ПАМЯТИ А. П. ЧЕХОВА.
ПАМЯТИ А. П. ЧЕХОВА.
Д. Блошапкинъ.
Памяти А. П. Чехова, Белошапкин Дмитрий Павлович, Год: 1904
Время на прочтение: 11 минут(ы)
Въ текущемъ году русская литература понесла значительныя утраты. Не такъ давно мы хоронили талантливаго публициста H. К. Михайловскаго, а въ іюл намъ снова пришлось оплакивать перворазряднаго художника слова Антона Павловича Чехова.
Чахотка, отнявшая у насъ покойнаго писателя, сказывалась еще съ начала 90-хъ годовъ, вслдствіе чего онъ и принужденъ былъ поселиться въ Крыму, въ Ялт, гд у него была дача, За мсяцъ до смерти врачи услали его въ германскій курортъ Баденвейлеръ (нмецкій Шварцвальдъ). Здсь онъ умеръ на рукахъ жены 2 іюля въ полномъ сознаніи. 8 числа его тло было перевезено въ Петербурга, а 9 го въ первомъ часу дня онъ былъ похороненъ на кладбищ Новодвичьяго монастыря въ Москв
Чехова знали и высоко цнили не только въ Россіи, но и на Запад — во Франціи, въ Германіи. И въ печати и въ обществ кончина его вызвала неподдльнйшія и искреннія сожалнія. Во всхъ газетахъ и журналахъ напечатаны статьи и стихотворенія, посвященныя памяти безвременно умершаго писателя. Трогательны и торжественны были похороны его въ Москв 9 іюля, въ присутствіи огромной толпы почитателей и представителей отъ многихъ обществъ и повременныхъ изданій. Со всхъ концовъ Россіи получены были телеграммы, съ выраженіемъ сочувствія семь покойнаго. Около 130 внковъ было возложено на его могилу. Боле 300 телеграммъ съ выраженіемъ скорби получила редакція ‘Русской мысли’ по поводу потери своего незамнимаго сотрудника. Получены были телеграммы и письма отъ журналовъ и газетъ, отъ различныхъ просвтительныхъ обществъ, коммисій, совтовъ, кружковъ, библіотекъ, городскихъ думъ, земствъ, учителей и учительницъ, слушательницъ высшихъ женскихъ курсовъ, служащихъ и рабочихъ на заводахъ и проч. Всхъ телеграммъ и писемъ не перечесть,— шли и идутъ они отъ знаменитыхъ и неизвстныхъ людей, изъ центра и далекаго захолустья. Въ ‘Русской мысли’ (Августъ 1904 г.) приводится, между прочимъ, такое трогательное письмо: ‘Не стало роднаго Чехова, который такъ хорошо понялъ и такъ хорошо пожаллъ насъ. Поклонитесь праху его… Дв сестры. Казань’.
Объ обстоятельствахъ жизни покойнаго художника мы узнаемъ изъ его автобіографіи, написанной въ 1899 году и помщенной въ альбом портретовъ и жизнеописаній московскихъ студентовъ-медиковъ выпуска 1884 года, къ которому принадлежалъ и Чеховъ. Вотъ что сообщаетъ авторъ о самомъ себ.
‘Я, А. П. Чеховъ, родился 17 января 1860 года въ Таганрог. Учился сначала въ греческой школ при церкви князя Константина, потомъ въ Таганрогской гимназіи, въ 1879 г. поступилъ въ Московскій университетъ на медицинскій факультетъ. Вообще о факультетахъ имлъ слабое понятіе и выбралъ медицинскій факультетъ не помню по какимъ соображеніямъ, но въ выбор потомъ не раскаивался. Уже на первомъ курс сталъ печататься въ еженедльныхъ журналахъ и газетахъ, и это занятіе литературой уже въ начал 80-хъ годовъ приняло постоянный, профессіональный характеръ. Въ 1888 году получилъ Пушкинскую премію. Въ 1890 г. здилъ на островъ Сахалинъ, чтобы потомъ написать книгу о нашей ссыльной колоніи и каторг. Не считаю судебныхъ отчетовъ, рецензій, Фельетоновъ, замтокъ, всего, что писалось изо дня въ день для газетъ и что теперь было бы трудно отыскать и собрать, мною за 20 лтъ литературной дятельности было написано и напечатано боле 300 листовъ повстей и разсказовъ. Писалъ я и театральныя пьесы. Не сомнваюсь, занятія медицинскими науками имли серіозное вліяніе на мою литературную дятельность, они значительно раздвинули область моихъ наблюденій, обогатили меня знаніями, истинную цну которыхъ для меня, какъ писателя, можетъ понять только тотъ, кто самъ врачъ, они вмни также и направляющее вліяніе, и, вроятно, благодаря близости къ медицин, мн удалось избжать многихъ ошибокъ. Знакомство съ естественными науками, съ научнымъ методомъ всегда держало меня на сторож, и я старался, гд было возможно, соображаться съ научными данными, а гд невозможно, предпочиталъ не писать вовсе. Замчу, кстати, что условія художественнаго творчества не всегда допускаютъ полное согласіе съ научными данными: нельзя изобразить на сцен смерть отъ яда такъ, какъ она происходитъ на самомъ дл. Но согласіе съ научными данными должно чувствоваться и въ этой условности, т. е. нужно, чтобы для читателя или зрителя было ясно, что это только условность и что онъ иметъ дло со свдущимъ писателемъ…. Къ беллетристамъ, относящимся къ наук отрицательно, я не принадлежу, и къ тмъ, которые до всего доходятъ своимъ умомъ, не хотлъ бы принадлежать. Что касается практической медицины, то еще студентомъ я работалъ въ Воскресенской земской больниц (близъ Новаго Іерусалима), у извстнаго земскаго врача П. А. Архангельскаго, потомъ недлю былъ врачемъ въ Звенигородской больниц. Въ холерные годы (1892—1893) завдывалъ Меликовскимъ участкомъ Серпуховскаго узда’.
Приведенная автобіографія, написанная въ эпоху широкой популярности, поражаетъ сдержанностью и скромностью своего тона.
Изъ только что вышедшей въ свтъ брошюры Андрея Ростовцева (‘Антонъ Чеховъ. Пвецъ тоски сумерокъ’) мы, между прочимъ, узнаемъ, что покойный писатель родился въ крестьянской семь. Отецъ его, бывшій крпостной, добился должности управляющаго, а затмъ превратился въ купца. Это была артистическая натура, большой любитель пнія и страстный поклонникъ красотъ родныхъ Донскихъ степей. Дти унаслдовали отъ своего отца поэтическую душу. Старшій сынъ, Александръ Чеховъ,— писатель, извстный подъ псевдонимомъ ‘Сдой’. Николай Чеховъ, умершій совсмъ еще молодымъ, былъ талантливымъ художникомъ. Сестра А. П. Чехова — художница, младшій братъ А. П., Михаилъ Чеховъ,— молодой беллетристъ, выступившій недавно съ талантливой книжкой.
И такъ, на студенческой еще скамь Чеховъ отдавался литературной дятельности, сотрудничая подъ псевдонимомъ ‘Чехонте’ въ юмористическихъ журналахъ: ‘Будильник’, ‘Развлеченіи’, ‘Стрекоз’. Болзненныя ноты звучатъ нердко между строками въ остроумныхъ и бойкихъ разсказахъ его изъ повседневной жизни уже и этого періода. Иногда же разсказы молодаго Чехова возбуждаютъ глубоко-грустное чувство и искреннюю жалость къ людямъ одинокимъ и обездоленнымъ въ жизни.
Въ половин 80-хъ годовъ у Чехова замчается боле серіозное отношеніе къ своему таланту. Кругъ, изъ котораго онъ почерпаетъ свои наблюденія, остается все тотъ же средній кругъ общества, живущаго мелкими интересами, томящагося внутренней пустотой при отсутствіи живого культурнаго идеала, на который могли бы устремиться лучшіе порывы души и жажда духовнаго обновленія, превращающагося, за отсутствіемъ самодятельности, въ безпредметныя жалобы и надодливое нытье.
Въ 1887 г. были напечатаны первыя его дв крупныя вещи: въ ‘Сверномъ Встник’ драма ‘Ивановъ’ и разсказъ ‘Скучная исторія’. Одновременно появился сборникъ ‘Въ сумеркахъ’. Съ этого сборника началась литературная извстность Чехова, поддержанная цлымъ рядомъ такихъ художественныхъ произведеній, какъ: ‘Дуэль’, ‘Палата No 6’, ‘Человкъ въ футляр’, ‘Въ овраг’ и др.
Въ 1890 г. Чеховъ здилъ на Сахалинъ, а въ 1895 г. вышло отдльнымъ изданіемъ сочиненіе его ‘Островъ Сахалинъ’. Книга эта имла огромное вліяніе. Вскор посл ея выхода въ свтъ была назначена Высочайшая ревизія, и участь каторжанъ во многихъ отношеніяхъ улучшилась. Въ обществ стали задумываться надъ судьбой каторжниковъ, нашлись люди, ршившіе пожертвовать многимъ для улучшенія ихъ непригляднаго быта. Въ некролог, помщенномъ въ ‘Встник Европы’ (Августъ 1904 г.) Евг. Лицкій такъ отзывается объ указанномъ труд автора: ‘Въ суровую лтопись ужасовъ каторги и полнаго угнетенія личности проникло однако любящее сердце автора и сумло раскрыть подъ вншними проявленіями насилія, всевозможной дикости и грубости, ‘глубоко человческія, трогательно душевныя движенія. Особенно теплымъ чувствомъ проникнуты описанія быта женщинъ и дтей’.
Покойный писатель былъ вообще страстнымъ путешественникомъ, онъ объздилъ всю Западную Европу, побывалъ въ Алжир, при чемъ везд особенно интересовала его природа.
Со второй половины 90-хъ годовъ Антонъ Павловичъ пріобрлъ широкую популярность, какъ драматургъ: ‘Чайка’, ‘Дядя Ваня’ ‘Три сестры’ и ‘Вишневый садъ’ вс поставлены на сцен Московскаго Художественнаго театра, гд среди другихъ артистовъ и артистокъ видное положеніе занимаетъ жена Чехова, по сцен Книпперъ. Реальную обстановку этихъ жизненныхъ драмъ Чеховъ находитъ въ провинціальной скук, однообразіи провинціальнаго существованія, его уныніи и безыдейности. ‘Провинцію же’, по справедливому замчанію Евг. Соловьева (‘Очерки изъ исторіи русской литературы XIX вка’, стр. 517 и 520), ‘Чеховъ великолпно зналъ, и, кажется, у насъ не было еще писателя, который захватилъ бы ее такъ глубоко и взглянулъ на нее такъ безнадежно, какъ онъ. У него нтъ жалобъ и проклятій, какъ у Герцена и Щедрина, нтъ невольной органической любви къ той тихой и мирной жизни, невольнаго тяготнія къ ней, какъ у Островскаго. Сатира Чехова не сатира насмшки, какъ у Горація, и не сатира негодованія, какъ у Ювенала, со смхомъ вообще она иметъ очень мало общаго, хотя, надо замтить, юморъ Чехова одна изъ самыхъ красивыхъ сторонъ его дарованія — этотъ удивительно тонкій, сдержанный джентльменскій, въ лучшемъ смысл этого слова, юморъ, это какъ разъ сатира, которую только и могла создать неврующая, скептическая и метафизически настроенная эпоха 80 годовъ’.
Въ 1900 г. Чеховъ былъ избранъ въ число почетныхъ академиковъ.
Въ настоящей краткой замтк, конечно, трудно дать сколько нибудь удовлетворительную оцнку литературной дятельности Чехова. Оцнка эта вообще вещь нелегкая, съ одной стороны, въ виду тонкости и сдержанности его манеры говорить многое лишь намеками, съ другой, въ виду ‘микроскопичности’ его сюжетовъ и образовъ, которые тоже, по удачному выраженію М. Невдомскаго (см. статью послдняго въ журнал ‘Правда’. Августъ 1904 г.), только намекаютъ своимъ микроскопическимъ существо вашемъ на огромной важности и огромнаго объема вопросы и явленія.
При жизни Чехова любила боле публика, въ прессу и критик онъ не добился той доли признанія, которой онъ заслуживалъ. Упрекали Чехова въ отсутствіи ‘направленія’, въ случайномъ выбор темъ, недостаточной ясности. Напримръ, Скабичевскій въ фельетон ‘Новостей’ назвалъ покойнаго писателя ‘безпринципнымъ’, а Михайловскій также печатно заявилъ, что онъ не видалъ ‘зрлища, боле печальнаго, чмъ этотъ пропадающій талантъ’ (См. статью Михайловскаго ‘Объ отцахъ и дтяхъ и о г. Чехов’ въ сборник ‘Литература и жизнь’. 1892 г. Стр. 93).
Но Чеховъ умеръ — и признаніе пришло вдругъ, всеобщее и славное. Вс увидли, что Чеховъ писатель огромнаго художественнаго дарованія, что по выработанности и сосредоточенной глубин таланта онъ безспорно первый посл Льва Толстого изъ всхъ современныхъ беллетристовъ.
Въ изображеніи повседневности Чеховъ, кажется, дйствительно не имлъ равныхъ себ. Фонъ нарисованной имъ картины — это затишье и сумерки общественной жизни восьмидесятыхъ и девяностыхъ годовъ, тоска и пошлость буржуазной массы, налагающей путы на вс порывы души. На этомъ Фон авторъ необыкновенно выпукло и въ то же время тонко рисуетъ психологію интеллигентной массы, которая, погрязая въ мелочахъ жизни, все еще не можетъ разстаться съ исканіями, съ мечтами объ идеальной жизни. Для поясненія послдней мысли надобно замтить, что эпоха 80-хъ годовъ знаменуется крушеніемъ великихъ народническихъ надеждъ семидесятниковъ, когда интеллигенція отрицала уже недавно владвшія ея умомъ теоріи.
Въ передач неопредленнаго и колеблющагося настроенія своей эпохи, ея тоски, исканія, ея отвращенія къ готовымъ фразамъ и формуламъ заключается крупная заслуга Чехова. Это длаетъ его художникомъ-историкомъ.
Выросши въ атмосфер недоврія къ теоріямъ, Чеховъ единственно цнную сторону жизни видлъ въ настроеніи, въ психофизіологическихъ навыкахъ людей, онъ былъ живописцемъ настроенія. Въ огромной верениц образовъ, имъ созданныхъ, не найдешь ни одного, который бы не обнажилъ именно настроенія своего, не тосковалъ бы по поводу теорій, въ которыхъ разуврился, Которыя поглотили часть его настоящей жизни, искалчили ее. Въ настроеніяхъ этихъ изящнаго мало, равно какъ мало его ‘было и въ русской дйствительности. Почти вс персонажи Чехова — существа надломленныя и развращенныя безвыходнымъ убожествомъ, однообразіемъ, скудостью бытія, жестокостью окружающихъ ‘безчеловчныхъ отношеній’. Названіе пвца ‘грустной’ или ‘срой’ русской дйствительности уже давно стало ходячимъ опредленіемъ Чехова.
Цитируемая Невдомскимъ (журналъ ‘Правда’, Августъ 1904 г.) замтка лондонскаго корреспондента ‘Русскихъ Вдомостей’ съ отзывомъ одного англійскаго критика о герояхъ Чеховскихъ разсказовъ весьма характерна. Англійскаго писателя поразили безцльная жестокость и мучительство всхъ этихъ хмурыхъ, скучныхъ, срыхъ людей, которые положительно отравляютъ жизнь существъ, подвластныхъ имъ въ нкоторомъ род: женъ, дтей, подчиненныхъ.— ‘Неужели у васъ дйствительно существуютъ такіе города’, спрашивалъ онъ корреспондента ‘Русскихъ Вдомостей’, ‘въ которыхъ все населеніе такъ отчаянно пошло и такъ безцльно жестоко’. При этомъ англійскій писатель приводилъ такія мста изъ разсказа ‘Моя жизнь’, какъ….’ Наши лавочники… поили собакъ и кошекъ водкой или привязывали собак къ хвосту жестянку изъ подъ керосина, поднимали свистъ, и собака мчалась по улиц, гремя жестянкой, визжа отъ ужаса… У насъ въ город было нсколько собакъ, постоянно дрожавшихъ, съ поджатыми хвостами, про которыхъ говорили, что он не перенесла такой забавы — сошли съ ума’ и проч.
Дйствительно, Чеховъ изображалъ нашу ‘грустную’ и ‘срую’ дйствительность, но не всю ее онъ обнималъ. Положительныхъ сторонъ онъ почти не касался. Не нарисовалъ, нацр., Чеховъ, по замчанію Невдомскаго, ни одного образа деревенскаго ходока, ратующаго за міръ или идущаго на свой страхъ искать счастья для ‘обчества’ въ невдомой, далекой Сибири, не затронулъ почти онъ и широкихъ явленій городской жизни, гд нашлись бы и не ‘чеховскія’ фигуры. Въ этомъ Невдомскій видитъ одинъ изъ недостатковъ литературной дятельности Чехова.. Но съ такимъ мнніемъ едва ли можно согласиться. Чеховъ — писатель отрицательныхъ сторонъ жизни по преимуществу, чертъ положительныхъ онъ могъ и не касаться, подобно Гоголю. Нельзя также признать удачной и ссылку на деревенскихъ ходоковъ, они симпатичны, но каждый изъ насъ не можетъ не припомнить типичныхъ представителей такихъ ходоковъ, выведенныхъ Толстымъ въ ‘Плодахъ просвщенія’. Невольно приходятъ на умъ и искатели счастья изъ крестьянъ въ Сибири, откуда многіе изъ нихъ, посл безплодныхъ скитаній, возвращаются въ родныя деревни, питаясь именемъ Христовымъ. Слдовательно, если и могъ говорить Чеховъ объ указанныхъ типахъ, то врядъ ли удалось бы ему изобразить ихъ не ‘по-чеховски’. То обстоятельство, что Чеховъ воздерживается отъ указанія какихъ бы то ни было отрадныхъ фактовъ, даже самыхъ незначительныхъ, на натъ взглядъ, только усиливаетъ общее впечатлніе,*-только длаетъ большее настроеніе.
Впрочемъ, нкоторыя героина Чехова не таковы, какъ герои его произведеній. Вообще говоря, это удивительно красивыя созданія, напоминающія собой героинь Тургенева. При чемъ въ нихъ, какъ замчаетъ Евг. Соловьевъ (‘Очерки изъ исторіи русской литературы XIX вка’, стр. 522), еще больше готовности къ самоотверженному подвижничеству. Припомните, напр., Соню изъ ‘Дяди Вани’.
Собственно и талантливые неудачники Чехова очень близки къ лишнимъ людямъ Тургенева и отличаются такой же мягкостью характера, такой же женственностью натуры, такой же готовностью къ безсмысленному — даже съ общественно-экономической точки зрнія — самопожертвованію, какъ и эти послдніе. Андреевичъ (см. его книгу, ‘О Максим Горькомъ и А. П. Чехов’. Стр. 223) такъ отзывается о герояхъ произведеній покойнаго писателя: ‘Это прежде всего нжные люди, хрупкія организаціи, артистическія натуры, съ дтской потребностью ласки и утшенія, съ постоянной готовностью ныть, жаловаться на свою судьбу, но не на людей,— чему мшаетъ ихъ самолюбіе,— глубоко честные. но безъ всякой выдержки, хватающіеся за револьверъ или стаканъ водки всякій разъ, какъ жизнь требуетъ отъ нихъ ршительнаго поступка. Это совсмъ не работники, это — люди мгновеннаго героизма съ ясно выраженными болзнями воли, растеряннымъ міросозерцаніемъ и какимъ то органическимъ испугомъ передъ жизнью. Всякій коренной восьмидесятникъ узнаетъ въ нихъ самого себя, вслухъ, разумется, выругаетъ, въ душ пожалетъ, а отчасти и одобритъ: въ нихъ есть несомннно и душевная красота, и стремленіе къ духовной полнот личности. Это дополнительные продукты общественной экономіи въ тяжелую минуту растерянности и нарожденія новыхъ началъ, это люди тоскливаго исканія, прежде всего. Они такъ плотно приросли къ своей обстановк, что по необходимости чувствуютъ себя чужеземными растеніями во всякой другой. Плоть отъ плоти и кость отъ костей своего времени, они могутъ быть симпатичны и ярки лишь при особомъ освщеніи эпохи: только это освщеніе можетъ открыть вс ихъ достоинства, оправдать вс ихъ недостатки и соединить въ одно гармоническое цлое ихъ неясныя и кажущіяся угловатыми или безсмысленными черты. Чтобы сдлать ихъ понятными, отчасти даже привлекательными для другого времени, для другихъ людей, выросшихъ въ другихъ условіяхъ общественности и другихъ интересахъ, критика должна стать прежде всего исторической, и критикъ — обратиться прежде всего въ историка’.
Антонъ Павловичъ рисовалъ сумерки и хмурыхъ людей. Въ его произведеніяхъ все такъ сро, уныло и безотрадно. Отсюда весьма легко заключить о пессимистическомъ міросозерцаніи автора, но на самомъ дл Чеховъ — не пессимистъ. Онъ страстно любилъ жизнь, любовался ею и созерцалъ ее въ восторг художника. Пусть жизнь сра, тускла, но участіе въ таинственномъ процесс жизни даетъ цну и этой жизни. Онъ врилъ въ будущую лучезарную жизнь: ‘Черезъ двсти, триста лтъ жизнь на земл будетъ невообразимо прекрасной, изумительной. Человку нужна такая жизнь, и если ея нтъ пока, то онъ долженъ предчувствовать ее, ждать, мечтать, готовиться къ ней, онъ долженъ для этого видть и знать больше, чмъ видли и знали его ддъ и отецъ’.
Судя по послднимъ произведеніямъ Чехова и особенно по лебединой псн его ‘Вишневый садъ’, въ автор можно видть ‘трансформиста’, что совершенно вяжется съ его общими пантеистическими взглядами. Согласно съ таковыми, во вселенной нтъ абсолютной смерти, везд преображеніе, ‘трансформація’, переходъ изъ одного состоянія въ другое, раствореніе на миріады атомовъ, которые посл представляются въ новыхъ сочетаніяхъ… Конечно, въ этихъ перемщеніяхъ не умирающей матеріи только при извстной, опредленной комбинаціи атомовъ получается то, что именуется жизнью и что создаетъ душу человка. Чехова нтъ, но душа его, какъ говоритъ . Батюшковъ, Примняясь къ пантеистическому взгляду автора (см. ‘Міръ Божій’. Августъ 1904 г. ‘Предсмертный, завтъ А. П. Чехова’), растворилась въ сотняхъ его произведеній, которыми опредляется ея вчность въ сред живыхъ людей.
Своеобразный динамическій пантеизмъ покойнаго писателя особенно сильно сказался, какъ было уже выше замчено, въ его послдней драматической пьес. Идея ‘Вишневаго сада’, изобличающая одинъ изъ самыхъ серіозныхъ недочетовъ русской жизни — нашу общую невыдержку, недодланность, недостатокъ правильной культуры, при отсутствіи соотвтствующихъ формъ жизни, сводится къ указанію, что жизнь требуетъ лишь трансформаціи, а не полнаго уничтоженія прошлаго, такъ какъ лучшее будущее можетъ возникнуть изъ положительныхъ элементовъ, заключающихся и въ прошломъ. Студентъ Трофимовъ, ‘облзлый баринъ’ гимназистка Аня, Епиходовъ, котораго преслдуютъ ’22 несчастья’, Лопатинъ, проницательный въ практическихъ вопросахъ, помщикъ Гаевъ, сестра его Раневская — все это лица такъ или иначе недодланныя, недовоспитанныя, по мткому выраженію Фирса — ‘недотепы’, но это уже не ‘хмурые’ люди, не ‘нытики’, надорванные и непригодные къ жизни. Дайте имъ боле законченное образованіе, поставьте въ извстную колею, и изъ нихъ вышли бы люди, какихъ много, они были бы даже полезными. Жизнь требуетъ везд исправленій, и между строкъ чувствуется вра автора, что такія исправленія вполн возможны.
Такимъ образомъ основная идея ‘Вишневаго сада’, несмотря на отсутствіе въ данномъ произведеніи положительныхъ типовъ, скоре утшительная. Авторъ призываетъ насъ къ толковой и плодотворной работ, къ настоящему длу.
Въ другой драматической пьес Чехова ‘Три сестры’ одно изъ дйствующихъ лицъ Баронъ Тузенбахъ такъ говоритъ о скоромъ обновленіи нашей жизни: ‘Пришло время, надвигается на всхъ насъ громада, готовится здоровая, сильная буря, которая идетъ уже близко и скоро сдуетъ съ нашего общества лнь, равнодушіе, предубжденіе къ труду, гнилую скуку. Я буду работать, а черезъ какіе нибудь 20—30 лтъ работать будетъ уже каждый человкъ, каждый!’
Чеховъ всегда чутко относился ко всмъ новымъ теченіямъ общественной жизни. Въ повсти ‘Моя жизнь’ отмчены имъ поиски въ области непротивленія злу. Впрочемъ, увлеченіе идеями Толстого было весьма непродолжительное и неглубокое. По отзыву самого автора, не содержаніе ученія покорило его, а лишь ‘убждающая сила слова’. Опростительство героя названной повсти свободно отъ всякихъ теоретическихъ и соціальныхъ помысловъ, а служить само себ цлью, да пожалуй, средствомъ избжать ‘скуки жизни’ въ сред) такъ называемаго культурнаго общества.
Переломъ въ народничеств также не ускользнулъ отъ наблюдательности Чехова. Горькое, ироническое чувство возбуждаетъ его замчательная повсть ‘Новая дача’, посвященная изображенію взаимнаго непониманія и недоврія барина и мужика. Не разъ касался Чеховъ неразршенныхъ вопросовъ, относящихся до города и деревни, труда и капитала и пр.
Болзненныя стороны нашей жизни изображены Чеховымъ поистин въ совершенств. Это огромная его заслуга. А рядомъ съ этимъ содержаніемъ важное значеніе придаетъ его произведеніямъ изящная и высокохудожественная его майора. Въ этомъ отношеніи онъ является ученикомъ Мопасана, хотя и уступаетъ послднему въ тонкости и разнообразіи впечатлительности. Вс пріемы новой беллетристической техники — импрессіонизмъ, драматическій методъ повствованія, синтетическое трактованіе фигуръ и среды — Чеховъ, идя по стопамъ Мопасана, первый разработалъ у насъ и разработалъ умло. Въ области стиля, простоты и искренности рчи онъ является врнымъ продолжателемъ Л. Толстого.
Сюжеты давались Чехову легко. Онъ изображаетъ дйствительность, но пріемы воспринятія дйствительности у него совершенно своеобразны. Онъ примыкаетъ въ этомъ отношеніи къ новымъ писателямъ, къ Метерлинку, Ибсену. Дйствительность въ сотняхъ его анекдотовъ какая то обнаженная. Скелеты лицъ, черты, линіи. Въ разсказахъ и повстяхъ, рисующихъ повседневность, художникъ углубляетъ дйствительную жизнь въ иную, сокровенную, какъ будто продолжаетъ линіи очертаній лицъ и положеній. Особенности эти хорошо подмчены г. Чулковымъ (см. ‘Новый путь’, іюль 1904 г.).
Чеховъ выступилъ у насъ новаторомъ въ театр. Драматическія произведенія его названы ‘театромъ настроеній’. Въ нихъ авторъ проявилъ нкоторое стремленіе къ современному символизму. Символистически сгущенные контуры его драмъ вмст съ недостаткомъ драматическаго движенія чрезвычайно затрудняютъ исполненіе ихъ на сцен. Въ разсматриваемыхъ пьесахъ авторъ прибгаетъ и ко всему арсеналу современной драматической техники — зрительному и слуховому импрессіонизму, символизму обстановки и проч. Въ пріемахъ этихъ Чеховъ слдовалъ (западноевропейскимъ образцамъ) особенно Ибсену и Гауптману. Косвенное вліяніе ибсеновой ‘Дикой утки’ на символизмъ ‘Чайки’ Чехова, напр., не трудно видть.
15 сентября 1904 года.