Отношеніе московской публики къ гласному судопроизводству.
Отношеніе московской публики къ гласному судопроизводству.
‘Москва’, 16 января 1868 года.
Отношение московской публики к гласному судопроизводству, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1868
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Сочиненія И. С. Аксакова.
Общественные вопросы по церковнымъ дламъ. Свобода слова. Судебный вопросъ. Общественное воспитаніе. 1860—1886
Томъ четвертый.
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) 1886
Въ одной изъ губерній, уже воспользовавшихся благодяніемъ новой судебной реформы, происходило, въ прошломъ году, засданіе окружнаго суда по длу, сходному съ тмъ дломъ, о которомъ напечатанъ отчетъ въ 14 No ‘Москвича’. Разница состояла въ томъ, что подсудимая была не уроженка Савойи, но молодая русская крестьянская двушка, и что при уликахъ, почти одинаковыхъ, она была предана суду не за сокрытіе только смерти младенца, какъ упомянутая нами несчастная иностранка, но по обвиненію въ самомъ дтоубійств. Затмъ прочія обстоятельства обоихъ уголовныхъ процессовъ почти схожи, какъ схожи они, впрочемъ, и въ большей части длъ подобнаго рода. То же разоблаченіе передъ публикой сокровенныхъ тайнъ женской души, ея увлеченій, паденія, борьбы, страданій, та же выставка наружу предъ жадными глазами толпы — смущенной, пристыженной двушки, уже измученной всми муками стыда, раскаянія, угрызеній совсти, уже принявшей наказаніе въ самой горечи грха и преступленія, сильнйшее всякихъ уголовныхъ наказаній и осужденной выслушивать вновь громкое, обстоятельное воспроизведеніе, перечень и разборъ, съ безпощадною откровенностью судебнаго языка, всхъ пережитыхъ ею страшныхъ мгновеній, всхъ подробностей ея срама. Почти всегда не окончательно падшая, а только временно увлеченная въ темную бездну зла легкомысліемъ, обольщеніемъ, отчаяніемъ, безвыходнымъ положеніемъ,— что должна чувствовать подсудимая во время подобныхъ гласныхъ и публичныхъ засданій? Съ какими старинными пытками Преображенскихъ застнковъ и петровскаго ‘медвжьяго ящика’ могутъ сравниться часы, проведенные ею въ зал суда, когда почти обнаженная точнымъ словомъ оффиціальныхъ осмотровъ и допросовъ, подавляемая позоромъ, стоитъ она предъ взорами судей и зрителей,— когда усердный прокуроръ выворачиваетъ и теребитъ ея душу, какъ перчатку, когда толпа нагло вламывается въ тайники ея сердца, перебираетъ, вшаетъ, мритъ мельчайшія движенія ея внутренняго міра и ея женской природы?… Къ счастію, рдко бываетъ, чтобы присяжные произнесли приговоръ обвинительный, и дло кончается оправданіемъ, какъ кончилось оно и въ отношеніи къ двиц Баронъ, и въ отношеніи къ крестьянк, судившейся въ томъ провинціальномъ окружномъ суд, указаніемъ на который начали мы свою статью, и къ которому обратимся снова.— Зала суда и тутъ, какъ и въ столиц, была наполнена публикой, но составъ публики былъ нсколько иной,— больше виднлось нестриженныхъ русскихъ бородъ и долгополыхъ русскихъ кафтановъ: публика не столь цивилизованная, какъ наша московская. Никакой неприличный шумъ или возгласъ не прерывалъ важности засданія. Когда предсдатель суда, посл совщанія съ членами, возвратился съ ними въ залу, и вс присутствовавшіе встали, проникнутые торжественностью минуты ршающей судьбу человка, когда вслдъ затмъ онъ громко и внятно прочелъ приговоръ: подсудимую освободить,— видно было только одно невольное движеніе рукъ: вся сплошная масса присутствовавшихъ благоговйно оснилась крестомъ…
Не такъ поступила цивилизованная публика въ Москв. Вся сплошная масса присутствовавшихъ захлопала въ ладоши, какъ въ театр, и привтствовала ршеніе суда криками: ‘браво! браво’! Справедливо возмущенный такимъ поведеніемъ публики, предсдатель приказалъ судебному приставу немедленно очистить залу.
Мы должны съ прискорбіемъ замтить, что дйствительно съ нкотораго времени московская публика начинаетъ относиться къ судебнымъ засданіямъ, какъ къ какому-то театральному зрлищу. Чмъ щекотливе обстоятельства дла, чмъ громче имя попавшагося подъ судъ, чмъ непристойне подробности преступленія, тмъ рьяне валитъ и ломится толпа въ залу суда, и тмъ возмутительне бываетъ смотрть то вынячиванье любопытствующихъ глазъ, то напряженіе жаднаго слуха, въ которыхъ уже не выражается, какъ въ первое время, только одинъ интересъ, возбуждаемый новою формой процесса. Нельзя не признать, напротивъ, что публика, уже привыкшая къ порядкамъ новаго судопроизводства, не столько теперь интересуется самымъ веденіемъ дла, его внутреннимъ юридическимъ значеніемъ, сколько скандалезностью содержанія. Ея вкусъ, однажды возбужденный, очевидно требуетъ теперь все большихъ и большихъ возбужденій и раздражающихъ пряностей. Такое направленіе нельзя не признать опаснымъ какъ для общественной нравственности, такъ и для самого суда. При такомъ направленіи, благодяніе гласности можетъ, если не перевшиваться, то значительно умаляться вредомъ: слухъ постепенно черстветъ, не оскорбляясь боле цинизмомъ точности юридическаго языка,— этимъ называніемъ по имени всхъ неизрекаемыхъ въ обществ обстоятельствъ, предметовъ и положеній, воображеніе привыкаетъ къ картинамъ человческаго паденія,— къ картинамъ не вымышленнымъ фантазіей романиста, а дйствительнымъ,— къ реализму, къ нагот разврата и порока… Найдутся, пожалуй, такіе, которые намъ съ насмшкою возразятъ, что мы ищемъ оберечь какую-то нжность слуха и воображенія, которой попечительныя родительница домогаются только для смялъ юныхъ дочерей. Такое возраженіе было бы очевидно недобросовстно. Мы бы, конечно, не посовтовали юнымъ двицамъ посщать золы уголовныхъ судовъ,— но, въ настоящемъ случа, мы имемъ въ виду то отношеніе къ судебной гласности, при которомъ человческая совсть, притупляясь, перестаетъ возмущаться порокомъ и преступленіемъ, перестаетъ негодовать и даже сожалть.— то отношеніе, при которомъ постителя начинаетъ занимать только вншняя обстановка процесса, и входитъ въ его душу интересъ театральности. А если только дать развиться въ отношеніяхъ публики къ суду интересу театральности, то элементъ театральности какъ разъ очутится и въ судейской оград. Онъ прежде всего отразится на адвокатахъ, которые почувствуютъ себя не въ святилищ суда, а какъ бы на сцен, передъ публикою, и будутъ добиваться однихъ сценическихъ успховъ. Дале, театральность — начало психическое, легко вкрадывающееся въ душу, разлагающее душевную цльность и искренность человка, принимающее всякіе виды, способное соблазнить и преступника, даже ведомаго на казнь. Въ послднее время во Франціи было почти сряду нсколько процессовъ, гд судились преступники соблазненные преемственно одинъ другимъ: каждый изъ нихъ былъ обольщенъ или опьяненъ театральною, разыгранною предъ судомъ, наглостью своего предшественника.
Слдуетъ ли изъ этого, что гласность излишня? Нисколько. Ею надо дорожить какъ самымъ величайшимъ нашимъ благомъ. Но не слдуетъ упускать изъ виду ея настоящій смыслъ и цль. Не слдуетъ забывать, что все назначеніе судебной гласности — служить обезпеченіемъ праваго суда. Посредствомъ гласности, съ одной стороны, судъ подвергается непрестанному общественному контролю, съ другой стороны, въ обществ водворяется то довріе къ правосудію, безъ котораго невозможна правильность отправленій общественнаго организма.
Но для достиженія этой цли нтъ, вопервыхъ, никакой надобности устраивать при судахъ обширныхъ помщеній для публики. Они должны быть разсчитаны на самое тсное число постителей (какъ это, сколько вамъ помнится, и соблюдается въ англійскихъ судебныхъ камерахъ). Цль гласности вполн достигнута, ‘ели хоть десять человкъ изъ публики присутствуютъ при засданіи. Вовторыхь, не только нтъ надобности, но и неприлично пускать въ валу публики больше, нежели дозволяетъ помщеніе или число нсть, которое, по нашему мннію, должно быть точно опредлено, Если на скамьяхъ можетъ помститься 50 человкъ, то не слдуетъ впускать двсти, какъ это длается теперь, когда постители чуть не лзутъ другъ на друга, чуть не стоятъ другъ на друг, и публика невольно обращается въ толпу и становится невольно одержима чувствомъ, свойственнымъ людской толп. Съ толпою же управиться трудно, и еще трудне требовать отъ нея соблюденія приличій и уваженія къ суду. Между тмъ необходимо, чтобы постители, находясь въ зал суда, были проникнуты чувствомъ глубокаго благоговнія, сознаніемъ важности и святости того дйствія, при которомъ они присутствуютъ. Ршается участь человка, напрягаются вс усилія, чтобы побдить, по возможности, немощь человческаго правосудія: минуты торжественныя и важныя! Здсь смхъ, хохотъ, рукоплесканія и театральные крики ‘браво’! такъ же должны быть немыслимы, какъ немыслимы они и въ церкви. Поэтому гг. предсдателямъ слдуетъ, по нашему мннію, относиться къ каждому нарушенію приличія со стороны публики съ безпощадною строгостью и ни подъ какимъ видомъ не терпть, чтобы вала суда превращалась въ балаганное позорище, покрываемое, заливаемое громкимъ, хохотомъ публики, какъ это было недавно, при обсужденіи дла купца Бутикова съ частнымъ приставомъ Гольмомъ. Особенно же возмутителенъ такой хохотъ тогда, когда онъ прерываете рчь лица прикосновеннаго къ суду, допрашиваемаго и оправдывающагося: такая неумстная, грубая оцнка его словъ ставитъ человка (смущеннаго уже однимъ, тмъ, что онъ стоитъ передъ судомъ, на виду у всхъ, еще боле въ смущенное положеніе.
Итакъ, ограниченное, по возможности, число мстъ для постителей и неуклонно-строгое подавленіе всякихъ выраженій постительскихъ чувствъ и мнній, могутъ уже сами по себ много содйствовать къ сохраненію надлежащаго отношенія къ правосудію и къ ослабленію того непристойнаго аппетита, который проявляется съ нкоторыхъ поръ въ московской публик. Этой же цли должны споспшествоватъ и наши молодые адвокаты, устраня изъ своей защиты всякіе театральные эффекты, имя въ виду только судей и присяжныхъ, а не публику. Наконецъ, мы не видимъ, ршительно, никакой необходимости производить гласно, а не при закрытыхъ дверяхъ, такіе процессы, какъ судъ надъ иностранкой Баровъ, и выставлять на пущій позоръ этикъ несчастныхъ преступницъ. Одна обстановка такого суда, одинъ видъ этой любопытной, нескромной толпы есть уже лишняя пытка для не совсмъ испорченныхъ женщинъ: двица Баронъ почти не выходила изъ обморока во все время засданія. По крайней мр, не полезне ли было бы допускать постителей при подобныхъ процессахъ въ самомъ ограниченномъ числ, единственно съ цлью, чтобы не отправлять правосудія безъ постороннихъ свидтелей, безъ представителей общества,— чтобы дать такимъ образомъ возможность общественному контролю? А въ этомъ-то вся задача гласнаго судопроизводства.