сэръ… Если должно разлучиться, то чмъ раньше, тмъ лучше… если только ее можно увезти оттуда — сомнваюсь, чтобы мы въ томъ успли.

Но Карльтонъ уже придумалъ какъ все устроить. Онъ простился, сказавъ, что вернется чрезъ нсколько часовъ.

И дйствительно пріхалъ съ матерью около пяти часовъ по полудни. Въ этотъ разъ ихъ ввели въ кухню, гд сидла бабушка Миріамъ, Цинти и двое или трое сосдей. Старушка приняла ихъ съ тою же спокойною простотою, которая такъ понравилась Карльтону утромъ. Она говорила, что боится не напрасно-ли они безпокоились, что Фледа слушать не хочетъ о предположенномъ намреніи увезти ее, что едва ли можно снова приступить къ длу, во однако же…

Твердость покидала старушку всякій разъ, какъ только дло доходило до Фледы. Она смолкала, а въ глазахъ пробивались слезы.

Но Цинти, желая дать мистриссъ Плумфильдъ время успокоиться, а можетъ быть, желая привлечь вниманіе постителей и указать имъ, что она тоже довольно важный членъ семейства, сказала, какъ будто нехотя и сама про себя, но между тмъ съ надеждою быть услышанною:

— Она поступаетъ, какъ будто-бы хотла заболть… Она была блдна, какъ полотно, когда я попробовала, нсколько минутъ тому назадъ, вывести ее, и у мистриссъ Плумфильдъ не достало духу принудить ее выйти изъ комнаты, и никто не осмлился того сдлать.

— Матушка, сказалъ Карльтонъ, не попробуете-ли вы?

Мистриссъ Карльтонъ готова была тотчасъ исполнить желаніе своего сына, но Карльтонъ видлъ по выраженію лица ея, оттнки котораго были ему такъ хорошо извстны, что она безъ удовольствія приступаетъ къ длу. Черезъ нсколько минутъ она возвратилась вся растревоженная.

— Я ничего не могла сдлать, говорила она поспшно, не знаю что сказать ей еще, она блдна, какъ смерть. Поди ты самъ, Гюи, можетъ быть, теб удастся уговорить ее.

Карльтонъ тотчасъ отправился.

Комната, въ которую онъ вошелъ, была печально освщена блдными лучами заходящаго ноябрьскаго солнца, сверхъ того небо было полузадернуто срыми облаками, которыя гналъ сильный втеръ.

Вся мебель состояла изъ маленькаго столика, поставленнаго между двухъ оконъ и кровати, на которой лежало тло покойнаго мистера Рингана. Поддерживая руками головку, сидла у стола Фледа, закутанная въ шаль, передъ ней лежала открытая библія.

Карльтонъ подошелъ къ столу и тихо произнесъ ея имя. Двочка взглянула на него и потомъ снова опустила глаза на библію. Взглядъ ея могъ смутить самаго смлаго человка, но ничто не могло поколебать Карльтона, когда онъ однажды принялъ какое нибудь намреніе. Однако же онъ былъ такъ взволнованъ, что долженъ былъ остановиться и перевести духъ, прежде чмъ ршился заговорить. Этотъ взглядъ, такой нжный въ печали, такой непокорный въ своемъ безпомощномъ состояніи, такой величественный въ своей чистот, этотъ дтскій взглядъ, очищенный огнемъ страданія, казалось, не принадлежалъ обыкновенному существу: то былъ взглядъ ангела.

Твердости Карльтона предстояло еще другое, не мене сильное испытаніе. Послдніе двадцать четыре часа произвели страшную перемну въ лиц Фледы, можно было подумать, что она только что встала съ постели посл тяжкой болзни: щеки ввалились, глаза впали и потускнли. Она не плакала, но листы Библіи были смочены еще свжими слезами.

— Фледа, ‘=сказалъ наконецъ Карльтонъ, вы должны хать со мною. Слова эти были произнесены очень кротко и нжно, но въ нихъ слышалось непреложное ршеніе твердой воли, требовавшей неорепннаго повиновенія.

— О нтъ я не могу! закричала Фледа умоляющимъ голосомъ, и при этомъ посмотрла такъ жалобно, такъ горестно на Карльтона, что онъ былъ растроганъ до глубины души. Двочка не противилась, но просила, вс убжденія ея выражались только въ измненіи голоса, нжные звуки котораго выражали трогательную мольбу, у нея не было другаго средства, головка ея упала снова на Библію, надъ которой она проливала обильныя слезы. Такая искренняя, глубокая горесть не могла однако же поколебать твердаго ршенія Карльтона, не смотря на все его сочувствіе къ бдному страждущему ребенку. Помолчавъ нсколько минутъ, онъ подошелъ къ Флед, и приподнявъ волосы, падавшіе ей на глаза, сказалъ ласково, но ршительно:

— Фледа, подемте со мною.

— Нельзя-ли мн еще остаться? говорила рыдая Фледа, нельзя-ли мн остаться до… до посл завтра?

— Нтъ, милая Фледа, нтъ, говорилъ Карльтонъ, гладя ее по головк, я васъ снова привезу сюда, но теперь нужно хать. Бабушка ваша этого желаетъ, мы вс убждены, что васъ непремнно нужно увезти, посл мы снова прідемъ.

Нсколько минутъ Фледа только плакала и рыдала, но когда этотъ сильный порывъ горести началъ стихать, она попросила, задыхающимся голосомъ, оставить ее, за нсколько времени, одну, Карльтонъ тотчасъ вышелъ. Тогда Фледа встала и преклонила колна у кровати дда, она старалась, хотя на минуту, заглушить горесть, но когда стала читать предсмертную молитву матери, просившую Господа сохранить ея душевную чистоту среди обольщеній свта, она вспомнила, какъ за нсколько часовъ до смерти, ддъ торжественно и съ благоговніемъ произносилъ туже самую молитву, вспомнила и снова зарыдала.

Время отъзда однако приближалось, Фледа мысленно прощалась съ своимъ неизмннымъ и незабвеннымъ другомъ и потомъ, припавъ къ нему, осыпала поцлуями его нмыя и охладвшія уста. О, какая мучительная тоска овладла сердцемъ бдной двочки! Долго продлилось бы еще это горестное прощаніе, еслибы Карльтонъ не прекратилъ его. Медленнымъ, но твердымъ шагомъ вошелъ онъ въ комнату, выраженіе лица его было важно и грустно, онъ слъ подл Фледы, поцловалъ ея руку, и сказалъ тихо, но съ самымъ нжнымъ участіемъ, что она можетъ заболть, предаваясь отчаянію, что дурно поступать такимъ образомъ и оставлять безъ вниманія убжденія и предостереженія особъ, которыя ее любятъ. Потомъ Карльтонъ, помолчавъ немного, прибавилъ, что уже поздно и пора хать. Врная данному слову, Фледа покорно послдовала за нимъ и даже не обернулась, чтобы въ послдній разъ взглянуть на дда, котораго покидала навсегда.

Мистриссъ Карльтонъ, увидвъ Фледу, выходящую изъ комнаты покойника, поспшно укутала ее въ шаль, между тмъ какъ бабушка Миріамъ подошла проститься съ своей любимой внучкой. Фледа бросилась къ ней на шею, прижала ее крпко къ груди, надясь въ этомъ послднемъ прощаньи и въ этомъ послднемъ поцлу выразить своей бабушк всю горечь сндавшей ее тоски. Потомъ подошла къ мистеру Карльтону, за которымъ послдовала до самой кареты.

Дорогою мистриссъ Карльтонъ была очень нжна и предупредительна, между прочимъ она говорила Флед, сидвшей у ней на колнахъ, что увозитъ ее съ удовольствіемъ въ свой домъ, и что желала бы никогда съ ней не разлучаться. Но такъ какъ вс эти утшенія заставляли только боле плакать Фледу, то мистриссъ Карльтонъ сочла за лучшее замолчать. Въ это время Фледа могла бы служить образцомъ для изображенія покорности воли провиднія: блдная, неподвижная, кроткая, задумчивая, она, казалось, перенеслась мыслію въ другой міръ. Карльтонъ былъ тоже печаленъ наклонясь къ двочк, сидвшей противъ него, онъ взялъ ея руку, и держалъ до тхъ поръ, цока карета остановилась въ Монтепуль.

— Сдлайте одолженіе, матушка, пришлите намъ чай на верхъ, въ вашу уборную, сказалъ Карльтонъ, выходя изъ кареты.

— Намъ? кому намъ?

— Флед мн, а можетъ быть и вамъ угодно кушать чай вмст съ нами?

— Разумется, я хочу быть вмст съ вами, отвчала мать, но можетъ быть Фледа желала бы сойти внизъ? Что вы скажете на это, душенька?

— Я буду везд, гд вамъ угодно, отвчала двочка.

— Но гд бы вы желали боле остаться? спросилъ Карльтонъ.

— Мн бы хотлось пить чай на верху, но впрочемъ все равно.

— Ну, мы будемъ пить чай на верху, сказала мистриссъ Карльтонъ. Намъ не будетъ скучно. Впередъ мы тогда только будемъ пить чай внизу, когда вы того пожелаете.

— Вы съ трудомъ идете, Фледа, — сказалъ Карльтонъ, позвольте мн взнести васъ по лстниц на верхъ.

Глаза Фледы наполнились слезами, она, молча, поблагодарила наклоненіемъ головы и взошла сама по лстниц въ уборную мистриссъ Карльтонъ. Эта комната, самая уединенная въ цломъ дом, была хорошо истоплена и освщена, мебель вообще была прочна и покойна, хотя представляла смшеніе всевозможныхъ стилей. Карльтонъ, придвинувъ къ яркому огню кушетку, попросилъ Фледу уссться въ ней попокойнй, предварительно снявъ съ нея шляпу и шаль. Онъ сказалъ ей только нсколько словъ, на которыя Фледа отвчала нжнымъ и кроткимъ взглядомъ, въ слдъ за тмъ подали чай.

Фледа понимала, что мать и сынъ оставались здсь собственно для нея. Молодой человкъ окружалъ ее такою любовію, былъ такъ добръ, что она радовалась его присутствію. Казалось, онъ старался предупреждать вс ея желанія или, лучше сказать, старался чмъ нибудь развлечь Фледу, чтобы она не увеличивала своего горя, думая безпрестанно о своей великой потер, такого вниманія не могла не замтить и не оцнить Фледа, душа ея освжилась, какъ опаленный полуденнымъ жаромъ цвтокъ освжается вечернею росою, она была такъ преисполнена благодарности къ Карльтону за его нжную заботливость, предупредительность и ласки, что не находила словъ для выраженія этой благодарности. Чувства своего она не могла опредлить, это было нчто въ род благоговнія къ существу, возвышавшемуся надъ всми окружающими его людьми. Мистриссъ Карльтонъ казалась Флед тоже очень доброю, такимъ образомъ думая о предстоящемъ далекомъ путешествіи, Фледа утшалась мыслію, что совершитъ его по крайней мр въ обществ добрыхъ и любезныхъ людей.

— Вы свезете меня туда, не правда-ли? съ чувствомъ спросила Фледа Карльтона.

— Разумется, свезу, я общалъ, отвчалъ Карльтонъ, угадывая желаніе двочки.

На другой день Фледа чувствовала себя очень слабою и не могла похать на похороны дда, она цлый день пролежала на кушетк. Мистриссъ Тернъ и мистриссъ Эвелинъ, наслышавшись такъ много о двочк, желали непремнно ее видть, и потому Карльтону не удалось отдалить отъ нея обычныхъ постительницъ и друзей дома, но Фледа, повидимому, не смущалась ихъ присутствіемъ, она была молчалива и покойна, изъ чего заключили, что Фледа здорова и душою и тломъ, что она только устала и хочетъ спать, но что чрезъ нсколько дней къ ней возвратятся вс прежнія силы.

Наступила ночь, Фледа, окруженная подушками, казалось, наслаждалась обычнымъ спокойствіемъ, вдругъ отворилась дверь, и Карльтонъ тихо вошелъ въ комнату. Онъ приблизился къ Флед и, взявъ ее за руку, спросилъ о здоровья.

— Она славно отдохнула, сказала мистриссъ Эвелинъ.

— Она спокойно лежала все послобда, не пошевелилась… Вы спали, душенька, не правда-ли?

Фледа чуть слышно отвчала: ‘Нтъ’ и лицо ея измнилось.

— Милая Фледа, сказалъ Карльтонъ, наклонясь къ ней, вамъ невозможно туда хать.

Фледа сдлала утвердительный знакъ головою, поблднла, скрыла голову въ подушки, и глухія рыданія вырвались противъ воли изъ наболвшей груди ея.

Этотъ первый припадокъ сильно огорчилъ Карльтона, онъ попросилъ дамъ уйти изъ комнаты и оставить его одного съ матерью ухаживать за больною.

На слдующій день здоровье Фледы не поправлялось, открылась лихорадка и величайшая слабость. Кроткая, терпливая и покорная — она не произносила ни одной жалобы. Въ этотъ день и въ слдующій она много плакала, но никто не видлъ ея слезъ, по наружному виду ея нельзя было заключить, нельзя было думать, что она такъ глубоко огорчена, въ ней проявлялись только важная задумчивость да совершенное равнодушіе ко всему, что длалось и говорилось подл нея.

Чрезъ нсколько дней она стала поправляться и ее снова уложили на кушетку въ уборной мистриссъ Карльтонъ, съ этихъ поръ мистриссъ Тернъ и мистриссъ Эвелинъ не отходили отъ нея до самаго ея выздоровленія. Мистриссъ Карльтонъ и мистриссъ Эвелинъ старались развлечь двочку разными средствами, изъ которыхъ главнйшимъ было чтеніе, об пріятельницы читали прекрасно и съ удивительнымъ усердіемъ, смняя одна другую. Флед, однакоже, не очень нравилось это общество, въ ней не было сочувствія къ нему. Но и тутъ двочка не обнаруживала своихъ чувствъ, постоянно оставаясь привтливою и благодарною. Ея кроткое и вжливое обращеніе убдили ея покровительницъ, что она умла оцнить ихъ по достоинству. А между тмъ ни одна изъ нихъ не умла тронуть ея сердца и возвыситься до ея хотя дтскаго, но высокаго разума, ея нравственныя качества были другаго свойства, она отличалась отъ мистриссъ Карльтонъ воспитаніемъ, отъ мистриссъ Эвелинъ характеромъ и отъ мистриссъ Тернъ нравомъ. Съ послдней, правда, у ней было нсколько сходства въ характер, но по большей части он нисколько не сходились.

Съ однимъ Карльтономъ отводила Фледа душу. Ей казалось, что одинъ онъ понималъ и умлъ оцнить ее, во многихъ случаяхъ она замтила разительныя черты сходства во взаимныхъ впечатлніяхъ и чувствахъ, въ привязанности Карльтона она не сомнвалась. Между тмъ молодые джентльмены, не принятые въ тсный кружекъ, собиравшійся въ уборной, много подшучивали надъ Карльтономъ и его маленькой пріятельницей, но Карльтонъ отвчалъ холоднымъ равнодушіемъ на вс эти неумстныя шутки.— Однако это общее усердіе, эта заботливость всхъ о бдной, осиротлой двочк никому не казались странными. Г-жа Карльтонъ даже радовалась, что сынъ ея взялъ на себя трудъ заниматься Фледою, потому что одинъ онъ умлъ всегда заставить ее согласиться за все, чего онъ желалъ, и Фледа встрчала его всегда слабою, но радостною улыбкою.

IX.
Нсколько словъ о Карльтон.

Прошло еще много дней, а щечки Фледы все были блдны, но мало по малу силы ея начали возвращаться и въ общемъ совт ршено было, что чрезъ два дня пора отправляться въ путь, потому что перемна воздуха и мста будетъ еще боле способствовать къ выздоровленію двочки.

Между тмъ, какъ толковали о предстоящемъ отъзд, Фледа лежала неподвижна на своей кушетк, какъ будто-бы разговоръ вовсе не касался ея. Окружающіе думали, что она ничего не слышала, но Карльтонъ, посмотрвъ на нее поближе, замтилъ слезы, блиставшія на ея рсницахъ. Онъ наклонился къ ней и сказалъ тихо:

— Я знаю, о чемъ вы думаете, Фледа.

— Я думала о бабушк Миріамъ.

— Я свезу васъ къ ней.

Фледа съ благодарностію взглянула на Карльтона и, минутъ пять спустя, заснула. Стоя въ раздумь передъ спящимъ ребенкомъ, Карльтонъ спрашивалъ самаго себя, долго-ли еще сохранятъ глаза ея свое невинное и свтлое выраженіе? Долго-ли еще въ нихъ будетъ ярко отражаться каждое чувство, мелькнувшее въ душ? Долго-ли чистота ихъ не померкнетъ отъ заразительнаго дыханія свта? И не лучше-ли было, еслибы непорочная душа ея улетла въ небеса прежде, чмъ хитрость, лукавство и корысть помрачатъ ея невинность? О, да, лучше, гораздо лучше..

— О чемъ ты думаешь, Гюи? спросила мистриссъ Карльтонъ.

— Я думаю о борьб, которая предстоитъ этой бдной малютк съ злымъ и жестокимъ свтомъ.

— Ей не нужно будетъ бороться съ свтомъ, отвчала мистриссъ Карльтонъ.

— Да еслибы и такъ, то она вышла-бы побдительницею изъ борьбы, прибавила мистриссъ Эвелинъ.

— Не думаю, чтобы ей угрожала какая нибудь опасность въ свт, если только вы при ней будете, мистеръ Карльтонъ, сказала мистриссъ Тернъ:

— Благодарю, отвчалъ, улыбаясь, молодой человкъ, но къ несчастію моя власть не простирается такъ далеко.

— Можетъ быть все это уладится., замтила мистриссъ Эвелинъ съ лукавою улыбкой. Вроятно мистриссъ Росситуръ пожелаетъ, чтобы вступленіе въ свтъ ея племянницы было легко и пріятно, кто же лучше мистера Карльтона можетъ помочь ей въ исполненія этой обязанности?

Молодой человкъ не отвчалъ ни слова, но въ лиц его выражалось такое пренебреженіе, что мистриссъ Эвелинъ сочла за лучшее замолчать.

На другой день Фледа чувствовала себя довольно хорошо и могла създить къ бабушк Миріамъ. Воздухъ былъ теплый, небо голубое, а солнце блистало ярко и придавало всему праздничный видъ. Карльтонъ сказалъ Флед, что они тотчасъ отправятся въ Дипватеръ. Фледа слегка покраснла и едва замтная улыбка освтила ея личико. Попросивъ мать укутать ее потепле, Карльтонъ веллъ подать карету, и не теряя времени, помчался съ Фледою въ Дипватеръ. Пріхавъ на ферму, онъ высадилъ Фледу и тотчасъ же ухалъ, сказавъ, что возвратится за нею черезъ два часа. Два часа! Какъ быстро промчались они, эти два часа во взаимномъ изліяніи нжной любви, въ свжемъ воспоминаніи грустнаго, но милаго сердцу прошедшаго и въ предположеніяхъ о будущемъ. Бабушка Миріамъ еще въ половину не высказала всхъ своихъ совтовъ и увщаній, какъ послышался стукъ подъхавшей кареты. Въ ту минуту, когда Карльтонъ вошелъ въ комнату, Фледа сидла на колняхъ у бабушки и головка ея покоилась на плеч доброй старушки. Увидвъ Карльтона, она улыбнулась, но когда услышала, что пора хать, она обвилась рученками вокругъ шеи бабушки спрятала головку на ея груди. Старушка прижала ее къ сердцу и нсколько времени не могла выговорить ни слова.

— Фледа, сказала она наконецъ нжно, знаешь ли ты молитву, которую повторяла покойная твоя мать предъ смертію?

— Да, отвчала двочка.

— Какая же это молитва?

— Чтобы… я могла покинуть міръ…

— Чистою и непорочною, заключила бабушка съ глубокимъ чувствомъ. О, мой милый цвтокъ! сохрани ароматъ твой во всей чистот! Не забывай никогда молитвы твоей матери.

— Постараюсь.

— Какимъ образомъ?

— Я буду молиться.

Бабушка Миріамъ осыпала ее поцлуями, приговаривая съ любовію:

— Да услышитъ тебя Господь!… да благословитъ тебя Господь! да сохранитъ тебя, какъ лилію между терномъ! живи въ свт, но не походи на свтскихъ людей!

— Неужели вы думаете, спросилъ Карльтонъ, что можно жить въ свт и отставать отъ свтскихъ людей?

Бабушка посмотрла на Фледу, погладила ее по головк, и помолчавъ немного, отвчала:

— Да, мистеръ Карльтонъ, все возможно съ помощью благодати Божіей, для которой нтъ ничего невозможнаго.

При этихъ словахъ легкая улыбка неврія выразилась на устахъ Карльтона, бабушка Миріамъ поняла значеніе этой улыбки, и обнявъ снова Фледу, сказала ей торжественнымъ голосомъ:

— Помни, Фледа!

Но Фледа еще не могла понять всей силы и значенія этого увщанія, свъ въ карету, которая должна была свезти ее обратно въ Монтепуль, она убждена была, что ея лучшій другъ на земл Карльтонъ.

Карльтонъ былъ скептикъ — не отъ дурнаго сердца, не отъ недостатка ума, а случайно. Скептицизмъ его былъ слдствіемъ его воспитанія. Никто не думалъ внушать ему евангельскихъ истинъ, никто ни дломъ, ни словомъ не училъ его возносить мысли свои къ Тому, въ комъ одномъ источникъ блага и премудрости. Мать его, въ высшей степени, свтская женщина, мечтала только объ увеселеніяхъ, балахъ и мелочахъ всякаго рода, отецъ, тоже свтскій, но еще боле государственный человкъ, былъ слишкомъ занятъ мірскими длами, ему нкогда было глазъ отвести отъ земли. О неб онъ и не помышлялъ, небо было для него отвлеченнымъ предметомъ. Сыномъ онъ занимался тоже очень мало, но видя его умъ, благородную осанку и отвращеніе отъ дурнаго общества, надялся, что молодой человкъ, страстно любя науки и имя только благородныя наклонности, соединитъ въ себ, современемъ, подобно отцу, свтскаго человка и дипломата. Мистриссъ Карльтонъ замтила тоже вс эти блестящія качества, но кром того открыла еще въ своемъ сын изящество въ пріемахъ и утонченность чувства, что составляло большое сходство, по ея мннію, съ прекраснымъ поломъ и льстило ея материнскому сердцу. Нжная, но неблагоразумная мать! она готова была довольствоваться этими чисто наружными качествами! Но природа одарила Карльтона другими достоинствами: съ изяществомъ пріемовъ онъ соединялъ сердечную теплоту, истинную чувствительность, правдивость и чистосердечіе. Но ни отецъ и ни мать не замтили, что отличительныя черты характера ихъ сына были сила воли и упрямство. Впрочемъ потерявъ рано отца, маленькій Гюи находился подъ надзоромъ матери, которой не приходило въ голову, чтобъ можно было противурчить милому сынку.

Гордый, независимый характеръ Карльтона, его смлая любовь къ истин были причиной легкихъ столкновеній между нимъ и матерью, но въ этихъ столкновеніяхъ онъ никогда ни уступалъ.

Обыкновенно онъ могъ служить образцомъ граціи и вжливости, не когда дло шло о правахъ истины, противурчащихъ свтскимъ условіямъ, онъ, безъ всякой пощады, поражалъ жесткими словами несправедливость, злоупотребленія и предразсудки. Тогда напрасно старалась мистриссъ Карльтонъ смягчить или убдить его: онъ былъ непоколебимъ, какъ гранитъ, и мать, побжденная въ борьб, утшалась мыслію, что Гюи посл подобной вспышки, удвоенною ласковостью и любовью, заставлялъ забывать свою вину, притомъ же, думала она, нельзя добиваться совершенства въ этомъ мір слабостей и немощей душевныхъ, и наконецъ прямой и откровенный характеръ съ избыткомъ вознаграждаетъ небольшіе недостатки.

Во все продолженіе пребыванія своего въ университет, молодой человкъ былъ свободенъ и независимъ, какъ лани въ его лсахъ, но удовольствія его были чисты, наставники его гордились университетскими успхами своего воспитанника, подчиненные любили за простоту въ обращеніи и между тмъ любовались его гордою осанкою. Мать была въ восторг отъ всхъ блестящихъ качествъ своего сына и радовалась, что онъ удаляется отъ общества людей, неимющихъ его благородныхъ и возвышенныхъ наклонностей. Впрочемъ и онъ поддавался обольщенію: карты и вино увлекали нкоторое время молодаго человка, но то было лишь минутное заблужденіе, несовмстное съ его умомъ, образованіемъ и утонченнымъ чувствомъ приличія. Къ охот же онъ не имлъ ршительно ни малйшей наклонности, и разъ какъ-то, въ спор съ матерью, объявилъ себя на сторон зайца противъ охотника и заступился за лисицу противъ собаки.

Друзья нердко подшучивали надъ этими изнженными наклонностями, но насмшки падали сами собой предъ холоднымъ равнодушіемъ того, противъ кого он были направлены. Удаляясь отъ ничтожныхъ и безсмысленныхъ удовольствій, Карльтонъ питалъ какое-то отвращеніе и къ людямъ, предающимся съ излишествомъ тмъ удовольствіямъ, между нимъ и подобными людьми не было ничего общаго, никакихъ малйшихъ сношеній. Умственныя его способности, развиваясь все боле и боле, были заняты чтеніемъ, ученіемъ и размышленіемъ, разработкою и украшеніемъ помстья, и наконецъ искусствами, въ которыхъ онъ дошелъ до большей степени совершенства. Въ этихъ разнообразныхъ занятіяхъ онъ находилъ высокія наслажденія, которыхъ не могъ дать ему свтъ. Мать Карльтона не теряла однако же надежды, что пройдетъ любовь къ этимъ мирнымъ занятіямъ, и настанетъ время, когда ея любезный сынъ въ яркомъ блеск явится въ свт и прильнетъ къ нему всею душою.

Мистриссъ Карльтонъ не совсмъ ошибалась въ своихъ предположеніяхъ, дйствительно, съ лтами Карльтонъ сталъ равнодушне и къ ученымъ занятіямъ, и къ удовольствію, доставляемому хозяйствомъ и заботами о своихъ помстьяхъ. Онъ не думалъ боле, что цль существованія его состоитъ въ улучшеніи и въ усовершенствованіи средствъ для обработыванія земли и въ артистическомъ исполненіи рисунковъ для украшенія садовъ. Неужели жизнь его должна пройти въ этомъ тсномъ, однообразномъ кругу? Гд же истинная цль жизни?

— А свтъ?

О, свтъ онъ видлъ, разсматривалъ, судилъ и вопрошалъ, что же нашелъ въ немъ? что дошелъ на этомъ поприщ пустаго тщеславія? Борьбу между мелкими и порочными страстями и актеровъ, тратившихъ жизнь на преслдованіе ничтожныхъ мелочей.

А между тмъ, владя огромными помстьями и имя въ зависимости своей множество земледльцевъ, фермеровъ и работниковъ, онъ могъ бы позаботиться объ улучшеніи ихъ состоянія, но для достиженія подобной цли, нужно было бы войти въ тысячи мелкихъ подробностей, большая часть которыхъ могли бы оскорбить его чисто артистическія и изящныя наклонности. Все это похоже на дла, а одно это слово было уже само по себ непріятно дли человка съ такимъ утонченнымъ чувствомъ. Лучше было думать, что нищета и страданіе — необходимый удлъ человчества, и возложить на управляющаго всю отвтственность въ исполненіи долга, опредленнаго ему самимъ Провидніемъ. Такимъ образомъ, разочарованный свтомъ, ученіемъ и наукой, скучный, недовольный, рано покинулъ Карльтонъ родной край и похалъ странствовать по Божьему міру, надясь исцлиться отъ этого безпокойства, отъ этой безсильной лихорадки, отъ всхъ, наконецъ, тхъ немощей душевныхъ, которыя порождаютъ только болзненныя стремленія къ неизвстному.

X.
Фея и Англичанинъ.

Вечеромъ, наканун отъзда изъ Монтепуля, Фледа, чувствуя себя гораздо лучше, сидла на диван въ зал и пила чай въ обществ всхъ друзей мистриссъ Карльтонъ. Молодые офицеры, избравшіе, съ нкотораго времени, Фледу предметомъ своихъ неумстныхъ насмшекъ, были поражены благороднымъ выраженіемъ этого страдальческаго, блднаго личика и ршились немедленно загладить свой проступокъ удвоеннымъ вниманіемъ. Мистеръ Эвелинъ поцловалъ ее, мистеръ Тернъ придвинулъ къ дивану, на которомъ она сидла, маленькій столикъ, гд бы ей можно было поставить чашку, и подалъ тарелку съ тартинками, а мистеръ Росситуръ ходилъ взадъ и впередъ между чайнымъ столомъ и диваномъ, какъ будто бы его маленькая кузина была главнымъ предметомъ этой періодической прогулки. Между тмъ вс дамы, стоя съ чашкою въ рукахъ возл камина, и глядя нжно на двочку, составляли, казалось, ея дворъ. Фледа была тронута такимъ вниманіемъ со всхъ сторонъ, но радовалась особенно присутствію того, кто сидлъ за ея софою.

— Фледа, я ршительно ревную васъ къ вашему другу, мистеру Карльтону, — сказалъ Росситуръ, и прошу позволить мн снести васъ сегодня вечеромъ на верхъ, когда вы захотите спать.

— Нтъ, отвчала улыбаясь Фледа, я никому другому не позволю меня носить,— да это и вовсе не нужно…

— Мы вс ревнуемъ васъ къ Карльтону, сказалъ мистеръ Тернъ. Онъ присвоилъ себ надъ вами право монополіи и держитъ васъ тамъ взаперти, а намъ не позволяютъ входить.

— Онъ меня не держитъ взаперти.

— демъ-ли мы завтра, мистеръ Эвелинъ? спросила мистриссъ Карльтонь. Возвратился-ли дилижансъ, который мы пропустили, или онъ прідетъ только завтра?

— Онъ непремнно будетъ, въ томъ ручается хозяинъ.

— На это общаніе можно положиться, но какъ неудобно здить въ такомъ экипаж!

— Этотъ новый край еще не возвысился до почтовой кареты, сказала мистриссъ Эвелинъ.

— А сколько человкъ могутъ помститься въ дилижанс?

— Гм… человкъ девять…

— А насъ всхъ десять, считая прислугу.

— Есть еще мсто на козлахъ.

— Меня не считайте, сказалъ Карльтонъ.

— Какъ же ты подешь? спросила его мать. А, понимаю, верхомъ? ты нашелъ, по вкусу, лошадь?

— Клянусь святымъ Георгіемъ! сказалъ Росситуръ, мн бы тоже очень хотлось найти по вкусу лошадь, я охотно бы похалъ съ Карльтономъ. Какое чудное время!

— Итакъ, сказала мистриссъ Карльтонъ, восемь человкъ въ карет, тмъ лучше: Флед будетъ просторне.

— Не безпокойтесь тоже, матушка, о Флед, она не подетъ въ дилижанс.

— Но въ чемъ же? вдь ты дешь верхомъ.

Фледа, подобно мистриссъ Карльтонъ, съ нетерпніемъ ждала отвта на этотъ вопросъ, даже просьба выражалась во взгляд ея, брошенномъ на молодаго англичанина, но Карльтонъ отвчалъ на этотъ взглядъ улыбкою и сказалъ матери, что онъ все уже устроилъ, и что на другой день могутъ ршить, хорошо ли онъ придумалъ. Вслдъ за этимъ общій разговоръ пошелъ своимъ чередомъ, но сквозь шумный говоръ общества, Флед вдругъ послышались слабые стоны, съ безпокойствомъ стала она внимательно прислушиваться, и среди минутнаго молчанія, могла отчетливо услышать жалобныя стенанія, выходившія изъ сосдней комнаты. Въ испуг она поспшно встала и, никмъ незамченная, тихонько подошла къ двери, отворила ее, вошла въ большую комнату и увидла лежавшую въ углу прекрасную гончую собаку Росситура, понятливостію и красотою которой она такъ часто любовалась. Бдное животное по временамъ жалобно визжало и, казалось, удерживало свои стоны.

Робко подойдя къ собак, Фледа спросила слдовавшаго за нею Карльтона:

— Что съ нею?

При этихъ словахъ, произнесенныхъ нжнымъ и кроткимъ голосомъ, собака приподнялась и медленно притащилась къ нимъ, махая хвостомъ, въ знакъ радости.

— О, мистеръ Карльтонъ, закричала съ испугомъ Фледа, посмотрите… Что съ ней? Она вся въ крови!.. о, бдное животное!

— Спросите объ этомъ у вашего братца, отвчалъ съ негодованіемъ Карльтонъ.

Не останавливаясь ни на минуту, Фледа пошла въ залу и просила мистера Росситура послдовать за нею въ переднюю, не говоря, впрочемъ, за чмъ, Росситуръ тотчасъ всталъ, а вслдъ за нимъ и Тернъ.

Фледа была такъ огорчена, что едва могла спросить у своего родственника, что могло быть причиной жалкаго состоянія, въ которомъ находилась его прекрасная собака?

Лицо молодаго человка омрачилось при этомъ вопрос, онъ отвчалъ коротко:

— Она была наказана за то, что неисполнила своего долга.

— Наказана!

— Въ нее выстрлили,— сказалъ холодно Карльтонъ.

— Выстрлили? рыдая, закричала Фледа. О, какъ могли такъ поступить? Какъ могли вы сдлать это, кузенъ Чарльсъ?

— Миссъ Фледа, сказала мистеръ Тернъ, это сдлалъ не Чарльсъ, а я… Чарльсъ далъ мн ее на время, и такъ какъ она меня не слушалась, я наказалъ ее… не много строго, правда, но она вскор будетъ въ состояніи бгать.

— Какъ мн жаль! о, какъ мн жаль ее! повторяла Фледа. Бдное животное!.. И слезы ея лились такъ обильно, что оба офицера стали въ тупикъ. Впрочемъ происшествіе не имло никакихъ дурныхъ послдствій для здоровья Фледы, весь вечеръ она была молчалива и скучна, всю ночь тосковала — и роптала на жестокость людей. Тмъ все и кончилось.

Наконецъ насталъ день отъзда. Вс съ нетерпніемъ ждали разршенія загадки на счетъ отправленія Фледы, всеобщее любопытство было сильно возбуждено, еще съ разсвтомъ дня было высказано много мнній, но вс обманулись. Мистеръ Карльтонъ ршилъ, что Фледа подетъ на его лошади, вмст съ нимъ, и будетъ сидть на подушк, положенной передъ нимъ, на сдл. Мистриссъ Карльтонъ была недовольна такимъ непредвидннымъ распоряженіемъ, и мистриссъ Эвелинъ, всегда готовая на помощь своей пріятельницъ, сочла долгомъ сдлать мистеру Карльтону нкоторыя замчанія, на которыя онъ отвчалъ съ холодною вжливостью и твердою ршимостью.

— Кажется, замтилъ мистеръ Тернъ, прежде всего нужно было бы узнать мнніе миссъ Фледы, которой вопросъ этотъ касается ближе, чмъ кого нибудь.

— Я сдлаю это при первомъ роздых отвчалъ Карльтонъ. Ну Фледа, подемъ!

Взволнованная и дрожа всмъ тломъ, Фледа медленно подошла къ Карльтону, который, взявъ ее тихонько на руки, посадилъ мигомъ на подушку.

Первое ощущеніе двочка, когда она увидла такъ близко подл себя большую голову лошади, было чувство страха, притомъ же она боялась раздражить животное, постоянно ударяя объ него своими маленькими ножками. Но лошадь какъ будто и не замчала, что Фледу посадили ей почти на шею. Мало по малу страхъ исчезалъ и дитя успокоилось окончательно, когда, взглянувъ на Карльтона, замтила, что онъ съ наслажденіемъ любовался окрестными видами. Фледа поняла, что имъ не грозитъ никакая опасность и личико ея совсмъ прояснло, она даже подъ конецъ убдилась, что такой способъ путешествія самый пріятный: въ одно и тоже время она могла наслаждаться созерцаніемъ прекрасныхъ видовъ, дышать чистымъ и благотворнымъ сельскимъ воздухомъ и слдить за облаками въ ихъ безконечныхъ измненіяхъ и переливахъ. Потомъ, когда утомленная созерцаніемъ вншнихъ предметовъ, погружалась она въ самую себя, ея глубокихъ или печальныхъ думъ не смущало чужое любопытство, или нескромность. Въ одинъ изъ такихъ приливовъ задумчивости, когда головка ея безсознательно покоилась на груди Карльтона, она вдругъ вскрикнула:

— Я, кажется, утомила васъ, мистеръ Карльтонъ!

— Не устали-ли вы сами, Эльфи?

— О нтъ!.. Но вы мн дали какое-то новое имя, мистеръ Карльтонъ.

— Оно вамъ нравится?

— Да.

— Такъ какъ вы мой добрый геній, то мн нужно называть васъ особеннымъ именемъ.

— Что такое геній?

— Духъ, сказалъ Карльтонъ, улыбаясь.

— Духъ? чтоже это значитъ?

— Я гд-то читалъ, Эльфи, объ одной дам, которой прислуживало множество существъ, похожихъ на этихъ духовъ: одни прятались въ ея локонахъ, другія въ складкахъ платья, которымъ он придавали особенную грацію, иныя таились въ ямочкахъ щекъ, а т забирались въ брови и…

— Чтобы присматривать за ними? смясь, перебила Фледа.

— Или чтобы разглаживать ихъ, когда нахмурятся.

— Разв я похожа на такаго духа?

— Немножко.

— На что-же я гожусь? спросила Фледа, которой нравился этотъ вымыселъ.

— Подумайте сами, не можете-ли вы что нибудь для меня сдлать.

Эти послднія слова придали личику двочки выраженіе любопытства, смшаннаго съ безпокойствомъ, она неясно чувствовала, что Карльтону, недостаетъ чего-то, но не умла отдать отчета чего именно.

Карльтонъ улыбнулся, видя ея замшательство, и сказалъ:

— Вы, Эльфи, именно такой духъ, какимъ желаете быть.

Слова эти еще боле увеличили затрудненіе Фледы, ея молодая головка тщетно старалась разгадать ихъ смыслъ, какъ вдругъ вниманіе ея привлекли мста, вызвавши въ ней множество воспоминаній. Вотъ озеро Дип-уатеръ, а тамъ поля бабушки Миріамъ. У Фледы сильно забилось сердце, можетъ быть въ послдній разъ видла она эту рощу, гд такъ часто бгала, и ту выдающуюся скалу, которая такъ много разъ служила ей убжищемъ во время дождя и сильныхъ втровъ. Немного дале виднлись колеса мельницы, которыя, въ движеніи и въ поко, равно дйствовали на дтское ея воображеніе. Разумется, она найдетъ и въ другихъ странахъ луга, лса, долины и холмы, но съ тми новыми картинами природы не будутъ соединяться воспоминанія о любимыхъ престарлыхъ родственникахъ и объ удовольствіяхъ дтства. О, не готовятся-ли ей, горе, испытанія и несчастье въ томъ новомъ краю, куда ее везутъ? Посреди такихъ грустныхъ предчувствій, пробудилось въ душ ребенка обычное благочестіе, съ умиленіемъ взглянула она на небо, ища въ немъ защиты и, успокоенная этой краткой, но исполненной чувства, молитвой, тихо повторяла послднія слова изъ гимна Ньютона:

‘Господь меня хранитъ!’

Прозжая мимо холма, гд стоялъ домъ бабушки Миріамъ, Фледа съ горестію замтила, что вс ставни были заперты, потомъ прозжала она мимо заводовъ, мимо прудовъ и мельницъ, которыя казались ей безотрадными видніями прошедшаго. Наконецъ они подъхали къ подошв холма, гд стояла мельница пильнаго завода, но и мельница, подобно дому бабушки Миріамъ, казалась запустлой, не смотря на то, что кругомъ ея лежало множество бревенъ, не слышалось ни звука ни внутри, ни извн, только ручеекъ, спускавшійся съ холма, тихонько журчалъ, пробираясь между камнями.

Перехавъ небольшой деревенскій мостъ, путники вдругъ увидли прекрасные тополи, тянувшіеся вдоль _у ограды двора мистера Рингана. Слезы блеснули въ глазахъ Фледы, но когда открылся весь фасадъ дома, который, казалось, смотрлъ на нее сквозь тополи, бдняжка зарыдала, не въ силахъ противустоять напору грустныхъ воспоминаній. Ея слезы испугали Карльтона, который остановилъ лошадь, стараясь утшить ее.

— Милая Эльфи, говорилъ онъ нжно, успокойтесь, не могу-ли я хоть чмъ нибудь помочь вашему горю?

— Ничего, пройдетъ. отвчала она, стараясь сдерживать слезы, которыя, однакоже, не переставали течь… Еслибы мн хоть разъ еще побывать въ дом!… Но нужды нтъ… не нужно останавливаться, мистеръ Карльтонъ.

— Разв вы думаете, Эльфи, что облегчите свое горе, постивъ въ послдній разъ вашъ домъ?

— О, да, — но, мистеръ Карльтонъ, подемъ дале.

Карльтонъ приказалъ слуг отворить ворота.

— Мн кажется, Эльфи, сказалъ онъ съ безпокойствомъ, что здсь нтъ никого. Домъ запертъ со всхъ сторонъ

— Я знаю, какъ войти, внизу есть окно, которое наврное не заперто. Если вы здсь подождете меня, мистеръ Карльтонъ, я скоро возвращусь.

Фледа отерла слезы, на ея просвтлвшемъ личик какъ будто-бы скользнулъ лучъ надежды.

Карльтонъ, взявъ ее на руки, тихонько поставилъ на землю.

— Эльфи, мн нужно тоже какъ нибудь войти, я не могу оставить васъ тамъ одну.

— Я вамъ отворю дверь, когда тамъ буду.

— Но у васъ нтъ ключа.

— Дворъ запирается на задвижку извнутри, я легко могу ее отворить.

Войдя въ домъ, Карльтонъ спрашивалъ самъ себя нсколько разъ не лучше-ли бы было продолжать путь: внутри дома все наводило грусть: комнаты были холодны, пусты, мрачны, и живо напоминали Флед великую потерю, что могло еще боле увеличить скорбь ея. Но въ этомъ случа Карльтонъ могъ замтить, какъ далеко возвышался характеръ Фледы надъ характеромъ дтей ея возраста. Съ спокойною твердостью женщины пробжала она сверху до низу по всему дому, не произнося ни одного слова и не заставивъ напомнить себ, что они могли располагать только нсколькими минутами. Только передъ однимъ старымъ шкафомъ останавливалась она нсколько разъ, то отворяя, то затворяя его. Съ нимъ соединялось много сладостныхъ воспоминаній ея дтства. Туда клалъ ддушка, тихонько отъ Фледы плоды и сладкіе пирожки, чтобы потомъ неожиданно обрадовать ее, туда-же запиралъ онъ съ обычною таинственностью то хорошенькую ленту, то красивый платокъ, то грушу сочную, каштаны, орхи, а иногда даже и клточку съ чижомъ или снигиремъ. Осмотрвъ вс комнаты, Фледа на прощанье пошла въ спальню дда.

Карльтонъ, боясь стснить ее своимъ присутствіемъ, не вошелъ вмст съ нею, но такъ какъ двочка оставалась слишкомъ долго въ той завтной комнат, онъ счелъ за нужное вывести ее оттуда.

— Боюсь, сказалъ онъ, не поступилъ-ли я неосторожно, позволивъ вамъ сюда прійти.

— Не бойтесь, мн легче стало съ тхъ поръ, какъ и здсь побывала.

— Въ такомъ случа не нужно заставлять нашихъ друзей дожидаться насъ.

Фледа тотчасъ встала, отерла слезы и съ покорностію, тронувшею ея товарища, вышла изъ дома своего дда.

Свъ на свое прежнее мсто на лошади, и немного успокоившись, она сказала, улыбаясь Карльтону:

— Благодарю васъ, мистеръ Карльтонъ за снисходительность. Мн-бы хотлось быть однимъ изъ тхъ духовъ, о которыхъ вы только что говорили, чтобы достойно поблагодарить васъ за все, что вы для меня длаете.

— Боюсь сказать, что желанія наши сходятся, отвчалъ, смясь Карльтонъ.

— Эта исторія напечатана въ книг, мистеръ Карльтонъ?

— Какая исторія?

— О той дам, которой прислуживали духи.

— Разумется…. въ прекрасной книг, которую я вамъ покажу.

Въ это время, въ пятидесяти шагахъ отъ нихъ, показалась карета, гд находилась мистриссъ Карльтонъ съ своимъ обществомъ, изъ кареты усердно махали платками, давая тмъ знать молодому англичанину, что съ нетерпніемъ желаютъ его видть, онъ пришпорилъ коня и въ дв минуты соединилось все общество Монтепуля.

Путешественники наши прибыли тогда въ деревушку, гд находилась только одна ничтожная гостинница, въ которой, однакоже, они должны были, по необходимости, остановиться. Обдъ былъ плохъ, — комнаты и того хуже. Дамы ршили, что здсь невозможно остаться до завтра, какъ было располагали сначала, и начали думать, какъ-бы добраться ночевать въ Альбани. Трудно было придумать для этого удобный способъ, но все казалось имъ лучше, чмъ ночевать въ этой ям. Погода была теплая и полная луна свтила всю ночь.

— А Фледа, какъ подетъ? спросила г-жа Эвелинъ.

— Пусть она ршитъ сама — отвчала г-жа Карльтонъ, — Фледочка, какъ ты хочешь хать?

Фледа лежала на жесткомъ диван, на которомъ задремала тотчасъ-же посл обда.

Мистриссъ Карльтонъ повторила вопросъ.

— Я боюсь, что мистеръ Карльтонъ усталъ, отвчала Фледа.

— А ты не устала?— спросилъ Росситуръ.

— Нисколько.

Карльтонъ улыбнулся и пошелъ хлопотать объ отъзд. Но не смотря на общанія щедрой платы, не легко было достать верховыхъ лошадей для всего общества, а иначе хать нельзя было. Наконецъ все уладилось и мистриссъ Карльтонъ подала знакъ къ отъзду, все общество охотно послдовало за нею, съ удовольствіемъ покидая гостинницу, гд не могли найти ни хорошаго стола, ни покойнаго ночлега. Впереди хала мистриссъ Карльтонъ съ мистриссъ Эвелинъ, а Карльтонъ и Фледа замыкали шествіе.

Выхавъ изъ деревни, онъ былъ пораженъ задумчивымъ выраженіемъ лица своей маленькой подруги, сначала, думая, что она дремлетъ, молодой человкъ молчалъ, но замтивъ, что она пристально смотритъ на небо, спросилъ ее, что она разсматриваетъ.

— Я смотрю на звзды, отвчала улыбаясь Фледа.

— Не ихъ-ли вліяніе придаетъ вамъ такой задумчивый видъ?

— Я мечтала…. или лучше сказать, думала….

— О чемъ-же вы думали? не можете-ли подлиться со мною своими мыслями?

— Я думала, отвчала Фледа, устремивъ ясный взоръ на небо, какъ мн приготовиться къ смерти.

Эти неожиданныя слова, сказанныя съ такимъ невозмутимымъ спокойствіемъ, поразили Карльтона.

— Какимъ образомъ пришла вамъ въ голову подобная мысль? спросилъ онъ.

— Не знаю, отвчала она, продолжая смотрть на звзды, но я думала….

— О чемъ? сказалъ Карльтонъ, слдя съ величайшимъ любопытствомъ за движеніемъ мысли ребенка, что было довольно трудно потому, что Фледа неохотно говорила о себ. О чемъ-же вы думали? повторилъ онъ снова, видя, что Фледа не торопится отвчать.

— Глядя на звзды, я думала о неб, гд теперь ддушка, и такъ какъ онъ всегда готовъ былъ умереть, то и умеръ легко и спокойно.

— Еслибы я былъ на вашемъ мст, Эльфи, то не останавливался-бы на подобныхъ мысляхъ.

— Почему-же, мистеръ Карльтонъ?

— Не думаю, чтобы такія размышленія могли принести вамъ пользу.

— Но мистеръ Карльтонъ, если я не буду думать о смерти, какъ-же могу къ ней приготовиться?

— Вамъ еще рано думать о томъ, придетъ пора… Но теперь васъ должны занимать только радостныя мысли…

— Но разв вамъ не кажется, мистеръ Карльтонъ, что самыя радостныя мысли могутъ быть въ голов только того человка, который готовъ умереть во всякую минуту?

— Эльфи, что можетъ приготовить человка къ смерти? спросилъ съ любопытствомъ молодой человкъ, не въ состояніи самъ отвчать на сдланный имъ вопросъ.

— Что? Нужно быть христіаниномъ.

— Но я видлъ христіанъ, которые нисколько не были готовы умереть.

— Стало быть, это не были истинные христіане, отвчала ршительно, двочка.

— Почему-же вы это думаете? спросилъ Карльтонъ.

— Потому, что ддушка былъ готовъ къ смерти, отецъ мой и мать тоже, и я знаю, это они были готовы потому, что были христіане.

— Видно ваши христіане другаго рода, чмъ мои, сказалъ Карльтонъ, поддерживая, почти невольно, этотъ необыкновенный разговоръ. Что по вашему значитъ быть христіаниномъ, Эльфи?

— То, что сказано въ св. Писаніи, отвчала она съ своею невинною простотою.

Карльтонъ постыдился признаться, что онъ не знаетъ, что сказано въ св. Писаніи, онъ также не хотлъ смутить своими мнніями ея драгоцнную довренность къ нему — и молчалъ въ продолжніе всего остальнаго пути. Но въ душу его закралось тайное желаніе имть эту простую чистоту душевную, которая казалась ему такъ завидна, такъ очаровательна въ этой прелестной двочк, онъ подумалъ, что еслибы могъ убдиться въ истинахъ религіи, то охотно отдалъ бы вс свои сокровища за эту свободу духа, которая стремится только къ благамъ небеснымъ.

XI.
Лучъ свта.

Морское путешествіе нашей героини не представило ничего особенно примчательнаго. Сначала было очень втрено, и большая часть пассажировъ страдала отъ морской болзни, потомъ погода поправилась и вторая половина пути была спокойна и пріятна.

Фледа чрезвычайно исхудала и ослабла отъ качки и морской болзни. Какъ только погода поправилась и волненіе утихло, Карльтонъ веллъ приготовить для нея на палуб матрацъ и подушки и вынесъ ее на верхъ. Она была слаба, какъ малый ребенокъ.

Свжій воздухъ живительно подйствовалъ на Фледу, она скоро начала укрпляться, аппетитъ ея возвратился и она быстро оправлялась. Карльтонъ на мор также заботился о ней, какъ и на суш. Онъ постоянно придумывалъ для нея занятія и удовольствія — но Фледа почти не могла примтить его заботливости, она не могла и думать, что причиняетъ ему столько хлопотъ, все длалось какъ-то само собою, но когда Фледа на свобод разбирала проведенный день, то всегда оказывалось, что Гюи былъ виновникомъ всего, что случалось съ нею пріятнаго.

Другіе пассажиры также занимались ею, или лучше сказать, занимались бы, еслибы робкая натура Фледы тому не препятствовала. Она не была дика, или застнчива, но надобно было возбудить ея сочувствіе, чтобы преодолть ея природную робость, сквозь которую однако ясно видлась кротость, необыкновенная скромность и пріятный умъ. Капитанъ корабля очень полюбилъ ее и называлъ образцовою пассажиркою, даже матросы оказывали ей особенное уваженіе и всегда старались чмъ нибудь услужить ей. Однимъ словомъ, вс бывшіе на корабл любили ее — вс, кром двухъ человкъ, — это были ея кузенъ Росситуръ и поручикъ Тернъ. Росситуръ не могъ простить ей дтскаго замчанія, что Карльтонъ благородне его и уметъ держать слово, а Тернъ досадовалъ на дтскую скромность, съ которою она отражала его — подчасъ довольно глупыя шутки и услужливость. Смшно сказать — но оба они завидовали явному предпочтенію, которое она отдавала молодому англичанину, смшно тмъ боле, что они же сами говорили, что эта двчонка не важная фигура, и вовсе не стоитъ ею заниматься.

Они мстила боле злыми, нежели острыми насмшками, на которыя Карльтонъ отвчалъ однимъ холоднымъ презрніемъ,— но бдная Фледа не такъ спокойно ихъ принимала. Часто ярко вспыхнувшій румянецъ обличалъ оскорбленную нжность ея чувствъ, но та же нжность и благородство чувствъ не позволяли ей никогда отвчать на грубыя выходки или жаловаться кому бы то ни было. Но за исключеніемъ этихъ огорченій ея морское путешествіе было очень занимательно и пріятно.

Карльтонъ далъ ей Поэмы Брайнта и ‘Похищенный Локонъ’, эти книги чрезвычайно занимали Фледу, ея лучшимъ удовольствіемъ было читать ихъ или разсуждать съ Карльтономъ о прочитанномъ. Любила она также смотрть на безбрежный океанъ, любоваться его тишью или переливами волнъ — она была очарована поэзіею этого зрлища, забывалась по цлымъ часамъ прильнувъ взорами къ этой великолпной картин, приникнувъ слухомъ къ глухому гулу взволнованнаго океана, или къ тихому ропоту струи, вьющейся за кораблемъ, Карльтонъ разсказывалъ ей о подводныхъ глубинахъ, покрытыхъ лсомъ, который въ иныхъ мстахъ виднъ въ прозрачныхъ волнахъ, о льдинахъ, о ледяныхъ горахъ по близости полюсовъ, между которыхъ иногда погибаютъ, какъ щепки, громадные корабли, о чудовищахъ, населяющихъ неизмримыя глубины морскія, о перемнахъ погоды, о предвстникахъ бурь, о примтахъ моряковъ… и Фледа, слушая его, непримтно становилась мореходкою и звздочеткою. Карльтонъ находилъ не мене ея удовольствія въ этихъ бесдахъ, ему не случалось еще встрчать слушательницы, столь внимательной, понятливой, любознательной, г-жа Карльтонъ жаловалась на нелюдимость своего сына и говорила, что онъ не разговариваетъ ни съ кмъ, кром своей баловницы и двухъ или трехъ старыхъ моряковъ. Но Фледа и одна не скучала, она читала, любовалась моремъ, наблюдала маневры моряковъ, или училась какому нибудь рукодлью у одной изъ пассажирокъ.

Однажды она сидла одна, устремя взоръ свой на безпокойныя волны, на нее напалъ какой-то безотчетный страхъ, когда она сравнила слабость свою, свое безсиліе съ этою неукротимою мощью… гд искать защиты отъ этого сильнаго противника, со всхъ сторонъ окружившаго утлый корабль, почти непримтный на этомъ неизмримомъ пространств?.. Гд? А въ этомъ голубомъ неб, столь же неизмримомъ, какъ и море, но глядящемъ на землю и на море съ такою любовью… Да, въ этомъ неб сердце чуетъ всесильную любовь… Живущій тамъ знаетъ всхъ любящихъ Его, уповающихъ на Него, и Онъ не допуститъ погибнуть ни единому волосу на голов ихъ!..

Не такъ связно, можетъ быть, роились эти мысли въ голов Фледы, но таковъ былъ, по крайней мр, смыслъ ихъ. Карльтонъ подошелъ къ ней — она сидла безсознательно, устремивъ взоры свои на море.

— Эльфи! сказалъ онъ. Вы мечтаете о будущемъ?

— Нтъ…да., не совсмъ! пробормотала Фледа.

— Нтъ… да… не совсмъ? Что это значитъ?

— Я мечтала — но не совсмъ о будущемъ.

— О чемъ же? Впрочемъ, пожалуй не сказывайте, я самъ угадаю. Хотите?

Фледа не любила разсказывать свои впечатлнія. Она поглядла на него и, видимо, хотла промолчать, но не могла устоять противъ обаянія его взора и улыбки. Устремивъ снова взглядъ на море, которое было какъ бы хранилищемъ думъ ея, она сказала:

— Я припоминала прекрасную пснь Ньютона.

— Какую?

— Ту, гд каждый куплетъ кончается стихомъ: ‘Господь меня хранитъ!’

— Вы ее знаете наизусть? спросилъ Карльтонъ. Прочтите ее мн, а посмотрю, такъ ли она хороша, какъ вы говорите.

Фледа начала декламировать: Гюи внимательно слушалъ до конца, онъ не вполн понималъ значеніе нкоторыхъ стиховъ, но вполн понялъ и почувствовалъ непоколебимую вру и надежду, которая выражалась въ цломъ. ‘Счастливъ, кто такъ вруетъ!’ подумалъ онъ,— ‘мн кажется, что я желалъ бы быть въ числ ихъ…’

Она кончила, онъ молчалъ. Глазки Фледы были полны слезъ, она отерла ихъ и спросила:

— Нравится ли же вамъ эта пснь, мистеръ Карльтонъ?

— Очень! сказалъ онъ задумчиво, но, Эльфи, прибавилъ онъ улыбаясь, вы все таки не объяснили мн своихъ мыслей. Какое отношеніе между этими стихами и моремъ, на которое вы смотрли такъ прястально?

— Никакого… я только думала, что море похоже на свтъ… то есть, я не думала именно, что оно похоже… а оно навело меня на мысль о свт, и я разсуждала, какъ пріятно знать, что есть Богъ, который печется о насъ.

— Да о всхъ ли Онъ печется?

— Конечно… вообще о всхъ, но только чадамъ Своимъ общалъ Онъ сохранять ихъ отъ всякаго зла.

— Вы, кажется, не совсмъ правы, Эльфи, мн кажется, что т, которые называютъ себя чадами Божіими, имютъ столько же горя, какъ и прочіе люди, а можетъ быть иногда и больше.

— Да, сказала спокойно Фледа, у нихъ бываетъ горе, но Богъ не допускаетъ, чтобы оно причинило имъ вредъ.,

— Это не совсмъ понятно, — подумалъ Карльтонъ. Почему же вы это знаете, Эльфи? спросилъ онъ.

— Такъ сказано въ св. Писаніи.

— Ну, такъ что же? произнесъ Карльтонъ, который чувствовалъ непреодолимое побужденіе продолжать этотъ разговоръ.

— Какъ что? возразила Фледа, какъ бы отвчая на самый простой вопросъ, — вдь вы знаете, мистеръ Карльтонъ, что св. Писаніе написано людьми, просвщенными духомъ Божіимъ, слдовательно, все, что тамъ сказано, совершенная правда.

— Да почему вы знаете, что эти люди были научены духомъ божіимъ?

— Это сказано въ св. Писаніи.

Это былъ дтскій отвтъ, но въ немъ заключалась мудрость дтская, а не школьная. Карльтонъ не усмхнулся, онъ ни за что на свт не хотлъ бы поколебать вры ребенка, однако, почти на перекоръ своей совсти, замтилъ:

— Но, вы знаете, Эльфи, что есть люди, которые не врятъ св. Писанію?

— Знаю, но это дурные люди, спокойно отвчала Фледа, — добрые же вс вруютъ.

Опять дтскій отвтъ, на этотъ разъ онъ достигъ цли. Фледа безсознательно подкрпила свое дло сильнымъ аргументомъ. Карльтонъ это почувствовалъ, и чтобы избжать отвта, всталъ началъ ходить взадъ и впередъ по палуб, разбирая послднія слова Фледы.

— Что же это значитъ? думалъ онъ. Неужели, въ самомъ дл, вс хорошіе люди (съ немногими исключеніями) вруютъ въ св. Писаніе и во вс истины его ученія? Неужели, въ самомъ дл, вся худшая часть общества принадлежитъ къ неврующимъ и противникамъ сего ученія?.. Какъ же это до сихъ поръ я не былъ пораженъ этимъ противурчіемъ и разладицею?… Это оттого, что я до сихъ поръ всегда разсуждалъ, основываясь лишь на оцнк разума человческаго. Что же такое онъ, этотъ гордый разумъ?… Если разумъ есть способность все познавать, то таинства противны разуму, потому что онъ не постигаетъ ихъ.

Карльтонъ остановился нсколько, и потомъ пустился снова ходить, разсуждая такъ: Если нашъ разумъ постигаетъ лишь небольшое число предметовъ, если мы принуждены между тмъ допустить многіе факты, столь же непонятные, какъ и таинства вры — почему же мы отвергаемъ эти таинства за то только, что они непостигаемы разумомъ?…— Мы хотимъ сначала обсудить истинно или ложно такое-то ученіе, чтобы потомъ поврить, есть ли оно откровеніе или нтъ? Не справедливе ли, напротивъ того, не логичне ли было бы сначала разсмотрть есть ли оно откровеніе? потому что это фактъ, а если такъ, то принять ученіе какъ истинное, хотя бы оно и не согласовалось съ нашимъ разумомъ… Отъ этихъ отвлеченныхъ умозрній Карльтонъ перешелъ къ разсужденіямъ фактическимъ, онъ обратился къ свидтельствамъ исторіи, обширная ученость позволила ему быстро составить хронологическій обзоръ происшествій — и онъ увидлъ ясно (чего не видалъ прежде), увидлъ благодтельное дйствіе христіанства въ мір — увидлъ какъ царство гордости, эгоизма, жестокости смнилось смиреніемъ, кротостію, любовію…

Бдная Фледа между тмъ предавалась грустнымъ размышленіямъ. Съ проницательностію истины, она угадала, что разные вопросы, предложенные ея другомъ, были не шуткою. Она стала бояться, что Карльтонъ самъ раздляетъ т сомннія, которыя высказывалъ онъ, и эта мысль глубоко огорчала ее. Однако, когда она увидла его ввечеру за общимъ столомъ, по обыкновенію любезнымъ и веселымъ, то усумнилась въ истин своихъ догадокъ.

Карльтонъ нсколько дней перебиралъ въ голов своей новыя мысли и былъ въ тревожномъ состояніи духа. Ему очень хотлось снова навести Фледу на тотъ же разговоръ, но она умла довольно ловко всякій разъ уклониться. Напрасно искалъ онъ удобнаго случая, наконецъ ршился приступить прямо къ длу.

— Эльфи, сказалъ онъ однажды,— спойте мн пожалуйста еще разъ вашу любимую пснь, она мн очень нравится.

Обрадованная Фледа немедленно запла. Карльтонъ былъ тронутъ боле, чмъ въ первый разъ.

— Вы понимаете послдніе два стиха? спросилъ онъ, когда она кончила.

— Разумется! отвчала удивленная Фледа.

— А я не понимаю! сказалъ онъ серьезно.

Фледа подумала минуты дв, и видя, что онъ ожидаетъ отъ нея объясненія, сказала скромно:

— Стихи эти означаютъ, что мы сами по себ неимемъ ничего добраго, и можемъ надяться прощенія грховъ нашихъ только въ силу заслугъ исуса Христа.

— Почему же такъ?..

— Ахъ мистеръ Карльтонъ, да вдь мы не заслуживаемъ царствія небеснаго, и если получимъ его, то лишь по заслугамъ исуса Христа.

— Что же такое Онъ сдлалъ, Эльфи?

— Онъ умеръ за насъ! сказала Фледа, почти съ отчаяніемъ смотря на Карльтона

— Умеръ за насъ? Съ какою же цлью?.. спросилъ Карльтонъ, частію желая слышать полное объясненіе, частію, чтобы видть, икъ далеко простирается ея понятіе.

— Потому что мы гршники, а Богъ сказалъ, что вс гршники должны умереть, отвчала Фледа.

— Но если онъ это сказалъ, то какже онъ можетъ посл того помиловать насъ? И потомъ, какъ же правосудіе Божіе можетъ удовольствоваться тмъ, что одинъ человкъ умеръ на мсто милліоновъ?..

— Да вдь Онъ былъ Богъ и человкъ вмст,— возразила Фледа и глаза ея ярко заблистали.

— Что же побудило его принести такую жертву для людей, которые оскорбляли Его?

— Онъ любилъ насъ, мистеръ Карльтонъ! отвчала двочка съ такимъ яснымъ и сильнымъ убжденіемъ, которое проникло въ душу Карльтона симпатическою силою. Онъ слушалъ слова ея, какъ бы что нибудь новое.

— А знаете-ли вы, Эльфи,— началъ онъ опять посл небольшаго молчанія, что есть люди, которые не вруютъ въ божество исуса Христа.

— Да знаю, это очень странно. Но вы, вы вдь вруете, мистеръ Карльтонъ?

Она видла по глазамъ его, что онъ не вруетъ, и лицо ея омрачилось прежде, чмъ онъ выговорилъ: Нтъ!

— Однако, можетъ быть, я и уврую, продолжалъ онъ ласково.— Вы только покажите мн то мсто Св. Писанія, гд исусъ Христосъ говорилъ о своемъ божеств.

Фледа пришла въ отчаяніе. Она стала поспшно перевертывать листки своей Библіи, и Карльтонъ былъ тронутъ до глубины сердца, видя, что она два раза отирала рукою слезы, которыя мшали ей разглядть священныя строки. Наконецъ, она нашла, чего искала и подала ему книгу, указывая на 63—64 ст. XXVI Гл. Ев. отъ Матея.— Онъ прочиталъ очень внимательно и перечелъ нсколько разъ.

— Вы правы, Эльфи — сказалъ онъ.— Я не понимаю, какъ люди, уважающіе свидтельство Св. Писанія и характеръ исуса Христа, могутъ не признавать истиннымъ Его собственнаго свидтельства. Если ужъ это неправда, то нельзя врить ничему на свт!

Фледа взяла поспшно Библію и снова начала перевертывать листы.

— Видите ли, сказала она указывая на XX главу Ев. отъ оанна, Апостолъ ома поклонился Спасителю, говоря: Господь мой и Богъ мой!— А еслибы Онъ не былъ Богъ, то сейчасъ бы остановилъ Апостола и не принялъ бы отъ него только Богу приличнаго поклоненія, потому что это было бы очень гршно и богопротивно.

Она посмотрла на Карльтона, онъ старался улыбнуться и сказалъ:

— Видите ли, вотъ и я также какъ Апостолъ ома, онъ поврилъ только тогда, какъ ясно увидлъ, я тоже поврю, когда увижу!

— О, если вы будете ожидать этого… возразила Фледа, и глаза ея прильнули къ Св. Евангелію.

— Вы еще хотите что нибудь показать мн?

— Немного, вотъ прочтите эти слова, мистеръ Карльтонъ, посмотрите, что сказалъ исусъ Христосъ: ‘Блаженны невидвшіе и врующіе!..’

Карльтонъ былъ глубоко тронутъ. ‘Блаженны невидвшіе и врующіе!..’ повторилъ онъ сначала съ изумленіемъ, потомъ удивился, соображая, что оно такъ и было на самомъ дл, и что милліоны невидвшихъ увровали и запечатлли твердую вру своею кровію.

Съ этихъ поръ Карльтону сдлался задумчивъ и началъ избгать общества. Онъ безпрестанно погруженъ былъ въ думы. Еслибы онъ могъ достать книгъ, то проводилъ бы дни и ночи, изучая доказательства христіанскихъ истинъ. Но на корабл не было богословскихъ книгъ, а ему и въ голову не приходило обратиться къ лучшей изъ всхъ, къ самой Библіи. Невріе его сильно поколебалось, оно было потрясено въ самомъ основаніи — или, лучше сказать, онъ увидлъ, что оно не имло никакого основанія. Разсуждая самъ съ собою, онъ пришелъ къ такому заключенію:

‘Если очевидно и ясно, что есть Богъ, то также очевидно, что Онъ не оставитъ міръ безъ закона и откровенія, также очевидно что онъ не допуститъ измнитъ или испортить своего откровенія, это откровеніе не можетъ содержаться нигд боле, какъ въ св. Писанія. На этомъ основаніи слдуетъ принять безспорно вс законы и правила христіанства.

Невріе Карльтона огорчило Фледу, но не измнило ея привязанности къ нему, напротивъ, казалось, она еще усилилась отъ нжнаго участія и соболзнованія, которыя она къ нему почувствовала. Еслибы онъ могъ видть вс слезы, которыя она проливала о немъ втайн, еслибы онъ могъ слышать вс горячія молитвы, которыя она возсылала о немъ къ Богу — онъ полюбилъ бы ее еще сильне, если только это было возможно.

Однажды вечеромъ Карльтонъ прохаживался взадъ и впередъ по палуб — онъ думалъ, думалъ и мысли его не находили исхода. Вечеръ былъ прекрасный, небо ясное, только два или три золотистыя облака рисовались на чистой лазури. Океанъ былъ спокоенъ, едва дыша ровною зыбью, въ которой золотыми блестками играло заходящее солнце. Фледа молча любовалась всегда радующею, всегда наввающею на душу спокойствіе картиною природы. Мысли Карльтона были далеко, онъ не замчалъ ничего вокругъ себя. Фледа порою поглядывала на омраченный лобъ его, удивлялась его глубокой задумчивости и желала бы видть его столь же счастливымъ, какъ была сама. Вдругъ онъ встртился съ ея кроткимъ взоромъ и недовольный собою, утомленный размышленіемъ, обрадовался этому безмятежному, дтскому взгляду.

— Эльфи, спросилъ онъ, почему вы знаете, что есть Богъ? Что доказываетъ намъ бытіе его, вн свидтельства Св. Писанія?

Фледа бросила на него странный взоръ, онъ это мигомъ почувствовалъ. Онъ часто въ послдствіи вспоминалъ этотъ взоръ полный укоризны, горя, состраданія — взоръ, какой бросаетъ ангелъ на погибающаго гршника. Вопросъ его не затруднилъ ее ни на минуту. Она указала рукою на заходящее солнце и сказала:

— Кто же создалъ это, мистеръ Карльтонъ?

Взоры Карльтона послдовали направленію руки ея. Солнце величественно опускалось въ море и, казалось, лучше всякихъ доказательствъ говорило о бытіи и всемогуществ своего Создателя.

Легкая стрла иногда пробиваетъ крпкій панцырь, о который притупились тяжелые мечи. Съ этой минуты Карльтонъ увровалъ.

XII.
Ссора.

Можно упомянуть еще объ одномъ случа во время путешествія, потому что онъ выказываетъ характеры многихъ участниковъ его и потому еще, что съ нимъ связаны послдствія.

Тернъ и Росситуръ безпрестанно забавлялись тмъ, что дразнили Фледу ея ‘англійскимъ обожателемъ’, какъ они выражались. Бдную двочку это очень огорчало. Ей казалось страннымъ, что взрослые люди не могутъ найти лучшаго занятія, какъ дразнить ребенка. Она удивлялась, что ихъ забавляло огорчать ее, но они такъ часто ее мучили, что, по примру ихъ, и другіе пассажиры принялись длать тоже, не изъ злости, а частію изъ шалости, частію отъ бездлья, безпрестанныя остроты и насмшки сыпались на чувствительную и робкую двочку. Она радовалась только тому, что это никогда не случалось при Карльтон.

— Гд Карльтонъ? спросилъ ее однажды двоюродный братъ ея, подходя къ ней.

— Не знаю, кажется, онъ сошелъ въ каюту, отвчала Фледа.

— Твой покорный слуга оставляетъ тебя сегодня такъ надолго одну. Онъ становится очень невнимателенъ.

— Я бы на вашемъ мст не позволилъ этого, миссъ Фледа, замтилъ лукаво Тернъ. Вы ему даете слишкомъ много воли.

— Кузенъ Чарльсъ, перестаньте пожалуйста! сказала Фледа.

— Нтъ, безъ шутокъ, возьми его хорошенько въ руки — продолжалъ Чарльсъ. Онъ что-то длается подозрителенъ. Все ходитъ взадъ и впередъ одинъ и задумывается. Я боюсь, что онъ затваетъ что нибудь недоброе. Совтую теб допросить его хорошенько.

— А я бы вовсе не сталъ имъ заниматься, сказалъ Тернъ, забавляясь смущеніемъ двочки и своей собственною болтовнею, я бы его пустилъ на вс четыре стороны, миссъ Фледа. Что онъ за птица такая… Ни лордъ, ни князь просто дворянинъ, конечно — очень богатый, да для васъ все же не находка. Много такихъ на свт увидите. Право, не стоитъ имъ заниматься.

— Онъ въ тысячу разъ лучше тебя! подумала Фледа, но не сказала ни слова.

— Ну, что же, Фледа, продолжалъ со смхомъ Чарльсъ, вдь ты не умрешь по немъ съ тоски? Скажи-ка, чмъ этотъ англичанинъ такъ прельстилъ тебя? Врно хвалилъ твои прекрасные глазки, а? а? видно я угадалъ? повторилъ онъ, видя, что Фледа молчала.

— Совсмъ нтъ! сказала она наконецъ съ неудовольствіемъ, онъ никогда не говоритъ такихъ глупостей.

— Нтъ? Такъ что же онъ говоритъ? Что же онъ теб говоритъ, а? Чмъ же онъ теб вскружилъ голову, Фледа, а? Поцловалъ тебя врно — признайся!

— Нтъ! вскричала Фледа, выходя изъ терпнія и заливаясь слезами. Какъ вы смете такъ говорить! Пожалуйста, оставьте меня въ поко!

Молодые люди довольно натшились на этотъ разъ и пошли прочь. Фледа старалась перестать поскоре плакать, чтобы кто нибудь не замтилъ, и сидла опять спокойно, когда одинъ пассажиръ, съ которымъ она никогда до сихъ поръ и не говорила, проходя мимо, поглядлъ на нее и сказалъ пріятелю:

— За этою, что ли, двочкою такъ ухаживаетъ англичанинъ?

Бдная Фледа! Она вскочила, убжала въ каюту и спряталась въ темный уголокъ, гд принялась горько плакать. Тамъ нашла ее, спустя нсколько времени, г-жа Карльтонъ и никакъ не могла добиться о причин слезъ ея. Она утшала, разсуждала, ласкала, общала уговаривала — самымъ ласковымъ голосомъ…

— Ахъ… ничего!… право ничего!.. сказала наконецъ Фледа, я такая глупая… я расплакалась такъ… оттого что они сказали…

— Кто они, душечка?

Фледа опять замялась и наконецъ отвчала:

— Кузенъ Чарльсъ и мистеръ Тернъ.

— Чарльсъ и Тернъ? Что же они теб сказали?.. Что они такое, сказали, мой ангелъ?

— Они это такъ… только чтобы подразнить меня — и Фледа спшила отереть слезы. Но г-жа Карльтонъ настаивала.

— Чмъ же они тебя дразнили, душечка? Въ чемъ дло? Гюи, поди сюда, и помоги мн дознаться, какое горе у Фледы?

Фледа прижалась къ плечу г-жи Карльтонъ, ршившись не разжимать губъ. Гюи подошелъ и, къ большему ея огорченію, обратился съ вопросомъ не къ ней, а къ своей матери.

— Ее разогорчили эти молодые люди, отвчала она, ея кузенъ и мистеръ Тернъ, они ее чмъ-то дразнили, но она не хочетъ мн сказать въ чемъ дло?

Карльтонъ не спрашивалъ боле и вышелъ изъ комнаты.

— Ахъ, я боюсь, что онъ пойдетъ говорить съ ними, вскричала Фледа, когда онъ ушелъ. Ахъ, зачмъ я это сказала!..

Г-жа Карльтонъ старалась ее успокоить и спрашивала, чего же она такъ боится? Но Фледа ничего боле не высказала. Безпокойство и страхъ осушили ея слезы, и она ршилась впередъ никому не поврять своихъ огорченій.

Росситуръ и Тернъ прохаживались вмст съ однимъ знакомымъ офицеромъ, когда Карльтонъ подошелъ къ нимъ.

— Мистеръ Росситуръ и мистеръ Тернъ, началъ онъ, вы позволяете себя разговоры очень непріятные для маленькой двицы, которая состоитъ подъ покровительствомъ моей матери. Вы меня очень обяжете, если впредь оставите этотъ тонъ.

Въ голос и обращеніи Карльтона проявлялась холодная гордость, съ какою онъ обыкновенно изъявлялъ свое неудовольствіе, но въ словахъ его не было ничего оскорбительнаго. Тернъ отвчалъ дерзко:

— Я имю привычку поступать, какъ мн вздумается, и никому не отдаю отчета въ длахъ своихъ.

— Эта двочка моя родственница, и я имю право говорить съ нею, какъ хочу, не спрашивая ни у кого позволенія сказалъ Росситуръ. Я не вижу, какое вамъ до нея дло?

— Она находится подъ моимъ покровительствомъ, и я не позволю никому обижать ее.

— Я не вижу причины, почему она именно подъ вашимъ покровительствомъ, сказалъ Росситуръ.

— А я не вижу, какимъ образомъ ваша воля можетъ помшать чему нибудь, прибавилъ его пріятель.

— Слова не объясняютъ никакихъ положеній, отвчалъ спокойно Карльтонъ. Я объявилъ вамъ свое желаніе, чтобы вы перестали досаждать ей, прочее поясню, если вамъ угодно.

— Постойте! вскричалъ Тернъ, когда молодой англичанинъ пошелъ всторону, я не потерплю этого! Вы будете мн отвчать за это, сэръ!

— Охотно!

— И мн также, сказалъ Росситуръ. Мы съ вами посчитаемся, мистеръ Карльтонъ.

— Сколько угодно, отвчалъ безпечно Карльтонъ, какъ только ступимъ на твердую землю, если вы до тхъ поръ не заставите меня отказать вамъ въ этой чести.

Молодые офицеры, хотя взбшенные, старались однако выказать столько же хладнокровія, какъ и противникъ ихъ. Они не сказали боле ни слова. Но г-жа Карльтонъ, вроятно встревоженная страхомъ Фледы, не удовольствовалась наружнымъ согласіемъ молодыхъ людей, и ршилась разспросить своего сына, въ полной увренности, что онъ непремнно скажетъ правду. Она нашла удобный случай говорить съ ними въ тотъ же день, когда онъ сидлъ одинъ на палуб. Пойдя къ сыну, она не примтила Фледы, которая притаилась въ уголку на подушкахъ, склонясь надъ маленькой библіею въ старомъ черномъ переплет.

— Ты все за книгою! начала г-жа Карльтонъ, садясь подл своего сына.

— Что же длать? отвчалъ онъ, закрывая книгу съ улыбкою, въ дорог такая скука, матушка!

— Ты бы лучше почаще бесдовалъ съ живыми людьми, сказала она, заботливо на него поглядывая.

— Зачмъ желать этого, если это мн не нравится?.. возразилъ онъ.

— Что же теб нравится?.. Кажется, здсь на корабл — никто и ничто?..

— Немногое и немногіе! отвчалъ онъ шутливо, стараясь отклонить настойчивость матери.

— Напримръ, эти молодые люди?.. продолжала она, мн кажется, ты очень отъ нихъ отдаляешься?

Онъ не отвчалъ, не взглянулъ даже на мать свою, но она вполн поняла значеніе этого притворнаго спокойствія.

— Я знаю, что ты думаешь о нихъ, Гюи, сказала она, но всегда ли ты былъ о нихъ такого мннія?

— Я никогда не выражалъ другаго.

— Гюи, продолжала она тихо и боязливо, Гюи, ты поссорился съ ними?

— Я не ссорился, матушка! отвчалъ онъ нсколько гордо, перестаньте пожалуйста, я не хочу говорить о нихъ.

Г-жа Карльтонъ замолчала и потомъ снова начала:

— Гюи, вдь это не измнитъ пріятельскихъ отношеній, въ которыхъ вы до сихъ поръ были?.. Что бы ни было, оставь безъ вниманія!

— Пожалуй, если они извинятся и перемнятъ свое обращеніе.

— Съ кмъ это? съ Фледою?

— Да.

— Я не думаю, чтобы они хотли обижать ее, они просто шалили, не разсуждая о томъ, что говорятъ, такъ глупость, легкомысліе, а тебя они уже наврно оскорбить не хотли. Общай мн, что ты не будешь больше обращать на нихъ вниманія.

Онъ отклонилъ ея ласкающую руку, всталъ и, пробормотавъ сквозь зубы что-то въ род: чортъ возьми! прибавилъ гордо: ‘посмотримъ!’

Г-жа Карльтонъ знала своего сына и сочла за лучшее не настаивать боле, нжная мать простила ему неуваженіе къ ея просьбамъ и ласк, тмъ боле, что онъ тотчасъ же опомнился и принялъ свой обыкновенный почтительный и ласковый тонъ.

Вполовин слдующаго дня, Карльтонъ спросилъ, куда двалась Фледа? Онъ не видалъ ее съ самаго утра. Мать отвчала ему, что она нездорова.

— Что съ нею?

— Голова болитъ, можетъ быть оттого, что она вчера весь вечеръ проплакала, и никакъ не хотла мн сказать о чемъ. Мн кажется, что она оттого и занемогла. Сегодня утромъ, она не могла проглотить ни кусочка.

Карльтонъ не сказалъ ни слова, но поблднлъ и сошелъ въ каюту. Служанка, которую онъ послалъ узнать о Флед, пришла съ отвтомъ, что барышня не спитъ, но больна и не можетъ говорить. Карльтонъ немедленно вошелъ къ ней. Двочка сидла, подобравъ ножки на кресл и прислонясь головою къ мягкой подушк. Глаза ея была сомкнуты и окружены широкою тнью — признакъ страданія — въ лиц ни кровинки. На вопросы Карльтона и нжное изъявленіе участія она не могла отвчать даже взглядомъ, онъ видлъ, что она тяжело дышала. Онъ послалъ служанку за холодной водой, уксусомъ и спиртомъ, обратился съ просьбою о помощи къ пассажиркамъ, которыя со всхъ сторонъ надавали ему одеколона, эфиру и Гофмэновыхъ капель. Но Фледа отталкивала все, что онъ подавалъ ей. Наконецъ нашлась стклянка крпкаго ароматическаго уксусу, которая произвела желанное дйствіе. Едва понюхала она его раза три, какъ на щекахъ ея показался румянецъ. Карльтонъ, давъ ей понюхать еще нсколько разъ, приказалъ служанк убрать вс прочія стклянки и принести чашку крпкаго кофе. Пока его приготовляли, Фледа оправилась. Карльтонъ самъ налилъ кофе и напоилъ ее, потомъ завернулъ ее въ большую шаль своей матери и вынесъ на палубу, не спрашивая ее ни о чемъ. Во все это время и Фледа не выговорила ни слова. Но когда онъ приготовлялъ ей кофе, она бросила на него взоръ, полный такой чистой, такой нжной признательности, что молодой человкъ долго посл того не могъ выговорить ни слова.

Уложивъ Фледу на палуб, счастливый Карльтонъ заботливо постарался удалить праздную толпу любопытныхъ, которые навдывались объ ея здоровь, старался даже отвлечь вниманіе своей матери, чтобы Фледа могла спокойно отдохнуть подышать свжимъ воздухомъ. Онъ самъ занялся чмъ-то, повидимому не наблюдалъ за нею, до тхъ поръ, пока увидлъ, что она въ состояніи вести разговоръ. Тогда онъ подслъ къ ней и спросилъ ласково:

— Эльфи, о чемъ вы плакали вчера весь вечеръ?

Фледа измнилась въ лиц, потому что въ его кроткомъ и ласковомъ голос слышалась однако ршимость добиться отвта, она поглядла на него умоляющимъ взоромъ, и въ его голубыхъ, глубокихъ глазахъ, увидла, что ей не увернуться. Она умоляла его не спрашивать! Но онъ взялъ ея маленькую ручку, прижалъ къ губамъ своимъ, и тмъ же тономъ повторилъ вопросъ своей. Фледа отдернула свою руку и залилась слезами, Карльтонъ молчалъ, но она поняла, что онъ только терпливо ожидаетъ ея отвта.

— Пожалуйста, не спрашивайте, сказала бдная двочка, несмя поднять глазъ, чтобы не встртить его взгляда, я плакала такъ — о вчерашнемъ…

— О чемъ же, Эльфи? Не бойтесь, скажите мн.

— О томъ… что вы сказали вашей маменьк — когда она вамъ вчера говорила…

— О ссор моей съ этими господами?

— Да!.. сказала Фледа, снова заплакавъ.

Карльтонъ замолчалъ, когда онъ заговорилъ снова, въ голос его не было неудовольствія, но больше нжности, нежели обыкновенно.

— Что же васъ огорчило въ этомъ, Эльфи? скажите мн все.

— Я огорчилась, потому что было нехорошо съ вашей стороны, сказала Фледа серьозно, прямодушно, что однако нисколько не мшало ея обычной скромности.

— Что было нехорошо?

— Говорить такъ… но я боюсь, что не должна этого говорить вамъ, мистеръ Карльтонъ?

— Должны, потому что я васъ спрашиваю.

— Говорить такъ съ вашей матушкой, особенно то, что вы сказали — вы знаете что, мистеръ Карльтонъ..

— Да, это было нехорошо, сказалъ онъ, помолчавъ немного, у меня рдко вырываются такія неприличныя выраженія, но вы знаете, нельзя всякій разъ остеречься.

— Нтъ, мистеръ Карльтонъ, человкъ можетъ всегда поступать хорошо, сказала она съ кроткою настойчивостію.

— Но, Эльфи, спросилъ онъ, неужели же это васъ такъ огорчило? Неужели мое неприличное слово…

— Ахъ, не слово… сказала она, запинаясь.

— Такъ что же?

— То, что я такъ ошиблась…

— Въ комъ? Во мн?..

Слезы ея были отвтомъ, она не могла вымолвить ни слова, но въ знакъ согласія кивнула головою.

Карльтонъ едва могъ прійти въ себя отъ изумленія, нсколько дней эти слова не выходили изъ головы его. Гордость его была сильно затронута, но въ тоже время были сильно затронуты боле великодушныя чувства. Какъ? ему, которому соотечественники и соотечественницы удивлялась, завидовали, искали, превозносили — въ комъ никто не находилъ недостатка посреди блестящихъ качествъ и преимуществъ, ему, одному изъ первыхъ молодыхъ людей въ Англіи по общему и собственному сознанію — эта бдная двочка прямо говоритъ, что она въ немъ ошиблась. Онъ не могъ равнодушно думать объ этомъ, но признавалъ справедливость суроваго приговора. Т, чьи прямыя или непрямыя ласкательства льстили ему, были люди гордые, втреные, честолюбивые, корыстолюбивые, испорченные, они имли въ немъ нужду, или покланялись въ немъ своему кумиру, а это золото, эта знатность, которой они покланялись, не была лучшимъ, достойнйшимъ его качествомъ — это сознавалъ онъ самъ. Это же истинно любящее, прямодушное существо плакало о немъ самомъ. Она была права, не они. Ея сужденіе такъ поразило его, что онъ боле четверти часа ходилъ по палуб, прежде чмъ собрался съ духомъ заговорить съ своею маленькою наставницею. Фледа поглядывала на него и плакала уже отъ страха, что огорчила его. Наконецъ она отерла слезы и личико ея приняло выраженіе кроткаго терпнія. Тогда Карльтонъ подошелъ къ ней, взялъ ея руку и поцловалъ.

— Эльфи, сказалъ онъ, общаю вамъ впередъ никогда не употребить такихъ выраженій.

Фледа бросила на него взоръ истинно ангельскій, чистый, смиренный, признательный, радостный, полный надежды, глаза ея блистали сквозь слезъ. Но когда она увидла и на его глазахъ слезы, то схватила его руку, прижалась къ ней лицемъ и заплакала, какъ плачутъ ангелы о кающемся гршник, если только ангелы плачутъ!

— Эльфи, началъ опять Карльтонъ, мн бы хотлось, чтобы вы сошли со мною внизъ. И такъ осушите глазки, а то матушка опять засыплетъ васъ распросами.

Счастіе быстро исцляетъ. Эльфи скоро была готова идти съ нимъ, куда угодно.

Г-жа Карльтонъ сидла поодаль отъ другихъ и читала газету. Она немедленно положила ее, взяла Фледу къ себ на колни и похвалила Гюи за его умніе лечить больныхъ.

— Однако она похожа больше на восковую куклу, нежели на живое существо, замтила г-жа Карльтонъ, не правда ли, Гюи?

— Я не нахожу этого, отвчалъ онъ серьозно. Правда, что она очень худа. Матушка, я пришелъ сказать вамъ, что стыжусь вчерашняго моего поведенія противъ васъ.

Г-жа Карльтонъ поспшно протянула ему руку, какъ бы желая показать, что его извиненіе вовсе излишне, особенно въ присутствіи посторонняго лица.

— Фледа вчера все слышала, справедливость требуетъ, чтобы она слышала и сегодня, сказалъ онъ.

— Итакъ, милый Гюи, сказала съ тайнымъ безпокойствомъ г-жа Карльтонъ, еслибы въ награду за мое скорое прощеніе, я попросила тебя о чемъ нибудь — ты бы не отказалъ мн?

— Разумется, нтъ — если только это въ моей власти.

— Ты общаешь это?

— Общаю, матушка.

— Общай же, что никогда, ни въ какомъ случа, ты не позволишь себ вовлечься въ то… что вы называете — une affaire d’honneur.

Карльтонъ нахмурился, и не отвчая, всталъ и пошелъ ходить по кают. Мать его и Фледа заботливо слдили за нимъ.

— Видите ли, Эльфи, сколько хлопотъ вы мн надлали? сказалъ онъ, остановись передъ ними.

Фледа поглядла на него съ изумленіемъ, а г-жа Карльтонъ вскричала: какихъ же хлопотъ?

— Эльфи, продолжалъ онъ, не отвчая матери, еслибы вы дали два общанія, противорчащія одно другому, которое бы вы сдержали?

— Какія же ты далъ общанія? спросила быстро г-жа Карльтонъ.

— Позвольте мн прежде выслушать отвтъ Фледы.

— Разумется, я бы сдержала то, которое согласне съ справедливостію, отвчала двочка, немножко сконфузясь.

— А не то, которое было дано прежде?

— Конечно нтъ, если послднее справедливе.

— Однако, если дашь слово, разв не должно непремнно сдержать его?

— Мн кажется, что никогда не должно длать того, что не хорошо, отвчала она, боясь за отвтъ свой и не зная, какія онъ повлечетъ послдствія.

Онъ опять пошелъ ходить по кают, потомъ подслъ къ матери.

— Ты еще не далъ мн общанія, Гюи, однако ты сказалъ, что не откажешь въ моей просьб, сказала г-жа Карльтонъ.

— Я сказалъ, если это въ моей власти.

— Совершенно въ твоей.

— А я уже общалъ дв встрчи того рода, какихъ вы не желаете.

Фледа въ отчаяніи закрыла лицо руками: г-жа Карльтонъ помертвла, схватила за руку сына и вскричала: Гюи, общай мн! Она не могла боле выговорить ни слова. Онъ помолчалъ немного, посмотрлъ на мать и сказалъ твердо и протяжно:

— Матушка, я общаю исполнить ваше желаніе.

Она прижала.его къ груди своей, цловала его, не думая, что скажутъ объ этой сцен присутствующіе, рыдала и осыпала его благословеніями и благодарностію. Фледа въ радостномъ волненіи качала головою, и Карльтонъ не сомнвался, что исполнитъ лучшее изъ двухъ общаній.

Однако, самая непріятная часть дла была еще впереди. Видя, что мать его и Фледа успокоились, Карльтонъ пошелъ отыскивать Весть-Пуэнскихъ офицеровъ. Они были вмст, но пріятеля Терна, капитана Виби, не было тутъ. Карльтонъ пошелъ за нимъ, и привелъ его на переднюю палубу, гд обыкновенно курили. Карльтонъ пригласилъ туда же двухъ офицеровъ, видя, что онъ желаетъ говорить съ ними, Росситуръ вынулъ изо рта сигару, а Тернъ принялся дымить сильне прежняго.

— Господа, началъ Карльтонъ, вчора я подалъ вамъ поводъ думать, что при первомъ удобномъ случа намренъ дать вамъ удовлетвореніе, котораго оскорбленный иметъ право требовать отъ оскорбителя. Сегодня я пришелъ объявить, что не дамъ вамъ этого удовлетворенія. Я разсудилъ иначе.

— Что это значитъ? Это новое оскорбленіе? вскричалъ изумленный Росситуръ. Тернъ стоялъ неподвижно.

— Нтъ ни стараго, ни новаго оскорбленія. Просто, я передумалъ, отвчалъ Карльтонъ.

— Однако, эта перемна мыслей очень необыкновенна, возразилъ Росситуръ. Чмъ вы ее оправдаете?

— Я не оправдываюсь.

— Въ такомъ случа, мистеръ Карльтонъ потрудится намъ пояснить выраженія, которыя вчера оскорбили насъ, или откажется отъ нихъ, замтилъ капитанъ Биби.

— Объяснять тутъ нечего, вроятно вы меня поняли, словъ своихъ я никогда не беру назадъ, потому что имю обычай говорить правду.

— Итакъ мы должны принять за новую обиду вашъ отказъ объяснить свои выраженія или дать намъ удовлетвореніе! вскричалъ Росситуръ.

— Я уже сказалъ, что вы не имете права требовать отъ меня ни удовлетворенія, ни объясненія.

— Вроятно, по зрломъ размышленіи, вы нашли, что мы недостойны чести, которую вы намрены были намъ сдлать?

— Причины моего отказа не относятся ни къ вамъ, ни къ вашему пріятелю, он лично меня касаются.

— Признайтесь однакоже, что такое поведеніе очень странно, замтилъ капитанъ Биби.

— Я никогда не слыхалъ, чтобы благородный человкъ отказывался объяснить свои слова или дать за нихъ сатисфакцію…

— Отказаться отъ дуэли?.. Это неслыханно!.. сказалъ напыщенно Тернъ, отрясая сигару.

Карльтонъ хранилъ холодное молчаніе.

— Вы хотите сказать, что не намрены были вчера оскорбить насъ? спросилъ Росситуръ.

— Не хотлъ, отвчалъ Карльтонъ.

— Вы не хотли?.. вскричалъ капитанъ Биби.

— Я уже сказалъ, сэръ, хотя ваши пріятели подали мн поводъ къ неудовольствію, но я ни вчера, ни сегодня не намренъ былъ платить обидою тмъ, которые меня обидли.

— Такъ вы считаете себя обиженнымъ? вскричалъ Биби.

— Я уже сказалъ вамъ это.

— Итакъ, продолжалъ Биби, если друзья мои скажутъ, что имли намренія съ своей стороны обидть васъ, то вы…

— Я буду очень радъ, если они перемнятъ свое поведеніе, мн же перемнять нечего.

— Что же мы должны заключить изъ вашего отказа принять вызовъ на дуэль? Что это значитъ?

— По моему мннію, онъ значитъ вроятно совсмъ другое, нежели по вашему, если же вы желаете принять мое объясненіе вотъ оно: я не намренъ отвчать оправданіемъ на незаслуженную грубость.

— Вамъ вроятно нтъ нужды до того, какую роль ваше имя будетъ играть въ этой исторіи, спросилъ насмшливо Тернъ.

— Ровно никакой, отвчалъ Карльтонъ, смотря ему прямо въ глаза.

— Вы понимаете, что ваша репутація въ моихъ рукахъ?

Карльтонъ слегка кивнулъ головою.

— Итакъ, вы услышите, продолжалъ Тернъ, что говорятъ о человк, у котораго недостаетъ смлости принять благородный картель.

— Я знаю, сказалъ Карльтонъ гордо, что даю вамъ право, своимъ отказомъ, говорить это — и даже больше, если вамъ вздумается, только не при мн, сэръ!

— Вы этому помшать не можете, отвчалъ Тернъ также насмшливо. Вы отказались отъ возможности защищать честь свою тми средствами, которыя предоставлены всмъ благороднымъ людямъ. Чмъ вы теперь оградите себя отъ оскорбленія и презрнія?

— Посмотрю, какъ случится, отвчалъ Карльтонъ: я послдую минутному вдохновенію.

Глаза его, досел спокойные, заблистали какъ алмазы.

— Итакъ, нашъ вчерашній рыцарь упгелъ безъ боя съ поля сраженія, продолжалъ Тернъ не обращаясь ни къ кому прямо, и отряхая пепелъ съ своей сигары, и маленькая принцесса, которую онъ взялъ подъ свою защиту, можетъ теперь приклонить слухъ свой къ привтливымъ рчамъ всякаго рыцаря или трубадура, которому вздумается заняться ею. Бдняжка!.. У ея рыцаря остались одн только шпоры!..

— Которыя могутъ порядочно кольнуть въ бока всякаго смльчака, который вздумалъ бы оскорбить ея скромность! прибавилъ Карльтонъ. Но до этого не дойдетъ.

И съ этими словами онъ пошелъ прочь съ тмъ же неизмннымъ хладнокровіемъ, которое не оставляло его во все продолженіе разговора. Росситуръ имлъ свои причины не ссориться съ молодымъ англичаниномъ, пошелъ вслдъ за нимъ, и сказалъ, что своими безразсудными шутками съ Фледою вовсе не имлъ намренія обидть временнаго ея покровителя, и очень жалетъ, что такъ случилось. Это запоздалое извиненіе было впрочемъ довольно искренне — Карльтонъ принялъ его спокойно и вжливо и помирился съ Росситуромъ. Немного спустя, капитанъ Биби подошелъ къ Карльтону.

— Мн очень жаль, мистеръ Карльтонъ, что я долженъ возобновить нашъ непріятный разговоръ,— началъ онъ съ церемоннымъ поклономъ, другъ мой, поручикъ Тернъ, считаетъ себя крайне обжжаннымъ валимъ отказомъ дать ему сатисфакцію. Онъ поручилъ мн спросить васъ, намрены ли вы устоять въ своемъ отказ, во что бы то ни стало?

— Непремнно.

— Въ этомъ дл есть какое-то недоразумніе. Вы понимаете, какъ мн непріятно передавать вамъ порученіе моего друга…

— Продолжайте.

— Г. Тернъ говоритъ, что если вы откажете ему въ удовлетвореніи, которое всякій благородный человкъ обязанъ дать другому — то онъ будетъ сопровождать ваше имя самыми оскорбительными выраженіями, и вмсто уваженія, которое досел питалъ къ вамъ, будетъ чувствовать одно неограниченное презрніе, которое и постарается выказывать при каждомъ случа.

Карльтонъ слегка покраснлъ, потомъ продолжалъ, оправясь немного:

— Постараюсь утшиться, находясь въ немилости у г. Терна. Что же касается угрозъ его — я не боюсь ихъ, разв онъ принудитъ меня приступить къ мрамъ…

— Къ мрамъ!.. сказалъ капитанъ.

— Я надюсь, что не дойдетъ до этого, мн самому было бы это весьма прискорбно. Но во мн таятся нкоторыя чувства, которыя возбуждать опасно, я не всегда могу совладть съ ними и тогда дохожу до изступленія…

— Какой-же отвтъ буду я имть честь передать моему пріятелю г. Терну? спросилъ капитанъ Биби.

— Отъ меня — никакого, сэръ.

Каштанъ приложился къ фуражк и отправился къ Терну съ объявленіемъ — что съ молодымъ англичаниномъ не поладишь и что его ничмъ не расшевелить, поэтому Тернъ, посл долгаго раздумья ршился послдовать мудрому совту своего пріятеля и оставить Карльтона въ поко.

Отдлавшись отъ Росситура, Карльтонъ стоялъ въ грустномъ раздумь у парапета и смотрлъ вдаль на безбрежное пространство моря. Онъ не сожаллъ ни о своемъ поступк, ни объ общаніи, данномъ матери.. Онъ глубоко презиралъ дуэли и былъ довольно твердъ умомъ и характеромъ, чтобы не думать, что уронилъ честь свою, не поддавшись варварскому обычаю,— вообще онъ слишкомъ презиралъ весь родъ человческій, чтобы заботиться о томъ, что скажутъ о немъ другіе? Собственное сознаніе было для него всего важне. Его огорчала мелочность ссоры, въ которую онъ былъ невольно вовлеченъ — его сердили жалкіе характеры, низкія страсти, выказавшіяся въ этомъ случа,— и сюда же примшивалась мысль, что все это могло однако кончиться смертію однихъ и смертнымъ грхомъ другихъ дйствующихъ лицъ!… Свжій морскій втеръ, воздымавшій волны океана и дувшій ему прямо въ лицо, составлялъ рзкую противоположность съ этою мрачною картиною человческой натуры. Свжій, чистый — онъ летлъ прямо къ своей цли, не стсняясь посторонними преградами, не уступая препятствіямъ — подобно всмъ твореніямъ природы, врно исполняющимъ законы своего Создателя. Во всей вселенной, думалъ Карльтонъ, одинъ лишь человкъ везд идетъ на перекоръ цли бытія своего. Изо всхъ одушевленныхъ и неодушевленныхъ созданій одинъ человкъ живетъ искаженною, безцльною, безплодною жизнію — или приноситъ лишь плоды зла. Отчего это? Когда началось? Когда и чмъ кончится? когда усмирится эта борьба враждующихъ стихій? Остановится-ли наконецъ разстроенная машина, или начнетъ дйствовать какъ слдуетъ и приведетъ дло къ прекрасному, назначенному ей концу? И чья рука довольно сильна, чтобы выполнить вс недостатки, возстановить порядокъ, — чья, кром десницы Самого Творца?….

И Карльтонъ стоялъ у парапета, и смотрлъ въ безбрежное море, и жадно вдыхалъ свжій втеръ, какъ будто-бы онъ вялъ на него дыханіемъ истины, какъ будто приносилъ ему знаніе, котораго не можетъ дать свтъ, потому что не иметъ его… Вдругъ онъ почувствовалъ чье-то приближеніе, оглянулся и встртилъ взоръ Фледы, въ которомъ выражался чистйшій міръ, и который говорилъ ясно, что въ этомъ миломъ существ машина дйствовала правильно! Взглядъ этотъ сіялъ любовію и счастливою доврчивостію. Карльтонъ и самъ какъ-бы просвтллъ отъ него, онъ помогъ двочк влзть на ступеньку, и поддерживалъ ее рукою.

— Какое у васъ счастливое выраженіе лица, сказалъ онъ, смотря на нее почти съ завистію, отчего это? вы никогда не сердитесь, Эльфи?

— Не знаю, право, — простодушно отвчала Фледа, — я не помню, — на врно когда нибудь сердилась.

И она старалась припомнить, боясь принять незаслуженную похвалу.

— А вчера, разв вы не сердились на вашего кузэна и его безтолковаго пріятеля? спросилъ Карльтонъ.

— Нтъ… я не сердилась… отвчала она и положила свою ручку на руку Карльтона, частію изъ страха, что разсердила его, частію изъ благодарности за его заступничество, это движеніе дышало нжною застнчивостію.

— Мн хотлось-бы знать вашъ секретъ, Эльфи,— сказалъ Карльтонъ, глядя въ ея ясные глазки.

— Какой секретъ?

— Вы говорили, что всякій можетъ всегда поступать какъ должно, — оттого-ли вы такъ счастливы, что слдуете этому правилу?

— Нтъ, — отвчала она серьезно, — но это гораздо пріятне.

— Безъ сомннія — никто въ свт не станетъ спорить противъ этого, но иные, когда дойдетъ до дла, находятъ, что легче поступать дурно. Такъ какой-же вашъ секретъ, Эльфи, чтобы быть счастливой?

— Это не секретъ, — отвчала она, и подумавъ немного, сказала кротко и важно:

— Бабушка Миріамъ всегда говорила, что кто любитъ Господа, тому легко угождать Ему.

— А вы Его любите, Эльфи?

— Да, люблю! отвчала она тихо и спокойно.

— Почему-же вы думаете, что любите Бога, Эльфи?…

— Что это значитъ, мистеръ Карльтонъ? спросила съ изумленіемъ Фледа — кого-же больше могу я любить?…

Карльтонъ не спрашивалъ боле, но лучъ свта уже озарилъ его. Онъ не вполн понималъ ея отвты, но они поразили его, какъ нчто, заслуживающее полнйшаго изслдованія, и онъ ршился разъяснять себ ихъ.

Путешествіе кончилось совершенно спокойно. Тернъ, слдуя совту своего пріятеля, не докучалъ боле Карльтону, который съ своей стороны, казалось, совсмъ забылъ о его существованіи.

XIII.
Фея въ англійскомъ дом.

Наконецъ знакомые наши прибыли въ Лондонъ. Карльтоны хотли завернуть къ себ домой, прежде нежели отправиться въ Парижъ, к взявъ съ собою Фледу, отправились въ замокъ Карльтонъ.

Это было самое пріятное время для Фледы. Карльтонъ всячески старался разгонять ея грустныя воспоминанія и заставить ее полюбить Англію. Отрадно было двочк ступить на твердую землю, а остаться одной съ друзьями своими было еще отрадне. Съ радостію разсталась она съ своимъ двоюроднымъ братомъ и Терномъ, дни, проведенные съ ними, тяжело напечатллись въ ея памяти.

Карльтонъ-гоузъ показался ей очень страннымъ, не то домъ — не то деревня. Еслибы спутники ея не такъ любезно старались ободрить ее, ей было-бы неловко и страшно. Она боялась заблудиться въ этомъ огромномъ зданіи, непривычный глазъ двочки терялся въ этомъ лабиринт дворовъ и лстницъ, неисчислимыхъ задъ и комнатъ — старыхъ и новыхъ, тяжелыхъ и щегольскихъ, мрачныхъ и великолпныхъ, иныхъ въ строгомъ стил массивной старины, другихъ очаровательно роскошныхъ и комфортабельныхъ.

— Какъ вамъ здсь нравится, Эльфи?— спросилъ Карльтонъ, видя какъ долго и внимательно Фледа разсматривала все ее окружающее.

— Чудесно! безподобно!— Земля здсь гораздо ровне, чмъ у насъ.

— Хотите хать завтра кататься? Я вамъ покажу лса и холмы.

— Верхомъ, какъ въ Монтепул?— живо спросила Фледа.

— А вамъ хочется хать верхомъ?

— Да, если это вамъ угодно, мистеръ Карльтонъ.

— Очень пріятно. Мы такъ и подемъ.

И онъ отправился на другой день кататься съ Фледою. Эти прогулки повторялись каждый день, онъ показывалъ ей лса и холмы. Она любовалась ими, хотя и прибавляла:

— Это не то, что у насъ!

— Далеко ли простираются ваши помстья, мистеръ Карльтонъ? спросила она однажды, когда они отъхали довольно далеко отъ дома.

— Дальше, нежели вы можете окинуть взоромъ.

— Неужели? Какая же у васъ большая ферма!

— Это не ферма, а паркъ. Мы теперь почти дохали до одного конца его.

— Какая же разница между фермою и паркомъ?

— На ферм вся земля воздлывается для дохода, въ парк она оставляется не вспаханною: паркъ служитъ только для удовольствія.

— О, удовольствія здсь очень много, мн по крайней мр очень весело. А у васъ есть и ферма, мистеръ Карльтонъ?

— Есть.

Фледа посмотрла на него съ удивленіемъ и подумала, что хорошо имть такое большое пространство земли единственно для удовольствія.

Двочка вполн наслаждалась своимъ пребываніемъ въ Англіи. Однажды она услышала гармоническіе звуки, они выходили изъ музыкальной комнаты. Привлеченная ими, она вошла, туда — тамъ не было огня, и только полная луна разливала задумчивый свтъ свой, комната была наполнена ароматными цвтами — вс очарованія соединялись въ ней.

Карльтонъ игралъ на фортепіано.— Фледа сла въ уголку и слушала — она была въ восторг, едва понимая отъ чего, во ей казалось, что не можетъ быть наслажденія выше этого. Нсколько минутъ спустя, г-жа Карлтонъ попросила сына своего спть что нибудь,— онъ заплъ балладу, потомъ другую, третью… Фледа невольно, безсознательно, встала съ своего мста и приближаясь мало по малу, подошла къ пвцу, стала за его стуломъ, не переводя дыханія, казалось, вся она обратилась въ слухъ и вниманіе… Когда Карльтонъ, окончивъ пніе, оглянулся, онъ увидлъ милое ея личико, орошенное непритворными слезами, — эта была лучшая похвала его дарованію.

— Знаешь ли, что завтра мы демъ въ Парижъ? сказала однажды вечеромъ г-жа Карльтонъ Флед, которая возвратилась посл долгой прогулки.

— Неужели? спросила Фледа — и вздохнула.

— Что же? Разв ты не рада этому?

— Чему же радоваться?— сказала Фледа, бросая грустный взглядъ на прелестную окрестность.

— Такъ теб нравится Карльтонъ-гоузъ?

— Очень! здсь такъ хорошо — еще лучше чмъ въ Квичи.

Г-жа Карльтонъ удержала свою усмшку при этомъ комплимент, и прибавила:

— Мы опять прідемъ сюда. А ты сегодня опять каталась верхомъ?

— Да, кататься верхомъ, для меня самое лучшее удовольствіе!

— Ты очень любишь гулять съ моимъ сыномъ? спросила благосклонно г-жа Карльтонъ.

— Очень! Это такъ весело! Веселе всего на свт. Кром, только…

— Кром чего же?

— Кром… не знаю… но слушать, какъ онъ поетъ, еще пріятне! Простодушное удовольствіе двочки было очень пріятно г-ж Карлтонъ, она общала ей, что когда нибудь опять привезетъ ее въ Карльтонъ, гд она будетъ слушать Гюи и гулять съ нимъ, но это общаніе не утшило Фледу.

Вскор пріхали они въ Парижъ, и г-жа Карльтонъ, которая очень устала съ дороги, поручила своему сыну отвезти Фледу къ дяд ея, въ Отель, гд г. Росситуръ занималъ щегольскую квартиру. Они застали его одного въ гостиной.

— А! Карльтонъ! вскричалъ онъ. Воротились? Въ самую пору!… Очень радъ васъ видть!.. А это кто?.. А! Понимаю! Вторая дочка тети Люси!

Г. Росситуръ былъ человкъ красивой наружности — съ изящными пріемами, пріятный въ обращеніи. Фледа удивилась и обрадовалась этому, она не такимъ ожидала найти его, судя по неблагопріятнымъ отзывамъ своего дда. Выраженіе лица его было, конечно, нсколько строго, его называли если не властолюбивымъ, то гордымъ. Впрочемъ, чрезвычайная вжливость и благородное обращеніе не давали примтить съ перваго взгляда этой черты его характера. Онъ ласково, даже нжно обнялъ Фледу и посадилъ къ себ на колни, и хотя занялся исключительно бесдою съ Карльтономъ, но по временамъ заглядывалъ подъ шляпку двочки — и цловалъ ее.— Казалось, онъ очень обрадовался Карльтону, распрашивалъ его о путешествіи въ Америку, разсказывалъ ему Парижскія новости. Фледа заключила изъ его разсказовъ, что Парижъ есть огромная галлерея произведеній изящныхъ искусстнь, въ род концертной залы и библіотеки Карльтона. Она подумала, что дядя ея врно очень любитъ картины, статуи и музыку, Фледа ему вполн сочувствовала.

