П.А. ЗЕЛЕНЫЙ
Страничка из русской истории
П.А. ЗЕЛЕНЫЙ
Страничка из русской истории
I
II
III
П. А. Зеленый, Дорошевич Влас Михайлович, Год: 1909
Время на прочтение: 13 минут(ы)
Дорошевич В.М. Воспоминания
М., ‘Новое литературное обозрение’, 2008.
Одесский градоначальник П.А. Зеленый вызвал к себе ‘для разноса’ содержательницу ‘пансиона без древних языков’1.
‘Хозяйка’ сидела в передней, ожидая, пока ‘позовут’, и беседовала со сторожем:
— Ну, и что мне теперичка будет?
В это самое время в приемную градоначальника явилась с просьбой вновь назначенная начальница института2.
Зеленому доложили, что ‘хозяйка’:
— Явилась.
Зеленый вылетел в приемную, увидел пожилую толстую даму и ‘воззрился’.
Начальница сделала реверанс:
— Я к вашему превосходительству с покорнейшей просьбой. Позвольте моим девочкам гулять по бульвару.
— Что-о-о?!
— Позвольте моим девочкам…
— Да я… тебя… и твоих… И полились ‘слова’.
— Ваше превосходительство! — кинулся один из чиновников особых поручений. — Ваше превосходительство! Вы ошибаетесь!
— Молчать! Мальчишки! Сами безобразничаете там, а потом заступаетесь! Да я… тебя…
‘Слова’…
Начальница института упала без чувств.
— Вытащить! Притворяется!
— Ваше превосходительство! Да это начальница…
— Какая начальница?
— Института начальница!3
А то был еще такой случай:
Польская графиня Б. остановилась проездом на несколько дней в Одессе. Ее сын, маленький кадет, не отдал на бульваре Зеленому чести. Зеленый подозвал кадета, спросил о фамилии, распушил. Кадет, перепуганный, явился в гостиницу, рассказал матери. Графиня испугалась:
— Еще даст знать в корпус! Мальчик поляк…
Взяла сына и немедленно поехала к Зеленому:
— Ваше превосходительство! Я приехала извиниться за сына! Мальчик близорук! Он не нарочно!
— Ваше сиятельство! Я просто сделал внушение молодому человеку. Надо уважать старших. Видит, идет старик-офицер в старой шинели. Думает, не стоит козырять. Я и сделал внушение!
— Позвольте надеяться, что это не будет иметь последствий?
— Что вы! Ваше сиятельство! Помилуйте! Какие последствия?
— Еще раз прошу извинить.
— Что вы! Что вы! Помилуйте!
Зеленый пошел проводить графиню из кабинета. Приемная была полна просителями. Зеленый ‘воззрился’.
— Вот! Графиня! Ее сиятельство!
Он указал пальцем на графиню.
— Мальчик не поклонился! Сама приехала! Извиниться! Что значит — образованная дама! А вы… такие-сякие…
И пошло! ‘Слова’…
Графиня бомбой вылетела от ‘комплиментов’. А то еще был такой случай.
Идет П.А. Зеленый с покойной супругой Натальей Михайловной по Дерибасовской, главной улице.
Навстречу крошечный гимназистик. Не поклонился.
— Ты почему начальству не кланяешься? Взять! Городовой! Где городовой?
Зеленый отвернулся, крича городового. Наталья Михайловна махнула мальчишке рукой:
— Спасайся!
Мальчуган юркнул в ворота. Подбежал трепещущий городовой. Зеленый обернулся:
— Где?
— Да убежал он. Перестань!
— А?! Ваши штуки?!
И Зеленый завопил:
— Взять ее!
Городовой обмер.
— Взять!
Наталья Михайловна поспешила сесть на извозчика.
Павел Алексеевич остался доругивать городового.
А то был еще такой случай…
Вам сколько угодно анекдотов о П.А. Зеленом?
Тысячу, несколько тысяч?
Он пробыл в Одессе градоначальником 13 лет. Это 4745 дней.
Считая только по три анекдота на день…
Это составляет, как видите, 14 325 анекдотов4. Не считая девяти анекдотов на високосные годы! Но не лучше ли вместо того, чтобы рассказывать анекдоты о покойнике, подумать:
— Как мог расцвести такой П.А. Зеленый?5
Самый ужасный анекдот состоит в том, что в течение тринадцати лет ни один житель ‘четвертого города России’, с четырехсоттысячным населением, не мог выйти из дома в уверенности, что его не изругают последними словами, не оскорбят, не иссрамят.
Не наплюют в душу.
Так, ни за что ни про что.
И не ‘мелочь’ какая-нибудь, не ‘просто’:
— Обыватель.
Прокурор судебной палаты, г. Ч., говорил тем, кто ему жаловался на Зеленого:
— Что вы хотите! Я сам, когда завижу его на улице, — перехожу на другую сторону. А если надо ехать по делу, — к нему в мундире, — во всех орденах: попробуй!
При виде Зеленого перебегали на другую сторону, заходили в магазины и пережидали, ‘пока пройдет’, поворачивали назад, приказывали извозчикам:
— Ехать в переулок! Сворачивай! Сворачивай скорей!
Ругань раздавалась везде.
Закладка памятника Екатерине Великой в день столетия Одессы6 началась с того, что Зеленый крикнул на выдвинувшегося на два шага вперед редактора ‘Ведомостей одесского градоначальства’:
— Пошел…
‘Слова’…
И затем уже:
— Мы приступаем к закладке памятника великой основательнице города…
Если надо было идти по делу в градоначальство, шли как на казнь. Жена одного присяжного поверенного пришла взять, с согласия мужа, заграничный паспорт.
В приемной ее встретил Зеленый:
— Вам что?
— Заграничный паспорт.
— Мало вам в Одессе любовников?!
Я ставлю ‘любовников’ из цензурности. Было сказано ‘прямее’.
Несчастную вынесли без чувств.
В Одессе можно было жить, но жить без чести, без самолюбия, безо всякого чувства собственного достоинства.
По мнению П.А. Зеленого, все эти чувства ‘обывателю’ и не полагались.
Обыватель ‘существует’.
И этим должен быть доволен.
Зеленый — это была целая система.
Он гнулся перед высшими.
Вне всякого закона требовал к себе на цензуру все, что писалось о Русском обществе пароходства и торговли7.
И не позволял пикнуть против общества:
— Ни звука!
— Акционером этого общества состоит адмирал Чихачев!
И требовал, чтобы все ‘низшее’ гнулось перед ним.
Это называлось:
— Поддержанием существующего порядка вещей.
Одесса ходила по улицам, с дрожью оглядываясь. Это называлось:
— Поддержанием порядка.
П.А. Зеленый жил в Одессе, как Вильгельму II не снится в Берлине. Когда он выезжал из дома, — по улицам раздавались тревожные свистки.
— Едет! Едет!
На углах вырастали околоточные надзиратели и приставы в ‘гвардейского образца’ мундирах и белоснежных перчатках.
Городовые гнали в переулки извозчиков.
И его превосходительство проносился по пустым улицам.
По пустым, — не из какой-нибудь боязни.
Времена были тихие.
По пустым, — из почтения.
Ему все должны были кланяться.
Если у него являлось желание пройтись по бульвару, — полиция гнала с бульвара публику:
— Их превосходительство будут гулять!
Если ему приходила фантазия проехать по конке и сесть на среднюю скамеечку, — то впереди его превосходительства никто не смел сидеть.
— Спиной-то?!
А сзади садились только смелые и охотники.
Когда он посещал театр, — с этого подъезда публику не впускали и не выпускали:
— Пока не изволит проследовать его превосходительство!
И ‘почтеннейшие дамы города’ должны были приезжать и уезжать с другого подъезда.
Когда он ехал на Большой Фонтан, на дачу к знаменитому персидскому консулу И.И. Зайченке-старшему, — во всем городе в этот день не поливали улиц.
Все бочки для поливки уезжали на дорогу к Большому Фонтану и весь день поливали все десять верст.
На Большом Фонтане дорога усыпалась песком.
И когда после обеда у Зайченко П.А. Зеленый шел в местный дачный театр, ожидавший оркестр играл встречный марш.
Ничего, что среди действия!
Действие прерывалось.
Актеры кланялись в ложу.
Когда Зеленый возвращался из поездки в Петербург, на улицах шпалерами должен был стоять народ.
Полиция заботилась об этом.
И кричали:
— Ура!
Это называлось:
— Престижем власти.
Не было не только закона, но даже внешних форм законности не осталось.
В Одесском цензурном комитете хранился, — на случай, если бы Зеленый стал жаловаться на цензуру в Петербург, — в качестве ‘вещественного доказательства’ оттиск газетной статьи, отчет о заседании думы, с надписью:
‘Печатать разрешается. Наталья Зеленая’.
Павел Алексеевич вернулся из гостей. Супруга его будить не хотела и сама подписала:
— Что нужно.
Градоначальник ссылал людей без суда и следствия.
Как, например, некоего Хлаву Аглацкого в Якутскую область за ростовщичество.
Сенат признал эту ссылку незаконной, — но, пока суд да дело, Аглацкий в Якутской области года три выжил!8
Канцелярия градоначальника разводила мужей с женами.
Муж ни за что не хотел дать своей жене отдельного вида.
Но с ней хотел уехать знаменитый И.И. Зайченко.
— Иван Иванович хорош с его превосходительством!
И канцелярия градоначальника развела супругов. Выдала жене отдельный вид без согласия, против согласия мужа. Дело кончилось тем, что муж исколотил г. Зайченко, увезшего у него жену:
— С дозволения начальства.
Это называлось:
— Твердой властью.
Кто мог протестовать?
И как можно было протестовать?
Население?
‘Лишенное всех прав’, трепещущее, забитое, запуганное население действовало своим терпением, своей податливостью развращающе.
П.А. Зеленого сменил покойный граф П.П. Шувалов.
Уже не ‘простой моряк’, а человек с громким именем, гвардеец, из Петербурга.
Первое время ему было ‘дико’ в Одессе.
Он вел себя ‘высоко корректно’.
Когда газеты ему представляли на разрешение оттиски:
‘Вчера господин исправляющий должность градоначальника его сиятелья ство полковник граф П.П. Шувалов изволил посетить…’
П.П. Шувалов вычеркивал все эти ‘сиятельства’ и ‘изволил’ и оставлял,!
‘Вчера и. д. градоначальника гр. П.П. Шувалов был там-то’.
А через год я прочел в одесских газетах буквально следующее:
‘Вчера его сиятельство г. одесский градоначальник граф П.П. Шувалов! позволил удостоить своим посещением народное гулянье в саду ‘Аркадия’. Во время пребывания его сиятельства на спектакле его сиятельству было доложено о возникновении пожара на слободке Романовке. Его сиятельство г. градоначальник изволил тотчас же отбыть на место пожара, который был вскоре погашен прибывшими пожарными командами. На пожаре все время изволил присутствовать и лично распоряжаться тушением его сиятельство г. одесский градоначальник полковник граф П.П. Шувалов’.
Так печаталось с разрешения графа.
Иначе нельзя было печатать.
Лексикон графа при объяснениях и вызовах был лексиконом П.А. Зеленого.
Его правитель канцелярии, г. Осетров, тоже из Петербурга, диктовал газетам по телефону рецензии.
И посмел бы кто ‘ослушаться администрации’ и не похвалить тенора, с которым был дружен:
— Сам начальник канцелярии!
А привезенный гр. Шуваловым ‘культурный’ полицеймейстер г. Дидерихс был наконец смещен за то, что на пушкинских празднествах9 избил помощника присяжного поверенного!
Бедная, забитая, трепещущая Одесса сделала свое дело.
Как ни гни, — гнется. Как ни топчи, словно грязь, — никакого сопротивления.
Это развращает.
’24 часа’ — висело над этим трепетным поселением.
— У меня семья!
Были, конечно, люди, которые по своему ‘высокому’ общественному положению могли бы протестовать.
Но…
Денег у людей бывает много, а собственного достоинства…
‘Плоть от плоти и кость от костей’.
Покойный одесский городской голова Г.Г. Маразли, камергер, миллионер, человек с огромными связями в Петербурге10.
Он попал к Зеленому как-то ‘под сердитую руку’.
Приехал с визитом послать карточку.
— Ну его! Сказать, что нет дома!
В ожидании, разумеется, немедленного приема, чиновник оставил дверь кабинета полуоткрытой, и Г.Г. все слышал.
— Его превосходительство принять не может…
— Доложите: одесский городской голова, камергер Григорий Григорьевич Маразли.
Доложили.
— Пусть убирается…
И на всю канцелярию раздались такие ‘слова’… Одесса встрепенулась:
— Чем кончится?
— Маразли поедет в Петербург!
Кончилось тем, что Маразли устроил у себя на даче обед. И на обед общие друзья привезли П.А. Зеленого. В этом заключалось ‘примирение’. Этого было для Маразли довольно!
И в ‘Одесских новостях’ того времени было дословно напечатано, с разрешения градоначальника, в описании обеда:
— Его превосходительство, в знак особого расположения к хозяину дома, после обеда спел: ‘Заходили чарочки по столику’ и танцевал ‘русскую’.
Как протестовать?
Есть люди, которые платят деньги адвокатам и составляют жалобы в первый департамент Сената.
По-моему, эти люди миллионеры, и их следует отдавать под опеку за расточительность.
Жалобу, которую пошлете вы, администратор увидит. Ее пришлют к нему:
— Для дачи объяснения.
А его ‘объяснения’ вы не увидите и, что там про вас ‘объяснят’, никогда не узнаете.
И возразить ни на что не сможете.
При таких условиях объяснения делать нетрудно.
Вот две истории с такими жалобами на П.А. Зеленого.
В Одессе был некто г. Камбиаджио.
Служил в конторе Анатра12 и получал тысяч девять жалованья. Одесский старожил, лицо, известное всему городу, член всех клубов.
Он имел несчастье чем-то не угодить правителю канцелярии градоначальника13.
Была устроена благотворительная лотерея, тысяча первая благотворительная лотерея, Камбиаджио ‘это надоело’, и он подписал два рубля:
— Довольно и этого! Оскорбление!
Правитель канцелярии ‘настроил’ П.А. Зеленого. И тот разослал по клубам предписание:
— Исключить Камбиаджио из членов клуба. Иначе будет закрыт клуб.
Клубы трепетно подчинились.
И вот человек, — про которого знали, что он ведет большую игру, — оказался ‘выгнанным’ из всех клубов. За что?
Подите объясняйте каждому!
Камбиаджио принес жалобу в первый департамент Сената. Департамент прислал жалобу Зеленому:
— Для объяснения.
Правитель канцелярии написал объяснение:
‘Что г. Камбиаджио признавался вредным, так как он лицо, живущее исключительно картежной игрой и, ведя крупную игру, вовлекает и обыгрывает тружеников и отцов семейств’.
К счастью, Камбиаджио мог представить ‘свидетельство о личности’ от таких ‘крупных’ людей, как солиднейшие коммерсанты Анатра и др.
Про человека, который получает девять тысяч в год жалованья, нельзя сказать, что он:
— Живет картежной игрой.
Первый департамент Сената распоряжение Зеленого отменил и прислал ему об этом ‘указ’.
В канцелярии градоначальника ‘указ’ был положен под сукно.
Потребовалось ‘принесение’ новой жалобы, новое объяснение, новый указ.
На этот раз уже:
— Поставить градоначальнику на вид.
Только тогда Зеленый известил клубы об отмене распоряжения. Клубы возобновили г. Камбиаджио членские билеты, которые, конечно, г. Камбиаджио тут же отослал клубам обратно перечеркнутыми:
— За рабью трусость.
Но это года через четыре…
Четыре года человек не мог никуда носа показать.
Куда пойдешь с таким волчьим паспортом:
— Игрок, исключенный изо всех клубов…
Четыре года ничем не заслуженного позора. Сколько жизни это унесло?
Жалуйся!
Другой случай с торговым домом:
— ‘Князь Юрий Гагарин’14.
Громкое имя. Огромный торговый дом, ведущий дела в России и за границей.
— ‘Сам’ ‘Князь Юрий Гагарин’! — как говорят в Одессе.
У торгового дома было взыскание по векселю. Мелкое, тысячи в две, в три.
Присяжные поверенные таких взысканий не берут, чтоб ‘не путаться’ с описями, аукционами. Такие взыскания передают обыкновенно какому-нибудь мелкому частному ходатаю. Чтобы не давать ему доверенности от торгового дома, передают вексель:
— В собственность.
И берут на такую же сумму от него контрвексель. Так и это взыскание было передано какому-то ходатаю-еврею. Дело бесспорное. Вексель. Но должник нашел ход к правителю канцелярии. Правитель канцелярии ‘настроил’ Зеленого.
Зеленый ‘вызвал’ ходатая, разнес, наговорил ‘слов’ и в конце концов изорвал у него вексель.
Тут уж вступился торговый дом:
— Позвольте! Если документы торгового дома ‘Кн. Юрий Гагарин’ будут рвать, — какую же они тогда цену будут иметь?
Полетела жалоба в Сенат.
— Подрыв доверия.
Я видел и жалобу, и ‘объяснение’. Градоначальник писал:
— Ничего подобного не было. Еврей, собственник векселя, был вызван и настолько тронулся мягкой, дружеской беседой о тяжелом положении помещика, что сам, по собственному желанию, разорвал вексель.
Вы представляете себе ходатая, рвущего вверенные ему документы? А в особенности дружескую беседу П.А. Зеленого с евреем? Первый департамент Сената, состоящий из отставных Зеленых, постановил: