Харон или Наблюдатели, Лукиан, Год: 1909 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 15 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

ЛУКІАНЪ

ИЗБРАННЫЯ СОЧИНЕНІЯ

Перевелъ съ греческаго Н. Д. Чечулинъ

С. ПЕТЕРБУРГЪ
Тип. Главн. Управл. Удл., Моховая, 40
1909.

Харонъ или Наблюдатели.

Гермесъ.— Харонъ, — Крезъ.— Солонъ.

Гермесъ. Что ты смешься, Харонъ? Да и какъ это ты, оставивъ свой перевозъ, выбрался въ наши страны? Не очень то для тебя обычно выходить сюда…

Харонъ. Захотлось мн, Гермесъ, взглянуть: что такое есть на земл, и что люди тамъ длаютъ. или что они тамъ теряютъ, что вс вздыхаютъ, сходя къ намъ,— вдь безъ слезъ никто со мной не перехалъ! Вотъ и отпросился у Аида и я, какъ, знаешь, молодой ессаліецъ, чтобы мн на одинъ денекъ оставить перевозъ, и вышелъ на свтъ божій… И какъ это кстати я съ тобой встртился: надюсь, ты прогуляешься со мной, проведешь меня я покажешь — ты, вдь, все знаешь…

Герм. Ой, недосугъ мн. братецъ! Иду я къ Зевсу по одному длу, очень важному… А онъ вдь горячъ и я боюсь, какъ бы за промедленіе то онъ меня и совсмъ съ тобой не оставилъ, загнавъ меня въ преисподнюю, либо не швырнулъ бы меня, какъ сдлалъ разъ съ Гефестомъ, схвативъ за ногу, съ небеснаго порога, такъ что и надо мной будутъ смяться, когда я стану, прихрамывая, разносить вино…

Хар. Такъ ты меня бросишь одного блуждать по земл, это другъ то, спутникъ и товарищъ?!… Не грхъ бы теб хоть то припомнить, сынъ Майи, что никогда я не заставлялъ тебя ни воду отливать, ни сторожить, а храплъ ты себ, развалившись на палуб — съ твоей то силищей!— либо, когда попадался разговорчивый мертвецъ, болталъ съ нимъ всю дорогу, а я, старикъ, одинъ обоими веслами работалъ!… Ну, пожалуйста, милый Гермесъ, не оставляй ты меня, покажи ты мн все на земл, чтобъ уйти мн — дйствительно видвши… Если ты меня покинешь — я вдь буду ровно слпой — какъ они во тьм путаются и поскальзываются, такъ и и безъ тебя ничего не увижу на земл… Ужъ сдлай милость, Килленецъ, никогда ея не забуду…

Гер. Будетъ мн за это тропка! Чувствую — не обойдется намъ это осматриваніе всего безъ потасовки!.. Но ужъ пойдемъ! Коли пріятель заставляетъ — чего не сдлаешь! Но все и хорошенько теб осмотрть положительно, братецъ, невозможно! Это дло нсколькихъ лтъ! А мн вдь потомъ нужно будетъ сбгать отъ Зевса на народное собраніе, теб же помшаетъ долго возиться съ этимъ работа смерти, и царство Плутона пострадаетъ, если ты долго не станешь перевозить мертвыхъ, да и Эакъ то, вашъ таможенникъ, разсердится, коли долго не получить своихъ оболовъ… Поэтому надо такъ устроить, чтобы ты видлъ хоть главное.

Хар. Самъ ужъ ты. Гермесъ, обдумай, какъ лучше. Я ничего о земныхъ длахъ не знаю, я здсь чужой…

Герм. Перво-на-перво, Харонъ, надо намъ какое нибудь возвышенное мсто, чтобы оттуда теб все и осматривать… Если бы можно было теб идти на небо, лучше бы не надо: съ той высоты ты бы отлично все видлъ. Но такъ какъ теб не подобаетъ идти въ чертоги Зевса, потому что ты постоянно съ мертвыми тлами, то намъ надо высмотрть какую нибудь высокую гору.

Хар. Ты, Гермесъ, знаешь, что я всегда вамъ говорю, когда мы вмст демъ въ лодк. Какъ только втеръ хватитъ въ парусъ посильне и подымется волненіе, вы вс сейчасъ, по неопытности, заговорите: тотъ — убрать парусъ, тотъ немного поотдать, тотъ идти по втру… А я вамъ велю сидть смирно — самъ я знаю, что нужно Такъ и ты теперь — длай, какъ но твоему, лучше, теперь ты правишь… А я, какъ и слдуетъ пассажиру, буду сидть смирно, во всемъ на тебя полагаясь.

Герм. Правильно ты говоришь. Такъ я самъ буду знать, что длать, и выберу подходящее мсто… Вотъ, не годится ли Кавказъ!.. Или Парнасъ, онъ повыше… Или вотъ Олимпъ? онъ выше обоихъ… При взгляд на Олимпъ нчто хорошенькое пришло мн въ голову… только надо будетъ и теб повозиться и похлопотать…

Хар. Приказывай,— я сдлаю все. что могу.

Герм. Гомеръ говоритъ, что сыновья Алоея — ихъ было тоже двое — еще въ дтств задумали выкопать какъ нибудь Оссу съ ея основаній и положить её на Олимпъ, а на нее — Пеліонъ, надясь, что получится лстница, по которой можно будетъ взойти на небо. Эти два парня были потомъ наказаны — очень ужъ были они наглы. А намъ — вдь мы хотимъ сдлать это не въ обиду богамъ — почему бы не устроить такъ же, а наваливъ горы одна на другую, мы получимъ отличное мсто для наблюденій?

Хар. А мы сможемъ, Гермесъ, вдвоемъ то выворотить и поднять Оссу или Пеліонъ?

Герм. Да почему же нтъ, Харонъ?! Неужели ты думаешь, что мы, боги-властители, хуже тхъ людишекъ?!

Хар. Нтъ, но мн кажется, что все это дло неслыханное и невроятное…

Герм. Да. что ты?! Какой же ты, Харонъ, странный и необразованный человкъ! Нашъ милйшій Гомеръ двумя стихами сразу сдлалъ намъ небо доступнымъ, легохонько нагромоздивъ горы… И я удивляюсь, что это кажется теб, чмъ то невозможнымъ, когда ты, конечно, знаешь Атласа, который одинъ все небо держитъ, со всми нами… Да вдь слыхалъ же ты и о братц моемъ, Геракл. какъ онъ однажды смнилъ Атласа и на нкоторое время избавилъ его отъ бремени, подставивъ подъ его ношу собственную спину.

Хар. Слыхать то слыхалъ, только правда ли оно — то вы, Гермесъ, съ поэтами знаете.

Герм. Чистйшая правда. Харонъ! Ну чего ради стали бы врать умные люди?! Ну, такъ выворотимъ же прежде всего Оссу, какъ это разсказываютъ намъ басня и нашъ строитель Гомеръ, а потомъ, на Оссу — и лсистый Пеліонъ… Видишь, какъ легко, совсмъ какъ въ сказк говорится, мы всё обдлали? Дай-ка я взойду, да взгляну, довольно ли этого, или нужно еще прибавить.. Батюшки, далеко еще мы ниже неба На востокъ чуть-чуть виднются Іонія и Лидія, на западъ — части Италіи и Сициліи, на сверъ — только до Истра, а туда Критъ, не совсмъ хорошо… Кажется, братецъ, надо намъ притащить еще и Эту, да на все — еще и Парнасъ.

Хар. Ладно. Только смотри, не сдлать бы намъ постройку слишкомъ непрочной, если подымемъ ей больше чмъ слдуетъ, посл, обрушившись вмст съ ней и разбивъ себ головы, не испытать бы намъ, какъ плоха гомеровская работа…

Герм. Небось… Будетъ прочно… Пододвигай-ка Эту… Подкачивайся, Парнасъ.!.. Смотри, видишь — я всхожу… Отлично… Я все вижу. Всходи и ты…

Хар. Дай-ка мн руку, Гермесъ, ты меня поднимаешь на огромную махину…

Герм. Да если ты хотлъ, Харонъ, все видть… А это несовмстимо — и сидть спокойно и все осмотрть. Ну, держись, да смотри, не поскользнись… Ну вотъ, поднялся и ты… У Парнаса дв вершины—вотъ мы и сядемъ, одинъ на одну, другой на другую… Ну, ты у меня озирайся кругомъ и разсматривай все.

Хар. Я вижу много земли, какое то большое озеро, горы, рки — больше, чмъ Кокить и Пирифлегетонъ, людей очень маленькими, и какія то у нихъ кучи…

Герм. Это города то, что ты называешь кучами…

Хар. Вотъ видишь, Гермесъ, ничего у насъ не вышло, задаромъ переворошили мы Парнасъ съ Кастальскимъ источникомъ. Эту и остальныя горы.

Герм. Это почему?

Хар. Ничего я хорошенько не вижу съ такой высоты! А я хотлъ бы видть не только города и горы, какъ на карт, а самыхъ то людей, что они длаютъ и что говорятъ — вотъ какъ тогда, когда ты меня встртилъ, я смялся, а ты меня еще спросили, чего я смюсь? я смялся, услышавъ нчто, пока подымался..

Герм. А что же это такое было?

Хар. Да кто-то, приглашаемый назавтра, повидимому на обдъ, отвчалъ: ‘непремнно будуі’ — и не усплъ еще онъ вымолвить, какъ большая черепица, не знаю ужъ отчего сорвавшись съ крыши, убила его, Я и смялся, что онъ не исполнитъ общанія… Слдовало бы и мн теперь поспуститься, чтобы больше видть и слышать.

Герм. Не безпокойся! Я это сейчасъ исправлю и мигомъ сдлаю такъ, что ты будешь отлично видть — у Гомера и на это найдется заговоръ. Какъ только я скажу нсколько словъ — помни, что ты ужъ видишь не плохо, а все очень ясно.

Хар. Ну, скажи-ка…

Герм. Мракъ у тебя отъ очей я отвелъ, окружавшій ихъ прежде.

Нын ты ясно познаешь и бога, и смертнаго мужа.

Ну что? видишь?

Хар. Великолпно!! Теперь Динкей предо мной слпышъ! Теперь ты также объясняй мн и отвчай на вопросы. Не хочешь-ли — и я тебя спрошу изъ Гомера, чтобы ты зналъ. что и я не невжда въ его сочиненіяхъ?

Герм. Да откуда теб ихъ знать! Ты вдь все только перевозишь, да сторожишь!.

Хар. Ну, чего ты ремесло мое порочишь… Я, какъ перевозилъ его посл смерти, много наслушался, какъ онъ распвалъ, я кое-что еще помню. Я тогда насъ подхватила жестокая непогодь — съ того, знать, что онъ завелъ не очень то подходящій для плавающихъ стихъ: какъ Посейдонъ собралъ тучи и ударомъ трезубца такъ все море взбушевали, что вода словно ключемъ кипла, втры вс выпустилъ и прочее,— этими словами онъ возмутилъ море — и вотъ вдругъ буря и вихорь налетли, чуть чуть не разбили нашего судна! И пвецъ нашъ самъ, страдая отъ морской болзни, изрыгнулъ много своихъ рапсодій — о Скилл, Харибд, Циклоп. Немудрено было изъ такого изверженія кое что и сохранить въ памяти. Ну, вотъ скажи мн:

Кто этотъ мужъ претолстый, могучій, огромный?

Онъ и главой и плечами широкими всхъ перевысилъ.

Гер. А это Милонъ кротонскій, атлетъ. Рукоплещутъ ему эллины за то, что онъ, взявъ на руки быка, пронесъ его цлую стадію.

Хар. А насколько же справедливе было бы имъ, Гермесъ, привтствовать меня — я, немного спустя, этого самого Милона посажу въ лодку, когда онъ придетъ къ намъ, сраженный непобдимйшимъ противникомъ, смертью, не выдержавъ, какъ она его хватитъ? Поплачется онъ у насъ тогда, вспоминая эти внки и эту бшеную овацію… А теперь -омъ величается, что ему дивятся за штуку съ быкомъ.. Да что намъ о немъ думать?— будемъ надяться, умретъ когда нибудь и онъ!

Гер. Гд ему теперь о смерти думать, при его то здоровьи!..

Хар. Ну его: немного спустя посмшитъ онъ насъ, когда подетъ — и ему не только быка, а и комара не снести!.. А скажи-ка ты мн: кто вонъ тотъ почтенный мужъ? не эллинъ, какъ кажется, по крайней мр, по одежд?

Гер. Это, Харонъ. Киръ, сынъ Камбиза. Онъ недавно водворилъ здсь власть персовъ вмсто того что прежде владычествовали здсь мидяне, онъ побдилъ ассиріянъ, взялъ Вавилонъ, и теперь. кажется, собирается на Лидію, чтобы, подчинивъ себ Креза, господствовать ужъ надъ всми.

Хар. А Крезъ — онъ гд?

Гер. Смотри вонъ туда на большое укрпленіе среди города съ тройною стной — это Сарды, тамъ ты видишь и самого Креза, онъ сидитъ на золотомъ кресл и разговариваетъ съ аиняниномъ Солономъ. Хочешь, послушаемъ, что они говорятъ?

Хар. Очень хочу.

Крезъ. Ну, аинянинъ, вотъ ты видлъ мое богатство, мои сокровища, видлъ, сколько у меня золота въ слиткахъ, видлъ все мое великолпіе… скажи-ка ты мн: кто, какъ ты думаешь, самый счастливый человкъ на земл?

Хар. Что то отвтитъ Солонъ?..

Гер. Не бойсь, отвтить не глупо, Харонъ!

Солонъ. О Крезъ! счастливыхъ мало! изъ тхъ же, кого я знаю, я думаю, что самые счастливые Клеобисъ и Витокъ.

Гер. Это онъ назвалъ дтей одной жрицы въ Аргос. которые недавно оба вмст умерли, посл того какъ довезли свою мать до святилища, сами впрягшись въ повозку.

Кр. Ну, пусть такъ: пусть они занимаютъ первое мсто по благополучію. А кто второй?

Сол. Аинянинъ Теплъ, который честно прожилъ жизнь и у меръ за отечество.

Кр. А я, чертъ тебя дери, по твоему — не счастливъ?!

Сол. Не знаю, Крезъ, пока не достигнешь ты конца своей жизни, въ этомъ дл безошибочно ршаетъ смерть — прожилъ ли человкъ счастливымъ до конца?

Хар. Отлично, Солонъ, что ты насъ не забыла’ и признаешь, что въ моей лодк находится ршеніе этого вопроса!.. А кого это тамъ Крезъ отправляетъ, и что они несутъ на плечахъ?

Гер. Это онъ посылаетъ золотые слитки ливійскому оракулу — въ благодарность за прорицаніе, отъ котораго онъ самъ же вскор и погибнетъ… Онъ ужасно чтитъ оракуловъ!

Хар. Такъ это-то и есть золото, это свтлое, что блеститъ, красновато-желтое? Я въ первый разъ теперь его вижу, а слышу о немъ постоянно.

Гер. Это, Харонъ, и есть оно, знаменитый предметъ ссоръ и войнъ…

Хар. А я не вижу, что въ немъ хорошаго, кром того только, что люди изнемогаютъ, когда несутъ его.

Гер. Ахъ, ты не знаешь, сколько изъ за него войнъ, подлостей, разбоевъ, клятвъ, убійствъ, наказаній, какія плаванія, путешествія, сколько людей въ рабств!

Хар. Изъ за этого. Гермесъ, такъ мало отличающагося отъ мди?— мдь я знаю, получая, какъ теб извстно, по оболу со всякаго перезжающаго.

Гер. Да, но мди много, такъ что она у нихъ не очень уважается, а этого рабочіе добываютъ немного, съ большой глубины — вдь и оно изъ земли, какъ свинецъ и пр.

Хар. Какую ты глупость о людяхъ разсказываешь, что они такъ любятъ это желтое и трудно находимое!

Гер. Да, но только не Солонъ нашъ его любитъ. какъ видишь. Онъ смется надъ Крезомъ съ его варварскою надутостью. Мн кажется, онъ что то хочетъ его спросить… Посмотримъ-ка…

Сол. Скажи мн. Крезъ: ты думаешь, что пиійскій богъ нуждается въ этихъ слиткахъ?

Кр. Конечно! у него въ Дельфахъ нтъ подобнаго дара!

Сол. Такъ ты думаешь: богу будетъ пріятно, если онъ, въ числ прочаго, получитъ и слитки золота?

Кр. А разв нтъ?

Сол. Бднымъ же ты, Крезъ, представляешь себ небо, коли богамъ изъ Лидіи приходится добывать себ золото — если оно имъ нужно.

Кр. Да гд же столько золота, какъ у насъ?

Сол. Скажи мн: желзо въ Лидіи родится?

Кр. Совсмъ его нтъ.

Сол. Ну, такъ лучшаго то вы и не имете.

Кр. Какъ? Желзо лучше золота?

Сол. Если будешь отвчать — только не сердись!— самъ поймешь,

Кр. Ну спрашивай, Солонъ.

Сол. Кто лучше: т-ли, кто спасаютъ другихъ, или спасаемые другими?

Кр. Конечно — спасающіе,

Сол. Ну, а если Киръ, какъ носятся слухи, нападаетъ на Лидію -ти даешь своему войску мечи золотые, или тутъ теб необходимо желзо?

Кр. Желзо, само собой.

Сол. И если бы его не было, золото твое стало бы добычей персовъ…

Кр. Типунъ теб на языкъ!

Сол. Да не будетъ итого никогда, по, кажется, ты соглашаешься, что желзо важне золота.

Кр. Такъ по твоему, мн и богу пожертвовать куски желза, а золото отобрать?

Сол. Да и желзо ему не надобно. И пожертвуешь ли ты туда мдь, или золото — кому нибудь другому даешь ты богатство и выгоду — фокейцамъ, беотійцамъ, дельфійцамъ, какому нибудь тиранну или грабителю, богу же мало дла до золотыхъ вещей!..

Кр. Все ты нападаешь на мое богатство изъ зависти!..

Гер. Не выносить, Харонъ, нашъ лидіецъ смлости и правды въ рчахъ! Ему кажется чвъгь то страннымъ человкъ бдный и не унижающійся, а свободно высказывающій свое мнніе. Но немного спустя вспомнитъ онъ Солона — когда придется ему, попавъ въ плнъ, идти по вол Кира, на костеръ… Я недавно слышалъ, какъ Клото разбирала предназначенное каждому, а тамъ написано, что Крезъ будетъ взятъ въ плнъ Киромъ, а Киръ — самъ погинетъ вонъ отъ той массагетки — видишь скискую женщину? Вонъ ту, что скачетъ на блой лошади?

Хар. Вижу.

Гер. Это Томирисъ. Она, собственною рукою отрубивъ голову Кира, сунетъ ее въ мшокъ, полный крови… Видишь и его сына — мальчика? Это Камбизъ. Онъ будетъ царствовать посл отца, потеряетъ десятки тысячъ въ Ливіи и Эіопіи, убьетъ затмъ Аписа и, наконеицъ умретъ въ сумашествіи.

Хар. Ой! вотъ потха. А теперь!— кто взглянуть сметъ на нихъ, такъ возносящихся надъ другими! Или кто повритъ, что вскор этотъ будетъ въ плну, а того голова — въ мшк съ кровью!?.. А это кто, Гермесъ, на острову, вонъ — одтый въ порфиру, съ діадемой? Ему рыбакъ, только что выпотрошивъ рыбу, подаетъ кольцо?

То не царь ли нкій зрится?

Гер. О-го, Харонъ, ты въ поэзію ударился! Видишь ты Поликрата, самосскаго тиранна. Онъ увренъ, что онъ совершенно счастливъ — но онъ будетъ распятъ, выданный сатрапу Орету Меандріемъ, который у него теперь управителемъ — въ мигъ падетъ онъ изъ своего благополучія… Это я тоже слышалъ отъ Клото…

Хар. Люблю я эту Клото! Жги ихъ, голубушка, отскай имъ головы, распинай ихъ, чтобъ они знали, что они люди! Пусть поднимаются они на страшную высоту, чтобы больне оттуда падать!.. Вотъ я ужо посмюсь, какъ узнаю каждаго изъ нихъ въ своей лодченк — голымъ, безъ порфиры, безъ тіары, безъ золотого ложа!..

Гер. Такъ съ ними и будетъ… А видишь ты, Харонъ, эти толпы людей плавающихъ, воюющихъ, судящихся, работающихъ въ пол, дающихъ въ ростъ, просящихъ милостыню?..

Хар. Я вижу пеструю толпу и сумятицу, города ихъ, похожіе на ульи, гд каждый иметъ жало и жалитъ ближайшихъ, а какіе то немногіе, словно осы, держатся поосторожне… А что это — словно рой видній носится надъ ними?

Гер. А это, Харонъ, надежды и страхи, глупость и увлеченія, жадность и гнвъ, ненависть и т. п. Изъ числа этихъ штукъ глупость вмшивается между людьми и управляетъ съ ними государствомъ, а съ нею — ей-же Богу!— и ненависть, гнвъ, зависть, невжество, неумлость, жадность. А страхъ и надежды пролетаютъ надъ людьми и то вдругъ ужасъ пугаетъ ихъ и приводитъ въ трепетъ, а то надежды, витая надъ ихъ головами, когда иной думаетъ вотъ-вотъ поймать ихъ, взвиваются и исчезаютъ, оставивъ людей съ разинутыми ртами — вотъ какъ Тантала ты можешь видть у себя подъ землею, страдающаго отъ жажды. А если присмотришься увидишь: тамъ Парки наматываютъ для каждаго его веретено. отъ тонкихъ нитокъ котораго суждено зависть всмъ и каждому… Видишь, словно какая паутина сходитъ сверху отъ каждаго веретена?

Хар. Вижу очень тонкія нитки къ каждому человку — и он перепутаны: та съ этой, другая съ той.

Гер. Такъ и надо, братецъ: суждено ужъ, что этотъ будетъ убитъ тмъ, тотъ — другимъ, тому вонъ — наслдовать имущество отъ этого, у котораго нитка совсмъ коротенькая, а тому — вонъ отъ этого — такъ, приблизительно, показываютъ перепутанныя нити. Видишь, вс они прикрплены къ тонкимъ ниточкамъ.. И вонь тотъ, поднятый вверхъ, у всхъ на виду, а немного погодя, упавши, когда нитка порвется, не выдержавъ тяжести, имъ произведетъ великій шумъ, а тотъ, немного приподнятый надъ землею, если и свалится, упадетъ безъ шуму, такъ что еле и сосди замтитъ, что онъ упалъ.

X. Потха это, Гермесъ!

Г. Сказать нельзя, Харонъ, до чего это смшно, а особенно чрезмрныя ихъ усилія и вдругъ — уходъ посреди своихъ надеждъ, когда они попадутся нашей милйшей Смерти. А у нея тутъ, какъ видишь, прислужниковъ и помощниковъ многое множество: лихорадки, горячки, чахотки, воспаленія, мечи, разбои, яды, судьи, тираны… Ничего этого словно до нихъ и не касается, они себ благоденствуютъ… А какъ попадутся ей — сколько тутъ и ‘ой-ой-ой’! и ‘ай-ай-ай’! и разныхъ аховъ! А если бы они съ самаго начала, сразу, поразсудили, что они смертны и что, потолкавшись тутъ въ жизни малое время, уйдутъ, словно отъ сна очнутся, оставивъ все земное,— они и жили бы умне и меньше бы горевали умирая. А то, надясь на вкъ пользоваться земными благами, они, какъ какой нибудь такой слуга, явившись, позоветъ ихъ или потащитъ горячкой или чахоткой, жалуются, что ихъ уводятъ,— никогда, вишь, они и не думали, что ихъ отсюда возьмутъ! Чего бы не сдлалъ тотъ, который вонъ съ великимъ тщаніемъ строитъ себ домъ, торопитъ рабочихъ, если бы онъ зналъ, что домъ этотъ принесетъ ему смерть, что онъ умретъ, едва покрывъ крышу, и наслднику своему оставитъ пользоваться этимъ домомъ, а самъ, бдняжка, въ немъ и не пообдаетъ! Или вонъ тотъ, который съ радости, что жена родила ему сына, и друзей угощаетъ и именемъ своего отца называетъ младенца, если бы зналъ онъ, что сынъ его, едва достигши семи лтъ, умретъ,— какъ ты думаешь, сталъ бы такъ радоваться его рожденію?! А происходитъ это отъ того, что онъ смотритъ вонъ на того, счастливаго своимъ сыномъ, на того, чей сынъ получилъ призъ въ Олимпіи, а на сосда, который потерялъ сына, онъ не смотритъ, да не знаетъ и того, на какой ниточк нее это виситъ… Видишь спорящихъ о межахъ своей земли — сколько ихъ, видишь собирающихъ богатства, а потомъ, прежде чмъ они богатствами этими воспользуются, ихъ отзываетъ одинъ изъ тхъ прислужниковъ и помощниковъ, о которыхъ я говорилъ….

X. Гляжу я на все это и разсуждаю самъ съ собой: что имъ такъ сладко въ жизни и что это, чего лишаясь, они такъ горюютъ?.. Если бы взглянулъ кто нибудь на царей, которые кажутся всхъ счастливе, то вдь и ихъ положеніе вовсе непрочное, а колеблющееся, и въ ихъ положеніи больше тягостей, чмъ радостей: тамъ страхи, смуты, ненависть, заговоры, гнвъ, лесть, вотъ среди чего они живутъ….Я ужъ не говорю о личныхъ несчастіяхъ, болзняхъ, страданіяхъ, ясно, что они подвержены всему этому наравн съ другими. А если ужъ ихъ положеніе плохо, можно себ представить, каково положеніе простыхъ людей!.. Хочу я теб, Гермесъ, сказать, на что, по-моему, похожи люди и вся ихъ жизнь… Наблюдалъ ты когда нибудь пузыри, которые образуются на вод’, куда падаетъ какая-нибудь сильная струя? Одни изъ нихъ маленькіе и сейчасъ же, только что поднялись, и лопаются: другіе держатся доле и даже очень увеличиваются и вздуваются, захватывая сосдніе пузыри, ни и они — раньше или позже — окончательно пропадаютъ, иначе ужъ не можетъ быть. Такова и жизнь человческая. Вс надуваются — одни больше, другіе меньше, одни держатся все-таки нкоторое время, другіе исчезаютъ, едва образовавшись. Но лопаются вс непремнно.

Г. Харонъ, да ты привелъ сравненіе ничуть не хуже, чмъ у Гомера, который уподобляетъ родъ людской листьямъ деревьевъ..

X. И вотъ такіе то, Гермесъ, смотри, что длаютъ, какъ борются и спорятъ изъ за власти, почестей и денегъ, хоть имъ придется, бросивъ все это, явиться къ намъ съ однимъ оболомъ. Не закричать ли мн, пока мы на такой высот, громко-на-громко, не посовтовать ли имъ бросить пустыя заботы, жить, имя всегда предъ глазами смерть: не сказать ли имъ: ‘глупые вы люди! Что вы выбиваетесь изъ силъ Богъ знаетъ надъ чмъ?! Перестаньте, отдохните, не вкъ вамъ жить. Вдь ничто изъ важнаго для васъ здсь — не вчно, и умирая никто ничего съ собой не возьметъ. Уйдете отсюда каждый безо всего, а домъ, земля, деньги останутся всегда во власти другихъ и будутъ перемнять своихъ господъ!.. Если я закричу имъ, — съ мста, откуда можно услышать — такъ, или что нибудь въ такомъ род, какъ ты думаешь, это не будетъ имъ очень полезно и не сдлаются они гораздо умне?

Г. Ну, другъ любезный, ты не знаешь, до чего овладли ими глупость и обманъ, — сверломъ ушей имъ не просверлишь! Они такимъ же воскомъ залпили ихъ, какимъ нкогда Одиссей задлалъ уши своихъ товарищей, чтобы они не услышали сиренъ! Гд имъ услышать, хоть бы ты лопнулъ отъ крика! Что у васъ длаетъ Лета, то здсь — глупость. Но и кром того, есть межъ ними нсколько человкъ, которые не набили воску въ уши, которые стремятся къ истин, внимательно всматриваются въ вопросы жизни и изслдуютъ ихъ…

X. Ну такъ крикнемъ имъ.

Г. И это лишнее — говорить имъ то. что они знаютъ. Видишь они, удалившись отъ толпы, смются надъ тмъ, что творится, нигд и ни въ чемъ они не находятъ удовольствія и сами, очевидно, хотятъ бжать къ вамъ отъ этой жизни. Они — предметъ общей ненависти за то, что изобличаютъ глупость другихъ.

X. И слава вамъ, благородные люди! Но какъ ихъ мало. Гермесъ!

Г. Довольно и того… Однако, пойдемъ-ка!

X. Еще одни мн хочется, Гермесъ, знать, и если покажешь и это — превосходно закончишь ты свои объясненія. Хочется мн видть хранилища трудовъ, гд ихъ зарываютъ…

Г. Они называютъ это, Харонъ, кладбищами, курганами, могилами. Вонъ, у городовъ, видишь ты груды земли, плиты, пирамиды? Это все — мста погребенія мертвыхъ, тамъ сохраняются трупы…

X. Зачмъ же они увшиваютъ камни внками и мажутъ ихъ масломъ?.. А т, вонь, разведя предъ могилами огни и выкопавъ какую то яму, жгутъ тамъ дорогія яства и въ ямы что то льютъ, кажется мн, вино и какой то составъ съ медомъ?..

Г. Не знаю, братецъ, на что это нужно тмъ, кто въ аду, а они уврены, что души, вылетая изъ преисподней и носясь около, питаются дымомъ и запахомъ и пьютъ изъ ямъ этотъ напитокъ съ медомъ…

X. Это они-то пьютъ и дятъ,— они, у которыхъ одни черепа?! Да, впрочемъ, смшно, что я это говорилъ теб: ты каждый день видишь мертвыхъ Ты-то ужъ знаешь, могутъ ли выйти т, кто разъ попали въ подземное царство. Этого только и недоставало, Гермесъ, чтобы ты — и такъ ужъ не мало у тебя дла — не только отводилъ ихъ, но и опять выводилъ, чтобы они напивались… Вотъ глупые такъ глупые: не знаютъ, какъ отличается то, что живое, отъ того, что мертвое и что у насъ. Равная честь погребеннымъ и тмъ, кому нту кургана,

Равны средь мертвыхъ и Иръ, и царь Агамемнонъ,

Равенъ Терситу тамъ мощный сынъ лпокудрой емиды —

Головы всхъ мертвецовъ одинаково тамъ безсильны.

Посл того, какъ изсохли он на лугу Асфодела.

Г. Господи, сколько ты, Харонъ, знаешь изъ Гомера! Но если ужъ ты мн его напомнилъ, я хочу теб показать могилу Ахиллеса. Видишь вонъ тамъ, у моря? Тамъ троянскій См гей, а напротивъ похороненъ въ Рете Аяксъ.

X. Не велики. Гермесъ, ихъ могилы! А покажи ты мн ужъ и знаменитые города, о которыхъ мы слышимъ въ аду — Сарданападову Ниневію, Вавилонъ, Микены, Клеоны и, наконецъ Иліонъ. Помню — многихъ я оттуда перевезъ, цлыхъ десять лтъ не вытаскивалъ и не сушилъ лодки…

Г. Ниневія, братъ, ужъ погибла, и слда отъ нея не осталось, не найдешь, гд она и была. А Вавилонъ — вонъ теб тотъ городъ, съ крпкими стнами, огромный, но немного спустя, придется и его разыскивать, какъ Ниневію. А Микены и Клеоны мн просто стыдно теб и показывать, особенно же Иліонъ. Оттаскаешь ты, я увренъ, Гомера, какъ сойдешь внизъ, за высокопарность его разсказовъ. Впрочемъ прежде они процвтали, теперь же умираютъ. Вдь умираютъ, другъ мой, и города, какъ люди, и даже — какъ это ни страннорки: Инаха въ Аргос и русла не осталось!

X. Вотъ теб разъ! А у Гомера-то что похвалъ, что восклицаній! Иліонъ священный, пространный, Клеоны крпкоустроенныя!.. Между прочимъ: кто это тамъ воюющіе и за что они убиваютъ другъ друга?

Г. Это, Харонъ, аргивяне и лакедемонцы, — видишь, стратегъ Отріадъ, умирая отъ ранъ, надписываетъ трофей своей кровью.

X. А изъ за чего же у нихъ война, Гермесъ?

Г. А изъ за этой самой равнины, на которой они сражаются.

X. Ой, какъ это глупо! Не знаютъ они. что каждый изъ нихъ, хоть бы цлый Пелопоннесъ пріобрлъ, у Эака получитъ самое маленькое мстечко, а это поле будутъ потомъ воздлывать другіе и разв какъ нибудь плугомъ выпашутъ ихъ трофей…

Г. Да, такъ и будетъ. А мы пойдемъ-ка, разставимъ горы но мстамъ да и отправимся я, куда посланъ, а ты — на свой перевозъ… Скоро я самъ приду къ теб, приведу мертвыхъ!

X. Ну, спасибо, Гермесъ, ублаготворилъ ты меня! Я тебя и на вчное поминаніе запишу. Благодаря теб большую я пользу извлекъ изъ своего путешествія… Вотъ жизнь жалкихъ людишекъ! Цари, куски золота, гекатомбы, битвы,— а о Харон нтъ и въ помыслахъ!…

Харонъ или Наблюдатели.

Гермесъ.— Харонъ, — Крезъ.— Солонъ.

Читайте также: