Отвтъ [Я. Снядецкому] Ксендза Коллонтаи.
Отвтъ [Я. Снядецкому] Ксендза Коллонтаи.
Краковъ. 4 Января, 1810.
————————————-
Ответ ксендза Коллонтая, Коллонтай Гуго, Год: 1810
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Чрезвычайно трогаетъ меня благосклонное ваше увдомленіе, что среди многихъ трудовъ и занятій переписку со мною почитаете приятною минутой отдыха, что ее посвящаете старинной дружб между нами, что ею пользуясь, преподаете мн совты, съ моимъ сердцемъ и даже съ моимъ настоящимъ положеніемъ весьма согласные. Такія увдомленія и совты возлагаютъ на меня долгъ чувствительнйшей благодарности, и, вмст обязываютъ дать вамъ отчетъ какъ въ ныншнихъ моихъ поступкахъ, такъ и въ тхъ, которые предазначилъ я для себя на будущее время.
Съ самой минуты призда моего въ ту часть Польши, которую называемъ теперь Княжествомъ Варшавскимъ, я оставался и остаюсь при неизмняемомъ правил: боле уже никакъ неучаствоватъ въ длахъ политическихъ, и ни посредственно, ни непосредственно до нихъ некасаться. Именно для того весь протекшій годъ, по возвращеніи своемъ изъ Россіи, провелъ я въ Калишскомъ департамент и ршившись не оставаться въ Варшав, тому помогла еще и самая слабость здоровья, ибо я прохворалъ всю зиму, лишь только началась война съ Австріей, я не замедлилъ еще боле отдалиться отъ столицы, и прибылъ въ департаментъ Познанскій, гд въ первой разъ посл долговременной неволи имлъ утху свидться съ Игнатіемъ Потоцкимъ, хавшимъ въ Вну. Ахъ! я видлъ его одну минуту, чтобы никогда уже не видать боле. Его ревность служить отечеству ободрила меня и нкоторымъ образомъ расположила къ смлости, но его смерть повергла меня въ уныніе, и наконецъ отняла всю охоту явиться на теперешнемъ позорищ свта.
Когда войска наши покорили страну, въ которой находилось мое наслдственное и пожизненное имніе, по приглашенію друзей и немедленно отправился въ Краковъ. Поспшность сія была слдствіемъ радостнаго чувства при вид возстающаго отечества, была слдствіемъ непорочнаго желанія обратно получить собственность мою, столь неправедно и жестко отнятую, была наконецъ слдствіемъ строгой справедливости, требующей скораго удовлетворенія моихъ заимодавцевъ, которые съ рдкимъ снисхожденіемъ уже много лтъ ждутъ должной себ уплаты. Вотъ единственныя причины моего призда въ Краковъ. Друзья и враги мой засвидтельствуютъ, что я ниже малйшаго не далъ повода думать, будто бы въ столь достопамятную для насъ эпоху стараюсь помстить себя въ числ управляющихъ или исполнителей высшей власти. Даже начавши дло о возвращеніи мн собственности, я удержался и не хотлъ быть докучливымъ. Объяснилъ управляющимъ о томъ, что мн принадлежитъ, показалъ имъ способы удостовриться въ необходимости моихъ жалобъ, рано какъ и въ потреб отдать мн должную справедливость. Впрочемъ никому не скучаю, никому не жалуюсь на медленность въ вознагражденіи мн обидъ, объ которыхъ одна мысль должна бы возмутитъ сердца, посвященныя отечеству. Еще одинъ разъ отнесусь ко властямъ управляющимъ, когда они установятся и утвердятся въ надлежащемъ порядк, и если, не унижая себя, успю получить справедливость, то неотчаюсь еще имть отраду въ конц жизни, изнуренной гоненіями, если же напротивъ неполучу удовлетворенія, или еслибъ надлежало нищенски вымаливать его у недоброхотныхъ или неразсудительныхъ чиновниковъ, то ршеніе готово: на прочее время изберу горькую участь, съ которою привычка давно уже меня познакомила, но никакимъ подлымъ поступкомъ не запятнаю жизни, боле тридцати трехъ лтъ жертвуемой отечеству: заслугъ моихъ ни зависть, ни клевета, ни сила помрачить не возмогутъ. Мн останется съ духомъ спокойнымъ повторить слова, произнесенныя. нкогда Стильтономъ, когда спросили его объ утрат имущества во время насильственнаго покоренія Мегары. Мудрецъ отвчалъ Поликрату: Caduca ilia dominum mutantia щbi sunt, neseio, quod ad res meas pertinet, mecum sunt, mecum erunt {Куда двались вещи тлнныя, мняющія своихъ хозяевъ, незнаю, но существенно мн принадлежащее со мною находится теперь, и впредь будетъ со мною.}. Дни мои склоняются къ западу: не уже ли не возмогу дожить ихъ съ одинакой твердостію духа? Продолжительныя несчастія тмъ по крайней мр благодтельны для страдальца, что чмъ боле тяготятъ его, тмъ наконецъ мене безпокоятъ.
Напрасно слишкомъ много приписываютъ единственно правиламъ ученія стоическаго, и безъ нихъ каждой знаетъ, что при неизбжной крайности волею, или неволею должно судьб покориться. Счастливъ, кто, видя неблагоприятство къ себ свта, въ состояніи заблаговременно замтить сію перемну, и не гонится за убгающимъ. Несравненно счастливъ, кто, будучи рожденъ для блага общества, трудится сколько и пока можетъ, не домогаясь признательности, не оскорбляясь ни неблагодарностію, ни даже гоненіями. И я не по тому чувствую отвращеніе,отъ длъ общественныхъ, что дожилъ до забвенія, до неблагодарности, до гоненій, не по тому что даже и теперь, отыскивая свою собственность, встрчаю препятства, не по тому наконецъ, чтобы я страшился новой клеветы и новой зависти, ничто неустрашило бы меня, ничто неотвратило бы отъ служенія отечеству: но по тому что въ вещахъ и лицахъ нахожу прежній видъ столько измнившимся, что посл трудовъ тридцатилтнихъ, подверженный великимъ несчастіямъ, напослдокъ вижу себя для всхъ чуждымъ, какъ оный долголтный странникъ, котораго собственные братья неузнавали. Я совершенно подобенъ древнему дубу, лишенному листьевъ, коры, широкихъ своихъ втвей, уединенно стоящему въ пространной полос срубленнаго лса. Случается весьма часто, что я боюсь вопросить о комъ-либо изъ прежнихъ своихъ знакомыхъ, дабы неуслышатъ печальнаго отвта: ‘его уже нтъ между живыми.’ При моихъ глазахъ скончался Яскевичь, кажется, онъ только ожидалъ моего прибытія, чтобы уврить меня въ своей дружб, подкрпить ослабвшее мое здоровье, и смерть свою содлать боле для меня горестною. Въ сію самую минуту получаю еще мучительнйшее сердцу моему извстіе, что и добродтельнаго Станислава Maлаховскаго нтъ уже на свт. О другъ мой! Вспомните о союз, нкогда соединявшемъ меня съ Игнатіемъ Потоцкимъ, съ Малаховскимъ, и вы конечно встртитесь съ тою мыслію, которую и самъ я отъ себя нескрываю, съ мыслію, что по кончин оныхъ двухъ мужей, славныхъ въ нашемъ отечеств, до меня приходитъ послдняя очередь: Solum mihi superest sepulchfum {Мн остается только могила.}. И такъ я уже избавляюсь опасностей отъ новыхъ бурь публичной жизни, не по тому чтобы теперь мене любилъ свое отечество, или чтобы не дерзалъ посвятить себя его служенію, но по тому что отечество, какъ видно, уже боле нетребуетъ жертвы услугъ моихъ, что по толикихъ трудахъ и претепнныхъ бдствіяхъ имлъ право на честный отдыхъ, наконецъ, что гнаться за убгающимъ отъ меня свтомъ было бы стыдно. Такимъ образомъ я могу исполнить совтъ вашъ, неподвергаясь укоризнамъ ни какъ егоистъ, ни какъ искатель безвременнаго спокойствія, котораго, впрочемъ нигд мы ненаходимъ, если не носимъ его въ самихъ себ, въ собственной совсти нашей.
Хоть я весьма далекъ отъ желанія посвятить себя дламъ публичнымъ, чувствую однакожъ отвращеніе отъ праздности и совершеннаго бездйствія. Трудолюбіе сопутствовало мн всегда, въ счастливыя и несчастныя минуты жизни, въ отправленіи должностей публичныхъ и въ тишин уединенія, въ темниц и въ изгнаніи, никогда незналъ я скуки, никогда не устранялся отъ полезныхъ, или необходимыхъ занятій. Только теперь, развлекаемый сторонними длами, немогу дорваться до литтературныхъ забавъ своихъ, которыя вамъ кажутся основанными единственно на предположеніяхъ, и которыя наполняли пустоту пятьнадцати лтъ, протекшихъ въ невол и заточеніи, ибо, согласно понятіямъ моимъ о любви къ отечеству, не могу отказывать однимъ въ совтахъ, другимъ въ помощи. Въ числ сихъ постороннихъ занятій ближайшими къ сердцу моему казались мн клонившіяся къ народному просвщенію, а особливо ныншнее и будущее состояніе Краковскаго Университета. Въ сихъ и подобныхъ упражненіяхъ мой образъ мыслей совершенно соотвтствуетъ вашему совту. Я трудился для другихъ, для блага другихъ, не побуждаемый ни видами собственной корысти, ни даже самолюбіемъ. Non mihi laboravi, sed omnibus inquirentibus veritatem {Я трудился не для себя, но для всхъ ищущихъ истины.}. Отъ трудовъ сего рода не отрекуся никогда, и никому неоткажу въ нихъ, слдственно успокоюсь только въ могил.
Мн приятенъ, милостивый государь, столь благосклонный судъ вашъ о моихъ упражненіяхъ и объ авторской (какую бы впрочемъ я ни имлъ) способности…. Совтъ вашъ совершенно отвтствуетъ моей склонности, и предметъ, къ которому заохочиваете меня, непревосходитъ силъ моихъ. Въ другой уже разъ получаю вашъ вызовъ писать о событіяхъ отечественныхъ, и всегда нахожу важныя препятства. Тадеушъ Чацкій предпринялъ уже трудъ сей, какъ то объявлено въ Актахъ Варшавскаго Ученаго Общества, въ самомъ дл онъ иметъ въ библіотек своей драгоцннйшее сокровище матеріаловъ, какого я никакъ немогу имть въ рукахъ своихъ. Теперь и Варшавское Общество приняло на себя трудъ важный: пригласило къ участію всхъ писателей, назначило редакторовъ, которые собирали бы сочиненія по сему предмету, выправляли бы ихъ и предавали тисненію. При такихъ обстоятельствахъ вижу, что ежели прежде въ семъ великомъ предприятіи не могъ я идти въ соперничество. съ Тадеушемъ Чацкимъ, по недостатку тхъ пособій, которыя онъ иметъ, то тмъ боле недерзну быть совмстникомъ въ подвиг писателей цлаго отечества, а особливо однажды уже испытавши неприятность совокупной работы въ словесности, я далъ себ обтъ не начинать такого труда, котораго самъ не могъ-бы кончить. Всего же боле преклонность лтъ удостовряетъ меня въ невозможности написать полную Исторію нашего отечества. Сей подвигъ превосходитъ силы какъ мои, такъ и всхъ прочихъ, если вздумаютъ приступить къ нему такъ точно, какъ прежде у насъ длалось. Ни одинъ народъ не можетъ имть въ совершенств написанной своей Исторіи, и авторъ принимающій на себя столь трудную работу обманетъ ожиданіе публики, если прежде не будутъ собраны и тщательно изданы въ свтъ вс историческіе сочиненія и полное собраніе граматъ и государственныхъ актовъ нашего отечества {Подъ историческими сочиненіями разумются здсь матеріялы, то есть вс лтописи, вс исторіи края, частныя и общія. Авторъ говоритъ какъ человкъ истинно ученый, совершенно знающій дло и, можемъ еще прибавить, уважающій самолюбіе просвщенныхъ читателей, историкъ тогда только иметъ право на довренность мужей здравомыслящихъ, когда сказанія свои подкрпляетъ свидтельствами, извстными ученой публик. А. Шлецеръ имлъ справедливыя, важныя причины сказать, что Исторію должно писать при открытыхъ дверяхъ. К.}. Не одинъ уже разъ принимались у насъ за сей единственный способъ, необходимо долженствующій предшествовать составленію хорошей Исторіи: нетерпливость наша и суетность препятствовали доброму длу сему прежде, он же и теперь ему воспрепятствуютъ. При такомъ безпорядк въ занятіяхъ литтературныхъ трудно работать общими силами (а силы одного писателя никакъ недостаточны для такой работы), пока матеріялы будутъ въ одной, или двухъ библіотекахъ служить памятниками тщеславія, и пока Scriptores rerum Polonicarum и Corpus diplomaticum (лтописи, акты, граматы) не будутъ всмъ извстны посредствомъ тисненія.
Но вразсужденій частныхъ замчаній о Польской Исторіи я думаю, что ихъ можно сообщать публик: какія сочиненія тмъ боле нужны для насъ, чмъ чаще видимъ примры, что чужестранные писатели хотятъ учить насъ отечественной нашей исторіи. По сему поводу я вознамрился писать противъ Рульеровыхъ замчаній о политическомъ состояніи Польскаго правительства отъ древнйшихъ временъ до 1791 года, ибо, вижу, что сей авторъ сбиваетъ съ пути не только чужестранцевъ, но и просвщеннйшихъ Поляковъ. При теперешнихъ обстоятельствахъ ни чмъ не занялся бы я съ такимъ удовольствіемъ, какъ исторіей наукъ въ нашемъ отечеств. Имлъ я и служащіе къ тому тщательно собранные матеріялы въ актахъ моего обозрнія и преобразованія Краковскаго университета, но сіи акты, помщенные въ четырехъ огромныхъ томахъ, во время моего плна погибли вмст съ другимъ запасомъ ученой словесности, труды одиннадцати лтъ съ подлинными бумагами, съ исторіею занятій Воспитательной Коммиссіи. Неправедно завладвшій симъ собраніемъ обидлъ меня, но еще боле обидлъ отечество, ибо безъ помощи моихъ рукописей и документовъ я не могу написать совершенно удовлетворительной исторіи наукъ въ нашемъ кра, а завладвшій моимъ собраніемъ не можетъ написать ее такъ, какъ я самъ, бывшій очевиднымъ свидтелемъ и сотрудникомъ въ упражненіяхъ Воспитательной Коммиссіи. Но къ чему распространяться о потер, за которую никто вознаградить меня не можетъ? Жизнь моя тмъ особливо замчательна, что умыслившіе погубить меня не только посягали на мое имущество, но даже старались загладить слды и признаки заслугъ моихъ: злобныя, но тщетныя усилія.
Изъ сего пространнаго моего объясненія можете, милостивый государь, удостовриться, во первыхъ, что на прочее время моей жизни я отказался отъ всхъ публичвыхъ занятій, во вторыхъ, что несмотря на то, не предамъ себя лнивому бездйствію, и по мр силъ своихъ буду непрестанно трудиться, въ третьихъ, что въ трудахъ буду согласоваться не столько съ моими способностями, сколько съ положеніемъ, въ которомъ нахожусь еще донын, ибо важное, предложенное вами условіе, еще неисполнилось: я не получилъ обратно моей собственности, необезпечилъ себ выгоднаго и приличнаго состоянія на достальное время своей жизни, и еще неимю счастія сравнивать себя съ Тацитомъ, или съ Бакономъ. Нахожусь теперь и, кажется, до смерти своей буду находиться въ состояніи Клуверія. Остаюсь, и проч. {Янъ Снядецкій, біографъ сего знаменитаго Ксендза, на страниц 107 пишетъ слдующее: ‘Къ страннымъ случаямъ жизни Коллонтая должно причислить, что Австрійское правительство, котораго не оскорбилъ онъ ни сочиненіями, ни поступками своими, девяти лтъ держало его въ невол, и что свобода, возвращена ему великодушнымъ заступленіемъ Двора Петербургскаго, которому онъ наиболе досаждать старался.’}
Коллонтай Х. Ответ [Я.Снядецкому] ксендза Коллонтая. Краков. 4 января, 1810 / [Пер. М. Т. Каченовского] // Вестн. Европы. — 1818. — Ч. 98, No 6. — С.91-102.