ПАМЯТИ ПОЛИКСЕНЫ СЕРГЕЕВНЫ СОЛОВЬЁВОЙ-ALLEGRO
ПАМЯТИ ПОЛИКСЕНЫ СЕРГЕЕВНЫ СОЛОВЬЁВОЙ-ALLEGRO
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Памяти Поликсены Сергеевны Соловьёвой-Allegro, Розанов Василий Васильевич, Год: 1909
Время на прочтение: 5 минут(ы)
В. В. Розанов. Полное собрание сочинений. В 35 томах. Серия ‘Литература и художество’. В 7 томах
Том четвертый. О писательстве и писателях
Статьи 1908-1911 гг.
Санкт-Петербург, 2016
Даровитых и прекрасных людей все убывает… Умерла Поликсена Сергеевна Соловьёва, писавшая большею частью под псевдонимом Allegro, издававшая последние годы вместе с Н. И. Манасеиной детский журнал ‘Тропинку’ и выпустившая в 1905 г. сборник стихов и рисунков — ‘Иней’, награжденный золотою медалью от Академии наук. Дочь знаменитого нашего историка, Сергея Михайловича Соловьёва, — она росла в лучших условиях развития и воспитания, — черпая идеи, вкусы и интересы не только из книг, но и из впечатления живых лиц такого значения, как Ф. И. Буслаев, Б. Н. Чичерин, С. А. Рачинский и Вл. И. Герье, друзья и сослуживцы ее отца. Посмертная статья о Б. Н. Чичерине, написанная в ‘Новом Пути’, показывает как вдумчиво и внимательно эта молодая еще тогда девушка прислушивалась и приглядывалась в доме отца к этим светилам русской мысли и русской науки. Но не этот торжественный убор идей философских и научных приковал главное ее внимание: все выслушала, все понимала эта до редкости даровитая девушка: но девичьей душою, но женскою душою она точно вышла куда-то и ушла далеко в новый, ею самой созданный мір поэзии, рисунка и таинственных сердечных переживаний. Это — ее ‘Иней’, где каждое стихотворение сопровождается рисунком, погружающим мысль читателя в какой-то чарующий сон неопределенных очерков, но определенного настроения. Так, будто оставив полуотворенную дверь залы, где собрались и спорят жесткие и сильные умы, она, сказав: ‘слушаю’, ‘слушаю’, на самом деле спустилась в заросший старый сад и от человеческих голосов и мыслей перебежала торопливо к голосам цветов, листьев, птиц, бабочек, жуков и ящериц… Все это живет в ее поэзии и в ее рисунках, и живет не очень реальною, а какою-то второю фантастическою жизнью, как оно жило, вероятно, для древнего первобытного человека.
Впервые я встретил Поликсену Сергеевну в кружке ‘Міра искусства’ и ‘Нового Пути’, куда она не вошла, а как бы всегда ‘была своя’ в толпе писателей и художников, создавших один и другой журналы. Никогда не шумная, никогда не спорщица, она точно и принимала, и не принимала участия в этих идейных, ‘завоевательных’ изданиях. И я не умею ее представить иначе, как или ведущую беседу в полголоса с кем-нибудь в стороне, или слушающею других ласковым, внимательным, но немного безучастливым слушанием. ‘Вы делайте и решайте, и я буду с вами, но пока мне хочется быть одною’, как будто говорило все ее существо: и это ‘хочется быть одною’ так и умерло с нею, никогда не перейдя в слияние с толпой, с залой, с улицею, боясь переступить или не умея переступить через дружбу с одним. Ее я не умею представить себе ‘знакомою со многими’, — хотя это, конечно, было у нее, но не занимало никакой части ее духовного и даже житейского существа: но она была человеком до редкости созданным для ‘верной и вечной дружбы’ с кем-нибудь, всегда с лицом, всегда с индивидуумом. В этом отношении, как всем кажется и в других отношениях, она была противоположна до полярности со своим братом, Владимиром Сергеевичем, знаменитым философом, которому ‘другом’ был весь мір, и голос как набат звенел всегда толпе, міру, истории, с кафедры или из середины огромного зала. А эта… но слезы навертываются при множестве милых и тихих сравнений, какие рвутся в уме при ее имени и теперь при печальной памяти ее образа и фигуры. Пусть лучше скажет стих:
Умирают белые сирени.
Тихий сад молитвы им поет,
И ложатся близкой смерти тени
На цветы, как ржавчины налет.
А вокруг всё дышит жизнью смелой,
Все цветы надеждами полны,
Лишь тебе, рожденной ночью белой,
Умереть с последним днем весны.
Но душой, не ведающей тленья
И земных мгновений и оков,
Буду помнить белую сирень я
И дыханье звездных лепестков.
Как это идет к ней самой, также она умерла ‘с последним дыханьем весны’, немногими неделями пережив убор белых сиреней. Что-то есть в ее милом и тихом существе, чего нельзя забыть.
О той другой черте, о которой я сказал, — что она не имела связанности с толпою, с множеством, а всегда уходила в бесконечную глубь и даль личной привязанности, говорит следующее стихотворение:
Помнишь, мы над тихою рекою
В ранний час шли детскою четой,
Я — с моею огненной тоскою,
Ты — с твоею белою мечтой.
И везде, где взор мой замедлялся,
И везде, куда глядела ты,
Мір, огнем сверкая, загорался,
Вырастали белые цветы.
Люди шли, рождались, умирали,
Их пути нам были далеки,
Мы, склонясь над берегом, внимали
Тихим сказкам медленной реки.
Если тьма дышала над рекою,
Мы боролись с злою темнотой:
Я — моею огненной тоскою,
Ты — своею белою мечтой.
И теперь, когда проходят годы,
Узкий путь к закату нас ведет,
Где нас ждут не меркнущие своды
Где нам вечность песнь свою поет.
Мы, как встарь, идем рука с рукою
Для людей непонятой четой:
Я — с моею огненной тоскою,
Ты — с своею белою мечтой.
Это — глубоко личное и глубоко лирическое стихотворение. Поэзия ее не была ярка, не была сильна. Да она этого и не искала, это не было в ее вкусе. Вся ее поэзия, как и неотделимые от нее рисунки, сопровождающие ‘Иней’, — суть пересказ о себе самой почти случайно и непреднамеренно попавший в печать, — и для читателей ‘кому это интересно’, без всякого искания и принаровления. Но что же, читатель, может быть интереснее души человеческой, — если она не пуста, если она не дурна. А мысль о пустом, о ничтожном и дурном несовместима с Поликсеной Сергеевной. Вот отчего стихи ее никогда не сделаются предметом широкого изучения и всеобщего чтения, но не перестанет то время, когда избранные души будут развертывать и перелистывать ее томик, ловя на той или другой странице родственные себе звуки и настроения. Я сказал — ‘избранные души’, потому что ее страницы не запачканы ни одною пошлою, ни одною вульгарною строкою. Все это быстро тающий ‘иней’ небесной чистоты, непосредственности и свежести. Точно она ‘инеем’ своим всю жизнь плела себе надгробный венок на могилу. Могила эта — незаметный холмик земли, но не перестанет время, когда кто-нибудь пройдет к ней и посидит над нею.
Кончу еще следующим стихом, где так сказалась ее личная доброта и святая власть над нею природы:
Я пришел не затем, чтоб тебя упрекать,
Я в полях растерял все упреки:
Васильки меня стали во ржи упрекать,
Низко кланялся колос высокий.
Позабыл я весь гнев свой больной…
Рожь кругом расходилась волной,
Как вода — от движенья весла
И всю злобу мою — унесла!..
В прекрасном и добром свете что-то убавилось со смертью твоею, редко прекрасная и милая девушка. Всем міром пожелаем, чтобы ей было хорошо на том свете.
Автограф неизвестен.
Сохранились гранки статьи — РГАЛИ. Ф. 419. Оп. 1. Ед. хр. 208. Л. 16—18.
Печатается впервые по гранкам.
8 июня 1909 г. умерла Поликсена Владимировна Соловьёва, мать философа Вл. Соловьёва. Услышав об этом (сообщение появилось в ‘Новом Времени’ 10 июня), Розанов решил, что скончалась Поликсена Сергеевна Соловьёва, сестра Вл. Соловьёва, которую он хорошо знал (она печаталась под псевдонимом Allegro). Он написал прочувствованный некролог и отнес в ‘Новое Время’. Только в последний момент обнаружилось, что умерла не та Поликсена, и некрологу не дали хода, а гранки набранной статьи остались лежать в архиве писателя. Факт этот в литературе был известен (см.: Фатеев В. А. Жизнеописание Василия Розанова. СПб., 2013. С. 633), однако преждевременный некролог (Allegro умерла в 1924 г.) никогда не публиковался. Похороны на кладбище Новодевичьего монастыря были назначены на пятницу 12 июня. К этому дню, очевидно, и планировал Розанов публикацию своего некролога. С. П. Каблуков, друг Розанова, записал в своем дневнике 16 июня 1909 г.: ‘Но В. В. мало смущен этим и хочет даже послать текст некролога мнимоумершей поэтессе, которая, я думаю, прочла бы его не без удовольствия. Один оттиск он подарил мне, и таковой найдется у меня среди других статей Розанова’ (ЛЖ. 2012. No 31. С. 239).
Соловьёва Поликсена Сергеевна (1867—1924) — поэтесса, детская писательница, дочь историка С. М. Соловьёва. Вместе с Н. И. Манасеиной издавала журнал для детей ‘Тропинка’ (СПб., 1906—1912). Розанов был знаком с ней по работе в журнале ‘Новый Путь’, где она печаталась в 1904 г. В статье цитируются стихотворения ‘Белая сирень’ и другие из второго поэтического сборника Поликсены Соловьёвой (СПб., 1905, с рис. автора).
С. 290. Посмертная статья о Б. Н. Чичерине… — НП. 1904. No 2. С. 281—284.