— Гюгъ!— сказалъ г. Росситуръ вошедшему мальчику, — вотъ твоя сестрица. Проводи ее къ маменьк.

Мальчикъ, ростомъ не боле Фледы, подошелъ къ ней. Худенькій и нжный, онъ больше похожъ былъ на двочку, на личик его выражалась скромность и застнчивость, онъ казался задумчивъ не по лтамъ. Онъ съ перваго взгляда понравился Флед, она подала ему руку и пошла съ нимъ, — но, сдлавъ шага два, опомнилась, выдернула руку свою и подбжала къ г. Карльтону. Опустивъ глаза, она не отвчала ни слова на привтливыя слова его, онъ видлъ, что блдныя губы ея дрожали. Она молча пожала ему руку пошла вслдъ за своимъ двоюроднымъ братомъ. Гюгъ отворилъ дверь въ комнату своей матери, и сказалъ:

— Маменька, сестрица Фледа пріхала.

Фледа видла свою тетку нсколько лтъ тому назадъ, и то не надолго, она ее почти не знала — но что нужды?.. Это была сестра ея матери, ори первыхъ словахъ Гюга, она обратилась къ ней, протянула руки — Фледа бросилась въ ея объятія, и заплакала тми сладостными слезами, которыя льются только на родную грудь. Она почувствовала, что уже породнилась сердцемъ съ новой семьей своей.

— Кто тебя привезъ ко мн, милая Фледа? спросила г-жа Росситуръ.— Врно мистриссъ Карльтонъ? Мн надобно пойти поблагодарить ее.

— Г. Карльтонъ одинъ пріхалъ — отвчалъ Гюгъ.

— Такъ я пойду поблагодарю его. Пусти же меня, милая Фледа, я сейчасъ возвращусь.

Фледа, сидвшая на колняхъ у тетки, спрыгнула на полъ, и съ восхищеніемъ глядла, какъ г-жа Росситуръ поправляла волосы передъ зеркаломъ, двочка старалась отыскать въ лиц ея черты своей матери. У Фледы былъ миніатюрный портретъ матери, она часто, часто смотрла на него, и ей казалось, что она помнитъ оригиналъ. Ей казалось, что она находитъ въ чертахъ тети Люси сходство съ своею матерью…. Фледа глубоко вздохнула — съ груди ея, какъ бы свалился тяжелый камень безпокойства и сомннія, которыя до сихъ поръ безсознательно тяготили ее. Не смотря на это облегченіе, она смотрла задумчиво, г-жа Росситуръ подумала, что она устала съ дороги, и поцловала ее еще разъ, приказавъ Гюгу убрать шляпку и бурнусъ своей сестрицы, и постараться уврить ее, что она здсь дома.

Гюгъ усадилъ Фледу, развязалъ ея бурнусъ и шляпку съ нжною заботливостію, которая мигомъ сдружила ихъ.

— Ты устала, сестричка Фледа? спросилъ онъ ласково.

— Нтъ! совсмъ нтъ! отвчала она.

— А Чарльсъ говоритъ, что морское путешествіе очень тебя утомило.

— Совсмъ нтъ!— возразила удивленная Фледа, — напротивъ мн было очень весело.

— Ну, врно я ошибся. Чарльсъ говорилъ, что онъ очень соскучился, а я подумалъ, что вроятно и ты тоже. Вдь ты знаешь моего брата, Чарльса?

— Знаю.

— Ты рада, что пріхала въ Парижъ?

— Теперь рада. А прежде мн очень не хотлось сюда хать.

— А я такъ теб очень радъ. Я увренъ, что теб здсь понравится. Мы и не знали, что ты такъ скоро прідешь. Ты любишь гулять?

— Да, очень люблю.

— Ну, такъ намъ будетъ очень весело. Папенька и маменька повезутъ насъ гулять везд — въ Тюильри — тамъ чудесный садъ!— и въ Елисейскія Поля, и въ Версаль — на бульвары — везд, везд! Мн съ тобою будетъ еще веселе. Ты знаешь по французски?

— Нтъ.

— Такъ научишься. Если хочешь, я тебя буду учить. Это совсмъ не трудно. Ты получила мое послднее письмо?

— Не знаю,— отвчала Фледа.— Послднее, которое я отъ тебя получила, пришло вмст съ письмомъ отъ тети Люси, гд она говорила мн о прізд г-жи Карльтонъ, — я его получила передъ самою….

И Фледа вдругъ все припомнила и остановилась. Мысль ея, занятая впечатлніями разнообразныхъ сценъ, послдняго времени, вдругъ обратилась къ горькому воспоминанію о родин — о добромъ дд, она залилась горькими слезами. Испуганный Гюгъ нжно и заботливо старался успокоить ее, хотя и не могъ угадать причины этого внезапнаго порыва горести.

— Передъ самою…. передъ чмъ же? говорилъ онъ, лаская свою кузину.— Душечка Фледа, не плачь же….

— Передъ самою кончиною ддушки,— отвчала Фледа, рыдая.

Гюгъ слышалъ о смерти г. Рингана, но совсмъ было позабылъ о томъ. Онъ не зналъ покойнаго, потому не могъ и грустить объ его потер, но горесть Фледы возбудила его сочувствіе, когда она немножко успокоилась, онъ заговорилъ опять:

— Твой ддушка былъ добръ? спросилъ онъ.

— Очень, очень добръ!

— Ну, если такъ, то ты знаешь, что онъ теперь счастливъ. Если онъ былъ богобоязливъ, то теперь онъ въ царств небесномъ. Это должно утшать тебя въ гор.

Фледа взглянула на небо — глаза ея, хотя отуманенные слезами, выразили блаженную увренность, которой не могли произнести дрожащія уста. Въ этомъ взор сіяли отрада и утшеніе. Съ этой минуты дти сдружились неизмнною дружбою, которая продолжалась до конца жизни.

Возратясь въ свою комнату, г-жа Росситуръ нашла, что Гюгъ вполн исполнилъ ея приказаніе, и что Фледа чувствовала себя совершенно дома. Дти сидли рядомъ, Гюгъ держалъ руку своей кузины, и разговаривалъ съ нею такъ мило и внимательно, что многіе взрослые могли бы поучиться у него этой изящной любезности. Остальное утро Фледа провела съ своей теткой, которая нжно ласкала ее, и слушала съ участіемъ, какъ двочка разсказывала ей повсть своего дтства, своихъ радостей и печалей — для которыхъ у г-жи Росситуръ были и улыбка и слезы сочувствія. Гюгъ стоялъ подл нихъ, и смотрлъ на сиротку такими глазами, какъ бы она была драгоцннымъ сокровищемъ, упавшимъ съ неба въ объятія его матушки.

Гюгъ и Фледа обдали одни, потому что г. и г-жа Карльтонъ, и еще многіе другіе приглашены были къ обду, а г. Росситуръ, не любилъ, чтобы дти были при гостяхъ за столомъ.— Фледа не сдлала никакого замчанія, но подумала про себя, что это престранный обычай. Какъ ей не приходить къ столу, когда обдаютъ гости! Когда Росситуръ и Карльтонъ обдали у ея дда, вдь она сидла за столомъ, и ей было такъ весело! Но длать было нечего — и Гюгъ съ Фледою обдали одни, въ уборной тети Люси. Обдъ былъ превкусный, француженка Розалина, горничная г. Росситуръ, прислуживала имъ и особенно занималась Фледою, Гюгъ всячески старался занимать Фледу: разсказывалъ ей о Париж, о своей сестр Маріон, которая воспитывалась въ монастыр, описывалъ ей монастырь,— говорилъ, что онъ самъ учится дома, одинъ…. а теперь они, можетъ быть, будутъ учиться вдвоемъ — вотъ будетъ весело!— онъ надется, что Фледа останется дома…. Фледа тоже этого очень желала, хотя немножко сердилась на дядю, за строгое правило не позволять дтямъ обдать при гостяхъ, она подумала, что врно онъ не любить дтей, такъ какъ тетя Люси, и если вздумаетъ отдать ее въ монастырь, то она не посметъ просить его оставить ее дома… Однако она вскор должна была перемнить свое мнніе, потому что дядя былъ очень ласковъ съ нею и съ Гюгомъ, и даже очень любезенъ. Онъ показывалъ ей разныя картинки, разсказывалъ очень занимательныя исторіи, и видя, что она внимательно слушаетъ, часто оставлялъ предполагаемыя свои занятія, чтобы продлить ея удовольствіе.

Г. Росситуръ былъ человкъ весьма образованный, любившій изящныя искусства, литературу, и общество умныхъ людей. Для того именно и жилъ онъ въ Париж, онъ не искалъ сумасбродныхъ забавъ, не расточалъ денегъ на безумныя прихоти, а велъ жизнь, какъ прилично богатому человку, который живетъ собственно для себя, и старается доставить себ всевозможныя средства и удовольствія жизни. Дтямъ своимъ посвящалъ онъ немного времени, его правиломъ было, что дти никогда не должны быть тамъ, гд присутствіе ихъ можетъ мшать удовольствію взрослыхъ. Но, когда онъ оставался наедин съ своимъ семействомъ, то длался очаровательнымъ собесдникомъ — и выказывалъ нетерпніе только тогда, когда его не понимали или невнимательно слушали, Фледа поняла, что за эти рдкія вспышки его и считали сердитымъ человкомъ, но въ обыкновенной жизни онъ былъ чрезвычайно любезенъ и пользовался большимъ уваженіемъ въ своемъ семейств.

Однажды г. Росситуръ заговорилъ было о томъ, не отдать ли Фледу въ тотъ монастырь, гд воспитывалась Маріона?… Но жена его отвчала очень серьезно, что Фледа слишкомъ слаба нжна, чтобы жить между чужими людьми. Гюгъ прибавилъ, что она можетъ учиться вмст съ нимъ, а сама двочка смотрла на дядю такъ жалобно, какъ будто прося не удалять ее отъ роднаго крова, на что г. Росситуръ согласился безпрекословно. Гюгъ не покидалъ своего семейства, отецъ и мать не могли и помыслить о разлук съ нимъ — они любили этого нжнаго, безукоризненнаго, милаго мальчика необыкновенною любовію — казалось, жизнь ихъ была связана съ его жизнію. А теперь Фледа, которая была на него похожа во многихъ отношеніяхъ, и кром того внушала особенное участіе сиротствомъ своимъ, получила въ ихъ сердц не равное мсто — это было невозможно — но равную долю въ ихъ заботахъ и попеченіяхъ, за что и платила благодтельнымъ роднымъ своимъ истинно дочернею нжностію и привязанностію.

Фледу не трудно было сдлать счастливою, для этого довольно было любви и ласки. Поэтому, когда время облегчило горесть ея о потер дда, то жизнь ея потекла легко и беззаботно и она запла радостно какъ вольная птичка въ поднебесь.— Въ тетк своей нашла она вторую мать, въ дяд нжнаго, ласковаго родственника, умнаго, усерднаго учителя, который развивалъ ея способности и укрплялъ разсудокъ,— въ Гюг — все: дружбу, довренность, сочувствіе, помощь, ихъ вкусы, мннія, чувства были совершенно согласны.

Дти учились вмст, часто въ присутствіи тети Люси: они вмст гуляли на бульварахъ, въ цвтущихъ садахъ и окрестностяхъ Парижа и тутъ — новый міръ раскрывался предъ глазами молодой американки. Не смотря на свое деревенское воспитаніе, Фледа имла отъ природы непреодолимую склонность къ свтской и изящной жизни, а пребываніе въ Париж скоро развило ея вкусъ, пріучило быстро и ловко судить о туалет, модахъ изящныхъ, искусствахъ т. п. По прошествіи года, никто не узналъ бы въ ней простую, деревенскую двочку, взросшую въ глуши американскихъ пустынь.

XIV.
Размнъ библій.

Однимъ изъ лучшихъ удовольствій для Фледы было — когда Карльтонъ прізжалъ за нею и бралъ ее прокататься, что случалось довольно часто. Ей только хотлось, чтобы онъ бралъ съ собою также и Гюга, но этого онъ никогда не длалъ и только этого недоставало для полнаго счастія Фледы. Зная, что родные возятъ ее на вс обыкновенныя гулянья, Карльтонъ хотлъ доставлять ей удовольствіе другаго рода. Онъ не возилъ ее ни въ Версаль, ни въ Сенъ-Клу, а куда нибудь за городъ, въ поле, или показывалъ ей какое нибудь старинное зданіе, которымъ публика уже не интересовалась. Онъ ей разсказывалъ историческія воспоминанія или легенды показываемыхъ мстъ и Фледа приникала къ его разсказамъ слукомъ и воображеніемъ. Онъ безпрестанно заботился объ ея удовольствіи, зная любознательность и живость своей маленькой подруги, онъ здилъ туда, куда для себя собственно никогда и не заглянулъ бы. Такъ они часто посщали Quai aux Fleurs, Halle aux Bls и другіе рынки. На March des Innocens Гюи нарочно похалъ раньше утромъ, когда рынокъ былъ полне и оживленне обыкновеннаго. На этотъ разъ онъ взялъ съ собою и Гюга. Восхищеніе обоихъ дтей было неописанно. Они покупали плоды и ягоды и накупили ихъ несчетное множество, потому что Гюгъ получилъ въ свое распоряженіе кошелекъ свой матери, а Фледа имла порученіе отъ г-жи Карльтонъ купить что ей приглянется. Прихоть и щедрость распоряжались покупками, а экономія была въ сторон. Дти, и особенно Фледа, не могли налюбоваться всмъ, что было вокругъ нихъ новаго, стараго, живописнаго, случайнаго и характеристическаго — и опомнились только, когда народъ сталъ уже расходиться и сцена опустла. Это утро запечатллось въ памяти дтей, много разъ потомъ въ теченіи своей жизни Гюгъ и Фледа переносились мыслію къ тому, что видли и длали въ то утро, когда покупали плоды на рынк.

Кром этихъ обыденныхъ сценъ, которыя чрезвычайно занимали Фледу, Карльтонъ показывалъ ей многія малоизвстныя мста богатаго воспоминаніями Парижа и разсказывалъ о геройскихъ подвигахъ или кровавыхъ сценахъ, происходившихъ тутъ, или тамъ. Онъ длалъ это во-первыхъ, чтобъ доставить ей удовольствіе, во-вторыхъ, чтобы сблизиться съ нею, чтобы освоить ее съ собою — и совершенно усплъ въ томъ. Погрузясь совершенно мыслію въ разнообразные предметы, которые онъ показывалъ и объяснялъ ей какъ взрослой двиц, Фледа забывала раздляющее ихъ разстояніе, забывала все, и свободно выказывалась и высказывалась передъ молодымъ человкомъ, этого именно онъ и добивался!

Странно было видть, что этотъ молодой человкъ, баловень высшаго круга, любимецъ моднаго свта, и что еще боле, строгій и гордый въ обращеніи со многими изъ тхъ, кто искалъ его дружбы, наслаждался обществомъ маленькой двочки, г-жа Росситуръ не понимала, чмъ Фледа очаровала холоднаго и высокомрнаго Англичанина, а мужъ ея уврялъ, что Карльтонъ длаетъ это такъ, для оригинальности, заключеніе, выведенное, можетъ быть, изъ того, что его собственныя попытки сблизиться съ Карльтономъ оказались неудачны. Но догадка была не совсмъ справедлива, причина сближенія молодаго человка и двочки была важне.

Разъ признавъ непреложными истины христіанства, Карльтонъ готовъ былъ защищать ихъ, какъ всякую истину — и только. Онъ никогда не думалъ, что христіанство налагаетъ на него какія нибудь обязанности. Вра его теперь была также безплодна и безцльна, какъ прежде невріе. Горькая холодность, съ какою прежде смотрлъ онъ на все, теперь нсколько смягчилась, потому что, если въ самомъ дл, думалъ онъ, существуетъ Высшій Промыслъ, то вроятно, мало по малу, Онъ возстановитъ порядокъ въ Своемъ твореніи. Но Карльтону не приходило въ голову, чтобы этотъ міровой подвигъ требовалъ его содйствія. Въ Париж онъ жилъ также какъ и прежде, можетъ быть, только скучалъ немного мене и искалъ всхъ удовольствій, которыя предлагаютъ богатому человку литература, науки и искусства. Между тмъ, въ глубин души, что-то упрекало его за это безполезное существованіе, и понуждало употребить благородныя усилія для достиженія возвышенной цли. Особенно пробуждалось въ немъ это сознаніе въ т часы, которые онъ проводилъ съ Фледою. Онъ называлъ ее своимъ добрымъ ангеломъ, при ней онъ чувствовалъ себя боле чистымъ, боле возвышеннымъ, но это наслажденіе было отравлено мыслію: достоинъ-ли онъ привязанности этого ангельскаго существа? При всхъ его высокихъ достоинствахъ, какъ былъ онъ далекъ отъ этой чистоты, этого незлобія, этой самоотверженной преданности!

Еще одна мысль часто возмущала его счастіе: ‘пройдетъ еще нсколько лтъ — думалъ онъ — и этотъ безоблачный взглядъ омрачится… чистота этой души будетъ смущена страстями… остаться такою невинною въ юдоли житейской — невозможно — невозможно!…’

Однажды возвращаясь съ прогулки, они отдыхали на площади Согласія (Place de la Concorde). Карльтонъ разсказывалъ Флед объ ужасныхъ сценахъ, происходившихъ на этомъ мст во время революціи 1793 года, внимательная слушательница, положивъ ручку за его колно, не спускала глазъ съ повствователя, она едва могла поврить, чтобы на этой великолпной площади лились рки крови, чтобы она оглашалась яростными воплями изступленной черни, ясные взоры двочки, подобно зеркалу, отражали вс впечатлнія ея взволнованной души, она погрузилась въ глубокую думу, Карльтонъ также увлекся воспоминаніями, и они на нсколько минуть забыли даже о присутствіи другъ друга.

— О чемъ вы замечтались, Эльфи? спросилъ наконецъ Карльтонъ, выходя изъ забвенія, и взявъ ея маленькую ручку.

Фледа взглянула на него, какъ бы желая спросить его о чемъ-то, во хотя прочла въ его взор обычную ласку, однако опустила глаза и молчала.

— Какъ вамъ нравится Парижъ? продолжалъ Карльтонъ, видя, что она пристально смотритъ на площадь.

— Очень нравится.

— Я былъ напередъ увренъ въ этомъ.

— Но я все таки лучше люблю Квичи!

— Квичи? Неужели вы теперь мечтали о Квичи?

— О — нтъ!

— Такъ врно вы размышляли о тхъ ужасахъ, о которыхъ я вамъ разсказывалъ!

— Нтъ! Мои мысли были гораздо дальше.

— О чемъ же вы думали?

— Я думала, отвчала она неохотно, чтобы мн хотлось быть похожею на того ученика, котораго исусъ Христосъ любилъ боле всхъ.

Карльтонъ взглянулъ на нее съ изумленіемъ и спросилъ:

— Разв Онъ любилъ котораго нибудь больше другихъ?

— Да… въ Евангеліи сказано: ученикъ, котораго любилъ исусъ… былъ Св. оаннъ.

— За что же онъ предпочиталъ Св. оанна?

— Не знаю. Врно онъ былъ добре другихъ, и врно самъ больше другихъ любилъ Спасителя. Такъ мн, по крайней мр, говорила бабушка Миріамъ.

— Какимъ же образомъ, Эльфи, ваши мысли вдругъ перенеслись къ любимому ученику Спасителя отъ кровавыхъ сценъ, разсказъ о которыхъ произвелъ на васъ такое сильное впечатлніе!

— Я думала, отвчала двочка какъ люди бываютъ злы и несчастливы, особливо т, о которыхъ вы говорили, и какъ трудно должно быть обратить ихъ къ добру, тутъ, само собою разумется, я подумала о завщаніи исуса Христа ученикамъ Своимъ и пожелала походить на одного ихъ нихъ. Мы съ Гюгомъ еще сегодня объ этомъ разговаривали.

— Что же завщалъ исусъ Христосъ ученикамъ своимъ? спросилъ Карльтонъ.

— Стараться сдлать людей добрыми и счастливыми, отвчала Фледа, устремляя на него кроткій и умный взоръ.

— Какъ же это сдлать? спросилъ Карльтонъ, самъ удивляясь, что предлагаетъ такую трудную задачу ребенку.

— Разсказывая людямъ о жизни и чудесахъ Спасителя, убждая ихъ вровать въ Него, и ведя такую благочестивую жизнь, чтобы люди по невол поврили словамъ ихъ.

— Послднее условіе всего важне, возразилъ Карльтонъ.— Ну, а если люди не станутъ слушать?

— Нкоторые все таки послушаютъ и обратятся, спокойно сказала Фледа, — а понемногу и прочіе пристанутъ къ нимъ.

— Почему же вы это знаете?

— Такъ сказано въ Св. Писаніи.

— Полно такъ ли, Эльфи?

— Разумется такъ, мистеръ Карльтонъ… Богъ сказалъ, что нкогда вс люди обратятся и будутъ счастливы. Ахъ, какъ бы я хотла, чтобы это время скоре настало!

— Но если такъ, Эльфи, то Богъ можетъ обратить ихъ и безъ нашего участія.

— Разумется! отвчала она съ своею серьозною кротостію, но видно Онъ желаетъ доставить и намъ участіе въ такомъ добромъ дл.

— Это доброе дло, Эльфи, предоставлено духовенству, до васъ оно вовсе не касается.

— Ахъ нтъ… оно касается до всякаго… такъ сказано въ Св. Писаніи. Духовенство дйствуетъ однимъ способомъ, другіе люди другимъ… Помните ли, мистеръ Карльтонъ, притчу о десяти талантахъ?

Карльтонъ, помолчавъ немного, сказалъ:

— Я не такъ твердо знаю Евангеліе, какъ вы, Эльфи, и не изучалъ его, какъ бы должно.

Взоръ исполненный глубокой грусти былъ ему отвтомъ, этотъ взоръ проникъ въ его душу боле многихъ краснорчивыхъ фразъ.

Карльтонъ не продолжалъ разговора. Они молча встали и пошли домой, Фледа во всю дорогу пламенно молила Бога, чтобы Карльтонъ лучше узналъ Св. Писаніе.

Дойдя до крыльца квартиры г. Росситура, Карльтонъ сталъ прощаться съ Фледою.

— Подождите немножко, мистеръ Карльтонъ, сказала она, зайдите на одну минутку къ намъ, я вамъ что-то покажу.

Онъ зашелъ, она проводила его въ гостиную, гд никого не было, и убжала, повторяя:

— Только одну минуту! Она скоро возвратилась, держа въ рук полурасцвтшую розу, которую подала ему. Нсколько дней тому назадъ, они были вмст на Quai aux Fleurs, и Карльтонъ просилъ ее выбрать, что ей нравится, она выбрала розовый кустъ.

— Что это значитъ, Эльфи? спросилъ онъ. Вы для меня оборвали ваши розы?

— Тамъ еще много бутоновъ, отвчала она, мн хотлось только подарить вамъ первую, которая распустилась.

Глаза Карльтона переходили съ розы на милую двочку, обыкновенно тихая и скромная, она, казалось, сама расцвла какъ роза, такъ много граціи и души было въ ея желаніи чмъ нибудь порадовать своего друга. Молодой человкъ былъ глубоко тронутъ.

Возратясь домой, онъ оглянулся на прошедшую жизнь свою и сталъ въ ум перебирать свои поступки. Онъ сравнивалъ свое эгоистическое отвращеніе къ свту съ пламеннымъ усердіемъ и желаніемъ добра, которое выразила сегодня Фледа, свою пустую и безполезную жизнь съ ея желаніемъ походить на любимаго ученика Христова и всячески стараться облегчить скорби своихъ ближнихъ.

Войдя въ свою комнату, онъ поставилъ розу въ стаканъ съ водою и началъ прохаживаться взадъ и впередъ:

— Она права… говорилъ онъ самъ себ, — а я неправъ… потеряннаго не воротишь… сдланнаго не перемнишь…. но я могу пріобрсти то, чего мн не достаетъ теперь. Если есть лекарство, а оно должно быть — почему же ему не подйствовать на меня? Она говоритъ, что каждому изъ насъ дано свое дло, я врю этому, это въ порядк вещей. Постараюсь открыть, какое дло мн назначено… гд моя дорога… и пойду по ней… до конца!

Три часа сряду прохаживался Карльтонъ по своей комнат, потомъ позвонилъ камердинера и приказалъ ему все приготовить къ отъзду.

На слдующее утро, за завтракомъ, онъ сказалъ своей матери:

— Завтра… я оставляю Парижъ.

— Милый Гюи, ты мн говоришь это довольно поздно, замтила мать.

— Матушка, я ду одинъ.

Г-жа Карльтонъ съ испугомъ взглянула на своего сына, веселый и открытый взглядъ его успокоилъ ее.

— Что случилось? спросила она.

— Ничего страшнаго.

— Не поссорился ли ты опять съ этими молодыми людьми?

— Нтъ, матушка, я недоволенъ только самимъ собою.

— Собою! Зачмъ же ты хочешь ухать безъ меня?

— Одинъ я скоре, окончу свое дло.

— Какое дло?

— Оно касается одного меня, отвчалъ онъ улыбаясь.

— Гюи, ты сегодня говоришь загадками. Неужели это то дло, которое меня больше всего интересуетъ?

— Нтъ, отвчалъ онъ смясь и немного красня.

— Но, продолжала мать, нтъ ли какой нибудь тайной причины этой скрытности?

— По крайней мр ничего такого, чтобы должно было безпокоить васъ. Я желаю разъяснить нкоторые вопросы, здсь я не могу этого сдлать, и поду туда, гд могу серьезно заняться на свобод.

— Гд же это?

— Лто я думаю провести въ Швейцаріи и Германіи.

— Гд же и когда мы увидимся?

— Я думаю, дома, когда? не могу назначить.

— Дома? сказала радостно мать его, такъ теб уже надоло скитаться по свту?

— Нтъ еще, отвчалъ онъ съ неудовольствіемъ.

— Я буду рада всякому происшествію, которое призоветъ тебя домой, сказала г-жа Карльтонъ съ восхищеніемъ смотря на своего сына.

— Я желаю возвратиться къ вамъ лучшимъ, нежели каковъ теперь, прибавилъ онъ, цлуя ея руку.— Я скоро возвращусь.

И онъ поспшно вышелъ изъ комнаты.

— Лучшимъ!.. Лишь бы онъ никогда не былъ хуже, нежели теперь!.. сказала мать его съ полными слезъ глазами.

Пріхавъ съ прощальнымъ визитомъ къ г. и г-ж Росситуръ, Карльтонъ не засталъ ихъ дома, они ухали въ монастырь, гд воспитывалась Маріона, чтобы взять ее домой на праздники. Одна Фледа вышла въ гостиную.

— Роза ваша жива и здорова, Эльфи, началъ Карльтонъ, — я пріхалъ сказать вамъ это и проститься съ вами.

— Вы узжаете, мистеръ Карльтонъ.

— Да.

— Но вы скоро возвратитесь?

— Нтъ, Эльфи, и даже не знаю, возвращусь ли?..

Онъ говорилъ серьезне обыкновеннаго и догадливая Фледа поняла, что этотъ неожиданный отъздъ имлъ важную причину. Она измнилась въ лиц, но молчала и не спускала глазъ съ, того, кто такъ ласково смотрлъ на нее.

— Вы порадуетесь моему отъзду, Эльфи, когда я скажу вамъ, что ду для того, чтобы исполнять долгъ свой — одно это вызываетъ меня отсюда. Я буду стараться исполнить его свято, прибавилъ онъ улыбаясь.

У Фледы не нашлось улыбки въ отвтъ на эти слова. Ей хотлось спросить, увидится ли она съ нимъ еще когда нибудь? но губы ея дрожали и она промолчала.

— Грустно мн будетъ безъ моей доброй волшебницы, продолжалъ онъ шутливо, — не знаю, какъ мн обойтись безъ нея. Еслибы ваша волшебная палочка была довольно длинна, Эльфи, я бы просилъ васъ отъ времени до времени дотрогиваться ею до меня.

Бдная Фледа опустила голову. Она знала, какою палочкою должно его коснуться и ршилась ежедневно молить о ниспосланія за него благословленія небеснаго, но Карльтонъ не понималъ этого, онъ полушутя говорилъ, что нуждается въ ея помощи, и не сознавалъ, какая помощь ему необходима! ‘О, еслибы онъ могъ понять это!’ думала Фледа — и эта мысль приводила ее почти въ отчаяніе, порывы горести въ ней, столько привыкшей владть собою, были особенно тяжелы для Карльтона. Онъ взялъ ея руку и ласково и шутливо старался успокоить ее:

— Я часто буду вспоминать о васъ, Эльфи! говорилъ онъ, — я возьму вашу розу съ собою, и никогда не разстанусь съ нею… Вы не должны такъ огорчаться моимъ отъздомъ… напротивъ, вы должны радоваться, что я отправляюсь для такого дла…

Она оправилась немного, отерла слезы и спросила:

— Для какого дла?

Онъ молчалъ.

— Я много думалъ о нашемъ послднемъ разговор,— сказалъ онъ наконецъ.— Я ду, чтобы стараться узнать свое назначеніе, и тогда начну исполнять его.

Фледа сжала его руку и отвернулась, чтобы скрыть свои слезы. Онъ не зналъ, какъ понять это движеніе — что отвчать ей? Онъ начиналъ думать, что въ этомъ дтскомъ сердечк есть глубина недосягаемая.

— Никто въ цломъ Париж не горюетъ столько о моемъ отъзд, сказалъ онъ наконецъ полушутя, полунжно.

— Никто и не иметъ столько причинъ горевать,— отвчала Флела.— Вы никогда уже не возвратитесь, мистеръ Карльтонъ?… спросила она немного спустя.

— Я не говорю этого… можетъ быть… если возвращусь, то именно для того, чтобы видть васъ, Эльфи.

Едва примтная улыбка проскользнула по лицу ея.

— Матушка остается въ Париж,— продолжалъ онъ,— вы будете часто видть ее.

Но онъ замтилъ, что она не слушала его, а сидла занятая какою-то мыслію.

— Мистеръ Карльтонъ… начала она красня.

— Что вамъ угодно?

— Мистеръ Карльтонъ… вы не разсердитесь, если я вамъ скажу что-то?

— Неужели вы такъ мало знаете меня, что длаете такой вопросъ, Эльфи?

— Мн хочется васъ просить о чемъ-то… если вы позволите?…

— О чемъ же?… сказалъ онъ, стараясь угадать ея просьбу. Я готовъ.

Глазки ея блеснули, но она не ршалась продолжать.

— Я сдлаю все, чего вы желаете — сказалъ Карльтонъ.

— Подождите меня одну минутку.

— Хотя цлые полчаса.

Лицо двочки просіяло радостной она выбжала изъ комнаты. Нсколько минутъ спустя, она возвратилась тихими шагами, робко и серьезно подошла къ Карльтону, подала ему небольшую книжку — свою дорогую Библію, и не поднимая глазъ, едва переводя духъ, сказала:

— Сдлайте милость, читайте ее!

Карльтонъ узналъ эту книгу, нсколько разъ почтительно поцловалъ маленькую ручку, которая подала ее, и сказалъ:

— Буду читать, Эльфи, общаю вамъ.

Она бросила на него взоръ такой признательный, любящій и счастливый, что онъ навсегда врзался въ его памяти. Наконецъ Карльтонъ ушелъ. Долго прислушивалась двочка къ удаляющемуся шуму шаговъ его, потомъ упала на колни и залилась слезами. Она плакала не только о разлук съ своимъ милымъ другомъ — бдная Эльфи плакала также о своей Библіи. Эта Библія принадлежала отцу ея — въ ней были разныя замтки, писанныя его рукою — она была ея завтнымъ сокровищемъ.

Наконецъ она отерла слезы, и милое личико ея приняло по прежнему кроткое выраженіе, хотя, и грустное. Въ это время Розалина пришла сказать, что какой-то господинъ желаетъ видть барышню въ корридор. Это былъ самъ Карльтонъ. Онъ подалъ Флад пакетъ улыбаясь и, не говоря ни слова, поцловалъ ея ручку и ушелъ. Фледа побжала въ свою комнату, поспшила развернуть пакетъ и нашла тамъ великолпную Библію — переплетенную въ синій бархатъ съ золотыми застежками, на покрышк были напечатаны золотомъ начальныя буквы ея имени. Фледа не знала радоваться ей или печалиться? Этотъ драгоцнный подарокъ, казалось, говорилъ, что ей никогда уже не видать опять своей завтной Библіи… Со слезами прижала она къ сердцу своему священную книгу и не старалась разъяснять своихъ впечатлній.

XV.
Мы опять въ Новомъ Свт.

Прошелъ годъ съ тхъ поръ какъ Фледа жила въ Париж, когда дядя ея вдругъ вздумалъ возвратиться въ Америку. Причиною такого внезапнаго ршенія было мнимое или истинное разстройство въ денежныхъ длахъ его. На финансовомъ горизонт Нью-орка показались тучи, и г. Росситуръ разсудилъ, что благоразумне будетъ на мст собственными глазами наблюдать за своимъ интересомъ. Ршеніе его никого не огорчило. Г-ж Росситуръ всегда нравилось все, что предпринималъ супругъ ея, и кром того она любила свою родину. Маріона рада была оставить монастырь и вступить въ свтъ, куда родители общали немедленно ее ввести. А Гюгъ и Фледа носили въ самихъ себ источникъ радости, имъ везд было хорошо и весело.

Дйствительно, перемна мста мало измнила жизнь Фледы и Гюга. Они гуляли и занимались также какъ и въ Париж, и вкушали тоже чистое и спокойное счастіе въ тхъ же забавахъ и удовольствіяхъ. Только Баттери слишкомъ неудовлетворительно замняла Елсейскія поля и Тюльери, ничто въ Нью-Йорк не могло замнить восхитительныхъ окрестностей Парижа. За то дома Фледа находила гораздо боле коифорта. Грязный парижскій отель замнился чистымъ, свтлымъ, прекрасно устроеннымъ домомъ въ Стетъ-стрит. Здсь Гюгъ и Фледа истинно наслаждались великолпной библіотекою и утшалісь мыслію, что они на родин, у себя, въ дом, и между своими соотечественниками.

.Эти дти, по прежнему, почти всегда были вмст. Маріона много вызжала и потому почти исключительно бывала съ матерью въ гостиной или въ гостяхъ. Она никогда не была дружна съ Фледою. Маріона была хороша собою, боле походила на отца, нежели на мать, хотя была гораздо холодне и эгоистичне, нежели г. Росситуръ. Не только на Фледу, даже и на брата своего Гюга, она обращала мало вниманія, они также о ней не заботились и были совершенно преданы другъ другу.

Мать и дочь кружились съ утра до вечера въ какомъ-то вихр, не имя минуты отдыха, самъ Росситуръ быль увлеченъ ими. Въ Париж, когда Маріона была въ монастыр, случались вечера, когда г. и г-жа Росситуръ не вызжали и къ себ не принимали, проводя парно и счастливо время свое въ семейномъ кругу. Теперь подобныхъ вечеровъ не было боле, если иногда и случалось свободное время, то г-жа Росситуръ и дочь ея были слишкомъ утомлены, а у г. Росситура было много дла.

Однажды Гюгъ и Фледа сидли въ библіотек, куда они обыкновенно удалялись, когда въ дом бывали гости. Фледа рисовала, Гюгъ читалъ. На стол передъ Фледой лежала на шелковой подушк собачка, которую подарилъ двочк Карльтонъ.

— А вдь мы гораздо лучше проводимъ здсь свое время, нежели они тамъ — не правда ли, Фледа?— спросилъ Гюгъ.

— Гмъ!… да… разсянно отвчала она поправляя свой рисунокъ. Кингъ!… дрянь!… прочь! прошу лежать смирно!

Угрозы Фледы были произнесены вовсе но страшнымъ голосомъ и брань ея отзывалась ласкою.

— Что онъ длаетъ? спросилъ Гюгъ.

— Все лзетъ ко мн на колни.

— Такъ пусти его.

— Не хочу, будетъ съ него и шелковой подушки! И она прижалась розовой щечкой къ мягкой головк собаки.

— Какъ ты любишь эту собаченку! сказалъ Гюгъ.

— Очень! какъ же не любить ее!

— Какъ они тамъ шумятъ внизу!.. продолжалъ Гюгъ. Мн кажется, я никогда не буду любить большихъ обществъ, а ты, Фледа?

— Не знаю, отвчала Фледа, которая очень любила свтъ и общество, это будетъ зависть отъ того, съ кмъ мн придется быть.

— А я такъ вовсе не люблю сьта, изъ кого бы онъ ни состоялъ. Чему ты смешься?

— Я нарисовала такого смшнаго старика — посмотри!

Гюгъ подошелъ поглядть и также отъ души смялся.

— Для меня ничего въ мір не можетъ быть пріятне этой комнаты, продолжалъ онъ.

— Ахъ, еслибы ты видлъ библіотеку Карльтона! возразила Фледа, продолжая рисовать.

— Что же, разв она гораздо лучше нашей?

Фледа окинула взглядомъ комнату и кивнула утвердительно головою.

— Нужды нтъ, я не желаю ничего лучше этой, продолжалъ Гюгъ, а ты, Фледа?

Фледа улыбнулась и съ нжностію поглядла на собачку.

— Мн кажется, ты не такъ бы любила эту собаченку, еслибы теб кто другой подарилъ ее.

— О, разумется! Вполовину бы столько не любила!

— Я совсмъ не любилъ этого Карльтона столько, какъ ты.

— Ты мало зналъ его, отвчала она спокойно.

— Разв онъ въ самомъ дл очень хорошій человкъ, Фледа?

— Ахъ, онъ такъ былъ хорошъ ко мн! Всегда, всегда! Какъ весело было мн съ нимъ кататься верхомъ, на большой вороной лошади!

— На вороной?

— Да, огромная вороная лошадь, но какая статная, сильная, и какъ чудесно, легко неслась она! Be звали Герольдъ. Ахъ, какъ бы я хотла опять увидть эту лошадь! А когда я не была съ нимъ, то Карльтонъ здилъ на другой чудной красоты. Вообрази, Гюгъ, гндой арабскій конь, такой легкій, нжный, его ввали Зефиръ, онъ леталъ какъ втеръ! Карльтонъ говорилъ, что меня онъ не ршится доврить этому скакуну.

— А одна ты не зжала?

— Нтъ, я-то не боялась, да Карльтонъ не хотлъ пускать меня.

— Но, Фледа, былъ ли онъ хорошій человкъ, въ томъ смысл, какъ я понимаю это?

— Ахъ, онъ былъ лучше многихъ, отвчала она уклончиво, и ужъ наврно лучше всхъ нашихъ гостей, которые тамъ шумятъ теперь, не исключая и г. Шведена.

— Швидена! Ты не такъ выговариваешь его имя.

— Чмъ хуже его выговорить, тмъ лучше по моему! отвчала Фледа.

— Я его тоже не люблю, но чмъ онъ теб такъ не нравится?

— Не знаю… можетъ быть, тмъ, что онъ дяд и Маріон слишкомъ нравится, у него въ лиц нтъ никакого нравственнаго выраженія.

— Я не знаю, чмъ онъ имъ нравится, заключилъ Гюгъ.

При такомъ образ жизни дти получали странное воспитаніе. имли учителей боле для изящныхъ искусствъ, умственное же образованіе было предоставлено почти ихъ собственному произволу. Къ счастію, они оба любили чтеніе, и чтеніе порядочное. Въ то время какъ г-жа Росситуръ съ дочерью по цлымъ днямъ длали или принимали визиты, Гюгъ и Фледа, всегда неразлучные, перебирали вс книги въ библіотек, они вмст прогуливались, разсуждали о прочитанномъ, мечтали… Съ прочими членами семейства они сходились только за столомъ, почти всегда за обдомъ были гости, особенно на вторую зиму ихъ прізда въ Нью-оркъ началъ здить къ нимъ очень часто одинъ нмецъ, который чрезвычайно надолъ Гюгу и Флед пустою свтскою болтовнею, когда онъ бывалъ тутъ, Фледа поспшно убгала въ свой милый пріютъ и принималась за кисть или книгу. Никому не приходило въ голову посылать этихъ дтей въ школу, Гюгъ былъ очень слабаго сложенія, а Фледа — но никому не приходило въ голову разлучить Гюга съ Фледою.

Ва третью зиму Фледа заключила, что этотъ нмецъ, какъ она называла г. Шведена, не отстанетъ отъ дому до тхъ поръ, пока не увезетъ Маріону. Однако она не сообщила этого замчанія никому, кром Гюга. Въ эту зиму они пріобрли новое, весьма пріятное знакомство. Однажды у нихъ обдалъ г. Грегори, дядя г-жи Росситуръ, посл обда г. Шведенъ ухалъ, Маріона также съ нсколькими подругами отправилась на какой-то праздникъ, докторъ Грегори остался. Это былъ почтенный старикъ, благородной наружности, нсколько суровый въ обращеніи. Онъ только что возвратился изъ Европы, гд провелъ нсколько лтъ, и откуда привезъ множество рдкихъ книгъ для публичной библіотеки, которая состояла подъ его вдніемъ. Поговоривъ нсколько времени съ г. и г-жею Росситуръ, онъ обратилъ наконецъ вниманіе и на дтой.

— Такъ это дочь Эми! сказалъ онъ. Эми, поди сюда.

— Меня зовутъ не Эми, отвчала двочка, подходя къ нему.

— Въ самомъ дл? А я такъ думалъ. Какъ же тебя зовутъ?

— Эльфледа.

— Эльфледа? Кто это выдумалъ дать теб такое иностранное имя?

— Отецъ мой! отвчала Фледа, принимая серьезный видъ, который показался старику очень забавнымъ.

— Отецъ! гмъ! разумется. А неужели твой отецъ не могъ найти теб во всемъ календар другаго имени, которое бы не напомнило короля Альфреда?

— Это было имя моей бабушки.

— Бабушки! То-то! Разв ты смотришь бабушкою?.. Какже тебя обыкновенно называютъ?

— Фледою, отвчала двушка смясь.

— Только-то!

Фледа вспомнила другое уменьшительное имя, данное ей милыми устами, давно уже никто не называлъ ее Эльфи, это имя принадлежало Карльтону и она не хотла бы слышать его ни отъ кого другаго.

— Итакъ, миссъ Фледа, продолжалъ докторъ, ходите ли вы въ школу?

— Нтъ, сэръ.

— Вы не интересуетесь такими пустяками, какъ, напримръ, науки?

— Нтъ, сэръ. Мы съ Гюгомъ учимся дома.

— Что же? Вы даете уроки одинъ другому?

— Нтъ! возразила Фледа смясь. Къ намъ здитъ мадамъ Лассель, и г. Швенценгессеръ, и г. Баритонъ, и кром того еще учитель музыки.

— А съ этимъ господиномъ, какъ бишь его? который сейчасъ ухалъ съ Маріоною, вы врно всегда болтаете по нмецки?

— Я съ нимъ никогда не говорю.

— Въ самомъ дл? Отчего же такъ? Разв ты его не жалуешь?

— Не очень, неохотно отвчала Фледа.

— За что же такъ? продолжалъ докторъ. Чмъ онъ теб не нравится? Молодецъ хоть куда! Разодтъ щегольски, болтаетъ безъ умолку! Чмъ же онъ теб не нравится? Разв онъ не молодецъ — а?

— Пожалуй, молодецъ! отвчала Фледа.

— Она говоритъ, что въ лиц его нтъ никакого нравственнаго выраженія, прибавилъ Гюгъ.

— Вотъ что! Нтъ нравственнаго выраженія! Что же изъ того слдуетъ, миссъ Эльфледа?

— Я вовсе не забочусь объ его выраженіи, сказала двочка, красня.

Докторъ Грегори сдлалъ нетерпливое движеніе. Онъ замтилъ неудовольствіе на лиц своей племянницы и мужа ея и перемнилъ разговоръ.

— Ну, а кто же васъ учитъ по англійски, миссъ Фледа? спросилъ онъ. Вы еще мн этого не сказали.

— О, по англійски мы учимся сами! отвчала она простодушно.

— Гмъ! Какимъ же способомъ?

— Мы читаемъ.

— Такъ! А что же вы читаете? Что вы читали, напримръ, въ ныншнемъ году?

— Я не могу всего припомнить, отвчала Фледа.

— У нея все записано, прибавилъ Гюгъ съ нкоторою гордостію.

— Покажи, покажи мн эту записку! сказалъ докторъ.

Г. и г-жа Росситуръ также изъявили желаніе видть записку и Гюгъ отправился за нею въ библіотеку. Фледа немножко поморщилась, но длать было нечего, нсколько минутъ спустя, Гюгъ принесъ чистенькую тетрадку, и передалъ доктору Грегори.

— Посмотримъ! сказалъ послдній, поглядимъ что вы читаете: 1 январ.: Робинзонъ Крузе. Не дурно!

— Мн его подарили въ Новый Годъ, замтила Фледа, потупивъ глаза и красня, какъ будто на экзамен.

— Янв. 2.) Histoire de France. Какой эпохи? Исторія революціи?

— Нтъ, ране.

— А! Вкъ Людовика XV. Гмъ!… Февр. 3.) Парижъ. Б. О. Св. Что за іероглифы?

— Это значитъ: Библіотека общественныхъ свдній, отвчала Фледа.

— Да что же это? Ты, видно, только перелистываешь книги, а не читаешь сряду? Давно ли ты начала Histoire de France, ты не успла еще перечитать ее?

— Нтъ, отвчала Фледа, но я люблю читать по нскольку книгъ вдругъ, иногда одну, иногда другую, смотря потому, въ какомъ я расположеніи духа.

— Да, да, понимаю! пробормоталъ старикъ, перебирая списокъ. Марта 3.) Histoire de France. Марта 5.) Новйшій Египетъ. Б. О. Св. Это что за отмтки подл?

— Это значитъ, что такого-то числа я кончила книгу.

— Квакерская аккуратность! Гмъ! Ужъ не квакерша ли ты, душа моя?

— Нтъ, дядюшка.

— А похожа! Февр: 24) Penny Magazine. Апр: 4) Histoire de France. Апр: 19) Путешествія Стевенса. Какъ теб это нравится?

— Чрезвычайно.

— Я вижу это, ты его прочла въ дв недли. Поздка на Гебридскіе острова. Все прочла?

— Разумется.

— Гмъ!— Мая 12) Peter Simple. Peter Simple, пробормоталъ докторъ, смясь про себя этому разнородному чтенію, — ‘Свтъ безъ душъ’. Ахъ ты, Эльфледа! Проглотила въ два дня?

— Да, это коротенькое сочиненіе.

— И понравилось?

— Да — нкоторыя мста.

— Гольдсмитъ, Одушевленная Природа, Жизнь Вашингтона, опять Histoire de France. Это что! Естественное Богословіе? Да кто теб далъ подобную книгу?

— Я сама взяла — я думала, что мн это слдуетъ читать,— отвчала Фледа дрожащимъ голосомъ.

— И всю прочла!— Докторъ покачалъ головою. Опять Одушевленная Природа.— Hist. de Fr. Послдній томъ!.. Кончила!— Путешествія по Востоку. Mmoires de Sully — по французски…. Жизнь Ньютона. Это что? Царство Волшебницъ. Спенсера?

— Да-съ. Въ пяти частяхъ.

Докторъ посмотрлъ шутливо на свою племянницу и мужа ея.

— Paolo е t Virginia — по итальянски!

— Да-съ. Я ее только что недавно кончила.

— Церковная Исторія…… Царство Волшебницъ.

— Жизнь Говарда — Донъ Кихотъ.— Ну, по этому списку можно судить о твоемъ вкус и характер, чего тутъ нтъ?… Исторія, природа, поэзія, романы и богословіе! Все перепутано! И все закончено Царствомъ Волшебницъ!

— Скажи же теперь, много ли ты запомнила изъ всего, что прочитала? Когда я пріду въ другой разъ, то проэкзаменую тебя. Впрочемъ воображаю, какъ ты прилежно читала, особливо съ этой моськой на колняхъ.

— Это совсмъ не моська, и никогда не лежитъ на моихъ колнахъ.

— Въ самомъ дл! Отчего же нтъ?

— Я не люблю, чтобы собаки лежали за колняхъ.

— Однако вс здшнія дамы ихъ такъ держать. Это даже въ мод.

— Я никому не мшаю длать, что угодно, сама-же нахожу это неумстнымъ и не забочусь въ мод ли оно, или нтъ, отвчала Фледа.

— О, еслибы ты была моя дочь! сказалъ старикъ, нахмуривъ брови и глядя на нее сурово. Фледа впрочемъ поняла шутку засмялась. Когда дти вышли изъ комнаты, г. Грегори сказалъ г-ну и г-ж Росситуръ.

— Если эта двочка вздумаетъ выбиться изъ рукъ, вамъ трудно будетъ сладить съ нею. Чмъ вы ее удержите?

— Не вздумаетъ! отвчалъ г. Росситуръ.

— Она покорна каждому слову, каждому взгляду, замтила Люси.— Она также кротка, какъ и Гюгъ.

— Скоре можно опасаться за то, что у нея недовольно твердости въ характер, сказалъ г. Росситуръ.— Она слишкомъ мягка и уступчива, я не знаю, достанетъ ли у нея когда нибудь мужества выразить свою волю и настоять на своемъ.

— Гмъ!.. увидимъ, увидимъ!— сказалъ старый докторъ, и узжая, обратился къ Гюгу съ словами:

— Привези-ка эту даму въ мою берлогу, я вамъ дамъ столько книгъ, что вы можете изъ нихъ хоть домъ построить.

Приглашеніе было принято съ радостію и исполненіе его доставило Флед много пріятнйшихъ часовъ въ жизни. Дти часто посщали библіотеку доктора Грегори, особенно въ т часы, когда у него не бывало постителей, и когда старикъ былъ свободенъ. Онъ наслаждался тмъ, что могъ доставить имъ столько удовольствія. Особенно занимали его любознательность и быстрая понятливость Фледы. Онъ садился съ дтьми въ углу одной изъ огромныхъ залъ, обкладывался кругомъ книгами, и тутъ, какъ бы укрывшись отъ свта, они создавали себ свой волшебный міръ, наслаждаясь чтеніемъ или разсматриваніемъ гравюръ. Старикъ, видя, что на дтей можно положиться, вврялъ имъ вс сокровища, вс рдкости своей библіотеки, и руководя ихъ занятіями, объяснялъ имъ многое, его обширная ученость и образованный вкусъ приносили имъ несказанную пользу, какіе очаровательные часы проводили они здсь втроемъ!

Черезъ нсколько мсяцевъ предсказанія Фледы исполнились, и г. Швиденъ увезъ Маріону далеко отъ родной семьи.— Съ отъздомъ ихъ снова началась пріятная семейная жизнь, которую семейство Росситуровъ вело когда-то въ Париж. Гости принимались уже въ гораздо меньшемъ числ и приглашались уже по выбору не Маріоны, а отца ея, Гюгъ и Фледа не изгонялись боле изъ гостиной. Семейный кружокъ сдлался еще очаровательне въ комфортабельномъ американскомъ дом, нежели въ щегольскомъ парижскомъ отел.

Между тмъ воспитаніе Фледы и Гюга шло своимъ чередомъ, по старому — т. е. никто не занимался имъ. Г. Росситуръ былъ постоянно озабоченъ длами, а жена его, изящное и благородное созданіе, никогда не умла ничмъ заниматься, а тмъ боле была неспособна руководить другихъ. Хорошо еще, что дти ея были образцовъ совершенства и не требовали надзора, домъ также.— Въ противномъ случа, г-жа Росситуръ совершенно растерялась бы, и не знала, что ей длать! Къ счастію для г-жи Росситуръ, она напала за отличную экономку: миссъ Ренни, занимавшая эту должность, была также совершенствомъ въ своемъ род.— Фледа была въ большихъ ладахъ съ мистриссъ Ренни, какъ и со всми въ дом: экономка безпрестанно приносила ей разныя лакомства и посвящала во вс тайны своего искусства. Любознательная Фледа часто забиралась къ ней въ комнату, и наблюдала за ея занятіями также внимательно, какъ и слушала разсказы доктора Грегори въ національной библіотек.

— Войдемъ отсюда!— сказалъ однажды Гюгъ, который долго искалъ Фледу и наконецъ нашелъ ее въ комнат мистриссъ Ронни, пойдемъ, Фледа! Что теб тутъ смотрть, какъ мистриссъ Ранни возится съ масломъ и съ сахаромъ?…

— Вы ничего не понимаете, мистеръ Росситуръ! возразила Фледа:— почему вы знаете, что и мн не придется когда нибудь заняться этимъ?..

— Чмъ же это напримръ?

— Приготовленіемъ крендельковъ…. сухариковъ, пирожнаго, варенья и прочихъ услажденій жизни?…

— Ха, ха, ха!…

— Миссъ Флед, кажется, скоре придется кушать ихъ, не правда ли, мистеръ Гюгъ!… замтила экономка.

— Въ жизни все пригодится! заключила Фледа, выходя съ Гюгомъ въ комнаты. Она не знала, какъ справедливо это случайное замчаніе.

Годы, проведенные въ Нью-орк были счастливою эпохою въ жизни Фледы. Тло и духъ ея развивались благотворно, подъ солнцемъ радости. Богатство и роскошь не испортили ее. Смотря на эту изящную двицу, укутанную въ богатую шубку или въ щегольскія ткани Европы — кто бы сказалъ, что ей придется испытать тяжелыя минуты нужды и горя?….

XVI.
Картина разрушенія, на дальнемъ план мельница.

Зима. Гюгъ и Фледа только что возвращаются съ прогулки. Они входятъ въ гостинную, жалуясь на холодъ и рзкій втеръ, Гюгъ снимаетъ пальто, Фледа шубку и подходятъ къ ярко пылающему камину. Г-жа Росситуръ сидитъ одна на бержерк, погруженная въ глубокую думу. Фледа взглядываетъ на нее съ безпокойствомъ, поспшно подходитъ къ ней и съ нжностію спрашиваетъ, здорова она?…

При этомъ ласковомъ вопрос, г-жа Росситуръ поднимаетъ голову, обнимаетъ Фледу, нсколько разъ прижимаетъ ее къ груди своей и потомъ отворачивается, чтобы скрыть свои слезы. Встрвоженная Фледа опускается на колни подл бержерки, стараясь прочесть на лиц тетки своей причину ея горя, между тмъ Гюгъ, подойдя заботливо къ матери, повторяетъ тотъ же вопросъ. Г-жа Росситуръ обнимаетъ ихъ, заботливо смотритъ то на одного, то на другую, цлуетъ ихъ, но произноситъ горестно только эти слова:

— Бдныя дти!

Встревоженная Фледа не сметъ говорить, но Гюгъ спрашиваетъ:

— Отчего же мы ‘бдныя дти?’ Маменька, что это значитъ?

— Вы бдны въ точномъ смысл этого слова, милый Гюгъ! Мы обнищали! Мы потеряли все, что имли!

— Какъ это, маменька? Что это значитъ?

— Отецъ твой — банкротъ.

— Банкротъ?— Я даже не зналъ, что папенька въ затруднительномъ положеніи!

— Я и сама не знала! Я никогда не думала, что можно, не будучи въ нужд, потерпть банкротство, но, какъ видишь, это случается. Онъ былъ участникомъ въ одномъ обширномъ торговомъ предпріятіи — оно не удалось, вс акціонеры раззорились — и онъ также!

Г-жа Росситуръ была въ отчаянія. Вс трое нсколько минутъ молчали. Гюгъ цловалъ влажныя щеки своей матери, Фледа нжно прижималась къ груди ея.

— И дла очень плохи, маменька? спросилъ наконецъ Гюгъ.

— Какъ нельзя хуже!

— Неужели все потеряно?

— Все!

— Однако же, надюсь, не домъ?

— И домъ, и все, что въ дом.

Сердца Гюга и Фледы болзненно стснились, и опять вс замолкли. На устахъ Фледы шевелились слова терпнія и любви, но она не могла ихъ вымолвить.

— Маменька, началъ опять Гюгъ, собравшись съ духомъ, не можетъ быть однако, чтобы мы ршительно все, все потеряли! Остается же у насъ что-нибудь?

— Ничего — ни копйки!

— Такъ что же мы будемъ длать?

Г-жа Росситуръ молча опустила голову.

Фледа сдлала Гюгу знакъ не спрашивать боле, и прижавшись лицомъ къ лицу своей тетки, старалась утшить ее сколько могла.

— Не огорчайтесь такъ, тетенька, говорила она, все какъ нибудь устроится, дла обыкновенно улаживаются лучше, нежели сначала кажется — мы придумаемъ что нибудь… Не тревожьтесь… вы увидите какъ мы все уладимъ. Гд бы ни пришлось намъ жить, лишь бы жить вмст — и мы будемъ счастливы!

Не убдительность этихъ доводовъ, но голосъ Фледы нсколько утшилъ несчастную женщину. Она почувствовала, что должна превозмочь свое отчаяніе, поцловала свою милую утшительницу и подала руку Гюгу.

— Я только сегодня утромъ узнала объ этомъ. Мужъ мой сказалъ мн передъ тмъ, какъ вы взошли. He говорите объ этомъ при немъ.

— Что же сдлаютъ съ домомъ, маменька? спросилъ Гюгъ.

— Продадутъ и домъ, и все что въ дом.

— Какъ и книги? И вс прекрасныя вещи изъ библіотеки? съ ужасовъ спросилъ Гюгъ.

Г-жа Росситуръ не могла отвчать, она только кивнула головою

Гюгъ и Фледа долго молчали, стараясь перенести ударъ съ твердостію, рука Гюга лежала въ рук матери, голова Фледы покоилась на груди ея. Грустны были ихъ мысли, грустно блуждали въ взоры по этой диванной, съ которой они такъ сдружились, по этой комфортной мебели, на которой они такъ покойно отдыхали, наслаждаясь чтеніемъ, — по камину, котораго яркій огонь такъ пріятно согрвалъ ихъ, когда на двор крутилась вьюга, — по богатымъ коврамъ и драпировк, которыми такъ любовались всегда взоры Фледы, — по французской мебели и щегольскимъ люстрамъ и канделябрамъ, которыми такъ гордились хозяева и которыя были предметомъ удивленія всего общества,— со всмъ этимъ приходилось проситься,— а въ будущемъ не предвидлось взамну ничего хорошаго.

— Маменька, снова спросилъ Гюгъ — и Фледины книги также продадутъ?

Этотъ вопросъ давно уже вертлся на язык Фледы, но она не ршилась его выговорить.

— Нтъ, конечно нтъ!— сказала г-жа Росситуръ, привлекая ближе и цлуя задумчивое личико Фледы, — твоего ничего не тронутъ, душа моя! жаль, что у тебя такъ мало собственности-я наі Дюсь, что даже и моего не возьмутъ.

— Ахъ, это прекрасно!— сказала Фледа, поднимая голову, у васъ довольно книгъ, тетя Люси, и у меня также, какъ хорошо, что мн ихъ покупали такъ много! И у Гюга есть свои — у насъ будетъ порядочная библіотека! Я думала, что это все отнимутъ, тогда было бы ужъ очень плохо!

Г-жа Росситуръ грустно на нее посмотрла.

— Только не огорчайтесь такъ сильно продолжала Фледа! Я не могу видть вашего отчаянія! Мы будемъ совершенно счастливы, если вы и дядя не будете огорчаться!

— Милыя дти! отвчала мать,— я только за васъ страдаю — за васъ и за Радьфа, — о себ я вовсе не думаю.

— И мы о себ не думаемъ, маменька! вскричалъ Гюгъ.

— Я это знаю,— но чмъ добре дти, тмъ боле за нихъ страдаешь!— И г-жа Росситуръ снова заплакала. Гюгь старался поцлуями осушить ея слезы.

Фледа начала уговаривать тетку свою покориться судьб и старалась ободрить ее неясными надеждами. Гюгъ замолчалъ и только наблюдалъ и любовался успхомъ ея убжденій. Сначала г-жа Росситуръ слушала почти безъ вниманія, мало по малу она стала смотрть бодре въ лицо милой двушки, наконецъ даже улыбнулась.

— Ты волшебница, или ангелъ! сказала она наконецъ, попробуй потомъ и надъ дядею силу своихъ чаръ.

Фледа засмялась, но усомнилась въ успх своего краснорчія, когда дло дошло до дяди. Она увидла его за обдомъ, онъ былъ такъ мраченъ, что она не посмла даже заговорить съ нимъ.

Вечеромъ пришелъ докторъ Грегори. Г. Росситура не было въ комнат, докторъ не упоминалъ о случившемся несчастіи и по обыкновенію бесдовалъ съ Гюгомъ и Фледою. Но посл чаю онъ замолчалъ и примтно поджидалъ хозяина.

Флед показалось, что дядя ея не радъ былъ гостю, но могъ ли онъ теперь чему нибудь радоваться? Молчаніе нсколько минуть не прерывалось. Г. Росситуръ ходилъ взадъ впередъ по комнат, жена его тоскливо смотрла на него.

— Гмъ!.. и такъ?.. началъ наконецъ докторъ, говорятъ, вы разорились?

Росситуръ не отвчалъ.

— Что же? Это справедливо?

Росситуръ невнятно простоналъ.

— Какая же причина?

— Глупость и мошенничество.

— Гмъ!.. Плохой капиталъ. Чмъ же вы покончили?

— Раззорился.

— Гмъ! Какъ раззорился? по французски, или по американски? Это вдь не одно и тоже.

— Извините, я не понимаю вашихъ остротъ. Мы платимъ 70 за 100.

Старикъ подошелъ къ камину, и оборотясь спиною къ Росситуру, сказалъ:

— Плохо. Что же вы намрены длать?

Росситуръ нсколько минутъ молчалъ и наконецъ сказалъ:

— Заплачу 70 за 100 и начну жить безъ гроша.

— Это такъ, разумется. Но жить гд и какъ?

Росситуръ съ видимымъ неудовольствіемъ проворчалъ:— Не знаю.

— Имете ли вы что нибудь въ виду? продолжалъ докторъ.

— Ничего, кром своего несчастій. На первый день и того довольно.

— Гмъ! даже слишкомъ. Но можно подумать и о другомъ чемъ нибудь, за тмъ-то я и пришелъ. Вы желаете снова заняться коммерческими длами?

Фледа поражена была горячностію, съ какою дядя ея отвчалъ: Ни за что! Никогда! Я не хочу здсь оставаться!

— Такъ, такъ! сказалъ докторъ, такъ вы хотите хать въ деревню?

— Да, куда нибудь. Чмъ дальше, тмъ лучше.

Г-жа Росситуръ вздрогнула, но, взглянувъ на мужа, не посмла возражать.

— А не хотите ли заняться сельскимъ хозяйствомъ? продолжалъ доперъ.

— Да, чмъ нибудь, что можетъ мн дать кусокъ хлба.

— Я объ этомъ думалъ, сказалъ докторъ Грегори. У меня есть земля, которую я бы хотлъ отдать на аренду. Возьмите ее, и когда соберете доходъ, то заплатите мн. Вы новый хозяинъ, и поэтому я не предложу вамъ обременительныхъ условій.

— Далеко ли это?

— Далеко, въ графств Віандо.

— Иного ли земли?

— Довольно, дв или три сотни акровъ. Говорятъ, славная земля. Она досталась мн въ уплату долга, выгодно или нтъ, это мы увидимъ.

— Я беру вашу землю, докторъ Грегори, и постараюсь извлечь въ нея выгоду для себя и для васъ.

— Хорошо, хорошо! Позаботьтесь сначала о себ. Я объ этой земл мало думаю, взялъ ее только для того, чтобы мои деньги не совсмъ пропали.

— Я беру ее, докторъ Грегори, и очень вамъ благодаренъ.

— Прежде уборки условій длать не будемъ. Ну, да еще до тхъ поръ увидимся и потолкуемъ.

— Однако, послушай, Ральфъ… начала мистриссъ Росситуръ, вдь Ральфъ ничего не понимаетъ въ сельскомъ хозяйств, я также…

— Вонъ эта маленькая волшебница научитъ васъ: вдь она все знаетъ! сказалъ смдсь старикъ, указывая на свою любимицу, сидвшую въ уголку. Однако, это правда… Ну, впрочемъ, что же? Пойдетъ не такъ удачно… вотъ и все.

Г-жа Росситуръ заботливо посмотрла на мужа и спросила: Знаешь ли ты, за что берешься, Ральфъ?

— Если и не знаю, такъ выучусь.

— А если тогда будетъ поздно?

— Никогда не будетъ поздно!.. перебилъ онъ нетерпливо. Если я не знаю, за что берусь, такъ знаю, что оставляю. Мн все равно, чтобы тамъ ни было, лишь бы нашлась собачья конура, въ которой пріютиться.

— На столько-то найдется! сказалъ докторъ.

— Понравится ли теб это занятіе?.. робко продолжала Люси.

— Я уже сказалъ теб, что тутъ дло не о томъ, что понравится. Мн все понравится, лишь бы схорониться подальше отъ свта.

Бдная Люси! Ей вовсе не хотлось схорониться, и она не врила, чтобы мужъ ея долго устоялъ въ этомъ желаніи. Она была въ отчаяніи.

— Неужели ты воображаешь, сказалъ Росситуръ, остановясь вдругъ передъ женою, что я буду самъ пахать землю? Разумется, найму это нибудь — отыщу хорошаго хозяина и передамъ ему все съ рукъ руки.

Докторъ Грегори подумалъ, что хозяйство идетъ удачно у того, кто самъ хозяйничаетъ, Фледа вспомнила Дейденговера, г-жа Росситуръ попробовала намекнуть, что хорошій управитель потребуетъ большаго жалованья…

— Разумется, въ дикихъ лсахъ уже не будемъ жить такъ, какъ здсь жили, гордо сказалъ Росситуръ, продолжая шагать по комнат. Это житье кончилось.

— А тамъ очень дикій край? спросила Люси у доктора.

— Дикихъ зврей нтъ, разв лисицы, отвчалъ старикъ.

— Дядюшка, я спрашиваю о томъ, образованный ли это край?

— Тамъ все смирно, другъ мой.

— Ахъ, не шутите пожалуйста, я спрашиваю, далеко ли отъ города, есть ли сосди?..

— Ну, городскіе не будутъ надодать вамъ утренними визитами, а сосди если соберутся на чай, то въ четыре часа, а безъ угощенья отпустить нельзя, вдь прідутъ миль за шесть, за семь.

Г-жа Росситуръ слушала съ выраженіемъ ужаса, для нея это описаніе изображало дикую пустыню. Фледа готова была бы смяться, еслибы ее не пугала горесть тетки. Старому доктору стало жалко.

— Ну, полно, сказалъ онъ, трепля по щек свою племянницу — чего же ты испугалась? Хотя сосди и пьютъ чай въ четыре часа, а они могутъ быть предобрые люд.

— Когда же они обдаютъ?

— Не знаю. Когда вы тамъ устроитесь, я пріду и посмотрю.

— Не знаю, какъ Эмиль приготовитъ обдъ прежде ихъ чая, а мистриссъ Ренни я не посмю и заговорить объ этомъ.

Докторъ посмивался про себя, Фледа изъ уголка наблюдала за нимъ.

— Надюсь, Люси, ты поймешь, что нельзя тащить съ собою весь домъ, сурово сказалъ Росситуръ. Что будутъ длать въ деревн Эмиль и мистриссъ Ренни?

— Я могу обойтись безо всего, кротко отвчала она. Я думала, что и Ренни не отойдетъ отъ насъ.

— Я уже сказалъ теб, что нечего говорить о томъ, что кому хочется.

— Я не думаю также, чтобы деревенская кухня пришлась по вкусу monsieur Эмилю и madame Ренни, замтилъ докторъ.

— Какой тамъ домъ? спросила г-жа Росситуръ

— Кажется, деревянный.

— Ахъ, дядюшка, говорите дло.

— Да какой же? говорятъ, довольно большой. Размститься можно.

— Хорошо устроенъ?

— Гмъ!.. смотря, для кого. Самъ по себ домъ никогда не устроенъ. Зеркальныхъ оконъ нтъ. Люстръ тоже, канделабры вамъ не понадобятся для сальныхъ свчъ.

— Сальныхъ свчъ!.. вскричала Люси. Мужъ ея поморщился, но не сказалъ ни слова.

— Ну, да сальныхъ!, отвчалъ докторъ, да еще хорошая хозяйка должна ихъ и приготовить дома. Полно, Люси, надобно ко всему прівыкать. Сальныя свчи глазъ не испортятъ.

Она принужденно улыбнулась и грустно поглядла на мужа.

— Ничего! продолжалъ докторъ. Ральфъ понимаетъ, что тамъ будетъ свтить ему независимая, жизнь, а ты тоже можешь освтить собою все лучше всякой иллюминаціи. Ральфъ, тамъ много воды, а говорятъ недалеко отъ дому пильная мельница, Гюгъ могъ бы этимъ заняться.

— Гюгъ! вскричала неутшная Люси. Росситуръ не отвчалъ. Фледа подбжала ближе.

— Пильная мельница! вскричала она. Дядюшка, гд это?

— Недалеко, отъ дому. Не ты ли хочешь ею заняться, моя красавща? Ты, кажется, ни отъ чего не прочь?

— Нтъ, дядюшка, но гд это? въ какой сторон?

— Гмъ! Въ Віиндо, миляхъ въ шести или семи отъ Монтепульскихъ ключей, какъ бишь оно называется?.. Да… Квичи!.. Да, постой-ка сказалъ онъ, глядя на Фледу, вдь это родина твоего отца?.. Какъ это я не вспомнилъ прежде?..

Фледа всплеснула руками.

— Ахъ, какъ я рада! Это мой старый домъ! Ахъ, какое прелестное мсто, тетенька! Прелестное, и какіе добрые сосди. Ахъ, какъ а рада! Милая моя мельница!

— Милая моя мельница!.. передразнивалъ докторъ. Знаешь ли что, Ральфъ, отдай мн эту двочку. Мн нужна она. Можетъ быть, теперъ я могу заняться ею лучше, нежели вы, когда вы удете, оставьте ее у меня. Это и для нея будетъ лучше, чмъ работать на пильн, а права на нее я имю неоспоримыя, потому что любилъ мать ея, какъ свою родную дочь.

На этотъ разъ докторъ не шутилъ по своему обыкновенію, а говорилъ очень серьозно. Гюгъ открылъ ротъ, г-жа Росситуръ грустно поглядла на Фледу, Ральфъ ходилъ по комнат, не смотря ни на кого. Фледа тревожно слдила за нимъ.

— Что скажетъ на это сама Фледа? спросилъ онъ, вдругъ останавливаясь передъ нею. Лицо его просіяло, когда онъ взглянулъ на нее, оно просіяло сегодня еще въ первый разъ. Фледа бросилась къ нему, обняла его и прислонилась головою къ груди его.

— Что скажетъ Фледа? повторилъ онъ, цлуя ее.

Слезы Фледы говорили за нее. Дядя гладилъ нжно рукою ея волосы, такъ нжно, что она едва могла превозмочь себя и удержать своя слезы. Однако она отерла ихъ, поглядла на него съ улыбкою, которая сіяла какъ радуга на мрачной туч. Онъ почувствовалъ, какъ сердце его смягчилось подъ вліяніемъ этого взгляда, самъ улыбнулся и спросилъ:

— Хочешь остаться у дяди Оррина, Фледа?

— Нтъ, если дядя Рэльфъ захочетъ держать меня.

— Захочетъ! желалъ бы я знать, кто не захочетъ держать тебя!.. Вотъ, докторъ Грегори, вы слышали ея отвтъ.

— Гмъ!.. Поди-ка сюда, Эльфи! я теб дамъ за это! Онъ крпко сжалъ ее въ объятіяхъ. Чмъ ты со мной расплатишься за такую обиду?

— Дайте вздохнуть! сказала Фледа смясь, а то я не могу отвчать. Какой же вы хотите платы, дядюшка?

— Ты должна общать мн, что не забудешь никогда стараго дядю, сказалъ онъ, глядя съ чувствомъ на это милое, невинное личико, и что если когда будешь имть въ чемъ нужду, то придешь прямо ко мн, или пришлешь за мной.

— Если буду когда нибудь въ нужд, не прибгну ни къ кому другому, серьозно отвчала Фледа.

— Дло! Помните же, monsieur и madame Росситуръ, если эта двочка у васъ избалуется… ну, прощайте! пора домой!

Онъ ушелъ. Они сомкнулись тсне въ кружокъ къ камину — каждый старался ободрить другаго словами надежды, и уврить себя, что и въ новомъ своемъ положеніи они могутъ быть счастливы.

Послдующіе за тмъ дни тянулись мрачно. Фледа хлопотала безустали, Гюгъ помогалъ ей изо всхъ силъ. Оба старались забыть собственное горе, и угадывать и утшать горе своихъ родителей. А между тмъ они и сами страдали, тяжело было имъ разстаться съ каждой книгой, съ каждой картиной, съ каждой мебелью, но они не выражали своего чувства. Особенно прелестная, граціозная Фледа, съ неизмнной улыбкой являлась постоянно, какъ добрая волшебница, между теткой и каждымъ огорченіемъ, которое незамтно старалась отклонять отъ нея.

Поведеніе г. Росситура было такъ благородно, что кредиторы не коснулись вещей, принадлежавшихъ его супруг, они оставили ей сверхъ того всю посуду и необходимую мебель, Фледа удержала часть библіотеки, хотя незначительную, но за то вс книги были избранныя, кром того, кредиторы оставили еще дв дорогія картины, за которыя г. Росситуръ выручилъ порядочную сумму. Наняли хорошую кухарку и горничную, и въ начал апрля выхали изъ города.

XVII.
Дождь и крессъ салатъ.

Въ Квичи пріхали ночью. Фледа расположилась чмъ свтъ сбгать къ бабушк Миріамъ, но проливной дождь удержалъ ее цлый день дома, впрочемъ, очень кстати, безъ нея было бы плохо.

Однако, не смотря на эту неудачу, Флед не спалось и не лежалось въ постел. Едва начало свтать, какъ она одлась и сошла внизъ: вс въ дом еще спали.

Грустно поразилъ ее видъ стараго роднаго дома, глаза ей уже привыкли къ изящному. Двери и окна закоптли, и неплотно затворялись, стны были гд выблены известкой, гд оклеены срой бумагой, ни зеркала, ни картины не скрывали непріятной наготы ихъ. Огромные камины, которые зимою, можетъ быть, были были очень комфортны, теперь, лтомъ какъ то непріятно поражали взоры, огромныя окна были безъ сторъ и безъ занавсъ, мебель нигд не размщена, ящики съ посудой въ безпорядк стояли тамъ и самъ. Для нея въ этомъ старомъ дом жили еще завтныя воспоминанія дтства, но что скажутъ дядя и тетка, привыкшіе къ роскоши, ко всмъ утонченнымъ удобствамъ столичной жизни!..

Грустны были размышленія Фледы, но она не остановилась на нихъ, обойдя весь домъ, она возвратилась въ столовую и стала думать, какъ бы по возможности сгладить вс неровности, скрасить недостатки. Она заглянула въ кухню, разбудила служанокъ, приказала готовить завтракъ. Къ счастію, сырая погода позволяла затопить каминъ — она немедленно этимъ распорядилась, и вскор яркій огонь облилъ свтомъ своимъ унылую комнату, она примтно повеселла, надобно теперь позаботиться о завтрак: этого уже Фледа не хотла поручить никому. Она принялась разбирать сундучки и чемоданы, угадывая, какъ бы по вдохновенію, гд что уложено — блье, серебро, фарфоръ — все выходило на свтъ, все устанавливалось въ порядк ея проворными ручками, и чайный столъ вскор былъ сервированъ также изящно, какъ въ Стетстрит. Она окинула его опытнымъ взглядомъ и ршила, что даже прихотливый дядя ея останется доволенъ. Вдругъ блеснула ей новая мысль: на лугу, не очень далеко отъ дому протекалъ ключъ чистой воды, на берегу его (она припомнила) росъ прекрасный крессъ-салатъ, до котораго дядя ея былъ большой охотникъ. На двор дождь — но, что нужды?.. Фледа поспшно надла калоши, накинула на голову старый плащъ Гюга и побжала черезъ кухню на знакомый лужокъ. Служанки вскрикнули было отъ удивленія, но Фледа только мимоходомъ усмхнулась имъ и бжала безъ оглядки по мокрой трав!

— Славная барышня! сказала кухарка Марья горничной Анн.

— Да, хорошенькая! отвчала Анна.

— Не будь ея, хоть не живи въ дом.

— Мистриссъ Росситуръ такая важная!

— Да и баринъ тоже, носъ-то какъ поднимаетъ! Видно черстваго хлба не дали! Ужъ, кажется, я кушанье-то получше ихъ приготовлять умю.

— И какихъ они нарядныхъ вещей навезли сюда. Куда какъ кстати!

Никто не догадывался какъ много хлопотала Фледа въ это утро, но она и не заботилась объ этомъ, она трудилась не для похвалы. Вс остались довольны завтракомъ, ей это только и нужно было. Она одна была весела во всемъ дом.

— Какой пріятный воздухъ въ сравненіи съ Нью-оркскимъ! сказала она.

Вс посмотрли за нее — никто прежде не догадался сдлать этого замчанія, тутъ же обратили вниманіе и на свжую зелень.

— Какой вкусный крессъ салатъ! сказала г-жа Росситуръ.

— Да, хотлъ бы я знать, откуда его достали, прибавилъ мужъ ея.

— Фледа наврно знаетъ, замтилъ Гюгъ.

— Онъ растетъ по берегу ручья, протекающаго по этому лужку, отвчала она.

— Такъ, но кто же нарвалъ его? спросилъ дядя, глядя съ улыбкою на ея свженькое личико.

— Я.

— Ты выходила въ этотъ дождь?

— О, въ Квичи дождь ничего не значитъ, дяденька.

— Онъ и не промочитъ?

— Почти что нтъ, одни рукава, и т ужъ высохли.

— Однако, не повторяй этого опыта, душенька.

— Какой пасмурный день… пожимаясь, сказала г-жа Росситуръ.

— Какія маленькія стекла въ такихъ огромныхъ окнахъ! замтилъ Гюгъ.

— А какой за то видъ изъ этихъ оконъ, возразила Фледа, смотри Гюгъ! это стоитъ всхъ Ваттри и парковъ на свт.

— На свт! въ Нью-орк, еще можетъ быть, отвчалъ дядя, но ужъ врно это не лучше Елисейскихъ полей.

— Для меня лучше, сказала Фледа.

— Сегодня мн придется довольствоваться прогулкою изъ одной двери въ другую, сказала г-жа Росситуръ.

— Нтъ, тетя Люси, вы теперь сядьте въ этотъ уголокъ, на кресло, съ книжкою и отдохните хорошенько, а мы съ Гюгомъ все устроимъ и уберемъ. Гюгъ, я, Марья и Анна, это цлый полкъ, мы безъ васъ легко обойдемся. Я буду распоряжаться, а когда не буду знать, что длать, то приду къ вамъ за приказаніями. Дяденька, не потрудитесь ли вы открыть этотъ ящикъ съ книгами? я думаю, Гюгъ съ нимъ не сладитъ. Постойте же, я васъ усажу, тетенька.

Такъ успла Фледа взять на себя вс хлопоты, не смотря на желаніе тетки поберечь ее. Она знала лучше всхъ вс уголки и закоулки въ дом, слдовательно никто въ могъ обойтись безъ ея помощи и указанія. Съ помощью Гюга она разобрала вс сундуки и чемоданы, разставила по мстамъ посуду, уложила блье и платье, убрала съ заботливою предусмотрительностію кабинетъ дяди, и даже передъ чаемъ разложила на столик книги, чтобы комната не показалась г. Росситуру пустою и непривтливою. Г. Росситуръ, не смотря на дождь, цлый день былъ въ отлучк.

Вс собрались къ ужину очень усталые тлесно и умственно, молодые люди однако развеселились покушавши, только г. и г-жа Росситуръ были задумчивы.

— Врядъ-ли Доноганъ что нибудь смыслитъ въ дл, сказалъ онъ наконецъ.

— Зачмъ же ты его нанялъ? спросила жена его.

— Къ сожалнію — такъ случилось.

Молчаніе.

— Чего же онъ не смыслитъ?

Г. Росситуръ засмялся, но не веселымъ смхомъ.

— Слишкомъ долго высчитывать. Еслибы ты спросила меня, что онъ смыслитъ, такъ я бы коротко отвчалъ: не знаю.

— Но ты и самъ не хорошо понимаешь дло. Увренъ ли ты?

— Въ чемъ?

— Что этотъ человкъ не смыслитъ?

— На столько у меня есть здраваго смысла.

— Что же длать?

На такой вопросъ отвчать непріятно, когда нтъ опредленной мысли. Росситуръ молчалъ.

— Еслибы я могъ найти какого нибудь большеголоваго Янки, съ которымъ бы войти въ долю, сказалъ онъ наконецъ — Доноганъ могъ бы работать подъ его руководствомъ…

— Дядюшка, я могла бы рекомендовать вамъ сказала Фледа — я думаю, дядя Сетъ согласится.

Онъ взглянулъ на милую совтницу и улыбнулся.

— Дядя Сетъ? что это за дядя Сетъ?

— Сынъ бабушки Миріамъ, Сетъ Плумфильдъ. Онъ очень хорошій хозяинъ, ддушка всегда это говорилъ, а ддушка всхъ зналъ.

— Мистриссъ Плумфильдъ была родная сестра покойнаго г. Рингана — отвчала г-жа Росситуръ на вопросительный взглядъ своего мужа.— Фледа говоритъ объ ея сын.

— Дядя Сетъ, гмъ!… Посмотримъ… Однако, Фледа что это, твой чудный воздухъ такъ не гармонируетъ съ твоимъ личикомъ? Я тебя не видалъ такой блдной, унылой, съ самаго Парижа. Что ты длала, душа моя?

— Что? все, папенька!— отвчалъ Гюгъ.

— О, это ничего не значитъ! перебила Фледа съ ясной улыбкой,— а немножко устала — и все тутъ!

Она опустилась на подушку дивана тотчасъ посл ужина и заснула — крпко, безмятежно какъ дитя, но и во сн ея очаровательное личико производило успокоительное вліяніе на окружавшихъ ее, которые еще долго сидли, разговаривали, поглядывая повременамъ на спящую двушку, и не догадываясь, какую благодтельную волшебницу имли они въ ней.

XVIII.

Усталость не помшала Флед встать на слдующій день на разсвт. Вчерашніе труды были забыты, потому что ясное весеннее утро свтило въ ея окна, и она расположилась немедленно отправиться къ бабушк. Поспшно отыскала она Гюга.

— Собирайся скоре, Гюгъ! Я хочу идти къ бабушк Миріамъ и жду тебя. Пойдемъ. Это будетъ прелестная прогулка.

— Шшъ! сказалъ Гюгъ. Папенька на риг. Я не могу идти.

Фледа нахмурилась.

— Отчего же? Что случилось? Отчего ты не можешь идти?

Онъ покачалъ головою и повернулъ къ риг.

Флед сгрустнулось и она пошла медленными шагами. Что же за нужда, что дядя въ риг? Онъ никогда не мшалъ ея удовольствіямъ: что же такое случилось? И Гюгъ что-то не веселъ. Вся прелесть весенняго утра исчезла. Фледа уже не любовалась травою, которая блистала алмазами на ясномъ солнц, она шла опустя голову, перебирая ленты своей шляпки въ грустной задумчивости, которую не вдругъ могли разсять пріятный сельскій воздухъ и прелесть давно знакомыхъ мстъ и воспоминаній. Вотъ эти сахарные клены, которые были покрыты инеемъ, когда она видла ихъ въ послдній разъ, въ октябр, узжая изъ милой родины, теперь они смотрятъ такъ свжо, распуская нжные листики. Вотъ и мостикъ, на которомъ она остановилась, глядла и слушала знакомое журчанье воды, знакомый шелестъ лсовъ, все тоже, ничто не перемнилось, ничто, кром ея!.. Четыре года съ половиною прошло съ тхъ поръ, какъ она въ послдній разъ прощалась съ этими мстами, сидя на лошади Карльтона, и какая странная судьба снова привела ее сюда.

Глубоко вздохнувъ и поправивъ шляпку, Фледа взошла на пригорокъ, прошла мимо пильни, мимо фабрики, мимо домиковъ… все тоже, но какъ будто не то!.. Все облито лучами утренняго солнца, но все какъ будто потемнло, постарло… конечно, это не бда, Фледа все столько же любила ихъ. Не останавливаясь ни на мстахъ, ни на мысляхъ, двушка спшила впередъ, впередъ, и вотъ наконецъ завидла она бабушкинъ хуторъ, и онъ постарлъ также, но Фледа не замчала этого, и едва переводя духъ, бжала черезъ садъ, на крыльцо…

Въ первой комнат никого не было, въ такъ называемой гостиной тоже. Дрожа отъ радости, Фледа отворила знакомую дверь и безъ шума пробралась черезъ маленькій корридоръ въ кухню. Дверь была едва притворена, и тихо растворивъ, ее Фледа увидла милую свою бабушку, которая заботливо хлопотала около печи. Нсколько короваевъ горячаго хлба только что вынутаго лежали неподалеку на стол, по другую сторону были приготовлены разные пирожки и пряники, которые ждали своей очереди, чтобы идти въ печь въ вольный духъ. Фледа стояла притаясь и ожидая, пока бабушка обернется, старуха наконецъ обернулась, двушка вскрикнула, бросилась ей на шею и заплакала отъ радости. Изумленная старушка едва врила глазамъ своимъ, плакала и позабыла про свою печку.

— Нельзя ли позавтракать, матушка? сказалъ вдругъ мужской голосъ. Мн пора идти въ поле. Эге, матушка, что это?..

Сетъ переступилъ за порогъ и увидлъ мать свою и Фледу, которыя сидли обнявшись, смялись и плакали.

— Что это значитъ? повторилъ Сетъ.

— Разв не видишь, Сетъ?

— Вижу, что кто-то вамъ помшалъ и перепортилъ все ваше печенье. Но не знаю, кто это?

— Не знаете, дядя Сетъ? сказала Фледа, отирая слезы и подходя къ нему.

— А!.. ну, не совсмъ еще память отбило! Здравствуй, племянница! Поцлуй же меня. Какъ поживаешь? А! видно краснть еще не разучилась, даромъ что долго жила съ блднолицыми въ городахъ.

— Я ничему не разучилась, и ничего не позабыла, сказала Фледа красня, смясь и пожимая съ сердечною радостію руку дяди.

— Дло, дло! особливо хорошаго забывать не надо. Ну, гд же ты жила все это время?

— Въ Нью-орк, въ Париж, въ разныхъ мстахъ.

— И врно не нашла ничего лучше Квичи? Есть ли гд масло и хлбъ лучше, чмъ въ Квичи, а?..

— Нигд, разумется.

— Ну, за эти слова поцлуй меня еще разъ, теперь пойдемъ, и кушай хлбъ съ масломъ, сколько душа приметъ. Онъ все также хорошъ, какъ и прежде былъ. Матушка, я увренъ, что завтракъ готовъ, вотъ и кофейникъ на своемъ мст.

— Завтракъ уже готовъ? сказала Фледа.

— И давно пора. Если не готовъ, то я уйду и безъ завтрака. Работники давно ушли, не присмотри, такъ все перепортятъ. Ну Фледа, пойдемъ завтракать, посмотримъ, не забыла ли ты, какъ кушаютъ въ Квичи.

— Не знаю, право, меня будутъ ждать дома.

— Я про то знать не хочу, садись, ты не уйдешь, не покушавъ матушкиной хлба-соли, у тебя такого вкуснаго завтрака не найдется. Матушка, усадите ее на мсто и налейте ей чашку кофе.

Фледа не заставила себя долго упрашивать, ей самой были дороги воспоминанія старины. Хотя вкусъ ея нсколько избаловался съ тхъ поръ, но никакія утонченности не могли казаться ей пріятне чрезвычайной чистоты и изобилія деревенской кухни. У бабушки на стол стоялъ окорокъ ветчины, но такъ вкусно, такъ опрятно приготовленный, что угодилъ бы самому прихотливому вкусу, Фледа старалась забыть, что ее будутъ ждать дома, радушный привтъ добрыхъ родныхъ былъ ей несказанно пріятенъ. Бабушка не сводила глазъ съ нея, мистеръ Плумфильдъ усердно подчивалъ.

— Такъ г. Росситуръ совсмъ переселился въ деревню, сказала Миріамъ. Какъ ему здсь нравится?

— Вдь онъ вчера только пріхалъ, уклончиво отвчала Фледа — Что, онъ хорошій хозяинъ? спросилъ Сетъ.

— Не очень.

— Онъ самъ намренъ хозяйничать?

— Не знаю, я думаю, онъ возьметъ прикащика, и будетъ только надсматривать.

— Ну, это плохо, разв попадется ему прикащикъ — кладъ подъ руки.

— Есть ли у него кто-нибудь? спросила бабушка, накладывая купанье на тарелку внучки.

— Да, Доноганъ, ирландецъ, дядя Рэльфъ привезъ его изъ Нью-орка.

— Гмъ! значительно промычалъ Сетъ.

— Что вы объ этомъ думаете, спросила Фледа.

Подумавъ немного, Сетъ отвчалъ:

— Земля въ плохомъ положеніи, за ней много труда, она раззорена, запущена, нужно много привесть въ порядокъ, удобрить — порядочнаго дохода не дождешься ране двухъ или трехъ лтъ… У ирландца же голова, все равно, что игрушка. Руки у нихъ такъ еще годятся.

— Я думаю, что дяд Ральфу нужно будетъ взять американца въ помощь этому человку, замтила Фледа.

Сетъ не отвчалъ.

— Не намрены ли вы нанять молочницу? спросила Миріамъ.

— Не знаю, бабушка, ничего еще не слыхала.

— Г-жа Росситуръ понимаетъ сельское хозяйство?

— О, вовсе нтъ!..

— Есть ли у ней однако коровы?

— Нтъ еще.

— Кто же ей помогаетъ?

— Дв женщины — ирландки.

— Матушка, возьмитесь-ка вы поучить ее хозяйству, сказалъ Сетъ.

— Кого? тетю Люси? вскричала Фледа. Она не можетъ хозяйничать. Она слишкомъ нжна и слаба для этого.

— Такъ зачмъ же она сюда пріхала?

— Ты знаешь, что обстоятельства заставили мистера Росситура оставить Нью-оркъ, отвчала его мать.

— Да, но вдь это не отвтъ. Лучше вовсе не приниматься за такое дло, которое не можетъ дать средства къ существованію. Ферма зависитъ отъ руки ею управляющей. Земля сама собою ничего не родитъ, надо ее заставить приносить плоды. Что, мистеръ Росситуръ человкъ съ способностями?

— Какъ же, онъ очень способный человкъ на все, исключая только земледлія.

— Ну, если онъ захочетъ толкомъ учиться, то конечно можетъ и выучиться. Сказавъ эти слова, Сетъ кончилъ свой завтракъ и вышелъ изъ комнаты.

— Ты совсмъ не измнилась, сказала бабушка Миріамъ, когда сынъ ея вышелъ, и, обнявъ Фледу, прибавила: ты все таже маленькая Фледа.

— Не совсмъ-то маленькая, бабушка, съ улыбкой замтила Фледа.

— Конечно, но все таки ты осталась моей любимой двочкой. Свтъ тебя не испортилъ.

— Надюсь, бабушка.

— А помнила ли ты всегда, Фледа, просьбу твоей матери?

— Всегда, бабушка!

Тетка нжно погладила ее по голов, и горячо прижала къ своему сердцу. Фледа осыпала ее ласками.

Посл минутнаго молчанія, Фледа сказала:

— Я хотла привести къ вамъ Гюга, но его что-то задержало дома. Я уврена, вы его полюбите, онъ такой добрый.

— Я непремнно приду къ вамъ, чтобъ посмотрть на него. Дай, ему вотъ это, отъ меня, прибавила она, отдавая ей славный яблочный пирогъ, это для васъ обоихъ, съшьте его вмст.

Фледа поцловала тетку и отправилась домой. У подножія горы она встртила дядю, искавшаго Сета Плумфильда. Фледа не стыдилась сына тетки Миріамъ, даже предъ такимъ свтскимъ человкомъ какъ мистеръ Росситуръ. Сетъ Плумфильдъ хотя и одтый по мужицки, и манерами похожій на мужика, былъ красивый мужчина, съ правильными, благородными чертами, его темнокаріе глаза выражали доброту и здравый умъ.

Молодая двушка подвела своего дядю къ двоюродному брату, пахавшему на ближнемъ пол, два другіе работника ему помогали.

— Славная погода, сказалъ Сетъ, пожавъ руку мистеру Росситуру.

— Да, отвчалъ послдній, я не задержу васъ боле одной минуты. Мистеръ Плумфильдъ, мн надо поденьщиковъ для паханія, а Фледа говорятъ, вы знаете всхъ въ околодк, потому я пришелъ васъ просить мн указать на кого-нибудь.

— Да вамъ что нужно, рабочія руки, или голову, чтобы ими управлять? спросилъ Сетъ.

— По правд сказать, и то и другое, и на придачу еще плугъ, потому что, у меня ихъ всего два, а теперь каждая минута дорога. Но всего мн нужне найти кого-нибудь, кто бы умлъ присмотрть за рабочими. Можете ли вы мн въ этомъ помочь?

— Не знаю, мистеръ Росситуръ, отвчалъ Сетъ, въ эту пору очень трудно достать то, что вамъ нужно. Впрочемъ, я посмотрю, можетъ быть я самъ съ моимъ плугомъ могу вамъ быть полезенъ. Я могу пахать у васъ два дня въ недлю, а у меня свои поля почти готовы. Но этого, я знаю, вамъ мало. У меня нтъ ршительно ни одного лишняго человка, но, можетъ быть, мистеръ Спрингеръ уступитъ вамъ одного изъ своихъ работниковъ. Ты, Фледа, знаешь, гд живетъ дядя Джошуа.

Поблагодаривъ Сета, и распросивъ его кой что о земледліи, мистеръ Росситуръ отправился дальше съ своей племянницей, напвая что-то въ полголоса, казалось, эти прогулки были не по немъ.

Когда они пришли къ дяд Джошуа, Фледа ушла отыскивать тетку Сару, а мистеръ Росситуръ остался вдвоемъ съ старикомъ.

— Слдовательно, началъ послдній, выслушавъ просьбу мистера Росситура, вамъ нужны помощники?

— Да, мистеръ, они мн необходимы.

— И одинъ плугъ, со всми принадлежностями?

— Я уже сказалъ вамъ, что мн нужно, замтилъ мистеръ Росситуръ сухо, скажите, можете ли вы мн это дать или нтъ?

— Право не знаю, отвчалъ старикъ, лниво потирая руки о колни. Я думаю, вы еще немного сдлали въ имньи хорошаго?

— Ничего еще, я только вчера пріхалъ.

— Не правда ли, земля въ иныхъ мстахъ очень плоха?

— Право не могу ничего сказать, прежде чмъ я ее не видлъ.

— Должно быть такъ, продолжалъ старикъ, качая головой, управлявшій ею, въ послднее время, очень плохо велъ дло, онъ хотлъ, чтобъ земля много приносила, не израсходовавъ на нее ничего. Вы найдете все въ запустніи, даже заборы, иные развалились, а другіе вовсе сгнили.

— Я вроятно все найду какъ онъ оставилъ, ибо я этимъ совсмъ еще не занимался.

— А что, Сетъ Плумфильдъ кончилъ пахать?

— Онъ сегодня еще пахалъ.

— Вотъ такъ тонкая штука! А что вы думаете сдлать изъ болота, находящагося у васъ на юго-запад отъ овина, за лугомъ, между пригорками?

— Прежде чмъ думать о болот, мистеръ… мистеръ… я по несчастію забылъ ваше имя…

— Спрингеръ — Спрингеръ — Джошуа Спрингеръ.

— Мистеръ Спрингеръ, прежде чмъ заняться болотомъ, я бы очень желалъ сдлать что-нибудь изъ сухой земли, будете ли вы такъ добры, чтобъ мн сказать, могу ли я разсчитывать на вашу помощь?

— Право не знаю, отвчалъ старикъ, я никого не могу вамъ дать кром моего сына Луки, но я не знаю, согласится ли онъ идти къ вамъ въ работники.

— Въ такомъ случа, прощайте, сказалъ мистеръ Росситуръ вставая, мн очень жаль, что я васъ напрасно обезпокоилъ.

— Подождите, пожалуйста. Я сейчасъ пойду и узнаю. Присядьте.

Мистеръ Росситуръ слъ, а дядя Джошуа пошелъ за кухню, посовтоваться съ женою, безъ согласія которой онъ въ послдніе годы ничего не длалъ. Ея тонкій, прозорливый умъ былъ для его грубаго, тяжелаго ума тоже, что пила для металла.

— Кажется, Лук все равно, идти ли къ вамъ или къ кому другому, сказалъ дядя Джошуа входя, а я могу теперь обойтись и безъ него. Вы на сколько времени хотите взять его?

— Да покуда продолжатся эти тсныя обстоятельства, и дале, если онъ мн будетъ полезенъ.

— О! вы найдете въ немъ хорошаго работника, онъ на вс руки. сть онъ будетъ вдь у васъ?

— Я еще объ этомъ не распорядился, сказалъ мистеръ Росситуръ, съ трудомъ удерживаясь, чтобы не выказать свое неудовольствіе. Донованъ живетъ у меня на своихъ харчахъ и вс, которыхъ я буду нанимать теперь, должны будутъ слдовать его примру.

— Очень хорошо, отвчалъ Джошуа, это, конечно, все равно, но тогда надо прибавить плату, ибо вдь надо самому кормиться, да еще лошадей кормить.

— Конечно, я готовъ заплатить все, что это будетъ стоить.

— Хорошо. Вы сами сговоритесь объ этомъ съ Лукою. Онъ завтра же придетъ къ вамъ.

Фледа возвратилась отъ тетки, и вмст съ мистеромъ Росситуромъ, отправилась домой. По скорому, нетерпливому шагу дяди, она тотчасъ догадалась, что онъ недоволенъ.

— Это братъ твоего ддушки? спросилъ онъ наконецъ, посл долгаго молчанія.

— Нтъ, сэръ, нтъ, это только его шуринъ. Моя бабушка была его сестра, но между ними не было ни малйшаго сходства.

— Этому легко поврить.

— Я васъ увряю, ни малйшаго сходства, повторила Флэда, покрайней мр я такъ всегда слышала.

Разговоръ на этомъ прекратился.

По приход ихъ домой, мистриссъ Росситуръ спросила мужа, усплъ ли онъ въ своемъ намреніи?

— Да, отвчалъ онъ, одинъ двоюродный братецъ согласился мн самъ помочь.

— Двоюродный братъ! повторила мистриссъ Росситуръ.

— Да, мы просто въ гнзд двоюродныхъ братцевъ.

— Что вы хотите сказать, мистеръ Росситуръ?

— То, что мы въ гнзд двоюродныхъ братцевъ, вотъ и все. Право, по мн лучше было быть хоть въ гнзд грачей. He думаютъ ли они еще, что я буду приглашать своихъ работниковъ къ обду? этого бы только не доставало. Здсь вс или двоюродные братцы, или дяди.

XIX.
Докторъ Квакенбоссъ.

Лтніе дни пролетли весело и быстро надъ головами Гюга и Фледы. Ферма была предметомъ ихъ любимыхъ занятій, очаровательныя прогулки по лсамъ или по берегамъ живописныхъ ручьевъ восхищали Фледу, и она старалась всегда заманить съ собою Гюга, который однако лучше любилъ сидть дома за книгами. Въ хозяйств они знали только вкусное масло и сливки, въ стадахъ овецъ, пасущихся на зеленыхъ холмахъ, видли только живописную сельскую картину. Они видли до сихъ поръ только свтлую сторону деревенской жизни. Книгами занимались усердне, чмъ когда нибудь. Шекспиръ, Массильонъ, Сюлли, Коринна, Церковная исторія Мильнера — въ чтеніи Фледа соблюдала, какъ видите, прежнюю смшанную систему — казались еще пріятне въ тни густыхъ деревъ, или при журчаніи ручейка, кингъ, всегдашній спутникъ ихъ прогулокъ, спалъ свернувшись на кончик платья госпожи своей. Фледа по временамъ взглядывала на дядю, чтобъ видть веселъ онъ или пасмуренъ, и потому знала напередъ, что его выраженіе отразится на кроткомъ личик ея тетки. Ей приходило иногда въ голову, что дядя ей плохой хозяинъ, но первый втерокъ, или видъ цвтника прогоняли невеселыя мысли, дядя предоставилъ въ ея распоряженіе весь палисадникъ передъ домомъ, и она съ Гюгомъ дятельно занималась цвтоводствомъ.

Во лто кончилось.

Въ одно ноябрьское утро Фледа собрала послдніе цвты съ своей куртины. Она пришла домой веселая и румяная, но взглядъ на необыкновено унылую тетку вмигъ прогналъ ея веселость. Фледа, поцловавъ тетку, спросила отчего она скучна? что случилось?

— Мери и Джонъ отходятъ, отвчала тетка.

— Отходятъ!— Зачмъ?

— Соскучились въ деревн.

— Какія глупыя!— Ro что же за бда, тетя! Мы найдемъ другихъ!

— Кого же? Изъ города теперь не выпишешь, осенью никто не подетъ.

— Въ самомъ дл? Ну, такъ поищемъ здсь.

— Здсь! Кого же здсь найдешь? А что скажетъ дядя? подумай только!

— Ничего, тетенька, какъ нибудь устроимся. Когда же Мери и Джонъ отходятъ?

— Завтра же, они не хотятъ и дождаться, пока мы найдемъ кого нибудь на ихъ мсто.

— Ну и Богъ съ ними, чмъ скоре, тмъ лучше.

— Разумется, я и не расположена ихъ удерживать, но..ж г-жа Росситуръ сложила руки.

— Мн нечмъ заплатить имъ теперь, прибавила она — и он не хотятъ ухать, не получая уплаты.

— Разв дядя Ральфъ не можетъ вамъ дать денегъ?

Г-жа Росситуръ покачала головою.

— А сколько вамъ недостаетъ? спросила Фледа.

— Двадцать пять долларовъ. Подумай, что онъ не можетъ мн дать этой бездлки!… сказала г-жа Росситуръ и заплакала.

— Полноте, тетя, сказала Фледа, стараясь сохранить веселый видъ, вы знаете, что дяд много пришлось положить денегъ въ хозяйство, уплачивать работникамъ, мало ли что еще? Не удивительно, поэтому, что деньги вс вышли и какъ нарочно теперь! Но это ничего, онъ справится.

— Я спросила его, продолжала Люси свозь слезы, когда онъ будетъ въ состояніи дать мн денегъ, онъ отвчалъ, что самъ не знаетъ!

Фледа ничего не сказала и вышла изъ комнаты, черезъ дв минуты она воротилась.

— Тетенька, вотъ двадцать долларовъ, сказала она, постарайтесь достать еще пять.

— Гд ты взяла ихъ? вскричала г-жа Росситуръ.

— Достала честнымъ образомъ, шутливо отвчала Фледа. Дядя Орринъ подарилъ мн передъ отъздомъ на мелкіе расходы, а до сихъ поръ еще мн не случилось ни въ чемъ надобности.

Это предложеніе еще боле огорчило г-жу Росситуръ. Она прижала Фледу къ груди своей и еще сильне заплакала.

— Вотъ до чего мы дожили!.. сказала она. Нтъ, нтъ…. я немогу взять этихъ денегъ, милая Фледа.

— Можете и непремнно должны, тетя, говорила ласково Фледа.— Никакая покупка не можетъ мн доставить столько удовольствія. Мн эти деньги вовсе не нужны, он будутъ даромъ лежать въ ящик. Пожалуйста, отпустите поскоре этихъ служанокъ. Возьмите деньги, дядя Рольфъ поправится, онъ только теперь поиздержался. А мы постараемся между тмъ достать порядочную кухарку, увидите, что все уладится.

Нжный поцлуй тетки былъ отвтомъ на эти слова.

— Но я не знаю, сказала она — кого тутъ найдти… въ деревн… не знаю, къ кому обратиться, Ральфъ врно тоже не знаетъ, а Гюгъ тоже….

— Я отправлюсь вмст съ Гюгомъ, сказала Фледа. Положитесь на насъ.

— А покамстъ я вамъ приготовлю кушанье сама. Обдъ будетъ не дурной, вы увидите, и дядя Ральфъ похвалитъ, когда узнаетъ, что это я готовила. Ну, теперь развеселитесь же, тетя Люси, я только объ этомъ а прошу васъ. Пожалуйста, улыбнитесь, хоть для меня!…

Служанкамъ заплатили жалованье и он ухали на слдующее утро. Фледа смотрла имъ вслдъ съ грустнымъ чувствомъ, и думала, что теперь весь домъ и хозяйство за ея плечахъ. Въ это время къ ней подошелъ Гюгъ.

— Что теперь длать? спросилъ онъ.

— Надобно нанять другихъ служанокъ, отвчала Фледа.

— А гд ихъ взять?

— Не знаю, отправимся и поищемъ.

— А до тхъ поръ надобно подумать объ обд, а то дядюшка подумаетъ, что пришелъ конецъ свта.— Посмотри, въ кладовой ничего нтъ, Гюгъ, ничего, кром хлба, слава Богу, что и тотъ нашелся. Ну, я сварю кофе дяд Ральфу, и сдлаю чудесную яичницу! а ты, Гюгъ, накрой столъ. Не умешь? Ну, такъ приготовь тартинки, а я займусь всмъ остальнымъ. Вы видите, что не худо умть все приготовить, мистеръ Гюгъ Росситуръ!

— Гд это ты выучилась длать яичницу? спросилъ Гюгъ съ удаленіемъ, между тмъ какъ Фледа засучила рукава и съ веселымъ видомъ принялась хлопотать о хозяйств. Столъ былъ накрытъ, кофе поданъ, и дв полныя тарелки тартинокъ и поджареныхъ гренокъ красовались на стол.

— Гд? спросила Фледа. А ты забылъ м-ссъ Ренни? Я видала, какъ Эмиль готовилъ кушанье. Ныншнимъ лтомъ я пробовала кое что растолковать Мери да и сама пріучилась. Видишь-ли, неизвстно, что къ чему пригодится!

— Посмотримъ, что папенька скажетъ, когда узнаетъ, что ты приготовляла обдъ!

Кофе, тартинки, яичница и любимое блюдо зелени мистера Росситура были сервированы со всевозможною изящностію и онъ остался совершенно доволенъ. Но тетя Люси грустно смотрла на разгорвшееся у огня личико Фледы и замчала, что ея аппетитъ пропалъ, двушка между тмъ сердечно радовалась своей удач.

Посл обда Гюгъ заложилъ одноколку и отправился съ Фледою на поиски. Фледа вздумала обратиться къ старой знакомк своей Цинтіи Галль, зная, что она безъ мста и живетъ гд-то около Монтепуля. Бабушка Миріамъ одобрила эту мысль, и Фледа отправилась прямо туда.

Домикъ Цинтіи стоялъ всторон отъ дороги, на зеленомъ лугу, по близости ни деревца, ни кусточка, ни цвтка — все пусто, Грязно — какъ будто домикъ необитаемъ, одна тонкая струйка дыма указывала на противное и въ тоже время свидтельствовала о бдности жителей.

— Неужели здсь?… спросилъ Гюгъ.

— Кажется. Подожди здсь съ лошадью, Гюгъ, а я пойду попытаю счастія. Надежды мало — прибавила Фледа, покачавъ головою.

Домикъ стоялъ къ дорог заднимъ Фасадомъ, Фледа обошла кругомъ по узкой, грязной тропинк. Постучавшись въ дверь, она услышала въ отвтъ: ‘войдите!’

— Здсь живетъ мистриссъ Галль? спросила Фледа.

— Это я — отвчала старушка непріятной наружности.

— Цинтія дома?

— Люцинда! Люцинда!.. крикнула старушка, обращаясь къ противуположной двери. Скажи Цинтіи, что ее кто-то спрашиваетъ!…

Спустя довольно долго времени, Цинтія явилась разряженная.

— Что это?… Фледа Ринганъ!… сказала она, поглядвъ на свою гостью. Какъ поживаете? Я не ожидала васъ видть. Какъ вы выросли!

Она была замтно рада и крпко потрясла руку Фледы.

— Что это въ камин не разведенъ огонь?… продолжала она оглядвшись. Мы занимались въ другихъ покояхъ, такъ онъ и погасъ. Вы врно озябли?

— Нтъ, отвчала Фледа.

— Я уже слышала, продолжала Цинтія, что вы воротились на родину. Что, рады вы этому?

— Да, я рада была увидть свою родину.

— Я уже тамъ давно не была. Вотъ уже съ годъ живу дома. Надоло жить по людямъ — прибавила Цинтія насмшливо. Фледа не знала, что отвчать.

— Какъ это вы сюда попали? Прямо изъ Квичи, что ли?

— Я пріхала нарочно къ теб, Цинтія.

Не спросивъ зачмъ, Цинтія отправилась въ другіе покои и принесла обгорлое полно, за которымъ струился длинный хвостъ чернаго дыма. Фледа подумала, что лучше бы обойтись вовсе безъ топлива. Она не знала какъ приступить къ длу.

— Здорова ли мистриссъ Плумфильдъ?… спросила Цинтія, стараясь раздуть огонь.

— Слава Богу,— но Цинтія, пожалуйста, не хлопочи столько дли меня. Я захала на нсколько минутъ.

— У насъ дрова есть! замтила Цинтія съ насмшливой улыбкой,— Фледа не очень обрадовалась этому. Миссъ Галль показалась ейгораздо непріятне прежняго — отчего? она не могла еще разгадать.

— Какъ поживаетъ графъ Дугласъ съ женою? продолжала Цинтія. Я давно о нихъ не слыхала. Вотъ, я всегда говорила вашему ддушк, что лучше бы онъ сдалъ ферму Дугласу. А что, пожалуй, вы опять свяжетесь съ Дейдонговеромъ? Ужъ, какъ его здсь вс ругаютъ!..

— Я не видала Дугласовъ: — но Цинтія, какъ ты думаешь, зачм я пріхала?

— Не знаю,— возразила Цинтія, хлопоча около камина,— ужъ не нужно ли вамъ чего отъ меня?

— Я хотла пригласить тебя перехать къ моей тетушк, г-ж Росситуръ. Мы теперь остались одни и намъ очень нужна помощница, я прежде всего о теб подумала.

Цинтія молчала, она сидла передъ каминомъ, протянувъ ноги и не сводя глазъ съ дымящагося полна, на губахъ ея блуждала непріятная улыбка.

— Что же ты скажешь, Цинтія? спросила Фледа.

— Поищите кого нибудь другаго! отвчала миссъ Галль сухо и съ тою же улыбкою.

— Зачмъ же? Мн пріятне было бы имть дло съ старою знакомою, чмъ съ чужою.

— Да вы, что ли, тамъ хозяйничаете?

— Да, я длаю всего по немножку,— и стряпаю, и хозяйничаю — какъ придется. Мн бы хотлось передать хозяйство теб, Цинтія.

— Я думаю, у мистриссъ Росситуръ помощниц будетъ довольно дла! сказала Цинтія подумавъ немного, въ голос ея слышалось оскорбленное самолюбіе.

— Она слабаго здоровья и не можетъ заниматься сама, ей хотлось бы имть кого нибудь, кто принялъ бы вс хлопоты на себя. Ты была бы полная хозяйка Цинтія.

— Чай, тетушка держитъ особый столъ?

— Да, дядюшка любитъ обдать одинъ въ своей семь.

— Такъ я несогласна! сказала Цинтія подбирая съ полу лоскутья. Фледа замтила, что на вспыхнувшемъ лиц ея выразилась мстительная радость, увидла, что Цинтія не согласится, пожалла объ ея неумстной гордости и задумчиво пошла назадъ къ ожидавшей ея одноколк.

— Жизнь не романъ, милый Гюгъ, сказала она, садясь на свое мсто.

— Удалось ли теб? спросилъ тотъ.

Фледа покачала головою.

— Почему же?

— Гордость — оскорбленная гордость всему причиною? Ужасная обида — не обдать съ нами за однимъ столомъ.

— А вдь гд живетъ!… замтилъ Гюгъ.

— Ты бы посмотрлъ еще, какъ живетъ!… По всему видно, что она очень бдна. А вдь какъ горда!.. Бдняжка!

— Бдняжка ты, Фледа. Ну что же теперь длать?

— Что нибудь,— отвчала она шутливо. Впрочемъ, можетъ быть все къ лучшему, потому что Цинтія очень вздорная женщина.

— Знаешь ли что, продолжала Фледа, любуясь прекрасной осенней природою,— я думаю, что для меня принесъ большую пользу нашъ отъздъ изъ Нью-орка.

— Все, что случается — къ лучшему, но — отчего ты говоришь это?

— Я говорю не о другихъ, но о себ собственно. Мн кажется, немножко гордилась нашимъ богатствомъ и изяществомъ.

— Ты!… воскликнулъ Гюгъ, глядя на нее съ удивленіемъ.

— Да, немножко. Конечно, я любила нашъ прекрасный домъ, наши картины, мебель, и проч. просто за ихъ красоту и комфортъ, но въ тоже время я съ тайнымъ удовольствіемъ думала, что они свидтельствуютъ о превосходств нашего вкуса передъ вкусомъ всхъ нашихъ знакомыхъ и друзей.

— Можетъ быть ты теперь гордишься также своей аристократической собаченкой?

— Можетъ-быть! Но безъ шутокъ, Гюгъ, я нахожу, что намъ здсь лучше во всхъ отношеніяхъ! Посмотри, какъ мягко волнуются эти поля, посмотри на эту гряду холмовъ, вдь это восхитительно! А какой великолпный горизонтъ, Гюгъ! А какое небо! О, для меня деревня въ тысячу разъ лучше самаго роскошнаго города!

— И для меня также. Если бы только…

Фледа очень хорошо поняла, чего недосказалъ Гюгъ, но не отвчала.

— Послушай-ка, Гюгъ, сказала она чрезъ нсколько времени — я что-то не помню, что бы мы, дучи сюда, прозжали мимо этого пригорка?

— Онъ оставался у насъ назади…

— Можетъ быть… однако… я уврена, что мы не хали мимо этого хлбнаго поля. Мы сбились съ дороги.

Гюгъ удержалъ лошадь, и осмотрвъ внимательно окрестность, сталъ и самъ думать, что заблудился.

— Вонъ тамъ виднется домикъ, сказала Фледа, — подъдемъ и распросимъ о дорог.

— Я не вижу нигд домика.

— Да тамъ, за рощею, разв ты не видишь струйку дыма, который поднимается изъ за деревъ?… Поторопись однако, нынче рано смеркается, а вдь дома некому и чай приготовить.

Гюгъ остановился у воротъ дома, указаннаго ему кузиною, это былъ большой хуторъ, хозяинъ отворялъ дверь и вжливо спросилъ, чмъ можетъ служить имъ?

— Потрудитесь сказать намъ, сказалъ Гюгъ — далеко ли мы отъ Квичи?

— Не очень, по крайней мр, не далеко отъ деревни этого имени, потому что здсь община Квичи, но, кажется, я имю честь говорятъ съ сынкомъ г. Росситура?

Сынокъ г. Росситура подтвердилъ эту догадку и просилъ вжливаго незнакомца указать ему дорогу.

— Съ большимъ удовольствіемъ. Вы вроятно осматривали живописныя окрестности Монтепуля?

— Мы были по близости Монтепуля, но здили по длу, и на возвратномъ пути сбились съ дороги.

— А! Это очень легко. Вы вроятно здили туда въ первый разъ

— Въ первый, и очень спшимъ возвратиться.

— Вы знаете ту дорогу, что идетъ мимо дома дьякона Патерсона немного повыше озера?

Гюгъ не зналъ ее вовсе.

— И такъ продолжалъ услужливый указатель, позжайте прямо по этой дорог… жаль, что вы спшите… позжайте по этой дорог до… Вы знаете границу владнія г. Гарриса?

Ни Гюгъ, ни Фледа не знали ее.

— Ну, продолжалъ незнакомецъ,— такъ позвольте вамъ сказать, что должно сдлать. Пожалуйте ко мн съ сестрицею и закусите… Сестра моя накрываетъ столъ… потомъ я буду имть честь самъ проводить васъ по этимъ запутаннымъ дорогамъ.

— Покорно васъ благодарю… но зачмъ вамъ трудиться… вы только укажите намъ…

— Никакого труда нтъ… увряю васъ… право… ни малйшаго труда, я сочту это за честь… за большое одолженіе. Я докторъ Квакенбоссъ, вы можетъ быть слыхали…

— Благодарю васъ, докторъ Квакенбоссъ, но сегодня намъ некогда… мы должны какъ можно скоре возвратиться… сдлайте одолженіе, укажите намъ дорогу.

— Вотъ видите-ли… я боюсь… мстность вамъ незнакома… вы не опоздаете… лошадка ваша отдохнетъ немножко, моя будетъ готова въ одну минуту… Мистеръ Нарденъ! сдлайте скоре Лоллипона — въ три секунды все будетъ готово… Сударыня… уговорите… братца… не правда ли… вы согласны? Сударыня, пожалуйте мн вашу ручку… Я радъ, душевно радъ.

Наши дти были въ затруднительномъ положеніи. Отъ д. Квавенбосса кром вжливостей нельзя было ничего добиться, трудно было отвергнуть такое радушное усердіе и предупредительность. И такъ они ршились, вышли изъ одноколки и вошли въ домъ за своимъ хозяиномъ.

Докторъ продолжалъ любезничать.

— Я часто имлъ удовольствіе видть въ церкви фамилію Росситуръ… сказалъ онъ, обращаясь къ Флед, въ маленькой церкви въ Квичи-рун… благодаря этому обстоятельству, я тотчасъ же узналъ вашего братца… Можетъ быть вамъ извстно мое имя, сударыня? Я Квакенбоссъ… Не знаю слыхали ли вы?

— Слыхала.

— Мои работники, Ирландцы, ужасно коверкаютъ мое имя, или лучше сказать, они прекрасно сокращаютъ его, они меня называютъ просто Боссъ. Ха, ха, ха…

— Лишь бы больные не называли его квакъ {Quack значитъ шарлатанъ.}, подумала про себя Фледа.

Между тмъ докторъ ввелъ гостей въ свои покои. Сестра его нарывала столъ. Это была особа съ голландскимъ лицемъ, глазами безъ выраженія, волосами безъ цвта, ожерелье изъ золоченныхъ бусъ два раза обвивало ея шею.

— Имю честь представить васъ сестриц моей, сказалъ докторъ сладенькимъ голоскомъ.— Флора, представляю теб эту двицу, мы будемъ очень счастливы, если она соблаговолитъ сказать намъ свое настоящее имя.

Фледа улыбнулась и поспшила осчастливить доктора Квакенбосса.

— И такъ, вотъ миссъ Ринганъ… продолжалъ докторъ,— а этотъ молодой господинъ — сынъ г. Росситура, который взялъ на аренду ферму покойнаго г. Рингана. Я имлъ счастіе только что встртить ихъ, возвращаясь изъ Монтепуля, они сбились съ дороги. Не можешь ли ты угостить ихъ, пока сдлаютъ Лоллипона, на которомъ я отправлюсь проводить ихъ.

Бдная Флора немедленно исчезла, чтобы достать сыру получше и изжарить нсколько ломтиковъ свинины, потомъ возвратилась и начала искать во всхъ шкафахъ пирожнаго или варенья, Фледа тщетно упрашивала ее не безпокоиться.

— Жаль, что я не знала поране… вовсе не ждала гостей… бормотала Флора, — а то приготовила бы хорошенькое пирожное, — и хлбъ черствый… и сыръ не такъ хорошъ… но если угодно миссъ Ринганъ, можно начать другой, посвже… вотъ, ныншній годъ и варенье не удалось, отъ сырости все прокисло. Авось хоть груши понравятся, да вотъ и жаркое, по крайней мр горячо.

Можно ли было не принять такого усерднаго угощенія! Гюгъ и Фледа принялись за дло, одинъ взялъ на свою долю груши и пирогъ, другая стала уплетать сыръ и жаркое.

Осыпаемая ласками и предупредительностію, Фледа ршилась спросить у миссъ Квакенбоссъ, не знаетъ ли она какой нибудь женщины, которую они могли бы нанять въ услужэніе?

Напоивъ ихъ чаемъ, Миссъ Флора принялась раздумывать и наконецъ сказала, не ручаясь однако за успхъ, что можетъ быть одна изъ миссъ Финнъ согласится взять мсто.

— Гд он живутъ? живо спросила Фледа.

— Не подалеку… отъ Квичи… отвчалъ докторъ, который всегда говорилъ съ разстановкою не по недостатку мыслей, но потому что хотлъ всегда употреблять отборныя выраженія.

— Намъ не мимо ихъ приходится сегодня хать?

— Именно такъ… отвчалъ докторъ… Это для меня тмъ пріятне… что я буду имть честь… сопровождать васъ нсколько дале..

Дйствительно для этого имъ надобно было прохать нсколько лишнихъ миль, солнце садилось, когда они прожали черезъ Квичи-рунъ. Фледа была бы вполн довольна этою прогулкою въ прекрасный зимній вечеръ, еслибы не тревожилась своею неудачею и боязнію, что ее ждутъ дама. Однако, она ршилась захать на минуту къ Финнамъ, въ надежд привезти тетк, по крайней мр, удовлетворительный отвтъ. У воротъ этого дома, докторъ ршился наконецъ разстаться съ ними.

Жилище Финновъ имло довольно жалкую наружность. Фледа вошла въ большую комнату въ нижнемъ этаж, гд собралась вся семья, тутъ была огромная кухонная печь, нсколько полокъ, крашеные красною краскою стулья и столъ. У печи стояла женщина съ метлою. На привтствіе Фледы она отвчала сухимъ поклономъ и словами: садитесь!

Бдной Флед хотлось уйти скоре, вс жительницы этого дома смотрли непривтно, женщина съ метлой была въ старомъ черномъ ситцевомъ плать, на лиц ея выражались заботы и неудовольствіе. Въ углу сидла старуха, которой черты лица высказывали злой и сварливый нравъ. Въ другомъ углу шила немолодая женщина, обрзки матеріи, разбросанные около нея, указывали на ремесло ея. Поодаль, молодой человкъ ужиналъ одинъ, въ хлбной корзин сидлъ ребенокъ, и весело кричалъ, покачиваясь въ этой новоизобртенной колыбели.

Фледа не знала, какъ приступить къ длу, но некогда было долго думать. Она сказала:

— Я ищу кого нибудь, кто согласился бы пойти къ намъ на мсто. Миссъ Флора Квакенбоссъ сказала мн, что можетъ быть одна изъ васъ захочетъ помогать намъ.

— Вамъ помогать?.. сказала женщина, принимаясь подметать около печи, кому кого нужно?

— Моей тетушк… Г-ж Росситуръ…

— Росситуръ?.. Это та, что животъ въ дом стараго Рингана?

— Да, наши служанки отошли, и намъ нужно кого нибудь на ихъ мсто.

— На короткое время, или совсмъ? Вы понимаете, что если не надолго, то не стоитъ и безпокоиться.

— О, мы желали бы, чтобы она осталась у насъ, если поладимъ.

— Не знаю, право, сказала женщина, продолжая мести. Я могла бы дать вамъ Анну, да мн она дома нужна. А что даетъ ваша тетушка?

— Не знаю, надобно уговориться.

— Анна могла бы взять мсто… или другая… сказала старуха, потирая колни.

— Анна нужна дома, намъ безъ нея не справиться, да она же и слаба, а вамъ, чай, нужно кого нибудь посильне. У насъ еще есть Люси… Коли ей понравится, то она можетъ пойти… Ужъ если не понравится, то она ни за что не пойдетъ.

Надежда была очень слабая. Помолчавъ немного Фледа спросила:

— Какже вы думаете, согласится ли Люси?

— Да не знаю… ее нтъ дома, а то вы бы сами у нея спросили. Она сегодня работаетъ у мистриссъ Дугласъ. Вы знаете м-ссъ Дугласъ?… Жену графа Дугласа?

— Да, я давно ее знаю, сказала Фледа. Я Фледа Ринганъ, и жила здсь у ддушки.

— То-то я смотрю, что вы похожи на ддушку… Не правда ли?

— Она на отца похожа, сказала швея, положивъ работу, съ самаго появленія Фледы, она не переставала любоваться ею.

— Да, она очень хорошенькая, сказала старуха, сидвшая въ углу.— Такого красавца и молодца, какъ ея отецъ, и не бывало ни въ Квичи, ни въ Монтепул. сказала швея. Вы помните папеньку, Фледа?

— Настасья, сказала старуха, отпусти Анну.

— Анна дома нужна.

— Ну, такъ отпусти Люси,— прибавила старуха, видя, что Фледа встала.

— Я не могу ничего ршить теперь, возразила Настасья, побывайте завтра посл обда, мы собираемся стегать одяло, и Люси будетъ дома. Я буду очень рада васъ видть, вы сами съ ней поговорите. Васъ есть кому проводить?

Фледа поморщилась при мысли о вторичномъ посщеніи, прощаясь, она поблагодарила за приглашеніе, но отвчала уклончиво. Она вздохнула свободне, увидя себя снова въ пол

— Удачно ли твое посщеніе? спросилъ Гюгъ, когда она услась въ одноколку.

— Я получила приглашеніе завтра на вечеръ и лучъ надежды найти желаемую особу.

— На вечеръ!..

Фледа засмялась, и разсказала ему свой разговоръ съ Анастасіею.

— И ты собираешься на этотъ вечеръ?

— Не думаю. Только, пожалуйста, Гюгъ, не разсказывай ничего тетеньк, ее это будетъ мучить.

Фледа вовсе не располагала хать на вечеръ къ Анастасіи, но ужинъ, и на слдующій день завтракъ и обдъ и тысяча второстепенныхъ занятій убдили ее въ необходимости имть помощницу. Малйшее занятіе утомляло г-жу Росситуръ, которая между тмъ не могла видть, что Фледа трудится черезъ силу. Гюгъ былъ ея неизмннымъ попутчикомъ, но онъ также былъ несиленъ… И такъ, убравъ посл обда посуду и отдохнувъ немного, Фледа ршилась одться, взяла наперстокъ и отправилась на вечеръ къ Финнамъ. Гюгъ довелъ ее до дому и общалъ ввечеру за нею пріхать.

XX.
Общество въ Квичи.

Миссъ Анастасія съ радостнымъ удивленіемъ встртила Фледу. Гости уже собрались не въ. кухн, гд двушка была въ первое свое посщеніе, но въ верхнемъ этаж. Фледа должна была пройти сквозь цлый рядъ представленій, прежде чмъ сла на свое мсто.

Во первыхъ она была представлена супруг графа Дугласа, которая встртила ее радушно и ласково, взяла за об руки и нжно поцловала. Она считалась очень умною женщиною, отличною хозяйкою, и физіономія ея съ перваго взгляда показывала, что она любитъ порядокъ, разсчетъ, и не допускаетъ ни въ чемъ излишества. Одта она была опрятно, но просто. Съ Флорою Квакенбоссъ Фледа поздоровалась, какъ съ старою знакомой. Катерина Дугласъ, которую она знала ребенкомъ, была теперь молодая и хорошенькая двушка, носикъ ея былъ также вздернутъ, какъ и у матери, но туалетъ былъ нсколько роскошне, и кром того на ше красовалась розовая ленточка, пришпиленная бронзовой брошкой. Она привтствовала Фледу застнчивой и кроткой улыбкой. Мимоходомъ Фледа еще познакомилась съ миссъ Летиціею Анною Торнтонъ, взрослой высокой двицей въ коротенькомъ плать, съ претензіями на аристократическій тонъ и въ манжеткахъ, которыя носила здсь одна она. Усвшись наконецъ, Фледа увидла подл себя Анну и Люси и немного поодаль швею, которая вчера выказала къ ней такую благосклонность. Нсколько подале она замтила, безъ особаго удовольствія, свою тетушку Сару, которая разговаривала со своими знакомыми. Познакомясь со всми гостями, которыя вообще были къ ней ласковы и вжливы, Фледа не могла ршиться заговорить съ сидвшею подл нея Люси о предмет своего посщенія. Миссъ Люси также была въ замшательств и молчала.

— Рады ли вы, что возвратились въ Квичи, Фледа,— спросила въ это время г-жа Дугласъ, сидвшая довольно далеко отъ нея.

— Да, съ одной стороны рада, отвчала Фледа улыбаясь.

— Какъ она похожа на своего отца, не правда ли, мистриссъ Дугласъ? сказала швея.— Помните ли вы Вальтера Рингана? Какой молодецъ былъ..

— Она похожа и на отца, и на мать — отвчала г-жа Дугласъ. Эми Ринганъ была самая милая и самая прелестная женщина во всемъ околодк.

Фледа выслушала съ признательною улыбкою похвалу своимъ родителямъ.

— Останьтесь въ Квичи и живите по нашему, и вы будете еще лучше отца я матери,— сказала ей г-жа Дугласъ, кивая одобрительно головою. Но эти слова непріятно прозвучали въ ушахъ той, которой назначались въ привтствіе.

— Нравится ли вашему дядюшк деревенская жизнь? спросила тетушка Сира.

— Онъ не усплъ еще привыкнуть къ ней, отвчала Фледа.

— Чмъ же онъ до сихъ поръ занимался? какими длами? спросила швея.

Фледа отвчала, что дядя ея не занимался длами, но въ эту минуту сидвшая подл нея Люси сказала:

— Довольно странно, что человкъ можетъ прожить сорокъ или пятьдесятъ лтъ и не знать земли, которая питаетъ его.

— Съ чего же вы взяли, что онъ ее не знаетъ? спросила довольно рзко миссъ Торнтонъ.

— Люси никого не называла — отвчала тетушка Сира.

— Я сказала… я сказала человкъ въ отвлеченномъ смысл, возразила Люси.

— Что это значитъ отвлеченный? презрительно спросила Анастасія.

— Гд вы научились такимъ мудренымъ словамъ, Люси? спросила г-жа Дугласъ,

— Не знаю, мистриссъ Дугласъ, для меня они натуральны, я обыкновенно такъ выражаюсь. Я не имла намренія выразиться непонятно.

— Вдь одно слово также легко говорится, какъ и друго, когда привыкнешь, не правда ли, Люси? спросила швея…

— Что ты хочешь сказать съ своимъ отвлеченными смысломъ? спросила хозяйка дома, миссъ Анастасія.

— Посмотри въ лексикон, такъ узнаешь.

— Я не хочу смотрть въ лексикон, я хочу, чтобы ты мн растолковала, что это значитъ?

— Когда вы находите время всему учиться, Люси? Разв вамъ нечего длать? спросила г-жа Дугласъ.

— У меня много дла, мистриссъ Дугласъ, но на все есть время. Когда умъ мой настроенъ къ размышленію или къ тихой грусти, то я обыкновенно удаляюсь въ свою комнату, и тамъ, смотря на звзды, что нибудь сочиняю.

Швея отвтила страннымъ смхомъ на эти слова, Фледа невольно взглянула на Люси, но но нагила въ ней ничего необыкновеннаго, кром того, что она была одта опрятне сестеръ своихъ.

— Мистриссъ Росситуръ француженка? спросила швея.

— О, нтъ! отвчала Фледа.

— Вдь я вамъ говорила, произнесла миссъ Квакенбоссъ. Это восклицаніе показало Флед, что о семейств ея толковали еще прежде, ея прізда.

— Но она живетъ на французскій манеръ, не правда ли? спросила тетушка Сира.

Фледа старалась опровергнуть это мнніе, но Сира прибавила:

— Вдь она обдаетъ посл полудня?

Фледа созналась, что это правда.

— Она не можетъ ссть за столъ безъ жаркаго?

— Да нтъ, возразила Фледа смясь, хотя нсколько досадуя, у насъ не всегда бываетъ жаркое.

— Это врно въ город твоя тетушка набралась всхъ этихъ затй?.. Тамъ… гд бишь вы жили? спросила тетушка Сира.

— Нтъ, нтъ, мы жили въ Нью-орк точно также какъ и вс.

— Хотлось бы мн знать, что это за городъ Нью-оркъ,— сказала мистриссъ Финнъ на распвъ. Врно очень большой, а?

— Большой, отвчала Фледа.

— Тамъ много богатыхъ людей?

— Да, я думаю много.

— Я бы не хотла тамъ жить, заключила старуха..

— А я бы очень желала путешествовать за границею,— сказала Люси, которая еще въ первый разъ обращала рчь къ флед, тамъ всегда пріобртаешь манеры comme il faut, я это замчала, нсколько разъ.

— Учились ли вы математик? спросила она потомъ, помолчавъ немного.

— Нтъ, отвчала Фледа, а вы?

— И! я училась!. Насъ было здсь съ полдюжины двицъ, которые ршались учиться математик. Это очень возвышенная наука.

Миссъ Люси готова была распространиться объ этомъ предмет, когда вошла сестра ея Анна.

— Что это, Анна, вскричала швея,— ты этими черными и грязными руками пекла хлбъ?

— А ужъ какъ я ихъ мыла, мистриссъ Борнесъ, отвчала двушка, и какъ странно, что и тсто мсила, а все не отстало!

— Не смотрла ли и ты на звзды? спросила г-жа Дугласъ.

Вс захохотали, хотя вопросъ былъ сдланъ очень серьезно.

Бдная Фледа думала только объ одномъ: какъ бы убраться прежде ужина. Тщетная надежда! Гюгъ общалъ прійти за нею на закат солнца, а къ ужину позвали гораздо ране.

Вс сошли въ большую кухню гд накрытъ былъ столъ. Онъ былъ покрытъ множествомъ блюдъ, но безъ всякаго вкуса и порядка. Тутъ стояли пироги, пирожное, варенье, говядина, сухари, сыръ, и Фледа видла — съ невыразимымъ ужасомъ, что всякій бралъ прямо съ блюда своей ложкой сливки или варенье, и оттуда клалъ на свою тарелку или прямо въ ротъ.

Г-жа Дугласъ шепнула тетушк Сир, что Финны ввели эту моду, чтобы блеснуть своими серебряными ложками, въ честь которыхъ давался и вечеръ, но тетка Сира, не обращая вниманія, продолжала уплетать варенье, какъ ни въ чемъ не бывало.

— Что это?— замтила вдругъ г-жа Дугласъ,— Фледа, вы начета не кушаете… Не хотите ли варенья — сметаны?… А, понимаю! Анастасія, у нея нтъ ложки…

Флэда спрятала свою ложку подъ скатерть.

— Я положила ложку — сказала миссъ Анастасія, но… я сейчасъ подачъ другую, вотъ только мистриссъ Спрингеръ допьетъ свой чай.

Никакая сила не принудила-бы Фледу притронуться къ сметан и варенью, въ каждомъ куск пирожнаго и хлба ей представлялась грязныя руки Анны Финнъ.

Она взяла кусокъ ветчины и чашку чаю, который не напоминалъ о Кита. Но когда хозяйка наивно просила гостей не удивляться, если въ пряникахъ попадутся кусочки пуддинга, потому что ихъ пекли изъ остатковъ дтской патоки — весь аппетитъ Фледы уничтожили.

Къ счастію полдникъ кончился, и Анастасія снова пригласила гостей своихъ въ рабочую комнату. Скоро пришлось отворить и другую комнату, потому что общество увеличилось прибытіемъ отцовъ, братьевъ и мужей. Начались шумныя игры, въ которыхъ обниманья и поцлуи играли главную роль. Фледа, подъ шумокъ, спряталась за дверь и вскор была совершенно забыта.

Скоро слухъ ея былъ пораженъ живымъ разговоромъ пожилыхъ людей, собравшихся во второй комнат:

— Онъ порядочно обдернулся и скоро совсмъ пропадетъ,— вотъ мое мнніе!— говорилъ графъ Дугласъ глухимъ голосомъ.

— Его несетъ прямо въ омутъ — подтвердилъ дядя Джошуа.

— Онъ ничего не уметъ порядочно сдлать — началъ опять графъ Дугласъ,— у него все идетъ на выворотъ. Онъ дла вовсе не понимаетъ и не уметъ различить, хорошо ли, нтъ ли, сдлана работа, иногда дурно, то не уметъ поправить. Ему также пристало быть хозяиномъ, какъ мн президентомъ соединенныхъ штатовъ, я не учился управлять государствомъ, потому и не хочу быть президентомъ,— слдовательно, человкъ, который не понимаетъ сельскаго хозяйства, не долженъ за него приниматься.

— Я тоже думаю.

— Когда берешься за дло, то надобно его хорошо сдлать, а у него ни одна борозда но проведена какъ слдуетъ. Кто такъ поступаетъ, тотъ не можетъ имть удачи, да и не стоитъ того. Я работаю самъ, и работа кормитъ меня, а какъ вижу, что человкъ ходитъ сложа руки, то и заключаю, что у него руки пусты.

И графъ Дугласъ величественно прошелся по комнат.

— Сынъ мой Лука съ нимъ работалъ кое какъ, возразилъ дядя Джошуа, и говоритъ, что онъ и по складамъ не разберетъ слова: хозяйство.

— Да, да, сказалъ Дугласъ. Жена моя немножко построже меня судитъ ближняго, я, напримръ, говорю, что коли нельзя сказать добра о человк, то лучше ничего не говорить — а жена моя говоритъ, что ему придется скоро сбавить спси, можетъ быть, она права. Когда человкъ считаетъ себя выше своего званія, то скоро очутится ниже. Я не хочу ему этого говорить, потому что я незнакомъ съ мимъ, да и хорошо говорить, когда слушаютъ, онъ же, говорятъ, не такъ привтливъ, какъ бы слдовало. Про него много чего разсказываютъ — правда или нтъ — не знаю, да ужъ не станутъ говорить, если нтъ ничего. Нынче лтомъ я проходилъ мимо его хутора, и самъ видлъ, что онъ возится со спаржей, вмсто того, чтобы заборъ поправить, или работаетъ со своей двочкой въ саду, вмсто того, чтобы за работниками приглядть. Впрочемъ и то бы въ прокъ не пошло, Росситуръ, пожалуй, дурное бы оставилъ, а за хорошее побранилъ. Бднякъ! Жаль его.

— Г. Росситуръ очень хорошій человкъ — вскричалъ докторъ Квакенбоссъ.

— Не спорю, отвчалъ графъ. Въ прошломъ году, я заходилъ къ нему, но его дома не было.

— Странно было бы, если бы бда постигла человка, имющаго въ дом такого прекраснаго ангела хранителя, сказалъ Квакенбоссъ.

— Хорошенькая двушка, правда — живо возразилъ Дугласъ, — скажу даже, что она также хороша, какъ и родная дочь моя. Кажется, лучше желать невозможно.

— Да, но она не можетъ помочь ему вести хозяйство: жена также — не искусна въ этомъ, замтилъ Спрингеръ.

Здсь Фледа услышала, что Квакенбоссъ встаетъ, чтобы перейти въ другую комнату, и боясь, чтобы онъ ее не увидлъ и не догадался, что она все слышала, поспшила выйти изъ своего убжища.

Докторъ скоро увидлъ Фледу и тотчасъ подошелъ къ ней съ привтствіемъ. Бдняжк вовсе не было охоты смяться, но смлая поза доктора, — его взглядъ и сладенькая улыбка были такъ странны, что она едва могла удержаться отъ смха.

— Надюсь, миссъ Ринганъ… началъ докторъ, что… мистриссъ Росситуръ… начинаетъ примиряться съ…

— Съ кмъ примиряться? спросила Фледа,

— Съ… Квичи…

— Они никогда не были въ ссор, сказала Фледа смясь.

— Такъ… я хочу сказать… можетъ ли она жить въ въ такомъ положеніи?

— Благодарю васъ, она совершенно здорова.

— Это немалая перемна для… нея… и для всхъ васъ.

— Конечно, деревня и городъ — большая разница.

— Въ какой части — города жилъ г. Росситуръ?

— Въ Стетъ-Стрит.

— Стетъ-Стритъ?… это должно быть… около Парка?

— Не совсмъ.

— Мистриссъ Росситуръ родилась въ Нью-орк?

— Нтъ-съ. О Гюгъ, милый Гюгъ, вскричала она, увидя своего брата, что это ты не приходилъ такъ долго?

— Папенька задержалъ меня, я не могъ прійти ране.

— Вы не будете такъ жестоки… вы не похитите у насъ… вашу кузину, мистеръ Росситуръ? сказалъ докторъ.

Противъ обыкновенія Фледа съ наслажденіемъ оказалась жестокою и не слушала ни приглашеній, ни просьбъ. Желаніе ея завербовать Люси очень уменьшилось, однако изъ вжливости она намекнула ей о предмет своего посщенія. Разумется, это было безполезно, миссъ Люси объявила, что собирается хать зимою въ Кантонъ, слушать публичныя лекціи философіи.

Посл этого отвта, Фледа взяла руку своего двоюроднаго брата поспшила домой.

— Я никакъ не могъ прійти раньше, Фледа, началъ Гюгъ.

— Оставимъ это, я такъ рада, что оттуда выбралась! Пойдемъ поскоре, Гюгъ. Что, соскучились вы безъ меня дома?

— Какъ теб сказать? И да, и нтъ. Мы съ маменькой отличилась, и я распорядился, чтобы чай былъ готовъ къ нашему возвращенію. А ты, Фледа, какъ провела время?

Фледа подробно разсказала ему свои испытанія. Возвратясь домой, они увидли въ кухн высокаго мужчину, который выкладывалъ что-то изъ корзины на столъ. Онъ обернулся и Фледа узнала Сета Плумфильда. Онъ принесъ Флед гостинецъ отъ бабушки, чудесный пастетъ съ цыплятами.

— Ахъ, какой великолпный пастетъ! вскричала Фледа съ восторгомъ. Я помню несравненные пастеты бабушки Миріамъ! Теперь, Дядя Сетъ, пойдемъ къ тет Люси.

— Нтъ, отвчалъ онъ спокойно, на мн рабочіе сапоги, я кром тебя не хочу никого, видть.

Фледа настаивала, Сетъ упорно отказывался, кончилось тмъ, что Фледа привела тетушку въ кухню. Ея привтливое обращеніе, ея благородность очаровали Сета Плумфильда, который потомъ никогда не могъ забыть ея кроткаго и яснаго взгляда.

— Вотъ и кушанье къ завтрему! вскричала Фледа по уход Плумфильда, еслибы ты зналъ, какой это славный пастетъ, Гюгъ. Не правда ли, странно, какъ различно мы глядимъ на вещи, судя по своему положенію? Еслибы ты зналъ, какъ я обрадовалась этому пирогу! А между тмъ, сколько лакомыхъ блюдъ, бывало готовилъ намъ Эмиль, на которыя я и глядть не хотла!

— Гмъ! На миндальныя вафли ты очень мило поглядывала, замтилъ Гюгъ.

— А никогда не думала, чтобы пирогъ меня такъ осчастливилъ, возразила Фледа, качая головою.

По общему приговору, пирогъ вполн оправдалъ похвалы Фледы, но пирогъ былъ не вченъ, и посл обда Фледа отправилась поблагодарить бабушку и посовтоваться о кухарк.

— Право, не знаю, кого рекомендовать теб, сказала старушка. Мистриссъ Толь самой нужны дочери, она всю зиму хвораетъ, Маріэта Винчель работаетъ у Сиры. Не знаю… помнишь ли ты Барби Эльстеръ, которая долго у меня жила?

— Да, помню.

— Она бы могла пойти къ вамъ… Меня она оставила уже года съ два, чтобы ходить за своей старой матерью, но теперь сестра ея овдовла и перешла опять къ нимъ… Барби теперь свободна. Только угодитъ ли она твоей тетушк?

— Милая бабушка, какъ не угодить! Намъ непремнно нужно кого нибудь.

— Барби немного вспыльчива, сказала мистриссъ Плумфильдъ, но она очень добра и врна. Если только твои дядя и тетка поладятъ съ нею…

— Наврно поладятъ, бабушка. Тетушка чрезвычайно уживчива, а дядюшку я какъ-нибудь удалю отъ нея. Все пойдетъ хорошо. Я помню, Барби меня любила.

— Только она о французской кухн не иметъ понятія, другъ мой. Она уметъ готовить одни простыя деревенскія блюда. Что скажутъ твои родные?

— Не знаю… но лучше кто-нибудь, нежели никто, притомъ, я постараюсь сдлать, чего она не съуметъ. Я приду къ вамъ поучиться, бабушка.

Бабушка обняла и поцловала внучку.

— Всему тебя научу, что знаю, душечка… Такъ пойдемъ же къ Барби.

Барби жила въ маленькомъ, бдномъ домик, но внутри и снаружи все въ немъ было чрезвычайно чисто. Она сидла подл своей больной матери.

— Смотри-ка, Барби, сказала ей входя м-мъ Плумфильдъ, вотъ маленькая Фледа Ринганъ. Помнишь ли ты ее?

— Помню, отвчала Барби и крпко потрясла ручку Фледы: все такая же хорошенькая какъ была, а все ли такая же добрая?

— Не знаю, отвчала Фледа.

— А коли испортилась, такъ мн и дла нтъ, что хорошенькая! сказала Барби рзко, выпустивъ руку двушки.

— Что это за барышня, Барби? спросила мистриссъ Эльстеръ.

— Это внучка мистриссъ Плумфильдъ, матушка.

— Хорошенькая! замтила старушка, и вс засмялись.

— Барби, сказала мистриссъ Плумфильдъ, отводя ее въ сторону, теб теперь нечего длать дома, сестра твоя можетъ хозяйничать, такъ ты могла бы взять мсто.

— Да, я думаю, особенно, еслибы могла что нибудь заработать для матери.

— Такъ ты бы согласилась пойти помогать?

— Кому?

— Дяд Фледы… знаешь, тому, что взялъ на аренду бывшую ферму моего брата, имъ нужна помощница, такая, которая могла бы управлять хозяйствомъ. Это было бы теб съ руки, Барби. Г-жа Росситурь слабосильна….

— Да я думаю и охоты у нея нтъ хозяйничать. Я уже о ней слыхала. Что-жъ, пожалуй, попробую? только будутъ ли тамъ платитъ аккуратно?— иначе я не пойду — знаете вдь я для матушки…

— Будь спокойна. Я теб порукой, прибавила тихо бабушка.

Эти немногія слова бабушки Миріамъ были равносильны контракту. Барби воротилась къ матери довольная.

— Не хочетъ ли Барби обдать за нашимъ столомъ? спросила Фледа дорогою.

— Нтъ, она объ этомъ не думаетъ, она хочетъ только, чтобы съ нею обходились вжливо и ласково.

— Мн Барби очень нравится и я очень рада, что она намъ досталась вмсто этой Люси Финнъ. Ахъ, бабушка, вы неповрите, какъ у меня отлего отъ сердца!

— Я такъ рада, когда подумаю, что завтра у насъ будетъ помощница.

XXI.
Истинный другъ — большое утшеніе.

На другой день Фледа съ нкоторымъ безпокойствомъ поджидала Барби, но все обошлось очень хорошо. Г-жа Росситуръ была, въ самомъ дл, непричудлива, ея кротость, ея ласковая простота съ перваго раза очаровали Барби. Черезъ полчаса, она была уже какъ дома. Г-жа Росситуръ и Фледа увидли съ удовольствіемъ, что имъ нечего длать въ кухн, и расположившись въ гостиной, съ наслажденіемъ отдыхали. Фледа, протянувшись на соф, принялась за чтеніе, какъ вдругъ дверь въ гостиной съ шумомъ растворилась и въ нее высунулась голова Барби.

— Гд черное мыло? спросила она очень громко.

Книга выпала изъ рукъ Фледы и сердце дрогнуло отъ страха, потому что дядя ея писалъ у окна. Г-жа Росситуръ подняла голову и не отвчала.

— Я спрашиваю, гд черное мыло? повторила Барби.

— Черное мыло?… сказала г-жа Росситуръ, — я не знаю, есть ли у насъ… Фледа, не знаешь ли ты?…

— Я припоминаю, тетя… кажется нтъ.

— Да гд оно? настаивала Барби.

— Его нтъ, отвчала г-жа Росситуръ.

— Да вы скажите, гд оно лежало?

— Нигд! У насъ его никогда не было, сказала Фледа, приподнимаясь съ софы.

— Никогда не было! вскрикнула Барби, захлопнувъ за собою дверь.

— Чего эта баба хочетъ? вскричалъ мистеръ Росситуръ, разсердясь и бросаясь къ дверямъ.

Фледа поспшила остановить его.

— Ничего, дяденька, она ничего не хочетъ, она не понимаетъ приличій — вотъ и все тутъ.

— Такъ я ее выучу!… Пусти меня, Фледа.

— Милый дяденька,послушаете меня одну минуточку… ради Бога, успокойтесь!… Она безъ всякаго дурнаго намренія… Эти люди не умютъ жить въ свт… Позвольте мн съ нею поговорить, дяденька, я ее буду учить.

Г. Росситуръ былъ взбшенъ и готовъ опрокинуть все, что бы попалось ему на дорог, но эти смиренныя просьбы слабой двочки, этотъ кроткій и покорный взглядъ обезоружили его. Онъ остановился, наморщивъ лобъ и помолчавъ съ минуту, промолвилъ улыбаясь:

— Ужъ ты научишь!…

— Научу! сказала Фледа смясь и потихоньку отводя дядю на кресло.— Видите ли, дяденька, у васъ и такъ много дла, гд еще вамъ учить нашу помощницу! Вы меня побраните, если вамъ что не понравится, а я уже передамъ ваши слова на кухню. Барби точно порохъ, съ которымъ должно обращаться очень осторожно, если она у васъ въ рукахъ вспыхнетъ — то къ вашимъ услугамъ останемся только мы съ тетей Люси — а эта очень немного.

— Дерзкая двочка! сказалъ шутя г. Росситуръ, я не знаю, что мн съ тобою длать. Держи же отъ меня подальше свою драгоцнную помощницу, я съ своей стороны постарась съ ною не встрчаться. Если этотъ порохъ въ другой разъ такъ при мн вспыхнетъ, то я не выдержу.

Фледа старалась, съ помощію Барби, замнить роднымъ своимъ потерю французскаго повара. Она все длала, начиная съ закуски и до хлба и дядя ничего не зналъ объ этомъ. Она достала поваренную книгу и прилежно изучала ее, одна или съ бабушкою. Все ей удавалось прекрасно, и скоро благодаря ея усердію дядя меньше хмурился, а тетка и Гюгъ кушали аппетитне. Но не смотря на это, столъ часто бывалъ очень бденъ, по недостатку състныхъ припасовъ.

Срокъ условія съ Доноганомъ кончился, Фледа надялась, что теперь дла пойдутъ лучше, потому что этотъ человкъ истощилъ землю и безъ пользы истратилъ деньги, которыми ихъ ссудилъ д. Грегори. Недовольный первымъ опытомъ, г. Росситуръ ршился приняться за хозяйство самъ, съ помощію науки. Но эта попытка была неудачне первой, каждая пора года приносила новыя безпокойства. Фледа страдала, видя, что Гюгъ работаетъ сверхъ силъ, она и сама несла тяжелое бремя заботъ и съ каждымъ днемъ становилась блдне, кротче и смиренне.

Въ одно холодное зимнее утро, она стояла у открытаго окна, гжа Росситуръ подошла къ ней и, нжно обнявъ ее, сказала:

— О чемъ ты задумалась, Фледа?… Зачмъ ты стоишь въ такой холодъ у открытаго окна?..

— Я смотрла на Гюга… отвчала она, указывая на своего двоюроднаго брата, несшаго тяжелую вязанку дровъ, которыя онъ самъ напилилъ.— Онъ недовольно силенъ для такой, работы, тетенька, прибавила она тихо.

— Знаю, прошептала г-жа Росситуръ, не поднимая глазъ.

— Онъ слишкомъ легко одтъ въ такую холодную пору, замтила Флада съ безпокойствомъ.

— Знаю.

— Вы бы поговорили съ дяденькой… Не могъ ли бы онъ самъ распилить дрова? Гюгъ надорвертся, тетенька.

— Я говорила… онъ мн отвчалъ, что Гюгъ напрасно берется за такую работу, что и безъ него есть кому это длать.

— Какъ ему не стыдно говорить это? Онъ знаетъ, что Лука за подобную работу ни за что не примется, а другаго работника никогда не добьешься! Ахъ, какъ онъ объ этомъ не подумаетъ!… И Фледа залилась горькими слезами, видя, что Гюгъ снова принимается колоть дрова. Фледа такъ рдко плакала, что ея слезы всегда казались признакомъ большаго несчастія.

— Не плачь, дитя мое, уныло простонала г-жа Росситуръ, — когда ты плачешь, мн кажется, что уже все потеряно.

Фледа раскаялась въ этой минут забвенія, она обняла тетку, и успокоившись немного, повторила:

— Напрасно дяденька это допускаетъ.

— Конечно, но ему напрасно и говорить объ этомъ. Я не знаю, что съ нимъ сдлалось, но онъ совсмъ перемнился.

— Я знаю… онъ несчастливъ… Вотъ и все… дла ему неудаются… денегъ нтъ… неудивительно, что онъ перемнился.

Тетк и племянниц стало какъ будто легче когда он выплакались и высказали другъ другу свое тайное горе. Оправясь немного, он сошли къ завтраку. Сначала все молчали.

— Наконецъ я избавился отъ этой проклятой аренды!… проговорилъ наконецъ г. Росситуръ

— А! въ самомъ дл! замтила жена его.

— Да… я не стану больше съ нею возиться. Каждую минуту мн надодали и безпокоили всякими пустяками… Это не жизнь — я окончательно это бросилъ.

— Ты передалъ вс вс эти хлопоты Лук? спросила г-жа Росситуръ,

— Лук? о нтъ! Терпть не могу этого несноснаго болтуна, хотя бы даже онъ согласился мн служить безъ жалованья. Нтъ… я нашелъ человка, который снялъ у меня ферму съ половины на два года… Такимъ образомъ я буду свободенъ отъ всхъ хлопотъ.

Нсколько минутъ вс молчали, наконецъ г-жа Росситуръ спросила имя этого новаго арендатора.

— Его зовутъ Дейденговеръ, отвчалъ г-нъ Росситуръ.

— Ахъ, дяденька, не связывайтесь съ этимъ человкомъ, вскричала Фледа.

— Отчего же?

— Онъ жилъ у ддушки, и очень дурно поступилъ съ нимъ, ддушка много потерплъ отъ него.

— Сколько лтъ теб тогда было?

— Конечно, я была очень молода, сказала Фледа, опустивъ голову, но я очень помню, что онъ сдлалъ.

— Ну такъ вспомнишь и въ другой разъ,— сказалъ дядя очень сухо,— дло уже кончено. Я съ нимъ условился.

Разговоръ прекратился, г. Росситуръ всталъ, жена его принялась мыть чашки — занятіе, которое она исключительно себ предоставила, хотя Барби и ворчала, что можно три раза обдъ изготовить, пока она съ чашками возится. Гюгъ и Фледа поглядывали то на полъ, то на каминъ.

— Я пойду навстить бабушку — сказала Фледа, взглянувъ на тетку.

— Поди, душа моя, замтила г-жа Росситуръ, ты давно уже не выходила по причин дурной погоды. Укутайся хорошенько и наднь мои теплые сапожки.

— Нтъ, благодарю покорно, Гюгъ мн дастъ свои теплые чулки, я надну ихъ сверхъ моихъ, а потомъ надну каучуковые галоши.

— Гд же твои теплые сапожки? спросилъ Гюгъ.

— Износились, мистеръ Росситуръ! Вы, можетъ быть, боитесь той же участи и для вашихъ чулокъ?

— Совсмъ нтъ, я готовъ служить теб всмъ, что имю.

Тонъ, которымъ сказаны были эти слова, показалъ Флед, что Гюговы чулки въ такомъ же плохомъ состояніи, какъ ея сапожки.

— Пойдемъ со мною! сказала она немного спустя.

— Но могу, другъ мой, того и гляди посыплетъ снгъ, а у Барби дровъ неболе какъ на два дня.

— Есть ли дрова для камина?

Гюгъ покачалъ головою и пошелъ въ кухню. Фледа послдовала за нимъ, опираясь на его руку, какъ бы говоря, что они должны быть опорою другъ другу въ счастіи и несчастій, Гюгъ понялъ ея вхой языкъ.

— Какъ мн жаль, что у тебя столько дла, милый Гюгъ! начала она. Охъ, эти дрова!..

— Не безпокойся… что же длать?.. Зима пройдетъ.

— Ты бы просилъ дяденьку помогать теб. Ему бы не мшало длать движеніе.

Гюгъ покачалъ головою.

— Что ты, изготовишь намъ къ обду, Барби? спросила Фледа, удерживая Гюга передъ огнемъ.

— Да выбирать то не изъ чего, отвчала Барби. Только и есть, что ветчина, да свинина, этого добра пока довольно.

— Вчера была свинина, третьяго дня ветчина, въ понедльникъ тоже свинина, право, она уже прілась.

— Дичи здсь довольно, кабы кто настрлялъ, не будь у меня столько дла, я бы пошла на охоту.

— Ты, Барби?

— Разумется, мои руки на все годятся.

— Вотъ, Гюгъ, жаль, что ты не охотникъ! сказала Фледа. Постой, Барби, когда я возвращусь, мы посмотримъ.

Фледа нашла бабушку въ кухн. Снявъ шляпку, она молча подошла къ ней. Старушка обняла внучку и пристально на нее посмотрла.

— Все ли у васъ здорово? спросила она.

— Вс здоровы, отвчала, запинаясь Фледа.

Бабушка замтила ея смущеніе.

— Что съ тобою? спросила она.

— Ничего, отвчала Фледа,— и голосъ ея дрожалъ, на глава навернулись слезы — ничего… я глупа…

Бабушка Миріамъ разгладила ея волосы и спросила:

— У тебя есть отъ бабушки тайны?

— Такъ… бездлка навела на меня сегодня тоску.

— Тоску? за тебя?.. что же это такое? заботливо-спрашивала старушка.

— Да ничего новаго, бабушка… такъ, сегодня что-то я себя нехорошо чувствовала… дурная погода продержала меня долго дома… врно отъ того мн и сгрустнулось.

Бабушка видла, что по лицу Фледы струились слезы, но молчала.

— Дла наши идутъ плохо, сказала наконецъ Фледа.

— Я такъ и догадывалась… Чтоже случилось.

— Да… дядюшка сдалъ свою аренду — и вообразите, кому?.. Дейденговеру.

— Дейденговеру?..

— На два года.

— Разв ты не сказала ему все, что знала объ этомъ человк?

— Сказала, но поздно… Зло было уже сдлано.

Бабушка Маріамъ помшала въ кастрюльк, потомъ спросила:

— Какъ же твой дядя могъ условиться съ человкомъ, не распросивъ о немъ прежде?

— Не знаю , ему хотлось только поскоре избавиться отъ хлопотъ, онъ не любитъ сельскаго хозяйства.

— Какія же условія онъ заключилъ съ Дейденговеромъ?

— Онъ сдалъ ему съ половины, а я уврена, что мы ничего не получимъ, съ тхъ поръ какъ жы здсь, форма не принесла намъ никакого доходу, я не знаю, чмъ мы будемъ жить.

— А у твоего дяди, или у тетушки нтъ никакого состоянія?

— Никакого… нсколько пустой земли въ Мичиган, которая досталась тетушк въ наслдство года два тому назадъ, но она немного стоитъ.

— Онъ и пильную мельницу сдалъ Дейденговеру?

— Не знаю… объ этомъ онъ не говорилъ… но если онъ это сдлалъ, то намъ вовсе нечмъ будетъ жить. Я отъ Дейденговера ничего не жду…. довольно поглядть на него, чтобы видть, что это за человкъ. Да если бы не тетушка и Гюгъ, то я бы и не заботилась.

— Что же дядя твой длалъ цлый годъ?

— Не знаю, бабушка… Онъ полевыхъ работъ терпть не можетъ и предоставилъ ихъ Лук, но Лука много говоритъ, а мало длаетъ. Почти ничто не удалось… Хлбъ не родился, не знаю почему, дядюшка справляется только съ книгами, бараны мрутъ, какъ мухи… Барби говоритъ, что причиною этому то, что ихъ зимою худо кормили, я думаю, что она права. А если бы вы видли какъ дядя перемнился!.. всякая бездлица его раздражаетъ… это потому, что онъ несчастливъ… Прежде онъ былъ такой веселый любезный. Съ нимъ, впрочемъ это и теперь еще иногда случается, но бдная тетя Люси!.. ахъ, бабушка!

— Что же, дитя мое? сказала ласково старушка.

— Она чрезвычайно перемнилась!..

И Фледа прижалась къ груди бабушки, которая осыпала ее нжнйшими ласками.

— Я не могу видть твоего горя, дитя мое… говорила старушка. Милое мое дитя!… не теряй надежды… еще придутъ лучшіе дни, милая Фледа…

— Я бы все перенесла, бабушка… но тетя Люси… но Гюгъ!… Это меня больше всего огорчаетъ.

— Что же случилось съ Гюгомъ?

— Онъ черезъ силу работаетъ, бабушка — а длать нечего… Прошедшимъ лтомъ, когда недоставало рукъ, онъ измучился на работ, и во время снокоса также косилъ за двоихъ.

— Гд же былъ въ это время отецъ его?

— Дома… онъ не зналъ этого… онъ не подумалъ..

— Не подумалъ!..

— То есть… онъ не думалъ, что Гюгъ изнуряетъ себя… а между тмъ бдный мальчикъ нсколько недль не могъ поправиться. Ахъ… Зачмъ я все это разсказываю!…

— Вотъ чего должна ожидать жена отъ мужа, который не иметъ религіи! сказала Миріамъ.

— Что же Гюгъ? болнъ? примолвила она.

— Не знаю, онъ не болнъ, но онъ всегда былъ слабаго здоровья. Мн жаль, что я пришла васъ безпокоить своимъ горемъ, бабушка, — но теперь я выплакала душу… Мн легче стало… На меня не часто находитъ такая тоска. Однако какъ скоро прошло время! прибавила она, мн пора домой, надобно похлопотать объ обд.

— Постой немножко, что ты скажешь объ этомъ? сказала бабушка, вынося изъ кладовой жирную курочку. Это было бы вкусное жаркое!

— Отличное! вскричала Фледа въ восторг!

— Ну, такъ возьми его, если теб не тяжело нести.

— О мн съ курочкою гораздо легче идти, нежели безъ нея! благодарю, благодарю васъ, милая бабушка! повторяла она, цлуя старушку нсколько разъ.

— Ты сама управляешь всмъ хозяйствомъ?

— Курочкой сама распоряжусь, тетя Люси въ этомъ ничего не смыслитъ. Она лучше любитъ шить.

— А ты не шьешь?

— Иногда. Тетушка длаетъ все, что можетъ, прибавила Фледа серьезно.

— Гд твоя кузина? вдругъ спросила мистриссъ Плумфильдъ.

— Маріона?… Въ Англіи… Мы отъ нея давно не получали писемъ.

— А молодой человкъ, что въ арміи?

— Чарльсъ? Его отправили въ Мехику, эта проклятая война также очень безпокоитъ тетушку.

— Онъ къ вамъ никогда не здитъ?

— Прізжалъ одинъ разъ, еще когда мы жили въ Нью-орк. Это полкъ стоитъ очень далеко отсюда.

— Вдь онъ получаетъ капитанское жалованье?

— Да, но онъ не знаетъ, какъ идутъ наши дла и никогда не узнаетъ! Однако, прощайте, милая бабушка, мн пора домой, надобно еще успть зажарить курочку.

Ввечеру пришелъ Сетъ, принесъ Флед въ гостинецъ еще курочку и спросилъ у себя ли г. Росситуръ?

Вскор Фледа узнала, что Сетъ нанялъ пильную мельницу на два года.

Дейденговеръ оправдалъ грустныя предсказанія двушки. Подъ его управленіемъ, ферма доставляла только самое необходимое для содержанія семейства, и то выплачивалъ онъ натурою, а не деньгами. Г-жа Росситуръ однако съ чрезвычайнымъ удовольствіемъ узнала, что и доктору Грегори посланы были деньги, но сколько именно, она не допыталась. Конечно эта уплата увеличила еще затруднительное положеніе бднаго семейства, оно сдлалось бы невыносимымъ, еслибы дти, какъ продолжали называть Гюга и Фледу, не изобртали тысячи способовъ облегчать его.

Въ начал весны Фледа намекнула Гюгу, что если онъ желаетъ взять на себя работы на пильн, то Сетъ предпочтетъ его всякому другому, онъ принялъ предложеніе съ радостію, и жалованье его сдлалось значительною помощію для семейства. Фледа также завела свой промыселъ. Г. Росситуръ совершенно упалъ духомъ и не занимался ничмъ. Одинъ онъ еще могъ бы работать, но съ Дейденговеромъ или съ прочими вмст — это было сверхъ силъ его.. Онъ однако любилъ помогать Флед, для нея, везд и всегда, онъ готовъ былъ на все. Часто онъ работалъ въ саду, обрзывалъ, прививалъ деревья, обиралъ червей, поливалъ цвты, тмъ ограничивались вс его заботы по имнію.

XXII.
Новый пасторъ.

Не быстро летло время въ семейств Росситуръ, однако кончалось уже и второе лто управленія Дейденговера.

Однажды утромъ г-жа Росситуръ сидла въ столовой за работою. Она штопала и чинила блье. Въ комнату вошла Фледа и сняла рабочій передникъ.

— Ты очень устала, душенька! грустно сказала г-жа Росситуръ, ты такъ блдна!

— Въ самомъ дл?.. Это ничего, я отдохну. Поврите ли, тетенька, я собрала цлый четверикъ гороху, и намедни боле получетверика — почти два. Каково?

Г-жа Росситуръ поглядла на нее почти съ упрекомъ и опустила глаза. Фледа прильнула къ ней, поцловала ее въ лобъ.

— Тетенька, вы знаете, какъ мн здорово движеніе, сказала она, сверхъ того мистеръ Свитъ платитъ мн по 4 шиллинга за четверикъ, сегодня утромъ я ему послала тридцать кочановъ салату и третьяго дня дв дюжины. Вдь это великолпно!… Еслибы только было кому поливать мою клубнику, то я бы могла продавать ее много, не обижая дяди Ральса, потому что мы съ вами обошлись бы и безъ клубники — не правда ли?… А вдь прогулки верхомъ полезны для Гюга, какъ вы думаете?

— Что ты длала посл завтрака, Фледа?

— Такъ… кое что…

— Что же именно?

— Сначала испекла хлбъ… и развозившись, вздумала, что кстати тутъ же приготовитъ кремъ для дядюшки.

— Душа моя, ужъ это совсмъ лишнее.

— Нтъ, не лишнее, потому что у насъ къ обду только жареная буженина, къ тому же надобно куда нибудь двать яйца и молоко, а сахару тутъ пойдетъ немного. Теперь мн хочется отдохнуть и знаете ли что? Сегодня прідетъ новый пасторъ и вс несутъ ему подарки на новоселье. Это очень любопытно, мн бы хотлось пойти туда, тоже что нибудь ему отнесть на новоселье.

— Ты слишкомъ устала, душа моя.

— Нтъ ничего, это будетъ весело. Еще довольно рано. Но, что же мн отнести ему? Съ пустыми руками идти совстно.

— Корзину яицъ.

— Нельзя, у насъ ихъ немного, теперь куры перестаютъ нестись.

— Корзинку клубники.

— Вотъ это хорошо! Я набрала много клубники, еще и намъ къ ужину останется.

Фледа скоро одлась и сошла съ корзинкою въ рук.

Пасторскій домъ стоялъ не много поодаль отъ дороги, за пильной мельницей. Фледа мимоходомъ попросила Гюга проводить ее, они взошли на тнистый холмъ, у подошвы котораго расположена была деревня Квичи-рунъ и простиралась обширная равнина, окаймленная холмами. Вод на лугахъ пестрли стоги сна, слышался мрный стукъ косъ и псня косарей. Солнце обливало яркими лучами эту картину, день былъ жаркій и ароматный воздухъ пропитанъ запахомъ сна.

У воротъ пасторскаго дома Гюгъ оставилъ Фледу.

Тутъ стояли дв или три повозки, но людей не видно было. Фледа попала на шумъ голосовъ по длинному корридору и вошла въ нижнюю зилу, гд сидло человкъ двнадцать, между прочими ея тетка Сира и г-жа Дугласъ, которыя принимали и уставляли приношенія.

— Я не думала, что приду такъ рано, сказала Фледа,

— Наберутся еще, отвчала г-жа Дугласъ. Здравствуйте, докторъ Квакенбоссъ, надюсь, что вы намъ принесли кое-что кром поклона, только не лекарства, этого мы не принимаемъ.

— Смиренно признаюсь, сказалъ граціозно докторъ, что нечего ожидать отъ такого человка… отъ такого…. который иметъ несчастіе… быть холостымъ…. Холостякъ не можетъ предложить ничего, кром самаго себя.

Громкій хохотъ былъ отвтомъ на эти слова.

— А что пришлетъ твой дядя, Фледа? спросила Сира.

Г-жа Дуглассъ видя, что Фледа покраснла отъ замшательства, спасла ее отъ отвта и увела въ кладовую.

Тутъ заключались уже большія надежды на благосостояніе для новаго пастора. Одна полка была вся уставлена пирогами, на другой было столько сухарей и пирожнаго, что можно было цлую недлю продовольствовать порядочное семейство.

— Смотрите пожалуйста, что эти люди длаютъ! сказала г-жа Дугласъ. Есть ли у нихъ толкъ?… Половина этихъ пироговъ высохнетъ, прежде нежели онъ доберется до нихъ. Впрочемъ, бда но велика, мистриссъ Принъ не мастерица своего дла, не смотрите на эти сухари….

— У нашего пастора большое семейство?

— Ни малйшаго, — онъ не женатъ.

Мысль, что вс эти запасы назначены для одного человка, заставила Фледу расхохотаться.

— Что же онъ будетъ длать со всмъ этимъ? спросила она.

— Продастъ лишнее. Притворите дверь, Фледа. Ахъ, я забыла, кто прислалъ сухари. Кажется, это мистриссъ Спрингеръ. А гд ваша клубника, Фледа? Я ее поставлю въ сторонку, и скажу пастору, отъ кого она — примолвила она, кивнувъ головою. Гд же докторъ Квакенбоссъ?

— Здсь, сударыня, вскричалъ голосъ въ корридор и докторъ появился съ огромнымъ кругомъ сыра, который онъ катилъ передъ собою.— Я здсь, сударыня, и вотъ мое приношеніе, которое повергаю къ ногамъ миссъ Ринганъ.

— Некрасиво, сухо замтила г-жа Дуглассъ.

Фледа потихоньку отошла къ окну, откуда могла видть все, что происходило вн и внутри дома. Запасы несли со всхъ сторонъ, тутъ были мшки, бочки съ мукою, ветчина, картофель, сушеныя яблоки, копченая говядина, солонина, хмль, варенье, уксусъ, кленовый сахаръ, свжее масло, яицы, сыры безъ конца. Лавочникъ присылалъ ящикъ чая, другой метлы, плотникъ сани, столяръ полдюжины стульевъ, городскія дамы вышили коверъ и т. п.

Комнаты наполнялись гостьми, каждый, положивъ свой гостинецъ, шелъ осматривать чужія приношенія, потомъ отыскивалъ знакомыхъ. Фледа сидла одиноко въ уголк, изящная наружность ея всхъ поражала, и новоприбывшіе, поклонясь ей мимоходомъ, шля отыскивать общество боле имъ приличное. Улыбаясь про себя разнымъ странностямъ, Фледа замтила молодаго крестьянина, здороваго, румянаго, который вошелъ, не снимая шляпы, и держа на плеч коромысло, на которомъ вислъ цыпленокъ. Онъ смотрлъ кругомъ, не зная куда положить его.

— Эй, Филетъ! что теб нужно? вскричала г-жа Дугласъ.

— Мн нужно знать, пріхалъ-ли пасторъ? отвчалъ онъ съ неуклюжимъ поклономъ. Матушка прислала ему пару цыплятъ, да велла принесть ихъ назадъ, если онъ не пріхалъ, а то испортятся.

— Пасторъ сейчасъ будетъ, отвчала г-жа Дугласъ, да у тебя только одинъ цыпленокъ, гд же другой?

— Ай, бда! я его не трогалъ, право не трогалъ, негодяй! врно самъ отвязался! говорилъ крестьянинъ.

— Врно побоялся испортиться, замтила г-жа Дугласъ.

Филетъ ушелъ сопровождаемый общимъ смхомъ. Черезъ нсколько минутъ къ крыльцу подъхала красивая карета, изъ которой вышли молодой господинъ и чрезвычайно миловидная дама. Она была не молода, видъ ея смутно напоминалъ Флед что-то знакомое, вскор они вошли въ комнату, осматриваясь съ удовольствіемъ. Направо Фледа старалась припоминать кому принадлежала эта изящная физіономія, этотъ проницательный взглядъ, — дама, взглянувъ на нее, казалось, также что-то припоминала и подошла къ ней.

— Я уврена, что мы знакомы, сказала она, взявъ ее граціозно за руку, скажите мн ваше имя?

— Фледа Ринганъ.

— Такъ я и думала! вскричала дама, обнимая ее дружески, вы должны быть дочерью Эми-Чарльтонъ! Какъ вы на нее похожи! А вы меня не припомните? Помните мистриссъ Эвелинъ?

— Мистриссъ Эвелинъ! вскричала Фледа и воспоминанія прихлынули разомъ къ ея душ.

— Вспомнили — не правда-ли? А я очень, очень помню т дни, которые мы провели въ Монтепул.

Освдомившись о г-ж Росситуръ и ея семейств, г-жа Эвелинъ подозвала молодаго пастора.

— Мистеръ Ольмней, сказала она — позвольте представить васъ миссъ Ринганъ, моей старой пріятельниц, какъ видите, это не самый здоровый образецъ деревенской красоты.

Веселый тонъ, какимъ сказаны были эти слова, смягчалъ не совсмъ пріятное ихъ значеніе. Г. Ольмней отвчалъ только улыбкою и не сказалъ никакого комплимента, что его возвысило въ мнніи Фледы.

— Что понимаетъ г-жа Эвелинъ подъ словами старая пріятельница? спросилъ онъ Фледу, когда г-жа Эвелинъ отошла, это выраженіе очень двусмысленно.

— Она, вроятно, думаетъ, что дружба передается по наслдству, мн кажется, что она права.

— Любите друзей вашихъ и друзей отца вашего, сказалъ пасторъ. Въ это время снова подошла къ нимъ г-жа Эвелинъ.

— Любезный мистеръ Ольмней, сказала она, смясь и взявъ его водъ руку, вы цлый мсяцъ должны кушать одни пироги, иначе она вс испортятся. Посмотрите сколько ихъ!

И она отъ души хохотала, глядя съ какимъ изумленіемъ пасторъ осматривалъ свою кладовую.

— Мистриссъ Дугласъ, сказалъ онъ, я-бы желалъ похозяйничать попросить гостей моихъ раздлить со мною часть этихъ лакомыхъ вещей, которыми они меня такъ щедро надлили.

— Такъ надобно будетъ кушать руками, отвчала г-жа Дугласъ, потому что посуда ваша еще не пріхала, но это ничего, мы безъ церемоній.

И куски пирога появились во всхъ концахъ комнаты. Фледа и г-жа Эвелинъ сли у окна и тоже принялись за кушанье, которое мастеръ Ольмней самъ подалъ имъ въ жестяной кострюл.

— Милая Фледа, вы врно голодны, сказала г-жа Эвелинъ шутливо, но съ нкоторымъ снисхожденіемъ.

— Голодна, отвчала она смясь.

— Все таже! продолжала г-жа Эвелинъ, покраснвъ немного и оживляясь. Вамъ надобно познакомиться съ моими дочерьми. Понимте-ли вы г-жу Карльтонъ и сына ея?

— Конечно, очень помню.

— Прошедшею зимою мы прогостили съ недлю у нихъ въ замк. Какое великолпное владніе. У насъ въ Америк нтъ ничего подобнаго.

— Природа и насъ не обидла.

— Конечно. Но гд у насъ такія богатства? Сорокъ тысячъ фунт. стер. годоваго доходу! Нкоторые люди говорятъ, что владть такимъ богатствомъ значитъ обкрадывать ближняго.

— Это зависитъ однако оттого, какъ употребляютъ богатство, замтила Фледа.

— Не знаю, отвчала г-жа Эвелинъ, качая головою, большое богатство ожесточаетъ сердце.

— Даже и благородное сердце?

Г-жа Эвелинъ опять покачала головою, и Фледа спрашивала сама себя, неужели богатство можетъ ожесточить сердце больше, нежели бдность?…

Разставаясь съ Фледою, г-жа Эвелинъ взяла съ нея слово пріхать завтра на весь день къ ней въ Монтепуль. Вскор все общество разошлось и Фледа отправилась домой съ двицами Финнъ.

XXIII.
Капиталъ въ ссор съ феею.

Едва Фледа отворила дверь, какъ увидла свою тетку въ шелковомъ плать, остатк бывшаго великолпія, прекрасные глаза ея сіяли счастіемъ. Загадка объяснилась присутствіемъ Чарльса и другаго молодаго человка, котораго щегольскій нарядъ поразилъ ее, какъ большая рдкость въ Квичи.

— Чарльсъ! вскричала она, подавая ему руку, откуда ты? Мы тебя не ждали такъ скоро!

— Надюсь однако, что ты мн рада?

— Очень, очень рада.

Фледа взглянула на незнакомца, Чарльсъ представилъ ей г. Терна, какъ стараго знакомаго.

При этомъ имени воображеніе Фледы мгновенно перенесло ее въ Монтепуль, въ большія сни, гд лежала лягавая собака, подстрленная этимъ самымъ Терномъ.

Г. и г-жа Росситуръ овладли своимъ сыномъ, а Фледа должна была занимать молодаго гостя.

— Я не знаю, сказалъ онъ сладенькимъ голоскомъ, какъ благодарить Росситура за то, что онъ привелъ меня въ домъ своихъ родителей: онъ общалъ мн только радушный пріемъ и ужинъ, а не исчислилъ и половины прелестей, которыя меня здсь ожидали.

— И онъ умно сдлалъ, отвчала Фледа не подозрвая комплимента, неожиданное удовольствіе всегда гораздо пріятне общаннаго.

— Въ этомъ случа — разумется! возразилъ Тернъ, кланяясь.

Помолчавъ немного, она спросила:

— Вы также были въ Мехик, мистеръ Тернъ?

— Нтъ. Я избавилъ себя отъ этого удовольствія. Я никогда не любилъ военной службы.

— Но вы служили въ ней?

— Да, я долженъ былъ повиноваться желанію отца, но теперь я уже не мальчикъ, я былъ довольно уменъ для того, чтобы выйти въ отставку во время, то есть, ничего не выигравъ и ничего не проигравъ.

Онъ не замтилъ серьознаго неудовольствія, которое отразилось на лиц Фледы.

— Неужели вы находите, спросилъ онъ вкрадчивымъ голосомъ, что тотъ человкъ великъ, у котораго кованые каблуки на сапогахъ?

— Я мряю достоинство не по росту.

— Тогда я не боюсь — прибавилъ онъ съ нахальнымъ самодовольствомъ, скажу вамъ по секрету, что лучше люблю дйствовать серпомъ, нежели мечемъ. A propos, вашъ дядюшка былъ усерднымъ чтителемъ Аполлона и музъ… Неужели онъ сдлался поклонникомъ свтлокудрой Цереры?…

— А разв эти божества не ладятъ между собою? спросила Фледа.

— Я думаю, что они съ трудомъ уживутся подъ одною кровлею, здсь можетъ быть Граціи примиряютъ ихъ.

— Слыхали ли вы, чтобы Граціи приготовляли ужинъ по приказанію Цереры? Дядюшка, мистеръ Тернъ спрашиваетъ объ Аполлон, потрудитесь удовлетворитъ его, пока я накрою столъ.

Г. Росситуръ поглядлъ съ удивленіемъ на сверкающіе глава своей племянницы, потомъ на смущеннаго Терна.

— Я только спрашивалъ у вашей племянницы, сказалъ Торнъ спускаясь съ ходулъ, какъ вамъ нравится деревенская жизнь?

— Скверная жизнь, отвчалъ Росситуръ, терзая въ рукахъ какую-то брошюрку.— Жизнь, гд голова и руки работаютъ порознь, или лучше сказать, гд голова служитъ рукамъ.

Прошло нсколько дней прежде, нежели капитанъ Росситуръ замтилъ перемну въ положеніи своего семейства. Въ одно утро, когда Гюгъ и Фледа, окончивъ свою работу, сидли въ столовой въ ожиданія завтрака, онъ вошелъ въ комнату съ безпокойнымъ видомъ.

— Гд газеты? спросилъ онъ. Я здсь совсмъ газетъ не вижу.

— Не ожидайте, капитанъ, найти въ Квичи такія же удобства жизни, какъ въ Мехик, сказала Фледа шутливо… Любуйтесь нашими розами и не спрашивайте о газетахъ.

Молодой человкъ небрежно взглянулъ на корзину цвтовъ, которыми кузина его убирала столъ и не обратилъ вниманія на свжее и прелестное личяко двушки.

— Не живете же вы здсь безъ газетъ! возразилъ онъ.

— Безъ многаго обойтись можно, отвчала она задумчиво, стараясь приподнять розу, которая валялась изъ вазы.

— Прошу отвчать мн серьозно. Получаете ли вы какой нибудь журналъ или газету?

— Получали бы съ благодарностію, еслибы кто нибудь вздумалъ прислать намъ, но серьозно, Чарльсъ — нтъ, не получаемъ.

— И во все время войны вы не читали газетъ?

— Одинъ изъ сосдей присылалъ намъ свою газету, чтобы уврить насъ, что ты, по выраженію Терна, не промнялъ руки на эполетъ.

— Я думаю, ты никогда и не искала меня въ списк убитыхъ.

— Никогда… отвчала Фледа, усаживаясь очень серьозно.— Прежде чмъ я брала въ руки газету, я была всегда уврена, что ты живъ.

— Что это значить?…

— Не сердись, Чарльсъ, сказала Фледа смясь. Это значитъ, что бабушка Миріамъ проглядывала всегда списокъ убитыхъ и раненыхъ прежде, чмъ присылала намъ.

Чарльсъ нсколько времени мрачно и молча ходилъ по комнат, вдругъ онъ быстро подошелъ къ Флед и спросилъ:

— Что ты длаешь?

Кроткій взглядъ ея умолялъ его не повторять вопроса.

— Что ты длаешь? повторялъ онъ съ удивленіемъ.

— Чиню башмакъ.

Взглядъ капитана сверкнулъ гнвомъ.

— Что это значитъ?

— То, что я говорю, отвчала она, продолжая работать.

— Но — ради всхъ башмачниковъ, для чего ты это длаешь?

— Для того, что не хочу ходить въ дырявыхъ башмакахъ, тогда пришлось бы еще и чулки чинить.

Капитанъ съ досадою пробормоталъ что-то сквозь зубы и спросилъ Фледу, не лучше ли надть новые башмаки, чмъ заплатанные.

— Конечно лучше, еслибы они у меня были, отвчала она съ кроткою укоризною.

— Разв ты не понимаешь, продолжалъ капитанъ, что за двадцать копекъ, всякій башмачникъ починитъ теб ихъ гораздо лучше?

— Понимаю, отвчала она, продолжая работать.

— Твои руки не довольно сильны для такой работы.

Вмсто отвта она раза два живо кольнула иглою и весело на него посмотрла. Но онъ былъ нерасположенъ смяться и принялся снова шагать по комнат.

— Скоро ли мы будемъ завтракать? Уже поздно, сказалъ онъ.

— Нтъ еще, тетушка такъ рано не выходитъ.

— Вдь вы завтракаете раньше девяти часовъ?

— Да… вполовин девятаго.

— Странная жизнь… въ деревн! Ну, я не могу дожидаться… Я сегодня долженъ видться съ Терномъ… Барби! Подай мн сапоги.

Фледа вскочила и притворила дверь въ кухню.

— Это что?… Мн нельзя спросить сапоги?

— Сейчасъ, сейчасъ, но такъ не должно говорить съ Барби.

— Отчего же? Разв ее нтъ въ кухн?

— Недолго она останется, если мы будемъ такъ ее кликать. Я все устрою.

— Мн кажется, сказалъ капитанъ, когда она вышла, что Фледа управляетъ всмъ домомъ.

— Она не управляетъ, сказалъ Гюгъ,— но домъ былъ бы въ добрыхъ рукахъ, еслибы она управляла.

— Я замтилъ, что она всмъ распоряжается, все длаетъ по своему, матушка въ своемъ дом какъ будто ничего не значитъ.

— Посмотрлъ бы ты что сталось бы съ этимъ домомъ безъ Фледы! сказалъ Гюгъ и кроткіе глаза его сверкнули негодованіемъ. Надобно знать дло, Чарльсъ, прежде чмъ такъ говорить.

— Что же я долженъ знать?

— Что Фледа одна все длаетъ въ дом.

— И я тоже говорю.. Это-то мн и ненравится.

— Да ты ее не знаешь! Она жизнь всего дома, безъ нея мы не прожили бы ныншнее лто.

— Что ты хочешь сказать?

— То, что два года она занимается садомъ, и мы продаемъ вс цвты и плоды мистеру Свиту, хозяину большаго отеля въ Монтепул.

— Какъ же вы ему доставляете эти припасы?

— Фледа рано утромъ собираетъ ихъ, а я отвожу въ Монтепуль до завтрака.

— Однако ты сегодня не здилъ?

— Напротивъ, я недавно воротился.

— Что же ты возилъ.

— Сахарный горохъ и клубнику.

— И Фледа ихъ собирала?

— Да, мы съ Барби помогали ей, она вся промокла,— но она готова все на свт сдлать для папеньки съ маменькою.

— Гмъ!… И она довольно выручаетъ за труды?

— Такъ она думаетъ, прошлаго года она за одну спаржу выручила десять долларовъ.

— Десять! Вы доллары считаете десятками?…

— Мы и гроши считаемъ десятками, холодно отвчалъ Гюгъ. Чарльсъ продолжалъ ходить по комнат, наконецъ Фледа воротилась такъ весело, какъ будто бы у нея доллары лежали тысячами, она держала въ рук офицерскіе сапоги.

— Съ чего это ты вздумала приносить мн сапоги?— сказалъ онъ съ гнвомъ,— я могъ бы и самъ ихъ взять.

— Важность не велика, отвчала она,— но я думала, что ты поблагодаришь меня, а ты сердишься.

— Я не вижу, почему эта двка не можетъ мн принести сапоги, когда она мн ихъ вакситъ.

Гюгъ и Фледа переглянулись, капитанъ это замтилъ, и пристально смотрлъ на обоихъ, какъ бы стараясь отгадать что нибудь.

— Не смотри на меня такъ смшно! не могу удержаться отъ смха, глядя на тебя, говорила Фледа.

— Не угодно ли вамъ объясниться? Я хочу знать кто ваксилъ мои сапоги?

— Не старайся проникать въ семейныя тайны, у насъ съ Гюгомъ есть пріученные сильфы, которые втайн исполняютъ наши приказанія.

— Я ваксилъ твои сапоги, сказалъ Гюгъ.

Капитанъ Росситуръ швырнулъ съ досадою свои туфли.

— Я посмотрю, сказалъ онъ сердито, нельзя ли здсь найти другой прислуги, кром сильфовъ.

— Нтъ, Чарльзъ, прошу тебя, сказала Фледа, немедленно оставляя шутливый тонъ — не говори объ этомъ ни слова дядюшк и тетушк… Сдлай милость, Чарльзъ — продолжала она, взявъ его за руку,— ты надлаешь много хлопотъ и не принесешь никакой пользы.

Онъ выдернулъ свою руку и отвчалъ:

— Я не нуждаюсь въ урокахъ, какъ мн говорить съ отцомъ и матерью, прошу не считать меня въ числ людей, покорныхъ вашей власти.

Фледа поникнула головою и нсколько слезъ выкатилось изъ глазъ ея. Гюгъ гнвно поглядлъ на брата, тотъ отворотился. Споръ прекратился приходомъ г-на и г-жи Росситуръ.

Завтракъ начинался не весело. Капитанъ непремнно хотлъ узнать положеніе длъ своего семейства, отецъ его, который съ каждымъ днемъ становился угрюме, вовсе не расположенъ былъ удовлетворять его любопытству, г-жа Росситуръ постоянно отражала на лиц своемъ вс впечатлнія своего мужа.

— Теб будетъ жарко на мельниц, Гюгъ, сказала Фледа, прерывая молчаніе.

— Что эта мельница прибыльна? спросилъ вдругъ капитанъ. Вознаграждаетъ ли она трудъ, батюшка?

— Что за вопросъ?.. сухо возразилъ г. Росситуръ, разумется, не даромъ работаетъ.

— Я спрашиваю, довольно ли значительна прибыль, чтобы вознаградить Гюга за потерю времени?

— Это не потерянное время, сказалъ Гюгъ, у меня нтъ другаго дла.

— Безъ мельницы намъ бы нечмъ и жить было, вскричала г-жа Росситуръ.

— Батюшка, продолжалъ капитанъ, пользуясь этимъ призваніемъ — стало быть вамъ хозяйство не очень прибыльно?

— Въ какомъ положеніи осталась твоя рота? спросилъ г. Росситуръ, глотая яйцо.

— Въ плохомъ. Едва пятая часть людей уцлла.

— Куда же ты двалъ остальныхъ?

— Я указалъ имъ мсто, гд картечь сыпалась градомъ, и повелъ ихъ туда бглымъ шагомъ.

— И все это множество людей погибло въ одномъ дл? спросила, блдня, г-жа Росситуръ.

— Въ одномъ дл, матушка, въ нсколько минутъ.

— Кто можетъ вознаградить такую потерю! сказала Фледа съ негодованіемъ.

— Дло было въ томъ, чтобъ одержать побду, она осталась за нами — и довольно, все прочее не важно.

— Какая же вамъ польза отъ этой побды?

— Какая? Мы исполнили долгъ свой.

— Кто же предписывалъ этотъ долгъ? спросилъ Гюгъ.

— Начальство.

— Конечно такъ, сказала Фледа, я это понимаю… но скажи мн, Чарльсъ, какую выгоду пріобрло войско и народъ отъ этого поднята?

— Славу побды.

— Слава должна быть очень драгоцнна, чтобы покупать ее такою цною, сказала Фледа. Дядюшка, вдь, кажется, мы заплатили Мехік 20 милліоновъ за уступленную землю?

— Точно такъ.

— А что стоила война?

— Гмъ!… не знаю… около ста милліоновъ.

— Сто милліоновъ!… и кром того… Дядюшка, какъ вы думаете, вдь Мехика намъ продала бы дешевле этой цны то, что наконецъ уступила?

— Вроятно.

— Кром того, я думаю, что эта война была несправедлива, я согласна съ Сетомъ, что стыдно могущественной держав употреблять такія значительныя силы, чтобы раздавить слабый народъ.

— Они сами виноваты, они открыли непріязненныя дйствія, сказалъ капитанъ.

— Извини, мистеръ Эвелинъ и судья Сансе при мн толковали объ этомъ въ Монтепул, и доказали ясно, что мы начали войну.

— Сансе дуракъ, сказалъ г. Росситуръ.

— Мн не хочется попасть въ эту категорію, сказала Фледа смясь, потому, прошу васъ, дядюшка, докажите мн нашу общую ошибку.

Г. Росситуръ съ жаромъ примялся доказывать виновность Мехики, и потомъ вышелъ изъ столовой.

— Я не зналъ, что ты такой глубокій политикъ, Фледа, сказалъ Гюгъ.

— Видишь теперь, что ошибался, отвчала двушка съ улыбкою.

— Матушка, сказалъ капитанъ оставшись наедин съ матерью — видно батюшкины дла худо идутъ?

— Онъ связался съ обманщикомъ, какъ намъ кажется.

— Какъ же онъ могъ условиться съ человкомъ, не зная его хорошенько! вскричалъ капитанъ. Я не узнаю его! Да, я не узнаю его, продолжалъ онъ тише, и вы, матушка, вы также очень перемнились, вы прежде не потерпли бы въ хозяйств своемъ такихъ… несообразностей… какія я замчаю нынче.

— Да, наше положеніе очень перемнилось, отвчала г-жа Росситуръ смиренно и кротко.

— Неужели у васъ нтъ другихъ доходовъ кром продажи ягодъ этой двочкою — и работы Гюга?

— Почти, другъ мой.

— Фледа очень хороша собою! сказалъ Чарльсъ, останавливаясь вдругъ посреди комнаты.

— Бдняжка! грустно сказала Люса,— я не могу переносятъ мысль, что она проводитъ жизнь свою здсь… что она погребена заживо… съ ея красотою, съ ея умомъ, она могла бы найти въ свт хорошую партію… а здсь… А между тмъ, какъ могли бы мы жить безъ нея?… У меня сердце обливается кровью, когда я вижу, что она не можетъ даже заняться музыкою, которую такъ любитъ? Книгъ у насъ немного, и они съ Гюгомъ, я думаю, уже нанзустъ ихъ вс затвердили.

— Однако, она весела.

— Не знаю, сказала г-жа Росситуръ, качая головою.

— Разв она несчастна, матушка?

— Ея счастіе въ томъ, чтобы исполнять долгъ свой, жертвовать собою для тхъ, кого любитъ, но иногда у нея въ лиц такое выраженіе, что мн становится больно… Я боюсь, что нашъ образъ жизни — и перемна нашего положенія подйствовали на нее сильне, нежели она показываетъ… Она принимаетъ къ сердцу наше горе, какъ свое собственное.

— Кажется, она съ характеромъ?…

— Во сто разъ больше, чмъ я. Никто не уметъ, подобно ей, распоряжаться хозяйствомъ и работниками, она всегда уметъ заставить ихъ слушаться.

— А сама она, кого слушается?

— Тхъ, кого любитъ, особенно Гюга, но она, она сама — это душа, жизнь всего семейства!

Капитанъ далъ себ слово не подчиняться ея обаянію, но не распрашивалъ боле отца о длахъ его.

XXIV.
Добрые сос&#1123,ди.

Не смотря на усильныя просьбы Фледы, капитанъ не могъ никакъ ршиться помогать Гюгу на мельниц, но, по крайней мр, примръ брата и кузины нсколько подстрекнулъ его усердіе и онъ старался съ своей стороны нсколько помочь семейству. Онъ ходилъ каждый день на охоту, и вскор, вмсто свинины, на стол появились дупельшнепы и куропатки.

Между тмъ отпускъ Чарльса приходилъ къ концу. Въ это время г-жа Эвелинъ написала Флед, приглашая ее къ себ въ Нью-оркъ погостить. Недостатокъ въ туалет принуждалъ Фледу отказаться отъ этого приглашенія, но докторъ Грегори уничтожилъ вс затрудненія, онъ прислалъ Флед 50 доллеровъ, и сказалъ, что до тхъ поръ будетъ считать ее у себя въ долгу, пока она не уплатитъ ему ласками и попеченіями.

Невозможно было боле противиться. Фледа взяла съ собою нсколько платьевъ г-жи Росситуръ, чтобы перешить ихъ въ город по новой мод, и ухала въ сопровожденіи капитана.

Быстро и безоблачно пролетли для Фледы нсколько недль въ Нью-орк,но он показались очень долги роднымъ ея въ деревн. Она часто писала имъ, какъ мило хозяйничаетъ у стараго доктора, который давно уже лишился жены, какъ стараются всячески веселить ее Эвелины, каждая радость ея несказанно радовала родныхъ ея, но безъ нея въ дом было очень пусто, и когда она возвратилась, ее приняли съ восторгомъ.

— Какъ ты похорошла, душа моя! говорила ей нсколько разъ тетка, обнимая ее.

— Я вамъ этого комплимента не сдлаю, возразила Фледа, поглядывая на ттю Люси и Гюга. Вы очень похудли. Что съ вами?

— Ничего новаго, отвчали они.

— Я начинаю думать, что вы безъ меня соскучились, сказала Фледа обнимая ихъ.

— Конечно! Пожалуйста, не воображай, что мы съ тоски похудли! сказалъ Гюгъ.

— А гд же дядя Ральфъ? Вы мн о немъ не говорите.

— Онъ ухалъ, чтобы осмотрть нашу землю въ Мичиган.

— Въ Мичиган!… Когда онъ ухалъ?

— Вскор посл тебя.

— И вы мн не написали! Какъ-же вы остались однм!

— Писать теб!.. сказала г-жа Росситуръ, обнимая ее… Мы съ Гюгомъ радовались, что теб удалось отдохнуть и повеселиться.

— Сосди были вс очень внимательны къ намъ, сказалъ Гюгъ.

— Какъ я рада.

— Имъ врно жалко было, что мы такъ осиротли… бабушка Миріамъ осыпала насъ гостинцами и вниманіемъ.

— Милая бабушка!

— Катэрина Дугласъ два раза приходила спросить не можетъ ли чмъ услужить намъ она или мать ея, г. Дугласъ прислалъ намъ зайца, а въ другой разъ кучу голубей, которыхъ настрлялъ на охот, мы съ матушкою все питались дичиной, Барби къ ней и не притрогивалась говоря, что лучше любитъ свинину, но я думаю, это изъ деликатности.

— Я тоже думаю, сказала Фледа.

— Сетъ намъ прислалъ кучу великолпныхъ каштановъ, которые ты такъ любишь, а я для тебя набралъ орховъ.

— Все для меня?… Хорошо же, я изъ нихъ сдлаю прекрасный нугатъ… для тебя! Вы кажется не презираете нугаты, мистеръ Гюгъ, не правда ли?

Гюгъ улыбнулся и продолжалъ:

— Твой другъ, г. Ольмней, прислалъ намъ корзинку великолпнйшихъ яблокъ.

— Отчего же мой другъ?… спросила Фледа, немного красня.

— Чей же, если не твой!… И даже двицы Финнъ прислали намъ чудесную рыбу, которую поймалъ братъ ихъ, докторъ Квакенбоссъ разомъ прислалъ гуся и индйку. Намъ совстно было принять вдругъ такихъ большихъ птицъ, но мы не смли ихъ отослать назадъ, чтобы не обидть его.

— Какъ можно отослать назадъ!…

— Мы и взяли обихъ, но подарили гуся Барбиной матери, на Рождество.

— Бдный докторъ! сказала смясь Фледа, онъ уже раза два чуть не уморилъ меня. Пойду повидаюсь съ Барби.

— Ну вотъ, вы тамъ пополнли! сказала Барби, тряся ее за руку.

— Отчего?

— Да и не я одна вамъ рада! сказала Барби, и глаза ея заблистали.

— Говорили вамъ о гус и индйк? спросила она, подмигивая лукаво.

— Говорили.

— Докторъ думаетъ, что очень разодолжилъ, еслибы онъ зналъ, кому гусь то достался! ха, ха!

— Оставимъ доктора въ поко, Барби, не скажешь ли ты мн еще чего?

— Что говорить то? хорошаго сказать нечего. Съ тхъ поръ, какъ мистеръ Росситуръ ухалъ, Дейденговеръ и носу не показалъ, чтобы спросить не нужно ли чего. Дровъ оставалось только на три дня, а остальныя еще въ лсу. Ему бы слдовало подумать заране.

Фледа молча смотрла на огонь.

— Кто ходитъ за коровами? спросила она.

— О коровахъ не безпокойтесь, имъ хорошо. Дай Богъ, чтобы намъ также хорошо было! Когда онъ ухалъ, такъ я думаю, денежки то вс съ собою забралъ, а насъ ни при чемъ оставилъ, можетъ быть ему и нужно было, я не говорю, да вамъ то пришлось уже больно плохо, Фледа, у насъ послдній четверикъ муки идетъ, сахару почти вовсе нтъ. Я говорила мистриссъ Росситуръ, она только плачетъ, на гумн еще есть пшеница, да некому ее свезти на мельницу.

— Гюгъ не можетъ въ эту погоду ни за дровами хать, ни на мельницу.

— На мельницу бы и я създила, теперь когда вы воротились, да нельзя же все одной сдлать, вдь человкъ то не камень.

— Конечно, намъ бы нужно работника.

— Я такъ и думала. Еслибы нанять мальчишку, который бы не зазнавался и слушалъ, что ему говорятъ, я бы ему тамъ на верху прибрала горенку и кормила бы его, по крайней мр былъ бы кто нибудь подъ рукой.

— Нтъ ли у тебя кого за примт, Барби?

— Никого нтъ, да поискать, такъ можно найти. Вотъ спросить у мистриссъ Дугласъ, она всегда во вс дла путается.

— Я у нея побываю. Умешь ли ты варить сахаръ, Барби?

— А! Вотъ что я и сама думала! вскричала Барби съ восторгомъ. У васъ на земл пропасть сахарнаго клена, такъ пропадаетъ, даромъ, вдь это грхъ. При покойномъ ддушк вашемъ, вываривали цлыя бочки патоки. Мы съ вами, да Гюгъ, да еще кто нибудь — мы бы въ недлю наварили столько, что намъ бы до будущей весны достало. У меня это давно въ голов, достать бы только воловъ, и все будетъ. Если бы намъ сбыть съ рукъ Дейденговера — я бы сама взялась за соху. Ужь не знаю, что было бы на свт безъ женщинъ: я трехъ мужчинъ не видала, которые стояли бы столько, сколько они намъ хлопотъ длаютъ.

— Тише Барби, не сердись — сказала, улыбаясь, Фледа.

— А я не могу видть, что вы все такъ терпливо принимаете!

— Знаешь ли, отчего, Барби?

— Можетъ быть, сказала Барби, глядя на Фледу, и выраженіе лица ея видимо смягчалось.

— Потому, продолжала Фледа,— что я знаю, что вс испытанія въ моей жизни назначены существомъ, которое несказанно любитъ меня и не позволитъ, чтобы они окончательно изнурили меня. Не довольно ли знать это, чтобы быть спокойной и терпливой?

Слезы выступили на рсницахъ Фледы, Барби потупила глаза.

— Что же? возразила Барби принимаясь стирать, я за то сержусь, что вы мучитесь. Я понимаю, что злые должны страдать, а за чмъ же добрые то?…

— Испытанія нужны добрымъ, чтобы сдлать ихъ лучшими.

— А вдь странно, сказала Барби съ чувствомъ, когда Фледа вышла изъ кухни — странно, что у меня нтъ вры, вс хорошіе люди, которыхъ я знаю, были набожны,

Увидя задумчивое личико Фледы, г-жа Росситуръ вскричала:

— Вотъ и опять заботы! Ты, я думаю, нерада, что возвратилась къ намъ!

— О нтъ, сказала Фледа весело улыбаясь. Мы все поправимъ тетенька.

На другой день Гюгъ и Фледа отправились къ г-ж Дугласъ, хотя дорога и поля были покрыты глубокимъ снгомъ, они нашли прогулку очаровательною, небо было ясно и они были вмст.

Г-жа Дугласъ жила на богатомъ, прекрасномъ хутор.

— Вы ли это, Фледа? вскричала она отворяя дверь. Катерина сказала мн, что вы идете, но я не поврила, я думала, что вы дали зарокъ не ходить къ вамъ.

Фледа стала извиняться.

— Хорошо, помиримся, сказала г-жа Дугласъ. Снимайте шляпку. Фледа упомянула о предмет своего посщенія.

— А, такъ вы не въ гости ко мн пришли! Все равно, снимайте шляпку, пока не снимете, я не скажу ни слова, а между тмъ велю подать ужинъ.

— Но тетушка осталась одна… дни такъ коротки… скоро смеркнется.

— Пускай тетушка сидитъ одна, это ей наука за то, что она ко мн не пришла. Вы не пойдете домой въ темнот, потому что мужъ мой заложитъ колясочку и отвезетъ васъ… Лошади застоялись… Дло кончено, оставайтесь.

Фледа видла, что должно согласиться на такое ласковое приглашеніе. Въ награду г-жа Дугласъ общала ей тотчасъ же уступить одного парня, который работалъ у ея мужа, а Фледа знала, что Дугласъ согласенъ всегда съ мнніемъ жены своей.

— Парню здсь совсмъ нтъ дла, прибавила она, я сто разъ говорила мужу, что онъ только даромъ хлбъ стъ, а онъ все его держитъ.

— Каковъ онъ? спросила Фледа.

— Ну, конечно, онъ пороху не выдумалъ — не укажете дороги, такъ самъ не найдетъ, но довольно ловокъ и добрый малый. Онъ будетъ вамъ пригоденъ.

— Честенъ ли онъ?

— Можете ему поврить, что хотите, кром ножа и вилки. Что лежитъ на блюд, того уже онъ не пропуститъ.

— Какъ его зовутъ?

— Филетъ.

— Филетъ? Тотъ, что принесъ одного цыпленка, и думалъ, что у него пара?

— Тотъ самый.

— Вы одн занимаетесь всмъ хозяйствомъ? спросила Фледа, зная, что г-жа Дугіасъ любила похвастать своимъ управленіемъ.

— Разумется, одна! На что мн помощница? Чтобы портить дло!

И г-жа Дугласъ съ торжествомъ повела Фледу по всему дому, по всмъ угламъ и закоулкамъ, гд везд царствовалъ отличный порядокъ и чистота. Окончивъ это обозрніе, г-жа Дугласъ усадила дочь свою Катерину за фортепіано, чему и двушка и Гюгъ были очень рады, потому что, во время прогулки г-жи Дугласъ съ Фледою, они торжественно скучали вдвоемъ.

Фледа также съиграла дв или три пьески, которыхъ еще не забыла.

Между тмъ возвратился графъ Дугласъ, сли за столъ, гостепріимная хозяйка извинилась, что не ждала гостей и не приготовила ничего лишняго, не смотря на это Гюгъ и Фледа нашли, что столъ былъ вкусный и изобильный.

Дугласъ согласился уступить Филета.

— Онъ добрый малый, очень добрый, говорилъ онъ, его нужно учить… какъ и всякаго мальчишку, а растолкуете хорошенько, такъ онъ все сдлаетъ.

Фледа спросила у Дугласа, какъ длаютъ сахаръ.

— Очень легко, отвчалъ онъ. У васъ есть славная купа сахарныхъ деревьевъ… я помню ихъ, когда былъ еще ребенкомъ… даже помогалъ добывать сахаръ, это давно уже было… я вдь уже старъ. Вопервыхъ вамъ нуженъ человкъ и пара воловъ… чтобы выливать чаны… потомъ везти домой

— Это я знаю, сказала Фледа, но съ чего должно начинать работу?

— Не велика работа,— весною, надобно сдлать надрзъ за дерев, и вставить трубочку, чтобы вытекалъ сокъ, — подставить подъ него корыто, тоже сдлать и съ другимъ деревомъ, и съ третьимъ… и такъ дале, можно сдлать и два надрза на каждомъ дерев: одинъ къ сверу, другой къ югу, чтобы сокъ хорошо вытекалъ, надобно, чтобы днемъ морозило, и ночью таяло,— или чтобы ночью морозило, а днемъ таяло…

Дугласъ еще долго толковалъ бы о кленовомъ сок и сахар, но ужинъ кончился, солнце садилось и пора была хать.

Коляска, въ которой повезли ихъ, была старомодная, но покойная, небо было усяно звздами и воздухъ такъ часть, что мысли Фледы вскор оставили сахаръ, Дугласа и Филета, чтобы вознестись къ лазурнымъ небесамъ.

Но коляска остановилась и мечты Флады снова спустились на землю.

— Прощайте, сказалъ графъ Дугласъ. Не стоитъ благодарности, дайте мн знать, когда соберетесь длать сахаръ, я приду вамъ помогать.

Конецъ перваго тома.

Часть вторая.

I.
Чтеніе при огн.

На другой же день, Филетъ вступилъ въ должность, и Барби, испытавъ нсколько его умнье, послала его за дровами. Черезъ нсколько минутъ дверь кухни отворилась, и помощникъ Барби вошолъ въ нее мрными шагами, сгибаясь подъ огромною вязанкою дровъ, которая доказывала, какъ крпки его плечи. Барби ободряла его и увряла, что трудъ тяжолъ только для лнивыхъ.

— Какое счастіе, ттенька, говорила Фледа, что мы достали этого человка! Когда я услышала съ какимъ страшнымъ стукомъ онъ свалилъ на полъ свою вязанку дровъ, я обрадовалась этому стуку, какъ будто очаровательной музык. Я думала о Гюг. Кстати, ття Люся, не можете ли вы дать мн немножко денегъ?

— У меня всего только два съ половиною шиллинга, грустно отвчала г-жа Росситуръ. На что теб деньги?

— У насъ свчъ нтъ. Барби только теперь спохватилась, что весь нашъ запасъ вышелъ, она успетъ намъ вылить новыхъ только завтра. Но вы не заботьтесь объ этлхъ пустякахъ.

— Еще и это! пробормотала г-жа Росситуръ.

— Одинъ вечерокъ можно просидть и безъ свчъ, сказалъ Гюгъ,— мы развернемся. какъ говоритъ докторъ Квакенбоссъ, и постараемся быть любезными.

— Нтъ, сказала Фледа, которая нсколько времени сидла задумавшись,— мы пошлемъ Филета на почту за журналомъ, (замтимъ, мимоходомъ, что по милости Чарльса, они получали журналъ) и я не хочу лишиться удовольствія прочитать его вамъ. Итакъ я придумала вотъ что: Гюгъ, вставай скоре! Побжимъ въ лсъ и наберемъ смолистыхъ втвей и сосновыхъ шишекъ. Возьмемъ топорикъ и дв корзинки, мы черезъ часъ воротимся.

Взобравшись до половины на бугорокъ, ведущій къ лсу, Фледа остановилась и бросила восхищонный взглядъ на покрытую снгомъ холину и на дальніе лса, поблвшіе отъ инея.

— О Гюгъ!— вскричала она — лучше быть бднымъ и бродить по этимъ холмамъ, нежели жить въ богатств и сидть въ четырехъ стнахъ.

— Все къ лучшему, сказалъ Гюгъ покорно.

— Сказать ли теб новость? сказала Фледа, я послушалась тебя, Гюгъ, послала свои стихи въ журналъ.

— А! отвчалъ Гюгъ, очень довольный попыткою,— что же, напечатаютъ ли ихъ?..

— Не знаю, это другой вопросъ.

— Ты показывала свою рукопись дядюшк Оррину?

— Показывала, когда здила въ послдній разъ въ Нью-Йоркъ, ты знаешь, я должна была это сдлать.

— Что же онъ сказалъ?

— Прошу не длать нескромныхъ вопросовъ! сказала Фледа, смясь,— онъ не мшалъ мн послать ихъ.

— А если ихъ примутъ, то заплатятъ ли теб издатели журнала?

— Если не заплатятъ, то я никогда больше ничего не пошлю имъ. Я только для того и ршилась послать имъ свою рукопись, чтобы имть деньги, иначе мн пріятне было бы оставить ее для себя.

— Ты подписала?

— Разумется, крупными буквами.

— Свое имя?

— Не свое, Гюгъ… Извини меня, я подписала твое имя.

— Извиняю, съ условіемъ, что ты исполнишь мою просьбу.

— Какую?

— Покажи мн вс рукописи, которыя у тебя въ портфел, пожалуйста… Фледа… Сегодня вечеромъ, при свт сосновыхъ шишекъ, это будетъ прелестно. Зачмъ ты отказываешь мн въ этомъ удовольствіи?.. Вдь Мольеръ иногда совтовался же съ своею служанкою.

— Хорошо, посмотримъ… Конечно, почему же теб не прочитать моихъ стиховъ въ рукописи, такъ же какъ и въ печати, только я напередъ говорю теб, что они очень дурно написаны. У меня ввогда пьеса бродитъ въ голов цлую недлю, потомъ, въ свободную минуту, я записываю ее наскоро.

Возвратясь домой, Фледа поспшно спросила, пришелъ ли Филетъ, ей сказали, что докторъ Квакенбоссъ самъ былъ утромъ на почт, взялъ и привезъ имъ журналъ.

Миссъ Ринганъ и двоюродный брать ея вошли въ столовую. Чай былъ поданъ, но г-жа Росситуръ еще не выходила. Въ ожиданіи ттки, Фледа, пробгая наскоро журналъ, вдругъ вскрикнула и скрыла свой яркій румянецъ въ большихъ листахъ бумаги. Удивленный Гюгъ раза два или три спросилъ ее:

— Что съ тобою, Фледа?

Но она отвчала только смхомъ и несвязными восклицаніями.

— Какъ смшно! сказала она наконецъ,— вообрази, я читала оглавленіе январьской книжки Excelsior’а.

— Excelsior’а?… спросилъ Гюгъ.

— Да, это журналъ, въ который я послала свои опыты. Я пробгала разныя объявленія о книгахъ, и посл похвалъ роману мистриссъ такой то, и уму мистера такого то — нахожу слдующее: ‘Голосъ бури’ новаго сотрудника нашего, Гюга, дышетъ истинною чувствительностію, трогательною и гармоническою граціею, которая сдлала бы честь лучшимъ современнымъ поэтамъ.— Каково, Гюгъ?..

Гюгъ былъ въ восхищеніи, и хотлъ самъ перечитать эти строчки.

— Я думала, сказала Фледа, что редакція Эксцельсіора не приняла моихъ стиховъ, потому что уже больше двухъ мсяцевъ прошло съ тхъ поръ, какъ я ихъ послала, но, вроятно, они хотли помстить ихъ въ начал новаго тома.

— Трогательная грація, которая сдлала бы честь лучшимъ поэтамъ!— повторилъ Гюгъ въ восхищеніи — это прекрасная похвала, милая Фледа, я очень радъ, но нимало не удивляюсь.

— Не удивляешься, а самъ не читалъ ни строчки моего сочиненія! Тсъ! М-ръ Гюгъ! Не угодно ли чаю? прибавила она, видя входящую ттку.

Они усаживались у стола, когда вошла Барби, съ пакетомъ въ рукахъ:

— Филетъ Скилькорнъ славный малый, онъ въ два часа сдлалъ дв мили и воротился живъ и здоровъ, сказала она.

— Еще съ почты! вскричала Фледа, схвативъ пакетъ… А, понимаю, это врно съ экстра-почтою. Вотъ письмо отъ дяди Ральфа, ттенька, вотъ другое ко мн, отъ дяди Оррина, и… Эксцельсіоръ! Гюгъ, дядя Орринъ общалъ мн прислать его. Теперь примемся за сосновыя шишки. Ття Люси, мы вамъ жертвуемъ единственною свчкой, которая осталась въ дом.

Но ття Люси была разсянна и невнимательна, она сла между ними, не говоря ни слова.

Сосновыя шишки и втви скоро произвели свое дйствіе, он то обливали широкими полосами свта всю комнату отъ пола до потолка, то горли такъ ярко, что десять свчъ не могли бы равняться съ ними. Освщеніе было пріятное и веселое, тмъ боле что огонь былъ неодинаковъ, и то ярко вспыхивалъ, то ослабвалъ.

Чай былъ скоро конченъ: г-жа Росситуръ спшила прочитать письмо своего мужа, Фледа — письмо дяди Оррина, а Гюгъ, держа въ рукахъ Эксцельсіоръ, не могъ дождаться минуты, когда прочтетъ на свобод стихотвореніе Флоды. Едва онъ отыскалъ его, какъ глаза его заблистали непривычнымъ огнемъ, а лицо, всегда спокойное, необыкновенно оживилось. Молодой человкъ совершенно углубился въ чтеніе, онъ перечиталъ два раза сряду стихи своей кузины, и собирался начать въ третій, когда Фледа тихо произнесла его имя.

— Что такое? спросилъ Гюгъ.

Фледа молча развернула передъ нимъ ассигнацію въ пять долларовъ, на которую глаза ея были устремлены съ радостію.

— Что же такое? повторилъ Гюгъ, не понимая ничего.

— Это первый даръ Эксцельсіора, пять долларовъ, Гюгъ, я только боюсь,— не изъ другаго ли кармана эти деньги…

— Разумется нтъ, возразилъ Гюгъ съ живостію,— твоя баллада стоитъ дороже.

— Однако нашъ огонь гаснетъ… я прибавлю. Посмотри, Гюгъ, какъ славно горятъ эти втви съ своими шишками, какой яркій огонь! Можно ли сравнить съ этимъ жалкую свчку?..

— Да, это свтъ яркій и пріятный.

— Очень пріятный, тмъ больше, что мы сами бгали въ рощу за этими втвями.

Дремавшая г-жа Росситуръ, теперь проснулась, и Фледа спросила у ней, что пишетъ дядюшка.

Письмо М. Росситура было почти все наполнено ласковыми выраженіями любви къ своему семейству, но какую силу жена его почерпнула въ этихъ словахъ любви!.. Жаль, что эти животворныя изъявленія нжности, такъ рдко употребляются въ свт!

Прочитавъ и сложивъ это драгоцнное письмо, г-жа Росситуръ еще нсколько времени говорила о немъ съ своими дтьми, потомъ взила журналъ и начала читать его съ удовольствіемъ, потому что со времени поселенія своего въ деревн, они совершенно не имли книгъ для чтенія.

Она читала цлый часъ, и, казалось, съ большимъ вниманіемъ, тогда Гюгъ ршился заговорить съ нею о сочиненіи своей кузины

— Маменька, сказалъ онъ — прочли ли вы въ Эксцельсіор, балладу: Голосъ бури?

— Голосъ бури?… не знаю…. кажется не читала.

— Какъ можно, маменька! Мн эта баллада очень понравилась…. Сдлайте одолженіе, прочтите ее вслухъ.

Не отвчая ни слова, г-жа Росситуръ взяла со стола Эксцельсіоръ, и прочла разсянно вслухъ стихотвореніе ‘Голосъ бури’.

— Что же вы скажете, маменька? спросилъ Гюгъ, котораго взоры выражали нжное сочувствіе,— каково?

— Очень мило… сказала г-жа Росситуръ.

— Мило… маменька! возразилъ Гюгъ, недовольный такою умренною похвалою,— это сочиненіе Фледы!

— Фледы?.. вскричала г-жа Росситуръ, схвативъ поспшно журналъ… Душа моя, я читала вовсе безъ вниманіи, мысли мои были далеко… Эти стихи — сочиненіе Фледы?..

На этотъ разъ она прочла ихъ очень внимательно. За второю же строфою она растрогалась, и, дочитавъ до половины, обняла молодую сочинительницу, покрывая ее поцлуями и слезами.

Когда Гюгъ ушолъ въ свою комнату, г-жа Росситуръ и Фледа сидли нсколько времени молча, устремивъ разсянные взгляды на пылающіе угли.

— Прекрасный человкъ! сказала наконецъ г-жа Росситуръ.

— Кто это?

— Мистеръ Ольмней, онъ былъ у меня, пока вы гуляли.

— Вы мн уже говорили, отвчала Фледа, удивляясь смущенію своей ттки.

— Онъ внушилъ мн желаніе… перемниться… сказала нершительно г-жа Росситуръ, — я думаю… что дйствительно буду счастливе…

Она едва внятно выговорила послднія слова. Фледа стояла уже на колняхъ подл своей ттки, обвивала шею ея рудами, и, прижимая ее крпко къ груди своей, обливалась слезами.

— Ття, милая тетя… какъ я буду рада!.. О, конечно, вы будете гораздо счастливе!..

— Но я вовсе ничего не знаю о религіи, сказала тронутая ттка,— я въ этомъ отношеніи точно малый ребенокъ.

— Что нужды, тетя… милая тетя… Богъ самъ научитъ васъ, если вы будете просить Его, Онъ общалъ научить всхъ, прибгающихъ къ Нему. Молитесь, молитесь Ему, тетя Люси. Я знаю, что вы будете гораздо счастливе. Мильонъ разъ лучше быть чадомъ Божіимъ, чмъ владть всми сокровищами въ мір. Если бы испытанія, постигшія насъ въ это время, принесли вамъ такую благодать, я стала бы радоваться и благодарить за нихъ Бога.

— Я никогда не сдлала ничего хорошаго, сказала бдная Г-жа Росситуръ.

— Милая ттенька, сказала Фледа, обнимая ее еще крпче и предаваясь влеченію сердца,— Христосъ за тмъ и пришелъ, чтобы искупить гршниковъ… такихъ гршницъ, какъ мы съ вами.

— Ты! сживала г-жа Росситуръ положивъ голову на плечо племянницы. Она долго плакала, прося ея совтовъ и молитвъ, и когда он разошлись, ттка ободрилась и укрпилась сочувствіемъ Фледы. Войдя въ свою комнату, двушка подошла къ окну, по старой привычк своего дтства, луна блистала на темной тверди, прелестное личико, смотрвшее на звздное небо, было свтло и ясно, какъ лицо ангела. Каждый дупь мсяца казался Флед встникомъ благости Божіей, освщающей мрачную юдоль здшняго міра, сердце ея возсылало пламенныя молитвы благодарности Богу, за вс дары Его, даже за вс горести, за испытанія, и такъ же горячо молилась она, прося Господа довершить начатое дло благодати.

II.
Очень сладкая.

Время проходило и положеніе бднаго семейства становилось все боле и боле затруднительнымъ. Гюгъ заработывалъ мало, а г. Росситуръ вовсе не присылалъ денегъ. Обды прекратилась, кушанье готовилось лишь тогда, когда какой нибудь обязательный сосдъ присылалъ въ подарокъ дичь или домашнюю птицу. Вкусный кофе, приготовленный, по выраженію Барби, хотя бы для самого президента, замнялъ жаркое и пирожное, и если бы не Фледа, которая старалась съ необыкновеннымъ вкусомъ и умньемъ приготовлять жалкіе припасы, то г-ж Росситуръ и Гюгу очень тяжело было бы переносить недостатокъ всякаго комфорта.

Между тмъ дядя Орринъ прислалъ еще ассигнацію въ пять долларовъ, общая вскор выслать боле, а г. Плумфильдъ очень кстати прислалъ поросенка.

Въ одно прекрасное февральское утро, миссъ Ринганъ приготовляла обдъ, а Гюгъ стоя у стола, изо всхъ силъ рубилъ кусокъ свинины для сосисекъ.

— Мн бы хотлось испечь для тетеньки хорошій пирогъ, сказала Фледа, какъ бы придумывая средство исполнить свое желаніе.

— Что же? за чмъ дло стало? спросилъ Гюгъ, продолжая рубить свинину.

— Яицъ нтъ, м. Росситуръ… а я не могу покупать по 2 шиллинга за дюжину… Досадно… мн хотлось испечь пирогъ наславу… Чтобы сдлать плумпуддингъ!… опять нельзя безъ изюму! А у насъ нтъ ни ягодки!

— Изюмъ можно достать у Темпа, по 12 шиллинговъ за фунтъ, замтила Барби.

Услыша о 12 шиллингахъ, Фледа покачала головою и продолжала толочь сухари.

Погодя немного, она сказала:

— Что это Филетъ такъ долго не возвращается съ коровами? он ушли еще со вчерашняго утра, и странно, что ихъ до сихъ поръ нтъ.

— Надюсь, что онъ не ослпъ отъ снгу, сказала Барби.

— Вотъ и онъ! вскричалъ Гюгъ, — но по лицу его не угадаешь съ чмъ онъ воротился.

— Ну, м. Скилькорнъ, гд коровы? спросила Барби.

— Я ходилъ по всему городу, отвчалъ парень,— нигд нтъ!

— Ты у кого нибудь спрашивалъ, Филетъ?

— У всхъ спрашивалъ, вс закоулки обшарилъ, замерзъ совсмъ, и слда нтъ.

Тутъ Скилькорнъ и Барби горячо заспорили, а Гюгъ и кузина его значительно поглядли другъ на друга.

— Надобно будетъ отказаться и отъ кофе и вмсто него пить чай безъ сливокъ? сказалъ Гюгъ Флед, почти смясь отъ отчаянія.

— Нтъ, сказала Фледа,— мы собьемъ яичко и положимъ въ кофе вмсто сливокъ.

— На это у насъ не достанетъ денегъ!

— Это будетъ дешевле, чмъ кормить коровъ, только мн непремнно нужно достать сахару. Филетъ!

— Что, барышня?

— Когда ты наколешь дровъ, то приготовь мн нсколько корытъ, чтобы поставить подъ сахарные клены… Ты вдь ихъ умешь длать?

— Умю.

— Я не знаю, сколько мн ихъ понадобится, чмъ больше, тмъ лучше. Знаешь ли ты, сколько корытъ можно нацдить изъ одного сахарнаго дерева?

— Ну, вотъ не знаю! отвчалъ Скилькорнъ такимъ тономъ, какъ будто онъ знаетъ все на свт, кром этого,— съ большаго можно нацдить больше, чмъ съ маленькаго.

Фледа взглянула на Гюга, который принялся рубить отчаянно, и оба они едва удерживались, чтобы не расхохотаться. А Филетъ, грясь у печи, глядлъ на нихъ — то на того, то на другаго — ничего не понимая, и безсмысленно улыбался.

— Въ холодъ-то, видно, люди лнятся, замтила Барби, разгребая огонь.

Филетъ не принялъ на свой счетъ этого замчанія, онъ только посторонился, чтобы не стснять движеній Барби.

— Дейденговеръ улизнулъ! сказалъ онъ вдругъ, помолчавъ немного.

— Что?… вскричали вдругъ Фледа и Барби, уронивъ сухари и помело,— Дейденговеръ?…

— Дейденговеръ ухалъ, повторилъ Филетъ.

— Куда? спросила Фледа.

— Не знаю, куда, только онъ не воротится, онъ и капканы забралъ, ферма, говоритъ, расходовъ не покрываетъ, ужъ онъ ее снимать не хочетъ… Онъ это сказалъ мистриссъ Симпсонъ, а она пересказала Тенъ-Эйку.

— Полно, правда ли это, Филетъ? спросила миссъ Ринганъ.

— Ужь такъ-то правда, какъ то, что у насъ теперь выборы… Улетлъ! Кажется, ясно!

Высказавъ эту важную новость, Филетъ отправился колоть дрова. Барби ушла за нимъ, говоря:

— Надюсь, что онъ коровъ-то не увелъ съ собою!

— Онъ долженъ былъ выплатить намъ деньги по 1 марта!— сказала Фледа уныло.

— Да, и мы должны были отослать эти деньги дяд Оррину,— прибавилъ Гюгъ.

— Теперь намъ не видать ни гроша, а между тмъ, бездлица, которая досталась бы на нашу долю, была бы намъ очень кстати. Правда, что у насъ есть нсколько долларовъ, полученныхъ отъ Эксцельсіора, но изъ нихъ я не могу взять ни копйки, они назначены на уплату жалованья Филету. Не знаю, какъ Барби пробивается безъ денегъ, она въ полгода получила только пять долларовъ. Не понимаю, зачмъ она живетъ у насъ до сихъ поръ, разв ужь такъ, изъ привязанности.

— Весною я опять пойду работать на мельниц, сказалъ Гюгъ, помолчавъ немного.

Фледа грустно посмотрла на него и покачала головою.

— Я очень желалъ бы, чтобы батюшка отказался отъ этой аренды, продолжалъ Гюгъ, мн тяжело жить на счетъ дяди Оррина.

Фледа всплеснула руками, говоря:— Бога ради, не говори этого при тетеньк!

— И ни при комъ другомъ, но для меня эта мысль невыносима, Фледа.

— Если дядя Ральфъ не воротится къ весн…, я надюсь…. надюсь, что онъ возвратится…. если же нтъ, я приму крайнія мры, я возьму ферму на аренду, Гюгъ. Я уже это давно задумала и исполню. Найму къ себ въ помощники графа Дугласа, или кого другаго, но хочу, чтобы фермою управляла одна голова. Посмотримъ, годится ли моя!

— Ты берешь на себя трудъ выше силъ.

— Трудъ не бываетъ выше силъ, когда для него есть важная побудительная причина.

— Ты скоро устанешь.

— Если дло пойдетъ удачно, то не устану…. во всякомъ случа не больше, чмъ теперь.

— Бдная Фледа! я знаю, что ты и теперь много терпишь.

— Я не то хотла сказать, возразила она, вздыхая,— я говорила о нравственномъ утомленіи, которое гнететъ насъ, когда все идетъ на разладъ, когда сердце терзается, видя, какъ много дядя Орринъ жертвуетъ для насъ… и многое другое. О, Гюгъ! Бдность тмъ и тяжела, что умъ безпрестанно напряжонъ къ этимъ жалкимъ, мелочнымъ потребностямъ. Я иногда изнемогаю подъ бременемъ. Еслибы мн, по временамъ, попадалась интересная книга, которая хотя на минуту изгладила бы изъ ума эти дрязги бдности — какая бы отрада!

— Милая Фледа, дай теб Богъ это развлеченіе!

— Первымъ моимъ удовольствіемъ въ Нью-орк было то, что я не думала ни о деньгахъ, ни о хозяйств, ни объ обд и садилась за приготовленный столъ. Ты не можешь себ представить, какая скука придумывать,— какія бы кушанья приготовить изъ муки, крупы, сала, яицъ, плодовъ и зелени!… Не вздумай говорить объ этомъ при ттеньк!… вскричала она, помолчавъ нсколько минутъ, а потомъ, какъ бы стряхнувъ съ себя это уныніе, продолжала: — я не всегда такъ упадаю духомъ, хандра на меня находитъ изрдка. Вотъ я и на тебя навела тоску!…

— Ты рдко жалуешься, Фледа.

— И никогда бы не слдовало мн этого длать: у тебя довольно своего горя, но иногда, будто легче станетъ, когда выскажешься. Вообще говоря, я люблю заниматься хозяйствомъ… но иногда нервы бываютъ слишкомъ напряжены… и тяжело сдлается, тогда все видишь какъ-то иначе.

— Я думаю, что будетъ свыше силъ твоихъ взять на свои руки Дугласа и аренду въ одно время, матушка теб помочь не можетъ… я также, если ворочусь на мельницу.

— Есть еще въ запас Сетъ Плумфильдъ. О, я обо всемъ уже думала. Вы не знаете, на что я способна, м-ръ Росситуръ, посмотрите, какъ я поведу хозяйство… если дядя Ральфъ не воротится. Въ такомъ случа, я безъ сожалнія сдамъ ему команду и вс сопряжонныя съ нею почести.

— Надюсь, что онъ возвратится, сказалъ Гюгъ.

Но эта надежда не сбылась: около марта м-ръ Росситуръ опять написалъ жен своей, что надется извлечь пользу изъ помстьевъ своихъ въ Мичиган, и что, кром того, иметъ, въ виду мсто при ‘компаніи недвижимостей’, почему и не можетъ возвратиться въ настоящее время. Онъ писалъ, чтобы она сдала аренду не иначе какъ человку надежному хорошему хозяину, чтобы высылала доктору Грегори вс деньги, которыя получитъ съ имнія, и даже вс, которыя удастся ей сберечь отъ хозяйственныхъ расходовъ, и оканчивалъ письмо надеждами на лучшую будущность.

Наступало время сбора кленоваго сахара. Мистриссъ Дугласъ повторяла Флед предложенія услугъ своего мужа, и она отправила Филета просить Дугласа пожаловать завтра, и съ волами. Сетъ Плумфильдъ, у котораго также были сахарные клены, уже началъ выдлку сахара. Графъ Дугласъ могъ лучше его оказать Флед эту услугу, потому что не имлъ кленовъ, помстье его было невелико и онъ занимался почти исключительно овцеводствомъ. Самъ же Дугласъ, хотя былъ и довольно зажиточенъ, но нанимался за хорошую цну у сосднихъ фермеровъ.

Филетъ скоро возвратился и доложилъ, что повстрчалъ доктора Квакенбоса, который предложилъ явиться къ Флед съ своими волами.

— Такъ ты не ходилъ къ Дугласу?

— Нтъ, я подумалъ, на что же вамъ двоихъ?…

— Какъ же докторъ узналъ, зачмъ ты идешь къ Дугласу?

— Я ему сказалъ.

— Какъ же ты съ нимъ разговорился?

— Да такъ, мн вдь говорить не заказано было, я подумалъ — врно ему знать хочется! взялъ, да и сказалъ.

Фледа закусила губы.— Поди же къ м. Дугласу, Филетъ, и скажи ему, что завтра у насъ будетъ докторъ, но что я прошу его пожаловать послзавтра. Понимаешь?

— Понимаю, барышня.

— Теперь, Гюгъ, потрудись мн надлать деревянныхъ колышковъ для деревьевъ, это займетъ у тебя цлый день. Жалко, что теб завтра нужно идти на мельницу… съ другой стороны я очень рада.

— Да теб что за надобность идти вмст съ этими людьми? спросилъ Гюгъ.

— Они не знаютъ, гд деревья.

— Я и самъ позабылъ, а ты помнишь?…

— Какъ нельзя лучше, и притомъ, прибавила Фледа, смясь,— я не очень полагаюсь на здравый смыслъ Филета. Я думаю, что деревья ему не такъ охотно дадутъ сокъ свой, какъ мн. А докторъ Квакембоссъ — вдь не я его пригласила!

На слдующее утро явился докторъ съ волами своими и санями, на которые были нагружены корыта, назначенныя для сбора кленовицы. Фледа вышла въ сромъ капор, клтчатомъ платк и старомъ черномъ салоп. Дугласъ былъ тутъ же, но безъ воловъ, онъ пришолъ только посмотрть, что длается, и дать, если нужно, добрый совтъ.

— Здравствуйте, м-ръ Дугласъ, сказалъ докторъ, видите ли, я пришолъ прежде васъ.

— Очень радъ, отвчалъ Дугласъ съ довольнымъ видомъ, сегодня вы поспли прежде, дло въ томъ, дойдете ли до цли. Мало того, чтобы поспшить вначал, докторъ Квакенбоссъ, надобно итти постоянно скоро.

— Что это значитъ? спросилъ докторъ.

— Ничего, докторъ Квакенбоссъ. Ну, Фледа, нтъ ли какой нибудь посудины, чтобы вскипятить сокъ? Котелка, какого нибудь? Врно есть?

— Вотъ котелъ… довольно ли великъ? спросила Фледа.

— Довольно… а куда же сливать сиропъ? Есть ли бочка, или чинъ, или тому подобное?…

— Бочки нтъ, мистеръ Дугласъ.

— Ну, такъ мы вотъ что сдлаемъ: Я знаю, гд есть чанъ… ненужный… Хозяева мн уступятъ. Завтра я за нимъ заду, это почти по дорог. А гд разведемъ огонь? На двор, или подъ крышею?

— Лучше бы на двор, если можно.

— Можно. Надобно только взять два-три большихъ, крупныхъ полна для очага и воткнуть въ землю, два кривые кола, чтобы подвсить котелъ. На двор, или въ сара — это все равно. Дайте мн Филета. Мы съ нимъ все уладимъ, и когда вы воротитесь, все будетъ готово. За этимъ труда не много, если подъ рукою не найдемъ кольевъ, то нарубимъ въ лсу.

Фледа замтила, что Филетъ теперь занятъ, и что кленовицу привезутъ только завтра.

— Хорошо! сказалъ дружески графъ, хорошо! тотъ день, или другой, все равно. Если вамъ сегодня неудобно, то и отложимъ, завтра будетъ время. Мы вдвоемъ скоро покончимъ,

— Благодарю, графъ Дугласъ, отложимъ.— Теперь, докторъ Квакенбоссъ, продолжала Фледа, мн совстно просить васъ заняться самому вашими волами, но Скилькорнъ не мастеръ съ ними управляться.

— Миссъ Ринганъ, сказалъ докторъ, я… я… увряю васъ, что мн очень пріятно отправиться съ волами всюду, куда вамъ угодно.

Черезъ нсколько минутъ докторъ сказалъ съ почтительнымъ поклономъ, обращаясь то къ Флед, то къ воламъ своимъ:

— Очень пріятно видть, что такая молодая двица…. Эй, вы!… ну!… куда пошли?… Очень пріятно видть…

Но Фледы уже не было. Легкая, какъ серна, она уже летла впередъ, завидвъ, что Филетъ готовился сверлить дерево сверху, а не снизу,— ошибка, въ которую онъ впадалъ очень часто. Но докторъ, который цлый день слдилъ за сренькимъ капоромъ и теперь скоро догналъ ее.

Фледа всегда страдала мигренью посл сильной усталости, весь слдующій день она принуждена была пролежать на соф и предоставить Дугласу съ Филетомъ длать, что имъ заблагоразсудится. Фледа умла переносить болзнь свою съ неизъяснимымъ терпніемъ, симпатическій взглядъ Гюга, нжная заботливость тетки и смягченный голосъ Барби по возможности облегчали ея страданія. Даже бдняжка Кингъ улегся подл нея, поглядывая на нее съ участіемъ, онъ, ласкаясь, лизалъ ей руки и ни за что не хотлъ отойти отъ госпожи своей во все время ея болзни, когда Кингъ снова появлялся на кухн, Барби приходила къ Флед, говоря:

— Ну, слава Богу! вамъ лучше?..

Прострадавъ нсколько часовъ и не смотря на сильное утомленіе свое, Фледа непремнно захотла пойти посмотрть, какъ варятъ сахаръ. Погода была теплая, и молодая двушка, опираясь на руку Гюга, съ большимъ удовольствіемъ смотрла на эту сцену, которая была въ самомъ дл живописна. Большой котелъ прившенъ былъ къ кольямъ, вбитымъ въ землю, подъ нимъ пылалъ яркій огонь и обливалъ красноватымъ свтомъ землю, покрытую снгомъ, Фигуры, хлопотавшія вокругъ, принимали какой-то фантастическій видъ отъ этого смшенія тни и неровнаго свта. Смуглый, черноволосый графъ Дугласъ, въ войлочной шапк, казался Флед свирпымъ разбойникомъ, или, по крайней мр, испанскимъ пастухомъ. Докторъ Квакенбоссъ, серьезный, озабоченный, похожъ былъ на деревенскаго старосту. Филетъ былъ все тотъ же Филетъ, но Барби, повязанная краснымъ платочкомъ, могла казаться прекраснйшею цыганкой. Фледа простояла нсколько времени въ тни, незамченной, и когда наконецъ подошла,— какъ принцесса, которая является, чтобы вознаградить своихъ подданныхъ за врную службу,— докторъ бросился къ ней съ привтствіями и изъявленіемъ участія, а Дугласъ — съ отчетамъ о длахъ.

— Погода у насъ была какъ на заказъ — сказалъ онъ, — дай мн Богъ всегда такую для уборки сахара. У насъ будетъ его ведеръ двсти, было бы и больше, но Скилькорнъ опрокинулъ одно корыто — врно въ прибавокъ къ потерянному цыпленку.

Докторъ и графъ принялись толковать о томъ, какъ лучше очищать сахаръ, между тмъ пришолъ Ольмней.

— Я провелъ нсколько минутъ съ мистриссъ Росситуръ — сказалъ онъ, — и въ награду, она позволила мн прійти къ вамъ… То есть, конечно… Мн не нужно награды…. И я ни какой не заслуживаю….

— О, м-ръ Ольмней! Видите ли какъ опасно говорить комплименты!— сказала Фледа, смясь.— Не правда ли какъ живописна наша сахароварня? Посмотрите, какъ картинно Филетъ подбрасываетъ дрова въ огонь!…

— Эта молодая двица можетъ служить примромъ всмъ своимъ сверстницамъ!— вскричалъ докторъ.

— Да, двушка добрая, спорить нечего — прибавила Дугласъ, помшивая сахаръ большою ложкою,— не глупая и толковая.

Вс засмялись, кром Филета, которому шутки были недоступны.

— Сэръ, м-ръ Ольмней, продолжалъ докторъ,— миссъ Ринганъ должна служить примромъ всмъ щеголеватымъ и изнженнымъ двицамъ, потому что она принимаетъ земледліе подъ свое милостивое покровительство.

— Мистриссъ Росситуръ мн говорила объ этомъ, но…. Извините, миссъ Фледа, я думаю, что вы не будете въ состояніи перенести вс трудности и заботы такого предпріятія.

Гюгъ вздохнулъ, Фледа выразительнымъ взглядомъ просила г. Олмнея прекратить разговоръ.

— Я не намрена много’ заботиться, сказали она,— я все принимаю довольно легко однако пойдемте домой, графъ Дугласъ, м-ръ Квакенбосъ, когда окончите — милости прошу къ намъ!

— Конецъ еще не скоро, сказалъ Дугласъ, но докторъ можетъ идти когда ему угодно, не нужно много народу, чтобы смотрть, какъ котелъ кипитъ!

III.
На мельниц.

Предпріятіе Фледы удалось свыше всхъ ожиданій, благодаря неутомимымъ наставленіямъ Сета Плумфильда, а особенно чрезвычайному умнью, съ которымъ она передавала эти наставленія Дугласу и прочимъ своимъ подчиненнымъ. Она даже надялась, черезъ нсколько мсяцевъ, выплатить доктору Грегори часть долга своего дяди.

Весна наступила и садъ передъ домомъ, посвященный исключительно цвтамъ, длался съ каждымъ днемъ прекрасне, сюда являлись предпочтительно монтепульскіе любители цвтовъ, и розы превращались въ деньги, какъ въ волшебной сказн.

Но нжное созданіе, поспвавшее везд въ пол, въ саду, дома и озарявшее какъ солнечный лучь уединенную комнату своей тетки и семейный обдъ, — это нжное созданіе иногда изнемогало подъ бременемъ. Друзья видли на лиц ея всегда улыбку, но когда она оставалась одна, то это кроткое личико выряжало только грустную покорность судьб.

— Ты слишкомъ устала, Фледа! сказала ей однажды ттка, когда она возвратилась изъ сада.

— Ничего! отвчала двушка, сдерживая вздохъ:— я надумала, что такъ долго провожусь съ цвтами и сельдереемъ. Теперь пойду къ Гюгу на мельницу, тамъ отдохну и развлеку его немножко.

Фледа надла другое платье и перчатки и отправилась на пильную мельницу. Она остановилась на мосту, и глядла на рчку, бжавшую между лсистыми холмами, прислушиваясь къ веселому ея журчанью, отъ котораго, въ былые годы, такъ сильно билось ея дтское сердечко. Рчка журчала такъ же игриво, какъ прежде, струи ея были такъ же прозрачны и чисты, но тогда напвали он Флед про игры и смхъ. Теперь слышалась ей грустная пснь и быстро улетающихъ радостяхъ и о скоротечности жизни. Медленно, но съ яснымъ взоромъ, пошла она дале, и скоро пришла на мельницу, Гюгъ въ это время снималъ перепиленную доску, и клалъ новое бревно на ея мсто. Сердце Фледы сжалось при взгляд на утомленный и болзненный видъ ея двоюроднаго брата. Онъ подошолъ къ ней съ улыбкою, но эта улыбка только увеличила тоску Фледы, потому что въ ней отражалась неземная чистота и кротость. Она не имла духу заговорить, взоръ ея упалъ на открытую библію: Гюгъ это замтилъ и сказалъ:

— Вотъ моя отрада, Фледа, но теб нужно отдохнуть, прибавилъ онъ, усаживая ее на бревна.— Зачмъ ты пришла сюда въ такой жаръ?

— Мн стало грустно, и я подумала, что, можетъ быть, и теб не весело.

— Очень весело,— кротко отвчалъ Гюгъ.

— Я очень устала, сказала Фледа,— можетъ быть, оттого мн все и кажется мрачно.

— Я чувствовалъ то же, все казалось мн мрачно, но я замтилъ, что въ этомъ виноватъ я самъ, и съ тхъ поръ я счастливъ.

Фледа не отвчала, глаза ея блистали слезами, а Гюгъ продолжалъ, взявъ библію:

— Вотъ моя отрада… посмотримъ: тоже ли дйствіе произведетъ она на тебя. Послушай: ‘Во истину благъ Господь къ чистымъ сердцемъ…’

Фледа оперлась головою на руки.

— Намедни, я былъ грустенъ и мраченъ, все мн опротивло, продолжалъ Гюгъ, я открылъ библію, и попалъ прямо на этотъ псаломъ, мн стало совстно. Я былъ маловренъ, и не понимая, какимъ образомъ вс приключенія жизни клонятся ко благу нашему, вообразилъ, что они вс — ко вреду! Я ропталъ, что мы здсь проводимъ жизнь въ скук и уединеніи, не думая, что, вроятно, это лучшій и прямйшій путь къ дому Отца Небеснаго. Теперь я увренъ, что Богъ не откажетъ намъ ни въ чемъ, нужномъ для спасенія нашего, отъ всего же прочаго, отказываюсь охотно. Ты также Фледа, не правда ли?…

Она молча пожала ему руку.

— Прежде мн очень хотлось поступить въ училище, но здсь, я могу научиться тому, что гораздо лучше, тому, что послужить мн въ пользу тамъ, гд вс школьныя науки не нужны.

— Однако, Гюгъ, возразила Фледа, которой было очень тяжело слушать его — неужели для одной безцнной науки, должно презирать вс прочія?

— Нтъ — отвчалъ онъ.

Простой и спокойный этотъ отвтъ еще увеличилъ тоску Фледы.

— На тебя еще не довольно подйствовало мое лекарство — сказалъ Гюгъ, улыбаясь. Онъ прочиталъ еще: ‘Все путіи Господни милость истина взыскающимъ завтъ Его и свиднія Его’.

— Что мн нужды,— продолжалъ онъ,— что другіе владютъ цлымъ міромъ, лишь бы я могъ сказать Господу: ‘Ты мой щитъ мой и ограда моя, на Тебя все упованіе мое!’ И я могу это сказать, Фледа, потому что Богъ никогда не отвергаетъ прибгающихъ къ Нему.

По щекамъ Фледы катились слезы, они оба молчали нсколько времени, вдругъ кавалькада изъ нсколькихъ кавалеровъ и дамъ, промчалась мимо ихъ и нарушила ихъ безмолвіе. Фледа не поднимала глазъ, но Гюгъ посмотрлъ на прозжающихъ.

— Вотъ веселый народъ! сказалъ онъ. Впрочемъ, я не помнялся бы жизнью съ этими ловкими кавалерами, я не отдамъ своего сокровища и своего упованія за богатства цлаго міра!

— О, конечно! сказала Фледа съ жаромъ, а разв мы также не имемъ своихъ радостей? Мы такъ счастливы!

— Теперь, милая Фледа, пока ты посидишь здсь, я буду только глядть на тебя, у меня работа очень спшная.

Фледа сидла подл него и смотрла на его работу, наконецъ солнце сказало ей, что давно пора домой. Она пошла, но напрасно прижимала она руку къ своему сердцу: она не могла утшить его волненія. Дойдя до уединеннаго ручейка, она сла на камень, и грусть ея, долго подавляемая, излилась въ горячихъ, обильныхъ слезахъ. Выплакавшись такимъ образомъ, и вооружившись новымъ терпніемъ, она встала и возвратилась домой.

ГЛАВА IV.
Кавалькада.

— Ну, пришли наконецъ!— вскричала Барби, встрчая Фледу, — здсь, какая-то особа васъ давно ожидаетъ, порядочно мн надола!

— Кто меня ожидаетъ?

— Ужасно нетерпливая, васъ ли ей такъ видть хочется, или проголодалась больно — ужь не знаю.

— Да кто же это?

— Не знаю, должно быть какая нибудь важная. На голов у нея шляпа точно съ меньшаго братишка сняла, а у платья-то хвостъ предлинный, отсюда до города протянется. Ужь она разъ двадцать ко мн въ кухню прибгала, не знаю, куда отъ нея и дваться.

— Зачмъ же ты ее чмъ нибудь не поподчивала?— сказала Фледа, снимая перчатки и приглаживая на-скоро волосы.

— Я ей подала хлба, масла, сыру и кружку молока. Кажется всякій бы обрадовался, а она едва прикусила… Ну, полноте прибираться, и такъ хорошо, да вы и всегда такъ хороши, что всхъ важныхъ господъ принимать можете, какъ они тамъ ни наряжайся.

Войдя въ гостиную, Фледа очутилась въ объятіяхъ второй миссъ Эвелинъ, которая бросилась къ ней и чуть не задушила ее ласками.

— Злая, негодная — кричала она,— я чуть съ ума не сошла отъ скуки — цлыя шесть часовъ тебя дожидаюсь! Ахъ, какъ я рада, что съ тобою увидлась! А ты — обрадовалась мн?

— Очень, очень… А гд же твоя маменька, сестры?…

— Это ужасно! Ты все заботишься о другихъ, когда я пріхала сюда нарочно для того, чтобы повидаться съ тобою и побесдовать на свобод!.. Но… милая Фледа… сказала убдительно Констанція, не можешь ли ты меня накормить?.. Я умираю отъ голода и радость свиданія съ тобою истощаетъ послднія мои силы!

— Шалунья! ты ни крошечки не остепенилась! Я велла согрть воды и напою тебя чаемъ — потому что въ нашей пустын прошу не ожидать позднихъ обдовъ. Между тмъ успокой въ этихъ креслахъ свое изнемогающее тло — сказала Фледа, и усадивъ свою подругу, сла сама за ручку кресла а смотрла ласково на свою гостью.

— Душечка Фледа, ты восхитительна! Но что ты длала, что такъ похудла?..

— Собственно для этого ничего не длала.

— Впрочемъ ты все такъ прелестна, и когда прідешь къ намъ зимою, то вс мы, бдные городскіе цвтки, поникнемъ головками предъ твоимъ сіяніемъ, я уже и теперь дрожу отъ страха. Но какъ же ты, Фледочка, не благодаришь меня: я оставила м-ра Карльтона затмъ, чтобы цлый день провести съ тобою…

— М. Карльтона! сказала Фледа.

— Да, ты его не знаешь, это новая звзда на нашемъ неб, которая Нью-оркъ перевернула вверхъ дномъ, вс телескопы наведены на нее, маменьки сохнутъ отъ безпокойства, дочки отъ восторга, онъ же, передъ всми этими поклоненіями остается холоднымъ, какъ полярная звзда.

— Констанція, какъ теб не стыдно это говорить!..

— Это сущая правда, когда я узнала, что онъ детъ въ Монтепуль, то не дала покоя маменьк, пока она не согласилась пуститься вслдъ за нимъ. Мы пріхали днемъ раньше его, я дрожала боясь, что онъ не прідетъ. О, Фледа, вскричала Констанція, всплеснувъ руками и поднявъ глаза къ небу съ шутливымъ восторгомъ,— если бы ты видла Карльтона!..

— Я видала не хуже его,— спокойно отвчала Фледа.

— Душечка, ты не знаешь, что говоришь. Это англичанинъ, онъ принадлежитъ къ одной изъ первыхъ фамилій въ Англіи. Мы провели недлю въ его англійскихъ помстьяхъ: не возможно себ вообразить ничего подобнаго, онъ вдесятеро богаче м-ра Терна.

— Что же? Ты его любишь за то, что онъ англичанинъ, или за то, что у него кошелекъ тяжолъ?— спросила Фледа.

Констанція нетерпливо пожала плечами и вскричала:

— Ты ничего не понимаешь!

Фледа прекратила этотъ разговоръ, чтобы угостить свою подругу, какъ только могла. Он кушали вдвоемъ, потому что г-жа Росситуръ ни за что на свт не согласилась бы выйти при гостяхъ. Констанція была голодна и ла съ большимъ аппетитомъ, но утоливъ голодъ свой, снова принялась превозносить достоинства г. Карльтона, или, лучше сказать, его богатство, такъ забавно и оригинально, что Фледа хохотала отъ всей души, до тхъ поръ пока не пріхала мистриссъ Эвелинъ съ двумя другими дочерьми. Барби думала, что он задушатъ Фледу своими ласками и поцлуями.

— Пригоженькія были бы барышни, еслибы одвались порядочно,— сказала Барби, глядя въ слдъ отъзжающей кареты, — а когда же вы къ нимъ подете?

— Не знаю, — отвчала Фледа, уходя къ своей ттк.

Лицо молодой двушки снова подернулось грустью, сердце ея возмущено было горемъ, которое не могло скоро утшиться, но всходя на лстницу, она повторите: ‘Вся путіе Господни милость и истина взыскающимъ завта Его и свиднія Его’, и, твердо уповая на непреложное обтованіе Господа, вошла къ тетк своей со взоромъ спокойнымъ и яснымъ.

На слдующее утро нсколько кавалеровъ и дамъ сидли на галлере монтепульской гостинницы въ ожиданіи завтрака, мимо ихъ шолъ молодой крестьянинъ, неся корзиночки съ зеленью и ягодами.

— Ахъ, какая великолпная клубника!.. вскричала Констанція Эвелинъ, побжавъ къ нему, — подожди, пожалуйста! Куда ты несешь ее?— И ея нжные пальчики уже выбирали изъ корзины самыя крупныя ягоды.

— Гд ты досталъ такую клубнику? спросила мистриссъ Эвелинъ.

— Въ Квичи, у мистера Росситура.

— М. Росситура? Онъ продаетъ клубнику?..

— Не онъ, а миссъ Фледа Ринганъ. Мы съ нею собираемъ клубнику еще до солнца!— сказалъ выпрямляясь помощникъ Фледы.

— А зелень она же посылаетъ на продажу?

— Все она, миссъ Ринганъ управляетъ и фермою, и садомъ, и домомъ, и всмъ хозяйствомъ.

— Бдненькая Фледа!— вскричала миссъ Эвелинъ, когда Филетъ ушолъ, взявъ безъ отговорокъ маленькую монету, которую она всунула ему въ руку..

— Дльная двушка!— сказала ея мать, желая перемнить разговоръ.

— Очаровательная!— сказала Констанція. М-ръ Карльтонъ, если вамъ угодно вообразить себ, что мы въ Кита, и опустить пальцы въ эту корзину — я готова пожертвовать нсколькими ягодами, чтобы видть ваше восхищеніе. Посмотрите, мои пальцы точно вымыты духами!

Онъ улыбнулся, принимая приглашеніе двушки, потомъ спросилъ г-жу Эвелинъ: — Разв м-ръ Росситуръ потерялъ свое богатство?

— Вы его знаете? вскричала мать и дочери.

— Знавалъ м. Росситура въ Париж, нсколько лтъ тому назадъ.

— Онъ совершенно раззорился,— отвчала г-жа Эвелинъ на вопросительный взоръ Карльтона.

— Что же онъ длаетъ?

— Снялъ на аренду ферму, только врядъ ли ему сладить съ хозяйствомъ, они живутъ въ крайней бдности съ тхъ поръ, какъ поселились въ Квичи.

— Гд же теперь м-ръ Росситуръ?

— Гд то на Запад, впутался, кажется, въ какую то компанію,— отвчала г-жа Эвелинъ, качая головою.— Очень жаль!

— И въ его отсутствіе племянница хозяйничаетъ!

— Вы ее знаете?— спросили опять въ одинъ голосъ об миссъ Эвелинъ.

— Едва, едва… Знавалъ нсколько лтъ тому назадъ. И такъ она хозяйничаетъ вмсто дяди?..

— Такъ она увряетъ.

— И доказываетъ,— прибавила Констанція.— Вчера, пока мы болтали за чаемъ, къ ней пришолъ прегрязный мужикъ и началъ толковать о клевер и снокос, пресмшно, было слушать, казалось, что сно для него важне всего на свт!

— Она пожертвовала собою — сказала г-жа Эвелинъ, съ видомъ состраданія,— воспитаніе, выгоды — все, все пропало! Она цлый годъ живетъ съ мужиками, а ей бы не такъ слдовало быть воспитанной.

— Маменька, сказала съ упрекомъ старшая миссъ Эвелинъ, она прелестна, я не знаю двушки миле ея.

— Очаровательна!— прибавила Эдита, — я бы хотла имть такую сестру.

— Добрая, очень добрая двочка!— сказала г-жа Эвелинъ такимъ тономъ, который могъ отбить всякую охоту къ дальнйшему знакомству съ Фледою.

— И счастливая! Она, кажется, совершенно довольна своею участью.

— Конечно, привыкла!— сказала г-жа Эвелинъ. Печетъ хлбы и длаетъ пудинги для своей ттки, сетъ салатъ, распоряжается работниками и очень рада! Добрая двочка, но могла бы быть чмъ нибудь получше, нежели женою огородника.

— Объ этомъ не безпокойтесь, маменька!— сказала Констанція, продолжая перебирать клубнику,— еще не родился тотъ огородникъ, которому бы готовилась такая невста, мн кажется, жизнь Фледы приметъ боле пастырское направленіе.

Г-жа Эвелинъ съ ласковою улыбкою посмотрла на прелестное личико своей дочери.

— Я, какъ истинный другъ, страдаю за м-ра Терна, сказала Констанція, не покидая клубники, а все вы виноваты, маменька! Какъ у васъ достанетъ теперь духу взглянуть ему въ глаза?.. Онъ съ ума сойдетъ.

— М. Тернъ?.. спросилъ Карльтонъ.

— Да, отвчала снисходительнымъ тономъ г-жа Эвелинъ, онъ прошлою зимою очень ухаживалъ за Фледою. Она ухала… между ними еще ничего не было… но, кажется, онъ не забылъ ее.

— Кто же можетъ позабыть Фледу? вскричала Эдита.

— Въ чемъ же маменька виновата? спросила миссъ Эвелинъ.

— Маменька разрушила все счастіе фамиліи Терновъ, сказала Констанція. На ея мст, я бы не могла заснуть спокойно при одной мысли о всхъ раздирающихъ сценахъ, которыя готовятся по ея милости.

— Что же я сдлала, душа моя? спросила г-жа Эвелинъ.

— Разв не вы представили миссъ Ринганъ вашего любимца, Ольмнея? Она изъ врожденной деликатности мн ничего не сказала (притомъ же я другъ ея и также должна быть скромна!), но она покраснла, когда и произнесла его имя.

— Какъ я рада! Надюсь, что это сбудется! сказала напыщенно г-жа Эвелинъ. Прекрасная бы партія… М. Ольмней достойный молодой человкъ, она была бы съ нимъ очень счастлива.

— Маменька, не радуйтесь такъ рано, м-ръ Карльтонъ хмурится. М. Карльтонъ! не угодно ли завтракать?..

Онъ поклонился и подалъ ей руку, но хотя онъ окружалъ свою прелестную сосдку знаками самаго вжливаго вниманія, его разсянность очень была непріятна Констанціи.

На слдующее утро, рано, какой-то всадникъ медленно, подъхалъ къ дому г. Росситура, осматривая вокругъ себя все наблюдательнымъ взоромъ. Онъ скрылся за густыми сиренями и акаціями, увидавъ, что молодая двушка вышла изъ дому и подошла къ розовымъ кустамъ. Вскор на порог появилась женщина и кликнула:

— Миссъ Фледа!

— Что, Барби?

— Скилькорнъ спрашиваетъ, готовы ли у васъ цвты.

— Нтъ еще, не готовы. М. Свитъ можетъ прислать за ними, если нужно, а Филетъ пусть возвращается поскоре, онъ нуженъ г. Дугласу, чтобы убирать сно.

— Длать ли фрикассе къ завтраку?

— Нтъ, оставь къ обду… Поджарь мн гренковъ и приготовь яицъ, я сейчасъ приду сама и все сдлаю. Только ржь ломтики потоньше, Барби.

Всадникъ поворотилъ лошадь и во всю прыть возвратился въ Монтепуль.

Посл обда, нкоторые гости м. Свита узнали съ огорченіемъ, что м. Карльтонъ завтра отправляется осматривать водопады, а потомъ въ Канаду.

V.
Г. Ольмней.

Наступилъ октябрь, прекрасная погода и хорошій урожай веселили Фледу, которая была въ состояніи выслать доктору Грегори довольно значительную сумму. Она и Гюгъ содержали весь домъ усиленными трудами, мистеръ Росситуръ въ своихъ письмахъ говорилъ о своемъ возвращеніи и вовсе не упоминалъ объ успх своихъ плановъ.

Иногда на пильн бывалъ праздникъ и Гюгъ приходилъ домой на отдыхъ. Такой досужій день случился однажды посл первыхъ заморозковъ, когда начинается сборъ орховъ и каштановъ. Фледа воспользовалась этимъ случаемъ, чтобы отправиться въ лсъ вмст съ Гюгомъ, они взяли съ собою Филета и пошли къ куп деревъ, на вершин холма. Доступъ туда былъ очень труденъ, но это было красивйшее мсто во всемъ ихъ владніи. Собравъ орхи и сложивъ ихъ въ кучу, они поручили Филету отнести ихъ домой, а сами медленно спустились въ долину. Фледа пріостановилась въ своемъ любимомъ мст. Древесные листья блистали самыми яркими осенними цвтами, темное октябрьское небо оживляло природу и порывы свжаго втра, казалось, хотли прогнать всякую задумчивость.— Ровно девять лтъ тому назадъ, я приходила сюда съ м-ромъ Карльтономъ, какъ давно это было! Какъ все съ тхъ поръ измнилось!..

— Какъ странно, что онъ къ намъ не захалъ! замтилъ Гюгъ.

— Разв ты не знаешь, что онъ прізжалъ на другой день посл того, какъ я услышала объ его прізд, къ несчастію, я была у бабушки Миріамъ.

— Могъ бы пріхать и въ другой разъ.

— Можетъ быть и пріхалъ бы, еслибы пробылъ подоле въ Монтепул, впрочемъ, я была такимъ ребенкомъ, когда мы познакомились, онъ, вроятно, и не помнитъ меня.

— Однакоже ты его помнишь.

— Мн есть чмъ вспоминать его, кром того, я никогда ничего не забываю.

— Жаль, что Эвелины не пробыли здсь подольше, ихъ общество поразвлекло бы тебя, я думаю, теб уже надоло возиться съ Филетомъ и Дугласомъ.

Фледа отвчала свтлою и ласковою улыбкой: — Разв ты не любуешься моимъ хозяйствомъ? Я, такъ на него не нарадуюсь!

— Между тмъ ты худа и блдна, теб не мшало бы погостить въ Нью-орк.

— Не знаю, отвчала Фледа,— иногда мн весело съ Эвелинами, а иногда мн кажется, что мы не понимаемъ другъ друга. Ахъ, какой очаровательный втеръ, дуновеніе втра мн всегда кажется привтствіемъ стараго друга.

— У тебя все превращается въ друзей, сказалъ Гюгъ, смясь.

— Втеръ былъ всегда моимъ другомъ, возразила Фледа,— но не всегда такимъ веселымъ другомъ, какъ сегодня, часто онъ припоминаетъ мн многое былое, грустное, сегодня же зоветъ танцовать, пойдемъ. Она увлекла Гюга внизъ по каменистой тропинк, едва касаясь земли маленькими ножками, глаза ея блистали веселостію.

— Какой живой вальсъ! сказалъ Гюгъ, смясь, когда они остановились у подошвы холма.

— И какой лнивый кавалеръ!

— Я никогда не любилъ танцовать, отвчалъ Гюгъ, качая головою.

— Даже и подъ музыку втра?… А мн такъ весело, Гюгъ. Въ бдности люди не всегда бдны,— прибавила Фледа, переводя духъ и взявъ руку своего брата,— мы съ тобою богаты.

— По крайней мр наше богатство не пропадетъ, отвчалъ онъ.

— Конечно, но кром этаго душевнаго богатства, самаго драгоцннаго въ мір, сколько въ деревн наслажденій для глазъ и для ума! Ахъ, какое счастіе даетъ намъ хорошее воспитаніе! Какъ оно длаетъ людей независимыми отъ обстоятельствъ!

— Обстоятельства также составляютъ часть воспитанія, сказалъ Гюгъ, улыбаясь,— такъ ли бы мы любили лса и горы, еслибы наслаждались прежнимъ нашимъ состояніемъ!

Они шли молча нсколько времени, потомъ Фледа разсталась съ братомъ и повернула къ бабушк Миріамъ.

Старушка была нездорова и по нкоторымъ словамъ ея Фледа заключила, что она считаетъ болзнь свою серьзною. Однако она не сказала ничего такого, что могло бы испугать ея внучку, и двушка сидла долго подл нея, подъ вліяніемъ ея очаровательнаго спокойствія, вдругъ Фледа вскочила съ непривычною торопливостію, схватила шляпку, поцловала бабушку и бросилась къ дверямъ.

— Постой на минутку, Фледа, куда ты бжишь?

— Домой, бабушка.

— Да нельзя же по этой дорог! Постой, я тебя не пущу одну идти полемъ… И что ты вдругъ такъ заторопилась?..

Но старушка еще говорила, а Фледа уже спрятала шляпку подъ столъ и совершенно спокойно раскланивалась съ г. Ольмнеемъ.

Онъ просидлъ тутъ нсколько времени, и Фледа преусердно вязала бабушкинъ шерстяной чулокъ.

— Что все это значитъ? спросила мистриссъ Плумфильдъ, когда молодой человкъ ушолъ,— отчего ты вдругъ собралась уйти, завидвъ м. Ольмнея, и не приняла его предложенія проводить тебя? Разв онъ теб не нравится?

— Нтъ, бабушка, нравится, отвчала Фледа, заботливо поднимая спущенную петлю.

— Мн кажется, ты ему очень нравишься!… замтила бабушка улыбаясь.

— Жаль! отвчала серьзно Фледа.

Мистриссъ Плумфильдъ нсколько минуть смотрла на нее молча, потомъ сказала:

— Подойди ко мн поближе, душа моя, я объясни, почему теб жалъ того, что меня такъ радуетъ?

— Потому, бабушка,— отвчала Фледа, сильно покраснвъ, однако твердымъ и спокойнымъ голосомъ,— потому, что онъ мн нравится, но не такъ, какъ бы вы и онъ этого желали.

— Это придетъ посл… Онъ очень любезенъ… Прекрасный человкъ!… Отличный молодой человкъ! Что теб въ немъ не нравится?

— Милая бабушка, сказала Флода умоляющимъ голосомъ,— поймите меня хорошенько. Въ немъ нтъ ничего, что бы мн не нравилось, я очень цню его достоинства, но — прибавила она почти съ отчаяніемъ — онъ не довольно образованъ, у него нтъ твердости въ характер.

— Ты никогда не найдешь всхъ совершенствъ въ одномъ человк.

— Я и не ожидаю этого.

— Я боюсь, что ты составила себ идеалъ, слишкомъ возвышенный, сказала бабушка печально,— такъ ты никого не полюбишь.

— Это не помшаетъ мн любить друзей моихъ, а только, можетъ быть, не допуститъ покинуть ихъ для кого нибудь чужаго.

— М. Ольмней уменъ и хорошо воспитанъ, онъ тебя любитъ, Фледа.

— Этого не довольно, если я не могу любить его также.

— Фледа, разв ты любишь кого нибудь другаго?… спросила серьзно м-ссъ Плумфильдъ.

— Никого на свт, увряю васъ, отвчала Фледа прямо и откровенно.— Какъ вы можете это думать, бабушка? Мн это никогда и въ голову не приходило.

— Я теб врю, душенька.

Он сидли, молча и задумавшись, до тхъ поръ, пока Гюгъ пришолъ за Фледою и сказалъ ей, что докторъ Грегори пріхалъ. Двушка поспшно надла шляпку и, простившись съ бабушкою еще нжне обыкновеннаго, отправилась съ своимъ двоюроднымъ братомъ домой.

— Вотъ она! вскричалъ обрадованный докторъ, когда Фледа вошла въ гостиную, онъ ласково обнялъ ее и, отодвинувъ немного, прибавилъ:— Пусть меня повсятъ, если ты не красавица!… Ну, зачмъ же краснть?… Что, будто ты этого и не знала?…

— Постараюсь всегда заслуживать ваше одобреніе, сказала Фледа, смясь.

— Ну, садись же и налей мн чашку чаю, прибавилъ докторъ, ласково пожимая ей руку.

Прихлебывая чай и слушая разсказы мистриссъ Росситуръ, докторъ наблюдательнымъ взоромъ разглядывалъ двушку, сидвшую противъ него, ея утомленіе и блдность огорчали его. Онъ повернулся къ г-ж Росситуръ и спросилъ съ безпокойствомъ:— Что это?

— Ничего, отвчала г-жа Росситуръ, которая тотчасъ поняла вопросъ,— она здорова — прибавила она нжно — хотя и похудла… она здорова, кром только мигрени…

— Хорошо, хорошо, сказалъ докторъ,— я вовсе не хочу, чтобы ты сдлалась эирнымъ существомъ, какъ твоя старая пріятельница, волшебница Уна. Будь же готова, моя прекрасная саксонка, хать посл завтра со мною въ Нью-Йоркъ. Я тебя тамъ вылечу.

— Мн теперь нельзя хать, дядюшка, кротко отвчала Фледа.

— Объ этомъ мы потолкуемъ дорогою, я не люблю возраженій, и если ты вздумаешь мн ставить преграды, я ихъ уничтожу по-геркулесовски.

— Препятствій нтъ никакихъ, отвчали въ одинъ голосъ г-жа Росситуръ и сынъ ея.

— Я это зналъ, положи въ чемоданъ пары дв чистыхъ чулокъ… больше ничего не нужно, мы съ мистриссъ Притчардъ позаботимся объ остальномъ. Нкоторые знакомые зовутъ тебя къ себ гостить къ 1 ноября, до тхъ поръ ты поживешь у меня, а можетъ быть и подольше… Постой-ка, вотъ теб письма.

Докторъ вынулъ тогда изъ кармана три письма: одно отъ г-жи Эвелинъ, другое отъ дочери ея, Флоренсы, третье отъ меньшой дочери, Констанціи, послдняя писала:

‘Душечка моя, Фледа, я умираю съ тоски по теб… Укладывайся скоре и прізжай съ докторомъ Грегори, если въ теб тлится малйшая искра дружбы ко мн… я хотя занимаю и невыгодное мсто на семейной лстниц, потому что только малютка Эдита мшаетъ мн стоять на послдней ступеньк, но не могу удержаться, чтобы не подкрпить ихъ просьбы, потому что знаю, какъ важны причины, которыми надюсь возбудить твою филантропію.

‘Мое положеніе невообразимо, необъяснимо… м-ръ Карльтонъ возвращается во свояси.

‘Я уже дв недли не надвала серегъ, и вовсе не занимаюсь своимъ туалетомъ. Всякій умственный трудъ мн несносенъ, я постоянно прислушиваюсь къ звону колокольчика, и, едва заслышавъ его, бгу къ лстниц, чтобы узнать, какіе гости… Одинъ взглядъ на чернильницу и перо причиняетъ мн истерику… посуди же, каково мн писать къ теб.

‘Чтобы еще боле увеличить мое горе (если это возможно), мн сказали по секрету, что восхитительный путешественникъ возвращается въ замокъ предковъ своихъ, чтобы предъ мрачнымъ алтаремъ увнчать любовь, которою онъ уже давно пылаетъ къ самой прелестной изъ всхъ англичанокъ, видишь ли какое запутанное положеніе!..

‘Мн ничего не остается, кром дружбы. И такъ прізжай, милая Фледа, прізжай скоре, прежде чмъ ледяная преграда станетъ навсегда между моимъ уязвленнымъ сердцемъ и твоимъ сочувствіемъ.

‘Положеніе м-ра Терна внушило бы мн состраданіе, если бы я была въ обыкновенномъ своемъ настроеніи духа… Это значитъ, что онъ возвратился… Кто-то вздумалъ шепнуть ему, что волкъ въ одежд пастыря бродитъ въ окрестностяхъ Квичи, и съ тхъ поръ, голова молодаго человка какъ будто не въ порядк. Напрасно старалась я вывести, его изъ грустнаго заблужденія. Всякое утро насъ пробуждаетъ громкій звонъ колокольчика, Осипъ снимаетъ ночной колпакъ, сходитъ съ лстницы и находитъ м-ра Терна, который спрашиваетъ съ отчаяніемъ: пріхала ли миссъ Ринганъ? И какъ всякій разъ посл отрицательнаго отвта, онъ съ отчаяніемъ бжитъ къ рк, то мы велли лакею отвчать: Нтъ еще, сегодня ожидаемъ. За этотъ однообразный отвтъ Осипъ всякій разъ получаетъ четверть доллара.

‘Прізжай же скоре, милая Фледа, если не хочешь чтобы насъ взяли въ полицію, какъ участницъ въ умышленномъ обман.

‘Констанція Эвелинъ.’

Отъздъ Фледы былъ единогласно ршонъ, и она отправилась.

VI.
Что можно подглядть и подслушать.

Нсколько дней спустя по прізд въ Нью-оркъ, докторъ и Фледа однажды вечеромъ сидли въ маленькой уютной гостиной, убранной по старой мод, и пили чай, приготовленный г-жею Притчардъ, самой предупредительною изъ всхъ ключницъ. Чай у доктора обыкновенно разливала она, но всякій разъ, когда Фледа гостила у него, она охотно уступала эту почетную должность молодой двушк.

Они дружески сидли другъ противъ друга, ихъ раздляли только тарелки съ гренками и солониной, передъ ними киплъ самоваръ и яркій огонь въ камин, обливая блескомъ и свтомъ окружающіе его предметы, казалось, сообщалъ веселость и жизнь всему, исключая, можетъ быть, нжнаго созданія, которое докторъ внимательно разсматривалъ.

— Когда ты переселяешься къ г-ж Эвелинъ? спросилъ онъ, вдругъ прерывая молчаніе.

— Она зоветъ меня на будущей недл.

— Очень радъ! сказалъ докторъ.

— Вы очень рады? Вамъ хочется поскоре сжить меня съ рукъ, дядюшка? возразила Фледа улыбаясь.

— Мой домъ для тебя не годится, здсь ты всегда одна.

— Извините, дядюшка, я перечитала вс ваши книги и очень довольна. Не говоря уже о васъ собственно, увряю васъ, что мн такъ-же пріятно здсь, какъ и у Эвелиновъ.

— А мн тебя вовсе не нужно. О чемъ ты думала передъ чаемъ? У меня сердце сжалось, глядя на тебя.

— Въ самомъ дл? спросила Фледа улыбаясь, и глядя на старика съ удивленіемъ,— что же во мн такое было?

— О томъ-то я и спрашиваю.

— Передъ чаемъ?..— повторила Фледа, — я думала о разныхъ вещахъ… но ни о чемъ непріятномъ, я такъ, какъ будто сверху, бросала взглядъ на прошедшее: это со мною часто случается.

— Мн кажется ты на все глядишь сверху, въ какую же сторону теперь направленъ былъ взоръ твой, моя саксонка?

— Я думала о Квичи… о своихъ… отвчала задумчиво Фледа, и глядя сверху, какъ вы говорите, разсматривала кое-какія вещи, которыя всегда заставляютъ меня задуматься.

— Что же именно?

— Жизнь, дядюшка… Я думала какъ начало и конецъ жизни близки между собою, какъ мало нужды до того, высоко или низко пролегаетъ путь нашъ, лишь бы дорога довела насъ къ отечеству!

— Ба! воскликнулъ докторъ.

Фледа слишкомъ хорошо знала доктора, чтобы не угадать нжность, скрывающуюся подъ его суровыми возгласами, и теперь, хотя онъ отвернулся къ камину съ недовольнымъ видомъ, онъ поглядывалъ на нее украдкою, еще ласкове и заботливе обыкновеннаго.

— За чмъ ты пріхала въ Нью-оркъ?

— Во первыхъ, за тмъ, чтобы побыть съ вами, дядюшка, во вторыхъ, повидаться съ Эвелинами.

— А въ третьихъ?

— Кажется, третьей цли не было, отвчала шутливо Фледа.

— Теб кажется… а?.. Гмъ!.. не знаю… а между тмъ… уже двое меня о теб спрашивали. А! пожалуй, смотри на меня своими большими, блестящими глазами — я теб ничего не скажу! А скажи-ка мн ты, моя прелестная роза, не располагаешь ли ты окрутиться тернами или чмъ нибудь въ этомъ род?..

— Я располагаю окружить себя невиданною оградою, — отвчала Фледа, смясь и красня.

— Значитъ, не американскою, тмъ лучше. Съ кмъ ты вчера каталась въ коляск?

— Съ мистриссъ Эвелинъ. Мн вовсе не хотлось кататься, но я не могла отговориться.

— Однако правила не мистриссъ Эвелинъ?..

— Нтъ, м-ръ Тернъ.

— Я такъ и думалъ. Видлась ли ты уже съ своимъ старымъ другомъ, Карльтономъ?

— А вы его знаете, дядюшка?

— Отчего же не знать? Познакомиться не трудно. Ты его видла?

— Почему вы знаете, что онъ мн старый другъ?

— Вотъ вопросъ!.. Гмъ! Не хочу отвчать, вотъ теб отвть. Отвчай-ка мн прежде сама.

— Нтъ не видала.

— Ты его не встрчала у мистриссъ Эвелинъ?

— Нтъ, я только разъ была у мистриссъ Эвелинъ. Онъ узжалъ въ Англію.

— Ну, а сегодня ты будешь у нихъ, не такъ ли?.. Ступай въ свою комнату, одвайся проворне, я тебя самъ отвезу, прежде чмъ примусь за работу.

Мистриссъ Эвелинъ давала небольшой вечеръ. Фледа пріхала рано, комнаты были освщены, но еще никого не было.

— Фледа Ринганъ, ты ли это? закричала Констанція еще съ лстницы. Прелесть моя, какъ это мило, что ты такъ рано пріхала! Теперь, скажи же скоре, не правда ли, что я обворожительна?..

— Моя голова еще не кружится: у другихъ можетъ быть она послабе.

— Злая! Посмотри же, Фледа, на мою прическу, это самая новая мода, которую Деланси привезли изъ Европы. Не правда ли, какъ мило? Кром Деланси я насъ ее еще никто въ Нью-орк не анаеть.

— Твоя прежняя прическа мн больше нравилась.

— Невозможно толковать о тонкостяхъ туалета съ такой безтолковой головой, сказала Констанція, увлекая Фледу въ другую комнату. Погляди какой букетъ,— восхитительный, не правда ли? Я весь день ломала голову, чтобы угадать, кто мн прислалъ его. Не угадала, да что нужды! Я все таки кое кого подразню этимъ, уврю Корнелію Шенкъ, что мн его прислалъ м-ръ Карльтонъ.

— О, Констанція, не длай этого! Не ужели ты не можешь просто наслаждаться этими цвтами? сказала Фледа, вдыхая нжный ароматъ мирты и геліотропа.

— Душка моя, я тебя пугаю, не бойся же, я лгать не стану: а намекну только, а скажу: посмотрите, Корнелія, какая прекрасная англійская роза! Виновата ли же я, если она посл этого умретъ съ досады?..

— Не понимаю этого удовольствія, сказала Фледа серьзно,— но какой странный букетъ: цвты почти безъ стебельковъ.

— Ничего не понимаетъ! сказала Констанція съ нетерпніемъ.— Садовники разорились бы, если бы рзали стебельки длинне. Знаешь ли, что подобный букетъ стоитъ по крайней мр десять долларовъ!.. Однако я боюсь, что не довольно хороша, продолжала она, подходя къ зеркалу, Фледочка, надвать ли мн серьги, или распустить локонъ?.. Ахъ, если бы я только знала, что больше нравится м-ру Карльтону!..

И двушка, наклоня головку, то въ ту, то въ другую сторону, глядлась въ зеркало съ такимъ забавнымъ выраженіемъ сомннія и безпокойства, что разсмшила бы самаго серьзнаго человка.

— Шалунья! сказала мистриссъ Эвелинъ, подходя къ дочери.

— Маменька, скажите, очаровательна ли я? сказала Констанція, оборачиваясь.

Улыбка матери отвчала утвердительно.

Пріздъ гостей прекратилъ шалости двушки, она начала держать себя приличне, но все еще довольно бойко и эксцентрично. При этой рзвой веселости Фледа казалась еще боле серьзною. Въ комнатахъ было душно, она была взволнована, частію отъ желанія увидть г. Карльтона, частію отъ страха нарушить очарованіе дтскихъ своихъ воспоминаній. Отдлавшись отъ г. Терна, она сла въ уголокъ подл одной словоохотной двицы, съ которою не нужно было поддерживать разговора. Фледа могла слушать ее, или нтъ,— какъ угодно,— и наблюдать изъ уголка своего за этимъ потокомъ жизни и веселья, который киплъ вокругъ нея, и который, казалось, выбросилъ ее на берегъ, какъ бдную ладью, неспособную нестись по этому быстрому теченію. Она смотрла съ своего берега, какъ скользятъ блые паруса, она хотла бы также увлечься быстрыми волнами, но эта двушка, которая смялась, борясь съ втромъ и бурею, не умла улыбаться всмъ этимъ незначущимъ лицамъ, ея любимая бесда заключалась не въ пустыхъ и легкомысленныхъ разговорахъ.

Миссъ Томлинсонъ встала, Фледа, боясь, чтобы судьба не навязала ей какого нибудь непріятнаго сосда, встала также и спшила занять единственный пустой стулъ, на другомъ конц залы, подл мистриссъ Тернъ.

Эта дама была такъ же словоохотлива, но не такъ удобна какъ миссъ Томлинсонъ, ее нужно было слушать и отвчать ей. Впрочемъ она была такъ добра, умна, любезна и всегда такъ ласкова къ Флед, что Фледа невольно отвчала ей признательностію и дружбой.

— Что тебя привлекло въ этотъ уголокъ, моя Квичи? сказала Констанція Эвелинъ, останавливаясь подл нея.

— Любовь къ уединенію, отвчала Фледа.

— Мистриссъ Тернъ, не правда ли, что она очень мила?

Улыбка мистриссъ Тернъ была также очень мила и привтлива, къ несчастію, она прибавила:

— Не я первая это замтила.

— Къ чему этотъ важный видъ?— продолжала Констанція, выхвативъ изъ рукъ Фледы веръ и обмахивая имъ свою подругу.— Отчего ты не говоришь ни слова? Миссъ Ринганъ такъ серьезна, что вся веселость вечера померкаетъ передъ нею. Я не понимала, отчего такъ холодно въ той зал, смотрю, отчего на меня дрожь напала? Наконецъ догадалась взглянуть въ этотъ уголъ. У м-ра Терна зубы стучатъ.

— Констанція! сказала Фледа, полушутя, полусердито, взглянувъ на нее съ упрекомъ,— перестанешь ли ты?

— Не правду ли я говорю, мистриссъ Тернъ?

М-риссъ Тернъ весело посмотрла на Фледу.

— Позволите ли вы Льюизу пріхать завтра за вами, чтобы прокататься въ карет? спросила она.

— Покорно благодарю, я хочу остаться дома, и посмотрть, нельзя ли провести въ Нью-орк хотя одинъ день спокойно.

— Но завтра вечеромъ вы об подете со мною въ концертъ, слушать Труффа. Прізжайте ко мн, пить чай. Вы прідете, не правда ли, Констанція?

— Безцнная моя мистриссъ Тернъ, я въ восхищеніи, а миссъ Ринганъ вчера умоляла меня устроить ей поздку въ концертъ. Мы слишкомъ неземныя созданія, чтобы прельститься чаемъ или бисквитами, но едва вы допьете послднюю чашку чаю, какъ передъ очами вашими явятся дв укутанныя фигуры, готовыя слдовать за вами повсюду. Фледа, вотъ твой веръ. И бросивъ веръ на колни своей подруги, Констанція улетла, подаривъ ее какимъ-то въ высшей степени комически-значительнымъ взглядомъ. Фледа была слишкомъ раздосадована, чтобы слушать что мистриссъ Тернъ говорила о завтрашнемъ концерт, и о скучныхъ поздкахъ по магазинамъ. Она сердилась на Констанцію за то, что та такъ безцеремонно дала за нее слово: если бы не надежда повстрчать м-ра Карльтона, она хотла бы очутиться въ скромной гостиной своего дяди.

— Вотъ онъ!— сказало ей сильное біеніе сердца въ ту минуту, когда Карльтонъ вошолъ въ залу, и она объяснила себ поспшное бгство Констанціи.

Въ эту минуту воспоминанія прихлынули потокомъ и чуть было не затопили совершенно передъ Фледою мистриссъ Тернъ съ ея разговорами, но какимъ то чудомъ, двушка вдругъ нашла способъ поддерживать об бесды: сама съ собою, и съ мистриссъ Тернъ.

— Это онъ, сказала она про себя, видя, что онъ подходитъ къ Г-ж Эвелинъ.— Это онъ, онъ, все таковъ же, не постарлъ нимало. Ахъ, какъ я рада!— (Да-съ, это чрезвычайно утомительно.) Мн кажется, я вижу ту минуту, когда простилась съ нимъ въ Париж. Какая разница между нимъ и всми другими! Онъ лучше, чмъ прежде былъ, ахъ, какъ давно я его не видала! Одного только недоставало ему. Все тотъ же глубокій взглядъ, но какъ будто спокойне прежняго. (Да, я тоже думаю, что это лучшій магазинъ во всемъ город.) Я никогда не видала такихъ чудныхъ глазъ. Онъ стоитъ также просто, какъ бывало, когда разговариваетъ съ своими работниками, вовсе не занятъ собою, какъ другіе,— какая разница! (Право не знаю, я въ кружевахъ мало смыслю, никогда ихъ не покупала.) Хотлось бы мн, чтобы онъ оглянулся, разв мистриссъ Эвелинъ не думаетъ мн его представить? Кажется, она должна вспомнить, что мы были дружны. А, вотъ эта странная, бывалая улыбка и этотъ поникающій взглядъ. (Да-съ, правда, это очень удобно, понимаю, если бы я жила въ Нью-Йорк, то всегда бы у нихъ покупала.) Что это? Она его уводитъ въ другую комнату! Разв она вовсе обо мн забыла?.. (Да-съ, я покраснла: здсь очень жарко!)

И пользуясь этимъ предлогомъ, Фледа скрыла лицо свое за ручнымъ экраномъ. Мистриссъ Эвелинъ и г. Карльтонъ скоро возвратились и сли противъ нея, но если бы г. Карльтонъ и глядлъ въ ея сторону, то могъ бы видть только кончикъ ея платья, потому что миссъ Томлинсонъ сидла передъ Фледою въ вид ширмы.

— И такъ, посл завтра вы насъ оставляете? спросила г-жа Эвелинъ.

— Нтъ еще, я отложилъ отъздъ свой.

На лиц мистриссъ Эвелинъ выразилось живйшее желаніе знать причину этого промедленія, она спросила:

— Долго ли же вы здсь еще пробудете?

— Доле, нежели думалъ, отвчалъ онъ задумчиво.

— Сэръ Карльтонъ, сказала Констанція, вмшиваясь въ разговоръ,— мн до смерти хочется сдлать вамъ одинъ вопросъ, я только боюсь…

— Чего, миссъ Констанція?

— Этого строгаго взгляда, передъ которымъ я каменю.

— Надюсь м-ръ Карльтонъ, вы наградите ее этимъ взглядомъ, если она скажетъ какой нибудь вздоръ, сказала мать, опрокидываясь на софу и съ полнымъ удовольствіемъ поглядывая на дочь свою.

— Какой же вопросъ, миссъ Констанція?

— Мн бы хотлось знать, что привело васъ въ наши края.

— Фи, Констанція, мн за тебя стыдно! вскричала мать.— Не отвчайте ей, м-ръ Карльтонъ.

— М-ръ Карльтонъ будетъ мн отвчать, маменька, онъ очень снисходителенъ къ моимъ недостаткамъ, которые впрочемъ, происходятъ отъ воспитанія:

— Ну-съ, м-ръ Карльтонъ, что же привело васъ въ наши края?

— Можетъ быть, безпокойство, сродное человчеству.

— Кажется, оно не мучитъ васъ, сказала Флоренса.— Вы, врно, хотли постить наши западные луга, не такъ ли?

— Не совсмъ такъ, отвчалъ онъ спокойно,— я боюсь, что мое объясненіе не покажется вамъ довольно поэтичнымъ. Судя по тому, что я видлъ въ Америк въ первый мой пріздъ сюда, я надялся успшно покончить здсь нкоторыя, очень выгодныя для меня, дла.

— Удалось ли вамъ?

— Не знаю, я еще не усплъ собрать всхъ нужныхъ свдній.

— Я бы некогда не поврила,— сказала Констанція, смотря на него проницательнымъ взоромъ,— что ваше путешествіе можетъ имть такую прозаическую цль. Дла!.. Мн кажется, вы насъ мистифируете.

— Такъ вы не понимаете, миссъ Констанція, что въ длахъ можетъ быть своя поэзія?..

— Почему же нтъ… сказала мистриссъ Эвелинъ.— Вы видли вашу американскую природу: не находите ли вы въ красотахъ нашей земли достаточной причины, чтобы удержать васъ подоле?

— Другъ мой, м-ръ Карльтонъ слишкомъ уменъ, чтобы высоко цнить эти вещи, замтилъ м-ръ Эвелинъ.

— Я думаю совершенно иначе, сказала мистриссъ. Эвелинъ льстивымъ голосомъ.— Не правда ли, сэръ, вы любитель красоты?

— Правда, можетъ быть, вамъ не понравится, если я прибавлю: но не красотъ.

— Что, напримръ, нравится вамъ въ женскомъ лиц?

— Не правда ли, что двицы Деланси хороши собою? спросила Флоренса.

— Правда, отвчалъ онъ улыбаясь.

— Но вы не находите въ нихъ красоты. Чего же имъ недостаетъ?

— Я бы не желалъ выставлять на общее замчаніе ихъ недостатки.

— А Корнелія Шенкъ?

— У нея прекрасныя черты.

— Прекрасныя черты! Она считается красавицей. Не правда ли, что у нея очаровательная улыбка?

— Правда, но только одна.

— Одна! А сколько же вамъ нужно?

— Я зналъ одно лицо,— сказалъ онъ серьезно и опуская глаза,— на которомъ ихъ были тысячи.

— Тысячи разныхъ улыбокъ? спросила г-жа Эвелинъ принужденно.

— Не совсмъ разныхъ, но он были такъ свжи, такъ разнообразны, что каждая казалась новою. Малйшіе оттнки чувства рисовались на этомъ ротик, и душа, оживлявшая эту физіономію, была прекраснйшая, какую мн случалось встртить.

— А глазки?

— Глаза были ясны и чисты, какъ у ангела, и часто добрый ангелъ мой говорилъ мн посредствомъ этого взгляда.

— Смю ли спросить, живо ли еще это совершенство? спросила г-жа Эвелинъ.

— Надюсь, отвчалъ онъ съ улыбкою и стараясь прекратить разговоръ.

— Вы говорила какъ бы о прошедшемъ! прибавила она, — какъ бы къ извиненіе,

— Да, я не видалъ ея съ дтства.

— Такъ это было дитя? вскричала Флоренса.— О! дтскихъ лицъ очень много такихъ, какъ вы описываете.

— Мн случилось въ жизни встртить только одно, отвчалъ онъ сухо.

Фледа слушала и краснла, краснла такъ, что могла бы испугать г-жу Тернъ, еслибъ та не была совершенно занята разговоромъ съ миссъ Томлинсонъ, впрочемъ двушка только при послднихъ словахъ догадалась, что дло идетъ о ней. Чувствуя, что теперь она не въ состояніи показаться, Фледа ускользнула въ оранжерею, а оттуда пробралась въ уборную. Когда, часа два спустя, докторъ Грегори пріхалъ за нею, то встртилъ фигуру, укутанную въ плащъ и капоръ.

— Уже готова? вскричалъ онъ.

— Я давно ожидаю васъ.

— Пріятно ли ты провела вечеръ?

— Не очень, отвчала она, запинаясь.

Возвратясь въ свою комнату, Фледа не могла удержать слезъ своихъ, он полились еще сильне, когда она взглянула на свою библію съ золотыми застежками, но нсколько священныхъ словъ, которыя она прочла, успокоили ее, и она тихо заснула.

— Ну, что ты намрена длать сегодня вечеромъ? спросилъ ее докторъ на слдующее утро.

— ду въ концертъ съ мистриссъ Тернъ, никакъ не могла отдлаться.

— Почему же и не хать?… Завтра я повезу тебя къ ней на вечеръ.

— О, нтъ, нтъ, дядюшка!

— Да, да! возразилъ онъ.

— Мн было бы гораздо пріятне остаться съ вами. Въ этихъ большихъ обществахъ такъ мало истиннаго наслажденія.

— Мало? Разв вчера ты не наслаждалась нисколько?

— Я не слыхала ни одного благоразумнаго слова, по крайней мр со мною никто не бесдовалъ ни о чемъ дльномъ.

— Все равно, надобно хать. Завтра я самъ поду съ тобою, чтобы пособить теб, если нужно будетъ.

— Вдь это очень большой вечеръ, а у меня нтъ приличнаго туалета.

— Что же теб нужно?

— Ничего, для меня гораздо лучше не хать.

— Заштопай себ чулки, а о прочемъ я позабочусь,— сказалъ докторъ, кивнувъ головою.

— Вы очень хлопочете о чулкахъ, дядюшка, сказала, смясь, Фледа,— вы уже въ другой разъ напоминаете мн о нихъ.

Докторъ ршительно вышелъ изъ дома и захлопнулъ за собою двери. Часъ спустя, онъ возвратился и принесъ прекрасное вышитое кисейное платье, завернутое въ бумагу. Призвали на совтъ мистриссъ Притчардъ, и докторъ весело и гордо поручилъ ей позаботиться, чтобы платье и вс принадлежности наряда были готовы завтра къ вечеру.

Фледа съ пріятельницами своими рано пріхала въ концертъ постаралась усадить обихъ миссъ Эвелинъ между собою и г-жою Тернъ.

— Фледа,— сказала Констанція, окинувъ глазами залу,— я нигд не вижу моей англійской розы.

— Тише, Констанція,— шепнула Фледа,— онъ за тобою.

И Констанція начала охорашиваться и выпрямляться.

Точно, это былъ онъ. Уврившись, что наконецъ онъ видитъ бывшую свою пріятельницу, онъ ршился наблюдать проницательнымъ своимъ взоромъ, какое дйствіе произвели надъ нею эти девять лтъ. Врожденная деликатность ея и рдкій умъ могли ли устоять противъ суровыхъ потребностей жизни? Онъ не надялся…

Между тмъ, какъ двицы Эвелинъ смялись, болтали или дулись, Фледа, которая могла бы увлечься новостію зрлища, сидла, опершись на руку головою, какъ будто защищая глаза отъ яркаго свта. Но г. Карльтонъ, смотря на серьезный видъ ея, угадалъ, что она боится свта боле для мысли своей, нежели для глазъ. Когда молодыя подруги, г-жа Тернъ или сынъ ея, обращались къ ней, она всегда отвчала имъ съ разумнымъ взоромъ своимъ и пріятною улыбкою: но вслдъ за тмъ она снова становилась задумчива. Это были т же черты, та же физіономія, что и прежде, не горе во жизнь нсколько измняла ихъ. На этомъ очаровательномъ чел отражалась та же изящная чистота, но надежда уже на немъ не сіяла! Ея ротикъ, даже ея улыбка, выражали терпніе и покорность судьб, и взоръ, все такъ же чистый, такъ же ясный, какъ прежде, былъ отуманенъ грустью. Одно было очевидно, а именно, что, не смотря ни на какія обстоятельства жизни, характеръ ея остался все тотъ же, каждый взглядъ, каждое движеніе обличали въ ней чистосердечіе и нжность.

Часть сомнній г. Карльтона была совершенно разсяна, — но умъ ея, но образованіе?…

Можетъ быть, онъ усплъ бы разъяснить себ это въ тотъ же самый вечеръ, еслибъ г. Тернъ не поспшилъ при выход подать руку Флед.

VII.
Кисейное платье.

Мистриссъ Притчардъ нарядила Фледу въ блое кисейное платье съ такою радостію, съ такимъ счастіемъ, какихъ не могли вполн выразить никакія улыбки.

— Теперь, сказала она, подите скорй и покажитесь доктору, а то онъ, пожалуй, во весь вечеръ ни на кого, кром васъ, и смотрть не станетъ.

— Боже сохрани отъ этого! отвчала, смясь, Фледа, но, подойдя къ дверямъ кабинета, она съ удивленіемъ увидла доктора Квакенбосса, который съ такимъ же удивленіемъ смотрлъ на нее.

— Я… я хотлъ было сказать — миссъ Ринганъ, сказалъ онъ, съ почтительнымъ поклономъ, но боюсь… не нахожусь ли я подъ очарованіемъ оптическаго обмана?…

— Надюсь, что нтъ! отвчалъ д. Грегори, улыбаясь своей племянниц.— Это явленіе весьма вещественное, такое вещественное, что можетъ надлать много бдъ.

— Надюсь, сэръ, возразилъ деревенскій врачъ,— надюсь… миссъ Ринганъ вспомнитъ обязанности, призывающія ее въ Квичи, прежде нежели случится бда, которая навсегда отниметъ ее у насъ.

Докторъ смялся отъ чистаго сердца, а Фледа, чтобы скрыть свое замшательство, спросила, здоровы ли вс ея родные. Отвты были удовлетворительны, и она чрезвычайно обрадовалась, узнавъ, что дядя ея возвратился четыре дня тому назадъ. Когда она вошла въ гостиную г-жи Тернъ, радостное одушевленіе, которое причинили ей добрыя всти, еще сіяло въ чертахъ ея и придавало лицу ея живость и блескъ, какихъ давно уже оно не выражало.

— Маменька, взгляните на Фледу, она еще никогда не была такъ хороша! сказала Флоренса своей матери, когда Фледа съ дядею своимъ вошла въ гостиную.

— Она всхъ прекрасне, всхъ миле сегодня! прибавилъ м-ръ Эвелинъ.

— Какая неподражаемая простота во всхъ пріемахъ! замтилъ господинъ, стоявшій подл.

— Къ лицу одта! сказала небрежно г-жа Эвелинъ.

— Съ какимъ восторгомъ на нее смотритъ м-ръ Тернъ! шепнула Констанція.— А вотъ и м-ръ Карльтонъ подходитъ къ ней! прибавила она.

— Надюсь, что мн не нужно представляться по форм, сказалъ онъ, кланяясь Флед.

Взоръ, полный чувства, отвчалъ ему, что вс церемоніи будутъ излишними, вроятно, чувство это было глубоко, потому что щоки двушки запылали, взоры ея опустились и улыбка замерла на устахъ. Въ это время подошолъ г. Тернъ, Карльтонъ посторонился, онъ подалъ руку Флед и повелъ ее въ другую гостиную.

— Ну, что вы скажете объ этомъ личик, м-ръ Карльтонъ? спросила Констанція, подлетвъ къ нему.

— Это ваша подруга, отвчалъ онъ холодно,— я желалъ бы прежде слышать ваше мнніе.

— Мое мнніе? Признаюсь, я ожидала, когда она вошла въ комнату, что м-ръ Тернъ велитъ музык играть арію: Brillante et belle, чтобы выразить общее чувство.

Карльтонъ отвчалъ съ улыбкою, которая не понравилась Констанціи, хотя она и не поняла ея:

— Это очень обыкновенные эпитеты.

— А вы находите, что должно употребить необыкновенные?— спросила она значительно.

— Нтъ, но эти слова выражаютъ много различныхъ понятій и примняются ко многимъ лицамъ. Скажите мн, откуда этотъ свтъ, сіяющій на лиц миссъ Ринганъ?…

— Онъ, вроятно, изъ-за облаковъ, потому что этотъ свтъ бываетъ часто омраченъ!

— Есть глаза, которыхъ блескъ похожъ на блескъ хрусталя, въ которомъ играетъ лучъ вншняго свта,— продолжалъ онъ.

— Этого нельзя сказать о глазахъ Фледы,— невольно и неохотно отвчала Констанція.

— Другіе сіяютъ блескомъ мимолетнаго счастія.

— Это также нейдетъ къ ней, ея образъ жизни способенъ споре погасить блескъ ея глазъ, нежели оживить ихъ.

Констанція очень желала перемнить разговоръ, но ей неловко было это сдлать, потому что г. Карльтонъ разспрашивалъ ее такъ натурально и такъ увлекательно.

— Иногда лицо блистаетъ природною веселостію, или огнемъ страсти, иногда оно оживляется насмшкою, или этимъ умомъ, блестящимъ, но мимолетнымъ, какъ вспышки газа, есть также блескъ, происходящій изъ сердца, полнаго любви и вры, онъ сіяетъ, какъ звзды и озаряетъ мракъ жизни своими благодатными лучами.

— Въ какой же разрядъ вы меня помстите? спросила Констанція.

— Ршите сами, къ которому вы принадлежите! отвчалъ онъ съ такимъ глубокимъ и выразительнымъ взоромъ, что вся веселость ея исчезла и нсколько минутъ лицо ея выражало задумчивость, совершенно противоположную веселости, ее окружавшей.

Онъ продолжалъ вполголоса:

— Что можетъ быть лучше того свта, который проистекаетъ изъ источника неизсякаемаго?… Не лучше ли всхъ радостей та радость, которая не зависитъ отъ обстоятельствъ и которая можетъ устоять противъ всякаго горя?…

— Я не понимаю, вскричала Констанція, стараясь оправиться, — что мы съ вами длаемъ здсь одни, между тмъ, какъ тамъ вс веселятся….

Онъ улыбнулся, подалъ ей руку и повелъ въ маленькую оранжерею, которая замыкала рядъ нарядныхъ валъ. Тамъ было нсколько гостей, въ числъ ихъ г. Тернъ и Фледа. Молодой хозяинъ всячески старался достать и сломить великолпную втку розъ.

— Сдлайте одолженіе, не безпокойтесь, м-ръ Тернъ,— говорила Фледа,— я знаю эти розы, у меня дома он есть.

— Вы очень любите цвты, миссъ Фледа, сказалъ м-ръ Тернъ, отецъ,— сынъ мой разсказывалъ, что вы занимаетесь цвтоводствомъ съ большимъ успхомъ.

— Да, отвчала Фледа шутливо:— м-ръ Тернъ даже признался мн, что когда онъ въ первый разъ увидлъ, какъ я копаюсь въ саду, то не зналъ, что будетъ вжливе: поклониться ли мн, или прохать мимо, какъ будто онъ и не примтилъ меня.

Вс засмялись, а молодой Тернъ продолжалъ пресерьзно рзать цвты для букета, который назначилъ миссъ Ринганъ.

— Зачмъ же, сказалъ наконецъ, — зачмъ пачкать землею такія прелестныя ручки, когда для разбиванія комьевъ грязи можно употребить людей грубыхъ?

Это сентиментальное замчаніе заставило Фледу расхохотаться.

— Я узнала горькимъ опытомъ, что грубые люди разбиваютъ и не одни комья грязи, отвчала она,— Филетъ, работая въ саду, вырвалъ однажды безподобную пассифлору, говоря мн: ‘Эта дрянь все вверхъ лзетъ!’

— Я не знаю, какъ выразить мое удивленіе, что вы работаете съ этими олухами.

— Они не заслуживаютъ такого названія, большею частію они люди очень добрые, умные, я дорожу ихъ дружбой.

— Вы такъ добры, что легко дружитесь со всми.

— Только не съ олухами, холодно отвчала Фледа.— Вы очень несправедливы къ намъ, деревенскимъ жителямъ. Намедни я велла позвать столяра (одного изъ этихъ олуховъ, м. Тернъ), чтобы починить мн полки для книгъ. Онъ позабылъ принесть гвозди и доску и послалъ за ними, между тмъ, ожидая ихъ, онъ открылъ томъ сочиненій Маколея, и ему такъ понравилась эта книга, что онъ у меня выпросилъ ее прочитать.

— И это не одно только исключеніе, миссъ Ринганъ? спросилъ г. Карльтонъ.

— Нтъ,— отвчала Фледа, щоки ея запылали и сердце сильно забилось при звук этого милаго голоса.— Я знаю въ сосдств нашемъ нсколько двушекъ, дочерей простыхъ фермеровъ, которыя учились по-гречески и по-латыни, я думаю, что можно найти гораздо боле ума и образованія….

Она вдругъ замолчала, замтивъ, что слишкомъ горячо защищаетъ деревенскихъ жителей.

— Это очень глупо,— сказалъ находившійся тутъ ученый.— Подобнымъ людямъ совсмъ не слдуетъ заниматься науками, которыя могутъ сдлать имъ только вредъ.

— Какой же вредъ? кротко спросила Фледа, — науки украшаютъ жизнь, почему же бдные люди не должны имть хорошаго воспитанія и образовать умь свой?

— Вс эти науки только внушаютъ имъ желаніе выйти изъ своего состоянія.

— Какъ бы то ни было, но кажется, честолюбіе есть нашъ національный порокъ, вы знаете нашъ девизъ: Excelsior?

— Женщина, продолжалъ ученый, знаетъ по природ все, что должна знать. Домашняя жизнь — ея школа, ребенокъ, котораго она кормитъ грудью, научитъ свою мать лучше, нежели вс книги.

— Въ такомъ случа, я думаю, что мать не окажетъ равной услуги своему ребенку,— замтилъ шутливо г. Карльтонъ.

— Вс способности женщины должны быть посвящены семейству, дому, хозяйству, этотъ долгъ указываетъ ей сама природа, продолжалъ ученый.

— Конечно, такъ,— сказалъ г. Карльтонъ,— но чтобы исполнить эти обязанности, самыя благородныя и возвышенныя, какія только есть въ свт, прелестное существо, на которое природа возложила ихъ, должно быть высоко образовано. Богатый умъ женщины не долженъ оставаться грубымъ, какъ брильянтъ въ кор, онъ долженъ быть полированъ и обдланъ какъ можно лучше, чтобы удовлетворительно исполнить свое изящное и нжное назначеніе, и такъ какъ, безспорно, домашняя жизнь есть сфера, въ которой должны заключиться ея умъ и дятельность, то женщина должна имть въ себ неистощимое сокровище семейныхъ и скромныхъ наслажденій. Мы поступимъ очень безразсудно, если осудимъ на ничтожество лучшую половину насъ самихъ.

Карльтонъ говорилъ, взоръ Фледы былъ устремленъ за него съ явнымъ восторгомъ и счастіемъ, наконецъ она примтила, что проницательные глаза его читали въ глубин души ея, она поспшно опустила взоры, чтобы прекратить эту пытливость.

— Однако, м. Карльтонъ, вскричала насмшливо г жа Эвелинъ, зачмъ же вы такъ мало заботились о своемъ счастіи? Зачмъ вы до сихъ поръ не женились?

— Обстоятельства не позволяли, отвчалъ онъ съ улыбкою, самою очаровательною по словамъ Констанціи.

Фледа между тмъ разбирала букетъ свой такъ разсяно, что не могла отличить мирту отъ лимона и розу отъ акаціи, она мысленно сближала прежнія воспоминанія свои съ настоящими впечатлніями, свою дтскую привязанность съ сегодняшнимъ восхищеніемъ, вдругъ голосъ того, кто наполнялъ вс ея мысли, заставилъ ее вздрогнуть. Онъ говорилъ съ нею также легко и просто, какъ въ то время, когда они бесдовали въ послдній разъ въ Париж, между чмъ какъ непривычная робость сковывала уста и взоры двушки. Еще нсколько минутъ — и это принужденіе совершенно бы исчезло, но г-жа Эвелинъ подошла къ нимъ, и Фледа сочла за лучшее ускользнуть.

VIII.
Непріятности.

Г-жа Эвелинъ длала въ комнатахъ кое-какія поправки, во всемъ дом былъ безпорядокъ, и потому Фледа не перебиралась къ нимъ еще цлую недлю. Она провела эти дни очень уединенно, видла только того человка, котораго вовсе не желала видть, и наконецъ нетерпливо захотла перехать къ Эвелинамъ, въ надежд, что тамъ, въ толп, г. Тернъ будетъ незамтенъ.

Но онъ не потерялся въ толп и, такъ или иначе, всегда попадалъ на первый планъ картины. Фледа, какъ будто вслдствіе какого-то заговора, принуждена была безпрестанно быть съ нимъ и принимать его угожденія. М-ръ Карльтонъ прізжалъ такъ же часто, какъ и онъ, но, казалось, то же непріязненное вліяніе старалось удалять его отъ Фледы и приближать къ ней г. Терна, когда ему удавалось сказать ей нсколько словъ, она чувствовала, что вс взгляды обращены на нее, она вспоминала слышанный разговоръ и приходила въ невыносимо-тягостное смущеніе. Можетъ быть, она оправилась бы черезъ нсколько минутъ, но всегда кто нибудь вмшивался въ разговоръ или перерывалъ его.

Холодность м-ра Карльтона огорчала ее. Она знала, что онъ довольно твердъ и довольно искусенъ, чтобы разстроить вс эти продлки, но онъ вовсе объ этомъ не заботился, это доказывало, что онъ совершенно равнодушенъ къ своей бывшей маленькой пріятельниц. Фледа особенно грустила о пріязни его, когда слышала, какъ онъ бесдовалъ съ другими, и когда она находила возможность хотя издали слдить за его бесдою, то поддавалась его очарованію до того, что забывала, что онъ говоритъ не съ нею.

Однажды, когда она отказалась хать кататься съ мистеромъ Терномъ, и тмъ осудила себя просидть дома цлый день — м-ръ Карльтонъ пріхалъ къ Эвелинамъ. Разговоръ скоро оживился, но Фледа сидла поодаль и принимала въ немъ мало участія.

— Ты совсмъ устала, распарывая это шитье, пожалуйста, брось его! сказала Эдита, подходя къ пяльцамъ.

— Надобно же чмъ нибудь заниматься.

— Нтъ, я знаю, что ты устала, Констанція можетъ сама поправлять свои ошибки.

— Я ей общала поправить.

— По крайней мр спшить не къ чему, разговоръ тебя интересуетъ, я это знаю, я замтила по выраженію твоихъ губокъ. Пойдемъ туда.

Но Фледа не хотла идти и увряла, что можетъ слушать, не оставляя работы.

— Сэръ Карльтонъ, сказала Эдита, которая съ успхомъ подражала сестр своей, Констанціи,— когда же вы прокатаете меня, какъ общали?

— Если угодно, хоть сейчасъ, миссъ Эдита.

— Охотно… вдоль по берегу, неправда ли?

— Гд прикажете. Но въ моей карет можно сидть втроемъ… Попросите еще кого нибудь хать съ нами.

— Фледа, подемъ! вскричала Эдита, прыгая отъ радости,— ты еще не гуляла сегодня.

— Я не могу сегодня хать, тихо отвчала Фледа.

— Погода очень пріятна, сказалъ убдительно Карльтонъ, поспшно подходя къ ней, — неужели этотъ лоскутокъ канвы васъ такъ удерживаетъ?

— Нтъ, къ сожалнію, есть другая причина, отвчала Фледа.

— Она не боится воздуха, потому что черезъ день катается съ м-ромъ Терномъ, сказала Эдита, но когда она разъ сказала нтъ, то ее уже ничмъ не уговорить.

— Черезъ день?… вскричала Фледа.

— Нтъ, нтъ, не черезъ день! сказала г-жа Эвелинъ съ улыбкою, которая показалась противна Флед,— но, Эдита, поди скоре, однься и не задерживай м-ра Карльтона.

Фледа грустно продолжала свою работу, пока Эдита и Флоренса одвались, Карльтонъ стоялъ подл пяльцевъ и молча смотрлъ на нее, она не смла поднять глаза.

На другой день, Фледа одвалась къ обду, когда къ ней вошла г-жа Эвелинъ, въ ея улыбк, въ ея голос слышалась злобная радость.

— Милая Фледа,— сказала она,-г. Карльтонъ спрашиваетъ, не желаешь ли ты прокататься съ нимъ сегодня посл обида. Я ему отвчала, что ты боишься здить съ кавалерами, которые сами правятъ, но все-таки я пришла передать теб его просьбу. Ты ему нравишься!

И г-жа Эвелинъ засмялась такимъ смхомъ, который окончательно разстроилъ Фледу.

— Маменька, не дразните ее, врно онъ вамъ не говорилъ этого!

— Говорилъ! отвчала г-жа Эвелинъ, продолжая смяться, — онъ сказалъ, что она очень мила, и что при ней легко потерять свое спокойствіе.

— Вы заставили его сказать это, мистриссъ Эвелинъ! вскричала Фледа съ упрекомъ..

— Я просто спросила его, не правда ли, что Фледа очень мила? и онъ, не заикнувшись, отвчалъ: очень!— Но, милая Фледа, это не мшаетъ теб принять его приглашеніе. Можетъ быть, онъ и теб то же скажетъ, но больше ничего, будь покойна.

— Мистриссъ Эвелинъ, какъ вы можете говорить это?… Я неподу… сказала Фледа, губы ея дрожали.

— Что же мн сказать ему? Какая причина отказа? Сказать ли, что ты боишься морскаго втра?…

Фледа не отвчала, но продолжала убирать свои волосы дрожащими руками.

— И такъ, ты не дешь? Мн очень жаль!

— Мн также, но я не могу хать!

— Вотъ что! очень весело продолжала г-жа Эвелинъ: — я скажу м-ру Карльтону, что теб очень жаль, что не можешь принять его приглашенія, но что его англійскій экипажъ противенъ твоему американскому духу.

Когда и Констанція ушла одваться, Фледа заперла на ключъ свою комнату и принялась горько плакать. Г-жа Эвелинъ казалась ей слишкомъ жестокою, мысль, что она недогадлива, не могла служить извиненіемъ, такое ослпленіе непозволительно въ дружб. Она плакала, что лишена такого удовольствія, когда удовольствія были для нея такъ рдки въ жизни. И что подумаетъ м-ръ Карльтонъ о вторичномъ отказ? Бдная Фледа! Изо всего этого она заключила, что ей нечего длать въ Нью-орк, и ршилась ухать при первой возможности.

На другой день м-ръ Карльтонъ встртилъ Фледу въ карет съ м-ромъ Терномъ. Мать этого молодаго человка такъ ласково, такъ неотступно умоляла ее прокататься съ ея сыномъ, что она не могла отказать, но она поняла, что съ этихъ поръ Карльтонъ уже не станетъ приглашать ее, г-жа Эвелинъ показалась ей еще жесточе съ этихъ поръ.

Но пароходы въ Европу уходили одинъ за другимъ, а Карльтонъ не узжалъ. Констанція ломала себ голову, стараясь угадать причину этого промедленія, потому что онъ не много пользовался удовольствіями нью-іоркскаго общества, и хотя часто ходилъ къ г-ж Эвелинъ, но, казалось, не быль очарованъ ни арфою Флоренсы, ни болтовнею Констанціи, ни рукодльями Фледы.

IX.
Минута забвенія.

— Что мы будемъ длать сегодня вечеромъ? спросила однажды за завтракомъ Флоренса.

— Вы, кажется, никуда не приглашены? сказала мать.

— Нтъ, маменька, отвчала Констанція, — мы будемъ наслаждаться радостями семейной жизни, вы будете дремать на кушетк, а Флоренса и я станемъ звать подл васъ.

— Фледа, не правда ли, какая она дерзкая? спросила съ довольною улыбкою г-жа Эвелинъ, прихлебывая чай.

— Я не знаю, отчего сегодня будетъ скучне, чмъ въ другое время… сказала Фледа.

— Это правда, вскричала Констанція,— ты везд равно серьзна, Фледа, отчего ты такъ не похожа на другихъ?..

— Вроятно оттого, что чувствую иначе.

— Отчего же иначе? Кажется, ты можешь быть такъ же счастлива, какъ и вс другіе.

— Я очень счастлива, и желала бы видть тебя столько же счастливою, какъ я!— отвчала Фледа, съ кроткою улыбкой.

— Отчего же ты думаешь, что я меньше тебя счастлива?— спросила Констанція довольно сухо.

— Я бы не удовольствовалась такимъ мимолетнымъ счастіемъ.

— Отчего же мое счастіе мимолетно?

— Оттого, что покоится не на прочномъ основаніи.

— Полно, пожалуйста! я бы ни за что на свт не хотла такого мрачнаго счастія, какъ твое.

— Мрачное! возразила Фледа, потому что оно не шумно и не измнчиво?

— Милая моя Фледочка,— сказала Констанція обыкновеннымъ своимъ шутливымъ тономъ,— ты набралась черныхъ мыслей въ своей пустын, тоска беретъ смотрть на тебя!

— Право, не то! сказала, смясь, Фледа,— я растолкую теб: рка моей жизни такъ тиха, что мн видно до дна, воды ея не довольно врны, и я не ршаюсь вврить имъ ладью моего счастія. Ты же плывешь по бурному потоку, пна и шумъ его волнъ не позволяютъ теб видть подводныхъ камней.

Констанція отвтила лукавымъ взоромъ на поэтическое объясненіе своей подруги.

Однакоже Фледа была вовсе не въ счастливомъ расположенія духа, когда отправилась посл обда въ библіотеку. Она вовсе не хотла скучать этотъ вечеръ вмст съ Эвелинами и, кром того, надялась повстрчать тамъ своего дядю. Она медленно шла по улицамъ, чуждая всей этой толп, съ которою не имла ничего общаго, и удивляясь, отчего прежде такъ легко и весело взбгала на крыльцо библіотеки.

— А! прелестная саксонка, зачмъ сегодня пожаловала?… вскричалъ докторъ Грегори, завидвъ ее.

— Мн нужно было освжиться, дядюшка, и я вздумала повидаться съ вами.

— Не скучаешь ли ты по зеленымъ лугамъ, моя сельская красотка? Да вдь теперь въ Квичи на аршинъ снгу!

— Значитъ, довольно свжо? Когда же вы дете на сверъ, дядюшка? Вы общали мн прохать чрезъ Квичи и завезти меня.

— Еще не скоро. Да неужели на тебя напала тоска по родин? Эвелины надялись тебя продержать до января.

— Да, но я соскучилась.

Дядя посмотрлъ на нее съ комическимъ удивленіемъ и сказалъ:

— Ты сама не знаешь, чего хочешь. Когда ты пріхала, то была свжа, какъ роза, топерь ты что-то похудла. Возьми, позабавься этимъ, пока я кончу свое дло.

Фледа унесла большую книгу въ другую комнату, и сла у стола, покрытаго зеленымъ сукномъ: но потому ли, что книга была не интересна, или она была не въ дух читать, только она небрежно перевертывала листы, и между тмъ читала книгу своей памяти. Она перебирала мысленно часы своего дтства, проведенные въ этой же зал, когда на сердц у ней было такъ легко, когда міръ казался ей такъ свтлымъ, когда у ней было такъ много друзей, когда ни одна забота но давила этого бднаго сердца, ни одно разочарованіе не леденило его. Мало по малу скоплялись тучи надъ ея жизнію, мене всего тосковала она о потер богатства, она думала о своемъ дяд, который прежде былъ такъ веселъ, такъ дятеленъ, такъ любезенъ въ семь своей, а теперь бдность сдлала его угрюмымъ, раздражительнымъ, эгоистомъ, чуждымъ семейству, перемнилась и ттка Люси, которая такъ плняла ее своею очаровательною улыбкой, своими ясными, живыми взорами, перемнился также и Гюгъ, хотя не утратилъ ни кроткаго нрава, ни нжнаго своего сердца, его изящная натура, которую должно было подкрпить и поддержать мудрыми совтами и ласками,— эта натура изнемогала подъ бременемъ горя, причиненнаго отцомъ, и трудовъ, которыхъ отецъ не захотлъ взять на себя. А Эвелины?… Какъ могли он такъ мучить ее, кроткую и смиренную?… Зачмъ он смущали ея робкую, безпріютную душу?… Конечно, он не знали, какъ ей тяжело, но разв он не могли, хотя слегка, понять этого?… Для чего, напримръ, мшали он ей наслаждаться, какъ прежде, бесдою стариннаго друга? Зачмъ он, какъ будто нарочно, отравляли эту бесду принужденіемъ?.. Въ прошломъ году она была такъ счастлива у Эвелиновъ! Но вотъ она скоро возвратится въ Квичи и тамъ постарается все забыть….

— Какъ пріятно мы провели здсь время, дядюшка! сказала она, услышавъ приближающіеся шаги.

Но передъ нею стоялъ не дядюшка, Фледа подняла глаза и вздрогнула, увидвъ г. Карльтона. Въ глазахъ его было столько души и жизни, что взоры двушки также скоро оживились.

— Нкоторыя удовольствія всегда въ нашей вол, — отвчалъ онъ.

— Да, когда нашъ умъ въ нашей же вол,— сказала Фледа.— Можно сидть за большимъ пиромъ и не участвовать въ немъ.

— Какое же тогда нужно лекарство?

Обращеніе г. Карльтона въ одну минуту ободрило Фледу. Она подняла на него доврчиво глава свои и отвчала:

— Въ т минуты, когда даже книги мн наскучаютъ, для меня всего освжительне прогулка по лсу или часокъ работы въ саду.

— Вы все т же! сказалъ онъ.

Флед очень хотлось спросить, тотъ ли же онъ, какъ былъ прежде?… Вдругъ она прочитала въ глазахъ его отвтъ на свою задушевную мысль и чрезвычайно смшалась, видя, что взоры ея такъ ясно высказали то, о чемъ промолчали уста.

— И я также,— сказалъ онъ,— посл хорошаго коня, на меня всего живительне дйствуетъ чистое вліяніе природы. Чему же вы не врите? прибавилъ отъ смясь.

— Разв я сказала, что не врю?

— Если глаза мои не ошибаются — такъ точно.

— Бывало они никогда не ошибались.

— И такъ чему же вы не врите?

— Я подумала, отвчала Фледа, намного ли конь вашъ участвуетъ въ удовольствіи, которое вамъ доставляетъ прогулка?

— Потрудитесь сказать поясне.

— Можетъ быть… Но нтъ, извините, мн совстно говорить.

— Продолжайте, объясните вполн вашу мысль, сказалъ онъ, съ свойственною ему неподражаемою любезностію.

Фледа продолжала, ободряясь безпрестанно его взоромъ:

— Можетъ быть, на васъ такъ живительно дйствуетъ чувство гордой независимости, или полное достоинство одиночества?… Можетъ быть вы мысленно попираете ногами все, что вамъ противится, или наслаждаетесь чувствомъ, что неукротимое животное вамъ совершенно покорно?…

Кому нибудь другому Фледа сказала бы еще: ‘вы счастливы мыслію, что убгаете себя самаго’… но выраженіе лица г. Карльтона не допускало этой мысли. Онъ улыбнулся и покачалъ головой.

— Вы немножко выучились понимать человческую природу!— сказалъ онъ съ веселымъ, проницательнымъ, взоромъ.

— Не хотла бы я знать этой науки,— отвчала она грустно.

— Я часто думаю,— продолжалъ онъ, перелистывая открытый на стол томъ,— что книги — ваши лучшіе друзья. Свтъ не вполн удо, удовлетворяетъ душу!

— И очень не вполн!— воскликнула Фледа видыкм.— Единственная вещь, на которую, ида сюда, я смотрла съ истиннымъ удовольствіемъ, былъ огромный букетъ фіалокъ, который несли передо мною. Я слдовала за нимъ глазами, сколько могла дольше.

— Вы все такъ же сильно, какъ встарину, привязаны къ Квичи? спросилъ Карльтонъ, улыбаясь и продолжая перебирать листы.

— Кажется, такъ же, потому что здсь долго жить мн скучно,— а дома, едва выйду, я тотчасъ же нахожу, чмъ освжить душу.

— Вашъ идеалъ слишкомъ высоко!— сказалъ онъ, съ примтнымъ сочувствіемъ.

— Разв это дурно? Разв онъ можетъ быть слишкомъ высоко?

— Нтъ, но этотъ идеалъ — совершенство — часто оставляетъ насъ здсь слишкомъ одинокими!

— И со всмъ тмъ, сказала Фледа, я предпочитаю носить въ сердц этотъ образъ, нежели утшаться посредственностію.

— Разв нельзя соединить этихъ двухъ чувствъ?

— Не знаю, на меня угодить трудно. Можетъ быть я одичала въ въ деревн, но иногда на меня находитъ совершенное отвращеніе въ свту и ко всему, что въ свт.

— Со мною это тоже бывало, но, мн кажется, не должно уступать этому чувству. Изъ него не можетъ выйти ничего хорошаго, ни для насъ, ни для другихъ.

Минуту спустя, онъ прибавилъ съ улыбкою, которую она не вполн разгадала:

— Говоря о лучшихъ способахъ противъ хандры, я назвалъ только второстепенныя лекарства, но единственное, что истинно давало миръ душ моей, что укрощало мои чувства, и давало правильное направленіе мыслямъ — это обращеніе взора къ свту вчному, это мольба, чтобы солнце правды согрло мое оледенлое сердце.

Взоръ Фледы сверкнулъ радостію, сильное чувство заставило ее потупить глаза, и она едва могла совладть съ собою, чтобы не высказать своего счастія.

— Это единственное врное лекарство, — продолжалъ онъ, — но утомленіе, эгоизмъ и пресыщеніе не хотятъ слышать призывныхъ словъ Искупителя, изцляющихъ вс язвы: ‘Пріиди ко Мн и очистись, и очистись отъ недуговъ твоихъ.’ Душа, принимающая заповдь: ‘любящій Бога, любитъ и брата своего,’ принимаетъ и силу исполнить ее. Евангеліе мира одно даетъ намъ силу идти легко по трудной стез жизни. Чмъ пристальне устремляемъ мы взоръ къ источнику всякаго свта, тмъ мене примчаемъ мимолетныя тни, которые скорби жизни бросаютъ на насъ.

Фледа сидла молча и неподвижно, она была слишкомъ счастлива чтобъ говорить, г. Карльтонъ также замолчалъ, можетъ быть онъ понялъ ея молчаніе. Нсколько минутъ спустя они завели посторонній разговоръ, и толковали о лучшемъ способ выращать махровыя розы, когда вошолъ одинъ изъ служителей, состоящихъ при зал для чтенія.

— Господа, пора запирать библіотеку, сказалъ онъ, — солнце уже сло.

— Какъ? Солнце сло? вскричала Фледа поспшно вставая: — а гд же дядюшка мой, мистеръ Фростъ?

— Онъ уже съ полчаса какъ ухалъ.

— Ухалъ? А я хотла хать съ нимъ! Я совсмъ позабыла время!

— Если въ этомъ виноваты розы, я постараюсь загладить вину ихъ, сказалъ г. Карльтонъ.

— Я не сержусь на нихъ,— сказала Фледа, надвая шляпку,— иногда пріятно бываетъ забыться. Я долго буду помнить ваши розы м-ръ Карльтонъ.

— Много чести!

Фледа опять все забыла, возвращаясь къ дяд, она была такъ весела, говорила такъ много, и такъ увлекательно, что не успла опомниться. Она боялась только, чтобы Эвелины не увидли ее, встртила г. Терна, и не обратила на него вниманія.

Докторъ Грегори самъ отворилъ ей дверь своего дома, и, къ большому удивленію Фледы, г. Карльтонъ безъ отговорокъ принялъ его приглашеніе зайти выкушать чаю.

— Вотъ! говорила она сама себ, снимая бурнусъ и шляпку — я такъ боялась, что онъ удетъ и мн не удастся ни разу побесдовать съ нимъ! А теперь какіе восхитительные часы я провела съ нимъ на зло мистриссъ Эмлинъ.

Эта послдняя мысль какъ-то нечаянно мелькнула въ ум Фледы, но впослдствіи молодая двушка никогда не могла ее вытснить изъ головы.

— Можетъ быть она и не виновата, но вдь у нея же никогда не удавалось поговорить. Какъ я рада, о, какъ я рада что онъ такъ думаетъ!… Странно, однако, что онъ остался на чай!

— Ну вотъ, клянусь честью, совсмъ другое лицо! Совсмъ ожила! сказалъ докторъ, когда она вошла въ гостиную. Вообразите, сэръ, продолжалъ онъ, обращаясь къ г. Карльтону:— эта двочка меня сегодня увряла, что ой непремнно нужно освжить мысли, что она хочетъ возвратиться въ Квичи! Ну, кто тамъ о теб заботится? вскричалъ онъ, полу-шутя, полу-сердито.

Фледа засмялась, но съ досадою почувствовала, что сильно краснетъ, и что за ея смущеніемъ наблюдаютъ. Докторъ исключительно овладлъ разговоромъ, который занималъ его, казалось, боле нежели его гостя, а Фледа, усвшись спокойно въ уголокъ софы слушала ихъ съ истиннымъ удовольствіемъ, потому что хотя докторъ имлъ свои странности и причуды, но бесда его была чрезвычайно занимательна и оригинальна.

— Я былъ такъ несчастливъ въ своихъ приглашеніяхъ, сказалъ, прощаясь съ Фледою, г. Карльтонъ,— что уже не смю предложить вамъ прокатиться въ карет.

— Я очень неохотно отказалась оба раза, когда вы приглашали меня, отвчала она радуясь, что иметъ случай оправдаться въ своихъ отказахъ.

— Оба первые, или оба послдніе раза?— спросилъ онъ, улыбаясь.

— Послдніе.

— Я имлъ честь на дняхъ повторять два раза мою просьбу и всегда напрасно.

— Въ этомъ не я виновата, отвчала Фледа серьзно.

Выраженіе лица ея объяснило г. Карльтону, то, о чемъ она промолчала.

— Осмлюсь ли предложить вамъ прогуляться со мною завтра?

— Не знаю, осмлитесь ли, отвчала она весело,— но если предложите, я соглашусь съ удовольствіемъ.

Она по глазамъ его немедленно поняла что вс недоразумнія, причиненныя ея отказами, разсяны.

— Пробудись отъ своихъ мечтаній сказалъ докторъ, положивъ руку ей на плечо, нсколько времени спустя посл отъзда Карльтона,— можно подумать, что ты разршаешь самую глубокомысленную задачу.

Фледа отвчала дтски простодушными взглядомъ и улыбкою.

— Дадюшка, зачмъ вы меня оставили? Я чуть было не осталась совсмъ одна въ библіотек.

— Другъ, которому я вполн довряю, общался мн позаботиться о теб.

— Вашъ другъ? Я никого не видала!

— Ну, такъ я не стану боле доврять никому на свт! Значитъ, ты не о немъ мечтала теперь? О чемъ ты такъ задумалась?

— О пустякахъ, отвчала Фледа, но ея задумчивый видъ доказывала что это были для нея не пустяки. Я сегодня слишкомъ разболталась.

— Ты много болтала? съ кмъ же?

— Съ г. Карльтономъ.

— Вы пяти словъ не сказали во весь вечеръ.

— Здсь, конечно, но мы много говорили въ библіотек, и дорогою, идучи сюда.

— А! ты много болтала! какъ это на тебя похоже! твоя болтовая какъ ‘музыка сферъ’ такъ шумлива, что можетъ оглушить всякаго.

— Отчего же ты такъ разболталась? ты, кажется, такъ застнчива?

— О нтъ! я застнчива только съ тми, кого боюсь.

— А сегодня тебя никто не испугалъ?

— Никто, дядюшка.

— Ну, такъ знаешь ли что? мн сдается, что и ты никого не испугала! заключилъ докторъ.

X.
Опять розы!

Густой снгъ падалъ на землю, когда Фледа проснулась на слдующее утро.

— Опять помха моей прогулк! подумала она,— но какое счастie, что я могла объясниться съ нимъ! О чемъ же думала мистриссъ Эвелинъ? если она воображала въ самомъ дл, что я не люблю кататься, то она должна была предостеречь меня, не длать невжливости. О снжные хлопья! Вы гораздо чище, гораздо лучше людей, меня окружающихъ!

Когда Фледа сошла въ гостиную къ завтраку, въ комнат еще никого не было. Она взяла книгу, улеглась на кушетку у камина, и провела цлый часъ въ очаровательномъ одиночеств. Густой снжной коверъ скрадывалъ стукъ колесъ на улиц, не слышно было ничего, кром треска дровъ въ камин, утренній свтъ прокрадывался сквозь густыя блыя кисейныя занавски, комната дышала комфортомъ и нгой.

— Хорошо имть деньги!— подумала Фледа, поглядывая кругомъ себя, — однако и въ бдности можно быть счастливе многихъ богачей!

Часа чрезъ полтора вышла г-жа Эвелинъ въ щегольскомъ пеньуар, и нжно обняла и расцловала Фледу, которая отвчала ей ласковымъ и признательнымъ взоромъ.

— Милая Фледа, мы теб подаемъ очень дурной примръ, но ты ему не слдуешь. Осипъ! подавай проворне завтракъ!.. Дома ли баринъ?

— Нтъ, сударыня, онъ уже часа два какъ ухалъ.

— Фледа, случалось ли теб думать съ радостію, что ты не дловой человкъ? спросила г-жа Эвелинъ, разбивая щипцами полу сгорвшія уголья въ камин.— Какая жизнь этихъ мужчинъ!

— Вы знаете старинную пословицу,— сказала Фледа, — ‘мужчина работаетъ съ утра до вечера, а женщина съ утра до вечера, и еще съ вечера до утра!’ Что это, Флоренса, какъ ты нахмурилась!— продолжала она, обращаясь къ своей подруг, которая вышла, надувши губки и потирая руками.

— Какая скверная погода!

— Ты называешь этотъ снгъ сквернымъ! А я цлый часъ на него любуюсь.

Флоренса продолжала потирать руками, какъ бы выражая, что мннія Фледы для другихъ не законъ.

— Маменька!— вскричала Констанція, входя съ Эдитою — неужели еще завтракъ не поданъ? Я думаю, что еслибъ можно было гд нибудь найти солнце, то слдуетъ искать его на полудн.

— О, еще не такъ поздно!— сказала улыбаясь Фледа, всего полтора часа, что я васъ ожидаю.

— Коварный другъ!.. Маменька, вы нарушаете вс законы гостепріимства, зачмъ вы позволяете своимъ гостямъ вставать такъ рано? Я удивляюсь, что вы съ своею природною проницательностію не видите какой ущербъ это наноситъ предметамъ вашей материнской заботливости. Мы всякій день теряемъ передъ нею боле и боле. Едва мы успемъ заманить непріятеля подъ наши выстрлы, какъ эта злая волшебница является внезапно со своими чарами и обезоруживаетъ его на поединк.

— Перестань молоть чепуху, Констанція, сказала Флоренса.

— Это фактъ!— важно повторяла Констанція,— намедни капитанъ Ливисонъ толковалъ мн этотъ маневръ, и я отвчала ему, что видала все это своими глазами. Молодая двушка не обратила вниманія на первое приказаніе.

— И такъ какъ она намъ — дружественная держава, то наши пушки принуждены только салютовать ей, а пустить ко дну не смютъ.

— Я думала совсмъ напротивъ, возразила Фледа,— мн кажется, что вы едва позволяете мн удержать свой флагъ.

— И призы, душа моя, впрочемъ я крпко сомнваюсь, можно ли тебя признавать за союзницу… Ты сражаешься за одно съ англичанами такъ-же какъ и съ американцами.

— Вотъ она поднимаетъ флагъ!— сказала съ шутливою важностію мистриссъ Эвелинъ, увидвъ, что щоки Фледы вспыхнули,— можете іи вы мн сказать, чей это флагъ?

— Красный!— вскричала Констанція, всплеснувъ руками,— такъ и есть — это пиратъ! Милая Фледа, мы покамстъ друзья, но если ты вздумаешь присвоить себ мою англійскую розу…

— Посмотри лучше на эти розы! сказала Фледа.

Двушка оглянулась и немедленно вскочила, такъ же какъ и сестры ея, вс он кричали отъ восхищенія.

— Осипъ, ты рдкій человкъ… видали ли вы когда такіе цвты?.. о, какіе бутоны!..

— А камеліи!.. вскричала Эдита,— посмотри, Флоренса, какіе длинные стебельки!

— А розы!.. со всми бутонами! маменька, этотъ букетъ долженъ стоить ужасно дорого!

— Вотъ это можно назвать букетомъ! сказала Фледа, подходя къ столу, чтобы разсмотрть поближе великолпные цвты.

— У тебя лучше этого букета не было во всю зиму, Флоренса, сказала Эдита.

— Лучше этого! скажи лучше, что я въ жизни не видала подобнаго. Маменька, сегодня ввечеру я приколю нсколько изъ этихъ цвтовъ на голову.

— Ты очень поспшно принимаешь букетъ во владніе,— сказала Констанція,— почему ты знаешь, что онъ не мн присланъ?

— Которой изъ насъ присланъ букетъ, Осипъ?

— Осипъ, скажи, что мн, и я буду всмъ говорить, что ты лучшій лакей на свт,— сказала Констанція, мигнувъ ему значительно.

— Кто принесъ букетъ, Осипъ? спросила мистриссъ Эвелинъ. Осипъ едва усплъ отвчать:— Я этого человка не знаю, сударыня.

— Что же онъ сказалъ, это для Флоренсы или для меня?

— Нтъ, сударыня, онъ…

— Онъ не сказалъ отъ кого?

— Нтъ, сударыня, онъ…

— Маменька, вотъ блая rose-mousseuse, я никогда не видала ничего подобнаго! О! я жива не останусь, если не узнаю, кто это прислалъ — вскричала Констанція, всплеснувъ руками и прыгая по комнат въ комическомъ восторг.

— Какъ очаровательно пахнутъ эти чайныя розы!— сказала Фледа. Флоренса, теперь ты можешь позабыть дурную погоду И быть весь день счастлива!

— Конечно, лишь бы он не завяли до вечера, маменька, какъ это очаровательно украситъ мой туалетъ!

— Он слишкомъ хороши, чтобы ихъ употреблять для наряда, я этого не позволю! сказала г-жа Эвелинъ.

— О, маменька! ихъ такъ много! если я возьму нсколько цвтковъ на голову и для букета, это совсмъ не будетъ и замтно.

— Да вдь, сударыня… я не усплъ договорить… сказалъ запинаясь Осипъ — слуга-то, сударыня, докладывалъ, что этотъ букетъ онъ принесъ для миссъ Ринганъ.

— Мн?— вскричала Фледа, и щоки ея вспыхнули прелестнымъ румянцемъ. Она взяла букетъ изъ рукъ Флоренсы, которая распустила пальцы, какъ будто онъ вдругъ превратился въ льдину.

— Зачмъ же ты не сказалъ этого тотчасъ? спросила сердито Флоренса.

— Я очень рада,— сказала Эдита,— сестрамъ ныншнею зимою присылали такъ много букетовъ, а теб еще первый разъ, Фледа,— я очень рада, что онъ теб достался.

Но облако, мигомъ омрачившее вс лица, испортило все удовольствіе Фледы, вдыхая ароматъ этихъ цвтовъ, она чуть не плакала о томъ, что они достались ей.

— Я боюсь, милая Фледа, сказала спокойно мистриссъ Эвелинъ, возвращаясь къ чайному столу, — не скрываются ли терны подъ этими розами?..

Фледа то же подумала.

— У м. Терна въ оранжере не набралось бы и половины этихъ розъ, замтила Флоренса,— къ тому же, онъ не такъ щедръ на свои цвты.

— Маменька,— сказала Констанція, упавъ на кресло и закрывая глава,— я совершенно уничтожаюсь! Какъ вы думаете — не возвратитъ ли меня къ жизни чашка очень горячаго чаю?.. Я страдаю, видя, что моя достоинства вовсе не оцнены, не поняты… это горе можетъ понять только тотъ, кто испыталъ его!..

— Какъ ты смшна, Констанція! сказала Эдита.— Во все время, что Фледа у насъ, она еще не получила ни одного букета, а теб присылали всякій день. Одна Флоренса еще вправ немножко позавидовать.

— Милая Флоренса,— сказала поспшно Фледа,— выбери изъ этого букета все, что теб угодно для твоего туалета, я буду очень рада!

— О нтъ, другъ мой, мн вовсе ничего ненужно! Сверхъ того, что подумаетъ тотъ, кто прислалъ букетъ, если увидитъ твои розы въ моихъ волосахъ?.

Фледа сама подумала то же, она унесла цвты въ свою комнату, чтобы, они не кололо глазъ ея подругамъ, поставила ихъ въ воду, сла подл, любуясь ихъ красотою, предалась грустнымъ мечтамъ. Она ршилась воспользоваться первымъ случаемъ, чтобы возвратиться домой. Не странно ля, что ея пріятельницы, окружонныя поклонниками и вниманіемъ, завидуютъ этому единственному букету?.. Правда, что букетъ несравненный, Фледа знала, что никакой садовникъ не съуметъ составить подобнаго, это могъ сдлать только одинъ человкъ,— въ этомъ она уврена, могла ли мистриссъ Эвелинъ или дочери ея хотя одну минуту думать, что это былъ г. Тернъ… Этотъ букетъ до такой степени носилъ печать другаго, что Фледа боялась, что всякой, лишь взглянетъ, угадаетъ отъ кого… Она разсматривала каждую розу, каждый листочекъ, вдыхала упоительный ароматъ ихъ и наконецъ цвты эти утшили ее, вполн исполнивъ свое назначеніе — быть эмблемою симпатической дружбы. Это было самое пріятное утро, какое она провела въ Нью-орк.

Флоренса похала къ г-ж Декатуръ, прочія остались дома, но, къ большому удивленію Фледы, ввечеру очень рано пріхалъ г. Карльтонъ, и вслдъ за нимъ явился и г. Тернъ.

— Не правда ли, сэръ — сказала г-жа Эвелинъ послднему,— вы очень любите цвтоводство?

— Не могу сказать, — я люблю цвты, когда другіе за ними ухаживаютъ.

— Такъ вы не знатокъ въ розахъ? миссъ Ринганъ сегодня получила превосходную коллекцію, и очень желала знать названія разныхъ сортовъ. О, здсь ихъ нтъ! продолжала она, видя, что г. Тернъ окинулъ взглядомъ гостиную, миссъ Ринганъ слишкомъ дорожитъ ими, чтобы позволять всякому нескромному взору любоваться ими. Фледа, ангелъ мой, не потрудишься ли ты принести свои розы? Можетъ быть м. Тернъ можетъ теб назвать вс сорты!

— Это будетъ слишкомъ затруднительно для и. Терна, отвчала Фледа.

— Можетъ быть м. Карльтонъ искусне меня, сказалъ г. Тернъ.

— М. Карльтонъ, умете ли вы различать вс сорты розъ? миссъ Ринганъ, какъ истинная дочь Евы, не можетъ наслаждаться своими цвтами, пока не узнаетъ, какъ ихъ зовутъ. Не можете ли вы ей оказать эту услугу?

— Днемъ, съ большимъ удовольствіемъ, но при свчахъ цвта такъ измняются, что это невозможно.

Г. Карльтонъ отвчалъ такъ просто и непринужденно, какъ будто и не подозрвалъ, что можно дарить букеты.

— Вы мн приписываете слишкомъ много любопытства,— сказала Фледа,— оно ни на минуту не смутило моего наслажденія.

Ни одна изъ прочихъ дамъ не могла сказать того же.

Въ то время пріхалъ м. Стакпуль, тотъ ученый, который за вечер у г-жя Тернъ защищалъ невжество.

— На этой недл въ Нью-оркъ прибыло пять тысячъ ирландскихъ выходцевъ! сказалъ онъ.

— Бдняжки, куда они днутся?.. спросила спокойно мистриссъ Эвелинъ.

— Я бы желалъ, чтобы у насъ было Мертвое море, которое бы ихъ всхъ поглотило! сказалъ Тернъ.

— О, м-ръ Тернъ, вы бы не сказали этого, еслибы видли, какъ нахмурилась миссъ Ринганъ!

— Виноватъ, — сказалъ онъ, оборачиваясь, и немедленно смягчая взглядъ и голосъ,— я забылъ, что меня слышитъ особа нжная и премилосердая!

— Маменька! вскричала Констанція съ самымъ забавнымъ гнвомъ,— для м-ра Терна вся нжность и милосердіе заключаются въ одной миссъ Ринганъ. Я теперь безполезна для общества. М-ръ Тернъ, потрудитесь позвонить, я велю принести свчу и удалюсь въ пустыню, т. е. въ свою уединенную комнату.

— Прежде позвольте мн загладить вину мою! сказалъ, смясь, Тернъ.

— Это невозможно, сэръ. Со временемъ вы узнаете мн цну. М. Карльтонъ, потрудитесь позвонитъ!

— Если вы позволите мн распорядиться — сказалъ онъ, взявшись съ улыбкою за сонетку,— я позвоню, но прежде выскажу вамъ причины, убждающія васъ не уходить.

— Для чего же мн не уходить?

— Для того,— сказалъ онъ, подходя къ ней ближе,— что тотъ, кто оставляетъ общество съ досады, обыкновенно находитъ въ себ самомъ дурнаго товарища.

— Это странно, сэръ, я всегда полагала, что уединеніе очень полезно.

— Оно, какъ дневной свтъ, который очень полезенъ тмъ, кто ищетъ дороги, но безполезенъ и непріятенъ такимъ людямъ, которые запираютъ ставни, чтобы не видать ничего, кром дымныхъ плошекъ своей собственной мудрости.

— И такъ, по вашему, должно искать уединенія только тогда, когда можно и безъ него обойтись?

— Нтъ,— отвчалъ Карльтонъ, съ тмъ глубоко-выразительнымъ взглядомъ, который всегда производилъ впечатлніе на втреную Констанцію,— нтъ, уединеніе всмъ намъ необходимо, потому что, если мы не будемъ каждый день внимательно наблюдать за ходомъ нашего корабля, то онъ легко можетъ набжать на подводные камня и разбиться вдали отъ пристани.

Всякій другой этими словами возбудилъ бы остроты и насмшки Констанціи, но передъ Карльтономъ она опустила глаза и лицо ея нсколько минутъ выражало непривычную ей кротость и задумчивость.

— М-ръ Карльтонъ,— сказала она, стараясь освободиться отъ этого впечатлнія, но не смя еще поднять глазъ,— я не понимаю, отчего у васъ такія мрачныя мысли.

— Что вы называете мрачными мыслями?— спросилъ онъ, улыбаясь,— неужели мрачно то, что успокоиваетъ насъ вразсужденіи вчности и, слдовательно, позволяетъ безъ боязни наслаждаться всми истинными радостями на земл?

— Вы имете столько элементовъ счастія, что они должны бы отвлечь ваши мысли отъ этого предмета.

— А какъ вы полагаете, сколько нужно счастія, чтобы пренебрегать безконечною будущностію?..

— Разв вы можете быть уврены въ будущемъ?

— Разумется, безконечное блаженство есть даръ, и жизнь не можетъ быть печальне оттого, что мы укрпимъ за собою небо! Эта увренность для меня драгоцнне всхъ благъ за свт.

— М. Карльтонъ,— вскричала мистриссъ Эвелинъ,— ради Бога, заговорите о чемъ нибудь другомъ. Я сегодня была на похоронахъ! отъ того меня весь день мучитъ тоска. Пасторъ, какъ нарочно, собралъ въ своемъ надгробномъ слов самыя мрачныя мысля.

— Да,— отвчалъ Стакпуль, засунувъ руки въ карманы, — и очень радъ, что ему удалось запугать своихъ слушателей.

Фледа нетерпливо стучала по мраморному столику своей вязальной иглой, Тернъ посмотрвъ на нее, и замтивъ, какъ внимательно она прислушивалась къ разговору, не ршился сказать своего мннія.

— Ни въ проповди его, ни въ молитв, не было ни одного ршительнаго слова, продолжала мистриссъ Эвелинъ,— онъ только старался убдить своихъ слушателей, что они вс гршники.

— Это всегда, всегда такъ! подтвердилъ Стакпуль.

— Вдь это безразсудно, м. Стакпуль, и совсмъ противно христіанству, которое говоритъ намъ, что Богъ милосердъ, а въ такомъ случа, для чего же они хотятъ насъ мучить?

— Это варварство, недостатокъ воспитанія, остатки суеврія, просвщеніе мало-по-малу измнитъ эти понятія.

— Какимъ образомъ страхъ смерти, сродный вообще всмъ людямъ, и самымъ умнымъ и просвщеннымъ, можетъ-быть остаткомъ суеврія или варварства? спросилъ Карльтонъ.

— Люди часто ищутъ смерти и даже сами убиваютъ себя, сухо отвчалъ Стакпуль.

— Это бываетъ вслдствіе безотчетнаго чувства, которое за ту минуту сильне нежели страхъ смерти.

— Любовь къ жизни очень естественна, объ этомъ никто не спорить.

— Слдственно и страхъ смерти естественъ.

— Разумется, вскричала г-да Эвелинъ,— это уже въ нашей природ.

— И кром этого физическаго отвращенія отъ смерти, разв не чувствуемъ еще страха неизвстной будущности, къ которой приближаемся?

— Это одинъ изъ недуговъ человческой природы, который разсудокъ долженъ исцлять.

— Позвольте спросить, какимъ лекарствомъ?

— Э, сэръ, стоитъ только внушить людямъ съ дтства, что смерть есть необходимый переходъ изъ этого тлннаго міра къ жизни боле совершенной и блаженной.

— А вы въ этомъ уврены?

— Неужели же вы сомнваетесь, м-ръ Карльтонъ? вскричала мистриссъ Эвелинъ,— неужели вы можете думать, что милосердый Господь можетъ даровать созданіямъ своимъ что нибудь, кром полнаго блаженства?

— Вы вруете въ Евангеліе?— спросилъ ее Карльтонъ, съ улыбкою.

— Разумется, но Евангеліе на каждой страниц говоритъ намъ о благости и всемогуществ Создателя. Я не знаю, что было бы со мною, если бы я врила мнніямъ нкоторыхъ людей, тогда лучше бы и не родиться!

— Вс ссылаются на Евангеліе, а между тмъ не соглашаются во мнніяхъ,— замтилъ Стакпуль.

— Это въ легкихъ спорахъ,— отвчалъ Карльтонъ.— Но если кто хочетъ дйствительно защищать истину и, поэтому, основательно вникнуть въ дкло, для того или для тхъ разногласіе невозможно.

— Что вы хотите этимъ сказать?

— То, что св. писаніе просто и ясно, и что въ немъ нтъ противорчій.

— Но, м. Карльтонъ, спросила г-жа Эвелинъ,— неужели же вы находите, что Евангеліе даетъ намъ такія мрачныя понятія о будущей жизни?

— Вовсе нтъ,— отвчалъ онъ съ своею выразительною улыбкой,— но разв можно надятся безотчетно, не уврившись, основана ли эта надежда на слов Божіемъ?

— Объяснитесь, сэръ.

— Въ Евангеліи сказано, что гршники пойдутъ въ муку вчную.

— Однакоже, сэръ, въ Евангеліи сказано именно, что исусъ Христосъ искупилъ насъ и даровалъ намъ спасеніе, — поспшила замтить мистриссъ Эвелинъ.

— Онъ искупилъ насъ, и даровалъ намъ полное и совершенное спасеніе, но не безусловно, отвчалъ Карльтонъ.

— На какихъ же условіяхъ? быстро спросилъ Стакпуль.

— Совтую вамъ изучить ихъ, образованному человку такое незнаніе непростительно.

— Неужели вы насъ оставите подъ вліяніемъ этого страха? Можете ли вы разсять его?

— Средство есть, и врное средство!— сказалъ Карльтонъ съ глубокимъ взглядомъ, который свидтельствовалъ, какъ близокъ этотъ предметъ его сердцу.— Когда человкъ чувствуетъ свою грховность и ищетъ спасенія въ заслугахъ Христовыхъ, въ вр и лвобви къ свооіму Искупителю, тогда путь къ небесамъ открытъ для него, — тогда можетъ онъ съ твердымъ упованіемъ взирать на будущее, врою онъ усвояетъ себ прощеніе грховъ — и жало смерти для него притуплено. Но къ несчастію многіе люди не хотятъ прибгать ко Врачу, потому что считаютъ себя здоровыми и ищутъ сладостнаго прощенія Христова лишь при послднихъ минутахъ жизни лишь тогда, когда страхъ смерти приводитъ ихъ въ отчаяніе. Проповдникъ, котораго вы слышали сегодня утромъ, мистриссъ Эвелинъ, такъ усердно убждалъ васъ въ грховномъ вашемъ состояніи лишь для того, чтобы вы искали спасенія утшенія, которыя въ тысячу разъ блаженне всхъ наслажденій и радостей, о которыхъ вы когда нибудь мечтали!..

Мистриссъ Эвелинъ, такъ же какъ и дочь ея, должна была опустить глаза передъ его взоромъ, полнымъ могучаго убжденія, прошило нсколько минутъ въ молчаніи.

Г. Тернъ не сказалъ ни слова во все время, во первыхъ потому, что боялся сказать что нибудь невпопадъ при Флед, во вторыхъ для того, чтобы наблюдать за нею. Она выронила изъ рукъ работу, и живйшее вниманіе выражалось на лиц ея.

Этого было довольно съ г. Терна, онъ ушолъ.

Возвращеніе Флоренсы дало другое направленіе разговору.

— Чего вы ищете въ газетахъ, м-ръ Карльтонъ? спросила г-жа Эвелинъ.

— Извстія о пароходахъ.

— Когда вы думаете хать отсюда?

— Еще не знаю, я жду сюда матушку.

Мистриссъ Эвелинъ возвратилась на софу, но черезъ нсколько минуть опять подошла съ книгою въ рук {Въ подлинник здсь читаютъ нсколько длинныхъ стихотвореній, мы позволили себ пропустить ихъ, удержавъ одно, которое подаетъ поводъ къ послдующему разговору.}:

— М. Карльтонъ, знаете ли вы эти восхитительные стихи Лонгфелло? Миссъ Ринганъ увряетъ, что ихъ писалъ мужчина, а мн кажется они такъ изящны и такъ нжны, что я утверждаю, что они сочинены женщиною:

‘Talk not of wasted affection, affection never was wasted,

If it enrich not the heart of another, its waters returning

Back to their springs, shall fill them full of refreshment.

That which the fountain sends forth returns again to the fountain’.

(Не говорите ‘погибшая любовь’! любовь не погибаетъ, если она не обогащаетъ другаго сердца, то, возвращаясь къ своему источнику, наполняетъ его свжестью. Воды, истекающія изъ ключа, вновь возвращаются, къ ключу.)

— Не ясно ли, что эти стихи писаны мужчиной?—сказала Фледа.

— Отчего же? спросилъ, смясь, Карльтонъ.

— Они такъ восхитительны! сказала Флоренса.

— Меня они такъ поразили, — вскричала Констанція,— что съ той минуты, какъ я прочитала ихъ, я все ищу предмета, на который могла бы излить любовь свою!

— Замолчи, Констанція!— сказала мать.

— Какъ вамъ нравятся эти стихи, сэръ? Неправда ли что они очень милы?

— Я бы хотлъ слышать, какъ массъ Рингамъ объясняетъ ихъ.— Растолкуй намъ это Фледа.

— Мн кажется,— сказала Фледа, красня, — что вода, которая не можетъ оплодотворять полей, орошая ихъ,— разрываетъ вс оплоты и опустошаетъ ихъ.

— Поэтъ, можетъ быть, говоритъ о той нжной любви — сказалъ Карльтонъ — которая, подобно чистымъ водамъ, орошаетъ иногда тщетно безплодную неблагодарную землю, но въ такомъ случа, эти воды поднимаются къ небу, и оттуда снова возвращаются, чтобы дать пищу своему источнику.

— Вроятно, вы нашли настоящій смыслъ имъ, сказала съ восхищеніемъ Фледа.

— А еслибы и ваша первая мысль была справедлива, то изъ чего заключаете, что эти стихи написаны мужчиной? спросилъ Стакпуль,— разв вы думаете, что мужчина не можетъ полюбить предметъ, не заслуживающій его любви?

— Нтъ, сэръ, но мужчины никогда не любятъ такъ сильно, чтобы истощить вс силы своего сердца.

— М. Карльтонъ, перенесете ли вы такое обвиненіе?— вскричала мистриссъ Эвелинъ.

— Еслибы могъ опровергнуть — не перенесъ бы!

— Это не много говоритъ въ вашу пользу,— сказала Констанція.

— Какъ женщина можетъ настолько знать сердце мужчины, чтобы судить о немъ? замтилъ Стакпуль.

— Такъ, какъ цлое боле части, отвчалъ, улыбаясь, Карльтонъ.

— О, какъ это много говоритъ въ пользу женщинъ! воскликнула Констанція.

— Нкоторыхъ женщинъ, сказалъ онъ.

— И я говорила только о нкоторыхъ мужчинахъ, прибавила Фледа. Она, прощаясь, подала Карльтону руку, и взоръ ея подтвердилъ это увреніе. Его глаза и улыбка сказали ей, что онъ понялъ ее, Фледа еще долго старалась объяснить себ, что ее такъ обрадовало въ это выраженіи. Казалось, въ немъ было только ласковое одобреніе, какимъ награждаютъ ребенка, и, можетъ быть, еще симпатія ума и души, какой у него не было съ другими…

Мньтргссъ Эвелинъ нарушила ея мечтанія словами:

— Милая Фледа, я пишу къ твоей тетушк, и пишу о теб. Не имешь ли ты, что передать ей?

— Покорно васъ благодарю, ничего, я сама сегодня писала.

— Я говорю ей, что теб нездоровъ морской воздухъ и что теб лучше бы возвратиться въ Квичи.

Фледа напрасно старалась пояснить себя эти слова, сказанныя насмшливо и весело, и легла спать, не добившись ничего, кром нсколькихъ, очень, неудовлетворительныхъ шутокъ.

XI.
Тайный врагъ.

Къ великому удовольствію Фледы, прошло нсколько дней — г. Тернъ не являлся. Къ несчастію, мистриссъ Эвелинъ не забывала его и безпрестанно о немъ толковала, подъ всякими предлогами съ безконечными, несносными шутками.

Однажды утромъ Флед доложили, что кто-то ее спрашиваетъ, она сошла въ гостиную, трепеща уже при мысли, что это м-ръ Тернъ, но она ошиблась.

— Чарльзъ! милый Чарльзъ! это ты!— вскричала она, подавая ему дружески руку. Откуда ты?

— Лучше бы ты спросила — зачмъ,— сказалъ онъ, смясь и ласково пожимая ей руку.

— Ну такъ зачмъ же?

— Чтобы тебя проводить домой.

— Домой?..

— Я ду домой на день или на два, и матушка просила меня захать за тобою и привезти тебя, что, разумется, для меня очень пріятно. Вотъ теб письмо отъ матушки.

— Когда же ты дешь, Чарльзъ?— спросила Фледа, распечатывая письмо.

— Завтра утромъ.

— Это слишкомъ скоро, капитанъ Росситуръ,— замтила г-жа Эвелинъ. Фледа ужасно устанетъ, укладываясь наскоро. Матушка ваша скажетъ, что, вроятно, она занемогла отъ морскаго воздуха и къ другой разъ ее не отпуститъ, а это, я уврена, будетъ очень непріятно вашей кузин.

Фледа подошла къ окну, чтобы прочитать письмо, досадуя сама на себя, что можетъ сердиться за глупую шутку. Хотя шутка была не колкая, но лукавое удовольствіе, котораго не могла скрыть мистриссъ Эвелинъ укололо Фледу. Мысли ея мшались, она три разя прочитала письмо и не могла себ объяснить его.

‘Милая Фледа!

‘Чарльзъ детъ домой дня на два…. не воспользуешься ли ты этимъ случаемъ, чтобы возвратиться. Ты уже такъ давно васъ покинула, другъ мой!… Неужели теб не хочется съ нами увидться? Дядя ужасно о теб скучаетъ, а Гюгъ и я, мы живемъ только вполовину, когда разлучены съ тобою. Я бы не уговаривала тебя воротиться, если бы думала, что теб полезно оставаться въ Нью-орк, но нкоторыя слова въ письм мистриссъ Эвелинъ заставляютъ меня думать, что теб необходимо возвратиться въ Квичи, а хорошаго случая не скоро дождешься. Мн стало легче на сердц съ тхъ поръ, какъ я думаю, что скоро увижу тебя.

‘Всею душою тебя любящая
Л. Р.’

P. S. На дняхъ я буду писать къ мистриссъ Эвелинъ…

— Для чего вс эти продлки, подумала Фледа, — я отчего он такъ огорчаютъ меня? Оттого что тяжело видть, когда съ нами поступаютъ неблагородно — отвчала она тотчасъ же — я кром того, такъ непріятно собираться неожиданно я такъ скоро! Тет Люся никогда въ голову не приходило мшать мн немножко отдохнуть и развлечься… Фледа подумала нсколько минутъ и сообразивъ, наконецъ, чьи интриги хлопотали объ ея отъзд, хотя и не могла еще ясно понять — для чего, она спокойно подошла къ мистриссъ Эвелинъ и сказала Чарльзу, что готова хать съ нимъ завтра.

— Нтъ, не завтра!— сказала протяжно г-жа Эвелинъ,— не увозите ее такъ скоро, капитанъ Росситуръ.

— Съ отпусками разсуждать нельзя, мистриссъ Эвелинъ, служба не терпитъ отсрочекъ. Я отпущенъ только на три дня, просрочить не могу. Будешь ли ты готова, кузина?

— Буду, отвчала Фледа, и капитанъ откланялся.

— Смотри же, душа моя, сказала мистриссъ Эвелинъ, наблюдая насмшливо за Фледою, которая задумчиво сидла у камина, — собери хорошенько вс свои вещи, я боюсь чтобы ты чего нибудь не позабыла.

— Благодарю за совтъ, я сейчасъ же пойду въ свою комнату и начну укладываться.

Сборы къ отъзду заняли ее вплоть до обда, и въ это время она старалась прогнать вс мысли, которыя могли бы взволновать или разстроить ее. За обдомъ г. Эвелинъ изъявлялъ ей свое искреннее сожалніе, что она оставляетъ ихъ, и убдительно упрашивалъ прогостить у нихъ святки.

— Какъ-будто вы не знаете Фледу, папа?— сказала Флоренса,— разв ее можно уговорить? Когда она на что нибудь ршилась, то остается только покориться!

— Я просила капитана Росситура пообождать, прибавила мистриссъ Эвелинъ,— но онъ не можетъ, его отпускъ очень коротокъ… Я бы, впрочемъ, ее удержала и насильно, но ея тетушка, Люси, настоятельно требуетъ.

— Ну такъ позжайте, спросите, что ей нужно, и воротитесь! сказалъ г. Эвелинъ.

— Покорно васъ благодарю,— отвчала ему Фледа съ признательною улыбкою,— если я пріду, то уже, покрайней-мр, не ныншнею зимою.

— Человчка два-три изъ моихъ знакомыхъ будутъ горько сожалть объ этомъ! продолжалъ г. Эвелинъ, подливая себ соуса въ жаркое.

— Я ожидаю, что все народонаселеніе Нью-орка внезапно исчезнетъ, сказала Констанція, а окрестности Квичи украсятся прелестными виллами, построенными въ вид мышеловокъ.

— Молчи, пустомеля!— возразилъ г. Эвелинъ,— я очень былъ бы радъ, миссъ Фледа, если бы вы удлили ей немножко здраваго смысла.

— Папа находитъ, что у тебя его слишкомъ много, можетъ быть, это и не комплиментъ!,

— Я воспользуюсь и твоимъ и его замчаніемъ,— отвчали Фледа съ улыбкою.

Посл обда она только успла сходить въ библіотеку, чтобы проститься съ докторомъ Грегори.

— Я завтра ду,— сказала она, обнимая его.

— Черезъ недлю я ду въ Бостонъ,— отвчалъ онъ,— лучше подожди меня, я провожу тебя.

— Нельзя, дядюшка, я уже уложилась, теперь остается только хать.

Ввечеру у г-жи Эвелинъ было много гостей, въ томъ числ г. Карльтонъ. Флед очень хотлось сказать ему, что она узжаетъ, но онъ не говорилъ съ нею наедин, а сама заговорятъ она не посмла.

Наконецъ, она ушла въ свою комнату, гд оставалось еще прибрать кое-что, узелки съ ея платьемъ и вещами валялись на полу и по стульямъ. Флоренса и Констанція скоро пришли къ ней и услись на полу, сколько изъ шалости, столько и потому, что стулья были завалены.

— Куда двался г. Терн? сказала вдругъ Констанція. Мн сдается, что онъ теперь грызетъ оршки съ г. Росситуромъ или распиваетъ кофе съ тетушкою Люси въ ожиданіи твоего прізда, Фледа!

— Еслибъ я была въ этомъ уврена, то осталась бы здсь, вскричала Фледа.

— Желала бы я тебя убдить въ томъ!— отвчала Констанція.

— Но я думаю, теб очень хочется воротиться домой, Фледа? спросила Флоренса.

— Несовсмъ, однако я думаю, что уже пора хать, роскошь и нга меня совсмъ избаловали, пора приняться за дло.

— Пора! Для чего же? вскричала Констанція. Милая Фледа, я не вижу никакой надобности убивать себя трудами!

— Я не говорю, чтобы это былъ общій законъ, но труды необходимы для тхъ, кому не суждены наслажденія безбдной жизни.

Фледа сказала эти слова съ трогательною простотою и смиреніемъ. Подруги ея молча смотрли на ея сборы и потомъ ушли, чтобы дать ей покой, столь нужный передъ дорогою.

Фледа возвращалась въ Квичи въ то же самое время, какъ и въ прошломъ году. Небо было чисто и ясно, поля покрыты глубокимъ снгомъ. Она не понимала, почему въ этотъ разъ возвращеніе домой ее не радуетъ и живо сознавала вс недостатки Квичи.

Но едва двушка завидла радостную улыбку своей тетки, какъ это впечатлніе разсялось и цлые полчаса Квичи нравилось ей по прежнему.

Тогда пришолъ г. Росситуръ. Онъ довольно холодно поздоровался съ Чарльзомъ, но увидвъ Фледу, улыбнулся, взялъ племянницу свою за голову, и цлуя ее, сказалъ ласково:

— Ты удивительно похорошла, душа моя!

— Врно вы позабыли, папенька, какъ она была всегда хороша!— сказалъ Гюгъ.

Г. Росситуръ съ умиленіемъ смотрлъ на нее нсколько минутъ, поцловалъ опять въ об щоки, потомъ вдругъ отошолъ прочь съ такимъ видомъ, что ей стало больно, ей показалось, какъ будто этотъ взглядъ говорилъ, что между нимъ и ею нтъ ничего общаго. Она въ три минуты убдилась, что мичиганскія дла были не таковы чтобы развеселить его, грустный видъ тетки подтверждалъ ея догадки. Она замтила даже, во время пріятной вечерней бесды, что возвращеніе г. Росситура не возвратило, какъ она надялась, спокойствія тетушк Люси, подавленные вздохи обличали новыя горести, которыя она старалась скрывать.

Вс очень весело разговаривали, кром г. Росситура, который угрюмо сидлъ въ углу дивана, мрачный видъ его вялъ холодомъ на Фледу. Она поглядывала на него украдкой, наконецъ не выдержала, сла подл него и взяла его за руку. Онъ тотчасъ же обнялъ ее, привлекъ къ себ и поцловалъ въ лобъ.

— Хорошо ли я безъ васъ хозяйничала, дядюшка? спросила она шутливо.

Лицо дяди немедленно прояснилось.

— О, душа моя, ты пристыжаешь мужчинъ!

— Чмъ же это Фледа нанесла такой ударъ нашей чести, бапошка?— спросилъ Чарльзъ.

Двушка засмялась, и вс развеселялись, и разговоръ скоро сдлался общимъ и непринужденнымъ.

— Довольна ли ты, что возвратилась домой? спросила у нея тетка, немного спустя.

Во Фледа въ это время говорила съ дядей, и какъ будто не слыхала вопроса, тетка повторила его.

— Разумется! отвчала она, — хотя ныншній разъ мн. было очень весело въ Нью-орк.

— Ты желала бы теперь кататься въ кабріолет съ г. Терномъ? спросилъ Чарльзъ.

— Нисколько!— отвчала Фледа холодно.— Кто теб сказалъ, что я съ нимъ каталась?

— Не странно ли, что г. Тернъ пріхалъ въ Квичи въ это время года? сказалъ Гюгъ.

Фледа вздрогнула при этомъ замчаніи, которое подтверждало слова Констанціи, ей показалось, что г. Росситуръ также вздрогнулъ, по крайней мр, рука его, обвивавшая станъ ея, вдругъ упала.

— Вроятно, онъ пріхалъ вслдъ за миссъ Ринганъ! сказалъ Чарльзъ серьзно.

— Нтъ, онъ здсь уже нсколько дней, возразилъ Гюгъ.

— И такъ онъ пріхалъ передовымъ, чтобы заготовлять лошадей.

— М. Тернъ, не зналъ, что я возвращусь домой, сказала Фледа.

— Въ самомъ дл?…

— Да, я давно уже его не видала.

— Милая моя кузина,— сказалъ шутя Чарльзъ,— ты хотя и очень искусно управляешь чужими длами, какъ говорятъ, но въ своихъ вовсе не колдунья!

— Какъ такъ, Чарльзъ?

— Вовсе не умешь притворяться.

— Мн нечего скрывать,— сказала Фледа. Почему ты знаешь Гюгъ, что онъ здсь?

— Нкто спрашивалъ у меня,— отвчалъ Гюгъ, улыбаясь,— не воротилась ли ты въ Квичи. И потомъ прибавилъ, что г. Тернъ здсь. Ошибки быть не можетъ, потому что этотъ нкто самъ его видлъ и даже, по просьб его, далъ ему адресъ Сета Плумфильда.

— Адресъ Плумфильда? сказала Фледа.

— Что подлываетъ въ Нью-орк твой старинный пріятель, м-ръ Карльтонъ? спросилъ капитанъ.

— Разв онъ тамъ еще? спросила г-жа Росситуръ.

— Во весь ростъ! отвчалъ Чарльзъ.

— Тетушка, м-ръ Карльтонъ, совершенно одного роста съ капитаномъ Росситуромъ, только онъ худощаве,— сказала Фледа.

— Какой наблюдательный взглядъ,— сказалъ Чарльсъ.

— Да, я много наблюдаю.

— Онъ на полвершка ниже меня, сказалъ капитанъ, я ростомъ ровно шесть футовъ, безъ каблуковъ. Зачмъ онъ живетъ въ Нью-орк?

— Право? не знаю. Трудно угадывать чужія дла.

— Ты часто видала его?— спросила г-жа Росситуръ.

— Да, тетенька, онъ часто бывалъ у мистриссъ Эвелинъ.

— Не думаетъ ли онъ жениться на одной изъ ея дочерей?

— О, нтъ, сказала Фледа,— онъ не думаетъ жениться въ Америк.

— Какъ можно! сказалъ Чарльзъ, онъ не женится на американк: это для него слишкомъ низко.

— Ты несправедливъ къ нему, сказала Фледа, красня, ты его худо знаешь!

— Разв онъ не англичанинъ? Разв вс они не надутые гордецы, напыщенные своею знатностію и богатствомъ, неприступные, которые глядятъ на всхъ съ высоты своего величія?..

— Вовсе нтъ!— возразила Фледа,— вотъ легко ошибаться, судя о другихъ! Это самый кроткій, самый любезный человкъ, какого мн случалось встртить!

— Съ тобою — такъ, можетъ быть!

— И со всми, кто того стоитъ.

— Гмъ!.. Ты скажешь, что онъ не гордъ?

— Не гордъ, такъ какъ ты думаешь, можетъ быть иные принимаютъ за гордость его странное умнье удерживать все худое, и держать дерзкихъ въ почтительномъ разстояніи. Тамъ, гд ты вызвалъ бы на дуэль, г. Карльтонъ однимъ достоинствомъ своимъ уметъ заставить виновнаго признаться въ вин своей и просить прощенія.

Голосъ Фледы смягчалъ все, что могло быть обиднаго въ этихъ словахъ.

— Что же? Я называю это гордостью!— сказалъ капитанъ, пожиная плечами.

— Берегитесь, капитанъ! американцевъ также называютъ гордецами.

— Мы, конечно, горды, но не въ такихъ чудовищныхъ размрахъ, какъ англичане.

— Не знаю, однажды, при мн, одна американская дама, которая слыветъ кроткою и благовоспитанною, говорила съ бдною ирландкою такъ, какъ я думаю, не позволила бы себ никакая леди Говардъ.

— Къ чему ты приводишь въ примръ Говардовъ? Не потому ли, что герой твой, Карльтонъ, близкій родня имъ, и даже иметъ одинакій съ ними гербъ?

— Нтъ, я этого и не знала, но я думаю, что гордость, наперекоръ правиламъ архитектуры, возвышается тмъ боле, чмъ мене иметъ основанія къ тому, и я хотла бы, чтобы наши соотечественники, которые называютъ гордецомъ всякаго, кто иметъ изящныя манеры, приличныя богатому и знатному роду, — я бы хотла, чтобы они видли, какъ вжливъ г. Карльтонъ съ низшими себя! Какъ онъ привтливъ съ своими слугами и даже съ работниками! Это поразило меня, когда я была еще ребенкомъ.

— Вся эта вжливость — та же гордость подъ маской!

— Если такъ, я желала бы, чтобы наши американцы были такъ же горды, какъ онъ.

— А что Эвелины говорятъ про этаго Феникса?

— О! Онъ всмъ нравится, кром тебя и Терна.

— Отчего же Тернъ не любитъ его?

— Онъ, кажется, не многихъ любитъ,— сказала Фледа.

— Видно ты сама его не очень жалуешь? сказалъ г. Росситуръ, который въ первый разъ вмшался въ разговоръ.

— Его, кажется, и никто очень не жалуетъ, дядюшка, кром, разв его матери.

— Какого рода этотъ человкъ?

— Онъ не глупъ и иметъ очень сильный характеръ… но я думаю, что онъ скоре употребитъ эту силу къ злу, нежели къ добру. Я бы не хотла вврить ему участь существа, которое было бы мн дорого.

— Давно ли ты составила о немъ такое мнніе? спросилъ Чарльзъ, смотря на нее съ любопытствомъ.

— Съ перваго дня знакомства, и никогда не имла повода перемнять его.

Эти слова, быстро сказанныя, заставили г. Росситура и жену его крпко задуматься, разговоръ прекратился.

Оставшись одна съ Гюгомъ, Фледа смотрла на него съ нжною заботливостію и сказала:

— Ты нисколько не перемнился.

Голосъ ея дрожалъ, она не могла прибавить ни слова.

— Могу теб сдлать тотъ же комплиментъ, ты такъ же блдна, какъ и прежде. Я ожидалъ лучшаго отъ твоей поздки.

— Отчего ты все улыбался во время вечерняго разговора?

— Ты очень хорошо говорила.

— Зачмъ ты мн не помогъ, Гюгъ?.. Я слишкомъ много болтала.

— Мн было гораздо веселе тебя слушать, Фледа. Ахъ, какая разница во всемъ дом, съ тхъ поръ, какъ ты пріхала! Ты наша радость, наше утшеніе.

XII.
Фея уже за дломъ.

Возвратясь въ свою комнату, Фледа уныло сла подъ окномъ. Шумъ и суета большаго города представляло такую противоположность съ этими безмолвными степями, покрытыми глубокимъ снгомъ, на которомъ лежали густыя тни деревъ, но это безмолвіе говорило сердцу ея, блуждая взорами по полямъ и лугамъ, она чувствовала, что ей нужно приняться снова за эту жизнь трудолюбивую и суровую, которая услаждала жизнь друзей ея, и была для души гораздо спасительне нги и роскоши.

Чисто и важно было это прелестное личико, которое луна освщала, но не веселила по прежнему, облако грусти омрачало эту почти дтскую головку. Вдругъ лучъ небесный озарилъ этотъ мракъ и проникъ до сердца. ‘Господь царствуетъ, да радуется земля!’ сказала она, и ей казалось, что каждый лучъ мсяца, достигавшій земли, приносилъ ей эти слова. Конечно, Его Промыслъ править нами, Его десница ведетъ насъ. И Фледа, предавшись этому упованію, заснула съ младенческою безпечностію.

— Исполнить долгъ мой,— говорила она, сложивъ руки,— все равно, какъ и гд… лишь бы врно исполнить его… а мое мсто — здсь! Слава Богу, что я возвратилась, я чуть не позабыла, что Богъ назначилъ мн мсто и дло.

Было около шести часовъ утра и на двор было еще совсмъ темно, когда г. Росситуръ, сказавшій свечера, что пробудетъ весь день въ отлучк, отворялъ потихоньку двери столовой. Но фея была уже за дломъ, въ камин пылалъ яркій огонь, который, казалось, говорилъ отъзжающему, что все въ мір темно и мрачно, кром домашняго очага. Столъ былъ накрытъ чистою скатертью и на немъ стоялъ сытный завтракъ. Когда Росситуръ вошолъ въ дверь, Фледа изъ кухни вышла въ другую, сіяя радостію, какъ пламя, раздававшее благотворную теплоту по всей комнат.

— Фледа! Уже поднялась въ эту пору! вскричалъ г. Росситуръ.

— Поднялась, дядюшка, — сказала она, протягивая къ ному об руки, надюсь, что вамъ это пріятно?

Онъ не отвчалъ, и принялся укладывать кое-какія мелочи. Ясно было, что онъ еще погружонъ во вчерашнюю заботу. Но Фледа дйствовала не для похвалы и умла трудиться безъ поощренія, она хлопотала такъ же усердно и скоро налила дяд чашку кофе.

— Теб совсмъ не нужно было вставать такъ рано, ты очень блдна. Лягъ здсь въ кресло и засни, Фледа, я самъ сдлаю все что нужно.

— Извините, дядя Вольфъ! вскричала она весело,— я съ такимъ удовольствіемъ приготовляла вамъ завтракъ въ эту раннюю пору, теперь въ награду хочу посмотрть, какъ вы его кушаете.

Онъ слъ къ столу, но Фледа скоро примтила, что не велика награда смотрть, какъ дядя завтракаетъ. Онъ лъ какъ дловой человкъ, не говоря ни слова, и его угрюмый видъ невольно нагонялъ тоску. Онъ только спросилъ, сегодня ли Чарльзъ узжаетъ, и осдлалъ ли Филетъ ему лошадь.

Барби разбудила Филета во-время, и онъ вышелъ, ворча, что не дло будить человка въ такую темень, что и эти не видно!.. Фледа уже боялась, что дядя удетъ не простясь съ нею, однако онъ подошодъ и ласково поцловалъ ее:

— Я теперь представитель всего вашего семейства, дядя,— сказала Фледа, стало быть, въ моемъ лиц вы прощаетесь со всми.

Но она почувствовала, что поцлуй дяди относится исключительно къ ней одной, этотъ поцлуй былъ такъ печаленъ, что ей невольно сгрустнулось.

— Надъ тобою благодать Божія,— сказалъ онъ,— если только есть она на земл!

— Если, дядя?.. сказала Фледа — и слезы выступили на глаза ея. Онъ молча отвернулся…

Двушка сла въ кресло и дала волю слезамъ своимъ. Но скоро она перестала плакать о себ и начала молиться о томъ, который сомнвался, есть ли благодать… Она вспомнила о разслабленномъ, котораго друзья принесли къ исусу, онъ не самъ пришолъ, однако же, Господь сказалъ ему: ‘Чадо, прощаются теб грхи твои!..’ Вра ея ухватилась за эту надежду, съ горячею любовью начала она молиться, ей казалось, что она ничего больше не можетъ сдлать въ пользу несчастнаго дяди, потому что заговорить съ нимъ объ этомъ предмет не смла.

Она заснула утомленная усталостію и слезами. Когда Фледа проснулась, было уже совсмъ свтло, маленькій Кингъ спалъ у ней на колняхъ, огонь пылалъ ярче прежняго и Барби, стоя у камина, смотрла на нее.

— Кажется, что отъ поздки въ Нью-оркъ не вышло никакого толка, сказала миссъ Эльстеръ, лишь только Фледа открыла глаза.

— Это уже слишкомъ, Барби.

— По крайней мр, щечки-то ваши не зарумянились, а разв еще полиняли, просто, на васъ совсмъ лица нтъ.

— Я немножко блдна, оттого что рано встала, но ты увидишь, что посл завтрака я совсмъ отправляюсь.

За завтракомъ вс были довольно веселы, но когда Чарльзъ ухалъ, Флед опять стало грустно, ей казалось, что она перешла изъ золотой страны грезъ въ область существенности, и эта существенность казалась ей очень мрачною. Она чувствовала, что должна оторваться отъ этихъ грезъ, но ей тяжело было это сдлать. Потомъ она обвиняла себя въ неблагодарности къ Гюгу и тетк, которые были такъ счастливы ея пріздомъ.

— Графъ Дугласъ не нарадуется на сно, Фледа,— сказалъ Гюгъ за обдомъ.

— Въ самомъ дл?

— Онъ сначала не хотлъ было убирать его по твоему наставленію, но съ тхъ поръ, какъ увидлъ до какой степени ему удалось,— въ полномъ восхищеніи!

— Посмотри, какая превосходная ветчина, Фледа! сказала тетка. М. Плумфильдъ увряетъ, что лучшей нигд найти невозможно.

— Очень хороша!— отвчала Фледа, которая въ это время припоминала идеи Карльтона о женскомъ воспитаніи.

— Я думаю, чтоты замтишь нашъ знаменитый картофель, его здсь называютъ слоновымъ… Видала ли ты такой въ Нью-орк?..

— Я никогда не видала такого крупнаго, прибавила г-жа Росситуръ, кажется до отъзда твоего его еще у насъ не было?..

— Кажется, ття, не помню.

— Нечего объ этомъ толковать съ Фледою, маменька,— сказалъ Гюгъ, смясь, она не можетъ заниматься такими мелочами, ея мысли приняли въ Нью-орк очень возвышенное направленіе.

— Слдовательно, пора имъ воротиться на землю, возразила шутливо Фледа, во всякомъ случа, однако, он не выпускали изъ виду роднаго крова.

— Гд же он сейчасъ гуляли, Фледа? спросила тетка.

— Мн вдругъ пришолъ на умъ одинъ разговоръ, который я слышала въ Нью-орк, а потомъ я старалась соображать, отчего я о немъ вспомнила.

Фледа старалась принять живое участіе въ разговор, но это ей не совсмъ удалось, потому ли, что предметы были незанимательны, или расположеніе духа ея не позволяло быть довольно внимательною. Вставъ изъ-за стола, она немедленно пошла въ кухню, досадуя на свою перемну.

— Случалось ли вамъ когда нибудь кушать такой картофель, какъ нашъ слоновый?— спросила ее Барби.

— Разумется, никогда,— отвчала Фледа, стараясь улыбнуться.

— Я такого картофелю никогда не видала, продолжала Барби,— и у насъ его пропасть, я намрена всякій вечеръ давать его на ужинъ Филету, картофель да молоко — чего ему лучше? Корова даетъ теперь очень много молока, миссъ Фледа, съ тхъ поръ, какъ я ее кормлю свеклой и морковью.

— Какая корова?

— Какая корова?.. разумется… черная… О другихъ и говорить не стоитъ.

Фледа улыбнулась, стараясь обратить свои мысли на кладовыя, за сно, на картофель, на свеклу, о которыхъ столько времени не вспоминала ни одну минуту.

— Я накопила масла на цлый мсяцъ, продолжала Барби,— загляните-ка сюда, посмотрите, жолтое, сладкое, какъ будто въ іюн… это все отъ моркови!.. Можно приготовить творогу со сметаною, если вамъ угодно… Не правда ли, что за вкусъ!..

— Чудесное масло, Барби… превкусное!..

— Не позабыли ли вы чего въ Нью-орк?— спросила Барби, выходя изъ кладовой.

— Нтъ. А что?

— То-то, кажется, память-то тамъ оставили!— отвчала сердито Барби.

Фледа засмялась этой выходк. Кончивъ хозяйственный обзоръ, она вздумала навстить свою бабушку, Миріамъ, которую нашла въ томъ же положеніи здоровья, какъ и оставила. Старушка выразила свое удовольствіе, что видитъ ее, и была, какъ всегда, очень добра и ласкова.

— Рада ли ты, что возвратилась домой?— спросила бабушка черезъ нсколько минутъ.

— Вс мн длаютъ этотъ вопросъ,— сказала улыбаясь Фледа.

— Можетъ быть потому, что ты не такъ весело глядишь, какъ бывало.

— Правда, бабушка, отвчала Фледа дрожащимъ голосомъ и со слезами на глазахъ,— я думаю, что меня тамъ немножко избаловали… Мн трудно приниматься за хозяйство… Но это скоро пройдетъ.

Бабушка остановила на внучк серьзный и полный любви взглядъ, передъ которымъ двушка потупила глаза, и сказала ей ласково:

— Что же тебя избаловало, дитя мое?

— О!.. нга… и удовольствіе… сказала запинаясь, Фледа.

— Удовольствіе? сказала бабушка, обнимая милую внучку.

Фледа не ршалась все высказать, помолчавъ минуту, она продолжала:

— Ахъ, бабушка, такъ пріятно забыть вс хлопоты, и заниматься разными вещами, о которыхъ здсь и подумать некогда. Притомъ же Гюгъ… и тетя Люси… Ахъ! такъ тяжело заглянуть въ будущее!..

— Милая Фледа!— сказала, помолчавъ нсколько и съ неизъяснимою нжностію, мистриссъ Плумфильдъ, — нельзя прожить безъ испытаній… хотя мн и очень больно смотрть на твое грустное, милое личико… Но если бы Богъ не посылалъ намъ горя, мы не были бы способны исполнить здсь нашего назначенія, и не приготовились бы къ смерти, которую я вижу уже вблизи.

— Какъ? вскричала Фледа, съ ужасомъ поднимая голову, — разв вамъ хуже?

— Нтъ, ангелъ мой, но я не надюсь, и не желаю, чтобы было лучше. Я еще не думаю, что скоро тебя оставлю, но не хотла бы ни однимъ днемъ продлить назначеннаго Богомъ мн срока. Я бы не стала теб говоритъ объ этомъ, если бы подумала прежде, но у меня это вырвалось нечаянно, потому что это моя постоянная мысль. Милое дитя мое, тутъ не о чемъ плакать.

— Конечно, бабушка.

— Ну, такъ и не плачь, душа моя! прошептала старушка, гладя внучку по головк.

— Я плачу о себ, бабушка, я останусь совсмъ одна.

— Одна?.. милая моя Фледа!..

— Да, мн, кром васъ, некому поврить своего горя.

— Есть другъ, которому ты можешь поврять вс свои печали, не боясь наскучить ему… другъ, у котораго всегда можещь просить совта, не боясь отказа… другъ, который длается для насъ тмъ драгоцнне, чмъ боле мы ищемъ его… Ты можешь терять всхъ друзей твоихъ, Фледа, но если сохранишь одного этого, то онъ одинъ замнитъ для тебя всхъ прочихъ.

— Это правда,— сказала Фледа,— но, бабушка, наша слабая природа нуждается и въ земномъ утшеніи!

— Такъ, цвтикъ мой! но положись на Бога, Онъ сказалъ: ‘Я не оставлю тебя, и не покину тебя!’

— Я знаю. О! безъ этого утшенія можно ли и переносить жизнь?..

— А съ этимъ утшеніемъ, ты никогда не будешь одинока, ни несчастлива, милая Фледа, сверхъ того, я вдь еще и не умираю, а до тхъ поръ Богъ успетъ помирить тебя съ мыслію о моей смерти.

— Ахъ, это невозможно!

При этихъ словахъ вошелъ Сетъ Плумфильдъ.

Онъ былъ чрезвычайно угрюмъ, мать спросила у него о причин этого, но онъ не отвчалъ.

— Что, воротилась изъ Нью-орка?.. спросилъ онъ разсянно.

— Вчера пріхала.

— Зачмъ не погостила подольше?

— Я думала, что вы мн очень обрадуетесь. Надюсь, что я не ошиблась?..

Онъ помолчалъ немного, потомъ спросилъ:

— Дядя дома?

— Нтъ, ухалъ сегодня по дламъ, мы его не ожидаемъ прежде ночи. А вамъ нужно видть его?

— Нтъ!— сказалъ Сетъ очень ршительно,— я хотлъ бы, чтобы онъ остался тамъ, въ своемъ Мичиган, или забился бы куда нибудь подальше на Западъ… куда хочетъ — лишь бы только въ Квичи не показывался.

— Что же онъ такое сдлалъ? спросила Фледа шутливо, хотя начинала тревожиться странными словами своего родственника.

— Не знала ли ты тамъ… въ Нью-орк… какого нибудь Терна?— спросилъ онъ, нсколько спустя.

— Двухъ знаю, отвчала Фледа, красня.

— Что, они друзья теб?

— Нтъ.

— Нтъ? сказалъ Плумфильдъ, толкнувъ ногрю котелъ, кипвишій на огн, хотя, казалось, этотъ толчекъ мысленно назначался одному изъ упоминаемыхъ господъ.

— Конечно нтъ. Для чего вы это спрашиваете?

— Гмъ! Языки много чего болтаютъ!— сказалъ сухо Сетъ Плумфильдъ, — я кое-что слышалъ, и думалъ, что этотъ молодецъ теб больше по сердцу, нежели мн.

— Что же вы о немъ слышали?

— Онъ недавно пріхалъ сюда,— отвчалъ онъ, поправляя огонь,— и врно надлалъ боле зла, нежели добра.

Съ этими словами онъ поспшно вышелъ, и Фледа тотчасъ же пустилась въ путь, чтобы засвтло воротиться домой.

XIII.
Ожиданія.

Между тмъ природа стала мрачне, солнце сло, не оставивъ на небосклон ни одного розоваго луча. На поляхъ, покрытыхъ снгомъ, торчалъ кое гд безлиственный пенекъ, а вдали разстилались лса мрачною, темною пеленою… Мысли Фледы гармонировали съ этою унылою окрестностію, ни одинъ лучъ свта, ни одна надежда не озаряла ея сердца. Веселый голосъ природы, обыкновенно оживлявшій ее, теперь молчалъ — или, можетъ быть, она его но слышала. Все, что попадалось ей, вторило ея внутреннему расположенію и еще боле наводило тоску. Наконецъ, она вспомнила общаніе, къ которому душа ея прильнула съ полною врою — общаніе, что, тмъ, которые, пребывая постоянно въ добр, ищутъ славы неувядаемой и безсмертія, даруетъ Господь жизнь вчную! Это обтованіе гармонировало и съ душевнымъ ея состояніемъ и съ темнымъ покровомъ неба, потому что неувядаемая слава и безсмертіе не принадлежатъ настоящей минут. Какъ скоро эти утшительныя слова проникли въ душу ея — вс кусточки, обнаженные холодомъ, вс поля, погребенныя подъ снгомъ, ожидающія минуты своего воскресенія,— все заговорило ей о терпніи, и о постоянств въ добр.

Войдя въ столовую, она нашла тамъ г-жу Росситуръ, одну, сидящую въ креслахъ, едва Фледа взглянула на эту жалкую женщину, которая скорчилась у огня, закрывъ лицо руками, какъ сердце ея сжалось непонятнымъ и дотол неизвстнымъ ей ужасомъ. Все въ ея поз обличало глубокое горе. Что было причиною его?.. Фледа съ отчаяніемъ спрашивала сама себя: униженіе было такъ очевидно, горесть такъ жестока, что подойдя къ тетк, Фледа не смла ни заговорить, ни пошевелиться, и стояла неподвижно, леденя отъ страха, г-жа Росситуръ также сидла безмолвно и неподвижно, и двушка не могла долго переносить этого страшнаго молчанія… Фледа заговорила — нтъ отвта. Она спросила разъ, другой… напрасно, она положила руку на плечо тетки — та вздохнула. Фледа въ отчаяніи умоляла ее отвчать… умоляла такимъ голосомъ, такими словами, которымъ ничто не могло противиться, кром безнадежнаго отчаянія. Г-жа Росситуръ не поднимала головы, не глядла до тхъ поръ, пока наконецъ слабый организмъ ея не могъ выдержать доле,— она зарыдала, но такъ горько, такъ судорожно, что эти рыданія не могли облегчить ее. Она не видала нмой тоски своей племянницы, не слыхала трогательной мольбы ея. Нужда заставила двушку превозмочь себя, она сказала съ принужденнымъ спокойствіемъ, положивъ руки на плечо г-жи Росситуръ:

— Тетенька, Гюгъ врно скоро воротится. Не. лучше ли вамъ пойти въ свою комнату, и тамъ успокоиться немножко, чтобы онъ не засталъ васъ въ такомъ положеніи?..

Г-жа Росситуръ отвчала глубокимъ стономъ, полнымъ такого горя, что Фледа задрожала, какъ листъ. Черезъ минуту она еще настоятельне повторила просьбу свою.

— Онъ сейчасъ придетъ, ради Бога, уйдите, чтобы онъ не видалъ васъ, это убьетъ его!

Она говорила со всмъ жаромъ отчаянія, но вс нервы ея были напряжены отъ страха, и она едва держалась на ногахъ. На этотъ разъ, однако, слова ея подйствовали, г-жа Росситуръ раза два или три судорожно вздрогнула, потомъ вскочила и ушла, отворачивая лицо и не позволяя Флед идти за нею, двушк только показалось, что у нея въ рук были два распечатанныя письма.

Оставшись одна, Фледа опустилась на полъ и прилегла головою на стулъ, на которомъ сидла ея тетка, она надялась, что успетъ оправиться до прихода Гюга. И дйствительно, заслышавъ шаги его, она вышла изъ остолбеннія и сла на свое обыкновенное мсто. Но лицо ея страшно измнилось въ это короткое время и, едва взглянувъ на нее, Гюгъ вскричалъ:

— Что съ тобою, Фледа? Ты врно больна?

— Да, я себя нехорошо чувствую… Завтра у меня будетъ мигрень.

— Мигрень! Ты совсмъ разстроена — на теб лица нтъ!.. Что съ тобою?.. Что случилось, Фледа?

— Я не больна… я сейчасъ оправлюсь. Не безпокойся обо мн, Гюгъ.

— Не безпокоиться о теб?.. Онъ тоскливымъ взглядомъ окинулъ комнату.— Гд маменька?

— У себя, на верху… Не безпокой ее, Гюгъ! сказала, Фледа, останавливая его насильно,— мн ничего не нужно.

— Отчего ты меня не пускаешь къ ней?

— Ты ее встревожишь.

— Я долженъ ее потревожить.

— Сохрани тебя Боже!.. Я знаю, что не долженъ… Она не здорова… она чмъ-то огорчена.

— Чмъ же?

— Не знаю.

— И это тебя такъ разстроило?— сказалъ Гюгъ, измняясь въ лиц, по мрь того, какъ собиралъ эти свднія.— Что же случилось, милая Фледа?

— Я ничего не знаю! повторила она, заливаясь слезами.

Гюгъ встревожился не на шутку за свою кузину, онъ слъ подл нея съ тихимъ и покорнымъ видомъ и не смлъ даже ее разспрашивать. Черезъ нсколько минутъ Фледа перестала плакать. Оба они молча и устремивъ взоры на каминъ, предавались грустнымъ догадкамъ. Огонь погасъ, они и не думали раздуть его, въ это время луна освтила мрачную комнату.

— Не угодно ли чаю? спросила неожиданно Барби, отворяя дверь изъ кухни.

Ни Гюгъ, ни Фледа не отвчали.

— М. Росситуръ не возвратился еще? продолжала Барби.

— Нтъ,— сказала Фледа, вздрогнувъ.

— Такъ я и думала, такъ и сказала Сету Плумфильду, который его спрашивалъ. Что это у васъ въ камин огня нтъ? Зачмъ вы его погасили?

И Барби принялась разводить огонь.

— Вдь, право, теперь холодно, согрться вовсе не лишнее.

— Ты говорила, Барби, что м-ръ Плумфильдъ приходилъ сюда?

— Приходилъ.

— Зачмъ же онъ не зашолъ къ намъ?

— Не разсудилъ, видно, потому что я его приглашала. Я была съ нимъ вжлива — не такъ какъ онъ со мною! Онъ сказалъ, что онъ хочетъ говорить только съ м. Росситуромъ.

А Флед Сеть Плумфильдъ сказалъ совсмъ другое! Что это значитъ? Что думать? Безпокойство двушки безпрестанно увеличивалось.

— Ну, сказала Барби, когда огонь ярко запылалъ въ камин,— а что же чай-то? Хотите ли, я вамъ сдлаю, или еще ждать будете?

— Нтъ, ужь давай теперь! сказала, перемогая себя, Фледа и подошла къ окну, чтобы опустить занавски. Луна ярко блистала, и она увидла на дорог человка, который тихо прокрадывался вдоль забора. Онъ на минуту пріостановился у воротъ и, свернувъ въ сторону, скрылся за густою купою акацій, за которою, даже зимою, никого нельзя было увидть, Фледа глядла изъ-за занавски, и знакомаяфигура вскор опять показалась, пробираясь медленно.

Въ одну минуту Фледа опустила занавску, скользнула изъ комнаты, оставила дверь отворенною, чтобы не возбудить вниманія Гюга, порхнула съ лстницы, легко, какъ блка, побжала по снгу и, едва переводя духъ, очутилась у калитки.

— Сетъ Плумфильдъ! сказала она, вздрогнувъ сама такъ же, какъ и онъ, отъ страннаго выраженія своего голоса.

Онъ остановился, подошолъ къ калитк, но не сказалъ ни слова.

— Что вы здсь длаете? спросила Фледа.

— Къ чему ты выскочила такъ налегк?— отвчалъ онъ,— умереть, что ли, хочешь?

Онъ былъ правъ, но, не обращая вниманія на его замчаніе, она продолжала:

— Вы поджидаете дядю Ральфа?

— Не стой здсь, на холоду, сказалъ онъ быстро.— Ты посинла, какъ мертвецъ, а по мн лучше встртить сотню мертвецовъ, нежели смотрть на тебя, такую блдную, дрожащею. Ступай, ступай.

— Скажите мн, Сетъ, вамъ нужно видть дядю Ральфа?

— Нтъ, я уже теб говорилъ.

— Зачмъ же вы его поджидаете?

— Я думалъ, что онъ скоро воротится, и хотлъ съ нимъ перемолвить слова два.

— А онъ сегодня воротится?— спросила Фледа.

— Не знаю,— отвчалъ онъ, глядя, ей въ глаза,— не знаешь ли ты? Фледа отворила притворенную калитку и, взявъ Сета за руки, умоляла его сказать ей, въ чемъ дло…. Онъ чрезвычайно смутился, большіе, черные глаза его выражали состраданіе, однако видно было, что его не уговоришь.

— Ты занеможешь! сказалъ онъ, крпко сжимая ея руки,— не стой на холоду ни минуты больше.

— Зайдите къ намъ.

— Нтъ… нтъ… не сегодня.

— Вы мн не хотите сказать?

— Не могу ничего сказать… можетъ быть и говорить-то нечего. Ступай, согрйся и сиди себ смирно дома.

Видя, что отъ Плумфильда ничего не добьешься, она воротилась домой. Коченя отъ холода и замирая отъ безпокойства, она боялась повстрчать Гюга и зашла въ кухню, чтобы обогрться и оправиться.,

— Творецъ милосердый, что съ вами?— вскричала, увидвъ ее, Барби.

— Я вышла на морозъ и прозябла.

— Прозябла! На васъ лица нтъ! Миссъ Фледа, что у васъ болитъ? Ради Бога, скажите мн, что съ вами?

— Не спрашивай, Барби!— отвчала Фледа, закрывая лицо дрожащими руками, — я совсмъ замерзла. Тетя Люси больна, меня это встревожило.

— Что же съ нею?

— Не знаю, налей пожалуйста чашку чаю, я отнесу ей.

— Сядьте-ка здсь!— сказала Барби, усаживая ее на стулъ,— нечего вы не сдлаете и никуда не пойдете, пока не оправитесь. Чай я и сама отнесу ей.

Фледа удержала ее слабою рукою. Барби, молча, смотрла на нее. Когда окоченлые члены Фледы немного поразогрлись у огня, она опять спросила чашку чаю и понесла ее тетк, почерпая силу въ необходимости. Колна ея подгибались, когда она всходила на лстницу, но мысль: пребывай постоянно и терпливо въ добр озаряла умъ ея, какъ звзда, указывающая страннику путь во мрак ночи.

Дверь въ комнату ттки была не заперта. Г-жа Росситуръ лежала въ постели, горесть ея нсколько измнилась, потому что при первомъ слов, при первой ласк Фледы, она обвила двушку свовмк руками и прижалась лицомъ къ груди ея. Она не плакала, но такъ слабо, такъ жалобно стонала, что Фледа едва могла выносить это. Она снова просила г-жу Росситуръ вврить ей причину своего горя, вмсто отвта, ттка еще крпче сжала ее въ объятіяхъ, застонала еще жалобне, прижавшись къ слабой опор своей, какъ бы прося у нея любви, покоя и утшенія. Наконецъ, тетка усадила ее возл себя.

— Милая ття, разв вамъ не легче было бы поврить мн свою тайну?— сказала Фледа, посл долгаго молчанія.

— Воротился ли дядя? пробормотала чуть слышно г-жа Росситуръ.

— Нтъ еще.

— Который часъ?

— Не знаю… уже не рано… я думаю, около восьми часовъ… На что вамъ?

— Ты о немъ ничего не слыхала?

— Ничего…

Прошло нсколько минутъ въ молчаніи, потомъ г-жа Росситуръ прошептала съ безпокойствомъ:

— Ты никого не видала около дома?…

Появленіе Сета Плумфильда припомнилось Флед, она безотчетно испугалась и, помолчавъ съ минуту, сказала:

— Кого же?

— Ты кого нибудь видла? спросила г-жа Росситуръ громче.

— Нсколько минутъ тому назадъ я видла Сета Плумфильда.

Г-жа Росситуръ, которая одна все понимала, глухо вскрикнула и опустила голову въ подушки, чтобы скрыть лицо свое отъ племянницы. Фледа снова начала приступать къ ней съ просьбами, сколько позволяло ей собственное волненіе. Г-жа Росситуръ сунула ей въ руки бумагу, Фледа немедленно развернула ее и прочла слдующее:

Квичи, четвергъ.

‘Мн очень прискорбно, милостивая государыня, объявить вамъ непріятную новость, но вы должны узнать ее немедленно, и лучше вамъ услышать ее отъ меня, нежели отъ другаго. Прошу васъ не слишкомъ тревожиться, потому что надюсь вскор уничтожить причину вашего огорченія.

‘Простите мн слдующія строки, он вынуждены необходимостію.

‘На г. Росситура подана въ судъ жалоба, и въ настоящую минуту уже отдано приказаніе задержать его, за то, что нсколько лтъ тому назадъ онъ далъ фальшивый вексель отъ имени отца моего. Какъ онъ могъ посягнуть на такое дло — но умю объяснить вамъ, къ несчастію, это фактъ неопровержимый.

‘Находясь, нсколько дней тому назадъ, въ Квичи, я узналъ вс подробности этого дла. Отецъ же мой не говорилъ мн о томъ ни слова.

‘Я немедленно принялъ мры, чтобы окружить это дло покровомъ непроницаемой тайны. Я немедленно похалъ въ Нью-оркъ переговорить съ лицомъ, подавшимъ жалобу. Къ несчастію, отецъ мой въ это время отлучался на нсколько дней. Во время моего отсутствія, дло началось въ Квичи. Я возвратился во-время, чтобы пріостановить ходъ дла и просить судей молчать. Поврьте, милостивая государыня, что я употреблю вс старанія кончить это дло скоро и удовлетворительно, надюсь, что мн удастся совершенно скрыть его отъ любопытныхъ и недоброжелательныхъ. Досел оно извстно только двумъ или тремъ судьямъ, за скромность которыхъ могу поручиться.

‘Осмлюсь ли признаться вамъ, милостивая государыня, что я дйствую не совсмъ безкорыстно, и считаю себя вправ просить награды? Позвольте мн сказать вамъ, что моя преданность и усердіе къ вамъ основаны на несравненныхъ качествахъ вашей прелестной племянницы, которыя я вполн цню, могу ли надяться, что вы будете ходатайствовать за меня передъ миссъ Ринганъ, и испросите у нея хотя одно ободрительное слово — единственная награда, которой я домогаюсь?.. На этомъ условіи я все общаю!… ручаюсь за успхъ труднйшихъ предпріятій, что же касается до непріятнаго предмета письма моего, — онъ будетъ совершенно забытъ навсегда, даже мною и отцомъ моимъ.

‘Прошу васъ, милостивая государыня, принять увреніе въ ненарушимой скромности вашего признательнаго и покорнаго слуги.

‘Льюизъ Тернъ.’

По мр того, какъ Фледа читала, ей казалось, что ледяная кора давитъ ея сердце.

Волненіе, произведенное неизвстностію и страхомъ, смнялось мрачнымъ уныніемъ — слдствіемъ неотразимаго несчастій, безнадежнаго отчаянія. Что будетъ съ сыномъ и съ матерью? Что предстоитъ отцу?… Публичный позоръ?…

Фледа сжала руками голову, какъ бы стараясь выжить оттуда эту мысль. Увренія Терна не имли цны въ глазахъ ея и она равнодушно перечитывала послднюю часть письма, какъ будто бы дло вовсе до нея не касалось. Горесть ея была такъ сильна, что она въ то время и не догадалась, что была единственною причиною этого дла.

Два лица выступали ясно на мрачномъ фон этой страшной картины: ттка ея, убитая этой встью, и Гюгъ, еще ничего не знавшій, за него, физически и нравственно столь нжнаго, слабаго,— за него всего больше боялась Фледа. Что если дядя будетъ задержанъ въ эту самую ночь?… Тогда только вспомнила она, что Сетъ Плумфильдъ былъ шерифомъ графства, вс эти мысли заставляли ее дрожать, какъ въ лихорадк. Она не могла сказать ни слова, и только съ нжнымъ участіемъ поцловала пылающее чело своей ттки.

— Ты о немъ ничего не слыхала?— проговорила шопотомъ послдняя.

— Ничего… врядъ ли мы что нибудь сегодня услышимъ.

Слабый стонъ г-жи Росситуръ выразилъ столько же горя, какъ и желанія увидть поскоре мужа. Она не могла ни сидть, ни лежать спокойно. Фледа, боясь, чтобы она не простудилась, хотла ее прикрыть салопомъ.

— Къ несчастію, со мной ничего не случится,— сказала бдная женщина.— Позаботься лучше о себ и о Гюг… Сойди къ нему, прибавила она тихо.

— Пойдемте вмст.

Г-жа Росситуръ покачала головою.

— Не принести ли вамъ чего нибудь?.. Позвольте мн…

Люси опять отрицательно покачала головою.

Фледа встала, слабая, какъ будто посл долгой болзни, пошла въ свою комнату. Переступивъ черезъ свой порогъ, она упала на колни, прося помощи у Бога, который никогда не отказываетъ страждущимъ. Она была не въ состояніи произнести никакой молитвы, но сердце ея возносилось къ Всевышнему и въ ум ея промелькнули слова: ‘Яко же отецъ щедритъ сыны, тако милосердъ Господь къ боящимся Его’. Мрачна была будущность, которую она предвидла, самая молитва не могла озарить ее, но приближась сердцемъ къ Богу, Фледа почувствовала твердую опору и не изнемогла.

Успокоившись немного, Фледа сошла внизъ и приказала Барби замереть двери и ложиться спать.

— Дядюшка врядъ ли сегодня воротится, сказала она, а если и такъ, я сама отворю ему.

Барби уныло поглядла на нее, но молчала, не смя разспрашивать и не зная, что сказать.

— Теперь, я думаю, около девяти часовъ, сказала Фледа, спустя нсколько минутъ.

— Долго ли вы еще ждать будете?

— Не знаю… еще съ минуту.

— Очень вамъ пристало сидть по ночамъ!— сказала Барби съ горемъ и досадою,— только дунь на васъ, такъ и свалитесь. Очень будетъ умно, что я лягу спать, а вы будто сидть и дожидаться! Мн не велика бда не поспать одну ночь, я же во всемъ дом одна — здоровый человкъ, разв еще Филетъ, да у этого и днемъ-то ума немного, а ужь ночью и вовсе нтъ. Ну, миссъ Фледа,— продолжала она ласково, но все ворча, — будьте же умница, ложитесь спать и поручите мн присмотрть за домомъ.

Фледа не возражала и ушла въ комнату, не зная, что ей говорить я что длать.

Гюгъ въ сильномъ волненіи прохаживался по комнат.

— Фледа, вскричалъ онъ, увидя ее, — я не могу дольше выносить этой неизвстности. Что случилось? Знаешь ли ты?

— Знаю, отвчала она, потупивъ глаза.

— Что же такое?

Она хотла подойти къ камину, онъ удержалъ ее.

— Что случилось?

— Ахъ, не хотла бы я теб сказывать!… проговорила она, обливаясь слезами.

Гюгъ стоялъ нсколько времени неподвижно, потомъ усадилъ ее въ кресло и, молча, стоялъ передъ нею.

— Ты меня убиваешь страхомъ,— сказалъ онъ наконецъ.

— Не могу тебя успокоить,— отвчала Фледа.

Онъ измнился въ лиц и замолчалъ.

— Помнишь ли ты,— продолжала она дрожащимъ голосомъ, — Рутфордъ говоритъ гд-то, что ничто не можетъ измнить судьбы Промысла?…

Онъ отвчалъ только взглядомъ, исполненнымъ безпокойства.

— Милый Гюгъ,— сказала она, вставая и обнимая его, — укрпись теперь, время испытаній наступило!

— Странно, что батюшка не возвращается,— замтилъ онъ,— теперь ему нужно было бы быть здсь.

При этомъ замчаніи Фледа невольно вздрогнула, Гюгъ вскричалъ:

— Что нибудь случилось съ нимъ?

Онъ былъ страшно блденъ, Фледа поспшила прибавить:

— Сегодня ничего не случилось, онъ здоровъ… я думаю… я наврно знаю.

— Но все-таки дло идетъ о немъ?

Фледа опустила голову.

— Когда же это случилось, Фледа?— спросилъ Гюгъ черезъ нсколько минутъ.

— Нсколько лтъ тому назадъ.

— Что же случилось?

Помолчавъ немного, она отвчала:

— Онъ сдлалъ поступокъ, который насъ огорчаетъ, Гюгъ!

— Что же такое?

— Онъ подписалъ вексель чужимъ именемъ.

Она потупила глаза, Гюгъ молчалъ, нсколько времени спустя, онъ спросилъ:

— Какъ же ты это узнала?

— М. Тернъ писалъ къ тетушк, онъ далъ вексель на имя отца его.

Гюгъ слъ и положилъ голову на столъ. Долго просидлъ онъ, погружонный въ мрачныя думы, — слдствіе столь страшной всти. Наконецъ Фледа подошла къ нему, стала на колни и сказала самымъ трогательнымъ голосомъ:

— Гюгъ, да посмотри же на меня!

Онъ поднялъ голову, прижалъ ее къ сердцу, и молчаливое объятіе показало имъ, какое утшеніе можетъ доставить дружба въ самой сильнйшей горести.

— Милый Гюгъ,— сказала Фледа,— сохранимъ то, что остается намъ. Ты измученъ, поди, лягъ въ постель.

Онъ былъ точно измученъ горемъ и усталостію, но кроткое и спокойное лицо его не измнилось. Морально, онъ перенесъ этотъ ударъ тверже, нежели мать ого, но Фледа боялась за слабое его здоровье, она повторила свою просьбу.

— Теб покой нужне, нежели мн, бдная Фледа.

— Я тоже скоро лягу, сегодня, я думаю, уже ждать некого.

— Это… для того… онъ ухалъ по этому длу?

Двушка отвчала лишь взглядомъ, потомъ прошептала:

— Одинъ Богъ можетъ помочь намъ.

Уступая просьбамъ Фледы, Гюгъ ушолъ въ свою комнату, она еще нсколько минутъ приготовляла питье для ттки, и простясь съ Барби, готовилась уже идти наверхъ, когда послышался сильный стукъ въ ворота. Испуганная Фледа поставила свчу и стаканъ и обмнялась съ Барби боязливымъ взглядомъ. Нсколько минутъ он не смли пошевелиться.

— Не отворяй, Барби, проговорила Фледа.— Поди сюда, посмотримъ въ окошко.

Но прежде, чмъ он успли отворить окно, въ ворота опять постучали такъ сильно, что домъ затрясся. Горестно сжалось сердце Фледы, она подумала, какъ сильно испугается ттка ея и Гюгъ.

Барби приподняла окно и спросила:— Кто тамъ?..

— Здсь ли живетъ г. Росситуръ? отозвался суровый голосъ.

— Здсь.

— Ну, такъ выходите же, отворяйте ворота.

— Кто вы такіе?

— Вотъ тутъ барыня проситъ, чтобы ее впустили.

— Какая барыня? Кто она?

— Не знаю, она спрашиваетъ м. Росситура, да впустите же!

Фледа и Барби примтили тогда на дорог карету.

— Надобно знать, кто это,— сказала Фледа.

— Когда барыня подъдетъ, тогда и отворю, заключила Барби.

Человкъ пошолъ къ экипажу, и черезъ нсколько минутъ Фледа и Барби, при свт луны, увидли подходящую къ воротамъ женщину съ ребенкомъ, человкъ несъ за ними чемоданъ.

XIV.
Пріздъ и отъздъ.

Барби отодвинула засовы, отворила ворота, и Фледа вышла въ сни на встрчу прізжей. По одожд, хотя весьма простой, и по обращенію, сейчасъ видна была порядочная женщина.

— Это домъ г. Росситура? спросила она.

Фледа отвчала утвердительно и ввела ее въ гостиную. Это лицо, поблекшее боле отъ горя, чмъ отъ времени, было ей незнакомо. Гостья оглядывалась кругомъ, въ волненіи, какъ будто кого нибудь ожидала.

— Разв вс уже легли спать?-спросила она.

— Вс, кром меня, отвчала Фледа.

— Мы запоздали… намъ дурно указали дорогу… мы нсколько разъ сбивались…

Потомъ, пристально поглядвъ на Фледу, которая вдругъ узнала ее по движенію лица, незнакомка сказала:

— Я Маріона Росситуръ.

— Я угадала это!— вскричала Фледа, бросаясь съ сестринскою нжностію ей на шею.

— Гд же они вс, Фледа? Нельзя ли мн ихъ видть?

— Подожди, пока я ихъ приготовлю. Гюгъ и тетушка не совсмъ здоровы… Мн кажется, лучше не безпокоить ихъ сегодня.

— Не сегодня. Разв они больны?

— Нтъ… но должно ихъ поберечь. Лучше подождать до завтра.

— А батюшка?

— Его нтъ дома.

— Какъ это грустно! вскричала Маріона, а Фледа, желая скрыть свою блдность, наклонилась къ ребенку и поцловала его. Это былъ очень хорошенькій и смлый мальчикъ.

— Вотъ твоя кузина, Фледа, сказала мать.

— Нтъ, не такъ… скажи: ття Фледа. Не мшайте меня въ огромную толпу cousins и cousines, Маріона. Я сестра твоего дяди, Гюга. Стало быть, ты долженъ меня называть ття Фледа. А тебя какъ зовутъ, моя крошка?

— Меня зовутъ Ральфъ Росситуръ Швиденъ.

О, какъ безконечны послдствія дурнаго поступка! Грустно стснилось сердце Фледы, при мысли, что это дтское имя, это чистое чело отнын будутъ заклеймены пятномъ позора. Она смотрла на мальчика, который также не сводилъ съ ноя глазъ и, казалось, понималъ дтскимъ чутьемъ, что было много горя въ той нжности, которую она ему оказывала!

Фледа рада была оставить на минуту гостей своихъ и вышла въ кухвю.

— Кто эта дама?— спросила ее поспшно Барби.

— Это дочь тетушки.

— Совсмъ на нее не похожа!

— Надобно ихъ чмъ нибудь накормить, Барби.

— Я приготовлю чай и затоплю каминъ.

Поговоривъ еще нсколько съ Барби о необходимыхъ распоряженіяхъ, Фледа поспшила на верхъ, чтобы успокоить Гюга и ттку.

Г-жа Росситуръ была въ ужасномъ волненіи, и Фледа насилу успла успокоить ее и утшить. Между тмъ и сама она была сильно разстроена, когда пошла отъ ттки къ Гюгу, но напрасно она нсколько разъ его кликала, отвта не было, тогда она поспшно сбжала и позвала Барби.

Он нашли Гюга лежащаго на постели безъ чувствъ и страшно блднаго. Фледа поблднла не меньше его и съ ужасомъ поглядла на Барби.

— Ничего… обморокъ… принесите поскоре уксусу! Да нтъ ли здсь воды?…

Фледа пошла машинально, но была такъ встревожена, что вовсе не могла помогать Барби, и долго ни холодная вода, ни уксусъ не могли привести Гюга въ чувство, наконецъ онъ открылъ глаза и улыбнулся въ отвтъ на нжныя ласки Фледы.

— Теперь ступайте внизъ и сидите смирно,— сказала Барби,— ступайте, вы едва на ногахъ держитесь. Намъ васъ больше не нужно, я скоро и сама приду, посмотрю, что тамъ длается. А что не могла ли бы мистриссъ Росситуръ потрудиться посидть въ этомъ кресл?

Фледа немедленно поняла, что заботы о Гюг всего лучше развлекутъ ея ттку, она осторожно сказала ей, что онъ нездоровъ, и усадивъ ее въ комнат больнаго, Фледа и Барби сошли внизъ — чтобы позаботиться о другихъ предметахъ.

Фледа могла только сидть смирно, по совту Барби, зато эта добрая двушка хлопотала за двоихъ, бгала проворно изъ кухни въ гостиную, изъ гостиной въ кухню ‘чтобы наверстать время, которое потеряла ухаживая за Гюгомъ.’ Правда, что не скоро посплъ ужинъ, котораго гости ждали съ нетерпніемъ, но въ комнат пылалъ яркій огонь, и Маріона услась подл съ большимъ удовольствіемъ.

Между тмъ какъ Фледа думала про себя, отчего эта комната кажется ей совсмъ не тою, какъ была прежде, Маріона вдругъ спросила ее:

— Что съ тобою? И ты также больна?

— У меня завтра будетъ мигрень, — спокойно отвчала Фледа,— онъ всегда мн сказывается наканун.

— У тебя всегда бываетъ при мигрени такой разстроенный видъ?

— Нтъ не всегда… Я сегодня устала.

— Куда же папа ухалъ?

— Не знаю. Ральфъ, что съ тобою, голубчикъ?— сказала она мальчику, который нетерпливо просилъ ужинать.

При этомъ вопрос, сдланномъ очень ласково, мальчикъ немедленно понизилъ голосъ, но просилъ поскоре дать ему хлба съ масломъ.

— Поди сюда, сказала Фледа взявъ мальчика за руку и кротко привлекая къ себ,— садись сюда въ кресло, подл меня… Видишь, намъ обоимъ довольно мста… отдохни, и теб дадутъ хлба съ масломъ, и чаю, и еще чего нибудь, вотъ сейчасъ, какъ только Барби успетъ все приготовить.

— Какая Барби? спросилъ мальчикъ.

— Та самая женщина, которая затопила каминъ… Она очень добрая, и все для тебя сдлаетъ, если ты будешь милый мальчикъ.

Ребенокъ проворчалъ, что не хочетъ быть милымъ мальчикомъ — но потихоньку, какъ бы не желая, чтобы его слышали. Фледа притворилась, что ничего не слыхала, и сдлала ему нсколько замчаній очень ласково, она такъ умла его привлечь и развеселить, что черезъ нсколько минутъ, личико шалуна опять прояснло.

— У тебя удивительный даръ убжденія,— сказала ей съ улыбкою Маріона,— я бы желала умть такъ уговаривать.

— Мн прилично уговаривать, а теб не годится…

— Какъ?… отчего же?… Я думаю, что дтей можно только разсудкомъ убдить къ повиновенію… что это даже единственное условіе хорошаго воспитанія.

Фледа чуть примтно улыбнулась и покачала головою.

— Что ты хочешь сказать?

— Судя по всему, что мн случалось видть,— отвчала Фледа, разглаживая черные локоны Ральфа,— я поняла, что во всхъ домахъ, гд стараются дйствовать убжденіями на разсудокъ — дти повелваютъ старшими. Гд мужъ твой?

— Уже нсколько лтъ, какъ я потеряла его,— отвчала Маріона, быстро взглянувъ на ребенка,— но я потеряла одну мечту — потому что дйствительно, никогда не обладала имъ. Понимаешь?

Фледа отвчала только взглядомъ.

— Уже пять лтъ, какъ я овдовла, я вдова со всхъ сторонъ…. только не передъ закономъ. Съ тхъ поръ я живу одна съ ребенкомъ, ему было два года… и съ тхъ поръ, Фледа, я веду очень грустную жизнь!

— Отчего ты давно не воротилась домой?

— Не могла… по самой уважительной причин воротиться!… все, что я могла сдлать, это было — жить на одномъ мст!

Кроткій, полный сочувствія зоръ Фледы ободрилъ г-жу Швиденъ она продолжала,

— Я во всемъ нуждалась… все длала… только еще не просила милостыни. Я узнала, Фледа, что бдность хуже смерти. Я рада была бы смерти, если бы не ребенокъ. О! я была обманута… сказала она, всплеснувъ руками, такъ жестоко обманута… во всемъ!… Вс мои надежды разрушены… вс мои несчастія произошли отъ потери состоянія.

— Не совсмъ такъ!— подумала, но не сказала Фледа, она опустила голову, и, немного погодя, Маріона начала разспрашивать о своихъ родныхъ, о знакомыхъ, о прошедшемъ, о надеждахъ на будущее… Подъ тихій ихъ говоръ, малютка Рэльфъ крпко заснулъ, положивъ головку на колно Фледы.

— Вотъ твое утшеніе, Маріона,— сказала она, взглянувъ на черныя рсницы мальчика, которыя лежали широкою тнью на румяныхъ семилтнихъ щечкахъ.— Это ребенокъ чудной красоты, и я надюсь, что онъ такъ же добръ, какъ и хорошъ.

— Плагодаря его красот, я и воротилась въ свою семью.

Фледа была вовсе не расположена говорить, она. поспшно спросила Маріону, какъ же это случилось?

— Однажды Рэльфъ игралъ въ Гайдъ-парк… У меня была неподалеку жалкая квартирка… и я его пускала гулять, потому что… надобно же ему было гулять!… но я не могла ходить съ нимъ.

— Отчего же?

— Я не могла… Ахъ Фледа! я была въ такомъ положеніи!… И такъ, однажды… онъ былъ тамъ одинъ, и поссорился съ другими мальчиками, которые были старше его… Хотя онъ не великъ, но сильно защищался, только силы то у него немного, и они очень его тормошили, такіе забіяки! Въ это время халъ верхомъ мимо ихъ одинъ господинъ, вступился за него, и освободилъ его, поражонный, вроятно, его красотою. Онъ спросилъ, какъ его зовутъ. Неправда ли, какъ это мило? Мужчины такъ рдко заботятся о дтяхъ! Я думаю, больше тысячи человкъ гуляли въ это время въ парк, и ни одинъ не обратилъ вниманія на Ральфа.

— Да, это мило — сказала Фледа.

— Узнавъ, кто я, онъ отдалъ лошадь своему слуг, и проводилъ Ральфа до самыхъ дверей дома, гд я жила. На другой день онъ написалъ мн, что былъ знакомъ съ моими родителями, и просилъ позволенія навстить меня… Никогда въ жизни мн не бывало такъ стыдно, прибавила Маріона, помолчавъ съ минуту.

— Отчего же? спросила Фледа, не вполн понимая впечатлніе своей кузины.

— Вдь я жила въ такой дрянной каморк, Фледа! Я работала для моднаго магазина… Вся моя квартира состояла изъ двухъ прежалкихъ комнатъ… Еслибъ это былъ незнакомый, мн было бы легче… но принимать человка, который видалъ меня въ блестящемъ положеніи!… У меня была только четвертушка почтовой бумаги, чтобы отвчать ему!…

Фледа поцловала головку Ральфа, она улыбалась и плакала.

— Нечего удивляться моей щекотливости… Ты бы сама тоже почувствовала… потому что я по слогу письма его могла видть, какого рода этотъ человкъ!…

— Моя гордость тоже была порядочно унижена!— сказала тихо Фледа.

— Я бы не желала быть униженной настолько, чтобы сдлаться ко всему равнодушною, и не врю, чтобы и ты могла дойти до этого!… Не знаю, право, какъ я ему не отказала… Двадцать разъ я порывалась сказать нтъ… но Ральфъ такъ полюбилъ его… и, принаюсь… мн захотлось увидть еще одного привтливаго человка, кром моей хозяйки, я согласилась принять его.

— А хозяйка твоя была хороша къ теб?

— Ахъ, это добрйшая душа въ свт! Но ты понимаешь, что она не могла же содержать меня… это совсмъ другое… И такъ, онъ на другой день пріхалъ.

Фледа удивлялась что Маріона, которая была всегда холодна къ ней, теперь такъ дружески все ей высказываетъ, но она поняла, что радость возвращенія въ родную семью согрла сердце ея кузины, и что кром того она чувствовала, потребность излить свои чувства. Фледа не понимала только того, что ея видъ и обращеніе внушали всякому невольную довренность. Маріона продолжала:

— Черезъ пять минутъ, Фледа, я не могла нарадоваться, что приняла его. Я совсмъ забыла и свой жалкій туалетъ, и свою дрянную квартиру. Онъ былъ именно таковъ, какъ я себя представляла, но еще гораздо лучше! Странно! онъ не просидлъ трехъ минутъ со мною — какъ я уже и но думала обо всхъ вещахъ, которыя такъ взволновали мою гордость. Нкоторые люди обладаютъ такимъ очарованіемъ, что при нихъ забываешь все, кром ихъ самихъ.

— Вроятно потому, что они сами о себ не думаютъ,— замтила Фледа, она говорила во множественномъ числъ, но думала въ единственномъ.

— Я никогда его не забуду! Онъ былъ такъ добръ ко мн! Не могу выразить, до какой степени онъ добръ и притомъ такъ изящно вжливъ, безъ всякой натяжки и принужденія. Я никогда не видывала такого привлекательнаго, благороднаго обращенія. Онъ навщалъ меня раза два или три, бралъ иногда Ральфа прокататься съ собою верхомъ, присылалъ мн дичи и фруктовъ,— и какихъ фруктовъ!… Я такъ давно лишена была всего этого! Какъ мн были пріятны эти гостинцы! Онъ говорилъ, что былъ хорошо знакомъ съ моими родителями въ чужихъ краяхъ.

— Какъ его зовутъ? быстро спросила Фледа.

— Не знаю… онъ не сказалъ мн… я его и не спрашивала. Знаешь ли, есть такіе люди, съ которыми можно говорить только то, что они хотятъ сами! Въ немъ не было ничего суроваго, или натянутаго, напротивъ, онъ былъ прость и непринужденъ, какъ нельзя больше. И со всмъ тмъ, я вздумала, что мн слдовало бы спросить его, уже тогда, какъ онъ ухалъ. А разв ты его знаешь, Фледа?— вдругъ спросила она.

— Я бы могла теб это сказать, если бы знала, кто онъ,— отвчала Фледа, улыбаясь.

— Теб уже кто нибудь объ этомъ разсказывалъ?

— Разумется, нтъ!

— Этотъ господинъ насъ очень хорошо знаетъ, онъ разспрашивалъ подробно о всемъ семейств.

— Какое же отношеніе между нимъ и твоимъ возвращеніемъ?

— Этотъ вопросъ меня не удивляетъ. На другой день посл его послдняго визита, я получила отъ него письмо, онъ писалъ, что долженъ кому-то изъ моихъ родныхъ, и никогда не могъ расплатиться, что не сметъ адресовать отцу моему прилагаемый при семъ ломбардный билетъ, потому что отецъ мой не захочетъ признать этого долга, но что онъ будетъ чувствительно мн обязанъ, если я позволю ему передать мн эту сумму.

— А велика ли была сумма?

— Пять-сотъ фунтовъ стерлинговъ.

Фледа поникла головою, нсколько слзъ выкатилось изъ глазъ ея.

— Видно гордость моя была порядочно переломлена, когда я приняла этотъ билетъ!— продолжала Маріона.— Но если бы ты знала этого человка, Фледа, ты поняла бы, что ему отказать невозможно. При томъ же, мн нечего было и длать, я не знала ни имени его, ни адреса, и съ тхъ поръ больше о немъ не слыхала.

— Когда же это было?

— Прошлою весною.

— Весною!… Что же тебя такъ долго задержало?

— Пріздъ человка, котораго я опасалась. Я не смла пошевелиться, чтобы онъ не догадался о какой нибудь благопріятной перемн въ моемъ положеніи. Но какъ только я освободилась, то ухала на первомъ же пароход.

— Воображаю, какъ ты была рада!

— Чему рада?— спросилъ Ральфъ, котораго разбудила Барби, войдя въ комнату.

— Хлбу съ масломъ,— отвчала мать. Просыпайся, намъ принесли покушать.

Мальчикъ, протирая глаза, объявилъ, что теперь уже онъ не хочетъ сть, Фледа, не обращая на это вниманія, начала приготовлять тартинки и вскор оказалось, что эти тартинки обладаютъ самыми успокоительными свойствами.

Покушавъ хорошонько, Ральфъ отправился на покой съ своей маменькой въ комнату Фледы. Г-жа Росситуръ уступила свое кресло у постели Гюга Барби, которая съ охотою вызвалась провести ночь у постели больнаго. Возвратясь въ свою комнату, мистриссъ Росситуръ встртила свою племянницу, которая просила пріютиться на ея постели. Вскор вс заботы этого тяжолаго дна были забыты въ сладкомъ сн.

На слдующее утро Фледа проснулась первая, и размышляла, какъ сказать тетушк о прізд Маріоны, когда г-жа Росситуръ открыла глава и нжно поцловала ее, говоря:

— Теб мои попеченія были бы еще нужне, нежели мн твои, бдная моя Фледа.

— Я не за тмъ пришла ночевать къ вамъ, тетеньку, а потому что должна была уступить свою комнату гостямъ.

— Какимъ гостямъ?

Флода сказала тетк о прізд ея дочери.

При этой неожиданной новости, бдная мать поспшно вскочила съ постели и побжала къ дочери.

Между тмъ Фледа, чувствуя уже начало мигрени, спшила привести въ порядокъ домашнія дла, пока еще была въ силахъ. Она успла всмъ распорядиться, отдала Барби приказанія на весь день, зашла къ Гюгу и сказала ему нсколько ласковыхъ словъ, эти усилія были ей больне, нежели кто нибудь могъ догадываться, они истощили ее, и она сошла въ гостиную, сла на софу, и прислонивъ голову къ спинк стула, расположилась провести остатокъ дня въ страданіи, которое облегчить было невозможно. Г-жа Росситуръ и Маріона сидли въ комнат Гюга, куда скоро пришолъ и малютка Ральфъ, видя, что ничмъ не можетъ помочь своей бдной тег, которую ему было очень жаль. Ужасная головная боль отнимала у Фледы даже способность мыслить, вдругъ сильный стукъ въ ворота заставилъ ее вздрогнуть и вся кровь хлынула ей въ голову, она инстинктивно угадала, кто постучался такъ сильно. Она слышала, что Барби внятно отвчала: нездорова.— Другой голосъ говорилъ глухо. Вдругъ отворилась дверь гостиной и вошолъ г. Тернъ.

Фледа слишкомъ сильно страдала, чтобы обнаружить какое нибудь волненіе, сильная краска ея вдругъ смнилась смертною блдностію, и черные круги около глазъ ясно высказывали ея страданіе.

— Миссъ Ринганъ, сказалъ Тернъ,— подходя къ ней тихо, какъ бы боязливо.— Безцнная миссъ Фледа, я въ отчаяніи! Вы больны? Нельзя ли чмъ нибудь помочь вамъ?…

— Ничмъ!— едва внятно простонала Фледа.

— Если бы я зналъ, что вы такъ страдаете — конечно, я не осмлился бы войти, я думалъ что вы… такъ… не совсмъ здоровы.

Фледа внутренно желала, чтобы гость поправилъ свою нескромность и убрался бы поскоре, но г. Тернъ, видно, разсуждалъ иначе:

— Такъ какъ я уже здсь,— продолжалъ онъ,— позвольте мн сказать вамъ слова два, чтобы не долго безпокоить васъ, вы даже можете не отвчать мн.

Флода пошевелила губами, чтобы изъявить согласіе, но не взглянула на него, потому что не могла сдлать ни малйшаго движенія, Г. Тернъ взялъ стуль и слъ подл нея, между тмъ какъ Кингъ сердито на него поглядывалъ.

— Я не удивляюсь, находя васъ въ такомъ положеніи,— сказалъ онъ тихимъ голосомъ, — воображаю, какъ васъ потрясла вчерашняя новость. Я очень желалъ бы ее скрыть отъ васъ, желалъ бы избавить васъ отъ всхъ безпокойствъ, которыя это дло можетъ причинить вамъ въ будущемъ. Милая миссъ Ринганъ… такъ какъ я уже здсь… и время дорого… позвольте мн сказать вамъ еще два слова… Вы, вроятно, читали мое письмо къ мистриссъ Росситуръ?… Вы его прочли до конца… не правда ли?…

Фледа снова пошевелила губами.

— Согласитесь ли вы, продолжалъ онъ съ нжностію — на то, о чомъ я просилъ?… Позволите ли вы мн трудиться для васъ?… Пусть ваши прелестныя губки не трудятся отвчать мн: одного движенія руки довольно съ меня.

Онъ схватилъ ея руку, которая съ минуту лежала холодна и неподвижна въ его рук, вдругъ она ее отдернула, по лицу ея разлился яркій румянецъ, вызванный физическимъ и моральнымъ страданіемъ. Фледа сдлала отчаянное усиліе, чтобы выговорить нсколько словъ, она сказала:

— Человкъ великодушный не сказалъ бы этого.

Тернъ вскочилъ и началъ ходить по комнат, какъ бы собираясь съ мыслями. Онъ поглядывалъ на Фледу, которая снова лежала блдная какъ мраморъ, и какъ бы не чувствовала его присутствія. На лиц ея выражалось только глубокое страданіе, онъ долго смотрлъ на нее, и подошолъ опять.

— Вы такъ не похожи на другикъ, сказалъ онъ, что принуждаете и меня дйствовать несообразно съ моимъ характеромъ. Я сдлаю безъ условій то, что мн было бы такъ пріятно сдлать, если бы вы поощрили меня хотя улыбкою. Ни вы, и никто на свт боле не услышитъ объ этомъ дл… оно въ моихъ рукахъ, никогда оно не возбудитъ ни малйшаго подозрнія… Я употреблю вс усилія, чтобы не оставалось ни малйшихъ слдовъ… Это трудно, но я ручаюсь за успхъ. Я хочу сдлаться достойнымъ вашего уваженія, хотя въ этомъ случа было бы простительно быть эгоистомъ.

Сказавъ это, онъ взялъ холодную руку Фледы, прижалъ ее почтительно къ губамъ и вышелъ, къ большому удовольствію Книга, который, избавясь отъ присутствія посторонняго человка, улегся и заснулъ спокойно.

Это безвременное посщеніе, тогда какъ нуженъ былъ совершенный покой, еще усилило мигрень Фледы, и когда Барби, выпроводивъ г. Терна, вошла въ гостиную, бдняжка едва дышала и не могла выговорить ни слова. Барби, не теряя ни минуты, принялась хлопотать о больной, но, не смотря на вс ея старанія, болзнь осталась во всей сил нсколько часовъ сряду, и когда Фледа почувствовала облегченіе, то заснула глубокимъ сномъ.

Она проснулась поздно вечеромъ, около чаю, и могла еще заняться Ральфомъ, которому отвчала однако только улыбкою на дтскую болтовню, между тмъ, какъ Кингъ, котораго она прогнала съ колнъ, приползъ къ ней на руки и всячески ласкался.

— Ты, кажется, не позволяла своей собак забираться къ себ ни на руки, ни на колни?

— Ты это помнишь?— сказала Фледа съ улыбкою.— Ахъ, Маріона, мое сердце очонь умягчилось съ тхъ поръ, какъ я сама стала нуждаться въ отрад и утшеніи, и я начала думать, что лучше позволить всякому насладиться, чмъ можетъ. Одинъ разъ, когда я была слишкомъ больна, чтобы прогнать Книга, онъ пріютился у меня на колняхъ, и съ тхъ поръ, уже продолжалъ пользоваться этимъ, какъ правомъ… Такъ ли, Кингъ? сказала она собак, которая въ отвтъ завертла хвостомъ.

— Миссъ Фледа!— сказала Барби,— выглядывая въ дверь, — придите пожалуйста въ кладовую, скажите который сыръ починать.

— Какая дура!— замтила Маріона, — какъ будто она и не можетъ взять какой хочетъ.

— Барби не дура!— сказала Фледа, поднимаясь съ софы, но не смотря на эту защиту, она подумала про себя, что помощница вовсе не въ пору ее потревожила.

— Только поглядть на васъ, такъ видно, что вамъ нужно лежать смирно въ постели,— сказала Барби.— Я бы васъ не стала тревожить, да я знала, что вы и безъ того покойно не усидите!

Съ этими словами она всунула ей въ руку письмо на имя г-жи Росситуръ.

— Мн его отдалъ Филетъ,— прибавила она,— а ему передалъ какой-то молчаливый цирюльникъ.

Поблагодаривъ Барби за догадливость, Фледа вызвала ттку и увела ее въ свою комнату, потомъ заперла дверь на ключъ и передала ей полученное письмо, прочитавъ, г-жа Росситуръ передала его племянниц, въ немъ заключалось слдующее:

‘Любезный другъ мой!

‘Я въ когтяхъ у негодяя Терна, и онъ меня прижметъ порядочно. Правда, что, нсколько лтъ тому назадъ, находясь въ весьма тсныхъ обстоятельствахъ, я сдлалъ ошибку, которую надялся чрезъ нсколько дней исправить, но мн не удалось!.. Не знаю, отчего онъ такъ долго оставлялъ это дло безъ вниманія, а теперь принялся за него и доводитъ меня до крайности. Я долженъ отказаться отъ удовольствія видть васъ. Этотъ подлецъ не дастъ мн ни минуты покоя, пока нога моя будетъ на американской земл.’

— Безъ меня вамъ будетъ легче раздлаться.

‘P. Р.’

— Что это значитъ?— вскричала г-жа Росситуръ, опускаясь на стулъ и закрывая лицо руками.

— Онъ хочетъ ухать за границу.

— Ты думаешь? Полно, такъ ли?— возразила Люси, схвативъ письмо и перечитывая его нсколько разъ.— Фледа, онъ способенъ на отчаянный поступокъ.

— Поврьте, ттенька… Вдь онъ говоритъ, что въ Америк для него опасно?

Г-жа Росситуръ съ безпокойствомъ глядла въ письмо:

— И такъ онъ ухалъ! Ухалъ, когда дло улажено! И мы не знаемъ, куда онъ ухаль! И не можемъ даже извстить о себ!

— Онъ еще не выхалъ изъ Америки,— сказала Фледа,— это невозможно, отъ не могъ ухать изъ Квичи ране, чмъ сегодня… потомъ онъ пробудетъ нсколько дней въ Нью-орк…

— Въ Нью-орк?.. А можетъ быть, отъ ухалъ въ Бостонъ.

— Нтъ, вроятне, онъ подетъ въ Нью-оркъ… Этотъ городъ ему знакоме.

— Мы можемъ ему написать и въ Бостонъ, и въ Нью-оркъ — сказала бдная г-жа Росситуръ. Да, я напишу ему, и мы отправимъ оба письма вдругъ.

— Получитъ ли онъ ихъ… сказала задумчиво Фледа, — можетъ быть, онъ не посметъ спросить ихъ на почт…

Г-жа Росситуръ поняла возможность этого и въ отчаяніи ломала руки.

— Зачмъ онъ не объяснилъ намъ, какъ писать къ нему?..

Фледа обняла тетку, она сама дрожала такъ сильно, что едва держалась на ногахъ.

— Что намъ длать, Фледа?— говорила съ тосною г-жа Росситуръ.— Когда онъ удетъ изъ Нью-орка, какъ писать къ нему?.. Ахъ, еслибы только онъ зналъ, что все уже кончено, и что незачмъ узжать!..

— Попробуемъ, — говорила задумчиво Фледа,— авось что нибудь удастся. Во первыхъ, напишемъ: но мн кажется, что лучше всего было бы вести переписку съ нимъ черезъ газеты. Вроятне, что печатное извстіе бросится ему въ глаза.

— Извстіе? Но какъ же его помстить въ газет? Въ какихъ выраженіяхъ?

— Въ такихъ, которые привлекли бы его вниманіе и не могли бы относиться къ другимъ. Это не трудно придумать, тетя.

— Но кто напечатаетъ это извстіе, Фледа? Ты говоришь, что дядя Орринъ ухалъ въ Бостонъ?

— О немъ думать нечего, дядя Орринъ изъ Бостона долженъ прохать въ Филадельфію и наше письмо можетъ не застать его.

— А Плумфильдъ?

Фледа покачала головою.

— Не годится, ття. Онъ, конечно, радъ все сдлать, но онъ не знаетъ ни Нью-орка, ни издателей газетъ, онъ не съуметъ.

— Такъ кого же просить? Мы никого не знаемъ.

Фледа поцловала ттку и сказала:

— Я все сдлаю.

— Но, милая Фледа, чтобы это сдлать, надобно быть въ Нью-орк… здсь ничего не уладишь.

— Я поду въ Нью-оркъ.

— Когда?

— Завтра утромъ.

— Милая Фледа, теб нельзя хать одной! Я этого не позволю. Да ты и нездорова, теб нельзя хать, душа моя!

И, не зная на что ршиться, Г-жа Росситуръ обливалась слезами.

— Послушайте ттенька,— сказала Фледа, положивъ руку ей за плечо,— выслушайте меня и не плачьте. Я поду, сдлаю все, что можно, и мн, вроятно, удастся. Я поду не одна, возьму съ собою Сета… буду спать въ карет, чудесно отдохну на пароход. Мн будетъ легче, когда я буду знать, что вы спокойны, и я всячески постараюсь привезти домой дядюшку Ральфа. Не мшайте мн, и не говорите ничего Маріон. Слава Богу, что она обо всемъ этомъ дл ничего знаетъ. Мн будетъ легче хлопотать — бездйствіе меня бы убило, я бы измучилась отъ безпокойства, еслибы поручила это кому другому.

— Ты моя радость, ты мое счастье! говорила Г-жа Росситуръ.

— Ободритесь ття. Пойдемте пить чай, это меня подкрпитъ немножко. Потомъ я буду писать. Я ничего не возьму съ собою, слдовательно, укладываться ненужно.

Вскор Филетъ былъ отправленъ съ письмомъ къ Соту Плумфильду, и возвратился съ благопріятнымъ отвтомъ.

XV.
Журнальныя объявленія.

На слдующее утро Сетъ Плумфильдъ пришелъ и объявилъ Флед, что докторъ Квакенбоссъ отправляется сегодня же въ Нью-оркъ и можетъ проводить ее такъ же хорошо, какъ бы проводилъ онъ самъ, слдовательно Фледа должна хать подъ его покровительствомъ, а ему, Сету, не зачмъ безпокоиться.

Фледа старалась скрыть свое неудовольствіе, Сетъ его не замтилъ и преспокойно возвратился домой.

— Давно Сету Плумфильду не удавалось такъ отличиться!— сказала Барби, затворяя за нимъ двери,— смотрите, пожалуйста, ему тяжело побезпокоиться. Вообще, мужчины такъ глупы, что изъ рукъ вонъ!

— Докторъ побережетъ меня,— сказала Фледа.

Часъ отъзда приближался, она наскоро напилась кофе, взяла дорожный мшокъ и шляпку, докторъ вошолъ.

— Милая миссъ Ринганъ… я несказанно радъ… этому счастливому случаю… Я думалъ, что вы возвратились домой на всю зиму. Вы собрались въ путь… очень скоро.

— Васъ это не безпокоитъ, докторъ Квакенбоссъ?

— Очень пріятно… Меня въ такомъ случа… и ни въ какомъ… вы обезпокоить не можете… Но… конечно… я не ожидалъ…

Фледа была очень недовольна и не старалась продолжать разговоръ.

— Я думаю, мшкать нечего,— сказалъ докторъ. По какой дорог вамъ угодно хать?

— Мн бы хотлось хать по Сверной Рк отвчала Фледа.— Поспемъ ли мы сегодня въ Гринфильдъ?

— Легко поспемъ! Мои лошади у воротъ, славныя лошади! Не стоятъ смирно въ конюшн… скачутъ, какъ стрекозы… Теперь, милая миссъ Ринганъ… если вы готовы…

— Сію минуту! отвчала Фледа, она побжала проститься съ тткой, которая умоляла ее беречь свое здоровье.

— Надюсь, что вы тепло одты? сказалъ докторъ, усаживая ее въ повозку,— ночью былъ порядочный морозъ, и даже теперь морозитъ. Если бы вы спросили моего мннія… я бы не совтовалъ вамъ теперь хать… извините, миссъ Ринганъ… я бы не позволилъ Вамъ хать, пока не распустятся ваши розы… Надюсь, что вы не получили ни какихъ дурныхъ извстій?.. Здоровъ ли докторъ Грегори?

— Надюсь.

— Онъ казался совсмъ здоровъ, когда я его въ послдній разъ видлъ. Очень бодрый старикъ. Варочемь, онъ еще не очень старъ. Онъ брать вашему батюшк… или матушк?

— Ни тому, ни другому.

— А! такъ я ошибся!.. Я думалъ… но я ошибался. Я помню, что вы его называли дядюшкой. Впрочемъ, такъ иногда называютъ и безъ родства пожилыхъ людей. У насъ въ дом есть славный старичокъ, работникъ, онъ уже много лтъ живетъ у насъ, мы его всегда называемъ: дядя Дженкъ! А гд находится м-ръ Росситуръ?

Фледа вздрогнула при этомъ неожиданномъ вопрос, но отвчала съ притворнымъ спокойствіемъ, что онъ отлучился на нсколько дней по дламъ.

— А когда онъ думаетъ возвратиться?

— Надюсь, вмст со мною.

— Такъ вы недолго располагаете пробыть въ город?

— Я думаю возвратиться домой въ самомъ конц зимы, вдь уже январь!

— Мн было бы очень пріятно охранять васъ. Поврьте… милая миссъ Ринганъ… что я очень радъ… что я очень счастливъ… что мн всего пріятне предложить вамъ мои услуги… еслибы вы похали даже на край свта!

Фледа поспшила уврить своего услужливаго кавалера, что сама еще не знаеть, когда воротится, она ршилась прибгнуть къ покровительству мистриссъ Притчардъ и отдлаться отъ доктора Квакенбосса, который только помшалъ бы ей своими услугами. Но докторъ не унимался. Онъ съ большимъ участіемъ освдомлялся о капитан Росситур, объ его гарнизон и служб, потомъ разговорился о г. Терн. Наконецъ, пожелалъ знать въ чемъ собственно заключаются дла г. Росситура въ Мичиган… Фледа должна была отвчать на вс эти безконечные вопросы, и выслушивать тяжолыя любезности доктора. Она была въ восхищеніи, когда вошла наконецъ въ вагонъ желзной дороги, и притворилась спящею, чтобы уклониться отъ разговора и отъ любопытства своихъ спутниковъ. Сонъ былъ бы благодяніемъ для страждущей души ея и утомленнаго тла, но шумъ и толчки не давали ей заснуть. Часы тянулись для нея какъ вчность. Она не открывала глазъ даже на станціяхъ, чтобы кто нибудь не заговорилъ съ нею. Наконецъ они пріхали, Фледа, полагая что поздъ остановился только за тмъ, чтобы запастись углемъ и водою, лежала неподвижно.

— Миссъ Ринганъ,— шепнулъ докторъ, наклонясь къ своей спутниц:— миссъ Ринганъ,— мы пріхали.

— Въ самомъ дл?— сказала Фледа, открывая глаза.— Гд же мы, докторъ?

— Въ Бриджпорт. Мы въ Бриджпорт. Теперь пересядемъ на пароходъ. Въ карет долго сидть утомительно. Каково вамъ?

— Не хорошо… Дорога такъ безпокойна. Я очень рада, что мы пріхали.

Фледа встала и откинула вуаль. Ея блдное и растроенное лицо испугало доктора.

— Милая миссъ Ринганъ, вы больны?— вскричалъ онъ.

— Нтъ.

— Конечно, вы нездоровы… Мн очень жаль… Эта дорога… возьмите мою руку… Сударыня,— сказалъ докторъ, притрогиваясь къ атласному салопу, который заграждалъ дорогу,— сударыня… позвольте… пропустите мою даму.

Но атласный салопъ пошолъ прямо впередъ и они должны были идти тише.

— Милая миссъ Ринганъ продолжалъ докторъ, когда наконецъ они выбрались на свободу,— скажите, что вы чувствуете?… Можетъ быть, вы угорли?… Вы похожи… у васъ совсмъ нездоровый видъ!

— У меня вчера былъ мигрень, я еще не оправилась сегодня, но я не больна.

Не смотря на это увреніе, докторъ не успокоился и поспшилъ къ пароходу. Здсь онъ предлагалъ Флед покушать то того, то другаго, она выпила чашку бульону, но будучи слишкомъ утомлена, чтобы обращать вниманіе на пассажировъ и ихъ шумные разговоры, она пріютилась на большомъ канапе, и улеглась на подушкахъ. Сердце ея воспарило къ Тому, кто общалъ не покидать чадъ своихъ въ бдствіи, и молитва успокоила тоску ея. Она просила Бога подать ей силу и терпніе въ добр, и вскор прошедшія заботы и предстоящія затрудненія исчезли въ глубокомъ сн, который продолжался вплоть до прізда ихъ въ Нью-оркъ. Но, когда она сла въ карету и велла везти себя въ Бликерстритъ, на нее вдругъ нашло страшное уныніе. Ей представились вс трудности предстоящаго дла, она почувствовала, что надобно здраво обсудить и обдумать его и успокоилась только мыслію, что сегодня уже ничего нельзя сдлать. Занятая своими размышленіями, она едва слушала замчанія д-ра Квакенбосса, хотя иногда и отвчала ему. Но, пріхавъ въ Бликерстритъ, она поняла, что ея спутникъ надется… имть удовольствіе… завтра постить ее… и дала себ слово не принимать никого.

— У себя ли докторъ Грегори? спросила она у служанки, которая ввела ее въ маленькую гостиную, освщенную только огнемъ камина.

— Нтъ сударыня, онъ еще не воротился изъ Филадельфіи.

— Такъ попросите ко мн мистриссъ Притчардъ.

Когда м-риссъ Притчардъ вошла и увидла Фледу, сидящую къ большомъ кресл доктора и снимающую дорожное платье, она почти такъ же испугалась, какъ д-ръ Квакенбоссъ. Восклицанія водились одно за другимъ, она и удивлялась, и безпокоилась, и въ попыхахъ забыла даже сказать, какъ обрадовалась… Фледа разсказала ей про вчерашній мигрень, про сегодняшнее путешествіе, отвчала на вс заботливые вопросы ея такъ спокойно, съ такою пріятною улыбкою, что мистриссъ Притчардъ глазамъ не врила.

— Такъ дядюшки нтъ дома?

— Нтъ, миссъ Фледа, и думаю, онъ еще въ Филадельфім… Да вдь у него никогда не узнаешь, когда онъ воротится. Можетъ быть онъ еще задетъ сюда на пути въ Бостонъ, а можетъ быть мимо продетъ. Я на всякій случай протапливаю эту комнату… вдь какое счастіе, что я держу все наготов, какъ нарочно для васъ! И когда его нтъ, вы можете занять эту комнату и расположиться какъ вамъ угодно… Мы въ город топимъ получше, нежели топятъ у васъ въ деревн, не правда ли?— говорила старушка, разгребая огонь. Подвиньтесь-ка, и погрйтесь хорошенько, возьмите книжку, или подремлите, я старайтесь, чтобы ваши щочки позарумянились. Я была бы очень рада, еслибы вы за этимъ пріхали. Ахъ! Какъ вы перемнились!…

Мистриссъ Притчардъ съ безпокойствомъ разглядывала Фледу.

— Я устала, м-риссъ Притчардъ! отвчала Фледа съ улыбкой.

— Желала бы я, миссъ Фледа, чтобы кто нибудь позаботился о вашемъ здоровь, и не позволилъ вамъ такъ утомляться. Гршно такъ истощать своя силы… вы не думаете ни о красот своей, ни о чемъ, чтобы только услужить другимъ. Вы все-таки очень хорошенькія, прибавила она, наклоняясь, чтобы подать ей туфли,— да это уже оттого, что иначе быть не можетъ. Теперь скажите-ка, чмъ бы вы хотли поужинать?… Скажите только, все будетъ… Все, что вамъ угодно… А то, я боюсь, что не попаду на вашъ вкусъ.

Фледа отвчала, что съ большимъ удовольствіемъ напьется чаю, и хозяйка пошла приготовлять его, полагаясь, впрочемъ, на свое вдохновеніе. Оставшись одна, двушка расположилась на вольтеровскомъ кресл и старалась привести въ порядокъ свои мысли… но силы ей измнили… и она невольно продалась своему чувству, сравнивая настоящую минуту съ послднимъ вечеромъ, который провела въ этой маленькой гостиной… Она закрыла глаза и хотла бы задремать снова.

У ярко пылающаго огня былъ поданъ прелестный ужинъ, хозяйка угощала со всмъ радушіемъ, на пиру не доставало только веселаго сердца — и мистриссъ Притчардъ была въ отчаяніи, что Фледа ничего не кушаетъ.

Двушка проснулась рано на слдующій день, чувство заботъ и тоски, мысль объ огорченіи, которое пятнало всю будущность родныхъ ея, прогнали сонъ, котораго требовало утомленное тло. Это испытаніе было слишкомъ жестоко и неотразимо. Къ бдности привыкнуть можно, время и религія смягчаютъ горесть о потер милыхъ сердцу, но безчестіе!… Фледа спрятала голову подъ одяло, какъ будто, укрываясь отъ дневнаго свта, она могла укрыться отъ этой мысли… И сколько несчастій вслдствіе этого позора!… Невозможность уваженія, все счастіе жены разрушенное въ этой жизни… Жизнь Гюга въ опасности, имя заклейменное позоромъ! О своихъ мученіяхъ она мало думала, но дядя? Что ему остается длать теперь, когда онъ потерялъ уваженіе къ самому себ и доброе мнніе общества, эти дв главныя опоры свтскаго человка?… Бабушка Миріамъ однажды сказала ей:— какую довренность можетъ имть женщина къ человку, не имющему религіи?— Г. Тернъ не могъ бы просить руки ея въ минуту, когда она была, бы такъ сильно проникнута этою мыслію, потому что какой человкъ безъ религіи представлялъ боле нравственныхъ ручательствъ, чмъ дядя ея? Никогда никакое злорчіе не касалось его добраго имени, ближайшіе знакомые не могли подозрвать его ни въ какомъ предосудительномъ поступк. А теперь все погибло!

— Не совсмъ же однако!— сказала вдругъ Фледа, вскочивъ съ постели, и начала поспшно одваться, мысленно повторяя слова молитвы: ‘Въ скорби моей воззвахъ ко Господу, и услыша мя… на Господа уповаю и не боюся, что сотворитъ ми человкъ?…’ Эти слова не увряли ее въ удач, но по крайней мр въ томъ, что Богъ все управляетъ къ лучшему.

Фледа очень рано сошла въ маленькую гостиную, но каминъ былъ уже затопленъ и комната была въ совершенномъ порядк. Она немедленно взяла перо и бумагу и начала сочинять объявленіе, которое намрена была напечатать въ газетахъ. Подумавъ нсколько, она написала слдующія строчки.

‘P. Р. покорно просятъ пожаловать въ старый домикъ въ Бликерстритъ, чтобы потолковать съ племянницею о весьма нужномъ дл.’

Обдумавъ со вниманіемъ дло, Фледа нашла, что это объявленіе не довольно замтно, чтобы привлечь вниманіе ея дяди, а между тмъ высказывается слишко ясно… P. Р. и племянница и Бликерстритъ могутъ возбудить подозрніе въ постороннихъ…

Она написала снова:

‘Любезный дядюшка, Ф. поспшила вслдъ за вами, желая сообщить вамъ весьма важное дло. Ради Бога, навстите меня тамъ, гд я пристаю обыкновенно.’

Нтъ, подумала Фледа, это еще мене обратитъ вниманіе дяди, и не достигнетъ цли… Еслибы я поставила въ заглавіи Квичи?… Но это возбудитъ подозрнія Эвелиновъ и другихъ знакомыхъ… Что нужды? Надобно рискнуть всмъ на свт, чтобы его видть! Подумавъ еще, она взяла перо и сквозь слезы написала слдующее:

‘Квичи.

‘Навстите меня тамъ, гд я обыкновенно останавливаюсь. Я пріхала сюда, по важному длу, которое васъ лично интересуетъ. Не откажите мн, ради Г….’

Ей показалось, что эта послдняя редакція удачне прежнихъ, она поспшно переписала объявленіе на нсколькихъ четвертушкахь бумаги, которыя намрена была разослать въ разные журналы, и когда явилась мистриссъ Притчардъ съ завтракомъ вся работа была уже кончена. Подкрпивъ силы свои вкуснымъ кофе, Фледа отправилась бороться съ втромъ и журналистами. Воздухъ былъ морозный, день солнечный, она предпочла бы пасмурную, срую погоду, въ которую могла легче избжать встрчъ со знакомыми.

Прежде всего она пошла въ библіотеку для чтенія, гд ей подали вс утренніе и вечерніе журналы, она нашла, что у нея слишкомъ мало экземпляровъ ея объявленія, сла немедленно къ столу и дополнила нужное число.

Часть утра прошла уже, когда она вышла изъ библіотеки, ей хотлось пройти въ конторы журналовъ не людными улицами, и хотя она старательно научала топографическую карту города, но не разъ должна была спрашивать о дорог у прохожихъ. Тяжело было ей длать эти вопросы: особенно тяжело было вмшиваться въ толпу людей незнакомыхъ, давать объясненія писарямъ, которымъ казалось странно ея присутствіе въ конторахъ. Не разъ она проходила мимо, видя что на крыльц много народу, и возвращаясь черезъ нсколько минутъ, все таки принуждена была продираться черезъ грубую толпу. Это испытаніе было горько, нсколько разъ бодрость оставляла ее, наконецъ она кончила свое дло, сбывъ съ рукъ послдній листъ бумаги и увидя себя на знакомой улиц, она вздохнула свободне.

Было уже поздно, beau monde уже кончилъ свою прогулку, когда Фледа, утомленная и измученная, нетвердыми шагами направлялась по дорог къ Бликерстриту. Дойдя до дверей дома, она почувствовала неизъяснимое облегченіе при мысли, что тяжолый долгъ исполненъ, теперь оставалось только ожидать результата.— Съ трудомъ вошла она на лстницу, заперлась на ключь въ своей комнат, и дала полную волю слезамъ, чтобы облегчить свое, такъ долго стсненное, сердце.

— Миссъ Фледа,— сказала ей съ огорченіемъ мистриссъ Притчардъ,— я бы никогда не поврила, что вы можете поступать дурно!

— Ошибаетесь!— отвчала, полушутя, Фледа.

— Посмотрите на себя! Вы на взглядъ чуть ли еще не хуже вчерашняго! Разв это благоразумно?… Вамъ слдовало сегодня сидть дома, а вы семь часовъ на ногахъ . Это и замтно, того и смотри, что вы упадете въ обморокъ.

— Я завтра отдохну, по крайней мр постараюсь.

— Вамъ только лежать въ постели слдовало, а вы утомляетесь такъ, какъ будто у васъ слоновая сила. Признайтесь сами, вдь это не хорошо.

Фледа хотла отвчать шуткою, но не могла, нервическое изнеможеніе превозмогло, и она залилась слезами.

Удивленная и испуганная Притчардъ начала извиняться и утшать ее, добрая женщина поняла, что въ поступкахъ Фледы заключается тайна, до которой добираться не слдуетъ. Съ тхъ поръ, она перестала длать ей замчанія, и только принялась лелять гостью какъ только могла.

Но потрясеніе Фледы было слишкомъ сильно, вся ея энергія исчезла какъ только прекратилась потребность дйствовать. На слдующій день она пролежала на соф въ совершенномъ изнеможеніи силъ. Мистриссъ Притчардъ сидла подл нея, заботливо за нею ухаживала, но ни о чемъ не разспрашивала.

Такъ прошолъ и понедльникъ, но къ вечеру у Фледы сдлалось сильное волненіе отъ ожиданія отвта дяди, Притчардъ была въ отчаянія, видя что двушк и во вторникъ нисколько не лучше, а Фледа чувствовала, что не можетъ ждать облегченія, пока не прекратится это ужасное безпокойство. Можетъ быть, дядя не получалъ письма ея, не прочиталъ объявленія!… Можетъ быть даже онъ навсегда покинулъ родину, между тмъ, какъ она принуждена оставаться въ бездйствіи! Малйшій шумъ волновалъ ее, она вздрагивала отъ каждаго звонка, ни читать, ни отдыхать было ей невозможно. Ее занимала одна только мысль, все прочее для нея не существовало.

Въ этотъ вторникъ, когда мистриссъ Притчардъ и Фледа садились за столъ, кто-то сильно позвонилъ у дверей, сердце Фледы встрепенулось… черезъ минуту вошла служанка, съ письмомъ въ рук. Не спрося даже, къ кому письмо, Фледа схватила его побжала въ свою комнату. На лоскутк, оторванномъ отъ стараго конверта, были написаны дв строчки:

— Ты найдешь меня у Дины, но приходи одна, когда стемнетъ.

Этого было довольно. Дина была старая негритянка, очень привязанная къ семейству Росситуръ, она много лтъ служила въ ихъ дом и оставила ихъ только чтобъ выйти замужъ. Овдоввъ уже нсколько лтъ тому назадъ, она занималась стиркою блья, въ небольшой квартирк, не подалеку отъ Чельси. Фледа смутно помнила гд живетъ эта женщина, хотя, бывало, хаживала къ ней съ Гюгомъ и носила ей гостинцы. Къ счастію, она не забыла названія улицы, слдовательно, надялась отыскать домишко Дины. Въ сильномъ волненіи, она упала на колна и вознесла къ Богу душевную благодарность свою, которой не могла бы выразить никакими словами, сердце ея было исполнено признательности къ Тому, Кто избавилъ ее отъ мучительнаго безпокойства и благословилъ труды ея.

— Лишь бы только мн увидть дядюшку! за остальное ручаюсь!— повторяла она въ радостномъ восторг.

XVI.
Встрча и свиданіе.

Фледа считала минуты, и за часъ до заката солнца ускользнула изъ дому, потихоньку отъ г-жи Притчардъ. Ей было далеко идти до мста свиданія, назначеннаго дядею, и она желала хоть полдороги сдлать засвтло.

Погода была прекрасная и весь городъ прогуливался. Фледа, спустивъ густую вуаль, нарочно выбирала самыя узкія и пустыя улицы. Еще нсколько шаговъ — и вся опасность нечаянной встрчи исчезнетъ.

Но кто можетъ разсчитывать на случайности?… Переходя Фифтэвенго, она увидла на другой сторон г. Карльтона, идущаго въ Веверлиплесъ. Она убавила шагу, въ надежд, что онъ пройдетъ, не примтивъ ее, или не узнаетъ ее, закрытую вуалью и укутанную. Тщетная надежда! Она вскор увидла, что онъ остановился и поджидаетъ ее, она принуждена была поднять вуаль и поклониться.

— Мн сказали, что вы ухали!— вскричалъ онъ.

— Правда… я узжала… но должна была дня на два воротиться,— отвчала смущенная Фледа.

— Вы были нездоровы? спросилъ онъ, вдругъ перемняя тонъ, веселый его взглядъ и улыбка внезапно смнились безпокойствомъ.

Фледа хотла отвчать, но сердце ея вдругъ стснилось, слова замерли на губахъ, она готова была залиться слезами. Г. Карльтонъ заботливо посмотрлъ на нее, потомъ взялъ ея руку и медленно пошолъ съ нею. Это движеніе, вмст нжное и серьезное, живо напомнило Флед то время, когда онъ взялъ ее, малютку, подъ свое покровительство, воспоминанія зароились въ ум ея… мысли ея неудержимо перенеслись къ матери… отцу… дду… ко всмъ этимъ милымъ, безцннымъ друзьямъ, въ которыхъ находила она покровительство и опору, теперь въ цломъ свт для нея нтъ опоры и покровительства. Милые лица ихъ сіяли передъ нею ясне, нежели когда нибудь, она чувствовала, что мсто ихъ осталось навсегда пустымъ, незамнимымъ. Кто могъ бы заступить его? Дядя Росситуръ? Она никогда много ему не довряла, а теперь — увы!.. Тетка?… Фледа сама должна ее поддерживать, Гюгъ всегда былъ для нея меньшимъ, а не старшимъ братомъ. Воспоминанія счастливаго дтства невольно заставили ее сдлать горькое сравненіе. Она хотла бороться, хотла разсуждать — напрасно! Нервы ея слишкомъ ослабли, сердце было растерзано, она не смла поднять глазъ, наполненныхъ слезами молила Бога только о томъ, чтобы Карльтонъ ничего не замтилъ.

Замтилъ, или нтъ — но онъ не говорилъ ни слова. Наконецъ это молчаніе испугало ее, глотая слезы, она немного подняла голову, не смя однако взглянуть на Карльтона. Онъ поглядлъ на нее разъ, и другой, не зная, ршиться ли заговорить съ нею.

— Не трудно ли вамъ идти такъ далеко? спросилъ онъ наконецъ, тихо.

— Нтъ, отвчала Фледа, но голосъ ея еще усилилъ его безпокойство. Онъ опять замолчалъ, и она съ своей стороны тщетно искала, о чемъ бы заговорить…. Они продолжали идти молча. Тихая походка Карльтона, заботливость, съ которою онъ отстранялъ всякое маленькое препятствіе, одни обличали, что онъ помнитъ, что нжное существо опирается на его руку.

— Какъ красиво эта струйка голубаго дыма поднимается изъ трубы,— сказалъ онъ.

Это замчаніе было сдлано такъ просто, такъ непринужденно, что Фледа немедленно уврилась, что г. Карльтонъ не видалъ слезъ ея, и не замтилъ ея разстройства.

— Не правда ли?— быстро подхватила она.— Я часто думала, какой эффектъ производитъ дымъ въ воздух… особенно въ город…

— Какъ это?

Фледа посмотрла на него испытующимъ взглядомъ, какъ бывало, въ дтств.

— Можетъ быть это происходитъ отъ противоположности… по крайней мр, здсь…

— Какая противоположность?

— Разв вы не замчаете,— продолжала она,— какая рзкая противуположность между этою чистою, вольною струею, которая поднимается къ небу и тмъ, что она оставляетъ подъ собою?… Я говорю не о матеріальной противоположности, потому что въ деревн, дымъ живописне, за то, въ город онъ иметъ больше физіономіи.

— Пришло же въ голову замчать физіономію дыма!— сказалъ онъ, улыбаясь.

— Вы сметесь надо мною, м-ръ Карльтонъ, можетъ быть и за дло!

— Вы не можете этого думать!— возразилъ онъ съ значительнымъ взглядомъ, стараясь изгладить всякое сомнніе,— вы, я вижу, одного мннія съ Лафатеромъ, который утверждаетъ, что все въ мір иметъ физіономію.

— Да, я тоже думаю, а вы?

— Онъ правъ… въ глазахъ нкоторыхъ особъ. Но физіономія, ила выраженіе, есть такая тонкая, такая мимолетная вещь! чтобы уловить ее, нужно имть такую изящную нжность сердца, такой возвышенный умъ, что, въ глазахъ толпы, Лафатеръ всегда останется жалкимъ мечтателемъ.

— Это намекъ на меня, м-ръ Карльтонъ!…. Но если я слишкомъ замечтаюсь, остановите меня. Я отъ природы склонна искать значенія и мысли во всхъ предметахъ, и часто слишкомъ увлекаюсь, чтобы быть разсудительною. Но это увеличиваетъ наслажденія, гд одно воображеніе останавливаеттся, тамъ другое открываетъ новые пути.

— Такъ какъ эта струйка дыма, которая привела бы многія мечты въ кухню, увлекла васъ… куда?— спросилъ онъ, быстро обращаясь къ ней.

Фледа встртила взоръ его, и, вроятно, глаза двушки ясно выражали мысль ея, потому что улыбка сочувствія Карльтона привела ее въ замшательство.

— Какъ религія возвышаетъ вс наслажденія жизни!— сказалъ онъ, помолчавъ немного.

Не языкъ Фледы, а сердце отвчало на это замчаніе.

— Она возвышаетъ ихъ всми способами, продолжалъ Карльтонъ. Она очищаетъ умъ отъ вліянія, которое могло бы омрачить его и ограничить его сферу, она сообщаетъ ему живую чувствительность, длаетъ его способнымъ врне постигать, выше оцнивать, и — не говоря уже собственно о вр — какой источникъ наслажденій она открываетъ душамъ, способнымъ понимать нравственныя красоты, замчать нжныя отношенія, связывающія вещественные предметы съ духовными… Что ни говорятъ, но только благочестивая душа способна постигать гармонію природы.

— Помните ли, — сказала растроганная Фледа.— Генрихъ Мартенъ признается, что никогда не любилъ живопись и музыку такъ сильно, какъ съ тхъ поръ, какъ сдлался христіаниномъ.

— Помню. Это отъ того, что только тогда нравственный человкъ находится въ гармоніи съ физическою природою.

— А какъ многіе воображаютъ противное! Какъ часто говорятъ, что Богъ создалъ человка для счастія, и потому отвергаютъ благочестіе, какъ вещь скучную.

— Именно такъ! Они разсуждаютъ: Богъ создалъ людей для счастія. Строгое повиновеніе Его вол длаетъ ихъ несчастными. Слдовательно, не должно повиноваться Его вол. Между тмъ, какъ должно бы говорить: все, чего Богъ требуеть, клонится ко счастію человка. Богъ требуетъ совершеннаго повиновенія, слдовательно, совершенное повиновеніе вол Божіей содлаетъ человка счастливымъ.

— Мн кажется, м-ръ Карльтонъ, что свтъ, который судить по наружности и не понимаетъ душевнаго счастія христіанъ, часто удаляется отъ благочестія, потому что не всегда находить въ благочестивыхъ людяхъ возвышенный умъ и изящное образованіе.

— Въ такомъ случа онъ судитъ несправедливо. Вспомните, Господь самъ сказалъ, что между христіанами будетъ мало богатыхъ знатныхъ и мудрыхъ вка сего. Но сравните человка съ самимъ собою, и вы всегда найдете, что Евангеліе его возвысило, облагородило, и открыло ему обильнйшій источникъ наслажденій.

— Особенно же, прибавила Фледа, Евангеліе даетъ миръ душевный, миръ совсти, который позволяетъ всмъ наслаждаться живе.

— Помните ли вы выраженіе: Самые камня пустыни изрекутъ миръ теб?…

— Ахъ м-ръ Карльтонъ!— сказала смясь Фледа,— васъ многіе поймутъ не лучше меня!

Фледа не могла опредлить улыбку, которую вызвали на лицо Карльтона эти слова, она долго вдумывалась, но не поняла ее.

Между тмъ они подошли къ углу Сломанстрита, дальше Фледа не могла допустить человка посторонняго, — она вдругъ остановилась и, отдернувъ свою руку, сказала:— Я очень благодарна вамъ за то, что вы меня проводили по сквернымъ улицамъ, но не буду боле утруждать васъ.

— Надюсь, вы не намрены прогнать меня?— сказалъ онъ съ безпокойствомъ.

— Это необходимо,— простодушно отвчала Фледа, у меня здсь дло…

— Но вы позволите мн подождать васъ?

— О нтъ! возразила Фледа, красня и въ примтномъ замшательств,— благодарю васъ… Но… ради Бога, не ожидайте меня… Я не знаю, сколько времени здсь пробуду.

Карльтонъ серьзно поклонился ей. и Фледа вошла въ узкій и грязный переулокъ. Ей было очень грустно, безотчетно грустно. Солнце еще не совсмъ сло, вглядываясь внимательно, она отыскала темный переходъ, ведущій къ Дин.

Старуха, которая очень мало перемнилась, не узнала молодую двицу, но имя Фледы тотчасъ же напомнило ей малютку, которую она когда-то знала. Она чрезвычайно обрадовалась, засыпала двушку вопросами, и потомъ, съ большими подробностями разсказала ей, что на дняхъ нечаянно повстрчала г. Росситура въ своей улиц, гд уже вовсе не ожидала его встртить! Онъ очень постарлъ, говорила она, и даже волосы посдли. Фледа намекнула ей, что именно его она здсь ожидаетъ, и что имъ нужно поговорить наедин. Негритянка тотчасъ же унесла свою работу въ другую комнату, потомъ стерла везд пыль, поправила огонь въ камин, и ушла, увряя Фледу, что запретъ двери на ключь и никого не впуститъ.

Между тмъ, уже смерклось и Флед становилось страшно при мысли о предстоящемъ свиданіи. Достигнетъ ли она своей цли? Ограничивается ли этимъ проступокъ ея дяди?.. При этой мысли ей стало тяжело и она сняла шляпку, чтобы вздохнуть свободне. Въ маленькой, низкой лачужк, съ наступленіемъ темноты, все сдлалось какъ-то печально и мрачно, она опустила голову и закрыла лицо, чтобы ничего не видть, вдругъ легкое движеніе заставило ее вздрогнуть, она подняла глаза: передъ нею стоялъ г. Росситуръ. О, какъ онъ измнился! Фледа не могла себ представить этого. При вид его, все было забыто: проступокъ, его послдствія, ее негодованіе, она чувствовала только нжность и состраданіе, бросилась на шею дяд, и, прижимаясь къ его сердцу, поцлуями и слезами выражала ему столько радости и сочувствія, что каменное сердце бы тронулось. Г. Росситуръ нсколько минуть держалъ ее въ объятіяхъ, потомъ посадилъ потихоньку на стулъ, самъ слъ поодаль, и, закрывъ лицо руками, застоналъ.

Но Фледа не могла видть его горести, она подошла и стала подл него на колни.

— За чмъ ты пріхала, Фледа? спросилъ онъ, не измняя положенія.

— Чтобы васъ привести домой, дядюшка.

— Домой! сказалъ онъ съ отчаяніемъ.

— Да, потому что все кончено, все забыто…

— Что забыто? спросилъ онъ рзко.

— Все, что вы желали бы предать забвенію, отвчала она просто. Не думайте объ этомъ боле, я пріхала за тмъ, чтобы вамъ объявить это, пока не поздно. О, какъ я рада!

— Почему ты это знаешь, Фледа?— спросилъ Росситуръ, поднимая голову.

— Онъ самъ сказалъ мн, прошептала она.

— Кто онъ?

— М-ръ Тернъ.

Росситуръ нсколько времени молчалъ.

— Такъ ли ты поняла его?

— Наврно такъ, нельзя говорить ясне.

— И ты уврена, Фледа, что онъ поступитъ такъ, какъ сказалъ?

— Совершенно уврена.

— Не было ли при этомъ какихъ условій?

— Никакихъ, дядюшка.

— Что же побудило его такъ дйствовать? Сколько мн извстно, онъ не таковъ, чтобъ поступать безкорыстно.

Фледа слегка покраснла, но не отвчала.

— Отчего онъ такъ долго держалъ эту бумагу, не пуская ее въ ходъ?

— Не знаю… онъ мн не говорилъ объ этомъ. Онъ общалъ мн, что ни мы, и никто въ свт никогда не услышитъ боле объ этомъ дл.

— Никто въ свт!.. сказалъ г. Росситуръ.

— Онъ сказалъ, что оно извстно не боле, какъ одному, или двумъ лицамъ, и что онъ можетъ отвчать за ихъ скромность.

— Онъ ничего больше не говорилъ?

— Онъ сказалъ, что дло зависятъ совершенно отъ одного его, и что никто, никогда не услышитъ о немъ боле ни слови. Могъ ли онъ общать что больше?

Г. Росситуръ вздохнулъ глубоко и отрадно, нсколько минутъ сидлъ онъ молча и погрузясь въ размышленія, наконецъ спросилъ:

— Какая же ему будетъ награда, Фледа?

— Искренняя благодарность признательнаго сердца — съ моей стороны.

— Того ли онъ надется?

— Я не знаю, чего онъ надется,— сказала смутившись Фледа.

— Что ты ему общала, дитя мое?

— Ничего, дядюшка,— отвчала Фледа серьзно, я ничего не общала. Онъ далъ мн слово оставить дло — свободно и безъ всякихъ условій.

Г. Росситуръ снова задумался и казался встревоженнымъ. Фледа плакала.

— Я не довряю ему, я здсь не останусь.

— Но вы возратитесь домой, дядюшка? спросила испуганная Фледа.

— Да, дитя мое… возвращусь, мой ангелъ!.. сказалъ онъ, прижимая Фледу къ своему сердцу,— длайте со мною, что хотите, когда я уду, то мы удемъ вс вмст… твое письмо кончается словами: если вы любите Гюга… здоровъ ли онъ?

— Нездоровъ. Я думаю, что ему всего полезне будетъ васъ видть.

Росситуръ поблднлъ и молчалъ.

— А жена?— спосилъ онъ, погодя немного.

При этихъ вопросахъ, Флед представились огорченныя лица тетки и Гюга и, взглянувъ на дядю, она горестно вскричала:

— Ахъ, дядюшка! Они только о томъ и думаютъ, чтобы васъ увидть!

Росситуръ опустилъ голову и тяжело вздохнулъ.

— Это все для Маріоны, сказалъ онъ, оправившись немного.— Дла мои поразстроились, я боялся, что свадьба моей дочери разойдется, если это откроется. Этотъ шутъ Швиденъ попросилъ у меня взаймы 4000 долларовъ на нсколько дней, я не смлъ ему отказать, чтобы онъ не догадался. Я боялся, что моего векселя не примутъ и былъ такъ безуменъ, что прибгнулъ къ способу, который погубилъ меня. Я тогда разсчитывалъ получить деньги — черезъ недлю… Должникъ мой былъ игрокъ и деньги мои пропали. Съ тхъ поръ дла мои пошли все хуже и хуже… Этотъ несчастный вексель давилъ меня… ахъ, какъ мн тяжело было!.. могу сказать, что съ тхъ поръ я не жилъ.

— Знаю, дядюшка… я все это знаю… но теперь мы можемъ опять жить счастливо. Это мрачная туча, тяготла равно надъ всми нами.

— Знаю,— вскричалъ онъ,— и это испытаніе показало мн, что мои сокровища не поддльные камни, а чистые брильянты.

— У васъ брильянтовъ прибавилось, дядюшка.

— Что это значитъ?

— Возвратясь домой, вы найдете еще два,— сказала дрожащимъ голосомъ Фледа.

Росситуръ пристально смотрлъ на нее.

— Неужели вы не угадываете?

— Нтъ… однако…

— Такъ я скажу вамъ… потому что они ничего не знаютъ и не должны знать объ этомъ дл.

— Кто же наконецъ?

— Маріона въ Квичи.

— Маріона!.. вскричалъ Росситуръ, безпрестанно мняясь въ лиц,— Маріона въ Квичи!.. съ мужемъ?

— Нтъ, съ премиленькимъ сынкомъ.

— Маріона!.. а мужъ ея… гд онъ?

Фледа молчала.— Мн кажется, она не знаетъ, гд онъ… сказала она, спустя немного.

— Онъ умеръ?

— Нтъ.

Росситуръ началъ быстро ходить взадъ и впередъ по комнат, Фледа не смла взглянуть на него. Видя наконецъ, что онъ немного успокоился, она потихоньку подошла къ нему, ласково взяла его за руку и спросила:

— Когда-же вы воротитесь домой, дядюшка?

— Завтра утромъ.

— Въ такомъ случа вамъ надобно ссть на пароходъ въ Бриджпорт, потому что вода въ рк уже понизилась.

— Да, я знаю.

— Такъ я буду ждать васъ на набережной, дядюшка… въ которомъ часу?

— Дитя мое,— сказалъ онъ, ласково потрепавъ ее по щек,— довольно ли ты сильна чтобы завтра хать? Лучше останься здсь и отдохни нсколько дней… теб нуженъ покой.

— Нтъ, я поду съ вами и буду отдыхать уже дома. Но не пора ли позвать Дину и проститься съ нею? Мн пора воротиться домой, чтобы уложиться къ завтрашнему дню.

Росситуръ позвалъ Дину, и сказавъ ей нсколько ласковыхъ словъ, дядя и племянница вышли, послдняя успла на прощаньи ввернуть старушк въ руку подарокъ.

Она возвратилась домой, прозрачная и блдная, какъ безтлесный духъ, и столь же чистая, столь же безмятежная. Небесная гармони слышалась ей въ звздномъ пространств, небесная гармонія отзывалась въ душ ея, сердце ея возсылало къ Богу гимнъ признательности, радости, любви и надежды. Кроткое спокойствіе наполняло душу ея, она была въ мир сама съ собою и съ цлымъ міромъ: и вра возносила все это счастіе къ небесамъ.

XVII.
Цлебныя Цвты.

Убжденная, что прогулки Фледы имютъ таинственную цль, г-жа Притчардъ ее не разспрашивала, и только огорченнымъ видомъ своимъ выражала какъ ей непріятно, что Фледа такъ мало бережется. Но когда гостья попросила ее заказать къ слдующему утру карету, чтобы отвести ее на пароходъ, старушка не выдержала.

— Миссъ Фледа, сказала она серьзно,— Миссъ Фледа, я не знаю, что вы задумали! Вы врно хотите уморить себя? Вы не въ состояніи завтра хать въ Квичи, вы не были въ состояніи выходитъ изъ дома сегодня вечеромъ, если бы вы могли видть, какъ вы блдны, то не заставили бы меня и говорить больше. Ваше лицо бло, какъ платокъ, можно подумать, что вы хотите какъ можно скоре отдлаться отъ своего тла. Вамъ непремнно нужно по крайней мр два дня пролежать въ постели.

— Благодарю васъ, милая мистриссъ Притчардъ, благодарю васъ, что вы такъ обо мн заботитесь, но завтра мн непремнно нужно хать домой, а тамъ, пожалуй, я буду лежать сколько нужно.

Добрая ключница нсколько времени молча на нее смотрла, потомъ сказала умоляющимъ голосомъ:

— Ради Бога не узжайте.

Это усердіе вызвало слезы на глаза двушки, однако она настояла на своемъ. Г-жа Притчардъ замолчала, думая про себя, что, можетъ статься, Фледа послушается ея поневол, къ вечеру Фледа и сама начала опасаться того же. Она чувствовала совершенное изнеможеніе, и на слдующее утро, вопросъ былъ ршонъ: она не была въ силахъ даже встать съ постели. Г-жа Притчардъ почти обрадовалась, а Фледа была уже слишкомъ слаба, чтобы огорчиться. Страшное волненіе прошедшихъ дней смнилось безмятежнымъ спокойствіемъ, которому отчасти было причиною физическое безсиліе, г-жа Притчардъ ухаживала за нею, какъ за ребенкомъ.

Фледа дремала все утро, въ половин дня на лстниц и въ корридор послышались легкіе, проворные шаги, совершенно отличные отъ медленной походки мстриссъ Притчардъ. Вдругъ дверь комнаты безцеремонно отворилась, и двицы Эвелинъ влетли. Он чуть не задушили Фледу своими ласками, и болтали безъ умелку объ ея блдности, болзни, неожиданномъ возращеніи, он сами спрашивали, сами отвчали, и тмъ избавили Фледу отъ необходимости говорить.

— Злодйка!— сказала Констанція,— какъ ты осмлилась остановиться не у насъ? Подумай только, какія несправедливыя подозрнія ты навлекла на насъ! Не говорю уже о всхъ исторіяхъ, которыя мы должны сочинить въ свое оправданіе! Не ожидала я отъ васъ этого, миссъ Квичи!

Фледа не пошевелилась, и только недоврчиво улыбнулась.

— Давно ли ты здсь, Фледа?— спросила Флоренса.

— Мы бы и не знали, что ты возратилась,— перебила Констанція,— но м-ръ Карльтонъ явился къ намъ спросить о твоемъ здоровьи. Мы сказали, что ты рано утромъ вышла со двора и еще не воротилась.

— Ты не сказала этого? спросила Фледа, красня.

— И онъ принялся доказывать,— щебетала Костанція,— какъ опасно молодымъ двушкамъ выходить ввечеру безъ провожатаго, потомъ намекнулъ, что такую легкомысленную особу, какъ ты, не должно спускать глазъ ни на одну минуту.

— Почему ты все это говоришь, Констанція?— спросила миссъ Ринганъ.

— Я еще и половины не разсказала,— важно отвчала Констанція. Маменька принялась извиняться, и м-ръ Карльтонъ замтилъ очень серьзно, что ты чрезвычайно упряма и любишь спорить.

— Да замолчи, Костанція!— сказала Флоренса,— Фледа, скажи же мн теперь, зачмъ ты воротилась? Мн чрезвычайно любопытно знать это.

— Любопытство предосудительная вещь,— отвчала шутливо Фледа,— потому я и не намрена удовлетворять его.

— Перестань, пожалуйста, скажи.

— Я пріхала по длу, которое необходимо было обдлать на мст.

— Съ кмъ ты пріхала?

— Съ сосдомъ, которому также нужно было хать въ Нью-оркъ.

— Разв твоего дяди не было дома?

— Разумется, нтъ, иначе бы мн не нужно было трудиться.

— Разв кром тебя некому было заняться этимъ дломъ?

— Докторъ Грегори въ отлучк, какъ вы знаете, Чарльзъ воротился къ своему посту — въ Фортъ Гамильтонъ, кажется, онъ не можетъ отлучаться…

— Оттого-то врно онъ безпрестанно и прохаживается по Бродве, держа подъ руку Терна, вмсто ружья, — перебила Констанція,— потомъ еще, врно ему вмнено въ обязанность по служб, наблюдать за вышиваньемъ Флоренсы,— помнишь эту гадкую работу, съ которою я не могла сладить?— такъ что онъ всякій вечеръ отлучается изъ крпости, чтобы слдить за успхами этой работы.— Маменьк, просто, жаль его, онъ совсмъ изнурится.

Мило было смотрть съ какою нжностію и удивленіемъ Флоренса слушала этотъ вздоръ.

— Гд же твой другой кузенъ… Гюгъ? спросила Флоренса.

— Онъ былъ нездоровъ, когда я похала.

— А твой дядя?

— Я думаю, что завтра онъ прідетъ домой, и мн хотлось воротиться въ то же время, но сегодня я почувствовала себя нездоровою и не могла хать… такъ досадно!

— Ты бы не одна похала?

— О нтъ, съ однимъ изъ нашихъ друзей.

— Я думаю, ни у кого нтъ столько друзей! сказала Флоренса.— Но теперь ты передешь къ намъ, Фледа. Когда ты встанешь съ постели?

— О, завтра же, но мн лучше остаться здсь, я недолго пробуду въ Нью-орк, мн должно хать съ первою оказіей.

— Оказіи не найдется, пока ты не прідешь къ намъ,— сказала Констанція. Я сегодня же пришлю за тобой карету. Я могу пережить потерю твоей дружбы, мой ангелъ, но не переживу потери своей репутаціи. М. Карльтонъ говоритъ, что ты безпрестанно падаешь въ обморокъ. Что онъ о насъ подумаетъ, если мы оставимъ тебя въ дом, гд нтъ хозяина?…

— Что объ насъ подумаютъ?… Вотъ свтъ!…

Между тмъ намреніе Констанціи не было приведено въ исполненіе. Однимъ днемъ покоя не выкупишь цлой недли сильныхъ потрясеній. На другой день Фледа не только не встала съ постели, но лежала въ нервической горячк, хотя болзнь ея была неопасна, но привела ее въ сильное разслабленіе. Она, впрочемъ, обрадовалась своей горячк, надясь, что друзья припишутъ перемну въ лиц ея болзни, а не огорченіямъ. Она была, какъ всегда, спокойна и терплива, благодаря Бога за все, и сохраняя въ сердц завтное воспоминаніе о видимомъ Его заступленіи.

Во время ея болзни докторъ Грегори прибылъ изъ Филадельфіи, и пріздъ его повредилъ больной, она боялась разспросовъ дяди. Однако, къ большому ея удивленію, онъ не любопытствовалъ. Правда, что онъ разъ спросилъ-было, по какому случаю она пріхала въ городъ, но удовольствовался короткимъ отвтомъ:— По длу!— Въ другой разъ онъ спросилъ, отчего она занемогла, но показался еще сговорчиве, когда Фледа отвчала ему только грустною улыбкой,— онъ обнялъ ее и сказалъ:

— Ну, только выздоравливай, и мы все забудемъ!

Выздоровленіе шло медленно, но такъ какъ опасности никакой не было, то докторъ ухалъ въ Бостонъ, поручивъ ее своей ключниц. Конечно, ей можно было довриться, г-жа Притчардъ была самая заботливая и нжная няня.

Двицы Эвелинъ не помогали ей, однако просиживали по цлымъ часамъ у постели леды, болтали, смшили больную, а иногда заставляли ее задуматься, разсказывая разные свтскіе анекдоты. Эта болтовня иногда утомляла ее, но, по крайней мр, перерывала тишину и однообразіе долгихъ дней болзни.

Однажды утромъ Фледа лежала въ полузабытьи, она услышала, что г-жа Притчардъ потихоньку отворяетъ дверь ея комнаты — и не пошевелилась, тетя остановились у ея постели, тогда Фледа открыла глаза: добрая женщина стояла передъ нею, улыбаясь и держа огромный букетъ фіалокъ. Фледа вдругъ поднялась и сла на постели, она вскрикнула отъ удивленія и радости, г-жа Притчардъ засмялась, не ожидая такого живаго восторга.

— Гд вы это набрали?— сказала больная, съ наслажденіемъ нюхая цвты.

— Это не я набрала, миссъ Фледа! сказала ключница, стараясь скрыть свое удовольствіе.

— Какой восхитительный запахъ!.. Откуда это?..

— Вроятно, изъ оранжерей, миссъ Фледа… Зимою цвты не растутъ на улицахъ.

Фледа вдругъ покраснла, потупила глаза, г-жа Притчардъ видла, что она угадала, откуда взялись цвты… Губы ея зашевелились, будто говоря: Какъ онъ добръ!.. Но выраженіе благодарности ко сорвалось съ языка.

— Надобно ихъ поставить въ воду… мн бы нужно стаканъ, милая мистриссъ Притчардъ, пожалуйста, дайте мн стаканъ воды.

Добрая женщина, улыбаясь, вышла, она принесла стаканъ, Фледа поставила въ него фіалки, г-жа Притчардъ пододвинула маленькій столикъ къ самому изголовью постели, чтобы больная могла поставить на него свой букетъ и любоваться имъ, сколько душ угодно.

Да, эти цвты благодтельно дйствовали на Флоду, они возвращали ей свжесть юности и радости весны. Она закрывала глаза — и они восхитительнымъ своимъ запахомъ напоминали ей о своемъ присутствіи, она открывала глаза, — цвты будто улыбались ей, будто говорили ласково: мы здсь… спи спокойно.

Г-жа Притчардъ, замтила, что въ этотъ день цвты служили Флед вмсто лекарства и пищи, она чрезвычайно радовалась этому. На другой день было почти тоже.

— Что вы будете длать, когда они завянутъ? спросила г-жа Притчардъ.

— О, они еще долго не завянутъ! отвчала Фледа.

Черезъ два дня, г-жа Притчардъ вошла къ больной съ большимъ букетомь розъ — точно такимъ, какой она получила у г-жи Эвелинъ. Она подала ей цвты съ торжественнымъ видомъ и сла подл нея, чтобы посмотрть съ какою радостію она приметъ подарокъ. Ва этотъ разъ она не закричала отъ восхищенія, но сдлалась почти серьзною отъ удивленія и благодарности.

— Теперь фіалки можно бросить!— сказала ключница, улыбаясь.

— Ни за что въ свт!— пылко возразила Фледа.

— Фіалки скоро завянутъ, но я во всю жизнь не видала такихъ розъ, вы сами отъ нихъ расцвли, какъ роза.

— Он такъ хороши!

— Нкто… мн не сказали кто… Желаетъ знать, какъ себя чувствуетъ сегодня миссъ Ринганъ?

— Нкто очень добръ,— отвчала Фледа съ чувствомъ. Мистриссъ Притчардъ, мн нужно бы еще стаканъ.

Букеты являлись почти каждый день,— одинъ другаго лучше, должно, быть они дйствовали на здоровье Фледы, по крайней мр такъ же бла готворцо, какъ заботы г-жи Притчардъ и посщенія двицъ Эвелинъ. Нкогда никакое имя не сопровождало этихъ нмыхъ посланниковъ, да въ этомъ и не было надобности: эти цвты имли свою физіономію, они были подобраны такъ изящно, съ такимъ вкусомъ и мыслію, что въ глазахъ Фледы они всегда напоминали одно только имя. Ея радость, внезапный румянецъ и блескъ ея глазъ — все показывало, что они принимались съ тмъ же искреннимъ и преданнымъ чувствамъ, какъ и посылались. Фледа всегда приказывала убирать изъ комнаты цвты прежде посщенія двицъ Эвелинъ, и приносить ихъ опять лишь тогда, когда она была уврена, что он больше не прідутъ. Эти гостинцы подтверждали догадки г-жи Притчардъ, тутъ была тайна, и тайна эта ни мало не объяснялась исчезновеніемъ цвтовъ въ извстно часы. Между тмъ, она такъ усвоила себ этотъ порядокъ вещей, что, заслышавъ звонокъ, схватывала цвты и убгала бгомъ, какъ будто несла контрабанду.

По просьб Фледы, двицы Эвелинъ увдомили г-жу Росситуръ объ ея болзни, стараясь сколько можно ее невстревожить. Он писали только, что племянница ея не совсмъ здорова, что он намрены продержать ее у себя, пока она совсмъ оправится, и просятъ выслать ей блье и платье, послдняя статья была прибавлена Констанціей.

Лихорадка продолжалась дв недли, и уменьшалась медленно, оставляя Флед весьма мало силы. Ршено было, что какъ скоро Фледа будетъ въ состояніи вставать съ постели, то передетъ къ г-ж Эвелинъ. Теперь же она могла только дотащиться до маленькой гостиной, улечься въ большомъ кресл доктора, выпить бульонъ, дремать, слушать болтовню Констанціи, а въ отсутствіе ея — смотрть на свои цвты. Читать она была еще не въ силахъ, она была чрезвычайно блдна, и, не смотря на то, мистриссъ Притчардъ говорила, что теперь она лучше, нежели была сначала своего прізда, и счастливе — думала про себя добрая женщина.

Однажды, сидя въ маленькой гостиной, она была очень непріятно изумлена посщеніемъ г-жи Тернъ. Она приказала не принимать никакихъ мужчинъ, не сообразивъ, что и дамы могутъ иногда бытъ очень некстати. Г-жа Тернъ всегда была къ ней очень ласкова, Фледа чувствовала, что старушка истинно любитъ ее, и сама цнила сердечную доброту ея. Но тайная мысль длала ей тягостными вс ласки матери г. Терна, которая, казалось, еще никогда не была такъ любезна и внимательна. Она усильно приглашала Фледу прокатиться въ карет, прибавляя что он никого не увидятъ — и Фледа, по невол, должна была уступить.

Съ тхъ поръ, она не велла принимать ршительно никого, но когда перехала къ г-ж Эвелипь, то не отъ нея зависло уже оставаться одной, въ первый же печеръ, когда она хотла уйти въ свою комнату, Констанція ухватилась за нее, увряя, что еще слишкомъ рано, и умоляя подождать хоть немножко.

Мало по малу, стали собираться гости. Прежде всхъ явился капитанъ Росситуръ, вслдъ за нимъ — семейство Декатуръ, которое Фледа особенно любила, потомъ г. Карльтонъ, потомъ г. Стакпуль и наконецъ г. Тернъ, котораго именно и боялась Фледа. Она была въ большомъ замшательств, ей хотлось показаться признательною, а онъ, пользуясь этимъ, высказывалъ счастливую самоувренность, которую предоставлялъ съ удовольствіемъ толкамъ общества. Онъ не скрывалъ надеждъ своихъ, это приводило Фледу въ отчаяніе, тмъ боле, что навязчивая угодливость Терна держала Карльтона въ отдаленіи. Напрасно ожидала она, что наконецъ Тернъ оставитъ ее въ поко и просидла въ гостиной доле, чмъ была намрена, это только увеличило ея досаду и торжество противника.

Когда миссъ Ринганъ удалилась наконецъ въ свою комнату, Констанція, провожая ее, сказала:— Ну, вотъ, могла же ты просидть весь вечеръ!

— Да… и очень этимъ недовольна. Боже! Когда я найду случай ухать въ Квичи!..

— Ты еще не довольно укрпилась для дороги, нечего хлопотать объ этомъ, случай всегда найдется.

Оставшись одна въ своей комнат, Фледа съ ужасомъ припоминала обращеніе Терна въ этотъ вечеръ. Что значила его увренность, его торжествующій видъ? Видно, онъ считаетъ себя вправ, не смотря за формальный отказъ ея, требовать назначенную награду за свою услугу?.. Тогда ей явно представились слова и движенія дядя, когда онъ говорилъ о характер молодаго человка… Она видла, что всего лучше какъ можно скоре ухать въ Квичи, но, не смотри на неизмнную силу своего характера, Фледа не могла безъ слезъ подумать о своемъ отъзд.

Г. Карльтонъ бывалъ у Эвелиновъ такъ же часто, какъ и Тернъ, но рдко оставался такъ поздно, и держался въ постоянномъ отдаленіи отъ Фледы. Конечно, когда ему случалось разговаривать съ нею, онъ говорилъ съ обыкновенною своею любезностію, но, посл извстной прогулки, онъ казался ей какъ-то строже и серьзне, и это очень ее огорчало.

XVIII.
Вечеръ.

Нсколько дней спустя, Чарльзъ явился однажды утромъ къ г-ж Эвелинъ. Видя, что онъ совсмъ не такъ занятъ службою, какъ она полагала, Фледа спросила, не можетъ ли онъ продолжить свой отпускъ и отвезти ее домой. Но капитанъ отвчалъ, что онъ уже два раза бралъ отсрочку, и не можетъ надяться на третью, что срокъ его завтра кончится и онъ нсколько мсяцевъ не можетъ просить новаго отпуска.

— А ты когда желала хать, кузина?

— Да я готова бы хать хоть завтра, если бы было кому проводить меня,— отвчала Фледа, вздыхая.

— Ты не подешь! сказала Констанція, ты еще не оправилась, притомъ же ты забыла, что завтра мы должны привести въ восхищеніе мистриссъ Тернъ, явясь къ ней всмъ семействомъ на вечеръ. Ты общала пріхать къ ней и не можешь отказаться.

— Я никогда этого не общала.

— Ну, все равно, я за тебя дала слово. Да если бы ты не похала на этотъ вечеръ… подумай только, душа моя!.. Вообрази себ, въ какомъ состояніи была бы Терны!.. Я лучше соглашусь пролзть черезъ настоящій, самый густой терновникъ, чмъ выдержать весь градъ упрековъ и восклицаній, которые посыплются на меня со всхъ своронъ.

— Я поду къ m-me Декатуръ, она первая меня приглашала и я ей общала, сверхъ того, она меня звала уже столько разъ, и всегда такъ дружески!

— Теб будетъ у нея скучно,— сказала Флоренса,— у нея вовсе не говорятъ по-англійски. Если бы мы хали вмст, я бы съ удовольствіемъ стала переводить теб, но ты видишь, что судьба влечетъ меня иныягь путемъ.

— Если никто не пойметъ моего французскаго языка, то я отыщу кого нибудь, кто согласится поболтать со мною и по-англійски.

— Какъ? Разв ты говоришь по-французски?— вскричали съ удивленіемъ об сестры.

— Говоритъ! О, на этотъ счетъ не безпокойтесь!— сказалъ капитанъ,— она на всякомъ язык переговоритъ и переспоритъ всякаго. Разв болзнь ее совсмъ перемнила — а то она не соскучится никогда въ такомъ собраніи, гд можно поговорить!

Фледа засмялась, а двицы Эвелинъ съ изумленіемъ поглядли на Чарльза и его кузину.

— Но мы вс демъ къ мистриссъ Тернъ,— теб же нельзя одной хать къ m-me Декатуръ.

— Я попрошу Чарльза отвести меня, сказала Фледа,— или, лучше сказать, я его привезу туда, если онъ позволитъ.— Сдлаешь ли ты мн одолженіе — завтра проводить меня, Чарльзъ?

— Съ большимъ удовольствіемъ, но у меня есть другое приглашеніе на завтрашній вечеръ.

— Все равно,— сказала Фледа,— ты только прізжай туда со мною, съ меня и довольно. Ты можешь остаться не боле десяти минутъ,— а вы, — продолжала она обращаясь къ двицамъ Эвелинъ, — можетъ быть, задете за мною на возвратномъ пути?

Противъ этого нечего было сказать, но Констанція начала подшучивать надъ Фледой, которая не обратила бы на это вниманія, еслибы это случилось не при Чарльз.

Фледа съ большою радостію пріхала къ m-me Декатуръ,— не потому, чтобы она особенно интересовалась ея вечеромъ, но она была въ восхищеніи, что могла не хать къ Тернамъ.— Вроятно, Льюизъ пойметъ, что значитъ ея отказъ. Къ тому же она рада была избавиться отъ дружескаго надзора нкоторыхъ особъ, которые слишкомъ заботились обо всхъ ея словахъ и поступкахъ.

Было ужо довольно поздно, когда вошелъ г. Карльтонъ. Фледа нсколько надялась его здсь встртить и поблагодарить за цвты. Дйствительно, г. Карльтонъ подошелъ къ ней въ ту самую минуту, когда Чарльзъ, которому здсь было довольно весело, сказалъ ей наконецъ, что узжаетъ.

— Кажется, вамъ теперь лучше?— сказалъ Карльтонъ серьзно, но съ видомъ истиннаго участія.

— Гораздо лучше! отвчала Фледа.

— И она намрена уже занемочь снова! перебилъ капитанъ, — Карльтонъ, вы, кажется, немножко докторъ, мн помнится, вы какому-то больному совтовали прогуляться вечеромъ:— не можете ли вы убдить ее быть немножко благоразумне?

— Охотно, но я не смю давать совты,— отвчалъ Карльтонъ.

— Нельзя ли ей предписать — остаться въ Нью-орк, пока она получше укрпится? A propos — зачмъ ты такъ поспшно возвратилась, Фледа? Я тебя еще и не спросилъ объ этомъ.

Этотъ неожиданный вопросъ чрезвычайно смутилъ Фледу, она покраснла и смшалась.

— Въ какомъ же неблагоразуміи вы обвиняете свою кузину, капитанъ?— спросилъ г. Карльтонъ, не давъ отвчать Флед, но она не знала, нарочно ли онъ перебилъ отвтъ ея, или случайно.

— Она непремнно хочетъ хать въ Квичи, не смотря на свое слабое здоровье, и проситъ меня сыскать ей спутника. Я не ожидалъ, что мн придется когда нибудь радоваться тому, что я прикованъ службою къ форту Гамильтонъ.

— Но ищите далеко, капитанъ!— вскричалъ м-ръ Тернъ, который между тмъ подошолъ къ нимъ, я сочту за счастіе быть спутникомъ миссъ Ринганъ, всюду и всегда.

Фледа вздрогнула и выраженіе лица ея до того измнилось, что г. Тернъ нахмурился и опустилъ глаза. Еще одинъ взоръ внимательно наблюдалъ двушку.

Г. Карльтонъ отошолъ.

— Вамъ зачмъ хать въ Квичи? спросилъ съ изумленіемъ капитанъ.

Тернъ молчалъ и какъ будто обдумывалъ отвтъ свой.

— Отчего же не хать?— сказалъ онъ наконецъ, смотра на Фледу, которая потупила глаза,— разв миссъ Ринганъ не позволитъ… Мы живемъ въ странномъ свт, m-me Декатуръ!

— Какое новое замчаніе!— отвчала хозяйка, смясь, — нельзя ли узнать, что это значитъ?

— Такъ вы не слыхали новости? спросилъ Тернъ.

— Какой новости?

— Гмъ!.. Видно она не разошлась еще по городу, отвчалъ онъ скромно.— Въ самомъ дл, вы ничего не слыхали?

— Да объ чемъ ты толкуешь? спросилъ капитанъ.— Скажи скоре свою новость, вн пора хать.

— Такъ… поговариваютъ… Разсказываютъ непріятныя вещи о фамиліи, которая до сихъ поръ пользовалась общимъ уваженіемъ.

— Въ нашемъ город?

— Въ нашемъ!.. Говорятъ, что производится слдствіе надъ однимъ изъ согражданъ… одной изъ лучшихъ фамилій… важное преступленіе…

— Согражданъ!.. Важное преступленіе?.. Что же это такое?

— Если вы еще не слыхали, то я лучше промолчу, можетъ быть, скоро эта новость разлетится повсюду съ быстротою молніи. При томъ, можетъ быть, еще семейство постарается замять дло, и такъ, чмъ меньше говорить о немъ, тмъ лучше… но противная партія не легко выпуститъ это дло изъ рукъ.

— Странныя вещи случаются въ свт!— замтила хозяйка, удаляясь.

Немного погодя, Тернъ сказалъ своему пріятелю:

— Отправляйся, Чарльзъ, и не безпокойся о своей дам, если мн случалось когда провиниться передъ красавицами, то я намренъ загладить вины своя и для того посвящу вс свои минуты и старанія твоей кузин.

— Другія тебя за это не извинять!— отвчалъ капитанъ.

И взвидвъ гд-то вдали знакомаго, капитанъ прошолъ черезъ гостиную, чтобы поговорить съ нимъ. Оставшись одинъ съ Фледой, Тернъ подалъ ей руку, она была блдна, какъ смерть. Подъ предлогомъ чрезмрнаго жара, онъ повелъ ее въ небольшую комнату, гд висли плащи гостей. Тамъ воздухъ былъ свже, Тернъ посадилъ Фледу за стулъ и сталъ подл нея въ ожиданіи, что она заговоритъ съ нимъ.

— Какъ мн понять ваше поведеніе?— спросила она, помолчавъ немного.

— Потрудитесь лучше объяснить мн свое,— отвчалъ онъ серьзно.

Фледа глубоко вдохнула.

— Мн нечего объяснять… я ничего не сдлала… сказала она, опустивъ голову.

— Разв вы думаете, что я безъ всякихъ видовъ согласился исполнить ваше желаніе?

— Я думала, что вы общали мн дйствовать безъ условій!— сказала она такъ трогательно, что смягчила бы тигра.

— Разв вы меня не поняли?

— И такъ… все кончено?.. спросила Фледа, помолчавъ немного.

— Нтъ еще, но скоро будетъ поздно. Слабая рука можетъ еще есе остановить, впослдствіи же и самая сильная ничего не сдлаетъ.

— Гд же ваше общаніе?— спросила Фледа, смотря ему прямо въ глаза, хотя чрезвычайная блдность и обличала ея волненіе.

— Разв что нибудь длается даромъ?

— Я вамъ ничего не общала,— живо отвчала Фледа.

— Извините… вы мн позволяли надяться.

— Нтъ… если вы надялись… я въ этомъ не виновата.

— Вы мн отказываете?— сказалъ онъ съ горестію.

— Я должна сказать вамъ прямо, м-ръ Тернъ,— отвчала Фледа, отнимая у него свою руку.— Я никогда не намрена была васъ обманывать… тогда я была слишкомъ больна и не могла говорить порядочно. Я не виновата.

— Вы хотите сказать, что я воспользовался этимъ положеніемъ и вынудилъ у васъ слово, отъ котораго зависитъ счастіе моей жизни?

— Разв вы не можете поступить великодушно… хотъ разъ въ жизни? прибавила она мысленно.

— Нтъ, если изъ великодушія долженъ отказаться отъ васъ.

Фледа молчала и закрыла лицо руками.

— Неужели я не могу ничего надяться?— продолжалъ онъ, наклонясь къ ней и стараясь отвести ея руки,— неужели вы не хотите подарить мн ни одного взгляда… не хотите вымолвить того слова, которое сдлало бы меня такъ счастливымъ… и вашихъ родныхъ, также?..

— Я не могу… прошептала Фледа.

— Даже для нихъ?..

— Можете ли вы требовать, чтобы я сдлала для нихъ то, чего не длала для себя?

— Ну, такъ сдлайте же это для меня!— воскликнулъ онъ значительно.— Скоро будетъ поздно. Да, я признаюсь въ своемъ эгоизм… я не могу отказаться отъ васъ, потому что отъ васъ одной ожидаю своего счастія… Но, положитесь на меня я составлю и ваше.

Не взглянувъ на него, не отвчая ни слова, Фледа встала.

— Такъ вотъ ваше великодушіе!— сказалъ онъ ей тихо, но съ упрекомъ.

— Не о томъ рчь,— отвчала Фледа, дрожа всмъ тломъ,— я не могу сдлать зла, даже если изъ него должно произойти добро.

— Зла!— вскричалъ онъ, удерживая ее,— какого же зла я отъ васъ требую? Напротивъ, я умоляю васъ предупредить большое зло.

Фледа сложила руки и сказала спокойно:

— Я не могу ничего требовать отъ васъ, сэръ, но не могу также и дать вамъ того, что не въ моей власти.

— Въ чьей же власти сердце, котораго я прошу у васъ?— прибавилъ онъ быстро.

Чувство негодованія придало силы Флед. Она опять хотла уйти, онъ снова удержалъ ее.

— Вы думаете, что я не понимаю?— продолжалъ онъ съ насмшкою, горькою, язвительною, какъ лезвее кинжала.

— По крайней мр я не понимаю, сказала Фледа.

— Вы думаете, что я не знаю, для кого вы сюда пріхали?

Фледа устремила на него взглядъ, полный невинности, но онъ не унялся.

— Что, этотъ господинъ объявилъ себя вашимъ поклонникомъ, какъ встарину?

— Не принуждайте меня, какъ встарину, просить его покровительства!— сказала Фледа, и сильное негодованіе вспыхнуло на кроткомъ ее личик.

— Покровительства! Кто просить покровительства?— сказалъ входящій въ эту минуту капитанъ Росситуръ.— Если кому нуженъ защитникъ и покровитель — я готовъ!.. Но противъ кого же нужно покровительство?. Э, старый пріятель, Льюизъ? По какому случаю миссъ Фледа нуждается въ моемъ покровительств, мистеръ Тернъ?

Фледа такъ быстро ухватилась за руку своего кузена, что очевидно нуждалась въ защит.

— Можете спросить у нея самой, сказалъ Тернъ прежнимъ тономъ,— я не имю чести быть ея переводчикомъ.

— Когда я тебя спрашиваю, такъ ты мн и отвчай, брать!— сказалъ капитанъ.

— Я не увренъ, что миссъ Ринганъ будетъ пріятно мое вмшательство, отвчалъ Тернъ,— миссъ Рингамъ, прикажете ли сказать капитану — кому нужно покровительство и по какому случаю?

Фледа подняла голову и съ умоляющимъ видомъ коснулась руки своего гонителя, но не сказала ни слова.

— Угодно ли вамъ подать мн руку,— продолжалъ онъ, взявъ тихо руку Фледы,— угодно ли вамъ подать мн руку, для успокоенія капитана Росситура? Еще не поздно… Капитанъ, попросите ее.

— Что все это значитъ? спрашивалъ капитанъ, смотря то на Терна, то на свою кузину.

— Можете быть посвящены въ эту тайну, какъ скоро заблагоразсудите.

— Мы объ этомъ поговоримъ съ вами!— прибавилъ Росситуръ, видя что пріятель его собирается уйти изъ комнаты.

— Обратитесь лучше къ кому нибудь другому, сказалъ Тернъ, — впрочемъ я готовъ къ вашимъ услугамъ.

Капитанъ Росситуръ, выведенный изъ себя, выразился очень рзко на счетъ нелпаго поведенія Терна, потомъ обратился къ Флед, которая, страшась боле всего его разпросовъ, сказала, что она такъ слаба и встревожена, что вовсе не въ состояніи говорить.

Къ эту минуту пришла г-жа Декатуръ съ дочерью узнать, что случилось съ Фледой. Приходъ ея былъ какъ польза боле кстати, онъ вывелъ Фледу изъ затрудненіи. Она отвчала на заботливые вопросы хозяйки, что ей сдлалось дурно, выпила стаканъ воды, и объявила, что ой лучше и что, она готова воротиться въ гостиную. Ей чрезвычайно хотлось поскоре отправиться домой, однако она чувствовала необходимость перемочь себя и притвориться спокойною, чтобы отдалить подозрнія.

Она вошла въ гостиную объ руку съ г-жею Декатуръ, не выпуская ни не минуту изъ виду роли которую должна играть. Когда капитанъ пришелъ спросить не можетъ ли онъ теперь ухать, — она его не удерживала, но едва онъ ухалъ, какъ она спохватилась, что ей слдовало бы попросить его завтра утромъ повидаться съ нею, прежде чмъ хать къ Торну. Ужасное безпокойство, которое ей причинила эта мысль не позволило ей устоять на ногахъ, она сла, и, чтобы заняться чмъ нибудь, принялась, безъ вниманія, перебирать рисунки лежавшаго на стол альбома. Вскор ей показалось, что кто-то стоитъ подл нея, она обернулась — это былъ Карльтонъ.

— Вы нездоровы? спросилъ онъ нжно.

Фледа живо схватилась рукою за голову, какъ будто порайонная внезапною болью, или, можетъ быть, чувствуя себя не въ состояніи притворяться доле.

— Не угодно ли вамъ чего нибудь?

— Нтъ, прошептала она.

— Можетъ быть, вы желаете возвратиться домой?… Моя карета здсь.

Фледа взглянула на него, какъ на своего ангела-избавителя, и немедленно встала, чтобы взять руку, которую онъ подавалъ ей. Она хотла тотчасъ же выйти изъ гостиной, но онъ умрилъ ея живость, и, благодаря его спокойной предусмотрительности, они, не обративъ на себя вниманія гостей, вышли на лстницу, которая вела въ уборную. Тамъ Фледа наскоро надла свой плащъ и капоръ, боясь, чтобы кто нибудь не увидлъ ея, потомъ подала руку Карльтону и сла въ карету.

Они хали въ мрачномъ безмолвіи, безпокойство Фледы безпрестанно усиливалось. Карльтонъ зналъ, что она не въ обморок и не плачетъ, при свт каретныхъ фонарей онъ видлъ ея ужасную блдность, онъ также замтилъ, что на лиц ея выражалась не тихая скорбь, которой остается только покориться, и не мрачная ршительность противиться испытанію: — но ужасъ, но тоска, которая не знаетъ куда дваться отъ неизбжной опасности.

Они подъзжали къ дому г-жи Эвелинъ.

— Я не могу васъ видть въ такомъ положеніи, сказалъ Карльтонъ, коснувшись слегка руки ея.— Вы больны?

Фледа не отвчала, но опять схватилась рукою за голову, какъ-бы ощущая сильную боль.

— Ради вашей старинной дружбы, скажите мн, не могу ли я быть вамъ полезнымъ?

Эти ласковыя и нжныя слова глубоко тронули бдную Фледу, она закрыла лицо руками. О, если бы былое могло возвратиться! Если бы она опять, какъ дитя, могла просить его покровительства!

Карльтонъ молчалъ нсколько минутъ, между тмъ, какъ Фледа изнемогала подъ бременемъ гнетущихъ мыслей.

— Докторъ Грегори еще не возвратился?

— О, нтъ!

Выраженіе, съ какимъ сказаны были эти слова, показывало, какъ ей горько его отсутствіе, какъ она желаетъ его возвращенія.

— Имете ли вы ко мн довренность?— спросилъ онъ, посл минутнаго молчанія.

— Полную, совершенную довренность! сказала Фледа, заливаясь словами. И не въ силахъ доле владть собою, не помни, что говоритъ, она прибавила съ дтскою простотою: ‘Я довряю вамъ, боле, чмъ кому нибудь въ свт!’

Слова Карльтона, его обращеніе на минуту перенесли ее къ золотымъ годамъ дтства, она снова видла въ немъ своего покровителя, снова отдавалась подъ его защиту.

— Поручите мн все, что безпокоитъ васъ, я исполню все, какъ врный другъ.

Въ ужасномъ волненіи Фледа взглянула на улицу, карета остановилась у подъзда г-жи Эвелинъ. Лакей соскочилъ, чтобы отворить дверцы, г. Карльтонъ сказалъ ему:

— Не теперь, объзжай кругомъ сквера… я скажу, когда остановиться.

Фледа сидла неподвижно, взволнованная и не зная на что ршиться. Если бы можно было помшать Чарльзу видться съ Терномъ. Но какъ Карльтонъ это сдлаетъ?… Однако же въ его обращеніи, въ его поступкахъ была какая то важность, внушающая страхъ и довренность… Воспоминанія дтства представляли ей нкоторые случаи, въ которыхъ прекрасный характеръ Карльтона имлъ сильное вліяніе на окружающихъ его. Не могъ ли бы онъ какъ нибудь спасти ея дядю отъ грозящей ему опасности?… Но какъ измнить тайн дяди?… Какъ разсказать эту постыдную исторію человку съ такимъ возвышеннымъ характеромъ, съ такими изящными чувствами?… Не разорветъ ли это ихъ дружбы?… Но эта жестокая мысль мгновенно исчезла, когда ей представились требованія Терна… Пожертвовать собою грубому эгоисту значило добровольно обречь себя на всю жизнь несчастію и потерять уваженіе того, къ кому стремились вс чувства ея сердца. Наконецъ она съ ужасомъ оглянулась на дло, пагубныя слдствія котораго уже чувствовала. Скоро это преступное дло будетъ всмъ извстно. Но, хотя Карльтонъ и другъ ей, хорошо ли докучать ему грустными подробностями дла, которое вовсе до него не касается?…

Вс эти мысли выражались на чистомъ, откровенномъ личик двушки. Карльтонъ наблюдалъ эту тоску, эту горесть, которая ежеминутно усиливалась.

— Вы сказали, что имете ко мн довренность?… сказалъ онъ наконецъ, взявъ ея руку.

— Но… я не знаю, можете ли вы тутъ что нибудь сдлать… отвчала она дрожащимъ голосомъ.

— Представьте мн судить объ этомъ.

— У меня не достаетъ духу безпокоить васъ этими жалкими мелочами.

— У васъ не должно бы доставать духу мн отказывать,— отвчалъ онъ съ спокойною увренностію, — для меня не можетъ быть ничего пріятне, какъ трудиться для васъ,

Фледа выслушала эти слова простодушно, какъ дитя. Карльтонъ не долго ждалъ ея отвта. Посл краткаго, послдняго раздумья, она подняла голову и спокойно смотрла на своего внимательнаго слушателя.

— Я скажу вамъ все, м. Карльтонъ, хотя не знаю наврное, хорошо ли сдлаю, но у меня нтъ силъ думать… сегодня… сказала она, взявшись рукою за голову,— а кром васъ нтъ друга, къ которому я могла бы обратиться…

Она остановилась, потомъ продолжала дрожащимъ голосомъ:

— М. Тернъ владетъ… тайною, отъ которой… зависитъ… спок… а теперь… теперь онъ требуетъ… онъ назначаетъ условія… за свою скромность…

— А на эти условія нельзя согласиться?

— Нельзя… и… ахъ! лучше сказать вамъ все вдругъ: онъ совершилъ преступленіе…

— М. Тернъ?

— Нтъ, ахъ, нтъ! сказала Фледа, обливаясь горькими сковами, не онъ…

Она была въ чрезвычайномъ волненіи, наконецъ, перемогла себя, и продолжала уныло:

— Давно уже… будучи не въ состояніи заплатить долгъ… онъ далъ на имя г. Терна вексель, и никогда не могъ уплатить по этому векселю… Мы только недавно узнали объ этомъ… на той недл, онъ готовъ былъ ухать за границу… но м-ръ Тернъ общалъ совершенно оставить это дло, я поврила, и пріхала сюда, чтобы отыскать дядю Ральфа и уговорить его воротиться домой.— Онъ возвратился, а теперь, Тернъ говоритъ, что не оставитъ дла, и не выпуститъ дядю изъ рукъ… И я буду въ этомъ виновата!— прибавила она, будучи не въ силахъ доле удерживать свои слезы.

— Тернъ общалъ безъ условій?

— Конечно… онъ такъ сказалъ… и теперь говоритъ, что общалъ подъ условіями… а дядюшка былъ бы теперь уже спасенъ отъ его преслдованій, если бы я не удержала его.

— Мн кажется, я могу уладить это дло, — спокойно сказалъ Карльтонъ.

— Но это еще не все,— продолжала Фледа, нсколько минутъ тому назадъ, Чарльзъ засталъ меня въ разговор съ м-ромъ Терномъ, Тернъ былъ раздосадованъ, они сказали другъ другу нсколько рзкихъ словъ… Чарльзъ погрозилъ, что разсчитается съ нимъ, если они увидятся — прибавила бдная Фледа,— тогда все кончено… Чарльзъ такъ горячъ… я знаю чмъ это должно кончиться.

— Гд можно найти вашего кузена?

— Я не знаю, гд онъ останавливается въ город.

— Кажется, онъ уже ухалъ отъ г-жи Декатуръ? Не знаете ли вы, гд онъ будетъ сегодня вечеромъ?

— Знаю,— сказала Фледа, припомнивъ, что Чарльзъ съ нсколькими ффицерами приглашонъ былъ на балъ къ сестр своего полковника, онъ у г-жи Фуше.

— Я знакомъ съ нею. Этотъ вексель… онъ данъ на имя Льюиза Терна, или на имя его отца?

— Отца.

— Принялъ ли отецъ участіе въ этомъ дл?

— Нтъ,— сказала Фледа, въ первый разъ спохватившись, какъ это важно.

— Какое мнніе вы имете о старик Терн?

— Онъ мн казался всегда очень добрымъ и любезнымъ… Сынъ вовсе на него не похожъ.

Карльтонъ приказалъ кучеру остановиться.

— Знаете ли вы, на какую сумму былъ выданъ вексель? Мн не худо знать это.

— На 4000 долларовъ,— отвчала Фледа шопотомъ пылая отъ стыда.

— Когда былъ онъ данъ?

— Наврно не знаю… Лтъ шесть тому назадъ… должно быть зимою 1843.

Карета остановилась, Карльтонъ, помогая Флед выйти, взялъ ея руку и поднесъ къ губамъ своимъ, это была печать его общанія. Фледа всю ночь чувствовала этотъ поцлуй на рук своей.

XIX.
Дуэль разстроена.

Карльтонъ похалъ къ г-ж Фуше, которая приняла его очень привтливо, и, не слушая его извиненій въ томъ, что онъ явился безъ приглашенія, отвчала, что была бы очень рада, если бы онъ чаще такъ передъ нею провинился. При первой возможности, онъ подошолъ къ Чарльзу и пригласилъ его на завтракъ въ слдующее утро. Хотя Чарльзъ не любилъ Карльтона и не ожидалъ его приглашенія, но, невольно подчиняясь его неодолимому обаянію, не только принялъ приглашеніе, но и принужденъ былъ прибавить — съ большимъ удовольствіемъ.— Когда же Карльтонъ просилъ его не видаться прежде завтрака ни съ кмъ, ни въ какомъ случа, общая объяснить посл причину такого требованія, капитанъ сначала немножко обидлся такимъ стсненіемъ своей свободы, однако, вскор далъ слово съ удовольствіемъ.— Съ бала г-жи Фуше, Гюи Карльтонъ отправился къ Терну. Былъ второй часъ по-полуночи.

— У себя ли г. Льюизъ Тернъ? спросилъ онъ у слуги, отворившаго дверь.

— У себя!

— Мн нужно видть ого, по длу, на нсколько минутъ.

— Теперь не время заниматься длами — закричалъ Льюизъ Тернъ съ лстницы.— Я никого не принимаю.

— Только на нсколько минутъ, — возразилъ г. Карльтонъ.— Мое дло очень важно.

— Все, что угодно — я по ночамъ не занимаюсь длами.

Карльтонъ отдалъ лакею свою карточку, прося отнести ее къ г. Терну — отцу, и просить, чтобы онъ принялъ его на нсколько минутъ.

— Что это значитъ?— сказалъ Тернъ, останавливая лакея на лстниц.— Къ отцу? Ба! это вовсе до него не касается. Ну, пожалуйте, сэръ, если непремнно хотите… Все равно, кончимъ разомъ.

Карльтонъ поднялся по лстниц и пошолъ за молодымъ человкомъ въ его комнату.

— Вы, вроятно, позволите мн принять эту предосторожность?— сказалъ Тернъ, запирая дверь на ключъ.

— Разумется,— холодно отвчалъ Карльтонь, вынимая ключъ и положивъ его въ карманъ.— Мое дло совершенно частное… и не требуетъ свидтелей.

— Тмъ больше, что оно васъ близко касается… сказалъ Тернъ язвительно.

— Которую часть дла вы разумете?— спросилъ Карльтонъ такъ вжливо, что Тернъ обидлся и смшался.

— Я вамъ это сейчасъ объясню!— вскричалъ онъ, бросаясь къ другой сторон комнаты, гд было нсколько дверей, которыя онъ началъ отворять одну за другою съ какимъ то лихорадочнымъ волненіемъ.

Комната, въ которой они были, казалась кабинетомъ, посреди стоялъ длинный столъ съ письменнымъ приборомъ, вокругъ комнаты было много полокъ и шкаповъ, тамъ и сямъ стояли столики и консоли, на которыхъ лежали карты, гравюры, портфели, и множество различныхъ предметовъ, означавшихъ, что хозяинъ — человкъ свободный и любитъ литературныя занятія.

Тернъ возвратился черезъ нсколько минутъ и наружность его страшно противорчила мирному, ученому виду его комнаты.

— Возьмите,— сказалъ онъ, подавая своему гостю два пистолета — выбирайте любой я становитесь скоре на мсто… Гораздо лучше немедленно приступить къ длу.

Онъ былъ страшно разгоряченъ и взволнованъ. Карльтонъ взглянулъ на него, и спокойно осмотрлъ заряженный пистолетъ.

— Вотъ совсмъ неожиданное дло! сказалъ онъ, — я не знаю, чего вы отъ меня желаете, м-ръ Тернъ.

— Довольно того, что я знаю! Становитесь на мсто, милостивый государь, вы разъ отъ меня ускользнули, но, прибавилъ онъ грозно, теперь уже не ускользнете!

— Неужели вашъ гнвъ продолжается столько лтъ?

— Нтъ, нтъ сэръ!… совсмъ не то!… Я презираю эту старую исторію, такъ же какъ презираю васъ самихъ. Вы меня оскорбили боле чувствительнымъ образомъ!

— Потрудитесь объяснить, какъ, — сказалъ Карльтонъ, положивъ пистолетъ на столъ.

— Тутъ нечего объяснять, вскричалъ Тернъ, задыхаясь отъ злобы,— если вы говорите, что не знаете, то вы низко лжете. Больше говорить я съ нами не стану.

— Я не оскорблялъ васъ преднамренно, м-ръ Тернъ… Я васъ не оскорблялъ вовсе,

— Значить, Карльтонъ можетъ быть лжецомъ… вы лжете, сэръ… вроятно не вы одни изъ вашей фамиліи. Становитесь, — угодно ли вамъ становиться на мсто?

— Ну, если уже мн на роду написано драться, то, видно, длать нечего,— сказалъ небрежно Гюгъ, но такъ какъ мн поручено дло, котораго я не могу исполнить посл дуэли, то я долженъ прежде на него обратить ваше вниманіе.

— Нтъ, милостивый государь! Я не хочу ни чмъ заниматься… не хочу ни о чемъ слышать. Я васъ знаю… не хочу слушать ни слова. Вотъ одно, о чемъ вы должны думать: становитесь!

— Я не хочу вашихъ пистолетовъ, м. Тернъ,— сказалъ Карльтонъ холодно, положивъ свой пистолетъ, они слишкомъ громки.

— Какая нужда? вскричалъ Тернъ,— дверь заперта на ключъ.

— Но уши вашихъ людей не заперты.

Ни голосъ, ни взглядъ, ни движенія его не дотеряли ни спокойствія своего, ни благородства. Эта безмятежность начала дйствовать за Терна.

— Ну, будь по вашему!— вскричалъ онъ, бросивъ свой пистолетъ, и уходя въ спальню, — вотъ дв шпаги, если вамъ это пріятне, хотя мн кажется, что на пистолетахъ было бы короче… Вотъ шпаги.. выбирайте.

Карльтонъ внимательно осмотрлъ шпаги и потомъ положилъ ихъ на столъ.

— Я не возьму въ руки шпаги, пока вы меня не выслушаете м-ръ Тернъ. Я пришолъ поговорить съ вами по порученію третьяго лица. Я бы не сдержалъ своего слова, если бы позволилъ себ увлечься поступкомъ, который помшаетъ мн исполнить мое порученіе. И такъ, прежде всего, займемся моимъ дломъ.

Взоры и вся наружность Карльтона выражали непоколебимую ршимость, и противникъ его увидлъ, что длать нечего.

— Ну, говорите же, и кончимъ поскоре,— сказалъ, какъ бы по невол Тернъ,— я знаю, уже о чемъ вы говорить намрены.

— Я пришолъ отъ имени моего друга, г. Росситура.

— Отчего же вы не назоветесь другомъ другой особы? Это было бы ближе къ правд.

Не смотря на насмшливыя слова, въ голос Терна слышалось глубокое горе. Карльтонъ отвчалъ съ искреннимъ состраданіемъ:

— Позвольте мн самому выбирать мои выраженія, такъ будетъ справедливе.

Эти слова сказаны были серьзно, но безъ малйшаго высокомрія. Тернъ молчалъ.

— Мн извстны,— продолжалъ Карльтонъ,— вс подробности, касательно дла Росситура… я пришолъ узнать, нельзя ли кончитъ миролюбиво?

— Нтъ, никакой уступки… я не хочу ни о чемъ слышать… Дло пойдетъ своимъ чередомъ, и бездльникъ будетъ сидть въ тюрьм, онъ очень заслужилъ это.

— Подумали ли вы, сэръ, что этотъ поступокъ повергнетъ въ отчаяніе цлое семейство? Омо не заслужило этого.

— Что же длать? Нельзя измнить строгости закона для того, чтобы не огорчить кого нибудь. Когда человкъ сдлается мошенникомъ, онъ лишаетъ чести свое семейство, это часть его наказанія.

— Законъ нелицепріятенъ, сказалъ Карльтонъ,— но другъ можетъ быть милосердъ.

— Я не пользуюсь титуломъ друга,— сказалъ язвительно Тернъ и не имю никакого повода быть милосердымъ. Я очень радъ, что бездльникъ, который потерялъ всякое право на уваженіе, будетъ наказанъ всеобщимъ презрніемъ,— я очень желаю, чтобы м-ръ Росситуръ познакомился съ тюрьмою.

— А вамъ никогда не приходило въ голову, что всеобщее презрніе можетъ пасть не на одного Росситура, что человкъ можетъ быть опозоренъ и вн тюрьмы?

Тернъ съ изумленіемъ взглянулъ на своего противника, твердый и повелительный взоръ Карльтона ему не понравился.

— Объяснитесь!— сказалъ онъ высокомрно.

— Мн извстны вс подробности этого дла, м-ръ Тернъ. Если дло пойдетъ въ огласку — подробности также сдлаются извстными.

— Она вамъ все разсказала!— вскричалъ Тернъ, не помня себя отъ бшенства.

Карльтонъ молчалъ, лицо его выражало спокойную увренность, которая удерживала другихъ въ почтеніи.

— Понимаю!— сказалъ Тернъ,— теперь ясно, для чего нашъ англійскій молодецъ пожаловалъ сюда просить насъ помириться съ его благороднымъ другомъ, г. Росситуромъ!.. Ему неловко будетъ адресовать письма къ преступнику… Довольно, сэръ — продолжалъ онъ, схвативъ пистолетъ, — переговоры кончены, становитесь на мсто, повторяю вамъ, становитесь — я ждать не стану.

Карльтонъ вышибъ у него изъ рукъ пистолетъ.

— Не теперь еще,— сказалъ онъ,— этимъ мы займемся посл, помните, что я вамъ далъ слово, но, пока дло не будетъ кончено, я не возьмусь за оружіе.

— Что тамъ еще?— вскричалъ нетерпливо Тернъ,— когда Росситуръ будетъ признанъ виновнымъ, и, разумется, осужденъ — вамъ придется оставить свои виды на его племянницу, или покрыть себя стыдомъ вмст съ нею. Что же еще говорить? Больше нечего. Вотъ и все ваше дло.

— Ошибаетесь, мистеръ Тернъ, — отвчалъ Карльтонъ серьзно.

— Право? Въ чемъ же?

— Ошибаетесь во всемъ.

— То есть — огласка этого дла на мало не помшаетъ нашимъ намреніямъ?

— Ни мало.

— Не хотите ли вы уврять, что ваши претензіи не одинаковы съ моими?

— Я не имю никакихъ претензій.

— Но вдь она васъ любитъ? вскричалъ Тернъ.

— Я никогда ее объ этомъ не спрашивалъ.

— Такъ отчего же она къ вамъ обратилась сегодня съ такою довренностію?

— Я старинный другъ ея, и она не имла около себя никого, кому бы могла довриться.

— И вы, разумется, не ожидаете никакой награды за свои услуги?

— Никакой, сэръ. Я только желаю помочь ей.

— Ну, все равно,— сказалъ Тернъ, съ двусмысленнымъ выраженіемъ, — мн все равно, что вы сдлаете, когда истина сдлается извстною. Что до меня касается, мн бы никогда не пришло и въ мысль — породниться съ семействомъ преступника.

— Вы знаете, что въ случа огласки дла, счастіе двушки, которою вы интересуетесь, будетъ непремнно разрушено, потому что вдь она помшала своему дяд уйти изъ Америки, когда было еще не поздно.

— Тутъ длать нечего,— сказалъ Тернъ, стуча по столу линейкою: если она удержала своего дядю, то пусть и терпитъ послдствія. Я въ этомъ не виноватъ.

— И такъ, вы ршились непремнно пустить дломъ ходъ? Повторяю вамъ, что вс обстоятельства тогда пойдутъ въ огласку.

— Къ счастію, разглашать ихъ некому будетъ,— сказалъ насмшливо Тернъ.

— Извините, они будутъ извстны везд, гд знаютъ имя г. Терна

— Молодой двушк эта огласка будетъ не очень по вкусу,— замнилъ насмшливо Тернъ,— огласка не прибавитъ ей счастія.

— Я все возьму на себя,— отвчалъ Карльтонъ спокойно.

— Вы осмлитесь! вскричалъ Тернъ,— вы не выйдете живымъ изъ этой комнаты!

Гнвъ Терна достигъ высшей степени, его фамильная гордость была въ опасности, его подозрнія подтверждались, и кром того, его планы встртили сопротивленіе. Теперь имъ владло одно сильное желаніе: отмстить своему противнику. Онъ бросился къ оружію, во Карльтонъ, примтивъ его движеніе, отстранилъ его сильною рукою.

— Стойте на своемъ мст,— сказалъ онъ такимъ тономъ, который принудилъ Терна отступить, — я вамъ сказалъ уже, что мы за это примемся посл, теперь я еще не готовъ. Сначала кончимъ дло.

— Что тутъ кончать?— вскричалъ Тернъ въ бшенств, — я уже сказалъ, что вы не выйдете живымъ изъ этой комнаты!

— Моя жизнь не въ вашихъ рукахъ, м. Тернъ, и прежде чмъ ее подвергнуть опасности, я хочу кончить дло, если не съ вами, то съ вашимъ батюшкою, котораго оно ближе касается.

— Вы не можете выйти отсюда, чтобъ видть батюшку,— сказалъ Тернъ дерзкимъ тономъ.

— Это отъ меня зависитъ,— разв вы мн воспрепятствуете такими средствами, къ какимъ я не считаю васъ способнымъ.

Тернъ молчалъ.

— И такъ вы намрены подвергнуть это несчастное семейство всей строгости законовъ?

— То есть, вы хотите, чтобы я отказался отъ всхъ правъ своихъ выпустилъ изъ рукъ виноватаго? Онъ вполн заслужилъ свою участь, хотя бы тмъ, что такъ долго утаиваетъ мои деньги. Пусть съ него хоть кожу сдерутъ, а я хочу получить свои деньги!

— Мн поручено вамъ возвратить ихъ, съ условіемъ, что вы мн выдадите вексель. Вотъ заемное письмо на имя перваго здшняго негоціанта.

Тернъ въ сильномъ волненіи не зналъ что длать и хлопалъ по столу линейкой. Благородный взглядъ, твердость его противника были порукою въ томъ, что онъ не поколеблется исполнить свои угрозы и пуститъ дло въ огласку. Если его мщеніе не удастся, то ему этого очень не хотлось — а если удастся…

— Глупо раздумывать,— сказалъ онъ наконецъ, съ принужденнымъ смхомъ, — если глазъ меня не обманетъ, то я черезъ пять минутъ возьму свой вексель назадъ. Извольте, я согласенъ. Во всемъ случай.

Онъ ушолъ въ другую комнату, и черезъ дв минуты возвратился, держа въ рукахъ вексель. Разсмотрвъ бумагу внимательно и спокойно, чтобы увриться, что она именно та самая, Карльтонъ подписалъ и подалъ ему.

— Случая нтъ ни въ чемъ, м-ръ Тернъ, это слово безъ смысла,— сказалъ онъ, поднося вексель къ свчк.

— Что вы подъ этимъ разумете?

— То, что жизнь наша находится въ рукахъ Верховнаго распорядителя всхъ земныхъ вещей. Теперь, можете взять мою жизнь — вамъ этого очень хочется!

— Прекрасно! Становитесь на мсто и берите оружіе — сказалъ Тернъ, схвативъ пистолетъ, — становитесь къ столу, а о шум не заботьтесь!

— Я останусь здсь, — отвчалъ Карльтонъ, скрестивъ спокойно руки, — становитесь, гд вамъ угодно.

— Но у васъ нтъ оружія!— вскричалъ нетерпливо Тернъ,— берите же пистолеты — что же вы мшкаете?

— Мн не нужно оружія,— сказалъ Карльтонъ улыбаясь,— я не намренъ вредить вамъ, м-ръ Тернъ, и нисколько не желаю вамъ зла. Вы же вольны поступить какъ вамъ угодно.

— Но вы общали дать мн удовлетвореніе,— простоналъ Тернъ въ отчаяніи.

— И держу свое слово.

Тернъ выронилъ пистолетъ… Лицо его исказилось отъ гнва… прошло нсколько минутъ въ молчаніи.

— Что же?.. спросилъ Карльтонъ, улыбаясь.

— Я не могу же стрлять одинъ… пробормоталъ Тернъ, задыхаясь.

— Я въ вашемъ распоряженіи, но мн стрлять не для чего, мн мстить не за что.

Новое молчаніе. Тернъ не шевелился, страшно было смотрть на него.

— Я пришолъ сюда не какъ врагъ, — продолжалъ Гюи, подходя къ нему,— я и теперь не врагъ вамъ, м-ръ Тернъ. Поврьте мн — оставьте и вы свою непріязнь, и подайте мн руку на миръ.

Обуреваемый сильными страстями, Тернъ стоялъ пристыженный и не зналъ что длать… Это дружеское предложеніе было ему противно, но оно было сдлано такъ привтливо, и такъ согласовалось съ его собственнымъ, всегда вжливымъ обращеніемъ, что онъ не могъ противиться, и, вмсто пистолета, протянулъ Карльтону руку.

— Считаю лишнимъ уврять васъ, что если вы будете молчать о нашемъ сегодняшнемъ разговор, то никто о немъ не узнаетъ,— прибавилъ Карльтонъ.

Тернъ молча поклонился, и Карльтонъ вышелъ, противникъ вжливо проводилъ его до дверей.

Съ капитаномъ Росситуромъ Карльтону легко было толковать за завтракомъ. Уже одинъ этотъ изящно сервированный завтракъ достаточно развеселилъ Чарльза, радушный пріемъ и бесда хозяина скоро еще боле его заняли и онъ совершенно забылъ зачмъ пріхалъ. Завтракъ приходилъ къ концу, а о дл еще не упоминали.

— Вчера я васъ приглашалъ нсколько странно, капитанъ,— сказалъ наконецъ Карльтонъ, — вы не требуете у меня объясненія?..

— Я совсмъ позабылъ объ этомъ,— отвчалъ простодушно Чарльзъ, я самъ не всегда наблюдаю строго приличія, и потому не требую объясненія на всякую странность.

— Если такъ, то вы, вроятно, меня извините, что я мшаюсь не въ свое дло. Вы, вчера ввечеру, были недовольны поведеніемъ м-ра Терна?

Росситуръ открылъ глаза и готовъ былъ спросить, откуда его хозяинъ узналъ объ этомъ. Но Карльтона не легко было разспрашивать, и глаза капитана скоро опустились къ тарелк.

— Я его не могъ понять,— отвчалъ онъ,— и не знаю хорошенько въ чемъ дло. Но я у него потребую удовлетворенія.

— Капитанъ, я хотлъ просить васъ объ одолженіи.

— Все, что вамъ угодно — все, что отъ меня зависитъ.

— Оговорка мудрая, — замтилъ Карльтонъ, — надюсь, что вы не найдете моей просьбы безразсудною. Я вамъ буду чрезвычайно обязанъ, если вы на этотъ разъ оставите безъ вниманія глупость и дерзость Терна.

Капитанъ уронилъ ножикъ отъ удивленія, ему казалось, что его хозяинъ посягаетъ на его достоинство и онъ сдлался щекотливе,

— Милостивый государь… м-ръ Карльтонъ… говорилъ онъ, запинаясь, я съ величайшимъ удовольствіемъ сдлалъ бы для васъ все, что заключается въ предлахъ возможнаго, но эта просьба… согласитесь, сэръ… она выходитъ изъ границъ.

— Позвольте сказать вамъ, капитанъ, что я самъ видлъ г. Терна по поводу дла, которое было причиною его неудовольствія, и уладилъ его миролюбиво, слдовательно, второе свиданіе будетъ безполезно.

— Кто далъ вамъ право улаживать мои дла,— хотлъ въ первую минуту сказать капитанъ, но удержался и только замтилъ:— та частъ дла, которая меня касается, не могла быть улажена третьимъ лицомъ, и требуетъ двухъ, трехъ вопросовъ, которые я долженъ сдлать лично.

— А какой будетъ вроятный исходъ этихъ вопросовъ?— спросилъ энергически Карльтонъ.

— Не знаю, — это будетъ зависть отъ отвтовъ.

— Разв онъ такъ сильно оскорбилъ васъ, что вы не можете ему простить по моей просьб?

— М. Карльтонъ, сказалъ Росситуръ… Я считалъ бы себя счастливымъ еслибы могъ сдлать вамъ пріятное, но… вы видите… дло дотъ о томъ, чмъ человкъ обязанъ самому себ.

— Чмъ же онъ себ обязанъ?

— Не терпть безнаказанно дерзости.

— Даже и тогда, когда это наказаніе растерзаетъ сердце людей, дорогихъ вамъ?

— Такъ вы бы позволили себя оскорблять безнаказанно, м. Карльтонъ?— спросилъ Росситуръ, въ вид неопровержимаго аргумента.

— Нтъ, если бы могъ воспрепятствовать, но, еслибы со мною случилось несчастіе такого рода, то я не понимаю, какимъ образомъ я поправилъ бы бду своею или чужою смертію.

— Честь была бы спасена.

— Не въ томъ честь, капитанъ Росситуръ. Честь находится въ сильной крпости, ударъ, пущенный въ ея стны, не поколеблетъ ихъ.

— Въ этомъ случа безстрастіе и бездйствіе несовмстны съ честію.

— Это еще вопросъ: вспыхнувшая петарда не обязываетъ длать вылазку.

— Однако, наказаніе необходимо, — возразилъ рзко Росситуръ.

— Я съ этимъ не согласенъ. Самые почтенные авторитеты говорятъ, что гораздо славне прощать обиды.

— Но это правило исполнять невозможно,— возразилъ взволнованный капитанъ.— Такъ нельзя жить на свт, мы должны сами охранять себя.

— Непремнно. Но, какую же часть самихъ себя мы охраняемъ, принимая къ сердцу обиды?

— Честь своего имени.

— Въ чемъ же она страдаетъ?

— Во мнніи свта, который клеймитъ безчестіемъ человка, не умющаго защитить свою репутацію.

— То есть,— серьезно сказалъ Карльтонъ, — капитанъ Росситуръ убьетъ дурака за глупое слово, или повергнетъ въ отчаяніе цлое семейство, можетъ быть даже людей, милыхъ его сердцу, и все это только для того, чтобы свтъ не сомнвался въ его храбрости?

— М. Карльтонъ… сказалъ Росситуръ, красня,— что вы подъ этимъ разумете?

— Ничего непріятнаго для васъ, капитанъ.

— Стало быть, вы считаете мнніе свта за ничто?

— Мене, нежели за ничто… когда положу его на всы съ вышеупомянутыми разсужденіями.

— И вы могли бы идти противъ него, не смущаясь?

— По моему, тотъ не храбръ, кто не уметъ себя поставятъ выше этихъ мелочей.

— Я помню… сказалъ полушутя капитанъ,— нсколько лтъ тому назадъ вы подкрпили свои слова самымъ дломъ, по совсти я долженъ признаться, что вы этимъ ничего не потеряли въ общемъ уваженіи.

— Извините вопросъ мой,— продолжалъ Карльтонъ,— разв грозный свтъ такъ заинтересованъ въ этомъ дл? Я просилъ васъ, и настаиваю въ своей просьб, кажется, только пожертвовать мн небольшою личною непріятностію.

— Но, — отвчалъ капитанъ въ замшательств,— я уже сказалъ Терну, что потребую удовлетворенія, и долженъ сдержать слово.

— И вы знаете необходимое слдствіе этого поступка?

— Я этимъ не занимаюсь, это дло второстепенное. Слова должны быть приведены въ дйствіе.

— Во всякомъ случа?

— Какой же случай?

— Не случай… но зная наврно, что придется отдавать строгій отчетъ.

— Не вамъ ли?

— Нтъ, сэръ! отвчалъ грустно Карльтонъ, вы должны будете отдать отчетъ Тому, чей гнвъ страшне всякаго другаго, Тому, кто сказалъ положительно: Не убій!

— Мн очень жаль,— сказалъ Росситуръ, помолчавъ нсколько минутъ, и не въ силахъ будучи скрыть своего смущенія, — я желалъ бы, чтобы вы потребовали отъ меня чего другаго, но за это дло, сэръ, я не могу смотрть съ вашей точки зрнія. Я желалъ бы, чтобы Тернъ былъ вчера въ другомъ мст, или чтобы меня Фледа не затащила къ г-ж Декатуръ, но, когда случилось иначе… помочь невозможно… онъ долженъ отдать мн отчетъ въ своемъ поведеніи, противъ кузины и противъ меня. Право, сэръ, я не могу наступить иначе.

— Позвольте мн снова разсмотрть вопросъ… сказалъ Карльтонъ… если вы не можете, придется мн помочь вамъ.

Капитанъ съ удивленіемъ спросилъ своего собесдника, какъ же онъ намренъ помочь ему.

— Во первыхъ,— сказалъ Карльтонъ,— я похлопочу, чтобы васъ отправили въ вашъ Фортъ, для соблюденія мира.

Онъ говорилъ серьзно, спокойно и съ убжденіемъ. Капитанъ смотрлъ на него въ недоумніи.

— Вы не шутите? спросилъ онъ.

— Позвольте оставить васъ въ сомннія.

— Я не могу согласиться на ваше требоіаніе. Но… вы не серьезно намрены сдлать то, что говорите?

— Очень серьезно.

— М. Карльтонъ, — сказалъ, красня, Росситуръ,— разв такъ долженъ поступать джентльменъ?

Аргументъ былъ не силенъ, Карльтонъ отвчалъ на него продолжительнымъ молчаніемъ. Капитанъ не зналъ какъ скрыть свое смущеніе и досаду, но, какъ бы то ни было, ему и въ голову не приходило ссориться съ своимъ хозяиномъ. Можетъ быть ему это казалось невозможнымъ.

— Извините,— сказалъ онъ,— вроятно, я не такъ понялъ васъ, м-ръ Карльтонъ,— слова ваши для меня странны.

— Однако, я стою на своемъ, капитанъ!— отвчалъ Карльтонъ съ улыбкой.— Это дло не состоится, и я всми силами буду мшать ему. Вы видите — я выполняю на практик свою теорію.

Капитанъ смутился и молчалъ нсколько времени, гордость не позволяла ему признать себя побжденнымъ.

— Полноте, капитанъ!— сказалъ Карльтонъ, пользуясь этою минутою нершимости,— скажите что вы мн прощаете поступокъ, который не имлъ цлью оскорбить васъ,— вы это знаете.

— Не слдовало бы васъ прощать! сказалъ капитанъ смясь, и доказывая на дл, что надобно имть обоюдную охоту къ ссор, чтобы поссориться.

— И такъ, дайте мн руку! Теперь, когда мы поршили вопросъ о чести, общайте — не мн, но тмъ лицамъ, ради которыхъ я прошу у васъ этой милости — общайте, что вы простите этому человку.

Капитанъ нсколько минутъ молчалъ, но трудно было отвергнуть такую просьбу.

— Мн надобно на кого нибудь сердиться! сказалъ онъ полушутя, стараясь скрыть свое замшательство. Найдите мн кого нибудь на мсто Терна и я отъ него отступлюсь, если уже нельзя сдлать иначе.

— Ршено! отвчалъ Карльтонъ весело,— я становлюсь на его мсто. Предоставьте Терна его несчастной участи, а я вашъ должникъ, когда и въ чемъ угодно.

— Хорошо… я его прощаю,— и теперь, М. Карльтонъ, когда нибудь мы съ вами посчитаемся.

— Явлюсь на призывъ вашъ. Когда прідете въ Англію, пожалуйте ко мн въ Карльтонгаузъ — и я дамъ вамъ вс возможныя удовлетворенія.

Молодые люди разстались очень весело, но Чарльзъ задумчиво сходилъ съ лстницы, и — странное дло!— во всю дорогу онъ думалъ о достоинствахъ и совершенствахъ кузины своей Фледы.

XX.
Ароматическій уксусъ.

Фледа весь день страдала мигренью, этою неизбжной гостьей, которая посщала ее всякій разъ, когда ей случалось вытерпть нервическое напряженіе, или излишнее тлесное утомленіе. На этотъ разъ безпокойство прошедшей ночи и неизвстность, которая мучяла ее весь день, еще усилили боль, единственный человкъ, который могъ успокоить ее, прізжалъ къ мистриссъ Эвелинъ, но Фледа была слишкомъ больна, чтобы видть его. Не прежде вечера могла она выйти изъ своей комнаты и сойти въ гостиную. Но и тутъ, по слабости, она прилегла за соф и развязала свои волосы. Флоренса примачивала ей виски одеколономъ, а Эдита и Констанція старались развеселить ее своею болтовнею. Гостей было приказано не принимать, но лакей, которому отданъ былъ приказъ, какъ то ушолъ за важнымъ дломъ въ сосдній домъ къ знакомому. Въ это время, г. Карльтонъ позвонилъ, и служанка, не зная о данномъ приказаніи, впустила его. Когда, онъ вошолъ въ гостиную Констанція сидла на полу подл Фледы.

— Право я не знаю, какъ ты можешь переносить эту боль!— говорила она.

— Какъ она мало знаетъ, что я переношу!— подумала Фледа.

— Если бы у тебя была мигрень, то и ты перенесла бы ее, — замтила философски Эдита.

— Она знаетъ, что мигрень ей къ лицу сказала Флоренса, которая гладила смоченные одеколономъ волосы Фледы, и прибавила:— il foul souffrir pour tre belle!

— Мигрень не лечатъ любезностями,— замтилъ, шутя, вошедшій при этихъ словахъ г. Карльтонъ, — тутъ нужны средства посильне.

— Ахъ! м-ръ Карльтонъ! вскричала Констанція,— вы, врно, принесли какое нибудь магнетическое лекарство, потому что щочки миссъ Ринганъ… блыя, какъ невинность… вдругъ… посмотрите сами!

— Милая Констанція,— сказала мистриссъ Эвелинъ, — цвтъ лица миссъ Ринганъ поправился бы гораздо скоре, если бы ты оставила ее въ поко. Какъ ей можетъ быть лучше, если ты ей надодаешь безпрестанною болтовнею?

— Маменька, я совтуюсь съ м-ромъ Карльтономъ о средствахъ помочь нашей больной, и миссъ Ринганъ, кажется, уже воскресаетъ.

— Честь этого воскресенія не мн принадлежитъ,— сказалъ Карльтонъ,— хотя я и не принесъ дурныхъ новостей, какъ можно бы предполагать по ея блдности.

— А какія новости вы принесли?— вскричала Констанція. Скажите поскоре, м-ръ Карльтонъ… мн до-смертя хочется слышать новости… я сегодня ничего не слыхала.

— Какія новости, м-ръ Карльтонъ?— отозвалась изъ другаго угла комнаты мистриссъ Эвелинъ.

— Кажется, политическихъ новостей никакихъ нтъ.

— Ну, такъ скажите какую нибудь новость изъ частной жизни,— подхватила Констанція,— такія новости еще интересне.

— Очень жаль, миссъ Констанція, но право я ничего не знаю… Но… неужели же нтъ лекарства отъ этой головной боли?

— Фледа говоритъ, что она пройдетъ отъ дйствія времени, сказала Флоренса, и мы только помогали этому несравненному врачу.

— Этотъ великій врачъ нисколько не помогъ ей сегодня! сказала Эдита,— лучше ли теб?— ласково спросила она, видя, что Фледа потерла голову рукою.

— Нтъ еще,— прошептала Фледа.

— Когда одинъ докторъ не помогаетъ, то должно обратиться къ другому,— замтилъ Карльтонъ.— Я умю лечить мигрень. Съ позволенія миссъ Констанціи, я заступлю мсто стараго доктора — времени — и пропишу новый рецептъ.

Съ этими словами онъ вышелъ, а Фледа оперлась головою на руку, стараясь успокоить біеніе своего сердца, которое болзненно отдавалось ей въ голову. По виду и обращенію Карльтона она заключала, что всти хороши. Успокоившись душевно, она могла надяться и на физическое облегченіе, между тмъ, она страдала боле прежняго.

— Куда ушолъ м-ръ Карльтонъ?— спросила г-жа Эвелинъ.

— Не знаю, маменька… Онъ затялъ что-то необыкновенное… врно хочетъ отличиться. Не знаю, отчего онъ не просилъ позволенія у миссъ Ринганъ, вмсто меня?

— Въ немъ онъ, вроятно, не сомнвался, — сказала Эдита, какъ бы угадывая мысль Фледы.— Отчего же онъ сомнвался въ моемъ одобреніи?— спросила сердито Констанція.

— О! ты такъ капризна, что никто не угадаетъ, когда теб чего хочется.

— Вы очень щедры на комплименты, миссъ Эвелинъ!— Осипъ, это ты впустилъ М. Карльтона?

— Нтъ, сударыня.

— Ну, когда онъ воротится, то можешь опять впустить его, а другимъ всмъ отвчай, что ‘дома нтъ!’

Отдавъ это приказаніе, маленькое общество сидло въ молчаливомъ ожиданіи. М-ръ Карльтонъ скоро возвратился.

— Скажите вашей подруг, миссъ Констанція, что я не пропишу лекарства хуже этого!— сказалъ онъ, подавая ей флаконъ превосходной отдлки.

— Не хуже этого! произнесла Констанція, разсматривая флаконъ. М-ръ Карльтонъ, я не думаю, чтобы этотъ спиртъ могъ помочь миссъ Ринганъ.

— Отчего же, миссъ Констанція?

— Я отъ одного взгляда на флаконъ, уже чувствую себя нездоровою.

— Для нея это не опасно!— сказалъ онъ, улыбаясь.

— Въ самомъ дл? Ну, Фледа, попробуй, душенька. У насъ съ тобою не одинаковое сложеніе, потому что меня отъ перваго взгляда на флаконъ кольнуло въ сердце, но у тебя глаза закрыты, и потому эта прелестная рзьба на золот не повредитъ теб.

— Напротивъ, принесетъ пользу, замтила г-жа Эвелинъ.

Кром м-ра Карльтона и Эдиты никто не слыхалъ этихъ словъ. Сердце Фледы было слишкомъ переполнено, чтобы замчать все происходившее вокругъ нея, она едва понимала, что держитъ въ рук. Карльтонъ внимательно слдилъ за всми измненіями ея выразительной физіономіи, а Эдита съ любопытствомъ спрашивала мать: отчего же этотъ уксусъ скоре облегчитъ боль Фледы, если онъ въ золотомъ флакон? Вопросъ очень простой: но г-жа Эвелинъ задумалась надъ отвтомъ.

— Давно ли вы занимаетесь медициною, м-ръ Карльтонъ?— спросила Констанція.

— Лтъ девять, отвчалъ онъ.

Эти два слова внезапно перенесли Фледу ко всмъ воспоминаніямъ прошедшаго: и такъ сильно взволновали ее, что она не могла владть собою. Въ смущеніи, она уронила флаконъ и закрыла лицо руками.

— Извините, что мы говоримъ, когда слдовало бы молчать,— сказалъ онъ тихо, наклоняясь къ ней.— Mesdames, продолжалъ онъ, обратясь къ двицамъ,— позвольте попросить васъ оставить въ поко мою больную.

Онъ отвелъ ихъ на другой конецъ комнаты къ матери, и такъ занялъ ихъ своимъ разговоромъ, что Фледа имла время успокоиться и почувствовать дйствіе ароматическаго уксуса. Немного погодя, Карльтонъ подошолъ ее провдать.

— Лучше ли вамъ? спросилъ онъ тихо.

Фледа открыла глаза и устремила ихъ на него съ глубокою признательностію. Она сама не знала всего, что заключалось въ ея взор, но Карльтонъ все понялъ.

— Можете ли вы выпить кофе?

— Нтъ… бормотала Фледа,— это не нужно… не безпокойтесь…

Однако Карльтонъ обратился къ г-ж Эвелинъ и попросилъ ее приказать сварить чашку кофе, покрпче.

— Я не думаю, м-ръ Карльтонъ, чтобы миссъ Ринганъ хорошо было пить кофе,— говорила м-риссъ Эвелинъ.— Если ей легче, то я бы совтовала ей пойти въ свою комнату и уснуть хорошенько, а кофе только прогонитъ сонъ.

— Разв съ докторами когда нибудь спорятъ? возразилъ онъ, шутя.— Я серьзно прошу васъ немедленно исполнить мою просьбу.

— Не думаю, чтобы это было полезно для миссъ Ринганъ, однако…

Она позвонила и съ недовольнымъ видомъ отдала приказаніе. Карльтонъ оставилъ Фледу и занялся исключительно хозяйками, бесда шла живо и непринужденно, вс были очень веселы, кагда подали кофе. Тогда, вступивъ опять въ должность доктора, Карльтонъ приготовилъ его, какъ слдуетъ, и подалъ Флед, но онъ оказывалъ ей внимательность свою съ такимъ тактомъ, что, казалось, онъ всми занятъ былъ боле, нежели ею. Двицы снова окружали свою подругу, которая была уже довольно здорова, чтобы ихъ слушать, а напившись кофе, совсмъ оправилась.

— Ну, что твоя мигрень? Совсмъ прошла? спрашивала Эдита съ участіемъ

— Совсмъ, совсмъ!— отвчала Фледа.

— Вы должны усердно благодарить своего доктора, милая Фледа,— сказала г-жа Эвелинъ.

Фледа отвчала улыбкою и ушла, чтобы нсколько оправить свой туалетъ.

— Премилая двушка! продолжала г-жа Эвелинъ,— какая рдкая жена будетъ у моего пріятеля, М. Терна.

— Если только она пойдетъ за него,— сказала сухо Констанція.

— Надюсь, что не пойдетъ! кажется, у ней нтъ къ этому никакой охоты,— замтила Эдита.

— Какъ вы думаете, м-ръ Карльтонъ? Успшно ли будетъ сватовство м-ра Терна?

— Вы, кажется, не сомнваетесь въ успх, отвчалъ онъ спокойно.

— А вы? продолжала она настойчиво.— Вдь это для нея необыкновенное счастье. Ни одна двушка въ ея положеніи не отказала бы такому жениху. Да, кажется, у нихъ уже между собою все слажено.

— Мн то же кажется, сказала Флоренса.

— Ничего нтъ врнаго, сухо подхватила. Констанція, — терпть не могу людей, которые всегда уврены въ успх.

— Что вы объ этомъ думаете, м-ръ Карльтонъ?— спрашивала г-жа Эвелинъ, прихлебывая кофе.

— Сначала позвольте мн спросить, что вы понимаете подъ словами счастіе и положеніе?

— Но вы знаете, что Тернъ богатъ, хорошей фамиліи… Это лучшая фамилія въ город… при такихъ преимуществахъ, не всякій женихъ согласится взять за себя двушку, которая не иметъ ни имени, ни состоянія.

— А если она по своимъ качествамъ достойна ихъ?

— Но, сэръ, неужели вы думаете, что такія качества могутъ существовать въ подобномъ состояніи? Какъ можетъ женщина прилично занимать высокое мсто въ обществ, если въ молодости она была принуждена бороться со всми трудностями нищеты?

— Но, маменька, вс эти невыгоды вовсе не замтны на Флед,— возразила Констанція.

— Конечно, нтъ, но я говорю не о Флед… я вообще разбираю слды, которыя оставляютъ по себ испытанія, перенесенныя въ молодости…

— Развейте вашу мысль, сказалъ Карльтонъ.

— Я хочу сказать, что въ этой униженной дол, невольно усвоиваются странныя привычки и обращеніе людей грубыхъ и невжественныхъ, съ которыми приходится жить на равной ног. Черезъ нсколько лтъ эти сношенія оставляютъ въ ум нкоторыя впечатлнія… и въ манерахъ привычки… которыхъ не изгладитъ время.

— Безъ сомннія,— отвчалъ онъ спокойно.

— Прибавьте къ этому недостатокъ умственнаго образованія,— продолжала разгорячаясь г-жа Эвелинъ, потому что время не тмъ занято… оно отдано полезнымъ, необходимымъ трудамъ… но его нельзя посвятить умственнымъ занятіямъ… невозможно… Нтъ учителей… нтъ способовъ научаться. Вотъ что я называю невыгодами. Вс эти невыгоды гнетутъ молодость и оставляютъ неизгладимыя впечатлнія. И не только грустна эта невозможность чему нибудь научиться, нтъ, самый умъ грязнть и тупетъ въ этой атмосфер. Не права ли я, м-ръ Карльтонъ?

Онъ кивнулъ головой.

— Напримръ, музыка, языки, свтское обращеніе и многое другое недоступны такимъ несчастнымъ… Эдита душа моя, не пей кофе… Констанція, теб также не слдуетъ… нтъ, я не позволю теб… Читать также много нельзя… нтъ книгъ, нтъ времени, нтъ и охоты… Можетъ быть я ошибаюсь, но право не понимаю, какъ можно…

Она вдругъ остановилась, потому что увидла Фледу, которая, войдя безъ шума, стояла посреди гостиной.

— Мы разбираемъ затруднительный вопросъ, миссъ Ринганъ,— сказалъ Карльтонъ, подвигая ей бержерку, — я желалъ бы знать ваше мнніе.

Никто не повторилъ просьбы Карльтона. Когда Фледа услась, онъ продолжалъ:

— Какъ лучше приготовиться къ перенесенію счастія?

Взглянувъ на г-жу Эвелинъ и дочерей ея, которыя вс были сконфужены и какъ бы пойманы въ расплохъ, Фледа поняла, что она была предметомъ ихъ разговора, она покраснла и не знала, что отвчать. Молчаніе продолжалось:

— Подъ словомъ счастіе, вы понимаете…

— Богатство и знатность — отвчала Флоренса, не поднимая глазъ.

— Выйти за богатаго жениха и имть много денегъ, — вскричала Эдита.

Это ребяческое опредленіе всхъ разсмшило, но вскор молчаніе снова воцарилось, и Фледа принуждена была говорить.

— Должна ли я отвчать серьзно?— спросила она, запинаясь.

— Какъ вамъ угодно, мы не принуждаемъ, — отвчалъ шутливо Карльтонъ.

— Напротивъ, принуждаемъ и очень настойчиво,— перебила Констанція,— намъ будетъ очень досадно если ты не отвтишь.

— Чтобы быть въ состояніи достойно принять счастіе, вы понимаете что должно умть имъ пользоваться, какъ должно?

— И вести себя прилично и пріятно,— прибавила г-жа Эвелинъ.

— Мн кажется,— продолжала Фледа скромно и съ нкоторымъ замшательствомъ,— чтобы пользоваться какъ должно богатствомъ, или, какъ вы называете, счастіемъ, должно прежде узнать на опыт цну и суету денегъ.

Карльтонъ улыбнулся при этомъ опредленіи, но г-жа Эвелинъ сказала:

— Цну и суету… милая Фледа… я не понимаю…

— Какими же опытами можно узнать цну денегъ или увидть ихъ суету? спросила Констанція.— Маменька совершенно знаетъ, что первой части этого предложенія я не понимаю, что же касается второй — у меня никогда нтъ довольно денегъ, чтобы купить хотя половину всего, чего мн хочется.

Фледа улыбнулась и не ршилась продолжать, но вс замолчали, какъ бы принуждая ее говорить.

— Я думаю,— скромно начала она,— что нельзя знать истинной цны денегъ тому, кто не узналъ на опыт, каково жить безъ нихъ, но…

— Что же изъ того слдуетъ? спросилъ Карльтонъ.

— Я хотла прибавить, сэръ, что, съ другой стороны, можно опасаться, что т, которые не привыкли къ благосостоянію, могутъ увлечься имъ, цнить его выше, нежели оно заслуживаетъ, и не съумютъ прилично имъ наслаждаться, разв только умъ ихъ, укрпленный возвышенными чувствами, научить ихъ смотрть на жизнь съ настоящей точки зрнія.

— Неоспоримый фактъ,— сказала Констанція, новые богачи не умютъ граціозно пользоваться богатствомъ. Милая Фледа, я совершенно согласна со всмъ, что поняла изъ твоихъ словъ. Остальнымъ, кажется, маменька занимается.

— Мн кажется, намъ всмъ слдуетъ этимъ заняться,— отвчала г-жа Эвелинъ,— потому что, по мннію миссъ Ринганъ, выходитъ, что никто изъ насъ не въ состояніи пользоваться богатствомъ.

— Мн тоже показалось,— замтила Флоренса.

Фледа слегка покраснла.

— Я буду у нея брать уроки, сказала Констанція, сдлавъ смшную гримасу, чтобы передразнить важность прочихъ,— какъ скоро неожиданное счастіе доставитъ мн случай имъ пользоваться.

— Мн кажется, замтила Флоренса, что эта холодная оцнка богатства и обязанностей, которыя оно налагаетъ, не позволитъ имъ пользоваться съ тою граціозною безпечностію, которая составляетъ главную прелесть богатыхъ людей.

— Однакоже, миссъ, приличіе есть первый элементъ граціи, сказалъ Карльтонъ,— не забудьте, что вс великія дла, совершонныя въ нравственномъ и матеріальномъ мір, были подвержены строжайшему разсчету.

Флоренса взяла свое вышиванье съ недовольнымъ видомъ.

— М. Карльтонъ,— сказала Констанція, когда онъ собрался домой,— возьмите же свой флаконъ… вотъ онъ на стол.

Карльтонъ не взялъ флакона и отвчалъ:

— Разв вы не слыхали, миссъ Констанція, что доктора никогда сами не употребляютъ своихъ лекарствъ?

— Это не утшительно.— Но сдлайте одолженіе, м-ръ Карльтонъ, возьмите его, я не ручаюсь за его цлость, и притомъ боюсь, чтобы онъ не нарушилъ согласія въ нашемъ семейств.

— Этимъ я еще рискну,— отвчалъ онъ, смясь,— притомъ лекарство еще не произвело совершенно своего дйствія.

— М-ръ Карльтонъ, — сказала г-жа Эвелинъ съ выразительнымъ взглядомъ,— вы знаете, что больные должны платить доктору за леченіе?

Но Карльтонъ, вмсто отвта, такъ гордо такъ холодно ей поклонился, что ее долго еще, какъ говорится, морозъ подиралъ по кож.

Фледа не замтила этой маленькой сцены, она внимательно разсматривала флаконъ и думала съ восхищеніемъ, что вчера и сегодня Карльтонъ былъ съ нею такъ-же ласковъ какъ въ былые годы. Теперь онъ можетъ возвратиться въ Англію, онъ оставитъ ей утшительное и сладостное воспоминаніе.

Она вертла въ рукахъ драгоцнную вещь, и мысленно покрывала ее іероглифами, ей одной понятными. Она читала на ней спасеніе своего дяди, опасность, которую она отклонила отъ Чарльза, особенно свое собственное утшеніе, которое въ горькую минуту нашла въ его доброт,— доброт, боле цлительной, чмъ этотъ чудесный ароматъ, въ которомъ она видла только залогъ и эмблему его любящаго сердца.

Такъ мечтала Фледа, когда голосъ Констанціи вызвалъ ее къ дйствительности.

— Къ чему онъ тутъ оставилъ свой флаконъ? Это несносно!— вскричала она, смотря, какъ Фледа играла съ прелестною вещицей,— терпть не могу этого! Теперь я не буду ни на одну минуту покойна… все буду бояться, что онъ пропадетъ… или сломается…

— Милая Фледа, не совтую теб долго смотрть на него, — сказала г-жа Эвелинъ,— мн кажется, что это коварный талисманъ, его вліяніе можетъ тебя отвратить отъ Квичи.

Фледа выронила изъ рукъ флаконъ, покраснла, и губы ея задрожали.

— Маменька, это жестоко!— сказала, смясь, Флоренса.

— Вы такъ дразните бдную Фледу, что я не знаю, какъ она еще можетъ любить васъ,— прибавила Констанція.— A propos, мой ангелъ знаешь ли, что есть дв оказіи въ Квичи? Я потому теб говорю объ этомъ, что иначе теб еще цлый вкъ нельзя будетъ отъ насъ ухать.

— Завтра я не могу хать,— сказала Фледа.

— Попутчики дутъ посл завтра,— спокойно прибавила г-жа Эвелинъ.

— Кто же именно?

— Прекрасные люди… Во первыхъ, м-ръ Ольмней, твой старый знакомый…

— М. Ольмней! Зачмъ онъ пріхалъ въ Нью-оркъ?

— Право не знаю,— смясь, отвчала г-жа Эвелинъ,— почему и не пріхать?… Можетъ быть именно за тобою!…

— А еще кто? перебила Фледа.

— Еще старая твоя знакомка, мистриссъ Ренни.

— Мистриссъ Ренни?… какая это мистриссъ Ренни?

— Ты не помнишь мистриссъ Ренни… она долго жила у твоей тетушки Люси въ ключницахъ… давно уже… когда еще вы жили въ Нью-орк…. Вспомнила ли теперь?

— Вспомнила…

— Она нсколько лтъ жила въ ключницахъ у мистриссъ Шенкъ, теперь детъ на Западъ,— къ брату своему, кажется, чтобы хозяйничать,— и прозжаетъ очень близко отъ Квичи.

— Когда же они отправляются?

— Оба посл завтра, м. Ольмней съ утреннимъ поздомъ, если ты не пожелаешь хать поздне, говорить онъ. Я ему сказала, что ты очень спшишь отъздомъ. Мистриссъ Ренни отправляется посл обда. И такъ, ты можешь выбирать.

— Но, маменька, Фледа еще слишкомъ слаба, чтобы хать такъ далеко, замтила Констанція.

— Я то же думаю,— отвчала ей мать,— но она знаетъ лучше насъ, что ей длать.

Фледа не отвчала и глубоко задумалась. Во первыхъ, она ршилась не хать съ г. Ольмнеемъ, для этого, слдовало съ нимъ не видться, но въ такомъ случа, она принуждена будетъ не принимать никого, и не увидитъ больше Карльтона. Онъ, конечно, не упрекнетъ ее въ неблагодарности, но все-таки…

— О чемъ такъ задумалась?— спросила Констанція.

— О своемъ отъзд,— отвчала Фледа, стараясь улыбнуться.

— Не воображаешь ли ты хать посл завтра?

— Воображаю.

— Совершенная глупость. Ты не можешь хать.

— Должна хать.

— Маменька, если вы ее отпустите, то всю жизнь будете каяться въ такой слабости. Посмотрите, какъ она блдна.

— Я совершенно предоставляю это ршенію самой миссъ Ринганъ,— отвчала г-жа Эвелинъ съ насмшливою вжливостію.— Фледа, душа моя, не попросить ли м. Ольмнея, подождать денька два, пока ты оправишься и укрпишься?

— Нтъ, для меня лучше хать какъ можно скоре… Если не буду готова утромъ, то поду посл обда, съ мистриссъ Ренни… Я желаю лучше хать съ нею.

— Такъ я скажу м-ру Ольмнею, что онъ можетъ отправиться съ утреннимъ поздомъ,— сказала г-жа Эвелинъ.

Бдная Фледа устояла на своемъ, хотя съ глубокимъ огорченіемъ. Отъ утомленія и чувства сиротства своего она пролежала почти весь слдующій день и ввечеру не сошла въ гостиную, боясь что г-жа Эвелинъ, нарочно, въ досаду ей, пригласитъ г. Ольмнея, къ этому же она была уврена, что найдетъ тамъ Терновъ, хотя Льюизъ вроятно, и не явится… но Фледа не желала встртиться и съ его матерью… Ей очень хотлось знать, не прізжалъ ли Карльтонъ навдаться о ней, но она не посмла спросить. А если и въ слдующее утро она его не увидитъ?… Фледа задумалась надъ этою мыслью, потомъ, въ порыв признательности, вскочила съ постели, и, обливаясь слезами, написала ему премиленькую благодарственную записку, запечатала ее и сама отнесла на почту.

Въ самое это утро, Фледа не разъ съ грустью поглядывала на флаконъ, который остался на стол въ гостиной, ей очень хотлось взять его увезти съ собою. Не ясно ли, что онъ ей назначенъ?… Это было бы завтное воспоминаніе, и даже Карльтонъ можетъ обидться, что она не взяла вещь, которую онъ явно отдалъ ей… Но съ другой стороны — Эвелины, которые почти завладли имъ — что он скажутъ?… Она не ршилась подвергнуться ихъ толкамъ и насмшкамъ.

Возвратясь въ свою комнату, Фледа спшила окончить дорожные сборы, потомъ, утомленная и унылая, она сла въ кресло, ожидая, пока ее не позовутъ къ завтраку. Флоренса вошла въ ея комнату.

— М. Карльтонъ сейчасъ былъ здсь, маменька сказала ему, что ты занята, она не хотла тебя безпокоить и заставить лишній разъ сходить съ лстницы. М. Карльтонъ спрашивалъ, когда ты узжаешь.

— Что же вы ему отвчали?

— Я отвчала, что ты еще не ухала… Эти прощанья — настоящая смерть!… Я всегда стараюсь отъ нихъ избавиться. Не правда ли, что я хорошо сдлала?

Фледа не отвчала, она старалась угадать, для чего Эвелины не хотятъ позволить ей проститься съ Карльтономъ… Поступокъ ихъ казался ей непріязненнымъ, он не знаютъ, какъ это жестоко, потому что не понимаютъ какой безцнный другъ для нея м. Карльтонъ… Ахъ! какъ хотлось бы съ нимъ проститься!…

XXI.
Шуба.

Г-жа Эвелинъ проводила Фледу на пароходъ и оставила не прежде, какъ передавъ съ рукъ на руки мистриссъ Ренни. Двушка ушла немедленно въ дамскую каюту, въ надежд найти тамъ, если не забвеніе, то отдохновеніе, но напрасно! Мистриссъ Ренни такъ ей обрадовалась, что засыпала вопросами обо всемъ, что случилось со времени ихъ разлуки.

— Вы точно такія же, какъ были, миссъ Фледа, только очень блдны и похудли, прежде ваши точки были какъ розанчикъ! Но мистриссъ Эвелинъ сказала мн, что вы были очень больны, а впрочемъ, я вижу, что вы нисколько не перемнились, какъ я рада! Помните ли вы то время, миссъ Фледа?…

— Какъ нельзя лучше.

— И я уврена, что вы все такія же миленькія, какъ тогда были,— продолжала ключница, ласково смотря на нее.— Помните ли, какъ вы приходили ко мн въ комнату, когда я варила желе? еще всегда просили, чтобы я вамъ дала выжимать сокъ изъ лимоновъ!— А я бывало, подвяжу вамъ салфетку, чтобы вы платьице не запачкали, я все боялась, чтобы ттенька не стала васъ бранить, зачмъ ручки портите. Да бывало вы такъ ласково смотрите, что духу не достанетъ отказать вамъ ни въ чемъ. Вы теперь не такъ весело смотрите… врно оттого, что были нездоровы.— Дайте-ка, я васъ уложу хорошенько на соф, отдохните, — постойте, еще подложу подушечку. Вотъ такъ, хорошо будетъ!

— Ахъ, если бы она замолчала!— подумала Фледа, но мистриссъ Ренни, уложивъ Фледу поспокойне, снова заговорила:

— И Гюгъ, бывало, придетъ туда же, просто не могъ житъ безъ васъ. А каково поживаетъ Гюгъ, миссъ Фледа? Онъ былъ такой нжненькій, я помню, вы всегда вмст были. Какой это былъ милый мальчикъ! Я часто говорила, что другихъ такихъ дтей не видывала, какъ были вы двое. Здоровъ ли м-ръ Гюгъ, миссъ Фледа?

— Теперь нездоровъ,— отвчала Фледа, закрывая глаза, чтобы они не выразили ея горестнаго чувства.

Ключница продолжала свои разспросы, перебирая всхъ членовъ семейства, и спрашивая гд, и сколько могла, какъ они это время проживали. Она была очень ласкова, но Фледа скоро почувствовала, что тонъ ея былъ не совсмъ тотъ же, какъ въ то время, когда тетушка ея жила въ Стетстрит, а мистриссъ Ренни варила у нея желе. Когда нечего было разспрашивать боле о другихъ, ключница начала разсказывать о себ, и о своихъ родныхъ, какъ умерла ея невстка, какъ поживаетъ братъ, какъ онъ пригласилъ ее къ себ хозяйничать, и почему она согласилась, и видя наконецъ, что спутница ея заснула, она принялась разсматривать каюту и всхъ и все, что въ ней было.

Но бдная Фледа не спала, хотя рада была, что ее сочли спящею, ни тло, ни умъ ея не находили покоя, хотя оба имли въ немъ большую нужду, — она была слишкомъ утомлена, чтобы заснуть, — слишкомъ грустна, чтобы быть спокойною. Она досадовала на себя за это чувство, и безпрестанно повторяла себ, сколько должна радоваться и благодарить Бога. Напрасно! Она благодарила Его, но грусть примшивалась къ ея благодарности, слезы невольно вырывались изъ подъ сомкнутыхъ рсницъ и подушка ея была ими совершенно смочена. Она старалась извинить себя въ собственныхъ глазахъ, говоря, что это отъ слабости, что это слдствіе жестокаго ея безпокойства, однако не могла не сознаться, что Эвелины показали ей мало участія, отпустивъ ее такую слабую, въ жестокую стужу и почти съ чужою женщиною. Однако, она не о томъ плакала — это она хорошо чувствовала. Непріятная дорога вещь не важная, но она детъ домой, въ этотъ домъ, который теперь лишился чести, лишился всей своей прелести. Конечно, ей пріятно ухаживать за Гюгомъ, но чмъ кончатся эти попеченія?… Жизнію или смертію?… Фледа не смла остановиться на этой мысли, а прочее все такъ грустно!… Ее могла бы порадовать надежда, что дядя наконецъ примется за дло и будетъ трудиться, чтобы возстановить честь свою и возвратить счастіе своему семейству, но она этого не надялась. Онъ говорилъ, что удетъ и Фледа знала, что онъ сдержитъ слово. И такъ надобно будетъ ухать, и для чужбины покинуть этотъ родной кровъ, въ которомъ жиля, по крайней мр, воспоминанія счастія! Покинуть Квичи! мсто, которое она любила боле всего на свт! эти холмы, къ которымъ она привыкла съ самаго дтства, эти деревья, которыя столько разъ зеленли и отцвтали на ея глазахъ, эти рощи, въ которыхъ жила тнь ея дда, и даже смутное воспоминаніе объ отц, мста, озаренныя отсвтомъ прежнихъ счастливыхъ дней ея! Казалось, что здсь воздухъ чище и солнце свтле… Бдная Фледа отворотилась къ стн, чтобы плакать о старыхъ, тнистыхъ вязахъ Квичи, какъ будто ей больше и жалть было не о чемъ. Напрасно она повторяла себ, что это слзы себялюбивыя, и что она плачетъ не объ одномъ Квичи: ни душа, ни тло не были уже въ силахъ бороться.

Наступила ночь, Фледа задремала, какъ вдругъ звукъ нсколькихъ голосовъ разбудилъ ее.

— Снгъ идетъ,— говорили около нея.

— Какъ мы тихо идемъ, не правда ли?— прошептала мистриссъ Ронни.

— Да, очень темно, и капитанъ боится, онъ веллъ убавитъ ходу.

— Разв мятель такъ сильна?

— Да, порядочная, въ двухъ шагахъ ничего не видно. Да нтъ нужды, лишь бы добраться благополучно до пристани.

— Гд мы?

— Еще на половин дороги, но къ счастію, втеръ поутихъ.

— А что, опасно?

Разумется, служанка отвчала, что нтъ никакой опасности, но теперь страхъ прибавился, къ прочимъ чувствамъ Фледы, ей ужасно захотлось очутиться вдругъ въ безопасности у Эвелиновъ. Сердце у нея замирало при мысли, что она одна, всми покинута, что ей не къ кому приклонить голову въ минуту опасности. Однако эта тоска не была продолжительна, ‘еси путіе Господни милость и истина взыскающимъ совта Егь и свиднія Его!’ сказала она. ‘Господъ утшеніе мое и прибжище мое, Богъ мой и уповаю на Него!’ повторяла она, они твердо вровала въ эти святыя обтованія и успокоилась. Черезъ нсколько времени Фледу позвали къ чаю.

— Господи помилуй! какъ вы блдны!— вскричала ключница, когда Фледа приподнялась съ дивана.

— Вамъ врно очень дурно, миссъ Фледа?

— Нтъ, — прошептала Фледа.

— Вы врно испугались? Опасности нтъ никакой, вс говорятъ, что нтъ.

— Нтъ, мистриссъ Ренни, я только очень слаба, вотъ и все.

Мистриссъ Ренни и служанка смотрли съ сожалніемъ на Фледу и уговаривали ее сойти въ гостиную къ чаю, но она была не въ силахъ подняться, и он принесли ей чай въ дамскую каюту. Подкрпившись немного, Фледа услась на соф, ожидая терпливо конца путешествія, и разсматривая всхъ ее окружающихъ, она размышляла про себя, о томъ какъ мелочна жизнь такихъ людей, которыхъ благочестіе и образованность не возвышаютъ надъ мелкими ежедневными интересами.

Пароходъ прибылъ въ Бриджепортъ благополучно, но очень поздно ночью. Мистриссъ Ренни и Фледа ршились остаться въ кают до утра. Бдняжка не надялась найти покой, даже на самой лучшей соф, но она охотно покорилась всмъ неудобствамъ и даже безсонняц, и только благодарила Бога за то, что избгла опасности. Между тмъ поднялась буря, ея порывы и звукъ цпей, которыми пароходъ прикрпленъ былъ къ пристани, часто наводили на нее трепетъ. Раза два или три она выходила на палубу, чтобы увриться, что пароходъ крпко держится. Было очень темно, одинъ фонарь, прившенный къ столбу, свтилъ въ этомъ мрак, наконецъ, она успокоилась и уснула отъ изнеможенія.

Однако, этотъ сонъ не подкрпилъ ее, и Фледа была очень рада, когда мистриссъ Ренни поднялась чмъ свтъ, желая поскоре перебраться въ городъ къ одной родственниц, Сойдя съ парохода, он не встрчали никого на улицахъ, ни чья нога еще не оставила слда на глубокомъ снгу, покрывавшемъ набережную.

— Я думаю, что еще будетъ снгъ, — сказала мистриссъ Ренни.

— Да, я тоже думаю,— отвчала Фледа,— но мы уже кончили худшую часть пути, я очень рада, что мы, наконецъ, на твердой земл.

— Надюсь, что здсь мы найдемъ что нибудь покушать, стыдно этимъ содержателямъ парохода, стыдно держать такой столъ! Порядочное кушанье не дороже бы стоило! Экая дорога! Если бы я знала, что такъ много снгу, то подождала бы, пока его немножко притопчутъ.— Вы блдны какъ тнь, миссъ Фледа, дайте мн ручку, — когда позавтракаете, вамъ лучше будетъ,— я не успокоюсь, пока вы не отдохнете и не подкрпитесь.

Флед казалось, что она во сн ходитъ по пустымъ улицамъ этого жалкаго городка, освщеннаго сроватымъ разсвтомъ, все вокругъ нея было какъ то странно и уныло. Вскор она сидла передъ ярко пылающимъ каминомъ, у родныхъ мистриссъ Ренни, посл завтрака хозяйка уговорила ее прилечь и отдохнуть. Это удалось ей сверхъ всхъ ожиданій, потому что поздъ желзной дороги очень запоздалъ, и он могли отправиться только въ половин четвертаго часа по-полудни. Какъ скоро явился человкъ, посланный чтобы караулить прибытіе позда, мистриссъ Ренни и Фледа поспшили на станцію. Здсь он должны были еще долго ждать и уныло разсчитывали, когда он могутъ пріхать въ Гринфильдъ, отправясь въ путь такъ поздно…. Но Фледа отдохнула, и, чувствуя себя лучше, могла снова терпливо покориться всмъ неудобствамъ. Наконецъ набралось довольно пассажировъ и поздъ двинулся.

Фледа могла бы наслаждаться этимъ быстрымъ путешествіемъ которое несло ее къ цли, если бы не боялась грозныхъ тучъ и наступающей ночи, но, не имя средствъ помочь этому, она покорилась судьб, и начала искать отрады и спокойствія тамъ же, гд нашла ихъ и въ прошедшую ночь. Сидя подл окна, она съ нкоторымъ удовольствіемъ смотрла на ладшафтъ, неясный, какъ ея будущность, и столько же мрачный… но она не хотла остановиться на этой мысли.— ‘Нтъ, подумала она, Богъ все устроиваетъ къ лучшему, въ пользу тхъ, кто любитъ Его и предается Его вол съ.врою и упованіемъ!’ Она находила что-то отрадное въ этой вр, лишонной всякой земной опоры, и которая познается только въ испытаніяхъ. Сумерки наступали быстро, но покрытая снгомъ земля еще отдлялась отъ сраго неба и когда втеръ застилалъ окно густымъ столпомъ дыма, летящаго изъ машины, Фледа любовалась, глядя, какъ эта случайная завса раздиралась, и ландшафтъ снова мелькалъ сквозь фантастическія лоскутья, которыя вились въ воздух и исчезали.

Черныя, безлиственныя деревья, мелькавшія передъ ея глазами напоминали ей время боле счастливое, то время, когда они цвли и зеленли,— мысль о быстрой и грустной перемнчивости всего земнаго перенесла духъ ей къ небу — къ обителямъ чистоты и мира, гд счастіе вчно и постоянно, и гд любовь прочна и вовсе не похожа на неврную и неудовлетворительную дружбу человческую.— ‘Все, что ниспосылаетъ Господь обращается во благо любящимъ Его!’ сказала она, и повторила эти слова, даже подумавъ о Гюг.— Вскор совершенно смерклось, и хотя Фледа не могла различать ничего, кром частокола вдоль дороги и фонарей, которые бросали свтъ на покрытую снгомъ землю, но все-таки она постоянно смотрла въ окно, потому что все казалось ей лучше, нежели внутренность вагона. Какъ только поздъ убавлялъ ходу и останавливался, что случалось очень часто, по причин необыкновенно позднихъ часовъ и дурной дороги, шумъ грубыхъ голосовъ непріятно замнялъ стукъ машины. Ругательства, грубыя шутки, громкій хохотъ, такъ ясно обличающій пустоту сердечную — вс эти признаки грубаго ума и нравственнаго состоянія, котораго хотлось бы не знать, или по крайней мр, позабыть — заставляли Фледу нетерпливо ожидать прибытія домой, чтобы избавиться отъ своихъ спутниковъ. Часы тянулись медленно, и никто еще не поминалъ о прізд въ Гринфильдъ.

Посл одной, довольно долгой, остановки, отворилась дверь вагона и въ нее выглянулъ на минуту красный шарфъ и лакированная шляпа кондуктора.

— Мы стали!— пронеслось изъ устъ въ уста на вс тоны.

— Невозможно двинуться,— сказалъ кондукторъ,— на дорог снгъ лежитъ горами, рельсы совершенно засыпаны.

Въ ту же минуту многіе путешественники поспшили вонъ, чтобы видть, въ чемъ дло.

— Мы сегодня не подемъ дальше?— спросилъ одинъ кроткій господинъ у новопришедшаго съ встями.

— Невозможно двинуться ни на одинъ шагъ ни впередъ, ни назадъ, отвчалъ тотъ.

— Что же съ нами будетъ?— спросилъ одинъ пожилой, не очень далекій господинъ.

— Вроятно, мы къ утру замерзнемъ,— отвчалъ серьзно его собесдникъ,— разв, что дровъ дотянетъ до утра — что, впрочемъ, невроятно.

Часто довольно одного шутливаго слова, чтобы ободрять унылыхъ. Фледа пожалла, видя что этотъ господинъ ушолъ. Вскор вагонъ опустлъ совершенно. Мистриссъ Ренни замтила, что надобно погрть ноги, пока еще есть огонь, и подсла къ печк. Бдная Фледа прислонилась къ спинк кресла и совсмъ пріуныла. Ее пугала не опасность, хотя въ самомъ дл можно было замерзнуть, но ей казалось невыносимымъ провести еще много часовъ въ этомъ обществ, слушать вс разговоры… она съ горечью думала, какъ равнодушно г-жа Эвелинъ подвергла ее всмъ этимъ непріятностямъ, — а по утру, когда придется выходить изъ вагона, кто похлопочетъ о ней и объ ея спутниц?…

Все эти мысли быстро смняли одна другую, черезъ минуту, кто-то слъ на стулъ подл нея и чья то рука слегка коснулась руки ея. Фледа испугалась, вздрогнула и взглядъ ея встртилъ м-ра Карльтона.

— М. Карльтонъ! Ахъ, какъ я рада васъ видть! произнесли вдругъ ея губы, ея взглядъ, и быстрый румянецъ, разлившійся по щекамъ.

— Не съ неба ли вы упали?

— Это скоре я могу спросить васъ,— отвчалъ онъ шутя,— потому что вы сдлались невидимкою съ того самаго вечера, когда я имлъ честь быть вашимъ докторомъ.

— Я не могла поступить иначе, сэръ, я была уврена, что вы это поняли. Мн очень хотлось поблагодарить васъ, хотя я и не могла найти случая это сдлать.

Она была не въ состояніи говорить боле, но взглядъ ея выражалъ боле признательности, нежели онъ требовалъ.

— Я надялась, продолжала она, спустя минуту, — что вы не будете меня обвинять въ неблагодарности, однако не могла быть спокойна, пока не написала вамъ.

— Вы мн писали?

— Писала вчера утромъ.

— Предосторожность безполезная, боле чмъ вы думаете, — замтилъ онъ, улыбаясь и отвращая отъ нея свои глубокіе взоры.

— Неужели мы простоимъ здсь всю ночь, М. Карльтонъ?— спросила Фледа.

— Кажется такъ… снгъ идетъ прегустой.

— Не безпокойтесь спрашивать, мн все равно, сказала Фледа, я теперь не боюсь.

Отрадный вздохъ высказалъ, какъ она до сихъ поръ тревожилась.

— Вы, кажется, вовсе не въ состояніи выносить труды и усталость,— сказалъ онъ, наклоняясь къ ней съ тмъ нжнымъ участіемъ, какое оказывалъ ей, бывало, въ ея дтств.

— О! вы знаете, что воля превозмогаетъ все, а у меня очень твердая воля! отвчала она съ притворною веселостью.

Карльтонъ недоврчиво покачалъ головою.

— Видя васъ здсь, сэръ, я такъ спокойна, что прочее все могу перенести терпливо,— продолжала Фледа съ признательнымъ видомъ.

Онъ отворотился и она не знала, какъ понять серьзный видъ его. Нсколько времени спустя, онъ сказалъ ей вполголоса:

— Дло, которое вы мн поручили, не будетъ боле безпокоить васъ.

— Я такъ и думала, я это поняла въ тотъ вечеръ,— отвчала Фледй и взоры ея заблистали.

— Вексель сожжонъ къ моемъ присутствіи.

Фледа сложила руки.

— И онъ будетъ молчать?

— Для своей собственной пользы.

Это единственная надежная порука, подумала Фледа, но какъ могъ м-ръ Карльтонъ это устроить?

— А Чарльзъ? спросила она, подумавъ.

— Онъ завтракалъ у меня на другой день посл ссоры, могу васъ уврить, что съ этой стороны также нтъ опасности.

— Какъ я могу выразить вамъ свою благодарность?— вскричала тронутая Фледа.

Карльтонъ такъ странно улыбнулся и хотлъ что-то сказать, но въ эту минуту подошла мистриссъ Ренни, которая уже согрла ноги. Къ счастію она сла на скамейку, бывшую впереди Фледы, слдовательно къ ней спиною.

— Вы очень поспшили домой,— началъ опять Карльтонъ,— не получили вы непріятныхъ извстій о вашемъ двоюродномъ брат?

— Нтъ, но оказіи рдко случаются, потому я ршилась воспользоваться вчерашнею.

Онъ снова замолчалъ. Несчастные путешественники, видя невозможность выбраться изъ этой засады, толпою валили опять въ вагонъ, принося густые слои снга на плечахъ и на шляпахъ, вскор воздухъ сдлался чрезвычайно влаженъ. Г. Карльтонъ старался своею очаровательною бесдою отвлечь вниманіе Фледы отъ остальнаго общества, и если онъ искалъ награды своей въ успх, то получилъ ее вполн. Безъ всякихъ усилій, онъ такъ приковалъ къ себ вниманіе двушки, что она не видала и не слыхала ничего, что вокругъ нея происходило. Веселая улыбка играла на ея личик и исчезла только тогда, когда Карльтонъ въ разговор нечаянно упомянулъ о Гюг. Облако печали вдругъ омрачило черты ея.

— Разв онъ очень боленъ? спросилъ онъ.

— Не знаю… нсколько недль тому назадъ онъ былъ очень нездоровъ.

— Вашъ пріздъ принесетъ ему здоровье, — замтилъ Карльтонъ тихо.

— Да. Но въ этомъ да слышались грусть и сомнніе.

— Поете ли вы еще иногда эту пснь:

Страшиться не могу я

Господь меня хранитъ!…

Фледа залилась слезами.

— Извините меня, что я вамъ напомнилъ… Я опечалилъ васъ… прошепталъ онъ, встревожившись.

— Нтъ, вы меня не опечалили, но я сегодня очень разстроена, слаба… Такъ вы не забыли этой псни?

— А вы не забыли ли этого?.. сказалъ онъ, положивъ ей въ руку ея старую маленькую библію.

Фледа взяла ее. Сколько воспоминаній пробудилось въ одну минуту! Этотъ старый, истертый переплетъ вмигъ перенесъ ее въ счастливымъ годамъ ея дтства, когда эта книга была ея неразлучною спутницей, въ прежнее Квичи, когда она жила съ ддушкою и Цинтіею, когда она вела жизнь странную и свободную, читала энциклопедію и бгала по лсамъ, отыскивая неизвстные родники воды. Она открыла книгу и медленно ее перелистывала, находя на каждой страниц отмтки отца своего на тхъ мстахъ, которыя онъ особенно любилъ, или которыя внезапно поражали его. Каждая черта была ей знакома. Другія воспоминанія также сливались съ этою книгою, милыя, нжныя, признательныя воспоминанія!.. Слезы текли неудержимо и затемняли взоръ ея, она надялась, что Карльтонъ не видитъ ихъ.

Онъ молчалъ пока утихло ея волненіе, потомъ наклонился и сказалъ тихо, такъ чтобы она одна слышала:

— Много, много лтъ эта библія была моимъ лучшимъ, моимъ врнйшимъ другомъ. Сначала мысль о васъ сопровождала всегда мое чтеніе, мало по малу эта книга заставила меня позабыть ту, которая мн ее подарила.

Взглядъ и улыбка Фледы сказали ему, что она поняла его, что она радовалась тому, что онъ полюбилъ ея библію, собственно какъ библію, онъ продолжалъ:

— Но съ недавняго времени прежнія воспоминанія снова оживились при чтеніи. Этого не должно быть. Я ршился возвратить вамъ вашу книгу, и возьму ее лишь въ такомъ случа, если тя, которая ее подарила, согласится вмст съ нею подарить мн и себя.

Фледа вздрогнула и взглянула на него съ удивленіемъ, глубокій взглядъ, который она встртила, не позволялъ сомнваться въ смысл этихъ словъ. Въ невыразимомъ смущеніи она устремила глаза на библію, которую держала въ рук, и перевертывала листы, какъ будто они привлекали все ея вниманіе, но эта книга,— за минуту передъ тмъ библія отца ея,— теперь какое имла значеніе? Теперь — это собственность Карльтона, которую слдуетъ возвратить ему… но она все еще держала библію, смутныя чувства волновали грудь ея и мысль совершенно новая, во еще неясная носилась въ ум, она чувствовала, что дрожащая рука ея не въ силахъ боле держать книгу, медленно, не поднимая глазъ, она подала ему библію — онъ удержалъ потихоньку и книгу и руку. Фледа ихъ не отнимала.

Это было все. Теперь Карльтону не нужно было боле развлекать ее, онъ это понялъ и долго молчалъ, ничей другой голосъ въ мір теперь не достигъ бы до слуха Фледы, казалось, даже мысль ея замерла.

Къ счастію, мистриссъ Ренни храпла, а прочіе путешественники, укутавшись въ плащи, старались какъ нибудь поудобне пріютиться чтобы заснуть, въ вагон царствовало молчаніе. Но Фледа не замчала ни этого спокойствія, ни ворчанья, которое вырывалась иногда изъ устъ какого нибудь несчастнаго путешественника. Пожатіе руки, державшей ея руку одно возвращало Фледу къ существенности. Но это положеніе не могло продолжаться, какъ предвидли нкоторые пассажиры, дрова вышли, къ прочимъ неудобствамъ прибавился холодъ, и прозябшіе путешественники, одинъ за другимъ, просыпаюсь, началось шутками, которыя скоро перешли въ ругательства и проклятія, бдная мистриссъ Ренни ходила взадъ и впередъ, чтобы согрться: Фледа тоже продрогла.

— Не холодно ли вамъ?— спросилъ ее вдругъ Карльтонъ.

— Немножко,— отвчала запинаясь Фледа,— но сдлайте одолженіе, м. Карльтонъ, не снимайте шубы, — прибавила она быстро, видя, что онъ снимаетъ подбитый мхомъ плащъ, которымъ столько разъ восхищалась Констанція.— Я не очень озябла — я совсмъ не такая нженка, какъ вы думаете.

Но онъ, улыбаясь, попросилъ ее встать, поднявъ ее за руку съ тмъ очаровательно-властительнымъ видомъ, противъ котораго никто не могъ устоять, какъ увряла мать его, Фледа покраснла.

— Вы не обидлись, Эльфи? спросилъ онъ нжно, когда она снова сла и оправляла вокругъ себя шубу.

Обидлась ли она! Нжный взглядъ былъ ему отвтомъ.

— Вы будете владть всмъ, самовластно распоряжаться всмъ, кром самой себя, продолжалъ онъ, наклоняясь, чтобы укутать ей ножки.

Взоръ, полный любви досказалъ, сколько онъ самъ намренъ заботиться объ этомъ исключеніи.

Фледа не врила ни глазамъ, ни ушамъ своимъ. Эта шуба, такъ хорошо защищавшая ее отъ холода была эмблемою покровительства и силы, которыя отнын будутъ охранять ее, и въ которыхъ она столько лтъ нуждалась!.. Какъ будто солнечный лучъ вдругъ озарилъ ее, она не смла глядть на его ослпительное сіяніе, но куда бы она ни обратила глаза — вс предметы были позлащены его свтомъ.

Между тмъ въ вагон снова воцарилось молчаніе, въ холод не удобно ссориться. Иные задремали, другіе, укутавшись во все, что могли найти около себя, сидли спокойно. Ночь была морозная, Карльтонъ ходилъ взадъ и впередъ между скамьями, однажды онъ встртилъ безпокойный взглядъ Фледы и немедленно подошолъ къ ней.

— Не безпокойтесь обо мн, — сказалъ онъ, съ очаровательною улыбкою, — я не озябъ… во всю жизнь мою еще мн не бывало такъ тепло и отрадно.

Фледа могла ему отвчать только взоромъ.

— Ночь скоро пройдетъ, — продолжалъ онъ, не можете ли вы заснуть по примру своей сосдки?

Она покачала головою.

— Безсонница утомитъ васъ, и завтра будетъ опять мигрень.

— Можетъ быть и нтъ!— проговорила она наконецъ, съ признательною улыбкой.

— Вы не озябли, Эльфи?

— О нтъ! нисколько, мн хорошо, какъ нельзя лучше.

Онъ пристально смотрлъ на нее, Фледа больше и больше красня.

— Не знаете ли вы, м-ръ Карльтонъ, гд мы теперь?

— Гд-то между маленькимъ городкомъ — забылъ, какъ его называютъ — и мстечкомъ Кваррентонъ, а отъ Кваррентона до Квичи, говорятъ, только нсколько миль, и такъ, надюсь, вс наши затрудненія кончится на разсвт.

Онъ началъ снова ходить по вагону, а Фледа продолжала мечтать, и не могла надивиться чувству пріятной теплоты и спокойствія, которыя проникали все существо ея, наконецъ, усталость взяла свое, она прислонилась къ окну и заснула.

Часъ спустя, сроватый разсвтъ и движеніе между пассажирами пробудили ее отъ безпокойнаго сна. Фонари уже погасли и на стнахъ вагона снова рисовался рядъ небольшихъ окошекъ, сквозь которыя проникало слабое мерцаніе утра. Наконецъ совсмъ разсвло и все зашевелилось. Фледа отворила окно, чтобы вздохнуть чистымъ воздухомъ и посмотрть, что общаетъ наступающій день…

Погода перемнилась, хотя еще не совсмъ прояснло, но снгъ уже пересталъ, облака не застилали неба срымъ, однообразнымъ покровомъ, а клубились густыми массами, которыя втеръ общалъ вскор разсять. Снгъ покрывалъ густою блою пеленою вс предметы, и хотя эта_укартина была не очень заманчива для путешественниковъ, застигнутыхъ непогодой вдали отъ всякаго жилья, но пустынный и дикій видъ этотъ нравился Флед, которая знала, что сегодня другой будетъ побждать вс препятствія, она съ признательностію думала — каково было бы это утро безъ него…

Какъ только совсмъ разсвло, многіе жильцы этой необыкновенной спальни отправились пшкомъ въ Кваррентонъ. Карльтонъ поручилъ одному изъ нихъ прислать ему сани, въ которыхъ и перевезъ въ Кварретонъ Фледу, мистриссъ Ренни и еще одну несчастную путешественницу,

XXII.
Отъ Кваррентона до Квичи.

Нельзя вообразить себ ничего мрачне и холодне нежели какъ былъ городокъ Кваррентонъ въ это утро. Снгъ покрывалъ сплошь всю землю, кром тхъ мстъ, откуда смелъ его втеръ, только вьюга и тучи были въ движеніи, ни одинъ свтлый лучъ не озарялъ мстности, и только, кое гд, почернвшій пень или безлиственное дерево нарушали однообразіе этихъ срыхъ и блыхъ оттнковъ. Ничто не говорило о комфорт, кром нсколькихъ столбовъ дыма, разлетавшихся въ воздух, но теперь Фледа не была расположена изучать ихъ физіономію.

Небольшая гостинница, торчащая на возвышеніи, общала, если возможно, еще меньше комфорта, чмъ прочія строенія въ город, однако она носила пышное названіе Покагонтасъ, и сани остановились у ея подъзда.

Путешественниковъ провели въ маленькую гостиную въ первомъ этаж, въ которой, какъ во всхъ подобныхъ комнатахъ, было нсколько мебели черезъ чуръ щегольской, а необходимыхъ вещей недоставало, — громоздкая краснаго дерева софа, въ которой дерево преобладало надъ прочими матеріалами, мраморный столъ, нсколько стульевъ, общипанныя занавски на окнахъ, передъ каминомъ коверъ, изъ экономіи постланный на изнанку — вотъ общій видъ этой комнаты, на небольшомъ стол нсколько иллюстрацій, собраніе лучшихъ авторовъ и много журналовъ, въ комнат было холодно — можетъ быть, впрочемъ, оттого, что было еще слишкомъ рано.

Фледа сняла шляпку и шубу и прислонила утомленную свою головку къ спинк софы, которая, казалось, сотворена была для умерщвленія нги. Но это было уже для нея облегченіемъ, что она могла перемнятъ положеніе, а шуба и здсь явилась къ ея услугамъ!— Карльтонъ сложилъ ее и постлалъ на жосткую софу, такъ, чтобы она служила вмст тюфякомъ и изголовьемъ, Фледа улеглась на этой постели, и положивши щочку на мягкій мхъ, она почти улыбнулась, думая о спокойствіи душевномъ и сердечномъ, еще боле, нежели о тлесномъ, которое наконецъ досталось и на ея долю… Утомленная усталостію, она уснула безмятежно, какъ младенецъ.

Мистриссъ Ренни, хотя и всю ночь спала, теперь снова задремала на большомъ кресл у камина, а Карльтонъ, скрестивъ руки, не могъ наглядться на прелестное личико, которое покоилась передъ нимъ съ такою доврчивою невинностію, и котораго близна такъ прекрасно отдлялась отъ чернаго бобра его шубы.

Это все то же, давно ему знакомое личико, младенческая прелесть еще не исчезла на немъ, но прелесть юности уже разцвтала, кротость и живость еще играли во всхъ чертахъ, но на чел и на устахъ уже выражалась покорность судьб — а не надежда, жатъ бывало прежде, все говорило, что если бы ея якорь не былъ брошенъ въ недоступной бурямъ пристани, то давно бы уже надежда смнилась отчаяніемъ. Отъ тоски и горя послднихъ недль, она похудла и поблднла, но Карльтонъ понималъ, что эта покорность судьб не была дломъ немногихъ дней, онъ не зналъ, что произвело ее… много, много думъ переходило въ ум его…

Однакоже, хотя жизнь волновала ее, она не возмутила ясной, младенческой простоты ея. Карльтонъ разсматривалъ странное явленіе,— страннее по своей рдкости, потому что святая простота скоро исчезаетъ отъ столкновенія со свтомъ, полусидя, полулежа, она предавалась покою съ совершеннымъ самозабвеніемъ, поза ея сохраняла безсознательную прелесть дтства и Карльтонъ понималъ все простосердечіе, которое въ ней выражалось. Еслибы Фледа открыла глаза, она прочла бы во взорахъ его богатйшія общанія въ будущемъ. Но она не просыпалась и колокольчикъ, призывавшій къ завтраку, одинъ нарушилъ мечтанія Карльтона.

Онъ потребовалъ, чтобы имъ подали завтракъ особо, но слуга наговорилъ ему такое множество резоновъ, не допускавшихъ исполнить его желаніе, что должно было уступить и Карльтонъ согласился покориться законамъ гостинницы, въ надежд, что дло пойдеть скоре, и такъ онъ повелъ Фледу по узкимъ корридорамъ въ длиную и узкую залу, въ нижнемъ этаж.— Тамъ собралось общество очень смшанное, состоявшее большею частію изъ ихъ спутниковъ. Почетныя мста у печки были представлены дамамъ, молодая двушка въ локонахъ разливала чай и кофе въ сосдней комнат. Но увы! Какой завтракъ! О ча и кофе можно было оказать то же что было сказано гд-то о двухъ дурныхъ дорогахъ, — путешественникъ, избравшій одну, жаллъ, что не выбралъ другую. Бифстекса не возможно было укусить, цыплята были совсмъ сырые, — вс попытки сть или пить были напрасны. Фледа воротилась на свою софу съ сильною головною болью.

— Что же вы не собираетесь, миссъ Рингамъ?— спросила мистриссъ Ренни, завязывая шляпку.

— Разв уже пора хать?— спросила Фледа, поспшно вставая.

— Пора,— отвчалъ Карльтонъ,— но я намренъ опять вступить въ должность доктора,— продолжалъ онъ, взявъ ее за руки,— вы позволите?

Взглядъ Фледы не противорчилъ.

— Вы теперь не въ состояніи хать, вамъ нужно отдохнуть нсколько часовъ прежде, нежели пуститься опять въ дорогу.

— Но, когда же мы додемъ домой?

— Сегодня же и еще засвтло, не по желзной дорог, а въ санкахъ. Я веллъ приготовить для васъ комнату, не хотите ли взглянуть на нее?

Фледа покорилась, дйствительно въ голос и обращеніи Карльтона была обольстительная твердость, противъ которой не устояла бы ни одна женщина, кром того, при ея мигрени зда была бы настоящимъ мученіемъ.

— Не можете ли вы уговорить свою спутницу отложить отъздъ свой?— спросилъ онъ.

— Она мн вовсе не нужна,— отвчала Фледа.

Не смотря на это увреніе, Карльтонъ попросилъ мистриссъ Ренни остаться съ ними, но она ему возразила, что ея вещи остались въ вагонахъ, и что она боится потерять всю свою поклажу. Карльтонъ позвонилъ и спросилъ хозяйку.

Вскор явилась двушка въ локонахъ и предложила проводить Фледу въ проготовленную ей комнату. Она намекнула однако, что зимою эти комнаты очень свжи и что барышн лучше бы остаться въ гостиной, но Фледа настояла и пошла въ комнату наскоро приговленую и дйствительно очень свжую.

Фледа провела весь день въ болзненномъ усыпленіи, болзнь не могла усилиться отъ чрезмрной усталости, но мшала ей отдохнуть. Она не знала, какъ проходили часы, она не имла силы остановить мысли на неясныхъ видніяхъ, мелькавшихъ въ ум ея, время отъ времени, молодая хозяйка, которая была очень вжлива и предупредительна, приносила ей свжей воды и навдывалась не угодно ли ей чего нибудь. Наконецъ Фледа почувствовала нкоторое облегченіе и могла встать и воротиться въ гостиную.

Карльтонъ былъ тамъ одинъ, и, подойдя немедленно къ ней съ нжною заботливостію, усадилъ ее на софу. Подл софы на стол стояло все, что можно было достать лучшаго въ гостинниц. До сихъ поръ Фледа всегда думала о другихъ и заботилась о ихъ благосостояніи, теперь другой занимался ею, эта мысль глубоко трогала ее. Можетъ быть Карльтонъ угадывалъ это чувство, но не подавалъ вида, его обращеніе и бесда о разныхъ предметахъ бьыи такъ спокойны, такъ свободны, такъ пріятны, какъ будто бы ни онъ, ни Фледа не были заняты ничмъ особеннымъ. Не разъ уже Фледа имла поводъ благодарить его за то, что онъ умлъ избавлять ее отъ затруднительнаго положенія, но, казалось, никогда еще не открывала она въ немъ столько неподражаемой деликатности, съ какою онъ умлъ щадить ея нжную чувствительность и въ нсколько минутъ отстранить всякое замшательство.

— Въ состояніи ли вы прокатиться въ саняхъ по этому холоду?— спросилъ ее Карльтонъ съ состраданіемъ, когда они закусили.

— Да, мн это будетъ очень пріятно.

— Вы провели очень скучный день, не правда ли?

— Голова моя очень больна,— отвчала уклончиво Фледа.

— Чего же вамъ больше? Разв этого мало, чтобы сдлать день скучнымъ?

Фледа смшалась, покраснла, и, чувствуя, что румянецъ отвчаетъ за нее, покраснла такъ сильно, что должна была закрыть лицо руками, чтобы скрыть смущеніе, которое еще боле этимъ обличала. Карльтонъ не воспользовался ея застнчивостію, и хотя Фледа еще долго не смла взглянуть на него, но спокойная его бесда доказала ей, что онъ вполн понимаетъ ее.

Вскор посл того, красивыя санки, запряженныя лучшими лошадьми, какихъ только можно было достать въ Кваррентон, быстро несли ихъ въ Квичи. Погода совсмъ прояснилась, и чистое, безоблачное небо сіяло надъ свтлою землею. День былъ морозный, но только движеніе санокъ колебало воздухъ, Фледа, закутанная въ шубу, молча наслаждалась этою прогулкою. Взоры ея, какъ бы недавно только открывшіеся чувству изящнаго, блуждали отрадно по этому ландшафту, полному свта и тни, усянному тамъ и сямъ купами елей, и облитому радужными отливами заходящаго солнца.

Карльтонъ нсколько времени оставилъ ее мечтать на свобод, потомъ мало по малу завязалъ разговоръ, который вызвалъ улыбку на ея задумчивыя уста и принудилъ Фледу раздлить свое вниманіе между нимъ и природою.

— Я радуюсь за васъ, что мы наконецъ близки къ цли нашего путешествія, милая Эльфи,— сказалъ Карльтонъ, когда они прозжали мимо Дипватерскаго озера.

— Мн кажется, вы можете порадоваться за себя также.

— Нтъ, мое путешествіе кончится только въ Нью-орк, потому что я тамъ пробуду очень недолго.

— Но, вы не сегодня же удете?…

— Напротивъ, я уду тотчасъ же, съ первымъ поздомъ, я поджидаю матушку съ первымъ пароходомъ.

— Вы возвращаетесь въ Нью-оркъ! и вы бросили свои дла для меня!… При этихъ словахъ она прочла отвтъ во взорахъ Карльтона, и смшавшись потупила глаза.

— Мое дло вамъ теперь извстно, Эльфи,— сказалъ онъ, улыбаясь. Только-что вы ухали, я пришолъ къ г-ж Эвелинъ, чтобы предложить вамъ эту прогулку въ карет, которая намъ никогда не удавалась. Эдита разсказала мн, какъ и съ кмъ вы отправились, и я едва, едва усплъ застать пароходъ.

— И вы были на пароход третьяго дня?… О, какъ бы я была спокойна, если бы это знала!

— Я также,— но вы были совершенною невидимкою, насилу могъ я отыскать васъ въ вагон.

Фледа умолкла, вскор санки остановились, и Карльтонъ подалъ ей руку, чтобы выйти.

— А чемоданъ куда же дть? спросилъ кучеръ, стараясь приподнять его.

— Я пришлю за нимъ кого нибудь, онъ для тебя одного слишкомъ тяжолъ.

— Кажись, что такъ!… а, вы небось, не знаете, что я вамъ родня?.

— Не знаю,— отвчала Фледа.

— То-то же, а я вдь родня.

— Кто же ты?

— Я Пирсонъ Барнсъ, я уже съ годъ какъ живу въ Кваррентон. осій Спрингеръ вдь вамъ дядею доводится?

— Онъ былъ дядя моего отца.

— Ну вотъ, онъ и мн дядя, его сестра — моя мать!

— Такъ я пришлю кого нибудь, чтобы помочь вамъ, м-ръ Барнсъ. Она взяла руку Карльтона, не смя взглянуть на него.

— Вашъ согражданинъ большой чудакъ,— сказалъ онъ шутливо.

Онъ говорилъ свободно и весело, на лиц его не было и слда такого чувства, которое могло бы огорчить Фледу, она внутренно его поблагодарила и вздохнула свободне. У дверей дома онъ остановился.

— Сдлайте одолженіе, войдите, м. Карльтонъ.

— Не сегодня.

— Отсюда далеко до Гринфильда. Отъ порога можно уходить только тогда, когда хозяева дома недостойны предлагать свое гостепріимство. Пожалуйста войдите, и позвольте мн предложить вамъ что-нибудь получше кваррентонскихъ устрицъ. Не отказывайтесь, прошу васъ,— прибавила она настоятельно, видя сопротивленіе въ г лагахъ его.— Я знаю, о чемъ вы думаете… но они не знаютъ, что я вамъ разсказала, не затрудняйтесь этимъ…

Она положила свою ручку на руку Карльтона, посмотрла на него съ умоляющимъ видомъ и онъ послдовалъ за нею безъ сопротивленія.

Въ комнат, былъ одинъ только Гюгъ, который лежалъ въ креслахъ подл камина, у Фледы стснилось сердце, когда она на него оглянула. Молодой человкъ вздрогнулъ и быстро вскочилъ при вход своей кузины, а Фледа забывъ, что хотла представить его м. Карльтону, бросилась ему на шею. Они крпко обнялись, поцловались и оба заплакали. Переполненное сердце ихъ облегчилось, они нсколько минутъ не могли выговорить ни слова.

Наконецъ Фледа шепнула Гюгу, что у нихъ гость, и оборотилась, чтобы подвести Карльтона къ больному, но онъ отрекомендовался самъ съ тою простотою и природною прелестью, которая его во всемъ отличала. Пріятное изумленіе выразилось на лиц Гюта, а Фледа сама стояла какъ очарованная, наконецъ вспомнила, что она уже не нужна здсь боле, схватила свою болонку, которая съ радостнымъ восторгомъ визжала и вертлась у ногъ ея — и побжала въ кухню.

— Ну! насилу-то воротились!— сказала Барби, которой срые глаза блистали радостью, поживете ли вы наконецъ дома?…

— Я очень устала и рада отдохнуть — отвчала Фледа. Но, милая Барби, что у тебя есть готоваго?… Мн хочется поскоре поужинать:

— Ну, похудли же вы!— сказала Барби, глядя на нее,— ни на что не похожи! Нтъ, миссъ Фледа, у насъ нтъ ничего хорошаго, никто безъ васъ и кушать не хотлъ, я уже думала, что и готовитъ не стоитъ. Гюгъ клюетъ какъ птичка, мистриссъ Росситуръ — не больше его, они врно весь аппетитъ берегли къ вашему прізду. Одинъ только Филетъ, да я не унывали. Что же вы? знать очень проголодались?

— Ахъ нтъ, не то, но со мною пріхалъ одинъ господинъ, мн не хочется его отпустить безъ ужина. Что у тебя есть, Барби? Что у тебя есть, Барби?

— Кто такой?

— Мой другъ, который обо мн заботился дорогою… я теб посл все разскажу, но дай поскоре поужинать, Барби.

— Что же, это нью-іоркскій житель? Любопытно!

— Положимъ, что любопытно, но онъ не нью-іоркскій житель.

— Откуда же онъ?— спросила Барби, ставя чайникъ на огонь.

— Изъ Англіи.

— Изъ Англіи?— вскричала Барби, быстро поворачиваясь,— если онъ англичанинъ, миссъ Фледа, то я его и знать не хочу!— и хлопотать для него не стану!

— Ты уже похлопочи для меня — возразила, улыбаясь, двушка, если ты меня любишь, то постарайся угостить человка, который, несмотря на то, что англичанинъ, много обо мн заботился и сдлалъ мн много добра, онъ очень спшитъ хать. Я сдлаю яичницу. Пожалуйста, Барби, приготовь все, что нужно, а я сбгаю на минуту къ тетушк и сейчасъ ворочусь. Еще, Барби, потрудись смолоть кофе…

Поворотившись, чтобы взойти на лстницу, она встртила дядю. Онъ заключилъ ее въ свои объятія и крпко прижалъ къ сердцу, осыпая благословеніями. Успокоившись немножко, она сказала ему, что г. Карльтонъ въ гостиной, въ короткихъ словахъ сообщила, по какому случаю, и просила дядю пойти и занять его, пока поспетъ ужинъ. Она еще разъ обняла его и побжала на верхъ. Г. Росситуръ нсколько минутъ стоялъ въ мрачной и молчаніи, наконецъ ршился и пошолъ къ своему гостю. Но Фледа не могла уговорить ни ттку, ни кузину сойти внизъ, а малютка Ральфъ, едва услышалъ что есть гость, какъ поспшилъ потихоньку ускользнуть въ гостиную, едва увидлъ онъ Карльтона, какъ вскрикнулъ отъ радости и бросился къ нему.

— Я не зналъ, м-ръ Карльтонъ, что этотъ мальчикъ иметъ честь быть знакомымъ съ вами,— сказалъ изумленный Росситуръ.

— Я имлъ удовольствіе познакомиться съ нимъ въ Лондон, — отвчалъ Карльтонъ.

— То есть, это я имлъ удовольствіе, сказалъ Ральфъ, трепля Карльтона по колну.

— Гд ваша маменька?

— Она не хотла придти въ гостиную, когда узнаетъ, что это вы, то сейчасъ придетъ.

Онъ хотлъ бжать къ матери, но Карльтонъ удержалъ его, говоря, что долженъ сейчасъ хать, но скоро воротится и тогда повидается съ его маменькою.

— Вы возвращаетесь въ Англію? спросилъ Росситуръ.

— Черезъ нсколько времени.

— А прежде прідете къ намъ?— спросилъ Ральфъ.

— Если м-ръ Росситуръ позволить.

— М. Карльтонъ знаетъ, что онъ везд дорогой гость,— отвчалъ церемонно Росситуръ.

Посл ужина, Гюгъ ушолъ, м. Росситуръ съ Ральфомъ отправился въ конюшню, чтобы приказать заложить лошадей для своего гости, Карльтонъ и Фледа остались одни.

— Позвольте мн напомнить мистриссъ Эвелинъ, что вы позабыли у нея вещицу, вамъ принадлежащую, и поручила мн вамъ доставить ее,— сказалъ Карльтонъ.

— Да… сказала Фледа, запинаясь,— но… позвольте, я напишу ей нсколько словъ.

— Какъ угодно… Но о чемъ вы думаете, Эльфи? Чего вы боитесь? О чемъ безпокоитесь?

Вс сомннія Фледы разсялись передъ этимъ открытымъ и свтлымъ взоромъ.

— Всякій разъ, какъ я довряла свои тайны, мн приходилось раскаиваться, отвчала она, шутя и потупивъ глаза.

— Вы увидите, Эльфи, что я буду исключеніемъ изъ правила. Фледа подняла на него боязливый взоръ и сказала:

— Я боялась, что мистриссъ Эвелинъ замтитъ ваше неудовольствіе, если вы будете говорить съ нею.

— Что же вамъ до этаго?— спросилъ онъ спокойно.

— Ничего… но мн не хотлось бы подвергать ихъ этимъ взглядамъ. о которыхъ я не могу вспомнить безъ ужаса. Лучше я напашу имъ, это будетъ не такъ непріятно.

Карльтонъ молчалъ.

— Стало быть, я права, — продолжала она, смотря на него, — въ глазахъ вашихъ выражается неудовольствіе, однако он этого ни заслуживаютъ, он болтаютъ всякій вздоръ, но безъ дурнаго намренія, имъ, врно, и въ голову не приходило, что он огорчаютъ меня…. я уврена, что он меня истинно любятъ…. он мн это столько разъ доказывали. Особливо Констанція всегда была очень добра ко мн, и если он меня такъ старались отправить, то потому что думали, что я очень спшу домой… Мы такъ непохожи другъ на друга, что имъ легко во мн ошибаться, судя по себ…

Фледа еще долго защищала бы Эвелиновъ, но вдругъ, замтила, что Карльтонъ давно пересталъ и думать объ нихъ, — она въ замшательств замолчала.

— И такъ вы мн позволите передать изустно ваше порученіе містрисъ Эвелинъ? спросилъ Карльтонъ.

Фледа пожала ему руку, и онъ вышелъ.

Вслдъ за тмъ Барби пришла убирать со стола, она подошла къ окну и смотрла, какъ онъ усаживался въ сани, потомъ, возвращаясь къ столу, спросила:

— Онъ ухалъ въ Англію?

— Нтъ.

— Что же? онъ намренъ поселиться въ Америк?

— Да нтъ, Барби, съ чего ты это взяла?

— Онъ такъ тепло одтъ, какъ будто расположился жить въ холодномъ краю, сказала Барби сухо.

Фледа не отвчала, она сла подл Гюга и положила свою головку ему на плечо.

— Я очень полюбилъ твоего Карльтона, шепнулъ ей Гюгъ на ухо.

— Въ самомъ дл?— сказала Фледа, немножко удивленная притяжательнымъ мстоименіемъ.

— Я очень полюбилъ его. Но онъ перемнился, Фледа.

— Да, въ нкоторыхъ отношеніяхъ… въ самыхъ важныхъ.

— Онъ сказалъ, что опять прідетъ.

Сердце Фледы сильно забилось, во она не отвчала.

— Я этому очень радъ, потому что онъ мн очень нравится. Но ты меня не покинешь, Фледа, не правда ли?

— Тебя покинуть — зачмъ же?… пробормотала Фледа.

— Я понялъ, зачмъ онъ прізжалъ сюда,— сказалъ Гюгъ, обвивая рукою головку своей кузины.— Но ты останешься при мн, пока я буду нуждаться въ теб, Фледа?

— Какъ нуждаться во мн?… повторила Фледа.

— Да, вдь это будетъ недолго.

— Что недолго?

— Я недолго проживу,— сказалъ Гюгъ спокойно,— я такъ счастливъ мыслью, что ты останешься не одна, милая Фледа… такъ счастливъ!… Общай мн, что ты больше не покинешь меня.

— Не говори мн этого, Гюгъ!

— Но вдь это правда, другъ мой… Я знаю, что недолго проживу на свт. Я такъ счастливъ, что ты возвратилась, милая Фледа. Не позволяй никому увезти себя отсюда, прежде нежели я отправлюсь — согласна?

Фледа обняла своего друга и долго молчала. Жестокая борьба происходила въ ея сердц. Наконецъ Гюгъ опять тихо сказалъ ей:

— Я очень счастливъ, Фледа. Только общай мн, что ты никому не позволишь увезти себя отсюда, пока будешь нужна мн.

— Я уврена, что онъ этого не потребуетъ!— сказала Фледа, закрывъ лицо руками.

XXIII.
Женихъ и невста.

Г. Карльтонъ возвратился въ Квичи безъ матери, она отложила свое путешествіе до весны. Онъ поселился въ Монтепул, который хотя былъ довольно далеко отъ Квичи, но за то ему было тамъ свободне и спокойне, нежели гд въ другомъ мст.

Казалось, что Карльтонъ здитъ ежедневно въ Квичи для чужаго, а не для своего удовольствія, онъ помогалъ Флед ухаживать за Гюгомъ и скоро бдный больной сталъ предпочитать его услуги попеченіямъ родныхъ своихъ, мать была слишкомъ чувствительна, Фледа — не довольно сильна, отецъ же хотя и лелялъ его нжно, какъ малаго ребенка, не могъ преподавать ему духовнаго утшенія, въ которомъ онъ часто чувствовалъ нужду.

Кром Росситура, вс подчинились живительному и кроткому вліянію Карльтона. Даже г-жа Росситуръ, ршившись однажды выйти къ нему, уже никогда не хотла пропустить его посщенія. Она не могла надивиться рдкой деликатности этого человка, который свободнымъ и очаровательнымъ своимъ обращеніемъ не давалъ имъ замтить разницы между прежнимъ и настоящимъ ихъ положеніемъ, такъ, казалось, онъ забывалъ вс свои преимущества. Но гордость г. Росситура была сильне, чмъ у прочихъ лицъ его семейства, присутствіе Карльтона всегда напоминало ему униженіе его дома, и если гость своимъ умомъ и любезностію иногда успвалъ разогнать его грустныя мысли и доставить ему пріятное развлеченіе, то онъ немедленно съ горечью припоминалъ бывалыя изящныя наслажденія свои въ блестящихъ кругахъ большаго свта. Вскор Карльтонъ замтилъ, что его общество было боле тягостно, нежели пріятно для хозяина, и началъ выбирать для посщеній своихъ часы, въ которые зналъ, что не застанетъ его дома. Часто онъ уводилъ Фледу гулять, чтобы укрпить здоровье бдной двушки и лучше насладиться ея бесдою.

При немъ снова возрождалась въ сердц Фледы та дтская доврчивость, къ которой онъ прежде пріучилъ ее. Она чувствовала, что можетъ поручить ему вполн и самую себя, и все, до нея касающееся. Карльтонъ старался развеселить ее и велъ себя съ такимъ тактомъ, съ такою пріятностью, что одно его присутствіе уже изглаживало задумчивое выраженіе на лиц Фледы и глазки ея блистали живо и радостно, какъ бывало. Обращеніе Фледы съ Карльтономъ было какъ-то совершенно особенное. Дома, и при другихъ, она была съ намъ серьзна и осторожна, какъ съ чужимъ, она никогда не садилась подл него, разговаривала лишь тогда, когда онъ завлекалъ ее въ разговоръ, но наедин съ нимъ, въ ея обращеніи царствовала простота и свобода, достойныя изящной деликатности ея чувствъ.

Въ одинъ прекрасный мартовскій день, Фледа сидла подл Гюга, который чувствовалъ себя слабе обыкновеннаго, хотя и не лежалъ въ постели. Сидя въ большомъ кресл, онъ прислушивался къ симпатичному голосу Фледы, которая пла гимны.

— Ты устала? сказалъ нжно Гюгъ.— Я удивляюсь, что Карльтона до сихъ поръ нтъ. Кажется, погода прекрасная?

— Очень тепло и пріятно, апрльская погода, снгъ стаялъ и земля мстами совсмъ просохла.

— Я бы желалъ, чтобы онъ пріхалъ и увезъ тебя прогуляться. У тебя совсмъ другой видъ, когда ты возвращаешься съ прогулки пшкомъ или верхомъ, и мн легче становится когда я погляжу на тебя.

— Я не люблю гулять, когда ты остаешься одинъ.

— А я такъ очень радъ бываю, когда кто нибудь выманить тебя на воздухъ. Теб непремнно нужно теперь движеніе.

— А теперь я не позволю ему выманить меня.

— О комъ и о чемъ идетъ дло?— спросилъ Карльтонъ, входя въ комнату.

— Я не знала, что вы здсь,— сказала Фледа, быстро вставая.

— Я только что пріхалъ. Ральфъ впустилъ меня черезъ калитку. Онъ слъ между Гюгомъ и Фледою, пожалъ ему руку и дружески къ ней наклонился.

— Каково вамъ сегодня, Гюгъ?

Пріятно было видть серьзный и нжный взглядъ одного, кроткій и доврчивый видъ другаго, но трогательно — покорный отвтъ но глубоко измнившіяся черты больнаго говорили ясно, что жизнь быстро въ немъ угасала.

— Чмъ могу служить вамъ?

— Уведите Фледу гулять, ей это очень нужно.

— Хорошо, сейчасъ. Вы что-то невеселы, нельзя ли васъ чмъ нибудь разсять?

— Не знаю… сказалъ Гюгъ, закрывая глаза,— дайте мн для размышленія какой нибудь предметъ, который приблизилъ бы меня къ небу, пока вы будете прогуливаться.

— Не почитать ли вамъ… Бакстера… или что нибудь другое?

— Нтъ, не то.

— Не дать ли вамъ текста два, три изъ библіи?

— Довольно, м. Карльтонъ,— сказалъ, улыбаясь, Гюгъ.— Фледа… помнишь?

Вс трое нсколько минутъ молчали. Наконецъ Гюгъ сказалъ:

— Вдь вы хотли идти гулять?

Фледа не пошевелилась, но когда Карльтонъ повторилъ просьбу Гюга, она встала и вышла.

— Она ушла?.. сказалъ Гюгъ.— М. Карльтонъ, потрудитесь мн подать эту шкатулку.

Карльтонъ подалъ, Гюгъ открылъ ее, досталъ сложенную бумажку и подалъ своему другу, говоря, что врно онъ прочтетъ ее съ удовольствіемъ. Онъ немедленно прибавилъ:

— Вамъ знакомъ этотъ почеркъ?

— Нтъ.

— А! правда, что оно очень дурно написано. Это почеркъ Фледы.

Гюгъ закрылъ глаза, и Карльтонъ, видя, что онъ располагается спать, подошолъ съ бумажкою къ окну. Онъ прочелъ небольшое стихотвореніе, исполненное прелести, чистоты и грусти, оно бросало новый свтъ на чувства, которыя онъ угадалъ. Едва усплъ онъ дочитать, какъ вошла Фледа.

— Я заставила васъ долго дожидаться,— сказала она, подходя къ окну,— тетушка задержала меня.

Она немножко удивилась, замтивъ, съ какимъ глубокимъ чувствомъ смотрлъ на нее Карльтонъ, и вдругъ увидла бумагу, которую онъ держалъ въ рук.

— Что это такое?— вскричала она,— пожалуйста, отдайте мн эту бумагу!

Фледа хотла непремнно взять ее, Карльтонъ не отдавалъ.

— Мн такъ стыдно, что вы читали этотъ вздоръ, кто вамъ далъ его?

— Я одинъ заслужилъ гнвъ вашъ,— отвчалъ онъ, улыбаясь.

— Вы читали?…

— Читалъ.

— Очень жаль.

— А я такъ очень радъ, милая Эльфи.

— Вы подумаете… но это не правда… Я тогда была въ такомъ странномъ настроеніи духа… Мн было досадно на самую себя… но я не могла освободиться отъ грусти… отъ хандры, которая иногда на меня находитъ.

— Я это понимаю, Эльфи.

— Мн жаль, что вы знаете, что я могла имть и выражать такія мысли.

— Отчего же?

— Оттого, что не должно допускать въ себ подобныхъ чувствъ.

— А разв должно таить отъ меня ваши завтныя мысли?

— Нтъ… конечно не должно… Но теперь, такъ какъ вы уже прочли эти стихи, отдайте же мн ихъ!

— Не отдамъ,— напротивъ, попрошу васъ показать мн и остальныя, Эльфи, сказалъ онъ, положивъ стихи въ свой портфейль.

— Пожалуйста, не просите.

— Отчего же?

— Я помню, ваша матушка говорила, что вы умете выпросить все, что захотите.

— Въ такомъ случа, позвольте же мн надть на васъ шляпку!..

Когда они вышли изъ дома, теплый воздухъ сулилъ имъ пріятную прогулку, солнце ярко блистало, земля была суха и мягка. Сначала они оба молчали, Фледа съ наслажденіемъ вдыхала вечерній воздухъ, и понемногу развеселилась.

Поговоривъ немного, они снова замолчали, наконецъ Карльтонъ, замтивъ, что Фледа задумчива и разсянна, сказалъ ей:

— Гд вы теперь, Эльфи?

— Какъ гд?

— Вы, кажется, не въ Квичи?

— Правда, что я залетла довольно далеко.

— Куда же именно?

— Я была въ Париж… au March des Innocents.

— Какъ вы туда попали?

— Не знаю… одна мысль за другой, одно кольцо цпи лежало на конц прошлаго года, другое на той эпох, когда мн было 11 лтъ.

— Это понятно и ясно.

— Помните ли вы, сэръ, то утро, когда вы повезли меня съ Гюгомъ au March des Innocents?

— Очень помню.

— Сколько разъ я мысленно васъ благодарила за то, что вы для насъ такъ рано встали!

— Я былъ награжденъ за это. Мн кажется, я не видалъ ничего лучше этого въ Париж.

— Сколько разъ я вспоминала это утро!— сказала Фледа.

Странная улыбка мелькнула на устахъ Карльтона. Фледа, не понимая ее, посмотрла на него съ такимъ простодушнымъ любопытствомъ, что онъ не выдержалъ, и сказалъ, смясь:

— Милая Эльфи, вы точно такой же ребенокъ теперь, какимъ были тогда!

— Въ самомъ дл? Я думаю, что такъ, я точно то же чувствую теперь, что и тогда. Мн часто кажется и теперь, что я ребенокъ, ввренный вашему попеченію.

— Это довольно близко къ истин.

— Какъ вы были всегда добры ко мн,— сказала Эльфи, вздыхая.

— Теперь еще намъ не время считаться одолженіями, нашъ счетъ еще долго не будетъ поконченъ.

Опять молчаніе. Скоро Карльтонъ замтилъ что Фледа не думаетъ ни о красотахъ природы, ни о благораствореніи воздуха.

— Эльфи, о чемъ вы думаете?

— О вашихъ идеяхъ на счетъ женскаго воспитанія,— отвчала она откровенно.

— Что же?

Они стояли на верху небольшаго холма. Фледа смшалась, не посмотрвъ на своего спутника, отвчала.

— Я боюсь, что вы не найдете во мн многаго, что цните въ женщин, но вы поможете мн пріобрсть то, чего недостаетъ мн, не правда ли?

Лицо двушки выражало нжное чистосердечное чувство. Онъ не отвчалъ, но устремилъ на нее взоръ, котораго она не могла долго выдержать.

— Милая Эльфи, чего же вамъ недостаетъ?— спросилъ онъ наконецъ. Она отвчала съ замшательствомъ:

— Я многаго не знаю… я мало читала… у мана нтъ пріятныхъ талантовъ…

— Вы скоро будете читать, сколько вамъ угодно, если только позволите мн читать вмст съ вами, я васъ буду учить рисовать, здить верхамъ, всему, чему вы захотите.

— И вамъ это не наскучитъ?

Онъ отвчалъ ей улыбкою и сказалъ паута.

— Можетъ быть, это вамъ наскучитъ?..

XXIV.
Послднее посщеніе бабушки.

Наступилъ апрль, г. Росситуръ ршился оставить Квичи и его удерживало только состояніе здоровья Гюга. Намренія его были извстны Карльтону, который уже хлопоталъ, чтобы достать ему мсто въ Остъ-Индіи. Фледа не знала ни о намреніяхъ дяди, ни о заботливости Карльтона. Г. Росситуръ не говорилъ объ отъзд, и хотя она понимала, что онъ долженъ будетъ выхать отсюда, но считала благоразумнымъ не оставлять садовыхъ работъ. Филетъ, ея помощникъ, не умлъ ничего сдлать безъ ея распоряженія, ему также нельзя было поручить работы, требующей ловкости или проворства, благосостояніе сада зависло отъ Фледы. Итакъ, съ наступленіемъ весны она обыкновенно отлучалась изъ дома часа на два, и никто изъ семейства не зналъ положительно, зачмъ она уходила. Во время этихъ отлучекъ Фледа присматривала — на своемъ ли мст посаженъ картофель, горохъ, салатъ и рдиска, и наблюдала за разсадою растеній боле нжныхъ. Она всегда распоряжалась такъ, чтобы окончить свои работы прежде нежели прідетъ Карльтонъ.

Однажды она обкапывала на грядахъ клубнику и пополняла новыми кустами вымерзлыя мста, Филетъ будто бы помогалъ ей, то ость, смотрлъ, какъ она работала. Накинувъ на голову сренькій капоръ, въ которомъ обыкновенно работала въ саду, Фледа садила и поливала съ примрнымъ усердіемъ.

— Филетъ!

— Что барышня?

— Принеси мн ту клубнику, что лежитъ тамъ въ углу парника, принеси также ножницы.

— Пожалуй! отвчалъ Скилькорнъ.

Однако не Скилькорнъ принесъ и подалъ требуемыя вещи, но Фледа, занявшись работою и укутанная въ капоръ, этого не замтила.

— Филетъ, сказала она, погода немного и возвышая голосъ, выполи ту гряду, куда нужно будетъ садить картофель, мн ты теперь не нуженъ.

— Это не я!— отозвался Филетъ съ противоположной стороны сада. Фледа обернулась.

— Ахъ, это вы, м-ръ Карльтонъ!— вскричала она, уронивъ ножикъ, между тмъ какъ Филетъ удалялся, насвистывая американскую псню.

— Любопытная американская порода!— сказалъ шутливо Карльтонъ, слдя за нимъ глазами.

— He правда ли? Это необыкновенная фигура, мысль Филета всегда стремится неуклонно къ цли, не отбиваясь ни вправо, ни влво, а цль его — всегда личная выгода.

— Вы будете мн драгоцнною помощницею, если можете такъ же ясно опредлять характеръ мовхъ англичанъ.

— Я боюсь, что вы меня не допустите такъ же близко съ ними познакомиться,— отвчала Фледа, смясь.

— Можетъ быть. Каково сегодня здоровье Гюга?

— Все также.

— Матушка пишетъ мн, что завтра будетъ сюда. Я долженъ сегодня посл обда хать въ Нью-оркъ, оттого и пріхалъ къ вамъ такъ рано.

При этомъ извстіи Фледа инстинктивно сдернула свои рабочія перчатки и они пошли къ дому.

— Бабушка очень желаетъ видть васъ, м-ръ Карльтонъ. Она просила меня пригласить васъ когда нибудь къ ней.

— Съ большимъ удовольствіемъ. Угодно ли вамъ идти къ ней теперь, Эльфи?

— Я буду готова черезъ пять минутъ.

Г-жа Росситуръ была одна въ столовой, когда они взошли. Гюгъ заснулъ, сказала она, и, вроятно, проснется къ ихъ возвращенію. Сказавъ съ теткою нсколько словъ, Фледа ушла переодться. Г-жа Росситуръ и Карльтонъ слдили за нею взорами, и глаза ихъ встртились, одушевленные одинаковымъ чувствомъ.

— Вы соглашаетесь отдать мн дитя ваше, мистриссъ Росситуръ? сказалъ Карльтонъ.

— Отъ всего сердца… вскричала она, обливаясь слезами… хотя безъ нея я совершенно осиротю…

Она нсколько минутъ была въ сильномъ волненіи, не будучи въ силахъ преодолть его, она наконецъ сказала:

— Если бы я была уврена, что увижусь съ нею на томъ свт, то могла бы утшиться разставаясь съ нею на земл…

— Что же вамъ мшаетъ имть эту увренность?— спросилъ Карльтонъ съ нжнымъ участіемъ, которое произвело на г-жу Росситуръ ожидаемое дйствіе.

Она нсколько минутъ не отвчала, потомъ со слезами и рыданіями пробормотала:

— Все такъ темно!

— Все, кром этого — отвчалъ Карльтонъ,— все, кром того, что исусъ Христосъ есть нашъ свтъ, и наша защита, что вс прибгающіе къ Нему безопасны, что т которые у Него просятъ свта, не будутъ боле жаловаться на тьму.

— Я не знаю, какъ приступить…

— Просите Это, Онъ научитъ мсъ.

— Но если я недостойна даже возвести глаза на Него!— сказала г-жа Росситуръ, борясь между желаніемъ и сомнніемъ.

— Онъ знаетъ это, и со всмъ тмъ зоветъ васъ къ Себ. Онъ это знаетъ, и потому взялъ ни Себя грхъ вашъ, уплатилъ вашъ долгъ, вс беззаконія, которыхъ наша кровь не могла бы смыть, изглаждены кровію Спасителя. Мы, будучи злы, умемъ однако давать даянія благія дтямъ нашимъ, какъ же Отецъ Небесный не дастъ Духа Святаго просящимъ у Него?..

— Что же мн длать?.. спросила г-жа Росситуръ.

— Только прибгните къ исусу Христу, какъ къ своему Владык, своему Искупителю, предайтесь Ему совершенно, милая мистриссъ Росситуръ и предоставьте Ему все остальное.

— Я желаю, искренно желаю этого!— вскричала она.

Снова полились ея слезы и лились свободно. Карльтонъ не говорилъ ни слова боле, скоро, услышавъ что на лстниц отворяютъ и затворяютъ двери, г-жа Росситуръ поспшно ушла, а Фледа вошла въ другую дверь.

Когда Карльтонъ и Фледа прошли черезъ деревушку Дипватеръ, Фледа сказала:

— У меня есть небольшое порученіе къ мистриссъ Эльстеръ… бдной старушк, которая живетъ за озеромъ. Домикъ ея не грязенъ…

— А еслибы онъ былъ и грязенъ?

— Тогда я не просила бы васъ зайти туда,— отвчала она, запинаясь.

— Вы можете вести меня, куда вамъ угодно, Эльфи. Надюсь, что со временемъ вы мн позволите сдлать то же.

Фледа подумала, какъ необыкновенно перемнился этотъ изящный джентльменъ, когда онъ соглашался безъ отвращенія постить жилище бдности. Оба они молчали до тхъ поръ пока не пришли къ мистриссъ Эльстеръ.

Домикъ былъ, дйствительно, не грязный. Сестра Барби не была такъ расторонна, какъ она, но была столько же порядочна и опрятна. Деревянное крыльцо было исправно и чисто. Комната выметена, стекла вымыты, деревянныя стулья вытерты, одяло изъ лоскутковъ гладко разостлано на постели. Старушка сидла одна у очага, на которомъ тллся огонь, нелишній въ весеннюю пору.

Карльтонъ молча стоялъ у дверей, ожидая пока Фледа передастъ старушк свое порученіе. Едва дослушавъ двушку, мистриссъ Эльстеръ, не имвшая никакого понятія о вжливости и приличіи, пристально поглядла на Карльтона и вскричала:

— Фледа! этотъ, что ли, господинъ… вашъ женихъ?..

Послднее слово старушка произнесла очень громко, но это не ускорило отвта, все равно, какъ будто она спрашивала у Фледы не басурманъ ли онъ… Видя ея замшательство, Карльтонъ отвчалъ за нее:

— По крайней мр такъ она мн общала.

Любопытно было смотрть, какъ прояснялось лицо старушки, по мр того, какъ она разсматривала Карльтона.

— Кажется, онъ васъ стоитъ!— сказала она Флед такъ же громко съ примтнымъ удовольствіемъ, Потомъ, обратясь къ Карльтону и кивая головою, прибавила:

— У васъ будетъ славная жена!

— Такъ какъ вы ее любите, то прошу васъ считать и меня вашимъ другомъ,— отвчалъ Карльтонъ, поклонившись.

Флед было ужасно неловко въ продолженіе этой сцены, но вышедши оттуда, Карльтонъ началъ разговоръ такъ же спокойно, какъ бы посл философической лекціи, и Фледа, вздохнувъ свободне, продолжала прогулку съ чрезвычайнымъ удовольствіемъ, живая бесда не умолкала до самыхъ дверей мистриссъ Плумфильдъ.

Въ первой комнат никого не было. Фледа просила Карльтона подождать немного и прошла въ спальню бабушки. Мистриссъ Плумфильдъ лежала на своей постели, сердце Фледы сильно забилось, когда она увидла подл кровати г. Ольмнея и доктора Квакенбосса. Она подошла къ нимъ и подала руку.

— Вотъ истинно дружеская встрча,— сказалъ ласково докторъ Квакенбоссъ, котораго лицо, обыкновенно улыбающееся, на этотъ разъ было необыкновенно озабочено.— Ваша бабушка… милая миссъ Ринганъ… находится въ весьма необыкновенномъ расположеніи духа.

Фледа обняла бабушку и спросила каково ея здоровье.

— Доктору Квакенбоссу кажется необыкновенымъ, Фледа,— сказала старушка съ привычною своею ясностію и спокойствіемъ,— что женщина, которая предалась вол Божіей и цлые сорокъ лтъ постоянно пользовалась Его благостію и милосердіемъ, не сомнвается въ нихъ и въ минуту смерти.

— Вы ни въ чемъ не сомнваетесь, мистриссъ Плумфильдъ? спросилъ г. Ольмней.

— Ни въ чемъ, ни на волосъ, ни на одну минуту!— отвчала больная, съ твердымъ и довольнымъ видомъ.

— Вы ошибаетесь, сударыня,— сказалъ докторъ, — извините… это не то, я хотлъ бы, чтобы вы меня поняли хорошенько… я только говорю, что не понимаю, какъ можно до такой степени быть спокойнымъ и увреннымъ въ предмет… столь возвышенномъ… и столько трудномъ… чтобъ понять его.

— Довольно вровать!— отвчала мистриссъ Плумфильдъ, съ кроткою улыбкой.— ‘Врующій въ Господа да не постыдится… да не постыдится!..’ повторила она протяжно.

Докторъ Квакенбоссъ посмотрлъ на Фледу, которая не спускала глазъ съ бабушки.

— Но мн кажется… можетъ быть вы найдете мое предположеніе неумстнымъ,— продолжалъ Квакенбоссъ съ поклономъ, — и въ такомъ случа, прошу извиненія…— мн кажется, что это немножко дерзко…. не сомнваться сколько-нибудь, пока наступитъ минута. Можетъ быть… вы не одобряете моего мннія, м-ръ Ольмней?

М. Ольмней указалъ ему на ту, къ которой относились его недоумнія и далъ знакъ ожидать ея отвта.

— Сэръ, — сказала больная, открывая глаза, — сэръ, совсмъ не дерзко повиноваться Богу. Онъ велитъ мн радоваться и я радуюсь… радуюсь. ‘Вс любящіе Тебя, да возрадуются о Теб!..’ Но берегитесь,— прибавила она съ силою, устремляя блистающій взоръ на доктора,— онъ не вамъ велитъ радоваться… Нтъ, и не думайте, пока будете держаться поодаль и не будете отвчать на призывъ своего Спасителя. Вруйте безусловно словамъ Божіимъ — и будете счастливы, а иначе Его обтованія до васъ не касаются.

Докторъ пристально смотрлъ на нее, пока она говорила, потомъ скрылся за занавскою, чтобы избжать ея проницательнаго взора. Однако онъ не хотлъ признать себя побжденнымъ, и возразилъ съ замшательствомъ:

— Но… м-ръ Ольмней… мн кажется, что было бы скромне и благопристойне… если бы гршники… каковы вс мы, не приближались… къ Богу, пока не утвердятся… неколебимо…въ своей вр? Такъ мн кажется.

— Подите сюда докторъ!— сказала Миріамъ.

Она взяла его за руку и, устремивъ на него кроткій взоръ, сказала:

— Сорокъ лтъ тому назадъ я узнала изъ Библіи, что я гршница, вс мы гршники, какъ вы сейчасъ сказали. Тогда я стала искать чего нибудь другаго, чтобы утшиться въ этой печальной истин и нашла обтованіе Божіе, оно увряло меня, что если я хочу предаться Ему вполн, то Онъ отпуститъ мн вс долги мои, ради Христа Искупителя, что Онъ будетъ Отцомъ моимъ и назоветъ меня Своимъ чадомъ. Тогда я покорилась Его закону, я ненавижу всякое другое владычество, а все то, что вы называете моими добрыми качествами, добрыми длами — все это гниль и прахъ! Съ тхъ поръ, т. е. въ продолженіе сорока лтъ, я живу подъ Его закономъ, стараюсь служить Ему и прославлять Его. А теперь, вдругъ перестану врить Его общанію! Какъ вы думаете, былъ ли бы Онъ этимъ доволенъ?..

На этотъ разъ докторъ промолчалъ, онъ отошолъ прочь и черезъ нсколько минутъ вошолъ Сетъ. Пожавъ руку племянниц, онъ спросилъ ее — кто этотъ незнакомый, котораго онъ встртилъ въ первой комнат? Не Карльтонъ ли?

— Да,— отвчала Фледа, — онъ пришолъ къ бабушк.

— Можете ли вы принять его, матушка?

— Конечно, я буду очень рада его видть!— отвчала старушка.

Сетъ тотчасъ вышелъ и возвратился съ Карльтономъ, котораго церемонно представилъ г. Ольмнею и доктору. Карльтонъ дружески пожалъ руку молодаго пастора, а докторъ, не сомнвавшійся въ своей значительности, поспшилъ протянуть ему свою руку съ многочисленными привтствіями и низкими поклонами. Не смотря на потупленные глаза свои, Фледа все видла и внутренно смялась.

Когда вс церемоніи кончились, Фледа поспшила уступить Каратону свое мсто у постели бабушки.

Годы и болзнь не измнили наружности г-жи Плумфильдъ, она конечно, ослабла, но выраженіе ея лица еще облагородилось, лобъ и глаза стали еще ясне чище. Она внимательно и съ явнымъ удовольствіемъ смотрла на своего гостя и дружески его привтствовала. Г. Ольмней немедленно всталъ, простился съ больною, нажалъ руку Фледы съ такимъ чувствомъ, что привелъ ее въ замшательство, и вышелъ вмст съ Сетомъ. Тогда Карльтонъ и больная обмнялась нсколькими словами, но увидя, что докторъ Квакенбоссъ наблюдаетъ за ними, притаясь въ углу ея занавской, они перестали поддерживать разговоръ. Докторъ понялъ, что онъ тутъ лишній, но ему, повидимому, было пріятно докучать имъ, онъ подошолъ къ Флед и, стараясь скорчить остроумную физіономію сказалъ:

— Я предполагаю… по всему кажется… миссъ Рингамъ намрена вскор отречься отъ полевыхъ работъ?..

— Я не отрекалась ни отъ какихъ старыхъ моихъ привычекъ, сэръ!— отвчала съ досадою Фледа.

— Нтъ… я не думаю… но воздухъ Квичи не вполн гармонируетъ съ ними… другія небеса будутъ имъ благопріятне,— прибавилъ онъ, примтно наслаждаясь смущеніемъ двушки.

— Въ чемъ вы упрекаете воздухъ Квичи?— спросилъ Карльтонъ, подходя къ нему.

— О сэръ! отвчалъ сконфуженный докторъ, невозможно… упрекать его ни въ чемъ… покрайней мр… на сколько мн извстно… воздухъ очень здоровый. Мистриссъ Плумфильдъ, прощайте, я… я надюсь, что вы поправитесь…

— А я не надюсь, докторъ!— отвчала Миріамъ съ тмъ же твердымъ и довольнымъ видомъ, какъ за нсколько минутъ передъ тмъ.

Наконецъ докторъ убрался. Онъ везд разсказывалъ, что видлъ Карльтона, что это человкъ очень рзкій, и набитый англійскою спесью.

Фледа съ безпокойствомъ ожидала, что будетъ по уход доктора. Бабушка съ умиленіемъ смотрла на жениха и невсту и голосъ ея сдлался пріятне, когда она заговорила съ Карльтономъ.

— Помните-ли вы, сэръ, тотъ день, въ который мы познакомились?

— Очень помню.

— Фледа говоритъ, что вы съ тхъ поръ очень перемнились. Карльтонъ кивнулъ головою.

— М. Карльтонъ,— продолжала бабушка,— я старуха… я умираю… эту двушку я люблю больше всего на свт посл моего сына… впрочемъ кажется, я не длаю даже разницы между ними. Извините меня — простите мн, сэръ, что я скажу вамъ то, чего въ другое время не могла бы сказать изъ приличія… а теперь выскажу все, для того, чтобы умереть спокойно!.. Вдь это изъ любви къ ней!

— Говорите свободно, такъ какъ вы говорили бы съ нею,— отвчалъ онъ, съ свтлымъ и открытымъ взглядомъ.

Фледа прильнула къ груди бабушки, которая ласково гладила двушку по щекамъ и голов.

— М. Карльтонъ,— продолжала она, помолчавъ немного,— эта двушка будетъ принадлежать вамъ… Какимъ путемъ вы поведете ее?

— Пріятнйшимъ, какимъ только могу,— отвчалъ онъ съ улыбкою.

Фледа старалась удержать бабушкины слова, но напрасно.

— Будете ли вы охранять драгоцннйшія ея выгоды?

— Чмъ мн убдить васъ въ этомъ? спросилъ онъ серьезно.

— Поможете ли вы ей исполнить молитву ея матери и сохраниться чистою отъ сквернъ этого міра?

— Да, такъ же какъ надюсь, что и она мн поможетъ въ томъ же.

Можно отвчать такимъ образомъ и лгать — но взоръ истины не обманетъ, мистриссъ Плумфильдъ пристально глядла въ глаза Карльтона и почувствовала къ нему глубокое уваженіе.

— Простите мн, сэръ, я нисколько не сомнваюсь въ вашей искренности… но я слыхала… давно уже… что вы богаты и знатны… это — положеніе опасное для христіанина… Въ этомъ высокомъ званіи, можетъ ли Фледа сохранить свою простоту и чистоту сердце?

— Позвольте напомнить вамъ собственныя слова ваши — съ Божіею помощію все возможно. Знатность и богатство сами по себ не дурны, человкъ богатый и знатный есть лишь хозяинъ и раздаватель благъ Божіихъ, если онъ не слабъ духомъ и не изнеможетъ передъ искушеніями богатства.

— Она всю свою жизнь заботилась о другихъ, — нжно сказала бабушка, — пора кому нибудь и о ней позаботиться. Ножки ея слишкомъ нжны, чтобы ходить тернистыми стезями, но я бы лучше желала, чтобы она всю жизнь свою боролась, какъ до сихъ поръ, съ трудами и горемъ, чтобы жила и умерла въ бдности, нежели утратила малйшую частицу своего небеснаго наслдія. Да, ангелъ мой, я лучше желала бы этого!

— Но ей не предстоитъ этотъ выборъ, — сказалъ Карльтонъ съ очаровательною пріятностію, взявъ за руку взволнованную Фледу.— Не браните ее много, мистриссъ Плумфильдъ.

— Я вовсе не хочу этого, сэръ, да и не удалось бы… но простите ли вы мн слова мои?

— Нтъ, васъ простить невозможно.

— Доживъ до моихъ лтъ, научишься знать сравнительную цну вещей, а я ищу только счастія моей внучки… вотъ мое извиненіе. Я не могла поврить ей наслово.

— Поврьте же мн, сударыня, я также знаю цну вещей, будьте уврены, что я буду охранять ея небесныя блага, равно какъ земныя, со всевозможнымъ усердіемъ.

— Благодарю васъ, сэръ!— сказала съ благодарностію старушка… Теперь я спокойна, оставляю ее въ хорошихъ рукахъ, но мн было необходимо въ этомъ увриться. Этотъ нжный цвтокъ не могъ бы долго цвсти на трудной дорог свта!.. и мистриссъ Плумфильдъ съ любовью поцловала Фледу, которая не смла поднять глазъ.

Карльтонъ ласково простился со старушкой и вышелъ въ другую комнату, куда вскор явилась и Фледа, оба возвратились на ферму посвятили остатокъ дня больному юнош.

XXV.
Первая разлука.

Нсколько дней спустя, Барби вошла утромъ въ комнату Гюга съ восклицаніемъ:

— Вотъ намъ гостинецъ, Фледа, большой мшокъ… мы этого и въ дв недли не съдимъ, адресовано къ вашему братцу.

— Странно,— сказалъ Гюгъ, что мн присылаютъ цлый мшокъ гостинцевъ.

— Откуда же?— спросила Фледа.

— Ф летъ принесъ… онъ нашолъ этотъ мшокъ у Сампіона, куда относилъ бараньи шкуры.

— Почему же ты знаешь, что для меня?— спросилъ Гюгъ.

— А вотъ написано — слова крупныя, въ вершокъ. А, пожалуй, можетъ быть это и ошибка.

— Отчего же ошибка? сказала Фледа, — и что это такое?

— Да ужь врно не для него!— возразила Бирби, это устрицы.

— Устрицы!

— Да… подите-ка, посмотрите… вы, чай, никогда такихъ крупныхъ не видали. Слыхала я,— продолжала она въ раздумья, — что одинъ англійскій шилингъ стоитъ двухъ американскихъ, только сегодня я поняла, что это значитъ.

Въ этотъ вечеръ, пока прочіе члены семейства отдыхали или сидли съ г. Росситуромъ, Фледа заботливо поджарила устрицы на ужинъ Гюгу, самыя крупныя были выбраны и положены на горящія уголья, он шипли очень привлекательно и Фледа съ примтнымъ удовольствіемъ смотрла на этотъ гостинецъ, присланный однимъ изъ друзей ея другому. Гюгъ наблюдалъ за стряпнею съ такимъ же дтскимъ простодушіемъ, какъ десятилтній ребенокъ.

— Какъ он хорошо пахнутъ! сказалъ онъ Флед.— Он напоминаютъ то время, когда мы жарили бывало устрицъ себ къ завтраку, въ комнат мистриссъ Ренни… помнишь? или вечеркомъ, когда мы съ тобою оставались одни.

— Помню,— отвчала Фледа, немного нахмурясь, вроятно потому, что ея лицо и пальчики страдали отъ яркаго огня, на которомъ жарились устрицы.

— Смотри, берегись, сказалъ Гюгъ, — я лучше вовсе не хочу устрицъ, нежели допустить тебя обжечься изъ-за нихъ. М. Карльтонъ не скажетъ мн за это спасибо.

— Не докучай мн, возразила Фледа, укладывая устрицы, — его нтъ здсь, чтобы наблюдать за мною. Ну вотъ, Гюгъ, он готовы, готовъ ли ты?

— Готовъ. Сколько времени не жарили мы устрицъ, Фледа!..

— Судя по виду, он должны быть очень вкусны, не правда ли?

И двушка поспшно принесла столикъ, который поставила передъ двоюроднымъ братомъ своимъ, принесла хлбъ, чайникъ и чашки, открыла устрицы и залила чай со всею своею очаровательною живостію, между тмъ, какъ симпатическая ея улыбка и ласковыя слова длали каждый глотокъ вдесятеро вкусне для больнаго юноши. Она также полакомилась вмст съ Гюгомъ. Она наслаждалась его удовольствіемъ, но это было грустное наслажденіе, и хотя Гюгъ всегда встрчалъ ея улыбку, но она смнялась задумчивостію, какъ только онъ не глядлъ на нее.

— Какъ добръ Карльтонъ!— сказалъ онъ.

— Да.

— Надолго ли онъ ухалъ, Фледа?

— Не знаю… онъ не сказалъ. Я думаю, на нсколько дней.

Гюгъ замолчалъ. Прибравши чашки и столикъ, Фледа опять сла подл него.

— Ахъ, ты обожглась, и для меня!— сказалъ онъ печально,— какъ мн это больно! Теб не слдовало бы этого длать.

— Милый Гюгъ, мн пріятно для тебя обжечься,— весело отвчала Фледа, положивъ голову на его плечо.

— Ты это длала во всю жизнь.

— Тсъ! шепнула она.

— Я говорю правду… Да, ты во всю свою жизнь жертвовала собою для насъ.

— Замолчи же, Гюгъ.

— Нельзя же не сказать этого, ты худа и блдна оттого, что думала обо мн и трудилась для меня. Пора теб убраться отсюда, да кажется пора убираться и мн, потому, что что же мн длать на свт безъ тебя, Фледа?..

Фледа не могла удержать слезъ своихъ и он лились въ безмолвной горести. Гюгъ, глубоко тронутый, продолжалъ:

— Чтобы я длалъ безъ тебя въ эти прошедшіе годы?.. Что было бы безъ тебя со всми нами? Какъ ты здсь трудилась для всхъ!.. и въ саду, и на кухн, и съ Дугласомъ!.. Я не понимаю, какъ мы тебя допустили такъ выбиться изъ силъ!.. впрочемъ, я думаю, иначе нельзя было…

Фледа зажала ему ротъ своею рукою, онъ отстранилъ ее и продолжалъ:

— Сколько разъ блдная, изнуренная дневнымъ трудомъ, ты отъ инеможенія засыпала вечеромъ на диван!.. И не смотря на чрезвычайныя усилія, которыя тебя истощали, твое личико, всегда ясное услаждало еще горе моей матери и мое. Я, однако, зналъ, что ты только притворяешься веселою, изъ любви въ намъ… Зачмъ ты такъ плачешь, Фледа?.. Я люблю вспоминать объ этомъ, люблю объ этомъ говорить, теперь, когда теб уже не грозитъ больше нищета. Я — жалкій, слабый — не могъ облегчить твоихъ трудовъ, я могъ сдлать только одно — любить тебя! Не плачь же, Фледа! Зачмъ плакать?.. Ты была радостью всего дома! У меня никогда не было ни твоей силы, ни твоей энергіи, давно бы уже меня зарыли въ могилу, если бы не ты. А маменька!.. Ты была утшеніемъ, ты была жизнію моей матери!..

— Ты также довольно потрудился!— прошептала Фледа.

— Да, мн на пильной мельниц было довольно трудно, но и тогда — ты прихаживала ко мн въ знойный день, и твоя улыбка заставляла меня забывать горе на весь день. Мое главное горе было то, что я ни въ чемъ не могъ помочь теб.

— Ты мн помогалъ… всегда помогалъ, Гюгъ!..

— Я не могъ теб помогать, когда ты по цлымъ часамъ шила для меня и для отца моего! Руки твои опускались отъ усталости, глаза слипались, и ты никогда не признавалась что изнемогаешь,— а всегда такъ, немножко устала!.. Ахъ, это терзало меня! Но, слава Богу, это все уже навсегда прошло, милая Фледа, теперь есть человкъ, который будетъ беречь тебя и не позволитъ теб жечь пальцы, ни для себя, ни для другихъ. Эта мысль меня несказанно радуетъ.

Ты меня очень огорчаешь, Гюгъ.

— Разумется, невольно! Но я не знаю человка, которому бы охотне поручилъ тебя, какъ ему.

Фледа не отвчала, она сла и старалась успокоить свое волненіе. Гюгъ прилегъ на свое кресло, и, закрывъ глаза, сказалъ:

— Надюсь, что онъ во-время воротятся!

— Какъ во-время?

— Чтобы меня увидть.

— Конечно, милый Гюгъ, онъ воротится.

— He худо бы ему поспшить, мн очень хочется его видть, Фледа.

— Разв теб нужно что нибудь сказать ему?

— Нтъ… но и очень люблю его. Мн хотлось бы еще разъ его увидть.

Онъ скоро заснулъ, а Фледа, сидя у его постели, горько плакала.

Предчувствіе не обманывало Гюга, конецъ его былъ близокъ, но ни мать, ни сестра этого не подозрвали и не писали г. Росситуру, чтобы онъ пріхалъ.

Недлю спустя, кабріолетъ, запряженный красивою лошадью, быстро катился по дорог къ Квичи. Подъхавъ къ дому, Карльтонъ вышелъ и увидлъ у воротъ Скилькорна.

— Нельзя ли здсь гд нибудь привязать мою лошадь? спросилъ онъ.

— Конечно можно,— отвчалъ важно Скилькорнъ,— если только найду веревку. Онъ пошолъ въ домъ за веревкою, а Карльтонъ терпливо ожидалъ его, держа подъ уздцы свою лошадь.

— Что м-ръ Гюгъ?— спросилъ онъ, когда Филетъ воротился.

— Что?.. Нездоровъ, говорятъ,— отвчалъ Филетъ, просовывая неловко веревку подъ хомутъ.— Кажется, умираетъ.

Не обходя кругомъ къ подъзду, Карльтонъ постучался у дверей кухни и сдлалъ Барби тотъ же вопросъ.

— Онъ… Да милости просимъ, сэръ, войдите,— сказала она, отворяя дверь.— Я пойду, скажу имъ, что вы пріхали.

— Не безпокой для меня никого, сказалъ онъ.

— Не побезпокою.

Она подвинула Карльтону стулъ, но онъ не слъ. Онъ стоялъ у печи и припоминалъ, что случалось въ этихъ мстахъ, когда онъ былъ здсь десять лтъ тому назадъ. Старая кухня была все та же, но уже цлое поколніе выросло съ тхъ поръ, какъ маленькая волшебница въ первый разъ привлекла его вниманіе и возбудила его участіе… Въ эту минуту послышались легкіе шаги. Передъ нимъ стояла она.

Напрасно Фледа старалась вымолвить хотя одно слово, посл тщетныхъ усилій она взяла Карльтона за руку и молча вывела изъ кухни. Она привела гостя прямо въ комнату Гюга, гд было все семейство. При вход Карльтона г. Росситуръ подался назадъ и скрылся за занавской, дочь его, Маріона приклонила голову къ кровати. Г-жа Росситуръ не пошевелилась. Фледа подвела Карльтона къ больному и сла на свое мсто, подл умирающаго, вс молчали. Глаза Гюга была закрыты и онъ казался спящимъ, на лиц его было то же кроткое и спокойное выраженіе какъ и въ младенчеств! Изъ всей семьи, кажется, одинъ Росситуръ пристально смотрлъ на сына, но Карльтонъ также не спускалъ глазъ съ ангельскаго лица юноши, который дышалъ ровно и спокойно, какъ младенецъ.— Такъ-то Господь даетъ спокойствіе любящимъ его!— подумалъ благочестивый англичанинъ, поражонный ясностію этого трогательнаго лица, свободнаго отъ всхъ житейскихъ заботъ.

Но нтъ!.. Гюгъ еще принадлежалъ земл, онъ вдругъ открылъ глаза и устремивъ ихъ на Росситура, сказалъ:— Батюшка!

Росситуръ немедленно подошолъ, поцловалъ сына въ лобъ, но не сказалъ ни слова.

— Батюшка, — сказалъ слабымъ голосомъ Гюгъ, — что вы будете длать, когда сляжете, такъ же какъ я?

Росситуръ закрылъ лицо руками.

— Батюшка… я долженъ говорить съ вами, какъ никогда не говорилъ до сихъ поръ… надобно же когда нибудь… Батюшка, когда вы будете лежать на смертномъ одр, что вы сдлаете?.. На кого возложите вы свое упованіе?..

Росситуръ стоялъ неподвижно, какъ статуя, Гюгъ не опускалъ съ него глазъ.

— Батюшка, пусть я буду вамъ примромъ и живымъ словомъ, потому что… я знаю… вы не позабудете меня… Вы будете помнить слова мои… исусъ Христосъ есть другъ безцнный для всхъ уповающихъ на Него, если Онъ не будетъ вашимъ другомъ, значитъ, вы того не хотли. Помните, какъ я прославляю Его… Онъ можетъ сдлать смерть, пріятне жизни… Въ Его присутствіи исполненіе радости… одесную Его блаженство вчное… Онъ для меня лучше. Онъ мн дороже даже васъ всхъ, Онъ,— хотя вы еще и не знаете Его,— будетъ для васъ лучшимъ утшителемъ, нежели бдный сынъ, котораго теряете. Но если вы Его не познаете, батюшка, что будете вы длать въ часъ смертный?

Г. Росситуръ задрожалъ всмъ тломъ, но не сказалъ ни слава.

— Пріятно ли вамъ будетъ вспоминать обо мн, батюшка, если вы умрете, не исполнивъ моей просьбы? Будете ли вы думать, что жь раю, и но постараетесь сами придти туда?.. Батюшка, хотите ли вы быть христіаниномъ?.. Хотя для крошки Гюга, какъ вы называли ней, батюшка?..

Росситуръ всталъ на колни и скрылъ голову въ подушкахъ, во не сказалъ ни слова.

Взоръ Гюга съ неизъяснимымъ выраженіемъ остановился на отц, губы его задрожали, но онъ замолчалъ и закрылъ глаза, слышны были только рыданія женщинъ.

Вроятно эти горестныя рыданія были непріятны умирающему, черезъ нсколько минутъ онъ вздохнулъ и сказалъ:

— Спойте что нибудь.

Никто не отвчалъ.

— Что же спть, Гюгъ?— сказала наконецъ Фледа, отирая слезы.

— Что нибудь, что бы говорило о помощи, которая такъ нужна мн,— отвчалъ больной.

— О какой помощи?

— Ну, разумется, о заступленіи Спасителя.

Въ комнат воцарилось глубокое молчаніе. Вдругъ раздалось сладостное, восхитительное пніе, мелодическій голосъ плъ гимнъ: Праведны судьбы Твои, Господи!

Этотъ гимнъ былъ проптъ восхитительно, изо всхъ глазъ текла слзы, но никто не нарушилъ молчанія.

— Кто плъ?— спросилъ наконецъ Гюгъ.

— Вы меня не узнали, милый Гюгъ? спросилъ Карльтонъ, наклонясь къ больному.

— М. Карльтонъ!..

Глаза его просіяли: онъ схватилъ руку Карльтона и прижалъ ее къ груди своей. Потомъ закрылъ глаза и нсколько времени молчалъ.

— Это вы пли?— спросилъ онъ наконецъ.

— Я.

— Я еще никогда не слыхалъ чтобы вы пли.

Опять молчаніе.

— Вы пріхали за Фледою?

— Надюсь…

— Будете ли вы всегда заботиться о ней?

Карльтонъ задумался, потомъ тихо сказалъ:

— Я сдлаю для нея все, что только можетъ сдлать человкъ!

— Я въ этомъ увренъ. Я очень радъ, что вы на ней женитесь. Вы не дадите ей больше убивать себя работою.

Фледа поспшно отерла слезы, и, цлуя исхудалую щоку больнаго, сказала голосомъ спокойнымъ, полнымъ глубого чувства:

— Работа меня не утомила, Гюгъ.

Гюгъ обвилъ ее рукою и поцловалъ нсколько разъ, не будучи въ состояніи говорить, потомъ взялъ ея руку и, положивъ ее въ руку Карльтона, сказалъ:

— Отдаю вамъ, уступаю вамъ вс права, какія давала мн на нее самая нжная любовь. Мы вс трое вновь сойдемся на небесахъ.

— Надюсь,— былъ спокойный и ясный отвтъ.

— Я счастливе всхъ васъ,— сказалъ Гюгъ.

Онъ снова закрылъ глаза и умолкъ. Фледа стояла надъ нимъ спокойно, но склоня голову. Гюгъ не выпускалъ руки Карльтона, какъ будто не могъ съ нимъ разстаться.

— Фледа, кто здсь плачетъ?.. спросилъ онъ,— маменька, подите ко мн.

Карльтонъ посторонился. Гюгъ обвилъ шею своей матери руками.

— Маменька… хотите ли вы встртиться со мною въ небесахъ?.. Маменька… ради Бога, скажите — да!

— Милый Гюгъ… какъ могу я…

— Можете, маменька! сказалъ онъ, цлуя ее съ нжнйшею любовью,— можете! Спаситель мой спасетъ и васъ и приведетъ васъ ко мн. Скажите, что вы хотите принадлежать всмъ существомъ своимъ Христу Спасителю — милая, безцнная матушка! общайте мн, что мы увидимся въ небесахъ!

Сквозь рыданія м-риссъ Росситуръ трудно было разслышать, что она шептала. Но Гюгъ не отставалъ, онъ отеръ ея слезы, цловалъ ее и повторялъ: — общайте мн, маменька… скажите, что вы желаете этого… Наконецъ мистриссъ Росситуръ, чуть живая, произнесла слова, которыхъ просилъ умирающій, и Гюгъ нжно прижался лицомъ къ груди ея…

Карльтонъ вышелъ изъ комнаты. Въ гостиной было пусто, грустно, нестерпимо холодно, онъ пошолъ въ. кухню, здсь была Варби, но скоро и она ушла.

Долго ходилъ онъ взадъ и впередъ по кухн, или задумчиво глядлъ на огонь,— наконецъ пришла Фледа. Она молча подошла къ нему, взяла его за руку, и положила голову на плечо его съ такою невинною и полною доврчивостію, которая тронула его до глубины сердца, она долго, долго плакала. Онъ не говорилъ съ нею, не утшалъ ее, онъ оказывалъ ей сочувствіе только нжною ласкою, то разглаживая рукою ея шелковистые волосы, то отбрасывая ихъ назадъ когда они падали на прелестный лобъ ея — какъ длывалъ онъ бывало, когда она была еще ребенкомъ. Голова ея покоилась на плеч его, онъ поддерживавъ ее рукою и, казалось, этимъ положеніемъ выражалъ, что обязуется поддерживать ее во всю остальную ея жизнь.

— Эльфи… милая Эльфи!— сказалъ онъ наконецъ нжно… Гюгъ подарилъ мн тебя… я обязанъ хранить тебя…

Фледа подняла голову.

— Незавидный подарокъ! отвчала она, обливаясь слезами.

— Ошибаетесь… Вы мн никогда еще не были такъ дороги, Эльфи… Она снова поникла головою, но въ движеніи ея было что-то необъяснимо-ласковое.

— Счастливъ, кто имлъ друзей на земл, продолжалъ Карльтонъ,— но также счастливъ и тотъ, кто иметъ друзей на неб! Не плачьте же больше сегодня, милая моя Эльфи.

— Онъ веллъ мн благодарить васъ… начала Фледа, но не могла продолжать, судорожно сжала его руку и громко, горько зарыдала. Онъ старался ее успокоить нжнйшими словами, нжнйшими ласками, наконецъ, она утихла, и, держа его за руку, стояла неподвижно, вперивъ взоры на пылающіе угли.

— Я не думала, чтобы это случилось такъ рано!— сказала она.

— Для него не слишкомъ рано, Эльфи.

— Онъ поручилъ мн благодарить васъ за ваше пніе. Давно ли, кажется, мы вмст играли… Давно ли это… тогда въ этомъ же дом… когда я была ребенкомъ… и какъ все перемнилось.

— Но вы — все та же! сказалъ онъ, прикасаясь губами къ ея лбу, вы все то же невинное дитя, которое я увезъ отсюда, — но пора бы мн опять увезти васъ, Эльфи, я вижу, что вы опять занеможете. Нтъ, не сегодня,— уже поздно, скажите мн, какъ рано могу я завтра васъ видть,— потому что, посл-завтра, я долженъ съ вами разстаться, Эльфи.

Фледа вопросительно взглянула на него.

— Матушка получила извстія, которыя побуждаютъ меня немедленно отправиться въ Англію.

— Въ Англію?..

— Я слишкомъ долго пробылъ въ отлучк, мн необходимо возвратиться.

Фледа опустила глаза и старалась скрыть свое огорченіе.

— Я не знаю, какъ васъ оставить, теперь особенно, но я долженъ хать. Въ народ происходятъ волненія, въ моихъ помстьяхъ безпорядки.— Я долженъ немедленно хать.

— Политическіе безпорядки?

— Да, но къ счастію, не везд. Какъ рано могу я васъ видть?

— Но зачмъ же вамъ узжать сегодня? Уже такъ поздно.

— Нужды нтъ, моя лошадь здсь.

Фледа упрашивала безполезно, но Барби подоспла къ ней за помощь, говоря, что уже поздно, что теперь нигд не найдешь поплела, и что она уже приготовила комнату для м. Карльтона. Она отклонила вс выраженіе признательности Карльтона и Фледы, говоря, что ей нтъ никакого труда. Комната Карльтона была приготовлена со всмъ комфортомъ и изяществомъ, какія только могла придумать Барби.

На слдующее утро рано пришолъ онъ въ гостиную, но онъ былъ не первый. Въ камин уже пылалъ яркій огонь, освщая серебряный сервизъ на стол, завтракъ былъ уже готовъ. Фледа безмолвно и неподвижно стояла у окна. Она не плакала, но Карльтонъ читалъ глубокое горе въ выразительныхъ чертахъ ея лицъ, онъ подошолъ къ ней:

— Знаете ли вы, — спросилъ онъ, — что г. Росситуръ намренъ оставить Квичи?

— Въ самомъ дл?.. едва внятно проговорила она.

— Онъ назначенъ консуломъ въ Ямайку.

— Въ Ямайку? Я слышала, что онъ говорилъ о Вестъ-Индіи, я не удивляюсь, ему все равно, лишь бы не оставаться здсь.

— Онъ удетъ, вроятно, прежде, нежели я могу возвратиться. Но здсь останется моя матушка, Эльфи.

— Благодарю васъ,— слабо произнесла Фледа. Вы такъ добры…

— Добръ для себя. Я забочусь о своемъ счастіи. Мн не нужно уврять васъ, что я пріду, какъ только позволитъ мн долгъ мой, но я могу быть задержанъ, а родные ваши удутъ, Эльфи, дайте мн право прислать за вами, если я не могу самъ пріхать. Позвольте мн оставить на попеченіе моей матери жену мою.

Фледа потупила глаза, покраснла и не отвчала.

— Можетъ быть я прошу слишкомъ многаго?— спросилъ онъ ласково.

— Нтъ… но… однако…

— Что же мшаетъ?

Но Флед невозможно было объяснить этого.

— Мн нельзя узнать, что мшаетъ?.. повторилъ онъ, откидывая назадъ волосы съ лица огорченной Фледы.— Одно ваше чувство?

— Нтъ… по крайней мр… не то чувство, о которомъ вы думаете, но, я не могу этого сдлать, не огорчивъ чрезвычайно…

Карльтонъ молчалъ.

— Не то, что вы думаете,— поспшно сказала Фледа, испугавшись, что онъ можетъ иначе перетолковать слова ея,— но это будетъ тяжело для одного человка… для того человка, котораго вы непремнно должны призвать, — сказала она, закрывая лицо руками отъ замшательства.

— Понимаю!— сказалъ онъ улыбаясь.— Разв этотъ господинъ иметъ право огорчаться, Фледа?

— Права никакого, но онъ огорчится.

— Конечно. Вы совершенно правы, милая Эльфи, я лучше всхъ это понимаю.

Черезъ нсколько минутъ Карльтонъ своею очаровательною любезностію заставилъ Фледу позабыть вс горести прошедшаго, вс опасенія за будущее.

— Я возвращусь при первой возможности,— сказалъ онъ, прощаясь съ нею. Я надюсь скоро отдлаться, но, если не такъ случится, Эльфи, если я буду, задержанъ доле, нежели думаю — позволите ли вы моей матушк привезти васъ въ Англію? Если мн нельзя будетъ пріхать къ вамъ — прідете ли вы ко мн?

Фледа вспыхнула и невнятно отвчала, что надется, что онъ скоро самъ возвратится. Онъ не повторилъ своей просьбы, простился съ нею и вышелъ изъ комнаты. Но Фледа вдругъ бросилась вслдъ за нимъ и взяла его за руку.

— Я не успла отвчать на вопросъ вашъ — сказала она — я сдлаю все, чего вы желаете — все, что вы сочтете приличнымъ.

Онъ горячо, сердечно поблагодарилъ ее, и они разстались.

XXVI.
Послдній вечеръ.

Г. Росситуръ спшилъ скоре оставить Квичи. Г. Карльтонъ и докторъ Грегори выхлопотали ему мсто консула въ Ямайк, и онъ сбирался поспшно. Ему нетерпливо хотлось ухать изъ Америки, особенно посл смерти сына. Маріона была того же мннія. Г-жа Росситуръ была всхъ боле привязана къ дому, даже къ тому дому, въ которомъ не жила счастливо.

За смертію Гюга послдовали грустные дни — утомительные, суетливые, впрочемъ суета и утомленіе развлекали грусть. Некогда было плакать и предаваться горю, хлопотали со сборами въ дорогу.

Отъ г-жи Карльтонъ получено было очень милое письмо.

Наступилъ май. Однажды посл обда Фледа выбрала досужее время, чтобы постить любимыя мста своихъ прогулокъ. Можетъ быть, она увидитъ ихъ въ послдній разъ, потому что долго не могла улучить свободнаго времени, и можетъ быть въ другой разъ ей не удастся. Пріятная ли это прогулка?.. По крайней мр, ей очень хотлось идти.

Она обошла большой лугъ, поднялась на прилегавшій къ нему холмъ, спустилась и шла дале, до 20-десятиннаго участка, остановилась и задумалась. Здсь она, бывало, собирала орхи со старикомъ ддомъ, сюда провожала кузена Чарльза и Карльтона, когда они шли на охоту за тетеревами, здсь занималась снокосами съ графомъ Дугласомъ. Въ голов ея роились воспоминанія многихъ лтъ — различныхъ эпохъ ея жизни… Она стояла, прислонясь къ огромному орховому дереву, сердце ея было полно счастія, того счастія, которое не покидало ее съ младенчества и было постояннымъ ея спутникомъ при всхъ перемнахъ жизни, того счастія, которое заключается въ словахъ: ‘Ты еси доля моя во вкъ, Боже мой!’ Въ этихъ словахъ заключались вс отрады минувшаго, на нихъ же основывались вс надежды будущаго, — надежды сладостныя!..

Фледа возвратилась домой. Она была въ обыкновенномъ своемъ костюм — черномъ плать, бломъ платк, и сренькомъ капор, въ этомъ наряд она вошла въ гостиную.

Здсь нашла она прізжую гостью въ дорожномъ плать. Фледа сначала посмотрла на нее съ удивленіемъ, но скоро узнала ее. Гостья же еслибы и не знала ее, то немедленно догадалась бы, что это Фледа, по яркому румянцу, вспыхнувшему на щекахъ ея. Фледа сбросила капоръ и подошла къ прізжей, красня подъ внимательнымъ, испытующимъ взоромъ, которымъ разсматривала ее г-жа Карльтонъ. Фледа инстинктипно чувствовала, даже въ эту минуту, что м-рмссъ Карльтонъ удивляется, какъ сынъ ея могъ такъ серьезно влюбиться въ эту деревенскую двушку въ старомодномъ капор.

Но мистриссъ Карльтонъ знала, что если сынъ ея заберетъ что въ голову, то его не переспоришь, она также знали, что не легко угадать его вкусъ, не легко понять его мысли. Какъ ни страннымъ казался ей его выборъ, во она очень ласково обняла и поцловала Фледу.

— Это еще за старое время, а не за новое, милая моя Фледа,— сказала она.— Помнишь ли ты меня?

— Очень помню!— какъ нельзя лучше!— Я ничего не забывала!— сказала Фледа, поднявъ глаза на г-жу Карльтонъ.

— Этотъ милый взглядъ общаетъ мн любовь, которой я еще не заслужила, и которою я, можетъ быть, обязана другому лицу… Но я хочу, чтобы ты меня полюбила, собственно для меня, Фледа.

Наблюдая внимательно можно было замтить, что это мнимое смиреніе было не совсмъ искренно и вызывало на отрицанія, но Фледа не наблюдала и не отвчала. Она усадила свою гостью, сняла съ нея шубку и шляпку, потомъ, сбросивъ свою блую шаль, принялась поправлять почти погасшій огонь въ камин. Г-жа Карльтонъ не спускала съ нея глазъ во все время и нашла во всхъ движеніяхъ ея столько граціи, что почти убдилась, что старомодный капоръ и старая шаль не принадлежали прелестной двушк.

Г-жа Карльтонъ нисколько не перемнилась, то же прекрасное лицо, т же какъ смоль чорные волосы, та же благородная осанка. Физически и нравственно она была все та же. Вроятно, она то же самое нашла и во Флед.

— Я очень тебя помню, — сказала она ласково, когда Фледа сла подл нея, — я никогда не могла забыть тебя, ты была очень милая двочка.

Фледа мысленно пожелала, чтобы г-жа Карльтонъ не измнила своего мннія, но не могла отвчать ни слова, слова какъ-то не шли съ языка ея.

— Я сегодня была въ Монтепул, въ той самой комнат, гд мы обыкновенно обдали, и она мн напомнила старину, то время, когда ты была у насъ, больная. Я во весь день о теб думала. Но, кажется, тогда ты меня не очень жаловала.

Фледа опять вспыхнула и отъ замшательства не могла выговорить ни слова. Г-жа Карльтонъ, сжалась надъ ея смущеніемъ, завела посторонній разговоръ. Она подробно описывала свое путешествіе, пароходъ, на которомъ пріхала изъ Англіи, свое пребываніе въ Нью-орк, и проч. Фледа слушала, не спуская глазъ съ великолпнаго дорожнаго плаща своей гостьи, который, какъ нарочно, лежалъ на одномъ кресл съ несчастнымъ сренькимъ капоромъ, какъ будто для того, чтобы выставить рзче ихъ противуположность, однако она отвчала теперь впопадъ и заслужила одобреніе г-жи Карльтонъ.

Наконецъ г-жа Карльтонъ заговорила о причинахъ, принудившихъ сына ея такъ внезапно ухать, это было гораздо интересне для Фледы. Она надялась, что онъ можетъ скоро возвратиться, но когда — наврно сказать невозможно. Все будетъ зависть отъ обстоятельствъ.

— Ты знаешь, что онъ поручилъ мн?— спросила она наконецъ, кончавъ свой разсказъ.

— Кажется, знаю,— отвчала Фледа, съ легкою улыбкой.

— Это порученіе для меня очень пріятно, — сказала г-жа Кирльтонъ, поцловавъ Фледу. На этотъ разъ, вжливость не требовала поцлуя, его вызвало собственно милое выраженіе личика двушки.

— Надюсь, ты безъ неохоты принимаешь это порученіе, Фледа.

Фледа потупила глаза и не отвчала. Г-жа Карльтонъ распрямила ея волосы, смятые нсколько капоромъ, — въ этомъ движеніи было что-то, напоминавшее Флед ласку ея жениха.

— Знаешь ли, съ тхъ поръ, какъ ты возл меня, мн кажется, что я ближе къ Гюи.

Нжный взглядъ и улыбка были отвтомъ. Г-жа Карльтонъ, любуясь двушкою, думала, что сынъ ея всегда судилъ безошибочно, и кажется, теперь также… Рука, игравшая волосами Фледы, обпила ея станъ и привлекла ее ближе къ себ.

— Я уврена, что мы будемъ любитъ другъ друга, Фледа.

Эти слова сказаны были не свтскою дамою, они вылилсь изъ сердца и сердце Фледы отозвалось на нихъ. Голова ея лежала на груди г-жи Карльтонъ, губы лепетали слова любви.

— По крайней мр, я чувствую, что уже люблю тебя, надеюсь, что и ты полюбишь меня… хотя ради него — но я надюсь, что полюбишь и собственно ради меня.

— О, конечно! сказала Фледа — но сегодня какъ нарочно, она не могла говорить,— она была слишкомъ взволнована — слова не клеились. Я всегда помню вашу доброту, ваши ласки, мистриссъ Карльтонъ.

— Я ни хочу думать о прошедшемъ, я думаю о будущемъ, я очень счастлива, милая Фледа!

Румянецъ, улыбка, взоры Фледы лучше всякихъ слонъ высказывали, какъ она счастлива. Г-жа Карльтонъ смотрла на нее съ удовольствіемъ и сознавалась внутренно, что она прелестна, изящна, граціозна, очень презентабельна — даже какъ жена ей сына.

— Теперь ты знаешь, зачмъ я пріхала. Не прошу извиненія, что обезпокоила тебя. Я считала себя обязанною повидаться съ тобою, прежде нежели ты прідешь въ Нью-оркъ. Можно обуздывать свои желанія, но обязанности исполнять должно неотлагательно. Вотъ я и пріхала.

— Я вамъ очень благодарна. Я очень рада, что вы пріхали.

Она старалась упросить свою гостью остаться на нсколько дней въ Квичи, или хотя до завтра, но г-жа Карльтонъ была неумолима. Она хотла немедленно возвратиться въ Монтепуль.

— А долго ли вы еще здсь проживете?

— Нсколько дней — можетъ быть съ недлю.

— Скоро ли г. Росситуръ намренъ отправиться въ Ямайку?

— Какъ можно скоре — онъ намренъ очень недолго пробыть въ Нью-орк,— можетъ быть одни сутки, какъ можно меньше.

— И тогда, моя безцнная Фледа, ты останешься на моихъ рукахъ… покамстъ — не такъ ли?

Фледа вздохнула, начала благодарить и облилась слезами.

Г-жа Карльтонъ тотчасъ догадалась, что тронула чувствительную струну. Она обняла Фледу и ласкала ее нжно, какъ родная мать.

— Прости мн, мой ангелъ! Я забыла, что та перемна, которая меня такъ радуетъ, тебя огорчаетъ. Я понимаю, какъ теб грустно разстаться съ твоими добрыми родными, я думала только о своемъ счастіи. Взгляни же на меня и скажи, что ты мн прощаешь!

Фледа поглядла за нее, но нжный взоръ ея былъ омраченъ горемъ при мысли о разлук — вроятно за всегда — съ родиною, съ родными…

— Имла ли ты извстія о Гюи со времени его отъзда?

— Нтъ еще.

— А я имю!

И она положила въ руку Фледы письмо — не свое, какъ сначала подумала Фледа, конвертъ былъ запечатанъ и адресованъ на ея имя. Къ удивленію мистриссъ Карльтонъ, Фледа расплакалась пуще прежняго. Она пробовала было ее утшить, но, не понимая причины слзъ ея, не знала, что говорить.

— Теперь прощай — сказала она, видя, что Фледа немножко успокоилась. Мн нужно было сказать еще кое-что, но я не хочу опять огорчать тебя.

— О, вы меня не огорчили. Я плакала совсмъ не отъ вашихъ словъ.

— Ты прідешь теперь прямо ко мн, милая Фледа? Я жду тебя съ нетерпніемъ.

— Покорно васъ благодарю.— Но, дядя Орринъ — вы знаете моего дядю — д-ра Грегори?

— Докторъ Грегори? Онъ на дняхъ отправляется въ Европу. Раз въ ты этого не знала?

— На дняхъ? такъ скоро?

— Да, очень скоро, онъ самъ сказалъ мн. Милая Фледа, нужно ли напомнить теб права мои и того, кто мн ихъ передалъ?

Фледа молчала и стояла неподвижво.

— Ты еще не признаешь правъ его, — сказала г-жа Карльтонъ,— но я надюсь, что и желанія его не встртятъ твоего сопротивленія.

Г-жа Карльтонъ съ удовольствіемъ увидла яркій румянецъ, вспыхнувшій при этихъ словахъ на щекахъ Фледы. Это былъ невольный отвтъ — онъ польстилъ материнской любви — или самолюбію леди.

— Что же ты скажешь, милая Фледа? Какой отвтъ — ему, или мн?

— Я пріду, мистриссъ Карльтонъ.

Г-жа Карльтонъ немедленно ухала, очень довольная, какъ говорила она, успхомъ своего посольства, провода ее, Фледа долго плакала.

Немного дней — не боле недли — оставалось ей провести въ своемъ дом. Это было первая недля мая мсяца.

Наканун отъзда изъ Квичи, г-жа Росситуръ и Фледа пошли вмст проститься съ могилою Гюга. Она была довольно далеко. Он шли, взявшись за руки и не говоря ни слова.

Маленькое сельское кладбище было расположено уединенно на скат холма, вдали отъ домовъ, и сокрыто отъ взоровъ. Вокругъ него не шумла суета житейская, нсколько пастбищъ, два три участка, засянные хлбомъ, прилегали къ нему. Къ нему вела небольшая тропинка, протоптанная между полями,— сюда не долетали звуки житейской дятельности, но тмъ громче слышался голосъ природы. Лучи заходящаго солнца озаряли гробовые камни и густую зелень, растущую между ними.

Фледа и г-жа Росситуръ тихо подошли къ могил, которая еще не успла порости травою, яркой близны мраморъ бросался въ глаза и говорилъ о еще недавней горести. О, зачмъ не поросла мохомъ эта могила! г-жа Росситуръ сла такъ, чтобы не видть грустныхъ буквъ, напоминавшихъ ей, что милаго сына ея нтъ уже въ живыхъ. Она закрыла лицо руками и старалась подавить печаль, которую причинила ей это послдняя разлука. Фледа такъ же покидала на вки могилу друга своего дтства, она такъ же терзалась тоскою, которой дала бы волю еслибы была одна, но теперь, она призвала на помощь вс силы души своей, чтобы подкрпить слабое и больное сердце отчаянной матери!

Фледа подошла къ другимъ могиламъ, столь же завтнымъ для ея сердца какъ и могила Гюга, эти могилы уже поросли травою, но горячо любимые друзья, покоящіеся здсь, не забыты, время только облегчило горесть разлуки. Облегчило ли?… Приникнувъ головою къ этимъ могиламъ, Флода доле оставалась около нихъ и слзы ея текли здсь сильне. Тяжело было ей покинуть ихъ. Здсь лежали вс, кого съ младенческихъ лтъ своихъ любила она, могилы отца и матери ея были одна подл другой, никогда еще сердце Фледы не билось такъ сильно при взгляд на эти почернвшіе камни,— никогда полустертыя на нихъ слова не казались ей такъ драгоцнны. Неподалеку отъ нихъ покоился ддъ ея, — лучи майскаго солнца обливали свжую весеннюю землю на его могил и возбудили во Флед множество думъ, которыхъ не вызвали даже могилы отца ея и матери. Ей казалось, что она видитъ передъ собою почтенный образъ кроткаго, величественнаго старца, и она прильнула къ нему всею душою. Ей казалось, что она жметъ въ рукахъ своихъ эту безцнную руку, которая такъ нжно охраняла ея дтство. Совершенно поддавшись обаянію этихъ впечатлній, она упала на колни и, положивъ голову на камень, рыдала въ безутшной горести. Достанетъ ли у нея силы покинуть эти могилы?.. Покинуть навсегда въ этомъ мір!.. Можетъ ли она быть счастлива при мысли, что никогда боле не увидитъ этихъ драгоцнныхъ Памятниковъ, и что, когда она сама умретъ, ее зароютъ далеко отъ нихъ, въ чужой, непривтной земл?… Но она вспомнила эти слова, начертанныя на гробовомъ камн ея матери: Почившіе о Господ вновь соединятся въ лон Божіемъ.

Эти слова отозвались ей небесною мелодіей, въ нихъ почерпнула она неземное утшеніе. Ея кроткая, благочестивая мать, мужественный отецъ, и умный, сильный духомъ ддъ — вс они съ младенческимъ смиреніемъ покорялись закону Божію, Фледа также смирялась передъ Его святою волею, она плакала — иногда очень громко, во всегда безропотно, всегда признательное сердце ея были исполнено небесною радостію. О, нтъ сомннія! Хотя землю покрываетъ безцнный прахъ ихъ, но небесныя узы, соединяющія ихъ съ нею не разорваны,— они свидятся вновь въ день всеобщаго воскресенія и вмст внидутъ въ радость Господа своего!— Они вс почили и она почіетъ, современемъ, о Господ,— и вс они вмст съ Господомъ будутъ ликовать въ райскихъ обителяхъ. Да, она можетъ разстаться съ ихъ могилами, она принесла пламенную молитву благодарности Богу, который озарилъ предъ нею истины жизни и безсмертія, повторила послднюю молитву своей матери и бабушки о томъ, чтобы Господь лучше допустилъ ее претерпть вс лишенія и страданія, но не позволилъ бы богатству и почестямъ совратить ее съ пути чистоты и смиренія христіанскаго. Лучше отними у меня все, что я люблю въ этомъ мір, Господи, но соедини въ вчности съ милыми сердцу моему! сказала она.

Если богатство заключаетъ въ себ много обольстительныхъ отравъ, то Фледа вынесла отсюда сильное противоядіе. Съ чистымъ и спокойнымъ сердцемъ подошла она къ своей ттк.

Бдная мистриссъ Росситуръ была ужасно разстроена. Услышавъ тихій голосъ Фледы, она съ усиліемъ приподнялась и обвила руками свою племянницу, какъ бы ища опоры — и въ то же время вспомнила, что и эта милая сердцу ея будетъ отъ него скоро оторвана.

Фледа не могла говорить отъ сердечной боли.

— Съ этой могилой трудне разстаться, чмъ со всмъ прочимъ,— прошептала г-жа Росситуръ.

— Онъ не здсь — отвчала тронутая Фледа.

— О!.. знаю… рыдая возразила г-жа Росситуръ.

— Мы опять увидимъ его. Помните это.

— Ты его увидишь… съ глубокой горестью сказала несчастная мать.

— И вы также, ття… вы ему общали.

— Такъ… но я такая жалкая, такая несчастная тварь!..

— Такая жалкая, что даже исусъ Христосъ не можетъ спасти васъ?.. Или онъ не захочетъ?.. Милая ття, вы не можете танъ думать… только возложите на Него упованіе ваше… вдь вы уповаете на него… не правда ли?…

Г-a Росситуръ отвчала, обливаясь словами, но отвтъ ея успокоилъ Фіеду, вскор Люси и сама успокоилась.

— Какъ жаль, что мы здсь ничего не посадили, — сказала г-жа Росситуръ.

— Я объ этомъ сто разъ думала…. и все собиралась… мн такъ больно, что я не успла,— сказала Фледа.

— Ты?.. ты измучилась, трудясь для насъ, бдняжка!.. я никогда ничего не длала… И г-жа Росситуръ закрыла лицо руками.

— Когда вы были для меня нжнйшею матерью!.. Вотъ этого вы не должны уже говорите ття!.. поцлуйте же меня.

— Я не заслуживаю, чтобы ты цловала меня, — говорила г-жа Росситуръ, осыпая поцлуями свою племянницу. Я допустила тебя работать сверхъ силъ. Какъ ты исхудала! посмотри, на что ты похожа?..

— Объ этомъ заботиться нечего, — сказала Фледа, прижимаясь къ груди своей тетки.

— Вдь вы помогали мн: вы длали все, что могли, тетя Люси:— не говорите этого, я скоро поправлюсь и пополню — я совсмъ не такъ устала,

— Ты всегда такова была!.. Всегда забывала себя для, другихъ!.. О съ тобою должна я разстаться!.. Моя милая Фледа!.. Эта разлука меня радуетъ больше всего на свт!..

Но отъ сильной радости она снова заплакала.

— Но я твердо врую, что вс мы нкогда соединимся!.. прибавили она, когда Фледа вырвалась изъ ея объятій.

— Милая ття! Еще и прежде… въ Англіи… вы прідете ко мн… не правда ли?.. дядя Ральфъ привезетъ васъ.

Густой румянецъ разлился при этихъ словахъ по лицу Фледы. Г-жа Росситуръ покачала головою и вздохнула,— но лице ея просіяло при этой мысли о возможности свиданія.

— Мн будетъ совстно пріхать къ г. Карльтону, — возразила она,— мн стыдно будетъ взглянуть ему въ глаза, да и ему не очень будетъ пріятно видть меня, онъ долженъ на меня сердиться…

Солнце уже низко опустилось и имъ оставалось еще три мили до дому, медленно и грустно пустились он въ путь.

Разговоръ съ тткою возмутилъ спокойствіе Фледы, но она удерживала свои слзы. Он остановились на верху холма, чтобы еще разъ взглянуть на кладбище, ни та. ни другая не могли отвести отъ него глазъ своихъ.

Весенній вечеръ былъ очарователенъ, казалось, тни ложились на предметы только для красоты картины. Могильные камни бросали длинныя черныя тни на землю. Могила Гюга была нсколько впереди другихъ, блый мраморный его памятникъ, облитый лучами солнца сіялъ ослпительною близною, и какъ бы говорилъ Флед: ‘Воскреснетъ братъ твой!’ Она преклонила голову и плакала отъ умиленія.

Солнце быстро опускалось: косвенные лучи его съ могилы Гюга уже перенеслись на другіе, отдаленные предметы, Фледа вдругъ вспомнила ободрительныя слова си: Писанія: Пожерта бысть смерть побдою! Гд ти смерте жало? Гд ты аде побда? Она схватила руку г-жи Росситуръ, об он молча сошли, съ холма и выбрались на большую дорогу.

Фледа мысленно благодарила Карльтона за то что онъ ее отучилъ отъ привычки заботливо скрывать свой религіозныя чувства. Это убжденія дали ей смлость откровенно говорить съ теткой, и она чувствовала, что слова ея принесли истинную пользу г-ж Росситуръ.

XXVI.
Прощаніе и отъздъ.

Возращаясь домой, г-жа Росситуръ и Фледа свернули немножко въ сторону, чтобъ проститься съ Дугласами. Съ бабушкою Фледа простилась еще въ то утро. Такъ какъ по отъзд г-жи Росстуръ, Фледа должна была остаться у будущей своей свекрови, то не думала, чтобы ей удалось еще пріхать въ Квичи.

Къ Дугласамъ он завернули только на одну минутку, сказали нсколько словъ, пожали руки и вышли, но г-жа Дугласъ остановила Фледу.

— Вы тоже дете въ Вестъ-Индію, Фледа?

— Нтъ,

— Такъ вы остаетесь здсь?

— Пока тетушка въ Америк, я съ нею не разстанусь.

— Такъ вы будете жить въ Нью-орк?

— Нсколько-времени… красня сказала Фледа..

— О, какая скромная! Перестаньте, вдь я все знаю. Чтоже, вы думаете, что вы тамъ, межу вельможами будете счастливе, чмъ здсь съ нами, мелкими людьми?.. сказала она нсколько раздражительно, между тмъ какъ Катерина съ недоврчивымъ удивленіемъ смотрла на будущую леди Карльтонъ.

— Я не думаю, чтобъ счастіе зависло отъ знатности, мисстриссъ Дугласъ,— скромно отвчала Фледа.

Ея кроткій милый взглядъ обезоружилъ зависть г-жи Дугласъ.

— Ну, такъ вы не забудете Квичи?— сказала она, съ чувствомъ пожимая руку двушки.

— Никогда… никогда!..

— А знаете ли что?— возразила старушка со слезами на глазахъ,— счастливъ тотъ домъ, въ который вы вступите — какъ бы онъ важенъ и богать ни былъ!.. Мн только жаль, что этотъ домъ не въ Квичи.

Но Фледа не раздляла этого сожалнія. Квичи казалось ей теперь пустымъ, безжизненнымъ, безотраднымъ, и она подумала, что ей легче будетъ жить въ новомъ мст, нежели здсь — гд уже нтъ никого изъ друзей ея.

Теперь оставалось только проститься съ домомъ и съ Барби. На первое, къ счастію, еще оставалось немного времени. Вечеръ былъ хлопотливый, слдующее утро будетъ еще хлопотливе, она устроила такъ, что все семейство улеглось прежде ея, ей хотлось спокойно обойти старые свои покоя, не стсняясь посторонними взглядами. Только что она сла у очега въ кухн, и не успла еще одуматься, какъ передъ мню очутилась высокая фигура Барби.

— Вы здсь,— сказала она,— я знаю, что завтра не будетъ минуты спокойной, я подумала, что лучше съ вами сегодня проститься.

Фледа улыбнулась и подала ей руку, но не сказала мы слова. Барби пододвинула стулъ и сла подл нея. Об нсколько минутъ молчали, но слезы, которыя лились по щекамъ ихъ, говорили многое.

— Ну, я надюсь, что вы будете тамъ счастливы столько, какъ заслуживаете, сказала, наконецъ, Барби, своимъ звучнымъ и твердымъ голосомъ.— А подумайте, миссъ Фледа: еслибы вы остались навсегда въ Квичи, вы бы здсь всхъ поворотили на свой ладъ! Впрочемъ, я рада, что вы узжаете,— кажется, тамъ вамъ будетъ лучше.

Фледа молчала.

— Какъ-бы мн хотлось полюбоваться тамъ на ваше житье-бытье! Не будь у меня старухи матери — кажется, я все-бы бросила, да и похала съ вами!

— Я была-бы очень рада, Барби, но, можетъ быть теб не полюбилась-бы Англія.

— Я то же думаю. Эти англичане, говорятъ, такіе чудаки, все длаютъ посвоему, говорятъ, они такіе гордые, непривтные?

— Не вс.

— Я знаю, что не вс. Вотъ хоть-бы м. Карльтонъ, съ нимъ можно ужиться. Надобно признаться, вотъ человкъ! Уметъ себя вести въ свт!

Фледа улыбнулась въ отвтъ на этотъ комплиментъ ея жениху.

— А что, у него много денегъ?

— Кажется такъ.

— Вы будете наряжаться, какъ принцесса! И никогда уже не будете ничего работать!

— О, нтъ!— сказала, смясь, Фледа,— я намрена много работать! Если не найду готовой работы, то сама себ придумаю.

— Да ужь придумайте что нибудь полегче. Ну, я не стану безпокоиться, вы здсь такую тяжолую работу длали, что уже посл этого все вамъ будетъ игрушка, я очень рада, онъ вамъ не дастъ убиваться! Не надолго-бы васъ стало, если-бы вамъ пришлось подольше потрудиться такъ какъ въ это послднее время.

— Что-же длать!— сказала Фледа, но пора спать, придется рано вставать!

Она простилась съ Барби, но ея мечтательное настроеніе духа прошло уже. У нея не было боле желанія вызывать воспоминанія былаго, она чувствовала, что эта страница жизни ея прочитана и перевернута. Бросивъ бглый взглядъ на окружавшіе ее предметы, и не будучи въ состояніи бесдовать съ ними какъ полчаса тому назадъ, она ушла въ свою комнату, помышляя только о хлопотахъ завтрашняго дна.

Тяжелы были дв недли, прожитыя въ Нью-орк до отъзда семейства Росситуръ. Фледа, боле чмъ когда-нибудь, работала, трудилась, хлопотала, горячая привязанность ея, забывая себя, считала только нужды семейства, и, казалось, хотла въ нсколькихъ дняхъ сосредоточить услуги многихъ будущихъ лтъ. Г-жа Росситуръ не знала сколько здоровья, сколько жизненныхъ силъ потратила она въ это время, а другимъ некогда было и замчать этого. Но г-жа Карльтонъ все видла и душевно обрадовалась, когда Росситуры наконецъ ухали и Фледа осталась на ея попеченія.

Прошли дни, прошли недли, а Фледа могла только лежать на кушетк и дремать,— такъ велико было ея умственное и тлесное изнеможеніе, до того чрезмрное напряженіе чувствъ и физическихъ силъ истощило ея. Она до послдней минуты исполняла подвигъ любви, глаза, голосъ, улыбка (но говоря уже о рукахъ) — все трудилось, чтобы изгладить воспоминанія, чтобы лелять надежды, усладить настоящее, озарить радостью будущее, и — что всего трудне — дйствовать всегда не одними словами, а примромъ. Но посл послдняго прощальнаго объятія, послдняго взора, когда некого больше было подкрплять и утшать, Фледа почувствовала свою слабость, и тихо, кротко, какъ младенецъ, впала въ совершенное изнеможеніе.

— Тихо и кротко какъ младенецъ, — говорила г-жа Карльтонъ, какъ лежала она во дни своего дтства, такъ же больная, одинокая какъ въ начал ихъ знакомства. Отношенія ихъ были почти т же, только избавились дв сильныя привязанности. Г-жа Карльтонъ любила все, что любилъ сынъ ея, его одобреніе было правомъ на ея уваженіе, — вслдствіе того, Фледа, посл сына, была ей дороже всего на свт: особенно съ тхъ поръ, какъ, наблюдая ее съ материнскимъ пристрастіемъ, она не могла найти въ ней ничего, недостойнаго ея сына. То есть, это относится къ личнымъ качествамъ Фледы, потому что американская ея кровь и республиканское происхожденіе сильно не нравились знатной англичанк. Но она такъ давно, такъ сильно желала видть сына своего женатымъ, и уже совершенно отчаялась въ исполненіи своего желанія,— поэтому ея единственнымъ чувствомъ была радость, и она не помышляла нисколько порицать его выборъ. Фледа пользовалась нжнйшими ея попеченіями и самымъ деликатнымъ вниманіемъ, какое только могутъ внушить привязанность и доброта душевная.. Бдная Фледа очень нуждалась въ этихъ попеченіяхъ, потому что ея здоровье и силы возвращались очень медленно, внезапно отторгнутая отъ всхъ друзей, которымъ посвящена была каждая мысль, каждая минута ея жизни, она впала въ какое-то нравственное безчувствіе, при которомъ, казалось, могла спокойно перенести всякое огорченіе.

Прошло нсколько недль въ этомъ утомительномъ разслабленіи, и наконецъ она стала понемногу оправляться. юнь приходилъ къ концу, погода была чрезвычайно жаркая, и жизнь въ город очень непріятна, но у Фледы были прелестныя комнаты на Баттери, окошки ея выходили на зеленыя деревья и голубыя волны залива, она любила лежать у окошка и смотрть на корабли, проходящіе взадъ и впередъ мимо ея оконъ,— какъ будто они таинственно сплетали нити будущей судьбы ея… и она смотрла спокойно… мечтала.. не стараясь проникнуть въ тайны будущаго, не заботясь ни о чемъ и предоставляя на волю г-жи Карльтонъ устроивать все, какъ ей угодно….

Такъ лекала она мы своей кушетк въ одно прекрасное утро, г-жа Карльтонъ подошла, поцловала ее спросила: ну каково теб сегодня?

— Лучше, отвчала Фледа.

— Ты всегда говорить, что лучше. А я вовсе ее замчаю, чтобы ты поправлялась. А какъ худа, посмотри, щочки совсмъ впали. Мн это не нравится.

— Мн также — до того грустно, что я не гожусь ни на что. Мн было-бы даже совстно лежать такъ долго, еслибъ только я могла сдлать иначе.

— Мистриссъ Эвелинъ сейчасъ была у меня и уговаривала хать вмст съ мной, къ Саратогскимъ ключамъ. Хочешь-ли?

— Я хочу всего, что можетъ быть вамъ пріятно,— сказала Фледа, думая про себя, что гораздо охотне похала-бы въ Квичи, нежели въ Саратогу.

— Въ город теперь ужасно душно и пыльно.

— Это правда, мн такъ совстно, что я васъ здсь задерживаю.

— Совстно?… сказала г-жа Карльтонъ, обнимая ее, — прелесть моя, да я рада все сдлать для тебя…

— Вы такъ добры…

— Для своей-же пользы. Мн хочется, чтобы ты поправилась къ прізду Гюи, а то я боюсь, что онъ на насъ обихъ разсердится.

Она гладила Фледу по щек и сама не вря послднему своему опасенію, вскричала:

— Ахъ, когда-бы онъ поскорй пріхалъ!

Фледа искренно раздлила это желаніе, разлученная съ родными, друзьями всей своей жизни, она тоскливо желала свиданія съ тмъ, который долженъ былъ одинъ замнить ей всхъ прочихъ…

— Я надюсь, что онъ скоро увдомитъ насъ объ окончаніи всхъ длъ своихъ, — продолжала г-жа Карльтонъ.— Сколько уже прошло недль съ тхъ поръ, какъ онъ ухалъ. Я жду сегодня письма. А вотъ оно!

Въ эту минуту двушка подала письмо съ почты. Г-жа Карльтонъ быстро схватила одно, надписанное знакомымъ почеркомъ и распечатала.

— Вотъ оно! Вотъ и къ теб, Фледа.

Съ чувствомъ тонкой внимательности, г-жа Карльтонъ вышла, чтобы оставить Фледу читать на досуг. Она возвратилась черезъ часъ.

— Ну, что онъ пишетъ теб,— живо спросила она.

— Вроятно то же, что и вамъ.

— Не думаю. Если онъ даетъ теб то же затруднительное порученіе, какъ и мн, то намъ невозможно будетъ понять другъ друга.

— Онъ не даетъ мн никакихъ порученій.

— А меня проситъ постараться какъ нибудь узнать наврно, какъ ты желаешь поступить въ извстномъ дл, и дйствовать именно такъ, какъ ты желаешь, а не иначе. Что же это такое, милая Флада?

— Я общала… сказала Фледа, красня и поворачивая лицо, но она остановилась.

— Кому, и что?— спросила г-жа Карльтонъ, подождавъ немного.

М-ру Карльтону.

— Что же ты общала?

— Сдлать, то, чего онъ желаетъ.

— Но онъ желаетъ, чтобы ты поступила такъ какъ теб угодно.

Флека опустила глаза и молчала.

— Что же ты скажешь, милая Фледа?— спрашивала г-жа Карльтонъ, взявъ ее за руку.

— Я уврена, что онъ ожидаетъ насъ, — отвчала Фледа. Подемте.

— Ты милая, прелестная двушка!— и г-жа Карльтонъ принялась цловать ее.

— Я всегда буду любить тебя за это. И я уврена, что теб самой это принесетъ пользу: морской воздухъ укрпитъ тебя и — ne vous en dplaise — нашъ замокъ теперь гораздо лучше этого пыльнаго города. Я съ первымъ пароходомъ напишу Гюи, что мы придемъ на слдующемъ. У него, врно, все будетъ приготовлено, и черезъ полтора часа по прізд, милая моя Фледа, ты вступишь во вс права свои. Гюи съуметъ отблагодарить тебя. Впрочемъ, Фледа, ты можешь принести ему эту жертву, — онъ уже такъ давно ждалъ тебя.

Фледа съ такимъ недоумніемъ посмотрла на г-жу Карльтонъ, что та спросила, смясь:

— Что такое?

— Онъ никогда не ждалъ меня,— отвчала Фледа.

— Въ самомъ дл?— возразила г-жа Карльтонъ, которую это чрезвычайно забавляло.— Скажи же мн, милая Фледа, давно ли ты узнала, зачмъ онъ прізжалъ сюда?

— Я не знаю… сказала Фледа, но чрезъ минуту щоки ея вспыхнули прелестнымъ румянцемъ.

— Онъ теб не говорилъ объ этомъ?

— Нтъ.

— И ты никогда не спрашивала?

— Никогда!

— Хороша парочка!… Но я думаю теперь онъ не сочтетъ за нужное таить этого отъ тебя. Онъ недавно только мн признался. Ты должна знать, Фледа, что я уже давно, много лтъ, хлопочу о томъ, чтобы Гюи женился, я почти отчаялась — ему такъ трудно понравиться — у него такой причудливый вкусъ, но теперь я этому рада,— прибавила она, цлуя Фледу. Прошедшею весною, у насъ дома, однажды вечеромъ, я говорила съ нимъ о женитьб, онъ все отшучивался,— ты знаешь его манеру,— я видла, что отъ него не добьюсь толку. Я вышла изъ терпнія и спросила, неужели онъ въ свт не встртилъ женщины, которая бы ему нравилась?— Онъ засмялся и отвчалъ: по крайней мр, не въ старомъ свт.

Чрезъ два дня онъ собрался въ Америку.

— И сказалъ вамъ, зачмъ?

— Нтъ, но видя, что онъ долго здсь остается, я догадывалась, и уврилась въ своей догадк, когда онъ сталъ вызывать меня сюда же. Но, пока не пріхала, я больше ничего не знала. Первый мой вопросъ по прізд былъ: кого онъ намренъ представить мн?

До отплытія порохода оставалось не много времени, но и сборы были не долги. Дня два спустя посл описаннаго разговора, Констанція Эвелинъ вошла въ комнату Фледы, и застала ее за укладываньемъ шкатулки.

— Безцнная моя! вскричала она въ восторг, — ты дешь съ нами?

— Нтъ,— отвчала Фледа.

— Что же ты укладываешься?

— Мы демъ въ Англію.

— Въ Англію… въ Англію… повторила Констанція.— Я сойду съ ума отъ отчаянія… на дач.

— Надюсь, что нтъ,— отвчала Флода, смясь.— Твой умъ, и твоя любезность, и веселость — все при теб останется.

— Мн совсмъ нечего будетъ длать… Какъ это гадко съ твоей стороны, что ты не приглашаешь меня хать вмст съ тобою, чтобы быть твоей свадебной подругой.

— Я думаю, у меня и не будетъ свадебной подруги,— сказала Фледа.

— Неужели? Какой ужасъ! Я бы я вовсе не пошла замужъ такимъ образомъ, Фледа. Ты вовсе не знаешь свта, m-lle Квичи, мн кажется, ты даже не понимаешь, что такое l’ari de se faire valoir!…

— И не стану трудиться, чтобы учиться этой наук!

— Отчего же?

— Я обходилась до сихъ поръ и безъ нея,— простодушно отвчала Фледа.

— Когда вы дете?— спросила Констанція, немного спустя.

— Съ пароходомъ Европа.

— Какъ скоро вы собрались!

— Да, вовсе неожиданно.

— Теб совсмъ некогда будетъ изготовить приданое!

— Къ счастію, я избавлена отъ этой заботы, г-жа Карльтонъ писала сестр своей и поручила ей все для меня приготовить.

— Я не знала, что у г-жи Карльтонъ есть сестра. Кто она?

— Леди Питерборо.

Констанція опять замолчала.

— Какъ ты сладишь съ трауромъ, Фледа? ты, врно, будешь носить блое платье, невст это позволительно. Впрочемъ, такъ какъ тамъ никто тебя не знаетъ, то все можно носить.

— Признаюсь, я объ этомъ и не думала,— спокойно отвчала Фледа,— мн все равно, носить черное или блое платье.— Трауръ тагъ часто бываетъ безъ горя, видно на этотъ разъ мое горе будетъ бетъ траура.

— Конечно… ты съ тхъ поръ все была больна и не носила траура… такъ уже теперь не стоятъ… Да то сказать — вдь онъ былъ теб только двоюродный братъ!…

Кроткая, спокойная и нжная Фледа могла выносить много — но этого она не выдержала. Вещи, которыя она держала, выпали изъ рукъ ея, и, припавъ головою къ подушк кресла, подл котораго стояла на колняхъ — она заплакала такъ горько, какъ не плачутъ о двоюродныхъ братьяхъ. Констанція удивилась и испугалась, она не знала какъ утшить Фледу и чмъ поправить свою неосторожность.

— Это ничего, милая Констанція, говорила добрая Фледа, цлуя ее,— я всегда такъ сильно расплачусь, когда что нибудь сильно тронетъ меня. Не безпокойся объ этомъ.

Но Констанція уже не могла развеселиться, и вообще, но все продолженіе этого визита, ей было какъ-то неловко.

Г-жа Карльтонъ считала дни и часы до отплытія парохода, и чмъ дальше, тмъ становилась веселе. Фледа была совершенно спокойна — даже слишкомъ спокойна, какъ думала г-жа Карльтонъ. Но она не знала вполн всей прошлой жизни Фледы, она не могла постигнуть ея страннаго теперешняго положенія,— какъ, отторгнутая вдругъ отъ семьи, отъ всхъ друзей минувшихъ лтъ, она стояла одна между ними и будущимъ — какъ бы на распутіи, или на перешейк, связывающемъ два материка… Фледа все это вполн чувствовала, она понимала, что переходитъ изъ одного свта въ другой — изъ одной сферы въ другую, она не могла забыть завтныхъ могилъ, покинутыхъ въ Квичи, ни завтныхъ молитвъ внушонныхъ ими. Не смотря на ласки г-жи Карльтонъ, она чувствовала себя одинокою по сю сторону океана, и радуясь, что избавлена отъ всхъ хлопотъ и заботъ, большую часть времени посвящала чтенію своей библіи.

— Ты намрена съ этой же грустной физіономіей пріхать и въ Карльтонъ?— шутливо спросила ее однажды г-жа Карльтонъ.

— Право не знаю…

— А какъ ты думаешь, это очень пріятно будетъ Гюи?

Мысль о томъ, что это будетъ непріятно Гюи, что онъ будетъ недоволенъ ею, что онъ надется видть ее счастливою и довольною, заставила Фледу заплакать. Г-жа Карльтонъ ршилась не говорить больше съ нею, а поскоре привезти ее домой.

Наступилъ наконецъ день отъзда.

— Я приготовилъ себ утшеніе въ разлук, — сказалъ Чарльзъ Росситуръ, прощаясь съ своею кузиною на пароход. Я получилъ изъ главной квартиры позволеніе навстить тебя въ Англіи, и съ этой же минуты начну приготовляться къ отъзду.

XXVII.
Готическая часовня.

Перездъ въ Англію совершился необыкновенно скоро и вслдствіе этого Карльтонъ не усплъ встртить путелественницъ въ Ливерпул. Г-жа Карльтонъ не хотла ни поджидать его, ни отдыхать, а спшила скоре въ свой замокъ, надясь поспть прежде, нежели тамъ узнаютъ объ ея прибытіи…

Рано утромъ, въ прекрасный іюльскій день, приближались он къ цли своего путешествія. Он пріхали бы еще наканун вечеромъ, но сильная гроза принудила ихъ остановиться и переночевать къ небольшомъ городк въ восьми миляхъ оть Карльтонгоуза. Боясь разъхаться съ Гюи, г-жа Карльтонь послала впередъ слугу съ извстіемъ, а сама отправилась въ путь въ семь часовъ утра.

Эта равняя утренняя поздка была бы очаровательна, еслибы Фледа могла спокойно наслаждаться сю. Утренній воздухъ былъ необыкновенно пріятенъ, солнечные лучи ярко золотили роскошную зелень. Взоры Фледы наслаждались красотами природы, но умъ былъ лишонъ этой отрады: она должна была слушать я отвчать своей спутниц которая безпрестанно говорила, съ благодтельнымъ намреніемъ развлечь и развеселить ее. Можетъ быть г-жа Карльтонъ, съ свойственнымъ ей тактомъ, наконецъ угадала, что Фледа усиливается бытъ внимательною — и замолчала, об он предались своимъ размышленіямъ.

Путь пролегалъ чрезъ лсъ, великолпныя деревья, по мстамъ сплетаясь втвями надъ головою, подобно стн, ограждали съ обихъ сторонъ узкую дорогу. Глазъ не могъ проникнуть сквозь густую чащу этой зеленой массы: Карльтонскій паркъ слагался красотою своихъ деревъ, но какъ они ни были великолпны, какъ и любила Фледа сельскія красоты, ей было что-то тяжело. Какъ преграды мшали блуждать свободно, такъ и умъ былъ принуждать сосредоточиться самъ въ себ. Въ тни и мрак этихъ вковыхъ древесныхъ сводовъ, она чувствовала сильне всю тяжесть и отвтственность обязанностей, который на себя принимала… Но вотъ деревья стали рдть… лучи солнца, пробиваясь сквозь густыя втви начали шире и ярче разливаться по опушк… наконецъ лсъ разступился, золотистые лучи разлились по взволнованной мстности, кое-гд являлись впору на вершинахъ, на скатахъ холмовъ, въ ущельяхъ купы роскошныхъ деревъ, не посаженныхъ и размщенныхъ въ порядк заботливою рукою человка, а брошенныхъ тутъ самою природою, какъ бъі единственно для того, чтобы потшить прихотливый взоръ живописца, все это, облитое очаровательною прелестію лтняго утра, восхищало и умъ и взоры Фледы. Весело разыгралось ея воображеніе. Она не могла оторвать глазъ отъ живописной мстности, дорога то шла по самому берегу ручья, то, пролегая сквозь густую чащу, вдругъ выходила на открытую поляну, покрытую густою зеленою травою и окаймленную вдали величественными дубами и развсистыми липами. Все это было для нея ново. Въ памяти ея оставалось неясное изображеніе прекрасной картины, какъ ликъ ангела въ далекихъ облакахъ, набросанный слегка рукою художника, теперь прекрасныя подробности картины выступали одна за другою живо, ясно, какъ новыя, невиднныя прежде.

До сихъ поръ видна была одна природа, но вотъ появилась и рука человческая, не спорящая, но помогающая ей. По краю дороги пошла ограда изъ кустарника, гд дикорастущіе кусты были перемшаны съ садовыми. Ничто не было нагромождено для эффекта, казалось, что везд царствовала одна природа, и кое-гд услужливый человкъ только догадался помочь ей, или прикрасить ее. Наконецъ, прохавъ пріятную, нсколько волнообразную долину, гд изрдка одиноко возвышались великолпные клены и вязы, какъ бы чуждающіеся товарищей и сосдей, — карета покатилась мимо мрачныхъ стнъ и башенъ замка. Снова измнилось настроеніе духа Фледы, оно сдлалось важно, подобно мрачнымъ очертаніямъ, возставшимъ передъ нею, она затрепетала при мысли о томъ, для чего она сюда пріхала. Ей стало страшно, ой казалось, что она здсь на у мста, Что не ей, свободной и дикой поселянк, быть владтельницею этого гордаго, аристократическаго дома… Она тоскливо ждала дружескаго привта, который бы ободрилъ, освоилъ е со всмъ этимъ, но она не встртила милаго взора, не услышала привтливаго голоса хозяина… Удрученная этими ощущеніями, Фледа вышла изъ кареты съ видомъ обычной своей спокойной грусти. Кто коротко не зналъ ея, тотъ не замтилъ бы въ ней другаго признака внутренняго волненія, кром румянца, часто смнявшагося внезапною блдностію.

Ихъ встртилъ человкъ почтеннаго вида, котораго Фледа тотчасъ узнала. Рядъ слугъ на двор удивилъ бы ее, еслибы она не вспомнила подобной же встрчи въ первый пріздъ свой въ Карльтонъ-гоузъ. Будучи ребенкомъ, она при этомъ вид остановилась отъ изумленія

— Гд баринъ?— былъ первый вопросъ г-жи Карльтонъ.

— М-ръ Карльтонъ сегодня утромъ ухалъ въ Ливерпуль.

Г-жа Карльтонъ быстро взглянула на Фледу.

— Мы его не встртили…. мы его не объхали…. давно ли онъ халъ?

— Баринъ выхалъ въ пять часовъ утра, я приказалъ хать, какъ можно скоре.

— Такъ онъ прохалъ чрезъ Голлонби часомъ прежде, нежели мы оттуда выхали, но онъ услышитъ о насъ въ Карстейрс, мы тамъ останавливались вчера посл обда, онъ воротится черезъ нсколько часовъ, я уврена. Такъ вы ожидали насъ?

— Ожидали, сударыня, баринъ приказалъ все приготовить къ вашему прізду.

— И все готово, Попгамъ?

— Все, какъ слдуетъ, сударыня.

— Леди Питерборо здсь?

— Его превосходительство и леди Питерборо изводили прибыть еще третьяго дня.

Поклонившись всмъ окружающимъ, г-жа Карльтонъ взяла Фледу подъ руку и повела на лстницу, шепнувъ ей: — Онъ врно сейчасъ будетъ здсь. Он пришли въ будуаръ г-жи Карльтонъ, Фледа смутно соображала слова стараго дворецкаго, что се приказано ожидать, его улыбку и взглядъ на нее, когда онъ сказалъ, что все готово, она дрожала, какъ въ лихорадк, только посредственъ сверхъ-естественныхъ усилій могла скрывать свое волненіе, ласки и поцлуи г-жи Карльтонъ едва могли успокоить ее.

Г-жа Карльтонъ посадила ее передъ зеркаломъ и принялась сама расчесывать и убирать ея волосы, между тмъ вошла ключница, чтобы засвидтельствовать свое почтеніе и предложитъ свои услуги. Фледа едва осмлилась взглянуть на нее, чтобы разсмотрть — ласковый ля, добрый ли видъ она иметъ… Ключница была пожилая женщина, очень порядочная, стройная, и почти столько же прекрасная, какъ сама г-жа Карльтонъ.

— Милая Фледа,— сказала послдняя, причесавъ ее,— я пойду теперь повидаться съ сестрой моей,— если ты позволишь, мистриссъ Фотергиль поможетъ теб одться, сдлаетъ все, что теб нужно, и потомъ проводитъ тебя въ библіотеку. Тамъ ты никого не встртишь, и я приду туда за тобою. М-риссъ Фотергиль, позаботьтесь, чтобы миссъ Фледа была всмъ довольна.

Приказаніе казалось излишнимъ, или весьма дйствительнымъ, ключница прислуживала Флед съ большимъ усердіемъ и въ совершенномъ молчаніи. Фледа спшила окончить свой туалетъ.

— Все ли здсь спокойно?— ршилась она наконецъ спроситъ.

— Все смирно, сударыня. Стоило только барину пріхать — и все пришло въ порядокъ.

— Какъ же это?

— Народъ очень его любитъ и слушается, сударыня. Онъ заставляетъ ихъ длать все, что хочетъ.

— А каково въ сосдств, въ окружности?

— Кажется все смирно, сударыня,— по крайней мр большею частію,— есть кое-гд волненія, но страху больше, чмъ дла,— кажется все улаживается. Говорятъ, что вс сосдніе помщики и господа очень обрадовались, когда м-ръ Карльтонъ возвратился. Не прикажете ли еще чего нибудь, сударыня?

Послдній вопросъ былъ сдланъ почтительно, но съ чрезвычайно ласковостію. Флода попросила проводить ее въ библіотеку, что м-рмссъ Фотергиль немедленно исполнила, замтивъ, что это любимая комната г. Карльтона.

И усердіе и замчаніе — все смущало Фледу. М-риссъ Фотергиль вышла, и двушка осталась одна. Какъ сказала г-жа Карльтонъ, въ библіотек никого не было.

Фледа стояла посреди комнаты, озираясь кругомъ, стараясь сообразить прошедшее и настоящее. Ей ужасно хотлось плакать, но избытокъ чувствъ тснилъ и переполнялъ ея сердце. Не находя въ комнат ничего, что бы облегчило или дало другое направленіе этому ощущенію, она подошла къ отворенной двери. Передъ нею разстилалась зеленая лужайка, окаймленная иммортелями, кое гд посажены были рдкіе кусты, за нею росъ шиповникъ, казалось, въ дикомъ состояніи, Фледа подумала, что вроятно за нимъ начинается розовый садъ, котораго она не могла бы найти, руководясь одною памятью. Пріятный утренній воздухъ, напоенный ароматомъ сосенъ цвтовъ наввалъ ей отраду каждымъ своимъ дыханіемъ — онъ успокоилъ ея волненіе, она упивалась имъ съ наслажденіемъ, протянула руки и, забывшись совершенно, понеслась мыслію къ розовому саду и днямъ своего дтства. Вдругъ она вздрогнула и испугалась, увидвъ подл себя незнакомаго человка.

Взглянувъ въ другой разъ, она увидла, что это пожилой человкъ очень почтенной и благородной наружности. Фледа успокоилась, ей стало стыдно. Незнакомецъ не обратилъ вниманія на ея смущеніе, слегка улыбнулся и сдлалъ нсколько замчаній о прелести утра, о прекрасномъ ландшафт и объ украшеніяхъ, сдланныхъ Карльтономъ въ парк. Хотя, по словамъ его, этотъ паркъ и садъ вовсе не нуждались въ украшеніяхъ, но Карльтонъ иметъ особенный талантъ — всегда придумать что нибудь новое и прекрасное.

— Садоводство есть самое пріятное занятіе, сказала Фледа.

— Я его знаю ровно настолько, чтобы любоваться, но выдумать что нибудь новое — это уже не мое дло, я совершенно это предоставляю жен моей и садовнику,— и такъ, вроятно, лишаюсь большаго удовольствія, но вдь у всякаго свои причуды. У Карльтона ихъ довольно — я думаю, съ полдюжины наберется.

— У Карльтона много причудъ!— произнесла Фледа съ изумленіемъ.

— Можетъ быть, не слдуетъ этого называть причудами, потому что онъ держитъ ихъ въ повиновеніи, а случается обыкновенно, что человкъ самъ длается рабомъ причудъ своихъ.

Фледа улыбнулась, она подумала, что незнакомецъ очень неудачно вздумалъ осуждать передъ нею Карльтона. Но она принимала такъ мало участія въ разговор,— онъ могъ подумать, что она дурочка — и она ршилась говорить. Не зная впрочемъ о чемъ вести разговоръ, она предложила ему свой прежній вопросъ: ‘все ли спокойно въ здшней сторон?’

— Кажется, все спокойно,— отвчалъ онъ,— да, теперь все уладилось, стоитъ только поддерживать этотъ порядокъ. Нсколько мсяцевъ тому назадъ была опасность, но теперь она прошла, едва Карльтонъ возвратился, какъ въ его помстьяхъ все успокоилось, это имло благодтельное вліяніе и на сосдство. Нтъ, теперь уже бояться нечего. Онъ вполн владетъ сердцами народа, а кто владетъ сердцами, тому легко совладать и съ головами — вамъ это извстно. Но онъ заслужилъ любовь ихъ, онъ много о нихъ заботился.

Фледа не смла спросить, какимъ образомъ. Но онъ прочелъ вопросъ въ глазахъ ея.

— Это тоже одна изъ причудъ его — его конкъ, улучшеніе быта бднаго класса въ его владніяхъ. Онъ этимъ много занимался нсколько лтъ тому назадъ — и много сдлалъ — да, очень много! Онъ измнилъ многое къ лучшему, въ умственномъ и нравственномъ отношеніи, посредствомъ учрежденія школъ, земледльческаго училища, и не знаю еще чего-то, но мн кажется, что главною причиною улучшенія было его личное вліяніе, которое побуждаетъ всхъ охотно подчиняться каждому его учрежденію, ни предразсудки, ни невжество, ни упрямство — ничто не устоитъ противъ него. Мн кажется, должно имть особенное соединеніе качествъ — совершенно особенное и рдкое — чтобы успшно дйствовать на массы.

— Да, я то же думаю,— отвчала Фледа.

— Онъ обладаетъ имъ,— я не понимаю какъ, не довольно слдилъ за его образомъ дйствій, чтобы вполн понять,— но я видлъ слдствія. Никто не воображалъ его такимъ, но онъ доказалъ свое умнье на дл. Однако емъ сдлалъ одну большую ошибку,

— Какую же?—спросила Фледа.

— Поспшилъ здсь часовню для диссидентовъ, по дорог къ Голлонби,— сказалъ важно собесдникъ, глядя ей прямо въ глаза, — и что всего хуже — мн сказывалъ его дядя — проводятъ такъ самъ очень много времени.

Фледа засмялась и покраснла, по своему обыкновенію.

— Я всегда думала, что построить церковь считается богоугоднымъ дломъ,— оказала она.

— Разумется. Но я вамъ говорю, что это не церковь, а часовня для диссидентовъ.

Фледа не могла удержать снова ни румянца, ни смха.

— Извините меня, сэръ… а не понимаю такихъ тонкихъ подраздленій. Вроятно, здсь нужна была часовня.

— Вроятно… да мало ли что! Но дяди простилъ ему это,— прибавилъ незнакомецъ съ добродушною улыбкой, и если онъ не послушалъ своей матери, то, вроятно, никого на свт не послушаетъ, да никто и пробовать не станетъ управлять имъ.— Я бы не хотлъ съ нимъ ссориться. Вотъ я вамъ описалъ всю темную сторону его характера.

— А свтлую?— спросила Флода, сама удивляясь своей смлости.

— Свтлую уже не мн пояснятъ слдуетъ,— отвчалъ онъ, пожавъ плечами и шутливо посматривая на нее, — она она зависитъ отъ точки зрнія, впрочемъ, если позволите, и вамъ разскажу для примра одинъ блестящій случай, который признаюсь, ослпляетъ глаза мои своимъ свтомъ.

Фледа кивнула головою, она боялась говорить, чтобы не проговориться.

— Былъ здсь въ тюрьм одинъ бднякъ, приговоренный къ смерти. Это былъ сынъ одного изъ старыхъ фермеровъ Карльтона въ Энчапел. Отецъ, говорятъ, очень хорошій человкъ — славный исправный хозяинъ,— а сынъ вышелъ негодяй, и за какое-то преступленіе — я забылъ, за что именно — попался въ руки правосудія.— Преступленіе было довольно важное, улики — явныя, не было ни малйшей возможности помилованія, но бднякъ, кажется, крпко надялся на него и былъ очень покоенъ: слдовательно, вовсе не расположенъ заниматься мыслями, приличными его положенію.

— Мн разсказывалъ это братъ пастора, который пошолъ навстить преступника и пригласилъ съ собою брата своего. Они нашли его какъ будто одурлымъ, безчувственнымъ ко всмъ увщаніямъ, можетъ быть даже и потому, что рчи пастора, какъ я слышалъ, боле способны были смутить и напугать человка, нежели просвтить его. Вдругъ вошелъ Карльтонъ,— онъ былъ тогда готовъ плыть въ Америку, и узналъ о наложеніи бднаго гршника отъ отца его. Онъ явился — говорилъ мой собесдникъ — какъ неземное существо. Онъ взялъ преступника за руку — тотъ былъ въ цпяхъ.— ‘Бдный другъ мой — сказалъ онъ ему — ‘я думалъ, что здсь, лишенный свта солнечнаго, ты радъ будешь увидть дружеское лицо…’ и началъ говорить съ тмъ необыкновеннымъ очарованіемъ, которое онъ уметъ раздавать вокругъ себя во всякой бесд и при всякомъ случа. Преступникъ вдругъ смягчился и упалъ къ ногамъ его и тутъ Карльтонъ могъ длать съ нимъ, что хотлъ. Карльтонъ началъ очень спокойно развивать вередъ немъ вс улики, обвинявшія его, одну за другой, и доказалъ ему понемногу, но неотразимо, что на этомъ свт для него уже нтъ надежды. Тотъ сидлъ, покорный, какъ дитя и слушалъ и смотрлъ пристально въ эти всесильные глаза,— которые, можетъ быть, вамъ знакомы, — покорный каждому его слову, каждому движенію. Тогда Карльтонъ началъ раскрывать передъ нимъ духовныя утшенія, которыя могла успокоить его въ такомъ наложеніи. Господинъ, который мн разсказывалъ эту сцену, говоритъ, что она была невообразимо эффектна и восхитительна. Ожесточенный гршникъ былъ побжденъ — онъ рыдалъ, рыдалъ какъ ребенокъ.

Фледа, не смотря на вс свои старанія, не могла удержать своихъ слезъ, и закрыла лицо руками.

— Господинъ, который мн все это разсказывалъ, уврялъ, что никогда мы слыхивавъ такого увлекательнаго краснорчія. Меня это удавило совсмъ въ другомъ смысл. Я ожидалъ бы подобнаго поступка не отъ многихъ людей, но изъ всхъ, кого я знаю, мене всхъ ожидалъ бы я этого отъ Гюи Карльтона, нсколько лтъ тому назадъ, а даже и теперь едва этому врю. Впрочемъ, подобный поступокъ длаетъ честь кому бы то ни было.

Фледа чувствовала, что слзы текутъ ручьями между ея пальцами,— она не могла удержать ихъ, собесдникъ ея ушолъ и она осталась одна. Кто онъ такой? Знаетъ ли онъ, кто она? Она была уврена, что онъ знаетъ только, что она прізжая, боясь его возвращенія, боясь, чтобы кто нибудь не засталъ ее здсь въ слезахъ, она поспшно перебжала черезъ лужайку къ цвтущему шиповнику, который показался ей чмъ-то роднымъ или знакомымъ.

За зеленою поляною начинался боръ лиственницъ и елей. Тутъ не было розъ, другихъ какихъ красивыхъ кустовъ, чистая тропинка вилась между деревьями, и Фледа пошла по ней, любуясь этими деревьями, то раздвигающимися на широкое пространство, то сплетающимися густымъ сводомъ надъ головою. Совершенная красота цлаго, богатая растительность, различные оттнки зелени, совершонное уединеніе и сильный ароматъ смолистыхъ деревъ — имла какое то обаятельнее дйствіе на умъ и чувства. Въ этомъ мст, было что-то волшебное. Присутствіе хозяина было везд ощутительно, казалось, все походило на него, и Фледа везд замчала живой отпечатокъ его характера и воображенія. Постепенно рдлъ боръ къ одной сторон и вдругъ открылся передъ взорами лужокъ, покрытый прелестнйшими розами въ полномъ цвту. Фледа остановилась, пораженная восхитительнымъ видомъ. Ни малйшаго слда искусства — ни грядъ, ни куртинъ — богатйшія купы провансскихъ и блыхъ розъ всхъ возможныхъ разнообразныхъ породъ, которыя, кажется, размстились здсь сами, только очень удачно. Нельзя было подумать, чтобы здсь распоряжалась рука человческая, разв только царица Флора не уметь расположить все съ такимъ вкусомъ безъ посторонней помощи. Опушка лса была очень рдка и лучи солнца безъ труда пробивались сквозь древесныя втви. На невысокомъ холм, который стоялъ на самомъ дальнемъ план этой картины, возвышалась прелестная готическая часовня, отъ которой до самаго низа весь холмъ покрытъ былъ кустами оршника и многоцвта, а у самой дорога крупный блый шиповникъ покрывалъ нижнія втви деревъ своими цвтами.

Фледа стояла нсколько времени неподвижно, у нея почти занялось дыханіе отъ восторга. Но ей вдругъ припомнилось, что въ прежніе гиды, гуляя здсь, она видла море. Она пошла впередъ, — ей безпрестанно попадались розы — то купами, то отдльными кустами, которые, какъ бы убгая въ стороны отъ дороги, искали убжища подъ какимъ нибудь деревомъ, и въ тни его безмятежно разсыпала роскошные цвты свои. Чайныя, французскія, китайскія розы красовались величественно и отдльно на открытыхъ мстахъ, составляя очаровательную противоположность съ густою чащею елей. Наконецъ Фледа вышла на большую открытую поляну и тутъ представился видъ, котораго она искала: передъ нею широко разстилалось море!— Поверхность земли здсь была замтно возвышена и лсъ исчезалъ совершенно, оставляя взору свободное пространство, оканчивающееся линіею моря. Но розы были и здсь — разныя породы бурбонскихъ и дамасскихъ розъ наполняли воздухъ благоуханіемъ. Все было такъ прекрасно, такъ тихо, зелень была такъ ярка, морской воздухъ освжалъ грудь Фледы, ароматъ розъ наполнялъ ее наслажденіемъ… Это чувство напомнило ей, какъ восхищалась она здсь во дни дтства — зависитъ ли оно отъ этого солнца, отъ этихъ цвтовъ?… или она опять длается счастливымъ ребенкомъ?… Нтъ, нтъ… это не то… не то безмятежное чувство… но что-то похожее на него… такъ похожее, что она сама удивилась.— Она не пошла дале. Она не чувствовала себя въ состояніи осматривать еще что нибудь. Сложивъ руки на груди, съ переполненнымъ сердцемъ стояла она, вперивъ свои умственные взоры въ далекое время.

Оно говорило ой совсмъ о другомъ. Ей захотлось плакать, какъ она никогда не плакала… однако она удержалась… она старалась привести въ порядокъ свои мысли… Она смотрла на очаровательную картину, окружавшую ее и припоминала могилу Гюга. Ничто не могло быть прелестне этихъ розъ, — но при вид отдаленнаго моря, при воображеніи дальняго берега — при мысли о радостномъ привт, который встртитъ ее тамъ — она чувствовала, что розы могутъ увянуть и осыпаться, — но счастіе ея останется при ней независимо отъ нихъ. Можно было любоваться тмъ, что окружало ее, наслаждаться, благодарить за это — но нельзя было основать на этомъ счастіе жизни, что-то шептало ей объ огромной отвтственности, которую налагаютъ на насъ блага міра, — и Фледа живе чмъ когда нибудь припоминала молитву матери своей, ясне чмъ когда нибудь признавала она душою, что не въ благахъ міра заключается счастіе. Она могла быть такъ-же счастлива въ Квичо, какъ и здсь. Это зависло отъ свта немерцающихъ надеждъ, съ тмъ миромъ, который составляетъ истинный праздникъ кроткаго сердца, Фледа могла спокойно наслаждаться новыми для нея почестями и всми выгодами своего положенія — умренно и совершенно познавая истинную ихъ цну.— Ей предстоялъ тотъ же жизненный подвигъ какъ и въ Квичи: твердо хранить ввренный ей залогъ — только здсь гораздо обширнйшій — твердо хранить свое упованіе и, не ослпляясь блескомъ земнаго счастія, насаждать розы неувядаемыя!..

Вс эти размышленія заставили Фледу склониться долу, она опустилась на колни и закрыла лицо руками. Но былъ нкто, не раздльный со всми ея мечтами о счастіи, къ нему и теперь прильнули он, ища опоры. Возвышенный умъ, мужественное сердце будутъ руководить ею, сильная рука поддержитъ ее — вотъ истинное благословеніе Божіе! Фледа не плакала, мысли ея устремились высоко… она такъ погрузилась въ глубокую думу, что не слыхала легкаго шума шаговъ позади себя до тхъ поръ, пока ласковыя руки не коснулись руки ея. Нсколько испуганная внезапнымъ появленіемъ Карльтона, она едва могла взглянуть на него. Привтъ его былъ серьзенъ и нженъ.

— Не думайте, что я пришолъ благодарить васъ за милость, которую вы оказали мн — сказалъ онъ.— Я знаю, что вы никогда бы этого не сдлали, если бы обстоятельства васъ не принудили. Теперь я буду благодарить васъ, когда вы дадите отвтъ на одинъ или два вопроса, которые будутъ вамъ предложены…

— Какіе вопросы?.. и она вдругъ покраснла отъ своей недогадливости.

Онъ повелъ ее назадъ по той же тропинк, однако не дале того мста, гд блый шиповникъ пробивался сквозь кусты. Здсь онъ повернулъ нсколько въ сторону и они, обойдя небольшую лужайку, взошли на холмъ, гд стояла готическая часовня, которую Фледа видла издали.

Она стояла довольно высоко, чтобы господствовать надъ видомъ моря. Къ этой сторон она была совершенно открыта, а съ трехъ остальныхъ имла весьма легкую архитектуру.

Здсь было нсколько незнакомыхъ человкъ. Фледа въ смущеніи не могла различить, ни лицъ ни числа ихъ. Ей представили лорда Питерборо, она смутно признала въ немъ своего утренняго знакомца, она едва могла отличить одну или двухъ дамъ и священника въ облаченіи англійскаго духовенства… Однако, ена стома подл Карльтона съ обыкновеннымъ своимъ спокойнымъ достоинствомъ, хотя не поднимала опущенныхъ рсницъ, слова, ею произнесенныя были не громче и не тише, чмъ слдовало, хотя она сама на слыхала ихъ звука… и когда произнесены были эти торжественныя слова, навки связывавшія ихъ другъ съ другомъ, казалось, живе пронеслось дуновеніе вешняго ветерка, напоеннаго ароматомъ розъ, казалось и розы участвовали въ торжеств, — нкоторыя изъ нихъ даже прокрались въ часовню, какъ бы посланниками отъ прочихъ — казалось, и птички хоромъ напвали поздравленіе новобрачнымъ.

Попросивъ гостей своихъ отправиться въ замокъ, Карльтонъ повелъ туда Фледу другой тропинкой. Онъ чувствовалъ, какъ трепетала рука, лежавшая въ его рук и хотлъ дать ей время успокоиться. Онъ повелъ ее снова къ тому же розовому кусту, гд нашелъ ее, и старался ободрить и успокоить взволнованный духъ ея. Потомъ онъ далъ ей постоять нсколько минутъ молча, въ нмомъ созерцаніи прекрасной природы,

— Теперь скажи мн, Эльфи, — началъ онъ ласково, откидывая, по обыкновенію, назадъ ея прекрасные локоны,— скажи мн, о чемъ ты думала, когда и нашелъ тебя здсь въ совершенной роскоши уединенія — за розовымъ кустомъ?

Фледа улыбнулась, и въ замшательств отвчала, что сама не знаетъ, что мысли ей были такъ смутны.— Он не будутъ боле смутны, когда ты постараешься разъяснить ихъ для меня.

— Право не знаю, сказала. Фледа и замолчала. Но онъ молчалъ такъ же, ожидая продолженія — Можетъ быть, вамъ это покажется странно, Карльтонъ, сказала она, запинаясь и красня.

— Можетъ быть, если покажется, я не стану таить этого отъ Эльфи.

— Во первыхъ, я была поражена красотою этого мста, потомъ…

— Теб нравится розовый садъ?

— Правится ли?— Я не въ состояніи выразить до какой степени…

— Такъ и нетрудись искать выраженій,— сказалъ онъ съ улыбкою. Что же потомъ, Эльфи?

— Потомъ, сказала Фледа,— ршительно смотря впередъ,— любуясь всмъ этимъ, я думала, что вс эти блага не составляютъ счастія.

— Въ этомъ нтъ никакого спора,— возразилъ онъ.— Вопросъ о счастіи я поршилъ нсколько мсяцевъ тому назадъ.

— Нтъ… серьезно… я думала…

— Серьзно, ты совершенно права, милая Эльфи. Что же дальше?

— Я вспомнила… могилу Гюга… продолжала Фледа съ трудомъ,— и размышляла о сравнительной цнности вещей, и боялась…особенно здсь…

— Боялась оцнить ихъ неправильно?

— Да, боялась, что не съумю быть тмъ, чмъ должна быть и исполнить все, что должна.

Карльтонъ молчалъ и смотрлъ на ее голову, украшенную вткою сирени.

— Позволишь ли ты мн охранять тебя и всегда говорятъ теб прямо все, что я замчу?

Слова замирали на устахъ Фледы, и глаза ея съ полною довренностію изъявили свое согласіе.

— Что касается до неправильной оцнки, у насъ отъ нея есть врное лекарство — любовь къ Господу, вс эти блага суть дары отъ руки Отца Небеснаго, и никогда не могутъ отвратить насъ отъ люабви къ Нему. Въ такомъ смысл они несказанно сладостны.

— О, я это знаю!

— Эту опасность я раздляю съ тобою. Будемъ бодрствовать другъ надъ другомъ.

Фледа молчала, глаза ея были наполнены слезами.

— Мы не будемъ искать счастія въ этихъ вещахъ, продолжалъ онъ нжно.— Я никогда его не находилъ въ нихъ. Въ продолжніе многихъ лтъ, я чувствовалъ себя бднымъ, несчастнымъ, потому, что не имлъ друга, который бы совершенно, во всемъ сочувствовалъ мн. И если я теперь богатъ то потому, что владю сокровищемъ, какого нтъ ни у кого на свт.

— О, нтъ, Карльтонъ,— вскричала Фледа, откинувъ въ смущеньи голову и сильно пожимая его руку.

— О, да!.. возразилъ онъ, смясь и наклоняясь ближе, уста его попробовали другого рода краснорчіе.— Не надобно такь смущаться отъ всякой бездлицы, Эльфи. Ну, и въ этомъ заключались важныя думы?..

— Не совсмъ… отвчала она, запинаясь, — но важныя думы не всегда бываютъ грустны.

— Не всегда. Я желалъ бы знать, что набросило на твоя думы сегодня эту грустную тнь.

— Мн кажется вотъ что: Фостеръ говоритъ о томъ, что обязанность есть главная часть власти. Мн кажется, что эти слова меня напугала.

— Если ты это чувствуешь такъ же сильно, какъ я, Эльфи, то имешь сильную защиту отъ опасности увлечься наслажденіями.

— Чувствую,— связала Фледа.— Боюсь только, что не довольно чувствую.

— Я буду заботиться о томъ, чтобы ты не чувствовала этихъ сомнній уже слишкомъ сильно,— сказалъ онъ, улыбаясь.— Власть наша ограничена, съ нею ограничены и обязанности. Однако у тебя будетъ довольно дла. У меня теперь есть именно то, въ чемъ я нуждался — мой добрый геній ко мн возвратился.

— Съ небольшою разницею.

— Съ какою-же?

— Геній долженъ дйствовать теперь по твоимъ распоряженіямъ.

— Совсмъ нтъ: только съ моего согласія,— сказалъ онъ, смясь.

— Я очень рада этой разниц, Карльтонъ — отвчала Фледа серьзно, съ признательнымъ выраженіемъ.

— Если ты думаешь, что обязанность моего добраго генія уже кончена, то очень ошибаешься. Какія-бы другія опасенія? Одно, что ты недовольно чувствуешь свою отвтственность, другое, что можетъ позабыть ее.

— Я не мала, что есть какія нибудь особенныя опасенія, — я думала обо всемъ этомъ…

— О чемъ-же еще?

Ея молчаніе и яркій румянецъ просили его не разспрашивать боле. Онъ замолчалъ и оставилъ ее нсколько времени спокойно любоваться моремъ и розами, умъ ея мало по малу перебралъ вс мысли, волновавшія ее въ это утро и постепенно успокоивался, она уже не считала себя чужою въ этомъ дом, по крайней мр въ его присутствіи, взоръ ея безсознательно высказалъ ему это чувство, и рука ея оперлась на его руку. Нмое выраженіе чувства, которое онъ читалъ въ этихъ ясныхъ глазахъ, ея застнчивоть, ея простота,— все, казалось, искало себ опоры въ его привязанности. Отвтъ Карльтона былъ коротокъ — но его голосъ, его обращеніе до того живо отвчали на призывъ ея, что Фледа смшалась отъ своей откровенности.

Они пошли къ дому — не Фледа все еще не могла опомниться отъ удавленія и почти не могла сообразить случившагося съ нею въ его утро. ‘Жена его! Неужели въ сакомъ дл жена его?… Неужели вправду совершилась съ нею такая чудная перемна?.. Американская огородница преобразилась во владтельницу всхъ этихъ великолпныхъ земель, этого гордаго замка, который мелькаетъ тамъ и сямъ между деревъ, и къ которому Карльтонъ велъ ее теперь другою дорогою. И Фледа — жена, его!.. Это казалось ей всего непонятне.

Между тмъ они вошли въ домъ и прямо въ столовую залу. Тамъ, за завтракомъ ожидало ихъ то самое общество, которое она видла передъ тмъ въ церкви. Она встртила тогда, не различая никого, Дядю Карльтина, лорда и леди Питерборо. Теперь она могла разсмотрть ихъ — хотя краснла и смущалась, но отвчала на ихъ привтствія спокойно, прилично и съ достоинствомъ, подобно лсному цвтку, который клонится подъ дыханіемъ втра, но немедленно выпрямляется во всей свжей красот своей. Нкоторые съ любопытствомъ посматривали за прізжую, и наблюдали, достойна ли она валять принадлежащее ей мсто въ семейств. Карльтонъ не принадлежитъ къ числу ихъ, онъ не заботился о чужихъ сужденіяхъ и взглядахъ, и былъ вполн умренъ въ достоинствахъ избранной имъ подруги. Но мать его не столько полагалась на себя и на другихъ. Въ продолженіе пяти минутъ наблюдала она вс слова, вс движенія Фледы, ея улыбку и румянецъ, когда она отвчала кому нибудь, — и тогда уже, весело кивнувъ сестр своей, пошла къ столу, чрезвычайно радуясь, что леди Питерборо слишкомъ занята была разговоромъ съ Фледою. Теперь Карльтону предстоялъ только трудъ — не допускать Фледу слишкомъ увлечься бесдою съ тмъ или съ другимъ и забыть о прочихъ. Снова, какъ во дни ея дтства, явился онъ пламеннымъ другомъ и дятельнымъ покровителемъ. Казалось, онъ вовсе не думалъ, о ней, между тмъ онъ безпрестанно приспособлялъ какія побудь мелочи для ея удовольствія или спокойствія, такъ безмолвно, что никто не замчалъ этого, кром ея одной, которая едва успвала благодарить за все. Не всякій имлъ-бы столько изящной деликатности.

За столомъ лилась непрерывная бесда, которую Фледа слышала ровно настолько, чтобы, когда нужно, принять въ ней участіе, но она безпрестанно задумывалась, опускала голову, механически посыпая сахаромъ крупную клубнику и казалось пристально разглядывала ее или кончики своихъ пальцевъ…

— Я сегодня утромъ сдлалъ нчто, за что вы врядъ-ли будете, благодарить меня, Карльтонъ,— сказалъ лордъ Питерборо, — я заставилъ плакать эту прелестную даму въ первые часы ея прізда сюда.

— Если она васъ прощаетъ, милордъ, я также не сержусь,— отвчалъ Карльтонъ.

— Я вамъ все разскажу,— продолжалъ лордъ, глядя прямо въ лицо молодой хозяйк. Увидвъ въ окн женское лицо, я въ первую минуту принялъ ее за жену мою. Очутившись вдругъ народъ незнакомою дамой, я возымлъ нкоторыя подозрнія, которыя ршился разъяснить или подтвердить разговоромъ съ нею. Надюсь, что теперь вы мн простите средства, которыя я употреблялъ для того.

— Вы, какъ видно, порядочно любопытны, милордъ, — замтилъ Карльтонъ — дядя.

— И за то, по всей справедливости, заслуживаете строгаго наказанія, прибавила леди Питерборо. Я надюсь, что Фледа не скоро проститъ васъ.

— А я надюсь, что скоро и жду вашего ршенія,— сказалъ онъ, обращаясь къ Флед.

— Отъ души благодарю васъ за вашу бесду, милордъ.— Она улыбнулась и, красня, прибавила:— извините меня, вы знаете, я говорю, какъ американка.

— Что мн вовсе не нравится, — сказалъ важно лордъ Питерборо.

— Отъ избытка сердца уста глаголютъ,— замтилъ Карльтонъ — дядя.— Теперь сердце уже англійское, — будемъ надяться, что и языкъ скоро такимъ-же сдлается.

— Я въ этомъ не уврена,— отвчала Фледа смясь, хотя краска въ лиц ея показывала, что она не безъ усилія поддерживала разговоръ.

— Въ чехъ?— спросилъ лордъ Питербро.

— Въ томъ, чтобы я намрена была опустить совершенно американскій флагъ передъ англійскимъ.

— Какъ королева Елизавета, которая удержала распятіе, отвергнувъ католицизмъ.

— Совсмъ не такъ!…

— Ты это не допустишь, Карльтонъ?

— Что такое, милордъ?

— Ты водружишь непріятельское знамя рядомъ со знаменемъ св. Георгія?

— Наши знамена союзны, милордъ.

— Г-мъ!… теперь разв!… такъ кажется. А что, твой знаменосецъ, кажется, довольно склоненъ къ возмущенію?

— Противъ законной власти — никогда, отвчала Фледа.

— Ну, Карльтонъ, такъ есть надежда, что ты не допустишь возмутительныхъ наущеній?

— Стыдитесь, лордъ Питерборо! сказала жена его.— Что за злодйскія предрасположенія! Я красню за вашу недогадливость.

— Ну… что же,— сказалъ лордъ, глядя на другое лицо, которое краснло въ самомъ дл,— конечно нтъ ничего похожаго…. и вдь она все же женщина. Я ее испытаю. Мистриссъ Карльтонъ, думаете ли вы, такъ-же какъ леди Питерборо, что въ нашемъ девятнадцатомъ вк женщины должны стоять въ томъ незащищенномъ положеніи, изъ котораго ихъ вытснила мужская монополія?

Фледа думала, что итогъ вопросъ обращенъ къ ея свекрови, опущенныя рсницы мшали ей видть, что лордъ глядитъ на нее.

— Она еще не разсуждала объ этомъ, замтила леди Питерборо.

— Не бда. Я почтительнйше прошу отвта на мой вопросъ.

Общее молчаніе заставило Фледу поднять глаза.

— Думаете ли вы, что права слабыхъ должны стоять на степени совершеннаго равенства съ правами сильныхъ?

— Какъ, права слабыхъ?— конечно такъ, милордъ.

Лордъ улыбнулся, дамы переглянулись.

— Я вамъ скажу только одно, Карльтонъ, — ршилъ онъ, теперь вамъ слдуетъ сдлать изъ нея англичанку!

— Боюсь, что операція не совершенно удастся, отвчать улыбаясь Карльтонъ.

— Конечно, это будетъ зависть отъ особеннаго искусства медика, но я не теряю надежды. Я сегодня разсказывалъ ей кой какія твои продлки, и видлъ съ удовольствіемъ, что он ей вовсе не понравились.

Карльтонъ не отвчалъ и не взглянулъ на Фледу, но беззаботно перемнилъ разговоръ, за что она была ему несказанно признательна.

Разговоръ продолжался живой, веселый и имющій тотъ отпечатокъ обращенія благовоспитаннаго общества, который скоро изгладилъ всякое смущеніе и принужденность со стороны Фледы. Однако она едва понимала все, что происходило вокругъ нея, а то, что понимала, поражало ее такъ сильно, что бдному ея сердцу хотлось на свобод обливаться слезами. Великолпно сервированный столь, за которымъ она сидла, и какого не видывала никогда въ жизни — этотъ столь былъ ея собственный, хотя сегодня и хозяйничала за нимъ свекровь ея, прекрасные, изящно убранные покои, вызывавшіе воспоминанія дтства, вся роскошь, ее окружавшая, вмсто того чтобы внушитъ ей гордость, привели ее, напротивъ, къ глубо кому смиренію. Перемна состоянія пугала ее своими тяжолыми обязанностями, и хотя она была вполн счастлива, но ей хотлось уйти и одной выплакаться на свобод. Однако одинъ взоръ, казалось вовсе не слдившій за него, внимательно наблюдалъ и ясно читалъ, на отуманенномъ чел ея оттнки задумчивости. Неожиданное дло заставило Карльтона уйти со двора немедленно посл завтрака.

Воспользовавшись этимъ случаемъ, дамы увели Фледу въ уборную, леди Питерборо стала давать отчетъ въ своемъ порученія, дамы и горничныя ихъ составили комитетъ для разсмотрнія приданаго Фледы. Это занятіе не оживило, а боле утомило молодую женщину, хотя она и была имъ благодарна за удовольствіе, которое он хотли доставить ей, и которымъ наслаждались боле ея. Даже видъ этой прекрасной комнаты, приготовленной для ней, и изящный вкусъ, съ которымъ она такъ заботливо была украшена, еще боле стснили грудь ея,— потомъ позвали ключницу и формально представили ее новой хозяйк, Фледа приняла ее радушно и нсколько застнчиво, что заставило мистриссъ Фотергиль ршить, что — она предостойная и премилая дама!

— Точно такая, о какой только баринъ могъ мечтать для себя, сказалъ м. Спенсеръ.

— Какая же, напримръ? спросила м-риссъ Фотергиль.

Но Спенсеръ былъ слишкомъ уменъ, чтобы входить въ подробныя описанія, и отвчалъ, что м-риссъ Фотергиль сама все скоро увидитъ.

— Когда баринъ воротился сегодня утромъ, сказалъ старый дворецкій,— то первыя слова, которыми его встртила г-жа Карльтонъ, были:— Гюи, я отъ нея въ восхищеніи!

— А онъ что сказалъ? спросила м-риссъ Фотергиль.

— Онъ!.. повторилъ Спонсоръ съ негодованіемъ,— что же ему говорить? Онъ ничего не сказалъ, только, кажется, спросилъ: — гд же она?

Возвратясь домой, Карльтонъ нашолъ Фледу, окружонною кисеями, лентами, браслетами, и проч., блдную, почти грустную, хотя, кром его, никто не замтилъ этого чувства на ея кроткомъ и признательномъ личик. Онъ выручилъ ее и увелъ въ маленькую библіотеку, примыкавшую къ большой, но всегда запертую,— его собственную комнату, какъ называлась она въ дом,— тамъ все, что можетъ доставить богатство, употребленное съ изящнымъ вкусомъ, разливало свое очарованіе.

— Я очень хорошо помню эту комнату, сказала Флода.— Она восхитительна!

— Она принадлежитъ теб, столько же какъ и мн, Эльфи. Я еще никому не давалъ позволенія свободно пользоваться ею.

— Благодарю, я не употреблю во зло этого позволенія,— отвчала Флода.

— Надюсь, только помни, Эльфи, что не употреблять въ пользу даръ, значитъ злоупотреблять имъ. Эта комната будетъ казаться мн теперь пуста, когда тебя въ ней не будетъ.

Большое итальянское окно этой комнаты выходило на ту же зеленую поляну, какъ и окна библіотеки. Карльтонъ подошолъ къ Фледе, и стоялъ нсколько минутъ, безмолвно смотри ей въ лицо которое обличало сильное волненіе. Нжно и ласково обвилъ онъ рукою гибкій станъ ея, и, привлекая ее къ груди своей, сказалъ:

— Милая Эльфи, ты не должна опасаться быть непонятою…

Фледа удивилась и поглядла за него, чтобы узнать, что онъ хочетъ сказать. Но его лицо такъ ясно выражало его полную симпатію къ ней, что преграда, воздвигнутая ея скромностью и привычкою скрывать свои чувства, была мигомъ разрушена, упавъ головою на грудь его, она облегчила потокомъ слзъ стсненное свое сердце, она не могла удержать этихъ слзъ… И когда прошолъ этотъ первый порывъ, и она, по привычк, хотла перемочь себя, это было не въ ея власти, та же ласковость и нжность, передъ которою растаяла ея ледяная преграда и теперь мшала ей охолодить чувство.— Однако онъ не говорилъ ни одного слова, иногда только поймалъ и руку, иногда цловалъ е, его безмолвная нжность уничтожала всю ея силу и ршимость, принуждала ее излить вс свои тайныя мысли, чувства, вмст съ этими слезами. Она плакала сначала невольно, а потомъ какъ бы съ наслажденіемъ, наконецъ она успокоилась и переполненное, сердце ея облегчилось. Но Карльтонъ не говорилъ, не трогался съ мста. Наконецъ она начала сама:

— Я до сихъ поръ не знала, до какой степени вы добры, Карльтонъ!

— Почему же теперь узнала?— спросилъ онъ, улыбаясь.

Фледа старалась взглянуть весело, какъ солнышко проглядываетъ сквозь облака, — впрочемъ, ея облако было теперь не мрачно.— Я всегда слыхала, что мужчины терпть не могутъ женскихъ слезъ, отвчала она.

— Слдовательно, ты должна дать мн за то награду, Эльфи.

— Награду? Какую?

— Общай мн, что впередъ ты будешь плакать только здсь..

— Гд — здсь?

— Здсь — въ моихъ объятіяхъ.

— Я вовсе не намрена больше плакать,— уклончиво отвчала Фледа, — по крайней мр, если и навернутся слзы, то это не будутъ слзы горестныя.

— Общай мн, Эльфи,— сказалъ Карльтонъ, помолчавъ важного. Но Фледа молчала.

— Эльфи! ты еще недавно дала общаніе исполнять вс ной желанія.

Румянецъ Фледы отвчалъ на этотъ призывъ, но глаза были потуплены, она сказала:

— Вы не захотите выманить у меня необдуманное общаніе.

— Какъ это?

— Кто можетъ отвчать за такую своенравную вещь, какъ слзы?

— Или, можетъ быть, какъ мужчины?— спросилъ онъ, улыбаясь. Она молчала.

— Такъ я измню форму своей просьбы.— Общай мн, что какое бы теб ни приключилось огорченіе, ты мн немедленно прядешь вврить его, чтобы я могъ его удалить, или, по крайней мр, раздлить съ тобою.

Видно было, что Карльтонъ не шутитъ, хотя онъ говорилъ очень ласково. Отклонить отвтъ было невозможно. Но Фледа почти испугалась мысли дать такое важное общаніе. Она подняла на него глаза, какъ длала въ дтств, когда старалась прочесть въ его взорахъ, понимаетъ ли вполн вопросъ его, или, понялъ ли онъ слова ея…. Его твердый, прямодушный и нжный взглядъ ободрялъ ее произнести ршительно то слово, котораго онъ требовалъ! Проливая слезы счастія, она упала въ его объятія, и общала исполнить все, чего онъ пожелаетъ.

‘Библіотека для Чтенія’, NoNo 7—8, 1861

КВИЧИ.

Часть первая.

1.Занавсъ поднимается: Квичи.

II.Кое что виднется сквозь дымъ.

III.Ближайшее знакомство.

IV.Бабушка Миріамъ.

V.О томъ, что такое благородство.

VI.Обдъ въ Квичи.

VII.Конецъ перваго дйствія, занавсъ опускается.

VIII.Отчаяніе.

IX.Нсколько словъ о Карльтон.

X.Фея и Англичанинъ.

XI.Лучъ свта.

XII.Ссора.

XIII.Фея въ англійскомъ дом.

XIV.Размнъ библій.

XV.Мы опять въ Новомъ Свт.

XVI.Картина разрушенія, на дальнемъ план мельница.

XVII.Дождь и крессъ салатъ.

XVIII.

XIX.Докторъ Квакенбоссъ.

XX.Общество въ Квичи.

XXI.Истинный другъ — большое утшеніе.

XXII.Новый пасторъ.

XXIII.Капиталъ въ ссор съ феею.

XXIV.Добрые сос&#1123,ди.

Часть вторая.

I.Чтеніе при огн.

II.Очень сладкая.

III.На мельниц.

ГЛАВА IV.Кавалькада.

V.Г. Ольмней.

VI.Что можно подглядть и подслушать.

VII.Кисейное платье.

VIII.Непріятности.

IX.Минута забвенія.

X.Опять розы!

XI.Тайный врагъ.

XII.Фея уже за дломъ.

XIII.Ожиданія.

XIV.Пріздъ и отъздъ.

XV.Журнальныя объявленія.

XVI.Встрча и свиданіе.

XVII.Цлебныя Цвты.

XVIII.Вечеръ.

XIX.Дуэль разстроена.

XX.Ароматическій уксусъ.

XXI.Шуба.

XXII.Отъ Кваррентона до Квичи.

XXIII.Женихъ и невста.

XXIV.Послднее посщеніе бабушки.

XXV.Первая разлука.

XXVI.Послдній вечеръ.

XXVI.Прощаніе и отъздъ.

XXVII.Готическая часовня.

Читайте также:

1.
Занавсъ поднимается: Квичи.

II.
Кое что виднется сквозь дымъ.

III.
Ближайшее знакомство.

IV.
Бабушка Миріамъ.

V.
О томъ, что такое благородство.

VI.
Обдъ въ Квичи.

VII.
Конецъ перваго дйствія, занавсъ опускается.

VIII.
Отчаяніе.

IX.
Нсколько словъ о Карльтон.

X.
Фея и Англичанинъ.

XI.
Лучъ свта.

XII.
Ссора.

XIII.
Фея въ англійскомъ дом.

XIV.
Размнъ библій.

XV.
Мы опять въ Новомъ Свт.

XVI.
Картина разрушенія, на дальнемъ план мельница.

XVII.
Дождь и крессъ салатъ.

XIX.
Докторъ Квакенбоссъ.

XX.
Общество въ Квичи.

XXI.
Истинный другъ — большое утшеніе.

XXII.
Новый пасторъ.

XXIII.
Капиталъ въ ссор съ феею.

XXIV.
Добрые сос&#1123,ди.

I.
Чтеніе при огн.

II.
Очень сладкая.

III.
На мельниц.

ГЛАВА IV.
Кавалькада.

V.
Г. Ольмней.

VI.
Что можно подглядть и подслушать.

VII.
Кисейное платье.

VIII.
Непріятности.

IX.
Минута забвенія.

X.
Опять розы!

XI.
Тайный врагъ.

XII.
Фея уже за дломъ.

XIII.
Ожиданія.

XIV.
Пріздъ и отъздъ.

XV.
Журнальныя объявленія.

XVI.
Встрча и свиданіе.

XVII.
Цлебныя Цвты.

XVIII.
Вечеръ.

XIX.
Дуэль разстроена.

XX.
Ароматическій уксусъ.

XXI.
Шуба.

XXII.
Отъ Кваррентона до Квичи.

XXIII.
Женихъ и невста.

XXIV.
Послднее посщеніе бабушки.

XXV.
Первая разлука.

XXVI.
Послдній вечеръ.

XXVI.
Прощаніе и отъздъ.

XXVII.
Готическая часовня.