Отрывки из Шекеспировых трагедий, Шекспир Вильям, Год: 1789 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 12 минут(ы)

Отрывки изъ Шекеспировыхъ трагедій.

Гамлетово размышление о смерти. В прозаич. перев. [А. Петрова].— В кн.: Учитель или всеобщая система воспитания, ч. 1. М, Унив. тип. Н. Новикова, 1789, с. 99.

Монолог Генриха IV, когда он ночью получил известие о возмущении графа Нортумберландского. Перев. с немец. [А. Петрова].— В кн.: Учитель или Всеобщая система воспитания… ч. I. М, Унив. тип. Н. Новикова, 1789, с. 100.

[Король Генрих IV. Отрывок из 2-й части, дейст. IV, сц. 4]. Прозаич. перев. с немец. А. Петрова.— В кн.: Учитель, или Всеобщая система воспитания… ч. I. М, 1789, с. 101—103.

[Отрывок из ‘Короля Генриха V’. Дейст. IV, сц. 3. Прозаич. перев. с немец. А. Петрова].— В кн.: Учитель, или Всеобщая система воспитания, Ч. 1. М, 1789, с. 103—104.

Падение Кардинала Волзея при: Генрихе VIII [Отрывок из III действ, сц. 2]. Прозаич. перев. с немец. [А. Петрова].— В кн.: Учитель, или Всеобщая система воспитания, ч. I. М, 1789, с. 104—107.

Ссора Брута с Кассием. Из трагедии: Юлий Цесарь. [Отрывок. Дейст. IV, сц. 3]. Прозаич. перев. с немец. [А. Петрова]. — В кн.: Учитель, или Всеобщая система воспитания, ч. I, М., 1789, с. 108—111.

Гамлетово размышление о смерти.

Бытъ ли, или не быть? — Что благородне? терпть ли въ душ язвы и удары злобного рока, или вооружиться противу моря страданій, и воспротивясь, скончать ихъ? — умереть — заснуть — и симъ сномъ прекратить вс сердечныя скорби, вс нещастія, какимъ человкъ подверженъ: колико достойный желанія конецъ! — умереть — заснуть, — заснуть! но можетъ быть и сны видть: ахъ! вотъ что ршить трудно! Можетъ быть и во сн смертномъ, когда мы свергнемъ съ себя сію тлнную плоть, сновиднія будутъ намъ представляться. Сіе насъ ужасаетъ. Сіе-то длаетъ бдствіе толь долговчнымъ. Кто бы захотлъ сносить удары и насмшки щастія, несправедливость тирановъ, надменность гордыхъ, мученія презрнной любви, нарушеніе законовъ, и то, какъ негодные люди попираютъ ногами терпливую заслугу, когда бы можно было кинжаломъ покой себ доставить? Кто захотлъ бы боле стенать и подъ тяжкимъ бременемъ жизни проливать потъ. Но страхъ чего-то посл смерти, незнаемая страна, откуда ни одинъ еще странникъ не возвращался, обуздываетъ волю и заставляетъ насъ терпть лучше зло извстное, нежели бжать къ иному, которого еще не знаемъ? — Такъ-то совсть во всхъ насъ робость вселяетъ. Размышленіе покрываетъ блдностію горящее лицо ршимости, и смлыя и важныя предпріятія въ стремленіи своемъ останавливаются и пропадаютъ.

Монолог Генриха IV, когда он ночью получил известие о возмущении графа Нортумберландского.

Коль многія тысячи бднйшихъ подданныхъ моихъ наслаждаются теперь сномъ! о пріятный сонъ! нжный питатель натуры! чмъ я тебя прогналъ? Для чего не хочешь уже ты смыкать глазъ моихъ и чувства погружать въ забвеніе? Для чего лежишь ты, сонъ, въ дымныхъ хижинахъ, протянувтись на жесткой соломяной постел и жужжаніемъ ночныхъ мухъ усыпляемъ, охотне, нежели въ благовонныхъ комнатахъ знатныхъ людей, подъ пышными балахинами и при звук пріятнйшей мелодіи? О глупой сонъ! для чего лежишь ты съ чернью на гнусныхъ постеляхъ, и убгаешь отъ Царскаго ложа? Или ты хочешь смыкать глаза только матрозу на высокой колеблющейея мачт и качать его голову въ колыбел свирпыхъ и яростныхъ волнъ, когда сражающіеся втры схватывая бурныя громады водъ за вершины, крутятъ ужасныя ихъ головы и бросаютъ ихъ съ оглушающимъ ревомъ на склизкія снасти, такъ, что отъ страшнаго шуму и самая смерть пробуждается? О сонъ несправедливый! ты даришь покой свой обмокшему матрозу въ такое бурное время, а въ самую тихую и спокойную ночь, при всхъ удобствахъ и пособіяхъ, не даешь его Королю. — Спи, щастливая чернь! глава, тягчимая короною, покоя не иметъ.

Король Гейнрихъ IV, находясь при смерти, приказал положить корону подл него на подушку. Принц Валлійскій (который посл былъ славнымъ Гейнрихомъ V, побдителемъ Франции, но прежде велъ жизнь весьма распустную) сидлъ подл него. Король заснул, а Принцъ подумавъ, что онъ уже скончался, взялъ корону съ подушки, углубился въ важныя размышленія, и въ великой печали вышелъ въ другую комнату. Король, проснувшись, спросилъ о корон и о сын своемъ, который въ самое то время вошелъ и сказалъ:,,я думалъ, что никогда уже не услышу васъ говорящаго,, Король при семъ случа говорилъ ему следующее.

Король.

Желаніе твое, Гейнрихъ, родило сію мысль. Жизнь моя теб наскучила, я теб въ тягость. Ты желаешь прзднаго моего престола такъ ждно, что украшаешься знаками моего достоинства, хотя часъ твои еще и не пришелъ. Безразсудный юноша! ты желаешь величества, котораго сносить не можешь. Подожди еще одну только минуту, облако величества моего слабымъ только втромъ удерживается отъ паденія и скоро уже упадетъ, день мой кончается. Ты похитилъ то, что чрсзъ нсколько часовъ и безъ преступленія было бы твое. При смерти моей подтвердилъ ты совершенно мое чаяніе. Жизнь твоя явно показывала, что ты не любилъ меня, а теперь хочешь ты, чтобъ я умеръ съ увреніемъ въ томъ. — — Какъ! ты и получаса потерпть меня не можешь? Такъ пойдижъ и самъ приготовь мн гробъ. Пусть радостный звонъ возвщаетъ слуху твоему, что ты коронованъ, а не то, что я умеръ. О когда бы вс слезы, которыя изліются на смертный одръ мой, были каплями бальсама на освященіе главы твоей! Но только полои меня къ забвенному праху, отдай червямъ того, кто теб жизнь далъ. Свергай моихъ чиновниковъ истребляй мои законы, ибо наступило такое время, въ которое стройность служтъ только посмшищемъ. Гейнрихъ пятой коронованъ. Торжествуй, суетность! падите Царские чиновники! удалитесь, мудрые Совтники! Шатяющіеся тунеядцы, соберитесь отвсюду къ Англійскому двору! сосднія земли, освободитесь отъ своихъ изверговъ! Естьли имете вы злодя, который можетъ ругаться, пить, плясать, шататься по ночамъ, грабить, длать смертоубійства, и старыя злодянія новымъ образомъ производить: радуйтесь! онъ не будетъ уже васъ тревожить, Англія дастъ ему достоинство, знатность и власть. Ибо Гейнрихъ пятой сниметъ узду воздержанія съ обузданной наглости, и дастъ лютому псу сему волю вонзать зубы свои во всякаго невиннаго. О бдное мое королевство, потрясаемое внутренними бурями! когда уже и попеченіе мое не могло удерживать твоихъ распуствъ, чтожъ станется съ тобою, когда распуство только будетъ твоимъ попеченіемъ? Паки превратишься ты въ пустыню, и населено будешь волками, прежними твоими обитателями!

Принцъ (ставши на колни.)

Простите меня, государь! Желалъ бы я отвратить трогательную сію и прискорбную укоризну моими слезами, пока вы еще въ огорченіи не произнесли ее, а я не выслушалъ. Вотъ корона ваша, и Носящій вчную корону да сохранитъ ее вамъ надолго! Естьли я когда либо желалъ ея боле, нежели вашей славы, боле, нежели чести вашеи: то пусть никогда не стану я отъ сего знака униженія, которымъ исполненное почтенія серде научаетъ меня изъявить глубочайшую преданность. Небо да буетъ мн въ томъ свидтелемъ, коль прискороно было серду моему, какъ я, вошедши сюда, нашелъ васъ безъ дыханія! Естьли сіе притворство, то пустъ умру я въ ныншнемъ моемъ распуств, пусть не останусь живъ, дабы никогда не могъ показатъ свту славной перемны, которую я предпріялъ. Вошедши сюда, чтобъ васъ увидть, почелъ я васъ уже мертвымъ, (и въ самомъ дл, Государь! вы уже мертвымъ казались.) Я говорилъ корон, какъ бы она меня разумла, и укорялъ ее такъ: заботы, которыя ты налагаешь истощили силы родителя моего. Укоряя ее такимъ образомъ, возлжилъ ее на себя, дабы, какъ врному наслднику должно, испытатъ противъ нея мои силы, какъ противъ такого врага, который при моихъ глазахъ умертвилъ моего родителя. Но естьли въ сіе нремя исполнила она сердце мое радости, или возбудила въ дух моемъ высокія мысли гордости, — — то небо да лишитъ меня ея навки, и да содлаетъ меня бднйшимъ на вазалломъ, преклоняющимъ предъ нею колна свои съ почитаніемъ и страхмъ!

Рчь Гейнриха V предъ сраженіемъ при Азинкур, гд одержалъ онъ славную побду, которою утвердился въ завладніи Франціи, и которую вс Англійскіе Историки весьма прославляютъ, ибо онъ только съ двнатцатью тысячами Англичанъ разбилъ почти шестьдесятъ тысячъ Французовъ. — — Графъ Вестморландской сказалъ предъ симъ сраженіемъ: естьли бы теперь были у насъ здсь хотя десять тысячь человкъ изъ тхъ, которые въ Англіи живутъ теперь въ праздности!,, — — Но король отвтствовалъ ему съ мужествомъ и неустрашимостію:

Кто сего желаетъ? Родственникъ мой Вестморландъ? — — Нтъ, любезный родственникъ! естьли намъ умереть опредлено, то для отсчества довольно уже и насъ лишиться, естьлижъ живы останемся, то чмъ насъ мене, тмъ больше чести получимъ. Для Бога! прошу тебя, не желай ни одного человка боле. Я никогда не пекся о золот, не забочусь о томъ, сколько людей питаются моимъ иждивеніемъ, не прискорбно мн, когда люди носятъ мое платье. Наружныя вещи не прельщаютъ моихъ желаній. Но естьли жадно желать чести, преступленіе, то я величайщій преступникъ изъ всхъ смертныхъ. Нтъ, нтъ, Милордъ, не желай ни одного человка изъ Англіи. Клянусь, что за самую лучшую надежду не отдалъ бы я столь великой чести, естьлибъ мн должно было раздлить ее хотя еще съ однимъ человкомъ. — — Не желай ни одного человка, Вестморландъ! но еще объяви всему моему войску, чтобы всякой тотъ, кто не чувствуетъ въ себ бодрости къ сему сраженію, шелъ отсюда, пусть дадутъ ему паспортъ, пусть дадутъ ему денегъ на дорогу. Мы не хотимъ умереть вмст съ такимъ человкомъ, который съ нами умереть боится. Сеи день называется праздникомъ Св. Криспіана. Кто переживетъ сей день и благополучно домой возвратится, тотъ будетъ прыгать отъ радости, когда наименуютъ при немъ ныншніи день, имя Криспіанова дня будетъ ободрять его. Кто переживетъ сей день и доживетъ до старости, будетъ всякои годъ угощать сосдовъ своихъ наканун ныншняго дня, и сказывать имъ: завтра день Св. Криспіана! обнажитъ руку свою и будетъ показывать знаки ранъ своихъ. Старые люди забывчивы, но они не все позабудутъ, пользуясь выгодами, вспомнятъ и о длахъ, въ ныншній день совершенныхъ. Они затвердятъ имена. наши, какъ самыя обыкновенныя слова, имена Короля Гейнриха, Бедфорда и Ексетера, Варвика и Талбота, Салисбери и Глостера, будутъ повторяемы ими при полныхъ стаканахъ. Храбрый отецъ разскажетъ дла наши своему сыну, и отнын до кончины міра день Криспіановъ никога не пройдетъ безъ того, чтобъ не вспомнили объ насъ, объ насъ немногихъ щастливыхъ, о горсти братій. Ибо кто прольетъ сегодни кровь свою со мною, тотъ будетъ мн братъ, какого бы низкаго состоянія онъ ни былъ, сей день сдлаетъ его благороднымъ, и благородные, которые теперь въ Англіи спятъ еще на постеляхъ, будутъ почитать то за нещастіе, что не были здсь, и пренебрегать свою храбростъ, пока будетъ говорить кто либо изъ тхъ, которые вмст съ нами сражались въ день Св. Криспіана.

Паденіе Кардинала Волсея при Гейнрих VIII.

Волсей. Прости, вся моя знатность! прости навки! Таково-то состояніе человческое! Сегодни показываются на немъ нжные цвты надежды, завтра оно цвтетъ и все покрыто бываетъ скоимъ цвтомъ. Но на третій день, когда добрый человкъ спокойно думаетъ, что знатность его согрваетъ, приходитъ морозъ, смертоносный морозъ, подгрызаетъ корни ея, и человкъ упадаетъ, такъ, какъ я палъ. Подобно малымь рзвымъ рабятамъ, плавающимъ на пузыряхъ, отваживался я во многія лта пускаться въ море чести и гораздо дале моей глубины. Наконецъ напыщенная гордость моя разслвсь подо мною и предала меня обессилвшаго и устарвшаго въ служб, предала меня во властъ бурной рки, въ которой погребенъ буду навки. Суетная пышность и честь міра сего! я васъ ненавижу. Вновь чувствую язву въ сердц моемъ. О коль нещастливъ человкъ, зависящій отъ милости Государей! отъ той улыбки, которои онъ домогается, отъ ласковаго государева взору, до его паденія столько бываетъ страха и заботъ, какимъ самая война и женщины не подвержены. Когдажъ падетъ, падетъ какъ Луциферъ, и не остается уже ему надежды.

(Кромвель входитъ и останавливается въ удивленіи.)

Волсей. Что ты скажешъ, Кромвель?

Кромвель. Милостивый государь, я не могу говорить.

В. Ты дивишься моему Нещастію? Можешь ли дивиться тому, что знатный человкъ палъ съ высоты своей? — — Ты плачешь? и такъ я уже совершенно палъ.

К. Какъ вы обртаетесь, милостивый государь?

В. Я оченъ въ хорошемъ состояніи. Никогда еще не бывалъ я такъ истинно щастливъ, любезый Кромвель! Теперь я самъ себя узнаю, чувствую въ себ миръ, превыщающій вс мірскія достоинства, чувствую тишину, спокоиствіе совсти. Король излечилъ меня, онъ изъ сожаленія снялъ бремя съ сихъ плечь, съ сихъ обвтшалыхъ подпоръ, бремя, отъ котораго бы и король утонулъ, чрезмрную часть. Такая честь, Кромвель, есть бремя, слишкомъ тяжкое бремя для такого человка, который небеснаго блаженства надется.

К. Я радуюсъ тому, милостивый государъ, что вы такъ пользуетесь своими обстоятельствами.

В. Я надюсь, что пользуюсь ими. Мн кажется, что твердостію духа моего способенъ я сносить еще боле нещастій и гораздо жесточайшихъ, какими слабые мои непріятели и угрожать мн не могутъ. Что новаго слышно?

К. Самая важная и печальнйшая новость та, что вы пришли въ немилость у короля.

В. Богъ да благословитъ его!

К. Другая та, что Томасъ Моръ опредленъ на ваше мсто Канцлеромъ.

В. Слишкомъ скоро. — — Однако онъ ученый человкъ. Я желаю ему, чтобъ онъ долго сохранялъ себя въ милости у Короля, и наблюдалъ бы правосудіе для самой истины и для собственной своей совсти, дабы слезы оплакивающихъ его сиротъ были монументомъ костямъ его, когда онъ совершитъ свос теченіе и уснетъ съ миромъ. Что еще?

К. Кранмеръ возвращенъ съ торжествомъ и опредленъ въ епископы кентерберійскіе.

В. Это подлинно новость.

К. Наконецъ Леди Анна, съ которою Король давно уже втайн сочетался бракомъ, сегодни, идучи въ церковь, публично объявила себя Королевою. Теперь ни о чемъ боле не говорятъ, какъ объ ее коронованіи.

В. Вотъ бремя, которое меня свергло. О Кромвель! Король обманулъ меня. Одна сія женщина лишила меня навсегда всхъ моихъ достоинствъ. Солнце никогда не освтитъ знатностн моей, его сіяніе не будетъ уже позлащать толпы благородныхъ людей, которые прежде улыбки моей ожидали. Пойди, Кромвель! удались отъ меня. Я бдный, сверженный человкъ, я не достоинъ уже быть твоимъ начальникомъ. Старайся получить доступъ къ Королю. Я сказывалъ ему о теб и о твоей врности. Онъ наградитъ тебя. Напоминаніе обо мн тронетъ его. Я знаю благородное его серде. Услуги твои много общаютъ, онъ не пренебрежетъ ихъ. Не оставляй его, любезный Кромвелъ! пользуйся симъ случаемъ и пекись о собственной своей безопасности впредь.

К. Ахъ Милордъ! я долженъ васъ оставить? долженъ оставить толь великодушнаго, милостиваго и врнаго господина? О вы, которые имете не железное сердце! засвидтельствуйте вс, съ какою горестію Кромвель оставилъ своего повелителя! Королю посвящаю я мои услуги, но молитва моя вчно, вчно вамъ посвящена будетъ.

В. Кромвелъ! при всемъ моемъ нещастіи не думалъ и слезъ пролитъ. Но ты похвальною твоею врностію принудилъ меня уподобиться женщн. — — Осушимъ глаза наши, и теперъ Кромвель, послушай, что я еще теб скажу. Помни только о моемъ паденіи и о причин моего нещастія, и нкогда, какъ я совсмъ уже забытъ буду, какъ я буду уже спать подъ хладнымъ мраморомъ и никто обо мн не вспомнитъ, скажи, что я тебя сему научилъ. Скажи: Волсей, который нкогда носимъ былъ волнами чести и узналъ опытомъ вс глубины и бездны знатности, Волсей покзалъ теб путъ, которымъ можешъ ты избавиться отъ такого кораблекрушенія, путь безопасный и спокойный, хотя начальникъ твой самъ съ него и совратился. Заклинаю тебя, Кромвель! отвергни честолюбіе. Симъ грхомъ и Ангелы пали, чегожъ ожидать отъ него человку, подобію Творца своего? Себя мене всхъ люби. Почитай тхъ, кто теб служитъ. Подкупая людей, не получишь столъко пользы, какъ наблюдая честность. Носи всегда кроткой миръ въ рук своеи, дабы заставитъ завистниковъ молчать. Храни правду и не унывай. Не ими инаго предмета, кром предмета отечества, предмета Божія и предмета истины. Естьлижъ и падешъ тогда, Кромвелъ, падешь какъ блаженный страдалецъ. Служи королю. — — Теперъ, прошу теоя, введи меня сюда и возьми роспись всему моему имню. Я отдаю Королю все до послдней копейки. Платье мое и невинностъ предъ Богомъ сутъ все, что я теперь своимъ назвать смю. О Кромвель! естьлибъ я служилъ Богу моему съ половиною той ревности, съ какою Королю служилъ, врно не предалъ бы Онъ меня въ старости врагамъ моимъ совсмъ беззащитна.

К. Милостивый государь, должно имтъ терпніе!

В. Я имю его. Простите, мірскія надежды! моя надежда въ небесахъ обитаетъ.

Ссора Брута съ Кассіемъ. Изъ трагедіи: Юлій Цесарь.

Кассій. Что ты меня обидилъ, это явно. Ты осудилъ и наказалъ Луція Пеллу за то, что онъ принялъ отъ Сардинцовъ подарки, а письмо мое, въ которомъ я тебя за него просилъ, ты пренебрегъ.

Брутъ. Ты самъ себя обидилъ, писавши о такомъ дл.

К. Въ такое время, какъ нын, не должно всякой проступокъ слишкомъ строго наблюдать.

Б. Но позволь сказать себ, Кассій, что на самого тебя есть великое подозрніе въ томъ, что ты осквернилъ руки свои и продавалъ за золото мста въ служб недостойнымъ людямъ.

К. Я? руки свои осквернилъ? Ты знаешь, что Брутъ это мн говоритъ. Клянусь богами! иному сіе слово было бы уже послднее.

Б. Имя Кассіево прикрываетъ сіе лихоимство, и для того наказаніе отвращается.

К. Наказаніе?

Б. Вспомни Мартъ! вспомни пятыйнадесять день сего мсяца! не излилась ли за правду кровь великого Юлія? Какои бы злодй пронзилъ тло его не за правду? — — Намъ ли, поразившимъ величайшаго мужа въ свт за то только, что онъ защищалъ грабителей, намъ ли нын самимъ осквернять руки свои лихоимствомъ и продавать богатую награду великой чести за горсть ничего не стоящего металла? Я хотлъ бы лучше быть псомъ и лаять на луну, нежели такимъ римляниномъ.

К. Брутъ! не брани меня. Я не стерплю того. Я воинъ, я старе въ служб и способне тебя дааать предписанія.

Б. Поди прочь отъ меня! ты не Кассій.

К. Я Кассій.

Б. Я теб сказываю, что не Кассій.

К. Не доводи меня до крайности. Я забудусь. Береги жизнь свою. Не раздражай меня боле.

Б. Прочъ, презрнный человкъ!

К. Возможно ли?

Б. Слушай, что я говорить буду. Не уже ли долженъ я уступить твоей ярости? Не уже ли бояться мн, когда бшеный на меня злится?

К. О боги! я долженъ все сіе терпть?

Б. Да, и еще боле! Сердись, пока гордое твое сердце разорвется. Пойди, покажи невольникамъ твоимъ, какъ ты сердитъ! заставь рабовъ своихъ трепетать! Не уже ли я долженъ почитать тебя? Не уже ли долженъ и стоять предъ тобою и льстить твоему упрямству? Пусть кипитъ въ теб ядъ твоей досады, хотя бы ты отъ того умеръ! отнын будешь ты служить мн шутомъ, посмшищемъ, когда разсердишься.

К. До сего ли уже дошло?

Б. Ты говоришь, что ты лучшій воинъ. Яви то на дл. докажи то, чмъ хвалишься. Я буду тмъ доволенъ, ибо я съ радостію хочу учиться у великихъ людей.

К. Ты всмъ меня обижаешь. Ты меня обижаешь, Брутъ! Я назвалъ себя старшимъ воиномъ, а не лучшимъ. Навалъ ли я себя лучшимъ?

Б. Хотя бы и назвалъ, но я того не уважаю.

К. Самъ Цесарь, когда бы живъ былъ, не смлъ бы такъ оскорбить меня.

Б. Молчи! и ты не смлъ бы такъ радражить его.

К. Не смлъ бы?

Б. Да.

К. Какъ! я не смлъ бы раздражить его?

Б. Да, не смлъ бы, клянусь жизнію твоею!

К. Не искушай слишкомъ любви моей къ теб. Я могу сдлать то, въ чемъ посл раскаиваться буду.

Б. Ты уже и сдлалъ то, въ чемъ раскаиваться долженъ. Кассій, угрозы твои не страшны. Я такъ твердо огражденъ честностію моею, что он пролетаютъ мимо меня, какъ легкіе втры. Я посылалъ къ теб просить нкоторой суммы денегъ, а ты отказалъ мн. (Я не могу доставать денегъ подлыми способами. Клянусь небомъ, что лучше хотлъ бы отдать сердце мое въ деньги передлать и кровь мою перелить въ драхмы, нежели отнять неправдою изъ затвердлыхъ рукъ земледльца скупую награду трудовъ его.) Я посылалъ къ теб за деньгами на жалованье моимъ легіонамъ, а ты мн въ нихъ отказалъ. Пристоинъ ли Кассію такои поступокъ? Такъ ли бы я отвчалъ Кайю Кассію? О Боги! естьли Маркъ Брутъ можетъ когда либо сдлаться толь сребролюбивымъ, что не дастъ друзьямъ своимъ такой бездльной суммы: то ударьте всми своими громовыми стрлами и разразите его на части!

К. Я не отказалъ теб.

Б. Отказалъ.

К. Не отказалъ, говоріо я. Глупецъ принесъ теб мой отвтъ. — — Брутъ уязвилъ мое сердце. Другъ долженъ сносить слабости своего друга, но Брутъ мои слабости еще увеличиваетъ.

Б. Нтъ, но ты всегда надо мною ихъ оказываешь.

К. Ты меня не любишь.

Б. Пороковъ твоихъ не люблю.

К. Глаза друга никогда не увидли бы пороковъ.

Б. Глаза льстеца не увидли бы ихъ, хотя бы они были больше Олимпа.

К. Прійди Антоній, и ты, молодой Октавій! прійдите, отмстите одному Кассію. Міръ сей постылъ Кассію. Онъ ненавидимъ тмъ, кого любитъ, укоряемъ отъ брата своего, разруганъ, какъ невольникъ, вс пороки его замчены, записаны, прочитаны и затверждены въ памяти, чтобы всегда упрскать меня ими. О когда бы могъ я и жизнь мою излить со слезами! — — Вотъ мой кинжалъ! Вотъ обнаженная грудь моя, и въ ней сердце, богатйшее рудокопенъ Плутусовыхъ, драгоцннйшее золота. Естьли надобно теб сердце Римлянина: возьми его! Я, который отказлъ теб въ деньгахъ, отдаю сердце мое. Порази меня такъ же, какъ Цесаря. Я знаю, что и во время жесточайшей къ нему ненависти любилъ ты его боле нежели когда либо любилъ Кассія.

Б. Вложи кинжалъ свой въ ножны. Сердись еще естьли хочешь, но гнвъ твой пройдетъ. О Кассій! ты имешь дло съ такимъ человкомъ, въ которомъ гнвъ такъ же, какъ въ кремн огонь: отъ частыхъ ударовъ выбрасыаетъ онъ искру, но тотчасъ по томъ простываетъ.

К. Для того ли только жилъ Кассій, чтобъ служить Бруту своему предметомъ шутокъ и посмшищемъ, когда огорченіе и досада его терзаютъ?

Б. Я самъ сказалъ то въ досад.

К. Ты въ томъ признаешься? Дай же мн руку!

Б. А съ нею и сердце мое!

К. О Брутъ!

Б. Что?

К. Не уже ли ты столько меня не любишь, чтобы стерпть то, когда я въ запальчивости, которая мн отъ матери моей досталась, забываюсь.

Б. Да, Кассій, съ сего времени, когда ты разсердишься на своего Брута, онъ будетъ думать, что мать твоя бранится, и стерпитъ.

Читайте также: