Отзывъ по поводу слова, сказаннаго . М. Достоевскимъ на Пушкинскомъ торжеств.
Отзывъ по поводу слова, сказаннаго . М. Достоевскимъ на Пушкинскомъ торжеств.
——
А. Кошелевъ.
‘Русская Мысль’, No 10, 1880
Отзыв по поводу слова, сказанного Ф. М. Достоевским на Пушкинском торжестве, Кошелев Александр Иванович, Год: 1880
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Нельзя, безъ особенно глубокаго, сердечнаго сочувствія, прослушать или прочесть прекрасную статью . М. Достоевскаго о нашемъ безсмертномъ Пушкин, прочтенную въ засданіи Общества Любителей Россійской Словесности и напечатанную въ ‘Московскихъ Вдомостяхъ’. Статья эта произвела на слушателей и читателей сильнйшее, едва ли когда-либо прежде ощущавшееся впечатлніе. Да и не могла она не произнести у насъ, особенно теперь, такого потрясающаго дйствія. Мы вс чувствуемъ себя страждущими какимъ-то тяжкимъ, неопредленнымъ, но гнетущимъ недугомъ: одни изъ насъ мечутся, какъ угорлые, не ставя ни въ грошъ ли своихъ отношеній къ прочимъ людямъ, ни собственной жизни, другіе, хотя съ вида какъ будто спокойные, однако страдаютъ немного мене первыхъ, и если не пускаются въ отчаянныя попытки, то почти столько же удручены существующимъ порядкомъ вещей, а большинство населенія, т. е. стадная его часть, кое-какъ перебивается, исправляетъ обычныя, необходимыя работы, живетъ со дня на день, не мудрствуя лукаво, но оно далеко не наслаждается существующимъ и охотно прислушивается ко всякимъ жалобамъ и осужденіямъ. При такомъ общемъ настроеніи, слова . М. Достоевскаго, пропитанныя душевной и духовною скорбію, указывающія, хотя и весьма сдержанно и не вполн врно, ея причины и источники, но возбуждающія надежды, по крайней мр, въ будущимъ, на изцленіе, произвели и не могли не произнести какъ на слушателей, такъ и на читателей, сильнаго, животворнаго дйствія. Почти въ первый разъ раздалось у насъ, въ многочисленномъ собранія и въ здшней печати, серьезное, глубоко прочувствованное и обдуманное слово. Могли ли мы остаться глухи и въ немъ безучастны?
Вполн раздляя мннія г. Достоевскаго на счетъ достоинствъ и заслугъ нашего безсмертнаго Пушкина, на счетъ великой будущности русскаго народа и тяжети ныншняго нашего положенія, мы не можемъ однако согласиться съ нкоторыми утвержденіями . М. Онъ называетъ Пушкина пророкомъ и даже по преімуществу таковымъ. Мы думаемъ, что всякій геніальный поэтъ и даже геніальный человкъ вообще — боле или мене пророкъ. Пророчество есть свойство и достоинство всякаго геніальнаго человка, говорящаго или пишущаго или дйствующаго, не на основаніи какихъ-либо данныхъ, соображеній и заключеній, которыя могутъ быть ошибочны, а по внушенію глубокаго чувства, которымъ онъ проникнутъ, и внутренняго, пожалуй, даже безсознательнаго прозрнія будущаго. Пушкинъ, исполненный народнымъ чувствъ и ими одушевленный, былъ, конечно, пророкомъ, но это не составляетъ отличительной его черты. Боле чмъ кто-либо изъ поэтовъ онъ отличался, какъ справедливо замтилъ г. Достоевскій, способностью перевоплощаться не только въ свой народъ, но даже въ чужеземцевъ. Пушкинъ, хотя воспитанный въ семейств, пропитанномъ духомъ французской литературы и во времени ея у насъ общаго господства, однако, силою своего генія, такъ перенесся въ быть и чувства нашего народа и такъ проникся его духомъ, что заговорилъ языкомъ, роднымъ для каждаго изъ насъ, высказывалъ то, что мы вс чувствовали и думали, но чего не могли выразить, и открывалъ намъ насъ самихъ. Онъ такъ очертилъ и передалъ намъ характеры Алеко, Онгина, Татьяны, инока-лтописца и нкоторыхъ другихъ личностей, что мы ихъ видимъ, осязаемъ и должны сказать: никто, ни до, ни посл Пушкина, такъ врно, живо и глубоко не постигалъ и не олицетворялъ русскаго человка. Но тутъ не пророчество, а ясновидніе или ясновденіе настоящаго. Вотъ, кажется намъ, отличительная черта Пушкина. Былъ у насъ другой поетъ, котораго изрченія часто повторяются и видимо изъ области предсказанія переходятъ въ дйствительность — его боле чмъ кого-либо можно признать поэтомъ-пророкомъ. Стоитъ вспомнить или прочесть стихотворенія А. С. Хомякова, и нельзя не быть пораженнымъ его даромъ прозрнія. Его ‘Орелъ’, ‘Мечта’, ‘Островъ’, его нсколько стихотвореній ‘Россія’, его ‘Мы родъ избранный’ и ‘Вставайте, оковы распались’, и пр. пр., сущностью и языкомъ дйствительно являютъ въ Хомяков вдохновеннаго пророка. Вс его произведенія, отъ перваго и до послдняго, проникнуты однимъ духомъ, согрты живою врою и исполнены высокихъ нравственныхъ чувствъ. Хомяковъ, какъ поетъ, философъ и богословъ, у насъ еще далеко не оцненъ по достоинству, причиною тому — наша недостаточная развитость. Потребовалось намъ полвка для оцнки Пушкина — поэта ясновидца и ясновдца, авось, по истеченіи другаго полвка, мы доростемъ и до оцнки поэта-пророка и философа-богослова.
Г. Достоевскій говоритъ, что не было въ мір поэта, который обладалъ такою способностью всемірной отзывчивости, какъ нашъ Пушкинъ.
Съ этимъ нельзя не согласиться, но г. Достоевскій прибавляетъ: ‘и эту-то способность, главнйшую способность нашей національности, онъ именно раздляетъ съ народомъ нашимъ, и тмъ главнйше онъ и народный поэтъ’. Вполн согласны, что Пушкинъ народный поэтъ, и прибавимъ — первой степени, но что отзывчивость вообще составляетъ главнйшую способность нашей народности — это, кажется намъ, не врно, и мы глубоко убждены, что не кто свойство утвердило за Пушкинымъ достоинство народнаго поэта. Не споримъ, что отзывчивость есть одна изъ чертъ характера нашего народа вообще: онъ радушно, даже съ любовью относится къ другимъ людямъ, даже къ туркамъ и татарамъ, но онъ вовсе не расположенъ въ нихъ перевоплощаться. Если мы, люди ‘цивилизованные’, и за-границею и у себя дома, такъ отзывчивы къ другимъ, что часто и легко перестаемъ быть самими собою и приносимъ въ жертву другимъ и языкъ, и обычаи и даже наши убжденія, то кто происходитъ не отъ того, что мы русскіе, не въ силу народнаго духа, въ насъ пребывающаго, а вслдствіе зыбкости нашего положенія, происшедшей отъ разрыва нашего съ народомъ, отъ невозможности для насъ вполн усвоять чужое и отъ поврежденности въ насъ коренныхъ русскихъ свойствъ и началъ. Отзывчивость русскаго человка не есть, думаемъ, отличительное, и тмъ еще мене главнйшее свойство его духа, а принадлежность его какъ человка вообще и, въ особенности, какъ народа. только не-давно вступившаго на міровое поприще и чувствующаго потребность усвоить себ то, что человчествомъ до него узнано я сдлано. Отзывчивость конечно помогла Пушкину стать народнымъ поэтомъ, но не она утвердила его въ этомъ достоинств: свойства боле существенныя и проявленныя въ характерахъ Татьяны и инока-лтописца я вообще въ твореніяхъ поэта утвердили за нимъ это высокое значеніе.
Не могу также согласиться съ слдующимъ мнніемъ г. Достоевскаго: ‘Что такое сила духа русской народности, какъ не стремленіе ея, въ конечныхъ цляхъ своихъ, ко всемірности и ко всечеловчности?’ Думаемъ, что это стремленіе также вовсе не составляетъ отличительной черты характера русскаго народа. Вс народы, вс люди боле или мне, съ сознаніемъ или безъ сознанія, стремятся осуществить идею человка — кто задача каждаго изъ насъ. До сихъ поръ съ сознаніемъ мы мене другихъ народовъ ее исполняемъ или даже стремимся къ ея исполненію. Взгляните на француза, нмца или англичанина. Они вс убждены въ своемъ міровомъ значеніи и разнятся между собою только въ томъ, въ какихъ отношеніяхъ считаютъ себя обязанными быть къ прочимъ людямъ. Французы убждены, что они умне, просвщенне и ловче всхъ, и что потому они обязаны просвщать міръ и заправлять его длами. Нмцы убждены, что они соль земли, должны распространять свое владычество по всему міру, ради его блага, и что человчество достигнетъ совершенства только тогда, когда все будетъ подчинено Германіи и вс превратятся въ германцевъ. Англичане считаютъ міръ существующимъ для нихъ, что ихъ интересамъ все должно быть подчинено и что они не могутъ не быть всемірными владыками. Даже евреи и поляки не покидаютъ до сихъ поръ мысли о предназначеніи своемъ быть первымъ народомъ въ мір. Нашъ народъ всего мене питаетъ такія чувства и заявляетъ такія домогательства, онъ объ мір мало заботится и одушевленъ преимущественно добрымъ расположеніемъ къ людямъ, съ которыми онъ поставленъ въ сношенія. Россія никогда не предпринимала войнъ ради завоеваній, ея владычество распространилось такъ, въ силу обстоятельствъ, почти вопреки ея желаніямъ. Наши войны съ Турціею, а въ особенности послдняя, предприняты были не съ цлью утвердить наше если и не господство, то вліяніе на восток, а просто по долгу совсти и еще боле въ силу обстоятельствъ. Для насъ, для нашего народа славяне по преимуществу единоврцы, а турки враги вры Христовой, а потому мы считаемъ долгомъ помогать первымъ и бороться съ послдними. Одушевленіе, возбужденное въ Россіи востаніемъ босняковъ и герцеговинцевъ, борьбою сербовъ съ турками и затмъ собственною нашею съ ними войною, было, конечно, дло народное, но при этомъ стремленіе ко всемірности и всечеловчности было ни при чемъ. Братолюбіе, приверженность къ ученію Христову и чувство долга — вотъ что одушевляло русскій народъ и что составляетъ основу его духа и дйствій. Если мы, немногіе изъ народа, подъ часъ и лелемъ мысли о всемірности и всечеловчности въ будущемъ, то въ этомъ вовсе не заключается отличительной черты нашего народнаго духа. Вполн признаемъ и убждены, что славянскому племени и русскому православному народу въ особенности предстоитъ великая будущность, что ему предлежатъ къ разршенію великія задачи и что ему суждено, въ свое время, вложить свою лепту въ общечеловческую сокровищницу, но никакъ не можемъ согласиться, чтобы такое стремленіе составляло отличительную черту нашего народнаго духа. Потому, быть можетъ, и предстоитъ ему совершить многое, что скромны его желанія и требованія. Но да не подумаетъ кто-либо, что мы предназначаемъ русскому народу разыгрывать роль юродиваго и ждать, чтобы ниспала на него манна небесная. Конечно нтъ. Онъ долженъ неусыпно, неустанно, всми силами трудиться надъ умноженіемъ ввренныхъ ему талантовъ. На Бога надйся, а самъ не плошай.
Г. Достоевскій мастерски и вполн врно очертилъ характеры пушкинскихъ героевъ: Алеко, Онгина и Татьяны, и вполн справедливо сказалъ, что въ нихъ проявленъ русскій человкъ глубже и живе, чмъ въ какихъ-либо русскихъ произведеніяхъ. Съ полнымъ сочувствіемъ повторяемъ слова г. Достоевскаго:
‘Типъ этотъ (Алеко) врный и схваченъ безошибочно, типъ постоянный и надолго у насъ, въ нашей Русской земл поселившійся. Эти русскіе бездомные скитальцы продолжаютъ и до сихъ поръ свое скитальчество, и еще долго, кажется, не исчезнутъ. И если они не ходятъ уже въ наше время въ цыганскіе таборы искать у цыганъ, въ ихъ дикомъ своеобразномъ быт, своихъ міровыхъ идеаловъ и успокоенія на лон природы отъ сбивчивой и нелпой жизни нашего русскаго — интеллигентнаго общества, то все равно ударяются въ соціализмъ, котораго еще не было при Алеко, ходятъ съ новою врой на другую ниву и работаютъ на ней ревностно, вруя, какъ и Алеко, что достигнутъ въ своемъ фантастическомъ дланіи цлей своихъ и счастья не только для себя самого, но и всемірнаго. Ибо русскому скитальцу необходимо именно всемірное счастіе, чтобъ успокоиться: дешевле онъ не примирится, — конечно, пока дло только въ теоріи. Это все тотъ же русскій человкъ, только въ разное время явившійся. Человкъ этотъ, повторяю, зародился какъ разъ въ начал втораго столтія посл великой Петровской реформы, въ нашемъ интеллигентномъ обществ, оторванномъ отъ народа, отъ народной силы. О, огромное большинство интеллигентныхъ Русскихъ, и тогда при Пушкин, какъ и теперь, въ наше время, служили и служатъ мирно въ чиновникахъ, въ казн или на желзныхъ дорогахъ и въ банкахъ, или просто наживаютъ разными средствами деньги, или даже и науками занимаются, читаютъ лекціи — и все это регулярно, лниво и мирно, съ полученіемъ жалованья, съ игрой въ преферансъ, безо всякаго поползновенія бжать въ цыганскіе таборы или куда-нибудь въ мста, боле соотвтствующіе нашему времени. Много, много-что полиберальничаютъ ‘съ оттнкомъ европейскаго соціализма’, но которому приданъ нкоторый благодушныя русскій характеръ, — но вдь все это вопросъ только времени. Что въ томъ, что одинъ еще и не начиналъ безпокоиться, а другой уже усплъ дойти до запертой двери и объ нее крпко стукнулся лбомъ. Всхъ въ свое время то же самое ожидаетъ, если не выйдутъ на спасительную дорогу смиреннаго общенія съ народомъ. Да пусть и не всхъ ожидаетъ это: довольно лишь ‘избранныхъ’, довольно лишь десятой доли забезпокоившихся, чтобъ и остальному огромному большинству не видать чрезъ нихъ покоя.’
Сдланная нами выписка длинна, но слова г. Достоевскаго такъ глубоко прочувствованы и обдуманы, что начавши разъ выписывать, мы съ трудомъ и здсь остановились. Дйствительно, мы, люди такъ называемые ‘цивилизованные’, думаемъ, что достигнемъ въ нашемъ фантастическомъ дланіи какихъ-то высокихъ цлей и счастія не только для себя, но и для прочихъ людей. Мы думаемъ нашими усиліями создать рай на земл, и нтъ предла нашимъ мечтамъ и надеждамъ. Да, мы великіе фантазеры! А это отчего? Конечно не оттого, что мечтательность лежитъ въ основ нашего народнаго характера. Нтъ! Русскій человкъ по природ весьма практиченъ и вовсе не расположенъ предаваться игр воображенія. Это думаемъ и говоримъ не мы одни: это признается и иностранцами, которые хотя нсколько насъ изучили, сверхъ того, это несомннно, кажется, доказано всею нашею исторіею: непрактическій народъ не могъ бы, въ теченіи тысячи лтъ, основать, утвердить и возвеличить въ мір такого государства, какъ наша существующая имперія. Собственно мы фантазеры не по природ, а въ силу вншнихъ обстоятельствъ: намъ душно, намъ скучно, дйствительная наша жизнь не представляетъ намъ ничего отраднаго. Вс наши идеалы мы должны переносить Богъ всть куда, ибо здсь мы не можемъ не только стремиться къ ихъ осуществленію, но почти не имемъ къ чему ихъ даже приткнуть. Стремленіе къ осуществленію мечтательныхъ затй не составляетъ свойства русскаго духа, напротивъ, какъ произведеніе нашей оторванности отъ народа, нашего искусственнаго одиночества и всей окружающей насъ обстановки, оно составляетъ принадлежность только меньшинтва русскихъ людей, хирющихъ и чуть-чуть не безумствующихъ. Это болзненное со-стояніе усиливается и поражаетъ все большее и большее число людей. Къ прискорбію, оно тяготитъ всего боле молодежь и людей чувствующихъ избытокъ жизненныхъ силъ. Конечно, между нашими, такъ называемыми, народниками соціалистами-революціонерами есть и люди, дйствующіе по разсчету и имющіе въ виду въ мутной вод ловить рыбу, но число ихъ весьма незначительно и большинство этихъ несчастныхъ — люди увлеченные или увлекающіеся. Причиною, почвою къ тому — пустота и духота нашей жизни. Дайте намъ чмъ существеннымъ заняться, надъ чмъ потрудиться, не запрещайте намъ того, другаго, десятаго, не стсняйте насъ и тутъ и тамъ — и мечты и утопіи будутъ нами покинуты, и мы примемся за дло съ такою же ревностью и неустрашимостью, съ какими мы совершили освобожденіе крестьянъ и перешли Балканы.
Въ заключеніе не можемъ не поблагодарить . И. Достоевскаго особенно за то, что, при торжеств Пушкина, онъ не ограничился возданіемъ хвалы и признательности нашему великому поэту, но, проникнутый его духомъ, захватилъ глубже и обратилъ вниманіе на злобу дня, и, указаніемъ ея причинъ и источниковъ, пособитъ, быть можетъ, ея опредленію и устраненію. Да поможетъ намъ Богъ днесь въ этомъ самомъ насущномъ для насъ дл!
Глубоко сочувствуемъ мысли г. Потхина воздвигнуть памятникъ Гоголю. Онъ вполн его заслуживаетъ, и осуществленіемъ этой мысли мы уплатимъ дань благодарности нашему великому романисту и докажемъ, что мы двигаемся впередъ на пути, имъ намъ указанномъ. Никто, какъ Гоголь, такъ живо и глубоко не выказалъ вс уродства нашего барскаго, дворянскаго и чиновничьяго быта, и такъ сильно не содйствовалъ къ повороту нашему на путь хотя нсколько боле разумнаго житейскаго и общественнаго развитія. Какъ Пушкинъ есть нашъ народный поэтъ, такъ Гоголь есть нашъ народный романистъ — общественный деписатель, и памятникъ, ему воздвигнутый, явятъ, что голосъ его раздавался не въ пустын и что мы умемъ цнить нашихъ великихъ благотворцевъ.
22-го іюня 1880. С. Песочня.