Отрывокъ изъ рукописи.
(О французскихъ Проповдникахъ.)
М. Каченовскій.
‘Встникъ Европы’. Часть XL, No 16, 1808
Отрывок из рукописи, Каченовский Михаил Трофимович, Год: 1808
Время на прочтение: 21 минут(ы)
До царствованія Лудовика XIV во Франціи не имли понятія объ истинномъ краснорчіи. Проповдники ссылались на Овидія и Сенеку, судебные ораторы выписывали мста изъ твореній Св. Іеронима и Св. Августина. Шутовскія нелпости, соблазнительныя описанія, дурачества всякаго рода, безъ разбору помщаемы были въ церковныхъ поученіяхъ, и Французы въ пятнадцатомъ и шестнадцатомъ столтіяхъ отличались не одними только праздниками дураковъ, но и страннымъ своимъ витійствомъ. Доминиканской монахъ Барлетъ, въ пятнадцатомъ столтіи процвтавшій, начиналъ періоды свои Французскими словами, продолжалъ Латинскими, оканчивалъ Греческими. За текстомъ, изъ книгъ Моисеевыхъ почерпнутымъ, тотчасъ у него слдуетъ стихъ изъ Виргилія. Давида ставитъ онъ подл Геркулеса. Желая на примръ, изъяснить, почему Духъ Святый умедлилъ снити на землю, проповдникъ говоритъ: сіе сдлано отъ опасенія, чтобы и съ нимъ также не поступили, какъ съ Сыномъ Божіимъ, и проч. И Езоповы басни попадаются часто въ духовныхъ его поученіяхъ. Не смотря на то, сей мнимый витія почитался украшеніемъ своего вка. Вошло въ обычай говорить: nescit praedicare, qui nescit barletare, кто проповдуетъ не такъ какъ Барлетъ, тотъ проповдывать не уметъ, и поучительныя слова его боле двадцати разъ были напечатаны. Мальяръ, Докторъ Богословіи {Умершій 1502 года въ Тулуз.}, также славный проповдникъ и любимецъ многихъ Особъ внчанныхъ, кажется, превзошелъ и самаго отца Барлета. Онъ поминутно предаетъ слушателей своихъ всмъ діаволамъ. Invito vos ad omnes diabolos… ad omnes diabolos talis modus agendi. Надобно думать, что современники его утопали въ развратъ, ибо проповдникъ сей, весьма часто говоритъ о тлесной нечистот, укоряетъ ею служителей олтаря и употребляетъ при томъ слова самыя неблагопристойныя. Есть печатная проповдь его, гд на краю строчекъ во многихъ мстахъ написано: гемъ, гемъ! Это значитъ, оратору тутъ надлежало кашлять. Хотите ли еще узнать объ отц Мено {Францисканской монахъ, умершій 1518 года.}? Охотники берегутъ проповди его какъ рдкое ума человческаго произведеніе. Въ нихъ господствуетъ странная смсь важнаго съ забавнымъ, священнаго съ мірскимъ, высокихъ истинъ Евангельскихъ съ отвратительными нелпостями. ‘Кардинальская шапка — говоритъ онъ въ одномъ мст — нашпикована епископствами, епископства нашпикованы аббатствами и пріорствами, все же сіе нашпиковано діаволами.’ Самымъ лучшимъ изъ всхъ словъ его почитается проповдь о спасеніи. Вотъ ея начало: Honorable, et mon fens, dvot auditoire! Si desideramus omnes salvare animas nostras, debemus esse imitatoree eeclesiae, quae prolando facit les obsques primorum parentum nostrorum Adae et Evae, qui fuerunt privati et banniti ex paradiso terrestri и проч. Видите, что было бы очень трудно перевести сіе краснорчивое начало, не исказивъ подлинника. Проповди мятежныхъ временъ при Генрихъ III ознаменованы грубостію и кровавою жестокостію, которыя наконецъ исчезли, когда законная власть возстановила порядокъ въ обществ и когда успхи просвщенія распространились.
Въ словахъ Ленжанда и Сенольта, проповданныхъ въ царствованіе Лудовика XIII, появились признаки хорошаго вкуса и краснорчія. Уже не было въ нихъ ни хвастливой учености, ни безполезныхъ ссылокъ на свтскихъ писателей, ни странной расточительности піитическаго воображенія, ни шуточныхъ нелпостеи, ни грубыхъ описаній, словомъ, церковное краснорчіе приближилось къ той степени важности, которая прилична Евангельскому ученію. Ленжанду подражали знаменитые Ораторы, и превзошли его въ своихъ твореніяхъ. Надгробное слово, произнесенное надъ Савойскимъ Дюкомъ, Карломъ Еммануиломъ, содержитъ въ себ красоты столь разительныя, что Флешье осмлился взять изъ него цлой приступъ и многія мста, которыми украсилъ знаменитое свое надгробное слово Тюренню. Ленжандова рчь давно уже забыта, сочиненіе Нимскаго Епископа признано за образцовое.
Іезуитъ Бурдалу прежде всхъ установилъ ровной ходъ краснорчія, или, какъ Лагарпъ говоритъ поправляя Вольтера, онъ первой проповдывалъ въ церкви гласомъ разума всегда краснорчиваго, и погршности своихъ современниковъ замнилъ истиннымъ витійствомъ, научилъ ихъ важности, приличной священному служенію, и постоянно выдерживалъ ее во всхъ проповдяхъ своихъ, не любилъ ссылаться на языческихъ писателей, и не гонялся за блестящими млочами. Будучи напитанъ духомъ Евангелія и ученіемъ книгъ церковныхъ, онъ предлагаетъ слово свое основательно, въ расположеніи частей наблюдаетъ строгой порядокъ, и проникаетъ въ самую глубину Христіянскаго закона. Его доказательства сильны, ходъ правильной и смлой, выводимыя слдствія всегда ясны, всегда поучительны. Недостаетъ только движущей силы, убдительности и красиваго выраженія. Бурдалу единственно заботится о доказательствахъ, и не думаетъ о возбужденіи страстей, о тхъ движеніяхъ, которыя внезапно потрясаютъ слушателя. Правильной, однообразной порядокъ разсужденій течетъ какъ величественная рка, но течетъ медленно и тихо.
Бурдалу покоряетъ разумъ, слабо дйствуя на сердце и воображеніе. Онъ заслуживаетъ титло боле превосходнаго богослова, ученаго наставника, нежели сильнаго витіи. Не буду приводить здсь пышныхъ, и можетъ быть излишне приписываемыхъ, похвалъ сему знаменитому проповднику, но также не сошлюсь и на Вольтера, которой, вопреки всмъ, доводы его называетъ слабыми: легко можетъ статься, что доводы, слабые для Вольтера, весьма сильны для людей, почитающихъ вру своихъ предковъ. Лудовикъ XIV любилъ отца Бурдалу, и охотне слушалъ его повторенія, нежели новыя мысли кого либо другаго, почему и называли сего Іезуита Королемъ проповдниковъ и проповдникомъ Королей. Изъ множества хорошихъ его поученій лучшими признаны слова о Зачатіи, о Страсти, и о Воскресеніи. Есть краснорчивыя проповди, которыхъ главное достоинство состоитъ въ искусномъ расположеніи цлаго состава, и которыхъ слдственно въ отрывкахъ предлагать не можно. Таковы проповди сего Іезуита. Желающіе получить отъ нихъ пользу да посвятятъ нсколько часовъ на прочтеніе упомянутыхъ.
Въ поученіяхъ отца Шемине, другаго Іезуита, по свидтельству Лагарпа, есть много пріятнаго. Искусное произношеніе помогло ему прославиться на нсколько времени, по напечатаніи сочиненій его, любители словесности перемнили свое мнніе, и проповди отца Шемине, отца Бретонно и другихъ современниковъ ихъ преданы забвенію. Боссюэтъ и Флешье, знаменитые надгробными словами, далеко отстали отъ Бурдалу и еще дале отъ Массильйона, который помрачилъ всхъ своихъ предшественниковъ.
Боссюэтъ выступилъ на поприще прежде Іезуита Бурдалу. Въ первыхъ проповдяхъ его уже оказалось то пареніе, которымъ сей церковный витія напослдокъ прославился въ Словахъ надгробныхъ и въ Разсужденіи о всемірной Исторіи. Явился Бурдалу: Боссюэта перестали называть первымъ проповдникомъ, но ему предлежалъ другой путь ко слав. Боссюэтъ, оставивъ проповди, единственно занялсся надгробными словами. Сей родъ краснорчія, требующій почти стихотворнаго величія и важности, богатаго и пылкаго воображенія, гораздо боле соотвтствовалъ дарованію Боссюэта. Приведемъ однакожъ нсколько примровъ, чтобы показать, какую пользу извлечетъ для себя любитель словесности, читая даже посредственныя сочиненія знаменитыхъ писателей.
Вотъ нкоторыя мста изъ поученія о смерти. Прійди и виждь! Симъ Евангельскимъ изреченіемъ начинается проповдь. Іисуса Христа приглашаютъ ко гробу, въ которомъ положено Лазарево тло. Два начальныя слова даютъ поводъ Боссюэту говорить о нравоучительной истин всхъ вковъ и всхъ народовъ, объ истин, которою столько занимались Платоны, Сократы и Цицероны, сколько Христіянскіе Златоусты. Какія мысли должны родиться въ читател при самомъ началъ приступа!
‘Странная слабость человческаго разума! онъ никогда не видитъ смерти, между тмъ какъ смерть со всхъ сторонъ и въ многоразличныхъ видахъ ему представляется. При погребеніи обыкновенно слышимъ слова удивляющихся, что смертный человкъ умеръ. Каждой воспоминаешъ, какъ давно говорилъ съ покойникомъ, о чемъ именно съ нимъ бесдовалъ, и вотъ онъ уже во гробъ! Таковъ жребій человка! возглашаютъ присутствующіе. И тотъ, кто сіе произноситъ, есть также человкъ, и сей человкъ ни о чемъ не печется, забываетъ о конц своемъ. Если же въ немъ иногда раждается минутное желаніе приготовить себя къ смерти, онъ тотчасъ разгоняетъ мрачныя мысли. Скажу смло, что смертные не съ меньшею поспшностію подавляютъ мысли свои о кончин, какъ и тла умершихъ предаютъ погребенію.’
Самое, говорю, начало приступа уже покоряетъ душу, располагаетъ ее къ благочестивому вниманію, и наполняетъ почтительнымъ страхомъ къ грозному слову. Скажутъ, что въ слдующемъ предложеніи затйливая натяжка не у мста: ‘При погребеніи обыкновенно слышимъ слова удивляющихся, что смертный человкъ умеръ.’ Еслибъ мы въ самомъ длъ не изъявляли сего удивленія, то подборъ словъ смертный умеръ, и противоположность между удивленіемъ и тмъ что не заслуживаетъ удивленія по справедливости причислить надлежало бы къ тмъ блесткамъ, которыя у остряковъ почитаются украшеніемъ, и которыя въ поучительныхъ словахъ не должны быть терпимы. Но здсь противныя вещи, такъ сказать, сближились сами,
Первая часть начинается слдующимъ образомъ: ‘Сказать людямъ, что они очень мало значатъ, есть отважное предпріятіе.’ Кто были слушатели Боссюэтовы? Какимъ людямъ проповдникъ намренъ изъяснить, что они значатъ очень мало? Всему Двору Лудовика XIV, и самому Королю Французскому — людямъ неутомимо ищущимъ славы и привыкшимъ высоко цнить вс выгоды житейскія, а особливо породу и знатность.
‘Что значитъ сто лтъ? — Продолжаетъ витія — что значитъ тысяча лтъ у когда одно мгновеніе уничтожитъ ихъ? Пусть жизнь ваша уподобится долготою жизни еленей и вороновъ, которыхъ Баснословіе и Естественная Исторія заставляютъ жить по нскольку столтій, пусть долгота дней вашихъ сравнится съ въ комъ сихъ дубовъ высокихъ, подъ коими предки наши почиваютъ, и которые подъ тнью своею будутъ прохлаждать нашихъ потомковъ, соберите для сего обширнаго промежутка времени вс почести? вс богатства, вс утхи: къ чему послужитъ вамъ. Сіе, когда отъ послдняго вздоха смертнаго, сего вздоха слабаго и уже изнемогшаго, все пышное зданіе мгновенно упадетъ, какъ падаетъ бумажной домикъ, суетная утха младенцевъ? Къ чему послужитъ, что вы такъ много писали въ книгъ сей, и страницы ея покрыли красивыми буквами, когда однимъ почеркомъ вс труды ваши изгладятся? Что я говорю? Въ книгъ по крайней мр останутся нкоторые слды бытія? по крайней мр признакъ самаго почерка, а сія послдняя минута, которая мгновенно изгладитъ всю жизнь вашу, съ добычею своею погрузится въ бездонной пучин ничтожества, никакихъ слдовъ, никакихъ признаковъ на земл посл насъ не останется. Плоть превратится въ вещество другаго рода, тло получитъ другое наименованіе, даже и трупомъ оно будетъ называться не долго. Оно превратится, говоритъ Тертулліанъ, въ нчто такое? чего назвать не умю, и для чего ни ни какомъ языкъ нтъ имени. Такъ, слушатели! все умретъ съ нимъ, даже и т слова похоронныя, которыми назывались бдные сіи остатки.’
Въ проповдяхъ Боссюэтовыхъ, по свидтельству самыхъ критиковъ Французскихъ, есть много неисправностей. Странно, что сочинитель одной Французской Риторики удивляется нкоторому, по его мннію, красивому выраженію, а именно, гд Боссюэтъ называетъ рожденіе младенцовъ безпрерывнымъ рекрутскимъ наборомъ человческаго рода.
Каждой писатель получаетъ свою долю, и витіи и стихотворцы не бываютъ знамениты по всмъ родамъ сочиненій. Боссюэтъ былъ посредственнымъ проповдникомъ, Массильйонъ былъ посредственнымъ панигиристомъ. Французы сравнившія Бурдалу съ Массильйономъ, называютъ одного Корнелемъ, другаго Расиномъ, одного Димосеномъ, другаго Цицерономъ. Оставляя безполезныя усилія охотниковъ до сравненій, скажемъ вмст съ Лагарпомъ, что Массильйонъ и по числу, и по разнообразію, и по превосходству своихъ сочиненій стоитъ выше всхъ проповдниковъ Французскихъ, какъ прежде, такъ и посл его живщихъ. Прекрасной слогъ, плняющее доброгласіе, отборныя слова, проникающія въ самое сердце, или печатлющіяся въ воображеніи, сила и кротость, важность и нжная пріятность, гроза и утшительное умиленіе, чудесное обиліе въ изъясненіи неизвстныхъ истинъ, искуство достигать до сокровеннйшихъ сгибовъ сердца человческаго, удивлять его, приводить въ недоумніе, подробно описывать самыя обыкновенныя слабости сердца, но описывать новымъ способомъ, ужасать его и утшать по перемнно, бросать громовыя стрлы и ободрять устрашенныхъ, Евангельскую строгость смягчать всмъ что добродтель ни иметъ въ себ самаго любезнаго, весьма удачныя ссылки на Священное Писаніе и Отцовъ церковныхъ, убдительность увлекающая сердца, самовластно господствующая надъ ними, но такимъ образомъ, что слушатель безъ прекословія дозволяетъ управлять собою: вотъ причины, по которымъ ставятъ Массильйона въ числ весьма немногихъ, великихъ ораторовъ, вотъ почему, даже люди неимющіе доврія къ его ученію, уважаютъ въ немъ даръ витійства. Когда Массильйонъ, еще будучи священникомъ Ораторіи, въ первую чреду свою Филиппова поста, проповдывалъ въ Версальи при Двор Лудовика XIV, сей государь сказалъ въ похвалу ему слдующее: ‘Честный отецъ! я слушалъ великихъ проповдниковъ, и былъ весьма доволенъ ими, слушая васъ каждой разъ бываю весьма недоволенъ собою.’
Поученія, въ Филипповъ постъ и въ Четыредесятницу проповданныя, и содержащіяся въ пяти томахъ, почти вс принадлежатъ къ образцовымъ твореніямъ. Въ одной изъ первыхъ витія удивительно описываетъ смерть гршника. Посмотримъ на сію картину величественную и ужасную.
‘Тогда умирающій гршникъ, находя въ воспоминаніи о прошедшемъ только мучительное раскаяніе, во всемъ, что взорамъ его ни представляется, только печальные предметы, въ мысли о будущемъ только ужасы, не зная къ кому прибгнуть, къ тварямъ ли, которыя оставляютъ его, къ міру ли, которой исчезаетъ предъ нимъ, къ людямъ ли, которые не могутъ избавить его отъ смерти, къ Творцу ли, котораго почитаетъ явнымъ врагомъ своимъ, и отъ Котораго не надется помилованія, онъ предается ужасамъ собственной души своей, терзается муками, усиливается бжать отъ смерти, уже держащей его въ хладныхъ своихъ объятіяхъ, или по крайней мр усиливается бжать отъ самаго себя, отъ своей совсти. На умирающихъ очахъ его написано нчто угрюмое и дикое, означающее страсть изступленія, изъ глубины томящагося сердца вылетаютъ слова, прерываемыя воздыханіями, почти невразумительныя слова, о которыхъ достоврно сказать не можно, отчаяніе ли, высылаетъ ихъ, или чувство раскаянія. Онъ бросаетъ ужасные взоры на Распятаго Бога, и никто угадать не можетъ, страхъ или надежда, любовь иди ненависть въ нихъ являются, настаютъ смертныя судороги, и присдящіе одру не вдаютъ, отъ того ли происходитъ сіе, что составъ тлесный разрушается, или что духъ чувствуетъ приближеніе свое къ Судіи Неумытному, гршникъ тяжко воздыхаетъ, и никому не извстно, воспоминаніе ли о злодйствахъ исторгаетъ сіи вздохи, или горесть о разлук съ жизнію. наконецъ при сихъ тягостныхъ движеніяхъ зницы его стоятъ неподвижно, черты измняются, лице становится безобразнымъ, блдныя уста открываются сами собою, весь жизненной составъ трепещетъ, и симъ послднимъ усиліемъ злополучная душа отдляется отъ бреннаго тла, вопреки, такъ сказать, его желанію, предается въ руки Бога, и является обнаженная у подножія грознаго судилища. ‘
Какая сила! какая разительность! Утверждаютъ, что въ описаніяхъ явленій величественныхъ и ужасныхъ не можно сохранить постоянной исправности слога, Французскій подлинникъ пусть служитъ отвтомъ: такіе отрывки переводить трудно.
Недавно видли мы ужасную картину, посмотримъ теперь, уметъ ли Массильйонъ употреблять другія краски. Возьмемъ мсто изъ великопостныхъ его поученій {Избранныя проповди Массильйоновы переведены на Россійской языкъ г-мъ Ястребцовымъ. Первая часть, содержащая въ себ великопостныя поученія, уже напечатана, достальныя дв печатаются въ С. Петербург по Высочайшему повелнію. К.}, произнесенныхъ въ присутствіи осмилтняго Короля Лудовика XV и знатнйшихъ Двора его чиновниковъ. Въ сихъ проповдяхъ господствуетъ совершенно другой тонъ, содержаніе и слогъ принаровлены къ обстоятельствамъ. Витіия разсуждая объ удовольствіи, которое знатные люди находить могутъ въ благотвореніи ближнему, сравниваетъ оное съ другими выгодами ихъ состоянія:
‘На какое дло употребите знатность вашу и богатство для собственнаго удовольствія? На то ли, чтобы заставить другихъ благоговть предъ вами? но тщеславіе скоро утомляется, изнемогаетъ. На то ли, чтобъ управлять людьми и предписывать имъ законы? но въ семъ состоитъ тягостный долгъ, а не забава начальства. На то ли, чтобъ безконечно умножать вокругъ себя число рабовъ и служителей? но сихъ людей скоре назвать можно досадными свидтелями вашихъ поступковъ, нежели пышнымъ украшеніемъ знатности. На то ли, чтобы жить въ великолпныхъ чертогахъ? но созидаемые вами чертоги, по словамъ Іова, суть не что иное, какъ пустыня, въ которой заботы и мрачная скорбь вмст съ вами поселятся. На то ли, чтобъ выискивать разныхъ родовъ утхи? но легко статься можетъ, что пространные чертоги наполнены будутъ утхами, изъ коихъ ни одна не займетъ пустоты вашего сердца. На то ли, чтобъ въ избытк богатства ежедневно находить новые способы для удовлетворенія своихъ прихотей? но разнообразіе сихъ способовъ скоро истощается. Надобно начинать снова, и приниматься за то, что скука длаетъ несноснымъ, и что праздность сдлала необходимымъ. Употребляйте, сколько угодно, все ваше богатство, вс средства власти для наслажденія всмъ тмъ что ни изобртаютъ гордость и сладострастіе, онъ покажутъ вамъ радость, но не впустятъ ее въ сердце ваше. Употребитежъ ихъ на содланіе счастливыми ближнихъ своихъ, облегчите жизнь тхъ несчастныхъ, кои отъ крайняго бдствія, можетъ быть, тысячу разъ, подобно Іову, желать принуждены были, чтобы день рожденія ихъ превратился лучше въ вчную ночь могилы: тогда почувствуете, сколь выгодно родиться въ знатномъ состояніи, тогда насладитесь истиннымъ удовольствіемъ вашего сана: и сіе-то одно преимущество заставляетъ ему завидовать. Вся пышность суетная, васъ окружающая, служитъ для другихъ, но удовольствіе отъ благотворительности единственно вамъ принадлежитъ. Все прочее растворено горечью, одно только удовольствіе отъ благотворительности услаждаетъ всякую горечь. Сердечное удовольствіе благотворителя совсмъ отлично отъ той радости, какую чувствуетъ получающій благодяніе. Начинайте снова: утха сія неистощима, чмъ боле находите въ ней сладости, тмъ достойне бываетъ ею воспользоваться. Можно привыкнуть къ своему собственному счастію, даже можно сдлаться нечувствительнымъ къ нему: напротивъ того, виновникъ чужаго счастія всегда чувствуетъ радость, каждой разъ являемое благодяніе наполняетъ душу тихимъ, но сладостнымъ веселіемъ, и сердце, которое твердетъ для всхъ удовольствій отъ долговременнаго ихъ употребленія, здсь со дня на день становится боле чувствительнымъ.’
Вс слова сіи вытекаютъ изъ глубины сердца. Какъ еще любезне представить истину и добродтель!
Въ великопостныхъ проповдяхъ, произнесенныхъ 1718 году передъ Лудовикомъ XV, Массильйонъ говорилъ о добродтеляхъ и порокахъ единственно въ отношеніи къ знатнымъ людямъ, которыхъ судьба поставила управлять другими. Витія тогда имлъ уже достоинство Епископа Клермонтскаго. Съ одной стороны Святительской санъ и важность Евангельскаго служителя, съ другой малолтство Государя благопріятствовали той смлости, съ которою проповдникъ не обинуяся вщалъ великія истины предъ лицемъ сильныхъ.
Церковной витія идетъ путемъ, по которому прежде его многіе уже ходили, онъ долженъ говорить о томъ, о чемъ много разъ говорили другіе. Важныя истины сдлались отъ того общими мстами. Какого же искуства, какого дарованія требуется, чтобы общимъ мстамъ симъ дать достоинство новости, чтобы мысли всмъ извстныя показать въ незнакомой одежд, и чтобы посредствомъ особливаго краснорчія, такъ сказать, обмануть внимательность слушателя! Надобно ли говоришь о честолюбіи? Массильйонъ проповдуетъ отвращеніе отъ сей гибельной страсти своимъ способомъ. Тогда еще помнили во Франціи, какихъ бдствій виною были жадность къ завоеваніямъ и тщеславіе Лудовика XIV. Массильйонъ захотлъ юному Королю Французскому, преемнику Лудовика XIV, дать понятіе о честолюбіи государей и слав завоевателей. Послушаемъ.
‘Таково честолюбіе въ большей части людей подвластныхъ: оно безпокойно, постыдно, несовмстно съ правотою. Но, Государь, когда ядъ сей дойдетъ до сердца монарха и заразитъ его, когда самодержецъ, забывъ долгъ свой охранять покой общественный, личную славу предпочитаетъ любви и безопасности ввреннаго ему народа, когда желаетъ лучше покорять области, нежели господствовать надъ сердцами, когда онъ мнитъ, что славне истреблять сосдовъ, нежели быть отцмъ своего народа, когда горесть и отчаяніе подданныхъ кажутся ему единственною пснію радости, пснію побды надъ врагами, когда власть, врученную ему только на тотъ конецъ, чтобы управляемыхъ содлать счастливыми, онъ употребляетъ для себя одного, для собственныхъ своихъ выгодъ, словомъ, когда царствуетъ для несчастія людей и, подобно Царю Вавилонскому, не иначе желаетъ воздвигнуть истуканъ нечестія, идолъ своего величія, какъ на слезахъ, на развалинахъ племенъ и народовъ: тогда, о Боже Великій! тогда посылаешь Ты бичь свой на землю! Сколь злополученъ народъ, надъ коимъ Ты во гнв своемъ ставишь такого владыку!’
‘Его слава, Государь! всегда будетъ обагрена кровію. Можетъ быть какой нибудь безумецъ воспоетъ его побды, но области, города и поля оплачутъ оныя: воздвигнутъ огромные памятники, чтобы передашь вкамъ подвиги его, но дымящійся пепелъ многихъ городовъ, нкогда процвтавшихъ, но опустошеніе полей, прежней красоты своей лишенныхъ, но развалины многихъ стнъ, подъ коими погребены мирные граждане, но бдствія, которыя переживутъ завоевателя, останутся плачевными памятниками, и засвидтельствуютъ передъ потомствомъ о безумномъ его тщеславіи. Онъ протечетъ подобно водамъ, стремящимся на опустошеніе земли, а не такъ какъ величественная рка, обиліе и радость несущая, имя его поставлено будетъ между завоевателями въ лтописяхъ потомства, но не найдутъ его между добрыми владыками, и на подвиги его ссылаться будутъ только для того, чтобы воспомянуть о бдствіяхъ человчества, бдствіяхъ, коихъ былъ онъ виновникомъ. И такъ гордость его, говоритъ Духъ Святый, вознесется до небесъ {Si ascenderit usqne ad coelum fuperbia ejus et caput ejus nubes tetigerit, quasi ferquilinium in fine perdetur. Job, c. 20. v. o. 7. Сей текстъ въ Греческой Библіи и нашей Славянской переведенъ иначе: ‘Аще взыдутъ на небо дары его, жертва же его облаковъ коснется: егда бо мнится уже утвержденъ быти, тогда въ конецъ погибнетъ. Видвшіи же его рекутъ: гд есть?}, глава его досягнетъ до облаковъ, успхи его равны будутъ желаніямъ: но вся слава сія наконецъ превратится въ кучу грязи, отъ которой ничего кром смрада и безчестія, не останется.’
Одну мысль можно выразить десятью разными способами, и вс они будутъ правильны, но одинъ способъ всхъ лучше, всхъ сильне д 123,йствуетъ на душу читателя. Обыкновенный писатель не знаетъ между ними различія, великій писатель беретъ перо, и отборныя слова ложатся въ наилучшемъ порядк изъ всхъ возможныхъ. Какой нибудь безумецъ сказано весьма просто, но удачно, одно слово унижаетъ и побды, и того, кто прославлять ихъ вознамрится.
Весьма часто, ласкательство претитъ важнйшимъ истинамъ приближиться къ Монаршему престолу, и даже не рдко отваживается причислять ихъ къ замысламъ пагубнымъ, нечестивымъ. Достойный Епископъ почитаетъ своею должностію подать юному Королю спасительные совты, показать ему начало верховной власти, и научить его точному исполненію непреложныхъ обязанностей высокаго сана.
‘Государь не для самаго себя родится на свѣ,тъ сей, нтъ, онъ долженъ всего себя посвящать благу подданныхъ. Народы, ввряя ему могущество и власть надъ собою, въ замну требуютъ отъ него заботъ и бднія. Не образъ изваянный они поставили надъ собою, чтобы только покланяться ему, но охранителя своей безопасности. Безполезные истуканы боговъ языческихъ имютъ очи и не видятъ, языкъ и не глаголютъ, руки и не дйствуютъ, но земные боги предъидутъ народамъ, какъ говоритъ Писаніе, для того чтобъ водить ихъ, чтобъ защищать отъ враговъ внутреннихъ и вншнихъ. Народы по Божіему велнію возводятъ Царей на степень высочайшую, слдственно Цари должны неусыпно пещися о благ народовъ. Такъ, Всемилостивйшій Государь! единодушное желаніе народа сначала подало скипетръ въ руку твоихъ предковъ, народъ поднималъ ихъ на щит военномъ и провозглашалъ самодержцами. Государство содлалось потомъ наслдственнымъ достояніемъ ихъ потомковъ, но сперва произвольное согласіе подданныхъ поставило ихъ владыками надъ собою. Единое право рожденія въ послдствіи времени возводило ихъ на высоту престола, но сперва согласное желаніе народа соединило сіе право съ рожденіемъ. Однимъ словомъ, монархи начало власти своей получивъ отъ насъ, должны употреблять ее на пользу нашу. Льстепы, Всемилостивйшій Государь! станутъ безпрерывно твердить теб, что ты владыка самовластный, и что никому неповиненъ давать отчета въ своихъ поступкахъ. Весьма справедливо, что никто не иметъ права требовать отъ тебя отчета, но ты долженъ отдать его самъ себ, долженъ — да не вмнится мн въ дерзость слово сіе — цлой Франціи, ожидающей твоего правленія, долженъ цлой Европ, устремившей на тебя взоры. Ты самовластный владыка подданныхъ, но безъ доблестей, владык приличныхъ, будешь имъ только по единому имени. Ты можешь все длать по своему произволу, но сія свобода не есть выгода господства, а камень претыканія. Ты властенъ вознерадть о своей должности, но, не исполняя священнйшихъ своихъ обязанностей, будешь носишь на себ только суетное титло, подобно тмъ Царямъ празднолюбивымъ, о коихъ вщаютъ историческія наши преданія.’ Массильйонъ говорилъ предъ лицемъ Короля малолтнаго. Добрые Государи во всякомъ возраст охотно слушаютъ подобныя истины, а великіе Государи сами торжественно объявляютъ ихъ народу, и должностей своихъ ни отъ кого не скрываютъ. Екатерина Великая начертала въ безсмертномъ своемъ Наказ 123,: ‘По вся дни всмъ земнымъ обладателямъ говорятъ, что народы ихъ для нихъ сотворены: однакожь Мы думаемъ, и за славу себ вмняемъ сказать, что Мы сотворены для нашего народа.’
Возвратимся къ Массильйону. Замтиь не трудно, что онъ растягиваетъ одну мысль на цлую страницу, со всмъ тмъ проповди его не кажутся долгими, отъ того что красоты слога и средства господствовать надъ сердцами закрываютъ вс несовершенства. Встрчаются мста: гд иногда онъ повторяетъ одну и ту же мысль, но и тутъ, по мннію опытныхъ людей, не примтно слабости, а въ семъ-то и состоитъ верхъ искуства ораторскаго. Жалко смотрть, когда сочинитель, не зная другаго способа разпространить слово свое, невольно возвращается къ прежней мысли. Массильйонъ не таковъ, онъ, подобно Цицерону, показываетъ разныя стороны своего предмета, и тмъ самимъ усиливаетъ дйствіе, точно какъ блескъ свтящагося алмаза увеличивается отъ движенія. Пускай Тациты и Монтескій въ своихъ историческихъ и политическихъ сочиненіяхъ бросаютъ мысли короткія, сильныя, обширный смыслъ въ себ заключающія, предоставляя разуму судить, догадываться и выводить заключенія: витія держится одного главнаго содержанія, истощаетъ весь запасъ свой для убжденія сердца, а сердце не дорожитъ замысловатою краткостью, столь пріятною для разума. Притомъ же есть идеи, впрочемъ самыя обыкновенныя, которыми воображеніе наше любитъ долго заниматься, мысли, на примp3,ръ, о времени и перемнахъ имъ производимыхъ, о скоротечности жизни человческой, о ход вковъ, одинъ за другимъ слдующихъ, потому пріятны для воображенія, что предметы сіи, такъ сказать, безконечны, непостижимы, слдственно никогда не могутъ удовлетворить его, не говорю уже возбудить въ немъ скуку отъ пресыщенія. Философъ скажетъ коротко, что все въ міръ семъ быстро проходитъ и погибаетъ, напротивъ того Христіянскій витія, которому сею мыслію надобно поразить своихъ слушателей и перенести ихъ за предлы здшней жизни, останавливается надъ нею, показываетъ ее въ различныхъ видахъ, къ каждому обстоятельству привязываетъ или приличное чувствіе, или разительную картину, разгорячается по мр наращенія мыслей, и, наконецъ достигаетъ той степени восторга, откуда приводитъ въ движеніе сердца всхъ слушателей. Тогда витія получаетъ въ награду общее удивленіе. И кто откажется заплатить дань сію Массильйону? Мы видли образецъ сильнаго Боссюэтова краснорчія въ отрывк изъ слова его о смерти, посмотримъ теперь на чудесное обиліе Массильйона въ выраженіи одной мысли въ разныхъ видахъ. Выписываю отрывокъ изъ поученія о смерти у произнесеннаго при Двор Лудовика XIV, въ послp3,дніе годы жизни сего Государя. Витія укоряетъ слушателей своихъ, что они мало заботятся о кончин.
‘И на что вы уповаете? на крпкое сложеніе тла? Но что значитъ самое лучшее здравіе? искра, единымъ дуновеніемъ погашаемая, ибо немощь единаго дня разслабляетъ самой крпкой составъ нашего тла. Слушатели! не спрашиваю васъ, надетесь ли на крпость своего здравія? не слышите ли гласа разрушенія внутри своего тла, невоздержнымъ житіемъ въ юности поврежденнаго? обыкновенные припадки не ведутъ ли васъ къ отверстію могилы? не замчаете ли страшныхъ признаковъ, грозящихъ вамъ незапною кончиною? Положимъ, что дни ваши продолжатся сверхъ самаго чаянія, но увы, братія моя! можно ли то почитать долгимъ, что рано или поздно должно окончиться? Обратите взоры на прошедшее: гд прежніе годы ваши? осталось ли что либо вещественное въ памяти вашей? столько же, какъ отъ ночнаго сновиднія. Вы представляете въ ум своемъ, что жили — вотъ все, что осталось вамъ отъ прошедшаго. Все время отъ вашего рожденія протекшее до нын есть не что иное, какъ быстрая черта, едва замченная вами. Еслибъ жизнь ваша началась вмст съ бытіемъ міра, и тогда прошедшее казалось бы вамъ столько же краткимъ и ничтожнымъ, вс вки минувшіе казались бы вамъ быстролетящими мгновеніями, вс народы, которые являлись и исчезали въ мір, вс перемны великихъ царствъ и малыхъ, вс знаменитые случаи, коими украшаются наши лтописи, показались бы вамъ разными явленіями позорища, въ продолженіе одного дня виднными. Воспомяните побды, покоренія городовъ, славные договоры, великолпныя и пышныя торжества первыхъ лтъ ныншняго царствованія. Все сіе отъ васъ еще весьма близко, многіе изъ васъ не только были очевидными свидтелями, но сами участвовали въ подвигахъ и слав, которые сохранятся въ лтописяхъ для позднаго потомства: но теперь все сіе не что есть иное какъ сновидніе, какъ погасшая молнія, ежедневно черты сіи въ памяти вашей мало по малу стираются. Разсудитежь, каковъ тотъ путь, которой вамъ пройти остается! Не уже ли станемъ думать, что въ будущемъ времени найдемъ боле прочнаго для себя, нежели въ прошедшемъ? Годы, еще далекіе отъ насъ, кажутся долгими, наставши же мгновенно исчезаютъ. Мы, какъ бы по дйствію волшебной силы, быстро очутимся у роковаго срока, которой кажется намъ весьма отдаленнымъ, и которой, по мннію нашему, никогда къ намъ не приближится. Какимъ видли вы свтъ въ первые годы вашей жизни, и какимъ видите его нын? Новые люди при дворъ заступили мсто прежнихъ, появились новыя лица, важныя должности государственныя другими отправляются, настали новыя произшествія, новые происки, новыя страсти, новые герои добродтелей и пороковъ, осыпаемые хвалами, или обременяемые укоризнами, вы не успли примтить, какъ новое общество нечувствительно вознеслось на развалинахъ прежняго. Все проходитъ вмст съ вами, ничмъ неостановляемая быстрота увлекаетъ все въ бездну вчности, предки проложили дорогу, которую мы въ свою чреду прокладываемъ для потомковъ. Настаютъ новые вки, образъ міра измняется безпрестанно, умирающіе уступаютъ мсто раждающимся, которые также будутъ лежать въ могил, все теряется, все тлетъ, все изчезаетъ. Единый Богъ вчно себ подобенъ. Рка вковъ, увлекающая людей, течетъ предъ Нимъ, Онъ съ негодованіемъ взираетъ на слабыхъ смертныхъ, кои, уносимы будучи быстрыми волнами, въ краткое время своего странствованія оскорбляютъ благость Его, хотятъ изъ одного мгновенія содлать все свое счастіе, и падаютъ наконецъ въ руки гнва Его и мщенія.’
Согласимся, что Массильйонъ часто повторяетъ свои мысли: ибо окончаніе отрывка сего находимъ и въ другомъ слов, по случаю освященія знаменъ произнесенномъ, согласимся, что весь отрывокъ сей есть не иное что какъ распространеніе, однакожъ признаемся, что оно вытекло изъ пера витіи искуснаго, вдающаго таинства сердца человческаго. Сколько возбуждаетъ оно мыслей, чувствованій, воспоминаній! Въ каждомъ предложеніи видли мы повторяемый блескъ молніи, которая окончилась громовымъ ударомъ. Замтимъ, какъ искусно проповдникъ указываетъ на счастливые годы царствованія Лудовика XIV, столь несходные съ послдними годами его жизни, можно подумать, что онъ приписываетъ вс перемны непреодолимой сил, времени, и боле ничего сказать не хочетъ. Вообще, Массильйонъ осторожне Боссюэта въ расточеніи похвалъ, которыми осыпали государя, однакожь и онъ не совсмъ предостерегъ себя отъ заразительнаго соблазна, и долженъ былъ иногда идти тропою придворныхъ проповдниковъ. Говоря, на примръ, о духъ вражды и честолюбія, заставляющемъ государей поднимать оружіе одинъ противъ другаго, Массильйонъ прибавляетъ: ‘Смло вщаю предъ Монархомъ, который тысячу разъ предпочиталъ миръ побд.’ Походитъ ли это на правду? прилично ли такъ говоришь о Лудовикъ XIV? Прочтите его исторію.
Теперь посмотримъ еще, какъ Массильйонъ разбираетъ т истины, которыя равно важны для людей всхъ исповданій, какъ предлагаетъ онъ доказательство безсмертія души нашей, доказательство, повторенное многими Философами древними и новыми, и основанное на томъ, что человкъ, сколь ни былъ бы счастливъ въ сей жизни, всегда ищетъ какого-то другаго большаго счастія, всегда стремится къ какой-то неизвстной цли, которой въ здшнемъ свт достигнуть не возможно. Витія клонитъ рчь свою къ аеистамъ и матеріалистамъ, и едва ли кто другой краснорчиве оспоривалъ ихъ мннія:
‘Ежели все должно прекратиться вмст съ нами, ежели человкъ посл сей жизни не долженъ ничего надяться, и ежели въ здшнемъ міръ наше отечество, наше происхожденіе и все счастіе, какимъ только можемъ наслаждаться, то почему же не бываемъ здсь совершенно счастливы мы? Ежели мы раждаемся только для чувственныхъ наслажденій, то для чегожъ наслажденія сіи не удовлетворяютъ насъ, для чего оставляютъ по себ скуку и печаль въ нашемъ сердц? Ежели человкъ ни чмъ не превосходне безсловеснаго животнаго, то для чего не живетъ, подобно ему, въ совершенной безпечности, безъ заботъ? безъ пресыщенія? безъ горести, въ безпрерывныхъ удовольствіяхъ чувствъ и плоти? Ежели человкъ не долженъ надяться другаго счастія, кром здшняго временнаго, то почему нигд на земл не находитъ онаго? Отъ чего богатство безпокоитъ его, почести обременяютъ, забавы утомляютъ, знанія не только совершенно не удовлетворяютъ его, но приводятъ въ недоумніе, и возбуждаютъ въ немъ ненасытное любопытство, слава длается наконецъ тягостною и скучною, словомъ, отъ чего все сіе не можетъ наполнишь обширной пустоты сердца его, но безпрерывно производитъ новыя желанія? вс другія существа, довольныя своимъ жребіемъ, по видимому, живутъ счастливо въ томъ состояніи, какое Творецъ природы для нихъ предназначилъ. Свтила, спокойно пребывая на тверди небесной, не удаляются для освщенія другой земли, земля, повинуясь законамъ своего движенія, не устремляется вверхъ, чтобы заступить ихъ мсто, животныя обитаютъ на поляхъ, не завидуя участи человка, въ городахъ и пышныхъ чертогахъ живущаго, птицы наслаждаются бытіемъ своимъ въ пространствахъ воздушныхъ, не заботясь, есть ли на земл другія, счастливйшія ихъ твари. Все въ міръ семъ, такъ сказать, благоденствуетъ, все поставлено на своемъ мстъ въ природ одинъ человкъ безпокоится и томятся, одинъ человкъ раздирается вожделніями, угнтается страхомъ, терпитъ муку въ самыхъ надеждахъ своихъ, живетъ въ горести, въ несчастіи среди всхъ удовольствій, одинъ человкъ ничего въ міръ семъ не находитъ такого, что могло бы совершенно успокоить его сердце. Отъ чего же все сіе произходитъ? о человкъ! не отъ отого ли, что не здсь предназначено теб мсто, что ты сотворенъ для неба, что весь міръ тсенъ для твоего сердца, что земля не есть твое отечество, и что кром Бога ничто удовлетворить тебя не можетъ?’
Выбросьте только два предложенія о свтилахъ спокойно пребывающихъ на тверди небесной, и о земл не устремляющейся вверхъ на мсто свтилъ — ибо въ нихъ открывается явная натяжка — и вы получише прекрасное доказательство безсмертія души человческой. Очень понятно, что проповдникъ, увлеченный силою воображенія, не замтилъ здсь излишества, но удивительно, какъ Лагарпъ, строгій и проницательный критикъ, простилъ ему сд 123,ланную ошибку. Впрочемъ, и самъ Лагарпъ ошибался, и тмъ неизвинительне, что иногда ошибался умышленно. Ему хочется, на примръ, врить и уврить другихъ, что нкоторые проповдники потому были краснорчивы, что жили при Лудовик XIV, то есть, во времена истиннаго благочестія, что Франція тогда была образцомъ набожности и благонравія для всей Европы, и что слушатели Боссюэтовъ и Массильйоновъ наблюдали святыню и вс церковныя постановленія не только по совсти, но и потому что боялись нарушить приличности общежитія, онъ доказываетъ мнніе свое между прочимъ и тмъ еще, что Конде, Рецъ и Принцесса Палатинская ходили на исповдь, что госпожа Лавальеро затворилась въ монастыр, что самъ Король часто посщалъ церковь, и что Дюкъ Бургонскій нарушивъ должное уваженіе къ своему дду, отрекся идти на вечернее пиршество, которое казалось ему мірскою забавою. Теперь послушаемъ самаго Массильйона. Беру мсто изъ проповди на вторую недлю великаго поста, которое можетъ послужить опроверженіемъ на Лагарпа и вмст хорошимъ примромъ краснорчія.
‘И прежде были нечестивые: но свтъ съ ужасомъ взиралъ на нихъ. Сіи враги Божіи появлялись на земл только для того, чтобъ нести на себ поношеніе и проклятіе народовъ. А нын, увы! нечестіе содлалось признакомъ отличія и славы, теперь нечестіе вмняется въ почтенное титло, теперь часто для безумнаго хвастовства хотятъ слыть вольнодумцами, между тмъ какъ совсть еще не дерзаетъ свергнуть съ себя долгъ, врою возложенный, теперь нечестіе вмняется въ заслугу, открываетъ доступъ къ вельможамъ, незнатнаго, такъ сказать длаетъ знатнымъ, людямъ ничтожнымъ даетъ право на пріятельское со знаменитйшими особами знакомство, постыдное для нравовъ нашего времени, сколь впрочемъ нравы сіи ни развращены суть. Теперь нечестіе возводитъ простолюдиновъ на степень благородства, вмсто того что оно долженствовало бы самую породу и знаменитость чернить безславіемъ. Вельможи ввели въ обычай невріе, вельможи должны и унизить, истребить его. Въ какомъ поношеніи вра! о братія моя! Великіе люди временъ языческихъ не иначе какъ съ уваженіемъ отзывались о суеврномъ ученіи идолопоклонства, хотя и знали, сколь оно глупо’ и проч. Съ однимъ кмъ нибудь согласиться должно, или съ Массильйономъ, описывающимъ нравы своего времени, или съ Лагарпомъ, которому вздумалось представить земляковъ своихъ набожными.
Вольтеръ много читалъ Массильйона, и даже охотно бралъ изъ проповдей его хорошія мысли, которыя помщалъ въ своихъ стихотвореніяхъ. Зная, какъ Вольтеръ уважалъ Христіянскую вру, можемъ заключить, что прекрасной слогъ церковнаго Витіи весьма полюбился Поэту. Слдующій отрывокъ выставленъ въ Энциклопедіи за образецъ витійства, подъ статьею краснорчіе, написанною Вольтеромъ. Всего же удивительне, что сей поборникъ и столпъ вольнодумства выбралъ такое мсто, въ которомъ говорится объ одномъ Христіянскомъ догмат, приводящемъ въ недоумніе разумъ, свтомъ Евангелія неозаренный. Отрывокъ сей изъ проповди о маломъ числ избранныхъ Божіихъ, вообще признанный краснорчивйшимъ произведеніемъ пера Массильйонова, сдлалъ чрезвычайное впечатлніе въ слушателяхъ. Переведемъ собственныя слова Вольтеровы.
‘Читателю не противно будетъ узнать, что случилось, когда Массильйонъ, бывшій потомъ Клермонтскимъ Епископомъ, сказывалъ славную свою проповдь о маломъ числ избранныхъ. Незапный ужасъ объялъ всхъ слушателей, почти вс поднялись по невольному движенію съ мстъ своихъ. Изумленіе и крикъ привели въ смятеніе самаго проповдника, отъ того дйствіе страсти еще боле усилилось. Вотъ отрывокъ:
,,Я предполагаю, что насталъ послдній часъ и конецъ вселенныя, что небеса отверзаются надъ нами, что Іисусъ Христосъ является во слав своей среди храма сего, предполагаю, что вы собрались въ семъ мстъ единственно для того чтобы дождаться его пришествія, предполагаю, что вы трепещущіе преступники, которымъ объявится или помилованіе, или приговоръ вчнаго осужденія. Сколько ни обольщайте себя суетною надеждою, вы умрете такими, какими теперь стоите въ семъ храм, вы только желаете перемны, и желанія ваши будутъ забавлять васъ до одра смертнаго, истина сія доказана опытами вковъ. Все приобртеніе тогда, можетъ быть, къ тому только послужитъ, что вы должны будете отдать большій отчетъ въ длахъ своихъ, нежели нын. Зная, въ какомъ состояніи нашелъ бы васъ Праведный Судія въ сію минуту, вы можете почти достоверно опредлить, какой жребій постигнетъ васъ по разлук души съ тломъ.
‘И такъ вопрошаю, ужасомъ пораженный вопрошаю васъ, ибо участь моя съ вашею сопряжена неразлучно, и я вмст съ вами долженъ нкогда предстать Богу, общему Судіи нашему, вопрошаю васъ, слушатели: если бы Іисусъ Христосъ явился здсь во храмъ среди сего величественнаго собранія, чтобъ судить насъ, и чтобы отдлить овецъ отъ козлицъ, не думаете ли, что большая часть изъ насъ станетъ одесную? не думаете ли, что объ стороны будутъ равны? не думаете ли, что здсь найдется десять праведниковъ, которыхъ нкогда и въ пяти городахъ не отыскалось? спрашиваю васъ, вы не вдаете, — и я также. Ты единъ, о Боже Великій! Ты единъ вдаешь, кто Теб принадлежитъ. Но ежели мы не знаемъ, слушатели, кто принадлежитъ Богу, по крайней мр знаемъ, что гршники не Ему принадлежатъ. И такъ, кто изъ васъ будетъ сопричтенъ сонму избранныхъ? Слушатели! титла и достоинства ни во что вмнятся, вы лишитесь ихъ предъ лицемъ Іисуса Христа. Гд избранные? Много гршниковъ, нехотящихъ обратиться, еще боле такихъ, кои хотли бы, но отлагаютъ часъ обращенія, множество и такихъ, кои обращаются только для того, чтобы снова уклоняться на путь грховный, наконецъ великое множество такихъ, кои думаютъ, что нтъ имъ никакой нужды въ обращеніи. Се сборище отверженныхъ! Отдлите всхъ сихъ гршниковъ, подобно какъ отдлятъ ихъ въ день судный…. Теперь явись избранный остатокъ Израиля! гд ты? прейди на страну десную! жатва Іисуса Христа! отдлись отъ сихъ плевелъ, осужденныхъ на сожженіе…. Боже! гд суть избранные Твои, и что на часть Твою осталось?’
,,Это самая смлая фигура — продолжаетъ Вольтеръ — и употреблена, здсь очень къ стати, она принадлежитъ къ прекраснйшимъ мстамъ витійства какія только можемъ находить въ древнихъ и новыхъ писателяхъ. Конецъ проповди достоинъ сего отрывка: такіе образцы весьма рдки.
Кром проповдей и надгробныхъ словъ, Массильйонъ оставилъ по себ Поученія для церковнослужителей и Толкованія Псалмовъ Давидовыхъ, въ которыхъ щедрою рукою разсыпано богатство образцоваго краснорчія, даже приказанія, писанныя симъ знаменитымъ Епископомъ, о самыхъ обыкновенныхъ длахъ, на примръ объ отправленіи благодарныхъ молебновъ и тому подобнаго, собраны во Франціи, и читаются какъ драгоцнныя произведенія. Всего же боле посл проповдей уважаются такъ называемыя Конференціи, или слова, произнесенныя имъ въ наставленіе молодыхъ людей, учившихся въ Семинаріяхъ и приготовлявшихся заступить духовныя должности. Въ слов объ употребленіи церковныхъ доходовъ Массильйонъ предсказалъ Католическому духовенству посл съ нимъ случившееся непріятное событіе, а именно, что тщеславіе, роскошь и расточительность служителей церкви подадутъ поводъ къ отнятію у нихъ недвижимаго имнія,
Массильйонъ съ 172З года жилъ въ своей Епархіи, и съ того времени уже не былъ въ Париж. Онъ умеръ 1742 года, имя 79 лтъ отъ рожденія.