Опять Шекспиръ — не Шекспиръ.
Опять Шекспиръ — не Шекспиръ.
Евгеній Аничковъ.
‘Современникъ’, кн. XI, 1913 г.
Опять Шекспир — не Шекспир, Аничков Евгений Васильевич, Год: 1913
Время на прочтение: 24 минут(ы)
Послднее дйствіе изъ комедіи ‘Какъ вамъ угодно’. Сцена первая. Влюбленный шутъ Оселокъ и его невста Одри. Входитъ Вильямъ, прежній возлюбленный Одри.
Вильямъ. Добрый вечеръ, Одри!
Одри. И теб дай Богъ добрый вечеръ, Вильямъ!
Вильямъ. И вамъ, сударь, добрый вечеръ!
Оселокъ. Добрый вечеръ, мой другъ. Накройся, пожалуйста, накройся. Очень тебя прошу. Оставайся съ накрытой головой! Сколько теб лтъ, мой другъ?
Вильямъ. Двадцать пять, сударь!
Оселокъ. Зрлый возрастъ. Тебя зовутъ Вильямомъ?
Вильямъ. Вильямъ, сударь.
Оселокъ. Превосходное имя. Ты родился тутъ въ лсу?
Вильямъ. Да, сударь. Слава Богу!
Оселокъ. Слава Богу — отличный отвть. Ты богатъ?
Вильямъ. Да, ничего себ, сударь.
Оселокъ. ‘Ничего себ’ — это хорошо сказано, даже прекрасно сказано. Впрочемъ, какъ это только ‘ничего себ’. Ты уменъ?
Вильямъ. Да, сударь, жаловаться не могу: есть смекалка.
Оселокъ. Въ самый разъ отвтилъ. Мн вспоминается изреченіе: ‘Глупый считаетъ себя мудрымъ, но мудрецъ знаетъ, что онъ глупъ’. Каждый разъ, какъ языческому философу хотлось състь винограда, онъ обыкновенно открывалъ ротъ въ ту самую минуту, когда клалъ въ него виноградину, этимъ онъ хотлъ сказать, что виноградъ существуетъ для того, чтобы его сть, а ротъ, чтобы открываться. Ты любишь эту двушку?
Вильямъ. Я люблю ее, сударь!
Оселокъ. Дай мн руку: ты ученый человкъ?
Вильямъ. О, нтъ, сударь!
Оселокъ. Тогда научись у меня: имть, значитъ имть: ибо такова историческая фигура, что если перелить питье изъ кубка въ стаканъ, опоражнивая первый, наполняешь второй: ибо, вс писатели согласны между собою въ томъ, что ipse значитъ онъ, откуда слдуетъ, что ты вовсе не ipse, такъ какъ онъ — я.
Вильямъ. Какой это онъ, сударь?
Оселокъ. Тотъ онъ, который долженъ жениться на этой женщин. Поэтому ты, шутъ, удались, что въ просторчьи значитъ: оставь это общество, что по-мужицки значитъ компанію этой особы женскаго пола, что въ каждодневномъ употребленіи обозначаетъ женщина. Итакъ, все вмст: удались изъ общества этой особы женскаго пола, или ты погибнешь, шутъ, или для лучшаго твоего пониманія: ты умрешь. Или, выражаясь умно: я тебя убью, искореню, превращу твою жизнь въ смерть, твою свободу въ рабство. Я буду уничтожать тебя ядомъ, палочными ударами, остріемъ моей шпаги. Я составлю противъ тебя заговоръ. Я превозмогу тебя хитрой политикой. Я буду убивать тебя ста пятьюдесятью разными способами. Оттого трепещи и исчезни…’
По мннію г-на Дамблона, бельгійскаго депутата и профессора французской литературы въ Новомъ Университет въ Брюссел, этотъ діалогъ иметъ символическое значеніе. Устами Оселка говоритъ истинный авторъ всхъ произведеній Шекспира. Въ этой сцен изгоняется тотъ жалкій Вильямъ изъ Стратфорта, котораго фамилія красуется въ заголовк собранія сочиненій Шекспира. Пусть не сметъ больше онъ претендовать на прекрасную пастушку Одри, т. е. на великія комедіи и трагедіи, сочиненныя не имъ. Онъ продалъ свое имя, его купилъ у него блестящій Роджаръ Маннерсъ, пятый графъ Ротландъ, потому что ему надо было скрыть свое авторство. Созданіе геніальнаго Ротланда долгіе вка значилось принадлежащимъ перу какого-то Шекспира. Но довольно. Пора прогнать шута. Прочь. Да будетъ изгнанъ Вильямъ Шекспиръ изъ Стратфорта со страницъ исторіи англійской поэзіи.
Что Шекспиръ вовсе не Шекспиръ, т. е., что совсмъ не онъ великій драматургъ, а кто то другой писалъ вс эти прекрасныя произведенія, обозначенныя его именемъ — теза не новая. Давно, въ самомъ начал XIX столтія, какъ только Малоне сталъ собирать документальныя данныя о Шекспир, и такимъ образомъ его біографія, написанная нкогда Николаемъ Ро (1709), была замнена новой, стала двоиться. Съ одной стороны какой-то Вильямъ Шекспиръ изъ Стратфорта, свднія о которомъ даютъ нсколько чисто дловыхъ актовъ, а съ другой Вильямъ Шекспиръ, чье полное собраніе сочиненій вышло въ 1623 и открывается сонетомъ Бенъ-Джонсона. Неужели это одинъ и тотъ же человкъ? Пламенный поклонникъ произведеній Шекспира, одинъ изъ первыхъ его толкователей, капризный, но глубокій критикъ Кольриджъ воскликнулъ, когда читалъ лекціи о Шекспир передъ самымъ избраннымъ обществомъ Лондона.
‘Опросите ваши сердца, опросите вашъ здравый смыслъ. Ну, возможно ли, чтобы авторъ этихъ пьесъ былъ необразованный, не правильный геній, какимъ представляетъ его современная критика? Или мы подбираемъ чудеса, чтобы развлечься?! Такъ, что ли? Или дйствительно нарочно избираетъ Богъ идіотовъ, чтобы устами изъ передать человчеству божественныя истины?’
И вотъ, вторя Кольриджу, преимущественно въ Америк возникаетъ особая школа шекспировской критики, силящаяся доказать, что лишь Бэконъ, великій философъ, образованнйшій человкъ своего времени, могъ написать вс т произведенія, что изданы въ 1623 году водъ именемъ Шекспира. Что же касается до Вильяма Шекспира изъ Стратфорта на рк Эвон, о которомъ собралъ свднія Малоне по метрическимъ записямъ, купчимъ крпостямъ, закладнымъ и завщаніямъ, хранящимся въ мстномъ архив, то онъ — лишь подставное лицо, и ни въ коемъ случа нельзя признать, чтобы выступающая изъ этихъ актовъ біографія подходила къ великому поэту.
Съ непревзойденнымъ блескомъ развертываются одна за другой комедіи, историческія хроники, трагедіи и опять веселыя комедіи. Придворные дамы и кавалеры, нарядныя и изысканныя манеры, влюбленные, герцоги и молодые короли, дамы и двушки, щеголяющія остроуміемъ и начитанностью, итальянскіе гуманисты и античная древность, заманчивая пастораль на лон англійской природы, грозныя замки, войны, великія событія англійской исторіи, люди всхъ профессій, такъ свободно говорящіе о нихъ, точно авторъ спеціалистъ по всмъ отраслямъ знанія, ремеселъ и занятій, великія моральныя проблемы и самыя таинственныя душевныя движенія, латинизмы, ювфруизмы и французскія фразы, когда на сцен выводятся французы, хроники, итальянскія новеллы, ученые трактаты и опять новеллы, псни, поговорки, герои древняго Рима и клоуны-ремесленники, полководцы, философы, рыцари, министры, весь дворъ, а за нимъ весь англійскій народъ… Не перечесть и не упомянуть даже въ самыхъ краткихъ чертахъ все, что содержится въ 36 драмахъ, въ двухъ поэмахъ и но множеств сонетовъ Шекспира! Не сотни, а страшно сказать цифру томовъ и статей, что потребовалось критикамъ, чтобы хоть сколько-нибудь разобраться въ этой необычайной поэтической, философской и бытовой пестрот и роскоши. Шекспиръ, это — художественная безконечность. Голова кружится. Кто не перечелъ Шекспира больше пяти разъ, еще не брался за его чтеніе. Кто не изучалъ его годами, отдавая этому длу все свое время съ утра до ночи, не сметъ назвать себя знающимъ Шекспира. Какой это былъ, геній! какой умъ! какія знанія! какова сила его творческаго воображенія! И возникло это великое созданіе всего въ четверть вка. Къ концу 80-хъ годовъ XVI столтія надо отнести первые шаги Шекспира на поприщ литературы, и въ 1612 году за четыре года до смерти — конецъ.
А документальная біографія того пресловутаго Вильяма изъ Стратфорта на Эвон, фамилія котораго произносилась Шекспрь (Shaksper или Shaxpere, а не Shakespeare, какъ на изданіяхъ пьесъ), такая скромная, не яркая, мщанская. Его отецъ былъ человкъ неграмотный. Онъ вышелъ изъ членовъ муниципалитета Стратфорта на Эвон въ 1579 году, потому что по бдности не могъ вносить четырехъ пенсовъ въ годъ на дла благотворительности и на благоустройство. Женатъ онъ былъ на дочери крестьянина изъ окрестностей Стратфорта. Сынъ его, Вильямъ Шекспиръ, едва ли получилъ какое-нибудь образованіе, во всякомъ случа нтъ точныхъ данныхъ даже для того, чтобы прослдить, какъ и когда онъ учился въ стратфортской грамматической школ. Восемнадцати лтъ онъ женился на дочери крестьянина изъ окрестностей — Анн Хатауэ, которая была старше его на нсколько лтъ и родила ему дочь раньше, чмъ истекли девять мсяцевъ. Дальше родятся у нихъ и еще трое дтей, но что длаетъ Вильямъ, мы не знаемъ. Лишь черезъ пятнадцать-двадцать лтъ мы узнаемъ, что онъ купилъ нсколько участковъ земли въ родномъ Стратфорт. Въ 1601 его преслдуютъ за сорокъ шиллинговъ, которые заняла Анна Хатауэ у бывшаго пастуха своего отца. Въ томъ же году умеръ его отецъ Джонъ Шекспиръ, а въ 1603 г., его матъ Мери, урожденная Арденъ. Въ 1604 и 1608—9 годахъ Вильямъ преслдуетъ судомъ своихъ должниковъ, въ первомъ случа за нсколько шиллинговъ, а во второмъ за 7 фунтовъ. Въ 1613 году онъ покупаетъ домъ въ Лондон, въ Блэкфрайер. За годъ передъ этимъ онъ вызывается свидтелемъ по одному незначительному длу. Въ 1616, за мсяцъ до смерти, онъ пишетъ духовное завщаніе.
Какъ построитъ на такихъ данныхъ біографію великаго поэта? А то, что несетъ съ собой традиція, т. е. очень скудныя воспоминанія о немъ, переданныя изустно и записанныя черезъ много лтъ въ кое-какихъ запискахъ и біографическихъ замткахъ, то отъ этого еще горше.
Остановимся пока на такихъ разсказахъ. Писатель XVIII вка Сибберъ въ своихъ ‘Житіяхъ поэтовъ Великобританіи и Ирландіи’ (1753) сообщаетъ со словъ знаменитаго актера Вильяма д’Авнана (род. въ 1609 г.), что Шекспиръ началъ свою театральную дятельность съ того, что держалъ во время представленія верховыхъ лошадей, а поздне онъ устроилъ коновязь и нанялъ конюховъ, предлагавшихъ свои услуги подъ именемъ ‘молодцовъ Шекспира’, уже посл этого онъ попалъ въ актеры и занималъ должность помощника режиссера. Это извстіе дошло до Сиббера отъ д’Авнана черезъ длинный рядъ лицъ. Д’Авнанъ разсказалъ другому актеру Беттертону (род. въ 1635?), который сообщилъ это біографу Шекспира — Ро: дальше это свдніе переходитъ отъ поэта Попа къ издателю Мильтона Ньютону, а отъ него къ знаменитому д-ру Джонсону, на котораго непосредственно и ссылается Сибберъ. Въ настоящее время этотъ разсказъ вошелъ во вс біографіи, и его считаютъ достоврнымъ. Но это еще, что — держать лошадей во время представленія! Писатель Обри въ своихъ ‘Житіяхъ великихъ людей’ (1669—1696) говоритъ, что отецъ Шекспира былъ мясникъ, и сынъ, будущій драматургъ, еще въ ранней молодости, пока не оставилъ Стратфортъ, тоже былъ мясникомъ. Это извстіе мстное. Такъ говорили въ XVII в. въ Стратфорт, повидимому при живыхъ еще дочеряхъ поэта. Нкій Доудоль, въ недавно найденномъ письм (1693) слышалъ тоже самое отъ причетника той церкви, гд былъ погребенъ поэтъ. Вотъ такъ прошлое для великаго поэта: мясникъ, бросившій свое дло ради столицы и тамъ начавшій свою карьеру съ конюха! Быль молодцу, конечно, не въ укоръ, а извстіе о содержаніи коновязи вдь можно толковать и такъ, что это было нкоторымъ усовершенствованіемъ для удобства публики, и такая забота о постителяхъ театра, пожалуй, вяжется и съ дятельностью режиссера. Гораздо хуже, что воспоминанія изображаютъ Шекспира пьяницей, постителемъ тавернъ, браконьеромъ, а французскій писатель Риккобони въ своихъ ‘Соображеніяхъ и критическихъ замчаніяхъ о театрахъ Европы’ (1738) еще увряетъ, будто Шекспиръ принадлежалъ къ шайк профессіональныхъ воровъ.
Близость Шекспира съ пьяницами и ворами и вводитъ въ самое сердце всхъ разсужденій Дамблона. Здсь начало сочиненнаго имъ романа. Нанизывая факты на факты и преувеличенія на преувеличенія, а все вмст уснащая самымъ низменнымъ мщанскимъ духомъ, получилъ онъ съ одной стороны знатнаго поэта, писавшаго подъ купленнымъ имъ зачмъ-то именемъ живого человка, и это и есть Шекспиръ-Shakespeare, а съ другой — жалкаго бдняка, пропойцу, неуча, ничтожество, а отсюда едва ли и не вора (вдь бдные — всегда безчестные) — Шекспира-Saxper изъ Стратфорта на Эвон.
Прежде всего нужна, однако, оговорка. Ни одинъ филологъ и ни одинъ ученый шекспирологъ никогда не усумнился въ томъ, что произведенія Шекспира, дйствительно, написаны тмъ самымъ Шекспиромъ изъ Стратфорта на Эвон, у котораго такая невзрачная, дловая біографія. Сомнваться въ этомъ и незачмъ, и не къ чему. О томъ, что Шекспиръ — знаменитый драматургъ, происходилъ изъ Стратфорта на Эвон, и, стало быть, это онъ и былъ сынъ Джона Шекспира, о которомъ сохранились архивныя данныя, сообщаютъ вс его біографы съ самаго XVII в., съ самой смерти стратфортскаго Шекспира, на его могил стоялъ памятникъ съ такой латинской эниграфіей:
Iudicio Pylum, genio socratem, arte Maronem.
Terra tegit, populus maeret, Olympus habet.
Какой бы провинціальный римоплетъ ее не составилъ, ясно, что дло идетъ о поэт. Въ самомъ завщаніи этого Шекспира тоже подробность, не дозволяющая никакихъ сомнній: знаменитому актеру Бербэджу завщано кольцо. Откуда зналъ бы Шекспиръ изъ Стратфорта Бербэджа, если бы онъ не былъ тотъ самый поэтъ и драматическій дятель Шекспиръ, чьи сочиненія были изданы въ 1623 г.? Значитъ, доподлинные дловые акты о жизни поэта Шекспира были найдены въ архивахъ Стратфорта, а отсюда мы знаемъ, что и одинъ изъ братьевъ Вильяма Эдуардъ былъ тоже актеромъ. Наконецъ, ново-найденное упоминаніе, то самое, что навело Дамблона на слдъ графа Ротланда, сообщаетъ о переданной Шекспиру вмст съ Бербэджемъ сумм въ 44 шиллинга по завщанію умершаго графа Роджера Ротланда. Это завщаніе было исполнено братомъ графа Роджера Франсисемъ въ 1613 году, причемъ Шекспиръ получилъ эту сумму за ‘полу-профессіональныя услуги’, а Бербэджъ за какую-то картинку.
Есть еще извстіе, которое служитъ прекраснымъ связующимъ звономъ между документами о Шекспир изъ Стратфорта и великимъ поэтомъ Шекспиромъ. Его знаетъ каждый, кто хоть сколько-нибудь притронулся къ шекспирологіи. Англійскіе историки литературы, когда сообщаютъ его съ каедры, обыкновенно даже жалуются, что имъ надоло о немъ разсказывать. И мн сейчасъ хотлось бы его скомкать, такъ оно извстно. Еще Малоне обратилъ вниманіе на одно мсто въ памфлет драматурга Роберта Грина ‘Грошъ, мудрости, пріобртенный милліономъ раскаяній’ (1592 г.). Гринъ говоритъ тутъ о какомъ-то ‘Iohannes factotum’, недавно появившемся въ театральномъ мір Лондона и ставшимъ ‘потрясателемъ сцены’. Потрясатель сцены, конечно, намекъ на ‘потрясателя копьемъ’ (Shakespeare), это значить имя Шекспира въ томъ правописаніи, какое было принято въ Лондон и красуется на всхъ іего произведеніяхъ. Гринъ еще пародируетъ стихъ изъ ‘Генриха VI’, одного изъ самыхъ раннихъ произведеній Шекспира. Въ данномъ случа намъ важно то, что Шекспиръ представленъ пришлецомъ, новымъ человкомъ въ театр, не принадлежащимъ къ тмъ ‘мастерамъ обоихъ университетовъ’, какими были наиболе извстные драматурги того времени: самъ Гринъ, Марло, Нашъ, Лоджъ и др. Слова ‘Iohannes factotum’, т. е. ‘малый на вс руки’, тоже такъ подходить и къ разсказамъ о дятельности Шекспира при театр въ качеств помощника режиссера, пожалуй, даже устроителя ради удобства публики особой коновязи для верховыхъ лошадей, за которыми были приставлены присматривать во время представленія ‘молодцы Шекспира’.
Итакъ, нтъ ни малйшаго сомннія, это мы знаемъ съ подной и окончательной достоврностью: тотъ человкъ, что родился въ Стратфорт на Эвон и крещенъ 26 апрля 1564, а ‘умеръ въ годъ по P. Хр. 1616, 53 лтъ 23 дня апрля’ (obiit anno dom. 1616. aetatis 53. Die 23 Ap.), какъ значится на его надгробномъ камн, былъ актеръ, жилъ въ Лондон, и написалъ превосходнйшія поэмы, драмы и сонеты. Звали его на родин Вильямъ Шекспиръ (Saxper. Sakspere) сообразно произношенію центральной Англіи, гд древнее германское а звучало приблизительно, какъ короткое произносимое э, а въ Лондон его фамилію стали писать этимологически и произносить первый слогъ протяжно, такъ какъ на юг Англіи древнее германское а въ открытыхъ слогахъ звучитъ, какъ наше долгое е. Филологовъ и ученыхъ шекспирологовъ нисколько и не смущаютъ, ни скромное происхожденіе Шекспира, ни анекдоты о немъ, ни малое количество біографическихъ свдній. Много есть писателей, о которыхъ мы даже ршительно ничего не знаемъ. Очень мало, нисколько не больше, чмъ о Шекспир, извстно и о другихъ драматургахъ того времени. Это жаль, но это такъ. И утшеніе въ этомъ доставляетъ, конечно, изученіе самихъ произведеній. По нимъ не создать вншней біографіи. Легко увлечься. Такъ, толкованіе сонетовъ Шекспира остается загадочнымъ. Предположеніе, что онъ, потерявъ сына своего Гамнета, взялся съ особой любовью за драматическое воспроизведеніе Гамлета, надо оставить. Гамнетъ было просто имя крестнаго отца мальчика, а драматизація Гамлета, принца датскаго, начата задолго до Шекспира поэтомъ Томасомъ Кидомъ. Удлъ научныхъ изысканій доставлять разочарованія и разсивать иллюзіи. Но зато спокойное и твердое пріобртеніе знаній при свт непредвзятаго общенія съ самими созданіями поэтовъ приподнимаетъ завсу въ святое святыхъ всхъ духовныхъ возможностей, что живутъ въ человк, имъ же нтъ цны, нтъ конца ихъ роскоши, ихъ далекому ясновиднію, ихъ нетлнной красот…
Тмъ, кто увлекается загадкой о превращеніи скромнаго мщанина изъ города Стратфорта на Эвон, вонючаго захолустья, населеннаго вовсе безграмотными или полуграмотными людьми, въ великаго мірового поэта Шекспира, и при томъ, безъ посредства этихъ славныхъ разсадниковъ образованности: Оксфорда и Кэмбриджа, лучше всего слдовать примру неутомимаго современнаго біографа Шекспира, Сиднея Ли, книга котораго выдержала за это послднее время множество англійскихъ и нмецкихъ изданій.
Какъ ни двоится въ глазахъ у бэконистовъ, а теперь и у г. Дамблона, приходится и имъ признать, что тогь ненавистный имъ Шэкспръ изъ Стратфорта, дйствительно, жилъ и былъ извстенъ въ театральномъ мір Лондона. Единство Шекспира и Шэкспра и для нихъ остается несомнннымъ. Отсюда, чтобы приписать произведенія Шекспира другому лицу, имъ и приходится длать такое чудовищно невроятное предположеніе, что кто-то — прежде говорили Бэконъ, а теперь оказывается Роджеръ Маннерсъ графъ Ротландъ,— подрядилъ извстнаго въ Лондон актера Шэкспра выступить за него въ качеств автора его произведеній, для чего его фамилія была передлана изъ Шэкспра въ Шекспира. Значитъ, въ литературномъ мір, а уже не только въ театральномъ, получилъ громкую извсіность нкій Шекспиръ и ставилъ одну за другой театральныя пьесы, которыя своевременно получалъ отъ истиннаго автора. Поистин таинственное происшествіе. Всего таинственне, какъ это ни одинъ человкъ ни въ какомъ памфлет, ни въ какомъ частномъ письм, ни въ какихъ воспоминаніяхъ ни разу не упомянулъ о томъ, что на глазахъ всего Лондона больше двадцати лтъ разыгрывалась такая комедія. Ни малйшихъ слдовъ не осталось отъ произведеній Шекспира и въ замк ихъ истиннаго автора Бельвуар въ Лестершир. Вотъ ужъ дйствительно основательно законспирировалъ свою поэтическую дятельность Роджеръ Маннерсъ, графъ Ротландъ. Даже когда черезъ двадцать одинъ годъ посл его смерти въ 1623 году и черезъ 7 лтъ по смерти Шэкспра изъ Стратфорта вышло полное собраніе сочиненій Шекспира, украшенное сонетомъ Бенъ-Джонсона, и тогда продолжена мистификація, псевдонимъ не былъ раскрыть. А между тмъ, Дамблонъ не останавливается еще передъ заявленіемъ, что графъ Ротландъ самъ выступалъ все подъ тмъ же именемъ Шекспира въ трехъ своихъ произведеніяхъ. Въ dramatis personae двухъ пьесъ Бенъ-Джонсона ‘Каждый сообразно своему характеру’ и ‘Седжанъ’ упомянутъ Шекспиръ. Это, конечно, не содержатель театральной коновязи, помощникъ режиссера Шэкспръ,— ршаетъ Дамблонъ,— графъ Ротландъ былъ въ то время (1598 и 1606 г.) въ Лондон, и вотъ подъ маской, никмъ неузнанный, онъ игралъ въ пьесахъ Бенъ-Джонсона, именно за это впослдствіи такъ тепло о немъ отозвавшемся, когда опять подъ псевдонимомъ Шекспира вышло собраніе его сочиненій. Осложняется конспирація.
Но и этого еще мало. Дамблонъ подробно занялся мстными намеками, какіе встрчаются въ сценахъ, гд появляются пьяницы Слай и Фольстафъ.
За эти послдніе годы старательные шекспирологи ведутъ дальше свои розысканія въ архивахъ, и теперь черпаютъ оттуда свднія уже не о скромныхъ денежныхъ длахъ самого Шекспира, а также и о его герояхъ. Удалось установить, что Христофоръ Слай, тотъ пьяница, котораго въ пролог ‘Укрощенія Строптивой’ увряютъ, будто онъ большой баринъ, и заставляютъ смотрть на представленіе этой пьесы, взятъ изъ жизни. Бертонъ Хитъ деревня, откуда онъ родомъ, не что иное, какъ деревушка изъ окрестностей Стратфорта. Бертонъ на рк Хитъ. Тамъ жила тетка Шекспира, упоминаемая въ томъ же пролог деревня Уинкотъ — тоже не вымышленное названіе, въ окрестностяхъ Стратфорта было три Уникота, и въ одномъ изъ нихъ, дйствительно, жило семейство Хоккетъ, какъ и сказано въ пьес, а изъ другой происходила мать Шекспира Марія Арденъ. Въ 2-й части ‘Генриха IV’ упоминается въ послднемъ акт споръ Визора изъ Уонкота и Клемента Перкеси, тяжба эта, на самомъ дл, имла мсто на родин Шекспира. Въ архивахъ розысканы Визоръ или Визордъ изъ Уудменкота и Клементъ Перкесъ изъ Сгинчкомбъ Хилля. То же самое и въ ‘Виндзорскихъ кумушкахъ’. Котсэль, гд по словамъ Слендера обогнали борзую собаку Пэджи, также мстечко, находившееся въ нсколькихъ километрахъ отъ Стратфорта. Тамъ происходили скачки. Полное названіе этой мстности Костуудъ Хилльзъ, т. е. холмы Костдскаго лса. Такъ проходятъ въ бытовыхъ пьесахъ Шекспира хорошо знакомыя ему мста Уоруикшира, и, кто знаетъ, можетъ быть, не одна деревушка, не одинъ лсокъ станутъ, какъ Стратфорть, мстами, паломничества, потому что ихъ названіе въ XVII в. попало въ геніальныя созданія Шекспира.
Съ біографической точки зрнія эти подробности любопытны тмъ, что он еще боле привязываютъ Шекспира къ Уоруикширу. Не имй мы никакихъ указаній на то, что Шекспиръ былъ родомъ изъ Стратфорта, на основаніи этихъ мстныхъ воспоминаній надо было бы искать великаго драматурга именно тутъ. Что жъ длаетъ, однако, изъ этого Дамблонъ? Онъ, во-первыхъ, выдвигаетъ то, что это единственное мсто, гд вспоминается Уоруикширъ въ драмахъ Шекспира. Только тугъ. Казалось бы, ну да: конечно, не въ ‘Ромео и Юліи’ вставлять же бытовыя черты, только тутъ бытъ современной поэту Англіи, и вотъ только тутъ и вспоминается скромная родня и родная деревенька. Нтъ, по мннію Дамблона, именно отсюда и слдуетъ, что эти пьесы написаны не Шекспиромъ. Это графъ Ротландъ позабавился тмъ, что вывелъ родину и родню псевдонима своихъ поэтическихъ произведеній. Онъ не только купилъ его фамилію, чтобы воспользоваться ею, какъ псевдонимомъ. Онъ еще смялся надъ нимъ, проводилъ съ нимъ время, какъ Генрихъ V, пока былъ еще наслднымъ принцемъ, съ Фольстафомъ. Шекспиръ — Фольстафъ и Слай одновременно. Ротландъ вывелъ своего Шекспира въ обихъ этихъ комическихъ фигурахъ. Утверждать такую странную исторію Дамблону не мшаетъ даже то, что вдь между Слайемъ и Фольстафомъ совсмъ нтъ никакого сходства, только то, что они оба пьяницы. При этомъ отождествленіе съ Фольстафомъ еще кое-какъ да поддерживается историко-литературными данными. Изъ смутнаго намека, въ не такъ давно найденномъ письм одного современника Шекспира, можно какъ будто-бы заключить, что Шекспиру давали въ кругу знакомыхъ кличку: Фольстафъ: нкій Тоби Матью приводитъ изреченіе Фольстафа, назвавъ его: ‘этотъ отличный авторъ’. Такъ какъ авторъ-то Шекспиръ, то выходитъ, что Шекспиръ названъ Фольстафомъ, хотя ясно, что гораздо правдоподобне понять эти слова иначе: въ шутку сказано — авторъ Фольстафъ, какъ можно сказать мудрецъ Фольстафъ, философъ Фольстафъ. Но откуда слдуетъ, что Слай — портретъ Шекспира? Очевидно, только увренность Дамблона, что Шекспиръ былъ пьяница.
Воя книга Дамблона, озлобленный и ожесточенный памфлетъ, противъ злополучнаго Шэкспра изъ Стратфорта. Такъ и сыпятся обвиненія: ничтожный, сбившійся съ дла мясникъ, жалкій режиссеришка, невжда, да еще пьяница и едва ли не воръ. И въ заключеніе, послдній ударъ, отъ котораго уже не встанешь: Шэкспръ изъ Стратфорта не зналъ грамоты, собственнаго имени не могъ подписать. Гд же было ему тогда написать вс эти великія произведенія поэзіи? Конечно, это немыслимо. Кто-то другой авторъ поэмъ, драмъ и сонетовъ Шекспира.
Оттого, чтобы понять порядокъ разсужденій Дамблона, не ‘доказательства’ его надо прослдить. Какія нужны доказательства? Дло совсмъ не въ нихъ. Они придуманы поэтомъ. Врне, ихъ нтъ вовсе. Весь придуманный Дамблономъ романъ на тему: Шекспиръ — не Шекспиръ, собственно говоря, выходитъ исключительно изъ весьма характерныхъ взглядовъ лично его и вообще подобныхъ ему людей на великихъ геніевъ. Таковъ уже складъ мщанскаго ума, что малйшее соприкосновеніе съ выдающимися людьми, безразлично, будь то живыми или давно умершими, приводить его въ безпокойство. Не по себ мщанину, какъ только встаетъ передъ нимъ фигура не мщанская. Какъ быть, какъ держать себя относительно выдающагося человка?— волнуется мщанинъ, и не то подгибаются у него колнки, чтобы упасть къ ногамъ, не то лзетъ сама рука за пазуху достать камень. Въ своей книг Дамблонъ поступаетъ какъ разъ — такъ: достаетъ изъ-за пазухи камень, чтобы бросить въ Шекспира, и въ то же время передъ тмъ же Шекспиромъ бросается ницъ и ползаетъ на колнкахъ. То и другое вмст. Ясно, что должно у него двоиться. Для чего понадобилось ему два Шекспира — одинъ Шэкспръ изъ Стратфорта, а другой Роджеръ Маннерсъ графъ Ротландъ, писавшій подъ псевдонимомъ Шекспира. Пьяница, бродяга, воръ, невжда — кричитъ онъ на одного, а къ другому: пожалуйте ручку… за честь сочту! Нтъ вамъ подобнаго, ваше сіятельство! И превозвесть и оклеветать тянетъ мщанская душа, не утерпть, и отсюда надо найти ‘доказательства’, притвориться ученымъ, длать великія открытія. И отвчаетъ сочувствіемъ мщанство. Такъ пріятно сказать въ откровенную минуту: а это вотъ хваленый-то Шекспиръ, пьяница онъ былъ, даже и грамоты не зналъ, вы воображаете, что онъ это все написалъ? А рядомъ съ этимъ: знаете, на самомъ то дл, Шекспиръ, т. е. настоящій Шекспиръ, вдь это былъ знатнйшаго рода человкъ. И какое образованіе? Да, какъ подумаешь, что родятся на свт этакіе геніи?! Передоновщина! ‘Пушкинъ былъ камеръ-лакеемъ’, а въ ту же минуту: ‘повшу на стнку портретъ Мицкевича, это не то, что вашъ хваленый Пушкинъ!’
Опасность для выдающагося человка — безразлично живого или мертваго — что его оскорбятъ либо раболпствомъ, либо клеветой, коренятся вх томъ, что мщанствующее человчество очень любитъ залихватскіе разсказы о великихъ людяхъ.
О Шекспир первый такой залихватскій разсказъ сохранился еще отъ его современника адвоката Джона Маннинга, который велъ дневникъ отъ 1603 года. Здсь разсказанъ такой анекдотъ. Какая-то женщина влюбилась въ Бербэджа и пригласила его посл представленія къ себ. Шелъ въ этотъ вечеръ Ричардъ III, Бербэджъ особенно отличался именно въ этой роли. Однако, Шекспиръ подслушалъ приглашеніе,— упредилъ Бербэджа и имлъ полный успхъ у женщины, раньше чмъ усплъ прійти Бербэджъ. Когда этотъ послдній все-таки явился, Шекспиръ веллъ передать ему, что, молъ, Вильгельмъ-Завоеватель раньше Ричарда III. Такой же характеръ иметъ и традиція XVIII в., будто извстный актецъ и драматургъ д’Авнонъ былъ незаконнымъ сыномъ Шекспира. Онъ будто бы самъ разсказывалъ, что его родители содержали въ Оксфорд гостиницу, и у нихъ часто останавливался, проздомъ изъ Стратфорта въ Лондон, Шекспиръ. Мать его и не устояла передъ обаятельностью великаго драматурга. Съ подобными анекдотами естественно вяжется и та подробность въ біографіи Шекспира, что онъ женился, чтобы покрыть грхъ, а черезъ три года посл женитьбы ухалъ въ Лондонъ, повидимому, оставивъ семью въ Стратфорт. А тутъ еще какое важное открытіе было сдлано въ завщаніи Шекспира! Онъ оставилъ своей жен въ наслдство только одну ‘вторую по достоинству’ кровать. Не ясно ли, что Шекспиръ былъ не только шалунъ, мастеръ на похожденія съ женщинами, но еще очень плохой семьянинъ, чего никакъ, конечно, нельзя одобрить. Г. Дамблонъ и бичуетъ Шекспира изъ Стратфорта за то, что онъ безъ средствъ бросилъ семью и вотъ даже отказывался уплатить ея долги,— естественно вдь это ей пришлось войти въ долги, когда она съ дтьми на рукахъ осталась безъ всякой помощи — что видно изъ процесса противъ Шекспира въ 1601 году.
Залихватская біографія не можетъ обойтись безъ кабацкихъ сценъ. Отсюда разсказъ о пьянств Шекспира, и ихъ въ его анекдотической біографіи дйствительно не мало. Извстно, что XVII в. посл недолгой пуританской строгости былъ временемъ, когда пошатнулись нравы нын столь строгой Англіи. До самой середины XVIII в. таверны, гд курятъ и пьютъ, а часто и напиваются джентльмены, играютъ большую роль въ литературныхъ біографіяхъ, только въ XVIII в. таверны постепенно создаютъ клубы, и нравы входятъ въ колею той изощренности и почтенности, отъ которыхъ въ наше время, иногда ветъ холодомъ на иностранцевъ. Во второй половин XVII в. и разсказываютъ о Шекспир, какъ завсегдата тавернъ. Писатель Фуллеръ (1606—1662) въ вышедшемъ посл его смерти сочиненіи ‘Исторія знаменитостей Англіи’ говоритъ, что часты были схватки остроумія между Шекспиромъ и Бенъ-Джонсономъ. Гд? Біографы. разумется, отвчаютъ: въ таверн, и естественно возникаетъ представленіе о подобныхъ схваткахъ въ таверн ‘Сирена’ (The mermaid). Съ нею связаны славныя имена современниковъ Шекспира, драматурга Бьюмонда и Бенъ-Джонсона. ‘Сколько мы перевидли тамъ въ Сирен!— восклицаетъ Бьюмонтъ въ письм къ Бенъ-Джонсону, — сколько тамъ, бывало, услышишь остротъ!’ Неужели тамъ не бывалъ и Шекспиръ? Его вдъ связываетъ съ Бенъ Джонсономъ, что самъ Шекспиръ игралъ въ его пьесахъ, что Бенъ-Джонсонъ не разъ упоминаетъ о Шекспир, что его сонетъ открываетъ изданіе 1623 г., и, наконецъ, что театральная традиція сохранила извстія объ услугахъ, оказанныхъ уже маститымъ Шекспиромъ начинавшему автору ‘Великаго человка сообразно своему характеру’. Дло, однако, мняется къ худшему, какъ только мы обращаемся къ дневнику викарія Уорда за время его пребыванія въ Стратфорт на Эвон. Тутъ сказано, что Шекспиръ умеръ посл того, какъ пригласилъ въ таверну Бенъ-Джонсона и Драйтна. Такъ какъ дло, несомннно, происходило въ Стратфорт, гд умеръ Шекспиръ, то оказывается отсюда, что среди земляковъ великаго драматурга, вскор посл его смерти, держалась традиція, согласно которой онъ умеръ отъ пьянства.
А другой авторъ Обри, написавшій въ 1669—1696 годахъ ‘Житія знаменитыхъ людей’, сообщаетъ о послднихъ годахъ Шекспира приблизительно то же, только, увы, не въ обществ литераторовъ представленъ тутъ создатель Фольстафа, а въ гораздо боле скверной компаніи. Жилъ въ XVII в. въ Стратфорг нкій богатый человкъ, Комбъ, и о немъ ходили шуточные стихи, въ вид эпитафіи. Чортъ позволяетъ брать десять на сто,— говорилось въ этихъ стихахъ, — но Комбъ на сто беретъ двнадцать, и оттого, если спросить, кто лежитъ подъ этимъ камнемъ, самъ чортъ отвтитъ: ‘тутъ прахъ моего друга Комба’. Эти стихи приписываетъ Обри Шекспиру, онъ будто бы сочинилъ ихъ пока, что случалось не рдко, пьянствовалъ съ Комбомъ въ послдніе годы своей стратфортской жизни. Эту подробность сообщаетъ и Ро въ своей біографіи Шекспира. Очевидно, не спроста традиція. Если не умеръ отъ пьянства, то, во всякомъ случа, на склон лтъ собутыльничалъ, да еще съ ростовщикомъ. Есть извстіе и еще почище. Оно уже совсмъ залихватскаго свойства и относится къ молодости драматурга. Айрлэндъ въ своихъ ‘Живописныхъ видахъ Уоруикшира’ (1795) разсказываетъ, что нкогда происходили состязанія между деревнями, кто одолетъ кого количествомъ выпитыхъ кружекъ эля, и вотъ будто выставлялъ для этого Стратфортъ молодого Шекспира, но, увы, когда пришлось пить съ спеціалистами по проб молодого эля, плохо кончилось дло для будущаго драматурга, до сихъ поръ, т. е. до конца XVIII в. сохранилась старая яблоня при дорог — свидтельница его позора. Конечно, къ тому же числу залихватскихъ анекдотовъ относится и знаменитый разсказъ о браконьерств. Извстіе это впервые встрчается у Ро. Ро высказалъ еще предположеніе, что въ судьб Шалло, изъ ‘Генриха IV’ и ‘Виндзорскихъ кумушекъ’ выведенъ тотъ самый судья сэръ Томасъ Льюси изъ Чарлькота, изъ-за котораго Шекспиръ былъ принужденъ покинуть Стратфортъ. Фольстафъ изображенъ убившимъ оленя на земл Шалло, а въ герб Шалло какъ разъ рыбки, носящія по-англійски названіе ‘льюси’, и тутъ вводится игра словъ, потому что вши звучать по-англійски тоже ‘льюси’. Эта игра словъ встрчается еще въ дошедшихъ до насъ шуточныхъ стихахъ на сэра Томаса Льюси. Ихъ и приписываютъ молодому Шекспиру. Ро разсказываетъ, они были сочинены будущимъ драматургомъ за то, что Томасъ Льюси осудилъ его за браконьерство, но такъ какъ судья Льюси былъ человкомъ знатнымъ, молодому Шекспиру пришлось оставить Стратфортъ. Въ настоящее время все это было выяснено изъ офиціальныхъ фактовъ того времени. Въ 1601—1605 годахъ не у сэра Томаса Льюси изъ Чарлькота около Стратфорта, а у его сына, тоже Томаса Льюси, жившаго въ Лондон, шелъ процессъ съ однимъ дворяниномъ о браконьерств въ парк Льюси, расположенномъ въ Уорчестершир. Шекспиръ намекнулъ на истинное происшествіе, героемъ котораго его считать, разумется, нтъ ршительно никакихъ основаній, и съ отъздомъ его въ Лондонъ оно не иметъ ршительно ничего общаго.
Еще залихватскіе намеки о Шекспир. Вс видли, что французскій писатель Риккобони сказалъ, что Шекспиръ занимался воровствомъ. Собственно говоря это сообщеніе можно счесть просто на просто очень грубой передачей заключавшагося у Ро извстія о браконьерств, и тогда оно ровно ничего новаго не даетъ.
Но извстіе это можно обставить другимъ, довольно любопытнымъ. Еще Халлнуэль-Филилисъ, авторъ наиболе анекдотической изъ всхъ біографій Шекспира, приводитъ брошюру ‘Привидніе Ратцей’. Ратцей — это нчто врод русскаго Ваньки Коппа или французскаго Карлуши: онъ былъ повшенъ въ 1605 г., и съ его именемъ немедленно стали связывать воровскіе разсказы. Вотъ въ такой брошюр Ратцей держалъ слдующую рчь повстрчавшемуся ему провинціальному актеру, котораго труппу онъ заставилъ дать представленіе передъ своей шайкой:
‘Иди въ Лондонъ. Если кто-нибудь умретъ, ты очень пригодишься. По моему, нтъ человка боле тебя способнаго исполнять такія роли. Я такъ о теб понимаю, что рискнулъ бы всми деньгами своего кошелька на твою голову, если бы ты съ нимъ разыгралъ Гамлета. Тамъ, въ столиц, ты привыкнешь къ воздержанію, потому что никогда не были актеры такъ экономны, какъ теперь вокругъ Лондона, и ты будешь питаться на счетъ всхъ людей, безъ того, чтобы кто-нибудь попитался на твой счетъ, твоя рука не будетъ залзать въ твои карманы, твое сердце весьма лниво будетъ исполнять общанія твоего языка: а когда ты почувствуешь, что кошелекъ твой тяжелъ, купи землю у какого-нибудь дворянина, пусть, какъ только ты устанешь играть на сцен, твои деньги поведутъ тебя къ достойной тебя репутаціи, тогда ты ни въ комъ не будешь больше нуждаться, даже въ тхъ, кто вначал давалъ теб возможность осуществить на сцен свои писанія’.
Вывести изъ этихъ совершенно прозрачныхъ намековъ на Шекспира, передлавшаго и поставившаго на сцен Гамлета, авторомъ котораго былъ недавно умершій Кидъ, что Шекспиръ былъ воромъ, совершенно, конечно, немыслимо. Даже вводитъ этотъ эпизодъ въ серію залихватскихъ анекдотовъ о Шекспир странно. Мы, однако, сейчасъ увидимъ, что онъ намъ пригодится именно въ связи съ залихватскими разсказами.
Зачмъ нужны залихватскіе анекдоты о великихъ людяхъ, а значитъ и то, зачмъ они возникаютъ — безразлично вымышленные или правдивые — превосходно представлено въ ‘Генрих IV’ Шекспира. Будущій побдитель при Азенкур, великій и славный король Генрихъ V, кумиръ англійскаго народа, изображенъ въ молодости въ обществ Фальстафа. Это придаетъ интимность и теплоту. Великій человкъ, а попутался-таки въ молодости по кабачкамъ и притонамъ,— думается поклонникамъ короля Гарри, и расплываются рты въ улыбки, и громче слышатся крики: ‘Да, здравствуетъ король’! Не только Фольстафъ, любой смлый врноподданный закричитъ, пожалуй: ‘Да здравствуетъ твоя милость, король Халь, мой царственный Халь!’ Ахъ, какое это удовольствіе потрепать знаменитость по плечу! Именно потрепать по плечу знаменитость даютъ право и возможность залихватскіе анекдоты, и рядомъ съ ними, можетъ быть, и вовсе не залихватскіе, а представляющіе слабости великихъ людей, разныя пошлости, сплетни. Одинъ говоритъ: ‘Мой другъ Михайловскій! Какъ же… бывало у Палкина… Я говорю ему: брось ты, охота связываться…’ Другой типъ людей вторитъ по иному: ‘А Левъ-то Толстой кашей обкушался! Софья Андреевна, бывало, задетъ въ гастрономическую лавку въ Тул, все и заберетъ. Самъ видлъ’. Все это доброжелательство, тутъ нтъ злости. Все это входитъ въ ореолъ. Оба типа поклонниковъ тшатъ свой восторгъ.
Но непремнно нужно, чтобы великій человкъ явился еще въ царственной порфир, какъ король Генрихъ V въ послднемъ акт 2-й части ‘Генриха IV’, и, когда сказалъ онъ Фольстафу, своему бывшему собутыльнику:
‘Я не знаю тебя, старикъ!’
Вдь какой же онъ великій человкъ, если никогда не являлся онъ въ порфир? Оттого вдь и радостно похлопать великаго человка по плечу, что это, такъ сказать, запретно, высшая роскошь, другимъ не доступная. Каждую минуту можетъ надть на себя порфиру великій человкъ и тогда обрзать, прогнать. То-то и пріятно, что можетъ гнать, а самъ не гонитъ.
Несчастье Шекспира въ томъ, что въ своей біографіи онъ ни въ чемъ, никогда не облекается въ порфиру. Вота тута рядомъ Шекспиръ-драматургъ, великій геній, и онъ-то въ порфир, недосягаемой, величественной, поистин царской, свтящейся своей золотой парчей на весь образованный міръ. Ужъ такъ подкашивались колни, такъ хочется пасть вицъ! И для этого такъ хочется побольше о немъ узнать, полюбоваться портретомъ, представить его себ первымъ ученикомъ и образованнйшимъ человкомъ, вообще превознести именно личность, потому что вдь вообще личностью легче восхищаться, чмъ произведеніями, которыя надо еще прочесть и понять, оцнить и осмыслить, а это такая трудная задача! И вотъ тутъ это замчаніе Бенъ-Джонсона: ‘зналъ мало по-латыни, и еще меньше по-гречески’, конечно, мшаетъ. Какъ можетъ тогда устоять уваженіе подобныхъ депутатовъ и профессоровъ новыхъ университетовъ г-дъ Дамблоновъ, которые о себ самихъ всегда понимаютъ такъ, что они превосходно знаютъ по-латыни и еще лучше по-гречески!
Тогда-то особое значеніе начинаютъ получать другія извстія — одно другого мене заманчивыя, все разочарованія: и въ университетахъ не былъ, и знатности никакой, едва ли и въ грамматической школ учился, отецъ былъ мясникомъ, возможно, что самъ же драматургъ началъ съ мясника. Гд порфира? Нтъ порфиры. Все скромный Стратфортъ и подмостки, какая-то срая жизнь. Самое богатніе Шекспира, по крайней мр, по словамъ Дамблона, не дорого стоитъ. Очень характерно, что Дамблонъ особенно настаиваетъ на томъ, зачмъ не было Шекспиру пышнаго погребенія, и только въ XVIII в. его статуя поставлена въ Вестминстерскомъ аббатств, прахъ же его такъ и остался въ Стратфорт, подъ грубымъ монументомъ, съ плохо составленной какимъ-то провинціальнымъ римоплетомъ эпитафіей. Вотъ вамъ вашъ Шекспиръ! Хороша знаменитость! Таково чувство, изъ котораго раньше исходили бэконисты. Теперь еще въ большой степени разочарованъ въ Шекспир Дамблонъ. Это разочарованіе и заставитъ немедленно, съ какой-то головокружительной быстротой вс залихватскіе разсказы превратиться въ разсказы уничижительные, въ порицанія, въ позоръ. Все то, за-что было такъ пріятно потрепать по плечу знаменитость, теперь становится несноснымъ, унизительнымъ и не терпимымъ ни въ какомъ хорошемъ обществ. Огромная разница, между тмъ, кутятъ ли въ таверн ‘Сирена’ уважаемые писатели, и сыпятся остроты, за которыя будутъ или могутъ быть заплачены большіе гонорары, или какой-то бывшій мясникъ, недоучка, содержатель коновязи при театр напивается пьянымъ тамъ, въ провинціальномъ захолустьи, да еще обнявшись съ ростовщикомъ. Почтенные люди, имющіе положеніе въ обществ, кутятъ, бдные и не зажиточные люди пьянствуютъ. Это надо помнить. Дамблонъ въ этомъ твердо убжденъ, и только оттого онъ и показываетъ, что Шекспиръ изъ Стратфорта былъ пьяница. Очень наивны, такъ милы, что нельзя не придти въ умиленіе, разсужденія Дамблона о томъ, что едва ли Шэкспръ бывалъ въ такомъ приличномъ мст, какъ таверна ‘Сирена’. Графъ Ротландъ — да, его кузенъ Соутэмптонъ — да. Но Шэкспръ, конечно, нтъ. Значитъ, если Бьюмонтъ увряетъ, что въ ‘Сирен’ въ обществ Бенъ-Джонсона было такъ оживленно, что свидтелемъ и участникомъ этого веселья могъ быть только графъ Ротландъ, и именно о немъ сказано, какъ онъ превосходно перекидывался остротами съ Бенъ-Джонсономъ.
Найдено, кому надть на плечи порфиру. Пока изучается біографія Шекспира и забываются сами его произведенія, облекающая ихъ свтлая, пышная, великолпная порфира ни на чьихъ плечахъ. Она какъ бы не на плечахъ, а на плечикахъ въ платеномъ шкапу. Стоить, однако, отдлаться отъ жалкаго Шэкспра изъ Стратфорта, и порфира найдетъ, кого укрыть отъ злословія и передъ кмъ заставитъ склониться.
Бэкону она оказалась тяжела: и безъ того не мало обрлъ и славы и величія. Найденъ новый конспиративный авторъ произведеній Шекспира, и словно сшитой на заказъ оказалась на него порфирная мантія. Роджеръ Маннерсъ пятый графъ Ротландъ родился въ 1876 г. и по смерти отца въ 1583 г. получилъ владтельный титулъ. Онъ воспитывался въ Колледж Королевы въ Кембридж и, какъ многіе знатные юноши того времени, получилъ- званіе адвоката въ Грэзъ Иннъ, высшемъ юридическомъ учрежденіи, въ 1598 г. Для занятій юриспруденціей онъ былъ посланъ 22 лтъ въ падуанскій университетъ и по дорог черезъ Францію имлъ случай приблизиться къ тому французскому двору молодого Генриха IV, какой такъ заманчиво представленъ въ ‘Безплодныхъ усиліяхъ любви’. Въ 1599 г. онъ женился на дочери знаменитаго поэта Филиппа Сиднея, вдова котораго вышла замужъ вторымъ бракомъ за любимца королевы Елизаветы Эссекса, и получилъ назначеніе управляющаго Шервудскими лсами. Дамблонъ полагаетъ, что тутъ были написаны имъ ‘Сонъ въ лтнюю ночь’ и ‘Какъ вамъ будетъ угодно’. Эта идиллія была, однако, мимолетна. Въ 1661 г. Ротландъ принялъ участіе въ возстаніи Эссекса, впавшаго посл ирландскаго похода въ немилость и затявшаго съ оружіемъ въ рукахъ добиться вліянія. Ради политическаго замысла Эссекса были написаны ‘Юлій Цезарь’ и ‘Ричардъ II’. Эта послдняя пьеса дйствительно была поставлена на сцен наканун возстанія, и вся шекспировская критика связываетъ об эти пьесы съ возстаніемъ Эссекса. Только заступничество знатной родни спасло Ротланда отъ эшафота, а разочарованіе его въ революціонныхъ дяніяхъ вылилось въ ‘Гамлет’.
Въ 1607 г. умерла королева Елизавета, и Яковъ I приблизилъ къ себ бывшихъ сторонниковъ Эссекса. Готландъ былъ сначала посланъ въ Данію ко двору Христіана IV, и тутъ, среди обстановки Эльсинора, онъ еще разъ передлалъ своего ‘Гамлета’, давъ ему тотъ окончательный видъ, какой мы находимъ въ изданіи его сочиненій въ 1623. При Яков I Ротланду оставалось, однако, жить не долго. Онъ занималъ должности управляющаго въ разныхъ мстностяхъ Англіи и писалъ одну пьесу за другой. Въ это время возникли его величайшія трагедіи ‘Отелло’, ‘Макбетъ’ и др., пока онъ закончилъ свою дятельность лебединой пснью: ‘Бурей’, гд отражалось его недолгое пребываніе на Азорскихъ Островахъ. Онъ умеръ въ 1612 г., и тогда-то прекратилась та поэтическая дятельность, которая связана съ взятымъ, или врне, купленнымъ имъ у Шэкспра изъ Стратфорта псевдонимомъ ‘Шекспиръ’.
Она была блестяща и разнообразна, какъ самая жизнь этого баловня судьбы. Не мудрено, что столько свдній и столько перемнъ мстъ насчитывается въ поэмахъ и драмахъ, подписанныхъ Шекспиромъ. Не мудрено, что такъ высоко ставятъ ея автора такія произведенія, какъ ‘Palladia Templa’. Особенно ярко сказалась личность ихъ автора во всхъ придворныхъ и свтскихъ сценахъ. Это среда, къ которой принадлежалъ авторъ. Онъ изобразилъ себя въ Бирон изъ ‘Безплодныхъ усилій любви’, въ Бассоніо изъ ‘Венеціанскаго Купца’, въ Бенедикт изъ ‘Много шума изъ ничего’, въ Джек изъ ‘Какъ вамъ будетъ угодно’, наконецъ, въ Брут и Гамлет. Баловень судьбы, красавецъ, образованный молодой человкъ, знавшій нсколько языковъ и особенно по-итальянски,— тогдашній великосвтскій языкъ,— и при этомъ глубокій мудрецъ, вотъ — о комъ сказалъ педантъ и ученый классикъ Бенъ-Джонсонъ, что ‘онъ зналъ мало по-латыни и еще меньше по-гречески’. Боже мой, конечно, въ глазахъ этого буквода, блестящій молодой человкъ долженъ былъ казаться легкомысленнымъ, но въ ихъ спорахъ, въ модной тогда таверн ‘Сирен’, доставалось Бенъ-Джонсону не мало отъ его соперника въ драм. Поистин, какъ маленькое, ловкое, легко управляемое судно, противъ тяжеловсной громады огромнаго корабля, дйствовалъ свтскій левъ, и также легко и непринужденно бросалъ онъ на бумагу великолпные стихи, отчего Бенъ-Джонсонъ и злословилъ, посл его смерти, хотя и преданъ ему былъ всей душой, что слдовало Ротланду изъ тысячи стиховъ зачеркнуть и передлать девятьсотъ.
Вотъ біографія генія, которая удовлетворитъ самый невзыскательный и самый плоскій мщанскій умъ. Изобрсти только Шекспира, ни дать, ни взять похожаго на Байрона, какъ представляютъ его самыя банальныя біографіи, т. е. изобрсти генія, который былъ бы поэтъ-свтскій левъ, поэтъ-графъ и баловень судьбы, ну, конечно, и поэтъ-кутила — вдь проводилъ же Ротландъ время въ обществ Фольстафа-Шэкспра, какъ можетъ это не быть заманчиво! Въ сущности Дамблонъ, однако, и этой задачи не исполнилъ вовсе. Біографія Ротланда лишь чуть помчена. Онъ только общаетъ намъ дать ее въ слдующей своей книг. Она будетъ носить заглавіе: ‘Авторъ Гамлета и его среда’.
Ни малйшимъ намекомъ не открываетъ намъ Дамблонъ той тайны, почему понадобилось графу Ротланду такъ основательно законспирировать свою поэтическую дятельность, и какъ онъ достигъ того, что эта хитрость такъ великолпно удалась, что не столь уже малочисленные авторы, которые упоминаютъ о Шекспир, соблюдали секретъ. Дамблонъ ограничивается лишь тмъ, что, приводя какое-либо упоминаніе о Шекспир, онъ замчаетъ: видите, это относится только къ произведеніямъ, а вовсе не къ личности. Лишь для доказательства боле или мене фактическаго свойства, выдвинулъ до сихъ поръ Дамблонъ въ защиту своей, въ научномъ отношеніи совершенно безнадежной тезы. Первое это то, что Ротландъ умеръ черезъ нсколько мсяцевъ посл появленія ‘Бури’, и, стало быть, Шекспиръ ничего не писалъ посл его смерти. Однако, вдь, а priori можно допустить, что нсколько, столь же образованныхъ людей, какъ Ротландъ, умерли въ Англіи въ 1612, 1613 и 1614 г. г., и это ни одному, изъ нихъ не даетъ права на честь считаться авторами Гамлета. Дамблонъ совершенно не принимаетъ въ соображеніе этого, что вдь и самъ Шекспиръ умеръ всего лишь черезъ четыре года, притомъ, вовсе не отъ старости или несчастнаго случая, такъ что едва ли не прошли эти годы въ какой-нибудь тяжкой болзни. Второй аргументъ самый фантастическій. Я уже намекалъ на него: Шэкспръ изъ Стратфорта былъ неграмотный!! Это слдуетъ изъ того, что по мннію Дамблона вс шесть подписей Шекспира, единственныхъ автографовъ, дошедшихъ до нашихъ дней, не схожи между собою, и, сличая ихъ съ почеркомъ актовъ, подъ которыми они подписаны, можно думать, что подпись сдлана тмъ, кто писалъ эти акты, т. е. писцомъ. Но вдь, увы, Шекспиръ писалъ готическими буквами, а всякій, читавшій рукописи готическаго письма, знаетъ, насколько при нихъ трудно установить почеркъ. Въ XVI в. готическіе почерки нельзя назвать въ полной мр скорописью, а стало быть, нельзя примнять къ нимъ, очертя голову, наши пріемы сличенія почерковъ.
Нтъ, бдному графу Ротланду не предстоитъ съ почетомъ войти въ исторію міровой литературы. Если и воскреситъ его Дамблонъ, выведя изъ забытья, то интересъ къ нему опредлится лишь тмъ, что онъ былъ другомъ, Соутгэмптона, лорда канцлера, покровителя Шекспира. Только при свт сіянія, исходящаго отъ скромнаго Шекспира изъ Стратфорта, заблеститъ имя этого сіятельнаго графа. Я, конечно, ничего не хочу сказать о немъ дурного. Напротивъ, я такъ сказать, радъ этому знакомству. Хочется даже заступиться за него, спасти его репутацію, такъ какъ Дамблонъ, помимо всякой его воли, поставилъ его въ самое неловкое положеніе.
Все, что сообщалъ до сихъ поръ о немъ Дамблонъ — превосходно. Онъ пожертвовалъ Колледжу Королевы, какъ его другъ Соутгемптонъ Колледжу св. оанна, цлую библіотеку, сохранившуюся до нашихъ дней, онъ, очевидно, тоже былъ покровитель поэзіи и театра. Онъ рисковалъ жизнью въ этомъ, еще мало обслдованномъ, но очень значительномъ по своей связи съ ‘Юліемъ Цезаремъ’ и ‘Гамлетомъ’) заговор Эссекса. Дамблонъ общаетъ подробно ознакомить насъ съ обстоятельствами этого шального возстанія двухъ сотенъ знатныхъ юношей, но то, что мы до сихъ поръ можемъ подозрвать, заставляетъ искать въ этомъ возстаніи какой-то своеобразной идеологіи, молодыхъ и горячихъ толовъ, увлеченныхъ Плутархомъ и уже бродившимъ въ умахъ гуманистовъ эпохи возрожденія республикализмомъ. Вдь главные заговорщики оказались покровителями поэзіи. Они хотятъ путемъ представленія театральной пьесы историческаго содержанія повліять на населеніе Лондона. Они погружены въ трудный и осложненный, не только великосвтскій, но и философскій сонетизмъ, они цвтъ тогдашней интеллигенціи, и рядомъ съ ними — для насъ это главное — стоитъ авторъ ‘Юлія Цезаря’ и ‘Гамлета’. Что думалъ онъ о политик своего времени? Намеки на нее разсяны по его историческимъ хроникамъ. Короли, политическіе, дятели, узурпаторы власти, народные герои, демагоги — все это представлено въ ‘Генрих III’ и ‘Ричард III’, въ ‘Генрих VIII’ и корол Гарри, въ ‘Макбет’, ‘Коріолан’, не говоря уже объ этой своеобразной трилогіи ‘Юлій Цезарь’, ‘Ричардъ II’ и ‘Гамлетъ’. Можетъ быть, будущее изслдованіе Дамблона броситъ намъ свтъ на политическіе взгляды Шекспира, освтитъ событія 1601 года. Пусть искупитъ онъ этимъ свою вину передъ великимъ поэтомъ, жизнь котораго онъ зря потрепалъ съ такой странной злобой.