Памяти Эмиля де-Лавелэ.
Памяти Эмиля де-Лавелэ.
А. Исаевъ.
‘Русская Мысль’, кн.III, 1892
Памяти Эмиля де-Лавелэ, Исаев Андрей Алексеевич, Год: 1892
Время на прочтение: 11 минут(ы)
Бельгійскій ученый Эмиль де-Лавелэ умеръ 23 декабря 1891 года на 70-мъ году жизни и на 46-мъ году ученой и литературной дятельности. Многолтняя дятельность Лавелэ оставила слдъ въ различныхъ отрасляхъ знанія. Онъ посвятилъ обширныя изслдованія такимъ важнымъ вопросамъ общественной жизни, какъ формы правленія въ современныхъ государствахъ, начальное образованіе въ девятнадцатомъ столтіи, современныя причины войнъ въ Европ, будущность католическихъ народовъ. Историкъ литературы найдетъ много поучительнаго въ его двухтомномъ труд О Нибелунгахъ и Эддахъ. Этнографъ почерпнетъ много любопытнаго въ его Письмахъ объ Испаніи и особенно въ его книг О Балканскомъ полустров. Но главная масса его ученаго труда была затрачена на разработку вопросовъ народнаго хозяйства. Особенности его таланта обнаружились наиболе ярко при изслдованіи экономическихъ явленій и высокая научная репутація была, главнымъ образомъ, связана съ его заслугами предъ политическою экономіей. Настоящая замтка и послужитъ краткою характеристикой того, что сдлалъ Лавелэ для политической экономіи.
Укажемъ, прежде всего, на слабую сторону этого писателя. Ему чужда пониманіе важности, которую иметъ въ политической экономіи дедуктивный методъ. Онъ проходитъ съ закрытыми глазами мимо крупныхъ, выражусь сильне, великихъ завоеваній, которыя были сдланы экономистами-классиками и навсегда остались достояніемъ научной мысли. Онъ совершенно упускаетъ изъ вида полную аналогичность многихъ экономическихъ законовъ (таковы законы поземельной ренты, соотношенія между суммою денегъ и цнами товаровъ, законы потребленія и другіе) съ законами вншней природы, когда говоритъ, что ‘законы, надъ наученіемъ которыхъ работаетъ политическая экономія, не суть законы природы, это законы, исходящіе отъ законодателя’ {Elments d’conomie politique, 3 d. 1890, 17.}. Недостаточное пониманіе дедуктивнаго метода въ наук о народномъ хозяйств и служитъ главною причиной того, что Лавелэ не внесъ своего вклада въ запасъ теоретическихъ положеній, которыми уже владетъ политическая экономія.
Но если мы предъявимъ Лавелэ требованіе, которое ставитъ экономистамъ историко-реалистическая школа, то бельгійскій ученый выступитъ передъ нами очень крупною величиной, имющею право на одно изъ самыхъ почетныхъ мстъ среди сторонниковъ этого направленія. Оцнка каждаго явленія народнаго хозяйства въ связи со всми условіями мста и времени, въ связи съ нравами, обычаями, высотой знаній, тлесною силой населенія и его трудовыми навыками, въ связи съ религіозными врованіями, съ характеромъ и направленіемъ вншней и внутренней политики,— таковъ пріемъ, которому Лавелэ не измняетъ ни въ одномъ изъ своихъ изслдованій. Этого способа изслдованія держится онъ какъ въ своихъ спеціальныхъ экономическихъ трудахъ, посвященныхъ сельскому хозяйству Бельгіи, такъ и въ общихъ трактатахъ о собственности, о соціализм, и въ учебник политической экономіи.
Учебникъ — маленькая карманная книжка — представляетъ, по сжатости и изяществу изложенія и по богатству содержанія, chef d’oeuvre, подобныхъ которому трудно найти въ экономической литератур. Возьмемъ для примра одну страницу учебника, которая отведена вопросу о фонд заработной платы, и она познакомитъ насъ съ мастерствомъ, котораго достигъ Лавелэ въ сжатомъ изложеніи мыслей. Объ этомъ вопрос можно найти довольно много страницъ въ каждомъ курс политической экономіи. А Лавелэ въ немногихъ словахъ доказываетъ, что фондъ заработной платы есть фикція, ибо разъ прибыль не образуетъ необходимо-постоянной величины, то на ея счетъ и можетъ возвышаться заработная плата. Каждою главой учебника Лавелэ заявляетъ о себ, какъ ревностномъ приверженц историко-реалистической школы. Остановимся на одномъ изъ наиболе общихъ вопросовъ науки — вопрос о производительности труда. Лавелэ изучаетъ его во всей полнот и на ряду съ общеизвстными условіями, увеличивающими производительность труда, отмчаетъ и такія, которыя очень рдко обращаютъ на себя вниманіе экономистовъ. Вс условія, способныя, по мннію Лавелэ, увеличивать производительность труда, могутъ быть сведены къ 17 пунктамъ. Здсь есть такіе, какъ вліяніе вншней природы, расовыхъ особенностей населенія, раздленія занятій, способовъ вознагражденія за трудъ, техническаго знанія. Но мы находимъ здсь указаніе и на такіе факторы, какъ правосудіе въ данной стран, господствующая система права наслдованія, политическій строй даннаго государства, философскія ученія и религіозныя врованія. Словомъ, даже при изслдованіи одного вопроса,— условій производительности труда,— Лавелэ обнаруживаетъ чутье истиннаго соціолога, позволяющее ему во всей полнот охватить причины, которыя способствуютъ возростанію народнаго богатства. Политическому строю государства онъ отводитъ главное мсто въ ряду этихъ условій. Возражая на курьезное замчаніе Ж. Б. Сэя, что благосостояніе народа вовсе не связано съ политическимъ строемъ государства, Лавелэ говорить: ‘Это — глубокое заблужденіе, ибо ничто не благопріятствуетъ въ такой мр народному богатству, какъ хорошее правительство, и ничто не иметъ столь гибельнаго вліянія на экономическую жизнь, какъ дурное правительство. Это доказываетъ исторія всхъ временъ и всхъ народовъ… Въ молитвахъ, возносимыхъ къ небу, мы просимъ избавить насъ отъ тяжкихъ болзней, голода и войнъ, но все это — скоропреходящія бдствія, плодородіе браковъ и прилежный трудъ населенія вскор заглаживаютъ потери. Дурное же правительство является многолтнимъ бдствіемъ. Пока оно существуетъ, бдствія, производимыя имъ, все боле увеличиваются’ {Elments, 66—68.}. Въ связи съ такимъ отношеніемъ въ правительству стоитъ и его оцнка государственнаго вмшательства въ экономическую жизнь народа. Онъ не раздляетъ требованій соціализма, что государство должно всесторонне регулировать общественное хозяйство, но стоитъ далеко ‘отъ воззрнія, особенно распространеннаго во Франціи, что правительство должно быть только охранителемъ личности и собственности’. Если бы люди ясно сознавали свои интересы, свои права и обязанности, то они добровольна длали бы то, что должны длать, и воздерживались бы отъ того, что длать не слдуетъ. Всякое принужденіе было бы излишне. Государство вовсе не было бы нужно. Это было бы царство истинной свободы, которая состоитъ въ томъ, чтобы длать добро’. Онъ согласенъ съ Жюлемъ Симономъ, что государство призвано работать надъ тмъ, чтобы сдлать себя излишнимъ, но это не должно наступить преждевременно. Большой историческій тактъ обнаруживаетъ Лавелэ и въ оцнк соціализма. И до сихъ поръ очень немногіе писатели оцниваютъ соціализмъ, какъ цльную и законченную систему, которая объясняется не парадоксальностью ума и пылкостью фантазіи какого-нибудь Фурье, Овена, Маркса или Лассаля, а всми условіями экономической жизни Европы за послднія сто лтъ. Поэтому въ огромной литератур по соціализму мы находимъ очень небольшое число трудовъ, имющихъ дйствительно научное значеніе, все остальное, поскольку оно не выходить изъ-подъ пера приверженцевъ соціализма,— поверхностно, пристрастно, не иметъ ни малйшей цны. Книга Лавелэ О современномъ соціализм, не чуждая ошибокъ, относится къ тмъ трудамъ, которые составляютъ важное пріобртеніе историко-критической литературы. Во французской литератур Лавелэ можетъ быть поставленъ на ряду съ Рейбо, но почти полвка, раздляющіе этихъ писателей, несравненно большее развитіе явленій, характеризующихъ соціализмъ, позволяютъ Лавелэ длать боле широкія обобщенія и предсказанія, нежели т, которыя въ первой половин настоящаго вка были подъ силу даже очень проницательнымъ умамъ.
Наиболе слабою стороной изслдованія Лавелэ о соціализм является недостаточное мсто, отведенное Родбертусу. Хотя авторъ и говоритъ о большомъ значеніи этого писателя для новаго періода въ развитіи соціализма, однако, длаетъ слишкомъ бглый обзоръ той богатой сокровищницы научныхъ положеній и оригинальныхъ мыслей, которую оставилъ Родбертусъ. Слова автора, что Родбертусъ — писатель мало знакомый за границей {Le socialisme contemporain, 3 Ed. 1891, 16.}, вполн примнимы и къ самому Лавелэ. Мы тмъ охотне отмчаемъ эту слабую сторону книги о соціализм, что, вообще, она богата содержаніемъ и стоитъ на высот научныхъ требованій, которыя можно предъявить подобному труду. Давая общую оцнку соціализма, какъ системы общественнаго переустройства, Лавелэ длаетъ обозрніе многихъ церковныхъ писателей изъ первыхъ вковъ христіанства,— писателей, которые рзко порицаютъ неравномрное распредленіе богатствъ, и говоритъ, что въ Библіи можно найти вс зачатки того, что мы находимъ у наиболе разумныхъ представителей соціализма. ‘Христіанство глубоко запечатлло въ нашихъ сердцахъ и умахъ т чувства и мысли, которыя и даютъ происхожденіе соціализму. Кто внимательно читаетъ пророчества Ветхаго Завта и Евангеліе и, въ то же время, присматривается къ условіямъ современной экономической жизни, тотъ неизбжно порицаетъ ихъ во имя евангельскаго идеала. Въ каждомъ христіанин, который понимаетъ заповди Учителя и чтитъ ихъ, есть извстный осадокъ соціализма, и каждый соціалистъ, если онъ даже отрицаетъ вс религіи, безсознательно носитъ въ себ зачатки христіанства. Только дарвинисты и экономисты, которые утверждаютъ, что нужно дать полную свободу естественнымъ законамъ, управляющимъ человческими обществами, являются послдовательными противниками, въ одно и то же время, и соціализма, и христіанства’ {Тамъ же, XVIII.}. Эта связь представляется Лавелэ до такой степени тсною и неразрывною, что онъ считаетъ возможнымъ побдить соціализмъ только окончательнымъ изсушеніемъ тхъ источниковъ, откуда онъ проистекаетъ и которые навсегда связаны съ современною цивилизаціей.
‘Если хотятъ искоренить соціализмъ, — говоритъ онъ, — то нужно поразить его въ его источник и средствахъ распространенія: нужно осудить христіанство, сжечь Библію, учить вмст съ древними философами, что естественное неравенство людей освящаетъ рабство, нужно положить конецъ всеобщему народному образованію и періодической печати. Если существующее нын неравенство состояній необходимо, то каждая вновь открытая школа, типографія, каждое расширеніе политическихъ правъ является уже посягательствомъ на общественный порядокъ’ {Тамъ же, XLI.}. Мысль о тснйшей связи наиболе существенныхъ идей соціализма со всми устоями современной европейской цивилизаціи убдительно доказывается, по мннію Лавелэ, уже тми разнообразными формами, которыя приняло это ученіе, и различными школами, которыя возникли на этомъ фундамент: здсь есть представители разныхъ общественныхъ слоевъ и весьма несходныхъ между собою политическихъ партій, рабочій классъ, длинный списокъ людей пауки, члены католической и протестантской церквей, отъ епископовъ до скромныхъ сельскихъ священниковъ, нкоторые государственные люди, въ значительной степени Бисмаркъ. Отдльныя партіи во многомъ отличаются одна отъ другой, но вс имютъ и общую черту — стремленіе ограничить личную свободу тамъ, гд она выражается въ произвол сильнаго насчетъ слабыхъ, и тмъ содйствовать благу многочисленной и бднйшей массы населенія. Но столь объективная оцнка системъ общественнаго переустройства не мшала бельгійскому ученому относиться съ самымъ строгимъ порицаніемъ ко всмъ насильственнымъ переворотамъ, которыми хотятъ проложить путь для торжества новыхъ общественныхъ порядковъ: большее равенство между людьми не можетъ быть вызвано насиліями, вс насилія вызываютъ ожесточеніе однхъ общественныхъ группъ противъ другихъ и ведутъ къ усиленной реакціи.
Большой историческій смыслъ проявляетъ Лавелэ и при оцнк формъ права собственности. Въ конц 70-хъ годовъ, когда книга бельгійскаго экономиста о первобытныхъ формахъ права собственности вышла первымъ изданіемъ, научная литература уже обладала трудами Маурэра, Мэна и другихъ, которые проливали иного свта на древнія формы землевладнія. Но весь этотъ богатый научный матеріалъ не имлъ достаточнаго вліянія на мышленіе новыхъ экономистовъ. По Маурэру знакомились со всми частностями общиннаго строя у древнихъ германцевъ, научались объяснять каждую особенность этого строя всми условіями жизни того времени, но для настоящихъ и будущихъ поколній превосходство частнаго землевладнія казалось стоящимъ вн спора. Еще въ 1871 году Адольфъ Вагнеръ напечаталъ брошюру Объ отмн права частной земельной собственности, гд на общинное землевладніе возводятся всевозможныя обвиненія. Экономистамъ Западной Европы, en masse (даже большинству экономистовъ историко-реалистической школы), совершенно измняло историческое чутье при сравненіи частной поземельной собственности съ разными первобытными формами владнія землей: изъ историковъ и безпристрастныхъ критиковъ они становились людьми партіи, отношеніе къ частной земельной собственности изъ научной оцнки становилось хвалебнымъ гимномъ. Въ сред западно-европейскихъ ученыхъ Лавелэ принадлежитъ честь совершить рзкій поворотъ отъ привычныхъ взглядовъ на преимущества частнаго владнія землею. Читатель, изучающій по книг Лавелэ древнія формы поземельной собственности у славянъ и германцевъ, индусовъ, египтянъ и турокъ, получаетъ увренность въ томъ, что весь собранный матеріалъ служитъ автору не только для ряда историческихъ обобщеній, что все это бельгійскій экономистъ обозрваетъ не только ad docendum, но и ad legem ferendam. Изученіе того, что прошло или что отживаетъ вкъ и сохранилось только въ архаическихъ обломкахъ, заставляетъ Лавелэ заключить, что многое въ сдой старин не было отвтомъ только на текущія потребности людей, не удовлетворило нужды только тогдашнихъ поколній, но служило къ огражденію свободы и равенства, которыя всегда составляютъ драгоцннйшее достояніе человчества. Бельгійскій писатель проводитъ мысль, что разложеніе старыхъ первобытныхъ формъ поземельной собственности оставило проблъ, который ничмъ не пополненъ. Такъ какъ разложеніе этихъ формъ было только отчасти послдствіемъ измненій въ земледльческой техник, главнымъ же образомъ оно явилось результатомъ насилій или расы побдителей надъ побужденнымъ племенемъ, или господствующаго сословія надъ крестьянствомъ, то оно не было роковою необходимостью. А разъ нужно допустить это, то логично сдлать выводъ, что частная поземельная собственность не есть наилучшая форма владнія землей, что можно многому поучиться у предковъ, можно воскресить многое, что изгнано, а не само сошло со сцены исторіи. Поземельные порядки, близкіе къ старому общинному строю, не легко могутъ замнить въ странахъ старой цивилизаціи привычное jus utendi et abutendi re sua. Иначе — въ странахъ молодой культуры: тамъ широкій просторъ для творчества, тамъ — блая доска, на которой поселенцы могутъ создать такой общественный порядокъ, который наиболе соотвтствуетъ интересамъ всего народа.
‘Во всхъ первобытныхъ обществахъ, въ Азіи, Европ, Африк, у славянъ и германцевъ, въ Россіи и на Яв, земля, будучи общею собственностью рода, періодически длилась между всми семьями, дабы вс он могли жить трудами своихъ рукъ, сообразно съ велніями природы. Каждый достигалъ благосостоянія сообразно со своимъ трудолюбіемъ и способностями, во всякомъ случа, никто не былъ окончательно лишенъ средствъ существованія, и тмъ предупреждалось возростаніе неравенства. Въ большой части странъ эта первобытная форма собственности уступила мсто частной, вслдъ за этимъ явилось неравенство состояній, господство однихъ классовъ и боле или мене полное порабощеніе работника. Но въ Швейцаріи, на-ряду съ частнымъ землевладніемъ, въ общей собственности осталась значительная часть территоріи каждой общины, это — алиенда, собственность всхъ’ {De la proprit, 2 d. 1877, XVII, XVIII.}. Я не думаю, что исторія раскрываетъ намъ право. Изъ того, что извстное учрежденіе существовало многіе вка, не слдуетъ, что оно законно, что оно должно быть сохранено или возстановлено. Но, во всякомъ случа, изъ факта его продолжительнаго существованія нужно заключить, что оно отвчало на чувства и потребности людей въ теченіе многихъ вковъ. Примемъ, однако, въ разсчетъ, что вс доводы, которыми пользуются юристы и экономисты для оправданія собственности римскаго образца, не выгораживаютъ ея дурныхъ вліяній, а, напротивъ, оправдываютъ первобытную собственность, которая господствовала въ древнихъ обществахъ и освящалась міровымъ чувствомъ инстинктивной справедливости.
‘Отбитъ поразмыслить надъ этимъ всеобщимъ фактомъ, проистекающимъ изъ согласія всхъ. Слдуетъ поразмыслить надъ этимъ, тмъ боле, что собственность, разсматриваемая какъ всеобщее естественное право, наиболе соотвтствуетъ чувствамъ равенства и милосердія, которыя старается пробудить въ насъ христіанство. Знакомство съ первобытными формами собственности иметъ непосредственное значеніе для новыхъ земель, Австраліи и Соединенныхъ Штатовъ, которыя имютъ огромныя незанятыя пространства, могущія принять общинное землевладніе. Наше старое общество достигнетъ порядка боле согласнаго съ справедливостью и требованіями христіанства только посредствомъ общественной борьбы, въ которой можетъ погибнуть свобода, новыя же общества, которыя слагаются въ другихъ полушаріяхъ, могутъ избгнуть этихъ страшныхъ испытаній, если извлекутъ поученіе изъ исторіи и усвоятъ учрежденія, которыя во многихъ странахъ способствовали общему благу. Крайне необходимо, чтобы въ каждой общин удерживалась часть территоріи для пожизненнаго распредленія ея между всми семьями, какъ это длается въ нкоторыхъ понтонахъ Швейцаріи. Граждане Америки и Австраліи, не усвоивайте узкаго и жестокаго права, которое мы заимствовали у римлянъ. Возвратитесь къ старымъ традиціямъ вашихъ предковъ’ {Тамъ же, XXII—XXIII.}.
Трудъ Лавелэ о формахъ собственности иметъ спеціальное значеніе для насъ, русскихъ. Съ половины 70-хъ годовъ изъ среды русскихъ ученыхъ стали раздаваться голоса, что общинное владніе землею представляетъ гораздо меньше невыгодъ, нежели утверждали противники общины. Хотя эти доводы {Таковы труды Поснякова и Орлова объ общинномъ землевладніи.}, опираясь на изученіе общины, были боле убдительны, нежели теоретическая защита общины писателями 50-хъ годовъ, однако, уже по тому одному, что это были голоса русскихъ экономистовъ, всегда оставался большій или меньшій просторъ для предположенія, что ими руководитъ не одно знаніе, но и пристрастная любовь къ старой форм владнія землею, къ форм, которая стала національною, такъ какъ исчезла почти во всей Европ. Голосъ бельгійца, гражданина страны, въ которой иидивидуализація поземельной собственности достигла наибольшаго развитія, иметъ особый всъ и служитъ сильною поддержкой для всхъ, отстаивающихъ земельную общину.
Стремленіе къ идеалу никогда не покидаетъ Лавелэ въ его экономическихъ изысканіяхъ. Оно выражается то въ форм требованій относительно частной жизни людей, то въ вид предсказаній относительно общественнаго строя, который когда-нибудь долженъ осуществиться. Уже на первыхъ страницахъ своего учебника Лавелэ установляетъ связь между политическою экономіей и нравственностью: нравственныя начала, по его мннію, должны стоять во глав всхъ актовъ экономической жизни. ‘Мораль требуетъ отъ насъ умренности въ потребностяхъ, усердія и добросовстности въ труд, врности даннымъ обязательствамъ, бережливости и предусмотрительности въ затрат нашихъ доходовъ, соблюденія справедливости въ нашихъ отношеніяхъ къ ближнимъ. Каждое изъ этихъ предписаній является также существеннымъ правиломъ экономической жизни’ {Elements, 8.}. Во глав о потребностяхъ мы находимъ слдующія краснорчивыя и убдительныя строки: ‘Не правы т, ‘которые утверждаютъ, что нужно измрять успхи цивилизаціи многочисленностью удовлетворенныхъ потребностей, неврно и то, будто слдуетъ безостановочно умножать потребности для ршенія экономическихъ задачъ. Древняя мудрость я христіанская мораль проповдывали умренность въ потребностяхъ, согласно съ прекраснымъ поученіемъ Сенеки: ‘если хочешь быть богатъ, то уменьшай свои желанія, вмсто того, чтобы накоплять богатство’. Экономистъ не станетъ возражать Сенек… Поощрять безконечное возростаніе потребностей значитъ толкать человчество на путь чувственной жизни, которая служитъ смертью для добродтели, а вслдствіе того и для свободы. Правъ былъ Аристотель, говоря, что количество благъ, которыя длаютъ жизнь человка счастливою, ограничено. Величайшіе благодтели человчества: Іисусъ, Будда, Зороастръ, Спиноза — довольствовались немногимъ, такъ какъ жили жизнью духа, которая и есть истинная жизнь. Душа апостола въ закаленномъ тл, каковы были Соврмъ и св. Павелъ, вотъ образцы, на которые долженъ указывать экономистъ’ {Тамъ же, стр. 21—22.}. Сообразно съ этимъ, Лавелэ признаетъ многія потребности ложными, он не только не способствуютъ человку въ его истинныхъ жизненныхъ цляхъ, но даже задерживаютъ развитіе его способностей, таковы: спиртные напитки, опіумъ, табакъ, драгоцнные каменья. Съ этимъ связано и требованіе, которое онъ предъявляетъ машинамъ. ‘Прискорбно думать,— говоритъ Лавелэ,— что неутомимые работники изъ желза и стали пожираютъ силу людей, которымъ они призваны служить. Нужно, чтобы машины дйствительно облегчали человческій трудъ, чтобы он служили не для изготовленія все большей и большей массы продуктовъ, а для того, чтобы доставлять работнику большій досугъ и длать возможнымъ для него истинно-человческое существованіе’ {Тамъ же, стр. 101.}.
Вс эти и многія имъ подобныя положенія Лавелэ не имли бы большаго значенія, если бы онъ ограничивался только областью частной морали и считалъ возможнымъ такое улучшеніе экономической жизни при господств настоящаго порядка вещей. Но онъ глубоко сознаетъ вс несовершенства современнаго общественнаго строя и требуетъ коренныхъ его измненій. Здсь мы находимъ большое превосходство Лавелэ сравнительно со многими германскими представителями историко-реалистическаго направленія. Многія изъ нихъ, требуя разныхъ частичныхъ измненій въ экономической жизни, охотно подчиняются такъ называемой исторической необходимости и цпко держатся за узко-національное начало, опирающееся на милитаризмъ. Ромеръ, излагая начала переселенческой политики, не можетъ воздержаться отъ замчанія, что балканскія земли и Константинополь ‘Богъ дастъ перейдутъ въ собственность нмцевъ’. Вагнеръ примиряется съ необходимостью тяжелаго для европейскихъ народовъ военнаго бюджета и считаетъ возможнымъ въ немъ только частичныя сокращенія {См. Wagner: ‘Lehrbuch der Finanzwissenschaft’.}. Для Лавелэ тсны эти рамки узкаго націонализма. Онъ не можетъ примириться съ мыслью, что все совершающееся разумна только потому, что является слдствіемъ извстныхъ причинъ, онъ убжденъ, что многаго можно было бы избгнуть, если бы разумъ и любовь къ ближнимъ были чаще руководителями человческихъ поступковъ. ‘Нельзя отстаивать положеніе,— говоритъ онъ,— будто въ человческомъ обществ, подобно тому, какъ во вншнемъ мір, существующій порядокъ есть наилучшій, иначе мы признаемъ законными вс общественныя несправедливости, а всякую попытку къ реформамъ назовемъ безуміемъ и даже посягательствомъ на законы природы’ {De la proprit, p. 890.}. Идеалъ общественной жизни осуществляется для Лавелэ не въ тсныхъ національно-замкнутыхъ государствахъ, вооруженныхъ съ головы до ногъ и подстерегающихъ другъ друга съ оскаленными зубами, а въ мирномъ союз свободныхъ, самоуправляющихся общинъ, владющихъ своею территоріей. Наступитъ день, — говоритъ бельгійскій мыслитель,— когда государство будетъ состоять изъ такихъ общинъ, ‘а союзъ подобныхъ государствъ будетъ современемъ организаціей всего человческаго общества’ {Там же, стр. 122.}.