Опыты, Монтень Мишель, Год: 1580 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 283 минут(ы)

Мишель де-Монтэнь. Опыты, съ біогр. автора.

Переводъ В. П. Глбовой.

Мишель де-Монтэнь.

І.

Авторъ ‘Опытовъ’ родился, какъ это самъ онъ намъ сообщаетъ, между одиннадцатью и двнадцатью часами утра, въ послдній день февраля мсяца 1533 года, въ замк св. Михаила де-Монтэнь {Уздъ де-Бержеракъ, кантона д-Велинь Дордонъ.}. Его отецъ Петръ Ейкемъ былъ послдовательно первымъ синдикомъ города Борцо въ 1530 г., товарищемъ мэра въ 1536 г., синдикомъ во второй разъ въ 1540 г., прокуроромъ города въ 1546 г. и, наконецъ, мэромъ съ 1553 по 1556 годъ. Это былъ человкъ строгой честности, который тщательно заботился о ‘порядочности и приличіи личности и своей одежды, отличался чрезмрной врой въ свои слова, и совстью и религіей, которая скоре склонялась къ суеврію, чмъ къ противоположной крайности’ {‘Опыты’, кн. II, гл. 2.}. Чтобы ‘сблизить съ народомъ своего сына Михаила и привязать къ тмъ, которые нуждаются въ помощи’, онъ далъ ему въ, воспріемники ‘личностей самаго низкаго сословія’ и потомъ отправилъ съ колыбели ‘на воспитаніе къ одному изъ своихъ бдныхъ крестьянъи пріучилъ его, поздне, къ самому простому образу жизни’, въ то же время заботясь о томъ, ‘чтобы воспитывать его душу съ кротостью и на свобод, безъ суровости и стсненія’. Монтанъ, который даетъ намъ точныя свднія относительно своихъ первыхъ лтъ жизни, разсказываетъ намъ, какъ имли обыкновеніе будить его при звук пріятной музыки, и какъ онъ выучился по латыни ‘безъ розогъ и слезъ’, прежде даже нежели французскому, благодаря нмецкому учителю, котораго его отецъ приставилъ къ нему и который говорилъ съ нимъ только на язык Вергилія и Цицерона. Изученіе греческаго шло одновременно, ‘въ форм забавы и упражненія’. Шести лтъ молодого Монтэня помстили въ гимназію де-Гюеннъ въ Бордо, гд у него въ качеств учителей были самые выдающіеся ученые шестнадцатаго вка Николай Груиль, Гэранть, Мюрэ и Бухананъ. Въ тринадцать лтъ онъ кончилъ ее, и такъ какъ его семья предназначалл. его къ магистратур, онъ принялся за изученіе права. Ему было тогда около четырнадцати лтъ, но эти первые годы молодости совершенно скрыты отъ любопытства исторіи. Все, что знаютъ въ продолженіи долгаго времени, это то, что въ 1554 г. ему дали мсто совтника при парламент въ Бордо, что въ 1559 г. онъ находился въ Баръ-ле-Дюкъ со дворомъ Франца И, и что въ слдующемъ онъ присутствовалъ въ Суан при объявленіи несовершеннолтія Карла IX. Какая была его роль при этихъ различныхъ обстоятельствахъ? На это невозможно отвта за недостаткомъ точныхъ документовъ.

Между 556 и 1563 гг., находимъ эпизодъ очень важный въ жизни Монтэня, мы говоримъ о его связи съ Этьенномъ ла-Боэти, котораго онъ встртилъ, какъ это онъ самъ говоритъ, ‘случайно на большомъ праздник и въ большомъ обществ въ город’ {‘Опыты’, кн. I, гл. 27.}. Съ первой-же встрчи авторъ Опытовъ и авторъ Добровольнаго рабства такъ ‘понравились, сошлись и полюбились другу другу’, что никто не былъ имъ съ тхъ поръ такъ ‘близокъ, какъ они другъ другу’, и въ продолженіи шести лтъ, эта дружба наполняетъ сердце Монтэня, какъ потомъ воспоминаніе о ней наполняло его память, посл того какъ смерть разрушила союзъ друзей {Ла-Боэти умеръ 18 августа 1563 г., тридцати двухъ лтъ девяти мсяцевъ и семнадцати дней.}.

Хотя въ своей книг онъ строго порицаетъ тхъ, которые, противно мннію Аристотеля, женятся прежде тридцати пяти лтъ, самъ онъ не подождалъ срока, назначеннаго Стасирскимъ философомъ, и въ 1566 г., т. е. тридцати трехъ лтъ, женился на Франциск де-ла-Шассеннъ, дочери совтника парламента въ Бордо {Очень мало знаютъ вообще про этотъ бракъ, который, впрочемъ, былъ счастливъ. Монтэнь, разсказывая, въ глав 36, кн. II, про семейную ссору, говорить, что она послужила ему поводомъ написать главу, про упрямство и крикъ. Но онъ прибавляетъ, что это единственный разъ жена дала ему тему для подобнаго предмета, что это лучшій человкъ изъ всхъ людей, и что онъ къ ней очень привязанъ. Кажется эта привязанность была искренна, такъ какъ мы узнаемъ, что онъ хранитъ супружескую врность несравненно строже, чмъ онъ самъ ожидалъ.

Дти отъ этого брака умерли въ дтств, кром Элеоноры, которая пережила отцаи во второмъ брак сдлалась виконтессой де-Гамашъ.}. Все, что относится до его жизни въ первое время посл брака, неизвстно, какъ и занятія въ молодости. Его біографы не согласны между собой, и насколько подробно знакомитъ онъ насъ съ самыми сокровенными своими мыслями и тайнами души, настолько же онъ сдержанъ относительно всего, что касается его обязанностей, политическаго поведенія и общественныхъ связей. Званіе ‘gentilhome ordinaire du roi’, которое онъ себ даетъ въ одномъ предисловіи и которое, въ свою очередь, ему даетъ Генрихъ III. въ одномъ письм, которое найдутъ ниже, то, что онъ, говоритъ объ треволненіяхъ при дворахъ, гд онъ провелъ часть жизни, наставленія, которыя онъ писалъ подъ диктовку Катерины Медичи для короля Карла IX, его благородна переписка съ Генрихомъ IV,— не оставляютъ, впрочемъ, ни малйшаго сомннія относительно того участія, которое онъ принималъ въ длахъ своего времени, и неопровержимое доказательство благосклонности царственныхъ особъ <испорчено>имъ въ слдующемъ письм, которое ему написалъ Ка<испорчено> при пожалованіи ордена св. <испорчено> который былъ высшимъ знакомъ отличія французскаго дворянства’, какъ это онъ самъ говорить:

Monsieur de Montaigne, pour voа vertus et mrites, je vous ai choisi et lu an nombre des chevaliers de mon ordre, afin d’tre associ avec eux, pour laquelle election vous notifier et vous bailler le collier du dit ordre, j’ai crit prsentement а mon cousin le marquis de Trans, aupr&egrave,s duqnel vous vous rendrez, afin de recevoir de lui le collier du dit ordre, qui] vous baillera de mapart, et ce, pour augmenter de plus en plus l’affection et bonne volont que je vous porte, et vous donner occasion de persvrer en la dvotion que vous avez de me faire service {Пайенъ. Неизданные документы. 1850 г., ст. 47—48.}.

Priant Dieu monsieur
de Montaigne etc.

Ecrit Blois le 18 octobre 1571 {Господинъ де-Монтэнь, за наши добродтели и заслуги я васъ выбралъ и назначилъ въ число кавалеровъ моего ордена, для того чтобы пріобщить васъ къ намъ, благодаря коему избранію для объявленія этого и врученія цпи упомянутаго ордена, я написалъ моему кузену, маркизу де-Трансъ, къ которому вы явитесь, чтобы получить отъ него цпь упомянутаго ордена, которую онъ вамъ вручитъ отъ моего имени, и это для того, чтобы усилить любовь и доброе расположеніе, которое я къ мамъ питаю, и дать вамъ случай продолжать выказывать желаніе мн служить.

Молю Бога, господинъ де-Монтэнь и т. д. Написано въ Блоа 18-го октября 1571 г.

Пайенъ. Неизданные документы. 1850 г., ст. 47—48.}.

Но Лакруа дю Мэнъ, Монтэнь, по смерти своего старшаго брата, отказался отъ должности совтника парламента, чтобы вступить въ военную службу, между тмъ, если врить президенту Пузье, онъ никогда не занималъ военной должности. Однако нкоторыя мста Опытовъ какъ будто показываютъ, что не только онъ вступилъ въ военную службу, но что даже принялъ участіе въ нсколькихъ походахъ въ рядахъ католическаго войска {Съ нкотораго времени, говоритъ онъ, между прочимъ, посл трудовъ войны, посл пяти или шести часовъ, желудокъ начинаетъ у меня возмущаться… Солдатъ гасконскій, говоритъ онъ еще про себя… И въ другомъ мст: Въ числ трудностей войны немаловажную роль играетъ густая пыль, которая насъ окутываетъ, какъ горячими покровомъ въ продолженіи цлаго дня.}. Прибавимъ, что на своей могил онъ изображенъ одтымъ въ кольчугу съ шлемомъ и наручникомъ на правой сторон и со львомъ у его ногъ, что въ похоронныхъ эмблемахъ означаетъ, что покойникъ принималъ участіе въ какомъ-нибудь значительномъ военномъ дл.

Врны или неврны эти предположенія, но дло въ томъ, что нашъ авторъ, достигнувъ тридцати восьми лтъ, ршился посвятить наук и уединенію т года, которые ему осталось прожить на этомъ свт, и въ день своего рожденія, въ послдній день февраля мсяца 1571 г., онъ веллъ сдлать въ своемъ замк эту философскую надпись, которая и до сихъ поръ видна {Найенъ. Новые документы. 1850. ст. 31.}:

Anno Christi… АЕ XXXVIII pridiecalend. mart, die suo natali Mich… Mont… servi tii aulici et munerum publicorum jamdudum pertaesus se intaeg… in doctarum virginum sinu recessit, ubi quiettus et omnium securus quantilium id tandem superabit decursi multa jam plus parte spatii, si modo jam fata ducant, exiguas istas sedes et dulces latebras avitasque libertati suae tranquillitatique et otio consecravit {Въ годъ отъ Рожд. I. Хр… на тридцать восьмомъ году, наканун Мартовскихъ календъ, въ день рожденія, М. де-Монтэнь, уже давно утомленный отъ рабства двора и общественныхъ обязанностей, бросился въ объятія мудрыхъ сестеръ, онъ хочетъ окончить путь на половину пройденной жизни въ спокойствіи у беззаботности, и онъ посвятилъ покою и свобод это привтливое и мирное жилище, наслдство предковъ.— Moнтэнь сдлался обладателемъ ея но смерти отца, въ 1559 году.}.

II.

Въ эпоху, до которой мы дошли, Монтэнь былъ только извстенъ въ литератур, какъ переводчикъ и издатель. Въ 1559 г. онъ напечаталъ переводъ Естественной Теологіи Раймунда Себондскаго, предпринятый единственно по желанію отца. Въ 1571 г. онъ издалъ нсколько маленькихъ сочиненій ла-Боэти, и эти оба изданія, внушенныя ему сыновней любовью и дружбой, доказываютъ, что сердце развито было у него сильне, нежели литературное самолюбіе. Почти съ увренностью можно предположить, что онъ принялся за Опыты въ первый же годъ своего удаленія отъ свта. ‘Какъ по его же признанію, говоритъ президентъ Бугье, онъ не любилъ ни охоту, ни постройки, ни садоводство, ни сельское хозяйство, и такъ какъ онъ исключительно занимался чтеніемъ и собственными размышленіями, то онъ предался удовольствію записывать свои мысли безъ всякаго порядка, и по мр того, какъ он появлялись у него въ ум’. Эти мысли стали книгой и первая ея часть, которая должна была доставить ея автору безсмертіе, появилась въ Бордо въ 1580 году. Монтэню было тогда сорокъ семь лтъ, онъ страдалъ уже давно каменной болзнью и болзнью почекъ. Желаніе разсяться отъ страданій и надежда получить облегченіе, принимая воды, заставили его предпринять большое путешествіе въ этомъ же году. Такъ какъ описаніе этого путешествія заключаетъ въ себ очень интересныя подробности относительно его интимной жизни, то мы считаемъ своимъ долгомъ дать здсь нсколько выдержекъ и краткій обзоръ его.

‘Путешествіе, за ходомъ котораго мы будемъ слдить или просто отмчать его, говоритъ издатель маршрута Монтэня {Было извстно изъ различныхъ мстъ въ Опытахъ, что Монтэнь длалъ довольно длинныя путешествія и былъ въ Рим, но не знали подробности этихъ странствій. Въ 1770 г. аббатъ Прюни, желая написать исторію Перигора, объзжалъ его, и, остановившись въ замк Монтэнь, который принадлежалъ тогда графу Сэгюръ де-ла-Рокеттъ, потомку въ шестомъ колн дочери нашего писателя, роясь въ сундук, наполненномъ старинными бумагами. нашелъ маленькую книжку in-folio въ 178 стр., которая была ничто иное, какъ рукописный журналъ путешествія Монтэня, записанный по крайней мр на половину исполнявшимъ обязанность секретаря и по итальянски, тамъ дло шло объ Италіи. Эта рукопись, разсмотрнная ученымъ Каппэронкье, была напечатана въ 1774 г Р. Кэрпонъ.}, не представляетъ ничего особенно интереснаго, на чемъ мы могли бы остановиться, отъ Бомонъ-на-Оаз до Пломбьеръ въ Лотарингіи… Нужно даже дойти до Базеля, описаніе котораго знакомитъ насъ съ его естественнымъ и политическимъ положеніемъ, также какъ и съ его минеральными водами. Перездъ Монтэня по Швейцаріи не безъинтересенъ, изъ него видно, насколько этотъ путешественникъ-философъ всюду принаравливается къ нравамъ и обычаямъ страны. Гостинницы, печи, даже швейцарская кухня, все ему нравится, кажется, что онъ даже часто предпочитаетъ французскимъ нравамъ и обычаямъ нравы и обычаи тхъ мстъ, по которымъ онъ прозжаетъ и простота и чистосердечіе которыхъ боле соотвтствовали его собственнымъ. Въ городахъ, гд Монтэнь останавливался, онъ старался знакомиться съ протестантскими теологами, чтобы изучить основанія ихъ догматовъ. Онъ вступалъ даже съ ними въ споры. По вызд изъ Швейцаріи, его видишь въ Йен, имперскомъ город, потомъ въ Аугсбург и въ Мюнхен’.— Онъ направился затмъ въ Тироль, и имъ тмъ боле остался доволенъ, что его предупреждали о неудобствахъ, которыя онъ долженъ будетъ вынести на этомъ пути, что дало ему поводъ сказать, ‘что онъ всю , жизнь не доврялъ мнніямъ другихъ въ разсужденіяхъ объ ‘удобствахъ въ чужихъ странахъ, всякій уметъ только наслаждаться, согласно обычаю своей деревни, и очень мало ‘обратилъ вниманія на предостереженія, которыя ему давали ‘путешественники’.

Пріхавъ въ Бользбнъ, Монтэнь пишетъ Францу Готманну, ‘что ему доставило такое удовольствіе посщеніе Германіи, что покидалъ онъ ее съ большимъ сожалніемъ, хотя и халъ въ Италію’. Онъ посщаетъ потомъ Брюнсбль, Трентъ, гд останавливается въ гостинниц Розы, затмъ Ровэръ, и тамъ жалуется, что раки начинаютъ исчезать, но что онъ вознаграждаетъ себя трюфелями на масл и уксус, апельсинами, лимонами и маслинами и все это по его вкусу {Путешествія. I. стр. 182.}. ‘Проведя безпокойную ночь, говоритъ секретарь, который писалъ подъ его диктовку, или скоре говоритъ онъ самъ третьему лицу, утромъ при мысли, что ему предстояло видть новый городъ или страну, онъ вставалъ бодрый и веселый. Я никогда не видалъ его мене утомленнымъ, не слыхалъ мене жалобъ на свои страданія, его умъ былъ такъ занятъ тмъ, что онъ видлъ на пути и дома, онъ такъ выискивалъ вс случаи поговорить съ иностранцами, что, я думаю, это отвлекало его боль. Когда жаловались ему на то, что онъ велъ своихъ спутниковъ по разнымъ дорогамъ и странамъ, часто возвращаясь почти туда-же, откуда выхалъ (что онъ длалъ, получивъ совтъ осмотрть что-нибудь замчательное, или перемнивъ намреніе, сообразно случаю), онъ, отвчалъ, что онъ шелъ только туда, гд находился, и что не могъ ошибиться дорогами, не имя другой цли какъ посщать неизвстныя мста, и что онъ не измнялъ своему намренію, лишь-бы его не видли опять на той-же дорог, и два раза на томъ же мст. А что карается Рима, куда стремились другіе, онъ желалъ его видть мене, нежели другія мста, потому что онъ былъ каждому извстенъ, и что у него не было слуги, который-бы не могъ дать ему свдній о Флоренціи и Феррара. Онъ также говорилъ, что ему казалось, онъ походилъ на тхъ, которые, читая очень веселый разсказъ или хорошую книгу, боятся скоро дойти до конца, такъ было и съ нимъ: и онъ находилъ такое большое удовольствіе въ путешествіи, что ненавидлъ близость того мста, гд долженъ былъ отдохнуть’.

Изъ этихъ выдержекъ видно, что Монтэнь путешествовалъ, какъ писалъ, съ полной свободой и съ полнымъ удобствомъ, безъ опредленнаго плана и слдуя всегда ‘разными извилистыми путями’. Хорошія гостинницы, мягкія постели, красивые виды всюду привлекаютъ его вниманіе, и въ своихъ замчаніяхъ насчетъ людей и вещей, онъ главнымъ образомъ останавливается на практической сторон. Его постоянно занимаетъ забота объ его здоровь: такимъ образомъ въ Венеціи, ‘которую онъ находить такой, какъ онъ себ представлялъ, и немного мене прекрасной’, онъ подробно разсказываетъ читателю, что у него были колики, и что посл ужина вышло два большихъ камня. Выхавъ изъ Венеціи, онъ послдовательно посщаетъ Феррару, Ровиго, Падую, Болонь (‘гд наслаждается коликами’), Флоренцію и т. д., и везд, гд онъ останавливается, непремнно, прежде чмъ сойти съ лошади, посылаетъ нсколькихъ слугъ ‘осмотрть вс гостиницы, припасы и вина, и познакомиться съ условіями, чтобы выбрать лучшія’. Онъ находитъ флорентійскихъ женщинъ самыми красивыми женщинами въ мір, но несравнимо мене доволенъ говядиной, ‘которой на половину мене, ‘чмъ въ Германіи, и которая далеко не такъ хорошо ‘приготовлена. Подаютъ безъ шпека и тамъ и тутъ, но въ ‘Германіи она лучше приправлена, и соусы и супы разнообразне’. Онъ замчаетъ, между прочимъ, что стаканы необыкновенно малы, и что вина имютъ ‘небольшую сладость’. Пообдавъ у великаго герцога, Монтэнь снова пускается въ путь, продолжая бродить по стран ‘некрасивой, холмистой, полной расщелинъ, на которой невозможно пройти войску’, и достигаетъ Рима въ послдній день ноября мсяца, въхавъ черезъ ворота del Popolo. Онъ помстился сначала въ гостинниц Медвдя, но потомъ за двадцать экю въ мсяцъ нанялъ у испанца три прекрасно меблированныхъ комнаты, который за эту цну предоставилъ въ его распоряженіе и огонь своей кухни. То, что его всего боле сердило въ вчномъ город, это встрчать на каждомъ шагу французовъ, которые здоровались съ нимъ на родномъ нарчіи, но за исключеніемъ этого неудобства, ему здсь все очень нравилось, и во время этого перваго посщенія, онъ пробылъ цлые пять мсяцевъ. Умъ его, весь пропитанный классическими воспоминаніями, не могъ не испытывать глубокаго впечатлнія при вид римскихъ развалинъ, и это выразилось въ слдующихъ великолпныхъ строкахъ, написанныхъ въ его ‘Дневник Путешествія’:

‘Онъ говорилъ, что отъ всего Рима осталось только небо, подъ которымъ онъ находился и гд было его жилище, что вс его знанія объ немъ были отвлеченныя и созерцательныя, въ которыхъ не было ничего, что подлежало-бы области чувствъ, что т, которые говорили, что видны были по крайней мр развалины Рима, говорили слишкомъ много, такъ какъ развалины такой страшной махины заставили-бы боле чтить и уважать ея память — то была только ея могила. Міръ, врагъ его долгаго владычества, разрушилъ и раздробилъ, во первыхъ, вс части этого чуднаго тла, и такъ какъ Римъ, хотя окончательно мертвый, обезображенный и обезсиленный, внушалъ ему все-же ужасъ, міръ засыпалъ даже его развалины. Судьба сохранила эти маленькіе признаки его развалинъ, которыя виднются надъ его гробомъ, для свидтельства о его безконечномъ величіи, которое вполн уничтожить не могли столько вковъ, не могъ уничтожить заговоръ цлаго міра, не разъ повторенный на его погибель. По вполн правдоподобно, что эти обезображенные члены были мене всего замчательны, и что ярость враговъ безсмертной славы побудила прежд всего разрушить все самое красивое и самое замчательное, что зданія этого незаконнорожденнаго Рима, который связывали съ этими лачугами, хотя настоящимъ вкамъ было отчего прійти въ восторгъ’, должны были ему собственно напомнить т гнзда, которыя воробьи и ласточки прилпляютъ во Франціи къ сводамъ и стнамъ церквей и которыя Гугеноты разрушали. Боялся онъ еще и того, при вид пространства, которое занимаетъ эта могила, чтобы ея не узнали вполн, и чтобы мсто погребенія не было-бы еще большею частью засыпано. Что отъ одного этого вида, какъ эти жалкіе отбросы, напр. куски черепицы и разбитые горшки образовали груду такой необычайной величины, что она равняется по высот и ширин нсколькимъ естественнымъ горамъ {Она составляетъ нын такъ называемую гору Тестасэ, monte Testaceo.} (такъ какъ онъ сравнивалъ ее съ mote de Gurson, {Въ Перигор.} и считалъ ее двойной ширины), ‘можно было заключить, что то было нарочитое повелніе судьбы, чтобы дать понять міру иго заговоръ противъ славы и первенства этого города — новымъ и необычайнымъ свидтельствомъ’ его величія. Онъ говорилъ, что не могъ допустить, принявъ во вниманіе такое малое пространство и мсто, которое занимаютъ каждый изъ семи холмовъ, и именно самые знаменитые — Палатинскій и Капитолійскій, чтобы Римъ заключалъ такое большое количество зданій. Посмотрите только, что остается отъ храма Мира, вдоль по Forum Romanum, до сихъ поръ видишь постепенное разрушеніе, подобно большой гор, разбитой на нсколько страшныхъ скалъ, кажется, два такихъ зданія могли-бы занять все пространство Капитолійскаго холма, гд находились еще двадцать пять или тридцать храмовъ, кром нсколькихъ частныхъ домовъ. Но, на самомъ дл, предположенія, которыя длаютъ по поводу описанія этого города, представляются неправдоподобными, ибо его планъ необычайно измнился въ форм, такъ какъ нкоторыя изъ этихъ небольшихъ долинъ засыпаны, именно въ самыхъ низменныхъ мстахъ: напримръ мсто, гд находится Velabrum, который, благодаря своему низкому положенію, принималъ стоки города и имлъ озера, такъ возвысилось среди холмовъ, сравнительно съ другими естественными, которые стоятъ кругомъ, и все это сдлалось отъ кучи и груды развалинъ большихъ зданій, да и Monte Savello ни что иное, какъ развалина одной изъ частей театра Marcellus. Онъ полагалъ, что древній Римлянинъ не узналъ-бы расположенія своего города, если-бы увидалъ его. Часто случалось, что, разрывая глубоко землю, наталкивались на верхнюю часть очень высокой колонны, которая ‘еще стояла во весь ростъ внизу. Для домовъ не ищутъ другого фундамента, какъ старыя лачуги или своды, которые видны подъ всми погребами. Но даже на обломкахъ старыхъ зданій въ томъ вид, какъ ихъ раскинула судьба, когда они разсыпались, они поставили свои новые дворцы, точно на большихъ обломкахъ твердыхъ и крпкихъ скалъ. Легко видть, что многія улицы боле чмъ на тридцать футовъ ниже настоящихъ’.

Какой-бы онъ ни былъ порою скептикъ въ своихъ книгахъ, Монтэнь, во время пребыванія въ Рим, показывалъ большое уваженіе къ церкви, онъ просилъ чести быть допущеннымъ поцловать ногу у св. отца, Григорія XIII, и первосвятитель увщевалъ его продолжать и показывать преданность, которую онъ всегда имлъ къ церкви и въ своемъ служеніи французскому королю’.

Посл того, говоритъ издатель путешествія, Монтэнь проводилъ все свое время въ Рим въ прогулкахъ пшкомъ и верхомъ, въ посщеніяхъ всякаго рода {Путешествія, предварительное разсужденіе, ст. 84 и слд.}. Церкви, ложи даже процессіи, проповди, потомъ дворцы, виноградники, сады, общественныя увеселенія, масляничныя и т. д.— онъ ничего не оставилъ безъ вниманія: онъ видлъ обрзаніе еврейскаго ребенка, и описываетъ всю церемонію во всхъ подробностяхъ Въ ложахъ св. Сикста онъ встрчаетъ Московскаго посла второго, котораго видлъ Римъ со времени Павла III, этоті посланникъ имлъ грамоты отъ своего двора къ Венеціи, адресованныя великому губернатору его милости Московскій дворъ имлъ тогда такъ мало сношеній съ другими государствами Европы, и тамъ были такъ мало свдущи что думали, что Венеція принадлежала къ папскимъ владніямъ.

Изъ всхъ подробностей его пребыванія въ Рим, своеобразне другихъ та, которая касается цензуры его Опытовъ.

Правитель Священнаго дворца передалъ ему его Опыты, исправленные, согласно мннію ученыхъ монаховъ. ‘Онъ самъ могъ судить объ нихъ, сказалъ онъ ему только при посредств одного французскаго монаха, ибо не понималъ совсмъ нашего языка, — говорить Монтэнь, и онъ такъ удовлетворился моими оправданіями, которыя я ему давалъ относительно каждой статьи, которую онъ порицалъ по внушенію этого француза, что отдалъ на мою совсть передлать то, что я найду въ нихъ дурного. Я, напротивъ, умолялъ его согласиться съ мнніемъ того, который имъ осужденъ, сознаваясь въ нкоторыхъ вещахъ, какъ напр. въ потребленіи слова судьба, въ упоминаніи еретическихъ поэтовъ, въ оправданіи Юліана и въ порицаніи того, что тотъ, кто молился, не былъ избавленъ отъ дурныхъ наклонностей на это время, Item, въ томъ, что считаю жестокостью все то, что не влекло за собой просто смерть, Item, что нужно было учить ребенка все длать, и въ другихъ подобныхъ вещахъ, что это было мое мнніе и что я написалъ эти вещи, не считая ихъ заблужденіями. Другимъ я отрицалъ, что исправитель понялъ мою мысль. Выше названный маэстро, который ловилъ человка, очень меня извинялъ, и хотлъ мн дать почувствовать, что онъ не былъ совсмъ согласенъ съ этимъ исправленіемъ, очень остроумно защищалъ меня, въ моемъ присутствіи, противъ другого, который тоже итальянецъ, нападалъ на меня’.

Вотъ что произошло во время объясненія, которое Монтэнь имлъ у правителя священнаго дворца по поводу цензоровъ его книги, но когда передъ своимъ отъздомъ изъ Рима, Онъ прощался съ этимъ прелатомъ и его товарищемъ, съ нимъ иначе заговорили. ‘Они начали меня просить, говоритъ онъ, не обращать никакого вниманія на цензуру моей книги, относительно которой другіе французы предупредили ихъ, что тамъ находилось нсколько нелпостей, прибавивъ, что они уважали мое намреніе, и любовь къ церкви, и мое знаніе, и такъ много ожидали отъ моей откровенности и совсти, что возлагали на меня самого вычеркнуть изъ моей книги, когда я захочу ее печатать, то, что я въ ней найду слишкомъ вольнаго, и между прочимъ, слово судьба. (Мн казалось, я ихъ оставилъ очень довольными мной). Чтобы извиниться въ томъ, что они такъ тщательно просмотрли мою книгу и осудили въ ней кое-что, сослались на нсколько книгъ нашего времени, написанныхъ кардиналами и духовными лицами, пользующимися очень хорошей славой, запрещенныхъ за нсколько такихъ недостатковъ, которые отнюдь не затрогивали добраго имени ихъ автора, ни сочиненія въ цломъ: просили меня помочь церкви своимъ краснорчіемъ (это ихъ собственныя учтивыя слова) и остаться съ ними въ этомъ спокойномъ и мирномъ город вдали отъ волненій’.

Передъ отъздомъ изъ Рима, Монтэнь получилъ званіе римскаго гражданина, что очень польстило ему и, постивъ Тиволи, онъ направился въ Лорэтъ, и, останавливаясь поочередно въ Алкон, Фапо, Урбино, пріхалъ въ начал мая 1581 г. въ Bagno della villa, гд расположился, чтобы пить воды. ‘Тамъ, говоритъ издатель путешествія, онъ ршился остановиться и принимать воды (самымъ аккуратнымъ образомъ) только по личному усмотрнію. Онъ говоритъ только о своемъ режим, о постепенномъ дйствіи водъ на него, какъ онъ ихъ пьетъ каждый день: однимъ словомъ, онъ не пропускаетъ ни малйшей подробности, относящейся до ежедневнаго дйствія водъ и душъ на него. Не дневникъ путешественника читаешь дале, но записки больного, внимательнаго ко всмъ дйствіямъ лкарства, которое онъ принимаетъ, въ малыхъ незначительныхъ проявленіяхъ его вліянія на него, и на его настоящее положеніе: однимъ словомъ, это очень подробный отчетъ, который онъ, какъ будто, отдаетъ своему врачу, чтобъ извстить его и получить его мнніе насчетъ послдствій его помощи. Правда, что Монтэнь, предаваясь этимъ скуднымъ подробностямъ, предупреждаетъ, что: такъ какъ онъ прежде раскаивался въ томъ, что не писалъ боле подробно о другихъ водахъ, что могло бы ему служить руководствомъ и примромъ для всхъ тхъ, которыхъ онъ увидалъ-бы впослдствіи, то, на этотъ разъ, онъ хочетъ распространиться объ этомъ предмет и писать обстоятельно’, но для насъ лучшимъ объясненіемъ служитъ то, что онъ писалъ только для себя. Однако и здсь можно встртить черты, которыя рисуютъ нравы странъ. Большая часть этого мста, которое длинно, т. е. все его пребываніе на этихъ водахъ, и остатокъ его дневника до перваго города,гд, возвращаясь во Францію, онъ находитъ, что говорятъ по-французски, онъ написалъ по итальянски, потому что хотлъ упражняться въ этомъ язык.

Такое мелочное и постоянное вниманіе Монтэня къ своему здоровью, къ себ самому, могло-бы возбудить подозрніе въ страх смерти, который переходитъ въ малодушіе. Мы скоре думаемъ, что это была боязнь камнесченія, операціи, которой тогда вс боялись, и которая справедливо была ужасна въ то время, или быть можетъ, думалъ онъ, какъ этотъ греескій поэтъ, изреченіе котораго приводится Цицерономъ: ‘Я не хочу умирать, но мн было-бы безразлично быть мертвымъ’. Впрочемъ, предоставимъ ему самому объясниться на этотъ счетъ: ‘Было-бы слишкомъ много малодушія и слабости съ моей стороны, еслибъ увренный въ томъ, что я снова буду ‘находиться въ опасности погибнуть, такимъ образомъ {Отъ камня или песка.}, и смерть грозитъ мн ежеминутно, я бы не сдлалъ ни малйшаго усилія, прежде нежели это случится, перенесть ее безъ жалобъ, когда наступитъ время, потому что разумъ предписываетъ намъ весело принимать то хорошее, которое Господу ‘угодно намъ ниспослать. А единственное средство, единственное правило и единственная возможность избавиться отъ тхъ бдствій, которыя осаждаютъ со всхъ сторонъ человка, какія бы он не были, это ршиться терпть ихъ по человчески, или мужественно и быстро прекратить ихъ’.

Онъ былъ тогда на водахъ della Villa, когда 7 сентября 1581 г. узналъ по письму изъ Бордо, что его избрали 1 августа мэромъ этого городка. Это извстіе ускорило его отъздъ, изъ Луккъ онъ похалъ въ Римъ. Онъ еще разъ остановился здсь, и тутъ то получилъ письмо синдиковъ Бордо, которые извщали его объ избраніи въ мэры этого города и приглашали вернуться какъ можно скорй. Онъ выхалъ отсюда, сопровождаемый молодымъ д’Эстиссакомъ и нсколькими другими, которые проводили его довольно далеко, но изъ которыхъ ни одинъ не послдовалъ за нимъ, даже его спутникъ’. Монтэнь, возвращаясь во Францію, прохалъ черезъ Падую, Миланъ, Монъ-Сени и Шамбери, оттуда отправился въ Ліонъ, и не замедлилъ вернуться въ свой замокъ, посл семнадцати мсяцевъ и восьми дней отсутствія.

III.

Мы только что видли, что во время его пребыванія въ Италіи, авторъ Опытовъ былъ назначенъ мэромъ Бордо. ‘Граждане Бордо, говоритъ онъ, избрали меня мэромъ своего города въ то время, какъ я находился вдали отъ Франціи, и еще дальше отъ подобной мысли, я отказывался, но мн объявили, что я поступалъ дурно, повелніе короля тоже было противъ этого. Вотъ письмо, которое Генрихъ III написалъ ему по этому случаю:

Monsieur de Montaigne, pour ce que j’ay en estime grande vostre fidielt et zle dvotion mon service, ce m’а est plaisir d’entendre que vous ayer est esleu maior de ma ville de Bourdeaulx, ayant eu tr&egrave,s agrable et confirm ladicte eslection et i’an’ant plus yollonticz qu’ i а est faite sans brigue et en vostre lointaine absense: l’occasion de quoy mon intention est, et vous ordonne et enjoincts bien expressment que sans delay ni excuse reveniez au pins tost que la prsente vous sera rendue, faire le deu et le service de la charge ou vous avez est si lgitimement appel. Et vous ferez chose qui me sera tr&egrave,s agrubl, et le contraire me dplairoit grandement, priant Dieu, monsieur de Montaigne, qu’il vous ayt en за saincte garde.— Escript de Paris le XXV-e jour de novembre mil cinq cent quatre vingt ung.

Henry.

Внизу:

А Monsieur de Montaigne, chevalier de mon ordre, gentilhomme ordinaire de ma chambre, estant de prsent Rome {Господинъ де-Монтэнь, глубоко цня вашу врность и вашу ревностную преданность на моей служб, для меня было удовольствіемъ узнать, что вы были выбраны мэромъ моего города Бондонь большою радостью утверждаю я вышеназванное избраніе, и тмъ охотне, что оно было безъ происковъ и въ вашемъ далекомъ отсутствіи, вслдствіе чего это и мое желаніе, и я приказываю и повелваю, чтобы безъ замедіеній ни отговорокъ вы бы возвращались какъ можно скоре, посл того какъ это вамъ будетъ передано, дабы исполнить долгъ и обязанность службы, куда вы такъ законно призваны. И вы сдлаете мн очень пріятное, и противное меня сильно огорчило-бы. Молю Бога, господинъ де-Монтэнь, чтобы Онъ васъ сохранилъ подъ Своимъ Святымъ Покровомъ.

Писано въ Париж въ XXV день ноября мсяца тысяча пятьсотъ восемьдесятъ перваго года.

Генрихъ.

Внизу: Господину кавалеру моего ордена и т. д.

Это письмо, найденное М. Бюшонъ въ архивахъ въ Бордо, было на печатано впервые въ 1831 г. См. Пайека. Неизданные документы, и пр., стр. 27—28. 1847 г.}.

Монтэнь въ этой новой должности, самой важной во всей провинціи, остался врнымъ этому правилу: ‘что не нужно жалть при исполненіи обязанности, которую вы на себя берете, ни вниманія, ни труда, ни словъ, и пота и крови, въ случа необходимости’. Поставленный между двумя крайними партіями, всегда готовыми броситься другъ на друга, онъ показалъ себя на практик тмъ, что былъ въ своей книг ‘другомъ благоразумныхъ и умренныхъ людей’. Терпимый по природ и по убжденію, онъ принадлежалъ, какъ и вс великіе умы шестнадцатаго вка, къ той партіи политиковъ, которые желали улучшать, а не разрушать, и про него можно было сказать, то же, что онъ самъ сказалъ про Ла-Боэти: ‘Что у него въ душ глубоко запечатллись правила повиновенія и святого соблюденія закона, среди которыхъ онъ родился… Желавшій мира своей стран, врагъ волненій и новшествъ своего времени, онъ скоре употребилъ-бы свое знаніе на ихъ искорененіе, чмъ помогъ имъ чмъ-нибудь, что могло-бы имъ дать новую силу’. Такова была его программа управленія, онъ главнымъ образомъ старался поддержать миръ между различными религіозными партіями, которыя раздляли тогда городъ Бордо, и посл двухлтнихъ трудовъ, его благодарные соотечественники снова избрали его на эту же должность въ 1683 г. на другое двухлтіе. По истеченіи этого срока, онъ справедливо могъ сказать, ‘что онъ не оставлялъ за собой ни злобы, ни ненависти’ {Убивали тогда другъ друга за догматическія убжденія, вынесенныя изъ школы, и которыя никогда не должны были-бы переступать ея порога, когда Монтэнь послалъ предложить современникамъ убжище, гд онъ нашелъ миръ.— Философское сомнніе. Не нападая прямо на споры, причину долгихъ бдствій, онъ старался отнять у нихъ смертельную жестокость, ведя противъ нашихъ достоврностей симпатичную и игривую войну. Чмъ больше Монтэнь слышалъ, какъ повторяли: ‘Врь или умирай’, тмъ боле онъ находилъ мудрое сомнніе. Одни неистовства, современниковъ — причина крайности его скептицизма… Когда всюду собирали войска, онъ старался хоть нсколькихъ сдлать мудрыми. Онъ исполнялъ обязанность мэра Бордо въ продолженіи четырехъ бурныхъ лтъ, и его заботы дали ему возможность наслаждаться самымъ дорогимъ, что тогда было — нейтральностью… Ла-Кретелль.}.

Среди заботъ о своемъ управленіи, Монтэнь не переставалъ ‘перелистывать книги’, и его Опыты, первая часть которыхъ появилась въ 1580 г., увеличивались постоянно новыми главами. Два новыхъ изданія вышло въ 1582 и въ 1587 г., и въ это-же время авторъ исправлялъ свою первую работу, и написалъ часть третьей книги. Чтобы самому представить на судъ общества свое произведеніе, такимъ образомъ пополненное, онъ отправился въ Парижъ, и новое изданіе появилось въ 1588 г. Его пребываніе въ столиц было на этотъ разъ довольно продолжительнымъ и къ этому времени относится его знакомство съ мадемуазель де-Гурнэ. Обладая дятельнымъ и любознательнымъ умомъ, и въ особенности тмъ, что рдко встрчается у ученыхъ женщинъ, умомъ положительнымъ и здравымъ, мадемуазель де-Гурнэ еще ребенкомъ была увлечена этимъ великимъ теченіемъ шестнадцатаго вка, который всхъ направлялъ къ преніямъ, учености и наук. Она выучилась по латыни безъ учителя, и когда восемнадцати лтъ ей нечаянно попались въ руки Опыты, ‘она пришла въ восторгъ’. Узнавъ, что авторъ въ Париж, она покинула замокъ де-Гурнэ, чтобы увидать его. Мы ничего лучшаго не можемъ сдлать по поводу этого симпатичнаго путешествія, какъ повторить здсь подлинныя слова Паскье: ‘Эта двушка, которая принадлежитъ къ нсколькимъ знатнйшимъ дворянскимъ родамъ Парижа, ршила никогда не имть другого мужа, кром своей чести, обогащенной чтеніемъ хорошихъ книгъ и въ особенности Опытовъ де-Монтэня, котораго, когда онъ пріхалъ на долго въ 1588 г. въ городъ Парижъ, она нарочно постила, чтобы познакомиться съ нимъ лично. Мадемуазель де-Гурнэ вмст съ матерью повезла его даже въ свой замокъ де-Гурнэ, гд онъ оставался во время двухъ или трехъ посщеній, три мсяца, и былъ принятъ насколько можно было желать лучше’.

Начиная съ этого времени, она назвала себя духовною дочерью Монтэня, имя простое и трогательное, которое доставитъ ей возможность. Жить въ памяти людей въ теченіи многихъ вковъ скоре, чмъ ея стихи и сочиненія.

Монтэнь, покидая Парижъ, остановился на нсколько дней въ Влоа, во время засданія тамъ государственныхъ чиновъ. Какую роль игралъ онъ въ этомъ знаменитомъ собраніи? Мы не вдаемъ, знаемъ только, что ему поручено было королемъ баварскимъ войти въ переговоры съ герцогомъ Гизомъ. Все, что соприкасается съ его политической жизнью, почти неизвстно, и можно только заключить изъ одного мста записокъ де-Ту, что онъ пользовался довріемъ высочайшихъ особъ своего времени. Де-Ту, который зоветъ его ‘открытымъ человкомъ, врагомъ всякаго стсненія’, передаетъ, что гуляя однажды съ нимъ и Паскье по двору замка де-Блоа, онъ слышалъ, какъ тотъ высказалъ нсколько замчательныхъ сужденій относительно современныхъ событій, и прибавляетъ, что онъ съ самаго начала предвидлъ, что волненія во Франціи могутъ окончиться только со смертью герцога де-Гиза, или короля Наварскаго. Онъ такъ хорошо понялъ намреніе этихъ принцевъ, (явь говорилъ де-Ту, что король Наварскій былъ-бы готовъ принять католицизмъ, если-бы не боялся быть оставленнымъ своей партіей, и что, съ своей стороны, герцогъ де-Гизъ не чувствовалъ большого отвращенія отъ Аугсбургскаго исповданія, наклонность къ которому внушилъ ему его дядя, кардиналъ Лотарингіи, если-бы не существовала для него опасность покинуть римскую Церковь. Моптэню было-бы легко играть важную роль въ длахъ своей страны и создать себ видное политическое положеніе, но онъ остался вренъ своему правилу: Otio et libertati, и спокойно вернулся къ себ писать главу о неудобств величія..

Автору Опытовъ было тогда пятьдесятъ пять лтъ, болзнь, которая его мучила уже нсколько лтъ, только обострялась, а между тмъ, онъ читалъ, размышлялъ и продолжалъ писать. Онъ употребилъ 1589, 1590, 1591 года, чтобы сдлать новыя добавленія къ своей книг, и въ этомъ приближеніи старости, могъ еще надяться на счастливые дни, когда совершенно неожиданно заболлъ язвой языка. Паскье, который оставилъ намъ нкоторыя подробности объ его послднихъ минутахъ, разсказываетъ, ‘что онъ прожилъ три дня въ полномъ сознаніи, не имя возможности произнести ни слова, вслдствіе чего онъ былъ принужденъ прибгать къ перу, чтобы выразить свои желанія. И чувствуя приближеніе смерти, онъ попросилъ свою жену посредствомъ записочки позвать нсколькихъ дворянъ, своихъ сосдей, чтобы проститься съ ними. Когда они пришли, онъ веллъ отслужить у себя въ комнат обдню, и въ то время, какъ священникъ дошелъ до возношенія Corpus Domini, этотъ несчастный страдалецъ вдругъ приподнялся на постели, сложивъ руки, и съ этимъ вмст отдалъ Богу духъ, который служилъ чуднымъ зеркаломъ его внутренней души {13 сент. 1592 г.— См. о его смерти Избранныя сочиненія Этьенна Паскье, изд. Л. Фюжеръ Парижъ, 1849, in-18, т. 11, стр. 396 и слд. ‘Я люблю, уважаю и почитаю его память, говоритъ онъ, въ одномъ изъ своихъ писемъ сожалю-же и боле, чмъ кто-либо другой, а что касается его Опытовъ (которые я зову образцовымъ произведеніемъ), нтъ книги, которую я такъ часто имлъ-бы въ рукахъ. Я всегда нахожу въ ней что-нибудь, что меня удовлетворяетъ. Это второй Сенека на нашемъ язык. Біографы Монтэня не согласны насчетъ дня его смерти, одни полагаютъ, что это было 13 сентября, другіе 15-го. Слдуя врному замчанію Пайена, нужно поврить числу, выставленному на памятник, гд читается: Obiit anno salutie cio. 10. VIII idib sept. Сентябрь мсяцъ былъ по римскому календарю однимъ изъ тхъ, гд nones совпадали съ 5-мъ, и слдовательно иды съ 13, поэтому безспорно Монтэнь умеръ 13 сентября, и принимая во вниманіе десять дней урзанныхъ въ 1582 г. папой Григоріемъ XIII, находимъ, что онъ жить 59 лтъ 6 мсяцевъ и 3 дня. См. Пайенъ, Неизданные документы 1847, стр. 29 и 30 примч.}.

Спустя нсколько мсяцевъ посл смерти Монтэня, его останки были перенесены въ церковь коммандорства св. Антонія въ Бордо, гд вдова его воздвигла ему памятникъ. Церковь коммандорства принадлежитъ теперь гимназіи, а въ часовн налво, до сихъ поръ, виднъ его надгробный памятникъ съ его статуей въ военномъ мундир. Этотъ памятникъ былъ возобновленъ въ 1803 году заботами одного изъ потомковъ маркиза де-Монтэнь.

При извстіи о смерти автора Опытовъ, мадемуазель де-Гурнэ поспшила выхать въ Гюеннъ съ матерью, чтобы принести утшеніе вдов и дочери духовнаго отца. Госпожа де-Монтэнь передала ей во время этого путешествія дополненный и исправленный экземпляръ Опытовъ, и на основаніи его-то, Марія де-Гурнэ выпустила въ свтъ въ первый разъ въ 1595 году полное изданіе этой безсмертной книги.

IV.

Изложивъ, насколько мы могли точне, различныя событія изъ жизни автора Опытовъ, мы могли-бы, что уже не разъ было сдлано, попытаться дать очеркъ его характера и оцнку его генія. Но мы думаемъ, что наше личное мнніе мало интересовало-бы общество, и что такъ какъ Монтэнь позаботился самъ себя описать, то мы были-бы нескромны, ставъ между читателемъ и имъ. Оттого мы не выйдемъ, какъ и до сихъ поръ это длали, изъ нашей роли пересказчика, потому что мы прежде всего желаемъ давать факты, а не фразы, и ограничимся какъ для критики, такъ и для похвалы, приведеніемъ въ краткихъ чертахъ различныхъ сужденій, которыя, начиная съ шестнадцатаго вка и кончая нашими днями, были произнесены объ автор Опытовъ. Эти сужденія настолько многочисленны, что нужно было-бы нсколько томовъ, чтобы привести ихъ вс, мы-же будемъ принуждены сдлать быстрый обзоръ.

Кажется, что первыя изданія Опытовъ были приняты довольно холодно, такъ какъ, какъ-бы ни была велика смлость ума шестнадцатаго вка, эта книга заключала въ себ столько вольныхъ вещей, и такъ сказать неслыханныхъ, такую глубокую оригинальность и такую подвижность мыслей, что общество было совершенно ошеломлено. Впрочемъ, Монтэнь не принадлежалъ къ крайнимъ партіямъ, а это всегда составляло большое препятствіе къ быстрому успху, кром того, онъ говорилъ отъ имени здраваго смысла, отъ имени терпимости и умренности, и какъ вс т, которые говорили подобныя вещи, ему сначала стоило нкотораго труда заставить согласиться съ собой, потому что, чтобы толпа васъ слушала, нужно льстить ея предразсудкамъ и страстямъ. Сначала только нсколько избранныхъ умовъ поняли все, что было глубокаго въ этомъ безпримрномъ до сихъ поръ произведеніи, и ІостъЛипсъ съ перваго раза поставилъ автора выше семи мудрецовъ Греціи. Этотъ знаменитый полиграфъ былъ тогда верховнымъ властителемъ европейской критики, и приговоръ, который онъ произнесъ, ршилъ успхъ. Опыты очень скоро пріобрли популярность, и такъ какъ кардиналъ дю-Пэрронъ назвала ихъ катехизисомъ всхъ честныхъ людей, то всякій счелъ своимъ долгомъ прочесть ихъ {Монтэнь остается одинокимъ явленіемъ, душой единственной въ своемъ род, катехизисомъ честныхъ лнивцевъ и прилежныхъ невждъ, говоритъ Гюэ, которые хотятъ хватать вершки. какихъ-нибудь знаній и наукъ. Съ трудомъ встртите вы какого-нибудь помщика, который желаетъ казаться образованнымъ, безъ Монтэня на камин. онъ былъ гораздо боле,— онъ былъ любимой книгой и какъ-бы частнымъ арсеналомъ для каждаго великаго, серьезнаго и новаго писателя. Лабрюйеръ, Монтескье, Жанъ-Жакъ (слогъ и мысль), снова ввели въ великое теченіе языка многое изъ Монтэня, всякій на свой ладъ’. Сентъ-Бёвъ.}, и вн всякаго сомннія, что они имли полезное вліяніе на политическія и религіозныя убжденія конца шестнадцатаго вка и способствовали возвратить умы къ практическимъ идеямъ общественныхъ улучшеній и къ умренности. ‘Слишкомъ большой любитель покоя, чтобы находить удовольствіе въ шумныхъ новизнахъ, сказалъ Дрозъ, слишкомъ человчный, чтобы любить насиліе и несправедливость, Монтэнь удаляется отъ реформаторовъ, благодаря своимъ вкусамъ, отъ ихъ гонителей — по своимъ принципамъ’. Это сужденіе полно правды, и можно сказать, что глава о Свобод совсти — настоящее предисловіе къ Нантскому эдикту.

Въ семнадцатомъ вк поклонниками Монтэня, можно было-бы сказать — его друзьями, были вс люди, которые въ эту великую эпоху являются представителями истинной традиціи французскаго ума, въ томъ, что есть въ немъ самаго опредленнаго я практическаго: Лабрюйеръ, Мольеръ, Лафонтэнъ, госпожа де-Севинье. ‘О! какой милый человкъ, говорила владлица замка де-Рошэ, какого онъ хорошаго общества: это мой старый другъ, но чмъ онъ становится для меня ста ре, тмъ постоянно длается нове… Господи! какъ его книга полна смысла!’ Бальзакъ говоритъ, въ свою очередь, ‘что у него человческій разумъ достигал!’ высшаго предла развитія, какъ въ политик, такъ и въ морали’ {Бальзакъ упрекалъ Монтэня въ нкоторомъ тщеславіи, онъ насмхается надъ его пашемъ, надъ тмъ, какъ онъ хлопочетъ, чтобы знали, что онъ былъ дворянинъ, надъ его должностью мэра Бордо, надъ его молчаніемъ относительно его должности совтника парламента этого города, но онъ его очень хорошо цнитъ, какъ писателя, и никто лучше не судитъ объ его слог. Гоффманъ.}.

Между тмъ, семнадцатый вкъ далеко не единогласно восторгался имъ. Малебраншъ и писатели Портъ-Ройаля отнеслись къ автору Опытовъ съ крайнею суровостью {По странной случайности, характеръ и складъ Монтэня сразу теряютъ въ глазахъ писателей Портъ-Ройаля… Такъ и кажется, что онъ олицетворяетъ собой все то, чмъ будетъ однажды философія XVIII в., а для нихъ — грозное и преждевременное пророчество.}.

‘Удовольствіе, которое испытываешь, читая его, говорить ‘Малебраншъ, рождается такимъ образомъ отъ похоти… Онъ ‘скоре сдлалъ изъ себя педанта, и страннаго пошиба, нежели ‘разумнаго, здравомыслящаго и честнаго человка… Только ‘одни демоны и т, которые имютъ часть демонской гордости, ‘любятъ, чтобъ ихъ обожали, это — желать, но не наружнаго ‘и кажущагося обожанія, а внутренняго и настоящаго, же’лать, чтобы другіе люди занимались вами, желать, чтобы ‘васъ обожали какъ онъ хочетъ, чтобы его обожали, т. е. ‘духомъ и истиной’.

Арно еще боле жестокъ, по его мннію, ‘Монтэнь такъ ‘переполненъ многочисленными постоянными низостями, и ‘эпикурейскими и нечестивыми правилами, что странно, что ‘его такъ долго терпли въ рукахъ вс’. Николь хотя мене предубжденъ, на самомъ дл смотритъ на него, какъ на настоящаго матеріалиста.

‘Монтэнь, говоритъ онъ, представляется мн человкомъ, который, познакомившись со всми вещами въ мір, чтобы узнать, что въ нихъ хорошаго и дурного, имлъ довольно знанія, чтобы убдиться въ ихъ глупости и суетности.

‘Онъ очень часто замчаетъ тщету величія и безполезность наукъ, но такъ какъ онъ не зналъ иной жизни, кром этой, то заключалъ, что не оставалось ничего иного длать, какъ стараться проводить насколько можно пріятне тотъ небольшой промежутокъ времени, который намъ данъ’.

Паскаль, который постоянно вдохновлялся Монтэнемъ въ своихъ Мысляхъ, всякій разъ, какъ дло шло о томъ, чтобы смирить человка, показать странныя противорчія его природы, безконечность его ничтожества, Паскаль, соглашаясь съ тмъ, что авторъ Опытовъ боролся съ еретиками съ непобдимой твердостью и громилъ ихъ нечестіе, однако не избавилъ его отъ упрековъ:

‘Рожденный въ христіанскомъ государств, онъ исповдуетъ католическую вру, и въ этомъ нтъ ничего удивительнаго. Но такъ какъ онъ желаетъ найти мораль, основанную на разум, безъ свта вры, то и основалъ свои правила на этомъ предположеніи, и такимъ образомъ, считая человка лишеннымъ всякаго откровенія, онъ и разсуждаетъ въ этомъ направленіи. Во всемъ онъ сомнвается, и это сомнніе на столько всеобщее, что оно увлекаетъ самаго человка, и онъ, сомнваясь даже, сомнвается ли онъ, въ своей неувренности вращается безостановочно и непрерывно кругомъ самого себя, одинаково не соглашаясь съ тми, которые говорятъ, что нтъ ничего достоврнаго, и съ тми, которые говорятъ обратное, потому что онъ ничего не хо’четъ утверждать. Въ этомъ то сомнніи, которое сомнвается въ самомъ себ, и въ этомъ невдніи, которое не знаетъ самого себя, заключается сущность его мннія, которое онъ не могъ выразить никакимъ положительнымъ терминомъ, потому что если онъ говоритъ, что сомнвается, онъ выдаетъ себя, утверждая по крайней мр, что онъ сомнвается, а такъ какъ это вполн противъ его намренія, то онъ могъ объясниться только съ помощью вопроса: такимъ образомъ не желая сказать: я не знаю, онъ говорить, что я знаю? Что онъ и длаетъ своимъ девизомъ, кладя его на чашки всовъ, которыя, взвшивая противныя величины, находятся въ полномъ равновсіи, т. е. онъ настоящій пирронистъ. На этомъ принцип вращаются вс его разсужденія, и вс его опыты вращаются на этомъ принцип, и это онъ полагаетъ вполн доказаннымъ, хотя и не всегда можно замстить его намреніе. Онъ такъ разрушаетъ все то, что считается достоврнымъ между людьми, не для того, чтобы доказать противное съ достоврностью, которой одной онъ врагъ, но чтобы только показать, что такъ какъ вн ни ‘признаки и одной, и другой одинаковы, то неизвстно, на чемъ основывать свою вру.

‘Онъ подробно разсматриваетъ вс науки, геометрію, и достоврность которой онъ старается доказать въ ея аксіомахъ и терминахъ, которыхъ даже опредляетъ, какъ пространство, движеніе и т. д., физику, медицину, которыя онъ старается унизить безчисленными способами, исторію, политику, мораль, законовдніе и другія. Такимъ образомъ, безъ откровенія мы могли бы поврить, по его мннію, что жизнь — сонъ, отъ котораго мы просыпаемся только со смертью и во время котораго мы также мало знакомы съ принципами истиннаго, какъ во время естественнаго сна. Такъ сильно и жестоко бранитъ онъ разумъ, лишенный вры, что, заставляя сомнваться его въ своемъ разум, а также въ томъ одарены ли имъ животныя боле или мене человка, онъ отвергаетъ его превосходство, которое самъ себ присвоилъ, и ставитъ его изъ милости на одну параллель съ животными, не позволяя ему выйти изъ этого положенія, пока Творецъ не покажетъ ему мста, которое ему неизвстно, угрожая ему, если онъ ропщетъ, поставить его ниже всхъ, что ему кажется не столь даже легкимъ, какъ обратное, и между тмъ, предоставляя ему власть дйствовать только для того, чтобы убдиться въ его слабости съ истиннымъ смиреніемъ, вмсто того чтобы вознестись изъ глупаго тщеславія…

‘Я сознаюсь, что не могу безъ удовольствія видть, какъ въ этомъ писател гордый разумъ такъ жестоко побивается его же оружіемъ, и это столь кровавое возмущеніе человка противъ человка, который изъ общества бога, куда онъ поднимался, благодаря правиламъ своего слабаго разума, низвергается въ разрядъ животныхъ, я возлюбилъ бы всмъ сердцемъ оружіе столь великаго мщенія, если бы, бывъ смиреннымъ послдователемъ Церкви по вр, онъ задалъ-бы себ правила нравственности этихъ людей, которыхъ онъ съ такой пользой смирилъ, не раздражая полными .преступленіями Того, который Одинъ можетъ что ихъ вывести изъ среды тхъ, которыхъ онъ убдилъ, что они даже знать Его не могутъ.

‘Но онъ, наоборотъ, поступаетъ, какъ язычники. Изъ принципа, что вн вры все недостоврно, говоритъ онъ, и принимая во вниманіе, какъ часто ищутъ истины и добра безъ всякаго успха въ достиженіи безмятежности, онъ заключаеть, что заботу эту нужно предоставить другимъ, но между тмъ оставаться въ поко, слегка касаясь этихъ предметовъ, изъ боязни углубиться, налегая на нихъ, при первой возможности усвоивать истинное и прекрасное, не стараясь сдерживать ихъ, потому что он такъ маломрны, что хотя бы немного сжать руку, он выскальзываютъ между пальцами, и оставляютъ руку пустой. Потому то повинуется онъ внушенію чувствъ, и общихъ понятій, такъ какъ, чтобы опровергнуть ихъ, онъ долженъ былъ бы сдлать надъ собой усиліе, онъ-же не знаетъ, выигралъ ли бы онъ отъ этого, не вдая, гд истина. Такъ удаляется онъ отъ страданій и смерти, потому что инстинктъ побуждаетъ его къ этому, и онъ не хочетъ противиться ему по той же причин, но не заключая отсюда, чтобы это были настоящія бдствія, не довряя очень этимъ естественныхъ движеніямъ страха’.

Паскаль, оканчивая свою критику, объявляетъ Монтэня вреднымъ для тхъ, которые имютъ малйшую наклонность къ неврію и порокамъ.

Упреки, съ которыми обращались къ автору Опытовъ аскетизмъ и христіанская философія, послужатъ для него новой рекомендаціей восемнадцатаго вка. Руссо длаетъ у него многочисленныя заимствованія. Дидро, Монтескьё, Вовенаргъ, объявляютъ, какъ раньше кардиналъ дю-Пэрронъ, что его книга катехизисъ всхъ честныхъ людей, а Вольтеръ осыпалъ его похвалами, чему свидтельствуетъ слдующее мсто изъ письма къ графу де-Трессанъ, отъ 21 августа 1745 г.:

‘Какая вопіющая несправедливость сказать, что Монтэнь только комментировалъ древнихъ! Онъ кстати приводитъ ихъ, а этого комментаторы не длаютъ. Онъ думаетъ, а эти господа не думаютъ. Онъ подтверждаетъ свои мысли мыслями великихъ людей древности, онъ разбираетъ ихъ, вступаетъ съ ними въ споръ, бесдуетъ съ ними, съ своимъ читателемъ, съ самимъ собой, всегда оригинальный въ манер изображать предметъ, всегда полный воображенія, всегда живописецъ, и, что я люблю, всегда умло сомнвающійся. Я очень желалъ бы знать, взялъ ли онъ у древнихъ все, что говоритъ относительно нашихъ модъ, обычаевъ, новаго свта, открытаго почти въ его время, относительно гражданскихъ войнъ, свидтелемъ которыхъ онъ былъ, относительно фанатизма обихъ сектъ, которыя раззоряли тогда Францію’.

Въ посланіи къ президенту Гэно, Вольтеръ еще разъ возвращается къ восхваленію его:

Montaigne, cet nuteurs charmant,

Tour tour profond et frivole,

Dans son chateau paisiblement

Loin de tout frondeur malvole,

Doutait de tout impunment,

Et se moquait tr&egrave,s librement

Des docteurs fourre de l’cle.

Въ осьмнадцатомъ вк литература объ автор Опытовъ стала чрезвычайно многочисленной, похвальное слово объ немъ было поставлено на конкурсъ академіями, и появились въ свтъ самыя разнорчивыя мннія. Ученый бенедиктинецъ Донъ-Девіенъ напечаталъ въ 1773 г. разсужденіе о религіи Монтэня, въ которомъ онъ силится доказать, что Опыты дышатъ глубокимъ уваженіемъ къ религіи. ‘Если бы невріе Монтэня было доказано, оно было бы самой удивительной вещью въ мір, этотъ философъ имлъ здравый разсудокъ, замчательную проницательность, и онъ говорилъ, какъ думалъ. Невріе же, соединенное съ умомъ, здравымъ смысломъ и чистосердечіемъ,— чудо, котораго до сихъ поръ не было’. Чтобы ни говорилъ благочестивый бенедиктинецъ, многіе упорствовали смотрть на Монтэня, какъ на неврующаго. Сильвэнъ Маршаль и Лалаидъ помстили его въ словар атеистовъ, и въ предисловіи къ изданію 1802 г., Нэжонъ попытался представить его предшественникомъ Гольбаха и Гельвеція. Нсколько лтъ спустя, ученый аббатъ де-Лабудери снова принимаясь за тезисъ донъ-Девіена, въ книг, озаглавленной: Христіанство Монтэня, напечаталъ переводъ Раймонда Зебонда и различныя выписки изъ Опытовъ, чтобы показать, что не только не должно было смотрть на него какъ на безбожника, но наоборотъ, считать его однимъ изъ выдающихся защитниковъ религіи {Самыя противоположныя мннія, которыя, съ одной стороны, сдлали изъ Монтэня безбожника, съ другой христіанскаго апологетика, слились въ наши дни въ одно среднее, которое очень врно заключаетъ въ себ эти два сужденія:

Философія Монтэня была кротка, привтлива, снисходительна, приноровленная къ нашей слабости. Она замчательно научаетъ насъ тому, что нужно брать отъ свта и жизни, и даетъ очень поучительныя наставленія на счетъ человческаго счастья, но кром этого, не спрашивайте у нея ничего. Это совсмъ земная мудрость, которая учитъ жить и умирать, но которая останавливается у края могилы и остается тутъ нмой. Вы найдете здсь сильный отпечатокъ самыхъ благородныхъ ученій древности, католическое же едва замтно. Вы подумали бы, что находитесь въ Академіи или въ Портик, слышите Сократа и Платону, Сенеку и Плутарха. Вы ждете христіанина. Можно подумать, что въ мір ничего не случилось, и что наука о Бог не сдлала ни малйшаго успха’. Графъ де-Пейроннэ.

‘Съ умомъ богато образованнымъ, благодаря изученію классической древности и исторіи, благодаря долгому опыту и знанію людей, онъ взиралъ на картину человческой жизни, какъ она представляется со стороны ея разнообразія, не замчая единства, которое не могла дать философія, такъ мало согласная сама съ собой. Отсюда взглядъ аналогичный скептическому, слдуя которому онъ даетъ, какъ послдній результатъ всякаго наблюденія и мысли, слабость разума и недостоврность человческаго знанія, даже относительно практическаго порядка, котораго истину онъ, впрочемъ, не оспариваетъ, полагаясь во всемъ на вру въ откровеніе. Монтэнь выражаетъ свои мысли въ Опытахъ съ полной искренностью, лишенной притязанія, и съ почтенной откровенностью, въ книг, которая увлекаетъ васъ прелестью слога, вполн оригинальнаго и изящнаго, и которая изъ нея сдлала любимое чтеніе людей со вкусомъ. Эта книга имла большое вліяніе на общество и подверглась самымъ разнообразнымъ сужденіямъ. Какъ ни былъ далекъ отъ безнравственности и безбожія личный характеръ писателя, его произведеніе не разъ благопріятствовало противоположному настроенію въ ум ея читателей и даже порождало его. Кузенъ.}.

Изъ того, что мы только что сказали, видно, что критика, касаясь Монтэня, слдовала очень противоположнымъ теченіямъ уже три столтія, и ея сужденія были настолько же ‘перемнчивы и разнообразный’, какъ и самого великаго человка. Превосходя, по мннію Юста Лупса, мудрецовъ Греціи, котораго привтствовалъ папа и сильно осуждалъ Малебраштъ, которому Паскаль подражалъ, и вмст съ тмъ, то превозносилъ, то бранилъ, {Монтэня можно изучать у Паскаля. Онъ былъ для него по временамъ лисицей спартанскаго ребенка, лисицы, спрятанной подъ платьемъ. Онъ часто овладвалъ Паскалемъ, кусалъ и мучилъ его. Напрасно старается онъ отбросить его: хитрецъ постоянно возвращается.

Онъ безпокоится этимъ, приводитъ его, иногда вставляетъ въ заглавіе собственныхъ мыслей, и въ изданіи, сдланномъ его друзьями, нердко ошибались въ этомъ: есть фразы Монтэня, которыя оставили, какъ принадлежащія Паскалю. Сентъ-Бёвъ.} съ другой стороны, почти оскорбляемый Портъ-Ройалемъ, между тмъ кардиналъ Пэрронъ предлагалъ его уже въ наставники честныхъ людей XVIII в., считалъ предвстникомъ всхъ великихъ реформъ, прославляемымъ академіями, и причисленнымъ Сильвэнъ Марешаль и Лаландъ къ безбожникамъ, а донъ-Девіеннъ и аббатъ де-Лабудери къ защитникамъ религіи, онъ какъ будто постоянно ускользаетъ отъ окончательнаго приговора, которое потомство рано или поздно произноситъ надъ людьми, которые оставили блестящій слдъ отъ своего жизненнаго пути. Мы не имемъ никакого притязанія на этотъ окончательный приговоръ, особенно посл столькихъ другихъ, и на который не преминули бы подать на апелляцію, въ какомъ бы смысл его ни сдлали.

Другъ-читатель, Монтэнь протягиваетъ теб свою книгу: читай ее, и врующій или скептикъ, если ты не будешь всегда согласенъ съ нимъ, то будешь согласенъ съ госпожой де-Севиньи, и ты скажешь, какъ она: ‘Господи, какъ эта книга полна смысла!’ потому что, и въ самомъ дл, по врному замчанію мадемуазель де-Гурнэ, эта книга отучаетъ отъ глупости’, а авторъ ея, подобно Мольеру, безпощадно осуждалъ вс пороки сердца и вс заблужденія ума. Живя при самомъ наступленіи новыхъ временъ, онъ протестовалъ всей душей и со всмъ своимъ краснорчіемъ противъ варварства нравовъ своего времени. Онъ заклеймилъ пытку и жестокость при казняхъ. Онъ просилъ у людей жалости къ животнымъ, у военныхъ жалости къ себ подобнымъ. Онъ думалъ, какъ Паскаль, что человчество состоитъ изъ поколній идей, которые постоянно учатся, и показывая

Недовріе къ наук, онъ вмст съ тмъ врилъ въ ея успхи, въ предлахъ человческой слабости. Онъ проповдывалъ политическую и религіозную терпимость партіямъ, готовымъ перерзать другъ друга, онъ первый написалъ систему нравственнаго разумнаго воспитанія, наконецъ онъ, предчувствовалъ, отгадывалъ и призывалъ съ мольбой вс завоеванія современной цивилизаціи, и по правд можно сказать, что то чувство, которое постоянно возвращаетъ къ нему читателя, не только чувство удивленія, но и благодарности, И въ самомъ дл, никакой человческій разумъ не поднимался на такую высоту, въ своихъ соотношеніяхъ съ спеціальной и практической жизнью, и никогда мысль не проявлялась въ боле оригинальной и привлекательной форм.

Шарль Луандръ.

АВТОРЪ ЧИТАТЕЛЮ.

Вотъ искренняя книга, читатель. Она тебя предупреждаетъ съ первыхъ строкъ, что я здсь не задавался иной цлью, какъ цлью чисто семейнаго частнаго свойства: я не обратилъ вниманія ни на твою пользу, ни на мою славу: моихъ силъ для этого не хватило-бы. Я посвятилъ ее моимъ роднымъ и друзьямъ, ихъ личному удобству, чтобы, когда они меня потеряютъ (что ихъ скоро ожидаетъ), они здсь могли-бы найти нкоторыя черты моихъ свойствъ и моего нрава, и этимъ способомъ сохранить боле полное и боле живое представленіе, которое они имли обо мн. Если-бы это было для пріобртенія благосклонности свта, я-бы украсилъ себя поддльными красками {Посл этихъ словъ, въ изданіи 1588, читаемъ: ‘или бы я представилъ себя съ самой лучшей стороны:— А въ изд. 1802 — ‘я бы лучше принарядился, и предсталъ-бы въ заране обдуманной поз’.}. Я хочу, чтобы меня видли въ моемъ простомъ, естественномъ и будничномъ вид, безъ изысканности и искусства, такъ, какъ я себя рисую. Мои недостатки тутъ будутъ видны, какъ живые, мои несовершенства и моя наивность (наивная форма изложенія) — насколько общественное уваженіе мн это позволило. Что еслибы я находился между народами, которые, по слухамъ, живутъ еще среди сладкой свободы непосредственныхъ законовъ природы, я увряю тебя что я охотно изобразилъ-бы здсь ‘Себя всего, какъ я есть. И такъ, читатель, я самъ — сюжетъ своей книги: это не причина, чтобы ты употреблялъ твой досугъ на предметъ такой легкомысленный и такой пустой, прощай-же.

Отъ Монтэня, сего 12 іюня 1580 г. {Годъ изданія 1595.— Изданіе 1588 г. отмчаетъ: ‘Сего 12 іюня 1588 г.’ — Изданіе-же 1802: ‘Сего перваго марта 1580’.}.

ОПЫТЫ
Мишеля де-Монтэнь.

КНИГА ПЕРВАЯ.

ГЛАВА I.
Разными путями достигаютъ той-же цли.

Самый обычный способъ смягчить сердца тхъ, которые были оскорблены, въ то время, когда имя возможность отомстить, они насъ держатъ въ своей власти, это тронуть ихъ податливостью къ сожалнію и жалости: однако храбрость, постоянство и ршительность, средства вполн противоположныя, приводятъ иногда къ той-же цли.

Эдуардъ {Черный принцъ, сынъ короля Англіи Эдуарда III.}, принцъ Валлійскій, тотъ, который такъ долго управлялъ нашей Гвіенной, личность, котораго положеніе, судьба иметъ много значительныхъ сторонъ величія, оскорбленный очень сильно Линузинцами и взявъ ихъ городъ силой, не можетъ быть остановленъ ни воплями народа, женщинъ и дтей, обреченныхъ на рзню, молящихъ о пощад и бросавшихся ему въ ноги — до тхъ поръ, пока, ворвавшись все таки въ городъ, онъ не замтилъ трехъ дворянъ французскихъ, которые съ невроятнымъ безстрашіемъ отражали одни напоръ его побдоноснаго войска. Уваженіе и почтеніе къ такой замчательной доблести сейчасъ-же притупили остроту его гнва: и начавъ съ этихъ трехъ, онъ помиловалъ и всхъ остальныхъ жителей города.

Въ то время, какъ Скандербергъ, князь Эпира, преслдовалъ одного изъ своихъ солдатъ, чтобъ его убить, этотъ послдній, напрасно пытавшійся всми возможными просьбами и мольбами его смягчить, ршился на послднюю крайность — дождаться его съ мечемъ въ рук, такое ршеніе мгновенно остановило ярость его господина, который, увидвши его благородное намреніе, помиловалъ его. Этотъ примръ можетъ вызвать другое толкованіе со стороны тхъ, которые не читали про сказочную силу и храбрость этого самаго князя.

Императоръ Конрадъ III, осадивши гвельфа герцога Баварскаго {Въ 1402 г. въ Вейнсберг, город верхней Баваріи.}, не захотлъ снизойти къ боле мягкимъ условіямъ., какія унизительныя и низкія удовлетворенія ему ни предлагались, и позволилъ лишь дворянкамъ, которыя были осаждены вмст съ герцогомъ, сохранивъ честь, выйти пшкомъ со всемъ тмъ, что он могли-бы унести на себ. А он, по благородству души, ршили взвалить себ на плечи своихъ мужей, дтей и даже герцога. Императору доставило такое большое удовольствіе, видя прелесть ихъ мужества, что онъ заплакалъ отъ радости, и укротилъ всю горечь смертельной и сильной ненависти, которую питалъ къ этому герцогу, съ тхъ поръ, на будущее время онъ обращался человчно съ нимъ и его подданными.

Одно и другое изъ этихъ двухъ средствъ легко увлекло-бы меня, такъ какъ я обладаю замчательной наклонностью къ милосердію и кротости — какъ бы тамъ ни было, по моему мннію, я охотне бы внялъ голосу состраданія, чмъ снисхожденія, но у стоиковъ состраданіе страсть порочная, они хотятъ, чтобы утшали скорбящихъ, но не разслаблялись ими и не сожалли ихъ. Эти же примры мн кажутся боле умстны, такъ какъ видишь, какъ души, застигнутыя и испытываемыя этими двумя способами, переносятъ одинъ безъ колебаній и сгибаются передъ другимъ. Можно сказать, что пріучить свое сердце къ состраданію — доказательство легкости, добродушія и мягкости, изъ чего вытекаетъ, что натуры боле слабыя, какъ натуры женщинъ, дтей, и такъ этому боле подвластны, но когда человкъ, пренебрегши слезами и мольбами, сдастся ради одного уваженія къ святому образу добродтели, — это доказательство сильной и непоколебимой души, которая любитъ и чтитъ мужественную и непреклонную силу. Однако и въ душахъ мене великодушныхъ удивленіе и восторгъ могутъ вызвать подобное же явленіе: тому свидтель народъ иванскій, который, предавъ уголовному суду своихъ военачальниковъ за то, что они остались въ своей должности сверхъ времени, которое имъ было положено и указано.— освободилъ отъ всякаго наказанія Пелопида, который сгибался подъ бременемъ такихъ возраженій, и употреблялъ для своей защиты только просьбы и мольбы: напротивъ, такъ какъ Эпаминондъ, явившись, разсказалъ про подвиги, совершенные имъ, и гордымъ и высокомрнымъ образомъ укорялъ въ нихъ народъ, у послдняго не хватило духа взять даже шары въ руку {Шары избирательные. Плутархъ.}, и собраніе разошлось, громко прославляя высоту мужества этой личности {Плутархъ. Какъ можно самому себя хвалить, гл. 5.}.

Діонисій старшій, посл долгаго времени и страшныхъ усилій, взявъ городъ Регію и съ нимъ полководца Фитона, доблестнаго человка, который такъ упорно защищался, захотлъ показать на немъ трагическій примръ мести. Во первыхъ, онъ ему сказалъ, какъ наканун веллъ утопить его сына и всхъ его родныхъ: на что Фитонъ только отвтилъ, ‘что они были на цлый день счастливй его’. Потомъ онъ веллъ его раздть, схватить палачамъ и волочить по городу, бичуя жестоко и позорно, и сверхъ того ругая площадными словами: но его мужество оставалось твердымъ, не ослабвая и не дрогнувъ, онъ, наоборотъ, шелъ впередъ, громко напоминая почетную и славную причину своей смерти, ради того, что онъ не захотлъ предать свою страну въ руки тирана, угрожая близкимъ наказаніемъ боговъ. Діонисій, читая въ глазахъ почти всего своего войска, что вмсто того, чтобы раздражаться похвальбами побжденнаго врага, въ противность своему вождю и его торжеству, оно начинало смяться отъ удивленія такой рдкой добродтели, и сговаривалось взбунтоваться, чтобы вырвать Фитона изъ рукъ его приставниковъ,— веллъ прекратить это мученіе и послалъ потопить его только въ мор {Діодоръ Сицилійскій XIV, 29.}.

Безъ сомннія, человкъ — сюжетъ замчательно пустой, разнообразный и измнчивый {Это выраженіе заключается въ 3 словахъ, что Горацій сказалъ въ трехъ стихахъ:

Quod petiit, spernit, repetit, quod nuper oinisit,

Dirait, aedifient etc. (Epist. 1. 99).}: трудно объ немъ составить прочное и однообразное сужденіе. Вотъ Помпей, который простилъ всему городу Мамертинцевъ, противъ котораго былъ очень возбужденъ, изъ уваженія къ добродтели и благородству гражданина Зенона {Стенонъ, по Плутарху, который называетъ его также Стенніусъ и Стенисъ. Костъ.}, который бралъ на себя одного общественную вину, и не просилъ другой милости, какъ одному нести за нее наказаніе, а гость Силлы, выказавъ ту же добродтель въ город Неруз {Плутархъ говоритъ, Прэнестъ, городъ Лаціума. Костъ.}, не выигралъ ничего ни для себя, ни для другихъ.

И прямо опровергая первые примры, самый храбрый изъ людей и самый милостивый къ побжденнымъ, Александръ, взявъ городъ Газу посл долгихъ и страшныхъ усилій, встртилъ тамъ Бэтиса, который имъ управлялъ, о доблести котораго онъ во время осады имлъ замчательныя доказательства, въ то время одинокаго, покинутаго своими, съ изрубленнымъ оружіемъ, всего покрытаго кровью и ранами, сражавшагося еще среди нсколькихъ македонцевъ, которые нападали на него со всхъ сторонъ, и онъ ему сказалъ, раздраженный такой дорогой побдой (такъ какъ, независимо отъ прочихъ потерь, онъ самъ получили дв свжія раны): ‘Ты не умрешь, какъ того ,елалъ. Бэтисъ, будь увренъ, что теб нужно вытерпть вс разнообразныя муки, которыя могутъ быть придуманы для плнника’. Тотъ стоялъ не только съ увреннымъ, но съ нахальнымъ и надменнымъ видомъ, не отвчая ни слова на эти угрозы.

Тогда Александръ, видя его гордое и упорное молчаніе: ‘Преклонилъ-ли онъ колно? Вырвалась-ли у него просьба о пощад? По истин, если я не могу изъ него вырвать слова, я изъ него вырву стонъ’, и, обративъ свой гнвъ въ ярость, приказалъ ему пронзить подошвы и такъ волочить его совсмъ живого, терзать и разрывать на части позади телги {Квинтъ Курцій IV. 6.— Въ этомъ жестокомъ поступк сомнвались. не смотря на разсказъ Квинта Курція.}.

Оттого-ли это, что сила мужества была для него такъ естественна, что, не удивляясь ей, онъ ее меньше уважалъ? или-же не считалъ-ли онъ ее личной своей принадлежностью, такъ что на этой высот не могъ выносить ея вида въ другомъ, безъ неудовольствія завистливой страсти? или ужъ природная стремительность его гнва была неспособна къ противорчію? И по правд, если бы онъ получилъ узду, нужно полагать, что именно при взятіи и разрушеніи города ивъ онъ бы ее получилъ, видя, съ какой жестокостью переколото было столько храбрыхъ потерянныхъ людей, не имвшихъ больше возможности разсчитывать на общественную защиту, такъ какъ ихъ было убито около шести тысячъ, изъ которыхъ никого не видали ни бгущимъ, ни молящимъ о пощад, наоборотъ, всякій искалъ, кто тамъ, кто сямъ, въ улицахъ, встртиться съ побдоносными врагами, вызывая ихъ, чтобы дать имъ умереть честной смертью. Ни одного не было, какъ бы онъ ни былъ покрытъ ранами, который бы не старался при своемъ послднемъ издыханіи отомстить еще, и съ оружіемъ отчаянія утшиться въ своей смерти смертью какого-нибудь врага. Такимъ образомъ, горькая участь ихъ добродтели не нашла никакой жалости, и мало было цлаго дня для утоленія его мести. Эта рзня продолжалась до послдней капли крови, которая могла быть пролита, и остановилась только на людяхъ беззащитныхъ. старикахъ, женщинахъ и дтяхъ, изъ которыхъ сдлано было тридцать тысячъ рабовъ.

ГЛАВА II.
О грусти ¹).

¹) Главный предметъ этой главы — доказать, что нмое горе сильнй выражающагося въ слезахъ. Врная истина, но которую Монтэнь обновляетъ нкоторыми чертами, невольно приковывающими къ его картинамъ, какой бы ни былъ ихъ сюжетъ. Серванъ.

Я боле всхъ свободенъ отъ этой страсти, и ея не люблю и не уважаю {Серванъ справедливо замчаетъ, что очень естественно не любить печаль, по часто она можетъ имть уважительныя причины.}, хотя свтъ сговорился какъ бы нарочно отмчать ее особенной благосклонностью, они ею украшаютъ мудрость, добродтель, совсть: глупое и скверное украшеніе. Итальянцы боле прилично окрестили ее именемъ злобы {Tristezza часто означаетъ malignit.}, такъ какъ это качество всегда вредно, всегда безумно и, по обыкновенію, трусливо и низко {Грусть есть вялость ума и уныніе, вызванное убжденіемъ, что мы сокрушены великими бдствіями, ‘это опасный врагъ нашего покоя, который разслабляетъ немедленно душу, если мы не обращаемъ во время вниманія, и отнимаетъ у насъ употребленіе рчи, и возможность заниматься своими длами, а съ теченіемъ времени притупляетъ и покрываетъ плсенью душу, портитъ человка, усыпляетъ его добродтель, когда нужно было бы проснуться, чтобы противиться злу, которое его точитъ и давитъ. Но нужно было бы раскрыть безобразіе, безуміе и гибельныя послдствія, видть несправедливость этой трусливой, низкой и подлой страсти для того, чтобы научиться ее ненавидть и избгать со всей своей силой, какъ очень недостойной мудрыхъ. Шарронъ.}. Стоики запрещаютъ его своему мудрецу.

Но преданіе говоритъ, что Псамменитъ. царь Египта, разбитый и взятый въ плнъ Камбизомъ, царемъ персидскимъ, видя, что передъ нимъ проходила его дочь плнницей, въ одежд рабыни, которую посылали за водой, и когда вс его друзья плакали и горевали кругомъ него, стоялъ спокойно, опустивъ глаза въ землю, а увидвъ еще, что вели его сына на казнь, остался въ томъ же положеніи, но замтивъ одного изъ своихъ слугъ {Въ смысл друга.}, котораго вели среди другихъ плнныхъ началъ ударять себя въ голову и обнаруживать крайнюю печаль.

Это можно было бы сопоставить съ тмъ, что видли недавно съ однимъ изъ нашихъ принцевъ, который, услышавъ въ Трент, гд онъ былъ, всть о смерти своего старшаго брата,— брата, который составлялъ опору и гордость всего его дома, и вскор затмъ о смерти одного изъ родственниковъ. его второй надежды, и вынести оба эти испытанія съ примрнымъ терпніемъ, — нсколько дней спустя, когда одинъ изъ его слугъ умеръ, послднее событіе переполнило чашу и, не выдержавъ, онъ предался отчаянію и жалобамъ, такъ что нкоторые вывели изъ этого, что принца тронуло за живое только это послднее потрясеніе, на самомъ дл это произошло оттого, что, при избытк печали, малйшая прибавка разрушила границы его терпнія. Можно было бы, говорю я, такъ-же объяснить нашъ разсказъ, если бы тутъ не было прибавлено, что Камбизъ, спрашивая у Исамменита, почему, если онъ не быль взволнованъ несчастіемъ сына и дочери, онъ съ такимъ малодушіемъ выноситъ горе одного изъ своихъ друзей,— ‘Это, отвтилъ онъ, потому, что одно это послднее огорченіе можетъ выразиться слезами: первыя два превосходятъ! всякое средство, которое можетъ ихъ высказать’.

На удачу, мн приходитъ на память по этому поводу замыселъ одного древняго живописца {Цицеронъ. Ораторъ 2. 22. Плиній XXIV. 10 и т. д.}, который, когда долженъ былъ представить, при жертвоприношеніи Ифигеніи, горе всхъ присутствующихъ, сообразно со степенью участія, которое каждый выказывалъ къ смерти этой невинной красавицы, истощивъ послднія усилія своего искусства, когда дошелъ до отца двы, нарисовалъ его съ покрытымъ лицомъ, такъ какъ ни одна наружность не могла соотвтствовать этой степени горя. Вотъ почему поэты представляютъ себ, что несчастная мать Ніобея, потерявшая сперва семь сыновей, а потомъ сряду столько же дочерей, была обращена въ скалу,

Diriguisse malis ¹),

¹) Остолбенвшая отъ горя. Овидій. Метаморфозы. VI. 304.

чтобы выразить мрачную, тихую и нмую тупость, которая овладваетъ нами, когда событія удручаютъ насъ, превосходя нате пониманіе. И въ самомъ дл, сила какого-нибудь огорченія, чтобы быть необычайной, должна ошеломлять душу и мшать ей въ свобод ея движеній: какъ съ нами случается, при внезапномъ испуг отъ очень дурного извстія, чувствуемъ себя пораженными, похолодлыми и парализованными въ движеніяхъ, такъ что душа, спускаясь потомъ къ слезамъ и жалобамъ, какъ будто раскрывается, освобождается и успокаивается:

El via rix tandem voci laxata dolore est ¹).

¹) Горе находитъ, наконецъ, съ трудомъ себ путь для выраженія. Виргилій. Энеида XI. 151.

Во время войны, которую велъ король Фердинандъ противъ вдовы короля Ивана Венгерскаго, недалеко отъ Буды, одинъ солдатъ былъ особенно замченъ всякимъ, какъ отличавшійся въ нкоей схватк и неизвстный никому, его очень хвалили и сожалли, такъ какъ онъ тамъ былъ убитъ, но никто не горевалъ такъ сильно, какъ Райссіакъ, нмецкій дворянинъ, увлеченный такой рдкой доблестью. Когда принесли тло, онъ съ обыкновеннымъ любопытствомъ приблизился, чтобы увидть, кто это, и по снятіи оружія съ мертваго, узналъ своего сына. Это удвоило состраданіе присутствующихъ, онъ одинъ, не произнося ни слова, не сморгнувъ, стоялъ, не спуская глазъ съ тла сына, пока, наконецъ,— такъ какъ сила печали сразила его жизненныя силы,— онъ не упалъ мертвымъ на землю.

Chi pu dir com’egli nrde, &egrave, in picciol luaco ¹),

¹) Значитъ мало любить, если можно сказать, какъ сильно любятъ. Петрарки. Сон. 187.

говорятъ влюбленные, которые хотятъ выразить нестерпимую страсть.

Misero quod omnes

Eripit sensue mihi: nom, simul te,

Lesbia, adepexi, nihil est super mi.

Quod loquar am&egrave,ne:

Lingua sed torpet, teuis sub artus

Flamme dimanat, s uni tu suopte.

Tinniunt auras, gemina teguntur

Lumina nocto ¹).

¹) Любовь лишаетъ меня чувствъ, потому что при вид тебя, Лесбія, и не могу жаловаться, мой языкъ холодетъ, огонь пробгаетъ по жиламъ, въ ушахъ звенитъ, глаза заволакиваются. Катуллъ. I. 1. 5.

Поэтому-то не въ жгучій и самый мучительный жаръ порыва способны мы изливаться въ жалобахъ и увреніяхъ, душа тогда погружена въ глубокія думы, а тло ослаблено и томится любовью, отсюда происходить иногда случайный обморокъ, который такъ не во время находитъ на влюбленныхъ въ этотъ холодъ, который ихъ охватываетъ, благодаря сил чрезмрнаго жара, на лон самаго наслажденія {Вар. Въ изданіи 1588 г. читается: ‘Случай, который мн не неизвстенъ’.}.

Curse loves loquuntur, ingentes stupent ¹).

¹) Малыя горести говорятъ, большія молчатъ. Сенека. Гипп., д. II, сц. 3, ст. 607.

Удивленіе отъ неожиданной радости насъ тоже поражаетъ.

Ul me conspexit venientem, et Troia circum

Arma amens vidit: magnis exterritn monstris,

Diriguit visu in medio, calor ossa reliquit,

Labitur, et longo vix tandem tempore fatur ¹).

¹) Только что она увидла меня, а вокругъ себя троянское войско, какъ вн себя и какъ бы удивленная, она стоитъ пораженная, холодъ овладваетъ ея членами, и только долго спустя, она приходитъ въ себя. Вирг. Энеида III, 306.

Кром римской женщины, которая умерла отъ радости, видя своего сына вернувшимся съ дороги въ Канну, Софокла и Діонисія тирана, которые умерли отъ радости, и Тальвы {Или лучше: Тальны. Валерій Максимъ IX, 12.}, который умеръ въ Корсик, прочтя извстіе о почестяхъ, которыя ему присудилъ римскій сенатъ, мы знаемъ, что въ нашемъ столтіи папа Левъ X, когда его извстили о взятіи Милана, чего онъ очень желалъ, такъ сильно обрадовался, что заболлъ горячкой и отъ нея умеръ. И для большаго доказательства человческой глупости, замчено было древними {Плиній VII. 53.}, что Діодоръ Діалектикъ умеръ внезапно, охваченный крайнимъ чувствомъ стыда, потому что въ своей общественной школ и публично, не смогъ развить аргументъ, который ему предложили. Я мало подверженъ этимъ сильнымъ страстямъ, у меня природное пониманіе тупо, и я тупю и тупю съ каждымъ днемъ отъ размышленія.

ГЛАВА III.
Наши привязанности уносятся далеко отъ насъ.

Т, которые обвиняютъ людей въ томъ, что они всегда стремятся къ будущимъ вещамъ, и учатъ насъ ловить блага настоящія, и успокаиваться на нихъ, такъ какъ мы не имемъ никакой власти на то, что будетъ, даже еще меньше, чмъ на то, что прошло.— касаются самаго обыкновеннаго изъ человческихъ заблужденій, если они смютъ назвать заблужденіемъ то, на что сама природа наталкиваетъ насъ, для служенія продолженіемъ ея длу: сообщая намъ, между прочимъ, ложное воображеніе, боле соревнуя объ нашемъ дйствіи, чмъ объ нашемъ знаніи.

Мы никогда не бываемъ дома, мы всегда не у себя, страхъ, желаніе, надежда увлекаютъ насъ къ будущему, и отнимаютъ у насъ чувство и пониманіе того, что есть, чтобы забавлять насъ тмъ, что будетъ, но когда насъ не будетъ больше {Эта мысль Монтэня совершенно основательно порицалась. Что сдлается съ человкомъ, если онъ не будетъ думать ни о будущемъ, ни о будущей жизни? Руссо сказалъ: ‘Предусмотрительность! предусмотрительность, которая всегда отвлекаетъ насъ отъ самихъ себя и относитъ насъ туда, куда мы не можемъ достигнуть,— вотъ настоящій источникъ нсхъ нашихъ несчастій’. Эмиль. II кн.}. Calamitosus est animus futiiri anxius {Каждый умъ, заботящійся о будущемъ, несчастенъ. Сенека. Epist. 9844}.

Это великое правило часто приписывается Платону: ‘Длай свое дло и познай себя’. Каждое изъ этихъ двухъ предложеній заключаетъ въ общихъ словахъ весь нашъ долгъ, и точно также своего спутника. Кто длалъ бы свое дло, увидлъ бы, что его первый долгъ познать, что онъ такое, и то, что ему свойственно: а кто знаетъ, не беретъ больше чужого дла, за свое любить себя и развиваетъ себя прежде всего, отказывается отъ излишнихъ занятій и ненужныхъ мыслей и предложеній. Какъ безуміе, если бы ему разршили то, что оно желаетъ, не удовлетворится этимъ, такъ-же точно мудрость довольна настоящимъ, и не бываетъ никогда не довольна собой {Цицеронъ. Tuec quaesi. V. 18.}. Эпикуръ освобождаетъ своего мудреца отъ предусмотрительности и заботы о будущемъ.

Между законами, которые касаются умершихъ, мн кажется особенно основательнымъ тотъ, по которому дянія государей должны быть разсмотрны посл ихъ смерти {Діодоръ Сицилійскій. I. 6.}. Они товарищи, если не повелители законовъ: то, чего правосудіе не могло сдлать съ ихъ головами, то справедливо, чтобъ оно сдлало съ ихъ честнымъ именемъ и имуществомъ ихъ наслдниковъ, вещи которыхъ мы часто предпочитаемъ жизни. Это обычай, который приносить замчательныя выгоды народамъ, гд его соблюдаютъ, и желательный всмъ хорошимъ правительствамъ, которыя могутъ жаловаться на то, что къ памяти злыхъ людей относятся какъ къ ихъ собственной.

Мы обязаны покорностью и послушаніемъ одинаково всмъ государямъ, потому что это относится къ ихъ сану, но любовью, равно какъ и оцнкой, вознаграждается только ихъ добродтель. Будемъ, ради общественнаго порядка, терпливо выносить недостойныхъ, скрывать ихъ пороки, помогать нашимъ одобреніемъ ихъ безразличнымъ дйствіямъ, пока ихъ власть нуждается въ нашей поддержк, но разъ каши сношенія кончились, не причина запрещать правосудію и нашей свобод высказывать свою справедливую злобу: и именно лишать добрыхъ подданныхъ возможности горбиться тмъ, что они почтительно и врно служили господину, пороки котораго имъ были хорошо извстны, отнимая у потомства такой поучительный примръ. А т, которые, изъ уваженія къ какому-нибудь частному одолженію, несправедливо хранятъ память о недостойномъ государ, длаютъ частное правосудіе на счетъ общественнаго. Титъ Ливій правду говоритъ, ‘что языкъ людей, воспитанныхъ среди царской власти, всегда полонъ безполезнаго чванства и ложныхъ свидтельствъ {Титъ Ливій. XXXV. 48.}: всякій превозноситъ безъ разбора своего государя до крайняго предла доблести и необычайнаго величія. Можно осуждать благородство этихъ двухъ солдатъ, которые отвтили прямо Нерону, одинъ изъ нихъ спрошенный имъ, почему онъ ему желаетъ зла: ‘Я тебя любилъ, пока ты этого заслуживалъ, но съ тхъ поръ, какъ ты сталъ отцеубійцей, поджигателемъ, фигляромъ, кучеромъ, я тебя ненавижу, какъ ты этого заслуживаешь’, другой — почему онъ хотлъ его убить: ‘Потому что я не нахожу иного средства противъ твоихъ постоянныхъ злодяній’ {Тацитъ. Анналы. XV. 67, 68.}. Но кто въ здравомъ разсудк можетъ осуждать публичныя и всеобщія засвидтельствованія, которыя посл его смерти даны были объ немъ и о всхъ злыхъ подобныхъ ему, объ ихъ тираническомъ и дурномъ поведеніи? Мн не нравится, что въ такое совершенное государственное устройство, какъ спартанское, вкралась такая неестественная церемонія: по смерти царей, вс союзники, сосди и вся знать, мужчины и женщины, какъ ни попало, разрзывали себ въ знакъ печали лобъ и изъявляли своими криками и причитаніями, что этотъ, какой бы онъ ни былъ на самомъ дл, былъ самымъ лучшимъ царемъ изъ всхъ {Геродотъ. VI. 68.}, приписывая сану жребій, который принадлежитъ заслуг, и выдающейся заслуг, на высшей и низшей степени общественнаго положенія — безразлично.

Аристотель, который касается всхъ предметовъ, спрашиваетъ по поводу выраженія Солона, что ‘никто до смерти не можетъ быть названъ счастливымъ’, если тотъ даже, который жилъ и который умеръ, сообразно желанію, можетъ быть названъ счастливымъ, если, молва идетъ объ немъ худая, если его потомство несчастно. Пока мы движемся, мы переносимся куда намъ хочется, потому что заботимся о томъ, но ставъ вн бытія, мы не имемъ никакого общенія съ тмъ, что есть, и Солонъ правильне бы сказалъ, что человкъ, стало быть, никогда не бываетъ счастливъ, потому что онъ имъ становится лишь посл того, какъ его боле нтъ.

Quisquam

Fix radicitus е vita se tollit, et eicit:

Sed facit esse sui quiddam super inscius sipe….

Nec removet satis a proiecto corpore sese, et

Vindicat ¹).

¹) Съ трудомъ можно найти человка, который бы возвысился радъ жизнью и отршился отъ нея. Всякій воображаетъ въ своемъ невжеств, что въ немъ есть что то что переживетъ его, и изъ никогда не разстанется съ самимъ собой и со своимъ бреннымъ тломъ. Лукрецій III. 890—896.

Бертрандъ дю-Гэскэнъ умеръ при осад замка Рандбнъ, около Пюи въ Оверн {13 іюля 1380 г.}: осажденные, сдавшись потомъ, были принуждены отнести ключи съ площади къ тлу усопшаго. Вароломей Альвіанъ, полководецъ войска Венеціанцевъ, умеръ, состоя на ихъ служб во время войнъ въ Бресс, его тло было привезено въ Венецію черезъ Веронскую землю, вражескую страну, при этомъ большая часть войска была того мннія, что долженъ былъ быть испрошенъ пропускной листъ въ Верон: но едоръ Тривульсъ это оспаривалъ, и ршился скорй провести его силой, съ опасностью стычки: ‘такъ какъ неприлично, говорилъ онъ, чтобы тотъ, который при жизни никогда не чувствовалъ страха передъ своими врагами, посл смерти сдлалъ бы видъ, что ихъ боится’. По правд, это сходно съ тми греческими законами, по которымъ тотъ, кто просилъ у врага тло для погребенія, отказывался отъ побды, и ему больше нельзя было воздвигнуть трофей: это служило нравомъ на побду для того, у котораго просили. Такъ потерялъ Никій преимущество, которое онъ ясно получилъ надъ Коринянами, и обратно Агезилай упрочилъ то, которое имъ было очень сомнительно пріобртено у Беотійцевъ {Плутархъ. Жизнь Никія. 92. Жизнь Агезилая, т. 6.}.

Эти черты могли бы найти странными, если бы не было принято во вс времена не только простирать попеченіе объ насъ самихъ за предлы этой жизни, но еще врить, что очень часто небесныя милости насъ сопровождаютъ въ могилу, и распространяются на наши останки.

Эдуардъ, король Англіи, испытавъ во время долгихъ войнъ между нимъ и Робертомъ, королемъ Шотландіи, сколько его присутствіе давало перевса его дламъ, такъ какъ ему всегда удавалось то, что предпринималъ лично самъ, умирая, заставилъ своего сына торжественно поклясться въ томъ, что когда его не станетъ, онъ велитъ сварить его тло, для отдленія мяса отъ костей, и затмъ погребсти, а что касается костей, то чтобы онъ ихъ сохранилъ для ношенія съ собой и по своему войску, всякій разъ, какъ ему случится вести войну противъ шотландцевъ: какъ будто-бы судьба роковымъ образомъ связала побду съ его членами. Иванъ Жишка {7 іюня 1307 г.}, который возбудилъ Богемію на защиту заблужденій Виклефа, захотлъ, чтобы посл его смерти съ него содрали кожу, и чтобы изъ нея сдлать тамбуринъ, который-бы носили на войну противъ его враговъ, полагая, что это помогло-бы продлить преимущества, которыя онъ имлъ въ войнахъ, лично веденныхъ имъ противъ нихъ. Нкоторые индйцы носили точно также на битву противъ испанцевъ кости одного изъ своихъ предводителей, ради того счастья, которое онъ имлъ при жизни: и другіе народы этомъ свт тащатъ на войну тла храбрыхъ людей, которые умерли среди ихъ битвъ, чтобы имъ служить счастіемъ и поощреніемъ. Первые сохраняютъ за могилой только славу, пріобртенную ихъ прошлыми дяніями, послдніе хотятъ сюда еще примшать могущество воздйствія.

Случай съ полководцемъ Баярдомъ еще боле замчателенъ: послдній, чувствуя себя смертельно раненымъ стрлой, когда ему совтовали удалиться изъ пыла битвы, отвтилъ, что онъ не начнетъ въ конц жизни поворачивать спину врагу, продолжая сражаться, пока позволяли его силы, чувствуя, что ему длается дурно и что онъ упадетъ съ лошади, приказалъ своему дворецкому положить себя подъ дерево, но такъ, чтобы онъ умеръ съ лицомъ, обращеннымъ къ врагу: такъ и случилось.

Мн нужно прибавить другой примръ, такой-же замчательный, ради одного вывода, который нельзя сдлать изъ предыдущихъ. Императоръ Максимиліанъ, праддъ короля Филиппа, который царствуетъ теперь {Филиппъ II, испанскій.}, быль принцъ, одаренный всми хорошими качествами, и между прочимъ, рдкой красотой тла, но среди другихъ прихотей онъ имлъ одну совершенно необъятную прихотямъ другихъ принцевъ, которые, чтобы покончить скорй съ самыми важными длами, длаютъ тронъ изъ своего судна, онъ никогда не имлъ такого приближеннаго камердинера, которому бы позволилъ себя видть въ своей уборной. Онъ прятался, чтобы броситься въ воду, такой-же застнчивый, какъ два, не показывающая доктору, и кому-бы то ни было т члены, которые привыкли скрывать. Я, имя такой безстыдный ротъ, все-же, вслдствіе комплекціи, зараженъ этимъ стыдомъ, если же благодаря крайнему убжденію въ необходимости, или благодаря страсти, я никогда не показываю никому члены и дйствія, которыя намъ обычай приказываетъ скрывать, то я отъ этого стсненія терплю больше, чмъ считаю мужчин приличнымъ, особенно моей профессіи. Но онъ дошелъ до такого суеврія, что въ своемъ завщаніи наказалъ въ точныхъ выраженіяхъ, чтобы ему надли подштанники, когда онъ умретъ. Онъ долженъ былъ прибавить въ приписк къ духовнику, чтобы тому, который ихъ ему будетъ надвать, завязали глаза.

Повелніе, которое Киръ отдалъ своимъ дтямъ, чтобы ни они, ни кто другой не видли-бы и не трогали-бы его тла, посл того, какъ душа будетъ съ нимъ разлучена {Ксенофонтъ. Киропедія, VIII. 7.}, я приписываю его какому-нибудь обту, потому что и у него, и у его историка, между прочими великими качествами, на всемъ протяженіи ихъ жизни, рзкой нитью проходитъ странная забота и благоговніе къ религіи.

Эта басня мн не понравилась, какъ, напротивъ, доставляетъ большое удовольствіе, другая объ одномъ моемъ родственник, человк довольно извстномъ и на военномъ, и на гражданскомъ поприщахъ, а именно: умирая очень старымъ и окруженный своимъ дворомъ, мучимый страшными болями отъ камня, онъ вс свои послдніе часы съ крайней тщательностью устраивалъ помпу и церемонію своего погребенія, и заставилъ всю аристократію, которая его посщала, дать слово сопровождать его погребальное шествіе, онъ обратился къ принцу даже, который присутствовалъ при его послднихъ минутахъ, съ неотступной мольбой, чтобы его прислуг приказано было участвовать въ немъ, приводя нсколько примровъ и доводовъ для доказательства, что это принадлежало ему какъ человку извстной породы, и казалось, онъ умеръ довольнымъ, взявъ это общаніе и сдлавъ по желанію распредленіе и порядокъ въ своихъ часахъ. Я почти не видлъ боле настойчиваго тщеславія. Другая, обратная странность, относительно которой у меня тоже нтъ недостатка въ частномъ примр, мн кажется родственна этой,— не столько заботиться о себ, и увлекаться до послдней степени учрежденіемъ порядка въ своемъ погребальномъ шествіи, съ какой-то особенной и необычайной скупостью ограничивая его однимъ слугой и фонаремъ. Напр., прихоть и приказаніе Марка Эмилія Лепида Эвапата, который запретилъ своимъ наслдникамъ хоронить себя съ церемоніями, которыя употреблялись въ такихъ случаяхъ {Титъ Ливій. Эпитомы. кн. XL. VIII.}. Разв это умренность и воздержаніе, избгать расточительности и сладострастія, которыхъ употребленіе и знакомство намъ неизвстны? вотъ легкое и удобное исправленіе и недорого стоющее. Если-бы нужно было издать постановленіе о немъ, я былъ-бы того мннія, чтобы въ этомъ, какъ во всхъ поступкахъ жизни, всякій примнялъ правило, сообразуясь съ величиной своего состоянія. И философъ Ликонъ мудро предписываетъ своимъ друзьямъ положить его тло туда, куда они сочтутъ за лучшее, а что касается до похоронъ, не длать ихъ ни излишними, ни механическими {Діогенъ Лаэрсъ. V.}. Я просто предоставилъ-бы обычаю располагать этой церемоніей, и положиться-бы на благоразуміе первыхъ попавшихся, кому-бы выпала забота обо мн. Totus hic locus est contemnendus in nobis, non negligendus in nostris {Эту заботу нужно презирать для самихъ себя, и не пренебрегать ею для своихъ. Цицер. Tuec. quest. I, 45.}.

И свято сказано святому: Curatio funeris. conditio sepulturae, pompa exsequiarum, magis sunt vivorum solatia, quam subsidia mortuorum {Забота о погребеніи, выборъ могилы, похороны, служатъ скорй утшеніемъ живыхъ, чмъ облегченіемъ мертвыхъ. Св. Августинъ. Civitas Dei, 1—12.}.

Оттого-то Сократъ отвтилъ Критону, который въ часъ его кончины спрашивалъ у него, какъ онъ хочетъ быть погребеннымъ: ‘Какъ вы пожелаете’. Если-бы я заботился заране, я-бы нашелъ боле вжливымъ подражать тмъ, которые начинаютъ еще при жизни наслаждаться порядкомъ и роскошью ихъ мста погребенія, и которымъ нравится смотрть на свою мертвую осанку изъ мрамора. Счастливы т, которые умютъ радовать и дарить свои чувства безчувственностью и жить своей смертью!

За малымъ стало, чтобы я не почувствовалъ непримиримую ненависть ко всякому народному господству, хотя оно мн кажется самымъ естественнымъ и справедливымъ, когда я вспоминаю про безчеловчную несправедливость аинскаго народа, который безпощадно казнилъ, не желая выслушать даже ихъ оправданій, этихъ храбрыхъ полководцевъ, которые только что выиграли у лакедемонянъ битву около острововъ Аргинянскихъ, самую спорную, самую жестокую битву, которую когда либо греки давали на мор, — потому что посл побды они предпочли повиноваться обстоятельствамъ, на которыя имъ указывалъ законъ войны, чмъ остановиться для прибранія и погребенія своихъ мертвыхъ. И длаетъ эту казнь еще боле ненавистной поступокъ съ Діомедономъ: этотъ, одинъ изъ осужденныхъ, человкъ большой доблести и воеyной, и гражданской, выступивши впередъ, чтобы сказать рчь, посл того какъ онъ услышалъ ихъ обвинительный приговоръ, и находя, что только достаточно времени для спокойнаго выслушанія, вмсто того, чтобы воспользоваться имъ для своей защиты, и для раскрытія явной несправедливости такого жестокаго ршенія, заботился только объ одномъ — сохраненіи жизни своимъ судьямъ, моля боговъ обратить этотъ приговоръ имъ на пользу, и для того, чтобы по вин сдланныхъ обтовъ, которые онъ и его товарищи посвятили въ знакъ благодарности такой знаменитой удач, они не навлекли на себя гнвъ боговъ, предупреждая ихъ, какіе это были обты, и не сказавъ боле ничего другого, и не торгуясь, направился тмъ-же шагомъ къ мсту казни {Діодоръ Сицилійскій. XIII, 31. 32.}.

Судьба нсколько лтъ спустя побила ихъ тмъ-же оружіемъ: Шабріанъ, главный предводитель ихъ войска на мор, выигравъ битву у Поллиса, адмирала Спарты, около острова Наксоса, потерялъ начисто вс плоды своей побды, очень важной для ихъ дла, чтобы не испытать того-же несчастія по примру побдителей Лакедемонянъ, и чтобы не потерять мертвыя тла своихъ сотоварищей, которые плавали по морю, позволилъ благополучно уплыть цлому сонму живыхъ враговъ, которые съ тхъ поръ заставили ихъ купить дорогой цной это неумстное суевріе {Діодоръ Сицилійскій. XV. 9}.

Quachis, quo iuceas, post obitum, loco?

Quo nuu nata iucent? ¹)

¹) Хочешь ты знать, гд будешь по смерти? тамъ, гд вещи, которыя не народились. Сеція Троада хоръ, д. 2, ст. 30.

Это другое возвращаетъ чувство покоя тлу безъ души,

Neque sepulcrum, quo recipiatur, habest, portum corporis,

Ubi, remisse humans vita, corpus requiescat а malis ¹).

¹) Пуская его никогда не принимаютъ въ убжищ гробницы, гд тло, лишенное жизни, отдыхаетъ отъ своихъ страданій. Энній у Циц. Тускул. I, 44.

Совершенно также природа показываетъ намъ, что нкоторыя мертвыя вещи имютъ еще сокровенныя связи съ жизнью, вино портится въ подвалахъ, сообразно съ нкоторыми перемнами временъ года въ своихъ виноградникахъ, и мясо дичи перемняетъ видъ и вкусъ въ солильныхъ кадкахъ, сообразно съ законами живого тла, какъ говорятъ {Эта глава, одна изъ самыхъ замчательныхъ, которыя когда-либо написаны Монтень, она раскрываетъ много истинъ, а также и нсколько заблужденій. Цль автора, кажется, покарать безуміе тхъ, которые заботятся о только будущемъ, что очень врно, но онъ какъ-будто заключаетъ, что нужно заботиться только о настоящемъ, что очень опасно. Серванъ.}.

ГЛАВА IV.
Намъ душа переноситъ свои страсти на ложные предметы, когда истинныхъ ей недостаетъ.

Одинъ изъ нашихъ дворянъ, крайне подверженный подагр, убждаемый врачами совсмъ оставить употребленіе соленаго мяса, имлъ привычку и шутку отвчать, что ‘онъ хотлъ имть кого нибудь для обвиненія въ успхахъ и мученіяхъ болзни, и что крича и проклиная то мозговую колбасу, то бычачій языкъ и ветчину, онъ чувствовалъ облегченіе отъ нея’. Но точно такъ-же, какъ намъ больно, когда рука поднятая, чтобы ударить, ничего не встртитъ и свистнетъ по воздуху, а равно, чтобы видъ былъ красивъ, не нужно чтобы онъ былъ потерянъ и разсянъ въ неясности воздуха, но необходимо возвышеніе для сохраненія его на приличномъ разстояніи.

Ventus ut amittit vires, nisi roboro densae

Occurrant silvso, spatio diffusus inani ¹).

¹) Точно также какъ втеръ теряетъ свою силу и разсивается въ пустот, какъ густые лса не представляютъ ему преградъ. Лукіанъ, III. 382.

точно также какъ будто кажется, что душа потрясенная и взволнованная теряется въ самой себ, если ей не дать излиться на чемъ нибудь: и ее всегда нужно снабдить предметомъ, на который она могла-бы наброситься и дйствовать. Плутархъ {Въ жизни Перикла, въ начал Костъ.} говоритъ по поводу тхъ, которые пристращаются къ обезьянамъ и маленькимъ собакамъ, что потребность любви, которая въ нихъ находится, за недостаткомъ законнаго предмета, чмъ остаться незанятой, предпочитаетъ создать себ ложный и пустой. И мы видимъ, что душа въ своихъ страстяхъ охотне обманетъ себя, воздвигая передъ собой ложный и воображаемый образъ, даже противъ собственнаго убжденія, нежели останется въ бездйствіи. Такъ увлекаетъ животныхь ихъ ярость, и он кидаются на камни и желзо, которыя ихъ ранили, и отомщаютъ со всей страстью на самихъ себ боль, которую он испытываютъ:

Pannonie haud aliter post ictum sacvior ursa,

Cui iaculum parva Libye amentavit habens,

So rotat in vulnue, tel unique irata receptum

Impetit, et secum fugientem circuit hastam ¹).

¹) Такъ медвдица боле страшная раненная, вся уходитъ въ свою рану, она хочетъ кусать стрлу, которая ее раздираетъ, и хватаетъ желзо, которое кружится съ ней вмст. Лукіанъ. IV. 220.

Какія только причины не придумываемъ мы для тхъ несчастій, которыя съ нами случаются? На что мы только не пеняемъ, на лво и на право, чтобы имть на кого излить свой гнвъ? Не золотыя косы, которыя ты рвешь, не близна груди, которую, раздраженная, ты такъ жестоко колотишь, погубили твоего возлюбленнаго брата при помощи злополучной пули: пеняй на другое. Ливій, говоря о римскомъ войск въ Испаніи, посл утраты двухъ братьевъ его, знаменитыхъ полководцевъ {Публій и Кней Сципіонъ.}, flere omnes repente, et offensare capita {Каждый сейчасъ началъ плакать и ударять себя въ голову. Титъ Ливій. XXV. 37.}, это общепринятый обычай. А философъ Біонъ сказалъ объ одномъ корол, который вслдствіе печали рвалъ себ бороду ‘Думаетъ-ли онъ, что болзнь, отъ которой лзутъ волосы, облегчаетъ печаль?’ {Циц. Тускул. III. 20.} Кто не видлъ, какъ глотали и жевали грамоты давились шаромъ отъ костей, чтобы пріобрсти или отомстить за потерю своихъ денегъ? Ксерксъ бичевалъ море и послалъ гор Атосъ вызовъ, а Киръ впродолженіи нсколькихъ дней занялъ цлое войско мщеніемъ рк Рин за страхъ, который онъ ощутилъ переправляясь черезъ ней, и Калигула разрушилъ великолпный домъ въ отместку за то удовольствіе, которое въ немъ имла мать {Или можетъ быть непріятность, потому что она была здсь заключена. Сенека. О гнв III. 22. Костъ.}. Народъ разсказывалъ въ моей молодости, что одинъ изъ нашихъ королей {Вроятно Митронъ XI, король (Испаніи) умеръ въ Кастиліи.}, наказанный Богомъ, поклялся ему отомстить, и приказалъ впродолженіи десяти лтъ ему не молиться, ни говорить о немъ, ни, насколько это было въ его власти, не врить ему. Этимъ хотли доказать не столько глупость, какъ естественную славу народу, о которомъ былъ разсказъ, это пороки всегда сродные: но другіе поступки по правд заключаютъ въ себ еще немного боле высокомрія чмъ глупости. Августъ Цезарь, разбитый бурей на мор, началъ глумиться надъ богомъ Нептуномъ, и во время великолпія цирценскихъ игръ веллъ снять его изображеніе съ того мста, гд оно было между другими богами, чтобы отомстить ему: въ чемъ онъ еще мене извинимъ, чмъ онъ былъ, когда, потерявъ одну битву подъ начальствомъ Квинтиліана Вара въ Германіи, онъ переходилъ отъ гнва къ отчаянію, ударяясь головой объ стну и вскрикивая: ‘Варъ, отдай мн моихъ солдатъ’, такъ какъ эти превосходятъ всякое безуміе, тмъ боле, что сюда присоединено нечестіе, и они въ немъ обвиняютъ самаго бога, или судьбу, какъ будто она иметъ уши, которыми можно воспользоваться въ драк, по примру ракійцевъ, которые, когда гремитъ громъ или сверкаетъ молнія, начинаютъ стрлять въ небо, обуреваемые титаническимъ мщеніемъ, чтобы ударами стрлъ возвратить бога къ разуму.

А какъ говоритъ этотъ древній поэтъ у Плутарха:

Point ne se fault courroucer aux affaire,

Il ne leur chault de toutes nos cholcres ¹).

¹) Не нужно сердиться въ длахъ, имъ ни холодно, ни жарко отъ нашего гнва.

Но мы никогда не будемъ достаточно бранить отклоненія нашего ума.

ГЛАВА V.
Долженъ-ли начальникъ осажденнаго города выходить для переговоровъ.

Луцій Маркъ {Титъ Ливій называетъ этого полководца римлянъ — Квинтъ Марцій.}, легатъ римлянъ во время войны противъ Персея царя Македоніи, желая выиграть время, которое ему еще было нужно для окончательнаго снаряженія своего войска, пустилъ въ дло предложеніе о соглашеніи, усыпленный которымъ царь согласился на перемиріе на нсколько дней, давая этимъ способомъ своему врагу удобный случай и время для вооруженія, благодаря чему послдовала окончательная гибель царя. Это именно то, въ чемъ, старцы сената, помнящіе о правахъ своихъ отцовъ, осуждали этотъ обыкновенный обычай, какъ враждебный ихъ древнему стилю, который, говорили они, заключался въ томъ, чтобы сражаться съ доблестью, но не съ хитростью, ни нападеніями врасплохъ, и ночными сшибками, ни подложнымъ бгствомъ и вторичными неожиданными атаками, предпринимая войну не иначе, какъ по объявленіи ея, и часто по указаніи часа и мста битвы.

Благодаря этому сознанію они отослали къ Пирру его предателя доктора, и къ Фалискамъ ихъ вроломнаго школьнаго учителя. Это были формы въ самомъ дл римскія, не греческой хитрости, и коварства пуническаго, гд побждать силой мене славно чмъ обманомъ. Надувательство можетъ служить для раза, но тотъ только считаетъ себя побжденнымъ, кто знаетъ что имъ онъ былъ не хитростью, не благодаря судьб, но храбростью, лицомъ къ лицу на открытой и справедливой войн.

Хорошо видно изъ этихъ словъ этихъ простодушныхъ людей, что они еще не были знакомы съ прекраснымъ изреченіемъ.

Dolus, an virtus, quis in hoste requirat ¹).

¹) Не все-ли равно, употребляютъ-ли противъ врага хитрость или храбрость. Вирг. Энеида. II. 390.

Азатры, говоритъ Полибій {I. XII. Гл. 1.}, ненавидли всякій обманный путь въ своихъ воинахъ, считая побдой только ту, гд мужество ихъ враговъ было сломлено.

Eam vir sanctus et sapiens seiet veram esse victoriam, quae, salva fide et integra dignitate, parabitur {Человкъ мудрый и добродтельный долженъ знать, что единственная настоящая побда та, которую одерживаютъ, оставляя неприкосновеннымъ достоинство и добросовстность. Флор. І, 12.}, говоритъ другой:

Vosue velit, an me, regnare hera, quidve ferat, fora,

Virtute experiamur ¹).

¹) Будемъ испытывать храбростью, намъ-ли или мн всемогущая судьба предназначаетъ. Орестъ. Энній у Циц. de Officiis 1. 12.

Въ царств Терната, среди этихъ народовъ, которыхъ мы съ такой увренностью называемъ варварскими, обычай предписываетъ, чтобы они не предпринимали войны безъ объявленія ея сначала, присоединяя къ нему пространное исчисленіе средствъ, которыя они могутъ употребить въ ней, напримръ, сколько людей, какіе боевые снаряды, какое оружіе, наступательное или оборонительное, также, когда это сдлано, если ихъ враги не уступаютъ и не приходятъ къ соглашенію, они ставятъ себ закономъ воспользоваться во время войны всмъ тмъ, что помогаетъ побдить, не упрекая себя.

Древніе Флорентинцы были такъ далеки отъ желанія добыть обманомъ преимущество надъ своими врагами, что они ихъ предупреждали за мсяцъ, прежде чмъ двинуть свое войско въ пол, постояннымъ звономъ колоколовъ, который они называли Мартинэлла {Отъ Св. Мартина.}.

Что касается насъ, мене суеврныхъ и думающихъ, что прославился тотъ, кто получилъ выгоды отъ войны, и повторяющихъ вслдъ за Лизандромъ: ‘гд не можетъ помочь шкура льва, тамъ нужно къ ней пришить кусочекъ отъ шкуры лисицы’ {Плутархъ. Жизнь Лизандра. Т. 4. Эта поговорка осталась популярной въ сред. вка, память объ ней даже сохранилась въ нкоторыхъ гербахъ, гд видны львы съ хвостами лисицы.}, у насъ самые обыкновенные случаи обмана вытекаютъ изъ этого обычая, и нтъ другого часа, говоримъ мы, гд-бы полководецъ долженъ быть боле на-сторож, чмъ во время переговоровъ и договоровъ мирныхъ, и по этой причин правило,— ‘что не нужно никогда, чтобы начальникъ осажденнаго города выходилъ самъ для переговоровъ’, держится на устахъ всхъ боевыхъ людей нашего времени. Во времена нашихъ отцовъ это ставили въ вину Монмору и д’Ассиньи, защищавшихъ Музонъ отъ графа Нассаускаго.

Но все-же въ этомъ отношеніи можно было-бы извинить того, который-бы такимъ образомъ покинулъ городъ, чтобы безопасность и преимущество остались на его сторон, какъ сдлалъ это въ город Рел графъ Гій де-Рингонъ (если врить дю-Бэллэ, потому что Риччардини говоритъ, что это былъ онъ самъ), когда владлецъ Эскю приблизился къ нему для переговоровъ. Онъ совсмъ не оставилъ своей крпости, и потому, когда поднялось возмущеніе во время этихъ переговоровъ, не только д’Эскю и его войско, которое приблизилось вмст съ нимъ, оказалось самымъ слабымъ, такъ что Александръ де-Тривульсъ былъ тамъ убитъ, но онъ самъ былъ принужденъ для большей безопасности послдовать за графомъ, и скрыться на честное слово послдняго въ городъ, для защиты отъ ударовъ.

Эвменъ, въ город Нор, принуждаемый Антигономъ, который его осаждалъ, выйдти, чтобы поговорить съ нимъ, ссылаясь на то, что это было вполн естественно, чтобы онъ вышелъ къ нему, такъ какъ онъ былъ самый старшій и самый сильный, Евменъ, давъ этотъ благородный отвтъ: ‘Я никогда не буду считать человка старшимъ себя, докол буду имть мечъ въ своей власти’, не согласился на это, пока Антигонъ не далъ ему въ заложники Птоломея своего племянника {Плутархъ. Жизнь Эвмена. Ч. 5.}.

Однако есть и такіе, которые остались еще очень довольны, что вышли на честное слово осаждавшаго, тому свидтель Генрихъ де-Во, шампанскій рыцарь, который былъ осажденъ въ замк Коммерси англичанами. Когда Вароломей де-Боннъ {Вароломей де-Брюнь по Фруксару.}, который руководилъ ею, приказалъ подкопать снаружи большую часть замка, такъ что оставалось только поджечь, чтобы задавить осажденныхъ подъ развалинами, и потребовалъ отъ Генриха, чтобы тотъ вышелъ для переговоровъ для своей-же пользы, такъ какъ онъ потомъ сдлался Четвертымъ, и когда ему доказали его-же очевидную гибель, онъ почувствовалъ себя въ этомъ крайне обязаннымъ врагу. Посл того, какъ онъ безусловно cдaлcя съ своимъ войскомъ, когда былъ подложенъ огонь въ мину, деревянныя щепы разрушивались, замокъ былъ уничтоженъ до основанія,— я легко довряю другому, но я длаю это съ трудомъ, когда я дамъ поводъ подумать, что я скоре сдлалъ это изъ отчаянія и недостатка мужества, чмъ изъ чистосердечія и доврія къ его честности.

ГЛАВА VI.
Часъ переговоровъ опасенъ.

Между тмъ я видлъ недавно по сосдству со мной въ Мюссидон {Или Мюсиданъ, городокъ Поригора.}, что т, которые были изгнаны оттуда силой нашего войска, и прочіе изъ ихъ приверженцевъ, кричали какъ объ измн, что во время прелиминарій мира и перемирія, ихъ застали врасплохъ, и окончательно разбили: вещь которая, при случа, имла-бы правдоподобіе въ другомъ столтіи. Но, какъ я только что сказалъ, наши пріемы совершенно разнятся отъ этихъ правилъ, и не нужно ждать доврія однихъ къ другимъ, пока послдняя печать не будетъ приложена къ обязательству, еще и тогда есть много дла, и всегда рискованно доврить распущенности побдоноснаго войска наблюденіе за честнымъ словомъ, даннымъ городу, который только что сдался, вслдствіе кроткой и благопріятной капитуляціи, и открыть въ него, съ самаго начала, свободный доступъ солдатамъ.

Л. Эмилій Регилій, римскій преторъ, потерявъ въ попыткахъ взять городъ окею силой, вслдствіе замчательнаго мужества его жителей, которые его храбро защищали, длаетъ съ ними условіе принять ихъ въ число друзей римскаго народа, и войти въ него какъ въ союзный городъ, отнимая у нихъ всякій страхъ за враждебное дйствіе, но когда онъ вступилъ туда и ввелъ свое войско, дабы его могли видть въ большомъ великолпіи, у него недостало власти сдержать своихъ людей, какія онъ ни употреблялъ усилія, и онъ видлъ собственными глазами, какъ ограбили большую часть города, такъ какъ права жадности и мести были сильнй его власти и военной дисциплины.

Клеоменъ говорить, что какое-бы зло ни могли сдлать и врагамъ на войн, оно не касается правосудія и не подчинено ему, на столько-же по отношенію боговъ какъ и людей, поэтому, заключивъ съ Армянами перемиріе на семь дней, на третью ночь посл того, онъ напалъ на нихъ совсмъ сонныхъ и разбилъ ихъ, ссылаясь на то, что въ условіяхъ перемирія не было говорено о ночахъ, но боги отомстили за эту вроломную хитрость.

Во время переговоровъ и въ то время какъ они были уврены въ своей безопасности, городъ Казилинумъ былъ взятъ врасплохъ. Это было въ вкъ и наиболе -справедливыхъ полководцевъ и самой совершенной римской милиціи, такъ какъ не сказано, чтобы данное время и мсто не позволяли пользоваться низостью нашихъ враговъ, также какъ мы пользуемся ихъ трусостью. Безъ сомннія война иметъ много основательныхъ преимуществъ въ ущербъ разуму: и здсь нужно придерживаться правила — neminem id agere, ut ex altering proeditur inscitia {Что никто не долженъ искать обратить себ на пользу тупость другого. Сенека, de Offic. III. 17.}, но я удивляюсь тому объему, которое ему даетъ Ксенофонтъ въ рчахъ и въ разныхъ подвигахъ своего совершеннаго императора, Ксенофонтъ — авторъ большаго вса въ такихъ вещахъ, одновременно великій полководецъ и философъ изъ числа первыхъ учениковъ Сократа, но я не соглашаюсь съ тми размрами, въ которыхъ онъ освобождаетъ себя отъ всего и везд.

Когда Д’Обиньи, осаждая Капую, произвелъ тамъ страшное опустошеніе, а Фабрицій Колонна, начальникъ города, вступилъ съ нимъ въ переговоры съ бастіона, и его люди ослабили дозоры, наши взяли городъ и разрушили все до основанія. И не такъ давно, въ Ивуа {Ивуа или Карильанъ, городокъ на рк Шіеръ, въ четырехъ миляхъ отъ Седана. V. Леклеркъ.}, Юліанъ Роммеро, сдлавъ промахъ, войдя для переговоровъ съ господиномъ коннетаблемъ, нашелъ при возвращеніи свой городъ взятымъ. Но чтобъ и намъ не уйти, не оправдавъ себя, Маркизъ Пескарь, осадилъ Генуей, коброй управлялъ герцогъ Октавіанъ Фрегозъ подъ нашимъ покровительствомъ, и миръ между ними былъ подвинуть уже настолько впередъ, что его считали совершившимся, но въ моментъ его заключенія, Испанцы пробравшись внутрь, поступили какъ посл полной побды. И съ тхъ поръ въ Линьи, въ Барруа, гд управлялъ графъ де-Бріенъ, императоръ, осадивъ его лично, и Бертевилль, лейтенантъ вышеназваннаго графа, вошли въ переговоры, и во время переговоровъ городъ былъ взятъ.

Fil il rincer sepremani laudabil cosa,

Vincasi о per fortune, о per ingegno ¹),

¹) Побдилъ-ли ты, благодаря случаю, или искусству, она тмъ не мене славна. Аріостъ. п. XV. ст. I.

говорятъ они: но философъ Хризиппіусъ не былъ этого мннія, и я точно также. Онъ говоритъ, что т, которые бгаютъ взапуски, должны хорошенько направить вс свои силы на проворство, но однакожъ ими отнюдь не позволено положить руку на своего противника, чтобы его остановить, ни подставить ногу, чтобъ онъ упалъ {Циц. de offic. III. 10.}. И еще боле великодушно отвтилъ великій Александръ Полиперкану, который убждалъ его воспользоваться преимуществомъ, которое ему давала темнота ночи, чтобы напасть на Дарія: ‘Нтъ, не мн искать краденыхъ побдъ: malo me fortunae poeniteat, quam victoriae pudeat {Я предпочитаю жаловаться на судьбу, чмъ краснть отъ моей побды. Кипитъ Курцій. IV. 13.}.

Atqe idem fugientem haud est dignotus Oroden

Sternere, nec iactn caecum dare cuspide vulnus:

Obvius, adversoque occurrit, seque riro rir

Contulit, haud fur to melior, sed i’ortibus armis ¹).

¹) Чезенсъ не снисходить ударить Ордена во время бгства,— ни ранить его невидимой стрлой. Онъ преслдуетъ его, настигаетъ, нападаетъ спереди: врагъ хитрости, онъ хочетъ побдить одной доблестью. Вирг. Энеида. X. 731

ГЛАВА VII.
Что намреніе произноситъ приговоръ надъ нашими дйствіями.

Смерть, говорятъ, освобождаетъ насъ отъ всхъ обязательствъ J Я знаю нкоторыхъ, которые поняли это на разные лады. Генрихъ седьмой, король Англіи, вошелъ въ соглашеніе съ донъ Филиппомъ, сыномъ императора Максимиліана, или говоря боле почтительно, съ отцомъ императора Карла V: вышеназванный Филиппъ передаетъ въ его руки герцога Суффолька блой Розы, его врага, который бжалъ и удалился въ Нидерланды, а онъ на этомъ условіи общаетъ не предпринимать ничего противъ жизни вышеназваннаго герцога, однако, умирая, онъ наказалъ въ завщаніи своему сыну умертвить его внезапно, посл того какъ онъ испуститъ духъ. Недавно, въ трагедіи,, которую розыгралъ въ Брюссел герцогъ Альба надъ графами де-Горнъ и д’Эгмонъ {Де-Горнъ и л’Эгмонъ, обезглавленные 4 іюня 1568 г.}, было много замчательнаго: между прочимъ то, что графъ д’Эгмонъ, на честное слово и увреніе котораго сдался графъ де-Горнъ герцогу Альб, настойчиво требовалъ, чтобы казнили сто первымъ, для того, чтобы смерть избавила его отъ обязательства, которое онъ имлъ относительно вышеназваннаго графа де-Горнъ. Кажется, что смерть не освободила перваго отъ даннаго слова, и что второй расквитался съ нимъ, даже не умирая — съ насъ нельзя требовать выше нашихъ средствъ, по той причин, что дйствія и исполненія отнюдь не въ нашей власти, и что нтъ ничего сознательнаго въ нашей власти, кром воли: на ней то основываются по необходимости и утверждаются вс правила дома человка. Такимъ образомъ, графу д’Эгмонъ, который полагалъ, что его душа и воля связаны его общаніемъ, хотя власть для приведенія его въ исполненіе не была въ его рукахъ, былъ прощенъ его долгъ, когда онъ пережилъ графа де-Горнъ.

Но короля Англіи, который не сдержалъ своего слова преднамренно, нельзя извинить за то, что онъ отсрочилъ до своей смерти приведеніе въ исполненіе своего вроломства, также мало какъ каменьщика Геродота {Архитекторъ сокровищницъ Рамснеппа Геродотъ. II. 221.}, который, честно сохранивъ впродолженіи своей жизни тайну про сокровища царя Египта, своего господина, умирая, открылъ ея своимъ дтямъ.

Я видлъ нсколькихъ въ мое время, которые, убждаемые своею совстью отказаться отъ чужаго, намревались присвоить его по завщанію и по своей кончин. Они ничего не длаютъ путнаго, ни кончая такое спшное дло, ни желая загладить оскорбленіе съ какъ можно меньшимъ чувствомъ злобы и пользой. Они обязаны дать какъ можно больше своего, и тмъ имъ трудне и неудобне извиниться, чмъ ихъ удовольствіе законне и похвальне. Покаяніе должно быть обременительно, т еще хуже длаютъ, которые приберегаютъ обнаруженіе какой-нибудь злобной воли относительно ближняго до своей послдней воли, скрывши ее во время жизни, и этимъ показываютъ, какъ мало заботятся они о собственной чести, раздражая обиженнаго противъ своей памяти, и еще меньше о своей совсти, такъ какъ они не съумли заставить смолкнуть неудовольствіе ради уваженія даже къ смерти, и простирая жизнь за предлы своей. Неправедны судьи, которые берутся судить, тогда какъ они не обладаютъ знаніемъ дла. Я буду стараться, если смогу, чтобы моя смерть не обнаружила того, что моя жизнь не сказала сперва во всеуслышаніе’

ГЛАВА VIII.
О праздности.

Какъ пустопорожнія земли изобилуютъ сотнями тысячъ разныхъ родовъ дикихъ и ненужныхъ травъ, и если он плодородны, то чтобы пользоваться ими, ихъ нужно приготовить и засять извстными полезными для насъ сменами, точно также случается и съ душами. Если ихъ не замняютъ какимъ-нибудь предметомъ, который налагаетъ на нихъ узду и сдерживаетъ ихъ, они бросаются разстроенные то туда, то сюда, въ неясное поле мечтаній.

Sicut aquae tremulum labris ubi lumen ahenis,

Sole repercussum, out radinntie imagine lunae,

Omnia pervulitat late loca, iamque sub auras

Erigitur, sum inique ferit laqucarin tecti ¹).

¹) Такъ когда дрожащій свтъ солнца или луны лучезарной отражается волной колеблющейся въ мдномъ сосуд, онъ летаетъ по всмъ окружнымъ мстамъ, поднимается на воздухъ, и ударяетъ вверхъ по крышкамъ и высокимъ сводамъ. Вирг. Энеид. VIII. 22.

и нтъ того безумія или той фантазіи, которыя бы они не произвели на свтъ въ этомъ волненіи,

Valut aegri aomnia, vanne

Einguntur species ¹).

¹) Творя себ призраки, которыя походятъ на сны больного. Горацій ст. 7.

Душа, которая не иметъ опредленной цли, теряется {S’occuper c’est jonis.}, такъ какъ говорятъ, что не быть нигд — быть везд.

Quisquis ubique habitat, Maxime, nusquam habitat ¹).

¹) Мартинакъ. кн. VII. Эпигр. 73.

Недавно, съ тхъ поръ что я удалился къ себ, ршившись насколько это будетъ въ моихъ силахъ, не длать ничего другого, какъ проводить въ тишин и уединеніи то немногое время, что мн осталось жить, мн казалось, нельзя было оказать большую услугу своему уму, какъ оставить его въ полномъ бездйствіи, занимать самого себя и обращать вниманіе и успокаиваться на себ самомъ, я надялся, что онъ можетъ отнын дйствовать съ меньшимъ трудомъ, ставъ съ теченіемъ времени боле тяжелымъ и боле зрлымъ: но я нахожу, какъ

Variant semper dont otia mentem ¹),

¹) Бездйствіе всегда рождаетъ, тысячу разныхъ мыслей. Лукіанъ.

что наоборотъ, какъ вырвавшаяся на свободу лошадь, онъ сто разъ даетъ боле свободы самому себ, чмъ онъ требовалъ для другихъ, и порождаетъ во мн непрерывный рядъ столькихъ химеръ и фантастическихъ чудовищъ, безъ порядка, и невпопадъ, что, дабы я могъ разсматривать, я началъ ихъ заносить на бумагу, надясь современемъ пристыдить самого {Странно, что, желая записать свои мнимыя глупости, Монтэнь сдлалъ такую мудрую книгу, и что предполагая пристыдить ею свой умъ, онъ доставилъ ему безсмертную славу. Это потому, что, на самомъ дл, большая часть человка — мудрость состоитъ только въ признаніи своего безумія, и какъ ученый тотъ, кто соглашаетесь своемъ невжеств, такъ мудрый признаеть свою глупость, оттого точная запись нашихъ глупости была-бы для каждаго лучшей книгой разума. Серванъ.}.

L’orsinete p&egrave,re et tourmente.

S’occupes, c’est savoir jonis:

L’me est un feu qu’ilpent nourris,

Et qin steint, s’ilne s’augmente.

Voltaire.,

ГЛАВА IX.
О лжецахъ.

Мн меньше всякаго другого слдовало-бы говорить о памяти, потому что я почти не нахожу въ себ слда ея, и не думаю, чтобы была на свт вторая въ такомъ замчательномъ упадк. Вс мои остальныя способности обыкновенны и ничтожны, но, благодаря этой, я представляю собой странное и очень рдкое явленіе, достойное быть увковченнымъ и прославленнымъ. Кром естественнаго неудобства, отъ котораго я терплю (такъ какъ, конечно, видя ея необходимость, Платонъ правильно называетъ ее великой и могущественной богиней), я долженъ еще выносить уколы моему самолюбію: если у меня на родин хотятъ сказать, что какой нибудь человкъ не иметъ разсудка, они говорятъ, что онъ не иметъ памяти, и когда я жалуюсь на слабость свою {Онъ на это жалуется еще въ глав 17 кн. II, и въ глав 13 кн. III.}, они останавливаютъ меня, не врятъ мн, какъ будто я обвиняю себя въ безуміи: они не видятъ разницы между памятью и разумомъ, это очень ухудшаетъ мое положеніе. Но они обижаютъ меня, потому что по опыту видно скоре обратное, — что превосходная память охотно соединяется съ слабымъ разсудкомъ. Т же самыя слова, которыя обвиняютъ мою болзнь, выражаютъ неблагодарность, сваливая на мою память мою привязанность, и изъ природнаго недостатка длаютъ недостатокъ совсти: ‘онъ забылъ, говорятъ, эту просьбу, или это общаніе, онъ не помнитъ о своихъ друзьяхъ, онъ не вспомнилъ сказать, или сдлать, или умолчать объ этомъ, изъ любви ко мн’. Безъ сомннія, я могу легко забыть, но оставить безъ вниманія порученіе, которое мн далъ мой другъ, я этого не длаю. Пускай удовольствуются моею слабостью, не длая изъ нея нкотораго рода злобу, и злобу такъ враждебную моему расположенію духа!

Оно меня нкоторымъ образомъ утшаетъ. Во первыхъ потому, что, благодаря этому злу, я главнымъ образомъ исправился отъ худшаго зла, которое-бы легко проявилось во мн, а именно отъ честолюбія, эта слабость нестерпима для того, кто впутывается въ дла свта, къ тому же отсутствіе памяти развило во мн другія способности, по мр того какъ память ослабвала, и я легко могъ-бы допустить, что мой умъ и разсудокъ задремали и ослабли по примру другихъ, не упражняя свои собственныя силы, если-бы чужія изобртенія и чужія мысли были мн извстны, благодаря памяти. Даже моя рчь отъ этого короче, потому что кладовая памяти обыкновенно обильне запасами, чмъ кладовая изобртательной способностію я бы оглушилъ болтовней всхъ моихъ друзей, такъ какъ предметы, воспламеняя и притягивая мою рчь, пробуждаютъ во мн другую способность, которую я имю, а именно — способность ихъ изображать и ими управлять. А это нехорошо: я убждаюсь въ этомъ примромъ нкоторыхъ моихъ личныхъ друзей. По мр того, какъ память доставляетъ имъ весь предметъ въ настоящемъ вид, они такъ замедляютъ свое повствованіе, и переполняютъ его столькими ненужными подробностями, что если разсказъ хорошъ, они затемняютъ его достоинство, а если онъ его не иметъ, вы проклинаете или ихъ память, или недостатокъ ихъ разсудка. Трудно установить рчь и оборвать ее въ то время, когда она въ самомъ разгар, и нигд лучше нельзя испытать силу лошади, какъ сдлавши быструю и крутую одержку. Даже между дльными людьми я вижу такихъ, которые хотятъ и не могутъ остановиться въ своемъ бг, и между тмъ какъ они ищутъ гд-бы имъ закончить свой путь, они продолжаютъ идти, балясничая и волоча ноги какъ люди, которые падаютъ въ обморокъ отъ слабости. Въ особенности опасны старики, у которыхъ остается воспоминаніе о прошлыхъ вещахъ и которые потеряли воспоминаніе о томъ, что они ихъ уже много разъ повторяли: я видлъ, какъ очень веселые разсказы длались очень скучными въ устахъ одного господина, такъ какъ каждый изъ присутствующихъ прослушалъ его сотый разъ.

Во вторыхъ, я утшаюсь тмъ, что я меньше помню о полученныхъ оскорбленіяхъ, какъ говорилъ извстный древній писатель {Циц. Pro Ligar. 12. Oblivisci nihil soles, nisi injurias. V. Леклеркъ.}: мн нуженъ былъ-бы протоколъ, какъ Дарію, который заставлялъ пажа каждый разъ, какъ онъ садился за столъ, три раза пропть ему на ухо, чтобы не забыть про оскорбленіе, нанесенное ему Аинянами: ‘Государь, помни объ Аинянахъ’ {Геродотъ. V. 105. Леклеркъ.}, съ другой стороны мста и книги которыя я вновь вижу, улыбаются мн всегда свжей новизной.

Не безъ основанія говорятъ, что кто не чувствуетъ свою память достаточно сильной, не долженъ становиться въ ряды лгуновъ. Я, правда, знаю, что грамматики {Ктидій у Авла-Геллія. XI. 11, и въ Ноніус V, 80 Монтэнь только приводитъ здсь этого грамматика.} длаютъ различіе между ‘сказать ложь’ и ‘лгать’, и говорятъ, что сказать ложь — это сказать вещь выдуманную, но которую считали истиной, и что по опредленію слова лгать по латыни, откуда произошло наше французское, это значитъ идти противъ своей совсти, и что вслдствіе этого, это касается только тхъ, которые говорятъ обратное тому, что знаютъ, эти послдніе или выдумываютъ часть или все, или искажаютъ и измняютъ истинную основу {Мы убждаемъ иногда самихъ себя, въ нашей собственной лжи, чтобы не разубждаться въ ней, и мы обманываемъ себя, чтобы обманывать другихъ. Вовернаръ.}. Когда они искажаютъ и измняютъ съ тмъ, чтобы помстить ихъ въ тотъ же часто разсказъ, трудно имъ не смутиться, потому что предметъ, помстившись первымъ передъ памятью, какъ онъ есть, и запечатлвшись такимъ путемъ познанія и науки, не можетъ не представиться ея воображенію, изгоняя ложь, которая не можетъ здсь имть ни такой твердой, ни такой увренной почвы, и чтобы обстоятельства первоначальнаго обученія, при всякомъ удобномъ случа, прокрадываясь въ умъ, не заставили потерять воспоминаніе о вещахъ, завдомо ложныхъ и испорченныхъ. Оттого что они всецло выдумываютъ, имъ кажется, что они тмъ мене могутъ опасаться ошибокъ, такъ какъ нтъ никакого противоположнаго впечатлнія, которое оскорбляло-бы ихъ обманъ. Однако вотъ еще что, потому что это пустой предметъ, въ которомъ незачто ухватиться, онъ легко ускользаетъ изъ ихъ памяти, если она не очень уврена въ себ. Въ этомъ я часто имлъ случай убдиться,— и забавно, въ ущербъ тмъ, которые хватятся не иначе слагать свою рчь, какъ смотря по тому, служитъ-ли она для длъ, которыя они ведутъ, и нравится-ли это великимъ мира сего, съ которыми они говорятъ, потому что, такъ какъ обстоятельства, которымъ они хотятъ подчинить свою вру и совсть, подвергаются многимъ перемнамъ, нужно чтобы ихъ рчь вмст съ тмъ разнообразилась, отчего случается, что про то же самое они говорятъ то сро, то желто, иному человку, что это такого рода, иному другаго, и если случайно эти люди воспользовались-бы такими противоположными свдніями, что станется съ этимъ прекраснымъ искусствомъ, помимо того, что они часто сами такъ неосторожно смущаются, потому что какой-бы памяти хватило запомнить столько разнообразныхъ формъ, которыя они создали объ одномъ и томъ же предмет? Я видлъ нсколькихъ въ мое время, которые завидовали слав этой прекраснаго рода осторожности, и которые все-же видли, что если она и славится, то все же дйствія она не производить.

По-истин, лганье проклятый порокъ, мы только люди и соединены другъ съ другомъ лишь благодаря слову. Если бы мы понимали весь его ужасъ и все его значеніе, мы преслдовали бы его огнемъ, съ большею справедливостью чмъ, за другія преступленія. Я нахожу, что обыкновенно имютъ привычку очень неумстно карать дтей за невинныя заблужденія, и что ихъ мучатъ за невинные поступки, которые не производятъ впечатлнія и не имютъ послдствія. Одно лганье, и упрямство мн кажутся такими, съ появленіемъ и успхомъ которыхъ нужно было бы бороться: он ростутъ всюду и всегда, и съ тхъ поръ какъ дано было это ложное направленіе языку, просто диво, насколько трудно его измнить, отчего случается, что въ общемъ честные люди подвержены и порабощены ему. Я знаю одного хорошаго малаго, ученика портнаго, который, я никогда не слыхалъ, чтобы сказалъ хоть разъ правду, когда она можетъ служить ему на пользу. Если бы какъ истина, ложь имла одинъ видъ, мы были бы въ лучшихъ отношеніяхъ, потому что мы считали бы достоврнымъ противоположное тому, что сказалъ бы лгунъ, но обратная сторона истины иметъ сотню тысячъ образцовъ и необъятное поле. Пиагорійцы длаютъ добро достоврнымъ и опредленнымъ, зло неопредленнымъ и не достоврнымъ. Тысяча дорогъ отдаляютъ отъ цли,— одна туда идетъ. Конечно, я не увряю себя, что могу совладать съ собой, предохранить отъ явной и крайней опасности нахальной и торжественной ложью. Одинъ древній отецъ говоритъ, что мы лучше себя чувствуемъ въ обществ знакомой собаки, чмъ человка, языкъ котораго намъ не извстенъ. Ut ехіегnus alieno non sit hominis vice {Такъ что два человка различныхъ народовъ.— люди по отношенію другъ къ другу. Плиній. Ест. Ист. VII. I.}. А на сколько фальшивая рчь мене общежительна чмъ молчаніе!

Король Францъ I хвастался, что онъ этимъ способомъ разставилъ западню Франциску Таверну, послу Франца Сфорца, герцога Миланскаго, человку извстному умніемъ болтать. Послдній былъ отправленъ съ извиненіемъ отъ своего господина къ его величеству въ поступк большой важности, который заключался въ слдующемъ: король,— чтобы все же сохранить нкоторыя тайныя сношенія съ Италіей, откуда его недавно выгнали, даже изъ герцогства Миланскаго,— ршилъ держать около герцога съ своей сгороны дворянина, посла на самомъ дл, но по наружности частнаго человка, который по виду былъ бы тамъ по собственнымъ дламъ, тмъ боле, что герцогъ, который несравненно боле завислъ отъ императора (съ тхъ поръ такимъ образомъ, какъ онъ велъ переговоры о брак съ его племянницей, дочерью короля датскаго, теперь вдовствующей герцогиней Лотарингіи), не могъ открыть безъ большаго интереса для себя, что иметъ нкоторыя темныя сношенія и переговоры съ нами. Пригоднымъ для этого порученія оказался одинъ Миланскій дворянинъ, конюшій короля, по имени Мервэлль. Отправленный съ тайными врительными грамотами и наставленіями какъ посолъ, и съ другими рекомендательными письмами къ герцогу касательно его частныхъ длъ, для отвода глазъ и на показъ, онъ оставался такъ долго около герцога, что у императора явилось нкоторое чувство досады, которое повлекло за собой то, что случилось потомъ, какъ мы думаемъ: а именно, что подъ видомъ какого то убійства герцогъ вдругъ въ одну прекрасную ночь веллъ ему отрубить голову, и судъ надъ нимъ поконченъ въ два дня. Когда Францискъ явился съ готовымъ, длиннымъ и искаженнымъ, изложеніемъ этого дла (такъ какъ король обратился по поводу его съ требованіемъ удовлетворенія ко всмъ князьямъ христіанскаго міра и къ самому герцогу),— онъ былъ выслушанъ во время утреннихъ занятій, и съ этой цлью придумалъ нсколько прекрасныхъ вроятій случившагося: что его господинъ никогда не принималъ нашего посла ни за что другое, какъ за частнаго человка и своего подданнаго, который явился для своихъ длъ въ Миланъ, и который никогда не жилъ тамъ подъ другимъ видомъ, отрицая даже, что онъ зналъ его принадлежность къ придворному штату короля, и что онъ былъ извстенъ ему, и далекъ отъ того, чтобы принимать его за посла, король въ свою очередь наступалъ на него съ разными возраженіями и вопросами, и нападая на него со всхъ сторонъ, приперъ его наконецъ вопросомъ объ казни, совершенной ночью и какъ бы тайкомъ, на что смущенный бдняга отвчалъ,— чтобы прикинуться честнымъ — что изъ уваженія къ его величеству, герцогъ былъ бы очень огорченъ, чтобы подобная казнь была бы совершена днемъ. Всякій можетъ себ представить, въ какомъ вид онъ былъ поднятъ, порзавшись столь смло объ такой носъ, какъ носъ короля Франца.

Папа Юлій второй, отправилъ посла къ королю Англіи для возбужденія его противъ короля Франца. Когда посолъ доложилъ о своемъ порученіи, и король Англіи, остановившись въ своемъ отвт на затрудненіяхъ, которыя онъ находилъ въ приготовленіяхъ, которыя необходимы для борьбы съ такимъ могущественнымъ королемъ, приводилъ нсколько доводовъ,— посолъ не кстати отвтилъ, что онъ ихъ также принялъ во вниманіе съ своей стороны и говорилъ о нихъ пап. Этимъ словомъ, которое такъ мало соотвтствовало его порученію, заключавшемся въ томъ, чтобы немедленно побудить его къ войн, король Англіи воспользовался какъ первымъ доводомъ для того, что онъ потомъ нашелъ на дл, что этотъ посолъ въ частности склонялся на сторону Франціи, и когда онъ увдомилъ его господина, его имущество было описано, и за малымъ стало, чтобы онъ не лишился жизни {Эразмъ Орр. T. IV, собр. 684, изд. Лейд. 1703, in folio.}.

ГЛАВА X.
О скорой или медленной рчи.

One ne furent touts toutes graces donnes ¹):

¹) Никогда вс не были надлены всми добродтелями. Этотъ стихъ заимствованъ изъ одного сонета Ла-Бэоти.

оттого то мы видимъ, что нкоторые къ дару краснорчія присоединяютъ легкость и находчивость, и, какъ говорятъ, такъ ловки, что на каждомъ конц поля они готовы, другіе, боле медлительные, не говорятъ ничего, не продумавъ и не подготовивъ сначала. Какъ женщинамъ внушаютъ заниматься играми и тлесными упражненіями, сообразно съ тмъ, что у нихъ красиве всего, такъ, если бы мн пришлось посовтовать также насчетъ одного изъ этихъ двухъ преимуществъ краснорчія, въ чемъ въ нашемъ столтіи кажется главнымъ образомъ хвастаются проповдники и адвокаты, медлительный, мн кажется, былъ бы боле у мста проповдникомъ, и другой боле у мста адвокатомъ, потому что занятіе того даетъ сколько ему угодно свободнаго времени для приготовленія себя, и потомъ его поприще протекаетъ одною нитью, однимъ рядомъ, безъ перерыва, тогда какъ выгоды адвоката заставляютъ его вступать въ бой во всякое время, и неожиданные отвты его противной стороны выбиваютъ его изъ принятаго направленія, такъ что ему немедленно нужно принять новое ршеніе. Но при свиданіи Папы Клемента и короля Франца въ Марсел случилось совсмъ наоборотъ, что нкто Пойэ, человкъ всю жизнь проведшій въ адвокатур, пользовавшійся большою извстностью, имлъ порученіе держать пап рчь, и обдумавъ ее давно, даже какъ говорятъ, привезъ изъ Парижа ее совсмъ готовую, въ тотъ самый день, какъ ее нужно было произнести. Папа, боясь, чтобы ему не сказали ничего такого, что могло бы оскорбить пословъ другихъ государей, которые его окружали, сообщилъ королю краткое содержаніе, которое ему казалось наиболе подходящимъ къ мсту и времени, но случайно, совсмъ другое, чмъ то, надъ которымъ Пойэ трудился, такъ что его рчь длалась излишней и ему нужно было составить другую, но такъ какъ онъ чувствовалъ себя къ этому неспособнымъ, кардиналъ Дю-Бэллэ долженъ былъ заняться этимъ дломъ. Доля адвоката тяжеле доли проповдника, и мы, несмотря на это, находимъ, это мое мнніе, больше порядочныхъ адвокатовъ, чмъ проповдниковъ, по крайней мр во Франціи, какъ будто боле прирождено разуму имть быстрые и неожиданные процессы, и боле прирождено сужденію быть медленнымъ и степеннымъ. Но кто остается совсмъ нмымъ, если не иметъ досуга для приготовленія себя, и тотъ также, кому досугъ не даетъ преимущества лучше выразиться.— одинаково странны.

^Разсказываютъ про Севера Кассія, что онъ лучше говорилъ не подумавши^что онъ боле обязанъ былъ судьб, чмъ своему прилежанію, что ему полезно было быть взволнованнымъ, когда онъ говорилъ, и что его противники боялись уколоть его, изъ страха чтобы гнвъ не удвоилъ его краснорчія. Я знаю по опыту это условіе природы, которая не можетъ выдержать пылкаго и трудолюбиваго преднамренія: если оно не выливается легко и свободно, въ немъ нтъ ничего путнаго.

Мы говоримъ про нкоторыя сочиненія, что отъ нихъ несетъ масломъ и лампой, за извстную рзкость и грубость, которую трудъ придаетъ тому, гд онъ иметъ значительное участіе. Но кром того забота о томъ, чтобы хорошо поступить, и это напряженіе души слишкомъ связанной и погруженной въ свое занятіе, сокрушаетъ ее и мшаетъ ей, также какъ случается съ водой, которая, стремясь съ силой, не можетъ найти выхода изъ открытаго горлышка для всего своего напора и количества. Въ этомъ состояніи природы, о которомъ я говорю, случается вмст съ тмъ тоже и то, что оно требуетъ, чтобы его волновали и возбуждали сильныя страсти, какъ гнвъ Кассія (такъ какъ это движеніе было бы слишкомъ рзкимъ), оно желаетъ, чтобы его не укрощали, но упрашивали: оно желаетъ быть возбужденнымъ и пробужденнымъ странными настоящими и неожиданными случайностями, если оно предоставлено себ, оно только томится и хиретъ, волненіе — его жизнь. Я не хорошо владю самимъ собою и своими способностями: случайность иметъ тутъ боле правъ, чмъ я: случай, общество, даже дрожаніе моего голоса боле извлекаетъ изъ моего ума, чмъ я самъ могу найти, когда я самъ занимаюсь имъ и зондирую его. Оттого слова лучше сочиненій, если можно длать выборъ, гд нтъ цны. Случается со мной и то, что я не нахожу себя тамъ, гд я себя ищу, и чаще нахожу себя случайно, чмъ вслдствіе изслдованія своего сужденія. Я охотно отпустилъ бы какую нибудь остроту, когда я пишу (само собою разумется, плоскую для другаго, умную для себя, оставимъ вс эти вжливости, всякимъ говорится это, сообразно съ своей силой): я ея окончательно лишился, такъ что я не знаю, что я хотлъ сказать, иногда другой находилъ ее раньше меня. Если бы я употреблялъ бритву всюду, гд представляется случай, я бы совсмъ смутился. Стеченіе обстоятельствъ укажетъ мн какой нибудь другой разъ на день, боле ясный, чмъ полдень, и заставитъ меня удивиться моей нершительности.

ГЛАВА XI.
О предсказаніяхъ.

Что касается до оракуловъ, то достоврно, что задолго до пришествія Іисуса Христа, они начали терять свое вліяніе, такъ какъ мы видимъ, что Цицеронъ силился найти причину ихъ упадка, и эти слова принадлежать ему: Cur isto modo iam oracula Delphis non eduntar, non modo nostra aetate, sed iamdia, ut nihil posait esse contemptius {Почему подобныхъ оракуловъ не слушаютъ боле въ Дельфахъ, не только въ наши дни, но даже давно? Ничего такъ не презирается, какъ оракулы. Цицер. dе Divination. II.}? Но что касается до другихъ предсказаній, которыя выводили изъ анатоміи животныхъ при жертвоприношеніяхъ, которымъ Платонъ приписываетъ отчасти природное образованіе ихъ внутреннихъ органовъ, шепота цыплятъ, полета птицъ (Aves quasdam… rerum augurandarum causa natas esse putamus) {Мы вримъ, что есть птицы, которыя рождаются нарочно, чтобы служить для искусства авгуровъ. Циц. de Nat. deor. II. 64.}, молніи, водоворота ркъ (Multa cernant aruspices, multa augures provident, multa oraculis declarantur, multa vaticinationibus, multa somniis, multa portends) {Множество вещей видимы арустиціямъ, предвидны авгурами, предсказаны оракулами, сны, чудеса. Id. ibid. 2. 65.} и другія, которыми древность руководилась при большей части предпріятій, какъ общественныхъ, такъ и частныхъ, наша религія ихъ отмнила. И все-же у насъ остаются нкоторые способы гаданія, при помощи свтилъ, духовъ, формъ тлъ, сновъ, и другихъ, многозначительный примръ неистоваго любопытства нашей природы, которая тшится заботой о будущемъ, какъ будто ей недовольно дла переработывать настоящее.

Cur haue tibi, rector Olympi,

Sollicitis visum niortnlibus ad de re eurem,

Noscant ventures ut dira per omiua clades?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Sit subitum, quodcumque paras, sit caeca futuri

Mens hominuni fati, liceat sperere timenti ¹).

¹) Почему самодержецъ Олимпа присоединилъ ты къ печальному состоянію людей это знаніе будущаго, которое выражается печальными предзнаменованіями? Сдлай, чтобы ни умъ ничего не видлъ относительно будущаго, и чтобы позволено было тмъ, кто дрожитъ, надяться. Луканъ. II. 4. 14.

Ne utile quidein est scire, quid futurum sit: miserum est enim, nihil proficientem angi {Ничего не выиграешь отъ знанія того, что будетъ, потому что это несчастіе мучиться безъ пользы. Цицеронъ, de Nat. deor. Ш 6.}: оттого онъ иметъ несравненно меньше значенія. Вотъ почему примръ Франца маркиза де-Саллюсъ мн показался замчательнымъ: состоя намстникомъ короля Франца въ его войск по ту сторону горъ, чрезвычайно любимый нашимъ дворомъ, и обязанный королю своимъ маркизатствомъ даже, который былъ конфискованъ у его брата, (впрочемъ, случай не представлялся перейдти въ другой лагерь, даже привязанность его препятствовало этому) онъ такъ сильно испугался, какъ доказано было, предсказаній, которыя распускали тогда со всхъ сторонъ, съ пользой для императора Карла пятаго, и въ ущербъ намъ (даже въ Италіи, гд эти безумныя пророчества нашли столь много вры, что въ Рим предъявили къ размну большую сумму денегъ, изъ увренности въ нашемъ паденіи), что посл того, какъ онъ часто соболзновалъ бдствіямъ, которыя, онъ видлъ, неизбжно готовятся престолу Франціи, и друзьямъ, которые у него тамъ остались, возмутился и измнилъ своей партіи, однако къ своему большому вреду, какое-бы созвздіе ему не благопріятствовало. Но онъ велъ себя въ этомъ, какъ человкъ, обуреваемый разными страстями, такъ какъ имя въ своей власти и города и войска, враждебную армію, подъ предводительствомъ Антона де-Левэ, въ трехъ шагахъ отъ себя и насъ, не подозрвавшихъ его поступка, въ его власти было поступить хуже, чмъ онъ сдлалъ, между тмъ вслдствіе его измны мы не потеряли ни человка, ни города, кром Фоссанъ {Fosseno въ Піемонт, около Копи. Это случилось въ 1536 г.}, да еще посл долгихъ споровъ.

Prudens futuri tomporis exitum

Caliginosa node promit Deus,

Ridetque, si murtalis ultra

Fus trpidt.

. . . .Ille potens sui,

Laetusque deget, cui licet in diem

Dixisse, VIXI eras vel atra

Nube polum pater oceupato,

Vel sole puro ¹).

¹) Благоразумное божество покрываетъ темной ночью будущій ходъ временъ, и смется надъ человкомъ, который тревожится тмъ, что ему не дозволено… Живетъ счастливо и самому себ господинъ тотъ, кто можетъ сказать каждый день: я жилъ, не все-ли равно, покроетъ ли завтра Юпитеръ небо черными тучами или ниспошлетъ ясный день. Горацій. Оды. III. 2, 9, 29 и слд.

Laetus in praesens aniipus, quud ultra est

Oderit curare ¹).

¹) Умъ, довольный настоящимъ, не подумаетъ безпокоится объ будущемъ. Id. ibid. II 10, 95.

И т, которые врятъ этому, наоборотъ, врятъ ему напрасно: Ista sic reciprocantur, ut et, si divinatio sit, dii sint, et, si dii sint, sit divinatio {Вотъ ихъ аргументъ: если существуетъ предсказаніе, существуетъ божество, а если существуетъ божество, существуетъ предсказаніе. Циц. de divinat. I, 6.}.

Nam istis, qui linguuam avium intelligent,

Plusquo ex alieno iecere sapiunt, quant ex suo,

Mugis audiendum, quam auscultandum censeo ¹).

¹) Что касается до тхъ, которые понимаютъ языкъ птицъ и которые совщаются съ печенью животнаго, вмсто собственнаго разума,— я думаю, что ихъ нужно лучше слушать, чмъ имъ врить. Пакувій у Циц. de divinat. I, 67.

Столь прославленное искусство прорицанія Тосканцевъ появилось на свтъ слдующимъ образомъ. Одинъ землепашецъ, вонзая глубоко въ землю отрзъ, увидлъ выходящимъ изъ нея бога Тага, полубога съ дтскимъ лицомъ, но съ выраженіемъ старческаго благоразумія, сбжался всякъ сюда, и его знаніе и слова, которыя были удержаны въ памяти и сохранены на протяженіе нсколькихъ столтій, заключали въ себ правила и средства этого искусства {Циц. id ibid. II 23.}, происхожденіе, соотвтствующее его успху. Я-бы охотне руководился въ своихъ длахъ судьбой во время игры въ кости, чмъ этими сновидніями.

И по правд, во всхъ республикахъ судьб всегда предоставлена была значительная доля власти. Платонъ присвоиваетъ ей въ устройств, которое онъ по произволу придумываетъ, ршеніе многихъ важныхъ длъ, и хочетъ, между прочимъ, чтобы браки совершались по жребію между добродтельными людьми: и придаетъ такое большое значеніе этому случайному выбору, что тхъ, которые отъ него рождаются, онъ приказываетъ воспитывать на родин, тхъ-же, которые рождаются отъ дурныхъ людей, нагонять изъ нея: однако, если кто-нибудь изъ этихъ изгнанниковъ началъ-бы подавать, случайно, хорошія надежды на себя, чтобы его можно было снова призвать, и изгонять также того изъ среды оставленныхъ, который подаетъ мало надежды въ юности.

Я вижу такихъ, которые изучаютъ и объясняютъ свои альманахи и навязываютъ намъ ихъ авторитетъ въ томъ, что происходитъ. А говоря столь много, они должны говорить и правду и ложь: quis est enim, qui totum diem iaculans non aliquando collineet {Какой, въ самомъ дл, человкъ, который проведя весь день въ метаніи стрлъ, не понялъ-бы иногда въ цль. Циц. dе divinat. II, 59.}? Я ихъ не уважаю боле оттого, что вижу, какъ въ нкоторыхъ случаяхъ они попадаютъ. Было бы боле достоврности, если-бы ставить себ за правило всегда лгать: къ тому-же, такъ какъ никто не записываетъ своихъ ошибокъ, потому что они обыкновенны и безконечны, преувеличиваютъ свои прорицанія оттого, что они рдки, невроятны и удивительны. Такъ и отвтилъ Діагоръ, который былъ прозванъ атеистомъ, находясь въ Саморакіи тому, который сказалъ ему, указывая въ храм на несмтное количество обтныхъ даровъ и картинъ отъ тхъ, которые избжали кораблекрушенія: ‘А что! вы, которые думаете, что боги оставляютъ въ пренебреженіи человческія дла, что вы скажете о столькихъ людяхъ, спасенныхъ черезъ ихъ милость’? Такъ длается, отвтилъ онъ: т не изображены, которые потонули въ несравненно большемъ количеств {Циц. de Nat. deor. I, 37.}. Цицеронъ говоритъ, что одинъ Ксенофанъ Колофонійсскій между всми философами, которые признавали боговъ, пожелалъ искоренить всякаго рода прорицанія {Id. de divinat, I. 3.}. Тмъ боле разв мене чудо, если мы видли, какъ себ во вредъ нкоторые изъ нашихъ княжескихъ друзей останавливались на этихъ суетностяхъ. Мн очень жаль, что я не распозналъ самъ эти два чуда книги Іоахима аббата Калабрскаго, который предвщалъ всхъ будущихъ папъ, ихъ имена и образы, и другое — императора Льва, который предвщалъ императоровъ и патріарховъ Греціи. Но я убдился собственными глазами, что въ общественныхъ бдствіяхъ люди, пораженные своей судьбой, какъ во всякомъ суевріи, ищутъ на неб причины и старыя угрозы ихъ несчастія, и въ мое время они настолько странно счастливы, что они убдили меня въ томъ, что также, какъ это забава острыхъ и праздныхъ умовъ, т, которымъ нравится искусство распутыванія и разршенія, были способны находить во всхъ сочиненіяхъ все, что они отъ нихъ требуютъ, но во всей ихъ ловкой и красивой игр играетъ роль темный, двусмысленный и фантастическій языкъ пророческаго нарчія, которому ихъ авторы не даютъ никакого яснаго смысла для того, чтобы потомство могло придать имъ родъ, который оно пожелаетъ. Демонъ Сократа заключался ‘въ извстномъ побужденіи воли на удачу, которое проявлялось въ немъ отнюдь не вызванное его разсудкомъ: въ такой возвышенной душ, какъ его, и которую никогда нельзя было застать врасплохъ, подготовленной черезъ постоянное упражненіе въ добродтели и мудрости, весьма немудрено, что эти наклонности, хотя смлыя и необузданныя, были всегда значительно достойны того, чтобы имъ подражали. Всякій чувствуетъ въ себ присутствіе такихъ волненій, при быстромъ, пылкомъ и случайномъ ршеніи: это отъ меня зависитъ предоставить имъ власть, которую такъ мало иметъ наше благоразуміе, и у меня были такія-же слабыя волненія съ разумной стороны и сильныя убжденіемъ или разсужденіемъ, которыя были боле обычны Сократу {Платонъ.}, которыми я увлекся съ такой пользой для себя, и такъ удачно, что могли-бы подумать, что они имютъ частицу божественнаго вдохновенія.

ГЛАВА XII.
О постоянств.

Въ закон о ршимости и постоянств не сказано, чтобы мы не могли предохранять себя отъ бдствій и неудобствъ, насколько это въ нашей власти, которыя намъ угрожаютъ, и слдовательно, бояться, чтобы они насъ не застали врасплохъ: наоборотъ, вс честные пути для охраненія себя отъ бдствій не только позволительны, но похвальны, и дло постоянства, главнымъ образомъ, въ томъ и состоитъ, чтобы терпливо нести неудобства, противъ которыхъ нтъ — лкарства. Такъ что нтъ той гибкости тла, ни движенія оружія, которыя можно было-бы счесть предосудительными, если он служатъ намъ защитой отъ удара, который, намъ наносятъ. Многіе воинственные народы пользовались въ своихъ подвигахъ бгствомъ, какъ главнымъ преимуществомъ, и показывали спину врагу съ большею для него опасностью, чмъ свое лицо: турки и по сихъ поръ помнятъ нчто объ этомъ, и Сократъ въ Платон насмхается надъ Лашемъ, который опредлялъ стойкость. ‘Твердо стоять въ своемъ ряду въ виду враговъ’. Что сказалъ онъ, это будетъ, стало быть, трусость биться, давая имъ дорогу? и ссылается на Гомера, который хвалилъ въ Эне умнье бжать. И потому что Лашъ, одумавшись, сознается, что этотъ обычай существуетъ у Скиовъ и наконецъ, вообще, у всхъ наздниковъ, онъ приводитъ ему еще примръ пхотинцевъ Лакедемонскихъ, народа боле всхъ способнаго стойко сражаться, которые, не будучи во время платейской битвы не были въ состояніи пробиться черезъ персидскую фалангу, ршили посторониться и стать сзади, чтобы своимъ бгствомъ принудить эту громаду разомкнуться и разсяться, преслдуя ихъ, черезъ что они доставили себ побду. Касательно Скиовъ разсказываютъ, что когда Дарій отправился для покоренія ихъ, и началъ сильно укорять ихъ царя за то, что онъ постоянно отступалъ передъ нимъ, уклоняясь отъ битвы. На это Индатирсъ {Или Идантирсъ. Геродоть. IV. 127. V. Леклеркъ.}, такъ звали его, далъ слдующій отвтъ: ‘Что это было не изъ страха передъ нимъ, или передъ какимъ нибудь живымъ существомъ, но что въ этомъ заключался способъ его народа вести войну, такъ какъ у него не было ни обработанныхъ полей, ни городовъ, ни домовъ, которые нужно защищать, и опасаться, чтобы врагъ не воспользовался ими: но что если онъ горитъ такимъ желаніемъ испробовать его, пускай приблизится, чтобъ посмотрть, гд мста ихъ древнихъ могилъ, и что тамъ онъ найдетъ съ кмъ вволю поговорить’.

Однако во время пушечныхъ выстрловъ, съ тхъ поръ какъ мы имъ служимъ цлью, какъ это часто случается на войн, сторониться отъ нихъ считается неприличнымъ, тмъ боле, что вслдствіе ихъ силы и скорости, отъ нихъ нельзя уклониться, и многіе, поднявшіе руку, или опустившіе голову подали, по меньшей мр, поводъ къ насмшкамъ со стороны товарищей. Такъ, во время похода императора Карла Пятаго, предпринятаго противъ насъ въ Провансъ, маркизъ де Гастъ, отправившись на рекогносцировку города Арнъ, и вышедши изъ подъ защиты втренной мельницы, подъ покровомъ которой онъ приблизился, былъ замченъ де-Бонневалемъ и сенешаломъ д’Аженоа, которые гуляли по амфитеатру, онъ указалъ на него сьеру де Виллье, коммиссару артиллеріи, и послдній такъ ловко навелъ свою кулеврину, что если бы вышеназванный маркизъ, видя какъ зажигали фитиль, не бросился назадъ, пуля наврно попала бы въ него. И точно также нсколько лтъ передъ этимъ, къ счастью, что, Лаврентій Медичи, герцогъ Урбино, отецъ королевы матери {Катерина Медичи, мать Генриха III.}, во время осады Мондольфа, итальянской крпости въ земляхъ, которыя называются Викаргатомъ, нагнулся видя, что заряжали пушку, которая была противъ него, такъ какъ иначе выстрлъ, который задлъ только макушку его головы, попалъ бы ему ко<испорчено> въ животъ. Говоря правду, я не думаю, чтобы эти др<испорчено> длались бы сознательно, потому что какое суждені<испорчено> вы имть о высокомъ или низкомъ направленіи чего нибудь столь внезапнаго и легче поврить, что судьба благопріятствовала ихъ страху, и что въ другой разъ было бы такъ-же полезно броситься подъ ударъ, какъ и избгать его. Я не могу удержаться, чтобы не вздрогнуть, если громъ стрльбы оглушитъ меня нечаянно тамъ, гд я его не могъ ожидать: что я видлъ случалось и съ другими, которые храбре меня

Стоики вовсе не думаютъ, что душа ихъ мудреца можетъ противиться первымъ видніямъ и фантазіямъ, которыя внезапно появляются, они допускаютъ, что поддаваясь дйствію громкаго шума съ неба, или шуму разрушенія до блдности и измненія въ лиц, онъ подчиняется естественному закону, лишь бы его мысли остались цлы и невредимы, лишь бы складъ его рчи не потерплъ бы вреда, или какого нибудь измненія, и чтобы онъ не поддавался своему страданію и испугу. Съ тмъ, кого нельзя назвать мудрымъ, происходитъ то же самое относительно первой половины, но относительно второй совсмъ иначе, такъ какъ страсти не оставляютъ поверхностнаго впечатлнія, но проникаютъ до самаго разума, заражая и искажая его, онъ судитъ сообразно съ ними, и повинуется имъ {<испорчено>ти мысли почти переведены изъ Авла Геллія (XIX, I), который <испорчено>ъ изъ кн. нын потерянной ‘Записокъ’ Арріенъ объ Эпиктет.}. Посмотрите какъ краснорчиво и полно обрисовано положеніе мудреца стоика:

Mens immota manet, lacrymae voluntnr manes ¹).

¹) <испорчено>е остается непоколебимымъ, и втун онъ плачетъ. Виргил.

Мудрый перепатетикъ не считаетъ себя свободнымъ отъ волненій, но онъ умряетъ ихъ.

ГЛАВА XIII.
Церемоніи при свиданіи королей.

Нтъ столь пустаго предмета, который не заслуживалъ бы упоминанія въ этой рапсодіи. По общепринятымъ правиламъ было бы крупной неучтивостью и относительно равнаго и еще боле относительно высшаго, не быть у себя дома, разъ онъ васъ предупредилъ о своемъ приход: такъ королева Наварская Маргарита {Маргарита де-Валуа, дочь Карла Орлеанскаго, герцога Ангулемскаго и Луизы Савойской и сестра Франца I, родилась въ Ангулем 11 апрля 1492 г., умерла въ замк Одо въ Тардъ 21 апрля 1569 г. Она вышла въ 1527 году замужъ за Генриха Альбрэ, короля Наварскаго. Ея поэзіи, хотя посредственныя, дали ей прозваніе десятой музы. Лучшее изъ ея сочиненій было издано подъ заглавіемъ ‘Счастливыхъ влюбленныхъ’, это ‘Гептамеронъ или повсти кор. Наварской, задуманныя въ подражаніе Декамерону Боккачьо. Письма королевы Наварской были изданы въ 1841 г. г. Женэнъ.} прибавляла по этому поводу, что со стороны дворянина невжливо выйти какъ это большею частью длается, чтобы идти навстрчу тому, кто приходитъ къ нему, какой бы онъ не былъ важной особой, и что боле почтительно я учтиво ожидать, чтобы принять его хотя бы изъ страха разминуться, и что достаточно проводить его до его покоя. Что касается меня, я часто забываю и ту и другую изъ этихъ пустыхъ обязанностей, точно такъ-же, какъ по возможности стараюсь уничтожить церемонію въ своемъ дом. Если кто и оскорбится этимъ, то чмъ я могу помочь? Лучше мн его оскорбить однажды, чмъ себя самого всякій день, это было бы постоянное рабство. Для чего бжать, отъ рабства дворовъ, если его приносить съ собой даже въ свою берлогу. Потому то это общее правило во всхъ собраніяхъ, что младшіе обязаны являться первыми на зовъ, тмъ боле, что скоре подобаетъ высшимъ заставлять себя ждать.

Однако во время свиданія, которое произошло между папой Климентомъ {Климентъ VII, это свиданіе случилось въ 1533 году.} и королемъ Францискомъ въ Марсел, король, отдавъ приказаніе относительно необходимыхъ приготовленій, удалился изъ города, и далъ пап для его възда и отдыха три дня, прежде нежели онъ отправился къ нему. И точно также при възд папы {Климентъ VII и Карлъ V въ 1682.} и императора въ Булонъ, императоръ далъ возможность пап быть первымъ, и явился самъ потомъ. Это, говорятъ они, обычная церемонія при свиданіяхъ такихъ принцевъ, что старшій прежде другихъ на назначенномъ мст, даже прежде того, у кого происходитъ собраніе, и эту уловку употребляютъ для того, чтобы это свидтельствовало, что къ старшему приходятъ младшіе и заискиваютъ у него, а не онъ у нихъ.

Не только всякая страна, но всякій городъ, и всякое ремесло иметъ свою особенную вжливость. Меня въ дтств довольно заботливо воспитывали и я жилъ среди довольно хорошаго общества, чтобы знать наши французскія свтскія правила и я могъ бы безъ труда познакомить съ ними другихъ. Я люблю имъ слдовать, но не настолько трусливо, чтобы стснить мою собственную жизнь, он имютъ нкоторыя тягостныя формы, о которыхъ лишь бы забывали изъ благоразумія, а не по ошибк, вы все таки остаетесь не мене пріятнымъ. Я часто видлъ людей, невжливыхъ вслдствіе слишкомъ большой вжливости, и назойливыхъ своею учтивостію.

Но все же это очень полезная наука, наука объ умньи себя вести. Она, какъ грація и красота примирительница при первыхъ обхожденіяхъ въ обществ, и при начал дружбы, и вслдствіе этого открываетъ намъ дверь для образованія себя примромъ другихъ, и для того чтобы служить на пользу и примромъ другимъ, если въ этомъ есть что нибудь поучительне и достойное передачи.

ГЛАВА XIV ¹).
Наказывается упорство въ крпости безъ причины.

¹) Въ изданіи 1588 г. находимъ эту главу слдующимъ образомъ озаглавленную: Что склонность къ благамъ и сбереженіямъ зависитъ по большей части отъ того воззрнія, который мы объ нихъ имемъ. Монтэнь сдлалъ потомъ изъ нее сороковую главу первой книги К. Леклеркъ.

Храбрость иметъ свои предлы, какъ и другія добродтели, если послдніе перейти, то находимся на пути къ пороку: такъ что черезъ нее можно дойти до безразсудности, упрямства и безумія, кто не хорошо знакомъ съ ея границами, которыхъ, правда, трудно различить на ихъ рубежахъ. Изъ этого то соображенія произошелъ обычай, который соблюдается во время войны, наказывать даже смертью упорствующихъ защищать крпость, которую, судя по военнымъ правиламъ, невозможно удержать. Иначе въ надежд на безнаказанность, нтъ той дрянной постройки, которая не остановила бы войска.

Господинъ Коннетабль де-Монморанси, во время осады Павіи, котораго послали перейти Тичино и занять предмстье св. Антонія, видя, что ему мшаетъ идти башня въ конц моста, упорствовавшая до того, что пришлось ее разрушить, перевшалъ всхъ, кто находился внутри, и въ другой разъ сопровождая Дофина въ поход по ту сторону горъ, завладвъ замкомъ Вильлань, и когда вс тамъ находившіеся были изрублены разозленными солдатами, кром капитана и прапорщика, онъ веллъ и этихъ двухъ повсить и задушить по той же самой причин: точно также поступилъ полководецъ Мартинъ дю-Бэллэ, въ то время губернаторъ Турина въ той-же самой стран, съ капитаномъ Сенъ-Бони, котораго люди были изрублены при взятіи крпости.

Но потому что мнніе о сил или слабости извстнаго мста основывается на оцнк и относительномъ значеніи нападающихъ силъ (такъ какъ иной съ основаніемъ будетъ упорствовать противъ двухъ кулевринъ, тогда какъ другой былъ бы безумцемъ противиться тридцати пушкамъ), гд берется еще въ разсчетъ величіе побдоноснаго государя, его извстность, подобающее ему уваженіе, однако опасно даже слегка наклонить всы на эту сторону: изъ этого вытекаетъ, что иные имютъ такое высокое мнніе о себ и своихъ средствахъ, что такъ какъ имъ не кажется возможнымъ, что-бы кто нибудь былъ достоинъ бороться съ ними, то они заносятъ ножъ повсюду, гд находятъ сопротивленіе, пока имъ улыбается судьба, это видно изъ самыхъ выраженій вызова и отвта, которые въ обыча у восточныхъ властителей и у ихъ донын существующихъ преемниковъ, вызова гордаго, высокомрнаго, пропитаннаго варварскимъ деспотизмомъ. И въ той стран, черезъ которую пробрались португальцы въ Индію, они нашли государство съ тмъ всеобщимъ и ненарушимымъ закономъ, который всякаго врага, побжденнаго въ присутствіи царя или его намстника, ставитъ вн выкупа или пощады.

Такимъ образомъ всякій кто можетъ, долженъ стараться чтобы не попасть въ руки вооруженнаго и побдоноснаго врага — судьи.

ГЛАВА XV.
О наказаніи за трусость.

Я однажды слышалъ, какъ одинъ принцъ и великій полководецъ, когда за столомъ ему разсказали о суд надъ Вервэномъ, приговоренномъ къ смерти за сдачу Булони, высказалъ мнніе, что солдатъ не можетъ быть приговоренъ къ смерти за малодушіе {Королю Англіи. Генриху VIII въ 1544 г.}. По правд вполн разумно длать различіе между проступками, вытекающими изъ нашей слабости, и тми, которые длаются вслдствіе дурныхъ побужденій, такъ какъ въ послднихъ мы сами связали себя, умышленно, вопреки правиламъ разума, внушаемыхъ самою природою, а относительно первыхъ кажется, мы могли бы сослаться на ту же самую природу, за то что она оставила насъ такими безпомощными и несовершенными. Такимъ образомъ многіе думали, что насъ можно осуждать только за то, что мы длаемъ противъ своей совсти, и отчасти на этомъ правил основано мнніе людей, порицающихъ смертную казнь еретиковъ и неврныхъ и то по которому съ адвоката и судьи нельзя взыскивать въ чемъ они провинились при исполненіи своей должности благодаря невденію.

Но что касается трусости, то достоврно, что самый обыкновенный способъ карать ее, это стыдомъ и позоромъ и полагаютъ, что это правило было впервые введено въ употребленіе законодателемъ Харондомъ и что до него законы Греціи наказывали смертью тхъ, которые бжали съ поля битвы, вмсто того онъ приказалъ только сажать ихъ на три дня среди площади, одтыхъ въ женское платье, надясь еще употребить ихъ въ дло возвративъ имъ храбрость этимъ стыдомъ. Suffundere malis hominis sanguinem, quam eftundore {Лучше заставить покраснть виновнаго, чмъ пролить его кровь. Тертуліанъ, Аполлогетика, стр. 883, изд. Парижъ. 1560 г.}. Кажется, что и римскіе законы въ древнія времена тоже наказывали смертью бглецовъ: потому что Амміакъ Марцеллинъ говоритъ, что императоръ Юстіанъ приговорилъ десятерыхъ изъ своихъ солдатъ, которые показали тылъ въ одной схватк съ Парянами, къ разжалованію, и потомъ къ смертной казни, сообразно, сказалъ онъ, древнимъ закономъ {Амміанъ Марцелинъ XXIV 4, XXV.}. Однако въ другой разъ, за подобный же поступокъ, онъ приговорилъ другихъ только стоять между плнными подъ обознымъ знаменемъ. Жестокая расправа народа съ солдатами, бжавшими изъ подъ Каннъ, и съ тми, которые во время этой же самой войны сопровождали Кн. Фульвія въ его пораженіи, не окончилась смертью. Но нужно-опасаться, чтобы стыдъ не довелъ бы людей до отчаянія и не сдлалъ бы ихъ не только равнодушными друзьями, но и врагами.

Во времена нашихъ отцовъ {Въ 1523 г. Сеньоръ дю Франжэ названъ Фроскэ въ запискахъ Мартина дю Беллэ. Костъ.}, дю Франжэ, нкогда поручикъ въ рот маршала Шатильонскаго назначенный маршаломъ де Шабань комендантомъ Фонтарабіи вмсто Г. Людъ,— сдавъ ее Испанцамъ, былъ приговоренъ къ лишенію дворянства и объявленъ какъ онъ, такъ и его потомство, разночинцами, податными и неимющими права носить оружіе: и этотъ суровый приговоръ приведенъ въ исполненіе въ Ліон. Впослдствіи понесли тоже наказаніе вс дворяне, которые находились въ Гизъ {Въ 1536 г.}, когда графъ Нансау {Графъ Нассау.} туда вступилъ, и еще также другіе потомъ. Однако, если бы даже невжество или трусость были бы такъ грубы и очевидны, что превосходили бы обыкновенныя, — можно бы съ основаніемъ считать ихъ достаточнымъ доказательствомъ злости и лукавства и наказывать ихъ, какъ таковыя..

ГЛАВА XVI.
Черта нкоторыхъ пословъ.

Я соблюдаю въ моихъ путешествіяхъ слдующій обычай, для того, чтобы научиться всегда чему нибудь изъ сношеній съ другими (что можно назвать одной изъ лучшихъ школъ, которая только существуетъ), я навожу тхъ, съ кмъ я разговариваю, на разсужденія о вещахъ, которыя имъ всего лучше извстны,

Basti ul noechiero ragionar de venli,

А! bifolco dei tori, ele eue paighe

Conti’l guerries, conti’l pastor gli armenti ¹).

¹) Пускай кормчій довольствуется говорить о втрахъ, землепашецъ о своихъ волахъ, воинъ о своихъ ранахъ и пастухъ о стадахъ. Проперцій. II. 143 Леклеркъ.

такъ какъ чаще всего случается обратное, всякій предпочитаетъ лучше разговаривать о чужой профессіи, нежели о своей собственной, считая, что этимъ онъ пріобртаетъ новую славу: для примра можно привести упрекъ, который Архидамъ сдлалъ Періандру, а именно, что онъ пренебрегаетъ славой хорошаго врача, для пріобртенія славы дурнаго поэта. {Плутархъ. Апофтег. Спартанцевъ, въ стать объ Архидам, сын Агесилая.} Посмотрите, какъ подробно распространяется Цезарь о своихъ изобртеніяхъ въ постройк мостовъ и орудій {De bello Gallio. IV, 17.} и насколько наоборотъ сжатъ тамъ, гд онъ говоритъ объ отправленіи своей службы, о своей храбрости и о своемъ предводительств войскомъ. Его подвиги достаточно оправдываютъ его репутацію отличнаго полководца, но онъ хочетъ показать себя хорошимъ инженеромъ: качество нсколько неподходящее. Діонисій Старшій былъ великій полководецъ, какъ и подобало его положенію: но онъ старался доставить себ главную извстность черезъ поэзію, а между тмъ ничего почти не смыслилъ въ ней {Діодоръ Сицилійскій, XV, 6.}. Нкто ‘юристъ’ по занятію, котораго на дняхъ водили взглянуть на контору, снабженную всми возможными книгами по его профессіи и по всякой другой, не съумлъ ни слова сказать о нихъ, и наоборотъ началъ грубо и съ важностью критиковать укрпленіе, расположенное насупротивъ конторы, на которое сотни полководцевъ и солдатъ смотрятъ ежедневно безъ замчаній и безъ осужденія.

Optat ephippia bos piger, optat avare caballus {Лнивый волъ хочетъ надть сдло, лошадь хочетъ пахать. Горацій. Epist. I, 84, 43.}. Этимъ путемъ вы никогда не сдлаете ничего путнаго. Такимъ образомъ нужно стараться всегда сбросить съ себя архитектора, художника, башмачника и т. п., каждому охотнику своя дичь. И по этому то, при чтеніи различныхъ статей, я пріучилъ себя обращать вниманіе на то, кто ихъ написалъ, если это личности, которыя занимаются только изящной -словесностью, я заимствую у нихъ стиль и языкъ, если это врачи, я имъ боле врю въ томъ, что они намъ говорятъ относительно температуры воздуха, относительно здоровья и комплекціи царствующихъ особъ, ранъ и болзней, если это законовдъ, нужно заимствовать у нихъ свднія о правахъ, законахъ, установленій порядка, и о тому подобныхъ вещахъ, если это теологи — о длахъ церкви, духовныхъ запрещеніяхъ, разршеніяхъ и бракахъ, если придворные люди — объ обычаяхъ и церемоніяхъ, если военные, о томъ, что относится къ ихъ занятію, и обращать главнымъ образомъ вниманіе на разсказъ о тхъ подвигахъ, при которыхъ они лично присутствовали, если это послы — объ интригахъ при сношеніяхъ, о проискахъ и умньи ихъ вести

По этой то причин, то, мимо чего я бы прошелъ у другаго не останавливаясь, я его взвсилъ и замтилъ въ исторіи де Ланжэ {Мартинъ дю Белло, сеньоръ де Ланжэ. Записки, кн. V, fol. 227 и слд. Костъ.}, очень свдущаго въ такихъ вещахъ, разсказавъ про краснорчивыя увщанія Императора Карла Пятаго, сдланныя имъ консисторіи въ Рим, въ присутствіи епископа Маконъ и сеньера Веллэ, нашихъ пословъ, къ чему онъ примшалъ нсколько оскорбительныхъ словъ на нашъ счетъ, и между прочимъ, что если бы врность и знаніе военнаго дла у его полководцевъ и солдатъ были бы такія же, какъ у королевскихъ, онъ въ ту же минуту привязалъ бы себ веревку на шею, для того чтобы идти просить у него пощады (и этому онъ кажется врилъ отчасти, потому что два или три раза въ своей жизни съ тхъ поръ, ему случилось повторить эти же самыя слова), поэтому онъ вызывалъ короля сразиться съ нимъ въ лодк раздтымъ, съ мечемъ и кинжаломъ: вышеупомянутый де Ланжэ продолжая свой разсказъ, прибавляетъ, что послы, отправляя къ королю депешу съ разсказомъ обо всемъ случившемся, скрыли отъ него большую часть, даже утаили предыдущія статьи. Я же нашелъ очень страннымъ, чтобы посолъ могъ самолично освобождать себя отъ предостереженій, которыя онъ долженъ сдлать своему государю, предостереженій даже такой важности, исходящихъ отъ такой личности и сказанныхъ въ такомъ большомъ собраніи: и мн казалось бы, что на обязанности слугъ лежитъ врно представить вещи въ ихъ настоящемъ вид, какъ он случились, для того чтобы за господиномъ осталась бы свобода повелть, разсудить и избрать, такъ какъ искажать или скрывать отъ него правду изъ страха, чтобы онъ не взглянулъ на нее не такъ, какъ слдуетъ и чтобы это не побудило его къ какому нибудь дурному ршенію, оставляя его въ невденіи объ его длахъ, это мн казалось бы право того, кто издаетъ законъ, а не того, кто ему повинуется, право опекуна или школьнаго учителя, а ни какъ не того, кто долженъ считать себя низшимъ не только въ отношеніи власти, но и въ отношеніи благоразумія, и способности подать добрый совтъ, Какъ бы тамъ ни было, я бы не желалъ, чтобы мн такъ служили въ моихъ маленькихъ длахъ. Мы такъ охотно освобождаемъ себя подъ какимъ нибудь предлогомъ отъ подчиненія, и присвоиваемъ себ господство, всякій такъ естественно стремится къ свобод и власти, что начальникъ ничмъ такъ не долженъ дорожить, въ тхъ людяхъ, которые ему служатъ, какъ простодушнымъ и беззавтнымъ послушаніемъ. Самый смыслъ власти искажается, когда повинуются изъ благоразумія, а не изъ покорности. {Эта мысль переведена изъ Авла Геллія I, 13. Костъ.} Такъ, Публій Крассъ, тотъ, котораго Римляне считали пять разъ счастливымъ, когда онъ былъ консуломъ въ Азіи, приказалъ одному греческому инженеру привести ему самую высокую изъ всхъ мачтъ корабля, виднную имъ въ Аинахъ, для какого то орудія, которое онъ хотлъ построить: и когда послдній, ссылаясь на свою науку, позволилъ себ выбрать иначе, и повезъ самую низкую, и согласно правиламъ своего искусства самую удобную, то Крассъ, выслушавъ терпливо его доводы, совершенно основательно веллъ его высчь, почитая интересы дисциплины выше пользы отъ самой работы.

Однакожъ съ другой стороны, можно было бы принять во вниманіе и то, что подобное вынужденное послушаніе удлъ лишь точныхъ и опредленныхъ приказаній. Послы боле независимы въ исполненіи своей задачи, которая во многихъ отношеніяхъ совершенно зависитъ отъ ихъ усмотрнія, они не просто приводятъ въ исполненіе, но также своими совтами направляютъ волю своего государя. Я видлъ въ мое время людей облеченныхъ властью, которыхъ упрекали за то, что они предпочли повиноваться буквально письмамъ короля, чмъ сообразоваться съ обстоятельствами, въ которыхъ они находились. Разумные люди осуждаютъ еще и теперь обычай персидскихъ царей, дававшихъ такія малыя полномочія своимъ чиновникамъ и намстникамъ, что въ малйшихъ вещахъ они должны были испрашивать ихъ повелній, такъ какъ это промедленіе при такомъ обширномъ пространств государства, часто приносило значительный ущербъ въ ихъ длахъ. Иногда Крассъ писалъ къ упомянутому инженеру и увдомлялъ его объ употребленіи, къ которому онъ предназначалъ эту мачту, не казалось ли, чти онъ совщался съ нимъ относительно своего предписанія, и какъ-бы приглашая его противопоставить свое ршеніе.

ГЛАВА XVII.
О страх.

Obstupiu, steteruntque comae, et vox faucibus haesit ¹).

¹) Я остолбенлъ, мои волосы стали дыбомъ, голось перерывается. Виргил. Энеида II, 774.

Я не хорошій естествоиспытатель (пусть ихъ говорятъ), и мн почти неизвстно, посредствомъ какихъ пружинъ страхъ дйствуетъ на насъ, но во всякомъ случа это удивительная страсть: и врачи говорятъ, что нтъ другой, которая бы могла скоре вывести разумъ изъ его нормальнаго состоянія. Да и въ самомъ дл, я видлъ многихъ людей, которые сдлались сумасшедшими отъ страха, вполн достоврно, что и у самаго хладнокровнаго страхъ, въ теченіи всего времени пока онъ дйствуетъ, вызываетъ страшныя помраченія. Я не говорю о простомъ народ, которому чудятся то прадды, вышедшіе изъ могилъ, завернутые въ саванъ, то оборотни, домовые, химеры, но даже среди солдатъ, гд онъ долженъ былъбы рже встрчаться, сколько разъ страхъ превращалъ эскадронъ латниковъ въ стадо овецъ, жандармовъ и уланъ въ тростники и камыши? нашихъ враговъ въ друзей? и блый крестъ въ красный? Въ то время, какъ принцъ Бурбонскій овладлъ Римомъ, одинъ подпрапорщикъ, который стоялъ на часахъ у пригорода Св. Петра, былъ объятъ такимъ ужасомъ при первой тревог, что бросился, со знаменемъ въ рук, вонъ изъ города прямо къ врагамъ, черезъ брешь въ одной развалин, думая что направляется внутрь города, и едва наконецъ опомнился, видя, что войско принца Бурбонскаго, стало строиться для поддержки ею, считая это вылазкой изъ города и повернувъ назадъ, возвратился оттуда же, откуда вышелъ, боле чмъ на триста шаговъ впередъ въ пол. Не такъ счастливо отдлался знаменосецъ капитанъ Жюль при взятіи у насъ Сенъ-Поль графомъ де-Бюръ и господ. де-Рю, онъ до того потерялся отъ страха, что выбросилъ свое знамя вонъ изъ города черезъ бойницу, и былъ изрубленъ нападающими. Во время той же осады остался достопамятнымъ страхъ, который охватилъ и поразилъ такъ сильно одного дворянина, что онъ упалъ мертвымъ на землю около бреши, нисколько не будучи раненъ. Подобный ужасъ движетъ иногда цлой толпой: въ одной изъ схватокъ Германика съ Нмцами, два большихъ отряда направились изъ страха двумя противоположными дорогами: одинъ бжалъ отъ другаго {Тацитъ. Анналы I, 63.}. То онъ придаетъ крылья нашимъ пяткамъ, какъ въ приведенномъ случа, то онъ приковываетъ и опутываетъ ноги, какъ мы читаемъ, случилось это съ императоромъ Теофиломъ, который въ одной битв, проигранной противъ Агарянъ, былъ такъ ошеломленъ и пришелъ въ такое оцпененіе, что не могъ ршиться бжать, adeo pavor etiam auxilia formidatat {Такъ сильно пугается страхъ даже самой помощи. Квинтъ-Курцій II. 11.}, до тхъ поръ пока Эммануилъ, одинъ изъ главныхъ начальниковъ его войскъ, не сказалъ ему, дернувъ и встряхнувъ его, какъ бы для того чтобы пробудить отъ глубокаго сна: ‘Если вы за мной не послдуете, я убью васъ, такъ какъ лучше вамъ потерять жизнь, нежели, у сдлавшись плнникомъ, лишиться государства’ {Зоперсъ гл. III ст. 120 изд. Дезеля 1557 г.}. Страхъ тогда изъявляетъ свою высшую силу, когда, отнявши сначала отъ насъ то мужество, которымъ мы обязаны долгу и чести, онъ снова возвращаетъ намъ это мужество, ради себя (т. е. мужество изъ страха): во время самой первой битвы, проигранной Римлянами подъ начальствомъ консула Семпронія, противъ Аннибала, отрядъ по крайней мр въ десять тысячъ человкъ пхотинцевъ, объятый страхомъ, не видя выхода для своей трусости, бросился на главную силу враговъ, и пробился черезъ нее какимъ-то сверхъестественнымъ усиліемъ, произведя страшную рзню среди Карагенянъ и купивъ такимъ образомъ постыдное бгство тою же самой цной, за которую могъ бы имть славную побду {Титъ Ливій XXI. 56.}.

Это именно то, чего я боле страшусь нежели страха. Да вдь и превосходитъ онъ силой все другое. Какое горе могло быть боле острымъ и естественнымъ чмъ, горе друзей Помпея, которые были на его корабл свидтелями ужасной рзни. Но страхъ передъ начинавшими приближаться египетскими парусами былъ такъ великъ, что они заботились только о томъ, чтобы торопить матросовъ, ускорить ходъ и спастись усиленными ударами веселъ, пока, наконецъ, пріхавъ въ Тиръ, освободившись отъ страха, они могли обратить свою мысль на потерю, которую только что понесли, и дать волю воплямъ и слезамъ, пріостановленнымъ на нкотрое время, другою боле сильною страстью {Циц. Tuscul. III. 26.}.

Tum pavor sapientiam omnem mihi examine expectorat ¹).

¹) Страхъ изгоняетъ всякую другую добродтель изъ моего сердца. Энній у Циц. Tuscul. IV—8.

Тхъ, которые очень пострадали въ какой нибудь битв, можно еще совсмъ израненныхъ и окровавленныхъ на слдующій же день снова вести въ бой, но тхъ, которые поддались сильному страху передъ непріятелемъ, вы не заставите даже глядть ему въ лицо. Т, которые постоянно находятся подъ гнетущимъ страхомъ потерять свое имущество, подвергнуться изгнанію или рабству, живутъ въ вчной тревог, теряя охоту къ д, питью и сну, тогда какъ бдняки, изгнанники, рабы живутъ часто такъ же весело, какъ и другіе. И столько людей, которые, не стерпвъ терзаній страха, вшаются, бросаются и топятся, ясно доказываютъ намъ, что страхъ невыносиме самой смерти Греки признаютъ другой родъ страху, который не происходитъ отъ помраченія нашего разсудка, но появляется, говорятъ они, безъ видимой причины и вслдствіе небеснаго внушенія: онъ часто поражалъ цлые народы и цлыя арміи. Таковъ былъ страхъ, который произвелъ рдкое отчаяніе въ Караген, слышны были только крики и испуганные голоса, жители выходили изъ своихъ домовъ, какъ по тревог и нападали, ранили и убивали другъ друга, какъ будто это были враги, которые пришли овладть ихъ городомъ, все пришло въ смятеніе, въ бшенство, до тхъ поръ, пока они молитвами и жертвоприношеніями не укротили гнва боговъ {Діодоръ Сицилійскій XV. 7.}. Они называютъ это паническимъ страхомъ {Id. ibid. Плутархъ. Трактатъ. объ Ізис и Озирис 8.}.

ГЛАВА XVIII.
О нашемъ счасть нужно судить только посл нашей смерти. ¹)

¹) См. объ этомъ же, главу III этой же книги.

Scilicet ultima semper.

Etspectanda dies homini est: dicique beatus.

Ante obitum nemo supremaque funera debet ¹).

¹) Нужно всегда ждать своего послдняго дня,— и нтъ ни одного человка, про котораго можно сказать, что онъ счастливъ, пока онъ не умеръ и не получитъ высшія почести погребенія. Овидій, Метаморфоза III. 135.

Дтямъ извстенъ разсказъ о цар Крез по этому поводу: взятый въ плнъ Киромъ и приговоренный къ смерти, въ минуту исполненія приговора, онъ воскликнулъ: ‘О Солонъ! Солонъ! и когда это передали Киру, и когда послдній спросилъ, что это означало, Крезъ объяснилъ ему, что онъ на себ самомъ проврялъ справедливость предостереженія, данное ему нкогда Солономъ, ‘что люди, какъ-бы ни улыбалось имъ счастье, не могутъ назваться счастливыми, пока они не увидятъ свой послдній день жизни’, по причин непостоянства и перемнчивости человческой судьбы, которая внезапно совершенно измняется даже вслдствіе незначительнаго удара. И однако Агезилай сказалъ въ отвтъ тому кто называлъ персидскаго царя счастливымъ, оттого что онъ вступилъ еще такимъ молодымъ на престолъ такого могущественнаго государства, сказалъ: ‘Да, но и Пріамъ въ этомъ возраст не былъ несчастенъ {Плутархъ Апотегма Спартанцевъ.}. То цари Македоніи, преемники великаго Александра, длаются столярами и писцами въ Рим,— то тираны Сициліи учителями въ Корин, побдитель полуміра и предводитель столькихъ войскъ длается несчастнымъ челобитчикомъ бродягъ офицеровъ царя Египетскаго: такъ дорого стоило великому Помпею продленіе жизни на пять или на шесть мсяцевъ! и во времена нашихъ отцовъ Людовикъ Сфорца, десятый изъ герцоговъ Миланскихъ, тотъ, при которомъ такъ долго волновалась вся Италія, не умираетъ ли плнникомъ въ Лош, но не прежде какъ проживши тамъ десять лтъ, что и было самымъ тяжелымъ въ его судьб’ {Потому что онъ былъ запертъ Людовикомъ XI въ желзную клтку. См. объ этомъ способ заточенія у Андрея Симона. Замтка о Сигн. . . . . и его плн въ желзной клтк. Парижъ 1853, broch, in 8.} не умираетъ ли самая прекрасная королева {Марія Стюартъ. Это не находятся въ изд. 1588 г. fol. 97. Леклеркъ.}, вдова величайшаго христіанскаго короля въ мір, отъ руки палача? недостойная и варварская жестокость! И тысячи подобныхъ примровъ, такъ какъ кажется, что подобно тому какъ грозы и бури негодуютъ на горделивую высоту нашихъ зданій, точно такъ и на неб есть и духи, завидующіе величію людей на семъ свт:

Usque adeo res humanas vis abdita quaedam

Obterit, et pulchras fasces, saevasque secures

Proculcare, ae budibrio eibi habere videtur! ¹)

¹) Настолько врно, что извстная тайная сила, разстроившая дла человка, разламываетъ блестящія скиры, жестокіе топоры, и какъ будто длаетъ изъ лихъ себ игрушку, Лукрецій V, 12, 81.

и кажется, что судьба караулитъ иногда въ назначенное время послдній день нашей жизни, чтобы показать свою власть, ниспровергнуть въ одинъ мигъ то, что она строила долгіе годы, и заставляетъ насъ воскликнуть вслдъ за Лаберіемъ.

Mimirum hac die

Una plus vixi mihi, quam vivendum fuit ¹).

¹) Я прожила, въ этотъ день несравненно боле, чмъ долженъ былъ бы. Макробій Сатурналіи II, 7.

Такимъ образомъ можно справедливо воспользоваться добрымъ совтомъ Солона, но потому что это философъ (для котораго милости и напасти судьбы не имютъ значенія ни счастья, ни несчастья, а почести и могущество суть случайности, почти безразличныя), я нахожу вроятнымъ, что онъ смотрлъ глубже, и хотлъ сказать, что это самое счастье нашей жизни, зависящее отъ спокойствія и довольства высокаго ума, и отъ увренности и твердости здоровой души, не нужно приписывать человку, пока онъ не съигралъ послдняго и безъ сомннія труднйшаго дйствія своей жизненной комедіи. Во всемъ остальномъ можетъ быть притворство: или прекрасныя разсужденіи о философіи помнятся нами только изъ приличія, или событія, не задвая насъ за живое, даютъ намъ возможность сохранять наше лицо всегда спокойнымъ, но въ этомъ послднемъ состязаніи между смертью и нами нечего больше притворяться, нужно говорить начистоту, нужно показать, что есть хорошаго на дн сосуда.

Nam verae voces tum demum pectore abimo

Ejiciuntur et cripitur persona, manct res ¹).

¹) Тогда то можно вызвать искреннія слезы изъ глубины нашей души, маска спадаетъ, человкъ остается. Лукрецій III 67.

Вотъ почему вс остальные поступки нашей жизни должны сводиться къ этому послднему моменту и провряться имъ, это главный день, это день суда надъ всми остальными днями, это день, говоритъ одинъ древній {Сенека. Epist. 102.}, который долженъ судить о всхъ моихъ прошлыхъ годахъ. Я предоставляю смерти оцнить плодъ моихъ трудовъ: мы тутъ то увидимъ, исходятъ ли мои рчи изъ устъ или изъ сердца. Я встрчалъ людей, вся жизнь которыхъ получила хорошую или дурную извстность благодаря ихъ смерти. Сципіонъ, тесть Помпея, достойною смертью измнилъ сложившееся прежде о немъ дурное мнніе {Ib. Epist. 24 V.}. Эпаминондъ, спрошенный о томъ, кого изъ трехъ онъ боле уважаетъ, Хабрія, Ификрата или самого себя,— отвтилъ: ‘Для того, чтобы разршить это, надо прежде видть, какъ мы будемъ умирать {Плутархъ. Апотегма.}. И въ самомъ дл, можно много отнять у человка, если не взвсить и не принять во вниманіе величіе и славу его кончины.

Господъ Богъ творитъ свою волю, какъ ему угодно, но въ мое время три самыхъ отвратительныхъ личности, которыхъ я только знаю по ихъ гнусной жизни, и самыя позорныя, умерли честною смертью, и_во всякомъ случа соотвтствовавшею даннымъ обстоятельствамъ въ совершенств. Бываетъ смерть храбрая и счастливая: я видлъ, какъ она {Плутархъ. Апотегма.} перерзала одному человку нить успха къ необыкновенному повышенію, и въ самый разгаръ его расцвта такимъ великолпнымъ концомъ, что, по моему мннію, его честолюбивые и смлые замыслы не представляли ничего столь возвышеннаго, какъ самый ихъ перерывъ, онъ пришелъ, не сдлавъ ни шага туда, куда желалъ, съ большимъ величіемъ и славой, чмъ мечталъ и надялся и опередилъ благодаря своей смерти власть и извстность, къ которымъ стремился въ своей жизни {Монтэнь врное говорить здсь о своемъ друг Этьенъ Лаборти, при смерти котораго онъ присутствовалъ въ 1663 г. Леклеркъ.}. При сужденіи о жизни другихъ, я всегда обращаю вниманіе на то, какъ перенесенъ былъ конецъ, и главное изученіе моей собственной направляю на то, чтобы съумть перенести его хорошо, т. е. спокойно и мужественно.

ГЛАВА XIX.
Что философствовать значитъ учиться умирать.

Цицеронъ говоритъ, что философствовать ничто иное, какъ готовиться къ смерти {Pata philosophorum vita comantatio mortis est. Tusc. quaest. I. 31.}. Это потому, что знаніе и созерцаніе нкоторымъ образомъ отвлекаютъ нашу душу отъ насъ самихъ, и занимаютъ ее отдльно отъ тла, что служитъ извстнымъ приготовленіемъ и сходствомъ со смертью, или же это оттого, что вся мірская мудрость и вс разсужденія сводятся наконецъ къ этому одному, научиться не бояться смерти. И въ самомъ дл, разумъ если не насмхается, то долженъ только стремиться сдлать насъ довольными, и вся его задача, однимъ словомъ, должна состоять въ томъ, чтобы дать намъ возможность жить хорошо и ‘въ свое удовольствіе’ — какъ говоритъ св. Писаніе {Эклезіастъ гл. III, ст. 12.}. Мннія всего свта согласны въ томъ, что удовольствіе есть наша цль, хотя для этого употребляютъ разныя средства, иначе ихъ изгнали бы сейчасъ же, такъ какъ кому охота слушать того, кто ради своей цли началъ-бы причинять намъ горе и непріятности? Въ этомъ отношеніи разномысліе между философскими сектами существуетъ только на словахъ, transcurramus nugas {Минуемъ скорй эти бездлицы. Сенека. Epist. 117.}, здсь боле упрямства и колкихъ словъ, чмъ прилично было бы такой святой профессіи: но за какую бы роль не взялся человкъ, онъ всегда вложитъ свое.

Что бы они не говорили, но даже въ добродтели конечная наша цль, къ которой мы стремимся, это наслажденіе,. Мн пріятно настойчиво имъ повторять это слово, которое они такъ не любятъ: и если оно означаетъ какое нибудь высочайшее удовольствіе и чрезмрную радость, то мы имъ боле обязаны содйствію добродтели, нежели помощи чего либо другаго. Это наслажденіе чмъ оно сильне, нервне, могуче и мужественне, тмъ оно боле дйствительно пріятно: и мы должны были бы назвать его именемъ удовольствія (plaisir), боле благосклоннаго и боле пріятнаго и естественнаго, а не именемъ силы {Vertu (добродтель) происходитъ отъ латинсісаго слова virtue, (добродтель, мужество), слово-же virtue есть производное отъ vir (мужъ) или vires (силы). Прим. ред.}, отъ которой мы это слово производимъ. Другое наслажденіе, уже боле низкое, если только оно заслуживаетъ такое прекрасное названіе, должно было бы быть въ соревнованіи съ нимъ, а не пользоваться преимуществомъ: я нахожу его мене свободнымъ отъ неудобствъ и недостатковъ, чмъ добродтель, независимо отъ того, что ощущеніе его боле преходяще, кратковременно и не прочно, у него тоже есть свои безсонныя ночи, воздержаніе и труды, и потъ и кровь, и кром этого, въ особенности рзкія страсти столь разнообразныя, и рядомъ съ нимъ, такое тяжелое пресыщеніе, что оно равносильно наказанію. Мы совершенно неправы, когда думаемъ, что эти неудобства служатъ для него какъ возбужденіе и усиленіе его сладости(подобно тому, какъ въ природ одну крайность можно оживить при помощи другой), и когда говоримъ, что приближеніе къ добродтели сопровождается такими послдствіями и трудностями, что она становится суровой и недосягаемой, тогда какъ они съ большой пользой, чмъ въ наслажденіи, облагораживаютъ, возбуждаютъ и усиливаютъ божественную и совершенную радость, которую добродтель доставляетъ намъ. Тотъ безъ сомннія вполн недостоинъ познать ее, кто находитъ, что плоды добродтели не вознаграждаютъ трудовъ, которыхъ она стоила, и кто не знакомъ ни съ ея прелестью и не уметъ пользоваться ею. Т люди, которые учатъ насъ, что поиски за добродтелью опасны и тяжелы, а наслажденіе ею пріятно — что говорятъ они намъ если не то, что она всегда непріятна? такъ какъ съ помощью какого человческаго средства можно достигнуть наслажденія ею? Самые совершенные люди довольствовались только тмъ, что стремились и приближались къ ней, не обладая ею. Но они ошибаются, потому что изъ всхъ удовольствій, которыя намъ извстны, даже поиски за добродтелью пріятны, въ предпріятіи уже отражается качество той вещи, къ которой оно направлено, потому что въ стремленіи заключается значительная и существенная часть результата. Счастье и блаженство, которое сіяетъ въ добродтели, наполняетъ все то, что подвластно ей, и пути въ ней, начиная съ перваго вступленія и кончая послдней границы ея. А главное благодяніе добродтели это презрніе къ смерти: благодаря этому средству наша жизнь длается безмятежной и спокойной, и мы можемъ вкушать чистое наслажденіе ею, безъ чего и всякое другое наслажденіе исчезаетъ.

Вотъ почему вс правила {Вс философскія секты, изд. III, 4, 1588 г.} сходятся и согласны между собой въ этомъ. И хотя они вс безъ исключенія заставляютъ насъ презирать страданіе, бдность и другія случайности, которымъ подвержена человческая жизнь, однако не для всхъ это одинаково, во первыхъ, потому, что эти случайности не настолько неизбжны (большая часть людей проводитъ жизнь, не испытавъ бдности, а другіе, не зная страданій и болзни, какъ напримръ Ксенофиллъ музыкантъ, который прожилъ сто шесть лтъ въ совершенномъ здоровьи) {Валерій Максимъ VIII 13, ext. 3.}, во вторыхъ потому, что въ крайнемъ случа смерть можетъ всему положить конецъ, когда намъ захочется, и пресчь разомъ вс другія неудобства. Но что касается смерти, она неизбжна:

Omnes eodem cogimus, omnium

Versatur urnn serius ocius

Sors exitura, et nos in aeternum

Exsilium impositnra cymbae ¹)

¹) Насъ всхъ влечетъ къ одной цли, судьба всхъ волнуется въ урн, чтобы войти немного раньше, немного позже, посадить насъ въ. лодку для вчнаго волненія. Горацій. Оды, II 3, 75.

и слдовательно, если она насъ страшитъ, то составляетъ постоянный предметъ мученія, которому нельзя помочь. Нтъ того мста, гд бы она насъ не настигла, мы можемъ постоянно оглядываться, то въ одну, то въ другую сторону, какъ въ опасной мстности, quae quasi saxum Tantalo, semper impendet. {Она всегда угрожаетъ, какъ скала Танталу, Цицер. De Finibus I 18.} Наши суды часто отсылаютъ казнить преступниковъ на то самое мсто, гд совершено преступленіе: во время пути вводите ихъ въ красивые дома, давайте имъ какую вамъ будетъ угодно изысканную пищу,

Non siculae dapos

Dukem elaborabunt saporem,

Non avium citharaeque cantus

Soin num reducent ¹).

¹) Самыя отборныя кушанья не пробудятъ ихъ вкусъ, пніе птицъ, звуки лиры не возвратятъ имъ сонъ. Горацій. Оды, III 1, 18.

неужели вы думаете, что это ихъ можетъ радовать, и что, такъ какъ конечная цль ихъ путешествія постоянно передъ ихъ глазами, она не испортитъ и не отниметъ у нихъ стремленія ко всмъ этимъ удобствамъ?

Audit iter, nunieratque dies, spatioque viarum

Medihir vitam, torquetuг peste future ¹).

¹) Онъ безпокоится о дорог, онъ считаетъ дни и соразмряетъ свою жизнь съ длиною пути, мучимый мыслью о казни, которая его ждетъ. Клавдій in Вир. II 137.

Цль нашего поприща смерть {Смерть послднее событіе, послдній актъ нашего поприща, но она не цль его. Наша истинная цль хорошо жить и сдлать себя счастливыми. Вотъ инстинктъ природы, и даже часть этого инстинкта состоитъ въ томъ, чтобы помшать намъ думать о смерти. Ежеминутно природа доставляетъ намъ развлеченія въ вид удовольствій или горестей и нердко слишкомъ постоянная мысль о смерти есть не боле, какъ злоупотребленіе разума, тогда какъ забвеніе о ней есть благодяніе природы. Серванъ.}, это необходимый предметъ нашего стремленія: если она насъ пугаетъ, неужели возможно сдлать хоть одинъ шагъ безъ волненія? Однимъ изъ средствъ простыхъ людей не думать о ней {Такъ какъ люди не могли вылечиться отъ смерти, нищеты и невжества, то придумали, чтобы быть счастливыми, не думать вовсе объ этомъ: это все, до чего они могли додуматься, чтобы утшиться въ столькихъ бдствіяхъ. Паскаль.}, но вслдствіе какого грубаго тупоумія находитъ на нихъ это невжественное ослпленіе? Нужно заставить ихъ взнуздать осла за хвостъ:

Quicapita ipse suo instituat vestigio retro ¹).

¹) Потому что въ своей глупости онъ хочетъ подвигаться задомъ. Лукрецій IV 474.

не мудрено, если они такъ часто попадаютъ въ западню. Этихъ людей можно испугать однимъ упоминаніемъ о смерти, и большая часть изъ нихъ открещивается отъ нея, какъ отъ дьявола. И такъ какъ о смерти упоминается въ духовныхъ завщаніяхъ, не ждите, чтобы они занялись имъ пока врачъ непроизнесъ надъ ними смертнаго приговора: и Богъ знаетъ тогда, находясь между страданіемъ и страхомъ какое дльное ршеніе должны вы будете ожидать отъ нихъ. Оттого что этотъ звукъ слишкомъ непріятно поражаетъ ихъ слухъ, и оттого что этотъ голосъ имъ казался зловщимъ. Римляне научились смягчать это слово, и выражать его перифразою: вмсто того чтобы сказать ‘онъ умеръ’ они говорили: Онъ пересталъ жить, онъ отжилъ {Плутархъ, жизнь Цицерона 9, 22.}, они, успокаиваются, лишь бы сказать, что это была жизнь, хотя и прошедшая. Мы отъ нихъ заимствовали наше feu matre lean. При извстномъ случа, какъ говорятъ, слово стоитъ денегъ. Я родился между одиннадцатью и двнадцатью часами въ послдній день февраля тысяча пятьсотъ тридцать третьяго года, какъ мы теперь считаемъ, начиная съ января. {По повелнію Карла IX, данному съ 1563 г., начало года было опредлено 1 января, до того онъ начинался съ пасхи. Поэтому 1 января 1563 года стало 1 днемъ 1564. Амори Дюванъ.} Только ровно пятнадцать дней, какъ мн окончилось тридцать девять лтъ: мн нужно по крайней мр еще столько же прожить {Монтэнь не получилъ чего ему нужно было, потому что онъ умеръ въ 1592 г.— на шестидесятомъ году. Дюванъ.}. Однако было бы безуміемъ остерегаться думать о столь отдаленномъ предмет. И что же? Молодые и старые разстаются съ жизнію при одинаковыхъ условіяхъ, никто не покидаетъ ее иначе, какъ если бы только что вступилъ въ нее, да и нтъ того дряхлаго человка, который бы не думалъ, что ему только двадцать лтъ, если онъ видитъ передъ собой Маусаила. Боле того, несчастный безумецъ, кто установилъ предлы твоей жизни? Ты основываешься на басняхъ врачей, посмотри лучше на дйствительность и на опытъ. Принимая во вниманіе обычный ходъ вещей, ты давно {Все, что Монтэнь говоритъ здсь, особенно замчательно оттого, что первый между всми писателями своего времени, онъ пускается въ размышленіе о среднемъ предл человческой жизни. Костъ.} живешь благодаря необычайному снисхожденію: ты перешелъ обычные предлы жизни. И чтобъ доказать это, сосчитай насколько боле изъ твоихъ знакомыхъ умерло, прежде нежели достигнувъ твоихъ лтъ: сдлай списокъ тмъ, которые славою облагородили свою жизнь, и я буду биться объ закладъ, что найду боле такихъ, которые умерли до, нежели посл тридцати пяти лтъ. Вполн разумно и благочестиво брать примры съ человческой природы Іисуса Христа, онъ же окончилъ жизнь тридцати трехъ лтъ. Самый великій человкъ, просто человкъ Александръ, умеръ также въ этомъ возраст. Какъ много у смерти способовъ настигать насъ врасплохъ!

Quidquisque vitet, nunquum homini satis

Cantuw est in horae ¹),

¹) Человкъ никогда не можетъ достаточно предвидть, какое несчастіе ему угрожаетъ. Горацій. Оды, II. 18.

я оставляю въ сторон горячки и плевриты: кто бы когда нибудь подумалъ, что одинъ изъ герцоговъ Бретанскихъ {Ioann II ум. въ 1305 г.} будетъ задушенъ благодаря давк, какъ это случилось при възд папы Климента, моего сосда {Мой сосдъ, потому что Папа Климентъ V былъ никто другой, какъ Бертрандъ де Торъ, архіепископъ Бордосскій.} въ Ліонъ. Разв ты не знаешь, какъ одинъ изъ нашихъ королей былъ убитъ во время игры {Генрихъ II смертельно раненый на турнир 10 іюля 1559 г.} и одинъ изъ его предковъ не умеръ ли отъ того, что его толкнулъ поросенокъ {Филиппъ старшій, сынъ Людовика Толстаго.}? Напрасно Эсхилъ, которому угрожалъ домъ паденіемъ, держится на сторож, вотъ онъ вдругъ и убитъ черепахой, которую выпустилъ изъ когтей орелъ въ неб {Валерій Максимъ. IX. 12. ехt. 2.}, иной умеръ отъ винограднаго зернышка {id. ibid. ext. 8.}, одинъ императоръ отъ царапины гребня, въ то время, какъ онъ чесался, Эмилій Лепидъ — отъ ушиба ноги о порогъ своей двери {Плиній. Естествен. исторія. VII. 38.}, и Овфидій отъ того, что ударился о дверь, входя въ залу совта, въ объятіяхъ женщинъ умерли преторъ Корнелій Галлъ, Тигиллинъ караульный начальникъ въ Рим, Лудовикъ, сынъ Гюи Гонзаго, маркизъ Мантуанскій и еще худшіе примры: Спевзиппъ философъ платоникъ и одинъ изъ нашихъ папъ. Бдный Бебій, судья, даетъ тяжущемуся на суд восьмидневную отсрочку, а между тмъ его самаго настигла болзнь потому что пришелъ его конецъ, а Каю Юлію врачу, который смазывалъ глаза больному, вдругъ смерть смыкаетъ его собственныя очи, и говоря о себ самомъ, я могу привести въ примръ моего брата, капитана Сен-Мартенъ, двадцати трехъ лтъ, который, играя въ мячъ, получилъ ушибъ немного выше праваго уха, безъ всякой видимой контузіи или пораненія, онъ даже не слъ и не отдохнулъ, но спустя пять или шесть часовъ умеръ отъ апоплексіи, которая была вызвана этимъ ушибомъ.

Такъ какъ такіе частые и обыкновенные примры проходятъ передъ нашими глазами, то возможно ли освободиться отъ мысли о смерти, и чтобы намъ не казалось ежеминутно, что она держитъ насъ за ворохъ? Что за нужда, скажете вы мн, какъ бы тамъ ни было, лишь бы не безпокоиться этимъ? Я того же мннія: и какимъ бы путемъ не укрыться отъ? ударовъ, хотя бы при помощи телячьей шкуры, не я остановлюсь передъ этимъ, такъ какъ съ меня довольно проживать спокойно и я не пренебрегаю самой лучшей забавой которую могу себ доставить, хотя бы вы и не назвали ее славной и достойной подражанія,

Praetulerim… delirus inersque videri,

Dum me a delectent mala me, vel denique fallant,

Quam sapere et ringi ¹).

¹) Я бы предпочелъ казаться безумнымъ, дуракомъ, лишь бы мои заблужденія длали меня счастливымъ, или чтобы я не сознавалъ ихъ, чмъ быть мудрымъ, и выходить изъ себя. Горацій. Epist. II. 2. 126.

Но глупо воображать достигнуть чего нибудь этимъ путемъ. Люди ходятъ, приходятъ, толкутся, танцуютъ, о смерти нтъ и помину: все это прекрасно, но, за то, когда она является или за ними, или за ихъ женами, дтьми и друзьями, застигая ихъ врасплохъ и неподготовленными, какія мученія, какіе крики, какое бшенство и какое отчаяніе удручаетъ ихъ. Видали ли вы когда либо что нибудь боле приниженное, измнившееся, смущенное? Нужно раньше позаботиться объ этомъ: и эта звроподобная безпечность, даже если бы она могла поселиться въ голов разумнаго человка, что я нахожу совсмъ невозможнымъ, слишкомъ дорого намъ обходится. Если бы смерть былъ врагъ, котораго можно избжать, я посовтовалъ бы употребить въ дло оружіе трусости: но такъ какъ это невозможно, такъ какъ она ловитъ и труса, и бглеца, также какъ и честнаго человка,

Nempe et fugacem persequitur virum,

Nec parcit imbellis juventae

Proplitibus timidoque tergo ¹),

¹) Она преслдуетъ бглеца, она не щадитъ труса, который поворачиваетъ спину. Горацій. Оды III. 2, 111.

и такъ какъ никакой закалъ брони не защититъ отъ нея,

Ille licet ferro caatus secondat et acre,

Mors tarnen inclusum protrehet inde caput ¹),

¹) Хотя осторожный человкъ закрывается желзомъ и мдью, однако смерть достаетъ оттуда его голову. Проперцій. III. 18, 17.

то научимся спокойно защищаться и бороться съ нею: и для начала, чтобы лишить ее ея главнаго преимущества надъ нами, выберемъ путь совершенно противоположный обыкновенному, отнимемъ отъ нея необычайность, войдемъ въ сношеніе съ нею, пріучимся къ ней, не будемъ ни о чемъ такъ думать, какъ о смерти, ежеминутно будемъ представлять ее нашему воображенію и во всхъ видахъ, споткнется ли лошадь, упадетъ ли черепица, при малйшемъ укол булавки, вдругъ обдумаемъ: ‘Ну и чтожь! если бы даже это была сама смерть!’ и затмъ не будемъ поддаваться и пересилимъ себя {Это превосходная вещь учиться умирать, все изученіе мудрости разршается этою цлью. Тотъ недурно воспользовался жизнью, кто научился достойно умирать, жизнь потеряна для того, кто не уметъ хорошо окончить ее… Не можетъ хорошо жить тотъ, кто не помнить о смерти, однимъ словомъ, наука умирать,— есть наука о свобод, о томъ, какъ ничего не бояться, какъ жить спокойно и безмятежно, безъ нея нтъ никакого удовольствія жить, такъ же, какъ и пользоваться тмъ, что всегда боишься потерять. Шарронъ.}. Среди празднествъ и веселія будемъ всегда имть въ виду этотъ припвъ, напоминающій наше положеніе, и пусть удовольствіе не увлекаетъ насъ настолько сильно, чтобы порою намъ не приходило въ голову, какъ часто и какимъ различнымъ образомъ нашему веселью угрожаетъ смерть. Такъ длали египтяне, которые, среди своихъ пиршествъ, вмст съ лучшими яствами приказывали приносить сухую мумію человка, которая служила-бы предостереженіемъ гостямъ.

Omnem credo diem tibi diluxisse supremum

Grata superveniet, quae non sperabitur hora! ¹)

¹) Вообрази, что каждый день послдній, который свтитъ для тебя, и каждый часъ, на который ты не разсчитывалъ, покажется пріятнымъ. Горацій. Epist. I. 4, 13.

Неизвстно, гд смерть ожидаетъ насъ: будемъ-же ждать ее везд. Размышленіе о смерти есть размышленіе о свобод: кто научился умирать, тотъ разучился быть рабомъ: нтъ ничего худого въ жизни для того, кто хорошо понялъ, что потеря жизни не есть зло: умнье умирать освобождаетъ насъ отъ всякаго, подчиненія и стсненія. Павелъ Эминій отвтилъ посланному несчастнаго царя Македоніи его плнника, съ тмъ чтобы просить его не вести его въ его тріумф: ‘Пускай онъ обратится съ этой просьбой къ себ самому’ {Плутархъ. Жизнь Павла Эминія. 907. Циц. Tusc. V. 110.}.

И въ самомъ дл, трудно, чтобы искусство и изобртательность помогли длу, если природа не приложитъ свою руку {Природа больше длаетъ чмъ философія, чтобы избавиться отъ страха смерти, она избавляетъ насъ отъ него страданіями, которыя занимаютъ насъ, или надеждой, которая развлекаетъ. Серванъ.}. Я по природ не меланхоликъ, но. мечтатель, нтъ ничего, чмъ-бы я столько всегда занимался, какъ представленіями о смерти, даже въ самую безпутную пору моей жизни, lucundum quum aetas florido ver ageret {Когда мой цвтущій возрастъ переживалъ свою веселую весну. Катуллъ. 1. XIII.}.

Иной думалъ, что среди женщинъ и игръ я не могъ превозмочь нкоторой ревности или неопредленности какой-нибудь надежды, между тмъ какъ я разсуждалъ самъ съ собой объ извстной личности которая нсколько дней передъ тмъ заболла горячкой, и объ ея смерти, посл возвращенія съ подобнаго-же праздника, съ головой такъ-же полной беззаботности, любви и удовольствій, какъ и моя, и поэтому, у меня, звучало въ ушахъ:

Iam luerit, nec post unquam revocare licebit ¹).

¹) Скоро настоящаго не станетъ и мы не будемъ въ cостояніи снова призвать его. Лукрецій. III, 9, 28.

но я такъ-же мало морщился отъ этой мысли, какъ и отъ всякой другой. Невозможно, чтобы мы сначала не ощущали уколовъ отъ подобныхъ размышленій, но управляя ими и провряя ихъ, подъ конецъ привыкаешь, безъ сомннія, къ нимъ: иначе, что до меня касается, я былъ-бы въ постоянномъ страх и волненіи, потому что никогда человкъ такъ мало не врилъ въ свою жизнь, никогда человкъ не придавалъ меньше значенія ея продолжительности, ни крпкое здоровье, которымъ до сихъ поръ я пользовался и которое рдко измняло мн, не можетъ увеличить надежду на нее, ни болзни не могутъ уменьшить ее, мн ежеминутно кажется, что я ухожу и я безпрестанно повторяю себ: ‘Все, что можетъ быть сдлано въ другой день, можетъ быть сдлано и сегодня’. И въ самомъ дл, опасности и случайности мало или совсмъ не приближаютъ насъ къ нашему концу: и если мы подумаемъ, сколько милліоновъ другихъ случаевъ висятъ надъ нашими головами и безъ этого, который намъ кажется боле всего намъ угрожаетъ, то мы найдемъ, что здоровы-ли мы или больны, на мор или у себя дома, на войн или въ мирное время смерть равно близка намъ. Nemo altero fragilior est, nemo lin crastinum sui certzior {Никто не слабе другаго, никто не увренъ боле другихъ въ завтрашнемъ дн. Сенека. Epist. 91.}. Чтобы окончить все то, что мн остается сдлать прежде чмъ умереть, всякое свободное время мн кажется короткимъ, хотя-бы это былъ цлый часъ.

Кто-то, перелистывая на-дняхъ мои записныя книжки, нашелъ замтку, насчетъ чего-то, что я хотлъ, чтобы было сдлано посл моей смерти: я разсказалъ ему, какъ это и было въ дйствительности, что находясь въ разстояніи только одного лье отъ моего дома, бодрый и здоровый, я поторопился внести эту замтку, чтобы не быть увреннымъ, въ возвращеніи къ себ. Какъ тотъ, кто постоянно живетъ съ своими собственными мыслями и носится съ ними, я готовъ почти ежеминутно, насколько могу, и появленіе смерти не скажетъ мн ничего новаго. Нужно всегда быть обутымъ и готовымъ пуститься въ путь, насколько это зависитъ отъ насъ и въ особенности стараться думать тогда только о себ,

Quid brevi bortes jaculamur aeno

Multa ¹).

¹) Зачмъ мы въ короткій нашъ вкъ замышляемъ такъ много? Горацій. Оды. II. 16, 17.

потому что намъ и безъ того будетъ довольно дла. Одинъ жалуется, боле чмъ на самую смерть, на то, что она прескаетъ путь къ славной побд, другой, что ему нужно уходить, прежде чмъ онъ усплъ выдать дочь замужъ или докончить воспитаніе своихъ дтей. Одинъ сожалетъ объ обществ своей жены, другой о своемъ сын, какъ о главной пріятности своего существованія. Я же теперь, благодаря Бога, и въ такомъ положеніи, что могу покинуть міръ, когда Ему будетъ угодно, не сожаля ни о чемъ {Эту мысль осуждали, какъ зараженную эгоизмомъ, Серванъ говоритъ что ‘настоящая философія предписываетъ иногда плакать’.}. Я всюду развязываю себя, простился со всми, исключая съ самимъ собой. Никогда человкъ не готовился покинуть міръ боле всецло и совершенно и не отршался такъ вполн отъ всего, чмъ я надюсь это сдлать. Т смерти самыя здоровыя, которыя самыя мертвыя.

… Miser! о miser! (aiunt) omnia ademit

Una dies inpesta roihi tot praemis vitae ¹),

¹) О я несчастный! несчастный! говорятъ они, одинъ день лишаетъ меня всхъ благъ жизни. Лукрецій. III. 9—11.

а строитель говоритъ:

Manent opera interrupts, minaeque

Murorum indentes ¹).

¹) Остаются прерванными работы и высокія угрожающія стны. Энеида. IV. 88.

Ничмъ не нужно такъ долго заниматься или, по крайней мр, не съ такимъ напряженіемъ, чтобы страстно желать видть его конецъ. Мы рождены для труда.

Quuni moriar, medium soluaret inter opus ¹).

¹) Я хочу, чтобы смерть застала меня за работой. Овид. amus II 10. 86.

Я хочу, чтобы были дятельны, и чтобы какъ можно дольше исполняли обязанности, налагаемыя жизнью: я хочу, чтобы смерть нашла меня сажающимъ капусту, но безъ всякой излишней заботы какъ о ней, такъ и о моемъ плохомъ сад. Я видлъ одного умирающаго человка, который въ послднюю минуту жизни не переставалъ жаловаться на то, что судьба прерывала нить историческаго сочиненія, которое онъ читалъ, на пятнадцатомъ или шестнадцатомъ изъ нашихъ королей.

Illud in his rebus nun addunt, nec tibi earum

Tam desiderium rerum super insidct una ¹).

¹) Они не прибавляютъ, что смерть, которая отнимаетъ у насъ наше имущество, избавляетъ насъ въ то же время отъ сожалнія о потер ихъ. Лукрецій III 918.

Нужно освобождаться отъ такихъ низкихъ и вредныхъ стованій. Точно также какъ наши кладбища устроены около церквей, въ самыхъ людныхъ частяхъ города, для того, чтобы пріучить, какъ говоритъ Ликургъ {Плутархъ. Жизнь Ликурга ч. 10.}, простой народъ, женщинъ и дтей не пугаться при вид мертваго человка, и для того, чтобы постоянное зрлище костей, могилъ и похоронъ напоминало бы намъ о нашей участи:

Quin ctiam exhilare viris convivia Caede

Mos olim, et miscere epulis spectacula dira

Certantum ferro, saepe et super ipsa cadentuin ¹)

Pocula, respersis non parco sanguine menais.

¹) Это былъ прежде обычай оживлять пиршества убійствами и среди обда предлагать зрлище сражающихся, которые убивали другъ друга съ мечемъ въ рук, часто они падали на кубки и заливали столы потоками крови. Силлій Италійс. XI 51.

и какъ египтяне показывали присутствующимъ по окончаніи своихъ пиршествъ изображеніе смерти и заставляли восклицать: ‘Пей и веселись, потому что мертвый ты будешь такимъ’, такъ и я пріучилъ себя не только постоянно имть смерть на ум, но и на язык. И нтъ ничего, о чемъ бы я такъ охотно разспрашивалъ какъ о смерти людей и какое при этомъ они произнесли слово, какъ они держали себя, какое у нихъ было лицо’, нтъ разсказовъ, на которые я бы охотне обращалъ вниманіе: и по выбору моихъ примровъ видно, что я имю особенное предпочтеніе къ этому предмету. Если бы я былъ писатель, я бы составилъ объяснительный перечень разнообразныхъ смертей. Кто научилъ бы людей умирать, научилъ бы ихъ жить: Дицеархъ написалъ правда одну у книгу съ подобнымъ заглавіемъ, но съ другою и мене полезною цлью {Циц. De officii II, 5.}.

Мн скажутъ, что дйствіе настолько превосходитъ мысль, что нтъ того искусства, которое устояло бы, когда доходишь до конца. Пускай ихъ говорятъ: конечно предусмотрительность даетъ большое преимущество: и потомъ разв это мало дойти до этого конца безъ смущенія и волненія? Боле того: сама природа помогаетъ намъ и ободряетъ насъ {Долгая болзнь кажется посавлена между жизнью и смертью, для того чтобы сама смерть сдлалась бы облегченіемъ, и для тхъ, кто умираетъ, и для тхъ, кто остается. Ла-Брюеръ.}, если это внезапная и насильственная смерть, мы не имемъ времени ея бояться, если она иная, я замчаю, что по мр того, какъ болзнь длаетъ большіе успхи, я естественно начинаю презирать жизнь. Я нахожу, что мн несравненно трудне переварить мысль о смерти, пока я здоровъ, чмъ когда я въ жару: тмъ боле, что я уже не такъ дорожу удобствами жизни, такъ какъ начинаю терять возможность пользоваться ими, и находить въ нихъ удовольствіе, я тогда смотрю на смерть несравненно мене испуганными глазами. Это даетъ мн право надяться, что чмъ больше я буду удаляться отъ первой и приближаться ко второй, тмъ для меня станетъ легче замна одной другою. Точно также я во многихъ случаяхъ проврилъ на себ слова Цезаря {De Belle Gallico VII. 84.}, что часто предметъ намъ кажется большимъ издали, чмъ вблизи: я нашелъ, что когда я былъ здоровъ, я ощущалъ боле отвращенія подвергнуться болзни, нежели когда испытывалъ ее на дл. Довольство жизнью, радости, сознаніе силы, длаютъ для меня противоположное состояніе настолько несоразмрнымъ съ тмъ, въ какомъ я нахожусь, что силою воображенія я вдвойн преувеличиваю и тягость болзни, и представляю ее себ боле обременительной, чмъ когда я выношу ее на плечахъ. Надюсь такъ будетъ и тогда, когда придетъ смерть. Взглянувъ на эти измненія и постепенный упадокъ, которымъ мы подвергаемся, мы поймемъ, какимъ образомъ природа скрываетъ отъ насъ видъ нашихъ потерь и нашего ухудшенія, что остается у старика отъ его юношеской силы и отъ его прошлой жизни?

Heu! scnibus vitae portio quanta manet ¹).

¹) Ахъ! какая малая часть жизни остается у стариковъ. Максиміана нев.— Pseudo Gallus I, 16.

Цезарь забавно отвтилъ, глядя на дряхлый видъ одного усталаго и разбитаго солдата своей гвардіи, пришедшаго просить отпуска, чтобы умереть: ‘Ты, стало быть, думаешь, что еще живешь?’ {Сенека. Epist. 77.}.

Если бы переходъ былъ внезапный, я сомнваюсь, чтобы кто нибудь изъ насъ былъ способенъ перенести подобную перемну: но такъ какъ природа собственноручно ведетъ насъ, съ отлогаго склона, мало по малу, со ступени на ступень, она насъ доводитъ до этого жалкаго положенія, и пріучаетъ насъ къ нему, такъ что мы не чувствуемъ ни малйшаго потрясенія, когда молодость замираетъ въ насъ, что въ сущности, и на самомъ дл есть боле тяжелая смерть, нежели настоящая смерть гаснущей жизни, и нежели смерть старости, такъ что скачекъ отъ несчастнаго бытія къ небытію не такъ труденъ, какъ отъ цвтущаго бытія къ тяжелому и горькому. Когда тло сгорблено и согнуто, оно иметъ меньше силы, чтобы выдержать тяжесть? Точно также и наша душа: ее нужно воспитать и пріучать бороться съ этимъ противникомъ. Невозможно, чтобы душа успокоилась пока она его бояться, если же она пріобртаетъ увренность, то она можетъ похвастаться тмъ (что какъ бы превосходитъ человческій удлъ), что безпокойство, мученіе и страхъ, даже малйшее неудовольствіе не могутъ поселиться въ ней.

Non vultus instantis tyranni,

Mente quatit solida, neque Auster,

Dux inquieti turbidus Adriae,

Nec fulminantis magna jovis manus ¹).

¹) Ничто не можетъ поколебать его душу, ни угрожающій взоръ тирана, ни Листеръ, необузданный властелинъ Адріатики, ни могущественная рука Юпитера Громовержца. Горацій. Оды III. 83.

Она стала госпожей своихъ страстей и похотей, господней нищеты, стыда, бдности и всхъ другихъ превратностей судьбы. Кто можетъ, пускай пріобртаетъ это преимущество. Въ этомъ-то и. заключается истинная и высшая свобода, которая позволяетъ намъ презирать насиліе и несправедливость, и смяться надъ тюрьмой и оковами.

Id manicis et

Compedibus, saevo te sub custode tenebo.

Ipse deus, simul atque volatn, me solvet. Opinor.

Hoc sentit: Moriar: Mora ultima linea rerum est ¹).

Наша религія не имла боле надежнаго человческаго основанія, какъ презрніе къ жизни. Не только убжденіе разума призываютъ насъ къ этому, такъ какъ зачмъ бояться лишиться вещи, о которой нельзя сожалть, когда ее потеряешь, но также и то соображеніе, что если намъ угрожаютъ столь разнообразные виды смерти, то не хуже ли бояться ихъ всхъ, нежели перенести одну? Не все ли равно когда это случится, разъ смерть неизбжна? Человку, сказавшему Сократу: тридцать тирановъ приговорили тебя къ смерти, онъ отвчалъ: ‘а природа — ихъ’ {Я буду держать тебя закопаннымъ по рукамъ и ногамъ, подъ присмотромъ жестокаго тюремщика.— Богъ освободитъ меня, какъ только я захочу этого — Онъ такъ отвчалъ: я умру, смерть конецъ всему. Горацій. Epist. I, 16, 76.}! Какая глупость огорчаться въ минуту перехода къ избавленію отъ всякой печали! Какъ наше появленіе на свтъ принесло намъ знакомство со всмъ тмъ, что окружаетъ насъ, точно также съ нашей смертью наступитъ смерть всхъ вещей. Поэтому то, такое же безуміе стовать на то, что черезъ сто лтъ мы не будемъ жить, какъ и на то, что сто лтъ тому назадъ мы не жили. Смерть есть начало другой жизни: такъ же плакали мы, столько же стоило намъ вступленіе въ эту жизнь, такъ же сбросили мы нашу прежнюю оболочку, вступая сюда. Ничто нельзя назвать скорбью, что случается только однажды. Разв разумно такъ долго бояться вещи столь кратковременной? Долговременное и кратковременное житье — все одно благодаря смерти: такъ какъ понятіе о долгомъ и короткомъ не приложимо къ вещамъ, которыя боле не существуютъ. Аристотель говоритъ, что въ рк Гинанис встрчаются маленькія животныя, которыя живутъ всего одинъ день: то, которое умираетъ въ восемь часовъ утра, умираетъ въ молодости, то. которое умираетъ въ пять часовъ вечера, умираетъ въ старости {Циц. Tuscul. I, 39.}. Кто изъ насъ не посмется если придать значеніе счастья или несчастья, этому моменту продолжительности? Большая или меньшая продолжительность нашей жизни не мене смшна, если мы сравнимъ ее съ вчностью, или даже съ долговчностью горъ, ркъ, звздъ, деревьевъ, и наконецъ нкоторыхъ животныхъ {Сенека. Утшеніе Марцію. с. 20 L.}.

Но природа принуждаетъ насъ къ этому. ‘Уходи, говоритъ она {Мн кажется, что Монтэнь превосходитъ самого себя, когда онъ насъ увщеваетъ закалять нашу душу противъ страха смерти. Его стиль длается благороднымъ, смлымъ, строгимъ, въ подражаніе Лукрецію, онъ заставляетъ природу обращаться къ человку, но слова, которыя онъ ей влагаетъ, принадлежатъ ему… Эта возвышенность сохраняется впродолженіи всей рчи природы: здсь встрчаются нсколько глубокихъ мыслей, которыя заставляютъ душу углубиться въ самую себя. Виллемэнъ.}, изъ этого міра, также какъ ты сюда вошелъ. ‘Тотъ же переходъ отъ смерти къ жизни, который ты совершилъ безъ страсти и безъ боязни, соверши еще разъ отъ ‘жизни къ смерти. Твоя смерть одна изъ частей міроваго порядка, это частица міровой жизни:

Inter se mortaks mutuu vivant.

Et, quasi cursores vitai lumpadn tradunt ¹).

¹) Смертные передаютъ другъ другу бытіе, какъ скороходы изъ рукъ въ руки свтильники жизни. Лукрецій. II, 75, 78.

‘Измню-ли я ради тебя это чудное сплетеніе вещей. Смерть есть условіе твоего созданія, одна изъ частей тебя самого, ты бжишь отъ самого себя. Твое бытіе, которымъ ты наслаждаешься, одинаково участвуетъ какъ въ смерти, такъ и въ жизни. Первый день твоего рожденія направляетъ тебя какъ къ жизни, такъ и къ смерти:

Prima, quac vitani dedit, liera, carpsit¹)

Nascentes murimur: finisque ab origine pendet ²)

¹) Часъ, который видлъ наше рожденіе, уменьшилъ нашу жизнь. Сенека. Here. fur. act. 3, chor., v. 874.

²) Родиться — значитъ начинать умирать, послдній моментъ нашей жизни есть послдствіе перваго. Манлій. Астрономія. IV, 16.

‘Ты отнимаешь у жизни столько, сколько ты живешь, это на ея счетъ. Постоянное дло твоей жизни строить смерть. Ты мертвъ, пока ты живъ, потому что ты миновалъ смерть, когда ты боле не живешь, или, если это теб боле нравится, ты умеръ посл жизни, но во время жизни ты умирающій, и смерть несравненно тяжеле отзывается на умирающемъ, нежели на мертвомъ, и живе и боле существенно. Если ты съ пользой провелъ жизнь, ты насытился ею: уходи довольный.

Cur non ut plenus vitae convive recedis? ¹)

¹) Почему ты не оставляешь жизнь, какъ насытившійся гость? Лукрецій III, 51.

‘Если ты не съумлъ воспользоваться ею, если она была для тебя безполезна, что теб изъ того, что ты ее потерялъ? для чего она теб еще нужна?

Cur amplius addere quaeris,

Rursuin quod pereat male, et ingratum occidat omne ¹).

¹) Зачмъ ты хочешь больше жить, чтобы дня пропадали безъ пользы, и вытерпть только горе? Лукрецій. III, 914.

‘Жизнь сама по себ ни хороша, ни дурна, добро и зло занимаютъ то мсто, которое ты имъ отводишь. И если ты прожилъ одинъ день, ты все видлъ: одинъ день похожъ на вс дни. Нтъ ни иного свта, ни иной ночи {Трусы… сердятся, что умираютъ молодыми… имъ жаль оставить всхъ, и почему? Ты тутъ все видлъ одинъ день похожъ на вс дни, нтъ ни другаго свта, ни другой ночи, инаго солнца, инаго порядка въ мір: въ крайнемъ случа можно видть все въ годъ: впродолженіи его вы видите молодость, юношество, зрлый возрастъ и старость міра: искусство состоитъ въ томъ, гтобы начинать сначала. Шарронъ.}. Это солнце, эта луна, эти звзды, это расположеніе то же самое, которымъ наслаждались твои предки и которыя будутъ привлекать вниманіе твоихъ правнуковъ.

Non alium videra patres aliumne nepotes

Adspicienl ¹).

¹) Это, что видли наши отцы, это то, что увидятъ наши внуки. Могилій. I, 529.

‘И въ крайнемъ случа, распредленія и разнообразія дйствій моей комедіи вполн хватаетъ только на годъ. Если ты обратилъ вниманіе на смну моихъ четырехъ временъ года, ты увидлъ, что он заключаютъ въ себ дтство, юношество, зрлый возрастъ и старость міра, онъ показалъ все свое искусство, онъ уметъ только снова начинать сначала, это будетъ всегда одно и то же.

Versamur ibidem, atque insumus usque¹)

Atque in se sun per vestigia volvitur annus²).

¹) Мы вертимся постоянно въ одномъ круг и мы остаемся заперты съ немъ. Лукрецій. III, 1093.

²) Сонъ безостановочно начинаетъ тотъ же путь, который онъ разъ уже прошелъ. Виргилій. Георгики. 11, 402.

‘Я не бралась придумывать теб другія новыя препровожденія времени:

Nam tibi praeterea quod machiner, inveniamque,

Quod placent, nihil est: eadem sunt omnia semper. ¹)

¹) Я не могу найти ничего другаго, чтобы угодить теб. Все будетъ всегда то же самое. Лукрецій. III, 957.

‘Равенство одна изъ главныхъ составныхъ частей справедливости. Кто можетъ жаловаться, что его включили туда, куда вс включены? Оттого, сколько-бы ты не прожилъ, ты не можешь ничего сбавить съ того времени, впродолженіи котораго ты долженъ быть мертвъ, и это напрасно, ты такъ долго будешь въ этомъ состояніи, котораго ты опасаешься, какъ будто ты умеръ въ младенчеств:

Licet quot vis vivendo vincere secla,

Mors aeterna tarnen nihilominus ilia manebit ¹).

¹) Торжествуйте надъ вками, жива какъ долго вы хотите, смерть тмъ не мене будетъ вчна. Лукрец. III, 1103.

‘И такъ, я тебя поставлю въ такое положеніе, въ которомъ ты не будешь имть повода къ неудовольствію,

In vera nescis nullum fore morte alium te,

Qui posait virus tibi te lugere peremptum,

Stunsque inceutem? ¹)

¹) Разв ты не знаешь, что смерть не оставитъ въ живыхъ твоего двойника, который, живя, будетъ оплакивать тебя, стоя надъ твоимъ трупомъ? Лукр. III, 89?

‘и въ которомъ ты не будешь желать жизни, которую ты такъ оплакиваешь,

Nec sibi enim qinsquam tum se vitamque requirit,

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Nec desiderium nostri nos aflicit ullum ¹).

¹) Тогда никто не заботится ни о жизни, ни о себ самомъ… тогда у насъ не остается никакого сожалнія о себ самомъ. Id. Ibid. III, 932, 935

‘Смерть не такъ страшна, какъ ничто еслибы было что ‘нибудь меньшее чмъ ничто:

Multo… mortem minus ad nos esse putandum

Si minus esse potest, quam quod nihil esse videmus ¹).

¹) Смерть должна быть еще ничтожне въ нашихъ глазахъ, если однако можно установить уменьшительное, говоря о небытіи. Лукрец. 939.

‘она до тебя не касается, ни пока ты живъ, ни когда ты умеръ, живаго потому, что ты существуешь, мертваго потому, что тебя боле нтъ. Боле того, никто не умираетъ раньше своего срока, то время, которое остается посл тебя, также мало принадлежало теб, какъ и то, которое протекло до твоего рожденія, и тоже тебя не касается.

Respire enim, quam nil nd nos anteacia vetustas

Temporis aeterni fuerit ¹).

¹) И въ самомъ дл, посмотрите на протекшія столтія, не то-же ли самое он для насъ, какъ будто ихъ никогда не было. Id. ibid. 985.

‘Когда-бы твоя жизнь не кончилась, она вся тутъ. Польза отъ жизни не въ продолжительности, а въ употребленіи ея: иной долго жилъ, хотя и мало жилъ. Будь на готов, пока ты еще здсь, не отъ тебя зависитъ количество лтъ, но можетъ зависть, чтобы ты довольно прожилъ. Неужели ты, думаешь никогда не дойти туда, куда безпрестанно направлялся? да и кром того нтъ такой дороги, которая не имла-бы своего выхода. А если сообщество можетъ тебя нсколько утшить, міръ не идетъ-ли по тому-же пути, по которому и ты идешь?

…Omnia te, vita perpfuncta, sequentur ¹).

¹) Будущіе народы будутъ слдовать за вами. Лукрецій. III, 981.

‘Все не обречено-ли одинаковой участи съ тобой? есть-ли вещь, которая-бы не старлась вмст съ тобой? Тысячи животныхъ и тысячи другихъ существъ умираютъ въ одно время съ тобой.

Nam nox nulla diem, neque noctem nuroru sequnta est,

Quae son audieret mixtos vagi ti bus acgris

Ploratus, mortis comits et puneris atri ¹).

¹) Ни одна ночь не слдовала за днемъ, ни одна заря не слдовала за ночью, которая бы не слыхала рыданій, перемшанныхъ съ тяжелыми стонами, спутниками смерти и погребенія. Лукрецій. V. 570.

‘Зачмъ ты будешь отступать, если ты не можешь податься назадъ? Ты много видлъ людей, которые остались довольны тмъ, что умираютъ, избавляясь тмъ самымъ отъ большихъ бдствій {Если жизнь несчастна, ее трудно выносить, если она счастлива, ужасно ее терять, одно равняется другому. Ла-Брюеръ.}, но видалъ-ли ты кого нибудь кто-бы остался недоволенъ ею? Поэтому большое недомысліе осуждать то, что ты не испыталъ, ни самъ, ни черезъ посредство другаго.

‘Почему жалуешься ты на меня и на судьбу? Разв мы тебя обижаемъ? Теб-ли руководить нами, или намъ тобой? Хотя ты не старъ годами, но твоя жизнь окончена: маленькій человкъ настолько-же цлый человкъ, какъ и большой, ни люди, ни ихъ жизнь не мряются аршинами. Харонъ отказался отъ безсмертія, когда узналъ условія его, отъ самого бога времени и долговчности, Сатурна, своего отца.

‘И въ самомъ дл, представь себ, насколько вчная жизнь была-бы невыносиме для человка, и боле тяжела, нежели та, которую я ему дала {Если-бы мы были безсмертны, мы были бы очень несчастными созданіями. Ж. Ж. Руссо.}. Если-бы у тебя не было смерти, ты-бы меня безпрестанно проклиналъ, за то, что я лишила тебя ея, я умышленно примшала къ ней немного горечи, чтобы помшать теб, видя удобство употребленія ея слишкомъ и часто прибгать къ ней. Чтобы вселить въ тебя эту умренность, не избгать жизни и не бгать отъ смерти, которую я отъ тебя требую, я примшала къ той и другой сладость и горечь. Я научила алеса, перваго изъ вашихъ мудрецовъ, что жизнь и смерть безразличны: вслдствіе чего, онъ отвтилъ очень разумно тому, кто спрашивалъ его, почему-же онъ не умираетъ: потому что это безразлично {Діогенъ Лаэрсъ. I, 35.}. Воздухъ, земля, огонь и другія части моего зданія, такъ же мало орудія твоей жизни, какъ и твоей смерти. Почему боишься ты твоего послдняго дня? Онъ не причина твоей смерти, равно какъ и каждый изъ предъидущихъ: не послдній шагъ вызываетъ усталость, онъ только обнаруживаетъ ее. Вс дни ведутъ къ смерти: послдній достигаетъ ея’ {Вся эта рчь есть подражаніе Лукрецію, III, 945 и слд.— Эти послднія слова переведены изъ Сенеки, Epist. 190. V. Леклеркъ.}. Вотъ добрыя предостереженія нашей матери природы.

А я часто думалъ, откуда происходить, что на войн видъ собственной или чужой смерти, намъ кажется безъ сравненія мене страшнымъ, чмъ у себя дома (иначе это было-бы войско врачей и плаксъ), и между тмъ, какъ она везд одна и та же, хотя боле стойкости встрчается среди жителей деревень и среди низшаго сословія, чмъ среди другихъ. По правд сказать, я думаю, что насъ боле нежели она сама страшитъ ея ужасный обликъ и приготовленія, которыми мы ее окружаемъ: совершенно новый образъ жизни: крики матерей, женъ, дтей, посщеніе пораженныхъ и остолбенлыхъ людей, присутствіе многочисленныхъ блдныхъ и заплаканныхъ слугъ, комната безъ свта, зажженныя свчи, наше изголовье, осажденное врачами и проповдниками, однимъ словомъ, только ужасъ и страхъ кругомъ насъ: вотъ мы уже похоронены и погребены. Дти боятся даже своихъ друзей, когда они ихъ видятъ замаскированными, точно также и мы. Нужно снять маску какъ съ предметовъ, такъ и съ людей, когда это будетъ сдлано, мы увидимъ подъ низомъ ту же самую смерть, которую недавно перенесли безъ страха слуга и горничная. Счастлива та смерть, при которой нтъ времени думать о вншнемъ убранств.

ГЛАВА XX.
О сил воображенія.

Fortis imaginatio generat casum {‘Сильное воображеніе производитъ само событіе’.}, говорятъ ученые.

Я принадлежу къ тмъ, которые испытываютъ наплывъ слишкомъ сильнаго воображенія. Каждый страдаетъ отъ него, но нкоторые даже падаютъ въ борьб съ нимъ. Вліяніе его пропитываетъ меня насквозь, и искусство мое состоитъ только въ томъ, чтобы ускользать отъ него, по недостатку средствъ сопротивляться ему. Я хочу жить исключительно окруженный здоровыми и веселыми людьми: видъ чужой тоски наводитъ на меня физическую тоску, и мое чувство часто присвоивало себ чувство третьяго, вчно кашляющій человкъ раздражаетъ мои легкія и мое горло, я несравненно мене охотно посщаю больныхъ, которыми долгъ заставляетъ меня интересоваться, чмъ тхъ, которые боле неожиданны для меня, и которыхъ я мене уважаю, я часто схватываю болзнь, которую изучаю и поселяю ее въ себя. Я не нахожу удивительнымъ, что воображеніе причиняетъ горячку и смерть тмъ, у которые представили ему свободу дйствія, и которые восхваляютъ его. Симонъ Тома былъ знаменитый врачъ своего времени: я помню, что встртившись съ нимъ однажды въ Тулуз у богатаго чахоточнаго старика и разсуждая съ нимъ о средствахъ его исцленія, онъ сказалъ ему, что одно изъ главныхъ было дать мн возможность найти удовольствіе въ его обществ и что, устремляя глаза на свжесть моего лица и свою мысль на веселіе и бодрость, которыми такъ дышало мое юношеское лицо, и, проникаясь всми своими чувствами, этимъ цвтущимъ видомъ, въ которомъ я находился,— онъ могъ бы получить привычку къ нему, но онъ забылъ сказать, что моя привычка могла бы тоже измниться отъ этого. Галлъ Вибій такъ хорошо съумлъ пріучить себя понимать сущность и проявленіе сумасшествія, что его собственный разумъ пошатнулся. и уже потомъ никогда не могъ придти въ порядокъ, такимъ образомъ онъ могъ похвастаться тмъ, что ради знанія сдлался сумасшедшимъ. Есть и такіе, которые изъ страха предупреждаютъ руку палача, и одинъ человкъ, котораго развязывали, чтобы прочесть помиловеніе, оказался мертвымъ на эшафот, единственно благодаря воображенію. Мы дрожимъ, вздрагиваемъ, блднемъ, краснемъ отъ потрясеній нашихъ вображенійи, погруженные въ первые, чувствуемъ, какъ наше тло волнуется отъ ихъ напора, иногда даже дло кончается смертью и кипучая молодость такъ сильно горячится, до того совсмъ сонная въ своихъ оковахъ, что и во сн удовлетворяетъ свои страстныя желанія.

Ut, quasi transactis saepe omnibus rebus, profundant

Fluminis ingenies fluctue, vestemque cruentent ¹).

¹) Лукрецій IV, 1029.

И хотя не новость видть, какъ за ночь выросли рога у того, который ихъ не имлъ, ложась спать, однако случай съ Сиппіемъ {Плиній XI 58, Валерій Максимъ V, 6. Сиппій римс. преторъ не былъ корол. Италіи, но прорицатели предсказали, что онъ имъ сдлается, если возвратится въ Римъ, онъ предпочелъ пойти въ изгнаніе. Леклеркъ.}, королемъ Италіи, замчателенъ, у послдняго вслдствіе того, что онъ присутствовалъ съ большимъ удовольствіемъ при бо быковъ и потому, что онъ видлъ всю ночь во сн рога на голов, они у него выросли на лбу въ силу воображенія. Страсть дала сыну Креза голосъ, въ которомъ ему отказала природа {Герод. I, 68.}. Плиній говоритъ, что видлъ, какъ Люцій Косситъ былъ превращенъ изъ женщины въ мужчину въ день своей свадьбы {Плиній Естест. Ист. VII, 4.}. Понтанъ и другіе разсказываютъ, что подобныя же превращенія, происшедшія въ Италіи въ прошлыхъ столтіяхъ и вслдствіе его страстнаго желанія и его матери,

Vota puer solvit, quae femina voverat Jphis¹).

¹) Ифисъ, молодой мальчикъ исполнилъ свои обты, которые онъ далъ, когда былъ двушкой. Овидій, Метаморфозы, IX, 798.

Прозжая черезъ Витри-ле-Франсуа {Монтэнь разсказываетъ этотъ анекдотъ въ своемъ путешествіи подъ мс. сентябрь 1580 г. т. I, ст. 13.}, я видлъ одного человка, названнаго въ конфирмаціи епископомъ Суассонскимъ, Германомъ, и котораго вс тамошніе жители знавали и видли двушкой до двадцати двухъ лтъ, подъ именемъ Маріи. Въ то время онъ очень обросъ бородой и былъ старъ и холостъ. Онъ разсказывалъ, что въ то время, какъ онъ длалъ нкоторое усиліе прыгать, образовались его мужскіе органы и до сихъ поръ въ употребленіи между двушками тхъ мстъ, псня, въ которой он предостерегаютъ другъ друга не длать большихъ шаговъ изъ боязни сдлаться юношей, какъ Марія-Германъ. Не такъ ужъ удивительно, что подобнаго рода случаи часто встрчаются, потому что, если воображеніе не сильно въ подобныхъ вещахъ, то оно такъ непрестанно и такъ усиленно занято этимъ предметомъ, что, для того чтобы не возвращаться часто къ той же самой мысли и страстности желанія, ему легче разъ навсегда придать этотъ мужской органъ двушкамъ.

Одни приписываютъ сил воображенія изцленіе короля Делоберта и св. Франциска. Говорятъ, что иногда тло можетъ приподниматься благодаря воображенію, а Цельзій разсказываетъ про одного священника, который приводилъ свою душу въ такой экстазъ, что тло долгое время оставалось безъ чувствъ и безъ дыханія. Св. Августинъ называетъ другого {Это Реституцій. De civitati Dei, XIV, 24}, которому достаточно было услышать тоскливые и жалобные крики, чтобы внезапно съ нимъ длалось дурно, и онъ такъ выходилъ изъ себя, что напрасно на него кричали, напрасно его щипали и сажали за ршетку, пока онъ не воскресалъ, тогда онъ передавалъ, что слышалъ голоса, но какъ будто вдали, и замчалъ свои обжоги и синяки. А что это не было намренное упрямство съ его стороны, показываетъ то, что въ это время онъ былъ безъ пульса и безъ дыханія.

Весьма возможно, что главная вра въ виднія, волшебства и во вс подобныя необычайныя вещи, основывается на могуществ воображенія, дйствующаго боле на души простодушныхъ и необразованныхъ людей, вра въ это такъ у нихъ вкоренилась, что они думаютъ видть то, что не видятъ.

У меня еще слдующее сомнніе, а именно, что эти интересныя соотношенія {Эти интересныя соотношенія, т. е. ‘заколдованіе молодыхъ’. Это колдовство было извстно въ древности и упоминается Овидіемъ. Производилось оно во время брака. Когда священникъ произносилъ ршающія слова, тотъ кто колдовалъ, завязывалъ одинъ или дна узла на ремн, шелку или шерсти, и съ этихъ поръ заколдованіе было сдлано, т. е. исполненіе брака было невозможно, пока узелъ не будетъ развязанъ. Это колдовство имло еще большую силу, когда магическій узелъ быль пропущенъ черезъ внчальное кольцо.}, которыми такъ опутанъ нашъ міръ, что и не говорится ни о чемъ другомъ, вроятно впечатлнія страха и опасенія, такъ какъ я знаю по опыту, что нкто, за котораго я могу отвчать какъ за самого себя, и на котораго не могло пасть подозрніе въ слабости, а также мало въ волшебств, услыхавъ разсказъ одного своего товарища про замчательный обморокъ, въ который онъ впалъ въ тотъ моментъ, когда онъ былъ мене всего кстати, и, находясь въ томъ же положеніи, неожиданно ужасъ этого разсказа такъ сильно поразилъ его воображеніе, что его постигла та же участь, и съ тхъ поръ онъ сталъ подверженъ ему, потому что непріятное воспоминаніе о своемъ затрудненіи мучило и терзало его. Нкоторымъ средствомъ противъ этой фантазіи онъ нашелъ въ другой, а именно, признаваясь самъ и громко объявляя про эту наклонность, напряженіе его души ослабвало, потому что перенося эту болзнь какъ нчто неизбжное, обязательность ея уменьшалась, и не такъ тяготила его. Когда же онъ получилъ возможность по произволу (такъ какъ его мысли прояснившись и придя въ порядокъ, и тломъ онъ могъ управлять) сначала вызывать и побждать это состояніе и потомъ доводить его до свднія другихъ, онъ совсмъ излчился. Кто же разъ былъ въ силахъ сдлать это, тотъ и другой разъ будетъ способенъ, разв уступитъ одной слабости. Этого несчастья можно опасаться только въ такихъ поступкахъ, гд наша душа черезмрно поглощена желаніемъ и уваженіемъ, а именно, гд она сталкивается съ нежданными и безотлагательными нуждами. Это смущеніе нтъ возможности преодолть. Я знаю одного, кому пошло въ прокъ то, что одинъ изъ его друзей уврилъ его, будто онъ снабженъ цлой контръ-баттареей врныхъ чаръ отъ предохраненія его. Но лучше разсказать, какъ это случилось.

Одинъ графъ стариннаго рода, съ которымъ я былъ очень близокъ, внчаясь съ прелестной двушкой, которую прежде преслдовалъ нкто, присутствующій и на праздник, очень безпокоилъ своихъ друзей, и, въ особенности, почтенную даму, свою родственницу, распоряжавшуюся свадьбой и длавшую ее у себя, которая боялась колдовства, что она и сообщила мн. Я попросилъ ее положиться на меня. По счастью, у меня въ сундукахъ находилась маленькая золотая плоская монета, гд были изображены небесныя тла противъ солнечнаго удара и головныхъ болей, прикладывали ее къ макушк головы, а чтобы она держалась, ее пришивали къ лент, такъ чтобы можно было завязать подъ подбородкомъ. Жакъ Пеллетье {Врачъ, авторъ различныхъ сочиненій по медицин и поэзіи, умершій въ 1582 г.}, живя у меня, сдлалъ мн этотъ странный подарокъ. Я придумалъ пустить это въ дло, и сказалъ графу, что онъ могъ подвергнуться опасности, также какъ и другіе, такъ какъ тутъ были люди, которые могли пожелать ему зла, но чтобы онъ смло шелъ спать,^то я ему окажу дружескую услугу и не пожалю для него чуда, которое находилось въ моей власти, лишь бы онъ мн честью общалъ сохранить тайну: и только вечеромъ, когда ему принесутъ ночной ужинъ, если ему была неудача, онъ бы мн сдлалъ извстный знакъ. У него такъ шумло въ голов и ушахъ, что онъ былъ какъ бы скованъ, вслдствіе игры воображенія, и сдлалъ мн въ назначенное время знакъ. Тогда я ему сказалъ на ухо, чтобы онъ всталъ, подъ предлогомъ насъ прогнать, и какъ бы шутя взялъ халатъ, который былъ надтъ на мн (мы почти одного роста) и надлъ его, когда исполнитъ мои предписанья, которыя заключались въ томъ, чтобы, когда мы удалимся, онъ бы вышелъ будто для естественной надобности, произнесъ бы три извстныхъ слова, и сдлалъ бы три извстныхъ движенія, чтобы при каждомъ изъ этихъ трехъ разъ онъ надвалъ ленту, которую я ему положилъ въ руку и тщательно притрогивался бы медалькой, пришитой къ ней, до своихъ боковъ и лица въ извстномъ направленіи, сдлавъ это, завязалъ бы покрпче ленту, чтобы она не могла развязаться, ни двигаться съ мста и пускай возвращается къ своему длу, не забывъ бросить мое платье на свою кровать, такъ чтобы оно закрыло ихъ обоихъ. Эти манипуляціи самое существенное въ дйствіи: такъ какъ наша мысль не можетъ допустить, чтобы такія странныя средства не вытекали бы изъ какой нибудь темной пауки, безсодержательность ихъ даетъ мн всъ и уваженіе къ нимъ. Наконецъ было достоврно, что мои знаки скоре венерическіе, нежели солнечные, сила которыхъ боле заключалась въ дйствіи, чмъ въ запрещеніи. Мимолетная прихоть и любопытство побудили меня къ этому поступку, очень не соотвтствующему моему нраву. Я врагъ — хитрыхъ и притворныхъ дйствій, и ненавижу лукавство у себя не только то, которое служитъ для забавы, но и которое можетъ принести пользу, если поступокъ и не пороченъ, то пороченъ путь.

Напримръ, иной, благодаря дйствію воображенія, избавляется отъ проказы, которую его товарищъ приноситъ обратно въ Испанію. Вотъ почему въ подобныхъ вещахъ пріучили требовать извстнымъ образомъ настроенную душу. Почему врачи лчатъ, обладая довріемъ своего паціента при помощи столькихъ ложныхъ общаній его исцленія, если не для того, чтобы дйствіе воображенія замнило ихъ обманный травяной наваръ? Они знаютъ, что одно изъ ихъ свтилъ письменно засвидтельствовало, что нашлись люди, которымъ одинъ видъ лкарства производитъ операцію. И все это мн пришло въ голову теперь, по поводу одного случая, который мн передавалъ одинъ аптекарскій ученикъ, служившій у моего покойнаго отца, человкъ простой и швейцарецъ, нація мало тщеславная и не лживая, а именно, что онъ знавалъ одного купца въ Тулуз, болзненнаго и подверженнаго коликамъ, который часто нуждался въ клистирахъ и заставлялъ докторовъ прописывать ихъ въ разныхъ видахъ, смотря по обстоятельствамъ своей болзни: когда они были принесены, ничего не было забыто изъ обычныхъ пріемовъ, часто онъ пробовалъ не слишкомъ ли они горячи, и вотъ онъ лежитъ ничкомъ и вс приготовленія сдланы, исключая того, что не длалось вспрыскиванія. Когда аптекарь удалится, больной чувствуетъ подобное же дйствіе, какъ и посл клистира. Мой свидтель божится, что, чтобы избжать издержекъ (такъ какъ онъ платилъ, какъ будто ихъ принялъ), когда жена больнаго попробовала иногда класть только одну теплую воду, дйствіе обнаружило обманъ, и оттого что онъ нашелъ ихъ безполезными, онъ вернулся къ первому способу.

Одна женщина, думая что проглотила булавку съ хлбомъ, кричала и мучилась какъ будто отъ невыносимой боли въ горл, гд ей казалось она остановилась: но потому, что снаружи не было ни опухоли, ни измненія, одинъ ловкій человкъ, сообразивъ, что это было одно воображеніе и одно предположеніе, основанныя на томъ, что какой нибудь кусокъ хлба укололъ ее проходя черезъ горло, далъ рвотнаго и бросилъ украдкой въ то, что вышло, согнутую булавку. Женщина думая, что она вышла, вдругъ почувствовала, какъ боль прекратилась. Я знаю, что одинъ дворянинъ, угощая у себя веселое общество, спустя три или четыре дня шутя хвастался тмъ (такъ какъ этого не было), что онъ заставилъ ихъ състь кошку въ пирог: вслдствіе чего, одной двушкой этого общества овладло такое отвращеніе, что, заболвъ разстройствомъ желудка и горячкой, ее нельзя было спасти. Даже животныя подвержены, какъ и мы, сил воображенія: о томъ свидтельствуютъ собаки, которыя умираютъ съ горя отъ потери своихъ хозяевъ: мы также видимъ, какъ он лаютъ и трясутся во сн, а лошади ржутъ и бьются.

Но все это можно объяснить тсной связью ума и тла, которые сообщаются другъ съ другомъ, другое дло, когда воображеніе вліяетъ не на свое тло только, но и на тло другаго. И точно также какъ одно тло передаетъ свою болзнь сосднему, какъ это видно во время чумы, оспы и болзни глазъ, которыя переходятъ отъ одного къ другому:

Dum speetont oculi laesus, laeduntur et ipsi,

Multaque corporibus trnnsitione nocent ¹),

¹) Смотря на больные глаза, сами глаза длаются такими же, и болзни часто передаются отъ одного лица къ другому. Овид. de Remedio amoris. V. 615.

такъ и сильно взволнованное воображеніе пускаетъ стрлы, которыя могутъ нанести вредъ какому нибудь постороннему предмету. Въ древности считали, что нкоторыя скискія женщины, возбужденныя и разсерженныя на кого нибудь, могли убить его однимъ взглядомъ. Черепахи и страусы высиживаютъ свои яйца исключительно глазами, признакъ того, что он обладаютъ для этого какой нибудь круговращательной способностью. А что касается до колдуновъ, говорятъ, они имютъ дурные и зловредные глаза:

Nescio quis tensros oculus mihi fascint agnos ¹).

¹) Виргилій. Eclog., III. 103.

Для меня волшебники дурные отгадчики. Какъ бы тамъ ни было, только мы видимъ по опыту, что женщины передаютъ дтямъ, которыхъ он носятъ, слды своихъ фантазій, примромъ служитъ та, которая зачала мавра, а Карлу, королю Богеміи и императору представили двушку изъ Пизы, всю покрытую взъерошенными волосами, которая, по словамъ матери, оттого такая, что у послдней надъ постелью виситъ образъ Св. Іоанна Крестителя. То же самое и у живо,пыхъ, примромъ служатъ овцы Іакова, и куропатки и зайцы, которые блютъ благодаря снгу на горахъ. Недавно у меня видли кошку, которая караулила птицу, сидвшую на верхушк дерева, поглядвъ нкоторое время пристально другъ на друга, птица вдругъ упала мертвая въ лапы кошки, опьяненная или собственнымъ воображеніемъ, или привлеченная какой нибудь притягательной силой послдней. Т, которые любятъ птичью охоту, слыхали разсказъ про соколятника, который, упорно остановивъ свой взглядъ на коршуна въ воздух, бился объ закладъ, что онъ только силой своего взгляда заставитъ его спуститься, и сдлалъ это, какъ говорятъ потому что за достоврность заимствованныхъ мною разсказовъ отвчаютъ т, отъ кого я ихъ беру. Разсужденія эти мои и опираются он на доказательствахъ разума, а не на опыт: всякій можетъ присоединить сюда свои примры, кто же ихъ не иметъ, пускай вритъ, что ихъ достаточно, принимая во вниманіе количество и разнообразіе событій. Если мои не хороши, другой можетъ привести ихъ за меня, потому что въ этомъ изслдованіи, гд я говорю о нашихъ правахъ и поступкахъ, баснословныя свидтельства, только бы он были возможны, годятся также хорошо какъ и истинныя: случилось оно или не случилось, въ Рим или въ Париж, съ Иваномъ или Петромъ, это все же проявленіе человческой изобртательной способности, о которой я узнаю изъ этого разсказа съ пользой для себя. Я ее вижу и извлекаю изъ нея выгоду, какъ наружную, такъ и внутреннюю, и между различными нравоученіями, которыя часто можно вывести изъ разсказовъ, я выбираю самое рдкое и самое любопытное. Есть авторы, цль которыхъ — разсказывать о событіяхъ, моя, если бы я умлъ ее осуществить, была бы говорить о томъ, что можетъ произойти отсюда. Вполн правильно сдлали, позволивъ школамъ предполагать подобіе, гд его нтъ: я же такъ не поступаю, и съ этой стороны мое суеврное уваженіе превосходитъ всякую вру въ историческія свидтельства. Я запретилъ себ измнять въ тхъ примрахъ, которые я здсь привожу, изъ того что я прочелъ, услыхалъ, сдлалъ или сказалъ самое ничтожное или ненужное обстоятельство: моя совсть ни на іоту не искажаетъ: разъ я не знаю, то и не говорю.

Относительно этого, я начинаю иногда думать, что боле всего подходящимъ было бы писать историческія сочиненія теологу, философу, и людямъ, которые одарены чуткой, тонкой совстью и благоразуміемъ. Какъ могутъ они основывать свою вру на народной вр? Какъ отвчать за мысли неизвстныхъ личностей, и выдавать за чистую монету ихъ предположенія. Они отказались бы, приведенные къ присягзасвидтельствовать о разныхъ дяніяхъ, которыя происходятъ въ ихъ присутствіи, и у нихъ самихъ нтъ такого коротко знакомаго человка, за намренія котораго они могли бы вполн ручаться. Я считаю мене рискованнымъ писать о прошедшемъ, чмъ о настоящемъ, тмъ боле, что писатель долженъ отдавать отчетъ только въ заимствованной истин.

Нкоторые совтуютъ мн писать о событіяхъ своего времени, считая, что я ихъ вижу глазомъ мене ослпленнымъ страстью и боле вблизи, нежели другой, благодаря близкому знакомству съ руководителями разныхъ партій, чмъ я обязанъ судьб. Но они не говорятъ, что я не взялъ бы, на себя за славу Саллюстія, его трудъ, я заклятый врагъ всякаго долга, постоянства и прилежанія. Что нтъ ничего столь противнаго моему слуху, какъ пространное повствованіе, я такъ часто прерываю себя по недостатку дыханія, у меня нтъ ни порядочнаго плана, ни порядочнаго объясненія, невжественный даже боле всякаго ребенка въ фразахъ и словахъ, которыя служатъ для объясненія самыхъ объясненныхъ предметовъ, однако-жъ я ршился говорить о томъ, объ чемъ я умю говорить, приноравливая матеріалъ къ своимъ силамъ, если бы я для этого взялъ кого нибудь, кто бы мною руководилъ, мое мрило могло бы не подойти къ его, а такъ какъ моя свобода неограниченна, я бы напечаталъ мысли незаконныя и достойныя порицанія даже на мой взглядъ и согласно съ правилами разума.

Плутархъ охотно бы намъ сказалъ, да онъ это и сдлалъ, что отъ другихъ зависитъ, чтобы его примры были во всемъ и везд согласны съ истиной, но что это его дло, чтобы они были полезны потомству и представлены въ извстномъ свт, который освщалъ бы намъ путь къ добродтели. Въ старой сказк неопасно, какъ въ лкарств, чтобы дло было такъ или иначе.

ГЛАВА XXI.
Что польза для одного, то вредъ для другаго.

Аинянинъ Демадой {Сенека. De Beneficius. VI, 88, откуда взята почти вся эта глава. Костъ.} осудилъ одного изъ гражданъ своего города за то, что тотъ промышлялъ продажей вещей для погребенія, подъ тмъ предлогомъ, что онъ самъ слишкомъ много выгадывалъ барышей, а между тмъ послдній можно было получить только благодаря смерти многихъ людей. Это сужденіе неосновательно, тмъ боле, что никакая выгода не можетъ быть безъ вреда для другаго, и что по этому разсчету нужно было бы осудить вс разнообразные виды заработковъ. У купца идутъ дла только благодаря разгулу молодежи, у хлбопекаря благодаря дороговизн хлба, у архитектора благодаря разрушенію домовъ, у судейскихъ чиновниковъ вслдствіе тяжбъ и ссоръ людей, даже почетъ, и обязанности священнослужителей вытекаютъ изъ нашей смерти и нашихъ пороковъ, нтъ врача, который радовался бы здоровью даже своихъ друзей, говоритъ древне-греческій комикъ, ни солдатъ — миру своего города и т. д. {‘Правило никогда не вредить другому, плететъ за собою другое — какъ можно меньше зависть отъ человческаго общества, такъ какъ въ соціальномъ устройств благо одного — вредъ другому’. Руссо. Эмиль, Кн. III.} И что еще хуже, пускай каждый спроситъ самого себя, и онъ найдетъ, что наши сокровенныя желанія по большей части родятся и питаются въ ущербъ другому. Что принявъ въ соображеніе, мн пришло въ голову, такъ какъ природа и въ этомъ не измняетъ своихъ общихъ законовъ, потому что физики считаютъ, что рожденіе, питаніе и произрастаніе всякой вещи, есть измненіе и гніеніе другой:

Nam quodcuinque suis mutatum pinibus edit

Contuino hoc muss estillins quod fuitante ¹).

¹) Потому что тла не могутъ измняться и выходить за предлы своей природы, не переставая тотчасъ же быть тмъ, чмъ они были прежде. Лукрецій II, 752.

ГЛАВА XXII.
Объ обыча, и о томъ, чтобы не измнять легкомысленно разъ принятый законъ.

Мн кажется тотъ очень хорошо понялъ силу привычки, кто первый сочинилъ сказку {Стихъ противъ XXIX.}, какъ одна крестьянка пріучившись ласкать и носить на рукахъ теленка со дня его рожденія, и продолжая это постоянно длать, по привычк все еще носила его даже взрослымъ быкомъ, такъ какъ поистин привычка коварная и свирпая учительница. Она украдкой и понемного овладваетъ нами, но за то, когда она поселится и водворится, благодаря этому кроткому и смиренному началу, при помощи времени она скоро показываетъ намъ бшенное и тираническое лицо, на которое мы даже не имемъ возможности поднять глазъ. Мы видимъ, какъ привычка пренебрегаетъ всми ударами судьбы, всми законами природы: Usus efficacissimusrerum omnium magister {Во всемъ привычка лучшій учитель. Плиній Естеств. Исторія XXVI 2.}. Я относительно этого врю пещер Платона въ его республик, и врачамъ, которые ради ея авторитета такъ часто измняютъ законамъ своего искусства, врю и тому царю, пріучившему свой желудокъ при ея помощи питаться рыбой, а также двушк, про которую разсказываетъ Альбертъ, что она привыкла жить одними пауками: и въ новой Индіи нашлись многочисленные народы, въ разнообразныхъ климатахъ, которые питались и запасались пауками и приготовляли ихъ также какъ и кузнечиковъ, муравьевъ, ящерицъ, летучихъ мышей, а одна жаба была продана за шесть экю, во время недостатка припасовъ, они ихъ варятъ и приготовляютъ подъ разными соусами: нашлись и другіе народы, для которыхъ наше мясо и наша говядина были ядовиты и смертельны. Consuetudinis magna vispatinntur est: pernoctant venatores in nive in montibus uvi puegiles coestibus contusi, ne mgemiscunt quidem {Привычка большая сила, охотники проводятъ ночь въ снгу ори жарятся на солнц въ горахъ. Борцы, раненые желзной перчаткою, дажене жалуются. Циц. Tusc, quaest. II. 17.}.

Эти странные примры, ne странны, если мы обратимъ вниманіе на то, что мы испытываемъ обыкновенно, насколько привычка притупляетъ паши чувства. Намъ не нужно справляться съ тмъ, что говорятъ про сосдей Нильскихъ катарактъ, и съ тмъ, какъ смотрятъ философы на небесную музыку, а именно: что такъ какъ поверхности этихъ круговъ тверды и гладки, и такъ какъ он соприкасаются и трутся другъ о друга при вращеніи, то он не могутъ не производить чудной гармоніи, отъ разрзовъ и измненій которой затмятъ очертанія и перемны въ внцахъ свтилъ, но повсемстно слухъ тамошнихъ жителей еле можетъ ее внять, потому что онъ усыпленъ, какъ слухъ Египтянъ непрерывностью этого звука, какъ бы онъ не былъ силенъ {Все это мсто начиная отъ Нильскихъ катарактъ заимствовано у Циц. Сонъ Сципіона. Сы. отрывки трактата о республик. VI, 11. Леклеркъ.}: кузнецы мельники, оружейники не могли бы выдержать шумъ, который ихъ окружаетъ, если бы онъ на ихъ дйствовалъ какъ на насъ.

Еще боле странно, что, несмотря на длинные промежутки и перерывы, привычки въ состояніи упрочивать дйствіе своего вліянія на наши чувства, что испытываютъ сосдй колоколенъ. Я у себя помщался въ большой башн, гд каждый день въ утренней и вечерней зар громадный колоколъ звонитъ къ Ave-Maria. Этотъ трезвонъ удивляетъ даже мою башню: и съ тмъ, что первые дни мн казалось невыносимымъ, я въ короткое время такъ освоился, что слышу этотъ шумъ не сердясь и часто не просыпаясь.

Платонъ сдлалъ однажды выговоръ ребенку, который игралъ на орхи, онъ ему отвчалъ: ‘ты меня бранишь за малое’. ‘Привычка, возразилъ Платонъ, не малая бездлица’ {Diogene Laerce Ш 38. Но Diogene Laerce не говоритъ, чтобы тотъ кого бранилъ Платонъ былъ бы ребенокъ, я чтобы онъ игралъ орхами. Онъ говоритъ, что онъ игралъ въ кости, что длаетъ отвть Платона гораздо значительне. Костъ.}. Я нахожу, что мы съ самаго малолтства привыкаемъ къ самымъ большимъ порокамъ, и что наше главное воспитаніе въ рукахъ кормилиць. Матерямъ служитъ препровожденіемъ времени смотрть, какъ ребенокъ свертываетъ шею цыпленку и забавляется тмъ, что онъ бьетъ собаку или кошку {Дти высокомрны, спсивы, завистливы, вспыльчивы, любопытны, корыстны, лнивы, легкомысленны, робки, невоздержаны, глупы и скрытны, они легко плачутъ и смются, у нихъ неумренныя радости и горячія печали объ очень маленькихъ предметахъ, они не хотятъ переносить боль и любятъ причинять ее: они уже люди. La Brug&egrave,re.}, и иной отецъ очень глупъ, если считаетъ дорогимъ предзнаменованіемъ мужественной души, когда его ребенокъ бьетъ крестьянина или слугу, который не можетъ защищаться, онъ смотритъ какъ на проказы, когда ребенокъ обманываетъ своего товарища при помощи какой нибудь хитрой плутни. А между тмъ это настоящіе смена и корни жестокости, тиранніи, измны: они тамъ пускаютъ ростки, и потомъ отважно поднимаются и укрпляются въ рукахъ привычки. И это очень дурной обычай извинять эти дурныя наклонности слабостью возраста и ничтожностью предмета: во первыхъ, это природа говоритъ, голосъ которой тогда чище, и наивне, оттого что онъ боле тонокъ и свжъ, во вторыхъ безобразіе обмана не зависитъ отъ различія между экю и булавками, оно зависитъ отъ самого себя. Я нахожу несравненно важне заключить такъ: ‘не обманетъ ли онъ въ деньгахъ, если обманываетъ въ булавкахъ?’ чмъ какъ они это длаютъ: ‘это только въ булавкахъ, онъ не подумалъ бы это сдлать съ деньгами ‘. Нужно тщательно научить дтей ненавидть пороки ради нихъ самихъ, и нужно показать имъ ихъ природную уродливость, чтобы они ихъ избгали нетолько въ поступкахъ, но и въ сердц своемъ, чтобы одна мысль о нихъ была имъ противна, подъ какой бы маской они не являлись. Я хорошо знаю, что оттого, что мн всегда въ дтств нравилось дйствовать открыто и оттого, что я неохотно примнялъ къ своимъ дтскимъ играмъ хитрости и шутки, какъ и въ самомъ дл нужно замтить, что дтскія игры не игры, и что на нихъ нужно смотрть какъ на ихъ самые серьезные поступки), нтъ того пустаго занятія, въ которое бы я не вносилъ сильное отвращеніе къ обману изъ внутренняго убжденія, и по естественной склонности, безъ всякаго старанія. Я играю въ карты по маленькой, и обращаюсь съ маленькой монетой какъ будто это двойные дублоны, а поэтому мн безразлично выиграть и проиграть моей жен или дочери, или же когда игра серьезная. Во всемъ и везд мн довольно моихъ глазъ, чтобы помнить свой долгъ, нтъ никого, кто бы больше да мной слдилъ, и кого бы я такъ уважалъ.

Я только что видлъ у себя человчина изъ Нанти, родившагося безъ рукъ, который такъ хорошо пріучилъ свои ноги исполнять обязанности, присвоенныя рукамъ, что послднія наполовину забыли свою природную обязанность. Впрочемъ онъ ихъ и называетъ своими руками: онъ заряжаетъ пистолетъ и спускаетъ курокъ, ржетъ, вдваетъ иголку, шьетъ, пишетъ, снимаетъ шапку, чешется, играетъ въ карты и въ кости и перебираетъ ихъ съ такой же ловкостью, съ которой съумлъ бы сдлать это и всякій другой: деньги, которыя я ему далъ (такъ какъ онъ зарабатываетъ свой хлбъ показываясь), онъ унесъ въ своей ног, какъ мы въ своей рук. Я видлъ другаго, еще ребенка, который владлъ мечемъ о двухъ рукояткахъ, и аллебардой при помощи складки шеи, за неимніемъ руки, бросалъ ихъ на воздухъ, и схватывалъ ихъ, подбрасывалъ кинжалъ, и хлопалъ бичемъ, такъ же хорошо, какъ и любой французскій почтальонъ.

Но несравненно лучше мы познаемъ дйствія привычки по страннымъ слдамъ, которыя она оставляетъ на нашихъ душахъ, гд не находитъ столько сопротивленія. Чего только привычка не можетъ сдлать съ нашими сужденіями и врованіями? есть ли такое странное мнніе (я оставляю въ сторон грубый обманъ религій, которыми увлеклись столько великихъ народовъ и столько выдающихся личностей, потому что, такъ какъ эта область находится вн человческаго пониманія. то боле извинительно теряться въ ней, кто не одаренъ особенною Божьей благодатью), по нтъ ни такихъ странныхъ сужденій, которыя бы привычка не ввела и не утвердила, благодаря законамъ, въ тхъ областяхъ, гд ей это заблагоразсудится? и поэтому очень врно это древнее восклицаніе: non pudet physicum, id est, speculatorem venaetoremque naturae, ab animis consuetudine imbutis qnaerere testimonium veritatis! Какой стыдъ естественнику, который долженъ непрестанно быть въ поискахъ за тайнами природы, приводить вмсто доказательствъ истины, только го, что есть предубжденіе и обычай. Цицеронъ, de Nat deov. I, 80. Въ текст petere вмсто quarere. Леклеркъ.{}

Я считаю, что какая бы дикая фантазія не пришла человку въ голову, она найдетъ подтвержденіе для себя въ какомъ нибудь общественномъ обыча, и слдовательно будетъ всегда поддержана пятимъ разумомъ и онъ найдетъ, для нея основаніе. Есть народы, которые поворачиваютъ спину тому, съ кмъ здороваются, и не смотрятъ никогда на того, кого хотятъ почтить. Есть и такіе, гд когда царь плюетъ, самая любимая изъ придворныхъ дамъ подставляетъ руку, а у другаго народа самыя высокопоставленныя личности, которыя окружаютъ его, нагибаются, чтобы собрать въ платокъ его плевокъ. Но приведемъ здсь лучше разсказъ.

Одинъ французскій дворянинъ сморкался всегда въ руку, что очень несогласно съ нашими обычаями, защищая при этомъ свой поступокъ (а онъ былъ извстенъ своимъ остроуміемъ), онъ меня спросилъ почему это грязное изверженіе пользовалось такимъ преимуществомъ, чтобы мы готовили для собиранія его тонкое прекрасное блье, и потомъ, что еще хуже, складывали и бережно прятали къ себ: что это могло скоре вызвать тошноту, чмъ видть, какъ его выбрасываютъ куда ни попало, какъ мы это длаемъ съ нашими другими нечистотами. Я нашелъ его слова не безосновательными: я нашелъ, что у меня привычка отняла возможность усмотрть эту странность, которую мы однако находимъ отвратильной, когда она встрчается въ другой стран. Чудеса V зависятъ отъ нашего незнанія природы, а не зависятъ отъ сущности ея, довольство самимъ собой усыпляетъ зоркость нашего сужденія, дикари ничмъ не удивительне для насъ, чмъ, мы для нихъ, ни съ большимъ основаніемъ, въ чемъ каждый сознался бы, если бы умлъ, познакомившись съ этими далеками примрами, возвратиться къ своимъ собственнымъ, и здраво поразмыслить о нихъ. Человческій разумъ подобенъ окрашенному предмету, который пропитанъ нашими мнніями и обычаями (почти одинаковыми съ ними по всу), и все равно какой бы он не были формы: безконеченъ по содержанію, безконеченъ по разнообразію. Возвращаюсь къ прежнему.

Есть народы, гд съ королемъ никто не говоритъ кром его жены и дтей, иначе какъ посредствомъ пляски. Существуютъ и такіе народы, гд женщины ходятъ на войну вмст съ мужчинами и имютъ право не только сражаться, но и командовать, гд кольца не только носятся въ носу, въ губахъ, на щекахъ и большихъ пальцахъ ногъ, но и очень тяжелыя золотыя палочки продлываются сквозь сосцы: гд, когда дятъ, вытираютъ пальца о бедра и подошвы ногъ, гд не дти наслдники, а братья и племянники, а въ другомъ мст только племянники, кром наслдства князя, гд, чтобы слдить за правильной общностью имущества, которое тамъ соблюдается, извстнымъ высшимъ должностнымъ лицамъ поручается общій надсмотръ надъ обработкой земель, и раздача плодовъ, сообразно съ нуждами каждаго, гд плачутъ о смерти дтей, и празднуютъ смерть стариковъ, гд жены, которыя теряютъ мужей вслдствіе насильственной смерти могутъ вторично выходитъ замужъ, другія же нтъ, гд такъ мало цнятъ положеніе женщины, что убиваютъ дтей женскаго пола и покупаютъ у сосдей женщинъ необходимыхъ для себя, гд мужья могутъ развестись съ женами безъ всякаго повода, женщины-же нтъ, даже по какому бы то ни было поводу, гд мужья по закону могутъ ихъ продавать если он безплодны, гд варятъ тло умершаго и потомъ толкутъ пока не образуется каша, послднюю они мшаютъ съ липомъ и пьютъ ее, гд самое желанное погребеніе быть съденымъ собаками, въ другихъ мстахъ птицами: гд врятъ, что счастливыя души живутъ на полной свобод на веселыхъ лугахъ, снабженныя всми удобствами, и что это он производятъ эхо, которое мы слышимъ. И то, что вся философія не можетъ вбить въ голову самыхъ мудрыхъ, не обучаетъ ли привычка этому же однимъ своимъ повелніемъ самаго грубаго невжду? Потому что намъ извстны цлые народы, гд не только смерть презиралась, но даже праздновалась, гд семилтнія дти, когда ихъ заскали до смерти, терпли это не мняясь въ лиц, гд богатство такъ презиралосъ, что самый бдный изъ гражданъ города не подумалъ бы опустить руку, чтобы поднять кошелекъ съ деньгами. И мы знаемъ страны, производящія вс самые разнообразные плоды, гд несмотря на то, обычной и самой вкусной пищей считался хлбъ, крессъ-салатъ и вода. Не она ли еще сотворила чудо въ Ціон, гд впродолженіи семиста лтъ не помнили ни разу, чтобы женщина или двушка измнили своей чести.

Однимъ словомъ, по моему мннію нтъ ничего, чего бы привычка не длала или не могла бы сдлать: и Пиндаръ справедливо называетъ ее, какъ мн передавали ‘царицей и императрицей міра’ {Это то, что Пиндаръ сказалъ про законъ. Геродотъ VII, 38. Но послдній приводя, даетъ имъ смыслъ обычая IV. В. Леклеркъ.}. Одинъ человкъ, котораго однажды увидли бьющимъ своего отца, отвтилъ, что таковъ былъ обычай его семьи, что его отецъ, также точно билъ его дда, его ддъ — прадда, и, указавъ на своего сына — этотъ будетъ меня бить, когда достигнетъ того же возраста, въ которомъ я нахожусь, и отецъ, котораго колотилъ и теребилъ сынъ на улиц, приказалъ ему остановиться у извстной двери, такъ какъ онъ волочилъ своего отца только до этихъ поръ, и то это была граница для наслдственнаго оскорбительнаго обращенія, которое было въ обыча у дтей ихъ семьи относительно отцовъ. Также часто, благодаря привычк, какъ и благодаря болзни, говоритъ Аристотель {Поученіе Никомаку, VII, 6.}, женщины вырываютъ у себя волосы, грызутъ кости, дятъ древесный уголь и землю.

Законы совсти, которые по нашимъ словамъ родятся естественнымъ путемъ, вытекаютъ изъ привычки, такъ какъ всякій, чувствуя внутреннее уваженіе къ мнніямъ и обычаямъ одобреннымъ и принятымъ кругомъ него, не можетъ отказаться отъ нихъ безъ угрызеній совсти, ни повиноваться имъ, не получая похвалы. Когда Критяне въ прежнее время хотли проклясть кого нибудь, они молили боговъ склонить его къ какой нибудь дурной привычк {Валерій Максимъ,VII, 2, стр. 16.}. Но самое главное дйствіе ея власти то, что она настолько овладваетъ нами, и присвоиваетъ себ наши права, что мы едва въ состояніи освободиться отъ нея, и углубиться въ самихъ себя, чтобы поразмыслить, пообдумать ея повелніе. И потому, что мы всасываемъ ее съ молокомъ нашей матери, и оттого, что міръ представляется намъ на первый взглядъ въ такомъ вид, какъ будто мы рождены подъ условіемъ слдовать этому порядку вещей, и обычныя воззрнія, которыя въ ходу кругомъ васъ, и которыми пропитаны наши души,— кажутся намъ самыми естественными и общепринятыми: изъ чего вытекаетъ, что считаютъ за предлами разума тэ, что находится за предлами обычая, и одинъ Богъ знаетъ насколько это въ большинств случаенъ безразсудно.. Если бы, подобно намъ, которые слдуя тому-же считаютъ смертельнымъ давать ребенку сосать въ первый-же день, гд на отцахъ лежитъ обязанность наказывать дтей мужскаго пола, а наказаніемъ служитъ — коптить ихъ привязанными за ноги, гд обрзаютъ женщинъ, гд дятъ всевозможныя травы безъ иной предосторожности, какъ отплевываясь отъ тхъ, которыя имютъ дурной запахъ, гд все открыто, и дома, хотя бы они были богаты и красивы, безъ оконъ и безъ дверей, безъ сундуковъ съ запорами, и воры вдвойн тяжеле наказываются сравнительно съ другими мстами, гд въ теченіе всей жизни не стригутъ волосъ, и не ржутъ ногтей, въ другомъ мст стригутъ только ногти правой руки, на лвой же оставляютъ рости изъ доброты, гд волосамъ на правой сторон даютъ рости на полной свобод, и брютъ противоположную, а въ сосднихъ странахъ одна женщина стрижетъ волосы спереди, другая сзади, и бретъ противоположную сторону, гд можно вполн честно прижить ребенка сіи своей матерью, отцы могутъ вступать въ связь съ дочерьми, гд въ собраніяхъ и пиршествахъ представляютъ другъ другу малолтнихъ дочерей безъ различія родства: здсь живутъ человческимъ мясомъ, тамъ даже благочестивое дло убивать своего отца въ извстномъ возраст, въ другомъ мст отцы опредляютъ, даже пока еще ребенокъ не появился на свтъ, какой долженъ быть оставленъ и выкормленъ, и какой брошенъ и убитъ, въ другомъ мст старые мужья даютъ своихъ женъ молодымъ людямъ, а еще дале он общи безъ грха. Не обычай ли далъ женщинамъ оружіе въ руки? не сражаются ли он на войн, гд въ знакъ подчиненія нужно пожимать плечами и наклонять голову и снимать башмаки, входя къ королю въ домъ: гд евнухи, которые стерегутъ монахинь, безъ носа и губъ, чтобы ихъ нельзя было любить: и священники выкалываютъ себ глаза, чтобы сдружится съ демонами и волшебниками и внимать ихъ прорицаніямъ, гд каждый длаетъ для себя божествомъ изъ того, что ему нравится: охотникъ — изъ льва или лисицы, рыбакъ — изъ извстной рыбы, и идоломъ ихъ становится всякій поступокъ или всякая человческая страсть: солнце, луна и земля — главные боги: манера клясться — дотронутся до земли, смотря на солнце, и дятъ тамъ сырое мясо и рыбу, гд самая страшная клятва — клясться именемъ какого нибудь умершаго человка, который пользовался въ стран хорошей славой, дотрогиваясь рукой до его могилы, ежегодные новогодніе подарки, которые король посылаетъ князьямъ и своимъ вассаламъ состоятъ всегда изъ огня, когда послдній принесенъ, весь старый гасится: и этимъ новымъ огнемъ народъ подвластный этому князю, долженъ запастись для себя подъ страхомъ обвиненія въ оскорбленіи величества, гд, когда король, чтобы вполн предаться благочестію, бросаетъ управленіе, что случается часто, его прямой наслдникъ обязанъ, сдлать тоже самое, и передаетъ право на царство третьему, гд измняютъ образъ правленія когда этого требуютъ дла, низлагаютъ короля если онъ кажется хорошимъ, и замняютъ его старйшинами, которые берутъ на себя управленіе государствомъ, и иногда оставляютъ его также въ рукахъ женщины, гд и мужчины и женщины обрзаются и потомъ крестятся, гд солдатъ, который въ одномъ или нсколькихъ сраженіяхъ имлъ возможность представить своему королю семь вражескихъ головъ, длается благороднымъ, гд царствуетъ столь рдкое и противообщественное мнніе, что души смертны, гд женщины производятъ на свтъ безъ жалобъ и безъ страха: гд женщины на обихъ ногахъ носятъ башмаки изъ мди, и если ихъ укуситъ волкъ, он изъ великодушія должны его вторично укусить, гд кланяются, прикладывая палецъ къ земл и потомъ поднимая его къ небу, гд мужчины носятъ тяжести на голов, женщины — на плечахъ, гд посылаютъ свою кровь въ знакъ дружбы и кадятъ какъ передъ богами и передъ людьми, которыхъ они желаютъ почтить, гд не только до четвертаго колна, но даже въ боле отдаленномъ, родственники не допускаются къ браку, гд дти до четырехъ лтъ у кормилицы, и часто до двнадцати, и за собой научились это описать, каждый слыша врное изрченіе немедленно посмотрлъ бы въ чемъ онъ можетъ примнить его къ себ, то каждый нашелъ бы, что послднее не столько острота, сколько хорошій ударъ кнута для обыкновенной глупости его сужденія, а между тмъ на предостереженіе истины, и на ея правила смотрятъ такъ какъ будто послднія относятся къ толп, и никогда ко мн лично, и вмсто того, чтобы сообразоваться съ ними въ своихъ поступкахъ, каждый храпитъ не только въ своей памяти, очень глупо и безъ всякой пользы. Но вернемся къ вліянію привычки.

Народы, привыкшіе къ свобод и къ самоуправленію, считаютъ всякій другой образъ правленія чудовищнымъ и противоестественнымъ: т же, которымъ нравится монархія, я длаютъ то же самое, и какой бы судьба имъ не представила удобный случай для перемны, даже когда они съ большимъ трудомъ отдлались отъ докучливости властелина, они спшатъ поставить на его мсто другаго, съ такимъ же трудомъ, потому что не могутъ ршиться возненавидть тираннію. Благодаря привычк, каждый доволенъ тмъ мстомъ, куда закинула его судьба, и дикарямъ Шотландіи совсмъ не нужна Турэнь, ни Скиамъ — ессаліи, Дарій спросилъ однажды у нсколькихъ грековъ, за сколько бы они согласились принять обычай Индіи сть умершихъ отцовъ (такъ какъ въ этомъ заключался ихъ обрядъ погребенія, потому что они считали, что не могли дать имъ ничего боле пріятнаго, какъ самихъ себя), они ему отвтили, что ни за что въ мір не сдлали бы этого, когда же онъ постарался убдить индійцевъ бросить свой обрядъ и принять греческій, по которому тла отцовъ сожигались, то увидлъ, что послднимъ онъ внушалъ еще большее отвращеніе {Геродотъ III, 38.}. Всякій точно также поступаетъ, потому что привычка скрываетъ отъ насъ истинный образъ предметовъ.

Nil adeo magnum, nec tarn mirabile quidquam

Principio, quod non minuant mirarer omnes

Paullatim ¹).

¹) Нтъ ничего столь великаго, чудеснаго на первый взглядъ, на что мало по малу не начинаешь смотрть съ меньшимъ удивленіемъ.

Я очень благодаренъ судьб, что первый, кто воспротивился Карлу Великому, который желалъ намъ дать латинскіе императорскіе законы былъ, какъ передаютъ, одинъ гасконскій дворянинъ.

Нтъ ничего боле дикаго, какъ видть народъ, у котораго. благодаря установившемуся обычаю должность судьи продается и за судебныя ршенія платятъ чистыми деньгами, и гд въ правосудіи законъ отказываетъ тому, кому нечмъ заплатить, и этотъ товаръ пользуется такимъ большимъ почетомъ, что въ государств образовывается на ряду съ тремя остальными сословіями духовнымъ, дворянскимъ и нисшимъ, четвертое, на обязанности котораго руководить тяжбами, сословіе это, которое наблюдаетъ за законами и пользуется высшею властью надъ жизнью и имуществомъ, составляетъ независимое цлое но отношенію къ дворянству: отчего появляются двойные законы, законы чести и законы правосудія, во многомъ крайне противорчивые: одни настолько же строго осуждаютъ снесенное изобличіе во лжи, насколько другіе отомщенное: по военнымъ правиламъ тотъ лишается чести и дворянства кто потерпитъ оскорбленіе, а по гражданскимъ кто мститъ, за него подвергается смертной казни, кто обращается къ законамъ чтобы получить удовлетвореніе за оскорбленіе, нанесенное его чести, обезчестиваетъ самого себя, а кто не обращается, того наказываетъ и караетъ законъ: и въ этихъ двухъ столь разнообразныхъ отдлахъ, которые однако находятся въ вденіи одного главы, одни управляютъ миромъ, другіе войной, одни завдуютъ доходами, другіе честью: однимъ досталось знаніе, другимъ добродтель, одни проповдуютъ, а на другихъ лежитъ дятельность, однимъ достался судъ, другимъ доблесть, однимъ разумъ, другимъ сила, однимъ длинная мантія, другимъ короткій плащъ.

Что касается до такихъ пустыхъ предметовъ какъ одежда, кто захотлъ бы возвратить ее къ ее истинному назначенію, служенію тлу и его удобству, отчего зависитъ ея грація и первобытная благопристойность: тому бы я охотно отдалъ между прочимъ наши четвероугольные шапки и уборъ изъ плоенаго бархата съ его пестрыми украшеніями, который виситъ на головахъ нашихъ женщинъ, самые на мой взглядъ фантастичные, которые можно было только придумать!

Однакожъ, эти соображенія не мшаютъ умному человку слдовать по общепринятому пути {Эти же мысли находимъ въ кн. III гл. 3.} и наоборотъ, мн кажется, что вс странные, своеобразные пріемы проистекаютъ скоре отъ безумія или тщеславной напыщенности, чмъ отъ истиннаго разума, мудрецъ долженъ внутри освободить свою душу отъ стсненія, и дать ей возможность и власть свободно разсуждать обо всемъ, чтоже касается до вншности, онъ долженъ всецло слдовать установленнымъ пріемамъ и формамъ. Обществу нтъ дла до нашихъ мыслей, но остальное, какъ напримръ наши дйствія, нашъ трудъ, нашу судьбу и нашу жизнь нужно предоставлять и отдавать ихъ на служеніе ему, и подчиняться общепринятымъ мнніямъ: подобно великому Сократу, который отказался спасти свою жизнь при помощи неповиновенія властямъ, властямъ крайне несправедливымъ и неправеднымъ, такъ какъ это правило изъ правилъ, общій законъ законовъ, что всякій соблюдаетъ законы той страны гд живетъ:

¹).

¹) Il est beau d’obir а lois de son pays. Excepta ex tragoed graecis hug. Grotio intcrp. 1626, 4.

Вотъ еще замчаніе другого рода. Очень сомнительно такая ли большая выгода отъ перемны дйствующаго закона, какой бы онъ ни былъ, чмъ сколько зла отъ измненія его: потому что государственное устройство подобно зданію, состоящему изъ различныхъ частей и которыя соединены между собой такимъ образомъ, что невозможно тронуть одну, безъ того чтобы это не отразилось на всемъ строеніи. Законодатель Туріеновъ {Діодоръ Сицилійскій XII 24.} повеллъ, чтобы тотъ, кто захотлъ бы отмнитъ одинъ изъ старыхъ законовъ, или издать новый, явился бы передъ народомъ съ веревкой на ше, для того чтобы онъ былъ немедленно удавленъ, если новизна не будетъ одобрена каждымъ, а законодатель Спартанцевъ положилъ всю жизнь на то, чтобы заставить своихъ согражданъ дать ему твердое общаніе не нарушать ни одно изъ его повелній {Плутархъ, Ликурга ч. 22.}. Эфоръ, который такъ сурово отрзалъ дв струны прибавленные Фриніемъ къ музыкальному инструменту, отнюдь не смущается тмъ, что аккордъ оттого полне или выше, для осужденія ихъ ему довольно того, что это измненіе стариннаго пріема. Это то именно означалъ заржавленный мечъ правосудія въ Марсел {Валерій Максимъ II 6, 7.}.

Мн опротивила новизна, какой бы образъ она не носила, и въ этомъ отношеніи я правъ, такъ какъ я видлъ очень вредныя послдствія ея: новизна, которая насъ притсняетъ уже столько лтъ {Двадцать пять или тридцать лтъ. Вар. изд. 1588 in—4.}, до многаго еще не коснулась, но повидимому можно сказать, что она случайно все произвела и породила даже бдствіе и разореніе, которыя съ тхъ поръ настали безъ ея вдома, и къ ея собственному вреду: во всемъ этомъ она должно себя самою винить Heu! patior telis vulnera facta meis! {Ахъ, раны отъ которыхъ я страдаю нанесены собственнымъ оружіемъ. Овидій Epist. Phyllidis Demophoonti v. 48.}.

Т, которые приводятъ государство въ движеніе легко первые увлечены въ его паденіи, плоды смуты никогда не достаются тому, кто ее возбудилъ, онъ волнуетъ и мутитъ воду для другихъ рыбаковъ. Такъ какъ основы этой монархіи и этого громаднаго зданія были поколеблены и расшатаны именно въ старости, то он даютъ свободный доступъ для такихъ разрушительныхъ силъ, королевскому величеству трудне спуститься съ вершины на середину, чмъ броситься съ середины внизъ. Но если изобртатели боле вредны, подражатели боле порочны слдовать примрамъ, все зло и всю гнусность которыхъ они познали и за которыя они же сами наказали ихъ и если существуетъ какая нибудь степень чести даже въ томъ, чтобы длать зло, послдніе должны предоставить первымъ славу изобртательности и мужество перваго усилія. Вс самые разнообразные новые пороки удачно черпаютъ изъ этого главнаго обильнаго источника образцы и образы для колебанія нашего государственнаго устройства: изъ нашихъ законовъ даже написанныхъ для противодйствія этому новому злу, выносятъ первое знакомство и оправданіе для всякаго рода дурныхъ поступковъ, у насъ случается тоже, что Фукидидъ {Книга III, гл. 52.} говоритъ о гражданскихъ войнъ своего времени, что въ угоду общественнымъ порокамъ ихъ крестили новыми именами, которыя были боле пріятны для ихъ оправданія, ослабляя и смягчая ихъ настоящія названія: а между тмъ какъ бы для исправленія нашей совсти и нашей вры! honesta oratio est {Предлогъ честенъ. Теренцій Андр. д., I сц. 1, ст. 114.}. Но и самый лучшій предлогъ для новизны представляетъ большія опасности: adeo nihil motum et antiquo, pro babile est! {Настолько врно, что ничего не должно трогать изъ древности, Титъ Лив. XXXVI 54.} Мн же кажется, говоря откровенно, что это большая самонадянность и сильная любовь къ самому себ цнить свои собственныя мннія такъ высоко, чтобы для упроченія ихъ нужно было нарушать общественное спокойствіе, вводить столько неизбжныхъ золъ, и такое ужасное развращеніе нравовъ, послдствіе гражданскихъ войнъ, и перемны въ управленіи такихъ важныхъ длъ и вводить это въ собственную страну. Разв это разумно распространять столько извстныхъ и завдомыхъ пороковъ, чтобы бороться съ спорными и неврными заблужденіями? есть-ли порокъ хуже того, который оскорбляетъ собственную совсть и естественное познаніе? Сенатъ осмлился дать вмсто удовлетворенія слдующую отговорку въ спор между нимъ и народомъ относительно отправленія обрядовъ его религіи ad deos id magis, quam ad se, pertinere, ipsos visuros ne sacra sua polluantur {Это касается боле боговъ, нежели ихъ самихъ, они сами подумаютъ о томъ, чтобы ихъ культъ не былъ оскверненъ. Титъ Ливій X 6.}: согласно тому что отвтилъ Дельфійцамъ, которые опасались нашествія Персовъ, оракулъ во время Медійской войны: они спросили боговъ что имъ было длать съ священнымъ сокровищемъ храма, спрятать его или унести: онъ имъ отвтилъ, чтобы они ничего не трогали, чтобы они думали о себ, что онъ былъ въ состояніи позаботиться о томъ что ему принадлежало {Геродотъ, VIII. 88.}.

Христіанская религія иметъ вс признаки высочайшей правды и пользы, но ни одного боле очевиднаго, какъ строгое повелніе слушаться властей и поддерживать порядокъ. Какой чудный примръ оставила намъ божественная мудрость, которая для спасенія рода человческаго и для достиженія славной побды надъ смертью и грхомъ захотла исполнить это не иначе, какъ повинуясь нашему политическому строю, и несправедливымъ нашимъ правиламъ и обычаямъ, допустивъ пролитіе неповинной крови столькихъ любимыхъ учениковъ, и ожидая долгіе годы пока созретъ этотъ безцнный плодъ!

Многое можно сказать, сравнивая поведеніе того, кто слдуетъ порядку и законамъ своей страны, и того, кто стремится управлять и измнять ихъ: первый приводитъ въ свое оправданіе простоту, послушаніе и примръ, чтобы онъ ни сдлалъ, это не можетъ быть съ злымъ умысломъ, это въ крайнемъ случа злополучіе: quis est enim, quem non nioveat clarissimis monumentis testata consignata que antiquitas? {Потому что есть ли кто нибудь, кого бы не тронули блестящіе памятники, которые оставила и сохранила древность. Циц. de Divin I, 40.} не говоря уже о томъ, что говоритъ Изократъ {Рчь къ Никоклесу ст. 21.}, что несовершенство боле причастно умренности, нежели излишеству другой въ несравненно боле трудномъ положеніи, такъ какъ кто берется выбирать и измнять, тотъ присваиваетъ себ власть ршать и долженъ ручаться, что недостатки есть въ томъ, что онъ изгоняетъ, и польза отъ того, что онъ вводитъ.

Это столь простое соображеніе утвердило меня въ моихъ мысляхъ, и сдержало даже мою боле отважную юность, отъ того, чтобы не взвалить себ на плечи столь тяжелую ношу, какъ брать на свою отвтственность такую важную науку, и осмливаться длать здсь то, что въ здравомъ разсудк, я не могъ бы дерзать въ самой легкой изъ тхъ, съ которыми меня познакомили, и гд смлость сужденій не приноситъ вреда, потому что мн казалось очень не справедливымъ желать подчинить непоколебимыя общественныя учрежденія и обычаи непостоянству частной мечты (частный разумъ иметъ только частную власть) и предпринимать относительно божественныхъ законовъ то, что ни одно правительство не потерпло бы въ гражданскихъ, съ которыми однакожъ хотя человческій разумъ иметъ больше сношеній, но все же первые верховные судьи надъ ихъ судьями, и высшее знаніе заключается въ томъ, чтобы объяснить и расширить употребленіе ихъ, а не искажать и длать тутъ нововведеніе. Если иногда божественное Провидніе переступало правила, къ которымъ оно насъ по необходимости приневолило, то это не для того, чтобы избавить насъ отъ нихъ: это ударъ его божественной руки, которымъ мы не подражать должны, но передъ которыми должны преклониться, примры необычайные и на нихъ лежитъ особенная ясная печать, изъ разряда чудесъ, посылаемыхъ намъ въ доказательство его всемогущества, свыше нашихъ способностей и силъ, стараться подражать имъ было бы безуміемъ и нечестіемъ, и мы по слдовать, но созерцать на нихъ должны съ удивленіемъ, дяніе его рукъ, а не нашихъ. Котта очень врно возражаетъ: Qaum de religione agitur, Ti Coruncanium, P. Scipionem, P. Scaevolam, pontifices maximus, non Zenonem ant Cleanthem, ant Chrysippum sequor {Когда дло касается религіи: я слдую Тив. Карунканію, П. Сципіону, П. Сцевол высшимъ первосвященникамъ, а не Зенону Клеанту или Хризиппію. Цицю de Nat. deor. III 2.}. Одному Богу извстно сколько въ нашей настоящей распр, откуда можно безъ ущерба выкинуть и снова вставить сотни статей, великихъ и глубокихъ статей, такихъ личностей, которые могутъ похвалиться тмъ, что они достаточно изслдовали доводы и основанія одной и другой стороны. Это число, если только оно можетъ составить число, не имло бы большой возможности насъ смущать. Но вся эта другая толпа нуда устремляется она? подъ какимъ знаменемъ бросается она въ сторону? Съ этимъ случается тоже, что и съ слабыми, некстати данными лкарствами, дурные соки, которые она хотла изгнать изъ насъ, только возбуждены, раздражены и распалены споромъ, и такимъ образомъ остались внутри насъ, она не съумла насъ очистить благодаря своей слабости, а между тмъ насъ ослабила, такимъ образомъ, мы не можемъ освободиться отъ нея, и это средство приноситъ намъ одни длинныя и внутреннія страданія.

Такъ судьба сохраняя всегда свою власть надъ нашими разсужденіями, представляетъ намъ иногда необходимость такой неотложной, что законы должны ей дать какое нибудь мсто и это опасное обязательство и вмст съ тмъ неравенство, когда противясь, распространенію новизны, которая насильно вкралась, обуздывать себя во всемъ и везд и поступать согласно закону съ тми, которые свободны на вс четыре стороны, которымъ все позволено, что можетъ служить для достиженія ихъ цли, и для которыхъ нтъ иныхъ повелній, иныхъ законовъ, кром собственной выгоды.

Adi tum nocendi perfido praestat fides {Сдержать слово это диті. вроломному воиможігості. войти, чтобы принести вредъ. Сенека Эдипъ, д. III ст. 686.}, тмъ боле, что обыкновенный порядокъ въ государств, которое здорово не иметъ въ виду такихъ странныхъ случайностей, онъ предполагаетъ, что это тло, главные члены и части котораго находятся въ связи и съ общаго согласія повинуются: и слдуютъ его повелніямъ. Поступать по закону тяжело, стснительно, для увлеченій нтъ мста, и оно не можетъ идти пара,:п съ необузданнымъ и безчиннымъ поведеніемъ.

Извстно, что двухъ великихъ людей Катона и Октавія упрекали въ томъ, что но время Гражданскихъ войнъ перваго съ Цезаремъ, втораго съ Силлой, они предпочли скоре довести свою родину до бдственнаго положенія, чмъ спасти ее въ ущербъ законамъ и что-либо измнить: такъ какъ, по правд говоря въ такой послдней крайности, гд только бы удержаться, пожалуй разумне склонить голову и получить легкій ударъ, нежели упорствуя вопреки всякой возможности что-либо сохранить, дать еще насилію случай нее попрать ногами, и лучше было бы заставить законы желать то, что они могутъ, разъ они не могутъ то, что хотятъ. Такъ сдлалъ тотъ, кто приказалъ имъ спать впродолженіи двадцати четырехъ часовъ {Агезилай.} и тотъ кто вычеркнулъ на этотъ разъ день изъ календаря {Александръ Великій.}, наконецъ еще другой, изъ іюня сдлавшій май мсяцъ. Даже Спартанцы такіе строгіе блюстители постановленій своей страны стсненные закономъ, который запрещалъ два раза выбирать въ адмиралы одну и туже личность, и съ другой стороны такъ какъ ихъ дла настоятельно требовали, чтобы Лизандръ снова взялъ на себя эту должность, правда сдлали нкоего Аракуса адмираломъ, но Лизандра главнымъ начальникомъ флота и благодаря этой же уловк, одинъ изъ ихъ пословъ отправленный къ Аинянамъ для того, чтобы добиться отмны какого то постановленія, и Периклъ ссылаясь ему на то, что запрещено было снимать таблицу, гд законъ былъ разъ начертанъ, тотъ посовтовалъ ему только перевернуть ее, потому что это запрещено не было. За это то хвалитъ у Плутархъ Филопомена, который рожденный повелвать, умлъ нетолько повелвать согласно законамъ, но подчинялся самимъ законамъ, когда того требовала общественная необходимость.

ГЛАВА XXIII.
Различныя событія того же рода.

Яковъ Амво духовникъ короля разсказалъ мн однажды слдующее, которое длаетъ честь одному изъ нашихъ принцевъ (и нашъ онъ былъ, но справедливости, хотя и иностраннаго происхожденія {Герцогъ Гизъ, прозванный le Balafr.}, а именно, что во время нашихъ первыхъ смутъ, при осад Руана {Въ 1562 г.}, вышеназванный герцогъ, извщенный вдовствующей королевой о покушеніи, которое замышляли противъ его жизни, и въ особенности узнавъ, благодаря письмамъ, что руководить имъ долженъ былъ одинъ анжевинскій или манскій дворянинъ, посщавшій тогда, обыкновенно, ради этой цли герцога, ни съ кмъ не подлился этимъ, но гуляя на слдующій день по гор Св. Екатерины, откуда мы были по Руану (такъ какъ это было во время осады его), вмст съ вышеназваннымъ духовникомъ и другимъ епископомъ, онъ увидалъ того самаго дворянина, на котораго обратили его вниманіе, и веллъ его позвать. Когда послдній приблизился, герцогъ сказалъ ему слдующее: ‘Милостивый государь такой-то день, вы врно догадываетесь, что я отъ васъ хочу, и ваше лицо доказываетъ это. Вамъ нечего боле скрывать отъ меня, такъ какъ я на столько знаю ваше намреніе, что вы ухудшили бы только свое положеніе, пытаясь скрыть это. Вы очень хорошо знаете, такую-то и такую вещь, (что составляло самую существенную часть въ этомъ заговор). Не медлите, подъ опасеніемъ смертной казни открыть мн все дло, дло какъ оно есть’. Когда этотъ, несчастный, увидалъ, что онъ пойманъ и уличенъ (такъ какъ все было раскрыто королев однимъ изъ участниковъ), ему оставалось только сложить, руки и просить герцога, къ ногамъ котораго онъ захотлъ броситься, о пощад и милосердіи: но послдній остановилъ его, продолжая такъ свою рчь {Все это находится въ книг подъ заглавіемъ Судьба Двора, составленная Дамартэнъ, прежнимъ придворнымъ въ царствованіе Генриха II, кн. III, стр. 189. Костъ.}: ‘Подойдите сюда, разв я васъ раньше чмъ нибудь оскорбилъ? обидлъ ли кого нибудь изъ вашихъ особенной ненавистью? Нтъ еще трехъ недль съ тхъ поръ, какъ я васъ знаю, какая причина могла побудить васъ посягать на мою жизнь?’ Послдній дрожащимъ голосомъ отвтилъ, ‘что повода къ тому не было никакого, но что интересъ общаго дла его партіи принудилъ его къ этому и нкоторые убдили его, что это будетъ даже вполн благочестивое дло истребить, какимъ бы то ни было способомъ, такого могущественнаго врага ихъ церкви’. ‘Я же,— продолжалъ герцогъ — хочу вамъ показать на сколько религія, которой я держусь боле кротка нежели та, которую вы исповдуете. Ваша внушила вамъ меня убить, не выслушавъ меня, не получивъ отъ меня никакого оскорбленія, а моя повелваетъ мн васъ простить, такъ какъ я вполн убжденъ, что вы, желая меня убить, сумасшедшій {Des dieux que nous servons connais la difference: Les tiens t’ont comand le meurtre et la sengcance. Et le mien, quand ton bras vient de m’assassiner. М’ordonne de te plaindre et de te pardonnre, Voltaire Alzire.}. Уходите, удалитесь, чтобы я васъ боле тутъ не видалъ, и если вы умны, берите впредь совтниками въ своихъ предпріятіяхъ людей боле честныхъ нежели эти’.

Императоръ Августъ {См. Сенека, въ его разсужденіи о милосердіи, откуда этотъ разсказъ перенесенъ слово въ слово. Подражаніе этому Корнеля знакомо всмъ I, 9.}, находясь въ Галліи получилъ увдомленіе о заговор, которое замышлялъ Л. Цинна: онъ ршился отомстить за это, и для этой цли на слдующій день созвалъ совтъ изъ своихъ друзей Но послднюю ночь онъ провелъ очень тревожно, размышляя о томъ, что ему нужно было предать смерти юношу изъ хорошей семьи, племянника великаго Помпея, и стуя на это онъ началъ громко разсуждать: ‘Какъ, говоритъ онъ, неужели я дйствительно долженъ оставаться въ тревог и безпокойств, и позволить въ это же время убійц расхаживать на свобод. Уйдетъ ли онъ безъ наказанія, угрожая моей голов, которая осталась цла посл столькихъ гражданскихъ войнъ, посл столькихъ битвъ на суш и на мор {Я не знаю, какъ могъ такъ грубо лгать передъ самимъ собой Августъ, онъ, который хорошо зналъ, въ чемъ состояла его храбрость. Серванъ.}, посл того, наконецъ, какъ я водворилъ всеобщій миръ на земл? Неужели онъ будетъ прощенъ, ршившись не только убить меня, но и принести въ жертву?’ такъ какъ, согласно заговору, его должны были заколоть во время совершенія какого нибудь жертвоприношенія Затмъ, успокоившись немного, онъ продолжалъ еще боле громкимъ голосомъ: ‘Зачмъ ты живешь, если столькимъ людямъ нужна твоя смерть? Неужели не будетъ конца твоимъ жестокостямъ и твоей мстительности? Стоить ли твоя жизнь того, чтобы длать столько вреда для сохраненія ея?’ Ливія, жена его, видя его томленіе: ‘А совтъ женщинъ будетъ ли принятъ?— сказала она ему:— сдлай то, что длаютъ врачи, когда обыкновенныя лкарства не могутъ помочь, они пробуютъ противоположныя. Строгостью ты до сихъ поръ ничего не выигралъ, Лепидъ послдовалъ за Сальвиніемъ, Мурена за Лепидомъ, Кэто за Муреномъ, Эгнатій за Кэто: попробуй, помогутъ ли теб кротость и милосердіе. Цинна уличенъ, прости ему, отнын онъ не будетъ боле въ силахъ теб вредить, и будетъ полезенъ для твоей славы’. Августъ былъ очень доволенъ найти въ своемъ гнв заступника, и, поблагодаривъ жену, и отказавъ своимъ друзьямъ, которыхъ онъ созвалъ на совтъ, приказалъ позвать къ себ одного Цинну, удаливъ всхъ, и велвъ подать Цинн кресло, онъ обратился къ нему съ такой рчью: Во первыхъ, я прошу тебя Цинна спокойно выслушать меня, не перебивай мои слова: я теб дамъ время и досугъ отвчать. Ты знаешь Цинна, что взявъ тебя изъ вражескаго лагеря, я тебя не только не сдлалъ своимъ врагомъ, но хотя ты и родился такимъ, я тебя спасъ, я теб отдалъ все твое имущество, и сдлалъ такимъ достаточнымъ и состоятельнымъ, что побдители завидуютъ положенію побжденнаго. Должность жреца, которую ты у меня просилъ, я теб даровалъ, отказавъ другимъ, отцы которыхъ всегда сражались со мной. Меня, оказавшему теб столько услугъ, ты задумалъ убить’. На что, такъ какъ Цинна воскликнулъ, что отъ него была далека подобная мысль, ‘Ты не держишь Цинна того, что ты мн общалъ, продолжалъ Августъ, ты уврилъ меня, что я не буду прерванъ. Да, ты задумалъ меня убить, въ такомъ-то мст, въ такой-то день, въ такомъ-то обществ, и такимъ-то образомъ’. И видя, что послдній остолбенлъ при этихъ словахъ, и безмолствовалъ, не для того, чтобы сдержать слово молчать, но вслдствіе упрековъ своей совсти: ‘Зачмъ,— прибавилъ онъ,— длаешь ты это? Для того ли, чтобы быть императоромъ? По истин, плохо стоитъ съ общественнымъ дломъ, если только я мшаю теб достичь власти. Ты не можешь даже защитить свой домъ, и потерялъ недавно тяжбу, по милости одного простого вольноотпущенника. Какъ? неужели ты не имешь ни средствъ, ни власти для чего бы то ни было другого, какъ только для того чтобы замышлять противъ Цезаря? Я отказываюсь отъ сапа императора, если только я одинъ мшаю твоимъ надеждамъ. Ты думаешь, что Павелъ, что Фабій, что Коссена и Сервильяпъ вс благородныя, благородныя не только по имени, по которые благодаря добродтели своей, длаютъ честь своему дворянству и тебя любятъ. Посл нсколькихъ другихъ замчаній (такъ какъ онъ говорилъ съ нимъ цлыхъ два часа): ‘Иди же, сказалъ онъ ему, я теб дарю жизнь Цинна измннику и убійц, какъ прежде я даровалъ ее теб врагу, пусть съ этого дня установится между нами дружба, посмотримъ, кто изъ насъ двухъ, отъ боле чистаго сердца я ли даровалъ теб жизнь, или ты ее принялъ’. И такимъ образомъ онъ простился съ нимъ. Спустя нсколько времени онъ далъ ему мсто консула, пеняя за то, что онъ не осмлился просить его объ этомъ самъ. Съ тхъ поръ Цинна былъ всегда съ нимъ очень друженъ, и онъ одинъ былъ сдлавъ наслдникомъ его имущества. Посл этого же случая, которое произошло съ Августомъ на сороковомъ году, не было никогда ни заговора, ни покушенія противъ него, и онъ получилъ справедливое вознагражденіе за свое милосердіе. Но не такова была судьба герцога, такъ какъ его кротость не съумла защитить его отъ того, чтобы онъ не палъ жертвой подобнаго вроломства: настолько человческая осторожность вещь пустая и суетная и не смотря на вс наши предположенія, паши совты и предосторожности, судьба оставляетъ всегда за собой право распоряжаться событіями. Мы называемъ врачей счастливыми, когда они приводятъ что нибудь къ хорошему концу: какъ будто одно ихъ искусство не въ состояніи полагаться исключительно на самого себя, и лишь у него основанія слишкомъ шатки, чтобы опираться на собственную силу, и только ему одному нужна помощь судьбы, чтобы оказывать дйствіе. Я думаю относительно этого искусства все самое худшее или лучшее, смотря по тому, что пожелаютъ: такъ какъ благодаря Богу мы не имемъ никакихъ сношеній другъ съ другомъ, я обратно противоположенъ другимъ, такъ какъ я правда его всегда презираю, но когда я болнъ, вмсто того, чтобы войти въ сдлку, я начинаю его ненавидть и бояться, и отвчаю тмъ, которые убждаютъ меня принять лкарство, пускай они по крайней мр подождутъ пока, ко мн вернутся силы и здоровье, чтобы имть боле возможности выдержать напряженіе и случайности, которыя можетъ вызвать это послднее. Я оставляю дйствовать природу и думаю, что она запаслась зубами и когтями для защиты себя отъ нападеній, которыя на нее длаютъ, и для поддержанія этой ткани, разложенія котораго она старается избжать. Я боюсь, что вмсто того, чтобы придти къ ней на помощь, въ то время какъ она борется съ болзнью, вмсто нея спасутъ ея противника, и на нее возложатъ новое бремя.

Я же, говорю, что не только въ медицин, но я въ другихъ боле опредленныхъ искусствахъ судьба занимаетъ не послднее мсто: поэтическія остроты, которыя увлекаютъ ихъ автора, и приводятъ его въ восторгъ, почему не приписать намъ ихъ его счастью, такъ какъ онъ признается, что он превосходятъ его способности и силы, и сознается, что он исходятъ изъ другаго источника, и отъ него не зависятъ, также какъ и ораторы не находятъ чтобы отъ нихъ зависли т движенія и странныя необычайныя волненія, которыя увлекаютъ ихъ дальше, чмъ они предполагали? Тоже и въ живописи, гд иногда изъ рукъ живописца выливаются черты, которыя превосходятъ его умнье и пониманіе, приводятъ его самого въ восторгъ и въ удивленіе. Но судьба еще боле явно обнаруживаетъ участіе, которое она принимаетъ во всхъ этихъ твореніяхъ, благодаря той прелести и красот, которыя разлиты въ нихъ не только безъ намренія, но и даже безъ вдома объ этомъ со стороны ихъ творца, образованный читатель открываетъ часто въ умахъ другихъ, совершенства другія, чмъ т, которыя вложилъ и замтилъ авторъ, и придаетъ имъ боле богатый смыслъ и боле богатые образы.

Что касается до военныхъ предпріятій, всякій видитъ, какое большое участіе принимаетъ въ нихъ судьба. Даже на наши совщанія и совты не мало вліяютъ непредвиднныя обстоятельства и счастье: такъ какъ все то, что можетъ наша мудрость очень немного: чмъ она проницательне и глубже, тмъ она боле находитъ у себя слабости и только боле сомнвается въ себ самой. Я раздляю мнніе Силлы {‘Кто отбилъ охоту подражать его поступкамъ, восхваляя часто свое счастье, и въ конц концовъ писавшись Фаустусомъ и г. д.’ Плутархъ. Какъ можно восхвалять самого себя, т. 9. перев. Амьо. Костъ.}, и когда я начинаю поближе разбирать самые знаменитые военные подвиги, я вижу, какъ мн кажется, что т, которые руководятъ ими, употребляютъ совщанія и совты только для очищенія совсти, и что лучшую часть предпріятія они предоставляютъ судьб, и благодаря увренности въ ея помощи, они при всякомъ удобномъ случа переходятъ за предлы всякаго благоразумія {Почти вся военная жизнь величайшихъ полководцевъ свидтельствуетъ противъ этого мста Монтэнь. Санъ Сулла, который любитъ называть себя скоре счастливымъ, чмъ искустнымъ, этимъ успхомъ обязанъ былъ самому совершенному искусству. Вся его жизнь была одна система части и дйствія которой были вполн связаны другъ съ другомъ. Серванъ.}. Среди ихъ совщаній на нихъ внезапно находятъ необъяснимые восторги, и странное изступленіе, которыя заставляютъ ихъ принимать самое повидимому неосновательное ршеніе, и благодаря которому ихъ храбрость растетъ въ ущербъ благоразумію. Отчего многіе великіе полководцы древности, чтобы заставить уважать эти безразсудные совты, были вынуждены объяснять своимъ подчиненнымъ, что побудило ихъ къ тому какое то вдохновеніе, какое то знаменіе и предсказаніе. Вотъ почему въ этой неизвстности, въ этомъ недоумніи, которое является вслдствіе безсилія увидать и избрать то, что для насъ самое удобное, въ тхъ трудностяхъ, которыми сопровождаются вс разнообразныя случайности и обстоятельства каждаго дла по моему, самымъ врнымъ, было бы, если ужъ другія соображенія не могутъ побудить къ этому, склониться на ту сторону, гд боле честности и справедливости, и разъ мы находимся въ сомнній какой самый короткій путь, держаться всегда самого прямого: подобно тому какъ въ этихъ двухъ примрахъ, которые я предложилъ, нтъ никакого сомннія, что боле великодушію и благородно со стороны того, кто былъ оскорбленъ, простить обидчика, нежели поступить иначе. Если герцогъ поплатился за это, не нужно сожалть о своемъ добромъ намреньи, и разв извстно, если бы онъ принялъ обратное ршеніе, избжалъ ли бы онъ той участи, которое готовила ему судьба, и такимъ образомъ онъ лишился бы славы такого человчнаго поступка.

Изъ исторіи видно какъ многіе этого опасаются: отчего большая часть предпочла идти на встрчу заговорамъ, которые длали противъ нихъ, при помощи казней и мщеній, но я вижу мало такихъ которымъ бы это средство принесло пользу, подтвержденіемъ служатъ столько римскихъ императоровъ. Тотъ, кто находится въ этой опасности не долженъ много надяться ни ни свою силу, ни на свою бдительность:, такъ какъ разв легко защититься отъ врага, скрывающагося подъ личиной самаго услужливаго друга, котораго мы только имемъ, и знать намреніе и сокровенныя мысли тхъ, которые приходятъ на помощь. Напрасно беретъ онъ въ свою охрану чужеземцевъ, напрасно окружаетъ себя двойнымъ рядомъ вооруженныхъ людей и кто будетъ презирать свою жизнь, тотъ будетъ всегда распоряжаться чужой, {Сенека Epist 4.} и потомъ эта постоянная подозрительность, заставляющая царя сомнваться во всхъ, должна служить для него источникомъ страшныхъ мученій. Однакожъ Діонъ, предупрежденный о томъ что Каллипій изыскивалъ средства его убить, не имлъ никогда духу раслдовать это дло, говоря, что онъ предпочиталъ умереть, чмъ находиться въ такомъ ужасномъ положеніи, какъ остерегаться не только своихъ враговъ, но и друзей: {Плутархъ.} что Александръ еще ярче доказалъ на самомъ дл, когда получивъ письменное извщеніе отъ Парменіона что Филлиппій его самый любимый врачъ былъ подкупленъ Даріемъ чтобы отравить его, онъ одновременно далъ ему прочитать письмо, а самъ выпилъ питье, которое тотъ ему поднесъ {Квинтъ Курцій III 6.}. Разв этимъ не выражалась ршимость, если его друзья хотли его убить, онъ соглашался, чтобы это было сдлано? Этотъ царь является высочайшемъ образцемъ смлыхъ подвиговъ, но я не знаю есть ли въ его жизни другой поступокъ, гд бы проявилось боле твердости воли, и прелесть котораго прогремела бы боле этого.

Т которые внушаютъ царямъ такое сильное недовріе подъ предлогомъ ихъ безопасности, готовятъ этимъ самымъ имъ погибель и стыдъ: ничто благородное нельзя длать безъ опасности. Я знаю одного человка по праву очень воинственнаго и смлаго, успхамъ котораго мшаютъ такими внушеніями: ‘Что онъ долженъ тсне соединиться съ своими друзьями, что онъ не долженъ соглашаться ни на какое примиреніе съ прежними врагами, долженъ держаться отдльно, и не ввряться въ боле сильныя руки какое бы общаніе ему не давали, какую бы пользу онъ не видлъ’. Я зная другаго, который сверхъ ожиданія преусплъ когда послдовалъ обратному совту.

Смлость, прославиться въ которой они такъ жадно добиваются, проявляется, когда это нужно, также хорошо въ простой одежд какъ и съ оружіемъ въ рукахъ: въ комнат какъ и въ лагер, съ опущенной рукой какъ и съ поднятой.

Такое большое и осторожное благоразуміе смертельный врагъ высокихъ подвиговъ. Сципіонъ съумлъ для исполненія воли Сифакса, бросивъ свое войско и покинувъ неуспокоенную, неумиротворенную еще Испанію посл своего новаго покоренія, перейти въ Африку на двухъ простыхъ корабляхъ, чтобы отдаться во вражеской страны во власть царя варвара, подъ сомнительное честное слово, не взявъ заложниковъ, и полагаясь лишь на собственную храбрость, на собственное счастіе и счастливую звзду {Титъ Ливій XXVIII 17.}. Habita fides, ipsam plerumque fidem obligat. {Довріе, которое мы оказываемъ другому, часто обязываетъ его къ тому же. Id. XXII 27.} Наоборотъ кто честолюбивъ, кто желаетъ славы, тотъ не долженъ обращать вниманія, и давать волю подозрніямъ: недовріе и страхъ притягиваютъ оскорбленія и вызываютъ ихъ. Самый подозрительный изъ нашихъ королей {Людовикъ XI. См. Записки Комнинъ кн. II 25—7.} главнымъ образомъ оттого успшно велъ свои дла, что добровольно отдавалъ и вврилъ свою жизнь и свободу въ руки своихъ враговъ: показывая, что онъ вполн имъ вритъ, для того, чтобы и они поврили ему. Цезарь противопоставлялъ своимъ взбунтовавшимся и вооруженнымъ легіонамъ только авторитетъ своего лица и гордую рчь: и настолько врилъ въ себя и въ свое счастіе, что не боялся ввриться и положиться на бунтующееся и мятежное войско:

Stetit aggere fultus

Cespitis intrepidus vultu: meruitque timeri,

Nil metuens ¹).

¹) Стоя на дерновомъ холм съ неустрашимымъ взоромъ: и заставилъ себя бояться, ничего не боясь. Луканъ V. 316.

Но совершенно врно, что эта сильная увренность можетъ быть наивной и цльной только у тхъ, у которыхъ представленіе о смерти, и о самыхъ дурныхъ послдствіяхъ которыя могутъ произойти потомъ, не вызываетъ никакого ужаса, такъ какъ представлять ее еще, ненадежной, неврной, сомнительной, это значитъ для настоящаго примиренія ничего не длать путнаго. Превосходное средство расположить къ себ сердце и волю другаго это подчиниться и довриться ей, лишь бы это было добровольно, и не вызывалось никакой необходимостью, и при условіи приносить сюда чистое и ясное довріе, по крайней мр не выражая никакихъ сомнній. Я видлъ въ дтств какъ одинъ человкъ начальникъ большаго города заискивалъ при возмущеніи разсвирипвшаго народа: онъ ршилъ, выйти изъ очень надежнаго мста, гд находился, и отправиться къ мятежной толп, чтобы потушить это начало смуты: добромъ это для него не кончилось, и онъ былъ самымъ жалкимъ образомъ убитъ. Но мн кажется, что его ошибка заключалась не въ томъ, что онъ вышелъ, въ чемъ обыкновенно его обвиняютъ, какъ въ томъ, что онъ взялъ путь подчиненія и мягкости, и хотлъ укротить это бшенство наблюдая за нимъ, а не руководя имъ, прося, а не увщевая, и я считаю, что. ласковая строгость, которая опиралась бы на военную силу, полная доврія и спокойной увренности, приличная его сапу, и его высокому мсту.

Удалась бы боле, по крайней мр, была бы благородне и пристойне. Всего мене можно ожидать человчности и кротости отъ такого разбшеннаго чудовища, ему скоре доступенъ страхъ и благоговніе. Я осуждаю его еще зато, что принявъ, скоре храброе нежели отважное ршеніе, броситься одному, въ одной одежд въ бушующее море безумныхъ людей, онъ долженъ былъ выдержать до конца, и не перемнять поведенія: вмсто этого съ нимъ случилось обратное, убдившись вблизи въ опасности, у него полилась изъ носу кровь, и онъ измнилъ свое смиренное и льстивое выраженіе, которое онъ принялъ вначал, на испуганное: показывая и голосомъ и глазами удивленіе и раскаяніе ища какъ бы спрятаться и ускользнуть, онъ ихъ возбудилъ, и направилъ на себя.

Однажды совщались о томъ, чтобы сдлать общій смотръ различнымъ войскамъ (это самое удобное мсто для тайнаго мщенія, и нигд нельзя длать это съ большей безопасностью), по многимъ явнымъ признакамъ можно было судить, что не сдобровать нкоторымъ личностямъ, на долю которыхъ совпала главная и необходимая обязанность разслдовать это. Совтовъ было предложено много, потому что дло было, трудное не маловажное и влекло за собой большія послдствія. Я былъ того мннія, чтобы избгать выказать недовріе, и чтобы начальники не боялись стоять и смшиваться съ рядами, съ открытымъ лицомъ и высоко поднимали голову, и вмсто того, чтобы отмнить отсюда что нибудь (къ чему склонялось большинство) наоборотъ попросили бы полководцевъ предупредить солдатъ длать полные и здоровые залпы въ честь присутствующихъ и не щадить пороха. Это послужило наградой для этихъ подозрваемыхъ войскъ, и съ тхъ поръ установилось взаимное полезное довріе.

Я нахожу самымъ прекраснымъ тотъ путь, котораго держался Юлій Цезарь. Прежде всего, онъ постарался милосердіемъ заставить даже враговъ полюбить себя, ограничиваясь въ заговорахъ, которые ему были открыты простымъ объявленіемъ, что онъ о нихъ знаетъ: разъ это было сдлало онъ принималъ крайне благородное ршеніе, ожидать безъ страха и тревоги, что могло случиться съ нимъ, предаваясь и полагаясь на боговъ и судьбу, и конечно онъ находился въ такомъ настроеніи когда былъ убитъ.

Одинъ туземецъ говорилъ и объявлялъ повсюду, что онъ могъ научить Діонисія тиранна Сиракузъ способу предугадывать и открывать вполн заговоры, которые его подданные затвали противъ него, если въ вознагражденіе получитъ серебрянную монету, когда Діонисія предупредили объ этомъ, онъ веллъ позвать его для того, чтобы уяснить себ искусство столь необходимое для его самосохраненія. Чуземсцъ этотъ говоритъ, что все искусство состоитъ въ томъ, чтобы онъ веллъ дать ему талантъ, и похвастался, что узналъ отъ него странную тайну. Діонисій нашелъ эту выдумку хорошей и веллъ отсчитать ему шесть сотъ экю {Плутархъ Апофтенны.}. Неправдоподобно было, чтобы послдній далъ неизвстному человку такую большую сумму денегъ, иначе, какъ въ вид вознагражденія за очень полезное открытіе: и этотъ слухъ помогъ ему держать своихъ враговъ въ страх.

Однакожь государи вполн разумно предаютъ гласности т свденія которыя они получаютъ относительно заговоровъ устраиваемыхъ противъ ихъ жизни, чтобы этимъ заставить думать, что имъ все извстію, и что ничто нельзя предпринять безъ того, чтобы они не впали откуда дуетъ втеръ. Герцогъ Аинскій сдлалъ не одну глупость при установленіи своей покой тиранніи во Флоренціи, но самая большая заключалась въ томъ, что получивъ первое извстіе о заговорахъ, который этотъ народъ затвалъ противъ него черезъ Маттэо ли Мороццо соучастника ихъ, онъ веллъ предать его смерти, чтобы скрыть это предостереженіе, и не дать почувствовать, что кто-нибудь въ город тяготится его властью.

Мн случилось прежде {У Ливія кн. IV о гражданскихъ воинахъ.} прочесть разсказъ, про одного Римлянина, лица сановитаго, который убгая отъ тиранніи тріумвирата тысячи разъ спасался отъ рукъ преслдовавшихъ его, благодаря своей ловкой изобртательности. Случилось разъ, что отрядъ всадниковъ, которому было поручено поймать его, прозжалъ совсмъ рядомъ съ кустарникомъ, за которымъ онъ притаился, и они чуть было не замтили его, но онъ находясь въ этомъ положеніи, обративъ вниманіе на т мученія и т затрудненія, которые онъ уже такъ давно, претерпвалъ, спасаясь отъ постоянныхъ тщательныхъ поисковъ за нимъ, на то малое удовольствіе, которое можно было ожидать отъ подобной жизни, и насколько для него было лучше одинъ разъ сдлать этотъ шагъ, чмъ постоянно находится въ этомъ страх, самъ ихъ позвалъ, выдалъ свое убжище, предаваясь добровольно ихъ жестокости, чтобы избавить и ихъ и себя отъ продолжительнаго труда. Призывать вражескіе руки, немного смлый совтъ, но я думаю что все же было бы лучше принять его, чмъ оставаться въ постоянномъ ожиданіи несчастій отъ котораго нтъ исхода. Но такъ какъ ко всмъ средствамъ, которыя можно предпринять противъ этого, примшивается безпокойство и неизвстность, лучше съ спокойной увренностью приготовиться ко всему, что можетъ изъ этого произойти, и извлечь нкоторое утшеніе изъ того, что неизвстно случится ли оно.

ГЛАВА XXIV.
О педантизм.

Въ дтств меня часто досадовало видть въ итальянскихъ комедіяхъ ученаго въ образ шута и названіе Magister почти не имющаго боле почетнаго значенія между нами: такъ какъ, разъ меня отдали имъ на воспитаніе, что могъ я мене сдлать какъ не заботиться о ихъ доброй слав? Я правда старался объяснить это естественнымъ различіемъ, которое существуетъ между толпой и людьми рдкими и выдающимися по уму и по знанію, тмъ боле, что одни и другіе идутъ совершенно противоположными дорогами, по я. терялся, видя что самые благородные люди были т, которые, ихъ боле всего презирали, подтвержденіемъ чего служитъ нашъ знаменитый Дю Беллэ:

Mais je hay par sur tout un savoir pedantesque, и привычка эта очень стара, такъ какъ Плутархъ уже говоритъ, что Грекъ и Школьникъ были слова оскорбительные и презрительные между Римлянами. Съ тхъ поръ, входя въ возрасть я нашелъ, что для этого существуетъ очень большое основаніе, и что magis magnos clericos non sunt magis magnos sapientes {Pardien los plus grands clers ne sont pas les plus fin. Kegnior cam. 8.— Эта латинская пословица находится у Раблэ Gargantua, I, 39.}. Но откуда можетъ происходить, что душа богатая познаніемъ столькихъ предметовъ не длается отъ этого бодре и живе, и что грубый пошлый умъ можетъ вмщать у не исправляясь рчи и сужденія самыхъ тонкихъ умовъ, въ этомъ я до сихъ поръ недоумваю. Воспринимая столько чужихъ умовъ и такіе великіе и обширные (говорила мн одна двушка, первая изъ нашихъ принцессъ, разговаривая со мной о комъ-то) необходимо свой собственный долженъ съуживаться, сжиматься и умаляться чтобы дать мсто другимъ: я же скажу, что какъ растенія глохнутъ отъ слишкомъ большой влаги и лампы отъ слишкомъ большаго количества масла, тоже происходитъ и съ умомъ отъ слишкомъ большаго ученія и обилія матеріала: послдній смущенный и поглощенный громаднымъ разнообразіемъ предметовъ теряетъ возможность распутаться и это бремя заставляетъ его коснтъ и извращаться. Но происходитъ это иначе, такъ какъ наша душа расширяется тмъ боле когда она переполняется: и примры взятые изъ древности показываютъ намъ, что люди искуссные въ управленіи общественными длами, великіе полководцы и великіе государственные люди были вмст съ тмъ и очень учены.

А что касается философовъ, которые удалились отъ всякихъ общественныхъ занятій, къ нимъ также правда иногда презрительно относились въ свободныхъ комедіяхъ ихъ времени, ихъ мннія и убжденія длали ихъ смтными. Хотите-ли вы ихъ сдлать судьями взаимныхъ правь въ какой-нибудь тяжб, судьями поступковъ человка? Нечего сказать, пригодны они для этого! Они еще ищутъ есть-ли жизнь, есть ли движеніе, есть ли разница между человкомъ и быкомъ, что такое дйствовать и страдать, что за чудовища законъ и справедливость. Говорятъ-ли они съ какимъ-нибудь должностнымъ лицомъ, или говорятъ о немъ? это не иначе какъ съ непочтительной и невжливой свободой. Слышатъ-ли какъ хвалятъ ихъ короля или другаго государя? для нихъ это пастухъ, праздный какъ пастухъ, занятый тмъ что мучаетъ и стрижетъ своихъ животныхъ, по несравненно боле жестокою пастуха. Считаете-ли вы кого-нибудь боле важнымъ, оттого, что онъ иметъ дв тысячи десятинъ земли? Они смются надъ этимъ, привыкши смотрть на всхъ какъ на свою собственность. Хвастаетесь-ли вы своимъ дворянствомъ насчитывая семь богатыхъ предковъ? Они васъ считаютъ низкаго происхожденія не понимая всеобщую картину природы, и сколько каждый изъ насъ имлъ предшественниковъ, богатыхъ, бдныхъ, царей, слугъ, грековъ, варваровъ, и хотя бы вы были пятидесятымъ потомкомъ Геркулеса, они находятъ васъ пустымъ, оттого, что вы высоко цните этотъ даръ судьбы. Поэтому толпа презирала ихъ за то, что они незнакомы были съ обыкновенными простыми предметами, были дерзки и самонадянны {Это мсто, что касается философовъ и т. д. довольно врно переведено изъ Тхетета Платона V Леклеркъ.}.

Но это платоновское описаніе очень далеко отъ того, что недостаетъ нашимъ людямъ. Первымъ завидовали за то, что они стоятъ выше общепринятаго, презираютъ общественныя дла, и устроили себ своеобразную жизнь подражать которой было невозможно, и которая сообразовалась съ извстными надменными неупотребительными разсужденіями, послднихъ презираютъ за то, что они стоятъ ниже общепринятаго, неспособны занимать общественныя должности, и влачатъ и отличаются по мннію толпы низкой и дурной жизнью и нравами.

Odi homines ignata opera, philosopha sententia ¹).

¹) Я ненавижу людей, неспособныхъ дйствовать, и которыхъ философія ни слонахъ. Пикувій у Геллія. XIII, 8.

Что касается этихъ философовъ, говорю я, насколько они были велики въ наукахъ, настолько, и еще боле во всякомъ дл. И совершенно также какъ разсказываютъ про одного геометра изъ Сиракузъ {Архимолъ.}, который когда его отвлекли отъ его размышленій, для того, чтобы онъ употребилъ свое знаніе на защиту своей страны, неожиданно пустилъ въ ходъ страшныя орудія, и дйствія, которыя для человка казались невроятными: самъ же онъ однако пренебрежительно относился къ этой работ, считая что этимъ онъ уронилъ достоинство своего искусства, относительно котораго его труды были только первымъ опытомъ и простой игрушкой, также точно если и ихъ иногда въ вид опыта заставляли принимать участіе въ дйствительной жизни, они начинали такъ высоко парить, что очевидно было, что ихъ душа и ихъ сердце значительно расширились и обогатились благодаря пониманію вещей. Нкоторые же — отстранились, видя, что управленіе государственными длами захвачено людьми неспособными, и тотъ кто спросилъ у Кратеса до какихъ поръ нужно будетъ заниматься философіей, получилъ въ отвтъ. ‘До тхъ поръ, пока не погонщики ословъ будутъ предводительствовать нашими войсками’ {Діогенъ Лаэрсъ, VI, 9 2.}. Гераклитъ уступилъ царство брату, а Эфесянамъ, которые упрекали его въ томъ, что онъ проводитъ время играя съ дтьми передъ храмомъ, онъ возразилъ: ‘не лучше ли длать это, чмъ управлять длами въ вашемъ обществ’ {Id. IX 6, 3.}. Другіе, для которыхъ міръ и его блага не имли никакой цны, находили, что занятіе правосудіемъ и даже престолъ царей низки и презрнны, а Эмпедоклъ отказался отъ царскаго достоинства, которое ему предлагали Агригентцы {Id. Эмпедокль, VIII, 63.}. алеса, который осуждалъ иногда заботы о хозяйств, и объ обогащеніи упрекнули въ томъ, что это было подобно лисиц, оттого что самъ онъ не могъ достичьтого же: ему захотлось въ вид забавы доказать обратное, и унизивъ свое знаніе до служенія барышу и нажив, онъ завелъ торговлю, которая въ одинъ годъ принесло такое богатство, что самые опытные въ этомъ дл съ трудомъ могли въ теченіи всей жизни собрать такіе же {Діогенъ Лаэрсь Фалеc] I, 26: Циц. de Divination. I, 49.}. То, что разсказываетъ Аристотель о нкоторыхъ людяхъ, которые называли и послдняго его Анаксагора и подобныхъ ему мудрыми, а а не благоразумными, за то, что они не достаточно заботились о вещахъ боле полезныхъ: не говоря уже о томъ, что я не хорошо понимаю разницу между этими словами, это не служитъ нашимъ людямъ извиненіемъ, и если обратить вниманіе на то низкое, убогое положеніе, которымъ они довольствуются, мы могли бы скоре сказать, что они и не мудры, и не благоразумны.

Я оставляю это первое доказательство, и думаю, лучше сказать, что это зло является вслдствіе ихъ неумнія приниматься за науки, и что не мудрено, судя по тому какъ насъ учатъ, если ни ученики, ни учителя не длаются боле смышлены, хотя и становятся боле учены.

Да и въ самомъ дл заботы и расходы нашихъ отцовъ направлены лишь на то, чтобы наполнить наши головы наукой: о разсудк и добродтели слышно мало. Закричите нашему народу указывая на какого нибудь прохожаго: ‘О какой ученый человкъ!’ и на другаго: ‘О какой хорошій человкъ!’ {Заимствовано изъ Сенеки Epist. 88. Леклеркъ.} онъ не преминетъ обратить свой взоръ и свое уваженіе первому. Нуженъ былъ бы третій который бы воскликнулъ: ‘О тупые головы!’ Мы охотно спрашиваемъ: ‘Знаетъ ли онъ греческій и латинскій? пишетъ ли онъ стихами или прозой?’ но сталъ ли онъ лучше, или разсудительне, это было главное, а оно то между тмъ остается позади. Нужно было освдомиться кто лучше знаетъ, а не кто боле ученъ.

Мы только стараемся набивать память, и оставляемъ разумъ и совсть пустыми. Точно также какъ птицы отправляются иногда въ поиск за зерномъ, и несутъ его въ клюв не попробовавъ его, чтобы накормить имъ своихъ птенцовъ, такъ и наши педанты собираютъ науку изъ книгъ, но дале языка она нейдетъ и оттуда он ее пускаютъ на втеръ. Замчательно какъ хорошо къ моему примру подходитъ тупость: не значитъ ли длать тоже самое, то что я длаю въ большой части этого сочиненія? Я черпаю то тамъ, то сямъ изъ книгъ изреченія, которыя мн нравятся, не для того, чтобы ихъ хранить (такъ какъ хранилища у меня нтъ), но чтобы перевести ихъ сюда, гд говоря правду, он также мало мои, какъ и на первомъ мст: мы только знакомы я думаю, съ современной наукой, а не съ прежней, и не съ будущей. Но что хуже всего, ихъ учениковъ и дтей она также не укрпляетъ и не питаетъ: наука переходитъ изъ рукъ въ руки и только съ той цлью, чтобы имть возможность хвастаться ею, бесдовать о ней съ другимъ, и сочинять о ней вздоръ, подобно монет, которая годна только на то. чтобы считать, и которую потомъ бросаютъ. Apud alius loqui didicerunt, non ipse secum. {Они научились говорить съ другими, но не съ собой. Циц.} Non est loquendum sed gubernandum. {Не говорить, но управлять нужно. Сенека Epist. 100.} Природа, чтобы показать, что нтъ ничего дикаго въ томъ, что она руководитъ, часто позволяетъ среди народовъ мене цивилизованныхъ зарождаться такимъ твореніямъ ума, которые блистаютъ боле самыхъ художественныхъ произведеній. Какъ остроумна на мой взглядъ эта гасконская пословица, взятая изъ одной пастушеской псни: ‘Bouha prou bouha, mas а’remuda, lous dits quem? Дуйте сильно, дуйте, пошевельнуть же пальцами мы не можемъ’. Мы умемъ сказать: ‘Такъ говоритъ Цицеронъ, вотъ обычаи Платона, это подлинныя слова Аристотеля:’ Но мы, что говоримъ мы сами? О чемъ разсуждаемъ? Столько же сказалъ бы и попугай.

Этотъ пріемъ напоминаетъ мн пріемъ однаго богатаго Римлянина {Кальвизій Сабининъ. Сенека Epist 27.}, который постарался при помощи большихъ издержекъ отыскать людей свдующихъ во всевозможныхъ наукахъ, и послднихъ онъ постоянно держалъ при себ, для того чтобы, когда между его друзьями разговоръ заходитъ объ томъ или другомъ предмет, они могли бы замнять его, и были бы всегда готовы снабдить его кто рчью, кто стихомъ изъ Гомера, всякій сообразно съ своими познаніями и на это знаніе онъ смотрлъ какъ на свое собственное, потому что самъ стоялъ во глав своихъ ладей, и подобно этому поступаютъ т, вся ученость которыхъ заключается въ великолпныхъ библіотекахъ. Мн знакомъ одинъ человкъ, который, когда я у него спрашиваю что онъ знаетъ, проситъ у меня книгу, чтобы показать мн это.

Мы принимаемъ на храненіе знанія и мннія другаго, и потомъ это все: ихъ должно усвоить. Мы собственно похожи на того, кто нуждаясь въ огн пошелъ бы искать его къ своему сосду, и найдя у него прекрасный большой огонь, остался бы тамъ погрться, совершенно позабывъ о томъ что ему нужно было принести его домой. {Это сравненіе находятъ въ конц трактата Плутарха, озаглавленнаго у Амьо какъ нужно слышать. Костъ.} Для чего намъ наполнять желудокъ мясомъ, если оно не переваривается, если оно не претворяется, если оно неукрпляетъ насъ и не прибавляетъ намъ силъ? Не ужели мы можемъ думать, что Лукуллъ {Циц. Acad. II 4.} изъ котораго науки, а не опытъ образовали и сдлали великаго полководца, могъ ихъ понимать по нашему? Мы такъ крпко опираемся на другаго, что уничтожаемъ собственныя силы.

Хочу ли я вооружиться противъ страха смерти? длается это при помощи Сенеки. Хочу ли я почерпнуть утшенія для себя или для другаго? Я заимствую его у Цицерона. Я нашелъ бы его у себя самого, если бы меня къ этому пріучили. Я не люблю это относительное, и заимствованное знаніе: даже если бы мы могли быть учеными, благодаря чужому знанію, по крайней мр мудрыми мы можемъ быть только вслдствіе собственной мудрости. {Это различіе между знаніемъ и мудростью боле правдоподобно, чмъ врно и мы можемь быть мудры чужой мудростью, какъ и учены знаніемъ другаго. Серванъ.}

, .

‘Я ненавижу мудраго, который не мудръ самъ по себ{Это стихъ Еврипида, какъ это мы узнаемъ черезъ Цицерона Epist famil VIII. 15. Нэжонъ.}’.

Ex quo Ennius: Nequidquam sapere sapientem, qui ipse sibi prodesse non quiret. {Почему Энніусъ говоритъ: ‘Тотъ напрасно разуметъ мудрость, кто не можетъ самъ для себя быть полезенъ. Apud Cicer. de. Ofic. III 16.}

Si cupidus, si

Vanus, et Euganea quantumvis mollior agna ¹).

¹) Если онъ скупъ, тщеславенъ, и мене падуанской овцы. Ювен. VIII, 11.

Non enim paranda nobis solum, sed fruenda sapientia est. {Потому что мы не пріобртать только должны, но и пользоваться мудростью. Циц. de fiuib. I. 1.} Діонисій {Это Діогенъ Циникъ.} смялся надъ грамматиками, которые хлопочутъ о томъ чтобы узнать про бдствія Улисса, и не вдаютъ своихъ собственныхъ, надъ музыкантами, которые настраиваютъ свои флейты, а не исправляютъ свои нравы, надъ ораторами, которые учатся говорить о правосудіи, а не поступаютъ согласно ему. Если наша душа не становится отъ этого лучше, если наши сужденія не длаются боле здравыми, я предпочелъ бы чтобы мой ученикъ провелъ это время въ игр въ мяч, по крайней мр, тло стало бы бодре.

Посмотрите на него, когда онъ возвращается изъ школы, посл пятнадцати или шестнадцати лтъ проведенныхъ тамъ, нтъ ничего мене годнаго къ чему нибудь, вы убждаетесь только, что латынь и греческій сдлали его глупе и самонадянне, сравнительно съ тмъ, что онъ ухалъ изъ дому. Его душа должна была тамъ расширится, она же только стала, напыщенне, и вмсто того, чтобы возвыситься, лишь возгордилась. {Вольтеръ въ одной сказк прозванной нахалка говорить о гордости:

Bouffi mais see, ennemi des bats,

Il renfle l’me, et ne la nourr Apas.

K. Леклеркъ.}

Эти учителя, какъ говоритъ Платонъ пресофистовъ, ихъ сродниковъ, боле всхъ другихъ людей общаютъ быть полезнымъ людямъ, и одни между всми людьми не только не исправляютъ, то, что имъ поручаютъ, какъ это длаетъ каменьщикъ и плотникъ, но еще портятъ его, и требуютъ уплаты, за что испортили. Если бы слдовали тому правилу, который Протагоръ предлагалъ своимъ ученикамъ, ‘чтобы они или заплатили согласно данному слову, или же, поклялись въ храм во сколько цнили они успхи пріобртенные ими благодаря его урокамъ, и сообразно этому вознаградили его трудъ’ {Платонъ. Протагоръ, изд. Генриха Этьена т. I, ст. 828.}, мои педагоги были бы обмануты въ своихъ надеждахъ, положившись на клятву моего опыта. Мой простякъ перигордіецъ очень забавно зоветъ этихъ грамотевъ Lettrc-ferits, какъ если бы вы говорили Lettre frus, которымъ пауки пришибли, какъ говорятъ голову. Да и въ самомъ дл чаще всего у нихъ кажется отсутствуетъ даже здравьи! смыслъ: такъ какъ крестьянинъ и башмачникъ, вы видите просто и наивно идетъ своей дорогой, говоря о томъ, что знаетъ, эти же, изъ желанія возвыситься и кичиться своимъ знаніемъ, которое скользитъ по поверхности ихъ мозга, постоянно теряются и путаются. У нихъ вырываются красивыя слова, но другой ихъ долженъ придумать: огцт хорошо знаютъ Галліена, но отнюдь не больнаго: они вамъ уже наполнили голову законами, а между тмъ сами еще не поняли сути дла: имъ извстна теорія всякой вещи: ищите другаго кто бы примнилъ это на дл.

Однажды у меня одинъ изъ моихъ друзей, вступивъ, ради время препровожденія въ разговоръ съ однимъ изъ нихъ, началъ подражать галиматі, и безсвязной рчи, изъ цлаго ряда нанизанныхъ другъ на друга частей, къ которой лишь часто примшивались слова, подходящія къ предмету ихъ спора, забавляя такимъ образомъ впродолженіи цлаго дня этого глупца преніемъ, который думалъ, что онъ продолжаетъ отвчать на возраженія, ему длаемыя, а между тмъ онъ былъ образованный человкъ, былъ очень хорошо одтъ, и пользовался извстностью.

Vos о patricias sanguis, qnos vivero par est,

Occipiti cacco, pasticae occurrite saimae ¹).

¹) Вы потомки патриціевъ, которые, живете какъ слдуетъ, не имя позади глазъ, предупредите сзади стоящихъ. Перс. I. 61.

Кто взглянетъ поближе на этотъ очень распространенный разрядъ людей, тотъ найдетъ, какъ и я, что чаще всего они, ни себя ни другаго не понимаютъ, что память у нихъ довольно объемиста, по разсудокъ пустъ, разв только природа сотворила ихъ другимъ образомъ: какъ убдилъ меня въ этомъ Андріанъ Турнебій, который всю жизнь занимавшійся только наукой, и бывшій по моему однимъ изъ выдающихся людей въ теченіи тысячи лтъ, не имлъ однако ничего педантическаго, кром только складокъ своего платья, и нкотораго вншняго обращенія, которое могло не быть утонченнымъ по придворному, что конечно одна пустота, и я ненавижу людей, которые трудне переносятъ дурную одежду, нежели порочную душу, и смотря по его поклону, осанк и сапогамъ выводятъ заключеніе о человк, такъ какъ внутри эта была одна изъ самыхъ просвященныхъ душъ во всемъ мір. Я нарочно часто наводилъ его на разговоръ для него непривычный, онъ такъ ясно видлъ, такъ быстро понималъ, такъ здраво судилъ, что казалось будто онъ никогда ничемъ другимъ не занимался, какъ войной, и государственными длами. Это только прекрасные сильные характеры

Queis arte benigna

Et meliore luto fuxit praecordia Titan ¹),

¹) Грудь которыхъ Прометей сотворилъ изъ лучшей глины и даровалъ боле счастливыя способности. Ювеналъ XIV 34.

могутъ сохраняться не смотря на дурное воспитаніе. Недостаточно, чтобы наше воспитаніе насъ не портило, оно должно измнять насъ къ лучшему.

Когда нашимъ верховнымъ судамъ приходится принимать чиновниковъ, то одни изъ нихъ экзаменуютъ ихъ только въ наукахъ, другіе испытываютъ еще ихъ здравый смыслъ, предлагая произнести приговоръ по поводу какого-нибудь дла. Пріемъ послднихъ мн кажется лучше и хотя какъ то, такъ и другое необходимо, но безспорно знаніе мене цнно, чмъ сужденіе {Были люди, которые много знали, но имли ограниченій умъ, и наоборотъ обширные умы, съ малымъ знаніемъ. Какъ невжество недоказываетъ отсутствія ума, такъ и знаніе не свидтельствуетъ о геніи. Вовенаргъ. Тотъ много знаетъ у кого много здраваго смысла.}: второе можетъ обойтись безъ перваго, а не первое безъ втораго. Такъ какъ, говоритъ этотъ греческій стихъ.

, ¹),

¹) У Стобея тит. III, ст. 37. 1609. in fol.

‘Для чего знаніе, если нтъ разума?’ Дай Богъ, чтобы эти собранія были для блага нашего правосудія настолько же богаты разумомъ и совстью, насколько они богаты знаніемъ! Non vitae sed scholae discimus {Вы учителя для школы, а не для жизни. Сенека Epist. 105.}. Не привязывать нужно знаніе къ душ, нужно, чтобы оно усвоивалось ею, не орошать, но окрашивать имъ, и если оно не измняетъ ее, и не улучшаетъ ее несовершенное состояніе, безспорно несравнено лучше отказаться отъ него: это опасный мечь, и который мшаетъ и ранитъ своего господина, если у него слабая рука, и онъ не уметъ управлять имъ, ut fuerit melius non didicisse {И потому было лучше ни чему не учится. Циц. Tusс, quaest. II 4.}.

Это иногда является причиной, почему и мы и теологи не требуютъ большаго знанія отъ женщинъ, и почему Францискъ герцогъ Бретанскій сынъ Іоанна V, когда съ нимъ начали говорить объ его брак съ Ізабо принцессой шотландской, и когда прибавили, что ее просто воспитали, не знакомя съ науками, онъ отвчалъ: ‘что она ему оттого только больше правилась, и что женщина была достаточно учена, если могла отличить рубашку мужа отъ его верхней одежды’. Оттого то, не настолько удивительно, какъ про то кричатъ, что наши предки пренебрегали науками, и что еще по сихъ поръ ихъ лишь случайно можно встртить въ главныхъ совтахъ нашихъ королей, и если бы не поддерживало (уваженіе къ нимъ, цль обогащенія, къ чему единственно теперь намъ служатъ юриспруденція, медицина, педантизмъ и теологія, вы бы увидли ихъ въ такомъ же жалкомъ положеніи какъ и прежде. Можно ли сожалть о нихъ, если он не учатъ насъ ни хорошо думать и и хорошо поступать? Postquam docti prodierunt, boni desunt {Сенека Epistю 95 перевед. такъ Руссо Разсужденіе о наукахъ: ‘съ тхъ поръ какъ ученые появились среди насъ, люди добра исчезли’. V. Леклеркъ.}. Всякая другая наука приноситъ вредъ тому, кто незнакомъ съ наукой о доброт. Но причина, которую я только что искалъ, не заключается ли она въ томъ, что наше образованіе во Франціи не имя въ виду ничего другаго, кром извлеченіи изъ этого пользы, за исключеніемъ разв тхъ личностей, которыхъ природа произвела на свтъ, скоре для длъ благородныхъ, нежели корыстныхъ, науками не занимаются, или поверхностно знакомятся съ ними, (принимаясь за какое нибудь занятіе, которое не иметъ ничего общаго съ книгами), прежде чмъ получить охоту къ нимъ и потому обыкновенно посвящаютъ себя вполн ученымъ занятіямъ, лишь люди нисшаго сословія, которые ищутъ здсь средствъ къ жизни, и такъ какъ душа этихъ людей и по природ и благодаря домашнему воспитанію отличается самыми дурными свойствами, то они выносятъ не врное понятіе о наукахъ: такъ какъ не ее дло вносить свтъ въ ту душу, которая его лишена, и длать слпаго зрячимъ, ея назначеніе не давать зрніе, по исправлять его, управлять его движеніями, лишь бы у нея самой были, сильныя и прямыя ноги. Наука хорошее лкарство, но ни одно лкарство не можетъ сохраниться, не измняясь и не портясь, если есть какой либо изъявъ въ сосуд гд оно содержится. У иного ясное зрніе, хотя и не прямое и вслдствіе того онъ видитъ добро, но не слдуетъ ему, и видитъ науку, но не пользуется ею. Главное правило Платона въ его республик гласило ‘что на каждаго гражданина нужно налагать обязанности сообразно его природ’. Природа все можетъ, и все длаетъ. Хромые для тлесныхъ упражненій непригодны, а къ умственнымъ упражненіямъ испорченныя души: пошлыя и низкія недостойны философіи. Когда мы видимъ дурно обутаго человка, мы говоримъ что это не удивительно, если онъ башмачникъ: подобно тому, мы по опыту знаемъ, что врачъ хуже всего себя самого лечитъ, теологъ отнюдь не можетъ служить примромъ, и обыкновенно ученый способенъ мене всякаго другаго.

Аристо Хій когда то справедливо сказалъ, что философы вредили слушателямъ, потому, что большая часть изъ нихъ неспособные извлечь пользу изъ такаго образованія, которое если не идетъ въ прокъ, приноситъ вредъ, , ex Aris tippi, acerbos ex Zenoni schola exire {Они выходили изъ среды развратниковъ школы Зенона и Аристинна. Циц. de Nat. deorum. III. 31.}.

Если мы посмотримъ, на то прекрасное воспитаніе, которое по словамъ Ксенофонта было входу у персовъ, мы увидимъ, что главное чему они учили своихъ дтей, было добродтели, подобно тому, какъ другіе народы учатъ наукамъ. Платонъ передаетъ, что наслдникъ царскаго престола былъ слдующимъ образомъ воспитанъ: посл появленія на свтъ его отдавали на руки не женщинамъ, по евнухамъ, которые пользовались главнымъ вліяніемъ у царей, вслдствіе своей добродтели. Послдніе старались сдлать его тло красивымъ и здоровымъ, и по прошествіи семи лтъ заставляли его здить верхомъ и ходить на охоту. Когда онъ достигалъ четырнадцатаго года они его передавали на руки четырехъ мужей, самаго мудраго, самаго справедливаго, самаго умреннаго, самого храбраго изъ всего народа: первый научалъ его религіи, второй быть всегда правдивымъ, третій бороться съ корыстолюбіемъ, четвертый ничего не бояться.

Большаго вниманія достойно то, что такъ мало говоритъ объ ученіи Ликургъ въ своемъ превосходномъ государственномъ устройств просто поразительномъ по своему совершенству, гд проявляется столько заботъ о воспитаніи дтей его главной обязанности и въ самомъ жилищ музъ: какъ будто этому благородному юношеству, которое пренебрегало всякимъ другимъ игомъ, кром ига добродтели, нужны были не наши учителя для наукъ, но учителя въ доблести, благоразуміи и справедливости: примру этому послдовалъ Платонъ въ своихъ законахъ. Обученіе это велось въ вид вопросовъ, которые имъ предлагали относительно ихъ взглядовъ на людей и на ихъ поступки, и если они хвалили и осуждали или какое-нибудь лицо, или какой-нибудь поступокъ, они должны были обдумать свои слова, и благодаря этому они одновременно и развивали свой умъ и знакомились съ правомъ. Астіагъ у Ксенофонта {Киропедія, I, 3 С.}, спрашиваетъ Кира въ чемъ состоялъ его послдній урокъ: заключался онъ въ слдующемъ отвтилъ тотъ, у насъ въ школ одинъ мальчикъ большаго роста, у котораго былъ маленькій плащъ, отдалъ его одному изъ товарищей меньшаго роста, и снялъ съ него его собственный, который былъ больше, нашъ воспитатель сдлавъ меня судьей этой распри, я разсудилъ, что лучше было оставить вещи какъ он были, и что одинъ и другой казались довольны этимъ: на что послдній доказалъ мн, что я дурно поступилъ, такъ какъ я обратилъ вниманіе на приличіе, а нужно было сперва позаботиться о справедливости, которая требовала, чтобы ни у кого не отнимали то, что ему принадлежало, и приказалъ его высчь, подобно тому какъ насъ въ нашихъ школахъ скутъ за то, что мы забыли первый аористъ {Я бью.}.

Мои учителя должны были бы произнести передо мной блестящую рчь in genero demonstrative, прежде чмъ убдить меня, что ихъ школа стоитъ эту. Они хотли сократить путь, и вслдствіе того, что науки, даже если къ нимъ прямо подходятъ, могутъ намъ только дать понятіе о благоразуміи, прямодушіи и твердости, они захотли сразу познакомить дтей съ дломъ и поучать ихъ не просто бесдуя съ ними, по предоставляя имъ самимъ дйствовать, образовывая и наставляя ихъ, не только при помощи правилъ и словъ, но главнымъ образомъ при помощи примровъ и длъ для того, чтобы это не являлось бы наукой для ихъ души, по ее свойствомъ, привычкой, чтобы это не являлось бы пріобртеніемъ, по природнымъ даромъ. По этому поводу спрашивали у Агезилая, чему по его мннію должны были учиться дти: ‘Тому что они должны длать, ставъ взрослыми’, отвтилъ онъ {Плутархъ, Апофтегмы Спартанцевъ. Руссо въ своемъ разсужденіи о наукахъ присвоилъ себ это слово: ‘чему же должны они учиться? Вотъ прекрасный вопросъ. Пусть учатся тому, что должны длать, ставь взрослыми’, К. Леклеркъ.}. Не мудрено, если такое воспитаніе давало такіе блестящіе плоды.

Говорятъ, что въ другіе города Греціи отправлялись искать реториковъ, живописцевъ и музыкантовъ, въ Спарту же законодателей, судей, и предводителей войска: въ Аинахъ учили хорошо говорить, а здсь хорошо поступать: тамъ распутаться въ софистическомъ аргумент, и разоблачить обманъ хитросплетенныхъ словъ: здсь освобождаться отъ соблазна сладострастія, мужественно бороться съ угрозами судьбы и смертью: одни гонялись за словами, другіе за длами, тамъ происходило постоянное упражненіе языка, а здсь души. Благодаря чему неудивительно, если, когда Антипатръ попросилъ у нихъ пятьдесятъ дтей въ заложники, они отвтили ему, совершенно наоборотъ тому, что мы бы сдлали, что они предпочитали отдать двойное число взрослыхъ: настолько для нихъ было важно лишиться образованія на родин! Когда Агезилай предлагаетъ Ксенофонту послать своихъ дтей для воспитанія въ Спарту, это не для того, чтобы они учились тамъ реторики, или діалектики, но ‘чтобы научиться (какъ онъ выражается) самой прекрасной науки, которая только есть, а именно наук повиноваться и повелвать. {Плутархъ. Жизнь Агезилая.}

Очень забавно видть, какъ Сократъ но своему обыкновенію насмхается надъ Гиппіемъ {Платонь Гиппій Старшій.}, который ему разсказываетъ, какимъ образомъ онъ пріобрлъ порядочную сумму денегъ, особенно въ нкоторыхъ маленькихъ городкахъ Сициліи при управленіи, а что въ Спарт онъ не пріобрлъ ни одного соль, что это глупые люди, которые не умютъ ни мрить, ни считать, не придаютъ значенія ни грамматик, ни ритму, довольствуясь лишь знаніемъ ряда царей, какъ произшло основаніе и паденіе государствъ, и тому подобными пустыми баснями, и въ конц всего этого, Сократъ заставивъ его сознаться въ превосходств всего ихъ государственнаго общественнаго образа правленіе, сознаться въ томъ, что они добродтельны и счастливы въ частной жизни, предоставляетъ ему самому вывести заключеніе о безполезности его искусствъ.

Примры, какъ этого суроваго воспитанія, такъ и всхъ другихъ подобныхъ ему, намъ показываютъ, что изученіе науки боле разслабляетъ и уничтожаетъ мужество, нежели закаляетъ и укрпляетъ его. Теперь самымъ сильнымъ, повидимому, государствомъ во всемъ мір является турецкое, которое настолько же уважаетъ военное дло насколько презираетъ науки. Римъ былъ храбре, пока не былъ ученъ. Самые воинственные народы нашихъ дней, самые грубые и невжественные: Скифы, Парты, Тамбурланъ служатъ намъдоказательствомъ этого. Когда Готы опустошали Грецію, то что спасло библіотеки отъ опустошенія, было высказанное однимъ изъ нихъ мнніе, что это нужно было вполн предоставить непріятелю, такъ какъ оно могло отвлечь ихъ отъ военныхъ упражненій, и доставить имъ сидячія праздныя занятія. Когда нашъ король Карлъ VIII овладлъ королевствомъ неаполитанскимъ и большею частью тосканскаго, почти не вынимая меча изъ ноженъ, вельможи его свиты приписали эту неожиданную легкость завоеванія тому, что принцы и дворянство Италіи стремились боле стать учеными и остроумными, нежели сильными и воинственными. {Безполезно упоминать здсь, о томъ, что Руссо при обсужденіи вопроса, предложеннаго на конкурсь Академіи Дижона, содйствовали ли науки и искусства исправленію нравовъ, часто вдохновлялся мыслями Монтэня, но въ парадоксахъ онъ нашелъ несравненно дале нашего автора. Въ доказательство довольно принести слдующее: ‘Вполн очевидно, что боле заблужденій въ Академіи наукъ, нежели у всего народа Гуроновъ’.}

ГЛАВА XXV.
О воспитаніи дтей ¹).

¹) Съ интересомъ можно сблизить идеи развитыя въ этой глав съ теоріями Николь о воспитаніи и съ различными методами преподаванія. См. мысли Николь. Парижъ. Дидо, 1806, in—8 ст. 100.

Госпож Діан де Фоа, графин де Фреонъ.

Я никогда не видалъ отца, который бы сознался въ томъ, что его сынъ горбатъ или паршивъ, не оттого, если только онъ не совсмъ ослпленъ любовью, чтобы онъ не замчалъ его недостатокъ, по оттого, что это его сынъ: такъ и я. я лучше всякаго другаго вижу, что то, что я говорю здсь, одни бредни человка, который получилъ въ дтств лишь поверхностное знакомство съ науками, и удержалъ только общія смутныя очертанія ихъ. По немногу отъ всякаго предмета, и ничего цльнаго, на французскій ладъ. Словомъ, я знаю что есть медицина, юриспруденція, четыре части математики, и вкратц знаю ихъ назначеніе, совершенно случайно еще мн извстно притязаніе наукъ вообще служить намъ въ жизни: по углубляться дале, грызть себ ногти, изучая Аристотеля, который неограниченно властвуетъ среди современныхъ ученыхъ, или пристраститься къ какой-нибудь наук, этого я никогда не длалъ, нтъ того искусства первыя очертанія котораго я съ умлъ бы набросать: наконецъ, нтъ ребенка среднихъ классовъ, который не могъ бы назвать себя учене меня, меня который не можетъ даже проэкзаменовать его въ его первоначальныхъ урокахъ, а когда меня принуждаютъ къ этому, я довольно глупо вынужденъ выбрать изъ всего этого какой нибудь общій вопросъ, въ чемъ я испытываю его природный разумъ: пріемъ настолько же неизвстный имъ, насколько мн ихъ собственный.

Я хорошо не знаю ни одну дльную книгу, кром Плутарха и Сенеки, откуда я черпаю, какъ Данаиды, которыя безостановочно льютъ и опять наполняютъ. Кое что оттуда? кладу и сюда на бумагу, себ же лично я почти ничего не приписываю. Исторія или поэзія, къ которой я чувствую особенное влеченіе, исключительно занимаютъ меня въ области книгъ: потому что, какъ говоритъ Клеантъ, подобно тому, какъ голосъ, стсненный въ труб, вылетаетъ оттуда боле пронзительнымъ и сильнымъ: также точно, мн кажется, и мысль облегченная въ стихотворную форму, пріобртаетъ боле яркости, и производитъ на меня боле сильное впечатлніе. Что касается до природныхъ моихъ способностей образчики которыхъ здсь, я чувствую какъ подъ тяжестью он начинаютъ ослабвать: мои понятія и сужденія двигаются лишь ощупью, шатаясь, спотыкаясь и путаясь, и даже когда я продвинулся насколько могъ дальше, я все же не чувствую себя неудовлетвореннымъ, за этимъ мн представляются еще области, но смутно, какъ бы въ туман который мн мшаетъ ясно видть. А ршившись говорить безъ разбора обо всемъ, что представляется моему воображенію, и употребляя для этого лишь свои собственныя природныя средства, если мн случается, какъ это часто бываетъ, встртить по счастливому совпаденію обстоятельствъ въ хорошихъ писателяхъ то же самое, о чемъ я ршился говорить, какъ это только что вышло съ Плутархомъ, съ его разсужденіемъ о сил воображенія, сравнивая себя съ этими людьми увидалъ себя такимъ слабымъ, и такимъ жалкимъ, такимъ тяжелымъ и такимъ вялымъ, что къ себ самому почувствовалъ жалость и презрніе: примиряюсь я только съ тмъ, что на долю моихъ мнній выпала честь часто сходиться съ мнніями посл нихъ и что я по крайней мр издалека вижу потомъ, и сознаюсь что это правда, еще отличаюсь я и тмъ, чмъ не всякій обладаетъ, сознавать всю ту громадную разницу между ними и мною, и совсмъ тмъ я даю своимъ мыслямъ полную свободу, какія бы жалкія и ничтожныя он не были, не сглаживая и не исправляя погршности, которыя открыло мн сравненіе.

Нужно твердо стоять на ногахъ, чтобы отважиться идти рядомъ съ этими людьми. Нескромные писатели нашего столтія. которыя не перестаютъ испещрять свои ничтожныя сочиненія цлыми мстами изъ древнихъ авторовъ, чтобы заслужить почетъ, длаютъ обратное, такъ какъ безконечное различіе въ достоинствахъ является причиной того, что то, что имъ принадлежитъ длается оттого такимъ блднымъ, тусклымъ, некрасивымъ, что они благодаря этому, боле теряютъ, нежели выигрываютъ.

Существовало два противоположныхъ взгляда: философъ Хризиппій наполнялъ свои книги не только отрывками, но цлыми сочиненіями другихъ авторовъ, и въ одной изъ нихъ помстилъ Медею Эврипида, и Аполлодорій говорилъ, что если бы кто нибудь выкинулъ отсюда чужое, бумага осталась бы блой. Эпикуръ наоборотъ въ трехъ стахъ оставленныхъ имъ томахъ не сдлалъ ни одной ссылки {Діогенъ Лаэрсъ. Хризиппъ. VII, 181, 182, Эпикуръ, X, 76.}.

Мн случилось недавно напасть на такое мсто: я вяло слдилъ за французскими словами, словами столь безцвтными, сухими и столь лишенными смысла и содержанія, что и въ самомъ дл ихъ можно было назвать французскими: въ конц длиннаго скучнаго пути я встртилъ высокое плодородное мсто, которое возвышалась до небесъ. Если бы я нашелъ склонъ отлогимъ и подъемъ длинне, это было бы извинительно: то былъ обрывъ такой крутой и такой отвсный, что посл первыхъ же словъ, я думалъ, что улетаю въ другой міръ, оттуда трясина, откуда я вышелъ, показалась мн такой низкой и глубокой, что я не имлъ духу снова туда спускаться. Если бы я одно изъ своихъ разсужденій разукрасилъ этой богатой добычей, то эта послдняя слишкомъ ярко обрисовала бы глупость другихъ. Порицать у другаго свои же собственныя ошибки не кажется мн несовмстимымъ, какъ и порицатъ у себя, что я часто длаю чужія: ихъ нужно всюду осуждать и отниматъ у нихъ всякій поводъ къ свободному проявленію. Но я самъ знаю, насколько я ежеминутно пользуюсь всякимъ удобнымъ случаемъ, чтобы сравняться съ тмъ, что мн не принадлежитъ, чтобы идти рука объ руку съ этимъ, въ безразсудной надежд быть въ состояніи обмануть глаза судей распознать это, правда настолько же при помощи моего прилежанія, какъ и при помощи моей изобртательности и моей силы. И потомъ съ этими опытными бойцами я не сражаюсь вообще, да еще одинъ на одинъ, я наступаю лишь съ промежутками, слегка и незамтно: я не упорствую: я лишь испытываю ихъ, и не столько подвигаюсь впередъ, сколько разсуждаю идти мн или нтъ. Если бы я могъ идти наравн съ ними, я былъ бы честный человкъ, потому что я нападаю на нихъ только съ той стороны, гд они мене всего доступны. Длать то, что я открылъ длаютъ нкоторые, закрываться чужимъ оружіемъ, на столько, чтобы не видно было кончиковъ палецъ, писать о простомъ предмет, какъ это нетрудно ученымъ пользуясь старыми мыслями, которыя лишь кое гд подновлены: т, которые хотятъ скрыть это и выдать за свое собственное, поступаютъ во-первыхъ несправедливо и малодушно, такъ какъ не обладая сами ни чмъ, чмъ бы они могли отличиться, они стремятся предстать вооружившись чужимъ {Человкъ, который дурно перевариваетъ и который жаденъ, можетъ служить довольно врнымъ изображеніемъ характера большой части ученыхъ. Вовенаргь.}, да и потомъ большая тупость довольствоваться тмъ, что пріобрлъ обманомъ невжественное одобреніе толпы, а вмст съ тмъ обезславилъ себя передъ людьми умными, которые выказываютъ неодобреніе при вид этихъ чуждыхъ наслоеній, похвала же послднихъ одна только и иметъ всъ. Что до меня касается, нтъ ничего, чего бы я мене желалъ длать: я привожу другихъ лишь для того, чтобы лучше выразить свою мысль. Я не говорю о сборникахъ, которые издаются, какъ таковые, въ прежнее время я видалъ очень остроумные и между прочимъ одинъ, принадлежавшій нкоему Капилупію, не говоря о древнихъ, это умы, которые одновременно проявляются въ различныхъ областяхъ, подобно Липсію въ цломъ ряд ученыхъ и многосложныхъ политикъ {Жюстъ Лидсъ знаменитый ученый и полиграфъ родился въ Іскъ (Overyssche) деревни, на одинаковомъ разстояніи отъ Брюсселя и Лувэнъ, 18 окт. 1647 и умеръ 24 марта 1606. Онъ написалъ не мало сочиненій о разнообразныхъ предметахъ, по гласнымъ образомъ критическихъ, историческихъ, археологическихъ, моральныхъ и политической философіи. Списокъ этихъ сочиненій составляетъ пятьдесятъ одинъ номеръ въ запискахъ Нисэронъ.}.

Какъ бы тамъ ни было, хочу я сказать, и какія бы это ни были нелпости, я ршился ихъ не скрывать, также какъ и мой портретъ, на которомъ я представленъ лысый и убленный сдинами и гд бы художникъ изобразилъ не правильное лицо, но мое собственное. Потому что это мои мннія и мои убжденія, я ихъ высказываю по столько, по сколько въ нихъ врю, не по сколько въ нихъ можно врить: я добиваюсь здсь лишь понять себя самого, который можетъ быть завтра будетъ уже инымъ, если новое знаніе меня измнитъ. Я не пользуюсь такимъ вліяніемъ, чтобы мн поврили, да и не желаю этого, сознавая, что я самъ, слишкомъ мало знаю для того, чтобы учить другаго.

И такъ, нкто, увидавъ предъидущее, сказалъ мн, находясь какъ-то у меня на дняхъ, что я долженъ былъ бы быть немного свдущъ въ дл воспитанія дтей. А если бы я и имлъ, графиня, нкоторыя свднія объ этомъ предмет, я не могъ бы ими лучше воспользоваться, какъ принеся ихъ въ даръ тому маленькому человчку, который угрожаетъ вамъ скорымъ появленіемъ (вы слишкомъ благородны, чтобы начать иначе какъ съ мальчика), такъ какъ принявъ такое участіе въ совершеніи вашего брака я имю нкоторое право и нкоторый интересу, въ томъ, чтобы все то, что родится отъ него пользовалось бы величіемъ и благоденствіемъ, исключая того, что я изстари отличался преданностью къ вамъ, а это заставляетъ меня желать почести, богатства и всякихъ благъ всему тому, что соприкасается съ вами, но, правда, подъ этимъ я разумю только то, что человческія науки представляютъ кажется, наиболе трудностей тамъ, гд обсуждается вопросъ о воспитаніи и обученіи дтей {Если бы мы могли давать дтямъ учителей для краснорчіи и для развитія ихъ природнаго смысла, подобно тому, какъ имъ даютъ учителей языковъ, если бы развивали меньше намять, ней ели ихъ геній, и пріучали къ дятельности, чтобы вмсто того, чтобы притуплять какъ то длаютъ живость ихъ ума, старались приподнять полетъ и придать возвышенность движеніямъ души, чего бы не могли ожидать отъ ихъ богатой природы? Но объ этомъ не думаютъ, что смлость, любовь къ правд и слав является для юношества желательными качествами, Ихъ стараются, наоборотъ, подавить, для того, чтобы ихъ научить, что подчиненіе и гибкость первыя условія для пріобртенія счастья. Вовенаргъ.}. Подобно тому, какъ въ земледліи, т пріемы, которые предшествуютъ обсмененію, легки и вполн извстны, также какъ и оно само: но когда то что посяно начинаетъ рости, способы ухода за этимъ очень разнообразны, и представляютъ большія трудности: то же происходитъ и съ людьми, не велико искусство произвести ихъ на свтъ, но посл ихъ рожденія принимаются различнымъ образомъ за ихъ воспитаніе и обученіе, но безъ хлопотъ и заботъ оно никогда не обходится. Наклонности проявляются такъ тихо и такъ неясно въ этомъ раннемъ возраст, общанія такъ неопредленны и такъ обманчивы, что на нихъ трудно основывать какое нибудь прочное сужденіе. Посмотрите на Кимона, посмотрите на емистокла и на тысячу другихъ, какъ он потомъ измнились, медвжата и щенята показываютъ свои природныя наклонности, люди же немедленно подчиняясь обычаямъ, мнніямъ, законамъ, легко измняются или притворяются, природныя же склонности трудно насиловать. Откуда происходитъ, что благодаря дурно выбранному пути, трудятся часто за даромъ, и употребляютъ не мало лтъ на обученіе дтей вещамъ, которыя он не могутъ хорошо усвоить. Однако мое мнніе, что въ этомъ затрудненіи нужно направлять ихъ всегда къ боле полезному и лучшему, и не должно много обращать вниманія на эти пустыя предсказанія и заключенія. которыя мы выводимъ изъ побужденій въ дтств, Платонъ въ своей Республик придаетъ имъ слишкомъ много (значенія.

Графиня, наука великое украшеніе и услуги ея несомннны, особенно для личностей, которыхъ судьба такъ высоко вознесла, какъ васъ. Конечно, руки низкія и грубыя не могутъ сдлать изъ нея настоящаго примненія. Она не сравненно боле гордится, когда можетъ предложить свою помощь для веденія войны, для управленія народомъ, для пріобртенія дружбы чужаго государя или народа, чмъ для составленія діалектическаго аргумента, или для защиты какой нибудь аппеляціи, или же дли прописанія массы пилюль. И такъ, графиня, потому что я увренъ, вы не забудете эту часть въ воспитаніи вашихъ дтей, вы. которая вкусили сладость наукъ, и происходите изъ ученаго рода (такъ какъ у насъ до сихъ поръ сохранились сочиненія прежнихъ графовъ де Фоа, оттуда происходите вы и графъ, чашъ супругъ, а Франсуа де Канлаль вашъ дядя постоянно издаетъ новыя сочиненія, благодаря которымъ эта черта вашей семьи будетъ извстна еще много столтій), я хочу по этому поводу сообщить вамъ одну только мысль, которая несогласна съ общепринятыми обычаями: это все, что я могу сдлать, чтобы услужить вамъ въ этомъ.

Обязанность воспитателя, отъ выбора котораго зависитъ весь успхъ его образованія, заключаетъ въ себ нсколько важныхъ сторонъ, но ихъ я не касаюсь, потому что не съ умю сказать объ этомъ ничего путнаго, а относительно чего я берусь дать ему совтъ, онъ мн повритъ настолько, насколько увидитъ къ этому основанію. Для ребенка знатнаго рода, который знакомится съ науками, не ради заработка и (потому что такая низкая цль не достойна милости и благоволенія музъ, да и потомъ она касается и зависитъ отъ другаго), не столько ради вншнихъ удобствъ, сколько ради своихъ собственныхъ, и ради внутренняго своего обогащенія и украшенія, желая скоре сдлаться знающимъ чмъ ученымъ, я бы хотлъ чтобы позаботились выбрать ему руководителемъ человка у котораго голова была бы не столько полна ученостью сколько разумна, чтобы требовали то и другое, но скоре нравственность и разумъ чмъ знаніе, и чтобы онъ шелъ, исполняя свою обязанность по новой у пути.

Нашимъ ушамъ не даютъ не минуты покоя, и въ этомъ отношеніи ихъ можно сравнить съ воронкой черезъ которую у вчно что нибудь льютъ, наша обязанность лишь повторять то, что намъ говорятъ: я хотлъ бы, чтобы онъ исправилъ эту часть, и чтобы съ самаго начала, смотря по складу той души, которой онъ руководитъ, началъ бы наводить ее на путь, познакомилъ бы съ предметами, научилъ бы ее самою различать и распознавать ихъ: иной разъ указывая дорогу, а другой предоставляя ей самой открытъ ее. Я не хочу чтобы онъ думалъ и говорилъ одинъ, я хочу, чтобы онъ слушалъ какъ его ученикъ говоритъ въ свою очередь. Сократъ и потомъ Арцезилай заставляли прежде говорить своихъ учениковъ, а затмъ бесдовали съ ними. {Діогенъ Лаэресъ IV 86.} Obest plerumque iis, qui discere volunt, auctoritas coruin, qui docent {Авторитетъ тхъ, которые учатъ, вредитъ по большой части тлъ, которые хотятъ учиться. Циц. de nat. deor. I 5.}. Хорошо, если онъ будетъ заставлять его идти передъ собой, чтобы судить о его силахъ, и судить о томъ, насколько онъ долженъ умрить свой бгъ, чтобы принаровиться къ его скорости. Вслдствіе недостатка въ этой соразмрности мы все портимъ, и самый тяжелый трудъ, который я только знаю, это умть найти ее, и ея придерживаться, и умть принаровиться къ этому дтскому шагу и направлять его, служитъ доказательствомъ высокой, могучей души. Я иду боле увренно и смло въ гору, чмъ съ горы. Благодаря установившемуся обычаю, желаютъ руководить нсколькими умами, столь различныхъ по складу и направленію, при по мощи однообразныхъ пріемовъ и однихъ и тхъ же наставленій, неудивительно поэтому, если изъ цлаго множества дтей они едва встрчаютъ двухъ или трехъ, воспитаніе которыхъ принесло какой нибудь плодъ. Воспитатель не только долженъ спрашивать отчетъ въ словахъ, но и отчетъ въ смысл и содержаніи, и судить нужно о польз, которую онъ ему принесъ, не на основаніи его памяти, но на основаніи его жизни. Пускай то что онъ выучитъ, онъ заставитъ его изобразить въ ста видахъ, и примнить къ столь же различнымъ предметамъ, для того, чтобы видть, хорошо ли онъ обхватилъ и усвоилъ его: судя объ его успхахъ сообразно съ педагогической системой Платона. Извергать мясо въ томъ же вид въ какомъ его проглотили служитъ доказательствомъ несваренія и разстройства желудка, послдній не исполнилъ своего назначенія, если не измнилъ форму и наружный видъ того, что ему дали варить. Наша душа двигается вполн на обумъ, связанная и стсненная чужими фантазіями, порабощенная и покоренная благодаря авторитету ихъ наставленій: насъ настолько пріучили къ помочамъ, что у насъ нтъ боле свободныхъ движеній, угасла наша сила и свобода: nunquam tutelae suae fiunt. {Они всегда въ опек. Сенеки Epist. S3.} Я встрчалъ въ лиц одного хотя и честнаго человка, но настолько яраго послдователя Аристотеля, что самое главное изъ его правилъ было слдующее: ‘Что пробнымъ камнемъ и правиломъ для всхъ основательныхъ умовъ, и всякой истины является повиновеніе Аристотелевому ученію, что вн этого только суета и химеры, что онъ все видитъ, и все открылъ’, благодаря этому убжденію, которое было слишкомъ широко и несправедливо истолковано, онъ въ прежнее время долго находился въ большой опасности вслдствіе римской инквизиціи.

Воспитатель долженъ пріучить своего питомца все строго изслдовать, и ничего не принимать на вру и лишь полагаясь на авторитетъ другаго. Пускай принципъ Аристотеля не будетъ для него принципомъ, также какъ и стоическіе, или эпикурейскіе: пускай познакомитъ его со всми этими разнообразными взглядами, опг. выберетъ, если будетъ въ состояніи, иначе останется въ сомнніи:

Che non men che saper, dubbiar m’aggrata, ¹)

¹) Aussi bien que savoir, doutera son mrit. Dante Inferno cant. XV. 93.

потому что, если онъ согласится съ мнніями Ксенофонта и Платона благодаря собственному размышленію, послдніе, уже не будутъ больше принадлежать имъ, а ему: кто слдуетъ другому, тотъ ничему не слдуетъ, ничего не находитъ, ничего не ищетъ. Non sum us sub rege, sibi quisque se vindicet. {Мы не имемъ короля, каждый иметъ надъ собой право. Сенека. Epist. 33.} Пускай онъ по крайн мр, знаетъ то что знаетъ. Онъ долженъ проникнуться ихъ взглядами, а не затверживать ихъ наставленія, онъ можетъ смло забыть, если захочетъ откуда ему это извстно, но пускай съуметъ усвоить это. Истина и правда общее достояніе: и также мало составляютъ принадлежность того, кто ихъ первый нашелъ, какъ и того, кто это повторилъ: это согласно ни съ Платономъ, ни со мной, разъ мы оба видимъ и понимаемъ одинаково. Пчелы собираютъ со всхъ цвтовъ, но затмъ изъ этого длаютъ медъ, который вполн ихъ произведеніе: это не тимьянъ, ни маэранъ боле: также точно и то, что онъ заимствуеть у другаго, онъ его преобразуетъ и измнитъ, чтобы сдлать изъ всего этого вполн собственное твореніе, а именно развить разумъ: его воспитаніе, его занятія и его ученіе иметъ въ виду только образованіе этого послдняго. Пускай онъ скрываетъ все то, что помогло ему при этомъ, и представитъ лишь что онъ изъ этого сдлалъ. Заемщики выставляютъ на показъ свои постройки, свои покупки, не то что у нихъ чужаго: вы не видите деньги членъ парламента, вы видите связи и почести, пріобртенныя имъ для своихъ дтей: никто не говоритъ о своемъ приход, а лишь о своей прибыли.

Тогда ученіе можно назвать успшнымъ, когда оно насъ сдлало умне и лучше. Это разумъ, говаривалъ, Эпикермій, который видитъ и слышитъ, это разуму все идетъ въ прокъ, онъ располагаетъ всмъ, онъ дйствуетъ, господствуетъ и царитъ, все остальное слпо, низко и безъ души.

Конечно, мы его длаемъ раболпнымъ и трусливымъ, не давая ему свободы поступать по своему усмотрнію. Кто когда нибудь спросилъ своего ученика, что думаетъ онъ о реторик граматики, относительно того или другаго изрченія Цицерона? Намъ вдалбливаютъ ихъ только въ память, подобно пророчествамъ, гд къ буквамъ и слогамъ, относятся какъ къ нчто существенному. Знать наизусть, не значитъ знать, это сохранять лишь то, что дано было на храненіе памяти. То что знаютъ настоящимъ образомъ, тмъ располагаютъ, не обращая вниманіе на образецъ, по смотря на книгу. Знаніе чисто книжное, жалкое знаніе! Я же хочу, чтобы оно служило украшеніемъ, а не основаніемъ, слдуя мннію Платона, который говоритъ: ‘Истинная философія твердость, вра, чистосердечіе, прочія науки, и которыя имютъ въ виду другую цль, только пустыя прикрасы’. Я бы желалъ, чтобы Ле Палюэль или Помпей, эти прекрасные танцоры моего времени научили бы прыжкамъ только глядя на нихъ, не трогая насъ съ нашихъ мстъ, подобно этому хотятъ развить нашъ разумъ, не приводя его въ движеніе, или пусть попробуютъ научить насъ управлять лошадью, копьемъ, или лютней, или голосомъ, не заставляя насъ упражняться въ этомъ, подобно тмъ, которые хотятъ научить насъ хорошо разсуждать и хорошо говорить, не заставляя разсуждать и говорить. Я чтобы научиться этому, все что представляется нашимъ глазамъ, уже можетъ служить книгой: шалость пажа, глупость слуги, разговоръ за столомъ, все это даетъ новый матеріалъ.

По этой причин общеніе съ людьми и посщеніе чужихъ странъ замчательно полезно: не для того чтобы вынести оттуда подобно нашей французской аристократіи точныя свденія о длин Santa rotonda {Пантеонъ Агриппы. Костъ.}, или о богатств панталоновъ синьоры Ливій, или же какъ другіе, насколько лицо Нерона на какой нибудь развалин длинне или шире чмъ на какой нибудь медали, но главнымъ образомъ для того, чтобы вынести знакомство съ нравами и обычаями этихъ народовъ, и чтобы развить и исправить свой мозгъ при столкновеніи съ чужимъ. Я бы желалъ чтобы съ нимъ начали путешествовать съ самаго младенчества, и для того чтобы сразу извлечь двойную пользу, посщали бы народы, нарчіе которыхъ мене всего похоже на наше, и усвоить которое языкъ не можетъ если его съ раннихъ лтъ не познакомить съ нимъ.

Да и каждый раздляетъ мнніе, что неразумно воспитывать ребенка подъ крылышкомъ родителей, природная любовь слишкомъ смягчаетъ ихъ и длаетъ ихъ слабыми, даже самыхъ умныхъ, они не могутъ наказывать его проступки, не въ состояніи видть, если его сурово воспитываютъ, пріучаютъ къ смлости, какъ это необходимо, они не потерпли бы чтобы онъ возвращался съ своихъ упражненій въ пыли и поту, пилъ бы горячее или холодное, не могли бы его видть на лошади задомъ на передъ, ни съ рапирой въ рук, стоящимъ противъ опытнаго фехтовальщика, или же первый разъ съ мушкетомъ. Потому что противъ этого нтъ средствъ: кто хочетъ сдлать изъ него хорошаго человка, хотъ безъ сомннія не долженъ щадить его въ молодости, и часто приходится нарушать правила медицины:

Vitanique sub dio, et trepidas agat

In rebus ¹).

¹) Пускай онъ живетъ подъ открытымъ небомъ, и будетъ всегда о всемъ озабоченъ. Горацій Од. II 3, 5.

Недостаточно закалить ему душу, нужно закалить и мускулы: душа, слишкомъ стснена, если ей не придти на помощь, и ей слишкомъ много дла — исполнять разомъ дв обязанности. Я знаю на сколько утомляется моя душа въ обществ такого слабаго, чувствительнаго тла, которое предъявляетъ отъ нея такія большія требованія, и среди своихъ чтеній я часто замчалъ, что мои учителя въ своихъ сочиненіяхъ превозносятъ какъ великодушіе и силу мужества то, что скоре зависитъ отъ грубости кожи и твердости костей.

Я видалъ мужчинъ, женщинъ и дтей отъ природы мене чувствительныхъ къ палочнымъ ударамъ, нежели я къ щелчкамъ, которые не пошевельнутъ ни языкомъ, ни бровями при ударахъ, которые имъ наносятъ, когда борцы подражаютъ философамъ въ терпніи, это скоре доказываетъ твердость нервовъ, чмъ души. А привычка переносить трудъ, есть привычка переносить страданіе: labor callum obducit dolori {Работа длаетъ нечувствительнымъ къ страданію. Циц. Tusc. qua est.}. Нужно пріучить его къ труднымъ, суровымъ упражненіямъ, къ тому, чтобы онъ съумлъ вытерпть жгучую боль отъ вывиха, колики, фонтанели, съумлъ вынести тюремное заключеніе и пытку, такъ какъ всему этому онъ можетъ подвергнуться, да и смотря по времени оно иногда касается не только дурныхъ, но и хорошихъ людей, мы ничего не должны бояться, кто идетъ противъ законовъ, тотъ самымъ лучшимъ людямъ угрожаетъ кнутомъ и веревкой. И дотомъ авторитету воспитателя, который долженъ быть неограниченъ надъ нимъ, мшаетъ и препятствуетъ присутствіе родителей, къ тому же по моему, не маловажнымъ неудобствомъ въ этомъ возраст является то уваженіе, которое чувствуетъ къ нему семья, и то, что ему извстно богатство и высокое положеніе его дома.

Въ людскихъ сношеніяхъ я часто замчалъ тотъ недостатокъ, что вмсто того, чтобы знакомиться съ другими, мы лишь знакомимъ ихъ съ собою, стараемся продавать свой товаръ, а не пріобртать новый, молчаніе и скромность — качества вполн удобныя для разговора. Нужно внушить ребенку бережно и осторожно обращаться со своимъ знаніемъ когда онъ пріобртетъ его, не перечить глупостямъ и небылицамъ, который будутъ говорится въ его присутствіи, такъ какъ это вполн неучтивая назойливость оскорблять все то, что не нравится намъ. Онъ долженъ удовольствоваться исправленіемъ самого себя, и не укорять другого за все то, что тотъ отказывается длать, или что противоречить общественнымъ обычаямъ: Licet sapere sine pompa, sine invidia {Можно быть мудрымъ безъ блеска и зависти, Сенека Epist. 103.}.

Избгай этихъ властныхъ и не учтивыхъ образовъ, и этого мелочнаго честолюбія, желать казаться остроумне, чтобы быть другимъ, и какъ будто это такъ трудно получить сколько нибудь извстное имя посредствомъ придирокъ и порицанія. Подобно тому, какъ только великимъ поэтамъ позволительно употреблять вольности въ искусств, также точно только великимъ и знаменитымъ умамъ извинительно пренебрегать обычаями. Si quid Socrates aut Aristippus contra morem et consuetudinem fecerunt, idem sibi ne arbitretur licere: magnis enim illi et divinis bonis banc licentiam assequebantur {Если Сократъ и Аристинъ поступаютъ несогласно съ правами и обычаями, то не думайте что намъ это позволено, потому что эти великіе почти божественные мужи могли достичь такой свободы. Циц. de Offic. I, 41.}. Ему скажутъ вступать въ пререканіе и споръ только тогда, когда есть противникъ достойный борьбы, и даже тогда употреблять не вс обороты, которые ему полезны, но лишь т, которые могутъ быть наиболе полезны. Его должны сдлать разборчивымъ въ выбор своихъ доводовъ, и разъ онъ полюбитъ приличіе, то полюбитъ и краткость. Въ особенности его нужно научить сдаваться и складывать оружіе передъ истиной, какъ только онъ ее замтитъ, все равно появится ли она у его противника, или у него самого, благодаря какому нибудь повороту въ мысляхъ: такъ какъ, его не посадятъ лишь отвчать заученное, онъ обязанъ только къ тому, что одобряетъ, онъ не будетъ похожъ на тхъ людей, которые за чистыя деньги продаютъ свое раскаяніе и сознаніе въ чемъ нибудь: neque ut omnia, quae prescripta et imperata sint, defendat, necessitate ulla cogitur {И никакая необходимость не заставляетъ его думать все то, что предписано и повелно. Циц. Acad, II 8.}.

Если его воспитатель по своимъ воззрніямъ похожъ на меня, онъ внушитъ ему быть врнымъ слугой своего государя. любить его и быть храбрымъ, но вмст съ тмъ это бьетъ у него охоту привязываться къ нему ради чего другого, кром какъ изъ чувства общественнаго долга. Не говоря уже о многихъ другихъ неудобствъ, которыя мшаютъ нашей свобод, благодаря этимъ особеннымъ обязательствамъ, сужденія человка наемнаго и подкупленнаго или мене цльно и мене свободно или испорчено неблагодарностью и безразсудствомъ. У настоящаго царедворца отнята возможность говорить и думать иначе какъ только благосклонно о повелител, который избралъ его между тысячами другихъ, и самъ вскормилъ и воспиталъ, эта милость и преимущество не безъ основанія вредно дйствуютъ на его чистосердечіе, и ослпляютъ его, однакожъ обыкновенно можно замтить, что рчь этихъ людей вполн отлична отъ всякой другой рчи въ государств, и мало внушаетъ доврія въ этомъ отношеніи. Его совсть и добродтель должны свтиться въ его разговор, и руководствоваться лишь разумомъ. Ему должны объяснить, что сознаться въ ошибк, которую онъ замтитъ въ своей собственной рчи, хотя бы онъ одинъ увидлъ ее, доказательство разсудка и искренности, а это самое главное изъ всего того, что онъ ищетъ, что упрямиться и спорить очень обычныя свойства, боле присущія самымъ низкимъ душамъ, что одуматься и исправиться., бросить неправую сторону въ пылу увлеченія, качества недюжинныя, рдкія и сродныя философу. Его предупредятъ, чтобы въ обществ онъ обращалъ вниманіе на все, такъ какъ я нахожу что обыкновенно первыя мста захватываются мене способными людьми, и что высокой положеніе рдко сопровождается знаніемъ, я видалъ, какъ оттого, что на верхнемъ конц стола разсуждали о красот обоевъ или о вкус мускатнаго вина, проходили незамченными многія остроумныя замчанія другого. Онъ постарается узнать значеніе каждаго: все равно будетъ ли это воловникъ, каменьщикъ, прохожій, нужно воспользоваться всми, и брать взаймы у каждаго сообразно съ его товаромъ, такъ какъ все годится въ хозяйств, даже тупость и слабость другаго послужитъ ему наставленіемъ: наблюдая за обхожденіемъ и манерами каждаго, у него самого явится охота къ хорошимъ и презрніе къ дурнымъ. Пускай въ немъ возбудятъ полезное любопытство распрашивать обо всемъ: онъ замтитъ все что будетъ необыкновеннаго кругомъ него, зданіе, фонтанъ, человкъ, мсто древней битвы, путь Цезаря или Карла Великаго,

Quae tellus sit lenta gelu, quae putris ab stu,

Ventus in Italiam quis bene vela ferat ¹):

¹) Какая страна намерзла отъ холода, или сожжена жарой, какой благопріятный втеръ направитъ паруса къ Италіи. Проперцій IV, 3, 39.

онъ познакомится съ нравами, средствами, союзами обоихъ этихъ императоровъ: всему этому очень интересно научиться, и все это очень полезно знать.

Говоря о сношеніяхъ съ людьми я разумю главнымъ образомъ тхъ, память о которыхъ сохранилась въ книгахъ: при помощи разсказовъ, онъ войдетъ въ сношеніе съ этими великими умами лучшихъ вковъ. Кто захочетъ, тотъ можетъ сдлать это безполезнымъ знаніемъ, но и обратно, при желаніи, оно можетъ принесть неоцненные плоды, и это было, по словамъ Платона {Гиппій Старшій.}, единственнымъ ученіемъ, которое оставили Спартанцы на свою долю. Какую въ этомъ отношеніи не извлечетъ онъ пользу при чтеніи жизнеописаній нашего Плутарха? Но пусть воспитатель никогда не упускаетъ на этой должности изъ виду конечную цль, пускай онъ не столько старается запечатлть у него въ памяти когда было паденіе Карагена, сколько характеры Ганнибала и Сципіона, не столько гд умеръ Марцеллій, сколько почему было недостойно его долга умереть тамъ. Пусть онъ не столько учитъ его исторію, сколько учитъ разсуждать о ней. Это именно то, за что на мой взглядъ наши умы различне всего принимаются, я прочелъ у Тита Ливія сотни вещей, которыхъ иной не прочелъ, Плутархъ прочелъ тамъ сотни другихъ. кром тхъ, которыхъ я съумлъ прочесть, и случайно, кром того, что самъ авторъ имлъ въ виду: для нкоторыхъ это лишь грамматическое упражненіе, для другихъ анатомія философіи, благодаря которой можно понять все самое сокровенное въ нашей природ. У Плутарха есть много пространныхъ разсужденій, которыя стоитъ знать, такъ какъ, по моему, это мастеръ такого дла, но есть и тысячи, о которыхъ онъ едва коснулся: онъ только указываетъ намъ куда мы пойдемъ, если захотимъ, а иной разъ онъ довольствуется тмъ, что лишь слегка набрасываетъ какую нибудь мысль. Оттуда уже ихъ приходится извлекать и развивать: какъ напр. слдующее его изреченіе {Въ его трактат о дурномъ стыд.}: ‘Что жители Азіи повиновались одному потому, что не умли произнести одинъ слогъ, а именно: ‘Нтъ’, послужило быть можетъ для Ла-Боэти поводомъ написать о Добровольномъ рабств {Этьенъ де-Ла-Боэти, родившійся въ Сарла въ Перигор 1 ноября 1530 г., былъ совтникомъ парламента Бордо около 1550 г. и на него смотрли какъ на оракула этого собраніи. Онъ заслужилъ быть помщеннымъ между знаменитыми дтьми. Съ шестнадцати-лтняго возраста онъ перевелъ нсколько сочиненій Ксенофонта, и ему еще не было восемнадцати, когда онъ написалъ Разсужденіе о добровольномъ рабств, признаваемомъ нкоторыми возбудительной рчью. Ла-Боэти умеръ въ Жерманьяк, около Бордо, 18 августа 156З г., не издавъ ни одно сочиненіе. Тмъ, что къ намъ отъ него дошли, мы обязаны его наслднику. Разсужденіе о Рабств старались распространять во Франціи, для возбужденія къ мятежу. Его сначала издали въ 1578 г. въ третьемъ том Записокъ о состояніи Франціи, по время Карла IX, а затмъ, въ Опытахъ Монтэнь. Переиздано было въ 1740 г. съ примчаніями отца Костъ, въ том in—4 озаглавленномъ: Прибавленіе къ Опытамъ Мишель Монтэнь Всеобщая біографіи.— См. Этьенъ де-Ла-Боэти другъ Монтэнь, статья о его жизни и трудахъ, предшествуемая Обзоромъ началахъ франц. литературы Леонъ Фюжесомъ. 1841, in—8.}. Иногда онъ избираетъ пустой случай, или жизнь человка, или слово, которое кажется не иметъ значенія, а выходитъ разсужденіе. Жаль, что умные люди такъ любятъ краткость: конечно ихъ извстность только выигрываетъ отъ этого, но мы отъ этого хуже. Плутархъ предпочитаетъ, чтобы его хвалили за его сужденія, чмъ за его знаніе, онъ предпочитаетъ оставлять насъ неудовлетворенными, чмъ пресыщенными: онъ знаетъ, что даже хорошаго можно слишкомъ много сказать, и что Александридій справедливо упрекнулъ того, кто держалъ Эфорамъ хорошую, но слишкомъ длинную рчь: ‘О чужестранецъ, ты говоришь что слдуетъ, иначе, чмъ слдуетъ’ {Плутархъ, Апофтегмы Спартанцевъ.}.

Люди худаго тлосложенія придаютъ себ полноту, т у которыхъ мало содержанія раздуваютъ его словами.

Посщеніе свта придаетъ замчательную ясность сужденіямъ, мы вс стснены и собраны внутри себя, и не видимъ дале кончика своего носа. У Сократа спросили откуда онъ происходитъ: онъ не отвтилъ изъ Аинъ, но изъ міра {Цицер. Tuscul. V 37, Плутархъ объ Изгнаніи т. 4.}, онъ, воображеніе котораго было и полне и обширне обнималъ весь міръ, какъ свой городъ, длился съ своими познаніями, своимъ обществомъ и своими привязанностями со всмъ родомъ человческимъ, не то что мы, которые смотримъ себ только подъ ноги. Когда въ моемъ сел замерзаютъ виноградники, мой священникъ объясняетъ это гнвомъ божіимъ на родъ человческій, и ршаетъ что даже у каннибаловъ пересохло въ горл. Кто не вопіетъ, глядя на наши гражданскія войны, что машина эта портится, и что близокъ послдній день суда? не. обращая вниманія на то, что случались и худшія вещи, и что десять тысячъ частей свта не перестаютъ веселится въ это же самое время! А я удивляюсь, видя на сколько въ нихъ много человколюбія и мало безпощадности, несмотря на безнаказанность и неограниченную свободу. У кого надъ головой градъ, тому кажется что во всемъ полушаріи гроза и буря, одинъ Савойярдецъ говаривалъ, что ‘если бы этотъ глупый король Франціи умлъ бы хорошо распоряжаться своей судьбой, то могъ бы сдлаться дворецкимъ его герцога’, его воображеніе не постигало другого большого величія, чмъ величія его господина. Мы вс, незамтно для самихъ себя, находимся въ этомъ же заблужденіи: заблужденіи вредномъ и которое влечетъ за собой большія послдствія. Но кто представляетъ себ также ясно какъ на картин величественный образъ нашей матери природы во всемъ ея могуществ, кто читаетъ на ея лиц такое полное и постоянное разнообразіе, кто смотритъ и не на себя самого, только, но и на цлое царство какъ на незамтно проведенную черту, тотъ одинъ цнитъ вещи сообразно съ ихъ истиннымъ величіемъ.

Этотъ обширный міръ, на который еще нкоторые смотрятъ какъ на видъ извстнаго рода, есть зеркало куда мы должны смотрть, чтобы узнать себя вдоль и поперегъ. Однимъ словомъ я хочу, чтобы онъ служилъ моему ученику книгой. Такое разнообразіе нравовъ, сектъ, сужденій, законовъ и обычаевъ научаютъ насъ здраво судить о нашихъ собственныхъ, и научаютъ нашъ разсудокъ познавать свое несовершенство и свою природную слабость, и это не легкое ученье: столько волненій въ государств и столько перемнъ въ судьб общества заставляютъ и насъ не удивляться своей собственной: столько именъ, столько побдъ, и завоеваній погруженныхъ въ забвеніе, длаютъ смшнымъ надежду увковчить свое имя благодаря поимк десяти солдатъ и взятію жалкаго сарайчика, о которомъ извстно только его разрушеніе: высокомріе и гордость столькихъ иноземныхъ пышныхъ обрядовъ, напыщенное великолпіе столькихъ дворовъ, и столько величія закаляетъ насъ и пріучаетъ наше зрніе выдержать блескъ своего собственнаго не сморгнувъ: тьма людей погребенныхъ до насъ, ободряетъ насъ не бояться другаго міра, гд можно встртить такое хорошее общество, и такъ дале. Наша жизнь говоритъ Пиагоръ {Цицеронъ Tuscul. V, 8.} походитъ на большое, многолюдное собраніе игръ Олимпійскихъ: одни упражняютъ тло, чтобы пріобрсти славу въ играхъ, другіе приносятъ на продажу товаръ, для наживы, есть и такіе, и они не изъ худшихъ, которые пришли только затмъ, чтобы посмотрть, какъ и зачмъ всякая вещь длается, чтобы быть зрителями жизни другихъ людей, и съ нею сообразовать и направлять свою собственную. На примрахъ можно вполн пояснить вс самыя полезныя разсужденія философіи на которую человческіе поступки должны смотрть какъ на свое правило. Ему скажутъ,

Quid pas optare, quid asper

Utile nummus habet: patriae carisquc propinquis

Quantum elargiri deceat, quern te Deus esse.

Jussit, et humana qua parte locatus es in re,

Quid sumus, aut quiduam victuri gignimur ¹)…

¹) Что дозволено желать, ч,о полезнаго въ деньгахъ, которыхъ трудно достать: сколько должно длать для родины и близкихъ родныхъ, чмъ по опредленію Божества ты долженъ быть, и какое человческое участіе принимать въ длахъ: что мы такое, или для чего мы рождены жить. Перс. Ш, 69.

что такое знаніе и не знаніе, что должно быть цлью ученія, что такое храбрость, умренность и справедливость, и какое можно сдлать различіе между честолюбіемъ и скупостью, рабствомъ и повиновеніемъ, своеволіемъ и свободой, по какимъ признакамъ узнаютъ истинное прочное довольство, насколько нужно бояться смерти, страданія и стыда.

Et quo quenique modo fugiatque feratque laborem ¹),

¹) И какимъ образомъ избгаютъ и переносятъ всякое бдствіе. Вирг. Энеида Ш, 459.

какіе силы управляютъ нами, и чмъ объяснить столь различныя побужденія у насъ: такъ какъ мн кажется разумъ долженъ прежде всего усвоивать т разсужденія, которыя руководятъ его ощущеніями и склонностями, которыя научатъ его познать самого себя, научатъ хорошо умереть и хорошо жить. Между свободными искусствами выберемъ сначала то, которое длаетъ насъ свободными: вс он дйствительно какимъ нибудь образомъ могутъ быть намъ поучительны въ жизни, подобно тому какъ и все остальное годится для чего нибудь также, выберемъ же то, что непосредственно и прямо къ чему нибудь годится.

Если бы мы умли сократить потребности нашей жизни до ихъ настоящихъ естественныхъ границъ, то мы нашли бы что добрая часть наукъ, которыя въ употребленіи не годятся для употребленія, а въ тхъ, которыя могутъ быть пригодны, много безполезнаго и непонятнаго, котораго намъ лучше не касаться, и слдуя правилу Сократа {Діогенъ Лаэрсъ. Жизнь Сократа.} ограничивать ходъ нашего ученія тми, гд польза очевидна:

Sapere aude,

Incipe, vivendi recte qui prorogate horam,

Rusticus expectat, dum defluat annis, atille

Labitur, et labetur in omnc volubillis aevum ¹).

¹) Осмлься начать быть разсудительнымъ, кто отсрочиваетъ приняться за честную жизнь похожъ на крестьянина, который ждетъ пока перестанетъ течь рка, по она все течетъ, и будетъ вчно быстро течь. Горац. Epist. II, 1, 40.

Большая глупость знакомить нашихъ дтей,

Quid moveant Pisces, animosaque signa Leonis,

Lotus ct hesperia quid Capricornus а qua ¹),

¹) Какое вліяніе рыбъ и гордаго созвздія Льва, Лотуса, Гесперіи и Козерога что опускается въ море. Пропер. IV, 1, 89.

съ наукой о свтилахъ, и о движеніи восьмой сферы, прежде чмъ съ ихъ собственными:

‘ ¹).

¹) Что мн до плеядъ или звздъ Волопаса. Анак. Од. XVII, 10.

Анаксименъ писалъ Пиагору {Діогенъ Лаэрсъ. II, 4.}: ‘Съ какимъ чувствомъ ‘могу я заниматься тайнами звздъ, когда вчно передъ моими глазами смерть или рабство?’ такъ какъ въ то время царь Персидскій готовился къ войн противъ его страны. Всякій долженъ говорить такъ: ‘Обуреваемый честолюбіемъ, скупостью, безразсудствомъ, суевріемъ, и внутри имя еще другихъ враговъ жизни, могу ли я размышлять о міровомъ движеніи?’

Посл того какъ его познакомятъ съ тмъ, что можетъ помочь сдлать его лучше и умне, съ нимъ будутъ бесдовать о логик, физик, геометріи, реторик {Учатъ дтей страху и послушанію, скупость или гордость отцовъ знакомитъ ихъ съ экономіей и повиновеніемъ. Кром того ихъ поощряютъ къ подражанію, къ чему они только слишкомъ склонны: никто не думаетъ сдлать ихъ оригинальными, предпріимчивыми, независимыми. Вовенаргъ.}, и онъ легко справится со всякой наукой, за которую ни возьмется, обладая уже опредленными сужденіями. Преподаваніе будетъ вестись или при помощи книги, или въ вид дружескаго разговора: воспитатель или предложитъ ему самого автора который можетъ быть полезенъ для намченной цли воспитанія, или же только объяснитъ мысли и лучшую часть содержанія послдняго, а если, ему самому книги не совсмъ хорошо извстны, для того чтобы найти тамъ вс т чудныя разсужденія, которыя въ нихъ заключаются, для пользы дла къ нему можно приставить какого нибудь ученаго, который при первой необходимости будетъ снабжать его тмъ что потребуется, а онъ уже познакомитъ и передастъ это своему питомцу. А что эти уроки будутъ естественнй и легче уроковъ Газы {едоръ Гала или Газисъ родивш. въ ессалоникахъ бжавшій въ Италію, въ 1429 г. основатель и ректоръ Академіи въ Феррар, авторъ греческой грамматика въ четырехъ томахъ, и многихъ латинскихъ переводовъ греческихъ произведеній, умершій въ 1478 г.}, кто можетъ въ этомъ сомнваться? Т правила трудны и непріятны, т слова пусты и безсодержательны, откуда ничего нельзя извлечь, гд ничто не пробуждаетъ вашъ умъ, при этихъ же послднихъ душа находитъ за что ухватиться, и чмъ насытиться. Плодовъ безъ всякаго сравненія больше, да и они скоре созрютъ.

Очень жаль, что въ нашемъ вк дошло до того, что философія даже для людей разумныхъ одно лишь пустое призрачное названіе, которое не находитъ для себя никакого примненія и не иметъ никакой цны, ни въ длахъ, ни въ убжденіяхъ. Я думаю, причина этому, во вздорныхъ спорахъ, которые препятствуютъ доступъ къ ней. Совершенно напрасно изображать ее недоступной дтямъ, съ страшнымъ нахмуреннымъ лицомъ, и съ сдвинутыми бровями: кто скрылъ ее отъ меня подъ этимъ отвратительнымъ, блднымъ и притворнымъ образомъ? Нтъ ничего боле веселаго, игриваго, рзваго и даже скажу боле шаловливаго, она проповдуетъ лишь радость и веселіе: грустное, испуганное выраженіе доказываетъ, что не тутъ она обитаетъ. Деметрій, грамматикъ {Плутархъ, объ Оракулахъ, г. 5.} встртивъ въ Дельфійскомъ храм группу философовъ, сидящихъ вмст, сказалъ имъ: ‘Или я ошибаюсь, или видя васъ столь спокойными и веселыми, не скажешь, что у васъ происходитъ серьезный разговоръ: на что одинъ изъ нихъ, Гераклеонъ изъ Мегары отвтилъ: ‘Т, которые ищутъ иметъ ли будущее время глагола двойное , или которые ищутъ производное сравнительныхъ степеней и происходныхъ и должны морщить лобъ бесдуя о своей наук, что же касается до разговоровъ о философіи, они имютъ обыкновеніе развеселять и радовать тхъ, которые ихъ ведутъ, а не печалить и наводить на нихъ уныніе’.

Deprendas aninii tomenta latentis in aegro.

Corpore, deprendas et gaudia, sumit atr unique.

Inde habitum facies ¹).

¹) Ты замтишь скрытный душевныя муки въ больномъ тл, ты замтишь и радость, благодаря имъ лицо принимаетъ двойное выраженіе. Ювеналъ, IX, 18.

Душа, гд обитаетъ философія сдлаетъ благодаря своему здоровью еще и тло здоровымъ: ее покой и радость будутъ просвчиваться наружу, она создастъ по своему образцу и вншнюю осанку, а слдовательно придастъ ему привтливость полную достоинства, быстрыя, живыя движенія, и довольный добродушный видъ.

Самый врный признакъ мудрости постоянная веселость, ее состояніе подобно состоянію вещей надъ луной, гд вчно безоблачно: лишь Barocc и Baralipton {Два термина древней схоластической логики:

Harbara, celarent, darii, ferio, baralipton,

Celantes, dnbitis, fapesmo, fresesomorum,

Cesare, camestres, festino, baroco, darafti,

Felafton, disamis, datisti, bocardo, periton.

Эти девятнадцать варваризмовъ выражали 19 формовъ силлогизма. V, Леклеркъ.} длаютъ своихъ сообщниковъ грязными, закоптлыми, а отнюдь не философія: они знакомы съ ней только по наслышк. Какъ? она желаетъ укрощать душевныя бури, и научить весело переносить голодъ и горячки, не при помощи какихъ нибудь воображаемыхъ эпициклъ, но при помощи естественныхъ и очевидныхъ доводовъ: цль ея добродтель, которая не пребываетъ, какъ говорятъ въ школ на вершин недоступной, неровной горы: т, которые познали ее, считаютъ наоборотъ, что она обитаетъ въ красивой, плодородной равнин, откуда ей отчетливо видны внизу вс предметы, но и дойти до нея можно, кто только знаетъ, по тнистымъ дорогамъ, которыя покрыты муравой и пахучими цвтами, легко, по такимъ же отлогимъ и гладкимъ склонамъ, какъ и склонъ небеснаго свода. Благодаря тому, что они и не старались познакомиться съ этой высочайшей, прекрасной, торжествующей, страстной, восхитительной, и вмст съ тмъ вселяющей бодрость добродтелью, заклятаго и непримиримаго врага недовольства, скуки, страха и стсненія, руководителемъ которой природа, а товарищами счастье и наслажденіе, они въ своей слабости измыслили этотъ глупый, грустный, вздорный, недовольный, угрожающій и угнетенный образъ, и помстили его въ сторон на скалу, среди колючихъ терній, призракъ который можетъ пугать людей.

Воспитатель, зная что долженъ внушить своему питомцу столько, или даже боле любви, чмъ уваженія къ добродтели, съуметъ ему объяснить, что поэты {Голодъ.} слдуютъ общепринятымъ обычаямъ, и неоспоримо докажетъ ему, что по опредленію боговъ трудъ скоре можно найти при вход въ покои Венеры, чмъ Паллады. И когда онъ начнетъ познавать чувство любви, предложитъ ему въ качеств любовницы Брадаманту, или Анжелику {Героини поэмы Аріоста. Костъ.}, одна на столько же красоты наивной, дятельной, великодушной, не мужеподобной, но мужественной, насколько другая красоты искусственной, неестественной, изнженной и изящной, первая наряженная мальчикомъ, съ блестящимъ шишакомъ, вторая молодой двушкой съ жемчужнымъ головнымъ уборомъ: онъ даже о своей любви будетъ судить какъ подобаетъ мужчин, если выборъ его будетъ противоположенъ выбору этого изнженнаго фригійскаго пастуха.

Воспитатель объяснитъ ему еще и слдующее: Что цна и высота настоящей добродтели заключается въ польз, легкости и удовольствіи исполняніе ея, она представляетъ такъ мало трудностей, что съ руки какъ дтямъ, такъ и взрослымъ, простымъ, какъ ученымъ. Ея орудіемъ являются правила, а не сила. Сократъ ее главный любимецъ, сознательно отказывается отъ своей силы, чтобы понять ея наивность и т удобства которыя мы получаемъ успвая въ ней. Это мать кормилица людскихъ наслажденій: длая ихъ справедливыми, она длаетъ ихъ неизмнными и чистыми, умряя ихъ, она поддерживаетъ къ нимъ желаніе и охоту, отнимая т, въ которыхъ она отказываетъ, она возбуждаетъ насъ къ тмъ, которыя она намъ оставляетъ, а оставляетъ она намъ въ изобиліи вс т. которыя допускаетъ природа, и по матерински до пресыщенія, если не до утомленія: если случайно мы не хотимъ сказать, что врагъ нашихъ удовольствій тотъ образъ жизни, благодаря которому пьяница не доходитъ до пьянства, и обжора до разстройства желудка. Если у нея не оказывается обыкновеннаго счастья, она обходится и безъ него, и создаетъ себ свое собственное, неизмнное и прочное. Она уметъ быть богатой, и могущественной и ученой, и спать на раздушенныхъ матрасахъ, она любить жизнь, она любитъ красоту, и славу, и здоровье: но особенная, ей свойственная черта, умть пользоваться этими то благами правильно, и умть переносить ихъ лишеніе, черта несравненно боле благородная, чмъ трудная, безъ которой всякое теченіе жизни противоестественно, уродливо и бурно, и здсь то вполн справедливо можно встртить эти подводные камни, эти дебри, и эти чудовища.

Если ученикъ будетъ отличаться столь странными свойствами. что предпочтетъ какой нибудь разсказъ, описанію интереснаго путешествія, или умной рчи, который при звукахъ тамбурина, возбуждающихъ юношескій пылъ его товарищей, идетъ на встрчу другимъ, которые призываютъ его къ игр лодочниковъ, который по собственному влеченію не находить пріятне и слаще возвращаться побдителемъ изъ битвы въ пыли, чмъ съ игры въ мячъ или съ бала, получивъ посл него призъ, противъ всего этого я не нахожу инаго средства, какъ помстить его въ какой нибудь городъ къ кондитеру, все равно будетъ ли онъ сыномъ герцога, слдуя въ этомъ правилу Платона, ‘Что дтей нужно опредлять не по способностямъ ихъ отца, но по способностямъ ихъ души’.

Разъ философіей называется то, что учитъ насъ жить, и разъ дти, подобно другимъ возрастамъ, получаютъ отъ нея уроки, почему не знакомить ихъ съ ней?

Udum et molle lutum est, nunc mine properandus, et acri

Flingendus sine fine rota ¹).

¹) Глина мягка и влажна, скоре, скоре поспшимъ и не переставая букомъ опускать въ гончарный кругъ. Перс. III, 23.

Насъ учатъ жить, когда жизнь прошла. Сотня учениковъ заболла оспой, прежде чмъ дошла до ученія Аристотеля О воздержаніи, Цицеронъ говорилъ, что если бы даже ему пришлось пробить дв человческихъ жизни, онъ все же не сталъ бы изучать лирическихъ поэтовъ, a я нахожу этихъ вздорныхъ спорщиковъ еще безполезне. Для нашего ребенка время не такъ терпитъ: онъ долженъ посвятить ученію лишь первые пятнадцать шестнадцать лтъ своей жизни, остальное будетъ принадлежать дятельности. Употребимъ столь короткій срокъ для пріобртенія необходимыхъ знаній. Все прочее заблужденіе: выкиньте вс эти запутанныя діалектическія тонкости, отъ которыхъ наша жизнь не можетъ улучшиться: возьмите простыя философскія разсужденія, умйте ихъ выбрать и кстати пустить въ ходъ, понять ихъ легче какой нибудь повсти Боккачіо, ребенокъ способенъ къ тому уже выходя отъ кормилицы, даже боле, чмъ учиться читать или писать. Философія уметъ говорить какъ съ новорожденными. такъ и со стариками.

Я раздляю мнніе Плутарха, что Аристотель не столько занималъ своего великаго ученика искусствомъ составлять силлогизмы, или принципами геометріи, сколько знакомилъ съ тми правилами, которыя учатъ быть мужественнымъ, храбрымъ, великодушнымъ, умреннымъ, учатъ ничего не боятся, и снабдивъ его всмъ этимъ, онъ послалъ его, еще совсмъ ребенка, покорить міръ всего съ тридцатью тысячами пхотинцевъ, четырьмя тысячами лошадей и сорока двумя тысячами экю. Прочія искусства и науки, прибавляетъ онъ. Александръ очень уважалъ и соглашался съ ихъ превосходствомъ и прелестью, но не смотря на все то удовольствіе, которое онъ въ нихъ находилъ, его не легко было убдить употребить ихъ въ дло.

Petit bine, invenesque souesque,

Einem amnio certum, miserisque viatfce cants ¹).

¹) Юноши, старцы старайтесь поэтому дать разуму твердое основаніе, и сдлать запасъ для грустной старости. Перо. V. 64.

Это именно и говоритъ Эпикуръ въ начал своего письма къ Меницею: ‘Какъ самый молодой не бгаетъ отъ философіи, такъ и самый старый не устаетъ отъ нея’ {Діогенъ Лаэрсъ, X, 122.}. Кто же поступаетъ иначе, тотъ какъ будто говоритъ, что или еще не время счастливо жить, или время прошло. Для всего этого, я не хочу чтобы запирали мальчика, я не хочу чтобы его предоставляли гнву или мрачному настроенію духа разбшеннаго учителя, я не хочу портить его умъ, держа по примру другихъ, по четырнадцать, пятнадцать часовъ въ день въ заперти и за работой, какъ носильщика, и не нашелъ бы полезнымъ если бы видя, что вслдствіе какой нибудь наклонности къ задумчивости или уединенію, онъ бы съ слишкомъ безразсуднымъ прилежаніемъ предался бы изученію книгъ, его стали бы поощрять къ этому: послднее длаетъ ихъ неспособными къ свтскому разговору, и отвлекаетъ отъ боле полезныхъ занятій. А сколько видалъ я въ свое время людей, которые поглупли благодаря необузданной жадности къ наук? Карнеадъ на сколько пристрастился {Діогенъ Лаэрсъ, IV, 62.} къ ней, что не находилъ боле время чесать голову и стричь ногтей. Не хочу я также портить его благовоспитанныхъ привычекъ чужой неучтивостью и варварствомъ. Французская мудрость уже изстари была извстна какъ такая, которая рано прививалась, но не пускала корней. И въ самомъ дл, мы до сихъ поръ видимъ, что нтъ ничего миле маленькихъ дтей во франціи, но обыкновенно они обманываютъ надежды, которыя возлагали на нихъ, а въ зрломъ возраст они не представляютъ ничего выдающагося: я слышалъ отъ людей разумныхъ, что тупютъ они такъ благодаря школамъ, которыя у насъ въ такомъ изобиліи, и куда ихъ посылаютъ.

Для нашего ребенка комната и садъ, столъ и кровать, уединеніе и общество, утро и вечеръ, вс часы будутъ равны, вс мста могутъ служить для поученія: такъ какъ философія, которая, какъ образующая сужденіе и нравы, будетъ для него главнымъ предметомъ обученія, иметъ то преимущество, что во все входитъ, Когда Ізократъ ораторъ, котораго попросили однажды на одномъ пиршеств сказать нсколько словъ о своемъ искусств, отвтилъ: ‘Не время теперь длать то, что я умю, а то что нужно, я не умю’ {Плутархъ Симпозіакъ, I, 1.}, каждый нашелъ, что онъ былъ правъ, такъ какъ держать рчь или спорить о реторик въ обществ, собравшемся для того, чтобы посмяться и попировать, было бы слишкомъ страннымъ соединеніемъ. Что же касается философіи, въ той части, гд она говоритъ о человк и его обязанностяхъ, вс мудрецы были того мннія, что лишать ея не слдовало ни пиршествъ, ни игръ, вслдствіе удовольствія, которыя она доставляетъ, и мы видимъ, какъ приглашенная Платономъ на его банкетъ, она занимаетъ присутствующихъ тихими рчами, принаровленными къ мсту и времени, хотя вмст съ тмъ, это одно изъ его высочайшихъ разсужденій, и самое полезное.

Aeque pauperibus prodest, locupletibus aque,

Et, neglecta, aeque pueris senibusque nocebit ¹).

¹) Она равно полезна и бднымъ и богатымъ, и оставленная безъ вниманія, и старые, и молодые страдаютъ отъ этого, Горац. Epist. I, 7, 86.

Такимъ образомъ онъ безспорно будетъ мене другихъ болтаться. Но подобно тому какъ мы меньше устаемъ гуляя по галлере, хотя бы въ три раза длинне какой нибудь указанной дорожки: такъ и наше ученіе не имя опредленнаго мста и времени, начинаясь какъ бы случайно, и примшиваясь ко всмъ нашимъ дйствіямъ, пробжитъ незамтно, даже игры и упражненія составятъ добрую часть занятій, бгъ, борьба, музыка, танцы, охота, умнье управлять лошадьми и владть оружіемъ. Я хочу, чтобы вншняя благопристойность, смтливость и способности развивались одновременно съ душой. Воспитываютъ не душу, не тло, а человка, не должно изъ нихъ длать двоихъ, и какъ говоритъ Платонъ, не должно воспитывать одного безъ другаго, но вести ихъ одинаково, какъ пару лошадей, запряженныхъ въ одно дышло, и послушать его, не кажется ли, что онъ посвящаетъ боле вниманія и времени тлеснымъ упражненіямъ, и считаетъ, что вмст съ тмъ и умъ упражняется, а не на оборотъ.

Впрочемъ, это воспитаніе нужно вести съ строгой кротостью, а не такъ, какъ длается: вмсто того, чтобы заохотить дтей къ наукамъ, послднія видятъ одну жестокость и одинъ ужасъ. Уничтожьте принужденіе и насиліе: по моему ни что такъ не притупляетъ и не забиваетъ богато одаренную природу. Если вы желаете, чтобы онъ боялся стыда и наказаній, не пріучайте его къ нимъ: пріучайте его къ жар и холоду, къ втру, солнцу и разнымъ случайностямъ, которыя онъ долженъ презирать, пусть онъ не знаетъ изнженности и изысканности въ постел и одежд, въ д, и пить, пріучайте его ко всему, онъ не долженъ быть мальчикомъ-красавцемъ и щеголемъ, но сильнымъ и здоровымъ мальчикомъ. И въ дтств, и въ зрломъ возраст, и въ старости я всегда одинаково врилъ и одинаково разсуждалъ. Но всегда мн, между прочимъ, не нравилось воспитаніе большей части нашихъ школъ, ошибки не влекли бы за собой такихъ тяжелыхъ послдствій, если бы иногда склонялись къ снисходительности. Теперь же это настоящая тюрьма плннаго юношества: его длаютъ развратнымъ, на называя его ране, чмъ оно имъ сдлается. Придите во время урока, вы услышите одни крики наказанныхъ дтей и разъяренныхъ учителей. Вотъ такъ способъ возбуждать въ этихъ нжныхъ и боязливыхъ душахъ охоту къ своимъ урокамъ, длая страшное лицо и съ розгами въ рукахъ! Гибельный и беззаконный пріемъ! Да кром того, какъ Квинтиліанъ {Institut, orat., I, 3.} очень врно замтилъ, это высокомрная власть иметъ очень опасныя послдствія и именно благодаря нашей манер наказывать. На сколько ихъ классы были бы приличне, усыпанные цвтами и листьями, нежели обломками окровавленнаго лозняка! Я веллъ бы тамъ развсить изображеніе Радости, Веселія, и Флоры, и Грацій, какъ) это сдлалъ въ своей школ философъ Спевзипій {Діогенъ Лаэрсъ, IV, I.}. Игры ихъ должны происходить тамъ же, гд и ученіе: Нужно подслащивать мясо, полезное ребенку, и длать горькимъ вредное. Замчательно, насколько Платонъ въ своихъ законахъ заботиться объ удовольствіяхъ и забавахъ юношества у роднаго города, и какъ онъ пространно говоритъ объ ихъ играхъ, бгахъ, псняхъ, скачкахъ и танцахъ, покровительство и наблюденіе, за которыми древность, по его словамъ, предоставила самимъ богамъ. Аполлону, Минерв и Музамъ: онъ распространяется о тысячахъ правилъ для своихъ гимнастовъ, о наукахъ же мало заботится и, кажется, совтуетъ поэзію только для музыки.

Должно избгать всякой странности и своеобразности въ привычкахъ и свойствахъ, потому что это враги общества.

Кто не удивится способности Домофона потть въ тни и дрожать на солнц {Секстъ Эмпирикъ, Пирр. Гипп., I ч., 14 стр.}? Я встрчалъ людей, которые бгали отъ яблочнаго запаха боле, чмъ отъ пушечныхъ выстрловъ, другіе пугались мыши, третьихъ тошнило отъ одного вида сливокъ, четвертыхъ отъ сбиваемаго пуховика, подобно этому и Германикъ не могъ выносить ни вида ни пнія птуховъ. Объяснить это можно непонятнымъ свойствомъ, но по моему уничтожить это можно, взявшись рано за дло. Воспитаніе сдлало то надо мной, (правда не безъ нкотораго труда), что исключая пива мой вкусъ безъ разбора мирится со всмъ, что входитъ въ составъ пищи. Тло еще гибко, поэтому его нужно заставить примняться ко всевозможнымъ обычаямъ и пріемамъ, научивши сдерживать желанія и волю, можно смло сдлать молодого человка способнымъ принаровиться ко всмъ народамъ и обществамъ, даже къ излишеству и разврату, если въ этомъ есть необходимость. Пускай упражненія его согласуются съ обычаемъ: онъ долженъ умть все длать, а любить длать только хорошее.

Философы даже осуждали Каллистена за то, что онъ потерялъ расположеніе великаго Александра своего повелителя не пожелавъ пить столько, сколько тотъ пилъ. Онъ будетъ смяться, будетъ рзвиться и развратничать вмст со своимъ принцемъ. Я хочу чтобы онъ даже въ разврат превосходилъ своихъ товарищей энергіей и постоянствомъ, и пересталъ длать дурно не по недостатку умнія и силы, а по недостатку воли: Multum interest, utrum peccare aliquis nolit, an nesciat {Большая разница между тмъ кто не хочетъ гршить или тмъ кто не знаетъ. Сенека Epist. 90.}. Спросивши однажды въ присутствіи близкихъ друзей, у одного сеньера, который боле кого либо во Франціи былъ далекъ отъ подобныхъ излишествъ, сколько разъ въ жизни онъ былъ пьянъ, благодаря королевскимъ порученіямъ въ Германіи, я думалъ сдлать ему этимъ честь, онъ такъ и понялъ, и отвтилъ, что пьянъ онъ былъ три раза, и разсказалъ какъ это случилось. Я знаю нкоторыхъ, которые очутились бы въ очень затруднительномъ положеніи не обладая этой способностью, а между тмъ обязанные поддерживать отношенія съ этимъ народомъ. Я часто восторгался замчательной способностью Алкивіада перемнять образы жизни безъ ущерба для здоровья, то превосходя пышностью и роскошью Персовъ, то суровостью и умренностью Спартанцевъ, настолько же примрный въ Спарт, насколько распутный въ Іоніи.

Omnis Аristippum decoit color, et status, et res ¹)

¹) Вс состоянія хороши для Аристипа, вс положенія и вс занятія. Горац. Epist. I, 17, 28.

и такимъ же образомъ хотлъ бы я воспитать и своего ученика.

Quem duplici panno patientia velat,

Mirabor, vitae vin si conversa decebit,

Personainquo feret non inconcinnus utramque ¹).

¹) Я буду восхищаться тмъ, кто терпливо закрывается лохмотьями, кто при случа прилично можетъ измнять жизненные пути, и исполняетъ об роли разумно Горац. Epist. 1, 17, 26.— Монтэнь даетъ этимъ стихамъ смыслъ прямо противоположный юму, который имъ даетъ Горацій.

Вотъ въ чемъ заключаются мои наставленія: тому он принесли больше пользы, кто руководится ими на дл, а не только знаетъ ихъ. Если вы что нибудь видите, то и слышите, если вы что нибудь слышите, то и видите. Не дай же Богъ, чтобы философствовать значило учиться многому и разсуждать объ искусствахъ, какъ это говоритъ кто то у Платона! Hanc amplissitnam omnium artium bene vivendi disciplinant, vita magis quam litteris, persecuti surit {Они усвоили себ самое высочайшее изъ всхъ искусствъ, науку хорошо жить, скоре при помощи жизни нежели ученіи. Циц. Tuscul. qust. IV, 8.}! Когда однажды Левъ князь Филазіевъ спросилъ у Гераклида изъ Понта {Не Гераклидъ изъ Понта такъ отвтилъ Льву, но Пифагоръ. Костъ.}, какія были ему знакомы науки и искусства, тотъ отвтилъ: ‘Я не знаю ни наукъ, ни искусствъ, но и философъ’. Діогена упрекали въ томъ, что при всемъ своемъ невжеств онъ пускался въ философію: ‘Тмъ боле кстати, возразилъ онъ’. Однажды Хегезій просилъ его прочесть ему какую нибудь книгу: ‘Забавны вы отвтилъ онъ, вы выбираете настоящія фиги, не нарисованныя, отчего же не выбираете вы настоящія разсужденія, а выбираете написанныя {Діогенъ Лаэрсъ. VI, 48.}? Онъ не столько будетъ заучивать наставленія, сколько примнять ихъ на дл, онъ будетъ собразоваться съ ними въ поступкахъ: поэтому можно будетъ судить есть ли осторожность въ его предпріятіяхъ, есть ли доброта и справедливость въ дурномъ поведеніи, есть ли разумъ и грація въ его рчи, твердость во время болзни, скромность въ играхъ, умренность, порядокъ въ экономіи, не разборчивъ ли онъ во вкусахъ все равно будетъ ли это рыба или мясо, вода или вино: qui disciplinai suam non ostentationem scientiae, sed legem vitae putet, quique obtemperet ipse si bi et decretis pareat {Которые считаютъ, что ученіе состоитъ не въ выставленіи знанія на показъ, но въ томъ, чтобы руководиться симъ въ жизни, кто повинуется самому себ и смущается правилъ. Циц. Tusc. quaest. II, 4.}. Настоящимъ зеркаломъ нашихъ сужденій теченіе нашихъ жизней. Зевксидамъ отвтилъ тому, кто у него спросилъ почему Спартанцы не излагали письменно правилъ для мужества и не давали читать ихъ своимъ юношамъ: ‘оттого что они хотли пріучить ихъ къ дйствіямъ, а не словамъ’.

Сравните съ этими по прошествіи пятнадцати или шестнадцати лтъ одного изъ латинистовъ нашихъ школъ который положилъ столько же времени на то, чтобы научиться только говорить. Весь міръ только болтаетъ: и я никогда не видалъ человка, который бы не сказалъ скоре боле, нежели мене, чмъ слдуетъ. Однако добрая половина нашей жизни уходитъ на это: пять или шесть лтъ мы должны учиться словамъ и тому, чтобы сливать ихъ въ періоды, столько же идетъ на то, чтобы составлять изъ нихъ стройное большое цлое, въ пять или шесть частей, другіе по крайней мр пять надъ тмъ, чтобы научиться связывать и перемшивать ихъ между собой какимъ нибудь остроумнымъ способомъ, предоставимъ это тмъ для которыхъ это является ремесломъ.

Однажды по дорог въ Орлеань, я встртилъ на этой равнин по ту сторону Клери двухъ учителей которые шли въ Бордо, на разстояніи около пятидесяти шаговъ другъ отъ друга, не много дале позади нихъ я увидлъ толпу людей съ учителемъ во глав, покойнымъ графомъ де ла Рошфуко. Одинъ изъ моихъ людей освдомился у перваго учителя, кто былъ этотъ дворянинъ, который шелъ позади него: послдній не видавшій этой толпы, которая слдовала за нимъ, и думая, что его спрашиваютъ про его товарища, отвчалъ забавно: ‘Онъ не дворянинъ, это грамматикъ, а я логикъ’. Мы же, желая наоборотъ образовать не грамматика, или логика, но дворянина, предоставимъ имъ злоупотреблять своимъ свободнымъ временемъ: наше дло призываетъ насъ въ другое мсто.

Но лишь бы только нашъ ученикъ былъ хорошо одаренъ, слова не замедлятъ, онъ притянетъ ихъ къ Себ, если бы он не захотли слдовать за нимъ. Я знаю нкоторыхъ, которые оправдываются въ томъ, что не могутъ выражаться, и которые длаютъ видъ будто у нихъ въ голов много прекраснаго, и что лишь по недостатку краснорчія они не могутъ это выразить: это одинъ обманъ. Знаете ли вы, что я объ этомъ думаю? По моему это тни появляющіеся у нихъ вслдствіе какихъ нибудь неясныхъ мыслей, въ которыхъ они не могутъ разобраться, и которыя они не могутъ разъяснить, а слдовательно и объяснить, они еще самихъ себя не понимаютъ, и если вы вслушаетесь какъ они лепечутъ въ минуту творчества, вы убдитесь, что ихъ работа далека до окончанія, а лишь въ зачатіи, и что они только взяли въ руки этотъ грубый матеріалъ. Что касается до меня, я думаю, да и Сократъ говорилъ, что у кого въ голов ясныя живыя мысли, тотъ выразитъ ихъ, хоть бы на бергамскомъ нарчіи, хоть при помощи жестовъ, если онъ нмъ:

Verbaque praevisam rem non invita sequentur ¹).

¹) Слова и безъ приглашенія слдуютъ за опредленной мыслью. Гор. Ис. Поэт. V, 311.

И какъ говорилъ нкто настолько же поэтично въ своей проз, quum res aminum occupavere, verba ambiunt {Когда предметы овладютъ умомъ, слова явятся. Сенека Contr, об. III.}, и еще другой, ipsae res verba rapiunt {Самые предметы увлекаютъ на собой слова. Циц. de Finib. III, 5.}. Онъ не знаетъ аблатива сослагательнаго наклоненія, граматики. Онъ не знаетъ реторики, не уметъ предварительно снискать расположеніе простодушнаго читателя, да ему и нтъ никакого дла до этого знанія. По истин, все это красивое описаніе легко бднетъ передъ блескомъ простой и наивной истины: эти приправы могутъ только забавлять толпу, потому что она неспособна переваривать грубое, жесткое мясо, какъ это ясно доказываетъ Аферъ {Аперъ. Діалогъ объ ораторахъ, г. 19.} у Тацита. Самосскіе послы явились какъ то къ Клеомену царю Спарты, приготовивъ прекрасную длинную рчь съ цлью побудить его къ войн противъ тирана Поликрата, выслушавъ невозмутимо ихъ длинную рчь, онъ отвтилъ имъ: ‘Что касается до вашего начала и вступленія, я его больше не помню, поэтому я не понялъ и середину, что же касается до вашего заключенія, я не хочу принимать его во вниманіе {Плутархъ Апофтегмы Спартанцевъ.}. Вотъ это по моему прекрасный отвтъ, да и ораторы поставлены въ туникъ! А этотъ другой? Аиняне должны были выбрать изъ двухъ архитекторовъ одного для управленія большой фабрикой: первый, боле другаго напыщенный, явился съ прекрасной заране обдуманной рчью, насчетъ этого дла, и старался склонить ршеніе народа на свою сторону, второй же сказалъ въ трехъ словахъ: ‘Господа Аиняне, что говоритъ этотъ, то я сдлаю {Id. Наставленіе тмъ, которые занимаются государственными длами. г. 4. Амьо.}. Въ разгар краснорчія Цицерона многіе приходили отъ него въ восторгъ, Катонъ же только насмхался надъ нимъ: ‘Забавный у насъ консулъ, говорилъ онъ {Плутархъ. Жизнь Катона г. 6.}’. Все равно идешь ли ты спереди или сзади, полезное изрченіе, красивая черта всегда у мста: если оно не совсмъ подходитъ къ тому что впереди, или назади, она хорошасама по себ. Я не изъ тхъ, которые думаютъ, будто хорошая рима длаетъ и поэму хорошей: не запрещайте ему удлинять короткій слогъ, если онъ это захочетъ, тутъ не должно быть принужденія, если воображеніе богато, если разсудокъ и умъ хорошо исполнили свой долгъ, вотъ скажу я хорошій поэтъ, но дурной стихотворецъ,

Eemunctae liaris, duras componere versus ¹).

¹) Онъ уменъ, стихи же слагаетъ грубо. Гор. Сат. I, 4, 8.

Пусть, говоритъ Горацій, уничтожатъ въ своемъ произведеніи размры и связующую нить.

Tempora certa modosque, et, quod pruis ordiue verbum est,

Posterius facias, praeponens ultima primis….

Invenias etiam disiecti membra poetae ¹):

¹) О размр и врномъ ритм потомъ позаботимся также какъ и о прежнемъ порядк словъ, поставивъ какъ было, даже въ разбросанныхъ членахъ найдешь поэта. Горац. Сат. I, 4, 58.

Оно ничуть не будетъ отъ этого противоречить самому себ, да и части будутъ прекрасны. Такъ именно отвтилъ Менандръ, когда однажды его упрекали за то, что приближался день, на который онъ общалъ комедію, а между тмъ она даже не была начата: ‘Она сочинена и готова, остается только прибавить стихи’ {Плутархъ.}: обдумавъ въ ум предметъ и содержаніе, онъ не считалъ важнымъ остальное. Съ тхъ поръ какъ благодаря Ронсару и Дю Бэллэ стала извстна наша французская литература, нтъ ни одного ученика, какъ бы малъ онъ не былъ, который бы не употреблялъ напыщенныя слова, нтъ ни одного который бы не писалъ тмъ же размромъ: Plus sonat, quaiu valet {Боле звучитъ, чмъ иметъ смысла. Сенека Epist. 40.}. По мннію толпы никогда не было боле поэтовъ, но на сколько имъ было легко подражать ихъ римамъ, настолько же далеко имъ до богатыхъ роскошныхъ описаній одного и изящнаго воображенія другаго.

Но что же сдлаетъ ученикъ, если его заставятъ отвтить на софистическую двусмысленность какого нибудь силлогизма? ‘Ветчина вызываетъ жажду, питье утоляетъ жажду: слдовательно ветчина утоляетъ жажду’. Онъ долженъ лишь посмяться надъ этимъ: посмяться мудрене чмъ отвчать {Сенека Epist. 49.}. Пусть онъ заимствуетъ у Аристина этотъ забавный остроумный отвтъ: ‘Зачмъ развяжу я его, потому что даже связанный онъ мн мшаетъ’? {Діогенъ Лаэрсъ. II, 70.} Нкто предложилъ Клеанту діалектическія тонкости, на что Эризиппій сказалъ: ‘Употребляй это фиглярство съ дтьми, и не обращай на это серьезныя мысли взрослаго человка’{Гл. VII. 183.}. Если эти глупыя хитрыя доказательства contorta et aculeata sophismata {Эти язвительныя и запуганныя софизмы. Циц, Асад. II, 24.} должны заставить его поврить лжи, это опасно, но если он ‘не имютъ вліянія, и вызываютъ лишь смхъ, я не вижу, почему ему остерегаться ихъ. Бываютъ такіе глупцы, которые въ поиск за красивымъ словомъ сварачиваютъ съ своей дороги по крайней мр на четверть лье: aut qui non verba rebus aptant, sed res extrinsecus arcessunt, qiubus verba conveniant {Или которые не пригоняютъ слова къ предметамъ, но ищутъ предметъ извн, которому бы слова соотвтствовали бы. Квинтиліанъ, VIII, 3.}: и другой, qui alicuius verbi decore placentis, vocentur ad id, quod non proposuerant scribere {Которые когда имъ нравится красота слова, они начинаютъ писать то, что и не намревались. Сенека Epist. 59.}. Я охотне придумаю красивое изрченіе и усвою его себ, нежели приготовлю нитку, чтобы сшить это. Наоборотъ, слова должны служить и сопутствовать, и пусть гаскопецъ достигнетъ этого, если французъ не сможетъ. Я хочу что бы предметъ перевшалъ бы, и чтобы воображеніе того, кто слушаетъ было бы настолько занято этимъ, чтобы не осталось никакого воспоминанія о словахъ. Я люблю рчь простую и наивную, какъ словесную, такъ и письменную, рчь нервную и сочную, короткую и сжатую, не -столько изящную и вылощенную, сколько пылкую и рзкую.

Наеc demum sapiet dictio, quae feriet ¹).

¹) Только то изреченіе правится, которое поражаетъ. Эпитафія Лукана приводимая библіотекой Фабриція. II, 10. Костъ.

скоре трудную для пониманія, нежели скучную, не напыщенную, безпорядочную, отывистую и смшную, каждая изъ ея частей должна составлять цлое, не педантическую, не монашескую, не просительную, но скоре грубую, подобно тому, какъ Светонъ зоветъ рчь Цезаря {Въ начал его жизнеописанія 2, 55. Но Монтэнь былъ приведенъ въ заблужденіе простыми изданіями, гд стояло: Eloquentia militari, quare anta equavit etc, вмсто этой, въ послднихъ лучшихъ изданіяхъ стоитъ теперь: Eioquentiamilitariqiie re aut aequuvit. И такимъ образомъ то, что его оскорбляло исчезаетъ. Костъ.}, но мн не совсмъ понятно почему онъ ее такъ зоветъ. Я охотно подражалъ этой небрежности, которая проявляется у нашего юношества въ манер носить одежду, плащъ перекинутъ, мантія на одномъ плеч, чулокъ дурно натянутъ что должно обозначать пренебрежительную гордость къ этимъ лишнимъ украшеніямъ и отсутствіе заботы объ изяществ, но я нахожу, что ее лучше примнять въ своей рчи. Всякая напыщенность и именно среди французской свободы и веселости неприлична для царедворца, а въ монархіи всякій дворянинъ долженъ умть держать себя царедворцемъ, почему мы хорошо длаемъ склоняясь на сторону наивнаго и презрннаго. Мн не нравится ткань, гд замтны швы и рубцы, подобно тому, какъ въ красивомъ тл не должны быть видны кости и жилы. Quae veritati operam dat oratio, incomposita sit et simplex {Рчь, которая старается быть правдивой, должна быть проста и безъискусственна. Сенека Epist. 110.}. Quis accurate loquitur, nisi qui vult putide loqui? {Тотъ разв не желаетъ выражаться скучнымъ образомъ, кто говоритъ отчетливо? Сенека Epist. 75.} Краснорчіе, которое старается привлечь насъ къ себ вредитъ сущности дла. Подобно тому, какъ въ одежд доказательство мелочности желать выдлиться какимъ нибудь особеннымъ мало употребительнымъ покроемъ: такъ и въ рчи погоня за новыми, мало извстными фразами и словами, является вслдствіе схоластическаго, пустаго самолюбія. Желалъ бы я употреблять лишь т слова, которыя употребляются на рынкахъ въ Париж! Аристофанъ грамматикъ ничего въ этомъ не понималъ, а между тмъ порицалъ Эпикура за простоту его словъ, и за тонкость его ораторскаго искусства, послднее же заключалось только въ ясности рчи {Діогена Лаэрсъ. X, 12.}. Цлый народъ немедлено подражаетъ говору благодаря легкости этого. Подражаніе сужденіями и вымыслу не такъ то скоро идетъ. Большая часть читателей найдя одежды сходными, вполн ошибочно думаютъ, что и тла сходны, нервы и силу нельзя брать взаймы, берутся взаймы плащъ и наряды. Большая часть тхъ, которая меня посщаетъ говорятъ также точно, какъ опыты, но я не знаю думаютъ ли они также точно. Аиняне говоритъ Платонъ {Стобей. Пропов. 34.} съ своей стороны заботились объ изяществ и богатств рчи, Спартанцы о краткости, а Критяне боле объ обиліи мыслей, нежели объ обиліи рчи, послдній стоять выше всхъ остальныхъ. Зенонъ говаривалъ, что у него два рода учениковъ одни, которыхъ онъ звалъ любознательные ко всему были его любимцами, другіе заботились только о рчи. Нечего и говорить, что хорошо и полезно умть красиво выражаться, но не настолько ужъ это хорошо, какъ это считаютъ, и меня раздражаетъ, видя насколько этимъ занимаются въ жизни. Я прежде всего хотлъ бы знать свой языкъ и языкъ тхъ сосдей, съ которыми я боле всего нахожусь въ сношеніяхъ.

Конечно знаніе греческаго и латинскаго большое приобртеніе по его слишкомъ дорого покупаютъ {Эта размышленія были вполн врны особенно во время Монтэнь. Ізидоръ Сеппьскій, Дона и другіе писатели среднихъ вковъ, одни только употреблялись при ученіи, и такъ какъ ихъ сочиненія были по латыни, то и дти должны были чтобы научиться этому языку начинать съ непонятнаго, къ неизвстному. Поръ-Ройаль первый ввелъ франц. Видно по этому, что не изъ оригинальности, а изъ духа прогресса отецъ Монтэнь примнилъ къ сыну, то, что можно назвать inetode sevrage.}. Я разскажу здсь про одинъ способъ, примненный ко мн, посредствомъ котораго ихъ можно купить дешевле обыкновеннаго, пусть воспользуется имъ тотъ, кто захочетъ Покойному моему отцу, ученые и умные люди у которыхъ онъ распрашивалъ о лучшей систем воспитанія, указали на одно очень распространенное неудобство, заключалось оно въ томъ, что по мннію ихъ не достигаемъ мы величія души и обширности знанія древнихъ Грековъ и Римлянъ, благодаря той медленности съ которой мы учимъ эти языки, послднимъ же они ничего не стоили. Я не думаю, чтобы это была единственная причина. Какъ бы тамъ ни было, но способъ, который мой отецъ нашелъ, заключался въ томъ, что еще въ то время когда я былъ у кормилицы, и не началъ говорить, онъ поручилъ меня одному нмцу, съ тхъ поръ сдлавшимся знаменитымъ врачомъ во Франціи, который совсмъ былъ незнакомъ съ французскимъ языкомъ, и на оборотъ до топкости свдущъ въ латинскомъ. Послдній нарочно ко мн выписанный, и получавшій громадныя деньги, держалъ меня постоянно ни рукахъ. При немъ же было два другихъ, мене ученыхъ на обязанности которыхъ лежало всюду сопровождать меня и помогать первому: вс они говорили со мной только по латыни. Что касается до остальнаго дома, то ненарушимымъ правиломъ было, чтобы какъ самъ отецъ, такъ моя мать, слуга и горничная произносили въ моемъ присутствіи лишь т латинскіе слова, которыя они выучили, чтобы объясняться со мной {Эти соображенія нашего автора по поводу латинскаго языка были очень часто приводимы. Аббатъ Манжэнъ прежде монахъ въ Ораторъ воспользовался ими и написалъ маленькую книгу въ которой это ученое духовное лицо старается изложить новую систему воспитаніи. Она названа: ‘Воспитаніе Монтэнь или Искусство научить латыни по примру латинскихъ матерей. Парижъ Дидо 1818, in—8. Онъ проситъ, чтобы подобно тому, какъ было въ замк Монтэнь учредили бы воспитательныя заведенія, которыя назывались бы Maison de Sevrage Французовъ. Двухъ или трехъ учителей не говорившихъ ни слова по французски, а лишь по латыни, было бы достаточно вмст съ нсколькими французами дли того, чтобы научить этимъ двумъ языкамъ множество дтей’. Эта идея намъ показалась довольно оригинальной, чтобы привести ее здсь.}. Просто замчательно сколько это каждому принесло пользы. Отецъ и мать выучились настолько по латыни, что могли свободно его понимать, и при случа употреблять также какъ и прочая прислуга, которая была близка ко мн. Однимъ словомъ мы такъ усердно занимались имъ, что онъ достигъ даже до нашихъ деревень, гд и по сихъ поръ сохранились латинскія названія для орудій и ремесленниковъ. Что касается меня, мн было боле шести, лтъ, а я также мало понималъ французскій или перигорское нарчіе какъ и арабскій, и безъ искусства, безъ книгъ и безъ грамматики, или правилъ, безъ розогъ и безъ слезъ, я научился такой же чистой латыни, какую зналъ и мой учитель: потому что не могъ же я ее исказить или смшать съ чмъ другимъ. Если въ вид опыта мн хотли задать письменную работу, подобно тому, какъ длается въ школахъ, обыкновенно ее даютъ по французски, а мн ее нужно было дать на дурной латыни, для перевода на хорошую. И Николай Груши, написавшій de comitiis Romanorum {Парижъ Васкозанъ. 1555 г.}, Вильгельмъ Гарантъ, коментаторъ Аристотеля. Георгъ Бухананъ — великій шотландскій поэтъ: Маркъ Антоній Мюрэ котораго Франція и Италія признаетъ высочайшимъ ораторомъ своего времени, мои домашнія наставники мн часто говаривали, что въ дтств этотъ языкъ мн былъ настолько близокъ и такъ хорошо знакомъ, что они боялись подходить ко мн. Буханапъ. котораго я впослдствіи видалъ въ свит маршала де Бриссакъ, сказалъ мн, что онъ собирался писать о воспитаніи дтой, и бралъ въ примрь мое. такъ какъ въ это время онъ взялъ на себя воспитаніе того графа де Бриссакъ. который съ тхъ поръ показалъ себя такимъ доблестнымъ и храбрымъ. Что касается греческаго, о которомъ я почти не имю понятія, мой отецъ ршилъ научить меня ему, хотя и научнымъ, но новымъ способамъ, въ вид забавы и упражненія: мы перебрасывались нашими склоненіями, подобно тмъ, которые посредствомъ Шахматовъ учатъ ариметику и геометрію, потому что между прочимъ ему совтовали возбудить во мн охоту къ наукамъ и къ исполненію долга, а не прибгать къ’ принужденію, воспитать меня на свобод, при помощи кротости, безъ строгости и стсненія: доходилъ онъ въ этомъ просто до суеврія, оттого что нкоторые находили, что нжный разсудокъ дтей можетъ помрачиться, если ихъ будить внезапно утромъ, и отрывать вдругъ отъ сна, въ который они погружены несравненно глубже насъ, поэтому меня будили звукомъ какого нибудь инструмента, и при мн всегда находился особенный человкъ для этого.

Этого примра достаточно, чтобы судить объ остальномъ, и чтобы показать все благоразуміе и всю любовь этого прекраснаго отца, не его нужно винить, если онъ не получилъ никакихъ плодовъ, которые бы соотвтствовали такому превосходному воспитанію. Тому были дв причины: во-первыхъ неудобная, безплодная почва, такъ какъ, хотя здоровье у меня было сильное и крпкое и, вмст съ тмъ, кроткій, сговорчивый нравъ, я былъ такимъ тупымъ, заспаннымъ, вялымъ, что меня не могли вывести изъ праздности, даже для игры. То, что я видлъ, я хорошо видлъ, и подъ этой тупой оболочкой скрывалось воображеніе смлое, и взгляды, выше моихъ лтъ. У меня не было живаго ума, и онъ лишь по столько двигался по сколько имъ руководили, пониманіе было медленное, изобртательныя способности слабы, и наконецъ замчательно мало памяти. Немудрено, если изъ всего этого, онъ не съумлъ извлечь ничего путнаго. Во вторыхъ, какъ т, которыхъ увлекаетъ желаніе скоре выздоровть, слушаются всхъ совтовъ, такъ и мой отецъ, страшно боясь ошибки въ томъ, что ему было такъ дорого, подчинился наконецъ общепринятому мннію, которое всегда слдуетъ за тми, кто идетъ впередъ, подобно цаплямъ, и наконецъ поддался обычаю, не имя уже кругомъ себя тхъ, которые посовтовали ему ту первоначальную систему воспитанія, которую онъ вывезъ изъ Италіи, шести лтъ онъ послалъ меня въ школу въ Гіеннъ, процвтавшую тогда, и самую лучшую Франціи: и тамъ нельзя было боле его заботиться какъ объ избраніи для меня хорошихъ воспитателей, такъ и о всхъ мелочахъ моего стола, относительно котораго онъ онъ выговорилъ много своеобразнаго, несогласнаго съ школьными обычаями, но какъ бы тамъ ни было, это была все же школа. Моя латынь сейчасъ же испортилась, и благодаря отвычк съ тхъ поръ я не употребляю ее, такимъ образомъ необыкновенное мое воспитаніе помогло мн только сразу перешагнуть въ старшіе классы: такъ какъ, когда я тринадцати лтъ вышелъ изъ школы, я окончилъ уже весь курсъ (какъ это зовется) и, сказать правду, теперь не могу указать ни на какіе плоды, которые бы она мн принесла.

Впервые, охоту къ книгамъ возбудили во мн басни Овидія о Метаморфоз: такъ какъ семи или восьми лтъ я избгалъ всякихъ удовольствій, чтобы ихъ читать, тмъ боле, что этотъ языкъ былъ мн родной, а книга самая удобопонятная, и боле всхъ другихъ принаровленная къ моему слабому возрасту благодаря содержанію: потому что Ланцелотовъ дю-Лакъ, Амадисовъ, Гугоновъ изъ Бордо и прочихъ пустыхъ книгъ, чмъ забавляются дти, я не зналъ даже по имени, да и еще не имю съ ними сношеній, такъ неуклонно было мое воспитаніе! Отъ этого я невнимательне относился къ моимъ другимъ заданнымъ урокамъ. Къ моему счастью при этомъ мн попался наставникомъ вполн разумный человкъ, который искуссно съумлъ потворствовать этой слабости и другимъ подобнымъ: благодаря этому-то, я однимъ духомъ проглотилъ Виргилія Энеиду, потомъ Теренція, Плавта и итальянскія комедіи, обольщенный привлекательнымъ содержаніемъ. Будь онъ настолько безумнымъ, чтобы положить конецъ этому образу жизни, мн кажется, что я вынесъ бы изъ школы лишь ненависть къ книгамъ, какъ это длаетъ почти все наше дворянство. Онъ велъ себя очень ловко, притворяясь что не замчаетъ ничего, онъ возбуждалъ мою охоту, позволяя лишь украдкой наслаждаться этими книгами, и слегка требуя другихъ положенныхъ уроковъ: потому что главное, чего мой отецъ искалъ у тхъ, которымъ онъ меня поручалъ, были кротость и мягкость нрава. Оттого-то и въ моемъ не замчается другихъ недостатковъ, кром лни и вялости. Опасность заключалась не въ томъ, чтобы я дурно длалъ, а въ томъ, чтобы я ничего не длалъ: ни кто не предсказывалъ, что я долженъ буду сдлаться дурнымъ человкомъ, но безполезнымъ, предусматривали у меня тунеядство, а не злость. Я чувствую, что такъ и случилось: жалобы, отъ которыхъ у меня просто вянутъ уши, заключаются въ слдующемъ: Онъ празденъ, холоденъ для услугъ друзьямъ и роднымъ, а для исполненія общественныхъ обязанностей слишкомъ своеобразенъ, слишкомъ спсивъ. Самые несправедливые даже не говорятъ, Зачмъ онъ взялъ? зачмъ онъ не заплатилъ? но зачмъ онъ не уступаетъ? зачмъ онъ не даетъ? Я соглашусь съ тмъ, чтобы отъ меня ожидали лишь извстныхъ необязательныхъ поступковъ, но они не правы, когда строже съ меня требуютъ того, что я не долженъ, чмъ съ самихъ себя должное. Принуждая меня, они тмъ отнимаютъ у меня награду за поступокъ и благодарность, которую мн. слдовало бы получить: H именно за то, что. длая добровольно, нужно было бы тмъ боле цдить, принимая во вниманіе, что слпого у меня ничего нтъ. Я тмъ свободне могу располагать своей судьбой, чмъ она боле моя, и собой, чмъ я боле принадлежу самому себ. Если бы только я самъ сильно прикрашивалъ свои поступки, я бы опровергъ эти упреки: и сказалъ бы нкоторымъ, что они не такъ обижены тмъ, что я мало длаю, какъ тмъ, что я могъ бы боле длать, нежели я длаю.

Однако душа моя сама про себя не переставала въ это же время сильно волноваться, и врной смло судить о тхъ предметахъ, которые ей были знакомы, она обдумывала это одна, не сообщая никому, и между прочимъ, а и въ самомъ дл думаю, что она была бы совсмъ неспособна уступить сил и насилію. Приму ли я въ расчетъ слдующее свойство моего дтства? Я старательно изучалъ ‘т роли, которыя на себя бралъ, съ увренностью въ лиц, гибкостью въ голос и движеніяхъ, такъ какъ преждевременно.

Alter ab undecimo turn nie vix ceperat annus ¹),

¹) Едва мн минуло тогда двнадцать лтъ, Вирг. Эклог. VIII. 39.

я исполнялъ главныя роли въ латинскихъ трагедіяхъ Буханана, Гаранта и Мюрэ, которыя хорошо игрались у насъ въ школ въ Пенн: и въ этомъ отношеніи Андреасъ {Андрэ де Гувеа, родившійся въ Вайи въ Португаліи, въ конц XV ст., былъ назначенъ директоромъ Сіенской школы въ Бордо, въ 1531. Онъ пробылъ тугъ тринадцать лтъ, и покинулъ ее только для университета въ Коимбр, гд и умеръ въ 1548. v. Локлеркъ.} Говэанусъ, нашъ директоръ, какъ и во всемъ прочемъ, быль самымъ лучшимъ директоромъ всей Франціи, а меня считали мастеромъ этого дла. Противъ этого занятія я ничего не имю для молодыхъ дворянскихъ дтей, и я видлъ какъ даже наши принцы по примру нкоторыхъ древнихъ, вполн похвально предавались ему: боле того, не воспрещались и и въ Греціи честнымъ людямъ длать изъ этого ремесло: Aristoni tragi со actori rem operit, hinc et genus et for tuna honesta erant, neс ars, quia nihil tale apud Graecos pudori est ea deformabat {Онъ сообщаетъ свое дло трагику Аристову: онъ выдавался и рожденіемъ и почетнымъ положеніемъ, и искусство не портилъ все это, потому что у Гроковъ ничего подобное не составляетъ предмета стыда. Титъ Ливій, XXIV, 24.}: да и я всегда считалъ нелпыми тхъ, которые осуждаютъ эти забавы, и несправедливыми тхъ, которые запрещаютъ актерамъ, ни чмъ не хуже ихъ, входя’ въ наши города, и завидуютъ народу въ этихъ общественныхъ удовольствіяхъ. Хорошіе правительства заботятся о томъ, чтобы собирать и объединять гражданъ, какъ для исполненія серьезныхъ религіозныхъ обрядовъ, такъ и для упражненій и игръ, чувство общественности и дружбы только увеличиваются отъ этого, да и потомъ, трудно позволить боле безобидныя увеселенія чмъ т, которыя происходить на глазахъ каждаго и на глазахъ самой власти, по моему было бы благоразумно, если бы король, по временамъ, ни свой собственный счетъ давалъ бы ихъ обществу, въ доказательство отеческой любви и доброты, и чтобы въ большихъ городахъ были бы мста, предназначенныя и устроенныя для этихъ представленій, другое развлеченіе влечетъ за собой худшія тайныя дла.

Чтобы возвратиться къ сказанному, нтъ ничего лучшаго какъ пробуждать желаніе и любовь иначе длаешь только ословъ, нагруженныхъ книгами, при помощи кнута ихъ кармашки наполняютъ науками, а чтобы принести пользу не только нужно познакомиться съ ними, но и усвоить ихъ {Эту главу никогда нельзя достаточно хвалить, читать и размышлять о ней. Та часть Эмиля, гд Руссо говоритъ о воспитаніи, ничто иное, какъ длинный коментарій этой великолпной главы Монтэня и той, которая ей предшествовала? Единственные, настоящимъ образомъ полезные и исполненные совты насчетъ воспитанія дтей, именно т, которымъ Руссо обязанъ Монтэню? Прибавимъ, что самъ Монтэнь почерпнулъ много идей изъ Плутарха. Развивая теорію о снисходительности въ воспитаніи, онъ совершенно опередилъ свое время. Къ несчастію эту теорію нельзя было примнить на дл, въ слдующемъ столтіи, Поръ-Ройаль отвергнулъ ее, и безъ преувеличенія можно сказать, что въ этой знаменитой школ, съ дтьми обращались необычайно строго.}.

ГЛАВА XXVI.
Это безуміе воображать, что разумъ можетъ судить о томъ, что истинно и ложно.

Не безъ основанія считаютъ, что невжество и простодушіе легко вритъ, и его не трудно въ чемъ убдить: да и мн помнится я когда то училъ, что вра ничто иное какъ оттискъ, который получается въ душ, и чмъ она была мягче и представляла мене сопротивленія, тмъ было легче отпечатать тамъ что нибудь. Ut necesse est, lancem in libra, ponderibus impositis, deprimi, sic animum perspicius cedere {Какъ необходима свободная стрлка должна опуститься разъ тяжесть положена, такъ умъ долженъ уступать очевидности. Циц. Academ II. 12.}. Потому что когда душа мене уравновшена и боле безсодержательна она легче склоняется подъ натискомъ перваго убжденія: вотъ почему толпу, дтей, женщинъ и больныхъ можно легче заставить плясать по своей дудк. Но и съ другой стороны, это глупая самонадянность считать ложью то, что намъ кажется неправдоподобнымъ, а это обычный порокъ тхъ людей которые думаютъ, что знаютъ немного боле обыкновеннаго. Я точно также поступалъ прежде: и если при мн поговорили о привидніяхъ, которыя появляются, или о предсказаніяхъ будущаго, о волшебствахъ, чарахъ, или о чемъ нибудь подобномъ, чему я не могъ поврить,

Somma, terroros magicos, miraeula, sagas,

Nocternos lmures, portentaque Thessala. ¹)

¹) Сны, волшебныя виднія, чудеса, вщунья, ночныя привиднія и знаменія ессаліи. Горац, Epist. II 3, 208.

у меня являлось сожалнія къ бдному народу, котораго обманывали этими глупостями. Теперь же, я нахожу, что самъ по меньшей вр былъ достоинъ сожалнія, не то чтобы въ тхъ поръ опытъ показалъ мн что нибудь, что было бы выше этихъ перво — начальныхъ врованій, и удовлетворяло мое любопытство, но разумъ научилъ меня, что считать-что нибудь ршительно невозможнымъ и нелпымъ, это значитъ признавать за собой преимущество знать гд границы и предлы для воли Божества и для могущества нашей матери природы: и что нтъ большаго безумія на свт какъ соразмрять ихъ съ нашими способностями и съ нашимъ знаніемъ. Если мы зовемъ чудовищами или чудесами то, что недоступно нашему уму, то сколько же подобнаго передъ нашими глазами? Если мы посмотримъ черезъ какія туманныя области и какъ бы ощупью насъ ведутъ къ познанію большей части предметовъ которые намъ доступны, то безъ сомннія мы найдемъ что скоре привычка чмъ наука лишаетъ насъ возможности замчать ихъ странность,

Jam nemo, fessus saturusque sidendi,

Suspucere in cooli dignntur lucida templa ¹)

¹) Въ стих Лукреція стоить: Fesus satiate videndi.— Никто, уже утомленный и пресыщенный зрлищемъ, не удостоиваетъ созерцалъ на неб дивныя чудеса. Лукрецій II. 1037.

и что если бы намъ пришлось увидать все это въ первый разъ, мы нашли бы ихъ боле невроятными чмъ что либо другое.

Si nunc prinium mortalibus adsint,

Ex improvise, ecu sint obiecta repente,

Nil magis his rebus poterat mirabile dici,

Ant minus ante quod auderent fore credere gentes. ¹)

¹) Если бы теперь впервые пришлось неожиданно смертнымъ какъ будто нечаянно познакомиться съ явленіями можно ли было бы говорить о боле чудныхъ вещахъ или поврили ли бы этому люди прежде чмъ услышали бы объ этомъ. Лукрецій II, 1082.

Тотъ кто никогда не видалъ рки, встртивъ первую, подумаетъ что это океанъ, а мы считаемъ, что т предметы, которые панъ извстны какъ самые большіе, вмст съ тмъ и высшіе въ томъ что природа можетъ говорить въ этомъ род:

Scilice et fluvius qui non est maxiinus, ei’st

Qui non ante aliquem inaiorem vidit, et ingens

Arbor, hoinoquo videtur, et onium de gouere omni

Maxima quae vidit quisque, haec ingentis fingit ¹).

¹) Разумется хотя и небольшая рка, ни она кажется большой кто впервые увидалъ ее, и дерево огромнымъ человку, и вс предметы, кажутся громадными, если кто подобныхъ ни встрчалъ. Id, VI, 874.

Consuetudine oculorum assuescunt animi, neque adinirantur., ueqtie requirunt rationes earum rerum, quas semper vident. {Умы освоиваются благодаря глазамъ, и не восхищаются и не доискиваются причинъ того, что постоянно видятъ. Циц. de Nat. deor. II, 50.} Новизна вещей боле чмъ ихъ величіе побуждаетъ, насъ доискиваться ихъ причинъ. Должно съ большимъ благоговніемъ разсуждать объ этомъ безконечномъ могуществ природы, и съ большимъ сознаніемъ нашего невжества и нашей слабости. Сколько существуетъ мало правдоподобныхъ вещей о которыхъ между тмъ свидтельствовали люди правдивые и которыя нужно по крайней мр оставлять неразршенными, если насъ не могутъ убдить? Потому что считать ихъ невозможными, значитъ ручаться за это, съ дерзкой самонадянностью знать границы возможнаго. Если бы хорошо понимали разницу между невозможнымъ и неупотребительнымъ, и между тмъ, что противорчивъ порядку вещей въ природ, и что противорчитъ обычнымъ возрніямъ людей, также мало слпо вря, какъ и невря легко, то соблюдали бы правило предписанное Хилономъ ‘Ничего слишкомъ’.

Когда у Фруассара {Въ 1386 г.} читаетъ, что графъ де-Фоа зналъ на слдующій день въ Беарн про пораженіе короля Іоанна Кастильскаго въ Жюберот, и про то какъ онъ объясняетъ это, можно смяться надъ этимъ, также какъ и надъ тмъ, что говорятъ наши хроники, а именно что папа Гонорій въ самый день смерти короля Филиппа Августа въ Мант, приказалъ сдлать публично его похороны, и веллъ сдлать это по всей Италіи: такъ какъ свидтели эти не настолько авторитетны, чтобы насъ обуздать. Но какъ! если Плутархъ, кром нсколькихъ примровъ изъ древности, на которые онъ ссылается, утверждаетъ наврное знать, что во время Доминиціана извстіе о потер Антоніемъ сраженія въ Германіи въ нсколькихъ дняхъ разстоянія, было обнародовано въ Рим и распространилось по всему міру, въ тотъ самый день какъ оно было проиграно, и если Цезарь полагаетъ, что часто случалось, чтобы молва опережала само событіе, {Цезарь гражданская война III 86.} неужели мы скажемъ, что эти простые люди были введены въ заблужденіе толпой, оттого что они не такъ проницательны какъ мы? Есть ли другое сужденіе ясне, живе и проницательне, чмъ сужденія Плинія, когда онъ хочетъ пустить его въ дло? мене тщеславное? Я оставляю въ сторон превосходство его знанія, которому я меньше придаю значенія: въ чемъ превосходимъ мы его? а между тмъ, нтъ ни одного маленькаго школьника, который не изобличалъ бы его во лжи, и не желалъ бы прочесть ему урокъ объ успхахъ произведеній природы.

Когда мы читаемъ у Бушэ про чудеса мощей Св. Иларія, куда ни шло, вліяніе его не настолько велико, чтобы отнять у насъ свободу оспаривать это: но мн кажется рдкимъ безстыдствомъ осуждать за одно вс подобные разсказы. Великій Августинъ свидтельствуетъ же, {De civit. Dei. XXII. 8.} что самъ видалъ, какъ на мощахъ Св. Жёрвэ и Протэзъ въ Милан, слпой ребенокъ сталъ зрячимъ, какъ одна женщина въ Караген выздоровла отъ рака, благодаря тому, что одна новообращенная оснила ее крестнымъ знаменіемъ, какъ Гесперій одинъ изъ его друзей прогналъ духовъ, наполнявшихъ его домъ при помощи горсти земли съ гроба Господня, эта земля перенесенная потомъ въ церковь неожиданно исцлила паралитика, одна женщина дотронувшись во время одной процессіи до раки Св. Этьеннъ букетомъ и потеревъ послднимъ глаза возвратила себ почти потерянное зрніе, и о многихъ другихъ чудесахъ при которыхъ, онъ говоритъ, самъ присутствовалъ: въ чемъ обвинимъ мы его и двухъ святыхъ епископовъ, которыхъ онъ называетъ своими свидтелями? Будетъ ли это въ невжеств, простодушіи, легковріи? Или же въ обман и лицмеріи? Неужели въ нашемъ вк найдется такой безстыдный человкъ, который можетъ сравнивать себя съ ними въ добродтели и благочестіи, или, въ знаніи, способностяхъ и здравыхъ сужденіяхъ? qui ut rationem nullani afferent, ipsa auctoritate me frangerent. {Которые если и не приводить никакихъ доводовъ, своимъ авторитетомъ убждаютъ меня. Циц. Tuecul. quaest. I, 21.}

Презирать то, что мы не понимаемъ, опасная и не малая смлость, не говоря о нелпой безразсудности, которую она влечетъ за собой: {Сравнить съ этимъ мстомъ Паскаль, Мысли о чудесахъ.} такъ какъ посл того, какъ вы, согласно вашему прекрасному разуму установили границы для истины и лжи, и когда оказывается, что вы должны врить еще боле страннымъ вещамъ, чмъ т, что вы отрицаете, вы тмъ самымъ уже обязали самихъ себя отказаться отъ нихъ. А что мн кажется вноситъ столько путаницы въ нашу совсть, среди тхъ религіозныхъ раздоровъ, которые насъ окружаютъ, это разршать себ не врить, какъ то длаютъ католики. Имъ кажется что они разыгрываютъ умренныхъ и просвщенныхъ, уступая противникамъ нкоторыя изъ спорныхъ статей, но кром того, что они не видятъ, какое получаетъ преимущество тотъ, кто нападаетъ на васъ, разъ начинаютъ ему поддаваться и отступать назадъ, и насколько это возбуждаетъ его продолжать начатое, эти статьи, которыя онъ выбираетъ какъ самыя незначительныя, иногда очень важны. Нужно или совсмъ? подчиниться авторитету церкви, или совсмъ освободиться отъ нея: не намъ опредлять въ чемъ мы должны ей послушаніемъ. Да и боле того, и могу это говорить, потому что лично испыталъ на дл, воспользовавшись нкогда этой свободой по собственному усмотрнію и безъ особеннаго разбора, небрежно исполняя нкоторые обряды нашей церкви, которое кажутся или боле пустыми или боле странными, войдя же въ сношеніе съ учеными людьми, я нашелъ что эти вещи имютъ крпкое и прочное основаніе, и что благодаря лишь невжеству и глупости мы принимаемъ ихъ съ меньшимъ благоговніемъ, чмъ все остальное. Отчего мы не вспомнимъ, сколько мы чувствуемъ противорчій даже въ разум! Сколько предметовъ вчера служили намъ правиломъ вры, а сегодня они для насъ не боле какъ вымыселъ! Слава и любопытство бичи нашей души: одна заставляетъ насъ всюду совать свой носъ, а другая, запрещаетъ оставлять что нибудь неразршеннымъ, и неопредленнымъ.

ГЛАВА XXVII.
О дружб ¹).

¹) Смотри о дружб. Труды Воненаргь. Парижъ, 1807, in—8, т. I, ст. 68 и слд.

Обративъ вниманіе на то, какъ одинъ живописецъ съ которымъ я знакомъ принимается за дло, мн захотлось подражать ему. Онъ выбираетъ самое красивое мсто и непремнно середину стны для того чтобы повсить картину, написанную со всякимъ тщаніемъ, а вокругъ пустое мсто заполняетъ гротесками, т. е. фантастической живописью, прелесть которой только и заключается въ разнообразіи и странности. А тутъ говоря правду разв что нибудь иное, какъ гротески и уродливыя тла которыя составлены изъ разнообразныхъ членовъ, безъ опредленной формы, не имющія ни послдовательности, ни порядка и размра вполн случайнаго?

Desinit in piscem muller Formosa superne ¹).

¹) Прекрасная женщина оканчивается рыбой. Горац. Art. poet стихъ 4.

Я слдую за моимъ живописцемъ только до этого второго пункта: но затмъ останавливаюсь дойдя до другой и лучшей части, потому что мои способности далеко не таковы, чтобы я осмлился начать богатую законченную картину, составленную сообразно правиламъ искусства. Я ршилъ заимствовать послднюю у Этьеннъ Ла Боэти. которая будетъ служить украшеніемъ всей остальной работы: это разсужденіе названное имъ добровольнымъ рабствомъ: но т, которые не знали его. очень врно его потомъ прозвали ‘Противъ одного’: онъ написалъ это въ вид опыта, юношей, въ честь свободы противъ тирановъ. Оно ходитъ по рукамъ умныхъ людей, не безъ большаго заслуженнаго одобренія, потому что отличается остроуміемъ и полнотою. ‘Если и можно сказать, что онъ могъ сдлать лучше и если бы въ боле зрломъ возраст, когда я его узналъ, онъ бы задался такой цлью какъ я, изложить письменно свои мысли, мы увидали бы много замчательнаго, и которое не уступало бы въ слав древности, потому что я не знаю никого чьи природныя способности могли бы въ этомъ отношеніи сравняться съ его. А между тмъ отъ него осталось только это разсужденіе, и то случайно, и я думаю онъ его боле не видалъ, съ тхъ поръ какъ оно у него вырвалось, да еще нсколько записокъ объ январскомъ эдикт {1662. Этотъ эдиктъ разршалъ гугенотамъ публичное отправленіе ихъ богослуженія.}, получившемъ такую извстность благодаря нашимъ гражданскимъ войнамъ, о которыхъ быть можетъ еще въ другомъ мст будетъ упоминаться. Это все что я могъ собрать посл него, я котораго онъ оставилъ но завщанію, движимый такой нжной заботливостью, уже въ борьб со смертью, наслдникомъ своей библіотеки и своихъ бумагъ, кром тхъ произведеній, которыя я издалъ {Въ Париж въ 1571 у Фредерика Морель.} и я тмъ боле обязанъ этой стать, потому что она послужила поводомъ къ нашему первому знакомству, такъ какъ мн ее показали несравненно раньше чмъ я его увидалъ, и она первая познакомила меня съ его именемъ, вызвавъ такимъ образомъ дружбу которую мы поддерживали между собой, пока это было угодно Господу Богу, столь цльной и нераздльной, что подобной почти не встрчается, а между мужчинами такая и не въ обыча. Необходимо столько встрчъ чтобы завязать ее, что много если судьба достигаетъ этого однажды въ три столтія. Ни къ чему природа, не дала намъ боле склонности, чмъ къ обществу, и хорошіе законодатели говоритъ Аристотель {Наставленіе Никомаху. VIII.} заботились боле о дружб нежели о правосудіи.

Совершенная уже и заключается въ этомъ: такъ какъ вообще вс т, которыя вызваны и поддерживаются наслажденіемъ или выгодой, общественной или частной необходимостью, тмъ мене прекрасны и великодушны, и тмъ мене ихъ можно назвать дружбой, что они примшиваютъ къ дружб постороннія намренія, цли и личную выгоду.

Также мило подходятъ сюда какъ въ совокупности такъ и въ отдльности эти четыре древнія естественная, общественная, венерическая и гостепріимная. У дтей къ родителямъ скоре уваженіе. Дружба питается общеніемъ, которое между ними не можетъ быть, вслдствіе слишкомъ большаго неравенства, да и она могла бы помшать природнымъ обязанностямъ: такъ какъ ни отцы не могутъ сообщать дтямъ вс свои сокровенныя мысли, чтобы не породить неприличную вольность, ни дти давать предостереженіе я выговоры отцамъ, что составляютъ одну изъ главныхъ обязанностей дружбы. Есть народы, гд принято обычаемъ говорить родителямъ ты, а у другихъ родители говорятъ дтямъ ты, во избжаніе противодйствія, которое они могутъ иногда другъ другу оказывать: и конечно одно является благодаря подчиненію другаго. Были философы, пренебрегшій этой естественной связью: напримръ Аристиппій {Діогенъ Лаэрсъ. II, 31.}, который, когда настаивали на той любви, которую онъ долженъ былъ имть къ своимъ дтямъ, оттого что они произошли отъ него, начиналъ плевать, говора, что и это точно также произошло отъ него, а другой, котораго Плуіархъ {Плутархъ о братской дружб, г. 4.} хотлъ заставить примириться съ своимъ братомъ сказалъ: ‘Я не дорожу имъ боле другихъ, только оттого что мы вышли изъ одного мста’.

Безспорно имя брата, чудное имя, полное любви, и по этой то причин на немъ основали мы, онъ и я нашъ союзъ: по это смшеніе имуществъ, эти раздлы и то, что богатство одного составляетъ бдность другаго, сильно расшатываетъ и ослабляетъ эту братскую связь, такъ какъ братья обязанные слдовать по одному пути и направленію въ своемъ стремленіи къ возвышенію, неизбжно должны часто сталкиваться и оскорблять другъ друга {Человческая жизнь ничто иное какъ постоянный призракъ, только и длаютъ что льстятъ и обманываютъ другъ друга. Никто не говоритъ о насъ въ нашемъ присутствіи какъ онъ говоритъ безъ насъ. Связь между людьми основывается только на этомъ взаимномъ обман и мало осталось бы дружбъ, если бы каждый изъ насъ зналъ, что его другъ говоритъ о немъ, когда его нтъ, хотя и говоритъ о немъ только искренно и безъ страсти. Паскаль.}. Боле того, почему между послдними было бы такое сходство и соотношеніе, кокоторое вызываетъ настоящую совершенную дружбу? Отецъ и сынъ могутъ быть вполн различнаго нрава, также какъ и братья: это мой сынъ, мой родственникъ, но это жестокій человкъ, злой или глупый. И потомъ тмъ боле эта дружба предписывается намъ закономъ и природнымъ долгомъ, тмъ, мене тутъ нашего выбора и свободной воли, и ничего такъ быстро не воспринимается нашей свободной воли, какъ любовь и дружба. Не то, чтобы я не имлъ съ этой стороны все то, что только можно, потому что у меня былъ лучшій отецъ, который когда либо существовалъ, и самый снисходительный до глубокой старости: и происходя изъ семьи, которая отъ отца къ сыну отличалась этимъ и была примрна въ отношеніи братскаго единодушія:

Et ipse

Notus in fratres animi paterni ¹).

¹) И самъ извстный отеческой любовью къ братьямъ. Горац. od. II, 2, 6.

Сравнивать съ этимъ любовь къ женщинамъ невозможно, хотя она и зависитъ отъ нашего выбора, нельзя и требовать отъ нея тоже самое. Я сознаю, что ея пламя,

Neque enim est dea nescia nostri,

Quae dulcem curis miscet amaritem ¹)

¹) Ибо я извстенъ нашей богин, которая къ заботамъ примшиваетъ сладкую горечь. Катуллъ VIII, 17.

боле жгуче, мучительно и жестко, но это пламя непостоянно и безразсудно, перемнчиво и разнообразно, огонь лихорадочный, который то появляется, то пропадаетъ, и не разливается повсюду. Въ дружб жаръ общій и повсемстный, умренный впрочемъ и ровный, жаръ постоянный и спокойный, легкій и пріятный, который не иметъ ничего жгучаго, мучительнаго. Боле того, въ любви лишь бшенная погоня за тмъ, что бжитъ отъ насъ:

Come Segne la lepre il caeciatore

Al preddo, al caldo alla montagua, al lito,

N&egrave, pi l’estima poi ehe pr&egrave,sa vede,

E sol dietro a chi fugge affrta il piode ¹):

¹) Такъ среди холода и жара, среди горъ и долинъ преслдуетъ охотникъ зайца, онъ стремится настигнуть его, только пока тотъ бжитъ, и не дорожитъ имъ, разъ онъ пойманъ. Аріосто пснь X, станца 7.

какъ только она измнится въ дружбу, т. е. достигнетъ единства воли, то начинаетъ ослабвать и пропадать, обладаніе губитъ ее, такъ какъ наступило физическое удовлетвореніе подверженное пресыщенію. Наоборотъ, дружбой наслаждаются по мр того какъ стремятся къ ней, она растетъ, питается, возвышается, только когда наслаждаются ею, такъ какъ она вся духовная, и душа длаясь тоньше, когда развиваютъ ее. Среди такой совершенной дружбы, и я въ прежнее время предавался этимъ непостояннымъ увлеченіямъ, для того, чтобы быть въ состояніи говорить о ней, я, который только слишкомъ выдаю себя своими стихами: такимъ образомъ эти дв страсти овладли мной, и если и вступили въ знакомство, то сравненія между собой никогда не длали. Первая высокомрно и гордо парила, пренебрежительно глядя на вторую, которая проходила гд то далеко внизу.

Что касается брака, уже не говоря о томъ, что это договоръ, у котораго лишь входъ свободный, продолжителенъ же онъ только благодаря стсненію и принужденію, завися вполн отъ совсмъ другаго, чмъ отъ нашего добраго желанія, договоръ, обыкновенно заключаемый съ другими цлями и гд являются неожиданно тысячи побочныхъ обстоятельствъ, въ которыхъ трудно разобраться, достаточныхъ для того, чтобы порвать пить, и нарушить сильную любовь: тамъ, гд въ дружб нужно лишь заботиться и думать о ней самой. Кром того, говоря по правд, обыкновенный уровень развитія женщинъ не таковъ, чтобы могъ отвчать подобному общенію и подобнымъ сношеніямъ, которыми поддерживается, этотъ святой союзъ, да и душа ихъ кажется не на столь тверда, чтобы выдержать скрпленіе столь крпкихъ тсныхъ узъ. Я безъ сомннія, безъ этого, если бы можно было установить подобную свободную дружбу и по добровольному соглашенію, гд не только наслаждались бы души, но и тла получили бы участіе въ союз, которому мужчина могъ бы всецльно отдаться, дружба была бы полне и совершенне. Но не было примра чтобы этотъ полъ могъ быть способенъ на это, и по общему соглашенію древнихъ школъ онъ исключался отсюда.

Впрочемъ, то, что мы обыкновенно зовемъ дружбой и друзьями, лишь извстная короткость и знакомства, случайно сдланныя, или же ради извстной цли, посредствомъ которой наши души вступаютъ въ сношеніе другъ съ другомъ. Въ дружб, о которой я говорю, он такъ тсно соединяются и сливаются другъ съ другомъ, что. то, что ихъ связало исчезаетъ, и найти это боле нельзя. Если меня заставляютъ объяснить, почему я его любилъ, я чувствую, что это нельзя выразить иначе, какъ отвчая: ‘Потому что это былъ онъ, потому что это былъ я’. Какая-то необъяснимая, роковая сила, которая стоитъ выше всхъ моихъ разсужденій и особенно всего того, что я могъ бы сказать, является посредницей этого союза. Мы искали другъ друга прежде, чмъ увидались, а разсказы, которые слышали, усиливали нашу любовь боле, нежели того требовала эти отношенія, я думаю вслдствіе какого нибудь небеснаго внушенія. Мы называли другъ друга по именамъ, и при первой же нашей встрч, которая произошла случайно на большомъ праздник и среди многочисленнаго общества, мы такъ поправились, полюбились и сошлись другъ съ другомъ, что съ тхъ. поръ никто не былъ намъ такъ близокъ, какъ мы одинъ для другого. Онъ написалъ превосходную латинскую сатиру, которая напечатана, гд объясняетъ и оправдываетъ поспшность нашей взаимной дружбы, достигшей такъ скоро совершенства. Ей нельзя было терять времени, такъ какъ продолжаться долго она не могла, да и завязалась очень поздно (мы оба были уже взрослые люди, и онъ старше меня нсколькими годами), а соображаться съ обыкновенной, вялой дружбой, для которой нужно столько предосторожностей, столько длинныхъ предварительныхъ разговоровъ, ей нечего было. Первая принимаетъ во вниманіе только себя самою, и можетъ полагаться только на себя: не какое нибудь особенно соображеніе, не два. три, четыре, тысячу, это какая-то квинтессенція всего этого вмст, которое, овладвъ моей волей, заставила ее потеряться и погрузиться въ его, и овладвъ его волей, заставило ее потеряться и погрузиться въ мою, съ совершенно одинаковой стремительностью и съ одинаковой страстью: я говорю потеряться, и это врно, потому что личной собственности не существовало для насъ, ничего не было моимъ, или его.

Когда Лелій {Цицеронъ о дружб. 9, 11.} въ присутствіи римскихъ консуловъ, которые посл осужденія Тиверія Гракха, преслдовали всхъ тхъ, которые находились съ нимъ въ сношеніи, спросилъ у Кайія Блоссія (его перваго друга) сколько бы онъ хотлъ сдлать для него, и когда тотъ отвтилъ: ‘Все’. ‘Какъ все?’ продолжалъ онъ: ‘какъ! а если бы онъ приказалъ, теб поджечь наши храмы?’ ‘Онъ бы никогда не приказалъ мн этого’, возразилъ Блоссій. ‘Но если бы онъ сдлалъ это?’ прибавилъ Лелій. ‘Я бы повиновался ему’, отвтилъ тотъ. Если онъ былъ настолько другомъ Гракха, какъ то передаетъ исторія, ему было все равно: оскорбитъ ли консуловъ эта послдняя, откровенная исповдь, и онъ не долженъ былъ сомнваться въ вол Гракха. Т же, однако, которые осуждаютъ этотъ отвтъ какъ возмутительный, не хорошо вникли въ эту тайну, и не предполагаютъ, какъ это было, что онъ держалъ волю Гракха въ своей власти, вслдствіе и своего знанія, и своей силы надъ ней: они были боле друзья, нежели граждане, боле друзья, нежели друзья или враги своей страны, нежели друзья смуты и честолюбія, вврившись вполн другъ другу они вполн руководили склонностями другъ друга. И такъ какъ они управляли при помощи добродтели и разума, да и управлять этимъ иначе невозможно, отвтъ Блоссія такой, какимъ и долженъ былъ быть. Если бы въ ихъ дйствіяхъ произошелъ разладъ, то они не были бы другомъ одинъ для другого какъ я это понимаю, ни своими собственными друзьями. Впрочемъ, этотъ отвтъ не иметъ никакого значенія, также какъ и мой, если бы у меня кто нибудь спросилъ бы слдующее: ‘Если бы ваша воля повелвала вамъ убить свою дочь, убили ли бы вы ее?’ и я отвтивъ утвердительно: такъ какъ это отнюдь не доказываетъ согласія на это, потому что я не сомнваюсь въ своей вол, и также мало въ вол подобнаго друга. Убжденія цлаго міра не въ силахъ отнять у меня увренность въ намреніяхъ и сужденіяхъ моего: объ какомъ бы изъ его поступковъ не заговорили со мной, я сейчасъ же могу указать на побудительную причину этого. Наши души такъ тсно сплотились, он съ такой любовью смотрли другъ на друга, и съ совершенно одинаковой любовью раскрывали одна другой все, самое сокровенное, что не только я зналъ его душу, какъ свою собственную, но безъ сомннія охотне доврился бы ему, нежели себ самому. Другія, обыкновенныя дружбы нельзя и ставить наравн съ этой, я ихъ также хорошо знаю, какъ и кто либо другой, и самыя совершенныя въ этомъ род: но я не совтую смшивать ихъ правила, впали бы въ ошибку. Въ другихъ дружбахъ нужно имть узду въ рук, дйствовать осмотрительно, осторожно: узелъ не настолько крпокъ, чтобы не нужно было остерегаться. ‘Любите его, говаривалъ Хилонъ, такъ, какъ будто вы должны будете разъ его ненавидть, ненавидьте, какъ будто разъ полюбите’ {Авлъ-Геллій, I, 3.}. Это правило, которое такъ отвратительно, если его примнять къ настоящей высокой дружб, очень полезно для обыкновенной простой, къ ней очень подходитъ одно любимое выраженіе Аристотеля: ‘О, мои друзья! друзей нтъ’. {Діогенъ Лаэрсъ. V. 21. Большая часть друзей отбиваетъ охоту отъ дружбы и большая часть ханжей отъ благочестія, Ларошфуко.}. Услуги и благодянія, которыми питается другая дружба не стоятъ даже того, чтобы о нихъ упоминали когда установились такія благородныя отношенія, а причина тому полное сліяніе нашихъ двухъ волей: потому что, подобно тому, какъ любовь, которую я чувствую къ себ самому не увеличивается, оттого, что я помогу себ въ случа нужды, чтобы ни говорили стоики, и точно также, какъ я себ ни сколько не благодаренъ за услугу, которую себ же оказываю, такъ и у подобныхъ друзей, благодаря ихъ полному единодушію исчезаетъ чувство долга къ подобнымъ обязанностямъ, оно заставляетъ ненавидть и гнать отъ себя такія понятія какъ длежъ и разница, благодяніе, обязательства, благодарность, просьба, признательность и тому подобное. Такъ какъ дйствительно у нихъ всеобщее, воля, мысли, сужденія, имущество, жены, дти, честь и жизнь, и благодаря своему сходству одна душа въ двухъ тлахъ, согласно очень врному опредленію Аристотеля, {Діогенъ Лаэрсъ. V. 20.} они не могутъ ни дать взаймы, ни подарить что нибудь другъ другу. {Самое большое слдствіе дружбы заключается не въ томъ чтобы показывать другу свои недостатки, но указывать на его собственные. Ларошфуко.} Вотъ почему законодатели, чтобы хоть чмъ нибудь сдлать бракъ похожимъ на этотъ божественный союзъ, запрещаютъ дарственныя записи между мужемъ и женой, желая показать этимъ, что все должно принадлежать каждому изъ нихъ, и что ничего не должны они длить и раздлять между собой.

Если бы въ дружб, о которой я говорю, одинъ могъ бы одолжить другаго, тотъ кому сдлано было бы благодяніе оказалъ бы услугу своему товарищу: такъ какъ, стремясь боле всего оба къ тому чтобы помогать другъ другу, кто представляетъ для этого случай и поводъ, тотъ щедрый, доставляя другу удовольствіе, сдлать для него то, что онъ боле всего желаетъ. Когда у философа Діогена не было денегъ, онъ говаривалъ, что обратно требовалъ его у своихъ друзей, а не просилъ {Діогенъ Лаэрсъ. VI. 46.}. А чтобы показать какъ это происходитъ въ дйствительности, я приведу одинъ древній и очень странный примръ {Извлеченія изъ Токсарія Лукіана г. 22, V. Левлеркъ.}. У Эвдамидія коринянина было два друга, Шариксеній изъ Сикіона и Аретій изъ Корина, — умирая въ бдности, тогда какъ его друзья были богаты, онъ слдующимъ образомъ сдлалъ свое духовное завщаніе: ‘Завщаю Аретію содержать мою мать и поддерживать её въ старости, Шариксену выдать мою дочь замужъ, и дать ей по возможности большую вдовью часть: въ томъ же случа, если одинъ изъ нихъ умретъ, вмсто него назначается тотъ, кто переживаетъ’. Т, которые первые увидали это завщаніе подняли его на смхъ, но предупрежденные наслдники приняли его съ рдкимъ удовольствіемъ: и такъ какъ одинъ изъ нихъ, Шариксеній умеръ черезъ пять дней, назначеніе наслдства перейдя къ Аретію, послдній заботливо содержалъ эту мать, и изъ пяти талантовъ, которые онъ имлъ, далъ два съ половиной своей единственной дочери при ея замужеств и два съ половиной дочери Эвдамидія при замужеств послдней, свадьбу которыхъ съигралъ въ одинъ день.

Этого примра вполн достаточно при одномъ условіи множества друзей, такъ какъ совершенная дружба, о которой я говорю, нераздльна, всякій настолько привязывается къ своему другу, что ему нечего удлить другому и наоборотъ ему жаль, что онъ не вдвое, втрое или четверо боле, что у него нсколько душъ, и не нсколько воль, чтобы все это посвятить этому предмету. Обыкновенныя дружбы можно длить: въ одномъ можно любить красоту, въ другомъ обходительность нрава, въ третьемъ щедрость, въ этомъ отеческое чувство, въ томъ братское, и т. д., эта же дружба, которая вполн овладваетъ душой, и полновластно распоряжается ею, не можетъ быть двойной. Еслибы двое одновременно просили помощи, къ которому побжали бы вы? Если бы они требовали отъ васъ противоположныхъ услугъ, какой былъ бы порядокъ? Если бы одинъ поручилъ что нибудь вашей скромности, что другому полезно было бы знать, какъ бы вы выпутались? Единственная настоящая дружба освобождаетъ отъ всхъ прочихъ обязательствъ: тайну, которую я поклялся не открывать другому, я могу безъ клятвопреступленія сообщить тому, кто не другой, т. е. самому себ. Довольно большое чудо удвоится, и не понимаютъ всей трудности этого, т, которыя говорятъ о томъ, чтобы утроиться. Ничего нельзя назвать крайнимъ, что иметъ себ подобное: и кто предположитъ, что изъ двухъ, я одинаково люблю одного и другаго, и что они другъ друга, и меня, настолько насколько и я ихъ, тотъ обращаетъ въ собратство самую нераздльную единственную въ своемъ род вещь и которую рже всего найти въ мір. Конецъ этого разсказа вполн подходитъ къ тому, что и говорилъ: такъ какъ Эвдамидій какъ бы изъ милости и ради одолженія своихъ друзей ршается употребить ихъ въ нужд, онъ длаетъ ихъ наслдниками своей щедрости, которая состоитъ въ томъ, чтобы дать имъ возможность сдлать ему добро и безъ сомннія могущество дружбы замтне въ его поступк нежели въ поступк Аретія. Однимъ словомъ эти дйствія невроятны для того, кто никогда не поступалъ такъ, и которыя заставляютъ меня очень высоко цнить отвть одного молодаго солдата Киру: послдній же спрашивалъ у него за сколько онъ отдалъ бы лошадь, съ которою тотъ только что получилъ призъ на скачкахъ, и желалъ ли бы онъ промнять ее на царство: ‘Конечно нтъ государь: но охотно отдалъ бы ее, чтобы пріобрсть друга, если бы я нашелъ человка, достойнаго такаго союза’ {Ксенофонтъ. Киропедія VIII, 3.}. Онъ хорошо сказалъ. ‘если бы я нашелъ’, такъ какъ людей для поверхностнаго знакомства легко найти, по для настоящей дружбы, которой вполн предаются, которая ничего не длаетъ напрасно, необходимо, чтобы вс пружины были цлы и вполн надежны, Въ союзахъ, которыя важны лишь въ извстномъ отношеніи, исправляютъ особенно то, что относится сюда. Не важно какой вры мой врачъ и мой адвокатъ, это соображеніе ничего не иметъ общаго съ тми услугами, которыя я отъ нихъ жду: поступаю я точно также и при ближайшемъ знакомств съ тми, кто мн служить и очень мало безпокоюсь цломудренъ ли мой слуга, я спрашиваю проворенъ ли онъ, и не столько боюсь погонщика муловъ игрока, сколько дурака, повара невжду, а не любителя божиться. Я не берусь говорить свту, что нужно длать, другіе достаточно берутся за это, но то, что я длаю.

Alibi sic usus est: tibi, ut opus est facto face ¹).

¹) Я слдующимъ образомъ поступаю, ты же длай то чти нужно. Теренцій, д. I, сц. I, ст. 28.

Въ застольные товарищи я беру весельчака, а не благоразумнаго человка, въ собесдники выбираю знаніе, но безъ честности, точно также и въ прочемъ. Подобно тому человку, который, когда его разъ встртили верхомъ на палк, занятаго игрою съ дтьми, просилъ того, кто засталъ его за этимъ, ничего не говорить, пока самъ не сдлается отцомъ {Плутархъ. Жизнь Агезилая д. 9.}, считая что то чувство, которое зародится тогда у него въ душ, сдлаетъ его боле справедливымъ судей такаго поступка: такъ и я желалъ бы обращаться къ такимъ людямъ, которые были бы знакомы съ тмъ, что я говорю: но, зная насколько мало употребительна подобная дружба и насколько она рдка, я не надюсь найти для нея хорошаго судью, такъ какъ даже разсужденія которыя оставила намъ объ этомъ предмет древность, мн кажутся слабыми сравнительно съ тмъ чувствомъ которое я къ ней питаю и въ этомъ отношеніи дйствія превосходятъ даже правила философіи.

Nil ego conuttilerim jucundo saints amico ¹).

¹) Я думаю ничего нтъ пріятне хорошаго друга — Горацій Сат. I, 5 44.

Древній Менандръ говаривалъ, что тотъ счастливъ, кто могъ встртить хоть тнь друга, конечно онъ былъ правъ говоря это даже если самъ испыталъ это. Потому что и въ самомъ дл, если я сравню всю остальную мою жизнь, хотя съ Божьей помощью она и протекла спокойно, пріятная, безъ тяжелаго горя, исключая утраты такого друга, полная духовнаго мира, такъ какъ я довольствовался своими естественными, природными удобствами, безъ погони за другими, сравнивъ говорю я, всю остальную четырьмя годами, во время которыхъ мн дано было наслаждаться чуднымъ обществомъ и бесдой этой личности, все это одинъ дымъ, одна темная, скучная ночь

Съ того дня какъ и его потерялъ,

Quem semper acerbum,

Semper honoratum (sic dt voluistis!) habeo, ¹)

¹) Этотъ день будетъ для меня вчно печальный, вчно священый (такъ хотятъ боги). Вирг. Энеида, V, 49.

я лишь влачу жизнь, изнемогая, и даже удовольствія которыя представляются мн, вмсто того, чтобы утшить меня, только удваиваютъ сожалнія о его потер, мы все длили, мн кажется, что я отнимаю его часть.

Nec fas esse alla me voluptate hic frui,

Decrevi, tantisper dum ille abest meus particeps ¹).

¹) Я ршилъ не наслаждаться удовольствіями дозволенными, до тхъ поръ пока будетъ отсутствовать мой товарищъ. Теренцій Heaut. д. I, сц. I, ст. 97

Я настолько привыкъ и освоился быть всюду вторымъ, что мн кажется будто у меня цлой половины не хватаетъ.

Illum mean si partem animae tulit

Maturior vis, quid moror altera?

Nec carus aequo, nec superstes Integer.

Ille dies utramque Duxit ruinam… ¹)

¹) Разъ преждевременный ударъ отнялъ у меня часть души, почему заботится о другой? Я уже себ не одинаково дорогъ, не пережилъ весь, одинъ день повлекъ за собой погибель обоихъ. Pop. od. II, 176.

Нтъ ни одного поступка или мысли, относительно которыхъ не сохранились бы его слова, какъ будто онъ этимъ хотлъ мн сдлать добро: потому что, подобно тому какъ онъ превосходилъ меня вообще всякимъ знаніемъ и добродтелью, такъ и обязанности друга исполнялъ лучше.

Quis desiderio sit pudor, aut modus

Tam cari capitis?.. ¹)

О misero frater adempte mihi!

Omnia tecum una perierunt gaudia nostra,

Quae tuus invita dulcia alebat amor.

Tu mea, tu moriens fregisti commode, frater,

Tecum una tota est nostra sepulta anime:

Cuius ego interitu tota de mente fugavi

Haec studia, atque omnes delicias animi.

Alloquor? audiero nunquam tun verba loquentem?

Nunquam ego te, vita frater, amabillior,

Adspiciam posthac? At certe semper amabo. ²)

¹) Можно ли стыдиться или перестать желать столь дорогое существо. Горац. od. I 24, 1.

²) О братъ на горе мн тебя отняли у меггя! Съ тобой исчезли и вс наши радости, которыми въ счастливой жизни питала твоя любовь, Умирая, ты разршилъ братъ, мое удовольствіе, съ тобой погребена и вся наша душа: я бжалъ отъ всхъ умственныхъ занятій, а также отъ всхъ духовныхъ удовольствій. Буду ли я бесдовать? Неужели никогда не услышу твои рчи? Неужели впредь я никогда не увижу тебя. Мой братъ, котораго я любилъ боле жизни? Но крайней мр всегда буду тебя любить. Катуллъ 1. X, VIII 23, XV, 9.

Найдя, что это сочиненіе {Трактатъ о Добровольномъ Рабств.} было выпущено въ свтъ съ дурнымъ намреніемъ тми, которые стремятся, волновать и измнять наше государственное устройство, не заботясь о томъ улучшатъ ли они его, и что вдобавокъ они примшали сюда произведенія собственнаго пера, я ршился помстить его здсь. И для того чтобы память автора не была затронута тми, которые не могли близко знать его мннія и поступки, я предупреждаю ихъ что писалъ онъ объ этомъ предмет еще въ юности только въ вид упражненія, какъ о пустомъ предмет, о которомъ было сотни разъ говорено въ книгахъ. Я ничуть не сомнваюсь въ томъ, что онъ врилъ въ то что писалъ, такъ какъ онъ былъ настолько добросовстенъ, что не лгалъ даже въ шутку: боле того, я знаю, если бы ему пришлось выбрать, онъ бы предпочелъ родиться въ Венеціи, чмъ въ Сарлакъ: и вполн благоразумно. Но у него было другое правило глубоко запечатлвшееся въ душ, повиноваться и свято подчиняться законамъ, среди которыхъ онъ родился. Не было никогда лучшаго гражданина, не было никогда человка боле страстно желавшаго мира своей стран, ни боле враждебнаго относившагося къ смутамъ и нововведеніямъ своего времени, онъ бы скоре употребилъ свое знаніе для уничтоженія ихъ, нежели для возбужденія ихъ чмъ нибудь: его умъ былъ скроенъ по образцу другихъ вковъ, а не этихъ.

ГЛАВА XXVIII.
Объ умренности.

Какъ будто благодаря своему нечистому прикосновенію мы портимъ вещи, сами по себ прекрасныя и хорошія, когда он поступаютъ къ намъ въ руки. Добродтель мы можемъ такъ понять, что она сдлается порочной, если слиткомъ сильно и страстно стремимся къ ней. Т, которые говорятъ, что въ добродтели нтъ никогда излишествъ, потому что то боле не добродтель, гд встрчаются излишества, играютъ словами:

Insani sapiens nomen ferat, aequus iniqui

Ultra quam satis est, virtutem si petat ipsam. ¹)

¹) Мудрецъ становится безразсуднымъ, безпристрастный несправедливымъ, если стремится къ добродтели слишкомъ сильно. Горац. Epist. I, 6, 15.

Это остроумное философское разсужденіе.

Можно и слишкомъ любить добродтель, и съ крайностью поступать въ какомъ нибудь справедливомъ дл. Съ этимъ то соображается божественный голосъ: ‘Не думайте боле нежели должно, думайте скромно’ {Св. Павелъ посланіе къ Римлянамъ, XII, 3.}. Я видалъ какъ одинъ великій міра сего {Весьма вроятно, что Монтэнь говоритъ о Генрих III кор. Франціи, Секстъ V говаривалъ кардиналу Жоаёзъ: ‘Нтъ ничего чего бы вашъ король но сдлалъ чтобы сдлаться монахомъ, ни я, чтобы не быть имъ’. Костъ.}, вредилъ своей церкви тмъ, что проявлялъ слишкомъ большое рвеніе сравнительно съ людьми его сословія. Я люблю воздержанные и благоразумные характеры: невоздержанность даже въ стремленіи къ добру если и не оскорбляетъ меня, то удивляетъ и ставитъ въ затруднительное положеніе, какъ это назвать. И мать Павзанія {Діодоръ Сицилій с. XI. 45.} которая дала первую мысль, и принесла первый камень, для казни своего сына, и диктаторъ Постумій, {Валерій Максимъ II, 7.} который послалъ своего на казнь, за то, что тотъ въ пылу молодости съ успхомъ бросился на враговъ, покинувъ свое мсто, кажутся мн странными, а не справедливыми, и я съ своей стороны не люблю ни совтовать, ни слдовать подобной дикой и дорогой добродтели. Стрлокъ который попадаетъ дальше цли промахнулся, также какъ и тотъ, кто не попалъ въ нее, и глаза мои одинаково ослплены перейдя вдругъ къ большому свту, или спустившись въ тнь. Каликлъ у Платона {Въ Горгіи.} говоритъ, что крайняя философія вредна, и совтуетъ не углубляться въ неё дале границъ пользы, что если съ умренностью пользоваться ею, она пріятна и удобна, а перейди въ крайность она длаетъ человка дикимъ и порочнымъ, непочтительнымъ къ религіи и общепринятымъ законамъ, врагомъ вжливаго обхожденія, врагомъ человческихъ наслажденій, неспособнымъ ни къ какому политическому управленію, неспособнымъ ни себ, ни другимъ помочь, которому безнаказанно можно дать пощечину. Онъ говоритъ правду: такъ какъ, вдавшись въ крайность, она связываетъ нашу природную правдивость и совращаетъ насъ съ пути, вслдствіе неумстной топкости, съ того ровнаго чуднаго пути, на который указываетъ намъ природа.

Вполн законна та любовь, которую мы питаемъ къ нашимъ женамъ: однако же теологія не перестаетъ её обуздывать и ограничивать. Мн помнится я прежде читалъ у Св. омы, {Secunda Secundaе quaest. 154. ст. 9.} тамъ гд онъ осуждаетъ браки родственниковъ въ запрещенныхъ колнахъ между прочимъ слдующій доводъ для этого: что нужно опасаться, чтобы любовь, которую питаешь къ подобной женщин не была неумренна: такъ какъ если супружеская любовь тутъ глубокая и цльная, какъ она и должна быть, и если присоединить сюда еще то чувство, которое она вызываетъ какъ родная, то нтъ ни какого сомннія что для подобнаго мужа это можетъ кончиться потерей разума.

Науки, которыя руководятъ человческими нравами, какъ напримръ теологія, философія вмшиваются во все: нтъ того тайнаго частнаго поступка, который могъ бы отъ нихъ скрыться, или избгнуть ихъ вмшательства. Вполн неопытенъ тотъ, кто отстаиваетъ свою свободу.

Но говоря сознательно не жалкое ли животное человкъ? Благодаря своему природному положенію, онъ едва въ состояніи вполн и всецльно насладиться чмъ нибудь однимъ, да и то сейчасъ же старается умалить это своими разсужденіями: онъ не считаетъ себя достаточно несчастнымъ, если умышленно и нарочно не увеличитъ свое бдственное положеніе:

Fortunae miseras auximus arte vias. ¹)

¹) Мы искусственно увеличиваемъ бдственное свое положеніе, Пропер, III 7. 44.

Человческая мудрость очень глупо думаетъ проявить остроуміе, сокращая число и отнимая слабость у принадлежащихъ намъ удовольствій, и наоборотъ очень милостиво и умно поступаетъ употребляя свое искусство на то, чтобы скрасить и дать привлекательный видъ несчастіямъ, и облегчать чувство скорби. Если бы я былъ признанный глава, я бы взялъ другой боле естественный путь, который и есть настоящій удобный и святой путь: и можетъ быть я сталъ бы настолько силенъ, что могъ бы указать ей ея границы: хотя наши врачи, какъ тлесные такъ и духовные, какъ бы сговорясь между собой, не находятъ никакого пути для излеченія, ни другихъ средствъ противъ болзней тла и души, кром наказанія, страданія и мученій. Съ этой цлью были введены бдніе, посты, власяницы, далекія, уединенныя изгнанія, вчныя заточенія, розги и другія наказанія: но сопровождаться он должны были такими условіями, чтобы это являлось настоящимъ наказаніемъ, и сопровождалось острой болью, и чтобы не случалось того что случилось съ нкіимъ Галліо {¹) Сенаторъ изгнанный Тиверіемъ. Тацитъ Анналы. VI, 3.}. котораго послали въ изгнаніе на островъ Лесбосъ, и о которомъ узнали въ Рим что онъ велъ веселый образъ жизни, и что то, что должно было служить ему наказаніемъ, длалось развлеченіемъ, вслдствіе этого, они одумались, и возвратили его снова къ жен домой, приказавъ пеотлучаться. для того чтобы ихъ наказаніе соображалось съ его настроеніемъ. Такъ какъ если бы постъ возбуждалъ въ комъ нибудь бодрость и веселіе, если бы рыба была для кого нибудь заманчиве мяса, для того это не являлось бы исправительнымъ средствомъ, также точно и въ медицин, лкарства не дйствуютъ на того кто принимаетъ ихъ съ удовольствіемъ, горечь и отвращеніе такія условія которыя помогаютъ ихъ дйствію. Организмъ который смотрлъ бы на ревень какъ на нчто вполн естественное, извратилъ бы значеніе его, онъ долженъ непріятно поражать нашъ желудокъ, чтобы вылечить его: и здсь должно быть общимъ правиломъ, что все излечивается своимъ противоположнымъ, такъ какъ боль извлечиваетъ боль.

Это воззрніе иметъ нкоторое соотношеніе съ другимъ, которое такъ старо, воображать, что мы угождаемъ небу и природ нашей рзней и нашими убійствами, что было принято во всхъ религіяхъ. Еще во времена нашихъ отцовъ, Амюра при взятіи Істма зарзалъ шестьсотъ греческихъ юношей, для упокоенія души своего отца, для того чтобы эта кровь служила умилостивительной жертвой къ искупленію грховъ умершаго. Да и въ этихъ новыхъ земляхъ, открытыхъ при насъ, еще чистыхъ и двственныхъ сравнительно съ нашими, этотъ обычай почти повсемстно принятъ, вс ихъ идолы упиваются человческой кровью, и сопровождается это различными примрами страшной жестокости: сожигаютъ ихъ живыми, и полуизжаренными снимаютъ съ горячихъ угольевъ, чтобы вырвать сердце и внутренности, у другихъ даже съ женщинъ съ живыхъ сдираютъ кожу и послднюю еще окровавленную надваютъ и наряжаютъ другихъ. Это же вмст съ тмъ доказываетъ твердость и постоянство, такъ какъ эти несчастные, приносимые въ жертву люди, старики, женщины, дти нсколько дней передъ тмъ идутъ сами просить милостыню для принесенія этого въ даръ при своемъ закланіи, и являются на бойню распвая и танцуя, заодно съ присутствующими.

Послы Мексиканскаго царя желая дать понять Фернанду Кортецу все величіе своего повелителя, сообщили ему, что у него было тридцать кораблей изъ которыхъ каждый могъ вмстить сто тысячъ войновъ, и что онъ жилъ въ самомъ красивомъ и укрпленномъ город всего міра, прибавивъ, что онъ могъ приносить въ жертву пятьдесятъ тысячъ человкъ въ годъ. По истин, они говорятъ,что онъ воевалъ съ извстными сосдними большими народами, не ради одного упражненія мстнаго юношества, но главнымъ образомъ, чтобы военноплнные могли служить ему при жертвоприношеніяхъ. Въ другомъ мст въ одномъ пригород, для поздравленія Кортеца съ благополучнымъ прибытіемъ, они принесли въ жертву пятьдесятъ тысячъ человкъ сразу. Я разскажу еще вотъ что: нкоторые изъ этихъ народовъ побжденные имъ, послали къ нему съ изъявленіями дружбы, посланные предложили ему три рода даровъ съ слдующими словами: ‘Господинъ, вотъ пять невольниковъ, если ты гордый богъ, который питается мясомъ и кровью, съшь ихъ и мы приведемъ теб еще боле, если ты добрый богъ вотъ иміамъ и перья, если ты человкъ, возьми вотъ эти птицы и плоды’.

ГЛАВА XXIX.
О людодахъ.

Когда царь Пирръ перешелъ въ Италію, и познакомился съ расположеніемъ того войска, которое посылали противъ него римляне, онъ сказалъ: ‘Я не знаю какіе это варвары, (такъ какъ Греки звали такъ вс чужіе народы), но размщеніе войска, которое я вижу отнюдь не варварское’. {Плутархъ. Жизнь Пирра. Г. 8.} Тоже сказали Греки о войск, которое Фламминій переправилъ въ ихъ страну, {Id. Жизнь Фламминія. Г. 3.} и Филиппій смотря съ одного холма на порядокъ и распредленіе римскаго лагеря въ своемъ царств при Публіи Сульпиціи Гальб. {Титъ Ливій XXXI, 34.} Вотъ какъ нужно остерегаться раздлять мннія толпы, и судить о нихъ нужно опираясь на разумъ, а не на общій голосъ. У меня долго жилъ одинъ человкъ который провелъ десять или двнадцать лтъ въ томъ свт, который былъ открытъ въ нашемъ столтіи, тамъ гд высадился Виллегэньонъ, {Въ Бразиліи въ 1557 г.} и которое онъ назвалъ Антарктической Франціей. Открытіе громадной страны кажется должно имть важное значеніе. Не знаю могу ли я ручаться, что не будетъ сдлано какого нибудь другаго, разъ столько личностей и боле выдающихся нежели мы ошиблись въ этомъ. Боюсь, что у насъ завистливые глаза, и боле любопытства нежели способностей: мы все обхватываемъ но ничего не постигаемъ.

Платонъ {Въ Тиме.} выводитъ Солона, который разсказываетъ со словъ жрецовъ города Саиса въ Египт, что въ былое время и до потопа какъ разъ при начал Гибралтарскаго пролива находился большой островъ называвшійся Атлантидой, который былъ больше Африки и Азіи вмст взятыхъ: и что цари этой страны обладавшіе не только этимъ островомъ, но распространившіе настолько свою власть на материк, что владли Африкой до Египта и Европой до Тосканы, ршились захватить даже Азію и подчинить себ вс народы, которые окружаютъ Средиземное море до залива Чернаго моря, и съ этой цлью прошли черезъ Испанію, Галлію, Италію, внизъ до Греціи, гд ихъ поддержали Аиняне: но что спустя нкоторое время и Аиняне и они, и ихъ островъ погибли отъ потопа. Вполн вроятно, что это страшное наводненіе была причиной странныхъ перемнъ въ строеніи земли, напримръ полога ютъ, что море отрзало Сицилію отъ Италіи:

Haec loca, уі quondam et vasta convulsa ruina,

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Dissiluisso feront, quum protenus utraque tellus

Una foret… ¹)

¹) Эти мста которыя когда то ужасная сила обратила въ развалины. Отдлились одно отъ другаго, прежде оба же составляли одну землю. Вирг. Энеид. III. 414.

Кипръ отъ Сиріи, островъ Негропонтъ отъ еодосійской земли, и соединило земли, которыя были раздлены, наполняя между ними пропасти иломъ и пескомъ:

Sterilisquo diu palus, aptaque remis, ¹)

Vicinas urbes alit, et grave sentit aratrum.

¹) И долго безплодное болото, разскаемое лини, веслами, питаетъ теперь сосдніе города, и знакома съ тяжелымъ плугомъ. Гор. Art. poet. ст. 65.

Но мало правдоподобій, чтобы этотъ островъ былъ тмъ новымъ свтомъ, который открытъ нами, потому что онъ почти соприкасался съ Испаніей, и это было бы невроятнымъ послдствіемъ наводненія, передвинуть его боле чмъ на тысячу двсти лье, да и кром того современныя море/ плаванія открыли что это не островъ, но твердая земля, и смежная съ одной стороны съ Восточной Индіей, а съ другой съ обоими полярными странами, если же она и отдлена то лишь такимъ не большимъ проливомъ и промежуткомъ, что не заслуживаетъ названія острова.

Кажется, что и у этихъ громадныхъ тлъ есть какъ и у насъ движенія, одни естественныя другія лихорадочныя. Когда я смотрю, насколько въ мое время замтно движеніе рки Дордонь по направленію къ своему правому берегу внизъ по теченію, и сколько она въ двадцать лтъ отвоевала, и даже лишила много зданій ихъ основанія, то хорошо понимаю, что это необычное волненіе, потому что если бы это всегда такъ было, шли впредь такъ должно было бы быть, то земля приняла бы другой видъ: он просто подвержены измненіямъ, то он разливаются въ одну сторону, то въ другую, то останавливаются. Я не говорю о внезапныхъ наводненіяхъ, причины которыхъ намъ извстны. Мой братъ сьеръ д’Арсакъ, видлъ, какъ въ Медок вдоль моря послднее засыпало песками, которое оно выбрасывало, одну изъ его земель, верхушки кровель нкоторыхъ зданій до сихъ поръ виднются: его доходы уменьшились, и помстья обратились въ тощія пастбища. Жители говорятъ, что съ нкоторыхъ поръ море такъ надвигается на нихъ, что они потеряли четыре льё земли. Эти пески его фурьеры, и мы видимъ громадные холмы движущихся песковъ, которые опережаютъ её на полъ льё и захватываютъ землю.

Другое свидтельство древности, къ которому хотятъ отнести это открытіе, находится у Аристотеля, если только маленькая книжка о Неслыханныхъ чудесахъ принадлежитъ ему. Онъ разсказываетъ тамъ, что нкоторые Карагеняне пустившись въ Атлантическое море за Гибралтарскій проливъ и проплававъ долго, открыли наконецъ большой плодородной островъ, весь покрытый лсами и орошаемый большими глубокими рками, вдалек отъ всякой твердой земли, и что они, и другіе съ тхъ поръ, привлекаемые плодородіемъ и качествомъ почвы отправились туда съ женами и дтьми, и начинали уже свыкаться съ нимъ. Карагенскіе патриціи же видя, что ихъ страна мало по малу начинаетъ пустть, издали строжайшее запрещеніе, подъ страхомъ смертной казни кому бы то ни было отправляться туда, и прогнали оттуда новыхъ жителей, опасаясь, какъ говорятъ, чтобы съ теченіемъ времени они настолько не расплодились, чтобы не заняли ихъ мсто, и не разрушили бы ихъ страну. Этотъ разсказъ Аристотеля также не иметъ никакого соотношенія съ нашими новыми землями. Человкъ, который у меня служилъ, былъ человкъ грубый и простой, а это способствуетъ правдивости показаній: потому что люди съ тонкимъ образованіемъ боле замчаютъ, и больше вещей, но они ихъ перетолковываютъ, и чтобы заставить уважить свое объясненіе и убдить въ этомъ, они не могутъ измнить хоть немного событіе, они никогда не представляютъ вамъ вещи какъ он есть, он ихъ располагаютъ и маскируютъ сообразно тому, какъ ихъ видли, и чтобы внушить довріе къ своимъ сужденіямъ, и привлечь васъ, они охотно съ этой стороны растягиваютъ содержаніе, удлиняютъ его, и украшаютъ новыми подробностями. Или человкъ долженъ быть очень честенъ, или настолько простъ, чтобы ему не изъ чего было строить, длать правдоподобными разныя небылицы, и у котораго не было бы ничего предвзятаго. Мой человкъ былъ именно такой, да и кром того онъ не разъ показывалъ мн матросовъ и купцовъ съ которыми познакомился въ этомъ путешествіи: такимъ образомъ съ меня этого довольно, и я не справлялся съ тмъ, что говорятъ космографы. Намъ нужны были бы топографы, которые подробно разсказывали бы намъ о тхъ мстахъ, гд они были: по оттого, что у нихъ то преимущество передъ нами, что они видли Палестину, они хотятъ имть право описывать намъ весь остальной міръ) Я желалъ бы, чтобы всякій писалъ о томъ, что знаетъ, и насколько онъ это знаетъ, не только въ этомъ, но и обо всхъ другихъ предметахъ: потому что иному могутъ быть знакомы или по опыту извстны свойства рки или источника, въ остальномъ же онъ не знаетъ боле всякаго другаго, а между тмъ, чтобы выставить на показъ это ничтожное знаніе, онъ начнетъ писать о всей физик. Изъ этого пороки проистекаютъ нсколько большихъ неудобствъ.

Я же нахожу, чтобы возвратиться къ прежнему, что ничего нтъ варварскаго и дикаго у этого народа, по крайней мр какъ мн передавали, разв только считать варварствомъ, все то что, не соотвтствуетъ моимъ привычкамъ. Потому что и въ самомъ дл у насъ нтъ другаго мрила для истины и правды какъ примръ и понятіе о мнніяхъ и обычаяхъ страны въ которой мы живемъ:/тутъ всегда совершенная религія, совершенное управленіе, совершенное и настоящее употребленіе всхъ вещей. Ихъ можно назвать дикими по столько, по сколько и плоды, которые производитъ природа сама отъ себя, и благодаря собственнымъ силамъ, тогда какъ на самомъ дл мы должны были бы назвать скоре дикими т. которые мы исказили при помощи своего искусства и извратили ихъ обыкновенное назначеніе: у первыхъ истинныя и самыя полезныя и естественныя качества и свойства живы и сильны, тогда какъ у послднихъ он испорчены нами, благодаря тому что мы принаровили ихъ къ нашему извращенному вкусу, а между тмъ даже тонкостью и сочностью, и даже на нашъ вкусъ различные плоды этой дикой страны превосходятъ наши. Несправедливо давать искусству первенство, надъ нашей великой могущественной матерью природой. Мы настолько затемняемъ красоту и богатство ея произведеній благодаря собственнымъ изобртеніямъ что заглушили его: но везд гд оно сохранилось въ чистот, оно служитъ укоромъ нашимъ пустымъ и безполезнымъ предпріятіямъ.

Еt vemunt heilerac sponte sua melius,

Surgit et in solis fonnosior arbutus antris,

Et volucrea nulla duleius arte canunt ¹).

¹) И плющъ произрастаетъ лучше въ дикомъ вид, толокнянка лучше произрастаетъ на дн пещеръ, и птицы лучше поютъ безъ помощи искусства. Проперцій. I, 2, 10 sq.

Несмотря на вс наши усилія мы не можемъ даже воспроизвести гнздо послдней пичужки, его строеніе, его красоту, и цлесообразность, также какъ и ткань слабаго паука.

Все, говоритъ Платонъ {Законы, X.} творится или природой, или судьбой, или искусствомъ: самое великое и прекрасное двумя первыми, самое малое и несовершенное послднимъ.

По этому то эти народы мн кажутся дикими оттого только что на нихъ очень мало имлъ вліяніе человческій умъ, и оттого что они еще очень близки къ природной наивности. Естественные законы еще управляютъ ими, очень мало искаженное нашими, по сохранились они въ такой чистот, что мн иногда досадно, почему мы раньше не познакомились съ ними, тогда, когда еще были люди, которые о нихъ могли лучше насъ судить: мн досадно, что Ликург и Платонъ не знали о нихъ, такъ какъ мн кажется что то, что мы видимъ на самомъ дл у этихъ народовъ пре восходитъ не только вс описанія, которыми поэзія украсила золотой вкъ, и вс ея измышленія для изображенія счастливаго состоянія людей, но даже представленіе и стремленіе философіи: они не могли выдумать такую чистую наивность, какъ мы это видимъ въ дйствительности, они не могли врить, что наше общество можетъ существовать при помощи столь малаго искусства и безъ усилій со стороны людей. Это народъ, скажу я Платону, у котораго нтъ никакой торговли, никакого знакомства съ науками, никакихъ понятій о числахъ, нтъ названій для чиновниковъ и сословнаго различія, неизвстна прислуга, богатство и бдность, никакихъ контрактовъ, никакихъ наслдствъ, никакихъ занятій, кром безполезныхъ, никакого уваженія къ родству кром какъ къ розовому, никакого земледлія, никакихъ металловъ, никакихъ одеждъ, которому неизвстно употребленіе хлба и вина. Даже слова которыя обозначаютъ измну, ложь, скрытность, скупость, зависть, прощеніе, клевету кажутся невроятными. Какъ бы показалась ему далекой отъ подобнаго совершенства та республика, которую онъ выдумалъ! Viri а diis rcentes {Мужи исходящіе отъ боговъ. Сенека, Ер. 90.}.

Vox natura inodos prinnnn dedit ¹).

¹) Такіе законы издала впервые природа. Вирг. Георг. II, 20.

Впрочемъ, живутъ они въ очень пріятной и умренной стран: такъ что, какъ мн передавали свидтели, тамъ рдко встртить больнаго человка, и они увряли меня, что никого не видали въ лихорадк, безъ зубовъ, съ больными глазами, или сгорбленнаго отъ старости. Они живутъ вдоль моря и защищены со стороны суши высокими и большими горами, пространство между обоими около ста лье. У нихъ въ большомъ изобиліи рыба и мясо, которыя не имютъ ни малйшаго сходства съ нашими, дятъ они его безъ всякихъ приправъ, и только жарятъ. Первый кто ввелъ туда лошадь, навелъ на нихъ такой ужасъ, что они убили его стрлами, прежде чмъ успли узнать, хотя онъ не разъ сталкивался съ ними во время прежнихъ путешествій. Строенія ихъ очень длинны и могутъ вмстить двсти или триста душъ, обиты он корой большихъ деревьевъ, упираются однимъ концомъ въ землю, а на верху поддерживаютъ и опираются другъ на друга, на подобіе нкоторыхъ нашихъ ригъ, крыша которыхъ достигаетъ земли, и замняетъ одну стну. Деревья тамъ настолько крпки, что они ихъ рубятъ, и длаютъ изъ нихъ мечи и ршетки для жаренія мяса. Постели изъ хлопчатобумажной матеріи, прившаны къ потолку какъ на корабляхъ, и у каждаго своя: такъ какъ жены спятъ отдльно отъ мужей. Встаютъ они съ солнцемъ и дятъ тотчасъ же вставши, уже на цлый день: потому что этимъ они и ограничиваются. Въ это время они не пьютъ, какъ нкоторые другіе восточные народы, которые по словамъ Свидія, пили не за дой, они же пьютъ нсколько разъ въ день и боле того. Напитокъ ихъ приготовленъ изъ какого то корня, и цвтомъ похожъ на наши блднокрасныя вина, пьютъ его только теплымъ. Напитокъ этотъ сохраняется только два или три дня, вкусъ его немного острый, ничуть не хмльной, полезенъ для желудка, и служитъ слабительнымъ для тхъ, кто не привыкъ къ нему: это очень пріятное питье для того, кому оно нравится. Хлбъ имъ замняетъ какое то блое вещество, которое иметъ сходство съ засахареннымъ кишнецомъ: я пробовалъ его, оно сладко на вкусъ, и немного приторно.

Весь день проходитъ въ танцахъ. Самые младшіе отправляются на охоту, вооруженные лишь стрлами. А въ это время часть женщинъ занимается согрваніемъ напитка, что составляетъ ихъ главное занятіе. По утрамъ одинъ изъ старцевъ передъ дой проповдуетъ всмъ собраннымъ, переходя отъ однихъ къ другимъ, и повторяя все одно и тоже пока не обойдетъ всхъ, каждое же строеніе не мене ста шаговъ въ длину, онъ имъ наказываетъ лишь дв вещи, храбрость относительно враговъ и любовь къ женамъ: и никогда онъ не забудетъ повторить, почему они обязаны къ этому, ‘потому что это он заботятся о томъ, что бы напитокъ ихъ былъ тепелъ и хорошо приправленъ’. Во многихъ мстахъ, между прочимъ и у меня можно видть форму ихъ кровати, ихъ шнурковъ, мечей и деревянныхъ браслетовъ, которыми они покрываютъ свои руки въ сраженіяхъ, и толстыхъ палокъ съ отверстіемъ на одномъ конц, и звуками которыя послднія издаютъ, они поддерживаютъ тактъ въ танцахъ. Они совсмъ бриты, и несравненно лучше насъ достигаютъ этого, при помощи деревянной или каменной бритвы. Они думаютъ, что души вчны, и что т, которые заслужили въ глазахъ боговъ, поселяются туда, откуда солнце встаетъ, проклятыя же на западъ.

Неизвстно какіе у нихъ жрецы и пророки, но являются они очень рдко народу, такъ какъ живутъ въ горахъ. Съ ихъ приходомъ устраивается большой праздникъ и происходитъ торжественное собраніе нсколькихъ деревень: каждое строеніе составляетъ деревню, въ разстояніи одной лье другъ отъ друга. Этотъ пророкъ говоритъ съ ними публично, призывая ихъ къ добродтели и къ исполненію долга: но вся ихъ этическая паука заключаетъ лишь два положенія: мужество на войн и любовь къ женамъ. Онъ же предсказываетъ будущее, и то, что ожидаетъ ихъ въ ихъ предпріятіяхъ, возбуждаетъ ихъ къ войн, или отвлекаетъ отъ нея: но тутъ нужно угадать врно, и если съ ними случается не то, что онъ предсказалъ, его изрубятъ въ сотни кусковъ если поймаютъ, и осудятъ какъ лжепророка. Поэтому то, кто разъ ошибся, того боле не видать.

Предвидніе Божій даръ: вотъ почему обманъ долженъ быть наказанъ, если имъ злоупотребляютъ. Когда у Скифовъ колдуны ошибались, ихъ клали закованными по рукамъ и ногамъ на телги, полныя хворосту, которыя везли быки и въ такомъ вид сожигали {Геродотъ, IV, 69.}. Тмъ простительно длать лишь то, что въ ихъ силахъ, которые занимаются предметами, которыми можетъ руководить человческое знаніе: но этихъ другихъ, которые обманываютъ насъ, вселяя вру въ сверхъестественную силу, недоступную нашему познанію, неужели ихъ не нужно наказывать за то, что они не сдерживаютъ своего общанія, а вмст съ тмъ и за дерзкій обманъ?

Они воюютъ съ народами, которые живутъ по ту сторону горъ, глубже на материк, и всегда отправляются совсмъ голые, вооруженные лишь стрлами и деревянными мечами, которые заострены съ одного конца, на подобіе нашихъ попей. (жестокость ихъ сраженій просто поразительна, он никогда иначе не кончаются какъ убійствами и пролитіемъ крови: потому что они не знаютъ что такое бгство или страхъ. Всякій приноситъ въ вид трофея голову убитаго врага, и вшаетъ ее при вход въ свое жилище. Посл того какъ они долго ухаживали за своими плнными, и окружали всми удобствами, которыя могли придумать, тотъ кому они принадлежатъ, созываетъ всхъ своихъ знакомыхъ. Онъ привязываетъ веревку къ одной рук плнника, при помощи которой держится въ нсколькихъ шагахъ отъ него, изъ боязни быть оскорбленнымъ послднимъ, а другую даетъ держать самому близкому изъ своихъ друзей, и вдвоемъ, въ присутствіи всего собранія они убиваютъ его ударами мечей. Когда это сдлано, его жарятъ и дятъ сообща, и посылаютъ куски тмъ изъ друзей, которые въ отсутствіи. Не для того это длается, какъ нкоторые думаютъ, чтобы питаться этимъ подобно Скифамъ, но для того, чтобы жестоко отомстить. Доказывается это тмъ, что когда они замтили, что португальцы, которые вошли въ союзъ съ ихъ противниками, употребляли другаго рода смертную казнь взявши ихъ въ плнъ, а именно зарывали по поясъ, и пускали въ тло стрлы, а затмъ уже вшали ихъ: то они подумали, что эти люди изъ другаго міра (подобно тмъ, которые посяли столько пороковъ кругомъ нихъ, и которые были искусстне ихъ самихъ во всякомъ зл), не безъ основанія мстили такъ, и что это должно было быть мучительне, поэтому они бросили свой старый способъ, чтобы слдовать новому. Меня огорчаетъ не то, что мы замчаемъ варварскую жестокость подобнаго поступка, но главнымъ образомъ то, что строго судя ихъ ошибки, мы такъ слпы къ нашимъ собственнымъ. Я думаю, боле варварства сть живаго человка,— чмъ мертваго, терзать мученіями и адскими муками тло живое, отдавать его черни на сожженіе, отдавать его на съденіе собакамъ и свиньямъ (какъ мы это не только читали но и видали недавно, и происходило это не между старыми врагами, по между сосдями и сограждами, и что хуже, подъ предлогомъ благочестія и набожности), чмъ жарить и сть его, когда онъ умеръ.

Хризиппій и Зенонъ главы стоической школы считали же что нтъ никакого грха пользоваться мертвымъ тломъ для какого бы то ни было употребленія, и извлекать отсюда пищу {Діогенъ Лаэрсъ. VII, 188. С.}, подобно вашимъ предкамъ, которые осажденные Цезаремъ въ город Алексіи ршились выдержать голодъ этой осады питаясь тлами стариковъ, женщинъ и другихъ безполезныхъ для сраженія членовъ.

Vascones, ut tania est, alimentis talibus usi

Produxere animas ¹).

¹) Говорятъ, что Гасконцы употребленіемъ подобной пищи продолжили жизнь (человческое мясо). Ювеналъ Сатир. XV, 88.

Врачи тоже не боятся пользоваться этимъ для всевозможныхъ употребленій ради нашего здоровья, примняя или снаружи или внутри. Но никогда не было такого дикаго взгляда, который оправдывалъ бы измну, тираннію. Жестокость, вроломство, наши обыкновенные пороки. Итакъ, мы можемъ правда назвать ихъ варварами, принимая въ соображеніе правила разума, но не насъ самихъ, которые превосходимъ ихъ всякимъ родомъ варварства. Ихъ войны вполн великодушны и благородны и имютъ за себя столько извинительныхъ причинъ и красоты, сколько ихъ допускаетъ эта человческая болзнь: другаго основанія для нея нтъ какъ стремленіе къ добродтели. Они не спорятъ о новыхъ земляхъ, такъ какъ у нихъ еще то естественное плодородіе, которое даетъ имъ безъ всякаго труда и безъ всякихъ усилій съ ихъ стороны все необходимое въ такомъ изобиліи, что расширять границы имъ не зачмъ. Они еще находятся въ томъ счастливомъ положеніи желать только настолько, насколько этого требуютъ ихъ природныя потребности: все остальное является для нихъ излишкомъ. Вообще они зовутъ другъ друга одинаковыхъ лтъ братьями, дтьми тхъ, которые помоложе, а старики отцы для всхъ другихъ. Послдній оставляютъ имущество сообща всмъ наслдникамъ въ полное нераздльное владніе, безъ другаго права на то, какъ то неотъемлемое, которое природа даетъ своимъ твореніямъ, производя ихъ на свтъ. Если ихъ сосди переходятъ горы чтобы напасть на нихъ, и если они одержатъ надъ ними побду, наградой побдителю служитъ слава и преимущество быть первымъ въ добродтели и доблести, такъ какъ имущество побжденнаго имъ не нужно, и они возвращаются къ себ домой, гд у нихъ нтъ недостатка во всемъ необходимомъ, нтъ недостатка въ одномъ изъ главномъ умть наслаждаться своимъ положеніемъ и довольствоваться имъ. Также точно длаютъ и т въ свою очередь, они не требуютъ отъ своихъ плнниковъ никакого другаго выкупа, какъ признанія и сознанія того, что они побждены: во на протяженіи цлаго столтія нельзя ни одного найти, кто не предпочтетъ смерть, чмъ выказать колебаніе словомъ или видомъ, и отступиться малйшимъ образомъ отъ непобдимаго величаваго мужества. Нтъ ни одного, кто не предпочтетъ быть убитымъ и съденнымъ, чмъ молить о пощад. Они содержатся на свобод, для того чтобы жизнь имъ казалась еще дороже, и обыкновенно съ ними бесдуютъ объ ихъ ужасной будущей смерти, о тхъ мученіяхъ, которыя они должны будутъ перетерпть, о приготовленіяхъ, которыя для этого длаются, о томъ какъ разскутъ ихъ члены на куски и о пиршеств, которое устроится затмъ. Все это длается единственно для того, чтобъ вырвать какое нибудь малодушное, униженное выраженіе или же, чтобы вызвать желаніе бжать, и тмъ получить надъ ними то преимущество, что успли ихъ устрашить и сломить ихъ твердость. Потому что, собственно говоря, въ этомъ только и состоитъ истинная побда.

Victoria nulla est,

Quiani quae confesses aninio quoque eubigat hostes ¹).

¹) Побды нтъ, если она вмст съ тмъ не покорила духъ враговъ. Клавдіанъ De Sexto conaulatu honorii V, 248.

Венгры очень храбрые на войн, въ прежнее время преслдовали до тхъ поръ, пока врагъ не начиналъ просить пощады. Такъ какъ, добившись разъ этого признанія, они отпускали его безъ обиды и безъ выкупа, разв самое большое брали съ него слово отнын не выступать противъ нихъ. Мы же не мало пріобртаемъ надъ врагами преимуществъ, и все это чужое, не наше: это свойство носильщика, а не доблести имть боле крпкія руки и ноги: расположеніе вещь мертвая и тлнная, благодаря простому случаю вашъ врагъ можетъ дрогнуть и быть ослпленъ солнечнымъ свтомъ, это дло науки и искусства, и легко возможно что ничтожный, трусливый человкъ будетъ ловокъ въ фехтованьи. Цна и оцнка человка лежитъ въ его сердц и вол: тутъ его настоящая честь.

Доблесть, это твердость не могъ и рукъ, но мужества и души: она не зависитъ отъ цнности нашей лошади, и нашего оружія, а отъ нашей собственной. Тотъ кто падаетъ, не теряя бодрости духа si succiderit, de genu pugnat {Если падаетъ, сражается на колняхъ. Сенека de Providentia, г. 2.}. Кто въ смертельной опасности не ослабваетъ въ своей твердости, кто отдавая Богу душу продолжаетъ смло и презрительно смотрть въ глаза врагу, тотъ побжденъ не нами, а судьбой {Сенека de Constantia Sapientia, г. 2.}, онъ убитъ, но не побжденъ: самые храбрые порою самые злополучные. Оттого есть пораженіе великолпнее побдъ. Никогда эти четыре родственныя побды Саламинская, Платейская, Микальская и Сицилійская не дерзнули противопоставить свою славу со славой пораженія царя Теонидаса и его воиновъ у Фермопилъ. Кто когда либо съ большей страстью и честолюбіемъ стремился къ тому, чтобы одержать побду, чмъ капиталъ Ісколасъ къ гибели {Діодоръ Сицилійскій, XV, 64.}. Кто боле тщательно и боле искусство изыскивалъ мры къ своему спасенію, нежели онъ къ своей погибели? Ему было поручено защищать извстный проходъ Пелопонеса противъ Аркадійцевъ: по такъ какъ онъ былъ не въ силахъ сдлать это, принимая во вниманіе характеръ мста и неровность силъ, и ршивъ, что вс, которые выйдутъ противъ враговъ, должны будутъ по необходимости тамъ и остаться, съ другой стороны считая недостойнымъ какъ своей собственной доблести и великодушія, такъ и названія спартанца, измнить своему долгу, онъ взялъ среднее между этими двумя крайностями, а именно: самыхъ молодыхъ и сильныхъ онъ сохранилъ для защиты и служенія родин и отослалъ, а съ тми, потеря которыхъ была не такъ важна, онъ ршилъ отстоять это мсто и заставить враговъ цною смерти купить какъ можно дороже этотъ проходъ, что и случилось. Такъ какъ окруженный вскор со всхъ сторонъ Аркадійцами, онъ и вс его товарищи были переколоты, но и сами произвели страшную рзню. Неужели эти побжденные не заслужили скоре трофеи, которые назначены были побдителямъ? Побдить настоящимъ образомъ можно въ сраженіи, а не спасаясь, и доблесть состоитъ въ томъ, чтобы сражались, а не дрались.

Чтобы возвратиться къ нашему разсказу, плнники такъ мало сдаются, несмотря на все то, что имъ длаютъ, что наоборотъ, во время тхъ двухъ мсяцевъ, впродолженіи которыхъ ихъ оставляютъ въ живыхъ, они сохраняютъ веселый видъ, они убждаютъ своихъ повелителей поскоре подвергнуть ихъ этому испытанію, они ихъ вызываютъ, бранятъ, попрекаютъ трусостью, и множествомъ побдъ которыя они у нихъ выиграли. У меня есть одна псня, сочиненная однимъ плннымъ, гд попадается слдующая черта: ‘Пусть смло вс придутъ, и соберутся чтобы пообдать имъ, такъ какъ вмст съ тмъ они будутъ сть своихъ собственныхъ отцовъ и праддовъ, которые служили пищей его тлу: эти мускулы говоритъ онъ, это мясо и это жилы ваши, жалкіе безумцы, вы не узнаете, что въ нихъ до сихъ поръ сохраняется то, что составляло члены вашихъ предковъ, наслаждайтесь имъ, вы въ нихъ найдете вкусъ вашего собственнаго мяса’. Мысль, которая отнюдь не пахнетъ варварствомъ. Т, которые описываютъ какъ они умираютъ, и что происходитъ, когда ихъ бьютъ, описываютъ, что они плюютъ въ лицо и грозятъ тмъ которыя ихъ убиваютъ. По истин, до послдняго вздоха они не перестаютъ вызывать и оскорблять ихъ словомъ и взглядомъ. Правду сказать, въ сравненіи съ нами вотъ очень дикіе люди: потому что нужно же чтобы или они сознательно дйствовали или мы,/разница громадная между ихъ обычаями и нашими. Мужчины тамъ имютъ нсколько женъ и имютъ ихъ тмъ въ большомъ количеств, чмъ боле извстны они за храбрецовъ. Что составляетъ замчательную прелесть въ ихъ бракахъ такъ это то, что тоже чувство, которое побуждаетъ нашихъ женъ мшать другимъ женщинамъ проявлять къ намъ расположеніе и дружбу, побуждаетъ ихъ женъ стараться о томъ, чтобы он пріобрли послднее. Заботясь боле всего о чести своихъ мужей, он стремятся и прилагаютъ свое стараніе на то, чтобы имть какъ можно боле подругъ, потому что это служитъ доказательствомъ доблести мужа. Наши назовутъ это чудовищнымъ, а между тмъ это будетъ неправда, это просто супружеская добродтель и самая высокая. И въ Библіи Лія, Рахиль, Сара и жены Іакова подводили мужу своихъ красивыхъ служанокъ: а Ливія потворствовала вожделніямъ Августа, {Светонъ Августъ, г. 71.} себ же во вредъ: а жена царя Дейотара Стратоника не только предоставила своему мужу очень красивую служанку, которая ей прислуживала, но еще заботливо воспитала ея дтей, и помогла имъ наслдовать отцу. А чтобы не думали, что это длается изъ простаго, рабскаго подчиненія общепринятому, и благодаря вліянію древнихъ обычаевъ, безъ разсужденія и размышленія, и оттого только, что умъ ихъ настолько тупъ, что не можетъ принять другаго ршенія, нужно сослаться на нкоторыя черты, обнаруживающія ихъ способности. Кром воинственныхъ псенъ, одну изъ которыхъ я только что привелъ, у меня есть еще любовная, начинается она такъ: ‘Ужь остановись, остановись ужь, для того, чтобы моя сестра подражая твоему рисунку, могла бы соткать такой же богатый шнурокъ, который я подарю своей милой: такъ и во вс времена теб будутъ отдавать предпочтеніе передъ всми другими змями благодаря твоей красот, и расположенію твоего рисунка’. Этотъ первый куплетъ составляетъ припвъ всей псни. Я же довольно близко знакомъ съ поэзіей, чтобы быть въ состояніи сказать, что не только тутъ нтъ ничего варварскаго, но что еще она совсмъ въ род Анакреона. Языкъ ихъ сверхъ того мягокъ, пріятнаго звука и иметъ сходство съ греческими окончаніями.

Трое изъ нихъ постили Руанъ во время пребыванія тамъ покойнаго короля Карла IX, не подозрвая того что имъ придется однажды поплатиться своимъ покоемъ и счастьемъ за знакомство съ здшнимъ развратомъ, и что ихъ погибель будетъ вызвана этими сношеніями, да и я предполагаю это уже наступило (несчастные, которые позволили обмануть себя благодаря страсти къ новшествамъ, и которые покинули свое кроткое небо, чтобы увидать наше). Король долго разговаривалъ съ ними. Ихъ познакомили съ нашими обычаями, показали нашу пышность, и порядки хорошо устроеннаго города. Посл того кто то спросилъ, что они обо всемъ этомъ думаютъ, и захотли узнать что изъ всего этого по ихъ мннію самое замчательное: они отвтили что три вещи, изъ которыхъ послднюю я забылъ, и это мн очень досадно, но первыя дв еще въ памяти. Они отвтили что во первыхъ находили очень страннымъ, что столько взрослыхъ бородатыхъ, сильныхъ и вооруженныхъ людей, окружавшихъ короля, (вполн вроятно они говорили про Швейцарцевъ, его гвардію) согласились повиноваться ребенку, и что не избрали скоре кого нибудь изъ своей среды, чтобы повелвать надъ ними. Во вторыхъ (слдуя своему способу выраженія они зовутъ людей половинами другъ друга), что они замтили между нами людей, которые пользовались всми удобствами, между тмъ какъ ихъ половины просятъ милостыню у ихъ дверей, исхудалые отъ голода и нищеты.

Я долго разговаривалъ съ однимъ изъ нихъ: но мой переводчикъ такъ плохо слдилъ за мной, и такъ мало могъ понимать мои мысли благодаря своей тупости, что я не былъ въ состояніи вынести что либо путное. Въ отвтъ на мой вопросъ, какія онъ извлекалъ выгоды отъ власти между своими, (такъ какъ это былъ предводитель, и наши матросы звали его королемъ), онъ мн отвтилъ, ‘идти первымъ на войну’: Сколько людей его сопровождало? Онъ мн показалъ извстное пространство, чтобы объяснить, что столько, сколько на немъ могло помщаться, а это было не боле четырехъ, пяти тысячъ человкъ, прекращалась ли его власть въ мирное время? ‘Оставалось отъ нея слдующее’ сказалъ онъ: ‘Во время посщенія деревень, которыя зависли отъ него, для него прокладывали тропинки черезъ чащи лсовъ,по которымъ онъ могъ бы свободно пройти’. Все это очень не дурно: но только вотъ что они не носятъ нижняго платья.

ГЛАВА XXXI.
Что нужно осмотрительно судить о божественныхъ постановленіяхъ.

Настоящимъ полемъ и предметомъ обмана являются неизвстныя вещи: тмъ боле, что во первыхъ самая странность внушаетъ вру, и потомъ, такъ какъ он не составляютъ предмета нашихъ обыденныхъ разговоровъ, то и лишаютъ насъ возможности бороться съ ними. По этой причин говоритъ Платонъ {Въ Діалог Критій.} несравненно легче удовлетворить, говоря о природ боговъ, нежели о природ людей, потому, что невжество слушателей даетъ обширное прекрасное поле, и полную свободу для разсужденія о невдомомъ. Отсюда! происходитъ, что ничему такъ сильно не врятъ, какъ тому, что мене всего знаютъ, нтъ людей, боле увренныхъ чмъ тхъ, которые говорятъ намъ всякій вздоръ, напримръ алхимики, предсказатели, судьи, хиромантики врачи {Переносясь въ вкъ Монтэня, понимаешь, что онъ причисляетъ врачей къ разряду шарлатановъ. Потому что и въ самомъ дл они дйствовали эмпирически, какъ и послдній, и серьезные умы перестали нападать на медицину только съ тхъ поръ, какъ она сдлалась экспериментальной наукой. Это замчаніе относится и къ Мольеру.}, id genus onnie {И вс люди этого рода. Гор. Сат. I, 2, 2.}. Къ которымъ бы я охотно присоединилъ бы, если бы смлъ, цлую толпу людей истолкователей и обыкновенныхъ хулителей Божественныхъ предопредленій, которые думаютъ, что понимаютъ причины всхъ событій и видятъ въ тайнахъ божественной воли непонятныя побужденія для Его твореній. И хотя разнообразіе и постоянное противорчіе событій заставляетъ ихъ кидаться изъ стороны въ сторону, и съ востока на западъ, они не перестаютъ бжать за мячемъ, и однимъ карандашомъ рисовать блое и черное.

У одного индйскаго народа существуетъ слдующее похвальное правило: когда какая нибудь битва или схватка кончается неудачей, они публично просятъ прощенія въ этомъ у солнца, ихъ бога, какъ въ не справедливомъ поступк, приписывая свое счастье или несчастье божественному разуму и предоставляя на его усмотрніе свои сужденія и рчи. Христіанину достаточно врить, что все исходитъ отъ Бога, встрчать все съ благодарностью, какъ доказательство Его божественной, и неисповдимой мудрости, однакожь принимать это въ хорошую сторону, въ какомъ бы вид оно ему не посылалось. На мой взглядъ дурно то, что я вижу входу, стараться упрочить и подкрпить нашу религію указаніемъ на счастье нашихъ предпріятій. Наша вра иметъ достаточно другихъ основаній безъ того чтобы подкрплять ее указаніемъ на событія. Такъ какъ разъ народъ привыкъ къ этимъ благовиднымъ доводамъ, которые вполн по его вкусу, то можно опасаться, чтобы событіе не поколебали его вры, если он въ свою очередь будутъ неблагопріятны и невыгодны: подобно тому какъ во время нашихъ теперешнихъ религіозныхъ войнъ, т, которые взяли верхъ при стычк у Роштабэллъ {Большая стычка между войсками адмирала Колиньи и герц. Анжу, съ ма 1509. Костъ.}, громко радовались этому, и воспользовались этой удачей для доказательства правоты своей партій: когда же затмъ они стараются оправдать свои пораженія при Монконтуръ и Жарнакъ {Об побды выигранныя герц. Анжу въ 1569, при Жарнак въ март при Монконтур въ октябр.} тмъ, что это отеческіе удары и наказаніе, если народъ не вполн въ ихъ власти, то онъ легко можетъ сообразить, что это ничто иное какъ съ одного вола дв шкуры драть, и изъ того же рта вять холодомъ и тепломъ. Было бы лучше знакомить его съ настоящими основаніями истины. Нсколько мсяцевъ {Битва при Лепант 7 октября 1571 г.} тому назадъ замчательная морская побда была выиграна у турокъ подъ начальствомъ Донъ-Жуанъ Австрійскаго: но угодно же было Господу Богу въ прежнее время даровать не мало другихъ, но въ ущербъ вамъ. Однимъ словомъ, Божественныя дла невозможно припаравиливать къ нашему пониманію безъ того, чтобы на нихъ это не отразилось.

А кто захотлъ бы объяснить, почему Арій и Левъ его Папа главные основатели этой ереси умерли въ разное время совершенно одинаковой, крайне странною смертью, (удалившись съ диспута вслдствіе боли въ желудк они оба неожиданно отдали Богу душу), и преувеличить это божественное мщеніе, обстоятельствами мста, тотъ могъ бы отнести сюда же смерть Ганнибала, убитаго также въ уборной. Но вотъ только что! Иронія постигла таже участь. Богъ желая показать, что добрые должны на другое надяться, а злые другаго опасаться, чмъ счастья и несчастья въ этомъ мір, руководитъ и посылаетъ послдній сообразно своимъ сокровеннымъ намреніямъ, и лишаетъ насъ возможности неразумно пользоваться ими. И т издваются надъ этимъ, которые желаютъ одержать верхъ руководясь человческимъ разумомъ. Никогда имъ не удается разъ доказать это, безъ того, чтобы не получить вдвое боле сильное опроверженіе. Св. Августинъ длаетъ надъ своими противниками прекрасный опытъ этого. Это споръ, который разршается боле при помощи памяти, нежели разума. Нужно довольствоваться тмъ свтомъ, который угодно посылать намъ солнцу своими лучами, а кто поднимаетъ глаза, чтобы доставить своему же тлу боле свта, тотъ пусть не удивится если благодаря своему высокомрію онъ лишится зрнія {‘Частица Монтэня въ каждомъ изъ насъ. Всякій искусъ, всякая склонностъ и страсть всякое развлеченіе, перемна и фантазія, въ которомъ христіанство совсмъ не участвуетъ, и гд оно какъ будто не признано, гд его не отвергаютъ, не оскорбляютъ, но не принимаютъ въ разсчетъ, благодаря легкой забывчивости, и которая желаетъ врить, въ свою невинность, всякое подобное состояніе, что это другое какъ не Монтэнь? Это признаніе природы, которое ежеминутно высказываютъ, пока не дойдутъ до закона о благодати эта необдуманная нагота, къ которой возвращаются вслдствіе естественной склонности своей души, и какъ будто она не была никогда искуплена, это истинное Отаити нашей души чтобы назвать ее ея настоящимъ именемъ, вотъ собственно область Монтэнь и въ этомъ вся его книга. Не будемъ удивляться, что Паскаль стоило такъ много труда отдляться отъ него, такъ какъ Монтэнь не философъ, но сама природа: это человческое я. Это философія только въ одномъ смысл, оттого что у него встрчается уже чистая природа, которая себя самого описываетъ и о себ самой разсказываетъ’. Семъ-Бевъ.}. Quis hominum potest scire consilium Dei? aut quia poterit cogitare, quid velit Dominus {Кто можетъ знать Божественныя замыслы, или кто можетъ знать что хочетъ Богъ. Sapient. IX, 13.}?

ГЛАВА XXXII.
О томъ чтобы избгать наслажденій хотя бы цною жизни.

Я правда видлъ, что большая часть воззрній древности сходилась въ слдующемъ. Время, тогда умирать, когда жизнь представляетъ больше зла, нежели добра, и что сохранять свою жизнь сопряженную съ мученіями и не удобствами для себя, это значитъ оскорблять даже законы природы, какъ говорятъ эти древнія наставленія:

, ¹).

¹) Или спокойная жизнь, или счастливая жизнь. Хорошо умереть когда жизнь одинъ позоръ. Лучше перестать жить, чмъ жить несчастно. Въ Стобэ прор. 20 находятся совершено такія изреченія. Костъ.

Но простирать презрніе смерти до того, чтобы употреблять ее какъ развлеченіе отъ почестей, богатства, величія и прочихъ благъ и милостей, которыя мы называемъ счастьемъ, какъ будто разуму уже не довольно дла убждать насъ отказался отъ нихъ, не прибавляя эту новую обузу, я не видалъ, чтобы оно предписывалось и исполнялось, пока мн не попалось въ руки слдующее мсто Сенеки {Epist. 22.} въ которомъ онъ совтуетъ Люциллію, могущественному лицу и пользовавшемся большимъ вліяніемъ на императора, перемнить эту роскошную пышную жизнь и удалившись отъ честолюбія свта, начать уединенную, спокойную и философскую жизнь, Люциллій же предоставлялъ нкоторыя затрудненія для этого: ‘я того мннія говоритъ Сенека, чтобы ты бросилъ эту жизнь, или жизнь вообще: совтую теб избрать самый пріятный путь, и скоре развязать, нежели порвать то, что ты дурно связалъ, лишь бы ты разорвалъ, если иначе нельзя развязать. Нтъ того трусливаго человка, который не предпочтетъ упасть сразу, нежели постоянно находиться безъ точки опоры’. Я нашелъ бы, что этотъ совтъ вполн соотвтствуетъ стоической суровости, но боле странно то, что онъ заимствованъ у Эпикура, который по этому поводу высказываетъ мннія совершено подобныя мннія Идоменея. Подобныя же черты я замтилъ и среди нашего общества, но умряемыя христіанствомъ.

Въ бытность Св. Хиларія епископа Пуатье, этого замчательнаго врага аріанской ереси въ Сиріи, его извстили, что руки Адры его единственной дочери, которая жила съ матерью по ту сторону, искали самые знатные дворяне страны, какъ двушки очень хорошо воспитанной, очень красивой, богатой и въ цвт лтъ, епископъ написалъ ей (какъ мы это видимъ), чтобы она поборола въ себ любовь ко всмъ этимъ удовольствіямъ и преимуществамъ, которыя ей предлагали, что онъ въ своемъ путешествіи нашелъ для нея другаго, боле знатнаго и достойнаго жениха, мужа боле могущественнаго и прекраснаго, который принесетъ ей въ даръ наряды и драгоцнности безцнныя. Онъ желалъ отвлечь ее отъ свтскихъ удовольствій чтобы присоединить къ Богу, но такъ какъ кратчайшій и врнйшій для этого путь, представлялась ему смерть его дочери, то онъ не переставая началъ просить и молить Бога взять ее изъ этого міра и призвать къ себ, что и случилось, такъ какъ вскор посл его возвращенія она умерла, по поводу чего онъ обнаружилъ странную радость. Послдній кажется превзошелъ вс другіе, тмъ, что онъ сразу обращается къ этому средству, тогда какъ первые прибгали къ нему лишь въ вид подкрпленія, да и потомъ дло касается его собственной дочери. Но я не хочу выпустить конецъ этого разсказа, хотя онъ и не относится сюда. Жена Св. Хиларія узнавъ отъ него, что смерть ихъ дочери случилась вслдствіе его желанія и воли, узнавъ насколько она была счастливе покинувъ этотъ міръ, нежели оставаясь здсь, такъ сильно начала стремиться къ вчному небесному блаженству, что неотступно просила мужа сдлать тоже и для нея. И когда Господь по ихъ общимъ молитвамъ призвалъ ее вскор къ себ, смерть эта была встрчена рдкимъ всеобщимъ удовольствіемъ.

ГЛАВА XXXIII.
Судьба ¹) часто замняетъ разумъ.

¹) Слово Судьба часто употребляемое Монтэнь и даже въ такихъ мстахъ, гд нужно было бы сказать Провидніе подвергалось порицанію ученыхъ, которые разсматривали Опыты въ бытность его въ Рам въ 1581 г. (Путешествія, т. II, ст. 35 и 76), V, Леклеркъ.

Вслдствіе непостоянства судьбы она должна являться намъ во всевозможныхъ видахъ. Есть ли боле очевидное проявленіе правосудія чмъ слдующее? герцогъ Валлантиноа ршившись отравить Адріана, кардинала Корнетскаго, къ которому должны были пріхать ужинать въ Ватиканъ Папа Александръ VI его отецъ и онъ самъ, послалъ впередъ бутылку отравленнаго вина и веллъ дворецкому тщательно хранить ее, Папа пріхавъ прежде сына и потребовавъ пить, дворецкій, предполагая что приказаніе это дано было вслдствіе высокаго качества вина, подалъ его Пап, и самъ герцогъ пріхавъ въ тотъ самый моментъ, и вполн увренный, что его бутылку не тронули, выпилъ въ свою очередь, такимъ образомъ отецъ тутъ же скончался, а сына, котораго долго мучила болзнь, ждала другая, еще худшая судьба.

Иногда кажется, что она въ назначенное время смется надъ нами: сеньёръ д’Эстре знаменосецъ господина де Вандомъ и сеньёръ де Ликъ лейтенантъ роты герцога д’Аска. оба любили сестру сеньёра де Фунгезелль {Или скоре Фукеролль. Мартинъ дю Бэллэ. Зап. кн. II, fol. 86 и 87. Костъ.}, хотя и принадлежали къ различнымъ партіямъ, (какъ это часто случается съ сосдями пограничныхъ областей), сеньеръ де Ликъ одержалъ верхъ: по въ самый день свадьбы, и что еще хуже прежде чмъ лечь спать, новобрачный желая сразиться въ честь своей молодой жены, вышелъ на стычку около С. Омеръ, гд, сеньеръ д’Эстрэ оказавшійся боле сильнымъ, взялъ его въ плнъ: а чтобы придать боле значенія своей побд, сама новобрачная

Conjugis ante coacta novi dimittere collum,

Quam veniens una atque altera rursus hyems

Noctibus in longis avidurn saturasset amorem, ¹)

¹) Принужденная не обнимать молодаго супруга, прежде чмъ дв зимы слдуя одна за другой не умрятъ ея страстную любовь въ продолженіи длинныхъ ночей. Катуллъ, LXVIII, 81.

изъ вжливости должна была сама обратиться къ нему съ просьбой отдать ей своего плнника, что, онъ и сдлалъ, такъ какъ французскій дворянинъ никогда ничего не отказываетъ женщин.

Не кажется ли, что. это художественная судьба? Константинъ сынъ Елены основалъ Византійскую Имперію, а спустя столько вковъ Константинъ сынъ Елены былъ послднимъ императоромъ. Иногда ей угодно вступать въ соревнованіе съ нашими чудесами: мы знаемъ, что когда король Хлодвигъ осаждалъ Ангулэмъ, стны сами по себ, пали, по внушенію свыше: а Буша заимствуетъ у какого то автора разсказъ о томъ какъ однажды король Робертъ осаждавшій какой то городъ, и скрывшійся оттуда, въ Орлеанъ для празднованія памяти св. Эньяна и въ то самое время какъ онъ былъ погруженъ среди обдни въ молитву, стны осажденнаго города сами разрушились безъ малйшаго усилія. Во время нашихъ войнъ въ Милан она намъ длаетъ все напротивъ: такъ какъ капитанъ Раисъ осаждавшій для насъ городъ и Эровнъ {Записки Мартина дю Бэллэ, кн. II, fol. 86, гд этотъ городъ названъ Аронъ на Лаго Маджоріо. Костъ.}, и заложивъ мину подъ часть стны, послдняя неожиданно взлетвъ, тмъ не мене опять въ томъ же вид возвратилась на свое прежнее мсто, такъ что осажденные продолжали упорствовать.

Иногда она беретъ на себя обязанность врача: Язонъ Ферейскій {Или лучше изъ Феръ въ ессаліи. Плиній, Естест. Ист. VII, 50.}, страдавшій нарывомъ въ груди и отъ котораго отказались вс врачи, желая отъ него избавиться хотя бы цною смерти, бросился въ одной битв очертя голову прямо на враговъ, гд и былъ такъ удачно насквозь проколотъ, что нарывъ прорвался и онъ выздоровлъ. Не превзошла ли она художника Протогена знаніемъ искусства? послдній нарисовавъ усталую, утомленную собаку и вполн довольный ею, только съ пной онъ никакъ не могъ справиться, что его такъ разсердило, что въ гнв на свою работу онъ взялъ губку и такъ какъ она была пропитана разными красками то и пустилъ ею въ послднюю, чтобы все стереть: судьба же очень кстати направила ударъ на ротъ собаки и докончило то, что не могло сдлать искусство. Не направляетъ ли она иногда наши намренія, и не исправляетъ ли ихъ? Ізабелла королева Англіи {Въ 1326 г.}, которой нужно было перехать изъ Зеландіи обратно въ свое королевство съ войскомъ защищая права сына противъ мужа, была потеряна, если бы пристала къ той гавани, къ которой направлялась, потому что тамъ ее ждали враги: судьба же совсмъ противъ ея воли отбросила ее въ другое мсто, гд она и высадилась, съ полной безопасностью. А этотъ древній, который бросая камень въ собаку ударилъ и убилъ имъ свою мачиху, не правъ ли былъ, произнося этотъ стихъ?

Судьба лучше насъ знаетъ. Ісетъ {Сициліанецъ родивш. въ Сиракузахъ который хотлъ попрать свободу родины, защитникомъ которой былъ Тимолеонъ, Плутархъ, жизнь Тимолеона, 2, 7. Костъ.} подговорилъ двухъ солдатъ убить Тимелеона, находившагося въ Адріан въ Сициліи. Они ршили воспользоваться тмъ моментомъ когда онъ будетъ совершать жертвоприношеніе, смшавшись съ толпой, въ то время какъ они длали другъ другу знакъ, что настала благопріятная минута, внезапно третій нанесъ одному изъ нихъ ударъ меча въ голову, положилъ его на мст, а самъ пустился бжать. Товарищъ считая себя открытымъ и потеряннымъ, бросился къ алтарю, моля объ убжищ. съ общаніемъ сказать всю правду. Въ то время какъ онъ имъ разсказывалъ весь заговоръ, неожиданно показывается третій, который былъ пойманъ и котораго, какъ убійцу народъ влачилъ и тащилъ черезъ толпу къ Тимолеону и самымъ знатнымъ собранія. Тамъ послдній молитъ о пощад и увряетъ, что вполн правильно закололъ убійцу своего отца, доказавъ сейчасъ же съ помощью свидтелей, которыхъ очень кстати онъ могъ представить благодаря счастливому случаю, что въ город Леонтин его отецъ на самомъ дл убитъ тмъ, которому онъ отомстилъ. Ему присудили десять Аинскихъ минъ, за то, что онъ мстя за смерть отца, избавилъ отъ смерти общаго отца всхъ Сицилійцевъ. Эта судьба правильне всхъ правилъ человческой осторожности. Наконецъ въ слдующемъ факт нельзя ли найти вполн очевидное доказательство ея благосклонности и рдкой доброты и любви? Игнатій отецъ и сынъ, изгнанные изъ Рима тріумвирами, ршились на слдующій благородный поступокъ, отдать свою жизнь въ руки другаго, и этимъ обмануть жестокость тирановъ, они кинулись другъ къ другу съ мечемъ въ рук: она направила остріе его, и сдлала оба удара смертельными, и въ вид вознагражденія за такую любовь дала имъ еще настолько силы, что они могли вынуть изъ ранъ свои окровавленныя, вооруженныя руки, чтобы обнять другъ друга такъ крпко, что палачи отрзали разомъ об головы, оставивъ тла въ этомъ благородномъ объятіи, а раны слились вмст и продолжали любовно втягивать кровь и остатокъ жизни одна другой.

ГЛАВА XXXIV.
Объ одномъ недостатк нашего государственнаго устройства.

Покойный мой отецъ, человкъ хотя и вооруженный лишь простотой и опытомъ, и яснымъ умомъ, говаривалъ мн прежде, что ему очень хотлось завести въ городахъ опредленныя мста, куда стеклись бы т, которымъ нужно было что нибудь, и дло которыхъ могъ бы записать чиновникъ, поставленный для этого: напримръ, ‘я хочу продать жемчугъ, я хочу купить жемчугъ, иной спрашиваетъ слугу съ извстными качествами, иной учителя, иной проситъ работника, одинъ одно, другой другое, всякій сообразно со своей потребностью’. И этотъ способъ предупреждать другъ друга казалось бы принесъ не маловажныя выгоды для общественной торговли. Такъ какъ всегда существуютъ условія, которыя ищутъ другъ друга, и за неимніемъ возможности прійти къ соглашенію оставляютъ людей въ крайней нужд.

Я узнаю, къ большому стыду для нашего вка, что у насъ на глазахъ дв личности выдающіеся по своему знанію умерли, оттого, что имъ нечего было сть: Лилій Грегоріо Джиральдо {Гигліо Грегоріо Динральдо родившійся въ Ферар въ 1189, умерш. тамъ въ 1552 г. Его труды изъ которыхъ главное Исторія Боговъ и діалогъ о Поэтахъ собраны были Іензіусомъ въ прекрасномъ Лейденскомъ изданіи 2 т. in—fol, 1696. Леклеркъ.} въ Италіи, и Себастіанъ Касталіо {Себастіенъ Шастэлліонъ изъ Дофина родивш. въ 1515 г. умеръ въ 1563 г. Онъ особенно извстенъ своимъ латинс. переводомъ Библіи, гд онъ стремится говорить только яз. Цицерона. Id.} въ Германіи. И я думаю тысячу людей призвали бы ихъ на самыхъ выгодныхъ условіяхъ, или помогли бы имъ тамъ, гд он находились, если, бы только, знали это. Свтъ не такъ ужь весь испорченъ, чтобы не нашелся человкъ, который бы не желалъ чтобы т средства, которыя онъ получилъ отъ своихъ, и пока судьб угодно оставить ему пользованіе ими, употребить для избавленія отъ нужды замчательныхъ личностей, и выдающихся чмъ нибудь, которыя иногда преслдуются несчастіемъ до послдней крайности, и который по крайней мр поставилъ бы ихъ въ такое положеніе, что если бы они были недовольны, то лишь вслдствіе недостатка въ разсудительности.

Относительно веденія домашнихъ длъ мой отецъ держался того правила, которое я умю хвалить, по которому отнюдь не умю слдовать: а именно, что кром книги расходовъ по хозяйству, куда вносятся мелкіе счеты, платежи, сдлки для которыхъ не требуется нотаріуса, и которыми завдуетъ сборщикъ, онъ приказывалъ тому изъ своихъ слугъ, который служилъ ему секретаремъ, завести журналъ для внесенія туда всхъ случаевъ нкоторой важности, и ежедневно замтки о событіяхъ въ его дом, разсматривать послдній очень интересно, когда время стираетъ по немного воспоминаніе о нихъ, и онъ иногда могъ выручить насъ изъ бды. Когда извстное дло было начато, когда окончено, какіе обозы прошли, сколько изъ нихъ остановилось, наши путешествія, наши отсутствія, браки, потери, полученіе счастливыхъ и несчастныхъ извстій, перемна главныхъ слугъ, и то подобное’. Обычай древній, который по моему полезно возобновить каждому въ своемъ дом, а себя нахожу глупымъ, что пренебрегъ этимъ.

ГЛАВА XXXV.
Объ обыча одваться.

Куда бы я не захотлъ пойти повсюду мн нужно преодолть преграды обычая: такъ тщательно замеръ онъ намъ вс выходы! Я размышлялъ однажды въ холодную погоду, явилась ли привычка ходить голыми у этихъ вновь открытыхъ народовъ вслдствіе жаркой температуры воздуха, какъ мы говоримъ часто про Индйцевъ и Мавровъ, или же это естественно для людей. Люди умные, тмъ боле, что все что подъ этимъ небомъ, какъ говоритъ Св. писаніе, подчинено тмъ же самымъ законамъ, пріучили при соображеніяхъ подобныхъ этому, гд нужно различать природные законы отъ противоположныхъ. прибгать къ міровому порядку, гд не можетъ быть ничего уродливаго. Хотя же вообще мы исправно снабжены всмъ необходимомъ для поддержанія своего существованія, все же невроятно, чтобы насъ однихъ поставили въ такое несовершенное и убогое положеніе, въ положеніе въ которомъ мы можемъ удержаться лишь съ посторонней помощью. Поэтому я считаю, что подобно тому какъ растенія, деревья, животныя, и все что живетъ естественнымъ путемъ обладаютъ достаточнымъ покровомъ для защиты себя отъ непогоды,

Proptereaque fere res omnes aut corio sauf,

Aut seta, aut conchis, aut callo, aut cortice, tectae, ¹)

¹) И поэтому почти вс существа покрыты или кожей, или волосами, или раковиной, или корой, или толстой кожей. Лукрецій. IV, 986.

также и мы были, но какъ т, которые замняютъ дневной свтъ искусственнымъ, такъ и мы заглушили свои природныя средства заимствованными. И нетрудно видть, что лишь привычка длаетъ невозможнымъ, то, что возможно. Такъ какъ среди народовъ которые не имютъ никакого понятія объ одежд, есть и живущіе подъ одной широтой съ нами, и несравненно сверне насъ. И потомъ самая нжная часть нашего тла та, которая всегда открыта — глаза, ротъ, носъ, уши, а крестьяне, какъ и наши предки открываютъ грудь и животъ. Если бы мы были рождены при условіи носить юбки и штаны, нтъ никакого сомннія, что природа надлила бы боле толстой кожей, то, что она предоставила бы суровости непогоды, какъ она и сдлала съ концами пальцевъ, и подошвами ногъ. Почему кажется трудно поврить этому? На мой взглядъ моя манера одваться, и манера крестьянина моей страны, боле далеки другъ отъ друга, нежели манера послдняго и того, кто только прикрытъ своей кожей. Сколько людей и въ особенности въ Турціи ходятъ голыми изъ благочестія! Кто то спросилъ однажды у одного изъ нашихъ нищихъ, котораго онъ встртилъ зимой въ одной рубашк, но въ такомъ же хорошомъ расположеніи духа, какъ и тотъ, кто до ушей закутанъ въ соболя, какимъ образомъ могъ онъ имть столько терпнія. ‘Ау васъ отвтилъ онъ, открыто же лицо: у меня всюду лицо’. Итальянцы разсказываютъ, кажется про шута герцога Флорентійскаго, который на вопросъ своего господина, какъ могъ онъ такъ плохо одтый переносить холодъ, тогда какъ и ему самому было нелегко его выносить, отвтилъ: ‘Слдуйте моему правилу надвать на себя все то, что у васъ есть, какъ длаю я, и вы также мало будете страдать’. Царя Массиниссу {Цицеронъ de Senectute, г. 10.} до глубокой старости нельзя было убдить ходить съ покрытой головой, какой бы ни былъ холодъ, буря и дождь, тоже говорятъ и про императора Северія. Геродотъ {Кн. III г. 12.} говоритъ, что въ битвахъ между Египтянами и Персами, и онъ самъ и другіе замтили, что среди павшихъ, головы Египтянъ были крпче, чмъ головы Персовъ, и это потому, что первые обнажали её, и брили, послдній же покрывались шапками и сверхъ того тюрбанами. А царь Агезиляй до глубокой старости остерегался носить что нибудь подобное, какъ лтомъ, такъ и зимой. {Плутархъ. Жизнь Агезилая.} Цезарь говоритъ Светонъ, {Жизнь Цезаря, г. 58.} шелъ всегда впереди своего войска, и чаще всего пшкомъ, съ непокрытой головой, все равно свтило ли солнце, или шелъ дождь, и тоже самое разсказываютъ про Ганнибала.

Tum vertice nudo

Excipere insanos imbres, coclique ruinam ^l).

¹) Съ голой макушкой, выдерживая такую ужасную неногоду, что казалось разрушатся небеса. Силій Італійскій I, 250.

Одинъ Венеціанецъ, который долго оставался въ царств Перу и только что возвратился оттуда, пишетъ, что тамъ закрываютъ другія части тла, тогда какъ ноги у мужчинъ и у женщинъ необуты, даже когда здятъ верхомъ. Да и Платонъ даетъ замчательный совтъ, для сохраненія здоровья всего тла, оставлять на ногахъ и голов только тотъ покровъ, который дала намъ природа. Тотъ, кого поляки выбрали своимъ королемъ {Стефанъ Баторій. Къ нему относятся слова, величайшій изъ принцевъ. Костъ.} посл нашего, и который по истин одинъ изъ величайшихъ принцевъ нашего вка, никогда не носитъ перчатокъ, и никогда не мняетъ шапки зимой, какая бы ни была погода. Какъ я не выношу ходить разстегнутымъ развязанымъ, такъ наоборотъ сосдніе земледльцы почувствовали бы себя неловко отъ этого. Варро {Плиній. Естест. исторія XXVIII 6.} думаетъ, что повелніе обнажать головы передъ судьями или богами, было дано скоре въ виду нашего здоровья, чтобы закалить насъ противъ непогодъ, нежели въ доказательство почтенія. И разъ мы уже заговорили о холод, и разъ мы французы, которые привыкли ходить пестро, (не я, такъ какъ я одваюсь только въ блое и черное, по примру моего отца), прибавимъ, еще что капитанъ Мартенъ дю Бэллэ разсказываетъ какъ онъ самъ видлъ во время путешествія въ Люксембургъ, такіе сильные морозы {И вино твердетъ, лишенное сосуда сохраняетъ его форму, и пьютъ не черпая вино, но раздавая кусочками. Овидій. Trist, III 10, 23.}, что вино изъ запасовъ разбивалось топоромъ, и скирой, раздавалось солдатамъ всомъ, и они уносили его въ корзинахъ: а Овидій,

Nudaque consistant, formam servantia testae,

Vin, nec hausta meri, sed data frusta, bibunt. ¹)

¹) Въ 1543 г. Записки Мартена дю Беллэ кн. X fol. 178. Костъ.

Морозы тагъ сильны около устья Азовскаго моря, что на томъ же самоМъ мст, гд Лейтенантъ Митридата сражался съ врагами пшкомъ, и разбилъ ихъ, когда пришло лто онъ выигралъ у нихъ морскую битву. Римляне понесли большой уронъ въ битв противъ Карагенцевъ, около Плэзансъ оттого, что пошли въ бой съ застывшей кровью, и съ окоченлыми отъ холода членами, тогда какъ Ганнибалъ веллъ всюду среди, своего войска развести огонь, чтобы согрть своихъ солдатъ, и роздалъ по отрядамъ масло, для того, чтобы натираясь они сдлали свои мускулы боле гибкими, и твердыми, и покрыли бы поры корою для защиты отъ порывовъ воздуха, и морознаго втра, который тогда дулъ {Титъ Ливій XX 54.}.

Отступленіе Грековъ изъ Вавилона на родину замчательно по тмъ трудностямъ и неудобствамъ, которыя они должны были преодолть. Одно изъ нихъ заключалось въ томъ, что застигнутые на горахъ Арменіи страшными снжными ураганами, они сбились съ пути и дороги, и просто на просто запертые, провели цлый день и цлую ночь безъ пищи и питьи, большую часть лошадей потеряли, многіе изъ нихъ погибли, многіе ослпли, отъ ударовъ мелкаго града, и блеска снга, многіе лишились конечностей, многіе стали неподвижны, окоченли и оцпенли отъ холода, хотя и сохранили полное сознаніе {Ксенофонтъ походъ Кира IV, 5.}. Александръ видлъ народъ, который зарываетъ плодовые деревья въ землю для предохраненія ихъ отъ мороза {Квинтъ Курцій VII. 3.}, да и мы можемъ это видть.

Относительно одежды, царь Мексики перемнялъ четыре раза въ день платье, никогда не надвая что нибудь два раза, употребляя все старое для своихъ безпрерывныхъ подарковъ и наградъ, горшки, блюда, кухонная и столовая посуда также никогда не подавалась два раза.

ГЛАВА XXXVI.
О молодомъ Катон.

Я не страдаю общераспространеннымъ заблужденіемъ судить о другомъ по себ. Я легко врю вещамъ несвойственнымъ мн самому. Оттого только, что я самъ привязалъ къ какой нибудь форм, я не принуждаю къ этому другихъ, какъ то длаетъ каждый, и врю въ возможность, и понимаю тысячи противоположныхъ образовъ жизни, и наоборотъ общепринятому легче усвоиваю разницу нежели сходство. Я ничуть не обязываю другаго придерживаться моихъ принциповъ и моихъ условій, и разсматриваю просто его самого, безъ отношенія къ чему либо, сравнивая его лишь съ самимъ собой. Несмотря на то, что я самъ невоздержанъ, тмъ не мене, я вполн признаю воздержанность Капуциновъ и Фельятницевъ, и одобряю ихъ образъ жизни: при помощи воображенія я очень хорошо ставлю себя на ихъ мсто, и люблю и уважаю ихъ тмъ боле, тмъ мене они на меня похожи. Желаю я въ особенности, чтобы о каждомъ изъ насъ судили раздльно, и чтобы обо мн не рядили на основаніи общихъ примтовъ. Моя собственная слабость совсмъ не мшаетъ мн относиться такъ какъ слдуетъ къ сил и мужеству тхъ, которые заслуживаютъ этого. Sunt qui nihil suadent, quam quod se imitari posse confidant {Есть люди, которые совтуютъ только то, чему думаютъ могутъ подражать.— Монтэнь кажется по памяти приводитъ Цицерона. Orat. гл. V, Леклеркъ.}.

Прозябая самъ я все же не перестаю слдить за неподражаемымъ полетомъ нкоторыхъ героическихъ личностей, даже если это увлекаетъ меня въ заоблачный міръ. Для! меня и то много, что мои сужденія правильны, если ужъ поступки не могутъ ими быть, и предохранять по крайней мр эту самую важную часть отъ порчи, то хорошо, если есть добрая воля, когда ноги отказываются служить. Вкъ въ который мы живемъ, по крайній мр у насъ, такъ ничтоженъ что я уже не говорю о дятельной добродтели, но даже взглядъ на нее заставляетъ желать многаго: и кажется что это лишь пустая болтовня:

Virtutem verba putant uti lucum ligna ¹),

¹) Они считаютъ добродтель словами, также какъ рощи простымъ деревомъ. Горац. Epist. I 6, 81.

quam vereri deberent, etiam si percipere non possent. {Добродтель, которую они должны были бы уважать, даже если не могутъ донять. Цицеронъ. Tusc. quaest. X, 2.} Это побрякушки, которыя можно только повсить въ комнату, или на кончикъ языка какъ и на кончикъ уха въ вид украшенія. Поступковъ добродтельныхъ боле не видно, т, которые и носятъ ея образъ, но существу совсмъ не таковы, такъ какъ выгода, слава, страхъ привычка и другія постороннія причины, побуждаютъ насъ къ этому. Справедливость, мужество, доброта, въ которыхъ мы тогда изощряемся, можно такъ назвать разв изъ уваженія къ другому, и ради уваженія къ тому образцу, которое они носятъ въ обществ, такъ какъ у самого человка это отнюдь не добродтель. Есть другая опредленная цль, другая побудительная причина. Добродтель же признаетъ только то, что сдлано ею, и ради нея самой.

Во время великой Потидейской {Авторъ по ошибк поставилъ Потидею вм. Платеи. V. Леклеркъ.} битвы, которую Греки выиграли у Мардонія и Персовъ подъ предводительствомъ Павзанія, побдители, разбирая, согласно своему обычаю, кто особенно отличился здсь, ршили, что Спартанскій народъ проявилъ наибольшее мужество въ этомъ сраженіи. Когда же Спартанцамъ превосходнымъ судьямъ въ доблести, пришлось опредлить кто изъ ихъ народа выказалъ наивысшую храбрость въ этотъ день, они нашли что Аристодемъ показалъ боле всего отваги, а между тмъ не дали ему наградъ за это, потому что его доблесть была вызвана желаніемъ очиститься отъ упрека, который онъ навлекъ на себя во время ермонильскаго дла, и стремленіемъ мужественной смертью смыть прежній позоръ.

Наши сужденія до сихъ поръ больны, и подражаютъ. испорченности нашихъ нравовъ. Я вижу что большая часть умовъ нашего времени желая прослыть остроумными стараются умалить славу знаменитыхъ отважныхъ, подвиговъ древности: великое искусство! Пусть мн покажутъ самый чистый, самый прекрасный поступокъ и я очень возможно буду въ состояніи представить пятьдесятъ дурныхъ побудительныхъ причинъ. Если ихъ послушать, одинъ Богъ знаетъ, какіе только образы не носятся передъ нашей внутренней волей! Они не столько поступаютъ хитро, сколько грубо и невжественно, въ своемъ злословіи.

Я охотно приложилъ бы тотъ же трудъ, и ту же свободу, которые употребляютъ на то, чтобы поносить эти великія имена, на то, чтобы помочь ихъ вытолкнуть за плечи. Я бы не задумался возстановить славу этихъ рдкихъ личностей, которыя съ общаго согласія мудрецовъ ставятся въ примръ всему міру, насколько хватило бы моей изобртательности для толкованія и объясненія благопріятныхъ обстоятельствъ. И конечно усилія нашей изобртательности далеко ниже ихъ заслугъ. Это обязанность хорошихъ людей изображать добродтель какъ самую прекрасную вещь въ мір, и ничего не было бы неприличнаго, если бы даже страсть и привела бы насъ въ восторгъ, при помощи такихъ священныхъ образовъ. Послдній же длаютъ обратное, и длаютъ или съ дурнымъ умысломъ, или вслдствіе этого порока, желаніе согласовать свои взгляды съ своимъ пониманіемъ, о чемъ я только что говорилъ, или же, какъ я скоре думаю, оттого что взглядъ ихъ недостаточно ясенъ и широкъ, и они не привыкли постигать все великолпіе добродтели въ ея наивной чистот. Такъ Плутархъ говоритъ, что въ его время нкоторые объясняли смерть молодаго Катона страхомъ, который внушалъ ему Цезарь, чмъ онъ вполн основательно возмущается, и по этому можно судить на сколько онъ бы еще боле разсердился на тхъ, которые приписали это честолюбію. Глупые люди! Онъ бы скоре совершилъ прекрасный великодушный и справедливый поступокъ, если бы это и повлекло за собой позоръ, чмъ ради славы. Эта личность по истин является образцомъ, который избрала природа, чтобы показать, до какихъ поръ можетъ подняться человческая добродтель и стойкость.

Но я не имю возможность разбирать здсь этотъ сложный вопросъ: я хочу только сопоставить вмст слова пяти латинскихъ поэтовъ, сказанныхъ въ похвалу Катона {Поведеніе Катона было одобрено современниками, и привело въ восторгъ исторію. Но кону была его смерть полезна? Цезарю. Кому доставила она удовольствіе? Цезарю, для ноги была пагубна? для его партіи, для Рима… Но скажутъ, онъ предпочелъ убить себя, чмъ склониться передъ Цезаремъ, но кто заставлялъ его склониться… Онъ убилъ себя, чтобы избжать превратностей судьбы. Но въ то время когда торжествовала его партія, если бы открыли книгу судьбы передъ Катономъ, и если бы онъ увидалъ, что Цезарь проколотый двадцатью тремя ударами кинжала падаетъ въ сенат къ ногамъ статуи Помпея, что и Цицеронъ еще будетъ занимать трибуну для рчей, что тутъ раздадутся Филиппики противъ Антонія. Катонъ пронзилъ ли бы себ грудь? Нтъ, онъ убилъ себя въ минуту досады, изъ отчаянія. Его смерть слабость великой души, ошибка стоика, пятно въ его жизни. Наполеонъ I.}, и въ пользу Катона, и случайно и для своей собственной. Хорошо же воспитанной ребенокъ найдетъ, что первыя дві растянуты въ сравненіи съ другими. Третье боле живо, но само себя погубило вслдствіе своей сумасбродной силы. По его мннію тамъ было бы мсто для еще два раза большей изобртательности, чтобы дойти до четвертаго, при вид котораго онъ сложитъ отъ восторга руки. У послдняго, перваго немного пространнаго, но такаго, который, онъ будетъ биться объ закладъ, ни одинъ человческій умъ не могъ придумать, онъ придетъ въ удивленіе, придетъ въ оцпененіе.

Но вотъ что удивительно: у насъ несравненно больше поэтовъ, нежели критиковъ и истолкователей поэзіи, легче писать, нежели знать ее. При извстной низкой мрк судить о ней можно на основаніи правилъ и искусства: но настоящая, высшая, божественная поэзія выше правилъ и выше разума. Кто спокойно и хладнокровно смотритъ на ее красоту, тотъ ее не видитъ, также какъ и все великолпіе молній, она не входитъ въ сношеніе съ нашимъ разумомъ, она вторгается и распоряжается имъ. Восторгъ, возбуждающій того, кто уметъ проникаться ею, поражаетъ еще и третьяго, когда послдній слышитъ какъ разсуждаютъ и говорятъ о ней. Подобно магниту, который нетолько притягиваетъ иголку, но и сообщаетъ ей способность притягивать другіе предметы: въ театрахъ еще ясне видно, что священное вдохновеніе музъ которое сначала возбудило въ самомъ поэт гнвъ, печаль, ненависть, и привело вн себя, сообразно тому, куда он направляютъ его, порожаетъ еще черезъ поэта актера, а черезъ актера разомъ цлый народъ. Это рядъ иголокъ, которыя сцплены одна съ другой {Вс эти образы взяты изъ Іонея Платона. V. Леклеркъ.}. Съ самаго моего ранняго дтства поэзія восхищала и проникала меня до глубины души. Но это столь сильное чувство, которое дяао мн природой, очень разнообразно развивалось благодаря разнообразнымъ формамъ, не столько боле высокимъ и боле низкимъ (такъ какъ это были всегда самыя высшія во всякомъ род), сколько различнымъ по оттнкамъ. Во первыхъ веселая, умная игривость, потомъ рзкое и приподнятое остроуміе, и наконецъ зрлая, и постоянная сила. Примръ лучше это покажетъ, Овидій, Луканъ, Виргилій.

Но вотъ наши люди и за дломъ,

Sit Cato, dum vivit, Sane hei Ceosare major ^l).

¹) Пусть Катонъ будетъ пока живетъ даже боле великъ, чмъ Цезарь. Мартіалъ VI 32.

говоритъ одинъ,

Et invictum, devicta morte, Catonem, ¹)

¹) И непобдимый Катонъ побдившій смерть. Мамилій Astron. IV 37.

говоритъ другой, а другой говоря о гражданскихъ войнахъ между Цезаремъ и Помпеемъ,

Victrix causa diis plaait, sed victa Catoni ¹),

¹) Дло побдителей нравилось богамъ, Катонъ остался съ побжденными. Лунинъ I, 128.

и четвертый относительно похвалъ Цезаря:

Et cuncta terrarum subacta,

Praeter atrocem animum Catonis ¹),

¹) Вся земля была подчинена, кром непреклонной души Катона. Гор. Од. II, 1, 23.

а предводитель хора приведя имена самыхъ великихъ Римлянъ въ своемъ описаніи, кончаетъ такъ,

His dantein jura Catonem ¹).

¹) И Катовъ, предписывающій имъ законы. Вир. Энеид. VIII, 670.

ГЛАВА XXXVII.
О томъ какъ мы смемся и плачемъ по поводу того же самаго.

Когда мы видимъ въ исторіи, что Антигонъ остался крайне недоволенъ своимъ сыномъ за то, что тотъ принесъ ему голову, только что убитаго царя Пирра его врага, который сражался противъ него, и что увидя ее онъ началъ сильно плакать, {Плутархъ, жизнь Пирра.} и что герцогъ Ренэ Лотарингскій очень сожаллъ о смерти Герцога Карла Бургундскаго, котораго онъ только что разбилъ, {Передъ Нантъ въ 1477 г.} и надлъ при его погребеніи траурную одежду: и что въ битв при Ороа, {Или д’Орэ около Каннъ. Эта битва случилась при Карл V. 29 Сенг. 1364. V. Леклеркъ.} которую выигралъ герцогъ де Монфоръ у Карла де Блоа, стоявшаго съ своей партіей за герцогство Бретанское, побдитель увидвъ тло своего умершаго врага выказалъ глубокую печаль, не слдуетъ немедленно воскликнуть,

Е cosi aven, ehe l’аnimo ciascuna

Sua passion sotto l’eontrario manto

Ricopre, con la vista or’ chiara, or’ bruna ¹).

¹) Такъ душа скрываетъ свои сокровенныя побужденія, принимая совершенно другое выраженіе грустнаго съ веселымъ лицомъ, веселое съ грустнымъ. Петраркъ, fol, 85 изъ изд. Gab. Giolito. 1645.

Исторія говоритъ, {Плутархъ. Жизнь Цезаря г. 13.} что когда Цезарю подали голову Помпея онъ отвернулся, какъ отъ непріятнаго и гадкаго зрлища Они такъ долго въ единомысліи и вмст управляли общественными длами столько общаго было въ ихъ судьбахъ, они оказали столько обоюдныхъ услугъ другъ другу, и такъ часто вступали въ союзы, что не слдуетъ думать, будто это выраженіе было притворно и неискренно, какъ полагаетъ это другой:

Tutumque putavit

Iam bonus esse socer, lacrymas non sponte cadentes

Effudit, gemitusque expressit pectore laeto ¹).

¹) Онъ думалъ, что съ безопасностію можетъ уже быть хорошимъ тестемъ, онъ пролилъ слезы, которыя не текли сами по себ, и изъ веселой груди раздались стоны. Луканъ. IX 1037.

Такъ какъ, хотя по правд говоря, большая часть нашихъ поступковъ и есть одно лицмеріе и притворство, и что иногда можетъ быть правда,

Heredis fletus sub persona risus est, ¹)

¹) Les pleurs d’un heritier soul desris sont le masque.

Publius Syrus apud А. Gelluni. XVII. 14.

но разсуждая объ этихъ случайностяхъ, необходимо обратить вниманіе на то, какъ часто волнуютъ наши души различныя страсти. И подобно тому какъ въ нашемъ тл, говорятъ, существуетъ цлый рядъ различныхъ свойств между которыми то беретъ верхъ, которое соотвтствуетъ нашему тлосложенію: такъ и въ нашей душ, хотя ее и волнуютъ различныя движенія, все же одно должно остаться побдителемъ. Но не безъ того чтобы самыя слабыя не овладли бы случайно снова нами вслдствіе гибкости и подвижности нашей души, и въ свою очередь не произвели бы легкій натискъ. Благодаря этому, мы видимъ, что не только дти, которыя просто слдуютъ природ, часто плачутъ и смются отъ одного и того же: но даже никто изъ насъ не можетъ похвалиться, предпринимая по собственному желанію какое нибудь путешествіе, чтобы при разставаніи съ своей семьей и друзьями, у него не дрогнуло бы мужество, и если слезы и не вырвутся, то по крайне мр онъ съ печальнымъ и мрачнымъ лицомъ кладетъ ногу въ стремя. И какое бы яркое пламя не согрвало бы сердце двушки изъ хорошаго дома, все же ее только насильно можно оторвать отъ шеи матери, чтобы передать супругу, хотя и говоритъ этотъ веселый товарищъ:

Est ne no vis nuptis odio Venus? amie parentum

Frustrantur falsi s gaudia lacrymulis,

Ubertim thalami quasi intra limina fundunt?

Non, ita me divi, vera gemunt, inverint. ¹)

¹) Разв новобрачнымъ ненавистна Венера? Или омрачаютъ родительскую радость этими притворными слезами, пролитыми къ изобиліи почти при вход въ брачную комнату. Пусть отъ меня отвернутся боги, если он искренно жалуются! Катуллъ. 1, XVI, 15.

Поэтому ничуть не странно сожалть того мертвымъ, котораго живымъ мы не желали бы видть. Когда я браню своего слугу, я браню его отъ полнаго сердца: это настоящія, не притворныя проклятія: но разъ этотъ дымъ прошелъ, если онъ будетъ нуждаться во мн, я охотно помогу ему, я сейчасъ же переворачиваю страницу. Когда я зову его вруномъ, теленкомъ, я не намреваюсь оставить за нимъ разъ на всегда это прозвище, и отнюдь не располагаю отрепаться отъ нихъ, оттого, что черезъ минуту зову его честнымъ человкомъ. Ни одно качество не овладваетъ нами вполн и вседльно. Еслибы разговаривать съ самимъ собой посчиталось дломъ сумасшедшаго, можно было бы ежедневно и ежечасно слышать какъ я внутри себя и себя самаго браню: ‘Отстань нахалъ!’ и однако я не думаю, что это опредленіе меня самого.

Кто видя мое то равнодушное, то любовное отношеніе къ жен, считаетъ одно или другое притворнымъ, тотъ ни что иное какъ глупецъ. Неронъ прощаясь съ матерью, которую онъ посылалъ утопить, смутился же при этомъ, и почувствовалъ жалость и гнусность послдняго. Говорятъ, солнечный свтъ не льется постоянно, но посылаетъ безпрерывно и поминутно одно за другимъ все новые и новые лучи, такъ что мы не въ состояніи замтить между ними промежутки:

Largus enim liquid! fous luminis, aetherius sol

Inrigat assidue coelum candore recenti,

Suppediatque novo confestim lumine lumen. ¹)

¹) Конечно богатый источникъ свтовыхъ волнъ солнце заливаетъ небо все новымъ блескомъ, и тотчасъ же замняетъ лучи другими лучами. Лукрецій. V, 282.

Такъ и наша душа пускаетъ стрлы незамтнымъ и различнымъ образомъ.

Артабанъ невзначай засталъ своего племянника Ксеркса, и пожурилъ его за внезапное измненіе выраженія. Онъ былъ занятъ разсматриваніемъ необъятнаго количества своихъ войскъ, при переход черезъ Геллеспонтъ для завоеваній Греціи, сначала имъ овладлъ восторженный трепетъ при вид столькихъ тысячъ людей подчиненныхъ ему, и это озарило его лицо радостью и веселіемъ: а потомъ, вдругъ, въ туже минуту, когда ему пришло въ голову сколько жизней должны были исчезнуть въ теченіи цлаго столтія, его лобъ омрачился, и это тронуло его до слезъ. Мы неуклонно стремились отомстить за оскорбленіе, и побда доставила намъ большое удовольствіе: однако же мы плачемъ при этомъ. Мы не оттого плачемъ, ничего не измнилось: но наша душа смотритъ на предметъ другими глазами, и иначе представляетъ его себ, такъ какъ у всякой вещи нсколько сторонъ, и нсколько оттнковъ. Родство, старыя дружбы и знакомства овладваютъ нашимъ воображеніемъ и увлекаютъ его въ данный моментъ, сообразно своему состоянію: но абрисъ ихъ такъ неопредленъ, что мы его не можемъ уловить.

Nil adeo fieri celeri ratione videtur,

Quam si mens fieri proponit, et inclioat ipsa.

Ocius ergo animus, quam res se perciet ulla,

Ante oculos quorum in promptu natura videtur. ¹)

¹) Кажется ничего не длается съ боле быстрымъ соображеніемъ, чмъ если умъ задумаетъ сдлать, и самъ приступитъ. Слдовательно духъ быстре, чмъ вс вещи, которыя природа даетъ намъ возможность видть глазами. Лукрецій III, 163.

По этому то мы ошибаемся, желая сейчасъ же продолжать дло.

Когда Тимолеонъ оплакиваетъ убійство, которое онъ совершилъ по такому зрлому, великодушному размышленію, онъ не оплакиваетъ свободу, возвращенную его родин, онъ не оплакиваетъ тирана, но онъ оплакиваетъ брата. Одну часть своего долга онъ исполнилъ, предоставимъ ему исполнить другую.

ГЛАВА XXXVIII.
Объ уединеніи. ¹)

¹) См. книгу Циммермана: объ Уединеніи.

Оставимъ въ сторон длинное сравненіе между уединенной и дятельной жизнью: а что касается до прекраснаго изреченія, которымъ прикрывается честолюбіе и скупость, ‘что мы не рождены лично для себя, но для общества,’ {Это похвала кот. Луканъ (II 383) длаетъ Катону Утикскому: Nec sibi, aedtuti genitum ее credere mundo. Костъ.} смло сошлемся на тхъ, которые въ житейскомъ водоворот, и пусть они по совсти спросятъ себя, не ищутъ ли они наоборотъ скоре должностей, службы и всей этой мірской суеты, чтобы съ помощью общества извлечь свою личную выгоду. Неблаговидныя средства при помощи которыхъ достигаютъ этого въ нашемъ столтіи, достаточно указываютъ на то, что конецъ не стоитъ того. Отвтимъ честолюбію, что оно само вызываетъ въ насъ любовь къ уединенію: такъ какъ избгаетъ ли оно чего нибудь боле чмъ общества? ищетъ ли оно чего нибудь боле чмъ неограниченной свободы дйствій? Всюду есть возможность поступать хорошо или дурно. Однакожь если врно изреченіе Діаса, что ‘лучшая часть, самая большая,’ { . Діогенъ Лаірсъ. Жизнь Діаса. V, Леклеркъ.} или что говоритъ Эклезіастъ, что, ‘изъ тысячи нтъ ни одного хорошаго’:

Rari quippe boni: numro vix sunt, totidem quot

Thebarum portae, vel divitis ostia Nili, ²)

²) Потому что хорошіе люди рдки: число ихъ едва равнялось бы числу фивскихъ воротъ, или обилію устьевъ Нила. Ювеналъ XIII, 26.

зараза очень опасна въ толп. Нужно или подражать порочнымъ, или ненавидть ихъ: какъ одно, такъ и другое опасно, и походить на лихъ, потому что ихъ много, и ненавидть многихъ изъ лихъ, потому что они не похожи другъ на друга. {Сенека Epist. 7.} Купцы, которые отправляются въ море правы, обращая вниманіе на то, чтобы т, которые садятся на одинъ корабль не были бы развратниками, богохульниками злыми, считая такое общество злополучнымъ. Вслдствіе чего Діасъ забавно сказалъ тмъ, которымъ вмст съ нимъ пришлось перенести опасную сильную бурю, и которые призывали помощь боговъ: ‘Замолчите, пусть они не знаютъ что вы тутъ вмст со мной’. А вотъ и боле убдительный примръ, Альбукеркъ вице-король Индіи, замститель Эммануила короля португальскаго въ минуту бдственнаго положенія на мор, взялъ къ себ на плечи молодаго мальчика, единственно съ тою цлью, чтобы въ виду ихъ общей опасности его невинность служила бы ему порукой и ручательствомъ божественнаго покровительства и благодаря этому спастись. Не то чтобы мудрецъ не могъ всюду быть довольнымъ, даже и одинъ среди толпы дворца: но если нужно сдлать выборъ, онъ будетъ избгать одинъ видъ его, говоритъ онъ. Онъ вынесетъ это, если нужно, но разъ онъ находится тамъ, изберетъ послднее. Ему не кажется достаточнымъ, что онъ постарался самъ отстать отъ пороковъ, если ему нужно еще оспаривать чужіе. Шарондасъ наказывалъ, какъ дурныхъ тхъ людей, которые были изобличены въ посщеніи дурнаго общества. {Діодоръ Сицилійскій XII, 4.} Нтъ ничего боле необщительнаго и общительнаго чмъ человкъ: одинъ вслдствіе своихъ пороковъ, другой вслдствіе своей природы. И Антистенъ мн кажется не удовлетворилъ того, кто упрекалъ его въ томъ, что онъ бесдуетъ съ дурными людьми, говоря, ‘что врачи живутъ же среди своихъ больныхъ’. {Діогенъ Лаэрсъ. Жизнь Ангистена.} Такъ какъ если они и приносятъ пользу здоровью больныхъ, то портятъ свое собственное, черезъ зараженіе, благодаря постоянному виду и постоянному сношеніями съ болзнями.

Конецъ же по моему все одинъ, живемъ лишь независиме и съ большими удобствами: но не всегда только хорошо ищутъ путь къ этому. Часто думаютъ, что удалились отъ длъ, ихъ же лишь замнили другими, почти не мене мученій управлять семьей, чмъ цлымъ государствомъ. Что бы не мшало душ, это отражается повсюду: и оттого, что домашнія занятія мене важны, он не мене тягостны. Боле того, хотя мы и освободились отъ двора и условности, мы не освободились отъ главныхъ мученій нашей жизни:

Ratio et prudentia curas,

Non locus effusi late maris arbiter, aufert: ¹)

¹) Прогоняетъ заботы умъ и благоразуміе, не мста, откуда раскрывается видъ на широкое море. Горацій Epist. I, II 23.

честолюбіе, скупость, нершительность, страхъ, и вожделнія не покидаютъ насъ, оттого что измнилась мстность,

Et Post equitem sedet atra cura, ¹)

¹) Le chagrin monte en croupe et galope avec nous. Hor. Од. III 1, 40.

он даже часто сопутствуютъ намъ въ монастыри и философскія школы: ни пустыни, ни пещеры, ни власяница и посты, не освобождаютъ насъ отъ нихъ:

Haeret lateri lethalis arundo. ¹)

¹) Смертельная стрла остается скрытой. Виргил. Энеид. IV, 78.

Однажды передали Сократу, что нкто ничуть не исправился отъ путешествія: ‘Понятно, сказалъ онъ, онъ увезъ себя самаго съ собой’ {Сенека Epist. 104.}

Quid terras alio calentes

Sole mutamus? Patriae quia exsul

Se quoque fugit? ¹)

¹) Почему переселяемся мы въ земля, согрваемыя другимъ солнцемъ? Удалившійся изъ отечества бжитъ ли отъ себя самого? Гop. Од. II, 16 178.

Если сперва не освободить и душу отъ гнета, который ее давитъ, перемна еще боле обременитъ ее: подобно тому, какъ на корабл грузъ не такъ мшаетъ, разъ онъ прикрпленъ. Вы длаете боле зла нежели добра больному, заставляя измнить мстность: боль усиливается, если разбередить ее, подобно кольямъ, которые укрпляются сильне, и входятъ глубже, если ихъ шатать и раскачивать. Поэтому не достаточно удалиться изъ общества, не достаточно перемнить мсто: нужно подавить грубыя наклонности, которыя находятся въ насъ, нужно удалить себя самого, и овладть самимъ собой,

Rupi iam vincula, dicas:

Nam luctata canis nodum arripit: attamen illi,

Qum fugit, а collo trahitur pars longa catenae. ¹)

¹) Ты скажешь я уже разорвалъ цпи: потому что и собака посл борьбы разрываетъ узы, однакожъ когда бжитъ влачитъ на ше большую часть оковъ. Персе. Сат., V 158.

Мы съ собой уносимъ свои оковы. Это не полная свобода, мы еще обращаемъ взоры, на то, что только что покинули, наше воображеніе полно имъ:

Nisi purgatum est pectus, quae praelia nobis

Atque periculo tunc ingratis insinuandum?

Quantae conscindunt hominem cuppedinis aeres

Sollicitum curae? quantique pcrinde timores?

Quidve superbia, spurcitia acpetulantia, quantas

Efficiunt clades? quid luxus, desidiesque? ¹)

¹) Если душа по чиста, какія сраженія и опасности проникаютъ тогда къ намъ? Какія заботы поглощаютъ человка взволнованнаго, благодаря пылкимъ страстнымъ желаніямъ равно какія и страхи? Или какія бдствія не причиняютъ гордость, необузданность, развратъ, роскошь и праздность? Лукрецій V, 44.—

Наша болзнь находится въ душ: она же не можетъ уйти отъ самой себя, {Все наше несчастіе происходитъ оттого, что мы не можемъ быть одни, отсюда игра, роскошь, расточительность, вино, женщины, невжество, злословіе, зависть, забвеніе о самомъ себ и о Бог. ла-Брюэръ.}

In culpa est aminus, qui se non effugit unquam. ¹)

¹) Горац. Epist. 7, 14, 18.

потому нужно чтобы она вникла и углубилась въ себя самою: это настоящее уединеніе, и которымъ можно пользозоваться среди городовъ и двора королей, но пользоваться имъ удобне отдльно. А такъ какъ мы намреваемся жить одни, и обходиться безъ общества, сдлаемъ такъ, чтобы наше довольство зависло отъ насъ самихъ, откинемъ все, то, что привязываетъ насъ къ другому, побдимъ себя настолько чтобы быть въ состояніи сознательно жить одному и жить съ удовольствіемъ.

Стилипонъ спасся при пожар роднаго города, гд онъ потерялъ жену, дтей и имущество, Деметрій Полиоркетъ увидя, что во время такого страшнаго бдствія его родины, его лицо ничуть не носило слдовъ испуга, спросилъ не понесъ ли онъ какихъ нибудь потерь, на что тотъ отвтилъ: ‘что нтъ, и что благодаря Богу онъ не потерялъ ничего своего’. {Сенека Epist. Ер. 7.} Это самое забавнымъ образомъ выразилъ философъ Антистенъ, ‘что человкъ долженъ запастись тмъ, что могло бы плавать на поверхности воды, и вмст съ нимъ вплавь спастись отъ крушенія’. {Діогенъ Лаэрсъ. VI, 6.} Конечно разумный человкъ ничего не потерялъ, если онъ иметъ самого себя. Когда городъ Нолль былъ разрушенъ варварами. Павлиній его епископъ лишившись при этомъ всего, и сдлавшись плнникомъ, такъ взывалъ къ Богу: ‘Господи помоги мн не ощутить эту потерю, такъ какъ Ты зпасшь, они еще ничего не тронули изъ того, что мое’. {Св. Августинъ de Civit. Dei. I, 10.} Богатства, которыя длали его богатымъ, и блага, которыя длали его добрымъ, были еще цлы. Вотъ что значитъ хорошо выбирать сокровища, которыя могутъ быть сбережены отъ превратностей, и прятать ихъ въ такое мсто, куда никто не ходитъ, и которое мы одни можемъ выдать. Нужно имть жену, дтей, и въ особенности здоровье, кто можетъ, но не привязываться къ нимъ настолько, чтобы отъ этого зависло наше счастье. Нужно оставить хоть уголокъ въ свое полное, неотъемлемое владніе, гд бы мы могли расположиться совершенно на свобод, и которое служило бы намъ главнымъубжищемъ и уединеніемъ. Здсь то должна происходить наша обыкновенная бесда съ самимъ собой, и настолько частная, чтобы никакое неподходящее вмшательство и сообщеніе не могло имть туда входъ: разсуждать и шутить тамъ безъ жены и дтей, безъ имущества, безъ слугъ и безъ штата: для того, чтобы когда намъ случится ихъ лишиться, намъ было бы не ново обойтись безъ нихъ. У нашей души ни одинъ изгибъ, она можетъ проводить время сама съ собой, у нее есть съ чмъ нападать и защищаться, что дать, и что получать. Не будемъ бояться среди этого уединенія коснть отъ скучной праздности:

In soils sis tibi turba locis ¹)

¹) Dans la solitude, sois le monde pour toi-mme. Tibu. 13.

Добродтель довольствуется собой, безъ словъ, безъ руководства, не думая о впечатлніи. Между обычными нашими поступками, на тысячу нтъ ни одного, который бы насъ близко косался. Вотъ этотъ, который, ты видишь, въ бшенств и вн себя карабкается вверхъ по развалинамъ этой стны, подвергаясь столькимъ выстрламъ, а этотъ другой весь израненный, окоченлый, и блдный отъ голода, ршившійся скоре погибнуть, нежели открыть ему дверь, думаешь ли ты, что они тутъ ради себя? ради того, котораго они быть можетъ никогда не видали, и который ничуть не безпокоится тмъ, что они длаютъ, предаваясь въ это же время праздности и наслажденіямъ. А третій весь въ грязи, въ мокрот, и гною, котораго ты видишь въ полночь выходящаго изъ школы, неужели ты думаешь, онъ ищетъ среди книгъ, то, что можетъ сдлать его лучше, разумне и доставитъ удовлетвореніе? Объ этомъ нтъ и помину: онъ или умретъ тамъ, или передастъ потомству какой былъ размръ стиховъ Плавта, и настоящую орфографію какого нибудь латинскаго слова. Кто на промняетъ охотно здоровье, спокойствіе и жизнь, на извстность, на славу, самую ненужную, пустую и фальшивую монету, которая только у насъ въ обращеніи? Съ насъ не довольно было бояться собственной смерти, насъ заботитъ еще смерть нашихъ женъ, дтей и слугъ: не достаточно было хлопотать о собственныхъ длахъ, будемъ мучиться и ломать голову по поводу длъ нашихъ сосдей и друзей.

Vah! quemquamne hominem in aninum instituere, aut

Parare quod sit carius, quam ipse est sibi ¹).

¹) Какъ! неужели какой нибудь человкъ ршится или намренъ дорожить чмъ нибудь боле самаго себя? Теренцій. Adelph. дйствіе I, сц. I, ст. 13.

Уединеніе, мн кажется, боле пригодно и боле удовлетворяетъ тхъ, которые по примру алеса послужи ли міру въ свои дятельные цвтущіе годы. Довольно жить для другихъ, будемъ жить для себя, по крайней мр остатокъ жизни: наши мысли и наши намренія должны имть въ виду лишь насъ и наше удовольствіе. Это не легкая задача съ безопасностью длать отступленіе: это и такъ трудно, безъ того, чтобы примшивать сюда какія нибудь постороннія дла. Разъ Господь Богъ даетъ намъ возможность располагать своимъ переселеніемъ, будемъ къ нему готовиться, удалимся, заране простимся съ обществомъ, освободимся отъ тхъ жестокихъ оковъ, которыя привязываютъ насъ къ другому мсту, и отдаляютъ насъ отъ самихъ себя.

Нужно разорвать эти столь могучія обязательства, и по моему, можно любить и другое, но прилпляться лишь къ самому себ, т. е. остальное можетъ оставаться, но не настолько связано и прикрплено къ намъ, чтобы его нельзя было оторвать не содравъ съ насъ кожу, и не вырвавъ вмст съ тмъ частицу насъ самихъ. Самая великая вещь въ мір умть принадлежать самому себ. Пора разорвать связи съ обществомъ, разъ мы не можемъ ему ничего дать: а кто не можетъ одолжить, тотъ пускай не беретъ въ займы. Наши силы слабютъ: возьмемъ ихъ назадъ, и сплотимъ внутри себя. Кто можетъ порвать и освободить себя отъ обязанностей относительно друзей и общества, пусть сдлаетъ это. Въ этомъ паденіи, которое длаетъ его безполезнымъ, тягостнымъ и скучнымъ для другихъ, онъ долженъ остерегаться, стать въ тягость себ самому, безполезнымъ и скучнымъ для себя. Пускай онъ льститъ, ласкаетъ себя, и въ особенности владетъ собой, уважая и страшась своего разума и совсти, настолько, чтобы онъ не могъ безъ стыда сдлать въ ихъ присутствіи промахъ. Rarum est enim, ut satis se quis que Vereatur {Потому что рдко чтобы уважали самихъ себя, Квинтиліанъ X, 7.}. Сократъ говоритъ {Стобой Пропов., 41.}, что молодые должны учиться, взрослые пріучаться правильно поступать, старики удалиться отъ всхъ гражданскихъ и военныхъ длъ, живя на свобод, безъ обязательныхъ занятій. Одни характеры способне другихъ воспользоваться этими совтами уйти на покой. Т. пониманіе которыхъ вяло и медленно, а привязанности и воля чутка, и которую не легко подчинить и принудить къ чему нибудь, къ которымъ принадлежу и я, какъ благодаря естественнымъ свойствамъ, такъ и размышленію, скоре послдуютъ этому совту, нежели дятельныя и занятыя умы, которые все обнимаютъ, и за все берутся, ко всему пристращаются, всюду появляются, вызываются на все и подчиняются при всякомъ случа. Нужно пользоваться этими неожиданными, независящими отъ насъ удобствами, по столько, по сколько он намъ пріятны, но не длать изъ этого наше главное основаніе. Да не въ нихъ оно и заключается: ни природа, ни разумъ не допускаютъ этого. Зачмъ подчинимъ мы наше довольство могуществу другаго, вопреки ея законамъ? Кром того, предварять превратности судьбы, лишать себя удобствъ, которыя намъ доступны, какъ то длали многіе изъ благочестія, а нкоторые философы вслдствіе размышленія, прислуживать себ самъ, спать на твердомъ, выкалывать себ, глаза, бросать свои богатства въ рку, искать страданія, одни, чтобы, благодаря мученіямъ въ этой жизни, пріобрсти блаженство въ будущей, другіе усвшіеся на самую нисшую ступень, для того чтобы предохранить себя отъ новаго паденія, все это проявленіе добродтели, доведенной до крайности. Боле сильные, твердые характеры, даже свое убжище длаютъ славнымъ и образцовымъ:

Tuta et parvula laudo

Quam res deficiunt, satis inter villa fortis:

Verum, ubi quid melius contingit et unctius, idem

Hos sapere, et solos aio bene visere, quorum

Conspicitur nitidis fundata pecunia villis ^l):

^l) Я доволенъ малымъ и незначительнымъ, когда денегъ недостаетъ, я съ достаточною твердостью презираю это: но когда выпадаетъ на долю лучшее и боле роскошное, я утверждаю т мудрые я одни умютъ хорошо жить, деньги которыхъ замтили были помщены въ тучныя земли. Горац. Epist., I, 15, 25.

Мн достаточно дла и не заходя такъ далеко. Съ меня довольно въ минуту благосклонности судьбы, готовится къ ея немилости, и представлять себ будущее бдствіе насколько хватаетъ моего воображенія, въ то время, когда я нахожусь въ довольств: подобно тому, какъ мы пріучаемся къ турнирамъ и состязаніямъ на копьяхъ, и подражаемъ войн въ мирное время. Я не считаю философа Арцезилая хуже, оттого что онъ употребляетъ золотую и серебрянную посуду, если средства позволяли это {Діогенъ Лаэрсъ, IV, 58.}, и цню его еще боле, за то, что онъ съ большею умренностью и съ большею щедростью пользовался ими, чмъ если бы онъ отъ нихъ совсмъ отказался. Я вижу до какихъ предловъ можетъ доходить естественная нищета, и обративъ вниманіе на нищаго у моей двери, который часто веселе и здорове меня, я ставлю себя на его мсто, я пытаюсь настроить свою душу на его ладъ. И пробгая такимъ образомъ мысленно другіе примры, хотя я и думаю, что за мной по пятамъ слдуетъ смерть, бдность, презрніе и болзнь, я легко ршаюсь не пугаться того, что другой меньшій меня принимаетъ съ такимъ терпніемъ. И не хочу врить, что нисшій разумъ можетъ боле живаго, или же что размышленіе не можетъ быть дйствительне привычки. И зная насколько эти побочныя удобства непрочны, среди полнаго наслажденія, я не перестаю молить Бога исполнить мою главную просьбу дать мн довольство самимъ собой и тми благами, которыми я могу распоряжаться. Я вижу здоровыхъ юношей, которые тмъ не мене хранятъ у себя въ сундукахъ изрядное количество пилюль, на тотъ случай, если ихъ будетъ безпокоить насморкъ, котораго они оттого меньше бояться, что средство у нихъ въ рукахъ. Такъ поступать и нужно, кром того, если вы подвержены какой нибудь боле серьезной болзни, нужно запастись лкарствами, которыя облегчаютъ и утоляютъ боль.

Занятіе, которое нужно выбрать для подобной жизни не должно быть ни скучнымъ, ни труднымъ, въ противномъ случа напрасно будемъ уврять, что пришли искать здсь отдыха. Это зависитъ отъ личнаго вкуса каждаго. Мой вкусъ не мирится съ хозяйствомъ. Т же которые его любятъ, должны съ умренностью предаваться ему:

Conentur sibi res, non se submittere rebus ¹).

¹) Пусть предметы теб служатъ, а не ты подчиняйся предметамъ. Горац., Epist. I, 1, 19.

Иначе занятіе скотнымъ дворомъ длается занятіемъ рабскимъ, какъ говорить Саллюстій. {Катил. 2. 4.} Нкоторыя отрасли хозяйства можно боле извинить, какъ напримръ садоводство, которое Ксенофонтъ приписываетъ Киру: {Ксенофонтъ. Экономика IV, 20.} и можно найти середину между низкими и презрнными заботами, помимо напряженія и безпокойствъ, которыя замтны въ людяхъ, вполн предавшихся имъ, и крайнею, глубокою безпечностью оставлять все на произволъ судьбы, которая замтна въ другихъ,

Democriti pecus edit agellos

Cultaque, dum peregre est animus sine corpore velox ¹).

¹) Стадо истребляло поля и нивы Демократа, между тмъ какъ живой его духъ странствовалъ безъ тла. Горац. Epist., I, 12, 12.

Но послушаемъ совтъ, который даетъ молодой Плиній Корнелію Руффію {Не Корнелію Руфію, а Коминію Руфію. Плиній: Epist., I, 3.} своему другу, насчетъ уединенія: ‘Я теб совтую предоставитъ твоимъ людямъ низкія и презрнныя заботы о хозяйств въ томъ богатомъ, плодородномъ помсть, гд ты находится, и предаться изученію наукъ, чтобы почерпнуть оттуда нчто, что будетъ совсмъ твоимъ. Онъ разуметъ здсь славу: одного воззрнія съ Цицерономъ, который говоритъ, что желаетъ употребить свое уединеніе и время на занятіе общественными длами, для пріобртеніе безсмертной жизни {Цицеронъ Ораторъ, г. 43.}.

Usque adeone

Scire tuum nihil est, nisi te scire hoc, sciat alter ¹)?

¹) Неужели твое знаніе ничто, если кром тебя никто объ немъ не знаетъ? Персе. Сат., I, 23.

Кажется вполн благоразумнымъ быть дальновиднымъ, разъ говорятъ о томъ, чтобы удалиться изъ міра. Эти же длаютъ это только на половину, они хорошо обставляютъ свое дло для того времени, когда ихъ не будетъ: но между тмъ желаютъ пользоваться плодами своихъ трудовъ еще на этомъ свт, по смшному противорчію.

Воображеніе тхъ, которые ищутъ уединенія изъ благочестія несравненно боле соотвтствуетъ ему, такъ какъ храбрость свою они черпаютъ изъ увренности въ божественныя общанія будущей жизни. Они представляютъ себ Бога безконечнаго по благости и могуществу душа можетъ здсь вполн свободно удовлетворять вс свои стремленія: страданія, печаль имъ полезны, разъ он служатъ для пріобртенія здоровья и вчнаго блаженства. Смерть желанна, какъ переходъ къ такому совершенному состоянію. Строгость ихъ правилъ немедленно сглаживается привычкой, а чувственныя желанія усыплены и побждены оставаясь безъ удовлетворенія, такъ какъ ничто ихъ такъ не поддерживаетъ, какъ проявленіе исполненіе послднихъ. Одна увренность въ другой жизни счастливо безсмертной достаточно заслуживаетъ того, чтобы мы отказались отъ удобствъ и сладостей этой. А чья душа на самомъ дл и неизмнно можетъ воспламеняться этой живой врой и надеждой, тотъ и въ уединеніи готовитъ себ пріятную жизнь, полную наслажденій, и которая далеко оставляетъ за собой вс другія. И такъ, меня не удовлетворяютъ ни цль, ни средства въ этомъ совт {Совтъ Плинія Руфію. Костъ.}: мы постоянно попадаемъ изъ огня да въ полымя. Занятіе наукой также тяжело, какъ и всякое другое, и настолько же пагубно для здоровья, что должно боле всего приниматься во вниманіе: и поэтому нельзя убаюкивать себя тмъ удовольствіемъ, которое въ немъ находимъ, это же самое удовольствіе губитъ скопидома, скупаго, честолюбца и сластолюбца. Довольно учатъ насъ мудрецы остерегаться измны нашихъ желаній, и длать различіе между настоящими цльными удовольствіями, и радостями смшанными и перемшанными съ горемъ. Такъ какъ большая часть удовольствій, говорятъ они, ласкаютъ и льстятъ намъ, для того лишь, чтобы насъ же задушить, какъ длали воришки названные Египтянами Phillistas: если бы головная боль наступала до опьяненія, мы остерегались бы слишкомъ много пить, но наслажденіе, чтобы обмануть насъ, идетъ впереди, и скрываетъ отъ насъ свою свиту. Книги интересны, но если отъ общенія съ ними, мы теряемъ наконецъ веселость и здоровье, нашелъ лучшее достояніе, бросимъ ихъ, я принадлежу къ тмъ, которые думаютъ что плоды ихъ не могутъ сравняться съ этой потерей. Какъ люди, которые давно ощущаютъ слабость вслдствіе какого нибудь нездоровья, подъ конецъ отдаютъ себя въ полное распоряженіе медицины, и просятъ указать имъ извстныя искусственныя правила жизни, съ тмъ, чтобы никогда не переступать ихъ: также точно и тотъ, кто удаляется, соскучившись и пресытившись общественной жизнью, долженъ сообразовать свою жизнь съ правилами разума, расположить и направить ее, руководясь размышленіемъ и разсужденіемъ. Онъ долженъ распрощаться со всякимъ трудомъ, какой бы онъ ни былъ, и вообще избгать страстей, которыя мшаютъ безмятежности тла и души, и ‘избрать путь, который боле соотвтствуетъ его характеру.’

Unusquisque sua moverit ire via ¹).

¹) Проперцій, II, 25, 88.

Во время занятій, въ хозяйств, на охот, и при всякомъ другомъ упражненіи, нужно стараться извлечь какъ можно боле удовольствія, но остерегаться зайти дале, гд къ этому начинаютъ примшиваться заботы. Нужно оставить лишь настолько труда и занятій, насколько это необходимо для упражненій, и для предохраненія себя отъ тхъ неудобствъ, которыя влечетъ за собой другая крайность, пустая праздность и безпечность. Есть науки трудныя и безплодныя и измышленныя для толпы, ихъ нужно предоставить тмъ, которые служатъ міру. Я лично люблю только легкія и забавныя книги, которыя меня веселятъ, или же такія, которыя утшаютъ и даютъ совтъ какъ жить, и какъ умирать:

Taciturn silvas inter reptare salubres,

Curantem, quidquid dignum sapicnte bonoque est ¹).

¹) Тихо проходя по здоровымъ лсамъ, занятый тмъ, что достойно мудраго и добродтельнаго человка. Горац., Epist., I, 4.

Боле мудрые люди, обладая сильной и твердой душой, могутъ создать себ полный духовный покой. Но такъ какъ моя очень обыкновенна, то я долженъ стараться поддержать себя физическими удобствами, и такъ какъ года отняли у меня т, которыя мн были боле по душ, я направляю и возбуждаю свои желанія къ тмъ, которыя боле подходятъ къ этому возрасту. Нужно крпко цпляться за т удовольствія жизни, которыя наши годы вырываютъ одни за другими у насъ изъ рукъ:

Carpamus dulcia nostrum est

Quod Vivis: cinis et manes, et fabula fies. ¹)

¹) Будемъ наслаждаться удовольствіями: потому что ими ты живешь: ты обратится въ пепелъ, тнь, звукъ. Персе. Сат. V, 151.

Что же касается до цли, которую Плиній и Цицеронъ предполагаютъ намъ имть въ виду, а именно славу, это далеко не въ моихъ расчетахъ. Всего мене подходитъ къ уединенію честолюбіе: слава и покой дв вещи, которыя не могутъ жить подъ одной кровлей. Какъ я вижу, лишь ноги и руки у этихъ людей вдали отъ толпы, ихъ душа, ихъ намренія боле чмъ когда либо тамъ:

Tun, vetule, auriculis alienis colligis escas? ¹)

¹) Тогда старикъ зачмъ собираешь ты приманки для чужихъ ушей? Персе., Сатир. I, 22.

Они только отошли, чтобы тмъ легче прыгнутъ, и благодаря сильному движенію глубже врзаться въ толпу. Хотите ли вы видть какъ они простыми путями добиваются цли? Для противовса укажемъ на мннія двухъ философовъ {Эпикуръ и Сенека. Смотри насчетъ этого самаго Сенеку (Epist. 21), который приводитъ мсто изъ письма Эпикура къ Ідоменею, непохожаго на то, которое сохранилъ намъ Діогенъ Лаэрсъ. V Леклеркъ.} и изъ двухъ различныхъ сектъ, одинъ изъ нихъ пишетъ Ідоменею, другой Люцинію своимъ друзьямъ, для того чтобы заставивъ ихъ отказаться отъ государственныхъ длъ и почестей, привлечь къ уединенію. До сихъ поръ, говорятъ они, вы ‘жили плавая и носясь по волнамъ, придите умереть въ гавань. Всю свою жизнь вы отдали свту, предоставьте это тни. Невозможно оставить занятія, если не отказаться отъ ихъ плодовъ. перестаньте гоняться за извстностью и славой, если васъ слишкомъ будетъ освщать свтъ вашихъ прошлыхъ поступковъ, я если онъ послдуетъ за вами даже въ ваше убжище, это будетъ опасно. Откажитесь со всми прочими удовольствіями и отъ того, которое вытекаетъ изъ чужаго одобренія: а что касается до вашего знанія и вашихъ способностей не безпокойтесь, он не будутъ безплодны, если вы сами станете лучше. {Сенека, Epist., 7.} Вспомните того, который, когда у него спросили почему онъ давалъ себ столько груда въ искусств, которое могло стать извстнымъ лишь немногимъ людямъ, отвтилъ: съ меня довольно малаго, съ меня довольно одного, съ меня довольно и ни одного. Онъ говоритъ правду. Вы и одинъ товарищъ составляете одинъ для другого вполн достаточный театръ, или даже вы сами для себя самихъ себя: пускай цлый народъ будетъ для васъ въ одномъ человк, и въ одномъ человк весь народъ. Это жалкое честолюбіе желать прославиться праздностью и тмъ, что вы скрылись: нужно длать какъ животныя, которыя замтаютъ слдъ, при вход въ свое логовище {Сенека Epist., 68.}. Вы уже не должны стремиться знать, что свтъ говоритъ про васъ, но что вы должны говорить съ самимъ собой. Уйдите въ самого себя, но приготовьтесь сначала, встртить себя: било бы безуміемъ положитьcя на самого себя, если вы не умете руководить собой {Id., 26.}. Есть возможность гршить въ уединеніи какъ и въ обществ, пока вы не стали такимъ, передъ кмъ вы не смли дрогнуть, и пока вы будете чувствовать стыдъ и уваженіе передъ самимъ собой, obversentur species honestae animo, {Направляйте умъ на благородные предметы. Циц. Tuscul. quaest. II, 22,} представляйте себ всегда мысленно Катона, Фокіона и Аристида, въ присутствіи которыхъ даже глупцы скрыли бы свои ошибки, и сдлайте ихъ повренными всхъ своихъ намреній. Если он ослабютъ, уваженіе къ нимъ снова возбудятъ ихъ, они васъ удержатъ на этомъ пути, довольствоваться самимъ собой, заимствовать только у себя, останавливать и укрплять свою душу извстными, немногими размышленіями, которыя ей могли бы нравиться, и понявъ и уразумвъ настоящіе блага, которыми наслаждаются по мр того, какъ ихъ разумютъ, довольствуясь ими, безъ желанія продлить жизнь или имя.’ Вотъ совтъ настоящей, наивной философіи, философіи не тщеславной и пустословной, какъ первыхъ двухъ {Плинія Младшаго и Цицерона.}.

‘Пантеонъ Литературы’, No 6, 1891

Мишель де-Монтэнь. Опыты, съ біогр. автора.

Мишель де-Монтэнь.

І.

II.

III.

IV.

АВТОРЪ ЧИТАТЕЛЮ.

ОПЫТЫ Мишеля де-Монтэнь.

КНИГА ПЕРВАЯ.

ГЛАВА I. Разными путями достигаютъ той-же цли.

ГЛАВА II.О грусти 1).

ГЛАВА III.Наши привязанности уносятся далеко отъ насъ.

ГЛАВА IV.Намъ душа переноситъ свои страсти на ложные предметы, когда истинныхъ ей недостаетъ.

ГЛАВА V.Долженъ-ли начальникъ осажденнаго города выходить для переговоровъ.

ГЛАВА VI.Часъ переговоровъ опасенъ.

ГЛАВА VII.Что намреніе произноситъ приговоръ надъ нашими дйствіями.

ГЛАВА VIII.О праздности.

ГЛАВА IX.О лжецахъ.

ГЛАВА X.О скорой или медленной рчи.

ГЛАВА XI.О предсказаніяхъ.

ГЛАВА XII.О постоянств.

ГЛАВА XIII.Церемоніи при свиданіи королей.

ГЛАВА XIV 1).Наказывается упорство въ крпости безъ причины.

ГЛАВА XV.О наказаніи за трусость.

ГЛАВА XVI.Черта нкоторыхъ пословъ.

ГЛАВА XVII.О страх.

ГЛАВА XVIII.О нашемъ счасть нужно судить только посл нашей смерти. 1)

ГЛАВА XIX.Что философствовать значитъ учиться умирать.

ГЛАВА XX.О сил воображенія.

ГЛАВА XXI.Что польза для одного, то вредъ для другаго.

ГЛАВА XXII.Объ обыча, и о томъ, чтобы не измнять легкомысленно разъ принятый законъ.

ГЛАВА XXIII.Различныя событія того же рода.

ГЛАВА XXIV.О педантизм.

ГЛАВА XXV.О воспитаніи дтей 1).

ГЛАВА XXVI.Это безуміе воображать, что разумъ можетъ судить о томъ, что истинно и ложно.

ГЛАВА XXVII.О дружб 1).

ГЛАВА XXVIII.Объ умренности.

ГЛАВА XXIX.О людодахъ.

ГЛАВА XXXI.Что нужно осмотрительно судить о божественныхъ постановленіяхъ.

ГЛАВА XXXII.О томъ чтобы избгать наслажденій хотя бы цною жизни.

ГЛАВА XXXIII. Судьба 1) часто замняетъ разумъ.

ГЛАВА XXXIV. Объ одномъ недостатк нашего государственнаго устройства.

ГЛАВА XXXV. Объ обыча одваться.

ГЛАВА XXXVI. О молодомъ Катон.

ГЛАВА XXXVII. О томъ какъ мы смемся и плачемъ по поводу того же самаго.

ГЛАВА XXXVIII. Объ уединеніи. 1)

Читайте также: