Осада Коринфа, Байрон Джордж Гордон, Год: 1813 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 20 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СТИХОТВОРЕНІЙ
НИКОЛАЯ ГЕРБЕЛЯ

ТОМЪ ПЕРВЫЙ

САНКТПЕТЕРБУРГЪ.
1882.

http://az.lib.ru

ОСАДА КОРИНА.
ПОЭМА
ЛОРДА БАЙРОНА.

СЪ АНГЛІЙСКАГО.

ПОСВЯЩЕНІЕ КЪ ПОЭМ ‘ОСАДА КОРИНА’.

Но Рождеств пресвтлаго Христа

Въ годъ тысяча и восемсотъ десятый

Мы составляли мирный кругъ, богатый

Весёлостью и жаждою труда.

Блуждая вкругъ по суш и по морю,

Нашъ путь былъ веселъ — насъ бжала тнь,

Плывя ркой, взбирался на горы,

Ни разу конь не пасся цлый день.

Въ лсу ли мы, въ пещер ль отдыхали,

Былъ сладокъ сонъ нашъ и на лож томъ,

А если, лишь прикрытые плащомъ,

На дн ладьи мы бодрые лежали,

Иль на земл холодной и сырой

Съ подсунутымъ сдломъ подъ головой,

Всё жь утра свтъ мы радостно встрчали:

Просторъ былъ полный мыслямъ и словамъ,

Здоровье въ насъ и страсти клокотали,

Мы знали трудъ, не вдали печали

И жизнь надежда въ грудь вливала намъ.

Тутъ были вс нарчія и вры:

Съ пучками потокъ пёстрыхъ старовры,

Мечеть иль церковь чтившіе душой,

А иногда ни то и не другое,

Но общество весёлое такое

Едва ли гд найдётся подъ луной.

Однихъ ужь нтъ, другіе же — далёко:

Кто средь пустынь блуждаетъ одиноко,

Тотъ межь возставшихъ на вершинахъ горъ

Долинъ Эпира видомъ тшитъ взоръ,

Гд возстаётъ свобода на мгновенье

И кровью мститъ за кровь и угнетенье —

Одни, бродя у чуждыхъ береговъ,

Другіе дома счастья не находятъ.

Нтъ, никогда — хоть время и уходить —

Намъ не сойтись для странствій и иировъ!

Какъ дни тревогъ отрадно пролетли!

Теперь, когда они текутъ безъ цли,

Мои мечты, какъ ласточки весной,

Чрезъ океанъ уносятся со мной —

И я несусь, подъемлемый эиромъ,

Какъ пилигримъ иль птица горъ, надъ міромъ.

И струны вновь рокочутъ и звучатъ

И тхъ немногихъ добрыхъ утшаютъ,

Которые меня не осуждаютъ

И въ даль за мной послдовать хотятъ.

И такъ идёмъ, читатель, на просторъ

Взглянуть съ вершинъ Акро-Коринскихъ горъ!

ПОЭМА.

Коринъ, вка, полны невзгоды,

Грозой промчались надъ тобой:

Но ты стоишь ещё — живой —

Оплотомъ славы и свободы!

Ни втра гнвъ, ни плескъ волны

Опоры доблестной страны,

Твоей скалы, не сокрушили

И прошлой славы лишены.

Теб, утёсъ, твои сыны

Остатокъ чести сохранили.,

Открытый весь напору волнъ,

Что съ двухъ сторонъ его стсняетъ,

Коринскій мысъ, отваги волнъ.

Имъ грудь преградой поставляетъ

И волны, съ ропотомъ глухимъ,

Смиренно прядаютъ подъ нимъ.

Когда бъ вся кровь, что здсь ркою

Была пролита съ тхъ времёнъ.

Какъ брата собственной рукою

Здсь умертвилъ Тимолеонъ,

Могла бы выступить обратно

Изъ ею вспоенной земли,

Она бъ залила невозвратно

И мысъ, и портъ, и корабли.

Когда бъ собрать вс эти кости,

Что здсь сложили по полямъ

Ни кмъ непрошенные гости,

Возстала бъ башня къ небесамъ

И, гордо высясь, можетъ-статься,

Могла бъ съ Акрополемъ сравняться.

II.

На Киерон, вдоль горы,

Сверкаютъ копья боевыя.

Вплоть по прибрежія морскія

Вокругъ раскинуты шатры.

На каждой маковк сіяетъ

И осняетъ знамена

Магометанская луна.

Отряды спаговъ направляетъ

Приказъ пашей — и занимаетъ

Турецкій лагерь весь просторъ,

На сколько можетъ видть взоръ.

Тутъ и арабъ и съ нимъ отрада

Его — верблюдъ, и курдъ съ конёмъ,

И туркоманъ, что бросилъ стадо,

Чтобъ опоясаться мечёмъ.

Далёко слышенъ пушекъ громъ,

Въ борьб съ которымъ замираетъ

Прибой на берег морскомъ.

Окопы высятся, съ ядромъ

Орудье гибель извергаетъ

И, пробивая брешь въ стнахъ,

Взметаетъ камни, словно прахъ.

Но непріятель отвчаетъ

Съ тхъ ветхихъ стнъ, сквозь пыль и дымъ,

Огнёмъ и мткимъ и живымъ.

III.

Но кто тотъ витязь на кон,

Кто бьётся ближе всхъ къ стн,

Всхъ больше ждётъ ея паденья

И смыслитъ боле въ веденьи

Переговоровъ и войны,

Чмъ вс османовы сыны?

Кто онъ, какъ вождь на пол брани,

Съ мечёмъ побды въ мощной длани,

Какъ вихорь, носится — то тамъ,

То здсь — по доламъ, но холмамъ,

Отъ одного полка къ другому:

То тамъ, гд гонятъ мусульманъ,

То тамъ, откуда христіанъ

Громятъ, собравшихся къ пролому

И гд ослабленныхъ борьбой

Онъ рчью трогаетъ живой?

Кто онъ, звзда и мечъ султана,

Изъ всхъ способнйшій вести

Сыновъ воинственныхъ Османа

Стезёй побднаго пути,

Владть ружьёмъ и ятаганомъ

И сокрушать копьёмъ булатъ?

То Альнъ — враждебный христіанамъ

Венеціанскій ренегатъ!

IV.

Его Венеція вскормила

И славныхъ предковъ цлый рядъ

Ему съ рожденьемъ подарила,

Теперь же рыцарь — ренегатъ

И противъ братій подымаетъ

Тотъ мечъ, который въ оны дли

Вручили юнош они,

А лобъ преступный покрываетъ

Чалма, наслдье мусульманъ.

Для удлъ Морей славной,

Коринъ, краса окрестныхъ странъ,

Подпалъ подъ власть венеціянъ —

И вотъ водъ крпостью державной

Стоитъ отступникъ молодой

И прошлыхъ дней воспоминанья,

Полны обидъ, полны страданья,

Предъ нимъ проходятъ чередой.

Когда отчизна перестала

Ему казаться дорогой

Страной свободы вковой,

Его вражда оклеветала

И въ львиный звъ во тьм ночной

Доносъ вложила роковой.

Провдавъ во-время, онъ скрылся

И межь неврныхъ появился,

Чтобъ кровь въ сраженьяхъ расточать

И тмъ отчизн показать.

Какъ много, много потеряла

Она въ воител своёмъ,

Чья храбрость всюду надъ крестомъ

Средь грозныхъ счь торжествовала

И чья рука бунчукъ съ луной

Надъ нимъ высоко подымала,

Чтобъ отомстить стран родной

Пли улечься подъ землёй.

Комурджи храбрый, чья кончина

Сплела Евгенію внокъ

И крови чьей пріяла токъ

Та Карловицкая равнина,

Среди которой палъ отъ ранъ

Ты, сожаля не о жизни,

А о несчастіяхъ отчизны

И проклиная христіанъ —

Комурджи, врь, твоею славой

Сыны Османа будутъ жить.

Пока десницею кровавой

Христова рать не возвратитъ

Землямъ Эллады величавой

Ея свободы, данной ей

Царицей гордою морей!

Прошло сто лтъ съ поры той славной,

Какъ право Турціи державной

Въ Эллад онъ возстановилъ,

Теперь же онъ сыновъ Османа

На бой послдній предводилъ.

Причёмъ надъ главной силой стана

Начальство Альпу поручилъ.

И онъ довріе героя

Ужь въ первой битв оправдалъ —

И вскор путь, пройдённый съ боя,

Лишь пепелъ сёлъ обозначалъ,

Чмъ сразу рвеніе благое

Онъ къ новой вр доказалъ.

VI.

Колеблясь, стны городскія

Дрожатъ подъ пушечнымъ огнёмъ

И звукъ, губительный какъ громъ.

Крпитъ удары боевые.

То тутъ, то тамъ потрясены,

Валятся башни съ крутизны.

Дробятся арки, переходы

И съ шумомъ трескаются своды.

Клубится пламя здсь и тамъ

И, вставъ столбомъ, тревожитъ взоры,

А искры, словно метеоры,

Летятъ къ далёкимъ небесамъ.

Могучій втеръ пыль вздымаетъ

И дымомъ небо застилаетъ

И слой вдвойн нависшихъ тучь

Не пропускаетъ солнца лучь.

VII.

Но не одно стремленье къ мщенью

Манило Альса къ преступленью —

Влекло провесть, сквозь дымъ и громъ,

Неврныхъ въ городъ сквозь проломъ.

Корина стны вковыя

Красу-двицу берегли,

Чьи совершенства молодыя

Къ себ отступника влекли,

Чьей красотой, живой и милой,

Онъ овладть стремится силой

И чьей онъ двственной руки,

Отца желанью вопреки,

Искалъ въ счастливое то время,

Когда измны злое бремя

Ещё не жгло его души,

Когда въ гондол и на бал

Блисталъ онъ въ шумномъ карнавал,

Или, таясь въ ночной тиши,

Давалъ такія серенады,

Какихъ не слышали наяды

Венеціанскихъ береговъ,

Средь Адріатики валовъ.

VIII.

И въ ней всё взорамъ говорило,

Что и Франчески сердце было

Не вовсе холодно къ нему —

И говорило потому,

Что много рыцарей являлось,

Но, не отдавшись никому,

Рука свободной оставалась.

Когда жь Ланчьота, гнва полны,

Адріатическія волны

Умчали къ вражьимъ берегамъ,

Вс въ дом скоро увидали,

Что блдность скуки и печали

Къ ея склонилася щекамъ,

Уста смяться перестали

И что всё рже посвящать

Она задумчивая стала

Досугъ свой вихрю карнавала,

А чаще церковь посщать,

А если блескъ и звуки бала

И привлекали иногда

Её весельемъ и огнями,

То съ потуплёнными глазами

Она являлася туда,

Чтобъ показать вождямъ собранья

Всю безполезность ихъ исканья.

Звукъ словъ ея звучалъ тоской,

Ея одежда не блистала,

И солнце больше не встрчало

Её средь пляски круговой.

IX.

Явясь властителемъ Морей,

Для охраненія тхъ странъ —

Отъ горъ Патраса до Евбеи —

Что грозный мечъ венеціянъ

Исторгъ у хищныхъ мусульманъ,

Когда Собескій, низлагая

Гордыню турокъ, поражалъ

Ихъ на брегахъ крутыхъ Дуная,

Минотти, славный генералъ,

Въ Корин горномъ возсдалъ

Какъ представитель власти дожа,

Когда давно-желанный миръ

Манилъ Элладу, какъ на пиръ,

Ея избытки преумножа.

Имлъ онъ дочь — и никогда,

Съ-тхъ-поръ, какъ радость Менелая,

Его супруга молодая,

Покинувъ мужа навсегда,

Предъ свтомъ всмъ не доказала,

Что страсть преступная — начало

Всхъ бдъ житейскихъ — никогда

Такое чудное созданье

Не оживляло мірозданье.

Стна распалась и проломъ

Разверзся огненнымъ жерломъ —

И вотъ завтра, предъ разсвтомъ,

Начнётся бой въ пролом этомъ.

Готово войско, впереди

Отрядъ охотниковъ собрался.

Онъ ‘обречённымъ’ назывался,

Хотя у каждаго въ груди

Родникъ надеждъ живыхъ таился

И онъ въ кровавый бой стремился

Безъ скорбной мысли о конц

И всюду бурей прорывался,

Или простёртымъ оставался

Съ печатью смерти на лиц,

Служа всеобщему стремленью

Простой, бездушною ступенью.

XI.

Ужь полночь. Блдная луна

Сребритъ вершины Киерона,

Шумитъ прибрежная волна

И синій куполъ небосклона,

Принявъ спокойный моря видъ,

Звздами яркими горитъ.

О, кто, любуясь звздъ мерцаньемъ.

Не отвращался отъ земли

И не сгаралъ нмымъ желаньемъ

Душою слиться съ ихъ сіяньемъ,

Паря въ лазоревой дали?

Волна чуть слышно въ берегъ била,

Подобясь тихому ручью

И мелкихъ камешковъ семью

Кипвшей пной шевелила.

Заснули втры, знамена

Не разввались, какъ бывало,

И лишь двурогая луна

Надъ ними трепетно сіяла.

Та гробовая тишина

Ни чмъ на мигъ не нарушалась,

Лишь ржанье коней раздавалось.

Да громкій окликъ часовыхъ

Вторился эхомъ горъ крутыхъ.

Раздался голосъ муэзина —

И дальній гулъ, какъ шумъ листовъ,

Пронёсся въ стан межь шатровъ —

И огласилася долина

Мольбой несчётныхъ голосовъ.

Въ которой, какъ въ мольб духовъ,

Была и радость, и кручина.

Такъ втеръ радостной порой,

Носясь надъ арфою чудесной,

Насъ тшитъ пснью неземной,

Въ юдоли нашей неизвстной.

Для осажденныхъ въ псн той

Всё злую гибель предвщало,

А осаждавшимъ въ тьм ночной

Она про смерть напоминала.

Невольный трепетъ прекратилъ

Сердецъ ихъ пламенныхъ біенье,

Но пронеслось одно мгновенье —

И стыдъ томительный смнилъ

Сердцамъ ихъ чуждое волненье.

Такъ похоронный, грустный звонъ

Есть символъ тлнности земного,

Хотя бъ звучалъ печальный онъ

Для человка вамъ чужого.

XII.

Палатка Альпа возл моря

Съ зарёй раскинута была.

Въ устахъ молитва замерла,

Всё тихо вкругъ, другъ другу вторя,

Вкругъ стана стража обошла.

Вс приказанья въ исполненье

Приведены безъ замедленья.

Ещё промчится ночь одна —

И трудъ его вознаградится:

Всё, чмъ любовь для насъ ясна

И месть отрадна — возвратится.

Ещё лишь нсколько часовъ —

И вспыхнетъ битва роковая.

Отдохновенье предлагая,

Его зовётъ походный кровъ,

Но мысли въ нёмъ — восторгъ и горе —

Кипятъ, какъ вспненное море.

Изъ стана вражьяго всего

Лишь сердце Альпа одного

Не изуврство направляетъ

Въ его стремленьи роковомъ

Воздвигнуть мсяцъ надъ крестомъ,

Одинъ изъ всхъ не ожидаетъ

Онъ райскихъ благъ въ краю иномъ,

Одинъ изъ тысячъ, онъ не знаетъ

Святой къ отечеству любви,

Одушевляющей героя

И побуждающей средь боя

Его — и въ ранахъ, и въ крови —

Стоять за родину. Отступникъ,

Предатель родины своей,

Одинъ, какъ Каинъ, какъ преступникъ,

Онъ былъ въ дружин безъ друзей.

Онъ былъ отваженъ — и толпою

Вс устремлялися за нимъ,

Онъ гордо волею чужою

Игралъ, какъ собственной душою —

И всё склонялось передъ нимъ.

Но всё же Альпу не прощалось.

Что онъ Христа когда-то чтилъ

И даже то, что онъ водилъ

Ихъ въ слав — низкимъ имъ казалось,

Затмъ, что онъ — ихъ вождь-герой —

Былъ христіаниномъ когда-то.

Они не знали, что душой

Гордыня правитъ той порой,

Когда погибло всё, что свято,

Они не вдали, что месть

Способна всё въ душ встревожить,

Изъ воска камень сдлать можетъ

И что, когда погибла честь,

Лишь жажда мести сердце гложетъ.

Онъ вождь, но чтобъ повелвать

Нужна лишь смлость первымъ стать.

Такъ левъ — шакала повелитель:

Одинъ сражаетъ, какъ властитель,

Свою добычу, а другой

Остаткамъ радъ добычи той.

XIII.

Лицо измнника горитъ,

А сердце бьётся и болитъ.

Лежа, мняя положенье,

Онъ тщетно ждётъ успокоенья:

Лукавый сонъ его бжитъ,

Чалма болзненно сжимаетъ

Его чело и налегаетъ

Кольчуга тяжкая на грудь,

Не позволяя ей вздохнуть,

Тогда-какъ прежде, посл бою,

Склонясь на землю головой,

И не имя надъ собою

Другого крова, кром той

Далёкой тверди голубой,

Что и теперь надъ нимъ сіяла,

Спокойно спалъ — и всё съ нимъ спало.

Нтъ силы ждать во тьм ночной

Ему зари лучей манящихъ —

И вотъ онъ на берегъ морской

Идётъ, покрытый сонмомъ спящихъ.

Но отчего ихъ долгій сонъ,

Что здсь вкушаетъ каждый воинъ,

Такъ крпокъ, сладокъ и покоенъ,

Когда уснуть не можетъ онъ?

Они во сн добычу длятъ,

А онъ?— онъ долженъ здсь бродить

Въ мстахъ, гд сны златые стелетъ

Послдній одръ имъ можетъ-быть

И ихъ завидовать мечтаньямъ

Въ душ, истерзанной страданьемъ.

XIV.

Проникла въ грудь его прохлада —

И вмигъ отъ сердца отлегло,

Повялъ втеръ какъ отрада

И освжилъ ему чело.

За нимъ палатки боевыя.

Заливъ Лепантскій передъ нимъ,

А дальше — горы снговыя

Съ ихъ свтлымъ пивомъ ледянымъ.

Вка летучими роями

Прошли надъ этими горами,

Надъ этимъ моремъ голубымъ,

Но ихъ не свяли, какъ дымъ,

Какъ родъ людской съ его страстями.

Рабы и деспоты скорй

Подъ гнётомъ солнечныхъ лучей

Съ лица вселенной исчезаютъ,

Чмъ т слои снговъ и льдовъ,

Что какъ въ сіяющій покровъ

Верхи утёсовъ одваютъ,

Что кедры горъ переживаютъ

И обелиски городовъ.

Тотъ снгъ, накопленный вками,

Лежитъ грядой надъ облаками,

Уподобляясь пелен

На память брошенной стран,

Въ конецъ истерзанной невзгодой.

Прочь отлетавшею свободой.

Когда — печальна и ясна —

Пріютъ любимый свой она

Съ тоскою въ сердц покидала,

Богиня шагъ свой замедляла

При вид брошенныхъ полей,

Разбитыхъ злобой алтарей —

И тихо слёзы проливала.

Она готова къ нимъ воззвать,

Къ сынамъ воинственной Морей

И имъ на предковъ указать,

На ихъ нетлнные трофеи.

Напрасно: имъ ужь не возстать

И дня того ужь не видать,

Святой зари его румянца,

Что освщала персовъ рать

И смерть великаго спартанца.

XV.

Да, Альпъ измнникъ, но въ мечтахъ

Онъ любитъ сердцемъ уноситься

Къ воспоминаніямъ о дняхъ,

Весь міръ которыми гордится.

Бродя во тьм, мечтаетъ онъ

О тхъ, что здсь со славой пали

И кровью землю упитали —

И, въ размышленье погружонъ,

Онъ вдругъ почувствовалъ ничтожность

Добытой славы имъ и ложность

Досель пройдённаго пути:

Что онъ для славы той позорной

Заутра свой отрядъ отборной

На приступъ долженъ повести.

Не таковы они, герои,

Что здсь покоятся кругомъ!

Здсь бились грозные ихъ строи

И были родины щитомъ.

Ихъ жизнь промчалась неизмнна —

И память ихъ благословенна

И буйный втеръ, и волна

Ихъ повторяютъ имена,

И шумный лсъ гремитъ ихъ славой,

И высь колонны величавой

На ихъ указываетъ прахъ,

Витаютъ тни ихъ въ горахъ,

Фонтанъ о нихъ напоминаетъ

И ключъ, гремя изъ далека,

И величавая рка —

Всё имена ихъ повторяетъ.

Пускай она населена —

Эллада дивная — рабами:

Она, прекраснаго страна,

Ещё громка ихъ именами.

Кого величіе влечётъ,

Предъ тмъ Эллада возстаётъ —

И, ободрённый, онъ стремится

Тиранство низкое попрать

И въ битву радостно онъ мчится,

Чтобъ жизнь за Грецію отдать,

Или мечемъ добыть свободу

Ея несчастному народу.

XVI.

И вотъ надъ моремъ бродитъ онъ,

Прохладой ночи оживлёнъ.

Чужда приливамъ и отливамъ,

Морей полуденныхъ волна,

Въ своёмъ величьи горделивомъ,

Текла, спокойна и ясна.

Когда же буря начиналась,

То и тогда на склонъ она

Едва на шагъ, на два взбиралась

И безучастная луна

Спокойнымъ взглядомъ провожала

Её, что злилась и бжала

И ласкъ ея не замчала.

Скала могучая стоитъ

И въ волны синія глядитъ,

Но т ея не досягаютъ

И лишь то мсто намчаютъ,

Что у Морейскихъ береговъ

Въ теченьи нсколькихъ вковъ

Они слезами орошаютъ.

Въ тяжолыя думы душой погружонъ,

По берегу моря онъ бродитъ.

На выстрлъ ружейный отъ крпости онъ,

Но пуля его не находитъ,

Измна ль проникла въ ряды христіанъ,

Сердца ли бойцовъ охладли —

Не знаю, но только безмолвенъ ихъ станъ

И ружья далёко отъ цли,

Хотя онъ подъ башней стоитъ, что блюдётъ

Ворота, ведущія къ морю,

Хотя онъ и слышитъ, какъ взадъ и вперёдъ

Снуютъ часовые и, вторя

Шагамъ ихъ размреннымъ, эхо звучитъ.

И видитъ онъ пса подъ стною:

Склоняся надъ трупомъ, онъ только ворчитъ:

Нтъ времени выть за дою!

Онъ съ черепа кожу содралъ со всего,

Какъ съ персика кожу сдираютъ

И жадно зубами хватаетъ его,

Но тотъ изъ-подъ нихъ ускользаетъ.

Онъ жадно глодалъ и, казалося, былъ

Не въ силахъ оставить ловитвы,

Затмъ-что ещё не вполн утолилъ

Онъ голодъ свой жертвами битвы.

Но шалямъ зелёнымъ онъ тотчасъ узналъ,

Что это т храбрые были,

Чьи чёла зелёный тюрбанъ украшалъ,

Что съ нимъ въ его стан служили.

Съ головъ ихъ спускалось по пряди волосъ,

Теперь же собаки глодали

Ихъ бритую кожу, лишонную косъ —

И ключья въ зубахъ увязали.

А дальше злой коршунъ гналъ волка крыломъ.

Что, чуя добычу, прокрался,

Къ стн городской, и, склонясь надъ конёмъ,

Кровавой дой наслаждался.

XVII.

И Альпъ отъ картины той взоръ отвратилъ:

Онъ былъ непреклоненъ средь битвы,

Но стонъ умиравшихъ онъ легче сносилъ

И шопотъ послдней молитвы

Томящихся жаждой, клянущихъ враговъ,

Чмъ видъ ужь уснувшихъ навки вковъ.

Въ минуту опасности гордость при насъ:

Какъ въ битв намъ смерть ни предстанетъ,

Могучая Слава отмтитъ нашъ часъ

И Честь про нашъ подвигъ вспомянетъ.

Когда же всё кончено — грустно ступать

По трупамъ погибшихъ средь бою

И видть, какъ птица и зврь ихъ терзать

Стекаются шумной толпою

И, мясо сдирая съ ихъ блыхъ костей,

Считаютъ т трупы добычей своей.

XVIII.

Идётъ онъ — и видитъ разрушенный храмъ,

Воздвигнутый здсь неизвстной рукою.

Дв стройныхъ колонны, съ рзьбой по краямъ,

Да мраморъ въ обломкахъ, поросшій травою —

Вотъ всё, что ты, время, оставило намъ!

Не боле ты и въ усладу вкамъ

Оставишь въ грядущемъ чмъ было въ минувшемъ

Тобою оставлено, мирно уснувшемъ:

Оставишь на столько, чтобъ можно жалть

О томъ было намъ, что могло улетть.

Что видли мы, то и наши потомки

Увидятъ: развалины, камни, обломки.

XIX.

Онъ слъ къ подножію колонны

На солнцемъ выжженной трав.

Рука приникла къ голов

И тихій вздохъ, подобье стона,

Больное сердце облегчилъ.

Онъ молча голову склонилъ —

И пальцы мрно застучали

По лбу, какъ-будто пробгали

Но звонкимъ клавишамъ, когда,

Не начиная, иногда

Они беззвучно пробгаютъ

По нимъ, какъ-будто ихъ пытаютъ.

Такъ онъ сидлъ, тая тоску

И слухъ склоняя къ втерку.

Вдругъ слышитъ онъ изъ-за колонны

Какъ-будто чьи-то льются стоны.

Онъ голову поднялъ — на море глядитъ,

Но втеръ сонливой волны не катитъ,

Онъ взоромъ несётся надъ сонной травою,

Но та не нромолвитъ былинкой одною.

Откуда жь т звуки несутся, звучатъ?

Глядитъ на знамёна — недвижно висятъ,

Недвижно, какъ листья лсовъ Киерона.

Что жь значатъ т звуки страданья и стопа?

Глядитъ онъ, трепещетъ — о, сладостный видъ!

Красавица-два на камн сидитъ.

XX.

Вскочилъ, глядитъ — на сердце страхъ:

Такъ не смутилъ его бъ и врагъ.

‘О, Боже мой! какой судьбою

Близь стана ты ночной порою?’

Напрасно — блденъ и смущонъ —

Перекреститься хочетъ онъ:

Священный символъ искупленья

Не для исполненныхъ сомннья!

Глядитъ — нтъ, это не обманъ!

Она — лицо ея и станъ:

Предъ нимъ, полна красы и блеска,

Его прекрасная Франческа.

Въ щекахъ т жь розаны у ней,

Но только розы т блднй.

Улыбка устъ не украшаетъ:

Исчезла — какъ? никто не знаетъ.

Не такъ ясна лазурь въ волнахъ,

Какъ въ голубыхъ ея очахъ,

Но и лазурь ихъ, словно море,

Таитъ отчаянье и горе.

Упругость груди молодой,

Полузакрытая фатой,

Сверкаетъ снжной близною.

Кудрей бгущею волною

У влечь прикрытая слегка

Блетъ чудная руна.

Но прежде, нежли провщала,

Она на небо указала —

И пальцы были такъ нжны,

Что сквозь былъ видвъ свтъ луны:

XXI.

‘Къ теб я пришла въ этотъ часъ молчаливый,

Чтобъ дать теб счастье, самой быть счастливой.

Я вышла въ ворота, прошла межь шатровъ —

И вотъ нахожу тебя въ стан враговъ.

Я слышала: ежели левъ повстрчаетъ

Невинную дву, онъ въ лсъ убгаетъ.

Господь всемогущій, невинныхъ покровъ,

Спасающій ихъ отъ тирановъ лсовъ,

Благой въ своихъ милостяхъ вчныхъ, безмрныхъ

Помогъ и мн, бдной, избгнуть неврныхъ.

Но если напрасенъ приходъ будетъ мой,

Тогда мы не свидимся больше съ тобой.

Своихъ преступленій превысилъ ты мру:

Ты прёзрлъ, отступникъ, отцовскую вру!

Разставься съ чалмою, крестомъ оснись

И къ этому сердцу главою склонись.

Смой стыдъ свой: пусть сердце твоё облегчится —

И завтра жь Франческа съ тобой съединится.’

— ‘Гд жь брачное ложе найдёмъ мы съ тобой?

Ужели средь мёртвыхъ, сражонныхъ войной?

Заутра въ Корин всё сгинетъ живое,

Палаты и храмы, всё сердцу святое,

Всё сгинетъ — и только теб и твоимъ

Мы, сабли влагая, пощаду дадимъ.

Простившись на-вки съ невзгодой былою,

Мы въ край отдалённый умчимся съ тобою

И будешь ты врной подругой моей.

Но прежде я долженъ, ведомый судьбою,

Унизить гордыню Царицы Морей.

Пусть т, что — ведомые зломъ и страстями —

Моими заклятыми стали врагами,

Почувствуютъ силу десницы моей,

Бичующей плетью, сплетённой изъ змй.’

Тогда прикоснуласъ холодной рукою

Она къ его мёртвой, недвижной рук —

И дрожь пробжала по тлу волною,

А сердце заныло въ глубокой тоск.

Хотя ея пальцы едва лишь касались

Его, но ихъ гнёта снести онъ не могъ,

Затмъ-что ему никогда не казались

Они холодны такъ и обликъ такъ строгъ.

Но сердце, какъ камень, въ груди опустилось

И съ щёкъ его бурный румянецъ сбжалъ,

Когда онъ, всмотрвшись въ неё, увидалъ,

Какъ много и страшно она измнилась.

Франческа прекрасна ещё, но ужь нтъ

Въ чертахъ ея прежняго блеска:

Ужь въ нихъ не играетъ тотъ солнечный свтъ,

Что блещетъ межь волнами, солнцу въ отвтъ,

Въ минуту ихъ шума и плеска.

Уста ея точно боятся вздохнуть:

Безмолвны, блдны, не смются,

Волной не вздымается млечная грудь

И вены подъ кожей не бьются.

Хотя ея очи и блещутъ во тьм,

Но взглядъ ея дикъ и печаленъ,

Какъ взглядъ тхъ несчастныхъ, что бродятъ во сн

Среди позабытыхъ развалинъ.

Она походила на старый портретъ,

Угрюмо глядящій изъ рамы на свтъ.

Въ часы многодумной вечерней прохлады,

Едва освщённый мерцаньемъ лампады,

Онъ кажется мёртвымъ и вмст живымъ,

И, робкаго взглядомъ пугая своимъ,

Сбирается точно съ осанкой суровой

Къ вамъ выйдти на встрчу изъ рамы дубовой,

И, хмурясь, качается взадъ и вперёдъ,

Чуть втеръ поветъ, чуть втеръ пахнётъ.

‘Но если жертвы этой много

Во имя сердца для тебя —

Сверши её во имя Бога,

Его Предвчнаго любя:

Сорви съ главы своей преступной

Свою позорную чалму

И поклянись душой Тому,

Кто вритъ клятв неподкупной —

Спасти сыновъ родной земли,

Не то погибнешь ты въ ныли,

Не то отвергнутъ будешь мною,

Не только небомъ и землёю!

Исполни долгъ — и пусть твой рокъ

Печаленъ будетъ и жестокъ —

Теб простится много, много

И милосердія врата

Не будутъ нмы: къ нимъ дорога

Слезамъ любви не заперта.

Не медли, милый! Будетъ поздно,

Когда Господь предстанетъ грозно:

Ты взоры къ небу, а оно

Печально будетъ и темно.

Взгляни, свтило ночи тьмится,

Но мигъ — и облако промчится.

Коль не смиришься ты душой

И не исторгнешь зла изъ груди,

Пока луна одта тьмой,

Тогда отмстятся Богъ и люди.

Твой жребій страшенъ, но страшнй

Безмрность гибели твоей! ‘

Отступникъ голову подъемлетъ,

Вперяя взоръ въ небесный сводъ

И видитъ: облако плывётъ,

Но гордый духъ его не внемлетъ

Ни чьимъ мольбамъ, дыша одной

Гордыней, смшанной съ враждой,

Затмъ что въ нёмъ та страсть и сила

Вс остальныя заглушила.

Ему ль, подъ тяжестью грховъ,

Страшиться робкой двы словъ?

Ужель, отчизной оскорблённый,

Спасётъ онъ городъ обречённый?

Когда жь то облако таитъ

Небесный громъ — пускай разитъ!

И долго облако глазами

Слдилъ надменный Альпъ, пока,

Съ другими слившись облаками,

Оно не скрасилось слегка

Вновь появившейся луною.

‘Я не склонюсь передъ судьбою!’

Воскликнулъ онъ. ‘Я твёрдъ душою!

Тростникъ, встрчая бури гнётъ,

Ложится долу и встаётъ,

Но дубъ трещитъ и упадаетъ.

Пускай Венеція узнаетъ

Во мн врага и пусть одна

Ты будешь мною почтена!’

Взглянулъ — но два ужь пропала:

Одна колонна лишь стояла.

Что сталось съ него — онъ не зналъ:

Въ земл ль сырой она укрылась.

Или въ пространств испарилась —

Увы, отступникъ не видалъ.

XXII.

Вотъ ночь пролетла — и солнце сіяетъ,

Даётъ всему праздничный видъ,

Аврора покровъ свой туманный снимаетъ

И знойный полудень сулитъ.

Чу! слышатся трубы, звучатъ барабаны

И гулъ раздаётся роговъ,

Играютъ знамёна и вять султаны

И слышится шелестъ шаговъ.

Сквозь бряканье сабель, сквозь ржанье, музыку

Проносятся клики: ‘идутъ!’

Ужь хвостъ лошадиный навшенъ на пику

И, строясь, вс приступа ждутъ.

Татары, арабы и вы, туркоманы,

Сдлайте коней — и вперёдъ!

Скачите долиной, какъ г ураганы,

Что втеръ пустыни несётъ!

Чтобъ кто-нибудь — старецъ иль отрокъ невинный —

Не спасся бы этимъ путёмъ,

Когда, утопая въ крови неповинной,

Пхота ворвётся въ проломъ.

Могучіе кони гремятъ удилами,

Косматыя гривы столбомъ

И блая пна, сбгая клубами,

Разносится втромъ кругомъ.

Дымятся въ рукахъ фитили боевые

И пушки готовы къ пальб,

Въ надежд разрушить т стны крутыя,

Что служатъ преградой борьб.

Труба янычаръ удалыхъ собираетъ,

Прославленныхъ въ прежнихъ бояхъ,

Ихъ Альпъ направляетъ — и сабля сверкаетъ

Въ его обнажонныхъ рукахъ.

Ужь ханъ и паши разъзжаютъ предъ войскомъ

И славный визирь въ ихъ чел.

Лишь выстрлъ раздастся, въ весельи геройскомъ

Спшите къ Коринской скал!

Вперёдъ, удальцы! ни кого не жалйте,

Ни пастырей близь алтарей.

Ни знатныхъ, ни нищихъ,— всхъ ржьте и бейте!

Самихъ не щадите камнёй!

‘Проломъ передъ вами, могучими львами!’

Безстрашный Комурджи вскричалъ:

‘При васъ ваши сабли — побда предъ вами:

Иначе бы кто побждалъ?

‘Кто первый добудетъ мн знамя Христово,

Тотъ требуй — и дастся тому!’

И грозные клики — отвтомъ на слово —

Промчались по стану всему.

XXIII.

Какъ волчья стая нападаетъ

На разъярённаго быка

И тотъ — не раненый пока —

Ногами первыхъ попираетъ

Или подъемлетъ на рога,

Такъ и османы на врага

Имъ ненавистнаго напали,

Но были сломлены — и пали.

Какъ бы осколками стекла,

Земля усяна была

Тлами падшихъ середь бою,

Покрытыхъ кованной бронёю,

Свинцомъ пробитой на поляхъ,

Гд успокоился ихъ прахъ.

Рядами цлыми, какъ пали,

Они — недвижные — лежали,

Подобно срзаннымъ косой

Стеблямъ пшеницы золотой.

XXIV.

Какъ сынъ снговъ, потокъ, весной

Отъ скалъ каменья отторгаетъ

И ихъ лавиной снговой,

Гремя, въ долину низвергаетъ:

Такъ, обезсиленныхъ борьбой,

Сыновъ Корина низлагаетъ

Турецкой рати новый строй,

Въ проломъ нахлынувшій грозой.

Они незыблемо стояли

И, тяжко падая во прахъ,

Въ крови и ранахъ умирали

Съ оружьемъ въ замершихъ рукахъ.

И вопль, и клики ликованья,

И пушекъ громъ, и рзкій звукъ

Глухихъ ударовъ сильныхъ рукъ

Въ одно сливаются стенанье:

Лишь смерть безмолвствуетъ вокругъ.

Семья сосднихъ городовъ

Громамъ тмъ гибельнымъ внимаетъ

И въ вщемъ ужас не знаетъ

Кого — друзей или враговъ —

Т клики грозные внчаютъ,

Не знаютъ — слёзы ли имъ лить,

Иль небеса благодарить

За звуки т, что повторяютъ

Ущелья горъ береговыхъ —

И громъ тхъ звуковъ роковыхъ

Былъ слышенъ въ дальнемъ Саломин,

Въ пирейской бухт и въ Левсин.

XXV.

Съ мечей ручьями кровь бжитъ,

Палъ городъ, пали укрпленья,

Грабёжъ на улицахъ кипитъ:

Всё ждётъ послдняго мгновенья.

Изъ храмовъ божьихъ, изъ домовъ

Проклятья, жалобы несутся

И звуки трепетныхъ шаговъ

По скользкимъ камнямъ раздаются.

Средь узкихъ улицъ, здсь и тамъ,

Гд можно дать отпоръ врагамъ,

Десятки воиновъ встрчаютъ

Толпы враговъ, что наступаютъ,

И, прислонясь къ стн спиной,

На время сдерживаютъ бой

И, какъ герои, умираютъ.

Межь нихъ вниманье привлекаетъ

Старикъ съ сдою головой,

Но съ сильной, твёрдою рукой.

Онъ бодро турокъ отражаетъ —

И трупы ихъ лежатъ кругомъ,

Его сражонные мечомъ.

Хотя старикъ и отступаетъ,

Но всё — не раненый — ещё

Съ толпою бьётся горячо,

Что всё сильне напираетъ.

Рубцы, добытые войной,

Таясь подъ кованной бронёй,

О славныхъ битвахъ говорили,

Хотя давно т битвы были.

Состарясь, крпость юныхъ силъ

Онъ въ мощномъ тл сохранилъ

И врядъ ли бъ кто-нибудь сыскался,

Кто съ нимъ бы силой поравнялся.

Минотти сдерживалъ одинъ

Толпу враговъ ожесточённыхъ —

Толпу безчисленнй сдинъ

Его волосъ посеребрённыхъ.

О, сколько матерей преклонныхъ

Онъ въ этотъ день осиротилъ!

И юныхъ первенцевъ лишилъ,

Ещё въ то время не рождённыхъ,

Когда — исполненъ юныхъ силъ —

Онъ мечъ впервые обагрилъ

Въ крови враговъ иноплемённыхъ.

Когда Минотти потерялъ

Въ бою единственнаго сына,

Отцамъ почувствовать онъ далъ,

Какъ велика его кручина.

И если падшему нужна

Отмщенья жертва рокового,

То тнь Минотти молодого

Была ужаснй отмщена,

Чмъ тнь Патрокла подъ Пергамомъ.

Онъ погребёнъ на томъ же самомъ

Высокомъ берег морскомъ,

Гд спятъ герои вчнымъ сномъ,

Но кто укажетъ т могилы,

Что ихъ пріяли въ цвт силы?

На тхъ могилахъ нтъ камней

И нтъ въ могилахъ тхъ костей,

Но ихъ имёнъ не позабудутъ,

Пока пть псни люди будутъ.

XXVI.

Чу! клики воздухъ потрясаютъ:

То янычары наступаютъ.

Рука ихъ мощная ведётъ

И — обнажонная — вперёдъ

Манитъ отвагой изступлённой,

И по рук той обнажонной

Героя каждый узнаётъ.

Одинъ одеждою стремится

Передъ другими отличиться,

Иной гордится дорогой

Отдлкой сабли боевой,

Но въ мір нтъ клинка такого,

Какъ сабля Альпа молодого,

Т отличаются чалмой,

А Альпъ — могучею рукой,

До плечь высоко обнажонной

Въ минуту счи изступлённой.

Ни чей бунчукъ у стнъ крутыхъ,

Віясь, такъ близко не мелькаетъ,

Ни чей призывъ сыновъ своихъ

Такъ далеко не увлекаетъ.

Гд Альпа взносится рука,

Тамъ лишь отважные дерутся.

Тучнй кровавая рка

И громче вопли раздаются,

Тамъ обезсиленный герой,

Безъ стона, гордо умираетъ,

И, умирая, напрягаетъ

Остатокъ силъ своихъ, чтобъ бой

Начать послдній, роковой.

XXVII.

Но какъ скала стоялъ старикъ —

И Альпъ свой пылъ смирилъ на мигъ.

— ‘Минотти, сдайся — и пощада

Теб Франческу возвратитъ!’

— ‘И жизни вчной мн не падо,

Когда злодй её даритъ!’

— ‘Ужели ей — моей святын —

Погибнуть жертвою гордыни?’

— ‘Ей не бывать въ твоихъ рукахъ!’

— ‘Но гд жь она?’

— ‘На небесахъ,

Въ чертогахъ свтлыхъ, недоступныхъ

Для душъ коварныхъ и преступныхъ!’

Когда бы громъ предъ нимъ упалъ,

Сильнй бы Альпъ не встрепенулся

И, увидавъ, что Альпъ дрожалъ,

Минотти злобно усмхнулся.

— ‘О, Боже!’ Альпъ проговорилъ:

‘Скажи, давно ль её не стало?’

— ‘Вчера — и рокъ я не корилъ,

Что небо скорбную пріяло.

Никто изъ рода моего

Предъ Магометомъ не склонялся.

Сражайся, извергъ!’ Но раздался

Напрасно грозный зовъ его —

Ужь Альпъ лежалъ въ числ убитыхъ.

Межъ-тмъ, какъ пламенный потокъ

Рчей Минотти ядовитыхъ

Злодя грудь пронзалъ и жогъ

Больнй меча, которымъ бился,

Альпъ, словно скошенный, свалился.

Съ ступеней, ведшихъ подъ порталъ,

Гд бой кровавый продолжался,

Вдругъ выстрлъ гибельный раздался

И Альпъ, сражонный пулей, палъ,

Но прежде чмъ изъ предстоявшихъ

Единый рану увидалъ,

Уже во прах Альпъ лежалъ,

Чтобъ не возстать изъ сонма павшихъ.

Огонь блеснулъ въ его очахъ —

И вчный мракъ окуталъ прахъ,

Чей духъ невзгоды низложили.

Съ его высокаго чела ‘

И щёкъ, покрытыхъ слоемъ пыли,

Струя кровавая текла,

Но пульсъ прерывисто не бился

И стонъ на волю не просился

Изъ устъ, запёкшихся въ крови.

Ни слово мира и любви,

Ни вздохъ, исполненный кручины,

Не предрекли его кончины.

Ещё молитва съ устъ его

Слетть къ Престолу не успла,

Какъ лёгкимъ паромъ отъ него

Душа въ пространство отлетла —

И онъ остался до конца

Врагомъ отчизны и Творца.

XXVIII.

Онъ палъ — и бшенные клики

Взнеслися къ небу изъ рядовъ

Его друзей и злыхъ враговъ,

И грозно вновь склонились пики

И, вновь сражая храбрыхъ въ прахъ,

Мечи сверкнули въ ихъ рукахъ.

Но, шагъ за шагомъ отступая.

Минотти сдерживаетъ строй

Свирпыхъ турокъ, защищая

Родную землю, какъ герой,

А вкругъ него — оберегая —

Тснятся воины толпой.

Старинный храмъ, оплотъ священной,

Откуда тотъ направленъ былъ

Зловщій выстрлъ, что сразилъ

Злодя въ битв дерзновенной

И тмъ за городъ отомстилъ,

Оплотъ послдній предлагаетъ.

И, оставляя за собой

Кровавый слдъ на мостовой,

Минотти къ храму отступаетъ

И только здсь, очистивъ путь,

Повсюду занятый врагами,

Прикрытый старыми стнами,

Свободно можетъ онъ вздохнуть.

XXIX.

Усилясь новою толпою,

Сыны ислама и побдъ

Стремятся съ яростью такою

За христіанами во слдъ,

Что ихъ безчисленность порою

Имъ обращается во вредъ.

Проходъ, который вёлъ къ твердын

Послдней горсти христіанъ,

Подобенъ горной былъ тснин

И строй побдный мусульманъ,

Успвшій къ храму протсниться,

Назадъ не могъ ужь возвратиться,

И долженъ былъ иль побдить,

11ль сномъ могильнымъ опочить.

Но прежде чмъ имъ сумракъ ночи

Смежилъ безжизненныя очи,

Ужь ихъ спшили замнить

Другіе, съ мыслью отомстить.

Ослабваютъ христіане

Передъ напоромъ янычаръ,

Ботъ ужь у двери мусульмане:

Послдній близится ударъ.

Но дверь, покорная запору,

Ещё противится напору.

Изъ всхъ отверстій цлый адъ

Огонь ружейный извергаетъ

И мткихъ нуль свинцовый градъ

Гядъ узкихъ оконъ изрыгаетъ.

Но дверь скрипитъ: ещё напоръ —

Сдаются петли и запоръ,

И дверь, шатаясь, упадаетъ:

Коринъ, конецъ твой наступаетъ!

XXX.

Угрюмъ, свирпъ и одинокъ

Стоитъ Минотти у амвона.

Надъ нимъ склоняся, льётъ Мадонна

Лучей сіяющихъ потокъ

На грудь, обрызганную кровью —

И взоръ Ея горитъ любовью.

Мадонна такъ помщена,

Что каждый, видя, какъ она,

Съ младенцемъ кроткимъ на колняхъ,

Встрчаетъ всхъ, ко всмъ равны,

Въ своихъ излиться могъ бы пеняхъ.

На всё — прекрасна и ясна —

Глядитъ съ улыбкою она

И даже въ этотъ мигъ ужасный

Встрчаетъ всхъ съ улыбкой ясной.

Но вотъ Минотти, весь горя

Святымъ огнёмъ, перекрестился,

Схватилъ свтильникъ съ алтаря

И, приподнявъ, остановился,

Тогда-какъ турки здсь и тамъ

Уже врывались въ божій храмъ.

XXXI.

Въ безмолвномъ склеп, въ храм томъ,

Подъ мозаиковымъ поломъ,

Лежатъ покойники рядами.

Помостъ блеститъ ихъ именами,

Но тхъ имёнъ ужь не видать —

На нихъ кровавая печать:

Узоры мрамора цвтные

И — честь родовъ — гербы рзные

Покрыты шлемами кругомъ,

Кругомъ завалены мечами

И бездыханными тлами

Сражонныхъ смертью въ храм томъ.

Война сошла подъ эти своды

И здсь сокровища свои —

Орудье смерти, зло природы —

Скопила съ мудростью зми.

Здсь былъ устроенъ предъ осадой

Запасный складъ пороховой,

Куда послднею преградой

Приводъ спускался роковой,

Чтобъ грознымъ взрывомъ кончить бой.

XXXII.

Толпа неврныхъ наступаетъ

И горсть отважныхъ христіанъ,

Ужь обезсиленныхъ отъ ранъ,

Имъ путь напрасно преграждаетъ.

Не находя живыхъ враговъ,

Они глумятся надъ тлами

И украшаютъ головами

Верхи кровавыхъ бунчуковъ.

Т съ пьедесталовъ низвергаютъ

Изображенія святыхъ,

Т другъ у друга отнимаютъ

Куски покрововъ парчевыхъ,

А т съ иконъ святыхъ сдираютъ

Внцы окладовъ дорогихъ.

Вотъ къ алтарю они подходятъ

И видятъ чашу всю въ лучахъ —

И алчность, вспыхнувъ въ ихъ очахъ,

Здсь пищу новую находитъ.

Ещё съ зарёю въ ней вино

Было Христомъ претворено

Въ святую кровь Его — и пили

Её смиренные бойцы,

Что вчнымъ сномъ здсь опочили,

Стяжавъ нетлнные внцы.

Лампада чашу освщала

Изъ драгоцннаго металла

И тмъ сіяньемъ для очей

Добычу длала цннй.

XXXIII.

Ужь нечестивая рука

Сосуда свтлаго касалась,

Когда свча поколебалась

Въ рукахъ Минотти-старика,

Дугу въ пространств описала

И надъ приводомъ запылала.

Раздался взрывъ — и сонмъ святыхъ,

И стны храма вковыя,

И мёртвыхъ груды ледяныя,

И сонмъ оставшихся въ живыхъ,

Навстрчу смерти шедшихъ смло —

Гремя, на воздухъ всё взлетло.

Упали стны, замокъ палъ,

Возстало море на мгновенье

И потряслись вершины скалъ,

Какъ въ грозный часъ землетрясенья.

Мильонъ обломковъ — здсь и тамъ —

Подъятъ къ далёкимъ облакамъ.

Всё міру грозно возвщаетъ,

Что часъ послдній наступаетъ.

Всё, чмъ гордился славный градъ,

На воздухъ въ пламени взлетаетъ

И, сверху падая назадъ,

Окрестность пепломъ покрываетъ —

И этотъ пепелъ роковой,

Дождёмъ горящимъ ниспадая,

Покрылъ поля и брегъ морской,

Круги на мор оставляя.

Кругомъ разбросаны тла,

Но кто почившій — христіанинъ,

Или неврный мусульманинъ —

И мать сказать бы не могла.

Когда въ уютной колыбели

Они покоились ещё,

И, ихъ цалуя горячо,

Въ глаза имъ матери глядли,

Они не думали о томъ,

Что грянетъ часъ, въ который громъ

Размечетъ члены ихъ кругомъ.

Одно мгновенье миновало —

И мать родная бъ не узнала

Родного сына своего

Въ кровавомъ остов его.

Повсюду брёвна и каменья

Слды являли разрушенья.

Живое всё, заслыша громъ,

Исчезло въ ужас нмомъ.

Умчались въ лсъ стада пернатыхъ,

Собаки съ воемъ отошли

Отъ тлъ, отъятыхъ у земли,

Верблюды бросили вожатыхъ,

Волы, запрАженные въ плугъ,

Сломивъ ярмо, ревли въ пол,

Ретивый конь летлъ по вол,

Безъ мундштука и безъ подпругъ,

Лягушекъ крикъ въ трясин дальней

Ещё сталъ громче и печальнй,

Въ густыхъ лсахъ, въ берлогахъ горъ,

Гд эхо рвётся на просторъ,

Протяжно волки завываютъ,

И, вторя имъ, шакалы лаютъ —

И слышны въ дикомъ ла томъ

И дтскій плачъ, и визгъ собаки,

Нежданно хлёстнутой бичёмъ,

Въ минуту ярости и драки.

И, волю давъ своимъ крыламъ,

Орёлъ пріютъ свой покидаетъ

И взоръ свой къ небу направляетъ

Навстрчу солнечнымъ лучамъ.

Вкругъ тучи чорныя тснятся,

Зіяя сумракомъ могилъ

И нудятъ съ каждымъ взмахомъ крылъ

Всё выше, выше подыматься.

Такъ палъ Коринъ — и побдилъ!

1873.

ПОСВЯЩЕНІЕ КЪ ПОЭМ ‘ОСАДА КОРИНА’.

ПОЭМА.

Читайте также: