Он знал, что был прав, Троллоп Энтони, Год: 1869 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 932 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

А. Троллопъ

Онъ зналъ, что былъ правъ.

РОМАНЪ.

(Переводъ съ Англійскаго).

С.-Петербургъ.
Типографія Майкова, въ д. Мин. Фин. на Дворц. площ.
1871.

ГЛАВА I.
Изъ которой видно, съ чего начался раздоръ.

Когда Люису Тревиліану минуло 24 года, передъ нимъ открытъ былъ весь Божій міръ — на выборъ, между прочимъ, ему вздумалось отправиться на Мандаринскіе острова, гд онъ и влюбился въ Емилію Роули, дочь тамошняго губернатора сэра Мармадука. Сэръ Мармадукъ Роули, въ то время — человкъ уже среднихъ лтъ, честно служилъ обществу и пользовался доброй славой, но не смотря на все это, не усплъ еще пріобрсти ни особенно высокаго положенія, ни большаго состоянія. Онъ перебывалъ губернаторомъ на многихъ островахъ и никогда не оставался безъ должности, а теперь, достигнувъ пятидесяти лтъ, очутился на Мандаринскихъ, съ тремя тысячами фунтовъ ежегоднаго жалованья, и проживалъ въ такой температур, гд 80^о въ тни считаются прохладой, имя притомъ восемь дочерей и не отложивъ ни одного шиллинга. Ни одинъ Мандаринскій губернаторъ, будучи общителенъ отъ природы и гостепріименъ по принципу, не въ состояніи скопитъ деньжонокъ даже изъ 3000 фунтовъ въ годъ, если у него — восемь дочерей. Молодые же люди Мандаринскихъ острововъ, хотя имъ и оказывалось должное гостепріимство, и хотя они нердко посщали обды сэра Мармадука, все-таки были не того сорта, чтобы самъ онъ или леди Роули пожелали возлюбить кого нибудь изъ нихъ въ качеств зятя. Къ томуже, когда м-ръ Тревиліанъ, желавшій видть многое въ своихъ нсколько неопредленныхъ путешествіяхъ, пріхалъ сюда, Емилія Роули, старшая изъ губернаторскаго гурта, двушка лтъ двадцати трехъ, не встрчала еще Мандаринца, который подходилъ бы къ ея идеалу. А такъ какъ Люисъ Тревиліанъ былъ замчательно красивый молодой человкъ, имлъ хорошія связи, былъ въ Кембридж девятымъ диспутантомъ, усплъ издать цлый томъ своихъ стихотвореній, получалъ своихъ собственныхъ 3000 фунтовъ годоваго дохода съ капитала, помщеннаго въ разныя и вполн врныя руки,— то и не пришлось ему вздыхать долго и безнадежно. Дйствительно, вс до единаго въ семейств Роули сознавали благость провиднія, направившаго странствованіе молодаго Тревиліана въ ихъ края, потому что онъ былъ повидимому настоящей жемчужиною межь людей. Сэръ Мармадукъ и леди Роулеи чувствовали, что со стороны родственниковъ Тревиліана могло бы возникнуть неудовольствіе на предполагаемый бракъ. Леди Роули не желала бы, чтобы дочь ея была встрчена въ Англіи холодными взглядами чужихъ. Но скоро оказалось, что возражать противъ этого брака некому, такъ какъ у Люиса Тревиліана не было родственниковъ, ближе двоюродныхъ братьевъ. Отецъ его, извстный въ свое время адвокатъ, умеръ вдовцомъ, оставивъ ему, какъ единственному сыну, все свое благопріобртенное состояніе. Старшимъ въ род былъ двоюродный братъ Люиса, жившій въ своемъ помсть въ Корнваллисс, — по выраженію Люиса, добрйшаго свойства глупышъ, которому не было дла, на комъ бы не женился его двоюродный братъ. Словомъ не могло быть влюбленнаго, боле независимаго или боле чистаго отъ всякихъ нарканій въ потачк самому себ. А тутъ еще онъ самъ же предложилъ, чтобы вторая дочь, Нора, похала жить съ ними въ Лондонъ. Надо же было такому обожателю внезапно — съ неба свалиться въ эту голубятню!

— Я не въ состояніи дать ни одного пенни, въ приданое моимъ дочерямъ, сказалъ сэръ Роули.

— Мое мнніе таково, возразилъ на это Люисъ Тревиліанъ, что двушкамъ вовсе не зачмъ имть своего состоянія. По крайней мр, я вполн убжденъ, что мужчина въ женитьб не долженъ искать богатства. Ему какъ-то отрадне, и даже, ядумаю, онъ боле преданъ жен, если состояніе принадлежит ему.

Сэръ Роули, будучи великодушнымъ джентльменомъ, весьма желалъ бы дать въ приданое своимъ дочерямъ по нсколько тысчонокъ фунтовъ, но за неимніемъ этихъ тысчонокъ, ему оставалось только восхищаться возвышенными правилами нарченнаго зятя. Такъ какъ наступало время его законнаго отпуска, то онъ и большая часть его семейства вмст съ м-ромъ Тревиліаномъ отправилась въ Англію. Свадьбу съиграли въ Лондон, въ Эстендскомъ {Лондонъ, по давнему обычаю, раздляется на 6 округовъ или кварталовъ: Вестминстеръ, Вестэндъ, Сити, Саутварісъ, Сверный, и упоминаемый здсь Остэндъ — главнйшій пріютъ морской торговли.} приход Св. Дидулфа, гд обрядъ этотъ совершалъ преподобный Олифэнтъ Аутгаусъ, женатый на сестр сэра Роули, потомъ наняли и отдлали для молодыхъ небольшой домикъ въ Майфайр въ Карцонъ-стрит, а затмъ семейство Роули ухало обратно въ свое губернаторство, оставивъ вторую дочь, Нору, на попеченіе старшей сестры.

По прізд своемъ въ Лондонъ, старики Роули окончательно убдились, что, въ лиц своего зятя, они въ самомъ дл наткнулись на совершенство. Объ Люис Тревиліан вс вообще говорили много хорошаго. Говорили, что не будь у него состоянія, онъ могъ бы остаться членомъ своей коллегіи, и, какъ разсказывали сэру Роули, зять его могъ бы и теперь уже вступить въ Парламентъ, еслибъ не счелъ боле благоразумнымъ отложить это на время. Дйствительно, онъ во многомъ былъ очень благоразуменъ. Его раннія путешествія предпринимались не ради сильныхъ ощущеній, не для того, чтобы охотиться на дикихъ зврей или искать невдомыхъ забавъ и новизны, но съ цлію видть людей и узнавать свтъ. Странствованія Тровиліана длились уже боле года, когда попутный втеръ занесъ его на Мандаринскіе острова. О, благословенный втеръ! Кром того сэръ Роули узналъ, что и въ клубахъ вс, знававшіе его зятя во времена студенчества, также хорошо отзывались объ немъ, какъ объ человк равно благоразумномъ и всми любимомъ, а не книгод какомъ нибудь, или черствомъ умник, или сорванц. Онъ могъ говорить обо всемъ, былъ весьма щедръ, словомъ — человкъ, которому все общало и уваженіе, и почетъ, а въ добавокъ, такой красивый, бравый малый — темные, короткіе волосы, носъ, какъ бы изваянный дивнымъ рзцомъ, уста самаго Аполлона, ростъ въ 6 футовъ съ соразмрными плечами, руками и ногами — словомъ, сокровище изъ сокровищъ. Одно лишь, какъ это первая замтила леди Роули, онъ любилъ вести дла по своему.

— Но вдь онъ, такъ хорошо ведетъ ихъ, сказалъ на это сэръ Мармадукъ,— что будетъ отличнымъ руководителемъ нашихъ двочекъ.

— Да, но Емилія тоже любитъ настоять на своемъ, возразила леди Роули.

Сэръ Мармадукъ не пустился въ дальнйшія словопренія по этому поводу, но, безъ сомннія, подумалъ про себя, что мужъ подобный Люису Тревиліану, иметъ право быть своенравнымъ. Онъ вроятно не изучалъ характеръ своей дочери — такъ тщательно, какъ жена его. И гд же ему было вглядываться въ характеры дочерей, когда ихъ подростало вокругъ него цлыхъ восемь? Да и во всякомъ случа, если въ характер Емиліи точно есть, что нибудь не совсмъ ладное, ей весьма хорошо будетъ найдти себ главу въ такомъ муж, какъ Люисъ Тревиліанъ.

Около двухъ лтъ, въ маленькомъ хозяйств Карцонъ-стрита все шло, какъ нельзя лучше, а если и случалось что бы то ни было, то покрайней мр никто изъ постороннихъ но зналъ объ этомъ. Къ тому же у молодыхъ былъ ребенокъ, мальчикъ, маленькій Люисъ, а ребенокъ въ подобныхъ семействахъ многое сглаживаетъ. Свадьба состоялась въ юл мсяц, а за обычной послсвадебной поздкой — прошла зима и весна въ Лондон, потомъ супруги прожили мсяцъ или два на берегу моря, посл чего родился у нихъ ребенокъ. Прошла еще зима и еще весна. Нора жила съ ними въ Лондон. А къ этому времени м-ръ Тревиліанъ сталъ подумывать, что ему было бы весьма пріятно во всемъ имть свою волю. Сынокъ былъ очень милъ, жена умна, красива и привлекательна, Нора была именно такою, какою должна быть незамужняя сестра. Но… при всемъ томъ дло дошло до разлада и колкостей. Леди Роули была права въ своемъ мнніи — будто Емилія тоже любитъ поступать по своему.— Если меня подозрваютъ, говорила въ одно утро м-ссъ Тревиліанъ своей сестр, когда он вдвоемъ сидли въ маленькой гостиной,— то посл этого и самая жизнь не иметъ никакой цны.

— Можешь ли ты говорить, что тебя подозрваютъ, Емилія?

— Что же онъ хотлъ сказать этими словами, что, по его мннію, полковнику Осборну лучше не бывать у насъ? Человкъ — старше моего отца и который зналъ меня съ тхъ поръ, какъ я была ребенкомъ.

— Онъ ничего подобнаго не подразумвалъ, Емилія. Ты сама хорошо это знаешь, и теб не слдуетъ говорить такимъ образомъ. Ужасно и подумать-то объ этомъ.

— Я знаю, ужасно ужъ и то, что онъ могъ сказать мн это. Если онъ не попроситъ у меня прощенія, то я конечно останусь съ нимъ ради ребенка, въ качеств старшей прислуги, но онъ будетъ знать, какъ я думаю и чувствую.

— На твоемъ мст я бы забыла это.

— Могу ли я забыть? Что я ни сдлаю, все — не по немъ. Онъ очень вжливъ и кротокъ съ тобою, потому что онъ не твой повелитель, но ты не знаешь, какія вещи онъ мн говоритъ. Неужели же мн сказать полковнику Осборну, чтобы онъ не приходилъ къ намъ? О, Боже мой! Буду ли я въ состояніи смотрть въ глаза людямъ, если меня доведутъ до этого? Я уврена, что онъ сегодня же будетъ здсь, а Люисъ останется сидть въ своемъ кабинет, услышитъ его шаги и не пойдетъ.

— Прикажи Ричарду сказать, что тебя нтъ дома.

— Да, и всякій пойметъ — почему. И зачмъ мн запираться такимъ образомъ отъ моего лучшаго и самого стараго друга? Если ужь надо отдавать подобныя приказанія, то пусть самъ и даетъ ихъ, а потомъ увидитъ, что изъ этого выйдетъ.

М-ссъ Тревиліанъ описала полковника Осборна буквально врно, сказавъ, что онъ зналъ ее, когда она была еще ребенкомъ, и что онъ старше ея отца. Дйствительно, полковникъ Осборнъ былъ однимъ мсяцемъ старше ея отца, и такъ какъ ему было въ настоящее время за пятьдесятъ лтъ, то въ этомъ отношеніи, пожалуй, и можно было считать его безопаснымъ другомъ для молодой, замужней женщины. Но вообще между нимъ и сэромъ Мармадукомъ не было никакого сходства. Сэръ Мармадукъ, осчастливленный и въ тоже время обремененный женою и восемью дочерями, принужденный, какъ это случилось съ нимъ, провести большую половину своей жизни въ тропическихъ странахъ, былъ уже въ пятьдесятъ лтъ — что называется совсмъ пожилымъ человкомъ, то есть, въ немъ не было боле ни энергіи, ни подвижности, ни живости молодости. Онъ былъ толстъ и неповоротливъ, много заботился о жен и о восмерыхъ дочеряхъ, а также не мало думалъ и о своемъ обд. Полковникъ Осборнъ же былъ человкъ холостой, и не имлъ другихъ заботъ, кром возлагаемыхъ на него его положеніемъ, какъ члена Парламента, это былъ счастливецъ, которому жизнь всегда улыбалась. Вотъ почему и не называли его пожилымъ человкомъ — такъ ршительно, какъ сэра Мармадука, хотя, по всей вроятности, и имъ было прожито боле двухъ третей жизни. Къ тому же, онъ былъ още красивый мужчина для своихъ лтъ, правда, съ лысиной и частой просдью въ густой бород, но держался прямо, былъ дятеленъ, ходилъ быстро, одвался изящно, — однимъ словомъ, имлъ очевидное намреніе пользоваться, на сколько это было возможно, уцлвшими въ немъ преимуществами молодости.

Полковникъ Осборнъ всегда одвался такъ, что никто никогда не замчалъ покроя его платья, предполагая, безъ сомннія, что никакой мужчина, старе 25-ти лтъ, не въ состояніи обращать особеннаго вниманія на свой сюртукъ, шляпу, галстухъ и прочія принадлежности туалета. Полковникъ, однакожъ, обращалъ большое вниманіе на все это и никогда не лнился позаботиться о томъ, что именно сошьетъ ему его портной. здилъ онъ верхомъ всегда на очень красивой лошади, сажая на такую же и своего грума. Вс знали, что у него былъ отличный конный заводъ въ одномъ изъ графствъ, онъ слылъ хорошимъ охотникомъ съ гончими. Бдный же сэръ Мармадукъ былъ бы неспособенъ проскакать и одну угонку, даже еслибъ отъ этого зависло спасеніе его губернаторства и репутаціи. Вотъ почему м-ссъ Тревиліанъ, объявивъ своей сестр, что она иметъ право смотрть на полковника Осборна съ почти дочернимъ чувствомъ уваженія, какъ на человка, который старше ея отца, была справедлива въ своемъ сравненіи больше буквально, чмъ по сущности дла. Она впадала въ то же заблужденіе, когда утверждала, что полковникъ Осборнъ зналъ ее съ дтства. Правда, полковникъ Осборнъ видалъ ее, когда она была маленькой двочкой, и былъ когда-то самымъ близкимъ другомъ ея отца, но съ тхъ поръ онъ се видлъ очень мало, или даже почти совсмъ не видалъ, до встрчи съ ней наканун того дня, какъ ей предстояло сдлаться женою м-ра Тревиліана. Хотя такому старому другу естественно было прійти поздравить ее и возобновить знакомство, но и то — правда, что онъ явился въ домъ ея мужа вовсе не какъ полезный старый другъ, который даритъ дтямъ серебряныя чашки и цлуетъ маленькихъ двочекъ, во имя старой дружбы съ родителями. Намъ всмъ знакомъ образъ такого стараго друга, извстно, какой это милый и славный малый, какъ мы рады бываемъ его посщенію, какъ не стсняясь пьетъ онъ наше вино и, обыкновенно, при этомъ выпьетъ лишнее, какъ обращается къ старшей дочери дома — съ просьбою засвтить ему свчку, какъ онъ даритъ двочкамъ при ихъ рожденіи серебряныя чашки, а когда он выходятъ замужъ даритъ имъ чайные приборы. Это — самый полезный, самый безопасный и самый милый человкъ, нисколько не моложаве и не бодре насъ, — человкъ, безъ котораго жизнь была бы очень безцвтна. Мы вс знаемъ такихъ людей, но не такимъ явился полковникъ Осборнъ въ дом молодой жены м-ра Тревиліана.

Емилія Роули, въ то время когда ее привезли съ Мандаринскихъ острововъ на ея родину, была очень красивая женщина, пожалуй, даже съ нкоторымъ излишкомъ въ развитіи стана для ея лтъ, съ темными глазами, но — темными потому, что рсницы и брови были совершенно черны, сами же глаза такъ часто измнялись, что трудно было точно опредлить ихъ цвтъ, каштановые волосы были съ очень темнымъ оттнкомъ и очень шолковисты, цвтъ лица былъ смуглый, но щеки ея часто покрывались очень яркимъ румянцемъ, что побуждало ея враговъ распускать клевету, будто она румянится. Она была очень сильна, какъ это часто бываетъ съ нкоторыми двушками, которыя пріхали изъ тропическихъ странъ, и которымъ этотъ климатъ былъ благопріятенъ. Она по цлымъ днямъ могла здить верхомъ и никогда не уставала танцевать на губернаторскихъ балахъ.

Полковникъ Осборнъ, когда его представили Емиліи, какъ женщин, которую онъ зналъ ребенкомъ, подумалъ про себя, что было бы весьма пріятно встать на короткую ногу съ такимъ милымъ другомъ,— не подразумвая при этомъ, конечно, ничего дурнаго, потому что вообще въ подобныхъ случаяхъ только очень немногіе мужчины предвидятъ зло, но все же онъ не взглянулъ на эту молодую, красивую женщину, какъ на такую, которая не принадлежала уже къ его поколнію, и въ отношеніи къ которой онъ счелъ бы своимъ долгомъ быть полезнымъ во имя старой его дружбы съ ея отцомъ.

Кром того, въ Лондон было хорошо извстно (хотя объ этомъ ничего не знала м-ссъ Тревиліанъ), что этотъ старый Лотаріо уже не разъ и не въ одномъ семейств поселялъ раздоръ. Онъ очень былъ склоненъ къ дружб съ замужними женщинами, а можетъ быть и не прочь былъ возбуждать къ себ враждебныя чувства со стороны мужа. Однако, надо замтить, что мы намекнули здсь не на т враждебныя чувства, которыя разршаются дуэлью или ударомъ хлыста, — даже и не на т, которыя высказываются гнвными словами. Иному молодому мужу можетъ очень не нравиться черезъ-чуръ интимное обращеніе друга дома, и все-таки онъ не позволитъ себ оскорбить свое собственное и женино достоинство — словомъ подозрнія. Люисъ Тревиліанъ возъимлъ сильное отвращеніе къ полковнику Осборну, и такъ какъ ему не удалось внушить жен, что это его отвращеніе должно бы побудить ее умрить нсколько дружбу полковника, то онъ и позволилъ себ сказать ей нсколько словъ, которыя, вроятно, онъ тутъ же охотно взялъ бы назадъ. Но сказаннаго слова — не воротишь. У многихъ мужчинъ и женщинъ, которые, сказавъ слово, тотчасъ въ немъ внутренно раскаиваются, гордость слишкомъ велика, чтобы высказать это раскаяніе. Тоже самое случилось теперь и съ Люисомъ Тревиліаномъ, посл того какъ онъ объявилъ жен свое желаніе, чтобы полковникъ Осборнъ не посщалъ ихъ такъ часто. Этъ было сказано съ сверкающими взглядами и гнвнымъ голосомъ, и хотя Емиліи случалось и прежде видть это сверканіе очей, и былъ ей хорошо знакомъ эготь гнвный голосъ, но она, никогда до сихъ поръ не чувствовала себя оскорбленной мужемъ. Проговоривъ эти слова, Тревиліанъ тотчасъ вышелъ изъ комнаты и пошелъ къ себ, къ своимъ книгамъ. Оставшись наедин съ самимъ собою, онъ понялъ, что оскорбилъ жену. Онъ очень хорошо понялъ, что слдовало поговорить объ этомъ мягче, обвивъ при этомъ ея станъ рукою, растолковать ей, что будетъ лучше для нихъ обоихъ ограничить дружбу этого друга. Въ подобныхъ объясненіяхъ взглядъ и тонъ, съ которыми сказано извстное слово, пріобртаютъ огромное значеніе, гораздо большее, чмъ имютъ самыя слова. Подумавъ объ этомъ обстоятельств и вспомнивъ, какъ много въ его обращеніи проявлялось гнва, и какъ далеко онъ былъ отъ того, чтобы обнять жену при этомъ разговор,— Тревиліанъ чуть было не ршился пойти наверхъ и извиниться, но оправдываться въ чемъ бы то ни было — было противно его природ. Онъ не въ состояніи былъ произнести признаніе, что онъ виноватъ. Къ тому же жена сама вызвала его на такія слова своимъ обращеніемъ съ нимъ. Когда онъ старался дать ой понять свои желанія посредствомъ разныхъ позорныхъ намековъ на полковника Осборна, говоря, что онъ вредный человкъ, который не высказываетъ своего настоящаго характера,— что онъ подколодная змя, человкъ безъ опредленныхъ принциповъ, и тому подобное,— жена его принялась защищать своего друга, и наотрзъ объявила, что не вритъ ни одному слову изъ всего, что говорятъ противъ него.— Тмъ не мене, однако, все это правда, сказалъ мужъ.— Я нисколько не сомнваюсь, что вы такъ думаете, отвчала жена. Мужчины очень часто врятъ всему дурному, что разсказывается другъ про друга. Извините, но я полагаю, что вы ошибаетесь. Я знаю полковника Осборна боле, нежели вы его знаете, Люисъ, да и отецъ мой былъ всегда самаго высокаго мннія о немъ. Это возраженіе очень раздражило м-ра Тревиліана, и тогда онъ наговорилъ того, чего воротить было нельзя. Шагая взадъ и впередъ по своему кабинету, окруженный своими книгами, онъ чувствовалъ, что ему слдуетъ попросить прощенія у жены. Свою жену онъ зналъ достаточно хорошо и поэтому былъ увренъ, что она не согласится его простить безъ его просьбы объ этомъ. Такъ и сдлать, подумалъ онъ, — но не теперь именно. Придетъ минута, когда сдлать это будетъ не такъ тяжело — какъ въ настоящую. Онъ съуметъ уврить ее (но — позже, когда пойдетъ одваться къ обду), что не думалъ ничего дурнаго. Имъ предстояло хать на обдъ къ вдовствующей графин Мильборо, дам, стоящей высоко въ общественномъ мнніи, предъ которой жена его ощущала нкоторую боязнь. Онъ разсчитывалъ, что это чувство — если и не облегчитъ совершенно его положеніе, то по крайней мр, устранитъ нкоторыя затрудненія. Емилія будетъ — не то чтобы устрашена предстоящимъ обдомъ у леди Мильборо, но нсколько укрощена въ своей обычной самоувренности. Одваясь, онъ заговоритъ съ нею и увритъ ее, что не имлъ намренія даже слегка порицать ея поведенія.

Завтракъ былъ поданъ, и об дамы сошли внизъ, въ столовую. М-ръ Тревиліанъ не явился. Въ этомъ отсутствіи не было ничего необыкновеннаго, такъ какъ онъ всегда говорилъ, что завтраки — вещь лишняя, и что между утренимъ чаемъ и обдомъ не слдуетъ сть ничего, кром, разв, одного сухаря. Но иногда онъ приходилъ въ столовую,— съдалъ, стоя у камина, одинъ сухарь, и выпивалъ, какъ выражался, полчетверти стакана хересу. Надо полагать, что было бы кстати придти и теперь, но онъ остался въ своемъ кабинет, комнат сосдней со столовой, когда же жена и свояченица ушли къ себ наверхъ, онъ сталъ волноваться — придетъ ли сегодня полковникъ Осборнъ, и если придетъ, то примутъ ли его. Онъ зналъ, что за Норой Роули задетъ м-ссъ Ферфаксъ, чтобы отправиться вмст на художественную выставку. Жена его отказалась присоединиться къ нимъ, объявивъ, что — такъ какъ ей предстоитъ обдать вн дома, то она по оставитъ ребенка впродолженіи всего утра. Люисъ Тревиліанъ, не смотря на свое стараніе углубиться въ статью, которую писалъ для какого-то обозрнія, по могъ однако успокоиться на счетъ ожидаемаго посщенія полковника Осборна. Онъ нисколько не рвновалъ, и даже — то и дло — принимался уврять себя, что подобное чувство было бы чрезмрнымъ оскорбленіемъ жены. Тмъ не мене онъ признавался, что останется очень доволенъ, если именно сегодня скажутъ полковнику Осборну, что жены его нтъ дома. Все равно — примутъ ли этого господина, или нтъ, онъ во всякомъ случа попроситъ прощенія у жены, но ему казалось, что онъ сдлаетъ это съ большимъ успхомъ и съ большей нжностью, если онъ замтитъ съ ея стороны желаніе угодить ему.

— Прошу тебя, прикажи Ричарду, шепнула Нора своей сестр, когда он уходили наверхъ посл завтрака.

— Нтъ, я этого не сдлаю, отвчала м-ссъ Тревиліанъ.

— Не могу ли я приказать?

— Конечно нтъ, Нора. Я себя только унижу, допустивъ, чтобы слова, сказанныя мн подобнымъ образомъ, могли имть на меня какое бы то ни было вліяніе.

— По моему мннію ты совершенно не права, Емилія. Право такъ.

— Позволь мн знать лучше твоего, какъ мн слдуетъ поступать въ моемъ дом и въ отношеніи къ моему мужу.

— Да, разумется, такъ!

— Если онъ мн дастъ какія либо приказанія — я исполню ихъ, и если бы онъ выразилъ свое желаніе нсколько иначе, я бы уступила ему. Но каково слышать отъ него, что, по его мннію, полковнику Осборну лучше не бывать у насъ! Посмотрла бы ты на него при этомъ, и слышала бы сама — какъ это было сказано, ты не удивлялась бы тогда моему негодованію. Онъ меня жестоко оскорбилъ, и это — ужъ не въ первый разъ.

При этомъ глаза ея сверкнули, и яркій румянецъ, выступившій на ея щекахъ, высказалъ весь ея гнвъ,— и высказалъ очень понятно для ея сестры. Но тутъ раздался звонокъ, и об он знали, что пришелъ полковникъ Осборнъ. М-ръ Тревиліанъ также понялъ — чье посщеніе возвстилъ этотъ звонокъ.

ГЛАВА II.
Полковникъ Осборнъ.

Полковникъ Осборнъ былъ, какъ мы уже сказали, человкъ холостой, богатый, членъ парламента, и повидимому легко выносилъ тяжелый грузъ прожитаго полвка. Остается прибавить, что онъ считался въ кругу своихъ знакомыхъ хорошимъ политикомъ, спортсменомъ и пріятнымъ собесдникомъ. Онъ краснорчиво, хотя и рдко, говорилъ въ палат, вообще, о немъ составилось мнніе, что онъ могъ бы быть значительнымъ лицемъ, еслибъ не предпочелъ быть ровно ничмъ. Онъ считался консерваторомъ и стоялъ обыкновенно на сторон консервативной партіи, но это не мшало ему хвастать также своимъ либерализмомъ, и даже случалось ему позаботиться доказать его на дл, онъ пользовался отличнымъ здоровьемъ, имлъ все, что можетъ дать свтъ, любилъ книги, картины, архитектуру и китайскій фарфоръ, обладалъ очень разнообразными вкусами и средствами къ ихъ удовлетворенію, словомъ, былъ изъ числа людей, щедро надленныхъ всми благами земными. Правда, на его имени лежала нами уже упомянутая тнь, но люди, знавшіе ближе полковника Осборна, обыкновенно объясняли, что съ его стороны, никогда не бывало дурнаго намренія, а что происходившее зло надо отнести къ заблужденіямъ ревности. По разсказамъ его друзей, онъ держался въ обращеніи съ женщинами очень свободно и любезно — что очень нравилось женщинамъ. Словомъ, обращеніе его было дружески любезное, но не переступавшее за предлъ дружбы, а ссоры и горе возникали отъ подозрній, ни на чемъ не основанныхъ. Однакожъ, въ Лондон были женщины очень добрыя, очень скромныя, хорошія семьянинки, которыя ненавидли имя полковника Осборна, он не принимали его у себя, не кланялись ему, когда встрчались съ нимъ въ постороннемъ дом, и всегда отзывались о немъ, какъ о зм, ястреб, гіен или пройдох. Къ числу такихъ женщинъ принадлежала и старая леди Мильборо, враждебно смотрвшая на него — вслдствіе того, что дочь ея близкаго друга была когда-то очень коротка съ нимъ.

— Августъ Пуль очень благоразумно поступилъ, ухавъ съ женою заграницу, говорила старая леди Мильборо, разсуждая съ одной изъ своихъ пріятельницъ объ опасномъ положеніи м-ссъ Тревиліанъ:— иначе, они непремнно бы разошлись, а между тмъ въ мір не найдти лучшей двочки, чмъ эта Дженъ Марріатъ.

Читатель можетъ быть вполн увренъ, что полковникъ Осборнъ не имлъ сознательно никаго дурнаго намренія, когда позволилъ себ сдлаться близкимъ другомъ дочери стараго пріятеля. Онъ не былъ золъ по природ, и не принадлежалъ къ числу людей, хвастающихся своими побдами, а также не походилъ на несытаго волка, рыскающаго и ищущаго себ добычу, и пожиравшаго все, что ни попадется на встрчу, но онъ имлъ слабость ко всему пріятному, а изъ всего пріятнаго преимущественно любилъ общество красивыхъ и умныхъ женщинъ. Въ настоящее время не было для него женщины, миле, привлекательне и умне м-ссъ Тревиліанъ.

Заслышавъ по лстниц шаги опаснаго постителя, Люисъ Тревиліанъ всталъ со стула, какъ будто имлъ намреніе также пойдти на верхъ въ гостиную, что могло быть и хорошо. Этимъ поступкомъ и прилично хладнокровнымъ обращеніемъ съ полковникомъ Осборномъ онъ проложилъ бы себ дорогу къ примиренію съ женою. Но, подойдя къ дверямъ своей комнаты и взявшись уже за ручку, онъ внезапно повернулъ назадъ, объяснивъ себ это отступленіе нежеланіемъ поддаться чувству ревности, но въ сущности оно произошло отъ того, что онъ чувствовалъ себя не въ силахъ быть вжливымъ съ человкомъ, котораго ненавидлъ. Онъ слъ опять къ столу, взялъ перо и принялся старательно принуждать себя къ работ надъ своей ученой статьей. Но вс его старанія направить свои мысли на полемическую статью о колебаніи звуковъ, которую онъ готовилъ противъ какого-то ученаго, были тщетны: онъ могъ думать только о звукахъ легкихъ шаговъ полковника Осборна. Когда тотъ всходилъ по лстниц, онъ кинулъ перо, сжалъ кулаки и нахмурилъ брови.— Но какому праву, подумалъ онъ,— приходитъ этотъ человкъ сюда, непрошенный мною, и разбиваетъ мое счастье? А бдная жена, такъ мало знакомая съ англійскою жизнью, съ малолтства жившая на Мандаринскихъ островахъ, или то въ той, то въ другой колоніи, не богатая тми преимуществами, которыхъ слдовало бы ему искать, выбирая себ жену,— могла ли она, бдняжка, вести себя какъ слдуетъ, подвергаясь вліяніямъ искусства и опытной хитрости этой эхидны. Къ тому же, характеръ жены былъ такъ упоренъ и такъ сильна была склонность къ самовольству, пріобртенная ею въ тропическихъ странахъ, что Люисъ Тревиліанъ вполн сознавалъ свое неумніе управлять ею. Онъ тоже слышалъ, что Дженъ Марріатъ, сдлавшись женою Августа Пуля, была увезена имъ въ Неаполь. Не слдовавало ли и ему увезти свою жену въ Неаполь, чтобы удалить со отъ этой гіены? Ему было ужасно думать, что онъ будетъ принужденъ бросить все и обратиться въ бгство породъ такимъ человкомъ, каковъ былъ полковникъ Осборнъ. Но, еслибъ даже онъ и ршился на подобную мру, какимъ образомъ объяснить жен настоящую цль поздки,— ей, для счастья которой она предпримется? При первомъ же намек на настоящую причину она, безъ сомннія, откажется хать. Такія размышленія и все еще продолжающійся визитъ наверху почти привели его къ заключенію, что самое лучшее для него — дйствовать съ женою прямо, безъ обиняковъ. Мы вс знаемъ, что значитъ, когда мужья ршаются поступать съ женами безъ обиняковъ. Онъ вовсе не будетъ извиняться, думалъ онъ, — въ сказанныхъ словахъ, а напротивъ повторитъ ихъ, и притомъ съ большою рзкостью. Она, разумется, сначала разгнвается, затмъ наступитъ безмолвное, выжидающее негодованіе, которое, какъ хорошо онъ понималъ, несравненно хуже всякаго потока гнвныхъ словъ. Но могъ ли онъ, мужчина, отступить, изъ страха передъ гнвомъ жены, отъ исполненія того, что онъ считалъ своимъ долгомъ? и могло ли ея упрямство препятствовать ему высказать то, что по его убжденіямъ ему слдовало высказать? Нтъ. Итакъ, онъ ршилъ не извиняться, но повторить о необходимости, для счастья ихъ обоихъ, прекратить всякую интимность съ полковникомъ Осборномъ.

Такое энергичное супружеское ршеніе было вызвано, во-первыхъ, продолжительностью настоящаго визита, а во-вторыхъ, тмъ обстоятельствомъ, что жена его оставалась наедин съ полковникомъ Осборномъ. Правда, въ начал визита съ ними была Нора, по когда м-ссъ Ферфаксъ захала за ней, приславъ ей сказать объ этомъ, такъ какъ сама не выходила изъ экипажа,— то и она должна была ихъ оставить. Съ минуту она колебалась — хать ли ей, или нтъ. Полковникъ Осборнъ замтилъ и отчасти понялъ причину ея нершимости, еслибъ онъ былъ вполн благонамренъ, онъ бы удалился тоже. Но вроятно онъ ршилъ про себя, что Нора глупа, и что въ подобныхъ случаяхъ человку достаточно сознавать въ себ отсутствіе дурныхъ намреній.

— Пошла бы ты лучше, Нора! сказала м-ссъ Тревиліанъ.— М-ссъ Ферфаксъ пожалуй еще разсердится, если ты заставишь себя ждать.

Посл этого замчанія, Нора ушла, и они остались вдвоемъ. Пора ухала, Тревиліанъ слышалъ, какъ она узжала, и зналъ, что полковникъ остался наедин съ его женою.

— Отлично будетъ, если вамъ удастся устроить это, сказала м-ссъ Тревиліанъ, продолжая начатый разговоръ.

— Дорогая Емилія, возразилъ полковникъ,— вы не должны говорить, что я устраиваю это, иначе вы испортите все дло.

Еще до свадьбы, при сэр Мармадук и леди Роули, Осборнъ называлъ ихъ обихъ просто Емилій и Норой, и по праву стараго друга семейства сохранилъ эту привычку. Ему случалось называть ее просто по имени и въ присутствіи мужа, м-ссъ Тревиліанъ помнила это и помнила также, что мужъ ея ничего не имлъ противъ этого. Но это было давно — нсколько мсяцевъ тому назадъ, до рожденія ребенка, а въ послднее время, какъ она замтила, онъ пересталъ называть ее такъ при Тревиліан. Она искренно желала бы умть попросить его не длать этого боле, но это было весьма щекотливо: она не могла изъявить подобную просьбу, неизобличивъ при этомъ нкоторыхъ опасеній своего мужа. Но предметъ ихъ настоящаго разговора имлъ для нея слишкомъ большое значеніе, и не позволилъ ея мыслямъ долго останавливаться на этомъ затрудненіи, вотъ почему она и не перебила его.

— Еслибъ мн и удалось уладить это дло, какъ вы говорите, чего я не могъ положительно, — то это была бы грубая интрига.

— Все это вздоръ для насъ, полковникъ Осборнъ, дамы очень любятъ политическія интриги и полагаютъ, что он — единственно он только и длаютъ политику сносною. Но тутъ вовсе нтъ ни малйшей интриги. Папа въ состояніи исполнить это лучше всякаго другаго. Подумайте, какъ давно онъ этимъ занимается!

Предметамъ ихъ разговора была возможность приказанія сэру Мармадуку возвратиться на общественный счетъ со своихъ острововъ дли сообщенія свдній, касающихся колоніальнаго управленія вообще, коммисій Палаты Общинъ, которая назначена была для обсужденія этого вопроса. Члены коммисіи были выбраны по большинству голосовъ, и два губернатора должны были быть вызваны для сообщенія этихъ свдній. Могло ли быть распоряженіе, боле пріятное для губернатора Мандаринскихъ острововъ, имвшаго не такъ давно свой законный отпускъ и не достаточно богатаго, чтобы позволить себ отдохновеніе на свой счетъ? Полковникъ Осборнъ былъ членомъ въ этой коммиссіи, и кром того былъ въ хорошихъ отношеніяхъ съ людьми, служащими въ министерств колоніальныхъ длъ, которые съ радостью готовы были оказать ему услугу. Вотъ почему — если и было затрудненіе, то весьма незначительное. Выборъ сэра Мармадука былъ бы, можетъ быть, не вполн удаченъ, такъ какъ управленіе Мандаринскихъ острововъ не представляло, вроятно, лучшаго образца для изученія колоній, что собственно и было назначеніемъ этой коммиссіи. Но такъ какъ предполагалось позвать двухъ губернаторовъ, то и лучше — чтобы одинъ изъ нихъ былъ вполн первостепенный, а другой мене первостепенный. Никто не предполагалъ въ добрйшемъ старик Мармадук примрнаго губернатора, но знали, что онъ взамнъ обладалъ громадною опытностію. Въ теченіи боле 20 лтъ онъ управлялъ то однимъ, то другимъ островомъ, и всегда покрайней мр благополучно выпутывался изъ всхъ затрудненій.

— Какъ бы то ни было, мы попытаемъ, продолжалъ полковникъ.

— Пожалуйста, полковникъ Осборнъ, разумется и мама прідетъ съ нимъ?

— Ужъ это мы предоставимъ его собственному усмотрнію. Не вроятно чтобы онъ оставилъ тамъ Леди Роули.

— Конечно, онъ никогда этого не длалъ. Знаю, онъ больше заботится объ мама, чмъ о самомъ себ. Представьте, какая будетъ для меня радость — видть ихъ осенью здсь! Я думаю если онъ прідетъ къ концу засданія, вдь они не отошлютъ его назадъ немедленно?

— Я скоре убжденъ, что наши иностранные и служащіе въ колоніяхъ чиновники сами умютъ протянуть срокъ своего отпуска, когда прізжаютъ въ Англію.

— Разумется умютъ, полковникъ Осборнъ, и отчего бы не длать этого? Подумайте только о всемъ, чему подвергаются они въ тхъ дальнихъ странахъ. Нравилось бы вамъ жить на Мандаринскихъ островахъ.

— Конечно, я предпочитаю Лондонъ.

— Очень понятное дло, такъ и не должны выторговывать у отца какой нибудь мсяцъ или два, когда онъ будетъ здсь. До настоящей минуты мн дла не было до вашего положенія, какъ члена парламента, но теперь я такъ буду цнить васъ, если вы съумеге устроить пріздъ отца домой!

Ничего не могло быть невинне, а во всякомъ случа — ничего боле далекаго отъ помысла оскорбить М-ра Тревиліана. Но къ этому было прибавлено теперь нсколько словъ, встревожившихъ слегка М-ссъ Тревиліанъ и возбудившихъ въ ней страхъ, что она поступаетъ не совсмъ хорошо.

— Мн необходимо сдлать одно условіе съ вами, Емилія, прибавилъ полковникъ Осборнъ.

— Какое?

— А вотъ какое: вы не должны сказывать обо всемъ этомъ вашему мужу.

— Ахъ, Боже мой! да почему же — нтъ!

— Я убжденъ что вы достаточно проницательны, чтобы понять — отчего. Одно слово объ этомъ, сказанное въ одномъ изъ клубовъ сразу разрушитъ ваши планы, а вмст съ тмъ во многихъ повредитъ и мн. Кром того, я не желалъ бы, чтобы мужъ вашъ зналъ, что я тутъ — при чемъ нибудь. Я очень остерегаюсь, чтобы имя мое не было замшано въ подобныхъ длахъ, даю вамъ честное слово, что не согласился бы сдлать этаго ни для кого, исключая васъ. И такъ вы общаете, Емилія?

Она дала общаніе, но ей очень не нравились во всемъ этомъ два обстоятельства: вопервыхъ, ей было непріятно имть тайну отъ мужа общую съ полковникомъ Осборномъ, а во вторыхъ ей вовсе не по праву было слышать отъ него, что онъ оказываетъ ей услугу, которую не согласился бы оказать никому на свт. Вчера, когда еще не сказаны были оскорбительныя слова мужа, она не обратила бы особеннаго вниманія, на все это. Вчера она соединила бы въ одно — дружбу этого человка лично съ ней и долговременную дружбу его съ ея отцемъ, и приняла бы такое увреніе, какъ увреніе, сдланное относительно всего семейства Роули, а не ей одной, но теперь посл ссоры съ мужемъ ей тяжело было слышать отъ полковника Осборна о его готовности пожертвовать для нея своей политической гордостью, чмъ онъ не согласился бы пожертвовать ни для кого въ мір. И къ тому же, когда онъ называлъ ее по имени и требовалъ общаніе, она замтила, что его голосъ былъ черезъ чуръ нженъ. Тмъ не мене она дала требуемое общаніе, и когда онъ при прощаніи пожалъ ей руку, она отвчала такимъ же пожатіемъ, въ знакъ благодарности за будущую услугу отцу и матери.

Затмъ полковникъ Осборнъ удалился, и м-ссъ Тревиліанъ осталась одна въ своей гостиной. Она знала, что мужъ все еще у себя внизу, и поджидала — не придетъ-ли онъ теперь къ ней. Онъ, со своей стороны, слышалъ шаги полковника, когда тотъ уходилъ, и въ продолженіи нсколькихъ минутъ былъ въ нершимости-идти-ли ему теперь же къ жен, или не ходить. Хотя онъ и считалъ себя человкомъ очень твердымъ въ своихъ намреніяхъ, но однако за послднюю четверть часа онъ переходилъ отъ одного намренія къ другому, онъ не ршался — дйствовать ли энергически съ женою, или же испросить у ноя прощенія за слова, уже сказанныя имъ. Избравъ энергичный образъ дйствій, онъ, какъ казалось ему, лучше исполнитъ свой долгъ, съ другой же стороны, ему гораздо пріятне, а ужъ наврно — легче, попросить у нея прощенія. Одно для него было очень ясно: необходимость тмъ-ли, другимъ-ли путемъ изгнать полковника Осборна изъ своего дома, потому что было свыше его силъ постоянно переживать чувства, какія онъ пережилъ, сидя у себя въ кабинет подъ вліяніемъ мысли, что полковникъ сидитъ на верху глазъ на глазъ съ его женою. Конечно это могло ничего не значить: онъ былъ вполн увренъ въ невинности своей жены. Но тмъ не мене онъ былъ такъ сильно проникнутъ однимъ всеобъемлющимъ чувствомъ относительно этого человка, что вся его энергія исчезла, и силы его умственныя, равно какъ и физическія, были парализованы. Онъ не могъ и не хотлъ сносить этого. Лучше послдовать примру М-ра Пуля и увезти жену въ Неаполь. Ршивъ такимъ образомъ, онъ взялъ шляпу и ушелъ изъ дому, сберегая себ этимъ преимущество новаго обсужденія до обда, прежде чмъ онъ окончательно ршится на тотъ или другой шагъ.

Когда онъ ушелъ, Емилія Тревиліанъ также ушла къ своему ребенку. Пока у нея оставалась надежда, что онъ придетъ къ ней, она не уходила изъ гостиной. Она очень желала, чтобы онъ пришелъ къ ней, и ршилась, вопреки своему вспыльчивому заявленію сестр, удовлетвориться малйшимъ намекомъ на извиненіе со стороны мужа. Она пришла къ такому настроенію духа вслдствіе сознанія, что иметъ отъ него тайну, и еще вслдствіе того, что — хотя тутъ не было неприличія (она это чувствовала), но многіе назвали бы неприличною ея манеру прощаться съ человкомъ, противъ котораго мужъ ее предостерегалъ. Теплое пожатіе руки и нжность, съ которою произносилась ея имя, и данное ею общаніе,— все это вмст смягчило ее въ отношеніи къ мужу, пришелъ бы онъ теперь и сказалъ бы ей ласковое слово — все могло бы быть неправлено. Но онъ не приходилъ.

— Если ему угодно дуться и сердиться, то пусть себ сердится и дуется, подумала М-ссъ Тревиліанъ, отправляясь къ ребенку.

— Былъ Люисъ у тебя? спросила Нора, тотчасъ по возвращеніи своемъ домой.

— Я не видала его посл того, какъ ты ухала, сказала м-ссъ Тревиліанъ.

— Онъ, я думаю, ушелъ прежде полковника Осборна.

— Вовсе нтъ. Онъ дождался ухода полковника Осборна, а потомъ и ушелъ, но не приходилъ ко мн. Разумется, ему самому должно судить о своемъ поведеніи, но признаюсь, я думаю, что онъ очень глупъ.

Тонъ, которымъ были сказаны эти слова, ясно показывалъ, что молодая женщина обдумала поведеніе своего мужа и нашла, что оно въ самомъ дл очень глупо.

— Какъ ты думаешь, вправду ли прідутъ папа и мама? сказала Нора, перемняя разговоръ.

— Что могу я сказать объ этомъ? и откуда мн знать? Посл всего происшедшаго я боюсь заронить слово, чтобы не обвинили меня въ дурномъ поступк. Помни, Нора, что ты не должна сказывать никому объ этомъ.

— Но ты скажешь Люису?

— Нтъ, я никому не скажу.

— Милая, дорогая Емилія, прошу тебя, ничего не таи отъ мужа.

— Что ты разумешь подъ словомъ таить? Тутъ нтъ секрета. Только въ такихъ длахъ — касающихся политики — никакой мужчина не любитъ, чтобы въ нихъ упоминалось его имя.

При этихъ словахъ лицо Норы приняло очень грустное выдаженіе. По ея мннію было очень дурно, что между ея сестрой и полковникомъ Осборномъ былъ секретъ отъ ея зятя.

— Я полагаю, что и ты скоро будешь меня подозрвать, серрито сказала м-ссъ Тревиліанъ.

— Емилія, какъ можешь ты говорить подобныя вещи?

— Но ты, повидимому, подозрваешь меня.

— Я хочу сказать только то, что по моему гораздо благоразумне будетъ сказать обо всемъ Люису.

— Но какое же я имю право говорить ему о личныхъ длахъ полковника Осборна, если полковникъ просилъ меня не говорить. Для кого же хлопочетъ полковникъ Осборнъ? Для папа и мама. Надюсь, что Люисъ не станетъ меня ревновать за то, что я желаю прізда папа и мама. Это было бы столько же не благоразумно, какъ и то.

ГЛАВА III.
Обдъ у леди Мильборо.

Люисъ Тревиліанъ отправился на Пель-мель, въ Акробатъ-клубъ, и тамъ до него дошелъ слухъ, еще боле усилившій его гнвъ на полковника Осборна. Акробатъ-клубъ пользовался очень хорошей репутаціей, доступъ въ него, въ настоящее время, былъ весьма затруднителенъ для человка молодого, и почти невозможенъ для людей уже немолодыхъ и, слдовательно, многимъ извстныхъ. Клубъ этотъ былъ учрежденъ лтъ двадцать тому назадъ съ цлью распространять гимнастическія упражненія и игры, но учредители клуба, со временемъ, растолстли и сдлались апатичными, а члены проводили большую часть времени въ томъ, что играли въ вистъ, а также заказывали и съдали обды. Предполагалось, что гд-то, въ отдаленной части зданія клуба, существуютъ нсколько шестовъ, палокъ, и другихъ снарядовъ, съ помощію которыхъ можно было совершать разныя ловкія акробатическія штуки, но, въ настоящее время, никто никогда не требовалъ ихъ, а если кто записывался въ члены Акробатъ-клуба, то это длалось или для партіи виста, или въ надежд на хорошій обдъ, или быть можетъ ради соціальныхъ достоинствъ, отличавшихъ этотъ клубъ. Люисъ Тревиліанъ и полковникъ Осборнъ были членами Акробатъ-клуба.

— И такъ, старый Роули детъ въ Англію, сказалъ одинъ изъ именитыхъ членовъ другому, въ присутствіи Тревиліана.— Чортъ знаетъ, какъ онъ устроиваетъ это? Онъ былъ здсь годъ тому назадъ!

— Осборнъ тутъ хлопочетъ. Роули долженъ пріхать сюда, для сообщенія свдній комиссіи. Не будетъ конца этимъ поздкамъ. Ныншній разъ не зачтется ему за отпускъ. Вс расходы, до послдняго шиллинга, будутъ уплачены ему, включая даже расходы на извощика для его выздовъ къ обдамъ. Нтъ ничего лучше, какъ имть друга при двор!

Вотъ до какой степени секретъ полковника Осборна былъ секретомъ! Онъ такъ заботился, чтобы имя его не упоминалось въ связи съ политической интригой, что счелъ даже необходимымъ возложить на своего молодого друга бремя тайны отъ мужа, которому, однакожъ, вся эта исторія сдлалась извстна въ клуб въ тотъ же день. Въ самомъ разсказ не было ничего, могшаго разсердить Тревиліана, еслибъ, онъ тутъ же не смекнулъ, что во всемъ этомъ кроются какія-то планы общіе его жен и полковнику Осборну,— планы, относительно которыхъ онъ оставленъ былъ въ невдніи. Правда, какъ это извстно читателю, до сихъ поръ жена его не успла ему сообщить ихъ. Онъ не видлся съ нею посл обсужденія дла между его женой и ея другомъ. Но его разсердило то, что въ клуб приходилось впервые слышать извстіе, о которомъ, по его мннію, слдовало-бы узнать сначала дома.

Возвратясь изъ клуба домой, онъ тотчасъ вошелъ въ комнату жены, но горничная была при ней, и потому, въ эту минуту, нельзя было сказать ничего. Онъ сталъ одваться, намреваясь возвратиться къ Емиліи, какъ только уйдетъ отъ нея горничная, но горничная оставалась тамъ, и, какъ онъ думалъ, ее нарочно задерживали, чтобъ не оставить ему ни минуты для разговора наедин. Онъ сошелъ съ лстницы, и въ гостиной нашелъ Нору, стоящую у камина.

— Такъ сегодня вы первая одлись? сказалъ онъ.— Я полагалъ, что ваша очередь одваться, обыкновенію, бываетъ послдняя.

— Сегодня Емилія прислала Дженни сперва ко мн, она думала, что вы придете домой, и не шла одваться до послдней минуты.

Нора сказала это съ добрымъ намреніемъ, но эти слова не произвели желаемаго дйствія. Тревиліанъ, не умя владть выраженіемъ своего лица, нахмурился и показалъ свое неудовольствіе. Онъ подумалъ съ минуту, не зная — не слдуетъ-ли спросить что-нибудь у Норы на счетъ слуха о прізд ея отца и матери, но, прежде чмъ онъ заговорилъ, въ комнату вошла жена.

— Боюсь, что мы вс замшкались, сказала Емилія.

— Во всякомъ случа, вы приходите послдняя, сказалъ ее мужъ.

— Да, я опоздала на какія-нибудь полминуты, отвчала жена.

И затмъ они помстились въ наемный экипажъ, стоявшій у подъзда.

Въ прежніе счастливые дни доврчивыхъ отношеній со своей женой, Тревиліанъ предложилъ держать для нея экипажъ, объяснивъ ей, что эта роскошь — хотя и дорога, но не превзойдетъ его средствъ. Но она отговорила его, и они поршили, что взамнъ экипажа, будутъ совершать путешествіе каждую осень.

— Путешествуя, можно чему-нибудь научиться, но ничему не научишься, имя свой экипажъ, замтила при этомъ Емилія. То были счастливые дни, когда предполагалось, что все должно оставаться постоянно въ розовомъ цвт. Теперь же онъ размышлялъ — не предстоитъ-ли ему необходимость, вмсто осенняго путешествія, ршительно увезти жену въ Неаполь, и тмъ удалить ее отъ вліянія этого… этого… Нтъ, онъ даже себ самому нехочетъ позволять подумать о полковник Осборн, какъ о любовник своей жены. Подобная мысль слишкомъ ужасна! Но однако, какъ ужасно уже и то, что ему приходится по какой бы то ни было причин удалять жену отъ вліянія посторонняго человка.

Леди Мильборо жила очень далеко, на Еклестонъ-сквэр, но Тревиліанъ во всю дорогу не проронилъ ни одного слова ни съ одной изъ своихъ спутницъ. Онъ былъ угрюмъ и раздраженъ, и сознавалъ, что и он чувствовали это. М-ссъ Тревиліанъ не переставала говорить съ сестрою всю дорогу, но тонъ ихъ разговора ясно выражалъ, что бесда велась не потому, что ихъ интересовали предлагаемые вопросы или отвты, но потому, что считалось удобнымъ не допустить молчаніе. Нора сказала что-то о Маршал и Снелгров, и, казалось интересовалась отвтомъ сестры. Емилія, въ свою очередь, сдлала какое-то замчаніе на счетъ оперы въ Ковентъ-Гардев, желая этимъ выказать отсутствіе всякаго смущенія. Но безуспшны были старанія той и другой, и об он про себя сознавали это. Разъ или два, Тревиліанъ хотлъ было сказать слово, какъ бы въ знакъ своего раскаянія. Какъ нашалившій ребенокъ, который знаетъ — что нашалилъ, онъ хотлъ какъ нибудь загладить это, но не могъ. Вселившійся въ него врагъ былъ слишкомъ силенъ. Жена его должна была знать о предполагаемомъ возвращеніи своего отца, благодаря вліянію полковника Осборна. Если тотъ господинъ въ клуб уже слышалъ объ этомъ, то могла-ли она этого не знать.? И такъ они дохали до дома леди Мильборо, а Люисъ не проговорилъ ни слова.

Къ обду собралось большое скучное общество, состоявшее преимущественно изъ стариковъ. Леди Мильборо и мать Тревеліана были закадычными друзьями, вслдствіе чего первая изъ нихъ приняла на себя трудъ оказывать большое участіе жен Тревиліана. Но самъ Люисъ, въ своихъ разговорахъ съ женою о леди Мильборо, большею частью представлялъ стараго друга своей матери въ смшномъ вид, и Емилія, конечно, усвоила себ образъ мысли своего мужа. Леди Мильборо случалось давать ей различные совты въ пустякахъ: она говаривала Емиліи, напримръ, что тотъ или другой воздухъ полезенъ для ея ребенка или объясняла ей пользу, какую можетъ принести молодой женщин употребленіе какого-то особенно солодяннаго напитка въ извстные интересные періоды ея жизни. Вс эти совты, касающіеся домашней жизни м-ссъ Тревиліанъ выслушивала съ такимъ-же нетерпніемъ, какое она проявляла и во во всемъ. Поэтому, слыша насмшливые отзывы мужа о пріятельниц его матери, она почти усвоила себ привычку, пересмивать леди Мильборо за глаза, и даже случалось ей не стсняться присутствіемъ самой старой леди. Леди Мильборо, самая снисходительная старушка въ мір, была до слабости добродушна относительно своихъ друзей, и никогда не мстила за эти выходки, а только высказывала боязнь, что м-ссъ Тревиліанъ можетъ быть немного легкомысленна. Боле строгаго сужденія о жен своего молодаго друга она никогда, до сихъ поръ, не позволяла себ, но всегда прибавляла только, что это легкомысліе, конечно, пройдетъ съ увеличеніемъ семейства. Понятно, что м-ссъ Тревиліанъ не ожидала найти большаго удовольствія на обд леди Мальборо, а приняла приглашеніе какъ бы по обязанности.

Между гостями находился нкто достопочтенный Чарльзъ Гласкокъ, старшій сынъ лорда Петерборо, который для Норы сдлалъ это собраніе боле интереснымъ, чмъ оно было для ея сестры. Многія особы (между ними леди Мильборо), чьи дочери были вс замужемъ, сообщили Нор по секрету, что она могла бы если считаетъ это удобнымъ, сдлаться достопочтенной м-ссъ Чарльзъ Гласкокъ. Желала-ли она этого или не желала — неизвстно, но присутствіе этого джентльмена, при такихъ обстоятельствахъ, сообщило, на сколько это касалось ея, интересъ вечеру. И такъ какъ леди Мильборо позаботилась, чтобъ мистеръ Гласкокъ повелъ Нору къ обду, то интересъ этотъ былъ очень значителенъ. М-ру Гласкоку былъ около сорока лтъ, онъ былъ хорошъ собою, членъ парламента, будущій перъ, и, какъ извстно, имлъ хорошее состояніе. Леди Мильборо и м-ссъ Тревиліанъ говорили Нор, что — если она замтитъ въ мистер Гласкок склонность къ ней, то она можетъ позволить себ влюбиться въ него. Нкоторую склонность она замтила, но до сихъ она не позволила себ влюбиться въ м-ра Гласкока. Ей казалось, что м-ръ Гласкокъ владлъ полнымъ сознаніемъ преимуществъ своего личнаго положенія, но что его умніе говорить о предметахъ, не касавшихся непосредственно его самаго, было очень ограничено. Она врила, что онъ дйствительно оказалъ ей любезность, влюбившись въ нее,— любезность къ которой немногія двушки остаются равнодушными. Нора быть можетъ и постаралась бы влюбиться въ м-ра Глоскока, если бы не была принуждена сравнивать его съ другимъ человкомъ. Этотъ другой, какъ ей было хорошо извстно, не былъ влюбленъ въ нее, конечно, и она не была влюблена въ него, но тмъ не мене — сравненіе навязывалась само-собою, и результатъ былъ не въ пользу м-ра Гласкока. На сей разъ м-ръ Гласкокъ, сидя рядомъ съ нею за обдомъ, почти сдлалъ ей предложеніе.

— Вы никогда не видали Монкгамъ? спросилъ онъ. Монкгамъ было названіе очень обширнаго помстья его отца въ Уорстершир. Онъ очень хорошо зналъ, что она никогда не видала Монкгамъ. Какимъ образомъ могла она видать это мсто?

— Я никогда не была въ той части Англіи, отвчала она.

— Какъ бы я желалъ показать вамъ Монкгамъ! Дубовая роща тамъ самая лучшая во всей Англіи. Правится ли вамъ дубъ?

— Кому не нравится дубъ?! Но у насъ, на островахъ, онъ не ростетъ, и никто рже меня не видалъ его.

— Я насъ когда нибудь познакомлю съ Монкгамомъ. Познакомить? Серіозно, надюсь имть возможность показать вамъ когда нибудь Монкгамъ.

Если неженатый человкъ высказываетъ молодой двушк свое желаніе познакомить ее съ домомъ, въ которомъ судьба предназначила ему жить, то это едва-ли значитъ что либо другое, кром предложенія жить тамъ съ нимъ вмст. По крайней мр, его цлью было выразить, что, при должномъ ободреніи, онъ предложитъ ей сдлать это. Нора Роули не дала въ этомъ отношеніи м-ру Гласкоку большаго ободренія.

— По всей вроятности, мн не представится случая постить т края, сказала она. Быть можетъ нчто въ ея голос удержало м-ра Гласкока отъ дальнйшаго настаиванія.

Когда дамы собрались въ гостинную на верхъ, леди Мильборо съ умысломъ помстилась возл м-ссъ Тревиліанъ, на кушетк, гд было мсто только для двоихъ. Емилія, ожидая новыхъ совтовъ на счетъ Гюнса крпкаго пива, приготовилась быть невжливой. Оо на этотъ разъ предметъ разговора былъ боле серіозный. Леди Мильборо безпокоилась на счетъ полковника Осборна.

— Милая моя, начала она,— не… не былъ-ли вашъ отецъ очень друженъ съ этимъ полковникомъ Осборномъ?

— Онъ очень друженъ съ нимъ и теперь, леди Мильборо.

— Да, да, мн казалось, будто я слышала объ этомъ. Это обстоятельство конечно объясняетъ ваше знакомство съ нимъ.

— Мы его знали впродолженіи всей жизни, сказала Емилія, забывая вроятно, что въ теченіи ея 23 лтней съ нсколькими мсяцами жизни былъ боле чмъ двадцати-лтній періодъ, когда она ни разу не видала этого человка, котораго знала всю свою жизнь.

— Это конечно другое дло, и я не намрена говорить что-либо противъ полковника.

— Надюсь нтъ, леди Мильборо, потому что мы вс его особенно любимъ.

Слова эти очевидно были сказаны до такой степени умышленно, что бдная добрая старушка Мильборо должна была остановиться въ своемъ добромъ дл. Ей было извстно въ какое ужасно затруднительное положеніе, по отношенію къ своей жен, былъ поставленъ Августъ Пуль, — хотя никто не предполагалъ, чтобы жена Пуля питала когда-либо въ своемъ миломъ сердечк дурныя мысли. Но тмъ не мене. Пуль принужденъ былъ оставить свои дла и увезти жену въ Неаполь, вслдствіе того, что этотъ ужасный полковникъ хотлъ быть, во чтобы оно не стало, въ гостинной мистрисъ Пуль, въ Найтебриджъ-стритъ, какъ у себя дома.

Хотя Августъ Пуль и былъ на столько смлъ, чтобы схватить кого бы то ни было за бороду, лишь бы только такая мра была возможна,— однако полковника и онъ не могъ выжить изъ своего дома. Нельзя было сдлать этого безъ скандала — что было бы безчестіемъ для него самого и оскорбленіемъ для его жены, вотъ почему онъ увезъ мистрисъ Пуль въ Неаполь. Вся эта исторія была хорошо извстна леди Мильборо, и ей казалось, что она предвидла повтореніе того же самаго въ гостинной на Карцонъ-стрит. Остановленная при первой же своей попытк предостеречь молодую женщину, она видла невозможность продолжать этотъ разговоръ. Но, авось, не будетъ-ли она имть боле успха въ своемъ предпріятіи, обратясь къ мужу. Въ конц концовъ, вдь она дружна была съ семействомъ Тревиліанъ, а по съ семействомъ Роули.

— Милый мой Люисъ, сказала она,— мн надобно поговорить съ вами, подите сюда. Съ этими словами она отвела его въ отдаленный уголъ комнаты, между тмъ, какъ м-ссъ Тревиліанъ не переставала наблюдать за нею, угадывая причину удаленія леди Мильборо съ ея мужемъ.— Я хотла лишь сдлать вамъ маленькій намекъ, который даже полагаю совершенно ненужнымъ, продолжала леди Мильборо. Тутъ она остановилась, но Тревиліанъ упорно молчалъ. Она посмотрла ему въ лицо и увидла, что оно мрачно. Но вспомнивъ что, этотъ человкъ единственный сынъ ея самаго дорогаго друга, она продолжала:— знаете-ли, мн не совсмъ-то нравятся частыя посщенія вашего дома полковникомъ Осборномъ. Лице Тревиліана омрачилась еще боле, но онъ продолжалъ молчать.— Чувствую, что, съ моей стороны, это — предубжденіе, но я никогда не любила его. Считаю его опаснымъ другомъ,— тмъ, что я называю — подколодный змй. И хотя высокое благоразуміе Емиліи, ея любовь къ вамъ и вс вообще ея понятія на этотъ счетъ — именно такія, какихъ долженъ желать мужъ… Я, въ самомъ дл, вполн убждена, что даже возможность чего-либо дурнаго никогда не приходила ей въ голову. Но вотъ именно эта невинность и опасна. Онъ — человкъ дурной, и я, на вашемъ мст, дала бы ей понять, что его утреннія посщенія — вовсе не желательны. Честное слово, я уврена, что его величайшее удовольствіе — шататься, и вселять раздоръ между мужьями и ихъ женами.— Такимъ образомъ она разршилась отъ бремени своихъ мыслей, а Люисъ Тревиліанъ — хотя и былъ уязвенъ и разсерженъ, но не могъ не сознаться, что ея поступокъ былъ поступкомъ друга. Все, сказанное ею была правда, и все это онъ себ самому говорилъ не разъ. Онъ тоже ненавидлъ этого человка, и видлъ въ немъ — змю подколодную. По слышать предостереженіе отъ кого либо — относительно поведеніи своей жены — было невыносимо горько. Онъ, котораго судьба такъ много баловала, и который привыкъ врить, что вполн заслуживаетъ такъ много счастія, длается предметомъ заботливости своего друга, по поводу опасности, грозящей встать между нимъ и его женою! Въ первую минуту, онъ не зналъ что отвчать.

— Я самъ не долюбливаю этого человка, сказалъ онъ.

— Будьте только осторожне, Люисъ,— вотъ и все, сказала леди Мильборо, и затмъ ушла.

Никакому мужу не можетъ быть пріятно выслушать предостереженье на счетъ поведенія его жены, и Люису Тревиліану это было весьма непріятно.

Посл ухода дамъ изъ столовой, его также спросили объ ожидаемомъ прізд сэра Мармадука. И такъ весь городъ, исключая его, уже слышалъ объ этомъ! Онъ почти не говорилъ ни слова во весь вечеръ, пока не доложили о прізд кареты, и жена замтила это молчаніе. Когда-же они сли въ карету,— онъ, жена его и Нора Роулей,— то Тревиліанъ тотчасъ предложилъ вопросъ относительно сэра Мармадука. ‘Емилія, началъ онъ,— есть-ли правда въ томъ, что я слышалъ о прізд вашего отца въ Англію?’ Отвта не было. Молчаніе продолжалось минуты дв. ‘Если такъ, продолжалъ онъ,— вы должны были необходимо слышать объ этомъ? Не отвтите-ли вы на мой вопросъ Нора, такъ какъ Емиліи не угодно отвчать? Слышали-ли вы о прізд вашего батюшки?

— Да, я слышала объ немъ, тихо промолвила Нора.

— Почему-же мн этого не сообщили?

— Этому должно было оставаться тайной, сказала смло м-ссъ Тревиліанъ.

— Тайной для меня, когда весь городъ знаетъ объ этомъ. И почему это должно было быть тайною?..

— Полковникъ Осборнъ не желалъ, чтобы знали объ этомъ, сказала м-ссъ Тревиліанъ.

— Съ какой стати вмшивается полковникъ Осборнъ въ дло, касающееся васъ и отца, и о которомъ я долженъ знать. Не хочу слышать боле о какихъ-либо отношеніяхъ можду вами и полковникомъ. Вы должны прекратить знакомство съ нимъ. Слышите?

— Да, Люисъ, слышу.

— А намрены-ли вы повиноваться мн? Но, чортъ возьми, вы должны будете повиноваться. Помните, что я ршительно запрещаю вамъ видаться съ полковникомъ Осборномъ. Вамъ, можетъ быть, неизвстно, но вы подвергаете опасности ваше ими, какъ честной женщины, и вмст съ тмъ безчестите и меня вашей близостью съ полковникомъ.

— О, Люисъ, но говорите этого! сказала Нора.

— Ты бы лучше не мшала ему высказаться разомъ, замтила Емиліи.

— Я сказалъ все, что имлъ сказать. Теперь необходимо только ваше торжественное общаніе повиноваться мн.

— Если вы сказали все, что имли сказать,— можетъ быть, въ свою очоредь, выслушаете и вы меня, сказала ему жена.

— Ничего не хочу слышать, пока не получу вашего общанія

— Въ такомъ случа я. конечно, его не дамъ.

— Дорогая Емилія, прошу, умоляю тебя, повинуйся ему, сказала Нора.

— Ей надо сперва понять, что ея долгъ — повиноваться мн, сказалъ Тревиліанъ.— А такъ какъ она упряма, и не хочетъ слушать тхъ, которыя лучше ея понимаютъ, что женщин позволительно и не позволительно,— она погубитъ себя и разстроитъ мое счастіе.

— Знаю, что вы вашей неблагоразумной ревностью разстроили мое счастіе, сказала ему жена.— Подумали-ли вы о томъ, что я должна была перечувствовать, слыша подобныя слова отъ мужа? Если я дошла до того, что съ меня требуютъ общаніе ни съ кмъ не видаться, то я недостойна быть ничьею женою. Съ этими словами она истерически зарыдала, и въ такомъ состояніи вышла изъ кареты, вошла въ домъ и поспшила въ свою комнату.

— Ее, право, нельзя винить, сказала Нора Тревиліану, подымаясь на лстницу.

— Отчего-же она имла тайну отъ меня съ этимъ человкомъ, — это уже посл моего предостереженія — быть съ нимъ мене дружной. Жалю о ея страданіяхъ, но лучше пусть пострадаетъ немного теперь, и тмъ избавитъ себя и меня отъ большихъ сраданій въ послдствіи.

Нора старалась разъяснить ему истину относительно коммисіи, и общанія полковника — оказать содйствіе своимъ вліяніемъ, и причину — почему это должно было оставаться въ секрет. Но, въ своей поспшности пойдти къ сестр, она не съумла ему довольно ясно разсказать весь ходъ дла, а онъ, въ раздраженіи, не могъ выслушать ее. Когда она объясняла нежеланіе полковника Осборна впутывать свое имя въ это дло, то Тревиліанъ покачалъ головою и сказалъ съ презрительной улыбкой:— Весь городъ знаетъ объ этомъ.

Напрасно старалась Нора вразумить его, что — хотя весь городъ и зналъ, но Емилія слышала объ этомъ предложеніи, какъ о дл нершенномъ и о которомъ не слдуетъ говорить. Не было возможности помирить ихъ въ этотъ вечеръ. Нора поспшила къ сестр и нашла, что гнвъ у нея снова замнилъ истерическія слезы. Емилія не хотла видть мужа, если онъ не попроситъ у ноя извиненія, а онъ, не хотлъ ее видть, пока не получитъ требуемаго общанія. И такимъ образомъ, мужъ и жена не видались боле въ этотъ вечеръ.

IV.
Гуго Станбери.

Мы сейчасъ сказали, что Нора Роули была не такъ то расположена влюбиться въ почтеннаго Чарльза Гласкока, какъ бы слдовало, она начала сравнивать его съ другимъ молодымъ человкомъ, не смотря на то, что на нее была возложена обязанность влюбиться именно въ м-ра Гласкока Она очень хорошо знала, что ни подъ какимъ видомъ не должна была влюбляться въ другаго молодаго человка, такъ какъ у того за душой небыло ни одного шиллинга, и молодой человкъ со своей стороны гоже сознавалъ, что ему по той же самой причин не слдовало влюбляться въ Нору Роули. Относительно этаго предмета Нора Роули была воспитана какъ слдуетъ, заботливая и лучшая изъ матерей внушила ей, что, влюбляясь, необходимо имть въ виду и хлбъ, и сыръ. ‘Романтизмъ очень милая вещь’ говорила обыкновенно леди Роули своимъ дочерямъ, ‘и я думаю, что безъ маленькаго романа не стоило бы и жить на свт. Меня бы очень огорчило, еслибъ одна изъ моихъ дочерей вышла замужъ единственно изъ-за денегъ. Но романтизмъ не возможенъ, когда совсмъ нечего сть и пить’. Нора совершенно понимала все это, и,— будучи уврена, что богатое положеніе въ свт (если ей суждено когда нибудь его имть) она могла только упрочить за собою бракомъ,— начертала себ ршительный планъ дйствій, который предполагала привести въ исполненіе такъ-же быстро, какъ и ршительно. Будь что будетъ — относительно ее любви или нелюбви, какъ бы ни было велико искушеніе, она никогда не допустила бы свое сердце обратиться къ человку, который, желая сдлать ее своей женою, не имлъ бы возможности прилично содержать ее. Она знала, что многіе осудили бы подобное ршеніе, назвавъ его холоднымъ, эгоистичнымъ, безсердечнымъ, люди постоянно такъ говорили, и въ книгахъ она читала тоже самое, — но ршила разъ навсегда — не обращать вниманія на молву людскую и на мннія книжныя. Бдствовать одной, провести всю жизнь не замужемъ, въ будущемъ не ожидать никакой карьеры, предвидть существованіе безъ дятельности, безъ цли, даже никому не полезное, — ко всему этому она могла себя приготовить, потому что, вслдствіе тяжелой необходимости, все это дйствительно могло выпасть ей на долю. Умри ея отецъ — и всему женскому стаду едва хватило бы на хлбъ насущный. Въ настоящую минуту она ла хлбъ человка, въ дом котораго была неболе-какъ гостьей. Судьба женщины, часто говорила она сама себ,— судьба несчастная, презрнная, даже унизительная. Для женщины энергичной, какъ она, не было открыто другаго пути,— она должна была взять мужа. Нора Роули такъ много думала обо всемъ этомъ, что ее будущность начала казаться ей отвратительной,— особенно съ тхъ поръ какъ одна ее знакомая, леди Мильборо, съ большимъ авторитетомъ сказала ей, что она непремнно обязана влюбиться въ м-ра Гласкока. Влюбиться въ м-ра Гласкока — она еще никакъ не могла ршиться, много оставалось еще сказать объ этой любви и обсудить этотъ вопросъ, если только любовь была возможна, Нора уже давно положила, что никогда не влюбится въ бднаго человка. Не смотря однако на вс эти доводы, она не могла не сравнивать м-ра Гласкока и нкоего м-ра Гуго Станбери, молодаго человка безъ единаго шилинга за душой.

Въ школ, м-ръ Гуго Станбери былъ самымъ близкимъ другомъ м-ра Тревиліана, а въ Оксфорд, не смотря на успхи Тревиліана, былъ даже большимъ человкомъ — нежели его другъ. Въ дл успховъ Станбери не стоялъ такъ высоко, какъ Тревиліанъ, и вообще вовсе не заслужилъ никакихъ почестей, ни повышеній. Онъ очень мало содйствовалъ слав школы, и никогда не имлъ намренія на всю жизнь завернуться въ узкую шкуру товарищества. Но заслужилъ репутацію умнаго оратора, человка ученаго, который зналъ много того, чему школьные учителя никогда не учили,— человка настойчиваго и находчиваго, смотрящаго на свтъ, какъ на лежащую передъ нимъ устрицу, которую ему надлежало открыть — для чего рано или поздно ему наврно попадется ножъ или хотя бы шпага.

Оставивъ школу, онъ немедленно помстился въ Линкольнсъ-Инн. Теперь, въ тотъ моментъ, когда начинается нашъ разсказъ, онъ уже четыре года былъ адвокатомъ, но во все это время не заработалъ ни одной гинеи. Да и вообще онъ, какъ адвокатъ, никогда еще не заработалъ ни одной гинеи, и уже начиналъ сомнваться — возможно ли ему когда нибудь достичь до этого. Ему очень хорошо было извстно, что адвокаты даже довольно легко пріобртаютъ гинеи, но, какъ онъ говорилъ своимъ друзьямъ, не зналъ — какъ для этого приловчиться. Въ цломъ мір онъ не зналъ ни одного стряпчаго, и не быль въ состояніи себ представить — какой стряпчій могъ быть поставленъ въ необходимость обратиться къ его помощи. Онъ такъ-же хорошо изучилъ свое ремесло, какъ и другіе молодые люди, однако ему никогда неудавалось выказать въ полной степени всхъ своихъ способностей. Для своей дятельности онъ выбралъ восточный округъ, потому что его тетка, старая миссъ Станбери, жила въ Эксетер, но, какъ онъ самъ толковалъ, если бы у него была другая тетка, живущая въ орк, онъ бы ршительно не зналъ, чмъ руководствоваться при выбор. Онъ сидлъ и дремалъ въ судахъ, за что самъ себя ненавидлъ. Такимъ образомъ прошло два года, которые не принесли ему никакого утшенія, ни особеннаго впрочемъ горя, и, кром его профессіи, никакого другаго посторонняго занятія. Потомъ онъ познакомился случайно съ издателемъ ‘Ежедневной Лтописи’ и мало по малу принялся писать статьи. Вс его друзья, въ особенности Тревиліанъ, говорили ему, что занимаясь такимъ образомъ, онъ бы хорошо сдлалъ, продавши свое адвокатское одяніе и парикъ, на что онъ отвчалъ, что ничего не иметъ противъ этой продажи. Онъ даже не видлъ, какъ могъ бы онъ выжать изъ этихъ вещей боле денегъ, чмъ — продавши ихъ. А за свои статьи, онъ всегда получалъ плату немедленно, и находилъ этотъ способъ очень утшительнымъ, удобнымъ, и, какъ онъ говорилъ Тревиліану, столь же согрвающимъ какъ одяло зимой.

Тревиліанъ, который былъ годомъ моложе Станбери, уврялъ, что онъ очень имъ недоволенъ,— что онъ не высокаго мннія о трудахъ журналистовъ, и говорилъ, что Станбери отъ самаго высокаго занятія обратился къ самому низкому, какимъ только образованный человкъ и джентльменъ могъ за работывать кусокъ хлба. Станбери отвчалъ очень просто, что съ одной стороны онъ все таки видлъ кусокъ хлба, съ другой же стороны не видлъ ничего, а что хлбъ — хотя съ одной стороны — былъ ему необходимъ. Въ это же время началась война между Великобританіей и Патагонской республикой, и Гуго Станбери былъ отправленъ редакторомъ и издателемъ Ежедневной Лтописи на мсто дйствія, въ качеств корреспондента. Его письма много читались и вызывали часто газетныя полемики,— онъ длалъ важныя показанія, которыя плоско отвергали, доказывали ихъ неправильность, но вслдъ за тмъ они горячо отстаивались, и справедливость этихъ показаній подтверждалась до послдней іоты. Такимъ образомъ, объ его корреспонденціяхъ и, разумется, объ немъ, какъ объ автор ихъ, такъ много говорили, что — когда онъ вернулся въ Англію, то немедленно продалъ свою адвокатскую одежду и парикъ, и объявилъ своимъ друзьямъ — въ томъ числ и Тревиліану — что посвящаетъ себя каррьер журналиста.

Въ первые счастливые дни супружества своего друга, онъ часто бывалъ у него въ дом въ Карцонъ-стрит, гд и познакомился — и даже очень близко познакомился — съ Норою Роули. Теперь, по прізд изъ Патагоніи, знакомство это возобновилось, послднее время, съ тхъ поръ, какъ онъ продалъ свое платье и парикъ, онъ бывалъ тамъ не такъ часто, потому что Тревиліанъ ужъ очень откровенно выражалъ свое неудовольствіе.

— Я не могу понять, какимъ образомъ человкъ, какъ вы, можетъ быть до такой степени безхарактеренъ, говорилъ Тревиліанъ.

— Разв человка можно назвать безхарактернымъ за то, что онъ находитъ не возможнымъ заставить лошадь перескочить черезъ домъ?

— Вамъ оставалось длать то, что прежде васъ длали сотни людей.

— Мн оставалось длать то, что ни для какого человка невозможно, отвчалъ Станбери,— я долженъ былъ жить ничмъ, пока вздумалось бы пробить счастливому часу.

— Я думаю — вы просто струсили, возражалъ Тревиліанъ.

Даже подобныя объясненія не поссорили этихъ двухъ людей, однако Станбери сказалъ, что ему нсколько надола подобная рчь друга, и, частію поэтому поводу, частію по другому — удалялся отъ Карцонъ-стрита. Нору Роули онъ сравнивалъ такъ же, какъ и она — его. Самому себ онъ сознался, что — если бы имлъ возможность жениться, то съ наслажденіемъ вврилъ бы свое счастье миссъ Роули, ему даже разъ или два показалось, что Тревиліанъ желалъ, чтобы это когда нибудь устроилось. Тревиліанъ всегда съ гораздо большимъ нетерпніемъ, нежели даже самъ Станбери, ожидалъ успха своего друга — какъ адвоката. Весьма естественно, Тревиліанъ могъ находить, что начинающій, но умный адвокатъ могъ быть отличнымъ мужемъ его свояченицы, тогда какъ человкъ, снискивающій свое скудное пропитаніе, какъ писатель грошевой газетки, ни подъ какимъ видомъ не представлялъ завидной партіи. Думая объ этомъ, Станбери ршилъ, что онъ ни на волосъ не заботился бы о мнніи Тревиліана, сели бы по предвидлъ другихъ затрудненій. Но другія затрудненія были такъ сильны и многочисленны, что очевидно судьба не намревалась надлить его женой. Не смотря на то, что письма его въ Ежедневной Лтописи имли такой огромный успхъ, онъ никогда не могъ заработать боле двадцати пяти, или тридцати фунтовъ въ мсяцъ. Продолжая такимъ образомъ, онъ могъ существовать на эти средства, но, даже при его скромныхъ требованіяхъ, такой суммы никогда не хватило бы на содержаніе его и семьи.

Онъ сказалъ Тревиліану, что, оставаясь адвокатомъ, ожидающимъ дла, онъ неимлъ никакихъ средствъ къ жизни, но Тревиліанъ очень хорошо зналъ, что это не совсмъ было такъ. Станбери получалъ ежегодно пенсіонъ въ 100 фунтовъ, который ему высылала тетка, живущая въ Эксетер, что и заставило его избрать Восточный округъ. Отецъ его былъ священникомъ въ Девоншир, получалъ весьма скудное содержаніе, и умеръ уже лтъ пятнадцать тому назадъ. Его мать и дв сестры до сихъ поръ жили въ маленькомъ коггедж въ приход покойнаго отца, на проценты съ суммы пожизненнаго застрахованія, шестьдесятъ или семьдесятъ фунтовъ въ годъ — было все ихъ достояніе. Но у нихъ была богатая тетка, миссъ Станбери, которая получила наслдство весьма романическимъ образомъ,— эта маленькая исторія будетъ сообщена до окончанія этого большаго разсказа,— и эта-то тетка взялась воспитать и составить положеніе въ свт своему племяннику Гуго. Вотъ Гуго и быль опредленъ сначала въ Гаррау, потомъ въ Оксфордъ, гд онъ очень досаждалъ тетк тмъ, что не творилъ никакихъ доблестныхъ длъ, и наконецъ съ пенсіономъ въ 100 фунтовъ былъ посланъ въ Лондонъ съ тмъ, чтобы самому составить себ положеніе адвоката, такъ какъ тетка уже платила довольно денегъ, при его поступленіи, ученіи и т. д. Въ тотъ же часъ, какъ только миссъ Станбери узнала, что племянникъ ея пишетъ и участвуетъ въ грошевой газетк, она немедленно дала ему знать, чтобы онъ выбиралъ между ею и газетой. Онъ отвчалъ, что долженъ заработывать хлбъ тамъ, гд ему для этого представляется единственная возможность. Съ обратной почтой онъ получилъ письмо, въ которомъ его извщали, что онъ можетъ еще воспользоваться своею пенсіею за три мсяца, но что это полученіе будетъ уже послднее,— и оно дйствительно было послднее.

Станбери сдлалъ еще одно безплодное усиліе, прося тетку не прекращать этого содержанія, и — если не все, то хотя бы часть его передать матери и сестрамъ, но старушка не обратила ни малйшаго вниманія на его просьбу. Она никогда не давала и не имла намренія дать ни одного шиллинга вдов и дочерямъ своего брата,— такъ-же, какъ никогда не намревалась оставить хотя бы одинъ шиллингъ и самому Гуго Станбери, что она ему часто и говаривала. Посл ея смерти деньги должны были перейти обратно къ тмъ лицамъ, отъ которыхъ она ихъ получила.

Когда Нора Роули сравнивала Гуго Станбери съ м-ромъ Гласкокомъ, сравненія эти всегда клонились въ пользу незанятаго адвоката. Это происходило не отъ того, чтобы онъ былъ красиве,— онъ совсмъ не былъ хорошъ, выше онъ тоже не былъ, м-ръ Гласкокъ былъ ростомъ шести футовъ, онъ тоже вовсе не былъ лучше одтъ, потому что Станбери, по наружности, былъ скоре неряшливъ. За него не говорили даже ни фашіонебельный видъ, ни особенно приличныя манеры, онъ былъ очевидно весьма неловокъ. Но въ глазахъ его словно солнышко проглядывало, когда онъ улыбался, въ линіи губъ выражалась такая кротость, и Нора чувствовала, что все было бы кончено — еслибы она не подчинила себя исполненію такого строгаго закона. Станбери былъ мужчина около пяти футовъ десяти дюймовъ, съ плечами непропорціонально широкими, очень крпко сложенъ, въ манерахъ нсколько неуклюжъ, ноги и руки его были велики, волосы свтлы, мягки и волнисты, глаза свтлосрые, носъ великъ, но вовсе недуренъ, ротъ и губы были велики, а зубы онъ рдко показывалъ. Бороду онъ брилъ, а носилъ только баки, которые то же частенько снималъ бритвой, потому что былъ неловокъ, пока Нора не попросила передать ему, чтобы онъ обращалъ на себя больше вниманія. ‘Онъ вовсе не заботится о томъ, какого урода изъ себя длаетъ,’ сказала она однажды сестр почти сердито. ‘Онъ — простакъ, и знаетъ себ цну,’ отвчала Емилія. М-ръ Тревиліанъ, безъ сомннія, былъ красивъ, и потому на язычк Норы вертлся отвтъ не совсмъ благодушный. Гуго Станбери слылъ за человка горячаго въ разговор и манерахъ,— его аргументы всегда были разумны, а своимъ идеямъ религіознымъ, политическимъ и соціальнымъ онъ придавалъ всъ не однимъ только голосомъ, но и кулакомъ по столу. Можетъ быть онъ слишкомъ скоро поддавался антипатіямъ, слишкомъ скоро дружился, былъ впечатлителенъ, сообщителонъ. увлекался и былъ рзокъ въ манерахъ,— иногда даже въ ущербъ своихъ колнъ и рукъ, — но со всмъ тмъ, онъ былъ такъ кротокъ, что могъ доставить блаженное счастіе женщин. Таковъ былъ человкъ, котораго Нора Роули не могла не сравнивать съ м-ромъ Гласкокомъ.

На слдующій день посл обда леди Мильборо, Станбери встртилъ своего друга на улиц, и спросилъ его въ какую сторону тотъ идетъ. Тревиліанъ отвчалъ, что идетъ къ своему адвокату, но не сказалъ, зачмъ онъ къ нему шелъ.

Въ это утро онъ посылалъ Нору къ жен, чтобы узнать согласна ли она дать общаніе, которое онъ отъ нее потребовалъ. Единственный отвтъ, котораго Нора могла добиться отъ сестры, заключался въ вопрос: ‘попроситъ ли мужъ у нее прощенія за то оскорбленіе, которое онъ ей нанесъ?’ Съ полною горячностью, заботливо старалась Нора примирить ихъ, но изъ посредничества ея не вышло ничего хорошаго, и Тревиліанъ отправился къ адвокату своего семейства, чтобы разсказать ему о своемъ гор. Старый м-ръ Байднуайль былъ стариннымъ почтеннымъ другомъ его отца, и м-ру Байднуайлу онъ могъ сказать то, что низачто не сказалъ бы ни одному человку въ мір,— даже могъ снизойти до того, чтобы принять совтъ м-ра Байднуайля, зная что и отецъ его часто имъ руководствовался.

— Да вы идте не по дорог въ Линкольнсъ Иннъ, замтилъ Станбери.

— Мн нужно быть въ Туиннингскомъ банк. А вы куда идете?

— Я три раза обошелъ Ст. Джемскій паркъ, чтобы собраться съ мыслями, отвчалъ Станбери,— и теперь я направляюсь въ контору Ежедневной Л., Флитъ Стригъ No 250. Это я исполняю ежедневно въ полдень. Я теперь приготовился поучать завтра Британскую публику, и сообщать ей, что прикажутъ, начиная съ паденія какого побудь Европейскаго союза и кончая цною бараньихъ котлетъ.

— Я думаю, что объ этомъ все сказано, замтилъ, помолчавъ немного, Тревиліанъ.

— Не спорю, да что и говорить новаго? Тетка Джемима крпко затянула снурки кошелька, и скоро положеніе мое было бы плохо, еслибъ не Ежедневная Лтопись. Благослови Боже Ежедневную Лтопись! Подумайте только, передъ вами открыты вс сюжеты, начиная съ судебъ Франціи до выгодъ мясника.

— Если вамъ это нравится, произнесъ Тревиліанъ.

— Мн это нравится, можетъ это не совсмъ честно — я не знаю. Но, во всякомъ случа, это честне, чмъ защищать мошенниковъ и надувать присяжныхъ. Какъ здоровье вашей жены?

— Довольно хорошо, благодарю васъ.

Станбери сразу, по тону своего друга, понялъ, что что-то неладно.

— А что Люисъ? спросилъ онъ Тревиліана о ребенк.

— Онъ совсмъ здоровъ.

— А Миссъ Роули? Начавши уже разъ съ разспросовъ, нужно освдомиться обо всемъ семейств.

— Миссъ Роули тоже здорова, отвчалъ Тревиліанъ.

Прежде, говоря со Станбери о своей своячениц, Тревиліанъ всегда называлъ ее Норой, и говорилъ объ ней такъ, какъ бы о добромъ друг ихъ обоихъ. Перемна тона въ этомъ случа происходила отъ грустнаго настроенія его мыслей, онъ думалъ о жен, но Станбери понялъ это иначе. ‘Ему не слдуетъ меня бояться,’ сказалъ онъ самъ себ, ‘во всякомъ случа, зачмъ показывать мн, что онъ боится.’ Такимъ образомъ они разошлись, Тревиліанъ пошелъ въ Туиннингскій банкъ, а Станбери прошелъ дальше въ контору Ежедневной Лтописи.

Станбери въ сущности ошибался относительно настроенія своего друга въ это утро. Не смотря на то, что онъ по обыкновенію произнесъ осужденіе газет, Тревиліанъ въ ту минуту думалъ: не сказать ли Гуго Станбери о своемъ гор. Онъ зналъ, что никто, даже М-ръ Байднуайль, не выслушаетъ его съ такой дружбой и участіемъ. Когда было произнесено имя Норы Роули, онъ вовсе объ ней не думалъ,— а только машинально повторилъ ея имя, присовокупляя къ нему самый обыкновенный отвтъ. Въ эту минуту онъ остерегался откровенности, которая впослдствіи могла оказаться излишней, и отъ которой онъ и воздержался. Когда у кого горе, думалъ онъ,— большое облегченіе подлиться этимъ горемъ съ другомъ, но всегда слдуетъ — дома промывать грязное блье. Послднее соображеніе взяло верхъ, и Тревиліанъ отпустилъ друга, но навязывая ему этой исторіи домашней ссоры. М-ру Байднуайлу онъ тоже ничего не сказалъ, такъ какъ М-ра Байднуайля не было дома.

ГЛАВА V.
Въ которой разсказывается, какъ ссора продолжалась.

Къ тремъ часамъ Тревиліанъ вернулся домой и, войдя въ библіотеку, нашелъ на стол письмо, адресованное на его имя почеркомъ жены. Онъ живо раскрылъ его, надясь найти въ немъ общаніе, которое онъ требовалъ, и тутъ же поршилъ — что, если общаніе дано, онъ немедленно сдлается любящимъ, предупредительнымъ и ласковымъ мужемъ. Но въ конверт не оказалось ни одного слова, написаннаго рукою жены, въ немъ просто лежало письмо, только что распечатанное и писанное къ ней. Письмо это было принесено въ его отсутствіи, и заключало въ себ слдующее:

‘Акробатъ-клубъ. Четвергъ.

‘Милая Емилія.

‘Я только-что вернулся изъ конторы колоніи. Все устроено, И уже послано за Серъ М. Разумется, вы теперь скажете объ этомъ Т.

Вашъ Ф. О.’

Безъ сомннія письмо было отъ полковника Осборна, и, получивъ, его м-ссъ Тревиліанъ незнала, какъ отослать его мужу, распечатаннымъ, или не распечатаннымъ. До сихъ поръ она отказывалась дать ему общаніе, которое онъ отъ нее требовалъ, но, несмотря на это, хотла ему повиноваться. Если бы къ своей просьб онъ присовокупилъ желаніе, чтобы она неполучала писемъ отъ полковника Осборна, она нераспечатала бы записки. Но о письмахъ ничего небыло сказано, а она нехотла показывать, что могла бояться мужа. Такимъ образомъ она прочитала письмо, и потомъ, запечатавъ его въ конвертъ, адресовала на имя М-ра Тревиліана, и послала внизъ, чтобы положить на его столъ. ‘Если онъ не совсмъ еще ослпленъ, онъ увидитъ, какъ жестоко обидлъ меня’, сказала она сестр. Все время она сидла съ ребенкомъ на рукахъ, и говорила себ, что черты мальчика до мельчайшихъ подробностей напоминали черты отца, что-бы ни было, но ребенка она воспитаетъ такъ, что онъ всегда будетъ любить и уважать отца. Вдругъ ей пришла въ голову ужасная мысль. Что если отъ нея возьмутъ ребенка? Если эта ссора, изъ которой она не видла выхода, поведетъ къ разводу? Но скажутъ-ли законы, судья, суды, леди Мильборо и вс знакомые въ придачу, что ребенокъ долженъ быть отданъ отцу? И судья, и суды, и леди Мильборо — вс разумется скажутъ, что виновата она. А что она будетъ длать безъ мальчика? Не будетъ-ли всякое униженіе, поверженіе въ прахъ,— лучше, чмъ это? ‘Какое несчастіе быть женщиной’, сказала она сестр.

— Разумется оно лучше, чмъ быть собакой, отвчала Нора,— но, во всякомъ случа, мы не можемъ сравнивать себя съ мужчинами.

— Гораздо лучше быть собакой, она не создана, чтобы столько страдать. Когда щенка отнимаютъ отъ матери, она тоскуетъ дня два, но черезъ недлю тоска проходитъ.— Нсколько минутъ он помолчали, Нора очень хорошо знала, въ какую сторону направлены были мысли сестры, но ршительно не находила, что бы сказать по этому предмету.— Трудно женщин знать, какъ ей слдуетъ поступать, продолжала Емилія, — но если ужъ выходить за мужъ, то лучше выходить за дурака. Въ конц концовъ, дуракъ все таки знаетъ, что онъ — дуракъ, и будетъ врить хоть кому нибудь, если ужъ не можетъ врить жен.

— Я никогда сознательно не выйду за дурака, сказала Нора.

— Ты выйдешь за М-ра Гласкока, непремнно. Я неговорю, чтобы онъ былъ глупъ, но думаю, что онъ необладаетъ тою твердостью, которая проявляется въ несчастіи.

— Еслибъ онъ даже за меня и посватался, я бы за него не вышла, — да онъ никогда и не посватается.

— Онъ за тебя посватается, и ты, разумется, за него пойдешь. Да отчего бы и нтъ? Ты все таки женщина, какъ вс другія женщины, — ты должна выйдти замужъ. А этотъ человкъ джентльменъ, и будетъ перомъ. Въ цломъ свт ничего нельзя найти противъ него, разв, что онъ не пробуетъ сжечь Темзу. Вотъ Люисъ все собирается въ одинъ прекрасный день зажечь Темзу, и посмотрть что изъ этого выйдетъ.

— Все равно, я не выйду за м-ра Гласкока, — женщина можетъ умереть, во всякомъ случа, сказала Нора.

— Нтъ, не можетъ, женщина прежде всего должна быть прилична, а умирать отъ нужды — очень неприлично. Она не можетъ умереть, и не должна нуждаться, и не должна быть обузой. Кажется считалось необходимымъ, чтобы на каждаго мужчину приходилось дв женщины, изъ которыхъ онъ могъ бы выбрать себ жену, и вотъ насъ теперь гораздо больше, чмъ для міра требуется. Скажи пожалуйста, возьмешь ты на себя трудъ снести это внизъ и положить на его столъ? Я бы нехотла пересылать черезъ людей, а самой идти мн гоже не хочется.

Нора взяла письмо, и положила его такъ, чтобы Люисъ Тревиліанъ непремнно его увидалъ.

Онъ и увидалъ его, и былъ непріятно разочарованъ, когда убдился, что письмо не заключало въ себ ни однаго слова отъ его жены къ ному. Онъ развернулъ записку полковника Осборна и, длая это, кажется, разсердился еще боле прежняго. Кто былъ этотъ человкъ, который жен другаго человка смлъ писать ‘милая Емилія’? Въ ту же минуту Тревиліанъ вспомнилъ, что онъ нсколько разъ слышалъ, какъ этотъ же человкъ, открыто, при немъ, называлъ такимъ образомъ его жену, и никогда ничего дурнаго ему не приходило въ голову. Но тогда леди Роули и серъ Мармадукъ были тутъ же, и этотъ человкъ присутствовалъ тогда въ качеств стараго друга — стараго отца, а не былъ другомъ молодой дочери. Тревиліанъ не могъ разршить такого вопроса, но чувствовалъ, что въ одномъ случа это не было неприлично, а въ другомъ — было крайне дерзко и даже скверно. И наконецъ еще, его жена, его Емилія показала своему мужу письмо, которое она получила отъ этого человка, въ которомъ онъ писалъ ей ‘милая Емилія’, и показала согласно желанію и ршенію этого человка, а не отъ того чтобы это было согласно желанію и ршенію его — ея мужа и господина!— ‘Разумется теперь вы скажете объ этомъ Т.’ Это для него было не выносимо. Ему казалось, онъ чувствовалъ, что занимаетъ второстепенное мсто, человкъ же этотъ — первостепенное. Тогда онъ началъ припоминать все, что сдлалъ для своей жены и какъ старался заслужить ея благодарность. Разв онъ не увлекъ ее въ свои объятія, не отдалъ ей половину всего, что имлъ, — не требуя отъ нея ничего, кром любви. У него были деньги, положеніе, имя, — все, для чего только стоитъ жить. Онъ нашелъ ее въ отдаленномъ краю свта, безъ состоянія, безъ всякихъ преимуществъ — имени или положенія, она была такъ поставлена, что всякій добрый другъ отсовтывалъ бы ему жениться,— а онъ отдалъ ей свое сердце и свою руку, и свой домъ, и въ замнъ этаго, просилъ только объ одномъ: чтобы онъ былъ для нее всмъ на свт,— чтобы онъ былъ ея единымъ богомъ на земл. И онъ сдлалъ еще больше:— Возьмите съ собой сестру, сказалъ онъ ей,— домъ довольно великъ, для нея найдется мсто, и она будетъ тоже моею сестрою.— Кто когда нибудь сдлалъ боле для женщины, или показалъ ей боле доврія? А теперь! что же онъ получилъ взамнъ всего этого? Она недовольствуется своимъ единственнымъ богомъ, ей нужно еще другихъ боговъ, — другаго бога, да еще самаго низкаго сорта изъ всхъ со окружающихъ. Ему казалось, онъ помнилъ, какъ будто говорили (давно, онъ еще и подумалъ тогда о свадьб), что никогда мужчина недолженъ жениться подъ тропиками, — что женщины, воспитанныя въ этомъ сладостномъ солнечномъ климат, рдко усвоиваютъ себ высокое понятіе семейныхъ обязанностей и женской врности, на что мужъ долженъ смотрть — какъ на главныя добродтели хорошей жены. Думая обо всемъ этомъ, онъ наконецъ началъ сожалть, что былъ на Мандаринскихъ и слышалъ когда нибудь имя Мармадука Роули.

Ему неслдовало поддерживать въ дум своей подобныхъ мыслей, дйствительно онъ великодушно обошелся съ женою и ея семействомъ, но мы можемъ на это сказать, что человкъ дйствительно великодушный, въ такихъ обстоятельствахъ, великодушенъ безсознательно. Тотъ даетъ больше всхъ, кто даже познаетъ, что онъ даетъ. А она,— разв она ничего не принесла ему? Въ вопрос о пожертвованіяхъ между мужемъ и женой, если каждый жертвуетъ всмъ, что иметъ, они даютъ равно, чмъ бы они другъ для друга не жертвовали. Король Кофетуа ничего не сдлалъ бы для своей нищей двушки, еслибы, женившись на ней, не считалъ ее такою же королевой, какъ будто онъ взялъ ее изъ самаго древняго королевскаго рода, когда либо существовавшаго. Тревиліанъ самъ отлично сознавалъ и даже нсколько разъ повторялъ себ вс эти доводы, хотя не выражалъ ихъ ни словами, ни въ форм наставленій. Что все было равно между нимъ и подругою его сердца, онъ въ этомъ былъ убжденъ, если она ему во многомъ должна быть благодарна, онъ сознавалъ, что и онъ, съ своей стороны, во многомъ ей обязанъ. Но теперь, разсерженный, онъ не могъ не думать обо всхъ щедротахъ, которыми ее осыпалъ. И онъ былъ, и есть, и всегда будетъ,— если она только этого захочотъ,— такъ вренъ ей. Онъ не искалъ другаго друга, чтобы замнить ее, когда нуждался въ совтахъ! У него небыло ‘милой Маріи’ или ‘милой Августы’, которыя раздляли бы его секретъ помимо жены. Еслибы возникъ интересный вопросъ — такой интересный вопросъ, какимъ былъ для нее возвращеніе серъ-Мармадука, — онъ со всми подробностями разсказалъ бы его жен. У него гоже были свои секреты, но они и оставались секретомъ для всхъ. Въ цломъ мір не существовало женщины, въ обществ которой онъ могъ бы найти удовольствіе въ отсутствіи жены. Да еслибы и была такая женщина, жена имла бы гораздо мене основаній жаловаться. Мужъ можетъ имть такихъ друзей,— какихъ бы то ни было,— онъ не безчеститъ жену, Тревиліанъ же чувствовалъ, что въ глубин души онъ былъ ей такъ преданъ, что вовсе не нуждался въ нихъ, но для мужей, увлеченныхъ подобными друзьями, можно было всегда найдти извиненіе. Если мужъ даже не вренъ, жена не обезчещена и не презрна свтомъ, но при малйшемъ намек на имя жены, тяжесть безчестія ложится на плечи мужа. Цезарю недовольно было одного убжденія, что жена ему врна, на жену Цезаря не должно даже было падать подозрніе. Тревиліанъ говорилъ себ, что онъ ни въ чемъ дурномъ не подозрваетъ жену, Боже сохрани, чтобы это когда нибудь могло случиться,— ради ихъ обоихъ, а пуще всего ради ихъ малютки, который обоимъ имъ такъ дорогъ! Но тутъ пойдутъ подлыя толки, грязныя сплетни будутъ повторяться завистливыми языками, слушаться завистливыми ушами, и дурно направленные умы будутъ врить всему дурному, что будетъ касаться его и жены. Разв леди Мильборо не предостерегала его? О! его предостерегали насчетъ его жены, онъ узналъ, что посторонній взоръ проникъ въ самый сокровенный уголокъ его сердца, и увидалъ тамъ, что онъ не вполн счастливъ! И со всмъ тмъ леди Мильборо была права. Разв въ настоящую минуту въ рукахъ его не было документа, который ясно доказывалъ, что она права? ‘Милая Эмилія!’. Онъ схватилъ записку, сжалъ ее въ своей рук и потомъ разорвалъ на мелкіе куски.

Но что же онъ будетъ длать? Прежде всего нужно было сообразить его обязанности относительно жены и любовь, которую онъ къ ной чувствовалъ. Что она была невинна и въ совершенномъ невдніи — въ этомъ онъ былъ убжденъ, она была упряма, и онъ ршительно не зналъ, что предпринять, чтобы оградить ее отъ послдствій, могущихъ произойти отъ ея невднія, и вмст съ тмъ сохранить вс преимущества невинности. Онъ былъ ея господинъ, и она должна была знать, что онъ ея господинъ. Но что же ему длать, когда она отказывалась повиноваться самому обыкновенному и необходимому приказанію, которое онъ ей выразилъ? Пусть мужъ будетъ считаться господиномъ своей жены — онъ никогда не можетъ удержать за собой своего господства никакою властью, которая ему предоставлена закономъ. Онъ просилъ жену, чтобы она общала ему повиноваться, и она не хотла дать ему этого общанія! Что же ему оставалось длать? Безъ сомннія (онъ, по крайней мр, такъ думалъ) онъ можетъ совершенно отдалить отъ нея этого человка. Тревиліанъ могъ приказать людямъ не принимать его, и лакей, разумется, исполнилъ бы приказаніе. Но тогда въ какое положеніе онъ себя ставилъ! Разв тогда не кончилось бы для него все на свт, — все, какъ для мужа, который не могъ уже боле любить свою жену, ни доврять ей! Пускай лучше весь міръ не существуетъ, нежели прибгать къ помощи лакея и заставлять его слдить за поступками жены!

Думая такимъ образомъ, онъ полагалъ, что — если она не покорится и не дастъ ему требуемаго общанія, они должны будутъ развестись. Онъ не будетъ съ ней жить, онъ не дастъ ей пользоваться преимуществами жены, если она откажется ему повиноваться, а ее повиновеніе составляетъ его преимущество. Чмъ больше онъ думалъ, тмъ больше убждался, что не долженъ уступать ей. Пусть она хоть одинъ разъ ему уступитъ, и тогда онъ опять сдлается нженъ, безгранично нженъ. Но онъ до тхъ поръ не увидитъ ее, пока она не покорится. Онъ не увидитъ ее, а если онъ узнаетъ, что она видла полковника Осборна, онъ объявитъ ей, что они не могутъ боле жить подъ одной крышей.

Его ршеніе по этому предмету было непреклонно, а между тмъ онъ чувствовалъ, что долженъ былъ обращаться кротче. Онъ также чувствовалъ, что его преимущество требовать повиновенія — хотя неотъемлемо ему принадлежало, но онъ могъ удержать его только дйствуя разумно, и что въ этихъ дйствіяхъ боле всего должна преобладать кротость. Жены должны повиноваться мужьямъ, но вдь невозможно же требовать отъ нихъ повиновенія, какъ отъ слугъ — съ помощію закона и наказаній, или какъ отъ лошади — съ помощію бича и трензеля. Мужъ долженъ быть господиномъ въ своемъ дом, но власть его должна быть пріятна, справедлива, мягка, однимъ словомъ, почти незамтна. Но что же ему длать теперь, когда онъ отдалъ приказаніе, которое соглашались исполнить, только при извстныхъ условіяхъ, въ такомъ случа, онъ былъ униженъ? Онъ указалъ своей жен на ее обязанности, и она отвчала ему, что будетъ ихъ исполнять съ условіемъ, что бы онъ попросилъ у нея прощенія за то, что указалъ ей на нихъ! Этого онъ не можетъ исполнить, и не исполнитъ. Пусть разворзнутся небеса (въ этомъ случа разверзаніе небесъ означало для него разводъ съ женой), но онъ никогда не согласится на подобную несправедливость!

Что же наконецъ ему оставалось длать въ настоящую минуту, особенно относительно этой записки, которую онъ уничтожилъ. Наконецъ онъ ршился написать своей жен, и отослалъ ей слдующее письмо:

Мая 4-го

Дорогая Емилія,

‘Если полковникъ Осборнъ будетъ вамъ опять писать, не разпечатывайте лучше его писемъ. Вы знаете его почеркъ, и вамъ не трудно будетъ это устроить. Получивши слдующее письмо полковника Осборна, адресованное на ваше имя, отсылайте его прямо ко мн нечитаннымъ. Сегодня я обдаю въ клуб, вечеромъ мы должны были хать къ м-ссъ Пикокъ, напишите ей, лучше, что мы небудемъ, жаль, что Нора потеряетъ вечеръ. Пожалуйста, подумайте хорошенько о томъ, что я васъ просилъ. Моя просьба заключается вотъ въ чемъ: чтобы вы мн общали невидться добровольно съ полковникомъ Осборномъ. Надаюсь, вы поймете, что это не относится до случайныхъ встрчь на которыя, если он и произойдутъ (а я увренъ, что безъ нихъ нельзя будетъ обойтись), вы увидите я ршительно не обращу никакого вниманія.

Но я долженъ васъ просить, чтобы въ этомъ случа вы согласовались съ моимъ желаніемъ. Если вы за мной пришлете, я явлюсь немедленно, и посл одного вашего слова, которое я желаю слышать, вы увидите, что не будетъ ни малйшаго намека на этотъ ненавистный предметъ. Такъ какъ я поступалъ — и думаю, что поступаю хорошо, я не намренъ дурачиться, сказавши вамъ, что я былъ не правъ.’

Вашъ на вки дорогая Емилія
со всею преданностію любви
Люисъ Тревиліанъ.

Это письмо онъ самъ отнесъ и положилъ на туалетъ жены, и за тмъ отправился въ клубъ.

ГЛАВА VI.
Въ которой разсказывается, какъ они помирились.

— Посмотри, сказала м-ссъ Тревиліанъ сестр, когда та вошла въ ея комнату за часъ до обда. Нора прочла письмо, и за тмъ спросила сестру, что она намрена длать.— Я написала м-ссъ Пикокъ, и незнаю, что еще я могу сдлать. Мн жаль тебя, что ты должна будешь просидть дома. Но я не думаю, что м-ръ Гласкокъ будетъ сегодня у м-ссъ Пикокъ.

— Да что же ты предпримешь еще, Емилія?

— Ничего, буду жить отверженная и покинутая, покуда ему не вздумается образумиться. Женщина больше ничего не можетъ сдлать. Если онъ захочетъ каждый день обдать въ клуб, я вдь не могу ему въ этомъ помшать, мы должны будемъ отказываться отъ всхъ приглашеній, и теб будетъ скучно.

— Но говори обо мн, ужасно подумать, что могла произойти такая ссора.

— Но что же мн длать? разв я виновата?

— Да просто длай, что онъ хочетъ, не разбирая правъ онъ или нтъ. Если правъ, ты должна исполнить его желаніе, если неправъ — не твоя вина.

— Это легко сказать, и даже какъ будто логично, но ты знаешь, что это неблагоразумно.

— Да я вовсе незабочусъ о благоразуміи. Онъ — твой мужъ, и желаетъ, чтобы ты исполнила его просьбу. И что за бда: вдь ты не хочешь боле видть полковника Осборна, ты сейчасъ не велла его принимать.

— Я никого не велла принимать, вотъ дочего меня довелъ Люисъ. Какъ я могу смотрть лакею въ лицо и сказать ему, чтобы онъ не принималъ такого-то джентльмена? Боже мой! Боже мой! неужели я въ самомъ дл заслужила все это. Когда такое чудовищное обвиненіе тяготло надъ женщиной! О еслибъ тутъ не было ребенка, я бы съ презрніемъ оставила его длать все, что онъ хочетъ.

На слдующій день, Нора опять сдлалась посредникомъ между мужемъ и женой, и наконецъ передъ обдомъ они помирилось. Разумется — жена уступила, и разумется — она уступила такъ хитро, что мужъ ничего не выигралъ отъ этой сдачи.

— Скажи ему чтобы онъ пришелъ, умоляла Нора.

— Конечно, онъ можетъ придти, если хочетъ, отвчала Емилія. Тогда Нора сказала Люису, чтобы онъ шелъ, а Люисъ спросилъ — если онъ пойдетъ, будетъ ли дано общаніе, которое онъ требовалъ. Боюсь, что Нора нсколько исказила истину, но если только можно извинять подобное искаженіе, то ее слдуетъ простить. Еслибъ только ихъ удалось свести, а тамъ она была уврена, что они помирятся. И дйствительно они сошлись и помирились.

— Милая Емилія, я такъ радъ, что могу придти къ вамъ, говорилъ мужъ, входя къ жен и обнимая ее.

— Я была очень несчастна эти два дни, Люисъ, отвчала она очень серьезно, цлуя его, но цлуя нсколько холодно.

— Мы одинаково были несчастны, увряю васъ, сказалъ онъ. Потомъ онъ замолчалъ, ожидая, что она заговоритъ объ общаніи. Онъ разумется понималъ, что оно должно быть дано безъ всякихъ ограниченій, какъ дйствіе съ ея стороны совершенно добровольное. Она стояла молча, одной рукой опираясь на туалетъ, отвернувшись отъ него, и какъ она была хороша, съ какимъ достоинствомъ себя держала! но, насколько онъ могъ судить, вовсе не походила на кающуюся или подчиненную.— Нора сказала мн, что вы дадите общаніе, о которомъ я васъ просилъ.

— Я не могу себ представить, Люисъ, за чмъ вамъ нужно такое общаніе.

— Я думаю, что я правъ, требуя его отъ васъ,— въ самомъ дл я такъ думаю.

— Неужели вы полагаете, что я когда нибудь пожелаю видть этого джентльмена, посл всего того, что было? скажите только сами объ этомъ лакею, я незнаю, какъ мн это сдлать. Но, положительно, я никогда не буду принимать того лица, которое вамъ не нравится,— кто бы оно ни было: мущина или женщина.

— Да я боле ничего не прошу.

— Я удивляюсь, что, въ этомъ случа, вы нашли необходимымъ требовать отъ меня формальнаго общанія. Одного вашего слова было бы достаточно. Но что вы находите дурнаго въ посщеніяхъ полковника Осборна это совсмъ другой вопросъ.

— Совершенно другой вопросъ, повторилъ онъ.

— Я не берусь разбирать ни вашихъ основаній, ни вашего опасенія, я ихъ ршительно не понимаю. Я слишкомъ себя уважаю, и не могу допустить, чтобы вы могли мн приписать какую нибудь дурную мысль.

— Никогда, никогда, я и подумалъ, сказалъ мужъ.

— Увряю васъ, что я ставлю это непремннымъ условіемъ, сказала жена.

— Но вы знаете Емилія, какъ обо всемъ толкуетъ свтъ.

— Свтъ! а вы обращаете вниманіе на этотъ свтъ, Люисъ?

— Леди Мильборо, кажется, сама вамъ говорила.

— Леди Мильборо! Нтъ, она мн ничего неговорила, она было начала, но я ее сейчасъ остановила. Васъ, Люисъ, я обязана выслушивать, что бы вы мн не говорили: но я никому не позволю сказать ни одного слова, которое могло бы оскорбить вашу честь.— Она сказала все это очень покойно, съ большимъ достоинствомъ, и онъ чувствовалъ, что ему не слдовало ей отвчать. Она дала ему общаніе, котораго онъ просилъ, и онъ начиналъ бояться — что если пойдетъ дальше, она отступится и не захочетъ боле повиноваться. И такъ онъ поцловалъ ее еще разъ, позвалъ сына въ комнату, и когда пошелъ одваться къ обду, ему по крайней мр могло казаться, что онъ доволенъ.

— Ричардъ, сказалъ онъ лакею,— какъ только придетъ полковникъ Осборнъ, скажите, что вашей госпожи — нтъ дома.— Онъ отдалъ то приказаніе, сколько могъ, спокойнымъ голосомъ, но въ это время, какъ говорилъ, онъ чувствовалъ, что ему ужасно, совстно. Ричардъ, какъ и вс другіе слуги, безъ сомннія зналъ, что господа были въ ссор послднее время, и теперь наврное все понялъ.

Когда на слдующій день, въ субботу, они сидли за обдомъ, опять получено было письмо отъ полковника Осборна. Лакей принесъ его госпож, и она, взглянувъ на адресъ, положила его около своей тарелки. Тревиліанъ сейчасъ догадался — отъ кого было письмо, и понялъ, что жен неловко его передавать ему въ присутствіи лакея. Письмо оставалось нетронутымъ, пока лакей былъ въ комнат, и потомъ она передала его Нор. ‘Передайте пожалуйста Люису, сказала она,— письмо это отъ человка, котораго онъ считаетъ моимъ любовникомъ’.

— Емилія! вскричалъ онъ, вскочивъ со стула,— какъ вы могли произнести такое ужасное и несправедливое слово?

— Если это неправда, зачмъ же вы ставите меня въ такое положеніе? Лакей вроятно знаетъ — отъ кого письмо, и видитъ, что мн запрещено его распечатывать.— Въ это время лакей вернулся въ комнату, и конецъ обда прошелъ почти въ молчаніи. Когда гостей не было, они обыкновенно вмст выходили изъ столовой, по въ этотъ вечеръ Тревиліанъ остался нсколько минутъ, чтобы прочесть письмо полковника Осборна. Онъ стоялъ на ковр, оборотясь лицомъ въ камину, пока не остался совершенно одинъ, тогда онъ распечаталъ письмо. Въ немъ было написано слдующее.

Палата общинъ. Суббота.

‘Милая Емилія,— при этомъ Тревиліанъ выбранилъ про себя полковника Осборна.

‘Милая Емилія.

‘Сегодня въ полдень я заходилъ къ вамъ, но не засталъ дома. Я боюсь, что васъ огорчитъ то, что я имю вамъ сообщить, но вы почти можете радоваться. Въ контор колоній говорятъ, что соръ Мармадукъ не можетъ получить письма, если его послать ему теперь, въ половин юня, и ни какимъ образомъ, не можетъ быть въ Лондон раньше конца юля. Къ тому времени окончится засданіе, и такимъ образомъ комитетъ будетъ отложенъ до слдующаго засданія. Они хотятъ вызвать лорда Баульза изъ Канады, и полагаютъ, что Баульзъ будетъ радъ провести здсь зиму. Серъ Мармадукъ будетъ вызванъ къ будущему Февралю, и врно постарается продлить свое пребываніе до окончанія жаркихъ мсяцевъ. Въ конц концовъ, все длается къ лучшему. Леди Роули едва ли могла бы собраться и ухать въ одинъ день, что бы вашъ отецъ ни длалъ. Завтра я зайду къ вамъ во время завтрака.

Весь вашъ Ф. О’.

Ничего нельзя было найти предосудительнаго въ этомъ письм,— кром опять-таки выраженія ‘милая Емилія’, ничего такого, что бы полковникъ Осборнъ не могъ написать особ, которой было адресовано письмо. Теперь Тревиліанъ долженъ идти на верхъ и разсказать жен содержаніе письма, онъ чувствовалъ, что самъ создалъ себ величайшее безпокойство. Онъ долженъ былъ сказать жен, что было въ письм, но этотъ разговоръ опять разбередитъ прежнюю рану. А что слдовало предпринять относительно объявленнаго визита въ воскресенье утромъ? Тревиліанъ очень хорошо зналъ, что если жена его не выйдетъ, то полковникъ Осборнъ все пойметъ. Въ пылу своего гнва, онъ непремнно хотлъ, чтобы полковникъ Осборнъ все узналъ, но теперь онъ былъ хладнокровне, и почти жаллъ, что приказаніе, которое онъ отдалъ (не принимать полковника), было выражено такъ опредленно. Минутъ десять онъ стоялъ, облокотясь на каминъ, думая обо всемъ этомъ, и наконецъ пошелъ на верхъ въ гостинную. ‘Емилія’ сказалъ онъ, подходя къ столу, у котораго она сидла, ‘вы бы лучше прочитали это письмо’.

— Я бы предпочла не читать, отвчала она надмнно.

— Ну, такъ пусть читаетъ Нора, оно касается васъ обихъ.

Нора, колеблясь, взяла письмо и прочла его. Такимъ образомъ они совсмъ не будутъ ране Февраля, сказала она.

— Отчего же? спросилъ Тревиліанъ.

— Что-то объ засданіи, я не совсмъ понимаю.

— Лордъ Баульзъ прідетъ изъ Канады, сказалъ Люисъ, — и думаютъ, что онъ захочетъ быть здсь зимой, я тоже думаю, что онъ захочетъ.

— Но какимъ же образомъ это относится до отца?

— Какъ все грустно, сказала м-съ Тревиліанъ.

— Я съ вами не совсмъ согласенъ, сказалъ ее мужъ,— его пріздъ сюда можно считать такою милостью, что это выходитъ почти протекція.

— Я вовсе не вижу тутъ никакой протекціи, сказала м-ссъ Тревиліанъ.— Кто нибудь здсь нуженъ, а никто не знаетъ длъ — лучше отца. А такъ какъ другая личность — лордъ, то вроятно отецъ долженъ будетъ уступить. Говоритъ онъ что-нибудь объ маменьк, Нора?

— Да вы лучше бы сами прочли письмо, сказалъ Тревиліанъ, ему ужасно хотлось, чтобы жена узнала объ объявленномъ визит.

— Нтъ, Люисъ, я этого не сдлаю, вамъ не слдуетъ бросаться изъ жару въ холодъ. До того дня, мн всегда казалось, что письма полковника также безвредны, какъ старая газета, и я вовсе не хочу имть ихъ въ рукахъ.

Эта рчь его очень разсердила. Казалось, что, уступивъ ему, жена хотла непремнно умалить достоинство своей уступки, говоря ему самыя непріятныя вещи. Нора сложила письмо и подала его зятю, онъ положилъ его на столъ около себя, и нсколько времени сидлъ, устремивъ глаза въ книгу. Наконецъ онъ заговорилъ снова:

— Полковникъ Осборнъ говоритъ еще, что зайдетъ завтра во время завтрака. Примите его, если хотите, и поблагодарите за вс его хлопоты въ этомъ дл.

— Я не останусь въ комнат, если онъ будетъ принятъ, сказала м-ссъ Тревиліанъ.

Нсколько минутъ длилось опять молчаніе, и на чел Тревиліана туча сгустилась больше прежняго. Потомъ онъ всталъ со стула, и обошелъ кругомъ дивана, на которомъ сидла жена.— Я полагаю, сказалъ онъ,— что въ этомъ случа ваши желанія должны согласоваться съ моими.

— Я не могу опредлить вашихъ желаній, отвчала она,— я еще никогда, ни при какихъ обстоятельствахъ жизни, не бродила въ такихъ потемкахъ. Мои стремленія теперь ограничиваются желаніемъ, чтобы спасти васъ какъ можно доле отъ стыда, который неразрывно связанъ съ вашими подозрніями.

— Я никогда не имлъ никакихъ подозрній.

— Мужъ, который не подозрваетъ жену, не перехватываетъ ея писемъ. Мужъ, который не подозрваетъ жену не прибгаетъ къ помощи лакеевъ, что бы охранять ее. Мужъ, который нсеиметъ подозрній…

— Емилія, воскликнула Нора Роули,— какъ можешь ты говорить такія вещи, нарочно чтобы его раздражить?

— Да, нарочно, чтобы меня раздражить, повторилъ Тревиліанъ.

— А разв онъ меня не раздражалъ? Разв онъ меня не оскорбилъ? Вы говорите теперь, что ни въ чемъ меня не подозрвали, а въ какомъ же положеніи я нахожусь теперь? Потому, что какой-то старух вздумалось на меня клеветать, я въ своемъ дом поставлена въ такое положеніе, которое для васъ унизительно, а для меня не выносимо. Человкъ этотъ имлъ обыкновеніе приходить сюда по воскресеньямъ, и, разумется, будетъ знать, что мы дома. Устраивайте дло какъ хотите, если вамъ угодно будетъ его принять, я пойду на верхъ.

— Отчего ты неможешь допустить, что бы онъ приходилъ и уходилъ, какъ всегда? спросила Нора.

— Потому что я общала Люису никогда добровольно не быть въ его обществ, отвчала м-ссъ Тревиліанъ.— Я бы отдала все на свт, чтобы избжать необходимости дать такое унизительное для меня общаніе,— но оно было дано, и я его сдержу.— Сказавши это, она вышла изъ комнаты, и пошла на верхъ въ дтскую. Тревиліанъ цлый часъ просидлъ надъ книгой, читалъ, или притворялся, что читаетъ, а жена его все не сходила. Наконецъ Нора пошла къ ней, а онъ одиноко сошелъ внизъ. До сихъ поръ, вынужденная покорность жены доставалась ему дорого.

На слдующій день, они вс вмст пошли въ церковь, и когда возвращались домой, сердце Тревиліана было полно любви къ жен. Онъ немогъ выносить этой размолвки посл церковной службы, которую они сейчасъ вмст слушали. Но онъ былъ мягче сердцемъ, нежели она, и, зная это, почти боялся сказать, что нибудь, могущее вызвать съ ея стороны выраженія досады. Какъ только, пришедши домой, они остались одни, онъ взялъ ее за руку и отвелъ въ сторону. ‘Пусть все кончится, сказалъ онъ,— какъ будто никогда ничего не было’.

— Это едвали возможно Люисъ, отвчала она,— я немогу забыть, что за мной слдили.

— Неужели же вы не хотите поврить, что я длалъ все это для вашего же добра?

На язык его уже вертлось — попросить прощенія,— признаться, что онъ ошибся,— и умолять ее позабыть, что онъ не хотлъ принимать полковника Осборна. Но въ эту минуту онъ вспомнилъ несчастное, ненавистное выраженіе ‘милая Емилія’, съ этимъ тоже онъ могъ бы помириться, сказавши себ, что полковникъ Осборнъ былъ человкъ пожилой,— былъ даже старше отца его жены. Еслибъ она только встртила мужа ласково, онъ бы сейчасъ отмнилъ приказаніе, и признался, что былъ виноватъ. Но она была жестка, величественна, послушна и злопамятна.— Я думаю, сказалъ онъ,— намъ обоимъ будетъ лучше, если мы пригласимъ его сегодня завтракать.

— Вы должны это ршить, отвчала Емилія,— можетъ быть оно и въ самомъ дл будетъ лучше. Я только объявляю, что немогу присутствовать. Я буду завтракать на верху съ ребенкомъ, а вы можете извинить меня, какъ хотите.— Все это было очень плохо, но такимъ образомъ дла устраивались. Ричарду сказали, что полковникъ Осборнъ будетъ завтракать, и когда тотъ пришелъ, ему пробормотали, что-то такое о нездоровья м-ссъ Тревиліанъ. Нора сказала эту невинную ложь, и хотя она путалась, однако говорила какъ можно лучше. Она чувствовала, что зять ее очень несчастливъ, и ей хотлось его утшить. Полковникъ Осборнъ оставался недолго, и затмъ Нора пошла на верхъ къ сестр.

Люисъ Тревиліанъ чувствовалъ, что онъ униженъ. Онъ хотлъ быть очень твердымъ, а зналъ — что былъ слабъ. Онъ хотлъ дйствовать достойно, честно, какъ подобало мужчин, но вс обстоятельства такъ сложились противъ него, что, анализируя свои поступки, онъ находилъ, что онъ былъ низокъ, фальшивъ и трусоватъ. Отдавши разъ приказаніе не принимать этаго ненавистнаго человка, онъ долженъ былъ уже на этомъ стоять. Въ моментъ колебанія, онъ просто хотлъ угодить жен, и она воспользовалась его колебаніемъ, и теперь очевидно взяла верхъ. Можетъ быть — онъ уважалъ ее боле теперь, нежели три или четыре дня тому назадъ, когда ршилъ, что онъ господинъ въ своемъ собственномъ дом, но можно было опасаться, что нжная его любовь къ жен нсколько охладетъ. Поздно днемъ, жена его и невстка сошли внизъ, совсмъ одтыя для гулянья, и, нашедъ Тревиліана въ библіотек, просили его присоединиться къ нимъ,— они обыкновенно гуляли по воскресеньямъ въ парк, онъ сейчасъ же согласился, и они пошли вс вмст. Емилія, какъ побдительница, была очень любезна, она со своей стороны не скажетъ ни однаго слова о полковник Осборн. Она будетъ избгать этого джентльмена, никогда не будетъ принимать его въ Карцонъ-стрит и, везд, гд бы они не встрчались, будетъ говорить съ нимъ какъ можно меньше,— при муж она не произнесетъ его имени, и не намекнетъ даже на оскорбленіе, которое Люисъ ей открыто нанесъ. Только бы Люисъ былъ сдержань, а она сдлаетъ видъ, какъ будто все позабыто. Пока они шли около Уестерфильдъ-Гауза и Стангопъ-стрита въ паркъ, она начала разбирать проповдь, которую он слышали въ это утро, и чуть только замтила, что сюжетъ этотъ незанимателенъ, перешла къ обду, на который они должны были хать къ м-ссъ Фейрфаксъ. Люисъ

Тревиліанъ вполн сознавалъ, что онъ находится на положеніи упрямаго мальчика, котораго прощали.

Они прошли черезъ Гайдъ-Паркъ, въ Кенсинтонъ-гарденъ, а продолжалось все тоже самое. Нора не находила возможнымъ вставить ни однаго слова. Тревиліанъ отвчалъ на вопросы жены, или молчалъ. Емилія усердно работала надъ своею всепрощающею ролью, и почти не переставала болтать въ примирительномъ тон. Женщины въ подобномъ случа могутъ быть гораздо дятельне, нежели мужчины это считаютъ возможнымъ. Емилія ни на минуту не унывала, была краснорчива, снисходительна, и невыносимо докучлива. Вдругъ на встрчу имъ попались двое мужчинъ, которые насколько они знали, были едва знакомы между собою. То были полковникъ Осборнъ и Гуго Станбери.

— Какъ я радъ, что вы въ состояніи выходить, сказалъ полковникъ.

— Благодарю васъ, да. Въ настоящую минуту я не выходила больше изъ за ребенка, нежели отъ чего другаго. М-ръ Станбери, что это мы насъ совсмъ не видимъ?

— Это все Ежедневная Лтопись м-ссъ Тревиліанъ,— больше ничего. Е. Л. очень благодарная госпожа, но нсколько взыскательная. Въ воскресенье я имю часа два свободныхъ, остальное время я все провожу во Флитъ-стрит.

— Какъ это непріятно.

— Да, да. Самое непріятное въ этомъ мір заключается особенно въ томъ, что — когда человку нужны деньги, онъ долженъ ихъ зарабатывать. Христіанскіе философы возвели это въ теорію. Не называютъ ли они это грхопаденіемъ, первоначальнымъ грхомъ, и т. п.?

— М-ръ Станбери, я не люблю безбожниковъ. Надюсь вы безбожникъ — не отъ того, что пишете въ газетахъ.

— Разумется не отъ того м-съ Тревиліанъ, я никогда непринимался еще за эту отрасль. Скруби пишетъ объ этомъ, и пишетъ превосходно. Это вдь онъ задвалъ ритуалистовъ, и потомъ — и потомъ архіепископовъ Низшей Церкви, пока не довелъ ихъ до того, что они не знали на какой ног стоять.

— Чего же придерживается Ежедневная Лтопись?

— Она придерживается Ежедневной Лтописи,— вруйте въ нее, и вы наврное спасетесь.— Затмъ онъ обратился къ м-ссъ Роули, и они скоро вмст пошли впередъ, очевидно интересуясь тмъ, что каждый изъ нихъ говорилъ, хотя ни однаго нжнаго слова небыло произнесено. Полковникъ Осборнъ шелъ теперь между м-ромъ и м-ссъ Тревиліанъ, еслибъ была малйшая возможность, она избгла бы этого сосдства. Когда они стали такимъ образомъ, она сдлала нмой знакъ мужу, прося его увести ее, дать ей руку и вернуться съ ней, чтобы такимъ образомъ избавиться отъ общества человка, противъ котораго онъ такъ возставалъ, но онъ не обратилъ на это вниманія. Ему казалось, что въ такомъ случа онъ бы выказалъ свою непріязнь къ полковнику Осборну.

Такимъ образомъ, они шли по широкой дорожк, и полковникъ шелъ между ними.

— Я полагаю вы довольны — на счетъ серъ Роули, сказалъ онъ.

— Нищіе не должны быть очень разборчивы, вы знаете, полковникъ Осборнъ. Я была нсколько огорчена, узнавъ, что не увижу своихъ ране будущаго Февраля.

— Но за то, вы знаете, они останутся дольше, нежели бы могли теперь.

— Я уврена, что когда придетъ время, мы вс найдемъ это лучшимъ.

— Мн кажется, Емилія, вы думаете, что немного пуддинга сегодня — лучше, чмъ много, но — завтра.

Дйствительно, полковникъ Осборнъ говорилъ съ женщинами такъ ласково и, можно сказать, умильно, что, если ему не желали отвчать тмъ же, тонъ этотъ могъ показаться непріятнымъ. Никакія слова не могли быть невинне только-что сказанныхъ имъ теперь, но онъ приблизилъ лице свое къ ея лицу, и произнесъ эти слова почти теноромъ. И, наконецъ, опять онъ назвалъ ее по имени. Тревиліанъ не слышалъ этихъ словъ. Онъ отошелъ нарочно въ сторону, удалясь отъ этого человка гораздо больше, чмъ было нужно, чтобъ показать жен, что при этой встрч, онъ вовсе но ревновалъ ее. Но жена поршила положить конецъ такому порядку вещей, чего бы ей это ни стоило. Она ни слова не сказала полковнику Осборну, но прямо обратилась къ мужу.

— Люисъ, сказала она, — дайте мн вашу руку, и пойдемте домой, пожалуйста. Она взяла мужа подъ руку и, внезапно обернувшись, оставила своего собесдника.

Все это было сдлано такъ, что полковникъ Осборнъ не могъ не замтить, что на него сердились. Отойдя нсколько съ женой, Тревиліанъ долженъ былъ вернуться за Норой. Онъ сдлалъ это и нагналъ жену.

— Совершенно лишнее, Емилія, сказалъ онъ, — такъ обращаться.

— Ваши подозрнія, отвчала она,— не позволяютъ мн обращаться, какъ слдуетъ.

— Теперь вы ему все высказали, замтилъ Тревиліанъ.

— И ему необходимо было все высказать, отвчала она. За тмъ, они до самаго дома не обмнялись боле ни единымъ словомъ. Когда они пришли домой, Емилія немедленно ушла въ свою комнату, а Тревиліанъ — въ свою. Они разстались, какъ будто у нихъ не было никакого общаго интереса, стоющаго даже минутнаго разговора. И походкой, и манерами, каждымъ движеніемъ своимъ она показывала ему, что боле не жена его въ смысл чувства и домашняго счастья. Покорность его приказанію была ему не нужна, если она въ душ не покорялась. Онъ не могъ быть счастливъ, если жена не будетъ съ нимъ ласкова. Съ полчаса онъ походилъ въ своей комнат, стараясь стряхнуть съ себя грусть, и наконецъ отправился къ ней. ‘Емилія, сказалъ онъ,— ради Бога, пусть все это кончится’.

— Что такое кончится?

— Эта размолвка между нами, что намъ до свта, если мы другъ друга любимъ? Во всякомъ случа, мн до него нтъ никакого дла.

— Вы сомнваетесь въ моей любви? сказала она.

— Нтъ, разумется нтъ.

— Я то же въ васъ не сомнвалась. Безъ любви, Люисъ, ни вы, ни я, не будемъ счастливы. Но одна любовь тоже не можетъ дать намъ полнаго счастья. Нужна вра, нужна также терпимость. Мое чувство неудовольствія пройдетъ со временемъ, а пока — я буду стараться, какъ можно мене его выказывать.

Онъ чувствовалъ, что ему больше нечего сказать, и оставилъ ее, но этимъ свиданіемъ онъ ничего не выигралъ.

Она все-таки была жестка и холодна, и постоянно держалась такъ — какъ будто она очевидно была оскорблена.

Полковникъ же Осборнъ, оставшись одинъ, нсколько минутъ постоялъ на томъ же мст, посвисталъ, покачалъ головой, усмхнулся про себя, и присоединился къ толп.

ГЛАВА VII.
Миссъ Джемима Станбери изъ Эксетера.

Миссъ Джемима Станбэри, тетка нашего друга Гуго, была старая два, и пользовалась большимъ почетомъ въ Эксетер. Мы льстимъ себя надеждой, что между нашими читателями не найдется столь чуждыхъ англійскому быту, чтобы не понять разницы между обществомъ графства и городскимъ обществомъ, то-есть обществомъ провинціальнаго городка, — или настолько несвдущихъ, чтобы не знать о существованіи такихъ привиллегированныхъ личностей, которыя, проживая даже безвыздно въ провинціальномъ городк, пользуются въ общественномъ мнніи всми преимуществами постоянныхъ жителей графства. Относительно такихъ личностей обыкновенно полагаютъ, что тлетворная зараза окружающей глины и мусора не коснулась ихъ вслдствіе извстныхъ присущихъ имъ особенностей, по большей части ихъ происхожденія, иногда профессіи и, наконецъ, личныхъ достоинствъ. Одн деньги весьма рдко доставляютъ такое исключительное положеніе. Особенно въ Эксетер, который, по строгости и безукоризненной опредленности правилъ по этому предмету, можно сказать — стоитъ во глав всхъ англійскихъ провинціальныхъ городовъ, — одн деньги сами по себ никогда не имли особеннаго значенія. Иное дло хорошій, старинный родъ, особенно Девоншайрскаго происхожденія. Въ списокъ избранныхъ попадаютъ иногда и духовныя лица, но очень рдко, и прежде чмъ попасть ad eundem въ высшее эксетерское общество, имъ приходится пройдти черезъ испытанія несравненно горшія тхъ, которымъ ихъ подвергаютъ епископскіе капелланы. За этимъ строго блюдутъ жены и дочери старыхъ канониковъ. И, какъ мы сказывали, больше всего принимается въ разсчетъ личное достоинство. Сэръ Питеръ Манкреди, знаменитый эксетерскій докторъ, пробилъ себ доступъ въ этотъ кругъ вовсе не потому, что былъ сэромъ Питеромъ, что скоре было ему препятствіемъ чмъ подспорьемъ, но, исключительно, благодаря своему превосходному трактату о соляхъ. Сэръ Питеръ Манкреди считается почти столичной, чуть не европейской знаменитостью, и завдомо принадлежитъ къ обществу графства, хотя еще не обдывалъ ни въ одномъ изъ домовъ за чертою города. Но никто изъ обитателей Эксетера не имлъ такихъ безспорныхъ правъ считаться принадлежащимъ къ ‘графству’ въ противопоставленіи ‘городу’, какъ миссъ Джемима Станбэри. Во всемъ Эксетер не было лавочника, который этого не зналъ бы и не снималъ бы передъ ней шляпы по этой причин. Когда она нанимала карету на вечеръ, извощики брали съ собой про запасъ овса, зная, что можетъ быть имъ придется хать далеко. Какъ разсыпались передъ ней въ извиненіяхъ, если случалось пригласить ее на чай вмст съ кмъ нибудь попроще изъ ‘городскихъ’! Ноэли изъ Доддескомбъ-Лея, Клиффорды изъ Будлей Сальтертона, Повели изъ Галдона, Чернтоны изъ Альфингтона,— все тузы графства, часто назжавшіе въ городъ, бывали у нея запросто и ее принимали у себя какъ равную. Лучшимъ другомъ ея была старая м-ссъ Макъ-Гугъ, вдова покойнаго декана, занимавшая столь высокое положеніе, что будь она вдовой епископа — и тогда бы ей не занять высшаго. И затмъ, хотя миссъ Станбери была хороша съ Френчами изъ Гивитри, съ Райтами изъ Нортернгая, съ Апджонсами съ виллы Геліонъ,— дйствительно великолпный домъ, въ двухъ миляхъ отъ города, по Кредитонской дорог, и съ Крембами изъ Кронстедъ-Гоуза,— которые тоже были бы членами общества графства, еслибъ вся разница состояла только въ жить въ деревн,— хотя она была хороша со всми этими семьями, однакожъ обращеніе ея съ ними не было таково, да никто и не ожидалъ, чтобъ оно было такимъ же, какъ ея обращеніе съ людьми, безспорно принадлежащими къ ея собственному кружку. Въ Эксетер все это очень хорошо понимаютъ!

Миссъ Станбэри принадлежала къ обществу графства, хотя жила въ большомъ, каменномъ дом, стоявшемъ за церковной оградой, почти у самаго собора. И въ самомъ дл, домъ ея такъ близко примыкалъ къ восточной сторон храма, что къ подъзду никакъ нельзя было подъхать въ карет. Домъ былъ большой, каменный, очень старый, со входною дверью по середин лицеваго фасада и съ ведущими къ ней пятью ступеньками межъ высокихъ желзныхъ перилъ. Съ обихъ сторонъ двери — по два окна въ нижнемъ этаж, а надъ дверью еще три ряда — въ пять оконъ каждый, кром того, въ дом было двойное число покоевъ въ каждомъ ярус, и столько же оконъ выходило съ задняго фасада на мрачный дворъ. Но главное достоинство дома заключалось въ томъ, что при немъ былъ садъ, обнесенный высокими превысокими стнами, изъ-за которыхъ виднлись втви деревъ, придававшія мрачному зданію лтомъ — оттнокъ свжести, а зимой — видъ простора, что конечно было не лишней надбавкой даже и къ той слав, какою пользовалась миссъ Станбэри. Тотъ фактъ,— ибо это былъ фактъ — что въ город не было мста мрачне и непривтливе сада миссъ Станбэри, если посмотрть на него поближе, не заключалъ въ себ въ сущности ни малйшаго противорчія. Въ этомъ саду было не больше полдюжины деревъ, и нсколько квадратныхъ ярдовъ травы, никогда не зеленвшей, и сырая не расчищенная дорожка, по которой никто никогда не ходилъ. При ближайшемъ разсмотрніи садъ былъ не Богъ знаетъ что, но издали, извн онъ придавалъ дому своеобразный характеръ, и вселялъ въ наблюдателя тайную увренность въ томъ, что хозяйка дома должна непремнно принадлежать къ мстной аристократіи.

Домъ этотъ со всмъ, что въ немъ было, принадлежалъ миссъ Станбэри, и ей же принадлежало нсколько другихъ домовъ по сосдству. По другую сторону церковной ограды, миссъ Станбэри владла весьма приличною средней руки гостинницею подъ фирмой ‘Птухъ и Бутылка’,— гостинницею, которой приписывали клерикальныя тенденціи, что было весьма подъ стать ея топографическому положенію. Арендовалъ ее отставной посошникъ и пвчіе ходили въ нее пить пиво. Одна сторона темнаго проулочка, отъ самой ограды до Верхней улицы, почти сполна принадлежала миссъ Станбэри, хотя проулокъ былъ узокъ и дома въ немъ темненьки, но мсто это считалось очень выгоднымъ для торговли. Еще у миссъ Станбэри было два большихъ дома на Верхней улиц и большая кладовая близь церкви св. омы, а Сент-Давидская желзная дорога откупила у нея большую полосу земли,— къ великому ея неудовольствію, какъ она обыкновенно заявляла, но, безъ сомннія, по очень высокой цн. Изъ этого видно, что миссъ Станбэри была богата, и что ее связывали серьезные денежные интересы съ городомъ, въ которомъ она жила.

Но миссъ Станбэри не родилась въ этомъ богатств, и не наслдовала отъ своихъ предковъ ни одного изъ тхъ высокихъ преимуществъ, которыми пользовалась въ настоящее время. Все это доставилъ ей романъ ея жизни, и тотъ образъ дйствія, котораго она придерживалась во время его перипетій. Отецъ ея былъ викаріемъ въ Ненкомбъ-Путне, приход, лежащемъ миль двадцать западнй Эксетера, посреди болотъ. И по смерти отца, братъ ея, теперь тоже умершій, былъ сдланъ викаріемъ того же самаго прихода, — братъ ея, единственный сынъ котораго Гуго Станбэри, какъ мы уже знаемъ, работалъ въ Лондон для Е. Л. Двадцати одного года миссъ Станбэри была помолвлена съ нкоимъ м-ромъ Брукъ-Бургесомъ, старшимъ сыномъ эксетерскаго банкира, или — пожалуй врне — самимъ банкиромъ, потому что въ это время м-ръ Брукъ-Бургесъ участвовалъ въ фирм. Здсь не мсто разсказывать, какимъ несчастнымъ стеченіемъ обстоятельствъ м-ръ Бургесъ перессорился съ семействомъ Станбэри, какъ за тмъ Джемима поссорилась съ своимъ семействомъ,— какъ, когда умеръ ея отецъ, она ухала изъ Ненкомбскаго прихода и жила самыми скудными средствами на крошечной квартирк въ город,— какъ ей измнилъ женихъ и не женился на ней,— какъ наконецъ онъ умеръ и оставилъ ей все свое состояніе до послдняго шиллинга.

Девонширцы весьма различно относились къ ссор Станбэри. Многіе говорили, что братъ не могъ поступить иначе, и что миссъ Станбэри была въ сущности вовсе не права, хотя по сил характера и въ силу обстоятельствъ ей и удалось выдержать съ достоинствомъ бурю. Результатомъ было то, что мы привели выше. Въ описываемый нами періодъ миссъ Станбэри была очень богатой женщиной, проживала самостоятельно и независимо въ Эксетер, безспорно принадлежала къ мстной аристократіи, и продолжала быть въ ссор съ братнинымъ семействомъ. Посл смерти брата, она ни съ кмъ изъ нихъ и словечкомъ не обмнялась, кром Гуго. Получивъ наслдство, когда ей было уже за сорокъ, а племяннику только что минуло десять, она взялась его воспитывать и помочь ему выступить въ жизнь. Мы знаемъ, какъ она сдержала слово, и какъ и отчего сняла съ себя дальнйшую отвтственность по этому длу.

Что же касается этого содйствія выступленію молодаго человка, то она озаботилась довести до свднія всхъ — кого слдовало, что не намрена длать для него ничего сверхъ этой помощи. Въ подлинномъ документ, которымъ она сдлала предложеніе брату, она старалась дать ему понять, что кром воспитанія племянника она ни за что не берется, ‘и то, прибавляла она, — лишь въ такомъ случа, если я сама проживу до окончанія его воспитанія’. Самому Гуго она объявила, что помощь, которую она ему оказывала по вступленіи его въ адвокаты, длалась единственно только для того, чтобы дать ему возможность установиться, доставить ему клочекъ почвы, съ которой бы онъ могъ сдлать первый шагъ. Мы знаемъ, каковъ былъ этотъ шагъ, къ безконечному сокрушенію тетки, которая тотчасъ же, какъ только Гуго не захотлъ въ угоду ей отказаться отъ сотрудничества въ Ежедневной Лтописи, лишила его не только покровительства и помощи, но и своего добраго расположенія. Вотъ что она ему написала по этому поводу:

‘Я нахожу, что писаніе радикальной гили для грошевой газетки — занятіе вовсе неприличное джентльмену, и слышать этого не хочу. Если же вамъ во чтобы ни стало угодно продолжать это занятіе, я омываю руки, но не для этого я васъ посылала въ Гаррау, и въ Оксфордъ, и въ Лондонъ, и платила по 100 фунтовъ въ годъ м-ру Ламберту. Я нахожу, что вы дурно поступаете со мной, но это ничто въ сравненіи съ тмъ, какъ поступаете вы относительно себя самого. Не трудитесь отвчать мн, если не намрены торжественно общать — никогда больше не писать гили для этой грошевой газетки. Я желаю, чтобы меня вполн поняли. Я не хочу имть ничего общаго съ радикальными писаками и поджигателями.

Церковная ограда, Эксетеръ.

15 апрля, 186…. г.

Джемима Станбэри.

Гуго Станбэри въ отвт своемъ благодарилъ тетку за прошлыя милости и объяснилъ ей, — или по крайней мр старался объяснить ей, что онъ считаетъ себя обязаннымъ заработывать хлбъ насущный и не упускать изъ вида первой представившейся къ этому возможности. Онъ могъ бы и не давать себ этого труда. Она на его же собственномъ письм надписала нсколько словъ красными чернилами: ‘такого гнуснаго хлба не слдуетъ ни заработывать, ни сть’, и, запечатавъ письмо въ чистый конвертъ, отослала его къ племяннику.

Она была до мозга костей — Тори старой школы. Еслибъ Гуго сотрудничалъ въ газет стоющей шесть пенсовъ, или хотя бы три пенса, она, пожалуй, простила бы ему. Во всякомъ случа ей не было бы такъ обидно. А еслибъ газета была консервативной, вмсто того чтобы быть либеральной, то миссъ Станбэри, хотя бы и лишила племянника дальнйшей поддержки, но не безъ угрызеній совсти. Пожить писаньемъ для газеты! и газеты грошевой!! и грошовой радикальной газеты!!! Этого она не могла переварить. Что за статьи онъ туда поставлялъ — она и понятія не имла, потому что никакіе доводы не убдили бы ее заглянуть въ грошевую газету или допустить самое присутствіе ея въ своемъ дом. Сама она читала Джонъ-Буля и Герольда, и ежедневно глубоко вздыхала о томъ, какъ эти нкогда великіе органы британскаго общественнаго мннія постепенно видимо падаютъ и извращаются. Еслибъ одна изъ этихъ газетъ вздумала понизить подписную плату, она бы тотчасъ перестала подписываться. Въ политик она ужь давно пришла къ тому убжденію, что все хорошее безвозвратно миновало. Она ненавидла самое названіе реформы до такой степени, что никакъ не могла заставить себя доврять даже Дизраэли и его биллю. Она долго и крпко врила въ лорда Дэрби. Ей хотлось бы врить въ него и теперь, еслибъ было можно. Сердце ея горячо желало найдти кого-нибудь, въ кого-бы можно было врить безусловно. Въ окружнаго епископа она врила, и ежегодно посылала ему въ подарокъ какую-нибудь бездлицу собственнаго своего рукодлія. Она врила еще въ двухъ или трехъ окружавшихъ ее духовныхъ лицъ, находя въ нихъ ароматъ стариннаго нелицемрнаго благочестія, особенно приходившійся ей по вкусу. Но въ политическомъ мір не осталось почти ни одного имени, къ которому она могла бы отнестись съ довріемъ и признать въ немъ своего руководителя. Одно время она думала было примкнуть къ Лоу, но потомъ навела справки и нашла, что въ немъ не было базиса изъ настоящаго, доброкачественнаго, консервативнаго гранита. Три джентльмена, отрекшіеся отъ Дизраэли, когда Дизраэли проводилъ свой билль о реформ, были конечно очень хороши въ своемъ род, но все-таки маловаты для того, чтобы наполнить ея сердце. Она думала было утшиться генераломъ Пилемъ, но генералъ Пиль былъ для нея въ сущности лишь призракомъ. Впрочемъ, несостоятельность другихъ нисколько неумалила твердости личныхъ ея убжденій, она все продолжала толковать о доблестяхъ Георга III и о слав послдующаго царствованія. У нее былъ бюстъ лорда Эльдона, передъ которымъ она обыкновенно становилась сложа руки и плакала, или воображала, что плачетъ.

Она была женщина маленькая, теперь лтъ около шестидесяти, съ свтлосрыми глазами, большимъ римскимъ носомъ, тонкими губами и острымъ подбородкомъ. Она носила на голов нчто въ род ночнаго чепчика, но подъ нимъ сдые волосы ея были всегда завиты съ величайшимъ тщаніемъ. Она никогда ничего не носила кром чернаго шелка, у нее было пять платьевъ,— одно для церкви, одно для вечернихъ собраній, одно для утреннихъ выздовъ, одно для вечеровъ дома, и одно домашнее утреннее. Въ церковь она всегда ходила въ самомъ новомъ плать: ‘что ни наднь, говорила она обыкновенно,— все недовольно хорошо для Божьяго храма’. Во времена кринолиновъ она увряла, что никогда не носила ихъ — чему впрочемъ едва-ли можно врить, а теперь, въ эти послдніе дни, ея негодованіе особенно возбуждали головные уборы молодыхъ дамъ. Никто не слыхалъ, чтобъ она произнесла слово ‘шиньонъ’. Она называла ихъ ‘коробками, которыя шлюхи носятъ на затылкахъ’, миссъ Станбэри была иногда непрочь отъ сильныхъ выраженій. Вс ея привычки отличались замчательной точностью, завтракала она всегда въ половин девятаго и обдала всегда въ шесть. Прежде она всегда обдывала въ половин шестаго, пока епископъ, постивъ ее однажды, не убдилъ ее, что такой часъ нарушаетъ правильное теченіе дня и мшаетъ отправленію религіозныхъ обязанностей. Завтракала она всегда одинъ хлбъ съ сыромъ, и вс, кто съ ней завтракалъ, должны были сть это — или просто хлбъ безъ сыра. Она не могла безъ ужаса представить себ ‘чай’ между завтракомъ и обдомъ. Чай и хлбъ съ масломъ въ половин девятаго вечеромъ — составляли величайшую роскошь ея жизни. Она была сильна, какъ лошадь, и никогда не хворала. Вслдствіе этого она не врила въ нездоровье другихъ, особенно женщинъ. Она не любила двушекъ, которыя боялись выпить стаканъ пива, и находила, что рюмка портвейну полезна посл обда всмъ безъ исключенія. Она весьма уважала портвейнъ, приписывая ему способность излечивать отъ многихъ болстей. Но она никакъ не могла допустить, чтобы женщина, молодая или старая, нуждалась въ подкрпленіи стаканомъ хереса для поддержки своихъ силъ во всякое непоказанное время дня. Горячую настойку со спеціями, какую обыкновенно варятъ на Рождеств, она весьма одобряла и особенно рекомендовала употребленіе ее дамамъ, недавно удостоившимся или ожидающимъ ниспосланія имъ ребенка. Она причащалась каждый мсяцъ и отдавала бднымъ десятую долю своего дохода. Она приписывала особенную святость десятин, и объясняла начало упадка англійской церкви отдачей въ аренду должностей и отмной нкоторыхъ доходныхъ статей церкви. Со временъ уды, по ея мннію, не было изверга гнусне и отступника грховне Колензо, но въ самомъ ученіи Колензо она смыслила ровно столько же, сколько и башни собора, стоявшія напротивъ ея дома.

Она любила Эксетеръ и думала, что во всей Англіи нтъ другаго провинціальнаго города, въ которомъ бы двиц можно было проживать спокойно и прилично. Лондонъ былъ, по ея мннію, вертепомъ разврата, и хотя, какъ мы видли, она любила себя считать членомъ мстнаго аристократическаго кружка, но не любила полей и лсовъ. И во всемъ Эксетер единственнымъ мстомъ, приличнымъ для жительства дам, была церковная ограда. Саутернгай и Нортернгай тоже весьма порядочны, да еще на гивитрейской сторон города жили тоже несомннно почтенные люди, но миссъ Станбэри терпть не могла новыхъ улицъ и особенно подгородныхъ дачъ. Она любила покупать въ тхъ лавкахъ, гд дорожились, но немедленно покидала лавку, будь она дорогая или дешевая, если только ей попадалось на глаза печатное объявленіе о продаж въ этой лавк. Она платила вс свои счеты въ конц каждаго полугодія и чуть-ли не восхищалась высокими цнами. Она порадовалась бы, еслибъ подешевлъ хлбъ, и постовала бы на вздорожаніе мяса, ради бдныхъ, но въ отношеніи всхъ другихъ предметовъ она вовсе не сочувствовала пониженію цнъ. Въ нкоторыхъ изъ принадлежавшихъ ей домовъ, управляющіе совтовали ей повысить квартирную плату, но она не хотла. У нея были другіе дома, которыхъ нельзя было сдать въ наемъ, не понизивъ платы, но она ни за что не согласилась понизить. Всякая перемна была ей ненавистна и казалась ненужной.

Она держала трехъ служанокъ, и кром того всякій день приходилъ человкъ чистить ножи и сапоги. Платила она хорошо и не требовала много работы. Но изъ молодыхъ служанокъ не всякая могла у нее ужиться. Она требовала строгой аккуратности въ распредленіи времени, въ отправленіи религіозныхъ обязанностей и въ одежд,— такой строгой аккуратности, отъ которой многія изъ бдныхъ двушекъ совершенно изнемогли, но т, которыя могли сжиться съ такой требовательностью, въ послдствіи начинали высоко цнить свои мста. Никто изъ нихъ ни въ чемъ не нуждался, если только удавалось пріобрсти доброе расположеніе миссъ Станбэри. Если она разъ доврилась кому изъ своихъ слугъ, то ужь подобнаго этому слуг, по ея мннію, нигд не было. Никто во всемъ Эксетер не съуметъ такъ вычистить сапогъ, какъ Джильсъ Гикбоди, а если ужь въ Эксетер не было никого ему подобнаго, то гд же и быть? А горничная ея Марта, жившая съ ней теперь уже двадцать лтъ и пріхавшая съ ней вмст на новоселье въ каменный домъ, была такая женщина, что ни одна горничная въ цломъ свт и въ подметки бы ей не годилась. Но за то у Марты были высокія достоинства, она никогда не хворала и въ самомъ дл любила проповди.

Такова была миссъ Станбэри, подвергшая опал племянника своего Гуго. Она никогда не была особенно расположена къ Гуго, иначе она не стала бы требовать, чтобы онъ жилъ въ Лондон на 4 00 фунтовъ въ годъ. Съ самаго дтства Гуго она никогда не была къ нему добра на самомъ дл, потому что хотя и платила за него, но длала всегда это какъ-то скаредно и неоднократно давала ему чувствовать, что въ случа смерти ему не придется получить ни одного шиллинга. Относительно ея завщанія носились слухи, что она намрена возвратить все, что у нея есть, семейству Бургеса. Она не поддерживала постоянныхъ отношеній съ семействомъ Бургеса, она даже никогда и нигд не встрчалась съ единственнымъ его представителемъ, остававшимся теперь въ Эксетер. До сихъ поръ никому еще не было извстно, какимъ образомъ возвратитъ она деньги, какъ ихъ раздлитъ и кому передастъ. Но она объявила, что во всякомъ случа возвратитъ ихъ, объясняя при этомъ, будто бы она считаетъ своей обязанностью предупредить собственныхъ своихъ родныхъ, что имъ ничего не придется получить посл ея смерти.

Недлю спустя посл того, какъ она отослала назадъ письмо бднаго Гуго съ собственноручной надписью, она призвала Марту въ кабинетъ, гд обыкновенно вела переписку. Одно изъ руководящихъ правилъ ея жизни состояло въ томъ, чтобы различныя комнаты дома служили исключительно той цли, для которой он предназначены. Она никогда не позволяла брать перьевъ и чернилъ въ спальню, и еслибы когда нибудь узнала, что кто либо изъ гостей въ ея дом читаетъ въ постел, она тотчасъ же личнымъ нападеніемъ ошеломила бы этого гостя, не взирая на то, кто бы онъ ни былъ — мужчина или женщина. Бдный Гуго сильно упалъ въ ея глазахъ съ тхъ поръ, какъ она разъ увидла его курящимъ въ саду. Она не позволяла переносить письменныхъ принадлежностей ни въ гостиную, ни въ столовую. За столовой былъ маленькій кабинетикъ, въ которомъ стояла чернильница, и желающій написать письмо долженъ былъ непремнно отправляться туда. Она, впрочемъ, вообще находила совершенно лишнимъ писать много писемъ и считала почтовую таксу однимъ изъ очевидныхъ доказательствъ наступающаго свто-преставленія.

— Марта, сказала она,— я хочу съ вами переговорить, сядьте. Я намрена кое-что предпринять. Марта сла, но не сказала ни слова. Ей не было предложено прямаго вопроса, и время говорить еще не наступило.— Я пишу къ м-ссъ Станбэри въ Ненкомбъ-Путней, и какъ вы думаете, что я хочу ей написать?

Теперь вопросъ былъ предложенъ, и Март слдовало отвчать.

— Къ м-ссъ Станбэри, мадамъ?

— Да, къ м-ссъ Станбэри.

— Ужъ право не знаю, м-мъ, разв насчетъ того, чтобы м-ръ Гуго раздлался съ этой газетой?

— Если мой племянникъ не хочетъ повиноваться мн, я не стану просить чужой помощи, чтобы заставить его слушаться, въ этомъ вы можете быть уврены, Марта. И помните, Марта, я не хочу, чтобы его имя произносилось у меня въ дом. Скажите это всмъ остальнымъ.

— Такой славный молодой человкъ, м-мъ!

— Марта, я не хочу, ну и конецъ. Я можетъ быть не хуже васъ знаю, что прилично и что неприлично порядочному молодому человку.

— М-ръ Гуго, м-мъ….

— Говорятъ вамъ, Марта, я не хочу. А когда я говорю, что не хочу, то и конецъ этому. Сказавъ это, она встала со стула, тряхнула головой и прошлась по комнат.— Если я здсь не хозяйка, я — ничто.

— Разумется, вы здсь хозяйка, м-мъ.

— И если я не знаю, что прилично и неприлично, поздно меня переучивать, а главное, я не хочу, чтобы меня учили. Я не хочу, чтобы мой домъ набивали радикальной, поджигательной гилью, напечатанной вонючими чернилами, на отрепь вмсто бумаги. Если я живу во время грошевой литературы, по крайней мр умру — не видавъ ея. Теперь выслушайте меня.

— Слушаю, м-мъ.

— Я прошу м-ссъ Станбэри прислать мн одну изъ ея дочерей.

— На житье, м-мъ? Въ тон Марты сказалось глубокое сознаніе важности этого вопроса.

— Да, Марта, на житье.

— Вамъ это будетъ не по нраву, м-мъ.

— Не думаю.

— Этому не бывать, м-мъ, ни за что. Молодая особа и недли не пробудетъ въ дом, а если останется, такъ другіе уйдутъ.

— Вы говорите про себя?

— Я только служанка, м-мъ, я тутъ ни причемъ.

— Вы просто дура.

— Это правда, м-мъ, я это сама знаю.

— Я пошлю за ней, и мы постараемся съ ней поладить. Можетъ быть, она не подетъ?

— Пріхать-то она — живо прідетъ, сказала Марта:— только, вотъ останется ли она, это другое дло. Что-то не похоже на то, чтобы осталась. Говорятъ, он пустыя, балованныя двушки, а вы….

— Ну, а я что?

— А вы такъ взыскательны, м-мъ.

— Я ничуть не взыскательне васъ, Марта, даже вовсе не такъ взыскательна. Я исполню свой долгъ, или по крайней мр постараюсь исполнить. Ну, теперь я все сказала, вы можете идти. А вотъ это письмо — поду, сама отправлю на почту.

ГЛАВА VIII.
‘Я знаю, что мы поладимъ’.

Миссъ Станбэри носила вс свои письма въ главную почтовую контору, не питая ни малйшаго доврія къ мелкимъ отдленіямъ, устроеннымъ въ различныхъ частяхъ города. Что же касается до желзныхъ ящиковъ, устроенныхъ въ послднее время для опусканія писемъ, одинъ изъ нихъ — къ великому ея негодованію — былъ прибитъ почти у самаго крыльца ея дома, но она никакъ не врила, чтобы письмо, опущенное въ такой ящикъ, дошло по назначенію. Она понять не могла, отчего люди не хотятъ сами относить своихъ писемъ въ почтенное почтовое отдленіе, вмсто того чтобы совать ихъ въ желзный пень — такъ она звала ящики — по самой середин улицы, гд никто за ними не смотритъ. Она отдала строжайшее приказаніе, чтобы ни одно письмо изъ ея дома не попадало въ эти желзные ящики. Посланіе ея къ невстк, которую она никогда не называла иначе какъ м-ссъ Станбэри, заключалось въ слдующемъ:

Эксетеръ, 22 апрля 186…

‘Любезная моя сестра Станбэри’.

‘Сынъ вашъ Гуго предался такаго роду занятіямъ, которыхъ я не одобряю, и вслдствіе этого я положила конецъ всякимъ сношеніямъ съ нимъ. Я желала бы имть у себя въ дом дочь вашу, Доротею, если вы и она не прочь отъ этого. Въ случа вашего согласія на мое предложеніе, я съ своей стороны охотно разршу ей принимать васъ или сестру ея — но не брата — въ моемъ дом по пятницамъ, утромъ отъ половины десятаго до половины перваго. Я постараюсь сдлать домъ мой пріятнымъ и полезнымъ для нея, и пока она будетъ жить со мною, положу ей по двадцати пяти фунтовъ въ годъ на одежду. Я потребую, чтобы она не опаздывала къ столу, постоянно посщала церковь и не читала бы модныхъ романовъ.

Я желала бы сдлать это условіе навсегда, но, разумется, сохраняю за собою право нарушить его по своему усмотрнію. Продолжительность его будетъ зависть отъ продолжительности моей жизни. Я не властна обезпечить кого бы то ни было посл моей смерти.

Ваша Джемима Станбэри.

P. S. Надюсь, что ваша дочь не носитъ фальшивыхъ волосъ.

Письмо это крайне озадачило всхъ въ Ненкомбъ-Путне. М-ссъ Станбэри, вдова викарія, жила въ крошечномъ коттедж, на самомъ краю деревни, съ своими двумя дочерьми Присциллой и Доротеей. Весь ихъ доходъ, изъ котораго нужно было платить за наемъ коттеджа, едва доходилъ до семидесяти фунтовъ въ годъ. Въ теченіи нсколькихъ послднихъ мсяцевъ въ Ненкомбъ-Путней перепадало, правда, изрдка по пятифунтовому билету изъ кассы Е. Л., но ненкомбскія дамы неохотно принимали эту помощь, полагая, что карьера брата безконечно важне ихъ удобствъ и даже самаго ихъ существованія. Он были очень бдны, но сжились съ бдностью. Присцилла была старше Гуго, а Доротея, младшая, получившая теперь это странное приглашеніе, была двумя годами моложе брата: ей было около двадцати шести лтъ. На какія средства он жили, одвались, и продолжали считаться барышнями въ деревн — это было, есть, и будетъ тайной для тхъ, которые располагали несравненно большимъ доходомъ и не смотря на то вчно бдствовали. Но он жили, ходили по воскресеньямъ въ церковь прилично одтыя, и поддерживали доброе знакомство съ семействомъ новаго викарія, да еще съ двумя или тремя сосдями. Когда письмо было прочтено матерью, сначала про себя, потомъ вслухъ, а за тмъ и каждою изъ сестеръ въ отдльности,— наступило молчаніе, никто изъ нихъ не хотлъ первый высказать своего мннія. Ничто не могло быть естественнй предложеннаго плана, еслибъ его не длала совершенно неестественнымъ ссора, длившаяся въ теченіе чуть не цлой жизни той особы, которая была наиболе заинтересована въ немъ. Присцилла, старшая дочь, по большей части являвшаяся главнымъ руководителемъ въ семейныхъ длахъ, высказалась, наконецъ, противъ предложенія.

— Теб тамъ ни за что не ужиться, душа моя.

— И по моему — тоже, жалобно проговорила м-ссъ Станбэри.

— Попробую, сказала Доротея.

— Душа моя, ты не знаешь — что это за женщина, сказала Присцилла.

— Разумется, не знаю, сказала Доротея.

— Она всегда была очень добра въ отношеніи Гуго, сказала м-ссъ Станбэри.

— Я такъ думаю, что она вовсе не была добра къ нему, сказала Присцилла.

— Но, подумай, какую это составитъ экономію, сказала Доротея.— Я могу присылать домой половину того, что тетушка Станбэри назначаетъ мн.

— Не воображай, сказала Присцилла:— она потребуетъ, чтобы ты хорошо одвалась.

— Хотлось бы мн попробовать, сказала Доротея въ то же утро,— если ты и мама не противъ этого.

Совщаніе въ этотъ день закончилось письменной просьбой къ тетушк Станбэри дать недлю на размышленіе, — письмо писала Присцилла за подписью матери, — и кром того къ Гуго отправлено было длинное посланіе, въ составленіи котораго принимали участіе вс три дамы, прося совта и ршенія. Гуго тотчасъ понялъ, что мать и Доротея добивались его согласія на предложеніе, а Присцилла — отказа. Но онъ ни минуты не колебался. ‘Разумется, ей слдуетъ хать’ написалъ онъ въ отвтъ: ‘тетушка Станбэри — отличная женщина, неизмнна какъ солнце и благородна до послдней степени, у нея одинъ только недостатокъ: она любитъ настоять на своемъ. Само собою разумется, что Долли всегда можетъ вернуться домой, если ей тамъ тяжеленько покажется.’ Съ этимъ письмомъ Гуго послалъ еще пятифунтовый билетъ, пояснивъ при томъ, что поздка Долли въ Эксетеръ будетъ стоить денегъ, и что надо привести въ порядокъ ея гардеробъ.

— Какъ я рада, что не мн хать, сказала Присцилла, не дерзая, впрочемъ, пойдти противъ ршенія единственнаго мужчины въ семейств. Доротея была очень рада предстоявшей перемн въ ея жизни и слдующее письмо, плодъ мудрости всей семьи, было отправлено къ миссъ Станбэри.

Ненкомбъ-Путней. 1 Мая 186…

‘Любезная моя сестра Станбэри’.

‘Мы вс очень благодарны вамъ за дрброе предложеніе, которое дочь моя, Доротея, принимаетъ съ чувствомъ искренней признательности. Я уврена, что вы найдете въ ней двушку кроткую и послушную, но матери, конечно, всегда хвалятъ своихъ дтей. Она постарается во всемъ согласоваться съ вашими желаніями. Само собою разумется, что въ случа, еслибы дло оказалось впослдствіи неудобнымъ для васъ, она вернется домой по первому вашему слову въ такомъ смысл. И точно такъ же, конечно, поступитъ она, если найдетъ жизнь въ Эксетер неудобной для себя (эта оговорка была вставлена по настоянію Присциллы, посл долгаго и жаркаго спора). Доротея будетъ готова явиться къ вамъ посл седьмаго числа этого мсяца, въ назначенный день по вашему выбору.

Остаюсь любящей васъ невсткой
П. Станбэри.

— Она собирается пріхать, сказала миссъ Станбэри Март, держа письмо въ рук.

— Еще бы, я и не сомнвалась въ этомъ, м-мъ, отвтила Марта.

— Мн бы не хотлось разставаться съ нею, разв сама ужъ будетъ виною. Помстимъ ее въ маленькой комнат наверху, рядомъ съ моей. А вамъ надо будетъ похать за ней и привезти ее.

— Похать за ней, м-мъ?

— Да. Если не вамъ, такъ мн самой придется хать.

— Да вдь она не ребенокъ. Ей двадцать пять лтъ, ужъ врно она можетъ пріхать въ Эксетеръ одна, по желзной дорог на всемъ пути отъ самаго Лесборо.

— Нигд молодая двушка не подвергается такимъ оскорбленіямъ какъ въ этихъ вагонахъ, и я не хочу, чтобы она хала одна. Если ей приходится жить со мной, пусть по крайней мр хоть въ домъ-то ко мн вступитъ поприличне.

Марта стала оспоривать, но была конечно разбита, и въ назначенный день отправилась рано утромъ въ Ненкомбъ, а къ обду вернулась уже въ Эксетеръ вмст со ввренной ей молодой особой. Дорогой она до нкоторой степени примирилась съ опаснымъ шагомъ, сдланнымъ ея госпожей, отчасти потому, что Доротея была очень похожа лицомъ на своего брата Гуго, отчасти еще потому, что молодая двушка обращалась съ нею и ласково, и развязно. Марта очень хорошо знала, что одной кротостью, безъ подкладки нкоторой силы, не надолго угодишь миссъ Станбэри.

— Сколько смю судить, м-мъ, молодая-то леди, кажется, очень миленькая, сказала Марта, докладывая о своемъ возвращеніи госпож, которая удалилась наверхъ къ себ въ комнату съ тмъ, чтобы сначала выслушать отчетъ своего адъютанта, а потомъ ужъ и самой явиться на поле битвы.

— Миленькая! терпть не могу я этихъ миленькихъ, сказала миссъ Станбэри.

— Такъ зачмъ же вы за ней посылали?

— Потому что я — старая дура. Все-жъ таки придется пойдти внизъ и принять ее.

И миссъ Станбэри пошла внизъ, чуть не дрожа. Вопросъ для нея былъ существенной важности. Она готовилась измнить весь строй своей жизни ради — какъ она себ говорила — исполненія долга въ отношеніи родственницы, которой даже не знала. Но мы имемъ нкоторое право предполагать, что въ сущности подъ этимъ крылось другое чувство, побуждавшее миссъ Станбэри имть возл себя кого нибудь, не только ради исполненія долга въ качеств опекунши, но и для сердечной привязанности. Она испробовала это на племянник, но племянникъ оказался ей не подъ силу, слишкомъ далекъ отъ нея, слишкомъ непохожъ на нее. Приходя къ ней, онъ курилъ короткую трубку, что ей очень не нравилось,— онъ говорилъ о реформ, и торговыхъ союзахъ, о митингахъ въ парк, какъ будто все это не было дьявольскимъ навожденьемъ. Онъ лнился посщать церковь,— наотрзъ отказываясь ходить по два раза въ одно и то же воскресенье. Онъ объявилъ тетк, что, вслдствіе одного несчастнаго, исключительно ему свойственнаго, органическаго порока, никакъ не можетъ слушать чтенія проповдей. Наконецъ, она почти уврена была въ томъ, что онъ однажды поцловалъ одну изъ ея горничныхъ! Миссъ Станбэри не видла ршительно никакой возможности поладить съ нимъ, а когда онъ сообщилъ ей о своемъ постоянномъ участіи въ позорныхъ каверзахъ грошевой газетки, то сочла за лучшее вовсе отступиться отъ племянника. И теперь, въ такую позднюю пору жизни, она собиралась сдлать новую попытку, испробовать новое житье-бытье, съ цлью — какъ она себ говорила — быть кому нибудь полезной, но конечно съ дальнйшей, невысказываемой надеждой на то, что одинокую ея жизнь скраситъ близость существа, которое она можетъ полюбить. Она надла чистый чепецъ, вечернее платье, и сошла внизъ, глядя со строгостію, въ полномъ убжденіи, что приступая къ новымъ обязанностямъ, надо сразу принять видъ главенства. Но въ душ она трепетала и боялась первой встрчи съ племянницей. Разумется, на ней будетъ крошечный лоскутокъ вмсто шляпки. Она терпть не могла этихъ мерзкихъ заплатъ, этой неряшливой пачкотни модистокъ, какъ она ихъ называла, но он такъ распространены, что вроятно придется сдлать уступку въ этомъ отношеніи. Но шиньона — этой коробки на затылк,— она не потерпитъ. Были тутъ и другія мелочи дамскаго туалета, которыхъ мы не станемъ перечислять, но которыя крайне ее смущали и тревожили,— и въ этой тревог она совсмъ упустила изъ виду, что молодая особа, съ которой ей предстоитъ встртиться, должна была въ своемъ туалет руководствоваться строжайшей экономіей.

Первое, что ей бросилось въ глаза, при вход ея въ комнату,— это темная соломенная шляпа съ навсомъ огромныхъ полей, и сердце миссъ Станбэри тотчасъ же смягчилось.

— Здравствуйте, моя милая, сказала она:— очень рада васъ видть.

Доротея, съ своей стороны, тоже порядкомъ струсила, что было, впрочемъ, весьма естественно въ ея положеніи, и пробормотала какой-то отвтъ.

— Снимите шляпу, сказала тетка,— и поцлуйте меня.

Шляпа снята, поцлуй данъ. Шиньона положительно не было. Доротея Станбэри была блокура, почти льнянаго цвта волосы ея вились на старинный ладъ, который, бывало, такъ нравился намъ во времена нашей молодости.

Кроткіе, срые глаза, глядя на васъ, постоянно какъ бы упрашивали о чемъ-то, и въ очертаніи губъ ея также было что-то молящее. Есть женщины, которыя даже въ минуту напряженныхъ усилій помочь ближнему, все какъ будто сами ждутъ и просятъ помощи, и такой именно женщиной была Доротея Станбэри. Лицо у нея было блдное, но всегда съ легкомъ оттнкомъ краски, вспыхивавшей при всякомъ слов, которое она произносила, даже при каждой пульсаціи ея сердца. Щеки у нея были необычайной нжности, но руки худощавы и жестки, почти жилисты отъ постояннаго тренія нитки. Она была скоре высока, нежели мала, но та же печать женственности, лежавшая на всхъ прочихъ подробностяхъ ея вншности, какъ-будто уменьшала и самый ростъ ея.

— Ужь это конечно не фальшивые, сказала тетка приподнявъ одинъ изъ ея локоновъ,— и воды не боятся.

Доротея улыбнулась, но ничего не сказала. Ее проводили въ назначенную для нея комнату. Когда тетка съ племянницей сли за обдъ, Доротея тоже ничего почти не говорила. Но за то говорила миссъ Станбэри, такъ что въ сущности все обстояло благополучно.

— Надюсь, вы любите жареныхъ цыплятъ, моя милая? спросила миссъ Станбэри.

— О, благодарю васъ.

— А хлбный соусъ? Дженъ, надюсь, что хлбный соусъ горячъ?

Если читатель думаетъ, что миссъ Станбэри была равнодушна относительно стола, читатель стало быть не понялъ еще характера миссъ Станбэри. Положивъ племянниц крылышко съ печенкой и выбравъ изъ сосисокъ, которыми обложено было это блюдо, самую румяную и поджаристую, — миссъ Станбэри желала оказать этимъ истинную любезность.

— А теперь, моя милая, извольте кушать тертый картофель съ хлбнымъ соусомъ. Зеленыхъ овощей у меня теперь не подаютъ. Говорятъ, что я могу получать французскій зеленый горошекъ, по шиллингу за кварту, но если нельзя достать англійскаго, такъ и не надо мн никакого.

Миссъ Станбэри говорила это, стоя за столомъ, она всегда вставала въ подобныхъ случаяхъ, потому что любила вполн обозрвать блюдо.

— Надюсь, вамъ это по вкусу, моя милая?

— Все это превкусно.

— Вотъ это такъ. Люблю, когда у молодыхъ двушекъ хорошій аппетитъ. Вспомните-ка, вдь самъ Господь посылаетъ намъ вкусныя явства, и пока мы потребляемъ не больше своей доли, да отдаемъ кое-что тмъ, у кого своя-то доля скудненька, я вполн считаю себя вправ наслаждаться тмъ, что у меня есть. Дженъ, хлбный соусъ простылъ. Никогда не подадутъ горячаго. Не говорите, пожайлуста, я знаю, что значить горячее!

Доротея подумала, что должно быть тетка очень разсердилась, но Дженъ знала миссъ Станбэри получше, и выслушала выговоръ, не поведя даже ухомъ.

— Ну, а теперь, моя милая, выпейте рюмочку портвейна. Это вамъ на пользу будетъ посл поздки-то.

Доротея пробовала было объяснить, что она никогда не пила никакого вина, но тетка разомъ покончила вс ея колебанія.

— Рюмка портвейна никогда еще никому не вредила, — а если на свт есть портвейнъ, такъ стало быть для того, чтобы его пили.

Миссъ Станбэри по немножку и, по видимому, съ большимъ удовольствіемъ прихлебывала изъ свой рюмки.

Хотя на двор былъ Май, но въ камин горлъ огонь, и она сидла — положивъ ноги на ршетку, а шелковое платье было слегка подобрано на колна. Она съ четверть часа посидла молча въ этомъ положеніи, время отъ времени пригубливая рюмку. Доротея тоже сидла молча. Ей, по новости ея положенія, говорить было не объ чемъ.

— Кажется дло пойдетъ на ладъ, сказала наконецъ миссъ Станбэри.

Такъ какъ Доротея понятія не имла, о какомъ дл шла рчь, то и отвтить ничего не могла.

— Я уврена, что дло пойдетъ на ладъ, опять сказала миссъ Станбэри, немного помолчавъ.— Вы похожи на мою бдную сестру, какъ дв капли воды.

— У васъ головной боли не бываетъ, а?

Доротея сказала, что заурядъ этого съ нею не случалось до сихъ поръ.

— У молодыхъ двушекъ болитъ голова оттого, что он туго зашнуровываются, мало ходятъ, и всюду носятся съ этими дрянными духами. Я знаю, что значитъ головная боль. Какъ не болть голов у женщины, когда она таскаетъ на затылк мшокъ съ добрую садовую тачку? Пойдемте, вечеръ славный, прогуляемся и посмотримъ на башни. Вы врно не видывали ихъ ни разу?

Он вышли, встртились у соборной ограды съ жезлоносцемъ посошникомъ, и такъ какъ онъ былъ большимъ пріятелемъ миссъ Станбэри, они стали ходить вмст около церкви, и Дороте было изъяснено, чего отъ нея будутъ требовать относительно вншнихъ формъ религіи. Ей придется ходить къ соборной служб всякое утро, а по воскресеньямъ — два раза въ день. По воскресеньямъ утромъ она должна будетъ ходить въ маленькую церковь св. Маргариты. А вечеромъ миссъ Станбэри имла обыкновеніе сама читать проповди въ своей столовой всмъ своимъ домочадцамъ. Любитъ-ли Доротея ходить всякій день въ церковь? Доротея была гораздо терпливе брата, жизнь выработала въ ней гораздо меньше энергіи, и потому она сказала, что не прочь была ходить въ церковь всякій день, если дома не было много дла.

— Времени всегда должно хватать на то, чтобы ходить въ Божій храмъ, сказала миссъ Станбэри не безъ нкотораго раздраженія.

— Да, конечно, если успешь пораньше оправить постели, сказала Доротея.

— Простите меня, моя милая, сказала миссъ Станбэри: — я прошу у васъ прощенія отъ всего сердца, вдь я разсянная старуха. Не обращайте вниманія. Ну, теперь пойдемте домой.

Позже вечеромъ, подавая племянниц свчку для того, чтобы идти въ постель, она повторила сказанное еще прежде.

— Вижу, что мы съ вами поладимъ, моя милая. Я въ этомъ уврена. Но если вы читаете въ постели ночью, или по утрамъ, этого я вамъ никогда не прощу.

Послднее предостереженіе было высказано съ такой энергіей, что Доротея даже вздрогнула, общая повиноваться.

ГЛАВА IX,
Изъ которой видно, какъ ссора вновь разгорлась.

Какъ-то воскреснымъ утромъ, подъ конецъ Мая, Гуго Станбэри встртилъ полковника Осборна, въ Карцонъ-Стрит, въ нсколькихъ шагахъ отъ дома, гд жилъ Тревиліанъ. Полковникъ Осборнъ только что вышелъ оттуда, а Станбэри шелъ туда. Гуго не говорилъ съ Осборномъ съ того дня, когда оба они присутствовали при сцен въ парк, недли дв тому назадъ, но тогда они остались вдвоемъ, и не могли не обмняться нсколькими словами насчетъ своихъ общихъ знакомыхъ. Осборнъ выразилъ сожалніе о томъ, что могло возникнуть такое недоразумніе, и назвалъ Тревиліана ‘проклятымъ дуракомъ’. Станбэри намекнулъ, что во всемъ этомъ должно быть кроется что-то, чего они оба, по всей вроятности, не понимаютъ, и что конечно все устроится къ лучшему. ‘Дло въ томъ, что Тревиліанъ дурно съ нею обходится,’ сказалъ Осборнъ ‘и если такъ будетъ продолжаться, онъ можетъ быть увренъ, что это кончится плохо.’ Теперь — встртясь съ нимъ лицомъ къ лицу, Станбэри спросилъ: дома-ли дамы? ‘Да, он об дома, сказалъ Осборнъ: — Тревиліанъ только что вышелъ изъ дому въ сердцахъ. Ей ни за что не ужиться съ нимъ. Это сразу видно.’ Затмъ онъ пошелъ дальше, а Гуго Станбэри постучалъ въ дверь.

Его провели въ гостинную, гд были об сестры, онъ замтилъ, что м-ссъ Тревиліанъ плакала. Онъ пришелъ — то есть онъ говорилъ себ, что пришелъ — только для того, чтобы поговорить насчетъ своей сестры Доротеи. Онъ разсказывалъ миссъ Роули, гуляя съ нею въ парк, какъ Доротею пригласила тетка въ Эксетеръ, и что онъ совтовалъ сестр принять приглашеніе. Нора приняла большое участіе въ судьб Доротеи и сказала, что ей очень хотлось бы познакомиться съ Доротеей. Вс мы знаемъ, какъ отрадно, для такихъ личностей, какъ Гуго Станбэри и Нора Роули (которыя не могутъ говорить о своей любви другъ къ другу), изливать нжность и ласки на кого-нибудь другаго, близкаго. Нор очень хотлось бы знать, какъ Доротея была принята этимъ старымъ консервативнымъ воителемъ, какъ Гуго Станбэри называлъ свою тетку, и Гуго пришелъ теперь въ Карцонъ-Стритъ съ письмомъ Доротеи въ карман. Но когда увидлъ, что здсь была какая-то непріятность, онъ даже незналъ — какъ начать объ этомъ рчь.

— Тревиліана нтъ дома? спросилъ онъ.

— Нтъ, сказала Емилія, отвернувшись отъ него.— Онъ ушелъ уже съ четверть часа. Вы встртили полковника Осборна?

— Я сію минуту разговаривалъ съ нимъ на улиц.— Тутъ Гуго замтилъ, что Нора длаетъ сестр какіе-то знаки. Нора боялась, чтобы Емилія не вздумала говорить о только-что происшедшемъ, но знаки ея ни къ чему не повели.

— Надо же кому-нибудь переговорить съ нимъ, сказала м-ссъ Тревиліанъ,— и я незнаю, кто бы могъ сдлать это лучше такого стараго друга, какъ м-ръ Станбэри.

— О чемъ это переговорить и съ кмъ? спросилъ онъ.

— Нтъ, нтъ, нтъ, сказала Нора.

— Такъ я сама скажу ему, сказала Эмилія: — вотъ и все. Такъ жить нельзя. Я или убью себя, или съ ума сойду.

— Я былъ бы весьма счастливъ, еслибъ могъ помочь вамъ чмъ-нибудь, сказалъ Станбэри.

— Между мужемъ и женой никого не надо, замтила Нора. Тутъ миссъ Тревиліанъ стала разсказывать свою исторію, отстранивъ нетерпливымъ движеніемъ руки сестру, которая пыталась остановить ее. Эмилія была очень раздражена, и когда принялась разсказывать, вставъ съ мста, то въ ея голос скоро пропалъ всякій отзывъ недавнихъ слезъ.

— Дло въ томъ, сказала она,— что онъ самъ незнаетъ, чего хочетъ,— незнаетъ, чего слдуетъ бояться и чего не слдуетъ. Онъ сказалъ мн, чтобъ я никогда больше не видалась съ полковникомъ Осборномъ.

— Емилія, что пользы пересказывать м-ру Станбэри?

— Отчего же нтъ? Полковникъ Осборнъ — старый другъ папа и мой тоже. Я его очень люблю — онъ мой истинный другъ. Онъ такъ старъ, что годился-бы мн въ отцы, мн и въ голову не приходило, чтобы мой мужъ могъ найдти въ этомъ что-либо предосудительное.

— Я хорошенько не знаю, сколько ему можетъ быть лтъ? замтилъ Станбэри.

— Большая разница. Совсмъ другое дло. Я бы никогда не стала такъ интимничать съ молодымъ человкомъ. Однакожъ, когда онъ сказалъ мн, чтобы я больше съ нимъ не видалась,— хотя это оскорбленіе чуть не убило меня, я все-таки ршилась послушаться. Полковника Осборна приказано было не принимать. Вы можете себ представить, какъ это было прискорбно, но я все-таки ршилась покориться.

— Но вдь онъ у васъ завтракалъ въ воскресенье?

— Да, въ томъ-то и штука. Люисъ отдалъ приказаніе, и ему же самому стало такъ стыдно, что онъ тотчасъ отмнилъ приказъ. Онъ такъ ревновалъ, что не хотлъ, чтобы я видла этого человка, и вмст съ тмъ, такъ боялся огласки, что тотчасъ же приказалъ принять его. Ну, и принялъ наконецъ, а я — я, разумется, ушла наверхъ.

— И въ это-то воскресенье мы васъ встртили въ парк? спросилъ Станбэри.

— Зачмъ возвращаться къ этому, замтила Нора.

— Тогда я случайно встртилась съ нимъ въ парк, продолжала м-ссъ Тревиліанъ,— и такъ какъ онъ сказалъ слово, которое, по моему мннію, должно было разсердить мужа, то я круто повернула и ушла отъ него. Затмъ мой мужъ просилъ, чтобы все было по старому. Онъ не могъ выносить мысли о томъ, чтобы полковникъ Осборнъ заподозрилъ его въ ревности. Хорошо, я уступила, и онъ сталъ бывать здсь по прежнему. А теперь вотъ и вышла сцена унизительная для всхъ, насъ. Я не могу этого выносить и не хочу. Если онъ не станетъ вести себя подостойне, я его брошу.

— Но что же я могу сдлать?

— Ничего ровно, м-ръ Станбэри, сказала Нора.

— Нтъ, вы можете вотъ что сдлать, вы можете сходить къ нему отъ меня и сказать ему, что я выбрала васъ посредникомъ, потому что вы его другъ. Можете сказать ему, что я готова во всемъ его слушаться. Если онъ захочетъ, я готова согласиться, чтобы полковника Осборна никогда больше не принимали у насъ въ дом. Оно будетъ очень нелпо, но если онъ хочетъ этого — я согласна. Или поставлю все по прежнему, и буду принимать стараго друга моего отца, всякій разъ какъ ему вздумается придти. Но ужь если такъ, то я не потерплю никакихъ нареканій на счетъ моего поведенія — потому только, что ему не нравится, какъ этотъ господинъ обращается со мной. Я ручаюсь, что если какой-нибудь мужчина вздумаетъ со мной заговорить не такъ какъ слдуетъ, я сама съумю дать ему это почувствовать. Но не могу же я длать сценъ старику за то, что онъ называетъ меня по имени, какъ привыкъ уже звать съ дтства.

Изъ всего этого видно, что богатая партія со всми прочими благами міра, ниспосланная благимъ Промысломъ семейству Роули, когда они жили на Мандаринскихъ островахъ, въ сущности не оказалось безусловной благодатью. Въ ссор, продолжавшей расти и развиваться, мужъ, пожалуй, былъ виновате жены, но жена, вопреки всмъ своимъ общаніямъ безусловно повиноваться, оказывалась женщиной въ высшей степени несговорчивой и неподатливой. Еслибъ ей хотлось серьозно угодить своему господину и властелину въ этомъ вопрос, о посщеніяхъ полковника Осборна — угодить ему даже посл того, какъ онъ самъ такъ колебался въ своихъ приказаніяхъ, — она врно съумла бы такъ принять полковника, что у мужа на сердц разсялось бы всякое ощущеніе ревности. Вмсто этого она твердила себ, что она невинна, а такъ какъ ея невинность была признана, и такъ какъ ей теперь приказано принимать человка, котораго еще такъ недавно приказывали не принимать, то она и стала обращаться съ нимъ опять по прежнему. Она просила полковника Осборна никогда не намекать на встрчу въ парк и ни у кого не спрашивать, что было причиной ея поведенья въ то воскресенье, такимъ образомъ у нихъ оказалась тайна, которую, разумется, онъ также хорошо понималъ, какъ и она. Затмъ она опять принялась писать ему и получать отъ него записочки, ни одной изъ нихъ не показывая мужу. Она стала съ полковникомъ интимнй прежняго и вмст съ тмъ никогда не упоминала даже имени его при муж. Тревиліанъ, сознавая, что его прежнее вмшательство было крайне безтактно, чувствуя себя виноватымъ въ этомъ дл и признавая жену совершенно правой, выносилъ все это съ прискорбіемъ, угрюмо замыкаясь въ себ, но ужь не позволяя себ никакой выходки относительно полковника. Но въ это воскресенье, т. е. сегодня, когда жена его заперлась съ полковникомъ Осборномъ въ маленькой гостиной, оставивъ его одного съ невсткой, онъ опять разгорячился и ушелъ изъ дому, объявивъ, что нынче не пойдетъ съ ними гулять.

— Отчего, Люисъ? спросила жена, подходя къ нему.

— Отчего бы ни было, только не пойду, отвтилъ онъ, и ушелъ изъ комнаты.

— Что съ нимъ? спросилъ полковникъ Осборнъ.

— Я не могу вамъ сказать, что съ нимъ, отвчала м-ссъ Тревиліанъ и тотчасъ пошла наверхъ къ ребенку, говоря себ, что она сдлала все, чего требовало строжайшее приличіе, оставивъ общество чужаго мужчины, какъ только ушелъ ея мужъ. Затмъ у Норы съ полковникомъ Осборномъ, на минуту или на дв, водворилось неловкое молчаніе, онъ раскланялся, и тоже ушелъ.

Станбэри общалъ повидаться съ Тревиліаномъ, повторяя впрочемъ избитую фразу, что ничего не можетъ быть тяжеле и безполезне посредничества между мужемъ и женой. Не смотря на то, онъ общалъ и ршилъ повидаться вечеркомъ съ Тревиліаномъ въ Акробатъ-клуб. Наконецъ, Гуго улучилъ минуту, когда можно было показать письмо сестры и свернуть разговоръ на свои дла. Письмо Доротеи было прочтено и обсужено обими дамами съ большимъ усердіемъ. ‘Для меня это совершенно новый и странный міръ, писала Доротея,— но я начинаю привыкать. Тетушка Станбэри весьма благодушна, и когда я поразузнаю, чего ей надо, мн кажется — я могу ей угодить. То, что ты пишешь о ея характер, не очень тяжело для меня, такъ какъ, разумется, двушка въ моемъ положеніи не можетъ имть своей воли.’

— Отчего же ей не имть своей воли, такъ же какъ и прочіе, сказала м-ссъ Тревиліанъ.

— Бдняжка Доротея, никогда не хотла поставить на своемъ.

— А надо бы, замтила м-ссъ Тревиліанъ.

— У нея хватитъ силы принудить себя, если ее станутъ унижать, сказалъ Гуго.

— Многимъ женщинамъ и того не дано, замтила м-ссъ Тревиліанъ.

Гуго продолжалъ чтеніе письма.

‘Она очень добра и дала мн шесть фунтовъ пять шиллинговъ впередъ изъ назначенныхъ мн денегъ. Когда я сказала, что мн хотлось бы послать половину домой, она сначала какъ будто разсердилась, и сказала, что хочетъ видть меня всегда хорошо одтою. Но потомъ предоставила мн поступить, какъ мн угодно, и позволила распорядиться этой третью по своему усмотрнію. Но я такъ перепугалась, что послала только тридцать шиллинговъ. На-дняхъ, вечеромъ, мы ходили пить чай къ м-ссъ Макъ-Гугъ, старой леди, мужъ которой былъ здсь деканомъ. Мн надо было пойдти, тамъ у нея премило. Собралось множество духовныхъ лицъ и нкоторые изъ нихъ молодые люди.’ — Бдная Доротея, замтила Нора.— ‘Въ числ ихъ былъ младшій каноникъ, котораго пніе въ церкви мы слушаемъ всякое утро. Онъ холостъ.’ — Стало быть есть для нея надежда, сказала Нора.— ‘Онъ и говоритъ-то немножко похоже на то, какъ поютъ молебны’.— Ну, это гадко, замтила Нора,— каково это имть мужа, который вчно поетъ вамъ молебны?— Пожалуй, оно лучше нежели такой мужъ, который вчно поетъ вамъ что нибудь другое, сказала м-ссъ Тревиліанъ.

Они ршили между собой, что въ сущности Дороте должно быть хорошо, но все-таки Гуго слдуетъ, какъ брату, създить въ Эксетеръ и провдать ее. Онъ объяснилъ, однако, что ему положительно запрещено бывать у сестры, даже отъ половины десятаго до половины перваго по пятницамъ, и что по всей вроятности ему вовсе неудалось бы повидать ее — разв только украдкой.

— Будь я на вашемъ мст, я бы похала къ сестр на зло всмъ старымъ вдьмамъ во всемъ Эксетер, сказала м-ссъ Тревиліанъ:— я понять не могу, какъ это можно такъ много брать на себя.

— Вспомните, м-ссъ Тревиліанъ, что она также много брала на себя по части благодяній, или, пожалуй, врне назвать это милосердіемъ. Я и вообразить не могу, что бы изъ меня вышло теперь, не будь у меня тетушки Станбэри.— Онъ простился и прямо изъ Карцонъ-Стрита отправился въ клубъ, но оказалось, что Тревиліана тамъ еще не было. Онъ зашелъ еще черезъ часъ, и хотлъ было бросить все, какъ вдругъ встртилъ на подъзд человка, котораго искалъ.

— Я васъ искалъ, сказалъ онъ.

— Ну, вотъ и я.

По выраженію лица Тревиліана и по тону его видно было, что онъ не въ дух. Онъ не двинулся съ мста, не заявилъ ни малйшаго желанія сопутствовать пріятелю, и какъ будто зналъ напередъ, что предстоящее свиданіе будетъ не изъ пріятныхъ.

— Мн надо переговорить съ вами, можетъ быть, вы не полнитесь пройдти со мной нсколько шаговъ, сказалъ Станбэри.

Но Тревиліанъ не согласился и вошелъ въ пріемную клуба. Пріемная клуба очень неудобное, невзрачное мсто для дружеской бесды, и Станбэри особенно живо почувствовалъ это теперь. Но иного ему ничего не оставалось. Они сошлись тутъ, и надо было исполнить общаніе. Тревиліанъ не снималъ шляпы, не садился и смотрлъ чрезвычайно угрюмо. Станбэри, вынужденный начать объясненіе безъ всякой поддержки со стороны, чуть не забылъ, въ чемъ именно заключалось его общаніе.

— Я только что изъ Карцонъ-Стрита, сказалъ онъ.

— Ну, и что же?

— То-есть я былъ тамъ часа два тому назадъ.

— Я полагаю, дло не въ томъ — два ли часа или дв минуты, сказалъ Тревиліанъ.

— Безъ всякаго сомннія. Дло въ томъ, что я нашелъ обихъ ихъ очень разстроенными, и жена ваша просила меня отыскать васъ и переговорить съ вами.

— Полковникъ Осборнъ былъ тамъ?

— Нтъ, я его встртилъ на улиц минуты за дв,

— Хорошо. Послушайте, Станбэри, поврьте мн, не вмшивайтесь въ это дло. Изъ этого вовсе не слдуетъ, чтобы я не считалъ васъ однимъ изъ лучшихъ своихъ друзей, но, говоря по правд, я не хочу, чтобы кто-нибудь становился между мной и женою.

— Вы, конечно, понимаете, что я къ вамъ являюсь лишь въ качеств посредника.

— Лучше бы вамъ было не браться за посредничество въ такомъ дл. Если ей надо что нибудь сказать мн, она могла бы сказать мн сама.

— Слдуетъ ли это понимать такъ, что вы не хотите меня выслушать?

— Да, мн бы не хотлось.

— По моему, напрасно, сказалъ Станбэри.

— Ужъ въ этомъ дл позвольте мн самому быть судьей. Я очень хорошо понимаю, что молодая женщина, такая какъ она, особенно съ такой сестрой на подмогу, легко могла заставить такого человка, какъ вы, взять ея сторону.

— Я не беру ничью сторону. Вы несправедливы къ вашей жен, особенно къ миссъ Роули.

— Пожалуйста, Станбэри, перестаньте. И говоря это, Тревиліанъ пріотворилъ дверь, такъ что Станбери волей-неволей пришлось пройдти въ нее первому.

— Прощайте, сердито проговорилъ Станбэри.

— Прощайте, сказалъ Тревиліанъ, съ притворнымъ равнодушіемъ.

Станбэри ушелъ, совершенно разъяренный, хотя въ сущности ждалъ гораздо больше непріятностей отъ этого объясненія, чмъ оказалось на самомъ дл, такъ какъ результатъ былъ почти благопріятенъ. Онъ зналъ, что его посщеніе ни къ чему путному не поведетъ. И несмотря на то, онъ теперь негодовалъ на Тревиліана и принялъ личное участіе въ дл, именно то, чего онъ отнюдь не хотлъ сначала. Я убжденъ, что съ нимъ не уживется ни одна женщина въ мір, говорилъ онъ себ, уходя. Онъ всегда былъ таковъ: вчное стремленіе къ власти, а добьется ея — и самъ не знаетъ, какъ съ нею справиться. Будь Нора на мст сестры ея, онъ въ одинъ мсяцъ разбилъ бы ея нжное сердце.

Тревиліанъ обдалъ въ клуб, и почти ни съ кмъ не говорилъ ни слова во весь вечеръ. Часовъ въ одинадцать онъ отправился домой, но не прямо, а сдлалъ большой крюкъ черезъ Сент-Джемскій паркъ и Пимлико. Ему необходимо было успокоиться и обдумать — что длать дальше. Онъ наотрзъ отказался отъ посторонняго посредничества, и стало быть придется дйствовать на свой личный страхъ. Онъ зналъ, что слдующій день уже нельзя держать себя съ женой такъ, какъ будто ничего не случилось. Вмшательство Станбэри сдлало это невозможнымъ. Люисъ ршилъ, что не пойдетъ къ ней въ комнату сегодня, но повидается пораньше утромъ, и переговоритъ съ ней съ возможной сдержанностью и разсудительностью.

Сколько мужей приходило къ подобному ршенію, и какъ мало въ числ ихъ такихъ, чьи разсудительныя рчи возъимли надлежащее дйствіе.

ГЛАВА X.
Оскорбительныя слова.

Надо полагать, что вообще мужчины не въ такой степени, какъ бы слдовало, сожалютъ о причиняемыхъ ими временныхъ недоразумніяхъ или вспышкахъ ревности между мужьями и женами. Авторъ говоритъ здсь не о любовныхъ связяхъ, не объ интригахъ и не о подлостяхъ, совершаемыхъ или замышленныхъ,— но скоре о тхъ мимолетныхъ припадкахъ скоропреходящаго и неосновательнаго подозрнія, которымъ — какъ и всякому другому несчастью — могутъ случайно подвергнуться очень счастливо обстановленныя семейства. Если со стороны жены возникаетъ подозрніе, что другая женщина встала между ею и принадлежащимъ ей человкомъ, то эта посторонняя женщина, вмшательство которой дйствительно послдовало или только предполагается, будетъ или хвастаться своимъ поступкомъ, или горько оплакивать его, смотря по обстоятельствамъ даннаго случая. Снисходя къ слабостямъ, допустимъ даже, что въ большинств подобныхъ случаевъ, она будетъ его оплакивать. Но если эти ревнивыя подозрнія со стороны мужа, то человкъ, ставшій ему поперегъ дороги, почти всегда считаетъ дозволительнымъ ощущеніе легкаго удовольствія, проистекающаго изъ самаго положенія длъ. Онъ вроятно скажетъ себ, конечно безсознательно (не употребляя точныхъ выраженій), что мужъ — оселъ, если волнуется изъ-за того, чмъ онъ обладалъ или чего не съумлъ оставитъ за собою, — скажетъ, что леди выказала много вкуса въ оцнк, и что самъ онъ… самъ онъ ни боле ни мене какъ отважный капитанъ изъ Галифакса. Все это время онъ не будетъ имть ни малйшаго намренія затронуть честь мужа, а изъ интимности, которой ему удалось добиться, не извлечетъ ничего, кром права сбгать сегодня въ модный магазинъ Маршала и Снелгрова, а завтра къ ювелиру Гандкоксу. Если ему дозволятъ купить одинъ или два подарка, или заплатить гд нибудь нсколько шиллинговъ, то онъ уже достигъ многаго. Конечно, по временамъ, даже и у насъ, въ Англіи, совершаются непозволительныя вещи, но вообще женщина у насъ не такъ-то скоро ршается на всесозженіе домашнихъ боговъ.

Однако же иногда случается (какъ намъ всмъ извстно), что вншность домашнихъ боговъ нсколько страдаетъ,— и въ такихъ обстоятельствахъ, человкъ, вкравшійся въ чужой домъ, обыкновенно находитъ себ легкое утшеніе въ самомъ положеніи своемъ, хотя бы его выгоды были очень не важны, а скука, происходящая отъ бготни и тому подобнаго, очень велика и нещадно-губительна для времени.

Вроятно такъ было и съ полковникомъ Осборномъ, когда онъ замтилъ, что его интимность съ м-ссъ Тревиліанъ встревожила ея мужа. Онъ не былъ особенно порочнымъ человкомъ, и кром того, какъ намъ извстно, достигъ уже того возраста когда слабость, о которой идетъ рчь, по всему вроятію, должна была утратить для него свою прелесть. Джентльменъ, перешагнувшій за 50 лтъ, популярный въ Лондон, членъ парламента, охотникъ до хорошихъ обдовъ,— обладающій всмъ, что можетъ дать свтъ,— едва ли пожелалъ бы похитить жену своего ближняго или разрушить счастье дочери своего стараго друга. Подобная низость никогда не приходила ему въ голову, но ему доставляло нкоторое удовольствіе считаться довреннымъ другомъ хорошенькой женщины, а когда онъ замтилъ, что мужъ этой хорошенькой женщины ревнивъ, то удовольствіе это получило еще большую цну. Въ то воскресенье, когда онъ вышелъ изъ дому на Карцонъ-стрит, полковникъ сообщилъ Станбэри, что Тревиліанъ только-что ушелъ въ сердцахъ (что было истинной правдой), затмъ полковникъ продолжалъ прогулку по Клерджесъ-стриту, черезъ Пикадилли, въ С.-Джемсъ-Стритъ, шагая бодрй обыкновеннаго, потому что сознавалъ себя виновникомъ этой вспышки. Конечно это было очень дурно съ его стороны, но есть основанія думать, что многіе пятидесятилтніе холостяки, подобные полковнику Осборну, оказались бы равно коварными.

Вечеромъ онъ много размышлялъ объ этомъ обстоятельств, и продолжалъ эти размышленія даже на слдующее утро. Онъ было общалъ зайдти въ понедльникъ въ Карцонъ-стритъ, по какому-то пустому длу,— по длу, за которое не взялся бы ни одинъ человкъ, мало-мальски дорожащій временемъ. Но теперь эта надобность получила въ глазахъ полковника важное значеніе, и, казалось, требовала или особаго умнія, или особеннаго предлога. Въ сущности ничто не мшало ему пробыть недльки дв вдали отъ Карцонъ-стрита, и въ такомъ случа не представилась бы даже необходимость извиняться передъ м-ссъ Тревиліанъ при встрч съ нею.

Но онъ не могъ пропустить случая поволновать себя немного, и, вмсто того чтобы отправиться самому, написалъ къ слдующую записку:

‘Дорогая Емилія!

Изъ-за чего все это произошло вчера? Я имлъ намреніе придти сегодня съ отвтомъ насчетъ оперы, но не лучше-ли будетъ переслать его?

Если не найдете въ этомъ ничего дурнаго, то скажите мн — не слдуетъ-ли мн считать себя въ изгнаніи. Я всегда полагалъ, что наши свиданья такъ невинны — и въ тоже время такъ пріятны! Зеленоглазое чудовище {Т. е. ревность.

О! beware, my lord, of jealousy,

It is the green-ey’d monster….

Отелло. Актъ III, сцена III.} самое уродливое изъ всхъ чудовищъ — и вмст съ тмъ самое неразумное. Прошу васъ, напишите мн хотя одну строчку, если только это не запрещено.

Душевно вамъ преданный Ф. О.

Шутки въ сторону, прошу васъ помнить, что я считаю себя достойнымъ того, чтобы высмотрли на меня, какъ на вашего лучшаго друга.’

Когда м-ссъ Тревиліанъ получила это письмо, около 12 часовъ дня, она уже выдержала т мудрыя наставленія, подготовленныя мужемъ, которыя грозили ей въ конц послдней главы.

Мужъ пришелъ къ ней на верхъ рано, когда она еще не выходила изъ своей спальной, и старался всми силами убдить ее. Но успхъ былъ очень сомнительнаго свойства. Что касается многословія, то, конечно, верхъ одержала м-ссъ Тревиліанъ. А что касается лучшаго уразумнія другъ друга, то разговоръ этотъ прошелъ безъ всякой пользы. Емилія считала себя оскорбленной и обиженной, и непереставала утверждать это, не взирая на мужнины мольбы выслушать его. ‘Хорошо, я выслушаю васъ, и буду вамъ повиноваться’ сказала она, ‘но не стану выносить подобныхъ оскорбленій, не высказавъ вамъ, что я ихъ чувствую’. Затмъ онъ оставилъ ее съ полнымъ сознаніемъ своей неудачи, и ушелъ изъ дому, пошелъ въ Сити, зашелъ въ свой клубъ,— словомъ бродилъ по улицамъ, не зная — какъ ему лучше поступить, чтобы вернуть домашнее спокойствіе, котораго онъ такъ желалъ.

Когда принесли записку полковника Осборна, м-ссъ Тревиліанъ была одна, въ ней происходила въ это время внутренняя борьба съ чувствомъ гнва противъ мужа. Если онъ дастъ ей какія-нибудь приказанія — она исполнитъ ихъ, но никогда не перестанетъ говорить ему, что онъ дурно обращается съ нею. Этимъ она вс уши прожужжитъ ему, какъ бы часто онъ не приходилъ къ ней съ своими мудрыми наставленіями.

Наставленія! Что за польза отъ этихъ наставленій, когда человкъ по самой природ своей такъ глупъ? А что касается полковника Осборна — такъ она будетъ принимать его, даже еслибъ онъ вздумалъ являться три раза въ день, разв только мужъ ея отдастъ какое-нибудь ясное и вразумительное приказаніе въ противоположномъ смысл. Она старалась укрпить себя въ этомъ ршеніи, когда ей подали письмо полковника Осборна. ‘Дожидаются отвта?’ спросила она. Нтъ,— посланный отдалъ письмо и тотчасъ ушелъ. Она прочла записку, положила ее передъ собою, и съ четверть часа посидла за работой, затмъ встала, подошла къ письменному столу, и написала отвтъ:

‘Любезный полковникъ Осборнъ!

Всего лучше не говорить о вчерашнемъ происшествіи, и, если это возможно — забыть его. Что касается меня, я желала бы, чтобы все было по прежнему, лишь бы нкоторые люди стали поразсудительне. Разумется, вы можете приходить къ намъ, когда вамъ угодно. Очень вамъ благодарна за выраженіе вашей дружбы.

Искренно преданная вамъ Емилія Тревиліанъ.

Благодарю за увдомленіе объ опер.’

Написавъ это и поршивъ дйствовать открыто, Емилія наклеила почтовую марку и приказала отнести письмо на почту, но уничтожила письмо, которое получила отъ полковника Осбор на. Во всхъ длахъ, она намревалась поступать такъ, какъ дйствовала бы, еслибъ мужъ ея былъ вполн благоразуменъ, а въ настоящемъ случа не было никакой надобности сохранять столь ничтожную записку.

Въ продолженіи дня, Тревиліану случилось пройдти черезъ зало, отправляясь въ комнату за пріемной, гд онъ обыкновенно сидлъ, мимоходомъ онъ увидалъ лежащее тамъ письмо, приготовленное къ отсылк на почту, взялъ его и прочиталъ адрессъ. Съ минуту онъ подержалъ его, потомъ положилъ обратно на столъ, и ушелъ. Пройдя въ свою комнату, онъ торопливо слъ къ столу, схватилъ какое-то обозрніе и принялся читать. Но онъ положительно былъ не въ состояніи остановить свои мысли на томъ, что читалъ. ‘Не дале какъ сегодня утромъ’ подумалъ онъ ‘я объяснялъ жен въ самыхъ энергичныхъ выраженіяхъ всю неблаговидность ея близости съ полковникомъ Осборномъ, а между тмъ ея первымъ дломъ было, посл моего ухода, написать къ этому же полковнику Осборну, и, безъ сомннія, разсказать ему, что произошло у нея съ мужемъ.’ Такъ размышлялъ онъ по этому поводу въ продолженіи нсколькихъ минутъ. Ему же самому, вроятно, казалось, что онъ думаетъ объ этомъ цлый часъ. Затмъ онъ всталъ, пошелъ наверхъ, и неторопливыми шагами вошелъ въ гостинную, гд засталъ жену и свояченицу. ‘Нора, сказалъ онъ,— мн нужно поговорить съ Емиліей. Извините меня, если я васъ попрошу оставить насъ на нсколько минутъ’. Нора встала и, взглянувъ тревожно на Емилію, вышла изъ комнаты.

— Зачмъ вы ее отослали? спросила м-ссъ Тревиліанъ.

— Потому, что хочу побыть нсколько минутъ глазъ-наглазъ съ вами. Посл того, что я говорилъ вамъ сегодня утромъ, вы опять писали къ полковнику Осборну?

— Да, писала. Какимъ образомъ вы узнали объ этомъ — не знаю, но полагаю, что вы слдите за мною.

— Нтъ, я за вами не слжу, но придя домой, я увидалъ ваше письмо въ зал на стол.

— И прекрасно. Вы могли прочесть его, если желали.

— Емилія, дло становится вовсе не шуточнымъ и я крпко совтую вамъ быть осторожне въ вашихъ словахъ. Я готовъ снести многое ради васъ и нашего малютки, но я не потерплю, чтобы на мое имя палъ какой-нибудь упрекъ.

— Сэръ, если вы думаете, что ваше имя опозорено мною, въ такомъ случа намъ лучше разстаться, сказала м-ссъ Тревиліанъ, вставая со стула, и озирая мужа такимъ смлымъ взглядомъ, что Луисъ чуть не потупился передъ нимъ.

— Очень можетъ быть, что намъ лучше разстаться, медленно проговорилъ онъ — Но прежде всего я хочу, чтобы вы разсказали мн содержаніе этого письма.

— Если письмо лежало тамъ, когда вы пришли, то, вроятно, оно еще и теперь тамъ. Подите, прочтите.

— Это не отвтъ. Я хочу, чтобы вы сами сказали бы мн его содержаніе.

— А я вамъ не скажу. Я не хочу унижаться повтореніемъ такой бездлицы въ оправданіе самой себя. Если вы подозрваете, что я способна написать то, чего не слдуетъ, вы также заподозрите меня во лжи ради утайки.

— Получили вы извстіе сегодня утромъ отъ полковника Осборна?

— Получила.

— Гд же его письмо?

— Я разорвала его.

Тревиліанъ опять замолчалъ, силясь обдумать, какъ ему лучше поступить, и стараясь быть спокойнымъ. А она все еще стояла противъ него, и съ презрніемъ глядла на него своими блестящими, гнвными глазами. Разумется, онъ былъ далеко не спокоенъ. Совершенно наоборотъ.

— И такъ вы отказываетесь сказать мн, что вы ему писали? сказалъ онъ.

— Письмо тамъ, отвчала она, и указала на дверь.— Если хотите брать на себя роль шпіона, подите и прочтите сами.

— Вы называете меня шпіономъ?

— А какъ вы назвали меня? Неужели потому только, что вы мужъ, все право порицанія — на вашей сторон?

— Я не въ силахъ выносить этого, положительно не въ силахъ. Это убьетъ меня, что угодно — только не это. Теперь я приказываю вамъ не принимать полковника Осборна, не писать къ нему, словомъ прекратить всякія сношенія съ нимъ, а письма его отсылать ко мн, не распечатывая ихъ. Буду ждать вашего безъусловнаго повиновенія.

— Хорошо, продолжайте.

— Общаетесь вы?

— Нтъ, нтъ. Не получите, общанія. Никакого общанія не дамъ, когда его требуютъ такимъ оскорбительнымъ образомъ.

— Вы отказываетесь повиноваться мн?

— Я ни отчего не отказываюсь и ничего не общаю.

— Ну такъ намъ надо разстаться, — вотъ и все. Постараюсь извстить васъ объ себ до завтрашняго утра.

Съ этими словами онъ вышелъ изъ комнаты и, проходя черезъ зало, замтилъ, что письма тамъ уже не было.

ГЛАВА XI.
Леди Мильборо въ качеств посла.

— Разумется, я знаю, что ты права, говорила Нора своей сестр, — права, насколько это касается твоихъ отношеній къ полковнику Осборну, но все же теб слдуетъ уступить.

— И быть униженной? спросила м-ссъ Тревиліанъ.

— Да, быть униженной, еслибъ онъ вздумалъ унижать тебя,на что, однако, онъ способенъ мене всякаго.

— И оскорбленія сносить, и брань? Ты-то на моемъ мст — была бы второю Гризельдой, вроятно?

— Не зачмъ говорить ни обо мн, ни о Гризельд, сказала Нора:— только я знаю, что какъ бы оно тамъ ни казалось неблагоразумнымъ, а все же лучше уступить ему въ настоящемъ случа и сказать ему, что заключалось въ записк къ полковнику Осборну.

— Ни за что въ свт. Онъ приказалъ мн не принимать полковника, не писать къ нему и не распечатывать его писемъ, — и это, замть, посл того, какъ дня два тому назадъ онъ далъ совершенно противоположныя приказанія, и я послушаюсь его. Какъ ни нелпо все это, буду повиноваться ему. Но смириться передъ нимъ и позволить ему забрать себ въ голову, что я считаю его правымъ,— никогда! Эта была бы неправда, а я никогда не солгу ему. Онъ сказалъ, что намъ надо разстаться, и ея сама полагаю, что это будетъ лучше. Есть-ли возможность женщин жить съ человкомъ, который ее подозрваетъ? Не иметъ же онъ права отнять у меня ребенка.

Много было разговоровъ въ такомъ же род между обими сестрами, прежде чмъ м-ссъ Тревиліанъ получила то извщеніе, которымъ ей грозили. Нора же, съ своей стороны, дйствуя по собственному усмотрнію, сдлала попытку увидать м-ра Тревиліана, написала къ нему любезную записочку, умоляя его быть снисходительнымъ къ ней. Но онъ уклонился отъ свиданья съ нею, такимъ образомъ об женщины сидли дома съ ребенкомъ, проводя время въ столь же пріятныхъ разговорахъ, какъ и вышеприведенный.

Когда въ семейств возникаютъ подобныя бури, то въ самый разгаръ ихъ — женщины обыкновенно мене всего страдаютъ. Пока ураганъ продолжаетъ свирпствовать, женщину поддерживаетъ глубокое убжденіе въ своей правот, сознаніе, что она обижена,— что ей не въ чемъ признаваться и нтъ надобности уступать, между тмъ какъ мужъ, даже въ минуту самыхъ неистовыхъ порывовъ бури, склоненъ на мировую. Но потомъ, когда втеръ утихнетъ, а небо кругомъ все еще мрачно и пасмурно,— тогда-то и начинаются страданія женщины. Когда гнвъ уступаетъ мсто размышленіямъ и воспоминаніямъ, она начинаетъ чувствовать все одиночество своего положенія,— одиночество и даже возможность позора. Хорошо мужчин толковать о своемъ имени и о своей чести, но на дл выходитъ, что большему риску подвергаются честь и имя женщины. Что бы ни сдлала женщина, мужчина все-таки можетъ, въ сущности, показаться въ общество, спустя нсколько времени, онъ и показывается всюду. Но женщина можетъ быть принуждена скрываться, по чьей бы вин то ни было — по своей или по его.

Теперь м-ссъ Тревиліанъ было объявлено, что ее разведутъ съ мужемъ, а она никакъ не считала себя виновной въ чемъ бы то ни было. Но если этотъ разводъ осуществится, гд же ей жить, что ей длать, и каково будетъ ея положеніе въ свт? Не падетъ-ли на нее, въ самомъ дл, такая тнь, какъ и въ томъ случа, если бы она обезчестила себя и своего мужа?

Въ довершеніе всего предстоялъ роковой вопросъ о ребенк. М-ссъ Тревиліанъ не разъ говорила своей сестр, что мужъ не иметъ права отнять у нея сына. Нора однако никогда не соглашалась съ этимъ, отчасти по сознанію полнйшаго своего невднія правъ мужа въ данномъ случа,— отчасти же и потому, что считала хорошимъ и позволительнымъ всякій доводъ, годный для того, чтобы побудить сестру избгнуть страшной катастрофы, которая ей теперь грозила.

— Я полагаю, что онъ иметъ право взять его къ себ, если захочетъ, сказала она наконецъ.

— Не думаю, чтобы онъ былъ до такой степени золъ, отвчала м-ссъ Тревиліанъ:— не захочетъ же онъ убить меня.

— Но можетъ возразить теб, что онъ любитъ ребенка также, какъ и ты.

— Нтъ, онъ никогда не отниметъ у меня мое дитя. Онъ никогда не ожесточится до такой степени.

— А ты никогда не ожесточишься до того, чтобы кинуть мужа, отвчала Нора, помолчавъ немного.— Я не хочу врить, чтобы могло дойти до этого. Ты сама знаешь — у него доброе сердце, и никто въ мір не любитъ тебя такъ, какъ какъ онъ тебя любитъ.

Такимъ образомъ прошло два дня, а на второй день вечеромъ принесли письмо Тревиліана къ жен. Ни та, ни другая не видали его въ продолженіи этого времени, хотя онъ, по своему обыкновенію, то уходилъ, то бывалъ дома. Въ воскресенье вечеромъ, новая обида, ужасная обида прибавилась ко всему, что должна была выносить м-ссъ Тревиліанъ. Мужъ ея отдалъ одной изъ служанокъ приказаніе не принимать полковника Осборна. Приказаніе это было отдано именно — кухарк. Кажется нтъ причины считать кухарку, въ такихъ случаяхъ, мене достойною доврія, чмъ другая прислуга, а въ семейств м-ра Тревиліана была напротивъ причина доврять кухарк больше чмъ другой прислуг, такъ какъ одна она была у нихъ — что называется старой слугой семейства. Она служила еще матери своего господина, и знала его съ малолтства. Поискавъ между домашними — кому бы онъ могъ сообщить объ этомъ, сознавая, что придется передать распоряженіе чрезъ посредствующее лицо,— онъ ршился призвать кухарку, и разсказалъ ей о своемъ затрудненіи на столько, на сколько это было необходимо для того, чтобы приказаніе стало понятнымъ. Онъ такъ и сдлалъ, весьма неловко и на разный ладъ увряя м-ссъ Проджерсъ въ томъ, что впрочемъ все состоитъ благополучно Но когда и ссъ Тревиліанъ узнала объ этомъ, — а узнала-то она чрезъ ту-же м-ссъ Проджерсъ, передавшую ей приказъ этотъ по желанію своего господина, — то объявила сестр, что теперь уже все кончено. Не было возможности оставаться жить съ мужемъ, унижающемъ жену требованіемъ, чтобы ея же кухарка слдила за ней. Еслибъ еще лакею было отдано приказаніе не принимать полковника Осборна, тогда по крайней мр для вида былъ бы соблюденъ обычай, принятый въ обществ. Если вы не желаете принимать вашего пріятеля или вашего врага, вы обыкновенно сообщаете это ваше желаніе той прислуг, на которой лежитъ обязанность отворять двери. Но….кухарк!

— Ну, а теперь, Нора, скажи, ты на моемъ мст осталась бы съ нимъ? спросила м-ссъ Тревиліанъ.

Нора отвтила только, что каковы бы ни были обстоятельства, все-таки нтъ ничего хуже развода.

На третій день рано утромъ было получено слдующее письмо,

‘Середа, 1 юня, полночь.

Дорогая Емилія!

Вамъ не трудно поврить въ томъ, что я никогда еще не чувствовалъ себя такъ глубоко несчастнымъ, какъ въ эти послдніе два дня. Ужъ и то обстоятельство, что оба мы находясь подъ одною кровлею, не можемъ говорить другъ съ другомъ, само по себ составляетъ несчастіе, но это несчастіе увеличивается еще боязнью, что такое положеніе можетъ продлиться.

Прошу васъ убдиться — я пока еще не подозрваю, чтобы вы сдлали что либо дурное, — или даже сказали что нибудь оскорбительное для меня, въ качеств вашего мужа, или неприличное вашему положенію, какъ моей жены. Но я не могу не замтить, что вы позволяете увлечь себя въ короткую дружбу съ полковникомъ Осборномъ, которая, если ее не удастся прервать, будетъ равно пагубна и для вашего, и для моего счастья. Посл всего происшедшаго по этому поводу, вы не могли считать хорошимъ дломъ получать отъ него письма, которыхъ я не могъ бы видть, или писать къ нему письма, содержаніе которыхъ я не могъ бы знать. Вамъ должно было быть ясно, что такое поведеніе съ вашей стороны не хорошо, судя по всмъ правиламъ, которымъ подлежитъ поведеніе жены. И все же, не смотря на это, вы даже не хотли сказать, что ничего подобнаго впередъ не будетъ! Едва ли нужно объяснять вамъ, что если вы будете упорствовать въ вашемъ отказ, то намъ невозможно продолжать жить вмст. Вс мои надежды и вся моя будущность омрачатся отъ такой разлуки. До настоящей минуты я не былъ въ состояніи обдумать, что начать длать при такихъ несчастныхъ обстоятельствахъ. Но и для васъ, равно какъ и для Норы, подобная катастрофа будетъ весьма печальна. Поэтому обдумайте хорошенько и напишите мн письмо, которое возвратило бы меня къ вамъ.

Я могъ доврить это большое горе только одному другу въ мір, я былъ у нея и разскалъ ей все. Вы вроятно угадываете, что я говорю о леди Мильборо. Посл долгаго и весьма тяжелаго разговора, я упросилъ ее повидать васъ, и она прідетъ къ вамъ завтра часу въ двнадцатомъ. Леди Мильборо — одна изъ самыхъ добрыхъ и снисходительныхъ женщинъ въ мір, и едва ли кто иметъ такого искренняго друга, какого мы имемъ въ ней.

Позвольте же умолять васъ выслушать ее и руководствоваться ея совтами.

Прошу васъ, дорогая Емилія, врьте, что пребываю, какъ и всегда васъ любящій мужъ, и что мое самое сильное желаніе состоитъ въ томъ, чтобы мы не были вынуждены разставаться.

Люисъ Тревиліанъ.

Это посланіе во многихъ отношеніяхъ было очень безразсудно. Тревиліану слдовало положиться или на краснорчіе своего собственнаго письма, или на краснорчіе лица, которое онъ избралъ посланникомъ, но прибгая и къ тому, и къ другому, онъ уменьшилъ вліяніе обоихъ. Къ тому же въ письм было выраженіе, которое было бы ненавистно всякой молодой жен. Онъ говорилъ, что пока еще не подозрваетъ ее ни въ какомъ проступк, а въ своихъ стараніяхъ внушить ей, что разводъ повредитъ ей, онъ впуталъ тутъ же и сестру ея, и этимъ хотлъ какъ бы намекнуть, что вредъ, котораго надо избжать, будетъ чисто матеріальнаго свойства. Пусть, молъ, лучше покорится ему, такъ какъ иначе и она, и сестра ея останутся безъ пріюта! Вотъ какого рода угрозу поняла изъ его словъ.

Дла приняли до такой степени серьозный оборотъ, что м-ссъ Тревиліанъ не смотря на всю свою гордость и упрямство не посмла не показать письмо сестр. Больше ей не съ кмъ было посовтоваться по крайней мр до прізда леди Мильборо, а выносить безпомощно одной всю тяжесть этой борьбы у ней не хватило силъ.

Письмо, какъ видно, было написано поздно вечеромъ и принесено къ ней на слдующій день рано поутру. Сначала она было ршила ничего не говорить объ немъ Нор, но не выдержала. Она чувствовала необходимость имть хоть скудное утшеніе — поговорить о своемъ несчасть. Сперва она объявила на отрзъ, что не хочетъ видть леди Мильборо.

— Я ненавижу ее, и она это знаетъ, и не слдовало бы ей соглашаться пріхать сюда, говорила м-ссъ Тревиліанъ. Но наконецъ ее убдилъ аргументъ, высказанный Норой, что если она откажется принять стараго друга мужа, то такимъ поступкомъ вооружитъ противъ себя общественное мнніе. Къ тому же, хотя письмо было гнусное письмо,— какъ она безпрестанно повторяла,— все же ее нсколько успокоивало то обстоятельство, что въ немъ ничего не говорилось о ребенк. Она полагала, что еслибъ была ей возможность, разставаясь съ мужемъ, взять съ собою ребенка, то будетъ въ состояніи перенести всякую разлуку, и кром этого мужъ будетъ окончательно побжденъ.

— Да, я повидаюсь съ нею, сказала она по окончаніи разговора. Такъ какъ она прідетъ сюда по желанію мужа, то я полагаю будетъ лучше, если приму ее. Но не думаю, чтобы онъ исправилъ дло, присылая ко мн женщину, которую, онъ самъ знаетъ, я ненавижу боле — чмъ всякую другую женщину въ Лондон.— Ровно въ 12 часовъ экипажъ леди Мильборо остановился у подъзда. Тревиліанъ былъ дома и слышалъ звонокъ.

Впродолженіи этихъ двухъ-трехъ дней, вполн несчастныхъ дней, онъ оставался большею частью подъ одной кровлей съ женой и свояченицей, хотя не говорилъ ни съ той, ни съ другой. Онъ сомнвался, будетъ ли принята леди Мильборо, и, правду сказать, прислушивался съ самымъ напряженнымъ вниманіемъ, когда докладывали о прізд леди. Однако жена его не была до такой степени упорна, чтобы отказать въ пріем его другу, и онъ разслышалъ шелестъ тяжелаго шелковаго платья старой леди, подымавшейся по лстниц. Войдя въ гостиную, леди Мильборо застала м-ссъ Тревиліанъ одну.

— Мн лучше будетъ повидаться съ ней на един, сказала та сестр. Затмъ Нора оставила ее съ просьбою быть, по возможности, кротче.

— Это еще посмотримъ, отвчала Емилія, съ легкимъ, но выразительнымъ движеніемъ головы.

Сестра было предложила, чтобы ребенокъ оставался съ нею во время визита, но сама Эмилія отклонила это.

— Это выйдетъ театрально, сказала она,— и будетъ имть видъ ловушки. А для меня нтъ ничего ненавистне.

Поэтому она сидла совершенно одна съ неподвижностью человка, закованнаго въ латы, когда дверь отворилась и вошла леди Мильборо.

Сама леди Мильборо чувствовала нкоторую неловкость въ начал свиданія. Правда, она пріхала сюда съ большимъ запасомъ благоразумныхъ наставленій, но не игнорировала настолько характеръ женщины, съ которой имла дло, чтобы предполагать, что эти благоразумныя наставленія выслушаются безпрекословно. Она заране знала, что у м-ссъ Тревиліанъ найдется много сказать въ свое оправданіе, и это сознаніе еще боле усилилось, когда леди Мильборо вошла въ комнату. Обычное привтствіе двухъ дамъ обошлось очень сухо и натянуто, затмъ графиня сла, наступило короткое молчаніе. М-ссъ Тревиліанъ твердо положила себ, чтобы непріятель первымъ открылъ огонь.

— Прискорбныя какія обстоятельства, начала графиня.

— Да, конечно, леди Мильборо.

— Чрезвычайно прискорбныя, и такъ напрасно это, не правда-ли?

— Дйствительно, совершенно напрасно, какъ мн кажется…

— Такъ, такъ, милая моя. Но, разумется, мы должны помнить…

Тутъ леди Мильборо не смогла выяснить себ, что именно слдовало имъ помнить.

— Дло въ томъ, моя милая, что эти обстоятельства такого свойства, что даже страшно и подумать. Богъ мой! такая молодежь, какъ вы съ Люисомъ, такъ искренно любите другъ друга, малютка у васъ есть, — и думаете разойтись! Да объ этомъ и рчи не можетъ быть.

— Ужели вы предполагаете, леди Мильборо, во мн желаніе разойтись съ мужемъ?

— Конечно нтъ! Возможно ли это! Ужъ одна мысль объ этомъ слишкомъ ужасна, чтобы останавливаться на ней. Могу васъ уврить, я сна лишилась съ тхъ поръ, какъ Люисъ объявилъ мн объ этомъ. Но знаете, милая моя, надо помнить, что мужъ вправ ожидать немножко… немножко… нкотораго рода покорности…

— Да, онъ иметъ право требовать послушанія, леди Мильборо.

— Разумется, вотъ и все, чего можно желать.

— И я готова повиноваться каждому разумному требованію,

— Но кому же изъ васъ, моя милая, ршать, что именно благоразумію. Вотъ въ этомъ-то всегда и затрудненіе. Вамъ слдуетъ предоставить вашему мужу ршать это.

— Да разв онъ говорилъ вамъ, леди Мильборо, что я отказываюсь повиноваться ему?

Помолчавъ немного, графиня отвчала:

— Ну, да, сказала она,— кажется, говорилъ, онъ просилъ васъ объ чемъ-то касательно письма, — письма къ этому полковнику Осборну, который, моя милая, дйствительно человкъ весьма опасный: человкъ, причинившій много зла, а вы отказали. Согласитесь, что въ дл такого рода, разумется, мужъ…

— Леди Мильборо, я должна просить васъ выслушать меня. Вы выслушали м-ра Тревиліана, прошу васъ выслушайте и меня. Мн совстно васъ безпокоить, но такъ какъ вы уже пріхали сюда по этому непріятному длу, то должны извинить мою настойчивость.

— Конечно, я васъ выслушаю, моя милая.

— Я нисколько не отказывалась повиноваться мужу, и теперь не отказываюсь. Джентльменъ, о которомъ вы говорите, старый пріятель моего отца, и сдлался также и моимъ другомъ. Тмъ не мене, еслибъ м-ръ Тревиліанъ отдалъ бы мн какія либо точныя приказанія относительно полковника — я послушалась бы его. Я не думаю, чтобы жена могла сильне разсчитывать на счастіе, когда ей становятся понятны подозрнія мужа относительно излишней интимности ея съ третьимъ лицомъ. Это весьма тяжело выносить, но я постаралась бы перенести, зная — какъ это важно для насъ обоихъ, а еще боле для ребенка. Я извинилась бы, и постаралась бы считать это ужасное чувство съ его стороны временнымъ заблужденіемъ.

— Однако, моя милая….

— Прошу васъ, леди Мильборо, выслушайте до конца. Но если онъ сперва запрещаетъ мн видться съ человкомъ, и даетъ приказаніе въ томъ же дух прислуг, затмъ приказываетъ принимать его и быть съ нимъ по прежнему, а потомъ снова запрещаетъ видть его, и снова даетъ приказаніе прислуг — а главное кухарк!— не принимать полковника Осборна, въ такомъ случа послушаніе становится нсколько мудрено.

— Скажите только, что вы будете поступать сообразно его желанію, и тогда все уладится.

— Не скажу вамъ этого, леди Мильборо. Мн слдуетъ сказать это не намъ. Но такъ какъ онъ пожелалъ прислать васъ сюда, то я объясню вамъ, что никогда его не ослушивалась. Въ то время, когда мн была представлена — по желанію самого м-ра Тревиліана — свобода имть какія мн было угодно отношенія съ полковникомъ Осборномъ, я получила отъ этого джентльмена совершенно ничего незначущую записку, и отвтила ему такою же. Мужъ мой увидалъ мое письмо, уже запечатанное,— и сталъ длать разспросы по этому поводу. На это я ему замтила, что письмо еще не отправлено, и что онъ можетъ, если пожелаетъ быть шпіономъ въ отношеніи меня и моихъ поступковъ, распечатать его и прочитать.

— Милая моя, какъ могли вы позволить себ употребить слово ‘шпіонъ’ относительно вашего мужа?

— А какъ могъ онъ позволить себ обвинить меня такъ, какъ онъ это сдлалъ? Если онъ дорожитъ мною, то пусть его придетъ и попроситъ у меня прощеніе за нанесенное мн оскорбленіе.

— О! м-ссъ Тревиліанъ!

— Да, вамъ это кажется очень несправедливымъ, потому что вамъ не приходится выносить этого. Чужому человку очень легко брать сторону мужа, и способствовать приниженію бдной, оскорбленной женщины. Я не сдлала ничего дурнаго, ничего постыднаго,— и не скажу, что я виновата. Я полковнику Осборну слова не сказала, котораго не могла бы повторить во всеуслышаніе.

— Никто и не обвиняетъ васъ, моя милая.

— Нтъ, онъ обвиняетъ меня, вы меня обвиняете, и устроите такъ, что меня обвинятъ вс. Въ его вол выгнать меня изъ своего дома, если захочетъ, но онъ не принудитъ меня признать себя неправой, когда я знаю, что права. Онъ не можетъ отнять у меня моего ребенка.

— Однако возьметъ.

— Нтъ, вскричала м-ссъ Тревиліанъ, вскакивая со стула: — нтъ, никогда онъ этого не сдлаетъ. Я не дамъ его вырвать у меня изъ рукъ, онъ не въ силахъ будетъ разлучить насъ. Онъ не будетъ такъ золъ, такимъ чудовищемъ. Бурный характеръ свиданія начиналъ подавлять способность леди Мильборо къ укрощенію его, и она почувствовала всю затруднительность своего положенія. ‘Леди Мильборо, продолжала м-ссъ Тревиліанъ, — скажите ему отъ меня, что я готова перенесть все, кром этого. Этого я не переживу.’

— Дорогая м-ссъ Тревиліанъ, не станемъ говорить объ этомъ.

— Кому же охота говорить объ этомъ? Зачмъ вы пріхали сюда и грозите мн такимъ ужасомъ? Я не врю вашимъ словамъ… Онъ не посметъ разлучитъ меня съ моимъ ребенкомъ.

— Но вамъ только стоитъ общать покориться ему.

— Я покорялась ему, но доле покоряться не стану. Чего ему надо? Зачмъ прислалъ васъ ко мн? Онъ самъ не знаетъ, чего ему надо. Самъ себ создаетъ горе изъ нелпыхъ фантазій, и хочетъ, чтобы вс признали его правымъ. Онъ былъ очень виноватъ, но если захочетъ образумиться, такъ вернется къ своему очагу, и больше не станетъ говорить объ этомъ. А засылкой гонцовъ онъ ничего не возьметъ.

Леди Мильборо, принявшей на себя, единственно во имя старой дружбы, весьма непріятное порученіе, очень непонравилось это названіе гонца, но женщина, съ которой пришлось имть дло, была такъ энергична въ своихъ выраженіяхъ, такъ страстна и вспыльчива, что леди Мильборо не съумла отплатить за обиду. Къ тому же ей начинала приходить мысль — почти безсознательная мысль, что въ конц концовъ, быть можетъ, мужъ и не совсмъ правъ. Она пріхала къ нимъ съ общепринятымъ убжденіемъ, что жены — а въ особенности молодыя жены должны покоряться. Естественно было ей принять сторону мужа, и заране питая отвращеніе къ полковнику Осборну, она охотно поврила необходимости предостерегательныхъ мръ въ отношеніи столь извстнаго, отмннаго и опытнаго Лотаріо. Къ тому же она никогда особенно не любила м-ссъ Тревиліанъ и всегда немного побаивалась ея. Но все-таки леди Мильборо полагала, что власть, которой она была облечена на этотъ разъ, очевидная правота съ ея стороны и неопровергаемая истина того торжественнаго аргумента, что жена должна повиноваться, — помогутъ ей преодолть (хотя и не безъ труда, но все-таки съ успхомъ) вс затрудненія, и по всей вроятности леди Мильборо, отправляясь съ визитомъ, предвкушала торжество побды. Но поговоривъ часокъ съ м-ссъ Тревиліанъ, она увидала, что побда не дается. Ее назвали гонцемъ, даже нежеланнымъ гонцемъ, и она уже начинала затрудняться въ томъ — какъ-бы ей отсюда выбраться.

— По крайней мр, надюсь, я сдлала все къ лучшему, сказала она, вставая.

— Самое лучшее бы вернуть его и вразумить.

— А вамъ бы, моя милая, лучше всего — обдумать хорошенько, въ чемъ состоитъ обязанность жены.

— Я обдумала это, леди Мильборо. Жена не можетъ быть обязана признать себя виновною въ такомъ дл.

Затмъ леди Мильборо откланялась и удалилась съ достаточной-гаки неловкостью. М-ссъ Тревиліанъ тоже поклонилась и позвонила, но не. смотря на то, что она была и раздражена, и чувствовала себя несчастной, и, по правд сказать, была очень напугана,— неловкости въ ней все-таки не было.

Во все время этого свиданія, побда осталась за нею.

Оставшись одна и тотчасъ по отъзд леди Мильборо, м-ссъ Тревиліанъ вышла изъ гостиной и ушла на верхъ въ дтскую. Едва вступила она туда, лицо ея озарилось самой миловидной улыбкой. ‘А гд тутъ маминъ милый, милый безцнный голубенокъ?’ сказала она протягивая къ нему руки и взявъ его отъ няни. Ребенку было въ то время около десяти мсяцевъ, крпенькій, веселый и вчно-радующійся, онъ — если не спалъ — безпрестанно смялся, а не смялся, такъ спалъ,— и все это потому, что былъ совершенно здоровъ. Онъ пищалъ, барахтался, когда мать взяла его на руки, тянулся ручонками схватить ее за волосы, и былъ для нее земнымъ божкомъ. Въ мір не было созданія прекрасне, радостне, совершенне, божественне! А еще говорили, что возмутъ у нея эту зеницу ока.

— Нтъ, этого быть не можетъ. Я унесу его къ себ въ комнату, няня, — на нсколько времени,— вдь вы были съ нимъ цлое утро, сказала она, точно ‘быть съ нимъ’ составляло почти спорное преимущество, и затмъ она унесла его къ себ и, оставшись съ нимъ одна, предалась обожанію, которое такъ понятно большинству матерей.

Разлучить ихъ! нтъ, никто не могъ бы ршиться на это. Она, мать, охотне согласится быть простою служанкой въ дом своего мужа. Не сосредоточенъ-ли для нее весь міръ въ ея ребенк?

Въ тотъ же день вечеромъ мужъ и жена имли свиданіе въ библіотек, но, къ несчастію, свиданіе это осталось столь-же неудовлетворительнымъ, какъ и посщеніе леди Мильборо. Причиною неудачи было вроятно отсутствіе опредленнаго требованія, уступка котораго привела бы къ примиренію. Тревиліанъ требовалъ отъ жены вообще покорности, считая это своимъ правомъ, а въ данномъ случа и необходимостью, м-ссъ Тревиліанъ, хотя и не отказывалась покориться, но не хотла давать общанія по этому предмету. А въ сущности оба они хотли, чтобы каждый призналъ вину за собою, но ни тотъ, ни другая не хотли сдлать этого признанія. Емилія Тревиліанъ живо чувствовала обиду, нанесенную ей мужемъ не одними его подозрніями, но и сообщеніемъ этихъ подозрній постороннимъ лицамъ,— леди Мильборо, кухарк, — и была совершенно убждена въ своей правот, потому что онъ-то дйствовалъ такъ нершительно по поводу полковника Осборна. Люисъ Тревиліанъ былъ не мене увренъ въ своей правот. Емилія не могла не знать его настоящихъ желаній относительно полковника Осборна, но узнавъ объ отмн, изустнаго приказанія не принимать полковника Осборна, — что было сдлано во избжаніе сплетень и злословія,— она воспользовалась этимъ и, боле чмъ когда-либо, продолжала неодобряемую имъ интимность! При этой встрч, оба были раздражены, и не сдлали ни одного шага къ примиренію.

— Если мн приходится выносить подобное обращеніе, я предпочту не жить съ вами, сказала жена.— Нтъ возможности жить съ ревнивымъ мужемъ.

— Единственная моя просьба къ вамъ — не имть боле никакихъ сношеній съ этимъ человкомъ.

— Я не хочу давать общанія. Оно одно уже безчеститъ меня.

— Въ такомъ случа намъ надо разстаться, и если это такъ случится — этотъ домъ отдастся въ наймы. Вы можете жить гд вамъ угодно — въ деревн, но не въ Лондон, и я приму свои мры, чтобы полковникъ Осборнъ не видалъ васъ.

— Я не хочу оставаться въ одной комнат съ вами посл такого оскорбленія, сказала м-ссъ Тревиліанъ. И дйствительно она не осталась, она вышла изъ комнаты и, уходя, хлопнула дверями.

— Лучше пусть уходитъ, сказалъ Тревиліанъ, оставшись одинъ. Такимъ образомъ выходило, что благо выгодной партіи, которую какъ бы само небо даровало имъ на Мандаринскихъ островахъ, черезъ какихъ-нибудь два года теряло всякое подобіе полнаго счастія.

ГЛАВА XII.
Великодушіе миссъ Станбери.

Въ начал юня, рано утромъ въ среду, въ каменномъ дом за оградой, въ Эксетер шли большія приготовленія въ ожиданіи событія, едва-ли требующаго какихъ-бы ни было приготовленій, м-ссъ Станбэри и старшая ея дочь должны были пріхать изъ Пенкомбъ-Путнея въ Эксетеръ для свиданія съ Доротеей. Читатель быть можетъ не забылъ, какъ миссъ Станбэри, посылая приглашеніе племянниц, соизволила общать, что такіе визиты будутъ допускаться по середамъ утромъ. Теперь ожидали ихъ визита, и старушка миссъ Станбэри была по этому случаю въ большомъ волненіи.

— Вотъ что, Марта, я не выйду къ нимъ, сказала она наканун вечеромъ.

— Полагаю, что не выйдете, м-мъ.

— Разумется, нтъ. Къ чему мн съ ними видться? Что пользы-то!

— Разсуждать объ этомъ, конечно, не мое дло м-мъ.

— Нтъ, не ваше дло, Марта, къ тому же я убждена въ своей правот. Что пользы возвращаться къ старому и, въ одну минуту, уничтожать то, что сложилось за двадцать лтъ. Она, я думаю, ничтожное, безвредное существо.

— Самое безвредное въ мір, м-мъ.

— Но въ молодые-то годы она была для меня настоящей отравой, и что хорошаго стараться теперь измнить все это? Если я скажу ей, что любила ее, то солгу.

— Въ такомъ случа незачмъ говорить, м-мъ.

— Да я и не намрена. Но, знаете, вы однако все-таки подайте имъ вина и пирожнаго.

— Не ддумаю, чтобы он захотли вина или пирожнаго.

— Будете-ли вы исполнять-то, что я вамъ приказываю? Что намъ за дло — захотятъ он или нтъ? Могутъ не кушать. Но это будетъ благовидне для миссъ Доротеи. Если Доротея останется здсь, то я настою, чтобы ее уважали. Такимъ образомъ, вопросъ о пирожномъ и о вин былъ ршенъ еще съ вечера. Но когда наступило утро, миссъ Станбэри была еще въ волненіи. Время, назначенное для предстоящаго визита, было половина одинадцатаго, потому что поздъ изъ Лесборо приходилъ на Эксетерскую станцію въ 10 часовъ. Миссъ Станбэри обыкновенно завтракала въ половин девятаго, такъ что не было причины спшить по случаю ожидаемаго посщенія. Но тмъ не мене, въ продолженіи всего утра, она была въ волненіи и полагала, что наступающее свиданіе необходимо требуетъ, чтобы она оставалась все это время въ келейномъ заключеніи.

— Можетъ быть ваша матушка озябнетъ, сказала она, — и будетъ надяться найти здсь затопленный каминъ.

— Ой, нтъ! тетя Станбэри.

— Вдь можно развести огонь, конечно. Жаль, что он прізжаютъ именно въ такое время, когда помшаютъ вамъ сходить къ утреннему богослуженію, не правда-ли?

— Я бы могла пойдти съ вами, тетя, и успла бы вернуться почти во-время. Имъ ничего не значитъ подождать какихъ нибудь четверть часа.

— Какъ, оставить ихъ здсь совершенно однихъ! Мн бы и въ голову этого не пришло. Я пойду къ себ на верхъ, а вы лучше приходите ко мн, когда он удутъ. Не торопите ихъ. Я вовсе не хочу, чтобы вы торопили ихъ, а если вамъ что будетъ нужно, Марта подастъ вамъ. Двушкамъ я приказала не соваться. Он до такой степени втрены, да къ тому же нтъ возможности знать, что изъ нихъ выйдетъ. Кром того у нихъ есть своя работа.

Все это очень устрашило бдную Доротею, которая еще не совсмъ пришла въ себя отъ первоначальнаго страха, внушеннаго ей теткой,— до такой степени устрашило, что она почти не рада была прізду матери и сестры. Когда раздался стукъ въ двери, именно въ ту самую минуту, какъ на соборныхъ часахъ пробило половина одинадцатаго,— чтобъ соблюсти такую аккуратность и не обидть хозяйку дома, м-ссъ Станбэри и Присцилла прохаживались въ продолженіи послднихъ 10 минутъ у ограды,— миссъ Станбэри все еще была въ гостиной.

— Вотъ он! вскричала она, вскакивая.— Не много же он дали времени на то, чтобъ убжать-то, не такъ-ли, моя милая? Погодите полминуточки, Марта, — только полминуточки. Съ этими словами она принялась собирать свои вещи съ такимъ видомъ, какъ будто чувствовала себя обиженной по случаю быстроты отступленія, а Марта, какъ только платье ея госпожи окончательно скрылось изъ виду, отворила дверь постительницамъ.

— Не хочешь-ли ты сказать, что это теб нравится? спросила Присцилла, посидвъ съ четверть часа.

— Ти-и-ше!.. шепнула м-ссъ Станбэри.

— Не думаю, чтобы она подслушивала за дверями, сказала Присцилла.

— Наврное нтъ, подтвердила Доротея.— Нтъ женщины правдиве и честне тети Станбэри.

— Но добра-ли она къ теб, Долли? спросила мать.

— Очень добра, черезъ чуръ добра. Но мн случается не совсмъ понимать ее, и тогда она сердится на меня. Знаю, она считаетъ меня за дуру, а это то и есть самое худшее.

— Въ такомъ случа, на твоемъ мст, я бы вернулась домой, замтила Присцилла.

— Она никогда не проститъ теб, если ты это сдлаешь, сказала м-ссъ Станбэри.

— А кому и надо ея прощеніе? сказала Присцилла.

— Во всякомъ случа я не имю намренія пока возвращаться домой, сказала Доротея. Въ эту минуту дверь отворилась, и вошла Марта съ пирожнымъ и съ виномъ. ‘Миссъ Станбэри приказала вамъ кланяться и надется, что вы не откажетесь выкушать рюмку хересу’. Съ этими словами она налила вино въ рюмки и подала имъ.

— Прошу васъ, передайте также и мой поклонъ и поблагодарите сестру Станбэри, сказала мать Доротеи. Но Присцилла не дотронулась до вина, поставила рюмку обратно на столъ, и съ самымъ суровымъ видомъ посмотрла на Марту.

Вообще посщеніе это вышло не совсмъ удачно, и бдная Доротея почти сознавала, что должна будетъ не видаться съ матерью и сестрою, если вздумаетъ остаться въ оград, и все же не пріобртетъ этимъ дружбу тетки. Правда, у нихъ пока не доходило до ссоры — и вообще ни до какихъ очевидныхъ непріятностей, но точно также и не было ни малйшей симпатіи, никакихъ достоврныхъ признаковъ отрадной дружбы. И хотя миссъ Станбэри не разъ говаривала, что дло идетъ на ладъ, но не съумла бы сказать, въ чемъ именно состоялъ этотъ ладъ. Узнавъ объ отъзд гостей, она велла познать къ себ Доротею и тотчасъ начала длать распросы.

— Ну, моя милая, какого же он мннія на этотъ счетъ?

— Да, не знаю, тетя, думаютъ-ли он много-то объ этомъ.

— А чгоже он говорятъ объ этомъ?

— На этотъ счетъ немного он говорили, тетя. Я очень обрадовалась, увидя мама и Присциллу. Быть можетъ, мн слдуетъ сказать вамъ, что мама возвратила мн деньги, посланныя ей отъ меня.

— Зачмъ же она это сдлала? спросила миссъ Станбэри весьма рзко.

— Потому, говоритъ, что Гуго присылаетъ ей теперь все необходимое. Миссъ Станбэри сдлала кислую мину, услыхавъ это.— Видите, я думала — все-таки лучше сказать вамъ объ этомъ.

— Никогда это не пойдетъ въ прокъ, добытое такимъ способомъ, — никогда.

— Но, тетя Станбэри, разв не хорошо съ его стороны, что онъ присылаетъ?

— Не знаю. Кажется, оно лучше, чмъ тратиться на кутежъ, табакъ и карты. Но ужь, вроятно, хватаетъ и на это. Когда человкъ, урожденный джентльменомъ и получившій образованіе джентльмена, соглашается продавать свой талантъ и свое образованіе для такой цли, то, разумется, ему охотно дадутъ хорошую плату. Чортъ всегда исправно платитъ. Но тмъ хуже. Приходишь въ недоумніе, полно ужь нужно ли учиться грамот, если это знаніе употребляется на такое гадкое дло, Я сказала все, что имла сказать и не намрена говорить боле. Что пользы? Но мн было больно, очень больно. Все это сдлалось благодаря моимъ деньгамъ, и я чувствую, что употребила ихъ во зло. Такого позора я вовсе не заслуживаю.

Доротея молчала въ продолженіи нсколькихъ минутъ. Миссъ Станбэри тоже не длила доле разговора, а также не обратила вниманія на выраженіе лица своей племянницы, иначе, вроятно, поняла бы, что этимъ ихъ разговоръ не кончится. Доротея, хотя и молчала, но была не спокойна, и собиралась въ крестовой походъ на защиту брата.

— Тетя Станбэри, вдь, онъ — мой братъ.

— Разумется, онъ — вашъ братъ. Я желала бы, чтобы онъ не былъ вашимъ братомъ.

— Я считаю его лучшимъ изъ братьевъ, а также и лучшимъ изъ сыновей.

— Но зачмъ онъ продаетъ себя и пишетъ возмутительныя статьи?

— Онъ вовсе не продаетъ себя, чтобы писать возмутительныя статьи. Я не вижу, чтобы статья была непремнно возмутительнаго или дурнаго свойства, потому только, что продается за пенни.

— Ну, если намреваетесь начинять меня разговорами о немъ, Доротея, то намъ лучше разстаться съ вами.

— Мн вовсе не хочется говорить что-либо о немъ — только — только вы бы не бранили его — въ моемъ присутствіи… При этихъ словахъ Доротея уже рыдала, но выраженіе лица миссъ Станбэри оставалось все еще очень угрюмо и сурово.— Онъ детъ домой въ Ненкомбъ-Путней, и я хочу — хочу — видть его, продолжала Доротея.

— Какъ, Гуго Станбэри детъ сюда въ Эксетеръ! Но ужь сюда-то онъ не прідетъ.

— Въ такомъ случа я лучше уду домой, тетя Станбэри.

— Очень хорошо, очень хорошо, проговорила миссъ Станбэри, встала и ушла изъ комнаты.

Доротея была въ отчаяніи и начала думать, что ей остается только уложить свои вещи и готовиться къ отъзду. Ее очень огорчило это приключеніе, потому что она вполн, понимала, какъ важно — не только для нея одной, но и для ея матери и сестры — пособіе, получаемое при настоящемъ положеніи длъ, и была очень озлоблена противъ себя за эту ссору съ теткою. Но ей было невыносимо слушать, какъ бранятъ брата, и не замолвить за него словечка. Съ теткой она не видалась посл того до самаго обда, да и тотъ прошелъ почти въ молчаніи. Старуха не хотла отвчать даже односложными словами, а только бормотала что-то или кивала головой на предлагаемые ей вопросы. Дженъ, служившая за столомъ, держала себя неприступно, и была молчалива, а Марта вошла въ комнату одинъ разъ во время обда, и только шепнула что-то на ухо миссъ Станбэри. Но когда убрали со стола, и миссъ Станбэри собственноручно налила дв рюмки портвейна, Доротея почувствовала, что не въ силахъ сносить доле такое обращеніе. Была-ли для нея возможность пить вино при такихъ обстоятельствахъ?

— Не предлагайте мн, тетя Станбэри, сказала она умоляющимъ голосомъ.

— А почему же нтъ?

— Сегодня я не въ состояніи пить вино.

— Почему же вы не сказали этого прежде, чмъ я налила въ рюмку? И отчего сегодня именно? полноте-ка. Длайте, какъ я вамъ говорю. Она стояла передъ своей племянницей, словно какая трагическая королева на сцен съ кубкомъ яда въ рук. Доротея взяла рюмку и начала прихлебывать, но длала это единственно изъ послушанія. Вы церемонитесь надъ рюмкой портвейна, словно это александрійскій листъ или какая-нибудь соль, замтила ей миссъ Станбэри.— Ну, я имю вамъ сказать кое-что. Къ этому времени прислуга удалилась, и об женщины оставались одн въ гостиной. Доротея, не выпивъ еще и половины вина, тотчасъ поставила рюмку на столъ. Торжественный тонъ тетки встревожилъ ее и возбудилъ въ ней предчувствіе приближающейся невзгоды. А между тмъ теперь, когда она уже примирилась съ мыслію, что должна будетъ ухать домой, ей нечего будетъ бояться дальнйшихъ непріятностей.

— Вы не писали ни одной изъ этихъ ужасныхъ статей? спросила миссъ Станбэри.

— Нтъ, ття, я ихъ не писала, я бы не съумла этого сдлать.

— Надюсь, что никогда и не научитесь. Они толкуютъ о правахъ женщины — имть избирательный голосъ и получать докторство, и если они ужъ на это пошли, то нтъ тхъ дьявольскихъ штукъ, на которыя они не были бы способны. Но вы не виноваты относительно этой скверной газеты. Не могу понять, какъ могъ онъ снизойти до того, чтобы писать гиль, которая печатается на какомъ-то отрепьи вмсто бумаги.

— Не вижу, какая можетъ быть разница въ его статьяхъ, гд бы он не печатались, если только онъ ихъ пишетъ.

— Но для меня это составило бы огромную разницу. Говорятъ, что ихъ чернила линяютъ и пачкаютъ, точно голландская сажа. Сама-то я, благодаря Бога, никогда не дотронулась ни до одного листка, но такъ мн говорили. Это, впрочемъ, все равно, вы въ этомъ не виноваты.

— Какое мн дло до всего этого, ття Станбэри?

— Разумется, это не ваше дло. Но такъ какъ онъ вашъ братъ, то неестественно было бы, еслибы вы захотли отказаться отъ него, мн очень понравилось это ваше заступничество, моя милая. Замчу вамъ только, что не слдовало такъ горячиться со старухой.

— Право, — право, я не имю намренія горячиться, тгя Станбэри.

— Меня еще сроду такъ не обрывали. Но не будемъ обращать вниманіе на это. Вотъ онъ придетъ и увидится съ вами. Полагаю, онъ не станетъ очень упираться и кинетъ свои мерзости

— Но разв онъ придетъ сюда, ття Станбэри?

— Можетъ придти, если ему это угодно.

— О! тгя Станбэри!

— Въ послдній разъ будучи здсь, онъ много курилъ, а теперь, я думаю, не выпускаетъ трубки изо-рта. Молодые люди такъ быстро усвоиваютъ себ эти привычки. Но еслибъ онъ могъ оставить трубку за порогомъ, пока будетъ здсь, я была бы ему очень благодарна.

— Но, милая ття, нельзя ли мн повидаться съ нимъ на улиц?

— На улиц! нтъ, моя милая. Не вс же обязаны знать, что онъ вашъ братъ, а онъ такъ подло одвается, что могутъ подумать, что вы говорите съ воромъ. При этихъ словахъ Доротея опять вспыхнула, и гнвныя слова чуть не сорвались у нея съ языка.— Когда я его видла въ послдній разъ, продолжала миссъ Станбэри — на немъ была коротенькая изъ толстаго сукна куртка, съ огромными пуговицами, а на голов одна изъ этихъ дурацкихъ шапокъ, что носятъ мальчишки въ мясныхъ лавкахъ. И въ довершеніе всего запахъ табаку! Побывавъ въ Лондон, онъ, кажется, считалъ Эксетеръ за деревню, гд могъ длать все, что ему угодно. Но онъ зналъ, что если я на что обращаю вниманіе, такъ это именно на шляпу, въ которой джентльменъ ходитъ по улиц, и онъ хотлъ, чтобы я, я!.. пошла бы съ нимъ къ м-ссъ Макъ-Гугъ. За нами бы съ крикомъ погнались по всей оград, какъ за парой бшеныхъ собакъ, что я ему и сказала.

— Кажется теперь вс молодые люди такъ одваются, ття Станбэри.

— Нтъ, они такъ не одваются. Возьмите м-ра Гибсона, онъ такъ не одвается.

— Но онъ же изъ духовнаго званія, ття Станбэри.

— Быть можетъ — я старая дура, полагаю, что это такъ, разумется, вы это и хотите сказать. Но какъ бы то ни было, я слишкомъ стара, чтобы передлывать себя, да и пробовать не намрена. Мн пріятно видть разницу между джентльменомъ и мошенникомъ. И вотъ по поводу этого мн говорятъ, что хоть и есть разница, но теперь вс мошенники похожи на джентльменовъ. Можетъ быть оно такъ и слдуетъ — заставить насъ всхъ ходить на голов, съ поднятыми вверхъ ногами, но мн первой не понравилось бы очутиться кубаремъ,. и я не захочу испытать это. Когда же онъ прідетъ въ Эксетеръ?

— Въ будущій вторникъ, съ послднимъ поздомъ.

— Въ такомъ случа, вамъ нельзя будетъ увидаться съ нимъ въ тотъ же вечеръ. Объ этомъ и рчи быть не можетъ. Безъ сомннія, онъ остановится въ гостинниц ‘Конская Голова’, такъ какъ эта гостинница самаго низкаго сорта во всемъ город. Марта постарается отыскать его. Она лучше знаетъ его привычки, чмъ я. Если ему заблагоразсудится придти сюда на другой день утромъ, прежде чмъ онъ отправится въ Ненкомбъ-Путней,— ну, и отлично. Во вторникъ я не лягу спать до возвращенія Марты съ позда, и тогда узнаю.

Доротея, само собой разумется, была переполнена чувствомъ благодарности, но тмъ не мене ею овладло сознаніе почти неудачи, по милости великодушія тетки въ этомъ случа. Она хотла заступиться за брата, а теперь ей казалось, что она сдлала это безъ всякой энергіи. Она выслушала безконечное число обвиненій противъ брата, и чувствовала себя не въ силахъ возражать на нихъ, потому что ее побдили общаніемъ позволить ему придти къ ней. Теперь не могло быть боле рчи объ ея отъзд домой. Тетка уступила ей, и этимъ, разумется, покорила ее.

Во вторникъ вечеромъ, поздно, посл десяти часовъ, Гуго Станбэри шелъ вокругъ ограды со старой служанкой своей тетки.

Онъ не остановился въ той ужасной гостиниц, которой такъ боялась миссъ Станбэри, но взялъ комнату въ гостиниц желзной дороги. Оттуда онъ дошелъ до ограды вмст съ Мартою, а теперь хотлъ еще немного поговорить съ нею, прежде чмъ отпустить ее домой.

— Я думаю, что она охотне согласится повидаться съ чортомъ, чмъ со мною, сказалъ Гуго.

— Если вы будете такъ выражаться м-ръ Гуго, я не стану слушать.

— Я, однакоже, длалъ все возможное, чтобы угодить ей, и едва ли еще какой мальчуганъ любилъ когда нибудь старуху боле, нежели я — ее.

— Да, м-ръ Гуго, пока она посылала вамъ пирожнаго, ветчины и варенья въ школу.

— Разумется, а также и въ то время, когда присылала мн въ Оксфордъ фланелевыя фуфайки. Но когда фланель и пирожное перестали интересовать меня, тогда я ей надолъ, но все къ лучшему, лишь была бы добра къ Дороте.

— Она никогда и ни съ кмъ не была зла, м-ръ Гуго. Но не думаю, чтобы такая старушка привязалась бы къ молодой женщин въ той же мр, какъ привязалась бы къ молодому человку, еслибъ только онъ уступалъ ей боле, чмъ вамъ угодно было уступать. По моему мннію, отъ васъ самихъ зависло, чтобы это нее сдлалось когда нибудь вашей собственностью, еслибъ только вы поступали, какъ слдовало.

— Все это вздоръ, Марта, у ней намреніе оставить Бургессу. Я слыхалъ, какъ она сама говорила.

— Говорила-то говорила. Люди не всегда длаютъ то, что говорятъ. Еслибъ бы вы взялись за дло, какъ слдуетъ, такъ и получили бы все. Тоже самое и теперь еще.

— Вотъ что я вамъ скажу, старая: я и пробовать то не стану. Позволить ей водить себя на помочахъ впродолженіи цлыхъ 20 лтъ — изъ-за одной вроятности лишить этимъ наслдства какого нибудь бдняка. Знаете ли Марта, что значитъ ‘не сулить журавля въ неб?’

— Нтъ не знаю, и если это что-нибудь такое, что вы сами имете обыкновеніе длать, то я не думаю, чтобы это знаніе пошло мн впрокъ, въ какомъ бы то ни было случа. А теперь прощайте, я пойду домой.

— Покойной ночи, Марта. Кланяйтесь имъ обимъ, и скажите, что непремнно приду завтра рано, въ половин десятаго. Возьмите-ка лучше. Вдь онъ не превратится въ кремень. Не бойтесь, это не отъ стараго джентльмена съ рожками.

— Да мн ничего этого не надо, м-ръ Гуго, право же не надо.

— Пустяки, вы меня обидите, если не примите. Мн кажется, вы продолжаете считать меня за школьника.

— Хорошо, кабы вы не были вдвое хуже того, м-ръ Гуго, отвчала старая служанка, и этими словами сунула подаренный соверенъ подъ перчатку.

На слдующее утро состоялось это новое посщеніе, и миссъ Станбэри опять волновалась, однакоже, въ этотъ разъ она была въ несравненно лучшемъ настроеніи духа, чмъ въ первый, и поминутно шутила насчетъ характера этого посщенія. Разумется, сама она не имла намренія видться съ своимъ племянникомъ, и точно также вовсе не намревалась послать ему привтъ или принять таковой же отъ него. Но посл его ухода, ей слдовало представить подробнйшій отчетъ объ посщеніи, и Доротея непремнно должна быть въ состояніи отвчать на разнообразнйшіе вопросы касательно его.

— Конечно, вовсе нтъ надобности знать что либо о его денежныхъ длахъ, сказала миссъ Станбэри,— но я бы желала только знать, сколько этотъ народъ въ состояніи платить за свою грошевую дрянь. На этотъ разъ она, хотя и оставила гостиную и отправилась къ себ на верхъ, прежде чмъ раздался ожидаемый звонокъ, но изловчилась, украдкою съ балкона, взглянуть мелькомъ на дурацкую шапку, въ которой, безъ сомннія, при такомъ случа былъ ея племянникъ.

Гуго Станбэри привезъ сестр важныя новости. Коттеджъ въ Ненкомбъ-Путне, въ которомъ жила м-ссъ Станбэри, былъ самымъ крошечнымъ жилищемъ изъ всхъ когда либо укрывавшихъ леди съ двумя дочерями. Правда, въ немъ были гостиная, дв спальни и кухня, но вс эти комнаты были до такой степени миніатюрны, что коттеджъ былъ немного боле каюты. Но въ деревн былъ домъ, не то чтобы громадный, но очень хорошій, въ три этажа, весь въ плющ, съ садомъ, домъ этотъ получилъ прозваніе Клокъ-Гауза {То-есть домъ, на фронтон котораго вдлали часы.}, потому что на немъ когда-то были часы. Этотъ домъ былъ съ нкотораго времени не занятъ, и Гуго сообщилъ сестр свое намреніе нанять его для матери. Послдніе жильцы Клокгауза въ Ненкомбъ-Путне были люди, получавшіе отъ пяти до шести сотъ фунтовъ ежегоднаго дохода. Еслибъ и прочее было въ соотвтствованіи, то наемъ такого дома далъ бы имъ право считать себя принадлежащими къ ‘графству’. При этомъ дом постоянно держали садовника и — корову!

— Клокъ-Гаузъ мамаш!

— Ну, да. Не говори пока объ этомъ ни слова тет Станбэри, она подумаетъ, что я окончательно запродалъ себя чорту.

— Но, Гуго, хватитъ ли у мама средствъ жить въ немъ?

— Дло въ томъ, Доротея, что тутъ кроется секретъ. Разумется и ты, и вс узнаютъ его, когда это состоится. Но ты не станешь болтать, и потому я скажу теб то, что преимущественно касается насъ…

— Не нужно ли будетъ мн вернуться домой?

— Мой совтъ теб — оставайся здсь. Придерживайся тетки. Вдь теб нтъ надобности курить, ходить въ такихъ шляпахъ, какія носитъ кабацкая братія, и сотрудничать въ грошовой гаветк.

Вотъ въ чемъ состоялъ секретъ Гуго Станбэри. Жена и свояченница Люиса Тревиліана собирались выхать изъ дому на Карцонъ-Стрит, переселиться въ Ненкомбъ-Путней, и жить тутъ вмст съ миссъ Станбэри и Присциллой. Таковы по крайней мр были предположенія, которыя должны были осуществиться, если Гуго Станбэри будетъ имть успхъ въ своихъ настоящихъ переговорахъ.

ГЛАВА XIII.
Достопочтенный мистеръ Гласкокъ.

Къ концу юля м-ссъ Тревиліанъ съ сестрой переселились въ Клокъ-Гаузъ, въ Ненкомбъ-Путне, подъ крылышко матери Гуго, но прежде чмъ читатель ознакомится съ условіями ихъ жизни тамъ, необходимо сказать нсколько словъ объ одномъ обстоятельств, случившемся до вызда обихъ дамъ изъ Карцонъ-Стрита.

Непріятности между Тревиліаномъ и его женою день-ото-дня росли и усложнялись. Леди Мильборо продолжала вмшиваться, писала Емиліи письма, преисполненныя здраваго смысла, но, какъ говорила сама Емилія, никогда въ сущности не загрогивавшія спорнаго пункта. ‘Неужели мн, не признающей за собой никакой вины, надо во что бы ни стало исповдаться въ какихъ-то небывалыхъ своихъ погршностяхъ? Будь это въ какихъ нибудь пустякахъ, я бы, пожалуй, и на то пошла ради согласія. Но такъ какъ вопросъ касается моего поведенія относительно посторонняго человка, я скоре умру’. Таковы были мысли и доводы м-ссъ Тревиліанъ по этому предмету, но старая леди Мильборо въ своихъ письмахъ толковала только объ обязанности повиноваться, общанной передъ алтаремъ. ‘Но вдь я не давала общаній лгать?’ говорила м-ссъ Тревиліанъ. Тогда начались свиданія между леди Мильборо и Тревиліаномъ, и свиданія между леди Мильборо и Норой Роули. Добрая старушка-вдовушка обнаруживала чрезвычайную дятельность, брюзжала безъ устали, предписывала поздку въ Неаполь, предписывала дйствовать путемъ просьбъ, предписывала вообще не помнить стараго,— на что, впрочемъ, Тревиліанъ отнюдь не соглашался безъ нкоторыхъ гарантій, въ которыхъ онъ могъ бы видть обезпеченіе,— предписывала удаленіе въ какой нибудь маленькій городокъ на западъ Франціи, если Неаполь окажется неудовлетворительнымъ, но ничего не могла добиться.

М-ссъ Тревиліанъ, по правд сказать, сдлала нчто, наврно, долженствовавшее лишить всякаго значенія дальнйшіе шаги къ примиренію. Въ самый разгаръ этихъ треволненій, когда она съ мужемъ все еще жила въ одномъ дом, но врознь изъ-за глупой ссоры по поводу полковника Осборна, она написала послднему еще одно письмо. Аргументъ, которымъ она оправдывалась передъ собой и передъ сестрой — посл того какъ это было сдлано, состоялъ въ безукоризненномъ приличіи ея поведенія въ отношеніи полковника Осборна. ‘Но вдь этого-то именно Люису и не хотлось’, сказала Нора, преисполненная негодованія и тревоги. ‘Такъ пускай Люисъ отдастъ мн приказаніе въ этомъ смысл, пускай поступаетъ со мной какъ слдуетъ мужу, и я буду слушаться’, отвчала Емилія, и принялась доказывать, что въ настоящемъ своемъ положеніи не знаетъ — чего именно хочется ея мужу. Она предоставлена самой себ, и, по крайнему своему разумнію, находитъ, что ей непремнно слдовало написать полковнику Осборну. Къ несчастію, не было основанія надяться, чтобы полковникъ Осборнъ не зналъ о безумной ревности ея мужа. ‘Слдовательно’, сказала она сестр, ‘лучше написать ему (при этомъ она не преминула назвать его ‘старымъ другомъ отца ‘) и объяснить ему, чего она отъ него требуетъ, и что она ему запрещаетъ’. Полковникъ Осборнъ очень скоро отвтилъ на письмо, обнаруживъ при этомъ гораздо больше нжности и преданности чмъ въ прежнихъ своихъ письмахъ, начинавшихся словами: ‘Милая Емилія’ и ‘дорогой другъ’. Разумется, м-ссъ Тревиліанъ сожгла этотъ отвтъ, и разумется, м-ру Тревиліану было сообщено объ этой корреспонденціи. Жена его всячески заботилась, чтобы не было ничего секретнаго по этому длу,— чтобы всмъ домашнимъ это было извстно и неминуемо дошло бы до м-ра Тревиліана. И оно дошло, и онъ чуть съ ума не сошелъ. Онъ бросился къ іеди Мильборо, и довелъ своего стараго друга до отчаянія, объявивъ, что онъ начинаетъ бояться — ужъ не ослплейна ли жена его этимъ проклятымъ негодяемъ. Леди Мильборо снизошла къ рзкости выраженій, но протестовала противъ подозрнія. ‘Продолжать переписываться съ нимъ посл того, что я ей сказалъ!’ восклицала, Тревиліанъ.— ‘Увезите ее въ Неаполь сейчасъ же?’ говорила леди Мильборо, ‘сейчасъ же!’ — ‘А какъ онъ подетъ за мной?’ сказалъ Тревиліанъ. Леди Мильборо не нашлась сразу отвтить и сильно сконфузилась. ‘Тамъ мн будетъ еще трудне съ ней ладить’, продолжалъ Тревиліанъ. Тогда-то леди Мильборо заговорила о маленькомъ городк на запад Франціи, настаивая на довод, что ужъ конечно такой человкъ, какъ полковникъ Осборнъ, не подетъ за ними туда. Но Тревиліанъ пришелъ въ негодованіе, объявивъ, что если доброе имя его жены не можетъ быть ограждено иначе, какъ такимъ манеромъ, то не стоитъ его и вовсе ограждать. Тогда леди Мильборо принялась плакать, и плакала очень долго. Она была очень огорчена,— настолько огорчена, насколько допускала это ея натура. Она готова была на всякую жертву, чтобы свести молодыхъ людей: охотно пожертвовала бы своимъ временемъ, деньгами, хлопотами, по всей вроятности сама бы отправилась въ маленькій городокъ на западъ Франціи, еслибъ это понадобилось. Но несмотря на то, она, на свой ладъ, не мало тшилась подробностями этой несчастной ссоры. Личности, подобныя леди Мильборо, ненавидятъ полковниковъ Осборновъ всми силами своихъ горячихъ сердецъ и чистыхъ душъ, но он почти столько же уважаютъ полковниковъ Осборновъ, сколько и ненавидятъ, и считаютъ неоцненной привилегіей быть поставленными въ какое нибудь столкновеніе съ этими львами рыкающими.

Но милой леди Мильборо грозило тяжкое испытаніе, она не могла безъ ужаса представить себ возможности развода между молодымъ мужемъ и его молодой женой. И крайняя ея тревога въ этомъ отношеніи свидтельствовала о истинной добротъ ея сердца, потому что въ этомъ дл не столько затрогивалось благополучіе самаго Тревиліана, сколько честь и достоинство семейства Роули, а Роули ничмъ не заслужили расположенія леди Мильборо. Впервые услыхавъ о томъ, что ея милый молодой другъ, Люисъ, женится на двушк съ Мандаринскихъ острововъ, она почти пришла въ отчаяніе. Она была таковаго мннія, что если бы онъ понималъ свое положеніе какъ слдуетъ, онъ бы устроилъ свое благополучіе, влюбившись въ дочь какого нибудь помщика, или какого нибудь англійскаго пэра, — и, имя въ виду личныя качества Люиса, леди Мильборо не считала этого несбыточнымъ. Не смотря на то, когда двушка съ Мандариновъ была привезена сюда въ качеств м-ссъ Тревиліанъ, леди Мильборо приняла ее съ распростертыми объятіями, и даже сестру ея приняла съ полураспростертыми объятіями. Еслибъ которая нибудь изъ нихъ обнаружила стремленіе видть въ ней мать, она окружила бы ихъ материнскою заботливостью, ибо леди Мильборо была точь-въ-точь старая курица — по способности принимать подъ свои крылья многое множество. Но об сестры были только вжливы къ ней, и такъ какъ Нора была вжливе м-ссъ Тревиліанъ, то и старая вдовица была въ отношеніи къ ней преисполнена материнской попечительности. Она знала, что Гласкокъ по уши влюбленъ въ Нору Роули. Малйшей ловкости, малйшаго желанія было бы достаточно, чтобы заставить его опуститься на колни и предложить руку и сердце. А сколько въ этой рук заключалось! Особенно въ сравненіи съ этой другой рукою, которую предполагалось получить въ замнъ, и которая, по правд сказать, была совершенно пустая! М-ръ Гласкокъ былъ наслдникомъ пэра, богатаго пэра, пэра весьма преклонныхъ лтъ,— м-ръ Гласкокъ засдалъ въ парламент. Въ обществ его уважали. Онъ вовсе еще не былъ человкомъ старымъ. Онъ былъ человкъ добродушный, разсудительный, покладливый, и не смотря на то, отнюдь не возбуждающій презрнія. По всмъ вопросамъ, относящимся до землевладнія, мнніе его ставилось очень высоко, его считали безукоризненнымъ образцомъ англійскаго джентльмена. Ужъ можно сказать — женихъ! Но едва ли такой человкъ, какъ м-ръ Гласкокъ, могъ на столько влюбиться, чтобы сдлать предложеніе двушк, близкая родственница которой ведетъ себя такъ предосудительно? Только близко наблюдавшіе людей куринаго характера — могутъ понять, какъ все это сильно тревожило леди Мильборо. Она вообще чрезвычайно любила свадьбы. Хотя она никогда не была завзятой свахой, все-таки среда, въ которой она постоянно вращалась, научила ее смотрть на мужчинъ какъ на рыбу, которую надо ловить, а на двицъ какъ на рыболововъ, которые должны ловить ее. Или, въ сущности, если бы было можно ея мысли по этому предмету тщательно изслдовать, оказалось бы, что она всякую двушку считала отчасти рыболовомъ, отчасти приманкой. Всякая двушка, удившая въ явь и собственнымъ своимъ крючкомъ — съ очевиднымъ желаніемъ изловить рыбу, была ей противна. И на оборотъ, она очень милостиво относилась къ рыбкамъ, думая — что на всякую рыбу въ рк надлежитъ закидывать крючекъ и приманку въ самыхъ милыхъ, пріятныхъ формахъ. Но все же, когда форель попадалась, леди Мильборо отъ души радовалась, и тогда въ ея праздномъ ум возникали и шевелились какія-то неопредленныя идеи о томъ, что великій законъ природы совершился-таки, вопреки всмъ препятствіямъ и не смотря на вс затрудненія. Она очень хорошо знала, что рыбу ловить довольно трудно.

Леди Мильборо въ сердечной тревог насчетъ Норы, желая вытащить рыбу на берегъ, прежде чмъ Нору увлечетъ погибель сестры, не знала, какъ ей лучше поступить. М-ссъ Тревиліанъ не хотла съ ней больше видться, объявивъ, что всякія дальнйшія свиданія были бы только непріятны и совершенно безполезны. Она обратилась было къ Тревиліану, но Тревиліанъ объявилъ, что онъ ничего не можетъ сдлать. Что же бы онъ могъ тутъ сдлать? Онъ не могъ смотрть сквозь пальцы на неприличное поведеніе своей жены, потому только, что у сестриной жены есть, или можетъ быть женихъ. Что же касается до того, чтобы переговорить съ самимъ Гласкокомъ, никто лучше леди Мильборо не зналъ, до какой степени рыбы пугливы.

Нонаконецъ леди Мильборо собралась переговорить съ м-ромъ Гласкокомъ, — не намекая ни полусловомъ на крючокъ, приготовленный для него самаго, но бросивъ слово или два насчетъ той другой рыбки, обстоятельства которой, посл того какъ она попала въ бадью супружества, были далеко не такъ благополучны, какъ бы слдовало. Осторожность, сдержанность, такъ сказать мудрость, съ которой высказалась леди Мильборо, были по истин поразительны. Ей не безъизвстно, что м-ръ Гласкокъ уже слышалъ о несчастной исторіи въ Карцонъ-Стрит. И въ самомъ дл вс знакомые Тревиліана знали объ этомъ, и не только знакомые, даже многіе изъ незнавшихъ его лично. Стало быть, не бда упомянуть объ этомъ обстоятельств. Леди Мильборо и упомянула, объяснивъ притомъ, что единственнымъ лицомъ, дйствительно виновнымъ, былъ гнусный нарушитель семейнаго спокойствія, полковникъ Осборнъ, о которомъ леди Мильборо при этой оказіи высказала много весьма рзкихъ вещей. Милая бдняжка м-ссъ Тревиліанъ была втрена, упряма, слишкомъ самоувренна, — но невинна, какъ новорожденное дитя. Въ томъ, что все устроится какъ нельзя благополучне и очень скоро, никто изъ знавшихъ дло — а она знала его какъ свои пять пальцевъ — и на мигъ не усомнился бы. Главной жертвой во всей этой исторіи была прелестнйшая изъ всхъ двушекъ, Нора Роули. М-ръ Гласкокъ простодушно спросилъ: ‘отчего?’ ‘Какъ вы не понимаете, м-ръ Гласкокъ, вдь самое отдаленное родство съ подобными личностями можетъ повредить положенію молодой особы въ обществ.’ М-ръ Гласкокъ, почти сердясь на графиню, объявилъ, что онъ не находитъ, чтобы положеніе миссъ Роули въ обществ сколько-нибудь пострадало, и старая леди Мильборо, когда онъ всталъ и ушелъ, почувствовала, что въ это утро ею сдлано доброе дло. Еслибъ Нора могла узнать объ этомъ, ей слдовало быть весьма благодарной леди Мильборо, потому что м-ръ Гласкокъ слъ въ кэбъ въ Екклейстонъ-Сквер и приказалъ себя везти прямо въ Карцонъ-Стритъ. Онъ думалъ про себя, что въ эту минуту длалъ только то, что уже давно собирался сдлать, но мы едва-ли ошибемся, если скажемъ, что настоящее его ршеніе состоялось окончательно только вслдствіе нескромнаго сообщенія леди Мильборо. Какъ бы то ни было, онъ пріхалъ въ Карцонъ-Стритъ, съ твердой ршимостью,— и минуты, проведенныя въ кэб, употребилъ на обдумываніе какъ лучше привести предположенное дло къ концу.

Его тотчасъ же ввели въ гостиную, гд онъ нашелъ обихъ сестеръ,— и м-ссъ Тревиліанъ, какъ только взглянула на него, сейчасъ поняла, зачмъ онъ пришелъ. Въ немъ виднлась какая-то ршимость, очевидное намреніе что-то сдлать, отсутствіе той пустоты и безцльности, которыми обыкновенно отзываются утренніе визиты. Это было такъ очевидно, что м-ссъ Тревиліанъ почувствовала себя почти въ прав встать и объявить, что такъ какъ визитъ относится только къ ея сестр, то она считаетъ своею обязанностью удалиться. Но никакого такого заявленія не понадобилось, потому что не прошло трехъ минутъ, какъ м-ръ Гласкокъ, самъ попросилъ ее выйдти. Подъ какимъ-то весьма остроумнымъ предлогомъ, онъ пригласилъ ее въ сосднюю комнату, и шепнулъ, что ему хотлось бы сказать ея сестр нсколько словъ наедин.

— О, конечно, сказала м-ссъ Тревиліанъ улыбаясь.

— Я думаю, вы догадываетесь, что я хочу сказать. Не знаю, могу-ли я надяться….

— Я вамъ ничего не могу сказать, отвчала она,— я ничего не знаю. Но отъ души желаю вамъ успха.

И она ушла.

Можно полагать, что мало по малу какое-нибудь подозрніе о намреніи м-ра Гласкока прокралось въ душу Норы, когда она очутилась съ нимъ одна. Отчего же бы у него былъ такой ршительный видъ сегодня? Зачмъ бы ему было длать такой серьозной шагъ — вызывать хозяйку дома изъ ея собственной гостиной? Нора, начиная догадываться, стала въ оборонительное положеніе. Она никогда не думала, что откажетъ м-ру Гласкоку. Она никогда не признавалась себ, что есть другой, который нравится ей больше м-ра Гласкока. Но еслибъ она поощряла его какимъ бы то ни было образомъ къ этому объясненію, чувства ея въ эту минуту были бы не таковы, теперь, она дорого бы дала, чтобы отложить это объясненіе, чтобы имть возможность поставить самой себ кой-какіе вопросы, и ршить — можетъ-ли она сама примириться съ тмъ, что, безъ всякаго сомннія, вс ея друзья посовтовали бы ей сдлать. Разумется, она очень хорошо понимала, что ей слдовало самой составить себ карьеру, и что красота и молодость были единственнымъ капиталомъ, на который она могла расчитывать для составленія этой карьеры. Она не такъ была далека отъ всякой заразы столичной испорченностью, чтобы почувствовать дйствительное отвращеніе при мысли о двушк, отдающейся человку — не потому чтобы человкъ личными своими качествами склонилъ къ себ ея сердце — но потому, что онъ по всей вроятности былъ бы во всхъ отношеніяхъ хорошимъ мужемъ. Еслибъ дло шло о какой-нибудь ея пріятельниц, и еслибъ она знала вс обстоятельства дла, она безъ малйшаго колебанія посовтовала бы этой двушк выдти за м-ра Гласкока. Двушка, вытолкнутая въ свтъ безъ гроша за душей, должна косить сно, пока солнце свтитъ. Но тмъ не мене, въ сердц ея было нчто, побуждавшее ее желать чего-то лучшаго. Она по крайней мр мечтала, если не думала, о возможности любить до обожанія, но м-ра Гласкока она далеко не обожала. Она мечтала, если не думала, опереться на руку человка всей своей тяжестью,— какъ будто этотъ человкъ созданъ спеціяльно для того, чтобы быть ея опорой, ея поддержкой, ея стной, ея утшителемъ и покровителемъ. Она знала, что если она выйдетъ за м-ра Гласкока и сдлается леди Петерборо, ей, разумется, придется по большой части обходиться собственными своими силами и жить безъ всякой удобной подпорки. Не смотря на то, когда она очутилась съ нимъ одна, она сама хорошенько не знала — откажетъ ли она ему или нтъ. Она только сознавала, что ей нужно собраться съ духомъ для очень важнаго момента,— и она собралась, напрягла мускулы, какъ бы на бой, и приготовилась къ состязанію.

Какъ только за м-ссъ Тревиліанъ затворилась дверь, м-ръ Гласкокъ взялъ стулъ и поставилъ его совсмъ рядомъ съ диваномъ, на которомъ сидла Нора. ‘Миссъ Роули, сказалъ онъ, мы съ вами знакомы уже нсколько мсяцевъ, и я надюсь, что вы привыкли видть во мн друга.’

— О, да, конечно, отвтила Нора не безъ живости.

— Мн казалось, что мы съ вами встрчаемся друзьями, и я съ своей стороны могу сказать, что знакомство съ вами доставляло мн всегда величайшее наслажденіе. Я не только восхищаюсь вами (говоря это, онъ смотрлъ прямо на стну и вертлъ набалдашникомъ трости, которую держалъ обими руками), не только… Можетъ быть, это неглавное, хотя я восхищаюсь вами давно,— но мн все въ васъ нравится.

Нора улыбнулась, но ничего не сказала. ‘Пускай себ выскажется’ думала она, но минуя способъ выраженій,— то, что онъ высказывалъ, не могло не подйствовать на нее. Ее затронули не лестные отзывы о ней, а нчто въ самомъ голос его, убждавшее, что онъ говоритъ совершенно искренно. Если же онъ въ самомъ дл находилъ ее или воображалъ такою, какъ говорилъ, то сколько достоинства было въ той простот выраженій, которая такъ нравилась ей.

— Знаю, продолжалъ онъ, — что съ моей стороны очень смло такимъ образомъ говорить — ходатайствовать за себя, но я право не знаю — не лучше ли такая смлость, если только искренность ея можетъ быть понята. Вы, разумется, догадываетесь о томъ, что я хочу сказать. Какъ я уже высказывалъ, у васъ есть все, что не только заставляетъ меня любить васъ, но вслдствіе чего вы мн нравитесь безконечно. Если вы думаете, что можете любить меня,— скажите, и пока я живъ, я употреблю вс старанія, чтобы сдлать васъ счастливой.

Это было такъ ясно, за этомъ сказывалась такая искренняя покорность, которая ей такъ польстила, такъ ее смутила, что она чуть было не сдалась, потому что на такое воззваніе мудрено было бы отвчать чмъ-либо инымъ кром согласія. Она помолчала минуты дв, все сильне и сильне сознавая, что это молчаніе будетъ принято за согласіе. Ей вдругъ представилось, какъ тяжело въ дол женщины то, что ей приходится ршать свою судьбу на цлую жизнь въ какихъ-нибудь полминуты. Онъ думалъ объ этомъ недли,— недли, въ теченіе которыхъ съ ея стороны было бы почти безстыдствомъ преждевременно раздумывать — годится-ли онъ ей въ мужья или нтъ. Что еслибъ она такъ раздумывала, и еслибъ онъ въ конц концовъ не пришелъ къ ней съ этимъ вопросомъ, каково бы ей тогда было? Но онъ пришелъ. Вотъ онъ сидитъ и вертитъ свою трость, и ждетъ ея отвта, и ей надо отвчать. Онъ старшій сынъ пэра — блестящая партія для нее во всхъ отношеніяхъ,— такой человкъ, что если она дастъ ему согласіе, вс окружающіе будутъ считать ее дйствительно счастливой, но не такой, чтобы кто-нибудь могъ указать на нее и сказать: ‘вотъ еще одна купленная за деньги и титулъ!’ М-ръ Гласкокъ не былъ ни Аполлономъ, ни великолпнымъ Кричтономъ, но его могла бы полюбить всякая двушка. И вотъ онъ проситъ ея руки, и ей непремнно нужно отвчать. Онъ сидлъ, дожидаясь весьма терпливо, не сводя глазъ съ своей трости.

Дйсгвительно-ли она любитъ его? Не смотря на недостатокъ времени, она все-таки улучила минуту предложить себ этотъ вопросъ. Быстро покосись на него однимъ глазомъ — она посмотрла, на что онъ похожъ. До этой минуты, хотя она и хорошо его знала, но не могла бы дать себ отчета ни въ одной изъ подробностей его наружности. ‘Онъ красиве Гуго Станбэри,’ промелькнуло у нея въ мысляхъ, ‘но ему недостаетъ — ему недостаетъ — чего же ему недостаетъ? Молодости-ли, ума, или силы, или какого-нибудь вншняго проявленія внутренняго содержанія? Тяжеловатъ что-ли онъ, тогда какъ Гуго казался оживленнымъ? Или огня что-ли нтъ въ глазахъ его, тогда какъ у Гуго глаза такъ и горятъ? Или для нея, именно для нея, Гуго былъ надлежащей опорой и каменной стной?’ Чтобы то ни было, только она въ эту минуту поняла, что любитъ не этого человка, но другаго — того, кто пишетъ статьи въ Е. Л., и потому ей надлежитъ отказаться отъ блестящаго положенія и отъ надежды быть повелительницей въ Монкгам.

— О, м-ръ Гласкокъ, сказала она,— мн бы слдовало отвчать вамъ скоре…

— Нтъ, другъ мой, какъ вамъ удобне, ничто въ мір не можетъ быть важне и серьезне для насъ обоихъ. Если вамъ нужно подольше обдумать — думайте сколько хотите.

— Нтъ, м-ръ Гласкокъ, зачмъ? Я сама не знаю, отчего я такъ долго молчала. Вдь лучше сказать правду?

— Конечно, правда лучше всего.

— Я васъ — не люблю. Пожалуйста поймите меня.

— Я васъ очень хорошо понимаю, миссъ Роулей (трость все повертывалась, а глаза еще пристальне смотрли во что-то на противоположной стн).

— Я къ намъ искренно расположена. Очень расположена. Я вамъ такъ благодарна. Я право не понимаю, отчего такой человкъ, какъ вы, хочетъ жениться на мн.

— Отъ того, что я люблю васъ больше всхъ, очень просто. Только это и можетъ заставить человка искать руки двушки.

Что это за славный человкъ! И какъ лестно все, что онъ говоритъ! Разв онъ не стоитъ того, чего добивается, если даже этого и нельзя дать безъ жертвы? Но вдь она его не любитъ. Взглянувъ на него еще разъ, она никакъ не могла представить себ въ немъ твердую для себя опору, каменную стну. И именно, глядя на него, она больше — сильне, чмъ когда-либо,— убждалась, что единственно тотъ, другой человкъ, могъ бы для нее быть твердой опорой, каменной стной.

— Могу я придти еще разъ,— черезъ мсяцъ? спросилъ онъ опять, посл нкотораго молчанія.

— Нтъ, нтъ. Зачмъ вамъ безпокоиться. Я право не стою.

— Позвольте мн объ этомъ судить, миссъ Роули.

— Все равно, я знаю, что не стою. И потому не могу вамъ сказать, чтобы вы приходили.

— Ну, такъ я, немного погодя, самъ приду, не дожидаясь вашего сказа.

— О, м-ръ Гласкокъ, я совсмъ не то хотла сказать, совсмъ не то. Пожалуйста, недумайте — отъ чего. Смотрите на то, что я вамъ сказала, какъ на мое окончательное ршеніе. Я не могу вамъ сказать, до какой степени я къ вамъ расположена, до какой степени я вамъ благодарна,— я этого никогда не забуду. Я еще никогда никого не знавала, кто бы былъ такъ добръ, какъ вы. Но — это все таки не измняетъ того, что я сказала.

Тутъ она залилась слезами.

— Миссъ Роули, сказалъ онъ очень тихо,— пожалуйста не думайте, что я хочу предлагать вамъ вопросы, на которые вы бы затруднились отвчать. Но дло идетъ о счастьи всей моей жизни, и,— если вы мн позволите такъ выразиться,— о счастьи всей вашей жизни. Вотъ почему не слдуетъ торопиться окончательнымъ ршеніемъ. Если-бъ я только зналъ, что ваше сердце свободно, я бы сталъ терпливо ждать. Я думалъ о васъ, какъ о своей будущей жен, уже нсколько недль, нсколько мсяцевъ. Разумется, вы не могли того же думать обо мн.

Когда онъ это говорилъ, она почти что любила его за его деликатность и доброту.

— Мн иногда казалось страннымъ, что двушки должны ршать свою судьбу такъ скоро. Если ваше сердце свободно, я подожду. И если только вы меня уважаете, вы посмотрите, попробуйте — со временемъ можетъ быть научитесь и любить меня.

— Я васъ уважаю.

— Стало быть можно надяться? спросилъ онъ тихо.

Она просидла молча около минуты, сложивъ руки, потомъ отвчала ему шопотомъ: ‘не знаю.’

Онъ тоже помолчалъ немного, прежде чмъ началъ говорить. Онъ пересталъ вертть палкой, всталъ со стула, и отошелъ отъ нея въ сторону, все еще не поднимая на нее глазъ.

— Я вижу, сказалъ онъ наконецъ,— я понимаю. Хорошо, миссъ Роули, я вижу, что теперь мн не слдуетъ длать ни шагу дальше. Но я все таки не отчаиваюсь. Я знаю только то, что еслибъ мн удалось достичь цли, я былъ бы очень счастливъ. Прощайте, миссъ Роули.

Она взяла протянутую имъ руку и пожала ее такъ крпко, что не будь онъ такъ честенъ и благороденъ — онъ принялъ бы это пожатіе за намекъ на то, что ей хочется, чтобы онъ повторилъ свое предложеніе. Но онъ былъ на это неспособенъ.

— Да благословитъ васъ Богъ, сказалъ онъ,— и будьте счастливы, какую бы вы себ долю ни выбрали.

Затмъ онъ ушелъ, и она слышала, какъ онъ спускался съ лстницы медленными, тяжелыми тагами,— и ей подумалось, что по звуку этихъ шаговъ видно, что у него не весело на сердц, но что онъ ршился — никому этого не показывать.

Оставшись одна, она принялась серьозно обдумывать все, что сдлала. Еслибъ мы сказали читателю, что она сожалла о ршеніи, принятомъ такъ наскоро, мы бы дали неврное понятіе о ея настроеніи. Но въ ней вдругъ открылась странная способность припоминать, перебирать и составлять мысленный инвентарій всему, что бы могло принадлежать ей. Она знала (и какая двушка въ ея положеніи не знаетъ), что быть женою англійскаго пэра — великое дло. И стоя такъ въ раздумьи, она была Норой Роули безъ шиллинга въ карман и безъ всякой надежды когда либо разжиться хоть шиллингомъ. Она часто слыхала отъ матери опасенія насчетъ возможнаго будущаго, когда сэръ Мармадукъ будетъ не въ состояніи управлять колоніей. Ее учили съ дтства, что все матеріальное благополучіе ея жизни должно зависть отъ замужества. Ей немыслимо устроиться въ жизни прилично и комфортабельно — иначе, какъ если какой нибудь подходящій человкъ, обладающій тми благами, которыхъ она лишена, — вздумаетъ взять ее въ жены. И вотъ — такой подходящій человкъ, до такой степени подходящій, что нтъ земнаго блага, въ которомъ бы у него не было недостатка. Гласкокъ не разъ говорилъ ей о великолпіи Монкгама. И она теперь думала о Монкгам гораздо чаще прежняго. Хорошо было бы стать хозяйкой стариннаго, почтеннаго дома, называть своими дубы и вязы,— знать, что къ ея услугамъ готовы акры садовъ,— смотрть на сгада коровъ и быковъ, и сознавать, что они мычатъ на ея собственныхъ пастбищахъ. И разв не великое счастье — быть матерью будущаго пэра Англіи, нянчить и воспитывать будущаго сенатора?— И человкъ, которому предстояло быть ея мужемъ, былъ такимъ человкомъ, которому всякая женщина отдалась бы съ полнымъ довріемъ. И теперь, когда онъ ушелъ, ей показалось даже, что она его любитъ. Потомъ ей вспомнился Гуго Станбэри, сидящій — какъ онъ самъ себя описывалъ — въ маленькой темной коморочк въ редакціи Е. Л., въ очень старомъ, запятнанномъ чернилами пиджак, съ поношенной суконной фуражкой на голов, съ коротенькой трубочкой въ зубахъ,— строчащій всю ночь напролетъ, для утрешняго номера, какую нибудь статью по заказу хозяина, торговца сальными свчами, — потому что издатель Е. Л. былъ въ самомъ дл сыномъ бакалейщика изъ Сити, и Гуго часто характеризовалъ именно такимъ образомъ профессію своего патрона. И она, конечно, могла бы взять пэра, и акры садовъ, и большой домъ, и сенаторскія почести, тогда какъ поденщикъ торговца сальными свчками никогда еще такъ не высказывался. Она съ минуты на минуту говорила себ, что хорошо сдлала,— что сдлала бы тоже самое двнадцать разъ, еслибъ тоже самое предложеніе повторялось двнадцать разъ, но не смотря на то, она ни какъ не могла забыть, не думать о томъ, отъ чего только что добровольно отказалась. Какъ взглянетъ на нее мать — ея вчно тревожащаяся, сндаемая заботами мать, когда ей разскажутъ обо всемъ, что предлагалось ея Нор и отъ чего та отказалась.

Когда она объ этомъ думала, въ комнату вошла м-ссъ Тревиліанъ. Нора чувствовала, что сестры ей бояться нечего. Емилія далеко не такъ хорошо устроила собственныя свои дла, чтобы имть право отстаивать преимущество брака.

— Онъ ушелъ? спросила м-ссъ Тревиліанъ, какъ только отворила дверь.

— Да, ушелъ.

— Ну? пожалуйста, Нора, не вздумай скрывать отъ меня.

— Да нечего раскалывать, Емилія.

— Какъ нечего? Я уврена, что онъ сдлалъ предложеніе. Онъ мн самой намекнулъ на это.

— Что бы между нами ни было, душа моя, можешь быть уврена, что я никогда не буду м-ссъ Гласкокъ.

— Такъ ты ему отказала изъ-за Гуго Стенбэри.

— Я ему отказала, Емилія, потому что я его не люблю. Пожалуйста, объ этомъ довольно.

И она вышла изъ комнаты какъ-то особенно величественно — какъ подобало двушк, имвшей возможность сдлаться по своему произволу леди Петерборо, но какъ только добралась до своей комнаты, дала полную волю слезамъ. Хорошо, очень хорошо было бы стать леди Петерборо. И по правд сказать, она отказалась отъ этого изъ-за Гуго Станбэри! Стоилъ-ли Гуго Станбэри такой жертвы?

ГЛАВА XIV.
Клокъ-Гаузъ въ Ненкомбъ-Путне.

Недли черезъ дв посл происшествій, разсказанныхъ въ предшествовавшей глав, м-ссъ Тревиліанъ и Нора Роули въ первый разъ услышали предложеніе перехать на житье въ Ненкомбъ-Путней. Ссора между мужемъ и женой возрастала день отъ дня, пока наконецъ Тревиліанъ не сказалъ своему другу леди Мильборо, о своемъ ршеніи, что имъ слдуетъ разъхаться, ‘Она такъ настойчива,— а можетъ быть, и я тоже, — что намъ никакъ не ужиться вмст’. Леди Мильборо умоляла и приводила въ подтвержденіе вс доводы свтскіе и религіозные противъ такого шага,— даже становилась на колни. ‘Позжайте въ Неаполь,— отчего бы не създить въ Неаполь? Или въ тихій городокъ на запад Франціи, гд така, скучно, что злостный рыкающій левъ пристрастный къ городу и къ игр, къ д и къ питью, ни за что не могъ бы ужиться! Въ самомъ дл, отчего бы не похать въ тихій городокъ на западъ Франціи? Не лучше-ли испробовать все на свт прежде, чмъ ршиться на такое недостойное богохульное дло? Можетъ быть Тревиліану вовсе не улыбалась идея о тихомъ, скучномъ французскомъ городк? Можетъ быть онъ думалъ, что богохульное дло, оскорбительное для человчества и божества, было уже совершено его женою, и что поэтому справедливо ей нести отвтственность?’ Посл многихъ такихъ объясненій, посл многихъ такихъ аргументовъ, ршено было наконецъ оставить домъ въ Карцонъ-Стрит и жить ему съ женою врознь.

— Ну, а какъ же на счетъ Норы Роули? спросила леди Мильборо, уже успвшая между тмъ узнать о нелпомъ отказ Норы м-ру Гласкоку.

— Она подетъ съ сестрой, я думаю.

— А кто же ее будетъ содержать? Боже мой, Боже мой. Боже мой! Вдь есть же такіе молодые люди, которые сами себ кладутъ ножъ на горло — и не только себ, но и своимъ роднымъ.

Бдная леди Мильборо была въ это время настолько близка къ ненависти къ Роули, насколько это чувство было вообще свойственно ея натур. Она вообще не могла никого ненавидть. Она, напримръ, воображала, что ненавидитъ полковника Осборна, но даже это было только недоразумніемъ. Она, правда, очень сердилась на м-ссъ Тревиліанъ и ея сестру, и была непрочь посудачить объ нихъ, высказывая при всякомъ удобномъ случа, что он какъ будто созданы для того, чтобы заводить безпорядки и непріятности.

Тревиліанъ не далъ прямаго отвта на счетъ содержанія Норы Роули, но былъ готовъ взять на себя вс необходимыя издержки во всякомъ случа, пока не прідетъ сэръ-Мармадюкъ. Сперва было ршено, что об сестры подутъ въ домъ ихъ тетки м-скъ Аутгаусъ. М-ссъ Аутгаусъ была женой — если, можетъ быть, читатель припомнитъ — одного священника, жившаго на Остэнд Лондона. Св. Дидульфъ-на-Восток былъ въ самомъ дл какъ нельзя боле на восток. Это былъ приходъ за окраинами Сити, возл самой рки, очень людный, очень бдный, очень грязный и неудобный. Священническій домъ стоялъ въ конц небольшой глухой аллеи, за отдльными собственными воротами и такъ называемымъ садомъ въ двадцать квадратныхъ ярдовъ. Но священническій домъ при Св. Дидульф нельзя было бы назвать удобнымъ жилищемъ. Сосдство было далеко непривлекательно. Мили на три или на четыре въ окружности не было общества, кром семей остальнаго Остэндскаго духовенства, и самъ м-ръ Аутгаусъ, былъ отчасти человкъ странный. Онъ былъ очень религіозенъ, преданъ своему длу, очень добръ къ бднымъ, но онъ, къ несчастью, былъ человкъ съ весьма большими предразсудками, и очень упрямо за нихъ стоялъ. Онъ никогда особенно не сходился съ братомъ жены своей, сэръ-Мармадукомъ, основываясь на томъ предразсудк, что люди, живущіе на Вестэнд, посщающіе, клубы, и слдящіе за модами, ему не товарищи. Самый титулъ сэра Мармадюка былъ ему ненавистенъ, и онъ не разъ говорилъ своей жен, что вс эти сэры не подъ стать бдному Остэндскому священнику. Потомъ племянница жены вышла замужъ за человка свтскаго — человка, котораго въ Св. Дидульф считали въ очень тсныхъ связяхъ съ большимъ свтомъ, и м-ръ Аутгаусъ никогда не хотлъ даже обдать въ Карцонъ-Стрит. А когда онъ услышалъ, что м-ръ и м-ссъ Т. хотятъ разводиться посл двухгодоваго супружества, трудно было-бы предположить, чтобы онъ согласился охотно принять сестеръ къ себ въ домъ.

Однако было найдено необходимымъ устроивать свиданія между м-ромъ Аутгаусомъ и Тревиліаномъ, и между м-ссъ Аутгаусъ и ея племянницей, и наконецъ было свиданіе между м-ромъ Аутгаусомъ и Емиліею, на которомъ было ршено, что м-ссъ Тревиліанъ не подетъ въ Св. Дидульфскій приходъ. Она была очень откровенна cъ дядей, объявивъ, что вовсе не намрена ставить себя въ положеніе несчастной и преступной женщины. М-ръ Аутгаусъ приводилъ ей Св. Павла: ‘Жена да боится мужа своего.’ Но тогда она встала и сказала очень сердито: ‘я пришла искать поддержки въ васъ, какъ въ ближайшемъ родственник, пока не прідетъ мой отецъ.’ — ‘Но я не могу васъ поддерживать въ томъ, что, по моему мннію, дурно и преступно’. Тутъ м-ссъ Тревиліанъ вышла изъ комнаты и не хотла больше видть дядю.

Она дйствовала очень ршительно. Когда къ ней пришелъ старый Байдевайль, фамильный адвокатъ ея мужа, она ему сказала, что если ея мужу угодно, чтобы они жили врознь, пусть будетъ такъ. Она не можетъ его заставить оставаться съ нею. Она не можетъ его принудить держать домъ на Карцонъ-Стрит. Она думаетъ, что иметъ нкоторыя права, она заговорила тогда о своихъ правахъ въ денежномъ отношеніи,— и ни слова о тхъ другихъ правахъ, которыя ея мужъ ршилъ совершенно игнорировать,— и онъ по всей вроятности былъ бы твердъ въ своемъ ршеніи. Она не знала хорошенько въ чемъ собственно заключаются эти денежныя права, да ей даже и не особенно хотлось узнавать ихъ точные предлы. Она была бы очень благодарна Байдевайлю, если-бъ онъ потрудился устроить все это какъ слдуетъ. Но только мужъ ея и Байдевайль должны при этомъ имть непремнно въ виду, что она ни за что не приметъ никакихъ милостей. Къ дяд въ домъ она не хочетъ. Ока не желала говорить Байдевайлю, отчего именно не хочетъ, но только это ршено. Она готова выслушать всякій совтъ мужа насчетъ ея будущаго помщенія, но только она оставляетъ за собой право голоса въ ршеніи этого вопроса. Что же касается до сестры, то она, разумется, будетъ жить съ ней, потому что той дваться некуда. Очень жаль Нору, но что же длать: это единственная возможность для нея продолжать жить прилично. Въ подробности расходовъ она входить не хочетъ. Такъ какъ мужъ самъ прогоняетъ ее отъ себя, его дло назначить — какую часть своего дохода онъ желаетъ выдавать на ея содержаніе и на содержаніе ихъ ребенка. Она не хочетъ ничего свыше скромной и приличной жизни, но, разумется, ей прежде всего необходимо найдти пріютъ для себя и для сестры. Говоря о ребенк, она старалась скрыть отъ Байдейвайля всякій слдъ тревоги въ голос. И вмст съ тмъ она была преисполнена тревоги,— преисполнена страха. Такъ какъ Байдевайль не высказалъ ничего противнаго ея желаніямъ въ этомъ отношеніи, — даже, кажется, высказалъ что то въ род того, что ребенокъ разумется долженъ быть при матери,— м-ссъ Тревиліанъ порадовалась своему успху.

Мысль о переселеніи въ Ненкомбъ-Путней пришла сперва самому Тревиліану, и онъ высказалъ ее Гуго Станбэри. Это представляло кой-какія затрудненія, потому что онъ порядкомъ нагрубилъ Станбэри, когда тотъ пытался-было стать посредникомъ между имъ и женой, и заводя рчь, онъ нашелъ нужнымъ прежде всего заявить, что разводъ былъ дломъ ршенымъ, — такъ что объ этомъ уже и говорить нечего.

— Это ршено. Такъ и знайте сказалъ онъ, — и если вы думаете, что ваша матушка согласится, я полагаю, что это было бы очень удобно для меня и для нея пріятно. Разумется, вашей матушк необходимо объяснить, что единственная вина моей жены заключается въ неукротимой непокорности моимъ желаніямъ.

— Несходство характеровъ, подсказалъ Станбэри.

— Называйте это, какъ хотите, — хотя я могу сказать про себя наврно, что не обнаруживалъ такихъ свойствъ характера, которыя могли бы вызвать сопротивленіе въ моей жен.— Затмъ онъ принялся объяснять, что онъ придумалъ въ денежномъ отношеніи. Онъ будетъ платить, черезъ Станбэри, столько то за содержаніе, и столько то за квартиру, съ тмъ лишь, чтобы эти деньги не шли черезъ руки его жены.

— Я желаю взять исключительно на себя вс необходимые для нея расходы. Я самъ буду расплачиваться за все, что ей можетъ быть нужно. Я буду заботиться, чтобы она получала приличную сумму каждую треть черезъ Байдевайля на ея туалетъ — и для нашего бднаго мальчика.

Тогда Станбэри указалъ ему на Клокъ-Гаузъ,— и они, потолковавъ немного, пришли къ ршенію, которое, разумется, слдовало подвергнуть на усмотрніе дамъ Ненкомбъ-Путнея. М-ссъ Тревиліанъ было предложено нанять Клокъ-Гаузъ на годъ — и на этотъ годъ, по крайней мр, мальчика ея оставить при ней,— она согласилась. Она высказала это согласіе со всмъ спокойствіемъ, въ которое съумла облачиться, но въ сущности ей казалось, что почти все выиграно, потому что ей не грозитъ разлука съ ребенкомъ.

— Я не прочь жить въ Девоншайр, если и ру Тревиліану хочется, сказала она съ величайшимъ достоинствомъ въ тон: — и конечно не прочь жить съ матерью м-ра Станбэри. За тмъ Байдевайль объяснилъ ей, что Ненкомбъ-Путней не большой городъ, а напротивъ очень маленькій и глухая деревушка.

— Что до меня касается, отвчала она,— то мн ршительно все равно гд ни жить, а сестр тоже нтъ инаго выбора — какъ жить со мной, пока не прідутъ отецъ съ матерью. Кажется, что Ненкомбъ-Путней — очень хорошенькая мстность.

— Очаровательная, сказалъ Байдевайль, который зналъ, что Девоншайръ считается вообще живописной мстностью.

— Въ такой жизни, которая мн предстоитъ, продолжала м-ссъ Тревиліанъ,— непріятное сосдство было бы лишнимъ огорченіемъ.

Такимъ образомъ все было ршено, и къ концу юля м-ссъ Тревиліанъ съ сестрою и ребенкомъ переселилась подъ покровительство м-ссъ Станбэри. М-ссъ Тревиліанъ привезла съ собою горничную и няньку, и нашла, что все для нея устроено мужемъ на широкую ногу. Домъ въ Карцонъ-Стрит сдали, мебель отправили въ кладовую, а м-ръ Тревиліанъ нанялъ меблированную комнату со столомъ.

— Никогда въ жизни не видывала такихъ безразсудныхъ молодыхъ людей, сказала леди Мильборо своей старой пріятельниц м-ссъ Ферфаксъ, когда нее было кончено.

— Помяните мое слово: опять съдутся черезъ нсколько мсяцевъ, отвчала м-ссъ Ферфаксъ. Но м-ссъ Ферфаксъ была дама веселая, видвшая во всемъ только свтлую сторону. Леди Мильборо ломала руки въ отчаяніи и трясла головой.

— Только я не думаю, чтобы Гласкокъ похалъ въ Девонилайръ за своей возлюбленной, замтила м-ссъ Ферфаксъ. Леди Мильборо опять воздла руки и опять потрясла головой.

М-ссъ Станбэри тотчасъ согласилась на предложенныя сыномъ измненія жизни, но Присцилла пришла было въ сомнніе. Она, какъ вс женщины, думала, что если мужъ ршился прогнать жену, жена должна быть виновата, ‘и хотя конечно удобно перехать изъ простой избы въ Клокъ-Гаузъ, замтила она съ большой предусмотрительностію, — крайне тяжело и неудобно было бы возвращаться назадъ изъ Клокъ-Гауза въ избу.’ Гуго отвчалъ рыцарски-великодушно, хотя очень запальчиво и немножко рзко, — что онъ гарантируетъ ихъ отъ подобнаго униженія.

— Намъ не хотлось бы быть теб въ тягость, душа моя, сказала мать.

— Гораздо тяжеле было бы для меня знать, что вы живете бдно и неудобно, когда у меня есть средства доставить вамъ вс удобства.

М-ссъ Станбэри очень скоро привязалась къ м-ссъ Тревилаінъ, къ Нор и въ особенности къ ребенку, даже Присцилла, недли черезъ дв, стала чувствовать, что ей пріятно ихъ общество. Присцилла очень много читала, и даже отчасти понимала, что читала. Она брала книги у священника, и платила по пенни въ недлю хозяйк гостинницы ‘Оленя и Роговъ’ за право чтенія одной еженедльной газеты. А теперь прибылъ ящикъ съ книгами изъ Эксетера, получалась ежедневная газета изъ Лондона — и къ довершенію благополучія, об прізжія барыни могли съ ней разсуждать о всемъ, что она читала. Она скоро объявила матери, что миссъ Роули нравится ей больше. М-ссъ Тревиліанъ ужъ слишкомъ любитъ длать все по своему. Она начала понимать, что мужчин могло быть въ самомъ дл трудно ужиться съ м-ссъ Тревиліанъ. ‘Она никогда ни съ чмъ не соглашается’, сказала Присцилла матери. Такъ какъ Присцилла Станбэри тоже любила длать по своему, неудивительно что она находила предосудительнымъ такое качество въ особ, пріхавшей жить подъ одной съ ней кровлей.

Окрестности Ненкомбъ-Путнея едвали не самая красивая мстность во всей Англіи. Ненкомбъ-Путней лежитъ между рками Тейнъ и Дартмуръ, и такъ очарователенъ въ своемъ разнообразіи ркъ, ручейковъ, обрывовъ, холмовъ и долинъ, старинныхъ ветхихъ дубовъ, зеленыхъ пригорковъ, богатыхъ пастбищъ и выгоновъ, заросшихъ верескомъ, что удивительно отчего его такъ мало посщаютъ любители красивыхъ мстностей. Въ ‘Олен и Рогахъ’ старая миссъ Крокетъ самая добродушная, самая привтливая изъ всхъ старухъ, отправляющихъ общественныя должности, держала дв чистыя спальни, и могла бы потягаться съ любой Девоншайрской хозяйкой въ умньи зажарить часть дартмурскаго барана и спечь яблочный пирогъ. А если какому нибудь балованному требовательному путешественнику хотлось чего нибудь сверхъ этихъ обычныхъ блюдъ, ‘вотъ еще! говорила она, если вы не можете обходиться за столомъ безъ рыбы, извольте отправляться въ Эксетеръ. Тамъ ея, вонючей, найдете сколько душ угодно’. Присцилла Станбэри и м-ссъ Крокетъ были большими друзьями, и бывали дни безвыходной нужды, въ которые дружба м-ссъ Крокетъ выручала несчастныхъ обитательницъ когтэджа. Три молодыхъ женщины отправились однимъ утромъ въ гостинницу нанять какой нибудь экипажъ, чтобы създить изъ Ненкомба въ Прайнстаунъ, и нашли большой четырехколесный открытый шарабанъ со старой лошадью и очень молодымъ извощикомъ.

— Мн никогда ничего подобнаго и во сн не снилось, сказала Присцилла Станбэри, — и единственный разъ, когда я была въ Прайнстаун, я ходила туда и назадъ пшкомъ.

Он кстати зашли въ ‘Олень и Рога’ и м-ссъ Крокетъ высказала имъ свой образъ мыслей насчетъ нкоторыхъ предметовъ.

— Какая милая старушка! сказала Нора, когда он вышли, покончивъ переговоры насчетъ найма шарабана.

— Я только нахожу, что она слишкомъ много говоритъ о себ, замтила м-ссъ Тревиліанъ.

— Очень милая старушка, сказала Присцилла, не обращая вниманія на это замчаніе.— Это мой лучшій другъ. Я, можетъ быть, не ошиблась бы — сказавъ, что она мн по сердцу ближе всхъ кром моей семьи.

— Но только она странно выражается для женщины, сказала м-ссъ Тревиліанъ. М-ссъ Крокетъ въ самомъ дл не поскупилась на крупныя выраженія, когда мальчишка-извощикъ пришелъ не такъ скоро, какъ ей хотлось, и очень презрительно разсмялась надъ м-ссъ Тревиліанъ, когда та замтила, что этотъ мальчишка едва ли будетъ надежнымъ возницей по такой гористой мстности.

— Я, можетъ быть, привыкла къ этому, сказала Присцилла: — какъ бы то ни было, только она мн очень нравится.

— Да, конечно, она очень хорошая женщина, сказала м-ссъ Тревиліанъ, только…

— Я теперь ничего не говорю на счетъ того, что она хорошая женщина, сказала Присцилла, не безъ запальчивости прерывая свою собесдницу,— я говорю только, что она мой другъ.

— Она мн очень понравилась, сказала Нора.— Она здсь всегда жила?

— Да, всю свою жизнь. Домъ принадлежалъ ея отцу и ея дду прежде, и она говоритъ, что ей приходилось ночевать вн его небольше двнадцати разъ въ жизни. Мужъ ея умеръ, дочери повышли замужъ, и у нея на ше остался только сынъ — негодяй, доставляющій ей много заботь и хлопотъ. Его теперь здсь нтъ, и она совсмъ одна. Помолчавъ немного, она продолжала:— вамъ должно казаться страннымъ, м-ссь Тревиліанъ, что мы ведемъ дружбу съ хозяйкой гостинницы, но вы не должны забывать, что мы всегда были бдны и жили посреди самыхъ бдныхъ — да и теперь живемъ также. Мы перебрались въ теперешній нашъ домъ только для того, чтобы принять васъ, вотъ гд мы прежде жили, и она указала на маленькій котэджъ, который теперь, пустой и заброшенный, казался еще боле убогимъ.— Бывали времена, когда намъ пришлось бы ложиться въ постель очень голодными, еслибъ не м-ссъ Крокетъ.

Въ тотъ же день, м-ссъ Тревиліанъ, встртивъ Присциллу одну, принялась извиняться въ томъ, что она сказала о старушк.

— Надюсь, что вы на меня не сердитесь. Я буду ее любить, если вы меня простите.

— Хорошо, сказала Присцилла улыбаясь: — на такихъ условіяхъ я вамъ прощаю. И съ этихъ поръ между Присциллой и м-ссъ Тревиліанъ установилось нчто въ род дружбы. Не смотря на то, Присцилла оставалась при убжденіи, что переселеніе въ Клокъ-Гаузъ было очень необдуманнымъ шагомъ, и что его отнюдь не слдовало бы длать, а м-ссъ Станбэри, отъ природы женщина робкая и нершительная, тоже начала соглашаться съ дочерью, какъ только немного вышла изъ-подъ вліянія сына. Она не видалась даже съ тми немногими сосдями, которые жили вокругъ, но ей казалось, что въ церкви вс на нее глядятъ, какъ будто она сдлала чего не слдовало, переселясь въ большой и удобный домъ для того, чтобы оказывать покровительство женщин, разведенной съ мужемъ. И не потому, чтобы она считала м-ссъ Тревиліанъ виноватой, но, сознавая себя слабой, она воображала, что на нее и на ея дочь должна пасть тнь, неизбжно окружающая женщинъ въ такомъ положеніи, и что напротивъ, будь она сама сильна и энергична, ея поддержка могла бы снять эту тнь съ женщины, ставшей подъ ея покровительство. М-ссъ Тревиліанъ, какъ особа проницательная и наблюдательная, не могла этого не замтить, и, проживъ въ дом недли дв, первая заговорила объ этомъ съ Присциллой.

— Кажется, вашей матушк не нравится, что мы — здсь, сказала она.

— Что я могу вамъ на это отвчать?

— Сказать правду.

— Правда такъ неучтива. Сначала и мн это не нравилось. Очень не нравилось.

— Такъ зачмъ же вы согласились?

— Я и не соглашалась. Гуго уговорилъ матушку. Она всегда длаетъ все по моему, если Гуго не прогиворчитъ. Я боялась отъ того, что, живя здсь, въ сторон отъ свта, намъ, маленькимъ людямъ, не слдъ вмшиваться въ ссоры и дрязги людей, которые гораздо покрупне насъ.

— Я не знаю, кто крупне въ этомъ дл?

— Разумется, вы крупне. Но теперь нечего больше говорить объ этомъ: домъ нанятъ, да и къ вамъ я привыкла. То, что вы замчаете въ мама, только послдствія впечатлнія, еще не совсмъ изгладившіяся, всего того, что я ей говорила до вашего прізда. Вы можете быть уврены, что мы не врили ни одному слову противъ васъ. Ваше положеніе очень непріятно — и если его можно поправить житьемъ здсь у насъ, пожалуйста, оставайтесь съ нами.

— Поправить нельзя, сказала Емилія,— но намъ нигд не было бы такъ хорошо, какъ здсь.

ГЛАВА XV.
Что говорилось объ этомъ за Оградой.

Когда миссъ Станбэри за оградой въ Эксетер сказали въ первый разъ о перемнахъ въ Пенкомбъ-Путне, она очень разгнвалась. Она была вполн уврена, что м-ссъ Тревиліанъ — дрянь-женщина. Женщины, разводящіяся съ своими мужьями, всегда дрянныя женщины. И что можно подумать о женщин, которая, разведясь съ мужемъ, встала подъ покровительство такого паладина какъ Гуго Станбэри. Она услышала эти новости, разумется, отъ Доротеи,— и той же Дороте, не обинуясь, высказывала свое мнніе, но полное свое негодованіе она излила передъ Мартой.

— Мы всегда знали, что братъ мой женился на пустоголовой, глупой женщин, совсмъ не способной быть хозяйкой въ дом священника, но я не ожидала, что она допуститъ себя до такого глупаго шага.

— Да, кажется, леди ничего дурнаго не длала, разв только вотъ причесывала мужу волосы, и тому подобное замтила Марта.

— Не говорите мн ни слова! Какъ, вдь по ихъ же разсказамъ видно, что у нея — любовникъ.

— Вдь не подетъ же онъ за ней туда, я думаю. А что касается до любовниковъ, мадамъ, мн сказывали, что большая часть этакихъ дамъ держитъ ихъ въ Лондон. Но вдь можетъ быть, что все это такъ — пустая болтовня.

— Если женщина не можетъ воздерживаться отъ пустой болтовни съ чужими мужчинами, значитъ она далеко, зашла на пути къ дьяволу. Таково мое мнніе. И такъ вс думали нсколько лтъ тому назадъ. А теперь съ этимъ биллемъ о развод, съ этими женскими правами, и грошевыми газетами, и фальшивыми волосами, и замужними женщинами, хихикающими какъ двушки, и хихикающими двушками, знающими почти столько, сколько замужняя женщина,— пробудетъ женщина замужемъ годъ или два, и начнетъ думать — не веселе ли ей будетъ жить на счетъ мужа врознь съ мужемъ.

— Миссъ Доротея говорить…

— Ахъ, отстаньте съ своей миссъ Доротея! миссъ Доротея знаетъ только то, что угодно ея негодяю братцу вбивать ей въ голову. Я знаю наврно, что эта женщина разъхалась съ мужемъ изъ-за любовника, и потому моей невстк вовсе не слдовало принимать ее у себя. Она не могла устоять передъ искушеніемъ Клокъ-Гауза. Я бы этого ни за что не сдлала, вотъ и все.

Въ этотъ же вечеръ миссъ Станбэри и Доротея отправились пить чай къ м-ссъ Макъ-Гугъ, и тамъ этотъ вопросъ подвергся всестороннему обсужденію. Семейство Тревиліановъ было извстно въ этихъ краяхъ только по имени, — и тотъ фактъ, что м-ссъ Тревиліанъ была отправлена на житье въ Девоншайрскую деревушку къ людямъ, имющимъ въ Эксетер родственниковъ столь уважаемыхъ, какъ миссъ Станбэри, былъ обстоятельствомъ, которое само по себ могло сосредоточить значительную долю интереса на извстіяхъ объ этой несчастной семейной ссор. Разумется, нужно было отчасти сдерживаться, въ присутствіи миссъ Станбэри, м-ссъ Макъ-Гугъ и м-ссъ Кремби не стсняясь высказывались очень откровенно и возбудили даже вопросъ о томъ, чтобы слдовало сдлать въ случа, еслибъ любовникъ появился въ Ненкомбъ-Путне, но он старались сдерживаться передъ Доротеей изъ состраданія къ ней. М-ръ Гибсонъ, единъ изъ младшихъ канониковъ, и об миссъ Френчъ изъ Гивитри,— про которыхъ разсказывали, что он охотятся за холостыми священниками,— казалось, знали ршительно все въ подробности. Когда м-ссъ Макъ-Гугъ и миссъ Станбэри съ м-ромъ и м-ссъ Кремби услись играть въ вистъ, молодежь могла высказывать свои мннія, не опасаясь возраженій или замчаній. Всему Эксетеру было уже извстно, что мать Доротея Станбэри перехала въ Клокъ-Гаузъ для того, чтобы м-ссъ Тревиліанъ было куда дться. Но еще не было извстно, завели ли он съ кмъ знакомство, и былъ ли у нихъ кто съ визитомъ. Тамъ была м-ссъ Мертонъ, жена ненкомбскаго пастора, водившая со Станбэри знакомство лтъ двадцать, была тамъ еще м-ссъ Еллисонъ, жившая въ Лесборо, въ четырехъ миляхъ отъ Ненкомба, и державшая экипажъ. Очень интересно было бы узнать какъ эти дамы поступятъ въ такомъ затруднительномъ и щекотливомъ положеніи. М-ссъ Тревиліанъ и ея сестра прожили въ Ненкомбъ-Путне уже недли дв, и что нибудь по части визитовъ должно было быть сдлано, — или совсмъ оставлено втун. Въ отвтъ на весьма остроумно поставленный вопросъ Камиллой Френчъ, Доротея разршила вс недоумнія.

— М-ссъ Мертонъ, сказала Камилла Френчъ,— должно быть очень рада прізду двухъ новыхъ дамъ въ деревню, особенно теперь, посл того какъ она утратила васъ, миссъ Станбэри?

— Мама мн писала, сказала Доротея,— что м-ссъ Тревиліанъ и миссъ Роули не хотятъ ни съ кмъ знакомиться. Он высказали это нарочно съ самаго начала, чтобы не было никакихъ недоразумній.

— О, Господи, сказала Камилла Френчъ.

— Очень хорошо сдлали, замтила Арабелла Френчъ, старшая изъ двухъ сестеръ и казавшаяся очень кроткой и нжной. Миссъ Френчъ почти всегда казалась кроткой и нжной.

— Я думаю, что вашей матушк очень грустно — не видаться съ своими старыми друзьями, сказалъ м-ръ Гибсонъ.

— Я такъ, напротивъ, думаю, что м-ссъ Станбэри будетъ продолжать принимать своихъ старыхъ друзей по прежнему, сказала Камилла.

— Ну, это было бы очень трудно въ дом, гд есть особа, желающая остаться неизвстной, сказала Арабелла.— Какъ вамъ кажется, м-ръ Гибсонъ?— М-ръ Гибсонъ отвчалъ, что можетъ быть оно и трудно, но что онъ несовсмъ въ этомъ увренъ. Онъ думаетъ, что затрудненіе можетъ быть устранено, если дамы не вс постоянно сидятъ въ одной комнат.

— Вы никогда не видали м-ссъ Тревиліанъ, миссъ Станбэри? спросила Камилла.

— Никогда.

— Такъ она стало быть старинный другъ дома?

— О, Господи, нтъ.

— Какъ это странно, замтила Арабелла:— совсмъ чужіе люди — и вдругъ сходятся. Тутъ Доротея объяснила, что м-ръ Тревиліанъ и ея братъ Гуго — большіе друзья.

— О, сказала Камилла.— Такъ стало быть онъ послалъ свою жену въ Ненкомбъ, а не сама она захотла пріхать?

— Кажется, что это сдлалось по взаимному соглашенію, сказала Доротея.

— Именно, именно, вставила кроткая Арабелла.— Какъ бы мн хотлось ее видть! Говорятъ, что она очень хороша собой, не правда ли?

— Братъ сказывалъ, что она красива.

— И, говорятъ, очень любезна, сказала Камилла.— Мн бы хотлось ее видть, а вамъ, м-ръ Гибсонъ?

— Мн всегда пріятно видть хорошенькую женщину, сказалъ каноникъ, съ вжливымъ поклономъ, который сестры раздлили между собой.

— Я думаю, она будетъ здить въ церковь?

— По всей вроятности — нтъ, сказала Арабелла.— Такія особы очень часто не здятъ въ церковь. Я думаю, что она вовсе никуда не будетъ показываться,— что ни одна душа въ Ненкомб ее не увидитъ, кром садовника. Каково это женщин быть разлученной съ мужемъ! Что вы объ этомъ думаете, м-рь Гибсонъ?

— Разумется, тяжело, сказалъ, он кивнувъ головой, какъ бы въ знакъ того, что разумется церковь не можетъ не осуждать разъединенія тхъ, кто былъ ею соединенъ, но вмст съ тмъ этотъ кивокъ, отсутствіемъ положительнаго клерикальнаго осужденія, какъ бы намекалъ, что такъ какъ разведенной жен дозволено жить съ такой почтенной женщиной, какъ м-ссъ Станбэри, по всей вроятности этотъ исключительный разводъ сопровождали какія-нибудь смягчающія вину обстоятельства.

— Какъ бы мн хотлось знать, на что онъ похожъ, сказала Камилла, помолчавъ немного.

— Кто? спросила Арабелла.

— Да этотъ господинъ, сказала Камилла.

— Какой господинъ? переспросила Арабелла.

— Конечно, не м-ръ Тревиліанъ, сказала Камилла.

— Я думаю, едва-ли есть кто… Гмъ!… разв есть? спросилъ очень робко м-ръ Гибсонъ.

— Кажется, что есть что-то въ этомъ род, сказала Камилла.— мн сказывали, что есть, и по имени называли. Тутъ она шепнула очень близко на ухо м-ру Гибсону пару словъ: ‘полковникъ Осборнъ’, какъ будто уста ея были слишкомъ чисты, чтобы произнести громко такіе безнравственные звуки.

— Неужели? сказалъ м-ръ Гибсонъ.

— Да вдь онъ совсмъ старикъ, сказала Доротея, — и былъ очень друженъ съ ея отцомъ еще до ея рожденія. И сколько мн извстно, ея мужъ вовсе ее не подозрваетъ, и все это вышло только изъ-за какого-то недоразумнія, а вовсе не изъ-за этого господина.

— О! сказала Камилла.

— А! сказала Арабелла.

— Это — дло другое, сказалъ м-ръ Гибсонъ.

— Но если имя замужней женщины сопоставляется съ именемъ мужчины — это такъ гадко, не правда-ли, м-ръ Гибсонъ? И тутъ Арабелла тоже шепнула на ухо канонику — очень близко.— Кажется, нтъ никакого сомннія насчетъ полковника. Кажется, что нтъ. Наврно — нтъ.

— Два онера и мн сдавать, сказала миссъ Станбэри громко, и разсыпала марки по столу, такъ что раздалось по всей комнат.— По моему нечего и толковать: ужъ если молодая женщина узжаетъ отъ мужа — десять шансовъ противъ одного, что она кругомъ виновата.

— Но что же длать женщин, если ее мужъ бьетъ, сказала и ссъ Кремби.

— Его бить, сказала м-ссъ Макъ-Гугъ.

— И ужь мужу конечно придется хуже, сказалъ м-ръ Кремби.— А у васъ опять онеры, миссъ Станбэри.

— Ваша жена мн снимала, м-ръ Кремби. И они опять увлеклись игрой, и не слышалось ни имени Трепиліана, ни Осборна, пока миссъ Станбэри отмчала свои взятки подъ подсвчникомъ, но во время всхъ паузъ въ игр разговоръ обращался на ту же тему, а когда роберъ кончился, игравшіе увлеклись интереснымъ предметомъ минутъ на десять. Страннымъ казалось совпаденіе, что барыня избрала Ненкомбъ-Путней изъ всхъ англійскихъ деревень и домъ м-ссъ Станбэри изъ всхъ англійскихъ домовъ. И потомъ — виновата она, или нтъ, а если виновата, то въ какой степени? То, что ей позволили привезти съ собой ребенка, было признано очень важнымъ доводомъ въ ея пользу. М-ръ Кремби полагалъ, что все это ‘одни слова’. М-ссъ Кремби думала, что она немножно легкомысленна. М-ссъ Макъ-Гугъ сказала, что не бываетъ дыма безъ огня. А миссъ Станбэри, прощаясь замтила, что молодыя женщины въ послднее время сами не знаютъ — чего хотятъ. ‘Он думаютъ, что въ свт ничего нтъ кром веселья и пляски, и также мало думаютъ о своихъ обязанностяхъ и о необходимости заработывать себ хлбъ насущный, какъ школьникъ на каникулахъ думаетъ о своихъ урокахъ.

Затмъ, идя съ Доротеей домой вдоль ограды, она высказала нсколько словъ, которымъ очевидно придавала большое значеніе.

— Я не хочу ничего говорить въ осужденіе вашей матери за то, что она теперь сдлала. Нужно же было кому-нибудь пріютить эту женщину, и можетъ быть это сдлалось очень естественно. Но если этотъ полковникъ — какъ его тамъ зовутъ?— вздумаетъ забраться въ Ненкомбъ-Путней, вашей матери слдуетъ тотчасъ же ее спровадить, если она хоть сколько-нибудь уважаетъ самое себя и Присциллу.

ГЛАВА XVI.
Дартмуръ.

Многознаменательное ршеніе миссъ Станбэри, относительно Станбэри-Тревиліанскаго устройства въ Ненкомбъ Путне, было сообщено Дороте, когда он возвращались ночью домой, мимо Ограды, отъ миссъ Мак-Гугъ, и было признано Доротеей вполн основательнымъ и разумнымъ. Ршеніе это заключалось въ слдующемъ. Если м-ссъ Тревиліанъ будетъ вести себя прилично въ своемъ уединеніи въ Клокъ-Гауз, м-ссъ Станбэри не можетъ подлежать никакому нарканію за то, что приняла ее у себя,— во всякомъ случа никакого нарканія ей не должно быть произносимо въ присутствіи Доротеи. Въ томъ, что до сихъ поръ сдлано, какъ бы оно ни было умно или глупо, будутъ видть совершившійся фактъ, который надо принять, какъ нчто уже совершившееся и потому измненію не подлежащее. Но если м-ссъ Тревиліанъ окажется неблагоразумной, — если, напримръ, полковникъ Осборнъ покажется въ Ненкомбъ-Путне,— тогда, для блага всей семьи, миссъ Станбэри заговоритъ — и заговоритъ очень громко. Все это Доротея поняла, и не могла не замтить, что тетушка сильно подозрваетъ возможность такого неблагоразумія.

— Женщины, подобныя ей, сказала миссъ Станбэри,— бросивъ одного мущину, всегда ищутъ утшенія въ какомъ нибудь другомъ волокит.

Не прошло недли посл вечера у м-ссъ Мак Тугъ, и не прошло трехъ недль посл того, какъ м-ссъ Тревиліанъ переселилась въ Ненкомбъ-Путней, какъ до слуха миссъ Станбэри дошли всти, которыхъ она почти что ожидала.

— Полковникъ былъ въ Клокъ-Гауз, м-мъ, сказала Марта.

Въ Оград уже подразумевалось, что ‘полковникъ’ значитъ полковникъ Осборнъ.’

— Нтъ?!

— Мн говорили, что былъ, м-мъ, наврно былъ.

— Кто говорилъ?

— Джильзъ Гигбоди былъ въ Лесборо, и самъ его видлъ,— такой дородный, среднихъ лтъ мущина,— вовсе не похожъ на молодыхъ шелопаевъ волокитъ.

— Это онъ и есть.

— О, да. Онъ такъ-таки прямо и отправился въ Ненкомбъ-Путней,— нанялъ у миссъ Клеггъ коляску парой, и такъ-таки прямо и спросилъ, гд живетъ м-ссъ Тревиліанъ? А когда Джильзъ спросилъ про него на двор, ему такъ-таки и сказали, что это-де замужней леди молодчикъ.

— Какъ мн хотлось бы его по хвосту — шваброй, сказала миссъ Станбэри, отвращеніе которой къ проступкамъ, нарушающимъ спокойствіе и благочиніе общественной жизни, было не только вполн искренно, но и чрезвычайно сильно.— Ну, и чтоже дальше?

— Ну, пріхалъ назадъ и ночевалъ у миссъ Клеггъ, — по крайней мр, говорилъ, что будетъ ночевать.

Миссъ Станбери, однако, не была на столько опрометчива, суетлива или жестокосерда, чтобы принимать какія либо ршительныя мры, на основаніи этого одного сообщенія. Прежде чмъ сказать слово Дороте, она принялась наводить дальнйшія справки. Она наводила справки самымъ тщательнымъ образомъ, написала даже къ своему старому и задушевному другу, м-ссъ Еллисонъ въ Лесборо,— написала ей самое осторожное и сдержанное письмо. Она, наконецъ, узнала достоврно, что полковникъ Осборнъ былъ въ Клокъ-Гауз, былъ тамъ принятъ и пробылъ тамъ нсколько часовъ, — что онъ видлся съ м-ссъ Тревиліанъ, и ночевалъ въ гостинниц Лесборо. Это было такъ ужасно, по мннію миссъ Станбери, что, въ сравненіи съ этимъ, фальшивые волосы, докторъ Колензо и грошевыя газеты шли уже ни во что.

— Я начинаю думать, что самому Ему дозволено сойдти къ намъ въ образ человка, по нашимъ грхамъ, сказала она Март, и въ самомъ дл это думала.

Между тмъ, м-ссъ Тревиліанъ, какъ можетъ быть помнитъ читатель, наняла открытую коляску м-ссъ Крокетъ, и три молодыя женщины, м-ссъ Тревиліанъ, Нора и Присцилла, отправились въ Прайнстаунъ, устроивъ нчто въ род пикника. Въ Прайнстаун, посредин Дартмура, миляхъ въ девяти отъ Ненкомбъ-Нутнея, находилась тюрьма, въ которой содержались преступники, уже приговоренные къ наказанію. Вс окрестные жители принимаютъ къ этой тюрьм самое живое участіе, главнымъ образомъ потому, что, время отъ времени, изъ нее бгаютъ заключенные, — и тогда наступаетъ періодъ крайняго возбужденія, пока убжавшаго преступника опять не поймаютъ. Почемъ знать, гд. онъ, или не вздумается ли ему искать убжища въ вашемъ букет, или подъ вашей кроватью? И затмъ, такъ какъ убжать незамченнымъ — главная цль преступника, для достиженія ея ему можетъ быть вздумается перерзать горло вамъ или кому нибудь изъ близкихъ вамъ. Вс эти соображенія придавали особенный интересъ Прайнстауну. и возбуждали въ сердцахъ всхъ окрестныхъ жителей сильную привязанность къ Дартмурской тюрьм. Изъ посщавшихъ Прайнстаунъ, весьма немногіе, сравнительно, изъявляли желаніе взойти за тюремныя стны. Они ограничивались вншнимъ осмотромъ мрачнаго зданія, ощущая нчто въ род зависти къ заключеннымъ, пользующимся привиллегіей проникнуть въ тайны тюремной жизни и знающимъ, по собственному опыту, что люди чувствуютъ, когда имъ выбрютъ головы, снимутъ съ нихъ всякую нравственную отвтственность за ихъ поведеніе, станутъ водить въ цпяхъ и обращаться съ ними, какъ съ дикими зврями.

Но Прайнстаунъ, съ какой бы вы стороны къ нему не подъхали, является очаровательной картиной, хотя совершенно дикой и разброшенной. Сама по себ мстность не особенно красива, но подъзжая къ ней, вы начинаете дышать свжимъ ароматическимъ воздухомъ и вами овладваетъ то восхитительное романтическое настроеніе, которое всегда производятъ болотистыя мстности. Нашимъ тремъ друзьямъ хотлось гораздо больше видть болота, чмъ тюрьму, ознакомиться съ окрестностями и насладиться удовольствіемъ състь тартинку, сидя на пригорк, вмсто обычнаго хорошаго обда — на стульяхъ и за столомъ. Вс ихъ състные припасы заключались въ бутылк хереса съ водой и въ нсколькихъ тартинкахъ, завернутыхъ въ бумагу, дамы, хотя и любятъ вкусныя вещи на пикникахъ,— и въ самомъ дл, иногда, любятъ ихъ почти также, какъ мужчины, — очень рдко приготовляютъ что нибудь особенно изысканное и вкусное для однихъ себя. Мужчины благоразумне и предусмотрительне, и запасаются всегда хорошими вещами, еслибъ даже пришлось ими наслаждаться безъ товарищей.

Мальчишка м-ссъ Крокетъ, хотя былъ всего трехъ футовъ ростомъ, оказался чудомъ искусства и расторопности. Онъ съ крайней осторожностью употреблялъ при спуск съ пригорковъ машину, какъ онъ называлъ патентованный тормазъ. Онъ ни за что не пускалъ лошадей рысью, если предвидлось хотя малйшее повышеніе почвы, и такъ какъ почти вся дорога шла — повышаясь въ гору, они хали чуть не шагомъ. Но тремъ дамамъ это чрезвычайно нравилось, и м-ссъ Тревиліанъ была въ такомъ хорошемъ расположеніи, на какое она вовсе ни считала себя способной въ теперешнихъ обстоятельствахъ. Вс мы знаемъ, что нкоторая доза спиртуозныхъ напитковъ, — такъ называемая рюмка водки, возбуждаетъ веселость или, по крайней мр, ободряетъ, оживляетъ человка, а стаканъ хереса часто возстановляетъ и возбуждаетъ изнеможенныя физическія и душевныя силы. Но мы еще недостаточно убждены въ томъ, что нсколько глотковъ свжаго воздуха, — воздуха чистаго и не того, которымъ мы привыкли дышать,— производятъ совершенно такое же дйствіе. Мы знаемъ, что время отъ времени необходимо ‘перемнить воздухъ’, но, вмст съ тмъ, мы обыкновенно думаемъ, что для этого необходимо хать куда нибудь далеко, въ поля, и думаемъ также, что такая перемна воздуха необходима только тогда, когда мы больны тломъ, или когда намъ угрожаетъ болзнь. Весьма немногіе изъ насъ знаютъ, что можно доставить себ значительную долю удовольствія и здороваго возбужденія, не узжая далеко, что эта здоровая перемна воздуха у насъ подъ рукой, въ какомъ нибудь дн разстоянія, что ее можно доставить себ не больше, какъ за полкроны съ головы, считая со всми издержками. М-ссъ Тревиліанъ по всей вроятности не знала, что съ души ея спало облако, и что бремя скорби ея стало легче, единственно, благодаря чистому, свжему воздуху прибрежья, она сознавала только то, что ей было очень весело и окружающій міръ сталъ казаться ей отрадне, чмъ въ послдніе мсяцы.

Когда он присли на горку и съли запасъ тартинокъ,— постовавъ, что ихъ такъ мало, — и выпили хересъ съ водой, Нора пошла бродить по берегу. Лошадь оставили въ Прайнстаун, и посл прогулки вернулись къ кусту, подъ которымъ спрятали корзинку съ провизіей. Къ счастью, въ этотъ день не было въ бгахъ ни одного изъ заключенныхъ, и състные припасы оказались нетронутыми. Нора ушла, сестра ее и Присцилла услись на пригорк, спиной къ дорог, и видли, какъ она останавливалась то на одномъ маленькомъ возвышеніи, то на другомъ, думая, вроятно, стоя на одномъ — какъ хорошо было бі)і быть леди Петерборо, а стоя на другомъ — что лучше было бы быть м-ссъ Гуго Станбэри. Только, прежде чмъ ей можно будетъ сдлаться м-ссъ Гуго Станбэри, необходимо чтобы м-ръ Гуго Станбэри раздлилъ ея мнніе,— и необходимо также, чтобы онъ имлъ возможность содержать жену. ‘Мн бы не хотлось быть женой бднаго человка’, говорила она себ, и тотчасъ же вспомнила, что человкъ, предлагавшій ей сдлаться леди Петерборо, открывалъ ей такую перспективу, гд не могло быть и рчи о затрудненіяхъ насчетъ дома, или денегъ, или общественнаго положенія, т. е. о томъ, чего такъ много было на пути Гуго Станбэри. Ей казалось, что она не способна быть женой очень бднаго человка, и вмст съ тмъ ей казалось, что она съумла бы мастерски разыгрывать роль леди Петерборо въ Монкгамской гостиной. Она была такъ тщеславна, что воображала, будто могла бы смотрть, и говорить, и ходить, и держаться именно такъ, какъ бы слдовало свтской леди Петерборо. Она не сознавала ясно, чтобы природа не спеціально ее предназначила быть леди Петерборо, между тмъ ей казалось, что природа положительно не создала ее быть м-ссъ Гуго-Станбэри, съ скромнымъ доходомъ какихъ нибудь десяти гиней въ недлю, когда журнальное дло идетъ на ладъ. Она перешла на другой маленькій пригорокъ, чтобы тамъ еще хорошенько обдумать это. Ей было ясно, что если она согласится на предложеніе Гласкока, — она не отдастся любимому человку, а просто напросто продастъ себя, а она до этого тысячу разъ повторяла себ, что молодая двушка можетъ отдаться любимому человку, но ни въ какомъ случа не должна продавать себя, — можетъ или отдаться, или отказать на отрзъ — сама оставшись ни причемъ, судя по тому, какъ сложатся обстоятельства. Она была вполн уврена, что никогда не продастъ себя. Но это былъ какъ бы урокъ, который она затвердила еще двочкой, прежде чмъ начала понимать жизнь и ея тяжкія неизбжности. Теперь она говорила себ, что ничто не могло бы быть хуже, какъ висть мельничнымъ жерновомъ на ше бднаго человка. Очень хорошо можетъ быть отдаться изъ любви,— но не хорошо служить средствомъ къ раззоренію любимаго человка, если даже этому человку самому хотлось бы взять на себя всевозможныя тяготы. Затмъ она подумала, что могла бы любить и этого другаго человка немного, — могла бы любить его достаточно для тихой, домашней жизни. И конечно, было бы очень пріятно отстранить отъ себя вс заботы и тревоги. Если бъ она была м-ссъ Гласкокъ, извстная свту, какъ будущая леди Петерборо, разв не зависло бы отъ ея воли свести и помирить сестру съ ея мужемъ? Сила Монкганскаго авторитета и вліянія на стороны сестры, разумется, подйствовала бы благотворно. Она старалась уврить себя, что въ этомъ отношеніи она сдлала бы доброе дло. Вообще, она думала, что если-бъ м-ръ Гласкокъ сдлалъ ей предложеніе еще разъ, она бы его приняла. И вдь онъ общалъ придти еще разъ. Только можетъ быть его испугаетъ эта несчастная ссора въ Тревиліановой семь. Кому охота вмшиваться въ семейныя ссоры? Но если-бъ онъ подумалъ придти еще разъ, она конечно приняла бы его предложеніе. Она окончательно остановилась на этомъ ршеніи, когда сошла съ послдняго пригорка, на которомъ стояла, и вернулась къ сестр и Присцилл Станбэри.

Он об сидли спокойно подъ тнью терноваго куста, глядя на Нору, расхаживавшую взадъ и впередъ, и разговаривая свободне и откровенне, чмъ когда либо прежде, объ обстоятельствахъ, которыя ихъ свели вмст.

— Какая она хорошенькая, сказала Присцилла, когда фигуру Норы ярко освтило солнце.

— Да, она очень хороша, и за ней очень много ухаживали. Моя несчастная исторія — жестокій ударъ для нея.

— Вы хотите сказать, что ей здсь скучно безъ общества.

— Нтъ, не совсмъ то,— хотя, хотя конечно лучше было бы, если бъ она могла вызжать. И я не знаю, есть ли какая возможность для двушки сдлать партію, не вызжая въ свтъ. Но близость къ женщин, разведенной съ мужемъ, не можетъ не повредить молодой двушк. Стало быть, и для васъ не хорошо.

— Мн — ничего, сказала Присцилла.

— Вдь люди такъ злы.

— Я за себя ручаюсь, сказала Присцилла. Мн никакой злой языкъ не можетъ повредить. Личныя мои потребности ограничиваются старымъ платьемъ и кускомъ хлба съ сыромъ. Я люблю надвать перчатки, идя въ церковь, но это только остатки предразсудковъ. Свтъ такъ мало мн даетъ, что я почти уврена, что ему у меня нечего было бы отнять.

— И вы довольны?

— Нтъ, я не могу сказать, чтобы была довольна. Да я, впрочемъ, думаю, едва-ли есть кто-либо вполн довольный своей судьбой. Если моя мать умретъ, и Доротея останется при тетк, или выйдетъ замужъ, я останусь совсмъ одна на свт. Провидніе или судьба что-ли сдлали меня барышней такого рода, что я не могу жить съ мужичками, и вмст съ тмъ, обставили меня такъ во всхъ другихъ отношеніяхъ, что я поневол должна жить именно такъ, а не иначе.

— Отъ чего же бы вамъ не выдти замужъ?

— Кто меня возьметъ? Да наконецъ, если бы пришлось выбирать мужа, мн бы хотлось непремнно хорошаго,— человка съ головой и съ сердцемъ. Если-бъ даже я была молода и красива, или богата, я не знаю, могла ли бы я найдти себ кого по сердцу и быть счастливой. А теперь мн столько же шансовъ попасть живой на небо, какъ выйдти за кого нибудь замужъ.

— Я думаю, большая часть двушекъ думаютъ такимъ образомъ,— но, не смотря на то, выходятъ замужъ.

— Мн даже не слдуетъ выходить замужъ. У меня очень дурной характеръ, я люблю длать все по своему, и главное, терпть не могу мужчинъ. Я еще никогда въ жизни не встрчала мужчины, котораго мн хотлось бы имть своимъ другомъ. Мн, кажется, я сочла бы идіотомъ человка, который бы вздумалъ говорить мн нжности, и такъ бы ему это прямо и сказала.

— А, вы скажете совсмъ не то, когда вамъ въ самомъ дл придется выслушивать такія нжности.

— Но я думаю, сказала Присцилла, — что если женщина разъ выйдетъ замужъ, нтъ ничего на свт, чего бы она не сдлала для своего мужа, нтъ ничего, въ чемъ бы она ему не уступила.

— Вы говорите это на мой счетъ.

— Разумется, на вашъ. Какъ же мн о васъ не думать, живя съ вами подъ одной крышей? И наконецъ я думаю о Луи.— Луи былъ сынъ м-ссъ Тревиліанъ.— Что вы сдлаете, если, черезъ годъ или два, отецъ пришлетъ за нимъ и захочетъ, чтобы онъ росъ при немъ?

— Ничто меня не разлучитъ съ моимъ ребенкомъ, сказала горячо м-ссъ Тревиліанъ.

— Это легко говорить, но я думаю, онъ всегда можетъ сдлать — что ему вздумается.

— Съ какой стати ему это длать? Вдь не я оставляла его домъ. Онъ самъ заставилъ меня ухать.

— Мн кажется нечего и раздумывать на счетъ того, что вамъ теперь нужно сдлать, сказала Присцилла, помолчавъ немного и вставъ съ мста, на которомъ она сидла подъ терновымъ кустомъ.

— Что же я должна сдлать? спросила м-ссъ Тревиліанъ.

— Вернуться къ нему.

— Я бы вернулася завтра, если-бъ онъ мн написалъ, если-бъ онъ меня попросилъ. А теперь, что же мн длать? Я — его раба, и должна длать все, что онъ мн приказываетъ, я и здсь только потому, что онъ прислалъ меня.

— Вамъ бы слдовало написать ему и просить, его чтобы онъ взялъ васъ отсюда.

— Что же это? Просить у него прощенія, потому что онъ обходился со мной дурно?

— Не думайте объ этомъ, сказала Присцилла, стоя надъ своей собесдницей, которая все еще продолжала лежать подъ кустомъ: — все это грошевая гордость, которую давно пора бы пустить по втру. Отчего мы вс живемъ только однимъ самолюбіемъ? Мы ищемъ одобренія и похвалы только потому, что похвала даетъ намъ возможность думать хорошо о самихъ себ. Всякій изъ насъ для самаго себя центръ и ось всего міра.

— Плохой, незавидный міръ вертится вокругъ моей оси, сказала м-ссъ Тревиліанъ.

— Я не знаю, какимъ образомъ возникла эта ссора, сказала Присцилла, — да и знать не хочу. Но мн, кажется, что все это вздоръ, — что все дло въ томъ, что никому не хочется первому попросить извиненія, и тому подобные пустяки. Попросите его, чтобы онъ все забылъ. Вдь онъ же, вроятно, любитъ васъ?

— По чемъ мн знать? Любилъ когда-то.

— А вы его любите?

— Да, конечно, люблю.

— Тамъ въ чемъ же вы сомнваетесь? Вотъ Джекъ съ экипажемъ, и если мы его не позовемъ, онъ, пожалуй, продетъ мимо и не замтитъ насъ.

Тутъ м-ссъ Тревиліанъ встала, и когда имъ удалось отвлечь на минуту вниманіе Джека отъ лошади, он позвали Нору, которая все продолжала переходить съ одного пригорка на другой, и не обнаруживала ни малйшаго желанія прервать размышленія, которымъ она предавалась.

Он выхали изъ дому утромъ и общали быть домой къ чаю,— срокъ — вообще очень эластичный. Когда м-ссъ Станбэри жила въ котэдж, она пила чай въ шесть часовъ, когда м-ссъ Тревиліанъ поселилась въ Клокъ-Гауз, чай стали подавать въ половин восьмаго, а теперь Джекъ подвезъ ихъ къ дверямъ дома въ половин девятаго. Въ лиц двушки, отворявшей имъ дверь, было что-то таинственное, сразу бросившееся имъ всмъ въ глаза. Она, однако, не сказала ни слова, пока он не вошли вс въ корридоръ. Тогда она произнесла торжественно:

— Здсь — одинъ господинъ.

— Господинъ? сказала м-ссъ Тревиліанъ, подумавъ въ первую минуту о муж, а во вторую — о полковник Осборн.

— Онъ спрашиваетъ васъ, миссъ, сказала двушка, мотнувъ головой на Нору.

Услышавъ это Нора, молча опустилась на стулъ, стоявшій въ корридор.

ГЛАВА XVII.
Въ Ненкомбъ-Путней прізжаетъ одинъ господинъ.

Скоро вс он узнали, что пріхавшій господинъ былъ Гласкокъ. М-ссъ Станбэри вышла къ нимъ въ гостиную и сказала, что онъ былъ часовъ пять тому назадъ и спрашивалъ м-ссъ Тревиліанъ. Въ этотъ же вечеръ объяснилось, что м-ссъ Станбэри въ первую минуту страшно перепугалась, вообразивъ, что это пріхалъ полковникъ. Но чужой господинъ пожелалъ непремнно ее видть, объяснилъ ей, кто онъ и сказалъ, что ему очень хотлось бы видть м-ссъ Тревиліанъ и миссъ Роули. Весьма можетъ быть, что въ ум м-ссъ Станбэри мелькнулъ по этому поводу лучъ свта, но, до возвращенія дамъ, она все-таки продолжала быть въ недоумніи. Гласкокъ объявилъ, что подетъ прогуляться, вернулся къ обду и весьма хвалилъ кулинарное искусство м-ссъ Крокетъ. Когда м-ссъ Крокетъ узнала, что у нея обдалъ сынъ лорда, она принялась громко хвастать, что онъ сълъ дв бараньи котлеты и попросилъ третью. Онъ не счелъ унизительнымъ приналечь на вторую половину яблочнаго пирога и объявилъ себя страстнымъ любителемъ девоншайрскихъ сливокъ.

— Сразу видно, что не вертопрахъ какой-нибудь, который воротитъ носъ, когда передъ нимъ поставятъ простое кушанье, сказала м-ссъ Крокетъ.

Посл обда Гласкокъ вернулся въ Клокъ-Гаузъ и сидлъ уже тамъ съ часъ съ м-ссъ Станбэри,— нельзя сказать, что къ большому ея или его удовольствію.

— Онъ на ночь подетъ ночевать въ Лесборо, шепнула м-ссъ Станбэри.

— Разумется, теб слдуетъ повидаться съ нимъ прежде чмъ онъ удетъ, сказала м-ссъ Тревиліанъ сестр. Конечно, между сестрами очень много было говорено о м-р Гласкок. Нора, на отрзъ отказывалась говорить положительно, что ей не нравится этотъ человкъ, и ни за что не хотла, чтобы къ этому вопросу примшивали имя Гуго Станбэри. Что она въ самомъ дл думала о Гуго Станбэри — она скрывала даже отъ сестры. Когда сестра сказала ей, что она отказала м-ру Гласкоку изъ-за Гуго Станбэри, она очень разсердилась и потомъ раза два высказывала громкія фразы на счетъ своей способности отказать блестящей партіи только потому, что она равнодушна къ человку, сдлавшему ей предложеніе. М-ссъ Тревиліанъ знала отъ нея, что онъ намревался еще разъ придти за окончательнымъ отвтомъ.

— Разумется, теб слдуетъ повидаться съ нимъ, сказала м-ссъ Тревиліанъ. Нора нсколько минутъ просидла молча, потомъ встала и убжала въ свою комнату. Сестра пошла за ней.

— Что это все значитъ? спросила Присцилла у матери.

— Я думаю, что онъ влюбленъ въ миссъ Роули, сказала м-ссъ Станбэри.

— Но кто онъ?

Тогда м-ссъ Станбэри сказала все, что знала. Она изъ его карточки узнала, что онъ — достопочтенный сэръ Гласкокъ. А изъ того, что онъ ей говорилъ, она заключала, что онъ старый другъ обихъ дамъ. Онъ ей очень понравился, она даже выразилась, что въ немъ все какъ нельзя лучше и приличне,— но она едва-ли могла бы объяснить, отчего именно такъ она выразилась.

— Какъ бы я хотла, чтобъ он вовсе сюда не прізжали, сказала Присцилла, которая ни какъ не могла отдлаться отъ идеи, что должно быть опасно имть дло съ женщинами, за которыми бгаютъ мужчины.

— Разумется, я его увижу, сказала Нора сестр.— Разв я говорила, что я его не увижу? Что же ты ко мн пристаешь?

— Я къ теб не пристаю, Нора, но мн хотлось бы, чтобы ты подумала, до какой степени это важно.

— Разумется, важно.

— И особенно посл всхъ моихъ несчастій! Подумай, какъ онъ долженъ быть добръ, сильно какъ онъ долженъ тебя любить, чтобы пріхать такимъ образомъ сюда, за тобой.

— Но вдь мн прежде всего нужно подумать о собственныхъ своихъ чувствахъ.

— Я знаю, что онъ теб нравится. Ты мн сама говорила. И подумай только, какъ мама будетъ рада! Такое положеніе! И такой славный человкъ! Вс единогласно говорятъ, что у него нтъ недостатковъ.

— Я терпть не могу людей безъ недостатковъ.

— Ахъ, Нора, Нора, вдь это глупо! Полно, полно, пойдемъ внизъ. Пожалуйста, не давай воли нелпымъ фантазіямъ, не порти всю свою жизнь. Вдь это никогда не вернется, Нора. Подумай только, все будетъ — твое, только шепни одно слово.

— Ахъ! Одно слово, и это слово было бы ложью!

— Нтъ, нтъ. Скажи ему, что ты постараешься его полюбить, и этого будетъ довольно. Вдь ты его любишь?

— Я?

— Ну, да, конечно, любишь. Вдь все только одно упрямство. Пойдемъ внизъ.

— Оставь меня одну, минуты на дв,— я потомъ приду. Поди и скажи ему, что я сейчасъ приду. М-ссъ Тревиліанъ поцловала ее и ушла.

Нора, какъ только осталась одна, встала съ мста, вышла на середину комнаты. Обсуждая этотъ вопросъ утромъ на пригоркахъ, она не думала, что необходимость окончательнаго ршенія можетъ постичь ее такъ внезапно. Она только что въ это утро сказала себ, что слдовало бы принять предложеніе, если онъ его сдлаетъ вторично, и вотъ онъ вдругъ взялъ да и пришелъ. Онъ пріхалъ за ней въ деревню, тогда какъ она сомнвалась — удасться ли ей еще гд нибудь встртиться. Она подумала, что ей бы легче было, теперь сойдти внизъ и сказать ‘да’, еслибы сестра не такъ настаивала на необходимости сказать это ‘да’. Самая эта настойчивость сестры расшевелила въ ней охоту идти противъ этой настойчивости. Зачмъ такъ спшить, такъ торопить, если нтъ доводовъ противъ ея выхода за него? И вмст съ тмъ, если она согласится за него выдти, будетъ ли кто въ прав на нее стовать? Гуго Станбэри никогда не говорилъ ей ни слова, которое могло бы дать ей основаніе предполагать, что онъ сталъ бы считать себя обиженнымъ и несчастнымъ. Вс остальные ея друзья, разумется, порадовались бы, похлопали бы ее по плечу, осыпали бы ее поцлуями и сказали бы, что она родилась подъ счастливой звздой. И вдь онъ ей нравился. Мало того, ей казалось даже, что она его любитъ. Она отняла руки отъ лица, сказала себ — что судьба ея ршена, и принялась торопливо приглаживать себ волосы передъ зеркаломъ. Она смло выйдетъ къ нему, и честно приметъ его предложеніе. Она непремнно должна поступить именно такъ, а не иначе. Сколько она можетъ сдлать для братьевъ и для сестеръ, когда будетъ женою лорда Петерборо? Она замтила, что приглаживаніе волосъ передъ зеркаломъ ршительно ни къ чему не вело, и пошла скорымъ шагомъ къ дверямъ. Еслибъ онъ ее не любилъ такой, какая она есть, онъ не сталъ бы за нее свататься. Она ршилась, и стало быть все кончено! Но когда она сходила внизъ по лстниц въ комнату, гд онъ завдомо ея ждалъ, ее обдало какимъ-то холоднымъ чувствомъ самообвиненія, почти стыда. ‘Чтожъ такое’, сказала она себ. ‘Я знаю, что я права’. Она поспшно открыла дверь, чтобы не сомнваться дольше, и очутилась съ нимъ лицомъ къ лицу — и совсмъ одна.

— Миссъ Роули, началъ онъ,— я боюсь, чтобы вы не подумали, что я васъ преслдую?

— Я не имю права думать этого, отвчала она.

— Я вамъ сейчасъ скажу, зачмъ я пріхалъ. Дорогой мой отецъ, бывшій всегда моимъ лучшимъ другомъ, очень боленъ. Онъ въ Неапол, и я долженъ хать къ нему. Онъ очень старъ, ему за восемьдесятъ. И, конечно, онъ никогда больше не вернется въ Англію. Судя по тому, что мн пишутъ, по всей вроятности мн придется остаться при немъ, пока все не кончится.

— Я совсмъ не знала, что онъ такъ старъ.

— Говорятъ, что онъ проживетъ не больше мсяца. Онъ никогда не увидитъ моей жены, если у меня только будетъ жена, но мн бы хотлось сказать ему, если можно, что… что…

— Я васъ понимаю, м-ръ Гласкокъ.

— Я вамъ говорилъ, что приду къ вамъ еще разъ, — и такъ какъ мн, по всей вроятности, придется въ Неаполь провести всю зиму, то я не могъ ухать, не видвъ васъ. Миссъ Роули, могу я надяться, что вы меня полюбите?

Она не отвчала ему ни слова, но стояла скрестивъ руки и глядя въ сторону. Еслибъ онъ спросилъ, хочетъ ли она быть его женой, можетъ быть отвтъ, который она приготовила, былъ бы сказанъ. Но онъ поставилъ вопросъ въ другой форм. Любитъ ли она его! Если только она могла бы заставить себя сказать, что любитъ, она бы къ слдующей весн была леди Монкгамъ.

— Нора, сказалъ онъ,— любите ли вы меня?

— Нтъ, сказала она, и въ тон ея голоса какъ будто звучала злоба.

— И это ваша, окончательный отвтъ?

— М-ръ Гласкокъ, что я вамъ могу сказать? отвчала она. Постойте, я вамъ скажу правду, — я вамъ все скажу. Я сошла въ эту комнату съ твердой ршимостью принять ваше предложеніе. Но вы такъ добры, такъ добры, что я не могу передъ вами лгать. Я васъ не люблю. Я не имю права брать того, что вы мн предлагаете. Еслибъ я согласилась, то только потому, что вы богаты… что вы — лордъ, а не потому, чтобы я васъ любила. Я люблю другаго. Постойте: пожалуйста, ради Бога, не спрашивайте у меня ничего, я не могу.— Тутъ она окончательно отвернулась отъ него, и бросилась лицомъ въ уголъ дивана.

Онъ стоялъ молча, незная — какъ продолжать разговоръ, какъ его кончить. Посл того, что она теперь ему сказала, настаивать дальше было бы невозможно. Онъ, разумется, и не думалъ объ этомъ. Когда женщина на столько откровенна, что объявляетъ свое сердце несвободнымъ, у мужчины не можетъ быть охоты продолжать искать ея любви.

— Если такъ, сказалъ онъ, — разумется, мн нечего надяться.

Она рыдала и не могла ему отвтить. Она и раскаявалась, и радовалась тому, что сдлала,— раскаивалась потому, что утратила то, что ее такъ плняло, и потому что безъ всякой надобности выболтала свой секретъ.

— Можетъ быть, сказалъ онъ,— слдуетъ уврить васъ, что все вами сказанное останется между нами.

Она поблагодарила его движеніемъ головы и руки, но не могла выговорить ни слова,— и онъ ушелъ. Она не знала, прощался ли онъ съ м-ссъ Станбэри и съ ея сестрой, или ушелъ изъ дома — не видавъ ихъ. Она оставалась въ углу дивана, плача въ потемкахъ, пока не пришла сестра.

— Емилія! сказала она вскакивая,— не говори ничего, ни слова. Не нужно. Все кончено, остается только скорй забыть.

— Конечно, все кончено, сказала м-ссъ Тревиліанъ.

— Да, и я полагаю, что двушка можетъ. въ этомъ отношеніи дйствовать вполн по своему усмотрнію. Я отказала хорошему и богатому жениху, но это еще не даетъ никому правъ длать мн выговоры. И не хочу, чтобы мн длали выговоры.

— Ахъ, дитя, да кто-же теб длаетъ выговоры?

— Разумется, ты. Только совершенно напрасно. Онъ ушелъ, и все кончено. Чтобы ты не говорила, и чтобы я не передумала, его нельзя вернуть. Я не хочу, чтобы мн кто говорилъ, что лучше было-бы сдлаться леди Петерборо и имть все, что только можетъ дать жизнь,— чмъ жить здсь, гд не съ кмъ слова сказать, и затмъ, на будущій годъ, ухать назадъ на эти ужасные острова. Разумется, мн самой очень невесело.

— Такъ зачмъ же ты ему отказала, Нора?

— Зачмъ? Что же мн было ему сказать? Отчего онъ не спросилъ — хочу-ли я быть его женой, не говоря ни слова о любви? Онъ спросилъ, люблю-ли я его. Разумется, не люблю. Я хотла было сказать, что люблю, но что-то встало поперегъ горла, и не могла. Я пожалуй не прочь продаться дьяволу, только не знаю — какъ? Ну, ничего. Все кончено, и теперь пойду спать.

Она ушла спать, а м-ссъ Тревиліанъ, объяснила обимъ хозяйкамъ сколько было необходимо изъ того, что случилось. Когда м-ссъ Станбэри поняла, что этотъ господинъ будетъ черезъ нсколько мсяцевъ самъ лордомъ, что онъ очень богатъ, членъ парламента, одинъ изъ счастливцевъ, рождающихся съ золотыми ложками во рту,— и поняла вмст съ тмъ, что Нора Роули отказала ему,— она пришла въ крайнее недоумніе. Гласкоку было за сорокъ,— и Нор Роули, которой было двадцатью годами меньше, онъ казался совсмъ старикомъ. Но м-ссъ Станбэри, которой было за шестьдесятъ, м-ръ Гласгокъ казался совсмъ еще въ цвт лтъ. Его лысая голова только доказывала, что онъ вышелъ изъ дтства, а сдые волоса въ бакенбардахъ были только вншнимъ проявленіемъ вполн зрлой разсудительности. Она никакъ не могла понять, съ какой стати двушк отказывать такому выгодному жениху, если только онъ — не дурной нравственности или не дурнаго характера. Но м-ссъ Тревиліанъ сказала ей, что его вс считаютъ добрымъ и милымъ. Не смотря на то, она почувствовала какое-то особенное уваженіе къ двушк, ршившейся отказать старшему сыну лорда. Присцилла, когда услышала, что случилось, не выказала особеннаго сочувствія матери. По ея мннію, двушк гораздо лучше и приличне отказывать женихамъ, чмъ давать имъ согласіе, кто-бы эти женихи не были. И фактъ, что человка отправили назадъ съ отказомъ, отчасти смягчилъ негодованіе Присциллы на то, что онъ дерзнулъ явиться.

— Онъ должно быть глупъ, сказала она матери,— надюсь, что такіе люди не будутъ больше бгать за ними сюда, пока он живутъ у насъ.

Нора, оставшись одна, наплакалась въ волю. Онъ ушелъ, и все кончено. Она достаточно знала свтъ, чтобы вполн понимать разницу между положеніемъ, которое ей предлагали, и положеніемъ, въ которое ей по всей вроятности придется теперь стать. Она не могла пожаловаться на счастье: Фортуна щедро высыпала передъ ней на выборъ великолпные дары. И надобно сказать, что великолпные дары, высыпанные передъ ней Фортуной, были въ ея глазахъ очень цнными сокровищами. Она была неравнодушна къ богатству и къ общественному положенію. Ее воспитывали въ безусловномъ уваженіи къ нимъ, и она придавала имъ чрезвычайно много значенія. Какимъ-то таинственнымъ путемъ, о которомъ она сама себ не могла-бы дать отчета,— благодаря какому-то невдомому наставнику, лекцій котораго она не могла-бы припомнить,— она научилась еще многому другому, научилась благоговть передъ правдой и любовью, и съ гордостью беречь все свое сердце для кого-нибудь одного, кого бы она могла боготворить какъ героя. Она сказала правду, говоря сестр, что непрочь продать себя дьяволу, но что ей не удалось заключить съ нимъ контрактъ. А теперь, лежа въ слезахъ на постели, терзаясь раскаяніемъ, рисуя себ самыми живыми красками все — что она отвергла, разсказывая себ все — что она могла бы сдлать и чмъ могла быть, еслибъ не дала надъ собой воли моментальному припадку безумія,— она мало или почти вовсе не утшалась сознаніемъ, что она осталась врной своимъ лучшимъ инстинктамъ. Она сказала, что отказываетъ ему, потому что любитъ Гуго Станбэри, — по крайней мр на сколько ей помнилось все, что было. И какъ глупо, какъ низко поддаваться до такой степени безумной страсти къ человку, который никогда не говорилъ ей о любви, и какъ нелпо сознаваться въ этой страсти другому человку. Къ чему ее можетъ повести эта страсть? Вдь она не можетъ же выйдти замужъ за Гуго Станбэри. Она знала себя настолько, чтобы быть вполн увренной, что еслибъ онъ пришелъ завтра просить ея руки, то она отказала бы ему. Лучше ухать и умереть съ тоски, и быть похороненной на Мандаринахъ, чмъ входить въ такую бдную семью, которую новый лишній членъ повелъ бы къ окончательному раззоренію.

На мгновеніе ей пришла не мысль, не идея,— а что-то въ род мимолетной грезы на яву, что она напишетъ Гласкоку, и возьметъ назадъ все, что сказала. Еслибы она это сдлала, онъ по всей вроятности сталъ-бы презирать ее, и высказалъ бы ей свое презрніе,— но могло быть и иначе. Могло быть, что такой шагъ съ ея стороны вернулъ бы его назадъ,— а еслибъ и не вернулъ, она осталась бы тмъ чмъ была — несчастнымъ, отринутымъ созданьемъ, выкинутымъ бурею на берегъ, и лишеннымъ единственной возможности переплыть благополучно черезъ житейское море — единственной возможности, потому что она не была подобна другимъ двушкамъ, которыя, во что бы ни стало, остаются на мор, чинятъ посл перваго пораженія паруса и весла, снова пускаются въ путь, и въ конц концовъ достигаютъ цли. Теперь ужъ не будетъ больше сезоновъ въ Лондон, не жить ей больше на Карцонъ-Стрит, не входить въ бальныя залы, по люднымъ лстницамъ, гд можно было бы найдти знатнаго и богатаго жениха. Ей предстояла блестящая будущность,— и она ее отвергла! Разумется, эта поправка дла письмомъ была въ тотъ же моментъ признана невозможною. Читатель не долженъ, думать, чтобъ, она даже имла въ мысляхъ возможность написать. Она не думала ни о чемъ, кром постигшей ее невзгоды, и предстоящаго раскаянія. И въ то же время ей казалось, что она наврное сказала человку, который ее любилъ, имя того другаго человка, котораго она любитъ, какъ она имла глупость сказать. Но что же за дло? Такъ, или иначе она все равно погибла.

На слдующее утро она сошла къ завтраку, блдная какъ смерть, и вс, кто ее увидлъ, сразу поняли, что она сдлала шагъ, который сдлалъ ее несчастной женщиной.

ГЛАВА XVIII.
Переписка Станбэри.

Черезъ полчаса посл назначеннаго времени, когда вс другія уже напились чаю съ хлбомъ и съ масломъ, пришла Нора Роули, блдная какъ смерть. Сестра ходила къ ней, когда она одвалась, но она просила оставить ее въ поко. Она сказала, что сейчасъ сойдетъ, и кончила туалетъ безъ помощи двушки. Она выпила чашку чая, и сдлала видъ, что съла свою порцію хлба съ масломъ, затмъ услась, и принялась печально раздумывать обо всемъ, что было. Все было подъ ея рукой,— все, объ чемъ она когда-либо грезила! И теперь все пропало! Вс три собесдницы старались время отъ времени вовлечь ее въ разговоръ, но она упорно уклонялась. Сперва, пока ее крайнее изнеможеніе не сдлалось очевиднымъ для всхъ, она длала слабыя попытки отвчать, когда къ ней обращались съ прямымъ вопросомъ, но потомъ, немного погодя, она только потряхивала головой и молчала, предавшись полному отчаянію.

Поздно вечеромъ она сошла въ садъ, и вслдъ за ней вышла Присцилла. Былъ конецъ юля, и лто — въ полномъ разгар. Дамы втеченіи дня сидли въ гостиной съ открытыми окнами и опущенными жалузи, а по вечерамъ, читали и работали, или можетъ быть длали видъ, что читаютъ или работаютъ, подъ тнью кедра на лугу. Трудно было бы представить себ что-либо боле уединенное, чмъ садъ при Клокъ-Гауз. Ни чей чужой глазъ не могъ туда проникнуть, ни одинъ звукъ оттуда не достигалъ проходящихъ мимо. Онъ былъ не великъ, но такъ полонъ прелестныхъ садовыхъ кустовъ, которые на благопріятной почв разростаются въ огромныя дерева, что одна часть гуляющихъ могла скрываться отъ другой посреди ихъ стнъ. Въ этотъ вечеръ м-ссъ Станбэри и м-ссъ Тревиліанъ пошли прогуляться по обыкновенію, но Присцилла осталась съ Норой Роули. Немного погодя, Нора тоже встала и вышла черезъ балконную дверь одна. Присцилла, подождавъ ее нсколько минутъ, пошла за ней, и нагнала ее въ длинной зеленой алле, которая огибала фруктовый садъ.

— Отчего вы такъ грустны? сказала она.

— Съ чего вы взяли, что я грустна?

— Потому что — видно. Какъ же не замтить, проводя съ вами цлые дни?!…

— Мн бы хотлось, чтобы вы не замчали. Мн кажется, очень не мило съ нашей стороны, что вы замчаете, лучше было бы, еслибъ пы не замчали. Еслибъ мн хотлось говорить объ этомъ, я бы сама начала.

— Да вообще лучше высказывать горе, чмъ оставлять его къ себ, сказала Присцилла.

— Все равно, только я объ себ говорить не желаю, сказала Нора.

Затмъ он разошлись каждая въ свою сторону, и Присцилла, конечно, обидлась пріему, который былъ сдланъ выказанному ею сочувствію. На слдующій день, он не обмнялись ни однимъ словомъ. М-ссъ Станбэри не ршалась заговорить съ своей гостьей объ отвергнутомъ жених, и не разговаривала объ этомъ даже съ м-ссъ Тревиліанъ. Сестры, разумется, поспорили между собой по этому поводу. Безъ этого дло никакъ не могло бы обойдтись, но вс эти споры оканчивались заявленіемъ Норы, что она не желаетъ слушать никакихъ упрековъ и выговоровъ. М-ссъ Тревиліанъ была очень нжна къ ней, и вовсе не думала ее упрекать или журить, — напротивъ старалась по возможности утшить, но Нора такъ постоянно внутренно корила и грызла самое себя, что всякое слово, сказанное ей по поводу м-ра Гласкока, казалось, несло съ собой непремнно какой-нибудь упрекъ или выговоръ.

Но на другой день она сама подошла къ Присцилл Станбэри.

— Пойдемте въ садъ, сказала она, когда он остались на минуту одн,— я хочу съ вами поговорить. Присцилла, не отвтивъ ни слова, сложила работу, и надла шляпку.— Пойдемте туда, на зеленую дорожку, сказала Нора,— я вчера была такъ груба, простите меня.

— Вы были грубы? сказала Присцилла, улыбаясь,— правда, но я васъ прощаю. Можно разв не простить вамъ всего, если вы попросите?

— Я такъ несчастна, сказала она.

— Отчего?

— Не знаю. Не могу сказать, и не стоитъ говорить объ этомъ, потому что все кончено. Но только мн не слдовало быть грубой съ вами и мн очень жаль, что я вамъ такъ отвтила

— Все это пустяки, одно только, когда я сама бываю груба и потомъ прошу прощенія,— что впрочемъ длаю не такъ часто какъ бы слдовало,— мн всегда кажется, что это должно вызывать въ людяхъ доброе чувство. Еслибъ я только могла вамъ помочь въ вашемъ гор, я была бы очень рада.

— Вы не можете привести его назадъ.

— М-ра Гласкокъ? Хотите я поду и попробую.

Нора улыбнулась, и покачала головой.

— Желала бы я знать, что бы онъ вамъ на это сказалъ. Но еслибъ даже онъ вернулся, я бы опять сказала ему тоже.

— Я вдь вовсе не знаю, что такое вы ему сказали, душа моя. Я вижу только, что вы разстроены, — что вы такъ убиты, какъ будто случилось какое-нибудь большое несчастіе.

— И въ самомъ дл случилось большое несчастіе.

— Я думаю, что вы имли полное право принять предложеніе или отказать.

— Нтъ.

— Мн кажется, что никто вамъ не навязывалъ никакого ршенія, или по крайней мр, вы бы не стали слушаться ни чьихъ совтовъ.

— Разумется. Но я вамъ не могу всего объяснить. Никакъ не могу.

— Если вы сожалете о томъ, что сдлали, потому что сказали неправду этому человку, я вамъ сочувствую всей душой. Никто не иметъ права говорить неправду, и если вы раскаиваетесь во лжи, я охотно помогу вамъ посыпать голову пепломъ и носить вретище. Но если вы раскаяваетесь въ высказанной правд…

— Да, въ правд.

— Ну, такъ посыпайте сами себ пепломъ голову, я вамъ помогать не берусь.

— Да мн и не нужно ни чьей помощи, сказала гордо Нора.

— Вамъ никто не можетъ помочь, если только я понимаю какъ слдуетъ — ваше положеніе. Вы побороли въ себ корыстныя, дурныя желанія, вы на пути къ лучшимъ стремленіямъ, если правда, что вы отказали этому человку потому, что не могли подвинуть себя на грхъ,— сдлаться его женой, не любя его. Мн кажется, что дло было такъ, и — я сочувствую вамъ всей душой. Если вы это сдлали, я буду любить васъ за это, хотя вы исполнили не больше какъ прямой долгъ, затрогивающій самолюбіе.

— Но вдь онъ не предлагалъ мн выдти за него замужъ.

— Такъ я стало быть ничего не понимаю.

— Онъ спросилъ, люблю ли я его.

— Да вдь онъ хотлъ этимъ сказать: хотите ли вы быть его женой?

— Да, конечно, онъ имлъ это въ виду.

— Ну, и что же вы сказали? спросила Присцилла.

— Что не люблю его, отвчала Нора.

— И это правда?

— Да, правда.

— Такъ объ чемъ же вы сокрушаетесь? Что вы не сказали ему неправды?

— Нтъ, не о томъ, сказала тихо Нора.

— Такъ о чемъ же? Вы не можете раскаиваться въ томъ, что не ршились низко обмануть человка, который васъ такъ много любитъ? Он прошли молча нсколько шаговъ, и Присцилла снова заговорила.

— Вдь не о томъ же вы сокрушаетесь, что вы не ршились сдлать недоброе дло?

— Я не хочу хать назадъ на острова, и известись тамъ съ тоски, пропасть тамъ ни за что, вотъ я о чемъ сокрушаюсь. А вдь я бы могла быть такой знатной, такой богатой! Разв можно пасть cъ самой верхней ступеньки лстницы на самую нижнюю и не почувствовать этого?

— Да вдь вы поднялись вверхъ по лстниц, еслибъ вы только знали, сказала Присцилла — Вамъ предстоялъ выборъ между мутной гнусной лужей и солнечнымъ свтомъ истиннаго Бога. Вы выбрали солнечный свтъ и плачете по луж! Я не могу вамъ сочувствовать, я могу только уважать васъ, любить васъ. И уважаю, и люблю. Вы скоро сами успокоитесь, увидите, что вы хорошо сдлали, и сами будете рады,— вотъ вамъ моя рука въ этомъ, если вы только хотите ее взять. Нора взяла протянутую руку, подержала ее въ своей нсколько секундъ, потомъ пошла домой молча, и заперлась въ своей комнат.

Почта приходила въ Ненкомбъ-Путней обыкновенно около восьми часовъ утра, а ее привозилъ на осл человкъ съ деревянной ногой. Во всхъ деревенскихъ приходахъ люди-на-деревяшкахъ служили почталіонами, благодаря той степенности и сановитости, которую имъ обыкновенно придаетъ деревянная нога. Можетъ быть такіе люди медленне въ своихъ движеніяхъ, чмъ могли бы быть двуногіе почталіоны: но такъ какъ вс другія человческія дятельности требуютъ дятелей о двухъ ногахъ, нужно же куда нибудь дться хромымъ и безногимъ. Одноногій почтальонъ, здившій на осл въ Ненкомбъ-Путней, употреблялъ на дорогу въ почтовую контору никакъ не больше получаса, но онъ такъ медленно обходилъ деревню на своей деревяшк, что рдко являлся въ Клокъ-Гаузъ раньше десяти. Однажды утромъ, дня два или три посл вышеприведеннаго разговора, было уже половина десятаго, когда онъ подалъ въ двери два письма, одно къ м-ссъ Тревиліанъ, другое къ м-ссъ Станбэри. Дамы успли уже позавтракать, и сидли вс вмст у открытаго окна. Письма, по обыкновенію, были поданы сперва Присцилл, а газета, принесенная вмст съ ними, вручена м-ссъ Тревиліанъ, какъ ея несомннная собственность. Когда ей передали ея письмо, она пристально посмотрла на адресъ и ушла съ нимъ въ свою комнату.

— Должно быть отъ Люиса, сказала Нора, какъ только затворилась дверь. Если такъ, то онъ ей пишетъ, чтобы она вернулась.

— Мама, это вамъ, сказала Присцилла.— Это отъ тетушки Станбэри. Я знаю ея почеркъ.

— Отъ тетушки? Что это можетъ быть? ужъ не случилось ли чего съ Доротеей? М-ссъ Станбэри держала письмо, но не распечатывала его. Прочти поскоре, душа моя. Если она нездорова, пускай поскоре прізжаетъ домой.

Но въ письм не было ничего насчетъ Доротеи, даже не упоминалось ея имени. Хорошо, что Присцилла прочла его про себя, потому что оно было написано въ сердцахъ.

— Что тамъ такое, Присцилла? Отчего ты мн ничего не говоришь? Что случилось? спрашивала м-ссъ Станбэри.

— Ничего не случилось, мама, кром того, что тетушка — гадкая, глупая женщина.

— Господи! что это такое!

— Семейныя дла, сказала Нора улыбаясь,— я уйду.

— Что бы это могло быть? переспросила м-ссъ Станбэри, когда Нора вышла.

— Вотъ вы сейчасъ сами услышите. Я вамъ прочту, сказала Присцилла.— Мн кажется, что изъ всхъ женщинъ, когда либо жившихъ на свт, тетушка Станбэри самая несносная, самая несправедливая, больше всхъ всегда готовая думать все дурное о своихъ ближнихъ. Вотъ что она нашла нужнымъ написать вамъ, мама.

И Присцилла прочла слдующее письмо тетки:

‘Ограда, Эксетеръ, іюль 31, 186*

Любезная сестра Станбэри.

До свднія моего дошло, что женщина, живущая съ вами, потому что не могла ужиться подъ одной кровлей съ своимъ законнымъ мужемъ, приняла въ вашемъ дом посщеніе господина, котораго называли ея любовникомъ — прежде, когда еще она не оставляла своего дома. Мн сказывали, что ея мужъ не захотлъ съ нею жить именно потому, что этотъ господинъ посщалъ ее въ Лондон, и она не хотла перестать съ нимъ видться.’

— Но вдь онъ не былъ здсь, сказала м-ссъ Станбэри въ смущеніи.

— Разумется, не былъ. Но постойте, дайте кончить.

‘Мн нтъ никакого дла до вашихъ постителей, продолжало письмо,— и я бы не стала вмшиваться, если-бъ не дорожила репутаціей семейства. Надоже кому нибудь растолковать вамъ, что постыдный позоръ такого образа дйствій падетъ и на васъ, если вы будете допускать подобныя вещи въ своемъ дом. Я полагаю, что это все-таки вашъ домъ. Во всякомъ случа вы слывете хозяйкой дома, и ваше дло сказать этой женщин, чтобы она убиралась, куда хочетъ. Надюсь, что вы это сдлали, или по крайней мр сдлаете теперь. Нельзя допустить, чтобы вдова духовнаго лица давала кровъ женщин, разведенной съ мужемъ и принимающей посщеніе господина, прослывшаго ея любовникомъ. Очень удивляюсь, что ваша старшая дочь одобряетъ такой образъ дйствій.

Преданная вамъ
Джемима Станбэри’.

М-ссъ Станбэри, дослушавъ письмо, подняла об руки въ отчаяніи.— Господи, Господи, восклицала она,— о, Господи!

— Ей такъ было пріятно писать это, сказала Присцилла,— что, право, стоитъ позавидовать. Темнымъ пятномъ Присциллы Станбэри была ея ненависть къ эксетерской тетк. Она знала, что у тетки есть высокія достоинства, и, несмотря на то, ненавидла ее. Она хорошо знала, что очень многіе въ графств видли въ ея тетк свтило первой величины, и, не смотря на то, ненавидла ее. Она не могла не знать, что тетка была добра къ ея брату, и теперь была очень добра къ ея сестр, и, не смотря на то, ненавидла свою тетку. Теперь для нея было торжествомъ, что тетка попала въ такую трясину, и она нисколько не намревалась помочь застрявшей старушк выбраться

— Никогда въ жизни не видывала такого прелестнаго смшенія злости съ сплетней, сказала она.

— За чмъ такія рзкія слова, душа моя.

— Посмотрите, что она намъ пишетъ, сказала Принцилла.— Какое она иметъ право говорить вамъ о репутаціи семейства и постыдномъ позор? Вы съумли поддержать свое достоинство въ крайней бдности, а она вкъ свой въ золот каталась.

— Она была очень добра къ Гуго,— и теперь къ Дороте.

— Будь я Доротеей, мн-бы не нужно было ея доброты. Ей пріятно попирать кого нибудь ногами,— кому нибудь благодтельствовать изъ семьи. Только насъ съ вами ей неудастся попереть, мама.

Тутъ он принялись разсуждать о томъ, что бы слдовало сдлать,— или скоре спорить, потому что Присцилла со своей стороны прямо заявила, какъ, по ея мннію, надо поступить. Она ршила, что м-ссъ Тревиліанъ ничего объ этомъ говорить не надобно, но тетк послать отвтъ — слдуетъ. Присцилла сама этотъ отвть напишетъ и подпишетъ своимъ именемъ. Мннія по этому вопросу рознились, такъ какъ м-ссъ Станбэри полагала, что если будетъ подписано ея именемъ, хотя бы самое письмо написала и Присцилла, изложеніе его было бы до нкоторой степени смягчено, — подъ-стать характеру. Но дочь у нея была неподатлива, и ей пришлось уступить.

— Все будетъ изложено достаточно мягко, сказала Присцилла,— и очень коротко.

И она написала слдующее письмо:

Ненкомбъ-Путней. Августъ 1, 186*

Любезная тетушка Станбэри.

Вы жестоко ошибаетесь.— Господинъ, о которомъ вы пишете, никогда здсь не былъ, и люди, доставившіе вамъ это извстіе, по всей вроятности морочатъ васъ. Я не нахожу, чтобы мама когда либо позорила свою семью, и вы не можете имть никакихъ основаній думать, что она какимъ-бы то ни было образомъ могла ее опозорить. Во всякомъ случа вамъ слдовало-бы убдиться хорошенько въ томъ, что вы говорите, прежде чмъ взводить на людей такія безсовстныя обвиненія.

Преданная вамъ
Присцилла Станбэри’.

P. S. Здсь былъ другой господинъ, — только не для того чтобы видть мссъ Тревиліанъ, но я полагаю, что мамашинъ домъ не можетъ быть закрытъ для всхъ постителей.

Бдная Доротея пережила тяжелые часы съ того момента, когда тетушка настолько убдилась въ посщеніи полковника Осборна, чтобы дать ей почувствовать необходимость своего вмшательства. Посл многихъ размышленій, миссъ Станбэри сообщила племянниц ужасную всть, и сказала также, что намрена сдлать. Доротея, искренно ужаснувшаяся гнусности сообщеннаго ей факта, и не помышлявшая даже усомниться въ достоврности свдній, доставленныхъ тетк, совсмъ не знала — что ей говорить и какъ дйствовать.

— Я уврена, что мама не допуститъ ничего дурнаго, сказала она.

— А разв это не дурное? спросила миссъ Станбэри негодующимъ тономъ.

— Но, можетъ быть, мама скажетъ имъ, чтобъ он узжали.

— Надюсь, что скажетъ. Надюсь, что уже сказала. Но ему позволено было провести тамъ нсколько часовъ. И теперь прошло три дня, и нтъ признака, чтобы что нибудь было сказано или сдлано. Онъ былъ и ухалъ, и опять можетъ пріхать, когда ему вздумается.

Доротея опять принялась отстаивать мать.

— Я исполню свой долгъ, сказала миссъ Станбэри.

— Я вполн уврена, что мама не сдлаетъ ничего дурнаго, повторила Доротея. Но письмо было написано и отправлено, и отвтъ на это письмо пришелъ въ домъ за Оградой въ надлежащее время.

Когда миссъ Станбэри прочла и перечла коротенькій отвтъ племянницы, то сперва поблднла, потомъ покраснла отъ вспыхнувшей досады и упрямства. Она думала, что приняла вс мры для того чтобы вполн убдиться въ фактахъ, прежде чмъ начать дйствовать на ихъ основаніи. Въ письм Присциллы было что-то двухсмысленное, что-то злорадное. Неужели она ошиблась? Былъ другой господинъ, — только не съ тмъ, чтобы видть м-ссъ Тревиліанъ. Такъ говорила Присцилла. Но она была уврена въ томъ, что вышеупомянутый господинъ былъ господинъ изъ Лондона, среднихъ лтъ господинъ изъ Лондона, прямо спросившій м-ссъ Тревиліанъ, и котораго у миссъ Клеггъ, въ Лесборо, тотчасъ же признали за любовника м-ссъ Тревиліанъ. Миссъ Станбэри сильно огорчилась и послала наконецъ за Джилземъ Гикбоди. Джильзъ Гикбоди понятія не имлъ объ имени. Онъ видлъ господина и описалъ его,— ‘такой важный, м-мъ, настоящій лондонецъ, сейчасъ видно, что на вс руки гораздъ, только ужь не молодъ, нтъ, больно не молодъ’. Его опять переспросили, и онъ сказалъ, что все, что онъ зналъ на счетъ имени этого господина, это го, что въ немъ какъ будто упоминается о курк {Glascock, cock — курокъ.}. Кончилось тмъ, что миссъ Станбэри послала его въ Лесборо узнать, какъ именно зовутъ этого господина. Онъ привезъ съ собой на клочк бумаги имя достопочтеннаго Джоржа Гласкока. ‘Сказываютъ, что онъ прізжалъ за той, другой, молодой двицей’, сказалъ Джильзъ Гикбоди. Тутъ миссъ Станбэри пришла окончательно въ смущеніе.

Джильзъ вернулся изъ Лесборо очень поздно, такъ что ничего нельзя было сдлать въ этотъ вечеръ. Слишкомъ было бы поздно писать письмо для первой утренней почты. Миссъ Станбэри, всеіда гордившаяся своей проницательностью и осторожностью столько же, сколько своей справедливостью и правдивостью, почувствовала, что въ самомъ дл для нея наступилъ день униженія. Она ненавидла Присциллу почти столько же, сколько и Присцилла ее ненавидла. Присцилл она ни за что не созналась бы въ своемъ промах, но она считала себя обязанной извиниться передъ м-ссъ Станбэри. Она считала также своею обязанностью сознаться въ своей ошибк Дороте. Всю эту ночь она не спала, и на слдующее утро ходила убитая, разсянная, почти не владя собой. Она должна была сказать все это Март, и Марта по всей вроятности будетъ къ ней неумолима. Марта отнеслась слегка къ этой исторіи, какъ будто думая, что противъ поклонника, которому за пятдесятъ, не можетъ быть серьезнаго возраженія.

— Доротея, сказала она, наконецъ, около полудня, — я слишкомъ поторопилась, на счетъ вашей матери и этого господина. Мн очень совстно, и я должна — просить — у всхъ — прощенія.

— Я знала, что мама не сдлаетъ ничего дурнаго, сказала Доротея.

— Всякому человку свойственно погршать,— и она, я думаю, можетъ также, какъ и другіе, впадать въ грхъ, но на этотъ разъ мн были доставлены неточныя свднія. Я буду писать и просить у нея прощенія, а теперь прошу вашего прощенія.

— Только не моего, тетушка Станбэри.

— Да, вашего и вашей матушки, и той дамы тоже, — потому что противъ нее я еще больше виновата. Я напишу вашей матушк, и заявлю ей о своемъ сердечной сокрушеніи.

Она откладывала писанье непріятнаго письма съ часа на часъ, но все — таки къ обду оно было написано и снесено ею самою на почту. Въ немъ заключалось слдующее:

‘Эксетеръ. Августа 3, 186*

‘Дорогая сестра Станбери,

Я теперь узнала, что свдніе, на которомъ основывалось мое первое письмо, было ложно. Сердечно сожалю о непріятности, которую я вамъ причинила. Могу васъ только заврить, что намренія у меня были хорошія и честныя. Несмотря на то, смиренно испрашиваю вашего прощенія.

преданная вамъ
Джемима Станбэри ‘.

Миссъ Станбэри, получивъ это письмо, была готова предать все дло забвенію. Уничиженное сокрушеніе невстки показалось ей такимъ оскорбительнымъ, такимъ неприличнымъ для великихъ міра, что это письмо скоре ее огорчило, чмъ порадовало. Она не могла не сочувствовать тому, что конечно переиспытала ее невстка, когда ей пришлось унизиться до такой степени. Но не такъ было съ Присциллой. Миссъ Станбэри не замтила, что въ чувствительномъ письм тщательно обходилось имя ея дочери,— но Присцилла замтила это. Она не хотла предавать дло забвенію, не сказавъ послдняго слова. И потому написала слдующій отвтъ:

Ненкомбъ-Путней. Августа 4, 186*

‘Любезная тетушка Станбэри.

Очень рада, что вы успокоились на счетъ господина, который васъ такъ перетревожилъ. Я думаю, что все это дло не стоило бы ни минуты вниманія, еслибы мы съ мама, живя такой уединенной жизнью, не были такъ особенно чутки къ всякому посягательству на наше доброе имя,— почти единственное наше достояніе. Если, вообще, нкоторыя женщины должны быть вн всякихъ нападокъ, во всякомъ случа, вн нападокъ своей собственной семьи, — то къ такимъ женщинамъ принадлежимъ конечно мы съ мама. Мы въ ваши дла не вмшиваемся, вообще ни въ чьи дла не суемся, и я нахожу, что вамъ слдовало бы воздерживаться отъ надоданья намъ небылицами.

Прошу васъ не писать къ мама такихъ писемъ, если вы не вполн уврены въ томъ, что говорите.

Преданная вамъ
Присцилла Станбэри’.

— Какая наглость! сказала миссъ Станбэри Март, прочтя письмо,— какая невоспитанность и наглость!

— Вдь вы же ее вывели изъ терпнья, замтила Марта.

— Прекрасно, только и недоставало, чтобы ты мн говорила такія вещи. Вотъ урокъ старой дур, черезчуръ заботливой о своей плоти и крови. Ничего, перенесу. Такъ. Я виновата, и подломъ наказана. Такъ,— такъ!

Какъ измнился бы тонъ миссъ Станбэри, еслибъ она знала, что въ этотъ самый моментъ, полковникъ Осборнъ завтракалъ въ гостиниц миссъ Кроккетъ, въ Ненкомбъ-Путне!

ГЛАВА XIX.
Бодзль, отставной полисменъ.

Покончивъ тягостныя хлопоты, сопряженныя съ перездомъ изъ Карцонъ-Стритскаго дома, уложивъ мебель, книги, картины и любимыя скульптурныя вещи италіанской работы, Тревиліанъ по необходимости долженъ былъ отыскивать себ какое-нибудь помщеніе. Онъ былъ глубоко несчастливъ въ эту пору, — до того несчастливъ, что самая жизнь становилась ему въ тягость. Онъ любилъ жену, обожалъ своего малютку, и вообще былъ изъ тхъ людей, которымъ дороги и даже необходимы обыденныя удобства домашняго очага. Инымъ людямъ освобожденіе отъ обязанностей, налагаемыхъ семейными узами, по крайней мр хоть на время, кажется какъ бы отдыхомъ. Но Тревиліанъ былъ не изъ такихъ. Его не радовала возможность обдать въ клуб и свободно разъзжать по вечерамъ, куда вздумается. Въ сущности ему никуда не хотлось по вечерамъ, а утромъ онъ ощущалъ ту-же пустоту въ своей жизни. Онъ такъ часто повадился къ м-ру Байдовайлю, что старому бдняг-адвокату семейная ссора Тревиліановъ стала порядкомъ надодать. Даже леди Мильборо, при всей своей склонности сочувствовать чужому горю, начинала сознавать, въ часы утреннихъ пріемовъ, что ей пріятне было бы, еслибъ сегодня ей не докладывали о миломъ, юномъ друг, Люис Тревиліан. Тмъ не мене она всегда принимала его, когда онъ являлся и утшала его по крайнему своему разумнію. Безъ сомннія жена не замедлитъ вернуться къ нему,— вотъ единственное утшеніе, на которое леди Мильборо была способна, и она такъ часто пускала его въ ходъ, что Тревиліанъ мало по малу сталъ подумывать, нельзя ли и въ самомъ дл чмъ-нибудь ускорить это вожделнное событіе. Посл всего происшедшаго, они уже не могли бы жить не только на Карцонъ-Стрит, но даже и гд бы то ни было въ Лондон, по крайней мр на нкоторое время, за то Неаполь всегда могъ пріютить ихъ. Леди Мильборо такъ много наговорила о выгодахъ, представляемыхъ въ подобныхъ случаяхъ путешествіемъ въ Неаполь, что Тревиліанъ начиналъ считать эту штуку почти естественнымъ выходомъ изъ своего положенія. Но тутъ возникалъ крайне затруднительный вопросъ: какъ сдлать первый шагъ? Леди Мильборо предлагала ему — смло явиться самому въ Ненкомбъ-Путней и устроить дло. ‘Она съ величайшею радостью кинется къ вамъ въ объятія’, говорила леди Мильборо. Тревиліанъ считалъ весьма вроятнымъ, что жена кинется въ его объятія, если онъ прідетъ въ Ненкомбъ-Путней, но что-же изъ этого выйдетъ? Въ какое положеніе поставитъ онъ себя касательно своей власти? Сознаетсяли жена въ своей неправот? Общаетъ-ли она вести себя лучше на будущее время? Онъ не врилъ, что она успла уже на столько смириться, чтобы дать это общаніе. И вновь и съизнова приходило ему въ голову, что съ его стороны нелпо было бы дозволить ей вернуться къ нему безъ этой покорности, посл, всего предпринятаго имъ въ защиту своихъ супружескихъ правъ. Лучше бы написать ей длинное письмо,— убдительное, нжное, трогательное письмо. Онъ считалъ себя способнымъ писать длинныя, нжныя, убдительныя и трогательныя письма. Но теперь еще и этого длать не слдуетъ. Онъ раззорилъ свой домъ и сжегъ своихъ пенатовъ, потому что она дурно обращалась съ нимъ, дло это вовсе не такое шуточное, чтобы позволить себ поправить его такими легкими средствами.

Такимъ образомъ, онъ продолжалъ вести свою жалкую жизнь въ Лондон. Ему почти невыносимо было показываться въ свой клубъ, такъ какъ ему казалось, будто бы тамъ только и разговору, что объ немъ и его развод съ женою,— да еще, пожалуй, о полковник Осборн, миломъ друг жены его. Разумется, тамъ таки довольно потолковали объ этомъ въ продолженіе двухъ — трехъ дней, но потомъ разговоры эти прекратились въ клуб, за-долго до того, когда мысль объ нихъ стала неотвязно преслдовать Тревиліана. Сначала онъ перехалъ на квартиру въ Майфайръ, но лишь на день или на два. Впослдствіи онъ занялъ въ Линкольнсъ-Инн нсколько меблированныхъ комнатъ, какъ разъ подъ тми, гд жилъ Станбэри. Такимъ образомъ, они часто видались другъ съ другомъ. Такъ какъ Тревиліанъ постоянно говорилъ объ жен, то оно и надодало немножко. Но Станбэри былъ терпливъ, и даже не отрывался отъ своихъ занятій, просвщая людей на столбцахъ ‘Е. Л.’ въ то самое время, какъ Тревиліанъ жаловался ему на необычайно-горестное свое положеніе.

— Я хочу быть справедливымъ и даже великодушнымъ, вдь я люблю ее всмъ сердцемъ, сказалъ онъ однажды утромъ, когда Гуго работалъ изо всхъ силъ.

‘Хорошо инымъ джентльменамъ называть себя реформаторами’, писалъ Гуго: ‘попытались-ли эти джентльмены хоть однажды дать себ отчетъ въ значеніи этого слова? Мы думаемъ, что этого еще не бывало и не будетъ до тхъ поръ, пока…’ Разумется любите, сказалъ Гуго, не сводя глазъ съ бумаги, не кладя пера, но слыша, что Тревиліанъ пріумолкъ, и зная поэтому, что ему необходимо отвчать.

— Не мене прежняго, выразительно проговорилъ Тревиліанъ.

…’До тхъ поръ, пока они слдуютъ за такимъ вожакомъ, въ такомъ дл, во всякую трущобу, куда ему заблагоразсудится вести ихъ’…. Именно такъ, — именно, сказалъ Станбэри:— ничуть не мене прежняго.

— Вы меня вовсе не слушаете, сказалъ Тревиліанъ.

— Я не пропустилъ ни одного слова изъ того, что вы говорили, сказалъ Станбэри:— но когда работаешь для ежедневной газеты, приходится два дла длать въ одно и тоже время.

— Извините, что помшалъ вамъ, сердито проговорилъ Тревиліанъ, вставая и взявъ шляпу и затмъ отправился къ леди Мильборо.

Такимъ образомъ, онъ по-немногу сталъ прискучивать своимъ друзьямъ. Онъ не могъ отршиться отъ мысли о бдствіяхъ, причиненныхъ ему поведеніемъ жены, не могъ удержаться, чтобъ не говорить о гнетущемъ его гор. Кром того, его постоянно тревожили подозрнія, которыхъ жена его вовсе не заслуживала. Ему казалось, будто бы она до такой степени упорствовала въ своей дружб къ полковнику Осборну, что это стало несовмстно съ тмъ равнодушіемъ къ постороннимъ людямъ, которое Тревиліанъ считалъ обязанностью врной жены. Зачмъ она писала къ нему и получала отъ него письма, когда мужъ ея прямо сказалъ ей, что подобныя сношенія нетерпимы? Она длала это и, на сколько Тревиліанъ могъ припомнить ея слова, прямо объявила, что и впредь будетъ поступать такъ же. Онъ отослалъ ее въ отдаленнйшую глушь, какую только могъ пріискать для ея убжища. Но въ ея распоряженіи была почта. Тревиліанъ былъ много наслышанъ о м-ссъ Станбэри и о Присцилл отъ своего пріятеля Гуго и вполн врилъ, что жена его попала въ хорошія руки. Но что могло помшать полковнику Осборну похать за ней, если ему будетъ угодно? А если полковникъ пожелаетъ этого, то м-ссъ Станбэри не можетъ помшать имъ видться. Тревиліанъ терзался ревностью, и въ тоже время не переставалъ уврять себя, что онъ слишкомъ хорошо знаетъ свою жену для того, чтобы думать будто бы она можетъ быть преступной. Онъ не могъ отдлаться отъ ревности, но изо всхъ силъ старался ревновать ненавистнаго ему человка, а не любимую женщину.

Онъ всмъ сердцемъ ненавидлъ полковника. Онъ жаллъ о томъ, что времена поединковъ миновали и нтъ возможности убить этого человка. Но хотя бы дуэль была возможна, все-таки полковникъ ничего такого не сдлалъ, что могло бы оправдать вызова, этого врага, или подать надежду на то, что врага этого можно заставить драться. Тревиліанъ полагалъ, что судьба преслдуетъ его съ неслыханною жестокостью, такъ какъ ему приходится выносить подобныя мученія, не имя никакой возможности удовлетворить себя мщеніемъ. Даже леди Мильборо, при всей ненависти, питаемой ею къ полковнику, не могла сказать, чтобы полковникъ подлежала, какой-нибудь кар. Она совтовала Тревиліану увезти жену отъ этого человка и жить съ нею въ Неапол, — т. е. удалиться въ совершенное изгнаніе, если онъ хочетъ возвратить себ жену и сына, — и ничего не говорила касательно того, какъ поступить съ безнравственнымъ негодяемъ, виновникома. всхъ этихъ бдъ и мученіи. Считая весьма вроятнымъ, что полковникъ Осборнъ послдуетъ за его женой, Тревиліанъ учредилъ надзоръ за нимъ. Онъ нашелъ отставнаго полисмена,— человка скромнаго, какъ увряли Тревиліана, и занимавшагося исполненіемъ интересныхъ порученій подобнаго рода. То былъ нкій Бодзль, пріобртшій себ нкоторую извстность въ полицейскомъ вдомств. Поэтому Тревиліанъ, въ то время близкій къ сумасшествію, нанялъ м-ра Бодзля, и немного спустя получилъ отъ Бодзля письмо съ почтовымъ штемпелемъ Эксетера. Полковникъ Осборна, выхалъ изъ Лондона, взявъ билетъ до Лесборо. Бодзль взялъ себ мсто на томъ же самомъ позд, до этого городка. Письмо было написано имъ въ вагон и, какъ объяснялъ Бодзль, предназначалось къ отправленію изъ Эксетера, гд поздъ пріостановится. Дальнйшія извстія будутъ сообщены съ первою почтою въ письм, которое м-ръ Бодзль предлагалъ адрессовать подъ буквами ‘З. А.’, за, почтовую контору на Ватерлосской площади.

Получивъ это первое письмо, Тревиліанъ испытывалъ муки сомннія и скорби. Какъ ему поступить? Пойдти къ леди Мильборо или къ Станбэри, или тотчасъ же послдовать за полковникомъ Осборномъ и м-ромъ Бодзлемъ въ Лесборо? Кончилось тмъ, что онъ ршился ждать письма съ адрессомъ подъ буквами ‘З. А.’ Но въ этотъ промежутокъ времени она. истомился отъ ожиданія и безумной ярости. Что-бы тамъ не говорили законы, она. прольетъ кровь этого человка, если узнаетъ, что человка, этотъ намревался нанести ему оскорбленіе. Наконецъ пришло и второе письмо. Полковникъ Осборнъ и м-ръ Бодзль провели день въ окрестностяхъ Лесборо не то чтобы вмст, но весьма близко другъ отъ друга.

На другой день по прізд въ Лесборо, полковникъ нанялъ одноколку въ деревню Кокчефингтона. и, на сколько извстно м-ру Бодзлю, дйствительно отправился за. Кокчефингтонъ. М-ръ Бодзль окончательно склоняется къ мысли, что полковникъ дйствительно провелъ этотъ день въ Кокчефингтон. Но зная въ совершенств людей, подобныхъ полковнику Осборну и полагая сначала, что поздка въ Кокчефингтонъ можетъ быть лишь хитрой уловкой,— м-ръ Бодзль пошелъ въ Ненкомбъ-Путней. Тамъ онъ подкрпился кружкой пива и кускомъ сыру въ дом м-ссъ Крокетъ, и сдлалъ кое-какіе распросы, на которые впрочемъ не получилъ особенно удовлетворительнаго отвта.

Но за то онъ весьма тщательно осмотрлъ Клокъ-Гоузъ, и пришелъ къ ршительному заключенію относительно того, съ какой стороны послдуетъ нападеніе на этотъ домъ, если нападающіе затять кражу со взломомъ. Онъ осмотрлъ также и желзныя ршетки, и крыльцо, и старую башенку, похожую на голубятню, въ которой прежде вдланы были часы. Нельзя же знать, когда потребуются свднія, и какія именно свднія могутъ пригодиться. Но все-таки онъ достаточно убдился въ томъ, что полковникъ Осборнъ въ тотъ день не посщалъ Ненкомбъ-Путнея, затмъ м-ръ Бодзль вернулся въ Лесборо. Посл того онъ занялся своей памятной книжкой, въ которой записывалъ весь ходъ интересныхъ длъ, ему поручаемыхъ и внесъ въ нее счетецъ поздки въ Ненкомбъ-Путней и обратно, со включеніемъ издержекъ по найму экипажа и по буфету, а потомъ написалъ это письмо. Въ заключеніе всего, онъ хорошо поужиналъ, выпилъ три рюмки холоднаго грогу и легъ спать въ полномъ убжденіи, что въ этотъ день честно заработалъ свой хлбъ насущный.

Въ письм подъ буквами ‘З. А.’ не передавалось всхъ этихъ подробностей, но изъяснено было, что полковникъ Осборнъ повидимому отправился въ Кокчефиштонъ, а самъ онъ, Бодзль, постилъ Ненкомбъ-Путней. ‘Коршунъ еще не подлеталъ къ голубятн-то’, писалъ м-ръ Бодзль въ своемъ письм, полагая, что онъ выражается и таинственно, и вмст юмористично.

Трудно сказать, что показалось Тревиліану отвратительне — таинственность или остроуміе этого письма. Онъ чувствовалъ, что мараетъ себя, когда шелъ въ первый разъ къ м-ру Бодзлю. Онъ зналъ, что прибгаетъ къ низкимъ и подлымъ средствамъ, которыя всегда останутся низкими и подлыми, каковы бы ни были его обстоятельства. Но въ то время рчи м-ра Бодзля далеко не были такъ дурны, какъ его письма, пожалуй, вслдствіе того, что успшная дятельность м-ра Бодзля оказывалась гораздо несносне его хвастливыхъ общаній. Но тмъ не мене теперь надлежало предпринять что-нибудь. Невроятно было бы, чтобы полковникъ Осборнъ похалъ въ такое близкое сосдство съ Ненкомбъ-Путнеемъ, не имя намренія видться съ той особой, которую онъ загналъ туда своей упорной навязчивостью. Тревиліану было невыносимо, что полковникъ Осборнъ тамъ и это чувство нисколько не облегчалось тмъ, что за полковникомъ слдитъ человкъ, подобный Бодзлю, по его порученію. Не похать-ли ему самому въ Ненкомбъ-Путней? Но въ такомъ случа что же ему тамъ длать? Наконецъ, не выдержавъ своей скорби, онъ ршился разсказать все сполна Гуго Станбэри

— Вы говорите, что послали полисмена слдить за нимъ? сказалъ онъ.

— Да, этотъ человкъ былъ когда-то полисменомъ.

— А! стало быть онъ, что называется вольно-практикующій сыщикъ. Не могу сказать, чтобы вы хорошо поступили.

— Но вы видите, что это было необходимо, сказалъ Тревиліанъ.

— И съ этимъ не могу согласиться. Говоря по правд, я не знаю — стоитъ-ли слдить за такой женою, которая ставитъ въ необходимость слдить за собою.

— Стало быть, мужу ничего не остается длать въ такомъ случа? Да я наконецъ вовсе и не подозрваю пока своей жены.

— А что касается полковника Осборна, такъ почему же ему не похать въ Лесборо, если онъ захочетъ? Ни вы, ни Бодзль, никакимъ образомъ не предотвратите этого. Онъ совершенно вправ хать въ Лесборо.

— Но онъ не вправ быть у моей жены.

— А если ваша жена не приметъ его, или при встрч съ нимъ, — такъ какъ мужчин ничего не стоитъ ворваться куда угодно,— прогонитъ его, давъ пощечину, въ чемъ я и не сомнваюсь….

— Она ужасно неосторожна.

— Не понимаю, что тутъ проку въ Бодзл.

— Онъ по крайней мр узналъ, что полковникъ тамъ, сказалъ Тревиліанъ:— я, также какъ и вы сами, не люблю связываться съ такими молодцами. Но я считаю своею обязанностью знать, что тамъ происходитъ. Что-же мн длать, по вашему?

— Я бы ничего не сталъ длать, а только прогналъ бы Бодзля.

— Вы сами знаете, что это нелпо, Станбэри.

— Что бы я посл ни длалъ, а Бодзля прогналъ бы непремнно. Говоря это, Станбэри былъ совершенно серьозенъ и даже отодвинулъ отъ себя чернильницу, повторяя свой совтъ отпустить полисмена: — если вы требуете моего мннія, то само собой разумется, я долженъ сказать вамъ то, что думаю. Прежде всего, я развязался бы съ Бодзлемь. Подумайте только, возможно-ли будетъ вашей жен вернуться къ вамъ, если она узнаетъ, что вы приставили сыщика слдить за нею?

— Но я не за нею приставилъ его.

— Да какое-жъ бы вамъ дло до полковника Осборна, не будь она тутъ замшана? Вы послали того человка въ ея околодокъ и если она узнаетъ объ этомъ, какъ же ей не счесть этого за глубочайшее оскорбленіе? Нтъ сомннія въ томъ, что вашъ посланный подстерегаетъ ее, какъ кошка — мышь.

— Но что-же мн длать? Не могу же я вызвать оттуда этого человка. Осборнъ — тамъ и мн слдуетъ что-нибудь предпринять. Вотъ, еслибъ вы създили въ Ненкомбъ-Путней и сообщили бы мн всю правду….

Посл долгихъ споровъ по этому предмету, Станбэри объявилъ, что онъ самъ подетъ въ Ненкомбъ-Путней. Нкоторыя затрудненія въ этомъ отношеніи представляла ‘Е. Л.’, но онъ сходитъ въ контору газеты и преодолетъ ихъ. Едва-ли нужно доискиваться на сколько присутствіе Норы Роули въ дом его матери содйствовало его ршимости предпринять эту поздку.

Онъ признавался себ, что права дружбы имютъ надъ нимъ сильное вліяніе и что такъ какъ онъ открыто порицалъ дйствія Бодзля, то и долженъ помочь устроить это дло какимъ-нибудь инымъ путемъ. Сверхъ того, заявивъ твердое убжденіе въ томъ, что въ дом его матери не можетъ быть какихъ-либо неумстныхъ посщеній, онъ считалъ своей обязанностью доказать, что и самъ не боится слпо слдовать этому убжденію. Онъ общалъ завтра же собраться въ Ненкомбъ-Путней, но только съ тмъ условіемъ, чтобы онъ былъ уполномоченъ отпустить Бодзля.

— Вамъ нтъ надобности обращать на него вниманіе, сказалъ Тревиліанъ.

— Какъ же мн не обращать на него вниманія, если онъ при мн станетъ шляться въ нашихъ мстахъ? Я непремнно его узнаю.

— По моему, въ этомъ нтъ никакой нужды.

— Любезный Тревиліанъ, если вы посылаете двоихъ по одному и тому же длу, имъ нельзя обойдтись безъ того, чтобъ не вступить за. сношенія другъ съ другомъ. А я не хочу имть съ м-ромъ Бодалемъ никакихъ сношеній, за исключеніемъ того, чтобы отослать его обратно въ Лондонъ.

Споръ этотъ кончился тмъ, что Тревиліанъ написалъ и вручилъ Станбэри, для передачи Бодзлю письмо, въ которомъ благодарилъ отставнаго полисмена за его дятельность и просилъ его пока вернуться въ Лондонъ. ‘Такъ какъ мы знаемъ теперь, что полковникъ Осборнъ находится въ той мстности’, гласило это письмо, ‘то другъ мой, м-ра. Станбэри, съуметъ сдлать — что надо’.

Какъ, только это было улажено, Станбэри отправился въ контору ‘Е. Л.’ и отпросясь на три дня, передалъ свою работу другимъ. Джонсъ не хуже его можетъ написать статью объ Ирландской церкви, хотя до сихъ поръ и не особенно изучалъ этотъ предметъ, а Пуддльтвайтъ, знатокъ въ длахъ Сити, попробуетъ изложить современное состояніе Римскаго общества, о которомъ въ ‘Е. Л.’ необходимо было высказаться немедленно. Покончивъ, эти хлопоты, Станбэри вернулся къ пріятелю и они вмст отобдали въ таверн.

— Ну, Тревиліанъ, теперь скажите мн по совсти, чего вамъ хочется? проговорила, Станбэри.

— Я хочу, чтобы жена вернулась ко мн.

— Только этого. Если она согласится на это, съ вашей стороны ужъ не представится никакихъ затрудненій?

— Нтъ, не совсмъ такъ. Я потребую, чтобъ она руководилась моими желаніями, если ей вздумается завести дружескія отношенія съ кмъ бы то ни было.

— Все это очень хорошо. Но, что-же, ей слдуетъ поручиться за себя, что-ли? Или вы намрены вытребовать у ней какое-нибудь общаніе? Мое мнніе таково, что она весьма охотно вернется къ вамъ, и затмъ уже не будетъ никакихъ поводовъ къ ссор. Но я не думаю, чтобъ она связала себя вынужденнымъ общаніемъ, а еще мене — черезъ посредника.

— Въ такомъ случа не говорите ей объ этомъ ни слова. Пусть она напишетъ мн письмо съ предложеніемъ вернуться,— и я приму ее.

— Очень хорошо. До сихъ поръ ясно. А теперь, какъ на счетъ полковника Осборна? Я полагаю, вы не желаете, чтобъ я затялъ съ нимъ ссору?

— Мн бы хотлось сохранить это право за собой, проворчалъ Тревиліанъ.

— Послушайтесь моего совта, не заботьтесь объ немъ, сказалъ Станбэри,— но что касается меня, такъ мн съ нимъ не связываться!— Разумется, продолжалъ Станбэри,— если я увижу, что онъ навязывается въ домъ моей матери то скажу ему, что ему не слдуетъ являться туда.

— Но если вы застанете его гостемъ въ дом вашей матушки,— что тогда?

— Я этого не считаю возможнымъ.

— Я не говорю, чтобъ онъ могъ тамъ гостить, сказалъ Тревиліанъ,— но если онъ будетъ приходить и уходить, — вести по прежнему дружбу съ …? Голосъ его такъ дрожалъ во время этихъ вопросовъ, что Тревиліанъ не могъ выговорить заключительнаго слова.

— Вы хотите сказать, съ м-ссъ Тревиліанъ?

— Да, съ моей женой. Я не говорю, что это непремнно такъ и будетъ, но вдь можетъ оно случиться. Вы обязаны будете сказать мн правду.

— Я конечно скажу вамъ правду.

— И всю правду.

— Да, и всю правду.

— Если это случится, я больше никогда ее не увижу, — никогда. А что касается до него… но оставимъ это… Тутъ опять настало непродолжительное молчаніе, въ продолженіе котораго Станбэри покуривалъ свою трубку и прихлебывалъ пуншъ. Вы понимаете, продолжалъ Тревиліанъ, — что мн необходимо предпринять что-нибудь. Вамъ хорошо говорить, что вы не любите сыщиковъ. Кто-жъ ихъ любитъ! Но что-же мн длать? Осуждая меня, вы едва-ли вполн понимаете затруднительность моего положенія.

— Конечно, это дьявольски-непріятно, проговорилъ Станбэри сквозь облако табачнаго дыма, думая въ то время вовсе не объ м-ссъ Тревиліанъ, а объ ея сестр.

— Вдь это почти приводитъ къ мысли, что лучше бы вовсе не жениться, сказалъ Тревиліанъ.

— Я этого не вижу. Разумется, могутъ возникать непріятности. Когда идешь по улиц, черепица съ крыши весьма легко можетъ свалиться вамъ на голову. На сколько мн извстно, въ девятнадцати случаяхъ изъ двадцати, женщины большею частью не сбиваются съ пути истиннаго. Только он не любятъ, чтобы за ними присматривали.

— А я разв присматривалъ за моей женой боле, чмъ слдовало?

— Я и не говорю, но еслибъ я женился,— чему никогда не бывать, потому что я никогда не добьюсь такого почтеннаго положенія, чтобъ у меня былъ постоянный доходъ, — мн кажется, я вовсе не сталъ бы присматривать за своей женой. Мн сдается, что женщины терпть не могутъ, чтобы имъ толковали объ ихъ обязанностяхъ.

— Но еслибъ вы замтили, что жена ваша, даже совершенно невинно, завела неумстную дружбу,— водится съ людьми, которыхъ ей не слдовало бы знать,— и хотя поступаетъ такъ по неопытности, но все-таки это можетъ компрометировать васъ,— неужели вы и тогда бы ни слова не сказали ей?

— О! Тогда бы я только сказалъ ей обинякомъ, что Джонсъ — мошенникъ, или враль, или дуракъ, или что-нибудь въ этомъ род. Но я никогда не сталъ бы предостерегать ее отъ Джонса. Клянусь Богомъ, мн кажется, женщина можетъ выдержать что угодно, только не это.

— Вы этого ни разу еще не испытали, другъ мой.

— Да, полагаю, и не придется испытывать. Что до меня, такъ я думаю, что тетка Станбэри была права, называя меня радикальнымъ бродягой. Смю сказать, что самъ я никогда не испытаю этого и потому мн легко проповдывать свою теорію. Но мн пора. Прощайте, старый товарищъ. Я сдлаю все возможное и по крайней мр передамъ вамъ правду.

Въ теченіи этого дня возникалъ вопросъ, не нужно-ли Станбэри предупредить сестру о своемъ прізд письмомъ, но ршено было, что онъ явится въ Ненкомбъ-Путней безъ всякаго предувдомленія о себ. Тревиліанъ считалъ это необходимымъ и когда Станбэри сказалъ, что такая мра отзывается подозрніемъ, тотъ объявилъ, что иначе никакъ не добиться истины. Онъ, Тревиліанъ, хочетъ знать лишь то, что тамъ происходило. Что полковникъ Осборнъ находится по сосдству съ Ненкомбъ-Путнеемъ — это фактъ. Въ этомъ, по крайней мр, они уврены. Весьма возможно и то, что полковника не приняли въ Клокъ-Гоуз,— что вс дамы согласились не пускать его. Но, какъ говорилъ Тревиліанъ, желательно знать правду относительно этого. Для его счастія, ему существенно необходимо знать, что тамъ длалось.

— Матушка и сестра ваша вдь не испугаются внезапности вашего прізда, говорилъ онъ.

Станбэри видлъ себя въ необходимости уступить, но чувствовалъ, что самъ онъ дйствуетъ на подобіе сыщика, умышленно врываясь къ своимъ, безъ всякаго предувдомленія объ себ. Еслибы случайныя обстоятельства поставили его въ необходимость пріхать домой такимъ образомъ, онъ и не подумалъ бы объ этомъ. Ему было бы даже пріятно выкинуть такую потшную штуку.

Отправляясь на другой день съ первымъ поздомъ, онъ почти стыдился той роли, которую ему пришлось исполнять.

ГЛАВА XX,
изъ которой видно, какъ полковникъ Осборнъ здилъ въ Кокчефингтонъ.

Вмст съ письмомъ миссъ Станбэри къ невстк, пришло письмо и къ м-ссъ Тревиліанъ. Когда Эмилія вышла изъ комнаты, чтобы прочесть его, Нора Роули сказала, что по ея мннію — это письмо отъ Тревиліана, въ дйствительности же оно было написано полковникомъ Осборномъ. Но въ то время, какъ въ Клокъ-Гоуз получили это второе письмо миссъ Станбэри, въ которомъ она безъ обиняковъ просила простить ее за обвиненіе, изложенное въ первомъ письм,— полковникъ Осборнъ предпринялъ уже свою коварную поздку въ Кокчефингтонъ, а Бодзль, отставной полисменъ, не терявшій его изъ виду, усплъ побывать въ Ненкомбъ-Путне.

Когда полковникъ Осборнъ услыхалъ о томъ, что Люисъ Тревиліанъ сдалъ свое помщеніе въ Карцонъ-Стрит и варварски услалъ жену въ изгнаніе куда-то въ Дартмуръ, ибо таковы были слухи, носившіеся между знакомыми Тревиліана въ Лондон,— и когда полковникъ узналъ притомъ, что все это было сдлано ради его, Осборна, такъ какъ онъ находился въ такой близкой дружб съ женой Тревиліана, а та упорно желала сохранить эти отношенія,— это сильно польстило тщеславію полковника. Хотя онъ часто уврялъ своихъ знакомыхъ и самаго себя, будто-бы онъ глубоко скорбитъ о бд, постигшей его пріятеля и дочь его стараго друга,— тмъ не мене, когда онъ крутилъ свои сдые усы передъ зеркаломъ и старался какъ можно лучше распорядиться остаткомъ волосъ на темени, осматривалъ свой костюмъ и тщательно изучалъ морщины около глазъ для того, чтобы он были возможно мене замтны во время разговора, — онъ ощущалъ гораздо боле удовольствія, нежели скорби относительно всей этой передряги. Очень жаль, что это такъ случилось, но дло житейское. Еслибъ онъ могъ поправить это дло своимъ словомъ, онъ вроятно сказалъ бы это слово, но такъ какъ это было невозможно,— такъ какъ по его мннію Тревиліанъ разъигралъ изъ себя большаго дурака,— такъ какъ Эмилія Тревиліанъ — прехорошенькая и ничуть не хуже отъ того, что любитъ его, полковника,— такъ какъ съ нею поступаютъ тираннически, а собственная совсть полковника ограждена правами старой дружбы (пока онъ не зайдетъ такъ далеко, чтобы права эти обратились въ лишній упрекъ его совсти), то полковникъ считалъ обязанностью мужчины не отступаться отъ этого дла. Молодая, свтская, прелестная женщина изъ-за него удалена въ дикую глушь Дартмура, а, насколько ему извстно, для того чтобы не быть изгнанной, ей стоило только отказаться отъ знакомства съ нимъ. Возможно ли ему бездйствовать въ такихъ обстоятельствахъ? Самыя разнообразныя мысли приходили ему въ голову. Онъ начиналъ подумывать, что не будь ему помхой Тревиліанъ, онъ бы пожалуй… пожалуй и женился бы на этой женщин. Она такъ прелестна, что онъ могъ бы скорехонько на это ршиться, хотя ему хорошо извстны были выгоды холостой жизни, но когда эта мысль пришла ему въ голову, онъ вполн сознавалъ, что мечтаетъ почти о невозможности. Да не подумаетъ читатель, что полковикъ Осборнъ замышлялъ отдлаться отъ мужа. Полковникъ вовсе не былъ способенъ на убійство. Онъ даже не думалъ о побг съ дочерью своего друга. Хотя онъ и умлъ довольно успшно скрывать свои морщины, но все же настолько зналъ и себя и свои силы, чтобъ уже не считать себя способнымъ быть героемъ такого романа. Онъ сознавалъ, сколькихъ хлопотъ стоитъ побгъ съ чужою женою, а также и то, что самыя послдствія не всегда благопріятствуютъ личному спокойствію. Но что если м-ссъ Тревиліанъ разведется съ мужемъ изъ-за жестокаго обращенія съ нею? Объ этомъ обращеніи мужа съ женою разсказывались всякіе ужасы. Нкоторые говорили, что она находится въ Дартмуской тюрьм, или если не въ самой тюрьм,— чего пожалуй не могли допустить и тюремные порядки,— то подъ присмотромъ одного изъ тюремныхъ сторожей и его злющей жены, которые жили въ какой-то хижин какъ разъ возл самыхъ стнъ тюрьмы. Самъ полковникъ не врилъ этому, но полагалъ, что м-ссъ Тревиліанъ была удалена въ какой нибудь пустынный околодокъ, въ какое нибудь унылое, безпріютное жилище, на которое она, какъ жена богатаго человка, не могла не жаловаться. Размышляя объ этомъ, онъ по всей вроятности не считалъ возможными разводъ и свою женитьбу, по мысли его невольно принимали это направленіе. Тревиліанъ — злодй, Синяя Борода, Эмилія, — полковникъ неукоснительно звалъ м-ссъ Тревиліанъ этимъ именемъ,— Эмилія — угнетенный ангелъ. А что касается самаго полковника, то хотя онъ и признавался себ, что ревматизмъ въ поясниц иногда не позволяетъ ему встать со стула съ тмъ проворствомъ, которое свойственно юности,— однакоже, когда онъ въ плотно-застегнутомъ сюртук прогуливался по Пель-Мелю, онъ не могъ не замчать, что многія молодыя женщины провожаютъ его весьма лестными взглядами.

Такимъ образомъ полковникъ безъ всякаго опредленнаго плана взялся за дло, навелъ справки и досталъ адресъ м-ссъ Тревиліанъ въ Девоншайр. Узнавъ этотъ адресъ, полковникъ думалъ, что многое уже сдлано, хотя въ сущности въ этомъ не было никакой тайны. Адресъ м-ссъ Тревиліанъ знали весьма многіе, не считая уже книгопродавца, высылавшаго ей газеты, у котораго въ лавк слуга полковника Осборна и добылъ это свденіе отъ разсыльнаго. Но получивъ это свденіе, надо было извлечь изъ него какую нибудь пользу, по этому полковникъ Осборнъ написалъ слдующее письмо:

‘Акробатъ-клубъ, іюля 31-го, 186….

‘Дорогая Эмилія!’

Раза два полковникъ принимался писать ‘дражайшая Эмилія,’ и оба раза уничтожалъ бумагу, на которой написаны были эти слова. Ему хотлось быть страстнымъ, но все же слдовало быть осторожнымъ. Онъ не былъ вполн увренъ въ м-ссъ Тревиліанъ. Женщины иногда передаютъ подобныя вещи своимъ мужьямъ, даже поссорясь съ ними. Притомъ, хотя пламенныя выраженія въ письмахъ къ хорошенькимъ женщинамъ доставляютъ удовольствіе пишущему, но вовсе непріятно, если у него спросятъ — что можетъ значить подобная выходка въ его лта. Полковникъ далъ себ полчаса на размышленіе, и затмъ написалъ: ‘дорогая Эмилія.’ Если осторожность необходима для доблести, то не она ли и главный двигатель или, такъ-сказать, основа любви?

‘Дорогая Эмилія!

Едва ли нужно говорить вамъ съ какимъ прискорбіемъ я услыхалъ обо всемъ происшедшемъ въ Карцонъ-Стрит. Я увренъ, что вамъ пришлось много перестрадать, боюсь, что вы и теперь страдаете. Не могу выразить съ какимъ облегченіемъ я узналъ, что съ вами ваше дитя и Нора. Но тмъ не мене — лишить васъ домашняго очага, выслать изъ Лондона, удалить отъ общества! И за что же? Умонастроеніе иныхъ людей вовсе непонятно.

Что касается меня, я чувствую, что лишился друга безъ котораго мн трудно обойдтись. Мн нужно многое вамъ сказать, и между прочимъ нчто такое, что я долженъ — обязанъ сказать вамъ. Кстати одинъ изъ моихъ школьныхъ товарищей викаріемъ въ Кочефингтон, селеніи, которое какъ я вижу по карт весьма недалеко отъ Ненкомбъ-Путнея. Прошлой весною я встртилъ его въ Лондон и онъ звалъ меня къ себ въ гости. Въ церкви у нихъ есть какая-то достопримчательность, привлекающая множество народу и хоть я немного смыслю въ церквахъ, но все-таки съзжу осмотрть ее. Я выду въ среду и переночую въ Лесборовской гостинниц. Лесборо торговый городокъ, и я полагаю, что въ немъ есть гостинница. Я поду къ моему пріятелю въ четвергъ, но вернусь въ Лесборо. Какъ бы ни желательно было видть церковную паперть, все-таки нтъ никакой надобности ночевать въ самомъ приход.

На другой день я заду въ Ненкомбъ-Путней и надюсь, что вы повидаетесь со мною. Принимая во вниманіе мою давнишнюю дружбу съ вами и мою привязанность къ вашимъ роднымъ, я не думаю, чтобы кто нибудь могъ сказать вамъ, что либо противъ этого.

Я два раза видлъ Тревиліана въ клуб, но онъ со мною не заговаривалъ. При такомъ положеніи длъ самъ я конечно, не могъ заговорить съ нимъ. По истин, въ настоящее время чувства мои къ нему таковы, что я не могъ бы отнестись къ нему сколько нибудь привтливо.

Считайте меня, дорогая Эмилія, неизмнно преданннымъ вамъ другомъ.

Фредерикъ Осборнъ.

Перечтя это письмо, полковникъ былъ вполн увренъ, что ничмъ не выдалъ себя. Пусть даже другъ его передастъ это письмо мужу, никакой бды не послдуетъ. Полковникъ сознавалъ, что можно бы еще распространиться относительно старой дружбы между нимъ и сэръ Мармадукомъ, но ему не хотлось упоминать о длахъ давно минувшихъ лтъ. При теперешнемъ умонастроеніи ему какъ-то не по сердцу было высказывать свою преданность въ тхъ отеческихъ выраженіяхъ, которыя онъ употребилъ бы, еслибъ довольствовался простою ролью друга ея отца. По этому фразы его вышли нсколько двусмысленны, такъ что м-ссъ Тревиліанъ, если ей заблагоразсудится, можетъ пожалуй смотрть на него съ той точки зрнія, которую несомннно усвоилъ себ ея мужъ. Когда письмо это подали м-ссъ Тревиліанъ, она тотчасъ унесла его къ себ въ комнату, чтобы прочесть его безъ свидтелей. Увидавъ знакомый почеркъ, она даже и сестр не хотла показать этого письма. Она не разъ говорила себ, что живя въ Ненкомбъ-Путне, вовсе не находится подъ опекою м-ссъ Станбэри. Если мужу ея не угодно оставаться съ нею и быть ей защитой, она не согласится жить ни подъ чьею опекой. Она ни въ чемъ не провинилась и не потерпитъ ничьей власти, кром своего законнаго мужа. Да и онъ самъ по ея мннію не имлъ права передавать эту власть другимъ. Онъ былъ виновникомъ ихъ разлуки, теперь она должна быть единственнымъ судьей своихъ поступковъ. Сама по себ, переписка между нею и старымъ другомъ ея отца не составляетъ никакого преступленія или даже легкой вины. Нтъ никакихъ нравственныхъ, общественныхъ или религіозныхъ основаній тому, чтобы пятидесятилтній старикъ, знавшій ея съ дтства, не писалъ къ ней писемъ. Однакожъ она не могла сказать при м-ссъ Станбэри, Присцилл и сестр, что получила письмо отъ полковника Осборна. Она почувствовала, что щеки ея зардлись, и даже не могла выйдти изъ комнаты съ такимъ видомъ, какъ будто письмо это для нея ровно ничего не значило.

А точно ли оно бы ничего не значило для нея, еслибъ вокругъ нея не было свидтелей? М-ссъ Тревиліанъ конечно не была влюблена въ полковника Осборна, равно какъ и въ то время, когда онъ, старый другъ ея отца, одтый въ заказное къ этому дню платье, поцловалъ ее въ церкви — на свадьб, и отечески благословилъ ее, какъ всякій старикъ — молодую женщину. Она не была влюблена въ него, — и не будетъ, а и не можетъ быть въ него влюблена. До сихъ поръ вы можете въ ней быть уврены, читатель. Но гд та женщина, которая, будучи пренебрежена, брошена и подозрваема любимымъ человкомъ, не пожелала бы хоть сколько нибудь участія, вниманія или хоть тни преданности со стороны другаго? А жизнь этой женщины была вовсе не такова, чтобы затишье Клокъ-Гоуза въ Ненкомбъ-Путне могло доставить ей все, чего она желала. М-ссъ Тревиліанъ прожила здсь уже съ мсяцъ и чуть не заболла отъ недостатка дятельности. Она была исполнена негодованія на мужа. Зачмъ онъ послалъ ее умирать съ тоски въ позорномъ изгнаніи, тогда какъ она ничего худаго ему не сдлала? Съ утра и до ночи у нея нтъ никакихъ занятій, никакого развлеченія. За что же она осуждена на такое существованіе? Она говорила, что пока ребенокъ останется у нея, она будетъ счастлива. Ей позволили удержать ребенка при себ, но она все-таки не была счастлива. Когда она получила письмо полковника Осборна и еще не распечатывая, держала его въ рукахъ, ей и въ голову не приходило, чтобъ оно могло сдлать ее счастливе. Но все-жъ оно представляло нкоторое развлеченіе. Образъ этого человка предсталъ ей въ боле яркихъ краскахъ, нежели прежде. Онъ былъ расположенъ къ ней, онъ былъ съ нею ласковъ. Онъ отдавалъ должное ея уму, красот и поведенію. Онъ зналъ, что она заслуживала, чтобъ съ ней обращались вовсе не такъ, какъ мужъ ея. За чмъ же ей отказываться отъ участія стараго друга ея отца, потому только, что мужъ безумно ревнуетъ ее къ старику. Мужу ея угодно было удалить ее, бросить ее и предоставить ей вести себя, какъ ей заблагоразсудится. Дйствуя по своимъ убжденіямъ, она прочла письмо полковника Осборна отъ начала до конца. Она сознавала, что онъ дурно длаетъ, общая пріхать въ Ненкомбъ Путней, но все таки думала, что приметъ его. Она смутно чувствовала, что стоитъ на краю бездны, на треснувшей почв, которая ежеминутно можетъ обвалиться подъ ней и все же не хотла отступать передъ опасностью. Хотя полковникъ очень дурно длаетъ, что хочетъ навстить ее, но ей нравилось въ немъ это желаніе навстить ее. Хотя она почти боялась сообщить эту всть м-ссъ Станбэри, и еще боле боялась сказать объ этомъ Присцилл, но самое ощущеніе страха было ей пріятно. Нора станетъ упрекать ее, но на упреки Норы она кажется суметъ отвтить. Притомъ полковникъ прибудетъ въ Девоншайръ вовсе не за тмъ, чтобы видться съ нею. Онъ прідетъ въ Лесборо, чтобы оттуда създить къ своему пріятелю въ Кокчефингтонъ. А разъ когда онъ попадаетъ въ Лесборо, статочное ли дло, чтобъ онъ выхалъ изъ околодка, не навстивъ дочери своего стараго друга? И зачмъ же ему это длать? Разв онъ обязанъ дйствовать вопреки естественности, вжливости и дружб потому только, что м-ръ Тревиліанъ безразсуденъ, подозрителенъ и сумазброденъ?

Разсудивъ такимъ образомъ, и еще никому не сказавъ о письм полковника, м-ссъ Тревиліанъ отвтила ему слдующимъ письмомъ:

‘Любезный полковникъ Осборнъ!

Я должна предоставить на ваше усмотрніе ршеніе вопроса — прізжать ли вамъ въ Ненкомбъ-Путней или нтъ. Есть причины, повидимому требующія того, чтобъ вы отказались отъ этого посщенія. Но я предоставляю вамъ самимъ обсудить эти причины. Я не допущу, чтобъ обо мн говорили, будто бы я имю основаніе опасаться посщенія кого бы то ни было изъ моихъ давнишнихъ друзей. Тмъ не мене, если вы откажетесь отъ этого посщенія, я пойму — почему вы такъ поступили.

Лично, я весьма рада буду видть васъ, какъ и всегда. Мн странно, что я не могу писать привтливе къ старинному другу моихъ родныхъ. Вы конечно поймете, почему я не зову васъ къ себ, хотя охотно повидалась бы съ вами, еслибъ вы навстили меня. Во-первыхъ, я живу не въ своемъ дом. Я гощу у м-ссъ Станбэри въ такъ-называемомъ Клокъ-Гоуз.

Искренно преданная вамъ
Эмилія Тревиліанъ.

Клокъ-гоузъ, Ненкомбъ-Путней, понедльникъ.’

Вскор посл того, какъ она дописала это письмо, къ ней вошла Нора и тотчасъ же освдомилась о письм, отданномъ ею сестр поутру.

— Это отъ полковника Осборна, сказала м-ссъ Тревиліанъ.

— Отъ полковника Осборна! Какъ это некстати!

— Я вовсе не вижу, чтобы это было некстати. Если Люисъ глупъ и сумазброденъ, изъ этого еще не слдуетъ, чтобы никто не имлъ права на самые обыкновенные житейскіе поступки.

— А я надялась, что это письмо отъ Люиса, проговорила Нора.

— О, нтъ. Онъ вовсе не такъ внимателенъ. Я и не разсчитываю на полученіе отъ него извстій, пока ему не вздумается сдлать какого нибудь новаго распоряженія насчетъ меня и моего ребенка. Едвали онъ потрудится написать ко мн, если только не изобртетъ еще какой нибудь выходки въ доказательство того, что я ему подвластна.

— Что же теб пишетъ полковникъ?

— Онъ прідетъ сюда.

— Прідетъ сюда? Чуть не вскрикнула Нора.

— Да, именно сюда. Ты кажется считаешь его пріздъ чмъ-то въ род появленія самого Люцифера. Дло въ томъ, что у полковника тутъ по сосдству есть пріятель, котораго онъ давно общалъ постить, и такъ какъ полковникъ будетъ въ Лесборо, то и не захочетъ ухать оттуда, не оказавъ намъ любезности своимъ посщеніемъ,— конечно обимъ намъ: и теб, и мн.

— Я вовсе не желаю его видть, сказала Нора.

— Вотъ его письмо. Такъ какъ ты кажется недовряешь мн, то лучше прочти сама.

Нора прочла письмо.

— А вотъ копія съ моего отвта, сказала м-ссъ Тревиліанъ, я сохраню и то и другое, потому что знаю какіе злые толки пойдутъ изъ-за этого.

— Милая Эмилія, не посылай этого письма, сказала Нора.

— Непремнно пошлю. Я ничего не боюсь. И ничто не заставитъ меня признаться кому бы то ни было, что я боюсь его посщенія. Съ какой стати мн бояться полковника О борна? Я не могу допустить мысли, чтобы полковникъ былъ опасенъ. Поступи я такимъ образомъ я удвоила бы нанесенное мн оскорбленіе. Если мужу хочется руководить меня въ подобныхъ длахъ, зачмъ же онъ удалилъ меня?

Затмъ она ушла въ селеніе и отправила письмо. Нора между тмъ обдумывала не прибгнуть ли ей къ помощи Присциллы Станбэри, но ей не хотлось принимать подобной мры наперекоръ своей сестр.

ГЛАВА XXI,
изъ которой видно, какъ полковникъ Осборнъ здилъ въ Ненкомбъ-Путней.

Полковника ждали въ Неикомбъ-Путней къ пятниц, а м-ссъ Станбэри и Присцилл только въ четвергъ вечеромъ сказали о прізд его. Эмилія обсудила этотъ вопросъ вмст съ Норой, заявивъ ей, что она сама сообщитъ новость семейству Станбэри, и сдлаетъ это, когда ей будетъ угодно и какъ ей будетъ угодно. ‘Если м-ссъ Станбэри полагаетъ, сказала она,— что со мной можно обращаться, какъ съ арестанткой, или что я неспособна сама разсудить, кого мн слдуетъ принимать и кого — не слдуетъ, то она очень ошибается.’ Нора сознавала, что если она сообщитъ это извстіе обимъ дамамъ наперекоръ своей сестр, то тмъ самымъ заявитъ и съ своей стороны подозрніе, но этому она ршилась молчать. Въ тотъ же четвергъ Присцилла написала свое послднее рзкое письмо къ тетк,— то письмо, въ которомъ она совтовала послдней не взводить боле обвиненій, не уврясь предварительно въ фактахъ. По мннію Присциллы пришествіе самого Люцифера, о которомъ говорила м-ссъ Тревиліанъ, едвали было бы хуже появленія полковника Осборна. По этому когда м-ссъ Тревиліанъ въ четвергъ вечеромъ объявила эту новость, тщетно усиливаясь говорить о грозящемъ посщеніи обыкновеннымъ голосомъ и какъ бы о самомъ обыкновенномъ обстоятельств, — всть эта громовымъ ударомъ поразила всхъ.

— Полковникъ Осборнъ — сюда! сказала Присцилла, думая въ то же время о переписк Станбэри и о злыхъ язычкахъ околодка.

— А почему-жъ ему не пріхать? спросила м-ссъ Тревиліанъ, ничего не знавшая о переписк Станбэри.

— О, Боже мой, Боже мой! воскликнула м-ссъ Станбэри, безъ сомннія — очень хорошо знавшая все, что происходило между Клокъ-Гоузомъ и домомъ за церковной оградой, хотя письма были писаны ея дочерью.

Нора ршилась поддержать сестру, каковы бы ни были обстоятельства этого дла. ‘Я желала бы, чтобы полковникъ Осборнъ не прізжалъ сюда, сказала она,— потому что пріздъ его возбуждаетъ какое-то странное волненіе, но я не понимаю, что можно предположить дурнаго въ томъ, что Емилія приметъ стариннаго друга нашего отца’.

— Но зачмъ онъ детъ сюда? спросила Присцилла.

— Затмъ, что ему надо повидать одного изъ своихъ знакомыхъ въ Кокчефинггон, сказала м-ссъ Тревиліанъ:— а еще тамъ есть замчательная церковная паперть.

Дло обсуждалось въ теченіи цлаго вечера. Дамы было сильно поссорились между собой, потомъ настало примиреніе. М-ссъ Тревиліанъ съ наибольшею твердостью отстаивала то, что ей, какъ замужней женщин, которая всегда отличалась хорошимъ поведеніемъ и дорожила имъ даже боле, чмъ своимъ добрымъ именемъ, вовсе не пристало стыдиться встрчи съ какимъ бы то ни было мужчиной. ‘Почему же мн не принять полковника Осборна или какого нибудь иного полковника, являющагося ко мн по тмъ же правамъ старинной дружбы?’ Присцилла попробовала было ей объяснить, что это противно желаніямъ ея мужа.’ Мужу слдовало бы остаться со мною, для того чтобы я знала его желанія, возразила м-ссъ Тревиліанъ.

Ни м-ссъ Станбэри, ни Присцилла не могла ршиться сказать, чтобы этого человка не принимали въ ихъ дом. Среди спора и въ пылу негодованія, м-ссъ Тревиліанъ объявила, что еслибъ ей угрожали чмъ нибудь подобнымъ, то она ушла бы изъ дому и повидалась бы съ половникомъ на улиц или въ гостинниц.

— Нтъ, Эмилія, нтъ, это невозможно, сказала Нора.

— Но я это сдлаю. Я не дозволю, чтобъ со мной обращались, какъ съ преступной женщиной или съ арестанткой. Пусть обо мн говорятъ что угодно, а я не намрена сидть взаперти.

— Никто и не думаетъ запирать васъ, проговорила Присцилла.

— Вы боитесь той старухи, что живетъ въ Эксетер, сказала м-ссъ Тревиліанъ, потому что къ тому времени все касающееся переписки Станбэри, успло уже обнаружиться въ общемъ разговор:— но вдь вы знаете, до какой степени она безпощадна и зла.

— Мы не боимся ее, сказала Присцилла,— мы только того и боимся, чтобы не сдлать чего дурнаго.

— Что же дурнаго въ томъ, что сюда прідетъ старый джентльменъ, которому скоро шестьдесятъ лтъ, и который зналъ насъ обихъ съ тхъ поръ, какъ мы родились на свтъ? сказала Нора.

— Если ему скоро шестьдесятъ лтъ, Присцилла, сказала м-ссъ Станбэри:— это совсмъ другое дло. М-ссъ Станбэри самой только-что стукнуло шестьдесятъ, и она считала себя совершенной старухой.

— Иной и въ восемьдесятъ — сущій бсъ, сказала Присцилла.

— Въ полковник Осборн вовсе ничего нтъ бсовскаго, сказала Нора.

— Все-таки мамаша сама не знаетъ — что говоритъ, сказала Присцилла:— у мужчинъ года ничего не значатъ.

— Ну, прости, душечка, смиренно проговорила м-ссъ Станбэри.

Въ это время ссора была въ полномъ разгар, но затмъ послдовало примиреніе. Не будь переписки Станбэри, предстоящій визитъ полковника еще могъ быть допущенъ, какъ вещь неизбжная,— какъ необходимое зло, но какъ допустить это посщеніе наперекоръ этой переписк? Присцилла болзненно сознавала всю горечь своего положенія. Само собою разумется, что тетушка Станбэри узнаетъ объ этомъ посщеніи. Утайка въ этомъ дл была несовмстима съ понятіями Присциллы о честности. Тетка ея смиренно просила прощенія въ томъ, что сказала, будто бы полковникъ Осборнъ прізжалъ въ Ненкомбъ. Разумется, она была обязана извиниться. Полковника не было въ Ненкомб, когда она взвела это обвиненіе и обвиненіе оказалось несправедливымъ и ложнымъ. Присцилла сердилась на тетку за то, что та утверждала, будто бы полковникъ прізжалъ къ нимъ, а не за то, что тетк не нравилось это посщеніе. А теперь этотъ человкъ детъ сюда и тетка непремнно узнаетъ объ этомъ. Какъ велико будетъ грозное и подавляющее торжество тетушки Станбэри!

— Я должна ей писать и сообщить все, сказала Присцилла.

— Съ моей стороны на это нтъ никакихъ препятствій, сказала м-ссъ Тревиліанъ.

— Надо извстить и Гуго, сказала м-ссъ Станбэри.

— Можете разсказать ему все, что угодно, сказала м-ссъ Тревиліанъ.

Такимъ образомъ поршено было, что полковника примутъ. На слдующее утро, въ пятницу, полковникъ Осборвъ безъ сомннія — слышавъ кое-что объ м-ссъ Крокетъ отъ своего Кокчефинтонскаго друга, всталъ пораньше и похалъ въ Ненкомбъ-Путней еще до завтрака. Неусыпно-бдительный Бодзль, разумется, слдилъ за нимъ по пятамъ, — впрочемъ первыя дв мили — не по пятамъ, потому что Бодзль, тяжкимъ трудомъ и рвеніемъ добывъ вс свднія отправился въ Ненкомбъ-Путней получасомъ раньше нежели коляска полковника тронулась со двора. Когда же коляска мимоздомъ поровнялась съ Бодзлемъ, онъ лежалъ на земл, прячась за старымъ дубомъ. Кучеръ однако увидалъ его мелькомъ, възжая на гору, а такъ какъ онъ видлъ Бодзля и наканун, и замтилъ, что онъ одтъ весьма прилично, хоть и не похожъ на джентльмена,— то и началъ подозрвать, что тутъ что-то не спроста. Впослдствіи много было толковъ о Бодзл у м-ссъ Клеггъ въ Лесборо. Но лесборовскимъ умамъ не подъ силу пришелся вопросъ о Бодзл и цли его прізда. Что же касается полковника Осборна и его цли, то лесборовскіе умы разгадали ихъ наврняка. Едва лишь выпрягли лошадь изъ полковничьей коляски на двор у м-ссъ Крокетъ, какъ Бодзль уже входилъ въ селеніе по открытой имъ самимъ тропинк и скоро приступилъ къ отправленію своихъ обязанностей посреди могильныхъ камней на кладбищ. Одинъ изъ угловъ кладбища выходилъ какъ разъ противъ желзныхъ воротъ, ведущихъ въ Клокъ-Гоузъ. ‘Провалиться коли это не тотъ самый плутъ, что вертлся тутъ вчера, какъ я вызжалъ-то, а нынче же утромъ я видлъ его въ Лесборо’, проговорилъ одно-ногій почтарь, сидя на своемъ осл и обращаясь къ буфетчику м-ссъ Крокетъ. ‘Ну, это онъ не къ добру повадился’, сказалъ буфетчикъ. За этими словами послдовалъ зоркій присмотръ за самимъ сыщикомъ.

Между тмъ, полковникъ Осборнъ заказалъ себ завтракъ въ ‘Олен и рогахъ’ и распросилъ о мстоположеніи Клокъ-Гоуза. Полковникъ ничего не зналъ о Бодзл, хотя тотъ слдилъ за нимъ уже два дня и дв ночи. Пріхавъ въ Ненкомбъ-Путней, онъ поршилъ не стыдиться посщенія м-ссъ Тревиліанъ.

Весьма возможно, что онъ поохладлъ къ этому предпріятію сравнительно съ тмъ временемъ когда еще только замышлялъ поздку въ Лондон, а можетъ быть онъ и въ самомъ дл старался уврить себя въ томъ, что совершилъ все это путешествіе до границъ Дартмура съ единственною цлью — осмотрть паперть Кокчефингтонской церкви. Засданія въ Парламент кончились, а такому человку какъ полковникъ Осборнъ, надо было куда нибудь двать себя до отъзда на охоту въ Шотландію. Онъ давно желалъ побывать въ какой нибудь изъ живописныхъ мстностей Англіи, а теперь, сидя за завтракомъ въ зал м-ссъ Крокетъ, онъ чуть ли не считалъ свою дорогую Эмилію какъ бы дополнительной прелестью.

— А, такъ вотъ онъ — Клокъ-Гоузъ, говорилъ онъ м-ссъ Крокетъ, — нтъ, я не имю удовольствія быть знакомымъ съ м-ссъ Станбэри, весьма почтенная дама, какъ я слыхалъ, вдова священника, ахъ, да, сынъ у нея въ Лондон, я его знаю, все книги пишетъ, — такъ, кажется? Большія способности, могу сказать. Но есть дама, — то есть, дв дамы, съ которыми я знакомъ. Вдь м-ссъ Тревиліанъ тутъ, если я не ошибаюсь, и миссъ Роули?

— А вы не мистеръ Тревиліанъ, Нтъ? сказала м-ссъ Крокетъ, глядя на него въ упоръ.

— Нтъ, я не м-ръ Тревиліанъ.

— И не ‘тотъ полковникъ’, о которомъ тутъ все толкуютъ?

— Ну, да, я дйствительно полковникъ. Только, право, не знаю съ какой стати толковать обо мн кому бы то ни было. А теперь мн пора пойдти навстить моихъ друзей.

— Вотъ онъ — любовникъ-то, подумала м-ссъ Крокетъ: — ужъ это врно, какъ два яйца — пара.— Между тмъ полковникъ Осборнъ смло прошелъ селеніемъ и позвонилъ у желзныхъ воротъ, а Бодзль, прячась за памятниками, видлъ какъ онъ взялся за ручку звонка. ‘Пришелъ’, сказала Присцилла. Въ Клокъ-Гоуз вс уже знали, что виднная ими коляска привезла въ Ненкомбъ-Путней ‘полковника’. Вс уже знали, что онъ завтракалъ въ ‘Олен и рогахъ’. И теперь всмъ было извстно, что это онъ звонитъ у воротъ. ‘Въ гостиную’, проговорила м-ссъ Станбэри боязливымъ, дрожащимъ шепотомъ, обращаясь къ двушк, которая шла въ полисадникъ, чтобы отворить желзныя ворота. Двушка такъ трусила, точно самъ сатана стоялъ у воротъ и ей приказали впустить его въ домъ. М-ссъ Станбэри, шепнувъ свое приказаніе, поспшила бгомъ на верхъ. Присцилла удержала свою позицію въ зал, ршась быть поближе къ дйствующему пункту на случай надобности, и, надо сказать правду, выглядывала изъ-за портьеры, нетерпливо желая хоть мелькомъ видть ужаснаго человка, пріздъ котораго въ Ненкомбъ-Путней она считала великимъ несчастіемъ. Планъ сраженія былъ вполн подготовленъ. М-ссъ Тревиліанъ вмст съ Норой приняли полковника въ гостиной. Условлено было, чтобы Нора оставалась тамъ все время. Противно думать, что подобную предосторожность считаютъ необходимою, сказала м-ссъ Тревиліанъ, — но, можетъ быть, оно и лучше. Почемъ знать, чего не выдумаетъ людская злоба.

— Дорогіе мои, сказалъ полковникъ,— какъ же я радъ васъ видть! и онъ подалъ каждой изъ нихъ по рук.

— Намъ тутъ не очень-то весело, сказала м-ссъ Тревиліанъ,— какъ видите.

— Но мстоположеніе — прелесть, сказала Нора, — и т у кого мы живемъ, добрые, славные люди.

— Очень радъ, сказалъ полковникъ. Тутъ настало молчаніе и въ теченіи минуты или двухъ казалось никто изъ нихъ не зналъ, съ чего начать разговоръ. Полковникъ теперь вполн уврилъ себя, что пріхалъ въ Девоншайръ съ единственной цлью осмотрть паперть Кокчефингтонской церкви, а м-ссъ Тревиліанъ начала думать, что онъ вовсе не затмъ прізжалъ, чтобы видться съ нею. ‘Получали вы какія-нибудь извстія отъ вашего батюшки съ тхъ поръ, какъ вы здсь’? спросилъ полковникъ.

Тутъ пошли разсказы объ сэръ Мармадук и леди Роули. О м-р Тревиліан не упоминалось, но м-ссъ Тревиліанъ сообщила полковнику, что она изложила въ письм къ своей матери вс горестныя обстоятельства теперешней ея жизни. Сэра Мармадука, какъ извстно полковнику, ожидаютъ въ Англію къ къ весн и леди Раули конечно прідетъ съ нимъ. Нора полагала, что теперь они могутъ и раньше пріхать, но м-ссъ Тревиліанъ объявила, что объ этомъ и рчи быть не можетъ. Она была уврена, что отецъ ея не оставитъ острововъ, если только его не вызовутъ офиціальнымъ приказомъ. Иначе издержки были бы для него раззорительны. И чмъ же онъ тутъ поможетъ? Такимъ образомъ семейныя дла составили главный предметъ разговора, въ которомъ и полковникъ Осборнъ могъ участвовать, но объ Тревиліан не было сказано ни слова.

Полковнику такъ и не представилось удобнаго случая выразить хоть искру того чувства, ради котораго онъ предпринялъ поздку въ Девоншайръ. Что за пріятность — вести любовныя дла въ присутствіи третьяго лица, если-бы даже любовь эта была честная и открытая, но возможно-ли вести интригу съ замужней женщиной въ присутствіи ея сестры? Безплодне такого визита, какъ посщеніе Клокъ-Гоуза полковникомъ Осборномъ еще не бывало. И хотя при этомъ не было произнесено ни одного лишняго слова, которое могло-бы сколько-нибудь не понравиться м-ру Тревиліану, все жъ это безплодное посщеніе не могло пройдги безъ того, чтобы не принести огромнаго вреда. М-ссъ Крокетъ уже угадала, что красивый джентльменъ изъ Лондона — любовникъ замужней дамы, живущей въ Клокъ-Гоуз и врознь съ своимъ мужемъ. Одно-ногій почтарь и буфетчикъ скорехонько поршили, что человкъ, прятавшійся на кладбищ за-одно съ постителемъ Клокъ-Гоуза. Тревиліанъ, какъ намъ извстно, уже зналъ объ томъ, что полковникъ находится въ этомъ околодк. А бдняжк Присцилл Станбэри предстояла жестокая необходимость открыть всю правду своей тетк. ‘Полковникъ’, посидвъ часокъ у своихъ молодыхъ пріятельницъ, простился съ ними, а затмъ, вернувшись къ м-ссъ Крокетъ и приказалъ готовить себ коляску, почувствовалъ тяжесть на сердц вмст съ непріятнымъ сознаніемъ, что онъ разыгралъ изъ себя дурака. Все дло рухнуло, и хотя онъ могъ сослаться на Кокчефингтонскую паперть въ кругу своихъ друзей, но въ душ очень хорошо понималъ, что только даромъ потратилъ время, трудъ и деньги. По возвращеніи въ Лесборо, ему стало ясно, что если онъ намревался извлечь какую-нибудь пріятную выгоду изъ своего положенія относительно м-ссъ Тревиліанъ, то письму его и вообще всему ходу дла слдовало быть мене патріархальными. Кром того, ему слдовало устроить свиданіе безъ Норы Роули. Какъ только онъ ушелъ, м-ссъ Тревиліанъ удалилась въ свою комнату, а Нора тотчасъ отыскала Присциллу

— Ушелъ? спросила Присцилла.

— О, да, ушелъ.

— Дорого бы я дала, чтобъ онъ вовсе не приходилъ сюда!

— Однако, сказала Нора,— что жъ тутъ дурнаго. Я желала бы, чтобъ онъ не приходилъ, потому что объ этомъ, конечно, заговорятъ. Но нтъ ничего проще, что онъ захалъ навстить насъ, находясь по близости.

— Нора!

— Что вы хотите сказать?

— Вдь вы этому сами не врите. Но близости! Мн кажется онъ нарочно для того и пріхалъ, чтобы видть вашу сестру и я считаю этотъ поступокъ не благороднымъ.

— Въ такомъ случа, я уврена, что вы ошибаетесь, — ошибаетесь вполн, сказала Нора.

— Очень хорошо. У каждаго — свое мнніе. Я радуюсь, что вы такъ снисходительны. А все-таки ему не слдовало являться сюда — въ домъ, хотя бы наиважнйшія дла заставили его пріхать въ самое селеніе. Но мущины до того тщеславны, что никогда не думаютъ о возможности повредить доброму имени женщины. Теперь надо идти — писать письмо къ тетушк. Я не хочу, чтобы впослдствіи говорилось, будто бы я обманула ее. А потомъ я напишу къ Гуго. Боже мой! Боже мой!

— Я боюсь, что мы вамъ надлали много непріятностей.

— Я не стану лгать вамъ, потому что я васъ люблю. Для меня это — большая непріятность. Я считала себя весьма осторожной и при всей своей осторожности все-таки не миновала подводныхъ камней. А какъ я негодовала-то на тетушку Станбэри! теперь надо идти — каяться.

Затмъ она покаялась такимъ образомъ.

‘Любезная тетушка Станбэри. Посл всего происшедшаго между нами, я считаю своимъ долгомъ увдомить васъ о томъ, что полковникъ Осборнъ прізжалъ въ Ненкомбъ-Путней и сегодня утромъ заходилъ въ Клокъ-Гоузъ. Мы его не видали. Но м-ссъ Тревиліанъ вмст съ миссъ Роулей видлись съ нимъ. Онъ пробылъ здсь около часу.

Такъ какъ дло это васъ не касается, то я не считала бы нужнымъ сообщать вамъ объ этомъ, еслибъ между нами не было прежней переписки. Когда я отправляла къ вамъ послднее письмо, мн и въ голову не приходило, что онъ детъ сюда,— а также и мамаш.

А когда вы въ первый разъ писали къ намъ, даже и м-ссъ Тревиліанъ еще не ожидала его. Тотъ, о комъ вы писали, — другой джентльменъ, какъ я уже сообщала вамъ прежде. Все это крайне непріятно, скучно и было бы сущей нелпостью, еслибы обстоятельства не вынудили этого.

Что касается полковника Осборна, я желала бы, чтобъ онъ не являлся къ намъ, но посщенія его безвредны, — только разв пересуды будутъ.

Я думаю, что вы поймете, почему я чувствую себя вынужденной писать къ вамъ. Я надюсь, что вы пощадите мамашу, которая волнуется и разстроивается, получая гнвныя письма. Если вы пожелаете сказать что-нибудь мн самой, но мн — все равно.

Преданная вамъ
Присцилла Станбэри.

Клокъ-Гоузъ, пятница, Августа 6.’

Присцилла написала и къ Гуго, но прежде чмъ письмо дошло къ нему, Гуго самъ прибылъ въ Ненкомбъ-Путней.

М-ръ Бодзль прослдилъ, какъ полковникъ выходилъ изъ Клокъ-Гоуза и какъ онъ выхалъ изъ селенія. Когда экипажъ полковника скрылся изъ виду, Бодзль вернулся въ Лесборо.

ГЛАВА XXII,
изъ которой видно, какъ миссъ Станбэри относилась къ обимъ своимъ племянницамъ.

Торжество миссъ Станбэри, по прочтеніи письма отъ племянницы, было, конечно, очень велико,— такъ велико, что въ первомъ его порыв она не могла удержаться, чтобы не показать письма Дороте.

— Ну, ну, что вы объ этомъ думаете, Долли?

— О чемъ? Я даже незнаю отъ кого письмо.

— Да кому-жъ и писать такъ часто, какъ не сестриц вашей, Присцилл? Разумется, отъ Присциллы. Полковникъ Осборнъ былъ таки въ Клокъ-Гоуз. Я знала, что онъ тамъ будетъ. Знала! Наврное знала!

Доротея была сильно смущена. Для нея это извстіе было обухомъ въ голову. Она старалась оправдывать мать и сестру тмъ, что подобное посщеніе не могло быть допущено. Въ ея представленіи посщеніе полковника Осборна, посл всего, что было говорено, было бы равносильно пришествію самого Люцифера. Полковникъ представлялся ея воображенію какимъ-то ужаснымъ, рыкающимъ львомъ. Ей и въ голову не приходило, что эротическіе маневры такого звря могутъ быть мягче и невинне ухаживанья какого-нибудь голубка. Ей хотлось спросить убрался-ли во-свояси рыкающій левъ, и если убрался, взялъ-ли съ собой добычу,— и она спросила бы, не будь ей такъ страшно въ эту минуту предлагать какіе бы то ни было вопросы. Ей казалось совершенно невроятнымъ, чтобы мать и сестра ршились добровольно на такое беззаконіе, на такой ужасный поступокъ, и вмст съ тмъ она незнала, чмъ и какъ ихъ защитить и оправдать.

— Но уврены-ли вы въ этомъ, тетушка? Можетъ быть это опять какое-нибудь недоразумніе?

— На этотъ разъ не можетъ быть никакого недоразумнія, моя милая. Сама Присцилла пишетъ, что онъ тамъ.

Это однако было неврно. Присцилла ничего такого не писала

— Вы хотите сказать, что онъ и теперь еще въ Клокъ-Гоуз, тетушка?

— Я незнаю, гд онъ теперь. Разв я его сторожъ? А также не безъ удовольствія могу заявить, что не приставлена и ее сторожить. Избави Богъ! Не тронь дегтя и не замараешься. Ужъ если вашей матери такъ хотлось жить въ Клокъ-Гоуз, я лучше стала бы сама за него платить, чмъ допустить такой срамъ, я сдлала бы это ради семьи.

Но когда миссъ Станбэри осталась одна, и снова перечла три письма племянницы, она стала нсколько понимать честность Присциллы. Она начала понимать вмст съ тмъ, что въ связи съ посщеніемъ полковника могли быть такія затруднительныя обстоятельства, за которыя едва-ли можно было привлекать къ отвтственности племянницу или невстку. Особенно характеристично во всхъ Станбэри было то, что они никогда добровольно и сознательно не длали ничего безчестнаго. Они могли быть несвдущими, предубжденными, могли увлекаться страстью. Въ гнв своемъ миссъ Станбэри изъ Эксетера могла даже доходить до злости, и Ненкомбская племянница была очень на нее похожа. Каждый изъ нихъ, движимый ложнымъ, ошибочнымъ сознаніемъ совершенной своей правоты, могъ наговорить самыхъ ужасныхъ, самыхъ несправедливыхъ словъ. Но никто изъ нихъ не сталъ бы лгать,— даже молчаніемъ. Случится-ли кому-нибудь изъ нихъ ошибиться или впасть въ заблужденіе,— какъ только сознаютъ свою ошибку, они сами не замедлятъ громко ее признать и обличить. Гуго и Доротея, за нкоторой разницей оттнковъ, были въ сущности одного и того же закала. Характеры у нихъ были мягче, чмъ у тетки и у сестры, но оба они были преисполнены тою же склонностью считать себя правыми и откровенно сознаваться передъ другими въ своихъ ошибкахъ, какъ только эти ошибки станутъ ясными для нихъ самихъ. Обстоятельства и, можетъ быть, кое-какая разница въ душевныхъ свойствахъ, сдлали Доротею кроткой и послушной, обстоятельства же сдлали Гуго упрямымъ и самонадяннымъ. Но въ обоихъ сказывалась та-же самоувренность, доходившая почти до высокомрія,— та-же теплота привязанностей и та-же любовь къ правд.

Когда миссъ Станбэри снова перечла переписку, и начала смутно понимать настоящее положеніе длъ въ Ненкомбъ-Гутне,— когда она убдилась, что Присцилла относилась къ прізду полковника почти съ такимъ же отвращеніемъ, какое было въ ней самой, — когда воображеніе представило ей все, что должна была перестрадать племянница,— сердце ея значительно смягчилось. Она объявила Дороте, что деготь, если его тронуть, конечно, запачкаетъ, и намревалась было сначала отправить это мнніе, изложенное въ очень сильныхъ выраженіяхъ, къ своимъ корреспондентамъ въ Клокъ-Гоузъ. Да не продолжаютъ они заблуждаться въ силу того, чтобы поставить имъ на видъ ихъ заблужденіе. Необходимо сказать также, что въ сердц миссъ Станбэри было нкоторое количество неблагородной злобы по поводу того, что невстка наняла Клокъ-Гоузъ. Она не знала хорошенько, но не снизошла до того, чтобы спросить у Доротеи нанятъ-ли этотъ домъ ея племянникомъ для своей матери, или мистеромъ Тревиліаномъ для его жены. Въ послднемъ случа, м-ссъ Станбэри должна была, по ея мннію, разъигрывагь роль старшей служанки или экономки, — какъ она выражалась. И такая роль казалась ей совершенно недостойной Станбэри, а между тмъ она не могла не предполагать именно этого, потому что не допускала мысли, чтобы Гуго Станбэри могъ такимъ образомъ устроить свою мать на деньги, получаемыя изъ грошевой газеты. Это было бы торжествомъ демократіи, которое покорило бы и миссъ Станбэри. Она, поэтому, поспшила заклеймить презрніемъ Присциллу и все, что длалось въ Клокъ-Гоуз, но вмст съ тмъ не могла не признать благородства въ правдивости Присциллы, а, признавъ его въ глубин своей души, считала себя обязанной заявить объ этомъ во всеуслышаніе. Она сла за столъ, обдумывая это про себя, и только подкрпивъ себя глоткомъ пива и порціей хлба съ сыромъ, проговорила:

— Я теперь написала къ самой вашей сестриц. Кажется, я еще никогда въ жизни не писала къ ней ни одной строки.

— Бдная Присцилла! Доротея вовсе не имла въ виду осудить тетку за то, что она никогда до сихъ поръ не писала къ Присцилл, ни за то единственное письмо, которое было написано теперь. Но Дороте жаль было сестры: она знала, что ей вроятно было очень тяжело.

— Гмъ, отчего-же бдная? Я уврена, что Присцилла ставитъ себя въ своемъ мнніи ничуть не ниже каждой изъ насъ.

— Она скорй отрубила бы себ руку, чмъ сдлать что-нибудь дурное, сказала Доротея.

— Что-жъ изъ этого? Разв намъ легче отъ того, что у нея были хорошія намренія? Вдь и радикалы, сколько мн извстно, говорятъ, что у нихъ хорошія намренія. Можетъ быть и у Бильса хорошія намренія.

— Но, тетушка, — если вс они дйствуютъ по крайнему своему разумнію?..

— Тш! Вы заходите слишкомъ далеко. У насъ на это есть, благодаря Бога, духовные пастыри и учители. Положитесь на нихъ. Дйствуйте по ихъ указанію. Однако, всему Эксетеру было извстно, что еслибы какое-нибудь духовное лицо дерзнуло дать миссъ Станбэри незваный, непрошеный совтъ, это духовное лицо было бы изгнано изъ ея присутствія съ такой нахлобучкой, которую оно не скоро бы забыло. Такія попытки длались не разъ и всякій разъ нахлобучка была образцовая. Въ церкви не было прихожанина внимательне миссъ Станбэри, и она время отъ времени обращалась къ духовенству за разршеніемъ какого-нибудь темнаго пункта. Но къ обычному, условному авторитету духовныхъ пастырей и учителей она питала скоре отвлеченное уваженіе, чмъ практическую готовность повиноваться.

— Я уврена, что Присцилла дйствуетъ по крайнему своему разумнію, повторила Доротея, возвращаясь къ прежней тэм.

— А,— хорошо,— да. Я вотъ что хотла сказать на счетъ Присциллы. Ужасно жаль, что она такъ упряма, такъ уврена въ своемъ умнь распорядиться лучше другихъ.

Миссъ Станбэри старалась сказать что нибудь хорошее о племянниц, но усилія эти оказывались трудными, тщетными и для нее несносными.

— Она такъ давно хлопочетъ и распоряжается за мама, и съ тхъ поръ, какъ она взялась за хозяйство, у насъ нтъ долговъ, сказала Доротея.

— Я не сомнваюсь въ томъ, что она все это выполняетъ. Я вовсе не думаю, чтобы она заботилась объ ленточкахъ и фальшивыхъ волосахъ.

— Кто? Присцилла? Да можно-ли Присциллу представить себ съ фальшивыми волосами!

— Положимъ, положимъ. Я и не думаю, чтобы она тратила деньги матери на подобныя вещи.

— Тетушка, вы ее не знаете.

— Ну, хорошо. Можетъ быть — незнаю. Но, позвольте, душа моя, вы слишкомъ строги ко мн и слишкомъ горячо заступаетесь за сестру. Подумайте, въ чемъ сущность дла. Я ей написала такое вжливое письмо, какое только можетъ женщина написать другой женщин. А еслибъ я хотла, я-бы могла,— я-бы могла,— гмъ!— Миссъ Станбэри, пріискивая слова, чтобы закончить свою сентенцію, окончательно потерялась въ выбор сильныхъ выраженій, которыми она могла бы осыпать племянницу, еслибъ въ своемъ послднемъ письм на счетъ полковника Осборна дала полную волю своему негодованію.

— Очень вамъ благодарна, если вы написали къ ней ласково, сказала Доротея.

— Я сама знаю, что Присцилла дйствовала съ добрымъ намреніемъ. Только намреніе немногаго стоитъ, когда самое дло сдлано. А я очень хорошо знаю, что бдная двочка дйствовала именно такъ, какъ ей казалось лучше. По моему, больше всхъ виноватъ Гуго. Это обвиненіе не понравилось Дороте, но она слишкомъ была рада обороту дла Присциллы, для того чтобы защищать брата.— Этому человку не слдовало быть тамъ, и этой женщин отнюдь не слдовало туда прізжать. Объ этомъ и рчи быть не можетъ. Сиди вотъ тутъ напротивъ меня Присцилла, она бы сама тоже сказала. Наврное сказала бы.— Миссъ Станбэри не ошибалась, Присцилла говорила себ тоже самое.— И потому, что я въ этомъ уврена, я не прочь простить ей участіе въ этомъ дл. Лично ко мн она всегда была груба,— крайне невжлива и,— и, — и не такъ, какъ слдовало бы молодой двушк относиться къ старух, и тмъ боле къ тетк. Я думаю, это отъ того, что она меня ненавидитъ

— О, нтъ, тетушка!

— Луша моя, я такъ думаю. Отчего же бы иначе ей обращаться со мной такимъ образомъ? Но я все-таки думаю, что она скорй готова сть честно добытую сухую корку, нежели безчестно добытый пирогъ съ элемъ — Она скорй умерла бы съ голоду, сказала Доротея, заливаясь слезами.

— Врю. Врю. Ну, что-же мн еще сказать? Да, Клокъ-Гоузъ! Что за дло, въ какомъ вы дом живете, если только вы платите за него честно…

— Да, конечно, платятъ — честно, сказала Доротея сквозь слезы.

— Я не сомнваюсь, что платятъ. Я полагаю, что мужъ этой женщины и вашъ братъ вошли по этому поводу въ какую-нибудь сдлку. Только я никакъ не ожидала, что мой Гуго,— тотъ самый Гуго, какимъ я его знала мальчикомъ, — доведетъ всхъ насъ до этого! Но то ли еще будетъ, то ли мы еще увидимъ. Все это реформа! Убійства, святотатство, вроломство, измна, атеизмъ, — вотъ что намъ принесетъ реформа, все, что только можетъ быть самаго гнуснаго на земл.— Къ этой послдней категоріи миссъ Станбэри разумется присовокупляла дрянныя чернила и отрепье вмсто бумаги.

Читателю не мшаетъ взглянуть на письмо — самое вжливое письмо, какое можетъ только женщина написать другой женщин,— для того чтобы пополнить коллекцію семейной переписки Станбэри.

6-е августа 186… г.

‘Любезная племянница! ‘

‘Ваше письмо вовсе не такъ меня удивило, какъ вы ожидали. Я старше васъ, и хотя вы не хотите этому врить, я больше васъ видла свтъ. Я знала, что этотъ господинъ прідетъ къ этой барын. Такіе господа всегда здятъ за такими барынями. Что до васъ касается, то я отсюда вижу все, что вы длали, и почти все слышу, что вы говорите, какъ-будто съ каланчи. Я готова врить, что все это не вами придумано и устроено. Я знаю, чей это планъ, и нахожу этотъ планъ очень гадкимъ.

‘Что касается до моихъ прежнихъ писемъ и до того человка, я теперь все поняла. Вы очень сердились, что я васъ осуждала за пріемъ этого человка у себя въ дом, и вы были правы. Я уважаю васъ за это негодованіе. Но теперь, когда онъ пріхалъ, все это не иметъ больше никакого значенія.

‘Если хотите послушаться совта старухи, постарайтесь избавиться по-скоре отъ всей этой шайки. Говорю это отъ чистаго, расположеннаго къ вамъ сердца, и остаюсь

любящей васъ теткой,
Джемимой Станбэри.’

Хваленая вжливость этого письма заключалась по всей вроятности въ заявленіи уваженія и любви, которымъ оно заканчивалось. Этимъ эпитетомъ миссъ Станбэри никогда не удостоивала въ письмахъ своихъ ближайшихъ родственниковъ. вовсе не имла его въ виду, начиная писать къ Присцилл. Но уваженіе, о которомъ она заявила въ середин письма, выросло и согрлось во что-то очень близкое къ любви, и почувствовавъ себя въ эту минуту любящей теткой, миссъ Станбэри подписалась таковою подъ письмомъ. Совершивъ этотъ подвигъ, она почувствовала, что Доротея,— хотя Доротея и знать ничего незнала, — обязана въ своей признательности выслушать терпливо все, что бы ей не вздумалось теперь сказать про Присциллу.

Но Доротея въ самомъ дл чувствовала себя глубоко несчастной, и въ горести своей написала вечеромъ предлинное письмо къ матери, — которое впрочемъ нтъ надобности приводить цликомъ въ числ станбэрійскихъ протоколовъ,— прося сообщить ей вс подробности дла. Она не позволила себ ни одного слова въ осужденіе матери или сестры, но высказала, въ самыхъ мягкихъ выраженіяхъ, что если случилось что-либо скомпрометировавшее ихъ имена съ тхъ поръ, какъ он переселились въ Клокъ-Гоузъ — она, Доротея, готова хать домой и присоединиться къ нимъ. Это значило, что она находила невозможнымъ оставаться въ дом за оградой, если присутствіе ея могло считаться постыднымъ для этого дома. Бдная Доротея думала, что зловредное вліяніе рыкающихъ львовъ распространялось очень далеко.

Вечеромъ она даже рискнула высказаться въ этомъ смысл передъ тетушкой, хотя однако обиняками.

— Какъ, домой!? сказала миссъ Станбэри.— Теперь?

— Если вы сочтете это за лучшее, тетушка.

— И будете жить посреди такого беззаконія и такой гнусности! Я не думаю, чтобы вамъ хотлось познакомиться съ этой женщиной?

— О, нтъ.

— Или съ этимъ господиномъ?

— О, тетушка!

— По моему, ни одинъ порядочный человкъ въ Эксетер и не взглянетъ на васъ опять, если вы подете жить въ Ненкомбъ-Путней, посл всего, что тамъ было. Нтъ, нтъ! Пусть хоть одну изъ васъ минетъ эта чаша!

Тетушка Станбэри уже неоднократно употребляла выраженія, вызывавшія краску на щеки племянницы. Мы должны сказать къ чести Доротеи, что она никогда не воображала, чтобы на нее захотлъ взглянуть какой бы то ни было господинъ порядочный, или непорядочный. Вслдствіе особенностей жизни ея въ Ненкомбъ-Путне, она хотя и знала, что на другихъ двушекъ смотрятъ, что въ нихъ даже влюбляются, что он выходятъ замужъ и имютъ дтей,— но никогда не рисовала себ даже смутнаго призрака такой доли. Она очень хорошо знала, что ея мать и сестра, и она сама — люди особаго рода: он — леди, и вмст съ тмъ такъ бдны, что могли поддерживать свое достоинство только въ самой строгой замкнутости. Ей на долю выпало только жить и трудиться невидимо. За тмъ ей пришлось перебраться въ Эксетеръ, и тогда она сознала, что ей отнын слдуетъ быть смиренной компаньонкой, очень взыскательной старой тетки. Тетка дйствительно оказалась взыскательной, но смиренія отъ компаньонки, повидимому, не требовала. За столомъ все длилось между ними съ безусловнымъ безпристрастіемъ. Мсто и подушка въ церкви и въ собор были у Доротеи совершенно такія же, какъ у тетушки. Спальня у нея была очень удобная. Тетушка никогда не отдавала ей приказаній при чужихъ, и всегда относилась къ ней при слугахъ, какъ къ особ, которой они обязаны уваженіемъ и повиновеніемъ. Доротея постепенно поняла значеніе всего этаго, одно только смущало ее: тетушка высказывала иногда о молодыхъ людяхъ не совсмъ понятныя для нея вещи. Ужъ не думаетъ ли тетушка, что какой нибудь молодой человкъ явится въ Эксетеръ и пожелаетъ жениться на ней, — на ней, Дороте Станбэри? Сама она не питала такого отвращенія ко всмъ вообще мужчинамъ, какимъ была проникнута Присцилла, но она до сихъ поръ не находила ни кого изъ тхъ, кого видла въ Эксетер, особенно для себя пріятнымъ. Въ этотъ вечеръ, передъ тмъ, какъ идти спать, тетушка сказала ей нчто, поразившее ее до крайней степени. Въ этотъ вечеръ у миссъ Стамбэри собралось нсколько друзей къ чаю. Были м-ръ и м-ссъ Кремби, и м-ссъ Мак-Гугъ, разумется, и Черитоны изъ Альфингтонэ, и миссъ Апджонсъ съ виллы Геліонъ, и старикъ Повель прямо изъ Галдона, и двое Райтовъ изъ ихъ дома въ Нортерига, и м-ръ Гибсонъ, но миссъ Френчъ изъ Гивитри не было.

— Отчего это нтъ ни одной изъ миссъ Френчъ, тетушка? спросила Доротея.

— Миссъ Френчъ? Вдь не обязана же я приглашать ихъ всякій разъ. Вонъ у Камиллы въ послдній разъ на затылк болталась коробка вдвое больше того мста, гд у нее помщаются мозги.— Но коробка на затылк у Камиллы Френчъ была не единственной причиной того, что миссъ Стамбэри вычеркнула обихъ сестеръ изъ списка приглашенныхъ на этотъ вечеръ.

Вечеръ проводили — какъ водится въ подобныхъ случаяхъ. Было раскрыто два стола для виста, потому что миссъ Станбэри терпть не могла вставать изъ за-игры. Въ другихъ домахъ, гд каждому изъ играющихъ приходится поочередно уходить, вс такъ и знали, что миссъ Станбэри ни за что не уступитъ своего мста, а въ своемъ собственномъ дом она обыкновенно не допускала системы изгнанія. Она лучше любила играть съ болваномъ, предпочитая такой вистъ игр вчетверомъ и въ крайнемъ случа была не прочь, особенно съ подходящимъ противникомъ,— и отъ двухъ болвановъ. Про нее и про м-ссъ Макъ-Гугъ разсказывали, что он были готовы играть цлый вечеръ съ двумя болванами, а злые языки говорили даже, что свчи въ подобные вечера зажигались очень рано. Въ настоящемъ случа было записано многое множество фишекъ, истреблено многое множество чая съ пирожками. Гибсонъ никогда не игралъ въ карты, также какъ и Доротея, Джонъ Рейтъ и Мэри Чернтонъ только и длали, что болтали другъ съ дружкой,— какъ оно и слдовало, потому что они намревались пожениться черезъ мсяцъ или два. Тутъ же была Ида Чернтонъ, которую неудобно было оставить дома, и Гибсонъ на этотъ разъ занималъ Доротею съ Идой Чернтонъ, вмсто того, чтобы ухаживать за двумя миссъ Френчъ. Молодые люди въ провинціальныхъ городахъ вполн понимаютъ, что по свойству общественныхъ условій въ провинціи, имъ слдуетъ всегда быть готовыми ухаживать по крайней мр за двумя барышнями разомъ. За нсколько минутъ до двнадцати вс разошлись, и тогда произошло то, чего Доротея никакъ не ожидала.

— Долли, душа моя, что вы думаете насчетъ Гибсона?

— Что я думаю о немъ, тетушка?

— Да, что вы о немъ думаете? Я полагаю, вы знаете — что значитъ думать о комъ-нибудь?

— Мн кажется, что онъ всегда говоритъ очень длинныя проповди.

— О! Богъ съ нимъ съ его проповдями! Я теперь вовсе не о его проповдяхъ говорю, онъ впрочемъ очень хорошо исполняетъ свои обязанности и деканъ очень высокаго объ немъ мннія.

— Очень рада за него, тетушка.

Но тутъ-то ее и поразили.

— А какъ вы думаете, что еслибы вамъ стать м-ссъ Гибсонъ?

Миссъ Станбэри была вполн уврена, что съ Доротеей ничего не подлаешь обиняками. Доротея была до такой степени неспособна понимать выгоды положеній, что съ нею объясненія напрямикъ становились существенно-необходимымъ. Доротея стояла, полу-улыбаясь, полу-плача, съ яркимъ румянцемъ на щекахъ, протянувъ об руки отъ изумленія.

— Я подумывала объ этомъ съ тхъ поръ какъ вы здсь, сказала миссъ Станбэри.

— Кажется, ему нравится миссъ Френчъ, замтила шепотомъ Доротея.

— Которая? По моему — такъ он ему вовсе не нравятся. Конечно, если он станутъ настойчиво преслдовать его, такъ пожалуй и сядутъ ему на шею. Только я этого не думаю. Разумется он за нимъ бгаютъ, но вдь онъ не такъ глупъ, и именно потому, что я его не считаю круглымъ дуракомъ, я уврена, что васъ онъ предпочтетъ имъ.

Доротея молчала. И что могла бы она отвчать на это? Ей казалось невроятнымъ, чтобы кто-либо предпочелъ ее этимъ двицамъ, но она была слишкомъ сконфужена даже для того, чтобы выразить это самоуниженіе.

— Вы все-таки двушка здоровая, миловидная и скромная, замтила миссъ Станбэри.

Дороте этотъ отзывъ не совсмъ-то понравился, но она все-таки была благодарна тетк.

— Я вамъ скажу — въ чемъ дло, продолжала миссъ Станбэри, я терпть не могу секретничать, особенно съ тми, кого люблю. У меня отложено дв тысячи фунтовъ, которые я запишу вамъ въ своей духовной. Ну, а если вы съ нимъ поладите, я вамъ отдамъ деньги сейчасъ же въ руки. Богъ всть сколько разъ еще старух вздумается измнитъ свое завщаніе, а что уже разъ дано — то дано, м-ръ Гибсонъ не хуже всякаго другаго знаетъ, чего стоитъ синица въ рукахъ.

А у Гивитрійскихъ миссъ никогда не будетъ больше нсколькихъ сотень у каждой, и то посл смерти матери.— Доротея сдлала было легкую попытку схватить руку у тетки, желая поблагодарить ее за эту великодушную доброту, но не успла еще привести въ исполненіе эту попытку, какъ остановилась, почувствовавъ странное отвращеніе ко всякимъ изъявленіямъ признательности за подобное благодяніе.

— А теперь, прощайте, душа моя, покойной ночи. Еслибъ я не считала васъ очень умной двушкой, я бы не сказала вамъ всего этого.

За тмъ он разстались и Доротея очутилась одна въ своей спальн. Быть замужемъ, и притомъ выйдти за вполн порядочнаго человка, и принести ему хорошее приданое! Она думала, что дв тысячи фунтовъ составятъ почти что 100 въ годъ. Это было почти богатствомъ въ тхъ краяхъ,— особенно по ея понятіямъ о богатств. И она то, скромнйшая изъ скромныхъ, оказывается избранной для такого высокаго, почетнаго положенія! Живя въ дом тетки она совсмъ не знала, не могла выяснить себ до сихъ поръ, довольна ли ею тетка, раза два она заговаривала даже о томъ, чтобы возвратиться къ матери, иногда она выслушивала такія рчи, изъ которыхъ могла заключить, что тетка крайне ею недовольна и сердится на нее. Но теперь, мсяца два проживъ вмст, тетка вдругъ предлагаетъ ей дв тысячи фунтовъ и мужа!

Но во власти ли тетушки дать ей такого мужа? М-ръ Гибсонъ всегда былъ съ Доротеей крайне вжливъ. Съ м-ромъ Гибсономъ она разговаривала больше, чмъ съ кмъ-бы то ни было въ Эксетер. Но ей до сихъ поръ никогда въ голову не приходило, чтобы м-ръ Гибсонъ былъ къ ней особенно расположенъ. И можетъ ли быть, чтобы онъ питалъ къ ней какое-нибудь особенное чувство? Ей правда казалась иногда что м-ру Гибсону порядкомъ надодаютъ миссъ Френчъ,— но вдь случается, что двицы надодаютъ мужчинамъ.

Наконецъ она предложила себ другой вопросъ, — нравится ли ей м-ръ Гибсонъ? На сколько она смыслила въ такихъ вещахъ — эта страница ея жизни была еще совсмъ чиста. Обсуждая этотъ вопросъ Доротея заснула.

ГЛАВА XXIII.
Полковникъ Осборнъ и м-ръ Бодзль возвращаются въ Лондонъ.

Гуго Станбэри ухалъ въ субботу, на первомъ эксетерскомъ позд, по дорог въ Лесборо. Онъ взялъ билетъ прямо на Лесборо, не расчитывая останавливаться въ Эксетер, но одинъ изъ поздовъ случайно запоздалъ, другой отчего-то не пошелъ, и ему пришлось пробыть на эксетерской станціи боле получаса. Это было въ субботу, а полковникъ былъ въ Клокъ-Гоуз въ пятницу. Полковникъ Осборнъ вернулся въ Лесборо, переночевалъ у м-ссъ Клеггъ и въ субботу отправился въ Лондонъ. Ему пришлось также прождать полчаса на эксетерской станціи, вмст съ Гуго Станбэри. Они разумется встртились на платформ. Станбэри первый увидлъ полковника и нашелъ необходимымъ тотчасъ же ршить — что ему говорить и какъ ему дйствовать. Онъ не получалъ прямыхъ инструкцій отъ Тревиліана относительно встрчи съ полковникомъ Осборномъ. Тревиліанъ объявилъ, что все касающееся до ссоры, окончательнаго разрыва и тому подобнаго онъ положительно беретъ на себя, но Станбэри счелъ это просто за выходку раздраженнаго человка.

Полковникъ выпилъ стаканъ хереса, закурилъ сигару и былъ очень доволенъ судьбой,— отстранивъ на время воспоминаніе о досадной и неудачной поздк,— когда къ нему подошелъ Станбэри.

— А! Станбэри, — какъ поживаете? Отличная погода, не правда-ли? Вы куда?

— Я ду къ своимъ въ Ненкомбъ-Путней,— это деревушка за Лесборо, сказалъ Гуго.

— Ага!— Полковникъ тотчасъ же смекнулъ, что этотъ человкъ идетъ въ тотъ самый домъ, гд онъ только-что былъ, и потому лучше самому и откровенно разсказать объ этомъ. Еслибъ онъ пропустилъ этотъ случай разсказать о Ненкомбъ-Путне, его могли бы уличить въ преднамренной утайк того, гд онъ былъ и что длалъ.— Какъ странно, сказалъ онъ,— я самъ былъ въ Ненкомбъ-Путне вчера.

— Я зналъ, что вы тамъ были, сказалъ Станбэри.

— Откуда же вы это знали?— Въ голос Станбэри звучало негодованіе, что полковникъ Осборнъ сразу замтилъ и что побудило его самого повысить тонъ. Въ углу, у книжной выставки, стоялъ человкъ, не сводя съ нихъ глазъ, и этотъ человкъ былъ Бодзль, бывшій полисменъ, исполнявшій свою обязанность, неуклонно слдя за полковникомъ, возвращавшимся въ Лондонъ. Бодзль незналъ Гуго Станбэри и сердился на себя за свое невдніе. Полицейскіе сыщики при случа любятъ прихвастнуть тмъ, что нтъ такого человка на свт, котораго бы они незнали.

— Да мн сказали. Моему другу Тревиліану извстно, что вы были тамъ или что вы туда отправляетесь.

— Мн ршительно нтъ никакого дла до того, знаетъ-ли кто или нтъ, что я тамъ былъ, сказалъ полковникъ.

— Я не берусь съ вами разсуждать объ этомъ, полковникъ, но только я думаю, вамъ не мшало бы знать, посл того, что было въ Корцанъ-Стрит, что вамъ бы не слдовало видться съ м-ссъ Тревиліанъ. Я не знаю, видлись-ли вы съ нею теперь, или нтъ.

— Вамъ-то, м-ръ Станбэри, что за дло, видлся-ли я съ ней, или нтъ?

— Къ несчастью, мужъ ея поручилъ мн узнать объ этомъ.

— Вотъ ужъ именно — къ несчастью для васъ.

— Вдь его жена живетъ въ дом моей матери.

— Я полагаю, что она не арестантъ въ дом вашей матери и что гостепріимство вашей матери не до такой степени ограничено, чтобы лишить ее возможности видться со старымъ другомъ. Полковникъ Осборнъ высказалъ это съ такимъ явнымъ раздраженіемъ въ тон и поз, что это не могло остаться незамченнымъ Бодзлемъ. Они, между тмъ, подошли къ шкафу, гд были выставлены книги и газеты, и Бодзль, уставивъ глаза на только что купленный имъ нумеръ ‘Е. Л.’, напрягалъ слухъ, чтобы не проронить ни звука изъ того, что они говорили.

— Вамъ лучше знать, видли-ли вы ее или нтъ?

— Видлъ.

— Такъ я позволю себ сказать вамъ, полковникъ Осборнъ, что вы поступили вовсе не по дружески, и содйствовали тому, что еще больше должно усилить раздоръ между мужемъ и женою.

— Сэръ, я ршительно не понимаю, какимъ образомъ вс это можетъ относиться ко мн? Отецъ особы, о которой вы говорите, былъ моимъ лучшимъ другомъ въ теченіе тридцати лтъ. Въ сущности, посл всего что было, полковникъ длалъ низость, осмливаясь въ одно и то же время — и хвастать своей моложавостью, и ссылаться въ защиту себя на свои почтенныя лта.

— Мн больше нечего сказать, отвчалъ Станбэри.

— Вы и то ужъ слишкомъ много сказали, м-ръ Станбэри.

— Не думаю, полковникъ Осборнъ. Вы сдлали страшный,— боюсь,— неисправимый промахъ, създивъ въ Ненкомбъ-Путней, и, посл всего, что вамъ было извстно объ этомъ дл, вы должны были знать, что этого длать не слдовало, что это было бы неосторожно и неделикатно. Я совершенно не понимаю, какъ это вы можете навязываться женщин противъ открыто-заявленнаго желанія ея мужа.

— Сэръ, я никому не навязывался. Я здилъ провдать стараго друга,— и посмотрть на замчательный образчикъ древности. И такъ какъ по сосдству оказался другой старый другъ,— одинъ изъ самыхъ старйшихъ моихъ друзей на свт,— какъ же мн было не захать и не взглянуть на него? И, ей-Богу, я не понимаю, что вамъ до этого за дло? Я никогда въ жизни не видывалъ такого нахальства!— Да предположитъ благосклонный читатель, что полковникъ Осборнъ не сознавалъ своей лжи, что онъ въ самомъ дл считалъ главной цлью своей поздки въ Лесборо — желаніе посмотрть на замчательный образчикъ древности.

— Прощайте, сказалъ Гуго Станбэри, отвернувшись отъ него и уходя. Полковникъ Осборнъ встряхнулся и, отдуваясь, заложилъ большіе пальцы въ жилетные карманы и принялся шагать по платформ, какъ бы считая необходимымъ заявить, что онъ человкъ такого сорта, котораго лучше не затрогивать, лучше не оскорблять, и вмст съ тмъ, пожалуй, и такой, котораго хорошенькая женщина не прочь предпочесть своему мужу, не смотря на нкоторую разницу лтъ. Онъ былъ сердитъ, золъ, но самодовольство и гордость подавляли въ немъ досаду. Да наконецъ онъ считалъ себя въ полной безопасности. Еслибъ ему пришлось давать отчетъ старому своему пріятелю, сэру Мармадюку, онъ сознавалъ возможность доказать, что остался во всхъ отношеніяхъ врнымъ старинной дружб. Сэръ Мармадюкъ, по несчастью, выдалъ дочь за несноснаго, ревниваго человка и вся бда заключалась въ этомъ. Что-же касается до Гуго Станбэри, онъ заслуживаетъ полнаго презрнія, и ужъ конечно больше ничего.

Бодзль, не смотря на вс свои старанія, слышалъ всего слово или два. Тмъ, которые подслушиваютъ, рдко удается услышать больше. Одинъ изъ носильщиковъ пояснилъ ему, кто былъ Гуго Станбэри,— что его зовутъ м-ромъ Гуго Станбэри и что у него въ Эксетер есть тетка. А Бодзль, зная, что особа, по поводу которой онъ пріхалъ, тоже жила въ дом Станбэри, сопоставилъ оба эти обстоятельства вмст со свойственной ему проницательностью. ‘И, ей-Богу, я непонимаю, что вамъ до этого за дло?’ Бодзль не слыхалъ ничего, кром этихъ словъ, но и изъ нихъ можно было заключить, что дло шло на ссору. ‘Особа’ жила съ м-ссъ Станбэри, и была къ ней помщена мужемъ, а молодой Станбэри за нее вступается! Бодзль сталъ побаиваться, что мужъ не относится къ нему съ тмъ безусловнымъ довріемъ, которое онъ считалъ существенно необходимымъ для надлежащаго исполненія обязанностей его многотрудной и сложной профессіи. Его однако поразила внезапная мысль: нельзя-ли чего разузнать на пути въ Лондонъ? Онъ тотчасъ же пробрался къ касс и обмнилъ свой второклассный билетъ на первоклассный. Поступокъ этотъ былъ высокоблагороденъ, потому что весь расходъ падалъ на его собственный карманъ. Онъ видлъ, какъ полковникъ Осборнъ услся въ вагонъ и минуты черезъ дв явился занять мсто прямо противъ него. Полковнику показалось, что онъ видлъ гд-то этого человка, но онъ не могъ вспомнить — гд именно.

— Какое у насъ прекрасное лто стоитъ, замтилъ Бодзль.

— Очень хорошее, сказалъ полковникъ, закрываясь газетой.

— И какъ здсь отлично всходитъ пшеница.

На это отвта не воспослдовало. Но Бодзль не унывалъ. Стоять вн оскорбленій — спеціальная обязанность всхъ полисменовъ вообще и отставныхъ въ особенности, дорога изъ Эксетера въ Лондонъ длинна, и вся еще впереди.

— Какая хорошенькая и живописная деревушка — Ненкомбъ-Путней, замтилъ Бодзль, когда поздъ миновалъ станцію Салисбэри.

Въ Салисбэри изъ вагона вышли дв дамы и Бодзль остался одинъ съ полковникомъ.

— Н-да, сказалъ полковникъ, сложивъ между тмъ свой щитъ и примащиваясь соснуть или по крайней мр прикинуться спящимъ, какъ только заговоритъ сосдъ. Онъ смотрлъ на Бодзля и хотя не могъ опредлить себ его званія но сказалъ себ, что этого собесдника слдуетъ отнести къ категоріи опасностей,— къ разряду предметовъ, которыхъ слдуетъ избгать, что это личность очевидно облеченная какой-то особенной, таинственной миссіей.

— Я васъ видлъ тамъ,— какъ вы входили въ Клокъ-Гоузъ, сказалъ Бодзль.

— Весьма можетъ быть, сказалъ полковникъ, откидываясь головой въ уголъ дивана, закрывая глаза и испуская легкій предварительный храпъ.

— Очень милыя дамы живутъ теперь въ Клокъ-Роуз, продолжалъ Бодзль. Полковникъ отвчалъ боле громкимъ храпомъ.— Особенно м-ссъ Тревиліанъ, продолжалъ Бодзль.

Этого полковникъ не могъ вынести. Онъ чувствовалъ себя такъ тсно связаннымъ съ м-ссъ Тревиліанъ въ этотъ моментъ, что такой прямой намкъ не могъ не задть его за живое.

— Вамъ-то, сэръ, что за дло, чортъ побери! крикнулъ онъ, привскакивая и яростно глядя на Бодзля.

Но полисмены имютъ всегда ту выгоду во всхъ подобныхъ затрудненіяхъ, что знаютъ до тонкости — чего стоитъ, что значитъ ярость людей и къ чему она можетъ вести. Иногда она можетъ повести полисмена къ чистой отставк, иногда — къ побоямъ, иногда можетъ надлать ему долгихъ и мучительныхъ хлопотъ, а подъ-часъ и перейдти во вражду на-смерть. Въ девятнадцати же случаяхъ изъ двадцати, въ ней не оказывается ровно ничего ужаснаго и полисмены сразу, какимъ-то чутьемъ, узнаютъ, когда слдуетъ ее бояться и когда — нтъ. Въ настоящемъ случа Бодзль нисколько не испугался ярости полковника Осборна.

— Дла собственно никакого нтъ, если хотите. Только вы тамъ были.

— Ну, да, такъ чтожъ изъ этого?

— А какой прекрасный молодой человкъ — м-ръ Станбэри, замтилъ Бодзль.

На это полковникъ не отвчалъ, и опять прибгнулъ къ газет.

— Онъ вроятно детъ къ своимъ, продолжалъ Бодзль.

— Да хоть бы онъ халъ къ чорту! что мн за дло! крикнулъ полковникъ, не вытерпвъ.

— Это должно быть тоже другъ м-ссъ Тревиліанъ, замтилъ Бодзль.

— Сэръ, сказалъ полковникъ, вы должно быть — шпіонъ.

— Нтъ, полковникъ, нтъ, нтъ, нтъ, я не шпіонъ. Я никогда не унизился бы до такой степени. Шпіонъ — человкъ, у котораго нтъ профессіи, которому нечмъ объяснить и оправдать своего желанія все знать и видть. А разв можно вообще не наблюдать, не всматриваться, не справляться? какъ же иначе человку узнать, гд онъ и что его окружаетъ и что у него впереди? Что же касается до шпіоновъ, то по моему ени никуда не годятся, разв вотъ насчетъ доносовъ только.

Вскор посл этого въ вагонъ вошло еще двое пассажировъ и между Бодзлемъ и полковникомъ не было сказано больше ни слова.

Полковникъ, какъ только пріхалъ въ Лондонъ, отправился къ себ на квартиру, затмъ въ свой клубъ и всячески старался развлечься и развеселить себя. Въ понедльникъ онъ намревался създить въ Шотландію. Но ему не удавалось развлечься и развеселить себя, — все изъ-за Бодзля. Онъ чувствовалъ, что за нимъ наблюдали, а нтъ ничего несносне этого для всякаго человка, особенно когда дло идетъ о дам. Полковникъ Осборнъ зналъ, что его посщеніе Ненкомбъ-Путнея было какъ нельзя боле невинно, но ему все-таки было непріятно, что даже его невинная выходка могла послужить предметомъ наблюденія.

Бодзль отправился прежде всего къ Тревиліану и засталъ его дома. Самъ онъ не находилъ нужнымъ задумываться и задаваться глубокомысленными вопросами, обращаясь къ полковнику Осборну. Онъ начиналъ думать, что изъ этого дла ничего путнаго не можетъ выйди,— особенно посл того какъ на сцен появился Гуго Станбэри,— и почувствовалъ, что нечего бояться повредить длу, представъ предъ полковникомъ, надо было дать отчетъ пославшему его и отчетъ могъ быть сдланъ полне и обстоятельне посл нсколькихъ словъ съ человкомъ, котораго ему было поручено ‘наблюсти’.

— Ну-съ, м-ръ Тревиліанъ, началъ онъ, усаживась на одномъ изъ стульевъ вдоль стны и держа шляпу между колнъ, я видлъ всхъ, кого слдовало и разузналъ-таки кое-что.

— Я хочу знать только одно, м-ръ Бодзль, былъ полковникъ въ Клокъ-Роуз?

— Былъ, м-ръ Тревиліанъ. Въ этомъ нтъ никакого сомннія. Я могу вамъ разсказать изъ часу-въ-часъ все, что онъ длалъ съ тхъ поръ, какъ выхалъ изъ Лондона. Тутъ Бодзль вынулъ свою записную книжку.

— Меня это нисколько не интересуетъ, замтилъ Тревиліанъ.

— Можетъ быть сэръ, но тмъ не мене это можетъ пригодиться. Ни одному изъ джентльменовъ, подвизающихся на нашемъ поприщ не можетъ повредить излишекъ наблюдательности, или избытокъ свдній. Самые ничтожные, крохотные факты,— и Бодзлю чревычайно понравился этотъ эпитетъ,— очень часто оказываются самыми существенными, настоящими козырями, когда являетесь дать показаніе передъ судомъ.

— Да разв мы съ вами передъ судомъ?

— Можетъ быть и нтъ, сэръ. Джентльмену и леди слдуетъ воздержаться отъ суда, елико возможно, пока есть средство устроить дло такъ или иначе, — но иногда дло никакъ не клеится.

Тревиліанъ, сознавая всю безтактность, все что было позорнаго въ обращеніи къ посредничеству Бодзля, въ то время, какъ Девонширскія дла его находились въ рукахъ во всякомъ случа боле порядочнаго, боле достойнаго союзника, теперь думалъ главнымъ образомъ о томъ, какъ бы поскоре сбыть съ рукъ экс-полисмена.

— Я не сомнваюсь, м-ръ Бодзль, что вы дйствовали крайне осторожно? сказалъ онъ.

— Именно, м-ръ Тревиліанъ, никто бы такъ не обдлалъ вамъ этого дльца.

— И вы узнали все, что мн хотлось знать. Полковникъ Осборнъ былъ въ Клокъ-Гоуз?

— Былъ впущенъ съ главнаго подъзда, въ пятницу, 5-го числа, въ 10 часовъ 37 минутъ по-полудни, а выпущенъ былъ тою же самою молодой женщиной въ 11 часовъ 41 минуту пополудни. Вамъ можетъ быть угодно видть планъ подъзда, м-ръ Тревиліянъ.

— Нтъ, нтъ, нтъ.

— Ничего-съ. Разумется, онъ останется при мн на случай надобности. Кто былъ съ полковникомъ во все это время, не могу сказать въ точности Есть вещи м-ръ Тревиліанъ, за которыми нтъ возможности услдить. Мн только извстно, что онъ не спрашивалъ ни м-ссъ Станбэри, ни миссъ Станбэри. Я перекинулся словечкомъ мимоходомъ съ Сарою Френчъ посл того, какъ онъ ушелъ. Была ли при этомъ другая молодая особа или нтъ, и если была, то какъ именно долго, этаго — я вамъ сказать — не берусь. Есть вещи, м-ръ Тревиліанъ, которыхъ никакъ нельзя услдить.

Какъ противны, какъ ненавистны были Тревиліану вс эти гнусныя подробности,— подробности сами по себ не имвшія ни малйшаго значенія!

— Хорошо, м-ръ Бодзль. Сколько я вамъ долженъ?

— Позвольте, м-ръ Тревиліанъ, еще одинъ вопросъ,— только одинъ вопросъ,

— Какой вопросъ? сказалъ почти сердито Тревиліанъ.

— Я долженъ вамъ сообщить еще одно обстоятельство, м-ръ Тревиліанъ. Я возвратился въ городъ въ одномъ вагон съ полковникомъ. Я думалъ, что такъ лучше.

— Вы ему не говорили, кто вы?

— Нтъ, м-ръ Тревиліанъ, этого я ему не говорилъ. Хоть у него самаго спросите. Нтъ, м-ръ Тревиліанъ, я ему ничего не сказалъ. Я не имю привычки говорить много людямъ, пока не приспло время. Но я думалъ, что это не повредитъ и обмолвился парой словъ съ нимъ самимъ,— не больше какъ парой словъ. Нельзя сказать чтобы онъ былъ особенно доступенъ и нженъ, полковникъ-то, — особенно судя по роду его занятій, м-ръ Тревиліанъ.

— Въ самомъ дл. Но еслибъ вы потрудились сказать, что я вамъ долженъ, мистеръ Бодзль?

— Такъ — такъ, вдь это необходимо? Эти справочки всегда дорогоньки, м-ръ Тревиліанъ, потому что на нихъ идетъ такъ много времени, ну, и если ужъ надо накрыть какое нибудь дльце,— этакъ наврняка, знаете — такъ, чтобы посторонніе совтчики не вырвали его у васъ изъ рукъ, хотя отъ нихъ и достается порой нашему брату, — то пускаясь на такое дло, нужно быть готовымъ на все, ршительно на все, м-ръ Тревиліанъ, — и наконецъ въ подобныхъ случаяхъ нтъ никакой возможности усчитывать каждый шиллингъ. Куй желзо пока горячо, — вотъ что я всегда говорю себ въ подобныхъ случаяхъ

— Надюсь, мистеръ Бодзль, что мы съ вами поладимъ.

— О, конечно. У меня никогда ни съ кмъ не было никакихъ непріятностей изъ-за денегъ. Но позвольте поставить вамъ вопросъ другаго рода. Пріхалъ туда одинъ молодой человкъ, м-ръ Станбэри, какъ будто и знаетъ все, что до этого касается. Зачмъ онъ туда пріхалъ?

— Это — мой лучшій другъ, сказалъ Тревиліанъ.

— О-о, стало быть онъ все знаетъ?

— Не будемте говорить объ этомъ, мистръ Бодзль.

— Я это насчетъ того собственно, что онъ говорилъ съ полковникомъ на платформ и кажется очень сердился. Онъ набросился на полковника — дикимъ звремъ. Этихъ вещей такъ не длаютъ, м-ръ Тревиліанъ, и хотя конечно не слдовало бы мн говорить,— она вамъ жена,— но если ужъ вы доврили такое дло въ одни руки — одни руки во-сто кратъ лучше дюжины рукъ. Что до меня касается, м-ръ Тревиліанъ, я бы ни за что не взялся за дло — еслибъ зналъ, что придется вести его не мн одному, исключительно. Но разумется у насъ на этотъ счетъ уговору не было и потому я не имю права ничего говорить.

Посл значительныхъ проволочекъ приступили къ составленію счета тутъ же на мст, т. е. м-ръ Бодзль принялся выписывать изъ своей памятной книжки вс надлежащія цифры, сильно наклонивъ голову на сторону. Тревиліанъ просилъ его, чуть не въ отчаяніи, подвести итогъ, но отъ этого Бодзль отказался на отрзъ, говоря что дло и такъ все начистоту. У него была своего рода воровская снаровка, съ которой совсть его привыкла мириться и которая нисколько не мшала ему хвастать честностью и безкорыстіемъ своихъ счетовъ. Наконецъ счетъ былъ законченъ, деньги уплачены и Бодзль ушелъ. Тревиліанъ, оставшись одинъ, бросился на диванъ и чуть не заплакалъ въ отчаяніи. До какого страшнаго униженія онъ дошелъ!

ГЛАВА XXIV.
Ниддонъ-Паркъ.

Гуго-Станбэри халъ въ Лесборо и оттуда въ Ненкомбъ-Путней и думалъ гораздо больше о себ самомъ и о Нор Роули, чмъ о Тревиліанъ. Ему казалось, что онъ знаетъ насчетъ м-ссъ Тревиліанъ и полковника Осборна все, что ему надлежало знать. Полковникъ былъ тамъ и видлся съ ней. Въ этомъ не могло быть сомннія. Теперь Гуго убдился еще въ томъ, что полковникъ Осборнъ гнусно равнодушествовалъ къ прискорбнымъ послдствіямъ своего посщенія и что дамы поступили весьма безразсудно, допустивъ это свиданіе. Но онъ ни на минуту не усомнился въ томъ, что визитъ самъ по себ былъ какъ нельзя боле невиненъ. Тревиліанъ поклялся никогда не сходиться съ женой, если она позволитъ себ принять этого человка въ Ненкомбъ-Путне. Она его приняла, и клятва припомнится и затрудненія безконечно усложнятся. Но и эти затрудненія, сколько-бы ихъ тамъ ни было, можно преодолть. Сказавъ себ это, онъ принялся думать о Нор Роули.

До сихъ поръ Нора Роули была въ его представленіи молодой, изящной двушкой, живущей съ женой лучшаго его друга въ Лондон. Онъ никогда до сихъ поръ не жилъ съ нею подъ одной кровлей. Обстоятельства никогда не давали ему возможности взять на себя роль друга дома, позволить себ давать совты и принимать тотъ quasi-отеческій тонъ, которымъ такъ удобно положить начало серьознымъ отношеніямъ съ двушкой. Когда молодой человкъ можетъ говорить молодой двушк, что ей слдуетъ читать, что ей слдуетъ длать, съ кмъ вести дружбу,— ничего нтъ легче, какъ уврить ее, что первая ея обязанность — предпочесть его всему міру. И всякая молодая двушка, соизволившая слушать лекціи такого профессора, въ большой части случаевъ соглашается безусловно со всмъ, что ему заблагоразсудится ей внушить. Но Станбэри до-сихъ поръ не представлялось такого случая. Въ Лондон миссъ Роули была свтской двушкой, жила на Мальфер, а Гуго былъ далеко не свтскій молодой человкъ. Несмотря на то, онъ съ ней видлся часто, просиживалъ возл нея по цлымъ часамъ, былъ совершенно увренъ, что любитъ ее нжно и можетъ быть льстилъ себя мыслью, что еслибъ ему удалось добиться приличнаго положенія въ обществ, въ качеств адвоката напримръ, и еслибъ у него было свое незавидное небольшое состояньице,— онъ, можетъ быть, посл надлежащихъ осадныхъ операцій, могъ бы наконецъ назвать эту прелестную молодую особу своей. Теперь дло складывалось совсмъ иначе. Теперь миссъ Роули конечно нельзя было назвать столичной, свтской двушкой. Домъ, въ которомъ ему предстояло съ ней видться была, отчасти его собственнымъ домомъ. Онъ будетъ спать подъ одной съ ней кровлею и будетъ пользоваться всми преимуществами, какія можетъ доставить такое положеніе. Не страшно было бы и предложеніе сдлать, еслибъ онъ нашелъ нужнымъ его сдлать, и ему думалось, что въ Ненкомбъ-Путне она должна быть мягче, доступне, податливе, чмъ былабы въ Лондон. Въ Ненкомб, она стояла въ условіяхъ не особенно благопріятныхъ, до нкоторой степени одна, безъ друзей, безъ поддержки, не было вокругъ нея свтскаго шума, свтскихъ развлеченій, не увивались вокругъ нее старшіе сынки и не набивали ей голову, если не сердце, блескомъ первородства. Гуго Станбэри конечно не воображалъ, чтобы какой-нибудь изъ старшихъ сынковъ былъ на столько очарованъ, чтобы предпринять нарочно для Норы поздку въ Ненкомбъ-Путней. Но неужели онъ воспользуется тмъ, что она въ настоящемъ случа оказывается въ положеніи беззащитномъ — воспользуется ея слабостью и беззащитностью? Она, разумется, вернется въ Лондонъ посл нкотораго времени и опять, если останется свободной, можетъ надяться на самую блестящую партію. Что же онъ могъ бы ей предложить? Онъ нанялъ Клокъ-Гаузъ для матери, и когда м-ссъ Тревиліанъ удетъ, его скудныхъ средствъ едва-едва хватитъ на то, чтобы продолжать платить за домъ и самому перебиваться въ Лондон, едва-едва, если даже льготы и милости Е. Л. будутъ изливаться на него полной чашей, черезъ край. Можно-ли, честно-ли при такихъ условіяхъ искать любви двушки, потому что она оказывается беззащитной въ дом его матери?

— Вотъ еще другой въ Ненкомбъ, сказалъ буфетчикъ м-ссъ Клеггъ слуг, занимавшемуся чисткою сапогъ въ гостинниц м-ссъ Клеггъ,— когда Станбэри выхалъ со двора въ одноколк.

— Это молодой Станбэри,— детъ домой.

— Вс они таскаются въ Клокъ-Гаузъ. Съ тхъ поръ какъ старуха сняла этотъ домъ, повадился народъ всякій день, такъ и рыщутъ взадъ и впередъ.

— Это все къ той дам, что тамъ держатъ взаперти-то, сказалъ слуга.

— Мн-то что за дло? Мн только то любо, что торговля идетъ поживй, сказалъ буфетчикъ. И это было совершенно справедливо. Когда у людей является подозрніе въ безукоризненности женской репутаціи, — непосредственно вслдъ за этимъ является другое чувство, — а именно, что въ такомъ случа можно по произволу надбавить цны съ одной стороны и что съ другой стороны готовы за все платить вдвое, во избжаніе непріятностей. Гуго Станбэри не могъ понять отчего съ него потребовали шиллингъ съ каждой мили вмсто девяти пенсовъ за одноколку въ Ненкомбъ-Путней. Онъ не добился удовлетворительнаго отвта и долженъ былъ заплатить шиллингъ. Дло въ томъ, что одноколки въ Ненкомбъ-Путней поднялись въ цн съ тхъ поръ какъ дама, разведенная съ мужемъ, поселилась въ Клокъ-Гауз, куда къ ней то и дло здятъ мужчины.

— Вотъ и Гуго! крикнула Присцилла, бросаясь къ дверямъ. За ней бросилась и м-ссъ Станбэри. Гуго былъ зеницей ея ока, лучшимъ сыномъ въ свт, великодушнымъ, благороднымъ, безусловно порядочнымъ человкомъ, почти божествомъ.

— Боже, Боже мой! Кто-бы этаго ожидалъ! Да благословитъ тебя Богъ, дитя мое! Отчего ты не написалъ? Присцилла, нтъ-ли чего ему покушать?

— Хлба и сыру вдоволь, сказала Присцилла, смясь, и взявъ брата подъ руку. Присцилла хотя и ненавидла всхъ мужчинъ вообще, но брата своего Гуго далеко не ненавидла.

— Если ты разсчитывалъ на что-нибудь вкусненькое тотчасъ по прізд, слдовало бы написать.

— Я пообдаю со всми вмст, въ обычное время, сказалъ Гуго, а какъ здоровье м-ссъ Тревиліанъ, и миссъ Роули?

Онъ скоро очутился въ обществ этихъ обихъ дамъ и тотчасъ почувствовалъ нкоторую неловкость, когда пришлось объяснить причину своего неожиданнаго прізда. Его выгородила м-ссъ Тревиліанъ своимъ вопросомъ:

— Когда вы выдли моего мужа?

— Вчера. Онъ былъ совсмъ здоровъ.

— Здсь былъ полковникъ Осборнъ, сказала она.

— Я знаю, что онъ здсь былъ. Я его встртилъ на Эксетерской станціи. Можетъ быть мн не слдовало бы этого говорить, но только я бы желалъ, чтобы онъ сюда не прізжалъ.

— Мы вс этого желали, сказала Присцилла.

Тогда заговорила Нора:— Но что же намъ было длать, м-ръ Станбэри? Онъ былъ здсь по сосдству и весьма естественно, что ему вздумалось захать. Мы такъ давно съ нимъ знакомы, какъ же намъ было не принять его?

— Я вовсе не хочу, чтобы думали, будто я боюсь видться съ кмъ бы то ни было на свт, сказала м-ссъ Тревиліанъ. Еслибъ онъ сказалъ хоть одно слово, котораго ему не слдовало говорить, — слово въ которомъ было бы что-нибудь оскорбительное,— тогда разумется было бы другое дло. Но все это вздоръ. Отчего мн его не видать?

— Мн кажется, онъ напрасно прізжалъ, сказалъ Гуго.

— Разумется, напрасно — совершенно напрасно, сказала Присцилла.

Станбэри, видя, что объ этомъ говорится открыто, прямо объявилъ цль своего прізда въ Ненкомбъ.

— Тревиліанъ слышалъ, что полковникъ хотлъ сюда быть и просилъ меня узнать правду.

— Ну, теперь вы можете сказать ему правду, прогогіорила м-ссъ Тревиліанъ, не безъ негодованія въ тон, какъ будто она думала, что Станбэри взялся за дло, котораго ему слдовало бы стыдиться.

— Но вдь полковникъ Осборнъ пріхалъ главнымъ образомъ для того, чтобы побывать въ Кокчефингтон, сказала Нора,— а не для того чтобы насъ видть. Люису надо было бы знать это.

— Нора, что теб за охота говорить о такихъ пустякахъ, сказала м-ссъ Тревиліанъ.— Кому какое дло до того, былъ онъ здсь или нтъ. И съ своей стороны нахожу весьма естественнымъ, что онъ былъ у меня. Если м-ру Тревиліану это ненравится, пусть скажетъ прямо, а не подсылаетъ шпіоновъ.

— Разв я шпіонъ? сказалъ Гуго Станбери.

— Нтъ здсь былъ человкъ, распрашивавшій слугъ, сказала Присцилла. Стало быть гнусный Бодзль открылъ мн, свое недостойное, неприличное порученіе. Станбэри однако счелъ за лучшее ничего не говорить о Бодзл, — даже не сознаваться, что онъ когда-либо слышалъ что о Бодзл.— Я уврена, что м-ссъ Тревиліанъ вовсе не на тебя намекала, прибавила Присцилла.

— Я сама не знаю, что говорю, сказала м-ссъ Тревиліанъ.— Я такъ разстроена и измучена всми этими подозрніями, что право скоро съума сойду.— Тутъ она вышла на минуту изъ комнаты и вернулась съ двумя письмами.— Вотъ м-ръ Станбэри, я получила эту записку отъ полковника Осборна и написала ему этотъ отвтъ. Теперь вы все знаете и неужели вы опять скажете, что мн не слдовало его принимать.

— Я убжденъ, что не слдовало, сказалъ Гуго.

— Положительно не слдовало, вставила снова Присцилла.

— Возьмите эти письма и покажите ихъ моему мужу, сказала м-ссъ Тревиліанъ,— пускай и онъ тоже все знаетъ.— Но Станбэри не взялъ писемъ.

Онъ хотлъ провести воскресенье въ Ненкомбъ-Путне и возвратиться въ Лондонъ въ понедльникъ. Слдовательно Гуго располагалъ только однимъ днемъ, въ который ему можно было бы сказать Нор Роули то, что ему хотлось сказать. Но когда онъ сошелъ внизъ къ завтраку въ воскресенье утромъ, онъ окончательно убдился въ томъ, что пока не слдуетъ ничего ей говорить. Что касается до Норы, то ея мысль тоже не могла остановиться ни на чемъ опредленномъ. Она сказала, что любитъ этого человка — сказала самымъ положительнымъ образомъ заявивъ о своей любви другому искателю ея руки,— выставивъ эту любовь неотстранимой причиной ея отказа послднему. Она уже давно перестала сомнваться въ этомъ. Когда Присцилла объявила, что пріхалъ Гуго Станбэри, сердце ея готово было вырваться изъ груди. Она невольно закрыла лицо руками и притаила дыханіе. Зачмъ онъ пріхалъ? Неужели для нея? О! Если для нее, и еслибъ она могла забыть обо всемъ окружающемъ, не думать о будущемъ, какъ отрадно, — отрадне всего на свт было бы ей провести съ нимъ августовскій вечеръ въ тни деревьевъ, но она старалась подавлять въ себ безразсудныя стремленія и быть предусмотрительною. Она положила себ, что неспособна быть женою бдняка, — что была-бъ только обузою для него, камнемъ на его ше, а не помощью, не опорой ему. И повторяя это себ, она говорила себ также, что глупо сдлала, не принявъ предложеніе Гласкока. Ей слдовало изгнать изъ сердца самый образъ человка, который ей никогда ни полу-словомъ не намекнулъ на любовь,— слдовало заставить себя принять съ нжностью и признательностью, предложеніе человка, любить котораго было бы такъ удобно и такъ легко. Но когда она твердила себ все это, Гуго Станбэри не было. Теперь онъ здсь, а что она ему скажетъ, если онъ шепнетъ ей это слово любви? Ей думалось, что она не иметъ права отрекаться отъ своей любви, если объ этомъ спроситъ человкъ, которому отдано ея сердце.

Въ воскресенье утромъ они вс отправились въ церковь, и Нор ни минуты не удалось побыть съ нимъ наедин. Они собирались отобдать пораньше, потомъ пойти гулять, когда спадетъ жаръ и на общемъ совт поршили идти въ Ниддонъ-Паркъ. Это было миляхъ въ трехъ отъ Ненкомба, прелестный заглохшій уголокъ, полный древнихъ, разбитыхъ грозою, но все еще живучихъ дубовъ,— все еще дававшихъ зелень, — и оснявшихъ изгибъ рки Тэнъ. Парка въ настоящемъ значеніи слова тамъ не было и никто изъ жившихъ въ Ненкомбъ-Путне не помнилъ даже, чтобы Ниддонъ-Паркъ былъ когда либо огороженъ. По по мннію Присциллы Станбэри, онъ былъ лучше всхъ окрестностей, — и такъ какъ его еще не видали ни м-ссъ Тревиліанъ, ни ея сестра, было ршено идти именно туда въ этотъ августовскій вечеръ. Ихъ было четверо, — и что весьма естественно, они шли попарно. Но Присцилла шла съ Норой, а Гуго Станбэри — съ женою своего друга. Нора была какъ-то странно разговорчива и казалось — какъ будто она говоритъ слова, совсмъ не думая, или думая о чемъ-то совсмъ иномъ. Ей все хотлось скрыть что-то отъ всхъ и было досадно, зачмъ пары не сложились иначе. Еслибъ Гуго заговорилъ съ ней и предложилъ ей быть его женой, она конечно отказала бы ему, потому что она знала что они оба бдны и считала себя неспособной жить въ бдности.— Она твердо ршилась поступить именно такъ, а не иначе,— и не смотря на то ей было досадно и больно, и она продолжала болтать, сознавая необходимость что-то скрывать.

Усвшись подъ старымъ полуразрушеннымъ дубомъ, на самомъ берегу рки, они были все также раздлены. Ей ужасно хотлось перессть иначе и почти въ той мр не хотлось подать виду, что у нея есть какая-го особенная цль. Она ужасно боялась, чтобы кто нибудь не замтилъ въ ней чего-то особеннаго, — и вмст съ тмъ ощущала въ себ мучительную тревогу. Онъ на нее не обращалъ ни малйшаго вниманія. Въ этомъ она убдилась. Она отдала всю свою любовь человку, которому нечего дать ей въ замнъ. Но въ самое то время, когда ей приходили эти мысли, ей смертельно хотлось предложенія, котораго она только что поршила не принимать и не могла принять, если бы даже оно было сдлано. Не смотря на то, она болтала о прелестной мстности, о погод, — объ удовольствіи жить посреди такой природы. Затмъ наступило молчаніе.

— Нора, сказала Присцилла,— я не знаю, о чемъ вы думаете, но только наврное не о прелестяхъ Ниддонъ-парка.

Тутъ вдругъ раздался слабый звукъ, похожій на истерическій вздохъ, и въ слдующій же моментъ перешелъ въ несовсмъ естественный смхъ.

— Я вовсе ни о чемъ не думаю, сказала Пора.

Гуго предложилъ спуститься съ берега, но такъ такъ затмъ предстояла необходимость взбираться на значительную крутизну, никто не хотлъ идти съ нимъ.

— Пойдемте м-ссъ Роули, сказалъ онъ,— докажите, что женщина можетъ взбираться съ горки на горку — не хуже мужчины.

— Мн вовсе не хочется взбираться съ горки на горку, сказала она.

Тутъ онъ понялъ, что она на него сердится и отчасти догадывался о причин ея неудовольствія. Не то чтобы онъ думалъ, что она въ него влюблена, но онъ считалъ возможнымъ, что она сердится на него за невнимательность. Онъ сошелъ одинъ, пробрался по камнямъ почти до середины рки, Присцилла и м-ссъ Тревиліанъ кричали ему въ слдъ, прося быть осторожне, одна Нора не сказала ни слова. Онъ свисталъ, перескакивая съ камня на камень, но все-таки слышалъ ихъ голоса и наврное зналъ, что Нора не подавала голоса. Онъ остановился на остромъ утес по средин потока, и посматривалъ внизъ и вверхъ по рк, осторожно поворачиваясь на этомъ тсномъ пространствъ, но думалъ только о Нор. Moжетъ ли быть что либо лучше, благородне борьбы за жизнь вмст съ нею, еслибъ она только согласилась. Но она такъ молода, и еслибъ она даже согласилась, она не знала бы на что соглашалась, на что шла. Онъ наконецъ повернулся, опять принялся скакать съ камня на камень до берега, и вернулся къ старому дубу.

— Вы бы не раскаялись, еслибъ сошли со мной внизъ, сказалъ онъ Нор.

— Богъ знаетъ, отвчала она.

Когда они встали, она опять хотла пойти съ Присциллой, но Присцилла пріостановилась сказать что-то м-ссъ Тревиліанъ. Смягчилась ли ея суровость и ей въ порыв доброты захотлось оставить Нору одну съ братомъ, было ли то — добрымъ намреніемъ или недоброю случайностью,— но только Нора, замтивъ — что для нея длала судьба, не стала идти противъ судьбы. Еслибъ онъ вздумалъ заговорить съ ней, она бы его выслушала и отвчала ему. Она очень хорошо знала, что ему отвчать. Совсмъ готовый отвтъ вертлся у ней на язык. Насчетъ ея отвта не могло быть никакого сомннія.

Они прошли рядомъ съ полумилю и говорили только о природ. Она сочла себя обязанной восхищаться.

— О, да, лучше Девоншайра и быть ничего не можетъ. Мн бы ничего больше не хотлось для своего счастья. Только бы уладились несносныя дла сестры!

— А вы, вы сами, сказалъ онъ,— разв вамъ не скучно по Лондону?

— Не особенно.

— Мн однако казалось, что этотъ образъ жизни вамъ — очень нравился.

— Какой образъ жизни?

— Который вы тамъ вели,— вызжать, возбуждать восторгъ, быть окруженной роскошью, знатью и изяществомъ.

— Я не могу сказать, чтобы я не любила людей потому только, что они богаты, сказала она.

— Нтъ, и я также, я даже презираю тхъ, кто прикидывается, что не любитъ богатыхъ, но не всмъ же быть богатыми.

— И не всмъ изящными, какъ вы выразились.

— Да, только я думаю, что тому кто разъ пожилъ въ роскоши и изяществ, тяжело было бы разстаться съ такой жизнью. Вотъ напримръ вамъ миссъ Раули.

— Мн?

— Конечно, я даже не знаю, могли ли бы вы быть счастливой безъ этого изящества и этой роскоши.

— Я надюсь, что если я когда нибудь была изящна, то все мое изящество осталось при мн. И ужъ конечно я никогда, ни на что не промняю его добровольно.— Что она хотла этимъ сказать, она сама хорошенько не знала. Только конечно она не думала обидть его, говоря это. Но онъ не сказалъ ей ни слова больше до самаго дома, ни объ ея образ жизни, ни о своемъ.

ГЛАВА XXV.
Гуго Станбэри куритъ трубку.

Ложась спать, Нора Роули, посл своей прогулки въ Ниддонъ-паркъ съ Гуго Станбэри была преисполнена гнва противъ него. Но она не могла признаться себ ни въ своемъ гнв, ни даже въ томъ, что у нея точно былъ какой нибудь поводъ огорчаться,— хотя въ дйствительности, сердце ея разрывалось. Зачмъ онъ былъ такъ суровъ съ ней? Зачмъ онъ, противъ своего обыкновенія, былъ съ нею невжливъ? Онъ назвалъ ее ‘изящной’, желая сказать этимъ эпитетомъ, что она изъ тхъ модныхъ мотыльковъ, которымъ ничего не надо, кром солнца и случая попорхать и пощеголять глупенькой пестротой своихъ крылышекъ. Она вполн поняла, что онъ этимъ хотлъ сказать. Разумется онъ хорошо длаетъ, обходясь съ ней холодно, если онъ къ ней равнодушенъ, но ему не слдовало ее оскорблять своимъ дурно-скрытымъ порицаніемъ. Онъ могъ бы длать ей выговоры сколько ему угодно, еслибъ онъ былъ расположенъ къ ней. Она вполн цнила всю прелесть близости, допускающей возможность дружескаго совта отъ любимаго человка, весьма пріятно какъ бы играть въ замужество и заране до нкоторой степени познакомиться съ пріятнымъ гнетомъ кроткой власти супруга. Ничего похожаго на это не было въ его обращеніи съ ней. Онъ сказалъ ей, что она ‘изящна’, и, какъ ей казалось, сказалъ это съ тмъ, чтобы дать ей понять, что онъ не при какихъ обстоятельствахъ не скажетъ ей ничего инаго. Если у него ничего нтъ инаго для нея, зачмъ же онъ не промолчалъ? Не думаетъ ли онъ, что она подлежитъ его порицаніямъ только потому, что живетъ въ дом его матери? Она не замедлитъ доказать ему, что и пребываніе въ Клокъ-Гоуз вовсе не даетъ ему такой власти надъ ней, тутъ она съ отчаянья и въ гнв расплакалась, и плакала, пока не уснула вся въ слезахъ.

А онъ, пока она плакала, сидлъ напротивъ дома, на углу кладбищенской насыпи {Въ Англіи кладбища устраиваются обыкновенно на четвероугольныхъ насыпяхъ, значительно выше окружающей мстности.}, и курилъ коротенькую черную трубку. Прежде чмъ онъ вышелъ изъ дому, онъ имлъ разговоръ съ Присциллой на счетъ м-ссъ Тревиліанъ. ‘Разумется она дурно сдлала, что видлась съ нимъ’, сказала Присцилла. Я боюсь оскорбить ее, говоря это, потому что съ ней поступили дурно, хотя я ей такъ и сказала, кагда она меня спросила. Она ничего не потеряла бы, уклонившись отъ его посщенія.

— Самое худшее въ этомъ — то, что Тревиліанъ далъ клятву никогда не брать ее къ себ въ домъ, если она приметъ полковника.

— Онъ долженъ взять свою клятву назадъ, вотъ и все, сказала Присцилла. Нельзя же допустить, чтобы мужчина оторвалъ двушку отъ семьи, женился на ней, а потомъ кинулъ ее изъ-за такого маленькаго проступка. Она могла бы силою закона заставить его взять ее обратно.

— Чтобы она этимъ выиграла?

— Очень немного, сказала Присцилла,— да немного она выиграла и выйдя-то за него замужъ. Она и безъ замужества, я думаю, имла бы кусокъ хлба и одежду.

— Но это былъ бракъ по любви.

— Да,— а теперь она въ Ненкомбъ-Путне, а онъ себ бродитъ по Лондону. Ему приходится постольку-то въ годъ платить за свой бракъ по любви, а она совсмъ уничтожена имъ. Долго ли еще ей придется пробыть здсь, Гуго?

— Почемъ же мн знать? Полагаю, что пребываніе ея здсь никому изъ васъ не претитъ?

— Лично мн вовсе нтъ. Будь она хуже, чмъ я ее считаю, и тогда я бы не обратила на это никакого вниманія, еслибъ только знала, что мы приносимъ ей пользу — способствуемъ ея возвращенію. Она не можетъ повредить мн. Я такъ тверда, суха и такъ поставлена, что пусть обо мн говорятъ что угодно, мн все равно. Но матери это не нравится.

— Что ей не нравится?

— Мысль, что она пріютила женщину, у которой, по меньшей мр что о ней говорятъ, есть любовникъ.

— Что-жъ, ее выгнать что ли изъ-за того, что люди злословятъ?

— Зачмъ же матери страдать изъ-за того, что эта женщина — совсмъ чужая для нее женщина, была неосторожна. Еслибъ она была твоей женой, Гуго…..

— Избави Богъ!

— Еслибъ между нами и ею были какія нибудь связи, то разумется мы бы исполнили нашъ долгъ, и я уврена, что ты не будешь настаивать на этомъ, если это составляетъ несчастье мама. Кажется м-ссъ Мертонъ что-то говорила ей. Къ тому же тетка Станбэри писала такія письма!

— Кто же обращаетъ вниманіе на то, что говоритъ ттка Джемима?

— Вс, исключая тебя и меня. А теперь мама въ добавокъ очень встревожена появленіемъ этого человка, который приходилъ и распрашивалъ прислугу. Даже и твой пріздъ ее потревожилъ, такъ какъ она знаетъ, что ты пріхалъ не для того, чтобы повидаться съ нами, а для того, чтобы разузнать о м-ссъ Тревиліанъ. Мама до такой степени озабочена всмъ этимъ, что лишилась сна.

— Чего же ты хочешь — чтобы ее теперь же взяли отсюда? спросилъ Гуго почти сердитымъ голосомъ.

— Конечно нтъ. Это было бы невозможно. Мы согласились ее принять и должны переносить неудобства этого, и я бы не желала ея удаленья отсюда, еслибъ могла думать, что посл нкоторой побывки ея здсь, можно будетъ устроить ея возвращеніе отъ насъ прямо къ мужу.

— Теперь, я конечно, попытаюсь такъ устроить.

— Но если онъ не согласится взять ее обратно, если онъ будетъ такъ упрямъ, безразсуденъ и золъ, пожалуста не оставляй ее здсь доле чмъ это нужно.— Затмъ Гуго объяснилъ ей, что сэръ Мармадукъ и леди Роули прідутъ къ весн въ Англію, и что было бы очень желательно до того времени не выживать изъ дому несчастную женщину. Если это такъ должно быть, пусть такъ и будетъ, сказала Присцилла, но восемь мсяцевъ — не короткое время.

Гуго пошелъ выкурить трубку на кладбище въ очень мрачномъ и несчастномъ настроеніи духа. Онъ надялся, что устроилъ все такъ хорошо относительно м-ссъ Тревиліанъ! Онъ былъ увренъ, или почти увренъ, пока не встртилъ полковника Осборна, что она откажется отъ свиданія съ нимъ, губителемъ семейнаго спокойствія. Тогда онъ понялъ, что въ этомъ онъ ошибся, но онъ не ожидалъ, что Присцилла такъ сильно возстанетъ противъ распоряженій, сдланныхъ имъ въ дом, а наконецъ его поддерживало еще ожиданіе нкоторой отрады при встрч съ Норой Роули, по крайней мр ожиданіе этой, встрчи возбуждало его и предохраняло отъ упадка духа. И вотъ онъ видлъ ее и ему представился тотъ случай, о которомъ онъ такъ много думалъ. Онъ видлъ ее и вс возможныя выгоды были на его сторон. Чего же лучшаго можетъ желать мужчина, имя возможность возвращаться домой въ лтній вечеръ, въ деревн, съ любимой двушкой? Они оставались цлый часъ вдвоемъ,— или могли бы оставаться, еслибъ онъ захотлъ продлить свиданіе. Но весь ихъ разговоръ не представлялъ ни малйшаго интереса, разв только клонился къ тому, чтобы увеличить разстояніе между ними. Онъ спросилъ ее,— ему казалось, что онъ спросилъ, не тяжело ли ей будетъ покинуть тотъ изящный, тонкій образъ жизни, къ которому она привыкла, а она отвчала, что никогда не оставитъ этой жизни по собственному выбору. Разумется она хотла, чтобы онъ понялъ ее съ этихъ словъ

Онъ быстро пускалъ облачка густаго дыму, стараясь въ тоже время уврить себя, что все это къ лучшему. Зачмъ жена такому человку — какъ онъ? размышлялъ онъ про себя. И такъ какъ онъ зналъ, что теперь о свадьб не можетъ быть и рчи, то что же было бы хорошаго для него и для нея связать себя общаніемъ? Такая будущность вовсе не соотвтствуетъ цли его жизни. Ему въ жизни необходима полная свобода,— свобода отъ безполезныхъ узъ, отъ безполезной тяготы. Доходъ его былъ весьма непостояненъ, и онъ конечно не захочетъ сдлать его боле прочнымъ, рабски подчинившись издателю. Онъ считалъ себя цыганомъ, слишкомъ цыганомъ для того, чтобы наслаждаться домашнимъ очагомъ съ дтьми и туфлями. Свободно идти, куда и когда ему вздумается, думать какъ ему угодно, ни въ чемъ не подчиняться условнымъ правиламъ, употреблять свой день, будетъ ли то воскресенье или понедльникъ, какъ онъ вздумаетъ, сдлаться республиканцемъ, если его умъ приметъ это направленіе, квакеромъ, мормономъ или краснокожимъ индйцемъ, если онъ того захочетъ, и если это не повредитъ никому, кром его самаго,— вотъ за жизнь которую онъ себ рисовалъ. Тетка его Станбэри вовсе не такъ дурно, какъ кажется, поняла его характеръ, когда однажды сказала ему, что приличіе и благочестіе равно ему ненавистны. Разв не гибелью будетъ для такого человка, какъ онъ, вступить въ союзъ съ любою двушкой, какъ бы она ни была мила?

А между тмъ, набивая трубку за трубкой и куря долго за полночь, онъ сознавалъ, что хотя мысль объ узахъ для него и невыносима, хотя онъ совершенно неспособенъ для брака ни въ настоящемъ ни въ будущемъ, все-таки въ груди его живетъ какой-то двойникъ, и эта половина его самаго должна совершенно погибнуть, если ему придется отказаться отъ самой мысли о любви. Откуда возьмется поэзія, романъ жизни, источникъ чистой воды, въ которомъ его низкіе помыслы могли очищаться, если любовь будетъ вычеркнута изъ списка наслажденій для него возможныхъ? Затмъ онъ началъ размышлять о любви, о той любви, которую описывали поэты, искра которой ему казалась необходимою для того чтобы освтить ею жизнь. Не есть ли это единственная частица божественнаго дуновенія, данная человку, о чемъ онъ слыхалъ еще ребенкомъ? И какъ достигнуть этой любви, и будетъ ли она дйствительностью, или только мечтою? Достижимое ли это наслажденіе, или тайна, которая плняетъ издалека, — изъ того прекраснаго далека, къ которому никогда нельзя приблизиться настолько, чтобы вполн достигнуть цли? Любовь не то ли неопредленное наслажденіе, которое доставляетъ недостижимая красота далекихъ горъ, когда вы знаете, что вы никогда не можете перенестись въ ихъ невидимыя долины? А если любовь могла бы быть достигнута,— та любовь, о которой поютъ поэты, о которой неумолкаемо поетъ его собственное сердце — въ чемъ же состояли бы ея удовольствія? Пожать руку, поцловать, обнять станъ, даже услышать тихій голось побжденной, признающейся въ любви двушки, которая прячетъ свое зардвшееся лицо на вашей груди, разв это не тоже, что достигнуть нкогда таинственной долины далекихъ горъ, и замтить что она похожа на вс другія долины, — скалы и камни, немного зелени и узкій потокъ стремящихся водъ? Но за этимъ пожатіемъ руки, цалованіемъ губъ, за этимъ минутнымъ восторгомъ, общимъ у людей съ птицами, что же даетъ любовь? Затмъ являются грязныя дти, хозяйственные счеты, жена, которая можетъ быть постоянно должна будетъ штопать чулки, а иногда и сердиться. Неужели любовь ведетъ только къ этому — къ скучной жизни съ женщиной, утратившей свжесть лица, блескъ волосъ, гармоничность голоса, оживленность взгляда, грацію движеній и стройность стана? Разв любовь поэтовъ вела къ этому — и только къ этому? Тутъ, сквозь облако дыма, ему представилось смутное понятіе о самоотверженіи, представилось что эта таинственная долина среди горъ, далекая перспектива, который была такъ плнительна для него, которая составляла поэзію его жизни, — въ дйствительности только способность любить другихъ больше самаго себя. Прелесть всего этого заключается не столько въ любимомъ предмет, сколько въ самомъ чувств любви. ‘Будь она даже калка, горбатая и безглазая’, сказалъ онъ себ, — и въ такомъ случа могло бы быть тоже самое. Будь она только женщина. Затмъ онъ пустилъ густое облако дыма и легъ спать, отуманенный поэзіей, философіей, любовью и табачнымъ дымомъ.

Съ вечера еще было ршено, что онъ удетъ на другой день въ половин осьмаго утра, и Присцилла общала дать ему позавтракать, прежде чмъ онъ отправится въ дорогу, Присцилла конечно сдержала свое общаніе. Она была одна изъ тхъ женщинъ, которыя находятъ какое-то суровое удовольствіе сойдти и готовить чай во всякое время дня и ночи, — даже, если это нужно, въ четыре или въ пять часовъ утра,— и потомъ уже не ложиться спать. Но появленіе Норы, — Норы названной ‘изящною’,— одинаково удивило и Присциллу и Гуго. Они не могли понять, зачмъ она здсь, — и сама Нора не могла бы сказать для чего она пришла. Она не простила ему, и не подумала быть съ нимъ привтливой и ласковой. Она сказала себ, что вовсе не иметъ желанья еще разъ проститься съ нимъ, а между тмъ, когда онъ пришелъ къ завтраку, она была въ комнат и ждала его. Она не могла заснуть, и разсуждала о нелпости лежать въ постел и не спать, когда ей хочется встать и пойдти изъ дому. Правда она ни разу съ тхъ поръ, какъ живетъ въ Ненкомбъ-Путне, не вставала въ семь часовъ, но это еще не достаточная причина для того, чтобы не встать раньше именно въ это утро. Въ дом поднялась бготня, а при шум она никогда не могла уснуть. Она была убждена, что сойдетъ внизъ вовсе не потому, чтобы ей хотлось видть Гуго Станбэри, но равно убждена и въ томъ, что для нея унизительно было-бы не сойдти только потому, что онъ тамъ. Руководствуясь такими разсужденіями, она сошла въ гостинную и стояла у окрытаго окна, когда въ комнату вбжалъ Станбэри, опоздавшій на какія-нибудь четверть часа противъ назначеннаго времени. Присцилла была тутъ же, и догадываясь отчасти въ чемъ дло, соображала, будетъ-ли этимъ молодымъ людямъ лучше или хуже если они полюбятъ другъ друга. Браки, разсуждала она,— необходимы, хоть бы только для того, чтобы продлить родъ человческій, согласно съ цлью Творца. Но, по мннію Присциллы, счастливы были т, которыя не призваны содйствовать достиженію этой цли. По ея понятіямъ, вс дни казались днями гнва и вс времена — временами скорби. Все это просто суета и подавленіе духа. Покориться и нести бремя жизни, пока не умрешь, помогать другимъ переносить ее, если только такая помощь можетъ послужить къ чему-нибудь — такова была ея теорія жизни. Разнообразить же жизнь, внося въ нее разныя удовольствіе и даже любовь, по ея понятіямъ было безполезнымъ толченьемъ воды. Желанье чтобы не было дурныхъ толковъ о ней и о близкихъ ей людяхъ, желанье не унизить себя, не сдлаться неспособной ко всякому человческому движенью, не умереть буквально голодной смертью,— вотъ все, чмъ ограничивались ея стремленья въ этой жизни. А что касается до будущей жизни, она была до такой степени уврена въ милосердіи Бога, что не могла остановиться на сомнніи относительно блаженства будущей жизни, которая должна быть вчной. Она сомнвалась только въ томъ, одна-ли будущая жизнь будетъ вчная? Не въ вчности она сомнвалась,— но не могло-ли быть еще нсколькихъ міровъ? Впрочемъ вс эти сомннія она по большей части хранила про себя. ‘Вы здсь!’ сказала Присцилла.

— Ну, да, я не могла заснуть, когда заслышала всю эту бготню. А утро такое славное, и я думала можетъ быть вы выйдете и пойдете погулять посл того, какъ вашъ братъ удетъ. Присцилла общала пойдти гулять, а затмъ и чай подосплъ.

— Мы съ вашей сестрою отправляемся на раннюю прогулку, сказала Нора, когда Станбэри съ ней поздоровался. Присцилла ничего не сказала, но подумала, что она все поняла.

— Хотлъ бы я пойдти съ вами, сказалъ Гуго. Нора, вспомнивъ какъ мало онъ воспользовался прошедшимъ вечеромъ, не поврила ему.

Наскоро закусили яйцами и ветчиной. Говорили мало. Затмъ наступила минута разлуки. Братъ и сестра поцловались. Гуго взялъ Нору за руку и сказалъ ей: Надюсь, что вы счастливы здсь.

— О да, что до меня касается, мн ничего не надо.

— Постараюсь сдлать все, что могу, относительно Тревиліана.

— Лучшее, что можно сдлать, это — заставить его и всхъ понять, что во всемъ виноватъ онъ, а не Эмилія.

— А лучше всего убдить ихъ въ томъ, что тутъ въ сущности не было никакой вины, сказалъ Гуго.

— Тутъ не должно быть и разговора о винахъ, сказала Присцилла. Пусть мужъ возьметъ свою жену обратно, какъ онъ обязанъ это сдлать.

Этотъ разговоръ занялъ не боле минуты, но въ продолженіи этой минуты, Гуго Станбэри держалъ Нору за руку. Онъ держалъ ее крпко. Она не старалась отнять руки, но и пальцемъ не шевельнула, чтобы отвтить на это пожатіе. Какое право онъ иметъ жать ея руку, или какимъ нибудь знакомъ выражать любовь или притязаніе на любовь, когда онъ забылся до того, что сказалъ ей будто-бы она для него не довольно хороша? Затмъ онъ ухалъ, а Нора и Присцилла надли шляпы и вышли изъ дому.

— Пойдемте въ Ниддонъ-паркъ, сказала Нора.

— Опять въ Ниддонъ-паркъ?

— Да, тамъ такъ хорошо! и мн бы хотлось взглянуть на него при утреннемъ свт. Времени еще много.

И такъ он снова, какъ и въ прошлый вечеръ, отправились въ Ниддонъ-паркъ. Сначала он говорили о Тревиліан и его жен, и о старой непріятности, но Нора не могла удержаться, чтобы не поговорить о Гуго Станбэри.

— Онъ бы не пріхалъ, сказала она, еслибъ Люисъ его не прислалъ.

— Думаю, что въ настоящее время не пріхалъ бы.

— Разумется нтъ, зачмъ было ему прізжать? и къ тому же въ такое время, засданія въ парламент едва-ли еще прекратились? Но онъ не останется теперь въ Лондон неправда-ли?

— Онъ говоритъ, что кому-нибудь надо остаться, и я думаю, что онъ пробудетъ въ Лондон, почти до самаго Рождества.

— Какъ это непріятно! Но я полагаю, онъ объ этомъ не тужитъ. Такому человку, какъ онъ, это все равно. Клубы не закрываются конечно. Онъ къ Рождеству прідетъ сюда?

— Да, или тогда, или къ новому году, — не боле какъ дня на два.

— Къ тому времени меня ужъ не будетъ здсь, я полагаю.

— Это зависитъ отъ м-ра Тревиліана, сказала Присцилла.

— Какую жизнь должны вести дв женщины, — зависть отъ каприза человка, который очевидно съ ума сходитъ! Какъ вы полагаете, обратитъ-ли м-ръ Тревиліанъ, вниманіе на то, что ему скажетъ вашъ братъ?

— Я совсмъ не знаю м-ра Тревиліана.

— Онъ очень любитъ вашего брата, и я полагаю, что мужчины принимаютъ совты другъ отъ друга. Женщинъ они никогда не слушаются. Какъ вы думаете, не презираюгъ-ли они женщинъ? Они считаютъ насъ изящными и глупенькими созданіями.

— Иногда женщины презираютъ мужчинъ, сказала Присцилла

— Это не часто бываетъ, не такъ ли? Къ тому же женщины такъ во многомъ зависятъ отъ мужчинъ. Женщина ничего не можетъ пріобрсти безъ помощи мужчинъ.

— Однако я вотъ обхожусь кое-какъ и безъ нихъ, сказала Присцилла.

— Нтъ не обходитесь, миссъ Станбэри, если хорошенько поразсудить. Вамъ, напримръ, понадобилася баранина. Кто же закалываетъ барана?

— А кто его жаритъ?

— Но повара искусне кухарокъ, сказала Нора, а также искусне и мужчины — портные, лакеи, поэты, живописцы. Все что длаютъ женщины, мужчины тоже длаютъ — но лучше.

— Есть дв вещи для нихъ невозможныя, сказала Присцилла.

— Какія?

— Они не могутъ кормить дтей и не способны забыть о себ.

— Относительно перваго это конечно такъ. А что касается до самозабвенья, то и я не совсмъ-то уврена въ томъ, что способна забыть о себ Вотъ сюда именно вашъ братъ спускался вчера вечеромъ.

Въ это время они достигнули вершины крутаго ската, подъ которымъ внизу бжалъ ручеекъ, журча между камнями. Нора сла на то самое мсто, гд сидла наканун вечеромъ.

— Я бывала тамъ внизу разъ до двадцати, сказала Присцилла.

— Войдемте теперь.

— Вы не хотли сойдти вчера, когда Гуго просилъ васъ.

— Мн не хотлось тогда. Но теперь сойдемте, если васъ непугаетъ крутизна для обратнаго восхожденія. Затмъ они спустились по откосу и дошли до того мста, гд Гуго перешелъ потокъ, перескакивая съ камня на камень. Вы никогда не были тамъ, не были? спросила Нора.

— На камняхъ? Ай, нтъ.

— Я наврное упала бы.

— Но онъ перебрался, точно козелъ!

— Я полагаю, что эта одна изъ тхъ вещей, на которыя мужчины способны, сказала Присцилла. Но я не вижу большой чести въ сходств съ козломъ.

— А я вижу. Я бы желала умть перейдти, хочу попытать. Такъ гнусно быть изящной и слабой!

— Я вовсе не считаю слабостью не желанье промочить ноги.

— Но онъ не замочилъ своихъ ногъ, сказала Нора,— а если и замочилъ, то не обратилъ на это никакого вниманія. Я теперь ужъ вижу, что у меня голова закружится и я упаду, если вздумаю попробовать!

— Разумется упадете.

— Но онъ не свалился.

— Онъ всю свою жизнь упражнялся въ этомъ, сказала Присцилла.

— Онъ не можетъ упражняться въ этомъ въ Лондон. Какъ подумаю о себ, миссъ Станбэри, просто совстно станетъ. Ничего то я не умю сдлать. Я бы не съумла написать газетной статьи.

— Я бы кажется могла, но боюсь, что никто не станетъ читать.

— Его же статьи читаются, сказала Нора,— иначе ему не платили бы за нихъ.

Тутъ они стали подыматься по скату и молчали, пока шли вверхъ. Этотъ скатъ вовсе не походилъ на косогоръ. Это былъ берегъ ручья спускавшійся въ долину его русла, — но крутой берегъ, и об молодыя женщины были принуждены съ минуту отдохнуть прежде чмъ могли продолжать свою прогулку. Возвращаясь домой, Присцилла говорила о живописномъ мстоположеніи и объ образ жизни, которую вела съ матерью и сестрою въ Ненкомбъ-Путне. Нора по большей части молчала, пока он не дошли до деревни, а тогда вернулась къ предмету своихъ мыслей.

— Я лучше согласилась бы писать статьи, чмъ длать, что-нибудь другое, сказали она.

— Почему такъ?

— Поучать людей такое благородное дло. И притомъ человкъ, пишущій въ газет, долженъ такъ много самъ знать! Я думаю, есть и женщины, которыя пишутъ въ газет, но не многія. Дв или три писали, я знаю.

— Подите-ка скажите это тетк Станбэри, да и послушайте, что она вамъ скажетъ о такихъ женщинахъ.

— Думаю, что она очень,— предубждена.

— Да это такъ, но она — умная женщина. Я склонна думать, что женщинамъ лучше не писать газетныхъ статей.

— А почему бы нтъ? спросила Нора.

— Мои причины потребовали-бы цлую недлю на ихъ объясненіе, и я сомнваюсь, довольно-ли он ясны въ моей собственной голов. Во-первыхъ, возникаетъ это затрудненіе относительно дтей. Большая часть женщинъ, какъ вы знаете, выходитъ замужъ.

— Но не вс, сказала Нора.

— Нтъ, благодаря Бога, не вс.

— И если вы не замужемъ, то могли бы сотрудничать въ газет. Во всякомъ случа, на вашемъ мст я бы очень гордилась такимъ братомъ.

— Тетка Станбэри, вовсе не гордится такимъ племянникомъ, сказала Присцилла, входя въ домъ.

ГЛАВА XXVI.
Третье лицо весьма некстати.

Возвратясь въ Лондонъ, Гуго Станбэри немедленно пошелъ отыскивать своего друга и засталъ его дома въ Линкольнъ-Иннской квартир.

— Я исполнилъ данное мн порученіе, сказалъ Гуго, стараясь говорить веселымъ тономъ о томъ, что онъ исполнилъ.

— Очень благодаренъ вамъ, Станбэри, очень благодаренъ, — но кажется, мн нечего безпокоитъ васъ просьбой разсказать мн что-нибудь объ этомъ.

— А почему же нтъ?

— Я обо всемъ узналъ отъ этого человка.

— Отъ какого человка?

— Отъ Бодзля. Онъ вернулся и былъ у меня, онъ узналъ обо всемъ.

— Видите, какой вы, Тревиліанъ,— когда вы меня просили създить въ Девонширъ, то общали не имть больше никакихъ длъ съ Бодзлемъ. Надюсь, что вы совершенно выкините изъ головы и этого негодяя и все, что онъ вамъ сказалъ. Вы обязаны это сдлать для меня и поступите очень благоразумно, сдлавъ это для самаго себя.

— Я былъ принужденъ видть его, когда онъ пріхалъ.

— Да, и заплатить ему безъ сомннія. Но все это теперь сдлано и должно быть предано забвенью.

— Я не могу этого забыть. Правда или неправда, что онъ засталъ тамъ этого человка? Правда или нтъ, что моя жена приняла полковника Осборна въ домъ вашей матери? Правда или нтъ, что полковникъ Осборнъ похалъ туда именно съ цлью ее видть? Правда или нтъ, что они были въ переписк? Нелпо просить меня, чтобы я забылъ все это. Вы могли точно также попросить меня забыть мое приказанье — не писать къ нему и не видаться съ нимъ.

— Если я хорошо понимаю въ чемъ дло, сказалъ Станбэри,— то вы въ одномъ пункт ошибаетесь.

— Въ которомъ же?

— Вы должны извинить меня, Тревиліанъ, если я ошибаюсь, но я не думаю, чтобы вы когда-нибудь приказывали вашей жен не видть этого человка, или не писать къ нему.

— Не приказывалъ?! Не понимаю, что вы хотите этимъ сказать?

— Не довольно точными словами. Я убжденъ, что она старалась безусловно повиноваться каждому точному наставленію, которое вы ей давали.

— Вы ошибаетесь, положительно, вполн ошибаетесь. Клянусь небомъ и землею! Не хотите-ли уврить меня теперь, посл всего происшедшаго, что она не знала моихъ желаній?

— Я этого не говорилъ. Но вы вздумали поставить ее въ такое положеніе, что хотя бы ваше слово и имло для нея всъ, все-таки она не можетъ заставить себя уважать ваши желанія.

— И вы это называете быть послушной и преданной?

— Я называю это разумнымъ и человческимъ, и думаю, что это совмстно съ долгомъ и преданностью. Соображались-ли вы съ ея желаніями?

— Всегда.

— Ну, такъ поступите и теперь сообразно съ ея желаніями и попросите ее вернуться къ вамъ.

— Нтъ,— никогда! Насколько я понимаю — я этого никогда не сдлаю. Едва она успла ухать отъ меня, этотъ человкъ приходитъ къ ней и она его принимаетъ. Ей слдовало знать, что она была виновата,— и вы должны это знать.

— Я думаю, что она и вполовину не такъ виновата, какъ вы сами, сказалъ Станбэри. Тревиліанъ на это не отвчалъ и въ продолженіи нсколькихъ минутъ оба пріятели молчали. Станбэри хотлъ еще что-то сообщить прежде чмъ уйдти, но желалъ отсрочить это, пока оставалась надежда, что пріятель его смягчится. Въ этомъ сообщеніи не было бы никакой надобности, еслибъ Тревиліанъ, согласился взять обратно къ себ свою жену. На стол лежала газета, Станбэри взялъ ее въ руки и началъ читать — или притворился читающимъ.

— Я вамъ скажу, что я намренъ сдлать, проговорилъ Тревиліанъ.

— Ну!

— Самое лучшее для обоихъ насъ жить врознь.

— Не могу понять, какъ можете вы до такой степени быть безразсудны и говорить такія вещи!

— Вы не понимаете моихъ чувствъ! О Господи! Знать, что этотъ человкъ то и дло приходитъ и уходитъ… Но, нужды нтъ. Вы этого не понимаете, и ничто не заставитъ васъ понять, да и нтъ причинъ вамъ понимать.

— Наврно не понимаю. Я думаю, что, не будь полковникъ Осборнъ старымъ другомъ ея отца, жена ваша также мало обращала-бы на него вниманія какъ на человка, который мететъ улицы. Въ этомъ дл я обязанъ высказать вамъ свое мнніе.

— Прекрасно. А теперь, когда вы его высказали, я вамъ скажу мое намреніе. Я обязанъ это сдлать потому, что оно касается и до вашихъ. Я поду за границу.

— А ее оставите въ Англіи?

— Разумется. Ей будетъ здсь безопасне, чмъ за границею, разв только ей угодно будетъ похать со своимъ отцомъ обратно на острова.

— И взять съ собою ребенка?

— Нтъ,— я бы не могъ дозволить этого. Вотъ мое намреніе. Я буду ей давать ежегодно по 800 фунтовъ, до тхъ поръ пока буду знать, что она не иметъ никакихъ сообщеній ни личныхъ, ни письменныхъ съ этимъ человкомъ. Въ противномъ случа я тотчасъ передамъ это дло въ руки моего адвоката съ инструкціей опредлить посредствомъ совщанія, какую наистрожайшую мру я могу принять.

— Какъ я не терплю этого слова ‘строгій’, когда оно примняется къ женщин.

— Да, пока оно примняется къ чужой жен. Но въ моемъ первомъ намреніи нтъ строгости. А что касается до ребенка, — если я одобрю мсто ея жительства, какъ длаю это въ настоящее время,— то онъ будетъ оставаться съ ней ежегодно, въ продолженіи девяти мсяцевъ, до тхъ поръ, пока не достигнетъ шестилтняго возраста. Тогда ему надо будетъ перейти ко мн. А если она будетъ водиться съ этимъ человкомъ или переписываться съ нимъ, то я его совсмъ отъ нея возьму. Полагаю, что 800 фунтовъ въ годъ, дадутъ ей возможность жить съ комфортомъ въ дом вашей матери.

— Относительно этого, медленно проговорилъ Станбэри, по моему, лучше сказать вамъ теперь же, что пребываніе ея въ Ненкомбъ-Путне нельзя считать постоянннымъ.

— Отчего же?

— Отъ того, что моя мать — боязливая и нервная женщина, и вообще не привыкла къ свту.

— Стало быть этой несчастной женщин предстоитъ изгнаніе — даже изъ Ненкомбъ-Путнея!

— Поймите меня, Тревиліанъ.

— Я васъ понимаю. Я васъ вполн понимаю и нисколько не удивляюсь. Не думайте, что я сержусь на вашу матушку, на васъ и на вашу сестру. Я не имю никакого права требовать, чтобъ он согласились жить съ нею, посл того какъ этотъ человкъ проникъ въ ихъ домъ. Для меня очень понятно, что съ этимъ бы не примирилась не одна порядочная и честная женщина.

— Это вовсе не то.

— Нтъ, это такъ, можете-ли вы говорить, что это не то? А между тмъ хотите заставить меня думать, что я не опозоренъ! Съ этими словами Тревиліанъ всталъ, началъ шагать по комнат и рвать себ волосы. Онъ былъ дйствительно несчастный человкъ, у котораго исчезла всякая надежда на счастье, онъ считалъ свое положеніе непоправимо позорнымъ, видлъ въ себ человка безвинно изгнаннаго изъ общества. Что ему длать съ женщиной, которую нельзя было удержать кроткими мрами отъ зла, причиняемаго ея пагубнымъ тщеславіемъ, и которую самое удаленіе не могло предохранить отъ послдствій ея неопытности, упрямства и глупости? Когда ей надо выхать оттуда?— спросилъ онъ глухимъ, гробовымъ голосомъ,— словно это новое извстіе, свалившееся ему на голову, совершенно сразило его и было приговоромъ, окончательно разрушившимъ всякую надежду на спокойствіе.

— Когда будетъ угодно вамъ и ей.

— Все это очень хорошо,— но скажите мн правду. Я бы не хотлъ, чтобы домъ вашей матушки былъ оскверненъ, но не можетъ-ли она остаться тамъ еще недлю?

Станбэри съ проклятіемъ вскочилъ со стула. Я вамъ вотъ что скажу, Тревиліанъ, если вы будете говорить такимъ образомъ о вашей жен, я не стану васъ слушать. Говорить, что ея присутствіе можетъ осквернить чьей нибудь домъ — недостойно мужчины и неправда.

— Вотъ прекрасно. Быть можетъ съ вашей стороны достойно рыцаря говорить мн, въ ея защиту, что я лгунъ и не мужчина?

— Вы меня доводите до этого.

— Но что же я могу подумать, когда вы вынуждены объявить мн, что этой несчастной женщин нельзя дозволить оставаться въ дом вашей матери, — въ дом, который былъ нанятъ съ единственной цлью доставить ей убжище? Ее приняли въ надежд, что она будетъ вести себя скромно. Она вела себя неприлично до невроятности, и ее выгонятъ — все это совершенно справедливо. Боже мой, Боже мой, гд же мн найдти ей пристанище? Говоря это, Тревиліанъ ходилъ по комнат, заломивъ руки надъ головой. Между тмъ какъ Станбэри старался его вразумить, что никто не имлъ намренія удалять м-ссъ Тревиліанъ изъ Клокъ-Гоуза, по крайней мр на нсколько мсяцевъ, — даже и не посл Рождества, если только не представится возможности раньше этого времени устроить что-нибудь удовлетворительное. Мальчикъ, прислуживавшій Тревиліану и величавшій себя писаремъ, отворилъ дверь и въ комнату явилось третье лице. Это третье лицо было м-ръ Бодзль. Такъ какъ мальчикъ не назвалъ имени постителя, то въ первую минуту Станбэри и не зналъ, что это м-ръ Бодзль, но взглянувъ на него, онъ тотчасъ узналъ въ немъ по вншнимъ признакамъ его профессіи отставнаго полицейскаго. А, это вы м-ръ Бодзль? сказалъ Тревиліанъ, едва великій человкъ усплъ раскланяться. Ну,— что скажете?

— Мн кажется, это м-ръ Гуго Станбэри, сказалъ м-ръ Бодзль, кланяясь молодому адвокату.

— Да, это мое имя, сказалъ Станбэри.

— Такъ точно, м-ръ Станбэри. Совершенное сходство, я могъ бы подтвердить это присягою въ любомъ суд Англіи. Вы были на платформ желзной дороги въ Эксетер въ субботу, кргда мы ждали позда No 12, скажите, не были вы тамъ, м-ръ Станбэри?

— Какое вамъ до этого дло?

— Хорошо,— но случилось такъ, что мн есть нкоторое дло до этого. 11 въ случа, что вамъ предложили бы этотъ вопросъ въ какомъ-нибудь суд Англіи, или даже въ присутствіи одного изъ столичныхъ полисмэновъ, вы не стали бы отпираться?

— Съ какого чорта сталъ бы я отпираться? О чемъ все это Тревиліанъ?

— Разумется, вы не можете отпиратся отъ этого. Ужъ если я уловилъ фактъ — то уловилъ. Иначе нельзя при моихъ занятіяхъ.

— Вы имете мн сказать что-нибудь, м-ръ Бодзль? спросилъ Тревиліанъ.

— Да, имю, одно только слово.

— О вашей поздк въ Девонширъ?

— Да, съ одной стороны оно относится къ моей поздк въ Девонширъ. Все касательно того же дла, м-ръ Тревиліанъ.

— Вы можете говорить здсь въ присутствіи моего друга, сказалъ Тревиліанъ. Бодзль очень не взлюбилъ Гуго Станбэри, руководствуясь непогршимымъ инстинктомъ, онъ видлъ въ молодомъ адвокат, человка служащаго въ настоящее время тому же длу, и слдовательно — своего соперника. Приглашенный такимъ образомъ какъ-бы допустить третье лице въ тайну этого щекотливаго дла и сдлать сообщникомъ своего соперника, онъ покачалъ головой и строго взглянулъ на м-ра Тревиліана. М-ръ Станбэри — мой лучшій другъ, сказалъ Тревиліанъ, — и близко знакомъ со всми обстоятельствами этого несчастнаго дла. Вы можете все говорить при немъ.

Бодзль опять покачалъ головой, ‘мн бы не хотлось, м-ръ Тревиліанъ, право, не хотлось бы. Я имю сообщить вамъ нчто исключительное’.

— Если вы послдуете моему совту, сказалъ Станбэри,— то и сами не станете слушать его.

— Вы это совтуете, м-ръ Станбэри? спросилъ м-ръ Бодзль.

— Да, совтую. Я никогда не имлъ бы дла съ такимъ человкомъ, какъ вы, пока оставалась бы хоть малйшая возможность обойтись безъ этого.

— Конечно, м-ръ Станбэри, конечно такъ. Мы дорого стоимъ и притомъ — аккуратны,— и то и другое не совсмъ то по вашей части, м-ръ Станбэри, насколько я смыслю.

— М-ръ Бодзль, если вы имете, что сказать, то скажите, сердито проговорилъ Тревиліанъ.

— Третье лицо тутъ весьма не кстати, представлялъ Бодзль.

— Нужды нтъ. Это мое дло.

— Да, дло ваше, м-ръ Тревиліанъ. Въ этомъ нтъ ни малйшаго сомннія. Дама эта — ваша жена.

— Проклятіе! вскричалъ Тревиліанъ.

— Но слава, сэръ, сказалъ Бодзль,— слава-то моя. А тутъ вотъ м-ръ Станбэри впутался въ мое дло, и не сдлалъ ничего путнаго, что я берусь доказать фактами, прежде чмъ дло дойдетъ до конца.

— Дло покончено, сказалъ Станбэри.

— Это вы такъ думаете, м-ръ Станбэри. Вотъ какъ обширны ваши свднія, м-ръ Станбэри. Мои же крошечку пообширне, м-ръ Станбэри. Я располагаю средствами, вовсе даже неизвстными вамъ, м-ръ Станбэри. У меня есть доказательства, что вы объ этомъ дл знаете меньше малаго ребенка.

— Я не сомнваюсь, м-ръ Бодзль, сказалъ Станбэри.

— Имются таки. А теперь, если ужъ приходится говорить при третьемъ лиц — я готовъ. Это вовсе не значитъ, чтобы я стыдился. Я исполнилъ свой долгъ и знаю, какъ это длается. Будь иной совтчикъ рзокъ, сколько ему угодно, но я до сихъ поръ никогда еще не бывалъ въ такомъ положеніи, чтобы не могъ постоять за себя и руководствоваться своимъ умомъ. Полковникъ, м-ръ Тревиліанъ, получилъ письмо отъ вашей жены сегодня утромъ.

— Я этому не врю, рзко сказалъ Станбэри.

— Очень можетъ быть, что не врите, м-ръ Станбэри. Я ничего не могу сказать относительно того, врите-ли вы или не врите. Но жена м-ра Тревеліана, писала письмо, а полковникъ — получилъ оное. Вы не слдите за этими длами, м-ръ Станбэри, и не знаете, какъ взяться за нихъ. Но это мое занятіе. Леди написала письмо, а полковникъ — ну, получилъ его. Тревиліанъ поблднлъ отъ ярости, услыхалъ отъ Бодзля о продолжающейся переписк между полковникомъ Осборномъ и его женою. Онъ нисколько не усомнился въ точности свдній полицейскаго, и смотрлъ на заявленіе неврія Станбэри, какъ на одно съ его стороны упрямство. Въ эту минуту онъ начиналъ раскаиваться въ томъ, что прибгнулъ къ помощи своего друга, а не предоставилъ вполн все это дло одному Бодзлю, какъ боле удовлетворительному, хотя и мене сносному агенту. Онъ снова слъ на свое мсто и минуту или дв молчалъ. Не моя вина, м-ръ Тревиліанъ, продолжалъ Бодзль,— если объ этомъ маленькомъ обстоятельств не слдовало упоминать въ присутствіи третьяго лица.

— Это не важность, тихо сказалъ Тревиліанъ. Не все-ли равно, кто бы теперь ни узналъ этого?

— Не врьте, Тревиліанъ, сказалъ Станбэри.

— Хорошо, м-ръ Станбэри, хорошо. Какъ хотите. Не врьте. Но это правда, и моя обязанность — узнавать эти вещи. Это мой долгъ и я исполняю его. М-ръ Тревиліанъ можетъ воспользоваться этимъ свденіемъ, какъ ему угодно. Если такъ должно быть, ну такъ тому и быть. Не мое дло разсуждать. Но вотъ фактъ: Леди написала вторичное письмо, а полковникъ его получилъ. Почтовое вдомство всегда исправно. Вотъ еслибъ я вздумалъ разсказывать содержаніе этого билье-ду — ну, въ такомъ случа я дйствительно утверждалъ бы то, чего не знаю, и еслибъ дло дошло до суда, то не могъ бы отстоять этого показанія. Но что касается до письма, то леди его написала, а полковникъ получилъ.

— Довольно м-ръ Бодзль, сказалъ Тревиліанъ.

— Прикажете зайдти еще какъ-нибудь, м-ръ Тревиліанъ?

— Нтъ,— да. Я пришлю за вами, когда вы мн понадобитесь. Вы получите отъ меня извщеніе.

— Полагаю, что лучше бы мн не терять изъ виду полковника Осборна, м-ръ Тревиліанъ,

— Ради Бога, Тревиліанъ, прекратите всякія дла съ этимъ человкомъ.

— Вамъ хорошо говорить, м-ръ Станбэри. Эта леди не ваша жена.

— Можете-ли вы представить себ что-нибудь унизительне всего этого? спросилъ Станбэри.

— Нтъ, нтъ и нтъ, сказалъ Тревиліанъ.

— Что же мн продолжать-ли свои розыски да побгушки? еще разъ спросилъ Бодзль, весьма предусмотрительно желая имть возможность опереться на приказаніе, прежде чмъ тратить время и свои способности даже на то пріятное занятіе, для котораго былъ нанятъ.

— Я васъ извщу, сказалъ Тревиліанъ.

— Очень хорошо, очень хорошо. Прощайте м-ръ Тревиліанъ, вашъ покорнйшій слуга, м-ръ Станбэри. Еще одинъ вопросъ, м-ръ Тревиліанъ.

— Какой вопросъ? гнвно спросилъ Тревиліянъ.

— Въ случа, если леди подетъ къ полковнику.

— Довольно, м-ръ Бодзль, сказалъ Тревиліанъ, вскакивая опять со стула. Довольно. Съ этими словами, онъ отворилъ дверь и Бодзль, раскланиваясь вышелъ изъ комнаты. Что мн длать? какъ мн ее спасти? сказалъ несчастный мужъ, обращаясь къ своему другу.

Станбэри со всевозможнымъ краснорчіемъ старался доказать, что это послднее свденіе, доставленное шпіономъ, должно быть неврно. Если м-ссъ Тревиліанъ дйствительно писала письмо къ полковнику Осборну, то этого иначе не могло быть, какъ въ то время, какъ онъ Станбэри, находился въ Клокъ-Гоуз. Это казалось ему невозможнымъ, но едва-ли бы онъ съумлъ объяснить, почему это было невозможно, она и прежде писала къ этому человку и приняла его, когда онъ пріхалъ въ Ненкомбъ-Путней. Что же тутъ невроятнаго, что она еще разъ писала къ нему? Тмъ не мене, Станбэри былъ увренъ въ томъ, что она не посылала этого письма. Мн кажется, сказалъ онъ,— я понимаю ея чувства и образъ мыслей, а если это такъ, то такая переписка была бы несовмстна съ ея предварительнымъ поведеніемъ. Тревиліанъ на это только улыбнулся, — или по крайней мр старался улыбнуться. Онъ не хотлъ разбирать этого вопроса, но безусловно врилъ вопреки всмъ доводамъ Станбэри тому, что сказалъ ему Бодзль.

— Больше мн ужъ нечего и говорить, сказалъ Станбэри.

— Нтъ, мой милый: дальнйшаго разговора и быть не можетъ, скажу только, что я желаю, чтобы моя несчастная жена была бы по возможности скоре удалена изъ всми уважаемаго дома вашей матери. Мн слдуетъ просить прощенія м-ссъ Станбэри въ томъ, что а ввелъ къ ней въ домъ такую безпокойною гостью.

— Вздоръ!

— Я это чувствую.

— А я говорю, что это вздоръ. Еслибъ вы не посылали этого низкаго негодяя вымышлять разныя небылицы въ Ненкомбъ-Путне, моя мать не была бы обезпокоена. Но теперь м-ссъ Тревиліанъ можетъ пробыть тамъ и Рождество. Нтъ ни малйшей необходимости удалять ее тотчасъ же. Я хотлъ только намекнуть, что нельзя считать этого устройства постояннымъ. Теперь мн пора за работу. Прощайте.

— Прощайте, Станбэри.

Станбэри пріостановился у дверей и еще разъ обернулся. Полагаю, что безполезно говорить боле, но я хочу чтобы вы вполн поняли, что я считаю ваше обращеніе съ женою весьма оскорбительнымъ, вы жестоко наказываете ее, а также и себя за нескромность весьма легкаго свойства.

ГЛАВА XXVII.
Письмо м-ра Тревиліана къ его жен.

Тревиліанъ, оставшись одинъ, часа два просидлъ, размышляя о несчастномъ своемъ положеніи и стараясь обдумать образъ дйствій на будущее время. Впродолженіи этихъ размышленій ему ни разу не приходило въ голову, что слдуетъ обратно призвать жену, если не по долгу, то по крайней мр ради благосостоянія, какъ ея, такъ и своего собственнаго. Онъ свыкся съ мыслью, что она опозорила его, и хотя это сознаніе позора длало его настолько несчастнымъ, что онъ желалъ умереть, все же онъ и не помышлялъ о попытк проврить правильность своего убжденія. Хотя онъ сознавалъ себя погибшимъ, но даже это сознаніе предпочиталъ сознанію своей вины. Тмъ на мене, онъ нжно любилъ свою жену, и даже въ пылу гнва старался быть милосердымъ къ ней. Когда Станбэри обвинялъ его въ строгости, Тревиліанъ не хотлъ снизойти до защиты себя, но внутри себя онъ убжденъ былъ въ своемъ великомъ милосердіи. Разв онъ не любилъ своего ребенка, какъ всякій другой отецъ и, разв онъ не позволилъ ей взять ребенка, сознавая что любовь матери, по самой своей сущности сильне и нжне отцовской любви. Это ли значитъ быть строгимъ? И разв онъ не ршился доставить ей вс удобства, которыми она могла бы пользоваться въ своемъ несчастномъ положеніи, несчастномъ — по ея собственной вин? Она вошла къ нему въ домъ не имя ни шиллинга, и теперь какъ ни дурно она съ нимъ поступаетъ, все же онъ даетъ ей достаточно для того, чтобы содержать не только ее, но и сестру со всмъ удобствомъ. Строгъ! нтъ, такое обвиненіе по меньшей мр не заслужено. Его можно обвинять во всемъ, кром строгости. Быть можетъ, онъ былъ безразсуденъ выбирая себ жену, въ такомъ дом, гд она не могла научиться сдержанности матроны, онъ былъ слишкомъ доврчивъ, слишкомъ великодушенъ, но вовсе не строгъ. Ему казалось, что такой молодой человкъ, какъ Станбэри, всегда станетъ на сторону женщины, въ сестру которой онъ влюбленъ. Затмъ мысли его перешли къ Бодзлю, подавляющее сознаніе позора, стыда, нравственной грязи и полнаго паденія овладло имъ, когда онъ припомнилъ свои сношенія съ этимъ хитроумнымъ джентльменомъ. Онъ платилъ негодяю за то, чтобы онъ слдилъ по пятамъ за ненавистнымъ ему человкомъ, вникалъ въ домашнія тайны, читалъ письма, подкупалъ слугъ, слдилъ за постояннымъ возрастаніемъ привязанности его жены къ его сопернику — счастливому сопернику. Дло это грязно, но что же было длать?— Люди стараго времени, напримръ, ддъ его или отецъ,— взяли бы человка подобнаго Осборну, за горло, побили бы его палкой, а потомъ или его самаго застрлили бы, или свой лобъ подставили бы подъ пулю. Разв онъ виноватъ въ томъ, что все измнилось? Онъ охотно бы рискнулъ своей жизнью, еслибъ на это представилась хоть малйшая возможность. Но еслибъ онъ побилъ Осборна, его бы арестовали и вс стали бы говорить, что онъ унизилъ себя, не постыдившись ударить человка, который годится ему въ отцы.

Какъ же было избжать найма такого человка, какъ Бодзль? Онъ далъ порученіе джентльмену, другу своему Станбэри, и что же послдовало? Факты не измнились. Даже Станбэри не думаетъ отрицать переписки, а потомъ и посщенія. Но Станбэри до такой степени не понимаетъ приличій, или притворяется непонимающимъ, что защищаетъ дла, которыя весь міръ единогласно осуждаетъ. Къ чему ему послужилъ Станбэри? Ему нужны были факты, а не совты. Станбэри не нашелъ фактовъ, а Бодзль хорошими ли, дурными ли путями, все-таки добился истины. Тревиліанъ не сомнвался, что Бодзль былъ совершенно правъ, когда говорилъ о письм написанномъ вчера и полученномъ сегодня поутру. Его жена, вроятно, пожаловавшись Гуго на свои бдствія, тотчасъ посл этого разговора вернулась въ свою комнату, и тутъ же написала письмо къ любовнику. Что подлаешь съ такой женщиной въ наше время, безъ помощи людей, подобныхъ Бодзлю? Вдь не можетъ же онъ запереть свою жену въ башню, не можетъ спастись отъ позора ея дурнаго поведенія, никакими строгостями самоличнаго надзора. Принимая во вниманіе, какъ обходятся съ женами въ наше время, онъ не можетъ запретить ей прибгать къ почт, не можетъ воспрепятствовать свиданіямъ съ этимъ лицемрнымъ негодяемъ, который прикрываетъ свои пороки лживой маской друга семейства. Онъ далъ ей вс средства измнить свое поведеніе, но если она ршилась на неповиновеніе, то у него нтъ средствъ заставить ее слушаться. Тмъ не мене, все-таки ему слдуетъ знать факты.

А теперь что же ему длать? Какъ ему приступить къ тому, чтобы заставить ее понять, что она не можетъ писать письма безъ его вдома, и что если она будетъ писать къ этому человку, или видаться съ нимъ, то мужъ возметъ у нея ребенка, а ее обезпечитъ лишь настолько, насколько это предписано закономъ. Чтоже касается до его собственной жизни, Тревиліану казалось, что онъ опредлилъ уже свой образъ дйствій.

Ему невозможно было оставаться въ Лондон, онъ стыдился войдти въ клубъ, у него едва-ли оставался хоть одинъ знакомый, съ которымъ бы онъ могъ поговорить безъ боли въ сердц. Вс его знакомые знали объ его позор и не приглашали его боле къ себ. Давнымъ-давно уже привыкъ онъ обдать въ одиночку, сидть дома одинъ-одинехонекъ, и выходить на одинокую прогулку. Онъ не могъ ничмъ заняться. Ему не предстояло никакой карьеры. Онъ тратилъ свое время, думая о жен и о позор, который она принесла ему. Онъ зналъ, что подобная жизнь была недостойна мужчины и позорна. Онъ желалъ бы ухать изъ Англіи и путешествовать, еслибъ могъ только устроить такимъ образомъ, чтобы оградить свою жену отъ всякихъ сношеній съ полковникомъ Осборномъ. Если это было возможно, онъ не поскупился бы ни на какія денежныя траты. Если же это невозможно, онъ останется въ Англіи, и подавитъ жену своей властью.

Въ этотъ вечеръ, передъ тмъ какъ лечь въ постель, онъ написалъ слдующее письмо:

Милая Эмилія!

Я узналъ изъ достоврнйшихъ источниковъ, что вы переписывались съ полковникомъ Осборномъ, посл вашего прізда въ Ненкомбъ-Путней, а также и то, что вы видлись съ нимъ. Это сдлано было наперекоръ выраженныхъ мною желаній и я считаю себя обязаннымъ сказать вамъ, что такой образъ дйствій позорный для васъ, позорный и меня. Я не въ состояніи понять, какъ вы могли помириться съ такимъ явнымъ нарушеніемъ моихъ наставленій, и такъ злостно пренебречь общественнымъ мнніемъ.

Теперь я пишу къ вамъ не для того, чтобы васъ обвинять. Слишкомъ поздно было бы мн разсчитывать на достиженіе этимъ путемъ какой нибудь цли, какъ для возстановленія вашей репутаціи, такъ и для моего счастья. Тмъ не мене мой долгъ — защитить и васъ и себя отъ дальнйшаго позора, и я желаю сообщить вамъ о своихъ намреніяхъ. Во-первыхъ, предупреждаю васъ, что я за вами слжу. Какъ оно ни тяжело, но это положительно необходимо. Вы не можете видться съ полковникомъ Осборномъ, ни писать къ нему безъ того, чтобы я этого не узналъ. Даю вамъ слово, что въ томъ или другомъ случа,— будете ли вы переписываться съ нимъ, или видться съ нимъ,— я возьму отъ васъ моего сына. Я не хочу допустить, чтобы онъ оставался у матери, которая такъ дурно ведетъ себя. Если полковникъ Осборнъ напишетъ вамъ письмо, то я желаю, чтобы вы запечатавъ его въ пакетъ, переслали бы его ко мн.

Если вы послушаетесь моихъ приказаній въ этомъ отношеніи, я позволю вамъ оставлять у себя малютку ежегодно по девяти мсяцевъ, пока ему не минетъ шести лтъ. Таково по крайней мр мое настоящее намреніе въ этомъ отношеніи, хотя, впрочемъ, я не желаю положительно обязывать себя этимъ планомъ. Я буду давать вамъ ежегодно по восьми сотъ фунтовъ на содержаніе ваше и содержаніе вашей сестры. Меня очень опечалило, когда я узналъ отъ моего друга Станбэри, что ваше поведеніе относительно полковника Осборна, ставитъ васъ въ необходимость оставить домъ м-съ Станбэри. Я удивляюсь этому. Я немедленно займусь отысканіемъ для васъ новаго помщенія, и какъ только найду приличное, тотчасъ перевезу васъ туда.

Я долженъ теперь объяснить мои дальнйшіе планы, и прошу васъ припомнить, что я вынужденъ къ этому вашимъ прямымъ неповиновеніемъ выраженнымъ мною желаніямъ. Если у васъ будутъ дальнйшія сношенія съ полковникомъ Осборномъ, то я не только возьму у васъ ребенка, но и ограничу ваше содержаніе крайне-необходимымъ. Въ такомъ случа я передамъ дло адвокату и, вроятно сочту себя вынужденнымъ предпринять что нибудь, для освобожденія себя отъ связи, которая позоритъ мое имя.

Что касается до меня, то я буду жить за границей большую часть года. Лондонская жизнь сдлалась мн несносной, и вс англійскія удовольствія мн опротивли.

Преданный вамъ
Люисъ Тревиліанъ.

Окончивъ письмо, онъ два раза прочелъ его, и былъ убжденъ, что оно написано если и не совсмъ нжно, то по крайней мр не безъ участія. Онъ не зналъ мры сожалнію о самомъ себ по случаю нанесеннаго ему оскорбленія, и полагалъ, что сдланное имъ предложеніе относительно ребенка и денегъ, давало ему право на горячую благодарность его жены. Онъ едва сознавалъ энергичность тхъ выраженій, которыя онъ употребилъ, говоря о позор ея поведенія, и объ оскорбленіи его имени. Онъ былъ совершенно неспособенъ взглянуть съ жениной точки зрнія на возникшій между ними вопросъ. Онъ считалъ совершенно возможнымъ говорить такой женщин, какъ его жена, о томъ, что за ея поведеніемъ надо присматривать, и полагалъ, что угроза разводомъ можетъ имть спасительное вліяніе. Есть люди, даже не дурные, даже не лишенные воспитанія, разсудка, ума въ обыкновенныхъ длахъ, которые, кажется, по природ своей совершенно неспособны кого нибудь охранять или опекать. Женщина, въ рукахъ такого человка, едва ли можетъ спасти себя или его отъ безконечныхъ волненій. Случается, что у такого человка съ его женою жизнь потечетъ спокойно, не требуя ни управленія, ни принужденія, ни даже совтовъ касательно обыденныхъ длишекъ. Если мужчина, къ счастію принужденъ ежедневно работать до усталости ради хлба насущнаго, если жена обременена множествомъ обыденныхъ заботъ, то жизнь идетъ безъ бурь, по рутин. Но для человка ничмъ незанятаго, задача управленія женою исполнена опасностей. Онъ можетъ наконецъ одолть этотъ урокъ. Посл многихъ лтъ онъ можетъ, наконецъ, понять на сколько нужно или ненужно его руководство для спутницы его жизни. Онъ можетъ научиться наконецъ, какъ давать ей направленіе, но при изученіи этого урока будетъ много печали и скрежета зубовъ. Такъ было теперь съ Тревиліаномъ. Онъ любилъ свою жену, до нкоторой степени врилъ ей,— не думалъ, чтобы она способна была измнить ему, какъ измняютъ другія женщины, но онъ былъ ревнивъ относительно своей власти, страшился пренебреженія, былъ самодоволенъ, боялся свта и совершенно не зналъ сущности женскаго ума.

Цлое утро онъ носилъ письмо въ карман, и въ теченіи дня пошелъ къ леди Мильборо. Хотя онъ упорно стремился дйствовать по собственнымъ соображеніямъ, но тмъ не мене какъ-то болзненно желалъ обсудить съ друзьями опасность своего положенія. Онъ пришелъ къ леди Мильборо, какъ будто за ея совтомъ, но въ сущности желалъ просто поощренія въ томъ, на что ршился по собственнымъ соображеніямъ.

— За ней, — въ Ненкомбъ-Путней! сказала леди Мильборо, всплеснувъ руками.

— ‘Да онъ былъ тамъ, и она имла слабость видться съ нимъ.

— Милый Люисъ, увезите ее въ Неаполь теперь же.

— ‘Теперь поздно, леди Мильборо.

— Поздно! нтъ. Она была безразсудна, неосторожна, непослушна, все что хотите, но Люисъ не отсылайте ее, не отсылайте отъ себя вашей молодой жены. Кого Богъ сочеталъ, человкъ не разлучаетъ.

— ‘Я не могу согласиться жить съ такой женой, на которую ни слова, ни желанія мои не имютъ ни малйшаго вліянія. Я могъ врить ей сколько мн угодно, но подумайте, чему будетъ врить свтъ. Я не могу позорить себя, продолжая быть съ женщиной, упорно поддерживающей сношенія съ человкомъ, котораго свтъ считаетъ ея любовникомъ.

— Везите ее въ Неаполь, сказала леди Мильборо, со всей энергіей, на какую была способна.

— ‘Я не могу везти ее никуда, и не желаю ее видть, покуда она не докажетъ мн, что поведеніе ее относительно меня измнилось. Я написалъ къ ней письмо и привезъ его. Простите меня, если я побезпокою васъ и попрошу его прочесть.

Затмъ онъ подалъ леди Мильборо письмо, которое она прочла медленно и внимательно.

— Я не думаю, чтобы я — чтобы я….

— ‘Чего вы не думаете? спросилъ Тревиліанъ.

— Вамъ не кажется, что все сказанное вами въ этомъ письм можетъ нсколько…. нсколько поразширить пропасть между ею и вами?

— ‘Нтъ, леди Мильборо! Во-первыхъ, можно ли боле разширить ее?

— Вы можете взять жену къ себ, понимаете, а затмъ, если можно, позжайте въ Неаполь.

— ‘Какъ я возьму ее къ себ, когда она переписывается съ этимъ человкомъ?

— Она не станетъ переписываться, когда она будетъ въ Неапол.

Тревиліанъ покачалъ головой и нахмурился. Его старый другъ вовсе не такъ высказался, какъ этого ожидаютъ отъ старыхъ друзей, прося у нихъ совта.

— ‘Я думаю, сказалъ онъ, что мое предложеніе и справедливо, и великодушно.

— Но, Люисъ, зачмъ же разставаться?

— ‘Она вынуждаетъ меня, она упряма и не хочетъ позволить управлять собою.

— Ну, а вотъ это — на счетъ вашего позора, какъ вы думаете, нужно-ли ей говорить объ этомъ?

— ‘Я думаю что надо, потому, что это правда. Если ужъ я не скажу ей правды, то кто-же ей скажетъ? Теперь это можетъ быть горько, но я думаю, что это послужитъ ей во благо.

— Боже мой! Боже мой!

— ‘Я ничего не добиваюсь для себя, леди Мильборо.

— Я уврена въ томъ, Люисъ.

— ‘Все мое счастье было въ моемъ дом. Никто рже меня не вызжалъ. Жена и малютка замняли мн все. Не думаю, чтобы кто-нибудь видлъ меня вечеромъ въ клуб, хоть разъ во весь сезонъ. Она могла имть все, что ей было угодно,— все. Разв это не тяжело, леди Мильборо?

Леди Мильборо, видя его нахмуренный лобъ, не осмливалась боле предлагать Неаполь. Но какъ бы хорошо, еслибъ можно было сказать, что-нибудь въ предотвращеніе погибели отъ этого дома. Онъ всталъ собираясь уйдти, но она остановила его за руку и сказала: вы общали длить другъ съ другомъ и радость, и горе, Люисъ,— помните это.

— ‘Зачмъ же она это позабыла?

— Она плоть отъ вашей плоти, и кость отъ костей вашихъ. Для ребенка! Подумайте о вашемъ ребенк, Люисъ! Не посылайте этого письма. Подумайте объ этомъ до утра, Люисъ.

— ‘Я ужъ обдумалъ.

— Тутъ нтъ и намека на прощеніе. Письмо такъ написано, какъ будто вы намрены никогда не возвращать ее.

— ‘Это будетъ зависть отъ ея поведенія.

— Но скажите ей это, покрайней мр. Пусть будетъ хоть одна свтлая точка въ томъ, что вы говорите ей, на которой ея мысли могли бы остановиться. Если она еще не совсмъ ожесточилась, то письмо ваше можетъ довести ее до отчаянія.

Но Тревиліанъ не хотлъ отказаться отъ письма, ни словомъ намекнуть на то, что онъ еще подумаетъ, слдуетъ-ли посылать его. Онъ спшилъ уйдти отъ леди Мильборо, и уходя, чуть не сказалъ, что нога его не будетъ въ ея дом. По его мннію, ей совсмъ не удалось взглянуть на дло въ настоящемъ свт. Говоря о Неапол она, конечно, не способна была понять всей мры оскорбленія, которое онъ, мужъ, испыталъ. Можно-ли ему жить подъ одной кровлей съ женой, которая требуетъ себ права принимать къ себ гостей, которые не нравятся ему,— гостя,— джентльмена, котораго свтъ называетъ ея любовникомъ? Онъ заскрежеталъ зубами и сжалъ кулаки, думая въ то же время, что старый другъ его не знаетъ даже основнаго закона въ кодекс брачной жизни.

Однако, выйдя на улицу, онъ не отправилъ письма, но обдумывалъ его цлый день, взвшивая каждую фразу. Разъ или два гнвъ его уменьшался, разъ онъ даже взялъ письмо въ руки, чтобы разорвать его, но не разорвалъ, а снова положилъ письмо въ карманъ, и задумался о своемъ гор. Конечно, въ такомъ случа твердость есть первый долгъ.

Онъ велъ безспорно-жалкую жизнь. Вечеромъ онъ пошелъ одинъ обдать въ гостинницу, и тамъ, сидя за стаканомъ плохаго хересу, читалъ и перечитывалъ написанное имъ письмо. Каждое жесткое слово въ этомъ письм какъ-то пріятно звучало въ его ушахъ. Она больно уязвила его, почему же ему не язвить? Къ тому-же его обязанностью было — указать ей правду. Да, его обязанность — быть твердымъ.

Онъ вышелъ на улицу, и опустилъ письмо въ почтовый ящикъ.

ГЛАВА XXVIII.
Сильная передряга.

Письмо Тревиліана къ жен громовымъ ударомъ пало на всхъ Ненкомбъ-Путнейскихъ. М-ссъ Тревиліанъ никакъ не могла сохранить его въ тайн,— да и не пробовала. Мужъ ея писалъ, что ей предстоитъ удаленіе изъ Клокъ-Гауза, потому что хозяйка дома была не въ состояніи сносить ея дурнаго поведенія, а Емилія, разумется, доискивалась причинъ взведеннаго на нее обвиненія. Прочтя письмо въ первый разъ, что случилось въ присутствіи сестры, она вышла изъ себя отъ негодованія.

— Опозорила его! Я никогда его не позорила. Это онъ опозорилъ меня. Переписка! Да, онъ всю ее увидитъ. Какъ несправедливъ, непонятливъ и глупъ этотъ человкъ! Не помнитъ, что самъ же въ послдній разъ приказывалъ мн принимать полковника Осборна. Отнять у меня малютку! Да. Конечно, я — женщина, должна страдать. Я напишу къ полковнику Осборну, и скажу ему всю правду, и пошлю это письмо къ Люису. Онъ узнаетъ, какъ дурно поступилъ со мною. Я ни гроша не возьму отъ него,— ни гроша. Содержать васъ! Онъ, кажется, думаетъ, что мы нищія. Оставить этотъ домъ вслдствіе моего поведенія! Что могла сказать м-ссъ Станбэри? Я потребую объясненія. Освободить себя отъ этой связи! О, Нора, Нора! Вотъ до чего дошло! Я невинне малаго ребенка, а мн длаютъ подобныя угрозы! Еслибъ не малютка, я, кажется, руки бы на себя наложила.

Нора говорила все возможное въ утшеніе сестры, напирая преимущественно на данное ей общаніе — не отнимать у ней ребенка. Ни той, ни другой и въ голову не приходило сомнніе относительно правъ мужа, хотя м-ссъ Тревиліанъ, насколько это касалось лично ее, не побоялась бы мужа, какова бы ни была его власть,— однако, она сознавала, что ее до извстной степени удерживалъ страхъ — лишиться послдняго утшенія.

— Надо отправляться, куда онъ прикажетъ, до прізда папа, сказала Пора.

— А что-же, если папа и прідетъ, чмъ онъ поможетъ? Мужъ не позволитъ мн вернуться на острова и взять съ собою моего мальчика. Одна — я могла бы умереть, или скрыться куда бы то ни было. Я это вижу. Присцилла Станбэри права, говоря, что ни одна женщина не должна довряться мужчин. Опозорила! Дожить до того, чтобы мужъ мой сказалъ мн, что я опозорила его — любовникомъ!

Об сестры условились, какимъ образомъ спросить Присциллу на счетъ состоявшагося приговора объ ихъ удаленіи. Об он были согласны въ томъ, что распрашивать о томъ самое м-ссъ Станбэри безполезно. Если и было сказано что-нибудь, могущее оправдать заявленіе, сдланное м-ромъ Тревиліаномъ въ его письм, то это было сказано Присциллой, а черезъ брата Присциллы дошло и до Тревиліана. Об он достаточно ознакомились съ ходомъ длъ въ этомъ дом, и были вполн уврены, что не м-ссъ Станбэри была дйствующимъ лицомъ въ этомъ случа. И такъ, он вмст сошли внизъ и отъискали Присциллу, сидвшую въ гостинной у своей конторки. М-ссъ Станбэри была тутъ-же, сестры уговорились было произвести допросъ въ отсутствіи этой леди, но м-ссъ Тревиліанъ была слишкомъ взволнована этимъ дломъ, чтобы удержаться, и тотчасъ приступила къ изложенію накопившихся обидъ.

— Я получила письмо отъ мужа, сказала она, и затмъ умолкла. Но Присцилла, видя по блеску ея глазъ, что она очень взволнована, ничего не отвчала ей, обернулась и слушала, что будетъ дальше.— Мн, кажется, нечего безпокоить васъ разсказомъ о его подозрніяхъ, продолжала м-ссъ Тревиліанъ: — или читать вамъ то, что онъ пишетъ о полковник Осборн.— Говоря это, она держала въ рукахъ мужнино письмо.— Тутъ нтъ ничего такого, чего бы вы не знали. Онъ говоритъ, что я вела съ нимъ переписку. Это правда,— и онъ увидитъ эту переписку. Онъ говоритъ, что полковникъ Осборнъ постилъ меня,— и это правда,— онъ зазжалъ навстить меня и Нору.

— Что могъ бы сдлать и всякій пожилой человкъ на его мст, сказала Нора.

— Можно-ли было ждать, чтобы я открыто призналась, будто я боюсь видться со старымъ другомъ моего отца? Но, правду сказать, мужъ мой понятія не иметъ о томъ, что такое — женщина.

Объявивъ сначала, что не будетъ надодать своимъ друзьямъ разсказомъ о мужниныхъ жалобахъ на нее, она теперь напала на эту тэму и едва могла удержаться. Присцилла поняла это, и почла за благо прервать ее и навести на первоначальную цль разговора.

— Не можемъ-ли мы, сказала она, — чмъ-нибудь помочь вамъ?

— Помочь? Нтъ, одинъ Богъ мн поможетъ. Но Люисъ увдомляетъ меня, что мн предстоитъ изгнаніе изъ этого дома, потому что вы этого требуете.

— Кто это сказалъ? воскликнула м-ссъ Станбэри.

— Мой мужъ. Слушайте, вотъ что онъ пишетъ: ‘Меня очень опечалило, когда я узналъ отъ моего друга Станбэри, что ваше поведеніе, относительно полковника Осборна, ставитъ васъ въ необходимость оставить домъ м-ссъ Станбэри.’ — Правда-ли это? Правда-ли? М-ссъ Тревиліанъ обыкновенно вела себя въ жизни и переносила ея непріятности съ замчательною твердостью, но теперь горе пересилило ее, и она залилась слезами.— Я — несчастнйшая женщина, прорыдала она сквозь слезы.

— Я никогда не говорила, что вы должны ухать отсюда, сказала м-ссъ Станбэри.

— Это сынъ вашъ сказалъ м-ру Тревиліану, что мы должны выхать, сказала Нора, ощущавшая въ себ сильнйшее негодованіе на Гуго, посл всего происшедшаго. По ея мннію, онъ былъ виновне всхъ въ этомъ дл. Почему онъ желалъ, чтобы он были удалены изъ Клокъ-Гауза? Она крпко разгнвалась на него, и увряла себя, что ненавидитъ его всей душою. Для него она отказала другому поклоннику,— поклоннику, дйствительно ее любившему. И даже созналась ему въ причин отказа.

— Тутъ какое-нибудь недоразумніе, сказала Присцилла.

— Ну, такъ оно — со стороны вашего брата, сказала Нора.

— Не думаю, сказала Присцилла:— полагаю, что оно со стороны м-ра Тревиліана.

Затмъ она, видимо затрудняясь, но сохраняя свойственную ей неторопливость и точность, принялась объяснять, какъ это произошло на самомъ дл.

— И матушка, и я, сказала она:— мы об старались доказать вамъ, что мы не судимъ о васъ вкривь и вкось, но это правда: я сказала брату, что не считаю нашего положенія хорошимъ,— если мы надолго такъ устроимся.

Ей было крайне неловко, у нея покраснли щеки и губы дрожали. Она нестерпимо мучилась тмъ, что слова ея до боли огорчатъ. ‘Но это неизбжно, повторяла она про себя: — ничего больше не осталось: надо сказать правду.’

— Я никогда этого не говорила, пробормотала м-ссъ Станбэри съ обычною слабостью.

— Нтъ, мама. Я это сказала. Когда мы съ Гуго толковали объ наилучшемъ исход для всхъ насъ, я и сказала ему вотъ это самое, что сейчасъ объяснила.

— Въ такомъ случа, конечно, мы должны ухать, сказала м-ссъ Тревиліанъ, подавивъ свои рыданія, и твердо ршась не поддаваться слезамъ и перенести все безъ признаковъ женской слабости.

— Вы останетесь у насъ до прізда вашего отца, сказала Присцилла.

— Разумется, вы останетесь, сказала м-ссъ Станбэри: — вы и Нора. Мы стали теперь такими друзьями.

— Нтъ, сказала м-ссъ Тревиліанъ:— ужь о дружб-то между нами не можетъ быть и рчи. Надо укладываться, Нора, и хать куда-нибудь. А куда? Богъ знаетъ!

Теперь Нора зарыдала.— Зачмъ вашему брату понадобилось выгнать насъ, тогда какъ онъ самъ насъ посылалъ сюда!

— Ничего подобнаго и не надобилось брату, сказала Присцилла:— у сестры вашей нтъ друзей преданне брата.

— Лучше не пускаться въ дальнйшія разсужденія по этому поводу, Нора, сказала м-ссъ Тревиліанъ:— намъ слдуетъ ухать куда бы то ни было, и чмъ скоре, тмъ лучше. Постылому гостю всегда тяжело, но быть въ тягость по такимъ причинамъ — ужасно!

— Да нтъ же никакихъ причинъ, сказала м-ссъ Станбэри: — право же, нтъ никакихъ причинъ.

— М-ссъ Тревиліанъ лучше пойметъ насъ, когда немного успокоится, сказала Присцилла:— я не удивляюсь, что она теперь негодуетъ. Я только могу еще разъ выразить надежду, что вы останетесь съ нами до прізда сэръ Мармадука Раули въ Англію.

— Вашъ братъ вовсе не того хочетъ, сказала Нора.

— И я также, сказала м-ссъ Тревиліанъ:— намъ лучше уйдти, Нора, въ нашу комнату. Я думаю, надо написать къ мужу, разумется, для того, чтобы отослать ему переписку. Я сейчасъ же вышла бы на мостовую, м-ссъ Станбэри, и такимъ образомъ избавила бы васъ отъ себя, но боюсь, что этого нельзя будетъ, пока не получу отъ мужа извстія. А еслибъ я вдругъ перехала въ гостинницу, то это возбудило бы дурные толки обо мн, притомъ у меня и денегъ нтъ.

— Милая моя, какъ это могутъ вамъ приходить въ голову такія вещи! сказала м-ссъ Станбэри.

— Но вы можете быть вполн уврены, что дня черезъ три, много черезъ четыре, мы выдемъ. Я вамъ ручаюсь, что не останусь здсь боле этого, еслибъ даже мн пришлось перейдти въ пріютъ нищихъ. Ни я, ни сестра моя не останемся въ семейств, которое мы позоримъ. Пойдемъ, Пора.

Съ этими словами она плавно вышла изъ комнаты, и сестра послдовала за нею.

— Зачмъ было говорить объ этомъ? Боже мой! Боже мой! Къ чему ты это говорила съ Гуго? Посмотри, что ты надлала!

— Мн прискорбно теперь, медленно отвтила Присцилла.

— Прискорбно! Разумется, прискорбно, да что пользы въ томъ?

— Но, мама, я не думаю, чтобы я была неправа. Я уврена, что виноватъ въ этомъ м-ръ Тревиліанъ, какъ и во всемъ остальномъ. Ему не слдовало писать къ ней такого письма.

— Я думаю, что ему сказалъ Гуго.

— Безъ сомннія, а Гуго сказала я, но все же не въ томъ вид, какъ онъ ей написалъ. Я больше всего браню себя за то, что мы согласились перехать въ этотъ домъ. Это было вовсе не наше дло. Кто теперь будетъ платить за наемъ этого дома?

— Гуго настаивалъ, чтобы нанять его.

— Да,— онъ и будетъ платить за наемъ, а мы будемъ обузой для него, точно онъ сдуру обзавелся женой и семьей. И что пользы принесли мы? У насъ не хватило духу сказать, что этого негодяя не слдуетъ принимать, когда онъ приходилъ, вдь, онъ — негодяй.

— Еслибъ мы это сдлали, тогда бы она также разгнвалась, какъ и теперь.

— Мама, не слдовало намъ знать ни гнва ея, ни доброты. Что намъ за дло до жены такого человка, какъ м-ръ Тревиліанъ, или вообще до женщины, которая разъхалась со своимъ мужемъ?

— Но Гуго думалъ, что мы окажемъ имъ услугу.

— Да, вдь я его и не порицаю. Онъ въ такомъ положеніи, что можетъ оказывать услуги. Онъ работаетъ и достаетъ деньги — онъ вправ думать и говорить. Мы же имемъ право думать только о самихъ себ, и намъ не слдовало уступать его просьбамъ. Какъ мы теперь передемъ изъ этого дома въ коттэджъ?!

— Его срываютъ, Присцилла.

— Въ какой-нибудь коттэджъ, мама. Разв вы не чувствуете, что, живя въ этомъ дом, мы имемъ притязаніе быть выше своего положенія. Въ конц концовъ выходитъ, что тетка Станбэри была права, хотя вовсе не ея дло вмшиваться. Намъ никогда не слдовало перезжать сюда. Эта несчастная женщина смотритъ теперь на насъ, какъ на своихъ злйшихъ враговъ.

— Я хотла устроить все къ лучшему, сказала м-ссъ Станбэри.

— Вина — моя, мама.

— Но у тебя были добрыя намренія, моя милая.

— Вздоръ — эти добрыя намренія. Не думаю, чтобъ я хотла устроить все къ лучшему. Пока мы жили въ коттэдж, мы платили за него и были честны. А теперь что говорятъ объ насъ?

— Дурнаго ничего нельзя сказать.

— Говорятъ, что намъ платитъ мужъ за то, чтобы мы держали его жену, и платитъ любовникъ за то, чтобы обманывать мужа.

— Присцилла!

— Да, оно довольно оскорбительно, но это всегда бываетъ, когда люди выходятъ изъ своей колеи. Наше положеніе слишкомъ скромно и невысоко для того, чтобы мы имли право принимать участіе въ такомъ дл. Какъ справедливо говорятъ, что ползкомъ не упадешь.

Дло это обсуждалось въ теченіи цлаго дня въ Клокъ-Гауз, у м-ссъ Станбэри съ Присциллой и у м-ссъ Тревиліанъ съ Норою — въ комнатахъ и въ саду, но такое обсужденіе ни къ чему не повело. Не могло быть никакихъ перемнъ до полученія дальнйшихъ предписаній отъ разгнваннаго мужа, а Присцилла не смогла придумать никакого довода, который убдилъ бы этихъ двухъ лэди остаться въ Клокъ-Гауз, даже въ такомъ случа, еслибъ м-ръ Тревиліанъ имъ это разршилъ. Вс он считали нестерпимою несправедливостью это подчиненіе причудамъ человка неблагоразумнаго и поставленнаго въ глупое положеніе, но всмъ имъ казалось достаточно яснымъ, что мужъ въ этомъ дл долженъ поступать по собственной своей вол, по крайней мр, до тхъ поръ, пока не прідетъ въ Англію сэръ Мармадукъ. Въ теченіи дня возникало много затрудненій. М-ссъ Тревиліанъ не захотла сойдти къ обду, а прислала сказать, что она нездорова и желала бы, чтобы ей принесли чаю въ ея комнату, если это можно, а Нора сказала, что она останется съ сестрою. Присцилла нсколько разъ ходила къ нимъ, а поздно вечеромъ он сошлись вс въ гостинной. Но всякій разговоръ оказался невозможнымъ, уходя къ себ на верхъ, м-ссъ Тревиліанъ еще разъ объявила, что избавитъ ихъ отъ своего присутствія тотчасъ, какъ только это будетъ возможно.

Одно дло все-таки было исполнено въ этотъ печальный день: м-ссъ Тревиліанъ написала къ своему мужу, и приложила письмо полковника Осборна къ ней и копію съ ея отвта. Едва-ли нужно объяснять читателю, что она вовсе не писала того письма, о которомъ Бодзль доставилъ свдніе ея мужу. Т, чья должность состоитъ въ розыск потайныхъ длъ, весьма способны открывать небывальщину. Чмъ извинитъ себя сыщикъ, даже предъ самимъ собою, если онъ не въ состояніи ничего розыскать? М-ръ Бодзль былъ человкъ весьма дятельнаго ума, который гордился своими открытіями, и въ дух, свойственномъ его занятіямъ, пріучилъ себя думать, что весь Божій міръ исполненъ скрытыхъ и тайныхъ длъ, и что если ему, Бодзлю, укажутъ на малйшую тнь, онъ въ состояніи вывести все на чистую воду. Онъ жилъ на счетъ кривды людской, и потому былъ убжденъ, что честные поступки въ этомъ мір — исключеніе. Темныя и безчестныя дла, битвы и скачки ради того, чтобы схоронить концы, ложь, мошенничество, жены обманывающія мужей, сыновья обманывающіе отцовъ, дочери обманывающія матерей, прислуга обманывающая хозяевъ, вчно скрытныя, темныя, нечистыя и плутовскія продлки,— таковы были для него нормальныя условія жизни. Надлежало предполагать, что м-ссъ Тревиліанъ не прекратитъ переписки со своимъ любовникомъ,— что старая м-ссъ Станбэри употребитъ во зло оказанную ей довренность, потворствуя посщеніямъ любовника,— что вс, замшанные въ этомъ дл, будутъ по-колно во лжи и беззаконіи. Вотъ почему, когда онъ узналъ, въ квартир полковника Осборна, что полковникъ получилъ письмо съ Лесбороскимъ штемпелемъ, адресованное женскимъ почеркомъ,— онъ не задумался объявить, что полковникъ Осборнъ получилъ, въ это утро, письмо отъ Тревиліановой ‘лэди’. Но при отсылк мужу того, что м-ссъ Тревиліанъ съ такой горечью называла ‘своей перепиской’, ей пришлось вложить въ пакетъ лишь одну копію съ маленькой записки.

Теперь она опять написала къ полковнику Осборну, и вложила въ письмо мужа не копію, а самую записку. Вотъ она:

‘Ненкомбъ-Путней. Среда. 10-го Августа.

Любезный полковникъ Осборнъ!

Мужъ мой выразилъ желаніе, чтобы я не видалась съ вами, не писала къ вамъ и не получала отъ васъ писемъ. Поэтому я должна просить васъ — поставить меня въ возможность повиноваться ему, по крайней мр до прізда папа въ Англію.

Искренно преданная вамъ
Емилія Тревиліанъ’.

А затмъ она написала къ мужу, что было сопряжено со многими колебаніями, съ большимъ трудомъ и множествомъ измненій. Мы предлагаемъ это письмо въ послдней его редакціи:

‘Я получила ваше письмо, и буду повиноваться вашимъ приказаніямъ, насколько силъ хватитъ. Чтобы вы не разсердились на дальнйшую, неизбжную переписку между мною и полковникомъ Осборномъ, я написала ему записку, которую пересылаю къ вамъ. Я вамъ посылаю ее съ тмъ, чтобы вы ее отправили по назначенію. Если вы не заблагоразсудите этого сдлать, то не беру на себя отвтственности за дальнйшія его попытки видться со мною или писать ко мн.

Посылаю также копію всей переписки, которую вела я съ полковникомъ Осборномъ, съ тхъ поръ, какъ вы меня выгнали изъ вашего дома. Когда онъ постилъ меня, то Нора оставалась со мною въ продолженіи всего посщенія. Я красню, говоря это,— не за себя, но за т подозрнія, которыя обусловили необходимость этого показанія.

Вы пишете, что я опозорила и васъ, и себя. Я не длала ни того, ни другаго, я опозорена, но это вы меня опозорили. Я ни разу не сказала ни слова, не сдлала ни одного поступка, по отношенію къ вамъ, за которые бы мн пришлось краснть.

Я объявила м-ссъ Станбэри, что мы съ Норой оставимъ ихъ домъ, какъ скоро намъ дадутъ знать — куда намъ дваться. Прошу васъ, немедленно ршить это, иначе — мы будемъ принуждены остаться на мостовой, безъ пріюта. Посл всхъ толковъ, я не могу оставаться здсь.

Сестра проситъ передать вамъ, что она поспшитъ, по возможности, скоре избавить васъ отъ всякихъ попеченій объ ней. Она, вроятно, найдетъ себ убжище у моей тетки, м-ссъ Аутгаусъ, до прізда въ Англію папа. Что-же касается меня, то я могу только сказать, что, до его прізда, буду въ точности исполнять ваши приказанія.

Емилія Тревиліанъ.

Ненкомбъ-Путней, 10 Августа’.

ГЛАВА XXIX.
М-ръ и м-ссъ Аутгаусъ.

М-ръ и м-ссъ Аутгаусъ пуще всего боялись принимать на себя заботы постороннихъ людей. Не надо думать, чтобы это происходило вслдствіе эгоизма и недостатка доброты. Оба они были весьма сострадательны, и жертвовали своими деньгами и временемъ боле, чмъ это считается необходимымъ въ ихъ положеніи. Но жертвы эти они приносили вн собственнаго мирнаго очага. Еслибъ дочерямъ женина брата нужны были деньги, то м-ръ Аутгаусъ щедрою рукою открылъ бы небольшую кубышку, которой обладалъ. Но онъ предпочелъ бы, чтобъ его благосклонностью пользовались, не возлагая на него дальнйшей отвтственности и не подвергая его допросамъ людей, которыхъ онъ не зналъ и не въ состояніи былъ понимать.

Преподобный Олифэнтъ Аутгаусъ въ послдніе пятнадцать лтъ былъ ректоромъ Остендскаго прихода св. Дидулфа, а женился на сестр сэра Мармадука Роули (въ то время еще просто м-ра Роули, получавшаго сто-двадцать фунтовъ годоваго жалованья на служб въ Ямайской колоніи), будучи священникомъ въ одномъ изъ приходовъ многолюднаго города. Такимъ образомъ онъ всю свою жизнь священствовалъ въ Лондон, но онъ также мало зналъ лондонское общество, какъ бы будучи священникомъ Вестморландской деревушки. Онъ много трудился, но трудъ его вращался въ сред бдныхъ. Онъ не обладалъ даромъ краснорчивыхъ проповдей, не пріобрлъ ни извстности, ни популярности, но былъ способенъ къ труду, и когда, благодаря этой способности, его перевели временнымъ викаріемъ въ приходъ св. Дидулфа — изъ одной епархіи въ другую,— онъ получалъ на прожитокъ отъ щедротъ епископа, до тхъ поръ, пока не опросталось мсто.

Остендскій приходъ св. Дидулфа былъ весьма скучнымъ мстожительствомъ для джентльмэна. Во всемъ приход не было ни одного прихожанина, съ которымъ м-ръ Аутгаусъ могъ бы водить знакомство. Мстную знать составляли трактирщики, а преобладающее населеніе — рабочій людъ на верфи. Землекопы, моряки, служащіе на подгородныхъ каналахъ, люди, занятые нагрузкой и разгрузкой товаровъ, гуртовщики, большею частью гнавшіе скотъ на корабли,— вотъ каковы были отцы семействъ въ Остендскомъ приход св. Дидулфа. Неподалеку отъ грязнаго лимана небольшаго ручья, — текущаго черной полосой изъ Эсекскихъ болотъ, между бднйшими домами бдняковъ, въ Темзу,— находилось еще торговое заведеніе, въ которомъ выдлывали удобреніе изъ лошадиныхъ костей. Конечно, м-ры Флаусемъ и Блуртъ были важнйшими лицами въ Остендскомъ приход св. Дидулфа, но сосдство съ такимъ заведеніемъ не сообщало привлекательности дому священника. Впрочемъ, они весьма щедро платили, и м-ръ Аутгаусъ держался того мннія, что Остендскій приходъ св. Дидулфа еще боле походилъ бы на Пандемоніумъ, еслибы, вслдствіе какого-нибудь санитарнаго закона, м-ры Флаусемъ и Блуртъ обязаны были закрыть свой заводъ. ‘Non olet’ {Не пахнетъ.}, говаривалъ онъ съ мрачною улыбкой при аккуратной получк приношенія въ вид чека фирмы, въ первую субботу посл Рождества.

Но онъ зналъ, что домъ, подобный его дому, былъ бы жалкимъ убжищемъ для племянницъ его жены. Хотя онъ и не говорилъ положительно, что не хочетъ принять ихъ, но, узнавъ впервые о случившемся въ Карцонъ-Стрит, онъ выразилъ нкоторую неохоту взвалить на свои плечи такую отвтственность. Онъ вмст съ женою обсудилъ этотъ предметъ, и пришелъ къ заключенію, что имъ неизвстно — какого рода событія могли происходить въ Карцонъ-Стрит. Ни онъ, ни жена его, не предполагали ничего дурнаго, но одна мысль — о замужней женщин и любовник — была для нихъ ужасна. Могло быть и такъ, что ихъ племянница не заслуживала порицанія. Они надялись на это. И даже, будь ея грхъ еще тяжче, они и тогда приняли бы ее къ себ — еслибъ это оказалось въ самомъ дл необходимымъ. Но они надялись, что такой помощи съ ихъ стороны не потребуется. Оба они умли дать совтъ бдной женщин, выговоръ — бдняку, умли утшить, ободрить и побранить бднаго человка. Опытъ научилъ ихъ — до чего можетъ простираться ихъ дятельность съ нкоторою надеждою принести пользу, и въ какой степени развращенія нельзя уже надяться на какой бы то ни было прокъ изъ ихъ благодяній. Но все это знаніе ограничивалось бдными. Какими словами стали бы они ободрять такую женщину, какъ ихъ племянница м-ссъ Тревиліанъ, — ободрять или порицать, смотря по тому, чего потребуетъ ея поведеніе, въ этомъ оба они чувствовали себя совершенно несвдущими. М-ссъ Тревиліанъ была въ ихъ глазахъ утонченною лэди. М-ру Аутгаусу и сэръ Мармадукъ всегда казался утонченнымъ джентльмэномъ, который сильно преданъ мірскимъ дламъ, заботится больше о стакан вина и партіи виста, чмъ о иномъ прочемъ, и считаетъ довольно извинительнымъ никогда не ходить въ церковь, потому что обязанъ, какъ онъ выражался, показываться на губернаторской скамь по разу, а иногда и по два, въ каждое воскресенье, когда находится въ своемъ губернаторств. Сэръ Мармадукъ, очевидно, смотрлъ на церковь, какъ на нчто завдомо непріятное. У м-ра Аутгауса, напротивъ, въ церкви совершались главнйшія событія недли. А м-ссъ Аутгаусъ объявляла, что величайшія радости ея жизни заключаются въ слушаніи проповдей мужа.

Понятно, что при такихъ условіяхъ родственная связь между семействами Роули и Аутгаусъ — хотя и поддерживалась вншнимъ видомъ пріязни, но никогда не переходила въ сердечную дружбу.

Вотъ почему ректоръ св. Дидулфа былъ очень разстроенъ, получивъ письмо отъ своей племянницы Норы, въ которомъ она просила его принять ее къ себ въ домъ до весенняго прізда ея отца, и намекала также на желаніе, чтобы м-ръ Аутгаусъ повидался съ м-ромъ Тревиліаномъ и, если возможно, устроилъ, чтобы и сестра ея также перехала къ нимъ. М-ръ Аутгаусъ, по этому поводу, долго совщался съ женою, прежде чмъ ршиться на что-нибудь,— и весьма сомнительно, поршилъ-ли бы онъ что-нибудь, еслибъ самъ м-ръ Тревиліанъ не пришелъ въ домъ священника, на второй день семейнаго совщанія. М-ръ и м-ссъ Аутгаусъ оба видли необходимость забыть объ этомъ дл. Они и забыли о немъ, и разговоръ ихъ по этому поводу на второй день былъ такого сомнительнаго свойства, что, вроятно, предстояло бы окончательно забыть его, еслибъ не явился м-ръ Тревиліанъ и не заставилъ бы ихъ ршиться.

— Помните, что я ее не обвиняю, сказалъ м-ръ Тревиліанъ подъ конецъ обсужденія этого вопроса, которое длилось около часу.

— Въ такомъ случа, почему бы ей не вернуться къ вамъ? робко спросилъ Аутгаусъ.

— Когда-нибудь она можетъ это сдлать, если будетъ покорна. Но теперь — это невозможно. Она пренебрегла моими приказаніями, даже и теперь ясно, по тону ея письма ко мн, что она считаетъ себя въ прав поступать такъ. Можемъ ли мы жить согласно, если она относится ко мн, какъ къ жестокому деспоту?

— По какой причин она ухала въ первый-то разъ? спросила м-ссъ Аутгаусъ.

— Потому, что компрометтировала мое имя интимностью, которой я не одобрялъ. Но я пришелъ сюда не затмъ, чтобы защищать себя, м-ссъ Аутгаусъ. Вы вроятно полагаете, что не правъ былъ — я. Вы ея другъ, и вамъ я даже не скажу, что я былъ правъ. Мн хочется только, чтобы вы поняли слдующее: ей нельзя возвратиться ко мн въ настоящую минуту. Это дло моей чести.

— Но, сэръ, не во благо-ли это было-бы вамъ — какъ христіанину? спросилъ м-ръ Аутгаусъ.

— Не погнвайтесь на меня, если я скажу, что въ настоящее время не намренъ разбирать этого вопроса. Я пришелъ сюда не для того, чтобы разбирать это.

— Это очень горько бдной нашей племянниц, сказала м-ссъ Аутгаусъ.

— Это мн очень горько, мрачно сказалъ м-ръ Тревиліанъ: — право, горько. Домъ мой разстроенъ, жизнь моя одинока, я даже не вижу моего роднаго сына. Съ ней ея малютка и сестра. У меня же — никого.

— Никакъ не могу понять, почему бы вамъ не жить вмст, какъ и вс люди, сказала м-съ Аутгаусъ, въ которой заговорило сердце женщины.— Женясь, надо переносить кое что, по крайней мр, такъ бываетъ въ большей части браковъ.

Она прибавила это, чтобы ни минуты не подумали, будто у ней есть причины жаловаться на своего м-ра Аутгауса.

— Пожалуйста, извините меня, м-ссъ Аутгаусъ, но я не могу разбирать этого. Весь вопросъ между нами въ томъ: можете-ли вы согласиться принять вашихъ двухъ племянницъ до прізда отца ихъ, и если да, то сколько мн слдуетъ заплатить за ихъ содержаніе. Вы конечно понимаете, что я охотно беру на себя не только вс издержки, необходимыя для содержанія моей жены и сестры ея, но съ радостью дамъ все, что потребуется для ихъ комфорта и увеселенія.

— Я не могу принять моихъ племянницъ въ качеств жилицъ, сказалъ м-ръ Аутгаусъ.

— Нтъ, не въ качествъ жилицъ, но вы конечно поймете, что мн слдуетъ платить за мою жену. Я знаю, что долженъ извиниться передъ вами за такое предложеніе. Но, иначе, какъ могъ бы я просить васъ объ этомъ?

— Если Емилія и Нора прідутъ сюда, то он должны быть нашими гостьями, сказала м-ссъ Аутгаусъ.

— Разумется, сказалъ ректоръ, — и если мн говорятъ, что он нуждаются въ убжищ, то он найдутъ его у меня до прізда отца ихъ. Но я обязанъ сказать, относительно старшей сестры, что, по моему мннію, домъ ея долженъ быть въ другомъ мст.

— Конечно, такъ, сказала м-ссъ Аутгаусъ.— Я ничего не смыслю въ законахъ, но мн весьма странно кажется, чтобы молодую женщину можно было выгнать изъ дому такимъ образомъ. Сами же вы говорите, что она ничего не сдлала.

— Я не стану разсуждать объ этомъ, сказалъ м-ръ Тревиліанъ.

— Все это отлично, м-ръ Тревиліанъ, сказала леди: — но она — моя племянница, и если я за нее не заступлюсь, то ужъ не знаю кому заступаться. Мн никогда въ жизни не приходилось слышать, чтобы жену отсылали такимъ образомъ. Мы и съ кухаркой не обошлись бы такъ, право нтъ. А что касается ея прізда сюда, она можетъ пріхать, если ей угодно, но я всегда скажу, что это — такой срамъ, какого я и неслыхивала.

Однимъ словомъ, изъ этого посщенія ничего не вышло. Гнвъ леди постепенно усиливался, и м-ръ Тревиліанъ былъ вынужденъ объявить въ свою собственную защиту, что упорная интимность его жены съ полковникомъ Осборномъ довела его почти до безумія.

Предъ уходомъ изъ дому священника, онъ даже заплакалъ, разсказывая о своихъ собственныхъ несчастіяхъ, что значительно смягчило м-ра Аутгауса, хотя м-ссъ Аутгаусъ становилась все энергичне въ защиту своего пола. Но ничего не послдовало.

Тревиліанъ настаивалъ, что будетъ платить за жену, гд бы она не жила, а когда онъ убдился, что ему этого не позволятъ въ дом священника, то пожелалъ нанять въ сосдств небольшой меблированный домъ, въ которомъ об сестры могли бы прожить, слдующіе шесть мсяцевъ, подъ крылышкомъ дяди и тетки. Но даже самъ м-ръ Аутгаусъ разсмялся такому предложенію, объяснивъ — какого рода помщенія находятся, большею частью, въ приход св. Дидулфа: онъ могъ бы найдти дв комнаты, одна окнами на улицу, другая — во дворъ, цною около пяти или шести пенсовъ въ недлю, въ дом, гд помщаются еще три семейства.— Но это, пожалуй, не совсмъ-то понравится вамъ, сказалъ м-ръ Аутгаусъ.

Свиданіе это кончилось безъ всякаго результата, и м-ръ Тревиліанъ простился, думая про себя, что его положеніе хуже лисьяго: лисы имютъ норы, куда имъ преклонить голову,— но слдуетъ полагать, что онъ какъ стряпчій страдалъ по-довренности, потому что въ нор нуждалась жена его, а не самъ онъ.

Тотчасъ посл его ухода, м-ссъ Аутгаусъ отвтила на письмо Норы, и, не желая входить въ подробности, разсказала вкратц, что произошло. Запасная спальня была готова для помщенія одной или обихъ сестръ, до прізда сэра Мармадука въ Лондонъ, если одной изъ нихъ или обимъ угодно будетъ пріхать. И хотя въ дом священника не было дтской,— ибо м-ра и м-ссъ Аутгаусъ Богъ не благословилъ дтьми,— но все же найдется мсто и для мальчика. Только он должны пріхать гостьями — какъ наши племянницы, прибавила м-ссъ Аутгаусъ. Затмъ она сообщала, что не хочетъ принимать никакого участія въ ссор м-ра Тревиліана съ женою. Подобныя ссоры между супругами очень дурны, но что касается этой ссоры, то она не можетъ принять ни той, ни другой стороны. Затмъ, она сообщила о посщеніи м-ра Тревиліана, а также — что они ни въ чемъ не условились, потому что Тревиліанъ непремнно настаивалъ на плат имъ за помщеніе и за столъ.

Письмо дошло въ Ненкомбъ-Путней, прежде чмъ м-ссъ Тревиліанъ получила отвтъ отъ мужа. Это было въ субботу, и м-ссъ Тревиліанъ общала м-ссъ Станбэри выхать изъ Клокъ-ауза въ понедльникъ. Разумется, въ этомъ не было никакой надобности. Теперь м-ссъ Станбэри и Присцилла охотно согласилась бы, чтобы он остались у нихъ до прізда сэра Мармадука въ Англію. Но гордость м-ссъ Тревиліанъ возмущалась противъ этого, посл всего сказаннаго. М-ссъ Тревиліанъ надялась получить въ слдующій день извстіе отъ своего мужа, но и съ воскресной почтой не было письма отъ Тревиліана.

Въ субботу он совсмъ уложились,— до такой степени м-ссъ Тревиліанъ была уврена въ томъ, что получитъ отъ своего властелина какія-бы то не было приказанія относительно ея дальнйшей судьбы.

Наконецъ, въ воскресенье об сестры ршились немедленно ухать въ приходъ св. Дидулфа, и вроятно ршеніе это принадлежало старшей. Нора охотно уступила бы просьбамъ Присциллы — остаться. Но Емилія объявила, что не можетъ и не желаетъ оставаться въ этомъ дом. У ней было нсколько фунтовъ,— чего доставало на поздку,— и такъ какъ м-ръ Тревиліанъ не заблагоразсудилъ прислать ей свои приказанія, то она удетъ безъ нихъ. М-ссъ Аутгаусъ — ей тетка и ближайшая родственница въ Англіи. На кого же иного опереться въ эту минуту тяжкой скорби. Вотъ почему она написала къ м-ссъ Аутгаусъ письмо, въ которомъ увдомляла, что вс он, включая мальчика и няню, прідутъ въ приходъ св. Дидулфа, въ понедльникъ вечеромъ, и чемоданы были окончательно увязаны.

— Я полагаю, что онъ очень сердитъ, сказала м-ссъ Тревиліанъ сестр:— но теперь я не забочусь объ этомъ. Онъ не пожалуется на меня — относительно увеселеній. Я никого не хочу видть. Я не буду вести переписки. Но я не хочу оставаться здсь, посл всего, что онъ мн сказалъ, пусть себ гнвается еще больше. Увряю, мн кажется, что ни одна женщина еще не подвергалась такому жестокому обращенію, какъ — я!… Затмъ она написала нсколько словъ къ мужу.

‘Не получивъ отъ васъ приказаній, и общавъ м-ссъ Станбэри оставить этотъ домъ въ понедльникъ, я поэтому узжаю завтра съ Норой къ моей тетк, м-ссъ Аутгаусъ.

Е. Т. ‘

Въ воскресенье вечеромъ вс четыре дамы пили чай вмст, и вс он старались быть вжливй и даже, по возможности, дружелюбне между собой. Наконецъ, м-ссъ Тревиліанъ дозволила Присцилл объяснить, какимъ образомъ она сказала брату, что лучше было-бы и для нее и для ее матери, еслибъ можно было покончить съ теперешнимъ домоустройствомъ, — и дамы дошли до взаимнаго соглашенія разстаться друзьями. Но тмъ не мене разговоръ въ этотъ вечеръ не клеился.

— Я убждена, что мы всегда будемъ вспоминать обихъ васъ съ хорошей стороны, сказала м-ссъ Станбэри.

— Что касается меня, сказала Присцилла,— то ваше пребываніе съ нами было мн такъ отрадно, что и выразить не могу, только это не повело къ добру.

— Я слишомъ хорошо понимаю, сказала м-ссъ Тревиліанъ, — что, при нашихъ настоящихъ обстоятельствахъ, мы нигд не можемъ доставить отрады.

— Едва-ли вы можете понять — какова была наша жизнь, сказала Присцилла:— но дло въ томъ, что мы не имли права принимать васъ въ такомъ дом. Это не нашъ образъ жизни, и не можетъ продолжаться такъ. Не удивительно все, что говорятъ о насъ. Еслибъ домъ этотъ былъ нанятъ на ваше имя, могло-бы быть лучше.

— Что же вы станете длать теперь? спросила Нора.

— Удемъ отсюда по возможности скоре. Часто бываетъ очень трудно вернуться въ обычную колею, но сдлать это — всегда возможно, или, по крайней мр, можно попытаться.

— Мн кажется, куда-бы я ни пошла — всюду приношу съ собой бдствія, сказала м-ссъ Тревиліанъ.

— Милая моя, тутъ вина была не ваша, сказала м-ссъ Станбэри.

— Не хочу осуждать брата, сказала Присцилла:— онъ старался сдлать лучше для всхъ насъ, и наказаніе тяжеле всхъ падетъ на него, потому что онъ долженъ поплатиться.

— Не должно бы допускать его платить ни одного шиллинга, сказала м-ссъ Тревиліанъ.

На другое утро, въ семь часовъ, об сестры, съ няней и ребенкомъ, ухали на Лесбороскую станцію желзной дороги, въ открытомъ экипаж м-ссъ Крокеръ, а вещи были отосланы на телжк. Много слезъ было пролито, и всякій, со стороны смотрящій на эти прощанья, заключилъ бы, что это разлучаютъ очень близкихъ друзей.

— Мама, сказала Присцилла, какъ скоро двери гостинной затворились, и он остались вдвоемъ,— мы должны остерегаться, чтобы не впасть никогда боле въ подобную ошибку. Тмъ, кто защищаетъ обиженныхъ, надо быть самимъ въ силахъ.

ГЛАВА XXX.
Доротея ршается.

Правда, что самые неблаговидные толки носились по Лесборо и Ненкомбъ-Путнею, насчетъ м-ссъ Станбэри и ея гостей въ Клокъ -Гауз, и эти толки распространились до Эксетера. М-ссъ Элисонъ изъ Лесборо, женщина не изъ числа добродушнйшихъ въ мір, сообщила м-ссъ Мертонъ изъ Ненкомба, что она слыхала, будто посщеніе лэди полковникомъ было сдлано вслдствіе особеннаго соглашенія между полковникомъ и м-ссъ Станбэри. М-ссъ Мертонъ, очень добродушная, но не умнйшая въ свт женщина, объявила, что такое поведеніе со стороны м-ссъ Станбэри было положительной невозможностью.— Не все-ли равно, которая изъ нихъ — Присцилла или ея мать? сказала м-ссъ Элисонъ:— вотъ факты: М-ссъ Тревиліанъ была прислана сюда съ цлью удалить ее отъ полковника, а полковникъ немедленно прізжаетъ сюда же, и иметъ съ ней свиданье въ Клокъ-Гауз. Но бдность доводитъ людей до всего.

М -ссъ Мертонъ, по неразумію, сочла своимъ долгомъ передать этотъ разговоръ Присцилл, а м-ссъ Элисонъ, по недостатку добродушія, сочла своимъ долгомъ пересказать м-ссъ Макъ-Гугъ, въ Эксетер. А затмъ узнали о прізд Бодзля.

— Да, м-ссъ Макъ-Гугъ, переодтый полицейскій въ Ненкомб! Воображаю, что подумаетъ объ этомъ нашъ другъ въ Оград! Я всегда, вы знаете, говорила, что если она хочетъ, чтобы все шло прямымъ путемъ въ Ненкомб, то ей слдуетъ почаще развязывать свой кошелекъ.

Изъ всего этого понятно, что желаніе Присциллы вернуться къ старому образу жизни не было лишено основанія.

Легко представить себ, что миссъ Станбэри въ Оград не безъ душевнаго волненія услыхала вс эти толки. И, конечно, разбирая это дло съ Мартой, или съ Доротеей, она возвращалась къ своей первоначальной оцнк сумасброднаго устройства въ Клокъ-Гауз. Тмъ не мене, она сильно ругала м-ссъ Элисонъ, узнавъ отъ своего друга м-ссъ Макъ-Гугъ — какіе слухи распространяетъ эта леди изъ Лесборо.

— М-ссъ Элисонъ. Да, мы вс знаемъ эту м-ссъ Элисонъ! Злйшій язычекъ во всемъ Девоншир, и самый лживый, кое-кто изъ лесборовцевъ очень бы порадовались, еслибъ ей пришлось также тяжело поплатиться, какъ этимъ бднымъ женщинамъ въ Ненкомб. Но мн все равно, что ни разсказывай м-ссъ Элисонъ.

— Но вотъ на счетъ полицейскаго-то — плохо, сказала м-ссъ Макъ-Гугъ.

— Конечно, плохо. Все это очень плохо. Я и не говорю, чтобы это не было плохо. Я довольна, что вытащила оттуда другую-то молодую двушку. Все это — дло того молодаго человка. Будь у меня сынъ, я охотне похоронила бы его, чмъ слышать, что онъ называетъ себя ‘радикаломъ’.

Но вотъ внезапно въ ограду дошло извстіе, что м-ссъ Тревиліанъ и сестра ея ухали. Въ тотъ же понедльникъ, когда он ухали, Присцилла послала записку къ сестр, въ которой не упоминалось особенно о тетк Станбэри, но которая, безъ сомннія, была написана съ тою цлью, чтобы новость была ей сообщена.

— Ухали! въ самомъ дл? Такъ какъ ужъ поздно желать, чтобы он вовсе не прізжали, то это лучшее, что он могли сдлать теперь. А кто же будетъ платить за наемъ дома, если он ухали? Такъ какъ Доротея въ настоящее время не подумала объ этомъ вопрос, то ничего и не отвтила.

Доротея въ это время сильно тревожилась насчетъ самой себя. Читатель вроятно не забылъ, что она была ужасно поражена предложеніемъ, сдланнымъ ей относительно будущей ея жизни. Тетка внушила ей, что ей надо бы сдлаться м-ссъ Гибсонъ. Она еще не давала отвта на это предложеніе, и, дйствительно, находила совершенно невозможнымъ до времени говорить объ этомъ. Но несомннно и то, что это внушеніе раскрыло въ ней совершенно новый взглядъ на жизнь. До разговора съ теткою, мысль о замужеств никогда не приходила ей въ голову. Въ своемъ смиреніи, она никогда не считала себя въ числ кандидатокъ на бракъ. Присцилла внушила ей смотрть на себя (об он смотрли такимъ образомъ), какъ на рожденную для того, чтобы по возможности, меньше сть и нить, а затмъ умереть. Теперь же, когда она услыхала, что можетъ, если захочетъ, сдлаться м-ссъ Гибсонъ,— она почти терялась въ вихр новыхъ и смшанныхъ понятій. Посл сказаннаго теткой, самъ м-ръ Гибсонъ также сдлалъ одинъ или два намека, которые, казалось, обличали, что онъ также зналъ эту тайну.

М-ссъ Кремби давала вечеръ, на которомъ присутствовали об миссъ Френчъ, но м-ръ Гибсонъ повелъ къ ужину Доротею, оставивъ Камиллу и Арабеллу въ гостиной. Въ продолженіи четверти часа, когда дамы оставались одн, пока мужчины прохлаждались за виномъ, Камилла и Арабелла не переставали изливать свой гнвъ. Он предлагали вопросы насчетъ м-ссъ Тревиліанъ, и подали мысль, что м-ръ Гибсонъ могъ бы быть посланъ туда, чтобы все исправить. Но ихъ услыхала миссъ Станбэри, и строго напала на нихъ.

— Отъ м-ра Гибсона ждутъ много такого, мои милыя, сказала она,— чего однако, мн кажется, м-ръ Гибсонъ вовсе не расположенъ исполнять.

Такъ какъ это было сказано весьма громко, въ присутствіи всхъ прочихъ леди, то Доротея совершенно переконфузилась. Но тетка старалась ее утшить по возвращеніи домой.

— Господи, моя милая, что за важность? Сдлавшись разъ м-ссъ Гибсонъ, вы будете гордиться всмъ этимъ.

Неужели точно написано въ книг судебъ, что она, Доротея Станбэри, должна быть м-ссъ Гибсонъ? Бдная Доротея начала сознавать, что надо пустить въ ходъ значительную долю собственнаго сужденія и личной ршимости, къ чему она вовсе не привыкла. До сихъ поръ она дйствовала только по приказаніямъ. Еслибъ ея мать или Присцилла положительно велли бы ей не перезжать въ домъ тетки, она безъ ропота осталась бы въ Ненкомб.

Если бы ея тетка вздумала давать ей приказанія относительно образа ея жизни, — напримръ, посовтовала бы чаще ходить въ церковь, или пожелала, чтобы она исполняла обязанности прислуги въ дом, — она повиновалась бы безпрекословно вслдствіе привычки. Но когда сказали, что ей надо выйдти замужъ за м-ра Гибсона, ей казалось необходимымъ нчто больше простаго повиновенія. Любитъ-ли она м-ра Гибсона? Она усердно старалась заставить себя думать, что можетъ полюбить его. Онъ былъ довольно красивый мужчина, съ свтлыми волосами, нсколько лысый, съ тонкими губами, узкимъ носомъ, и, конечно, говорилъ длиннйшія проповди, но о немъ вс отзывались какъ объ отличномъ священник. Имлъ домъ и доходъ, и весь Эксетеръ давно уже поршилъ, что онъ наврно женится. Онъ былъ изъ числа людей, неимющихъ, можно сказать, никакихъ предлоговъ оставаться холостяками.

Онъ былъ отличною партіей, и если онъ не сдастся, въ скоромъ времени, въ плнъ, то подвергнется справедливымъ и громкимъ упрекамъ. Об миссъ Френчъ знали все это, и возъимли желаніе овладть имъ. Имъ было нсколько непріятно, что старая два въ оград, какъ он обыкновенно звали миссъ Станбэри, вмшалась въ то самое время, когда добыча была почти въ рукахъ, — и это было тмъ непріятне, что Доротея Станбэри казалась имъ такимъ жалкимъ существомъ. Мысль о томъ, что сама Доротея могла бы колебаться — принять ли предложеніе м-ра Гибсона, никогда не приходила имъ въ голову. Но однако Доротея колебалась. Думая объ этомъ, она припоминала, что ей никогда не случалось говорить съ м-ромъ Гибсономъ, за изъятіемъ тхъ ничего незначущихъ словъ, которыя говорятся за общимъ чайнымъ столомъ. Она могла бы современемъ полюбить его, но не думала, что любитъ теперь.

— Это, полагаю, нисколько не повліяетъ м-ра Гибсона, сказала миссъ Станбэри своей племянниц, на другое утро, посл полученія отъ Присциллы записки, въ которой писала объ отъзд м-ссъ Тревиліанъ изъ Ненкомба.

Доротея обыкновенно краснла, когда упоминалось имя м-ра Гибсона, и теперь покраснла, но не поняла, на что намекаетъ тетка.— Непонимаю, что вы хотите сказать, тетя,— сказала она

— Ну, вы вдь знаете, моя милая, что вс росказни объ м-ссъ Тревиліанъ и Клокъ-Гауз не совсмъ-то благовидны. Если м-ръ Гибсонъ удалился бы теперь, сказавъ, что такое родство непріятно, то никто бы не былъ вправ жаловаться.

Обычно-слабая краска, вызываемая на щекахъ Доротеи именемъ м-ра Гибсона, теперь разлилась по всему лицу до самыхъ волосъ.— Если онъ дурно думаетъ объ мамаш, тетя Станбэри, то, конечно, я не хочу видть его боле!

— Все это прекрасно, моя милая, но вдь мужчина долженъ подумать и о себ.

— Разумется, онъ думаетъ о себ. И отчего бы ему не думать? Я уврена, что онъ думаетъ о себ боле, чмъ я о немъ.

— Доротея, не глупите: хорошаго мужа не такъ-то легко поймать,

— Тетя Станбэри, я никогда не хочу ловить.

— Доротея, не глупите,

— Я должна это сказать. Не думаю, чтобы м-ръ Гибсонъ сколько нибудь думалъ обо мн.

— Вотъ еще! говорю вамъ, что онъ думаетъ.

— А что касается мамаши и Присциллы, такъ я не въ состояніи никогда, ни на минуту полюбить человка, который сталъ бы стыдиться ихъ.

Она спшила высказать это, на сколько она понимала себя и свои настоящія желанія, въ ней не было никакой склонности къ м-ру Гибсону,— никакого чувства, которое могло бы со временемъ превратиться въ нчто боле нжное,— даже еслибъ м-ръ Гибсонъ объявилъ ей, что согласенъ взять съ нею вмст и сестру. Но этого она не посмла выразить. Какое-то инстинктивное чувство не дозволяло ей отказать жениху, прежде чмъ онъ объявилъ себя женихомъ. Она могла высказать то, что касалось ея матери и сестры, но по отношенію къ собственнымъ чувствамъ не могла выразить ни согласія, ни несогласія.

— Я бы желала, чтобы это ршилось поскоре, сказала миссъ Станбэри грустнымъ голосомъ. Доротея и на это не могла отвчать. Что значило: скоре? Быть можетъ въ теченіи года или двухъ.— Еслибъ это могло устроиться въ конц этой недли, то было бы для меня большимъ утшеніемъ. Доротея чуть не упала со стула, _и окончательно онмла.— Я, кажется, вамъ говорила, что Брукъ-Бургесъ детъ сюда?

— Вы говорили, что онъ когда-нибудь прідетъ.

— Онъ долженъ быть здсь въ понедльникъ. Я его не видала боле двнадцати лтъ, и вотъ на будущей недл онъ будетъ здсь! Боже мой! Боже мой! Какъ вспомню иногда, сколько жестокихъ словъ было говорено, и еще боле жестокихъ мыслей — продумано, такъ часто жалю даже, что получила эти деньги. Я бы могла обойтись и безъ нихъ очень хорошо,— очень хорошо.

— Но теперь вс эти непріятности прошли, тетя.

— Не знаю. Непріятности такого рода имютъ свойство отравлять надолго. Но я не хотла уступить моихъ правъ, кром подлецовъ, никто этого не длаетъ. Они говорили, что начнутъ процессъ, представятъ завщаніе въ судъ, но этимъ они бы немного выиграли. Затмъ они ругали меня впродолженіе двухъ лтъ. Когда имъ до тошноты надоло продлывать все это, я объявила имъ, что они получатъ обратно вс эти деньги посл моей смерти. Теперь уже не долго имъ ждать. Этотъ Бургесъ — старшій племянникъ, и ему достанется все.

— Что же, онъ благодаренъ?

— Нтъ. За что же ему быть благодарнымъ. Вдь я длаю это не изъ любви къ нему. Я не нуждаюсь въ его благодарности, да и ни въ чьей благодарности не нуждаюсь. Взгляните на Гуго. Я любила его.

— Я благодарна вамъ, тетя Станбэри.

— Въ самомъ дл благодарны, моя милая? Ну, такъ докажите это, сдлавшись доброй женою м-ра Гибсона, и счастливою женою. Мн хочется, чтобы все это было ршено, пока Бургесъ будетъ здсь. Если ему достанется все имущество, то къ чему стану лишать его, пока жива. Не знаю, захочетъ ли м-ръ Гибсонъ перехать сюда и жить здсь, Долли?

Вопросъ такъ близился къ ней, что Доротея начала сознавать необходимость его ршенія и, затмъ, передачи этого ршенія тетк. У нея хватило смтливости понять, что если она не подготовится къ этому случаю, то увидитъ себя опутанной общаніемъ въ силу одного предположенія тетки, будто бы объ отказ съ ея стороны и рчи быть не можетъ,— и придется выдти замужъ за м-ра Гибсона помимо своего желанія. Величайшее затрудненіе заключалось въ томъ, что тетка ршительно не сомнвалась на этотъ счетъ. А что касается до нея, то чувства ея не шли дале колебаній, въ ту или другую сторону. Разумется для нея было бы очень хорошо сдлаться м-ссъ Гибсонъ, еслибъ она могла имть хоть немного привязанности къ этому человку. Въ настоящую минуту тетка не заговаривала боле о м-р Гибсон, такъ какъ мысли ея были поглощены предстоящимъ пріздомъ м-ра Брука Бургеса.

— Я помню его лтъ за двадцать, если не больше, этакій красивый мальчикъ, что лучше и не найдти. Отецъ его былъ четвертымъ изъ братьевъ, Боже! Боже! вс-то трое померли — остался одинъ, старый Барти, котораго никто никогда не любилъ!

Бургесы были когда-то знатью въ Эксетер, гд они перебывали и банкирами, и пивоварами, но слава ихъ угасла, хотя Вароломей Бургесъ (о которомъ миссъ Станбэри утверждала, что его никто никогда не любилъ) все еще имлъ свою долю въ банк. Но вс, въ город, понимали, что настоящее богатство фирмы Кропперъ и Бургесъ принадлежитъ семейству Кроппера. Дйствительно, самая значительная часть состоянія, сколоченная старымъ Бургесомъ, перешла во владніе миссъ Станбэри. Варфоломей Бургесъ никогда не прощалъ брату завщанія, и вражда между нимъ и Джемимой Станбэри была непримирима. Второй братъ, Томъ Бургесъ, былъ адвокатомъ въ Ливерпул, гд ему везло. Но миссъ Станбэри ничего не вдала о тхъ Томъ-Бургесахъ, какъ она называла его семью. Четвертый братъ Герри Бургесъ, былъ священникомъ и оставилъ вдову съ большимъ семействомъ, изъ котораго старшимъ былъ Брукъ Бургесъ-младшій, тотъ самый, который долженъ былъ пріхать въ Ограду. Не къ чему распространяться о томъ, какъ началась ссора между священникомъ и наслдницей. Были сдланы попытки сдружиться, и разъ даже миссъ Станбэри принимала у себя въ Оград преподобнаго Герри со всмъ его семействомъ, но этимъ ограничились вс попытки, и хотя нашъ старый другъ, миссъ Станбэри, никогда не колебаласъ въ своемъ ршеніи оставить вс деньги кому нибудь изъ Бургесовъ, и съ этой цлью совершила (лтъ двадцать тому назадъ) пилигримство въ Лондонъ, тмъ не мене она не была въ дружескихъ отношеніяхъ ни съ однимъ изъ членовъ семейства Бургесовъ. Старшій Барти Бургессъ, къ которымъ она ежедневно встрчалась за Оградой или въ Гай-Стрит, былъ ея злйшимъ врагомъ. Онъ въ теченіи многихъ лтъ старался всми силами,— по крайней мр, она была того убжденія,— изгнать ее изъ лона общества, распуская объ ней всякіе дурные слухи. Она вышла побдительницею изъ этого боя. Побда была полная, и она торжествовала во всеуслышаніе. Но торжество это не заставило умолкнуть Барти и не смягчило его сердца. Молясь о томъ, чтобы грхи ея были прощены, какъ она прощаетъ другимъ,— она всегда исключала изъ этой молитвы Барти Бургеса. Есть вещи, которыхъ плоть и кровь не можетъ осилить. Она не любила вдову Гарри Бургеса и, потому же самому, нелюбила и Гарри Бургесса. Когда она, въ послдній разъ, видла дтей, то не полюбила ни одного изъ нихъ, и колебалась даже въ отношеніи къ Бруку. Теперь Брукъ долженъ былъ пріхать въ домъ за оградой, получивъ однако предувдомленіе, что если онъ возжелаетъ, во время своего пребыванія въ Эксетер, повидаться съ дядей Барти, то это посщеніе должно оставаться подъ спудомъ. Пока онъ будетъ въ дом миссъ Станбэри, то долженъ жить въ немъ такъ, какъ бы въ Эксетер вовсе не существовало лица, именуемаго Бартоломемъ Бургесомъ. Бруку Бургесу въ это время было тридцать лтъ. Онъ служилъ при архив духовныхъ длъ, въ Соммерсетъ-гауз. Безъ сомннія, особенное свойство и названіе того департамента, при которомъ онъ состоялъ, много способствовали рекомендаціи его предъ миссъ Станбэри. Духовные архивы были, по ея мннію, учрежденія достойныя большаго уваженія, — и она предполагала, что лицо служащее въ нихъ и имющее съ ними дло, окажется человкомъ степеннымъ, джентльмэномъ и консерваторомъ. Она видлась въ послдній разъ съ Брукомъ Бургесомъ при его вступленіи въ эту должность. Затмъ послдовали обиды, и она съ тхъ поръ до настоящаго времени ничего не знала о немъ. Гость долженъ былъ пріхать въ Эксетеръ на слдующій понедльникъ, и много приготовленій длалось для его прізда, предполагалось дать обдъ въ тотъ день, а обды не часто давались у миссъ Станбэри. Однако она объявила Март, что намрена сдлать все въ лучшемъ вид. Марта поняла, что м-ра Брука Бургеса надлежало принять, какъ наслдника имнія. Къ обду приглашены были: сэръ Питеръ Манкреди, знаменитый химикъ Девоншира, м-ръ и м-ссъ Повель изъ Гальдона, — люди весьма уважаемые въ этой части графства, разумется и м-ссъ Макъ-Гугъ, а также и м-ръ Гибсонъ. Миссъ Станбэри долго совщалась съ Мартой — пригласить ли двухъ Клиффордовъ, и м-ръ и м-ссъ Ноэль изъ Доддескомблей. Марта клонила къ тому, чтобы пригласить двнадцать человкъ, а миссъ Станбэри объявила, что если будетъ двнадцать гостей, то она должна будетъ принанять двухъ служителей отъ зеленщика, и что эти два служителя возьмутъ верхъ надъ ея собственной прислугой въ людской. Марта объявила, будто ей все равно, что эти двое, что щенки. Но миссъ Станбэри была ршительно противъ двнадцати. Она согласилась на десять, ради симметрическаго размщенія за столомъ. Надо, чтобы панталоны чередовались съ юбками, сказала она Март, а вслдствіе того пригласила Клиффордовъ. Но Клиффорды не могли пріхать, и затмъ она отказалась отъ дальнйшихъ попытокъ. Дйствительно, ее озарила новая мысль. Ея гость Брукъ-Бургесъ сядетъ за однимъ концомъ стола, а священникъ м-ръ Гибсонъ — за другимъ. Такимъ образомъ, будетъ соблюденъ должный эффектъ. Услыхавъ это, Марта ясно поняла весь объемъ счастья, ожидающій Доротею. Если принимаютъ м-ра Гибсона такимъ родомъ, то это могло случиться разв въ ожиданіи, что онъ сдлается членомъ семейства.

Сама Доротея поняла, что ей слдуетъ ршиться. Ей намекнули, хотя и не объявляли напрямикъ, что по всей вроятности въ слдующій понедльникъ случится нчто, требующее, чтобы у нее былъ готовъ отвтъ въ этотъ день. Ее ужасно мучила мысль, что она не можетъ переломить себя и принять предложеніе м-ра Гибсона — въ случа если м-ръ Гибсонъ сдлаетъ это предложеніе, на что, какъ она все еще увряла себя, вроятность была весьма сомнительнаго свойства, но если онъ сдлаетъ предложеніе, а она не можетъ принять его, то тетк слдуетъ знать объ этомъ прежде, чмъ оно совершится. И однакожъ она не могла ршиться поговорить объ этомъ съ теткою въ такомъ смысл, какъ бы допуская возможность этого предложенія.

Случилось, что въ теченіи это недли, а именно въ субботу, Присцилла пріхала въ Эксетеръ. Доротея встртила сестру на дебаркадер, а затмъ он прошли около двухъ миль и обратно вдоль по Кредитонской дорог. Тетка Станбэри дала свое согласіе на то, чтобы Присцилла побывала въ дом за Оградой, хотя этотъ день и не былъ назначенъ для подобныхъ посщеній, но онъ предпочли прогулку, и Доротея чувствовала себя въ состояніи спросить совта у единственной особы, которой она могла принудить себя доврить фактъ ожиданія ею предложенія отъ джентльмэна. Но даже съ сестрой она завела разговоръ по этому поводу только на возвратномъ пути. Присцилла была очень озабочена собственными домашними затрудненіями въ Ненкомб, и много говорила о своемъ ршеніи выхать изъ Клокъ-Гауза и опять поселиться въ какомъ-нибудь маленькомъ коттедж. Она уже написала объ этомъ къ Гуго, и впродолженіи всей прогулки много говорила о своемъ неблагоразуміи въ то время, когда согласилась на такую важную перемну въ ихъ образ жизни. Наконецъ Доротея приступила къ своему разсказу.

— Тетя Станбэри желаетъ, чтобы и я измнила свой образъ жизни.

— Какимъ образомъ? тревожно спросила Присцилла.

— Это не моя мысль, Присцилла, и я не думаю, чтобы въ этомъ было что нибудь врное. Въ самомъ дл, я уврена, что тутъ ровно ничего нтъ. Я не вижу возможности, чтобы было что-нибудь.

— Но что такое, Долли?

— Кажется, не можетъ быть ничего дурнаго, если я теб скажу.

— Если это что нибудь касающееся до тебя, то кажется — нтъ. Но если это касается тетки Станбэри, то я уврена, она предпочла бы, чтобы ты умолчала.

— Меня это касается больше, сказала Доротея.

— Не хочетъ ли она, чтобы ты ухала отъ нее,— такъ?

— Ну, да… нтъ. Судя по ея послднимъ словамъ — я въ такомъ случа вовсе не оставлю ее. Только я уврена, что это невозможно,

— Я вовсе не сильна въ разгадываніи загадокъ, Долли.

— Ты слыхала объ этомъ м-р Гибсон — священник, не правдали?

— Разумется, слышала!

— Ну — замть, что это говоритъ только тетя Станбэри. Онъ же самъ никогда даже не говорилъ со мною, кром ‘здравствуйте’ и тому подобныхъ вещей.

— Тетка Станбэри хочетъ, чтобы ты вышла за него замужъ?

— Да.

— Ну, что же?

— Разумется, объ этомъ и рчи быть не можетъ, печально сказала Доротея.

— Я не вижу, почему бы не могло бы быть рчи объ этомъ, гордо сказала Присцилла. Право, если ужъ тетушка Станбэри много говоритъ объ этомъ, то я уврена, что самъ м-ръ Гибсонъ говорилъ съ ней объ этомъ.

— Ты думаешь, что онъ говорилъ?

— Я не думаю, чтобы тетушка захотла возбуждать несбыточныя надежды, сказала Присцилла.

— Но я не имю никакихъ надежд. То-есть, я никогда не думала объ этомъ.

— Но ты думаешь объ этомъ теперь, Долли?

— Мн бы и во сн не снилось, еслибъ не тетя Станбэри.

— Но, душенька, теперь теб снится, неправда-ли?

— Да только потому, что она говоритъ, что этому быть. Ты не знаешь, до какой степени она великодушна. Она общаетъ, въ случа, если это будетъ такъ, дать мн много денегъ — дв тысячи фунтовъ!

— Въ такомъ случа, я вполн уврена, она и м-ръ Гибсонъ понимаютъ другъ друга.

— Конечно, грустно сказала Доротея,— если онъ сколько-нибудь помышляетъ объ этомъ, то только потому, что деньги будутъ кстати.

— Вовсе нтъ, сказала Присцилла строго, со строгостью очень утшительной для слушательницы.— Вовсе нтъ. Отчего бы Гибсону не полюбить тебя такъ, какъ всякій другой мужчина любитъ женщину? Ты хорошенькая (Доротея покраснла подъ своей шляпой даже отъ этой похвалы сестры), и кротка и во всхъ отношеніяхъ вполн достойна любви. И я думаю, что ты именно создана быть хорошей женою. И ты не должна думать, Долли, что м-ръ Гибсонъ корыстолюбивъ,— только потому, что можетъ быть и не женился бы на теб, еслибъ у тебя не было этихъ денегъ. Часто случается, что джентльмэнъ не можетъ жениться, если за леди нтъ денегъ.

— Но онъ не длалъ мн никакого предложенія.

— Полагаю, что сдлаетъ, милая.

— Я знаю только то, что говоритъ тетя Станбэри.

— Будь уврена, что онъ сдлаетъ предложеніе.

— А что же мн ему сказать, Присцилла?

— Что теб сказать? Этого никто не можетъ теб посовтовать, милая, кром тебя самой. Любишь ты его?

— Я не ненавижу его.

— И только?

— Я такъ мало его знаю, Присцилла. Вс говорятъ, что онъ очень добръ,— а потомъ много значитъ, не правда ли, что онъ священникъ?

— Не знаю, какъ насчетъ этого.

— Думаю, что это много значитъ. Если есть для меня возможность выйдти когда либо замужъ, я бы предпочла священника

— И такъ ты, стало быть, знаешь, что ему отвтить.

— Нтъ, не знаю, Присцилла. Вовсе не знаю.

— Слушай, моя душечка. То, что тетушка предлагаетъ теб, есть великій шагъ въ нашей жизни. Если ты можешь принять предложеніе этого джентльмэна, я думаю — ты была бы счастлива, а также, что должно быть гораздо важне при твоихъ соображеніяхъ, думаю, что сдлаешь и его счастливымъ. Это боле свтлая перспектива, дорогая Долли, чмъ жить или съ нами въ Ненкомб, или даже съ тетушкой Станбэри въ качеств ея племянницы.

— Но если я его не люблю, Присцилла?

— Въ такомъ случа откажись отъ этого, и останься какъ есть — моей дорогой сестрой.

— Я такъ и сдлаю, сказала Доротея, и въ это время ршеніе ея было принято.

ГЛАВА XXXI.
М-ръ Брукъ-Бургесъ.

Наступалъ часъ, въ который долженъ былъ пріхать м-ръ Брукъ-Бургесъ, и миссъ Станбэри волновалась частью отъ ожиданія, а частью, надобно сознаться, отъ страха. Она сама хорошенько не знала, съ какой стати ей было бояться, такъ какъ ей предстояло отдать многое, а самой нечего было ждать, но все-таки она боялась, и сознавала это, и раздражалась, потому что ей было стыдно за себя. Хотя переодться надо было къ обду, къ шести часамъ, но она все-таки надла чистый чепецъ въ четыре часа, и появилась въ эту раннюю пору въ такомъ плать, котораго обыкновенно не надвала дома въ такіе часы. Она чувствовала, что волнуется ‘какъ старая дура’, и срывала сердце на Дороте. Были еще и другія причины неудовольствія между ею и племянницей. Въ это же самое утро заходилъ Гибсонъ, и Доротея ужь слишкомъ заважничалась передъ нимъ. Такъ по крайней мр показалось миссъ Станбэри. Въ послдніе три-четыре дня, какъ только упоминалось имя Гибсона, Доротея смолкала, нахмуривалась и, казалось, была не прочь идти на-перекоръ. Миссъ Станбэри сочла необходимымъ заявить, что ее особенно озабочивало наискорйшее ршеніе вопроса объ этомъ сватовств. Она была готова на величайшее великодушіе,— готова на жертвы не только деньгами, которымъ она не придавала большаго значенія, но и значительной долей своего авторитета, который ставила очень высоко, за все это слдовало быть ей весьма благодарной. Но ей казалось, что Доротея вовсе не была благодарна. Гуго уже оказался ‘сплошь неблагодарнымъ’, какъ она его честила. Никто изъ Бургесовъ никогда не выказывалъ ей ни малйшей благодарности за сдланныя имъ общанія, или даже за оказанныя имъ существенныя милости. А теперь Доротея, передъ которой было отверзто чуть-ли не седьмое небо счастья,— седьмое небо сравнительно съ ея скудными надеждами, — теперь Доротея показывала, до какой степени она можетъ быть неблагодарной. Гибсонъ еще не заявлялъ о своихъ чувствахъ, но уже намекнулъ миссъ Станбэри, что готовъ заявить. Присцилла была совершенно права въ своемъ предположеніи, говоря, что священникъ и тетушка успли стакнуться.

— Я, однако, не думаю, чтобы онъ пріхалъ, сказала миссъ Станбэри, поглядывая на часы. Еслибы поздъ пришелъ въ надлежащій моментъ, еслибъ ожидаемый поститель прямо изъ вагона переслъ въ экипажъ, и еслибъ лошади скакали во весь опоръ до самой Ограды, можетъ быть, онъ былъ бы у дверей въ ту самую минуту, когда миссъ Станбэри это проговорила.

— Еще рано, тетя.

— Вздоръ, вовсе не рано, поздъ приходитъ въ четыре. Я такъ думаю, что онъ вовсе не прідетъ.

— Наврное прідетъ, тетя.

— Я не сомнваюсь, что вамъ это лучше всхъ извстно. Вы вдь все знаете!— Затмъ прошло минутъ пять въ молчаніи.

— Господи! Что-же мн длать со всми, кто теперь прідетъ? Я вдь имъ сказала, что жду молодаго человка! Вотъ какъ со мною поступаютъ вс меня окружающіе.

— Поздъ, можетъ быть, запоздалъ минутъ на десять.

— Да, мало-ли что можетъ быть — и обезьяны, пожалуй, табакъ жуютъ. Вотъ — вотъ, и дилижансъ останавливается у ‘Птуха и бутылки’, дилижансъ со станціи. Теперь, конечно, онъ не прідетъ.

— Онъ, можетъ быть, идетъ пшкомъ.

— Пшкомъ, съ багажемъ-то на плечахъ! И вы воображаете, что лондонскій джентльмэнъ подетъ такимъ образомъ? А, вотъ два экипажа — съ желзной дороги, разумется.

Миссъ Станбэри должна была придвинуть свой стулъ очень близко къ окну, чтобы видть ту часть Ограды, по которой должны были прохать помянутые ею экипажи.

— Можетъ быть, не съ желзной дороги, тетя?

— Конечно вы здсь живете такъ давно, что, разумется, знаете все лучше меня.— Тутъ опять минутъ на десять настала пауза, и даже Доротея начала думать, что м-ръ Бургесъ не прідетъ.

— Ужъ я перестала и разсчитывать на него, сказала миссъ Станбэри.— Я думаю послать къ нимъ ко всмъ съ извиненіями. Но въ тотъ самый мигъ послышался стукъ въ дверь. Только шума колесъ не было слышно. Предположеніе Доротеи оправдалось. Лондонскій джентльмэнъ пришелъ пшкомъ, а вещи его принесъ за нимъ носильщикъ.— Какъ такъ онъ сюда попалъ? удивилась миссъ Станбэри, услыхавъ внизу чужой голосъ, говорившій съ Мартой, но Доротея сочла за лучшее не отвчать на этотъ вопросъ.

— Миссъ Станбэри, какъ я радъ васъ видть, сказалъ м-ръ Брукъ-Бургесъ, входя въ комнату. Миссъ Станбэри присла и затмъ взяла его за об руки.— Вы бы меня не узнали, пожалуй, продолжалъ онъ: — черная борода и лысая голова мняютъ человка.

— У васъ голова вовсе не лысая, сказала миссъ Станбэри.

— Начинаетъ-таки рдть на самой макушк. Какъ я радъ, что вы мн позволили пріхать сюда! Какъ я помню эту старую комнату!

— Вотъ моя племянница, миссъ Доротея Станбэри, изъ Ненкомбъ-Путнея.— Доротея собиралась прибавить что-нибудь отъ себя къ этому формальному введенію, но Брукъ-Бургесъ подошелъ къ ней и крпко пожалъ ей руку.— Она живетъ у меня, прибавила тетка.

— А гд Гуго? спросилъ Брукъ.

— Мы никогда о немъ не говоримъ, внушительно сказала миссъ Станбэри.

— Надюсь, съ нимъ не случилось ничего особенно-дурнаго? Я весьма часто слышу объ немъ въ Лондон.

— Тетушка не сходится съ нимъ во взглядахъ — вотъ и все, сказала Доротея.

— Онъ бросилъ занятія адвокатурой, что давало ему возможность жить джентльмэномъ, сказала миссъ Станбэри:— и началъ писать въ грошовую газету.

— Теперь вс это длаютъ, миссъ Станбэри.

— Надюсь, что вы этого не длаете, м-ръ Бургесъ.

— Я? Да никто бы не сталъ печатать того, что я пишу. Конечно, я никуда ме пишу.

— Очень рада это слышать, сказала миссъ Станбэри.

Брукъ Бургесъ, или м-ръ Брукъ, какъ его называла прислуга для краткости, былъ человкъ весьма пріятной наружности, съ черными бакенбардами и черными волосами, которые, какъ онъ говорилъ, начинали рдть на макушк, и съ небольшими свтлыми глазами. Дороте подумалось, что посл брата Гуго это самый добродушный и пріятный изо всхъ извстныхъ ей мужчинъ. Онъ былъ роста ниже средняго и нсколько склоненъ къ дородности, но не прочь прихвастнуть при случа, что можетъ пройдти двнадцать миль въ три часа, и прибавить кстати, что пока онъ въ силахъ это длать — онъ никакъ не сочтетъ нужнымъ ссть на слабую порцію. Носъ у него былъ изящный, не совсмъ орлиный, но съ легкой горбинкой, подбородокъ съ ямочкой, и ротъ, встрчающійся лишь у людей отличнйшаго характера. Доротея немедленно принялась его сравнивать съ братомъ Гуго, который въ ея глазахъ изо всхъ мужчинъ ближе всхъ подходилъ къ идеалу совершенства. Ей никогда не приходило въ голову сравнивать Гибсона съ Бургесомъ. Братъ Гуго — идеальный мужчина, но и въ новомъ гост есть доля идеальнаго совершенства. Гибсонъ же во мнніи Доротеи вовсе не былъ идеаленъ.

— Я звалъ васъ когда-то тетушкой Станбэри, сказалъ Брукъ-Бургесъ старушк: — нельзя-ли и теперь продолжать называть васъ также?

— Зовите меня, какъ хотите, сказала миссъ Станбэри.— Только, право, я еще не видывала, чтобы люди такъ сильно перемнялись!— Доротея замтила, что миссъ Станбэри, еще не уходя переодваться, вошла уже въ обычное спокойно-веселое настроеніе духа.

Обдъ прошелъ довольно благополучно. Гибсонъ на конц стола казался не въ своей тарелк, какъ-будто чувствуя, что его положеніе обличало вншнему міру его намренія на счетъ Доротеи, которыя желательно было бы скрыть до поры, до времени. Немногіе мужчины не смущаются, когда ихъ выставляютъ на показъ въ качеств оффиціальныхъ поклонниковъ или жениховъ, тогда какъ женщины, напротивъ, принимаютъ подобное положеніе чуть-ли не съ торжествамъ. Женщины, можетъ быть, видятъ въ себ торжествующаго ловца, тогда какъ мужчина сознаетъ въ себ нчто подобное попавшей въ просакъ рыбин. Гибсонъ, хотя еще не плескался въ плетушк, но все же испытывалъ нчто въ род предчувствія этого ощущенія, что длало для него крайне-непріятнымъ его почетное мсто. Брукъ-Бургесъ, на другомъ конц стола, былъ веселъ, какъ жаворонокъ. М-ссъ Макъ-Гугъ сидла по одну его сторону, а миссъ Станбэри — по другую, и онъ смшилъ ихъ обихъ, припоминая свои прежнія дянія въ Эксетер — какъ онъ гонялся за кошкой м-ссъ Макъ-Гугъ и кралъ у тетушки Станбэри абрикосовое желе. Даже сэръ Питеръ Манкреди усмхнулся его розсказнямъ, а м-ссъ Повелль, сидя по другую сторону сэра Питера, выставила голову впередъ, чтобы тоже принять участіе въ веселой бесд.

— Все это вздоръ, говорила миссъ Станбэри.— Чистая выдумка, и ничего подобнаго не бывало.

— Будто? сказалъ Брукъ.— А я такъ помню это, какъ-будто все это было не дальше вчерашняго дня, спросите стараго д-ра Болля, пребендарія, вотъ что съ бородавками-то на носу,— онъ видлъ!

— У д-ра Болля никакихъ нтъ бородавокъ на носу, сказала м-ссъ Макъ-Гугъ.— Вы, пожалуй, скажете, что и у меня бородавки на носу?

— У него цлыхъ три. Я помню каждую изъ нихъ, какъ нельзя лучше, да вотъ и сэръ Питеръ врно помнитъ.

Тутъ вс разсмялись, и Марта, бывшая въ комнат, сообразила, что Брукъ-Бургесъ имлъ полнйшій успхъ.

Гибсонъ между тмъ разговаривалъ съ Доротеей, но Доротея прислушивалась къ разговору на томъ конц стола.

— Сегодня очень грязно по дорогамъ за городомъ, замтилъ Гибсонъ

— Очень грязно, повторила Доротея, глядя на Бургеса.

— Но на Гай Стрит совсмъ сухо.

— Совсмъ сухо, повторила Доротея.

Тутъ раздался взрывъ смха м-ссъ Макъ-Гугъ и сэра Питера, и Доротея не безъ удивленія припомнила, что до сихъ поръ никто еще не заставлялъ такъ хохотать этихъ почтенныхъ старичковъ.

— Мн бы очень хотлось похать съ вами на Галдонъ-Гилль, сказалъ Гибсонъ.— То есть, разумется, когда будетъ хорошая погода. М-ссъ Повелль говорила какъ-то объ этомъ.

— Это было бы очень пріятно, замтила Доротея.

— Вы еще не любовались видомъ съ Галдонъ-Гилля? спросилъ Гибсонъ. Но на этотъ вопросъ Доротея ничего не могла отвтить. Миссъ Станбэри приподняла ложку, какъ бы собираясь ударить ею Брука. И это за званымъ обдомъ! Съ этой минуты Доротея сочла себя вправ совсмъ отвернуться отъ сосда и принялась слушать болтовню на другомъ конц стола. Бдный Гибсонъ остался ни при чемъ.

— Въ жизнь мою не видывала человка, который бы до такой степени измнился, сказала м-ссъ Макъ-Гугъ, переходя въ гостинную.— Я совсмъ не помню, чтобы онъ былъ такъ уменъ.

— Онъ всегда былъ пребойкій мальчикъ! сказала миссъ Станбэри.

— Но вс Бургосы такіе серьозные, чопорные, продолжала м-ссъ Макъ-Гугъ.— Отличные люди, прибавила она, вспомнивъ источникъ богатства своей пріятельницы: — но совсмъ не то, что этотъ.

— По моему, онъ — очень красивый мужчина, сказала м-ссъ повелль:— кажется, еще не женатъ?

— О нтъ, сказала миссъ Станбэри.— Еще успетъ.

— Здсь найдется много охотницъ пойдти за него, сказала м-ссъ Макъ-Гугъ.

— Онъ немножко старъ для моихъ двочекъ, сказала смясь м-ссъ Повелль. М-ссъ Повелль была счастливой матерью четырехъ дочерей, изъ которыхъ старшей было только двнадцать лтъ.

— Есть у насъ и постарше, продолжала м-ссъ Макъ-Гугъ: какая бы партія для Арабеллы Френчъ!

— Избави Богъ! сказала миссъ Станбэри.

— Тогда бы и бдный Гибсонъ пересталъ походить на осла межъ двухъ вязокъ сна, сказала м-ссъ Новелль.— Доротея дала себ слово не выходить за человка, похожаго на осла межъ двухъ вязокъ сна.

Когда мужчины перешли въ гостинную, Доротея сидла за самоваромъ и чайнымъ приборомъ у большаго стола, въ такомъ положеніи, что подойдти къ ней можно было только съ одной стороны. По лвую ея руку стоялъ стулъ, но съ правой стороны не было мста для сиднья,— оставалось только мсто для какого-нибудь вжливаго кавалера, который бы взялся передавать налитыя чашки и возвращать ихъ назадъ пустыми. Доротея была такъ ненаходчива, что не замтила опасности этого положенія до тхъ поръ, пока на единственный стулъ не услся Гибсонъ. Тогда ей показалась жестокой судьба, обрекавшая ее на весь вечеръ той же осад, которой она подвергалась во время обда. Пока пили чай, Гибсонъ старался быть полезнымъ, спрашивая у дамъ, чего имъ угодно — пирога или хлба съ масломъ, но когда вс отпили, Доротея все таки осталась въ заточеніи, а Гибсонъ продолжалъ разъигрывать роль тюремнаго сторожа. Она скоро замтила, что вс остальные шутили и смялись,— что Брукъ быль центромъ кружка, образовавшагося на другомъ конц комнаты. Она раза два или три подумала о томъ — какъ-бы дать тягу, но у нея не хватило духу на попытку. Она не знала — какъ привести ее въ исполненіе. Она чувствовала, что тетка не сводитъ съ нея глазъ, и что тетк хочется, чтобы она была внимательна къ Гибсону. Наконецъ, она совсмъ отказалась отъ надежды на утекъ,— и боялась только того, что Гибсонъ, пожалуй, не ограничится грязью дорогъ и прекраснымъ видомъ съ Галдонъ-Гилля.

— Я думаю, что мы еще нескоро отдлаемся отъ дождей, замтилъ Гибсонъ. Онъ уже два раза въ теченіи вечера заводилъ рчь о дождяхъ.

— Кажется, не скоро, сказала Доротея. Тутъ раздался взрывъ громкаго смха въ противоположномъ углу, и Доротея увидла, что сэръ Питеръ толкаетъ Брука подъ бока. Ничего подобнаго она не видывала съ тхъ поръ, какъ жила въ Эксетер, а тутъ, какъ нарочно, Гибсонъ приперъ ее въ уголъ, далеко это всхъ!

— Этотъ Брукъ, кажется, совсмъ не похожъ на всхъ остальныхъ Бургесовъ, сказалъ Гибсонъ.

— Кажется, онъ очень уменъ, замтила Доротея.

— Да, на свой ладъ. Что говорится — веселый малый.

— Мн нравятся т, что умютъ смшить и сами не прочь посмяться, сказала Доротея.

— Совершенно согласенъ съ вами, что смхъ дло хорошее — на своемъ мст. Я вовсе не изъ охотниковъ передлывать весь міръ на серьозный ладъ. Но есть вещи серьозныя и должны быть моменты серьезные.

— Разумется, сказала Доротея.

— И я полагаю, что въ сущности серьозный разговоръ привлекательне такого, въ которомъ, если обсудить его по основательнй, такъ не найдется никакого смысла. Не правда-ли?

— Я думаю, всякій что-нибудь да думаетъ, когда говоритъ.

— Именно. Это вотъ точь въ точь моя мысль, сказалъ Гибсонъ:— мн было бы весьма прискорбно, еслибъ мы съ вами не сходились во взглядахъ на вс подобные предметы. Весьма прискорбно.— Тутъ онъ замолчалъ, и Доротея такъ растерялась, принявъ это за наступленіе опаснаго момента, что не могла даже придумать, что-бы ему сказать. Она слышала громкій, веселый говоръ м-ссъ Макъ-Гугъ, слышала шутливую воркотню тетки, хохотъ сэра Питера и Брука, разсказывавшаго какую-то исторію, но собственное ея смущеніе было слишкомъ велико для того, чтобы она могла понять, что именно происходило на другомъ конц комнаты,— и особенно стою за то, чтобы мы съ вами сходились въ вопросахъ серьозныхъ, говорилъ Гибсонъ.

— Кажется, мы сходимся въ томъ, что надо ходить въ церковь, сказала Доротея, чувствуя въ то же время, что глупе, безсмысленне и неумстне этого ничего и не придумаешь, но что же ей было сказать въ отвтъ на подобное заявленіе?

— Надюсь, сказалъ Гибсонъ: — и полагаю, что такъ. Тетушка ваша — женщина превосходная, и мнніемъ ея я весьма дорожу во всхъ отношеніяхъ,— даже въ вопросахъ церковной дисциплины и доктрины, въ которыхъ я, какъ лицо духовное, разумется, боле ея компетентенъ. Но такой, какъ тетушка ваша, не отъискать изъ тысячи женщинъ.

— Разумется, она очень добра.

— И такъ правильно смотритъ на свои обязанности въ отношеніи этого молодаго человка и его состоянія. Неправда-ли?

— Совершенная правда, м-ръ Гибсонъ.

— Я потому спрашиваю, что вдь вамъ,— какъ близкой ея родственниц, которую она избрала для того, чтобы изливать свою доброту,— это обстоятельство могло бы послужить источникомъ нкотораго неудовольствія

— Неудовольствія, м-ръ Гибсонъ?

— Я вполн увренъ, что ваши чувства именно таковы, какими они должны быть. И что до меня касается, еслибъ я былъ…. то есть, предположимъ, что я могъ бы быть какъ бы то ни было заинтересованъ… Впрочемъ, теперь еще, можетъ быть, рано заговаривать въ этомъ смысл….

— Я васъ не понимаю, м-ръ Гибсонъ.

— Я думалъ, что, можетъ быть, мн слдовало бы воспользоваться этимъ случаемъ, чтобы выразить…. но, въ сущности, эти минуты легкомысленнаго веселья едва-ли соотвтствуютъ тмъ чувствамъ, которыя я бы желалъ выразить….

— Мн бы слдовало подойдти къ тетушк, м-ръ Гибсонъ, можетъ быть, не надо-ли ей чего?— Она встала и отодвинула свой стулъ, а Гибсонъ, помолчавъ съ минуту, далъ ей уйдти. Вскор посл этого вс гости разъхались, и въ гостиной остался Брукъ-Бургесъ съ миссъ Станбэри и Доротеей.

— Какъ я ихъ всхъ хорошо помню, сказалъ Брукъ: — сэръ Питеръ и старенькая м-ссъ Макъ-Гугъ, и м-ссъ Повелль, кторую тогда звали прелестной миссъ Ноэль. И какъ я помню все до мелочей въ меблировк этой комнаты!

— Все осталось безъ перемны, Брукъ, кром самой старухи, сказала миссъ Станбэри.

— Увряю васъ, что вы меньше всего измнились,— только, вотъ, не кажетесь такой грозной, какъ прежде.

— А я таки была грозна, Брукъ?

— Матушка разсказывала, что вы мн никогда не позволяли шумть и прикасаться къ фарфоровымъ вещамъ. Впрочемъ, вы всегда были добры, а когда вы мн подарили серебряные часы, моему благополучію и предла не было.

— А теперь бы васъ не порадовали часы отъ старухи?

— Это вы меня пытаете. Однако, какія же вы вс здсь кутилы! Половина двнадцатаго, а мн еще надо сходить курнуть.

— Надо… что? переспросила миссъ Станбэри съ испуганнымъ видомъ.

— Курнуть. Не бойтесь, не здсь.

— Нтъ, надюсь, что не въ дом.

— Но можно вдь пройдтись по оград съ трубкой? А? можно?

— Теперь, кажется, вся молодежь куритъ, съ сердечнымъ сокрушеніемъ сказала миссъ Станбэри.

— Вс до единаго, говорятъ, и женщины намреваются въ скоромъ времени….

— Еслибъ я увидла курящую женщину, я бы сгорла со стыда за свой полъ, и будь она мн самая близкая и самая дорогая, я бы никогда не стала бы съ ней говорить — ни за что. Доротея, кажется, Гибсонъ не куритъ?

— Право не знаю, тетушка.

— Надюсь, что нтъ. Надюсь, что нтъ. Понять не могу, что за удовольствіе людямъ превращаться въ печную трубу и до того чадить, что подойдти близко нельзя.

Брукъ разсмялся и пошелъ выкурить трубочку за оградой, а Марта сла его дожидаться. Доротея тотчасъ же юркнула къ себ въ комнату, боясь разспросовъ тетушки на счетъ Гибсона. Ей теперь казалось, что она пришла къ окончательному выводу. Ей ровно ничего не нравилось въ Гибсон. Теперь она далеко не была такъ спокойна и самоувренна, какъ въ то время, когда она говорила сестр, что предпочла бы духовное лицо всякому другому. У нея не было твердо установившихся понятій о любви и объ ухаживаньи, но она думала, что человкъ, въ самомъ дл ею дорожившій, нашелся бы какъ-нибудь иначе выразить свои чувства къ ней, а не тмъ способомъ, къ которому прибгнулъ Гибсонъ. И затмъ, Гибсонъ говорилъ ей о тетушкиныхъ деньгахъ такъ противно, ненавистно, по ея мннію. Она была вполн уврена, что еслибъ онъ сдлалъ ей предложеніе, то получилъ бы отказъ.

Она почти совсмъ раздлась, чтобы лечь спать, когда въ дверь стукнули — и въ комнату вошла тетушка.

— Вернулся, проговорила миссъ Станбэри.

— Стало быть, выкурилъ трубку.

— Какъ бы мн хотлось, чтобы онъ не курилъ. Но такой старух, какъ я, смшно и глупо принимать къ сердцу подобныя вещи. Если вс это длаютъ, не могу же я всмъ запретить. Онъ, кажется, очень хорошій молодой человкъ — во всхъ другихъ отношеніяхъ, неправда-ли, Долли?

— Кажется, очень хорошій, тетя.

— И отлично идетъ по служб. А что до куренья, такъ лучше ужь сознаваться въ этомъ открыто, чмъ длать тайкомъ,

— Я не думаю, тетя, чтобы м-ръ Бургесъ сталъ что-либо длать тайкомъ.

— Нтъ, нтъ, я тоже не думаю. Господи! Онъ вовсе не таковъ, какимъ я его себ воображала.

— Онъ, кажется, всмъ очень понравился.

— Неправда-ли? Я никогда не видала сэръ Питера въ такомъ веселомъ настроеніи. А за м-ссъ Макъ-Гугъ онъ просто ухаживалъ. Ну, теперь, душа моя, разскажите мн про Гибсона.

— Нечего разсказывать, тетя.

— Какъ, нечего? Судя по тому, что я видла, я думала — много будетъ чего поразсказать. Онъ не отходилъ отъ васъ цлый вечеръ.

— Потому что ему случилось ссть возл меня, — конечно.

— Правда, что онъ слъ возл васъ, такъ что я думала — у васъ все покончено.

— Если я вамъ кое-что скажу, тетя, вы не разсердитесь?

— Что-же вы мн скажете? Что вы хотите сказать мн?

— Мн кажется, что м-ръ Гибсонъ не можетъ мн понравиться — ни въ какомъ отношеніи.

— Отчего, Доротея?

— Я уврена, что я ему не нравлюсь, что онъ меня не любитъ, что у него совсмъ не то въ голов.

— Увряю васъ, что — именно то. Да знаете-ли, что у насъ это съ нимъ давно поршено. Посл того, какъ я переговорила съ вами въ первый разъ, я откровенно высказала ему вс свои намренія. Онъ знаетъ, что ему можно будетъ оставить свой домъ и перейдти сюда на житье. Конечно, онъ сказалъ вамъ объ этомъ сегодня?

— Ни слова, тетя.

— Ну, такъ скажетъ.

— Дорогая тетя, мн бы такъ хотлось, чтобы у насъ до этого не дошло. Онъ мн не нравится, совсмъ не нравится.

— Не нравится!

— Нтъ, я его ни крошечки не люблю, и никогда не полюблю. Что-же длать, тетя! Я хотла было попробовать, но вижу, что не могу. Не станете же вы требовать, чтобы я шла за человкомъ, котораго не люблю.

— Въ жизнь свою не слыхивала ничего подобнаго. Не люблю! Да зачмъ вамъ любить его? Онъ — джентльмэнъ, порядочный человкъ. Вс его уважаютъ. У него хватитъ средствъ обезпечить васъ на всю жизнь. Да, наконецъ, отчего же вы мн не сказали этого раньше?

— Я сама не знала, тетя. Я думала, что можетъ быть….

— Можетъ быть — что?

— Я не могла сразу ршить, нравится-ли онъ мн, потому что раньше я вовсе объ этомъ не думала.

— Вы ему этого не говорили?

— Нтъ, не говорила. Не могла же я первая начать говорить….

— Такъ прошу васъ еще хорошенько подумать. Подумайте, какое счастье было бы для васъ пристроиться на всю жизнь,— такъ, чтобы никогда больше не заботиться на счетъ денегъ, на счетъ угла, гд бы можно было преклонить голову, и такъ дале. Не отвчайте мн теперь, Доротея, но подумайте. Мн казалось, что это было бы такъ хорошо для васъ обоихъ.

И сказавъ это, миссъ Станбэри вышла изъ комнаты, а Доротея могла послушаться ее только въ одномъ отношеніи, на первый случай. Она стала думать. Она пролежала съ открытыми глазами, и думала объ этомъ почти всю ночь на-пролетъ. Но чмъ больше она думала, тмъ меньше провидла себ довольства или счастья при мысли о томъ, что она будетъ м-ссъ Гибсонъ.

ГЛАВА XXXII.
‘Полнолуніе’ въ Сен-Диддулф.

Полученіе письма отъ м-ссъ Тревиліанъ, въ понедльникъ утромъ, крайне изумило м-ра и м-ссъ Аутгаусъ. Нкогда было раздумывать, не было возможности отсрочить ихъ пріздъ, чтобы посовтоваться съ Тревиліаномъ. Об племянницы прідутъ къ вечеру, и даже если прибгнуть къ телеграфу, все-таки онъ не успетъ задержать ихъ. Он выдутъ изъ Ненкомбъ-Путнея раньше полученія письма въ Сен-Диддулф. Въ этомъ не было бы ничего досаднаго, еслибъ Тревиліанъ съ Аутгаусомъ не поршили между собою, что м-ссъ Тревиліанъ не-слдъ переселяться въ пасторскій домъ. М-ръ Аутгаусъ ужасно боялся впутаться въ это дло до того, чтобы быть вынужденнымъ взять сторону жены противъ мужа, а м-ссъ Аутгаусъ, хотя была преисполнена негодованія противъ Тревиліана, въ тоже время не безъ гнва относилась и къ племянниц. Она нсколько разъ повторила несправедливйшую изъ всхъ пословицъ, гласящую, что ‘нтъ дыма безъ огня’, и храбро утверждала, что ей очень не хотлось бы жить съ людьми, не уживающимися въ собственныхъ своихъ домахъ, какъ быть должно мужу съ женой. Несмотря на то, приготовленія шли своей чередой, и когда гостьи пріхали въ семь часовъ вечера, для нихъ оказались приготовленными дв отдльныя комнаты рядомъ,— одна для двухъ сестеръ, другая для ребенка съ кормилицей,— хотя бдному м-ру Аутгаусу пришлось опростать свою собственную маленькую комнатку, чтобы дать возможность устроить все прилично и удобно. Дорогой вс они измаялись отъ жара, устали и страшно запылились. Сперва пришлось сдлать перездъ изъ Ненкомбъ-Путнея въ Лесборо, потомъ — по желзной дорог, до станціи Ватерлоо-Бриджъ. А разстояніе отъ станціи до Сен-Диддулфа показалось имъ безконечнымъ. Когда извозчику сказали, куда хать, онъ сомнительно посмотрлъ на свою чахлую лошаденку, затмъ — на поклажу, которую надо было взгромоздить на верхъ кэба,— а потомъ ужь ужь изо всхъ силъ принялся за дло, съ полнымъ сознаніемъ всей предстоящей трудности. Онъ считалъ двнадцать миль отъ Ватерлоо-Бриджа до Сен-Диддулфа и намекнулъ, что за такое разстояніе порядочные пассажиры платятъ по десяти шиллинговъ шести пенсовъ. Запроси онъ вдвое, м-ссъ Тревиліанъ и на то бы согласилась. Такъ велика была усталость и такъ тяжело положеніе, что въ кэб не обошлось безъ слезъ и рыданій,— и когда, наконецъ, добрались до мста, даже кормилица не въ силахъ была взяться за что-бы то ни было. Бдныхъ странниковъ радушно привтствовали въ этотъ вечеръ, не намекнувъ ни полу-словомъ на безтактность ихъ прізда.

— Надюсь, что вы на насъ не сердитесь, дядя Олифэнтъ? говорила Емилія Тревиліанъ со слезами на глазахъ.

— За что-же мн на васъ сердиться-то, душа моя?

Затмъ путешественники взобрались на верхъ, вслдъ за м-ссъ Аутгаусъ, и хозяинъ дома остался на нкоторое время одинъ. Онъ, конечно, не сердился, но ему было не по себ, онъ чувствовалъ себя несчастнымъ. Гости останутся у него, по всей вроятности, мсяцевъ шесть, семь. Онъ на отрзъ отказался отъ платы, предложенной м-ромъ Тревиліаномъ, но, несмотря на то, онъ былъ человкъ бдный. Невозможно представить себ, чтобы священникъ въ такомъ приход, какъ Сен-Диддулфъ, безъ побочныхъ доходовъ, не былъ бднымъ человкомъ. Онъ долженъ былъ ограничиваться самымъ необходимымъ, расплачивался до копйки при каждой получк денегъ и раздлялъ приходскіе доходы съ бдными. Онъ всегда былъ боле или мене въ долгу. Лавочники такъ ужь и привыкли къ этому. Мясникъ, отпускавшій ему въ долгъ, — хотя этотъ мясникъ былъ весьма плохой членъ церкви,— иначе смотрлъ на священническій счетъ, нежели на прочіе счеты. Онъ часто намекалъ Аутгаусу, что слдовало бы уплатить немножко денегъ, и тогда немного уплачивалось. Но никогда еще не случалосъ, чтобы счеты священника были совсмъ погашены. Въ такомъ хозяйств пріздъ четырехъ гостей, которые, по всей вроятности, останутся на неопредленное время, не могъ не возбудить неудовольствія въ хозяин. Въ этотъ первый вечеръ Эмилія и Нора сошли внизъ къ чаю, но почти тотчасъ же опять ушли къ себ, — и у м-ра Аутгауса оказалось вдоволь времени поразмыслить на этотъ счетъ.

— Надюсь, что твой братъ знаетъ все это, сказалъ онъ жен, когда они остались вечеромъ одни.

— Да, ему писали по прізд въ Ненкомбъ-Путней. Она не хотла ничего сообщать матери до поры, до времени, надясь, что все уладится.

— Что-жъ, за это осуждать нельзя, душа моя.

— Да, но цлый мсяцъ пропалъ. Письма идутъ туда только разъ въ мсяцъ. А теперь они не могутъ получить отвта отъ Мармадука или отъ Бесси,— леди Роули звали Бесси,— раньше начала Сентября,

— Это будетъ черезъ дв недли.

— Да, но что-же братъ можетъ имъ сказать? Онъ, во-первыхъ, подумаетъ, что он — еще въ Девоншайр.

— Ты думаешь, что онъ сейчасъ же прідетъ?

— Нельзя ему пріхать-то, душа моя. Надо будетъ брать отпускъ, и стоить это будетъ ужасно дорого. Ему пріостановятъ жалованье, и мало-ли еще какія бды могутъ выйдти? Онъ не можетъ пріхать раньше весны, и имъ придется ждать его здсь.— Сен-Диддулфекій священникъ вздохнулъ и простоналъ. Не лучше ли было бы, отложивъ гордость, согласиться на принятіе платы отъ Тревиліана?

На слдующее утро зашелъ Гуго Станбэри и просидлъ съ священникомъ взаперти чуть-ли не цлый часъ. Нора слышала его голосъ въ коридор, и вс въ дом знали — кто разговариваетъ съ м-ромъ Аутгаусомъ въ его крошечномъ кабинет. Нора встревожилась. Захочетъ ли онъ ихъ видть, — видть ее? И зачмъ онъ сидитъ такъ долго?

— Вроятно, съ какимъ-нибудь порученіемъ отъ м-ра Тревиліана, сказала сестра.— Пожалуй, онъ прислалъ сказать, что мн не слдовало перезжать къ дяд.

Наконецъ, м-ръ Аутгаусъ и Гуго Станбэри вошли въ комнату, гд вс сидли. Раскланялись молча и холодно, Нора протянула только кончики пальцевъ. Она на него сердилась и вмст съ тмъ сознавала, что не имла основанія сердиться. Онъ не виноватъ, что изъ-за него она отказала жениху, въ которомъ было такъ много для нея привлекательнаго, вина его въ томъ, что, подчинивъ ее своему вліянію, онъ затмъ не сдлалъ ни шагу дальше. А между тмъ она говорила себ разъ двадцать, что ни за что не будетъ женою Гуго Станбэри,— и что, сдлай ей Гуго предложеніе, она непремнно вознегодовала бы на него за такое оскорбленіе ея достоинства. А теперь ей было больно на сердц, что онъ съ нею не говоритъ.

Онъ и въ самомъ дл пріхалъ въ Сен-Диддулфъ съ порученіемъ отъ Тревиліана, и скоро стало всмъ извстно — въ чемъ оно заключалось. Самъ Тревиліанъ сидлъ въ это время на верху, въ пыльной коморк ‘Полнолунія’, гостинницы за угломъ дома священника. М-ссъ Тревиліанъ, какъ только услышала это, сжала руки и стиснула губы. Зачмъ онъ пріхалъ? Если онъ хотлъ ее видть, отчего не придти прямо въ домъ? Но скоро оказалось, что онъ не имлъ желанія видть жену.

— Я пришелъ отнести Луи къ нему, сказалъ Гуго Станбэри:— если позволите.

— Какъ! взять его отъ меня? вскрикнула мать. Но Гуго уврялъ, что ничего подобнаго не имлось въ виду, что онъ самъ ни за что не взялся бы участвовать въ подобномъ дл, и что онъ берется принести ребенка назадъ черезъ часъ. Емиліи, разумется, захотлось узнать, нгъ-ли еще какого-нибудь порученія къ ней, но никакого другаго порученія не оказалось: ни привта, ни совта.

— М-ръ Станбэри поручилъ мн передать вамъ нчто, сказала. священникъ.— Это ‘нчто’ было ей передано, какъ только Станбэри ушелъ изъ дому, и заключалось только въ чекахъ на различныя небольшія суммы — всего около 200 фунтовъ стерлинговъ.

— А онъ не сказалъ, что мн съ ними длать? спросила Эмилія у дяди.

Аутгаусъ объявилъ, что чеки были ему переданы безъ всякихъ инструкцій. Тревиліанъ выразилъ только удовольствіе по поводу того, что жена его будетъ жить съ дядей и теткой, прислалъ деньги и пожелалъ видть ребенка.

Мальчика скоро одли, и Гуго отправился съ нимъ за уголъ, въ ‘Полнолуніе’. Ему пришлось проходить мимо прилавка, за которымъ стояли конторщица и слуга, и оба они посмотрли на него очень сурово.’Вотъ онъ, сказалъ Гуго, входя въ комнату: ‘Вотъ папа, дитя мое’. Ребенку было немного больше года, онъ начиналъ ходить при помощи пальца, за который крпко держался маленькой ручкой, могъ произносить звуки, которые, по мннію любящей матери, изображали слово ‘папа’, потому что, не смотря на весь пылъ негодованія противъ мужа, мать пуще всего заботилась о томъ, чтобы научить ребенка знать и любить имя отца. Она говорила о развод съ мужемъ, какъ о дл ршеномъ, она объявила сестр, что имъ боле невозможно когда-либо съхаться, она безпрестанно повторяла себ самой повсть о причиненныхъ ей несправедливостяхъ, увряя себя, что не можетъ быть и рчи о томъ, чтобы она когда-либо простила ему, а между тмъ, въ глубин души ея таилась надежда, что всякія между ними недоразумнія разсятся къ тому времени, когда сынъ ихъ подростетъ на столько, чтобы понять ихъ раздоръ. Тревиліанъ взялъ сына на руки и поцловалъ его, но бдняжка, удивленный переходомъ изъ однихъ мужскихъ рукъ въ другія, смущенный новизной обстановки и отсутствіемъ предметовъ, къ которымъ его зрніе привыкло, расплакался. Онъ храбро выдержалъ путешествіе за уголъ на рукахъ Гуго, и хотя посматривалъ вокругъ очень серьозно, особенно проходя черезъ пріемную гостинницы,— все стерплъ и молодцомъ взобрался на лстницу, но когда его взялъ на колни отецъ, смотрвшій на него уныло и скорбно, ребенокъ не вынесъ такого непривычнаго ему обращенія — и съ гримаской, предвстившей близость бури, разразился дтскимъ плачемъ.

— Вотъ чему его учатъ, сказалъ Тревиліанъ.

— Вздоръ, сказалъ Станбэри.— Ничему его не учатъ. Это въ природ.

— Въ природ — бояться роднаго отца. Вдь не кричалъ же онъ у васъ на рукахъ?

— Нтъ, но это — случайность. Я игралъ съ нимъ, будучи въ Ненкомб, разв можно сказать наврное — отчего дти иногда плачутъ, иногда — нтъ?

— Голубчикъ, милый, родной мой, говорилъ Тревиліанъ, лаская ребенка и стараясь его утшить, но тотъ все громче и громче кричалъ. Онъ уже мсяца два не видалъ отца, а когда возрастъ считается только мсяцами, въ шесть недль можно почти все перезабыть.— Отнесите его лучше назадъ, сказалъ печально Тревиліанъ.

— Разумется, лучше его отнести назадъ. Пойдемъ, Луи, пойдемъ, мальчуга.

— Это ужасно, ужасно, говорилъ Тревиліанъ.— Никто въ мір больше меня не любитъ своего ребенка, или, къ слову сказать, жену свою. Это ужасно.

— Сами виноваты, Тревиліанъ, сказалъ Станбэри, унося мальчика.

Тревиліанъ такъ свыкся съ тмъ, что вс его винили, и вмст съ тмъ до того былъ увренъ въ своей правот, что смотрлъ на несправедливость друзей — какъ на долю гоненія, которому его подвергла судьба. Даже леди Мильборо, возстававшая противъ полковника Осборна почти такъ же, какъ и самъ Тревиліанъ,— даже она теперь стала осуждать его, говоря, что ему не слдовало разъзжаться съ женой. Байдевайль, старинный фамильный адвокатъ, былъ того же мннія. Тревиліанъ заговорилъ съ Байдевайлемъ на счетъ пожизненнаго обезпеченія жены, но тотъ объявилъ, что подобныхъ распоряженій нельзя длать пожизненными, продолжительными. Очевидно, мужъ долженъ искать средствъ къ примиренію,— и Байдевайль высказывалъ свое несочувствіе этому длу очень сурово. Станбэри обращался съ Тревиліаномъ, какъ съ полу-умнымъ. Что-же касается до жены, въ ея письмахъ не было даже намека на какое-либо чувство. А между тмъ ему казалось, что никто столько не длалъ для своей жены, какъ онъ. Когда Станбэри ушелъ съ ребенкомъ, онъ слъ дожидаться его въ пріемной, въ самомъ мрачномъ настроеніи, какое только можно себ представить. Онъ разсчитывалъ на что-то въ род удовольствія, устроивая свиданіе со своимъ сыномъ, но на дл вышло только разочарованіе и огорченіе. Чего же они отъ него ожидаютъ? Чего хотятъ? Жена поступала такъ неосторожно, что чуть было не скомпрометтировала его чести, а онъ долженъ у нея же просить прощенія, признаваться въ какихъ-то своихъ винахъ и позволить ей вернуться въ его домъ съ торжествомъ! Такъ представлялось ему его собственное положеніе, но онъ далъ себ слово, какъ бы ни было ему тяжело, никогда не унизить себя до такой степени. Единственный человкъ, оставшійся ему врнымъ, былъ Бодзль. Пускай они сами обсудятъ все хорошенько. Если сношенія между его женой и полковникомъ Осборномъ будутъ продолжаться, придется перенести дло въ судъ и развестись съ ней публично, что-бы не говорилъ Байдевайль. Бодзль будетъ строго блюсти за этимъ, а что до него касается, онъ удетъ изъ Англіи и спрячется гд-нибудь за границей. Бодзлю будетъ извстенъ его адресъ, и только ему одному. Ничто въ мір не заставитъ его снизойдти къ женщин, которая такъ передъ нимъ забылась,— ничто, кром ея сознанія и искренняго ея раскаянія. Если она во всемъ сознается и все общаетъ, онъ все проститъ, и событія послднихъ четырехъ мсяцевъ никогда не будутъ имъ упоминаемы. Въ такихъ мысляхъ сидлъ онъ и ждалъ Станбэри.

Когда Станбэри принесъ мальчика обратно къ матери, ему не оставалось ничего больше, какъ откланяться и у идти. Ему очень хотлось попросить позволенія побывать еще разъ, еслибъ только онъ могъ изобрсти приличный предлогъ. Но ребенка тотчасъ же взяла у него мать, и онъ остался одинъ съ Аутгаусомъ. Нора Роули не показалась даже, и онъ не зналъ, какъ бы формулировать участіе и расположеніе къ прізжимъ, не показавшись священнику коварнымъ въ отношеніи друга своего, Тревиліана.

— Надюсь, что все это скоро уладится, сказалъ онъ.

— Надюсь, м-ръ Станбэри, сказалъ священникъ:— но, по правд сказать, мн кажется, что м-ръ Тревиліанъ такой безразсудный человкъ, такъ похожъ на сумасшедшаго, что я, право, не знаю — можно-ли надяться на что-либо отрадное въ будущемъ для моей племянницы.

Это было высказано со всей суровостью, на какую былъ способенъ Аутгаусъ.

— А между тмъ ни одинъ мужъ не любитъ своей жены съ такой нжностью.

— Нжная любовь должна сказываться въ нжномъ, деликатномъ обращеніи, м-ръ Станбэри. Что онъ сдлалъ для своей жены? Очернилъ ея имя въ кругу своихъ и ея друзей, выгналъ ее изъ дому, унизилъ ее, — и посл этого воображаетъ невсть что о своей доброт потому только, что прислалъ ей денегъ. Однимъ только и можно извинить его — тмъ, что онъ сумасшедшій.

Станбэри вернулся въ ‘Полнолуніе’, и отправился съ пріятелемъ обратно въ Линкольнъ-Иннъ. Въ дв минуты онъ дошелъ до гостинницы, но въ эти дв минуты онъ ршилъ прямо высказать свое мнніе Тревиліану, когда они будутъ дома. Тревиліанъ долженъ взять жену къ себ,— или онъ, Станбэри, больше къ нему ни ногой. Онъ ничего не говорилъ, пока они шли извилистыми переулками отъ Сен-Диддулфской церкви до Коммерческой улицы. Тутъ онъ началъ:

— Тревиліанъ, сказалъ онъ, — вы не правы во всей этой исторіи съ начала до конца.

— Что вы хотите этимъ сказать?

— Именно то, что говорю. Если жена ваша была виновата противъ васъ, то одно ваше доброе слово давно бы все уладило.

— Доброе слово! Почемъ вы знаете, что я не говорилъ добрыхъ словъ!

— Теперь доброе слово все можетъ поправить. Скажите только, чтобы она вернулась, не вспоминайте прошлаго,— и все пойдетъ какъ нельзя лучше. Вспомните, что вдь вы — мужчина.

— Станбэри, вы кажется хотите поссориться со мной?

— Я хочу вамъ только сказать, что считаю васъ виноватымъ.

— Они переманили васъ на свою сторону.

— Я ничего не знаю о сторонахъ, знаю только, что вы виноваты.

— И что же вы хотите, чтобы я сдлалъ?

— Отправляйтесь путешествовать мсяцевъ на шесть (опять рецептъ леди Мильборо!) Поздите вмст хоть съ годъ, если хотите, затмъ возвратитесь и поселитесь, гд вздумаете. Вашу исторію забудутъ между тмъ, а если и не забудутъ — бда не велика. Ни одинъ здравомыслящій человкъ не посовтуетъ вамъ идти тмъ путемъ, какимъ вы идете.

Но это ни къ чему не повело. Еще не доходя до банка, пріятели перессорились и разошлись. Тогда Тревиліанъ въ самомъ дл почувствовалъ, что у него никого не осталось кром Бодзля. На слдующее утро онъ повидался съ Бодзлемъ, а вечеромъ слдующаго дня былъ въ Париж.

ГЛАВА XXXIII.
Гуго Станбэри опять куритъ трубку.

Тревиліанъ ухалъ, и одному Бодзлю былъ извстенъ его адресъ. Въ теченіи первыхъ двухъ недль пребыванія въ Сенъ-Диддулф, м-ссъ Тревиліанъ получила два письма отъ леди Мильборо, въ обоихъ ее убждали, даже нжно умоляли — быть покорной мужу. Чтобы то ни было, писала леди Мильборо, все лучше чмъ разводъ. Въ отвтъ на второе письмо, м-ссъ Тревиліанъ отвчала, что она не видитъ возможности высказать покорность, еслибъ даже хотла. Мужъ ея ухалъ неизвстно куда, и она лишена средствъ имть съ нимъ сношенія. Затмъ она получила письмо отъ родителей, отправленное съ острововъ, по полученіи леди Роули печальной всти о перезд въ Ненкомбъ-Путней. Оба они, сэръ Мармадукъ и леди Роули, негодовали на Тревиліана, и высказывали, что будь они тамъ, они бы съумли пробудить въ ея муж сознаніе долга. Письмо это побывало въ Ненкомъ-Путне, и при немъ была приложена запечатанная записка отъ сэръ Мармадука къ Тревиліану. Леди Роули сообщала, что имъ никакъ нельзя быть въ Англіи раньше весны. ‘Мн бы хотлось самой пріхать теперь, а папа чтобы пріхалъ посл, писала леди Раули,— только не знаю какъ быть съ дтьми. Если привести ихъ съ собой, придется нанимать для нихъ домъ, а такой расходъ совсмъ раззоритъ насъ. Папа написалъ Тревиліану такъ, что надется его образумить.’

Но какимъ образомъ передать въ руки Тревиліану письмо, которое должно его образумить. М-ссъ Тревиліанъ обращалась за адресомъ мужа къ Байдевалю, и къ леди Мильборо, и къ Станбэри, но вс они отвчали, что не знаютъ, гд онъ. Она не обратилась къ Бодзлю, хотя Бодзль былъ нсколько разъ по сосдству, но до сихъ поръ она еще не имла о немъ ни малйшаго понятія. Отвты Байдевайля и леди Мильборо пришли по почт, но Гуго Станбэри нашелъ, что ему слдуетъ предпринять вторичное путешествіе въ Сенъ-Диддулфъ и отвчать лично.

И на этотъ разъ Фортуна была или слишкомъ добра къ нему, или слишкомъ зла. Какъ бы то ни было, только онъ очутился на нсколько секундъ наедин съ Норой, въ пріемной священника. Аутгауса не было дома. Емилія ушла на верхъ къ своему мальчику, а м-ссъ Аутгаусъ, ничего не подозрвая, пошла за ней.

— Миссъ Роули, сказалъ Гуго вставая со стула,— если вы полагаете, что это можетъ привести къ чему-нибудь хорошему, я готовъ хать отыскивать Тревиліана.

— Гд вы его будете искать? Да наконецъ зачмъ вамъ бросать свои дла?

— Я готовъ на все, чтобы угодить вашей сестр. Это онъ сказалъ нершительно, какъ будто не смя высказать всего, чтобы желалъ.

— Я уврена, что Емилія была бы вамъ очень благодарна, сказала Нора:— только она ни за что не ршится навязать вамъ столько хлопотъ.

— Я готовъ на все для вашей сестры, повторилъ онъ,— ради васъ, миссъ Роули. Онъ въ первый разъ обращался къ ней такъ прямо, и едва ли бы мы преувеличили, сказавъ, что сердце ея тосковало именно по такому прямому обращенію. Но теперь, когда слово было сказано, и хотя это слово было для нея невыразимо сладко и дорого, она ничмъ на него не отвтила. И не только ничего не сказала, но какъ-то вдругъ выпрямилась, нахмурилась и словно застыла. Станбэри какъ взглянулъ на нее, такъ и почувствовалъ тотчасъ, что она обидлась.

— Можетъ быть мн не слдовало бы этого говорить, сказалъ онъ:— но это такъ.

— М-ръ Станбэри, сказала она,— это вздоръ. Мы говоримъ о моей сестр, а не обо мн.

Тутъ отворилась дверь, и вошла Емилія съ ребенкомъ, а за нею тетка. Случая больше не представлялось, а можетъ быть оно и хорошо для Норы, и для Гуго, что другаго случая не вышло. Сказано было достаточно, чтобы ее осчастливить, можетъ быть дальнйшее объясненіе поставило бы его въ неловкое положеніе. Что же касается до дла, по поводу котораго онъ пріхалъ въ Сенъ-Диддулфъ, то онъ ничего не могъ имъ сказать. Онъ не знаетъ адреса Тревиліана, знаетъ только, что Тревиліанъ сдалъ свою квартиру въ Линкольнсъ-Инн. Тутъ онъ счелъ себя обязаннымъ повиниться, что перессорился съ Тревиліаномъ, и что они разстались въ сердцахъ, въ тотъ самый день, когда они были здсь вмст.

— Онъ скоро со всми перессорится, сказала м-ссъ Аутгаусъ. Предъ отъздомъ, Гуго сталъ въ ихъ глазахъ другомъ, котораго только что пріобрли. М-ссъ Аутгаусъ была съ нимъ любезна. М-ссъ Тревиліанъ шепнула ему на ухо о своихъ тревогахъ. ‘Какъ только я хоть что нибудь узнаю о немъ, будьте уврены, что тотчасъ же сообщу вамъ’, сказалъ онъ. Тутъ наступила очередь Норы — прощаться съ нимъ. Но сказать было нечего. Можно-ли было сказать что-нибудь значущее при другихъ? Но взявъ ее за руку, онъ припомнилъ, какъ непривтливы были ея пальцы въ прошлый разъ, и нашелъ значительную разницу.

На этотъ разъ онъ похалъ назадъ до конца Чансерилэнъ на имперіал омнибуса, и, закуривая маленькую трубку, думалъ почти о томъ же, на чемъ вертлись его мысли, когда онъ сидлъ и курилъ на кладбищенскомъ валу въ Ненкомбъ-Путне. Онъ говорилъ себ, что любитъ эту двушку, и такъ какъ этотъ вопросъ ршенъ, не лучніе-ли,— во всякомъ случа, не честне-ли,— сказать ей это прямо и откровенно, чмъ ронять полу-слова и намеки при свиданіяхъ съ ней, думать о ней постоянно и не смть подойдти къ ней поближе, стараться забыть ее (тогда какъ онъ зналъ, что забыть ее невозможно), жаждать звука ея голоса, прикосновенія ея руки, тни нжности въ ея взгляд, и смотрть на нее какъ на призъ недостижимый, недоступный! Отчего — недоступный? У нея нтъ денегъ, а у него нтъ и двухъ сотъ фунтовъ за душой. Но онъ заработываетъ деньги, на которыя для нихъ можно пріобрсти кровъ, одежду и кусокъ хлба.

Кто, изъ читателей подобныхъ повстей, не обсуждалъ на своемъ вку различныхъ сторонъ вопроса о любви и брак?

Въ пользу той и другой можно привести кучу доводовъ, во всякомъ случа — столько доводовъ, чтобы окончательно убдить самаго себя. Безразсудно человку, со средствами неудовлетворительными и неупроченными, не только удвоивать собственныя свои заботы и тяготы, но наваливать тяжесть этого двойнаго груза на другія плечи, кром своихъ, — на плечи слабыя и нжныя, и плохо приспособленныя къ перенесенію всякаго гнета. И затмъ этотъ удвоенный грузъ — эта обуза двухъ ртовъ, которые надо кормить, двухъ спинъ, которыя нужно одть, двухъ умовъ, которые необходимо удовлетворять,— такъ легко можетъ удвоиться, утроиться и такъ дале. Отъ двухъ такъ недалеко до четверыхъ, даже шестерыхъ! И затмъ сознаніе, что эта полу-нищета (сама по себ представляющая нкоторую прелесть независимости, когда ее несетъ одинокій мужчина) влечетъ за собой вс дрязги скудной, грязной жизни, когда ее навязываютъ женщин, дома привыкшей къ безпечной роскоши. Если отнестись къ вопросу съ одной этой стороны, то и этого достаточно для убжденія въ томъ, что умному и честному человку лучше оставить двушку въ поко. Ей и такъ хорошо, а вокругъ себя онъ видитъ столькихъ, кто рискнулъ на бракъ и кому не посчастливилось! Взгляните на Джонса съ его блдной, измученной женой и пятью дтьми,— Джонса, которому нтъ еще тридцати лтъ и которому довелось узнать какъ иногда бдному человку тяжело взглянуть въ лицо доктору, а докторъ почти также необходимъ въ семь, какъ мясникъ! Есть-ли какая-либо возможность усердно заниматься дломъ, съ такой обузой на плечахъ? И такимъ образомъ, думающій въ этомъ смысл, въ этомъ направленіи, ршается предоставить молодой двушк идти своимъ путемъ.

Но доводы въ пользу другой стороны не мене убдительны и гораздо боле привлекательны. Ихъ примняетъ тотъ же человкъ къ той же своей страсти, и думаетъ ими руководствоваться въ своемъ образ дйствій относительно той же дорогой особы. Только первая нить мыслей проходила въ его голов въ субботу, когда онъ печально доживалъ незадавшуюся недлю, а вторая — явилась въ понедльникъ, когда онъ начиналъ недлю съ новыми надеждами. Любитъ-ли его дама его сердца? Если любитъ то, такъ какъ привязанность ихъ взаимна, не она ли должна высказать мнніе и заявить о своихъ желаніяхъ но этому затруднительному вопросу? И если она готова на рискъ и не боится опасностей — ради него, потому что готова длить съ нимъ все,— пристало ли ему, мужчин, бояться того, чего она не боится? Если она не хочетъ, пускай скажетъ. Если же она молчитъ, надо ему начать говорить, но она точно также, какъ онъ, иметъ право на ршеніе вопроса о необходимости земныхъ благъ или о возможности обходиться безъ нихъ. И затмъ, разв не заповдалъ Господь мужчин жить непремнно съ женщиной? Какое жалкое созданье представляетъ изъ себя человкъ, не исполнившій долга въ этомъ отношеніи, ничего не сдлавшій для дальнйшаго преуспянія міра, добровольно отказавшійся отъ всякихъ привязанностей во избжаніе всякой отвтственности, и упитывающей свою собственную утробу всми благами, выпадающими ему на долю, заработкомъ его рукъ или милостью и трудомъ другихъ! Разумется рискъ есть, но что за отрада въ томъ, гд нтъ ни малйшаго риска? И такъ, во вторникъ онъ высказывается любимой двушк, и наивно признается ей, что картофелю имъ хватитъ на-двухъ,— картофелю, можно надяться, будетъ въ волю, но ничего больше. Разумется, двушка отвтитъ — что до нее касается, то она готова взять на свою долю шелуху. Затмъ они бросятся другъ другу въ объятія: потому что убжденія, возникающія изъ перваго ряда аргументовъ, могутъ быть отстранены по мр надобности, доводы же втораго ряда обыкновенно заключительны. Трудно сказать, точно-ли ршеніе вопроса въ такомъ смысл окажется для молодой четы лучше основаннаго на строжайшей осторожности, но мы вполн уврены, что наиболе процвтетъ та страна, въ которой будетъ предоставлена наибольшая свобода подобному риску очертя голову.

Другъ нашъ Гуго, покуривая трубку на верхушк омнибуса, ршилъ, что онъ пойдетъ на всякій рискъ. Если нужно, чтобы восторжествовало благоразуміе,— ршительное слово должно быть произнесено Норою. Зачмъ ему брать на себя отвтственность за двухъ, когда она такъ сдержанна, такъ разсудительна во всхъ своихъ дйствіяхъ? Затмъ онъ припомнилъ прикосновеніе ея руки, которое все еще чувствовалъ на своей ладони, и повторилъ себ, что, въ сущности, онъ обязанъ сказать еще слово. Затмъ, онъ сознался, что имъ двигало чувство, завладвшее имъ цликомъ. Онъ не могъ просидть часа за работой, не бросивъ пера и не подумавъ о Нор Роули. Ему суждено ее любить,— и онъ находилъ низкимъ, недостойнымъ, равносильнымъ постоянной лжи, любить ее такимъ образомъ и не говорить ей, что онъ такъ ее любитъ. Очень можетъ быть, что она ему откажетъ, но ему казалось, что у него хватитъ силъ вынести это. Можетъ быть онъ ошибся въ значеніи этого пожатія руки. Въ сущности это было чуть замтное движеніе, не боле какъ одного пальца. Но ему нужна во что бы то ни стало — правда. Если она скажетъ ему прямо, что не любитъ его, ему казалось, что онъ это вынесетъ, но жизнь немыслима въ такомъ туманномъ, ложномъ, тяжеломъ положеніи. Такимъ образомъ, онъ ршилъ отправиться въ Сенъ-Диддулфъ и объясниться начистоту.

Между тмъ Бодзль былъ уже два раза въ Сенъ-Диддулф и теперь отправился въ третій разъ, два дня спустя посл посщенія Станбэри. Тревиліанъ, которому въ сущности былъ ненавистенъ самый видъ этого человка, и который терялся въ его присутствіи, воображалъ, что не можетъ жить безъ его помощи. И это обстоятельство онъ считалъ долей жестокости своей судьбы. Кому другому могъ онъ довриться? Жена возобновила сношенія съ полковникомъ Осборномъ, съ той самой минуты какъ разсталась съ нимъ. М-ссъ Станбэри, которую ему описывали безупречнйшею матроной, обманула его и его довріе, дозволивъ полковнику Осборну войдти къ ней въ домъ. М-ръ и м-ссъ Аутгаусъ, у которыхъ поселилась теперь его жена по своему усмотрнію, а не по его приказанію,— были, разумется, его врагами. Старый другъ его, Гуго Станбэри, перешелъ на ту сторону, и злоумышленно поссорился съ нимъ, потому что онъ не хотлъ подчиняться капризамъ оскорбившей его жены. Постоянный его адвокатъ отказался отстаивать его. Главный, надежнйшій союзникъ, первая личность, шепнувшая ему на ухо первый намекъ на этого гнуснаго негодяя, поставившаго себ цлью разрушать семейное счастіе, — леди Мильборо пошла противъ него! И потому что онъ не согласился послдовать нелпйшему совту, за который она стояла съ ослинымъ упорствомъ, — потому что онъ не повезъ жены въ Неаполь, — леди Мильборо была настолько несправедлива и безразсудна, что теперь твердила ему безпрестанно, будто онъ виноватъ! Кто же у него остался кром Бодзля? Бодзль, конечно, человкъ весьма непріятный. Бодзль говоритъ такія вещи и длаетъ такіе намеки, которые — все равно, что ножъ въ сердце. Но Бодзль ему вренъ и преданъ, и доищется фактовъ. Не будь Бодзля, онъ бы и не узналъ, что полковникъ Осборнъ былъ въ Девоншайр, не будь Бодзля, онъ бы ничего не зналъ о переписк,— и потому, узжая изъ Лондона, онъ надавалъ Бодзлю множество порученій, а побывавъ въ Париж и отправясь дальше черезъ Альпы въ Италію, прислалъ ему свой адресъ. И во все это время, въ это горькое и тяжелое для него время, ему ни разу не пришло въ голову спросить у себя: не правы ли его старые друзья и не виноватъ ли онъ? Съ утра до вечера онъ напвалъ себ въ душ меланхолическія псни о жестокости судьбы, — и вмст съ тмъ поручалъ Бодзлю разузнавать, до какой степени доходитъ эта жестокость.

Бодзль, разумется, былъ убжденъ, что особа, за которой ему поручено было наблюдать, была именно такой, какой ей быть подобало. На язык Бодзлей это обыкновенно означаетъ попранные обты, интриги, грязь и развратъ. Задача его заключалась въ томъ, чтобы получить доказательства ея виновности. О ея невинности не было и рчи. Голова бодзлеянскаго закала сочла бы такого рода инсинуацію за продуктъ незрлости, неопытности, пребываніе въ каковой сдлало бы его совершенно неспособнымъ къ его профессіи. Онъ зналъ, что дамы нисколько не лучше того, чмъ имъ быть подобаетъ, — часто бываютъ очень умны,— такъ умны, что необходимо, чтобы Бодзли, которымъ поручено привести ихъ къ одному знаменателю, были первостатейными Бодзлями, Бодзлями въ апоге славы, — и потому онъ принялся за дло съ большею осторожностью, съ большимъ тактомъ. Полковникъ Осборнъ былъ въ это время въ Шотландіи. Въ этомъ Бодзль былъ увренъ. На самомъ свер Шотландіи, Бодзль взялъ карту и нашелъ, что Виккъ (почтовый пунктъ полковника), въ самомъ дл лежалъ совсмъ на свер. Онъ собирался было създить въ Виккъ, такъ какъ его обуревало своего рода честное рвеніе, побуждавшее его желать чего нибудь труднаго и тяжелаго, но опытность говорила ему, что полковнику очень легко пріхать куда нибудь по сосдству Сенъ-Диддулфа, тогда какъ барын нельзя отправиться въ Виккъ безъ того, чтобы не ршиться явно броситься любовнику на шею, чмъ бы дло Бодзля и закончилось. Поэтому онъ сосредоточилъ все свое вниманіе на Сен-Диддулф.

Онъ познакомился съ двумя или съ тремя изъ прихожанами Аутгауса. Подружился съ почтмейстеромъ. Сталъ въ очень интимныя отношенія съ горничной, и на третій день вступилъ въ союзъ съ малымъ, прислужившимъ въ ‘Полнолуніи’. Малый припомнилъ, что къ нимъ въ ‘домъ’, какъ онъ называлъ Полнолуніе, приносили мальчика — и прибавилъ, что тотъ же самый джентъ, который приносилъ и относилъ мальчика, былъ посл того еще разъ у священника. Но Бодзль тотчасъ смекнулъ, что все это не иметъ никакого отношенія къ полковнику. Онъ только началъ, побаиваться что его ‘governor’ {Слово governor употребляется безразлично низшимъ классомъ въ примненіи къ высшимъ, какъ въ Россіи слово: баринъ.}, какъ онъ обыкновенно называлчэ Тревиліана въ своихъ монологахъ,— не такъ ему довряетъ, не такъ съ нимъ откровененъ, какъ онъ — съ своимъ ‘governorг’омъ’. Зачмъ это прізжалъ въ Сен-Диддулфъ проныра Станбэри? Тревиліанъ не счелъ нужнымъ передавать своему помощнику, что онъ поссорился съ своимъ пріятелемъ. Бодзль огорчился до глубины души этимъ вторичнымъ вмшательствомъ Станбэри, и написалъ патрону почти строгое письмо по этому поводу, но не могъ при этомъ сообщить ничего новаго. Факты, въ подобныхъ случаяхъ, распутываются и разъясняются только при помощи большаго терпнія со стороны изслдователей.

ГЛАВА XXXIV.
Благоразуміе Присциллы.

Посл званаго обда въ дом за Оградой, не одна Доротея провела безсонную ночь, лежа въ постели и размышляя о прошедшемъ. Миссъ Станбэри также была въ тревог, и въ теченіи нсколькихъ часовъ никакъ не могла заснуть, вспоминая о безполезности своихъ попытокъ устроить племянника и племянницу.

Въ то время, когда она впервые задумала выдать Доротею замужъ за м-ра Гибсона, ей и въ голову не приходило, чтобы сама Доротея могла быть противъ такого важнаго шага въ жизни. Она боялась, какъ-бы Доротея не выказала чрезмрнаго восторга и торжества при мысли о замужеств — и на придачу, еще съ собственнымъ состояніемъ. Что м-ръ Гибсонъ, пожалуй, еще не ршится — это она считала весьма вроятнымъ. Женщины большею частію всегда такъ смотрятъ на чувства, желанія и стремленія другихъ женщинъ. Трудно встртить пожилую леди, которая не считала бы своихъ юныхъ сестеръ живущими въ непрестанной тревог о томъ, какъ-бы поймать мужа. При этомъ пожилыя леди высказываются о младшихъ въ такомъ смысл, какъ будто въ такой ловл вовсе не должно имть въ виду ни малйшаго выбора. Будь только мужчина джентльмэномъ, или, по крайней мр хоть съ виду, да еще нуженъ кусокъ хлба. При этихъ данныхъ какая же двушка не кинется въ его объятія? Скажите, читательницы, не такъ-ли старйшины вашего пола высказываются о младшихъ сестрахъ? Когда старушка м-ссъ Станбэри услыхала объ отказ Норы м-ру Гласкоку это было ей вовсе непонятно, точно также непонятно было теперь для миссъ Станбэри — какимъ образомъ Доротея могла предпочесть одинокую жизнь замужеству съ м-ромъ Гибсономъ.

Въ оправданіе тетушки Станбэри, надо сказать, что Доротея была изъ тхъ уступчивыхъ, нершительныхъ, легко подчиняющихся молодыхъ женщинъ, которыя вполн довряютъ другимъ и вчно сомнваются въ самихъ себ, и которымъ необходимо, чтобы сильные друзья сочли нужнымъ вмшаться въ дло и ршить за нихъ. Миссъ Станбэри почти въ прав была думать, что если она не постарается найдти мужа племянниц, та никогда не съищетъ его сама. Доротея, подобно Присцилл, засидится въ старыхъ двахъ, и потому только, что ни когда не суметъ заявить себя,— шагу не ступитъ, чтобы показать товаръ лицомъ. Вслдствіе того тетушка Станбэри и взяла на себя сдлать этотъ шагъ, и, тщательно разслдовавъ, что м-ръ Гибсонъ ‘не прочь’, считала вс затрудненія поконченными. Она могла бы исполнить свой долгъ относительно племянницы, и прилично пристроить во что бы ни стало хотя одного изъ дтей ея покойнаго брата. Но Доротея осмлилась заявить, что выбранный для нее джентльмэнъ ей не нравится! Поступокъ этотъ тетка могла только сравнить съ статьями, продаваемыми въ грошевую газету.

На другой день, посл завтрака, когда Брукъ-Бургесъ отправился къ своему дяд, — длая это совершенно явно, нисколько не скрывая, несмотря на строгое запрещеніе миссъ Станбэри, — между тетушкой и племянницей завязался очень серьезный разговоръ, въ которомъ бдной Доротеи пришлось большею частью молчать. Сперва она начала было возражать, но доводы ея оказались очень слабы. И почему бы ей не любить м-ра Гибсона? Это былъ вопросъ, на который ей невозможно было отвтить, хотя она не уступила и не согласилась, но когда миссъ Станбэри объявила, что даетъ ей три дня сроку обдумать этотъ важный вопросъ, посл котораго ей будетъ сдлано формальное предложеніе,— она чувствовала, что ея отказъ не будетъ имть твердой точки опоры.

Не все ли равно такому ничтожному существу, какъ она, любить м-ра Гибсона или другаго, имй онъ только для ней кусокъ хлба, будь онъ хотя съ виду джентльменомъ?

Вечеромъ того же дня она написала своей сестр слдующее письмо:

‘Ограда. Вторникъ.

Дорогая Присцилла.

Какъ бы мн хотлось повидаться съ тобой и потолковать о многомъ. Тетя Станбэри — преданный и добрый другъ, и хотя она умна и добра, но такъ привыкла дйствовать всегда по своему усмотрнію, что я предъ ней — совершенный ребенокъ. Она опять говорила мн про м-ра Гибсона, который, кажется, въ самомъ дл объ этомъ помышляетъ. Хотя оно странно, но я теперь начинаю этому врить. Онъ долженъ прійдти въ пятницу. Удивительно — какъ это все для него устроивается, но тетя Станбэри такая мастерица устроивать дла. Онъ вчера почти весь вечеръ просидлъ подл меня, но о своемъ намреніи не намекнулъ ни слова, выразивъ только надежду, что я схожусь съ нимъ во взглядахъ насчетъ посщенія церкви, и тому подобнаго. Мн кажется, что въ этомъ я съ нимъ соглашаюсь, и уврена, что сдлайся я женой священника, всегда буду стараться поступать относительно религіи и обрядовъ согласно съ желаніями моего мужа. Впрочемъ, также слдуетъ поступать и въ томъ случа, если бы мужъ не былъ священникомъ. Тутъ явился м-ръ Бургесъ, онъ былъ такой веселый и занимательный, что это быть можетъ помшало м-ру Гибсону сказать мн больше. М-ръ Бургесъ чрезвычайно милый молодой человкъ, и мн кажется, что тетя Станбэри любитъ его больше всхъ. Онъ вовсе не такой, какимъ я ожидала его увидть. Но если м-ръ Гибсонъ дйствительно придетъ въ пятницу съ этимъ намреніемъ, то что скажу я ему? Тетя Станбэри ужасно разсердится, если я не послдую ея совту. Я уврена, что все это она желаетъ устроить для моего счастья, притомъ же, она гораздо лучше меня знаетъ и свтъ, и людей. Она меня спрашиваетъ чего я ожидаю. Конечно, я ничего не ожидаю. Предложеніе м-ра Гибсона должно быть для меня очень лестно, онъ священникъ, всми уважаемъ. Я сознаю сама, что все это прекрасно. Тетя говоритъ, что на деньги, которыя она дастъ за мной, мы можемъ жить очень прилично, и должны остаться въ этомъ дом. Она говоритъ тоже, что въ Эксетер найдется до тридцати двушекъ, которыя сочли величайшимъ счастьемъ выйдти за такого почтеннаго человка. Смотря на это обстоятельство съ этой точки зрнія, всякій согласится съ тетей, и найдетъ, что это было бы для меня большое счастье. Подумай только и вспомни, какъ мы были бдны! А онъ, Присцилла, вроятно позволить мн помогать теб и дорогой мам! Но когда онъ спроситъ — люблю-ли я его, что скажу я ему тогда? Тетя Станбэри говоритъ — я должна его любить. ‘Начни только вдругъ и ты его полюбишь’, сказала она мн сегодня утромъ. И еслибы я могла, охотно полюбила бы его, столько же для нея, сколько и для себя самой, потому что сознаю вполн, какъ бы это для меня было полезно. Чмъ больше я объ этомъ думаю, тмъ сильне убждаюсь, что я при моей бдности не должна отвергать такого счастья. Я знаю тоже, что м-ръ Гибсонъ очень добръ и обязателенъ, вс говорятъ, что у него прекрасный нравъ, и что онъ очень благоразумный и благонамренный человкъ. Но чмъ больше я въ это вдумываюсь, тмъ сильне удивляюсь, что такой человкъ захотлъ быть моимъ мужемъ.

А все-таки, что же мн длать? Какъ мн быть? Мн кажется, когда двушка любитъ, то она должна чувствовать себя ужасно несчастной — если любимый человкъ не длаетъ ей предложенія. Между тмъ, я уврена, что меня бы нисколько не огорчило извстіе о томъ, что м-ръ Гибсонъ передумалъ и перемнилъ свое намреніе.

Ради Бога, отвчай мн сейчасъ, дорогая Присцилла. Онъ долженъ прійдти въ пятницу, а это такъ близко! Я право не съумю ему отвтить,— не съумю ни согласиться, ни отказать. Ожидая съ нетерпніемъ твоего письма, остаюсь любящая тебя сестра твоя,

Доротея Станбэри.

P. S. Передай мам мой поцлуй. Если не найдешь нужнымъ, то лучше не говори ей объ этомъ.’

Присцилла, получивъ это письмо въ среду утромъ, сочла должнымъ отвтить на него въ тотъ же день. Отложи она свое письмо и до другого дня, оно все-таки поспло бы до пятницы. Но чмъ скоре Доротея получитъ отвтъ, тмъ боле будетъ у нея времени и возможности, вооружаясь уже всмъ благоразуміемъ Присциллы, обдумать все хладнокровно и врно. Почту въ Ненкомбъ-Путней отправляли въ три часа, и потому Присцилла ршила писать письмо еще до обда.

Она отправилась въ садъ и, усвшись подъ старымъ дубомъ, погрузилась въ глубокое и серьезное размышленіе. Она чувствовала и понимала, что рдкой женщин приходилось писать боле важное письмо. Все будущее счастье сестры, которая ей была дороже всего на свт, зависло, быть можетъ, отъ этого письма.

Возложенная на нее отвтственность показалась ей такъ тяжела, что въ первую минуту она почти ршилась прибгнуть къ совту матери. Придвидя однако, что мать будетъ непремнно одобрять этотъ бракъ, она чувствовала — на сколько огорчитъ бдную старушку, если придется впослдствіи сопротивляться этому. И такъ, безполезно было прибгать къ совтамъ матери, если заране извстно ея мнніе. Вся отвтственность была возложена на Присциллу, и она одна должна нести ее. Сперва она пробовала убдить себя, и написать сестр, что она должна выйдти за этого человка. Присцилла достаточно знала сердце Доротеи, для увренности въ томъ, что сестра привыкнетъ и съуметъ полюбить человка, который будетъ ея мужемъ. Доротея не могла не любить тхъ, съ кмъ ей приходилось жить. Притомъ, у нея были вс данныя для того, чтобы быть хорошей женой и матерью. Нравъ ея былъ такъ кротокъ, сама она была такъ чиста, добра, такъ любяща, такъ самоотверженна, и въ тоже время пользовалась полнйшимъ здоровьемъ. Она бывала такъ счастлива, когда ей случалось помочь другимъ, и такой превосходною исполнительницей, когда за нее думали и ршали другіе,— такъ доврчива, и сама такъ достойна доврія, что всякій мужъ непремнно боготворилъ бы ее. Тутъ Присцилла встала, медленными шагами направилась къ дому, достала свой молитвенникъ, и, вернувшись подъ дерево, прочитала брачныя молитвы. Пробилъ уже часъ, когда она пошла на верхъ писать письмо, а когда она въ первый разъ пришла къ дубу, не было еще и одинадцати. Письмо, написанное ею, было слдующаго содержанія:

Ненкомбъ-Путней. Августа 25, 186 —

Дорогая моя Доротея, сегодня утромъ получила я твое письмо, и полагаю, что лучше будетъ отвтить теб немедленно, такъ какъ времени очень немного. Думала я объ этомъ всми силами моего ума, и содрогаюсь отъ ужаса при одной мысли, что могу подать теб дурной совтъ! Я убждена, что твоя кротость, честность, и прямота будутъ лучшими и врнйшими твоими руководителями. Будь уврена въ томъ, я одобрю всякое твое ршеніе, и найду, что ты права. Дорогая сестра, я полагаю, — да, я убждена, что почти каждая женщина предподчетъ супружество одинокой жизни. Почти вс такъ думаютъ, — и тревожныя желанія, и стремленія большинства изъ нихъ достичь этой цли еще боле подтверждаютъ это мнніе, а когда мнніе длается общимъ голосомъ, то я полагаю, что оно часто и справедливо. Ты, моя родная, больше всякой другой женщины, способна нести заботы и наслаждаться радостями супружеской жизни.

Ты исполнишь долгъ жены добросовстно и радостно, и будешь утшеніемъ и поддержкою твоего мужа,— а не отравой его жизни, какъ многія женщины. Ради Бога, сокровище мое, не придавай слишкомъ много всу словамъ тетки Станбэри, если она говоритъ, что десятка три двицъ пожертвовали бы всмъ и сочли бы счастьемъ выйдти за м-ра Гибсона. Не выходить же теб единственно потому только, что тридцать другихъ охотно бы это сдлали. И не думай слишкомъ много о томъ общемъ уваженіи, про которое ты говоришь. Я никогда не стану совтовать моей дорогой Долли выйдти за мужъ — для того только, чтобы составить себ положеніе и быть уважаемой.

Этого еще мало, точно также, и наша бдность не должна быть для тебя побудительной причиной. Голодать мы не будемъ. И если даже такъ, то и это было бы очень слабымъ оправданіемъ.

Я вижу только одинъ исходъ — ты должна его полюбить, прежде нежели согласишься быть его женой. Честная, разумная любовь не должна походить на ту, которую намъ описываютъ въ романахъ и поэмахъ. Теб не нужно, чтобы онъ былъ лучшимъ, величайшимъ и совершеннйшимъ изъ смертныхъ. Твое сердце теб скажетъ, дорогъ-ли онъ теб. Помни также, Долли, что сама любовь рождается въ извстное время, таково мое мнніе. Если ты еще не любила его, когда писала мн во вторникъ, любовь, пожалуй, начнется въ четвергъ, когда получишь мой отвтъ. И если почувствуешь, что его любишь, тогда только выходи за него. Если же твое сердце будетъ возмущаться этимъ ложнымъ признаніемъ, — если ты не въ состояніи будешь убдить себя въ томъ, что именно его ты желаешь имть спутникомъ твоей будущей жизни,— тогда объяви ему, поблагодаривъ за его предложеніе, что ты не въ состояніи исполнить его желанія. А пока остаюсь всегда всей душей преданная теб

Присцилла.

XXXV.
Удача м-ра Гибсона.

— Я готовъ держать пари на полъ-кроны, что она и тебя, также какъ и всхъ прочихъ, подъ конецъ броситъ. Она ничего такъ не любитъ какъ взять кого-нибудь подъ свое покровительство, для того чтобы бросить его въ послдствіи. Такъ разсуждалъ м-ръ Вароломей Бургесъ съ своимъ племянникомъ Брукомъ.

— Я постараюсь, чтобы мое сердце не было разбито, дядя Барти. Я пойду своей дорогой, предоставивъ ей полную свободу — пусть даже отказываетъ свои деньги на богоугодныя заведенія, если ей будетъ угодно.

Пріхавъ въ ограду, Брукъ-Бургесъ, на другое утро громко объявилъ въ гостиной миссъ Станбэри, что отправляется въ контору постить своего дядю. Поступокъ этотъ былъ почти нарушеніемъ контракта. Когда миссъ Станбэри пригласила молодаго человка въ Эксетеръ, то она заране выговорила, чтобы не было никакихъ сношеній между ея домомъ и конторою. ‘Конечно, мн не нужно знать, гд вы бываете или гд не будете бывать’ писала она: ‘но, посл всего случившагося, я не желаю явныхъ и положительныхъ сношеній между моимъ домомъ и конторою.’

А теперь, онъ очень равнодушно объявилъ, что намренъ туда отправиться. Миссъ Станбэри, принявъ очень серьезный видъ, молчала, ршившись быть на сторож и избгать всякаго повода къ ссор съ Брукомъ.

Вароломей Бургесъ, былъ высокій, худой и желчный старикъ. Въ Эксетер знали его не мене городскаго собора, и уважали до извстной степени, но никто его не любилъ. Онъ бранилъ и чернилъ всхъ своихъ сосдей, и ни разу не прославился какимъ-нибудь добрымъ дломъ. Въ Эксетер жилъ онъ уже лтъ семьдесятъ,— и уваженіе, которымъ онъ пользовался, было скоре привычкой жителей къ его давнишней осдлости въ этомъ город. Въ продолженіи своей пятидесятилтней дятельности онъ не сдлалъ особенныхъ подлостей, никого не обидлъ и не ограбилъ, не поглотилъ состоянія вдовъ и сиротъ, и контора его была всегда аккуратна въ выдач платежей, онъ велъ свои дла подъ фирмою Кропперъ и Бургесъ — тмъ старымъ безопаснымъ порядкомъ, который хотя медленно обогащаетъ, но за то и не раззоряетъ. Вотъ почему онъ былъ всми уважаемъ. Но при всемъ томъ, это былъ недовольный, сварливый и бранчивый старикъ, ему казалось — онъ обиженъ всми своими друзьями, онъ не любилъ даже своихъ сотрудниковъ за пріобртеніе того, что ни подъ какимъ видомъ не могло ему принадлежать, но главною его страстью однако была ненависть къ миссъ Станбэри, изъ церковной ограды.

— Теперь ей удалось поймать священника, говорилъ онъ, продолжая свой разговоръ съ племянникомъ.

— Да, дйствительно, вчера вечеромъ былъ у нея какой-то священникъ въ гостяхъ.

— Теперь она будетъ подстрекать его противъ тебя, и тебя — противъ него, а потомъ погонитъ васъ обоихъ. Я ее знаю.

— Но она въ полномъ прав дйствовать, какъ ей заблагоразсудится, дядя.

— Да! Но какъ пріобрла она это право? Ну, да все равно. Я не хочу возстановлять тебя противъ нея, если ты ея любимецъ въ настоящее время. У нея живетъ теперь племянница какая то, не такъ-ли?

— Да, одна изъ дочерей ея брата.

— Говорятъ, ей хочется женить на ней этого священника!

— Какъ, м-ра Гибсона?

— Да. Говорятъ, что онъ былъ почти женихъ другой двушки — одной изъ миссъ Френчъ, въ Гивитри. А дорогая Джемима сочла за лучшее разстроить эту свадьбу. И когда ей удалось разрушить счастье бдной двушки….

— Какой двушки, дядя Барти?

— Той, которой женихомъ былъ м-ръ Гибсонъ, а надлавъ все это, она кончитъ тмъ, что и его подъ конецъ броситъ. И племянницу тоже она погонитъ и отправить гуда, откуда ее взяла. А потомъ и тебя тоже прогонитъ.

— Но вашимъ словамъ слдуетъ заключить что она злйшая изъ всхъ старухъ.

— Полагаю, что немногія ее въ этомъ перещеголяютъ. И ты самъ въ этомъ скоро убдишься. Меня нисколько не удивитъ, если я услышу, что она и теб станетъ навязывать эту свою племянницу,

— Въ этомъ не будетъ еще ничего особенно непріятнаго для меня, замтилъ Брукъ Бургесъ.

— Я и не сомнваюсь, что ее охотно выдадутъ за тебя, если ты только захочешь, не смотря даже на м-ра Гибсонъ. Остерегаю тебя однако позаботиться прежде получить съ нее деньги.

Когда Брукъ Бургесъ вернулся домой въ церковную ограду, то ему показалось, что миссъ Станбэри волнуется, не смотря на свое молчаніе. Она дорого дала бы за то, чтобы свободно потолковать о старомъ Вароломе, и въ тоже время узнать, что онъ и про нее говорилъ. Но она была слишкомъ горда, чтобы самой произнести одно имя старика. Она была уврена, что ее злословили, и довольно врно отгадывала все то, что про нее было сказано — и даже что Брукъ отвтилъ на вс эти обвиненія. Но она поршила закутаться въ непроницаемое молчаніе, и нкоторое время даже притворилась — какъ будто совсмъ позабыла о намреніи молодаго человка, высказанномъ имъ предъ его уходомъ.

— Мн странно, сказалъ Брукъ,— что дядя Барти постоянно живетъ одинъ.

— Я ничего не знаю про образъ жизни вашего дяди Барти.

— Да, разумется. Но вы, кажется, не большіе друзья?

— Конечно, нтъ.

— И онъ постоянно живетъ одинъ въ этой мрачной контор, гд почти никого не бываетъ. Ужъ полно есть ли у него какіе-нибудь друзья во всемъ город?

— Право, я вамъ ничего не могу сказать про его друзей. И по правд сказать, не люблю говорить о вашемъ дяд, Брукъ. Конечно, бывайте у него, когда вамъ угодно, только не разсказывайте мн о своихъ посщеніяхъ.

— Терпть я не могу никакихъ тайнъ и секретовъ, сказалъ Брукъ, безъ всякаго однако намренія оскорбить миссъ Станбэри намекомъ на ея тайную вражду, и вовсе не желая что-нибудь вывдать о ея отношеніяхъ къ старику. Онъ этимъ хотлъ только сказать, что ему непріятны и въ тягость даже его собственные личные секреты. Но она поняла его иначе.

— Если вамъ такъ хочется знать…. сказала она, сильно покраснвъ.

— Я вовсе не любопытствую знать. Вы меня совсмъ не поняли.

— Ему было угодно поврить, или по крайней мр говорить, что онъ вритъ,— будто бы я обидла его по духовной его брата. Я ходила за его братомъ, когда онъ умиралъ, считая это моимъ долгомъ и обязанностью. Всей исторіи не могу вамъ разсказать — она слишкомъ-длинна и грустна. Вообще романтизмъ очень хорошъ въ повстяхъ, но въ дйствительной жизни — всегда весьма скучная матерія. Счастливы т, кому нечего разсказать объ себ.

— Да, вы правы, и я съ вами согласенъ.

— Однако вашему дяд Барти угодно было думать — впрочемъ, я сама хорошенько не знаю, что онъ именно думалъ, только онъ сказалъ, что духовная была моимъ дломъ. А между тмъ, когда эта духовная была написана, такъ я не только не жила у его брата, но мы даже совсмъ и невидались. До этого была между нами ссора и еще много другихъ тяжелыхъ обстоятельствъ. Когда я все это вспоминаю, то нисколько этимъ не горжусь. Не потому, чтобы я считала себя лучше другихъ. Но только, во всякомъ случа, духовная вашего дяди, Брукъ, была написана до нашего примиренія, а что я пришла ухаживать за нимъ, когда онъ заболлъ, то не было ли это естественно, посл всего того, что было между нами! Не такъ ли, Брукъ?

— Еще бы, это было весьма женственно.

— Поступокъ мой не имлъ однако никакого вліянія на духовную. М-ръ Вароломей Бургесъ зналъ это и тогда, и посл. Но онъ никогда не хотлъ сознаться, что онъ неправъ,— и до сихъ поръ этого не сдлалъ. Ему трудно и тяжело сознаться въ этомъ. Духовная эта не была для меня большимъ торжествомъ. Я могла обойтись и безъ нея, Богъ мн судья! и клянусь вамъ, что я бы пальцемъ не пошевелила для того, чтобы получить часть или даже все состояніе бднаго Брука. И знай я, что могла бы однимъ моимъ словомъ добиться этого, я прежде откусила бы себ языкъ, чтобы только не сказать этого слова. Миссъ Станбэри говорила все это — стоя и съ такою торжественностью, что ея слушатель былъ пораженъ. Она была небольшаго роста, но теперь, стоя предъ нимъ, казалась ему высокой и величественной.

— Когда онъ умеръ, продолжала она,— и когда вскрыли духовную, то его состояніе оказалось моей собственностью,— и я обязана была по долгу чести пользоваться всми преимуществами и нести всю отвтственность, возложенную на меня покойникомъ. Тогда Барти первый прислалъ ко мн своего довреннаго, предлагая мн сдлку. Къ чему? Сдлка мн была не нужна. Если состояніе это не могло быть законно моей полной собственностью, я скорй согласилась бы голодать, нежели на эти деньги пріобрсти корку хлба. При этихъ словахъ она сжала об руки въ кулаки и, стоя предъ Брукомъ, быстро ими размахивала.

— Конечно, состояніе это было вашей собственностью.

— Да! И такъ они предложили мн сдлку,— и оба, Барти и вашъ дядя Томъ, даже и отецъ вашъ, вс они, желая меня напугать, посылали мн письма съ угрозами, но обратиться къ закону они не смли. Если когда нибудь на свт бывала справедливая и неподдльная духовная, такова была духовная вашего дяди Брука. Они могли говорить, осуждать меня, чернить, и искажать числа, и сдлать имя мое ненавистнымъ во всемъ графств, но они хорошо знали, что духовная была дйствительна и справедлива. Вообще, они не имли большаго успха въ своихъ попыткахъ.

— Я на вашемъ мст попробовалъ бы все это забыть теперь, тетя Станбэри.

— Забыть это! Разв это возможно? Можетъ ли умъ нашъ забыть исторію собственной своей жизни? Нтъ — забыть это я не могу. Но скоре — простить.

— Такъ, почему бы вамъ и не простить?

— Я это и сдлала. Я простила. Да разв присутствіе ваше у меня не есть лучшее доказательство моего прощенія?

— Да, но простите тоже и стараго дядю Барти!

— А онъ простилъ меня? Нтъ, другъ мой. Если бы я даже хотла простить его, то какъ мн это сдлать? Останется ли онъ доволенъ, если я къ нему пойду? Какъ вы полагаете, любитъ онъ меня или ненавидитъ? Дядя Барти уметъ сильно ненавидть, это одно изъ главныхъ его достоинствъ. Нтъ, Брукъ, лучше намъ и не затвать этой комедіи примиренія посл такой долгой вражды. Никто бы намъ не поврилъ, и сами мы не врили бы другъ другу.

— Въ такомъ случа, я конечно не пробовалъ бы.

— Я этого не говорю. Вамъ извстно, Брукъ, что посл моей смерти вы получите все, что у меня есть, если только не будете противъ меня. Вы вдь не будете писать въ грошевыя газеты, не правда ли, Брукъ? Сдлавъ ему этотъ вопросъ, она тихонько положила свою руку на его плечо.

— Конечно, я не оскорблю васъ такимъ образомъ.

— А также не будете радикаломъ?

— Нтъ, и радикаломъ не буду.

— Я хочу сказать, вы не будете послдователемъ Бельса и Брайта, республиканцемъ, губителемъ церкви, ненавистникомъ престола? Нтъ, вы не пойдете по этой дорог.

— Я теперь не на этой дорог, тетя Станбэри, но человкъ не можетъ ничего общать наврно.

— Это ужасно! Мн длается страшно, когда я думаю, до чего дошла наша страна. Мн разсказывали, что есть цлые десятки членовъ парламента, которые глотаютъ букву h. Въ моей молодости было иначе. Членъ парламента былъ въ то же время и джентльмэнъ, прежде бывало, если встртишь священника, то ужъ можно быть уврену — что встртилъ джентльмэна. Кстати, Брукъ, какого мннія вы о м-р Гибсон?

— М-ръ Гибсонъ! сказать вамъ правду, тетя, я очень мало о немъ до сихъ поръ думалъ.

— Но вы должны подумать о немъ. А о племянниц моей, Долли Станбэри, вы тоже не думали?

— Нтъ, извините, я думаю, что она — чрезвычайно милая двушка.

— Только для васъ, молодой человкъ, она не должна быть мила. Она уже почти невста м-ра Гибсона.

— Это уже дло ршеное?

— Пока, еще не совсмъ, но я желаю, чтобы это состоялось. Надюсь, что вы не будете имть ничего противъ того, если я дамъ собственныя мои сбереженныя деньги за племянницей, которая носитъ мое имя?

— Должно быть вы худо меня знаете, тетя Станбэри, если думаете, что я могу осудить или вмшаться въ какія бы то ни было ваши денежныя распоряженія.

— Долли здсь уже три мсяца, и я ее полюбила. Она кротка и женственна, и ей чужды неприличныя скверныя манеры большинства теперешнихъ молодыхъ двушекъ. Видли вы этихъ миссъ Френчъ съ ихъ коробками на голов?

— Я вчера съ ними говорилъ.

— Грязныя шлюхи! Вы можете видть жиръ у нихъ на лбу, когда он хотятъ, слдуя грязной французской мод, закинуть свои волосы назадъ. Нтъ, Долли, на нихъ не похожа, не правда ли?

— У ней нтъ и малйшаго сходства съ ними.

— Теперь я желаю, чтобы она была м-ссъ Гибсонъ. Онъ сильно влюбленъ.

— Да?

— Еще бы! Разв вы этого не видали вчера во время обда и посл? Конечно, онъ знаетъ, что я могу ей дать небольшую сумму, а это иметъ всегда свое значеніе, не правда ли, Брукъ? Мн кажется, что это будетъ такъ хорошо для Долли.

— А что думаетъ Долли объ этомъ?

— Вотъ гд все затрудненіе. Что онъ ей нравится, въ этомъ я почти уврена. Объ себ она тоже не слишкомъ высокаго мннія. Она не изъ числа тхъ двушекъ, которыя думаютъ, что вс недовольно хороши для нихъ. Но…

— У нее есть возраженіе.

— Я не знаю — какое именно. Иногда мн кажется, будто она такъ робка и скрытна, что ей совстно говорить о замужеств — даже съ такой старухой какъ я.

— Ну, тетя, это что-то непохоже на теперешній образъ мыслей,— не такъ ли тетя Станбэри?

— Скоро дойдетъ до того, Брукъ, что двушки сами будутъ длать предложеніе мужчинамъ, и тогда уже отказа не допустятъ. Мн кажется, что Каммилла Френчъ сама сваталась за м-ра Гибсона.

— И что же сказалъ ей на это м-ръ Гибсонъ?

— Ну, этого я вамъ сказать не могу. Ему слишкомъ хорошо извстно, что онъ за ней получитъ. И такъ, я васъ предупреждаю, что онъ придетъ сюда въ пятницу утромъ,— и потому васъ тутъ не должно быть. Я тоже не буду. Но если Долли вамъ будетъ что нибудь объ этомъ говорить, то пожалуйста вразумите вы ее принять предложеніе Гибсона.

— Но моему мннію, она слишкомъ хороша для него — и онъ ее не стоитъ.

— Вы вздоръ говорите. Можетъ ли молодая двушка быть слишкомъ хороша для джентльмэна и для священника? А м-ръ Гибсонъ — настоящій джентльмэнъ. Я вамъ еще должна сказать,— только вы, пожалуйста, не выдавайте меня,— я надюсь, что намъ удастся его пристроить въ Ненкомбъ-Путней. Отецъ мой и братъ тамъ жили, и мн бы очень хотлось, чтобы этотъ приходъ остался въ нашей семь.

Брукъ Бургесъ однако не нашелъ удобнаго случая сказать Дороте Станбэри словечко въ пользу м-ра Гибсона. Тсная дружба завязалась очень скоро между Доротеею и любимцемъ ея тетки, но она была изъ числа тхъ сосредоточенныхъ двушекъ, которыя не любятъ говорить объ своихъ длахъ, а тмъ боле — о подобномъ дл. Она, которая краснла — говоря объ этомъ съ своей собственной сестрой, и конфузилась и смущалась — выслушивая совты и наставленія тетки, могла ли она позволить Бруку Бургесу затронуть этотъ для нея столь щекотливый вопросъ. Доротея сознавала, что еще никогда въ жизни не встрчала человка, съ которымъ такъ легко было бы сойдтись — какъ съ Брукомъ. Она уже успла ему сказать гораздо больше, нежели м-ру Гибсону — впродолженіе трехъ мсяцевъ, которые съ нимъ была знакома. Они успли потолковать и объ Эксетер, и о м-ссъ Макъ-Гугъ, и о собор, и о стихотвореніяхъ Теннисона, и о лондонскомъ театр, и даже о дяд Барти и о семейной ссор,— и въ нкоторыхъ вопросахъ совершенно сходились въ своихъ мнніяхъ. Но тяжелый вопросъ относительно м-ра Гибсона и его предложенія не былъ ими затронутъ, и когда въ четвергъ утромъ Брукъ только произнесъ имя м-ра Гибсона, то Доротея тотчасъ же нашла предлогъ уйти изъ комнаты.

Между тмъ, обстоятельства сложились такъ, что онъ нашелъ случай говорить съ м-ромъ Гибсономъ. Въ среду, посл обда, м-ссъ Френчъ пригласила его и м-ра Гибсона къ себ вечеромъ къ чаю. Подобныя приглашенія длались въ Эксетер очень часто, и оба джентльмэна общались явиться. Арабелла Френчъ успла побывать и въ Оград, чтобы пригласить миссъ Станбэри и Доротею. Арабелла хорошо знала, что миссъ Станбэри не согласится пить чай въ Гивитри, а также быть можетъ надялась и даже желала, чтобы и Доротея отъ этого отказалась. Об леди уклонились отъ приглашенія. ‘Вы, пожалуйста, для меня не оставайтесь’ сказала миссъ Станбэри своей племянниц. Но Доротея, съ своего прізда вызжавшая только вмст съ теткой, отлично понимала, что ей не годится длать исключенія именно для дома м-ссъ Френчъ. ‘М-ръ Брукъ и Гибсонъ общались быть у насъ’, сказала Арабелла, и миссъ Станбэри показалось, что въ голос ея слышалось какъ будто торжество. ‘М-ръ Брукъ можетъ бывать гд ему угодно’, отвтила м-ссъ Станбэри: ‘А что касается м-ръ Гибсона, то я не сторожъ его.’ Тонъ, какимъ все это было сказано, могъ быть со стороны мссъ Станбэри большой неосторожностью, еслибы об леди не знали такъ-сказать насквозь другъ друга и не понимали бы этого.

Вечеромъ этого дня, въ гостинной м-ссъ Френчъ собрались обычные ея постители: Кремби, Райты и Апджонсы. М-ссъиМакъ-Гугъ явилась тоже, зная что можно будетъ составить партію виста. ‘Я не обращаю вниманія на ихъ голыя плечи’ говорила она, когда ея пріятельница почти бранила ее за то, что она ршилась идти въ этотъ домъ, ‘я вдь не мужчина, и мн все равно, что он длаютъ’.— ‘Вы бы тоже самое сказали, еслибы они были и совсмъ нагія’ возразила сердито миссъ Станбэри.’ — ‘Если никто не жалуется, отчего мн именно это длать’ отвчала м-ссъ Макъ-Гугъ. И м-ссъ Макъ-Гугъ отправилась туда и составила сео партію, а такъ какъ она шла только для этого, получивъ общаніе, что партія будетъ, и такъ какъ партія дйствительно была, то она не чувствовала себя въ прав злословить. ‘Что мн задло, говорила м-ссъ Макъ-Гугъ, — что она неприлична? Женой моей она не будетъ.’ — ‘Это ужасно!’ воскликнула м-ссъ Станбэри, покачивая головой отъ гнва и отвращенія. Камилла Френчъ вовсе не была такъ испорчена, какъ ее описывала миссъ Станбэри,— и Бруку Бургесу она скоре нравилась. Ему показалось тоже, что и м-ръ Гибсонъ не прочь отъ Арабеллы, и находясь вн вліянія миссъ Станбэри, не чувствуетъ никакого отвращенія ни къ голов, ни къ плечамъ молодой миссъ. Брукъ тоже хорошо видлъ, что Арабелла не отказалась отъ своихъ попытокъ, хотя вроятно и сознавала всю силу притязаній Доротеи Станбэри. Въ этотъ вечеръ, видимо дозволено было Арабелл, какъ старшей сестр, употребить вс средства для достиженія цли. До сихъ поръ наблюдатели этой ловли были того мннія, что безопасность м-ра Гибсона была обезпечена постояннымъ соревнованіенъ двухъ сестеръ. Одна другой не позволяла заниматься имъ исключительно, Но взаимное сознаніе обоюдной опасности указало имъ необходимость особенной стратегіи, и потому Камилла въ это время почти не говорила съ м-ромъ Гибсономъ. Надо полагать, что она нашла хотя временное утшеніе въ присутствіи новаго постителя.

— Я надюсь, м-ръ Бургесъ, что вы здсь еще долго пробудете? сказала Камилла.

— Я полагаю — съ мсяцъ. Это очень долго, не правда ли? но впродолженіе этого времени мн бы хотлось объздить весь Девоншайръ, Эксетеръ и всхъ его жителей я уже хорошо знаю!

— Для насъ это очень лестно!

— Про васъ же собственно, миссъ Френчъ, я столько слышалъ, что зналъ васъ раньше, нежели пришелъ сюда.

— Кто же могъ вамъ говорить про меня?

— Вы забываете, что у меня много родныхъ въ город. Неужели вы полагаете, что мой дядя Барти мн не пишетъ?

— Но, конечно, не обо мн?

— Почему-же не такъ? А тетка Станбэри, разв отъ нея не могъ я слышать?

— Но она меня терпть не можетъ, я это знаю.

— А вы любите ее?

— Конечно, нтъ. Я ее очень уважаю. Но она съ нкоторыми странностями, не такъ-ли, м-ръ Бургесъ? Мы вс ее любимъ, и знаемъ такъ давно, лтъ шесть или семь — мы были еще тогда крошками. Но у нея вдь такія странныя понятія на счетъ молодыхъ двушекъ.

— Какія же понятія?

— Да ей хочется, чтобы вс одвались, какъ она,— чтобы не говорили съ молодыми людьми. Будь она теперь здсь, сейчасъ бы сказала, что я съ вами кокетничаю, потому что мы вмст сидимъ.

— А вы не кокетничаете?

— Конечно, нтъ.

— А мн вотъ хотлось бы, чтобы вы пококетничили, сказалъ Брукъ, смясь.

— Я и не знаю, какъ это начать. Нтъ, право, я не умю. Я и не знаю, что такое — кокетничать. Если молодые люди и двушки собираются — то, я думаю, для того, чтобы поговорить между собою.

— Но часто они не длаютъ этого, вы это знаете.

— По моему, такъ это глупо, сказала Камилла.— А когда они разговариваютъ, то старыя двы утверждаютъ, что он кокетничаютъ. Я вамъ скажу только одно, м-ръ Бургесъ. Что мн за дло до того, что про меня скажетъ какая нибудь старая два? Я люблю говорить съ тми, кто мн нравится,— и если ей угодно называть меня кокеткой, то пусть ее говоритъ. По моему, тихая вода всегда кроетъ глубину.

— Конечно, шумные ручьи всегда мелки, замтилъ Брукъ.

— Вы можете называть меня мелкимъ ручьемъ, если вамъ угодно.

— Вы меня не такъ поняли.

— А какъ назовете вы Доротею Станбэри? Она вотъ именно то, что я называю тихой водой. Она очень глубока.

— Я еще не встрчалъ двушки смирне ея.

— Именно. Такъ смирна и…. такъ хитра. Какого вы мннія о м-р Гибсон?

— Вс меня спрашиваютъ, какого я о немъ мннія.

— А знаете почему? Говорятъ, онъ женится на Дороте Станбэри, Какъ мн его жаль! Вроятно, никто и не потрудился спросить его согласія, но это все равно — ршено и безъ него.

— Извините, но именно теперь, мн кажется…. какъ бы мн это выразить? не смю сказать, но мн кажется — именно теперь онъ ухаживаетъ за вашей сестрой, допускаете вы это?

— Будь здсь миссъ Станбэри, она сказала бы это наврно. Но на самомъ дл, не такъ, мы знаемъ его съ дтства, и, конечно, принимаемъ живое участіе въ его счастьи. Больше никогда ничего и не было, Арабелла для него — совершенно то-же, что и я. Правда, что однажды…, ну да объ этомъ и говорить нечего. Мы даже были бы этому очень рады, еслибы онъ дйствительно любилъ Доротею Станбэри. Но насколько мы его понимаемъ — а знаемъ-то его хорошо — то съ его стороны нтъ этого чувства. Конечно, мы не спрашивали его, и не думали объ этомъ. М-ръ Гибсонъ можетъ собою располагать, какъ ему угодно. Но я почти уврена, что Доротея ему не годится въ жены. Когда вы съ человкомъ такъ коротко знакомы — семь или восемь лтъ, то понятно, что вы заботитесь о его счастьи. Но, знаете, мн кажется — что она немного хитра.

Между тмъ, м-ръ Гибсонъ былъ окончательно обвороженъ личными прелестями Арабеллы. Камилла довольно врно и правдиво очертила одну сторону ихъ дружбы. Она и сестра знали м-ръ Гибсона уже лтъ семь или восемь, но, по правд, дружба эта началась не въ дтств молодыхъ двушекъ, если даже слово ‘дтство’ было примнено въ юридическомъ его значеніи. Во всякомъ случа, семи или восьмилтнее знакомство можно назвать давнишнимъ — и вмшательство миссъ Станбэри было до нкоторой степени обидой. Если разъ обществомъ признанъ фактъ, что молодыя двушки нуждаются въ мужьяхъ и что попытки ихъ къ достиженію этой цли очень естественны, то надо согласиться и съ тмъ, что неудача должна быть непріятна и прискорбна — и всякое вмшательство весьма вредно.

Между тмъ, не подлежало никакому сомннію, что миссъ Станбэри старшая вмшалась между священникомъ и семействомъ Френчъ, допустимъ даже, что об миссъ Френчъ выказали слишкомъ явное усердіе въ своихъ попыткахъ относительно м-ръ Гибсона, все-таки вмшательство въ давно задуманныя и задушевныя предположенія — отнюдь не женственно. Пожалуй, оно бы лучше, еслибы не было такого усердія и такихъ исканій. Быть можетъ и то, что теорія женской жизни, недопускающая подобныхъ усилій, права — внушая женщинамъ, что мужчины должны ихъ искать, а не он — мужчинъ. Однако довольно объ этомъ, прибавить только одно, что если подобныя попытки однажды затяны, то не въ человческой природ — легко отъ нихъ отказаться. А что миссъ Френчъ сердились на миссъ Станбэри, готовы были положить свои головы, чтобы только воспрепятствовать ей,— что он клеветали на бдную Доротею, почти презирали м-ръ Гибсона, и все-таки ршились не выпускать его изъ рукъ своихъ и отстаивать его твердо, какъ собственность или драгоцнность имъ уже почти принадлежащую,— все это очень понятно, и не могло ихъ особенно безчестить или позорить.

— Вы теперь часто бываете въ Оград, сказала Арабелла такъ тихо, что голосъ ея какъ будто прозвучалъ грустью.

— Такъ чтожъ! Вы знаете, что миссъ Станбэри всегда принадлежала къ числу моихъ друзей — и, кром того, она принимаетъ такое участіе въ моей маленькой церкви.

Говорятъ обыкновенно, что женщины большія мастерицы хитрить, однако и мужчины иногда тоже умютъ лукавить.

— Она васъ совершенно отъ насъ похитила, м-ръ Гибсонъ.

— Право не понимаю, миссъ Френчъ, на чемъ вы это основываете

— Быть можетъ, я и ошибаюсь, весьма естественно, что все касающееся нашихъ друзей сильне затрогиваетъ. Мы, кажется, такъ давно съ вами знакомы. Мамаша во всемъ Эксетер никого такъ не любитъ, какъ васъ. Но, конечно, если вы находите отраду возл миссъ Станбэри, тогда это — другое дло.

— Я говорю о миссъ Станбэри старшей, возразилъ м-ръ Гибсонъ, который, не смотря на свою хитрость, чувствовалъ, что положеніе его становится затруднительнымъ.

— И я тоже говорю о старушк, сказала Арабелла.— А то о комъ еще мн говорить?

— Конечно, конечно.

— Разумется, продолжала Арабелла, — и до меня дошли толки насчетъ ея племянницы, нельзя же мн не слышать того, что другіе говорятъ, но увряю васъ, м-ръ Гибсонъ, что я этимъ толкамъ не врю. Сказавъ это, она взглянула ему прямо въ лицо, какъ будто ожидая отвта, но м-ръ Гибсонъ не былъ на это приготовленъ. Тутъ Арабелла сказала сама себ, что если можно еще что нибудь сдлать, то надо это длать теперь же. Незачмъ было идти окольными путями, всего лучше опутать его вдругъ — и заставить тутъ же высказаться.

— Признаюсь, я буду счастлива, если вы сами скажете мн, что все это — ложь и неправда, сказала она, не глядя на него. Положеніе м-ра Гибсона было незавидно. Онъ вовсе не желалъ быть съ ней откровеннымъ, но если бы даже и хотлось высказать вс свои задушевныя тайны, то не въ состояніи былъ бы отвтить опредлительно на ея вопросъ. Онъ сознавалъ, что у него съ Арабеллою не разъ уже дло доходило до нжностей, но если въ подобномъ случа женщина начинаетъ допрашивать мужчину такъ, какъ Арабелла допрашивала м-ра Гибсона въ настоящее время, то мужчина обыкновенно убждается въ томъ, что ему позволительно хитрить и даже обманывать. Вдь тяжело сказать женщин, что она надола, и что ее больше не любишь,— все это чувствуется смле, чмъ высказывается. И будь мужчина во всемъ другомъ рыцаремъ правды — все-таки, въ этомъ затруднительномъ случа, онъ дозволитъ себ нкоторую вольность.

— Вы вроятно шутите, сказалъ онъ наконецъ.

— Нисколько, я говорю очень серьезно. Поврьте м-ръ Гибсонъ, что счастье и благоденствіе тхъ друзей, которыхъ я искренно люблю, не можетъ быть для меня предметомъ шутки. М-ссъ Кремби говоритъ, что вы положительно общали жениться на Дороте Станбэри.

— Какъ можетъ м-ссъ Кремби знать объ этомъ?

— Я ничего не могу сказать. Однако такъ ли это — или нтъ?

— Конечно нтъ.

— Положа руку на сердце — нтъ?

— Я удивляюсь и не понимаю, изъ чего могли все это заключить, сказалъ м-ръ Гибсонъ, хитря.

— И такъ, это ложная выдумка отъ начала до конца? сказала Арабелла, все сильне наступая. Во время этого разговора она подвинулась къ нему очень близко — и хотя слова ея были строги, но за то блескъ ея глазъ былъ чрезвычайно нженъ, ароматъ, которымъ вяло отъ волосъ ея, былъ ему пріятенъ, а вовсе не противенъ, какъ говорила миссъ Станбэри, прическа Арабеллы нравилась ему — и складки ея платья, касаясь его колнъ, пріятно щекотали его чувства. Онъ понималъ, что подвергается какъ бы искушенію, но не въ силахъ былъ оттолкнуть искусителя. ‘Ну, м-ръ Гибсонъ, скажите же, что это — правда!’

— Конечно, все это — ложь и выдумка, лгалъ онъ.

— Какъ я рада! Вамъ понятно, что, услышавъ это, мы очень много думали о васъ. Все счастье мужчины, а тмъ боле священника, зависитъ отъ его женитьбы, не такъ ли? А намъ кажется, что Доротея совсмъ не та женщина, которую вы могли бы любить. Бдняжка! У ней нтъ никакихъ достоинствъ! Всю свою жизнь провела она въ маленькомъ деревенскомъ коттэдж, все равно, что въ хижин поселянина, конечно, это не ея вина — и мы вс ее жалли, и радовались, когда миссъ Станбэри взяла ее къ себ въ Ограду, но если мы ей были рады, какъ знакомой, то все-таки знать, что она будетъ женой такого дорогого, добраго друга…. и продолжая въ этомъ род, Арабелла говорила еще долго съ одинаковымъ воодушевленіемъ, потомъ поднесла платокъ къ глазамъ, потомъ улыбнулась и стала смяться, и объявивъ, что она совершенно счастлива и довольна, оставила его. Несчастный священникъ молчалъ посл своей вынужденной лжи, и терпливо выслушивалъ восторженную и одушевленную рчь своего искусителя. Онъ чувствовалъ, что опозорилъ себя, и зналъ, что позоръ этотъ сдлается извстнымъ, если только Доротея приметъ завтра его предложеніе. Но, не жестоко ли съ нимъ поступили! И возможно ли ему было дать отвтъ, который совпадалъ бы съ истиной и съ его личнымъ достоинствомъ!

Спустя полчаса посл этого, онъ уже возвращался въ Эксетеръ съ Брукъ-Бургесомъ, который дорогой сдлалъ ему нсколько вопросовъ.

— Не правда ли, какія милыя двушки эти Френчъ, началъ Брукъ.

— Очень милыя, сказалъ м-ръ Гибсонъ.

— За что же миссъ Станбэри ихъ ненавидитъ?

— Я надюсь, что этого чувства въ ней нтъ.

— Но она ихъ не любитъ?

— Пожалуй, особенной любви она къ нимъ не питаетъ, да и это еще вопросъ. Вы знаете, что миссъ Станбэри любитъ энергичныя выраженія.

— А что-бы сказала она, еслибъ узнала, что вы и я — оба женимся на нихъ? Вы вдь знаете, что мы оба — ея любимцы.

— Что за странное предположеніе! воскликнулъ м-ръ Гибсонъ.

— Что до меня касается, такъ я думаю, что не сдлаю этого, сказалъ Брукъ.

— Я думаю, что я тмъ боле этого не сдлаю, сказалъ м-ръ Гибсонъ съ такимъ серьезнымъ видомъ, какъ будто желалъ этимъ отстранить всякій допросъ или упрекъ.

— Легко вдь и хуже попасться, вы это знаете, продолжалъ Брукъ:— что до меня лично касается, то мн скоре нравятся двушки съ шиньонами и причудливыми прическами. Но всего хуже то, что нельзя же въ одно время на двухъ жениться.

— Это было бы двоеженство, замтилъ м-ръ Гибсонъ.

— Оно самое, заключилъ Брукъ.

ГЛАВА XXXVI.
Гнвъ миссъ Станбэри.

Пробило уже одинадцать часовъ, когда м-ръ Гибсонъ въ пятницу утромъ постучалъ у дверей дома за церковной оградой. Читатель никакъ не долженъ думать, чтобы м-ръ Гибсонъ хоть на одно мгновеніе поколебался въ своемъ намреніи относительно Доротеи — потому только, что миссъ Френчъ съ такою ловкою настойчивостью успла овладть имъ на тотъ вечеръ. Онъ никогда не думалъ обманывать миссъ Станбэри старшую. Подобный обманъ могъ сдлаться для него пагубнымъ, опозорилъ бы его на всегда въ город, и даже пожалуй дошелъ бы до свднія епископа. Онъ не былъ на столько золъ, глупъ, или смлъ, чтобы совершить подобное вроломство. Кром того, хотя хитрости Арабеллы и сильно на него подйствовали, но онъ все таки предпочиталъ Доротею Станбэри. Для любви семилтнее ухаживаніе за молодой двушкой гораздо пагубне самаго продолжительнаго замужства. Арабелла сдлала все возможное, чтвбы возбудить прежнее пламя, но когда м-ръ Гибсонъ остался одинъ, оно мгновенно потухло и онъ съ отвращеніемъ думалъ о ней. ‘Нтъ! говорилъ онъ,— какія бы затрудненія не предстояли, но мн ясно, что моя обязанность — жениться на Доротеи Станбэри. У нее такой кроткій нравъ — и она такъ прелестно краснла!’ Кром того она получитъ въ день своей свадьбы дв тысячи фунтовъ, не говоря уже о другихъ великихъ денежныхъ преимуществахъ, которыя могутъ послдовать. Онъ окончательно сроднился съ этой мыслью — и въ продолженіе всего утра старался отдлаться отъ вчерашняго непріятнаго воспоминанія и подготовить фразы для своего предложенія Дороте. Зная ея робость и застнчивость, онъ полагалъ, что не было особенной надобности прибирать эти выраженія, такъ какъ въ подобную минуту она не могла быть хорошимъ судьей его краснорчія. Но все таки, желая поддержать свое личное достоинство, онъ намревался облечь свое краснорчіе въ торжественную форму. Не было еще одинадцати часовъ, когда онъ все это затвердилъ наизусть, и усплъ почти совсмъ отстранить неловкое воспоминаніе о своемъ вроломств относительно Арабеллы. Онъ глубоко и серьезно обдумалъ этотъ вопросъ — и наконецъ ршилъ, что совершенно правъ въ своемъ намреніи, и можетъ приступить къ этому браку съ чистою совстью и съ честнымъ общаніемъ искренней супружеской любви. ‘Дорогая Долли!’ говорилъ онъ самъ себ, приближаясь къ оград, и, подойдя къ дому, взглянулъ на верхъ. Вдь это — будущее его пребываніе. Лучшаго дома не иметъ ни одинъ изъ приходскихъ священниковъ. А Доротея была такъ восхитительна съ своей голубиной кротостью, сіяющей въ ея глазахъ, и такъ привлекательна въ своемъ обращеніи. Путь его казался ему усяннымъ розами. Да! онъ пойдетъ къ ней, возьметъ ее за руку и спроситъ — хочетъ-ли она быть подругой его жизни? Онъ не отпуститъ ея руки и притянетъ такъ близко къ себ, что Доротея должна будетъ скрыть свое смущеніе на его груди. Все это было такъ хорошо придумано, все это такъ живо представлялось его воображенію, что онъ не чувствовалъ никакого страха, ни смущенія, когда постучалъ въ дверь. Конечно, Арабелла тотчасъ же это узнаетъ. Пусть! Иначе быть не можетъ, а вредить ему она не въ силахъ.

Его сейчасъ ввели въ гостиную, гд онъ нашелъ…. миссъ Станбэри старшую.

— О, м-ръ Гибсонъ, еслибъ вы знали! начала она первая.

— Что нибудь случилось съ… дорогой Доротеей?

— Она — самая взбалмошная, упрямая двчонка, какихъ я когда-либо встрчала въ своей жизни.

— Не говорите этого! Но въ чемъ же дло, миссъ Станбэри?

— Въ чемъ дло? А вотъ что! Ничмъ на свт, ни угрозами, ни просьбами не могла я ее убдить — сойдти и переговорить съ вами.

— Не обидлъ-ли я ее?

— Обидть такую куклу! Экая обида! Честный человкъ предлагаетъ ей свою руку, вс ея друзья одобряютъ это, и въ придачу получаетъ она еще состояніе — точно родилась въ сорочк! И это обида! А она говоритъ, что ей это невозможно, что она не хочетъ, не можетъ — какъ-будто я ее заставляю ходить по улицамъ. Я ршительно не понимаю, что теперь длается съ молодыми двушками, или чего он именно хотятъ. Иной подумаетъ, что у нея и масло-то не растаетъ во рту.

— Но какая причина всему этому, миссъ Станбэри?

— Причина! Неужели вы полагаете, что въ такія минуты вамъ скажутъ причину? Какая тому причина, что имъ угодно себ напялить на голову цлую коробку чужихъ волосъ и лентъ? Все та-же старая псня: ‘не люблю васъ, докторъ Фель, отчего сама не знаю’.

— Нельзя-ли мн самому ее повидать, миссъ Станбэри?

— Не могу же я ее насильно стащить внизъ къ вамъ. Я была съ ней все утро, чуть-ли еще не до зари. Она пришла ко мн въ комнату, когда я еще не вставала, и сказала мн, что она ршилась отказать. Я бранила ее, ругала, грозила, кричала, ничго не дйствовало, она стояла точно каменная. Наконецъ я объявила ей, что она можетъ вернуться въ Пенкомбъ, и она теперь ушла укладываться.

— Но вдь она не удетъ?

— Почемъ я знаю, что сдлаетъ такая двчонка? Все здсь длается мн на-перекоръ, никто не хочетъ слушать и исполнять моихъ приказаній. Вотъ и Брукъ-Бургесъ тоже бранитъ меня за это! Я право не знаю наконецъ, на чемъ я стою — на голов или на пяткахъ.

Затмъ наступило молчаніе — и м-ръ Гибсонъ старался придумать, какъ бы ему помочь этому горю.

— Не полагаете ли вы, миссъ Станбэри, что она все-таки придетъ и одумается?

— Я не думаю, чтобы она когда-нибудь согласилась сдлать то, чего другіе желаютъ.

— Я былъ о ней совершенно другаго мннія, сказалъ м-ръ Гибсонъ почти со слезами.

— Не только вы, но и вс. Я одна только предвидла, что съ ней будетъ. Это общее несчастіе семейства Станбэри. Если бы я ее заставила сидть постоянно дома, никуда не ходить, мн прислуживать,— если-бы я ей запретила разговаривать съ мужчинами, давъ ей понять, что ей не слдуетъ и думать о замужств,— тогда она длала бы глазки каждому мужчин, который приходилъ бы въ домъ. Непремнно все выйдетъ на оборотъ. А я такъ радовалась, думая — какъ она станетъ счастлива, будучи вашей женой и живя здсь. Мы вмст могли бы такъ мило хозяйничать, и такъ хорошо за вами ухаживать.

М-ръ Гибсонъ молча сталъ ходить по комнат, вроятно размышляя о картин семейнаго счастья — картин, которую, повидимому, нельзя было теперь осуществить.

— Да что-же мн длать, миссъ Станбэри? сказалъ онъ наконецъ.

— Что вамъ длать! Право, я не знаю, что вамъ длать. Не ходите къ этимъ двчонкамъ въ Гивитри, не волочитесь за ними. Мн кажется, что и Доротея это знаетъ. Конечно, многіе говорили ей.

— Я желалъ бы, чтобы эти люди держали языкъ за зубами, а то они слишкомъ много болтаютъ. Они и не знаютъ, какой вредъ этимъ длаютъ.

— Вы бы должны ихъ извинить, м-ръ Гибсонъ.

Это было очень зло сказано — и м-ру Гибсону оно показалось такъ грубо, что онъ даже разсердился на свою покровительницу. Онъ познакомился съ Долли не доле трехъ мсяцевъ тому назадъ, и предался ей совершенно, не смотря на сильный гнвъ своихъ прежнихъ друзей. Сегодня утромъ онъ явился, врный своему слову, ожидая, что и другіе, также какъ и онъ, готовы исполнить свое общаніе,— и теперь, посл всего этого, ему говорятъ, что онъ же виноватъ.

— Мн кажется, вы слишкомъ несправедливы, миссъ Станбэри, воскликнулъ онъ.

— Да вдь это правда, возразила она:— грязныя, неприличныя двчонки, у которыхъ нтъ ни одной путной мысли въ голов. Вы только напрасно меня браните.

— Я и не думалъ бранить васъ, миссъ Станбэри.

— Я сдлала все, что только могла.

— И вы думаете, что она не захочетъ хоть одну минуту повидать меня?

— Она говоритъ, что не хочетъ. Не могу же я приказать Март снести ее внизъ.

— Не лучше-ли мн теперь уйдти и проститься съ вами? сказалъ м-ръ Гибсонъ посл новой паузы. И онъ ушелъ грустный, разстроенный. Вышедши изъ ограды, онъ прошелъ чрезъ Соутернгей, и прямо по новымъ улицамъ вышелъ на дорогу въ Гивитри. Онъ безъ всякаго намренія очутился на этой дорог — и продолжалъ идти, пока не увидалъ дома, въ которомъ жила м-ссъ Френчъ. Онъ шелъ тихо — иногда взглянулъ на окна, какое-то чувство нжности или любви сжало ему сердце. Неужели привязанность его молодости схоронена здсь, или нтъ — ему это только такъ казалось? А если такъ, то въ отношеніи которой же изъ двухъ красавицъ. Въ продолженіе послднихъ двухъ лтъ, до вчерашняго вечера, перевсъ былъ на сторон Камиллы. Но Арабелла тоже, думалъ онъ,— прелестное созданіе, и было время — время нги и любви,— когда ему казалось, что нтъ женщины прелестне ее. Да, это было время любви, періодъ восторга — кратковременный, но упоительный, — жгучій праздникъ безумія, прожитый имъ въ молодости, но теперь все это прошло, и я остался съ тремя струнами въ моей лир,— такъ говорилъ онъ самъ себ,— не устроивъ ничего и не разршивъ великаго вопроса моей женитьбы. Но дорог ему время отъ времени приходила въ голову мысль, что онъ долженъ одиноко пройдти весь жизненный путь — и путь его хотя будетъ дятеленъ и полезенъ, но усянъ терніями. Посл такихъ испытаній возможно ли было ему говорить о любви? Во время этой прогулки онъ очень часто вспоминалъ Доротею Станбэри и, вроятно, уврялъ себя, что и ей онъ тоже говорилъ про любовь свою. Около трехъ часовъ онъ вернулся домой, то было время, когда онъ обыкновенно садился за свой скромный обдъ, посл котораго, часа въ четыре, отправлялся въ соборъ совершать послобденную службу. Вечеръ провелъ онъ дома, размышляя о любовныхъ похожденіяхъ своей молодости. Но что сказала бы миссъ Станбэри, еслибы увидла его сидящимъ въ удобномъ, мягкомъ кресл, съ ‘Эксетерскимъ аргусомъ’ въ рукахъ и — съ трубкой во рту?

Въ это же самое время между Доротеей и ея теткой разъигрывалась весьма непріятная сцена. Брукъ-Бургесъ, согласно желанію миссъ Станбэри, ушелъ изъ дому до одиннадцати часонъ, высказавъ въ самыхъ кроткихъ выраженіяхъ — что, по его мннію, не слдуетъ требовать отъ молодыхъ двушекъ, чтобы он выходили замужъ безъ любви, мнніе это подняло всю желчъ миссъ Станбэри, и она объявила, будто Брукъ такъ разбранилъ ее, что она не знаетъ, на чемъ стоитъ — на голов или на пяткахъ, но когда ушелъ м-ръ Гибсонъ, она опустилась въ кресло и горько заплакала. Она желала этого такъ горячо, и такъ сроднилась съ мыслью, что желаніе ея должно непремнно осуществиться. Какое счастье для Доротеи быть женой священника! Миссъ Станбэри ставила людей не очень высоко. Она не допускала у нихъ того самопожертвованія, того милосердія и той любви къ ближнимъ, которыми сама отличалась. Не сознавая даже въ себ всхъ этихъ добродтелей, она думала, что только особенныя обстоятельства ея жизни обязывали ее длать много добра другимъ. Ея добрымъ дламъ и конца бы не было, еслибы только эти люди позволили ей управлять ими. Она не думала, чтобы м-ръ Гибсонъ былъ великимъ богословомъ, но она знала, что онъ — священникъ, живетъ прилично,— существованіе его трубки было ей неизвстно,— исполняетъ аккуратно свои обязанности и, по ея мннію, очень нуждается въ жен. И вотъ у ней племянница, Долли,— кроткое, милое, женственное созданіе,— нуждающаяся тоже въ человк, который бы ее любилъ и о ней заботился. И что могло быть лучше этого брака! И какъ жестокъ и великъ былъ бы ударъ для этихъ двушекъ съ огромными шиньонами! Она сроднилась съ этой мечтой — и вдругъ Доротея говоритъ, что она не можетъ, не хочетъ и не должна осуществить эту мечту своей тетки! И она уничтожена этой дрянной, ничтожной двчонкой, также какъ прежде была уничтожена ея братомъ! А когда она ей высказала свое негодованіе, то двчонка эта предложила ей только ухать!

Часовъ около двнадцати Доротея тихо и робко вошла въ комнату, гд сидла ея тетка, и принялась за работу. Долгое время — быть можетъ минуты три — миссъ Станбэри просидла молча. Она ршила не заговаривать съ племянницей по крайней мр въ продолженіе всего этого дня. Ей хотлось, чтобы неблагодарная Доротея почувствовала, какъ сильно она ее огорчила. Но уже подъ конецъ этихъ трехъ минутъ терпніе ея истощилось.

— Что вы тутъ длаете? разразилась она.

— Я строчу вашъ чепчикъ, тетя Станбэри.

— Оставьте его. Вы больше ничего не длайте для меня. Я не хочу, чтобы вы прикасались до моихъ вещей. Я не люблю, чтобы ко мн поддлывались услугами.

— Мои услуги не таковы, тетя Станбэри.

— Поддльны, говорю я. Зачмъ вы меня увряли, что вышли бы за него, если вы все время думали только о томъ, какъ ему отказать?

— Извините, я очень мало объ этомъ думала!

— Если вы сами такъ мало думали, то почему же не надялись на меня и не исполнили моего желанія?

— Право, я не могла, тетя.

— Я думаю, что вы не хотли. Я желала бы только знать, чего вы ожидаете?

— Я ровно ничего не ожидаю, тетя.

— Нтъ? ну, конечно! и я тоже ничего не ожидаю. Не старая ли я дура, что надюсь найти еще какое-нибудь утшеніе? Зачмъ это я думаю, что кто нибудь станетъ обо мн заботиться?

— Право тетя, я люблю васъ и забочусь о васъ.

— Чмъ же вы это доказываете? Вы точь въ точь — то самое, что и братъ вашъ Гуго. Я унизила себя передъ этимъ человкомъ — общавъ то, чего не могла исполнить. Я длаюсь больна, когда объ этомъ думаю. Почему не сказали вы мн этого съ начала?

Доротея молчала, сидя съ чепчикомъ въ колняхъ. Она не смла бросить иголку, чепчика тоже не хотла положить въ сторону, боясь показать этимъ, что она подчиняется запрещенію тетки для нея работать. Въ такомъ положеніи просидла она съ полчаса, а миссъ Станбэри задремала, но проснувшись внезапно, снова начала ее бранить.

— Что пользы эдакъ сидть цлый день сложа руки, ничего не длая?

Миссъ Станбэри ошиблась, Доротея работала усердно. Она работала умомъ, и ршилась сообщить тетк свое намреніе.

— Милая, дорогая тетя, сказала она,— я все думала.

— Теперь уже поздно, проворчала миссъ Станбэри.

— Я вижу, что я васъ очень-очень огорчила.

— Да, вы правы.

— И вы думаете, что я неблагодарна. Ошибаетесь во мн и въ Гуго.

— Не вспоминайте Гуго.

— Но мн больно видть, какъ вы объ насъ заботитесь, а потомъ только огорчаетесь.

— Да, меня все это очень огорчаетъ.

— Вотъ почему я думаю, что мн лучше опять ухать въ Ненкомбъ.

— И это вы называете благодарностію?

— Я не хочу оставаться здсь и огорчать васъ. Но убдить себя, что я должна была сдлать то, чего вы желали и требовали отъ меня,— я не могла, я совсмъ не такъ думаю о м-р Гибсон. А такъ какъ я васъ разсердила и огорчила, то лучше ухать мн домой. Я была здсь очень-очень счастлива.

— Враки! воскликнула миссъ Станбэри.

— Нтъ, я была счастлива, и я васъ люблю, хотя вы этому и не врите. Но я чувствую, я сознаю, что мн не слдуетъ здсь оставаться и васъ огорчать. Я никогда не забуду того, что вы для меня сдлали, и хотя вы меня и называете неблагодарной, но оно не такъ. Только теперь мн ужь не слдуетъ оставаться здсь, такъ какъ я не могу исполнить вашего желанія,— и лучше ужь я, съ вашего позволенія, поду въ Ненкомбъ.

— Не бывать этому, сказала миссъ Станбэри.

— Но вдь это лучше будетъ.

— Конечно, еще бы! Мы, кажется, вс вамъ надоли.

— Нтъ, тетя Станбэри, нтъ, совсмъ не то. Доротея покраснла до ушей и глаза ея наполнились слезами.— Но я не могу жить тамъ, гд думаютъ, что я неблагодарна. Позвольте мн, тетя, позвольте ухать.

Тутъ, разумется, настало примиреніе. Доротея согласилась остаться въ Оград, но только съ условіемъ, что вина ея, относительно м-ра Гибсона, будетъ прощена и ей позволятъ опять взяться за тетинъ чепчикъ.

ГЛАВА XXXVII.
Монъ-Сенисъ.

Часовъ около двнадцати погожимъ сентябрскимъ денькомъ, посл ясной и теплой ночи, парижскій поздъ желзной дороги възжалъ въ Сентъ-Михель. Всмъ извстно, что здсь чрезъ Монъ-Сенисъ идетъ дорога въ Италію, и года два тому назадъ, въ Сентъ-Михел, кончалась желзная дорога, по этому направленію. Въ это время, грандіозный проэктъ м-ра Фелль — проложить рельсы чрезъ вершину этой горы — былъ еще только предположеніемъ, и путешествіе изъ Сентъ-Михеля до Сузы совершалось въ дилижансахъ,— въ этихъ уродливыхъ, неуклюжихъ, допотопныхъ каретахъ, которыя теперь и здсь, также какъ у насъ наши туземные дилижансы, доканчиваютъ свое существованіе, хотя первые и несравненно лучше нашихъ отвратительныхъ колесницъ. Путешествіе въ купе такого дилижанса было величайшею роскошью какою путешественникъ могъ пользоваться, если сравнить это купе съ остальными мстами нашихъ родныхъ почтовыхъ каретъ. Счастливый владлецъ этого мста былъ предметомъ общей зависти и особеннаго уваженія. Предполагалось, что человкъ — съумвшій оставить за собой это мсто — что-нибудь да значитъ въ свт, и поговорить съ нимъ считалось большею честью. Однако въ этомъ положеніи было гораздо больше блеска, нежели дйствительнаго комфорта. Не легко было провести ночь въ купэ почтовой кареты, но такая же ночь, проведенная внутри дилижанса, была мукою чистилища, между тмъ какъ мста на верхней скамь дилижанса, пробирающагося чрезъ Альпы, съ помщеніемъ для ногъ, съ поддержкою для спины, съ теплымъ одяломъ и съ хорошей сигарой, считались тогда на Монъ-Сенис, и еще теперь на многихъ другихъ горныхъ переходахъ, самымъ удобнымъ способомъ осматривать гористую мстность. Понятно, что встрчались большія затрудненія для желающихъ занять это купэ, или по крайней мр три переднихъ сиднія дилижанса. Затрудненія эти особенно часто возникали въ Сентъ-Михел. Бывало, пара или тройка этихъ громадныхъ колесницъ готовилась къ отъзду въ горы, а изъ Парижа являлось двнадцать или пятнадцать пассажировъ, снабженныхъ билетами, обезпечивавшими всмъ имъ этотъ лучшій способъ путешествія. Тогда почтовые чиновники весьма небрежно и хладнокровно начинали уврять пассажировъ, что весь дилижансъ есть ни что иное какъ купэ, и что въ немъ вс мста одинаковы, и обыкновенно какой нибудь пожилой Англичанинъ, не говорящій пофранцузски, принужденъ былъ вмст съ женой занять внутреннія мста. Пожилые, женатые Англичане, хотя бы и не говорящіе пофранцузски, тмъ не мене могутъ сильно гнваться и громко выражать негодованіе, когда имъ западетъ въ голову, что съ ними дурно поступили. Пожилой Англичанинъ, даже и ни слова не смысля пофранцузски, никакъ не повритъ Французскому чиновнику, когда тотъ станетъ его уврять, что весь дилижансъ есть ни что иное какъ купэ,— въ особенности если нашъ соотечественникъ съ своей несчастной спутницей принужденъ занять внутреннія мста, гд сосдство его состоитъ изъ двухъ священниковъ, грязнаго парня — съ виду похожаго на разбойника, да больной горничной и трехъ земледльцевъ. Однако подобныя увренія повторялись-таки частенько, и потому не удивительно, что у почтовой конторы въ Сентъ-Михел бывали нсколько шумные споры,

И такъ, въ описываемое утро, два Англичанина, пріхавшіе врознь и не видавшіе другъ друга, только-что успли предъявить свои права и отстоять ихъ, какъ вдругъ, откуда ни возьмись, явились дв запоздалыя Американки, которыя тоже, въ свою очередь, старались доказать всю законность своихъ правъ. Об дамы были одн одинехоньки, не горазды по Французски, но ясно понимали всю законность своихъ домогательствъ. Ихъ тоже хотли было уврить, что весь дилижансъ есть купэ, но он съ замчательнымъ упорствомъ отказывались врить этимъ доводамъ. Смотритель, пожимая плечами, объявилъ, что это его послднее слово. Да ему ничего больше и не остается длать въ такихъ случаяхъ, когда присылаемыхъ пассажировъ гораздо больше, нежели мстъ въ его распоряженіи. ‘Мы однако заплатили за мста въ купэ’, сказала старшая изъ Американокъ, порядкомъ негодуя, хотя и плохо говоря пофранцузски. Американки вообще хорошо сознаютъ свои права.— ‘Конечно, заплатили — и подете, вотъ все, что я могу вамъ сказать? Чего же вамъ еще’?— ‘Мы хотимъ того, за что заплатили’, сказала одна изъ Американокъ. Тутъ смотритель, вставъ съ мста и снова пожавъ плечами, махнулъ рукой, желая показать этимъ движеніемъ, что дло ршено и покончено. ‘Это грабежъ’, сказала старшая дама своей спутниц: ‘но мн-бы все равно, если-бы ты не была такъ больна.’ — ‘Ну, да не умру же я отъ этого’, замтила младшая. Тогда одинъ изъ двухъ Англичанъ объявилъ, что больная леди можетъ вполн располагать его мстомъ,— а другой Англичанинъ также любезно предложилъ свое мсто второй дам. Теперь только оба джентльмэна узнали другъ друга. Одинъ изъ нихъ былъ м-ръ Гласкокъ, хавшій въ Неаполь, а другой — м-ръ Тревиліанъ, хавшій куда глаза глядятъ.

Понятно, что посл этого они заговорили другъ съ другомъ. Въ Лондон они были коротко знакомы между собою, и оба часто бывали въ дом старой леди Мильборо. Каждый зналъ кое-что изъ недавнихъ приключеній другаго. М-ру Гласкоку, какъ и всмъ другимъ, извстно было, что Тревиліанъ въ ссор съ своей женой, а Тревиліану было извстно, что м-ръ Гласкокъ искалъ руки его свояченицы, но о поздк м-ра Гласкока въ Ненкомбъ-Путней и о томъ, какъ его приняла Нора, Тревиліанъ еще ничего не зналъ. Посл обычныхъ привтствій, первымъ предметомъ ихъ разговора весьма естественно была обида, которую хотли нанести Американкамъ, и которой они теперь сами подверглись. Они прошли въ мужскую комнату, и все время, пока приводили въ порядокъ свой туалетъ,— страшно ворчали. Сперва они было ршили взять почтовыхъ лошадей — нестолько изъ любви къ исключительному тщеславію, сколько изъ желанія заставить компанію поплатиться за ея злоупотребленія. Но вскор они убдились, что собственно они не имли никакого повода жаловаться, такъ какъ вс были съ ними чрезвычайно вжливы, и имъ все-таки были оставлены верхнія мста на скамейк надъ головами американокъ, даже самъ смотритель явился ихъ уговаривать, они согласились помириться, и кончили тмъ, что роздали мелочь по крайней мр полдюжин слугъ, вертвшихся на двор. Съ м-ромъ Гласкокомъ халъ лакей, котораго тоже хотли изъ любезности усадить вмст съ его бариномъ, но онъ усплъ устранить и это неудобство. Уладивъ эти маленькія затрудненія, они отправились въ буфетъ завтракать.

Трудно найти гд нибудь завтракъ лучше подающагося въ буфет на Сентъ-Михельской станціи желзной дороги. Компанія, пожалуй, иногда и заблуждалась на счетъ мстъ въ купэ, но относительно провизіи и стола могла служить отличнымъ и полезнымъ примромъ всмъ другимъ компаніямъ, особенно англійскимъ. Быть можетъ, завтраки для путешественниковъ не такъ часто требуются у насъ въ Англіи, какъ здсь на материк, но и у насъ таки частенько можно встртить толпу охотниковъ пость — было-бы только что. Въ нашихъ газетахъ часто пишутъ, что Англія унижаетъ себя то тмъ, то другимъ: и плохимъ составомъ нашего войска, и негодностью нашего флота, и нераціональностью нашихъ законовъ, и застоемъ нашихъ предразсудковъ, и Богъ вдаетъ еще чмъ, но дйствительное бдствіе и зло въ Англіи — это пирожки, подаваемые на станціяхъ желзныхъ дорогъ: эти блые мертвецы съ виду довольно красивы, но внутри это худые, тощіе, безвкусные, изрубленные остатки и обрзки всякой всячины,— однимъ словомъ, мерзость, невольно напоминающая намъ тотъ супъ бдняковъ, который варится изъ однихъ оглоданныхъ костей. Во Франціи на станціяхъ желзныхъ дорогъ можно везд получить хорошую пищу, но въ Сентъ-Михел завтракъ въ особенности хорошъ и даже изысканъ.

Наши два друга услись подл Американокъ, которыя горячо благодарили ихъ за недавнюю любезность. Вообще американскіе нравы пріучили женщинъ къ той мысли, что мужчины обязаны уступать имъ во всемъ и всюду — гораздо больше, нежели это принято въ обычаяхъ европейской жизни. Въ Америк женщина привыкла смотрть на всякое мсто въ общественномъ экипаж, если только оно занято мужчиной, какъ на неотъемлемую ея собственность, словно оно пусто. Женщина, указывая мсто другой женщин, точно также и совершенно спокойно укажетъ ей на самое мсто или на сидящаго тамъ мужчину. Говорятъ однако, что это начинаетъ теперь понемногу выводиться, и что европейскій взглядъ въ этомъ отношеніи сильно распространяется и въ Америк. Однако наши дв Американки, ловкія, хорошенькія и привлекательныя даже посл ночнаго путешествія, были видимо боле поражены грубостью Французскихъ смотрителей, нежели любезностью ихъ сосдей Англичанъ.

— Неужели нтъ никакой возможности ихъ наказать? сказала младшая изъ нихъ, обращаясь къ м-ру Гласкоку.

— Кажется, нтъ, отвчалъ онъ:— положительно ничего нельзя сдлать.

— И вы не потребуете обратно вашихъ денегъ? спросила старшая, впрочемъ тоже вроятно не старе двадцати лтъ.

— Конечно, нтъ. Говорятъ, время — деньги. А на это потребовалось бы столько времени, что мы же остались бы въ убытк. Впрочемъ, они еще очень милостиво съ нами обошлись, и я самъ сознаю, что здсь дйствительно бываютъ большія затрудненія.

— Въ нашихъ краяхъ этого бы не случилось, замтила младшая.— Во всякомъ случа, мы вамъ премного обязаны. Намъ было бы очень непріятно и неловко взбираться на верхнія скамейки.

— Васъ помстили бы внутри дилижанса.

— Это всего хуже. Я терпть не могу сидть въ заперти, точно овца. Намъ, Американцамъ, кажется весьма страннымъ, что вы здсь вс такіе ручные.

— Кого именно разумете вы — Англичанъ, Французовъ, или вообще всхъ мужчинъ по сю сторону океана?

— Мы разумемъ европейцевъ вообще, сказала младшая дама, чувствовавшая себя гораздо бодре посл завтрака.— Но за то Французы, кажется, нсколько выкупаютъ остальныхъ по нравамъ, по образу жизни, по климату, по красот своихъ городовъ и вообще особеннымъ умніемъ жить.

— Конечно, они велики во многихъ отношеніяхъ, замтилъ м-ръ Гласкокъ.

— Они умютъ жить лучше вашего, господа Англичане, продолжала старшая.

— У нихъ все какъ-то пригляднй, сказала младшая.

— Имъ удалось придать даже обыденной жизни нкоторую прелесть, замтила старшая.

— Они такъ привтливы и предупредительны въ отношеніи къ иностранцамъ, прибавила младшая.

— Особенно — что касается мстъ въ купэ, пробормоталъ Тревиліанъ, до сихъ поръ почти не вмшивавшійся въ разговоръ.

— Ахъ, это ужь дло вжливости, сказала старшая:— еслибъ и въ этомъ оказался недостатокъ, намъ пришлось бы вернуться подъ снь звздчатыхъ полосъ {Т. е. въ Америку, полосатый флагъ Соединенныхъ Штатовъ усянъ звздами.}. М-ръ Гласкокъ, смотрвшій себ въ тарелку, чуть не съ испугомъ приподнялъ голову, но ничего не отвтилъ, позвалъ слугу и заплатилъ за свой завтракъ. Наши друзья все-таки успли довольно коротко по-дорожному познакомиться съ обими дамами, еще до отхода дилижанса со станціи желзной дороги.

Американки эти, нкія миссъ Спальдингъ, хали во Флоренцію къ своему дяд, который тамъ занималъ мсто посланника Соединенныхъ Штатовъ, об, нисколько не стсняясь, принимали т незначительныя услуги, которыя мужчины дорбгой могутъ оказывать женщинамъ. Вся наша компанія намревалась переночевать въ Турин — и, вызжая изъ Сентъ-Михеля, совершенно поладила между собою.

— Умныя женщины, замтилъ м-ръ Гласкокъ, размстясь поудобнй съ Тревиліаномъ на скамь.

— Да, конечно.

— Американки вообще умны и бойки — и, почти вс, прехорошенькія

— Мн он не нравятся, сказалъ Тревиліанъ, будучи въ то время такъ настроенъ, что ему ничто не могло нравиться:— он очень требовательны и, кром того, грубоваты. Въ нихъ нтъ той нжности, которая непремнно должна быть въ-женщин.

— Вы это говорите подъ вліяніемъ того, что он назвали-бы предразсудкомъ нашего острова. Мы не привыкли встрчать въ нашихъ женщинахъ той самоувренности, которою он обладаютъ. Мы предпочитаемъ, чтобы женщины подъ видомъ уступчивости управляли нами, между тмъ какъ въ Америк — женщины никогда не уступаютъ, и мужчины въ борьб съ ними принуждены прибгать къ иной тактик.

— Я не знаю, что это за тактика.

— Они держатъ себя въ почтительномъ разстояніи. Мужчины тамъ живутъ большею частью сами по себ, какъ будто сознавая, что они не много выиграли бы въ присутствіи своихъ женъ и дочерей, а все таки ведутъ свои дла очень ловко — и тамъ почти не слыхать, чтобы Американецъ развелся съ своей женой.

Едва успвъ произнести послднія слова, м-ръ Гласкокъ тотчасъ же спохватился, вспомнивъ и почувствовавъ, что такое онъ сказалъ.

Человку случается иногда такъ сильно погршить противъ приличій или нкоторыхъ условныхъ обстоятельствъ, что ему невозможно пропустить эту вину — какъ ни въ чемъ не бывало.

Въ обществ прорываются иногда маленькіе промахи, но ихъ можно замять или обойдти,— хотя бы съ нкоторой неловкостью и не безъ труда,— и тогда разговоръ, посл небольшой запинки, можетъ возобновиться. Но бываютъ оскорбленія боле серьезныя, которыя такъ поражаютъ самаго оскорбителя, что ему невозможно притвориться — будто-бы онъ не замтилъ или не понялъ собственной своей неосторожности.

Не слдуетъ скрывать и стыдиться своего раскаянія: надо предъ всми посыпать себ голову пепломъ. Въ такомъ положеніи очутился бдняга м-ръ Гласкокъ. Онъ было съ начала и подумалъ — нельзя ли ему продолжать свои замчанія на счетъ Американокъ, не подавая виду, что онъ сознаетъ свой промахъ, по это оказалось невозможнымъ. Онъ чувствовалъ, что краснетъ до ушей, что ему становится жарче и жарче, вся кровь бросается въ голову. Наконецъ, посл нкотораго молчанія, онъ ршилъ, что всего лучше прямо сознаться въ своей вин.

— Тревиліанъ! сказалъ онъ:— мн очень прискорбно, что это сорвалось у меня съ языка. Мн слдовало быть осторожне, и я прошу у васъ извиненія.

— Сдлайте одолженіе, не безпокойтесь, отвтилъ Тревиліанъ: — я и самъ знаю, что про меня толкуютъ за глаза. Не молчать же всмъ до единаго потому только, что я несчастливъ.

— Какъ бы то ни было, но вы меня извините, сказалъ опять м-ръ Гласкокъ.

Посл этого разговоръ у нихъ не клеился, пріхавъ въ Ланслебургъ, который лежитъ у подошвы горы, они занялись добываніемъ кофе для двухъ Американокъ,— и наши миссъ Спальдингъ такъ же милостиво принялись за кофе, какъ будто онъ былъ имъ поднесенъ Французами. Он въ самомъ дл были очень любезны — какъ и большая часть Американокъ, не смотря на грубоватость, которую имъ приписывалъ Тревиліанъ. Американки охотно сближаются въ границахъ приличія — и безъ всякаго жеманства умютъ быть въ своей тарелк. Когда м-ръ Гласкокъ помогъ имъ сойдти изъ экипажа, то стоявшіе вокругъ Ланслебургцы могли подумать, что они вс четверо дутъ вмст отъ самаго Нью-орка.

— Что было бы съ нами, если-бы вы не сжалились? сказала старшая лэди: — я думаю, мы не смогли бы вскарабкаться на эту высоту, а посмотрите, какая куча народу лзетъ изъ дилижанса. Да, мужчина иметъ большія преимущества.

— Ужъ не знаю, въ чемъ же они заключаются, замтилъ м-ръ Гласкокъ.

— Онъ можетъ уступить свое мсто дам, а самъ — взобраться на скамейку дилижанса.

— И, кром того, можетъ быть членомъ конгресса, вмшалась младшая:— а я бы лучше желала быть сенаторомъ отъ Массачузетса, нежели англійской королевой.

— Я — тоже, сказалъ м-ръ Гласкокъ:— и, очень радъ, что наши мннія такъ сходятся.

Оба джентльмэна уговорились взойти на гору пшкомъ, но имъ стоило нкотораго труда получить на то позволеніе кондуктора.

Англичанинъ никакъ не хочетъ понять, почему кондукторы дилижансовъ такъ сильно противятся этому облегченію лошадей. Но дло въ томъ, что эти пастыри такъ глубоко сознаютъ всю возложенную на нихъ отвтственность въ сохраненіи ввреннаго имъ стада, что они постоянно боятся — не заблудилась бы какая нибудь овечка на склонахъ горъ. Хотя дорога и широка и безъопасна, но кондукторъ все таки боится — и никогда не увренъ въ томъ, что его пассажиръ благополучно достигнетъ вершины горы. Кондуктору всего пріятне видть свое стадо на своемъ мст, и потому онъ всячески порицаетъ духъ бродяжничества. Но м-ръ Гласкокъ усплъ одержать верхъ — и оба друга отправились пшкомъ на гору. Разъ получивъ это позволеніе, пассажиръ можетъ быть увренъ, что проводникъ и хранитель не покинетъ его.

— Я очень хорошо знаю, заговорилъ Тревиліанъ, взобравшись уже на третій по счету подъемъ горы,— что вс говорятъ обо мн и о жен моей. Это одно изъ наказаній за людскія ошибки.

— Во всякомъ случа, это весьма грустное обстоятельство.

— И очень. Лэди Мильборо вроятно съ вами объ этомъ говорила?

— Ну, то есть…. Да, конечно, она говорила.

— Иначе и не могло быть. Я не такъ глупъ, чтобъ ожидать отъ людей большей осторожности въ толкахъ обо мн, чмъ о всхъ прочихъ. И конечно, будучи съ вами такъ коротка, она должна была говорить и объ этомъ.

— А я все надялся, что въ продолженіи этого времени многое уладилось.

— Ни что не уладилось. Иногда я чувствую себя такимъ несчастнымъ, что кажется неминуемо наложу на себя руки.

— Если такъ, то почему же вы не хотите позабыть, простить и тмъ покончить ваши недоразумнія?

— Легко сказать!… это легко сказать.

Посл этого они шли молча нкоторое разстояніе. М-ръ Гласкокъ не имлъ особеннаго желанія разспрашивать Тревиліана о его жен, но ему очень хотлось предложить нсколько вопросовъ на счетъ ея сестры, если только это могло быть сдлано безъ явнаго обнаруженія его тайны.

— Что можетъ быть величественне восхожденія на гору! началъ онъ опять посл минутнаго молчанія.

— Да, хорошо, сказалъ Тревиліанъ, явно показывая своимъ тономъ — на сколько, въ его настоящемъ грустномъ и тяжеломъ положеніи, онъ былъ равнодушенъ ко всмъ увеселеніямъ, развлеченіямъ и занятіямъ.

— Вы понимаете, что я говорю не о тхъ подвигахъ, которые совершаетъ Альпійскій клубъ, продолжалъ Гласкокъ:— для этого я уже устарлъ и поусталъ. Но если дорога хороша и воздухъ не слишкомъ холоденъ, когда нтъ ни снга, ни оттепели, ни дождя, когда солнце не слишкомъ палитъ,— а у васъ много свободнаго времени, и вы знаете, что можете остановиться везд и когда вамъ угодно, и что васъ всюду ожидаетъ экипажъ,— тогда возшествіе на гору, по моему, очень пріятно — въ особенности если вы обуты по горному, снабжены хорошею палкою и двинулись не тотчасъ посл обда. Альпійскій воздухъ безподобенъ.

Тутъ м-ръ Гласкокъ прибавилъ шагу и всталъ взбираться на вершину скорой походкой — мили на три въ часъ.

— Прежде я самъ очень любилъ Швейцарію, отвчалъ Тревиліанъ:— но теперь она меня не занимаетъ, глаза приглядлись.

— Это не глаза, замтилъ Гласкокъ.

— Пожалуй, да. Но дло въ томъ, что когда мы чувствуемъ себя положительно несчастными, то воображеніе наше не можетъ работать, вотъ почему я не врю несчастію поэтовъ.

— Я и самъ думаю, сказалъ Гласкокъ,— что у поэта должно быть хорошее пищевареніе. Кстати! М-ссъ Тревиліанъ вмст съ сестрой отправилась въ Ненкомбъ-Путней, въ Девоншайр?

— Да, он туда ухали.

— И съ тхъ поръ все тамъ? Что за красивое мсто — этотъ Ненкомбъ-Путней!

— Вы разв были тамъ?

Тутъ м-ръ Гласкокъ опять вспыхнулъ. Онъ въ самомъ дл былъ очень неловокъ, говоря вещи, которыхъ не слдовало вы сказывать, и обнаруживая тайны, которыхъ не хотлъ открывать.— Да, дйствительно, я попалъ туда — случайно…

— Не такъ давно?

М-ръ Гласкокъ умолкъ, надясь какъ нибудь выпутаться изъ этого затрудненія, но скоро замтилъ, что ему нтъ выхода. Лгать онъ не умлъ — даже въ любовныхъ длишкахъ, кром того, онъ всегда былъ врагомъ тхъ невинныхъ увертокъ и отговорокъ, что цлыми дюжинами на готов у всякой женщины и нердко пускаются въ ходъ большею частью мужчинъ. ‘Да, дйствительно’ заговорилъ онъ почти заикаясь: ‘это было недавно,— по отъзд вашей жены.’ Хотя Тревиліанъ и слышалъ объ исканіяхъ м-ра Гласкока, но это вторженіе въ уединенное убжище жены — затронуло его весьма непріятно. Онъ отправилъ ее туда — именно для того, чтобы она была одна, какое право имлъ кто бы то ни было нарушать это уединеніе? ‘Вижу, что было бы гораздо лучше сказать вамъ сразу всю правду’, проговорилъ м-ръ Гласкокъ: ‘да, я здилъ повидаться съ миссъ Роули’.

— А, такъ вотъ для чего.

— Я увренъ, что вы сохраните мою тайну.

— Я не зналъ, что это тайна, по моему, имъ слдовало бы сказать мн объ этомъ.

— Не думаю. Но это все равно. Я ничего не выигралъ — этой поздкой. А теперь — он все еще въ Ненкомбъ-Путне?

— Нтъ, он перебрались въ Лондонъ.

— Однако не въ Карцонъ-Стритъ?

— О, нтъ. Теперь въ Карцонъ-Стрит нтъ уже дома для нихъ.— Это было сказано съ такимъ горестнымъ выраженіемъ, что м-ръ Гласкокъ едва могъ удержать слезы.— Он живутъ теперь у своей тетки — довольно далеко, на Остэндскомъ конц города.

— Не въ приход-ли св. Дидульфа?

— Да, он живутъ у м-ра Аутгауза, тамошняго священника. Вы не можете себ представить, до какой степени тяжело лишиться возможности видть собственнаго своего ребенка, а между тмъ, могу ли я взять у ней сына?

— Конечно нтъ. Вдь онъ еще такъ малъ.

— И все это произошло вслдствіе одного ея упрямства. Видитъ Богъ, я вовсе не хочу упрекать ее. Многіе порицаютъ меня, пусть ихъ говорятъ что угодно. Чтобы ни говорилось, тяжело мой крестъ ужь не станетъ.— Посл этого они молча добрались до вершины горы — и въ надлежащее время были посажены пастыремъ на свои мста въ дилижанс, а затмъ благополучно доставлены въ Сузу, съ такой быстротой, которая англійскому кучеру наврное причинила бы сотрясеніе въ мозгу. До сихъ поръ еще ничмъ нельзя объяснить, почему пассажировъ — дущихъ въ Туринъ, и прибывающихъ въ Сузу запыленными, усталыми и сонными, держатъ здсь боле полутора часа, вмсто того чтобы поскоре отправить на удобный ночлегъ въ большой городъ. Вс служащіе на путяхъ сообщенія, по материку Европы, чрезвычайно медленно принимаютъ и сдаютъ багажъ, за то акуратность ихъ пріемовъ извиняетъ эту медленность, но ничмъ необъяснимая полутора-часовая остановка въ Суз — тяжкая необходимость. Наши миссъ Спальдингъ воспользовались ею, чтобы поужинать, а джентльмены — чтобы за ними въ это время поухаживать. Об леди пріучили себя смотрть на м-ра Гласкока какъ на свою собственность — и принимали вс его услуги хотя и любезно, но какъ нчто должное и само собою разумющееся. Сидя съ нимъ въ особенномъ углу большой, но грязной столовой, он безъ всякой церемоніи отправили его въ буфетъ за яблоками, а когда онъ принесъ, то послали его перемнить, потому что одно яблоко было съ пятнами,— и эта безцеремонность ему очень понравилась. Усвшись такъ близко къ нимъ, что колна его касались ихнихъ, онъ принялся за огромное розмариновое яблоко — единственно потому, что и он ли такое же,— разсуждая съ ними въ это время о перезд чрезъ Ліонъ Сенисъ, и все это казалось ему такъ пріятно, что онъ вовсе не находилъ нужнымъ жаловаться на полутора-часовую остановку въ Суз.

— Мы въ Турин только переночуемъ, сказала старшая Спальдингъ, которую звали Каролиной.

— И должны вставать въ десять часовъ, чтобы завтра же поспть во Флоренцію, замтила Оливія:— не ужасно-ли терять здсь время, которое мы могли бы употребить на отдыхъ?

— Не мн на это жаловаться, любезно замтилъ м-ръ Гласкокъ.

— Намъ пришлось бы гораздо плоше, если бы мы васъ не встртили, замтила Каролина Спальдингъ.

— А все таки наша республиканская простота и откровенность не позволяютъ намъ уврять васъ, что-бы, посл тридцатичасоваго путешествія, даже ваше общество могло быть пріятне покойной постели, продолжала Оливія.

Между тмъ Тревиліанъ мрачно и угрюмо бродилъ по станціи, а мстность эта сама по себ не особенно располагаетъ къ веселью встревоженный и разстроенный умъ. Когда наступило время отъзда, м-ръ Гласкокъ отправился его отыскивать — и нашелъ забившимся въ уголъ кареты, Тревиліанъ объявилъ ему, что въ настоящую минуту считаетъ за благо удалиться отъ присутствія двухъ лэди.

— Пожалуйста, не думайте, что я васъ избгаю, прибавилъ онъ,— но я долженъ вамъ признаться, что не люблю Американокъ.

— А я — такъ напротивъ, замтилъ м-ръ Гласкокъ.

— Скажите, что у меня голова разболлась, прибавилъ Тревеліанъ. И м-ръ Гласкокъ, вернувшись къ своимъ знакомкамъ, объявилъ, что у Тревиліана болитъ голова.

— М-ръ Тревиліанъ!… какое звучное имя! Точно изъ романа, замтила Оливія.

— Славный малый, сказалъ Гласкокъ,— и очень любимъ въ своемъ кругу. Но теперь у него большое горе, онъ очень несчастливъ.

— Да, у него и видъ такой, сказала Каролина.

— Я не видывала несчастне его по наружности, сказала Оливія. Посл этого, подъзжая къ гостинниц Тромпетта, они сговорились отправиться вмст во Флоренцію на утреннемъ позд.

ГЛАВА ХXXVIII.
Ршеніе присяжныхъ: ‘онъ помшанъ’.

Тревиліанъ остался въ Турин, а м-ръ Гласкокъ вмст съ прелестными Американками ухалъ во Флоренцію. Тревиліану необходимо было здсь остаться, хотя онъ не имлъ никакого дла и не зналъ ни единой души во всемъ город. Изъ всхъ городовъ Италіи, Туринъ всего мене привлекаетъ одинокаго постителя. Туринъ — городъ новый и геометрично-выстроенный, въ род американскихъ городовъ, зимою въ немъ очень холодно, а лтомъ жарко,— и теперь, переставъ быть столицею, онъ сталъ скучне и неинтересне многихъ нмецкихъ или англійскихъ городовъ. Вы найдете въ немъ арсеналъ, рку По и хорошую гостинницу. Но можетъ ли это занять человка, который принужденъ провести здсь дня четыре или даже недлю? Тревиліанъ долженъ былъ оставаться въ Турин до полученія извстія отъ Бодзля. Одинъ Бодзль зналъ его адресъ, а Тревиліанъ ничего не могъ предпринять, пока не получитъ свднія о томъ, что длалось теперь въ приход Св. Дидульфа. Быть можетъ, въ наше время нтъ ни одного серьезнаго общественнаго вопроса — столь дурно понятаго, какъ вопросъ объ опредленіи границы между здравымъ умомъ и помшательствомъ. Мы легко отличаемъ здороваго человка отъ помшаннаго, намъ также извстно, что иной человкъ можетъ быть подверженъ разнымъ галлюцинаціямъ, — можетъ вообразить себя какимъ нибудь чайникомъ и мало ли чмъ,— а все таки находится въ такомъ состояніи, что ему нтъ нужды ни въ помощи друзей, ни во вмшательств закона, между тмъ какъ другой, владя всми умственными способностями, будучи способенъ къ выполненію глубочайшихъ замысловъ, — въ тоже время настолько помшанъ, что необходимо за нимъ наблюдать и ограничить его тлесную свободу. Намъ тоже извстно, что здоровый человкъ несетъ отвтственность за свои поступки, тогда какъ помшанный ни за что не отвчаетъ, но мы не знаемъ — и только смутно угадываемъ состояніе ума тхъ, которые лишь изрдка дйствуютъ наподобіе сумасшедшихъ, хотя еще ни судъ, ни совтъ экспертовъ не ршилъ, что они дйствительно помшаны. По общественнымъ понятіямъ, умъ нашъ всегда склоненъ преслдовать такого человка, пока законъ не ршится наложить на него свою длань,— какъ будто человкъ этотъ долженъ отвчать за свои поступки, и напротивъ, тоже общественное мнніе старается защитить и оградить этого же человка, не считая его отвтственнымъ за его поступки, коль скоро законъ въ это вмшается. Тотъ же самый присяжный, который ршитъ, что человкъ, убившій молодую женщину, помшанъ, — въ частной жизни наврное выразитъ желаніе, чтобы этаго молодаго человка повсили, распяли на крест или заживо содрали съ него кожу, если онъ, вмсто убійства молодой женщины, легкомысленно и безпричинно измнилъ ей. Точно также и Тревиліанъ былъ помшанъ относительно мнимой неврности своей жены. Онъ бросилъ все, что ему было дорого, и терплъ горе во всхъ житейскихъ длахъ — отъ того только, что никакъ не хотлъ допустить возможности ошибки съ своей стороны. Таково было на самомъ дл состояніе его ума. Онъ ни разу и до сихъ поръ не допускалъ мысли, что-бы его жена нарушила врность или бы ему измнила, но ему казалось, что она имъ пренебрегла для другого человка, — и подъ вліяніемъ этого убжденія онъ подвергъ ее такому строгому выговору, котораго ни одна сколько нибудь гордая и самолюбивая женщина не могла бы перенести, его жена также не снесла этаго упрека — и въ негодованіи не старалась даже исправить зла. За тмъ, послдовало его ршеніе, чтобъ она или покорилась ему, или ухала-бъ отъ него, когда онъ разъ поршилъ это — ничто уже не могло его поколебать. Несмотря на то, что вс его друзья, не исключая даже лэди Мильборо, были теперь противъ него,— онъ все таки былъ увренъ въ своей правот. Не клялась ли жена быть ему во всемъ послушной и не было ли все поведеніе ея цлымъ рядомъ ослушаніи? А мужъ, который этому покорится, не будетъ ли современемъ принужденъ покоряться еще худшему? Пусть она сознаетъ свою вину, пусть смирится — тогда только онъ къ ней вернется. Въ то время, когда въ немъ начинало выработываться это ршеніе, онъ не подумалъ о томъ, что однажды происшедшій разрывъ уже не можетъ быть заглаженъ или залченъ такъ, чтобы не оставалось никакихъ слдовъ его. Постепенно, проводя дни за днями въ размышленіяхъ по этому предмету, онъ дошелъ до сознанія того, что если бы жена его даже покорилась, сознала свою вину и вернулась къ нему, то самое возвращеніе ея стало бы для него свжей раной — новымъ мученіемъ. Возможно ли ему будетъ снова показаться подъ руку съ женой къ тмъ изъ его знакомыхъ, которымъ было извстію, что онъ разошелся съ ней изъ-за привязанности ея къ другому человку? Могъ ли онъ вновь открыть свой домъ въ Карцонъ-Стрит и заставить все идти прежнимъ чередомъ? Онъ сознавалъ, что это невозможно, что оба они безконечно несчастны,— и если помирятся, то должны скрыться отъ всхъ и жить гд нибудь въ дали уединенія. Онъ сознавалъ еще, что ея присутствіе будетъ постоянно напоминать ему этотъ разрывъ. Однимъ словомъ — счастіе его было разбито.

Тогда онъ отдалъ себя въ руки м-ра Бодзля, а м-ръ Бодзль внушалъ ему, что женщины часто сбиваются съ пути. М-ръ Бодзль не имлъ высокаго понятія о женской добродтели, и при всякомъ удобномъ случа старался заразить своими понятіями умы своихъ кліентовъ. Тревиліанъ его ненавидлъ, питалъ отвращеніе къ его словамъ — и самое присутствіе Бодзля было ему невыносимо тяжело. Однако мало по малу Тревиліанъ начиналъ ему врить, такъ какъ и самому Тревиліану врилъ одинъ Бодзль, Одинъ Бодзль не уговаривалъ его покориться и смириться предъ непослушной женой. По мр того какъ онъ все больше и больше начиналъ врить Бодзлю, Тревиліанъ боле и боле уврялъ себя, что никто кром Бодзля не можетъ такъ врно и ясно передать ему факты. Его рыцарство, любовь, понятія о женской чести и нкоторая доля мужской гордости — не позволяли ему — танъ говорилъ онъ самъ себ — допустить мысли, чтобы жена могла ему измнить. Но Бодзль, знавшій свтъ и людей, думалъ иначе. Бодзль, не будучи въ этомъ заинтересованъ, съуметъ развдать факты. А что если его рыцарство, и любовь, и гордость… что если все это обмануло его? Есть же вдь и преступныя женщины. При этой мысли онъ начиналъ молиться, чтобы жена его не была такой женщиной,— и кончалъ свою молитву чуть не въ полномъ убжденіи, что жена его преступна.

Умъ его только надъ этимъ и работалъ. Возможно ли, чтобы она была такъ низка, такъ презрнна, грязна, испорчена и развращена? Однако бываютъ же случаи — и сколько ихъ? Онъ часто ловилъ себя на чтеніи въ газетахъ отчетовъ о подобныхъ происшествіяхъ — и поршилъ, что длаетъ это для пріобртенія необходимой ему опытности. Если это было справедливо, то конечно онъ хорошо сдлалъ — разъхавшись съ такимъ негоднымъ существомъ. Если — нтъ, то какъ же смлъ этотъ презрнный человкъ быть у ней въ Девоншайр? Онъ получилъ изъ рукъ жены коротенькую записку къ Осборну, въ которой она требовала, чтобы онъ ни подъ какимъ видомъ не ходилъ и не писалъ къ ней, такъ какъ это противно приказаніямъ ея мужа. Записку эту Тревиліанъ показалъ Бодзлю, а Бодзль улыбнулся. ‘Он все пускаются на такія штуки’ замтилъ онъ: ‘а потомъ по почт-то и напишутъ совсмъ другое’. Тревиліанъ совтовался съ Бодзлемъ — отослать ли ему это письмо, и Бодзль сильно настаивалъ на томъ, чтобы его отправить по принадлежности, снявъ съ него предварительно копію, имъ же скрпленную. Со временемъ письмо это могло служить хорошимъ доказательствомъ. Бодзль полагалъ, что если они не отправятъ этого письма по назначенію, то упущеніе это можетъ современемъ обнаружиться и повредить его доврителю,— а Бодзль особенно усердно заботился о томъ, чтобы вс его дйствія были явны и законны. И такъ, письмо было отправлено къ полковнику Осборну. ‘Если промежь нихъ перепархиваютъ билье-ду, то мы ихъ накроемъ’ говорилъ Бодзль. Тревиліанъ въ отчаяніи рвалъ на себ волосы — и врилъ, что билье-ду перепархиваютъ.

Онъ дошелъ до того, что врилъ всему, молясь горячо о томъ, чтобы Провидніе не попустило жен его сбиться съ прямаго пути, и спасло ее во что бы то ни стало отъ всякаго порока, онъ все-таки чуть не желалъ, чтобы вышло иначе, — конечно это не было желаніемъ здороваго человка, желающаго съ полнымъ сознаніемъ своей собственной пользы, нтъ, это именно было желаніемъ сумасшедшаго, который съ какимъ-то наслажденіемъ питаетъ и поддерживаетъ свое горе, хотя бы это горе убивало его. Люди, не понимающіе, какъ можетъ человкъ дойти до такого состоянія — чтобы надяться именно на то, что для него всего убійственне,— наврное не довольно тщательно наблюдали превратности человческаго ума. Тревиліанъ готовъ былъ пожертвовать всмъ, чтобы только спасти жену, онъ скоре отскъ бы себ языкъ, нежели высказать кому бы то ни было — исключая Бодзля — малйшее подозрніе на счетъ ея виновности, и не смотря на все это, онъ постоянно твердилъ себ, что дальнйшая жизнь для него невозможна и немыслима, если онъ, и она, и дти ихъ будутъ такъ опозорены, а все-таки, онъ этого ждалъ, врилъ этому и даже нкоторымъ образомъ на это надялся.

Онъ ршился ждать въ Турин извстій отъ Бодзля и, получивъ ихъ, ухать въ Венецію, но до тхъ поръ, пока не получитъ этихъ извстій изъ Англіи, онъ изъ Турина не тронется.

Дня черезъ три по прибытіи въ этотъ городъ онъ получилъ эти извстія — и въ пакет Бодзля, между многими письмами нашелъ одно, писанное женинымъ почеркомъ. Письмо это было адресовано въ квартиру Бодзля. Какимъ образомъ могла жена узнать о его отношеніяхъ къ Бодзлю,— о томъ, гд Бодзль живетъ, и о томъ что письма, посылаемыя Тревиліану, должны были доставляться на квартиру Бодзля? Прежде чмъ познакомиться съ содержаніемъ писемъ Бодзля, надо нсколько вернуться назадъ и посмотрть, какимъ образомъ м-ссъ Тревиліанъ нашла способъ переслать письмо къ мужу.

Дло оказывалось весьма простымъ. Вс письма къ Тревиліану, адресованныя въ Карцонъ-Стритъ или на квартиру въ Линкольнсъ-Иннъ, переправлялись въ Акробатъ-Клубъ, швейцару Акробатъ-Клуба доврено было — не имя Бодзля, а только адресъ его квартиры: 55, Каменный проспектъ, Уніонъ-Стригь, и такъ, вс письма, доставляемыя въ Акробатъ-Клубъ, пересылались очень аккуратно въ домъ и ра Бодзля. Читатель вроятно помнитъ, что — когда Гуго Станбэри въ послдній разъ постилъ приходъ св. Дидульфа, то м-ссъ Тревиліанъ сообщила ему о полученномъ ею письм отъ своего отца, адресованномъ къ ея мужу, и о затруднительномъ своемъ положеніи вслдствіе незнанія, куда его отправить. Если бы это извстіе не имло въ глазахъ Гуго иного интереса, кром придаваемаго весьма умреннымъ желаніямъ самой м-ссъ Тревиліанъ — доставить по назначенію, онъ бы пожалуй и не думалъ объ этомъ, но сидя на верху омнибуса и поршивъ (читатель вроятно вспомнитъ, что именно ршилъ Гуго, сидя на верху этого омнибуса и покуривая трубку), что въ приход св. Дидульфа непремнно должно совершиться великое событіе, Гуго вмст съ тмъ поршилъ, чтобы это событіе совершилось безотлагательно. Онъ не дастъ охладиться пылу своего намренія. Онъ сейчасъ же отправится въ приходъ св. Дидульфа и откроетъ свое сердце на чистоту.

‘Прекрасно’ думалъ онъ: ‘вотъ у меня и предлогъ для посщенія’. Сперва онъ обратился къ швейцару Акробатъ-Клуба, у котораго усплъ узнать адресъ м-ръ Тревиліана.

‘Каменный проспектъ, Уніонъ Стритъ’, твердилъ онъ дорогою, тутъ онъ кстати вспомнилъ, что изъ всхъ знакомыхъ Тревиліана одинъ Бодзль могъ жить на Каменномъ проспект въ Уніонъ-Стрит. Вооружась этими свдніями, онъ отправился въ приходъ св. Дидульфа,— и слдствіемъ этого посщенія была отправка письма Сэръ Мармадука къ Люису Тревиліану въ Туринъ.

ГЛАВА XXXIX.
Миссъ Нору Роули обижаютъ.

По прибытіи въ приходскій домъ, Гуго Станбэри былъ тотчасъ же допущенъ въ общее собраніе м-ссъ Аутгаузъ, м-ссъ Тревиліанъ и Норы. Св. Дидульфскій кружокъ призналъ его своимъ, перешедшимъ на ихъ сторону,— тмъ боле, что Гуго, не смотря на всю свою дружбу къ Тревиліану, принужденъ былъ явно осуждать своего пріятеля, вслдствіе чего и сталъ тамъ весьма пріятнымъ гостемъ. Онъ поспшилъ сообщить полученный имъ адресъ. Дамы очень удивлялись, какъ это могло случиться, что письма Тревиліана должны были посылаться въ такое мсто,— и Гуго раздлялъ ихъ удивленіе. Онъ полагалъ, что съ его стороны благоразумне и осторожне будетъ не обнаруживать своихъ подозрній на счетъ м-ра Бодзль, и только высказалъ свое мнніе, что письма, посланныя по адресу, данному швейцаромъ Акробатъ-Клуба, должны непремнно дойдти. Немного погодя принесли ребенка, вс разговорились очень откровенно и грустили собща. М-ссъ Тревиліанъ не предвидла конца своему ужасному положенію и объявила, что гнвъ ея отца на мужа такъ великъ, что она скоре со страхомъ, нежели съ надеждою, ждетъ его прізда. По мннію м-ссъ Аутгаузъ, Тревиліанъ былъ помшанъ, а Нора даже замтила, что одна возможность такой превратности въ мужчин — должна бы удерживать всякую благоразумную женщину отъ отдачи себя во власть супруга. ‘Благодаря Бога, немногіе похожи на него’, сказала м-ссъ Аутгаузъ, сдерживая насколько возможно свое негодованіе. Такимъ образомъ вели они свою откровенную и дружескую бесду. Гуго чувствовалъ, что его отношенія въ приходскомъ дом весьма благопріятны, но еще не видлъ, какимъ образомъ онъ сегодня же успетъ выполнить свое намреніе. Наконецъ м-ссъ Тревиліанъ вышла съ ребенкомъ. Гуго чувствовалъ, что и ему тоже слдовало бы уйти,— но храбро остался. Ему казалось, что Нора подозрваетъ причину его частыхъ посщеній, что же касается м-ссъ Аутгаузъ, то явно было, что она вовсе ни о чемъ не догадывалась. Примирясь съ молодымъ человкомъ, она находила даже удовольствіе въ его присутствіи — и продолжала разсуждать о злости Тревиліана, о гнв ея брата и объ участи маленькаго мальчика, пока въ комнату не вернулась мать этого малютки. Тогда м-ссъ Аутгаузъ встала, прося извинить ее въ томъ, что должна удалиться на короткое время. Уйди она нсколько минутъ раньше — и съ какимъ удовольствіемъ можно было тогда извинить ея отсутствіе. Теперь Нора поняла все — и хотя у нее захватывало дыханіе, но она нисколько не удивилась, когда Гуго всталъ съ своего мста и попросилъ ея сестру уйти. ‘М-ссъ Тревиліанъ’, сказалъ онъ: ‘мн нужно сказать нсколько словъ вашей сестр. Я надюсь, вы мн доставите эту возможность’.

— Нора! воскликнула м-ссъ Тревиліанъ.

— Она ничего не знаетъ, перебилъ Гуго.

— Чтоже, уйти мн? сказала м-ссъ Тревиліанъ своей сестр. Нора молчала. Она сидла неподвижно, не сводя глазъ съ того предмета, на который ихъ устремила.

— Пожалуйста — прошу васъ, говорилъ Гуго.

— Не думаю, чтобы это повело къ добру, продолжала м-ссъ Тревиліанъ: — но я знаю, что на нее можно положиться. А такъ какъ вы этого желаете, то я уйду.

— Я этого желаю больше всего на свт, говорилъ Гуго, стоя — и силою своего взгляда и голоса почти насильно выводя старшую сестру изъ комнаты. М-ссъ Тревиліанъ встала и вышла изъ комнаты, затворивъ за собою дверь.

Увидавъ, что поле битвы счистилось, Гуго тотчасъ принялся за исполненіе своей задачи — съ тмъ убжденіемъ, что не слдуетъ терять ни одной минуты.

Хотя онъ и неоднократно уврялъ себя, что дло это безнадежно, что Нора всевозможными способами выказала ему полное равнодушіе, что и она, и вс ея друзья считали эту женитьбу невозможной, — такъ что онъ дйствительно пріучилъ себя смотрть на задуманный и нын имъ предпринятый подвигъ, какъ на дло, въ которомъ невозможно было ожидать успха,— но теперь онъ ршилъ, что его обязанность, его долгъ высказать свое намреніе и желаніе. ‘Если мужчина любитъ’ говорилъ онъ: ‘то будь это обратное сказочному королю и нищенк, т. е. будь онъ самъ нищій, а она — королева, онъ долженъ ей открыть свою любовь. Если онъ дйствительно любитъ — она должна узнать это и сама ршить свой выборъ. А потому, онъ иметъ полное право объявить ей это, и сказать все, что можетъ послужить въ его пользу’.

Таковы были правила Гуго, и, руководясь ими, онъ усплъ остаться на един съ предметомъ своей страсти.

— Нора, проговорилъ онъ съ энергіей, быть можетъ нсколько неидущей къ его словамъ, — я пришелъ сюда сказать вамъ, что я васъ люблю и прошу вашей руки.

Нора въ продолженіи послднихъ десяти минутъ только и думала объ этомъ, предчувствуя и зная, что это непремнно случится — и случится внезапно, а теперь все-таки не нашлась ему отвтить. За нсколько недль до этого, она призналась самой себ, что одно только,— именного, что теперь разыгрывалось, или лучше сказать уже разыгралось,— это одно и могло ее осчастливить.

Она отказала человку, за котораго при другой обстановк наврное бы вышла,— и отказала потому только, что любила Гуго Станбэри. У нея даже хватило смлости — сказать этому другому, что сердце ея отдано, не называя все-таки его соперника. Она жаждала услыхать выраженіе этой любви, когда они были вмст въ Ненкомбъ-Путне, и сильно разгнвалась, не получивъ этого признанія. Перехавъ къ тетк, она каждый день повторяла себ, что сердце ея разбито,— что она стала самымъ несчастнымъ и жалкимъ существомъ, пожертвовавъ всмъ своимъ достояніемъ и не получивъ за это никакого вознаграждннія. Скажи онъ ей хоть одно слово, которое могло бы подать ей надежду,— и какъ она была бы счастлива одной этой надеждой! Теперь онъ пришелъ и прямо объявилъ, что любитъ ее и проситъ ея руки, — и она все-таки не съумла ему отвтить. Могла ли она согласиться выйти за него, зная, что у него не было врныхъ и обезпеченныхъ средствъ къ жизни? Какъ ей сказать своимъ родителямъ, что она дала слово человку, который могъ, а иногда и не могъ выработать въ годъ 400 фунтовъ, и кром того еще долженъ былъ содержать мать и сестру?

Приступи онъ къ ней кротче и не такъ внезапно, онъ могъ бы скоре надяться на полученіе благопріятнаго отвта, или по крайней мр — такого отвта, въ которомъ заключалась бы хоть искра счастья. Скажи онъ ей такое слово, на которое она не могла бы отвтить иначе, какъ съ кротостью,— тогда эта вынужденная кротость повлекла бы за собой новыя изліянія нжности, — и онъ завоевалъ бы ее, не смотря на все ея благоразуміе: она сдалась бы постепенно, принявъ ради великой любви своей вс тяготы долгосрочнаго и преждевременнаго обта. Но когда онъ приступилъ къ ней такъ внезапно, спрашивая такъ настойчиво: хочетъ ли она быть его женой теперь же,— то она чувствовала, что, не смотря на всю ея любовь, ей невозможно согласиться на такое внезапное, наглое и даже уродливое требованіе. Онъ стоялъ передъ ней, какъ бы въ ожиданіи скораго отвта, но такъ какъ она продолжала молчать, то онъ повторилъ свой вопросъ ‘Скажите, Нора, можете ли вы полюбить меня? Если-бъ вы знали, какъ безпредльно я васъ любилъ и люблю, вы наврное почувствовали бы хоть искру привязанности ко мн’.

Сказать ему — что она его не любитъ — было невозможно. Но какъ же откажетъ она, не сказавъ ему или какой нибудь лжи, или всей правды? Должна же она дать ему какой нибудь отвтъ — и конечно отвтъ на его предложеніе долженъ быть отрицательный. Воспитаніе, ею полученное, было изъ числа тхъ, которыя внушаютъ двушкамъ правило — считать преступленіемъ бракъ съ человкомъ безъ надежныхъ средствъ къ жизни. Надежная нравственность въ супруг — великое дло. Надежное благоразуміе, добродушіе — тоже вещь прекрасная. Надежная талантливость, религіозность, любезность, правдивость, честность, все это — весьма важныя достоинства. Но надежный доходъ — вотъ самое необходимое. А между тмъ, состояніе можно еще со временемъ нажить, тогда какъ нравственныя преимущества, если ихъ нтъ въ готовности, врядъ ли могутъ впослдствіи явиться. ‘М-ръ Станбэри’, заговорила наконецъ Нора: ‘вы просто поразили меня вашей внезапностью’.

— Ахъ, вотъ что! но могъ ли я иначе поступить? Я нарочно за тмъ и пришелъ сюда. И не скажи я этого теперь…

— Вы слышали, что говорила Емилія.

— Нтъ… а что же она сказала?

— Она сказала, что это не поведетъ къ добру, если вы мн объ этомъ будете говорить.

— Отчего же не поведетъ къ добру? Она сама несчастлива, и потому видитъ все въ черномъ свт.

— Да, конечно.

— Но не всмъ же убиваться изъ-за того, что ей не посчастливилось.

— Конечно — не всмъ, м-ръ Станбэри, но васъ не должно удивлять, что на меня это сильно дйствуетъ.

— Но можетъ ли это помшать вамъ любить меня — если бы вы дйствительно меня любили? Нора, я не смю и думать, чтобы вы любили меня именно теперь. Не смю надяться, что это когда нибудь будетъ. Но если бы вы могли… Нора, я ничего не могу сказать вамъ, кром чистой правды. Выслушайте меня… одну минуту. Вамъ извстно, какъ я сблизился со всми вами въ Карцонъ-Стрит. Въ тотъ самый день, какъ я васъ увидлъ, я полюбилъ васъ — и съ тхъ поръ чувства мои не мнялись. Теперь прошли цлые мсяцы съ той минуты, когда я понялъ, что люблю васъ. Правда, я неразъ твердилъ самъ себ,— напримръ въ Ненкомбъ-Путне, — что я не имю никакого права признаться вамъ въ моей любви. И разв такой бднякъ какъ я, перебивающійся изо дня въ день, иметъ право предлагать свою руку такой двушк какъ вы? Я ничего и не говорилъ,— хотя только объ этомъ и думалъ, и каждый разъ, когда здсь бывалъ, оно такъ и срывалось у меня съ языка (тутъ Нора вспомнила, какъ часто она смотрла на его губы и не видала на нихъ этихъ словъ). Но это молчаніе казалось мн наконецъ унизительнымъ, недостойнымъ мужчины. Если вы не можете подать мн хоть лучъ надежды — если вы скажете, что мн вовсе не должно никогда надяться,— это будетъ мое несчастье. Это будетъ ударъ жестокій, но я перенесу его. А всежъ это лучше, нежели пищать и хныкать, не смя высказать своихъ чувствъ. Я не стыжусь этого. Я васъ полюбилъ, я люблю васъ, Нора, и счелъ за лучшее прійдти за отвтомъ’.

Онъ протянулъ руки, точно ожидая, что она бросится въ его объятія. Понятно, что онъ и не думалъ объ возможности такой выходки съ ея стороны, а Нора, глядя на него, какъ онъ стоялъ передъ ней, едва удержалась, чтобы не кинуться ему на шею.

Да имла ли она право отталкивать его, если она такъ горячо его любила? Сдлай онъ теперь еще одинъ шагъ впередъ, возьми ее въ свои объятья,— и легко можетъ быть, что она не смогла бы отказать ему.

— М-ръ Станбэри, заговорила она,— вы сами сознались, что это невозможно.

— Но любите ли вы меня — по крайней мр считаете ли возможнымъ когда нибудь полюбить?

— Вы сами знаете, м-ръ Станбэри, что вамъ не слдуетъ ничего больше говорить. Вы знаете, что этого быть не можетъ.

— Скажите только, любите ли вы меня?

— Это не великодушно съ вашей стороны — не довольствоваться моимъ отвтомъ, зачмъ вынуждаете вы меня быть невжливой?

— Мн до вжливости дла нтъ. Скажите мн только правду — можете ли вы меня полюбить? Подайте одно слово надежды — я стану ждать, буду работать, и самъ себ покажусь героемъ. Я не уйду, пока вы мн не скажете, что не можете меня любить..

— Въ такомъ случа, я должна вамъ это сказать.

— Что вы мн скажете, Нора? Говорите же. Скажите. Если я знаю, что не нравлюсь двушк, тогда ничто не заставитъ меня ей навязываться. Противенъ я вамъ, Нора? Ненавистенъ?

— Нтъ, не то — но вы очень, очень неблагопристойны.

— Пусть же я буду неблагопристоенъ, но я хочу знать правду, сказалъ онъ. И вроятно въ то же время ему блеснулъ уже лучъ истины. Въ глазахъ Норы стояли слезы, но онъ ее не жаллъ. Она должна сказать ему правду, и онъ добьется этого. ‘Нора’, началъ онъ опять: ‘выслушайте меня еще разъ. Въ этихъ словахъ все мое сердце, вся душа, вся жизнь моя. Если вы можете полюбить меня, то вы обязаны мн сказать это. Клянусь честью, я стану думать, что вы меня любите, если вы сами не поклянетесь, что это неправда!’ Теперь онъ уже держалъ ея руку и смотрлъ ей близехонько въ глаза.

— М-ръ Станбэри, воскликнула она:— пустите меня, пожалуйста, прошу васъ, оставьте меня.

— Нтъ, пока вы мн не скажете, что любите меня. Нора, Нора, вдь вы меня любите! Да, да, любите меня. Дорогая, милая Нора, да скажите же хоть одно слово, одно только, и я буду счастливйшимъ изъ смертныхъ. Онъ обвилъ рукой ея станъ.

— Пустите меня, сказала она, вырываясь, рыдая и закрывая лицо руками.— Вы очень дерзки! Я никогда больше не стану говорить съ вами. Да, пустите же наконецъ! И, вырвавшись изъ его объятій, она убжала изъ комнаты, прежде чмъ онъ коснулся губами ея лица.

Пока онъ раздумывалъ, какъ бы ему теперь убжать въ свою очередь,— убжать и насладиться своимъ торжествомъ,— м-ссъ Аутгаузъ успла войти въ комнату. Она была очень серьезна, и обращеніе ея съ нимъ сильно измнилось.

— М-ръ Станбэри, сказала она,— подобныхъ вещей не должно повторяться — по крайней мр въ моемъ дом.

— Какихъ вещей, м-ссъ Аутгаузъ?

— Ну, вотъ что мн разсказала моя старшая племянница. Я еще не видала миссъ Роули, посл того какъ она васъ оставила. Но я уврена, что она держала себя, какъ слдуетъ.

— Еще бы, м-ссъ Аутгаузъ.

— Племянницы мои — въ гор, тутъ не время и не мсто для любовныхъ предложеній. Мн весьма прискорбно, что я принуждена быть невжливой, но считаю долгомъ просить васъ прекратить ваши посщенія.

— Я конечно постараюсь исполнить ваше приказаніе.

— Мн это очень непріятно, но я убдительно прошу васъ объ этомъ. Сэръ Мармадукъ прідетъ весной — и если вамъ нужно будетъ что нибудь передать ему, то вы можете съ нимъ повидаться.

Посл этого Гуго Станбэри раскланялся съ м-ссъ Аутгаузъ, но возвращаясь домой, и сидя опять на верху дилижанса, онъ курилъ свою трубку боле побдоносно, чмъ созерцательно {Примч. Въ оригинал непередаваемый намекъ на краснокожихъ Сверной Америки, у которыхъ вс житейскія дла сопровождаются куреніемъ, таковы: трубка совта, трубка дружбы, трубка побды и т. д.}.

ГЛАВА XL.
Ч. Г.

Пріхавъ во Флоренцію, миссъ Спальдингъ встрчены были на станціи ихъ дядей — американскимъ посланникомъ, ихъ двоюроднымъ братомъ — секретаремъ той же миссіи, и еще двумя или тремя добрыми друзьями и родственниками, явившимися попривтствовать нашихъ путешественницъ подъ яснымъ и солнечнымъ небомъ Италіи. М-ръ Гласкокъ, минутъ за десять до того считавшій себя необходимымъ для ихъ комфорта, внезапно ощутилъ непріятное сознаніе своего ничтожества и безполезности. Кто изъ насъ не испыталъ въ своей жизни этого быстраго разрушенія короткой и дружеской связи въ дальней дорог? Онъ поклонился имъ, он — ему, и вслдъ за тмъ унеслись въ полномъ блеск своего величія. А онъ взялъ небольшую, наемную коляску и веллъ везти себя въ іорскій отель, чувствуя себя одинокимъ и брошеннымъ всми. Об миссъ Спальдингъ были дочерьми весьма почтеннаго адвоката въ Бостон, а м-ръ Гласкокъ — единственный наслдникъ богатаго пэра, огромнаго состоянія и одного изъ самыхъ видныхъ мстъ въ Англіи. Но теперь онъ вовсе не думалъ объ этомъ. Дорогою онъ размышлялъ о томъ, которая изъ двухъ молодыхъ женщинъ была привлекательне — Нора-ли Роули или Каролина Спальдингъ. Онъ ничуть не сомнвался въ томъ, что Нора и красиве, и миле, и лучше одвается, и привлекательне во всемъ, что касается вншности, но за то онъ никогда еще не встрчалъ двушки, которая бы лучше и умне Каролины Спальдингъ вела разговоръ. И зачмъ ему вся красота Норы Роули? Не сама ли она объявила ему, что уже принадлежитъ другому, но если такъ, то что-жъ ему за дло и до Каролины Спальдингъ? Теперь они разстались, а черезъ два дня онъ долженъ хать въ Неаполь. Онъ было намекнулъ имъ о своемъ желаніи побывать у нихъ въ американскомъ посольств, но ни одна изъ двухъ двицъ не обратила вниманія на этотъ намекъ и не пригласила его. Онъ не настаивалъ,— и такъ они разстались, не условясь на счетъ будущей встрчи.

Двойной перездъ изъ Турина въ Болонью, а изъ Болоньи во Флоренцію — довольно длиненъ и сильно способствуетъ ко взаимному сближенію путешественниковъ. А тутъ они еще ране провели вмст цлый день, ни съ одной женщиной нельзя такъ скоро и выгодно сойтись, какъ съ Американкой. Он ничего не боятся,— ни васъ, ни самихъ себя, — и ведутъ разговоръ также свободно какъ и мужчины. Почти всми признано и даже принято за правило, что мужчин общество женщинъ всегда пріятне мужскаго общества, за исключеніемъ нкотораго стсненія свободы. Мнніе это совершенно врно, въ особенности если женщины молоды и хороши собою. Но въ Европ хорошенькія женщины думаютъ, что такая свобода опасна, он избгаютъ ея. И въ самомъ дл свобода эта опасна — и воздержаніе отъ нея бываетъ боле или мене полезно, но Американка не признаетъ этой опасности — и если иногда не расточаетъ всей граціи и прелести своей красоты и всего бисера своихъ рчей, то это потому только, что ей не нравится окружающее общество. А наши Американки, не воздерживаясь, расточали предъ м-ръ Гласкокомъ вс перлы своего краснорчія. Онъ былъ гораздо старше ихъ — и такъ учтивъ, что он вроятно признали его надежнымъ и безопаснымъ спутникомъ. О томъ кто онъ — он и понятія не имли и, разставшись съ нимъ, не знали даже его имени. Однако нельзя было предполагать, чтобы, пробывъ съ нимъ столько времени, он и не вспоминали его, не полюбопытствовали и не пожелали бы узнать о немъ подробне. Крупныя Ч. и Г., виднныя ими на его чемодан, вотъ все что имъ было извстно о его личности. Онъ, напротивъ, хорошо зналъ ихъ имена, и даже одинъ разъ какъ-то второпяхъ назвалъ младшую — просто Оливіей. Онъ извинился, вс они надъ этимъ посмялись и пустились въ разсужденіе о полуименахъ — именно въ томъ смысл, который такъ способствуетъ сближенію мужчины съ женщиною. Если вамъ позволяютъ говорить молодой двушк о ея имени, то вы почти имете право назвать ее этимъ именемъ.

М-ръ Гласкокъ пріхалъ въ гостинницу угрюмый и мрачный. Но тутъ сейчасъ же узнали его титулъ и положеніе, и воздали вс должныя почести его сану и достоинству.

‘Я радъ бы хоть въ Америку похать’ говорилъ онъ самъ себ: ‘лишь бы только быть увреннымъ, что тамъ не узнаютъ кто я’.

Въ Турин онъ получилъ письма, изъ которыхъ узналъ, что его отцу лучше, — и потому ршился пробыть дня два во Флоренціи. Дни все еще стояли жаркіе, а Флоренція въ половин Сентября гораздо пріятне Неаполя. Об миссъ Спальдингъ, оставшись въ этотъ вечеръ наедин, стали весьма подробно разбирать своего спутника. Он успли уже намекнуть о немъ и дяд посланнику, и тетк — его жен, и двоюродному брату — секретарю посольства. Но путешественники могутъ весьма легко замтить, что дорогіе новые друзья ихъ, пріобртенные ими по дорог, отнюдь не интересны прежнимъ старымъ друзьямъ. Быть можетъ, въ этомъ есть своя доля ревности,— и если вамъ, какъ путешественнику, кажется, что новая дружба интересне и сильне всхъ другихъ возникшихъ при подобныхъ же обстоятельствахъ, то отцы, братья, жены и сестры ваши смотрятъ на эту дружбу совершенно другими глазами. Они, быть можетъ, подозрваютъ, что этотъ новый другъ — какой нибудь комисіонеръ или фигурантъ, и думаютъ, что не слдуетъ придавать этому знакомству большой важности. Американскій посланникъ на прощанье окинулъ бглымъ взглядомъ м-ра Гласкока и не составилъ себ о немъ высокаго понятія.

— Это наврное джентльмэнъ, сказала Каролина.

— Тамъ ихъ пропасть, замтилъ ей посланникъ.

— Я думала, что ты пригласишь его, сказала Оливія своей сестр:— онъ самъ напрашивался.

— Знаю, что напрашивался. Я слышала.

— Такъ почему же ты не пригласила его?

— Потому, Лива, что мы не въ Бостон, а во Флоренціи, это могло быть весьма неприлично,— въ особенности здсь, гд нашъ дядя Джонасъ занимаетъ мсто посланника.

— Почему жъ это могло быть неприлично? Неужели ты думаешь, что здсь ужь и съ друзьями своими нельзя видаться? Экой вздоръ!

— Но вдь онъ не другъ, Лива.

— А мн такъ кажется, будто я съ нимъ споконъ вку знакома. Этотъ тихій, однообразный голосъ, ни разу не возвысившійся, всегда пріятный, сталъ мн такъ знакомъ, такъ близокъ, какъ будто я его слушала всю мою жизнь.

— Мн также онъ очень понравился.

— Я замтила, Карри. И ты ему гоже понравилась. Не странно ли это? Еще сегодня утромъ ты зашивала ему перчатку, точно брату.

— А почему жъ бы мн и не починить его перчатку?

— Конечно. Онъ имлъ полное право на всякую починку за то, что досталъ намъ такой славный обдъ въ Болоньи. Кстати, вдь ты такъ и не разочлась съ нимъ.

— Нтъ, извини, я отдала деньги, когда тебя не было.

— Желала бы я знать — кто онъ такой! Ч. Г! Тотъ красавчикъ въ темномъ сюртук — вдь это его лакей. Сперва я было подумала, что Ч. Г. рехнулся, а высокаго мужчину приставили къ нему надзирателемъ.

— Что за вздоръ, я еще не встрчала мене похожихъ на сумасшедшаго.

— Да, но тотъ былъ такой странный. Ты видла, онъ ничего не длалъ. Въ Турин мы только мелькомъ успли его увидать. Вс его послуги ограничились тмъ, что онъ въ Болоньи плэды связалъ. Какая охота здить съ такимъ человкомъ, если самъ не поврежденъ ни тломъ, ни умомъ?

— Ты бы лучше спросила самого Ч. Г.

— Я думаю, что я съ нимъ никогда больше не встрчусь. А мн бы хотлось его увидать, — и теб тоже, не правда ли Карри? Признайся!

— Конечно — хотлось бы — и почему же нтъ?

— Я никогда не встрчала человка покойне его — и въ которомъ было бы столько привлекательнаго. Желала бы я знать, кто онъ? Быть можетъ это какой нибудь повренный по дламъ, а тотъ — его писецъ.

— У того были вдь ливрейныя пуговицы, замтила Карри.

— Разв это что нибудь значитъ?

— Я думаю, что писцевъ не одваютъ въ ливрею — даже и въ Англіи.

— А тмъ боле — психіатровъ, продолжала Оливія:— какъ бы то не было, но онъ мн очень нравится, и одно только что я могу сказать не въ его пользу — это за чмъ онъ таскаетъ съ собою того великана, который ничего не длаетъ и только ходитъ за нимъ.

— Я могу разсердиться, Лива, если ты будешь продолжать въ этомъ смысл. Это безбожно.

— Въ какомъ это смысл?

— Въ смысл психіатра.

— Но моему мннію, продолжала Оливія,— онъ просто — англійская спсь: лордъ, или герцогъ какой нибудь, а еще мое мнніе, что онъ въ тебя влюбленъ.

— А мое мнніе, Лива, что ты просто — оселъ.

На этотъ разъ бесда тмъ и кончилась.

На другой день, около полудня, американскій посланникъ, считая своей обязанностью и долгомъ знать вс новости и объявленія, прочиталъ въ издаваемой для того газет имена всхъ новоприбывшихъ во Флоренцію. Первое мсто занималъ здсь достопочтенный Чарльзъ Гласкокъ съ прислугой, остановившійся въ оркскомъ отел, а хавшій въ Неаполь къ отцу своему, лорду Петерборо. Прочитавъ сперва эту новость про себя, посланникъ прочиталъ ее затмъ и въ слухъ, въ присутствіи своихъ племянницъ.

— Это нашъ другъ Ч. Г., сказала Лива.

— Не думаю, замтилъ посланникъ, составившій себ особыя понятія объ англійскомъ лорд.

— Я уврена, что это онъ, въ особенности какъ вспомню высокаго человка съ ливрейными пуговицами, замтила опять Оливія.

— Что-то неправдоподобно, сказалъ секретарь:— лордъ Петерборо — человкъ съ огромнымъ состояніемъ, старикъ преклонныхъ лтъ. Говорятъ даже, что онъ умираетъ въ Неапол. А это его старшій сынъ.

— Неужели по этой причин, онъ не могъ быть вжливъ съ нами? спросила Оливія.

— Не думаю, чтобы такой человкъ занялъ скамейку на верху дилижанса, онъ скоре взялъ бы почтовыхъ лошадей на весь перездъ чрезъ Альпы. Притомъ-же онъ — съ прислугой.

— А пуговицы-то — вотъ и прислуга его, сказала Оливія: подумай только, Карри, что въ продолженіи двухъ дней намъ прислуживалъ живой лордъ, а мы этого и не знали! И ты зашивала кончикъ перчатки его лордства! Но Карри молчала.

Поздне въ этотъ самый вечеръ, он встртили м-ръ Гласкока близь собора подъ тнью Кампаниле. Онъ зашелъ туда, также случайно какъ и он, полюбоваться при лунномъ освщеніи этимъ прелестнйшимъ произведеніемъ человческихъ рукъ. Съ ними былъ дядя посланникъ, но м-ръ Гласкокъ подошелъ къ нимъ и пожалъ имъ руки.

— Мн хотлось бы васъ представить моему дяд, м-ру Спальдингъ, сказала Оливія,— но право не знаю, какъ это могло такъ случиться — мы даже не знаемъ вашего имени.

— Меня зовутъ: м-ръ Гласкокъ, сказалъ онъ, улыбаясь. Затмъ его представили, американскій посолъ снялъ шляпу и былъ очень любезенъ.

— Подумай только, Карри, сказала Оливія, когда он въ этотъ вечеръ остались наедин, — вдругъ ты будешь женой англійскаго лорда!

ГЛАВА XLI.
Новыя произшествія въ приход Св. Дидульфа.

Едва успвъ избжать настойчивыхъ ласкъ Гуго, Нора бросилась въ свою комнату, и, ни кмъ не замченная, поспшила запереться тамъ на ключъ. Старшая ея сестра, по просьб Гуго оставивъ ихъ вдвоемъ, сошла тотчасъ къ тетк, считая нужнымъ увдомить м-ссъ Аутгаузъ о томъ, что происходитъ въ ея дом.

М-ссъ Аутгаузъ, въ теченіи нкотораго времени слушала ее довольно покойно и позволила влюбленнымъ молодымъ людямъ воспользоваться ея нершимостью, а потомъ высказала свое мнніе молодому Станбэри, какъ намъ уже извстно. Гуго былъ такъ доволенъ всмъ случившимся, что, уходя отъ священника, нисколько не сердился на его жену. Вслдъ за Гуго явилась къ м-ссъ Аутгаузъ ея старшая племянница, Нора пока оставалась одна у себя въ комнат.

Тутъ она начала разбирать и раздумывать — не высказалась ли она? не открыла ли она своей тайны? и если такъ, то раскаивается ли она въ этомъ? Конечно, онъ обошелся съ ней очень дурно, онъ даже взялъ ея руку, а своей обвилъ ея станъ, и не пытался ли онъ даже поцловать ее? Да! все это онъ сдлалъ, не смотря на то, что она ршительно не хотла отвтить ему хотя единымъ ласковымъ словомъ, и объявила ему возможно твердо и положительно, что никогда не будетъ его женой.

Если двушка, выказавшая такую твердость и ршительность, все-таки подверглась обидному обращенію, то ужь конечно ей не слдовало доврять этому человку. Ей никогда и въ голову не могло прійдти, чтобы онъ могъ такъ ужасно оскорбить ее — положить насильно свою руку на ея плечо и не выслушать никакого отвта.

Она бросилась на постель и зарыдала, спрятавъ лицо въ подушки, а все-таки, не смотря на всю эту драму, которую сама съ собой разыгрывала, она невольно сознавала себя счастливйшею изъ смертныхъ. Да, онъ поступилъ очень не хорошо, очень гадко,— и она ему это непремнно когда нибудь да выскажетъ. А все-гаки, не лучше ли, не добре ли, не миле ли онъ всхъ на свт? Не бьется ли въ немъ самое теплое и благородное сердце? Даже дурной его поступокъ… не произошелъ ли отъ избытка чувствъ къ ней?

Разумется, она этого никогда ему не проститъ — и все-таки останется всегда врна ему. Конечно, она не можетъ выйдти за него, быть ему въ тягость, надость ему и довести его даже до нищеты. Нтъ! она его пожалетъ, пощадитъ. Она даже не свяжетъ его никакимъ общаніемъ — и все-таки останется ему врна. Ей сдавалось, она даже была убждена, что не смотря на вс ея увренія и возраженія (которыя теперь въ воспоминаніяхъ казались ей громче и сильне, нежели они были на самомъ дл), не смотря на ея отказъ — лучъ истины все-таки вырвался изъ ея груди. Такъ чтожъ! Это была правда — и почему же ему незнать ее! Потомъ она стала создавать себ длинную повсть, героиня которой была счастлива однимъ только сознаніемъ взаимной любви. И читатель вроятно догадывается, что въ этой повсти достопочтенный сэръ Гласкокъ, съ его блестящей будущностью, занималъ не послднее мсто.

Она такъ страдала, она была такъ глубоко несчастлива, когда въ Ненкомбъ-Путне ей пришлось только допустить мысль, что человкъ, для котораго она собой жертвовала, даже и не замчалъ ее,— теперь она могла только наслаждаться…. должна была наслаждаться побдой и торжествомъ.

Наплакавшись вдоволь, она встала и, улыбаясь, начала ходить по комнат — то прикладывая руки ко лбу, то играя своими косами, то крпко сжимая правую руку лвой, какъ будто это онъ еще держалъ ее. Негодный! Зачмъ былъ онъ такъ золъ и настойчивъ? и зачмъ, зачмъ же не позволила она губамъ его — хоть разъ одинъ коснуться ея чела?

Она была довольна собой. Сестра бранила ее, что она лишилась блестящей партіи, отказавъ сэру Гласкоку, да она и сама себя за это упрекала, когда увидла, что Станбэри равнодушенъ къ ней. Не то чтобы она жалла утраченнаго величія и блеска, но она сознавала въ глубин сердца, въ самыхъ сокровенныхъ тайникахъ совсти, что изъ-за привязанности къ этому человку, который ею пренебрегъ, она уже не будетъ способна принять любовь другаго.

Теперь она собой гордилась. Къ счастью ли, къ несчастью ли познакомилась она съ Станбэри, но во всякомъ случа она будетъ ему врна теперь, когда снова увидалась съ нимъ. Сознаніе того, что она любитъ безъ взаимности, чуть ее не убило. Но не такова была теперь ея участь! Она тоже, въ свою очередь, рискнула — но успшно, выиграла и покорила предметъ своей любви. Онъ былъ страстенъ съ нею, но этимъ по крайней мр разъяснилъ ея недоумніе. Да, онъ любитъ ее! Она будетъ этимъ довольствоваться.— и постарается жить такъ, чтобы одно это чувство могло составить счастье всей ея жизни.

Какъ бы ей однако достать его фотографію и локонъ его волосъ! и скоро ли опять почувствуетъ она пожатіе его огромной и сильной лапы! При этой мысли она поцловала свою собственную руку — и отворила дверь сестр, которая къ ней стучалась.

— Нора, другъ мой, не сойдешь ли ты въ низъ?

— Погоди немного, Емилія, я скоро прійду.

— Что же у васъ произошло?

— Нечего разсказывать, Емилія.

— Нтъ, не врю, что нибудь да было. Чтожъ онъ теб сказалъ?

— Ты вдь знаешь, что онъ сказалъ.

— А что же ты отвтила ему?

— Я ему сказала, что этого быть не можетъ.

— И онъ принялъ это въ вид окончательнаго ршенія?

— Конечно, нтъ. Какой же мужчина довольствуется отказомъ?

— Однакожъ, когда ты отказала сэръ Гласкоку, онъ этимъ удовольствовался?

— Это опять другое дло, Емилія.

— Почему же — другое? Я не вижу разницы, и если бы ты могла полюбить сэръ Гласкока, то лучше этого ты ничего бы не придумала ни для себя, ни для всхъ насъ.

— Неужели, Емилія, ты желала бы мн немилаго мужа — только ради того, что онъ богатъ и лордъ? Нтъ, ты врно не думаешь этого.

— Да я и не говорю о сэръ Гласкок, Нора.

— Нтъ, ты говоришь о немъ. И къ чему? Онъ ухалъ — и все кончено.

— И Станбэри тоже ухалъ?

— Конечно.

— Съ тмъ же, съ чмъ и тотъ? спросила м-есъ Тревиліанъ.

— Почемъ я знаю — съ чмъ. Нтъ, онъ не съ тмъ ухалъ. Ну…. ну, изволь — иначе.

— Какъ же это иначе. Нора?

— О, совсмъ иначе. А какъ именно — этого я не могу теб сказать. Но только сэръ Гласкокъ никогда больше не вернется.

— А Станбэри вернется? прервала ее старшая сестра.

Нора молча кивнула головой.

— Ты желаешь, чтобы онъ вернулся?

Нора, промолчавъ, опять кивнула только головой.

— Слдовательно, ты ему не отказала, ты согласилась?

— Нтъ я не согласилась. Я ему отказала. Я сказала ему, что это невозможно.

— Но ты желаешь, чтобы онъ вернулся?

Нора еще разъ кивнула ей.

— Я ршительно ничего не понимаю, сказала Емилія, — и не поврю до тхъ поръ, пока ты сама не объяснишь мн все это.

— Ты конечно думаешь, что я дурно поступила. Я не хотла бы дурно поступить. Но что же мн длать? Я Станбэри не сказала ни одного слова, которое могло бы ему подать надежду, а все-таки я люблю его всей душей. Неужели же мн лгать, когда ты меня спрашиваешь? Да, наконецъ, не естественно ли это, что я желаю видть человка, котораго люблю больше всхъ на свт? По моему мннію, двушк, которой предоставленъ выборъ, весьма трудно дйствовать врно и безошибочно въ этомъ случа. Вотъ, и здсь — два человка: одинъ изъ нихъ богатъ, знатенъ, а другой бденъ. Я непремнно осрамлюсь въ своемъ выбор. Я это знаю. Да я уже и острамилась. Я люблю того, за котораго не могу выйдти. А того, съ которымъ составила бы блестящую партію… того именно я терпть не могу. Вотъ что, по моему, значитъ осрамиться. Но все-таки я еще не вижу въ этомъ ничего непонятнаго — и не нахожу, чтобы мои дйствія были такъ предосудительны.

— Я и не говорила этого, Нора.

— Но ты такъ посмотрла на меня…

— И не думала, другъ мой.

— Помни одно, Емилія: я теб все сказала, потому что ты этого требовала, а теперь никому ничего больше не скажу. Мама… та меня, пожалуй, не пойметъ. Ему я тоже не говорила — и никогда не скажу.

— Ты говоришь о Станбэри?

— Да, о Станбэри. Что же касается сэръ Гласкока, то конечно я скажу мам. Это не мой секретъ, а — его,— и я полагаю, что мама должна это знать. Но объ другомъ я ничего не скажу. Еслибы я согласилась — или по крайней мр хоть намекнула на это, тогда бы тотчасъ же сказала мам.

Затмъ послдовала нкоторая нотація или, врне, предостереженіе со стороны м-ссъ Аутгаузъ. Она не находила ничего дурнаго въ происшедшемъ и никому не длала упрековъ, но замтила только — что ни у Станбэри, ни у Норы гроша нтъ за душей, а потому гораздо лучше прекратить всякое сношеніе между ними, по крайней мр до прізда сэръ Мармадука и леди Роули въ Лондонъ. ‘И я сказала ему, чтобы онъ сюда боле не ходилъ’ заключила м-ссъ Аутгаузъ.

— Вы, тетя, совершенно правы: онъ не долженъ больше ходить сюда, замтила Нора.

— Очень рада, что ты со мной соглашаешься.

— Я всегда съ вами соглашалась. Но мн казалось, что я обязана была принять его, такъ какъ онъ этого требовалъ. Теперь и говорить нечего. Я полагаю, что онъ никогда больше не придетъ.

М-ссъ Аутгаусъ, убдившись, что ни кого изъ нихъ не обидла, совершенно успокоилась.

Такъ прошелъ цлый мсяцъ, а въ приход св. Дидульфа не получали никакихъ извстій о Тревиліан, можно было ожидать, что такимъ образомъ пройдетъ еще и много времени. По перезд въ домъ своего дяди, м-ссъ Тревиліанъ получила отъ мужнина адвоката 200 фунтовъ и письмо, въ которомъ говорилось, что такая же сумма будетъ ей аккуратно высылаться каждые три мсяца — до тхъ поръ, пока она будетъ въ разлук съ мужемъ. Часть этихъ денегъ она отдала м-ру Аутгаузу, но это денежное пособіе немного помогло бдняг.

— Я не хочу длать долги, говорилъ онъ,— содержа кучу людей, которыхъ не въ состояніи прокормить, и не желаю, чтобы мои племянницы съ ихъ семействомъ платили мн по стольку-то съ персоны за столъ и квартиру. Въ томъ и въ другомъ раз — положеніе мое пренепріятное.

Таково оно и было въ самомъ дл. Весь домашній комфортъ и спокойствіе ректора были разстроены, онъ принужденъ былъ жертвовать своей независимостью, употребляя часть денегъ м-ссъ Тревиліанъ на уплату лавочникамъ. Чмъ боле вдумывался онъ въ свое положеніе и совтывался съ женой, тмъ сильне негодовалъ онъ на своенравнаго супруга.

— Мн не врится, говорилъ онъ,— чтобы м-ръ Байдевайль не могъ уговорить его вернуться и помириться съ женой.

— Но говорятъ, что Тревиліанъ въ Италіи.

— Ну чтожъ. Еслибъ я ухалъ въ Италію, такъ неужели я оставилъ бы васъ умирать съ голоду и забралъ бы съ собою весь доходъ?

— Но вдь онъ же не оставилъ ихъ умирать съ голоду?

— А разв мужъ не обязанъ жить съ своей женой? Я въ жизнь свою ничего подобнаго не видывалъ — и увренъ, что во всемъ этомъ что нибудь да не ладно. Мужъ не долженъ узжать, оставляя жену у дяди и тетки. Не правъ ли я?

— Да, но что же мы-то можемъ сдлать? М-ръ Аутгаузъ долженъ былъ согласиться, что тутъ ровно ничего не подлаешь. Для него — спокойствіе бездтнаго дома было главнйшею отрадою въ жизни. И этого-то спокойствія лишилъ его злой сумазбродмый человкъ, который, забывъ вс обязанности, оставилъ свою жену безъ крова и пріюта. ‘Предположимъ, что ей бы нельзя было и сюда перехать,— что же тогда’? продолжалъ ректоръ: ‘вдь я толковалъ ему, какъ нельзя ясне, что мы не можемъ ихъ принять’.

— Но он все-таки у насъ — и у насъ он останутся, пока братъ не вернется въ Англію, замтила м-ссъ Аутгаузъ.

— Я въ жизнь мою не слыхивалъ ничего чудовищне, по моему, его слдовало бы посадить на цпь — вотъ какъ бы слдовало съ нимъ поступить.

И такъ, положеніе всхъ вообще было тягостно и непріятно, а въ конц Сентября нанесенъ былъ еще новый ударъ появленіемъ одного джентльмэна, котораго преподобный Аутгаузъ конечно ужь вовсе не желалъ видть.

Однажды, пасмурнымъ сентябрскимъ денькомъ, священникъ сидлъ одинъ въ мрачной зал своего дома — кабинетъ его, посл этого переворота въ семейств, получилъ другое назначеніе, — и такъ, онъ сидлъ одинъ въ субботнее утро, приготовляясь къ своимъ воскреснымъ обязанностямъ, около него на стол лежало множество рукописныхъ проповдей, вдругъ пришли ему доложить, что какой-то джентльмэнъ желаетъ его видть.

Если бы преподобный Аутгаузъ былъ жителемъ фашіонебельнаго лондонскаго Вестъ-Энда, а двушка его была бы также Вестэндской прислугой, то конечно она первымъ дломъ спросила бы этого джентльмэна — какъ о немъ доложить. Но м-ръ Аутгаузъ былъ человкъ весьма не предусмотрительный, а двушка, впустившая незнакомаго, не была посвящена во вс тайны приличій, докладывая, что кто-то пришелъ, она въ тоже время отворила дверь, чтобы впустить гостя,— и прежде нежели м-ръ Аутгаузъ усплъ опомниться, полковникъ Осборнъ вошедъ уже въ комнату.

Эти два человка никогда еще не встрчались, хотя одинъ изъ нихъ былъ зять сэръ Мармадука Роули, а другой — старинный его пріятель.

— Позвольте мн представиться, м-ръ Аутгаузъ. Я полковникъ Осборнъ, сказалъ гость, подходя и протягивая руку. Священникъ, разумется, подалъ ему свою и попросилъ ссть.— Имена наши намъ обоимъ давно извстны, продолжалъ полковникъ,— хотя мы до сихъ поръ, кажется, не имли случая познакомиться?

— Да, сказалъ м-ръ Аутгаузъ,— я тоже думаю, что мы никогда не были знакомы. А физіономія его, которою онъ совсмъ не умлъ владть, ясно выражала, что онъ и теперь вовсе не желаетъ этого знакомства. И въ самомъ дл, это появленіе мнимаго любовника его племянницы — казалось ему весьма тяжкой надбавкой къ теперешнимъ заботамъ. Хотя онъ и намренъ былъ отстаивать Емилію противъ ея супруга на сколько возможно, предлагая даже посадить его на цпь какъ сумасшедшаго, но тмъ не мене онъ питалъ такой ужасъ и отвращеніе къ полковнику, какъ будто доводы мужа относительно этой любовной интриги были святой истиной. Если Тревиліанъ виноватъ, то полковникъ и подавно не правъ. Если подозрнія Тревиліана казались ректору злостны и неосновательны, то полковникъ тмъ не мене былъ для него ‘аки левъ рыкающій, искій кого поглотити’. Пожилые холостяки, денди вообще, а полковники, маіоры и члены парламента въ особенности, казались ему вредными людьми, козлищами, львами рыкающими. Это были ‘fruges consumera nati’ {Рожденные на истребленіе плодовъ земныхъ.} люди праздные, проводившіе время по клубамъ, въ безнравственной болтовн, щеголявшіе въ дорогомъ плать, большей частью взятомъ въ долгъ, и никогда не ходившіе въ церковь. Ему казалось по невденію, что эти люди не знали никакихъ заботъ и печалей міра сего — и потому ихъ ожидаютъ тяжкія наказанія въ будущей жизни. Конечно, его обязанность и его долгъ состоитъ въ томъ, чтобы именно этихъ людей обращать на путь истины, но полковника Осборна, по мннію м-ра Аутгауза, ни одинъ священникъ никакими истинами и убжденіями не могъ бы обратить на этотъ спасительный путь. И притча о богатомъ и царствіи небесномъ казалась ему особенно примнимою къ этимъ людямъ. Возможно ли было указать и объяснить такому человку, какимъ образомъ входятъ сквозь игольныя уши. По мннію м-ра Аутгауза, собственный зять его, сэръ Мармадукъ, принадлежалъ къ тому же разряду людей: и онъ то же, когда бывалъ въ Лондон, посщалъ клубы, игралъ въ вистъ, говорилъ о мірскихъ длахъ и интересовался ими, какъ напр.: скачками въ Дерби, утренними визитами и обдами въ Вестъ-Энд. Правда, что, обремененный многочисленнымъ семействомъ, онъ все таки могъ надяться на пропускъ его сквозь игольныя уши въ царствіе небесное. А все таки онъ былъ человкъ свтскій, любилъ Вестъ-Эндъ — и дружился съ такими людьми, какъ полковникъ Осборнъ. Когда сей послдній вошелъ къ м-ру Аутгаузу, то ему показалось, что самъ Аполліонъ явился въ приходскій домъ св. Дидульфа.

— М-ръ Аутгаузъ, началъ полковникъ,— пріхавъ изъ Шотландіи въ столицу, я счелъ нужнымъ побывать у васъ. Священникъ поклонился — и продолжалъ думать о томъ, какъ бы ему половчй заговорить съ этимъ человкомъ.

— Завтра я опять узжаю въ Дорсетшайръ. Брамберсы, друзья мои, пригласили меня на охоту по куропаткамъ. М-ръ Аутгаузъ сдвинулъ густыя брови, явно заране осуждая это увеселеніе. Да, теперь Сентябрь, и охота на куропатокъ въ это время года будетъ единственною заботою и главнымъ занятіемъ такого человка, — человка, не имющаго ни единой обязанности въ мір.

Быть можетъ, къ этому негодованію примшивалась и мысль о томъ, что въ то время, когда полковникъ Осборнъ могъ себ въ Август пострливать шотландскихъ тетеревей, а въ Сентябр — куропатокъ въ Дорсетшайр, и такимъ образомъ проводить весь годъ, подобно льву,— онъ, Аутгаузъ, принужденъ былъ сидть въ приход св. Дидульфа съ Января по Декабрь, за исключеніемъ одной недли, проводимой въ Маргет, собственно для здоровья его жены. И если, въ самомъ дл, у него была эта мысль или, врне сказать, это чувство, то не было-ли оно естественно и извинительно?

— Пріхавъ въ Лондонъ, продолжалъ полковникъ,— я не могъ не быть у васъ. Подозрніе и пристрастіе Тревиліана ужасно и безумно.

— Да, оно дйствительно ужасно, проворчалъ м-ръ Аутгаузъ.

— И даю вамъ честное слово джентльмена, что въ немъ нтъ ни малйшаго основанія.

— Да, въ ваши лта, вы могли бы быть отцомъ его жены, сказалъ м-ръ Аутгаузъ, желая этимъ замчаніемъ уязвить стараго волокиту.

— Что правда, то правда — убей Богъ мою душу!

М-ръ Аутгаузъ замтно вздрогнулъ при этомъ кощунственномъ намек полковника на свою душу.

— Я такъ давно знаю ея отца. И вы совершенно правы, говоря, что я самъ гожусь ей въ отцы.

Оно и въ самомъ дл было весьма возможно, потому что полковникъ былъ старше сэръ Мармадука. ‘Посмотрите, м-ръ Аутгаузъ, вотъ письмо, которое я получилъ отъ Емиліи’.

— То есть, отъ м-ссъ Тревиліанъ?

— Да, отъ м-ссъ Тревиліанъ — и насколько я понимаю, такъ оно мн переслано самимъ ея мужемъ. Слыхали вы когда-либо что-нибудь подобное? И посл этого я узнаю, что онъ ухалъ неизвстно-куда, оставивъ ее здсь.

— Точно такъ — ухалъ неизвстно-куда.

— Конечно, я не ищу свиданія съ нею.

— Это было бы очень неосторожно, полковникъ, и я не допущу этого въ моемъ дом.

— Да я и не требую этого. Я зналъ Емилію Тревиліанъ еще ребенкомъ и всегда ее любилъ. Я же ей крестный отецъ, какъ мн помнится,— хотя подобныя дла скоро забываются.

М-ръ Аутгаузъ опять сдвинулъ брови и еще замтне вздрогнулъ.

— Мы съ ней скоро подружились — и почему бы не такъ? Но, конечно, я не въ прав мшаться въ это дло.

— Если вы меня спрашиваете, полковникъ, то я вамъ откровенно скажу: тутъ ничмъ не поможете — и вамъ остается только одно: ухать и не видать ее. Когда сэръ Мармадукъ прідетъ въ Англію, тогда вы можете съ нимъ повидаться, если пожелаете.

— Повидаться съ нимъ — еще бы — конечно я его увижу. И, клянусь Богомъ, Люисъ Тревиліанъ то же увидитъ его! Не желалъ бы я быть на его мст и явиться предъ Роули, посл того какъ онъ поступилъ съ его дочерью. Вы, вдь, знаете Роули?

— О, да, конечно.

— Это не такой человкъ, чтобы спокойно переносить подобныя штуки. Онъ въ клочки разорветъ Тревиліана, попадись ему тотъ. Ей Богу!

Брови священника опять сдвинулись.

— Я въ жизнь мою не видывалъ ничего подобнаго! Кстати, платитъ ли онъ за нихъ?

Вопросъ этотъ былъ ужасенъ для бднаго священника. ‘Что объ этомъ толковать’ сказалъ онъ отрывисто. Но, вспомнивъ, что подобный отвтъ могъ быть принятъ за отговорку съ его стороны, онъ счелъ нужнымъ оправдаться.

— Да, мн платятъ за содержаніе моихъ племянницъ, ребенка и ихъ слугъ. Но я право не понимаю, къ чему задаете вы мн вс эти вопросы?

— Слдовательно, они здсь по обоюдному соглашенію между мужемъ и вами?

— Нтъ, подобнаго соглашенія не было. Однако, позвольте вамъ замтить, что мн не нравятся эти вопросы, длаемые совершенно постороннимъ человкомъ — и относительно длъ чисто-семейныхъ.

— Не дивитесь моему участію, м-ръ Аутгаузъ.

— Вамъ бы лучше подождать, пока вернется сэръ Мармадукъ. Тогда я умою себ руки.

— А какъ ея здоровье — здоровье Емиліи?

— М-ссъ Тревиліанъ здорова.

— Такъ какъ я не могъ и не долженъ былъ ее видть, пожалуста, передайте ей, что я сюда нарочно зазжалъ, чтобы что нибудь узнать о ней. Передайте ей также, что я горячо ей сочувствую и искренно ее жалю — впрочемъ она и сама это знаетъ. Когда сэръ Мармадукъ вернется, мы конечно увидимся. Подъ покровительствомъ отца, ей нечего будетъ стсняться глупыми приказаніями мужа, который ее бросилъ, а теперь я и не настаиваю на томъ, чтобы ее видть.

— Такъ, такъ, полковникъ.

— Передайте тоже мой поклонъ Нор — дорогой милой Нор! Ей-то, по крайней мр, я могъ бы пожать руку?

— Мн было бы пріятне, если бы и этого не было въ моемъ дом, прервалъ священникъ, вставъ при этихъ словахъ и ожидая, что гость его наконецъ уйдетъ.

— Извольте, извольте, пусть будетъ по вашему. Но вы понимаете, что, будучи въ Лондон, я не могъ не захать къ вамъ — съ тмъ, чтобы ихъ провдать. Сказавъ это, полковникъ откланялся и ушелъ, а м-ръ Аутгаузъ опять остался одинъ съ своими проповдями.

М-ссъ Аутгаузъ пришла въ большое негодованіе, узнавъ объ этомъ посщеніи. ‘Эти люди’ говорила она: ‘думаютъ, что они прекрасно поступаютъ и даже хвастаются этимъ. Я убждена, что бдная Емилія невинне меня самой, но онъ — виновенъ. Онъ любитъ ее’.

— Легче верблюду пройти сквозь игольныя уши, произнесъ торжественно м-ръ Аутгаузъ,— нежели богатому внити въ царство небесное.

— Не знаю, богатъ ли онъ, сказала м-ссъ Аутгаузъ,— а только ему не слдовало прізжать сюда, если онъ — честный человкъ.

М-ссъ Тревиліанъ сообщили объ этомъ посщеніи, прибавивъ конечно, что и рчи не могло быть о свиданіи ея съ полковникомъ.

М-ссъ Тревиліанъ нашла его посщеніе весьма естественнымъ и энергично защищала полковника, когда тетка объявила, что онъ очень дурно поступилъ.

— Онъ не обязанъ, подобно мн, повиноваться Тревиліану, замтила Эмилія.

— Но онъ обязанъ, возразила м-ссъ Аутгаузъ,— вести себя прилично и съ тактомъ, а ему не слдовало прізжать сюда. Но довольно объ этомъ: дядя твой не желаетъ подымать этихъ вопросовъ.

Сестры однако еще долго объ этомъ толковали между собой. Нора раздляла мнніе тетки, а Емилія защищала полковника.

— Мн это кажется такъ естественно, говорила она. Дйствительно, если бы полковникъ Осборнъ явился лишь въ качеств друга сэръ Мармадука — съ полнымъ сознаніемъ своихъ лтъ, тогда его посщеніе вышло бы естественнымъ. Если мужчина дойдетъ до того, что въ извстные лта смотритъ на себя, какъ на человка вполн безопаснаго и неспособнаго быть любовникомъ молодой женщины,— тогда только онъ въ прав пренебречь всякимъ подозрніемъ, а полковникъ Осборнъ далеко не считалъ себя старикомъ — и потому его поступокъ никакъ не могъ быть оправданъ.

ГЛАВА XLII.
М-ръ Гибсонъ расходится съ миссъ Станбэри.

Въ дом миссъ Станбэри за церковной оградой наступило весьма тяжелое время въ теченіи послднихъ недль. Посл того какъ Доротея отказала м-ру Гибсону, Брукъ Бургесъ оставался еще дня два или три въ дом миссъ Станбэри — и присутствіе его было большимъ утшеніемъ для бдной двушки, которой пришлось теперь испытать всю тягость неудовольствія и гнва ея тетки. Брукъ Бургесъ былъ большой повса — и необходимо было присматривать за нимъ: то бранить его, то хвалить предъ Мартой, то удерживать его, — то заботиться о томъ, чтобы онъ былъ сытъ,— то караулить его, чтобы онъ не курилъ въ дом,— то спорить съ нимъ обо всемъ возможномъ, все это на столько заняло миссъ Станбэри, что она пока молчала и выражала весь свой гнвъ лишь взглядами, полными негодованія, въ которыхъ бдная Доротея ясно читала горькіе упреки тетки за ея неблагодарность. Доротея благословляла судьбу и за это облегченіе, а грозные взгляды переносила съ полною покорностью. Дружба Брука была для ней большимъ утшеніемъ. На другой день посл ухода м-ра Гибсона она совершенно откровенно толковала съ Брукомъ объ этомъ обстоятельств.

— Хуже всего то, м-ръ Бургесъ, что я его не люблю. Я знаю, что онъ прекрасный человкъ — и конечно тетя хотла все къ лучшему устроить. Я и согласилась бы, еслибъ только могла, но, право, не въ состояніи была принять его предложеніе, жалобно поясняла бдная Доротея. Брукъ потрепалъ ее по плечу — и вмсто того, чтобы побранить, одобрилъ вс ея дйствія, прибавивъ, что она совершенно права. Онъ даже высказалъ ей, что и самъ не считаетъ удобнымъ — во всемъ уступать тетк Станбэри. ‘Я охотно уступила бы ей во всемъ, что возможно’, возразила Доротея.

— А я такъ не сдлалъ бы этого, продолжалъ Брукъ:— иначе это не повело бы къ добру. Я люблю ее и не прочь отъ ея денегъ. Но люблю и себя на столько, чтобы не продавать свои убжденія.

Споры, возникавшіе ежедневно между Брукомъ и миссъ Станбэри, происходили вслдствіе различія ихъ мнній относительно Доротеи и Гибсона.

— Я подозрваю, что вы ее на это подбили, гнвно сказала миссъ Станбэри.

— Я ее не уговаривалъ, но и не отговаривалъ, а думаю, что она совершенно права.

— Вы ее лишили мужа — и случая, который быть можетъ ей никогда больше не представится. Посл того что вы надлали, вамъ теперь самому слдуетъ на ней жениться!

— Завтра я къ вашимъ услугамъ.

— Какъ у васъ языкъ-то повертывается на такую ложь! воскликнула миссъ Станбери.

Но дня черезъ два посл этого Брукъ ухалъ, предпринявъ небольшое путешествіе въ отдаленныя части графства и желая осмотрть вс живописныя мста Девоншайра. Путешествіе это должно было продолжаться дв недли, посл этого онъ намревался вернуться на нсколько дней въ Церковную ограду, а потомъ отправиться въ Лондонъ. Въ эти дв недли въ Эксетэр совершились для бдной Доротеи очень грустныя событія.

— Конечно, вамъ лучше знать свои дла, сказала ей миссъ Станбэри однажды утромъ. Доротея молчала. Она чувствовала что ей на это отвчать нечего.— У васъ могутъ быть свои причины, которыхъ я не понимаю, но мн бы желательно знать, чего именно вы ожидаете?

— Я ничего не ожидаю, тетя!

— Вздоръ! Каждый человкъ ждетъ чего нибудь. Вы вдь ждете обда, не такъ-ли?

— Какъ же, тетя, робко сказала Доротея, которой вдругъ пришло въ голову, что ожиданіе это подтверждалось тмъ, что до сихъ поръ она еще ни разу не оставалась безъ какого бы то ни было обда.

— А вы думаете, что эти обды съ неба валятся?

— Я ихъ получаю Божьей и вашей милостью, тетя!

— А что же будетъ посл моей смерти — или тогда, какъ мн ужъ нельзя будетъ оставаться здсь? Подумали ли вы когда нибудь объ этомъ?

— Тогда я вернусь къ мам и Присцилл.

— Вотъ какъ! Тамъ и безъ васъ-то сть нечего. Да наконецъ, если бы можно было что нибудь сказать противъ этого человка, тогда я бы не стала требовать, чтобы вы за него выходили. Еслибы онъ пилъ или курилъ, еслибы онъ не былъ порядочнымъ человкомъ, или былъ бденъ, или что нибудь подобное, но ничего такого нельзя про него сказать. Все это прекрасно, что вы говорите, будто не можете его любить, но почему же вы не можете его любить? Мн не нравится, когда двушка вшается мужчин на шею, какъ эти Френчи, но когда все было такъ хорошо подготовлено и устроено для васъ, то отворачиваться отъ такого счастья, все равно, что отказаться отъ хорошаго обда. Выслушавъ это, Доротеи оставалось только предложить вернуться къ себ домой, если она такъ оскорбила тетку. Но этимъ она навлекла на себя только выговоръ миссъ Станбэри. Такъ какъ это повторялось ежедневно въ продолженіи двухъ недль, и такъ какъ въ это время не было ни выздовъ ни гостей, то бдная Доротея стала сильно скучать этой жизнью.

Въ конц этихъ несчастныхъ двухъ недль, поутру въ тотъ день, когда ожидали возвращенія Брукъ-Бургеса, Доротея съ обычно-печальнымъ видомъ, сошла въ гостиную, и застала тамъ м-ра Гибсона, толкующаго съ ея теткой.

— Вотъ и она, сказала миссъ Станбэри, быстро вскочивъ съ мста, теперь вы можете сами съ ней объясниться. Я не имю никакой власти — положительно ни какой, но желанія мои ей извстны. Сказавъ это, миссъ Станбэри вышла изъ комнаты.

Здсь слдуетъ замтить, что до сихъ поръ, м-ръ Гибсонъ никогда не говорилъ Дороте о своей привязанности и любви къ ней. Когда онъ въ первый разъ являлся съ предложеніемъ, Доротею извстили о его приход — и она, передавъ свой отвтъ тетк, убжала изъ комнаты. М-ръ Гибсонъ оскорбился и жаловался, что ему не было предоставлено случая выказать свое краснорчіе. Миссъ Станбэри, будучи не въ дух, разбранила его такъ же какъ и Доротею, говоря ему, будто бы онъ такъ неповоротливъ, что у него все дло ускользнетъ изъ рукъ,— и прибавила къ этому еще много другихъ подобныхъ любезностей. Все это его оскорбило и онъ сталъ находить, что въ Гивитрійскомъ дом гораздо пріятне, нежели въ Оград. Но вслдъ за тмъ явилось холодное раздумье. Вдь онъ длалъ предложеніе не старшей миссъ Станбэри, которая подъ часъ конечно бывала строгонька, а миссъ Станбэри младшей, отличавшейся характеромъ кроткимъ и нжнымъ, какъ лепестки весеннихъ розъ. Отъ миссъ же Станбэри старшей, онъ только желалъ получить извстную сумму денегъ, на что и было совершенно достаточно ея общанія. Кром того, намеки его друга подканоника, словечка два-три со стороны декана, семейные толки и предложенія его матери и сестеръ,— все это дало такой оборотъ его дламъ въ Эксетер, что онъ пришелъ къ заключенію о необходимости жениться на комъ бы то ни было. Въ сердц его, такъ сказать, звучали три струны: дв миссъ Френчъ и Доротея. У него не хватало ума домыслиться до возможности поискать еще женщины. Относительно Френчей помхой была миссъ Станбэри. Но Гибсону все-таки было ясно, что если не удастся съ Доротеей, то ему неизбжно слдуетъ обратиться къ одной изъ двухъ Френчъ, но увы! двицы эти не только были бдны, но и самая красота ихъ, какъ теперь ему начинало казаться, далеко не соотвтствовали ихъ нарядамъ и головнымъ уборамъ. И такъ, передумавъ все это, и вспомнивъ, что онъ не имлъ случая выказать своего краснорчія предъ Доротеей, онъ отправился къ миссъ Станбэри и просилъ, ее доставить ему этотъ случай. Въ немъ родилась мысль, что до сихъ поръ онъ ужъ слишкомъ наврное считалъ Доротею своей невстой, посл предложенія сдланнаго ея тетк, и какъ бы полагалъ, что въ этомъ случа не стоитъ тратить своего краснорчія. Теперь онъ надялся, что если ему представится случай исправить эту ошибку, то предложеніе его будетъ принято. И такъ, приготовившись къ этому важному событію, онъ испросилъ позволенія у миссъ

Станбэри объясниться съ Доротеей и теперь очутился глазъ на глазъ съ молодой двушкой.

— Будучи здсь въ прошлый разъ, миссъ Станбэри, началъ онъ, я не имлъ счастья ходатайствовать предъ вами лично о своемъ дл. Посл этого вступленія онъ пріостановился,— и Доротея могла свободно обдумать свой отвтъ. Говоренное теткой не осталось безъ слдовъ, и многое запало ей глубоко въ душу. Въ семь ея, какъ она очень хорошо знала, и безъ нея довольно требующихъ прокормленія. М-ръ Гибсонъ казался ей хорошимъ человкомъ. Могла ли она лучше распорядиться собою и врне устроить свою будущность. И какое право имла она пренебречь расположеніемъ честнаго джентльмена? Ей сдавалось, что она выйдетъ за него, если только осилитъ себя. Но вслдъ за этимъ, безъ всякихъ умственныхъ усилій, а скоре инстинктивно, явилось сознаніе нераздльности жены съ мужемъ. Смотря съ общей точки зрнія, она считала свое замужество съ м-ромъ Гибсономъ дломъ весьма подходящимъ. Но когда ей вспомнилось, что за тмъ съ ея стороны должны послдовать изліянія любви, а съ его стороны — поцлуи и объятья, она возмутилась и невольно вздрогнула. Она полагала, что ей не слдуетъ выходить замужъ, что изъ этого добра не будетъ.

— Дорогая, милая миссъ Станбэри, продолжалъ между тмъ м-ръ Гибсонъ, вы позволите ма теперь вознаградить себя за тогдашнее лишеніе?

— Вы напрасно безпокоитесь, сказала Доротея.

— Безпокоюсь! миссъ Станбэри! Да можетъ ли это быть безпокойствомъ? Трудъ, въ которомъ мы находимъ наслажденіе, намъ не въ тягость. Вернемся однако къ главному предмету. Я надюсь, что вы не сомнваетесь въ моей глубокой, искренней и честной любви къ вамъ?

— Мн нтъ надобности сомнваться въ чемъ бы то ни было, но…

— Вамъ нечего сомнваться, дорогая миссъ Станбэри, еслибы вы могли читать въ моемъ сердц, вы бы прочли тамъ искреннюю любовь,— она такъ ясно изображена тамъ — такъ ясно…. Притомъ, не думаете ли вы сами, что людямъ слдуетъ жениться?

Надо полагать, что въ рчи своей онъ пропустилъ нсколько связующихъ звньевъ, которыя смягчили бы переходъ отъ признанія въ любви къ его воззрніямъ на женитьбу вообще. Но Доротея не замтила этого пробла.

— Конечно если они любятъ другъ друга, и если ихъ друзья это одобряютъ.

— Друзья наши вполн это одобряютъ Миссъ Станбэри — смю ли сказать, Доротея? вс, вс одобряютъ это. Я могу васъ уврить, что моя мать и сестры ждутъ не дождутся встртить васъ съ распростертыми объятіями. Что же касается вашей родни, то вамъ уже извстно мнніе вашей почтенной тетушки, а со стороны вашей матушки, сестры и брата вашего, который, къ слову сказать, занятъ совершенно другимъ, нечего опасаться препятствій, по словамъ самой миссъ Станбэри. Вдь правда, дорогая, милая Доротея?

— Да, это такъ.

— Все это не говоритъ ли въ мою пользу? скажите, Доротея?

— Конечно такъ!

— И вы будете моей?

На сколько могло пригодиться краснорчіе, на столько былъ м-ръ Гибсонъ краснорчивъ. Слова его показались Доротеи и теплы, и добры, и искренни. Вс ихъ друзья этого желали. Все говорило въ пользу этого брака. Правда, что рчь его была холодна, принужденна и заране заучена на изусть, но не она оскорбила Доротею: оскорбило ее выраженіе его лица — и мысль, что если она уступитъ, то тотчасъ же почувствуетъ прикосновеніе этого холоднаго лица, сильно ее возмущала. Нтъ, она не можетъ согласиться. Она его не любитъ, и никогда любить не будетъ. Нтъ, Присцилла не откажетъ раздлить съ ней свой скудный обдъ. Не сама ли Присцилла совтовала ей никогда не выходить за человка, котораго она не любитъ! а она чувствовала, что теперь мене чмъ когда нибудь способна полюбить его. Нтъ, она этого не сдлаетъ.

— Скажите же наконецъ, что вы — моя! молилъ м-ръ Гибсонъ, подходя къ ней съ распростертыми объятьями.

— Не могу, м-ръ Гибсонъ, сказала она, зарыдавъ и задыхаясь отъ слезъ.

— Почему же нтъ, Доротея?

— Не знаю, но не могу. Я вовсе не думаю выходить замужъ.

— Но вдь это почтенное положеніе.

— Что изъ этого, м-ръ Гибсонъ! я не могу — и вамъ не слдуетъ боле настаивать.

— Это ваше послднее слово?

— Да, что пользы подымать снова этотъ вопросъ. Я не могу на это согласиться.

— Никогда?

— Нтъ, никогда.

— Это жестоко, очень жестоко! Вы врно сомнваетесь въ моей любви?

— Нтъ, это не жестоко, м-ръ Гибсонъ. Я, кажется, имю право располагать моими чувствами, и повторяю вамъ, что не могу согласиться. А теперь, если позволите, я удалюсь.

И Доротея ушла, оставивъ его одного въ комнат. Сначала онъ разсердился, но немного погодя, къ этому чувству присоединилось удивленіе и нкоторая доля сомннія. Въ послднія дв недли онъ много разсуждалъ объ этомъ дл съ однимъ изъ своихъ пріятелей. Это былъ джентльмэнъ знавшій свтъ и людей, и уврявшій, что въ особенности хорошо понимаетъ женскій нравъ. Гибсонъ, подстрекаемый совтами этого пріятеля, ршился лично повести свое дло.— Она, разумется, намрена принять предложеніе, говорилъ пріятель, съ какой радости ей отказывать? Но ей вроятно засла въ голову какая нибудь смшная, устарлая провинціальная идея — въ род того, что двушк неприлично сразу сдаться. Объявите ей напрямикъ, что она должна за васъ выйдти, — и поврьте мн, она непремнно уступитъ. М-ръ Гибсонъ только что было договорился до этого прямка — Доротея ушла и онъ остался одинъ. Мы не отвергаемъ того, что м-ръ Гибсонъ былъ влюбленъ въ Доротею Станбэри, самъ онъ былъ твердо въ этомъ убжденъ. Онъ считалъ бы даже нечестнымъ сдлать ей предложеніе, не любя ее. Но къ любви этой примшивалось чувство его собственнаго превосходства, что и заставило его смотрть на Доротею, какъ на весьма легкую добычу. Онъ даже по временамъ стыдился своей любви къ ней, и врилъ Френчамъ когда т говорили, что Доротея двушка бдная, угнетенная, лишенная всякой самостоятельности. И теперь, когда она ему такъ ршительно отказала, онъ не могъ не разгнваться, а весьма естественно удивился. Хотя онъ и долженъ былъ получить за ней деньги, но деньги не ея. Он тогда только будутъ ея, или лучше сказать ихъ собственностью, когда она за него выйдетъ. М-ръ Гибсонъ очень ясно и врно понималъ этотъ пунктъ, и хорошо зналъ, что у Доротеи не было ничего собственнаго.

Онъ думалъ, что его предложеніе должно точно такъ же польстить ея самолюбію: какъ если бы онъ явился за нею въ Ненкомбъ-Путней — прямо на мсто священника и съ двумя тысячами фунтовъ собственныхъ денегъ въ карман.

Кром того, онъ отдавалъ полную справедливость и остальнымъ своимъ преимуществамъ. Онъ былъ священникъ, на хорошемъ счету, не дуренъ собою, далеко не старъ, однимъ словомъ человкъ, который Доротеи долженъ былъ казаться лучше всякаго Орланда. Вотъ почему отказъ такъ сильно озадачилъ и удивилъ его.

Затмъ настало сомнніе. Неужели этотъ ршительный отказъ былъ только слдствіемъ ея колебаній и двичьей скромности? Правда, что мнніе пріятеля было очень точно и убдительно, когда тотъ уврялъ, что ни одна молодая двушка не отвергнетъ мужчины, который ей скажетъ ршительно, ‘Будь моей!’ Пріятель Гибсона нисколько не сомнвался въ согласіи Доротеи. Теперь же, оставшись одинъ въ комнат, м-ръ Гибсонъ не совсмъ то раздлялъ увренность своего пріятеля, хотя все еще врилъ тому, что скромность и жеманство были главною причиною этого отказа. Пока онъ такъ размышлялъ, въ комнату вошла миссъ Станбэри.

— Все кончено, сказала она.

— Какъ такъ?

— Какъ такъ!!. Вдь она дала вамъ отвтъ, не правда-ли?

— Да, миссъ Станбэри, она дала мн отвтъ. Но мн случалось видать, что молодыя барышни бываютъ иногда — нсколько….

— Нтъ, м-ръ Гибсонъ, она не шутитъ, поврьте моимъ словамъ. Она сказала вамъ совершенно серьзно. Она не хуже другихъ уметъ закусить удила, хоть и глядитъ такой смирненькой. Она — Станбэри съ головы до ногъ.

— Неужели это послднее слово?

— Ужъ правда, не знаю, что вамъ еще остается!— разв, подошлете Декана и Подканоника уговорить ее. Эта упрямая своенравная голова, и я не могу вамъ ничмъ помочь. Сознайтесь тоже, что вы сначала слишкомъ свысока на нее смотрли. Вы вроятно надялись, что жареные рябчики сами повалятся вамъ прямо въ ротъ?

Это бдняку показалось изъ рукъ вонъ жестокимъ. Съ перваго дня, когда миссъ Станбэри сообщила ему свой замыселъ, онъ раздлилъ его съ величайшею готовностью, несмотря на нкоторыя обстоятельства связывающія его съ Гевитрійскимъ домомъ, и съ своей стороны сдлалъ все, чтобы только привести въ исполненіе ею задуманный планъ.

— Мн кажется, это не совсмъ деликатно, миссъ Станбэри, сказалъ онъ съ нкоторымъ раздраженіемъ въ голос.

— За то это правда, совершенная правда. Вы всегда смотрли на нее свысока, и думали, что она такъ и бросится къ вамъ въ объятія.

М-ръ Гибсонъ стоялъ въ смущеніи, разинувъ ротъ.

— Да, вина ваша, я это хорошо видла. А теперь она васъ и наказываетъ. Я нисколько этому не удивляюсь. Вамъ нечего здсь дальше оставаться. Все кончено!

Подобнаго оскорбленія м-ръ Гибсонъ еще ни разу въ жизни своей не испытывалъ. Длая это предложеніе, не измнилъ ли онъ или по крайней мр, не былъ ли онъ близокъ отъ измны даже милымъ и дорогимъ Гивитрійкамъ?

— Я никогда не смотрлъ на нее свысока, произнесъ онъ наконецъ.

— Какъ бы не такъ! Вы думаете, что я ничего не понимаю. У меня тоже есть и глаза и уши. Я не слпа и не глуха. Но что толковать — все кончено. Отказъ ея ршителенъ. Дло въ томъ, что она васъ не любитъ!

Возможно ли было получить боле дерзкій и обидный отказъ! Не его ли пригласили сюда какъ жениха, не поощряли ли его сдлать предложеніе, не увряли ли его въ полномъ успх! Онъ сдлалъ все, о чемъ его просила эта старуха — даже въ ущербъ своему собственному сердцу, ему сказали, что жена для него готова, и теперь, оттого, что эта странная двушка не понимаетъ хорошенько своихъ собственныхъ чувствъ — таково было мнніе м-ра Гибсона — его отвергли, обманули и наконецъ объявляли, что онъ дурно велъ себя въ отношеніи Доротеи.

— Миссъ Станбэри, проговорилъ онъ, — мн кажется, что вы забываетесь!

— Скажите пожалуйста! прервала его миссъ Станбэри, забываюсь! Я это припомню, м-ръ Гибсонъ.

— Вы также, миссъ Станбэри, прощайте.

Выйдя на улицу, м-ръ Гибсонъ отряхнулъ прахъ отъ ногъ своихъ и ршилъ, что отнын онъ въ ссор съ миссъ Станбэри. Въ Эксетер поднимутся страшные толки, но онъ все-таки долженъ разойдтись съ нею. Посл того какъ съ нимъ поступили, иной образъ дйствій былъ бы ему неизвинителенъ.

ГЛАВА XLIII.
Лабурнумъ-коттэджъ *).

*) Laburnum — бобовникъ, растеніе, употребляющееся въ Англіи на живыя изгороди.

Между Присциллой Станбэри и ея братомъ въ теченіи послднихъ шести недль завязалась очень оживленная переписка насчетъ Клокъ-Гауза въ Ненкомбъ-Путне. Присцилла и ея мать перехали въ Клокъ-Гаузъ, въ томъ убжденіи, что вс расходы по дому падутъ на м-ссъ Тревиліанъ. Надо сказать, что Присцилла не очень охотно на это согласилась. Ей не по нраву было брать подъ свое покровительство молодую женщину, разставшуюся съ мужемъ. Теперь она тоже вполн сознавала и чувствовала, что перездъ изъ Клокъ-Гауза, въ какой-нибудь скромный коттэджъ, будетъ для нихъ очень щекотливой и непріятной перемной. Она и въ начал какъ то невольно поддалась на доводы своего брата. Вс непріятности, предвиднныя Присциллою и возникшія изъ неловкаго положенія ихъ гостьи, пали теперь на михъ: все это отозвалось еще чувствительне съ той минуты, какъ полковникъ Осборнъ постилъ ихъ домъ. Въ настоящее время, перездъ изъ большаго дома въ скромный коттэджъ былъ неизбженъ. Присцилла хорошо понимала, что Тревиліанъ и Станбэри условились заране насчетъ расходовъ по дому. Но теперь слдовало непремнно положить конецъ всему этому. При настоящихъ обстоятельствахъ, она ни за что не хотла доле оставаться въ этомъ дом, и начала наводить справки, чтобы отыскать себ какой-нибудь другой скромный пріютъ. Лично за себя она очень мало заботилась о томъ, что ей придется жить въ бдной хижин — но она знала, какъ больно и ужасно это будетъ ея матери — она знала тоже, все, что наговоритъ Дороте, тетка Станбэри,— знала тоже, что эта перемна можетъ повредить и Дороте, если та приметъ предложеніе Гибсона. И все-таки, Присцилла твердо ршилась привести въ исполненіе свое намреніе. Она не могла допустить мысли, чтобы жить насчетъ брата, который такимъ тяжелымъ трудомъ пріобрталъ деньги,— деньги не только скудныя, но и неврныя. Она тотчасъ же отказала двумъ служанкамъ, которыя были наняты, упросила м-ссъ Крокетъ отыскать имъ какой нибудь скромный коттэджъ, и старалась разгласить по всему Ненкомбъ-Путнею, что он вызжаютъ изъ Клокъ-Гауза. Домъ этотъ былъ нанятъ на полгода, он же не прожили въ немъ и половины этого времени, но дальнйшее пребываніе въ большомъ дом было сопряжено съ расходами, далеко превышающими плату за это время,— и потому Присцилла считала необходимымъ перехать. Мать повздыхала, поплакала, но согласилась. М-ссъ Крокетъ, убждавшая ее сперва очень горячо, хотя совершенно безполезно, что домъ ни подъ какимъ видомъ не можетъ быть отданъ въ наймы до истеченія срока, кончила общаніемъ помочь ей въ пріисканіи коттэджа.— М-ссъ Крокетъ, мы впутались въ нехорошее дло, говорила ей Присцилла,— и намъ теперь осталось только одно: выпутаться изъ него какъ можно скоре. Каждый кусокъ, который я здсь мъ, становится мн поперекъ горла.

— Да, я понимаю, что вамъ должно быть очень тяжело проснувшись утромъ, не знать что съ вами будетъ вечеромъ, отвчала ей на это м-ссъ Крокетъ, которой всегда было извстно, что у ней все останется по прежнему.

Вотъ, вслдствіе всего этого и завязалась переписка между Присциллой и Гуго. Въ первомъ же своемъ письм, Присцилла ршительно, хотя и весьма кротко высказала свое намреніе. На это письмо, и еще на два другихъ, уже боле энергичныхъ, Гуго отвтилъ столь же энергичными, ясными и твердыми доводами. ‘Домъ принадлежитъ мн’, писалъ онъ: ‘до Рождества, а до тхъ поръ я успю что нибудь придумать. Мн даже возможно будетъ оставить васъ въ этомъ дом до будущаго лта,— и тогда мы вс вмст поршимъ какъ вамъ дальше быть. Денегъ у меня довольно, и теб не объ чемъ заботиться и безпокоиться’. Въ отвтъ на послднія слова ‘не объ чемъ заботиться и безпокоиться’, Присцилла написала брату письмо слдующаго содержанія:

‘Клокъ-Гаузъ, Сентября 16, 186— г.

‘Дорогой Гуго.

‘Я знаю, на сколько ты добръ и великодушенъ, но позволь и мн имть т же чувства. Я ни за что не соглашусь жить знатною леди на твои трудовыя деньги. Каково мн будетъ узнать въ одинъ прекрасный день, что я тебя этимъ вовлекла въ долги? Ни я, ни мамаша, мы на это не согласимся. Доротея обезпечена, по крайней мр на время, а того что мы имемъ, для насъ достаточно Ты знаешь, я не горда и охотно приму отъ тебя твой излишекъ, но только тогда, когда мы будемъ жить какъ намъ должно, оставаться же въ этомъ большомъ дом, съ тмъ чтобы ты за все платилъ,— я не хочу. Мамаша со мной соглашается, и мы передемъ къ Михайлову дню. М-ссъ Крокетъ надется найти теб жильца на эти три мсяца — если и не за ту же плату, то по крайней мр немного дешевле. Кажется, мы уже нашли небольшой домикъ за восемь шиллинговъ въ недлю, онъ близко отъ деревни, по дорог въ Кокчафингтонъ. Ты врно помнишь это мсто. Тамъ жилъ прежде старикъ Сомсъ. Нашей прежней мебели какъ разъ хватитъ. При этомъ домик есть и крошечный садикъ, и м-ссъ Крокетъ говоритъ, что онъ не обойдется намъ дороже семи шиллинговъ, а быть можетъ и меньше, если мы тамъ останемся. Мы передемъ 29-го. М-ссъ Крокетъ позаботится найти кого нибудь присматривать за домомъ.

А пока, остаюсь всей душой преданная теб
сестра твоя Присцилла’.

Получивъ это письмо, Гуго тотчасъ отправился въ Ненкомбъ. Онъ вырабатывалъ въ это время около десяти гиней въ недлю, и надялся еще долго пользоваться такимъ же доходом, но эти десять гиней были весьма неврны. Прекратись работа въ ‘Ежедневной Лтописи’, и онъ лишался этихъ средствъ. Большую часть этихъ денегъ, онъ получалъ отъ ‘Ежедневной Лтописи’, и ежели ея издатель нашелъ бы невыгоднымъ его сотрудничество, то Гуго оставался ни при чемъ. Адвокатъ и докторъ могутъ расчитывать, на то что доврители ихъ или паціенты не откажутся же вс разомъ, но Гуго не былъ ни тмъ, ни другимъ. Все таки передовыя статьи — такая же потребность, какъ и знаніе законовъ или медицина, и Гуго Станбэри, надясь на себя, былъ увренъ, что издатель, знавшій его способности не захочетъ лишить его своего покровительства. Онъ гордился своими десятью гинеями, зная, что не имлъ бы этихъ денегъ еслибы остался при адвокатств. Онъ расчиталъ, если м-ссъ Тревиліанъ удетъ изъ Клокъ-Гауза, то мать его, имя 200 гиней въ годъ можетъ и дальше остаться въ этомъ дом, за наемъ его приходилось около 80 гиней, и онъ думалъ, что ему не трудно будетъ давать своимъ роднымъ эту сумму. Онъ былъ покоенъ на счетъ своихъ предположеній, пока не получилъ письма отъ Присциллы. Настойчивость и твердость его сестры были ему хорошо извстны, и потому онъ ршился отправиться въ Ненкомбъ-Путней, чтобы силою своей логики убдить если не сестру, то по крайней мр мать. О Гибсон онъ узналъ и отъ Присциллы и отъ Доротеи, и конечно горячо желалъ, чтобы ‘милая старушка Долли’ (какъ онъ ее звалъ) пристроилась комфортабельно. Но когда милая старушка Долли написала ему, что этого быть не можетъ и что она не питаетъ особеннаго расположенія къ м-ру Гибсону.— ‘Хотя я и уврена, что онъ дйствительно прекрасный человкъ, и всякой другой двушк совтовала бы выйти за него,’ — и что она считаетъ за лучшее не выходить замужъ,— тогда онъ послалъ ей дружеское, теплое, истинно братское письмо, въ которомъ называлъ ее ‘камнемъ’, выражалъ надежду, что современемъ явится человкъ, который будетъ ей боле по сердцу нежели м-ръ Гибсонъ. ‘Я и самъ небольшой охотникъ до поповъ,’, писалъ Гуго, ‘только не говори этого тетушк Станбэри’. Въ конц письма, онъ ей сообщилъ о своей поздк въ Ненкомбъ и о его желаніи, чтобы она выпросивъ позволенія отлучиться на нсколько дней, пріхала тоже повидаться съ нимъ въ Клокъ-Гаузъ. Доротея просила очень ршительно и получивъ позволеніе отъ тетушки, была уже въ Клокъ-Гауз, ожидая прізда Гуго.

— Такъ это дльце не могло устроиться? сказалъ Гуго при первомъ свиданіи съ своимъ семействомъ.

— Да, меня это очень сокрушаетъ, жалобно сказали м-ссъ Станбэри. Отказъ Доротеи ее очень огорчалъ, такъ какъ она горячо желала видть свою дочь такъ хорошо пристроенной.

— Что съ возу упало, то пропало, мамаша, отвтилъ ей на это Гуго.

М-ссъ Станбэри грустно покачала головой.

— Долли была совершенно права, вмшалась Присцилла.

— Конечно, она была права, продолжалъ Гуго.— Кто же въ этомъ сомнвается? Да и наконецъ, какъ же двушк иначе отвтить человку, котораго она не любитъ? Я уважаю тебя, Долли и никогда въ теб не сомнвался. Ты слишкомъ пряма и честна, чтобы обмануть человка, котораго не любишь!

— Но онъ прекраснйшій молодой человкъ, возразила м-ссъ Станбэри.

— Мало ли что, мамаша. Любовь не смотритъ на эти достоинства. Да, кром того, я не думаю, чтобы онъ былъ лучше другихъ, отъ того только что онъ священникъ.

— Священники постоянне другихъ мужчинъ, продолжала возражать мать.

— Да они постоянны, за то какіе эгоисты!

— Отецъ твой былъ тоже священникъ, Гуго.

— Я и не говорю, чтобы они были хуже другихъ, только не думаю, что они лучше. Они до того возятся съ своей библіей, что имъ наконецъ кажется, будто они сами пророки или апостолы. А коснись дло денегъ или комфорта, или молодой двушки, да еще съ небольшими деньгами,— тутъ они такіе же, какъ и вс мы гршные.

Еслибы теперь пришлось сказать правду, то Гуго Станбэри долженъ былъ признаться, что онъ недавно еще написалъ дв или три колкія статьи въ ‘Ежедневной Лтописи’ о мнимыхъ достоинствахъ и дйствительныхъ недостаткахъ англійскаго духовенства. Человкъ длается удивительно краснорчивъ, когда рчь коснется того предмета, который его сильно затрогиваетъ и на счетъ котораго онъ могъ недавно вполн высказаться. Въ этотъ вечеръ не было сказано ни слова о Клокъ-Гауз и о намреніяхъ Присциллы. На другой день Присцилла встала довольно рано, надясь потолковать объ этомъ съ Гуго въ саду до завтрака, но Гуго, отгадавъ ея желаніе, избгалъ ее. Онъ хотлъ сперва поговорить съ матерью — и хотя зналъ, что она порядочно побаивалась своей старшей дочери, но все таки надялся поставить на своемъ, хотя на три мсяца. Онъ сошелъ къ матери до ея прихода въ гостиную, и она первая заговорила съ нимъ о предстоящей перемн.

— Мы не можемъ оставаться здсь, начала м-ссъ Станбэри, — право не можемъ.

— Не въ томъ дло, мамаша, а такъ какъ за домъ надо заплатить до Рождества, то вы можете и здсь жить также дешево, какъ и на всякой другой квартир.

— А Присцилла…

— Да, Присцилла! Кто жъ не знаетъ, что говоритъ Присцилла! Она писала мн объ этомъ въ очень трогательныхъ выраженіяхъ, но къ чему все это? Если ужъ вамъ стыдно принять отъ меня помощь, то въ такомъ случа, я право не знаю, кто же въ прав помогать ближнему? Вамъ вдь хорошо и удобно здсь?

— Очень хорошо, только Присцилла полагаетъ…

— Присцилла деспотъ, и деспотъ большой руки. Пожалуйста, подумайте и согласитесь остаться здсь до Рождества. Если я вамъ говорю, что я въ состояніи это сдлать,— значитъ я дйствительно могу и у меня довольно средствъ на это. Тутъ вошла Доротея — и онъ обратился къ ней за помощью. Доротея пріхала въ Ненкомбъ только наканун и съ ней еще не совтовались. Ей только сказали, что Присцилла съ матерью хотятъ перехать изъ Клокъ-Гауза, и не спрашивая ея мннія, повели посмотрть коттэджъ, въ которомъ жилъ старикъ Сомсъ, Присцилла ршилась — и ей не за чмъ было спрашивать чьего бы то ни было мннія. Но теперь его спрашивали у Доротеи.

— По моему, это — чванство независимости, сказалъ Гуго.

— Мн кажется, что этотъ домъ очень дорогъ, замтила Доротея.

— Надо заплатить, говорилъ Гуго,— и если я говорю что у меня есть деньги, то не довольно-ли этого? Несчастная, грязная, маленькая лачужка, въ которой вы умрете отъ скуки и ревматизмовъ.

— Конечно это не комфортабельный и не удобный домъ, прибавила м-ссъ Станбэри, которая была очень не равнодушна къ удобствамъ ея настоящаго жилища.

— И очень грязенъ, сказала Доротея.

— Я еще не видывалъ противне. Полно, мамаша, если я говорю, что я могу заплатить, такъ и довольно. А если вы мн довряете, значитъ дло кончено. Сказавъ это, Гуго принялъ на себя видъ оскорбленной добродтели… М-ссъ Станбэри готова была согласиться, какъ вдругъ Присцилла явилась между ними. Невозможно было не продолжать разговора, хотя Гуго очень хотлось получить согласіе матери, до свиданія съ Присциллой.

— Мамаша соглашается со мной, заговорилъ онъ отрывисто,— и Долли тоже, — что перезжать теперь было бы безразсудно.

— Мамаша! воскликнула Присцилла.

— Мн кажется, что я не говорила этого, прошептала Доротея робко. Мн собственно, ничего не нужно, сказала теперь м-ссъ Станбэри.

— Но мн это нужно, и я этого желаю, продолжалъ Гуго: мн кажется, что я имю нкоторое право требовать, чтобы мои желанія были уважены по крайней мр въ этомъ отношеніи.

— Милый Гуго, сказала Присцилла:— Коттэджъ уже нанятъ, и мы туда передемъ. Я еще вчера просила м-ссъ Крокетъ похлопотать о повозки, чтобы перевезти наши вещи. Я уврена, мамаша согласна со мной. Да и возможно-ли намъ жить въ этомъ дом, получая на все около 24-хъ шиллинговъ въ недлю? Мы этого не можемъ. И такъ какъ все это уже ршено и устроено, ты напрасно только тревожишь себя и другихъ, подымая этотъ вопросъ.

— Я полагаю, Присцилла, все таки продолжалъ Гуго, — что ты сдлаешь такъ, какъ мамаша пожелаетъ!

— Мамаша желаетъ перехать. Она мн это уже прежде сказала.

— Ты ее на это подбила.

— Лучше бы перехать, Гуго, прервала м-ссъ Станбэри: — по моему, право, лучше перехать.

— И конечно передемъ, скачала Присцилла: — Гуго добръ и великодушенъ, но онъ напрасно такъ безпокоится объ этомъ. А теперь пойдемте лучше завтракать? Такимъ образомъ побда осталась за Присциллою. Они отправились завтракать. Гуго сидлъ угрюмый и ни съ кмъ не говорилъ. Когда кончился этотъ скучный завтракъ, онъ взялъ свою трубку и отправился посмотрть коттэджъ. То было грязное, неуклюжее, низенькое и съ виду разоренное строеніе съ претензіей самаго мелкаго разбора,— съ претензіей, какъ бы стыдившейся самой себя: надъ крыльцомъ былъ навсъ, а въ единственной гостиной находилось то, что покойный м-ръ Сомсъ называлъ ‘италіанскимъ окномъ’, но навсъ, казалось, того и гляди обвалится, а окно — вывалится. Зала и спальня, когда то были оклеены обоями, — но бумага загрязнилась, потрескалась и въ нкоторыхъ мстахъ отстала отъ стнъ. Грязная, крошечная комната превращена была въ кухню, и на право отъ полу-развалившейся двери было что-то въ род чулана съ большимъ котломъ. Въ саду виднлись кочни и кочерыжки капусты м-ра Сомсъ, множество худой травы, и сырой провалъ въ кустарникахъ, названный бесдкой. Все это называлось Лабурнумъ-коттэджемъ по кусту бобовника, росшаго возл дома. Гуго Станбэри даже вздрогнулъ, стоя съ трубкой посреди остатковъ капусты. Можно ли тому, чья мать живетъ въ такомъ мст, свататься къ такой двушк, какъ Нора Роули? Пока онъ стоялъ въ этомъ саду, размышляя о настойчивости и упрямств Присциллы, о своихъ еженедльно-получаемыхъ десяти гинеяхъ, о род жизни, ведомой имъ въ Лондон,— гд онъ обыкновенно обдалъ въ своемъ клуб, не отказывая себ ни въ трубк, ни въ пив, ни въ бифстек,— онъ вдругъ услышалъ за собой шаги и, оглянувшись, увидалъ свою старшую сестру.

— Гуго, начала она,— не сердись на меня.

— Нтъ, я очень сердитъ на тебя.

— Я это знаю, но ты несправедливъ. Я убждена, что я права.

— Я въ жизнь свою не видывалъ ужасне и гаже этого мста.

— А я, такъ не нахожу его ни гадкимъ, ни ужаснымъ. Ты увидишь, какъ я все хорошо устрою. Чего намъ здсь недостанетъ, ты намъ дашь. Не думай, чтобы я была слишкомъ горда и не хотла принять отъ тебя. Это совсмъ не то.

— Нтъ, должно быть, ты очень горда и не хочешь ничего принять отъ меня.

— Я никогда не отказывалась отъ того, что благоразумно, но жить въ такомъ дом, какъ будто бы у насъ триста или четыреста гиней ежегоднаго доходу, было бы совершенно безразсудно! Если мамаша привыкла къ комфорту этого дома, то, конечно, ей будетъ тяжело его оставить, но ты ей дашь, сколько будетъ нужно, и сколько позволитъ благоразуміе. А дольше оставаться въ этомъ дом было бы чистымъ сумасшествіемъ, и я не могу этого допустить.

— Ты непремнно, во что бы ни стало, хочешь поставить на своемъ.

— Не сердись на меня, Гуго. Поцлуй меня. Ты такъ рдко бываешь со мной, а между тмъ — ты у меня единственный человкъ, съ которымъ я могу говорить откровенно. Иногда мн хлбъ кажется такимъ жесткимъ и вода такою горькою, что и самая жизнь невозможна. Я стараюсь это позабыть, но если ты отсюда удешь сердитый — это меня до того убьетъ, что я недли на дв сдлаюсь совершенно неспособной и негодной ни на что.

— Почему же ты не позволяешь мн сдлать что нибудь для тебя?

— Длай все, что теб угодно, только поцлуй меня. Онъ обнялъ ее, стоя въ капуст м-ра Сомсъ.— Милый мой Гуго, ты не знаешь, какое ты божество для меня!

— Но ты вовсе не такъ не обращаешься со мной, какъ слдуетъ съ божествомъ.

— Зато я думаю о теб какъ о божеств, когда тебя здсь нтъ. Когда божества являлись, имъ никто не повиновался. Пойдемъ, лучше прогуляемся. Дойдемъ до мельницы Риддлея? И они отправились, когда же вернулись въ Клокъ-Гаузъ, непріятности между ними и слдовъ не было.

ГЛАВА XLIV.
Брукъ Бургесъ прощается съ Эксетеромъ.

Наступило время, когда Брукъ Бургесъ долженъ былъ оставить Эксетеръ. Онъ объхалъ графство и возвратился въ домъ миссъ Станбэри съ тмъ, чтобы провести тутъ послднія дв ночи. Когда онъ вернулся, Доротея все еще была въ Ненкомб, но прибыла въ Ограду наканун дня его отъзда. Мать и сестра желали, чтобъ она осталась съ ними въ Ненкомб. ‘Теперь есть теб и кровать, и уютный уголокъ’, смясь сказала ей Присцилла: ‘ты можешь остаться и жить съ нами до нашей смерти.’ Но Доротея объявила, что она назначила тетк день своего возвращенія, и что не хочетъ измнить своему слову. ‘Полагаю, что ты можешь остаться, если захочешь’ настаивала Присцилла. Но Доротея думала, что ей не слдуетъ оставаться. Она ни слова не сказала о Брук Бургес, но весьма возможно, что ей было бы очень жаль не попрощаться съ нимъ еще разъ. Брукъ объявилъ ей, что еслибъ она не пріхала, онъ самъ бы отправился въ Ненкомбъ повидаться съ нею, но Доротея не считала себя въ прав поврить этому.

Утромъ, въ послдній день, Брукъ пошелъ въ контору къ своему дяд,

— Я пришелъ проститься съ вами, дядя Барги, сказалъ онъ.

— Прощай, мой мальчикъ. Заботься о себ.

— Постараюсь.

— Ты не поссорился со старухой?— или поссорился? сказалъ дядя Барти.

— Нтъ еще, то есть — не на смерть.

— И ты продолжаешь думать, что получишь ея наслдство?

— Я ничего не думаю ни такъ, ни сякъ. Вы можете быть уврены въ томъ, что я никогда не буду считать его моимъ, пока не получу его,— и никогда не буду на столько увренъ въ этомъ, чтобы впасть въ отчаяніе, если не получу. Полагаю, что имю на него не мене правъ, чмъ нкоторые другіе, и не вижу, почему бы мн не взять его, если оно мн достанется.

— Не думаю, чтобы оно теб когда нибудь досталось, сказалъ старикъ посл непродолжительнаго молчанія.

— Мн отъ этого не будетъ хуже, сказалъ Брукъ.

— Нтъ, хуже. Ты будешь человкъ съ обманутыми надеждами. И она хочетъ разбить твои надежды. Она это нарочно длаетъ. Она такъ-же намрена оставить теб свои деньги, какъ и я. И къ чему ей оставлять теб?

— Просто потому, что это ея фантазія.

— Фантазія! Врь мн, по всемъ этомъ очень мало фантазіи. Нтъ ни одного человка изъ нашего семейства, котораго бы она не погубила, если бы могла. Она разбила бы сердце каждаго изъ насъ, еслибъ могла добраться до него. Взгляни на меня и на мое положеніе. Я въ сущности не боле какъ прикащикъ. Ей Богу, я поставленъ хуже, чмъ старшій конторщикъ у многихъ банкировъ. При неблагопріятныхъ обстоятельствахъ я теряю столько же, сколько и другіе, тогда какъ прикащикъ ничего не лишается. А моя доля въ этомъ дл равняется почти нулю, это ровно ничего въ сравненіи съ тмъ, что я имлъ бы — еслибъ не она.

Брукъ зналъ, что его дядя былъ человкъ обманутый въ своихъ ожиданіяхъ или, по крайней мр, недовольный, но онъ немного зналъ объ обстоятельствахъ старика, и, конечно, не ожидалъ услыхать отъ него разговоръ въ томъ дух, въ которомъ онъ говорилъ теперь. Онъ часто слышалъ, что его дядя Барти не любилъ миссъ Станбэри, и не удивлялся, когда слышалъ отъ него, по временамъ, колкія и злыя слова относисительно характера этой леди. Но онъ не ожидалъ такого длиннаго ряда обвиненій, который излилъ въ настоящую минуту банкиръ.— Разумется, я ничего не зналъ о банк, сказалъ онъ: — но я не полагалъ, что она была тутъ при чемъ нибудь.

— Какъ ты думаешь, откуда у ней вс эти деньги, которыя она иметъ? Разв ты когда слыхалъ, что у ней было что нибудь свое? У ней никогда не было ни единаго пенни, никогда ни одного пенни. Все это ей пришло изъ нашего дома. Это тотъ капиталъ, который послужилъ фондомъ для этого предпріятія, и на которомъ оно должно бы было вестись до настоящаго времени. Братъ мой кинулъ ее, ей Богу, такъ,— кинулъ ее. Онъ узналъ, что она такая,— и отдлался отъ нея.

— Но онъ оставилъ ей свое состояніе?

— Да, она пришла къ нему, когда онъ умиралъ, и онъ оставилъ ей свои деньги — свои деньги, и мои деньги, и деньги твоего отца.

— Онъ не могъ оставить ей ничего, дядя Барти, что не принадлежало бы ему.

— Конечно, это правда — правда съ одной стороны. Тоже самое можно сказать и о человк, у котораго выманили все до послдняго шилинга помимо дтей. Я не былъ въ Эксетер, когда было сдлано духовное завщаніе. никто изъ насъ не былъ тутъ. Но она была тутъ, и когда мы пріхали къ умирающему, мы нашли ее здсь. Она отомстила ему, и намрена отомстить каждому изъ насъ. Не врю, чтобы она когда нибудь оставила теб хоть шиллингъ, Брукъ. Ты еще ее узнаешь и будешь говорить о ней своимъ племянникамъ, также какъ я говорю теб.

Брукъ отвчалъ на это чмъ-то очень обыкновеннымъ и простился съ дядей. Онъ себ позволилъ лелять полурыцарскую мысль, что можетъ добиться примиренія между миссъ Станбэри и дядей Барти, и съ тхъ поръ, какъ находился въ Эксетер, говорилъ сперва одной, а потомъ другому, намекая на это, но намеки его вроятно были безуспшны. Возвращаясь изъ банка въ Гай-Стригъ, онъ не преминулъ спросить себя — есть ли основаніе для страшныхъ обвиненій, только что слышанныхъ отъ дяди. Нчто въ этомъ род, хотя въ мене рзкой форм, было слышано имъ очень часто отъ другихъ членовъ семейства. Хотя онъ съ дтства хорошо зналъ миссъ Станбэри, но его пріучили смотрть на нее какъ на людодку. Вс въ семейств Бургесовъ смотрли на миссъ Станбэри какъ на людодку, съ тхъ поръ какъ узнали объ этомъ несчастномъ духовномъ завщаніи. Но она была людодка, отъ которой могла бы быть выгода,— и людодка продолжала говорить, что ейнаслдникомъ будетъ одинъ изъ семейства Бургесовъ. Поэтому и случилось такъ, что Брука воспитали отчасти въ уваженіи, отчасти въ ненависти къ ней. ‘Она ужасная женщина,’ говорили въ его семь: ‘она не посовстится ни передъ какимъ злымъ дломъ. Но такъ какъ, повидимому, ты вроятно пожнешь выгоды зла, совершаемаго ею, то теб лучше примириться съ ея несправедливостью.’ Достигнувъ того возраста когда могъ понимать ея положеніе, онъ ршился руководствоваться своимъ собственнымъ сужденіемъ, но до сихъ поръ это сужденіе опредлялось только тмъ — что миссъ Станбэри была очень странная старуха, съ добрымъ сердцемъ и добрыми побужденіями, но вмст съ тмъ, до такой степени капризная женщина, что никакой благоразумный человкъ не построилъ бы свое счастье на ожиданіи, основанномъ на ея общаніяхъ. Руководствуясь этимъ мнніемъ, онъ ршился быть къ ней внимательнымъ и, до извстной степени, послушнымъ,— но, разумется, не длаясь ея рабомъ. Она покинула своего племянника, а на племянницу она постоянно жаловалась ему. Очень часто ей случалось сказать ему колкое слово на его-же счетъ. Въ то время когда онъ оставилъ Эксетеръ для своей маленькой поздки, никто больше м-ра Гибсона не пользовался ея расположеніемъ. Когда же онъ возвратился, то нашелъ, что м-ръ Гибсонъ былъ совсмъ удаленъ, а говорилось о немъ въ выраженіяхъ почти наглой брани. ‘Еслибъ я былъ вдвое покорне’, сказалъ онъ самому себ, ‘это не принесло-бы пользы, а я всего боле ненавижу покорность’. Такимъ образомъ онъ ршился принять дары, посланные богами, если случится, что когда нибудь эти божественные дары явятся передъ нимъ изъ сундуковъ миссъ Станбэри, — но и ршилъ также не измнять своего образа жизни и не уклоняться отъ своей дороги изъ покорности ея желаніямъ, чего можно было бы ожидать отъ человка, который долженъ былъ получить такое богатое наслдство. Онъ дйствовалъ въ силу подобныхъ разсужденій, и продолжалъ считать ее за добрую, но очень капризную старуху. Теперь онъ услышалъ го, что имлъ сказать по этому поводу дядя Бартоломей Бургесъ, и онъ не могъ не спросить себя, на сколько обвиненія дяди были справедливы.

Въ узкомъ проход между Гай-Стритомъ и Оградой онъ встртилъ м-ра Гибсона. Между ними установилась того рода дружба, которая возникаетъ скоре отъ частыхъ столкновеній, чмъ отъ обоюднаго желанія сблизиться, и естественно было Бургесу сказать ему нсколько прощальныхъ словъ. Въ предъидущій вечеръ миссъ Станбэри отвела душу, обративъ въ смшную сторону м-ра Гибсонъ и разсказывая Бруку, какъ священникъ велъ свои любовныя дла, и въ тоже самое время она объявила, что м-ръ Гибсонъ былъ непочтителенъ къ ней. Вотъ почему онъ узналъ, что миссъ Станбэри и м-ръ Гибсонъ разошлись, и при этомъ случа не промолвилъ бы слова, касательно старой леди, еслибъ м-ръ Гибсонъ позволилъ ему сдлать это. Но м-ръ Гибсонъ высказался откровенно.

— Вы завтра узжаете, сказалъ онъ.— Прощайте. Надюсь, что мы еще встртимся, но не въ этомъ дом, м-ръ Бургесъ.

— Гд бы мы ни встртились, здсь ли или въ другомъ мст, я буду очень счастливъ, сказалъ Брукъ.

— Конечно, не здсь. Во время вашего отсутствія миссъ Станбэри обошлась со мною такъ, что конечно нога моя не будетъ у ней въ дом.

— Боже мой! А я думалъ, что вы такіе друзья!

— Я хорошо зналъ ее и уважалъ. Она предана церкви и много раздаетъ милостыни, но у ней такой языкъ, что когда она начнетъ высказываться, то это нестерпимо.

— Она была снисходительна ко мн, я ничего такого не слыхалъ.

— Ваше время еще придетъ, я въ этомъ не сомнваюсь, продолжалъ Гибсонъ. Вс мн говорили, что это будетъ такъ, даже старые ея друзья знаютъ это. Спросите у м-ссъ Макъ-Гугъ и м-ссъ Френчъ изъ Гивитри.

— М-ссъ Френчъ! сказалъ Брукъ, улыбаясь.— Едва ли она годится въ свидтели.

— А почему же нтъ? Во всемъ Эксетер я не знаю ни кого, кто бы лучше м-ссъ Френчъ судилъ о характерахъ. Она всю жизнь была дружна съ миссъ Станбэри. Спросите вашего дядю, который при Банк.

— Дядя и миссъ Станбэри никогда не были друзьями, сказалъ Брукъ.

— Спросите Гуго Станбэри, что онъ думаетъ объ ней. Не думайте, впрочемъ, что я хочу что нибудь говорить противъ нее, но такъ какъ мы встртились здсь и заговорили, то я счелъ за лучшее, чтобъ вы знали, какъ она со мной обошлась, и была такъ раздражительна, что я больше никогда ужъ не хочу ходить сюда. Сказавъ это м-ръ Гибсонъ ушелъ и остался при томъ убжденіи, что онъ очень великодушно говорилъ объ старух, которая обошлась съ нимъ такъ дурно.

Передъ обдомъ Брукъ пошелъ въ дальній конецъ Ограды, и постилъ м-съ Макъ-Гугъ, оттуда прошелъ до Гивитри и постилъ Френчей. Сомнительно, такъ ли былъ бы онъ любезенъ съ этими дамами, еслибъ м-ръ Гибсонъ не указалъ на нихъ, какъ на свидтельницъ о характер миссъ Станбэри. Онъ очень мало узналъ отъ м-ссъ Макъ-Гугъ. Эта дама была очень мила и любезна, и не разъ выражала желаніе увидть его въ Эксетер. Когда онъ сказалъ нсколько словъ о м-р Гибсон, м-ссъ Макъ-Гугъ только улыбнулась, и сказала, что этотъ джентльменъ скоро найдетъ лкарство для своей язвы. ‘Въ мор не одна рыба’, прибавила она.

— Боюсь, что они поссорились, м-ссъ Макъ-Гугъ.

— Говорятъ, что такъ. Да о чемъ бы мы здсь говорили, еслибъ никто никогда не ссорился? Мн и ей нужно ссориться для удовольствія публики, — только вс знаютъ, что я ни съ кмъ не ссорюсь. Я никого не считала достаточно интереснымъ, чтобы поссориться. Но м-ссъ Макъ-Гугъ ничего не сказала о миссъ Станбэри, кром того, что получила отъ нея записку въ приглашеніемъ черезъ денекъ на партію виста.

Онъ засталъ двухъ миссъ Френчъ, сидящихъ съ матерью, вс он были очень благодарны ему за то, что онъ пришелъ проститься съ ними передъ отъздомъ. ‘Это очень мило съ вашей стороны, м-ръ Бургесъ, сказала Камилла, ‘и особенно теперь’.

— Да, конечно, сказала Арабелла:— вдь вы знаете какія непріятности происходятъ.

— Мои милыя, не станемъ говорить объ этомъ, сказала м-ссъ Френчъ.— Миссъ Станбэри хотла устроить все къ лучшему, а теперь все кончено.

— Не знаю, что это вы считаете конченнымъ, мама, сказала Камилла.— По моему ничего не начиналось.

— Милая моя, чмъ меньше говорятъ, тмъ скоре исправить можно, сказала м-ссъ Френчъ.

— Правда, мама, сказала Камилла:— но однако нельзя же совсмъ молчать. Весь городъ говоритъ объ этомъ, и я уврена, что м-ръ Бургесъ слышалъ столько же, сколько и другіе.

— Я, вовсе ничего не слыхалъ, сказалъ Брукъ.

— О, да, вы слышали, продолжала Камилла. Арабелла въ эту минуту вообразила себя поставленной въ такое щекотливое положеніе, и сочла за лучшее предоставить сестр говорить объ этомъ, а самой молчать, за исключеніемъ разв какихъ нибудь намековъ, которые могли бы поддержать ее, ибо Арабелла вполн понимала, что теперь добыча останется за ней, если только есть возможность освободить добычу изъ когтей Станбэри.

Она знала, — и никто лучше ее не зналъ, — какъ ея сестра вмшалась въ ея раннія надежды, и была про себя уврена, что обманулась въ своихъ ожиданіяхъ, благодаря братоубійственному соперничеству со стороны Камиллы. Однако ей никогда не представлялось возможности поссориться съ Камиллой. И вотъ он, связанныя вмст, должны вмст вести свою борьбу. Подобно двумъ свиньямъ, у одного корыта, изъ которыхъ каждая стремится отнять у другой лакомый кусокъ, что не мшаетъ имъ наслаждаться всегда вмст теплотой навозной кучи, въ дружелюбной близости, — эти дв молодыя леди жили въ братской дружб, между тмъ какъ каждая изъ нихъ стремилась отнять жениха у другой. Он вполн понимали свое положеніе, и хотя он говорили о м-р Гибсон въ теченіи нсколькихъ лтъ, но никогда не ссорились. Но теперь, въ послднее время вмшательства Станбэри, между ними безъ словъ установилось пониманіе, что если оставалась возможность вести борьбу за этотъ предметъ, то одна изъ нихъ должна была быть выдвинута впередъ, а другая должна уступить. Между ними не было высказаннаго условія, но Арабелла вполн понимала, что ей — быть на первомъ план. Ей надо было предпринять борьбу и, если можно, побдить кокетку Станбэри. Она смотрла съ этой точки и охотно довряла Камилл дйствовать согласно съ этимъ честно и ревностно. Вотъ почему она чувствовала,— что въ данномъ случа, ей не приходится много говорить. Она удалилась на диванъ и усердно работала, и выражала своей задумчивостью, что у ней есть мысли, о которыхъ говорить она не расположена.

— Вы должны были слышать многое, сказала Камилла, смясь.— Вы должны знать, какъ ругали бднаго м-ра Гибсона, за то, что онъ не хотлъ….

— Камилла, не глупи, сказала м-ссъ Френчъ.

— Не хотлъ чего? спросилъ Брукъ: — что слдовало ему сдлать и чего онъ не сдлалъ?

— Я ничего не знаю на счетъ того, слдовало-ли, сказала Камилла.— Это вполн дло вкуса.

— Я самый плохой разгадчикъ загадокъ, сказалъ Брукъ.

— Какъ вы хитры! продолжала Камилла:— какъ будто милая тетушка Станбэри не доврила вамъ вс свои надежды!

— Камилла, милая,— полно, сказала Арабелла.

— Но если джэнгльмена ловятъ и не могутъ поймать, то я полагаю, чтобы его слдовало за это бранить въ глаза.

— Но кто-же ловилъ и кто-же бранилъ его? спросилъ Брукъ.

— Замтьте, я не хочу говорить ни одного слова противъ миссъ Станбэри, м-ръ Бургессъ. Мы всю нашу жизнь знали ее и любили ее, — не правда-ли, мама?

— И уважали, сказала Арабелла.

— Совершенно такъ, продолжала Камилла.

— Но вы знаете, м-ръ Бургесъ, что она любитъ длать по своему.

— Я не знаю такихъ, кто бы этого не любилъ, сказалъ Брукъ.

— И когда она обманется въ своихъ ожиданіяхъ, то не скрываетъ этого. Она, безъ сомннія, и теперь обманулась въ своихъ ожиданіяхъ, м-ръ Бургесъ.

— Что пользы продолжать, Камилла? сказала м-ссъ Френчъ. Арабелла молча сидла въ своемъ углу, съ сознательнымъ чувствомъ удовольствія, размышляя о томъ, что общая неудача, старшей и молодой миссъ Станбэри, была причинена нжнымъ воспоминаніемъ о ея собственныхъ достоинствахъ. Не сказалъ-ли ей м-ръ Гибсонъ яркими словами правды, что ему почти и въ голову не приходило сдлать Доротею Станбэри своей женою?

— Вотъ, видите ли, продолжала Камилла,— я полагаю, что если кто длаетъ попытку, и она ему не удается, тотъ долженъ примириться съ своей неудачей, а не говорить разнаго рода злыхъ вещей. Всякій знаетъ, что извстный джэнтльменъ очень интименъ въ нашемъ дом.

— Полно, милая, сказала Арабелла шепотомъ.

— Нтъ, я не перестану, сказала Камилла.— Я не знаю, почему должно молчать, когда другіе говорятъ такъ громко. Я нисколько не забочусь о томъ, что-бы кто ни говорилъ объ насъ и объ этомъ джэнгльмен. Мы его знаемъ Богъ-знаетъ сколько лтъ, и мама очень его любитъ.

— Въ самомъ дл такъ, Камилла, сказала м-ссъ Френчъ.

— Что касается этого, то и я тоже очень его люблю, сказала Камилла, смло смясь.— Мн дла нтъ, если это извстно.

— Не будь такой глупенькой, сказала Арабелла.

Камилла длала все, что могла, и Арабелла была ей благодарна.

— Мы нисколько не заботимся о томъ, что люди скажутъ, продолжала Камилла.

— Разумется, мы слышали, какъ и вс слышали, что одинъ джэнтльменъ женится на одной леди. До насъ вовсе не касалось — женится-ли онъ, или нтъ.

— Нисколько, подтвердила Арабелла.

— Мы никогда дурно не относились о молодой леди. Мы ни во что не мшались. Если джэнтльменъ любилъ молодую леди, то, насколько насъ касается, онъ могъ свободно жениться на ней. Мы привыкли видаться съ нимъ, какъ съ братомъ, и, быть можетъ, понимали, что привязанность къ другой женщин отдалитъ его отъ насъ, но мы не намекали на это ни ему, ни кому либо другому. Да и зачмъ намъ было это длать? Для насъ это было все равно. Теперь-же оказывается, что джэнтльменъ не имлъ ничего подобнаго въ виду, и вотъ его почти выталкиваютъ изъ дому, а насъ злословятъ по всюду, всякимъ образомъ. Въ это время Камилла была сильно раздражена и говорила съ большимъ воодушевленіемъ.

— Можно-ли быть такой безумной, Камилла? сказала Арабелла.

— Быть можетъ, я и въ самомъ дл безумна, что обращаю вниманіе на чужія слова.

— Да что до всего этого м-ру Бургесу? спросила м-ссъ Френчъ.

— А только то, что такъ какъ мы вс любимъ м-ра Бургеса, и такъ какъ онъ принятъ почти какъ родной въ Оград, то я и считала нужнымъ сказать ему, почему мы не были такъ откровенны, какъ бываемъ всегда. Теперь дло кончено — и я не сомнваюсь, что все пойдетъ хорошо. Чтожъ касается до молодой леди, то конечно мы жалемъ о ней. Полагаемъ, что тетка была неосторожна.

— И къ тому же у ней такой языкъ, сказала Арабелла.

Впрочемъ, нашъ пріятель, Брукъ, зналъ всю истину, зналъ въ чемъ состояла неудача м-ра Гибсона, а также и то — какъ дйствовала Доротея въ этомъ дл. Сверхъ того думалъ, что леди, говорящія съ нимъ въ настоящее время, знали дло также хорошо какъ и онъ. Ему было не безъизвстно желаніе этихъ двухъ молодыхъ леди, и онъ полагалъ, что это желаніе не совсмъ еще прошло, — но онъ не считалъ своей обязанностью вступать въ бой даже ради Доротеи. Онъ могъ бы объявить, что Доротея, по крайней мр, не обманулась въ своихъ ожиданіяхъ, но счелъ за лучшее умолчать объ Дороте. ‘Да, сказалъ онъ,— у миссъ Станбэри язычекъ! Но полагаю что онъ говоритъ столько же добра, сколько длаетъ зла. Это лучшее, быть можетъ, что можно сказать о язык какой-либо дамы.’

— Мы ни о комъ не говоримъ дурнаго, сказала Камилла, никогда. Это наше правило. Тутъ Брукъ сталъ прощаться и вс три леди были очень дружелюбны, почти нжны при этомъ прощаніи. Брукъ долженъ былъ ухать рано на другое утро, прежде чмъ кто-нибудь въ дом встанетъ, кром Марты, миссъ Станбери была очень грустна въ продолженіи вечера. ‘Его отсутствіе будетъ для насъ замтно, не правда-ли?’ обратилась она къ Дороте.

— Я уврена, что вамъ его будетъ недоставать.

— Мы такъ глупы здсь одн, сказала миссъ Станбэри. Когда они отпили чай, она просидла молча съ полчаса и затмъ позвала Брука къ себ на верхъ.— И такъ вы узжаете Брукъ? сказала она.

— Да, я долженъ теперь ухать. Мн дадутъ отставку, если пробуду еще лишній часъ.

— Это хорошо, съ вашей стороны, что вы навстили старуху, вы должны иногда извщать меня о себ.

— Разумется, буду писать къ вамъ.

— А еще, Брукъ….

— Что такое, тетя Станбэри?

— Не надо-ли вамъ денегъ, Брукъ?

— Нтъ — вовсе не надо, благодарю васъ. Мн, холостяку, достаточно своихъ.

— Когда вздумаете жениться, Брукъ, то смотрите — скажите мн.

— Непремнно, скажу вамъ, но теперь не могу еще опредлить, когда это будетъ.

Она ничего боле не сказала ему, хотя остановилась словно хотла что договорить. Она поцловала и попрощалась съ нимъ, объявивъ что не сойдетъ боле внизъ въ этотъ вечеръ. Онъ долженъ былъ передать Дороте приказъ идти спать. Такимъ образомъ они разстались.

Но Доротея отправилась спать черезъ часъ посл этого. Когда Брукъ вошелъ въ гостинную съ этимъ порученіемъ, она намревалась тотчасъ же идти, сложила свою работу, зажгла свчку, протянула ему руку и простилась съ нимъ. Но не смотря на все это, она оставалась съ нимъ еще цлый часъ. Сначала она говорила очень мало, но постепенно становилась развязне, такъ что подъ конецъ сама удивилась — какъ свободно говорила. Она говорила ему, до какой степени она была убждена въ доброт своей тетки, и уврена, что тетка — женщина честная.

— Что касается меня, говорила Доротея,— то знаю, что причинила ей неудовольствіе по поводу м-ра Гибсона, и я бы конечно ухала, еслибъ не удерживала меня мысль о ея одиночеств. Тутъ Брукъ просилъ ее никогда не допускать мысли оставить миссъ Станбэри. ‘Миссъ Станбэри капризна, говорилъ онъ,— но не въ уваженіе этого можно прощать и допускать ея капризы.’ Такова была его теорія относительно миссъ Станбэри, и онъ объявилъ, что на сколько это касается до него, то онъ никогда не будетъ ни непочтителенъ къ ней, ни покоренъ. ‘Очень ошибочно, прибавилъ онъ,— считать кого-либо абсолютнымъ чертомъ или ангеломъ.’ Однако онъ согласился, когда Доротея высказала мнніе, что въ однихъ господствующая тенденція ангельская, а у другихъ — дьявольская, но прибавилъ, что не всегда легко различить одну тенденцію отъ другой. Наконецъ, посл того какъ Доротея разъ пять порывалась уйдти, упомянулось имя м-ра Гибсона. ‘Я очень радъ, что вы не будете м-ссъ Гибсонъ,’ сказалъ онъ.

— Я не понимаю, почему бы вы могли быть рады.

— Потому что я бы не любилъ вашего мужа — даже въ качеств вашего мужа.

— Онъ отличный человкъ, я въ томъ убждена, сказала Доротея.

— Тмъ не мене я очень радъ. Но я и не думалъ, чтобы вы приняли его предложеніе, и я васъ поздравляю, что вы избжали этого. Вы бы стали для меня совершенно посторонней, еслибъ сдлались м-ссъ Гибсонъ.

— Стала бы? сказала Доротея, не зная что другое сказать.

— Но теперь, полагаю, мы будемъ всегда друзьями.

— Я конечно надюсь, что это будетъ такъ, м-ръ Бургесъ. Но въ самомъ дл я должна теперь уйдти. Очень поздно уже, и вамъ очень мало остается спать.

— Прощайте. Затмъ онъ взялъ ее руку и съ чувствомъ пожалъ, и уврилъ ее, ссылаясь на общаніе, данное ей еще прежде, что непремнно познакомится съ ея братомъ, только что прідетъ въ Лондонъ. Доротея, ложась спать, была боле чмъ когда-либо довольна тмъ, что не уступила относительно м-ра Гибсона.

ГЛАВА XLV.
Тревиліанъ въ Венеціи.

Тревиліанъ прохалъ грустный и одинокій изъ Турина въ Венецію, въ безпрерывномъ ожиданіи писемъ отъ Бодзля, онъ получалъ отъ времени до времени депеши, которыя этотъ человкъ посылалъ весьма аккуратно, ибо м-ръ Бодзль исполнялъ свое дло не только добросовстно, но и съ охотою. Онъ былъ теперь, по его словамъ, весь преданъ интересамъ м-ра Тревиліана, а какъ онъ былъ человкъ дятельный, предпріимчивый, всегда стремящійся заниматься чмъ-либо, и большой охотникъ писать письма, то Тревиліанъ получилъ очень много писемъ отъ Бодзля. Можно сказать, не преувеличивая нисколько, что посл каждаго подобнаго письма Тревиліанъ чувствовалъ себя очень несчастнымъ. Этотъ отставной полисменъ писалъ о горячо любимой жен,— о той, которая была прежде его горячо-любимой женою, — о матери его ребенка,— даже и теперь еще была единственной женщиной, любимой имъ,— и писалъ съ отсутствіемъ всякой деликатности.

Бодзль счелъ бы умалчиванье — не честнымъ съ своей стороны. Намъ извстно требованіе Отелло отъ Яго. Бодзль понималъ такъ, что Тревиліанъ требовалъ отъ него того же самаго, и онъ старался исполнить это требованіе. Но Тревиліанъ, хотя и далъ въ самомъ дл такое приказаніе, и имлъ въ этомъ случа общее съ Отелло,— предпочелъ бы всему въ мір получить доказательства совершенно противоположные тмъ, которыхъ требовалъ. Но для него ничего не могло быть ужасне грызущаго подозрнія, что онъ будетъ оставаться въ невдніи. Бодзль могъ разузнать факты. Вотъ почему онъ дйствительно далъ тоже самое приказаніе, что и Отелло,— и Бодзль принялся за дло съ намреніемъ повиноваться ему. Въ Венеціи получено было много писемъ — и наконецъ пришло такое, которымъ завязалась корреспонденція, прилагаемая здсь сполна.

Первое письмо отъ Бодзля къ его доврителю.

55, Каменный проспектъ, Юніонъ-Стритъ
Сентября 29, 186 — , 4 ч. 30 м.

Почтеннйшій сэръ! Посл того какъ я писалъ вчера вечеромъ, случилось нчто такое, что можетъ способствовать доведенію этого печальнаго дла до удовлетворительнаго заключенія и окончанія. Я лучше объясню, м-ръ Тревиліанъ, какъ я приступилъ къ длу, начиная съ надзора надъ полковникомъ. Я ничего не могъ сдлать съ привратникомъ въ Альбани, который постоянно пьетъ пиво, и который не хотлъ взять денегъ, онъ не подается на откровенность.

Такимъ образомъ, когда я получилъ телеграмму, что полковникъ детъ съ свера, то нанялъ, за восемь пенсовъ въ день, двухъ мальчиковъ, которые знаютъ полковника Осборна, и поставилъ одного въ конц Пикадилли, а другаго въ конц Севиль-Рау, вчера вечеромъ, мальчикъ съ Севиль-Рау, посл прізда экстреннаго Эдинбургскаго позда, немедля прибжалъ ко мн сказать, что полковникъ Осборнъ благополучно возвратился къ себ. Я немедленно отправился въ приходъ Св. Дидульфа, потому что зналъ, какъ мало можно доврять низшимъ лицамъ, когда дло щекотливое. Тамъ не было ни писемъ отъ полковника, ни писемъ къ полковнику, хотя въ послднемъ нельзя быть вполн увреннымъ. Она могла адресовать ихъ на имя А. Z., изъ какого нибудь отдаленнаго почтоваго отдленія, такъ что никто бы не могъ сообщить свднія о нихъ. Стсненный въ деньгахъ, которыхъ нечего жалть, когда мн извстно какъ желательно достиженіе цли, я тмъ не мене стараюсь быть вездсущимъ, потому что дла запутываются. Но я былъ очень бдителенъ, и увренъ, м-ръ Тревиліанъ, что писемъ не было посл послдняго посланнаго, чтобы ни говорилъ пасторъ или кто-бы то ни было. Я не вижу чтобы пасторы были лучше другихъ, когда имютъ дло съ леди, любящей своего избраннаго’. Тревиліанъ дочиталъ до этаго мста, бросилъ письмо и въ отчаяніи рвалъ на себ волосы. ‘Жена моя!’ воскликнулъ онъ, ‘о, моя жена!’ Но ему крайне необходимо было дочитать письмо Бодзля, и онъ продолжалъ. ‘Ну, я занялъ позицію самъ, какъ скоро узналъ, что Полковникъ Осборнъ находится среди насъ, и я торчалъ въ гостинниц ‘Полная луна’. Со мною были совершенно откровенны въ гостинниц, о чемъ и упоминаю, потому что слдуетъ упомянуть, когда пришлось къ слову. Я горжусь тмъ, м-ръ Тревиліанъ, что принялся самъ за дло: и что-же? я видлъ какъ Полковникъ позвонилъ къ пастору въ часъ сорокъ семь минутъ по полудни, его впустили въ часъ сорокъ девять минутъ, и выпустили въ два часа семнадцать минутъ. Онъ слъ въ кэбъ, который былъ имъ оставленъ, и я слдовалъ за нимъ пока онъ не дохалъ до Аркадъ, я его оставилъ когда его мыли и помадили голову у Трюфита, на полъ-дорог. Для меня было удивительно, м-ръ Тревиліанъ, почему онъ прежде не сдлалъ этого, какъ большая часть изъ нихъ длаетъ, когда отправляется на свиданье къ своимъ леди. Я ничего не могу изъ этого заключить, хотя стараюсь выставить слагаемыя, какъ это всегда длаю.

Что онъ длалъ у пастора, м-ръ Тревиліанъ, не скажу, чтобы я видлъ, и не скажу, чтобы я зналъ. По моему мннію — тамошняя служанка неоткровенна, хотя я и не забылъ ее наградить, мн всегда непріятно, м-ръ Тревиліанъ, когда о нихъ помнятъ, а он нтъ.— Не много требую отъ человческой природы, которая, по пословиц, бдна, но когда о нихъ помнятъ, а он нтъ, то это черезъ чуръ плохо для человческой природы. Это боле чмъ бдность, я называю это нищенствомъ. Съ тхъ поръ онъ не былъ тамъ, м-ръ Тревиліанъ, и онъ узжаетъ изъ города завтра въ часъ и пятьнадцать минутъ, по желзной дорог въ Брайдпортъ. Онъ распространяетъ этотъ слухъ,— но я, конечно, буду слдить за этимъ. Что онъ былъ въ приход Св. Дидульфа отъ часа сорокъ семь минутъ до двухъ часовъ семнадцать минутъ, вы можете считать фактомъ, этого отрицать нельзя, потому что внесено въ мою записную книжку, и никакой адвокатъ не можетъ оспорить этого. Онъ приходилъ для того, чтобы видть ее — и по моимъ соображеніямъ видлъ. Молодая женщина, о которой помянуто, говоритъ что онъ не видалъ ее, но она не была тамъ. Он никогда не бываютъ, когда леди желаютъ видть своего джентльмена, хотя посл немедленно являются и разсказываютъ все, когда дло доходитъ до суда.

Ежели вы спросите мое мнніе, м-ръ Тревиліанъ, то скажу, что дло это еще не достаточно зрло для суда, но скоро созретъ. Я стану поприглядывать за этимъ, ибо очень вроятно,что она оставитъ городъ. Если она это сдлаетъ, то я ихъ накрою безошибочно

Вашъ съ глубокимъ уваженіемъ
С. Бодзль.

Каждое слово этого письма было ударомъ кинжала для Тревиліана, и тмъ не мене онъ чувствовалъ себя обязаннымъ человку, который написалъ его. Никто другой не могъ, или не хотлъ, открыть ему эти факты. Если она невинна, то пусть онъ узнаетъ о ея невинности, и онъ везд станетъ говорить о ея невинности,— врить въ ея невинность,— приносить себя въ жертву ея невинности, если такая жертва необходима. Но если она виновата, то пусть онъ и это знаетъ. Онъ зналъ, какъ дурно подкупать почталіоновъ и служанокъ, которые берутъ деньги отъ него и вроятно также отъ нея. Все это грязь, но кто толкнулъ его въ эту грязь? Жена его обманула его, она обманула и была ему непослушна, ему необходимо узнать факты. Жизнь, безъ человка подобнаго Бодзлю, теперь для него совершенно невозможна.

Полковникъ приходилъ въ домъ пастора Св. Дидульфа, и былъ принятъ! Въ этомъ онъ не сомнвался. Онъ также не сомнвался въ томъ, что жена видла постителя. Онъ сначала отослалъ жену свою въ отдаленную деревню Дартмура, и тамъ ее навстилъ ея — любовникъ. Какое другое слово можетъ онъ употребить? Яго, о Яго!— Когда-же, она узнала что это извстно, то оставила, безъ его дозволенія, убжище, въ которомъ онъ ее помстилъ, и поселилась у своихъ родныхъ. Здсь ее опять навстилъ — любовникъ. Яго! И къ тому-же между ними была постоянная переписка. Ему на столько извстны были факты, но онъ ни на минуту не врилъ, чтобы Бодзль зналъ вс факты. Могла существовать переписка и даже посщенія, о которыхъ Бодзль могъ не знать. Какимъ образомъ могло быть извстно Бодзлю — гд находилась м-ссъ Тревиліанъ въ т часы, которые полковникъ Осборнъ провелъ въ Лондон. То что зналъ,— онъ зналъ наврное, и въ силу этого могъ дйствовать, но есть, конечно, многое, чего онъ не знаетъ. Истина откроется постепенно — и тогда онъ станетъ дйствовать. Онъ уничтожитъ полковника, а жену свою оттолкнетъ отъ себя со всмъ безчестіемъ, на которое даетъ ему право законъ.

Между тмъ онъ написалъ письмо къ м-ру Аутгаузу. Посл всего сказаннаго имъ, полковникъ Осборнъ былъ въ дом пастора,— и Тревиліанъ ршился высказать то, что онъ думаетъ на этотъ счетъ. Чмъ боле онъ обдумывалъ это дло, прохаживаясь взадъ и впередъ по площади Св. Марка, тмъ нелпе казалось ему сомнніе, что жена видла этого человка. Конечно, она видла его. Онъ почти всю ночь проходилъ, думая объ этомъ, и когда возвратился въ гостинницу, у него было почти одно желаніе: уличить ее, имть въ рукахъ факты, которымъ бы могъ все доказать и такимъ образомъ довести дло до конца. Тогда онъ уничтожитъ ее, уничтожитъ этого человка — а посл уничтожитъ и себя. До такой степени горекъ былъ ему его позоръ. Онъ почти радовался при мысли о трагедіи, которую разыграетъ. Было около трехъ часовъ, когда онъ вошелъ къ себ въ спальню, и, не ложась, написалъ слдующее письмо къ м-ру Аутгаузу.

Венеція, Октября 4-го 4 86—

Сэръ! Я получилъ извстіе, которому могу вполн доврять, что полковникъ Осборнъ былъ принятъ въ вашемъ дом, во время пребыванія моей жены въ вашемъ дом. Я буду вамъ благодаренъ, если вы мн сообщите — правда-ли это. Хотя я врю сообщеннымъ мн фактамъ, но мн необходимо, для моего будущаго образа дйствія, имть отъ васъ признаніе или отрицаніе моего заявленія. Впрочемъ можете оставить мое письмо безъ отвта. Ежели вы сочтете приличнымъ поступить такимъ образомъ, то я буду знать — какъ мн дйствовать.

Что же касается пріема полковника Осборна въ вашемъ дом, когда жена моя была тамъ,— посл всего что произошло и что вамъ было извстно, то объ этомъ не могу говорить въ умренныхъ выраженіяхъ. Если этому человку удалось проникнуть въ вашъ домъ, то вы первый должны были сообщить мн объ этомъ. А теперь я принужденъ былъ узнать этотъ фактъ изъ другихъ источниковъ. Я полагаю, что вы обманули довріе, оказанное вамъ мужемъ, и узнаете отъ голоса общественнаго мннія, что на васъ смотрятъ какъ на человка — унизившаго достоинство священника.

Что касается моей жены, то пусть ей будетъ извстно, что посл происшедшаго, не считаю возможнымъ оставить ребенка въ ея рукахъ, не взирая на его малолтство. Я приму мры взять его. Какъ я стану дале дйствовать, чтобъ отомстить за себя и высвободиться, по возможности, изъ этого болота отчаянія, въ которое меня погрузили,— вы и она услышите въ должное время.

Вашъ покорный слуга
А. Тревиліанъ.

P. S. Письмо адресованное ‘на почту до востребованія’ будетъ получено мною.

М-ръ Тревиліанъ дошелъ до безумства, когда написалъ это письмо, а м-ръ Аутгаузъ почти обезумлъ, когда прочелъ его. Онъ сильнйшимъ образомъ желалъ не вмшиваться въ дла жениной племянницы, когда она разошлася съ мужемъ. Онъ былъ человкъ честный, сострадательный и съ достаточнымъ чувствомъ, но вмст съ тмъ былъ боязливъ и склоненъ думать дурно о тхъ, чей образъ жизни былъ ему чуждъ. Полъ вліяніемъ подобныхъ чувствъ онъ уклонился бы предложить гостепріимство м-ссъ Тревиліанъ, если бы это было предоставлено его выбору. Но выбора тутъ не было. Она явилась, непрошенная, съ ребенкомъ и чемоданами, и онъ не могъ отослать ее. Жена говорила ему, что долгъ его защитить этихъ женщинъ, пока прідетъ ихъ отецъ, — и онъ сознавалъ правду въ жениныхъ словахъ. И вотъ он у него, и должны провести здсь всю зиму. Это было тяжело для него,— тмъ боле, что денежныя затрудненія были для него такъ ужасно непріятны, но помочь этому не было возможности. Онъ обязанъ исполнить долгъ свой,— какъ бы ни былъ тяжелъ. Затмъ явился ужасный полковникъ, а теперь — вотъ это письмо, въ которомъ, не только обвиняли его въ сообщничеств съ замужней племянницей и ея любовникомъ, но и увряли что его подвергнутъ общественному позору и безчестью. Хотя онъ прежде часто говорилъ, что Тревиліанъ — сумасшедшій, но теперь не хотлъ этого помнить. Подобное письмо должно было быть принято за произведенія сумасшедшаго. Но у него самого разсудокъ былъ недостаточно здравъ, чтобы принять это дло въ этомъ свт. Онъ заскрежеталъ зубами, сжалъ кулаки и былъ почти вн себя, читая это письмо во второй разъ.

Сумашествіе Тревиліана было метафизическое, ибо хотя онъ уврялъ себя, что Бодзль безъ сомннія былъ правъ, говоря: ‘такъ какъ полковникъ былъ въ дом пастора, слдовательно наврное м-ссъ Тревиліанъ видлась тамъ съ полковникомъ’,— но однако этого не высказалъ въ своемъ письм. Онъ просто утверждалъ, что полковникъ постилъ ихъ домъ,— и основалъ свое обвиненіе на этомъ факт. Приведенный фактъ дйствительно существовалъ. Бодзль настолько былъ правъ. Полковникъ приходилъ въ домъ пастора, и читателю извстно, на сколько м-ръ Аутгаусъ заслуживаетъ порицаніе за участіе въ этомъ дл. Онъ поспшилъ съ письмомъ къ своей жен, и сначала объявилъ, чтобы м-ссъ Тревиліанъ, Нора и ребенокъ были бы тотчасъ высланы изъ дома. Но наконецъ м-ссъ Аутгаузъ удалось доказать ему, что дурное обращеніе Тревиліана съ нимъ не оправдаетъ его дурнаго обращенія съ ними. ‘Но я напишу къ нему’, сказалъ м-ръ Аутгаусъ. ‘Ему будетъ извстно, какъ я думаю объ этомъ’. И онъ написалъ письмо въ этотъ же день, не смотря на просьбу жены обождать, пока не пройдетъ его гнвъ. Вотъ его письмо.

Приходъ Св. Дидульфа. 8 Октября 186

Сэръ,

‘Я получилъ ваше письмо отъ 4-го, которое по своей неправд, несправедливости и неблагодарности превосходитъ все, что мн случалось видть написаннымъ. Я съ самаго начала былъ пораженъ вашей грубой жестокостью относительно вашей безвинной жены, но даже и это кажется для меня боле понятнымъ, чмъ ваше поведеніе, когда вы пишете ко мн то, что вы осмлились написать.

Ради вашей жены, зная, что она все еще находится въ вашей власти, я снизойду до того, чтобы сказать вамъ — что случилось. Когда м-ссъ Тревиліанъ, благодаря вашимъ клеветамъ о ея поведеніи, увидала себя принужденной оставить Ненкомбъ-Путней, она пріхала къ намъ, подъ покровительство своихъ ближайшихъ родственниковъ, пока ея отца и матери нтъ въ Англіи.

Я принялъ ихъ въ свой домъ противъ моей воли, потому что он лишены были другого крова жестокостью и безумствомъ того, кому слдовало бы быть ихъ защитникомъ. Он — у меня, и останутся здсь до прізда сэра Мармадука Роули. На дняхъ, 29 Сентября, полковникъ Осборнъ, старый пріятель ихъ отца, зашелъ не къ нимъ, но ко мн. Скажу по истин, что не желалъ видть полковника Осборна. Он не видали его, и онъ не старался увидать ихъ.

Если посщеніе его есть ошибка, — и я полагаю, что это ошибка,— он не были причастны въ ней. Онъ пришелъ, пробылъ нсколько минутъ, и ушелъ — не видавъ, кром меня, никого. Вотъ подробное описаніе посщенія полковника Осборна въ моемъ дом.

Я не счелъ нужнымъ показывать ваше письмо жен вашей, или знакомить ее съ новымъ доказательствомъ вашего неблагоразумія. А что касается вашихъ угрозъ — взять у нее ребенка, то, конечно, вы не можете исполнить этого помимо закона. Не думаю, чтобы вы были на столько смлы, чтобы предпринять подобнаго рода мру. Защиты, которую законъ могъ бы дать ей и ребенку, противъ вашей жестокости и дурнаго обращенія, нельзя получить до прізда ея отца.

‘Мн остается проситъ васъ прекратить вс дальнйшія сообщенія. Я ихъ не буду принимать.

Остаюсь въ глубокомъ негодованіи
вашъ Олифэнтъ Аутгаузъ.

Тревиліанъ написалъ еще два письма въ Англію, одно м-ру Байдевайлу, а другое — Бодзлю. Въ первомъ онъ сообщаетъ адвокату, что онъ узналъ, что жена его продолжаетъ свои сношенія съ полковникомъ Осборномъ, и поэтому долженъ взять отъ нея ребенка. Затмъ освдомлялся — какія мры необходимы, чтобы дать ему возможность взять къ себ ребенка. Въ письм къ Бодзлю онъ посылалъ ему чекъ къ своему банкиру, и благодарилъ полисмэна за его бдительныя заботы. Онъ просилъ Бодзля продолжать свои наблюденія, и объяснилъ свои намренія относительно сына. Опасаясь нсколько, что м-ръ Байдевайль можетъ не быть ревностнымъ въ его пользу, а самъ — не вдая въ точности, на сколько простирается его власть относительно сына, и не зная какимъ образомъ онъ могъ бы выказать эту власть, — онъ и въ этомъ вопрос позаботился обратиться къ помощи Бодзля. Онъ не сомнвался въ знаніи Бодзля на этотъ счетъ. Онъ имлъ большое довріе къ Бодзлю. Но однако ему не хотлось совтоваться съ отставнымъ полисмэномъ. Онъ чувствовалъ, что долженъ сохранить нкоторое уваженіе къ собственному достоинству. Вотъ почему онъ очень хитро представилъ это дло Бодзлю, — не предлагая вопросовъ, но намкая на свои затрудненія такимъ образомъ, чтобы Бодзль имлъ возможность предложить совтъ.

А гд сыщетъ онъ женщину, которая взяла бы на свое попеченіе его ребенка? Еслибъ это сдлала леди Мильборо, какое это было бы утшеніе! Но онъ былъ почти увренъ, что леди Мильборо этого не сдлаетъ. Вс друзья его возстали противъ него, въ числ ихъ и леди Мильборо. У него не оставалось никого, кром Бодзля. Могъ ли онъ поручить Бодзлю сыскать женщину, которая достаточно пеклась бы о мальчуган, до того времени, когда онъ самъ будетъ слдить за воспитаніемъ ребенка? Онъ ясно не предложилъ этого вопроса Бодзлю, онъ былъ очень хитеръ, и написалъ такъ, что Бодзль могъ самъ предложить что нибудь, если у него есть что предложить.

Первый отвтъ былъ отъ м-ра Аутгауса, на него м-ръ Тревиліанъ не обратилъ почти вниманія. Онъ именно такого ожидалъ. Разумется, увренія м-ра Аутгауса на счетъ полковника Осборна были поставлены ни во что. Человкъ, допускающій въ своемъ дом свиданія между замужней женщиной и ея любовникомъ, не посовстится отрекнуться отъ своего позволенія на это. Затмъ былъ полученъ отвтъ м-ра Байдевайля — очень краткій отвтъ. М-ръ Байдевайлъ сообщилъ что ничего не можетъ быть предпринято относительно ребенка, до возвращенія м-ра Тревиліана въ Англію, и что онъ не можетъ совтовать — какъ дйствовать, пока не, узнаетъ подробне вс обстоятельства. Тревиліану было совершенно ясно, что ему слдуетъ обратиться къ другому законнику. М-ръ Байдевайлъ былъ вроятно подкупленъ полковникомъ Осборномъ. Не можетъ-ли Бодзль рекомендовать адвоката?

Отъ Бодзля не было другаго отвта кром слдующихъ словъ: ‘мое почтеніе, и буду длать дальнйшія розысканія’.

ГЛАВА XLVI.
Американскій посолъ.

На второй недли Октября м-ръ Гласкокъ возвратился во Флоренцію, намреваясь остаться здсь до тхъ поръ, пока погода не сдлается сносною въ Неапол. Отецъ его, какъ ему сказали, поправлялся,— но былъ въ такомъ состояніи, что присутствіе сына едва ли сколько нибудь утшило его. Онъ потерялъ разсудокъ и узнавалъ только свою сидлку. Хотя м-ръ Гласкокъ не желалъ отъзжать дале чмъ на одинъ день пути, но онъ не считалъ себя обязанымъ оставаться въ Неапол во время осеннихъ жаровъ. Такимъ образомъ Гласкокъ возвратился въ гостиницу во Флоренціи въ сопровожденіи высокаго человка, отличавшагося своими пуговицами. Содержатель гостиницы не могъ дозволить такому свтильнику долго оставаться подъ спудомъ, и скоро всмъ стало извстно, что достопочтенный Чарльзъ Гласкокъ съ своей свитой прибылъ въ прекрасный городъ.

Фактъ этотъ скоро сдлался извстнымъ американскому посланнику и его семейству. М-ръ Спалдингъ былъ человкъ, извстный въ Америк своей крайней враждебностью къ Англіи. Многіе американскіе джентльмены извстны съ этой стороны: они произносятъ по всюду рчи противъ Англіи, какъ будто бы думая, что война съ Англіей можетъ доставить нкоторое торжество Штатамъ, нкоторое увеличеніе американской торговли, и послужить къ униженію той тираніи, которой не одно Англо-Саксонское племя не должно выносить. Настоящее ихъ мнніе едва-ли таково. Въ Соединенныхъ Штатахъ, какъ и въ Англіи, вы можете ежедневно слышать людей, которые громко высказываютъ крайнія политическія теоріи, считая это необходимымъ для достиженія предположенныхъ ими цлей.

Люди, отличавшіеся, какъ намъ было извстно, въ продолженіе всей жизни голубиною кротостью въ политическихъ стремленіяхъ, вдругъ вскакиваютъ — и съ яростными жестами заявляютъ себя врагами всхъ существующихъ порядковъ. Достигнувъ своей невысокой цли,— или не успвъ въ этомъ,— они естественно возвращаются въ свой голубиный элементъ. Это бываетъ съ американцами также часто, какъ и съ нами,— и нтъ политическаго вопроса, по поводу котораго считалось бы боліе удобнымъ выражать свой псевдо-энтузіазмъ, чмъ вопросъ о грхахъ Англіи. Думаютъ, что мы не чувствуемъ этого. Предполагаютъ, что мы относимся къ этому, какъ относится Ирландецъ къ манжетамъ своей жены. Въ Штатахъ большинству, состоящему изъ людей недавно оставившихъ англійское правленіе, и ревностно доказывающихъ самимъ себ, какъ они умно поступили, сдлавъ это,— нравятся эти энергичныя выходки противъ Англіи,— и вотъ почему и говорятся рзкія вещи. Но говоруны, люди вроятно знакомые нсколько со свтомъ, вовсе не хотятъ этого, они не боле помышляютъ о войн съ Англіей, чмъ о войн со всей Европой, и ихъ уваженіе къ Англіи и къ мнніямъ Англіи — безгранично. Въ своихъ политическихъ рчахъ и дйствіяхъ они стараются по возможности подражать Англичанамъ. Стремленія м-ра Спалдинга отличались такимъ же свойствомъ. Онъ говорилъ противъ Англіи рчи, отъ которыхъ волосы дыбомъ стали-бы на голов не посвященнаго англійскаго читателя. Онъ говорилъ своимъ соотечественникамъ, что Англичане любуются своими цпями — и будутъ любоваться ими до тхъ поръ, пока американскіе молотки не сшибутъ эти цпи съ ихъ израненыхъ рукъ и окровавленныхъ ногъ. Онъ объявлялъ, что если нкоторыя требованія Американцевъ не будутъ удовлетворены, то Американцамъ остается только переправиться съ такимъ шерифомъ, который былъ бы способенъ наложить арестъ на богатое хозяйство Англіи. Онъ объявлялъ, что это дло не представитъ шерифу много затрудненій, онъ говорилъ о Канад какъ о вн лежащей американской територіи, не достаточно еще вышедшей изъ дикаго состоянія, чтобы быть принятой въ союзъ какъ штатъ. Существуетъ безчисленное множество вопросовъ такого же рода, къ услугамъ американскаго оратора, м-ръ Спалдингъ имлъ полнйшій успхъ, и находился теперь посломъ во Флоренціи, но, можетъ быть, одно изъ величайшихъ удовольствій, доставляемыхъ ему его благоденствіемъ,— было именно наслажденіе обществомъ образованныхъ Англичанъ въ той столицы, куда былъ посланъ. Вотъ почему, когда жена его и племянницы указали ему, что его очевидная обязанность — сдлать визитъ м-ру Гласкоку, посл всего происшедшаго между ними вечеромъ въ Кампанил, онъ ни минуты не возставалъ противъ даннаго ему приказанія. Его мысли ни на минуту не возвратились къ мннію,— доставившему ему такія единодушныя рукоплесканія, когда онъ высказывалъ его на платформ залы общества трезвости въ Нубли-Крикъ, въ Иллинойскомъ Штат,— къ мннію, что англійскій аристократъ высокаго происхожденія и высоко образованный, который наслдуетъ отъ отца и земли и титулъ, никогда не можетъ быть приличнымъ обществомъ для глубокомысленнаго американскаго христіанина гражданина. Онъ немедля же веллъ вычистить свою шляпу, надлъ лучшія перчатки, взялъ зонтикъ, и отправился въ гостинницу, гд помщался м-ръ Гласкокъ. Леди строго наказала ему назначить день, въ который м-ръ Гласкокъ пришелъ бы обдать въ американское посольство.

— Ч. Г. возвратился, чтобы видть гебя, сказала Оливія своей старшей сестр. Он всегда называли его Ч. Г. съ тхъ поръ какъ видли эти начальныя буквы на его чемоданнахъ.

— Вроятно, сказала Карри.— Такъ мало другаго что могло бы привлекать людей во Флоренцію, что едва ли можетъ существовать другая причина для его прізда. Говорятъ, что въ Неапол теперь невыносимая жара, но это не можетъ имть никакого отношенію къ этому.

— Мы увидимъ, сказала Ливи.— Я уврена, что онъ влюбленъ въ тебя. Онъ мн показался именно настоящимъ сортомъ влюбленнаго для тебя, когда я увидла его длинныя ноги, пробирающіяся надъ нашими головами къ скамейк.

— Ты должна бы быть очень обязана его длиннымъ ногамъ, ты такъ была больна въ то время.

— Онъ мн удивительно нравится, сказала Ливи,— весь какъ есть съ ногами. Я надюсь только, что дядя она не надостъ ему на столько, чтобы помшать ему придти.

— Его отецъ очень болнъ, сказала Карри,— и я не думаю, чтобы мы увидали его.

Однако американскій посланникъ имлъ успхъ. Онъ засталъ м-ра Гласкока въ халат, съ сигарой и газетой. Англійскій аристократъ повидимому очень обрадовался своему постителю, и не принялъ никакого тона. Американецъ совершенно позабылъ о своемъ спич въ Нубли-Крикъ, и нашелъ общество аристократа весьма пріятнымъ. Онъ закурилъ сигару и разговоръ завязался о Неапол, Рим и Флоренціи. Когда рчь коснулась скульптуры древняго Рима, м-ръ Спалдингъ сталъ нсколько горячо настаивать на достоинствахъ Стори, миссъ Госмеръ и Гирама Пауерса, и едвали увлекъ своего собесдника своимъ сравненіемъ Гринауфъ съ Фидіемъ, флегматическая короткость отвтовъ м-ра Гласкока нсколько обуздала его внушенія, что побда выигранная канонерскими лодками у Виксбурга, на Миссисипи, живо представилась его воображенію вслдствіе разсказа, недавно читаннаго имъ объ сраженіи при Акціум, но ему удалось уговорить м-ра Гласкока принять приглашеніе къ обду черезъ день — и оба джентльмэна разстались въ наидружественнйшихъ отношеніяхъ.

Во Флоренціи вс встрчаются ежедневно. Карри и Ливи Спалдингъ встртили м-ра Гласкока два раза до назначеннаго обда въ дом ихъ дяди, такъ что за обдомъ они встртились какъ короткіе знакомые. М-ссъ Спалдингъ занимала очень большія комнаты въ третьемъ этаж, на Лунгарно. Высоту своего помщенія м-ссъ Спалдингъ объяснила своимъ страхомъ мускитовъ. Она не привыкла еще къ тому, что во Флоренціи люди вовсе не требуютъ извиненія за то, что ихъ заставляютъ подыматься въ третій этажъ. По вход комнаты оказывалось, что он были очень высоки, съ полами похожими на мраморные, и вообще были такого сорта, что давали м-ссъ Спалдингъ право чувствовать, что природа создала ее скоре италіанской контессой чмъ Нубли-Крикской матроной въ Штат Иллинойсъ, гд нашелъ ее м-ръ Спалдингъ и сдлалъ своей. Тутъ былъ еще другой Англичанинъ м-ръ Гаррисъ-Гайдъ-Гренвиль-Горъ, изъ министерства иностранныхъ длъ, временно состоявшій при англійскомъ посольств во Флоренціи, и Американецъ м-ръ Джэксонъ Онсанкъ, человкъ богатый и со вкусомъ, который ршился собрать въ своемъ дом въ Балтимор такую коллекцію картинъ, съ которою никакъ бы не могла равнятся ни одна изъ англійскихъ, былъ также Тосканецъ изъ италіанскаго министерства иностранныхъ длъ, съ которымъ никто не могъ говорить, кром м-ра Гарриса-Гайда-Тренвиля-Гора, который впрочемъ едва-ли находилъ наслажденіе въ тхъ усиліяхъ, какія онъ долженъ былъ употреблять для разговора съ нимъ. Италіанецъ, у котораго была приставка къ фамиліи — онъ назывался графъ Буанароши — велъ къ обду м-ссъ Спалдингъ. М-ссъ Спалдингъ была очень озабочена вопросомъ — прилично-ли она поступила въ этомъ случа, или не лучше-ли было ей выбрать м-ра Гласкока. На это дло существовало нсколько точекъ зрнія. Она не совсмъ ясно понимала, была-ли она въ Штат или въ Америк: она что то слыхала о своей привилегіи переносить національность въ свою гостинную. Затмъ ей представлялся выборъ между италіанскимъ графомъ, у котораго былъ старшій братъ, и англійскимъ джентльмэномъ, у котораго не было такого неудобства. Кто изъ нихъ былъ выше по своему положенію? ‘Я узнала это, тетя Мери’ сказала Ливіи: ‘вы должны взять графа’, ибо Ливія желала доставить сестр случай пойти съ Гласкокомъ. ‘Какъ ты узнала объ этомъ?’ спросила тетка. ‘Будьте уврены, что это такъ’ сказала Ливія, и леди въ своемъ сомнніи уступила по этому вопросу. М-ссъ Спалдингъ, когда она пошла къ столу, опираясь на руку графа, ршилась выучиться по италіански. Она готова была отдать весь Нубли-Крикъ, чтобы только имть возможность сказать хоть одно слово графу Буанароши. Надо отдать ей справедливость и сказать, что она уже знала немного словъ. Но у ней не хватило смлости говорить по италіански. Однако она позаботилась, чтобы м-ръ Г. Г. Г. Горъ слъ за обдомъ рядомъ съ графомъ.

— Мы очень рады видть васъ здсь, сказалъ м-ръ Спалдингъ, стоя за круглымъ столомъ у своего прибора и обращаясь преимущественно къ м-ръ Гласкоку.— Ухавъ изъ моего отечества, сэръ, я ничего не цню въ такой степени, какъ знакомство съ людьми, чьи историческія имена и существующее положеніе имютъ всемірное неоцненное значеніе. Говоря это, м-ръ Спалдингъ вовсе не былъ нечистосердеченъ, а также совсть его нисколько не смущалась по поводу той рчи въ Нубли-Крик. Въ обоихъ случаяхъ онъ толіко на половину думалъ о томъ, что говорилъ,— или полагалъ, что дйствительно думаетъ такъ. У очень немногихъ изъ насъ мысль проникаетъ глубже этого, разв только если предметъ очень дорогъ.

М-ръ Гласкоку, который сидлъ между м-ссъ Спалдингъ и ея племянницей, былъ вскор предложенъ вопросъ старшей леди, бывалъ-ли онъ въ Соединенныхъ Штатахъ. Нтъ, онъ не бывалъ въ Штатахъ.

— Въ такомъ случа вы должды създить, м-ръ Гласкокъ, сказала м-ссъ Спалдингъ,— хотя я не скажу, проживая, какъ мы это длаемъ въ настоящее время, въ столиц искусствъ,— что у насъ такъ-же много вншней красоты, чтобъ очаровать иностранца, какъ это можно встртить въ другихъ странахъ. Но тмъ не мене, я полагаю что трудолюбивая жизнь людей и различныя учрежденія свободной страны — должны имть особый интересъ. М-ръ Гласкокъ заявилъ, что онъ вполн согласенъ съ ней, и выразилъ надежду очутиться когда-нибудь въ Нью-орк.

— Вамъ тамъ вовсе не понравится, сказала Карри,— потому что вы аристократъ. Я не хочу сказать, что вы будете виноваты въ этомъ.

— Почему же это помшаетъ, чтобы мн понравилось тамъ, — даже еслибъ я былъ аристократъ?

— Одна половина народонаселенія побжала бы за вами, а другая половина убжала бы отъ васъ, сказала Карри.

— Въ такомъ случа я бы примкнулся къ бгущимъ за мною, а на другихъ не обратилъ бы вниманія.

— Все это прекрасно, но вамъ бы не понравилось,— и потому вы бы отнеслись несправедливо къ тому, что видли. Когда который нибудь изъ нашихъ говоруновъ сталъ бы говорить въ носъ о нашихъ учрежденіяхъ, вы бы подумали, что и само учрежденіе должно быть плохо. А намъ нечего показывать кром нашихъ учрежденій.

— Какія же американскія учрежденія? спросилъ м-ръ Гласлокъ

— Все — учрежденіе. Возможность напиться студеной воды въ каждой комнат дома — есть учрежденіе. Имть въ каждомъ город больницы — учрежденіе. Присутствовать всмъ на желзной дорог въ вагонахъ однаго класса — учрежденіе. Говорить сэръ — учрежденіе. Обучать каждаго ребенка ариметик — учрежденіе. Изобиліе пищи — учрежденіе. Напиваться пьянымъ — въ очень многихъ городахъ есть тоже учрежденіе. Читать лекціи — учрежденіе. Ихъ очень много,— и нкоторыя весьма полезны, но вамъ бы это не понравилось.

— Во всякомъ случа я поду и посмотрю, сказалъ м-ръ Гласкокъ.

— Если додете, то надюсь, что мы къ тому времени будемъ тамъ, сказала м-ссъ Спалдингъ.

Въ это время м-ръ Спалдингъ, съ помощью своего соотечественника старался объяснить графу какой-то пунктъ въ американской политик. А такъ какъ при этомъ оба они прибгали къ м-ру Горъ, чтобы онъ переводилъ на италіанскій языкъ все что они говорили, и такъ какъ м-ръ Горъ никогда не предлагалъ свои услуги какъ переводчикъ, и такъ какъ италіанецъ не совсмъ улавливалъ въ перевод м-ра Гора вс тонкости Американцевъ, и нисколько не желалъ понимать то, что ему объясняли,— то м-ръ Горъ и Италіянецъ начинали подумывать, что эти два Американца — большіе надодалы. ‘Дло въ томъ, м-ръ Спалдингъ’, сказалъ м-ръ Горъ, ‘что у меня такой насморкъ, что я не думаю чтобы могъ объяснять доле’. Тутъ Ливи Спалдингъ громко засмялась, а американскіе джентльмэны принялись сть.— Не правда-ли, что это звучитъ очень смшно? сказалъ м-ръ Горъ шепотомъ.

— Мн не слдовало смяться, я знаю, сказала Ливи.

— Это было самое лучшее, что вы могли сдлать. Теперь меня не станутъ боле безпокоить. Дло въ томъ, что я знаю по италіански не боле девяти словъ. Нсколько затруднительно объяснить всю теорію американской политики Италіанцу, который вовсе не желаетъ знать что-нибудь о ней, съ такимъ небольшимъ запасомъ словъ въ вашемъ распоряженіи.

— Какъ вы это хорошо сдлали!

— Слишкомъ хорошо. Я это чувствовалъ. Такъ хорошо, что еслибъ я не прекратилъ это, то не имлъ бы возможности сказать съ вами и двухъ словъ въ продолженіи всего обда. Вашъ смхъ подтвердилъ это, и я и Буонароши будемъ вамъ навсегда благодарны.

По уход дамъ м-ру Гласкоку пришлось пережить довольно таки скучные полчаса. Посланникъ держалъ его за пуговицу фрака — и онъ находилъ это весьма досаднымъ, пока не былъ въ состояніи улизнуть въ гостинную. М-ръ Гласкокъ, говорилъ ему посланникъ, ‘англійскій джентльмэнъ, сэръ, какъ вы, имющій преимущество сдлаться наслднымъ образомъ членомъ парламента,— м-ръ Гласкокъ не былъ вполн увренъ не ставятъ-ли ему въ обвиненіе это наслдственное мсто въ палат общинъ, но онъ не хотлъ перебивать чтобы уяснить возможное заблужденіе на этотъ счетъ,— и рожденный для всхъ благъ состоянія, и высокого общественнаго положенія, никогда бы не долженъ былъ считать свое образованіе оконченнымъ до тхъ поръ, пока не постилъ нашихъ большихъ западныхъ городовъ’. М-ръ Гласкокъ замтилъ, что онъ ни коимъ образомъ не считаетъ свое образованіе завершеннымъ, но посланникъ продолжалъ, не обративъ на это вниманія. ‘Пока вы не узрите, сэръ, что могутъ совершить люди, которые живутъ на земл, одаренные Богомъ свободнымъ умомъ, свободнымъ воздухомъ и свободной почвою, но не обладающіе ни чмъ другимъ, что мы привыкли называть дарами Фортуны, вы никогда не сможете понять всю безконечную человческую замысловатость.’ И до этого было говорено очень много, но въ эту минуту м-ръ Горъ и Американецъ ушли изъ столовой и Испанецъ проворно послдовалъ за ними. М-ръ Гласкокъ также попытался было уйдти, но посланникъ былъ на сторож, и перещеголялъ его своей проворностью. И онъ ни коемъ образомъ не стыдился своего поступка. Онъ держалъ своего гостя за пуговицу фрака, и очень откровенно объявилъ свое намреніе удержать его. ‘Позвольте задержать васъ нсколько минутъ, сэръ’, сказалъ онъ: ‘пока я распространюсь поэтому вопросу, съ одной стороны. Тамъ въ гостинной чары дамскаго общества слишкомъ сильны для насъ мужчинъ-ораторовъ. Посщая насъ Американцевъ, м-ръ Гласкокъ, вы не должны искать роскоши и утонченности, ибо вы ихъ не найдете. А также не должны надяться встртить высшей степени учености. Вершины пріобртеннаго знанія возвышаются въ вашей стран до высоты, нами не достигнутой пока.

— Это очень любезно съ вашей стороны говорить такъ, сказалъ м-ръ Гласкокъ.

— Нтъ, сэръ. Въ нашей юной стран и въ нашихъ новыхъ городахъ намъ недостаетъ еще утонченной роскоши разборчивой цивилизаціи. Но, сэръ, взгляните на нашъ уровень. Вотъ что я говорю каждому непредубжденному британцу, который прізжаетъ къ намъ,— взгляните на нашъ уровень. И когда вы взглянете на нашъ уровень, то я думаю, что вы признаете, что мы живемъ на высочайшей плоской вызвышенности, предоставленной человчеству на земномъ шар. Вы слдите за смысломъ того, что я говорю, м-ръ Гласкокъ?’ М-ръ Гласкокъ не былъ вполн увренъ, слдилъ ли онъ, а посланникъ продолжалъ уяснять своей мысли.

— Народъ у насъ образованъ. Войдите въ ихъ дома, сэръ, и взгляните, какъ усердно они читаютъ свои книги. Взгляните на переписку нашей прислуги и помощниковъ — и вы увидите, каковъ у нихъ почеркъ и какова орографія. У насъ нтъ горъ, сэръ, но наши плоскія возвышенности самыя высокія, которыя солнце всемогущаго Бога нашего когда либо освщало своимъ сіяющимъ великолпіемъ на этой нашей усовершенствующейся планет! Это потому, что мы молодой народъ, сэръ, — пока безъ малйшей дряхлости лтъ. Изнеможеніе въ старости, сэръ, есть пеня, уплачиваемая за безумство въ молодыхъ лтахъ. Мы тоже не на столько благоразумны, сэръ, чтобъ не пострадать за это съ теченіемъ времени надъ нашими головами’. Многое было сказано кром этого, но наконецъ м-ръ Гласкокъ урвался въ гостинную.

— Дядя можетъ быть сказалъ вамъ нсколько словъ, сказала Карри Спалдингъ.

— Да, говорилъ сказалъ м-ръ Гласковъ.

— Это его обыкновеніе, сказала Карри Спалдингъ.

ГЛАВА XLVII.
Объ уженіи, навигаціи и шиньон.

Въ Эксетер разладъ между миссъ Станбэри и Гибсономъ былъ въ полномъ разгар и служилъ поводомъ ко множеству недоразумній, устранить которыя было бы весьма затруднительно. Каждая изъ воюющихъ сторонъ считала себя спеціально обиженной. Гибсонъ былъ вполн увренъ, что миссъ Станбэри-старшая обнаружила грубое непониманіе по отношенію къ нему, и сильно подозрвалъ, что миссъ Станбэри-младшая тоже была причастна этой безтактности. Онъ былъ положительно убжденъ, или по крайней мр воображалъ — и въ этомъ отношеніи по всей вроятности заблуждался,— что молодая особа приметъ предложеніе, если онъ его сдлаетъ. Весь Эксетеръ подозрвалъ существованіе подразумеваемаго договора. Самъ онъ хотя и отрицалъ это при миссъ Френчъ, основываясь на размышленіи, что въ дл любви, какъ на войн, все позволительно,— но перечисляя свои невзгоды, онъ не вспомнилъ объ этомъ отрицаніи. Весь Эксетеръ, такъ сказать, зналъ объ этомъ. И между тмъ, когда онъ явился съ предложеніемъ, ему отказали непризадумавшись ни на минуту — сперва тетка, а затмъ и племянниница, мало того — ввели въ жестокое заблужденіе и въ заключеніе выгнали изъ дому! Конечно, никому изъ порядочныхъ людей не приходилось испытать на себ такого неделикатнаго обращенія. Но миссъ Станбэри-старшая со своей стороны считала, что оскорбленіе было нанесено ей. Что же касается до подразумваемаго договора, то она очень хорошо знала, что въ этомъ отношеніи она была чиста какъ стекло. Она сдлала все, что отъ нея зависло. Чтобы сладить эту свадьбу, она не пожалла денегъ. Она всячески убждала Доротею и старалась доставлять удобные случаи Гибсону. Не ея вина, что онъ не съумлъ воспользоваться благами, которыя она такъ щедро передъ нимъ разсыпала. Сперва онъ, какъ ей казалось, ничего не понималъ и воображалъ о себ невсть-что, ожидая что вс блага свалятся на него безъ всякаго съ его стороны старанія, а потомъ сроблъ и не съумлъ шагнуть впередъ, когда въ этомъ оказывалась существенная необходимость. Что же касается до введенія въ заблужденіе, или просто на просто — вожденія за носъ и выпроваживанія изъ дома, миссъ Станбэри считала, что ей жестоко манкировали, что передъ ней кругомъ виноваты, но что сама она ни въ чемъ неповинна. Она не разъ говорила Март, что Гибсонъ позволялъ себ выраженія, вовсе несовмстныя съ духовнымъ саномъ. Марта, знавшая ее какъ свои пять пальцевъ, думала, что Гибсону конечно эти выраженія не сошли даромъ, но молчала, не желая заводить спора.

Но причина горчайшаго негодованія миссъ Станбэри крылась не въ поведеніи Гибсона передъ отказомъ Доротеи и не въ необходимости выпроводить его изъ дому. По городу шелъ гнусный слухъ о томъ, что Доротея Станбэри навязывалась Гибсону, что Гибсонъ вжливо отклонился отъ ея предложенія,— и это то подняло гнвъ Юноны-за-оградой. Этого миссъ Станбэри не могла перенести. Она, въ самомъ пылу личной своей досады на Гибсона, признавала, что по долгу чести не слдовало его выдавать или чернить. Она ввела его въ нкоторое затрудненіе, и считала себя обязанной держать по крайней мр языкъ за зубами. Она была вполн уврена въ томъ, что Доротея не станетъ хвастать своимъ успхомъ. И Март было строго предписано молчать, — также какъ и Бруку Бургесу. ‘Онъ просто идіотъ’ говорила миссъ Станбэри: ‘но его ввели въ своего рода дилемму, и объ этомъ не слдовало говорить ни у нихъ въ дом, ни за дверью’. Но когда другой слухъ дошелъ до миссъ Станбэри, когда м-ссъ Кремби явилась пособолзновать несчастію ея племянницы, когда м-ссъ Макъ-Гугъ спросила — не слишкомъ ли грубо обошелся Гибсонъ съ молодой особой, наша Юнона преисполнилась божественнаго негодованія. Но и тогда она не объявила правды. Она предложила м-ссъ Кремби одинъ вопросъ, и напала, какъ ей казалось, на слдъ коварства и низости Френчей. Она не могла себ представить, чтобы Гибсонъ вдругъ сдлался такимъ низкимъ вралемъ. ‘Гибсонъ ошибся въ расчет’ сказала она м-ссъ Макъ-Гугъ: ‘вамъ не врно передали эту исторію, милый мой другъ. Право, поврьте мн, ничего подобнаго не было’.

— Я такъ и думала, сказала м-ссъ Макъ-Гугъ,— и конечно не придала этой сплетн никакого значенія. Гибсонъ собирается жениться на одной изъ Френчей ужъ цлыхъ десять лтъ и, кажется, теперь не на шутку ршился покончить это дло.

— Увряю васъ, что онъ у насъ въ дом совершенно на прежней ног, что касается до Доротеи, сказала миссъ Станбэри.

Безъ всякаго сомннія, весь Эксетеръ пришелъ къ убжденію, что Гибсонъ, котораго съ незапамятныхъ временъ считали собственностью миссъ Френчъ, чуть было не попалъ на удочку въ дом за оградой, но благополучно сорвался съ крючка и теперь снова спокойно перешелъ въ сти, издавна на него разставленныя. Арабелла Френчъ не высказывалась объ этомъ громко, но Камилла не въ одномъ дом объявляла во всеуслышаніе, что она знаетъ достоврно, что онъ и не думалъ длать предложеніе той молодой особ, ‘Я право не знаю, отчего бы не сдлать, еслибъ она ему нравилась?’ говорила Камилла: ‘Но дло въ томъ, что она ему вовсе не нравилась. Толки эти конечно дошли до него — итакъ какъ мы съ нимъ большіе пріятели, намъ удалось тотчасъ же ихъ опровергнуть.’ Все это дошло круговинкой до миссъ Станбэри и она воспылала божественнымъ гнвомъ.

— Если они меня выведутъ изъ терпнія, говорила она Дороте, — я съ колокольни по всему городу прозвоню всю правду, и еще лучше — въ газет пропечатаю.

— Пожалуйста, не говорите объ этомъ ни слова, тетя.

— Это все эти скверныя двчонки. Онъ теперь тамъ всякій день.

— Отчего же ему туда не ходить, тетя?

— Пускай ходитъ, если такъ глупъ. Мн что за дло — куда онъ таскается. Вотъ только вранья этого я не могу вынести. Они бы не смли этого болтать, если бъ не воображали, что у меня ротъ закрытъ. У самихъ нтъ чести, такъ за мою хоронятся…

— И я уврена, что въ этомъ отношеніи они не ошибутся въ расчет, сказала Доротея съ находчивостью, которой тетка въ ней не ожидала. Миссъ Станбэри до сихъ поръ никому еще не говорила, что предложеніе ея племянницы было сдлано и повторено, и окончательно отвергнуто,— но теперь нашла что молчать дальше слишкомъ было бы тяжело.

Гибсонъ между тмъ проводилъ большую часть времени въ Гивитри. Нельзя было бы сказать положительно, что онъ ршилъ, что эта женитьба была бы для него благомъ, но онъ по крайней мр додумался до того, что ея нельзя дальше откладывать безъ очевидной для себя невыгоды. Харибда Ограды низвергла его безпомощно въ водоворотъ Гивитрійской Сциллы. Ему нечего было больше надется избгнуть опасности этого берега. Его такъ исколотили волны противоположнаго берега, что у него не оставалось больше ни догадливости, ни умнья держаться благоразумной и безопасной середины. Онъ почти всякій день бывалъ въ Гивитри и не старался даже скрывать отъ себя приближенія своей судьбы.

Но однако ихъ было тамъ дв. Онъ зналъ, что ему предстоитъ стать добычей, но нельзя ли по крайней мр выбрать Сирену, которой онъ долженъ принадлежать? Въ лучшіе свои дни, прежде чмъ онъ наткнулся на эту скалу Харибды, онъ былъ вполн увренъ, что съуметъ прихлебнуть, попробовать и выбрать по своему вкусу. Въ послднее время онъ пришелъ къ убжденію, что младшая изъ сестеръ больше къ нему подходитъ. Семь лтъ отношенія между нимъ и старшей сестрой были нжныя, но Камилла была тогда только еще двчонкой лтъ десяти съ небольшимъ. Теперь, въ полномъ развитіи прелестей, Камилла была конечно боле привлекательна, что касается до вншнихъ формъ. У Арабеллы лицо было длинное и худое, передніе зубы выдавались впередъ. Глаза, пожалуй, были еще блестящіе, а оставшіеся волосы — мягки и темны. Но на лбу ихъ было уже очень мало, а то что было придаточнаго сзади,— коробка, которая такъ возмущала миссъ Станбэри,— носилось съ такимъ пренебреженіемъ къ линіямъ красоты, что коробило самаго Гибсона. Человкъ съ изящнымъ грузомъ за спиной еще не представляетъ непріятнаго зрлища, но когда мы видимъ маленькое человческое существо, навьюченное тюкомъ, которымъ онъ съ трудомъ ворочаетъ,— намъ тяжело, больно на него смотрть. Шиньонъ Арабеллы производилъ именно такое впечатлніе на Гибсона. И когда онъ посмотрлъ на него въ боле близкомъ и нжномъ свт,— какъ на шиньонъ, который можетъ сдлаться его собственностью,— какъ на бремя, которое, въ нкоторомъ смысл, ему самому нести придется,— какъ на домашнюю утварь, за которой, быть можетъ, ему самому придется наблюдать, и, можетъ статься, помогать его привязывать и отвязывать,— онъ началъ думать, что этой стороны Сциллы слдовало бы избгнуть по возможности. И вроятно эта его особенность,— то что онъ семь разъ отмряетъ прежде чмъ отржетъ, что онъ безстрастно обсудитъ вопросъ со всхъ сторонъ прежде, чмъ отречется отъ своей старой любви,— развилась и увеличилась отъ кажущагося отдаленія Камиллы. Онъ вообще былъ весьма благодаренъ Гивитрійскимъ обитателямъ за то, что его пріютили тамъ въ эти дни скорби, но онъ не могъ допустить, чтобы он имли право ршать его участь на частномъ конклав — и перевнчать его съ той или другой, не справляясь съ личнымъ его желаніемъ. Онъ считалъ себя обреченнымъ на погибель, но думалъ, что будетъ по крайней мр возможность выбрать — на которой изъ двухъ сторонъ бездны желательно потерпть крушеніе. Мужская гордость страдала въ немъ отъ того тона, съ которымъ Камилла говорила о немъ, какъ о вещи ей непринадлежащей, а Арабелла смотрла на него, какъ на свою неотъемлемую собственность. Онъ всегда считалъ себя въ прав сдлать выборъ — и не могъ допустить, чтобы маленькая невзгода, постигшая его за Оградой, могла лишить этого преимущества.

Онъ обыкновенно пилъ чай въ Гивитри въ то время. Однажды вечеромъ придя туда онъ очутился на един съ Арабеллой. ‘О, м-ръ Гибсонъ, сказала она,— мы не были уврены придетели вы. А мама съ Камиллой ушли къ м-ссъ Камаджъ’. Гибсонъ пробормоталъ нсколько словъ на счетъ того, что онъ надется, что никого дома не удерживаетъ, и говоря это, вспомнилъ, что общалъ положительно придти къ нимъ вечеромъ. ‘Я не пошла собственно потому, сказала Арабелла,’ потому что я не совсмъ… какъ бы сказать… что я въ послднее время сама не своя. Не то что не здорова, нтъ не то. Не знаете ли вы что это такое, м-ръ Гибсонъ, быть… быть… быть — сама не своей? ‘Гибсонъ сказалъ, что это съ нимъ часто случается’. ‘И вдь съ этимъ никакъ не совладать? не правлали?’ продолжала Арабелла: ‘точно пречувствіе чего то, что должно случиться, точно увренность, что что-нибудь случилось, хотя вы сами не знаете — что именно, на сердц тяжело какъ то, умъ подавленъ, — хотя и создаетъ новыя мысли, но не можетъ остановиться на своемъ обычномъ дл. Должно быть это то, что въ романахъ называется меланхоліей’.

— Должно быть, сказалъ Гибсонъ,— но подъ этимъ всегда кроется какая нибудь причина. Долги напримръ.

— Совсмъ не то. Покрайней мр не такіе долги, которые выражаются формами обыкновенной ариметики. Садитесь, м-ръ Гибсонъ, и давайте пить чай.— За тмъ, когда она потянулась къ звонку, ему подумалось, что онъ никогда въ жизни не видывалъ ничего громадне и безобразне копны, висвшей у нея на затылк. Monstrum horrendum, informe, ingens! Онъ не могъ не припомнить про себя этихъ словъ. Она была одта не безъ претензіи, но ленты у нее были грязныя, кружево дрянное, платье старое и вылинявшее. Онъ былъ вполн увренъ, что ему вовсе было бы непріятно называть ее м-ссъ Гибсонъ, непріятно обладать ею вполн у своего очага.

— Надюсь, что мы не попадемъ на язычекъ миссъ Станбэри за то, что напьемся вмст чаю, сказала она съ сладчайшей улыбкой.

— Я думаю, что она и не узнаетъ.

— Она все знаетъ, м-ръ Гибсонъ. Удивительно, какъ она столько знаетъ. У нее повсюду глаза и уши. Богъ бы съ ней, еслибъ она не видла и не слышала того, чего нтъ. Говорятъ, что теперь она всюду объявляетъ… впрочемъ не стоитъ говорить.

— Что объявляетъ? спросилъ Гибсонъ.

— Ничего. Но не смшно ли, что весь Эксетеръ воображаетъ, что вы хотли жениться въ томъ дом, переселиться туда на всю свою жизнь и сдлаться однимъ изъ рабовъ миссъ Станбэри. Я этому никогда не врила, м-ръ Гибсонъ.— Это она сказала съ печальной улыбкой, которая чуть было не заставила его броситься на колни, не смотря на шиньонъ.

— Что же прикажете длать! проговорилъ Гибсонъ.

— Я ни за что бы этому не поврила,— еслибъ даже вы мн не дали такого торжественнаго, такого отраднаго увренія, что въ этомъ нтъ ни слова правды (бдняга далъ увреніе и не могъ не сознаться, что оно было и отрадно и торжественно). То была счастливая для насъ минута, м-ръ Гибсонъ, потому что, хотя мы не врили, но,— когда вамъ постоянно звонятъ въ уши, когда тамъ за Оградой такъ торжествуютъ,— нельзя, невозможно было не бояться, что за этимъ чего нибудь не было.

Онъ чувствовалъ, что слдовало бы что нибудь отвтить, но не зналъ что сказать. Ему было ужасно совстно лжи, которая у него вырвалась, но онъ не могъ уже взять ее назадъ. ‘Камилла упрекала меня потомъ за эту просьбу’ шептала Арабелла самымъ мягкимъ, нжнымъ голосомъ: ‘Она нашла ее не женственной. Надюсь, что вы не сочли ее не женственной, м-ръ Гибсонъ?’

— О, Господи! нтъ, вовсе нтъ, пробормоталъ онъ.

Арабелла Френчъ мучительно сознавала необходимость что нибудь сдлать. Рыба была на крючк, но на кой прахъ рыба на крючк, если нельзя ее вытащить на берегъ? Будетъ ли еще когда лучше случай выудить дорогую рыбку изъ прохладныхъ, привольныхъ водъ холостаго потока, и окунуть ее въ лужу домашней жизни, чтобы имть ее всегда подъ рукою для своего домашняго обихода? ‘Я знаю васъ такъ давно, м-ръ Гибсонъ,’ говорила она: ‘и цню ваше расположеніе такъ, такъ глубоко.’ Когда онъ взглянулъ на нее, онъ не увидлъ ничего кром безобразнаго нароста, надъ которымъ такъ нещадно издвалась миссъ Станбэри. Правда, что онъ прежде былъ очень къ ней нженъ, но тогда она еще не носила этого чудовища. Онъ вовсе не считалъ себя связаннымъ тмъ, что между ними было при прежнихъ, совсмъ иныхъ обстоятельствахъ. Но все таки ему слдовало сказать что нибудь. Слдовало, но онъ ничего не сказалъ. Она была терплива, даже очень терплива,— и продолжала выуживать его.

— Я такъ рада, что не пошла сегодня съ мама. Мн такъ пріятно поговорить съ вами. Камилла можетъ быть сказала бы, что я… что это… нескромно.

— Я этого не думаю.

— А мн только это и нужно, м-ръ Гибсонъ. Если вы меня оправдываете, пускай хоть вс бросаютъ въ меня камнями. Мн бы только не хотлось, чтобы вы считали меня — нескромною. Лучше что бы ни было, только не это, но я готова бросить вс эти опасенья на втеръ, когда дло идетъ объ истинной, истинной дружб. Не правда ли, м-ръ Гибсонъ?

Не будь этой штуки на затылк, онъ бы сейчасъ сдлалъ предложеніе. Только это придало ему храбрости воздержаться. Онъ глядлъ на ея шиньонъ — и ему казалось, что онъ ростетъ все больше и больше, становится все безобразне, чудовищне, нелпе. Ничто не можетъ навязать ему необходимость таскать съ собою по свту такую гадость.

— Ради дружбы можно пожертвовать всмъ, сказалъ онъ, — кром самоуваженія.

Онъ не хотлъ сказать — личности. Отъ него ожидали чего нибудь особеннаго подъ оболочкой мннія — и потому онъ постарался сказать что нибудь особенное. Но она тотчасъ же залилась слезами.

— О, м-ръ Гибсонъ, вскричала она,— о, м-ръ Гибсонъ!

— Въ чемъ дло, миссъ Френчъ?

— Разв я потеряла ваше уваженіе? Неужели вы это хотли сказать?

— Конечно нтъ, миссъ Френчъ.

— Не называйте меня, миссъ Френчъ, или я буду думать, что вы меня осуждаете. Миссъ Френчъ звучитъ такъ холодно. Вы звали меня прежде — Беллой. ‘Это было совершенно врно, но такъ давно’ думалъ Гибсонъ: ‘когда чудовища и въ помин не было’.— Отчего вы не называете меня теперь Беллой.

‘Оттого, что охоты нтъ’ думалъ онъ: ‘только какъ ей сказать?’ Вдругъ онъ прихрабрился.

— Вы весьма справедливо замтили сейчасъ, сказалъ онъ, — что людскіе языки очень злы. Повсюду есть птички, которыя все видятъ и слышатъ.

— Что мн за дло до того, что эти птички слышатъ, сказала миссъ Френчъ сквозь слезы.— Я очень несчастна, я это знаю — и мн нтъ никакого дла до того, что говорятъ другіе. Мн все равно, что говорятъ другіе. Я знаю, что я чувствую. Въ эту минуту она какъ будто увидла проблескъ истины. Рыба была такъ тяжела, что какъ она не бейся, ей ее на берегъ не вытащить. Надежды ея передъ этимъ упали уже очень низко, надежды — нкогда стоявшія такъ высоко, но они постепенно понижались, и въ скучной, томительной рутин ежедневной жизни, она выучилась мало по малу переносить разочарованія, не подавая вида страданія, не выдавая дкой боли. Жизнь ея складывалась очень скучно — и желанная пристань становилась все дальше и дальше, но кой-какая надежда все еще была, и она впала въ летаргію ожиданія, чуждаго всякой отрады, правда, но все таки не имвшаго ничего общаго съ агоніей. Затмъ надъ всмъ Гивитри нависла грозная туча Станбэри, а когда она разсялась, возникла новая надежда для Арабеллы, сдлавшая ее снова способной и готовой переносить вс невзгоды попраннаго самолюбія. Она опять станетъ терплива, если терпніе можетъ къ чему нибудь повести, но въ такихъ условіяхъ вчное терпніе — положительное самоубійство. Она была готова на тягчайшія испытанія, но что могло быть тяжело того, что ей пришлось теперь переживать. Бдная женщина, — погибающая изъ-за нелпости, которую ей навязываетъ ложное пониманіе моды!

— Надюсь, что я не сказалъ ничего для васъ непріятнаго, началъ Гибсонъ.— Конечно я не имлъ въ виду ничего подобнаго.

— А между тмъ сказали, говорила она,— вы меня ужасно разогорчили. Я это вижу. А если я поступила неосторожно, дурно, то потому только, что — о Господи, о Господи!

— Но кто-же говоритъ, что вы поступили дурно?

— Вы не хотите называть меня Беллой, потому что вы говорите, что птицы услышатъ. Если я не обращала вниманія на этихъ птицъ, зачмъ же вы обращаете?

Нтъ вопроса затруднительне этого для человка, вынужденнаго отвчать на него. Обстоятельства не часто допускаютъ его быть поставленнымъ двушкой съ такой мужественной простотой, на которую ршилась миссъ Френчъ въ этотъ моментъ отчаянной ршающей борьбы, но не смотря на то этотъ вопросъ сплошь и рядомъ предлагается, только въ боле сложной форм,— и на него всегда ожидается боле или мене сложный отвтъ. Если я, женщина, ршаюсь, ради васъ, пренебречь общественнымъ мнніемъ, неужели вы, мужчина, не ршитесь? Настоящій отвтъ, еслибъ можно было его дать, заключался бы вроятно въ слдующемъ: ‘я боюсь, хотя и мужчина,— потому что мн придется слишкомъ много потерять и слишкомъ мало получить. Вы ршаетесь, хотя вы женщина, потому что имете въ виду много получить и мало потерять.’ Но такой отвтъ былъ бы невжливъ — и потому не часто дается. Поэтому мужчины виляютъ и лгутъ, и говорятъ себ, что въ любви,— любовь здсь принимается въ смысл всякаго анти-брачнаго соглашенія между мужчиной и женщиной,— все хорошо. У Гибсона вышеупомянутый отвтъ вертлся на язык, хотя онъ не ршился его передать словами. Онъ не былъ не достаточно жестокъ, не достаточно храбръ, чтобы высказать ей это прямо. Стало быть ему ничего не оставалось иного какъ вилять и лгать.

— Я хотлъ только сказать, началъ онъ,— что я ни за что на свт не хотлъ бы сдлать ничего для васъ непріятнаго.

Она не знала — какъ бы опять перейдти къ вопросу о ея имени. Она сдлала легкую нжную попытку, но безуспшно. Разумется, она знала, что это было сдлано изъ осторожности. Она не сердилась на него за эту осторожность, потому что ожидала что онъ будетъ остороженъ. Преграды, которыя ей приходилось преодолвать, были ни чуть не больше того, что она ожидала встртить на пути,— но они были такъ высоки, такъ недоступны! Разумется, она знала, что онъ былъ бы не прочь дать тягу, если бы могъ. Она на него за это не сердилась. Гнвъ ничмъ бы не помогъ. Она въ сущности не настолько высоко себя цнила, чтобы воображать, что она вправ давать полную волю своему негодованію. Весьма естественно, что она ему не нужна. Она знала, что она бдна, некрасива, слишкомъ худа,— что въ глазахъ мужчины она ничмъ не могла выиграть кром дешевенькаго провинціальнаго франтовства, которое, по ея мннію, проявлялось главнымъ образомъ въ томъ, что она носила на голов. Она ничего не знала, ничего не умла длать. У нее ничего не было. Она ни мало не сердилась на него за то, что онъ такъ очевидно ея избгалъ. Но она думала, что еслибъ только ей удалось добиться своего, она была бы такой доброй и любящей и покорной,— и что слдуетъ во чтобы то ни стало сдлать еще одну попытку. Каждое изъ живущихъ существъ должно стараться добывать себ средства къ жизни способностями и дарованіями, ниспосланными ему Творцомъ, какъ бы ни были скудны эти дарованія,— еслибъ даже они были до послдней степени противны остальнымъ членамъ этой большой семьи. Крыса, жаба, слизень, блоха, каждый долженъ жить по свойственному ему образу жизни. Животныя-паразиты по своей природ могутъ только жить, привязавшись къ жизни боле сильной. Гибсонъ для Арабеллы былъ бы достаточно силенъ — и ей казалось, что еслибъ она могла постоянно опираться на его силу, это было бы самымъ подходящимъ, свойственнымъ ей образомъ жизни. Она не сердилась на него за то, что онъ оказалъ сопротивленіе, но ее ничто не сдерживало, не останавливало продолжать на не то нападки, пока останется хотя малйшій шансъ успха,— и винить е въ этомъ нельзя безусловно. Есть мучители, которыхъ никому не приходитъ въ голову обличать въ безправіи, хотя вс признаютъ ихъ крайне несносными. Отъ нихъ стараются или избавиться, или выносятъ ихъ нападки — на сколько хватаетъ терпнія.

— Мы были съ вами такіе друзья, говорила она продолжая всхлипывать,— а теперь, мн кажется, что вы меня ни крошечки не любите.

— Напротивъ,— я васъ всегда любилъ. Но…

— Но что? говорите скорй, что значитъ это — но. Я на все готова.

Тутъ ему представилось, что если посл такого общанія онъ признался бы, что ея шиньонъ безобразенъ и неприличенъ,— она по всей вроятности перемнила бы прическу. Это была безумная мысль, потому что еслибъ онъ привелъ ее въ исполненіе, онъ тотчасъ увидлъ бы, что уступка съ ея стороны въ этомъ дл могла быть сдлана только съ положительнымъ условіемъ, что послдствіемъ этой уступки будетъ нкая награда. Когда не женатый человкъ проситъ незамужнюю женщину перемнить ея прическу, или что нибудь въ ея туалет, незамужняя женщина иметъ право ожидать, что неженатый мужчина намревается сдлать ее своей женой. Но Гибсонъ не имлъ этого въ виду — и впалъ въ ошибку вслдствіе необходимости принять какое либо ршеніе. Когда она объявила, что она для него на все готова, у него не хватило духу взять шляпу и уйдти. Она смотрла ему въ лицо, ожидая, что онъ отдастъ какое нибудь приказаніе,— и онъ впалъ въ искушеніе, подставленное ему.

— Если-бъ я могъ сказать слово… началъ онъ.

— Говорите все, что хотите.

— Еслибъ я былъ на вашемъ мст, я не думаю…

— Вы не думаете — чего, м-ръ Гибсонъ?

Онъ нашелъ, что этотъ вопросъ весьма щекотливый.

— Знаете, мн кажется, что теперешная мода носить волосы не совсмъ идетъ къ вамъ,— не такъ идетъ, какъ прическа, которую вы носили прежде.

Она вдругъ сильно покраснла — и онъ подумалъ, что она разсердилась. Ей было такъ досадно, но къ этой досад примшивалось сознаніе, что побда за ней, хотя бы путемъ ея униженія. Она любила свой шиньонъ, но была готова даже имъ пожертвовать для него. Не смотря на то, она не могла говорить съ минуту или съ дв, и ему пришлось продолжать свой критическій разборъ.

— Я не сомнваюсь, что это весьма прилично и тому подобное, и я думаю, что это очень удобно.

— Очень, сказала она.

— Но въ той прическ была какая-то простота, которая мн особенно нравилась.

Неужели онъ отдалялся отъ нее послдніе пять лтъ, потому что она украшала себя этой модной принадлежностью? Она все еще была очень красна въ лиц, все еще страдала отъ оскорбленнаго самолюбія, все еще была преисполнена той горечью, которая проникаетъ въ насъ, когда намъ даютъ чувствовать, что видятъ въ насъ промахъ тамъ, въ чемъ мы полагали свое особенное отличіе. Но женскій тактъ подсказалъ ей скрыть эту досаду и эту горечь.

— Я дала слово, сказала она, — и вы увидите, что я съумю его сдержать.

— Какое слово? спросилъ Гибсонъ.

— Я сказала, что для васъ я на все готова,— и докажу это на дл. Я бы сдлала это и раньше, еслибъ знала ваше желаніе. Я бы ни за что нестала его носить, еслибъ знала, что онъ вамъ не нравится.

— Я думаю, что немножко этого — было бы очень мило, сказалъ Гибсонъ. Гибсонъ былъ человкъ черезъ чуръ застнчивый. Есть люди такіе застнчивые, что ихъ судьба, кажется, всегда — говорить самыя неумстныя вещи, въ самые неумстные моменты

Она покраснла еще больше чмъ тогда, когда было говорено о громадности ея любимаго орнамента. Она почти разсердилась теперь. Но сдержалась, думая, можетъ быть, современемъ поучить его вкусу, такъ какъ онъ учитъ ее теперь.

— Я перемню его завтра же, сказала она съ улыбкой.— Приходите и увидите.

За тмъ онъ всталъ, взялъ шляпу и откланялся, увряя, что придетъ взглянуть на нее завтра. Она взглянула на него безъ попытокъ на дальнйшія нжности. Конечно, она много выиграла во время этого свиданія. Онъ почти что сказалъ ей, въ чемъ заключалась ея вина,— и, разумется, когда она исправитъ эту повинность, онъ непремнно долженъ вернуться къ ней. Она встала съ мста, какъ только осталась одна, и, посмотрвъ въ зеркало на свою голову, подумала, что очень будетъ жаль. Не потому, чтобы шиньонъ самъ по себ былъ только прелестью, но потому, что онъ такъ несомннно придавалъ ей такой изящно-модный видъ! Онъ какъ будто стушевывалъ, скрадывалъ пошлость и невзрачность, которой она боялась пуще всего,— и давалъ ей возможность поддерживать свое достоинство между молодыми двушками, не сознавая себя безусловно лишенной всякой привлекательности. Къ нему относились съ нкоторымъ почетомъ, который она принимала на свой счетъ, и который очень ей льстилъ. Но честолюбивой мечтой ея было первенство не въ сред молодыхъ двушекъ, а въ кругу женъ священниковъ, — и потому конечно она безпрекословно подчинится приказанію. Теперь она этого не сдлаетъ, потому что на это понадобилось бы слишкомъ много времени,— но, конечно, не преминетъ снять шиньонъ прежде чмъ положить голову на подушку,— и объяснитъ Камилл, что это они съ Гибсономъ такъ уговорились, шутки ради.

ГЛАВА XLVIII.
М-ръ Гибсонъ наказанъ.

Миссъ Станбэри была божественна въ своемъ негодованіи — и волновалась все боле и боле, по мр того, какъ до нея доходили новыя доказательства безчестности Френчей и коварства Гибсона. И эти люди, такіе пустые, такіе тщеславные, такіе слабые, берутъ надъ нею верхъ, порабощаютъ ее, посягаютъ на ея авторитетъ — единственно потому, что сама она слишкомъ великодушна, чтобы начать говорить и высказать всю правду. Это было мученье сверхъ ея силъ.

Однажды во время завтрака — какъ разъ на другой день посл того, когда миссъ Френчъ торжественно общала пожертвовать своимъ шиньономъ,— зашла къ ней нкая м-ссъ Клиффордъ изъ Будлей-Сальтертона, съ которой она была въ очень дружескихъ отношеніяхъ. Весьма можетъ быть, что разстояніе Будлей-Сальтертона отъ Эксетера отчасти благопріятствовало этой дружб, такъ что м-ссъ Клифордъ была почти что ближе къ сердцу своей пріятельницы, чмъ м-ссъ Макъ-Гугъ, которая жила какъ ризъ по другую сторону собора. И въ самомъ дл м-ссъ Клиффордъ въ своемъ образ мыслей была женщиной боле серьезной и боле основательной, чмъ м-ссъ Макъ-Гугъ, и у нея съ миссъ Станбэри гораздо больше было общаго, чмъ у той другой особы. М-ссъ Клиффордъ была прежде миссъ Ноэль изъ Додлескомблея, и он съ миссъ Станбэри должны были выдти замужъ въ одно и тоже время — об за людей съ состояніемъ. Одна свадьба состоялась какъ быть должно. Что сталось съ другою, мы уже знаемъ. Но дружба осталась по прежнему очень тсная. М-ссъ Макъ-Гугъ всегда старалась главнымъ образомъ отстранить отъ себя и отъ своихъ друзей вс дрязги жизни и улаживать все къ общему удовольствію. Она была изъ числа людей, не придающихъ значенія серьезнымъ вопросамъ, ей было все равно до того, что про нее говорятъ, она не находила ничего въ жизни, изъ-за чего стоило бы затвать споръ или поднимать борьбу,— Epicuri de grege porca. Но въ м-ссъ Клиффордъ изъ Будлей Сальтертона не было ничего подобнаго, ничего свинскаго. Она относилась къ жизни какъ нельзя боле серьезно. Она тоже сердечно сокрушалась о своей родин и была убждена, что ее ведутъ къ погибели совты злыхъ людей. Она ежедневно молилась о избавленіи отъ диссентеровъ, радикаловъ и волковъ въ овечьей шкур,— подъ этимъ названіемъ она спеціально подразумвала нкоего представителя одной изъ современныхъ политическихъ партій, который съ хитростью дьявола искушалъ и извращалъ политическія воззрнія ея друзей. Она была изъ числа тхъ, которыя думаютъ, что наилегчайшее дуновеніе скандала на имя молодой двушки должно быть пріостановлено безотлагательно. М-ссъ Клиффордъ была древней, цломудренной, самоотверженной Матроной — и потому-то м-ссъ Станбэри ею такъ и дорожила.

Посл завтрака въ выше упомянутый день м-ссъ Клиффордъ отвела миссъ Станбэри въ уединенную комнату — и тамъ высказала свое мнніе на счетъ ходившихъ толковъ. Въ ея присутствіи было сказано Камиллой Френчъ, что она, Камилла, уполномочена Гибсономъ объявить, что онъ никогда и не думалъ длать предложеніе Дороте Станбэри, и что миссъ Станбэри дйствовала въ какомъ-то странномъ недоразумніи.

— Признаться сказать, душа моя, я весьма невысокаго мннія объ этой двчонк, сказала м-ссъ Клиффордъ, намекая на Камиллу Френчъ.

— Да и я тоже конечно, вставила миссъ Станбэри, тряхнувъ головой.

— Это такъ, душа моя,— но тмъ не мене слова, сорвавшіяся у нея съ языка, нельзя оставить безъ вниманія. Она положительно намекала на то, что вы старались сосватать племянницу за этого господина и что вамъ это не удалось.— Въ этомъ была по крайней мр доля правды. Миссъ Станбэри это чувствовала — и чувствовала вмст съ тмъ, что она не могла бы объяснить этой правды даже своему старому, доброму другу. Въ порыв своего божественнаго негодованія, она сознавалась, что сама ввела Гибсона въ это затрудненіе, и что неприлично ей разсказывать кому бы то ни было о постигшей его неудач. И въ этомъ отношеніи она сама не осуждала Гибсона. Она думала, что ложь была изобртена Камиллой Френчъ,— и потому разразилась гнвомъ главнымъ образомъ на Камиллу.

— Сама-то она такая несчастная, разочарованная, жалкая, сказала миссъ Станбэри.

— Очень можетъ быть, но я бы ей посовтовала держать языкъ за зубами на счетъ миссъ Доротеи, сказала м-ссъ Клиффордъ.

Совщаніе въ отдльной комнат продолжалось около получаса, затмъ м-ссъ Станбэри надла шляпку и шаль, и сла въ карету м-ссъ Клиффордъ. Карета отправилась по дорог къ Гивитри и подвезла м-ссъ Клиффордъ къ дверямъ Френчей. Вернуться домой изъ Гивитри пшкомъ ничего не стоило — и потому м-ссъ Клиффордъ отправилась своей дорогой дальше, оказавъ пріятельниц услугу словомъ и дломъ. М-ссъ Френчъ была дома — и миссъ Станбэри пригласили въ комнату, гд сидли вс три дамы.

Читатель конечно помнитъ общаніе, которое Арабелла дала Гибсону. Общаніе это она исполнила къ изумленію матери и сестры — и когда м-ссъ Станбэри вошла въ комнату, старшая дочь была безъ своего обычнаго головнаго украшенія. Сказать по правд, миссъ Станбэри не отдала должной справедливости упрощенному виду бдной двушки и, не задумываясь, отнесла отсутствіе шиньона единственно къ ея неряшливости. Она была настолько несправедлива, что разсказывала впослдствіи, будто застала Арабеллу Френчъ полуодтой между тремя и четырьмя часами по полудни. Изъ этого можно вывести нравоученіе, что хотя путь съ горы можетъ быть совершенъ и обыкновенно совершается — весьма быстро, но обратное путешествіе, если ему надлежитъ быть, надобно длать медленне. Молодая двушка можетъ начать носить шиньонъ, взгромоздивъ на голову какую угодно величину, но уменьшеніе должно быть совершаемо постепенно. Арабеллинъ шиньонъ былъ въ глазахъ м-ссъ Станбэри величайшимъ безобразіемъ, которое она когда либо видла, но теперь совершенное его отсутствіе показалось ей неприличнымъ — и она позволила себ разглашать даже въ ущербъ истин, что застала молодую особу среди дня — только что вышедшею изъ спальни и чуть ли не въ кофт.

И все семейство Френчей страдало уменьшеніемъ авторитета, вслдствіе странной фантазіи Арабеллы. Он вс почувствовали при вид непріятеля, что у нихъ до нкоторой степени понизился флагъ. Одинъ изъ кораблей по крайней мр обнаружилъ признаки несостоятельности — и этотъ элементъ слабости сказывался во всемъ флот. Сама Арабелла, увидвъ миссъ Станбэри, мучительно вспомнила о своей голов — и пожелала въ душ, чтобы эта операція была отложена до вечера. Она улыбнулась слабой водянистой улыбкой и чувствовала, что ей чего-то недостаетъ.

Первыя привтствія были вжливы, но очень формальны, какъ между націями, состоящими номинально въ мір, но ожидающими знака, по которому одна можетъ броситься другой на горло. Въ этомъ случа Юнона изъ-за Ограды явилась совсмъ готовой объявить свой casus belli и выбросить перчатку, если только непріятель сразу не обнаружитъ ей полнйшей покорности.

— М-ссъ Френчъ, сказала она,— я пріхала къ вамъ по особому длу и желаю переговорить съ миссъ Камиллой.

— О, сдлайте одолженіе, сказала м-ссъ Френчъ.

— Я съ восхищеніемъ выслушаю васъ, миссъ Станбэри, сказала Камилла отчасти вызывающимъ тономъ. Арабелла ничего не сказала, но почти конвульсивно прижала руку къ затылку.

— Мн сказала одна изъ моихъ пріятельницъ, начала миссъ Станбэри,— что вы въ ея присутствіи объявили себя уполномоченной м-ромъ Гибсономъ дать одно показаніе насчетъ моей племянницы Доротеи.

— Позвольте узнать, кто такая ваша пріятельница? спросила м-ссъ Френчъ.

— Разумется, м-ссъ Клиффордъ, сказала Камилла.— Кто-жъ кром нея способенъ на такія каверзы?

— Никакихъ каверзъ не будетъ, миссъ Камилла, сказала миссъ Станбэри,— если вы мн общаете никогда больше не повторять своего показанія. Это не можетъ быть правдой.

— Нтъ, это правда, сказала Камилла.

— Что такое — правда? спросила миссъ Станбэри, изумленная дерзостью двушки.

— Правда, что м-ръ Гибсонъ уполномочилъ насъ утверждать то, что я говорила, когда меня слышала м-ссъ Клиффордъ.

— А что это такое?

— Только то — что весь Эксетеръ говорилъ, будто бы онъ собирается жениться на одной молодой двушк, и что это не правда, — что ему никогда и въ голову не приходило длать изъ этой молодой двушки свою жену (Камилла говорила съ большимъ жаромъ выставивъ шею впередъ и тряся головой), и такъ какъ онъ находилъ это неудобнымъ для молодой особы, также какъ и для себя самого, и такъ какъ въ этомъ не было ни малйшей, и на волосъ правды,— лучше же поскоре опровергнуть нелпые толки. Вотъ что и говорила — и мы уполномочены имъ самимъ, Арабелла можетъ сказать тоже, также какъ и мама,— только мама не слыхала, какъ онъ это говорилъ (Камилла тоже не слыхала, но объ этомъ обстоятельств не упомянула).

Дло, по мннію миссъ Станбэри, становилось крайне интереснымъ. Она не на минуту не поврила Камилл. Она не поврила, чтобы Гибсонъ уполномочивалъ которую бы ни было изъ женщинъ давать вышеприведенное показаніе. Но Камилла была настолько смле и дерзче чмъ предполагала миссъ Станбэри, что та на минуту онмла отъ изумленія.

— Будьте уврены, миссъ Станбэри, сказала м-ссъ Френчъ, что мы нисколько не хотимъ обидть вашу племянницу, нисколько.

— Племянниц моей до этого нтъ никакого дла, сказала миссъ Станбэри — это мое дло. Все что было сказано — неправда.

— Какъ неправда, миссъ Станбэри? спросила Камилла.

— М-ръ Гибсонъ долженъ же знать, что онъ думаетъ, сказала Камилла.

— Такъ, какъ, неправда, ложь,— сначала и до конца.

— Душа моя, это маленькое недоразумніе, сказала м-ссъ Френчъ,— и не стоитъ обращать на него вниманія.

— Никакого недоразумнія тутъ нтъ, сказала миссъ Станбэри, и напротивъ это заслуживазтъ величайшаго вниманія. Разъ начавъ, я хочу идти до конца. Если вы говорите, что Гибсонъ поручилъ вамъ разсказывать это, я поду къ Гибсону. Такъ или иначе, но я добьюсь правды.

— Можете добиваться чего вамъ угодно, миссъ Станбэри, сказала Камилла.

— Я не думаю, чтобы Гибсонъ говорилъ что либо подобное.

— Это вжливо, сказала Камилла.

— Отчего же онъ не могъ этого сказать? спросила Арабелла.

— Отчего же онъ не позаботился опровергнуть эти толки, если въ нихъ не было ни слова правды? продолжала Камилла. Что до меня касается, я полагаю, что мужчина обязанъ для блага молодой особы объявить, что нтъ ничего въ томъ случа, когда дйствительно ничего нтъ. Этого миссъ Станбэри не могла вынести.

До сихъ поръ непріятель держалъ верхъ. Камилла пускала залпъ за залпомъ, какъ будто была уврена въ побд. Даже м-ссъ Френчъ прихрабрилась, а Арабелла забыла о мст, гд надлежало быть ея шиньону.

— Я право не знаю, что еще къ этому прибавить, замтила Камилла, тряхнувъ головой и съ такимъ нахальнымъ видомъ, что бдная миссъ Станбэри вышла окончательно изъ себя.

Горькая правда вертлась у нея на язык, но она сдержалась. Она отлично вышколила себя въ этомъ отношеніи. Она не выдастъ Гибсона. Знаетъ ли она всю правду,— или вритъ розсказнямъ Камиллы,— тутъ предательства не будетъ. Но глядя на дло съ тмъ знаніемъ, какимъ она располагала въ настоящемъ случа, она все-таки не считала себя вправ объявлять, что Гибсонъ длалъ предложеніе ея племянниц и получилъ отказъ. И потому испытаніе было тяжкое.

— Очень хорошо, сударыни, сказала она — я повидаюсь съ Гибсономъ и спрошу у него, давалъ-ли онъ вамъ полномочіе говорить то, что вы теперь повсюду разглашаете. Тутъ открылась дверь и въ тотъ же моментъ посреди ихъ очутился Гибсонъ. Онъ былъ вренъ слову и явился посмотрть на Арабеллу съ измненной прической,— но онъ пришелъ въ этотъ часъ, думая что дать тягу утромъ будетъ легче, чмъ можетъ быть вечеромъ. Мысли его были полны Арабеллой и ея прической до того самаго момента, когда онъ стукнулъ въ дверь, но все выскочило у него изъ головы разомъ, когда онъ увидалъ миссъ Станбэри.

— Вотъ самъ м-ръ Гибсонъ, сказала м-ссъ Френчъ.

— Какъ ваше здоровье, м-ръ Гибсонъ, спросила миссъ Станбери съ вжливымъ достоинствомъ. Они не встрчались съ того самаго дня, когда его, какъ онъ разсказывалъ, выгнали изъ дому миссъ Станбэри. Онъ поклонился ей, но то было недружеское привтствіе и Френчи могли поздравить себя съ видимою врностію джентльмэна, стоявшаго посреди ихъ.

— Я пришла сюда,м-ръ Гибсонъ, продолжала миссъ-Станбэри, — для того, чтобы ршить одинъ вопросъ, касающійся до васъ.

— Но моему, это самый нестоющій вниманія вздоръ, сказала Камилла.

— Очень можетъ быть, сказала миссъ Станбэри, — но по моему не вздоръ. Миссъ Камилла Френчъ публично утверждаетъ, что вы ее уполномочили, дать ясно показаніе на счетъ моей племянницы Доротеи.

Гибсонъ посмотрлъ на Камиллу недоумло, пытливо, почти жалобно.

— Дайте ей продолжать, сказала Камилла.— Она нагородитъ много разнаго вздора конечно, но лучше дать ей договорить до конца.

— До сихъ поръ я никакого вздора не говорила, миссъ Камилла. Они утверждали это, м-ръ Гибсонъ, въ присутствіи одной моей пріятельницы и повторила это здсь, въ этой комнат, при мн, только что передъ тмъ, какъ вы взошли. Она говоритъ, что вы ее уполномочили объявлять, что — что — что,— лучше прямо, сразу сказать все.

— Конечно лучше, сказала Камилла.

— Что у васъ никогда и въ голов не было предлагать руку моей племянниц.— Миссъ Станбэри замолчала, а м-ра Гибсона замтно вытянулось лицо. Но его очередь говорить еще не наступила, и миссъ Станбэри продолжала:— мн бы не хотлось упоминать имени моей племянницы, если-бъ можно было бы избгнуть этого.

— Но этого нельзя избгнутъ, сказала Камилла.

— Если вамъ угодно, я буду продолжать. М-ръ Гибсонъ меняпойметъ. Я не упомяну имени моей племянницы, если будетъ возможность, м-ръ Гибсонъ. Но я все-таки на столько врна въ васъ, что не думаю чтобы вы стали высказывать подобныя вещи на счетъ себя и какой бы ни было молодой двушки,— если только какая нибудь молодая двушка не бросится сама къ вамъ на шею.— И сказавъ это она замолчала и очень сурово посмотрла на Камиллу.

— Именно такъ и поступила Доротея Станбэри, сказала Камилла.

— Ничего такого она не длала и вы это очень хорошо знаете, сказала миссъ Станбэри, поднимая руку, какъ бы намреваясь ударить своего оппонента.— Но я совершенно уврена, м-ръ Гибсонъ, что вы никогда не уполномочивали этихъ дамъ разсказывать о васъ публично подобныя вещи. Какія бы ни были между вами и мною недоразумнія, я не могу этому поврить.— Тутъ она помолчала, выжидая отвта.— Я буду вамъ очень обязана, если вы поможете намъ разъяснить этотъ вопросъ.

Положеніе Гибсона было крайне тяжело. Онъ никого не уполномочивалъ разсказывать подобныхъ вещей. Онъ ничего не говорилъ Камилл и Дороте Станбэри, но онъ говорилъ Арабелл, вынужденный ея настойчивостью, что и не думалъ длать предложенія Дороте. Онъ не могъ удовлетворить миссъ Станбэри, потому что боялся Арабеллы Онъ не могъ удовлетворить Френчей потому, что боялся миссъ Станбэри.

— Я право не думаю, сказалъ онъ, чтобы можно было говорить о молодой двушк такимъ образомъ.

— И я тоже, сказала Камилла, но вотъ миссъ Станбэри хочетъ.

— Именно: миссъ Станбэри хочетъ,— сказала она мн,— м-ръ Гибсонъ, я требую, чтобы вы непремнно сказали мн давали-ли вы такое полномочіе миссъ Камилл, Френчъ, или миссъ Френчъ.

— На вашемъ мст, я бы ей ни за что не отвтила, сказала Камилла.

— Я въ самомъ дл думаю, что это не приведетъ ни къ чему путному, сказала м-ссъ Френчъ.

— И все это такъ разстроиваетъ нервы, сказала Арабелла.

— Нервы! пфф! вставила миссъ Станбэри.— М-ръ Гибсонъ, я жду отвта.

— Любезная моя миссъ Станбэри, я право думаю, что лучше — положеніе такое исключительное, и честное слово, я право не знаю, какъ избгнуть непріятностей, которыхъ я не люблю пуще всего на свт.

— Вы хотите этимъ сказать, что не желаете отвчать на мой вопросъ? спросила миссъ Станбэри.

— Я въ самомъ дл думаю, что лучше мн — попридержать свой языкъ, сказалъ жалобно Гибсонъ.

— Вы совершенно правы, м-ръ Гибсонъ, сказала Камилла.

— Въ самомъ дл, это самое благоразумное, сказала м-ссъ Френчъ.

— Я не знаю, чтобы онъ могъ сдлать иначе? сказала Арабелла.

Тутъ миссъ Станбэри окончательно потеряла всякое терпніе.

— Если такъ, сказала она, такъ я же все скажу, хотя я бы желала лучше ничего не говорить. М-ръ Гибсонъ сдлалъ моей племянниц предложеніе на прошедшей недл, — два раза и получилъ отъ нея отказъ. Племянница моя, Доротея, забрала себ въ голову, что онъ ей не нравится, и, честное слово, я теперь нахожу, что она была права. Мы бы не сказали ничего объ этомъ, ни единаго слова, но когда на авторитет м-ра Гибсона основываются лживыя предположенія, и самъ Гибсонъ не отрицаетъ ихъ, я считаю себя обязанной разоблачить истину.— Тутъ наступило молчаніе на нсколько секундъ, и Гибсонъ безуспшно старался прикрыться пріятной улыбкой. М-ръ Гибсонъ, правда-ли это? спросила миссъ Станбэри. Но Гибсонъ не отвчалъ. Это правда, какъ Богъ святъ! сказала миссъ Станбэри стукнувъ рукой по столу.— А вы вс лучше попридержите языки на счетъ моей племянницы, тогда и она про васъ ничего не скажетъ. А что касается до м-ра Гибсона, поздравляю тхъ, кто посл этого захочетъ съ нимъ знаться. Прощайте, м-ссъ Френчъ, прощайте, барышни.— И она гордо вышла изъ комнаты и изъ дому и отправилась домой за Ограду.

— Мама, сказала Арабелла, какъ только ушелъ непріятель, у меня такъ разболлась голова, что я думаю пойдти на верхъ.

— И я пойду съ тобой, душа моя, сказала Камилла.

Гибсонъ, прежде чмъ уйдти изъ дому, вврилъ свою тайну материнскому уху м-ссъ Френчъ. Онъ въ самомъ дл былъ вовлеченъ сдлать предложеніе Дороте Станбэри, но готовъ искупить это преступленіе женитьбой на ея дочери, — Камилл, какъ только это будетъ возможно и прилично. Онъ конечно сдлалъ это предложеніе изъ крайней трусости, — не для того, чтобы извинить себя, потому что объ извиненіи не могло быть и рчи,— но какъ уже было иначе выйдти изъ этого положенія?— Сказать ей? спросила м-ссъ Френчъ. Но Гибсонъ просилъ двухнедльной отсрочки, обдумать какъ лучше сдлать предложеніе.

ГЛАВА XLIX.
Брукъ Бургесъ посл ужина.

Брукъ Бургесъ былъ письмоводителемъ въ департамент духовныхъ длъ въ Лондон и потому имлъ дло съ предметами, весьма торжественными, серьозными и почти меланхолическими. Въ его веденіи находились ренты епископскихъ имній, онъ велъ переписку по разнымъ клерикальнымъ вопросамъ и затрудненіямъ, онъ имлъ постоянное наблюденіе надъ правильной выдачей содержанія викаріямъ, получающимъ оклады гораздо меньше 300 р. въ годъ, но не смотря на то, онъ былъ постоянно въ дух, какъ будто-бы обязанность его заключалась въ сбор таксы на солодъ и въ писаніи писемъ къ адмираламъ и капитанамъ, вмсто декановъ и пребендаріевъ. Брукъ Бургесъ дослужился до старшихъ письмоводителей и пользовался въ отдленіи нкоторымъ почетомъ, но можетъ быть не въ силу количества производимаго имъ дла, не за осанку, преисполненную достоинства и не за блестящій умъ. Но онъ все-таки былъ, если не ума палата, то человкъ весьма не глупый, не Драконъ общественной добродтели, но человкъ честный и съ совстью, — и обладалъ тми неброскими, небольшими, но неоцненными дарами, которыми человкъ пріобртаетъ популярность между людей. И такимъ образомъ во всхъ состязаніяхъ изъ за сравнительныхъ заслугъ, происходившихъ въ его департамент, также какъ и въ другихъ служебныхъ мстахъ, никому, никогда и въ голову не приходило посадить Бруку на голову младшаго, не въ очередь. Онъ былъ уживчивъ, привтливъ, добродушенъ и потому имлъ заслуженный успхъ. Товарищи называли его Брукомъ,— кром молодыхъ мальчишекъ, первые два года службы, величавшихъ его г-мъ Бургесомъ.

— Брукъ, сказалъ одинъ изъ его младшихъ сослуживцевъ, входя къ нему въ комнату и останавливаясь передъ каминомъ съ сигарой во рту,— знаете кто назначенъ новымъ начальникомъ?

— Колензо, вроятно, сказалъ Брукъ.

— Вотъ такъ была бы штука! Впрочемъ, отчего же бы и его не назначить? Только нтъ, не Колензо. Имя только-что сейчасъ доставлено.

— А кто-же?

— Старый Проуди, изъ Барчестера.

— Какъ, да онъ ужъ былъ у насъ нсколько лтъ тому назадъ и вышелъ въ отставку.

— Ну, а теперь опять сюда пріхалъ на смну. Мн всегда казалось, что епископы здсь вовсе ни начто не нужны. Ихъ здсь только выводятъ изъ терпнія, потомъ имъ же длаютъ выговоры и разстанавливаютъ ихъ по угламъ.

— Ахъ вы, юный отщепенецъ, разв архіепископовъ ставятъ въ углы.

— Позвольте, — а разв нтъ? Вся разница только въ названіяхъ. Возьмите Брумсгровскаго епископа, — онъ постоянно зваетъ и посматриваетъ вокругъ, какъ будто былъ бы весьма обязанъ тому, кто бы ему далъ какое нибудь занятіе. Онъ вчно улыбается, и такъ любезно, — точно онъ вполн увренъ, что не иметъ въ сущности никакихъ правъ на занимаемое имъ мсто и такъ и ждетъ, что вотъ — вотъ придетъ кто нибудь да и сгонитъ его.

— Такъ стало быть опять вернется старой Проуди, сказалъ Брукъ.— Намъ съ вами конечно все равно, кого они не присылаютъ. И его поставятъ въ уголъ. Какъ вы говорите, — только съ той разницей, что онъ и безъ посторонняго указанія, самъ станетъ въ уголъ.— Тутъ вошелъ встовой съ карточкой и Брукъ узналъ, что въ пріемной его ждетъ Гуго Станбэри. Исполняя общаніе, данное Дороте, онъ сходилъ къ ея брату, какъ только вернулся въ Лондонъ, но не засталъ его. Теперь тотъ пришелъ отдать ему визитъ.

— Я зналъ, что наврное найду васъ здсь, сказалъ Гуго.

— Почти всегда наврное отъ одинадцати до пяти, сказалъ Брукъ.— Суровая мачиха — гражданская служба не даетъ мн отдыха. Я иногда хожу напротивъ въ клубъ, выпить стаканъ хереса и състь бисквитъ,— но теперь я на мст, какъ видите и очень радъ васъ видть.— Затмъ они потолковали объ Эксетер, но такъ какъ ихъ скоро прервали дловымъ пакетомъ, переданнымъ черезъ ихъ головы Бургесу однимъ изъ секретарей, они условились отобдать вмст въ Бургесовомъ клуб на слдующій день.

— Мы тамъ достанемъ весьма изрядной ростбифъ, сказалъ Брукъ,— и прекрасный хересъ. Едва ли можно достать больше гд-либо въ настоящее время,— если только вы не потребуете обда на восемь по три гинеи съ головы. Роскошь дошла до такихъ невыносимыхъ предловъ, что приходится быть умреннымъ и воздержаннымъ изъ чувства самосохраненія.— Станбэри поспшилъ уврить новаго знакомаго, что онъ далеко не прихотливъ, что онъ привыкъ обдать холоднымъ мясомъ съ пивомъ и наконецъ предоставилъ письмоводителя секретарю.

— Мы не хотимъ чтобы съ нами обдалъ еще кто нибудь, сказалъ Брукъ, когда они сли за обдъ, — потому что такимъ образомъ мы можемъ потолковать о милой старушк изъ Эксетера. Да, супъ отличный, но только на это и хватило умнья. Что-же касается до того, чтобы сварить какъ слдуетъ картофель, то на этомъ не взыщите. Да, сильный хересъ Я вамъ говорилъ, что хересъ будетъ на славу. Ну-съ, я пробылъ тамъ, считая дорогу туда и назадъ, всего недль шесть.

— И поладили со старухой?

— Какъ нельзя лучше, сказалъ Брукъ.

— Она съ вами не ссорилась?

— Нтъ,— въ сущности не ссорилась. Я всегда зналъ, что съ нею надо держать ухо востро. Время отъ времени она поглядывала на меня и проранивала задирающія словечки, такъ что того и жди грозы. Но я уже ршилъ, хавъ туда, не обращать вниманія на подобныя вещи.

— Вдь для васъ это вопросъ существенной важности, кажется?

— То есть вы хотите сказать на счетъ ея денегъ?

— Разумется, я говорю про ея деньги, сказалъ Станбэри.

— Существенный,— также какъ и для васъ.

— Не въ такой степени? Что до меня касается, то какъ съ нею и на картахъ выходило вчно ссориться. Я такой цыганъ во всхъ жизненныхъ воззрніяхъ, а она такая безусловная противоположность мн въ этомъ отношеніи, что не ссориться было бы лицемріемъ съ моей стороны или съ ея. Она вообразила себ, что иметъ право руководить мною въ жизни, и разумется, сердилась, когда я сталъ ей объяснять, что никакихъ такихъ правъ за нею не признаю. Ну, а вами она не пожелала командовать?

— Нтъ.

— Она на васъ смотритъ совсмъ иначе, продолжалъ Станбэри,— она видитъ въ васъ представителя семьи, которой она считаетъ себя обязанной возвратить со временемъ состояніе, которымъ она теперь пользуется. Я былъ просто членомъ собственной ея семьи, которой она ничмъ не обязана. Она нашла приличнымъ помогать одному изъ насъ изъ того, что она считаетъ собственнымъ своимъ карманомъ, и она выбрала было меня. Но вы — дло совсмъ иное.

— Она можетъ отдать все вамъ, такъ же, какъ и мн, сказалъ Брукъ.

— Этого она не сдлаетъ. Она считаетъ себя обязанной возвратить все, что у нее есть Бургесамъ, кром того, что ей удалось съэкономить, какъ она выражается, съ собственнаго своего брюха. Она говорила мн это разъ двадцать.

— А что-же вы ей на это отвчали?

— Я отвчалъ ей всегда, что она можетъ длать что ей угодно и что я никогда и не заикнусь о ея завщаніи.

— Но она всхъ насъ ненавидитъ до смерти, кром меня, сказалъ Брукъ.— Я не видывалъ людей, которые бы ненавидли другъ друга до такой степени, какъ ваша тетушка и мой дядя Барти. Каждый изъ нихъ считаетъ другаго самымъ сквернымъ человкомъ въ мір.

— Кажется вашъ дядя былъ когда-то очень суровъ къ ней.

— По всей вроятности. Онъ вообще человкъ суровый,— и преисполненъ чувствъ оскорбленнаго до глубин души человка, завщаніе дяди Брука было для него жестокимъ ударомъ. Онъ продолжаетъ утверждать, что миссъ Станбэри не оставитъ мн ни шиллинга.

— Въ такомъ случа онъ ошибается, сказалъ Станбэри.

— О да,— онъ ошибается, потому что предполагаетъ, что таковы ея намренія въ настоящее время. Но едва ли не правъ онъ относительно вроятныхъ результатовъ въ будущемъ.

— Такъ кому-же все это достанется.

— Да мало-ли лошадей на бгу, сказалъ Брукъ: я въ числ другихъ.

— Вы — самая любимая, сказалъ Станбери.

— Въ настоящую минута да. Затмъ вы.

— Я вычеркнутъ изъ списка.

— А ваша сестра, продолжалъ Брукъ.

— Она только что пустилась бжать на второй призъ. Если обойдетъ кругъ благополучно и подойдетъ къ столбу съ надлежащей стороны, то выиграетъ его.

— Можетъ быть выиграетъ кое что побольше. Затмъ Марта.

— Тетушка ни на что не оставитъ денегъ служанк. Если она завщаетъ что Март, то изъ своего собственнаго кармана.

— Затмъ еще есть темный конь, который выигрывалъ уже не разъ на подобныхъ скачкахъ. Онъ способенъ обогнать всхъ насъ подъ конецъ и сорвать призъ.

— Кто это?

— Госпитали. Когда старая женщина найдетъ въ послдніе дни своей жизни, что она всхъ ненавидитъ и вообразитъ, что вс вокругъ нея думаютъ только о ея деньгахъ, а весьма легко можетъ придти фантазія хоть отчасти сорвать сердце и утшить себя щедрой милостыней.

— Но она очень добрая женщина въ сущности, сказалъ Гуго.

— Кому же какъ не добрымъ женщинамъ заботиться о госпиталяхъ?

— Этого она ни за что не сдлаетъ. Она слишкомъ умна для этого. Вдь въ сущности глупо жертвовать всмъ своимъ состояніемъ какому нибудь госпиталю.

— Но люди подъ смерть становятся очень глупы,— сказалъ Брукъ,— даже тогда, когда думаютъ, что имъ придется скоро умирать. Какъ бы иначе могли составиться такія богатства у церкви? Пойдемте въ сосднюю комнату, тамъ можно будетъ покурить.

Они пошли покурили и пошли въ театръ, посл театра съли вдвоемъ три или четыре дюжины устрицъ. Брукъ Бургесъ былъ немножко староватъ для устрицъ въ полночь въ Сентябр, но онъ молодцемъ справился съ своею долею. Гуго Станбэри былъ такъ силенъ и здоровъ, что могъ бы начать снова посл того, какъ пробылъ часъ въ постел, и безъ серьознаго для себя неудобства.

Но Бруку Бургесу хотлось сказать еще пару словъ прежде чмъ разойтись по домамъ. Они ужинали гд то по сосдству Гаймаркета — и онъ предложилъ проводить Станбэри до его квартиры въ Линкольнсъ-Ин.

— Вы знаете Гибсона въ Эксетер? спросилъ онъ, когда они шли черезъ Лейчестеръ-Скверъ.

— Да, я его знаю. Онъ въ свое время былъ въ дом тетки нчто въ род домашней кошки.

— Именно, но кажется, что теперь этому наступилъ конецъ. Вы ничего не слыхали о немъ въ послднее время?

— Да, кажется, сказалъ Станбэри, испытывая то нежеланіе говорить о сестр, которое знакомо большей части братьевъ, когда они въ обществ другихъ мужчинъ.

— Вы, вроятно, слышали объ этомъ, а такъ какъ я былъ тамъ, то конечно не могъ не узнать всего. Тетушка желала выдать за него вашу сестру.

— Мн писали.

— Но сестра ваша не захотла.

— И хорошо сдлала, если онъ ей не нравился.

— Разумется хорошо, сказалъ восторженно Брукъ.

— Впрочемъ, Гибсонъ кажется человкъ очень порядочный.

— Ничтожество, дрянь, сказалъ Брукъ. Они выпили по рюмочк посл устрицъ — и Бургесъ выражался откровенне, чмъ еслибъ-бъ они заговорили объ этомъ же предмет передъ ужиномъ.— Я сразу увидлъ, что онъ ей не пара. Онъ такое жалкое существо!

— Я всегда былъ о немъ хорошаго мннія, сказалъ Станбэри, — и думалъ, что Доротея могла бы сдлать партію еще хуже.

— Трудно ршить, что могло бы для двушки быть хуже, но я полагаю, что она могла бы сдлать партію немного получше.

— Что вы хотите этимъ сказать?

— То, что я хочу туда създить и предложить ей себя.

— Вы не шутите?

— Не шучу, сказалъ Брукъ: — у меня не было шансовъ, пока я былъ тамъ. Она мн сказала…

— Кто вамъ сказалъ, Доротея?

— Нтъ, ваша тетушка, она мн сказала, что Гибсонъ женится на вашей сестр. Вы знаете ея манеру. Она говорила объ этомъ какъ о вопрос ршенномъ, какъ только она за него сама примется,— и она такъ горячо стояла за это, какъ будто бы Гибсонъ былъ архіепископомъ. Мн тогда ничего не оставалось, кром какъ ждать и смотрть.

— Мн никогда и въ голову не приходило, чтобы Долли могли оспаривать соперники.

— Братья всегда не высокаго мннія о сестрахъ, сказалъ Брукъ Бургесъ.

— Увряю васъ, что я очень высоко ставлю Доротею, сказалъ Гуго:— я считаю ее прелестнйшимъ Божіимъ созданіемъ. Она едва ли сознаетъ, что у ней есть собственное я, принадлежащее ей одной.

— Положительно не знаетъ, сказалъ Брукъ.

— Это самое милое, самое любящее, самое кроткое созданіе, всегда на все согласное.

— Однако на счетъ Гибсона она не согласилась, сказалъ Брукъ.

— Какъ-же она сдлалась съ тетушкой?

— Сказала просто, что не можетъ,— а затмъ, что не хочетъ. Я съ перваго взгляда увидлъ, что онъ ей не пара. Во всякомъ случа, я думаю попытать счастья. Только что скажетъ на это старуха?

— Я думаю, будетъ очень рада, сказалъ Станбэри.

— Можетъ быть,— или разозлится до того, что не станетъ ни съ кмъ изъ насъ говорить. Какъ бы то ни было, я не остановлюсь на пол-пути.

— Доротея знаетъ уже что нибудь? спросилъ Станбэри.

— Ни слова, сказалъ Брукъ.— Я ухалъ день или два спустя посл того, какъ было отказано Гибсону, и такъ какъ об он разсказывали очень откровенно все, что между ними было все это время, я не могъ сдлать предложенія въ тотъ самый моментъ, когда онъ ухалъ. Вы не имете ничего противъ — неправда ли?

— Кто, я? сказалъ Станбэри.— Я не буду имть ничего противъ, если Долли будетъ согласна. Разумется вы знаете, что ни у кого изъ насъ нтъ ни гроша за душой?

— Ровно ничего не значитъ, если старуха приметъ это милостиво, сказалъ Брукъ. Они разстались на углу Линкольнсъ-Иннской площади — и Гуго, поднимаясь къ себ въ комнату, думалъ не безъ удивленія объ успхахъ Доротеи. Она всегда была самымъ меньшимъ членомъ семьи, птичкой, выпавшей изъ гнзда до времени и требовавшей особеннаго ухода, особенной поддержки боле сильныхъ птицъ, по теперь оказывалось, что она сдлается первой изо всхъ Станбэри. Богатство сошло на семью Станбэри сперва соизволеніемъ стараго Брука Бургеса, а теперь весьма вроятно, что оно перейдетъ въ вчное и потомственное владніе бдненькой Долли.

ГЛАВА L.
Камилла торжествуетъ.

Насталъ новый годъ, въ Эксетер нсколько пріуныли и не мало тревожились, потому что прошелъ слухъ, будто-бы миссъ Станбэри сильно занемогла и лежитъ больнехонька въ дом за Оградой. Но для того, чтобы наша и безъ того нескладная исторія шла по возможности гладко, въ этой глав слдуетъ разсказать маленькую исторію Френчевой семьи за эти мсяцы — и показать, въ какомъ положеніи были ея дла, когда слухъ о серьезной болзни миссъ Станбэри впервые достигъ дома въ Гивитри.

Посл ужасной сцены, въ которой миссъ Станбэри такъ неумолимо смутила м-ра Гибсона, объявивъ — какимъ образомъ Доротея отвергла его, несчастный священникъ долженъ былъ примириться съ Френчами, увривъ мать, что въ сущности завтнйшимъ желаніемъ его сердца была женитьба на дочери ея, Камилл. М-ссъ Френчъ, будучи всегда расположена благопріятствовать замысламъ Арабеллы, хорошо зная ихъ давность и исконныя права, и въ послднее время привыкнувъ думать, что даже Камилла согласилась отказаться отъ всякихъ притязаній,— не могла удержаться, чтобы не выразить нкотораго удивленія. М-ссъ Френчъ считала весьма важнымъ, чтобы м-ръ Гибсонъ выбрался изъ стей Станбэри,— на столько важнымъ, что будь у нея даже время на размышленіе, она тотчасъ бы почла за лучшее сразу обезпечить эту собственность своей семь, не вдаваясь въ рискъ, который безспорно сопровождалъ бы всякую попытку съ ея стороны — направить предложеніе Гибсона въ ту или другую сторону. Но предложеніе послдовало такъ быстро, что ей не было времени мудрствовать лукаво. ‘Я думала, дло идетъ о бдняжк Белл’ сказала она съ какимъ то жалобнымъ стономъ. Въ эту минуту Гибсонъ чувствовалъ себя до того униженнымъ, что готовъ былъ пожалуй и на это согласиться. Онъ сознавалъ, что рыночная цна его такъ спала вслдствіе ужасной исторіи съ миссъ Станбэри,— которой онъ не могъ ни опровергнуть, ни объяснить,— что у него почти вовсе не осталось силъ на борьбу. Однако, онъ все таки могъ закинуть словечко въ свою пользу — и этого было довольно. ‘Надюсь, что тутъ не было недоразумній’ сказалъ онъ: ‘но, по истин, сердце мое отдано Камилл’. М-ссъ Френчъ не возражала на это. Ей было важне всего, что сердце Гибсона отдано хоть кому нибудь изъ нихъ посл происшествій за Оградой,— и она, подумавъ съ минуту, пришла къ убжденію, что Арабеллу слдуетъ принести въ жертву для блага семьи. Бдная, любящая, сбитая съ толку, безхарактерная мать! Она все отдала бы до послдней капли крови, чтобы добыть жениховъ дочерямъ, хотя знаніе того, что мужъ есть лучшее изъ земныхъ благъ, далось ей вовсе не изъ собственнаго опыта. Но это было благо, о которомъ он мечтали съ самыхъ юныхъ лтъ,— сперва ожидая, затмъ надясь, потомъ добиваясь, строя планы, стремясь со всей энергіей,— и на которое наконецъ потеряли всякую надежду. А теперь пламень Арабеллы оживился было новой искоркой, и, увы! опять такъ скоро угасъ! ‘А имъ сказать?’ спросила м-ссъ Френчъ съ дрожью въ голос. На это м-ръ Гибсонъ не вдругъ согласился. Онъ сказалъ, что по нкоторымъ причинамъ ему хотлось бы отсрочить окончательное объясненіе еще недли на дв, а по истеченіи двухъ недль, онъ готовъ самъ сказать. Отсрочку дали безъ дальнйшихъ распросовъ — и м-ръ Гибсонъ былъ отпущенъ домой.

Посл этого м-ссъ Френчъ было очень не по себ. Какъ только м-ръ Гибсонъ ушелъ, Камилла тотчасъ же вернулась къ матери и пожелала узнать, что безъ нее происходило. Правдали, что онъ длалъ предложеніе молодой особ за Оградой? М-ссъ Френчъ не была достаточно находчива, чтобы съумть сохранить тайну, и не смогла ее сохранить безъ посторонней помощи. Она сказала Камилл все что было — и он условились между собой оставить Арабеллу въ невдніи до истеченія роковыхъ двухъ недль. На вопросъ о собственныхъ чувствахъ Камиллы, она сказала, что ей хотлось бы денекъ подумать. Черезъ двадцать четыре часа она сдлала слдующее признаніе матери.

— Знаете, мама, м-ръ Гибсонъ мн всегда… всегда нравился.

— Также какъ и Арабелл, душа моя, — когда у тебя еще и въ помыслахъ не было подобныхъ вещей.

— Можетъ быть, мама. Но право я тутъ ни въ чемъ не виновата. Онъ бывалъ у насъ на такой интимной ног, что чувство это выросло во мн прежде, чмъ я стала понимать его значеніе. Что же касается до того, чтобы перебить дорогу Арабелл, то въ этомъ отношеніи совсть моя совершенно чиста. Знай я, что между ними есть нчто серьезное, я скорй бы ушла — куда глаза глядятъ, чмъ отнять у сестры то сердце, которое ей принадлежало.

— Онъ такъ медлилъ въ этомъ дл, сказала м-ссъ Френчъ.

— Незнаю, право, сказала Камилла.— Говорятъ, что мужчины всегда медлятъ, когда дло идетъ о доходахъ. Вдь онъ всего три года тому назадъ получилъ приходъ св. Петра — и въ первый годъ не зналъ еще, возможно ли будетъ удержать его за собою вмст съ прежней своей должностью. Разумется, джентльмэну слдуетъ подумать объ всхъ этихъ вещахъ, прежде чмъ длать ршительный шагъ.

— Душа моя, онъ все пятился.

— Если мн предстоитъ быть м-ссъ Гибсонъ, мама, такъ избавьте меня отъ всякихъ толковъ не въ пользу его. Затмъ вышла вся эта исторія съ этой молодой двушкой, и, когда я увидла какъ ко всему этому отнеслась Арабелла,— весьма нелпо, надо сказать,— я конечно стала совершенно въ сторон. Заройся я въ землю — и тмъ бы нисколько не улучшила дла. Я уврена, что все сказанное мною, для блага Арабеллы, привело старуху въ такую ярость, что она перессорила его съ племянницей, иначе ничего бы не вышло. Я вовсе не врю тому, что она ему отказала,— и никогда не поврю. Это не въ порядк вещей, не правдали мама?— М-ссъ Френчъ кивнула головой.— Разумется нтъ. Вотъ почему, когда вы его спросили толкомъ, онъ сказалъ, что преданъ — мн. Если я ему откажу, онъ все равно не поладитъ съ Беллой.

— Я думаю, что нтъ, сказала м-ссъ Френчъ.

— Онъ терпть не можетъ Беллы. Я давно это замтила, только не хотла говорить. Если-бъ даже я собой пожертвовала, это ни къ чему бы не повело,— и потому я не стану жертвовать.— Такимъ образомъ дло было улажено. Но по истеченіи двухъ недль, м-ръ Гибсонъ все таки не явился, навели справки и оказалось, что онъ отправился въ Корнвалль, на церковный праздникъ, дней на тринадцать. Все это было весьма естественно. Человку необходима перемна воздуха посл такихъ сценъ, какія пришлось вынести Гибсону со Станбэри, и въ виду новыхъ опасностей, которыми грозило предстоящее свидаnie. Онъ былъ такъ связанъ по рукамъ и по ногамъ, что убжать на долго не предвидлось никакой возможности. Онъ возвратился въ назначенное воскресенье, а въ пятницу м-ссъ Френчъ, подъ руководствомъ Камиллы, написала ему маленькую записочку. Онъ отвчалъ, что будетъ у нихъ въ субботу,— слдовательно, почти четыре недли спустя посл многознаменательнаго дня ссоры съ миссъ Станбэри,— но никто не стовалъ на такую незначительную отсрочку. Арабелла между тмъ стала тосковать и тревожиться. Она какъ будто понимала, что чего-то ждутъ, но никакъ не могла догадаться, что бы это такое могло быть. Она все это время оставалась врна скромной прическ по совту м-ра Гибсона, а изъ разговоровъ ея съ матерью и Камиллой видно было, что она больше всего боится Доротеи Станбэри. ‘Мама, я думаю вамъ слдовало бы сказать ей’ говорила не разъ Камилла. Но ей ничего еще не сказали до той самой субботы, когда пришелъ м-ръ Гибсонъ. По правд сказать, удовольствіе бдной матери при вид одной дочери счастливою почти уничтожалось предчувствіемъ несчастія другой. Женись Гибсонъ на Дороте Станбэри, он могли бы вс вмст утшать себя пыломъ общей ненависти.

Онъ пришелъ въ субботу — и устроили такъ, что онъ остался наедин съ Камиллой, прежде чмъ Арабелла узнала, что онъ въ дом. Въ теченіи первой четверти часа дло его было легко и, можетъ быть, пріятно. Когда онъ сталъ объяснять свои намренія, Камилла съ величайшей откровенностью, объявила ему, что мать уже передала ей все, затмъ она отвернула лицо въ сторону и положила свою руку въ его руку, онъ обнялъ ее за талію, поцловалъ ее — и все было кончено. Камилла была вполн уврена, что посл этого можно считать дло окончательно поршеннымъ. Она вела себя съ сестринской деликатностью — и не хочетъ теперь потерять награды за свою добподтель. Ни слова не было сказано объ Арабелл, пока м-ра Гибсона не стали звать сегодня къ чаю, прося придти на весь вечеръ. Онъ поколебался съ минуту, потомъ Камилла нсколько властно и грубовато заявила, что лучше разомъ стать лицомъ къ лицу съ опасностью. Онъ все еще колебался, но наконецъ общалъ придти.

— Мама ей скажетъ — и она пойметъ, сказала Камилла. М-ссъ Френчъ между тмъ сообщала всю исторію бдняжк старшей дочери.

— Что онъ тамъ длаетъ съ Камиллой? спросила Арабелла въ лихорадочномъ волненіи.

— Белла, душечка…. неужели ты не знаешь? сказала мать.

— Ничего не знаю Вс меня держатъ въпотемочкахъ и водятъ за носъ. Что онъ тамъ такое длаетъ?… Тутъ м-ссъ Френчъ хотла было обнять бдную двушку, но Арабелла уклонилась отъ ея объятій.— Оставьте! Не троньте меня. Никто меня не любитъ — и ни на волосъ обо мн не заботится. Зачмъ Камми сидитъ съ нимъ одна-одинехонька?

— Онъ… кажется…. длаетъ ей предложеніе. Тутъ Арабелла бросилась въ отчаяніи на постель и расплакалась безъ дальнйшихъ попытокъ сдерживать свои чувства. Это былъ смертельный ударъ всмъ ея надеждамъ — и все для нея было кончено, какъ ей тогда казалось.

— Еслибъ я могла устроить это иначе, конечно я постаралась бы, говорила мать.

— Мама, привскочила Арабелла,— этому не бывать! Онъ не иметъ права. А она… о! думала ли я, что она такъ со мной поступитъ! Не говорилъ онъ мн въ прошедшій разъ, наедин за чаемъ….

— Что же онъ теб говорилъ, Белла?

— Нужды нтъ. Ни за что не стану больше говорить съ нимъ, женись онъ на ней хоть трижды, — ни съ нимъ, ни съ нею! Гадкая, хитрая, никуда не годная двчонка!

— Но Белла….

— Не говорите со мной, мама! Ничего подобнаго не бывало съ тхъ поръ какъ люди… стали… людьми. Она давно это затяла. Я ее знаю.

Несмотря на это Арабелла сидла за чаемъ со всми вмст. У нея съ Камиллой была ужасная сцена, но Камилла вступилась за себя — и Арабелла, какъ слабйшая, была побждена вслдствіе окончательнаго истощенія и безъ того небольшой энергіи. Камилла приводила доводомъ то, что такъ какъ сестра пропустила случай — и призъ выпалъ на бя долю, то она не видитъ причины, по которой вся семья должна бы потерять его изъ-за того только, что Арабелл неудалось имъ завладть. Когда Араббелла назвала ее коварной, злой, гадкой, безсердечной плутовкой, та высказалась откровенно, что считаетъ себя вполн правой. Человкъ, котораго она любитъ, просилъ ея руки — и она дала ему слово. Если Арабелл угодно длать изъ себя дуру — ея воля, но къ чему же это поведетъ? Только къ тому, что весь міръ узнаетъ — какъ она, Арабелла, ошиблась въ расчет. Бдная Белла наконецъ отступилась, надла снова свой шиньонъ и сошла внизъ къ чаю. М-ръ Гибсонъ былъ уже тамъ, когда она вошла.

— Арабелла, сказалъ онъ, идя къ ней на встрчу,— надюсь, что вы меня поздравите.

Онъ придумалъ было маленькій спичъ и то, какъ онъ его скажетъ, но потомъ благоразумно ршилъ, что такимъ образомъ лучше всего миновать опасность.

— О, да…. конечно, сказала она съ короткимъ и тихимъ смхомъ, потомъ всхлипнула и залилась слезами.

— Милая Белла такъ сильно это принимаетъ къ сердцу, сказала м-ссъ Френчъ.

— Мы съ ней никогда еще не разставались. Тутъ Арабелла раза три или четыре стукнула кистью руки по дивану. То былъ единственный протестъ, на который она была въ этотъ моментъ способна, противъ комедіи, которую разигрывала Камилла. Затмъ м-ссъ Френчъ разлила чай, Арабелла свернулась на диванъ, какъ будто заснувъ, а влюбленная чета завела приличный своему положенію разговоръ.

Читатель можетъ быть увренъ, что Камилла не замедлила оповстить о своей помолвк всему городу. Едва ли всть о ея успх имла что-либо общее съ болзнью миссъ Станбэри, но многіе приводили это именно главной причиной. Въ Ноябр сладилось это дло — и въ Ноябр же захворала миссъ Станбэри.

— Знаете, проказникъ Лотаріо, вдь вы ей дали поводъ надяться, что она можетъ расчитывать на васъ для своей несчастной племянницы, шутливо сказала Камилла жениху, когда у нихъ зашла рчь объ этой болзни.— Но теперь вы попались, крылышки связаны — и вамъ больше не бывать проказникомъ Лотаріо.

Клерикальный Донъ-Жуанъ выслушивалъ эти шуточки съ нкоторымъ смущеніемъ, но добродушно, и уврялъ, что вс подобныя бды теперь миновали для него навсегда. Несмотря на то, онъ не назначалъ дня — и Камилла начинала чувствовать, что можетъ представиться случай выказать еще немножко той грубоватой властности, которой она всегда располагала.

Ноябрь почти прошелъ, а на счетъ дня еще ничего не было условлено. Арабелла не снисходила до разговоровъ съ сестрой по этому предмету, но не разъ намекала объ этомъ матери — и замтила (или только ей показалось такъ), что и мать это тревожило.

— Я не удивлюсь, если онъ дастъ тягу въ одинъ прекрасный день — сказала она наконецъ матери.

— Не говори такихъ ужасовъ, Белла!

— Онъ это и сдлаетъ по всей вроятности.

— Это меня убьетъ, сказала мать.

— Ну, не знаю, сказала Арабелла:— вамъ-то ужь ровно ничего въ сравненіи съ тмъ, что мн пришлось пережить. А я нисколько не огорчусь, если онъ завтра же удетъ въ Гонъ-Конгъ.

Но м-ръ Гибсонъ вовсе не думалъ хать въ Гонъ-Конгъ. Онъ просто приводилъ въ исполненіе свой замыселъ — касательно того, чтобы воспользоваться выгодами ‘отсрочки’. Онъ твердо ршился жениться и думалъ, что лучше этого брака и быть не могло. Одному или двумъ изъ своихъ пріятелей онъ говорилъ о Камилл какъ о совершенств — и вовсе не помышлялъ о томъ, чтобы отлынивать. Но ‘отсрочка’ — иногда большое удобство. Вексель на три мсяца легче векселя на шестьдесятъ дней, а вексель на шесть мсяцевъ — почти такое-же легкое бремя, какъ бы и вовсе его не было.

Но Камилла ршила, что надобно назначить день.

— Томасъ, сказала она однажды утромъ жениху, когда они шли домой посл службы въ собор,— какой у насъ съ вами глупый рай!

— Отчего глупый? спросилъ счастливый Томасъ.

— Я хочу сказать, милый, что надобно назначить какой нибудь срокъ. Мама начинаетъ затрудняться на счетъ собственныхъ длъ.

— Въ какомъ отношеніи, милая?

— Во многихъ. Она ни за что не можетъ приняться, пока наше дло не поршено. Вдь нельзя же, чтобъ обошлось безъ кое-какихъ затрудненій насчетъ денегъ, когда люди не богаты…. Но тутъ ей показалось, что это можетъ-скоре задержать, чмъ ускорить свадьбу, и она поправилась.— По правд сказать Томасъ, ей хочется узнать, когда именно будетъ свадьба,— и я общалась ей спросить. Она вызывалась было сама спросить, но я не хотла, чтобы въ это вмшивались другіе.

— Разумется, объ этомъ слдуетъ намъ подумать, сказалъ Томасъ.

— Но, душа моя, разв не было до сихъ поръ времени подумать? Что вы скажете насчетъ Января?

— Января! вскричалъ Томасъ далеко не восторженнымъ тономъ.— Мн никакъ нельзя отдлаться отъ службы въ Январ.

— Я думала, что священнику всегда легко устроить это себ на свадьбу, сказала Камилла.

— Только не въ Январ. Кром того я думалъ, что вамъ будетъ пріятне ухать, когда погода станетъ потеплй.

Теперь еще Ноябрь, а онъ хочетъ отложить до лта! Камилла немедленно сообразила, что съ нимъ необходимо дйствовать ршительно и напрямикъ.

— Теплая погода, какъ вы ее называете, еще не скоро наступитъ, Томасъ,— и, по моему мннію, ждать погоды вовсе неблагоразумно. Я приготовила все въ виду того, что свадьба состоится зимой. Мама говоритъ, что, по ея мннію, Январь — самый послдній срокъ. Разумется, двушк не слдовало бы торопить… Тутъ она сладко улыбнулась и оперлась на его руку. Но я терпть не могу всхъ этихъ двичьихъ глупостей и тому подобнаго вздору. Вдь надодаетъ — все ждать да ждать. Я уврена, что ничто не помшаетъ ей состояться по крайней мр хоть въ Феврал.

Еще не доходя до Гивитри, было назначено 31 Марта — и Камилла вошла къ матери вполн счастливой. Но Гибсонъ, идя домой, думалъ, что ему судьба не улыбается. Вотъ двушка, у которой не будетъ ни единаго шиллинга — до смерти матери, а толкуетъ о его дом, о его доходахъ, какъ будто бы все это ея собственность! Въ ея положеніи, какое она иметъ право торопить и назначать окончательный день? Онъ былъ вполн увренъ, что Арабелла была бы скромне и мене требовательна. Онъ очень сердился на свою милую Камми, пробираясь вдоль Ограды къ своему дому.

ГЛАВА LI,
изъ которой видно, что произошло во время болзни миссъ Станбэри.

Въ самое Рождество отъ миссъ Станбэри послали за сэръ Питеромъ Манкреди, величайшимъ авторитетомъ въ подобныхъ длахъ по всему западу Англіи. Сэръ Питеръ объявилъ, что дло весьма серьезно. Онъ отвелъ Доротею въ сторону и сказалъ ей, что м-ръ Мартинъ, домашній докторъ, лчилъ болзнь, безъ сомннія, какъ нельзя боле добросовстно, что противъ м-ра Мартина нельзя было бы сказать ни слова, что онъ врачъ весьма опытный и безспорно осторожный, но тмъ не мене… по крайней мр Дороте показалось, что таковъ былъ единственный смыслъ недомолвокъ сэръ Питера, — Мартинъ въ этомъ случа принялъ не ту систему лченія, которой ему слдовало бы придерживаться. Планъ дйствій былъ, конечно, измненъ, м-ръ Мартинъ надулся и не сталъ ничего прописывать безъ согласія сэръ Питера. Болзнь миссъ Станбэри была bronchitis съ осложненіемъ въ горл. Барти Бургесъ говорилъ многимъ изъ своихъ знакомыхъ въ маленькой пріемной за конторой банка, что она, вопреки запрещенію Мартина, продолжаетъ выпивать по четыре или по пяти рюмокъ портвейна всякій день. Камилла Френчъ, услыхавъ объ этомъ, довела до свднія своего жениха и кой-кого изъ знакомыхъ, выражая при этомъ свое убжденіе въ томъ, что это не можетъ быть правдой — по крайней мр относительно пятой рюмки. М-ссъ Макъ-Гугъ, навдывавшаяся къ Март всякій день, сильно перепугалась. Опасное положеніе такого друга лишило ее и спокойствія, и всхъ радостей жизни. М-ссъ Клиффордъ часто сиживала у изголовья миссъ Станбэри — и готова была читать ей по цлымъ часамъ, если-бъ ей не сказала Марта, что миссъ Станбэри предпочитаетъ чтеніе миссъ Доротеи. Больная каждую недлю принимала причастіе — не отъ м-ра Гибсона, но отъ другаго, младшаго каноника,— и хотя сама она никакъ не хотла признавать опасности своего положенія, и не позволяла другимъ говорить объ этомъ, вс знали, что въ душ она ее сознавала, потому что она, съ большимъ отвращеніемъ, прибавила параграфъ къ своему завщанію. ‘Такъ какъ вы не пошли за этого человка’ сказала она Дороте: ‘я должна снова передлывать свое завщаніе’. Тщетно Доротея просила ее не тревожить себя такими мыслями. ‘Это вздоръ’, сердито сказала миссъ Станбэри: ‘человкъ имущій обязанъ объ этомъ позаботиться. Ужъ не думаете-ли вы, что я боюсь умереть?’ прибавила она. Доротея отвчала какимъ-то общимъ мстомъ, заявивъ, что вс вполн убждены въ ея скоромъ выздоровленіи. ‘Я ни крошечки не боюсь умереть’ сказала старуха, тяжело дыша и съ усиліемъ произнося каждое слово: ‘я этого не боюсь и не думаю, что умру теперь, я только не хочу, чтобы посл моей смерти вышла какая нибудь путаница’. Это было наканун новаго года — и въ тотъ-же вечеръ она попросила Доротею написать Бруку Бургесу и просить его пріхать въ Эксетеръ. Вотъ письмо Доротеи:

Эксетеръ, 31 Декабря 186—

‘Любезный мистеръ Бургесъ,

Можетъ быть мн слдовало бы написать вамъ раньше и сообщить, что тетушка Станбэри нездорова, но, такъ какъ я знала, что вы не можете во всякое время оставлять службы, то сочла за лучшее ничего не писать, чтобы не пугать васъ. Сегодня же вечеромъ тетушка сама приказала мн сообщить вамъ, что, по ея мннію, вамъ слдуетъ знать о ея болзни, и что она проситъ васъ пріхать въ Эксетеръ на день или на два, если можно. Сэръ Питеръ Манкреди здсь всякій день съ Рождества и кажется полагаетъ, что все обойдется благополучно. У нея что-то въ горл,— доктора называютъ bronchitis,— она очень отъ этого ослабла, у нея легко можетъ быть воспаленіе. Потому я думаю, что вы прідете, если можно будетъ.

Преданная вамъ Доротея Станбэри.

Можетъ быть слдуетъ довести до вашего свднія, что она третьяго дня приглашала къ себ сюда своего нотаріуса, но сама она кажется не считаетъ себя въ опасности. Я ей много читаю — и кажется она по большей части дремлетъ подъ мое чтеніе, какъ только я остановлюсь, она просыпается — и должно быть иначе вовсе не можетъ заснуть’.

Когда въ Эксетер узнали о посылк за Брукомъ Бургесомъ, вс единогласно заговорили, что дни миссъ Станбэри сочтены. Сэръ Питера осаждали вопросами на всхъ перекресткахъ, но сэръ Питеръ былъ человкъ сдержанный, съ большимъ тактомъ, и умлъ отдлываться отъ подобныхъ вопросовъ, не давая никакихъ положительныхъ свдній. Если будетъ угодно Богу, паціентка его умретъ, но весьма возможно и то, что она останется въ живыхъ. Такова была суть отвтовъ сэръ Питера — и ее толковали на разные лады, смотря по складу ума слушателей. М-ссъ Макъ-Гугъ была вполн уврена, что опасность миновала, и потому позволила себ тайкомъ сыграть партійку въ криббеджъ со старой миссъ Райтъ, — ибо, пока не миновала опасность, карты были отложены въ сторону во всхъ домахъ по сосдству Ограды. Барти Бургесъ продолжалъ коснть въ упорств и покачивалъ головой. Онъ былъ того мннія, что общее любопытство скоро удовлетворится — и они увидятъ послднее все-увнчивающее беззаконіе этой эхиднйшей изъ старухъ. М-ссъ Клиффордъ объявила, что все въ рукахъ Божіихъ, но что она не видитъ причины — почему бы миссъ Станбэри не поправиться. М-ръ Гибсонъ думалъ, что старой его пріятельниц — конецъ, а Камилла выразила желаніе, чтобы при послднемъ свиданіи ихъ было больше кротости и смиренія со стороны той особы, къ которой она въ былое время относилась съ такимъ уваженіемъ. М-ссъ Френчъ, вообще весьма склонная къ унынію, окончательно упала духомъ. Марта почти потеряла надежду — и уже мысленно приготовляла цлый гардеробъ торжественныхъ траурныхъ одеждъ. Джильзъ Гикбоди говорилъ шепотомъ и пилъ пиво стоя, но Доротея надялась и въ самомъ дл думала, что тетушка выздороветъ. Можетъ быть ей сэръ Питеръ высказался поопредлительне, чмъ остальной публик.

Пріхалъ Брукъ Бургесъ и имлъ свиданіе съ сэръ Питеромъ — и сэръ Питеръ счелъ себя обязаннымъ быть съ нимъ вполн откровеннымъ, такъ какъ миссъ Станбэри открыто признавала его своимъ наслдникомъ. Сэръ Питеръ объявилъ при этомъ, что паціентка можетъ остаться въ живыхъ, а пожалуй и умретъ. ‘По правд сказать, м-ръ Бургесъ’ сказалъ сэръ Питеръ: ‘докторъ не боле другихъ смыслитъ въ этомъ’. Поршили, что Брукъ пробудетъ въ Эксетер дня три и затмъ возвратится въ Лондонъ. Онъ разумется опять прідетъ, если окажется надобность. Сэръ Питеръ совершенно ясно высказалъ свое мнніе относительно того, что скораго конца болзни не предвидится — ни въ томъ, ни въ другомъ смысл. Паціентк предстоитъ продолжительная болзнь, она можетъ конечно ее вынести, но можетъ и не вынести.

Доротея и Брукъ такимъ образомъ очень часто сходились въ эти три дня. Доротея проводила большую часть времени у постели тетки, усыпляя ее чтеніемъ проповдей, которыя миссъ Станбэри очень высоко чтила, но тмъ не мене были минуты, въ которыя она съ Брукомъ неизбжно оставалась вмст наедин. Они вмст обдали — и вечеромъ выдавалось времячко, передъ началомъ ночнаго дежурства Доротеи въ комнат тетки, когда она пила чай, пока Марта исправляла въ свою очередь роль сидлки на верху. Въ это время Доротея оставалась съ Брукомъ одна часа на полтора, если не больше, а мало-ли что можетъ быть переговорено въ теченіи часа между мужчиной и женщиной, когда хочется говорить. Брукъ Бургесъ нисколько не перемнилъ намреній съ тхъ поръ, какъ высказывалъ ихъ Гуго Станбэри ночью въ домъ-Акр, подогртый устрицами и грогомъ. Грогъ тотчасъ же вывелъ наружу правду, что впрочемъ всегда бываетъ слдствіемъ этого и тому подобныхъ возбуждающихъ средствъ. Нтъ поговорки справедливе той, которая гласитъ, что въ вин — истина. Вино — вещь опасная и ему не слдовало бы быть представителемъ истины, но заслуга его заключается въ томъ, что оно заставляетъ человка показываться въ истинномъ свт. Человкъ порядочный и приличный въ подпитіи — можетъ быть смло причисленъ къ джентльмэнамъ безукоризненнымъ во всхъ отношеніяхъ и во всякое время. Надюсь, что строгій цензоръ не придерется ко мн и не скажетъ, что джентльмэны нашего времени не придерживаются чарочки. Чарки бываютъ различныхъ размровъ — и чарки въ ходу даже у джентльмэновъ и намрены повидимому отстаивать свои права гражданства, какъ бы ни былъ цензоръ строгъ и придирчивъ. Джентльменъ въ подпитіи все таки остается джентльменомъ — и человкъ разсказывающій пріятелю за чашей вина о томъ, какъ онъ влюбленъ, дйствуетъ такимъ образомъ, потому что фактъ этотъ признается и въ боле холодные и спокойные моменты. Брукъ Бургесъ, видвшій Гуго Станбэри два или три раза посл сходки за устрицами и грогомъ, не высказывалъ своихъ взглядовъ относительно его сестры, но тмъ не мене онъ ршился привести свой планъ въ исполненіе и жениться на Дороте, если она будетъ не прочь. Но можно ли длать ей предложеніе, когда старуха, можетъ быть, умираетъ въ дом? Онъ ставилъ себ этотъ вопросъ, отправляясь въ Эксетеръ, и говорилъ себ, что отвтъ на него могутъ обусловить обстоятельства только на мст. Гуго встртился съ нимъ на станціи, когда онъ узжалъ въ Эксетеръ, и они потолковали о томъ, какъ бы устроить свиданіе между Гуго и его теткой.

— Длайте, какъ знаете, сказалъ Гуго.— Я бы похалъ къ ней, если-бъ она выразила желаніе меня видть.

Въ первый же вечеръ по прізд Брука, этотъ вопросъ былъ предложенъ на обсужденіе Доротеи. Доротея отказалась дать совтъ. Если есть порученіе къ тетк, она его передастъ, но она думала, что объ этомъ предмет лучше всего переговорить съ тетушкой самому Бруку.

— Вы для нея очевидно важне всхъ прочихъ, сказала Доротея,— и она васъ послушается даже въ такомъ случа, гд она другому не дала бы слова сказать.

Брукъ общалъ подумать — и затмъ Доротея отправилась на смну Март, ни сколько не помышляя о томъ другомъ недоумніи, которымъ терзался внизу тотъ, кто былъ важне всхъ прочихъ въ дом. Доротея, правда, весьма дорожила вновь пріобртеннымъ другомъ, но ей никогда и въ голову не приходило, чтобы онъ могъ за нее посвататься. Ея установившееся мнніе о себ,— что она не заслуживаетъ ничьего вниманія,— было весьма мало поколеблемо безусловнымъ фактомъ сватовства Гибсона. Она теперь узнала о его помолвк съ Камиллой Френчъ — и увидла въ этомъ положительное доказательство того, что дураля побудило предложить ей руку единственно общаніе тетки дать за ней денегъ. Если и былъ моментъ экзальтаціи,— періодъ, въ который она позволила себ думать, что она, какъ вс другія женщины, можетъ сдлаться дорогой для мужчины,— то моментъ этотъ былъ весьма быстротеченъ. И теперь она душевно радовалась, что не поддалась желаніямъ того, кто очевидно вовсе не дорожилъ ею.

На второй день, Брука потребовали въ комнату миссъ Станбэри. Ей было запрещено говорить — и она въ самомъ дл большую часть дня не могла говорить безъ большихъ усилій, но время отъ времени выпадало какихъ нибудь полчаса, въ которые она чувствовала себя лучше,— и въ эти минуты никакіе доводы Марты и Доротеи не могли ее заставить молчать. Войдя къ ней, Брукъ засталъ ее сидящую въ постели, закутанную въ большую шаль,— и онъ сразу замтилъ, что она больше на себя похожа, чмъ въ предыдущіе дни. Она сказала ему, что очень глупо сдлала пославъ за нимъ, что ей нечего сказать ему особенно важнаго, что она не сдлала никакихъ измненій въ своемъ завщаніи — кром того, что я удлила кое-что для Долли изъ вашего кармана, Брукъ. Брукъ объявилъ, что для такой доброй, милой, отличной двушки, какъ Доротея Станбэри, все будетъ мало, изъ чьего бы кармана не черпалось.

— Вамъ-то вдь она — совершенно посторонняя, сказала миссъ Станбэри.

— Напротивъ, сказалъ Брукъ.

— Какъ такъ?

— Да такъ,— другъ, большой другъ.

— Хорошо!.. да, надюсь. Но я ей записала только то, что мной сбережено, сказала миссъ Станбэри:— въ Сенъ-Томас два дома — и я купила ихъ сама, Брукъ, изъ экономіи съ дохода. Брукъ могъ только заявить, что все принадлежитъ ей, что она иметъ право распоряжаться вполн, какъ бы получивъ наслдство отъ роднаго отца, и никто не иметъ права спрашивать — когда и какъ пріобртена или увеличена та или другая часть имнія.

— Но я не думаю, чтобы мн пришла пора умирать, Брукъ, сказала она.— Если будетъ угодно Богу, я готова — не потому, чтобы я считала себя праведницей, избави Боже отъ такой мысли. Но я думаю только, что праведне то ужъ мн никогда не бывать. Если Ему будетъ угодно призвать меня, я пойду безропотно.

Онъ стоялъ у ея изголовья, положивъ свою руку на ея сложенныя руки, и посл нкотораго колебанія спросилъ у нее, не хочетъ ли она повидаться съ своимъ племянникомъ Гуго.

— Нтъ, сказала она рзко. Брукъ продолжалъ говорить о томъ, какъ было бы отрадно Гуго повидаться съ нею.— Терпть не могу примиреній у смертнаго одра, сказала раздражительно старуха. Было время, когда я его нжно любила, но онъ меня не любилъ, и я не знаю — съ какой стати намъ теперь видться. Брукъ сказалъ, что Гуго ее любитъ, но это нисколько не подвинуло дла.

Вечеромъ, въ восемь часовъ, Доротея сошла внизъ къ чаю. Она обдала за однимъ столомъ съ Брукомъ, но во все время обда изъ комнаты не выходила двушка — и нельзя было говорить. Отпивъ чай, Брукъ принялся разсказывать свою неудачу въ отношеніи Гуго.

— Мн жаль, сказалъ онъ,— что я заговорилъ, такъ какъ это вызвало въ миссъ Станбэри такую раздражительность, которой я никакъ не ожидалъ.

— Она всегда говорила, что онъ ее не любитъ, сказала Доротея.— Мн она повторяла это разъ двадцать.

— Есть люди, которые думаютъ, что до никъ никому нтъ дла, сказалъ Брукъ.

— Конечно, м-ръ Бургесъ, и это такъ естественно.

— Отчего — естественно?

— Точно такъ-же, какъ естественно что есть собаки и кошки, которыхъ балуютъ и любятъ, которыми дорожатъ, и на оборотъ — другія живутъ, какъ ни попало: ихъ бьютъ, толкаютъ ногами, морятъ голодомъ.

— Это зависитъ отъ того, въ какія руки они попадутъ, сказалъ Брукъ.

— Такъ и съ людьми. Сколько людей, которые повидимому ни къ кому не пристали, а если и пристали, то никому не приносятъ пользы. Положимъ, что ихъ не бьютъ и не морятъ голодомъ, но….

— Вы хотите сказать, что имъ не выпадаетъ на долю никакой привязанности?

— Имъ выпадаетъ на долю, пожалуй, ровно то, чего они заслуживаютъ, сказала Доротея.

— Потому что они сварливы, капризны, несносны?

— Нтъ, нельзя сказать.

— Такъ отчего же?

— Отъ того, что они — ничтожество. Они никому особенно не нужны и живутъ себ изо дня въ день, пока не придетъ смерть. Вы знаете, что я хочу сказать, м-ръ Бургесъ. Ничтожный мужчина можетъ еще, пожалуй, чего-нибудь добиться — или, во всякомъ случа, можетъ попытаться, но женщин нтъ возможности и пробовать. Она — ничтожество и ничтожествомъ должна остаться. Она одта, сыта, но никому не нужна особенно. Ее терпятъ и только. Умретъ она,— можетъ быть, кто-нибудь пожалетъ, но никому отъ этого хуже не будетъ. Она ничего не заработываетъ, ничего хорошаго не длаетъ. Существуетъ себ и только.

Брукъ никогда еще не слыхалъ, чтобы она высказывалась такимъ образомъ,— не слыхалъ, чтобы она произносила такъ много словъ за-разъ, или выражала свое мнніе съ такой энергіей. И сама Доротея, переставъ говорить, испугалась своей смлости и покраснла, обнаруживъ такимъ образомъ, что ей чуть не стыдно самой себя. Брукъ подумалъ, что онъ никогда еще не видлъ ее такой хорошенькой и былъ въ восхищеніи отъ ея выходки. Онъ очень хорошо понималъ, что она имла въ виду свое собственное положеніе, хотя она съ своей стороны и не воображала, что онъ заподозритъ такое значеніе въ ея словахъ. Онъ счелъ себя обязаннымъ разубдить ее и заявить ей, что она не изъ тхъ женщинъ, которыя ‘существуютъ себ и только’.

— Конечно, встрчаются иногда и такія женщины, сказалъ онъ.

— Ихъ сотни, сказала Доротея,— и, разумется, этому ничмъ нельзя помочь.

— Арабелла Френчъ, напримръ, сказалъ онъ, смясь.

— Ну, пожалуй… да, если только она такая. Разницу очень легко увидть. Есть люди полезные и всегда длающіе что-нибудь. Другіе, напротивъ, по большей части женщины, ничего не длаютъ и ни на что не годны. Вотъ что особенно печально.

— Вы ужъ отнюдь не принадлежите къ числу такихъ женщинъ.

— Я вовсе не имла въ виду жаловаться на свою судьбу, сказала она.— У меня много данныхъ быть счастливой.

— Я не думаю, чтобы вы считали себя подобной Арабелл Френчъ, продолжалъ онъ.

— Какъ бы разсердилась миссъ Френчъ, если-бъ услышала васъ. Она считаетъ себя одной изъ первыхъ красавицъ Эксетера.

— Можетъ быть, когда-то и была не дурна, но красота — вещь непрочная и очень скоро преходящая.

— Это зло, м-ръ Бургесъ.

— Я нисколько не желаю ей зла, бдняжк. Вотъ, Камилла, признаюсь, не нравится мн — не потому, чтобы я завидывалъ ея счастью…

— Такъ же какъ я, м-ръ Бургесъ.

— Она какъ разъ подъ пару м-ру Гибсону, смю сказать.

— Надюсь, что ихъ пара, сказала Доротея, — и не вижу причинъ, отчего бы имъ не сойтись. Они знаютъ другъ друга такъ давно.

— Очень давно, сказалъ Брукъ. Затмъ онъ помолчалъ съ минуту, думая какъ бы получше высказать ей то, что онъ поршилъ сказать именно теперь. Доротея кончила чай и встала, чтобы идти на верхъ къ своему обычному длу. Она пробыла въ комнат не больше часа — и срокъ ея отдыха едва-ли уже миновалъ. Но въ разговор ихъ проскользнулъ какой-то оттнокъ личности, невольно побуждавшій ее поскоре уйдти отъ него. Она, не указывая на себя, включила себя въ ту категорію тхъ старыхъ двъ, что родятся, живутъ и умираютъ безъ того существеннаго участія въ длахъ жизни, которое могутъ вселить въ женщину только семейныя обязанности, забота о дтяхъ, или по крайней мр о муж. Она это чувствовала, если не думала. Онъ понялъ ея мысль, или порывъ чувства, сказавшійся въ этой выходк, и взялся уврить ее, что она далеко не изъ числа тхъ, чье печальное положеніе ей вздумалось охарактеризовать. Инстинктъ, скоре чмъ разсудокъ, заставилъ ее быть на сторож — и она приготовилась выйдти изъ комнаты.

— Вы уходите? спросилъ онъ.

— Я думаю, что пора идти. У Марты столько дла — и она опять придетъ ко мн на смну въ пять часовъ утра.

— Подождите немножко, сказалъ онъ, вынимая часы.— Я знаю, когда именно вамъ слдуетъ уходить, а теперь до срока недостаетъ еще пяти минутъ.

— Сроковъ никакихъ нтъ, м-ръ Бургесъ.

— Ну, такъ вы можете остаться пять минутъ дольше. Дло въ томъ, что мн надо кое-что сообщить вамъ.

Онъ теперь стоялъ, загородивъ ей дверь, такъ что она не могла отъ него уйдти, но въ этотъ моментъ она положительно не подозрвала его намреній, также мало ожидая отъ него рчи о любви, какъ бы отъ сэръ Питера Манкреди. Лицо ея вспыхнуло подъ конецъ ея длинной рацеи, но теперь она ему отвчала безъ всякой краски въ лиц.— Разумется, я могу подождать, сказала она,— если вамъ надо что-нибудь сказать мн.

— Да, есть кое-что. Я сказалъ бы и раньше, если бъ не тотъ человкъ…. Онъ теперь покраснлъ до ушей и чувствовалъ себя въ затруднительномъ положеніи. Есть мужчины, для которыхъ такіе моменты жизни особенно пріятны, но Брукъ Бургесъ былъ не изъ ихъ числа. Ему очень хотлось, чтобы все это было уже ршено и покончено, — и только тогда онъ могъ бы этому радоваться и съ удовольствіемъ при случа вспомнить объ этомъ.

— Какой человкъ? невинно спросила Доротея.

— М-ръ Гибсонъ, конечно. Кажется, другаго не было.

— Ахъ, м-ръ Гибсонъ. Онъ теперь никогда къ намъ не ходитъ — и не думаю, чтобы пришелъ когда нибудь. Тетушка Станбэри такъ на него разсердилась.

— Мн нтъ никакого дла до того — будетъ онъ сюда ходить или нтъ. Я хочу сказать только то: въ прошлый пріздъ мн говорили, что вы выходите за него замужъ.

— Но вдь я не вышла.

— Почемъ же я зналъ? Вдь вы мн ничего не говорили? Конечно, потомъ, вернувшись изъ Дартмура, я все узналъ… Онъ помолчалъ немного, какъ будто желая дать ей вставить слово. Она не знала, что сказать, и вовсе не подозрвала того, что должно было произойди!. Она была такъ далека отъ истины, что оставалась спокойною и развязною по прежнему.

— Но теперь все это лишнее, продолжалъ онъ.— Въ прошлый пріздъ мой, миссъ Станбэри изъявляла желаніе выдать васъ за Гибсона — и, разумется, я не могъ ей ничего сказать на это. Теперь я желалъ бы, чтобы вы вышли за меня.

— М-ръ Бургесъ!

— Доротея, прелесть моя, я васъ люблю больше всего на свт! Право!… Разъ начавъ свои признанія, онъ уже не скупился на нихъ, и сильно покушался подтвердить ихъ соотвтствующими жестами. Но она отступала отъ него шагъ за шагомъ, пока не добралась до своего стула за чайнымъ столомъ, и тамъ услась — безопасно, какъ ей думалось, но онъ близехонько наклонился къ плечу ея, продолжая свои увренія, разсыпаясь въ клятвахъ — и умоляя отвтить ему. Она до сихъ поръ не отвчала ему ни слова, кром полуиспуганнаго оклика его по имени. ‘Скажите, по крайней мр, что вы мн врите, вы врите, что я васъ люблю?’ продолжалъ онъ. Комната пошла кругомъ въ глазахъ Доротеи, весь міръ пошелъ кругомъ — и она такъ глубоко и сильно прониклась сознаніемъ распаденія всего порядка вещей,— что въ эту минуту была далеко не счастлива. Еслибъ она могла убдиться, что послднія десять минутъ были сномъ, она бы въ эту минуту пожелала, чтобы, это превратилось въ сонъ. На нее нашло такое смущеніе, изъ котораго она не видла выхода. Нырять въ теплую погоду очень пріятно, ничего не можетъ быть пріятне. Но когда молодой пловецъ впервые испытываетъ ощущеніе нырянья подъ воду, у него тотчасъ же мгновенно является сильное желаніе выплыть и выйдти изъ воды. Впослдствіи онъ вспомнитъ, какъ это было пріятно, но теперь, въ самый моментъ погруженія, сухая земля ему всего миле. Такъ было и съ Доротеей. Она считала Брука Бургеса однимъ изъ тхъ свтилъ, которые всми любимы, вблизи ихъ вс счастливы, имъ все доступно, пути ихъ прошли по самымъ пріятнымъ мстамъ. Она думала о немъ, какъ о человк, который со временемъ осчастливитъ какую нибудь женщину своимъ выборомъ. Стать женой такого человка, по мннію Доротеи, было одною изъ тхъ благодатныхъ случайностей, которыя иногда выпадаютъ нкоторымъ избраннымъ женщинамъ, но которую она всегда считала совершенно для себя недостижимой и немыслимой. Хотя она много о, немъ думала, но ей и въ голову не приходило возможности овладть имъ,— и теперь, когда онъ сдлалъ ей предложеніе, она въ первую минуту вовсе даже не обрадовалась. Вс ея понятія о себ самой и о жизни были мгновенно разбиты этимъ предложеніемъ — и ей необходимо было остаться одной, чтобы собраться съ мыслями, осмотрться и убдиться, что въ ней осталось цло.

— Скажите, что вы мн врите, повторялъ онъ.

— Не знаю, что сказать, шептала она.

— Я вамъ подскажу. Общайте быть моей женой… Ну, разомъ!

— Не могу, м-ръ Бургесъ.

— Отчего? Разв выне можете меня полюбить?

— Я думаю, лучше мн пойдти къ тетушк Станбэри. Мн пора, право, пора, она удивится, а Марта разсердится. Право, мн надо наверхъ.

— Вы мн такъ и не отвтите?

— Я не знаю, что сказать. Дайте мн немножко подумать. Я не думаю, чтобы вы серьозно….

— Боже!.. началъ было Брукъ.

— И я уврена, что этого никогда не будетъ. Во всякомъ случа, теперь мн надо идти. Право, надо.

И она убжала наверхъ въ комнату тетки, опоздавъ на десять минутъ противъ обычнаго времени, но все-таки прежде чмъ Марта успла выйдти изъ себя. Она очень вжливо отнеслась къ Март, какъ будто Марта была чмъ нибудь обижена, а къ тетк нжно и ласково прикоснулась рукой, сознавая себя виноватой предъ нею въ душ.

— Что онъ вамъ говорилъ? спросила тетка, какъ только Марта затворила за собой дверь. На этотъ вопросъ, Доротея, конечно, не могла отвтить. Миссъ Станбэри ничего особеннаго не подразумвала: въ этомъ вопрос не было ничего, кром желанія больной старухи — узнать что нибудь изъ разговора, здоровыхъ людей, но для Доротеи этотъ вопросъ значилъ такъ много! Какъ ей передать то, что онъ сказалъ? Она сла и выжидала, не давая отвта.

— Надюсь, что ему подаютъ кушать вдоволь и какъ слдуетъ, продолжала миссъ Станбэри.

— Конечно, сказала Доротея, значительно успокоившись. Затмъ, зная, какъ важно, чтобы тетка спала, она взяла томъ ереміи Тэйлора — и съ такой обузой на душ принялась читать медленно и внятно вторую проповдь о брачномъ кольц. Она мужественно старалась поддерживать свою мысль на высот проповди, чтобы она могла ей послужить хотя отчасти на пользу,— и вмст съ тмъ соблюдала именно тотъ тонъ голоса, который могъ быть полезенъ тетк. Скоро она услышала благодатный звукъ, обличавшій, что тетка заснула, но она знала по опыту, что остановись она — и звукъ, и сонъ тотчасъ же прервутся. Битый часъ безъ прерыва читала она проповдь о брачномъ кольц, со всмъ вниманіемъ къ божественнымъ принципамъ поученія, на какое была въ то время способна — съ такой ужасной обузой на душ.

— Благодарствуйте… благодарствуйте! довольно, милая. Закройте! сказала больная:— теперь пора принять лкарство.— Доротея тихо двигалась по комнат, исполняя обязанности сидлки нжной рукой, мягкимъ прикосновеніемъ и неслышнымъ шагомъ. Затмъ тетка поцловала ее и посовтовала ей вздремнуть въ кресл.

— Я буду продолжать читать, тетя, если позволите, сказала Доротея. Но миссъ Станбэри вовсе не была жестокою женщиной и не хотла больше слушать чтенія, такъ что Доротея могла на свобод обдумать сдланное ей предложеніе. Къ одному ршенію она пришла очень быстро. Время болзни тетки — вовсе не подходящая пора для свадебныхъ переговоровъ и признаній въ любви. Она не думала, что онъ, мужчина, сдлалъ непозволительную, неумстную выходку, но была вполн уврена, что если-бъ она, женщина, племянница такой доброй тетки, сидлка у постели тяжко больной, — если-бъ она согласилась въ такое время говорить о любви, она бы не заслуживала счастья быть любимой. И это ршеніе очень ее утшило. Оно послужитъ поводомъ не давать въ настоящее время положительнаго отвта — и доставитъ ей возможность обдумать на досуг, какой дать ему отвтъ, въ случа если онъ вздумаетъ возобновить предложеніе. Если же онъ этого не сдлаетъ — тогда какъ хорошо будетъ, что онъ не сталъ жертвой моментальнаго великодушія. Она жаловалась на безцвтность своей жизни — и эта жалоба вызвала его доброе, великодушное, милое, восторясенное состраданіе къ ней. Думая обо всемъ этомъ,— мало по малу ей становилось очень пріятно думать объ этомъ,— она мысленно превозносила его до небесъ. Она не могла убдить себя въ томъ, что онъ ее въ самомъ дл любитъ, и вмст съ тмъ сердце ея было преисполнено благодарности за выраженіе его любви. А сама она могла-ли любить его? Мы, смотрящіе со стороны, разумется, знаемъ, что она его любила,— что съ этой минуты все ему принадлежащее до послдней мелочи было дорого ея сердцу и вызывало на глаза ея слезы нжнаго умиленія. Онъ сдлался для нея божествомъ, хотя она сама того не подозрвала. Она сравнивала его съ м-ромъ Гибсономъ и старалась убдить себя, что предпочтеніе Брука шло вовсе не изъ сердца. И такимъ образомъ, въ теченіи долгихъ часовъ безсонной ночи она чувствовала себя очень счастливой, чувствуя, хотя и не сознавая, что весь вншній видъ міра измнился для нея вслдствіе немногихъ словъ, произнесенныхъ любимымъ человкомъ. По ея мннію, на будущее время довольно съ нея и того отраднаго сознанія, что такой человкъ, какъ Брукъ Бургесъ, однажды предложилъ ей быть спутницей его жизни, — и невеликодушно было бы съ ея стороны воспользоваться случайнымъ преимуществомъ и поймать его на слов. Кром того, были бы и препятствія. Тетка не захотла бы слышать о такой партіи для него — и онъ въ этомъ дл неизбжно бы долженъ былъ подчиниться ршенію тетки. Она не позволитъ себ и помышлять о томъ, чтобы когда либо стать женою Брука, но никто не властенъ отнять у нея сокровище предложенія, которое онъ ей сдлалъ. Затмъ около пяти часовъ утра пришла къ ней на смну Марта, и она легла въ постель погрезить часа два о Брук и о своей будущей жизни.

На слдующее утро она встртилась съ нимъ за завтракомъ. Она сошла внизъ позже обыкновеннаго, думая такимъ образомъ избгнуть встрчи съ нимъ. Она хотла подождать, пока онъ удетъ, и только тогда идти внизъ. Она подождала, но ей не было слышно стука выходной двери — и кром того тетушка прошептала что-то насчетъ завтрака Брука. Ей было сказано сойдти внизъ — и она сошла. Но съ лстницы она вернулась назадъ въ свою комнату, постояла тамъ немного, безцльно, неподвижно, не зная что длать. Тутъ къ ней вошла одна изъ служанокъ и сказала ей, что м-ръ Бургесъ ждетъ ее къ завтраку. Она не знала чмъ отговориться и наконецъ медленно сошла въ столовую. Она была очень счастлива, но еслибъ можно было убжать, она съ удовольствіемъ убжала бы.

— Милая Доротея, сказалъ онъ, какъ только она вошла,— можно васъ такъ назвать, неправда ли?

— О, да.

— И вы будете меня любить — и будете мн милой, дорогой женой?

— Нтъ, м-ръ Бургесъ.

— Нтъ?

— То есть… я хочу сказать…

— Вы меня любите, Доротея?

— Подумайте только, какъ тетя Станбэри больна, м-ръ Бургесъ! можетъ быть, она даже умретъ! Могу ли я думать о чемъ иномъ? Вдь это было бы не хорошо — не правдали?

— Вы все-таки могли бы сказать, что любите меня.

— М-ръ Бургесъ, пожалуйста, ради Бога, не говорите теперь объ этомъ! Если будете говорить, я уйду.

— Но вы меня любите?

— Пожалуйста, м-ръ Бургесъ, не спрашивайте!

И больше ничего нельзя было отъ нее добиться во весь день. Онъ сказалъ ей вечеромъ, что какъ только миссъ Станбэри поправится, онъ опять прідетъ,— что прідетъ онъ во всякомъ случа. Она сидла молча и слушала его съ серіознымъ торжественнымъ лицомъ, но сердце ея переполнялось улыбками, смхомъ и такимъ счастьемъ! Когда она встала, прощаясь, и должна была подать ему руку, онъ обнялъ ее и поцловалъ. ‘Зачмъ, зачмъ!’ проговорила она, рыдая, и убжала къ себ въ комнату — первой счастливицей во всемъ Эксетер. Брукъ долженъ былъ выхать чмъ свтъ на слдующее утро — и она знала, что ее не принудятъ увидться съ нимъ еще разъ до отъзда. Думать о немъ было несравненно пріятне, чмъ видть его.

ГЛАВА LII.
М-ръ Аутгаузъ жалуется, что его силъ нтъ.

Въ приход св. Дидульфа зима тянулась безцвтно, скучно, томительно. Въ Ноябр пришло письмо отъ Тревиліана къ жен, въ которомъ онъ высказывалъ, что, не видя возможности вврить ни ей, ни ея дяд надзоръ за ребенкомъ, онъ пришлетъ особу, уполномоченную законной властью отобрать отъ нихъ ребенка, и что онъ желаетъ, чтобы маленькаго Луи безотлагательно передали его посланному. Тутъ, разумется, произошло страшное смятеніе въ дом. М-ссъ Тревиліанъ и Нора Роули успли въ это время убдиться, что во мнніи хозяина дома он не были желанными гостьями въ приход св. Дидульфа. Когда угрозу сообщили м-ру Аутгаузу, онъ не сказалъ ни слова насчетъ того, что ребенка должно отдать. Онъ, правда, пробормоталъ что-то насчетъ нелпости, въ чемъ какъ будто бы заключался намекъ на то, что этой угроз не слдовало придавать значенія, но это все-таки далеко не было положительнымъ общаніемъ съ его стороны — противодйствовать всякому несправедливому посягательству. М-ссъ Аутгаузъ неоднократно говорила племянниц, что ребенка никому и отнюдь отдавать не слдуетъ, но даже она не обнаруживала при этомъ той энергіи, которой желательно было бы матери.

— Они отнимутъ его у меня силой, говорила мать, скрежеща зубами,— о, еслибъ папа былъ здсь! Нсколько недль она не выпускала ребенка изъ виду, но когда о Рождеств не явилось никакого посланнаго, вс они стали думать, что угроза въ сущности ничего не значила, — что это было одной изъ выходокъ полоумнаго.

Угроза была однако не пустой фразой. Рано утромъ въ Январ Аутгаузу сказали, что въ пріемной кто то спрашиваетъ его,— и м-ссъ Тревиліанъ, сидвшая за завтракомъ, вскочила со стула и бросилась къ ребенку, который былъ въ эту минуту на верху. Двушка описала гостя ‘смахивающимъ на джентльмена’, хотя не ршилась просто напросто назвать его джентльменомъ. Аутгаузъ медленно поднялся изъ за стола, вышелъ въ пріемную и пригласилъ его въ коморочку, замнявшую теперь его кабинетъ. Можетъ быть излишне говорить, что поститель былъ Бодзль.

— Позвольте, мистеръ Гаутгаузъ, вы меня не знаете, началъ Бодзль. М-ръ Аутгаузъ, принебрегая всякими вступительными привтствіями, сказалъ, что конечно не знаетъ.— Меня зовутъ, мистеръ Гаутгаузъ, Самуиломъ Бодзль, и я живу подъ No 85 на каменномъ проспект, Уніонъ-Стритъ. Я прежде состоялъ по полиціи, но теперь тружусь на свой пай.

— Что же вамъ отъ меня угодно, м-ръ Бодзль?

— Не то чтобы отъ васъ собственно, сэръ, а скорй отъ той особы, что подъ вашимъ покровительствомъ-то состоитъ, и не столько отъ самой этой особы, а больше насчетъ ребенка.

— Въ такомъ случа можете уходить, м-ръ Бодзль, нетерпливо сказалъ Аутгаузъ.— Можете сію же минуту уходить!

— Потрудитесь прочесть вотъ тутъ нсколько строкъ, сэръ, продолжалъ Бодзль. Это написано рукою м-ра Тревиліана, которая вамъ должна быть извстна,— по крайней мр м-ссъ Т., если вы не знаете его почерка.— Аутгаузъ, посмотрвъ съ минуту на бумагу и призадумавшись на счетъ того, чтобы такое лучше предпринять въ этомъ, вовсе имъ непредвиднномъ случа, взялъ ее въ руки и прочелъ. Въ ней заключалось слдующее:

‘Я нижеподписавшійся уполномочиваю м-ра Самуила Бодзля (No 55, Каменный проспектъ, Уніонъ-Стритъ) вытребовать, хотя бы силою, ребенка моего, Луи Тревиліана, а также требую, чтобы т, кто въ настоящее время иметъ надзоръ за вышеупомянутыми ребенкомъ,— кто бы то ни былъ, жена моя или кто изъ ея друзей,— тотчасъ же выдали его м-ру Бодзлю на основаніи этой довренности.

Люисъ Тревиліанъ.

Здсь не мшаетъ замтить, что до составленія этаго документа происходилъ дятельный обмнъ писемъ между Бодзлемъ и его патрономъ. Къ чести отставнаго полисмена слдуетъ сказать, что онъ сперва ни за что не хотть вмшиваться въ это дло касательно ребенка. У Бодзля была жена, которая высказала энергично, что ребенка слдуетъ оставить при матери,— и что онъ, Бодзль, если ему и удастся выручить ребенка, не будетъ знать что съ нимъ длать.

Бодзль сверхъ того считалъ себя обязаннымъ изслдовать только факты и отнюдь не браться за какія бы ни было дйствія. Но патронъ продолжалъ настаивить и не давалъ ему покоя. Байдевайль положительно отказался отъ всякаго участія въ этомъ дл, а Тревиліанъ, не смотря на свое безумство, слышать не хотлъ о передач своихъ длъ въ руки нкоего Скинта, съ Стамфордъ-Стрита, котораго ему рекомендовалъ Бодзль. Тревиліанъ продолжалъ убждать Бодзля, что если бъ онъ сдлалъ первый шагъ лично, то эта мра, даже въ случа неудачи, послужила бы достаточно приличнымъ поводомъ къ дальнйшимъ мрамъ, которыя онъ беретъ лично на.себя. Онъ намревался вернуться съ этою цлью въ Англію, но желаетъ, чтобы приказаніе выдать ребенка было передано по принадлежности немедленно. Бодзль пріхалъ. Онъ былъ человкъ серьезный — и теперь выработалъ себ до нкоторой степени энергію въ своемъ дл. Онъ любилъ власть и особенно заботился о томъ, что бы ему повиновались т, съ кмъ онъ приходилъ въ столкновеніе по служебнымъ дламъ. Такимъ образомъ, развернувъ передъ Аутгаузомъ документъ, онъ настроилъ себя на непремнное желаніе, чтобы этому документу было оказано безпрекословное повиновеніе.

Аутгаузъ прочелъ бумагу и отвернулся.

— Уходите по добру по здорову, сказалъ онъ, возвращая ее Бодзлю,

— Разумется, уйду, когда мн отдадутъ ребенка.

Аутгаузъ только свистнулъ вмсто отвта.

— Что это такое значитъ, м-ръ Гаутгаузъ? Надюсь, что вы не станете оспоривать законной родительской власти?

— Вонъ отсюда!

— Какъ, вонъ?

— Да такъ — вонъ изъ моего дома! Мн сдается, что вы мошенникъ.

— Мошенникъ — я, м-ръ Гаутгаузъ?!

— Да, — мошенникъ. Кром отъявленнаго плута и негодяя никто бы не ршился способствовать отлученію малаго ребенка отъ матери. Я считаю васъ плутомъ, но не думаю, чтобы вы имли глупость вообразить себ, что вамъ отдадутъ ребенка.

— По моему, слова ‘мошенникъ’ и ‘плутъ’ подлежатъ взысканію, сказалъ Бодзль, уваженіе котораго къ священнику быстро возрастало.— Не потрудитесь ли позвонить, м-ръ Гаутгаузъ, и назвать меня мошенникомъ при вашей служанк?

— Убирайтесь вонъ! сказалъ Аутгаузъ.

— Не во гнвъ вамъ, сэръ, я желалъ бы видть леди передъ уходомъ.

— Вы ее здсь не увидите, а если вы не уйдете добромъ изъ моего дома, я пошлю за полиціей.

Тутъ Бодзль смирился и, уходя, сознался въ душ, что погршилъ противъ всхъ правилъ своей жизни, рискнувъ выйдти за узаконенные предлы своей профессіи. Пока онъ ограничивался собираніемъ фактовъ, никто не грозилъ ему полиціей. Но онъ все-таки пріобрлъ одинъ новый фактъ въ этотъ день. Сен-Дидульфскій священникъ, котораго ему описывали слабымъ, дураковатымъ старикашкой, далеко былъ не то. Бодзлю очень понравился Аутгаузъ — и онъ очень былъ бы радъ оказать ему какую нибудь услугу, еслибъ представился случай.

— Что ему надо, дядя Олифэнтъ? спросила м-ссъ Тревиліанъ,— стоя на верху лстницы, на сторож у дверей дтской.

Въ этотъ моментъ дверь за Бодзлемъ только что затворилась.

— Лучше не спрашивайте, сказалъ м-ръ Аутгаусъ.

— Насчетъ Луи?

— Да, онъ приходилъ за этимъ.

— Да? Разумется, вы должны сказать мн, дядя Олифэнтъ. Подумайте только, каково мн!

— У него въ рукахъ была какая-то глупая бумага отъ вашаго мужа, но это ровно ничего не значить.

— Значитъ онъ-то и былъ посланный?

— Да, онъ. Но я не думаю, чтобы онъ надялся чего либо добиться. Ничего, ступайте себ наверхъ и смотрите за ребенкомъ.

М-ссъ Тревиліанъ вернулась къ сыну, а м-ръ Аутгаусъ слъ за свои бумаги. Тяжело ему было, тяжело не подъ силу. Ему грозило судебное преслдованіе. Онъ обнаружилъ значительную храбрость въ присутствіи непріятеля, теперь же совсмъ упалъ духомъ. Онъ говорилъ себ, что хотя покровительство жениной племянниц — прямая его обязанность, все-таки сердце его никогда не горло къ бдной женщин любящимъ, великодушнымъ чувствомъ истиннаго опекуна. Онъ не хотлъ отдавать ребенка Бодзлю, но вмст съ тмъ душевно желалъ, чтобы ребенка этого не было въ его дом. Хотя онъ назвалъ Бодзля плутомъ, а Тревиліана сумашедшимъ, онъ все-таки считалъ полковника Осборна главнымъ виновникомъ — и находилъ, что Емилія Трепиліанъ поступила дурно. Онъ безпрестанно повторялъ себ старинную поговорку, что нтъ дыма безъ огня,— и горевалъ о несчастіи, поставившемъ его въ такое близкое соотношеніе съ обстоятельствами и людьми, такъ мало ему сочувственными. Онъ посидлъ немного, съ перомъ въ рук, за жалкимъ маленькимъ пюпитромъ, замнившимъ его большой письменный столъ, старался собраться съ мыслями и продолжать работу. Но усилія были тщетны: передъ нимъ все стоялъ Бодзль, протягивая свой документъ и прося позвонить двушку, чтобы она слышала, какъ его называютъ плутомъ. Притомъ, онъ зналъ, что въ самый этотъ день племянница принесетъ ему деньги, отказываться отъ которыхъ онъ не можетъ. Съ какой стати отказываться отъ нихъ теперь, когда ужъ разъ они были приняты? Онъ не могъ написать ни одного слова, всталъ и пошелъ къ жен.

— Если это еще продлится, началъ онъ,— я попаду въ Бедламъ.

— Другъ мой, не говори такихъ вещей!

— Все это очень хорошо. Кажется, я имю право говорить то, что мн угодно. Здсь былъ полицейскій, который теперь затетъ противъ меня дло.

— Полицейскій!

— Да, посланный ея мужемъ за ребенкомъ.

— Ребенка не надо отдавать, Олифэнтъ.

— Все это очень хорошо, но я думаю, что мы должны повиноваться закону. Сен-Дидульфскій приходъ не замокъ въ Апенинахъ. Если доходитъ дло до того, что присылаютъ полицейскихъ за ребенкомъ и угрожаютъ мн процессомъ, потому что я приказываю выйдти вонъ изъ моего дома,— это очень тяжело, особенно имя въ виду, что я самъ тутъ ршительно ни причемъ. Теперь весь приходъ знаетъ, что здсь прячется моя племянница отъ своего мужа и что къ ней здитъ любовникъ. И насчетъ полицейскаго тоже вс узнаютъ, разумется. Я только говорю, что это тяжело, не по силамъ, вотъ и все.

Жена всячески старалась его утшить, напоминая, что скоро прідетъ сэръ Мармадюкъ и что тогда ему будетъ легче. Но теперь и она соглашалась съ тмъ, что это очень тяжело.

ГЛАВА LIII,
изъ которой видно, что Гуго Станбэри — не колдунъ.

Нсколько недль прошло съ тхъ поръ, какъ Гуго Станбэри былъ съ визитомъ въ приход св. Дидульфа, и Нора Роули начинала думать, что ея отказъ жениху былъ твердъ и положителенъ — и вслдствіе этого она никогда больше его не увидитъ и ничего больше о немъ не услышитъ, но посл того она уже успла сознаться, что если она скоро не увидитъ его или не услышитъ о немъ, то жизнь потеряетъ для нея всякое значеніе. У каждаго изъ насъ, когда вншнія условія жизни безцвтны, однообразны и невеселы, единственное сокровище пріобртаетъ гораздо большую цнность — нежели въ то время, когда наши дни полны удовольствій, сильныхъ ощущеній, или даже занятій. Жизнь Норы Роули въ приход св. Дидульфа складывалась весьма меланхолично. Общества было мало или, лучше сказать, вовсе не было. Сестра грустила и прихварывала, изнемогая подъ бременемъ тревогъ. М-ръ Аутгаусъ хмурился и отмалчивался, м-ссъ Аутгаусъ, хотя и старалась доставлять вс возможныя удобства своимъ нежданнымъ гостямъ, все-таки не могла совладть Съ собой на столько, чтобы уврить ихъ въ томъ, что присутствіе ихъ особенно для нея пріятно. Нора лучше сестры понимала, какъ непріятно дяд ихъ присутствіе, — и это ее сильно тревожило. Помимо всхъ этихъ вншнихъ невзгодъ, она разумется твердила себ, что она-то и есть самая несчастная изъ всхъ женщинъ. Это всегда такъ бываетъ. Сердце, удрученное горемъ,— хотя бы достаточно сильное, чтобы справиться съ нимъ,— теряетъ отвагу и начинаетъ сомнваться въ своей сил сопротивленія. Оно похоже на рессоры экипажа, чрезъ мру сжатыя излишнимъ грузомъ. Но если рессоры хороши, тяжесть груза выносится благополучно — и годность ихъ становится несомннною вслдствіе вынесеннаго ими испытанія.

Нора отказала жениху, а теперь, по истеченіи трехъ мсяцевъ со дня отказа, пришла къ убжденію, что онъ больше никогда не вернется. Скучную, однообразную жизнь въ приход св. Дидульфа очень скрасила бы увренность въ томъ, что можетъ-быть онъ скоро вернется. Чмъ больше она думала о Гуго Станбэри, тмъ глубже она убждалась, что онъ въ качеств жениха, мужа и спутника жизни — какъ нельзя боле удовлетворялъ бы ея вкусамъ. Она щедро надляла его сотней достоинствъ, въ раздач которыхъ природа была гораздо расчетливе. Она создала себ мысленный портретъ его, боле лестный для оригинала, чмъ любая миніатюра, дланная кистью придворнаго живописца. Она придавала ему вс дары честности, правдивости, энергіи, считала его паладиномъ (вполн современнымъ паладиномъ), ни передъ чмъ не останавливающимся, увреннымъ въ успх — и во всхъ отношеніяхъ достойнымъ занять высокое положеніе, котораго онъ, разумется, добьется. Но она не воображала его настолько постояннымъ, чтобы пріхать еще разъ просить ея руки. Живи Нора въ это время на Вест-Энд, въ Лондон, и вызжай въ свтъ раза три-четыре въ недлю, она бы не стала задумываться насчетъ его возвращенія. Рессоры не были бы такъ напряжены — и сердце ея было бы эластичне.

Она, разумется, забыла многія изъ подробностей его посщенія и отъзда. Тотчасъ посл отъзда она сказала сестр, что вроятно онъ еще разъ прідетъ, но тутъ же прибавила, что это ни къ чему не поведетъ. Онъ такъ бденъ, а она — хотя такъ же бдна, какъ онъ,— такъ не привыкла къ бдной жизни, что признаетъ себя положительно неспособной быть его женой. Мало по малу, съ теченіемъ томительныхъ недль, мысли ея измнялись. Она стала думать, что онъ никогда не вернется, но что если бы онъ вернулся, она призналась бы ему, что ея взгляды на жизнь стали не т. ‘Я сказала бы ему откровенно, что готова грызть съ нимъ сухія корки на лондонскомъ чердак.’ Но это говорилось только себ — отнюдь не сестр. Емилія и м-ссъ Аутгаусъ ршили между собой, что гораздо благоразумне воздерживаться отъ всякаго упоминовенія имени Гуго Станбэри. Нора чувствовала, что сестра систематически избгала говорить съ ней объ этомъ — и это еще больше способствовало усиленію отчаянія, которое ей завладло. Гуго, разставаясь съ нею, положительно далъ ей возможность надяться, что онъ возвратится. Она слдовательно была вполн уврена, что онъ вернется. Она была въ этомъ уврена, хотя и сказала ему, что это ни къ чему не поведетъ. Но теперь, когда безотрадныя недли медленно тянулись, когда въ теченіе долгихъ часовъ долгаго дня она думала о немъ безпрерывно,— говоря себ, что ей немыслимо сдлаться женою кого бы ни было иного, кром него,— она увряла себя, что видла и слышала его въ послдній разъ. Она, конечно, забыла его пылкія слова и послднее, смлое объятіе.

Затмъ пришло къ ней письмо. Вопросъ о переписк молодыхъ особъ становится и разршается весьма различно въ различныхъ домахъ. Въ нкоторыхъ семьяхъ молодыя двушки такъ-же мало стсняются относительно почты, какъ и старйшіе члены семьи. Въ другихъ — считается безусловно необходимымъ имть нкоторый надзоръ надъ перепиской дочерей. Живя съ сестрой въ Карцонъ-Стрит, Нора сильно возмутилась бы, если бы ей кто нибудь сказалъ, что сестра иметъ какое либо право надъ ея перепиской. Но теперь, при тхъ условіяхъ, въ которыя она была поставлена въ приход св. Дидульфа, она понимала, что ни одно письмо не дойдетъ до нея безъ вдома тетки. Все это было ей отвратительно — какъ почти вс подробности ея жизни въ приход св. Дидульфа, но длать было нечего. Скажи тетка, что она вовсе не позволитъ ей получать писемъ, — и этому придется подчиниться до прізда матери на выручку. Теперешнее письмо было ей передано сестрой, но м-ссъ Тревиліанъ получила его изъ рукъ м-ссъ Аутгаусъ.

— Нора, сказала м-ссъ Тревиліанъ,— вотъ письмо къ теб. Кажется, отъ м-ра Станбэри.

— Дай сюда, порывисто сказала Нора.

— Разумется, дамъ. Но надвюсь, что ты не намрена вступить съ нимъ въ переписку.

— Если онъ написалъ, то конечно слдуетъ ему отвчать, сказала Нора, завладвъ сокровищемъ.

— Тетя Мэри думаетъ, что не слдуетъ — пока не прідутъ мама и папа.

— Если тетя Мэри боится за меня, пускай скажетъ прямо,— и я постараюсь уйдти куда нибудь отсюда.— Бдная Нора знала, что эта угроза была пустою фразою: ей не куда было бы дться.

— Она вовсе не боится за тебя, Нора. Она только говоритъ, что, по ея мннію, теб не слдуетъ писать къ м-ру Станбэри.— Тутъ Нора убжала въ свою холодную, уединенную спаленку и тамъ прочла полученное письмо.

Читатель можетъ-быть помнитъ, что Гуго Станбэри, узжая изъ прихода св. Дидульфа, былъ далекъ отъ мрачнаго раздумья потерявшаго надежду влюбленнаго. Онъ высказался Нор откровенно — и считалъ себя въ прав думать, что говорилъ не втун. Онъ держалъ ее въ объятіяхъ — и она сочла невозможнымъ сказать ему, что она его не любитъ. Но вмст съ тмъ, она твердо намревалась не давать ему никакихъ надеждъ — по мр возможности. Она не сказала ни слова, которое дало бы ему право предполагать какое-бы то ни было обязательство между ними,— и мало того: хозяйка дома заявила ему о своемъ нежеланіи видть его у себя въ дом. Онъ думалъ обо всемъ этомъ изо дня въ день, то говоря себ, что ему ничего не остается кром надежды на ея постоянство, пока онъ не будетъ въ состояніи предложить ей приличный домъ,— то думая, что ему нечего надяться на то, чтобы такая двушка, какъ Нора Роули стала его ждать, если ему не удастся убдить ее, что онъ, со своей стороны, готовъ ждать ее во всякомъ случа. То думалось ему, что изъ уваженія къ Нор слдуетъ молчать, то напротивъ казалось, что такое глупое рыцарство недостигнетъ цли, что его не замтятъ и никогда не вознаградятъ. И потому онъ кончилъ тмъ, что слъ и написалъ слдующее письмо:

‘Январь, 186 —

Дорогая Нора,

Со времени послдняго свиданія съ вами въ приход св. Дидульфа, я много думалъ о своихъ отношеніяхъ къ вамъ. Иногда мн сдавалось, что слдуетъ молчать, потому что я бденъ. Иногда мн казалось напротивъ, что слдуетъ высказаться громко, потому что я васъ люблю такъ нжно. Въ эту минуту преобладаетъ именно послднее воззрніе.

Разъ ршась написать, я хочу быть смлымъ,— до того смлымъ, что, если я ошибся въ расчет, вы меня глубоко возненавидите и никогда не захотите видть. Но, я думаю, лучше быть искреннимъ — и сказать, что я думаю. Я думаю, что вы меня любите. Изъ всего, что до сихъ поръ между нами было, этого не слдовало бы выводить, но такъ кажется. Даже посл того, какъ я побывалъ въ приход св. Дидульфа, эта увренность несказанно меня счастливила,— хотя были моменты сомннія. Если-бъ я думалъ, что вы меня не любите, я бы не сталъ васъ больше безпокоить. Мужчина можетъ смло прокладывать себ путь къ любви, когда общественныя условія таковы, что сами сводятъ и сближаютъ его съ молодой двушкой, но у насъ — не то, и если вы меня теперь не любите, то ужъ конечно никогда не полюбите’.

— Люблю, люблю! сказала Нора, прижимая письмо къ груди.

‘Если любите — я думаю, что слдовало бы сказать мн и такимъ образомъ доставить мн вс радости и все сознаніе отвтственности, которую должна на меня наложить такая увренность’.— ‘Я скажу’ говорила Нора: ‘что мн за дло до того, что посл будетъ!.. но я ему скажу всю правду’.— ‘Я знаю, продолжалъ Гуго,— что положительное обязательство теперь было бы большимъ рискомъ, потому что заработки мои весьма скудны и недостаточны, но мн кажется, что всякое начинаніе связано съ нкоторымъ рискомъ. Рискъ бываетъ различный’…. Ей подумалось, что писавъ это, онъ думалъ о скал, о которую разбилась въ дребезги ладья ея сестры,— ‘и едва ли можемъ мы надяться всхъ ихъ избгнуть. Что до меня касается, то жизнь моя была бы скучной и безцвтной, если бъ не нужно было преодолвать опасностей.’

‘Если вы меня любите, и скажете мн это, я не стану просить вашей руки, пока не буду въ состояніи доставить вамъ приличнаго положенія, но сознаніе, что я обладатель сокровища, котораго я такъ жажду, придало бы мн двойную энергію — и дало бы возможность врить, что, пріобртя такъ много, я конечно не замедлю прибавить къ этому главному вс побочныя необходимыя мелочи.

Отвчайте мн — пожалуйста. Я не могу добраться до васъ иначе какъ путемъ письма, такъ какъ ваша тетушка запретила мн посщать васъ въ ея дом.

Дорогая Нора, пожалуйста, врьте, что я всегда буду принадлежать вамъ одной.

Гуго Станбэри.’

Отвчать ему! Разумется, она будетъ ему отвчать. Разумется, она скажетъ ему всю правду. ‘Онъ говоритъ, что я должна быть съ нимъ откровенной, — и я нахожу, что онъ правъ’, сказала она себ вслухъ: ‘что же касается до средствъ къ жизни, его дло судить и ршить этотъ вопросъ’. Она ршила со своей стороны, что не будетъ блоручкой, не будетъ трусихой — и безтрепетно возмется за свою долю риска, о которомъ онъ говорилъ такъ смло и честно. ‘Это правда. Если онъ съумлъ заставить меня полюбить, я не имю права оставаться въ сторон, чуждой ему,.— еслибъ даже хотла.’ И думая такимъ образомъ, она ходила взадъ и впередъ по комнат, когда вошла сестра.

— Ну что, душа моя, сказала Емилія,— могу я узнать, что такое онъ пишетъ?

Пора помолчала съ минуту, крпко стиснувъ письмо въ рук, потомъ протянула его сестр.

— Вотъ. Прочти.

М-ссъ Тревиліанъ взяла письмо и стала читать его медленно, а Нора смотрла въ окно. Она не хотла видть лица сестры, чтобы не быть вынужденной отвчать на какія бы то ни было вншнія проявленія неудовольствія или несочувствія.

— Отдай мн его назадъ, сказала она, когда услышала по шелесту бумаги, что чтеніе окончилось.

— Разумется отдамъ, душа моя.

— Благодарствуй. Я въ теб не сомнвалась.

— Что же ты думаешь длать, Нора?

— Отвчать, разумется.

— Я бы немного подумала прежде чмъ отвчать, сказала м-ссъ Тревиліанъ.

— Я думала — и очень много.

— И что же ты отвтишь?

Нора помолчала прежде чмъ отвтить.

— Я постараюсь написать то, что, по моему мннію, ему хотлось, чтобы я написала.

— Стало быть ты дашь ему слово, Нора?

— Разумется, дамъ. Я ужъ дала ему слово — еще прежде чмъ онъ былъ здсь.

— Ты говорила, что между вами ничего нтъ.

— Я говорила, что люблю его больше всхъ на свт, и ты должна была знать, къ чему это могло повести. Думая о немъ всякій день и всякій часъ, могу ли я не радоваться, что у насъ съ нимъ все покончено? Я не могла бы выйдти ни за кого другаго, а оставаться вчно въ томъ положеніи, въ которомъ я теперь,— я не хочу.— Слезы навернулись на глаза замужней сестры и скатились со щекъ, когда она это услышала. Не лучше ли было бы для нея, еслибъ она осталась тмъ, чмъ была?

— Милая, сказала Нора,— вдь у тебя остался Луи.

— Да, но они хотятъ и его взять отъ меня. Но я не хочу говорить о себ. Отложи отвтъ до прізда мама!

— Не могу, Емилія. Какъ, получить такое письмо — и не тотчасъ на него отвчать!

— Я напишу вмсто тебя пару словъ, и объясню.

— Нтъ, Емилія. Я предпочитаю сама отвчать на свои письма, и показала теб его, потому что врю теб, но я сама знаю, что ему отвтить. Отвтъ мой будетъ написанъ и отосланъ до обда.

— Мн кажется это напрасно, Нора.

— Отчего — напрасно? Когда я хала съ тобой сюда, мама разумется не думала, что я стала бы ждать ея согласія съ Мандариновъ, еслибъ мн представилась какая-либо партія. Ей никогда и не снилось ничего подобнаго.

— Спроси у тети Мэри.

— Конечно, нтъ. Что мн тетя Мэри? Мы здсь въ ея дом на время, подъ гнетомъ обстоятельствъ, но я не обязана ей давать отчетъ. Она сказала Станбэри, чтобы онъ сюда не здилъ — и онъ не былъ, и я не стану его приглашать. Я не стану вводить въ домъ дяди Олифанта — человка, котораго онъ и она не желаютъ видть. Но я не допускаю, чтобы кто-либо изъ нихъ имлъ какую-либо власть.

— Такъ кого же ты признаешь авторитетомъ?

— Никого — кром папа и мама, а они предоставили меня самой себ.

М-ссъ Тревиліанъ нашла невозможнымъ пошатнуть твердость сестры — и со своей стороны могла только сказать м-ссъ Аутгаусъ, въ какомъ положеніи дло. Когда она сказала, что намрена сдлать это, Нора разразилась было потокомъ громкихъ и горячихъ словъ, но подъ конецъ уступила.

— Пускай вс знаютъ, сказала она: — я не хочу ничего длать по угламъ. Я не думаю, чтобы тетя Мэри ршилась задержать мое письмо.

Емилія отправилась отыскивать м-ссъ Аутгаусъ, а Нора сла за письменный столъ. Ни одна изъ сестеръ не была уврена въ томъ, что м-ссъ Аутгаусъ не задержитъ письма, но къ счастію ея не оказалось дома — и она вернулась только тогда, когда Нора уже отнесла свой отвтъ въ ближайшую почтовую контору. Она не хотла никому доврить отправку письма — и такъ какъ она сама вврила его въ надежныя руки главноуправляющаго почтой, мы передадимъ его содержаніе публик:

‘Приходъ св. Дидульфа, Январь 186 —

Дорогой Гуго,

Я думаю, что теперь могу васъ такъ назвать. Ваше милое письмо такъ меня обрадовало! Не наивное-ли это признаніе со стороны молодой двушки? Но вы говорите, что я обязана высказать вамъ всю правду, и потому — вотъ вамъ вся моя правда. Кром васъ у меня никого нтъ и никогда не будетъ, а вы для меня все. Я васъ люблю и, если представится когда либо возможность, буду вашей женой.

‘Я написала это потому, что чувствую себя обязанною повиноваться вашимъ приказаніямъ, но, пожалуйста, не старайтесь видть меня и не пишите ко мн, пока не прідетъ мама. Она и папа будутъ сюда весной,— очень рано весною, мы надемся,— и тогда вы можете пріхать къ намъ. Что они скажутъ — я, разумется, не знаю, но общаю оставаться вамъ врной.

Ваша искренно любящая
Нора.

Разумется, вы знали, что я васъ любила, и я отнюдь не вывожу изъ этого, что вы — колдунъ.’

Какъ только письмо было написано, она надла шляпу и пошла отнести его сама на почту. М-ссъ Тревиліанъ остановила ее на лстниц и хотла было задержать, но Нора не далась.

— Это лично мое дло, сказала она.— Еслибъ мама была здсь — другое дло, но такъ какъ ея здсь нтъ, я должна сама за себя отвчать.

Что бы м-ссъ Аутгаусъ сдлала, еслибъ была дома, излагать безполезно. Ей сказали что случилось — и она накинулась на Нору.

— Вы, помните, говорили, сказала она не безъ рзкости въ тон,— что между вами и м-ромъ Станбэри ничего нтъ и не будетъ — по крайней мр, пока не вернется братъ?

— Я никогда ничего подобнаго не говорила, тетя Мэри, сказала Нора.— Онъ общалъ не приходить и только — и я уврена, что онъ сдержитъ слово. Если-бъ даже онъ пришелъ, я бы къ нему не вышла.

М-ссъ Аутгаусъ должна была удовлетвориться этимъ. Письмо ушло — и остановить его невозможно. Да она и не имла никакого права его останавливать. Она могла только вмст съ мужемъ желать — какъ можно скоре избавиться отъ ужаснаго бремени, которое имъ взвалила на шею судьба.

— По моему, это тяжело, сказалъ м-ръ Аутгаусъ:— очень тяжело. Если-бъ мы заявили желаніе избавиться отъ ихъ присутствія, поднялся бы гвалтъ — и насъ обвинили бы въ жестокости, а между тмъ, живя здсь, он не хотятъ подчиняться ничьей власти. Я вижу, что об он намрены длать все, что имъ придетъ въ голову — и намъ ихъ не остановить.

ГЛАВА LIV.
Угроза м-ра Гибсона.

Миссъ Станбэри долго была въ одномъ и томъ же положеніи. Сэръ Питеръ не объявлялъ ея положенія опаснымъ, но и не говорилъ — чтобы она была вн опасности, а м-ръ Мартинъ былъ такъ убитъ чуть не роковыми послдствіями своей ошибки, что никакъ не могъ придти въ себя и поговорить о дл толкомъ. На вопросы онъ отвчалъ, что сэръ Питеръ сказалъ то и это,— и такимъ образомъ усиливалъ недоумніе и тревогу, вмсто того чтобы ихъ разсивать. Въ одно изъ утръ, весь городъ положительно утверждалъ, что миссъ Станбэри умираетъ,— и цлую половину дня въ банк думали, что она лежитъ in articillo mortis. Пошли слухи о томъ, что часть имнія была оставлена миссъ Станбэри только въ пожизненное пользованіе, что Бургесы имютъ право вытребовать себ дома въ город, и что завщаніе сдлано въ пользу Доротеи съ устраненіемъ даже Брука отъ всякой доли въ наслдств, — и такимъ образомъ Эксетеру было таки о чемъ поговорить — относительно длъ и состоянія здоровья нашей старой пріятельницы. Миссъ Станбэри однако, была въ самомъ дл очень серьозно больна,— слишкомъ серьозно больна для того, чтобы слушать все, что говорилось вокругъ,— слишкомъ больна для того, чтобы позволить Март передавать ей все, что длалось за стнами ея комнаты. Когда сама больная заводила рчь о свтскихъ длахъ, Марта очень осторожно и ловко переводила разговоръ на что нибудь другое. Миссъ Станбэри, напримръ, при всей своей слабости, выказывала живое участіе къ самымъ свтскимъ интересамъ: ее занимала и самая свадьба Камиллы Френчъ и отсрочка этой свадьбы на неопредленное время. ‘Того и гляди выскользнетъ изъ рукъ’, говорила больная своей врной слуг. Марта находила нужнымъ перемнять предметъ, чувствуя, что не слдъ старух на смертномъ одр радоваться неудач молодыхъ ближнихъ. Марта перешла сперва къ желе, потомъ къ псалму. Миссъ Станбэри была слишкомъ слаба для противодйствія, но какъ только кончилось чтеніе послдняго стиха псалма, она замтила, что не повритъ этому, пока своими глазами не увидитъ. ‘Все въ рукахъ Божіихъ, мамъ’ сказала Марта, поднимая глаза въ потолокъ и закрывая книгу, съ видомъ замтно-недовольнымъ.

Миссъ Станбэри поняла все это до тонкости, какъ будто была совершенно здорова. Она знала вс свои слабости, сознавала, что увлекается иногда черезъ мру свтскими интересами, и замтила, что старая, врная слуга этимъ недовольна,— а затмъ въ слабомъ ум ея забродили разныя странныя мысли, недозрлыя идеи, слишкомъ серьезныя и тяжелыя по ея настоящимъ силамъ. Разв зло и дурно было съ ея стороны, когда она была здорова, надяться что интригантк не удается вовлечь человка своими прелестями въ неподходящій бракъ? А если тогда это не было дурно — отчего же теперь не хорошо, только потому, что она больна? И отъ этой мысли умъ ея перешелъ къ обычнымъ формамъ предсмертной набожности. На что ей теперь притворная, условная, вншняя набожность,— такая набожность, которую Марта навязывала ей изъ часа въ часъ, изъ чистой, любящей заботливости о ея душ? Она заговорила однажды вечеромъ о картахъ, высказавъ предположеніе, что партія въ криббеджъ была бы ей очень пріятна. Тогда Марта, съ содроганіемъ, заговорила о гимн и тотчасъ же прибгла къ сонному порошку. Миссъ Станбэри подчинилась, но все поняла. Если карты грхъ, то она въ самомъ дл — ужасная гршница, какая можетъ быть надежда теперь, на ея смертномъ одр, для такой гршницы? А между тмъ она не могла каяться въ картахъ и даже не хотла стараться покаяться въ нихъ, потому что не видла въ нихъ ничего дурнаго, а если они невинны — отчего бы не доставить ей этого невиннаго развлеченія теперь, когда она такъ въ немъ нуждается? Она знала однако, что весь домъ (даже Доротея) сталъ бы съ ней на ножи, если бъ ей вздумалось заявить о такомъ желаніи. Она выслушала гимнъ и приняла сонной порошокъ, сказавъ себ, что лучше гнать изъ головы такія мысли. Духовные пастыри опредлили издавна образъ жизни, которому она слдовала — можетъ быть равнодушно, но тмъ не мене съ несомннной покорностью. Они же постановили, какъ слдуетъ умирать,— и хорошо было бы, если бъ она по возможности не отступала отъ этихъ установленныхъ формъ. Она больше ничего не скажетъ о картахъ. Она больше не будетъ думать о Камилл Френчъ. Но, придя къ такому ршенію, въ полу-дремот, она все-таки безсознательно утшалась увренностью въ томъ, что если м-ръ Гибсонъ женится на Камилл Френчъ — Камилла Френчъ втянетъ его въ самую дьявольскую жизнь.

Цлыхъ три дня Доротея ходила по дому тиш мыши, сидла по ночамъ у изголовья тетки и ухаживала за нею съ величайшей заботливостью. Ее тоже время отъ времени поражали порывы мірской суеты въ больной. Тетушка говорила ей о своихъ доходахъ, давала порученія къ Бруку Бургесу насчетъ предметовъ, о которыхъ, по мннію Доротеи, не слдовало бы упоминать на томъ, что можетъ быть скоро станетъ смертнымъ одромъ. И это поражало ее тмъ боле сильно, что у нея самой на душ былъ вопросъ, который ей очень хотлось предложить на обсужденіе тетки, если бъ она не думала, что безпокоить тетку такими вопросами въ такое время — крайне дурно съ ея стороны. До сихъ поръ она никому не сказала ни одного слова о предложеніи Брука. Это было ея тайной, но тайной до того большой и тяжелой, что сердце ея чуть не разрывалось подъ ея бременемъ. Она не могла написать Присцилл, прежде чмъ узнаетъ мнніе тетки. Если она напишетъ хоть одно слово кому бы то ни было объ этомъ, она невольно выскажетъ и неопреодолимое стремленіе своего сердца.

Она не могла написать имени Брука на бумаг,— по отношенію къ тому, что онъ ей сказалъ,— безъ того, чтобы не скрпить его любовными эпитетами. Но всего этого никто не долженъ знать, если ея любви не суждено имть послдствій. А ей казалось, что тетка не захочетъ, чтобы Брукъ женился на ней: она подумаетъ, что онъ могъ бы выбрать кого-нибудь получше,— и ей было совершенно ясно, что въ подобномъ дл желаніе тетки должно быть закономъ. Разв она не иметъ права лишить Брука наслдства? А что если тетка умретъ,— тецерь,— предоставивъ Бруку дйствовать по его усмотрнію? Въ этомъ взгляд на вопросъ было что-то столь для нея отвратительное, что она не хотла на немъ остановиться. Она не позволяла себ думать о какомъ бы ни было успх, обусловленномъ единственно смертью тетки. Какъ ни хотлось ей попросить позволенія отдаться Бруку Бургесу,— какъ ясно ни представлялся ей земной рай, открывавшійся передъ нею, когда она думала о всхъ благахъ, могущихъ ожидать ее впереди,— все-таки она понимала, что величайшей неблагодарностью съ ея стороны было бы — чмъ-нибудь умалить въ себ уваженіе къ запретительной власти тетки вслдствіе ея болзни. Она живо понимала все, до послдняго слова, что ей говорилъ Брукъ. Она вполн сознавала — какой для нея радостью была бы возможность освятить, узаконить эти слова, но она зависла отъ тетки, по ея понятіямъ о своихъ обязанностяхъ,— и пока тетка была больна, она даже не могла знать хорошенько, какимъ именно указаніямъ ей слдовать.

Однажды вечеромъ она сидла одна, думая обо всемъ этомъ, оставивъ Марту съ теткой,— и старалась приравнивать обстоятельства настоящей своей жизни къ тому, что было съ нею въ старое время въ Ненкомбъ-Путне, удивляясь въ душ тому, что у нее есть женихъ, и стараясь убдить себя, что для нея этотъ маленькій эпизодъ романа ничмъ серьезнымъ кончиться не можетъ,— когда въ комнату къ ней вошла Марта. Въ послднее время,— чуть-ли не съ тхъ поръ, какъ было отказано Гибсону,— Марта, всегда очень добрая и ласковая, сдлалась гораздо почтительне въ обращеніи съ Доротеей. Доротея это замтила и заключила изъ этого, что вообще ея положеніе въ свт отчасти повысилось.

— Какъ бы вы думали, миссъ, начала Марта,— кто здсь?

— А у тетушки никого нтъ? спросила Доротея.

— Она спитъ какъ дитяшка, а я сошла на минутку. М-ръ Гибсонъ здсь, миссъ,— у насъ въ дом! Онъ спросилъ тетушку, и когда ему, разумется, сказали, что ее нельзя видть, онъ спросилъ васъ.— Доротея простояла нсколько минутъ въ совершенномъ недоумніи, но наконецъ изъявила желаніе видть м-ра Гибсона.

— Такъ-то лучше, сказала Марта,— потому что не хорошо имть на кого бы то ни было злобу,— а миссъ такъ больна. Блаженны миротворцы, миссъ, потому что они сынами Божьими нарекутся.

Убжденная этимъ доводомъ, или собственнымъ умомъ, Доротея приказала попросить м-ра Гибсона въ гостинную. Когда онъ вошелъ, она почувствовала себя неспособной произнести слово. Ей вспомнилось послднее время, когда она съ нимъ видлась,— и ее крайне удивляло, что онъ ршился придти посл всего этого. Но, не смотря на то, она подала ему руку и привтствовала его молча.

— Надюсь, что вы меня не осудите, сказалъ онъ,— за то, что я осмлился зайдти узнать о здоровьи моего стараго друга?

— О, конечно, нтъ! сказала Доротея, совсмъ растерявшись.

— Я зналъ ее такъ издавна, миссъ Доротея, что теперь въ такой бдственный часъ, быть можетъ у смертнаго ея одра, я считаю себя обязаннымъ забыть т немногія рзкія слова, которыя она недавно мн высказала.

— Она вовсе не хотла быть рзкой, м-ръ Гибсонъ.

— Ну, то есть… пожалуй — и не хотла. Во всякомъ случа я умю прощать и простилъ. Я слышалъ, что тетушк вашей очень плохо, миссъ Доротея.

— Она очень больна, м-ръ Гибсонъ.

— Боже мой, Боже мой! Вс-то мы — полевыя былинки, миссъ Доротея,— сегодня здсь, завтра насъ нтъ, какъ искры улетимъ вверхъ — безслдно, какъ разъ пригодны для того, чтобы быть скошенными подъ корень и вверженными въ печь. У нея, вроятно, былъ уже м-ръ Дженнингсъ?

Дженнингсъ былъ другой младшій каноникъ.

— Онъ бываетъ три раза въ недлю, м-ръ Гибсонъ.

— Отличный молодой человкъ — очень хорошій молодой человкъ. Я считаю большимъ для себя утшеніемъ имть подл себя Дженнингса. Но онъ очень молодъ, миссъ Доротея, не правда-ли?— Доротея пробормотала что-то насчетъ того, что она не знаетъ въ точности возраста м-ра Дженнингса.— Я былъ бы очень радъ провдать моего стараго друга, если-бъ можно было, сказалъ м-ръ Гибсонъ, почти со вздохомъ. Доротея очевидно была того мннія, что всякая перемна была бы теперь рискомъ для тетки,— но не знала какъ выразить свое мнніе, и потому стояла молча и смотрла на него.

— Вы конечно понимаете, что о Гивитрійскихъ дамахъ не будетъ сказано ни слова, сказалъ м-ръ Гибсонъ.

— О, конечно! сказала Доротея, и вмст съ тмъ она очень хорошо знала, что именно объ этомъ-то и зашла бы рчь, если-бъ м-ру Гибсону удалось проложить себ путь въ кабинетъ тетки. Тетка постоянно намекала на Гивитрійскихъ дамъ, вопреки стараніямъ старой служанки — сдерживать ее.

— Между нами возникло маленькое недоразумніе, сказалъ м-ръ Гибсонъ:— но теперь всему этому давно пора пройдти. Мы оба хотли устроить все къ лучшему, миссъ Доротея,— и я увренъ что никто здсь не можетъ сказать, будто бы я дйствовалъ не искренно.

Но Доротея, хотя не могла прямо отвчать на вопросъ м-ра Гибсона, не была однако въ силахъ безусловно съ нимъ согласиться — и потому пробормотала что-то насчетъ слабости тетки и большаго вниманія, которымъ окружалъ ее Дженнингсъ, котораго тетка очень полюбила, — и подъ конецъ выразила довольно опредлительно, что тетушку не слдуетъ теперь ничмъ безпокоить.

— Я вовсе не думаю настаивать, миссъ Доротея, сказалъ м-ръ Гибсонъ:— но я все-таки надюсь, что буду имть возможность видть ее еще хоть разъ въ живыхъ. А что касается до предстоящей моей свадьбы, миссъ Доротея…. Онъ замолчалъ, а Доротея почувствовала, что покраснла до ушей.— Что касается до моей свадьбы, продолжалъ м-ръ Гибсонъ,— которая однако состоится не раньше конца Марта (очевидно, что онъ считалъ это обстоятельствомъ, способнымъ въ этомъ дом послужитъ доводомъ въ его пользу), надюсь, что вы отнесетесь къ этому какъ нельзя боле благосклонно — также какъ и ваша достойная тетушка, если Богу будетъ угодно намъ ее сохранить.

— Конечно, мы надемся, что вы будете счастливы, м-ръ Гибсонъ.

— Что-же мн было длать, миссъ Доротея? Я знаю, что меня очень осуждали,— но совершенно напрасно! Я никогда не думалъ быть неврнымъ даже мыши, миссъ Доротея.— Доротея не совсмъ поняла кто былъ мышью — она, или Камилла Френчъ, или Арабелла.— А какъ тяжело подвергаться осужденію изъ какого нибудь ничтожнаго недоразумнія!— На это Доротея не могла бы никоимъ образомъ отвтить — и наконецъ м-ръ Гибсонъ оставилъ ее, завривъ ее на прощанье, что высшимъ удовольствіемъ для него было бы: еще разъ увидть своего стараго друга предъ ея кончиной.

Хотя про миссъ Станбэри было сказано, что она спала ‘какъ дитяшка’, однако она услышала чужіе шаги въ дом и спросила у Марты, кто это ходитъ. Какъ только Доротея вернулась къ ней, она приступила къ длу со свойственной ей ршимостью.

— Чего ему было здсь надо, Долли?

— Онъ говорилъ, что ему хотлось бы видть васъ, тетя, — когда вамъ будетъ полегче, разумется. Онъ очень много говорилъ о своемъ старинномъ расположеніи и уваженіи.

— Объ этомъ надо было раньше подумать. До гостей-ли мн теперь?

— Но когда вамъ будетъ полегче, тетя….

— Почемъ знаю, будетъ-ли мн когда легче? Что-же это онъ…. перессорился что-ли со всми въ Гивитри?

— Надюсь, что нтъ, тетя.

— Эхъ! слабое, глупое, вчно недовольное созданье — вотъ онъ что! Дженнингсъ вдесятеро лучше его.

Какъ ни старалась Доротея облечь вопросъ въ привлекательныя формы христіанскаго милосердія и всепрощенія, она не могла добиться отъ тетки согласія видть м-ра Гибсона.

— Могу ли я принять его, когда ты сама знаешь, что сэръ Питеръ запретилъ мн видться съ кмъ бы то нибыло, кром м-ссъ Клиффордъ и Дженнингса?

Два дня спустя, въ Гивитри вышла пренепріятная исторія. То же самое стеченіе обстоятельствъ, которое побудило м-ра Гибсона зайдти въ домъ за Оградой, вызвало и нижеслдующую сцену. Кто то, пристально слдившій за ходомъ дла, шепнулъ кому слдуетъ, что м-ръ Гибсонъ раскаялся въ слов, данномъ Камилл Френчъ, — что болзнь миссъ Станбэри заставила его одуматься и снова обратить вниманіе на Доротею. Многіе въ город ни за что не хотли врить, чтобы Доротея ему отказала, то были по большей части особы женскаго пола, въ мнніи которыхъ значеніе мужа стояло такъ высоко, а священникъ на жалованьи былъ такой выгодной партіей, что имъ казалось немыслимымъ, чтобы Доротея Станбэри могла въ здравомъ разсудк отвертуть подобное предложеніе. ‘Я этому ни на полосъ не врю’ говорила миссъ Кремби, обращаясь къ миссъ Апджонсъ: ‘можетъ-ли статься?’ Френчи чутко прислушивались ко всмъ слухамъ и толкамъ. Вышеприведенное мнніе о м-р Гибсон достигло Гивитри и произвело свое дйствіе. Пока м-ръ Гибсонъ держалъ себя — какъ подобало жениху, никто изъ нихъ ничего не предпринималъ. Что за дло до того, какимъ образомъ завоеванъ призъ, — когда наслаждаешься полнымъ сознаніемъ обладанія? Но когда сознаніе обладанія отравляется ядовитымъ сомнніемъ, всякому слуху придается важность. Камилла слышала о визит за Ограду и поклялась дать себя знать. Она дала матери понять, что если съ ней съиграютъ какую либо штуку, объ этомъ узнаетъ весь округъ,— да такъ узнаетъ, что вс ахнутъ и руками разведутъ, не исключая самаго епископа. М-ссъ Френчъ, сильно струхнувъ угрозы дочери, послала за м-ромъ Гибсономъ.

— Дло въ томъ, м-ръ Гибсонъ, начала м-ссъ Френчъ, когда кончился обмнъ привтствій,— что бдное мое дитя томится.

— Томится, м-ссъ Френчъ?

— Да, томится, м-ръ Гибсонъ. Я боюсь, что вы не вполн понимаете, какъ нжно и чувствительно это молодое сердечко. Разумется, теперь она вполн — ваша. По ея мннію, самый пустой разговоръ съ постороннимъ мужчиной былъ бы съ ея стороны измной вамъ, но за то и она желала бы, чтобы вы проводили вечера съ нею,— разумется.

— Но, м-ссъ Френчъ, подумайте о моихъ обязанностяхъ въ качеств духовнаго лица.

— Мы вс это очень хорошо знаемъ, м-ръ Гибсонъ. Мы знаемъ наперечетъ вс обязанности духовнаго лица. Вдь это не то что докторъ, м-ръ Гибсонъ.

— Хуже,— сплошь и рядомъ, м-ссъ Френчъ.

— Зачмъ бы вамъ было ходить за Ограду, м-ръ Гибсонъ? Вотъ въ чемъ была самая суть допроса.

— Я хотлъ помириться съ бдной, умирающей сестрой, объяснилъ м-ръ Гибсонъ.

— Посл того что было, сказала м-ссъ Френчъ, качая головой и не сводя съ него глазъ, — и при томъ положеніи, въ какомъ теперь находятся дла у насъ съ вами, гораздо лучше, честне было бы вамъ не ходить туда вовсе. И разумется, Камилла, это принимаетъ къ сердцу — весьма близко — и она этого ни за что не потерпитъ.

— Мн кажется, что я никогда еще не слыхалъ ничего ужасне, жесточе этого, сказалъ м-ръ Гибсонъ.

— Вы сами жестоки, сэръ, вы сами длаете ужасныя вещи.

Тутъ м-ръ Гибсонъ вскочилъ со стула.

— Послушайте, м-ссъ Френчъ,— если со мной будутъ такъ обращаться, я не вынесу, право не вынесу. Я уду. Я не хочу, чтобы меня подозрвали и выводили изъ терпнія. Мн кажется, что я велъ себя безукоризненно — по крайней мр въ отношеніи Камиллы.

— Именно, м-ръ Гибсонъ, если будете приходить къ ней по вечерамъ, сказала м-ссъ Френчъ, возвращаясь къ обычной своей сдержанности и робости.

— Но если со мной будутъ обращаться такимъ образомъ, я уду. Я уже объ этомъ думалъ. Меня приглашали въ Наталь — и если я услышу еще подобное обвиненіе, я все брошу и уду.

Затмъ онъ ушелъ, прежде чмъ Камилла успла нагрянуть на него сверху.

ГЛАВА LV.
Республиканская Браунингъ.

Посл пытки, вынесенной въ столовой американскаго посланника, м-ръ Гласкокъ возвратился въ Неаполь, а въ середин Февраля былъ снова во Флоренціи. Отецъ его былъ еще живъ — и говорили, что старикъ протянетъ еще цлую зиму. М-ръ Гласкокъ положилъ остаться въ Италіи. Онъ объявилъ, что проведетъ время между Неаполемъ, Римомъ и Флоренціей, но друзьямъ его казалось, что Флоренція, изъ всхъ трехъ городовъ, больше приходилась ему по вкусу. Ему нравилась (говорилъ онъ) его комната въ оркскомъ отел и нравилась столичная жизнь. Таковъ былъ собственный его отзывъ. Друзья же говорили, что ему пріятно быть съ Карри Спальдингъ, племянницей американскаго посла, но никто изъ нихъ, бывшихъ тогда въ Италіи, не былъ настолько хорошъ и близокъ съ нимъ самимъ, чтобы высказать это мнніе ему въ лицо.

За то нсколько разъ объ этомъ было заявлено Карри Спальдингъ. Свтъ вообще говоритъ подобныя вещи женщинамъ откровенне, нежели мужчинамъ, — и вроятности успха двушки въ матримоніальномъ отношеніи обсуждаются при ней близкими ея съ такой беззастнчивостью и свободой, которыя рдко кто позволяетъ себ въ отношеніи мужчины. Самый интимный другъ и пріятель мужчины едва-ли намекнетъ ему объ его планахъ женитьбы прежде, нежели тотъ скажетъ самъ, что вопросъ этотъ ршенъ окончательно. Ничей языкъ еще не промолвился передъ м-ромъ Гласкокомъ о томъ, что американская двушка будетъ его женой, но Карри Спальдингъ наслушалась многаго по поводу одержанной ею побды. Дядя, тетка, сестра и пріятельница миссъ Петри, поэтесса,— республиканская Браунингъ, какъ ее прозывали,— вс говорили ей объ этомъ, не стсняясь. Оливія заявила свое убжденіе въ томъ, что это непремнно будетъ. Миссъ Петри съ замчательнымъ краснорчіемъ объяснила своей пріятельниц, что англійскій титулъ, который въ сущности ничто иное какъ мдь звенящая, слдуетъ считать скоре изъяномъ, нежели преимуществомъ. М-ссъ Спальдингъ, не будучи поэтессой, безъ сомннія привтствовала бы м-ра Гласкока въ качеств мужа племянницы со всей энергіей тетки. Когда миссъ Петри сказала ей, что старый лордъ Петерборо — кимвалъ пустой, она сердито прикрикнула на свою ядовитую соотечественницу. Но она была слишкомъ честная женщина — и слишкомъ хорошо знала силы племянницы, для того чтобы подстрекать ее хотя однимъ словомъ. М-ръ Спальдингъ, въ качеств американскаго посла, уполномоченнаго при двор европейскаго государя, сознавалъ, что у него есть чмъ вполн расплатиться за то, что ему дается — и потому былъ не прочь. Ему очень было бы пріятно потолковать о племянник своемъ лорд Петерборо — и онъ нжно любилъ племянницу. Но въ середин Февраля онъ началъ думать, что дло тянется довольно-таки долго. Если достопочтенный Гласкокъ иметъ намренія, отчего онъ ихъ не высказываетъ прямо? Американскій посолъ не привыкъ въ подобныхъ длахъ къ околичностямъ, принятымъ въ томъ кругу, въ которомъ вращался м-ръ Гласкокъ.

Между тмъ Каролина Спальдингъ страдала. Она позволила себ думать, что м-ръ Гласкокъ намревается сдлать ей предложеніе, и сказала себ уже давно, что если онъ его сдлаетъ, она конечно его приметъ. Все, что она въ немъ видла, съ того дня, когда онъ такъ ухаживалъ за нею въ дилижанс,— нравилось ей безусловно. Ее плняли его мягкіе пріемы, его воспитанность и привтливость, она говорила себ, что, при всей любви къ родин, она охотно сдлалась бы Англичанкой для того, чтобы стать женой этого человка. Но не смотря на то, предупрежденія пріятельницы-поэтессы не оставались таки безъ вліянія на нее. Она, сколько могла, старалась отдлаться отъ желанія стать леди Петерборо. Мдь звенящая для нея — ровно ничего. А между тмъ, что за случай выпадалъ ей! ‘Вс они безчестны и въ корень испорчены’ говорила миссъ Петри, стараясь дать пріятельниц понять, что свободной Американк отнюдь не слдуетъ доврять англійскому аристократу. ‘Въ ихъ стран псенка спта, Карри, тогда какъ мы все еще взбираемся въ гору, дыша молодыми легкими, полными воздуха’. Карри Спальдингъ гордилась дружбой съ республиканской Браунингъ, но тмъ не мене любила м-ръ Гласкока, когда же м-ръ Гласкокъ.пробылъ десять дней во Флоренціи, въ третій его пріздъ въ городъ, и побылъ раза четыре или пять въ посольств, не высказавъ своихъ намреній въ надлежащей форм,— Карри Спальдингъ начала думать, что лучше ей спастись отъ сердцекрушенія, пока еще спасеніе возможно. Она замтила, что дядя дулся и раздражался — говоря о м-р Гласкок, и что тетка тосковала отъ разочарованія, республиканская Браунингъ испустила даже торжествующую ноту,— и если-бъ не настаивала Оливія, Карри Спальдингъ согласилась бы ухать съ миссъ Петри въ Римъ. ‘Древніе камни тоже попорчены временемъ’ говорила поэтесса: ‘но прахъ ихъ никогда не говоритъ ничего лживаго’, Извстное ея стихотвореніе ‘Древній мраморъ, разсыпаясь’ было написано въ это время и заключало въ себ тайный намекъ на м-ра Гласкока и ея пріятельницу.

Но Ливи Спальдингъ твердо стояла за бракъ. Она вроятно знала сердце сестры лучше другихъ — и можетъ-быть тоже лучше всхъ изучила м-ра Гласкока. Она высказывалась весьма опредлительно противъ отъзда. ‘Или ты его любишь, или не любишь? Если любишь — что ты выиграешь тмъ, что удешь въ Римъ?’ говорила Ливи.

— Избавлюсь отъ тревоги и недоумнія.

— Я называю это трусостью. Я ни за что бы не убжала отъ мужчины, Карри, тетя Софи забываетъ, что эти вещи въ Англіи длають совсмъ не такъ, какъ у насъ.

— Я не вижу, отчего и въ чемъ можетъ быть разница.

— И я тоже — только она есть. Ты не читала такъ много ихъ романовъ, какъ я.

— Кто же станетъ учиться жить по англійскимъ романамъ? сказала Карри.

— Я этого не говорила. Можешь учить его жить посл, какъ теб вздумается. Но если у тебя есть дла съ людьми, не мшаетъ знать, что это за люди и каковы ихъ понятія и обычаи. Я думаю, что богатые классы въ Англіи скользятъ по этому пути гораздо медленне и осторожне, чмъ мы. Продолжай стоять на своемъ, Карри, и не отворачивайся отъ благъ, которыя теб посылаютъ боги. Каролина Спальдингъ, хотя и оспоривала доводы сестры, и особенно возстала противъ намека на ‘богатые классы’, — въ чемъ, какъ ей было извстно, миссъ Петри непремнно увидла бы доказательство поклоненія мди звенящей,— она тмъ не мене была очень благодарна Ливи за все, что та высказала, поцловала милаго совтчика и ршилась на этотъ разъ отказаться отъ приглашенія поэтессы. Миссъ Петри немножко разсердилась на своего друга — и излила негодованіе въ строкахъ, о которыхъ мы упоминали выше.

Но американскій посолъ не зналъ — какъ ему быть при встрч съ м-ромъ Гласкокомъ, или если ему придется заговорить съ нимъ? Флоренція, конечно, городъ большой — и теперь столица большаго государства, но все таки во Флоренціи люди встрчаются чаще, чмъ въ Париж или въ Лондон. Почти наврное можно сказать, что т, кто привыкъ бывать въ обществ и кого обстоятельства побуждаютъ бывать въ однихъ и тхъ же кружкахъ, видаются другъ съ другомъ каждый день. Американскій посолъ любилъ бывать и показываться во всхъ мстахъ, посщаемыхъ людьми извстнаго ранга и положенія во Флоренціи. Обсудивъ зрло, онъ убдился, что такимъ образомъ онъ лучше всего исполнитъ свои обязанности посла великой республики свободныхъ Штатовъ въ отношеніи новйшаго и, какъ онъ его называлъ, свободнйшаго изъ европейскихъ государствъ. Французскимъ посломъ былъ маркизъ, англійскимъ — графъ, изъ Испаніи прибылъ тоже графъ,— и такъ дале. Въ домашнемъ кругу своего посольства м-ръ Спальдингъ весьма строго относился къ мди звенящей, и былъ совершенно счастливъ и доволенъ тмъ, что его звали просто достопочтеннйшимъ Джонасомъ Спальдингомъ,— достопочтеннйшимъ потому, что соотчичи почтили его выборомъ на такой высокій постъ, но ему было пріятно слышать свое имя посреди кимваловъ, видть себя посреди мди звенящей — и сознавать, что онъ не хуже и не ниже ихъ. Гласкокъ тоже часто показывался въ тхъ же кружкахъ — и такимъ образомъ они видлись другъ съ другомъ чуть не ежедневно. Никто не сомнвался въ умньи м-ра Спальдинга держать себя на своемъ высокомъ посту, но онъ незналъ хорошенько — какъ ему быть съ м-ромъ Гласкокомъ. Дома, въ Бостон, онъ какъ нельзя лучше справился бы со своимъ положеніемъ.

Ему стало казаться, что м-ръ Гласкокъ его избгаетъ, хотя по возвращеніи домой онъ то и дло слышалъ, что м-ръ Гласкокъ былъ въ посольств и гулялъ въ казино съ его племянницами. Американскіе отцы и опекуны предоставляютъ своимъ молодымъ двушкамъ гулять съ неженатыми мужчинами. Американскія двушки привыкли сами выбирать себ спутниковъ. Но посла мучила мысль о томъ — водится-ли это въ Англіи и подойдетъ-ли подъ тотъ фазисъ, въ которомъ англійскіе обычаи проявляются въ Италіи. Онъ зналъ, что шли толки о м-р Гласкок и его племянницахъ. Отчего же м-ръ Гласкокъ его избгалъ? Весьма естественно, Спальдингъ не замчалъ, что м-ръ Гласкокъ далеко не восхищался лекціями объ американской конституціи, составлявшими такую значительную долю въ его разговорахъ съ Англичанами.

Однажды, вечеромъ, имъ случилось въ теченіи почти цлаго часа быть такъ близко другъ возл друга, что одному никакъ нельзя было избгнуть другаго. Оба они были въ старинномъ дворц, гд помщается италіянскій парламентъ, и должны были долго ждать какой-то церемоніи. Они сидли рядомъ — и имъ ничего не оставалось кром разговора другъ съ другомъ. Но об стороны отъ нихъ сидли незнакомые люди, и не разговаривать при такихъ условіяхъ — значило бы ссориться. М-ръ Гласкокъ началъ съ того, что спросилъ о дамахъ.

— Вс здоровы, благодарю васъ, сказалъ посланникъ.— Надюсь, что лорду Петерборо было лучше, когда вы имли послднія извстія изъ Неаполя, м-ръ Гласкокъ?

М-ръ Гласкокъ объяснилъ, что въ положеніи отца нтъ никакой особенной перемны, и затмъ наступило молчаніе на минуту.

— Ваши племянницы останутся при васъ всю весну, вроятно? спросилъ м-ръ Гласкокъ.

— Таково было ихъ предположеніе, сэръ.

— Он кажется полюбили Флоренцію.

— Да,— да, кажется, имъ нравится Флоренція. Он можетъ быть видятъ эту столицу при боле благопріятныхъ условіяхъ, чмъ довелось многимъ изъ ихъ соотечественницъ. Наша республиканская простота, м-ръ Гласкокъ, иметъ то неудобство, что разъ, какъ мы не дома, она обрекаетъ насъ на безотрадную тьму неизвстности. Что въ ней заключаются достоинства, вознаграждающія съ избыткомъ за эту ничтожную невыгоду, въ томъ конечно никто въ Европ не убжденъ такъ твердо, какъ я.

Любопытно, что Американцы ужасно любятъ говорить о ‘Европ’. Это у нихъ лучшій противовсъ термину ‘Америка’, Америка же и Соединенные Штаты, разумется, одно и тоже. Говорить о Франціи или объ Англіи, какъ о равныхъ своему отечеству, кажется Американцу нелпостью — и почти что оскорбленіемъ самому себ. Съ Европой онъ еще можетъ сравнить себя, но и это производится по большей части тмъ слогомъ республиканской Браунингъ — какимъ она обращалась къ древнему мрамору.

— Разумется, сказалъ м-ръ Гласкокъ,— семья посланника пользуется всми возможными преимуществами въ стран, при которой онъ акредитованъ.

— Таково и мое мнніе, сэръ. Но, какъ я уже замтилъ, мы не имемъ при себ никакихъ вншнихъ признаковъ нашего значенія. Жены и дочери самыхъ уважаемыхъ нашихъ гражданъ носятъ простыя имена наравн съ самыми послдними изъ насъ. Можетъ-быть вслдствіе этого Европейцы, привыкшіе въ своихъ общественныхъ сношеніяхъ къ титуламъ, не всегда даютъ себ трудъ узнать, кто и каковы американскіе граждане, сидящіе противъ нихъ за столомъ. Я знаю, м-ръ Гласкокъ, что жена и дочь человка, котораго трижды посылали сенаторомъ изъ его штата въ Вашингтонъ, были въ одномъ европейскомъ город предметомъ такого всеобщаго невниманія и неуваженія, какъ будто бы он были членами семьи какого нибудь лавочника изъ вашего Руссель-Сквера!

— Я увренъ, что никогда ничего подобнаго не было и не будетъ съ миссъ Спальдингъ, куда бы имъ не вздумалось идти, сказалъ м-ръ Гласкокъ.

— Миссъ Спальдингъ, сэръ, премного вамъ обязаны, сказалъ посолъ съ поклономъ,

— Я считаю счастливйшимъ случаемъ моей жизни встрчу съ ними въ Сентъ-Михел, сказалъ м-ръ Гласкокъ не безъ нкоторой теплоты.

— Я увренъ, сэръ, что они никогда не забудутъ любезности, оказанной вами по этому случаю, сказалъ посланникъ, снова кланяясь.

— Иначе и быть не могло. Я и мой пріятель сдлали бы тоже самое для жены и дочери лавочника, о которомъ вы говорили. Такія мелкія услуги длаются не вслдствіе оцнки достоинства: это просто — долгъ каждаго мужчины въ отношеніи каждой женщины.

— Такими правилами руководствуются и въ нашей стран, сэръ, сказалъ м-ръ Спальдингъ.

— И платежу такихъ долговъ никто не придаетъ у насъ никакого значенія, продолжалъ Англичанинъ: это само собой разумется.

— Мы также точно думаемъ на этотъ счетъ, м-ръ Гласкркъ,— въ нашихъ городахъ.

— Но на этотъ разъ случайная вжливость развилась въ самыя пріятныя и, надюсь, самыя прочныя дружескія отношенія, сказалъ восторженно м-ръ Гласкокъ. Что оставалось американскому послу, какъ не поклониться въ третій разъ? И какое иное значеніе могъ онъ придать такимъ словамъ, если не то, которое многіе изъ его друзей приписывали м-ру Гласкоку уже нсколько недль тому назадъ. М-ру Спальдингу приходило въ голову, еще прежде чмъ онъ сидлъ въ такомъ близкомъ сосдств съ м-ромъ Гласкокомъ, что можетъ быть его долгъ, какъ дяди, объясниться съ этимъ джентльменомъ и спросить каковы его намренія. Онъ исполнитъ свой долгъ, во что бы то ни стало, но предложеніе такого вопроса было бы крайне для него непріятно. Въ настоящемъ случа онъ ограничился тмъ, что пригласилъ сосда вечеромъ на чай къ м-ссъ Спальдингъ. ‘Двочки будутъ въ восхищеніи, я увренъ’, сказалъ онъ, считая себя въ прав на такую фамильярность, посл восторженной выходки м-ра Гласкока. М-ръ Спальдингъ очевидно держался такого мннія, что каковы бы ни были достоинства республиканской простоты, союзъ съ распадающимися мраморами Европы отнюдь не повредитъ его племянниц. М-ръ Гласкокъ очень охотно принялъ приглашеніе — и посланникъ, запершись съ женой вечеромъ, высказался, что въ сущности Британцы — народъ воинственный. Тетка сказала двушкамъ, что прідетъ м-ръ Гласкокъ, — и чтобы не было замтно, что спеціально для него разставляютъ сти, пригласили еще кое-кого: миссъ Петри и Итальянца, графа Буонароши, къ присутствію котораго м-ссъ Спальдингъ начинала привыкать, хотя не могла еще говорить съ нимъ. Ей было тяжело чувствовать, что она не можетъ объясняться съ окружающими, и потому она избгала Итальянцевъ. Но ей казалось, что она не вполн воспользуется преимуществами путешествія за границей, если не будетъ знакомиться съ иностранцами, — и потому, она была рада интимности, по крайней мр хоть съ вншней стороны, графа Буонароши.

— Мн кажется, что дядя вашъ сдлалъ промахъ, милая, сказала миссъ Петри еще днемъ своей пріятельниц.

— Отчего? Онъ сдлалъ только то, чего требовала вжливость

— Еслибъ у м-ра Гласкока былъ магазинъ на Бродве, онъ не счелъ бы необходимымъ оказывать ему такую вжливость.

— Да, еслибъ намъ всмъ нравился Гласкокъ — содержатель магазина.

— Каролина, сказала поэтесса со строгимъ краснорчіемъ, — можете ли вы, положа руку на сердце, сказать, что этотъ наслдственный титулъ, эта мдь звенящая, какъ я ее называла, не иметъ ни малйшей привлекательности для васъ и для вашихъ? Привтствуете ли вы своимъ сердцемъ просто самого человка, безъ всякихъ прикрасъ, или вшалку звздъ и орденовъ, пачку пергамента, придворнаго фаворита, потомка двадцати поколній, изъ которыхъ каждое было слабе своего предшественника,— героя гербоваго щита, вся честь и слава котораго заключается въ большемъ или меньшемъ количеств полей въ герб, а свтское богатство пріобртено кровью и потомъ рабовъ, которыхъ пристрастіе къ благозвучію избалованной, пресыщенной страны старается скрасить названіемъ арендаторовъ.

Но Каролина Спальдингъ была себ на ум, и тотчасъ же положила въ душ — не даваться миссъ Петри въ обиду.

— Дядя Джонасъ, сказала она,— приглашаетъ его потому, что мы вс его любимъ, мы бы его пригласили даже въ такомъ случа, еслибъ онъ держалъ магазинъ въ Бродве.

Ливи, не задаваясь никакими вопросами и ни съ кмъ не совтуясь, послала за куаферомъ.

— Все это очень хорошо для Валлахіи, сказала Ливи (миссъ Петри звали Валлахіей):— но порядочный человкъ сразу виднъ — и свтскіе обычаи не измнятся отъ того, что Валли пишетъ стихи.

Когда доложили о м-р Гласкок, красивыя комнаты м-ссъ Спальдингъ были почти что полны, какъ бываютъ во Флоренціи полны комнаты: толкотня во всхъ проходахъ, толпы по всмъ угламъ и совершенная невозможность пробраться въ двери — все это не въ мстныхъ обычаяхъ. М-ръ Спальдингъ тотчасъ же поймалъ его, — когда тотъ шелъ проходной комнатой къ дамамъ, — и вступилъ съ нимъ въ разговоръ.

— Вашъ Джонъ Стюартъ Милль — великій человкъ, сказалъ посланникъ.

— Говорятъ, сказалъ м-ръ Гласкокъ.— Я самъ не читаю, что онъ пишетъ.

Это заявленіе показалось послу неприличнымъ, даже унизительнымъ,— и не смотря на то онъ самъ ни одного слова не читалъ изъ сочиненій Милля.

— Онъ человкъ дальновидный, продолжалъ посланникъ.— Это одинъ изъ немногихъ европейцевъ, прозрвающихъ далеко впередъ и видящихъ, какъ распространяются рки цивилизаціи. Онъ понялъ, что женщин наконецъ пора стать на одинъ уровень съ мужчиной.

— И онъ берется устроить такъ, чтобы на долю мужчинъ приходилась половина ребятъ? сказалъ м-ръ Гласкокъ, думая отдлаться шуткой.

Но посолъ набросился на него еще пуще, даже схватилъ за отворотъ фрака,— хотя зналъ, какъ важно было для его милой племянницы, чтобы м-ръ Гласкокъ имлъ возможность провести этотъ вечеръ иначе.

— У меня есть на это готовый отвтъ, сказалъ онъ.— Присядьте со мной на минутку. Вопросъ очень важный — и я буду радъ, если вы возьметесь сообщить мои идеи вашему великому философу. Природа, сэръ, поставила нкоторые законы, которые слдуетъ признать незыблемыми, и противъ нихъ…

Но м-ръ Гласкокъ не затмъ пріхалъ во Флоренцію. Въ настоящемъ его положеніи были условія, побуждавшія его желать ускользнуть отъ хозяина, даже рискуя какой нибудь кажущейся невжливостью.

— Извините, я пройду къ дамамъ, сказалъ онъ, — а то не удастся сказать съ ними ни одного слова. Посолъ на мигъ нахмурился, какъ бы чувствуя, что у него отнимаютъ то, что онъ считалъ своей собственностью. На мигъ рука его еще крпче ухватилась за отворотъ. Онъ какъ нельзя боле былъ способенъ удерживать сопротивляющагося слушателя физической силою, но онъ вспомнилъ, что съ другой стороны была уважительная причина, и выпустилъ добычу.

— Я найду другой случай, сказалъ посланникъ.— Такъ какъ вы подняли довольно избитый вопросъ о дтяхъ, который мы, сэръ, въ нашей стран давно благополучно разршили,— я считаю себя обязаннымъ изложить вамъ свой взглядъ на этотъ предметъ, но я воспользуюсъ другимъ случаемъ. Тутъ м-ръ Гласкокъ принялся размышлять о томъ: будетъ ли американская миссъ, выйдя замужъ въ Англіи, часто приглашать къ себ своего дядюшку въ своемъ новомъ отечеств?

М-ссъ Спальдингъ вся разцвла улыбкой, когда къ ней подошелъ гость.

— Мы не расчитывали на такую толпу, сказала она шепотомъ:— но вы знаете, какъ одно ведетъ къ другому, а здсь такъ любятъ съзжаться запросто.— Тутъ посланница очень низко поклонилась одной итальянской дам и въ эту минуту пожелала очутиться въ Бэконъ-Стрит. Ее сильно смущало то, что она не могла собраться съ духомъ, чтобы заговорить по итальянски.— Я знаю больше многихъ, ршающихся говорить въ обществ, говорила она племянниц Ливи:— но эти Тосканцы — такіе педанты со своимъ Bocca-Toscana.

Миссъ Петри была просто несносна — она во весь вечеръ не отходила отъ своей пріятельницы Каролины Спальдингъ. Трудно поврить, чтобы, это происходило изъ высокихъ правилъ — изъ ршимости спасти пріятельницу отъ неминуемой опасности. Другъ не иметъ права ршать за друга, что для него опасно и что не опасно. М-ръ Гласкокъ немного погодя очутился на широкой соф, обгавшей всю комнату вдоль стнъ, между Карри Спальдингъ и миссъ Петри, но миссъ Петри была почти также несносна, какъ самъ посланникъ.

— Мн кажется, сказала она, строго глядя ему въ лицо и смло приступая къ предмету, — что произведенія Браунингъ не были приняты въ вашемъ отечеств съ тмъ уваженіемъ, котораго они заслуживаютъ?

— Вы про кого говорите — про м-ра или про м-ссъ Браунингъ? спросилъ м-ръ Гласкокъ, можетъ-бы ть не безъ смутной надежды на то, что она станетъ въ тупикъ и не съуметъ опредлить разницу.

— И про того, и про другую: про обоихъ, потому что они составляютъ одно и тоже, нераздльное лицо. Духъ и зачатки одного такъ отразились во всходахъ другаго, что виднъ только результатъ безусловной совершенной комбинаціи, — и невольно признаешь, что иногда браки устраиваются въ небесахъ. Я не думаю, чтобы это замтили у васъ, въ вашемъ отечеств, м-ръ Гласкокъ?

— Право не знаю, сказалъ м-ръ Гласкокъ.

— А, между тмъ вамъ на долю выпала не безславная миссія, продолжала миссъ Петри.

— У меня нтъ никакой миссіи, сказалъ м-ръ Гласкокъ,— ни отъ министерства иностранныхъ длъ, ни по своимъ собственнымъ убжденіямъ.

Миссъ Петри презрительно разсмялась.

— Я говорю, сэръ, о миссіи того маленькаго пятнышка на широкой земной поверхности, о которомъ вы такого высокаго мннія и которое мы называемъ Великобританіей.

— Я объ ней дйствительно довольно-высокаго мннія, сказалъ м-ръ Гласкокъ.

— Такого высокаго мннія не удостаивалось ни одно другое пятнышко такихъ же размровъ, сказала Карри Спальдингъ.

— Правда, рзко сказала миссъ Петри,— благодаря его желзу и углю. Но миссія, о которой я говорила, заключается въ слдующемъ.— И она артистично выдвинула руку впередъ, продолжая говорить:— она изрекаетъ пророчества, хотя сама не можетъ прочесть ихъ. Она распространяетъ истину, хотя не уметъ ее понимать. Уши ея глухи какъ у зми, но она служитъ колыбелью поэтамъ, которые поютъ не для своихъ соотечественниковъ, а для высшихъ чувствъ и свжаго пониманія въ странахъ, гд филантропія сдлала образованіе столь же обыкновеннымъ и общедоступнымъ, какъ воздухъ, которымъ дышатъ.

— Валли, сказала Оливія, подходя къ поэтесс, въ негодованіи, котораго она не старалась скрывать, — пойдемте, я васъ представлю маркиз Пульти.

Но миссъ Петри знала безъ сомннія, что старшій сынъ англійскаго лорда нисколько не хуже итальянской маркизы.

— Пускай она придетъ сюда, сказала поэтесса съ величественнйшей улыбкой.

ГЛАВА LVI.
Увядшая трава.

Когда Каролина Спальдингъ замтила, какую грубую попытку сдлала ея сестра, чтобы увезти поэтессу и оставить ее наедин съ м-ромъ Гласкокомъ, ее возмутилъ этотъ маневръ — и она поспшила смшаться съ толпой. Если бы м-ру Гласкоку хотлось найдти ее, ему ничего не стоило бы тотчасъ же ее отыскать. И тутъ въ голов у нее мелькнула полу-сложившаяся мысль о томъ, что можетъ-быть въ сущности пріятельница ея, Валлахія, права. Еслибъ даже онъ хотлъ на ней жениться — и она хотла выйдти за него замужъ, было ли бы это счастіемъ для нихъ обоихъ? Его свтскіе, аристократическіе друзья, по всей вроятности, стали бы ее презирать — и весьма можетъ быть, что и она тоже стала бы ихъ презирать. Для полнаго ея счастія недостаточно было бы сдлаться леди Петерборо и обладательницей большаго состоянія. Въ этомъ она была уврена. Это было бы рискомъ, а вс подобные риски опасны — и стало быть ихъ слдуетъ избгать. Но она его любила. Пріятельница была не права и жестока въ своихъ намекахъ на мдь звнящую. Можетъ быть лучше было бы ей преодолть влеченіе, не думать больше о томъ, кто пока для нея чужой, иностранецъ,— чьи обычаи она такъ мало знаетъ, чья среда можетъ быть антипатична ей, гд она встртитъ враговъ вмсто друзей, и гд жизнь ея будетъ долгой мукой, но не на этомъ основаніи миссъ Петри совтовала ей ухать въ Римъ, какъ только м-ръ Гласкокъ вернется во Флоренцію. ‘Отчего, говорила она себ самой, — не выйдти за любимаго человка, даже еслибъ онъ былъ лордомъ? И его я бы побоялась меньше всхъ. Я женщинъ боюсь’. И затмъ она припоминала все, что слышала объ англійскихъ графиняхъ и герцогиняхъ. Она знала, что вс он вообще холодны и горды — и очень не охотно принимаютъ новыхъ лицъ въ свой кружокъ.

У м-ра Гласкока одна тетка — герцогиня, а сестра — графиня.

Каролина Спальдингъ чувствовала, какъ выпрямилась бы ея спина передъ этой новой родней, еслибъ имъ вздумалось посмотрть на нее презрительно, когда она вступитъ въ свой новый домъ, — какъ она будетъ бороться съ ними, платить имъ презрніемъ за презрніе, какъ она будетъ безпредльно несчастна, какъ ей будетъ хотться назадъ, къ равнымъ себ, даже вопреки любви къ мужу. ‘Какое великое дло, говорила она себ,— быть ровной съ тми, кого любишь!’.

И между тмъ, ее отчасти прельщало общественное положеніе мужа. Она не могла не замтить въ немъ изящества манеръ, котораго ея соотчичамъ недоставало.

Онъ, можетъ быть, читалъ меньше ея дяди,— зналъ, можетъ быть, меньше большинства людей, которые составляли ея общество дома,— не былъ ни храбре, ни добродтельне, ни самоотверженне ихъ, но въ манерахъ его была мягкость и развязность, очаровавшія ее, и совершенное отсутствіе того слишкомъ замтнаго, слишкомъ очевиднаго усилія ума, которымъ такъ проникнутъ и запечатлвъ разговоръ Американцевъ. Она почти что желала быть Англичанкой, чтобы подходить совсмъ подстать мужу и его друзьямъ. Она думала обо всемъ этомъ, стоя и разговаривая съ американской дамой, очень краснорчиво разсыпавшейся о прелестяхъ Флоренціи.

Между тмъ Оливія и м-ръ Гласкокъ ушли вмст, и миссъ Петри осталась одна. Она ни мало этимъ не обидлась и тотчасъ же принялась обработывать сонетъ о суетности и пустот современныхъ общественныхъ собраній, и когда потомъ она жаловалась Каролин, что несчастье ихъ образа жизни заключается въ томъ, что у нихъ нтъ ни минуты свободной для того, чтобы поразмыслить,— при чемъ она спеціально намекала на нсколько словъ, съ которыми обратился къ ней м-ръ Горъ въ этотъ моментъ ея размышленія, — она не лицемрила. Она мучительно переворачивала вторую рифму и совершенно искренно считала себя несчастной. Между тмъ Оливія и м-ръ Гласкокъ разговаривали въ нкоторомъ разстояніи.

— Васъ совсмъ заэкзаменовали, м-ръ Гласкокъ, сказала Оливія.

— Да, и вашъ нжный другъ, миссъ Петри, слишкомъ строгій экзаменаторъ.

— Она другъ Карри, а не мой, сказала Оливія. И тотчасъ же вспомнила, что, говоря это, она можетъ повредить сестр. М-ру Гласкоку можетъ придтись не по вкусу такая пріятельница жены.

— То есть, мы вс съ ней дружны, но только въ эту минуту Карри особенно въ милости.

— Она, кажется, очень умна, сказалъ онъ.

— О, да, она — геній. Въ этомъ вы не должны сомнваться, если не хотите сдлать себ врага изъ каждаго Американца въ Италіи.

— Она поэтъ — неправда ли?

— М-ръ Гласкокъ!

— Разв я сказалъ что нибудь не такъ? спросилъ онъ.

— Какъ, вы смотрите мн въ лицо и говорите, что незнакомы съ ея произведеніями,— что не знаете страницъ изъ нихъ наизустъ, — что не спите съ ними подъ подушкой, не путешествуете съ ними въ дорожномъ мшк. Неужели мы такъ жестоко ошиблись въ васъ, м-ръ Гласкокъ?

— Разв это такой большой грхъ?

— Если вы общаете честно сознаться во всемъ, я скажу вамъ кое-что на-ухо. Вы не читали ея поэмъ?

— Ни единаго слова.

— И я тоже. Разв это не ужасно? Но, можетъ быть, еслибъ я слышала болтовню Теннисона всякій день, я не стала бы и Теннисона читать. Отъ фамильярности къ презрнію одинъ шагъ, не правда ли? И затмъ наша милая Валлахія такъ скучна. Мн иногда кажется, что разговаривающіе съ ней Англичане должны непремнно думать, что вс американскія двушки именно такъ разговариваютъ.

— Не вс, можетъ быть, съ такимъ усовершенствованнымъ краснорчіемъ.

— Я такъ и знала, продолжала Оливія съ жаромъ.— Вотъ какъ всегда составляютъ мнніе объ иностранцахъ. Какой-нибудь исключительно самоувренный Американецъ высказываетъ свой образъ мыслей громче другихъ, а вы тотчасъ же принимаетесь утверждать, что вс Американцы самоувренны.

— Но, вдь, за вами есть отчасти этотъ гршокъ, миссъ Спальдингъ.

— Потому что намъ всегда приходится отвчать на обвиненія — высказанныя или невысказанныя. Мы не считаемъ себя ни на волосъ лучше васъ или, по правд сказать, вполовину такими хорошими. Мы всегда стараемся быть такими же полированными и развязными какъ Французы, или такими же умными и величественными какъ Англичане, но когда намъ колятъ глаза нашими недостатками….

— Кто вамъ колетъ ими глаза, миссъ Спальдингъ?

— Вы думаете такъ про себя,— вс вы,— если не высказываете прямо. Вы хотите всюду быть первыми, м-ръ Гласкокъ, а мы этого не можемъ вынести.

— Я, кажется, въ этомъ неповиненъ, кротко сказалъ м-ръ Гласкокъ.

— Когда сходятся трое: Англичанинъ, Французъ и Американецъ,— Американцу всякій разъ приходится изъ себя выходить, чтобы доказать, что и онъ что нибудь да значитъ въ числ ихъ трехъ. Правда, что ему всегда хочется быть первому, но это потому только, чтобы не быть отодвинутымъ на послдній планъ. Еслибъ вы насъ узнали хорошенько, м-ръ Гласкокъ,— вы бы убдились, что мы очень кротки, и скромны, и добры, и умны, и великодушны, и красивы, — словомъ, самый прекрасный народъ изо всхъ, когда либо жившихъ на широкомъ простор Божіей земли.

Эти послднія слова она произнесла въ носъ и тономъ, показавшимся ему передразниваніемъ американскаго пола. Разговоръ привелъ къ тому, что отвращеніе къ Американцамъ, до нкоторой степени возбужденное въ м-р Гласкок соединенными усиліями м-ра Спальдинга и поэтессы, почти совершенно разсялось. Изъ чего читатель вправ заключить, что миссъ Оливія Спальдингъ была весьма остроумная молодая особа.

Но не смотря на то, м-ръ Гласкокъ еще не окончательно ршился просить руки старшей сестры. Онъ былъ изъ числа людей, которымъ любовь не легко дается, хотя онъ никогда и нигд не былъ такъ веселъ и развязенъ, какъ въ дамскомъ обществ. Ему очень хотлось жениться, но онъ очень хорошо зналъ, что въ различные періоды въ теченіе послднихъ пятнадцати лтъ его ловили на удочку, какъ рыбу. Маменьки въ Англіи старались изловить его наперерывъ — и къ подобнымъ маменькамъ онъ возъимлъ сильнйшее отвращеніе. Онъ видлъ крючки, или можетъ быть воображалъ, что видлъ — тамъ, гд ихъ вовсе не было. Леди Дженъ и леди Сары жестоко его донимали, пока онъ не научился прятаться подъ тройные латы, отправляясь къ нимъ, и не смотря на то, ему хотлось жениться, никому такъ страстно не хотлось жениться, какъ ему. Читатель можетъ-быть помнитъ, какъ онъ здилъ въ Ненкомбъ-Путней на поиски жены и вотще. Особа въ этомъ случа была такъ откровенна съ нимъ, что онъ не могъ надяться на боле благосклонный отвтъ,— и въ самомъ дл онъ не хотлъ бы жениться на двушк, которая ему сказала, что предпочитаетъ другаго, даже еслибъ была на это возможность. Теперь ему встртилась двушка — совершенно не похожая на тхъ, съ которыми онъ до сихъ поръ встрчался,— но тмъ не мене двушка вполн изящная и порядочная. Каролина Спальдингъ была умна, мила, привлекательна, умла хорошо говорить, умла и молчать, когда нужно. Но американскій посолъ невыносимо скученъ и миссъ Петри окончательно несносна. Онъ часто говорилъ себ, что въ дл женитьбы онъ намренъ слушаться только себя самаго,— что онъ не дастъ себя связать никакими соображеніями фамильной гордости,— что онъ не приметъ въ расчетъ ничего, кром своего сердца и своихъ чувствъ. Онъ съумстъ поставить жену свою высоко въ обществ. Денегъ у него будетъ довольно для обоихъ. Ему нужна жена, которая была бы не blase обществомъ, была бы не дура и уважала бы его. Чмъ больше онъ объ этомъ думалъ, тмъ боле убждался, что онъ никого еще не видалъ, кто бы ему нравился такъ, какъ Каролина Спальдингъ, и не смотря на то, онъ немного боялся сдлать шагъ, который могъ быть безвозвратнымъ. Можетъ-быть американскій посолъ изъявитъ желаніе окончить свои дни въ Монкгам и захочетъ имть миссъ Петри постоянно при себ — въ качеств домашняго секретаря по части поэзіи!

— Между нами и вами, м-ръ Гласкокъ, искры симпатіи не разгораются въ яркое пламя, сказалъ голосъ ему на ухо. Онъ быстро повернулся — и въ эту минуту былъ вполн увренъ, что ни въ какомъ случа, никогда не прижметъ къ груди своей Американку какъ жену.

— Нтъ, сказалъ онъ:— нтъ, нтъ. Я съ вами вполн согласенъ

— Это — антипатія чувствъ, продолжала миссъ Петри,— распространившаяся по всей земл съ тхъ поръ, какъ чернь впервые стала наступать на ногу вельможамъ. Падшему человку свойственно ненавидть равенство, желать преобладанія, давить, угнетать, порабощать. За тмъ, когда рабъ освободится наконецъ — и въ свобод своей потребуетъ равенства, человкъ не настолько великодушенъ и благороденъ, чтобы прижать освобожденнаго брата къ груди.

— Вы подразумваете негровъ, сказалъ м-ръ Гласкокъ, оглядываясь и подумывая о томъ, какъ бы дать тягу.

— Не только негровъ, — не черныхъ рабовъ, теперь уже вышедшихъ изъ рабства, — но выростающія и поднимающіяся націи блыхъ людей. Вы, Англичане, не симпатизируете народу, требующему отъ васъ по крайней мр хоть равенства. Крестьянинъ-батракъ наступалъ господину-блоручк на ноги до тхъ поръ, пока не перешагнулъ чрезъ него и самъ не сдлался господиномъ, а господину стало не надъ кмъ больше господствовать,

— Въ такомъ случа батраку пора оставить въ поко господина.

— А — а, не тутъ то было, м-ръ Гласкокъ. Я поняла вашу иронію — и говорю вамъ, что господамъ не будетъ больше пощады, потому что они больше не нужны. Ихъ скосятъ вмст съ увядшей травой и бросятъ въ печь — и тамъ имъ будетъ конецъ.— Тутъ она обернулась, чтобы аппелировать къ Американцу, подошедшему къ нимъ, и м-ръ Гласкокъ улизнулъ.

— Я считаю священнйшимъ долгомъ въ отношеніи своей родины никогда не щадить никого изъ нихъ, при всякомъ удобномъ случа.

— Они вс очень порядочные люди на свой ладъ, замтилъ Американецъ.

— Долой ихъ, долой! кричала поэтесса въ порыв восторга.

М-ръ Гласкокъ между тмъ ршилъ въ ум не длать предложенія Каролин Спальдингъ. Въ американскихъ женщинахъ есть стороны до того ужасныя, что порядочный человкъ ни за что не ршится добровольно придти съ ними въ столкновеніе. Его ужасала свирпость, необузданность миссъ Петри, но ея краснорчіе и энтузіазмъ были еще хуже необузданности. Личная невжливость,— въ которой она провинилась, назвавъ его увядшей травой,— была ему противна, какъ нчто ставшее совершенно въ разрзъ съ его понятіями о свтскихъ обычаяхъ, но каково будетъ ему жить на свт, если пріятельница жены будетъ вчно пилить его этой увядшей травой?

Онъ все еще думалъ объ этомъ, когда къ нему подошла м-ссъ Спальдингъ.

— Вы будете завтра у милой леди Бенбери? спросила она.

Леди Бенбери была жена англійскаго посланника.

— Полагаю, что буду въ теченіи вечера.

— Какъ она мила, неправда ли? Я такъ люблю леди Бенбери,— она такъ добра, такъ привтлива.

— Одна изъ пріятнйшихъ старушекъ, сколько мн извстно, сказалъ м-ръ Гласкокъ.

— Васъ это не такъ поражаетъ, какъ меня, сказала миссъ Спальдингъ, съ сладчайшей улыбкой.— Дло въ томъ, что мы вс цнимъ особенно то, чего у насъ нтъ. У насъ нтъ подобныхъ леди Бенбери — и потому мы ими такъ дорожимъ, встрчая ихъ здсь. Она собирается въ Римъ на масляниц и зоветъ съ собой Каролину. Я такъ рада, что ей понравилась моя племянница.

М-ръ Гласкокъ тотчасъ же замтилъ крючекъ. Если эта американская тетушка будетъ его вылавливать также, какъ англійскія маменьки, Каролина Спальдингъ утратитъ всякую прелесть въ его глазахъ. Неужели въ этой американской семь ему придется наткнуться на старые пороки аристократіи съ дополненіемъ молодыхъ республиканскихъ грховъ?! Не смотря на то, леди Бенбери была, какъ ему извстно, особа, мнніемъ которой особенно дорожили въ свт. Она брала подъ свое покровительство только тхъ, кто вполн заслуживалъ вниманіе,— и быть взятой за руку леди Бенбери считалось паспортомъ въ самый избранный кругъ. Если Каролина Спальдингъ въ самомъ дл отправится въ Римъ съ леди Бенбери, этотъ фактъ самъ по себ послужитъ утвержденіемъ добраго мннія м-ра Гласкока о ней. М-ссъ Спальдингъ можетъ быть поняла это, но не поняла, что говоря объ этомъ, ей не слдовало прибавлять ни единаго слова о своей милой племянниц. Ловкой и искустной должна быть рука рыбачки въ матримоніальныхъ водахъ. Она должна умть забросить крючекъ незамтно для той рыбы, которую ей хочется выудить. Бдная м-ссъ Спальдингъ хотя съ самыми добрыми намреніями сдлала легкую попытку поудить, но была совершенно неповинна въ какомъ бы то ни было сложномъ, обдуманномъ план. Ей казалось такъ естественнымъ сказать въ похвалу своей племянниц доброе слово человку, котораго она считала влюбленнымъ въ племянницу.

Каролина и м-ръ Гласкокъ не встрчались до поздняго вечера и до той поры, когда онъ собрался ухать. Сойдясь, оба они невольно оглянулись, нтъ ли гд по близости миссъ Петри. Будь она здсь, ничего между ними не было бы сказано, кром коротенькаго прощанья. Но миссъ Петри была далеко, электризуя какого то Итальянца пламенностью своихъ чувствъ и смлой развязностью рчи, чуждой всякой сдержанности.

— Вы узжаете? спросила Каролина.

— Да — думаю ухать. Съ тхъ поръ, какъ мы съ вами видлись, я опять встртился съ миссъ Петри и совсмъ упалъ духомъ.

— А!… вы ее не знаете. Еслибъ знали, вы бы не стали надъ ней смяться.

— Надъ ней смяться! Да я право не смюсь, но когда мн говорятъ, что меня надо въ печь бросить и сжечь, потому что я отжившее, никуда негодное учрежденіе….

— Неужели вы придали этому серьезное значеніе?

— Не придалъ бы, еслибъ это прорвалось въ обыкновенномъ теченіи разговора, но нельзя не придать, если вамъ повторяютъ раза четыре или пять одно и тоже въ вечеръ.

— Увы! сказала насмшливо миссъ Спальдингъ.

— Отчего — увы?

— Оттого, что такъ невозможно смшать и соединить въ одно — масло и уксусъ стараго и новаго свта.

— Вы думаете, что невозможно, миссъ Спальдингъ?

— Боюсь. Мы такъ ужасно нжны и нервны, а вы всегда затрогиваете наши самыя чувствительныя мста. А мы въ свою очередь всякій разъ наступаемъ вамъ на подагрическіе пальцы.

— Я не думаю, чтобы у меня была подагра въ ногахъ, сказалъ онъ.

— Положимъ, что у васъ лично нтъ, м-ръ Гласкокъ, но національно вы вс подвержены подагр.

— То есть, если мн говорятъ на нсколько разныхъ ладовъ, что меня слдуетъ срзать и бросить въ печь….

— Забудьте о печи, м-ръ Гласкокъ. Если другъ мой зашла слишкомъ далеко, я прошу за нее прощенія. Но мн кажется, право кажется, при всемъ моемъ уваженіи и пристрастіи ко всему европейскому, — слово европейскій опять было для него оскорбительнымъ и онъ заявилъ объ этомъ своимъ видомъ, — что наши съ вами особенности такъ радикально различны, что мы никакъ не можемъ вполн, всецло сойтись и симпатизировать другъ другу.

Онъ помолчалъ нсколько секундъ прежде чмъ отвтить ей, но изъ его манеры такъ было очевидно, что онъ начнетъ говорить, что она не могла ни прервать его, ни уйдти отъ него.

— Я думалъ, что не всегда такъ бываетъ, сказалъ онъ наконецъ, и тонъ его голоса такъ измнился, что она тотчасъ же сообразила, что онъ говорилъ совершенно серьозно и искренно.

Но она не измнила своего тона ни на одну ноту.

— Увы, кажется, что иначе и быть не можетъ, продолжала она, говоря по прежнему — полушутя, полусерьозно.— Мы можемъ принудить себя быть очень вжливыми другъ съ другомъ при встрчахъ. Мы съ своей стороны можемъ воздерживаться отъ угрозъ печью, а вы — отъ выраженія въ вашихъ рчахъ сознанія нашего ничтожества….

— Я никогда ничего подобнаго не говорилъ, сказалъ онъ, совсмъ разсердясь.

— Я беру васъ въ примръ, какъ Англичанина, а не какъ м-ра Гласкока, выручившаго меня съ сестрой въ горахъ. Встрчаясь въ обществ, мы можемъ быть очень вжливы, но вжливость и радушіе далеко не одно и тоже.

— Отчего?

— Вжливость — усиліе, а радушіе свободно. Я позволяю себ противорчить другу, котораго люблю, но я соглашаюсь — очень часто неискренно — съ тмъ, что мн говоритъ случайный знакомый. Вопреки тому, что говоритъ писаніе, я думаю, что одна изъ величайшихъ, изъ лучшихъ привиллегій брата состоитъ въ томъ, что онъ можетъ безнаказанно назвать своего брата дуракомъ.

— А мужа своего вамъ бы хотлось называть дуракомъ?

— Моего мужа!

— Вроятно онъ будетъ для васъ по малой мр такъ-же дорогъ, какъ братъ?

— У меня никогда не было брата.

— Ну, такъ сестра. Вдь это все равно, я полагаю.

— Если у меня когда либо будетъ мужъ, я надюсь, что онъ для меня будетъ дороже всего на свт. Иначе онъ не былъ бы моимъ мужемъ. Но между мужемъ и женой немыслима та шутливая, деспотическая интимность, допускающая всякія вольности, которая вытекаетъ изъ первой, дтской дружбы,— и затмъ тутъ есть разница половъ.

— Я не хотлъ бы, чтобы жена называла меня дуракомъ, сказалъ онъ.

— Надюсь, что вы никогда не подадите ей повода, м-ръ Гласкокъ. Женитесь на Англичанк вашего круга,— какъ, разумется, будетъ, — и тогда можете быть спокойны.

— Но мн хотлось бы лучше жениться на Американк, сказалъ онъ.

— Въ такомъ случа я не знаю, что можетъ васъ ожидать. Весьма можетъ-быть вамъ придется иногда быть названнымъ какимъ-нибудь именемъ, которое вамъ покажется обиднымъ. Подумайте сперва хорошенько. Если женитесь на какой-нибудь изъ нашихъ двушекъ, можетъ, пожалуй, пострадать съ одной стороны ваше достоинство, съ другой — ея удобство.— Затмъ они разстались, и она пошла прощаться съ другими гостями. Отвтъ ея на то, что онъ ей сказалъ, конечно, былъ такого свойства, что долженъ былъ парализовать всякія дальнйшія попытки въ этомъ смысл. Будь она съ нимъ мила и любезна, онъ, конечно, сказалъ бы ей, что она то и есть та самая американская двушка, на которой ему хочется жениться.

ГЛАВА LVII.
Судьба Доротеи.

Въ конц Февраля, сэръ Питеръ Манкреди объявилъ миссъ Станбэри вн опасности — и м-ръ Мартинъ просіялъ, присвоивая себ немаловажную долю похвалъ, воздаваемыхъ вообще медицинскому факультету въ Эксетер за спасеніе жизни столь драгоцнной для города. ‘Да, м-ръ Бургесъ’, говорилъ сэръ Питеръ старому Барти въ банк: ‘вашъ другъ на этотъ разъ отдлался благополучно и безъ серьезнаго ущерба своей конституціи, если только она будетъ принимать мры предосторожности’. Барти испустилъ какой то неопредленный звукъ, долженствовавшій выражать крайнее его равнодушіе къ этому длу, и заявилъ своему главному клерку, что старуха Джемима-Неугомонная, — какъ онъ ее прозывалъ, — одна изъ тхъ здоровенныхъ натуръ, которыя никакъ не могутъ умереть. ‘Я такъ полагаю, м-ръ Барти’ сказалъ на это клеркъ: ‘что такъ или иначе, только это до насъ съ вами не касается’ и съ этимъ Барти Бургесъ согласился, испустивъ вторично такой же звукъ.

Камилла Френчъ объявила, что она въ восхищеніи отъ этого извстія. Къ этому времени она отчасти примирилась со своимъ женихомъ. М-ссъ Френчъ вынудила у него общаніе не узжать въ Наталь — и Камилла принялась за приготовленіе къ свадьб. Посщенія его въ Гивитри были столь рдки и кратковременны, сколько возможно было — не нарушая приличій, но 31-е Марта быстро приближалось — и такъ какъ имлось въ виду пріобрсти его въ вчную неотъемлемую собственность въ столь непродолжительномъ времени, нашли возможнымъ и справедливымъ дать ему въ настоящее время нкоторую свободу. ‘Душа моя, если ихъ слишкомъ понукать, Богъ знаетъ на что они способны’ говорила м-ссъ Френчъ дочери. Камилла покорилась, стиснувъ губы и слегка кивнувъ головой. Ей было очень тяжело, но часъ возмездія близился. Невозможно было не замтить,— какъ ей, такъ и матери,— что скупость м-ра Гибсона на вниманіе къ своей будущей невст служила поводомъ къ нкоторому легкому торжеству Арабеллы. Она говорила, что очень странно, что онъ не ходитъ, и разъ прибавила съ легкимъ вздохомъ, что бывало онъ хаживалъ чаще, намекая на т счастливые дни, когда на первомъ план была другая любовь. Камилла не могла этого выносить равнодушно. ‘Белла, душа моя’, говорила она: ‘мы вс знаемъ, что это значитъ. Онъ сдлалъ выборъ — и если я довольна тмъ, что и какъ онъ теперь длаетъ, ужъ конечно теб ворчать не приходится.’ Болзнь миссъ Станбэри, безъ сомннія, служила источникомъ большаго удовольствія для семьи въ Гивитри, такъ какъ вс они пришли къ заключенію, что угрожавшая ей опасность была естественнымъ слдствіемъ великаго ея грха — по поводу предположеннаго замужества Доротеи. Когда, однако, они услышали отъ м-ра Мартина, что она поправится,— что сэръ Питеръ за это ручается,— они охотно признали, что Провидніе, показавъ до нкоторой степени гршницу, вправ было пріостановить карающую руку и воздержаться отъ заключительнаго удара. Мы, конечно, въ восхищеніи, говорила м-ссъ Френчъ,— потому что, хотя она говорила намъ ужасныя вещи и такія несправедливости, — разумется, долгъ нашъ — простить ей. И мы ей прощаемъ.

Доротея раза три или четыре писала Бруку, посл его отъзда, коротенькія извщенія о здоровьи тетки. Она всегда начинала эти бюллетени: ‘любезный мистеръ Бургесъ’ и заканчивала ихъ ‘истинно преданная’. Она ни разу не намекнула на признаніе въ любви Брука — и не подавала ни малйшаго вида въ томъ, что она даже объ этомъ помнила. Наконецъ она написала, что тетка выздоравливаетъ и, сообщая это извстіе, позволила себ нкоторую пылкость выраженій. Она такъ счастлива и такъ уврена, что м-ръ Бургесъ тоже будетъ радъ. И тетушка спрашивала про своего милаго Брука, выражая большое удовольствіе по поводу того, что онъ прізжалъ ее навстить, когда она была слишкомъ больна для того, чтобы видться съ кмъ бы то ни было. Въ отвтъ на это пришло настоящее любовное письмо отъ Брука Бургеса. Онъ писалъ къ ней въ первый разъ. Бюллетени не требовали отвтовъ — и на нихъ не отвчали. Можетъ-быть Доротея этимъ немножко огорчалась, потому что на три ея посланія, какъ бы они не были коротки, не было ни слова привта. Но, хотя сердце ея билось при звук почтоваго колокольчика и билось вотще, она говорила себ, что такъ и слдовало быть. Она писала ему, потому что у нея было что сообщать. Онъ къ ней не писалъ потому, что ему нечего было сказать. Затмъ пришло любовное письмо и въ немъ настойчивое требованіе отвта.

Что ей было длать? Прибгнуть за совтомъ къ Присцилл? Но ей казалось, что она обязана такой признательностью тетк, которой Присцилла не захочетъ принять въ расчетъ,— которой она пожалуй и признавать не захочетъ. Она знала, что Присцилла на этотъ счетъ думала, и была уврена, что совтъ Присциллы, каковъ бы онъ ни былъ, былъ бы данъ безъ всякаго вниманія къ взглядамъ и желаніямъ тетки. И затмъ Доротея сама хорошенько не знала, какъ взглянетъ на это тетка. Тетк очень хотлось выдать ее за м-ра Гибсона, но она очевидно никогда не имла даже мысли въ голов, чтобы она могла выйдти за Брука Бургеса,— и ей казалось, что она поступила бы нечестно, въ отношеніи какъ къ тетк, такъ и къ предмету любви, если бы дала ему положительное общаніе безъ вдома тетки. Онъ будетъ наслдникомъ тетки, а она жила милостями ея! Думая обо всемъ этомъ, она наконецъ ршилась собраться съ духомъ и все разсказать тетк. Она чувствовала, что задача будетъ почти свыше силъ. Три раза входила она въ комнату тетки, съ твердымъ намреніемъ объясниться. Три раза ей недоставало храбрости — и она выходила изъ комнаты, не сказавъ ни слова и извиняя себя разными предлогами. Тетка казалась ей не совсмъ здоровой, или жаловалась на усталость, или была не въ дух, — или Марта входила въ самый критическій моментъ. Между тмъ, письмо Брука лежало безъ отвта, — письмо, которое перечитывалось утромъ и вечеромъ, и которое ни на минуту не выходило изъ головы. Онъ просилъ отвта и имлъ на это право. Письмо пролежало у нея въ карман цлыхъ четыре дня, прежде чмъ она ршилась заговорить съ теткой.

Перваго Марта миссъ Станбэри въ первый разъ вышла изъ спальни. Доротея наканун ршилась отложить до этого случая свое сообщеніе, но когда она очутилась въ маленькой гостиной наверху рядомъ съ локтемъ тетки — и замтила признаки слабости, особенно обнаружившіеся вслдствіе передвиженія, и услышала, какъ больная жаловалась, что это маленькое путешествіе почти что не по силамъ ей,— сердце у нее упало. Ей бы слдовало начать говорить, пока еще тетка была въ постели. Но вдругъ ей предложили вопросъ, смутившій ее до того, что она утратила всякую ршимость.

— Брукъ писалъ? спросила миссъ Станбэри.

— Да, тетя, писалъ.

— Что же онъ пишетъ?— Доротея онмла.— Что нибудь съ нимъ не ладно?— И, ставя этотъ вопросъ, миссъ Станбэри какъ будто совсмъ забыла, что минуты дв раньше она объявляла себя слишкомъ слабой для того, чтобы говорить.— Я уврена, что съ нимъ что нибудь да не ладно? Въ чемъ дло? Я хочу знать.

— Ничего дурнаго, тетя.

— Гд письмо? Покажите.

— Я хочу сказать, что съ нимъ ничего дурнаго не случилось.

— Такъ что же, въ такомъ случа?

— Онъ совсмъ здоровъ, тетя.

— Покажите письмо. Я хочу видть письмо. Я знаю, что нибудь да есть. Что же вы — не хотите мн показывать письма Брука?

Доротея отвчала посл маленькаго молчанія.

— Я покажу вамъ его письмо,— хотя я уврена, что онъ не хотлъ, чтобы это письмо кто либо видлъ.

— Онъ пишетъ что нибудь дурное обо мн?

— Нтъ, нтъ, нтъ. Онъ скоре отрзалъ бы себ руку, чмъ сказать дурное слово о васъ. Онъ никогда не говоритъ и не пишетъ ни о комъ ничего дурнаго. Но… о, тетя! я вамъ скажу вс, Надо было бы сказать раньше, но вы были такъ больны.

Миссъ Станбэри испугалась.

— Что такое? хрипло сказала она, стиснувъ ручки большаго кресла худыми, дрожащими руками.

— Тетя Станбери, Брукъ — Брукъ — хочетъ — на мн жениться.

— Что-о?

— Я сама больше васъ была удивлена, тетя, но я право не виновата.

— Я этому не врю, сказала старуха.

— Теперь прочтите письмо, сказала Доротея, вставая.

Она совсмъ ршилась быть покорной, но чувствовала, что тонъ, которымъ тетка отзывалась на ея сообщеніе, былъ почти что оскорбленіемъ.

— Онъ съ ума сошелъ, сказала миссъ Станбэри.

Это было тяжело переносить — и краска быстро приливала и отливала отъ щекъ Доротеи, когда она дала себ нсколько моментовъ для приготовленія къ отвту. Она поняла, что тетка будетъ наврное противъ этого брака, и что потому — этому браку не бывать. Она ни на минуту не позволила себ думать иначе, но тмъ не мене ударъ былъ для нея тяжелъ. Мы вс знаемъ, какъ всегда надежды и ожиданія разростаются высоко и широко въ сердцахъ нашихъ, вопреки нашему здравому смыслу,— какъ мы горячо принимаемъ къ сердцу факты, которые сами впередъ знали и считали неизбжными, неустранимыми. Такъ было и съ Доротеей. Сердце ея трепетало и замирало счастьемъ съ тхъ поръ, какъ она получила письмо Брука, и не смотря на то, она не переставала повторять себ, что это письмо не можетъ повести ни къ чему серьезному и хорошему. Она не задавалась вопросами о своихъ собственныхъ желаніяхъ и надеждахъ. Такъ-же какъ совершенно свыше ея силъ было заставить себя примириться съ мыслью о выход замужъ за м-ра Гибсона — было ей невозможно не желать быть женою Брука съ того момента, когда онъ вымолвилъ первый намекъ на этотъ счетъ. Это было такъ положительно, такъ естественно, что хотя она не говорила ему ни слова о своей любви, но ни на минуту не усомнилась въ томъ, что онъ зналъ всю правду, и что всякій изъ стоящихъ къ этому длу близко — тотчасъ же долженъ былъ въ этомъ убдиться. Но она и не предполагала, чтобы ея желанія были одобрены теткой. Брукъ Бургесъ будетъ посл ея смерти богатымъ — и она разумется имла свое, давно сложившееся представленіе о будущихъ успхахъ Брука въ жизни. Она была готова подчиниться безропотно, если тетка скажетъ, что самую мечту объ этомъ слдуетъ ей отбросить и забыть. Но можно дать приказаніе, произнести запрещеніе, не оскорбивъ ея женскихъ чувствъ.

— Какъ глупо! Онъ должно быть съ ума сошелъ, сказала миссъ Станбэри — и Доротея долго собиралась съ духомъ, чтобы отвтить. Тетка между тмъ кончила чтеніе письма.

— Это можетъ быть неблагоразумно, сказала наконецъ Доротея:— но не думаю, чтобы изъ-за этого его можно было назвать съумасшедшимъ или дуракомъ.

— Я могу его называть, какъ мн вздумается. Вроятно, это затвалось еще тогда, когда вы изволили отказать м-ру Гибсону?

— Ничего не затвалось. Ровно ничего не затвалось, сказала Доротея, со всмъ негодованіемъ, на которое она была способна

— Какъ вы смете говорить мн подобныя вещи? Это неправда.

— Это не неправда, сказала Доротея, чуть не рыдая, но еще боле волнуясь и раздражаясь.

— Ужъ не хотите-ли вы меня уврить, что слышите объ этомъ въ первый разъ?

И она трясла письмо въ своей худой рук.

— Я этого не говорю, тетя.

— Нтъ, говорите.

— Я говорю только, что ничего… не…. затвалось, когда м-ръ Гибсонъ… Если вы намрены меня подозрвать, тетя, то я уду. Я не хочу оставаться здсь подъ вашимъ подозрніемъ. Когда Брукъ въ первый разъ заговорилъ со мной сбъ этомъ, я ему сказала, что вы не захотите.

— Разумется, не захочу.

Но она не пояснила, почему именно не захочетъ.

— И больше ничего не было, пока не пришло письмо. Не могла же я ему запрещать писать ко мн. Въ этомъ я не виновата.

— Пш…ш… тъ!!…

— Мн очень жаль, что вы сердитесь. Но вы не имете права сердиться.

— Продолжайте, продолжайте. Я такъ слаба, что не могу съ мста сдвинуться, я въ первый разъ встала съ постели посл столькихъ недль болзни — и, разумется, вы можете говорить все, что вамъ вздумается. Я знаю, что будетъ. Я опять слягу въ постель, и тогда — очень скоро — вы можете оба длать изъ себя дураковъ — сколько вамъ будетъ угодно.

Противъ этого аргумента Доротея, разумется, нашла совершенно невозможнымъ продолжать борьбу. Она могла только опустить, письмо назадъ въ карманъ и, по возможности, еще внимательне и нжне ухаживать за больною. Она сознавала, что съ ней обошлись очень жестоко, и что, какъ только тетка выздороветъ, придется возбудить вопросъ о возможности оставаться въ дом подъ гнетомъ такой несправедливости, но что бы тетка ни говорила, или ни длала теперь, Доротея не можетъ ее бросить. Миссъ Станбэри долго сидла неподвижно, закрывъ глаза, и не подавала признаковъ жизни, Доротея ршилась наконецъ коснуться ея руки и спросить — не хочетъ-ли она покушать приготовленнаго для нея супа.— ‘Гд Марта? Отчего Марта нейдетъ?’ спросила миссъ Станбэри. Это былъ жестокій ударъ — и съ этого момента Доротея стала думать, что лучше было бы ей теперь же вернуться въ Ненкомбъ-Путней. Супъ, однако, былъ съденъ, а Доротея сидла напротивъ, не говоря ни слова. Только еще одно было сказано въ этотъ вечеръ миссъ Станбэри на счетъ Брука и его сердечныхъ длъ.

— Объ этомъ больше ни слова, Доротея, помните — ни слова. Я этого не хочу.

Доротея не отвчала. Письмо Брука было у нея въ карман и отвчать на него надобно было въ этотъ же вечеръ. На слдующій день она скажетъ тетк, что было написано Бруку, Тетка не увидитъ письма, но узнаетъ все, что въ немъ будетъ относительно предложенія Брука.

Я этого не хочу! приказала тетка. Какое она иметъ право приказывать въ этомъ дл? Тутъ Дороте пришло въ голову, что въ сущности тотъ, кто не можетъ вынудить повиновенія, не долженъ былъ бы отдавать приказаній. Можетъ-ли тетка запретить имъ жениться, если на то будетъ ихъ взаимное согласіе? Затмъ мелькнула другая мысль о томъ, что приказанія сопровождаются угрозами и, въ случа надобности, наказаніемъ.

Въ распоряженіи тетки нтъ ни одного наказанія, котораго бы Доротея имла основаніе бояться, но она могла бы жестоко наказать Брука-Бургеса. Доротея находила, что она была бы недостойнйшею тварью, еслибъ ею двигали денежныя соображенія въ дл принятія или отказа на предложеніе человка, котораго она любила, какъ Брукъ-Бургеса. У Брука были свои собственныя средства, которыхъ, казалось ей, было совершенно достаточно на вс ихъ потребности. Но что было бы низостью для нея или въ ней, казалось ей — не могло имть и тни подлости по отношенію къ нему. Онъ, какъ мужчина, долженъ былъ пользоваться всякой возможностью разбогатть. И кром того, что могла бы она — такое жалкое созданье — предложить ему въ себ, чтобы вознаградить его за утрату богатства? Тетка могла наложить это наказаніе — а потому на ея сторон была сила и власть, и сил слдовало покориться. Она напишетъ Бруку свое твердое и окончательное ршеніе. Тмъ не мене она заявитъ тетк при первой возможности, что считаетъ себя оскорбленной. Сказать ей, что Брукъ съ ума сошелъ, полюбивъ ее,— значило оскорбить ее, оскорбить жестоко. И затмъ это обвиненіе въ фальшивости,— въ томъ, что она дала одну причину отказа м-ру Гибсону, тогда въ душ у нее была другая причина,— что она хитрила и молчала, — было окончательно невыносимо. Что тетушка станетъ объ ней думать, если она будетъ выносить такія оскорбленія безъ негодующаго протеста? Она напишетъ письмо и выскажетъ тетк все, что у нея на душ, какъ только та поправится настолько, чтобы ее выслушать.

Какъ было ршено, она написала письмо въ этотъ же вечеръ, прежде чмъ лечь спать. Она писала его съ потоками слезъ и горечью сердца, почти совсмъ ее сломившими. Она тоже слышала о любви, и ей тоже говорили, что удача или неудача женской жизни зависятъ только отъ того: привлечетъ она или не привлечетъ дарами, ниспосланными ей Богомъ, кого-нибудь, настолько сильнаго, добраго и любящаго, чтобы уравнивать ей пути, нести за нее тяготы, быть отцемъ ея дтей,— посохомъ, на который она могла бы опереться,— стной, по которой она могла бы раскинуться и рости, наслаждаясь солнечнымъ свтомъ и защищаемая отъ втра. Она цнила себя даже такъ низко, что часто говорила себ, будто-бы такого счастья ей никогда не дождаться. Съ юныхъ лтъ она смотрла на себя, какъ на существо, стоящее вн черты, за которою мыслимы такія радости. Она такъ себя пріучила видть впереди безцвтную, безрадостную жизнь, что перестала даже видть въ этомъ особенное несчастіе. Но тмъ не мене она знала, въ чемъ состоитъ счастье, и когда наконецъ снизошла на нее благодать,— когда оказалось, что Богъ не лишилъ ее необходимыхъ даровъ, — когда ей протянулъ руку человкъ, на котораго она могла опереться съ искреннимъ восторгомъ, по которому она могла раскинуться, какъ по стн, и рости съ полнымъ довріемъ, на грудь котораго она могла бы склонить голову и почувствовать, что изо всхъ мстъ на свт это самое для нея удобное и уютное,— когда все это было такъ возможно, совсмъ подъ рукой, и несмотря на то, когда надо было отъ всего этого отказаться, — ей стало вдругъ такъ горько и такъ больно, что она поняла, какъ велика можетъ быть глубина человческаго разочарованія. Но письмо было наконецъ написано и закончено слдующимъ образомъ:

‘Эксетеръ, Марта 1, 186..’

‘Дорогой Брукъ.’

По поводу этого возникло много сомнній и колебаній, но наконецъ вс они были побждены, и имя написано:

‘Я показала ваше письмо тетушк, что вы, конечно, одобрите. Мн слдовало бы отвтить на него раньше, но я думала, что она еще не настолько поправилась, чтобы говорить объ этомъ. Она говоритъ (чего я и ожидала), что о томъ, чего вы желаете, не должно быть и рчи. Я сознаю, что я обязана повиноваться ей,— и такъ какъ я думаю, что и вы тоже обязаны ей повиноваться, то я не стану больше думать о томъ, что вы мн говорили и писали. Теперь это совершенно невозможно, хотя бы при другихъ обстоятельствахъ и было возможно. Я всегда буду помнить вашу доброту ко мн. Можетъ-быть слдовало бы сказать, что я очень вамъ благодарна за, ваше вниманіе. Всегда буду о васъ думать — пока не умру.

Врьте искренности вашего друга,
Доротеи Станбэри’.

На слдующій день миссъ Станбэри опять вышла изъ своей комнаты, а на третій день стала замтно сильне. Доротея все еще не заговаривала о письм, но была готова отвтить при первомъ удобномъ случа. Ей хотлось бы сказать слова два о себ, но она боялась, чтобы тет не сказали, что она посягаетъ на волю тетки, потому что тетка слишкомъ слаба, чтобы защищаться. Но на третій день миссъ Станбэри сама спросила:

— Вы написали что-нибудь Бруку?

— Я отвчала на его письмо.

— И что-же вы ему сказали?

— Сказала, что вы не согласны — и что потому объ этомъ говорить больше слдуетъ.

— Да, и, разумется, изобразили меня огромъ…

— Я не понимаю, что вы хотите этимъ сказать, тетя. Я уврена, что я написала ему правду.

— Покажите мн письмо.

— Оно ужъ отослано.

— Но у васъ должна быть копія?

— Да, отвчала Доротея:— но мн не хотлось бы ее показывать. Я сказала ему именно то, что говорю вамъ.

— Доротея! вовсе не прилично имть переписку съ молодымъ человкомъ такого рода, чтобы вамъ было стыдно показать ее вашей тетк.

— Мн вовсе не стыдно, сказала рзко Доротея.

— Я не знаю, до чего только не дошли молодыя двушки въ послднее время, продолжала миссъ Станбэри.— Никакого уваженія, ни малйшаго послушанія и даже…. скромности нтъ.

— Вы говорите это обо мн? спросила Доротея.

— По правд сказать, Доротея, я не ожидала, что вы станете получать любовныя письма отъ Брукъ-Бургеса въ то время, когда я лежала больна при-смерти. Я этого отъ васъ не ожидала. Откровенно говорю вамъ, что не ожидала.

Тутъ Доротея не выдержала.

— Если вы такъ думаете, тетя Станбэри, лучше мн ухать. И, если позволите, я уду, — когда вы поправитесь настолько, что можете обойдтись безъ меня.

— Пожалуйста, обо мн не думайте, сказала тетка.

— А что касается до любовныхъ писемъ, то м-ръ Бургесъ писалъ мн всего одинъ разъ. Я не думаю, чтобы было нескромно вскрыть письмо, полученное но почт. И какъ только я его прочла, тотчасъ-же ршила показать вамъ. А что касается до того, что было прежде, когда м-ръ Бургесъ заговорилъ объ этомъ въ первый разъ, то это было много-много спустя посл того, какъ съ м-ромъ Гибсономъ все было кончено, я прямо сказала ему, что этому не бывать,— и думала, что онъ больше и упоминать не станетъ. Вы были такъ больны, что я не могла вамъ ничего говорить. Теперь вы все знаете.

— Я не видала вашего письма къ нему.

— Я его никогда никому не покажу. Но вы наговорили жестокихъ словъ, тетя Станбэри.

— Разумется. Все, что я говорю, не такъ.

— Вы сказали, что я говорю неправду и назвали меня нескромной. Это ужасное слово.

— Такъ не надо было его заслуживать.

— Я его не заслужила и не могу этого вынести. Нтъ, не могу и не хочу. Еслибъ Гуго услыхалъ, что меня такъ называютъ, я думаю, онъ поставилъ бы весь домъ вверхъ дномъ.

— Гуго! Его еще недоставало между рами — и съ какой стати?

— Онъ мн братъ — и, разумется, я должна о немъ думать. И, если вы позволите, я уду, какъ только вы поправитесь и я больше не буду вамъ нужна.

Вскор посл этого было получено и отправлено нсколько писемъ между домомъ за Оградой и Ненкомбъ-Путейскими дамами, Гуго Станбэри и Брукомъ-Бургесомъ. Корреспондентомъ Брука-Бургеса была, разумется, сама миссъ Станбэри. Письма къ Гуго и въ Ненкомбъ-Путней писала Доротея.

О содержаніи ихъ мы не станемъ распространяться въ настоящую минуту, но результатомъ всхъ писемъ бдной Долли было то, что 10-го Марта ей предстояло вернуться домой, въ Ненкомбъ-Путней, снова длить съ сестрой постель и съ матерью нищету — и отказаться отъ удобствъ Ограды. Прежде чмъ это перешло въ окончательное ршеніе, миссъ Станбэри одлала нсколько небольшихъ уступокъ. Она признала, что Доротея не имла дурныхъ намреній. Но этого было еще недостаточно для Доротеи, которая была убждена, что не сдлала ничего дурнаго — ни нарочно, ни нечаянно. Она не ставила условій и не требовала, чтобы тетка извинялась въ сказанныхъ рзкостяхъ или брала ихъ назадъ, но она ршилась ухать, если только не будетъ заявлено самымъ безусловнымъ образомъ, что называть ее такимъ именемъ и взводить на нее такія обвиненія — не было ни малйшаго повода. Она чувствовала сверхъ того, что домъ тетки долженъ быть открытъ для Брука-Бургеса, и не можетъ быть открытъ для нихъ обоихъ. Итакъ, она ухала, проживъ у тетки около девяти или десяти мсяцевъ.

— Прощайте, тетя Станбэри, сказала Доротея, цлуя тетку со слезами на глазахъ и съ рыданіемъ въ горл.

— Прощайте, душа моя, прощайте.

И миссъ Станбэри, пожимая племянниц руку, оставила въ ней банковый билетъ.

— Очень вамъ благодарна, тетя, искренно благодарна, только лучше не надо.

И банковый билетъ остался на стол, въ гостиной.

ГЛАВА LVIII.
Доротея дома.

Доротея была принята дома съ такой лаской, съ такими заявленіями уваженія, что ей тотчасъ же стало какъ будто легче на сердц. И мать, и сестра вполн одобрили ея поведеніе. Одобреніе м-ссъ Станбэри сопровождалось правда выраженіями сожалнія объ утрат столькихъ хорошихъ вещей. Она вполн сознавала, что жизнь въ Эксетер была для ея дочери лучше жизни въ маленькомъ коттэдж въ Ненкомбъ-Путне. Вншность Доротеи по возвращеніи могла послужить доказательствомъ тому. Одежда, прическа, самые ея жесты и движенія носили городской отпечатокъ. Безцвтный, одичалый, полинявшій видъ, неувренность пріемовъ, происходившія отъ уединенной жизни и отъ подчиненія сестр — исчезли безслдно. Она жила между людьми и занялась отъ нихъ лоскомъ. Деньги, какъ извстно, могутъ все сдлать и, безъ сомннія, деньги играли тутъ немаловажную роль. Очень мило говорить о плнительной скромности чистенькаго ситцеваго платья, но бдность сказывается неряшливостью и нескладностью въ женскомъ плать, какъ бы женщина ни была мило опрятна, независима и идеальна. М-ссъ Станбэри вполн сознавала все, что утратила ея младшая дочь. Пока она жила въ Эксетер, ей было сдлано два предложенія. Въ Ненкомбъ-Путне не мыслимы женихи. Мужчина въ стнахъ коттэджа былъ бы такимъ же страннымъ явленіемъ какъ дикій буйволъ. М-ссъ Станбэри искренно сожалла о томъ, что дочь ея не вышла замужъ за м-ра Гибсона. Она знала, что упрекать ее не за что, но все таки это было несчастіе — большое несчастіе. И въ сердц матери шевелилось грустное сожалніе о томъ, что молодые люди такъ часто теряютъ выпадающее имъ на долю счастье — по своей безпечности или непониманію своего собственнаго блага. Теперь, когда она услышала исторію Брука Бургеса, она не могла не подумать, что если-бъ Доротея осталась въ Эксетер, терпливо вынося вс рзкости тетки, эта любовь могла бы со временемъ придти къ счастливому исходу. Она не высказала всего этого, но погрузилась въ молчаливую грусть, выражавшуюся постоянно легкимъ покачиваньемъ головы и печальными взглядами, значеніе которыхъ было также понятно Присцилл какъ всякое громко сказанное слово. Но Присцилла ясно, громко и торжественно одобряла поведеніе сестры. Она была вполн уврена, что сестра совершенно основательно отказала Гибсону, и также уврена въ томъ, что и теперь, въ отношеніи Брука Бургеса, она поступила совершенно благоразумно. Присцилла представила себ, что если Брукъ Бургесъ, какъ он его называли, вполовину такъ хорошъ, какъ разсказываетъ сестра,— потому что Доротея въ самомъ дл придавала ему вс добродтели, доступныя человчеству,— онъ не перемнитъ разъ принятаго намренія ни вслдствіе письма Долли, ни по приказанію тетки Станбэри. Но объ этомъ она сочла благоразумне умолчать. Она стала обходиться съ Долли, не только какъ съ равной, но какъ съ любимой сестрой, признавая ея сужденіе и его независимость равносильными своимъ собственнымъ, — и она очень хорошо знала, что ужъ дальше этого она никакъ не могла бы пойдти.

— Я никогда не соглашусь съ тобой на счетъ тетки Станбэри, говорила она.— Мн она кажется требовательной, деспоткой и несправедливой до крайности.

— Она очень добра, сказала Долли.

— Да, такъ-же какъ собака, которая кусается, или лошадь, которая лягается. Но вдь непріятно же жить съ кусающимися собаками и лягающимися лошадьми. Но все это пустяки, когда самъ себ господинъ. Какъ странны были эти девять мсяцевъ, которые ты прожила въ Эксетер, а мы безъ тебя въ Клокъ-Гауз. И вотъ мы опять вс вмст по прежнему, точно какъ ни въ чемъ не бывало.

Но Доротея знала, что далеко не ни въ чемъ не бывало — и что ея жизни не бывать такой, какой она была до сихъ поръ. Доказательствомъ могъ послужить самый тонъ, которымъ говорила съ нею сестра. Она привезла съ собой изъ Эксетера безконечно больше, чмъ то, что у нея было до отъзда изъ дома, но это сокровище такъ ее тревожило и угнетало, что она даже подумывала, что безъ него было бы лучше.

Въ конц первой недли пришло письмо отъ тетки Станбэри къ Дороте. Оно начиналось съ того, что Долли-де оставила кой какія свои вещи, которыя посл ея отъзда уложили и препровождаютъ по почт, заплативъ за пересылку.

— Да это все было не мое, сказала Долла, намекая на нкоторыя книги, которыми она особенно дорожила.

— Она хочетъ подарить ихъ теб, сказала Присцилла,— и я полагаю, что теб слдуетъ взять.

— И шаль эта — не моя, хотя я ее надвала раза два, три въ зиму.

Присцилла была того мннія, что шаль слдуетъ взять. Затмъ въ письм говорилось о здоровь писавшей — и наконецъ завершалось такой задушевной, доврчивой болтовней, что м-ссъ Станбэри, прочитавъ его, не могла себ представить, чтобы между ними была церьезная ссора. ‘Марта говоритъ, что она встртила вчера на улиц Камиллу Френчъ, съ такимъ букетищемъ на новой шляпк, какой былъ бы приличенъ разв только въ Ма.’ Затмъ въ постскриптум убждали Доротею отвчать поскоре и ‘не короче утинаго носа по вашему обыкновенію, душа моя’, закончила тетка.

— Ей хочется, чтобы ты вернулась, сказала м-ссъ Станбэри.

— Разумется хочется, сказала Присцилла: — но изъ этого еще не слдуетъ, чтобы Долли должна была хать. Мы не подданныя ея.

Доротея отвчала на письмо тетки въ томъ же дух, въ какомъ оно было написано. Она спрашивала ее о здоровь, благодарила ее за книги, на каждой изъ которыхъ оказалось отчетливо написаннымъ ея имя,— протестовала противъ шали, посылала поклоны Март и Дженъ, и выражала надежду, что К. Ф. въ восхищеніи отъ своихъ нарядовъ. Она описывала коттеджъ, гряды капусты въ саду и наконецъ успла состряпать довольно длинное посланіе.

— Ну, теперь начнется настоящая корреспонденція, сказала Присцилла.

Дня черезъ два, однако, корреспонденція приняла совсмъ иную форму. Коттэджъ, въ которомъ они жили, былъ за чертой округа, обходимаго хромымъ почтальономъ, и потому имъ приходилось самимъ здить на почту за своими письмами. Въ вышеупомянутое утро Присцилла приняла толстое письмо изъ Эксетера на имя матери и знала, что оно было отъ тетки. Едва ли тетка нашла бы необходимымъ переписываться съ матерью Доротеи такъ скоро посл того, какъ было написано письмо къ самой Дороте, если бы на это не было какой-нибудь особенно-побудигельной причины. Присцилла полагала, что лучше вскрыть письмо безъ Доротеи,— и такимъ образомъ, когда Доротеи не было въ комнат, Присцилла и ея мать прочли слдующее письмо:

Эксетеръ, 19 Марта 186—

Любезнйшая сестра Станбэри,

По зрломъ размышленіи, нахожу лучшимъ послать вамъ подъ своей печатью письмо отъ м-ра Бургеса къ вашей дочери Дороте. Вы увидите, что я его распечатала и прочла,— на что несомннно имла право, такъ какъ письмо было адресовано моей племянниц въ томъ предположеніи, что она еще находится подъ моимъ надзоромъ. Я не уничтожила письма, хотя можетъ быть это было бы лучше, но совтую вамъ такъ поступить, если можно, не показывая Дороте. Я написала Бруку Бургесу, что я сдлала.

‘Я написала ему также, что не могу согласиться на бракъ между нимъ и вашей дочерью. У меня есть много серьезныхъ причинъ прежняго времени, — не говоря уже о причинахъ теперь существующихъ, — которыя длаютъ этотъ бракъ совершенно невозможнымъ. Брукъ Бургесъ, разумется, самъ себ господинъ, но ваша дочь вполн понимаетъ положеніе дла.

Преданная вамъ
Джемима Станбэри.

— Какая злющая старуха! сказала Присцилла. Затмъ возникъ вопросъ: прочесть ли имъ письмо Брука или передать его Дороте, не читая. Присцилла рзко осуждала тетку за посягательство на чужое письмо.— ‘Несомннное право — потому что Доротея жила у нее! воскликнула Присцилла.— Она совсмъ не понимаетъ, что такое честь. Она точно также не имла права читать писемъ Доротеи, какъ не иметъ права брать ея денегъ’. М-ссъ Станбэри смертельно хотлось прочесть письмо Брука, говоря, что это дало бы имъ возможность ршить, можно ли его передать Дороте или нтъ. Но Присцилла и слышать объ этомъ не хотла. Доротея должна получить это письмо безъ всякаго новаго посягательства, кром того, которому оно уже подверглось. Поэтому ее вызвали изъ кухни и передали ей весь пакетъ.

— Тетка прочла твое письмо, Долли, но мы не читали.

Доротея взяла пакетъ, не говоря ни слова, и сла. Она сперва очень медленно перечла письмо тетки.

— Понятно, сказала она, складывая его почти безшумно, тогда какъ письмо Брука лежало нераспечатаннымъ у нея на колняхъ. Затмъ она взяла его и подержала въ обихъ рукахъ. Мать и Присцилла не сводили съ нее глазъ.

— Присцилла, сказала она,— прочти ты сперва.

Присцилла бросилась къ ней и расцловала ее.

— Нтъ, дружокъ, нтъ, сказала она:— читай ты сама!

Тогда Доротея вынула драгоцнныя строки изъ конверта и развернула складки бумаги. Она не прочла и двнадцати словъ, какъ глаза до того переполнились слезами, что она едва могла совладть съ собой настолько, чтобы прочесть письмо до конца, но она знала, что въ немъ заключались увренія въ любви и въ томъ, что онъ принялъ бы ея отказъ только въ такомъ случа, еслибъ она его основывала на своемъ равнодушіи къ нему.

Онъ написалъ то же самое миссъ Станбэри, но не счелъ необходимымъ доводить это до свднія Доротеи, — и миссъ Станбэри въ своемъ письм тоже не упомянула, что она имла съ нимъ письменное объясненіе.

— А теперь, можно мн прочесть? спросила Присцилла, какъ только Доротея выпустила письмо изъ рукъ, опять на колни.

Вслдъ за Присциллой прочла м-ссъ Станбэри — и нкоторое время вс три сидли молча, передавая другъ другу письмо. М-ссъ Станбэри старалась себя уврить, что сопротивленіе невстки не можетъ долго продолжаться — и что тогда Доротея выйдетъ замужъ. Присцилла обдумывала: хорошо ли было бы Дороте идти на перекоръ тетк и выходить за человка, котораго это могло бы лишить большаго состоянія. Присцилла сомнвалась въ этомъ, такъ какъ она была очень строга въ своихъ понятіяхъ о самоотверженіи. Сестр конечно лучше обречь себя на горчайшее разочарованіе, чмъ губить, или хотя бы вредить любимому человку,— но съ другой стороны, какъ было бы пріятно пойдти на перекоръ тетк! Но Доротея, въ характер которой къ кротости матери примшивалось много твердости, наслдственной въ Станбэри, ни мало не колебалась.

Очень отрадно быть любимой! Какъ она должна быть благодарна человку, который ей такъ преданъ! И неужели за все это, она станетъ ему поперегъ пути? Она должна не меньше, какъ пасть ницъ, чтобы онъ ее раздавилъ и, перешагнувъ черезъ нее, пошелъ дальше впередъ. М-ссъ Станбэри заговорила первая.

— Онъ кажется, очень хорошій молодой человкъ, сказала она.

— Еще бы — благородный, искренній человкъ, сказала Присцилла.

— Отчего же ему не жениться на той, кто ему нравится, если она двушка хорошая и изъ порядочной семьи? продолжала м-ссъ Станбэри.

— Въ глазахъ нкоторыхъ людей бдность хуже порока.

— Тетушка такъ полюбила Доротею, вступилась м-ссъ Станбэри.

— Какъ хорошую горничную, сказала Присцилла.

Но Доротея ничего не сказала. Сердце ея было слишкомъ полно для того, чтобы имть охоту вступаться за тетку, да наконецъ, въ настоящую минуту она не была настолько смла, чтобы объяснить матери, что не можетъ быть никакой надежды. Въ теченіи дня, она вышла съ сестрой на большую дорогу — и тамъ, стоя между камнями и папоротниками, глядя вдоль рки, прислушиваясь къ лепету маленькой мельницы, она высказала чувства своего сердца и наплывъ мыслей потокомъ словъ — сильне, какъ показалось Присцилл, чмъ когда либо прежде.

— Не важно то, что онъ теперь выстрадаетъ, Присъ, или что онъ почувствуетъ, но что онъ будетъ чувствовать десять, двадцать лтъ спустя, когда ему будетъ думаться, что его дти, могли бы быть богаты, еслибъ онъ не женился на мн!

— Онъ одинъ можетъ быть судьей тому — предпочитаетъ ли онъ тебя деньгамъ старухи, сказала Присцилла.

— Нтъ, душа моя, не онъ одинъ. И не то, Прись,— не то, что ему теперь кажется лучше, но то, что въ самомъ дл, всегда будетъ для него лучше. Что я могу ему дать?

— Ты будешь любить его?

— Да — любить буду.— И Доротея смолкла на минуту, думая какъ безгранично, какъ глубоко стала бы она любить его.— Но что же въ этомъ? Вдь сама же ты недавно говорила, что и собаки любятъ. Я не умна. Я не умю ни на фортепьяно играть, ни говорить пофранцузски,— ничего не умю длать такого, чмъ жены нравятся мужьямъ. Я прожила здсь всю свою жизнь — и что я такое, чтобы изъ-за меня онъ потерялъ большое состояніе?

— Ужъ это — его дло.

— Нтъ, мое, и я должна это обдумать и ршить. Мн, во первыхъ, останется сознаніе, что я его любила и не испортила ему жизнь. Теперь онъ, можетъ быть посердится на меня, — и у нея горделиво поднялось сердце при мысли, что онъ разсердится на нее, потому что она не хочетъ придти къ нему,— но онъ узнаетъ наконецъ, что я желала ему величайшаго счастья, по своему крайнему разумнію.

Тутъ Присцилла обняла сестру и поцловала.

— Сестра, сказала она: — родная моя! Он пошли дальше вмст, обсуждая вопросъ со всхъ сторонъ, говоря о подвиг самоотверженія, который предстояло совершить Дороте, какъ будто это было нчто отвлеченное. Он пробыли вн дома около трехъ часовъ, и, когда вернулись, Доротея тотчасъ же написала два письма. Оба были очень просты и очень коротки. Бруку, котораго она на этотъ разъ назвала ‘любезнымъ м-ромъ Бургесомъ’, — она написала, что желаніе его не можетъ быть исполнено, а тетк, — съ нсколькими вжливыми оговорками, которыя миссъ Станбэри поняла какъ нельзя лучше,— что она обдумала вопросъ и нашла основательнымъ отказать м-ру Бургесу.

— Ты не находишь, что она ужасно измнилась? сказала м-ссъ Станбэри старшей дочери.

— Нисколько не измнилась, мама, только солнце вскрыло почку — и мы теперь видимъ плодъ.

ГЛАВА LIX.
Мистеръ Бодзль дома.

Дошло до того, что у Тревиліана не осталось ни одного друга въ мір, къ которому онъ-бы могъ обратиться по длу, касавшемуся его жены и семейства. Въ послднемъ письм, полученномъ имъ отъ леди Мильборо, она, противъ своего обыкновенія, весьма строго бранила его за то, что онъ не вернулся къ своей жен и не увезъ ее съ собою въ Неаполь. М-ръ Байдевайль счелъ себя вынужденнымъ уклониться отъ всякихъ дйствій по этому длу. Между Гуго Станбэри и Тревиліаномъ произошла положительная ссора. На м-ра и м-ссъ Аутгаусъ онъ смотрлъ какъ на лютыхъ враговъ, которые вступились за его жену, не обративъ ни малйшаго вниманія на свтскія приличія. А теперь доходило до того, что даже единственный оставшійся ему союзникъ, м-ръ Самуилъ Бодзль, отставной полицейскій — и тотъ начиналъ тяготиться своими услугами. Тревиліанъ оставался въ сверной Италіи до половины Марта, тратя деньги на посылку телеграммъ къ Бодзлю — подбивая Бодзля употребить вс средства, находящіяся въ его власти, чтобы завладть ребенкомъ: то приказывалъ онъ ему нагрянуть въ приходъ св. Дидульфа съ цлымъ баталіономъ полицейскихъ, съ ногъ до головы вооруженныхъ авторитетомъ закона, то внушалъ проникнуть хитростью въ замокъ м-ра Аутгауса и унести ребенка на рукахъ. Наконецъ онъ извстилъ, что самъ будетъ въ Англіи къ концу Марта, и позаботится, чтобы величіе закона было возстановлено въ его пользу.

Правду сказать, Бодзль только разъ и попытался выручить ребенка изъ прихода св. Дидульфа. Приступая къ этому, онъ не ждалъ успха, хотя, благодаря своему энергичному характеру, онъ и сдлалъ эту попытку съ нкоторою ревностью. Но затмъ онъ боле не ходилъ въ домъ священника, не взирая на письма, телеграммы и даже общанія, такъ часто присылаемыя его патрономъ. Дло въ томъ, что м-ссъ Бодзль была противъ этого предполагаемаго разлученья матери съ ребенкомъ, а м-ръ Бодзль имлъ обыкновеніе принимать во вниманіе слова своей жены. М-есъ Бодзль охотно допускала, что мадамъ Т.,— какъ называли м-ссъ Тревиліанъ на каменномъ проспект No 55,— ничуть не лучше того, какъ о ней говорятъ. М-ссъ Бодзль склонялась къ мысли, что благородныя леди,— къ числу которыхъ, по ея понятіямъ, принадлежала мадамъ Т.,— рдко бываютъ путевыми, и вполн соизволяла на то, чтобы ея мужъ заработывалъ себ хлбъ, присматривая за этой леди или за любовникомъ леди. Она раздляла торжество Бодзля, когда онъ открылъ, что полковникъ похалъ въ Девоншайръ, а также и то, когда онъ разузналъ, что этотъ Лотаріо былъ въ приход св. Дидульфа. И еслибъ дло это дошло до суда, благодаря стараніямъ ея мужа, она съ удовольствіемъ прочла бы его показаніе отъ слова до слова, даже хотя бы законники порядкомъ пощипали ея мужа. Но теперь, когда отъ Бодзля требовали нарушенія неприкосновенности дома священника и увоза ребенка хитростью или силою, — она начала замчать, что для нихъ миновали цвтущіе дни въ Тревиліановомъ дл, и что со стороны мужа благоразумне было-бы постепенно уклониться отъ хлопотъ по дламъ этого джентльмэна.

— Брось-ка это въ огонь, Бодзль! сказала она однажды утромъ, когда мужъ, стоя передъ ней и придерживая лвой рукой ребенка, взгромоздившагося на его плеч, перечитывалъ во второй разъ — нсколько длинное посланіе, присланное ему изъ Италіи. Онъ только что умылся у крана — и хотя лицо его было чисто, но волосы были еще всклокочены, а рукава рубашки засучены.

— Все это ладно, Маріанна, но, взявши денежки, надо вести дло до конца.

— Вздоръ, Бодзль!

— Хорошо теб говорить вздоръ, а деньги-то взяты, — да и сверхъ того перепадетъ еще.

— Да разв ты не работалъ за эти деньги — въ Эксетеръ здилъ, а потомъ почитай что денно и нощно сторожилъ домъ этого священника, словно кошка какая? Чего-жъ ему боле? А что до ребенка, такъ я и слышать объ этомъ не хочу, Бодзль. Ребенку здсь не бывать. За это насъ такъ очернятъ въ газетахъ, что на улиц проходу не дадутъ. Это дло нечистое, Бодзль, а ужь коль скоро сбился съ прямаго пути, не жди добра.

При этомъ Бодзль почесалъ голову и снова принялся читать письмо. Ему положительно общали сто фунтовъ, если онъ выручитъ ребенка къ прізду Тревиліана и передастъ его отцу, какъ скоро тотъ прідетъ въ Англію.

— Этого нельзя сдлать, ты знаешь, сказалъ Бодзль.

— Разумется нельзя, сказала м-ссъ Бодзль.

— Нельзя сдлать никоимъ образомъ, это не по моей части. Отчего онъ не обратился къ Скинту, какъ я ему говорилъ, если его адвокатъ слишкомъ добросовстенъ для этого дла? Отецъ иметъ право на своего ребенка, безъ сомннія.

Таковъ былъ законъ Бодзля.

— Я не врю этому, Бодзль.

— По онъ иметъ право, я-же теб говорю.

— Онъ не можетъ кормить грудью — вдь не можетъ? Я ни чуть не врю въ его права.

— Если замужняя женщина иметъ обожателя, а мужъ со своей стороны не виновенъ въ этомъ, или по крайней мр нтъ доказательствъ его шашней, то онъ никогда не позволитъ ей оставить при себ дтей. Такія дла ршались въ суд сто разъ. Онъ тотчасъ-же получитъ своего ребенка, если подастъ дло въ судъ.

— Во всякомъ случа это не твое дло, Бодзль, и не вмшивайся, и не предпринимай ничего. Деньги хороши, покуда они честно пріобртены, но когда дло доходитъ до воровства съ насиліемъ, или когда приходится врываться въ чужіе дома, тогда я скажу, что эти деньги черезъ чуръ дорого достаются.

Собственно въ этомъ письм, которое теперь было получено, Бодзлю не давалось инструкцій на счетъ ‘воровства съ насиліемъ’. Его просто просили заявить дальнйшее офиціальное требованіе ребенка въ дом священника, и объяснить м-ру Аутгаусу, м-ссъ Аутгаусъ и м-ссъ Тревиліанъ, словомъ всмъ, кого удасться ему видть,— что м-ръ Тревиліанъ немедля-же детъ въ Лондонъ, и что онъ прибгнетъ къ исполненію закона, если ему тотчасъ-же не возвратятъ его сына. ‘Я теб скажу въ чемъ дло, Бодзль’, воскликнула м-ссъ Бодзль: ‘мн кажется у него тутъ не совсмъ таки въ порядк’ и м-ссъ Бодзль коснулась лба.

— Такъ это отъ любви къ ней, сказалъ Бодзль, качая головой.

— Я не заступаюсь за нее, Бодзль, женщина, имющая мужа, который находитъ, что она достаточно умна и при томъ скромна и пріятна, должна быть довольна. Я никогда не говорила ничего другаго. У меня не хватаетъ терпнія съ этими наглыми госпожами, которыя не въ состояніи помнить, что дятъ хлбъ честнаго человка. Побери ихъ всхъ!.. чего имъ еще надо? Он сами не знаютъ, чего имъ надо. Все это — одна праздность, потому, что у нихъ нтъ ни малйшаго дла. Вотъ это-то и длаетъ ихъ — не хочу сказать чмъ. Но, что касается этого ребенка, Бодзль… Въ эту минуту кто-то постучался въ дверь. М-ссъ Бодзль пошла въ сни, сама отворила дверь и увидала незнакомаго джентельмэна. Бодзль, стоявшій у внутренней двери, увидалъ, что этотъ джентльмэнъ былъ м-ръ Тревиліанъ.

Письмо, находящееся все еще въ рукахъ отставнаго полицейскаго, пришло на каменный проспектъ наканун этого дня, но хозяинъ дома находился въ отсутствіи, длалъ розыски фактовъ, занимался своимъ ремесломъ и заработывалъ честную копйку. Тревиліанъ послдовалъ за своимъ письмомъ скоре, чмъ предполагалъ, когда писалъ его,— и вотъ явился къ своему первому министру, прежде чмъ первый министръ усплъ начать дйствіе по послднимъ полученнымъ имъ инструкціямъ. ‘Не здсь-ли живетъ нкій Самуилъ Бодзль?’ спросилъ Тревиліанъ. Тутъ Бодзль выдвинулся и представилъ ему свою жену. При этомъ никто не присутствовалъ кром ребенка — и Бодзль намекнулъ, что какъ-бы щекотливы не были дла ихъ, но о нихъ можно говорить съ полнйшей безопасностью въ присутствіи его жены.

Но Тревиліанъ не раздлялъ такого мннія: ему была противна и его возмущала — весьма неблагоразумно — эта картина семейной обстановки его министра. Бодзль обыкновенно принималъ его въ застегнутомъ сюртук, съ хорошо вычищенной шляпой въ рукахъ, и въ чистыхъ сапогахъ. Людямъ, подобнымъ Бодзлю, гораздо легче принять приличный видъ мн дома, чмъ сохранить его у себя. Тревиліанъ никогда не думалъ, чтобы его союзникъ былъ лучше обыкновеннаго отставнаго полисмэна, но онъ не сообразилъ, до какой степени могла быть непривлекательна обстановка частной жизни вольно-практикующаго сыщика. М-ссъ Бодзль подала ему стулъ, но онъ отказался приссть. Въ комнат была грязь и духота — словно воздухъ никогда не проникалъ сюда. ‘Быть можетъ, вы-бы могли одться и пройтись со мною нсколько минутъ,’ сказалъ Тревиліанъ. М-ссъ Бодзль, хорошо понимавшая, что дла — длами, и что жен не дло, не разсердилась за это и подала мужу лучшій сюртукъ. Хорошо вычищенную шляпу достали изъ шкафа — и изумительно было видть, какъ быстро и легко была возстановлена приличная вншность Бодзля.

— Ну? сказалъ Тревиліанъ, какъ скоро они очутились среди каменнаго проспекта.

— Нельзя было ничего сдлать, сэръ, сказалъ Бодзль.

— Почему же? Тревиліанъ тотчасъ могъ замтить, что авторитетъ, который онъ когда-то уважалъ, улетучился изъ этого человка. Бодзль — вн домашней своей жизни, занятый своими длами, съ застегнутымъ сюртукомъ, съ своей лучшей шляпой въ рукахъ,— зналъ, что внушаетъ уваженіе, и могъ тогда держать себя сообразно съ этимъ. Онъ считалъ себя за кого нибудь, и его обращеніе могло быть свободно, самоувренно, доврчиво, строго, повелительно, и даже надменно, смотря по обстоятельствамъ даннаго случая.

Но его застали безъ сюртука, съ ребенкомъ на рукахъ, и онъ не могъ придти въ себя. ‘Не думаю, чтобы кто нибудь сталъ оспоривать мое право заботиться о моемъ собственномъ ребенк’, сказалъ Тревиліанъ.

— Если бы вы пошли къ м-ру Скинту, сэръ… предложилъ Бодзль.— Во всей профессіи нтъ человка боле ловкаго, сэръ, чмъ этотъ м-ръ Скинтъ.

М-ръ Тревиліанъ не отвчалъ на это, но молча продолжалъ прогулку въ сопровожденіи своего министра. Онъ былъ очень несчастенъ, хорошо понимая все униженіе, которому подвергалъ себя, разбирая поведеніе своей жены — съ этимъ человкомъ,— но съ кмъ же другимъ могъ онъ говорить объ этомъ? Этотъ человкъ казался ему еще подле теперь, посл того какъ онъ видлъ его въ домашней обстановк. Тревиліанъ сознавалъ также, что и самъ онъ по вншности — уже не тотъ, что былъ прежде, — сознавалъ, что былъ плохо одтъ, угрюмъ, изнуренъ, и очевидно несчастное созданіе. Можетъ-ли человкъ, пребывающій въ постоянномъ одиночеств и несчастный въ этомъ одиночеств, заботиться о томъ, чтобы одться хорошо? Въ продолженіи тхъ мсяцевъ, которые прошли посл того, какъ онъ отослалъ жену отъ себя, самый характеръ его измнился, и онъ самъ сознавалъ въ себ эту перемну. Онъ ходилъ съ постоянно опущенными глазами, скорой и нетвердой поступью, подозрвалъ другихъ, чувствуя, что его самаго подозрваютъ. Всякія занятія для него прекратились. Съ тхъ поръ, какъ она оставила его, онъ не прочелъ ни одной серіозной книги. И все это онъ зналъ. Онъ сознавалъ, что унижаетъ себя и падаетъ. Онъ охотне бы застрлился, чмъ показаться въ своемъ клуб — или даже допустить, чтобы его видли при дневномъ свт въ Пэлъ-Мэл или въ Пикадилли. Въ своемъ несчастьи онъ пріобрлъ привычку выпивать каждое утро немного водки, хотя хорошо зналъ, что нтъ кратчайшей дороги къ погибели, чмъ та, которая открывалась этою привычкою. Онъ на минуту взглянулъ на Бодзля, и затмъ предложилъ ему вопросъ: ‘гд онъ въ настоящее время?’

— Вы хотите спросить о полковник, сэръ? Онъ въ город, сэръ, занимается своими парламентскими обязанностями. Онъ былъ тутъ въ продолженіи всего этого мсяца, сэръ.

— Они не встрчались?

Бодзль пріостановился прежде, чмъ отвчалъ, и затмъ сталъ говорить, улыбаясь. ‘Это такъ трудно сказать, сэръ. Женщины такъ хитры и коварны. Мой надзоръ былъ зорокъ насколько надзору возможно быть. Я приставилъ къ обоимъ по мальчику, но по такому, который услыхалъ бы во сн даже шорохъ мышенка. И не имю на это доказательствъ, м-ръ Тревиліанъ. Но если вы спросите мое мнніе объ этомъ, то конечно, по моему, они гд нибудь да видлись. Это понятно, м-ръ Тревиліанъ, не правда-ли?’ Говоря это Бодзль почти громко смялся.

— Проклятіе! и къ чорту все это! сказалъ Тревиліанъ со скрежетомъ зубовъ и поспшно удаляясь въ Уніонъ-Стритъ. И такъ онъ ушелъ, оставивъ Бодзля стоящимъ посреди каменнаго проспекта.

— Онъ помшанъ — ужасъ какъ, сказалъ Бодзль, возвратившись къ жен.— Онъ проклиналъ и божился такъ, что даже и мн стало жутко.

— Бодзль, сказала ему жена,— слышишь ты, что я говорю. Получи то, что онъ теб долженъ, и не имй съ нимъ никакого дла.

ГЛАВА LX.
Новая борьба.

Сэръ Мармадюкъ и леди Роули должны были пріхать въ Англію въ конц Марта или въ начал Апрля, и м-ссъ Тревиліанъ и Нора Роули болзненно ожидали ихъ прізда. Дядя и тетка очень много сдлали для нихъ: они ихъ не оставляли въ гор, и сами подвергались безконечнымъ неудобствамъ, чтобы доставить имъ приличное убжище въ нужд, но тмъ не мене поведеніе ихъ было не такого рода — чтобы возбудить любовь или дружбу. Каждая изъ сестеръ чувствовала, что ей было гораздо лучше въ Ненкомбъ-Путне, и что какъ слабость м-ссъ Станбэри, такъ и суровость Присциллы были предпочтительне отталкивающей терпимости ихъ духовнаго хозяина. Онъ не бранилъ ихъ. Онъ никогда не укорялъ м-ссъ Тревиліанъ за то, что она была разлучена съ мужемъ по своей собственной вин, онъ не говорилъ имъ о своемъ собственномъ непріятномъ положеніи. Но это высказывалось въ каждомъ его движеніи, въ каждой нот его голоса, — такъ что м-ссъ Тревиліанъ не могла удержаться отъ извиненій за свое злополучное присутствіе.

— Милая моя, говорилъ онъ,— обстоятельства не могутъ быть пріятны и непріятны въ одно и тоже время. Вы были совершенно правы, пріхавъ сюда. Радуюсь за насъ всхъ, что сэръ Мармадюкъ такъ скоро прідетъ.

Она въ душ почти отказалась отъ надежды, которую такъ долго леляла,— что когда нибудь ей представится возможность жить опять вмст съ мужемъ. Каждый его поступокъ теперь относительно ея, казалось, былъ ему внушаемъ такой злой враждой, что она не могла не думать, что она ему сдлалась ненавистна. Возможно-ли было мужу опять сойтись со своей женою — посл того, какъ между ними былъ соглядатаемъ сыщикъ? М-ссъ Тревиліанъ мало по малу узнала, что Бодзль былъ въ Ненкомбъ-Путне для надзора за ней, и знала, что и теперь она находится подъ его присмотромъ. Она не видала полковника Осборна и не слыхала о немъ уже нсколько мсяцевъ. Онъ, конечно, много способствовалъ своей безразсудностью навлечь то горе, которое ее постило, но ей никогда не случалось порицать его. Въ сущности она не знала, что онъ подлежитъ порицанію. М-ръ Аутгаусъ всегда говорилъ о немъ съ негодующимъ презрніемъ, и Нора пришла къ мннію, что он по большой мр обязаны своимъ несчастіемъ его неосторожности. Но м-ссъ Тревиліанъ не хотла понять этого, и, не понимая этого, еще боле расходилась съ мужемъ, ибо она не признавала, что тщеславіе и глупость другаго человка извиняли его нелпое поведеніе.

Леди Роули писала, чтобы наняли для нихъ меблированный домъ съ перваго Апрля, и домъ этотъ былъ нанятъ въ Манчестръ-Стрит. Само по себ мсто это не было особенно привлекательно, а также и не считается очень моднымъ, но Нора ждала своего переселенія изъ прихода св. Дидульфа въ Манчестръ-Стрить, словно передъ ней опять откроется рай, какъ скоро она будетъ тамъ со своимъ отцомъ и съ матерью. Теперь она ясно понимала, какъ должна была относиться къ Гуго Станбэри. Она не сомнвалась въ своемъ умніи представить это дло такимъ образомъ, чтобы получить согласіе отца и матери. Она чувствовала, что совершенно измнилась въ своихъ взглядахъ на жизнь, съ тхъ поръ какъ пріобрла опытность, сперва въ Ненкомбъ-Путне, а затмъ еще тяжел и серіознй — въ приход св. Дидульфа. Она смотрла, какъ на дтскій сонъ, на т понятія, которыя заставляли ее говорить себ, какъ она часто это длала, что она не была создана быть женою бднаго человка. Почему бы ей быть боле неспособной, чмъ другая для такого положенія? Конечно, много думъ бродило въ ея голов много воспоминаній, если не сожалній, относительно м-ра Гласкока и той пышности, которую ей предлагали. Ей представлялся случай сдлаться женою богатаго человка, и она отвергла его — дважды отвергла и сдлала это сознательно. Читатели скажутъ, что если она любила всмъ сердцемъ Гуго Станбэри, то къ ея размышленіямъ не могло примшиваться никакого сожалнія. Но, быть можетъ, мы привыкли въ нашихъ сужденіяхъ о себ и о другихъ проводить черезъ чуръ рзкія черты, и говорить, что по сю сторону лежатъ порокъ, сумазбродство, безсердечье и корысть, а по другую — честь, любовь, врность и благоразуміе: и добро и зло — каждое въ своей области. Но добро и зло такъ тсно смшиваются въ нашихъ понятіяхъ, даже въ нашихъ стремленіяхъ, что, мы должны преимущественно стараться скоре пересилить зло, чмъ освободиться изъ подъ его вліянія. У Норы бывали частыя минуты сожалнія — но не угрызенія совсти. Въ ту самую минуту, когда она отослала отъ себя м-ра Гласкока и почувствовала, что теперь онъ отосланъ навсегда,— она была преисполнена сожалнія. Съ тхъ поръ она часто думала о своемъ саморазвитіи — объ этомъ ученіи, которымъ старалась убдить себя, что она никогда не будетъ способна сдлаться женою бднаго человка. Слдствіемъ всего этого явилось гордое сознаніе того, что она сдлала, и твердая ршимость шить рубашки и подрублять полотенцы для своего мужа, если онъ этого потребуетъ. Ей былъ предоставленъ выборъ — и она выбрала. Она нашла себя неспособной сказать, не любя, человку, что любитъ его,— и точно также неспособной скрыть любовь, которую чувствовала. ‘Еслибъ онъ даже возилъ по городу тачку съ рпою, то и тогда я сейчасъ пошла бы за него замужъ’, сказала она сестр однажды посл обда, когда он сидли вдвоемъ въ комнат, гд долженъ былъ помщаться кабинетъ ихъ дяди.

— Еслибъ онъ тащилъ большую тачку, теб пришлось бы развозить маленькую, сказала ей сестра.

— Что я бы и длала. Я бы не обратила на это вниманія. Въ приход св. Дидульфа было то преимущество, что посл него ничто не покажется скучнымъ, унылымъ и некрасивымъ.

— Быть-можетъ для тебя, Нора, оно такъ, это въ воображеніи.

— Я хочу сказать, что здшняя жизнь научила меня много тому, чему бы я никогда не научилась въ Карцонъ-Стрит. Я привыкла считать себя такой изящной молодой женщиной,— но честное слово, теперь я считаю себя еще боле изящной.

— Я не совсмъ понимаю, что ты хочешь сказать этимъ.

— Я и сама не совсмъ-то знаю,— но почти знаю. Я знаю то, что ршилась на счетъ того, что намрена длать.

— Ты перемнишь твое мнніе, милая, когда мама будетъ здсь, и когда все придетъ опять въ порядокъ. Я полагаю, что м-ръ Гласкокъ завтра же бы вернулся къ теб, если бы только ты ему позволила. М-ссъ Тревиліанъ, разумется, была въ полнйшемъ невдніи объ опыт заатлантическаго превосходства, который повстрчался м-ру Гласкоку въ Италіи.

— Но я конечно не позволила бы ему. Возможно-ли это посл того, что я написала къ Гуго?

— Все это могло бы пройдти, сказала м-ссъ Тревиліанъ, медленно, посл продолжительной паузы.

— Что это могло бы пройти? Разв я не дала ему положительнаго общанія? Разв не сказала ему, что люблю его, и не поклялась не измнять ему? Разв можно это забыть,— еслибъ даже этого хотлось?

— Конечно, можно. Ничто не должно быть окончательнымъ для тебя, пока ты не стояла предъ алтаремъ съ мужчиной и не сдлалась его женою. Ты еще можешь выбирать. Для меня же нтъ боле выбора.

— Во всякомъ случа, я не хочу выбирать, сказала Нора.

Затмъ послдовала новая пауза.— Мн кажется весьма страннымъ, Нора, сказала старшая сестра, — что посл всего, что ты видла, ты такъ стремишься выйдти за кого-нибудь замужъ.

— Что же длать двушк?

— Лучше утопиться, чмъ сдлать такъ, какъ я сдлала. Подумай только, что передо мной. То, черезъ что я прошла, ничто въ сравненіи съ этимъ. Разумется, я должна буду похать обратно на острова. Гд же мн жить? Кто другой приметъ меня?

— Живи съ нами, сказала Нора.

— Съ нами, Нора! Съ кмъ это — съ нами? Но это ни въ какомъ случа невозможно. Папа пробудетъ здсь, можетъ быть, около шести мсяцевъ.— Нора считала совершенно возможнымъ имть свой собственный уголъ до истеченія шести мсяцевъ — даже хотя бы ей пришлось развозить меньшую тачку, но она не хотла этого сказать.— И къ тому времени все должно быть ршено.

— Полагаю, что такъ.

— Разумется, папа и мама должны будутъ ухать обратно, сказала м-ссъ Тревиліанъ.

— Папа могъ бы взять пенсію. Онъ иметъ право теперь на пенсію.

— Онъ этого никогда не сдлаетъ, пока онъ въ силахъ служить. Они удутъ обратно, и я должна буду ухать съ ними. Кто же другой возьметъ меня?

— Я знаю, кто бы взялъ тебя, Эмилія.

— Дорогая моя, это бредни. Что касается до меня, мн было бы исе равно, гд жить. Даже еслибъ и здсь остаться, я бы смогла перенести.

— Я бы не могла, сказала Нора ршительно.

— Большая разница между мною и тобою, моя милая. Я не думаю, чтобы была возможность взять съ собою моего мальчика на острова, а какъ я поду — куда-нибудь — безъ него? При этомъ она впала въ уныніе и разразилась припадкомъ рыданій — и въ самомъ дл это была женщина съ разбитымъ сердцемъ.

Нора молчала въ продолженіи нсколькихъ минутъ, но наконецъ она заговорила.— Почему ты не возвратишься къ нему, Эмилія?

— Какъ я вернусь къ нему? Что мн сдлать, чтобы заставить его взять меня обратно?… Въ эту самую минуту Тревиліанъ находился въ дом, но он этого не знали.

— Напиши къ нему, сказала Нора.

— Что же мн сказать? По правд, я думаю, что онъ помшанъ. Если я напишу къ нему, то защищать ли мн себя, или обвинять? Я разъ двадцать пробовала написать такое письмо — не для того чтобы послать его, но чтобы придумать, что могу сказать, еслибъ мн когда нибудь пришло желаніе послать его. И не могу. Я могу только сказать ему, какъ онъ былъ несправедливъ, какъ жестокъ, какъ безуменъ, какъ золъ!

— Не могла ли бы ты сказать ему просто: ‘будемъ жить вмст, гд бы то ни было, — и пусть прошлое останется прошлымъ’.

— Да, когда онъ надзираетъ за мною съ полисмэномъ? Когда онъ все еще думаетъ, что у меня есть любовникъ? Пока онъ меня считаетъ тмъ низкимъ существомъ, которымъ смлъ считать меня?

— Онъ этому никогда не врилъ.

— Въ такомъ случа, какъ онъ можетъ быть такимъ подлецомъ и обращаться со мною подобнымъ образомъ? Я бы не смогла пойти къ нему, Нора,— разв только, еслибъ онъ былъ признанъ за сумасшедшаго, о которомъ моя обязанность была бы заботиться въ его несчастномъ положеніи. Ни въ какомъ другомъ случа я бы не могла пересилить моего отвращенія — за обиды, которымъ онъ меня подвергнулъ.

— Но ради ребенка, Эмилія.

— Ахъ, да! еслибъ даже надо было бы ползать передъ нимъ на земл — и это было бы сдлано. Еслибъ достаточно было униженія, или какого нибудь возможнаго для меня самоуниженія! Но я была бы неискренна, сказавъ, что вижу впереди такую возможность. Можетъ ли онъ желать моего возвращенія посл всего сказаннаго и сдланнаго имъ? Я жена его — и онъ меня обезчестилъ передъ всми людьми своими же собственными словами. И что я такое сдлала, чего-бы мн не слдовало длать? Чего я не длала для него, что должна была длать? Тяжело, когда глупыя бредни слабаго человка способны такъ вполн разрушить вс надежды въ жизни женщины!

Нора начала было отвчать на это, стараясь доказать, что помшательство мужа было, быть можетъ, только временное, когда у дверей послышался стукъ, и тотчасъ за этимъ въ комнату вошла м-ссъ Аутгаусъ. Читателю было бы нелишне знать, что произошло въ дом священника въ то время, когда об сестры сидли вдвоемъ на верху, такъ чтобы свойство порученія м-ссъ Аутгаусъ къ нимъ объяснилось бы само собою. М-ръ Аутгаусъ находился въ своемъ кабинет внизу, когда служанка пришла доложить ему, что м-ръ Тревиліанъ — въ гостиной и желаетъ его видть.

— М-ръ Тревиліанъ! воскликнулъ несчастный священникъ, поднявъ руки вверхъ. Служанка, также хорошо какъ и хозяинъ ея, понимала трагическую важность этого обстоятельства, и только покачала головою. ‘Видла его ваша госпожа?’ спросилъ хозяинъ. Двушка опять покачала головою. ‘Попросите вашу госпожу придти ко мн,’ сказалъ священникъ. Затмъ двушка удалилась, спустя нсколько минута м-ссъ Аутгаусъ, также находящаяся подъ впечатлніемъ трагическихъ элементовъ дня, была со своимъ мужемъ.

М-ръ Аутгаусъ началъ съ объясненія, что никакія соображенія не заставятъ его видться съ Тревиліаномъ, и препоручилъ жен идти къ этому человку и сказать ему, что онъ долженъ оставить ихъ домъ. Когда же несчастная женщина выразила мнніе, что Тревиліанъ иметъ нкоторыя законныя права, на которыхъ могъ бы, вроятно, настаивать,— м-ръ Аутгаусъ заявилъ напрямикъ, что онъ не можетъ имть никакого законнаго права оставаться въ этомъ дом противъ воли ректора. Если онъ хочетъ требовать свою жену и ребенка, онъ долженъ сдлать это по закону, а не силою — и благодаря Бога, сэръ Мармадюкъ будетъ здсь прежде, чмъ онъ успетъ это сдлать. ‘Но я не могу принудить его уйдти,’ сказала м-ссъ Аутгаусъ. ‘Скажи ему, что ты пошлешь за полисмэномъ,’ сказалъ священникъ.

Случилось такъ, что между хозяиномъ дома и его постителемъ разносились взадъ и впередъ отвты и вопросы, — и все это длалось посредствомъ этой несчастной леди. Тревиліанъ не требовалъ, чтобы жена и ребенокъ были ему возвращены, на этотъ разъ, онъ даже не требовалъ, чтобы его мальчикъ былъ сданъ ему теперь же. Онъ говорилъ, и не разъ, что, разумется, онъ долженъ получить своего мальчика, но повидимому намекалъ, что при извстныхъ условіяхъ онъ готовъ жить опять вмст съ женою. Для м-ссъ Аутгаусъ такое сближеніе казалось очевидно единственно желательною цлью, единственнымъ разршеніемъ всхъ затрудненій, которое можно было допустить какъ разршеніе, она принялась развивать этотъ намекъ, и отважилась возъимть надежду на возможность довести дло до примиренія. Она умоляла мужа помочь ей въ этомъ: въ этой просьб подразумвалось, чтобы онъ не только видлся съ Тревиліаномъ, но еще и согласился бы встртить гршника дружественнымъ обхожденіемъ. Но на этотъ разъ м-ръ Аутгаусъ оказался упрямымъ даже боле обыкновеннаго, жена его могла длать, что ей угодно. Онъ не хочетъ ни вмшиваться, ни помогать. Онъ добровольно не увидится въ своемъ дом съ м-ромъ Тревиліаномъ, — разв только, если м-ръ Тревиліанъ силою ворвется въ дтскую. При этомъ онъ сказалъ то, что не оставило никакого сомннія въ душ его жены, что въ случа насилія мужъ ея мужественно присоединится къ стычк.

Но скоро стало ясно, что такой попытки на этотъ разъ не будетъ. Тревиліанъ былъ плаксивъ, съ сокрушеннымъ сердцемъ, и представлялъ собою жалкое зрлище. Когда м-ссъ Аутгаусъ громко утверждала, что его жена нисколько не виновата передъ нимъ,— не въ одной бездлиц, м-ръ Тревиліанъ, то и дло повторяла она,— онъ началъ защищать себя, заявляя, что она видлась съ этимъ человкомъ въ Девоншайр, и вела переписку съ нимъ съ тхъ поръ, какъ находится въ приход св. Дидульфа, а когда леди объявила ему, что это послднее утвержденіе не врно, онъ покачалъ головою и сказалъ ей, что быть можетъ ей не все извстно. Но несчастное положеніе этого человка подйствовало на нее, и наконецъ она предложила пойти и передать его жен, что онъ имлъ ей сказать. Онъ просилъ повидать своего ребенка, предлагая дать общаніе, что онъ не сдлаетъ покушенія на этотъ разъ взять ребенка силою,— говоря также, что его законное право такъ несомннно, что никакого насилія не нужно.

М-ссъ Аутгаусъ предложила повидаться сперва съ матерью, на что наконецъ онъ согласился. Какое благо, еслибъ можно было уговорить этихъ двухъ забыть вс непріятности послднихъ двнадцати мсяцевъ, и опять любить и доврять другъ другу! ‘Но, сэръ,’ сказала м-ссъ Аутгаусъ, положивъ руку на его плечо: ‘вы не должны попрекать ей, она не захочетъ выносить этого’. ‘Она вовсе не понимаетъ правъ мужа’, сказалъ Тревиліанъ мрачно. Это не подавало большихъ надеждъ, но тмъ не мене бдная женщина старалась устроить лучшему.

И вотъ м-ссъ Аутгаусъ пришла въ комнату племянницы, и просила ее сойдти внизъ и повидаться съ мужемъ. Маленькій Луи находился въ это время съ няней, и какъ скоро мать узнала, что отецъ ребенка находится въ дом, она вскочила и побжала взять свое сокровище. ‘Пришелъ онъ за ребенкомъ?’ спросила Нора въ смущеніи. Затмъ м-ссъ Аутгаусъ, сильно желавшая пріобрсти себ сторонника для своей настоящей цли, смло объявила, что м-ръ Тревиліанъ не иметъ подобныхъ намреній. М-ссъ Тревилліанъ тотчасъ возвратилась съ мальчикомъ, и затмъ внимала всмъ доводамъ тетки. ‘Но я однако не возьму съ собою мальчика’, сказала она. Наконецъ поршили, что она сойдетъ къ нему одна, а что ребенка поведутъ къ его отцу потомъ въ гостинную, м-ссъ Аутгаусъ поручилась, что весь домъ соединится въ ея защиту въ случа, если м-ръ Тревиліанъ сдлаетъ покушеніе унести ребенка изъ комнаты. ‘Но что же мн сказать ему?’ спросила она.

— Говорите какъ можно меньше, сказала м-ссъ Аутгаусъ: — только заставьте его понять, что онъ былъ въ заблужденіи, обвиняя васъ.

— Онъ этого никогда не пойметъ, сказала м-ссъ Тревиліанъ.

Затмъ прошло еще значительно много времени, прежде чмъ она могла ршиться сойдти. Теперь, когда ея мужъ былъ такъ близко и когда тетка уврила ее, что она снова можетъ запить свое прежнее положеніе, если только съуметъ удержаться отъ жесткихъ словъ,— она пожелала, чтобъ онъ опять находился далеко отъ нея, въ Италіи. Она знала, что не сможетъ удержаться отъ жесткихъ словъ. Могла ли она защитить свою честь, не утверждая всми силами, что съ нею дурно обращались,— и, если говорить правду, ея любовь къ этому человку, нкогда искренняя и горячая, охладла отъ обращенія которому она подверглась. Она нкоторымъ образомъ ухватилась за свою любовь къ нему, не смотря на возведенныя за нее обвиненія, пока не узнала, что къ ней былъ приставленъ полисмэнъ, чтобъ слдить за ней. Возможно ли было женщин любить мужчину, или по крайней мр жен любить мужа, посл подобнаго обращенія? Наконецъ она потихоньку сошла съ лстницы и стала у дверей гостиной. Она прислушивалась — и могла слышать его шаги, какъ онъ шагалъ взадъ и впередъ, по комнат. Она обернулась назадъ и увидала лицо служанки, высматривающее изъ за лстницы, ведущей въ кухню. Ей было нестерпимо это наблюденіе за ней въ ея несчастій, и, побужденная такимъ образомъ, она отворила дверь гостиной. ‘ Люисъ’ сказала она, входя въ комнату, ‘тетя Мери желала, чтобы я пришла къ вамъ’.

— Емилія! вскричалъ онъ, и бросился къ ней и обнялъ ее. Она ничего не сказала, чтобы остановить его, но и не поцловала его. Затмъ онъ взялъ ее за руки и посмотрлъ ей въ лице, она могла замтить, какъ странно онъ измнился. Она подумала, что едва ли она бы узнала его, еслибъ не знала наврное, что это былъ онъ.

Она тоже измнилась. Кто можетъ, не измняясь, пережить горе, до тхъ поръ пока лта еще необозначили рзко черты лица, или пока заботы не сдлали ихъ рзкими и неизмняемыми? Но перемна въ ней была ничтожная въ сравненіи съ тмъ, что горе, угрызеніе совсти и одиночество произвели въ немъ. Съ нимъ не было ни ребенка, ни сестры, ни друга. Бодзль былъ его единственнымъ убжищемъ, — убжище не совсмъ способное облегчить жизнь такому человку какъ Тревиліанъ, — и онъ (не смотря на обвиненія, имъ самимъ производимыя въ душ ежечасно противъ своей жены) нашелъ весьма труднымъ успокоить свою собственную совсть. Онъ ежечасно повторялъ себ, что зналъ, что онъ былъ правъ, — но на дл у него были постоянныя сомннія относительно своего поведенія.

— Вы были больны, Люисъ, сказала она, взглянувъ на него.

— Неспокоенъ, Емилія, — очень неспокоенъ! отъ боли въ сердц — лицо худетъ, все равно какъ отъ горячки или лихорадки. Съ тхъ поръ, какъ мы разстались, я не много имлъ утшеній.

— Я также,— а также никто изъ насъ, сказала она.— Могло ли быть утшеніе въ такой разлук?

Затмъ оба они стояли молча. Онъ все еще держалъ ее за руку, но она съ умысломъ не отвчала на его пожатіе. Она не хотла отнять руки, но и не хотла подать ни малйшаго признака смягченія, пока онъ вполн не оправдаетъ ее отъ возведеннаго имъ противъ нея обвиненія. ‘Мы мужъ и жена’ сказалъ онъ посл нкотораго времени: ‘не смотря на все что было и прошло — я вашъ, а вы моя’.

— Вамъ слдовало это помнить всегда, Люисъ.

— Я никогда не забывалъ — никогда. Я оставался вренъ вамъ до послдняго помышленія. Сердце мое никогда не измнялось съ тхъ поръ, какъ я его вамъ отдалъ.— При этихъ словахъ лицо ея приняло горькое выраженіе, что она и сознавала и потому отворотилась отъ него. Она все еще помнила данное ей наставленіе не сердить его, и потому она удержалась и вовсе не отвчала ему. Но отвтъ киплъ въ ея сердц. Онъ ее любилъ — и все-таки подозрвалъ, что она измнила ему и клятвамъ своимъ, только потому что она была интимна съ старымъ другомъ? Онъ ее любилъ — и все-таки выгналъ изъ своего дома? Онъ любилъ ее — и приставилъ слдить за ней полисмэна? Онъ любилъ ее — и говоривъ дурно о ней со всми ихъ друзьями? Онъ любилъ ее — и старался отнять у ней ея ребенка?— Хотите ли вернуться ко мн? сказалъ онъ.

— Полагаю, что это будетъ лучше, медленно отвчала она.

— Въ такомъ случа вы мн общаете…. онъ замолчалъ, и старался повернуть ее такъ, чтобы могъ смотрть ей въ лицо.

— Что общать? сказала она, быстро оборачиваясь къ нему, и при этомъ отдернула свою руку.

— Что всякія сношенія съ полковникомъ Осборномъ будутъ прекращены.

— Я не хочу давать никакого общанія. Вы приходите ко мн, чтобы къ одному оскорбленію прибавить другое. Еслибъ вы были мужчина — вы бы не упомянули его имени посл всего, что вы сдлали мн.

— Это нелпо. Я имю право требовать отъ васъ такого общанія. Я охотно врю, что вы не….

— Что — я не….?

— Что вы не окончательно обезчестили меня.

— Боже мой! чтобы мн пришлось слышать это! вскричала она.— Люисъ Тревиліанъ, я васъ никакимъ образомъ не обезчестила — ни словомъ, ни дломъ, ни помышленіемъ, ни взглядомъ, ни движеніемъ. Вы сами обезчестили себя, погубили меня и даже унизили своего собственнаго ребенка.

— Такъ-то вы привтствуете мое возвращеніе?

— Такъ, конечно,— такъ и не иначе, если вы продолжаете говорить мн о прошломъ, не сознаваясь въ вашемъ заблужденіи (лицо ея становилось все мрачне и мрачне по мр того, какъ она продолжала говорить ему). Лучше было бы ничего не говорить — ни слова — и смотрть на все это какъ на страшный сонъ. Но когда вы, придя ко мн, тотчасъ же возвращаетесь ко всему этому, и требуете отъ меня общанія….

— Не слдуетъ ли мн понять въ такомъ случа, что всякая мысль о покорности въ отношеніи къ вашему мужу откинута?

— Я не стану покоряться никакому обвиненію моей чести — даже отъ васъ. Хотлось бы думать, что вамъ бы слдовало сохранить ее непомраченной.

— И такъ, вы не хотите дать мн никакого увренія касательно вашей будущей жизни?

— Никакого, — конечно, никакого. Если вы требуете отъ меня общанія, то нельзя надяться на лучшее въ будущемъ. Что мн общать, что у меня не будетъ любовника? Могу ли я ждать уваженія въ качеств вашей жены, если такое общаніе необходимо? Если вы вздумаете вообразить себ, что оно нарушено, вы опять приставите вашего полисмэна слдить за мною? Люисъ, намъ никогда нельзя будетъ жить опять спокойно вмст, если вы не сознаетесь въ глубин вашего сердца, что вы подвергли меня самому постыдному обращенію.

— А разв вы хорошо поступили, видясь съ нимъ въ Девоншайр?

— Разумется, я была права. Почему бы мн не видать его — или кого бы то ни было?

— И вы будете продолжать видться съ нимъ?

— Когда прідетъ папа, я, разумется, его увижу.

— Въ такомъ случа это безнадежно, сказалъ онъ, удаляясь отъ нея.

— Если этотъ человкъ представляетъ собою источникъ безпокойствія для васъ, то нтъ надежды, отвтила она.— Если вы не въ состояніи пріучить себя смотрть на этого человка какъ на прочихъ мужчинъ, то нтъ никакой надежды. Должно быть вы все еще помшаны — какъ были до сихъ поръ.

Онъ тревожно шагалъ по комнат въ продолженіи нкотораго времени, а она приняла спокойный видъ и стояла близь окна.

— Пошлите ко мн моего ребенка, сказалъ онъ наконецъ.

— Онъ придетъ къ вамъ, Люисъ, — не на долго, но вы его не возьмете отсюда. Общаете вы?

— Вы требуете отъ меня общаніе, тамъ гд дло касается моихъ личныхъ правъ, и въ тоже время сами отказываете мн въ общаніи, хотя я и имю право требовать его. Я вамъ приказываю прислать мн мальчика. Разв онъ не моя собственность?

— Не мой ли онъ также? И разв онъ не единственное, что вы мн оставили?

Онъ опять замолчалъ, а затмъ далъ общаніе. Пусть его принесутъ ко мн. Его теперь не возьмутъ отсюда. Я намренъ взять его, говорю вамъ это откровенно. Онъ будетъ взятъ отъ васъ, если только вы не вернетесь ко мн съ тмъ залогомъ относительно вашего будущаго поведенія, котораго я имю право требовать. Законъ не можетъ дать мн многаго. Онъ не можетъ дать ни покорной жены, ни любви, ни благодарности, ни даже приличнаго поведенія матроны. Но то, что онъ можетъ дать мн, я возьму.

Она пошла къ дверямъ, но, уходя изъ комнаты, она еще заговорила съ нимъ. ‘Увы, Люисъ’ сказала она: ‘ни законъ, ни медицина, ни религія — ничто не въ силахъ возвратить вамъ тотъ свтлый умъ, который помрачили глупыя подозрнія’. Затмъ она оставила его и возвратилась въ комнату, въ которой запершись сидли тетка, Нора и ребенокъ, въ ожиданіи результатовъ свиданья. Об женщины предложили вопросъ скоре взглядами, чмъ словами. ‘Все кончено’ сказала м-ссъ Тревиліанъ. ‘Мн остается только вернуться къ отцу. Я слышу все т же обвиненія, ежеминутно повторяемыя, и подвергаюсь старымъ оскорбленіямъ’. Тутъ м-ссъ Аутгаусъ поняла и невозможность дальнйшаго вмшательства съ ея стороны, и что. дйствительно ничего нельзя было сдлать до тхъ поръ, пока пріздъ сэра Мармадука не освободитъ ее и ея мужа отъ дальнйшаго дятельнаго участія въ этомъ дл.

Однако Тревиліанъ все еще оставался внизу въ ожиданіи ребенка. Наконецъ было устроено такъ: Нора понесетъ ребенка въ гостиную, а м-ссъ Аутгаусъ приведетъ отца наверхъ изъ залы. Какъ ни была сердита м-ссъ Тревиліанъ на своего мужа, но она тмъ не мене позаботилась, чтобы мальчикъ показался отцу красивенькимъ и привлекательнымъ. Она умыла лицо ребенка, надла ему чистенькій воротничекъ и красивенькую ленточку, при этомъ она просила его поцловать папу, говорить съ нимъ хорошенько и любить его. ‘Бдный папа несчастливъ’ говорила она: ‘и Луи долженъ быть добренькимъ съ нимъ’. Мальчикъ, хотя еще ребенокъ, понималъ то, что происходило вокругъ него гораздо боле, чмъ это думала его мать. Какъ можетъ онъ любить папу, если мама этого не длаетъ? Эта мысль въ извстной форм улеглась въ его понятіяхъ,— и, когда его несли внизъ, онъ зналъ, что ему невозможно будетъ говорить хорошенько со своимъ папой. Нора сдлала, какъ ее просили, и пошла внизъ во второй этажъ. М-ссъ Аутгаусъ, общавъ, что даже еслибъ м-ръ Тревиліанъ вытолкалъ ее изъ комнаты, она не уйдетъ отъ порога, сошла въ зало и скоро вернулась съ несчастнымъ отцомъ. М-ръ Аутгаусъ, между тмъ, все сидлъ въ своемъ кабинет, мучимый любопытствомъ, но съ твердымъ намреніемъ не показываться, пока незванный гость не оставитъ его домъ.

— Надюсь, что вы здоровы, Нора, сказалъ Тревиліанъ, войдя въ комнату въ сопровожденіи м-ссъ Аутгаусъ.

— Совершенно здорова, благодарю васъ, Люисъ.

— Я очень сожалю, что наша ссора лишила васъ дома, на который вы привыкли расчитывать. Нора не отвчала на это, но ускользнула и пошла наверхъ къ сестр. ‘Мой бдный мальчикъ’, сказалъ Тревиліанъ, взявъ ребенка и посадивъ его на колни: ‘полагаю, что ты позабылъ твоего несчастнаго отца’. Дитя, разумется, ничего не сказало и только позволило ему поцловать себя.

— Онъ кажется очень здоровенькимъ, сказала м-ссъ Аутгаусъ.

— Въ самомъ дл? Кажется, что онъ здоровъ. Луи, мой мальчуганъ, счастливъ ты?— Вопросъ этотъ былъ сдланъ голосомъ, мрачнымъ до нельзя, и также остался безъ отвта. Его просили говорить хорошенько съ отцемъ, но была-ли возможность ребенку весело болтать при вид такой гнетущей меланхоліи? ‘Онъ не хочетъ говорить со мною’ сказалъ Тревиліанъ. ‘Думаю, что это именно то, чего я долженъ былъ ожидать’. За тмъ онъ снялъ ребенка съ колнъ и поставилъ на полъ, дитя заплакало. ‘Нсколько мсяцевъ тому назадъ онъ по часамъ сидлъ у меня, положивъ голову на мое плечо’, сказалъ Тревиліанъ.

— Нсколько мсяцевъ — много времени въ жизни такого малютки, сказала м-ссъ Аутгаусъ.

— Онъ можетъ уйти, сказалъ Тревиліанъ. Затмъ ребенка увели изъ комнаты и отослали наверхъ къ матери.

— Эмилія сдлаетъ все, что можетъ, чтобы заставить ребенка любить вашу память, сказала м-ссъ Аутгаусъ.

— Любить мою память! Что?— словно я умеръ. Я научу его любить себя — какой я есть, м-ссъ Аутгаусъ. Не думаю, чтобы это было поздно. Передайте отъ меня вашему мужу, съ моимъ поклономъ, что я пришлю ему законное требованіе возвратить мн моего ребенка.

— Но черезъ нсколько дней сэръ Мармадукъ будетъ здсь.

— Я ничего не знаю объ этомъ. Теперь сэръ Мармадукъ ничего не значитъ для меня. Дитя моя собственность — а также и жена моя. Сэръ Мармадукъ не иметъ власти ни надъ однимъ, ни надъ другой. Я здсь нахожу моего ребенка, и здсь долженъ требовать его. Мн очень жаль, что вы будете обезпокоены, но вина не съ моей стороны. М-ръ Аутгаусъ отказалъ мн въ отдач моего собственнаго ребенка, и я принужденъ прибгнуть къ мрамъ дозволеннымъ мн закономъ, чтобы взять его обратно.

— Зачмъ вы прогнали отъ себя жену, м-ръ Тревиліанъ? смло спросила м-ссъ Аутгаусъ.

— Я не прогонялъ ее. Я снабдилъ ее приличнымъ убжищемъ. Я давалъ ей все, что ей могло быть надо. Вы знаете, что случилось? Этотъ человкъ похалъ вслдъ за ней и былъ принятъ тамъ. Попробуйте сказать, м-ссъ Аутгаусъ. что вина моя.

М-ссъ Аутгаусъ пыталась доказать ему, что вина была его, но между тмъ, какъ она говорила, онъ ушелъ изъ дому.

— Не думаю, чтобы она могла бы возвратиться къ нему, сказала м-ссъ Аутгаусъ своему мужу.— Онъ совершенно помшанъ на этомъ пункт.

— Знаю, что я сойду съ ума, сказалъ м-ръ Аутгаусъ,— если сэръ Мармадюкъ не поспшитъ пріхать домой.

Тмъ не мене, онъ вполн игнорировалъ ту законную власть, которая могла быть противъ него, касательно возвращенія ребенка его отцу.

ГЛАВА LXI.
Гостинница Паркера, Маубрай-стритъ.

Спустя недлю посл происшествія, разсказаннаго въ предъидущей глав, была прислана телеграмма изъ Соутамптона, въ приходъ св. Дидульфа, гласящая, что сэръ Мармадукъ и леди Роули пріхали въ Англію. Вечеромъ въ этотъ день они должны были остановиться въ маленькой семейной гостинниц, въ Бекеръ-Стрит, и м-ссъ Тревиліанъ и Нора переселялись къ нимъ. Въ приход прощаніе было тяжелое, такъ какъ съ обихъ сторонъ чувствовался недостатокъ въ симпатіи. Дядя и тетка исполнили свой долгъ — и м-ссъ Тревиліанъ и Нора об чувствовали, что имъ слдовало бы сердечно выразить свою благодарность, но это оказалось для нихъ невозможнымъ. А также и самъ ректоръ не могъ притвориться огорченнымъ отъздомъ своихъ гостей. Въ добавокъ надо было переговорить и о деньгахъ, что было тяжкимъ терномъ для бднаго человка. На столъ его, однако, положили два банковыхъ билета,— и онъ зналъ, что если не приметъ ихъ, то будетъ не въ состояніи уплатить за продовольствіе, съденное его незваными гостями. Конечно не было человка боле жестоко обиженнаго, чмъ м-ръ Аутгаусъ, во всемъ этомъ дл. ‘Еще одна подобная зима уложила бы меня въ могилу’ сказалъ онъ, посл ихъ отъзда, въ отвтъ на старанье жены успокоить его. ‘Я знаю, что оба они были очень добры къ намъ’, сказала м-ссъ Тревиліанъ, когда они хали вс вмст — она, Нора, ребенокъ и няня — въ кэб въ Бекеръ-Стритъ, ‘но я ни разу, ни на минуту не почувствовала, что они были рады намъ у себя.’ ‘Да и могли-ли они радоваться нашему посщенію’ прибавила она ‘если мы приносили съ собою такія непріятности?’ Но т, къ которымъ он теперь хали, примутъ ее съ радостью, встртятъ ее ласково со всмъ ея грузомъ горя — и подарятъ ее тмъ сочувствіемъ, котораго ей невозможно было получить отъ другихъ. Хотя она и не могла быть счастлива теперь,— дйствительно, возможно-ли было ей стать опять счастливой, но ей доставитъ радость посадить своего ребенка на руки ея матери, и принять горячія ласки своего отца. Она хорошо знала, что отецъ ея сильно разгнвается противъ ея мужа — ибо сэръ Мармадукъ былъ энергичный человкъ. Но она найдетъ себ поддержку въ этой самой свирпости его гнва, а въ эту минуту ей именно такая поддержка и была больше всего нужна. Когда он хали вмст въ кэб, замужняя сестра казалась изъ двухъ въ наиболе возбужденномъ состояніи. Во всякомъ случа, она была уврена, что т, къ которымъ она хала, примутъ ея сторону. На Нор лежало ея собственное дло относительно Гуго Станбэри — и она вовсе не была такъ уврена, что ея разсказъ примется съ сердечнымъ согласіемъ. ‘Оставь, я сама имъ скажу’ шепнула она сестр: ‘не въ ныншній вечеръ, потому что они имютъ такъ многое сказать теб, но завтра я скажу матери’.

Поздъ, съ которымъ семейство Роули должно было пріхать въ Лондонъ, приходилъ вечеромъ въ половин осьмаго, — и об сестры пригнали свой отъздъ изъ прихода св. Дидульфа такъ, чтобы поспть въ гостинницу къ восьми часамъ. ‘Мы прідемъ туда раньше ихъ’ сказала Нора, потому что съ ними багажъ и много вещей, а позды всегда опаздываютъ. Когда они тронулись отъ дома священника, м-ръ Аутгаусъ приказалъ кучеру кэба везти по слдующему адрессу: ‘Гостинница Грега, Бекеръ-Стритъ’. И затмъ онъ тотчасъ принялся утшать себя, что он наконецъ ухали.

Приходъ св. Дидульфа въ Остенд находится на значительномъ разстояніи отъ Мерилебонъ на запад Лондона. Никто изъ сидящихъ въ кэб не зналъ ничего о томъ, гд он хали. Кучеръ кэба везъ ихъ улицей, лежащей сзади банка, Финсберисквэра и Сити-рода, вроятно считая за лучшее избжать большой зды при Гольборнъ-Гилл, хотя это представляло нкоторый крюкъ. Но м-ссъ Тревиліанъ и Нора ничего этого не знали. Еслибъ он хали по Пикадилли, или чрезъ Майфайръ, или чрезъ Гросвеноръ-сквэръ, он знали бы, гд он находятся, но въ настоящую минуту он не думали объ этихъ, когда-то много любимыхъ ими мстностяхъ. Кэбъ прохалъ Анджель, поднялся на Пентонвильскій холмъ и спустился съ него, и мимо Кингсъ-Кроса и чрезъ Ейстонъ-сквэръ,— затмъ свернулъ въ Гауеръ-Стритъ. Конечно, теперь, дохавъ до этого мста, кучеру слдовало хать по Нью-Родъ. Но леди ничего не знала объ этомъ,— а также и няня не знала. Была темная зимняя ночь, но уличные фонари освщали дорогу, такъ что он не замчали ночи. И теперь не замтили, когда улицы становились уже и темне. Он еще не полагали, чтобы путешествіе ихъ приближалось къ концу,— и мать хотла было укрыть лице ребенка, спящаго на колняхъ няни, когда кэбъ остановился. Нора, выглянувъ изъ окна, увидала надпись ‘Гостинница’ надъ дверями и довольствовалась этимъ. ‘Прикажете взять ребенка, мамъ?’ сказалъ мужчина, одтый въ черномъ, и ребенокъ былъ вынутъ изъ кэба. Нора вышла первая и замтила тогда, что дверь гостинницы была заперта, затмъ вышла м-ссъ Тревиліанъ,— он оглянулись — и ребенка уже не было. Он услыхали стукъ колесъ другаго кэба, быстро сворачивающаго за уголъ,— и нкоторый намекъ на то, что произошло, озарилъ ихъ: отцу удалось завладть своимъ ребенкомъ.

Улица была узкая, темная, очень безлюдная, съ нкоторымъ видомъ приличія — мрачная, безшумная улица безъ всякаго признака жизни. Какой-то несчастный хотлъ было держать здсь гостинницу, но теперь тутъ не было гостинницы. Было много коварства въ выбор мста для похищенія ребенка. Оглянувшись вокругъ себя, и увидавъ ужасное несчастіе, постигнувшее ихъ, он не замтили, что тутъ не было ни однаго живаго существа, исключая кучера кэба, который былъ занятъ развязываніемъ — или длалъ видъ, что развязываетъ тяжелый грузъ багажа, привязанный на верху кэба. Окна дома, передъ которымъ они остановились, были заперты,— и Нора тотчасъ же замтила, что въ этой гостинниц никто не жилъ. Кучеръ кэба долженъ былъ также замтить это обстоятельство. Что же касается до человка, взявшаго ребенка, няня могла сообщить только, что онъ былъ одтъ въ черномъ, какъ прислуга,— что у него была салфетка подъ рукою и не было шляпы. Онъ нжно взялъ ребенка на руки, а затмъ она ничего не видала больше. Первое, что увидала Нора, стоя на тротуар, былъ тотъ другой кэбъ — быстро удаляющійся.

М-ссъ Тревиліанъ пошатнулась къ периламъ и, въ своемъ несчастіи, заливалась слезами. Скоро ихъ обступила небольшая толпа, состоящая изъ трехъ-четырехъ женщинъ, нсколькихъ мальчиковъ, одного или двухъ стариковъ — и полисмэна. Нора вскор разсказала полисмэну всю исторію, и, разумется, напала на кучера кэба. Но кучеръ кэба хорошо разъигралъ свою роль. Онъ объявилъ, что въ точности исполнилъ данное ему прйказаніе. Нора утверждала, что слышала приказаніе дяди вести ихъ въ гостинницу Грега въ Бекеръ-Стритъ. Въ отвтъ на это кучеръ объявилъ, что онъ не совсмъ ясно разслышалъ адресъ, сказанный ему старымъ джентльмэномъ, но что человкъ, котораго онъ принялъ за прислугу, сказалъ ему очень ясно — вести въ гостинницу Паркера, Маубрай-Стритъ, Гауеръ-Стригъ — ‘Я сдлалъ такой крюкъ, сказалъ кучеръ, чтобы избжать суматохи омнибусовъ на холму, — потому что вещи леди такъ тяжелы, что мы-бы никогда не дохали,— разъ что лошадь изнурилась-бы’. Все это хотя и не касалось дла, казалось, возбудило въ полисмен мысль, что этотъ кучеръ, если и не искренній человкъ, то черезъ-чуръ ловкій для нихъ. И хитрый кучеръ продолжалъ, что лошадь его была такъ утомлена этой тяжестью, что не въ силахъ вести ихъ въ Бекеръ-Стритъ, он должны нанять другой кэбъ. Взять его номеръ? Разумется, могутъ взять его номеръ. Вотъ его номеръ. Провозъ стоилъ четыре и шесть пенсовъ, т. е. если леди не захотятъ прибавить ему сверхъ этого за ужасную тяжесть,— и онъ желаетъ получить деньги. Он должны будутъ уплатить ему еще шесть пенсовъ, если продержатъ его нсколькими минутами дольше. Номеръ былъ взятъ, нанятъ другой кэбъ, вещи перенесены въ него, деньги уплочены,— и въ продолженіи всего этого времени, несчастная мать истерически рыдала у перилъ. Что было совершено тутъ — стало скоро ясно для всхъ окружающихъ. Нора разсказала полисмэну и одной женщин, надясь встртить сочувствіе и помощь. ‘Это отецъ малютки взялъ его’ сказалъ одинъ ‘и тутъ ничего не подлаешь’. Ничего нельзя было сдлать, во всякомъ случа — ничего въ эту минуту и въ этомъ мст.

Нора очень хлопотала, чтобы кучера арестовали, но полисменъ уврилъ ее, что объ такомъ арест и рчи быть не можетъ, и что это было-бы безполезно, еслибъ даже было возможно. Человкъ этотъ явится, если потребуется его присутствіе, но по всей вроятности,— сказалъ полисменъ,— ему дйствительно былъ данъ приказъ хать въ Маубрай-Стритъ. ‘Они знаютъ, гд найдти меня, если я имъ буду нуженъ, — только мн должны будутъ заплатить за трату моего времени’, съ увренностью сказалъ кучеръ кэба. Полисмэнъ былъ такого мннія, что такъ какъ мальчикъ былъ похищенъ по приказу отца, то и нельзя было принять никакихъ законныхъ мръ — ни для обратнаго полученія ребенка, ни для наказанія совершителей этого преступленія. Однако онъ слъ на козлы кэба, и проводилъ ихъ до гостинницы въ Бекеръ-Стритъ. Он пріхали почти въ одно и тоже время съ сэръ Мармадукомъ и леди Роули,— и читатель можетъ себ вообразить суматоху, тоску и печальное настроеніе этой встрчи. М-ссъ Тревиліанъ находилась въ состояніи близкомъ къ помшательству, когда пришла къ своей матери, и не могла успокоиться даже и тогда, когда ея отецъ уврилъ ее, что сынъ ея не пострадаетъ тотчасъ отъ этого перехода въ руки отца. Она говорила въ припадк сумасшествія, что никогда боле не увидитъ своего малютку, и казалось считала возможнымъ, что отецъ убьетъ ребенка. ‘Онъ помшанъ, папа, и не понимаетъ, что онъ длаетъ. Вы хотите сказать, что помшанный можетъ поступать какъ ему вздумается? что онъ можетъ похитить у меня ребенка посреди улицы? что онъ можетъ подобнымъ образомъ вырвать его изъ моихъ объятій?’ И она почти разсердилась на своего отца за то, что въ эту же ночь не сдлали попытки отыскать мальчика.

Сэръ Мармадукъ, не будучи самъ очень силенъ по части законовъ, пробылъ наедин съ полисмэномъ цлую четверть часа, и узналъ мнніе полисмэна. Разумется, отецъ ребенка совершилъ это дло. Былъ-ли кучеръ кэба въ заговор или не былъ — это обстоятельство не важное. Не могло быть никакого сомннія, что кто нибудь приказалъ кучеру, когда тронулся кэбъ, хать въ гостинницу Паркера,— и вроятно не будетъ никакой возможности наказать его въ виду такого приказанія. Однако сэръ Мармадукъ, безъ сомннія имлъ право призвать кучера. А относительно увоза ребенка мнніе полисмэна было такого рода, что отецъ не подлежитъ наказанію за то, что овладлъ сыномъ посредствомъ такой хитрости, если судъ не передавалъ матери права сохранить ребенка при себ.

Полисмэнъ дйствительно думалъ, какъ кажется, что ничего нельзя было сдлать, и сэръ Мармадукъ былъ расположенъ согласиться съ нимъ. Когда мать объяснила все это м-ссъ Тривиліанъ, съ ней опять сдлался истерическій припадокъ — и едва могли удержать ее отъ намренія самой искать свое утраченное сокровище.

Едва-ли нужно объяснять, что Тревиліанъ придумалъ эту хитрую штуку вмст съ Бодзлемъ. Хотя жена Бодзля крпко предостерегала его не впутываться въ опасное дло, но его сильно искушало общаніе ста фунтовъ, данное ему его патрономъ. Онъ положительно отказался принимать участіе во всякой попытк насилія въ приход св. Дидульфа, но когда онъ узналъ, какъ это и случилось,— что м-ссъ Тревиліанъ, со своей сестрою и ребенкомъ, должны были въ кэб перебраться изъ св. Дидульфа въ Бекеръ-Стритъ, и что къ счастью перездъ этотъ долженъ былъ совершиться вечеромъ,— его дятельный умъ принялся работать — и онъ устроилъ этотъ планъ. Это представляло много затрудненій и даже нкоторыя денежныя затрудненія. Онъ выговорилъ свои сто фунтовъ безъ вычета расходовъ, — а затмъ послдующіе расходы были значительны. Необходимо было подготовить четырехъ людей, хорошихъ и надежныхъ, а люди требуютъ большой платы за подобныя услуги. Во первыхъ, человкъ, тоже отставной полисмэнъ, давшій приказаніе куда хать первому кучеру, когда тотъ отъзжалъ. Кучеръ кэба не соглашался на эту штуку, если ему на мст не дадутъ это приказаніе, утверждая, будто-бы такимъ образомъ онъ будетъ имть возможность показать, что приказаніе, которому онъ повиновался, было дано мужемъ леди. Потомъ этотъ псевдослуга, съ салфеткой и безъ шляпы, который отнесъ ребенка въ кэбъ, гд сидлъ отецъ. Было два кучера. Бодзль придумалъ все, и не безъ нкотораго затрудненія предварительно устроилъ все. Мы видли, насколько была удачна эта выдумка,— и Бодзль, въ продолженіи цлаго мсяца, гордился своимъ превосходствомъ передъ своей женою, что было весьма непріятно этой честной женщин. ‘Тутъ вовсе нтъ никакого увоза съ обманомъ’ объяснялъ Бодзль: ‘ибо жена не иметъ никакихъ правъ надъ своимъ мужемъ — въ такомъ дл какъ это’. М-ссъ Бодзль отвтила, что еслибъ ея мужъ отнялъ у ней ребенка безъ ея позволенія, она бы дала ему знать на этотъ счетъ. Но такъ какъ мужъ обладалъ осуществившимися ста фунтами, то м-ссъ Бодзль и не нашла много сказать въ защиту своихъ взглядовъ на это дло.

На другой день посл случившагося, пока сэръ Мармадукъ со своимъ адвокатомъ ходилъ къ судь, чтобы узнать, была ли возможность сдлать что нибудь,— слдующее письмо было принесено въ гостинницу Грега на имя м-ссъ Тревиліанъ.

‘Нашъ ребенокъ находится въ безопасности у меня, и останется тутъ. Если вы позаботитесь обратиться къ закону, вы узнаете, что я, какъ отецъ его, имю право имть его подъ моей защитой: что я и сдлаю, но позволю вамъ видть его, какъ скоро получу полнйшую гарантію, что вы не замышляете отнять его изъ подъ моего попеченія.

Мой домъ все еще открытъ для васъ — съ условіемъ, чтобы вы дали мн требуемое отъ васъ общаніе — и до тхъ поръ, пока не узнаю, что вы возобновили ваши сношенія или свиданія съ тмъ лицомъ, знакомство котораго мн не нравится. Пока вы живете отдльно, я вамъ буду давать 50 фунтовъ въ мсяцъ, такъ какъ я не хочу, чтобы вы были обузой для другихъ. Но это содержаніе будетъ зависть также отъ того, чтобы вы не видали и не имли никакихъ сношеній съ упомянутымъ мною лицомъ.

Вашъ любящій и оскорбленный мужъ
Люисъ Тревиліанъ.

Письмо, адресованное въ Акробатъ-Клубъ, дойдетъ до меня.’

Сэръ Роули вернулся домой унылый и несчастный, и немного могъ сказать утшительнаго дочери. Судья сказалъ ему, что хотя кучеръ кэба могъ подвергнуться наказанью за то, что повезъ ихъ не туда, куда было сказано ему,— если только можно будетъ доказать, что ему приказано было хать въ Бекеръ-Стритъ,— но ничего нельзя было сдлать для наказанія отца. Судья объяснилъ, что по извстному биллю парламента, мать могла обратиться въ канцелярію суда съ просьбою попечительства надъ дтьми моложе семи лтъ, и что судъ вроятно дастъ это попечительство, — если только не будетъ доказано, что жена бросила мужа безъ достаточныхъ на это причинъ. Судья не брался сказать, существовали ли тутъ или нтъ достаточныя причины,— и кто былъ виноватъ: мужъ или жена. Ясно было, однако, что ничего нельзя было сдлать помимо канцеляріи суда.

— Какъ кажется — говорилъ судья — мужъ предлагалъ жен возвратиться, и предлагалъ это, не длая условій, которыя могли бы быть доказаны жестокими передъ судомъ. Судья полагалъ, что м-ръ Тревиліанъ не совершилъ ничего беззаконнаго, взявъ ребенка изъ кэба. Услыхавъ это, сэръ Мармадукъ понялъ, что ничего не выиграешь путемъ законовъ. Его личное желаніе было поймать Тревиліана и растерзать его на клочки. Леди же Роули считала за лучшее, чтобы дочь ея возвратилась къ мужу, какія бы ни были дальнйшія послдствія. И сама бдная, отчаянная мать тоже почти ршилась сдлать такъ, имя въ виду, что посл нкотораго времени, она найдетъ возможность убжать, взявъ съ собою мальчика. А что касается любви къ мужу, то конечно теперь уже у нея ни оставалось ее въ сердце. А также она не могла пріучить себя къ мысли, что будетъ когда нибудь жить съ нимъ опять въ дружескихъ отношеніяхъ. Но она перенесетъ все — съ цлью получить обратно своего мальчика. Три или четыре письма было послано къ Тревиліану въ продолженіи такого же числа дней — отъ леди Роули и отъ Норы — письма, въ которыхъ длались различныя предложенія. Тревиліанъ еще разъ написалъ къ жен. Ей были извстны — писалъ онъ, т условія, на которыхъ она могла возвратиться къ нему. Онъ предлагаетъ все т же условія. А что касается до мальчика, онъ конечно останется при отц. Встрча могла бы устроиться съ условіемъ, чтобы ему, Тревиліану, жена дала письменное увреніе, что не сдлаетъ попытки взять ребенка, и что онъ самъ онъ будетъ присутствовать при этомъ свиданьи.

Такимъ образомъ прошла первая недля посл прізда сэръ Мармадука — и было это очень тяжелое время для всего семейства въ гостинниц Грега.

ГЛАВА LXII.
Леди Роули длаетъ попытку.

Положеніе семейства сэра Мармадука Роули, въ продолженіи первыхъ десяти дней по прізд губернатора Мандаринскихъ острововъ въ Лондонъ, было затруднительно до невозможности. Леди Роули привезла съ собою двухъ дочерей — третью и четвертую — и, какъ мы уже знаемъ, къ ней теперь присоединились дв старшія, такъ что образовалось большое семейство, состоящее изъ дамъ. Для нихъ былъ нанятъ домъ въ Манчестеръ-Стрит, куда он намревались перехать, переночевавъ въ гостиниц Грега. Но безпокойство и горе, причиненныя похищеніемъ ребенка м-ссъ Тревиліанъ, и хлопоты по этому поводу, взваленныя на плечи сэръ Мармадука, были такъ тяжелы, что они провели въ гостинниц шесть сутокъ, прежде чмъ могли перебраться въ приготовленный для нихъ домъ. Тмъ временемъ они отказались отъ всякаго помышленія возвратить ребенка законными мрами — вслдствіе незаконнаго увоза. Мальчикъ находился при отц, и юристы повидимому думали, что права отца возьмутъ верхъ — такъ какъ онъ предлагалъ жен своей убжище, не длая при этомъ никакихъ условій, которыя могли бы быть признаны судомъ жестокими. Еслибъ она могла доказать, что она была вынужденна жить отдльно отъ него вслдствіе его дурнаго поведенія, въ такомъ случа вроятно попеченіе о ребенк могло бы быть возложено на нее, до тхъ поръ пока ему не минетъ семь лтъ. Но когда леди Роули объяснила адвокату сэръ Мармадука обстоятельства даннаго случая, этотъ джентльменъ покачалъ головою. ‘М-ссъ Тревиліанъ’ сказалъ онъ: ‘не съ чмъ идти въ судъ’. Затмъ ему шепнули о помшательств мужа. Адвокатъ отвчалъ, что это дло докторовъ, и что если можно достать хоть какое нибудь свидтельство докторовъ, подтверждающее несомннность помшательства мужа,— въ такомъ случа жен, безъ сомннія, передадутъ попечительство о ребенк. Когда все это было передано м-ссъ Тревиліанъ, она объявила, что поведеніе, подобное поведенію ея мужа, должно было служить достаточнынъ доказательствомъ помшательства всякаго человка, но въ отвтъ на это сэръ Мармадукъ покачалъ головою, а леди Роули сидла молча и грустно, держа дочь за руку. Они не дерзали сказать ей, что она могла возвратить себ, ребенка этимъ путемъ.

Въ продолженіи этихъ десяти дней они не могли узнать, куда былъ увезенъ ребенокъ, а также не знали и того, гд можно было найдти отца. Сэръ Мармадукъ отправился по данному въ письм адресу, и узналъ отъ швейцара Акробатъ-клуба, что письма на имя этого джентльмэна отсылались на каменный проспектъ въ Уніонъ-Стритъ, Боро, 55. Въ эту непривлекательную мстность сэръ Мармадукъ ходилъ не разъ. Трижды ходилъ онъ туда, усиленно добиваясь свднія о мстожительств своего зятя. Въ первыя два раза онъ никого не видалъ, кром м-ссъ Бодзль,— и скромность этой дамы, при уклоненіи дать какое-нибудь свдніе, была въ высшей степени изумительна. ‘Тревиліанъ!’ Да, конечно она слыхала это имя. Могло статься, что у мужа ея были дла съ человкомъ, носящимъ это имя. Она и этого не можетъ сказать наврное, такъ какъ не иметъ привычки распрашивать мужа о его занятіяхъ. Мужнины дла, сказала она, слишкомъ важны для того, чтобы ‘таковскія какъ она’ могли что-нибудь знать о нихъ. Когда же Бодзль бываетъ дома? Бодзль почти что никогда не бываетъ дома. По ея словамъ, Бодзль, изъ всхъ мужей, былъ самый непосдный. Быть можетъ, онъ зайдетъ домой на часокъ или на два — этакъ посреди дня въ среду, а не то, такъ въ пятницу зайдетъ — чаю напиться. Женскому уму и вообразить себ нельзя ничего капризне и непостоянне появленія Бодзля въ своемъ семейств. Затмъ сэръ Мармадукъ зашелъ въ среду среди дня, но оказалось, что Бодзль ухалъ въ провинцію, а жена его не имла ни малйшаго понятія, въ какой именно провинціи онъ былъ занятъ въ настоящее время. Настойчивый губернаторъ острововъ пришелъ опять въ пятницу вечеромъ, и такимъ образомъ засталъ Бодзля дома. Но сэръ Мармадуку не удалось получить большихъ свдній даже отъ Бодзля. Этотъ человкъ признался, что былъ нанятъ въ услуженіе м-ра Тревиліана. Порученная ему посылка или письмо м-ру Тревиліану отошлется въ исправности къ этому джентльмэну. Если сэръ Мармадуку нуженъ адресъ м-ра Тревиліана, онъ можетъ написать къ м-ру Тревиліану и спросить у него. А если м-ръ Тревиліанъ отказывается дать адресъ, то можно ли ожидать, чтобы онъ, Бодзль. выдалъ его? Сэръ Мармадукъ объяснилъ ему наконецъ — кто онъ такой. Бодзль, улыбаясь, уврилъ его, что онъ очень хорошо зналъ — кто онъ. Онъ проронилъ нсколько такихъ словъ, которыя доказывали, что ему хорошо былъ извстенъ весь ходъ семейныхъ длъ сэръ Мармадука. Ему было извстно и о Мандаринахъ, и о полковник Осборн, и о гостинниц Грега,— хотя онъ и не проговорился о гостинниц Паркера, — и о министерств колоніальныхъ длъ.

Онъ говорилъ о миссъ Нор, и даже зналъ имена другихъ двухъ леди — миссъ Софіи и миссъ Люси. Выказывать, свои свднія было слабостью Бодзля. Ему было бы весьма пріятно изумить сэръ Мармадука описаніемъ губернаторскаго дома въ колоніи или сказавъ ему что-нибудь о его старыхъ лошадяхъ. Но тхъ свдній, которыхъ сэръ Мармадукъ добивался, онъ такъ и не добился.

Кром того и другія хлопоты выпали на долю бднаго губернатора, пріхавшаго домой какъ бы для отдыха, по натур ненавидвшаго работу, да и (благодаря обстоятельствамъ своей жизни) никогда особенно много не работавшаго. Можно управлять Мандаринскими островами и все таки вести сравнительно лнивую жизнь. Для такого управленія человку нужна представительность, многорчіе, ничего не выражающее, добродушіе и гостепріимство. Сэръ Роули былъ надленъ всми этими качествами, ибо, хотя и былъ по природ вспыльчивъ, но, ради служебныхъ цлей, практикой дошелъ до умнья сдерживать эту вспыльчивость. Теперь его вызвали въ Англію благодаря ходатайству его опаснаго стараго друга, полковника Осборна, съ тмъ чтобы сэръ Роули представилъ результатъ своей опытности въ управленіи комитету палаты общинъ. дучи по этому поводу въ Англію, онъ гораздо боле помышлялъ объ отдых, о жен и дтяхъ, о дочеряхъ живущихъ въ Англіи, о ежедневномъ вознагражденіи за все время, пока онъ пробудетъ вдали отъ своего губернаторства, и объ зачисленіи ему полнаго жалованія во время его отсутствія — вмсто того чтобы получить только половину, какъ это было бы еслибы онъ взялъ отпускъ, — возвращаясь на родину, онъ гораздо боле помышлялъ объ этихъ пріятныхъ обстоятельствахъ, чмъ о той работ, которая потребуется отъ него, когда онъ прідетъ. Такимъ образомъ, онъ почувствовалъ себя почти обиженнымъ, когда министерство колоніальныхъ длъ потребовало его ежедневнаго присутствія, и когда клерки стали надодать ему вопросами, на которые ожидали готовыхъ отвтовъ, но отвчать на которые сэръ Мармадукъ вовсе не подготовился. Дловые люди министерства колоніальнаго вдомства несовсмъ-то считали сэръ Мармадука способнйшимъ человкомъ для предпринятаго дла. Нкій Томасъ Смитъ (который находился тоже на островахъ, но совсмъ въ другой части свта) считался этими дльцами въ Англіи примрнымъ губернаторомъ. Если-бъ его вызвали,— такъ говорили дловые люди,— никакой комитетъ палаты ничего бы съ нимъ не подлалъ. Члены могли бывъ теченіи цлыхъ недль предлагать ему вопросы, и онъ бы, не запинаясь, отвчалъ на нихъ, никого не запутывая. Онъ зналъ всю подноготную управленія — этотъ м-ръ Томасъ Смитъ — и могъ бы помриться съ хитроумнйшимъ комитетомъ, который когда-либо засдалъ въ Вестминстер. Бдный сэръ Мармадукъ былъ человкомъ совсмъ другаго сорта, все это было извстно дловымъ людямъ, но ходатайство парламента оказалось слишкомъ сильнымъ — и вотъ сэръ Мармадукъ очутился въ Англіи.

Но дловые люди не были расположены облегчить обстоятельства сэръ Мармадука, какъ ожидалъ этого сэръ Мармадукъ. Комитетъ не ране Пасхи, въ половин Апрля, предложить вопросы сэръ Мармадуку, но отъ него ожидали, чтобы онъ прочитывалъ безконечное число синихъ книгъ, а дловые люди предлагали ему такъ много вопросовъ, что онъ почти желалъ возвратиться на Мандарины. Такимъ образомъ, новые обыватели Манчестеръ-Стрита на первыхъ порахъ не были особенно счастливы или, по крайней мр, довольны своимъ положеніемъ.

Наконецъ, по прошествіи почти десяти дней, лэди Роули удалось добиться свиданія съ Тревиліаномъ. Встрча была устроена чрезъ посредничество Бодзля, и состоялась въ очень темной и мрачной комнат одной изъ гостинницъ Сити. Нельзя найти разумной причины, почему Бодзль избралъ для этого свиданія кофейную ‘Бременъ’ въ Пултерсъ-Алеи, если только онъ не считалъ себя обязаннымъ для такого невеселаго событія выбрать самую трущобную изъ всхъ извстныхъ ему мстностей. Пултерсъ-Алея — темный и узкій проходъ гд-то позади дворца Лорда-мера, а кофейная ‘Бременъ’ — названія ея теперь никто объяснить не можетъ — одинъ изъ тхъ странныхъ домовъ въ Сити, куда люди сходятся, но гд повидимому они никогда не дятъ, не пьютъ, не почуютъ, а только приходятъ и уходятъ какъ-то таинственно, словно тни, видаются съ своими пріятелями (или, можетъ быть, съ непріятелями) въ какихъ-то углахъ и закоулкахъ, и ведутъ бесду такимъ унылымъ шепотомъ. Въ кофейной ‘Бременъ’ есть пожилой слуга и, конечно, особая гостинная наверху. Это была грязная, плохо-меблированная комната, съ огромнымъ столомъ краснаго дерева, со старымъ волосянымъ диваномъ, съ полдюжиной волосяныхъ стульевъ, двумя старыми зеркалами, и въ углу стоялъ старый шкафъ краснаго дерева. Вншній видъ комнаты нагонялъ такое уныніе, что тутъ нельзя было заниматься никакой полезной работой, ни сть съ апетитомъ, ни даже осушить наполненный бокалъ. Ею обыкновенно пользовались для такихъ же цлей какъ та, для которой она и теперь назначалась, и, безъ сомннія, Бодзль не въ первый разъ нанималъ ее. Сюда-то въ назначенный часъ пріхала лэди Роули — и ей сказали, что джентельмэнъ ожидаетъ ее на верху.

Разумется, не обошлось безъ нсколькихъ семейныхъ совщаній на счетъ того, какимъ образомъ устроить это свиданіе. Нужно-ли сэръ Мармадуку сопровождать жену, или не отправится-ли сэръ Мармадуку одному? Лэди Роули сильно настаивала на томъ, чтобъ ей видться наедин съ Тревиліаномъ, безъ всякой посторонней поддержки въ переговорахъ. А что касается до сэръ Мармадука, то между нимъ и зятемъ не могло быть свиданія безъ личной и, вроятно, сильной ссоры. Въ этомъ лэди Роули была вполн уврена. Сэръ Мармадукъ, по прізд въ Англію, среди различныхъ своихъ хлопотъ, приходилъ иногда въ состояніе такого сильнаго негодованія противъ своего зятя, что не могъ даже говорить объ этомъ несчастномъ человк безъ самой энергичной брани. Онъ не скупился на дурные отзывы о человк, обидвшемъ его дорогую дочь. Надо сказать, что сэръ Мармадукъ зналъ вопросъ только съ одной стороны: онъ распрашивалъ дочь и постоянно видлся съ своимъ старымъ другомъ Осборномъ. Поздка полковника въ Девоншайръ была представлена ему какъ самый естественный поступокъ въ мір. Ему доказали, что переписка, которой Тревиліанъ придалъ такое огромное значеніе, состояла изъ записокъ, позволительныхъ между всякимъ пожилымъ джентльмэномъ и всякой молодой женщиной. Общаніе, которое Тревиліанъ старался вытребовать, и дать которое уклонилась м-съ Тревиліанъ, казалось разгнванному отцу чудовищнымъ оскорбленіемъ. Онъ зналъ, что полковникъ былъ старше его, а Емилія казалась ему все еще молодой двушкой. Ему казалось невроятнымъ, чтобы кто-нибудь могъ видть въ старомъ товарищ — любовника его дочери. Онъ не врилъ, чтобы кто-нибудь дйствительно такъ взглянулъ на этого человка. Вся эта сказка — чудовищная выдумка мужа, выдуманная имъ потому, что ему наскучила молодая жена. По понятіямъ сэръ Мармадука, Тревиліана слдовало или отколотить до полусмерти, или же запереть въ домъ умалишенныхъ. Полковникъ Осборнъ покачивалъ головой и выражалъ свое убжденіе, что бдняга былъ помшанъ.

Но лэди Роули надялась на лучшее. Хотя въ отношеніи дочери она также была уврена какъ и отецъ, но мене довряла старому другу. Вроятно ей былъ извстенъ тотъ фактъ, что пятидесятилтній мужчина способенъ задавать тонъ и прикидываться молодымъ любовникомъ, дйствуя сообразно съ этимъ подозрніемъ, а также питая нкоторую надежду на то, что какъ бы ни было плохо дло въ настоящее время, оно все-таки могло быть поправлено,— она позаботилась, чтобы полковникъ Осборнъ и м-ссъ Тревиліанъ не встрчались.

Сэръ Мармадукъ сердился за такое распоряженіе, но лэди Роули стояла твердо на своемъ.

— Если вы такъ думаете, мама, сказала м-ссъ Тревиліанъ съ нкоторымъ оттнкомъ презрнія, то конечно пусть будетъ такъ.

Лэди Роули сказала, что такъ оно будетъ лучше, — и оба они не видали другъ друга съ того достопамятнаго посщенія въ Ненкомбъ-Путне. И вотъ, лэди Роули собиралась повидаться съ своимъ зятемъ въ нкоторой надежд, что ей удастся устроить это дло. Она вполн понимала, что давъ ходъ своему негодованію въ настоящую минуту (хотя конечно оно было-бы удовольствіемъ), она могла поплатиться черезъ-чуръ дорого. Вообще было-бы лучше, еслибъ Емилія возвратилась къ своему мужу и къ своему очагу, а Тревиліану простились-бы вс его несправедливости.

Бодзль присутствовалъ въ таверн въ продолженіи этого свиданья, но оставался невидимкою для лэди Роули.

Онъ сидлъ внизу, въ одномъ изъ грязныхъ угловъ, готовый подать помощь своему патрону — въ случа, если-бы потребовалась такая помощь.

Когда старый буфетчикъ ввелъ лэди Роули въ мрачную гостинную, она застала Тревиліана одного, стоящаго посреди комнаты и ожидающаго ее.

— Какъ мы грустно встрчаемся! сказалъ онъ, приближаясь къ ней и протягивая руку.

— Очень грустно, Люисъ!

— Я не знаю, что вы слышали о случившемся, леди Роули. Очень естественно, однако, что вы должны были слышать обвинительный отзывъ обо мн.

— Я думаю, что дитя мое обижено, Люисъ, отвчала она.

— Конечно, вы это думаете. Я ничего иного и ожидать не могъ. Когда наше свиданіе устроивалось, я очень хорошо зналъ, что вы уже приняли сторону противъ меня, еще не выслушавъ меня. Обиженъ былъ я — жестоко обиженъ, но я не жду, чтобы вы поврили мн, и я даже не желаю этого. Ни за что на свт не захотлъ бы я разлучить мать съ ея дочерью.

— Но почему же вы разлучили вашу собственную жену съ ея ребенкомъ?

— Потому что это былъ мой долгъ. Какъ! разв не отцу надлежитъ заботиться о собственномъ его сын? Я ничего не сдлалъ такого, леди Роули, что могло бы оправдать разлуку, противную всмъ законамъ природы.

— Гд же мальчикъ, Люисъ?

— А,— вотъ этого то именно я и не скажу никому изъ тхъ, кто принялъ сторону моей жены, пока не буду знать, что моя жена согласна на то повиновеніе, котораго я, въ качеств ея мужа, имю право требовать. Если Емилія поступитъ такъ, какъ я ее прошу,— какъ я ей приказываю (говоря это, Тревиліанъ съ намреніемъ принялъ тонъ, долженствовавшій внушить по возможности высшее понятіе объ его власти и достоинств), тогда она безотлагательно можетъ увидать своего ребенка.

— Чего же же вы требуете отъ моей дочери?

— Послушанія — и только. Покорности моей воли, что конечно составляетъ обязанность жены. Пусть попроситъ моего прощенія за все прошлое….

— Этого она сдлать не можетъ, Люисъ.

— И пусть дастъ мн торжественное общаніе, продолжалъ Тревиліанъ, не соизволивъ обратить вниманія на слова леди Роули: — не продолжать сношеній съ этимъ подколоднымъ змемъ, который вкрался въ мой домъ, — пусть смирится, раскается, будетъ привтлива,— и тогда она будетъ возвращена и своему мужу, и своему ребенку.

Онъ говорилъ это, ходя взадъ и впередъ по комнат и размахивая руками, словно произносилъ спичъ, съ притязаніемъ на краснорчіе,— словно онъ задумалъ побдить свою тещу всомъ своихъ словъ и торжественностью движеній. Тмъ не мене онъ былъ смшонъ, а слова не имли бы никакого значенія, еслибъ не уяснили леди Роули, какъ мало оставалось ей надежды на возможность заживить рану. Наружность его до такой степени измнилась съ тхъ поръ, какъ леди Роули въ послдній разъ видла его сіяющимъ надеждами молодаго супружескаго счастья, что она едва ли узнала бы его, еслибы встртила на улиц. Онъ былъ худъ, блденъ, угрюмъ и невзрачевъ. При вид его ходьбы взадъ впередъ ей казалось, что и самый характеръ его измнился. Она прежде не знавала его напыщенымь, неблагоразумнымъ и нелпымъ. Она не тотчасъ отвчала ему, замтивъ, что онъ еще не покончилъ со своей рчью,— и посл минутной остановки онъ продолжалъ.

— Леди Роули, нтъ ничего такого, чего бы я не хотлъ сдлать для вашей дочери — для моей жены. Все мое принадлежало ей. Я не предписывалъ ей никакого образа жизни, я не требовалъ отъ нея никакихъ жертвъ, я не подчинялъ ее никакимъ капризамъ, но я ршился быть господиномъ въ моемъ собственномъ дом.

— Не думаю, Люисъ, чтобы она когда-нибудь отрицала ваше право быть господиномъ.

— Быть господиномъ въ моемъ дом и быть главнымъ по по своему вліянію на нее — настолько я имлъ право требовать.

— Кто-же отрицалъ ваше право?

— Она подчинилась совтамъ и вліянію человка, старавшагося повредить мн въ ея привязанности. Говоря это, я по возможности облегчаю мое противъ нея обвиненіе. Я могъ бы сдлать его гораздо тяжеле и не погршить противъ правды.

— Все это фантазіи, Люисъ.

— А!— хорошо. Конечно, вамъ слдуетъ защищать свою дочь. Но разв его поздка въ Девоншайръ была фантазіей? Фантазія разв переписка съ ней — въ противность моимъ приказаніямъ — и до, и посл его безчестной поздки? леди Роули, такимъ фантазіямъ не бывать больше! Если жена моя намрена возвратиться ко мн и имть при себ своего ребенка, она должна раскаяться въ прошломъ, повиниться на будущее время.

Въ томъ слов ‘раскаяться’ отозвалась злая горечь, чуть не взбсившая леди Роули. Она пришла на это свиданіе, думая, что Тревиліанъ радъ будетъ взять свою жену обратно, еслибы можно было такъ уладить, чтобы онъ сдлалъ это, не подвергаясь необходимости признать себя виноватымъ, но вмсто этого она увидала что, говоря о своей жен, онъ какъ бы длалъ ей величайшую милость — позволяя вернутся къ нему облаченной во вретище и съ головою посыпанной пепломъ. Изъ всего слышаннаго ею, она поняла, что тонъ его и обращеніе очень измнились съ тхъ поръ, какъ онъ завладлъ ребенкомъ, и что теперь онъ считаетъ свою жену въ своей власти. Мысль, что онъ сдлался тираномъ только потому, что въ его власти было тиранить, противорчила ея прежнимъ понятіямъ о характер этого человка, — но однако онъ такъ измнился, что она какъ бы вовсе не знала того человка, который стоялъ теперь передъ ней.

— Я не могу признать, что дочь моя сдлала что-нибудь, требующее раскаянія, сказала леди Роули.

— Разумется, не можете, но я смотрю на все это съ другой точки.

— Она не можетъ признать себя виноватой, когда знаетъ, что права. Вы не захотли бы, чтобы она призналась въ такомъ проступк,— о которомъ самая мысль была ей всегда ненавистна.

— Она должна смириться духомъ, леди Роули, прежде чмъ стать опять непорочной и счастливой женщиной.

— Этого я не въ силахъ выносить! оказала леди Роули, доведенная наконецъ до крайнихъ предловъ негодованія.— Дочь моя, сэръ, непорочнйшая изъ женщинъ, которыхъ вы когда-либо знавали, или будете знать. Вы, кому слдовало бы защищать ее отъ свта, когда нибудь раскаетесь, вспомнивъ, какъ жестоко поносили ее!… Затмъ она пошла къ дверямъ и не хотла слушать того, что онъ оралъ ей вслдъ. Она сошла съ лстницы, вышла на улицу и на конц Пултерсъ-Алеи нашла ожидавшій ее кэбъ.

Оставшись одинъ, Тревиліанъ тотчасъ позвонилъ и послалъ за Бодзлемъ.

Пока приходилъ слуга, и пока не явился его повренный, онъ не переставалъ шагать взадъ и впередъ по комнат, размахивая руками по воздуху, словно продолжалъ свой спичъ.

— Бодзль, сказалъ онъ, какъ скоро тотъ вошелъ и затворилъ за собою дверь,— я перемнилъ свое намреніе.

— Какимъ образомъ, м-ръ Тревиліанъ?

— Я не стану длать дальнйшихъ попытокъ. Я сдлалъ все что могъ — и все напрасно. Мать и отецъ поддерживаютъ ее въ ея поведеніи, и она потеряна для меня — навсегда.

— Но мальчикъ, м-ръ Тревиліанъ?

— Со мной мой ребенокъ. Да,— мой ребенокъ у меня. Бдный малютка! Бодзль, я надюсь на насъ, что вы позаботитесь, чтобы никто изъ нихъ не узналъ нашего убжища.

— Что касается этого, м-ръ Тревиліанъ, то до фактовъ та сторона можетъ добраться также легко, какъ и другая. Вы только представьте себ, что все перевернулось вверхъ дномъ, и что я дйствую въ пользу полковника.

— Чортъ побери полковника! воскликнулъ Тревиліанъ.

— Такъ точно, м-ръ Тревиліанъ, но еслибъ я дйствовалъ въ пользу противной стороны, и они сказали бы мн: ‘Бодзль, — гд мальчикъ?’ ну, я бы въ три дня и подцпилъ вс факты. Факты въ вашихъ рукахъ, м-ръ Тревиліанъ, если только вы знаете, гд ихъ искать.

— Я увезу его за границу — немедля же.

— Обдумайте это дважды, м-ръ Тревиліанъ! Мальчикъ, изволите видть, такъ еще малъ, а материнскій уходъ всего нжне и любовне. Я бы подумалъ дважды, м-ръ Тревиліанъ, прежде чмъ разлучать ихъ!… совсть Бодзля вовсе не навязывала ему такого образа мыслей въ ущербъ условіямъ его занятій, но теперь, разговаривая съ Тревиліаномъ и постепенно замчая несовсмъ-здравое состояніе ума своего патрона, онъ ощущалъ въ себ нкоторый упрекъ совсти, понудившій его замолвить словечко въ пользу противной стороны.

— Разв я не думаю объ этомъ постоянно? О чемъ же другомъ осталось мн думать? Но будетъ на сегодня! Вы лучше зайдите ко мн завтра посл обда.

Бодзль общалъ исполнить это приказаніе, и какъ только патронъ его ушелъ, онъ расплатился въ таверн и отправился домой.

Но дорог къ себ домой въ Манчестеръ-Стритъ, лэди Роули почти ршила, что разлук между ея дочерью и зятемъ лучше продолжаться. Выводъ этотъ былъ весьма прискорбенъ, но она не могла поврить, чтобы какая нибудь свободномыслящая женщина могла бы долго подчиняться капризамъ такого безразсуднаго и властнаго человка, какъ тотъ, котораго она сейчасъ слушала. Если бы не мальчикъ, то, по ея мннію, тутъ нечего бы и колебаться. Но теперь, при настоящимъ положеніи длъ, она полагала, что главная ихъ цль будетъ состоять въ томъ, чтобы возвратить себ ребенка. Затмъ она старалась сообразить, каковы будутъ послдствія для ея дочери, если въ самомъ дл окажется, что этотъ несчастный человкъ помшанъ. Надежда на подобный исходъ казалась ей весьма недобрымъ чувствомъ, а между тмъ она не могла отдлаться отъ этой надежды.

— Ну, мама, сказала Емилія съ слабой попыткой улыбнуться,— вы видли его?

— Да, милая, видла, могу сказать только, что онъ безразсуднйшій человкъ.

— Онъ такъ ничего и не сказалъ вамъ объ Луи?

— Нтъ, милая, ни слова.

ГЛАВА LXIII.
Сэръ Мармадукъ у себя дома.

Нора Роули объявила своему возлюбленному, что между ними должны прекратиться всякія сношенія до прізда ея отца и матери въ Англію, но при этомъ она такъ откровенно призналась въ своей привязанности къ нему, и такъ твердо общала остаться врной ему, что никакой влюбленный не могъ имть разумной причины огорчиться такимъ запрещеніемъ. Нора хорошо понимала это — и знала, что Гуго Станбэри дано такое поощреніе, которое должно было во всякомъ случа привлечь его въ новое помщеніе Роули, какъ скоро онъ узнаетъ, гд они поселились. Но когда прошло десять дней — и онъ не показывался, въ ней стали возникать нкоторыя сомннія. Возможно ли было, чтобы онъ перемнилъ свое намреніе, или не хотлъ подвергнуться отказу со стороны ея отца, или ужъ не нашелъ ли онъ, взглянувъ попристальне на положеніе своихъ собственныхъ длъ, что было бы нелпостью съ его стороны обзаводиться женою, пока средства его были такъ незначительны и скромны? Въ продолженіи всего этого времени сэръ Мармадукъ былъ такъ несчастенъ, такъ взволнованъ, въ такомъ негодованіи и такъ озабоченъ, что сама Нора почти боялась его, и, безъ дальнйшихъ обсужденій этого вопроса, пріучила себя думать, что и Гуго могъ быть побуждаемъ подобнымъ же страхомъ. Она имла намреніе сообщить матери о томъ, что произошло между ею и Станбэри, тотчасъ когда она и леди Роули будутъ наедин, но тутъ нагрянулъ на нихъ этотъ ужасный случай потери ребенка — и все семейство было такъ внезапно поглощено скорбью ограбленной матери, и такъ преисполненно гнвомъ противъ безразсуднаго отца, что Нор не представилось удобнаго случая разсказать свою собственную сердечную повсть. Сама Емилія, казалось, позабыла о ней въ своемъ гор и ни разу, съ тхъ поръ какъ они жили въ Манчестеръ-Стрит, не упомянула имени Гуго Станбэри. Всмъ намъ случалось переживать минуты, когда наши личныя надежды, опасенія, почти все наше личное я поглащается и изглаживается боле сильными заботами и боле громкими голосами окружающихъ насъ. Нора почти не дерзала намекнуть о себ, пока горе сестры все еще такъ преобладало, и пока ея отецъ ежедневно жаловался на свои личныя безпокойства по министерству колоніальныхъ длъ. Ей казалось невозможнымъ въ такую минуту поднять новый вопросъ, а быть-можетъ и новый предметъ огорченія.

Тмъ не мене, по мр того какъ проходили дни, а Гуго Станбэри не приходилъ, сердце ея тснила грусть и ею овладло безпокойное состояніе духа. Ей казалось, что если теперь онъ ее оставить — весь міръ потеряетъ для нея всякое значеніе. Эпизодъ съ Гласкокомъ въ ея жизни миновалъ, — этотъ эпизодъ, который могъ бы сдлаться исторіею ея жизни, полной благосостоянія, блеска и вроятно счастія. Размышляя о себ и о пережитомъ, относительно собственной будущности, о своихъ замыслахъ, питаемыхъ ею въ то время, когда она впервые пріхала въ Лондонъ, и о томъ какъ она отбросила вс эти намренія, не смотря на изумительный успхъ, который встртился ей по дорог,— она не могла отклонить мысли, что она сама, благодаря своей нершительности, довела себя до крушенія. Не должно думать, чтобы она сожалла о томъ, что сдлала. Она очень хорошо знала, что поступить иначе, когда прізжалъ къ ней въ Ненкомбъ-Путней м-ръ Гласкокъ, значило бы обличить свое безсердечіе, эгоизмъ и неженственность. Еще задолго до этого времени она поршила, что ея долгъ — выйти замужъ за богатаго человка и, если возможно, за человка съ высокимъ положеніемъ. Такой именно и явился къ ней человкъ, обладающій всми мірскими благами, превосходящими самыя пылкія надежды ея,— и она отвергла его. Она знала, что поступила хорошо, потому что любила другаго. Она не раскаивалась въ томъ, что сдлала, при сложившихся обстоятельствахъ, но она почти сожалла, что была такъ мягкосердечна, такъ слаба и податлива на любовь, такъ несостоятельна въ самоуправленіи. Какая ей польза изъ того, что она любитъ этого человка всми силами своей души, если онъ не идетъ къ ней, хотя уже десять дней минуло посл назначеннаго ему срока.

Однажды посл обда она сидла въ гостинной, разсянно читая или притворись читающей романъ, когда внезапно доложили о приход Гуго Станбэри. Обстоятельства въ эту минуту чрезвычайно не благопріятствовали подобному посщенію.

Сэръ Мармадукъ, прогулявшійся по утру сперва въ Уайтгалъ, а оттуда — въ Остендскій приходъ св. Дидульфа, былъ чрезвычайно угрюмъ и не въ дух. Въ министерств ему высказали опасенія, что онъ не съуметъ достичь той цли, для которой былъ вызванъ въ Англію. А зять его, священникъ, заявилъ ему свое мнніе, что ему по большой мр приходится отвчать за несчастіе дочери, благодаря тому, что онъ поощрялъ человка — подобнаго полковнику Осборну. Вслдствіе чего сэръ Мармадукъ поспорилъ одинаково и со старшимъ клеркомъ, и съ м-ромъ Аутгаусомъ, и возвратился домой угрюмой и недовольный. Леди Роули со своей старшей дочерью были въ отсутствіи, он находились въ настоящее время у леди Мильборо и старались придумать собща какой-нибудь планъ — съ цлью возвратить себ малютку, во что бы то ни стало. Бдняжка Емилія Тревиліанъ была теперь довольна смиренна предъ леди Мильборо — она готова была смириться передъ каждымъ, и во всхъ отношеніяхъ, лишь бы не требовалось отъ нея признанія, что полковникъ Осборнъ былъ ея любовникомъ. Когда доложили о Гуго Станбэри, дв младшія сестры, Софія и Люси находились въ комнат, а также и сэръ Мармадукъ, въ эту минуту сердито ворчавшій на упрямство и безразсудство, которымъ угостилъ его м-ръ Аутгаусъ. Сэръ Мармадукъ до сихъ поръ не слыхалъ даже имени Гуго Станбэри,— и Нора, хотя ея разсянность совершенно исчезла, тотчасъ поняла невозможность объяснить какія бы то ни было обстоятельства своего положенія при такомъ свиданіи. Однако, пока по лстниц раздавались милые шаги Гуго, женскій умъ ея тотчасъ началъ придумывать — какъ бы получше представить молодаго человка своему отцу, и чмъ объяснить его посщеніе.

‘Не будь при этомъ сестеръ’ подумала она: ‘пожалуй, всего удобне было бы предоставить самому Гуго разсказать свою исторію сэръ Мармадуку.’ Но она не нашла предлога удалить сестеръ — и этого нельзя было сдлать, разв только самимъ имъ вздумается уйдти.

— Это сынъ той леди, у которой мы жили въ Ненкомбъ-Путне, шепнула она отцу, вставая на встрчу своему возлюбленному. А сэръ Мармадукъ сильно не одобрялъ отъзда въ глушь Дартмура, понявъ относительно его только то, что это было улажено между Тревиліаномъ и тмъ семействомъ, подъ надзоръ котораго его об дочери были сосланы въ изгнаніе. Поэтому онъ не былъ особенно расположенъ радушно принять Гуго Станбэри посл такой рекомендаціи.

Гуго, спрося леди Роули и м-ссъ Тревиліанъ и узнавъ, что ихъ нтъ дома, прежде чмъ упомянулъ имя миссъ Роули, — приготовился было обнять свою возлюбленную. Въ эту минуту онъ питалъ въ себ надежду встртить ее одну, и совершенно позабылъ о сэръ Мармадук. Молодые люди, заходя въ четыре часа, никогда не разсчитываютъ застать дома папенекъ. А что касается Софіи и Люси — онъ или ничего не слыхалъ о нихъ, или позабылъ то, что слыхалъ. Однако онъ спохватился во-время, и не выдалъ ни Нору ни себя никакимъ слишкомъ энергичнымъ выраженіемъ привязанности, но держалъ ея руку доле чмъ слдовало — и сэръ Мармадукъ замтилъ это. ‘Это — папа’ сказала Нора: ‘Папа, это нашъ другъ — м-ръ Гуго Станбэри’.

Представленіе это было формально почти до нелпости, но затруднительное положеніе Норы угнетало ее. Сэръ Мармадукъ проворчалъ что-то. ‘Мама и Емилія’ продолжала Нора: ‘скоро вернутся’. Сэръ Мармадукъ проницательно взглянулъ на Гуго. Почему ему предлагали остаться до возвращенія леди Роули? Леди Роули вовсе нтъ надобности видть его. Сэръ Мармадуку, среди его заботъ, казалось, что теперь вовсе не время заводить новыя знакомства, ‘Вотъ мои сестры, м-ръ Станбэри’ продолжала Нора: ‘это — Софія, а это — Люси’. Софія и Люси весьма охотно приняли бы возлюбленнаго сестры съ искреннимъ дружелюбіемъ, если бы ихъ предувдомили надлежащимъ образомъ и при боле благопріятномъ времени: но теперь имъ нечего было сказать. Он также могли только чуть слышно пробормотать что-то, имвшее назначеніемъ быть повжливе отцовскаго бурчанья, бдная Нора!

— Надюсь, вамъ удобно здсь, сказалъ Гуго.

— Домъ отличный, сказала Нора:— только сосдство намъ не нравится.

Гуго также чувствовалъ, что вести разговоръ было трудно, не пробывъ еще и минуты въ комнат, онъ уже замтилъ, что атмосфера ея не благопріятствовала цли его посщенія. Возможности поцалуя, или позволенія на поцлуй, не предвидлось въ настоящемъ случа. Оставшись наедин съ сэръ Мармадукомъ, Гуго вроятно бы объяснился откровенно, каково бы ни было обращеніе сэръ Мармадука съ нимъ, но онъ не имлъ возможности сдлать этого въ присутствіи трехъ молодыхъ леди. Видя, что Нора приведена въ замшательство своимъ затруднительнымъ положеніемъ, и что отецъ Норы — не въ дух и молчитъ, Гуго пытался вести разговоръ съ другими двушками, и сталъ распрашивать о ихъ путешествіи и о корабл, на которомъ он пріхали. Но это была трудная задача: Люси и Софія, не хуже другихъ молодыхъ леди, пріхавшихъ изъ какой нибудь колоніи, могли бы вести разговоръ — и даже въ высшей степени развязно,— но теперь они робли. Ихъ старшая сестра была постыднымъ образомъ и совершенно незаслуженно опозорена — и этотъ человкъ былъ тутъ въ чемъ то замшанъ, хотя он и не знали въ чемъ именно

— Здорова ли Присцилла? спросила Нора наконецъ.

— Совершенно здорова. Я получилъ отъ нея извстіе вчера. Вы знаете, он оставили Клокъ-Гаузъ.

— Я не слыхала этого.

— Да, он живутъ въ небольшомъ коттедж тотчасъ за селеніемъ. Какъ вы думаете, что еще случилось?

— Надюсь ничего дурнаго, м-ръ Станбэри.

— Сестра моя Доротея ухала отъ тетки и живетъ опять съ ними въ Ненкомб.

— Что же, ссора произошла между ними, м-ръ Станбэри?

— Ну, да,— что-то въ род ссоры, я полагаю. Но эта исторія вовсе не интересна для сэръ Мармадука. Удивительно то, что Доротея смогла такъ долго оставаться съ моей тетушкой. Когда-нибудь я вамъ разскажу все это подробно.

Сэръ Мэрдукъ не могъ понять, съ какой стати его дочери будетъ разсказываться длинная исторія о тетк и сестр этого человка. Онъ забылъ (какъ забываютъ обыкновенно при такихъ обстоятельствахъ), что — пока онъ жилъ себ на Мандаринахъ — дочь его, живя въ Англіи, безъ сомннія должна была усвоить себ новые интересы и ознакомится съ новыми происшествіями. Но онъ помнилъ замченное имъ пожатіе руки, и поршилъ, что дочь его Нора не могла пріобрсти себ худшаго возлюбленнаго, чмъ пріятель его зятя.

Станбери только-что было ршился уйти, ибо ему не представлялось возможности въ настоящемъ случа сказать или сдлатъ что-нибудь, могшее подвинуть его дло,— какъ вдругъ обстоятельства измнились съ возвращеніемъ лэди Роули и м-ссъ Тревиліанъ. Лэди Роули — особенно за послднее время — знала о Станбэри гораздо боле, чмъ дошло до свднія сэръ Мармадука. Во первыхъ, ей было извстно, что вс въ семейств Станбэри были очень расположены къ ея дочери, и она знала, что Гуго Станбэри энергично принялъ сторону ея дочери противъ своего стараго друга — Тревиліана. Вотъ почему она была бы готова принять его дружелюбно, не будь онъ въ то-же самое утро предметомъ особеннаго разговора между ею и Емиліей.

Но случилось такъ, что м-ссъ Тревиліанъ въ этотъ же день разсказала лэди Роули всю исторію привязанности Норы. У старшей сестры вовсе не было намренія выдать младшую, но при полномъ довріи, возникшемъ благодаря общему горю и частымъ совщаніямъ между матерью и дочерью, все наконецъ высказалось — и лэди Роули узнала нетолько о сватовств Гуго Станбэри, но и о блестящемъ предложеніи, сдланномъ наслдникомъ петерборосской бароніи.

Надо признать, что лэди Роули была сильно огорчена и глубоко смущена. М-ръ Гласкокъ оказывался не только старшимъ сыномъ пера, но сверхъ того — по отзыву бдной страдалицы отъ взбалмошнаго мужа — человкомъ, который одаренъ ангельски-мягкимъ характеромъ. ‘И она полюбила-бы его’, сказала Емилія: ‘если-бъ не этотъ несчастной молодой человкъ’. Леди Роули не была честолюбиве, или безсердечнй, или тщеславнй прочихъ матерей. Она была доброй матерью, любящей своихъ дтей и сильно озабоченной объ ихъ благополучіи. Но ей было бы не душ стать тещей лорда Петерборо и видть вторую дочь удаленною отъ опасности тхъ подводныхъ скалъ, о которыя разбилось счастье старшей. Спросивъ о Гуго Станбэри и его средствахъ содержать жену, она получила весьма неуспокоительныя свднія.

— Онъ пишетъ въ какую-то грошевую газету — и, кажется, очень хорошо, сказала м-ссъ Тревиліанъ.

— Въ грошевую газету! Что-жъ, это почтенное занятіе?

— По мннію тетки его, миссъ Станбэри, кажется, нтъ. Но я полагаю, что теперь и образованные люди пишутъ въ подобныя газеты. Онъ самъ говоритъ, что это весьма ненадежное занятіе.

— Должно быть ненадежно, Емилія. А у него ничего нтъ?

— Ни гроша за душой, сказала м-ссъ Тревиліанъ.

Затмъ мысли лэди Роули снова обратились къ м-ру Гласкоку, его фамильному титулу и помстью Маркгэмъ. Она задумалась о своихъ теперешнихъ заботахъ, о Мандаринахъ, о положеніи кредита сэръ Мармадука у банкировъ, объ остальныхъ дочеряхъ и обо всемъ, что предстояло ей сдлать. У ногъ ея дочери склонялъ колна истинный Аполлонъ изъ жениховъ, а безразсудная двушка отвергнула его ради молодаго человка, пишущаго въ грошевую газету! Стоитъ-ли посл этого воспитывать дочерей для подобныхъ результатовъ? Вотъ почему лэди Роули, когда ей впервые представили Гуго Станбери, не была подготовлена встртить его съ распростертыми объятіями.

На этотъ разъ представленіе выпало на долю м-ссъ Тревиліанъ, и было исполнено очень привтливо. Емилія знала, что Гуго Станбэри относится къ ней дружелюбно, и что онъ будетъ сочувствовать ей относительно ея ребенка.

— Вы слышали, что случилось со мной? сказала она.

Станбэри однако ничего не зналъ о похищеніи ребенка. Хотя семейству Роули и казалось, что такой поступокъ, совершенный среди Лондона, долженъ быть извстенъ всему міру, но Гуго пока еще ничего не слыхалъ о немъ — и теперь ему разсказали. Разсказывала сама м-ссъ Тревиліанъ со слезами и съ тоскою недавняго горя, но все-же разсказала, какъ человку, въ которомъ видла врнаго друга, и въ сочувствіи котораго была уврена.

Сэръ Мармадукъ между тмъ продолжалъ оставаться угрюмымъ и не въ дух. Къ чему ихъ семейное горе обнажать предъ постороннимъ человкомъ!

— Это неслыханно-жестокій поступокъ, сказалъ Гуго.

— Подлый поступокъ, сказала леди Роули.

— Но вс мы чувствуемъ, что въ настоящее время онъ самъ почти не знаетъ, что длаетъ, сказала Нора.

— Гд-же ребенокъ? спросилъ Станбэри.

— Мы не имемъ ни малйшаго понятія объ этомъ, сказала лэди Роули.— Я видлась съ нимъ, и онъ не хочетъ сказать намъ. Прежде онъ говорилъ, что дочь моя увидитъ своего ребенка, но теперь присовокупляетъ къ своему предложенію такія условія, что нтъ никакой возможности слушать его.

— А гд-же онъ самъ?

— Мы не знаемъ, гд онъ живетъ. Мы можетъ видться съ нимъ только чрезъ посредство извстнаго человка.

— А, я знаю этого человка, сказалъ Станбэри:— онъ когда-то былъ полисмэномъ. Имя его — Бодзль.

— Да, это онъ, сказалъ сэръ Мармадукъ:— я видалъ его.

— И разумется, онъ намъ скажетъ только то, что ему приказано говорить намъ, продолжала лэди Роули.— Можетъ-ли быть что-нибудь ужасне того, что жена принуждена входить въ переговоры съ своимъ мужемъ касательно своего собственнаго ребенка — чрезъ посредничество подобнаго человка?

— Можетъ быть есть возможность узнать, гд онъ держитъ ребенка? сказалъ Гуго.

— Еслибъ вы могли устроить это, м-ръ Станбэри! сказала леди Роули.

— Я не думаю, чтобы это принесло много пользы, сказалъ Гуго.— Право, я даже не знаю, зачмъ бы ему держать въ тайн мстопребываніе ребенка. Полагаю, что онъ иметъ право на мальчика до тхъ поръ, пока мать не докажетъ законности своихъ требованій предъ судомъ.

Однако Гуго общалъ сдлать все, что можетъ, чтобы узнать, гд содержится ребенокъ и гд живетъ Тревиліанъ, а затмъ,— просидвъ почти часъ въ этомъ дом,— онъ былъ принужденъ встать и раскланяться. Онъ не сказалъ никому изъ нихъ ни слова касательно того дла, которое привело его сюда. Онъ даже не шепнулъ Нор увренія въ своей привязанности. До прихода двухъ старшихъ леди и пока рчь не коснулась похищенія ребенка, онъ сидль какъ совершенно-посторонній. Ему казалось очевиднымъ, что Нора никому не сообщила своей тайны. Ему показалось, что м-ссъ Тревиліанъ должно быть забыла объ этомъ,— что и сама Нора должно быть забыла, если только возможно такое забвеніе. Тмъ не мене онъ всталъ, распрощался и былъ до нкоторой степени успокоенъ, увидавъ слезу на глазахъ Норы.

— Кто онъ такой? спросилъ сэръ Мармадукъ, какъ скоро дверь за нимъ затворилась.

— Этотъ молодой человкъ — бывшій другъ Люиса, отвчала м-ссъ Тревиліанъ:— но онъ пересталъ быть имъ, увидавъ до какой степени Люисъ былъ ослпленъ.

— Зачмъ же онъ приходилъ сюда?

— Мы коротко знакомы съ нимъ, продолжала м-ссъ Тревиліанъ.— Это онъ устроилъ нашу поздку въ Девоншайръ. Онъ былъ очень добръ въ этомъ случа, а также и мать, и сестра его. У насъ много причинъ быть благодарными м-ру Станбэри.

Все это было прекрасно, но Нора тмъ не мене чувствовала, что свиданье вышло вполн безуспшнымъ.

— Иметъ онъ какую нибудь должность? спросилъ сэръ Мармадукъ

— Онъ пишетъ для печати, сказала м-ссъ Тревиліанъ.

— Что вы хотите сказать — книги что-ли пишетъ?

— Нтъ, въ газету.

— Въ грошевую газету, смло сказала Нора:— въ ‘Ежедневную Лтопись’.

— Въ такомъ случа, я надюсь, онъ боле не придетъ сюда, сказалъ сэръ Мармундукъ.

Нора подумала съ минуту, пріискивая слова, которыя могли бы врно передать ея чувство и въ тоже время не выйдти изъ границъ приличія, но не найдя такихъ словъ, она встала со стула и вышла изъ комнаты.

— Что все это значитъ? спросилъ Мармадукъ.

Наступило минутное молчаніе, и затмъ онъ повторилъ свой вопросъ въ новой форм:

— По какому же поводу онъ посщаетъ насъ… ужъ не Нора-ли?

— Кажется, онъ любитъ Нору, сказала м-ссъ Тревиліанъ.

— Милая моя, сказала леди Роули, — можетъ быть будетъ лучше не говорить объ этомъ именно теперь.

— Полагаю, что у него нтъ ни гроша за душой, сказалъ сэръ Мармадукъ.

— Онъ живетъ заработкомъ, сказала м-ссъ Тревиліанъ.

— Если Нора понимаетъ свой долгъ, то она никогда боле не упомянетъ мн его имени, сказалъ сэръ Мармадукъ. Больше ничего не было сказано, и, при первой возможности удалиться, леди Роули и м-ссъ Тревиліанъ ушли изъ комнаты.

— Я бы вамъ все сказала, говорила въ тотъ же вечеръ Нора своей матери:— я не хотла ничего скрывать отъ васъ, но мы были вс въ такомъ гор по поводу Луи, что не хватало духу говорить о чемъ либо другомъ.

— Все это я гонимаю, душа моя.

— Я разсчитывала на васъ, чтобы сказать объ этомъ отцу, — такъ какъ я знала, что онъ придетъ. Мн хотлось, чтобы онъ самъ пошелъ къ папа. И онъ имлъ такое намреніе, но сегодня… вышло такъ, что….

— Конечно, милочка!— но, кажется, у него нтъ никакихъ доходовъ. Не было бы это опромтчиво,— какъ ты думаешь?

— Иногда людямъ приходится быть опромтчивымъ. Не всмъ выпадаетъ на долю постоянный доходъ безъ всякаго труда. Вдь служащіе люди женятся-же, не имя состоянія.

— Да, когда они имютъ постоянное занятіе, Нора.

— А чмъ же его занятіе не постоянно? Кажется, онъ въ двадцать семь лтъ получаетъ столько-же, сколько дядя Олифэнтъ — въ шестьдесятъ.

— Но доходъ твоего дяди Олифанта — постоянный доходъ.

— У адвокатовъ нтъ постояннаго дохода, а также у медиковъ, или у купцовъ.

— Но ихъ занятія постоянны и врны. Если у нихъ нтъ состоянія, таки они не женятся, не упрочивъ себ дохода.

— Доходъ м-ра Станбэри проченъ. Не знаю, почему бы ему не быть прочнымъ. Онъ продолжаетъ сотрудничать день за день, и, мр кажется, что изъ всхъ занятій въ мір — это самое лучшее. Я бы охотне стала сотрудничать въ газет, чмъ быть однимъ изъ тхъ тухлыхъ, заплснвшихъ адвокатовъ, которыхъ подкупаютъ сказать что угодно.

— Дорогая моя Нора, все это вздоръ. Ты знаешь, также хорошо какъ и я, что теб не слдуетъ выходить замужъ за этого человка, когда еще сомнительно, въ состояніи ли онъ будетъ дать теб уголъ,— вотъ его положеніе!

— Мн этого довольно, мама.

— А сколько онъ получаетъ за труды?

— Вполн достаточно для меня, мама. Дло въ томъ, что я дала ему слово, и не могу отказаться. Милая, дорогая мама, вы не будете ссориться съ нами, препятствовать намъ и ожесточать противъ насъ отца? Вы можете подйствовать на него, какъ хотите. Взгляните на бдную Емилію. Богатство не дало ей счастья.

— О, еслибъ только м-ръ Гласкокъ сдлалъ теб предложеніе недлей раньше! сказала леди Роули, поднося платокъ къ глазамъ.

— Но, какъ видите, онъ этого не сдлалъ, мама.

— Не могу не плакать, какъ подумаю объ этомъ (и бдная мать разразилась цлымъ потокомъ слезъ), такой добрый и мягкій человкъ, такъ искренно преданный теб!

— Мама, что-жъ пользы теперь вспоминать объ этомъ?

— Похалъ за тобой въ Девоншайръ!

— Гуго сдлалъ тоже, мама.

— Положеніе, которому позавидовала бы теб каждая двушка въ Англіи! Не могу не чувствовать этого. А Емилія уврена, что онъ вернется при малйшемъ поощреніи.

— Это невозможно, мама.

— Почему бы невозможно? Емилія утверждаетъ, что она въ жизнь свою не встрчала человка до такой степени влюбленнаго, по ея словамъ, онъ и заграницу-то похалъ только потому, что сердце его разбито.

— М-ръ Гласкокъ, мама, былъ очень милъ и добръи прочее, но право, онъ вовсе не изъ такихъ чтобы страдать отъ разбитаго сердца. Емилія совершенно ошибается. Я сказала ему всю правду.

— Какую правду?

— Что есть другой человкъ, котораго люблю. Онъ отвчалъ, что это обстоятельство, разумется, кладетъ конецъ всему,— и совершенно спокойно пожелалъ мн всякаго благополучія.

— Какъ это ты могла быть до такой степени неосторожна? Зачмъ было отрзывать себ всякую возможность возврата?

— Я желаю, чтобы это было покончено. Теперь конецъ всему этому — и гораздо лучше, мама, не думать боле о м-р Гласкок. Онъ никогда не вернется ко мн,— а еслибъ и вернулся, то я могла бы лишь повторить ему тоже самое.

— Не удивляйся, Нора: я несчастна — вотъ и все, какъ же мн не принимать этого къ сердцу! Что за связи были бы для твоихъ сестеръ! Какой пріютъ для бдной Емиліи въ ея гор! А что до этого другаго….

— Мама, не говорите дурно о немъ!

— Если ужъ говорить что, то должна сказать правду, сказала леди Роули.

— Не говорите ничего противъ него, мама, потому что онъ будетъ моимъ мужемъ. Милая, дорогая моя мама, я не перемнюсь, что бы вы ни говорили. Быть можетъ, я поступила глупо, но теперь это ршено. Не длайте меня несчастной, говоря противъ человка, котораго я намрена любить всю жизнь боле всего на свт.

— Подумай о Люис Тревиліан.

— Не стану думать ни о комъ, кром Гуго Станбэри! Я старалась не любить его. Я старалась уврить себя, что лучше притвориться, будто бы я люблю м-ра Гласкока. Но Гуго одоллъ и побдилъ меня, и я никогда не стану возмущаться противъ него. Вы можете помочь мн, мама,— но этого не измните.

ГЛАВА LXIV.
Сэръ Мармадукъ въ клуб.

Сэръ Мармадукъ ушелъ отъ своего зятя, священника, сильно разгнванный, ибо м-ръ Аутгаусъ, съ той смсью упрямства и честности, которая составляла его характеръ, наговорилъ жесткихъ словъ о полковник Осборн — и слова эти косвеннымъ образомъ относились также къ Емиліи Тревиліанъ. Онъ твердо отстаивалъ свою племянницу, когда его осаждалъ мужъ племянницы, но когда къ его сочувствію и помощи прибгнулъ сэръ Мармадукъ, то казалось, что онъ какъ будтобы перенесъ свое врноподданство въ противный лагерь. Онъ указалъ несчастному отцу, что полковникъ Осборнъ поступилъ очень дурно, похавъ въ Девоншайръ, — что семья Станбэри употребила во зло оказанную ей довренность, позволивъ ему проникнуть въ ихъ домъ,— и что Эмилія поступила ‘нескромно’, принявъ его. Когда друзья молодой женщины называютъ ее ‘нескромной’, то можно предположить, что ея репутація очень серіозно затронута. Сэръ Мармадукъ понялъ это и, услыхавъ это слово, разсердился на своего зятя. Дло дошло между ними до рзкихъ словъ, а м-ръ Аутгаусъ не хотлъ сдлать ни малйшей уступки, не хотлъ отказаться ни отъ одного сказаннаго имъ слова. Онъ считалъ своимъ долгомъ посовтовать отцу, чтобы онъ строго предостерегъ свою дочь,— чтобы онъ окончательно поссорился съ полковникомъ Осборномъ и увдомилъ Тревиліана обо всемъ этомъ. А относительно ребенка м-ръ Аутгаусъ выразилъ твердое мнніе, что отецъ имлъ законное право имть при себ своего мальчика, и что для возвращенія ребенка ничего нельзя сдлать безъ согласія отца. Правду сказать, м-ръ Аутгаусъ оказался весьма непріятнымъ собесдникомъ, и сэръ Мармадукъ ушелъ отъ него въ весьма тяжеломъ настроеніи. Возможно-ли было, чтобы его старый пріятель Фредъ Осборнъ, лтъ двадцать семь или восемь тому назадъ имвшій большой успхъ у молодыхъ женщинъ, въ самомъ дл ухаживалъ за замужней дочерью своего стараго друга? Сэръ Мармадукъ заглянулъ въ самаго себя, и сознался, что и рчи быть не можетъ, чтобы самъ онъ за кмъ-нибудь приволокнулся. Хорошій обдъ, хорошее вино, хорошая сигара, покойное кресло и партія виста — съ прибавленіемъ праздности и общества людей его же покроя — вотъ блага жизни, которыхъ желалъ себ сэръ Мармадукъ. А Фредъ Осборнъ былъ старше его, и хотя сохранилъ глупую привычку носить платье, подбитое ватою, и красить усы, все-таки пятидесяти-двухъ или трехъ лтняго человка можно безъ всякаго сомннія считать безопаснымъ. А къ тому же еще ихъ старинная дружба! Сэръ Мармадукъ, прожившій всю свою жизнь въ сравнительномъ уединеніи колоній, быть можетъ серіозне смотрлъ на эту старую дружбу — нежели полковникъ, жившій среди блеска лондонской жизни и имвшій многочисленные случаи мнять своихъ друзей. Нкоторый намекъ на эту мысль запалъ въ душу сэръ Мармадука, когда онъ съ горечью думалъ объ этомъ,— и онъ поршилъ объясниться со своимъ другомъ.

До сихъ поръ ему выпало весьма немного тхъ пріятныхъ часовъ, на которые расчитывалъ во время своего путешествія въ Англію. Онъ не имлъ духу пойдти въ свой клубъ, и ему казалось, что полковникъ Осборнъ что-то уклоняется отъ встрчи съ нимъ и доставленія ему развлеченій. Онъ намекнулъ объ этомъ жен — и она сказала, что полковникъ поступаетъ очень хорошо, не являясь въ Манчестеръ-Стритъ.

— Я говорила Емиліи, сказала лэди Роули,— что она не должна видться съ нимъ, и она вполн раздляетъ мое мнніе.

Тмъ не мене въ поведеніи полковника сказывалась неохота. Сэръ Мармадукъ чувствовалъ это вопреки заступничеству жены. Такимъ образомъ, онъ становился раздражительнымъ со всякимъ и недовольнымъ собой. Настроеніе его нисколько не улучшилось, когда ему разсказали, что вторая дочь отвергнула предложеніе старшаго сына лорда Петерборо.

— Въ такомъ случа, по мн, пусть хоть идетъ въ рабочій домъ! сказалъ разгнванный отецъ и въ то же время объявилъ, что никогда не дастъ своего согласія на бракъ съ человкомъ, занимавшимся ‘грязной работой’ въ ‘Ежедневной Лтописи ‘,— какъ угодно было выразиться его родительской мудрости. Но эта жестокая фраза была сказана въ отсутствіи Норы, и не была передана ей. Лэди Роули знала своего мужа — и знала, что ему случается иногда измнялъ свои мннія.

Не ране двухъ или трехъ дней посл своего визита въ приходъ Св. Дидульфа, онъ встртилъ полковника Осборна. Къ этому времени весенняя ваканція окончилась, и полковникъ Осборнъ только-что вернулся въ Лондонъ. Они встртились у дверей ‘Акробатъ-клуба’, и полковникъ тотчасъ началъ съ извиненія.

— Я такъ сожаллъ, что находился въ отсутствіи именно во время вашего пребыванія здсь,— честное слово, сожаллъ! Но я былъ принужденъ хать къ герцогин. Я общалъ въ начал зимы, а этотъ народъ такъ гнвается, когда имъ манкируешь. Ей Богу, это все равно, что манкировать коронованнымъ особамъ!

— Чортъ побери герцогиню! сказалъ сэръ Мармадукъ.

— Отъ всего сердца! сказалъ полковникъ: — только я счелъ за лучшее сказать вамъ правду.

— Я хочу сказать, что по мн герцогиня и ея гости — одно и тоже. Надюсь, что вы весело цровели время,— вотъ и все.

— Да, было-таки весело. Надо-же было куда-нибудь ухать на Пасху. Въ клуб никого не остается, засданія въ палатахъ прекращаются, никто не приглашаетъ, къ обду въ город. Въ самомъ дл, не ухать — такъ не зналъ-бы, что длать. Тамъ бездна людей, съ которыми такъ пріятно встрчаться: между прочими леди Гленкоръ — и какъ она скрашивала все общество! Эта женщина одна наговорить больше, чмъ полдюжины мужчинъ, которыхъ я знаю. И лордъ Кантрипъ, начальникъ вашъ, тоже былъ тамъ. Онъ говорилъ мн кое-что и объ васъ.

— Въ какомъ смысл?

— Онъ желалъ-бы, чтобы вы прочли какія-то тамъ синія книги что-ли, или бумаги, или отчеты, что-то въ этомъ род, — которыя, говоритъ, товарищи его передали вамъ. Кажется, есть какія-то новыя правила, или приказанія…. онъ желаетъ, чтобы вы знали ихъ какъ свои пять пальцевъ. Онъ былъ до-нельзя любезенъ — и только желалъ, чтобы я вамъ передалъ это, зная, что я съ вами вроятно увижусь.

— Лучше-бы мн вовсе не здить сюда! сказалъ сэръ Мармадукъ.

— Это почему?

— Тамъ они не надодали-бы мн своими новыми правилами и порядками. Бывало, придетъ бумага — кто-нибудь прочтетъ ее — и довольно. Тамъ я могъ исполнять все, что отъ меня требовалось.

— То:же самое будете длать и здсь — погодя немного.

— Я не очень-то увренъ въ этомъ. Этотъ молодой народъ, кажется, забываетъ, что старой собак не выучиться новымъ штукамъ. У нихъ тамъ есть одинъ пребойкій молодой малый, который повидимому думаетъ, что человкъ долженъ быть энциклопедіей всхъ познаній потому, только что прожилъ въ колоніи слишкомъ двадцать лтъ.

— Это новый помощникъ секретаря.

— Что нужды — кто-бы онъ ни былъ! Осборнъ, пойдемте-ка наверхъ въ библіотеку. Мн надо поговорить съ вами. Затмъ сэръ Мармадукъ не безъ торжественности провелъ его въ самую уединенную комнату клуба, и полковникъ Осборнъ послдовалъ за нимъ, вполн зная, что ему будутъ говорить что-нибудь относительно Емиліи Тревиліанъ.

Сэръ Мармадукъ услся на диванъ, а другъ его помстился рядомъ съ нимъ. Въ комнат никого не было. Было четыре часа по полудни, и клубъ былъ наполненъ людьми. Зало, гостинная, игорная комната и биліардная были полны людей, но во всемъ Лондон не выбрать-бы комнаты боле удобной для тайнаго и интимнаго совщанія, чмъ библіотека ‘Акробатъ-клуба’, въ которую сэръ Мармадукъ удалился со своимъ другомъ. Сэръ Мармадукъ въ продолженіи нкотораго времени сидлъ молча, но еслибъ онъ оставался даже цлые часы въ такомъ безмолвіи, то и тогда полковникъ Осборнъ не прервалъ-бы его, наконецъ онъ заговорилъ голосомъ, имвшимъ притязаніе на строгость, по поразившемъ собесдника своею натянутостью и неестественностью.

— Какъ мн жаль моей бдной дочери! сказалъ сэръ Мармадукъ.

— Да, это правда, одно только можно сказать обо всемъ этомъ дл, Роули…

— Что именно?

— Малый должно-быть помшанъ.

— Онъ не настолько помшанъ, чтобы его помшательство могло служить въ облегченіе намъ — какъ-бы ни было оно грустно. Онъ взялъ отъ Эмилія ея ребенка, и я думаю, что это едва-ли не убьетъ ее. И что съ ней будетъ! А увезти ее обратно на острова безъ ребенка — объ этомъ и рчи быть не можетъ. Я въ жизнь свою не встрчалъ такой жестокости.

— И такой нелпости, разумется!

— Ахъ, вотъ въ томъ-то и дло! Спроси меня кто-нибудь, я-бы сказалъ, что изъ всхъ людей на свт,— вамъ я больше всего могъ-бы доврять.

— А теперь вы сомнваетесь въ этомъ?

— Не знаю, что и думать.

— Вы хотите сказать, что вы подозрваете меня — а также и дочь вашу?

— Нтъ, клянусь Богомъ! Бдняжка! еслибъ я заподозрилъ ее, тутъ бы мн и конецъ! Я не пережилъ-бы этого. Нтъ, я ее не подозрваю! Сэръ Мармадукъ теперь оставилъ натянутый тонъ и говорилъ съ естественной энергіей.

— Стало быть, меня подозрваете?

— Нтъ, еслибъ подозрвалъ, то полагаю, что не сидлъ бы здсь съ вами, но говорятъ…

— Что такое вамъ говорили?

— Говорятъ, что… что вы поступали неблагоразумно. Отчего вы не оставили ее въ поко, когда узнали, какой оборотъ приняли дла?

— Кто вамъ сказалъ это, Роули?

Сэръ Мармадукъ съ минуту подумалъ, а затмъ, вспомнивъ, что полковнику Осборну едва-ли можно будетъ побраниться съ духовнымъ лицемъ, сказалъ ему всю правду. ‘Аутгаусъ говоритъ, что вы незагладимо повредили ей похавъ вслдъ за нею въ Девоншайръ, и ведя съ ней переписку’.

— Аутгаусъ — оселъ!

— Это легко сказать… но зачмъ вы здили туда?

— А почему бы мн было не похать? Чортъ побери! Человкъ заберетъ себ въ голову какую-то дичь, а мн изъ за этого не видать своей крестницы!

Сэръ Мармадукъ старался припомнить, точно-ли полковникъ былъкрестнымъ отцомъ его старшей Дочери, но оказалось, что въ памяти его не сохранилось ничего, касательно крестныхъ папенекъ и маменекъ его дтей. ‘А что касается писемъ — желалъ бы я, чтобы вы могли видть ихъ. Единственныя письма, имвшія хоть какое-нибудь значеніе, были т, въ котортъ говорилось о вашемъ прізд. Я старался устроить это, нетолько ради васъ самихъ, но и потому, что она сильно желала этого’.

— Благослови ее Богъ, бдное дитя! сказалъ сэръ Мармадукъ, утирая слезы своимъ краснымъ шелковымъ платкомъ.

— Сознаюсь, что именно эти-то письма — ихъ было одно или два — и положили начало этой непріятности. Они-то и довели до того, что этотъ человкъ оказался сумасшедшимъ. Я въ этомъ сознаюсь. Я обязался не говорить о вашемъ прізд — и сказалъ ей, чтобы она сохраняла это въ секрет. Онъ началъ слдить за этимъ и, какъ полагаю, нашелъ ея письма,— а затмъ его и взорвало, что отъ него есть тайны. Грязная, подлая тварь! А теперь такой господинъ, какъ м-ръ Аутгаусъ, говоритъ, что я виноватъ,— что я — причина всхъ непріятностей, потому что навстилъ вашу дочь, когда мн случилось быть въ Девоншайр!

Мы должны отдать справедливость полковнику, предположивъ, что къ этому времени онъ вполнъ убдился, будто бы Кокчаффингтонская церковная паперть была единственною побудительною причиною его, поздки въ Девоншайръ.

— Честное слово, это черезъ чуръ несправедливо! продолжалъ онъ съ негодованіемъ.

— А что касается до Аутгауса — еслибъ не его санъ, я бы поколотилъ его. И я желаю, чтобы вы ему передали эти мои слова.

— И безъ того довольно горя, сказалъ сэръ Мармадукъ.

— Но это жестоко! Ей Богу, это жестоко! Однимъ только можно утшиться: не попадись я, попался бы кто-нибудь другой. Такой человкъ не могъ бы прожить двухъ, трехъ лтъ, не приревновавъ къ кому бы то ни было. А что касается бдяяжки Емиліи, то для нея такое нелпое обвиненіе пожалуй еще лучше, чмъ сопоставленіе имени ея съ именемъ человка помоложе, или такого, которому доврять вы имли бы мене причинъ.

Во всемъ этомъ повидимому было такъ много разумнаго, и было это сказано такимъ естественнымъ тономъ оскорбленной невинности, что сэръ Мармадуку не оставалось ничего боле сказать. Онъ еще что-то пробормоталъ о невыносимомъ стеченіи обстоятельствъ, затмъ вышелъ изъ клуба и направился къ себ, въ мрачный скучный домъ Манчестеръ-Стрита. Тамъ не ожидало его утшеніе,— но и въ клуб не было никакого. И зачмъ этотъ надодный секретарь шлетъ ему порученія насчетъ синихъ книгъ? По дорог домой, онъ пламенно желалъ вернуться на Мандарины и мечталъ о томъ, какъ бы хорошо было остаться тамъ до самой смерти.

ГЛАВА LXV.
Таинственная сила.

Прошло и тридцать первое Марта, а Эксетеръ все еще не ознаменовался свадебнымъ празднествомъ м-ра Гибсона и Камиллы Френчъ, но не Камилла была виновата въ этой проволочк. У нея было давно все готово, и когда въ половин этого мсяца ей намекнули, что необходимо отложить свадьбу на нкоторое время, то она пришла въ большое негодованіе, и, нисколько не стсняясь, объявила, что никакъ не допуститъ такого хода дла. М-ръ Гибсонъ не посмлъ сообщить ей лично это извстіе, но уже за нсколько дней до того пересталъ ходить въ Гивитри, а Камилла съ каждымъ днемъ становилась мрачне, скучне и рзче въ своемъ обращеніи съ матерью и сестрою. Маленькія записки поминутно получались и отправлялись, но одной только Камилл извстно было ихъ содержаніе. Она настолько не снисходила къ сестр, чтобы раздлить съ ней свое неудовольствіе, и даже предъ матерью не слишкомъ осуждала своего жениха, пока не наступилъ ршительный ударъ. Съ неутомимымъ рвеніемъ и самымъ напряженнымъ вниманіемъ продолжала она заготовленіе своего приданаго, требуя отъ несчастной Арабеллы того же усердія въ работ, которое она сама выказывала,— усердія неблагодарнаго, обыкновенно выпадающаго на долю сестеръ недавно-объявленной невсты.

Нагло и дерзко истощала Камилла ограниченныя средства своего семейства, чтобы снабдить себя всмъ нужнымъ запасомъ женскихъ нарядовъ и вступить въ домъ м-ра Гибсона въ полномъ блеск невсты съ хорошимъ приданымъ. Когда же м-ссъ Френчъ колебалась и даже упрекала ее за неумренные расходы, тогда Камилла возражала, что за-мужъ выходятъ одинъ разъ — и то рдко лучше и выгодне того, какъ она теперь,— и потому мать обязана дозволить ей располагать ея долей ихъ семейныхъ доходовъ. ‘Не велика бда, если вамъ, мама, и придется занять немного денегъ! М-ръ Бургесъ не откажетъ вамъ, когда узнаетъ — для какой цли. А такъ какъ въ послдствіи я не буду больше на вашемъ иждивеніи, и вамъ не придется меня ни одвать, ни обувать, то я имю теперь полное право требовать моей доли’. И она кончала свои возраженія тмъ, что въ присутствіи Арабеллы высказывала мнніе, будто-бы всякая дочь семейства, которая съуметъ пріобрсти себ мужа,— иметъ полное право ожидить и требовать отъ остальныхъ членовъ своей семьи нкотораго стсненія для того только, чтобы невсту отпустить съ честью и на славу всего семейства.

Наконецъ наступилъ ршительный ударъ. Въ теченіи нсколькихъ дней м-ръ Гибсонъ не являлся въ домъ, но записки продолжали получаться и отправляться. Наконецъ пришелъ и самъ м-ръ Гибсонъ, но какъ разъ тогда, когда Камиллы не было дома, она ушла за покупками. Въ эти дни она часто съ сестрой уходила въ лавки, оставаясь тамъ отъ одинадцати до часу. Надо полагать, что Арабелла ощущала весьма непріятное чувство, присутствуя при этихъ покупкахъ, гд ей приходилось только любоваться прекрасными матеріями, тонкими полотнами и дорогими кружевами, которыя предупредительные прикащики имъ съ такою готовностію показывали. Вопросы, съ которыми Камилла къ ней обращалась (это довольно-ли хорошо для такого торжественнаго случая, а то довольно-ли красиво), должны были ее сильно раздражать. Ей вроятно приходило на умъ, что все это могло-бы длаться и для нея, что вс эти прекрасныя вещи покупались-бы на ея счетъ, еслибы сестра не поступила съ ней такъ жестоко и ужасно несправедливо. Однако, не смотря на все это, она продолжала съ ней ходить въ лавки, молча все переносила, и усердно помогала своей иголкой, работала, шила, собирала сборки, и, когда ей приказывали, опять ихъ распускала, однимъ словомъ, въ дом вела себя такъ, какъ это подобаетъ младшей сестр, иногда только уходила потихоньку въ близкіе загородные лса, и въ уединенныхъ размышленіяхъ искала спокойствія и утшенія. Когда м-ръ Гибсонъ пришелъ сообщить перемну, происшедшую въ его предположеніяхъ, тогда обихъ сестеръ не было дома. И такъ какъ онъ спросилъ не свою невсту, а м-ссъ Френчъ, то надо полагать, что — зная, куда Камилла уходила почти каждое утро,— онъ вроятно подкараулилъ и воспользовался этимъ случаемъ. ‘Можетъ быть оно и лучше, что я васъ одну засталъ’, сказалъ онъ посл нкоторыхъ предисловій своей будущей тещ: ‘вы лучше моего вразумите Камиллу. Я принужденъ отложить свадьбу недли на три’.

— Какъ, м-ръ Гибсонъ, еще на три недли!

— Можетъ-быть даже и на мсяцъ, и потому лучше, если мы назначимъ свадьбу 29 Апрля.

Во время этихъ переговоровъ, м-ръ Гибсонъ усплъ отдлаться отъ боязни, которую будущая его теща могла ему внушить, и онъ говорилъ довольно спокойно объ этой непонятной и ничмъ необъяснимой перемн его намреній.

— Не думаю, однако, чтобы это могло быть пріятно Камилл, замтила м-ссъ Френчъ.

— Она можетъ, если ей угодно, назначить и другой день — только конечно въ Ма.

— Но отчего же все это?

— Есть нкоторыя денежныя обстоятельства, м-ссъ Френчъ, которыя я раньше этого времени никакъ не могу устроить. Къ несчастью, я принужденъ хать въ Лондонъ. За тмъ послдовало еще много другихъ вопросовъ, но м-ссъ Френчъ не могла ничего больше вывдать отъ м-ра Гибсона, и онъ ушелъ съ тмъ убжденіемъ, что они обоюдно поняли другъ друга,— что свадьба отложена до впредь-назначеннаго дня, который не могъ бытъ раньше 29 Апрля.

М-ссъ Френчъ спросила его, отчего онъ не приходитъ и не навщаетъ Камиллу. А онъ, коварный человкъ, отвтилъ ей на это, что надялся видть ее сегодня утромъ, и что непремнно завернетъ еще на этой же недл.

Камилла, вернувшись домой и узнавъ все случившееся, не выдержала и откровенно высказала все свое негодованіе. ‘Я сейчасъ-же пойду къ нему’, говорила она: ‘и все вывдаю. Я ршительно этого не понимаю, да и не хочу понимать. Онъ узнаетъ, съ кмъ иметъ дло, если думаетъ шутить со мной. Право, мама, я удивляюсь, какъ могли вы его отпустить, не заставивъ его отказаться отъ этой ничмъ неизвинимой перемны’.

— Что-же мн было длать?

— Что вамъ было длать? Выбить ему это изъ головы, какъ я бы это сдлала. Мн онъ не посмлъ сказать этого, потому что онъ — трусъ и подлецъ.

Камилла въ своемъ негодованіи дйствовала очень неосторожно. Она забыла, что тутъ — Арабелла, и что ей слдуетъ укротить свой гнвъ.

— Я не думаю, чтобы онъ былъ трусъ и подлецъ, замтила Арабелла.

— Это мое дло. Я полагаю, что имю право и должна его знать лучше тебя.

— Все равно, но я все-таки не думаю, что м-ръ Гибсонъ былъ трусъ и подлецъ, повторила опять Арабелла, защищая человка, который ею пренебрегъ.

— Арабелла, знай только одно, что я не желаю и не приму твоего вмшательства! Помни это! Я говорю, что это было низко, гадко, онъ долженъ былъ обратиться ко мн. Это мое дло, и я пойду къ нему. Меня ничто не удержитъ, а тмъ боле — какой нибудь глупый вздоръ, тамъ гд дло идетъ о будущей моей репутаціи и чести. Всему Эксетеру извстно, что свадьба назначена 31 этого мсяца.

На другой день Камилла ршительно отправилась въ домъ м-ръ Гибсона, она поторопилась уйти пораньше, часовъ въ девять утра, думая, что наврное застанетъ его за завтракомъ. Но, увы! его уже небыло. Онъ въ это же утро съ первымъ поздомъ выхалъ изъ Эксетера, и его прислуга думала, что онъ отправился въ Лондонъ. На другой день Камилла получила отъ него записку изъ Лоидона. Записка эта написана была въ очень веселомъ и любезномъ дух и начиналась словами: ‘Дражайшая Камми’, въ ней онъ относился къ отсрочк своей свадьбы, какъ къ длу совершенно ршенному и нетребующему никакихъ дальнйшихъ объясненій. Камилла отвтила ему на это письмо весьма грозно, жалуясь, протестуя, упрекая его и напоминая ему, что день свадьбы былъ назначенъ имъ же самимъ, а не ею. Письмо свое она кончала постскриптомъ къ слдующихъ знаменательныхъ словахъ:

‘Если вы уважаете и вамъ дорого имя вашей будущей супруги, то вы вернетесь къ первому вами назначенному дню’.

Онъ отвтилъ ей-на это письмо коротенькою запискою, объявляя, что ему невозможно этого сдлать, и затмъ въ продолженіи десяти дней не подавалъ о себ знака жизни. Въ отсутствіи онъ былъ отъ вторника до другой субботы — и Камилла узнала о его возвращеніи тогда, когда въ воскресенье, въ собор, увидла его читающимъ за налоемъ молитвы, и исполняющимъ свои церковныя обязанности викарнаго священника.

Въ это время Арабелла сильно занемогла и слегла въ постель. М-ръ Мартинъ ршилъ, что у нея, вслдствіе моральной тревоги, очень растроились нервы,— что она сильно раздражена, слаба и подвержена истерическимъ припадкамъ, — что она слишкомъ чувствительна, и что усилія преодолть эти чувства истощили ея силы. Конечно, мнніе это не было высказано во всеуслышаніе Эксетера, м-ръ Мартинъ сообщилъ его по секрету только матери. ‘Вздоръ, комедія!’ сказала Камилла, когда ей стали говорить о чувствительности, раздражительности и истерикахъ Арабеллы Въ настоящее время она требовала къ себ нераздльнаго, полнаго участія всей семьи, и потому ей казалось, что болзнь сестры притворна и придумана для того только, чтобы лишить ея этого участія.

— Другъ мой, она въ самомъ дл и очень серьезно больна, говорила м-ссъ Френчъ.

— Въ такомъ случа, дайте ей хорошую дозу соли! отвчала неумолимая, суровая Камилла. Это происходило въ воскресенье посл обда. Камилла попыталась было поймать м-ра Гибсона при выход изъ собора, но ей не удалось. М-ръ Гибсонъ задержанъ былъ въ церкви — конечно, служебными обязанностями. Въ этотъ вечерь онъ не получилъ отъ Камиллы записки, и въ понедльникъ утромъ отправился въ Гивитри.

— Вы найдете ее въ гостиной, сказала м-ссъ Френчъ, отпирая ему дверь передней.

Она сказала это съ улыбкою, но улыбка эта была принужденная. М-ръ же Гибсонъ совсмъ не улыбался.

— У ней все благополучно? спросилъ онъ.

— Да,— но ступайте лучше къ ней сами. Вамъ должно быть извстно, м-ръ Гибсонъ, что у молодыхъ двушекъ, которыя выходятъ за-мужъ, много капризовъ и фантазій, он любятъ, чтобы вс ихъ желанія исполнялись безпрекословно. Онъ однако не обратилъ никакого вниманія на это замчаніе и отправился тихими медленными шагами въ гостиную. Было-бы слишкомъ невжливо, хотя и любопытно — допросить Камиллу, замтила-ли она, когда его цловала, что онъ, вроятно для большаго куражу, подкрпился въ это утро рюмкою Кюрасао.

— Томасъ! что значитъ все это? былъ первый вопросъ Камиллы посл поцлуя.

— Что такое, другъ мой?

— Что значитъ эта неумстная, непріятная проволочка? Томасъ, ты почти разбилъ мое сердце. Ты узжалъ, не сказавъ мн ничего.

— Я писалъ дважды, Камилла.

— Но какія письма ты писалъ? Если тутъ что-нибудь да есть, то ради Бога, Томасъ, скажи мн лучше сразу. Она ждала, но Томасъ держалъ языкъ за зубами.— Я не думаю, чтобы ты хотлъ убить меня…

— Сохрани Богъ! сказалъ Томасъ.

— Но ты положительно убьешь меня. Что скажутъ и подумаютъ обо мн вс въ город, когда узнаютъ, что свадьба отложена. Бдная мама, на нее жалко смотрть!— нтъ, это ужасно! Да тутъ еще и Арабелла слегла и такъ серьезно больна… это тоже было весьма нескромно и неосторожно: Камилл не слдовало говорить ни слова о болзни ея сестры.

— Меня очень огорчило извстіе о болзни дорогой Беллы, сказалъ м-ръ Гибсонъ.

— Я не думаю, чтобы болзнь ея была опасна, продолжала Камилла:— но понятно, что это насъ безпокоитъ. Что до меня касается, то я страдаю и переношу все молча, я вообще не люблю давать воли моимъ чувствамъ, но должна сознаться, что для меня это тяжелое испытаніе. Еще разъ прошу тебя, Томасъ, скажи мн, наконецъ, что все это значитъ?

Но Томасъ не могъ ничего сказать, кром того, что онъ уже прежде сказалъ м-ссъ Френчъ. Онъ всегда былъ очень аккуратенъ и заботливъ насчетъ денегъ — и вотъ нкорыя денежныя обстоятельства заставляли его отложить свадьбу до 29 Апрля. Когда Камилла замтила ему, что она, будущая жена его, должна тоже знать вс его денежныя дла,— тогда онъ ей отвтилъ, что она и будетъ все знать, но со временемъ. Камилла говорила еще очень много, и очень строго и рзко. М-ръ Гибсонъ не наслаждался своимъ утромъ, но переносилъ упреки своей красавицы и нарченной невсты съ большею твердостію, нежели можно было отъ него ожидать. Онъ предоставилъ весь разговоръ Камилл, но когда всталъ и простился съ нею, то 29-е Апрля было назначено и съ ея согласія, какъ день, въ который она дйствительно сдлается м-ссъ Гибсонъ.

Выйдя изъ гостиной, онъ опять въ передней встртился съ м-ссъ Френчъ. Она одно мгновеніе какъ будто колебалась или выжидала, чтобъ дверь затворилась, но дверь нельзя было затворить, Камилла стояла на порог.

— М-ръ Гибсонъ, заговорила м-ссъ Френчъ почти шепотомъ, — не войдете-ли вы навстить бдную Беллу?

— Зачмъ?— вдь она въ постели, сказала Камилла.

— Да, она въ постели, но ей кажется, что посщеніе м-ръ Гибсона утшитъ и облегчитъ ее. Вотъ уже четыре дня, какъ она никого, кром м-ра Мартина не видала, и она думаетъ, что для нея будутъ очень утшительно поговорить хотя нсколько словъ съ м-ромъ Гибсономъ.

М-ръ Гибсонъ, будущій зять Беллы, былъ въ то же время и священникомъ. Но Камилла въ душ понимала, что этотъ полудуховный оборотъ, который ея мать придала своей просьб, былъ ложенъ и притворенъ. Существовали особенныя причины, по которымъ Белл не слдовало-бы принимать м-ра Гибсона въ своей спальн, пока онъ не будетъ ея зятемъ. Выраженіе такого желанія въ настоящую минуту было почти неприлично.

— Надюсь, что вы съ ними останетесь, мама? сказала Камилла. М-ръ Гибсонъ покраснлъ до ушей, услыхавъ это внушеніе.

— Конечно, вы останетесь съ ними, мама?

— Нтъ, мой другъ, я не думаю. Я полагаю, она пожелаетъ, чтобы онъ ей что нибудь почиталъ, или что нибудь въ этомъ род. И м-ръ Гибсонъ, не сказавъ ни слова, но все еще красный какъ ракъ, пошелъ въ комнату Арабеллы, а Камилла бросилась въ гостиную, хлопнувъ за собой дверью. До сихъ поръ она боролась очень ловко и храбро, но успхъ сдлалъ ее неосторожной. Она стала такъ надменна и самонадянна въ своемъ высокомъ положеніи, достигнутымъ ею почти съ боя, что не въ состояніи была обуздывать свой нравъ, или ждать, пока ея власть и сила окончательно утвердятся. Стукъ этой двери, которую она захлопнула, раздался по всему дому — и всмъ было извстно, отчего она ею хлопнула. Войдя въ гостинную, она бросилась на диванъ, потомъ опять вскочила и стала быстро ходить по комнат. Возможно-ли было допустить здсь измну? Неужто по картамъ выходитъ, что эта слабая и жалкая Белла ухитряется отбить у Камиллы жениха! Тутъ Камилла вспомнила еще и много другихъ обстоятельствъ. Во время счастья и блаженства, когда Арабелла думала, что она — невста м-ра Гибсона, она перестала носить свой шиньонъ. Потомъ опять принялась за него и стала носить его въ самыхъ громадныхъ и уродливыхъ размрахъ. Съ тхъ поръ она его постепенно уменьшала и довела наконецъ, посл многихъ разнообразныхъ и причудливыхъ измненій, до такой величины и формы, которыя не могли возбудить критики даже со стороны строгой миссъ Станбэри. И еще сегодня утромъ не надла-ли Арабелла свжій ночной чепчикъ съ кисейной оборкой? Оно пожалуй и совершенно естественно, что больная женщина, приготовляясь принять въ своей спальн священника, надла чистый ночной чепчикъ,— но подозрительному глазу достаточно и малой причины чтобы встревожиться. А если въ самомъ дл затвались козни, если дйствительно въ воздух чувствовалась измна, то нтъ-ли у Арабеллы товарища и помощника въ этомъ затваемомъ злодйств? Возможно-ли, чтобы мать была въ заговор уничтожить и разрушить счастіе и честь собственной своей дочери? Камилл было хорошо извстно, что мать предпочла-бы Арабеллу выдать за м-ръ Гибсона, если-бы выборъ въ этомъ дл былъ ей предоставленъ. Но теперь, когда это было уже ршено и стало всмъ извстно, то подобный проступокъ матери не равняется-ли дтоубійству? А м-ръ Гибсонъ! Камилла была всегда очень высокаго мннія о своихъ личныхъ прелестяхъ, но ей невозможно было не замтить, что въ послднее время женихъ ея сталъ очень холоденъ, равнодушенъ и невнимателенъ къ ней. Объявленный женихъ, заслужившій честь быть признаннымъ за такого, долженъ посвятить невст весь свой досугъ, все свое время. Но въ послднее время м-ръ Гибсонъ сталъ такъ скупъ на посщенія — и Камилла должна была догадаться, что онъ не находилъ большаго удовольствія въ ихъ дом. Все это она понимала и сознавала, но утшалась мыслью, что свадьба все это уладитъ и исправитъ.

М-ръ Гибсонъ не былъ изъ числа тхъ мужчинъ, которые обманываютъ своихъ женъ, — и она могла надяться, что съуметъ прибрать его въ руки и подчинить своему вліянію силою своего языка, превосходствомъ своего ума и заботливыми стараніями и комфортомъ, которыми его окружитъ. Она никогда не сомнвалась, что разъ какъ она будетъ его женою — все пойдетъ какъ по маслу, однако если, чего добраго, свадьба эта теперь не состоится? Камилла Френчъ не знала о существованіи Креузы и Язона, но въ это утро, шагая по гостиной ея матери, она стала настоящей Медеей. Если подобный заговоръ затвается дйствительно, то она надлаетъ такихъ вещей, что весь Дэвоншайръ узнаетъ объ этой измн и о ея мести.

Между тмъ, м-ръ Гибсонъ сидлъ у постели Арабеллы, м-ссъ Френчъ подъ предлогомъ важныхъ занятій ушла въ свою комнату, смежную съ спальней Арабеллы. Онъ сталъ было ей читать главу изъ Библіи, и по мр того какъ читалъ, а она слушала, старался объяснять, ей значеніе читаемыхъ словъ въсамыхъ нжныхъ выраженіяхъ. Бдная Арабелла, упрашивая мать привести ей человка, который былъ ей такъ дорогъ, увряла ее, что для нея будетъ большимъ утшеніемъ послушать чтеніе священника. Но теперь глава была кончена, и книга спрятана въ карманъ м-ръ Гибсона, а онъ все еще продолжалъ сидть у ея постели.

— Она ужасно надменна и заносчива, говорила Белла. М-ръ Гибсонъ молчалъ.— Увряю васъ, что я длала все возможное, желая перенести это терпливо и покойно, но страданія мои должны вамъ быть извстны, вы ихъ должны понимать, Томасъ. Да, никто лучше васъ не пойметъ меня!

— Лучше бы мн не родиться! произнесъ м-ръ Гибсонъ весьма трагически.

— Томасъ! не говорите этого! это зло, нехорошо!

— Нтъ! это было бы лучше! Посмотрите, сколько зла я надлалъ, сколько причинилъ несчастій — и все совершенно безвинно.

— Попробуйте теперь исправить все это. Не скажу вамъ — какъ. Я ничего вамъ не предписываю. Вы — мужчина и должны быть сами своимъ судьей. Скажу только одно: вы не должны ничего длать, это всего легче. Не думаю, чтобы я это пережила. Это невозможно. Но для васъ это все равно.

— Я полагаю, что съ тхъ поръ, какъ созданъ міръ, еще ни одинъ человкъ не былъ въ такомъ ужасномъ положеніи! воскликнулъ опять бдный м-ръ Гибсонъ.

— Я согласна съ вами, положеніе ваше трудно.

— А я думалъ, что дйствую такъ правдиво, такъ хорошо. Иногда мн кажется, что какія-то таинственныя силы вмшиваются въ дла человка, и увлекаютъ его — все больше — больше — и больше — пока наконецъ онъ и самъ не знаетъ, въ какую бездну онъ падаетъ.

Все это произнесъ онъ отчаяннымъ гробовымъ голосомъ, ощущая однако нкоторое утшеніе въ томъ убжденіи, что эти таинственныя силы, увлекая человка, придаютъ ему въ то же же время нкоторую долю величія — хотя и неудобнаго по своей природ, но все таки весьма цннаго какъ балансъ. Гордость должна терпливо выносить страданіе, но страданіе побждается гордостью.

— Томасъ, она такъ сильна, что все вынесетъ, сказала Арабелла шепотомъ.

— Да… она сильна, сказалъ онъ съ содраганіемъ, — да, она очень сильна.

— А что касается любви….

— Не говорите объ этомъ! воскликнулъ онъ, вскочивъ со стула.— Не говорите, вы меня съ ума сведете.

— Чувства мои вамъ извстны, Томасъ, вы ихъ всегда знали. Они не измнились съ тхъ поръ, когда вы меня узнали, и когда я была еще почти ребенкомъ. Говоря это, она коснулась его руки, но онъ какъ будто этого не замтилъ, облакачиваясь локтемъ о спинку своего стула, а другой рукой прикрывая свое лице. Во отвтъ на вс ея слова, онъ только качалъ головой, нисколько не сомнваясь въ истин ея увреній.

— Теперь, Томасъ, обдумайте хорошенько и будьте смлй, продолжала Арабелла:— Камилла увряетъ, что вы — трусъ, но я знаю, что — нтъ. И ей я тоже самое повторила, но она сказала, чтобы я не вмшивалась въ ея дла. Да разв она въ состояніи запретить мн вмшиваться, когда дло идетъ о вашей защит!

— Нтъ, я долженъ уйти! воскликнулъ м-ръ Гибсонъ, вскочивъ опять со стула.— Я долженъ уйти, Белла, я не въ силахъ дольше оставаться. Это свыше силъ моихъ! Я пойду и буду молиться, да внушитъ меня Господь ршить справедливо и врно. Да благословитъ васъ Богъ! И поцловавъ ее въ лобъ, енъ бросился изъ комнаты.

Онъ надялся уйти изъ этого дому безъ дальнйшихъ разговоровъ съ кмъ бы то ни было, онъ былъ разстроенъ, взволнованъ и жаждалъ покоя и отдыха. Но ему не удалось отдлаться такъ дешево. Камилла встртила его въ столовой и остановила съ улыбкой. Въ продолженіи послдняго получаса у ней былъ большой досугъ для размышленій, и она передумала многое. ‘Какъ нашли вы ее, Томасъ?’ спросила она.

— Она слаба, но мн кажется, что ей лучше. Я ей немного почиталъ.

— Войдите, Томасъ,— не хотите? Намъ неудобно и неловко разговаривать на лстниц. Дорогой Томасъ, не будемъ такъ холодны другъ къ другу!.. ему оставался только одинъ исходъ — обнять ее и поцловать, думая при этомъ о таинственной сил, съ которая его влекла въ бездну.— Да скажи же, Томасъ, что ты меня любишь, прошептала она.

— Конечно, я васъ люблю.— Вопросъ этстъ не легокъ и не совсмъ пріятенъ, въ особенности когда его длаетъ женщина мужчин, котораго чувства къ ней не очень сильны, и надо быть отличнымъ актеромъ, чтобы въ этомъ случа эффектно отвтить.

— Я надюсь, что ты меня любишь, Томасъ.

— Было бы очень грустно, если бы было иначе.

— Твоя Камилла теб не надола? скажи!

Одно мгновеніе, онъ готовъ былъ ей признаться, что она ему надола, но онъ сейчасъ же понялъ, что такое усиліе ему не по силамъ.— Какъ можете вы длать такой вопросъ? сказалъ онъ.

— Потому что ты… не приходилъ ко мн… Камилла при этихъ словахъ, положила свою голову на его плечо и заплакала.— И теперь, ты былъ со мной не боле пяти минутъ, а съ Беллой — цлый часъ.

— Она просила, чтобы я ей читалъ, сказалъ онъ — и говоря это, онъ себя самого возненавидлъ.

— А теперь ты только и думаешь, какъ бы теб скоре уйти, продолжала Камилла.

— Меня ожидаетъ утренній молебенъ, сказалъ м-ръ Гибсонъ. Это была правда, но онъ и за это на себя сердился.

Камилла, зная, что это послднее извиненіе справедливо, должна была его отпустить, но прежде чмъ онъ ушелъ, она заставила его поклясться, что онъ ее горячо любитъ. ‘Я полагаю, что все опять устроено какъ слдуетъ,’ сказала она про себя, спускаясь съ лстницы.

— Не думаю, чтобы онъ посмлъ обмануть меня. А если же сдлаетъ это — о, тогда!….

Возвращаясь домой, м-ръ Гибсонъ старался самъ предъ собою оправдать свои дйствія, не прошло нсколькихъ минутъ, какъ онъ уже ршилъ, что былъ совершенно правъ.

Разбирая свое положеніе между этими двумя двушками, изъ которыхъ каждая была въ него влюблена, онъ извинялъ себя, находя невозможнымъ избжать тутъ колебанія. Но одного не могъ онъ себ объяснить, какъ это могло такъ случиться, что онъ теперь только узналъ и понялъ — насколько та, которую за часъ до того воображалъ любить, теперь стала ему противна и почти ненавистна. Однако, не смотря на все это, онъ сознавалъ, что эти доводы не оправдываютъ его дйствій, и онъ себя возненавидлъ.

ГЛАВА LXVI.
Четверть баранины.

Миссъ Станбэри, сидя у окна въ своей гостинной, видла, какъ м-ръ Гибсонъ торопился въ соборъ, пробираясь по тропинк ведущей изъ Саутернгая въ Рграду.

— Я готова держать пари, что онъ такъ бжитъ изъ Гивитри, сказала миссъ Станбэри Март, стоявшей за ней.

— Легко быть можетъ, мамъ, отвтила Марта.

— Говорятъ, что этому жалкому дураку уже больно тошно стало отъ его будущей свадьбы.

— Впослдствіи ему будетъ еще тошне, замтила Марта.

— Они должны были внчаться уже на прошлой недл, и никто не знаетъ, почему это отложено. Я почти уврена, что онъ совсмъ на ней не женится. Это ей будетъ подломъ — совершенно подломъ!

— Онъ долженъ теперь на ней жениться. Она накупила такъ много разныхъ вещей во всемъ Эксетер, какъ будто у нея неистощимый запасъ денегъ.

— Имъ едва хватаетъ сводить концы съ концами, замтила миссъ Станбэри.— Право, Марта, я и сама не знаю, почему сегодня утромъ я не пошла церковь. Теперь въ Оград очень тепло.

— Вамъ бы, мамъ, лучше обождать, пока не пройдетъ западный втеръ. Не дальше какъ третьяго дня, она была у Пэддока, и покупала тамъ постельное блье — самое тонкое, какое было, и то ей казалось еще не довольно хорошо.

— Вотъ какъ! пробормотала миссъ Станбэри.

— Какъ будто все то, что у м-ра Гибсона, не довольно хорошо и для нея не годится, продолжала Марта.

Затмъ въ комнат на нкоторое время водворилось молчаніе, миссъ Станбэри стояла у одного окна, Марта — у другого, и об смотрли на народъ входящій и выходящій изъ ограды. Доротеи не было, она уже нсколько недль какъ ухала въ Ненкомбъ-Путней — и тетка ея ощущала свое одиночество съ какимъ-то тяжелымъ чувствомъ и сознаніемъ своей слабости. Никогда еще до сихъ поръ не было у ней въ дом подруги, которая пришлась бы ей такъ по сердцу, какъ ея племянница Доротея. Доротея всегда ее охотно слушала, охотно съ ней болтала, и кротко и терпливо переносила вс ея замчанія. Посл отъзда Доротеи, он успли уже обмняться многими письмами. Хотя миссъ Станбэри и сильно на нее гнвалась за Брукъ Бургеса, и хотя окончательнаго разрыва не было, но она все-таки чувствовала, что ей неловко писать и просить племянницу опять къ ней вернуться. Она не выгоняла Доротею. Доротея сама предпочла ухать, такъ какъ ея тетка имла совершенно особыя и розныя понятія о томъ, что всего приличне и лучше ея наслднику, а такъ какъ миссъ Станбэри не хотла измнить своихъ понятій и отказаться отъ своего мннія, то и не могла просить племянницу вернуться къ ней. Таково было ея ршеніе, и она его покрайней мр разъ двадцать себ повторила въ продолженіи этихъ нсколькихъ недль своего одиночества, но время и одиночество начинали на нее дйствовать, и она стала по Дороте скучать и желать ея присутствія въ дом.— Марта, заговорила она наконецъ:— я думаю, что я попрошу васъ създить опять въ Ненкомбъ-Путней.

— Какъ, мамъ, опять?

— Почему же нтъ? Я полагаю, что это не такъ далеко, и дорога эта не можетъ васъ утомить.

— Я и не думаю объ усталости,— но только зачмъ же я туда поду?

— Если вы съумете взяться умно, то можете сдлать большую пользу. Миссъ Доротея сдлала великую глупость, ухавъ отсюда такъ, какъ она это сдлала,— да, большую глупость.

— Она и то дольше оставалась здсь, нежели я думала.

— Я васъ и не спрашиваю, что вы думали и думаете. А вотъ что я вамъ скажу. Пошлите-ка Джильса къ Винсло, и пусть онъ имъ скажетъ, чтобы они завтра рано утромъ прислали хорошую переднюю четверть баранины. А еще лучше, если это вамъ не тяжело, то сходите вы и сами выберите.

— Когда желаешь угодить, ни что не трудно и не тяжело.

— Выберите только самую лучшую часть, положите въ корзинку, и если вамъ не тяжело, заверните все это въ большую салфетку и отвезите.

— Мн это нисколько не тяжело, мамъ.

— И отдайте это миссъ Дороте съ моимъ поклономъ. Но сдлайте все это такъ, чтобы тамъ никакъ не подумали, что я все это посылаю моей золовк.

— И это все, мамъ?

— Что вы хотите этимъ сказать?

— А то, мамъ, что желзная дорога и разсыльный могли бы это точно такъ-же хорошо исполнить, а вы сберегли бы десять или двнадцать шиллинговъ, которые выйдутъ на мою дорогу.

— Кого расходъ этотъ больше касается?

— Конечно васъ, сударыня, а не меня.

— Мн кажется, Марта, что вы боитесь устать, и вамъ нехочется себя безпокоить. Или вы отъ того не хотите хать туда, что он бдны.

— Мамъ, вы меня обижаете, говоря это. Ей Богу, это не хорошо съ вашей стороны. Я у васъ спрашиваю вотъ что — тмъ ли ограничится ваше порученіе? Отдавъ имъ баранину, вернуться ли мн сейчасъ обратно, или передать еще что-нибудь? Это будетъ какъ-то странно, если я пріду, поставлю корзинку, и, не сказавъ ни слова, уду обратно?

— Марта!

— Что прикажите, мамъ?

— Вы — дура.

— Быть можетъ, мамъ!

— Съ васъ пожалуй станетъ създить туда такимъ образомъ,— а вы кажется такъ любили миссъ Станбэри.

— Да, я ее очень любила.

— Вы можете сказать, что вы хорошо знаете ея старую тетку, которая вроятно… не откажется ее опять принять. Да скажите это какъ-нибудь по своему… ну, знаете. Не заставляйте же меня пріискивать вамъ выраженія!

— Но, мамъ, если она не начнетъ….

— Какъ не начнетъ?

— Не начнетъ говорить о томъ, что хочетъ вернуться….

— Нтъ, Марта, она будетъ говорить, если вы только умючи возьметесь.

Марта ничего не отвтила на эти послднія слова, и продолжала молча смотрть въ окно.

— Вы бы, Марта, лучше сейчасъ сходили за бараниной.

— Слушаю, мамъ, а когда я принесу и уложу…

— Ну, такъ чтожъ?

— Такъ вотъ, мамъ, сказать ли мн прямо миссъ Долли, что вы желаете, чтобы она вернулась, и меня за тмъ и посылаете?

— Нтъ, Марта.

— Такъ какъ же мн это сдлать, мамъ?

— Дйствуйте совершенно по вашему усмотрнію, и какъ вамъ вздумается.

— Какъ, мамъ? По моему усмотрнію, и какъ мн вздумается?

— Ну, да,— скажите ей, какъ вы думаете и чувствуете.

— Какъ я думаю и чувствую?

— Вдь вы меня понимаете, Марта, и знаете, чего мн хочется.

— Я постараюсь, мамъ, сдлать, что могу, вотъ все, что я вамъ могу сказать. И если вы меня потомъ будете бранить, то что же длать — я и съ этимъ примирюсь.

— Не бойтесь, Марта, я не буду васъ бранить.

— И такъ, я сейчасъ же отправлюсь къ Винсло за бараниной.

— Пожалуйста, выберите только самую лучшую и не маленькую.

Марта отправилась, купила баранину, завернула ее въ чистую салфетку, уложила въ корзинку и распорядилась, чтобы Джильсъ Гикбоди отнесъ все это на другой день рано утромъ на желзную дорогу, такъ чтобы ей можно было ухать съ первымъ поздомъ въ Лесборо, а тамъ она возметъ извощика, который довезетъ ее до Ненкомбъ-Путнея. Понимая всю важность своего порученія — и зная, что подарокъ, который она везетъ, былъ не что иное какъ обычная принадлежность посла, которому довряютъ важное порученіе,— она не разсуждала боле о расходахъ.

Поздъ уходитъ изъ Лесборо въ семь часовъ утра, когда Марта вышла изъ своей комнаты въ шесть, то она встртила въ дверяхъ спальни — миссъ Станбэри, въ ея фланелевомъ капот. ‘Вы кстати положите и это въ вашу корзинку’, сказала она, подавая своей горничной записку.

— Я ршила вчера вечеромъ, что мн слдуетъ написать нсколько строкъ. Положите же эту записку въ вашу корзинку, но ничего не говорите объ ней.

Посылаемая ею записка была слдующаго содержанія:

Ограда. 8 Апрля, 186—.

Дорогая моя Доротея,

‘Марта просила меня отпустить ее навстить васъ, пользуясь этимъ случаемъ, посылаю вамъ съ нею прекрасную четверть баранины. Мн даже завидно, что она васъ увидитъ, я привыкла и любила видть подл себя ваше хорошенькое личико. Я стала опять гораздо крпче, но сэръ Питеръ, который былъ здсь сегодня посл обда, сказалъ, что я слишкомъ стара и не должна выходить, когда дуетъ западный втеръ. Я ему замтила, что это не велика бда,— чмъ скоре старухи очистятъ мсто молодымъ, тмъ лучше.

Я очень скучаю въ моемъ одиночеств. Но мн кажется, если женщина не вышла замужъ, то она какъ будто обречена на скуку, быть можетъ оно и лучше, если только она употребляетъ свое время полезно и занимаетъ свои мысли прилично,— и я надюсь, другъ мой, что вы такъ же дйствуете. Женщина у которой семья, дти, иметъ слишкомъ много мірскихъ заботъ, и она не въ состояніи настолько заняться духовными, насколько, это бы слдовало. Но что скажемъ мы про тхъ, которыя, не имя этихъ заботъ, все таки не поступаютъ какъ слдуетъ? Дорогая Доротея, постарайтесь не быть такой. Что до меня касается, то я вполн сознаю мои недостатки: мн было дано много, но если отъ меня и ожидается многое, то какъ исполню я свое назначеніе?

Я считаю излишнимъ повторять вамъ, что когда вы вздумаете постить Эксетеръ, то всегда найдете и готовую комнату, и радушный пріемъ. М-ссъ Макъ-Гугъ постоянно о васъ навдывается, точно такъ же и м-ссъ Клифордъ. Я не скажу вамъ, что м-ссъ Клифордъ говоритъ о вашемъ цвт лица, а то вы еще пожалуй возгордитесь. Свадьба въ Гивитри окончательно отложена, вы вроятно тоже объ этомъ слышали. Милая, дорогая моя, голубушка! Вы знаете, что я думаю, и потому не стану этого повторять. Передайте мой поклонъ мама и Присцилл, — а для себя цримите увреніе въ искренной преданности вашей старой любящей тетки.

Джемима Станбэри.

P. S. Если Марта будетъ съ вами говорить, то вы ей врьте, она понимаетъ и знаетъ мои мысли и, чувства.

Бдная старуха! Она ощущала какую то безотчетную тоску по своей племянниц и желаніе имть ее опять у себя, но въ то же время чувствовала себя какъ будто обязанной — не длать ей прямаго правильнаго приглашенія и не предлагать ей безъусловнаго возвращенія. Доротея сама ршилась ухать — и если она предпочитаетъ оставаться у матери, то пусть это такъ и будетъ! Ей же, миссъ Станбэри, не слдуетъ унижать себя и возобновлять свое приглашеніе. Прежде чмъ написать постскриптъ, она прочла свое письмо и убдилась, что его тонъ былъ слишкомъ торжественъ, чтобы внушить Доротеи то, что она желала бы ей внушить.

Когда она писала ей о положеніи незамужней женщины, она вспомнила свою прошлую жизнь и, вдумываясь глубоко, сильно колебалась между двумя мнніями: лучше ли молодой двушк желать заботъ и привязанностей семейной жизни, часто сопряженной со столькими невзгодами: или обречь себя на боле легкую и покойную жизнь старой двы.

Но что такое — старая два, если она не добра и не любяща! Все это она сознавала, и подъ вліяніемъ этого сознанія написала постскриптъ, заключавшій въ себ нкотораго рода ударъ для ея гордости. Она понимала, что, посл ея разговора въ гостиной съ Мартой, ссылаться на то, что Доротея отъ этой же Марты узнаетъ ея чувства и завтныя мысли, было не что иное какъ подтвержденіе ея словъ. Она было на всякій случай унесла письмо къ себ въ спальню, для того чтобы измнить его, если ночью раскается въ написанныхъ ею словахъ, но письмо и постскриптъ сохранили свою первую форму, миссъ Станбэри ничего не измнила, и утромъ отправила его съ Мартой.

Слдующій день она провела въ весьма трезвыхъ и сдержанныхъ размышленіяхъ. Когда же м-ссъ Макъ-Гугъ пришла ее навстить и разсказала ей, что въ Эксетер носятся слухи объ окончательной размолвк м-ра Гибсона съ Камиллой Френчъ, не смотря на вс покупки, сдланныя невстою,— она ограничилась замчаніемъ, что об миссъ Френчъ — бдныя, пустыя двушки, сами себя хорошенько не понимавшія. ‘Камилла и очень себ на ум, и отлично понимаетъ свои дла’, сказала м-ссъ Макъ-Гугъ довольно рзко, но и это не могло возбудить гнва миссъ Станбэри. Она продолжала ждать и ждала терпливо возвращенія Марты, думая о прелестномъ румянц, который такъ часто являлся и сходилъ со щекъ Доротеи, и къ которому она такъ незамтно и безсознательно привыкла.

ГЛАВА LXVII.
Риверсъ-Коттэджъ.

Спустя дня три посл посщенія дома въ Манчестеръ-Стрит, Гуго Станбэри написалъ леди Роули записку, въ которой сообщалъ ей адресъ Тревиліана и его сына. По мннію Бодзля, факты всегда можно было найдти и объяснить ихъ. И дйствительно, Гуго, взявшись за это дло по метод Бодзля, добился и разршилъ фактъ, узнавъ адресъ Тревиліана. ‘Онъ живетъ въ мстности, называемой Риверсъ-Коттэджъ, въ Виллесден’, писалъ Станбэри. ‘Когда вы подете по Гарро-Родъ, то сверните на-право — и недалеко отъ кладбища, по лвой рук отъ дороги, около четверть мили разстоянія отъ Гарро-Родъ найдете этотъ коттэджъ. Я полагаю, что вамъ можно въ Виллесдень попасть и по желзной дорог, но лучше взять вамъ коляску прямо изъ Лондона.’ Между леди Роули и м-ссъ Тревиліанъ было много толковъ и переговоровъ насчетъ этого письма, и он наконецъ ршили не показывать его сэръ Мармадуку. Въ настоящее время, увидть своего ребенка было главною потребностью бдной матери — и об леди чувствовали, что сэръ Мармадукъ, въ своемъ гнв и негодованіи, скоре помшаетъ, нежели поможетъ имъ осуществить это желаніе. Если ему скажутъ адресъ Тревиліана, то онъ вроятно тотчасъ-же самъ отправится отъискивать своего зятя — и тогда уже конечно разстояніе между матерью и ея ребенкомъ, вмсто того чтобы уменьшиться, еще больше увеличится.

Долго он толковали и совщались, и наконецъ поршили отправиться вмст въ Виллесденъ, не сказавъ объ этомъ ни слова сэръ Мармадуку.

Емилія высказала мысль, что, въ случа если он не застанутъ самого Тревиліана, имъ вроятно удастся пробраться въ домъ и увидть ребенка, леди Роули посл нкотораго колебанія согласилась раздлить мнніе Емиліи. Но м-ссъ Тревиліанъ скрыла отъ матери планъ, который она себ составила: она предполагала ухватиться за своего сына такъ, чтобы никакая человческая сила не могла ихъ больше разлучить.

Он отправились въ коляск, какъ имъ совтовалъ Станбэри, и пріхали къ тому мсту, гд дорога мимо Риверсъ-Коттэджа вела въ Виллесденъ. Прозжая, он стали распрашивать, и безъ особенныхъ затрудненій нашли дорогу. На указанномъ мст дороги стоялъ постоялый дворъ для возчиковъ сна, здсь леди Роули предложила оставить коляску, находя, что имъ приличне какъ можно скромне явиться въ коттэджъ, но м-ссъ Тревиліанъ, въ голов которой зрлъ ея планъ о похищеніи ребенка, упросила остаться въ коляск — и такимъ образомъ он пріхали къ крыльцу коттэджа.

Риверсъ-Коттэджъ — жилище незаманчивое. Это было новое зданіе изъ свтлаго кирпича, посредин — дверь, а по обимъ сторонамъ — по окну. Надъ дверью — каменная дощечка съ надписью: Риверсъ-Коттэджъ. Между дорогой и домомъ былъ небольшой садикъ, отъ котораго узкая тропинка вела къ дверямъ дома. Передъ однимъ окномъ красовался какой-то небольшой кустъ, а передъ другимъ росъ пестрый лавръ. Тутъ-же было два небольшихъ клочка зеленаго дерну, а за домомъ виднлся цлая гряда капустныхъ кочней. Тревиліанъ, выбравъ такое мсто для своего пребыванія, долженъ былъ сильно упасть въ глазахъ свта съ тхъ поръ, когда онъ занималъ домъ въ Карцонъ-Стрит. Об леди вышли изъ коляски и потихоньку отправились чрезъ садъ. М-ссъ Тревиліанъ была вся въ черномъ и съ густой вуалью. Она не въ состояніи была подготовить себя къ встрч съ мужемъ. Сами обстоятельства должны ею руководить, думала она. Притомъ-же она пріхала не къ нему, а къ своему сыну.

Дверь отворилась, прежде чмъ он успли постучать, и самъ Тревиліанъ явился въ узкомъ проход. Леди Роули заговорила первая.

— Люисъ, сказала она:— я привезла вамъ вашу жену.

— Кто сказалъ вамъ, что я здсь живу? спросилъ онъ, продолжая стоять въ дверяхъ.

— Понятно, что мать непремнно отыщетъ своего ребенка, подхватила леди Роули.

— Вамъ не слдовало бы сюда прізжать, не предувдомивъ меня, а я только о томъ и заботился, чтобы вамъ были извстны условія, на которыхъ вы могли-бы пріхать.

— Вы не можете запретить мн увидть моего ребенка, прервала мать.— О, Люисъ, вы позволите мн обнять его!

Тревиліанъ колебался, продолжая однако удерживать свою позицію у входа въ дверь. Въ это время сзади его показалась пожилая женщина пріятной наружности и прилично одтая, а за ней выглядывала двочка лтъ пятнадцати. Это были хозяйка Риверсъ-Коттэджа и ея дочь, такъ что вс жильцы коттэджа были теперь на-лицо въ дверяхъ дома.

— Я бы не долженъ былъ допускать васъ къ нему, сказалъ Тревиліанъ: — вы насильно и безъ моего позволенія пріхали сюда! Я не желалъ васъ видть здсь, до тхъ поръ, пока вы не подчинитесь моему приказанію.

Хороша встрча между мужемъ и женою, не видавшими другъ друга нсколько мсяцевъ! Оба они были еще настолько молоды, что не успли отжить первыхъ порывовъ ранней любви. Онъ стоялъ, загораживая дорогу, не протянувъ даже ей руки, чтобы поздороваться съ ней. Онъ загораживалъ входъ, чтобы она какъ-нибудь безъ его позволенія не нашла доступу къ своему собственному ребенку. Она не приподнимала своей вуали, не смла переступить порога дома ея мужа. Въ это мгновеніе она замтила, что стоявшая сзади его женщина показывала на комнату, налво отъ входа,— и Емилія тотчасъ догадалась, что тамъ былъ сынъ ея. Въ ту-же минуту она услышала и его голосъ: мальчикъ, оставшись одинъ въ комнат, началъ громко плакать.

— Пустите меня! воскликнула она: — пустите! и, бросившись впередъ, она пыталась отстранить мужа. Мать помогала ей, да и самъ Тревиліанъ боле не сопротивлялся, и въ одно мгновеніе она уже стояла на колняхъ предъ маленькимъ диванчикомъ и держала сына въ своихъ объятіяхъ.

— Я не имлъ намренія не впускать васъ къ нему, сказалъ Тревиліанъ:— но я требую, чтобы вы общали не длать никакихъ попытокъ увезти его отсюда.

— Почему-же ей не взять его къ себ домой? замтила леди Роули.

— Потому что я этого не хочу, возразилъ Тревиліанъ.— Мн угодно, чтобы поняли наконецъ, что я — господинъ въ своихъ длахъ.

М-ссъ Тревиліанъ, сбросивъ свою шляпку и вуаль, осыпала поцлуями своего ребенка. Бдный малютка, уже и безъ того напуганный всми происшествіями, случившимися со времени его, похищенія, отдавалъ ей ея ласки и поцлуи со страхомъ и дрожа всмъ тломъ. Онъ плакалъ, теръ себ глазки рученками, и не предавался отъ души всмъ ласкамъ и нжности матери такъ, какъ-бы это ей хотлось.

— Луи, нашептывала она ему:— вдь ты знаешь маму? ты не забылъ свою маму?

Онъ сквозь слезы и рыданія пробормоталъ какія-то дтскія слова и прижался головкой къ лицу матери — Луи никогда, никогда не забудетъ свою маму — не такъли, Луи?

Бдный малютка не умлъ еще выразить своихъ чувствъ, подставляя только щечку, чтобы его поцловали. Между тмъ, леди Роули и Тревиліанъ стояли въ дверяхъ комнаты и молча наблюдали эту сцену.

Леди Роули успла замтить, что наружность его страшно измнилась даже съ того дня, когда она его еще такъ недавно встртила въ Сити. Щеки его были блдны и впалы, глаза ввалились и блестли какимъ-то зловщимъ огнемъ, онъ постоянно ихъ повертывалъ, какъ-будто подозрвая или опасаясь чего-то. Онъ даже какъ-будто сталъ меньше ростомъ, и вообще страшно похудлъ и видимо таялъ. Поминутно мнялъ онъ положеніе рукъ и ногою постукивалъ объ полъ, вс движенія его имли какой-то судорожный отпечатокъ. Платье сидло на немъ какъ на вшалк, а блье его было грязное и изношенное. Послднее въ особенности бросилось въ глаза леди Роули, такъ какъ онъ прежде отличался именно своею аккуратностью, чистоплотностью и былъ чрезвычайно щепетиленъ въ своей одежд. Онъ первый заговорилъ.

— Вы сюда пріхали въ коляск?

— Да, въ коляск, изъ Лондона, отвтила леди Роули.

— И, конечно, въ ней и назадъ подете? Здсь вы не можете оставаться. Тутъ нтъ никакихъ удобствъ. Это несчастное, скучное мсто, но мальчику здсь хорошо. А для меня вс мста теперь одинаковы.

— Люисъ! воскликнула его жена, вскочивъ съ колнъ, подойдя къ нему, взявъ его руку и крпко ее сжимая:— вы мн позволите взять его съ собой. Да, я знаю, вы позволите это. Неправда-ли?

— Я этого не могу сдлать, Емилія. Это не годится.

— Не годится возвратить матери ея ребенка? О, Люисъ! подумайте только… Да что такое моя жизнь безъ него и безъ васъ?

— Обо мн не говорите. Теперь ужъ слишкомъ поздно.

— Нтъ, не поздно, если только вы захотите быть благоразумнымъ и меня выслушаете. О, Боже! какъ ужасно вы измнились!

Говоря это, она подошла къ нему такъ близко, что ея лицо почти касалось его.

— Люисъ, вернитесь, вернитесь! забудемъ все прошлое. Пусть это будетъ сонъ, сонъ ужасный, про который никто изъ насъ не будетъ вспоминать.

Онъ оставилъ свою руку въ ея рукахъ и стоялъ, глядя ей прямо въ лицо. Онъ вполн сознавалъ, что съ тхъ поръ, какъ ее покинулъ, жизнь его была не что иное, какъ длинный рядъ несчастій. Онъ нигд и ни въ чемъ не находилъ ни облегченія, ни утшенія, ни поддержки. Онъ лишился всхъ друзей. Даже спутникъ его, полицейскій — и тотъ начиналъ ему быть въ тягость: онъ видимо подозрвалъ его и не доврялъ ему. Женщина, у которой онъ теперь жилъ и которой средства такъ значительно увеличились его платою, тоже начинала намекать, что онъ ее пугаетъ,— что она его боится. Глядя на свою жену, онъ чувствовалъ и зналъ, что любитъ ее. Все вокругъ него казалось ему теперь и вяло, и сухо, и блдно, и горько. И какъ пріятно, какъ отрадно было бы сидть опять подл нея, держать ея руку, чувствовать прикосновеніе ея лица, наслаждаться и утшаться ея заботливостью, и слушать упоительную музыку ея любовной псни! Общество его жены было прежде для него дороже всего на свт, но теперь прошло уже столько мсяцевъ — и онъ незналъ товарища, постоянно былъ одинъ. Она проситъ его вернуться къ ней, позабыть все и смотрть на это, какъ на ужасный сонъ, про который и говорить не должно. Но возможно-ли это? Возможно-ли, чтобы они были счастливы по прежнему,— быть можетъ, въ какой-нибудь далекой стран, гд ихъ несчастіе никому не было бы извстно? Все это онъ чувствовалъ врно и необыкновенно отчетливо. А если онъ помшанъ? Нтъ, неправда! онъ вовсе не помшанъ!

— Я вамъ никогда не буду напоминать прошлаго, говорила она, наклоняясь и все боле и боле прижимаясь къ нему, и цлуя его плечо.

Еслибы ей возможно было снизойдти и просить его — не напоминать ей прошлаго,— да, вырази она такимъ образомъ просьбу — и легко можетъ быть, что она одержала-бы верхъ и поколебала бы его непреклонность. Но почемъ знать, долго-ли еще эта нжность его сердца удержитъ его отъ новаго разрыва, и долго-ли сохранитъ она свое вліяніе? Какъ-бы то ни было, слова ея затронули и уязвили самое чувствительное мсто его души,— то мсто, откуда истекалъ весь его гнвъ. Чело его помрачилось, и онъ сдлалъ усиліе вырваться изъ ея объятій. Ему нужно было, чтобы она сознала свою вину, а вмсто этого она же теперь общаетъ не напоминать его вины! Онъ не могъ отказаться отъ всхъ тхъ убжденій, которыми онъ себя подкрплялъ, чтобы перенести вс имъ испытанныя несчастья. Не отстаивалъ-ли онъ горячо свои права и свои убжденія со всми своими прежними друзьями? и теперь, посл всхъ этихъ споровъ, онъ откажется отъ своихъ убжденій и сознается, что онъ былъ жестокъ, несправедливъ и неосновательно ревнивъ! Да разв сама истина не требовала отъ него, чтобы онъ отстаивалъ свои старыя убжденія? Не была-ли жена дйствительно непослушна, непокорна, не возмущала-ли она его? Не принимала-ли она Осборна — и его лично, и его письма,— посл того, когда мужъ ей объяснилъ, что его честь требуетъ, чтобы этого больше не было? Какъ могъ онъ дойдти до того, чтобы ему предложили подобныя условія? разв только тмъ, что онъ самъ жаждалъ насладиться теплымъ пожатіемъ ея мягкой, нжной руки,— жаждалъ ощутить теплоту ея дыханія,— жаждалъ утолить жаръ своей головы въ прохладной атмосфер ея красоты?

— Не вы ли сами довели меня до этого своими сношеніями съ этимъ человкомъ? воскликнулъ онъ.— Зачмъ, зачмъ сдлали вы это?

Она все больше и больше къ нему льнула.

— Люисъ, вдь я ваша жена!

— Да, я знаю, вы моя жена.

— Неужели вы все продолжаете такъ дурно думать обо мн и безъ всякой причины?

— Нтъ, тутъ была причина — причина жестокая. Вы должны раскаяться, раскаяться и раскаяться!

— Боже мой, Боже мой! воскликнула она, отшатнувшись отъ него и возвращаясь къ мальчику, который теперь сидлъ на колняхъ у леди Роули.— Мама, да говорите вы съ нимъ: мн сказать боле нечего! Будетъ-ли онъ лучшаго мннія обо мн, если я сознаюсь, что я виновата, тогда какъ съ моей стороны не было вины — даже ни малйшей вины? Неужели онъ думаетъ отнять у меня моего ребенка, говоря, что я неспособна быть его матерью?

— Люисъ, начала лэди Роули,— никогда еще ни одинъ человкъ не ошибался такъ зло, несправедливо и безумно какъ вы теперь.

— Вы пріхали сюда затмъ, чтобы меня снова обвинять, какъ это и было уже прежде въ Лондон? спросилъ онъ:— такъ это-то способъ, которымъ вы и она хотите заставить меня забыть прошлое и смотрть на него какъ на сонъ? Она говоритъ, что я болнъ. Да, это правда. Я болнъ — и она… она убиваетъ меня… да, убиваетъ меня своимъ упорствомъ.

— Скажите-же наконецъ, чего вы отъ меня хотите? воскликнула опять жена, отходя отъ ребенка.

— Я хочу, чтобы вы признали ваше нарушеніе моихъ правъ.

— Мама! мама! что-же мн ему сказать?

— Да разв можно говорить съ человкомъ, который вн себя? возразила лэди Роули.

— Я не настолько помшанъ или вн себя, лэди Роули, чтобы не съумлъ охранить свою честь и защитить своего собственнаго ребенка. Емилія, я объявилъ вамъ условія, на которыхъ вы можете ко мн вернуться, а теперь позжайте лучше назадъ, въ домъ вашей матери, если-же пожелаете имть опять свой собственный домъ и своего мужа, и своего сына, то вамъ теперь извстно, какими средствами можете все это пріобрсти. Здсь я останусь еще съ недлю, а потомъ отсюда выду.

— И куда же подете вы, Люисъ?

— Пока, я еще и самъ не знаю. Въ Италію или въ Америку. Для меня лично — ршительно все равно куда хать.

— И нашего малютку, Люисъ, вы съ собой возмете?

— Конечно, онъ подетъ со мной, воспитать его такъ, чтобы онъ могъ быть счастливе своего отца — вотъ все, что у меня теперь въ жизни осталось.

М-ссъ Тревиліанъ взяла опять мальчика на руки, и сла на диванъ рядомъ съ матерью., Тревиліанъ стоялъ возл нихъ, но такъ близко къ двери, что отъ него не могло ускользнуть ни малйшее ихъ движеніе или поползновеніе унести какъ нибудь незамтно мальчика. Матери пришла опять мысль похитить ребенка, вопреки сопротивленію мужа, но она объ этомъ заране не условилась съ лэди Роули, и притомъ она никакъ не могла примириться съ мыслью о такой ссор съ мужемъ, которая повлекла-бы за собой личное насиліе. Казалось, что и хозяйка дома тоже чувствуетъ, но могла-ли Емилія въ такомъ дл довриться помощи незнакомой женщины?

— Я не желалъ-бы быть невжливымъ, заговорилъ Тревиліанъ,— однако если вы не можете общать мн и исполнить того, что я требую, то вамъ лучше оставить меня.

Затмъ послдовалъ торгъ насчетъ времени, и бдная женщина умоляла, стоя на колняхъ, чтобы онъ ей позволилъ унести мальчика наверхъ и пробыть съ нимъ наедин хоть нсколько минутъ. Ей казалось, что она все еще не увидитъ своего ребенка, пока не останется съ нимъ вдвоемъ, въ полномъ одиночеств,— пока не расцлуетъ вс его члены, не погладитъ своей рукой его нжную спинку, и не убдится, что онъ такой-же бленькій, чистенькій и здоровенькій какъ и прежде. Уговоръ былъ заключенъ. Она должна была дать слово, что не увезетъ его изъ дому, — и она дала это слово, чувствуя, что не въ силахъ исполнить задуманный ею поступокъ. Онъ, зная что можетъ ее подкараулить внизу на лстниц, позволилъ ей уйдти съ мальчикомъ наверхъ въ его спальню, пока онъ останется внизу съ лэди Роули. Ей дано было четверть часа, и она покорно общалась вернуться по истеченіи этого времени.

Тревиліанъ самъ отворилъ ей двери, и оставилъ ихъ отпертыми во время ея отсутствія. Оставшись на един съ лэди Роули, они не обмнялись ни единымъ словомъ, заложивъ руки на спину, онъ все время ходилъ по комнат. Однажды только пробормоталъ онъ:

— Это ужасно, да это ужасно и жестоко!..

— Вы сами жестоки, сказала лэди Роули.

— Конечно, конечно! Отъ васъ это весьма естественно слышать — и я этого ожидалъ.

Она ничего не отвтила ему, и онъ больше не заговаривалъ.

Немного погодя, м-ссъ Тревиліанъ позвала мать, онъ позволилъ и лэди Роули идти наверхъ. Понятно, что вмсто четверти часа прошло и полчаса, а Тревиліанъ продолжалъ ходить по комнат. Онъ былъ терпливъ, не торопилъ ихъ, но, ходя по комнат, часто выглядывалъ изъ окна, чтобы убдиться — стоитъ-ли ихъ коляска на мст, и не замышляютъ-ли он новый обманъ и новое похищеніе. Наконецъ об лэди сошли, съ ними былъ мальчикъ и хозяйка дома.

— Люисъ, сказала жена, подходя быстро къ мужу,— Люисъ, я готова сдлать все, что вы захочете, но отдайте мн моего ребенка!

— Что-же вы сдлаете?

— Все, говорите, что вамъ нужно! Ребенокъ этотъ для меня — все, и я безъ него не могу жить.

— Сознайтесь и признайте, что вы были виноваты.

— Хорошо, но какъ, въ какихъ словахъ — какъ мн это сказать?

— Скажите, что вы согршили, и что не будете больше гршить.

— Согршила! Люисъ, такъ-ли, какъ та женщина въ священномъ писаніи? Вы хотите, чтобы я это сказала?

— Онъ этого никакъ не можетъ думать, прервала леди Роули.

Тревиліанъ ея не понялъ.

— Лэди Роули, я думаю, что мои мысли мн хорошо извстны. Но теперь все это безполезно. Ребенокъ не можетъ съ вами хать сегодня, и вы теперь здсь не можете оставаться. Позжайте домой и обдумайте, что я вамъ сказалъ. И если будете согласны исполнить мои требованія, тогда можете вернуться.

Посл многихъ поцлуевъ, общаній материнской любви, и просьбъ о взаимной любви, бдная женщина простилась и сла въ коляску. Когда она выходила, то въ ум ея мелькнуло желаніе обнять мужа, но онъ не сдлалъ ни малйшаго движенія, и такъ она вышла безъ всякихъ признаковъ и изъявленій нжности. Онъ проводилъ ихъ до коляски, затворилъ дверцы и тихими шагами вернулся въ свою комнату. ‘Бдная ты, моя крошка!’ сказалъ онъ мальчику: ‘бдная, моя крошка’!

— Зачмъ ухала мама? сказалъ ребенокъ рыдая.

— Мама ухала? О, Боже мой, зачмъ она ухала? Она ухала, потому что у нея нравъ упрямый, и она не хочетъ уступить. Она непреклонна, настойчива и не хочетъ покориться. Но Луи долженъ всегда любить свою маму, и когда нибудь мама вернется и будетъ тебя опять ласкать.

— Мама — добрая и всегда меня ласкаетъ, сказалъ ребенокъ.

Тревиліанъ намревался отправиться посл обда въ городъ, чтобы устроить нкоторыя дла съ Бодзлемъ, онъ продолжалъ (не смотря на то, что одинъ видъ Бодзля былъ ему горче полыни) считать его человкомъ нужнымъ во всхъ своихъ длахъ, пострянно назначалъ ему свиданія, то на Каменномъ проспект въ предмстіи, то въ таверн Пультерсъ-Коргь, но Бодзль очень часто позволилъ себ не являться на зовъ своего доврителя. Тревиліанъ хаживалъ тоже къ своему банкиру, получалъ деньги, прогуливался по шумнымъ и многолюднымъ улицамъ Сити, и затмъ возвращался въ свое уединенное жилище въ Виллесденъ съ той мыслью, что онъ дло длалъ и что ему приходится такъ устроивать свои дла только вслдствіе несчастнаго его положенія. Но теперь онъ отложилъ эту поздку. Убжище его сдлалось извстнымъ, и на него вдругъ нашелъ страхъ, что если онъ уйдетъ изъ дому, то увезутъ его ребенка. Въ этотъ-же день и хозяйка его говорила ему, что мальчика слдовало-бы отправить къ матери, — намекая ему притомъ, что ей несовсмъ удобно и прилично держать у себя жильца, поступки котораго отличались такими странностями. И такъ онъ остался дома и началъ придумывать различные планы. Онъ сказалъ жен, что удетъ либо въ Италію, либо въ Америку, но говоря это, онъ пока еще не имлъ предвзятаго плана въ голов. Онъ въ эту минуту просто вообразилъ себ, что такая угроза заставитъ ее покориться. Но теперь это сдлалось уже положительнымъ вопросомъ, можетъ-ли онъ придумать что-нибудь лучше Америки. И онъ представилъ себ, какъ онъ подетъ въ Канаду, поселится тамъ съ сыномъ на уединенной ферм, вдали отъ какого-нибудь города, и тогда пригласитъ жену свою пріхать къ нему, если она этого захочетъ. ‘Она такъ упряма, такъ настойчива’, говорилъ онъ самъ себ: ‘что не поддастся и не уступитъ до тхъ поръ, пока не будетъ окончательно укрощена и убита потерею своего ребенка. И что можетъ сильне на нее подйствовать какъ не широкій океанъ, проложенный между нами?’ И онъ сидлъ, размышляя объ этомъ остальную часть дня, а маленькаго Луи предоставилъ попеченію хозяйки Риверсъ-Коттеджа.

— Мама, вы думаете, что онъ въ самомъ дл этому вритъ? сказала м-ссъ Тревиліанъ своей матери, когда он прохали около половины дороги. До тхъ поръ он хали почти молча, обмниваясь только рдкими полуфразами, которыми мать старалась нсколько утшить бдную молодую женщину въ ея великомъ гор.

— Онъ и самъ не знаетъ, другъ мой, чему онъ вритъ.

— Но вы слышали, что онъ сказалъ? что я должна сознаться, что я преступна.

— Преступна, да, потому, что ты не хотла быть его рабой. А для него это — великій грхъ.

— Но я его спрашивала. Вы слышали? Я не могла ему ясне, объяснить этого слова,— я спросила его, такъ ли понимаетъ онъ эту вину. А онъ заговорилъ о томъ, что я нарушила его права. Нтъ, мама, если-бы онъ это думалъ, онъ не позволилъ-бы мн вернуться.

— Онъ и не вритъ этому, Емилія.

— Такъ какъ-же могъ онъ обвинить меня?.. меня — мать его ребенка! Если самъ онъ такъ ожесточенъ, такъ сердитъ на меня, — если ему возможно поступать со мной такъ жестоко, какъ онъ поступаетъ,— то все-таки-же ребенка своего онъ долженъ любить. Почему не отвтилъ онъ мн, и не сказалъ, что онъ этого не думаетъ?

— Отъ того, что онъ потерялъ разсудокъ.

— Но если онъ въ самомъ дл помшанъ, то имемъ-ли мы право его такъ оставлять? Видли вы его глаза, его лицо, его руки? Замтили вы, какъ онъ худъ, и какъ спина его согнулась. А платье его…. какое изношенное, грязное! Нтъ, это не хорошо, что его такъ оставляютъ.

— Мы все это скажемъ отцу, когда домой прідемъ, отвтила лэди Роули, которая и сама начинала всего этого пугаться. Весьма легко объявить, что человкъ бывшій нашимъ другомъ помшался, когда мы только желаемъ оправдать себя относительно этого человка, но дло это принимаетъ очень серьезный оборотъ, когда очевидность помшательства становится слишкомъ ясна и правдива. ‘Я думаю, что ему необходимо посовтоваться съ докторомъ’ продолжала лэди Роули. Вернувшись домой, он сообщили сэръ Мармадуку все случившееся, и посл продолжительнаго семейнаго совщанія ршили обратиться за совтомъ къ лэди Мильборо, какъ самой старинной и лучшей пріятельниц Люис Тревиліана. У него были еще родственники, однофамильцы его, жившіе въ Корнваллис, но м-ссъ Тревиліанъ никогда съ ними не встрчалась, и никого изъ нихъ не знала. Сэръ Мармадукъ ршилъ однако, что онъ самъ пойдетъ навстить своего зятя. Онъ тоже называлъ Тревиліана сумасшедшимъ, но никакъ не думалъ, чтобы сумасшествіе было такого рода, которое помшало бы ему исполнить его обязанность наказать человка, такъ жестоко оскорбившаго его дочь. Во всякомъ случа, онъ долженъ, во что-бы то ни стало, увидть Тревиліана и убдиться лично въ его состояніи,— только объ этомъ, онъ не сказалъ ни слова ни своей жен, ни дочери.

ГЛАВА LXVIII.
Комитетъ маіора Мэгрудера.

На другой день посл поздки лэди Роули въ Риверсъ-Коттеджъ, сэръ Мармадукъ не могъ отправиться въ Виллесденъ, будучи въ этотъ день приглашенъ къ двнадцати часамъ въ одинъ изъ комитетовъ палаты общинъ, гд онъ долженъ былъ дать отчетъ въ своихъ дйствіяхъ и показать весь плодъ своей долголтней опытности въ управленіи британскихъ колоній. Взявъ кабріолетъ изъ Манчестеръ-Стрита въ парламентъ и размышляя дорогою, онъ пришелъ къ тому убжденію, что было бы гораздо лучше, еслибы его другъ, полковникъ Осборнъ, не хлопоталъ такъ усердно о исходатайствованіи ему дозволенія пріхать въ Англію. Предстоящій допросъ ужасно ему не нравился и даже его сильно пугалъ. Онъ боялся допросчиковъ, предъ которыми долженъ былъ предстать,— чувствуя, что хотя его и призываютъ въ этотъ комитетъ какъ мастера и знатока въ дл управленія, но въ сущности онъ все-таки будетъ допрошенъ какъ подчиненный — и вроятно какъ подчиненный, незнающій своего дла. Будь его пребываніе на родин, по крайней мр, въ другихъ отношеніяхъ удачно, тогда этотъ успхъ вознаградилъ бы ему то тяжелое чувство, которое онъ теперь ощущалъ при мысли объ этомъ допрос. Но въ настоящую минуту онъ ни въ чемъ и нигд не видлъ удачи. Кром того, расходы по его собственному дому въ Манчестеръ-Стрит были такъ велики, что даже и въ денежномъ отношеніи не могъ онъ ожидать большой пользы отъ своего путешествія. Вслдствіе этого, въ парламентъ пріхалъ онъ въ самомъ скверномъ настроеніи, и, встртивъ тамъ въ одной изъ многочисленныхъ залъ полковника Осборна, назначеннаго тоже членомъ этого комитета, онъ хотя и подалъ ему руку, но вообще обошелся съ нимъ весьма холодно и церемонно. ‘Вотъ уже воистину неблагодарнйшій изъ людей, котораго я когда либо встрчалъ’, подумалъ полковникъ: самъ я чуть было попалъ въ немилость, чтобы только выхлопотать ему дозволеніе вернуться на родину, а теперь онъ же еще дуется на меня, потому что идіотъ этотъ — зять его — поссорился съ своей женой’. И полковникъ Осборнъ въ самомъ дл воображалъ, что онъ — жертва неблагодарности своего друга.

Комитетъ этотъ былъ сознанъ по настойчивому требованію одного изъ старыхъ блюстителей конституціи, который, бывъ много лтъ членомъ парламента, славился какъ строгій критикъ нашего управленія въ колоніяхъ. Сему послднему конечно казалось, что все предпринятое относительно этихъ колоній — скверно и нераціонально. Но такъ какъ это — постоянное настроеніе умовъ парламентскихъ критиковъ,— такъ какъ вошло въ обычай, чтобы члены, разбирающіе нашу армію, нашъ флотъ, наше вооруженіе, Индію, наши отношенія съ Испаніей, или наше устройство и содержаніе пріютовъ,: находили бы все это сквернымъ, сгнившимъ и нечестнымъ,— то и негодованіе члена города Килликранки на бездйствіе и злоупотребленія въ нашихъ колоніяхъ весьма мало затрогивало парламентъ во время его засданіи. Много лтъ трудился онъ на этомъ поприщ — и все министерство такъ къ нему привыкло, что, не смотря на его постоянную воркотню, вс его любили, — и когда онъ наконецъ оставилъ министерство, и только изрдка туда приходилъ, то вс чиновники были всегда рады его видть. Всмъ было извстно, что осуждать министерство и говорить желчныя рчи въ парламент сдлалось привычкою маіора Мэгрудера, но вмст съ этимъ, онъ умлъ быть весьма забавенъ и любезенъ, когда разспрашивалъ какого-нибудь статсъ-секретаря, или разсказывалъ послднія городскія новости одному изъ старшихъ чиновниковъ. Теперь было ему уже лтъ около восьмидесяти, прослужилъ онъ слишкомъ двадцать лтъ,— и вс, кого затрогивала его воркотня, сроднились съ мыслью, что онъ до самой своей парламентской смерти останется при своемъ безвредномъ коньк. Однако, точно такъ же какъ и капля воды, падающая съ трубы домовой крыши, выдалбливаетъ камень своимъ постоянствомъ, — такъ и маіоръ Мэгрудеръ усплъ наконецъ убдить парламентъ согласиться на созваніе слдственнаго комитета. И тогда въ Колоніальномъ министерств явились серьезныя лица, и вс маленькія шутки дружеской оппозиціи прекратились. Вс чувствовали и понимали, что теперь наступаетъ не пустая перестрлка, а дйствительно-серьезное сраженіе, и старшіе, и младшіе секретари — вс вооружились и приготовились къ бою.

Маіоръ Мэгрудеръ былъ предсдателемъ собственнаго своего комитета. Будучи трудолюбивъ, старателенъ, терпливъ, большой приверженецъ синихъ книгъ, и пропитанъ сильною врою въ дйствительность парламентскихъ слдствій,— если не для полнаго объясненія фактовъ, то по крайней мр для ршенія нкоторыхъ пунктовъ,— онъ проживалъ счастливйшія минуты своей жизни во все время засданіи этого комитета.

Онъ постоянно и регулярно посщалъ парламентъ, начиная съ 4-хъ часовъ пополудни до самаго закрытія засданія. Легкій прибавочный трудъ засданія еще сверхъ того въ комитет, три раза въ недлю по четыре часа, былъ для него новымъ наслажденіемъ,— тмъ боле, что въ продолженіе этихъ четырехъ часовъ онъ могъ занимать почетное мсто предсдателя. Вс хорошо знавшіе маіора Мэгрудера нисколько не сомнвались, что этотъ комитетъ продлится нсколько недль, и что вся теорія управленія колоніями (или, лучше сказать, высшаго контроля, провряющаго это управленіе) будетъ разобрана до крайнихъ предловъ.

Люди слышавшіе, какъ старый маіоръ въ продолженіи столькихъ лтъ защищалъ свой любимый предметъ, хорошо понимали, что, достигнувъ своей цли, и добившись наконецъ комитета, онъ съ новыми жизненными силами поведетъ это дло, и приложитъ къ нему все свое знаніе и всю свою долголтнюю опытность.

Незадолго до этого, губернаторъ одной изъ большихъ колоній находился тоже около недли подъ слдствіемъ. Однако, слдствіе это, не смотря на жгучую и язвительную критику маіора, сошло для него благополучно. Губернаторъ этотъ, человкъ хитрый и ловкій, съумлъ доказать, что контроль Донингъ-Стрита никогда не бываетъ сурове и рдко мене освжающъ и благотворенъ, чмъ апрльскій ливень, и что самыя благословенныя страны на всемъ земномъ шар суть т колоніи, съ которыми онъ имлъ случай ознакомиться. Понятно, что, вслдствіе этого вожделннаго состоянія, преданность и довріе этихъ колоній обратились въ настоящее обожаніе и поклоненіе къ ихъ метрополіи. Между тмъ, маіоръ былъ давно того мннія, что было бы гораздо лучше уступить одну или дв колоніи другимъ государствамъ, которымъ удобне Англіи за ними присматривать,— а нкоторыя другія колоніи освободить отъ всякихъ повинностей, такъ какъ он Англіи ничего не стоили и ничмъ ей не были обязаны. Однако, удачно выбранный губернаторъ своими доказательствами поколебалъ даже стараго маіора — и всмъ казалось, что дла министерства колоній принимаютъ ходъ боле благопріятный.

Наступилъ наконецъ мучительный день для сэръ Мармадука. Комитетъ началъ съ того, что съ самою изящною вжливостью пригласилъ сэръ Мармадука изложить настоящую сущность и образъ его управленія на Мандаринскихъ островахъ. Здсь слдуетъ однако замтить, что способъ, которымъ законодательная и исполнительная власть ршала дла на этихъ островахъ, былъ до такой степени запутанъ и усложненъ, что понять его было весьма трудно и еще трудне — объяснить другимъ. На островахъ этихъ существовала какая-то такъ-называемая Верховная Палата, которую сэръ Мармадукъ описалъ какъ нчто въ род небольшаго парламента. Когда его спросили, какая власть принадлежитъ этой палат — законодательная или исполнительная, то онъ сперва сказалъ, что въ ея рукахъ об, а потомъ, что ни та, ни другая. Онъ зналъ, что эта палата состоитъ изъ 9-ти членовъ, изъ коихъ пятеро назначались колоніей, а четверо — правительствомъ, и что правительство иметъ право контролировать эту палату (что вроятно и было справедливо, такъ какъ первые пять членовъ конечно не были безукоризненными патріотами), но вс эти поясненія бднаго сэръ Мармадука были очень темны. Когда же его спросили, какая именно власть вліяла на назначеніе послднихъ четырехъ членовъ, тогда онъ заявилъ, что эти четыре члена сами составляли эту власть. Онъ-ли назначалъ ихъ?— Нтъ, онъ самъ никогда никого не назначалъ. Онъ во всемъ совщался съ Верховной Палатой. Наконецъ, оказалось еще, что первый судья острововъ и трое другихъ его помощниковъ тоже постоянно засдали въ этой палат, требовалось-ли это конституціей острововъ — этого сэръ Мармадукъ тоже не зналъ. Палата эта дйствовала хорошо, то есть, вс на нее жаловались, но онъ, сэръ Мармадукъ, не совтовалъ бы вводить перемнъ. Онъ полагалъ, что всего лучше, если министерство колоній будетъ высылать приказы, которые, напоминали бы жителямъ этихъ острововъ ихъ обязанности, а жители съ своей стороны разводили-бы какъ можно больше кофе. Но когда его спросили, каковы могутъ быть послдствія, если, согласно съ его проэктомъ, новый секретарь министерства измнитъ на этихъ островахъ политику своего предмстника, — тогда онъ объявилъ, что большой бды отъ этого не произойдетъ, лишь бы жителямъ ничего не было извстно.

Посл этого допроса маіоръ торжествовалъ, а бдный сэръ Мармадукъ былъ совершенно уничтоженъ. Въ комитет этомъ присутствовалъ молодой секретарь, слдившій съ большимъ вниманіемъ за вопросомъ о Верховной Палат Мандаринскихъ острововъ, для того чтобы въ послдствіи убдить свое начальство въ томъ, что устройство этой палаты было въ самомъ дл чрезвычайно нераціонально и до крайности усложнено. Молодой секретарь длалъ все возможное, чтобы прямыми и точными вопросами помочь сэръ Мармадуку хоть сколько-нибудь выпутаться изъ затрудненія, но несчастный губернаторъ, отвчая предсдателю, потерялъ всякое хладнокровіе и присутствіе духа — и замшательство и смущеніе его были такъ велики, что никакое, искусство и умніе молодаго секретаря не въ состояніи были выпутать его изъ затруднительнаго положенія. Полковникъ Осборнъ тоже засдалъ въ этомъ комитет, но самъ не задавалъ никакихъ вопросовъ. Его пригласили какъ лице почетное, хотя всмъ членамъ здсь засдающимъ извстно было, что сэръ Мармадуку дозволено было пріхать на родину только въ качеств пріятеля полковника,— и нкоторые изъ нихъ еще потомъ передавали другъ другу, что пріздъ сэръ Мармадука былъ нчто въ род вознагражденія, полученнаго имъ отъ полковника за улыбки своей дочери. Никто не опровергалъ неправдоподобность этого показанія, никто не спросилъ, почему къ нимъ былъ присланъ такой некомпетентный губернаторъ, и никто не заявилъ, что это была удачная ловушка. Есть такія дла, на которыя оппозиціонные члены парламента жалуются громко, но есть и такія, про которыя они умалчиваютъ. Граница между этими длами хорошо извстна, если же какой-нибудь злосчастный, несвдущій и неловкій членъ, не понимая этой границы, нарушитъ ее,— длая вопросы, которыхъ не слдовало бы задавать,— то его наврное въ скоромъ времени, къ великому удовольствію всей палаты, выживутъ съ парламентской скамейки. Посл нсколькихъ часовъ допроса сэръ Мармадукъ ухалъ изъ парламента въ величайшемъ смущеніи. Онъ былъ такъ убжденъ въ своемъ паденіи, что считалъ свою карьеру (какъ губернатора англійской колоніи) окончательно погибшей. Конечно, никогда и ни подъ какимъ видомъ, посл такого явнаго обнаруженія его невжества, не дозволятъ ему вернуться на его острова. Онъ скоре бросился въ свой кабріолетъ, желая скрыться отъ всхъ постороннихъ взглядовъ. Между тмъ, члены комитета весьма мало, или, лучше сказать, совсмъ объ этомъ не думали. Маіоръ и его приверженцы желали уличить своего отвтчика въ противорчіи и несообразности — только для поддержки и подкрпленія своего собственнаго мннія, между тмъ какъ молодой секретарь министерства и приверженцы правительства, для поддержки своего дла, старались защитить бднаго губернатора.— И когда засданіе кончилось, то никто особенно не удивлялся сэръ Мармадуку и не хвалилъ его, но за то никто особенно и не осуждалъ его дйствій.

Маіоръ продержалъ комитетъ шесть недль — и ему удалось увидть весь отчтъ напечатаннымъ въ Синей книг. Боле серьезныхъ послдствій не оказалось. Верховная Палата на Мандаринскихъ островахъ продолжаетъ и понын свои засданія, длаетъ свое дло, не смотря на всю сложность и несообразность ея устройства. Маіоръ Мэгрудеръ, доживъ до дня успха и торжества, понялъ, что поприще его кончено. Онъ пересталъ посщать министерство колоній, живетъ среди своихъ друзей воспоминаніями о пресловутомъ комитет, и (сознавая, что дло его кончено) соглашается уступить Килликрайки члену помоложе и побойче его. Бдный сэръ Мармадукъ съ горечью вспоминалъ свое пораженіе — еще долго посл того, когда оно уже было забыто всми, кто нкогда засдалъ въ этомъ комитет,— и ужасно удивлялся, что газеты, печатавшія краткій отчетъ о дйствіяхъ этого комитета, никогда не произнесли ни единаго слова порицанія противъ него, точно такъ же какъ и прежде он не печатали никакой похвалы пресловутому губернатору, призванному въ этотъ комитетъ.

На другой день посл своего пораженія, сэръ Мармадукъ, отправившись въ министерство колоній за жалованьемъ, встртилъ тамъ молодаго ирландскаго секретаря, внушавшаго ему такой страхъ. Молодой секретарь однако обошелся съ нимъ крайне вжливо, и сказалъ, что ему слдовало бы остаться въ город до окончанія комитета, хотя вроятно его боле туда и не потребуютъ. Когда же комитетъ кончитъ свои засданія, то ему дозволено будетъ остаться еще шесть недль, чтобы приготовиться къ обратному пути. Въ случа же если ему понадобится остаться дольше въ Англіи, тогда ему можно будетъ просить продолженія отпуска. У сэръ Мармадука такъ и отлегло на сердц, когда онъ выслушалъ эти объясненія, и, уходя изъ министерства, онъ горячо благословлялъ молодаго ирландскаго секретаря.

ГЛАВА LXIX.
Сэръ Мармадукъ въ Виллесден.

На другой день посл комитета, сэръ Мармадукъ ршился отправиться въ Виллесденъ. Онъ былъ въ большомъ сомнніи, не посовтоваться ли ему прежде съ знаменитымъ докторомъ Трайтъ Тербэри о возможности (и если таковая была, то и о способ) помстить Тревиліана подъ присмотръ. Хотя сэръ Мармадукъ и неоднократно заявлялъ, что его зять помшанъ, самъ онъ однако не врилъ въ это помшательство,— то есть, не допускалъ, чтобы Тревиліанъ былъ настолько сумашедшій, что съ него можно было сложить всякую отвтственность и не подвергнуть его наказанію. Вотъ почему онъ такъ горячо желалъ увидать Тревиліана, все ему высказать — и тмъ доставить себ возможность до медицинскаго вмшательства получить личное удовлетвореніе за вс оскорбленія. Онъ ршилъ не обращаться къ сэръ Трайтъ Тербэри до тхъ поръ, пока не побываетъ въ Виллесден. Онъ отправился туда тоже въ кабріолет, но, оставивъ его въ гостинниц на конц дороги, пошелъ пшкомъ въ коттеджъ. Пришедши туда, спросилъ: дома ли м-ръ Тревиліанъ? Но хозяйка сперва замялась, а потомъ объявила, что жильца ея не было дома. ‘Мн необходимо его видть,’ сказалъ сэръ Мармадукъ, чувствуя, что женщина его обманывала,— ‘Сэръ, его никакъ нельзя видть,’ возразила хозяйка.

— Я знаю, что онъ дома, настаивалъ сэръ Мармадукъ.

Переговоры эти были внезапно прерваны появленіемъ самого Тревиліана.

— Я здсь, сэръ Мармадукъ Роули, началъ Тревиліанъ,— и если вы желаете со мной говорить, то неугодно ли вамъ войти. Не скажу, чтобы я былъ вамъ радъ, но все-таки, прошу васъ, войдите.

Хозяйка удалилась — и сэръ Мармадукъ, слдуя за Тревиіаномъ, вошелъ въ ту самую комнату, гд еще такъ недавно были лэди Роули и Эмилія, только ребенка теперь здсь не было.

— Объясните мн, въ чемъ вы обвиняете мою дочь? началъ сэръ Мармадукъ въ сильномъ негодованіи.

— Я не понимаю васъ и не знаю, про какія обвиненія вы говорите.

— Вы съ ней развелись?

— Въ строгомъ смсл, сэръ Мармадукъ, вы неврно выражаетесь.

— Но вы съ ней разъхались. Она теперь — у меня, вы отказали ей отъ вашего дома. Не такъ ли это? Когда я вернулся въ Англію, тогда она жила у своего дяди, потому что вы заставили ее выхать изъ вашего дома. И что значило ея пребываніе въ Девоншайр? Что она сдлала? Я — ея отецъ, и требую отъ васъ объясненій!

— И, конечно, получите ихъ.

— Но только объясненій врныхъ и правдивыхъ! Я не удовольствуюсь вздоромъ, обманомъ или іезуитскими увертками!

— Сэръ Мармадукъ, если вы пріхали сюда меня оскорблять, тогда свиданіе, это должно сію минуту прекратиться,

— Нтъ, не прекратится! Нтъ, чортъ возьми, я не уйду до тхъ поръ, пока не получу объясненій и не узнаю истины. Извстно ли вамъ, что про васъ говорятъ?— что вы помшаны, что васъ слдуетъ заключить въ сумасшедшій домъ и отнять у васъ и ребенка, и состояніе.

— Кто же это говоритъ? Вы… и еще быть-можетъ лэди Роули? Но говоритъ ли это моя жена? Думаетъ она тоже, что я помшанъ? Нтъ, она этого не думала въ четвергъ, когда умоляла, чтобы я ей позволилъ вернуться и жить со мной!

— И вы не хотли этого?

— Извините, прервалъ его Тревиліанъ:— я желаю, чтобы она вернулась, но — на извстныхъ условіяхъ.

— Мн необходимо знать, почему вы ей отказали отъ вашего дома.

— Я не отказывалъ.

— Что такое сдлала она, чтобы быть наказанной? настаивалъ сэръ Мармадукъ, неспособный допрашивать такъ ловко, какъ маіоръ Мэгрудеръ.— Я настоятельно требую, объясните мн, въ чемъ вы ее обвиняете! Я — ея отецъ, и имю право знать это. Съ ней поступили жестоко, постыдно, варварски, и — клянусь Богомъ — я хочу знать причину всего этого!

— Что, вы пріхали сюда, чтобы испугать меня вашими угрозами, сэръ Мармадукъ Роули?

— Я пріхалъ сюда, сэръ, исполнить долгъ родители въ отношеніи своего ребенка, защитить мою бдную дочь отъ жестокости мужа, которому въ злосчастную минуту дозволено было взять ее изъ родительскаго дома. Да, я хочу знать причину, почему вы такъ поступили съ моей дочерью,— да, почему?— почему?

— Выслушайте же меня, хоть одно мгновеніе! сказалъ Тревиліанъ.

— Я слушаю.

— Но я ничего намъ не скажу, я не хочу вамъ отвчать.

— Вы не хотите мн отвчать?

— Нтъ!— если вы пріхали ко мн съ такими намреніями. Моя жена принадлежитъ мн, и мои права на нее — ближе и сильне вашихъ, хотя вы и отецъ ея. Она — мать моего ребенка и единственное существо въ мір, любимое мною, кром этого ребенка.— И вы думаете, что — посл такихъ побудительныхъ причинъ къ моей нжности, любви и горячей заботливости объ ней,— вы, вашими грубыми угрозами, можете сдлать меня нжне, заботливе и боле любящимъ? Я несчастнйшій изъ людей — отъ того только, что наше счастіе разстроено, возможно-ли, чтобы такое страданіе излечилось жестокими словами и грубыми дйствіями? Если ваше сердце скорбитъ за нее, то мое — тмъ боле. Она намедни пришла сюда, почти какъ чужая, а я думалъ, что мое сердце лопнетъ отъ боли и страданія подъ бременемъ этого несчастья. Чмъ вы можете прибавить хоть одинъ золотникъ къ тому бремени, которое я несу? Лучше оставьте меня,— или покрайнй мр ведите себя покойнй и приличнй!

Сэръ Мармадукъ молчалъ и слушалъ, онъ тоже былъ такъ пораженъ ужасной перемной, происшедшей въ этомъ человк, что невольное сожалніе укротило его негодованіе. Когда Тревиліанъ говорилъ о своемъ ужасномъ несчастій, ему нельзя было не врить. Одинъ видъ его былъ до того ужасенъ, что больно было на него глядть. Его исхудалыя щеки, почти постоянно открытый ротъ, горящіе ввалившіеся глаза — все это было какъ-бы разсказомъ, который даже сэръ Мармадукъ, неумвшій быстро разбирать такого рода исторіи, долженъ былъ понять. Судорожныя движенія его рукъ, постоянное топаніе ногой, все возбуждало какое то нервное предчувствіе, что если не скоро будетъ подана помощь или облегченіе этому несчастью страдающаго мученика, то человческая сила не въ состояніи будетъ устоять,— и человкъ этотъ разобьется, или умъ его помрачится. Дорогою въ Виллесденъ сэръ Мармадукъ ршилъ, что, не смотря на свои лта, онъ негодяя этого, запятнавшаго имя его дочери, схватитъ за горло, и заставитъ его сознаться публично въ его собственной грубости и несправедливости. Но теперь сэръ Мармадуку стало очевидно, что схватить его за горло было невозможно. Онъ и подумать не могъ, чтобы какъ нибудь дотронуться до этого бднаго, слабаго, страстнаго человка. Даже гнвъ его какъ-то притихъ, и посл послдняго воззванія онъ пересталъ шумть.

— Какой же будетъ конецъ всему этому? сказалъ онъ.

— Кто это можетъ знать? Кто можетъ сказать? Она можетъ сказать. Она можетъ всему положить конецъ. Ей стоитъ только произнести одно слово — и я ей отдамъ, посвящу всю мою жизнь. Но слово это должно быть произнесено!.. Сказавъ это, онъ ударилъ рукою по столу, и оглянулся съ такимъ видомъ, который могъ бы казаться комическимъ, если бы во всемъ этомъ не было такъ много истиннаго и правдиваго трагизма.

— Во всякомъ случа было бы лучше, если бы вы ей въ настоящее время отдали ребенка.

— Нтъ, мой сынъ подетъ со мной. Она можетъ тоже хать, если ей угодно, но сынъ мой непремнно со мной подетъ. Если бы я ее выгналъ, какъ вы только-что объясняли, тогда было бы другое дло. Но я ей буду также радъ какъ весеннему цвтку,— да, какъ весеннему цвтку! Она мн будетъ также пріятна какъ небесная музыка!

Сэръ Мармадукъ чувствовалъ и понималъ, что ему больше говорить нечего. Отбросивъ окончательно мысль отмстить ему, употребляя личное насиліе,— онъ вмст съ тмъ и убдился, что никакіе доводы не въ состояніи его поколебать. Онъ теперь думалъ, что ему слдуетъ уйти, отправиться прямо къ своему адвокату, и сразу принять какія-нибудь ршительныя мры, чтобы остановить Тревиліана въ его намреніи увезти мальчика въ Америку,— какъ вдругъ ручка двери тихо повернулась, и въ комнату вошла хозяйка дома.

— Извините меня, сэръ, сказала она: — но если вамъ этотъ джентльмэнъ дорогъ…

— М-ссъ Фуллеръ, уйдите! прервалъ ее Тревиліанъ:— я занятъ съ этимъ джентльмэномъ.

— Я вижу, что вы заняты, и прошу извиненія, я не изъ числа тхъ, что втираются насильно — для того чтобы подслушать или подсмотрть, нтъ, я это презираю. Но если этотъ джентльмэнъ вамъ дорогъ, м-ръ Тревиліанъ…

— Я — отецъ его жены, сказалъ сэръ Мармадукъ.

— Прекрасно! Я такъ и думала. Супруга его была здсь въ четвергъ,— этакая кроткая, прелестная женщина!.. кажется, каждый джентльмэнъ долженъ бы считать за великое счастіе быть ея мужемъ!

— М-ссъ Фуллеръ, закричалъ Тревиліанъ, прямо къ ней подступая,— я не хочу, чтобы вы говорили! я желаю, чтобы вы сію минуту вышли отсюда!

Но м-ссъ Фуллеръ обошла столъ, и изъ комнаты не вышла. Вставъ по другой сторон стола, она очутилась напротивъ сэръ Мармадука. ‘Не безпокойтесь, я не скажу ничего лишняго и неумстнаго’ заговорила она опять: ‘но вы, сэръ, должны что-нибудь сдлать. Его не слдуетъ такъ осавлять одного, а въ особенности теперь. Нтъ, этого не слдуетъ,— и я согршила бы, не сказавъ этого, это была моя обязанность. Онъ ночью до того потетъ, что другой давно бы отъ этого умеръ, ничего не стъ, ничего не длаетъ, а бдный его малютка… онъ теперь въ моей кровати на верху… и еслибы не я и мой Бесси, который такъ же, какъ и я, любитъ дтей,— то, право, не знаю, что сталось бы съ нимъ’.

Тревиліанъ, видя невозможность отдлаться отъ этой женщины, стоялъ покойно и слушалъ ее.

— Да, заговорилъ онъ опять, — она была добра до моего ребенка. Я признаю это. А я въ самомъ дл былъ не здоровъ. Это тоже правда. Но мн сказали, что путешествіе меня опять поставитъ на ноги. Перемна воздуха поможетъ мн.

Не за долго до этого, онъ именно упиралъ на свое болзненное состояніе какъ на причину, ради которой его жена должна уступить, но теперь, когда болзнь его сдлалась какъ будто новымъ обвиненіемъ,— уважительной причиной, требующей помощи и присмотра его друзей, и вмшательства ихъ въ его дла,— онъ съ разу понялъ, что теперь необходимо не обращать никакого вниманія на свои недуги. ‘Не лучше ли будетъ, Тревиліанъ, если вы со мной вмст пойдете къ доктору?’ сказалъ сэръ Мармадукъ.

— Нтъ,— нтъ! У меня есть свой докторъ. То есть, я знаю, что мн нужно и полезно. Домъ этотъ, хотя и хорошъ для моего мальчика, но для меня былъ вреденъ, и жизнь моя была не весела, да, это я могу сказать, и очень не весела! Горе подкосило меня, но перемна воздуха возстановитъ меня опять.

— Право, Тревиліанъ, подемте вмст въ Лондонъ! Вы можете опять вернуться, я васъ не буду удерживать.

— Нтъ, благодарю васъ. Не хочу васъ безпокоить. Теперь, м-ссъ Фуллеръ, довольно! Вы исполнили вашу обязанность, и можете уйти (м-ссъ Фуллеръ ушла). Я вамъ очень благодаренъ, сэръ Мармадукъ, за вашу заботливость, но, право, я и самъ, не безпокоя васъ, съумю помочь себв.

— Согласитесь же наконецъ, Тревиліанъ, что невозможно допустить, чтобы это такъ продолжалось.

— Что же вы намрены начать?

— Я посовтуюсь. Я пойду къ адвокату, къ доктору, и даже быть-можетъ къ самому лорду канцлеру,— однимъ словомъ: сдлаю все, что возможно, только такъ этого нельзя оставить.

— Длайте все, что намъ будетъ угодно, сказалъ Тревиліанъ: — но такъ какъ вы мн грозили, то я долженъ васъ просить меня оставить.

Сэръ Мармадуку не оставалось ничего больше ни длать, ни говорить,— и онъ простился, подавъ руку и говоря съ Тревиліаномъ съ такою почтительною важностью, которая его самого удивляла. Невозможно было негодовать и сердиться на бднаго человка, который такъ очевидно неспособенъ былъ руководить собой. Пріхавъ въ Лондонъ, сэръ Мармадукъ немедленно отправился въ домъ доктора Трайтъ Тербэри, и дождался его.

По мннію этого великаго авторитета, слдовало дйствовать съ большими и многими предосторожностями, для того чтобы отнять у отца — его ребенка. ‘Безъ адвокатовъ я ни за что не берусь’ сказалъ докторъ Тербэри. И онъ объяснилъ сэръ Мармадуку, какія тотъ долженъ былъ принять мры въ этомъ дл. Между тмъ Тревиліанъ, предчувствуя вс враждебныя мры, противъ него затваемыя, сталъ сильно и серьезно помышлять о томъ, какъ бы ему лучше и скоре пробраться съ сыномъ въ Америку.

ГЛАВА LXX.
Мнніе Норы Роули объ экипажахъ.

Вернувшись домой отъ доктора Трайтъ Тербэри, Сэръ Мармадукъ былъ весьма непріятно пораженъ, узнавъ, что — кром неудовольствій, возникшихъ изъ положенія старшей дочери, — его здсь ожидали еще новыя домашнія заботы. Въ отсутствіе сэръ Мармадука, Гуго Станбэри приходилъ въ Манчестеръ-Стрить, чтобы съ нимъ поговорить, но, узнавъ, что того нтъ дома, онъ разсказалъ всю свою исторію лэди Роули. Когда его ввели на вверхъ, то вс четыре дочери сидли съ матерію, но онъ намекнулъ о своемъ желаніи поговорить съ ней на един — и двушекъ отослали. Такимъ образомъ, ему пришлось говорить о своемъ намреніи матери и старшей сестр Норы. Онъ говорилъ такъ хорошо и съ такимъ жаромъ, что усплъ сейчасъ же расположить къ себ Лэди Роули, но когда она стала его распрашивать о его дом и семейств, то отвты его оказались весьма неудовлетворительны. Кром ‘лазури небеснаго свода’ онъ мало-что могъ назвать своею собственностью. Усплъ ли онъ накопить хоть сколько нибудь денегъ? Нтъ, — ни даже единаго шиллинга, то есть, какъ онъ самъ объяснялъ, у него не было ничего, что можно назвать маленькимъ капиталомъ. У него было нсколько фунтовъ — какъ разъ столько, сколько ему нужно для обихода. Какъ велики его доходы? А вотъ, въ прошломъ году онъ получилъ четыреста фунтовъ, а въ ныншнемъ надялся получить немного больше. Онъ думалъ, что ему даже возможно будетъ дойти до пятисотъ фунтовъ. Но доходъ этотъ — постояненъ-ли? если же нтъ, то отъ кого и отъ чего завислъ онъ? Онъ полагалъ, что доходъ этотъ настолько постояненъ и вренъ какъ и всякій другой, получаемый отъ какого бы то ни было промышленнаго предпріятія,— но все таки долженъ былъ сознаться, что, въ случа его несогласія съ издателемъ ‘Ежедневной Лтописи’, источникъ этотъ можетъ внезапно изсякнуть. Думалъ ли онъ, что это былъ врный доходъ? Онъ думалъ, что если онъ не поладитъ съ издателемъ ‘Ежедневной Лтописи’, то можетъ найти другихъ издателей, которые его охотно примутъ. А самъ онъ чувствовалъ бы себя покойнымъ, отдавъ свою сестру за человка съ такими средствами къ жизни? Въ отвтъ на этотъ вопросъ, онъ началъ развивать весьма смлыя мысли касательно супружества вообще, увряя, что не слдуетъ желать обезпеченности,— что, напротивъ, энергія, терпніе и взаимное довріе увеличиваются опасностью и рискомъ, — что, по его мннію, молодымъ людямъ слдуетъ жениться, если даже и предвидится отдаленная опасность попасть въ нищету. Онъ допускалъ и соглашался, что нищета непріятна, въ особенности родителямъ, у которыхъ есть дти, — но вмст съ тмъ ссылался на то, что не было еще примровъ, чтобы дти умирали съ голоду, — приводилъ даже тексты Священнаго писанія, доказывающіе, что честные и трудолюбивые люди никогда не просили милостыни на улицахъ. Онъ былъ очень краснорчивъ, но собственнымъ своимъ краснорчіемъ опровергалъ самого себя. Его передовыя мысли и правила пугали лэди Роули и м-ссъ Тревиліанъ, — и хотя предложеніе его должно было быть предоставлено на ршеніе сэръ Мармадука, но об объявили ему, что он лично не будутъ ему ни совтовать, ни уговаривать его согласиться на этотъ бракъ. Тутъ лэди Роули прибавила еще, что Нора должна вернуться съ ними на Мандаринскіе острова, намекая на необходимость увести тоже и м-ссъ Тревиліанъ, — и сказавъ это, она изъявила мнніе, что если Нора и м-ръ Станбэри согласятся ждать, то бракъ этотъ можетъ со временемъ и состояться. Только, въ такомъ случа, никакой переписки не будетъ допущено. Въ отвтъ на это, Гуго заявилъ, что онъ этого плана нисколько не одобряетъ. Мандаринскіе острова такъ далеко, что это значитъ быть женихомъ Ангела въ небесахъ. Если Нора туда удетъ, она быть можетъ и никогда больше не вернется,— а ежели и вернется, то уже старухой со впалыми морщинистыми щеками. Въ заключеніе, онъ заявилъ мнніе, что лта Норы даютъ ей право быть своимъ судьей и ршать самой подобные жизненные вопросы. Хотя онъ и не высказалъ въ точности ея лтъ и не осмлился утверждать, что молодая двушка законно можетъ собою располагать, — но явно было, что мысль эта сильно запала ему въ душу. Лэди Роули отвтила ему на все это, что она уврена въ нравственности и послушаніи Норы, и что та конечно послдуетъ совтамъ отца и исполнитъ его желаніе, но и она тоже не смла утверждать, что Нора откажется отъ даннаго ею общанія. Кончилось тмъ, что лэди Роули взяла на себя поговорить съ сэромъ Роули и съ дочерью. Она попросила Гуго оставить свой адресъ, и онъ далъ адресъ конторы ‘Ежедневной Лтописи’. Тамъ его всегда можно было застать отъ трехъ до пяти и, кром того, четыре раза въ недлю въ парламент въ галлере докладчиковъ. Тутъ ему стоило нкотораго труда объяснить лэди Роули, что хотя онъ и посщаетъ галлерею докладчиковъ, но самъ не докладываетъ. Его обязанность — писатъ передовыя политическія статьи, и потому ему необходимо было присутствовать при преніяхъ.

М-ссъ Тревиліанъ успла до ухода Гуго искренно поблагодарить его за вс его хлопоты въ отысканіи ей адреса въ Виллесден, и тутъ же разсказала ему вкратц нкоторыя подробности путешествія, которое она вмст съ матерые совершила въ Риверсъ Коттеджъ. Онъ согласился съ мнніемъ обихъ дамъ насчетъ помшательства несчастнаго человка, и съ участіемъ выслушалъ ихъ отзывы о великой мудрости и опытности знаменитаго доктора Трайтъ Тербэри. Посл этого онъ откланялся, и лэди Роули простилась съ нимъ чрезвычайно тепло и сердечно. ‘Меня нисколько не удивляетъ, мама, что Нора могла его полюбить’, сказала м-ссъ Тревиліанъ.— Все это прекрасно, другъ мой, онъ, дйствительно, чрезвычайно милъ и уменъ, и все что ты хочешь, но все таки — выйти за него, почти все равно что выйти за нищаго.

— Что до меня собственно, прибавила м-ссъ Тревиліанъ,— то полагаю, что если бы мн пришлось снова начинать жизнь, ничто въ мір не могло бы меня соблазнить подчиниться снова власти мужчины.

Когда сэръ Мармадукъ вернулся домой, и ему все разсказали,— онъ сталъ задавать множество вопросовъ касательно труда Гуго Станбэри. И когда лэди Роули объяснила ему, въ чемъ состоитъ этотъ трудъ, повторивъ ему приблизительно все то, что Гуго самъ объ этомъ разсказалъ,— тогда онъ выразилъ мнніе, что средства, добываемыя сотрудничествомъ въ грошевой газет, нисколько не врне добываемыхъ посредствомъ пари на лошадиныхъ скачкахъ.

— Я однако не вижу въ этомъ ничего дурнаго, замтила м-ссъ Тревиліанъ.

— Я и не говорю, чтобы это было дурно, а только утверждаю, что это весьма неврно. Все существованіе такого журналиста должно быть само по себ шатко и непрочно!

Сэръ Мармадукъ, среди заботъ своего управленія Мандаринсними островами, не имлъ случая слдить за успхами ученаго міра,— и вроятно на долю его выпало столько же новыхъ свдній, сколько и на долю миссъ Станбэри въ Эксетер.

— Мн кажется, что твой отецъ правъ, сказала лэди Роули.

— Конечно, я правъ. Объ этомъ и говорить нечего, такъ слдуетъ сказать и Нор.— Къ счастью, онъ пока еще ничего не зналъ о всхъ ея похожденіяхъ съ м-ромъ Гласкокомъ. Сообщи он ему еще и эту неудачу, тогда конечно чаша его горя переполнилась бы.

Въ этотъ же вечеръ отецъ призвалъ Нору къ себ въ кабинетъ. ‘Нора, другъ мой, пойми одинъ разъ навсегда, что этого быть не можетъ’, началъ сэръ Мармадукъ. Когда почтеннаго губернатора не безпокоили вншнія обстоятельства, онъ способенъ былъ выказать приличную дозу личнаго достоинства, и говорилъ (въ особенности съ своими дтьми) съ видомъ неоспоримаго авторитета.

— Да чего именно не можетъ быть, папа? спросила Нора.

Сэръ Мармадукъ тотчасъ замтилъ, что голосъ его дочери не внушалъ большихъ надеждъ на ея послушаніе, и приготовился къ горячему бою. Онъ былъ убжденъ въ своей сил, и считалъ свои возраженія столь основательными, что никто не былъ бы въ состояніи ихъ опровергнуть, и что дочь его не имла никакой точки опоры и возможности ему сопротивляться. ‘То, другъ мой, что мн твоя мать передала насчетъ м-ра Станбэри. Знаешь ли ты, что у него нтъ и шиллинга за душой’?

— Я знаю, что у него нтъ состоянія, папа, — если вы это разумете.

— И нтъ званія,— трудъ и положеніе его нельзя назвать званіемъ. Да я и не хочу задавать себ труда доказывать это, здсь нельзя даже привести никакихъ аргументовъ. Это чистйшая нелпость. Я даже очень дурнаго мннія о немъ за то, что онъ могъ теб предложить подобную вещь, онъ долженъ былъ знать, что молодой человкъ безъ обезпеченныхъ и врныхъ средствъ къ жизни, не долженъ и думать о томъ чтобы свататься къ дочери джентльмэна. Что же до тебя касается, то я надюсь, что ты постараешься очень скоро выкинуть эту мысль изъ твоей головы, впрочемъ, мама будетъ еще съ тобой объ этомъ говорить. А теперь, пойми и помни только одно, что это дло поконченное, и больше рчи объ этомъ быть не можетъ.

Нора выслушала всю эту рчь въ совершенномъ молчаніи, и, стоя передъ отцемъ, выжидала терпливо, когда имъ будетъ сказано послднее слово. Когда же онъ наконецъ кончилъ, то и тогда еще она переждала нсколько минутъ, пока ршилась ему отвтить.

— Папа…. заговорила она наконецъ, и опять остановилась, какъ будто не ршаясь продолжать.

— Что же еще, другъ мой?

— Я не могу отъ этого отказаться.

— Но ты должна!

— Нтъ, папа. Я готова все сдлать для васъ и для мама, но этого я не могу.

— Почему же ты не можешь?

— Потому, что я его горячо и сильно люблю.

— Какой вздоръ! Вс двушки такъ разсуждаютъ, когда имъ вздумается сопротивляться родительской вол. Я говорю теб, что ты должна выкинуть это изъ твоей головы. Я этого не хочу, и запрещаю теб съ нимъ видться. И рчи быть не можетъ о томъ, чтобы ты могла за него выйти. Надюсь Нора, что ты не захочешь увеличивать нашего горя твоимъ непослушаніемъ и упрямствомъ. Тутъ онъ немного остановился, подождалъ, и потомъ прибавилъ:— полагаю, что намъ больше не объ чемъ говорить.

— Папа!

— Право, другъ мой, мн кажется, ты гораздо лучше сдлаешь, не говоря ничего больше объ этомъ. Если ты не въ состояніи въ настоящую минуту преодолть себя и общать, что ты покончишь все это, въ такомъ случа совтую теб лучше молчать. Ты слышала мое и твоей матери мнніе. Я и не допускаю даже мысли, чтобы ты вопреки нашему желанію захотла продолжать какія нибудь сношенія съ этимъ джентльмэномъ.

— Но я должна это сдлать.

— Что — должна?

— Папа, вы бы лучше выслушали меня!.. Услыхавъ это, сэръ Мармадукъ придалъ своему лицу еще боле строгое выраженіе, желая этимъ выказать свой родительскій гнвъ,— и, свъ, приготовился выслушать нкоторые доводы Норы, которыми она хотла поддержать и защитить свое неправое дло.— Я общала м-ру Станбэри выйти за него.

— Я говорилъ теб, что все это вздоръ.

— Да выслушайте же меня, папа! Я васъ выслушала, а теперь вы должны меня выслушать. Я дала ему слово, и должна сдержать его. Да, я сдержу его, если онъ этого пожелаетъ. Въ жизни нашей бываетъ такое время, когда двушка, точно также какъ и мужчина, сама всего лучше знаетъ, что для нее хорошо.

— Никогда въ жизни не слыхалъ я такой нелпости. И ты думаешь, что ты словно какая нибудь нищая выйдешь за него, ничего не имя, безъ друзей, всми отвергнутая, даже матерью твоею,— и съ проклятіемъ твоего отца?

— О, папа, не говорите этого! вы не захотите меня проклясть. Вы не сдлаете этого!

— Если ты не уступишь, и захочешь непремнно на своемъ поставить, тогда мн ничего больше не остается.

— Нтъ, папа, вы этого не сдлаете! Вы не можете со мной такъ поступать!

— А ты…. какъ хочешь ты поступить со мной?

— Однако, папа, какъ бы то ни было, но я все таки должна это сдлать. Я не говорю, что это будетъ сегодня или завтра, но это будетъ цль моей жизни — и я должна объявить вамъ, что не измню ей нигд и никогда. Я ршилась, дала ему слово и сдержу его, разв только онъ отъ него откажется. О состояніи я не думаю и не забочусь. Прежде я думала, что дорожу этимъ, но теперь все это измнилось.

— И все это отъ того, что негодяй этотъ обольстилъ тебя?

— Папа, онъ вовсе не негодяй, и нисколько не обольщалъ меня. Да я и не знаю, и не понимаю, что такое — обольщеніе. Думаю, что это обозначаетъ измну, но я уврена, что онъ не измнитъ. Онъ заставилъ себя полюбить, и я останусь ему врна. Тутъ сэръ Мармадукъ почти заплакалъ. Сперва подавилъ онъ какое-то ругательство, потомъ у него вырвалось рыданіе, онъ сталъ ходить по комнат, билъ кулакомъ по столу, и съ нетерпніемъ потиралъ рукой свою лысину.

— Нора, заговорилъ онъ опять,— я былъ совершенно другаго мннія о теб! И если бы я могъ это предвидть, ты никогда не похала бы съ Эмиліей въ Англію.

— Теперь, уже поздно, папа!

— Твоя мать всегда говорила мн, что у тебя такія отличныя понятія о супружеств.

— Я думаю, что и теперь он у меня остались, замтила она, улыбаясь.

— Она всегда надялась, что ты сдлаешь такую партію, которая осчастливила бы все твое семейство.

— Я и пробовала это, папа, — да, хотла сдлать такую партію. И въ самомъ дл, я была прежде настолько корыстолюбива и требовательна въ моихъ притязаніяхъ на жизнь. Я хотла выйти за богатаго человка, не думая о томъ, люблю-ли я его. Но когда этотъ богатый человкъ явился…

— Какой богатый человкъ?

— Да разв вамъ мама не говорила о м-р Гласкок?

— Кто этотъ м-ръ Гласкокъ? Я ничего о немъ не знаю. Теперь Нора принуждена была разсказать свою исторію — и разсказать ее со всми тяжелыми подробностями. Сэръ Мармадукъ постепенно узналъ, что этотъ м-ръ Гласкокъ, желавшій быть его зятемъ, былъ дйствительно наслдникомъ лорда Петерборо, наслдникомъ его званія, его достоинствъ и помстій, — однимъ словомъ: это былъ бы зять, который блескомъ своего рода и богатства вознаградилъ бы неудачный бракъ его старшей дочери. И когда онъ наконецъ понялъ, что этотъ будущій перъ думалъ серьезно объ этомъ брак, тогда мысль эта окончательно его уничтожила.

— И ты убждена, что онъ для тебя собственно прізжалъ въ Девоншайръ?

— Да, папаша, для меня.

— А ты ему и тутъ отказала — во второй разъ?

— Да, папа.

— Да почему?— почему?— почему? Ты же сама говоришь, что онъ теб нравился,— и ты думала, что можешь за него выйти.

— Да, но когда пришлось произнести ршительное слово, тогда, папа, я чувствовала и должна была сознаться, что и не люблю, и не могу уврить его въ моей любви. Онъ меня мало интересовалъ — я любила другого гораздо больше и совсмъ иначе! И я сказала ему всю правду — и онъ ушелъ.

Сэръ Мармадукъ былъ до того пораженъ и уничтоженъ мыслью о томъ, чего онъ лишился, и что такъ легко могло сдлаться его достояніемъ, — что даже совершенно забылъ о существованіи Гуго Станбери. Что молодая двушка не захочетъ выйти за человка, котораго она не любитъ,— это онъ еще понималъ, но чтобы двушка не полюбила такого жениха, какъ м-ръ Гласкокъ, вотъ чего онъ ршительно не понималъ и не допускалъ. И согласись она выйти за этого человка, тогда — съ ея положеніемъ, съ ея привтливостью, красотою и прекрасными манерами, — бракъ этотъ былъ бы врнйшимъ ручательствомъ того, что ни одна изъ дочерей сэръ Мармадука не засидлась-бы въ двушкахъ. Нора именно была создана для того, чтобы быть знатной леди,— такой леди, которая почти могла бы приказывать мужчинамъ повергнуться къ ногамъ ея незамужнихъ сестеръ. Сэръ Мармадукъ врилъ своей дочери, на нее возлагалъ онъ вс свои надежды, и думалъ, что она поддержитъ все семейство,— и когда наступилъ роковой ударъ, растроившій семейное счастіе Тревиліановъ, тогда онъ столько же горевалъ о разстроенныхъ надеждахъ Норы, сколько о несчастіи ея сестры. И вотъ, несмотря на этотъ гласный разрывъ, этой взбалмошной двушк представлялось такое счастье, о которомъ онъ даже и мечтать не смлъ,— и все это было ею отвергнуто! И чмъ больше онъ въ это вдумывался, тмъ лучше понималъ онъ все. чего лишился! И все это счастье было бы въ рукахъ если бы не этотъ негодяй, не этотъ грошевый писецъ, этотъ другъ втораго негодяя Тревиліана, который, вступавъ въ ихъ семейство, разстроилъ счастье и спокойствіе всхъ! Сэръ Мармадукъ, говора посл этого о Станбэри, постоянно называлъ его грошевымъ писцомъ, думая, что слово ‘грошевый’ соприкосновенно со всми сдлками и трудами ‘Ежедневной Лтописи’.

— Ты сама устроила свою погибель, и теперь терпи!

— Конечно, папа.

— То есть, я хочу сказать, что, не принявъ предложенія м-ръ Гласкока, ты никогда больше не можешь надется на вторую такую блестящую партію.

— Я и сама это знаю, я больше не ребенокъ — хорошо понимаю, что не много встртится людей подобныхъ сэръ Гласкоку, которые стали-бы ухаживать за мною. И если-бы ихъ было много — что пользы?! Какъ вы сами сказали, я выбрала сама и должна довольствоваться. Когда я вижу экипажи, раззжающіе по улицамъ, и вспоминаю, что мн часто придется въ дилижанс возвращаться домой, тогда я сильно объ этомъ задумываюсь.

— Боюсь, что ты станешь думать тогда, когда уже будетъ слишкомъ поздно.

— Не думайте, чтобы я не любила экипажей. Нтъ, они мн очень нравятся, точно также и нарядныя платья, и золотыя дорогія вещи, и люди, которымъ длать нечего, и балы, и опера, но я люблю этого человка, и для меня это важне всего другаго. Что же мн длать, ежели я уже такая?! Папа, вы не должны на меня сердиться. О, ради Бога, умоляю васъ, возьмите назадъ это ужасное слово!

Тмъ кончилось свиданіе. Сэръ Мармадукъ ршилъ, что ему нечего больше говорить, а Нора, умоляя отца взять назадъ то проклятіе, которымъ онъ ей грозилъ, вся въ слезахъ положила свою голову на его плечо. Онъ казался смягченнымъ, но конечно не сказалъ ни слова о своемъ согласіи на ея бракъ съ Станбэри. Онъ былъ твердо убжденъ, что его долгъ — предохранить ее отъ всхъ опасностей такого брака. Но, несмотря на все это, она сумла смягчить его гнвъ, и онъ сталъ къ ней гораздо ласкове. Онъ даже, уходя, поцловалъ ее и сказалъ, чтобы она шла къ матери. Посл этого онъ вышелъ — и когда началъ опять обо всемъ размышлять, то ему казалось, что рай отверзался для его дочери, и она не хотла въ него вступить.

ГЛАВА LXXI.
Мнніе Гуго Станбэри объ обязанностяхъ мужчины.

Сэръ Мармадукъ, совщаясь съ женой, посл свиданія съ Норой, заявилъ мнніе, что въ этомъ дл не слдовало ничего больше предпринимать. ‘Не думаю, чтобы онъ посмлъ прійти сюда, если его не позовутъ’, сказалъ сэръ Мармадукъ: ‘если-же онъ и придетъ, то конечно Нора не захочетъ его видть’. Посл этого онъ прибавилъ еще, что такъ какъ Нора подетъ съ ними на Мандаринскія острова, то, разъ будучи тамъ, она лишится всякой возможности видть Станбэри. ‘Переписки никакой не будетъ, и все это тмъ и покончится’. Но лэди Роули объявила, что все это невполн удовлетворительно. М-ръ Станбэри, сдлавъ формальное предложеніе, въ прав ожидать отвта. И сэръ Мармадукъ, по совту своей жены смягчивъ жестокость своихъ выраженій, написалъ грошевому писцу слдующее письмо:

‘Манчестеръ-Стритъ.
20 Апрля 186…

Любезный сэръ,

Лэди Роули передала мн предложеніе, сдланное вами моей дочери Нор, она сообщила мн также все, что узнала отъ васъ самихъ о вашей обстановк. Считаю почти лишнимъ вамъ замтить, что никакой отецъ не согласится выдать свою дочь за джентльмэна съ такими ограниченными и неврными средствами къ жизни.

Я принужденъ отказать вамъ въ моемъ согласіи, и въ тоже время долженъ васъ просить прекратить ваши посщенія и всякія сношенія съ моей дочерью.

Остаюсь съ должнымъ уваженіемъ
Мармадукъ Роули.

Гуго Станбэри сквайру’.

Письмо это было отправлено къ Станбэри въ контору ‘Ежедневной Лтописи’ — и сэръ Мармадукъ, надписывая ненавистный адресъ, чувствовалъ себя глубоко оскорбленнымъ, что принужденъ писать насчетъ своей дочери человку, который, по его мннію, живетъ въ такой грязной обстановк. Станбэри, получивъ это письмо, и поспшно прочитавъ его, бросилъ въ сторону. Онъ предугадывалъ содержаніе этого письма. Лэди Роули настолько ознакомила его съ воззрніями ея супруга, что ему легко было предвидть все неудовольствіе сэръ Мармадука и его нежеланіе сдлаться его тестемъ. Да онъ и не ожидалъ такого благоволенія. И ему сдлалось какъ будто стыдно за себя, за ничтожность своего положенія,— онъ какъ будто раскаивался, что увлекъ такую двушку какъ Нора Роули, заставивъ ее отказаться отъ надеждъ на блескъ, роскошь и величіе. Но письмо сэръ Мармадука нисколько не измнило его чувствъ. Онъ прочиталъ его снова — и, улыбаясь, представлялъ себ всю слабость этого отца въ рукахъ такой дочери. Затмъ онъ снова принялся за свою статью, съ твердымъ убжденіемъ, что такая бездлица, какъ записка эта, не должна имть вліянія на его ежедневный трудъ. Понятно, что сэръ Мармадукъ не дастъ своего согласія. Но онъ, Гуго Станбэри, вопреки сопротивленію отца, долженъ все таки жениться на двушк, которую онъ такъ любитъ. Отецъ ея! Да, если Нора дастъ ему предпочтеніе,— въ чемъ онъ таки сомнвался,— если Нора захочетъ выйти за него, то что ему до сопротивленія отца?! Онъ ничего отъ него не требуетъ. Денегъ за женой онъ не проситъ, приданаго ему не нужно. Такой бднякъ, какъ онъ, будетъ совершенно доволенъ, если невста его придетъ въ церковь и сдлается его женой — хоть въ утреннемъ плать и въ старой, первой попавшейся шляп. Ему не нужны печатныя приглашенія, парадные завтраки, экипажъ и нарядный туалетъ. И если только Нора согласится выйти за него, какъ она есть, — то онъ, устроивъ вс предварительныя приготовленія (какъ-то: церковное оглашеніе, позволеніе жениться), сочтетъ это отеческое сопротивленіе только прибавочнымъ удовольствіемъ этого радостнаго событія. И положивъ письмо въ сторону, онъ опять принялся за свою работу и окончилъ свою статью, сомнительно однако, написалъ-ли онъ ее со всей той силой и энергіей, которыя требовались въ передовыхъ статьяхъ ‘Ежедневной Лтописи’ для возбужденія народныхъ умовъ. Сочиняя свою статью, онъ думалъ о Нор и о письм ея отца. Сознавая всю пустоту этого письма, онъ невольно припоминалъ его и повторялъ самъ себ нкоторыя выраженія изъ него. ‘Считаю лишнимъ замтить’ — да если онъ считалъ лишнимъ, такъ зачмъ же онъ это длаетъ? ‘Отказываю въ своемъ согласіи’! Удивительно, что думаютъ эти старые шуты! Какое значеніе можетъ имть ихъ согласіе, когда рчь идетъ о дочеряхъ, имющихъ полное право располагать собой?

‘Прекратить посщенія или сношенія съ ней!’ А если она будетъ меня посщать — что тогда? Я не могу насильно войти въ ихъ домъ, но она всегда можетъ найти ко мн дорогу. Или онъ воображаетъ, что можетъ запереть ее въ дтской или поставить въ уголъ?.. Такимъ образомъ разсуждалъ онъ самъ съ собой, и этими аргументами и доводами дошелъ до того убжденія, что ему слдуетъ отвтить на письмо сэръ Мармадука. Онъ и сдлалъ это тутъ-же — до своего ухода изъ конторы ‘Ежедневной Лтописи’.

‘250, Флитъ-Стритъ
20 Апрля.

Любезный сэръ Мармадукъ Роули,

Сейчасъ получилъ я ваше письмо, и очень огорчился, узнавъ изъ его содержанія, какъ мало вы одобряете мои надежды. Я понимаю, что возраженія ваши относятся исключительно къ ограниченности и неврности моихъ средствъ. Относительно перваго возраженія, я могу вамъ сказать, что имю весьма основательныя надежды на увеличеніе средствъ моихъ въ скоромъ времени. Что же касается втораго, то могу васъ уврить, что доходы и средства мои настолько врны, насколько могутъ быть врны дходы всякаго другаго промышленнаго человка, какъ то адвоката, купца и доктора. Я никакъ не могу вамъ общать, что не увижу вашей дочери. Если она этого пожелаетъ, то конечно я буду руководиться ея дйствіями. Я очень желаю, что бы вы мн доставили случай и возможность повидаться съ вами, надясь, что мн удастся — если не измнить, то по крайнй мр смягчить нкоторыя изъ вашихъ возраженій насчетъ брака.

Имю честь быть съ глубочайшимъ уваженіемъ вашъ

Гуго Станбэри.’

Сэръ Мармадукъ, получивъ эту записку, отправился къ нему на другой день, Гуго сидлъ въ контор. ‘Ежедневной Лтописи’, въ маленькой грязной задней комнат, и сэръ Мармадукъ принужденъ былъ пробираться чрезъ изумленную толпу наборщиковъ, печатниковъ и типографщиковъ. Ему казалось, что никогда въ жизни не приходилось ему бывать въ такой грязной, темной, тсной и непріятной трущоб. Самъ онъ привыкъ исполнять свою обязанность на своихъ островахъ, окруженный всмъ блескомъ и почетомъ полунамстника. У него были и секретари, и кабинетъ, и пріемная,— и онъ даже часто пользовался почетомъ чернаго часоваго, прохаживающагося у его двери. Онъ составилъ себ понятіе, что каждый джентльтмэнъ, занимавшійся дломъ, долженъ имть приличную обстановку — какъ-то: кабинетъ, ковры, письменный столъ, вс письменныя принадлежности, мягкіе стулья, большую комнату и небольшой выборъ книгъ, чтобы придать своимъ занятіямъ видъ учености. Ничего этого не было въ бдной комнат, занимаемой Стайбэри. Онъ сидлъ за дряннымъ столикомъ, на которомъ только и было что бутылка съ чернилами, кусокъ пропускной бумаги, и листъ, на которомъ онъ писалъ. Здсь не было ни ковра, ни письменнаго стола — и единственной книгой во всей комнат былъ какой-то оборванный словарь.

— Сэръ Мармадукъ, вы меня премного одолжили вашимъ посщеніемъ, началъ Гуго:— боюсь только, что мсто это покажется вамъ очень сквернымъ, но мы останемся одни.

— Я полагаю, м-ръ Станбэри, что мсто ничего не значитъ

— Для меня конечно все равно,— а вотъ для васъ-то… Вамъ уже извстно, сэръ Мармадукъ, что я получилъ ваше письмо.

— А я получилъ вашъ отвтъ, и явился къ вамъ вслдствіе вами изъявленнаго желанія, — не думаю, однако, чтобы это свиданіе могло повести къ чему-нибудь хорошему.

— Это очень и очень любезно съ вашей стороны, сэръ Мармадукъ, и я вамъ очень благодаренъ за ваше посщеніе. Я думалъ и надялся лично объяснить вамъ ясне и точне мои средства къ жизни.

— Въ состояніи ли вы уврить меня, что у васъ врные и постоянные доходы?

— Я получаю ихъ очень аккуратно каждый мсяцъ.

Къ сожалнію, сэръ Мармадукъ не питалъ ни малйшаго уваженія къ доходу, выплачиваемому ежемсячно. По его понятіямъ, всякій порядочный джентльмэнъ долженъ былъ получать его по третямъ или даже по полугодіямъ. Для него, ежемсячное жалованье было весьма не многимъ лучше понедльной платы.

— Я полагаю, что это можно считать врнымъ и постояннымъ доходомъ, продолжалъ Гуго Станбэри.

— Извините, но я никакъ не могу съ вами въ этомъ согласиться.

— Вамъ извстно, какъ неаккуратенъ и непостояненъ доходъ адвоката, онъ никогда не знаетъ, когда и сколько можетъ получить.

— Да, м-ръ Станбэри, но званіе и должность адвоката признаны между джентльменами.

— А разв наше званіе не признано? Кто изъ насъ — адвокаты или литературные дятели имютъ большее вліяніе на свтъ и народъ? Кто боле извстенъ въ Лондон — лордъ-канцлеръ или издатель ‘Юпитера’?

— Конечно, лордъ-канцлеръ! воскликнулъ сэръ Мармадукъ, совершенно изумленный наглостью этого вопроса.

— Нисколько, сэръ Мармадукъ! возразилъ Станбэри, поднявъ руку и ударивъ ею сильно по столу, какъ будто желая этимъ придать еще больше энергіи своимъ словамъ.— Онъ важне чиномъ, это я могу допустить….

— Я полагаю, что такъ, пробормоталъ сэръ Мармадукъ.

— И больше получаетъ жалованья….

— Гораздо больше, сказалъ сэръ Мармадукъ съ улыбкою.

— И носитъ парикъ….

— Да, онъ носитъ парикъ, повторилъ сэръ Мармадукъ, самъ не зная, въ какомъ смысл ему понимать это замчаніе.

— И никто не безпокоится ни о немъ, ни о его мнніи! продолжалъ Станбэри, ударивъ опять рукою по столу, для сильнйшаго выраженія своей мысли.

— Что вы говорите, сэръ?

— Подумайте хорошенько, и вы наврное со мною согласитесь.

— Никто не заботится о лорд-канцлер!… Джентльмены, живущіе на Мандаринскихъ островахъ, безспорно составили себ гораздо высшее понятіе о лорд-канцлер, лорд-мэр, лорд-намстник и о первомъ лорд-казначейства, нежели т, которыхъ жизненная обстановка поставила въ боле близкія отношенія съ этими высокими сановниками.

— Я начинаю думать, м-ръ Станбэри, что когда имешь дло съ грошевой газетой, то подобныя мннія длаются необходимостью.

— Совершенною и полнйшею необходимостью, сэръ Мармадукъ. Ни одинъ человкъ не въ состояніи писать для печати, если онъ не уметъ различить мишуры отъ золота.

— И конечно, по вашему мннію, лордъ-канцлеръ — мишура.

— Этого я не говорилъ. Онъ можетъ быть великимъ законовдомъ и даже очень полезнымъ человкомъ. Но его санъ, его парикъ и его шерстяной саванъ — все это мишура въ сравненіи съ дйствительною властью издателя передовой газеты. Заболй лордъ-канцлеръ и пролежи онъ цлый мсяцъ въ постели — и, поврьте, весьма немногіе пожалютъ его, и вообще отсутствіе его будетъ весьма нечувствительно!

— Я этого не знаю. Я не посвященъ въ тайны нашего кабинета, но полагаю, что было бы иначе.

— Поврьте мн, столько же безпокоились бы о немъ, сколько о моей бабушк, — но заболй издатель ‘Юпитера’, вотъ это произвело бы общее броженіе. Я собственно былъ бы этимъ доволенъ и для себя, и для публики, — потому что не одобряю его образа дйствій. Но болзнь его имла бы громадное вліяніе, потому что онъ — передовой человкъ.

— Я только не понимаю, м-ръ Станбэри, къ чему все это ведетъ.

— Только къ тому, что мы, пишущіе для печати, думаемъ, что нашъ трудъ признается и долженъ быть признанъ званіемъ. Вы говорите о постоянной продолжительности, сэръ Мармадукъ, да разв газеты непродолжительны и непостоянны? Не выходятъ ли он регулярно каждый день — и не выходитъ ли ихъ все больше и больше? Надюсь, что вы не ожидаете столкновенія между ними.

— Газетъ много, очень много, — это не подлежитъ никакому сомннію,— ихъ даже слишкомъ много.

— Кто нибудь долженъ же ихъ писать — и тому, кто пишетъ, надо платить.

— Я полагаю, что всякій можетъ ихъ писать.

— Мн бы хотлось, чтобы вы попробовали, сэръ Мармадукъ. Право, попробуйте-ка написать сегодня вечеромъ передовую статью, а завтра утромъ сами прочтите ее.

— У меня и безъ этого довольно дла, м-ръ Станбэри.

— Конечно. У васъ дла вашего губернаторства. Мы вс вообще склонны не сознавать и не цнить труда нашихъ сосдей! И мн тоже кажется, что я могъ бы похать и управлять Мандаринскими островами безъ малйшаго труда. И конечно, ошибаюсь, — также какъ и вы на счетъ способности писать въ газетахъ.

— Я никакъ не думалъ, сказалъ сэръ Мармадукъ, вставая съ достоинствомъ,— пришедши сюда, разбирать и обсуждать подобные вопросы. А такъ какъ судьб угодно было такъ устроить, что м-ръ Станбэри несдланъ губернаторомъ Мандаринскихъ острововъ, а я не имю чести писать и наполнять столбцы грошевой газеты, къ которой вы принадлежите, — то намъ совершенно безполезно разбирать, что каждый изъ насъ долженъ длать въ свомъ положеніи.

— Совершенно безполезно, сэръ Мармадукъ,— разв только такъ для оригинальности и шутки.

— Я здсь не вижу никакой шутки, м-ръ Станбэри. Я пришелъ сюда, по вашему требованію, выслушать, что вы мн можете сказать въ опроверженіе моего ршенія относительно васъ и моей дочери. Но такъ какъ повидимому вы не въ состояніи его опровергнуть, то я не хочу васъ доле задерживать.

— Извините, у меня очень много опроверженій, и я вамъ уже и высказалъ очень много доводовъ.

— Неужели?

— Вы жаловались, что мой трудъ непостояненъ. Я доказалъ вамъ, что онъ такъ проченъ и постояненъ, что нтъ возможности предвидть ему конца. Газеты были, есть и будутъ, — и люди, способные писать, всегда найдутъ занятіе. Я теперь занимаюсь здсь два года. Вамъ извстно, сколько я вырабатываю. И если я могъ въ такое короткое время получить столько, сколько получилъ бы адвокатъ, священникъ, военный, морякъ, или любой чиновникъ,— однимъ словомъ: столько, сколько получалъ бы всякій занимающій одну изъ тхъ должностей, которые вы удостаиваете признавать званіемъ,— то я полагаю, что это доводъ уважительный, да, доводъ опровергающій всякія возраженія.

— Прекрасно, м-ръ Станбэри. Я васъ выслушалъ, и въ нкоторой степени удивляюсь вашему…. вашему…. вашему усердію, вашей геніальности, если можно такъ выразиться.

— Я вовсе не желалъ вызвать вашего удивленія, сэръ Мармадукь, но думаю что вы хотли сказать,— здравый смыслъ и умніе различать вещи.

— Пусть хоть и такъ. Но позволите ли мн замтить вамъ, что ваше положеніе не такое, чтобы могло заставить маня доврить вамъ мою дочь. И такъ какъ я и лэди Роули составили себ свои понятія и ршили иначе, то я принужденъ просить васъ общать мн — прекратить и покончить вс ваши поиски касательно моей дочери.

— А что говоритъ она объ этомъ, сэръ Мармадукъ?

— То, что она говорила, было для моихъ ушей, но не для вашихъ.

— А то, что я говорю,— это и для ея ушей, и для вашихъ, и для ея матери, и для ушей каждаго, кому угодно меня слушать. Я никогда не откажусь отъ вашей дочери, разв только буду твердо убжденъ, что она сама этого желаетъ. Гораздо лучше, дйствовать прямо, сэръ Мармадукъ.

— Я васъ не понимаю, м-ръ Станбэри.

— То есть, ничего не скрывать и высказывать все откровенно.

— Я всегда былъ того мннія, что если глава семьи объявитъ джентлъмэну, что не желаетъ имть его членомъ своего семейства, то обязанность этого джентльмэна, какъ честнаго человка,— прекратить его напрасныя попытки. Я покрайнй мр воспитанъ былъ въ этихъ понятіяхъ.

— А я, сэръ Мармадукъ, воспитанъ былъ въ такихъ понятіяхъ, что если мужчина съуметъ пріобрсти привязанность женщины, то обязанность этого мужчины, какъ честнаго человка,— преодолть вс препятствія, и я убжденъ, что, по моимъ понятіямъ, я исполняю свой долгъ.

— Слдовательно, сэръ, мн говорить больше нечего, и остается только съ вами проститься, и просить васъ не удостой вать меня боле вашими посщеніями.

Но такъ какъ выходъ былъ темный и запутанный, то Станбэри долженъ былъ показать дорогу сэръ Мармадуку, что онъ и сдлалъ молча, при прощаніи, они раскланялись, не сказавъ ни слова боле.

Въ этотъ же самый вечеръ, когда Нора сопровождала мать въ одинъ изъ театровъ, ей поспшно всунули въ руки записку. Въ толп она не успла разсмотрть подателя, вручившаго ей эту записку. Но сестра ея Люси замтила, какъ она ее спрятала, и, вернувшись домой стала ее осторожно и робко распрашивать, что все это значитъ. Записка была слдующаго содержанія:

Безцнное мое сокровище,

‘Я видлъ сегодня твоего отца — онъ строгъ и суровъ, какъ большинство отцевъ. Никакой гранитъ нельзя сравнить съ каменнымъ сердцемъ родителей! Но такъ какъ я не охотникъ до скандальныхъ похищеній и веревочныхъ лстницъ — и такъ какъ ты, мое сокровище, не имешь ничего общаго съ какой нибудь Ледой,— то я ршился слдовать своимъ путемъ для достиженія такой дорогой цли. Конечно и рчи быть не можетъ, чтобъ ты вернулась на эти острова. Я полагаю, что (какъ будущій твой супругъ) имю полное право объявить, что возвращеніе твое туда немыслимо. Я предлагаю теб уполномочить меня сдлать вс необходимыя приготовленія,— т. е. получить позволеніе, сдлать церковное оглашеніе, и все тому подобное,— и когда все это будетъ готово, тогда ты уйдешь изъ дому, какъ будто для прогулки, и придешь въ церковь, чтобы со мной повнчаться. Ты въ такихъ лтахъ, что можешь вполн и законно располагать собой, — и ни отецъ, ни мать не имютъ права остановить тебя. Я почти увренъ, что мать согласится сопровождать тебя, если ты только съумешь ее убдить. Пиши мн, адресуя въ контору ‘Ежедневной Лтописи’.

Твой на вки
Г. С.

‘Постараюсь вручить теб эту записку при твоемъ выход изъ театра. Если же она и попадетъ въ другія руки, то бда не велика. Я нисколько не стыжусь того, что длаю, и надюсь что и ты тоже’.

ГЛАВА LXXII.
Врученіе подарка.

Мы надемся, что читатель нашъ не позабылъ извстную четверть баранины, которую мисъ Станбэри послала съ Мартой въ залогъ примиренія изъ Эксетера въ Нэнкомбъ-Путней, безъ намренія, однако, подкупить Доротею, или снискать ея преданность: баранина эта, завернутая старательно и соблазнительно въ тончайшую и блйшую салфетку, не предназначалось быть подкупомъ, а посылалась какъ подарокъ, въ старину всегда сопровождавшій знатныхъ пословъ, въ знакъ дружбы и глубокаго уваженія. Миссъ Станбэри горячо желала возвращенія своей племянницы, но она была достаточно умна и понимала, что четверть баранины не въ состояніи доставить ей этого удовольствія. Если описаніе скуки и одиночества старой тетки тронетъ сердце Доротеи, и она вслдствіе этого пожелаетъ къ ней вернуться, то это будетъ очень хорошо — и тмъ лучше, что тогда предложеніе будетъ сдлано самой Доротеей. Вообще порученіе, данное миссъ Станбэри Март, было очень замысловато.

Пріхавъ въ Лесборо, Марта наняла одноколку, который привезъ ее въ Ненкомбъ-Путпей, не желая однако, и сама не зная почему, подъхать въ этой одноколк къ дверямъ коттэджа, она отпустила его посреди деревни, откуда и отправилась, съ своей корзинкой въ рук, пшкомъ къ жилищу миссъ Станбэри. До коттэджа было около полъ-мили, а баранина была тяжела (кром того миссъ Станбэри приказала ей завернуть въ эту же салфетку еще бутылку хересу) и Марта начинала уставать подъ своей ношей, какъ вдругъ — о, удивленіе!— она даже не поврила своимъ глазамъ: ей на встрчу шелъ — Брукъ Бургесъ! И, какъ она впослдствіи разсказывала, ей показалось, что все пропало. Брукъ Бургесъ здсь, — былъ въ Эксетер, не навстивъ миссъ Станбэри и пріхалъ сюда тайкомъ отыскать молодую двушку, на которой не имлъ права жениться, а эта двушка, обидвшая такъ сильно свою тетку, принимаетъ его и не думаетъ, что эта же тетка, однимъ почеркомъ пера, можетъ ихъ обоихъ совершенно разорить! Марта питала особенный страхъ и благоговніе къ завщанію своей госпожи. Зная, что она въ немъ не забыта, она на этотъ счетъ была совершенно покойна, но такъ много наслышалась объ этой духовной, до того цнила всю власть и силу миссъ Станбэри и столько перечувствовала, слыша о нкоторыхъ перемнахъ, въ ней происшедшихъ, — что дошла До убжденія, будто бы вс окружившіе ея госпожу, должны были также какъ и она благоговть передъ нею, запомнить малйшія подробности, относящіяся до этой духовной. Гуго былъ любимецъ Марты, и если-бы отъ нея зависло распоряженіе этой духовной, то, конечно, она сдлала-бы его главнымъ наслдникомъ, но госпожа, въ добрую минуту, сдлала ей признаніе, что большая часть состоянія перейдетъ назадъ къ одному изъ Бургесовъ. Бургесовъ однако было много — и вотъ одинъ изъ нихъ, ея избранникъ, такъ ужасно оскорблялъ теперь завщательницу! Что-же оставалось ей длать? Какъ съ этимъ быть? Вернуться и ничего не сказать госпож о томъ, что она видла Брукъ Бургеса въ Ненкомбъ-Путне, — а если это впослдствіи узнается, то не падетъ-ли заслуженный гнвъ миссъ Станбэри на ея же голову? Ей необходимо разсказать это про исшествіе, не смотря на вс послдствія — и какъ бы они не были ужасны.

— М-ръ Брукъ! кого я вижу! Да вы ли это? воскликнула она, подойдя къ нему и поставивъ свою корзину посреди дороги.

— Кто же другой, какъ не я? отвтилъ онъ, подавая ей руку.

— Какая нелегкая принесла васъ сюда, м-ръ Брукъ? Боже мой! что скажетъ на это госпожа?

— Я все улажу и поправлю. Завтра же я возвращусь въ Эксетеръ. За симъ послдовало еще съ обихъ сторонъ много вопросовъ и отвтовъ. Онъ разсказалъ ей, что остановился у м-ссъ Крокетъ и живетъ здсь уже два дня.

— О, Господи, Господи! начала она опять:— о, ужасъ, какой ужасъ!… потомъ спросила его: — и это вы сюда для миссъ Доротеи пріхали?

— Конечно, для м-ссъ Доротеи. Брукъ нисколько этого не скрывалъ. Онъ пріхалъ сюда познакомиться съ матерью и сестрою Доротеи и ихъ нсколько ознакомить съ его будущими намреніями и предположеніями, а также — осмотрть лучшія мста этой окрестности. Когда онъ заговорилъ о красот этой мстности, Марта посмотрла на него такъ, какъ посмотрли бы на полковника Осборна жители Лесборо и Ненкомбъ-Путнея, если бы онъ заговорилъ о церковной паперти въ Кокчэфингтон.

— Красота мстности! стыдитесь, м-ръ Бургесъ! сказала Марта.

— Нисколько, да и нечего мн стыдиться, сказалъ Брукъ.

Тогда Марта взяла свою корзину и отправилась по направленію къ коттэджу, отъ котораго они были въ весьма близкомъ разстояніи. Ей было досадно на Доротею. Въ подобныхъ случаяхъ женщина обыкновенно сердится на женщину,— которая вроятно тутъ лицо страдательное,— а не на мужчину, который и есть дйствующее лицо! Она, эта скромница, принимаетъ тихонько мужчину въ Ненкомбъ-Путне! Влюбись Брукъ-Бургесъ въ Доротею въ город, въ самомъ Эксетер, тогда это не показалось бы Март такъ ужасно, но эта встрча, въ этой уединенной мстности, даже вн деревни, — все это ей казалось почти неприличнымъ, а главное, что все это длалось какъ будто вопреки желанію и воли миссъ Станбэри! Дороте слдовало скоре зарыться, чмъ допустить, чтобы Брукъ Бургесъ увидлъ ее въ Ненкомбъ-Путне, хороши же и мать, и сестра ея! Въ этихъ размышленіяхъ она продолжала свой путь съ бараниной въ рукахъ, и въ скоромъ времени очутилась въ присутствіи трехъ дамъ.

— Какъ! Неужели это вы, Марта?! воскликнула удивленная Доротея.

— Да, миссъ,— это я. Я была бы у васъ получасомъ раньше, если бы меня не задержали на дорог.

— Кто же васъ задержалъ на дорог? спросила Присцилла.

— Какъ кто?— конечно м-ръ Брукъ.

— Что же сказалъ вамъ м-ръ Брукъ? спросила Доротея.

Марта тотчасъ замтила, что Доротея сіяла радостію. Въ послдствіи она разсказывала свой госпож, что никогда не видала Доротею такой хорошенькой и довольной, какъ тогда. ‘Право, мамъ, она такъ сіяла и казалась такой довольной, что, не смотря на все, любо было на нее глядть’. Но все это было сказано Мартою только впослдствіи.

— Что и говорить-то ему было! возразила Марта очень серьезно.

— А у меня такъ, напротивъ, есть много что вамъ сообщить, продолжала Долли.— Я — невста м-ръ Брука, и вы можете поздравить меня. Это теперь ршено — и мамаша, и сестра знаютъ это.

Марту поразило это неожиданное приглашеніе поздравить Доротею, и она въ первую минуту до того смшалась, что не знала сама, что ей сказать. Будучи вполн уврена въ несогласіи миссъ Станбэри на этотъ бракъ, она не смла выразить своего одобренія. По понятіямъ Марты, молодой двушк не подобало имть жениха, неодобряемаго ея госпожей. Она хорошо понимала, что въ дл замужества молодыя лэди пользуются такими преимуществами, которыхъ лишена прислуга. Молодая лэди можетъ длать многое,— и гулять, и болтать съ молодыми людьми, и танцовать съ ними, и цловать ихъ, а пожалуй и еще что-нибудь, — тогда какъ за половину всхъ этихъ продлокъ, молодую прислугу часто изъ дому выгоняютъ. Марта все это знала, знала она и то, что хотя мать миссъ Доротеи жила въ очень маленькомъ коттэдж, но все-таки въ отношеніи жениховъ Доротея нисколько не лишена была всхъ преимуществъ любой лэди. А все-таки положеніе миссъ Доротеи было особенно странно! Вспомните только объ этой духовной или лучше сказать объ этомъ набросанномъ завщаніи, которое должно быть со временемъ написано, и которое теперь вроятно составится и такъ ужасно ихъ обоихъ поразитъ! Не получивъ еще денегъ, не должно обижать тхъ, у кого они есть. Таково было непоколебимое убжденіе Марты. Подъ вліяніемъ всхъ этихъ впечатлній возможноли ей было поздравить Доротею.

— Надюсь, вы будете счастливы, вамъ это лучше извстно, произнесла она наконецъ съ трудомъ. А теперь, мамъ…то есть, извините…. миссъ, прибавила она, поправивъ свою оговорку и исполняя съ точностію приказаніе миссъ Станбэри,— госпожа прислала меня съ частію баранины и письмомъ, которое находится въ этой корзинк, провдать васъ…. и другихъ двухъ лэди.

— Мы очень рады и благодарны, поспшила сказать м-ссъ Станбэри, не понявъ настоящаго значенія рчи Марты.

— Въ особенности довольна сестра, замтила Присцилла, которая хорошо поняла Марту.

Доротея достала письмо, отошла немного въ сторону и начала его внимательно читать. Письмо ее сильно тронуло — и слезы навернулись у ней на глазахъ, когда она его кончила. Намеки старой тетки на положеніе незамужнихъ женщинъ ее особенно затронули. Прошедшее тетки было ей извстно, и теперь она знала, или по крайней мр надялась, что знаетъ нчто и о своей будущей, судьб. Тетка ея была печальна, грустна, а ей теперь улыбался весь Божій міръ. Брукъ только что объявилъ ей, что онъ намренъ какъ можно скоре на ней жениться,— съ согласія тетки, если это возможно, если же нтъ,— то и безъ онаго. Онъ представилъ въ смшномъ вид, каково бы это было, еслибы угрозы миссъ Станбэри могли его остановить,— и говорилъ такъ убдительно и горячо, что даже Присцилла ему не возражала и съ нимъ согласилась. О своихъ средствахъ не сказалъ онъ ни слова, и никому изъ нихъ не пришло въ голову спросить его объ этомъ. Въ коттэджъ явился онъ въ вид какого-то божества, и вс готовы были пасть ницъ и преклониться предъ нимъ. М-ссъ Станбэри выказывала ему всевозможное уваженіе и признательность. Онъ ихъ всхъ перецловалъ, и Присцилла чувствовала даже какую-то гордость ей самой непонятную. Доротея, которой оказана была такая честь, внезапно выросла въ глазахъ матери и стала для нея красавицей.

Нкогда жило въ одномъ город семейство всми любимое и уважаемое, состоявшее изъ трехъ пожилыхъ двицъ. Ихъ образъ жизни былъ хорошо извстенъ ихъ друзьямъ, и не возбуждалъ никакого удивленія, но однажды какой то прізжій спросилъ старшую сестру, почему миссъ Матильда, младшая сестра, всегда проходитъ, выходя первая изъ комнаты? ‘Матильд сдлано было однажды предложеніе,’ отвтила добрая простая старушка, которая, сама никогда не удостоившись такой чести, чувствовала, что подобнаго эпизода было совершенно достаточно, чтобы придать важность и значеніе на всю остальную жизнь. Подобное чувство ощущала теперь м-ссъ Станбэри, при мысли о той чести и о томъ счастіи, которыя выпали на долю ея меньшой дочери, оказавшейся достойной сдлаться женой такого человка какъ Брукъ Бургесъ.

И вотъ, съ сердцемъ преисполненнымъ счастья, читала Доротея письмо своей тетки, которое ее какъ-то особенно смягчало и трогало. ‘Я какъ будто полюбила и привыкла видть твое миленькое личико.’ Доротея очень мало думала о своей красот, но ей было чрезвычайно пріятно услышать отъ тетки, что ея находятъ хорошенькой. ‘Я здсь очень скучаю въ своемъ одиночеств,’ писала тетка — и посл этого слдовали т выраженія, въ которыхъ она высказывала свой взглядъ на обязанности женщинъ, и потомъ просьба къ ней лично. ‘Дорогая Доротея, ради Бога, не будь ты такой.’ Она письмо поднесла къ губамъ, потомъ прижала его къ сердцу, и слезы до того затемняли ея глаза, что она едва могла окончить чтеніе этого письма.

Молодые люди обыкновенно смотрятъ слегка на подобныя просьбы стариковъ, но эта просьба высоко цнилась двушкой, къ которой она была обращена. Запечатлвъ себ въ ум приглашеніе, или, врне сказать, позволеніе пріхать въ Эксетеръ и совтъ посткрипта узнать отъ Марты задушевныя мысли старушки, Доротея вернулась въ гостинную, гд застала всхъ въ полномъ сбор.

— Марта, начала она, отводя Марту въ сторону,— счастлива теперь тетушка?

— Какъ вамъ сказать, миссъ…

— Поправилась она?

— Сэръ Питеръ говоритъ, что ей гораздо лучше, а м-ръМартинъ… да, м-ръ Мартинъ — тотъ опять говоритъ другое.

— Каковъ аппетитъ у нея?

— Изрядный, но не такой какъ прежде. Я ей говорила, что ей слдуетъ ухать куда нибудь,— но она не любитъ передвиженій и сборовъ. Она никогда никуда не здила. Я совтовала ей създить хоть на недльку въ Долишь, но она думаетъ, что не найдетъ тамъ хорошей постели,— а вы знаете, какъ она къ своей привыкла.

— Пожалуй, она и похала бы, скажи ей это сэръ Питеръ.

— А теперь говоритъ, что вс эти поздки — только новомодныя выдумки, и что когда она была молода, то люди вовсе не находили нужды въ перемн воздуха. Я сама слышала, какъ она говорила сэръ Питеру, что если ей нельзя жить въ Эксетер, то она согласна въ немъ умереть. Она никуда не подетъ, миссъ Доротея. Она не заботится объ своей жизни.

— Марта, скажите мн,— скажете ли вы?

— Что такое, миссъ Доротея?

— Будьте милы и добры, скажите мн всю правду. Будетъ ли ей лучше если я къ ней поду?

— Она не любитъ оставаться одна. Да и кто это любитъ.

— Но теперь, когда м-ръ Брукъ… ну, да вы знаете…

— То-то, м-ръ Брукъ! Понимаю я!

— Конечно, Марта, понятно, что я люблю его больше всего на свт. И сказать вамъ не могу, какъ это случилось,— но мн кажется, что я полюбила его съ первой минуты, когда его увидла.

— О, Господи, Господи!

— И сама не знаю, какъ все это случилось, Марта, теперь и говорить нечего объ этомъ, и я его ни на что въ мір не промняю. Но отъ всей души желаю и готова сдлать для тти все — кром этого.

— Но это ей не будетъ пріятно, миссъ Доротея. Поврьте мн. Впрочемъ, вы и сами это знаете.

— Теперь этому нельзя уже помочь — и конечно она вс узнаетъ. Не лучше-ли мн самой похать и сказать ей? Я готова хать хоть сегодня, если вы мн скажете, что это ей будетъ пріятно.

— А м-ръ Брукъ?

— Онъ подетъ завтра.

— И вы его здсь оставите?

— Почему же нтъ? Никто его не обидитъ. Мн теперь ршительно все равно, со мною-ли онъ или нтъ. Вамъ я могу однако сказать что мн было очень грустно, когда онъ однажды отъ насъ узжалъ. И такъ, Марта, ття Станбэри будетъ очень рада меня видть?

Марта не въ состояніи была дольше сдерживаться и высказалась въ самыхъ сильныхъ выраженіяхъ. Госпожа ея ничего въ мір такъ горячо не желала, какъ возвращенія своей любимой племянницы. Марта предвидла страшныя затрудненія на счетъ Брукъ Бургеса, и боялась съумютъ-ли они изъ нихъ выпутаться

Доротея объявила, что она намрена все разсказать тетк.

Марта покачала головой, удивлялась ея отваг и честности, но сильно сомнвалась въ успх, Она лучше всхъ понимала особенность воззрній ея госпожи, которая всего больше заботилась именно о томъ, чтобы никто изъ семейства Станбэри не получилъ бы состоянія Бургесовъ, а только то, что ей удасться накопить изъ своихъ доходовъ. Было время, когда Марта надялась, что она превозможетъ это предубжденіе въ пользу Гуго, но предубжденіе это напротивъ длалось сильне, по мр того какъ старушка становилась старше и слабе,— и теперь должно смотрть на это, какъ на дло окончательно ршенное. ‘Она скорй предоставитъ все старому Барти’, проговорилась Марта: ‘нежели допуститъ, чтобы ея состояніе перешло въ ея родъ и племя. А между тмъ, ежели она кого нибудь ненавидитъ, то это именно Барти Бургеса.

Однако, не смотря на все это, Марта приняла предложеніе Доротеи,— и хотя эта поспшность молодой двушки сильно удивила м-ссъ Станбэри и Присциллу, но ни одна изъ нихъ не подумала ей противорчить или ее удерживать.

— А мн то, что же длать? сказалъ Брукъ, когда ему все разсказали.

— Вы прідете завтра, замтила Доротея.

— Можетъ быть, если мы оба къ ней подемъ, это будетъ не подъ силу нашей дорогой старой чудачк.

— Не смйте называть ее чудачкой, Брукъ. Вы гораздо большой чудакъ нежели она, не вы ли ее сердите, не слушаете ее, и длаете все возможное, чтобы возбудить ея гнвъ.

— А вы сами… что же вы длаете?

— Мн-то, какъ помочь этому Брукъ? Не вы ли сами говорите, что такъ должно быть.

— Конечно, должно. Возможно-ли запретить мн дйствовать благоразумно, ради того только, что старуху укусила какая-то муха. Да я и не врю ни въ какія духовныя.

— Брукъ, она вольна поступить въ этомъ отношеніи, какъ ей будетъ угодно.

— Конечно, она можетъ длать все, что ей угодно, — и пусть ее такъ и длаетъ. Я хочу сказать только одно: что не слдуетъ никого заставлять дйствовать такъ или иначе потому, что это можетъ измнить духовную,— соспшествовать или препятствовать ея совершенію. Тогда вы длаетесь рабомъ на всю жизнь, а покойный тиранъ налагаетъ на васъ вчную траурную цпь, и даже за гробомъ будетъ на васъ скалить зубы. Однимъ словомъ: она же заварила кашу, а вамъ придется ее расхлебывать.

— Я ей скажу всю правду — и если она очень разсердится, тогда я сейчасъ вернусь домой. Во всякомъ случа, я думаю, что завтра вернусь, такъ что мн придется съ вами разъхаться. И это будетъ самое лучшее. Она не захочетъ насъ видть вмст. Но только тогда, Брукъ, я васъ уже больше не должна видть.

— Конечно, но только до юня.

— Неужели это дйствительно будетъ въ юн?

— Вы же сами говорили, что Май неудобенъ.

— Какъ вы не понятливы, Брукъ! Вдь дня черезъ два уже и Май. Подумали-ли вы о томъ, что я очень бдная невста для васъ? Мн кажется, что, желая приготовить себ столько вещей, я кончу тмъ, что ровно ничего не сдлаю. Подумали-ли вы, что это такое — жениться на такой нищей, какъ я?

— Сознаюсь, Долли, что мн этого и въ умъ не приходило,— хотя оно быть можетъ и слдовало.

— Теперь, Брукъ, уже слишкомъ поздно.

— Полагаю.

— Совершенно поздно. Недлей раньше я, пожалуй, могла бы еще отъ всего отказаться. Да я почти всегда убждала себя, что мн и слдуетъ отказаться отъ этого. Но вы пріхали, и изъ головы моей вылетла всякая добродтель. Я сама себя стыжусь, и знаю, что не стою такого счастія, а все-таки предпочитаю остаться съ этимъ стыдомъ, лишь бы не лишиться васъ. О, Брукъ, милый, дорогой Брукъ, я постараюсь все сдлать чтобы только васъ осчастливить!

Посл обда Марта и Доротея собрались въ Эксетеръ, Брукъ и Присцилла проводили ихъ до дому м-ссъ Крокетъ, гд ихъ ожидала одноколка изъ Лесборо. Дорогой, пока они шли, Доротея говорила очень мало, и, свъ въ вагонъ, тоже не сдлалась сообщительне. Къ тетк хала она съ чувствомъ любви и привязанности, но къ этому примшивалось теперь признаніе, которое должно было непремнно возбудить неудовольствіе старухи. Она сознавала, что, принявъ предложеніе Брука, согласясь выйти за него и даже назначивъ день свадьбы, она поступила съ теткой очень неблагодарно. Расположенію и гостепріимству этой тетки она обязана была своимъ знакомствомъ съ Брукъ-Бургесомъ. И такъ какъ она жила подъ кровомъ этой тетки въ Эксетер, то на нее и находило сомнніе, не провинилась-ли она жестоко, влюбившись въ этого человка вопреки строгому приказанію и запрещенію старушки. Если теперь тетка объявитъ, что она ни подъ какимъ видомъ не согласится на этотъ бракъ, будетъ ему сопротивляться всми силами, и употребитъ все свое вліяніе на Брука, чтобъ его отклонить отъ этого,— тогда Доротея завтра же вернется въ Ненкомбъ-Путней, въ коттеджъ своей матери, предоставивъ своему жениху полную свободу дйствовать съ ея теткой, какъ ему заблагоразсудится. И если онъ уступитъ, то она постарается (хотя ей и придется жестоко бороться) примириться съ мыслью, что онъ поступилъ, какъ ему слдовало.

— Нтъ, Марта, я должна сама ей все разсказать, сказала Доротея, когда он стали подъзжать къ Эксетеру.

— Непремнно, миссъ,— и сдлайте это сегодня же вечеромъ.

— Да, скажу все — все и сразу — и сейчасъ, какъ только пріду.

ГЛАВА LXXIII.
Возвращеніе Доротеи въ Эксетеръ.

Миссъ Станбэри хорошо знала, что Марта должна прибыть въ Эксетеръ съ семичасовымъ поздомъ, и что въ Оград ее можно ожидать около четверти восьмаго. Весь этотъ день она была до того безпокойна и нервна, что м-ръ Мартинъ посоввалъ ей, ‘быть осторожне и больше беречь себя’.

— Все это прекрасно, м-ръ Мартинъ, сказала старушка — но вы не нашли еще лекарства отъ моей болзни. Аптекарь уврилъ ее, что западный втеръ иметъ весьма вредное вліяніе на ея здоровье, и ушелъ, еще разъ повторивъ ей свою просьбу поберечь себя. ‘Не втерокъ, посылаемый Богомъ, приноситъ намъ вредъ, а собственныя наши сердца’, сказала старушка про себя. Посл своего одинокаго обда, она стала бродить по комнатамъ, дважды звонила двушку, и когда та являлась, то она не знала, какое ей отдать приказаніе. Она сильно заботилась о своемъ ча, и все-таки не велла его подавать пока не вернется Марта. Она хотла-было приказать приготовить еще одну чашку съ блюдечкомъ, но боялась, что въ случа обманутаго ожиданія не съуметъ скрыть своей досады. А между тмъ,— думалось ей,— если она прідетъ, какъ мило было бы показать Дороте, что ея старая тетка ждала ее. Трижды подходила она къ окну, посл того какъ въ собор пробило семь, чтобы посмотрть не возвращается-ли ея посолъ. Изъ окна видно было небольшое пространство маленькой тропинки, на которой могла показаться Марта,— и какъ это обыкновенно бываетъ въ такихъ случаяхъ, у двери раздался звонокъ, а посла она не успла подкараулить. Миссъ Станбэри опрометью вскочила со стула и бросилась къ лстниц.

— Вотъ мы и пріхали, миссъ Доротея! сказала Марта. Тутъ миссъ Станбэри не въ состояніи была удержаться, и сошла съ лстницы такъ быстро, какъ она бывало ходила въ прежнія времена — задолго до своей первой болзни.

— Дружокъ вы мой безцнный! воскликнула она:— душка вы, моя дорогая! Я такъ и думала, что вы прідете. Дженъ, скоре принесите наверхъ другую чашку съ блюдечкомъ.

Какъ досадно, что она раньше не велла ее приготовить!

— Дженъ, принесите тоже горячій пирожокъ. Вы врно, другъ мой, голодны посл дороги.

— Довольны-ли вы ття Станбэри, что я пріхала? спросила Доротея.

— Довольна-ли я, моя ненаглядная!

И она, поднявъ руки, погладила щеки молодой двушки, поцловала ее, потрепала Марту по плечу, и въ гоже время побранила ее, зачмъ она съ желзной дороги не взяла кабріолета.

— А что значитъ этотъ маленькій мшокъ? спросила она. Вы же и подете опять за остальнымъ, Марта,— сами виноваты.

Марта знала, что сначала все пойдетъ прекрасно, но иногда госпожа ея такъ внезапно мнялась! Что тутъ было-бы, узнай миссъ Станбэри, что Брукъ-Бургесъ остался въ Ненкомбъ Путне?

— Вы видите, ття, что я не осталась пость присланной вами баранины, сказала Доротея, улыбаясь.

— Вмсто баранины получите здсь откормленнаго тельца, сказала миссъ Станбэри,— вы вдь для меня — вернувшійся блудный сынъ.

Все это было очень трогательно, и миссъ Станбэри была такъ счастлива, разливая чай, потчуя горячими пирожками, густыми сливками, — такъ нжно ласкала племянницу, и казалась такъ довольна,— что Доротея не въ состояніи была сдлать своего признанія, пока на стол стояли вс чашки и тарелки. Озабоченной и встревоженной, ей не до пирожковъ было, но она все-таки притворилась, что стъ ихъ съ большимъ апетитомъ, понимая, что этимъ она всего лучше поддлается къ тетк. Миссъ Станбэри была изъ числа тхъ хозяекъ, которыя любятъ, чтобы гости кушали приготовленныя имъ лакомства. Она любила, чтобы ея знакомые и друзья у нея ли и пили. И если гости лишали ея этого удовольствія, то она называла это капризомъ съ ихъ стороны, и очень обижалась. Вотъ этимъ-то всего больше и провинились въ ея глазахъ Камилла и Арабелла Френчъ, объявлявшія за ея чайнымъ столомъ, что он поздно обдали, а потому и не могутъ у нея сть за чаемъ.

Дороте все это было хорошо извстно, и она постаралась, скрпя серце, исполнить свой долгъ, затмъ ей надо было вс разсказать, Март она общала, что скажетъ тетк все въ этотъ же вечеръ. Да и сама-то она чувствовала и сознавала, что и безъ общанія Март — необходимо было сдлать сегодня-же это признаніе. Досадно и грустно было подумать, что счастье старушки такъ скоро разстроится, но длать нечего! Когда со стола все убрали, тетка все еще продолжала радоваться и ласкать ее.

Доротея крпилась на сколько могла, улыбалась, цловала руки тетки, и изрдка отвчала ей ласково. Но надо-же было начать — и какъ только въ комнат все утихло, она вскочила со стула и начала:

— Тетя Станбэри, я должна вамъ сказать кое-что. Какъ вы думаете, кто пріхалъ въ Ненкомбъ-Путней?

— Не Брукъ-Бургесъ?

— Вы отгадали. Онъ и теперь тамъ, а завтра будетъ здсь. Выраженіе лица миссъ Станбэри измнились въ одно мгновеніе. Она все ходила вокругъ Доротеи, но услышавъ эту новость, внезапно остановились. Ее всего больше радовала мысль, что Доротея вернулась только изъ любви къ ней,— какъ оно и въ самомъ дл было, но теперь ей казалось, что Доротея вернулась испросить у нея для себя великой милости. Ей тотчасъ пришло въ голову, что Брукъ прохалъ Эксетеръ, не побывавъ у ней. Если онъ ршился женцться безъ ея совта и согласья, то онъ могъ по крайнй мр сдлать любезность и навстить ее. Она отъ полноты сердца написала дружеское, любящее письмо Дороте,— и оба, Доротея и Брукъ, воспользовались ея изліяніемъ. Вотъ какъ растолковала, она себ событія этого дня.

— Пусть онъ теперь и не безпокоится прізжать сюда! сказала она.

— Милая, дорогая ття, не говорите этого.

— Нтъ, другъ мой, повторяю еще разъ вамъ: пусть и не безпокоится прізжать сюда. Когда я говорила, что буду очень рада васъ видть, то я никакъ не подразумвала чтобы вы подъ моимъ кровомъ встртились съ Брукъ-Бургесомъ. Я никакъ не желала принять васъ обоихъ.

— Могла-ли я не пріхать, посл вашего письма?

— Это такъ, — но ему незачмъ прізжать. Онъ съумлъ найти дорогу изъ Лондона въ Ненкомбъ-Путней, не останавливаясь въ Эксетер…. и… и…

— Ття Станбэри, позвольте мн вамъ все разсказать.

— Нечего больше разсказывать, я объ остальномъ догадываюсь.

— Нтъ, ття, вы ошибаетесь, мн еще надо многое вамъ разсказать. Вамъ извстно, что онъ обо мн думалъ, и чего онъ хотлъ.

— Онъ — самъ себ господинъ, другъ мой, и вы тоже — сама себ госпожа.

— Вы меня этими словами убиваете, ття Станбэри. Я не думала прізжать сюда, — но когда Марта привезла мн ваше дорогое письмо, я не выдержала. А онъ хотлъ пріхать, и располагалъ быть здсь завтра, и наврное будетъ. Долженъ-же онъ себя оправдать, если вы на него сердитесь.

— Ему нтъ никакой надобности себя оправдывать.

— Я и своимъ и ему сказала, что я у васъ только переночую,— если вы не пожелаете насъ вмст видть. Но его, ття Станбэри, вы должны видть. Нтъ, вы не откажетесь принять его.

— Позвольте мн, другъ мой, разсудить самой и ршить, кого мн видть и принять.

Посл этого, совщаніе прекратилось на нкоторое время, и миссъ Станбэри вышла изъ комнаты, чтобы посовтоваться съ Мартой. Доротея пошла на верхъ въ свою комнату, и увидла, что здсь все было съ величайщею заботливостью для нее приготовлено. Все вокругъ нея было до того чисто, опрятно и мило, что любо было поглядть. Живя подъ кровомъ тетки, она замтила, какъ постепенно стали вокругъ нея прибавляться вс мелкія щегольскія женскія удобства. Март приказывалось длать для миссъ Доротеи то то, то другое, пока наконецъ ей — неимвшей до сихъ поръ и понятія о тхъ мелкихъ предметахъ роскоши, что постоянно встрчаются въ зажиточномъ дом, стало даже стыдно и совстно видть себя окруженной столькими хорошенькими бездлушками. Теперь она видла, сколько старанія и заботливости было приложено на то, чтобы сдлать ея комнату, чистой, свтлой и уютной,— и все это въ надежд на ея возвращеніе! Увидвъ все это, она бросилась на кровать и залилась горячими слезами. Не ужасно-ли это? и зачмъ довела ее судьба до такой неблагодарности! Каждая для нея приготовленная бездлица жгла ее какъ раскаленное желзо! А между тмъ, что сдлала она такого, чего-бы ей не слдовало длать? Безразсудно-ли было полюбить человка, съ которымъ ее сама судьба свела? Смла-ли она когда-нибудь думать о немъ иначе, какъ о знакомомъ, пока онъ самъ не заставилъ ее признаться ему въ любви? И даже посл этого не пыталась-ли она разстаться съ нимъ, чтобы только между ея теткой и женихомъ не вышло ссоры? Не говорила-ли ей Присцилла, что она права во всхъ своихъ дйствіяхъ? И не смотря на все это, она не могла удержаться чтобъ не упрекнуть себя въ неблагодарности къ ея тетк. Она начинала думать, что для нея было-бы теперь гораздо лучше, остаться дома, и отпустить Брука одного въ Эксетеръ, чмъ, послдовавъ первому побужденію при полученіи письма тетки, пріхать сюда. Когда наконецъ, долго спустя посл этого, она сошла въ гостинную, и въ ней никого не нашла, то ей пришло въ голову, что пожалуй придется и спать лечь не простившись съ теткой: но наконецъ явилась и миссъ Станбэри съ грустнымъ видомъ, но уже безъ того гнвнаго взора, который Дороте такъ знакомъ былъ.

— Другъ мой, начала она, — я полагаю, что лучше будетъ, если м-ръ Бургесъ продетъ завтра прямо въ Лондонъ. Пожалуй, я прійму его, если онъ будетъ непремнно настаивать, но во всякомъ случа отправлю Марту на желзную дорогу, чтобы она его тамъ встртила и ему-бы все объяснила. Мн было-бы очень пріятно, если бы вы съ нимъ здсь не встрчались.

— Я хотла, ття, остаться здсь только на одну ночь.

— Что за вздоръ! Если мн придется разстаться съ однимъ изъ васъ, то ужь лучше съ нимъ. Вы мн дороже его. Да, Доротея, вы и сами не знаете, какъ вы мн дороги. При этихъ словахъ, Доротея бросилась къ ногамъ тетки, и положила голову на ея колни. Миссъ Станбэри гладила ея мягкіе волосы, которыя она такъ любила,— вдь это была прелесть данная Богомъ, а не купленная въ лавк,— приглаживала ея голову и шептала, что-то въ род молитвы.

— Если онъ позволитъ, ття, то я откажусь отъ него, вымолвила Доротея, глядя тетк въ лицо.— Если онъ скажетъ, что я вольна, то хотя и буду его всегда любить, но пусть его идетъ куда угодно.

— Онъ самъ себ господинъ, замтила миссъ Станбэри. Конечно, онъ самъ себ господинъ.

— Позвольте мн ухать завтра,— только на нсколько дней,— а вы поговорите и потолкуйте съ нимъ какъ вамъ будетъ угодно. Я не разсчитывала остаться здсь, и простилась съ нимъ, зная, что его здсь не застану больше.

— Едва успли пріхать, уже только и говорите объ томъ какъ бы опять ухать. Вы какъ будто грозите мн.

— Я вернусь опять, какъ только вы мн скажете. Если онъ удетъ утромъ, то я вечеромъ уже буду здсь. Я ему напишу, тетя Станбэри, и скажу ему… что онъ… да, что онъ… свободенъ… совершенно свободенъ.

Миссъ Станбэри ничего на это не отвтила, и продолжала играть волосами своей племянницы.

— Пора и спать лечь, сказала она наконецъ:— уже одинадцатый часъ. Вамъ незачмъ хать въ Ненкомбъ. Марта его встртитъ, и онъ меня здсь увидитъ. Я только не желаю, чтобы онъ оставался здсь въ дом. Вы можете уйти, пожалуй, сходите навстить м-съ Макъ-Гюгь: ей будетъ очень пріятно, что вы ее вспомнили.

Доротея не возражала боле своей тетк, поцловала ее и отправилась въ свою комнату.

Какъ ужасно все измнилось! Каково было теперь на душ у Доротеи! Послдніе два дня она сіяла радостью и счастьемъ. Вся ея будущность, казалось, была устроена и ршена женихъ ея въ порыв благородства и великодушія объявилъ, что ни въ какихъ важныхъ случаяхъ жизни онъ никогда не дозволить себ — изъ боязни, чтобы старуха не измнила своей духовной,— сойти съ однажды имъ избраннаго пути. Когда Доротея увряла его, что она ни за что въ мір, не смотря на всю свою любовь къ нему, не захочетъ вредить его матеріяльному благосостоянію, то онъ все это отвергъ такъ величественно и благородно, и заставилъ Доротею врить, что все состояніе миссъ Станбэри ничто въ сравненіи съ ея любовью. И она, и ея мать, и даже Присцилла, вс он до того увлеклись краснорчіемъ Брука, что считали вс затрудненія и препятствія устраненными. Но теперь, какъ все это измнилось! Все казалось ей совершенно въ другомъ вид. Если Брукъ и не завислъ отъ миссъ Станбэри то она, Доротея, была ей всмъ обязана. И она принесетъ себя въ жертву,— если только Брукъ ей позволитъ. Не вполн понимая упорное и странное сопротивленіе тетки, она хорошо знала, что тутъ все-таки были важныя причины, побуждавшія старуху къ такимъ дйствіямъ. Тутъ было сдлано общаніе, или дана клятва, что собственность семейства Бургесъ никогда не перейдетъ въ руки ни одного изъ Станбэри. Доротея объясняла себ, что, выйдя за мужъ, она не будетъ боле Станбэри,— и такимъ образомъ тетк возможно будетъ исполнить возложенное на себя обязательство,— и все таки, не смотря на все это, она готова была поврить, что старушка была права въ своихъ дйствіяхъ. Тетка разъ навсегда объявила, что это такъ должно быть,— и Доротея, зная это, сознавала, что ей не слдовало отдавать своего сердца. Среди этихъ размышленій, она подошла къ столу, на которомъ было все съ такою заботливостью приготовлено,— и бумага, и чернила и перья,— и начала свое письмо къ Бруку.

‘Дорогой, милый Брукъ!’ Вспомнивъ однако, что посл даннаго общанія, ей не слдуетъ такъ писать, она зачеркнула эти слова и начала снова. ‘Любезный Брукъ.’ Письмо однако не подвигалось, она видла, что ршительно не способна его написать. Она пробовала было сказать ему: ‘мн кажется, будетъ лучше, если вы позволите тетк руководить собой’. Но могла-ли она ему это сказать, если она сама этому не врила? Ей хотлось высказать ему, что она никогда не будетъ ни осуждать, ни упрекать его, если онъ ршится ее бросить, но она не находила словъ выразить свою мысль, и кончила тмъ, что, бросивъ перо и оставивъ начатое письмо, встала, раздлась и легла въ постель.

И вотъ она легла, и горько плакала, пока не уснула. Какъ она была счастлива, имя жениха, друга, человка, которому могла говорить все, что у ней было на душ,— человка, отъ котораго могла требовать и совта, и защиты, — человка, который любилъ ее и ставилъ выше всего! Сравнивая свой прежній образъ жизни, свои старыя понятія о ней, она считала жизнь съ такимъ человкомъ блаженствомъ, изъ сухой опаленой пустыни она вступила въ рай! А теперь она видла, что нтъ рая безъ древа познанія добра и зла, плодовъ, котораго ей должно было вкусить, а вкусивъ, извдать горе и страданіе. Она теперь жалла, что судьба свела ее съ Брукъ-Бургесомъ. И неужели любовь и нжность ея тетки, близость матери и сестры, уваженіе всхъ тхъ, кто ее зналъ, — неужели все это безъ того блаженства не въ состояніи ее осчастливить? И все это не происходило ли отъ того, что блаженство къ которому мы стремимся, не должно быть здсь, — что рай безъ запрещенныхъ плодовъ долженъ быть не здсь, а за гробомъ? Когда мы здсь много страдаемъ, намъ кажется, что мы можемъ прозрть сквозь черныя тучи на небесныя радости. Однако молодость и природа взяли свое, Доротея заснула, и во сн увидла Брука, который, обвивъ рукой ея станъ, сидлъ съ ней въ Ниддонъ-Парк.

Она спала такъ крпко, что когда дверь ея комнаты отворилась, и свча освтила ея лицо, то ни шаги, ни свтъ не разбудили ее. Она лежала, закинувъ голову на подушку, рука ея висла вдоль кровати, губы были открыты, и распустившееся волосы покрывали подушку. И старушк, стоящей передъ ней со свчей въ рукахъ, казалось, что никогда не являлось ей созданіе прелестне этой спящей двушки. Все въ ней было такъ чисто, такъ свтло, такъ безмятежно! Да! Она была однимъ изъ тхъ существъ, которыя только и могли быть счастливы любовью другихъ. Старушка вошла тихими шагами, притаивъ дыханіе, но свтъ свчи освтилъ вки спящей, и она безпокойно пошевелила головой на подушк.

— Доротея, вы не спите? поговорите со мной!

Испуганная двушка постепенно раскрывала глаза, озиралась вокругъ себя, приподнялась на постели и присла удивленная.

— Что случилось, ття? сказала она.

— Не пугайтесь, это одни причуды старухи, сокровище мое, — причуды старухи, которой не спалось въ ея постели.

— Что съ вами, ття?

— Обнимите меня, голубушка.

И еще полусонная Доротея, привставъ на своей кровати, обвила руками шею тетки и поцловала ее.

— А теперь, выслушай мои новости, сказала миссъ Станбэри.

— Какія новости, ття? Разв уже утро?

— Нтъ,— нтъ, еще не утро. Вы опять уснете. Я долго думала, и наконецъ ршила, что вы будете женой Брука, будете жить здсь, и мы вс останемся друзьями.

— Что такое! что я слышу!

— Хотите вы этого,— или нтъ?

— И вы не станете бранить его? Что же мн сказать?— Боже мой, что мн длать? теперь она совершенно проснулась, и, сама не зная что длаетъ, соскочила съ кровати и, вставъ на полъ, схватила руку тетки.

— Это вовсе не сонъ, заговорила миссъ Станбэри.

— И вы уврены, что это не сонъ? и онъ можетъ завтра прійти сюда?

— Конечно, онъ завтра прійдетъ.

— И я его увижу, ття Станбэри?

— Если вы не подете домой, другъ мой,

— Да я и не хотла бы хать домой. И вы ему скажите? О, Боже мой, Боже мой! нтъ, ття Станбэри, мн какъ-то все не врится.

— Вы простудитесь, другъ мой, если будете этакъ стоять, стараясь поврить этому. До утра успете надуматься объ этомъ. Сказавъ это, миссъ Станбэри вернулась въ свою комнату, и Доротея осталась одна мечтать о своемъ блаженств.

Она вспомнила всю свою жизнь въ продолженіи послдняго года,— вспомнила первое ей сдланное приглашеніе пріхать въ Эксетеръ, сомннія ея семейства: принять ли это приглашеніе,— ея пріздъ, свои собственныя сомннія: возможно ли ей будетъ остаться, ухаживаніе и предложеніе м-ръ Гибсона, досаду тетки, пріздъ Брука, его любовь — и наконецъ ея возвращеніе въ Ненкомбъ. Затмъ послдовало торжество посщенія Брука, и потомъ ужасная тоска и грусть вслдствіе неудовольствія ея тетки. А теперь какъ все было прекрасно, свтло и радужно! Она лично нисколько не заботилась о деньгахъ. Ей казалось, что она никогда не будетъ заботиться о богатств. Но еслибы Брукъ, женившись на ней, лишился состоянія, то это всегда былобы для нее предметомъ если не угрызенія совсти, то постояннаго сожалнія. Но теперь все шло такъ гладко, такъ хорошо! Теперь для нея разверзся рай и безъ запрещенныхъ плодовъ,— напротивъ, его плодами она могла наслаждаться. Ей казалось невозможнымъ уснуть еще въ эту ночь — и все-таки она заснула, и во сн видла опять Брука, который въ Ниддонъ-парк обнималъ ее еще крпче чмъ когда либо.

Наступило утро, она встала, одлась и, съ замирающимъ сердцемъ, сошла въ гостинную. Она боялась и дрожала. А если все это былъ только одинъ сонъ? А если тетка измнила свое ршеніе? Появленіе старушки разсяло вс ея опасенія, Доротея видла, что ей бояться нечего

— Какъ спали вы, Доротея? спросила ее старушка.

— Право, дорогая ття, я и сама не знаю. Былъ-ли это сонь, или дйствительность?

— Что скажемъ мы Бруку, когда онъ прідетъ?

— Вы ему все скажете.

— Нтъ, другъ мой, вы сами должны сказать ему. Да скажите ему, что если онъ не будетъ холить, ласкать и любить мою двочку, если не будетъ беречь ее, и не будетъ въ самомъ дл ея врнымъ, нжнымъ супругомъ, то я сочту его за самую низкую неблагодарную тварь.

Немного погодя, она опять сказала.— Мн бы хотлось знать, нравитесь ли вы ему такъ, какъ мн, и находитъ-ли онъ васъ хорошенькой, Долли?

— Онъ никогда не говорилъ мн, что я — хорошенькая.

— Какъ, онъ не говорилъ? Такъ онъ долженъ это сказать, или онъ васъ не получитъ. Глаза ваши, Долли, свели меня, старуху, съ ума. Такъ пріятно видть природное, естественное, посл всей этой искуственной и поддльной красоты.

Легко можно было догадаться, что этимъ послднимъ замчаніемъ миссъ Станбэри намекала на своихъ враговъ въ Гивитри.

ГЛАВА LXXIV.
Львица пробуждается.

Брукъ Бургесъ пріхалъ въ Эксетеръ, переночевалъ и опять ухалъ, и по видимому все казалось улажено и ршено.

Хотя и не протрубили по всему Эксетеру, что наслднику миссъ Станбэри позволено жениться на ея племянниц, но Марта знала это, Джильсъ Гикбоди угадывалъ, а Дорете позволено было сообщить это событіе матери и сестр, — и самъ Брукъ, съ своей обыкновенной небрежностью, высказалъ все своему дяд Барти. Миссъ Станбэри, съ своей стороны, по секрету сообщила эту новость м-ссъ Макъ-Гугъ, — и потому никакъ нельзя было сказать, чтобы въ этомъ отношеніи соблюдена была большая тайна. Дня четыре спустя посл отъзда Брука, слухъ объ этой новости дошелъ и до семейства Френчъ, въ Гивитри. Одинъ изъ лавочниковъ, съ которымъ Камилла имла дла по своему приданому, шепнулъ ей эту новость, которую Камилла передала матери и сестр, съ нкоторыми, не совсмъ благонамренными прибавленіями,

— Онъ беретъ ее и деньги въ придачу за такой товаръ, сказала Камилла.— Надюсь, что покупка не покажется ему дешева.

— Кто знаетъ, быть можетъ онъ и ничего не получитъ, замтила Арабелла.

— Это было бы слишкомъ жестоко, возразила Камилла,— и я не думаю, чтобы даже миссъ Станбэри могла быть такъ коварна.

Въ Гивитри все какъ-то не клеилось и шло скверно. Тамъ была сочти постоянная война, хотя вышеприведенный легкій, игривый разговоръ и показывалъ, что въ этой борьб бывалъ иногда и случайный отдыхъ. Что м-ръ Гибсонъ не исполнялъ своей обязанности, это было очень ясно. Дошло до того, что когда младшая дочь м-съ Френчъ съ неистовою энергіею ссылалась на мнніе матери, то сія послдняя должна была сознаться, что м-ръ Гибсонъ — весьма безпечный и нерадивый женихъ. Камилла, въ своемъ бшеномъ негодованьи, была очень неосторожна. Неистовая энергія, съ которою она ссылалась на мнніе матери, была лучшимъ доказательствомъ ея неосторожности. Она сама знала, что сумазбродничаетъ, но не въ состояніи была укротить своей страсти. Дважды поймала она Арабеллу, какъ она, тайкомъ отъ сестры, получала записки отъ м-ръ Гибсона. И однажды, когда она отправилась къ своей подруг въ Оттери-Сентъ-Мэри справлять тамъ нчто въ род двичника, то въ этотъ же вечеръ было у Арабеллы, какъ Камилла въ послдствіи узнала, тайное свиданье съ м-ръ Гибсономъ въ одной изъ аллей, ведущихъ изъ Гивитри на Топшемскую дорогу.

— Я его случайно встртила и обмнялась съ нимъ только нсколькими словами, говорила Арабелла.— Не могла же я не отвтить ему, если онъ заговорилъ со мной.

— Я теб скажу только одно, Белла: если тутъ кроется какая-нибудь потаенная интрига, которой я до сихъ поръ еще не понимаю, то я скоре весь Эксетеръ поставлю вверхъ дномъ, но не допущу теб выйти изъ этого безнаказанно.

Белла ничего ей на это не отвтила и только пожала плечами. Камилла терялась въ догадкахъ. Обвинивъ такимъ образомъ другую сестру — не старалась ли бы она съ негодованіемъ опровергнуть такое обвиненіе? А Арабелла только пожимала плечами, и продолжала дйствовать по своему.

Теперь было уже 15 Апрля, и не дале какъ недли черезъ дв назначена была ихъ свадьба. Нтъ! у него не хватитъ отваги надуть ее! Она была убждена, что у него не хватитъ смлости совершить такое злодяніе. А сестра ея? та тоже слаба и труслива — не устоитъ и признается, что она — виновница всей этой низости! А ея мать? Хотя Камилла и знала, что она гораздо охотне выдала бы прежде старшую дочь, но у нее тоже не будетъ ни столько отваги, ни столько смлости, чтобы теперь, когда уже все ршено, поддерживать такую интригу,— и потому, не смотря на все ея желаніе, она не въ силахъ исполнить свой замыселъ. Всмъ будетъ извстно, и вс поймутъ, что ея угрозы поставить весь Эксетеръ вверхъ дномъ будутъ ею исполнены соразмрно съ предстоящимъ событіемъ. И сестра, и мать, и женихъ,— вс коварные обманщики, ужасные, ни чмъ неизвинимые злоди! Нтъ, это невозможно! Никакая повсть, никакой романъ съ самой запутанной завязкой и неправдоподобной развязкой, никакая невроятная подлость, когда-либо описанная прозой или стихами,— ничто не можетъ съ этимъ сравниться. Нтъ, это невозможно! Она повторяла это разъ десятокъ въ день. А между тмъ вс обстоятельства были такъ ужасно подозрительны! Вс дйствія м-ръ Гибсона, какъ жениха, срамили его — и какъ человка, и какъ духовное лицо. Она знала, что вс его извиненія — одинъ обманъ. Будь это только возможно, онъ и не подошелъ бы къ ней. Когда онъ съ ней бывалъ вмст, то становился скупъ на слова и дйствія, какъ архіепископъ, Ничто не могло въ немъ возбудить ни малйшаго изліянія нжности онъ только и говорилъ что о бдныхъ женщинахъ прихода св. Питеръ-кумъ-Пумпкинъ, о непростительной праздности одною мн его товарищей по соборной служб, который всегда такъ искустно уклонялся отъ своихъ занятій. Онъ не длалъ ей подарковъ. Никогда не гулялъ съ ней. Всегда былъ онъ мраченъ и угрюмъ — и такъ себя велъ въ обществ, что вс стали говорить о немъ: ‘бдный, жалкій м-ръ Гибсонъ’. А между тмъ, коварный, умлъ онъ встрчать Арабеллу въ темныхъ аллеяхъ, и присылать ей записки съ мальчикомъ зеленщика! Да, въ самомъ дл, бдный м-ръ Гибсонъ! Только бы ей отпраздновать свадьбу, а тамъ пусть вс жители Эксетера говорятъ про бднаго м-ра Гибсона, что имъ угодно.

Поведеніе Беллы было еще странне и удивительне. Несмотря на всю свою трусость, она держала голову высоко, даже выше обыкновеннаго. И когда ее такъ ужасно обвинили, и когда это обвиненіе было повторено,— обвиненіе, при одной мысли о которомъ, она долженствовала быть совершенно уничтоженной, будь въ ея груди малйшее чувство приличія, — она только пожимала плечами и уходила прочь.

— Камилла, сказала она однажды, — ты еще до свадьбы сведешь съ ума этого бднаго человка.

— Какое теб дло до него? отвтила ей Камилла съ злостью и негодованіемъ.

Арабелла опять пожала плечами и ушла. Между Камиллой и ея матерью тоже чуть было не дошло до смертельной ссоры изъ-за весьма неважнаго дла. Камилла, ссылаясь на изготовленіе своего приданаго, продолжала длать огромныя покупки, а м-ссъ Френчъ и Белла считали это разграбленіемъ домашняго гнзда, для того только чтобы удовлетворить хищной гордости младшаго птенца. Дошло наконецъ до того, что м-съ Френчъ принуждена была объявить въ двухъ лавкахъ, чтобъ ничего больше не отпускали ея дочери. Невста была возмущена и съ негодованіемъ доказывала, что такъ какъ состоянія ей не даютъ, то она иметъ полное право унести съ собою все, что только можетъ помститься въ ея комоды и сундуки.

— Деньги можно достать въ банк, говорила она, — а пятьдесятъ фунтовъ больше или меньше, ничего не значатъ при такомъ случа

Вслдъ за тмъ пускалась она въ расчеты и исчисленія, стараясь доказать матери и сестр, что отсутствіе ея принесетъ имъ огромную пользу, вознаградитъ вс понесенные убытки, и что ничто не можетъ быть мелочне съ ихъ стороны, какъ отказывать ей въ тхъ предметахъ, которыми она желала снабдить себя, чтобы съ почетомъ и приличіемъ вступить въ домъ м-ръ Гибсона.

Но м-ссъ Френча оставалась непоколебима, и даже прибгла къ помощи м-ръ Гибсона. М-ръ Гибсонъ со страхомъ и содроганіемъ уговаривалъ ее сократить ея безумныя издержки, а Камилла, предвидя, что онъ воспользуется этимъ обвиненіемъ, взбсилась, и, набросившись на него, сказала ему, чтобы онъ не мшался не въ свое дло. Не для него-ли все это длала она?

— Я не намрена, говорила она,— подчиниться въ этихъ длахъ ничьему контролю, ни даже вашему, пока вы не получите на то законное право, и пока церковь торжественно не дастъ вамъ имя мужа. Во всемъ Эксетер сдлалось однако извстнымъ, что расточительность миссъ Камиллы подверглась строгому порицанію — и не смотря на вс радости, съ которыми сопряжены обыкновенно приготовленія къ свадьб, все шло очень неладно въ Гивитри.

Наконецъ наступилъ ршительный ударъ. Въ одно прекрасное утро Камилла замтила, что ея мать отправилась къ м-ръ Гибсону и имла съ нимъ предлинное совщаніе. Но что происходило на этомъ совщаніи — это осталось для нея покрыто мракомъ неизвстности. У матери не хотла она распрашивать, потому что — посл строгаго запрещенія, сдланнаго м-ссъ Френчъ купцамъ, ничего не отпускать ея дочери, — Камилла съ ней не говорила. Она только знала, что Белла осталась дома,— и хотя предчувствовала, что ея дйствія будутъ осуждаться и строго разбираться, но никакъ не врила и не предполагала, чтобы могли придти къ такому ршенію, которое окончательно растроитъ вс ея надежды. Назначенный день былъ теперь такъ близокъ, что м-ру Гибсону, кажется, не оставалось другаго исхода. Но какъ сильно она ошибалась!

М-ссъ Френчъ застала м-ра Гибсона въ очень взволнованномъ состояніи. Онъ плакалъ, рвалъ на себ волосы, растеривалъ сюртукъ, называлъ себя то несчастнымъ, то негодяемъ,— оправдываясь — однако,— тмъ, что противъ него гршили больше, нежели онъ самъ гршилъ,— ходилъ по комнат, размахивая руками, и наконецъ бросился на полъ въ совершенномъ изнеможеніи. Вс эти продлки клонились къ тому, чтобы доказать, какихъ усилій ему стоила эта борьба, но что онъ все-таки пришелъ къ тому убжденію, что не въ состояніи исполнить своего общанія. ‘Я готовъ покориться’ говорилъ онъ: ‘всякому приговору, какой вы надо мной произнесете, но я обманывалъ бы васъ, обмднывалъ-бы и ее, еслибы не сказалъ вамъ всмъ, что я ршительно не въ состояніи сдлать этого’. Онъ продолжалъ объяснять, что съ тхъ поръ, какъ онъ, къ своему несчастью, сдлалъ предложеніе Камилл, — о ея положеніи онъ говорилъ съ большимъ чувствомъ и очень трогательно, — и когда онъ сталъ сознавать и понимать состояніе своихъ чувствъ и своего сердца, тогда онъ обратился за совтомъ къ одному своему пріятелю (человку очень умному, свдущему и опытному, на совтъ котораго можно было безпредльно положиться), и пріятель этотъ сказалъ ему, что онъ обязанъ отказаться отъ женитьбы, не смотря на вс послдствія, могущія возникнуть для него и для другихъ. ‘Пусть сводъ небесный на меня обрушится, пусть разразится, на мн весь гнвъ Божій, но я не къ состояніи съ ложью на устахъ приступить къ брачному обряду’, сказалъ онъ, подымаясь съ полу посл своего изнеможенія. Понятно, какъ велики должны быть въ такомъ случа гнвъ и негодованіе матери! Но врядъ-ли сердилась м-ссъ Френчъ. Она только плакала и упрашивала его хорошенько обдумать это, увряя его, что когда замужство успокоитъ Камиллу, тогда она не будетъ такъ дурна, какою теперь кажется, все это говорила она, нисколько не сердясь.

— Признайтесь, м-ръ Гибсонъ, продолжала она сквозь слезы, — что вамъ Белла больше нравится.

И м-ръ Гибсонъ сознался, что онъ Беллу больше любитъ,— и хотя между нимъ и м-ссъ Френчъ въ настоящее время было не сдлано никакихъ условій (такъ какъ это было теперь и неудобно, и неловко), но они покончили тмъ, что м-ссъ Френчъ дала ему понять, что не прибгнетъ ни къ какимъ крайностямъ, если только м-ръ Гибсонъ согласится хотя современемъ вступить въ бракъ съ одной изъ дочерей семейства. М-ръ Гибсонъ понималъ, что онъ довольно смло и ловко усплъ освободиться отъ ожидающаго его ига, но вмст съ тмъ онъ сознавалъ, что главное-то еще впереди. Онъ было намекнулъ матери, чтобы она уладила это дло съ Камиллой, но м-ссъ Френчъ ршительно отъ этого отказалась. Ей пришлось бы въ такомъ случа сочувствовать своей дочери, тогда какъ сочувствіе это могло бы повредить будущимъ ея планамъ. ‘Она всегда знала, что Белла мн больше нравится’, говорилъ м-ръ Гибсонъ, продолжая рыдать, рвать на себ волосы, ходить по комнат и распахивать свой сюртукъ.

— Не совтую вамъ передать ей этого, замтила м-ссъ Френчъ, простилась съ нимъ и ушла домой. На слдующее утро Арабелла въ свою очередь сочла нужнымъ отправиться въ Оттери-Сентъ-Мэри.

— Прощай, Камми! сказала Арабелла, уходя.

— Белла, заговорила Камилла: — мн не врится, чтобы ты могла быть такой змей. Нтъ, и думать не хочу, чтобы ты была такая подколодная змя.

— Право, Камми, ты говоришь такія странныя вещи, что никто и не пойметъ тебя,— и съ этими словами она ушла.

Въ этотъ-же день м-ръ Гибсонъ отправился рано утромъ вдоль по дорог, ведущей изъ Эксетера въ Коули, размышляя о своемъ положеніи и стараясь составить себ планъ дйствій. Что ему длать, какъ ему быть? Онъ готовъ былъ покинуть свое жилище, оставить соборъ, свой приходъ,— однимъ словомъ, принести всякую жертву, лишь бы только не вступать въ бракъ съ Камиллой.

Въ продолженіи послднихъ шести недль онъ пріучилъ себя смотрть на нее почти съ отвращеніемъ. Онъ не постигалъ, какимъ чудомъ попалъ онъ въ эту опасную бездну. Нравъ Камиллы былъ ему давно извстенъ. Но въ т злосчастные дни, когда онъ, какъ ворона, преслдуемая ястребомъ, бросался отъ Станбэри къ семейству Френчъ, — онъ потерялъ голову и надлалъ то, чего и самъ не зналъ. ‘Тхъ, кого боги обрекали на погибель они сперва лишали разсудка’, разсуждалъ онъ самъ съ собой, ссылаясь на прежнюю свою ученость и языческую философію. Потомъ, взглянувъ на рку Эксъ, онъ подумалъ, что едва-ли въ ней хватитъ воды залить все его горе.

Однако, какъ-бы то ни было, а что-нибудь да надо сдлать. Въ этихъ размышленіяхъ, стараясь придти къ какому-нибудь ршенію, онъ дошелъ на обратномъ пути до церкви св. Давида. Его умный и прозорливый пріятель сказалъ ему, что съ тхъ поръ, какъ онъ почувствовалъ перемну въ своихъ чувствахъ, онъ обязанъ былъ тотчасъ-же увдомить объ этомъ свою невсту. ‘Помните только одно’, говорилъ ему этотъ прозорливый пріятель, ‘что вы останетесь у ней въ большомъ, очень большомъ долгу’. Мысль, что онъ останется ея должникомъ, сильно смущала м-ра Гибсона — тмъ боле, что онъ не могъ знать, какъ великъ будетъ этотъ долгъ въ случа, если она ршится прибгнуть къ справедливому приговору суда присяжныхъ, ея согражданъ. Но какъ бы то ни было, а все будетъ лучше нежели остаться въ Сентъ-Питеръ-кумъ-Пумпкин съ такой женой, какъ Камилла. Есть-же еще, наконецъ, такія отдаленныя страны, гд энергичный священникъ можетъ найти широкое поле для своихъ дйствій. Не открыты ли для него вся Америка, Австралія, Новая Зеландія и Портъ-Наталь? Даже поприщу миссіонера въ Кита — не лучше ли оно чмъ Сентъ-Питеръ кумъ-Пумпкинъ съ Камиллой Френчъ въ жены? Среди этихъ размышленіи, онъ добрался до дому, и, входя къ себ, былъ покойне и ршился дйствовать. Онъ тотчасъ же напишетъ письмо Камилл, а потомъ въ назначенный день женится на Арабелл — съ тмъ условіемъ однако, чтобы Камилла подчинилась своей судьб, и не прибгала къ законному удовлетворенію. Если же она потребуетъ законнаго удовлетворенія, тогда онъ въ свое оправданіе обнаружитъ фактъ, что даже ея собственная мать принуждена была предостеречь городскихъ купцовъ и предупредить ихъ о сумазбродств ея дочери. Письмо это, слъ онъ писать со страхомъ и трепетомъ. ‘Я принимаюсь, Камилла, за эти строки съ смущеннымъ сердцемъ и дрожащей рукой’, писалъ онъ: ‘чтобы сообщить вамъ роковую истину. Истина эта должна взять верхъ, и ничто въ человк не можетъ быть столь низко, предосудительно и безчестно, какъ сокрытіе подобной истины. Я заглянулъ въ самого себя и допрашивая убдился, что сдлайся я вашимъ мужемъ, я не былъ бы въ состояніи васъ осчастливить. Излишнимъ было бы теперь распространяться на счетъ причинъ, убдившихъ меня въ этомъ, скажу вамъ одно только, что я глубоко убжденъ, и считаю долгомъ увдомить васъ объ этомъ и вамъ откровенно высказать. Я совтовался съ вашей матерью, которая, понявъ меня, раздляетъ мой взглядъ.

Въ свое оправданіе я могу сказать только одно: я убжденъ, что поступаю честно, говоря вамъ всю правду. Не желаю написать вамъ ничего непріятнаго, не порицаю васъ ни въ чемъ. Если тутъ возможно быть осужденіе, то пусть оно все на меня падаетъ. Въ послднее время сдланы были такія вещи, высказаны были такія мннія и. обнаружились такія привычки, которыя, я убжденъ въ этомъ, не повели бы къ нашему взаимному счастью на земл, и не помогли бы намъ въ нашей борьб ради достиженія блаженства въ будущей жизни.

Полагаю, что вы со мной согласитесь, Камилла, въ томъ, что если мужчина или женщина впадетъ въ такое заблужденіе, въ какое попалъ я, то всего лучше сознаться въ этомъ и признать его. Я хорошо понимаю, что предлагаемая мною въ нашихъ планахъ перемна, не будетъ принята благосклонно. Но чтобы ни случилось, все будетъ лучше, чмъ связать себя супружескими узами, которыхъ потомъ нельзя расторгнуть, и которыя намъ обоимъ сдлаются тягостны и невыносимы.

Полагаю, что было бы излишнимъ больше распространяться. Прибавлю только одно: я останусь непоколебимъ. Разъ ршившись на этотъ шагъ, я готовъ перенести вс его послдствія, готовъ терпливо выслушать вс клеветы,— въ виду вашего же счастья и моего собственнаго спокойствія, — но ни за что не отступлю отъ этого ршенія. Я не прошу васъ простить меня. Я даже сомнваюсь, буду ли я когда нибудь въ состояніи простить самъ себ. Ошибка, которую я сдлалъ,— одна изъ тхъ, которыя не допускаются. Я не прошу васъ простить меня, но прошу молиться, дабы Господь простилъ того, который сохранитъ навсегда для васъ чувства самой искренней дружбы и глубокой преданности.

Томасъ Гибсонъ.’

Письмо это стоило большихъ трудовъ, но написавъ его, онъ остался имъ очень доволенъ и даже имъ гордился. Онъ чувствовалъ, что онъ пишетъ письмо, которое по всей вроятности сдлается общественнымъ достояніемъ. Надобно было выказать много твердости, нсколько и себя обвинить, чтобы потомъ лучше оправдать себя, намекнуть на такія причины, которыя извиняли бы этотъ разрывъ, маскируя ихъ однако настолько, чтобы не показать, что онъ желаетъ оправдать свой проступокъ обвиненіями съ своей стороны. По окончаніи письма, ему казалось, что онъ поступилъ и обдлалъ все дло прекрасно,—и онъ отправилъ свое посланіе въ Гивитри съ служителемъ церкви св. Петра, съ чувствомъ невыразимаго облегченія, испытываемаго при окончательной побд надъ какимъ нибудь роковымъ и непреодолимымъ несчастьемъ. Онъ былъ теперь увренъ, что ему 29 числа этого мсяца не придется жениться на Камилл, и что вроятно будетъ же нсколько-часовой промежутокъ, прежде чмъ ему придется читать или слышать отвтъ Камиллы.

Камилла была одна, когда получила это письмо, но она тотчасъ же бросилась къ матери.

— Вотъ оно, говорила она: вотъ оно — я знала, что такъ будетъ! М-съ Френчъ взяла бумагу, открыла ротъ и глядла молча на свою дочь.

— Мама, вы это знали?

— Вчера,— я это узнала, когда онъ мн сказалъ.

— И Белла знаетъ это?

— Нтъ, ршительно ничего.

— Неправда. Она знаетъ. Я уврена, что она знаетъ. Но это все равно. Я не соглашусь на это. Онъ не можетъ со мной такъ поступить. Я его насильно притащу сюда, онъ долженъ прійти.

— Другъ мой, этого ты не можешь сдлать.

— Но я сдлаю. И вы, мама, поможете мн, если вы только довольно храбры. Какъ!— всего за дв недли до свадьбы, когда все куплено и приготовлено! Вспомните вс подарки, ему посланные! Мама! онъ меня не знаетъ. Онъ никогда не сдлалъ бы этого, еслибы не Белла,—нтъ, никогда! Пусть она будетъ осторожна, или я разыграю досел неслыханную трагедію! Если она думаетъ, что будетъ женою этого человка,— то она сильно ошибается.

Тутъ она остановилась на одно мгновеніе.

— Мама, начала она опять,— я сейчасъ же пойду къ нему. Мн все равно, чтобы про это ни сказали. Да, я пойду къ нему — сейчасъ же.

М-ссъ Френчъ чувствовала, что теперь ей всего лучше молчать.

ГЛАВА LXXV.
Семейство Роули предпринимаетъ путешествіе въ Италію.

Около тринадцатаго Мая семейство Роули переселилось во Флоренцію, намреваясь либо остаться здсь до конца юня, либо перехать на воды въ Лукку, предполагалось къ этому времени, что сэръ Мармадукъ начнетъ свои приготовленія къ обратному путешествію на острова. На счетъ ихъ будущихъ плановъ ничего еще не было ршено. Имъ оставалось неизвстнымъ, вернется ли съ ними вмст лэди Роули, подетъ ли съ ними м-ссъ Тревиліанъ,— и какъ поршится судьба Норы. Нора ршительно объявила своей матери, что она не намрена вернуться на острова, чего лэди Роули конечно не передала мужу, будучи сама въ сильномъ недоумніи, и не зная, на что ршиться. Вообще матери лучше отцовъ понимаютъ своихъ дочерей. Лэди Роули начинала сознавать, что одними словами невозможно было сломить упорства Норы, и что слдовало принять другія мры для отклоненія ея отъ пагубной страсти къ Гуго Станбэри. М-ръ Гласкокъ все еще былъ во Флоренціи. Не излечитъ ли ее новое предложеніе м-ръ Гласкока? Возможность пріобрсти такого затя, было дломъ столь важнымъ и великимъ, что для него не слдовало щадить никакихъ хлопотъ, несмотря даже на всю сомнительность успха.

Изъ этого не слдуетъ однако заключить, чтобы лэди Роули увезла въ Италію всю семью, и сэръ Мармадука единственно для ловли м-ръ Гласкока. Несмотря на все свое желаніе, на всю свою тревогу, она была слишкомъ горда, и считала себя слишкомъ высоко поставленной, чтобы предпринять это путешествіе единственно съ этой цлью. Тревиліанъ выхалъ изъ Виллесдена, и вмст съ сыномъ вернулся въ Италію, все это узнали они опять таки чрезъ Станбэри. Они вс согласились съ тмъ, что имъ не дурно будетъ ухать на время изъ Лондона, и хотя немного осмотрть материкъ, но узнавъ, что маленькій Люи вроятно находится во Флоренціи, они тотчасъ же ршили туда же направить свои стопы. И вотъ, они поспшили, отправиться во Флоренцію, и пробыть тамъ пока жары слишкомъ докучливы, а ужъ потомъ постить морскія ванны въ Лукк, и провести тамъ около мсяца. Таковы были и причина и планъ ихъ дйствій, лэди Роули нашла однако воэможность присоединить къ этому еще и собственный свой маленькій планъ, котораго она впрочемъ никому не сообщила. Она, собственно говоря, не гналась за м-ръ Гласкокомъ, но если м-ръ Гласкокъ пожелаетъ самъ погнаться за ними,— или лучше сказать, за Норой, то, кто можетъ сказать, что это вредно, или предосудительно?

На предложеніе Гуго, уйдти изъ дому въ Манчестеръ-Стритъ и обвнчаться въ ближайшей церкви, Нора отвтила очень скромно и благоразумно. Она объявила, что останется врна данному слову, но не желаетъ навлечь на себя полнаго неудовольствія и гнва своихъ родителей. Такой тайный бракъ она не считала счастливымъ исходомъ. И въ конц очень длиннаго и чувствительнаго письма, прибавляла — что намрена сдержать данное ею общаніе, и ни въ какомъ случа не возвращаться на Мандаринскіе острова. Она однако умалчивала о томъ, что предприметъ, въ случа, если ей невозможно будетъ поколебать отца до его возвращенія на острова, а также не намекала и на то, что съ ней будетъ, когда кончится отпускъ сэръ Мармадука. Только увреніе, что она не подетъ на острова, выражено было очень энергично и безъ всякихъ оговорокъ. Въ постскрипт она приписывала, что они вс отправляются въ Италію. Папа и мама, думаютъ, что должны слдовать за бднымъ м-ръ Тревиліаномъ. Адвокатъ говоритъ, что до тхъ поръ, пока онъ въ отсутствіи съ сыномъ, нельзя ничего предпринять. И потому вс мы отправляемся во Флоренцію. Путешествіе это будетъ восхитительно. Нечего и говорить, чье присутствіе довершило бы прелесть предстоящаго мн наслажденія. Незадолго до ихъ отъзда пришло къ Нор письмо отъ Доротеи. Письмо это, мы передадимъ цликомъ, потому что изъ него читатель всего лучше узнаетъ о счастіи Доротеи.

‘Ограда, четвергъ.

‘Дорогая Нора!

‘Сейчасъ получила я письмо отъ Гуго, прочитавъ его, я почувствовала невыразимую потребность подлиться съ вами моимъ счастьемъ. Дорогой мой Гуго сообщилъ мн все, и я надюсь, что все уладится, и мы будемъ сестрами. Онъ такъ добръ, что ваша любовь къ нему, меня нисколько не удивляетъ. Онъ всегда былъ прекраснымъ сы юмъ, добрйшимъ братомъ, вс его хвалятъ,— исключая доброй моей тетушки, которая предъубждена противъ него, оттого только, что ненавидитъ газеты. Мн не нужно предъ вами восхвалять его, я полагаю, вы сами о немъ такого же хорошаго мннія какъ и я. Не съумю повторить вамъ всхъ восторженныхъ отзывовъ, что онъ про васъ пишетъ, и думаю, что онъ самъ вамъ все это уже давно высказалъ.

‘Мн кажется, что я васъ хорошо знаю, потому что Присцилла такъ много мн про васъ разсказывала. По ея словамъ, она давно знала, что вы влюблены другъ въ друга, потому что когда вы были вмст въ Клокъ-Гауз, то постоянно бранились, ссорились, и въ присутствіи другихъ были очень нелюбезны другъ къ другу. Я не знала, что брань и ссора означаютъ любовь, но Гуго бранится и ворчитъ иногда на тхъ, кого онъ всего больше любитъ. Онъ и меня бранитъ, и я понимаю его, и люблю, когда онъ меня бранитъ.

‘Мн бы хотлось знать, нравилось ли вамъ, когда онъ васъ бранилъ?

‘Теперь должна я вамъ и про себя кое-что разсказать,— такъ какъ вы будете моей сестрой — то вы должны все знать. И я тоже невста человка, котораго люблю, — и какъ еще люблю! Его зовутъ Брукъ Бургесомъ, онъ большой пріятель тетушки. Сперва, она по какимъ-то семейнымъ причинамъ не соглашалась на этотъ бракъ,— но потомъ преодолла это чувство, и теперь никто не можетъ быть добре и миле ея. Свадьба наша будетъ здсь, въ юн,— полагаю около одинадцатаго числа. И какъ желала бы я, чтобы вы здсь были. Какъ мило было бы, если бы невста Гуго была на моей свадьб. Женихъ мой пріятель Гуго, который безъ сомннія говорилъ вамъ объ немъ. Одно только нехорошо, что намъ придется жить въ Лондон, потому что будущій мой мужъ,— вы видите, я его уже разываю моимъ,— занимаетъ тамъ какую-то должность. И бдная ття Станбэри останется одна. Это очень грустно. Она же такъ привыкла къ Эксетеру, что врядъ ли намъ удасться перетащить ее въ Лондонъ.

‘Мн бы хотлось описать вамъ м-ръ Бургеса, но боюсь, что пожалуй васъ это не особенно интересуетъ. Онъ ростомъ меньше Гуго, но за то гораздо красиве его. У насъ красота на сторон жены, а у насъ на сторон мужа. Вы можетъ быть думаете, что Гуго хорошъ собою. Мы привыкли считать его самымъ невзрачнымъ мальчикомъ въ нашемъ околодк. Не думаю однако, чтобы это было очень важно. Брукъ красавецъ, но будь онъ и дуренъ собою, я тмъ не меньше любила бы его.

‘Помните ли вы нкоихъ миссесъ Френчь, про которыхъ вамъ разсказывали, когда вы были въ Девоншайр? У нихъ случился ужасный казусъ. Нкто м-ръ Гибсонъ, священникъ, былъ женихомъ младшей сестры, но потомъ передумалъ, и теперь хочетъ жениться на старшей. Мн кажется, что онъ и прежде былъ въ нее влюбленъ. Доротея не упоминала о предложеніи, которое было ей самой сдлано. Объ этомъ сильно шумятъ въ город, и нкоторые думаютъ, что онъ за это сильно поплатится. Мн кажется, что порядочный человкъ не долженъ бы длать такихъ ошибокъ, но если онъ ошибся, то долженъ сознаться въ этомъ. Надюсь, что ему позволятъ жениться на старшей сестр. Ття Станбэри увряетъ, что причиною тому — ихъ шиньоны. Мн бы очень хотлось познакомить васъ съ ттей Станбэри, она такая добрая. Вы тоже, можетъ быть носите шиньонъ. Мн кажется Присцилла говорила, что вы его носите. Постарайтесь только, чтобы онъ не былъ слишкомъ великъ, когда прідете къ тт Станбэри.

Пожалуйста, пишите мн, — и врьте, что я надюсь и желаю быть любящей васъ сестрой

Доротея Станбэри.

P. S. Я такъ счастлива, и желаю вамъ того же.

Письмо это получено было наканун отъзда семейства Роули въ Италію, Нора отвтила на него коротенькой запиской, въ которой общалась Дороте написать подробно изъ Флоренціи.

Нельзя было и сомнваться въ томъ, что Тревиліанъ опасаясь послдствій медицинскаго и юридическаго вмшательства, поспшилъ ухать съ своимъ сыномъ.

Передъ отъздомъ, онъ написалъ жен нсколько строкъ, въ записк этой не было ни начала ни конца, обыкновенно принятыхъ въ письмахъ, онъ ей только сообщалъ, что находитъ полезнымъ предпринимаемое имъ путешествіе, что нашелъ приличную няню своему сыну, и что во все время его отсутствія, ей по прежнему будетъ акуратно выплачиваться извстная сумма денегъ. Онъ ничего не говорилъ о своемъ возвращеніи и о ея будущей жизни, и не намекалъ о томъ, куда онъ именно детъ. Станбэри однако удалось вывдать отъ предательскаго и малодушнаго Бодзля, что письма Тревиліана должны быть посылаемы во Флоренцію. М-ръ Бодзль, ршившись сообщить это извстіе, выразилъ мнніе, что кліентъ его начинаетъ теряться подъ бременемъ своего горя, и что слдовало бы за нимъ присматривать. Бодзль получилъ слдующія ему деньги, и теперь соединивъ нкоторую долю человчности съ избыткомъ своего предательства, успокоилъ свою совсть, разсказавъ тайны своего кліента его врагамъ. Что можетъ сказать противъ него судъ присяжныхъ, засдающій въ какой нибудь судебной палат? Вотъ вопросъ задаваемый постоянно Бодзлемъ самому себ во всхъ его длахъ. Онъ сознавалъ, что адвокату весьма легко обвинить его предъ судомъ присяжныхъ, и выставить его какъ шпіона и недруга. Подвергаться такимъ обвиненіямъ — входило въ обязанности и его званія. И потому ему было необходимо обезпечить себ на всякій случай такую отговорку, въ которой, подъ видомъ исполненія своей обязанности, ему бы возможно было оправдаться отъ всхъ обвиненій.

Онъ теперь измнялъ своему доврителю, потому что находилъ нужнымъ, чтобы за нимъ присматривали. Конечно, онъ нисколько не посовстился принять отъ Гуго Станбэри пяти фунтовый билетъ, но вдь надо же ему чмъ нибудь жить. Время и труды его должны оплачиваться. И такъ, Тревиліанъ отправился во Флоренцію, и спустя недлю посл этого, вс Роули тоже за нимъ послдовали.

Посл того спора, въ которомъ и дочь и отецъ такъ энергично высказали свои воззрнія, сэръ Мармадукъ не говорилъ Нор ни слова боле о Гуго, лэди Роули тоже хранила молчаніе. Правда, что мать неоднократно упоминала о возвращеніи Норы на Мандаринскіе острова, и однажды намекнула даже объ этомъ, какъ о дл ршенномъ. ‘Ну, не знаю, вернусьли я’, замтила Нора. Другъ мой, возразила ей мать, пока ты не замужемъ, полагаю, теб слдуетъ быть у твоихъ родителей. Нора съ этимъ не соглашалась, но не сочла нужнымъ возражать. Тмъ и покончилось. Всмъ было извстно, что до обратной поздки на острова, они должны непремнно вернуться въ Лондонъ, и потому вопросъ этотъ можно было теперь обойти безъ особенныхъ затрудненій. Между ними заключено было безмолвное условіе сдлать все отъ нихъ зависящее, чтобы путешествіемъ въ Италію развлечь молодую мать, лишившуюся своего ребенка,— кром того, у лэди Роули была еще своя собственная тайная надежда на то, что въ м-ръ Гласкок найдется тоже исходъ, который разршитъ одно изъ величайшихъ семейныхъ затрудненій.

— Вы бы лучше взяли эти деньги, папа, говорила м-ссъ Тревиліанъ, получивъ чрезъ контору м-ръ Байдевайля извстную сумму денегъ, выплачиваемую ей по приказу ея мужа.

— Мн не нужны деньги этого человка, сказалъ сэръ Мармадукъ

— Да, но вы дете въ Италію для меня, и потому, папа, по всей справедливости, его обязанность уплатить женины расходы. Притомъ папа, вы должны помнить и то, что хотя умъ его нсколько растроенъ ужаснымъ горемъ, но въ денежномъ отношеніи никто не можетъ сравниться съ нимъ въ великодушіи, и акуратности. Чувства сэръ Мармадука относительно этого обстоятельства были почти т же, которыя нкогда безпокоили м-ръ Аутгауса,— и онъ лично для себя отказался отъ этихъ денегъ, но позволилъ дочери платить свою долю расходовъ въ этой поздк. Они путешествовали въ свое удовольствіе, останавливаясь въ Париж, въ Женев и въ Милан. Лэди Роули жаловалась на ихъ торопливость, потому что ей пришлось провести только по дв ночи въ каждомъ изъ этихъ трехъ городовъ. Сэръ Мармадуку казалось, что онъ совершилъ нечто въ род Ганибалова похода, когда ему удалось съ помощью только одного кондуктора перевести пять дамъ и двухъ служанокъ чрезъ Симплонъ въ Ломбардскія долины. Непривычный къ путешествіямъ по Европ, онъ сначала сильно безпокоился, и никакъ не хотлъ понять, что поздку эту можно было совершить гораздо покойне и удобне, нежели перездъ отъ Марбль-Арча до Миль-Энда.

— Милыя мои, говорилъ онъ младшимъ дочерямъ, когда они спускались по крутымъ извилинамъ большой дороги, сидите смирно на этихъ спускахъ, а то пожалуй, попадете въ такую пропасть, изъ которой и не выберетесь. Малйшее неловкое движеніе, можетъ насъ опрокинуть. Но Люси и Софья вскор такъ привыкли и до того ознакомились съ горами, что подъ надзоромъ и руководствомъ кондуктора, прежде чмъ добрались до долинъ, обгали вс вершины, и такъ ловко всходили на нихъ и спускались внизъ какъ будто бы выросли въ этихъ ущельяхъ. Вдругъ раздается звонкій смхъ съ какой нибудь скалы, висящей надъ головами путешественниковъ и лэди Роули, оглянувшись, увидитъ ихъ платья, разввающіяся на такой вершин, на которую, казалось, одн только птицы могли взбираться, смотришь, а за ними ужъ стоитъ усатый кондукторъ съ двумя зонтиками, съ шалью, съ плэдомъ и зрительною трубкою. Он составили между собою свой Альпійскій клубъ, не допуская въ него отца, такъ какъ онъ не согласился бы взбираться съ ними на скалы, Нора мечтала при этомъ о письмахъ, которыя напишетъ своему возлюбленному,— ршивъ однако до тхъ поръ не писать къ нему, пока не переговоритъ объ этомъ съ матерью,— а м-ссъ Тревиліанъ такъ увлекалась этимъ путешествіемъ, что даже по временамъ забывала о ребенк, котораго у нея похитили.

Изъ Милана они отправились во Флоренцію, и хотя успли въ это время до того ознакомиться съ Италіей, что были въ ней какъ дома, и строго критиковали Италіянскія гостинницы и желзныя дороги,— но путешествіе здсь далеко не показалось имъ столь пріятнымъ какъ въ Швейцаріи. Вообще, одно имя Италіи заключаетъ въ себ такую прелесть для насъ, что когда присмотришься поближе ко многимъ подробностямъ этой страны, то прелесть эта большею частью оказывается преувеличенною. Да, можно пожалуй сказать, что путешествіе по Ломбардіи нисколько не интересне дороги по равнинамъ Кембриджскаго графства или по болотамъ Норфолька. Станція въ Болоньи также вовсе не на столько интересна, чтобы стоило пробыть въ ней часъ или два, несмотря на возможность получить здсь лучшую провизію нежели на нашихъ желзно-дорожныхъ станціяхъ. Отсюда они продолжали свое путешествіе все по желзной дорог чрезъ Аппенины и, къ несчастью, проспали всю дорогу.

Кондукторъ уврялъ ихъ, что стоитъ имъ только выглянуть изъ ваггона — и они увидятъ т замки, про которые читали въ романахъ, но день былъ очень жаркій, сэръ Мармадукъ былъ не въ дух, а лэди Роули чувствовала себя очень усталой,— и потому вс замки остались незамеченными. ‘Вотъ и Пистоіа, миледи’, сказалъ кондукторъ, отворяя дверцы ваггона, ‘мы здсь простоимъ полчаса’, ‘Ахъ, лучше бы уже Флоренція! Еще полтора часа зды!’ по этому вс они снова уснули и чувствовали себя очень утомленными, когда наконецъ пріхали въ этотъ прекрасный городъ.

Весь слдующій день они просидли въ своей гостинниц, и пошли только осмотрть соборъ, гд чутъ не свихнули себ шеи, любуясь неподражаемою красотою его высокаго кампаниле. Человкъ, подобный сэръ Мармадуку, не подетъ во Флоренцію безъ рекомендательныхъ писемъ. Министерство иностранныхъ длъ всегда чрезвычайно любезно къ своему товарищу, министерству колоній,— любезно и предупредительно, хотя пожалуй немножко и свысока покровительствуетъ ему. Министръ — лицо важне губернатора,— и самая мелкая птица въ дипломатическомъ корпус больше значитъ, чмъ старшіе секретари очень важныхъ колоній, молодой человкъ состоящій при посольств, хотя и безъ жалованья, но живетъ въ столиц и ухаживаетъ за графинями. Секретарь же, будучи даже правой рукой губернатора,— заключенъ на какомъ нибудь остров и танцуетъ съ дочерьми плантаторовъ. Различіе это хорошо извстно, но въ тоже время нисколько не мшаетъ, боле важному министерству оказывать всю возможную вжливость и любезному своему младшему товарищу. Сэръ Мармадукъ пріхалъ во Флоренцію съ цлымъ запасомъ рекомендательныхъ писемъ къ Флорентійскому обществу, — и во многихъ изъ этихъ писемъ о немъ говорилось, какъ о знаменитомъ губернатор Мандаринскихъ острововъ, вызваннымъ изъ своего губернаторства по весьма важному и спеціальному порученію. На второй день, по прізд, онъ отправился въ посольство съ тмъ, чтобы тамъ оставить свои карточки. ‘Успли вы узнать, здсь ли онъ?’ спросила шопотомъ лэди Роули своего супруга, когда они остались вдвоемъ.

— Кто? Тревиліанъ?

— Я не думаю, чтобъ вы успли о немъ узнать что нибудь, онъ будетъ непремнно скрываться. А вотъ м-ръ Гласкокъ… Здсь ли онъ?

— О немъ я забылъ спросить, отвтилъ сэръ Мармадукъ.

Лэди Роули не сдлала ему никакого упрека. Ни одинъ отецъ не станетъ такъ тревожиться и безпокоиться, какъ мать, о томъ чтобы пристроить своихъ дочерей. Да, и что вышло бы изъ этого! Лэди Роули казалось, что она могла бы примириться со всми прочими семейными невзгодами, если бы ей только удалось выдать одну изъ дочерей за будущаго лорда Петерборо. Въ Англіи ей сказали, что онъ безъукоризненъ, — хотя не слишкомъ уменъ, не очень дятеленъ, и вроятно никогда не будетъ очень извстенъ, но въ качеств супруга, онъ былъ бы совершенствомъ. Богатый, добрый, уживчивый, онъ скоре гордился бы своей женой, нежели самимъ собою, онъ не былъ подверженъ ревности и не имлъ никакихъ пороковъ, однимъ словомъ во всхъ отношеніяхъ былъ достоенъ уваженія и могъ смло надяться стать со временемъ извстнымъ англійскимъ аристократомъ. Лэди Роули разсказали также, что этотъ образецъ совершенства былъ страстно влюбленъ въ ея дочь. Быть можетъ, она нсколько и преувеличила себ значеніе этого разсказа, но ей казалось, что этотъ совершеннйшій изъ жениховъ, покинулъ родину съ отчаянія, что ея Нора не хотла осчастливить его своей улыбкой. Теперь лэди Роули надялась, что они въ одномъ город съ нимъ. Однако для достиженія успха необходимо было скрыть, что за м-ромъ Гласкокомъ гоняться. Нор не было сказано ни слова о возможности встртить м-ра Гласкока въ Флоренціи. Немногимъ больше было сообщено ея сестр Емиліи — и то подъ строгимъ приказаніемъ хранить глубочайшую тайну.

Вс должны были думать, что другія причины привлекли ихъ во Флоренцію, какъ оно отчасти и на самомъ дл было. Ни за какія блага въ мір, не стала бы лэди Роули гнаться за женихомъ для своей дочери, но тутъ, — видя, что человкъ этотъ такъ безпредльно любилъ ея дитя,— видя какое великое счасть предстоитъ въ этомъ брак,— она сознавала, что для достиженія такой цли можно было пожертвовать многимъ, чтобы только свести ихъ вмст! Она должна была если и не все, то многое изъ этого объяснить сэръ Мармадуку,— а онъ, даже и не позаботился спросить — во Флоренціи-ли м-ръ Гласкокъ!

На третій день посл ихъ прізда, жена англійскаго посланника сдлала визитъ лэди Роули, это была добродушная, привтливая и весьма разговорчивая дама. Она больше любила сама говорить, нежели слушать, и въ четверть часа успла разсказать лэди Роули многое множество о Флоренціи, не упоминая однако имени м-ръ Гласкока. А между тмъ, какъ пріятно было бы получить желанное свдніе, не сдлавъ прямого вопроса по этому предмету! Лэди Роули, изучившая долголтнею практикою вс пріемы вжливости и приличія, легко подмтила первые признаки кончающагося визита и видла, что гостья ея собирается проститься, не проронивъ ни словечка о м-р Гласкок. Между тмъ названо было столько фамилій англійскихъ семействъ, проживающихъ во Флоренціи, которыя ни богатствомъ, ни знатностью, ни добродтелями не въ состояніи были ни въ какомъ отношеніи сравниться съ этимъ Фениксомъ! И ей пришлось, собравшись съ духомъ, самой сдлать этотъ вопросъ.

— А не былъ-ли у васъ здсь ныншнюю весну нкто м-ръ Гласкокъ? сказала лэди Роули.

— Какъ,— сынъ лорда Петерборо? Какже, какже, былъ. Этакій странный человкъ!

Лэди Роули заключила изъ этого отвта, что ея Фениксъ не произвелъ въ посольств особенно пріятнаго впечатлнія. Легко можетъ быть, что онъ именно изъ-за своей страсти избгалъ общества.

— А теперь онъ еще здсь? спросила лэди Роули.

— Не могу вамъ этого сказать. Иногда онъ здсь, а иногда узжаетъ къ отцу своему въ Неаполь. Но когда онъ здсь, то большею частію водится съ Американцами. Говорятъ даже, что онъ хочетъ жениться на Американк, одной изъ племянницъ ихъ посланника. Ихъ, сколько мн помнится, три,— и онъ, говорятъ, беретъ старшую.

Лэди Роули больше не распрашивала, и отпустила свою важную гостью, обмнявшись съ ней еще нсколькими словами.

ГЛАВА LXXVI.
‘Мы будемъ очень бдны’.

Въ настоящее время м-ръ Гласкокъ не только былъ во Флоренціи, но даже занималъ комнаты въ той же самой гостинниц, въ которой поселилось семейство Роули. Когда лэди Роули услыхала, что онъ женится на Американк, то почувствовала сильную боль въ сердц,— да, ей стало такъ больно, такъ больно, что она почувствовала — дурноту, и была очень довольна, что ее никто не видитъ.

Слухъ этотъ могъ быть ложный, подобные слухи большею частью неврны. Но лэди Роули знала очень хорошо, что они все таки имютъ какое нибудь основаніе. Если м-ръ Гласкокъ еще и не далъ слова, то вроятно, онъ все таки за ней ухаживаетъ,— а если такъ, то гд же та картина, что рисовала себ лэди Роули, изображая его томнымъ, грустнымъ, покинутымъ юношей, котораго вернуть къ жизни, къ ея удовольствіямъ и занятіямъ, могла только любимая двушка? Но она все таки еще не совсмъ отказывалась отъ своего плана. Если м-ръ Гласкокъ въ Италіи, то онъ безъ сомннія прочтетъ въ газетахъ, что сэръ Мармадукъ съ своимъ семействомъ во Флоренціи,— и вроятно придетъ ихъ навстить. А тогда, если только Нора съуметъ и захочетъ, то конечно побдитъ и уничтожитъ молодую Американку.

Въ продолженіи нсколькихъ дней ничего не было слышно о м-р Гласкок. Еслибы лэди Роули хоть случайно произнесла его имя въ присутствіи кельнера гостинницы, то она узнала-бы, что онъ жилъ даже въ одномъ корридор съ ними, но ей и въ умъ не приходило наводить такимъ образомъ справки. Да и въ другихъ мстахъ не распрашивала она о немъ. Она только старалась получить нкоторыя свднія объ Американцахъ, проживающихъ во Флоренціи, а въ особенности объ Американскомъ посланник,— и не прошло недли, какъ она уже успла познакомиться съ семействомъ Спальдингъ. М-ссъ Спальдингъ была съ ней очень любезна и пригласила лэди Роули, всхъ ея дочерей и сэръ Мармадука къ себ на пятницы, это были ея назначенные дни, и продолжались до половины юня. ‘У меня есть племянницы, которыя’, говорила она, ‘будутъ въ восторг отъ знакомства съ вашими дочерьми. ‘

Между тмъ, семейство Роули успло осмотрть картинныя галлереи, церкви и дворцы Флоренціи. Бдная лэди Роули, грустная, утомленная, скиталась всюду въ надежд гд нибудь встртить м-ръ Гласкока, не зная того, что лица, проживающія во Флоренціи, никогда по утрамъ не ходятъ въ картинныя галлереи.

Между тмъ, о Тревиліан наведены были справки чрезъ полицію,— и сэръ Мармадукъ узналъ, что одинъ англійскій джентльмэнъ съ маленькимъ мальчикомъ прохалъ въ Сіенну и тамъ поселился. Почти наврное можно было предполагать, что это былъ Тревиліанъ,— хотя никакъ нельзя было узнать ничего положительнаго насчетъ его фамиліи. Ршили, что сэръ Мармадукъ съ своимъ курьеромъ и съ м-ссъ Тревиліанъ отправятся въ Сіенну, и постараются тамъ розыскать бглеца, что они въ одно прекрасное утро и исполнили. Въ этотъ-же самый день лэди Роули сошла съ Норой и съ другой дочерью въ залу гостинницы, и гуляя здсь, вдругъ очутилась лицомъ къ лицу съ м-ръ Гласкокомъ. Лэди Роули и Люси шли впередъ и, конечно, не знали его, но Нора его тотчасъ узнала и до того сконфузилась, что совершенно растерялась. М-ръ Гласкокъ прошелъ, не узнавъ ее,— онъ прошелъ мимо матери и сестры, и ушелъ такъ далеко, что Нора ршилась остаться неузнанной, но вдругъ онъ оглянулся, увидалъ ее и, узнавъ, воскликнулъ: ‘миссъ Роули, кого я вижу! Думалъ-ли я васъ встртить во Флоренціи!’ Лэди Роули обернулась, и конечно тотчасъ-же послдовало представленіе. Бдная Нора хотя и ничего не знала о намреніяхъ матери, но была очень сконфужена и чувствовала себя весьма неловко. М-ръ Гласкокъ былъ чрезвычайно любезенъ, но въ тоже время какъ-то холоденъ. Лэди-же Роули вся превратилась въ улыбку, и привтливость. Она сказала ему, что слышала его имя отъ своихъ дочерей и была очень рада съ нимъ познакомиться. Люси осматривала его съ нкоторымъ удивленіемъ, находя, что этотъ всми восхваляемый женихъ — отвергнутый ея сестрой, за что ее такъ сильно порицали,— былъ человкъ пожилой.

М-ръ Гласкокъ спросилъ про м-ссъ Тревиліанъ, лэди Роули шепотомъ и съ грустнымъ видомъ отвтила ему, что они вс пріхали во Флоренцію въ надежд встртить здсь м-ра Тревиліана. ‘Вамъ вдь извстна вся эта печальная исторія, и мн не нужно вамъ ее разсказывать.’ М-ръ Гласкокъ подтвердилъ, что ему все извстно,— и прибавилъ, что онъ видлъ м-ра Тревиліана во Флоренціи дней десять тому назадъ. Это такъ заинтересовало лэди Роули, что она пригласила его взойдти къ нимъ въ ихъ комнаты, — и такимъ образомъ знакомство было сдлано. Оказалось, что м-ръ Гласкокъ говорилъ съ Тревиліаномъ, — и тотъ сказалъ ему, что онъ намренъ въ настоящее время поселиться въ одномъ изъ небольшихъ городовъ Италіи. ‘А каковъ онъ на видъ, м-ръ Гласкокъ?’

— ‘Очень нехорошъ, такой худой, блдный, больной! ‘

— ‘Пожалуйста, не говорите вы ей этого м-ръ Гласкокъ. Она теперь съ отцомъ ухала въ Сіенну. Мы думаемъ, что онъ тамъ съ ребенкомъ, — или по крайней мр, они тамъ подробне о немъ узнаютъ. А вы…. вы здсь живете?’ м-ръ Гласкокъ сказалъ, что онъ живетъ то въ Неапол, то во Флоренціи, — отъ времени до времени здитъ въ Неаполь — городъ ему ненавистный — провдать отца, и возвращается опять въ столицу. Нора сидла невдалек, и почти все время молчала. Она была очень мило одта, на ней была прелестная шляпка, купленная въ Париж, — и лэди Роули съ естественною гордостью думала, что если онъ когда либо былъ влюбленъ въ ея дочь, то любовь эта должна была теперь опять пробудиться. Американки, судя по слухамъ, большею частью сухи, угловаты и рзки. Ей случалось видть нсколькихъ на Мандаринскихъ островахъ, и ей казалось невозможнымъ, чтобы въ нихъ могъ влюбиться Англичанинъ. Конечно, ни одна Американка не можетъ сравниться съ ея дочерью. ‘Вы любитель картинъ, м-ръ Гласкокъ?’ спросила она. М-ръ Гласкокъ оказался небольшимъ охотникомъ до нихъ, и заявилъ, что он ему даже немножко надоли. Что же онъ любитъ? — Сидть дома и ничего не длать. Таковъ былъ его отвтъ — отвтъ весьма неудовлетворительный, потому что лэди Роули какъ-то неловко было предложить ему приходить къ нимъ и ничего не длать. Если бы возможно было завлечь его въ церкви, въ галлереи, Нора попала бы въ его общество. Потомъ лэди Роули, собравшись съ духомъ, спросила его, знакомъ ли онъ съ семействомъ Спальдингъ? Она съ двумя дочерьми собирается къ нимъ ныншній же вечеръ. М-ръ Гласкокъ отвтилъ, что онъ съ ними знакомъ, и вечеромъ тоже у нихъ будетъ. Лэди Роули показалось, что, отвчая ей, онъ слегка покраснлъ. Посл этого онъ ушелъ, подавъ руку Нор, но вообще обращеніе его не могло подать ни малйшей надежды.

— Мн онъ совсмъ не нравится, сказала Люси.

— Не говори вздора, Люси! сердито сказала лэди Роули.

— А я, напротивъ, думаю, что онъ очень милъ и недуренъ собою, сказала Нора: — а что онъ говоритъ, будто бы любитъ только сидть дома и ничего не длать, такъ это онъ только шутить. Онъ вовсе не лнивецъ, по крайней мр мн такъ говорили.

— Но онъ старъ какъ Маусаилъ! замтила Люси.

— Ему должно быть лтъ около сорока, сказала лэди Роули.

— Да, конечно такъ, намъ это извстно по перству. Леди Роули ошибалась однако. Справься она хорошенько — она знала бы, что м-ръ Гласкоку было уже за сорокъ.

Нора оставшись одна, погрузилась въ размышленія, и мало по малу пришла къ тому убжденію, что м-ръ Гласкокъ никогда не сдлаетъ ей вторичнаго предложенія. Но это не должно было ее огорчать, такъ какъ она уврена была, что сдлай онъ ей и второе предложеніе — она все таки его не приметъ.

Но вроятно, хотя на мгновеніе въ душу ея закралось чувство похожее на досаду. Конечно, она отказала бы ему. Могла ли она иначе поступить? Не дала ли ему слово Гуго Станбэри, не клялась ли она остаться ему врной? Измни она ему теперь — не сдлается ли она навсегда посмшищемъ всхъ женщинъ? Разсуждая такимъ образомъ, она не ощущала ни малйшаго чувства привязанности къ м-ръ Гласкоку. Объ этомъ и рчи не могло быть — одн разсужденія. Но все таки, не дурно быть лэди Петерборо! ей стало почти досадно, что она не безсердечна. Свиданіе это убдило ее въ томъ, что лэди Роули все еще питаетъ нкоторую надежду, и она даже начинала подозрвать, что матери извстно было пребываніе м-ръ Гласкока во Флоренціи. Она замтила, что лэди Роули встртила его такъ, какъ будто ждала этой встрчи, — и говорила съ нимъ, какъ будто знала, что ей придется съ нимъ говорить. Не лучше ли ей предупредить мать, и вразумить ее, что все эти ни къ чему не поведтъ и совершенно безполезно? Если она ей объявитъ, что бракъ этотъ не можетъ никогда состояться то она и откажется отъ этого? И Нора ршилась это сдлать, но такъ какъ мать, собираясь къ Спальдингамъ, не сказала объ этомъ ей ни слова, то Нора тоже промолчала. Зная, что ей непремнно пришлось бы выслушать много непріятныхъ и гнвныхъ замчаній, на счетъ упущенія такой блестящей карьеры, коль скоро она стала бы отстаивать свою любовь къ Гуго. Нора не хотла напрасно сердить лэди Роули. Если мать начнетъ ей говорить объ этомъ, тогда только она ей выскажетъ свое твердое намреніе, но во сякомъ случа она постарается отдалить эту злосчастную минуту.

Когда м-ссъ Спальдингъ доложили объ Роули, въ гостиной ея собралось еще весьма немного гостей, и м-ра Гласкока еще не было между присутствующими. Зато, миссъ Валахія Петри была на лицо — и, въ торопяхъ представленія, лэди Роули показалось, что это должна быть одна изъ племянницъ хозяйки дома. Ей сказали, что м-ръ Гласкокъ женится на старшей, вотъ эта особа вроятно и была старшая сестра. Лэди Роули, ршивъ, что миссъ Валахія Петри именно и есть ненавистная соперница ея дочери, очень удивлялась вкусу м-ръ Гласкока, изъ этого она еще заключила что нтъ такого несообразнаго брака, въ который нельзя было бы втянуть мущину, при помощи ссоры или обиженнаго самолюбія. Лэди Роули думала, что Нор придется отвчать за то, что она своею жестокостью, довела этого бднаго человка до крайности — до женитьбы на этой особ.

Случилось такъ, что лэди Роули пришлось сидть какъ разъ возл миссъ Петри,— и вотъ, не дожидаясь даже, чтобы та заговорила, лэди Роули начала ее сама допрашивать. Она намревалась держать себя весьма сдержанно и осторожно, но предметъ этотъ былъ ей уже слишкомъ близокъ къ сердцу, и не позволялъ ей молчать. ‘Вы вроятно знаете м-ръ Гласкока’? спросила она.

— Да, сказала Валахія, я его знаю.

Тутъ слдуетъ замтить, что та особенная гнусливость, къ которой пріучили себя наши Американскіе соплеменники, произошла вслдствіе особаго народнаго инстинкта, заставляющаго ихъ выражаться съ само-увренностью. Пусть читатель отправится въ свой кабинетъ, и погнуситъ нсколько времени съ усиленнымъ вниманіемъ къ дйствію своего голоса: онъ убдится, что эта теорія врна и правильна. Эту интонацію столь свойственную смышленымъ Американцамъ, миссъ Петри усвоила съ особенною ревностью и любовью, и обратила въ постоянную привычку. Слухъ ея до того привыкъ къ этой интонаціи, что если, говоря съ нею, не гнусили, то рчь эта ей казалась безжизненной, вялой, изнженной, блдной, немузыкальной,— Англійской. Она часто упрекала въ этомъ своихъ подругъ, Каролину и Оливію, говоря, что он исказили свой языкъ, усвоивъ себ Британское визгливое произношеніе.

— Да, я знаю этого джентельмэна, сказала Валахія — и лэди Роули невольно вздрогнула. Возможно-ли, чтобы эта женщина сдлалась владлицей Монкгама и будущей лэди Петерборо?

— Онъ говорилъ мн, что онъ принятъ въ вашемъ семейств, продолжала лэди Роули: онъ живетъ въ одной гостинниц съ нами, и дочь моя была съ нимъ очень коротко знакома, когда онъ жилъ еще въ Лондон.

— Да! я полагаю, что у васъ въ Лондон, вс аристократы боле или мене между собой знакомы. Никогда еще не приходило въ голову бдной лэди Роули считать себя и дтей своихъ аристократами, даже и въ тотъ многознаменательный день, когда ея супругъ, по представленію министра Колоніи, былъ сдланъ баронетомъ, для того, чтобы жителямъ отдаленныхъ острововъ внушить къ нему больше уваженія. Выйди Нора за м-ръ Гласкока, тогда она стала бы аристократкой, или врне сказать, возвысилась бы до этого званія,— все это лэди Роули прекрасно понимала.

— Не думаю, чтобы лондонское общество было такъ исключительно въ этомъ отношеніи, замтила она.

— Я уврена, что у васъ много странностей, говорила миссъ Петри, и мн кажется, что вы мало обращаете вниманія на умъ или ученость, — а всякаго опредляете и судите только по рожденію и состоянію.

— Смю думать, что мы лучше этого, сказала лэди Роули. Я и сама не совсмъ хорошо знаю Лондонъ, потому что провела большую часть жизни въ очень далекихъ странахъ.

— А по моему, такъ всего лучше именно въ этихъ далекихъ странахъ. Чмъ дальше нашъ умъ отъ той испорченности, которая такъ сильно распространена въ центрахъ давно водворившейся роскоши, тмъ больше возможности иметъ онъ достичь развитія, предназначеніи то ему Творцомъ нашимъ, одарившимъ насъ умственными дарованіями и способностями.

Лэди Роули, слушавшей это краснорчіе, едва врилось, чтобы такой человкъ какъ м-ръ Гласкокъ былъ въ самомъ дл намренъ жениться на этой особ.

Между тмъ Нора и дйствительная ея соперница услись рядомъ, и тоже толковали о м-ръ Гласкок. Каролина Спальднигь разсказала, что м-ръ Гласкокъ говорилъ ей про Нору, а Нора подтвердила, что онъ дйствительно былъ съ нею знакомъ въ Лондон. И чуть ли не больше того, судя по его манер говорить объ васъ, замтила, улыбаясь, миссъ Спальдингъ.

— Онъ нсколько расположенъ къ восторженности, сказала Нора, смясь.

— Вотъ ужь нисколько, меньше чмъ кто-либо. Я должна вамъ сказать, что онъ очень коротокъ у насъ въ дом. Это вотъ какъ началось,— мы съ Оливіей вмст путешествовали, вышло маленькое затрудненіе,— какъ мы обыкновенно выражаемся на родин, когда три или четыре джентельмэна перестрляются между собою. Въ это время кстати подвернулся м-ръ Гласкокъ съ другимъ джентельмэномъ. И этотъ другой джентльмэнъ былъ вашъ зять.

— Бдный м-ръ Тревиліанъ!

— Онъ должно быть очень болнъ,— не правда-ли?

— Мы такъ думаемъ. Сестра моя съ нами, вы это знаете. Сегодня, впрочемъ, она похала въ Сіену.

— Да, я слышала о немъ. Это очень грустно. М-ръ Гласкокъ знакомъ съ нимъ. И вотъ, какъ я вамъ уже говорила, они хали вмст въ то время, когда м-ръ Гласкокъ явился къ намъ на помощь. Мн кажется, что онъ совсмъ не восторженный,— разв только въ тхъ случаяхъ, когда про васъ говоритъ.

— Я должна этимъ очень гордиться, замтила Нора.

— Конечно вы должны, потому что м-ръ Гласкокъ такой человкъ, что его добрымъ мнніемъ слдуетъ дорожить.

— А вотъ и онъ. М-ръ Гласкокъ, я надюсь, у васъ сильно горятъ уши. Это непремнно такъ должно быть, потому что мы тутъ васъ совсмъ захвалили.

— Трудно найти еще двухъ особъ, которыхъ похвалу я цнилъ бы такъ высоко, сказалъ онъ.

— А изъ насъ двухъ — чьей похвалой вы боле дорожите? спросила Каролина.

— Мн сперва надо знать, чья похвала была громче.

Тутъ Нора ему отвтила: ‘М-ръ Гласкокъ, другіе будутъ васъ пожалуй и громче моего хвалить, но, никто не сдлаетъ этого чистосердечне и искреннее меня.’ При этомъ лице ея приняло такой обворижительно-серьезный видъ, что лэди Роули наврное пришла бы въ восторгъ, еслибы могла слышать и видть ее въ эту минуту. М-ръ Гласкокъ поклонился, миссъ Спальдингъ улыбнулась, а Нора покраснла.

— Если вы и теперь еще не ошеломлены, замтила Каролина, то вы должно быть такъ привыкли къ лести, что она никакого дйствія на васъ больше не производитъ. Въ такомъ случа, вы похожи на пьяницу, которому вино все равно что вода, и самая водка все кажется что-то некрпкой.

— Право, мн лучше уйти изъ боязни, чтобы водки и въ самомъ дл не разбавили по немножку! сказавъ это, м-ръ Гласкокъ отошелъ отъ нихъ.

Нора, безъ особеннаго напряженія ума, очень скоро замтила и поняла, что ея прежній обожатель и молодая Американка сошлись весьма близко. Весь тонъ разговора служилъ тому доказательствомъ — и какъ же это могло случиться, что м-ръ Гласкокъ говорилъ этой Американк про нее — Нору Роули? Ясно, что онъ говорилъ про нее съ большимъ жаромъ и произвелъ впечатлніе даже на свою слушательницу. Об соперницы, посл того какъ м-ръ Гласкокъ отошелъ отъ нихъ, сидли молча, и ни одна изъ нихъ не трогалась съ мста. Вдругъ Каролина Спальдингъ внезапно обратилась къ Нор и взяла ея руку. Я должна вамъ кое-что сказать, начала она, только пока это должно еще остаться между нами.

— Будьте покойны, я никому не выдамъ.

— Благодарю васъ, душа моя. Я его — невста. Сегодня посл обда, онъ просилъ моей руки — и это извстно только моей тт. Когда я приняла его предложеніе, онъ мн и разсказалъ, всю исторію про васъ. Онъ и прежде очень часто о васъ говорилъ, и я угадывала все то, что сегодня узнала. Его сердце такъ открыто всмъ тмъ кого онъ любитъ, что, у него не можетъ быть никакихъ тайнъ. Сегодня онъ встртилъ васъ, только что собравшись идти ко мн. Но, быть можетъ, мн не слдовало бы вамъ этого говорить. Онъ долженъ былъ бы снова подумать объ васъ при этомъ случа.

— Мн вовсе не нужно, чтобы онъ снова думалъ обо мн.

— Разумется. Разв вы не видите, что я шучу. Вы могли быть его женой, если бы только желали. Онъ мн все это разсказалъ, и ему такъ хочется, чтобы мы были друзьями. Неужели это невозможно?

— Съ моей стороны,— я отъ души готова васъ полюбить, одно только — вы станете знатью, а мы будемъ такъ бдны!

— Мы! воскликнула Каролина, смясь,— какъ-же я рада, что и тутъ есть ‘мы’!

ГЛАВА LXXVII.
Будущая Лэди Петерборо.

— Если вы не продали себя за Британское золото, за Британскіе акры и за Британскій титулъ, то я ничего не могу сказать противъ этого брака, говорила въ этотъ же самый вечеръ миссъ Валлахія Петри своей пріятельниц Каролин Спальдингъ.

— Вы очень хорошо знаете, что я не продала себя, отвтила ей Каролина. Между обими двушками существовала давнишняя дружба, хотя младшей часто приходилось выслушивать многое отъ старшей ея подруги. Миссъ Петри была честна — и въ самомъ дл очень умна.

Мы, Англичане, какъ-то еще не расположены къ тмъ женщинамъ, которыя гордятся нкоторымъ антагонизмомъ съ мужчинами вообще, и стремятся доказать свту, что он могутъ обойтись безъ мужской помощи, но въ Америк такихъ женщинъ много, и многія изъ нихъ надлены благородными стремленіями, развитымъ умомъ и большой энергіей, а потому не мене другихъ достойны искренней дружбы. Правда, что люди, которымъ дороги эти женщины, надются, что и ихъ излечитъ мужъ и полъ дюжины дтей. Но въ этомъ отношеніи Валлахія Петри не могла подавать большихъ надеждъ. Она такъ ршительно и твердо отстаивала права женщинъ вообще, и свои въ особенности, что нельзя было и предполагать, чтобы она когда-нибудь подчинилась мужчин,— да и найдется ли еще мужчина довольно храбрый для того чтобы ршиться на такую по пытку? Стеченіемъ обстоятельствъ, Каролина Спальдингъ была съ дтства предметомъ ея любви. Валлахія любила Каролину всми силами своей души, и надялась поддержать ее на жизненномъ пути и помочь ей въ той борьб, которую она сама ршилась вести съ мужчинами вообще, а съ англичанами въ особенности, они ей были ненавистное прочихъ. Она ненавидла знатность, ненавидла богатство, ненавидла монархическое правленіе,— и безошибочнымъ женскимъ инстинктомъ чувствовала, что въ этой борьб она иметъ особенно сильное основаніе ратовать противъ англичанъ и ненавидть ихъ — за то что они подчинялись власти и управленію женщины. И вотъ, избранный другъ ея юности,— другъ, списавшій вс ея стихи, выучившій наизусть вс ея соннеты,— Каролина, сочувствующая всмъ ея воззрніямъ, выходитъ за мужъ — и за кого еще — за англійскаго лорда! Валлахія предвидла это съ нкотораго времени, и говорила объ этомъ очень ршительно, надясь спасти свою пріятельницу отъ окончательной погибели. Но теперь бда свершилась — и Каролина Спальдингъ, сообщая ей эту новость, предчувствовала, что ей придется выслушать много тяжелыхъ упрековъ.

— Многіе изъ насъ вовсе не знаютъ, продали-ли они себя или нтъ? говорила Валлахія. Сенаторъ, который стремится занять должность — и, для того чтобы получить ее, подаетъ свой голосъ за одно, вмсто того чтобы его дать за другое, думаетъ, что онъ дйствуетъ честно. Священникъ, называющій себя толкователемъ Слова Божія, полагаетъ, что чмъ онъ громче будетъ кричать въ церкви, тмъ врне будетъ его проповдь изображать Слово Божье. А вопросъ вотъ въ чемъ состоитъ, Каролина: полюбили-ль бы вы этого же самаго человка, явись онъ къ вамъ дровоскомъ съ топоромъ въ рукахъ, или бднымъ клеркомъ съ перомъ за ухомъ? Не думаю.

— Дровоскъ съ топоромь въ рукахъ, Валли, очень хорошъ въ теоріи, но…

— То, что хорошо въ теоріи, Каролина, должно быть хорошо и на практик. Поврьте мн въ этомъ! Теорія намъ только оттого не нравится, что воля наша слабе ума. Но оставимъ это.

— Да, пожалуй. Валли, оставимъ это. Не браните и не корите меня сегодня. Я такъ счастлива, что вы должны этому радоваться.

— Если я могу вамъ доставить радость моими желаніями, то я готова желать вамъ счастья всю мою жизнь. Но, лично, я не могу радоваться тому, что вы всхъ насъ покинете и что я васъ больше никогда не увижу.

— Но вдь вы къ намъ прідете. Я ему говорила объ этомъ и это уже устроено и ршено.

— Нтъ, другъ мой, этого не будетъ. Что буду я значить въ блестящихъ чертогахъ англійскаго барона. Посщеніе это было бы крайне неприличнымъ, а сближеніе — никуда не годнымъ. Неужели вы думаете, что я, чей голосъ раздавался въ концертной зал Лакадемона, среди всхъ знаменитостей западныхъ штатовъ, я, такъ смло ратовавшая въ великомъ и свободномъ Иллинойс, противъ развращенности и корыстолюбія англійской аристократіи, — я, которую слушало слишкомъ дв тысячи моихъ соотечественницъ и соотечественниковъ, въ то время, какъ я съ презрніемъ возставала противъ безчеловчныхъ заблужденій первородства,— не ужели вы думаете, что я могла бы удержать свой языкъ — подъ кровомъ феодальнаго лорда! Каролин Спальдингъ было хорошо извстно, что ея пріятельница не умла держать языка за зубами, — и потому она невдругъ ей отвтила. Роковое торжество, испытанное Валахіей при чтеніи ея трактата о равноправности мужчинъ и женщинъ, сдлало бдную миссъ Петри окончательно негодной для обыкновеннаго общества.

— Вы можете пріхать къ намъ и не говорить о политик, Валли, замтила Каролина.

— Нтъ, Каролина, нтъ! Я никогда не войду въ такой домъ, гд мн нельзя свободно выразить моего мннія. Даже за вашимъ столомъ не хочу я сидть съ намордникомъ на устахъ. Когда вы удете, Каролина, я посвящу себя тому, что должно быть задачей всей моей жизни, и кончу біографическую исторію нашего великаго героя — въ стихахъ, которые надюсь не пройдутъ безслдно. Каждый мсяцъ буду вамъ посылать мой трудъ, по мр того, какъ онъ будетъ подвигаться и вы не откажете мн въ дружеской критик, — а можетъ быть и наградите меня легкимъ намекомъ на одобреніе — хотя незначительнымъ, такъ какъ вы будете жить надъ кровомъ престола.

Вс миссъ Петри, проживающія на бломъ свт, пользуются той выгодой,— весьма рдко выпадающей на долю мужчины,— что ихъ невозможно разубдить въ ихъ заблужденіи. Мужчина, какъ бы ни былъ онъ преданъ своему длу, какъ бы ни заключился въ своемъ кабинет, и какъ бы тщательно ни предохранялъ свой трудъ отъ общественной критики,— все-таки подвергнется ей и будетъ поставленъ въ необходимость защищать и отстаивать себя или погибнутъ. Въ самомъ дл, пусть мужчина ничего не говоритъ, не пишетъ, пусть онъ никогда не высказываетъ своего мннія, — и онъ пройдетъ незамченнымъ въ толп, никого не убдивъ, и въ свою очередь никмъ не убжденный, но женщина можетъ говорить, даже писать, какъ и что ей угодно, не подвергаясь опасности быть затронутой и уничтоженной продолжительнымъ споромъ. У кого хватитъ отваги поднять споръ съ такой особой, какъ миссъ Петри, и доказывать ей, что она заблуждается во всемъ отъ начала до конца. Робкое, несмлое выраженіе, улыбка, пожатіе плечами, двусмысленный комплиментъ, не вполн понятный — вотъ и вс формы аргументовъ, которые можно употребить противъ нея. Валлахія Петри до глубины души была убждена въ томъ, что она открыто и честно защищаетъ и излагаетъ свои великія теоріи — изъ года въ годъ, съ непобдимымъ краснорчіемъ и ничмъ неопровержимой логикой — и что никто изъ ея противниковъ не въ состояніи опровергнуть или разубдить ее. Она врила въ это именно потому, что рыцарскій духъ мужчинъ оказывалъ женщинамъ то снисхожденіе и защиту, противъ которой вся жизнь ея была постояннымъ протестомъ.

— Вотъ и онъ, сказала Каролина, увидавъ м-ръ Гласкока, который къ нимъ подходилъ. Будьте добры, скажите ему ласковое слово, если онъ заговоритъ съ вами объ этомъ. Хотя онъ и лордъ, но вмст съ этимъ все же человкъ и братъ.

— Каролина, возразила ей строгая наставница, вы все больше и больше привыкаете смяться надъ тми правилами, которыя были. дороги вамъ съ тхъ поръ, какъ васъ отняли отъ груди матери. Увы, какъ справедливо говорятъ: ‘не трогай дегтя, запачкаешься’.

— Миссъ Петри, началъ нашъ герой, Каролина вроятно сообщила вамъ о моемъ счастіи?

— Жаль, что я не могу остаться здсь и выслушать любезности, которыя онъ собирается высказать вамъ, прервала его Каролина, надо заняться ттушкиными гостями. Вотъ я отсюда вижу, что бдному сеніору Бернарози, не съ кмъ слова перемолвить, пойду къ нему и пущу въ ходъ мое знаніе дюжины итальянскихъ словъ.

— М-ръ Гласкокъ, вы намрены увезти къ себ въ старую Англію одну изъ самыхъ яркихъ звздъ нашего юнаго американскаго небосклона, сказала миссъ Петри. Судя по выраженію голоса миссъ Петри, не было и сомннія, что теперь она считала эту, хотя и свтлую звзду, въ числ падающихъ.

— Да, дйствительно, я беру, прелестную молодую женщину, замтилъ м-ръ Гласкокъ.

— Я ненавижу слово ‘женщина’, когда его произносятъ съ той едва замтной усмшкой, которая у мужчинъ всегда слдуетъ за произношеніемъ его.

— Гд же эта усмшка, миссъ Петри?!

— Я вполн допускаю, что она совершенно невольна, и вами не сознается. Говоря о собак, вы отзываетесь о ней съ любовью, къ которой всегда примшано нкоторое презрніе. И вотъ, такъ называемое рыцарство мужчины къ женщин пропитано тмъ же самымъ духомъ. Я не нуждаюсь въ милости, но требую равенства.

— Я всегда думалъ, что Американки вообще становятся нсколько требовательны, чуть дло коснется тхъ преимуществъ, которыя даетъ имъ наше рыцарство.

— Вы правы сэръ, единственный титулъ, извстный и цнимый въ нашей стран, есть то первенствованіе, которое мужчина уступаетъ женщин. Удерживаемъ-ли мы его за собою, или отвергаемъ его, — мы ни въ какомъ случа не намрены пріобртать его цною признанія вашего умственнаго превосходства. Что до меня касается, то я не навижу рыцарство, — да и что называете вы рыцарствомъ?— Я сама съумю отстоять себя, и требую права дйствовать и поступать какъ мн угодно.

М-ръ Гласкокъ пробылъ съ ней еще нкоторое время, но не воспользовался этимъ случаемъ, чтобы подтвердить то приглашеніе въ Монкгамъ, о которомъ ей говорила Каролина. Впослдствіи онъ разсказывалъ, что онъ не нашелъ возможности заставить ее говорить о такомъ обыденномъ дл, еще позже, когда Каролина съ той веселой игривостью, которая при новыхъ взглядахъ на жизнь такъ часто стала въ ней проявляться,— разсказала ему, что хотя онъ отчасти можетъ надяться на спасеніе, въ качеств мужа и брата, но какъ феодальный лордъ, онъ все-таки обреченъ на погибель, тогда онъ сталъ раздумывать и заключилъ, что Валлахія Петри оказалась бы такой гостью, съ которой въ Монкгам трудно было бы вести веселую и пріятную жизнь.

— Она вроятно вчно ссорится и бранится съ вами? спросилъ онъ.

— Да, она часто ссорится и бранится со мной, отвтила Каролина, и я пока еще не надюсь растолковать вамъ, какъ это такъ выходитъ, что я ее все-таки очень люблю, случись со мной несчастье, и она отдастъ все — пожертвуетъ всмъ, чтобы только помочь мн.

— И я то же сдлаю, замтилъ онъ.

— Ахъ, вы — это дло другое. Теперь это уже вашъ долгъ. А она готова отдать все, что у нея есть, лишь бы только, по ея понятіямъ, направить свтъ и людей на путь истины. Сдлали бы вы это?

— Это зависло бы отъ степени моей вры. Если бы я могъ поврить въ успхъ, тогда думаю, что и я былъ бы способенъ на это.

— А она готова на это при малйшей надежд, что этимъ она дастъ, хотя бы самый незначительный толчекъ въ своемъ направленіи. Ея филантропія совершенно искренная. Разумется, она вамъ надодаетъ.

— Я очень терпливъ.

— Надюсь, что вы и всегда такимъ будете. Конечно, она въ вашихъ глазахъ смшна. Я же привыкла къ ней и жалю ее, но никогда не перестану любить ее.

— Я ршительно ничего не имю противъ этого. Ея наставленія будутъ доходить къ вамъ черезъ океанъ, а мои какъ бы это сказать?— черезъ столъ, что-ли. Если я не съумю одолть се при такихъ выгодахъ на моей сторон, въ такомъ случа пусть меня произведутъ въ защитники женскихъ правъ.— Бдная лэди Роули все время слдила за миссъ Петри и м-ръ Гласкокомъ, ей все еще какъ-то не врилось, чтобы этотъ слухъ былъ справедливъ, она сильно сомнвалась и по временамъ думала не помшался-ли м-ръ Гласкокъ, а не то, такъ ей приходило въ голову, не нарочно-ли распускала этотъ слухъ Англійская посланница, чтобы выставить м-ръ Гласкока въ смшномъ вид. Она нисколько не сомнвалась въ томъ, что Валлахія была старшей въ этой сред племянницъ. Возможно-ли, чтобы человкъ, знавшій ея Нору, любившій ее, здившій нарочно изъ Лондона въ Ненкомб-Путней длать ей предложеніе,— черезъ годъ посл всего этого ршился бы жениться на женщин, которую онъ вроятно потому только и выбралъ что она была совершенною противуположностью въ отношеніи Норы. Для нея это было невроятно, и если только это дйствительно не совсмъ врно, то надежда еще не потеряна. Нора встртила его, говорила съ нимъ, и лэди Роули казалось, что они разговаривали очень дружески. Лэди Роули, разговаривая съ м-ссъ Спальдингъ, наблюдала за ними очень пристально, она замтила какъ глаза Норы заблистали, и догадывалась, что между ними происходило что-то очень пріятное. Вдругъ увидла она возл себя Валлахію, и подумала, что заставитъ ее непремнно высказаться.

— Вы давно во Флоренціи? спросила лэди Роули сладкимъ вкрадчивымъ голосомъ.

— Порядочно, мамъ, то есть съ самаго переворота.

Что за голосъ!— что за акцентъ!— что за выраженія! Неужели нашелся смльчакъ, отважившійся жениться на ней, увезти ее въ Англію, и представить ее тамъ въ качеств лэди Петерборо?

— Вы думаете провести лто въ Италіи? продолжала лэди Роули.

— Кажется, а можетъ быть поселюсь въ боле чистой атмосфер швейцарскихъ горъ.

— Конечно, лтомъ въ Швейцаріи должно быть гораздо пріятне.

— Я разумю политическую атмосферу, возразила миссъ Петри, хотя конечно въ этой стран уже и много сдлано, сброшено много оковъ, попрано ногами много скиптровъ, но все-таки здсь остается еще великое зло — король. Да, это сознаніе, что вся власть сосредоточена въ рукахъ одного человка, или (что еще хуже) одной женщины, подобно туч, до того затемняетъ свтъ и спираетъ воздухъ, что легкимъ моимъ дышать нечмъ.

Говоря это, Валлахія подняла свой подбородокъ и вытянула руку,— потомъ пріостановилась, ожидая какого нибудь возраженія со стороны лэди Роули. Но лэди Роули молчала, и Валлахія стала продолжать.

— Я не могу пріучить свое тло къ сладкимъ благоуханіямъ и мягкой роскоши вншняго міра, и соединить все это съ внутреннимъ комфортомъ моего я, пока состояніе окружающаго меня общества угнетаетъ мой умъ. Когда наша война свирпствовала вокругъ меня, мн было такъ весело и легко на душ, какъ жаворонку, порхающему въ утреннихъ облакахъ.

— Я, такъ напротивъ, думала, что война эта была ужасна, замтила лэди Роули.

— Да, ужасно, страшно, свирпо было это грозное время непростительной рзни, но то не было время безутшной скорби и отчаянія, потому что съ нами была постоянно надежда, которая поддерживала душу, а врующему всегда легко и весело на душ.

— Конечно, это такъ, вы правы, возразила лэди Роули.

— Но апатія, раболпство, деспотизмъ, тиранія осушаютъ источникъ, отнимаютъ у него его живительныя силы, и душа становится похожа на свинцовую гирю лота, которая только и стремится къ тому, чтобы скрыться, въ подводной тин и зловонной грязи.

Подводная тина и зловонная грязь! Лэди Роули, поспшивъ уйти отъ своей собесдницы, все еще повторяла сама себ эти слова, и снова старалась убдить себя, что этотъ бракъ Невозможенъ. Подводная тина! зловонная грязь! и все прочее, сказанное насчетъ души, — все это было ей не понятно, она только сочла это американскимъ краснорчіемъ высшаго круга, и вновь и съизнова говорила сама себ: ‘нтъ, нтъ, это невозможно!’ Она продолжала слдить за м-ръ Гласкокомъ, и вскор опять увидла его разговаривающимъ съ Норой. ‘Невозможно’, думала она, ‘чтобы Нора такъ оживленно говорила съ нимъ, или онъ съ нею, если-бы между ними не было никакого чувства, а чувство это, ловко направленное, можетъ повести къ возобновленію прежней нжности’. Позвавъ сначала своихъ дочерей, лэди Роули подошла къ Нор и сказала ей, что экипажъ поданъ и ждетъ ихъ. М-ръ Гласкокъ сію минуту предложилъ свою руку лэди Роули и повелъ ее въ переднюю. А что, быть можетъ, она опирается на руку своего будущаго зятя? Подъ вліяніемъ этой мысли, она легла на него всей своей тяжестью и съ такою свободою, которой она-бы себ въ другомъ случа не позволила. О! если бы ея Нор дожить до того, чтобы стать лэди Петерборо! Мы можемъ иногда упрекнуть матерей въ жажд пріобрсти знатныхъ мужей своимъ дочерямъ — но найдется-ли еще такой случай, гд-бы настоящій материнскій инстинктъ выказался боле нжнымъ восторгомъ? Эта бдная мать не требовала для себя ничего отъ м-ръ Гласкока. Она знала, что ея назначеніе — вернуться на Мандаринскіе острова и тамъ, быть можетъ, умереть. Она знала также, что люди подобные м-ру Гласкоку, если и женятся на двушк ниже ихъ родомъ и богатствомъ, то они обыкновенно не слишкомъ заботятся о своихъ тещахъ. Она ни на что не разсчитывала для себя. Если-бы этотъ бракъ состоялся, она позволила-бы себ разв только похвастать графской короной дочери передъ женами плантаторовъ, но въ настоящую минуту даже и эта мысль не приходила ей въ голову. Она думала только о Нор и о ея сестрахъ, для нихъ интриговала она: сдлайся одна изъ нихъ богатой и знатной, тогда и другимъ откроется дорога къ богатству и блеску. Матери, ловящія жениховъ, быть можетъ предосудительны и смшны, но во всякомъ случа он дйствуютъ не эгоистично и матерински. М-ръ Гласкокъ посадилъ ее въ карету, а потомъ пожалъ руку Нор. Она это видла, была уврена въ этомъ. ‘Я такъ рада, что вы будете счастливы,’ говорила ему Нора еще до этого. Насколько я успла ее узнать, она мн очень нравится.

— Но если вы не прідете къ ней, въ ея домъ, то я подумаю, что вы не питаете къ ней никакого расположенія, сказалъ онъ. ‘Пріду непремнно, непремнно пріду’, отвтила Нора. Все это говорилось еще наверху, именно въ то время, когда лэди Роули къ нимъ подошла, и подъ вліяніемъ этого разговора м-ръ Гласкокъ пожалъ ея руку.

Когда экипажъ тронулся, лэди Роули задумалась и пришла въ сильное недоумніе, не зная, какъ ей лучше за это взяться и, съ чего начать ей съ дочерью. Она вполн сознавала и понимала предстоящія ей затрудненія. Имя Гуго Станбэри ни разу не было упомянуто со дня ихъ отъзда изъ Лондона, Нора однако продолжала упорно отстаивать свою любовь и ссылаться на данное ею слово, грошевому писак. Ни чмъ ее невозможно было убдить въ томъ, что бракъ этотъ будетъ до крайности неудаченъ, она даже храбро выдержала всю бурю отцовскаго неудовольствія. Но такой характеръ, каковъ былъ у Норы, молчаніе иногда дйствовало лучше многословія,— и лэди Роули считала за лучшее ничего не говорить про Гуго Станбэри. Пусть лучше дочь ея излчится, если это возможно, съ отсутствіемъ, и своимъ здравымъ смысломъ. Главный вопросъ заключался теперь въ томъ, слдовало-ли ей заговорить о сэръ Гласкок или нтъ. Дорогою она была не только ласкова къ Дочери, но даже заискивала въ ней. Она гладила руку Норы, и говорила съ дочерью, — какъ умютъ говорить только матери, Когда он намрены потребовать многаго отъ своихъ дочерей и желаютъ внушить имъ, что дочери должны вести себя такъ, какъ это подобаетъ покорнымъ дтямъ. Въ гостинниц никто не встртилъ ихъ въ этотъ вечеръ, сэръ Мармадукъ и м-есъ Тревиліанъ остались ночевать въ Сіен. Въ карет, мать и дочь успли обмняться только нсколькими словами, но по приход на верхъ въ гостинную, наступила минута, когда Люси и Софія ушли, а Нора осталась наедин съ матерью. Лэди Роули хотя и знала, что всего благоразумне молчать, но сознавала и то, какую пользу приноситъ иногда кстати сказанное слово! Предметъ-же этотъ такъ ее интересовалъ, такъ близко ее затрогивалъ, что она не вытерпла. ‘Нора’, начала она,— ‘я должна теб сказать, что мн твой м-ръ Гласкокъ очень и очень нравится’.

— Но, мама, м-ръ Гласкокъ вовсе не мой, сказала Нора, улыбаясь.

— Ты знаешь, что я хочу сказать, другъ мой. Леди Роули не хотла ничего сказать такого, что бы могло показаться Нор, требовательнымъ или повелительнымъ. Она понимала, что это было-бы крайне неосторожно съ ея стороны. Но теперь, сама Нора видимо желала навести разговоръ на этотъ предметъ. Конечно, онъ не твой — этотъ м-ръ Гласкокъ. Нельзя-же теб, съвъ пирогъ, называть своимъ, точно также какъ нельзя называть его своимъ, отказавшись.

— Еще-бы, а я начисто отказалась отъ своего пирога, и конечно ужъ не могу его снова получить. Говоря это, Нора улыбалась, и казалась очень довольною этимъ сравненіемъ м-ръ Гласкока съ пирогомъ, отъ котораго она отказалась.

— Я вижу одно, и понимаю очень ясно, другъ мой.

— Что-же такое, мама?

— То, что не смотря на все прошлое, ты все-таки можешь опять получить свой пирогъ, коль-скоро этого пожелаешь.

— Какъ, мама, по вдь онъ далъ уже слово.

— М-ръ Гласкокъ?

— Да, м-ръ Гласкокъ. Это уже совсмъ ршено. Не грустноли это?

— Да на комъ-же онъ женится? Торжественность лэди Роули при этомъ вопрос была достойна глубокаго сожалнія.

— На миссъ Спальдингъ — на Каролин Спальдингъ.

— На старшей изъ племянницъ?

— Да,— на старшей.

— Я не могу этому поврить.

— Мама, они оба мн это объявили. Я даже поклялась ей уже въ вчной дружб.

— Я что-то не видала, чтобы ты съ ней говорила.

— Извините, я съ ней очень много говорила.

— Неужели онъ въ самомъ дл женится на этой ужасной женщин?

— Ужасной! что вы мама?

— Ужасной, да, ужасной! Она говорила со мной такъ, какъ я до сихъ поръ только въ книгахъ читывала, и никогда не врила, чтобы такой языкъ былъ возможенъ. Ты серьезно говоришь, что онъ женится на этой отвратительной старой дв, на этой трещетк?

— Мама, мама! что съ вами! А мн такъ она кажется такой хорошенькой.

— Хорошенькой!

— Очень хорошенькой. И не должна-ли я радоваться, что онъ можетъ быть снова счастливъ? Мн положительно невозможно было выйти за него. Я уже столько объ этомъ думала, и такъ этимъ довольна! Мн кажется, что она — именно тй женщина, которая ему нужна.

Леди Роули не сказавъ больше ни слова, взяла свчку и отправилась къ себ въ спальню, продолжая себ повторять, что она этого ршительно не понимаетъ. Что значило все это? Во всякомъ случа, врно то, что онъ оставилъ Нору,— и если онъ предпочелъ жениться на обмужчинившейся республиканк съ краснымъ носомъ, то Нор нечего о немъ жалть, и лэди Роули ощущала даже нчто въ род удовольствія, думая о будущемъ несчастіт его супружеской жизни.

ГЛАВА LXXVIII.
Каза-Лунга.

Въ почтовой контор во Флоренціи, сэръ Мармадуку сказали, что онъ безъ всякаго сомннія узнаетъ о Тревиліан боле подробно, и получитъ его адресъ отъ чиновниковъ почтовой конторы въ Сіен. Во Флоренціи, ему удалось познакомиться съ довольно важнымъ лицомъ, служившимъ гд-то главноуправляющимъ, у котораго было много подчиненныхъ клерковъ. Эта особа обошлась съ нимъ очень любезно, ободренный сэръ Мармадукъ отправился въ Сіену, въ надежд, что ему тамъ будетъ очень легко получить адресъ Тревиліана,— или по крайней мр узнать наврное, что такого лица въ город не находится.

Однако, пріхавъ въ Сіену, ни онъ, ни курьеръ его ничего, не могли узнать. Длать было нечего, и они цлый день бродили по этому старинному и красивому городу, осматривали его огромный соборъ, его живописный рынокъ, и на другое утро посл завтрака ровно ничего не узнавъ, вернулись опять во Флоренцію. Молодой почтовый чиновникъ объявилъ имъ, что фамилія Тревиліанъ ему совершенно неизвстна. Если же придутъ письма на это имя, то онъ оставитъ ихъ у себя до востребованія, но теперь, не смотря на все свое желаніе быть полезнымъ, онъ не можетъ имъ дать никакихъ свдній. Въ жандармской гауптвахт тоже не могли или не хотли ему ничего пояснить, и сэръ Мармадукъ вернулся во Флоренцію въ чрезвычайно дурномъ настроеніи, увряя, что въ Сіен вс невжды, идіоты и грубіаны. Эта неудачная поздка ужасно разстроила м-ссъ Тревиліанъ, сэръ Мармадукъ и лэди Роули до того были не въ дух, что имъ казалось, будто бы весь міръ въ заговор противъ нихъ.

— Ты себ представить не можешь, что это за женщина, на которой онъ хочетъ жениться, сказала лэди Роули.

— Кто это онъ?

— Да, м-ръ Гласкокъ! Онъ беретъ какое-то чудяще, привезенное изъ Америки,— старуху чуть не моихъ лтъ, которая гнуситъ, и проповдуетъ о правахъ женщинъ. Это невроятно! Тогда какъ Нор стоило лишь кивнуть ему, и онъ былъ бы снова у ногъ ея. Но сэръ Мармадукъ не очень то интересовался м-ръ Гласкокомъ. Когда онъ узналъ, что дочь его отказала владльцу богатыхъ помстій и будущему пэру, то ему было очень досадно, но теперь онъ смотрлъ на это, какъ на дло давно поконченное, и ему было совершенно все равно, на комъ женится м-ръ Гласкокъ, будь его невста хоть заатлантической Ксантиппой. Онъ сердился на Нору за то, что своимъ упорствомъ она увеличивала ихъ семейныя недоразумнія, но сравнивать поминутно, какъ жена его, съ миссъ Спальдингъ, — онъ ршительно не былъ въ состояніи.

— Теперь конечно уже слишкомъ поздно, сказала лэди Роули, качая головой.

— Разумется, слишкомъ поздно. Онъ можетъ жениться на комъ ему угодно. Право, я начинаю удивляться, какъ это еще выискиваются охотники жениться. Удивляюсь имъ.

— Но въ такомъ случа, что же длать двушкамъ?

— Ужь я право не знаю, что кому длать. Вдь вотъ есть же на свт человкъ, угорлый какъ мартовскій заяцъ, а никто не сметъ его тронуть. Не будь ребенка, я посовтовалъ бы Емиліи выкинуть его окончательно изъ головы.

Однако,— хотя сэръ Мармадукъ нисколько не интересовался м-ръ Гласкокомъ, и ничего не распрашивалъ о чудовищной Американк, которую этотъ несчастный возводилъ въ достоинство лэди и жены будущаго пера, обстоятельства такъ сложились, что не прошло и трехъ дней, какъ случай свелъ ихъ вмст, и м-ръ Гласкокъ съ сэръ Мармадукомъ, очень скоро и коротко сошлись. Сэръ Мармадукъ узналъ, что м-ръ Гласкокъ былъ единственнымъ англичаниномъ во Флоренціи, котораго зналъ Тревиліанъ и съ которымъ онъ говорилъ, будучи здсь проздомъ. Вотъ почему сэръ Мармадукъ въ отчаяніи, обратился къ м-ръ Гласкоку, и они тутъ же поршили отправиться вдвоемъ въ Сіену, возобновить свои поиски, не взявъ съ собою ни м-ссъ Тревиліанъ, ни курьера. Они добыли рекомендательное письмо въ полицейское управленіе Сіены, и отправились съ намреніемъ не требовать, а просить помощи тамошнихъ властей. Они ухали очень рано утромъ до завтрака и, пріхавъ въ Сіену около полудня, отправились сперва подкрпить свои истощенныя силы. Пока они пріискивали гостинницу въ Сіен, ршивъ, что она самая скверная во всей Италіи, и что безъ хорошаго масла завтракъ не въ завтракъ,— они такъ подружились, что м-ръ Гласкокъ самъ заговорилъ о своемъ намреніи жениться. Вроятно, онъ это сдлалъ, будучи убжденъ, что Нора Роули разсказала матери о его прежнемъ намреніи, а лэди Роули въ свою очередь передала это сэръ Мармадуку, но самому ему не ловко было говорить объ этомъ. Извиняться ему было не въ чемъ. Вс дйствія его были честны и благородны. Нельзя же требовать, чтобы онъ всю жизнь оставался холостякомъ изъ за того, что одна двушка ему дважды отказала. ‘Конечно, говорилъ онъ, въ Англіи найдутся многіе, которые будутъ меня осуждать за то, что я женюсь не на Англичанк.’

— Да вдь это длается сплошь и рядомъ, замтилъ сэръ Мармадукъ.

— Конечно, это часто случается. Я сознаюсь, что мн пожалуй, слдовало быть поразборчиве другихъ, такъ какъ у меня есть и титулъ, и имніе, которые должны увковчиться въ нашемъ род, и потому, я не имлъ-бы права дйствовать въ этомъ случа такъ свободно какъ другіе, но мн кажется, что я выбралъ двушку достойную занять высокое положеніе въ свт, и способную проложить себ дорогу въ любое общество.

— Въ этомъ я не сомнваюсъ, сказалъ сэръ Мармадукъ, въ ушахъ котораго все еще звучало страшное описаніе будущей невсты этого ослпленнаго человка, сдланное лэди Роули, но онъ отвтилъ бы ему тоже самое, вздумай м-ръ Гласкокъ жениться такъ же невыгодно, какъ это сдлалъ король Кофстуа.

— Она очень образована, прекрасно воспитана, ни въ чемъ не уступаетъ любой англичанк, и въ добавокъ очень хороша собой. Вы ее вроятно видли.

— Не помню что-то.

— Она пожалуй слишкомъ молода для меня, продолжалъ м-ръ Гласкокъ, по эта ошибка будетъ уже съ моей стороны. Сэръ Мармадукъ вытирая свою бороду посл завтрака, вспомнилъ, что жена его говорила про лта этой лэди. Но не все ли это ровно?!

— Ей будетъ около двадцати четырехъ, замтилъ м-ръ Гласкокъ. Если м-ръ Гласкоку угодно было врить, что его невст двадцать четыре года вмсто сорока,— что нужды сэръ Мармадуку!

— Наилучшій возрастъ! замтилъ онъ. Между тмъ они послали за полицейскимъ чиновникомъ, и не прошло еще трехъ часовъ по прізд ихъ въ Сіену, какъ они уже успли узнать, что Тревиліанъ живетъ миляхъ въ семи за городомъ, въ маленькой уединенной вилл, которую онъ нанялъ на годъ у одной изъ городскихъ больницъ. Виллу эту онъ нанялъ съ мебелью, а у одного горожанина купилъ лошадь и маленькую телжку.

Отправясь къ этому человку, они вскор узнали, что тотъ, кого они ищутъ, живетъ въ дом называемомъ Каза-Лунга, и (по свдніямъ, полученнымъ отъ полицейскаго чиновника) не думаетъ никуда узжать.

Имъ слдовало выхать изъ Сіены, по дорог ведущей въ Римъ, потомъ въ разстояніи мили отъ городскихъ воротъ повернуть налво, и продолжать свой путь вдоль изгорода, пока не увидитъ направо круглый пригорокъ. На вершин этого пригорка стоитъ Каза-Лунга. Но такъ какъ вся мстность вокругъ Сіены была покрыта круглыми пригорками и холмами, то это не могло быть очень точнымъ указаніемъ, впрочемъ, имъ тутъ же сказали, что тамошніе крестьяне укажутъ имъ дорогу. Нанявъ на рынк небольшую открытую коляску, друзья наши пустились въ путь. Ихъ возница не имлъ понятія о Каза-Лунг, и халъ куда ему приказывали. Съ помощью крестьянъ они нашли дорогу вдоль изгорода, и мене нежели въ часъ добрались до подошвы означеннаго холма, гд имъ и сказали, что они теперь должны взобраться пшкомъ до Каза-Лунга. Хотя холмъ этотъ былъ съ круглой вершиной, и не высокъ, но подъемъ его былъ довольно крутъ, и выложенъ такими острыми камнями, по которымъ на колесахъ невозможно было прохать. Когда же м-ръ Гласкокъ замтилъ, что синіоръ, живущій тамъ, иметъ экипажъ, то кучеръ пояснилъ ему, что экипажъ этотъ вроятно держатъ у подошвы холма. Изъ всего этого вилно было, кучеръ ихъ не намревался възжать на холмъ, и сэръ Мармадукъ съ м-ромъ Гласкокомъ были принуждены отправиться пшкомъ. Это было во второй половин Мая, палящее италіянское небо жгло ихъ головы, м-ръ Гласкокъ, привыкшій къ нему, не обращалъ на это вниманія, но сэръ Мармадукъ, плохой ходокъ, объявилъ, что Италія гораздо жарче Мандаринскихъ острововъ, и съ большимъ трудомъ взбирался на этотъ холмъ.

Мсто это показалось имъ обоимъ довольно странной усадьбой для человка, подобнаго Тревиліану. На самой вершин холма сдланъ былъ большой входъ въ деревянной оград, построенной съ намреніемъ не впускать непрошенныхъ гостей. Ворота были теперь отперты, но надо было предполагать, что ночью они вроятно наглухо запирались. Войдя въ ворота, путники сейчасъ на право увидли большую ригу, въ которой двое людей сколачивали винные боченки. Отсюда наискосокъ вела дорожка къ дому, двери котораго были заперты, а у всхъ оконъ по лицевому фасаду были закрыты ставни. Домъ былъ длинный, и на нкоторомъ протяженіи одноэтажный, но съ подъздной стороны надстроены были верхнія комнаты, въ roторыхъ могло помститься большое семейство съ многочисленной прислугой. ни въ зал, ни вокругъ дома не было ничего похожаго на садъ, такъ что вся окрестность имла видъ страшнаго запустнія. Тутъ находилось нсколько большихъ ригъ, сараевъ и другихъ пристроекъ, можно было подумать, что все это назначалось для сбереженія хлба, сна и скота, но теперь везд было пусто, и кром порожнихъ бочекъ, сколачиваемыхъ двумя крестьянами, нигд ничего не было видно. Еслибы наши постители вошли въ эти риги, они увидли бы еще виноградные прессы, заброшенные въ темныхъ углахъ.

Прізжіе остановились, и посмотрли на крестьянъ, крестьяне остановили свою работу, и также стали на нихъ смотрть, не говоря ни слова. М-ръ Гласкокъ спросилъ про Тревиліана, и одинъ изъ бочаровъ указалъ на домъ. Тогда гости направились къ двери, и м-ръ Гласкокъ — не найдя здсь ни замка, ни звонка,— началъ сперва бить кулакомъ, а потомъ принялся стучать палкой. Однако никто не являлся. Въ дом все было безмолвно, и ни одна ставня не двинулась. Я начинаю думать, что въ этомъ дом нтъ живаго существа, сказалъ сэръ Мармадукъ

— Мы все таки не отстанемъ, пока въ этомъ не убдимся, возразилъ м-ръ Гласкокъ, и они отправились на другой конецъ дома. Здсь вспаханная и взрытая земля стлалась почти подъ окнами. Нигд не виднлось ни малйшей травки. Небольшая дорожка вдоль холма усажена была оливковыми деревьями, обвитыми виноградомъ, для котораго вроятно и сколачивались бочки. Оливковыя деревья и виноградникъ! какія громкія названія, заставляющія непремнно предполагать живописную мстность. Но здсь эти оливковые деревья и виноградники отнюдь не украшали этой грустной мстности. Земля подъ ними была взрытая, черная и сухая, нигд ни травинки. Кое гд по бороздамъ росъ маисъ, подальше, на клочкахъ земли посяны были другія растенія,— каждый клочекъ земли отдлялся отъ прочихъ рзкими, прямыми чертами, попадались узкія дорожки проложенныя такъ, чтобы занимать какъ можно меньше мста.

Все это было сдлано для экономіи, но не для красоты. Обитатели Каза-Лунги заботились больше о прибыли, чмъ о красот и живописности.

Солнце палило страшно, сэръ Мармадуку казалось даже, что на этой сторон сильне нежели на той, а на неб не было ни малйшаго облачка. Тутъ, вдоль всего дома, шла галлерея, у которой сэръ Мармадукъ и пріютился, прислонясь спиной къ стн. ‘Нтъ, здсь положительно нтъ живой души’, сказалъ онъ.

— Однако, крестьяне въ риг сказали намъ, что здсь живутъ, возразилъ и ръ Гласкокъ, во всякомъ случа, надо попытаться — заглянуть въ окна. Сказавъ это, онъ отправился вдоль по лицевому фасаду дома, сэръ Мармадукъ лниво за нимъ слдовалъ, наконецъ пришли они къ двери, у которой верхняя половина была стеклянная, и чрезъ нее заглянули въ одну изъ комнатъ. Два-три окна по тому же фасаду касались земли, и сдланы были для входа и выхода, но везд были затворены ставни, точно въ дом въ самомъ дл не было живой души.

Однако въ той комнат, куда они заглянули, были нкоторые признаки жизни и обитанія. Здсь, стоялъ небольшой столъ съ мраморной доской, на немъ лежали дв или три книги, въ комнат было тоже два кресла съ золоченными спинками и ножками, небольшой коврикъ, на полк надъ печкой помщались часы, а посреди комнаты стсяла деревянная лошадка. ‘Мальчикъ здсь, — въ этомъ я увренъ’, сказалъ м-ръ Гласкокъ: ‘лошадка — тому лучшее доказательство. Но какъ бы намъ кого нибудь разъискать!’

— Я еще никогда не видалъ, чтобы Англичанинъ жилъ въ такомъ отвратительномъ мст, ворчалъ сэръ Мармадукъ.— За какимъ прахомъ пріхалъ онъ сюда! Въ то время, какъ онъ говорилъ это, дверь внутри комнаты распахнулась,и самъ Тревиліанъ подошелъ къ окну, глядя на постителей. На немъ надтъ былъ старый, красный англійскій шлафрокъ, до самыхъ пятъ, на голов была маленькая вязаная италіянская шапочка. Борода его отросла, а на ше не было ни воротничка, ни галстука. Брюки его были безъ подтяжекъ, а ноги волочилъ онъ въ огромныхъ туфляхъ, которыя у него постоянно сваливались. Онъ сталъ еще блдне и худощавй нежели въ Виллесден, а глаза его, казалось, выросли и горли какимъ-то лихорадочнымъ огнемъ.

М-ръ Гласкокъ попробовалъ отворить дверь, но она оказалась заперта на замокъ. ‘Я и сэръ Мармадукъ пріхали васъ навстить,’ сказалъ м-ръ Гласкокъ вслухъ. ‘Есть ли возможность войти въ этотъ домъ?’ Тревиліанъ все стоялъ молча глядя на нихъ. Мы стучали съ подъзда, но никто не вышелъ намъ отворить, продолжалъ м-ръ Гласкокъ. Я думаю, вы вроятно здсь обыкновенно входите и выходите.

— Онъ, кажется, не хочетъ насъ впустить, шепнулъ сэръ Мармадукъ.

— Можете вы отворить эту дверь, сказалъ опять м-ръ Гласкокъ, или не обойти ли намъ опять кругомъ? Тревиліанъ все стоялъ и разсматривалъ ихъ, но наконецъ сдлалъ шагъ впередъ и отворилъ дверь. Вотъ и прекрасно, говорилъ м-ръ Гласкокъ, входя. Я увренъ, что вы рады видть сэръ Мармадука.

— Я былъ бы радъ и ему — и вамъ, если бы могъ васъ принять, сказалъ Тревиліанъ. Голосъ его былъ глухъ и отрывистъ, а слова произносилъ онъ съ какимъ-то торжественнымъ величіемъ.

— Я былъ бы радъ сей семь, если бы не….

— Если бы не что? спросилъ м-ръ Гласкокъ.

— Васъ сэръ не могутъ интересовать мои заботы. Это мой домъ, и я надялся, что меня избавятъ отъ навязчивости. Мн не нужны постители. Весьма сожалю, что вы напрасно безпокоились и пріхали сюда, но я не нуждаюсь въ постителяхъ. Мн очень прискорбно, что я вамъ не могу ничего предложить м-ръ Гласкокъ.

— Емилія здсь — во Флоренціи, перебилъ его сэръ Мармадукъ.

— Кто же ее привезъ? Разв я звалъ ее? Пусть она детъ домой. Я сюда ухалъ съ тмъ, чтобы отъ нее освободиться, и хочу быть свободенъ. Если ей деньги мои нужны, пускай беретъ ихъ.

— Ей нуженъ ребенокъ, сказалъ м-ръ Гласкокъ.

— Это мой ребенокъ, началъ опять Тревиліанъ, и мои права на него законнй. Пусть она обратится въ судъ — и увидитъ, зачмъ она съ тмъ человкомъ обманывала меня? Зачмъ довела меня до этой крайности? Взгляните только м-ръ Гласкокъ,— вся моя жизнь проходитъ въ этомъ затворничеств, и все это — ея вина.

— Ваша жена Тревиліанъ, совершенно безвинна, возразилъ м-ръ Гласкокъ.

— Всякая женщина съуметъ это сказать — вс женщины такъ и говорятъ. А между тмъ,— такъ ли это?

— Не хотите ли вы, сэръ, оклеветать вашу жену? воскликнулъ сэръ Мармадукъ съ негодованіемъ. Не забывайте что она моя дочь, и что наконецъ есть предлъ всему.

— Она моя жена, сэръ, а это въ десять разъ важне. Неужели вы думаете, что вы можете для нея сдлать больше, нежели я готовъ сдлать? Нтъ, уйдите лучше, сэръ Мармадукъ. Вы здсь, говоря о вашей дочери, ничего хорошаго не можете сдлать. Я готовъ все отдать, чтобы только спасти ее, — но она этого не хочетъ.

— Вы клевещете! воскликнулъ сэръ Мармадукъ съ яростью.

М-ръ Гласкокъ подошелъ къ отцу и старался его успокоить. Умъ этого несчастнаго былъ такъ очевидно потрясенъ, что м-ръ Гласкоку показалось даже смшно раздражать его опроверженіями. Одинъ видъ его возбуждалъ столько жалости, что почти невозможно было негодовать на него. Не удивляйтесь, что матери хочется видть своего ребенка, сказалъ м-ръ Гласкокъ, подходя къ хозяину дома. Вдь вы не захотите сдлать изъ вашей жены самое несчастное существо въ мір.

— Да я-то самъ — разв я не несчастнйшій изъ смертныхъ? можетъ-ли чье-нибудь горе сравниться съ моимъ? Разв ея жизнь хуже моей? И кто этому виноватъ? Былъ ли у меня другъ, противъ котораго она имла бы что нибудь? Измнялъ ли я когда нибудь ей хоть мысленно?

— Если вы говорите, что она была вамъ неврна, то это ложь, перебилъ сэръ Мармадукъ.

— Вы позволяете себ такую рзкость выраженій, потому что вы отецъ моей жены, сказалъ Тревиліанъ, — иначе вы были бы осторожне.

— Я повторяю, что это низкая клевета — ложь! и я скажу то же самое каждому, кто осмлится чернить и позорить имя моей дочери.

— Вашей дочери, сэръ! она моя жена,— жена,— жена! говоря это, Тревиліанъ близехонько подошелъ къ тестю, и послднія слова произнесъ уже съ какимъ-то свистомъ, почти касаясь губами лица сэръ Мармадука. Вы утратили ваше право на нее, сэръ. Она моя!— моя — моя! И вы, вотъ, м-ръ Гласкокъ — вы видите, что она со мной сдлала. Все что у меня было — это было ея, но рчи сдовласаго негодяя показались ей пріятне моей любви. Неужели вы думаете, что мн было весело ухать сюда и жить въ такомъ мст, такъ какъ я живу? У меня нтъ ни друга,— ни товарища,— даже книги порядочной — и той нтъ. Мн здсь пить и сть нечего! Я не выхожу изъ дому,— а между тмъ я болнъ,— очень болнъ! Взгляните на меня. Посмотрите, до чего она меня довела: м-ръ Гласкокъ, какъ честный человкъ говорю вамъ, я никогда ни мыслью, ни словомъ не оскорбилъ ее.

М-ръ Гласкокъ пришелъ къ тому заключенію, что ему лучше всего остаться наедин съ Тревиліаномъ и поговорить съ нимъ безъ вмшательства со стороны сэръ Мармадука. Отецъ оскорбленной дочери не въ состояніи былъ хладнокровно выслушивать жесткихъ выраженій касательно ея. Во время послдней рчи, онъ нсколько разъ порывался возражать, но Тревиліанъ не замтилъ этого и прильнулъ къ рук м-ръ Гласкока. Сэръ Мармадукъ, началъ м-ръ Гласкокъ, вы вроятно желали бы взглянуть на вашего внука?

— Нтъ, онъ его не увидитъ, сказалъ Тревиліанъ. Вы, можете его видть, но не онъ. Какое право иметъ онъ контролировать мои дйствія?

— Въ жизнь мою не видывалъ ничего подобнаго! да что же намъ съ нимъ длать? сказалъ сэръ Мармадукъ.

М-ръ Гласкокъ, шепнувъ нсколько словъ сэръ Мармадуку, объявилъ, что онъ готовъ навстить ребенка. ‘А онъ останется здсь?’ спросилъ Тревиліанъ. Сэръ Мармадукъ долженъ былъ дать слово, что онъ не сдлаетъ никакихъ попытокъ проникнуть дальше этой комнаты, и тогда только оба джентельмэна вмст вышли изъ нея. Сэръ Мармадукъ, оставшись одинъ, началъ ходить по комнат, онъ потлъ, пыхтлъ, чувствовалъ себя ужасно неловко, и,— вспоминая вс непріятные случаи, о которыхъ ему когда либо приходилось читать въ книгахъ,— пришелъ къ тому заключенію, что его настоящее положеніе было хуже всего. Вотъ человкъ женатый на его дочери, отнявшій у ней ребенка, очевидно помшанный,— а онъ все-таки ничего не можетъ ему сдлать! Онъ долженъ будетъ вернуться на свои дальніе острова, а дочь придется оставить въ рукахъ этого сумасшедшаго! Понятно, Емиліи невозможно хать съ родителями оставивъ своего единственнаго ребенка на произволъ безумнаго отца?

Ему сказали, что если онъ въ Италіи и попробуетъ доказать сумасшествіе этого человка, то процессъ пойдетъ очень медленно, и, пока къ нему приступятъ какъ слдуетъ, Тревиліанъ успетъ опять ухать съ ребенкомъ въ другое мсто. ‘Просто, еще небывало положенія безъисходне этого!’ думалъ сэръ Мармадукь. Между тмъ, м-ръ Гласкокъ и Тревиліанъ отправились къ ребенку. Не смотря на свое сумасшествіе, Тревиліанъ очевидно понималъ, что ему слдовало воспользоваться случаемъ дозволить кому нибудь взглянуть на сына, дабы тмъ доказать, что онъ живъ и здоровъ.

М-ръ Гласкокъ, никогда не имвшій дла съ дтьми, въ послдствіи могъ только разсказать, что мальчикъ былъ тихъ и очень скученъ, но чистъ, опрятенъ и по видимому здоровъ. По всей вроятности, отецъ гулялъ съ нимъ въ прохладное время, по утрамъ, не оставляя его одного ни на минуту въ продолженіи цлаго дня, до тхъ поръ пока его не уложитъ спать. Главнымъ желаніемъ м-ръ Гласкока, было остаться наедин съ Тревиліаномъ, что ему и удалось, когда они вышли отъ мальчика. ‘А теперь, Тревиліанъ, скажите мн, что вы намрены длать?’

— Что я намренъ длать?

— Какъ предполагаете вы жить? Ради Бога, умоляю васъ, будьте благоразумны со мной.

— Они не такъ-то благоразумно поступаютъ со мной.

— Не станете ли вы соразмрять свои поступки съ поступками другихъ? Прежде всего вы должны вернуться въ Англію. Вамъ здсь нечего длать!— Тревиліанъ покачалъ головой, но продолжалъ молчать.— Вамъ эта жизнь не можетъ нравиться.

— Конечно, нтъ. Но куда же мн хать, гд бы жизнь могла быть пріятне для меня?

— Отчего же вамъ не хать домой?

— У меня нтъ дома.

— Отчего бы вамъ не вернуться въ Англію? Просите вашу жену пріхать къ вамъ, и вернитесь съ нею. Она согласится по первому вашему слову. Бдный страдалецъ опять покачалъ головой. Я надюсь, вы мн врите, что я совтую вамъ какъ другъ, сказалъ м-ръ Гласкокъ.

— Да, я вамъ врю.

— Я согласенъ съ вами, что она поступала неосторожно, но не можете же вы думать, чтобы она была вамъ неврна. Тревиліанъ молчалъ, и ждалъ продолженія рчи м-ра Гласкока. Позвольте ей вернуться къ вамъ — сюда, и потомъ устройте такъ, чтобы вамъ съ ней вернуться домой.

— Могу ли я вамъ сказать кое-что? спросилъ Тревиліанъ.

— Что такое?

Онъ подошелъ ближе къ м-ръ Гласкоку и положилъ ему руку на плечо. Я скажу вамъ, что она сдлала бы въ такомъ случа. Да, она пріхала бы ко мн. Она и похала бы со мной. Я увренъ, что она это сдлаетъ. Но какъ только мы вернемся туда, она скажетъ — что я помшанъ! Она — жена моя — она это сдлаетъ! Онъ, этотъ бшеный старикъ, который ничего, ничего не знаетъ — вотъ что внизу-то остался,— онъ уже пробовалъ это сдлать. Его жена тоже говорила, что я помшанъ.— Онъ остановился, какъ будто ожидая возраженія, но м-ръ Гласкокъ не находилъ, что ему отвтить. Онъ никакъ не имлъ въ виду, давая ему этотъ совтъ, заманить бдняка въ ловушку, и подбить его на такія дйствія, которыми онъ отдалъ бы себя подъ надзоръ, между тмъ, онъ хорошо понималъ, что гд бы Тревиліанъ ни находился, везд было бы весьма желательно поручить его на время надзору и уходу опытнаго врача. Въ жару спора онъ не могъ собраться съ силами чтобы опровергнуть мысль, подъ вліяніемъ которой находился Тревиліанъ. Вы можетъ быть думаете, что она была бы права? сказалъ Тревиліанъ.

— Я увренъ, что она сдлаетъ все къ лучшему, замтилъ м-ръ Гласкокъ.

— А я все заране предвижу. Нтъ, м-ръ Гласкокъ, я не вернусь въ Англію. Я намренъ путешествовать. Я вроятно скоро оставлю этотъ домъ и поду хоть…. Ну, хоть въ Грецію. Здсь воздухъ здоровъ, и потому это мсто мн нравится, но я все таки здсь не останусь. Если моей жен угодно со мной путешествовать — пусть прізжаетъ. Но въ Англію я не поду.

— Вы отпустите ребенка къ матери?

— Конечно, нтъ. Если она хочетъ видть сына, то онъ здсь. Если она прідетъ безъ отца,— то я ей позволю навстить сына. Но отсюда она не увезетъ его, и только тогда вернется ко мн, когда вполн сознаетъ свою вину, и поклянется въ искренномъ раскаяніи. Я хорошо понимаю, м-ръ Гласкокъ, что говорю, — и передумалъ все это больше вашего. Я вамъ очень благодаренъ за ваше посщеніе: но теперь попрошу васъ удалиться и оставить меня въ моемъ одиночеств.

М-ръ Гласкокъ, видя, что нельзя ничего больше сдлать, сошелъ къ сэръ Мармадуку, и оба вмст, спустившись съ холма, сли въ экипажъ.

Дорогою, м-ръ Гласкокъ выразилъ свое убжденіе въ томъ, что несчастный Тревиліанъ помшанъ, и что для охраненія ребенка необходимо вмшательство власти. Какъ это сдлать, и возможно-ли это сдлать во время, чтобы предупредить его дальнйшее бгство,— этого м-ръ Гласкокъ не могъ сказать. По его мннію, м-ссъ Тревиліанъ слдовало одной побывать въ Каза-Лунг и попробовать силу и вліяніе своего убжденія.

— Онъ ее пожалуй еще убьетъ, сказалъ сэръ Мармадукъ.

— Нтъ, онъ этого не сдлаетъ. Въ его сумасшествіи слишкомъ много проблесковъ здраваго смысла, которые не допустятъ его ни до какого насилія.

ГЛАВА LXXIX.
Я могу спать и на голомъ полу.

Дня три спустя посл этого, другая коляска остановилась у подошвы того холма, на которомъ выстроена была Каза-Лунга. Изъ этой коляски вышла дама. Это была Емилія Тревиліанъ, пріхавшая сюда изъ Сіены повидаться съ мужемъ и ребенкомъ. Наканун курьеръ сэръ Мармадука отправленъ былъ въ этотъ домъ съ запиской жены къ мужу, и вернулся съ отвтомъ что если м-ссъ Тревиліанъ прідетъ одна, то она увидитъ своего ребенка.

Сэръ Мармадукъ былъ противъ всякихъ дальнйшихъ сношеній съ Тревиліаномъ и говорилъ, что тутъ необходима медицинская помощь и законное вмшательство. Лэди Роули, соглашалась на желаніе дочери, упрашивая только дозволить ей проводить дочь хотя до подошвы холма. Но Емилія, поддерживаемая м-ръ Гласкокомъ, осталась непреклонна. М-ръ Гласкокъ былъ увренъ, что Тревиліанъ не сдлаетъ ей никакого вреда, а вмшательство со стороны Италіянскаго правительства онъ считалъ совершенно безполезнымъ, вслдствіе извстной медленности этого правительства. Сэръ Мармадукъ Долженъ былъ наконецъ уступить, и м-ссъ Тревилліанъ отправилась въ Сіену въ сопровожденіи лишь одного курьера. Изъ Сіены она похала совершенно одна, получивъ отъ м-ръ Гласкока подробныя свднія о положеніи мстности, она остановилась у холма, вышла изъ экипажа и взошла на вершину. Тамъ, т же люди сколачивали бочки, но она не останавливаясь, и не говоря съ ними, прошла въ огромныя ворота, прошла по косой тропинк, и, нисколько не путаясь въ дорог, пришла прямо къ дверямъ: м-ръ Гласкокъ ей все это подробно описалъ, начертилъ ей даже маленькій планъ, и объяснилъ положеніе комнаты въ которой спалъ ея мужъ съ сыномъ. Дверь была отперта, навстрчу вышла двушка италіанка, и, поздоровавшись съ м-ссъ Тревиліанъ, уврила ее, что Синіоръ сейчасъ будетъ. Емилія была убждена что двушка признала въ ней мать мальчика. Она даже покушалась разспросить у ней кое что на счетъ жизни обитателей этого дома, но ея познанія Итальянскаго языка были очень слабы, и она чувствовала себя до того чуждой въ этой стран, что не посмла довриться кому бы то-ни было. Не смотря на сильный жаръ, лицо ея было закрыто густой вуалью. Одта была она съ ногъ до головы въ черномъ, такъ что ее можно было принять за вдову въ глубокомъ траур. Ее ввели въ комнату, въ которую ея отцу позволено было войти чрезъ окно, — и вотъ она сидитъ въ дом своего мужа, и чувствуетъ насколько чуждо ей здсь все окружающее. Прошло нсколько минутъ, дверь отворилась, и вошелъ мужъ съ мальчикомъ на рукахъ. Одтъ быль онъ съ нкоторою тщательностью: но его худоба и истощеніе выдавались теперь еще рзче, нежели въ старомъ шлафрок. Онъ не брился, а его длинные волосы были какъ-то странно зачесаны назадъ, вообще и одежда и прическа его совершенно отличались отъ прежнихъ. Емилія никакъ не ожидала такъ скоро и внезапно увидать своего ребенка, — она думала, что это будетъ стоить горячихъ просьбъ, или отъ нея потребуются новыя доказательства послушанія.

Но теперь, когда она увидала ребенка, сердце ея смягчилось и исполнилось благодарности къ мужу. Но заговорить она не могла пока не почувствовала мальчика въ своихъ объятіяхъ.

Сорвавъ шляпу, она бросилась къ ребенку и осыпала его поцлуями. ‘Луи, Луи, дорогое ты мое сокровище! вдь ты помнишь твою маму?’ Ребенокъ прижимался къ груди матери, но не говорилъ ни слова. Онъ былъ робокъ и напуганъ нетолько настоящими событіями, но и страшной скукой всей его жизни. Онъ уже научился понимать, что долженъ жить съ отцемъ, и что его прежнее счастье и материнскія заботы для него миновали. Онъ не забылъ перваго посщенія матери. Онъ сознавалъ избытокъ ея любви, но ему даже и въ голову не приходило надяться, что мать выручитъ его изъ этой грустной и тяжелой жизни. Тревиліанъ между тмъ стоялъ, глядя на нихъ, и молчалъ, ожидая, чтобы она заговорила первая.

— Какъ я вамъ благодарна за то, что вы мн его привели! начала она.

— Я говорилъ вамъ, что вы его увидите, отвтилъ Тревиліанъ: — Можетъ быть и лучше было-бы, еслибъ я къ вамъ его съ двушкой прислалъ, но есть обстоятельства, которыя не позволяютъ мн его терять изъ виду.

— Неужели вы могли думать, что я не желала и васъ видть? Люисъ, за что вы меня такъ обижаете? Зачмъ поступаете вы со мной такъ жестоко? И она бросилась къ нему, обвила руками его шею, и прежде чмъ онъ могъ ее оттолкнуть,— прежде чмъ онъ усплъ подумать, слдуетъ ли ему оттолкнуть ее или нтъ,— она уже осыпала его лобъ,, щеки и губы своими поцлуями. ‘Люисъ, Люисъ, поговорите же со мной!’

— Иногда такъ тяжело говорить, сказалъ онъ.

— Вы меня любите Люисъ?

— Да, — я люблю васъ. Но я васъ боюсь!

— Чего же вы боитесь? Я готова отдать за васъ жизнь мою, лишь бы вы опять ко мн вернулись, и поврили бы наконецъ, что я вамъ никогда не измняла. Онъ покачалъ головой, и стоялъ въ раздумьи, — а она все сильне и сильне къ нему прижималась. Онъ былъ увренъ, что ея родители намрены были отдать его доктору подъ присмотръ, и зналъ, что жена его была въ рукахъ своей матери. Если онъ ей теперь уступитъ, дастъ общаніе, то какія будутъ изъ этого послдствія — не запрутъ ли его въ темныя комнаты, не лишатъ ли его свободы, не лишатъ ли его того, чмъ онъ дорожитъ боле, нежели свободой, — его мужской власти. Ей тогда легко будетъ отъ него отдлаться, получить ребенка, — и свтъ скажетъ, что въ этой ссор между нимъ и ею — онъ былъ виноватъ, а она была имъ обижена и оскорблена. А въ этомъ то и заключалась его главная забота, постоянно тревожившая его мысль, чтобы только этого не допустить. Пусть бы только вс единогласно признали, что онъ правъ, — и тогда онъ позволитъ ей длать все, что ей угодно. Онъ вполн сознавалъ, что онъ болнъ. Думая о своемъ ребенк, онъ ужасно боялся смерти. Бывали минуты, когда онъ горячо желалъ скоре сойтись съ женой, чтобы его сынъ, посл его смерти не остался беззащитнымъ. Если ему суждено умереть, то не лучше ли, чтобы ребенокъ его былъ съ матерью?

Въ дни своего счастья, вскор посл своей женитьбы, онъ составилъ духовную, по которой все свое состояніе оставлялъ жен пожизненно, обезпечивъ и ея ребенка, или могущихъ быть дтей. Никогда съ тхъ поръ не приходило ему въ голову измнить эту духовную Еслибы онъ убжденъ былъ, что жена его измнила ему, онъ бы это наврное сдлалъ. Онъ бы ее ненавидлъ, презиралъ и не доврялъ бы ей. Но онъ этого не думалъ и этому не врилъ. При желаніи доказать свою власть и среди горя, послдовавшаго посл его неуспшной борьбы, его умъ былъ такъ потрясенъ, что часто слова, имъ произносимыя неврно выражали его мысли, и, никакими аргументами не въ состояніи былъ онъ выяснить своихъ убжденій и своихъ желаній. Случись ему высказать что нибудь рзче, нежели онъ хотлъ, и если при этомъ жена, ея отецъ или мать, или кто-нибудь изъ ея друзей, упрекнетъ его въ томъ, что будто бы онъ убжденъ въ ея неврности, — онъ удерживался отъ отвта въ томъ дух, какъ ему говорило его сердце, чтобы не подать виду, будто бы онъ колеблется на почв своихъ требованій. Тогда, самъ онъ успокоивался въ глубин своей совсти тмъ, что онъ никогда не обвинялъ ее въ такомъ преступленіи. Пока умъ его работалъ надъ этимъ, она продолжала лежать у него на груди.

— Люисъ, начала она опять, забудемъ все, какъ будто ничего и не было.

— Да возможно ли это, другъ мой?

— Для другихъ — нтъ, но для насъ это возможно. Не будемъ поминать прошлаго.— Онъ опять покачалъ головой.— Нелучше ли, если мы объ этомъ и говорить не будемъ?

— Простить, пожалуй можно, на словахъ! замтилъ онъ, декламируя изъ какой-то поэмы, часто читанной имъ въ прежнее время.

— Да разв между нами не можетъ быть искренняго прощенія, — между мужемъ и женою, которые такъ горячо, такъ искренно любятъ другъ друга? Неужели вы думаете, что я буду вамъ это напоминать?— Во всхъ ея словахъ онъ подмчалъ отпечатокъ той увренности, что она права, а онъ виноватъ. Она общала простить. Она хотла забыть все. Она соглашалась возвратить ему всю теплоту своей любви, всю нжность своей заботливости,— но не просила, чтобы онъ ей все это возвратилъ. А этого онъ не могъ и не хотлъ допустить. Онъ ршилъ, что если она съ нимъ обойдется хорошо, то онъ не будетъ съ ней ни строгъ, ни суровъ,— и теперь, боролся съ собою, чтобы не измнить себ. Онъ постарается ни въ чемъ ее не обвинять, но не скажетъ ни единаго слова, которое могло бы ее заставить думать, что онъ проситъ прощенія или забвенія прошлаго. Не ей, а ему слдуетъ прощать, — и онъ готовъ это сдлать, если она только захочетъ принять прощеніе.

— Я никогда, никогда, ни единымъ словомъ не буду поминать прошлаго, Люисъ, продолжала она, положивъ голову нэ его плечо.

— Ваше сердце все еще ожесточено, отвтилъ онъ медленно.

— Ожесточено противъ васъ?

— И умъ вашъ помрачнъ. Вы не сознаете, что вы сдлали. По нашей религіи, Емилія, въ прощеніи можно быть уврену не посл эпитиміи, а только при раскаяніи.

— Что это значитъ?

— Это значитъ, что хотя я и съ радостью принялъ бы васъ въ мои объятія, но не могу этого сдлать до тхъ поръ, пока вы не сознаетесь въ своей вин.

— Да въ какой вин Люисъ? Если я сдлала васъ несчастнымъ, то я душевно скорблю.

— Это лишне и безполезно. Я не могу говорить объ этомъ. Неужели вы думаете, что все это не раздираетъ моей души?

— Что же вы то думаете, Люисъ?

дучи сюда, она ршилась сказать все, что онъ пожелаетъ, чтобы она сказала,— сдлать всякую уступку, которая могла-бы его удовлетворить. Она не думала, что для нея возможно снова быть столь же счастливой, какъ другія женщины, но если возможно, чтобы прошлое стало дйствительно прошлымъ, то она помирится съ нимъ, будетъ съ нимъ жить и исполнять свой долгъ и, по крайней мр, ея ребенокъ будетъ съ ней. Отецъ сказалъ ей, что ея мужъ — сумасшедшій, а она согласна на такихъ условіяхъ примириться даже съ его сумашествіемъ. Вдь если онъ въ своемъ сумашествіи можетъ нанести ей вредъ, то и ребенку ея онъ точно такъ же можетъ повредить.

— Скажите мн, что вы хотите, чтобы я сказала,— и я скажу, говорила она.

— Вы погршили противъ меня, сказалъ онъ, тихонько приподнимая ея голову съ своего плеча.

— Никогда! воскликнула она, — Богъ мн судья, нтъ, никогда! сказавъ это, она, отступила назадъ и снова взяла рыдающаго мальчика на руки.

Онъ сейчасъ же вспомнилъ, что ему слдуетъ быть на сторож и присматривать за ребенкомъ. Какъ же ему выказать это? Нтъ ли тутъ вокругъ дома полицейскихъ, взятыхъ изъ Флоренціи, готовыхъ схватить мальчика и увезти его? Пусть вся его остальная жизнь будетъ рядомъ мученій, пусть вс бды на него обрушатся, пусть онъ умретъ какъ собака, одинъ, брошенный всми, въ отчаяніи, — но онъ не перестанетъ бороться, и не уступитъ, пока на своемъ не поставитъ.— Довольно, сказалъ онъ, Луи пора идти въ свою комнату.

— Можно мн проводить его?

— Нтъ, Емилія. Вамъ нельзя съ нимъ идти. Я вамъ буду очень благодаренъ, если вы его отпустите, чтобы я могъ его увести. Она продолжала держать мальчика въ своихъ объятіяхъ.— Не платите мн непослушаніемъ за мою вжливость, сказалъ онъ.

— Вы позволите мн еще пріхать?— Онъ молчалъ.— Скажите мн, что я могу еще разъ пріхать.

— Я не думаю, чтобъ я долго здсь пробылъ.

— Нельзя ли мн теперь остаться?

— Это невозможно. Здсь вамъ негд помститься.

— Я могла бы спать и на голомъ полу возл его кроватки, сказала м-ссъ Тревиліанъ.

— Это мое мсто.— Вы должны знать, что онъ не безъ присмотра. Я самъ собственноручно одваю его каждое утро. Я съ нимъ гуляю. Я самъ его кормлю. Свои молитвы повторяетъ онъ со мной. У меня онъ учится, и уже очень порядочно знаетъ буквы. Вамъ за него бояться нечего. Ни одна мать не можетъ быть такъ нжна съ своимъ ребенкомъ, какъ я съ нимъ.— Сказавъ это, онъ очень кротко отнялъ у ней ребенка, и она отпустила его, боясь чтобы мальчикъ не узналъ, что между его отцемъ и матерью — ссора.— Извините меня, сказалъ онъ, — но сегодня я къ вамъ больше не сойду. Моя двушка проводитъ васъ до экипажа.

Съ этимъ онъ ее и оставилъ, а она, въ сопровожденіи двушки сошла съ холма, сла въ коляску и вернулась въ Сіену. Здсь, она провела ночь одна одинехонька въ гостинниц, а на другое утро по желзной дорог вернулась во Флоренцію.

ГЛАВА LXXX.
Не станутъ ли его презирать.

Слухъ о женитьб м-ръ Гласкока вскор разнесся по Флоренціи,— и толки, возбужденные столь важною новостью, были очень энергичны и разнообразны. Вс, и мужчины, и женщины, были единогласно того мннія, что Каролина Спальдингъ одержала большую побду.

Но чуть ли не явилось въ то же время у многихъ и другое чувство: бдный м-ръ Гласкокъ былъ побжденъ и долженъ теперь подчиниться. Въ качеств холостаго постителя Флоренціи, онъ былъ, во многихъ отношеніяхъ, очень невнимателенъ къ исполненію своихъ обязанностей, тмъ боле, что онъ видимо нуждался въ жен. Не потшивъ другихъ двушекъ ни малйшей надеждой, онъ тотчасъ упалъ къ ногамъ этой Американки, выказавъ этимъ всю слабость своего характера. Кром того по городу разнесся еще слухъ, что Нора Роули, уже до того нсколько разъ отвергавшая его искательства, на этотъ разъ отказала ему на отрзъ. Легко можетъ быть, что лэди Роули въ отчаяніи, и съ досады проговорилась, и разсказала такія тайны, про которыя никакъ не слдовало упоминать. А Англійская посланница, у которой были опять свои причины досадовать на м-ръ Гласкока, подымала брови, качала головой и объявила, что вс Гласкоки въ Англіи, будутъ этимъ ужасно оскорблены.

— Дорогая моя лэди Роули, говорила она, не знаю, но пожалуй, чего добраго, у нихъ возникнетъ вопросъ не нарядить ли въ этомъ случа коммиссію de lunatico.

Хотя лэди Роули и не понимала, что значить, коммисія de lunatico, но тмъ не мене готова была считать бднаго м-ръ Гласкока лунатикомъ.— А бдный Лордъ Петерборо въ Неапол, совсмъ на ладонъ дышетъ, продолжала Англійская посланница. Въ этомъ случа, она была отчасти права, но такъ какъ Лордъ Петерборо теперь уже нсколько мсяцевъ находился все въ одномъ и томъ же положеніи, такъ какъ онъ совершенно потерялъ разсудокъ, и доктора объявили, что онъ въ такомъ состояніи можетъ прожить еще годъ и даже нсколько лтъ, — то никакъ нельзя было сказать, что м-ръ Гласкокъ, общавъ жениться на молодой двушк, поступалъ, нечестно и непочтительно въ отношеніи отца.

— А она то, этакая тварь! вырвалась у лэди Роули. Посланница подтвердила это движеніемъ головы.

Что Каролина Спальдингъ была хороша собою, это не подлежало никакому сомннію, но (какъ въ послдствіи разсказывала Англійская посланница) не удивительно, что вслдствіи отчаянія и досады, лэди Роули могла выйдти изъ себя.

Все это происходило спустя недлю посл вечера, проведеннаго у м-ссъ Спальдингъ,— и до сихъ поръ, лэди Роули продолжала оставаться въ своемъ заблужденіи насчетъ Валлахіи Петри. Другія заботы, поздка ея старшей дочери въ Сіену, все это помшало ей выйти изъ дому, и хотя лэди Роули и Нора очень часто объ этомъ толковали, но настоящаго объясненія все таки между ними не было. Нора повторяла, что будущая невста очень хороша и чрезвычайно мила, а лэди Роули, въ отчаяніи ломая руки, увряла, что дочь ея не въ здравомъ ум.

— Да наконецъ, почему же ему и не жениться на комъ ему угодно? сказала однажды Нора съ досадой.

— Потому что онъ этимъ позоритъ свое имя и свою семью.

— Не понимаю васъ, мама. Она во всякомъ случа не хуже насъ. М-ръ Спальдингъ занимаетъ такое же высокое положеніе какъ и папа.

— Она — Американка, замтила лэди Роули.

— Точно такъ-же ея родные могутъ сказать, что онъ — Англичанинъ, возразила Нора.

— Другъ мой, если теб не понятна разница между Англійскимъ Цэромъ и женщиной Уанки, въ такомъ случа, я теб не могу помочь. Это вроятно, слдствіе того, что ты была воспитана въ тсныхъ предлахъ небольшаго общества въ маленькой колоніи. Если это такъ, тогда это не твоя вина. Но я думала, что, пробывъ сколько времени въ Европ, ты научилась понимать много.

— Какъ ты думаешь, хороша она будетъ, когда ее будутъ представлять Ея Величеству въ качеств супруги Лорда Петерборо?

— Великолпна! воскликнула Нора. Ея чело какъ будто создано для короны.

— Боже всемогущій! произнесла лэди Роули въ отчаяніи. И ты думаешь, что онъ будетъ ею гордиться въ Англіи?

— Въ этомъ я уврена.

— А я такъ думаю, что онъ или оставитъ ее гд нибудь, или поселится въ какой нибудь степи въ Америк, въ Мексик, въ Массачузет или среди Скалистыхъ горъ. Но я уврена, что у него не хватитъ отваги показать ее въ Лондон.

Свадьба назначена была въ юн, внчаться должны были въ протестантской церкви во Флоренціи, посл чего молодые должны были ухать въ Швейцарію, и тамъ, ожидать извстій изъ Неаполя о здоровьи Лорда Петерборо.

М-ръ Гласкокъ уже до этого за нсколько мсяцевъ отказался отъ своего мста въ Парламент, предвидя, что ему нельзя будетъ вернуться къ предстоящей сессіи для исполненія своихъ обязанностей, и предчувствуя, что ему въ скоромъ времени придется засдать въ другой палат. Вслдствіе этого, онъ могъ свободно располагать своимъ временемъ, и назначать какіе дни ему было угодно, и вс, кто его зналъ, — видли, что онъ нисколько не стыдился своей Американской невсты. Большую часть времени проводилъ онъ въ дом семейства Спалдингъ, и постоянно сопровождалъ ихъ то въ Оперу, то въ Казино. М-ссъ Спалдингъ торжествовала. Знатное и счастливое, иногда даже только блестящее замужество молодой двушки, всегда составляетъ большое торжество для материнскаго сердца. М-ссъ Спалдингъ казалось, что даже въ воздух вокругъ нея все дышало поздравленіями. Друзья ея, говоря даже о постороннихъ предметахъ, говорили съ ней какъ-то иначе — лучше нежели съ другими: и въ эти дни счастья и блаженства ею овладло даже опасное сознаніе, что, не смотря на вс проповди и увренія священниковъ, врядъ-ли на томъ свт можетъ быть лучше, нежели въ этомъ. Американскій посланникъ выросъ по крайней-мр на вершокъ, и говорилъ спичи гораздо длинне, не опасаясь теперь быть прерваннымъ. Оливія была въ восторг отъ успховъ сестры, и съ восхищеніемъ слушала описаніе Монкгама, которое впрочемъ доходило къ ней уже изъ вторыхъ рукъ. Ршили, что она проведетъ будущее Рождество въ Монкгам, — и, быть можетъ у нея также зародилась мысль о томъ, что тамъ найдутся старшіе сыновья старыхъ лордовъ, которые будутъ не прочь отъ Американскихъ невстъ. Все вокругъ Каролины Спалдингъ было весело и пріятно за исключеніемъ рчей Валлахіи Петри.

Да, все вокругъ нея улыбалось, пока въ душу ея не закралсь чувство подозрнія, что бракъ заключаемый м-ръ Гласкокомъ, можетъ ея будущему мужу повредить на родин. Во Флоренціи, не считая Англійской посланницы и лэди Роули, было много такихъ личностей, которыя это говорили. Понятно, что Каролина Спалдингъ узнала объ этомъ послдняя, и то чрезъ Валлахію Петри.— Желала-бы я быть увренной, что вы осчастливите его,— и себя, сказала Валахія, каркая ворономъ.

— Почему-же бы мн и не осчастливить его?

— Потому что вы другой крови, другой породы, другаго воспитанія въ сравненіи съ нимъ. Говорятъ, что онъ очень богатъ, и что весь кругъ его знакомыхъ будетъ къ вамъ холоденъ.

— Лишь-бы самъ онъ не былъ холоденъ ко мн, а до другихъ мн дла нтъ, гордо сказала Каролина.

— А если онъ увидитъ, что онъ этимъ бракомъ уронилъ себя во мнніи своихъ друзей,— что тогда будетъ?

Это послднее обстоятельство заставило Каролину Спалдингъ призадуматься. Ее стала мучить мысль, что она, быть можетъ, и въ самомъ дл не подходящая невста для Англійскаго лорда, и она въ смущеніи обратилась къ Нор Роули за совтомъ. Ей такъ мало было извстно о жизни въ той стран, куда ей приходилось хать! Если она даже и не получитъ отъ Норы точнаго совта, то все-таки узнаетъ хоть что нибудь, на основаніи чего ей можно будетъ дйствовать.

Между Англичанами во Флоренціи не было никого, съ кмъ она-бы могла говорить свободно и откровенно. Когда она высказала тетк свои опасенія, та надъ этимъ расхохоталась.

М-ссъ Спалдингъ сказала ей, что м-ръ Гласкокъ самъ лучшій судья своихъ дйствій, а она, Американка знатнаго происхожденія,— племянница посланника!— приличная невста для любаго Англичанина, будь онъ даже первымъ Лордомъ Англіи. Каролину это однако не успокоило, и за разршеніемъ своихъ недоумній она отправилась къ Нор Роули. Сперва, написала она Нор маленькую записку, и когда явилась въ гостинницу, то ее тотчасъ-же провели въ спальню ея подруги. Ей было и тяжело, и трудно разсказать то, что ее мучило, но она все-таки сдлала это.— Миссъ Роули, говорила она, если то, что онъ длаетъ такъ нелпо и безразсудно, то я должна спасти и предохранить его, отъ собственнаго безумія. Вамъ ваша родина лучше моего извстна. Неужели тамъ будутъ думать, что онъ себя опозорилъ?

— Вовсе нтъ! сказала Нора.

— Неужели я ему буду бременемъ? Миссъ Роули, я уже изъ одного самолюбія не хотла-бы быть въ такомъ положеніи, несмотря на всю мою любовь къ нему. А ему каково будетъ! Подумайте объ этомъ. Если я узнаю,— про него дурно говорятъ будутъ… изъ-за меня…

— Никто не станетъ дурно про него говорить.

— Считается-ли необходимымъ, чтобы такой человкъ женился непремнно на равной себ по званію? Положить конецъ всему этому я въ силахъ, но переносить его униженіе и мое собственное отчаяніе, когда узнаю что я его опозорила,— на это я неспособна. Скажите мн прямо и откровенно, можетъ-ли онъ, не нарушая никакихъ приличій, вступить въ этотъ бракъ? Нора не тотчасъ ей отвтила, и пока она придумывала свой отвтъ, ея подруга зорко наблюдала за выраженіемъ ея лица. Нора, къ которой обратились за такимъ совтомъ, хотла ясно и врно высказать свое мнніе. Дружба побуждала ее къ такому отвту, который могъ-бы совершенно успокоить Каролину. Она была-бы рада объявить ей, что вс ея сомннія неосновательны и колебаніе совершенно излишне. Но она сознавала что, по чувству долга женщины, въ отношеніи къ женщин, обязана высказать въ этомъ важномъ случа всю истину, а къ сожалнію, она нисколько не была уврена въ томъ, что друзья м-ръ Гласкока въ Англіи не будутъ его осуждать за бракъ съ Американкой. Она только объ одномъ не подумала,— что ея колебаніе было уже отвтомъ — и еще такимъ отвтомъ, котораго она никакъ не желала дать.— Я вижу что это такъ, сказала Каролина Спальдингъ.

— Нтъ, нтъ, это не то.

— Такъ что-же? Не станутъ-ли презирать его…. и меня?

— Кто васъ знаетъ, тотъ не будетъ васъ презирать. Всякій, кто васъ увидитъ, долженъ любоваться вами. Говоря это, Нора вспомнила свою мать, и подумала, что въ этомъ отношеніи сужденіе ея матери было искажено ея досадой. По моему, вотъ что будетъ: когда его родные объ этомъ узнаютъ, то это ихъ сперва огорчитъ.

— Въ такомъ случа, сказала Каролина,— я положу конецъ всему этому.

— Другъ мой, вы этого не можете сдлать. Вы дали слово, и никакого права, не имете такъ поступить. Я тоже дала слово человку, противъ котораго вс мои друзья возстаютъ. Но я все-таки не откажусь отъ него. Я не думаю, чтобы я имла право это сдлать, и потому ни за что этого и не сдлаю.

— Но еслибы это было для его пользы?

— Это не можетъ послужить ему въ пользу.

— Мы съ нимъ общали другъ другу, не смотря ни на что, преодолть вс препятствія.

— Не хотите-же вы ему повредить?

— Нтъ, если-бы это отъ меня зависло, но онъ сказалъ, что я во что-бы то ни стало буду его женой,— а м-ръ Гласкокъ общалъ васъ взять. Будь я на вашемъ мст, я не задавала-бы никакихъ вопросовъ.

— Нтъ, это совсмъ другое дло, Вы говорите, что вы будете бдны, но мой женихъ очень богатъ. А я начинаю понимать, что у васъ титулы нчто въ род царскихъ коронъ. Человкъ, на котораго возложена такая корона, не въ прав распоряжаться ею, какъ ему вздумается. Noblesse oblige Я понимаю значеніе этого правила, хотя обязательство это само по себ не что иное, какъ блестящій призракъ. Разъ, когда человкъ обязанъ жениться на Тальботъ потому что самъ онъ Говардъ, то по моему, онъ долженъ исполнить свой долгъ. Помолчавъ съ минуту, она продолжала:— Я начинаю думать, что я сдлала ошибку. Сперва мн казалось нелпо думать объ этомъ, но теперь я этому врю. И все, что вы мн сказали, еще больше заставляетъ меня это думать.

— Вы ни въ какомъ случа не можете теперь отказаться, сказала Нора съ горячностью.

— Попробую.

— Ступайте къ нему, и спросите его. Предоставьте ему, покрайней мр, самому ршить это. Не понимаю, какъ можетъ двушка, давъ слово, отказать человку, за исключеніемъ того случая, если онъ самъ этого пожелаетъ. Разумется, вы вольны даже броситься въ Арно.

— И набрать воды въ башмаки,— потому что теперь она немногимъ глубже.

— Этимъ вы еще больше прельстите его, замтила Нора.

— Тутъ ужъ не до прельщеній!

— Пусть онъ это самъ ршитъ. Если онъ скажетъ, что это такъ, тогда и быть по сему. Совтую вамъ не думать больше объ этомъ, и никому не говорить. Въ этомъ состояло окончательное заключеніе Норы, посл чего об пріятельницы спустились въ гостиную, гд застали лэди Роули, окруженную всми ея дочерьми. Лэди Роули весьма заботливо освдомилась о здоровьи сестры м-ссъ Спалдингъ, а м-ссъ Спалдингъ успокоила ее, увривъ, что Оливія совершенно здорова. Посл этого, лэди Роули сдлала еще нсколько вопросовъ насчетъ Оливіи и м-ръ Гласкока, а миссъ Спальдингъ уврила ее, что рдко можно было встртить дв личности боле дружныя между собою,— и что они въ настоящее время вроятно вмст осматриваютъ какую-нибудь старинную церковь. Лэди Роули улыбнулась, объявивъ, что это чрезвычайно естественно, и что Оливіи вроятно понравится Англія. Каролина Спальдингъ, у которой на ум все еще было то недоумніе, которое ее и привело къ Нор, замтила только.

— Если она подетъ въ Англію, то я уврена, что ей тамъ понравится.

— Вдь она должна же туда хать, сказала лэди Роули.

— Конечно, когда нибудь она и подетъ, и тогда непремнно полюбитъ Англію, сказала миссъ Спальдингъ. Мы уже были тамъ — об.

— Я говорю собственно о Монкгам, сказала лэди Роули съ своей злой улыбкой.

— Я готова пари держать, что мама считаетъ невстой м-ръ Гласкока вашу сестру! вмшалась Люси.

— Да разв это не такъ?— разв не она? сказала лэди Роули.

— О, мама! воскликнула Нора, вскочивъ съ своего мста. Невста — Каролина,— вотъ эта — эта — эта,— и говоря это Нора схватила руку своей пріятельницы,— вотъ она — невста м-ръ Гласкока.

— Очень легко было ошибиться, сказала Каролина.

Лэди Роули сильно покраснла, и почувствовала нкоторое разочарованіе.

— А мн сказали замтила она, что невста — ваша старшая сестра.

— Но у меня нтъ старшей сестры, замтила Каролина, смясь.

— Конечно, она сама старшая, сказала Нора, да вы такъ и смотрите старухой, неправдали миссъ Спальдингъ?

— Я всегда была въ этомъ уврена.

— Ршительно ничего не понимаю, сказала лэди Роули, у которой передъ глазами постоянно носился образъ Валахіи Петри, а теперь она начинала думать, что она, чего добраго, осрамилась своимъ сужденіемъ о невст м-ръ Гласкока, повсюду ею выраженнымъ. Я ршительно ничего не понимаю. Вы хотите сказать, миссъ Спальдингъ, что об ваши сестры моложе васъ.

— У меня только одна сестра, лэди Роули.

— Ахъ, мама, вы вроятно говорите о миссъ Петри, прервала Нора, хлопая въ ладоши.

— Я говорю о гой дам, которая носитъ черныя бусы.

— Ну, конечно! это миссъ Петри. Мама все время думала, что м-ръ Гласкокъ увозитъ съ собою въ Англію республиканскую Броунингъ!

— Ахъ мамаша, мамаша, какъ могли вы сдлать такой промахъ! сказала Софи Роули. Мамаша вообще прелестно ошибается.

— Софи другъ мой, такъ не слдуетъ говорить, это очень не къ стати. Да, милая мамаша, разв не такъ.

— Я не виновата, если мн ошибочно разсказали, возразила лэди Роули.

Бдная лэди Роули видимо до того растерялась, что Каралин Спальдингъ ее жаль стало.

— Милая и добрйшая лэди Роули, въ этомъ нтъ никакой вины. Да и почему не могло бы и такъ быть. Валлахія такъ умна, что въ этомъ нтъ ничего удивительнаго, если вы это думали.

— Извините, миссъ Спальдингъ, но съ этимъ я съ вами не согласна, возразила леди Роули нсколько прійдя въ себя.

— Теперь вы должны узнать всю правду, прервала Нора, обращаясь къ своей подруг, и пожалуйста не сердитесь на насъ, если мы и посмемся немного надъ вашимъ поэтомъ въ юбк. Мамаша страшно сердилась на м-ръ Гласкока, что онъ намренъ жениться, — какъ бы вамъ это сказать, на такой оригинальной личности. Она божилась и клялась, что онъ должно быть помшался. И когда мы ее увряли, что она хороша, красавица и мила, и прочее,— то она божилась, что вамъ поменьшей мр лтъ сто, и что у васъ красный носъ. Вдь допускаете же вы, что у миссъ Петри красный носъ.

— Да разв это грхъ?

— Нисколько, для женщины у которой это есть, но для мужчины, который беретъ этотъ красный носъ — это грхъ. Разв вы не видите, какъ мы вс изъ за этого были не въ дух, И что мамаша думала и говорила про бднаго м-ръ Гласкока? Конечно, вы ей этого не передадите, но у насъ здсь была цлая война изъ за этого. Мы думали, что мамаша потеряла и глаза, и уши, и вообще все свое знаніе. Теперь все разъяснилось. Вдь вы не сердитесь, не правда ли?

— Да за что же мн сердиться?

— Миссъ Спальдингъ, сказала лэди Роули, меня очень сокрушаетъ все случившееся, но я надюсь, что объ этомъ больше не будетъ рчи. Я уврена, что мн ложно это передали, иначе я не сдлала бы такой ошибки. Прошу васъ и м-ръ Гласкока меня извинить!

— Да, да, въ особенности просите прощенія у м-ръ Глакока, сказала Люси.

Миссъ Спальдингъ взглянула на нее чрезвычайно привтливо, очень граціозно улыбнулась, и подойдя къ лэди Роули чтобы съ ней проститься, поцловала ее въ об щеки. Этимъ она окончательно побдила раздосадованную мать, и съ тхъ поръ, лэди Роули не говорила больше ни слова противъ Каролины Спальдингъ или противъ ея замужества.

— Ну, а теперь, что думаете вы про нее мамаша? спросила Нора, какъ только ушла Каролина.

— Не удивительно другъ мой, что меня изумило его желаніе жениться на этой женщин?

— Однако мамаша, мы теб говорили, что она и молода, и хороша собою, и мила.

— Я думаю что вы вс помшались. Да, я это думала. И все таки скажу и теперь, жаль, очень жаль, что онъ беретъ американку. Конечно, миссъ Спальдингъ очень мила, но есть и англичанки, которыя нисколько не хуже ея. Посл этого, лэди Роули, никогда ничего больше не говорила противъ Каролины Спальдингъ.

Вечеромъ оставшись одна, Нора стала передумывать дневныя событія, и у ней явилось сознаніе, что она отвтила миссъ Спальдингъ, на счетъ положенія которое займетъ въ Англіи женам-ръ Гласкока, далеко не такъ какъ бы ей это слдовала. Она поняла, какое впечатлніе должно было произвести ея колебаніе, и пришла къ тому убжденію, что теперь ея долгъ, постараться устранить и уничтожить это впечатлніе.

Быть можетъ, что измнившееся мнніе ея матери тоже на нее подйствовало, и заставило думать, что она ошибалась предполагая, что положеніе Каролины въ Англіи встртитъ большія затрудненія. Вс колкія и дкія насмшки матери, заставили ее усумнитьси вопреки ея собственнымъ убжденіямъ,— но теперь, оказалось, что вс насмшки лэди Роули были, только вслдствіе ея нелпой ошибки.

— Вздоръ, одно только воображеніе, говорила она сама себ, — миссъ Петри — лэди Петерборо! Ахъ бдная мамаша!

И она представила себ пріемъ, который Каролина встртитъ въ Англіи, положеніе которое будущая лэди Петерборо займетъ въ свт, и вс прелести и весь блескъ и величіе Монкгама! Ршивъ, что ей непремнно слдуетъ исправить все ею сдланное зло, она сла за свой письменный столъ, и написала Каралин Спальдингъ письмо, слдующаго содержанія:

Дорогая Каролина,

Я уврена, что вы позволите васъ такъ называть, еслибы вы не считали меня вашимъ другомъ, вы вроятно, и не пришли бы сегодня разсказать мн ваши сомннія. Мн кажется, что я вамъ не отвтила такъ, какъ должна была это сдлать, когда вы меня спрашивали. Мн не хотлось отвтить вамъ сразу, не обдумавъ хорошенько, и вслдствіе этого я колебалась. Я уврена, что вы, какъ жена лорда Гласкока не встртите въ Англіи ничего непріятнаго, и ему раскаиваться не въ чемъ будетъ. Конечно, Англичане большею частью женятся на Англичанкахъ, и легко можетъ быть, что найдутся многіе, которые будутъ жалть, что такая блестящая участь не выпала на долю одной изъ ихъ соотечественницъ. Но это и все. М-ръ Гласкокъ внушаетъ такое всеобщее уваженіе, что безъ сомннія, заставитъ уважать и свою жену, и я никакъ не предполагаю, что когда нибудь могло бы случиться, что нибудь такого, что могло бы вамъ дать почувствовать или замтить, что его за это осуждаютъ. Надюсь, что вы меня хорошо поняли.

Измнить же теперь данному вами слову, невозможно. Будь я на вашемъ мст, я никому не говорила бы ни слова про это,— идите впередъ,— все прямо, вашей дорогой, и пользуйтесь тми благодяніями, которыя Боги на васъ ниспосылаютъ,— какъ говоритъ поэтъ царю, въ своей од. А по моему, Боги очень благосклонны и къ нему и къ вамъ. Надюсь, что я васъ скоро увижу.

Я не въ состояніи объяснить вамъ, на сколько мое ‘мы’ удалитъ меня отъ васъ, но во всякомъ случа, скажу вамъ, что и у меня есть ‘мы’.

Я думаю, что свтъ будетъ наврно чуждаться насъ больше нежели васъ. Мое ‘мы’ очень бдный человкъ, труженникъ, занимающійся въ темной грязной журнальной контор, жить мы будемъ на чердак, и пить чай съ чернымъ сахаромъ, и сть рубленную баранину.

И не будетъ у меня средствъ на приличную одежду. А все таки, я это сдлаю, и надюсь, что это состоится въ непродолжительномъ времени. Если двушка, разъ ршилась выйти замужъ, то лучше пусть это совершится сразу, а потомъ пусть и будетъ какъ Богъ пошлетъ.

Но все таки, возможно, что мы опять гд нибудь встртимся, и мн можно будетъ вамъ представить добрйшаго, честнйшаго и лучшаго изъ людей. А какъ онъ уменъ!

Ваша, всей душей вамъ преданная
Нора Роули.

Четвергъ утромъ.

ГЛАВА LXXXI.
М-ръ Гласкокъ у себя хозяинъ.

Каролина Спальдингъ, получивъ письмо Норы, не придавала ему особенной важности. Неумышленно и внезапно высказанное мнніе, она цнила выше заученныхъ словъ. Но признательность и любовь ея къ новой подруг нисколько не уменьшились.

Ей приходила въ голову мысль о томъ, какъ бы хорошо было принять Нору въ тхъ великолпныхъ англійскихъ хоромахъ, про которыя она такъ много наслушалась, но при этомъ она вспоминала и то, что ей самой не выпадетъ на долю уголка въ этихъ великолпныхъ хоромахъ. Если бракъ этотъ дло неподходящее, то она очевидно должна ршить вопросъ о немъ въ томъ смысл, что свадьб не бывать. Нора была совершенно права, совтуя ей поговорить съ самимъ м-ръ Гласкокомъ, къ нему она и обратится. Она сознавала, что ей будетъ очень затруднительно начать съ нимъ этотъ разговоръ, но думала, что разъ ршившись, она останется твердой. Кром того, ей казалось, что характеромъ она тверже его. Во всхъ ихъ спорахъ, онъ постоянно уступалъ, хотя ей это было пріятно, и она всегда оставалась ему благодарна,— но все таки ей приходила мысль, что онъ слишкомъ мягокъ, и принадлежитъ къ тмъ личностямъ, за которыми любящія ихъ должны всегда наблюдать, чтобы они по своей слабости не сдлали какой нибудь глупости. Однако, прежде окончательнаго ршенія ей надо еще кое что отъ него узнать, это было всего затруднительне. Мучимая недоумніемъ, она обратилась къ своему обычному совтнику: къ республиканской Браунингъ. Врядъ ли могла она хуже поступить въ этомъ случа.— Валли сказала она, мы разсуждаемъ объ Англіи, Италіи и Франціи, какъ будто знаемъ ихъ вдоль и поперекъ: а между тмъ какъ трудно опредлить разницу между своей страной и какой либо другой.

— Все таки можно пріобрсти кое какія свднія и весьма удовлетворительныя, отвтила Валахія. Изъ пяти Италіянцевъ, приблизительно одинъ уметъ читать, изъ пяти Англичанъ — умютъ читать двое, а изъ пяти Американцевъ — четверо и четыре пятыхъ грамотны. Полагаю, что уже этого одного знанія весьма достаточно.

— Да я не хочу вдаваться въ статистику.

— Не понимаю, какъ вы хотите изучать какую либо страну, въ какомъ бы то ни было отношеніи, безъ помощи статистики. Я только сейчасъ узнала, что число незаконнорожденныхъ дтей….

— О! Валли! я не въ состояніи говорить объ этомъ, покрайней мр, не теперь. Мн бы вотъ что хотлось узнать — каковъ будетъ образъ жизни въ Монкгам.

— Я полагаю будутъ много сть и пить, а вамъ придется всегда быть щегольски одтой.

— И это все?

— Нтъ,— не все. Будутъ экипажи и лошади, будетъ разный народъ, который не обратитъ на васъ особеннаго вниманія. Если мужъ вашъ будетъ твердъ, въ такой степени твердъ какъ это рдко встрчается даже между Американцами, тогда по прошествіи нкотораго времени, онъ съуметъ доставить вамъ прочное положеніе среди знаменитыхъ англичанокъ.

Судя по этимъ словамъ можно было подумать, что Каролина, сообщала Валлахіи Петри, свое мнніе о недостатк настойчивости въ м-р Гласкок.

— И это все?

— Если у васъ будетъ ребенокъ, вамъ позволятъ навщать его раза два, три въ день. Не думаю, чтобы васъ допустили кормить его, такъ какъ это въ Англіи не принято. Вы читали, что сказано въ Saturday Review. Во всхъ другихъ отношеніяхъ, Staturday Review всегда было наилживйшимъ изъ всхъ лживыхъ періодическихъ изданій, но я уврена, что въ отзывахъ его объ англійской женщин, оно совершенно справедливо.

— Мн бы право хотлось побольше знать объ этомъ.

— Каролина, когда человку приходится въ потемкахъ прыгать изъ окна, конечно онъ усомнится, точно ли такъ мягко подостлано внизу, какъ ему это общаютъ.

— Лично я не побоялась бы прыгнуть, если бы это только ему не повредило. Какъ вы думаете? Возможно ли чтобы въ обществ сложилось такое мнніе, что мужчина роняетъ свое сословіе, если женится не на ровной себ?

— Это, мой другъ, такъ было всегда и везд на бломъ свт. Если ужъ вообще говорится, что равное къ равному и идетъ, то въ супружеств это тмъ боле примнимо.

— Да, только тутъ есть разница. Онъ и я — мы съ нимъ равные. Мы происходимъ отъ одной расы, мы говоримъ на одномъ язык, вруемъ въ одного Бога, мы — одинаковыхъ понятій о труд, о воспитаніи и удовольствіяхъ. Разница между нами неощутительна ни глазу, ни слуху. Разница эта случайная, но не прирожденная.

— Мн сдается, Каролина, вы сами, впослдствіи, убдитесь, что если бы судъ англійскихъ матронъ далъ присягу судить васъ по совсти, онъ и тогда не нашелъ бы васъ достойной вступить въ ихъ общество.

— А какъ принялъ бы это м-ръ Гласкокъ?

— Равнодушне и хладнокровне многихъ другихъ, потому что онъ не увлекается. Онъ какой-то сонный.

— Нтъ, Валли, онъ вовсе не сонный.

— Вы меня спрашиваете, надо же мн отвчать вамъ. Инаго это замучило бы до смерти, но съ нимъ этого не случится. Онъ, пожалуй, весьма охотно покинетъ свою родину и переселится въ наше отечество.

Мысли о томъ, что м-ръ Гласкокъ — будущій лордъ Петерборо — оставитъ Англію, покинетъ Монкгамъ, броситъ свою должность въ палат Лордовъ и уйдетъ жить въ какой нибудь Американскій городъ, чтобы избгнуть тхъ непріятностей на родин, въ которыя вовлекла бы его жена,— этой мысли Каролина не въ состояніи была переварить. Она знала, что ни въ какомъ случа до этого дло не дойдетъ: хотя бы твердь небесная обрушилась на голову владльца Манкгама, онъ все таки не выдетъ изъ своего помстій ради одного домашняго благосостоянія. Каролин ясно было, что воображеніе Валлахіи Петри не усвоило себ даже настоящаго понятія о самомъ положеніи Англійскаго Пэра.

— Мн кажется, что вы совсмъ не понимаете этихъ людей, сказала она съ досадой.

— А вы думаете, что вамъ они понятне, потому что вы его невста? сказала миссъ Петри, не скрывая ироніи: вы до сихъ поръ полагали, что солнце, сіяя вамъ прямо въ глаза, споспшествуетъ ясному зрнію! Вы думаете, что нсколько недль любовной болтовни поучительне усидчиваго чтенія многихъ томовъ и разумныхъ преній съ мыслящими людьми! Отъ души желаю, чтобы вы не ошибались въ этомъ Каролина. Сказавъ это, Валлахія Петри ушла въ сильномъ раздраженіи. Миссъ Петри, не смотря на множество томовъ и разсужденія съ мыслящими людьми, не научась безошибочно читать въ человческомъ сердц, убждена была посл этого разговора, что Каролина осталась глуха, ко всмъ ея доводамъ, и ослпленная лучами Монкгамскаго солнца ршилась на этотъ бракъ, зажмуривъ глаза. Она особенно негодовала на то, что ея слова не произвели на Каролину никакого дйствія. Но къ несчастью, она ошибалась, слова ея сильно подйствовали. Каролина отстаивала свое мнніе, для того только, чтобы вызвать увщанія своего Ментора. Конечно и рчи не могло быть о томъ, чтобы м-ръ Гласкокъ отправился на житье въ Провиденсъ въ Родъ Ейланд, (цвтущій городокъ, изъ котораго пріхала Каролина Спальдингъ), этого невозможно было допустить, но тмъ не мене вроятно было то, что онъ могъ уронить себя и быть весьма несчастливымъ на родин. Предполагаемый судъ британскихъ матронъ являлся Каролин страшнымъ синедріономъ, и она готова была поврить, что приговоръ ихъ не будетъ для нея благопріятенъ. Она часто сиживала въ раздумьи, но боле ни съ кмъ объ этомъ не говорила, пока ей не пришлось остаться наедин съ любимымъ ею человкомъ. М-ссъ Спальдингъ занимала въ эту пору нижній этажъ большаго Палаццо, изъ него былъ выходъ въ садъ, покрытый въ то время года густою зеленью, поперемнно свтлый и тнистый, довольно просторный и роскошный по близости его къ центру города.

Но одной сторон дома тянулась loggia, крытая терраса со стульями, столами, статуями, бюстами и разными лпными украшеніями на стнахъ. Это было нчто въ род комнаты, и вмст сада — подобная пристройка въ нашемъ климат напомнила бы намъ о холод, насморк, ревматизмахъ и проч. Но подъ италіанскимъ небомъ это было роскошью, которою наслаждались большую часть года. Здсь м-ръ Гласкокъ и Каролина проводили многіе часы,— здсь же сидли они и теперь, поздно вечеромъ, между тмъ какъ все остальное семейство было въ гостяхъ. Домъ и садъ былъ въ полномъ распоряженіи американскаго посланника, и времячко выдалось какъ нельзя боле удобное для такого серьезнаго разговора. М-ръ Гласкокъ только что получилъ извстіе отъ отцовскаго доктора и сообщилъ невст, что ему по всей вроятности не понадобится хать въ Неаполь до самой сватьбы. Каролина вся дрожала, не зная что ей сказать и какъ начать этотъ разговоръ,— но тмъ не мене она твердо ршилась не откладывать этого объясненія.

— Онъ никогда не увидитъ васъ, Карри, сказалъ м-ръ Гласкокъ. Не скажу чтобы это особенно меня огорчало, но все таки жаль.

— Быть можетъ онъ самъ огорчился бы еслибы ему пришлось познакомиться со мной, возразила она, хватаясь за этотъ поводъ высказаться.

— Это почему? У него всегда было самое мягкое сердце.

— Не мягче вашего, Чарльзъ. Но, и мягкимъ сердцамъ приходится иногда быть суровыми.

— Что вы хотите этимъ сказать? Ужъ не находите ли вы, что я становлюсь сурове?

— Нтъ Чарльзъ, нтъ, не вы, а я, сказала она. Мн нужно вамъ кое что сообщить. Что скажутъ про меня ваши дяди, ваши тетушки и прочая родня вашей матушки, когда они увидятъ меня въ Монкгам?

— Они станутъ уврять меня, что вы очаровательны, а за глаза пощиплятъ васъ немножко между собою. Я полагаю, что это со всми такъ длается на бломъ свт, и пожалуй мы сами не лучше другихъ.

— А если бы вы женились на Англичанк — ну, хоть на какой нибудь лэди Аугуст, — стали бы они ее щипать?

— Я думаю, что стали бы точно такъ же.

— Точно такъ же?

— На сколько мн извстно, полагаю, что этого никому не избжать. Но это ничуть не помшаетъ имъ, черезъ нсколько недль, стать нашими задушевными друзьями.

— И никто не скажетъ, что вы дурно сдлали, женившись на Американк?

— Что это значитъ, Карри? къ чему вы это говорите?

— Извстенъ-ли вамъ въ Англіи хоть человкъ вашего званія, женатый на Американк!

М-ръ Гласкокъ задумался, стараясь припомнить подобный случай, но въ эту минуту не могъ найдти ни одного примра.

— Чарльсъ! я не думаю, чтобы вамъ слдовало быть первымъ.

— Однако, надо-же кому-нибудь быть первымъ, если такія дла вообще сбыточны, а я слишкомъ старъ для того, чтобъ дожидаться случая быть вторымъ.

Ей почувствовалось, что, продолжая разговоръ подобнымъ образомъ, она будетъ переходить отъ одного предположенія къ другому, а онъ изъ упрямства, или по душевной простот, приметъ эти предположенія за простую шутку. Она сознавала и то, что у нея не хватитъ ловкости довести разговоръ до желанной точки зрнія. Ей необходимо дать разговору другой оборотъ, хотя бы пришлось это сдлать круто, угловато, — пожалуй даже и очень рзко, но этимъ она достигнетъ своей цли и выскажетъ ему все то, что желала сказать. Увлекаемая жаромъ своихъ доводовъ, она надялась быть столь-же твердой какъ и онъ.— Мн кажется, что намъ вовсе не слдуетъ этого длать, сказала она. Пока она говорила, онъ подслъ ближе и обвилъ рукою ея станъ, но она, не желая отказать ему въ поцлу и не будучи расположена къ ласкамъ, встала и остановилась передъ нимъ. Я думала, думала, передумывала — и чувствую, что это дло несбыточное. Въ супружеств только равное къ равному и идетъ. Она очень не охотно употребляла выраженія Валлахіи, но тутъ он пришлись такъ кстати, что она не могла удержаться Я виновата въ томъ, что не знала этого раньше, но хорошо, что узнала это теперь, а не въ то время, когда это было бы слишкомъ поздно. Все, что я вижу и слышу, все больше и больше убждаетъ меня въ этомъ. Будьте вы простымъ Англичаниномъ, я пошла-бы всюду за вами, но англійскому лорду я не гожусь въ жены. Пришло-бы время, когда вы стали-бы краснть за меня,— а тогда я умерла-бы.

— Я думаю, что и я точно также былъ-бы готовъ умереть, если-бы мн пришлось краснть за васъ, сказалъ онъ, не вставая съ мста и спокойно глядя ей въ глаза.

— Мы оба сдлали ошибку, а теперь, пока еще можно, давайте поправимъ ее, продолжала она. Я навсегда останусь вашимъ другомъ, буду съ вами въ переписк, буду посщать васъ и вашу жену.

— Это будетъ очень любезно!

— Чарльсъ, если вы станете смяться надомной, то я разсержусь. Вамъ слдуетъ подумать о вашей будущности, точно также какъ и я вправ заботиться о своей. Не думаете-ли вы, что я шучу? или вы полагаете, что я этого не понимаю?

— Однако вы должно быть сегодня утромъ приняли двойную дозу Валлахіи Петри, вотъ этотъ пріемъ теперь и производитъ свое дйствіе.

— Если вамъ кажется, что я высказываю ея мысли, а не свои, то вы меня совсмъ не знаете.

— Да что-же вы предлагаете? сказалъ онъ, по прежнему спокойно сидя и глядя ей въ глаза.

— Просто, покончить наши отношенія.

— Но почему-же?

— Потому, что я вамъ не пара. Прежде я этого не понимала, но теперь сообразила это вполн. Вамъ не слдуетъ жениться на Американк. Это не прибавитъ вамъ счастья, а напротивъ — разстроитъ его. Я только теперь и поняла, на сколько ваше положеніе выше моего.

— А я то… неужели вы предполагаете, что я самъ въ этомъ ничего не смыслю?

— Ваша вина только въ томъ, что вы были слишкомъ великодушны. И я тоже могу быть великодушна.

— Ну, послушайте, Каролина, вы не сердитесь на меня, если я буду говорить объ этомъ предмет откровенно, нисколько не стсняясь. Да, нечего сердиться, если я даже немного и посмюсь.

— Нтъ, прошу васъ, не смйтесь надо мной — мн не до того теперь!

— Немножко — надо, Карри. Почему вы считаете меня такимъ невждою въ томъ, что касается моего-же счастья и моихъ обязанностей? Садитесь, или я тоже встану и мы пройдемся вмст. Онъ всталъ, и они прошлись не сходя съ террасы. На конц ея, онъ остановился передъ Каролиной, возл мраморнаго столика въ углу, и началъ: Длая такое дикое предположеніе, подумали-ли вы хотя немного обо мн?

— Я старалась думать объ васъ — и объ васъ.

— Но какимъ образомъ? Съ помощью, какихъ-то туманныхъ искаженныхъ понятій объ англійскомъ обществ, не имя на то никакихъ другихъ данныхъ, кром собственныхъ грзъ и фантазій взбалмошной энтузіастки.

— Она вовсе не взбалмошная, серьезно сказала Каролина: — многіе раздляютъ ея мнніе.

— Другъ мой, есть только одна личность, чье мнніе въ этомъ случа должно имть какую-нибудь цну для васъ, и эта личность я. Конечно, я не могу тащить васъ въ церковь насильно, но на дл, вамъ никакъ нельзя отдлаться отъ этого. И такъ какъ нтъ никакой надобности говорить о нашей свадьб,— потому, что это дло конченное.

— Вовсе не конченное, замтила Каролина.

— Я надюсь, вы не станете кокетничать со мной, а такъ я настою на томъ, чтобы обрядъ былъ совершенъ, то и считаю все это дломъ ршеннымъ. И такъ оставимъ это, и перейдемъ къ послдствіямъ. Мои дяди, мои тетушки, и прочая родня, про которыхъ вы говорили, — вс они, въ послдній разъ какъ я ихъ видлъ, были люди весьма благоразумные, и вполн сознающіе тотъ фактъ, что имъ слдуетъ смотрть на меня какъ на главу всего семейства. Нисколько не сомнваюсь, что мы найдемъ ихъ столь-же благоразумными, когда вернемся домой, но измнись они, покажи они мн малйшій признакъ неудовольствія касательно моего выбора, — поврьте мн, что это неудовольствіе отнюдь не затронетъ васъ.

— Но оно васъ затронетъ.

— Нисколько. Я въ своемъ дом полный хозяинъ, и господинъ,— надюсь имъ и впредь остаться. Вы тоже будете госпожей и хозяйкой, а въ этомъ положеніи можно опасаться только одного — что это будетъ слишкомъ признано другими. И такъ, Карри, вамъ положительно бояться нечего.

— Я думаю и забочусь только объ васъ.

— Обо мн тоже бояться нечего. Неужели, если какая нибудь старуха, или даже молодая женщина, отвернетъ свой носъ отъ избранной мною жены, потому что я не выбралъ ее изъ числа соотечественницъ, — неужели это можетъ насъ заставить страдать? Неужели, мы не можемъ стать выше этого,— тмъ боле, что это продолжится лишь нсколько недль, или мсяцевъ, положимъ даже годъ,— пока не узнаютъ мою Каролину? Я полагаю, что мы достаточно сильны для того, чтобы преодолть такое ничтожное препятствіе. Сказавъ это, онъ подошелъ къ ней ближе, и опять обнялъ ея станъ. Она было пробовала вырваться изъ его объятій,— но безъ той настойчивости и силы которыя всегда найдутся у женщины, если эти ласки ей дйствительно непріятны, она только взяла его руку и скоре пожимала ее, чмъ отводила.— Нтъ, Карри, продолжалъ онъ, — теперь, когда мы ршили преодолть вс затрудненія, попробуемъ сдлать это какъ можно лучше. Доврьтесь мн, увидите, что тутъ никакихъ затрудненій, даже и не будетъ, — по крайней мр тхъ, которыхъ вы опасаетесь. Я могу вынести бремя и потяжеле возлагаемаго на меня вами.

— Я знаю лишь одно: мн слдуетъ доказать вамъ, что я права, сказала она, все еще пытаясь отнять у него свою руку.

— Но я знаю, что вы этого доказать не можете. Другъ мой, между нами все покончено и ршено: будемъ же благоразумне, перестанемъ создавать себ воображаемыя препятствія. Вдь вамъ все-таки пришлось бы выйдти за меня, если бы даже и былъ поводъ къ опасеніямъ. Какъ бы ни были основательны причины, все-таки игра стоитъ свчь. Отступить теперь нельзя, какъ бы ни былъ великъ страхъ. Но повторяю: если вы меня любите, вамъ бояться нечего. Она чувствовала, что онъ былъ слишкомъ силенъ и настойчивъ для нея, она сознавала, что ошиблась насчетъ его характера, предполагая, что сама она можетъ быть тверже его. Да, онъ оказывался такимъ сильнымъ, что обращался съ ней, какъ съ ребенкомъ, но въ эту минуту онъ безконечно боле нравился ей. Она теперь видла, что ея возраженія, основательныя или неосновательныя, во всякомъ случа будутъ безполезны. Пока онъ стоялъ, обвивъ ея станъ своей рукой, она чувствовала себя безсильной и неспособной противорчить ему въ чемъ бы то не было. Она такъ сильно все это сознавала, что даже перестала противиться ему, и преспокойно оставила свою руку въ его рук. Если нельзя нарушить заключеннаго договора, то нтъ никакой надобности и въ сопротивленіи. И когда, наклонясь къ ней онъ сталъ цловать ее, она не сказала ему ни слова.— Будьте милы, сказалъ онъ, согласитесь, что я правъ.

— Ваша воля, правы ли вы или виноваты. Мужчина всегда считаетъ себя въ прав дйствовать по своему усмотрнію.

— Еще бы, конечно. Выигравъ сраженіе, онъ въ прав требовать свою плнницу. А теперь, сказать правду, я тоже выигралъ сраженіе, а другъ вашъ, миссъ Петри, его проиграла. Надюсь, она пойметъ, что окончательно сбита съ позиціи. Сказавъ это, онъ услыхалъ за собой шаги, и обернувшись, увидалъ Валлахію, не успвъ даже выпустить Каролининой руки.

— Мн очень досадно, что я намъ помшала, угрюмо сказала Валлахія.

— Нисколько, возразилъ м-ръ Гласкокъ. У меня съ Каролиной былъ маленькій споръ, но мы его покончили безъ драки.

— Я никакъ не предполагаю, чтобы Англійскій джентльменъ могъ когда нибудь ударить женщину, замтила Валлахія Петри.

— Кром тхъ случаевъ, когда его сильно раздразнятъ, сказалъ м-ръ Гласкокъ. Что же касается женъ, то на нихъ разршена палка, впрочемъ не толще вашего большаго пальца.

— Я дйствительно слышала, что это допускается Англійскими законами, замтила Валлахія.

— Какъ можно выставлять себя съ такой смшной стороны, Валли! прервала Каролина. Право вы способны всему поврить!

— Надюсь, что вамъ не придется испытать справедливости этого на дл, сказала Валлахія.

Спустя нсколько дней, миссъ Спальдингъ нашла необходимымъ подробно объяснить все случившееся своему новому другу Нор. Она ее оставила съ предвзятымъ намреніемъ совершить великое дло, принести себя въ жертву своему жениху, отказаться отъ всхъ своихъ блестящихъ надеждъ, и сдлаться опять задушевнымъ другомъ Валлахіи Петри,— съ тмъ единственнымъ утшеніемъ для будущей своей жизни, что она отказалась выйдти за Англійскаго дворянина и оттого только, что она была недостойна высокаго положенія этого Англійскаго дворянина. Въ жизни женщины это былъ бы эпизодъ — которымъ слдовало гордиться, — но теперь все измнилось. Она сдлала попытку — и сознавала, что она сдлала ее очень вяло, и съ ней обошлись за это какъ съ ребенкомъ. Конечно, она была довольна своей неудачей, потому что удача разбила бы ея сердце. Но все таки, она, нкоторымъ образомъ, уронила себя въ своемъ собственномъ мнніи — и ей казалось необходимымъ сознаться въ истин своей покой подруг, къ которой она прибгала за совтомъ. Прошло однако нсколько дней прежде, чмъ ей удалось остаться наедин съ Норой, но оставшись вдвоемъ съ ней, она тотчасъ же принесла ей повинную.

— Стало быть, вы ему все сказали? спросила Нора.

— О, да! Я сказала ему все. То есть, я по настоящему и не могла ему всего сказать. Когда наступилъ этотъ мигъ,— у меня вдругъ не достало словъ.

— А онъ что сказалъ?

— Онъ за словомъ не ходилъ въ карманъ. Я и не слыхивала, чтобы онъ былъ такъ краснорчивъ.

— Онъ — мастеръ говорить, когда хочетъ, замтила Нора.

— Это и я нашла, — даже съ избыткомъ. Никто еще не бывалъ до такой степени уничтоженъ, какъ я. Вы врно знаете, что бываютъ случаи, когда намъ кажется, будто бы не стоитъ выказывать своей силы противъ такого слабаго противника? Такъ и тутъ было. А онъ сказалъ мн, что онъ — мой властелинъ, и что я должна подчиняться его вол.

— А вы что сказали?

— Я общалась быть послушной двочкой, сказала Каролина, и никогда больше не заявлять притязаній на собственное мнніе. Посл этого мы поцловались и снова стали друзьями.

— Воображаю, каковъ былъ поцлуй!

— Еще бы,— онъ держалъ меня въ своихъ объятіяхъ, утшалъ и говорилъ, какъ я должна себя вести,— точно такъ, какъ обходятся съ маленькой двочкой. Конечно, теперь уже все кончено, и если тутъ есть ошибка, то это его вина. Я чувствую, что я съ себя сложила всякую отвтственность, и что всю остальную мою жизнь я посвящу исполненію всхъ его желаній.

— А что говоритъ божественная Валлахія?

— Бдная Валли! Она ничего не говоритъ, но думаетъ, что я — отступница и трусиха, что я трусиха, это я и сама знаю, — но теперь, я все таки думаю, что я права. Я знаю, что я не въ силахъ была сопротивляться.

— Конечно, душа моя, вы были правы, сказала мудрая Нора. Если это подозрніе закралось въ вашу душу, то слдовало его разъяснить, но я заране знала, что изъ этого выйдетъ, когда вы съ нимъ начнете говорить.

— Однако вы не были такъ малодушны, когда онъ къ вамъ пришелъ.

— Это было другое дло. Видно не суждено мн быть его женой.

Посл этого Валлахія Петри никогда уже не пытала своего вліянія на прежняго друга, ршивъ, что зло сдлано и помочь этому больше нельзя. По ея житейской теоріи, Каролина Спальдингъ была виновата, слаба, малодушна,— она выказала сильную любовь къ комфорту, къ роскоши, и предпочла искать свое счастье въ разслабляющей нг и удовольствіяхъ, а не въ раціонально-полезномъ труд, и независимой работ собственнаго ума. Сидя въ своей уединенной комнатк, Валлахія Петри, хотя и не проливала настоящихъ слезъ, но много тяжелыхъ и грустныхъ думъ посвятила своему другу. Для нее то было ужасно, что Каролина — эта избранница ея сердца — предпочла стать женою Англійскаго лорда, а не Американскою гражданкой, со всми ея правами — подавать голосъ, говорить стихи, поэтизировать, и пожалуй, даже играть важную политическую роль. Да, жаль, ужасно жаль! Пожалуй, притащи лошадь къ вод, — говорила Валлахія сама себ, думая о неизсякаемомъ источник своего ума, въ которомъ Каролина Спальдингъ могла бы всегда утолить свою жажду, — но какъ заставишь ее пить, если у нея жажды нтъ! Впередъ ужъ у нея не будетъ друзей. Никогда больше не подвергнетъ она себя такому позорному пораженію. Жертву эту надо было принести, тмъ боле, что она знала, насколько вс ея слова пропащи. Она покинула Флоренцію еще до сватьбы, и вернулась одна въ страну свободы. Каролин написала она письмо, въ которомъ объясняла свои поступки, Каролина показала это письмо мужу — какъ образецъ теплоты и краснорчія.

— Да, оно очень тепло и краснорчиво, сказалъ онъ,— но тмъ не мене напоминаетъ лисицу и виноградъ…

— На этотъ разъ, ты несправедливъ къ ней, замтила Каролина.

ГЛАВА LXXXII.
Кухонный ножъ м-ссъ Френчъ.

Ужасныя вещи происходили въ это время въ Эксэтер. Камилла поклялась, разыграть страшную трагедію, если м-ръ Гибсонъ не вернется къ ней,— и по всему было видно, что она намревалась сдержать слово. Тотчасъ посл полученія письма м-ръ Гибсона, у ней было съ этимъ джентльмэномъ, въ его квартир, свиданіе, на которомъ она допрашивала его, что онъ намренъ длать. Онъ было принялъ мры съ тмъ, чтобы подкрпить себя противъ этого нападенія, но каковы ни были эти мры, Камилла все преодолла. Она явилась предъ нимъ въ то время, когда онъ сидлъ въ своемъ кресл, и это появленіе лишило его языка. Пожалуй оно и выгодне было ему, что сила ея негодованія не допустила ее замолкнуть хоть на минуту и выслушать его отвтъ. ‘Возьмете ли вы назадъ ваше письмо?’ говорила она.

— Я не вправ сдлать этого, пролепеталъ онъ въ отвтъ на ея громовой вопросъ, потому что письмо это правдиво, а будучи священникомъ, я не могу встать предъ налоемъ съ ложью на устахъ Онъ не старался придумать другаго извиненія,— и повторивъ его два раза, наполнилъ имъ всю пріостановку, которую она для него сдлала.

— Ничего подобнаго еще въ мір не бывало — такъ это безстыдно, такъ жестоко, такъ нагло, такъ непозволительно, такъ низко, такъ подло, такъ неизвинимо, такъ предосудительно, такъ достойно вчнаго осужденія на томъ свт! Все это говорила она громкимъ, пронзительнымъ голосомъ, сжавъ кулаки, съ сверкающими глазами, не принимая во вниманіе ни слушателей на лстниц, ни прохожихъ по улиц. Да, она была даже величественна въ своемъ негодованіи. Подъ ударомъ, который ей былъ нанесенъ, ея мелкая натура возвысилась почти до поэзіи. Камилла порывалась разорвать его своими руками, или совершить надъ нимъ въ эту минуту такую ужасную месть, которая бы навсегда осталась памятна въ лтописяхъ Эксетера. Онъ такой низкій, слабый, трусливый,— онъ, въ комъ такъ мало геройскаго,— онъ осмлился сдлать это, смлъ сидть предъ ней и говорить, что онъ это сдлаетъ!

— Да за это съ васъ даже облаченіе сорвутъ, сэръ, а Эксэтерскіе мальчишки стащатъ васъ въ какую нибудь помойную яму! Онъ ничего не отвтилъ на эту угрозу, продолжая молчать и закрывъ лице руками. А теперь скажите мн, сэръ, нтъ-ли чего между вами и Беллой?… Онъ продолжалъ молчать.

— Отвчайте на мой вопросъ, сэръ. Я имю право этого требовать. Но онъ не говорилъ ни слова. Слушайте же меня. Я скоре заколю ее, чмъ допущу, чтобы она была вашей женой! Да, я сдлаю это,— вы подлая, низкая, коварная тварь! Она пробыла съ нимъ боле полу часу, и потомъ выскочила изъ комнаты, бросивъ на него сверкающій взоръ, полный презрнія и негодованія. Вечеромъ того же дня, Марта узнала все происшествіе отъ кухарки м-ра Гибсона, и разсказала его своей госпож.

— Я не думала, чтобы онъ былъ такъ храбръ, сказала миссъ Станбэри.

По всему Эксэтеру пронесся слухъ объ этомъ происшествіи, и вс удивлялись храбрости м-ра Гибсона.

Оставшись одинъ, онъ отряхнулся и сталъ подумывать о томъ, что не лучше-ли ему навсегда убраться изъ Эксэтера, если подобныя свиданія будутъ повторяться.

Проведя рукой по лбу, онъ самъ себ признался, что повторись это еще разъ — и онъ погибъ. По прошествіи нсколькихъ часовъ, немного успокоившись, онъ слъ за столъ и написалъ письмо къ своей нарченной тещ.

‘Я не намренъ жаловаться, писалъ онъ, Богу извстно, что я не имю на то права, но я не въ состояніи переносить повтореній того, что происходило сегодня. Если младшая дочь ваша придетъ ко мн еще разъ, то я буду принужденъ отказать ей, а самъ уду изъ города. Я готовъ дать всевозможное удовлетвореніе за ошибку, мною сдланную.

‘Т. Г.’

Безъ сомннія, м-ссъ Френчъ боялась своей младшей дочери, но боялась ея все таки мене, чмъ другіе. Говорятъ, что фамиліярностью порождается презрніе, а кто же фамиліярне родителей въ отношеніяхъ съ ихъ дтьми? М-ссъ Френчъ въ душ была убждена, что Камилла никого не убьетъ, и даже посл всего случившагося, оставалась при своемъ мнніи, что лучше хоть одной изъ дочерей добыть себ мужа, чмъ обимъ лишиться этого счастья. Еслибы только представилась возможность удалить Камиллу изъ Эксэтера на нсколько мсяцевъ — какъ хорошо было бы это для всхъ. У м-ссъ Френчъ былъ братъ въ Глоучестер,— еслибъ онъ согласился взять къ себ Камиллу на нкоторое время! Кром того, м-ссъ Френчъ было хорошо извстно, что если бы пришлось справедливо и безпристрастно разбирать права ея обихъ дочерей, то притязанія Арабеллы на руку и сердце м-ръ Гибсона оказались-бы гораздо сильне Камиллиныхъ.

— Теб не слдуетъ больше къ нему ходить, Камилла, сказала мать.

— Я пойду, когда захочу, отвтила Фурія.

— Послушай, Камилла, и пойми, что я говорю. Я этого не желаю. Если же ты пойдешь наперекоръ мн, то я отправлю тебя къ твоему дяд въ Глоучестеръ. Этотъ Глоучестерскій дядя занимался лсной торговлей,— отличался глазами на выкатъ, большимъ четыреугольнымъ подбородкомъ, — и былъ извстенъ за человка весьма суроваго и строгаго, котораго молодой женщин не запугать.

— Я не боюсь дяди. Я уврена, что онъ приметъ мою сторону.

— Нтъ, онъ этого не сдлаетъ. Сказать правду, Камилла, ты первая помшала Белл.

— Мама, какъ это вы ршаетесь говорить подобныя вещи?!

— Вдь это правда, мой другъ, — и вотъ послдствія этого.

— Такъ вы хотите сказать, что она будетъ м-ссъ Гибсонъ?

— Я этого не говорю. Но и не вижу причины, почему бы ему не жениться на ней, если они любятъ другъ друга.

— Я скоре умру, но не допущу этого.

— Смерть твоя была бы совершенно безполезна.

— И ее убью!

— Если ты еще такъ будешь говорить со мной, то я напишу къ дяд въ Глоучестеръ. Я сдлала все, что могла, для васъ обихъ, но подобнаго обращенія со мной не могу и не хочу допустить.

— А какъ поступаютъ со мной?

— Теб не слдовало мшаться въ дла твоей сестры.

— Вы вс противъ меня сговорились, завопила Камилла, да, у васъ цлый заговоръ! Никогда, никогда еще ни съ кмъ на свт не поступили такъ подло, такъ низко! Что теперь обо мн скажутъ?

— Объ теб пожалютъ, если ты будешь покойна.

— Мн вовсе не нужно, чтобы обо мн жалли, — я не хочу, чтобы обо мн жалли. Я хочу умереть — и умру! За всякую другую на моемъ мст, заступились бы мать и сестра!

Тутъ она не выдержала, и залилась неподдльно-искреннимъ, женственнымъ потокомъ слезъ.

Посл этого, въ Гивитри на нсколько дней водворилась тишина. Камилла съ сестрой не заговаривала, но къ матери она снисходила, отвчала ей, и обдала за общимъ столомъ. Изъ ему она не выходила, постоянно сидла въ своей комнат, длая тамъ что-то такое съ новымъ бльемъ, платьями, и всмъ своимъ приданымъ, которое должно было послдовать за ней въ домъ м-ръ Гибсона. М-ссъ Френчь чувствовала себя не совсмъ ловко, думая объ этомъ новомъ бль, о платьяхъ и домашнемъ убранств: она знала, что ей придется отнять часть всего этого у младшей дочери и передать Белл, если та въ свою очередь сдлается невстой. Въ настоящую минуту съ Камиллой нельзя было говорить объ этомъ, — это было бы все равно, что у львицы отнимать ея дтенышей. Тмъ не мене вскор долженъ былъ наступить день, когда придется такъ или иначе заговорить съ нею о ея приданомъ. Вс покупки, доставленныя на домъ по приказанію Камиллы, теперь уже не могли считаться собственностью Камиллы, такъ какъ свадьба ея разстроилась.

— Не знаешь-ли ты, мой другъ, что она тамъ длаетъ? спросила м-ссъ Френчъ у старшей дочери.

— Можетъ быть, она спарываетъ мтки, сказала Белла.

— Не думаю, чтобы она тотчасъ же и принялась за это, возразила м-ссъ Френчъ.

— Она могла бы и такъ оставить, сказала Белла, зная что одна изъ двухъ буквъ и для нее годится. Но никто изъ нихъ не посмлъ заговорить объ этомъ съ Камиллей въ первые дни ея отчаянія.

М-ръ Гибсонъ тоже все это время сидлъ дома, и выходилъ только въ соборъ, или навщалъ кого нибудь въ тсныхъ предлахъ маленькаго прихода. На улиц ему казалось, что вс на него смотрятъ, а въ собор, когда онъ сидлъ за своимъ налоемъ, — что вс шепчутся объ немъ, знакомые съ нимъ едва кланялись, и онъ чувствовалъ, что сдлалъ такую ошибку, на которую вс вокругъ него смотрли, какъ на вещь непростительную. А между тмъ, разв могъ онъ иначе поступить? Онъ сознавалъ, что онъ былъ глупъ, сумасброденъ, совершенно безуменъ въ то время, когда допускалъ возможность жениться на Камилл Френчъ. Убдившись же, что онъ былъ сумасбродомъ и безумцемъ въ то время, и дойдя до той мысли, что жить съ такою женой невозможно,— не въ прав-ли онъ былъ нарушить данное слово? Что можетъ быть хуже брака съ женщиной, которую онъ ненавидлъ? Такимъ образомъ, онъ пробовалъ и старался себя извинить — и все-таки зналъ, что свтъ его непремнно осудитъ. Жизнь въ Эксетер немыслима, если онъ не получитъ общественнаго прощенія. Онъ готовъ былъ сдлать все возможное, чтобы смягчить и загладить нанесенное имъ оскорбленіе. Онъ готовъ платить Камилл пятьдесятъ фунтовъ въ годъ,— если женится на Белл. Да, онъ готовъ хоть сейчасъ жениться на Белл,— если только Камилла согласится на то и откажется отъ своихъ смертоносныхъ замысловъ. Белла Френчъ въ глазахъ его не была красавицей, но она была кроткаго нрава, и онъ считалъ возможнымъ ужиться съ нею. Тмъ не мене ему приходило въ голову, что способъ, которымъ лэди, нуждающіяся въ мужьяхъ, ловили холостыхъ людей со средствами, былъ весьма обиденъ вообще для цлой страны. Онъ тутъ же вспомнилъ о сдланномъ ему нкогда предложеніи хать въ Портъ-Наталь, предложеніе это имло бы теперь для него такую прелесть, которой онъ и не подозрвалъ въ то время, когда отказался отъ этого назначенія.

— Вы думаете, что онъ въ самомъ дл, общался на ней жениться? сказала Доротея своей тетк. Доротея находилась теперь на седьмомъ неб блаженства. Она писала черезъ день Брукъ Бургесу нжныя письма, посвящая этому занятію такое число часовъ, что часто ей самой стыдно становилось, длала покупки къ свадьб, впрочемъ, вовсе не похожія на мотовство Камиллы,— совтуясь, во всемъ съ тетушкой, постоянно подбивавшей ее на такія вещи, которыя казались ей роскошью, не подходящей къ ея экономическимъ понятіямъ,— улаживала, или старалась уладить маленькія затрудненія, ее иногда смущающія, и сама удивлялась своему собственному счастью. Свадьба ея не могла совершиться безъ матери и сестры, и миссъ Станбэри съ несовсмъ искренней любезностью предложила ей пригласить ихъ въ Ограду къ этому торжественному и исключительному дню. Но объ Гуго не было упомянуто ни слова. Свадьба должна была совершиться въ собор, и Доротея составила себ маленькій планъ, чтобы повидаться съ братомъ въ одномъ изъ придловъ церкви. Онъ вроятно прідетъ съ Брукомъ, и, пожалуй, вовсе не будетъ надобности говорить объ этомъ тт Станбэри.

Но все-таки, это было затруднительно и непріятно. Ття была къ ней такъ добра — и Доротея чувствовала, что ей не слдуетъ длать ни одного шагу, который могъ бы оскорбить или разсердить старушку. Ясно было, что позволивъ ей пригласить мать и сестру, она съ умысломъ не произнесла имени Гуго. Вслдствіе этого и Доротея не смла намекать о немъ,— а между тмъ, для полнаго ея счастья, присутствіе его было необходимо. Въ настоящее время живйшее участіе миссъ Станбэри въ этой свадьб, какъ бы умрялось возбужденіемъ, произведеннымъ отказомъ м-ръ Гибсона жениться на Камилл. Доротея была такъ поражена, что никакъ не хотла врить разсказамъ Марты.

— Конечно, онъ далъ ей слово. Мы вс это знали, говорила миссъ Станбэри.

— Мн кажется, что тутъ было какое нибудь недоразумніе, замтила Доротея. Я право не понимаю, какъ могъ онъ такъ поступить.

— Мой другъ, на свт все возможно, въ особенности, когда человкъ доведенъ до крайности. Мн кажется, что у нихъ будетъ судебный процессъ, и ему придется за все это заплатить.

— Видите, другъ мой, и всего этого могъ бы онъ избжать, не получи онъ отъ васъ отказа!

— Ття, да онъ пожалуй и со мной сдлалъ бы тоже самое,— но вы знаете, я никогда не вышла бы за него. Разв теперь не лучше, ття? скажите сами.

— Но моему мннію, молодыя двушки вчно думаютъ, что тогда лучше, когда он на своемъ поставятъ. А старухи должны плясать по ихъ дудк.

— Нтъ, ття, согласитесь же, что такъ гораздо лучше?

— Другъ мой, вы таки поставили на своемъ. Но довольно объ этомъ. Вотъ бдной Камилл Френчъ такъ не пришлось поставить на своемъ. Да, никакъ не думала я, что онъ будетъ настолько глупъ, чтобы завести это дло, и что у него потомъ хватитъ храбрости отказаться. Доротею очень удивляло, что ея тетка такъ слабо осуждала ужасный поступокъ м-ръ Гибсона.

М-ссъ Френчъ между тмъ написала къ своему брату въ Глочестеръ. Двушка, убирая постель миссъ Камиллы, и оправляя всю комнату, какъ она говорила,— придумавъ это вроятно для скрытія своихъ тщательныхъ поисковъ, — нашла запрятанный въ бль, — кухонный ножъ! ножъ употребляемый для закалыванія домашнихъ птицъ,— а дня два спустя, сообщила это открытіе и м-ссъ Френчъ. Тотчасъ осмотрли буфетъ, и нашли, что тамъ не доставало очень стараго, но прочнаго и довольно остраго ножа. М-ссъ Френчъ сейчасъ напала на Камиллу, а та, посл нкотораго колебанія, согласилась, что ножъ этотъ пожалуй и у нея.

— Молли, сказала Камилла, гадкая, злая, хитрая тварь, если роется по чужимъ ящикамъ, теперь ничего нельзя оставлять безъ замка. Ножъ она достала въ низу изъ буфета, такъ какъ ей нужно было что нибудь очень острое, чтобы обрзать кости своего корсета. Ножъ былъ отнятъ, но тмъ не мене м-съ Френчъ сочла нужнымъ написать своему брату м-ръ Крумпу. Она была въ большомъ сомнніи относительно многихъ обстоятельствъ. Не былъ-ли этотъ ножъ въ самомъ дл предвстникомъ домашней драмы,— и если такъ, то какія мры принять ей — бдной вдов — съ такой дочерью? И что ей длать, и какъ ей быть съ м-ръ Гибсономъ? Въ ум м-ссъ Френчъ вдругъ мелькнула мысль, что пока они что нибудь предпримутъ, м-ръ Гибсонъ успетъ удрать. А она непремнно желала, чтобы онъ былъ ея зятемъ. Бдная Белла имла вс права на это счастіе. Но если бдную Беллу обманутъ, — изъ страха предъ кухонными ножами, или ради другихъ причинъ, — тогда является вопросъ, не заставить-ли м-ръ Гибсона заплатить вс, ими понесенные, убытки. Подъ вліяніемъ всхъ этихъ мыслей и сомнній, м-ссъ Френчъ написала къ своему брату въ Глочестеръ.

Въ весьма скоромъ времени отъ м-ра Крумпа полученъ былъ отвтъ, въ которомъ этотъ джентльменъ весьма энергично выражалъ свое мнніе, что вс понесенные ими убытки слдуетъ обжаловать въ суд съ величайшею настоятельностью и безъ малйшаго отлагательства, не соглашаясь ни на какую сдлку. М-ръ Крумпъ самъ лично прідетъ въ Эксетеръ, и переговоритъ съ адвокатомъ, какъ только ему напишутъ, что адвокатъ нанятъ. Касательно-же кухоннаго ножа м-ръ Крумпъ говорилъ, что это пустяки, вздоръ, на который не слдуетъ обращать вниманія. М-ръ Крумпъ не врилъ въ сильную любовь, но за то весьма уважалъ всякія денежныя претензіи. Вс Френчъ были всегда порядочными людьми. Покойный капитанъ Френчъ служилъ офицеромъ въ арміи, и въ былыя времена, Френчи какъ будто стыдились своего родства съ Крумпами. Во теперь дровяной купецъ пригодится и можетъ быть полезнымъ другомъ. М-ссъ Френчъ показала Белл письмо ея дяди, — бдная Белла опять упала духомъ, видя, что о ея правахъ умалчивали. ‘Вдь это будетъ ужасный скандалъ, когда все пропечатается въ газетахъ!’ сказала Белла.

— Но что же намъ длать?

— Все что хотите, только не это, говорила Белла. Да вы мама и не захотите наказать м-ръ Гибсона.

— Но, другъ мой, ты видишь, что твой дядя говоритъ. Что же мн было длать, какъ необратиться къ нему за совтомъ?

— Почему бы вамъ самимъ, мама, не сходить къ м-ръ Гибсону?

Камилл ничего не сказали про м-ра Крумпа,— она его не любила, но въ Глочестер не было иного дома, куда бы ей можно было похать, въ случа если устроится свадьба м-ръ Гибсона и Беллы. М-ссъ Френчъ послдовала совту своей старшей дочери и отправилась къ м-ръ Гибсону, взявъ съ собой письмо м-ръ Крумпа. Для себя лично, она ничего не требовала,— но ея обязанность, долгъ всей ея жизни состоялъ въ томъ, чтобы заботиться о своихъ дочеряхъ и отстаивать ихъ права. Бдная женщина! Еслибы, по крайней мр, кто нибудь научилъ ее, какъ ей быть, что ей длать, какъ охотно послдовала бы она всякому совту!

— Вы знаете, что я не хочу вамъ грозить, говорила оно м-ръ Гибсону, но вы видите, что мой братъ говоритъ. Конечно я ему писала. Мн въ этихъ обстоятельствахъ ничего больше и не оставалось, какъ обратиться за совтомъ къ брату?

— Если вы желаете предать меня суду, то конечно можете, вы въ прав, сказалъ м-ръ Гибсонъ.

— Я вовсе не желаю обращаться въ судъ,— Богъ мн свидтель, что я этого не хочу! говорила м-ссъ Френчъ. Посл этого наступило молчаніе. Бдная, милая моя Белла! промолвила м-ссъ Френчъ.

— Милая Белла! какъ бы отголоскомъ прошепталъ м-ръ Гибсонъ.

— Какъ намрены вы поступить съ Беллой? спросила м-ссъ Френчъ.

— Я иногда думаю, не лучше ли мн принять яду, и съ разу все покончить! сказалъ м-ръ Гибсонъ, чувствуя, что на него сильно налегаютъ.

ГЛАВА LXXXIII.
Побда Беллы.

М-ръ Крумпъ пріхалъ въ Эксетеръ. Камилл сказали объ этомъ только въ день его прізда, и то единственно потому, что надо было сдлать нкоторыя перемщенія въ спальняхъ У обихъ сестеръ, въ отсутствіи гостей, были отдльныя комнаты, но теперь надо было помстить м-ръ Крумпа. Белла и м-ссъ Френчъ долго совщались и ршили наконецъ, что Белла будетъ спать съ матерью. Камилла все еще смотрла такой разъяренной львицей, что въ ночное время общество ея не могло считаться безопаснымъ.

— Зачмъ пріхалъ дядя Джонасъ? спросила она.

— Ты лучше у него спроси объ этомъ, отвтила м-ссъ Френчъ.

Посл долгаго молчанія, Камилла опять спросила:

— Не думаетъ ли дядя Джонасъ повидаться съ м-ръ Гибсономъ?

— Да, я думаю, сказала м-ссъ Френчъ.

— Въ такомъ случа онъ увидитъ подлаго низкаго человка,— да, онъ убдится, что это скверный, гадкій, низкій трусъ! Но я думаю, что дяд Джонасу это все равно. Теперь я сама не пойду за него, да, если бы онъ даже сталъ меня упрашивать, я все-таки не выйду за него,— не хочу!

М-ръ Крумпъ явился, поцловалъ сестру и племянницъ. Съ Камиллой онъ былъ не такъ-то нженъ.

— Что, женихъ-то надулъ? сказалъ дядя Джонасъ, — оно такъ и пахнетъ ихъ братіей. Протвердятъ молитвы да и думаютъ, что ужъ посл этого можно длать все, что угодно. Другому такъ бы за это намыли голову-то.

— Чмъ меньше будемъ объ этомъ говорить, тмъ лучше будетъ, сказала Камилла.

На другой день, м-ръ Крумпъ, назначивъ м-ръ Гибсону свиданіе, отправился къ нему съ позаранку, и пробылъ у него почти все утро. Камилла знала куда пошелъ дядя, и во время его отсутствія блуждала по дому, точно тнь осужденной. У ней былъ такой странный взглядъ, что въ дом вс боялись, не помшается ли она. Мать не разъ заглянула въ буфетъ, на лицо ли тамъ вс ножи, и тщательно заперла на ключъ вс опасныя орудія. М-ръ Крумпъ, выразивъ полное согласіе и готовность увезти съ собой Камиллу въ Глочестеръ, смялся надъ препятствіями, которыя могли бы быть со стороны племянницы.

— Пусть она только не беретъ съ собой много вещей,— вотъ и все, говорилъ м-ръ Крумпъ.

М-ръ Крумпъ усплъ замтить и понялъ затруднительное обстоятельство съ приданымъ. Около трехъ часовъ вернулся онъ отъ м-ръ Гибсона и изъявилъ желаніе остаться наедин съ Камиллой. М-ссъ Френчъ была на все готова, и вскор м-ръ Крумпъ остался въ двоемъ съ своей младшей племянницей.

— Камилла другъ мой, началъ онъ, это было скверное дло.

— Я не знаю о какомъ вы дл говорите дядя Джонасъ.

— Извини другъ мой,— ты хорошо знаешь. Надюсь, что еще не поздно доказать теб, что молодыя двушки не должны слишкомъ смло закидывать свои сти на мужчинъ. Для нихъ лучше, чтобы мужчины за ними гнались, чмъ бы они гнались за мужчинами.

— Дядя Джонасъ, я не хочу и не позволю оскорблять себя.

— Остановись на этомъ другъ мой, и ты никогда больше не попадешься. Вотъ, послушай. Этого человка нтъ возможности заставить на теб жениться.

— Еслибы онъ былъ у ногъ моихъ, то я не коснулась бы его даже щипцами!

— Прекрасно, прекрасно, и оставайтесь при этомъ. Понятно, что посл всего случившагося вы не захотите выйдти за него. Всякая двушка мало-мальски самолюбивая сдлала бы тоже самое.

— Онъ подлецъ и воръ,— и будь онъ проклятъ за свои продлки!…

— Тише, тише, тише! Молодой двушк не слдуетъ такъ говорить. Это ужъ брань и проклятія.

— Нтъ, это не брань и не проклятіе, а точно тоже и въ библіи сказано.

— Прекрасно, и пусть его самъ раздлывается съ библіей. А между тмъ, м-ръ Гибсонъ желаетъ жениться на другой, и это не должно оскорбить васъ.

— Женись онъ на комъ угодно, только не на Белл — этому не бывать — вотъ и все!

— А онъ именно хочетъ жениться на Белл.

— Этому не бывать, Я не позволю огласить сватьбы. Я напишу къ епископу. Я пойду въ церковь и не допущу этого. Я надлаю такого шуму въ город, какого еще никогда не бывало. Вы напрасно такъ на меня смотрите, дядя Джонасъ. Я ршилась, и онъ никогда не получитъ Беллы. Этого имъ всмъ и хотлось, а этого-то и не будетъ!

— Нтъ, другъ мой, это будетъ.

— Дядя Джонасъ, я скоре убью ихъ обоихъ, но не допущу этого, хотя бы меня на другой же день казнили. Да вы сами… допустите-ли вы это?

— Я не женщина. А теперь послушайте, о чемъ я васъ попрошу.

— Я ничего не стану длать!

— Пойдите и тотчасъ же уложите свои вещи, а завтра вы со мной подете въ Глоучестеръ.

— Не хочу.

— Въ такомъ случа, мой другъ, васъ повезутъ насильно. Я сейчасъ же напишу вашей тетк, что вы дете, и пріхавъ домой, мы постараемся повеселить васъ на сколько возможно.

— Я не хочу хать въ Глоучестеръ, дядя Джонасъ. Я не хочу узжать изъ Эксетера, и не допущу этой сватьбы. Нтъ, нтъ, никогда, не бывать ей женою этого человка.

Не смотря на все это, Камилла Френчъ все-таки на другой день ухала въ Глоучестеръ. Но до ея отъзда произошли въ дом такія дла, которыя заставили самую м-ссъ Френчъ раскаяться въ томъ, что она прибгла къ такому строгому помощнику. Подъ конецъ ршились объявить Камилл, что вещи, приготовленныя къ ея свадьб, должны теперь пойдти въ приданое ея сестры, это послднее обстоятельство повидимому превзошло все, что Камилла перенесла до сихъ поръ, и показалась ей ужасне всего. Она клялась и божилась, что куда бы она ни похала, туда же отправятся съ ней и ея платья, и носовые платки, и шляпки, и чепчики и башмаки. Отдайте ей все, просила Белла, но м-ръ Крумпъ былъ неумолимъ. Онъ проврилъ счеты своей сестры, и нашелъ, что она задолжала. Его практическому уму казалось нелпостью, чтобы незамужняя сестра сохранила вещи ей совершенно ненужныя, а сестра, выходящая замужъ, не имла бы нужныхъ вещей. Приданое хранилось въ огромномъ сундук. Ключъ отъ него былъ у Камиллы, но, къ несчастью она хранила его въ комнат матери. На сундукъ этотъ она услась и клялась, что ее ничмъ не сдвинутъ, кром торжественнаго общанія сохранить ея вещи нетронутыми. Но чмъ яростне отстаивала она свои подвнечные наряды, тмъ холодне стала она противиться свадьб своей сестры. Она такъ металась и рвалась отъ одного предмета къ другому, что наконецъ принуждена была остаться при чемъ нибудь одномъ, и ршилась отстоять покрайней мр свое приданое.

— Не лучше-ли намъ оставить ей все это, сказала м-ссъ Френчъ.

— Вздоръ, глупости! говорилъ м-ръ Крумпъ. Нужно ей новое платье, пусть возьметъ его, по салфетки, скатерти и простыни оставьте себ. Белл нужно все остальное.

Наканун отъзда въ Глоучестеръ оказалось, что она въ самомъ дл вооружилась кинжаломъ или скоре складнымъ ножемъ. И дйствительно, когда дядя приказалъ ей сойдти съ сундука, сна показала этотъ ножъ, и объявила, что будетъ защищать себя до послдней капли крови, но едва успли до нее дотронуться, какъ ножъ выпалъ изъ ея рукъ.

— Я такъ и думалъ, что она пырнетъ меня этимъ ножемъ, разсказывалъ м-ръ Крумпъ впослдствіи, но она до того обезсилла отъ крику и брани, что не смогла и этого сдлать.

На другое утро ее посадили въ кабріолетъ и повезли на станцію желзной дороги безъ дальнйшаго сопротивленія. Она даже снизошла до того, что согласилась выбрать нкоторыя вещи, а все остальное свадебное богатство оставила на произволъ судьбы. Въ день отъзда, рано утромъ, Белла съ покорностью и смиреніемъ стала умолять сестру простить ее, но никакія мольбы не могли смягчить Камиллы и заставить ее произнести хоть одно ласковое слово будущей невст.

— Ты меня все это время за носъ водила, сказала она, таковы были ея послднія слова бдной Белл.

Камилла ухала, и влюбленному викарію св. Петерсъ-Кумъ-Пумпкинъ снова открылось свободное поле. Удивительно, какъ устраняются и исчезаютъ величайшія затрудненія, если ихъ встртить лицомъ къ лицу. Положеніе м-ръ Гибсона было одно изъ наиболе дйствующихъ на нервы. Онъ придумывалъ различныя средства спасенія: то викарство гд нибудь на свр Англіи, то назначеніе миссіонеромъ въ Новую Зеландію, даже смерть — и та казалась ему лучше его настоящаго положенія. Правду сказать, онъ даже въ послднее время начиналъ подумывать, не вернуться-ли ему подъ власть Камиллы. Но чтобы въ Эксетер ему опять когда нибудь бы улыбнулось счастіе — это казалось ему невозможнымъ. А между тмъ, на другой же день посл отъзда Камиллы, онъ преспокойно сидлъ уже вечеркомъ съ своей Арабеллой! Изъ этого видно, что человкъ можетъ все преодолть, всего достигнуть — хватило бы лишь духа.

— Любите-ли вы меня? говорила ему Белла. Вопросъ этотъ былъ весьма естественъ съ ея стороны, но лучше бы ей было удержать свой языкъ. Спроси она объ его дом, о его доходахъ, о его прислуг, или объ его обязанностяхъ по приходской церкви, ему было бы легче дать ей надлежащій отвтъ.

— Да,— я васъ люблю, сказалъ онъ, конечно я васъ люблю. Мы всегда были друзьями, и надюсь, что теперь все уладится. И мн, и вамъ, Белла, пришлось вынести многое, — но Богъ умряетъ стужу во время стрижки овецъ.

‘Каково было однако бдной овечк, которой пришлось удалиться выстриженною до самой кожи’!

Вскор посл этого, въ комнату вошла м-ссъ Френчъ и прервала любовныя объясненія. М-ссъ Френчъ далеко не простила м-ръ Гибсону все горе, внесенное имъ въ семейство, и въ ея разговор съ нимъ было много колкости. Теперь она себ позволяла предписывать ему свои условія и обращалась съ нимъ весьма непочтительно, нисколько незатрудняясь дать ему понять, что за нимъ будутъ очень бдительно присматривать до тхъ поръ, пока онъ ршительно и положительно, не сдлается мужемъ Беллы. Несчастный священникъ и не помышлялъ боле о томъ, какъ бы ему отъ нихъ отдлаться. Онъ сознавалъ, что его поступки заслуживали наказанія, что ему необходимо вынести многое, и что самъ онъ не иметъ никакого права подозрвать другихъ.

День свадьбы назначенъ былъ въ юн, внчаться они должны были въ Гивитри, и когда ему предложили предъ этимъ обрядомъ сдлать церковное оглашеніе, то онъ и тутъ не посмлъ противорчивъ, и безмолвно на все согласился.

А когда старшій соборный священникъ замтилъ, что ему не дурно было бы на нкоторое время помняться своей должностью съ викаріемъ отдаленнаго прихода на свер Корнваллиса,— дабы тмъ избгнуть нареканій отъ тхъ, кого онъ оскорбилъ,— своими поступками,— то и противъ этого не нашелъ онъ никакого возраженія и смиренно покорился этому приговору. Когда м-ссъ Макъ-Гюгъ встртила его въ Оград, и назвала его ‘веселымъ шалуномъ’, то онъ и тутъ не разсердился, а только печально и смиренно покачалъ головой, и прошелъ дальше. ‘Меня бьютъ по одной ланит, а я подставляю имъ другую’, говорилъ онъ самъ себ, когда одинъ изъ соборныхъ сторожей замтилъ ему, что онъ ‘таки женится наконецъ’. Даже Белла забрала его въ руки и зачастую принимала видъ обиженной.

Белла написала сестр трогательное письмо, которое могло бы смягчить ее, въ письм этомъ она умоляла Камиллу простить ей и написать хоть одно ласковое словечко. Камилла отвтила на это письмо, но ласковаго словечка не прислала. ‘По моему, мннію писала, она ты низкая тварь — и я не думаю чтобы ты когда нибудь была счастлива. А его я и знать не хочу, и никогда съ нимъ говорить не буду’. Таково было почти все содержаніе письма Камиллы.

— Предоставь это времени, и поврь мн, когда нибудь она опомнится, весьма благоразумно говорила м-ссъ Френчъ, и тутъ же подумала о томъ, какъ дурно было бы для нее, еслибы ея дочь, съ которой ей придется жить, не опомнилась бы со временемъ.

И такъ, ршили, что свадьба м-ръ Гибсона и Беллы совершится въ Гивитри,— все шло довольно ладно, какъ будто ни въ чемъ не бывало. Изъ Корнваллиса пріхалъ священникъ замстить м-ръ Гибсона въ св. Петерсъ-Кумъ-Пумпкин, а соборныя его занятія раздлили на это время между остальными викаріями,— къ неудовольствію сихъ послднихъ, которымъ это прибавленіе къ ихъ занятіямъ очень не по сердцу пришлось. Белла принялась за свои приготовленія къ свадьб, хотя и не съ тмъ шумомъ и блескомъ, который окружалъ вс дйствія Камиллы, но за то съ такою увренностью въ окончательномъ успх этого дла, какой бдная Камилла никогда не испытывала. Не смотря на все прошлое и предстоявшее въ будущемъ, Белла не боялась измны со стороны м-ръ Гибсона. Чтоже до него касается, то можно было усумниться, въ томъ, точно ли наложила на него Немезида тяжелую руку и достаточно ли наказала его за великіе грхи, столь очевидно имъ совершенные.

Конечно, онъ пережилъ нсколько трудныхъ недль, пожалуй были дни когда онъ помышлялъ ухать въ Портъ-Наталь, ожидалъ выговора отъ духовнаго начальства и окончательной погибели, но настоящаго наказанія онъ все таки не испыталъ. Когда же все устроилось въ его пользу, и когда онъ услыхалъ, что Камилла покорилась опредленію судьбы, онъ пожалуй ощутилъ нкоторое удовольствіе, сталъ считать себя человкомъ очень ловкимъ,— и, какъ знать, быть можетъ даже чванился своими побдами, и среди упрековъ и угрызеній совсти, ощущалъ даже нкоторую гордость вслдствіе предпочтенія воздаваемаго ему прекраснымъ поломъ. Но всему вроятію онъ уврялъ себя, что было время, когда и Доротея Станбэри была въ него страстно влюблена, и перебирая свои грхи, причислилъ ее къ числу тхъ, предъ которыми чувствовалъ себя виновнымъ.

Сфера любовныхъ интригъ, до которыхъ мужчины такіе охотники, большею частью низка, безцвтна, пуста, безцльна и крайне недостойна порядочнаго человка. Страсть существуетъ, и у ней есть и сила и вліяніе. Порокъ тоже иметъ своихъ приверженцевъ, — но кром того, есть еще вялое болзненное стремленіе къ пороку — это возбужденный, но безстрастный, хладно изученный развратъ, влекущій свое жалкое существованіе съ помощью денегъ. Самая обыкновенная слабость мужчинъ относительно женщинъ — именно это безсильное безцвтное стремленіе къ любовнымъ интригамъ, въ которыхъ нтъ никакого содержанія, да, оно хуже женскаго кокетства съ мужчинами, ибо высшая цль его состоитъ въ томъ, чтобы похвастаться предъ другими и заставить ихъ думать, будто-бы тугъ есть что-то серьозное, но коль скоро явится что нибудь похожее на серьезныя послдствія, стремленіе это тотчасъ же подавляется и съеживается. Эти люди гордятся такой славой. Вспомните, какъ Фальстафъ насмхался надъ тщеславіемъ своего спутника, который не отличался особенно славными побдами на любовномъ пол. Но въ наше время побды эти сдлались до того безславны и унизительны, что пажъ Фальстафа былъ нчто въ род Лотаріо или Донъ-Жуана, въ сравненіи съ тми героями, которые только своими устами воспваютъ себ похвалы. И главное ихъ наказаніе состоитъ въ томъ, что уста, воспвающія ихъ пораженія громче тхъ, которыя воспваютъ имъ похвалы.

Когда м-ръ Гибсонъ, убдился, что ему удалось выйдти изъ этой передряги невредимымъ, и что люди, даже весьма почтенные и уважаемые въ свт, не стыдились нашептывать ему поздравленія по случаю его третьей попытки заключить брачный союзъ въ теченіи мене года, тогда онъ въ самомъ дл, возгордился и считалъ себя весьма ловкимъ Ловеласомъ. Онъ думалъ, что онъ самъ съуметъ выбрать себ жену,— въ особенно затруднительныхъ обстоятельствахъ! Бдный М-ръ Гибсонъ, мы право не знаемъ кого намъ больше жалть, его, или ту бдную двушку, которой предстояло сдлаться М-ссъ Гибсонъ!

‘И такъ, Белла будетъ таки наконецъ счастливой супругой м-ръ Гибсона’, говорила миссъ Станбэри своей племянниц.

‘Все это кажется мн такъ странно,’ говорила Доротея. ‘Мн хотлось бы взглянуть на его лицо въ то время, какъ онъ длалъ предложеніе’.

— Чтожъ, лицо — дурацкое, какъ и всегда.

Дороте пришло въ голову, что миссъ Станбэри не всегда была того мннія, будто бы м-ръ Гибсонъ смотрлъ дуракомъ, но она удержалась, и не высказала своей мысли. ‘Надюсь, что наконецъ они будутъ счастливы,’ прибавила Доротея.

— Врядъ ли! такіе люди не бываютъ ни счастливы, ни несчастливы. По моему, все равно, женись онъ на той или на другой, или на обихъ вмст, или ни на одной изъ нихъ. Говорятъ, что свадьба ихъ будетъ въ Гивитри и съ церковнымъ оглашеніемъ.

— Чтожъ, я не вижу въ этомъ ничего дурнаго.

— Только то, что можетъ явиться Камилла и помшаетъ имъ, замтила миссъ Станбэри. Я почти этого желаю.

— Да она ухала, — къ какому то дяд, который живетъ въ Гоучестер.

— И очень умно сдлали, что устранили ее.

— Долли, а вдь ихъ свадьба будетъ раньше вашей.

— Это меня нисколько не огорчаетъ, ття.

— Не думаю, чтобы на этой свадьб было весело. Да и кому то на ней быть? У нихъ, кром этого дяди, въ Глоучестер и нтъ никого изъ своихъ. Затмъ послдовала пауза. А вдь, должно быть, друзьямъ очень пріятно встрчаться на свадьб, продолжала миссъ Станбэри.

— Конечно, сказала Доротея, кроткимъ мягкимъ голосомъ — Полагаю, что намъ слдуетъ приготовить комнату этой заблудшей овц — вашему братцу, Долли, а то вы пожалуй и не удовольствуетесь вполн.

— О дорогая, добрйшая, милая тгя! воскликнула Доротея, и бросилась къ ногамъ старушки.

ГЛАВА LXXXIV.
Самопожертвованіе.

Тревиліанъ, разставшись съ женой, просиживалъ по цлымъ часамъ молча, размышляя о себ самомъ и о ней. Онъ перевелъ ребенка на верхъ, въ свою спальную, приходилъ къ нему, садился и раскладывалъ передъ нимъ игрушки, которыя нарочно для него накупилъ: полкъ гарибальдійцевъ въ красныхъ рубашкахъ, барабанъ, изящный итальянскій мячикъ и воланъ — достаточно для увеселенія ребенка, еслибъ только у него былъ товарищъ, съ которымъ бы онъ могъ играть. Но игрушки остались нетронутыми, почти незамченными, тамъ гд ихъ положилъ отецъ, а ребенокъ молча и печально смотрлъ въ окно. Онъ конечно не сознавалъ, отчего ему было не весело, но только ему было очень невесело. И отецъ его тоже сидлъ неподвижно въ старомъ, кожаномъ кресл, уставивъ глаза въ противуположную стну и думая о своей разбитой жизни.

Умопомшательство не исключаетъ возможности правильнаго, послдовательнаго мышленія. Не смотря на разстройство и разслабленіе мыслительной способности, Тревиліанъ, оставаясь одинъ, въ полномъ спокойствіи, думалъ о своихъ отношеніяхъ къ жен гораздо правильне, чмъ когда говорилъ съ нею или съ другими. Онъ считалъ себя обиженнымъ свтомъ до того, что ему ничего иного не оставалось, какъ бжать и спрятаться въ уединеніи. А между тмъ, онъ дйствовалъ по крайнему своему разумнію. Жену, въ глубин души онъ обвинялъ не въ измн, а только въ непослушаніи, и считалъ себя въ прав требовать отъ нея полной и безусловной покорности. Все его несчастье въ томъ, что онъ не похожъ на другихъ людей,— что онъ не способенъ на т уступки, которыхъ отъ него требуютъ. Но вдь онъ можетъ принести себя въ жертву? Онъ можетъ погубить себя и спасти ее. Онъ можетъ отдать ей ребенка и потомъ умереть, одинъ безъ друзей, безъ слова любви, въ этомъ безотрадномъ уединеніи. Тогда, по крайней мр, вс скажутъ, что онъ загладилъ причиненное имъ зло. Ей на утшеніе останется его богатство, его имя, его ребенокъ,— ее не будутъ больше тревожить требованіями того новаго повиновенія, въ которомъ она клялась ему передъ алтаремъ и потомъ такъ упорно отказывала ему. Можетъ быть при этомъ ему думалось, какъ она будетъ терзаться сознаніемъ, что она получила отъ него такъ много и такъ мало сдлала для него. Онъ вытянулъ свои тонкія исхудалыя руки и посмотрлъ на нихъ, онъ кашлянулъ, чтобы прислушаться къ хриплому звуку больной груди, и чуть не тшился своей слабостью. Скоро, очень скоро начнутся ея терзанія.

Тревиліанъ всми своими силами старался быть ласковымъ и нжнымъ съ ребенкомъ. Все что онъ общалъ жен относительно сына, было исполнено до послдняго слова. Онъ не щадя себя старался доставить ребенку развлеченіе, но Луи ни разу не улыбнулся съ тхъ поръ, какъ его отняли у матери.

— Луи, — сказалъ онъ, обращаясь къ ребенку, битый часъ сидвшему у окна, неподвижно и безмолвно.

— Луи, дитя мое, хотлъ бы ты вернуться къ мама?— Мальчикъ уставилъ глаза на отца, но не сказалъ ни слова.— Луи, дружокъ мой, поди къ папа и скажи ему. Хорошо было бы вернуться къ мама?— И онъ протянулъ мальчику руку. Луи медленно подошелъ и сталъ между колнъ отца.— Скажи, голубчикъ, ты понимаешь, что говоритъ папа?

— Altro! сказалъ мальчикъ, довольно долго толкавшійся между итальянской прислугой для того, чтобы узнать кой какія изъ обыденныхъ выраженій. Разумется, онъ хочетъ домой. Какже не хотть?

— Въ такомъ случа ты подешь къ ней, Луи.

— Сегодня, папа?

— Не сегодня, и не завтра.

— Но посл завтра?

— Хорошо, довольно. Ты подешь. Не такъ же теб худо здсь, чтобы день или два составили разницу. Ты подешь,— и больше никогда не увидишь своего отца!— Тревиліанъ, говоря это, отодвинулся, чтобы не прикасаться къ ребенку. Мальчикъ вытянулъ было руки, но увидя непривтливое движеніе отца, не длалъ дальнйшихъ попытокъ приласкаться. Онъ боялся отца до глубины своего маленькаго сердца и вмст съ тмъ сознавалъ, что слдовало любить отца. Онъ не понялъ смысла послдней угрозы, но вернулся, не взглянувъ на игрушки, опять къ окну, и слъ думая о томъ, что вотъ пройдутъ еще два длинные, длинные дня — и онъ опять будетъ съ мама.

— На мн тяготетъ проклятіе! думалъ со своей стороны Тревиліанъ,— въ книг моей судьбы написано, что никто никогда не будетъ меня любить!

Онъ вышелъ изъ дому и отправился узенькой тропинкой между оливковыхъ деревьевъ и виноградниковъ на вершину пригорка. Былъ вечеръ, но вечеръ жаркій и хотя оливковыя деревья стояли частымъ рядомъ, тни не было. Совсмъ у подножья пригорка бжалъ маленькій, тинистый ручей, берега котораго густо заросли камышами, а надъ водой кружились стрекозы. Въ этой мстности не было ничего привлекательнаго, но Тревиліанъ усталъ и прислъ на крутой берегъ, образовавшійся вслдствіе постоянной чистки ручья. Онъ сидлъ и смотрлъ, какъ стрекозы кружились въ тепломъ воздух, и говорилъ себ, что изо всхъ Божіихъ созданій ему одному не дано возможности наслаждаться жизнью и радоваться Божьему солнцу. Конечно, ему лучше было бы умереть, чмъ жить какъ онъ теперь живетъ безъ всякихъ радостей въ жизни. Уединеніе казалось для него невыносимо, а между тмъ ему иначе некуда дться. Можно было бы пожалуй путешествовать. Деньги у него есть и личной свободы онъ не лишенъ. Но какъ путешествовать одному, — еслибъ даже достало силъ. Были моменты, когда онъ воображалъ, что можно быть счастливымъ любовью своего ребенка, — что общества ребенка было бы для него достаточно, еслибъ только ребенокъ его любилъ. Но и эти вс мечты разсялись. Луи совсмъ пересталъ улыбаться. Изъ состраданія къ ребенку, если не къ матери, надо его возвратить ей. Не зная какъ это устроить иначе, онъ, вернувшись домой, тотчасъ же слъ и написалъ слдующее письмо Гласкоку:

Казалунга, четвергъ, вечеръ.

Дорогой сэръ,

Посл вашего любезнаго посщенія я ршился сдлать шагъ который хотя и лишитъ меня послдней, оставшейся у меня отрады, но за то уменьшитъ огорченія м-ссъ Тревиліанъ. Если она желаетъ, а въ этомъ нельзя сомнваться, я готовъ опять вврить нашего сына ея попеченіямъ — полагаясь на ея честь въ томъ отношеніи, что она возвратитъ его мн по первому моему требованію. Въ моемъ настоящемъ несчастномъ положеніи, я не могу желать, чтобы она сама пріхала за ребенкомъ. Я не въ силахъ вынести волненія, которое возбудитъ во мн ея присутствіе, и потому я передамъ моего дорогаго сына или вамъ, или другому присланному вами лицу,— но кого бы я могъ положиться. Искренно прошу извиненія за хлопоты, которыя я вамъ причиняю, и остаюсь глубоко преданный

Люисъ Тревиліанъ.

P. S. Можетъ быть не мшаетъ заявить, что я положительно отказываюсь принимать сэръ Мармадука Роули. Онъ грубъ, оскорблялъ меня каждый разъ, когда я съ нимъ видлся, по прізд его на родину.

ГЛАВА LXXXV.
Луккскія воды.

Въ конц юня, Роули и Спальдинги перехали изъ Флоренціи на Луккскія воды. М-ръ Гласкокъ послдовалъ за ними, все общество поселилось въ одномъ изъ тхъ отелей, гд обыкновенно собирается множество Англичанъ и Американцевъ въ первыя недли итальянскаго лта, свадьба была назначена на послдней недл мсяца и все общество должно было къ этому сроку возвратиться во Флоренцію, — кром сэра Мармадука и м-ссъ Тревиліанъ. Она была совершенно неспособна веселиться на свадьб и отецъ общалъ побыть съ нею, когда вс разъдутся. М-ръ Гласкокъ и Каролина Спальдингъ собирались внчаться во Флоренціи, а затмъ тотчасъ же ухать куда нибудь въ Швейцарію, гд не такъ жарко. А сэръ Мармадукъ и леди Роули посл свадьбы должны будутъ возвратиться съ дочерьми въ Лондонъ, и готовиться къ невеселому обратному путешествію на Мандаринскіе острова, все еще не ршивъ окончательно что длать съ несчастнымъ человкомъ, поселившемся на вершин горы близь Сіенны. Совтовались съ юристами и докторами Флоренціи, но вс они, повидимому, боялись дйствовать путемъ закона противъ Англичанина, находя, что помшательство Тревиліана не настолько опасно, чтобы оправдать насильственныя мры, — и никто не хотлъ впутываться въ такое дло. Впослдствіи, пожалуй, и можно будетъ кое что сдлать, говорили они:— но теперь обстоятельства такъ затруднительны, что ничего не подлаешь. Все это было очень грустно, потому что необходимо было ршиться на что нибудь относительно мстопребыванія Емиліи и Норы. Емилія объявила, что останется какъ можно ближе къ мужу, потому что съ теченіемъ времени могутъ ему понадобиться ея попеченія. Нора тоже объявила, что не подетъ на Мандаринскіе острова. Она хотла было остаться при сестр, но отецъ сказалъ на отрзъ, что ей неприлично жить на счетъ Тревиліана. Тогда она, доведенная до крайности, объявила, что будетъ жить на счетъ Гуго Станбэри. Она тотчасъ же съ нимъ обвнчается даже безъ позволенія отца, если нельзя будетъ иначе. Мать замтила ей на это, что Гуго Станбэри не предполагалъ такъ скоро внчаться, что у него еще ничего не готово къ свадьб. Она старалась не затрогивать вопроса о своемъ согласіи на бракъ, думая разными мелкими затрудненіями подчинить себ дочь, не вступая съ ней въ открытую борьбу. Вдругъ вс планы леди Роули разстроились предложеніемъ м-ра Гласкока. Его Каролин, говорилъ онъ, весьма желательно, чтобы Нора пріхала къ нимъ въ Монкгамъ, когда они вернутся изъ Швейцаріи. М-ръ Гласкокъ не сказалъ ни слова о Гуго Станбэри, но разумется леди Роули поняла, что Нора передала вс свои тревоги и надежды Каролин, а Каролина разсказала ихъ своему будущему мужу. И такъ было ршено пока, что Нора Роули передетъ въ Монкгамъ, если останется въ Лондон.

Оставалось только четыре дня до свадьбы, когда м-ръ Гласкокъ получилъ письмо отъ Тревиліана. Онъ прочелъ письмо два раза, и понялъ, какъ важно было сдланное предложеніе для счастья бдной матери. Но лично для него поздка изъ Лукки въ Казалунгу передъ самой свадьбой казалась тяжелымъ испытаніемъ. Дни стояли очень жаркіе, въ каштановыхъ рощахъ Лукки такъ прохладно лтомъ, ему предстояло столько пріятныхъ прогулокъ съ Каролиной — почти его женой. Но если не хать самому, кого послать? Прежде чмъ придти къ какому нибудь ршенію слдуетъ посовтываться съ матерью ребенка. М-ссъ Тревиліанъ, когда ей прочли письмо мужа, чуть не изнемогла отъ волненія. Въ первомъ порыв радости она вызвалась хать сама въ Сіенну не только для сына, но и для мужа. Ея женское сердце вдругъ разстаяло при мысли о положеніи человка, которому она когда-то отдала всю свою любовь. Она все забыла, она помнила только его безпомощность.

— Мама, сказала она, я поду. Мой долгъ хать къ нему. Но леди Роули удержала ее, убждая, что если она сама отправится, главная цль поздки можетъ неудастся.

— Пускай прежде вернутъ намъ Луи, сказала леди Роули, а затмъ посмотримъ.

Каролина не сказала ни слова противъ. Она только поцловала жениха и общала ему всевозможныя вознагражденія, когда онъ вернется.

— Разумется, вамъ слдуетъ хать. Неужели вы думали, что я буду противъ, еслибъ даже пришлось отложить для этого свадьбу.

— Самому-то мн это сильно не по-сердцу, ну да длать нечего. Постараюсь вернуться во время и провезти мальчика.

И такъ м-ръ Гласкокъ ухалъ, взявъ съ собой горничную для ухода за ребенкомъ.

Узжая изъ Лондона, Нора общала не переписываться съ Гуго и до сихъ поръ держала слово. Теперь же, когда мать сказала ей, что Гуго не готовъ еще на ней жениться, она нашла, что съ ними поступаютъ несправедливо, лишая его возможности говорить, что онъ готовъ — говорить вообще чтобы то ни было.

— Мама, сказала она наканун отъзда во Флоренцію, вдь для того чтобы взять мста на пароход папы, нужно знать кто подетъ. Я не хочу хать.

— Какъ, ты не хочешь хать, Нора? Разв можно такъ говорить?

— Отчего же нельзя, милая мама? Вдь нужно же намъ понять другъ друга. Вся моя жизнь зависитъ отъ того — останусь я или уду.

— Посл того что было, неужели ты захочешь жить въ дом Гласкока?

— Разумется нтъ. Я хочу жить въ дом… моего мужа. Мама, я общала ему не писать, и до сихъ поръ не писала. И онъ не писалъ, потому что я ему не велла. Оттого у насъ ничего не устроено, а вы меня теперь корите тмъ, что у насъ ничего не устроено. Я думаю, что теперь слдовало бы вамъ снять съ меня общаніе и позволить мн написать м-ру Станбэри. Я не хочу остаться бездомной.

— Не можешь же ты просить мужчину, чтобы онъ на теб женился?

— Отчего-же нтъ? Я не стану просить, чтобы онъ на мн женился, потому что это уже ршено, но я попрошу его все устроить.

— Папа очень разсердится, если ты не сдержишь слова.

— Я напишу письмо и покажу вамъ. Пусть папа прочтетъ и если найдетъ его неприличнымъ, пусть не посылаетъ. Только на острова я не поду. Я знаю, что мн оттуда никогда не вернуться и сердце мое будетъ разбито.

Леди Роули не нашлась ничего сказать на это, и Нора пошла и написала письмо. ‘Дорогой Гуго,’ написала она, папа и мама увдомляютъ изъ Англіи въ послднюю субботу юля. Я сказала мама, что не могу хать съ ними. Разумется, вызнаете почему я остаюсь. Гласкокъ женится посл завтра и они меня зовутъ къ себ въ Монкгамъ въ Август. Мн кажется я такъ и сдлаю, если только не понадоблюсь здсь, Емиліи.

‘Во всякомъ случа я постараюсь остаться при ней, пока не уду туда. Вы понимаете, зачмъ я вамъ все это говорю? папа и мама знаютъ, что я вамъ пишу. Это только дловое письмо и потому, я не скажу ничего больше, кром того что я всегда и на вки ваша’. Нора.

— Вотъ, сказала она, передавая письмо матери,— я думаю, что это можно послать. Если папа найдетъ что нельзя, можетъ не посылать.

Леди Роули, передавая письмо мужу, совтовала позволить послать. Письмо было послано, но Нора не говорила съ отцомъ, когда они возвращались въ Флоренцію.

Емилія Тревиліанъ еще до полученія письма отъ мужа, ршилась не узжать изъ Италіи.

Она намревалась поселиться гд нибудь по близости мужа и ребенка, и преодолть затрудненія,— иди подчиниться имъ, судя по тому, какъ сложатся обстоятельства. Теперь же когда ей возвратятъ ребенка, боле чмъ когда либо долгъ ея оставаться ближе къ мужу. Все это еще боле затрудняло положеніе Норы. М-ссъ Тревиліанъ сама объявила, что не желаетъ чтобы сестра оставалась при ней. Вс ея усилія должны быть направлены на то, чтобы устроить примиреніе съ мужемъ, а состояніе его здоровья положительно не позволяетъ принять въ домъ кого бы то нибыло. Нора таила смутную романическую мечту о томъ, чтобы въ крайнемъ случа пріютиться въ спаленьк Присциллы, въ крошечномъ коттедж близь Ненкомбъ-Путне, и будетъ учиться тамъ строгой экономіи, но объ этомъ она не говорила никому ни слова. Коротенькій перездъ изъ Лукки во Флоренцію былъ далеко не веселъ и семейство Роули сильно тревожили мысли о будущемъ.

Во Флоренціи, со станціи, Спальдинги похали въ одну сторону, Роули въ другую. Американскій посланникъ встртилъ ихъ.— Гласкокъ вернулся? спросила Нора.— Да, вернулся.— И привезъ ребенка? спросила Каролина, успокоившись на свой счетъ. Спальдингъ не зналъ, да и не интересовался ребенкомъ Тревиліана такъ, какъ вс вновь прибывшіе. Гласкокъ ничего ему не сказалъ про ребенка, а чемъ онъ только подивился про себя, что за дикая фантазія была скакать, Богъ всть куда и зачмъ. Наканун свадьбы онъ усадилъ дамъ въ экипажъ и вс разъхались въ разныя стороны. Каролина подумала, можетъ быть, что Гласкоку слдовало бы встртить ихъ.

ГЛАВА LXXXVI.
Гласкокъ въ роли няньки.

Къ Тревиліану была послана телеграмма съ увдомленіемъ, что за мальчикомъ прідетъ самъ Гласкокъ. Перездъ изъ Флоренціи въ Сіену по такой жар показался Гласкоку очень тяжелымъ. Онъ почти разсердился на м-ссъ Тревиліанъ когда пріхалъ въ Сіенну усталый и запыленный. Онъ хотлъ переночевать въ Сіенн и отправиться въ Казалунгу рано утромъ. Между тмъ онъ вступилъ въ разговоръ съ хозяиномъ гостинницы о странномъ господин въ Казалунг. Тревиліанъ начиналъ становиться предметомъ толковъ въ город. Хозяинъ гостинницы полагалъ, что если у синьора есть друзья, то не мшало бы имъ пріхать присматривать за нимъ. Гласкокъ спросилъ не болнъ ли мистеръ Тревиліанъ? Синьоръ не только не здоровъ,— какъ слышалъ хозяинъ,— но и немножко того…. И тутъ хозяинъ дотронулся до своей головы.

Гласкокъ ухалъ, позавтракавъ очень рано, и часовъ около десяти утромъ уже поднимался къ дому по каменистому скату. У дверей дома, какъ бы поджидая его, стоялъ Тревиліанъ, не такой, неряшливый, какимъ онъ былъ прежде, но одтый даже довольно щеголевато. На голов у него была шелковая фуражка, на немъ — рубашка съ кружевомъ, и вышитый жилетъ и фракъ съ яркими панталонами. Гласкокъ тотчасъ же сообразилъ, что все это облаченіе должно быть было куплено въ Сіенн.

— Я не имлъ намренія налагать на васъ этотъ трудъ, м-ръ Гласкокъ, сказалъ Тревиліанъ, поднимая фуражку передъ гостемъ.

— Во избжаніе недоразумній, я предпочелъ пріхать самъ, сказалъ Гласкокъ.— Вы вдь не желали видть сэра Мармадука?

— Конечно не сэра Мармадука, сказалъ Тревиліанъ, метнувъ взглядъ сердитый до смшнаго.

— И вы полагали что и м-ссъ Тревиліанъ лучше не прізжать?

— Да,— лучше, только не потому чтобы я на нее сердился. Если бъ я могъ принять жену мою здсь, м-ръ Гласкокъ, не рискуя подвергнуться ея гнву, я былъ бы очень радъ. Я люблю мою жену, м-ръ Гласкокъ. Я люблю ее нжно. Но были несчастія. Впрочемъ это еще не причина безпокоить васъ. Пойдемте завтракать. Посл поздки у васъ долженъ быть апетитъ. Бдный Гласкокъ побоялся отказаться отъ завтрака. Онъ чувствовалъ что садится за столъ съ сумасшедшимъ, но если не ссть, съ сумасшедшимъ пожалуй сдлается припадокъ бшенства. Завтракъ между тмъ быть веселымъ и комфортабельнымъ, но такъ какъ все это гостепріимное радушіе исходило отъ Тревиліана — Гласкоку почти ничто не шло въ горло. Онъ халъ сюда не для того, чтобы веселиться или пировать, а для того чтобы выполнить крайне прискорбное порученіе, привезъ съ собой самую печальную мину и готовился къ весьма немногимъ, невеселымъ словамъ.

— Отчего вашего мальчика нтъ за завтракомъ? началъ онъ.

— Ему лучше не быть здсь, сказалъ мрачно Тревиліанъ.

— Но такъ какъ намъ придется вмст хать, продолжалъ Гласкокъ,— лучше было бы намъ сперва познакомиться?

— Вы немножко поторопились въ этомъ отношеніи. Сколько помнится, я не назначалъ времени, а говорилъ вообще о будущемъ. Если-бъ я могъ отвчать на вашу телеграмму, я бы попросилъ отложить вашъ пріздъ на недлю или на дв.

— Какъ отложить. Да я женюсь посл-завтра. Я и то едва могъ пріхать.

Гласкокъ шумно отодвинулъ свой стулъ отъ стола и сказалъ запальчиво:

— Ваша жена ждетъ недождется своего сына и не захотите же вы разбить ея сердца отказавъ ей въ этомъ утшеніи.

— О моемъ сердц никто не думаетъ, м-ръ Гласкокъ.

— Но вдь вы сами это предложили?

— Да, это правда, я самъ предложилъ. Не стану отпираться отъ собственныхъ своихъ словъ, которыя конечно сохранены, чтобы свидтельствовать противъ меня.

— Мистеръ Тревиліанъ, что вы хотите этимъ сказать?

Но тутъ, чуть не вспыхнувъ отъ гнва, Гласкокъ вспомнилъ, что его собесдникъ самъ не зналъ что говорилъ.

— Стало быть я напрасно сюда пріхалъ. Вы хотли только меня одурачить.

— У меня были честныя намренія, м-ръ Гласкокъ.

— Такъ держитесь ихъ и отошлите ребенка матери. Это и для васъ будетъ лучше, Тревиліанъ.

— Лучше для меня! Ничто не можетъ быть лучше для меня, в@е должно быть хуже. Лучше для меня, говорите вы и требуете, чтобы я отдалъ послднюю каплю холодной воды, которой я могъ освжать свои засохшія губы. Даже въ моемъ аду оставался свтлый ручеекъ, а вы говорите, что лучше для меня будетъ когда и его не станетъ. Возьмите его, мистеръ Гласкокъ. Двушка приготовитъ все что нужно. Возьмите его — возьмите!

Сказавъ это, Тревиліанъ вышелъ черезъ балконную дверь, оставивъ Гласкока сидящимъ на стул. Гласкокъ былъ слишкомъ практическій человкъ для того, чтобы не воспользоваться сдланнымъ ему предложеніемъ. Онъ тотчасъ же вышелъ въ корридоръ и распорядился чтобы приготовили Луи къ отъзду.

Оказалось, что все уже было готово до выходки Тревиліана за завтракомъ и что онъ въ сущности не имлъ намренія измнять слову. Тмъ не мене, Гласкокъ счелъ благоразумнымъ ускорить отъздъ и вернулся проститься съ Тревиліаномъ въ саду. Его тамъ не оказалось. Только когда уже Гласкокъ сидлъ въ карет съ ребенкомъ — у подножья горы, на дорог показался Тревиліанъ.

— Неужели вы хотли увезти его не сказавъ мн ни слова! сказалъ онъ съ горечью.

— Я ходилъ васъ отыскивать и не нашелъ, сказалъ Гласкокъ.

— Отчего — я былъ здсь. Въ послдній разъ глаза мои радуются его красот. Луи, душа моя, поди къ твоему отцу.

Луи не особенно хотлось выходить изъ экипажа. Онъ понималъ что узжаетъ, и вроятно былъ такого мннія, что чмъ скоре экипажъ подетъ, тмъ будетъ для него лучше.

— Луи прежде чмъ удетъ, скажетъ папа, что онъ его любитъ, сказалъ Тревиліанъ.

Бдняжка пробормоталъ что-то, но отецъ этимъ не удовлетворился.

— Ты какъ вс они, Луи, сказалъ онъ,— потому только, что я не могу смяться, не могу быть веселымъ, вся моя любовь не значитъ ничего — ничего! Возьмите его. У меня нтъ никого кром него, и я никогда больше его не увижу!

И сказавъ это, онъ подалъ ребенка въ карету, а самъ слъ на краю дороги, смотрть вслдъ узжавшимъ. Когда же они скрылись изъ виду, онъ медленно вернулся домой.

Гласкокъ встртилъ м-ссъ Тревиліанъ почти въ дверяхъ квартиры сэра Мармадука.

— Да, м-ссъ Тревиліанъ, онъ здсь.

— Чмъ васъ отблагодарить за такую доброту? мистеръ Тревиліанъ — вы его видли?

— Да,— я его видлъ.

Не усплъ онъ еще отвтить какъ она очутилась уже на верху и принялась обнимать сына. Удовлетворивъ первому пылу материнской любви, она вернулась къ Гласкоку.

— И вы говорите что онъ здоровъ?

— Онъ до невроятія блденъ и худъ.

— Бдный Люисъ!

— Но это еще не самое худшее.

— Что вы хотите сказать?

— Я хочу сказать, что разсудокъ его не въ порядк, и что не слдовало бы оставлялъ сто одного.

— Но что же длать? Онъ даже папа не хочетъ видть.

— Но васъ онъ хочетъ видть.

— Я была у него два раза и онъ бранитъ меня — какъ будто бы я была — дурной женщиной.

— Пускай бранитъ, что за бда? Не слдуетъ принимать къ сердцу, слова выходящія изъ разстроеннаго разсудка, въ сущности онъ не думаетъ дурно о васъ.

— Но говоритъ.

— Трудно сказать, что собственно онъ говоритъ. Скажите, что вы ему покажетесь и мн кажется онъ помирится съ вами. Постарайтесь привезти его на родину. Врьте, если онъ — умретъ здсь, одинъ, воспоминаніе объ его одиночеств будетъ вамъ тяжело впослдствіи.

И сказавъ это, онъ убжалъ, говоря съ принужденнымъ смхомъ, что Каролина никогда этого ему не проститъ.

На слдующій день была свадьба и Эмилія осталась одна — ршить свой будущій образъ жизни. Думая о бдномъ, больномъ муж, она старалась анализировать свое къ нему чувство. Что въ ней говорило: любовь, или долгъ и состраданіе?

Дома Эмилія когда-то любила его нжно, до обожанія. Теперь все это прошло. Онъ оказался безхарактернымъ, подозрительнымъ, вовсе непохожимъ на божество. Она привыкла къ мысли, что нельзя ему доврить ни свое спокойствіе, ни свое счастье. Но онъ все таки быль ея мужемъ, отцемъ ея ребенка, и не ожидая больше счастья въ жизни съ нимъ, она понимала, что нельзя ей одной ухать въ Англію и оставить его погибать въ Казалунг. Она пока оставитъ за собой квартиру во Флоренціи, и будетъ тутъ жить со своимъ мальчикомъ. Время отъ времени — можетъ быть раза два въ недлю она будетъ здить въ Сіенну — а затмъ составитъ планы сообразно съ образомъ дйствій мужа. Она ему жена и ничто не должно разлучать ее съ нимъ теперь, когда онъ такъ сильно нуждается въ ея помощи.

ГЛАВА LXXXVII.
Свадьба Гласкока.

Свадьба Гласкока была важнымъ событіемъ во Флоренціи Многіе видли въ ней доказательство упроченія миролюбивыхъ отношеній между Соединенными Штатами и Соединеннымъ Королевствомъ и полагали, что посл этого вопросъ объ натурализаціи можетъ считаться ршеннымъ. Англійскій лордъ женится на племянниц американскаго посла при иностранномъ двор. Женихъ, правда еще не совсмъ лордъ, но всмъ извстно, что онъ долженъ быть лордомъ — въ очень скоромъ времени и невст оказывали больше почета, чмъ обыкновенно невстамъ на томъ основаніи, что она принадлежала къ посольству. Она, правда не была дочерью посланника, но племянницей бездтнаго посла, что было почти все равно, что дочь. Жены и дочери другихъ пословъ и сами посланники разумется пріхали на свадьбу и такъ какъ домъ, въ которомъ Спальдингъ нанималъ квартиру стоялъ отдльно въ саду, съ особымъ въздомъ для экипажей, казалось, что весь домъ занятъ имъ однимъ.

Пріхалъ англійскій посолъ съ женой, — хотя она все еще не переставала возмущаться выборомъ Гласкока. Какъ жаль, говорила она, что такой человкъ какъ Гласкокъ женится на молодой особ изъ Провиденса, съ Род-Айсленда. Кто въ Англіи знаетъ, что такое Провиденсъ или Род-Айслендъ? А по ея убжденію, человкъ хорошаго рода обязанъ поддержать свое достоинство женитьбой на двушк хорошаго рода. Порядочный человкъ женясь долженъ позаботиться о томъ, чтобы у его сына было два дда и по крайней мр четыре прадда. Тмъ не мене Гласкокъ былъ — Гласкокъ, и на комъ бы онъ не женился, его жена будетъ со временемъ лэди Петерборо. Помня это, жена англійскаго посла смирила гордыню, когда дло было окончательно ршено, и благосклонно общала пріхать на завтракъ со всми секретарями и чиновниками посольства и со всми ихъ женами и дочерями. Чего не можетъ сдлать человкъ, мало того, сдлать съ блескомъ, когда онъ наслдникъ пэра, и когда у него много денегъ въ карман?

На мистера и м-ссъ Спальдингъ посыпались почести по этому случаю, и можетъ быть они держали себя не съ тмъ достоинствомъ, какого бы можно было ожидать отъ нихъ въ подобномъ положеніи. М-ссъ Спальдингъ явно подверглась осмянію со стороны супруги британскаго посла, потому что обнаружила неспособность уяснить себ вполн отношенія мужа своей племянницы къ его настоящему и будущему положенію въ перламент. Она никакъ не могла сообразить, что можно быть въ одно и тоже время и коммонеромъ, и нобльменомъ, и волновалась, когда ей говорили, — чего въ сущности вовсе говорить ей не слдовало,— что если Гласкокъ умретъ прежде своего отца, его жен не бывать леди Петерборо, хотя сынъ ея племянницы, если у нее таковой будетъ, будетъ носить титулъ лорда. Она, разумется, безпрестанно попадалась въ просакъ, но все таки гораздо безтактнй ее оказалась жена британскаго посланника, безпрестанно поднимавшая ее на зубки.

Больше всхъ волновался самъ Спальдингъ. Это былъ высокій, худощавый, очень неглупый республиканецъ — очень словоохотливый, и отчасти способный пользоваться преимуществами своего общественнаго положенія для того, чтобы завладвать разговоромъ и заставлять выслушивать непозволительные спичи. Мало того, зная по опыту, что жертвы не прочь при случа дать тягу,— онъ схватывалъ ихъ обыкновенно за петлицы сюртука или загонялъ въ уголъ и тамъ налегалъ на нихъ безъ всякой пощады. Съ тхъ поръ, какъ дло съ Гласкокомъ было поршено, онъ ужасно много говорилъ объ Англіи,— не изъ чванства своимъ будущимъ родствомъ съ лордомъ, но онъ такъ распространялся объ аристократичности британской конституціи, что источникъ его аргументовъ не подлежалъ больше сомннію въ умахъ его слушателей. Прежде бывало Спальдингъ, хотя человкъ вжливый въ своихъ личныхъ отношеніяхъ, постоянно говорилъ объ Англіи съ горечью и негодованіемъ, свойственными американскому гражданину. Англію пора де отучить чваниться. Англіи надо указать ея надлежащее мсто. Англія должна отказаться отъ своихъ притязаній. Въ горячія минуты онъ заходилъ дальше и говорилъ, что Англію не мшало бы — посчь. Онъ особенно громко высказывался противъ англійской аристократіи, которая, по его собственному выраженію, всегда питалась самыми жизненными соками народа. Но теперь было не то. Онъ еще не дошелъ до того, чтобы называть палату лордовъ хорошимъ учрежденіемъ, разсуждалъ о вопросахъ о первородств и преемств правъ въ странахъ, постепенно возникшихъ изъ феодальныхъ системъ,— съ безпристрастіемъ и убдительностью, глубоко изумлявшими всхъ, кто его давно и близко зналъ.

— Консервативность вашихъ учрежденій, сэръ,— сказалъ онъ бдному сэру Мармадуку на Луккскихъ водахъ незадолго передъ свадьбой, — слдуетъ изучать съ большимъ тщаніемъ прежде чмъ судить о ихъ вліяніи на народныя массы, въ которыхъ, позвольте сказать, гораздо больше конституціонной почтительности, чмъ просвщенной разсудительности.

Сэръ Мармадукъ, уже пострадалъ однажды,— намревался было улизнуть,— но американецъ поймалъ его, проткнувъ булавкой и Мандаринскій губернаторъ остался безпомощно въ его рукахъ.

— Положеніе пэра Парламента конечно блестяще и можетъ быть очень полезно,— продолжалъ Спальдингъ, намреваясь направить свою аргументацію на злоупотребленія нкоторыхъ сумазбродныхъ молодыхъ лордовъ, и заявить, что въ подобныхъ случаяхъ слдовало бы подвергать обсужденію комитета изъ престарлыхъ и почтенныхъ пэровъ, не достойне ли второй сынъ сдлаться наслдникомъ титула и имнія. Но м-ссъ Спальдингъ сжалилась надъ бднымъ Мармадукомъ и выручила его.

— М-ръ Спальдингъ, сказала она, — теперь поздно заниматься политикой, сэръ Мармадукъ пріхалъ сюда отдыхать. Тутъ она взяла мужа за руку, и увела.

Не смотря на эти препятствія къ успху,— если только можно назвать препятствіями къ успху то, чего не сознаютъ пользующіеся этимъ успхомъ, — свадьба готовилась съ большой пышностью, и вс сколько нибудь извстныя личности во Флоренціи должны были присутствовать на ней. Если читатель помнитъ, все общество вернулось изъ Лукки только наканун свадьбы и Нора на станціи общала быть у Каролины въ тотъ же вечеръ.

— М-ръ Гласкокъ разскажетъ мн о мальчик, сказала Каролина,— но мн хотлось бы слышать о вашей сестр.

И такъ Нора перешла черезъ мостъ посл обда и отправилась въ домъ американскаго посольства. Она нашла тамъ Гласкока, и они втроемъ принялись толковать о несчастіяхъ м-ссъ Тревиліанъ. Гласкокъ положительно высказывался, что Тревиліану слдуетъ быть или въ дом съумасшедшихъ или въ могил.

— Я не ршался сказать этого вашей сестр, но полагаю, что слдовало бы сказать вашему отцу — или матери. Надо же положить конецъ этому ужасному требованію въ Казалунг. Затмъ разговоръ перешелъ постепенно на будущность Норы, Каролина, держа пріятельницу за руку, — спросила о Гуго Станбэри.

— Вамъ ничего говорить при немъ, — не правда ли? спросила Каролина, кладя руку на руку своего жениха.

— Если только ему все равно, сказала Нора улыбаясь.

Она не имла въ мысляхъ ничего кром простаго отвта на вопросъ пріятельницы, но онъ принялъ ея слова въ другомъ смысл и покраснлъ, вспомнивъ о своей поздк въ Ненкомбъ-Путней.

— Онъ почти больше думаетъ о вашемъ счастіи, чмъ о моемъ, сказала Каролина, а это нехорошо и я уврена, что м-ръ Станбэри не станетъ ему платить той-же монетой. А теперь, душа моя, скажите когда мы съ вами увидимся?

— Кто можетъ это сказать?

— Вроятно сказалъ бы что нибудь м-ръ Станбэри, только его здсь нтъ.

— И папа не хочетъ послать моего письма, сказала Нора.

— Вы наврное не подете съ нимъ на острова?

— На-врное, сказала Нора,— это ужъ ршено.

— А что думаетъ длать ваша сестра?

— Я думаю, что она останется. Вроятно она простится съ папа и мама здсь, во Флоренціи.

— Я полагаю, что ей не слдуетъ оставлять мужа одного въ Италіи, сказалъ Гласкокъ.

— Она не высказывала ничего положительнаго, отвчала Нора,— но я уврена, что она останется здсь. Папа хочется, чтобы она хала съ ними въ Лондонъ.

— У вашего папа, кажется, дв очень несговорчивыя дочери, сказала Каролина.

— Что касается меня, торжественно объявила Нора,— ничто не заставитъ меня воротиться на острова — если только не велитъ этого м-ръ Станбэри.

— А они дутъ въ конц іюля.

— Въ послднюю субботу.

— Что-же вы тогда будете длать, Нора?

— Я поду къ тетк Аутгаузъ.

— Это невозможно, сказала Каролина.

— Ну такъ я найму комнатку въ какой нибудь приличной семейной квартир, какъ длаютъ другія молодыя женщины въ такихъ обстоятельствахъ и буду ждать пока моему жениху будетъ можно повести меня въ церковь. Я вовсе не намрена важничать, м-ръ Гласкокъ,— или бояться какихъ либо препятствій. Папа, все толкуетъ о столахъ, стульяхъ, сковородахъ, и я хочу научиться обходиться по возможности безъ нихъ. А такъ какъ мн во что бы ни стало хочется быть именно за этимъ молодымъ человкомъ,— и я признаюсь, страшно упряма въ томъ, чего мн хочется, я должна привыкать къ жизни такого рода.

Они еще нсколько времени поговорили, но ничего не ршили, кром того, что Нора напишетъ пріятельниц, какъ только дла ея въ Англіи примутъ какой нибудь оборотъ. Наконецъ Каролина вошла зачмъ-то въ домъ и Гласкокъ остался на нсколько минутъ одинъ съ Норой. Онъ нсколько времени не могъ ршится сказать слова, которыя вертлись у него на язык.

— Миссъ Роули, заговорилъ онъ наконецъ, — Каролин такъ хочется быть вашимъ другомъ.

— Я знаю, и сама очень ее люблю. Но, кром шутокъ, м-ръ Гласкокъ, между нами будетъ большая бездна.

— Мн кажется, что между нами не должно быть никакой бездны, ни большой, ни маленькой. Но не въ томъ дло. Мн хотлось только сказать, что мои чувства также теплы и искренни, какъ и ея. Вы давно знаете, что я не мастеръ красно говорить.

— Нтъ, я этого не знаю.

— Никакой бездны нтъ. Теперь у насъ въ Англіи всякій порядочный человкъ считается джентельменомъ и между джентельменомъ и нобльменомъ нтъ никакой разницы. Но не въ томъ дло,— я хотлъ сказать, что я никогда не забуду поздки въ Девоншайръ. Изъ этого впрочемъ не слдуетъ, чтобы я сожаллъ теперь о ея послдствіяхъ.

— Я совершенно уврена, что не сожалете.

— Нтъ, не сожалю,— хотя тогда мн казалось, что буду всегда сожалть. Но помните, миссъ Роули, что я готовъ для васъ сдлать все, чего бы вы отъ меня не потребовали. Вы теперь находитесь въ затруднительномъ положеніи.

— Это пройдетъ, мистеръ Гласкокъ. Затрудненія всегда проходятъ.

— Но мы съ своей стороны сдлаемъ все отъ насъ зависящее, и если наконецъ совершится одно событіе….

— Когда нибудь совершится.

— Тогда я надюсь, что мистеръ Станбэри и его жена будутъ въ Монкгам какъ дома.— Тутъ онъ взялъ руку Норы и поцловалъ ее въ ту самую минуту, когда въ комнату входила Каролина.

— Завтра, м-ръ Гласкокъ, сказала она, вамъ кажется будетъ предоставлено право цловаться со всми, но сегодня вамъ слдовало бы вести себя скромне.

Все посольство во Франціи согласилось съ тмъ, что съ тхъ поръ, какъ Флоренція — столица Италіи, въ ней не было такой свадьбы. М-ръ Гласкокъ и миссъ Спальдингъ внчались въ капелл посольства,— въ нижнемъ этаж посольства была по этому случаю устроена на скорую руку капелла. Это значительно увеличило удовольствіе, потому что избавило домъ отъ необходимости мять свои парады тснот экипажей. Часть гостей дожидалась въ капелл, а остальные, когда кончился обрядъ, оказались въ тнистомъ саду. Завтракъ былъ роскошный и продолжался нсколько часовъ. Въ это время молодыхъ несла пара срыхъ къ желзной дорог и прежде чмъ послдній тостъ былъ предложенъ совтникомъ бельгійскаго посольства, они были на пути къ Болоньи, черезъ Аппенины. Спальдингъ держалъ себя какъ нельзя боле прилично случаю. Онъ не щадилъ издержекъ, и знаменитый спичъ, въ которомъ онъ объявилъ, что республиканская доблесть Новаго Свта слилась въ счастливомъ союз съ аристократическимъ блескомъ Стараго, позволилъ себ привести сравненіе между львомъ и ягненкомъ, былъ принятъ добродушно, не смотря на то, что былъ длинноватъ.

— Все было какъ нельзя лучше, мама, не правда-ли, сказала Нора, садясь съ матерью въ карету.

— Да, душа моя, какъ всегда въ подобныхъ случаяхъ.

— Она была такъ мила. И онъ такой джентельменъ, — не слишкомъ развязенъ, и вмст съ тмъ не черезъ-чурь серьозенъ.

— Да, другъ мой.

— Двушк, мама, легко внчаться, стоитъ только принарядиться и быть хорошенькой. Но у мужчинъ такая трудная роль! Если онъ прикидывается, что ему все ни почемъ, выйдетъ глупо,— если напротивъ онъ приметъ черезъ-чуръ озабоченный видъ, опять таки выйдетъ глупо, въ другомъ отношеніи. Я нашла, что мистеръ Гласкокъ держалъ себя безукоризненно.

— По правд сказать, душа моя, я не обратила вниманія.

— А я такъ напротивъ. Я съ нихъ глазъ не сводила. У него только галстухъ былъ не хорошо повязанъ.

— Какъ это ты можешь думать о галстухахъ, Нора, при такихъ воспоминаніяхъ и такихъ сожалніяхъ!

— Мама, воспоминанія мои о мистер Гласкок пріятны, а сожалній у меня никакихъ нтъ. Чего же мн сожалть о томъ, что я не пошла за нелюбимаго человка? Вы не можете этого думать, мама.

— Я думаю только о томъ, какъ бы я была рада и счастлива видть тебя на мст этой американки!

Тутъ леди Роули залилась слезами и Нора не возражая больше ни слова, принялась утшать мать поцалуями.

— И какже мн не думать! говорила леди Раули сквозь слезы.— Какое бы это было положеніе дли моей дочери! Тогда какъ теперь этотъ молодой человкъ,— безъ гроша, пишетъ въ газет изъ-за куска хлба!— Нора ничего не сказала. Не возможно было бы заставить мать смотрть на вещи точно такъ, какъ смотрла она сама.

Оставался только одинъ день до возвращенія Роули въ Англію. Эмилія ршилась остаться во Флоренціи и написала мужу, сообщая о своемъ желаніи или пріхать къ нему, или принять его у себя. Разлука ее съ семьей была очень горька. Сэръ Мармадукъ, отчуждаясь отъ Норы, все больше и больше привязывался къ старшей дочери, и сильно горевалъ о необходимости оставить ее одну, на чужой сторон, возл съумасшедшаго мужа. Но этотъ съумасшедшій мужъ давалъ ей средства къ жизни и она была обязана оставаться при немъ.

— Я пріду къ теб по первому твоему слову, были послднія слова Норы сестр.

— Я постараюсь обойтись безъ твоей помощи, отвчала ей Эмилія.

Путешествіе изъ Италіи въ Англію совершилось безъ удовольствія, хотя и безъ приключеній, и семейство Роули остановилось въ отел Гречча.

ГЛАВА LXXXVIII.
Кропперъ и Бургесъ.

Вернемся теперь въ Эксетеръ и посмотримъ что длаютъ другъ Бургесъ и Доротея Станбэри. Во первыхъ тетушк нездоровилось, во вторыхъ она очень тревожилась. Она хотла видть Брука прежде чмъ назначить день свадьбы, а посл свиданія съ Брукомъ, она должна будетъ видться съ своимъ нотаріусомъ.

— Съ деньгами больше хлопотъ, чмъ удовольствія, душа моя, сказала она однажды Дороте:— особенно, когда не знаешь хорошенько что съ ними длать. Доротея всегда избгала всякихъ разговоровъ на счетъ денегъ съ той минуты, когда ршилась принять предложеніе Брука. Она знала, что тетк непріятна мысль о томъ, что ея состояніемъ посл смерти будетъ пользоваться кто нибудь изъ Станбэри и потому считала свою любовь къ Бруку чуть не коварствомъ въ отношеніи къ нему или къ тетк. Если выйдя за него, она лишитъ его наслдства, какимъ тяжкимъ бременемъ покажется для него ея любовь? Если съ другой стороны за все что для нее сдлала тетка, она отблагодаритъ ее тмъ, что станетъ одна изъ Станбери, въ положеніе вовсе не для нее предназначенное, какъ низка будетъ ея неблагодарность. Эти мысли такъ ее тревожили, что она избгала отвчать на случайные намеки тетки на счетъ ея состоянія. Наконецъ все для нее устроилось, какъ нельзя лучше. Она сама хорошенько не знала какъ, но только она была помолвлена съ человкомъ, котораго любила. И даже тетка примирилась съ мыслію объ этомъ брак. Брукъ пріхалъ на первой недл юня и сообщилъ Дороте, что тетка вызвала его изъ Лондона, потому что хочетъ снова переписывать свое завщаніе и проситъ его передать какое-то порученіе дяд Барти.

Въ этотъ же вечеръ, передъ закрытіемъ банка, Брукъ просидвъ предварительно въ заперти съ теткой около часа, отправился въ домъ Кроппера и Бургеса съ очень серіознымъ видомъ и торжественной поступью. Онъ нашелъ дядю Барти и тотчасъ же передалъ ему свое немногосложное порученіе, заключавшееся въ том, что миссъ Станбэри очень желаетъ видть мистера Бартоломея Бургеса по длу въ такомъ то часу, въ этотъ же вечеръ Старый Бургесъ очень удивился и хотлъ было сначала отказаться отъ приглашенія ‘старой вдьмы’, какъ онъ ее называлъ. Онъ не стснялся въ выраженіяхъ, говоря о миссъ Станбэри съ племянникомъ. Но Брукъ одержалъ верхъ, или лучше сказать, одержало верхъ любопытство и около семи часовъ-вечера онъ постучался въ ея дверь. Миссъ Станбэри сидла на верху, въ маленькой гостинной, принарядившись не много и какъ только послышался стукъ, приказала Дороте выйдти изъ комнаты. Барти родился въ этомъ дом, но не быль въ немъ тридцать лтъ. Онъ тоже былъ отчасти смущенъ и шелъ за племянникомъ не говоря ни слова. Брукъ долженъ былъ остаться подъ рукой, чтобы его можно было позвать въ случа надобности, но миссъ Станбэри ршила что ему неслдуетъ быть при свиданіи. Какъ только гость вошелъ въ комнату, она величественно встала и поклонилась, опираясь одной рукой о столъ. Она смотрла ему прямо въ лицо, и поклонясь еще разъ, пригласила ссть. Барти поклонился и хотлъ было ссть на указанное кресло, но замтивъ, что оно такъ поставлено, что ему не было бы видно лица собесдницы, онъ его переставилъ. Не слдовало выступать на такой поединокъ съ невыгодой солнца въ глаза.

До сихъ поръ не было еще сказано ни слова.

— Мистеръ Бургесъ, начала миссъ Станбэри,— очень вамъ благодарна, что вы пришли сюда по моей просьб.

На это онъ опять поклонился.

— Я не ршилась бы безпокоить васъ, если-бы время не обошлось со мной сурове, чмъ съ вами, и если-бъ дло не было такъ серьозно, что говорить о немъ нельзя было бы иначе, какъ въ моей комнат.

Это была ея комната, конечно, по закону, но Барти Бургесъ помнилъ когда эта комната была комнатой его матери, и въ ней вс они вмст всегда завтракали и обдали, — такъ давно, давно! Онъ опять поклонился и не сказалъ ни слова. Онъ хорошо зналъ, что его молчаніе скоре приведетъ къ цли.

Она однако долго приступала къ цли. Ей пришлось упомянуть о временахъ, давно минувшихъ и о предметахъ, въ высшей степени щекотливыхъ. Наконецъ она пришла къ тому, что сказала ему, что его племянникъ Брукъ женится на ея племянниц Дороте, и что она намрена сдлать Брука наслдникомъ всего, что она получила по завщанію покойнаго мистера Брука Бургесса.

Онъ только поклонился и опять промолчалъ. Она продолжала говорить какъ сначала ей было непріятно, что Брукъ избралъ ея племянницу, но потомъ, убдившись что молодые люди полюбили другъ друга серьозно, она не могла отказать имъ въ согласіи. Тутъ Барти улыбнулся, а миссъ Станбэри почувствовала, что можетъ быть что нибудь даже хуже его молчанія. Его улыбка сказала, что онъ думаетъ, что она лжетъ. Несмотря на то, она продолжала. Она была не такъ глупа чтобы думать, что человкъ можетъ разомъ измниться отъ ея нсколькихъ словъ. Она продолжала, и высказала наконецъ свое предложеніе. Оно заключалось въ томъ, чтобы Барти Бургесъ передалъ своему племяннику Бруку, свою долю въ банк.

— Будь я проклятъ, если я это сдлаю, сказалъ Барти, вставая съ мста.

Но прежде чмъ онъ вышелъ изъ комнаты, онъ согласился подумать объ этомъ предложеніи. Миссъ Станбэри конечно знала, что подобное предложеніе безъ основательнаго довода было бы съ ея стороны совершенной нелпостью Она припасла такой доводъ. Если Барти передастъ племяннику свою долю въ банк, она, миссъ Станбэри передастъ ему пожизненно часть имнія Бургесовъ, съ которой доходъ будетъ превосходить то, что ему дастъ банкъ, съ преимуществомъ, въ его лта немаловажнымъ, промнять скучный и тяжелый трудъ на свободу и бездлье. Кропперы, его партнеры, съ которыми онъ не ладилъ, давно поговаривали на сторон, что пора ему оставить банкъ. Они будутъ очень рады принять вмсто него, представителя старой фамиліи и съ деньгами.

Въ этотъ же вечеръ планъ былъ сообщенъ Дороте и она пришла въ восторгъ. Лондонъ всегда казался ей мрачнымъ, далекимъ и ужаснымъ, и сердце у нее сжималось при мысли о разлук съ теткой.

— Мы останемся въ этомъ самомъ дом, милая тетя?

— Это надо еще спросить у Брука.

— А вы, тетя, хотли бы чтобы мы остались здсь?

— Не знаю, душа моя. Я глупая старуха и сама не знаю чего хочу. Для меня невыносимо было бы остаться одной.

— Ну такъ мы останемся съ вами.

— А между тмъ мн было бы непріятно не быть хозяйкой въ своемъ собственномъ дом.

— Разумется, вы будете хозяйкой.

— Я думаю, Долли, что самое лучшее для меня было бы умереть.

Доротея ничего не отвчала на это, но подсла къ тетк и принялась ее ласкать съ той нжностью, которой миссъ Станбэри такъ мало наслаждалась въ жизни, и которая стала для нее теперь такой необходимостью.

Старый Барти и Кропперы не скоро подались на условія Станбэри, такъ что эти условія пришлось еще усложнить, но все таки въ конц юля вс бумаги были въ рукахъ, у нотаріуса и формальное условіе подписано. Бруку пришлось правда еще выдержать борьбу съ новыми своими товарищами, но онъ вышелъ изъ нея съ честью. Кропперъ находилъ, что банку приличне всего называться Кропперсъ-банкомъ, но Брукъ очень твердо стоялъ на томъ, что онъ только въ такомъ случа вступитъ въ банкъ если за нимъ сохранятъ старое имя.

— Банкъ будетъ Кропперъ и Бургесъ, сказалъ онъ наконецъ въ одно утро Дороте.— Они было настаивали на Кропперъ Кропперъ и Бургесъ, но я не хотлъ ни за что больше одного Кроппера.

— Разумется, сказала Доротея почти съ презрніемъ въ голос. Она близко принимала къ сердцу банковыя дла.

ГЛАВА LXXXIX.
На вашемъ мст я бы этого не сдлалъ.

Между тмъ всему Эксететеру стало извстно, что миссъ Станбэри становится совсмъ не похожею на прежнюю миссъ Станбэри. Даже на ту миссъ Станбэри, какою она была два года тому назадъ. Прежняя миссъ Станбэри была дама необычайной стойкости, играла въ вистъ по пяти разъ въ недлю и первенствовала въ разговорахъ на всхъ эксетерскихъ вечерахъ. Теперь она перестала заботиться о торжеств въ преніяхъ, въ карты играла неохотно и рдко, и выходила изъ дома съ большими предосторожностями противъ втра и сырости. Поговаривала, что она старится и таетъ какъ свчка, но сэръ Питеръ Манкреди утверждалъ, что она смло можетъ разсчитывать еще на пятнадцать лтъ, если только будетъ беречься. Сэръ Питеръ Манкреди не любилъ распространяться и давать поводъ къ толкамъ о своихъ паціентахъ, но очевидно, онъ, думалъ, что у миссъ Станбэри болетъ не столько тло, сколько душа. Она стала недовольна жизнію и этимъ объяснялось ея равнодушіе къ спорамъ и къ карточному столу.

Ея не покидало какое-то тоскливое опасеніе, что она до сихъ поръ ошибалась въ своихъ воззрніяхъ на жизнь. Трудно было бы найдти человка боле стойкаго въ своихъ убжденіяхъ и боле точнаго въ опредленіи и въ выраженіи этихъ убжденій, она всегда была такъ врна себ, что ни на шагъ не отступала отъ разъ занятаго положенія, и до сихъ поръ она все еще осуждала разныя нововведенія и говорила, что вс они клонятся къ погибели. Но подъ всмъ этимъ въ ней шевелилась мысль, что Господь не могъ бы допустить, чтобы все въ мір безъ исключенія шло къ погибели,— что напротивъ Его благости свойственно вести все впередъ, къ лучшему свтлому будущему, и если она этого не видитъ, то потому только, что сама неспособна идти впередъ. Она цлыми часами сидла въ раздумьи о своей жизни и вспомнила, что все въ этой жизни было неудачей. Она любила — и перессорилась съ предметомъ своей любви, и разультатомъ этого чувства осталось ей безплодное, бременящее ее теперь богатство. Она боролась за это богатство и побдила,— ожесточилась въ этой борьб и сознавала свое ожесточеніе. Въ первые дни своего неожиданнаго обогащенія она взяла была за руку роднаго племянника и хотла вывести его въ люди, но скоро бросила, потому что онъ не сталъ плясать по ея дудк. Тогда она считала себя правою и даже оскорбленною, но теперь ея терзало сомнніе. Она хотла заглушитъ упреки совсти, пожертвовавъ всмъ для счастія племянницы и ея избранника, но чувствовала, что и это все будетъ тщетно, если она сама не сойдетъ со сцены. Она сначала говорила себ, что если Брукъ передетъ въ Эксетеръ, то онъ можетъ расчитывать на боле блестящую будущность, да и она сама въ послдніе дни перемнится. Но по мр того какъ это будущее стало приближаться, ей стало казаться, что оно далеко не такъ привлекательно, какъ она было сначала себ его представляла. Старуха будетъ мшать молодымъ людямъ, даже еслибъ эта старуха была въ дом смирнй кошки. А она слишкомъ хорошо себя знала для того, чтобы подумать, что она можетъ войдти въ роль кошки въ томъ дом, гд она такъ давно была полной хозяйкой. Не лучше-ли ей ухать куда нибудь — и умереть?

— Если м-ръ Брукъ будетъ здсь жить, сказала ей однажды Марта,— намъ надо бы приступить къ передлкамъ. Вдь, если здсь будутъ жить молодые, нужно чтобы все было прилично.

Миссъ Станбэри ничего не нашла сказать на это въ первую минуту, въ голов ея гвоздемъ сидла дикая, неотвязная мысль.

— Марта, сказала она немного погодя:— я думаю, что я отсюда уду.

— Изъ этого дома? спросила съ ужасомъ Марта.

— Вдь есть другіе дома на свт, я думаю, въ которыхъ старух можно жить и умереть.

— Какъ не быть, конечно есть другіе дома.

— Такъ не все ли равно?

— Нтъ, не все равно, на вашемъ мст я бы этого не сдлала, ни за что не сдлала. Вдь домъ довольно великъ для м-ра Брука съ миссъ Доротеей и для васъ. Я бы не ухала, ни за что не ухала бы.

Марта говорила краснорчиво, и въ лиц ея было много экспрессіи. Миссъ Станбэри ничего больше не сказала, только выразила нежеланіе ршать что-бы то ни было въ настоящую минуту. Конечно домъ достаточно великъ для всхъ, но сколько разъ въ жизни слышала она, что старухи мшаютъ, что старухи лишнія въ дом, гд живутъ новобрачные. Конечно, можно было бы самой остаться тутъ, а ихъ поселить въ другомъ дом, но тогда надо проститься съ мечтою видть Бургеса, новаго банкира въ томъ самомъ дом, въ которомъ искони вка жили старые банкиры Бургесы. Одинъ былъ исходъ изъ всхъ этихъ недоумній и тревогъ, и исходъ этотъ состоялъ въ томъ, чтобы ей ухать — и умереть.

Она въ третій или въ четвертый разъ переписала свое завщаніе и сообщила его содержаніе Бруку и Дороте. Все имніе оставляла она Бруку, включая и тотъ домъ, доходъ съ котораго передавала пожизненно его дяд. Половину того, что было скоплено ею самою, она намревалась отдать Дороте въ день ея свадьбы. Другую половину раздлила на нсколько частей, и одну изъ нихъ назначила племяннику Гуго.

— Я записала ему тысячу фунтовъ, сказала она Дороте: — пусть помянетъ меня добромъ. Однако она взяла съ Доротеи слово — ничего не говорить Гуго до поры до времени. Тутъ Доротея кстати сказала, что Гуго намренъ жениться на Нор Роули,— на одной изъ тхъ дамъ, которыя жили въ Клокъ-Гауз, въ то время, когда тамъ жила ея мать,— и тутъ же получила позволеніе пригласить Гуго на свою свадьбу.

— Надюсь, что она будетъ счастливе сестры, сказала миссъ Станбэри.

— М-ссъ Тревиліанъ была невиновата, тетушка.

— Я не берусь судить о томъ, кто правъ, кто виноватъ, я говорю только, что это большое несчастіе. У меня по этому поводу было много непріятностей съ твоей сестрой, Присциллой, но зачмъ вспоминать старое, душа моя! Если Гуго женится на этой двушк — надюсь, что она будетъ счастливе сестры.

Мы приводимъ цликомъ письмо Доротеи къ брату, потому что оно сообщитъ читателю вс экстерскія новости.

Эксетеръ, юля 20, 186 —

‘Дорогой Гуго,

День моей свадьбы наконецъ назначенъ — и мн отъ всего сердца хотлось, чтобы онъ совпалъ со днемъ твоей свадьбы. Пожалуйста, передай мой нжный привтъ Нор. Странно право, что, хотя она жила съ мама, я ее не видала и не знаю. Очень рада, что Брукъ ее видлъ, онъ говоритъ, что она великолпна, — это его собственное выраженіе.

Мы будемъ внчаться 10 Августа въ среду, а вотъ теб мои главныя новости. Тетя Станбэри желаетъ, чтобы ты пріхалъ непремнно и остановился у насъ въ дом. Она сама поручила мн написать это теб, вмст съ ея дружескимъ поклономъ. Разумется, ты прідешь. Во первыхъ, ты долженъ пріхать потому, что ты будешь моимъ посаженымъ отцомъ, а Брукъ хочетъ, чтобы наша свадьба была вполн прилична. Затмъ, я была бы такъ счастлива, видя тебя опять въ ладахъ съ тетей.

М-ръ Гибсонъ женился на Арабелл Френчъ, и они ухали куда-то въ Корнваль. Камилла вернулась, и я ее разъ видла. Она показалась мн очень сердитой и гордой, точно ей хотлось сказать, что ей ршительно все равно, что бы о ней не думали. Говорятъ, будто она все еще утверждаетъ, что не будетъ никогда говорить съ сестрой.

На дняхъ я познакомилась съ Барти Бургесомъ: я ужасно сконфузилась, но онъ былъ очень любезенъ и общалъ прислать подарокъ. Мн подарили цлую пропасть разныхъ разностей, если ты прідешь 9, то увидишь все, прежде чмъ уберутъ.

Мама съ Присциллой тоже прідутъ къ 9. Бдная, милая мама ужасно волнуется по этому случаю, и тетя Станбэри тоже. Он такъ давно не видались. Помнишь, какъ шли переговоры о томъ, чтобы мн сюда пріхать. Я теперь такъ рада, что пріхала,— рада особенно за Брука. Онъ тоже прідетъ 9, очень рано, и я надюсь встртить васъ обоихъ вмст.

Любящая тебя Доротея Станбэри.

Передай мой нжнйшій привтъ Нор.

ГЛАВА XC.
Лэди Роули побждена.

Семейство Роули, вернувшись въ Лондонъ, усердно принялось за приготовленія къ своему обратному, длинному и тяжелому путешествію на Мандаринскіе острова, лэди Роули стала все больше задумываться о Гуго Станбэри. Она пришла къ тому убжденію, что Нора не захочетъ съ ними вернуться,— разв только подъ вліяніемъ такого гнета, который она считала невозможнымъ. Если-же Нора не подетъ съ ними на острова, то ей поневол прійдется выйдти за этого человка? Все это лэди Роули изложила сэръ Мармадуку, который произнесъ слдующій приговоръ: молодыя двушки должны всегда длать то, что имъ приказываютъ ихъ родители. ‘Живутъ же другія дочери съ своими родителями, такъ почему же и ей не жить съ нами.’ Лэди Роули старалась ему объяснить, что если другія двушки и живутъ съ своими родителями, то этотъ родительскій домъ покоенъ, хорошо устроенъ, и имъ въ немъ живется привольно и пріятно, тогда какъ положеніе Норы совершенно другое. Въ послднее время Нора жила у своей сестры, вслдствіе чего надо было предполагать, что это междуцарствіе непремнно ослабило родительскую власть. Но сэръ Мармадукъ смотрлъ иначе на все это, и намревался дйствовать противъ дочери строго и съ высока.

Если она не исполнитъ его приказаній, то онъ не признаетъ ее своей дочерью.

Въ отвтъ на это, лэди Роули могла только повторить свое убжденіе, что Нора ни за что не согласится вернуться на Мандаринскіе острова, а что касается до того, чтобы лишить ее наслдства, выгнать, проклясть, и прочее тому подобное, то она лично всему этому не врила. ‘На сцен, пожалуй, все это и длается’, прибавила она: ‘и быть можетъ, въ старину оно и въ дйствительности длалось. Но теперь, другъ мой, ты и самъ хорошо знаешь, что все это немыслимо. Представь себ эту картину, какъ ты стоишь на корабл и проклинаешь твою дорогую дочь въ минуту нашего отчаливанія отъ Соутгамптона’!

Впрочемъ, сэръ Мармадукъ зналъ также хорошо какъ и его жена, что все это и немыслимо, и невозможно, — и кончилъ, пробормотавъ что-то въ род того, что ‘эта дорогая дочь’ ведетъ себя очень неблагопристойно.

Всмъ имъ было извстно, что Нора остается въ Англіи, для нея не было взято мста на корабл,— и въ то время, когда остальные дти приготовлялись къ этому долгому путешествію, для Норы не длалось никакихъ приготовленій. Понятно, что она и не думала хать. И вроятно сэръ Мармадукъ уступилъ бы и согласился тотчасъ посл своего возвращенія въ Лондонъ, не потолкуй онъ объ этомъ дл съ своимъ другомъ, полковникомъ Осборномъ. Онъ считалъ долгомъ собрать кое-какія свденія о семейств Станбэри, зная, что Осборнъ во время своего неудачнаго путешествія къ Кокчафингской церкви имлъ случай постить м-ссъ Станбэри, онъ прямо къ нему и обратился за этими свдніями, разсказалъ ему всю исторію, — общаніе Норы выйдти за Гуго, и ея непростительныя дйствія съ м-ръ Гласкокомъ и ея отказъ,— и наконецъ спросилъ у полковника, какого онъ мннія на счетъ этихъ Станбэри. Полковникъ не былъ о нихъ высокаго мннія.

Наши читатели вроятно помнятъ, какъ Осборнъ встртилъ Гуго, и какъ на платформ эксетерской станціи у него съ молодымъ человкомъ завязался разговоръ, который для Осборна несовсмъ былъ пріятенъ. Во время своего короткаго пребыванія въ дом м-ссъ Крокетъ, онъ тоже усплъ узнать кое-что и о жительницахъ Ненкомбъ-Путнея. ‘По моему мннію, они вс — нищіе’, сказалъ полковникъ Осборнъ.

— И я того же мннія, возразилъ сэръ Мармадукъ, покачавъ головой.

— Когда я здилъ навщать Емилію, я былъ тогда въ Кокчэфингтон,— ну да, это было тогда, знаете, когда Тревиліанъ съ ума спятилъ,— тогда мать и сестра жили въ довольно приличномъ дом, но это не былъ ихъ домъ.

— То есть какъ понимаете вы, это былъ не ихъ собственный домъ?

— Это былъ домъ, который Тревиліанъ поручилъ молодому человку нанять для Емиліи, а он туда перехали только для того чтобы быть съ ней. По до этого он жили въ дрянномъ маленькомъ коттедж,— однимъ словомъ, въ мужицкой лачужк.

— Неужели?!

— А потомъ он опять перехали въ точно же такую лачужку,— такъ мн по крайней мр говорили.

— Да разв онъ не въ состояніи ихъ лучше и приличне устроить? спросилъ сэръ Мармадукъ.

— Про него я ничего не знаю. Я его какъ-то однажды видлъ — вы это знаете, онъ бывалъ у Тревиліана, — и вроятно тогда то Нора въ него и влюбилась. И еще какъ-то я его встр тилъ въ Девоншайр, гд, я долженъ вамъ сказать, онъ себя велъ несовсмъ хорошо,— длая все возможное для того чтобы еще боле возбудить глупую ревность Тревиліана.

— Я полагаю, что теперь онъ перемнилъ свое мнніе.

— Быть можетъ, но только тогда онъ велъ себя очень дурно. Пусть онъ покажетъ, какое у него состояніе,— въ этомъ случай, это одинъ изъ главныхъ вопросовъ. Отецъ его былъ священникъ, и вслдствіе этого его можно считать джентльменомъ. Но есть ли у него средства содержать жену, домъ въ Лондон? Если нтъ, то, по моему, и говорить нечего.

Но обстоятельства сэръ Мармадука сложились иначе, и хотя онъ и продолжалъ дуться на Нору, и говорилъ жен о своемъ намреніи не допускать ослушанія, и даже намекалъ о проклятіи, о лишеніи наслдства, и тому подобномъ, но въ душ онъ все таки сознавалъ, что Нора поставитъ на своемъ. Себя же онъ чувствовалъ столь несчастнымъ, что негодовалъ на свой пріздъ въ Англію, и даже начиналъ думать, что Мандаринскіе острова гораздо пріятне Лондона. Тамъ онъ по крайней мр могъ длать все, что ему было угодно, жилъ спокойно — и безъ тхъ заботъ, которыя здсь встрчалъ на каждомъ шагу.

Нора, вернувшись въ Лондонъ, сейчасъ написала Гуго записку, увдомляя его о своемъ прізд, и прося его прійдти ее навстить. ‘Мама’, говорила она: ‘я должна его видть, и нелпо было бы сказать ему, что онъ не долженъ ходить сюда. Я поступила такъ, какъ говорила, что поступлю, — и вы не должны длать никакихъ боле затрудненій’. Лэди Роули замтила, что сэръ Мармадукъ страшно разсердится, если Гуго явится безъ его позволенія.

— Я не желаю дйствовать изподтишка, продолжала Нора:— но, во всякомъ случа, вы должны его принять. Полагаю, что лучше пусть онъ придетъ ко-мн, нежели мн идти къ нему?

Лэди Роули прекрасно поняла эту угрозу, и тоже была того мннія, что гораздо лучше, чтобы Гуго пришелъ къ нимъ, въ ихъ домъ, и былъ бы принятъ какъ объявленный женихъ Норы. Она лично пришла къ этому заключенію, но все таки еще колебалась между мужемъ и дочерью. Не смотря на это, Гуго все таки пришелъ, а сэръ Мармадукъ, по совту своей жены, ушелъ изъ дому. Лэди Роули хотя и была дома, но не показывалась, оставаясь на верху съ своими другими дочерьми. И такъ, Нора достигла счастья и торжества, принявъ своего жениха наедин.

— О, мое дорогое, врное сокровище! воскликнулъ онъ, обвивъ руками ея станъ.

— Да, я врна, но ваша ли я — это опять другой вопросъ.

— Но вы хотите быть моей?

— Да, но папа не хочетъ этого. Папа говоритъ, что вы — ничто, и что у васъ нтъ состоянія, онъ думаетъ, что мн лучше вернуться на Мандаринскіе острова и остаться старой двой.

— А вы сами, Нора, что думаете?

— Что я думаю? Насколько я понимаю, молодыя двушки вовсе не должны думать. Он должны длать то, что имъ прикажетъ ихъ папа. Однако довольно, Гуго, пустите меня, вы можете говорить со мной, не обнимая меня.

— Уже такъ давно не обнималъ я васъ.

— Если я поду съ папа на острова, то пройдетъ еще больше времени, пока вамъ это опять удастся. Надюсь, что вы мн останетесь врны, пройдетъ по крайней мр лтъ десять, прежде чмъ я могу надяться вернуться опять на родину.

— Не думаю, Нора, чтобы вы хотли хать.

— Да что же мн длать? Ваше предложеніе отправиться въ ближайшую церковь и тамъ обвнчаться — очень мило и смло, но вы и сами знаете, что оно неисполнимо.

— А я такъ напротивъ думаю, что оно и очень исполнимо.

— Но только не для меня, Гуго. Ни за что въ мір не хотла бы я быть какой нибудь Лидой и сдлать что нибудь такое, про что могли бы впослдствіи сказать, что жена ваша не должна была такъ поступать. Молодыя женщины, выходя замужъ, должны получить разршеніе своихъ родителей. Въ послдніе два мсяца я очень много объ этомъ думала, и составила себ твердыя понятія.

— Но изъ всего этого что же слдуетъ?

— Слдуетъ то, что я хочу получить согласіе папа.

— А если онъ заупрямится?

— Быть можетъ, я успю его смягчить. Когда подойдетъ время отъзда, тогда онъ уступитъ.

— Но вы съ ними не подете? сказавъ это, онъ подошелъ къ ней и опять попытался взять ее за талію, но она отскочила отъ него и освободилась отъ его рукъ. ‘Если вы будете меня пугаться, то я могу думать, что вы въ самомъ дл находите возможнымъ разстаться со мной’.

— Я васъ, Гуго, нисколько не боюсь.

— Нора, мн кажется, что должны же вы наконецъ сказать мн что-нибудь ршительное.

— Полагаю, что я говорила вамъ весьма ршительно. Въ одномъ, по крайней мр, вы можете быть уврены — я не поду на острова.

— Дайте мн на то вашу руку!

— Вотъ моя рука! Но помните,— я говорила вамъ то же и прежде: я не намрена вернуться. Я хочу здсь остаться. Я хочу — да, но не скажу вамъ всего, что я думаю сдлать.

— Вы намрены быть моей женой?

— Конечно,— со временемъ, когда устранятся вс затрудненія насчетъ стульевъ и столовъ. Теперь же, главный вопросъ состоитъ въ томъ,— что стану я съ собой длать, когда удутъ папа и мама.

— Сдлайтесь сразу м-ссъ Станбэри. Стулья и столы! У васъ будутъ и стулья, и столы, сколько будетъ вашей душ угодно. Вы вроятно не будете слишкомъ горды и требовательны и согласитесь прожить нсколько мсяцевъ въ меблированной квартир.

— Тутъ еще кром квартиры, даже самой скромной, много другихъ предварительныхъ условій, Гуго. Папа узжаетъ мене чмъ чрезъ три недли, а у мама столько другихъ заботъ, что ей некогда думать о моемъ приданомъ. Кром того, есть еще много другихъ затрудненій,— денежныя затрудненія и прочее, и прочее, — такія затрудненія, что я положительно не знаю, какъ мн изъ нихъ выпутаться.

Гуго началъ было уврять и доказывать, что его дло устранить вс денежныя и прочія затрудненія, но она скоро прервала его краснорчіе.

— Это будетъ современемъ, Гуго, и я надюсь, что вы мужественно перенесете это бремя, но въ настоящее время есть большое препятствіе. Мн вовсе не слдовало сюда прізжать — я должна была остаться съ Емиліей въ Италіи, но мн казалось, что я была обязана повидаться съ вами.

— Единственное, милое, дорогое мое сокровище!

— И когда папа удетъ, я думаю, не лучше ли мн опять къ ней вернуться.

— Я васъ и свезу туда! сказалъ Гуго, представивъ себ все удовольствіе и всю прелесть такого путешествія чрезъ Альпы.

— Нтъ, вы этого не сдлаете, потому что это былобы неумстно и неприлично. Похавъ вмст, намъ пришлось бы путешествовать какъ мужъ съ женой. Я думаю, что къ Емиліи мн слдуетъ вернуться, оттого что ея положеніе тамъ ужасно. Я полагаю, что между ними должно скоро чмъ нибудь да ршиться. Или онъ поправится, или ему придется такъ плохо, что медицинское вмшательство будетъ необходимо и неизбжно. Мн не хотлось бы ее одну оставить. Когда у нея былъ свой домъ, она меня и пріютила, — и я никогда не забуду, что у нея же и васъ встртила.

Понятно, что Гуго при этихъ словахъ вновь попытался обнять ее, но и на этотъ разъ попытка его осталась безуспшна. Посл этого Нора разсказала ему про свою дружбу къ жен м-ръ Гласкока и про свое намреніе постить ихъ современемъ въ Монкгам.

— И увидть тамъ вс т прелести, которыми вы могли обладать, замтилъ онъ.

— И помечтать о молодомъ человк, лишившимъ меня всего этого! Но вы тоже подете со мной, и сами увидите все то, чего меня лишили. Да, Гуго, было время, когда я нравилась всмъ моимъ друзьямъ, и когда главнымъ моимъ желаніемъ было сдлаться знатной богатой лэди — и быть послушной, доброй дочерью.

— Зачмъ же вы не осуществили всего этого?

— Я думала, подожду еще немного. Потому что…. потому, что…. о Гуго, какъ противны были вы мн посл вашего пребыванія въ Ненкомб, гд вы не хотли даже говорить со мной!

— А почему не говорилъ я съ вами?

— Не знаю. Потому что вы были гадки, угрюмы, только и думали о вашей трубк. Помните ли вы нашу прогулку въ Лиддонъ, когда вы ни съ кмъ ни слова не сказали?

— Я помню, что я васъ просилъ спуститься со мной къ рк, а вы не захотли.

— Вы просили меня только одинъ разъ, а какъ мн хотлось тогда спуститься съ вами. Помните ли вы скалы въ рк? Я все это такъ хорошо припоминаю, и какъ будто теперь вижу — и какъ мн хотлосъ попрыгать съ одного камня на другой! Гуго, если вы когда нибудь на мн женитесь, то вы должны свезти меня туда и позволить попрыгать по этимъ камнямъ.

— Вы тогда увряли, что не можете и боитесь промочить ноги.

— Конечно, увряла, — потому что вы тогда были такой гадкій, противный, такой холодный. О Боже мой! нтъ, вы никогда всего не узнаете.

— Да разв я теперь уже всего не знаю?

— Пожалуй, что и такъ. Во всемъ этомъ нтъ особенной тайны, да все это еще и теперь продолжается. Мн только кажется странно то, что я могла полюбить человка такъ искренно, такъ горячо, и все это безъ всякой особенной причины. Вдь вы никогда, насколько я знаю, не старались быть особенно любезнымъ,— не такъ ли?

— Я длалъ все, что могъ. Но сознаюсь, что это еще не много.

— Вы, сэръ, ничего не длали, только заставили меня въ васъ влюбиться, — и въ этомъ даже не были вполн уврены.

— Нора, мн кажется, вы не понимаете.

— Извините, понимаю — и отлично. Почему были вы такъ гадки со мной, вмсто того чтобы сказать мн хотя одно ласковое, любезное слово въ Ненкомб? Нтъ, извините, я прекрасно понимаю.

— А почему это такъ было?

— Потому что ваше мнніе обо мн не было настолько высоко, чтобы считать меня способной выйдти за человка безъ состоянія. Я и тогда это знала, и теперь это знаю, вотъ почему я и не хотла брызгаться съ вами въ рк. Но теперь все это прошло, и мы туда подемъ, и будемъ брызгаться и шалить, какъ добрыя маленькія дти, — и когда вернемся, то Присцилла насъ хорошенько побранитъ.

Они оставались одни въ гостинной боле часу, а лэди Роули сидла наверху, выжидая съ тмъ терпніемъ, которое въ подобныхъ случаяхъ бываетъ только у однихъ матерей. Софія и Люси вышли и оставили ее одну, а она все сидла, ждала, считала минуты, медленно подвигавшіяся, и думала про себя, что если это разъ ршено, то пусть молодые люди насладятся свиданіемъ. Гуго Станбэри не могъ никогда замнить м-ръ Гласкока,— этотъ былъ бы такой зять, о которомъ можно было мечтать денно и ночно,— зять, которымъ можно было гордиться,— зять, котораго знатность, богатство, слава составили бы ея счастье въ глуши отдаленной части свта, но все-таки, не смотря на все это, и Гуго Станбэри былъ тоже для нея, какъ для доброй любящей матери большаго семейства, дорогъ въ качеств будущаго мужа одной изъ ея дочерей. Теперь, когда она уже сроднилась съ мыслью объ этомъ замужеств Норы, она готова была и желала найти въ Гуго все хорошее, припоминала, и увряла себя, что онъ очень умный, честный малый, добрый сынъ, любящій братъ, и какъ хорошо велъ онъ себя отношеніи Емиліи и Тревиліана. Она теперь искренно желала, чтобы Гуго былъ счастливъ,— сидла и думала, какъ время длится, и все-таки терпливо ожидала, когда ее позовутъ.

— Пустите меня, на минуту къ мама сказала Нора: — я хочу, чтобы вы ее видли, постарайтесь быть съ ней какъ можно ласкове, если вы хотите быть ея зятемъ, то должны непремнно снискать ея расположеніе. Гуго общалъ сдлать все возможное, и Нора отправилась за матерью.

Станбэри показалось нсколько тяжело быть ласковымъ, добрымъ малымъ въ присутствіи лэди Роули, да и сама лэди Роули ощущала нкоторое время всю неловкость этой встрчи. Она до сихъ поръ не признавала молодаго человка женихомъ своей дочери, и теперь не была на это уполномочена позволеніемъ сэръ Мармадука, но такъ какъ молодые люди оставались одни въ продолженіи двухъ часовъ съ ея вдома и согласія, то ей необходимо было изъявить какъ бы то ни было свое материнское одобреніе.

Нора заговорила о Емиліи и Тревиліан, и они стали разбирать его образъ жизни. Затмъ лэди Роули начала говорить о предстоявшемъ путешествіи, и Гуго весьма необдуманно и неловко брякнулъ о намреніи Норы вернуться въ Италію. ‘Мы и сами еще не знаемъ, какъ это устроится’, замтила лэди Роули: ‘ея отецъ желаетъ, чтобы она вернулась съ нами.’

— Вдь вы знаете, мама, что это невозможно, сказала Нора.

— Нтъ, другъ мой, это возможно.

— Но она не подетъ, перебилъ Гуго.— Лэди Роули, вы сами не захотите разлучить насъ и проложить между нами такое разстояніе?

— Объ этомъ вы должны спросить сэръ Мармадука.

— Мама, мама! воскликнула Нора подбжавъ къ матери, не папа должны мы теперь спросить, а васъ. Вы, собственно вы должны быть нашимъ союзникомъ, нашимъ другомъ. Не такъ ли, Гуго? И уже конечно, если вы, мама, согласитесь намъ помочь и быть нашимъ союзникомъ, то папа придется уступить.

— Милая Нора!

— Вы знаете, мама, что онъ это сдлаетъ, и вы тоже знаете, что вы можете намъ помочь и осчастливить насъ. Вамъ давно извстно, что я не могу съ вами вернуться на острова. Могу ли я ухать такъ далеко — и его здсь оставить? Онъ можетъ разъ двнадцать жениться, прежде чмъ я успю оттуда вернуться.

— Если ты ему такъ мало довряешь….

— Долгіе сроки такъ томительны, замтилъ Гуго, находя нужнымъ вставить и свое слово для подкрпленія доводовъ Норы.

— Я могу доврять ему, пока его вижу, сказала Пора,— и потому не желаю вовсе терять его изъ виду.

Читатель нашъ догадывается, что лэди Роули уступила, согласилась, и признавъ Гуго своимъ будущимъ зятемъ, обняла его. Могло быть и хуже, думала она, вдь онъ говоритъ съ такой увренностью, что вырабатываетъ въ годъ шесть сотъ фунтовъ, и нисколько не сомнвается — въ скоромъ времени получить и больше. Онъ предложилъ сыграть свадьбу осенью, но вмст съ тмъ согласился съ ихъ мнніемъ, что многое будетъ зависить отъ положенія Тревиліана и его жены. Онъ готовъ създить въ Италію, когда ему прикажутъ, и сдлать все, что можно ожидать отъ добраго брата. Лэди Роули благословила его и вторично обняла,— и Нора тоже поцловала его, и, прильнувъ къ нему, не отталкивала его, когда онъ рукой обвилъ ея станъ. И вроятно онъ ощущалъ чувство знакомое всмъ молодымъ людямъ, когда они въ первый разъ поощряются матерями къ той свобод обращенія, которую они досел позволяли себ только втайн, тщательно скрывая ее отъ материнскихъ глазъ въ особенности,— ощущеніе того, что они уподобляются тучнымъ тльцамъ, которыхъ, готовя къ жертвоприношенію, украшаютъ лентами.

ГЛАВА XC.
Четыре часа по утру.

Прошла недля, а сэръ Мармадукъ все не поддавался, хотя и вполн сознавалъ, что Нора не вернется съ ними на Острова. Онъ навстилъ м-ръ и м-ссъ Аутгаусъ въ приход св. Дидульфа — съ цлью пристроить, если возможно, Нору у нихъ. М-ръ Аутгаусъ не отказалъ ему, но свое согласіе выразилъ такъ принужденно и холодно, что его можно было принять почти за отказъ.

— Я очень люблю мою племянницу Нору, говорилъ онъ:— но я слышалъ, что у ней теперь какая-то любовная исторія. Сэръ Мармадуку нельзя было отречься отъ этой любовной исторіи, да, онъ ее признавалъ, но самъ лично не одобрялъ, такъ какъ джентльменъ былъ безъ состоянія и (насколько онъ понималъ) безъ опредленнаго званія. ‘Я весьма неопытенъ въ этихъ любовныхъ длахъ’, говорилъ м-ръ Аутгаусъ: ‘и если Нора передетъ ко мн, то какъ мн быть — позволить ли мн молодому человку приходить къ ней, или запретить ему?’ М-ссъ Аутгаусъ замтила, что слдовало бы устроить противъ Станбэри какую нибудь интригу, чтобы этимъ отвлечь отъ него Нору, но сэръ Мармадукъ объявилъ, что планъ этотъ неудобоисполнимъ. М-ссъ Тревиліанъ писала уже нсколько разъ изъ Флоренціи, и въ своемъ послднемъ письм выразила желаніе, чтобы Нора къ ней теперь не прізжала. Емилія въ настоящее время жила въ гостинниц въ Сіенн, сынишка былъ при ней, и мужа она видла черезъ день, но не смотря на все это, изъ письма Емиліи видно было,— что ея посщенія Каза-Лунги были противъ желанія мужа. Онъ даже просилъ жену оставить Сіенну и вернуться въ Англію. Онъ даже однажды высказался, что если она это сдлаетъ, то и онъ послдуетъ за ней. Но она очевидно не довряла ему, и во всхъ своихъ письмахъ говорила о немъ какъ о человк, который не владлъ полнымъ разсудкомъ. Ребенка водила она раза два къ нему въ домъ, въ первый разъ Тревиліанъ былъ въ ужасномъ волненіи, плакалъ о немъ, и объявилъ, что, теряя его, онъ теряетъ свое единственное сокровище, посл этого, онъ позабылъ о мальчик, а въ послдній разъ она уже одна къ нему ходила. Сперва она думала, что быть-можетъ ея посщенія разсютъ его, нарушивъ его ужасное одиночество, но онъ никогда не изъявлялъ ни малйшаго удовольствіи, никогда не просилъ ее остаться въ дом, никогда не провожалъ ее въ Сіенну, и постоянно говорилъ о ея возвращеніи въ Англію, считая его необходимымъ, и чмъ скоре она удетъ, тмъ лучше будетъ, говорилъ онъ. Онъ было хотлъ слдовать за ней въ Англію, но она объяснила это желаніе тмъ, что онъ надялся своимъ общаніемъ удержать ее отъ этого возвращенія. Онъ пользовался каждымъ удобнымъ случаемъ, чтобы въ ея присутствіи напомнить ей о попытк сэръ Мармадука доказать его сумасшествіе, и объявлялъ что онъ въ Англіи никого не боится, и встанетъ лицомъ къ лицу предъ ввми законовдами Чансеры Ленъ и предъ всми докторами Севиль Роу. А между тмъ, писала м-ссъ Тревиліанъ, я уврена, что онъ останется въ Каза-Лунгахъ тхъ поръ, пока не удетъ сэръ Мармадукъ. Онъ не былъ на столько помшанъ, чтобы не понимать, что никто кром сэръ Мармадука не осмлиться прибгнуть къ законнымъ мрамъ противъ него. Относительно его здоровья она сообщала очень грустныя свднія. Онъ видимо — писала она, чахнетъ и таетъ. Руки его, это одна кожа да кости. Его волосы и длинная борола до того закрываютъ его худыя впалыя щеки, что изъ всего лица выдаются только большіе, грустные, блестящіе глаза. Ноги его стали такъ слабы, что казалось, не въ состояніи вынести своей ноши и подгибаются подъ нимъ, когда онъ ходитъ, а платье его, не смотря на что онъ бросиль все привезенное имъ изъ Англіи, и сшилъ себ новое, но и это сдлалось такъ широко, что казалось сейчасъ съ него свалится. Однажды она рискнула было послать къ нему доктора, котораго ей рекомендовали во Флоренціи, но онъ ужасно разсердился, принялъ доктора очень не любезно, почти невжливо, объявивъ ему, что нисколько не нуждается въ его пособіи, ей сдлалъ ужасную сцену и упрекалъ ее, говоря, какъ могла она его такъ оскорбить, приславъ ему этого постителя. Онъ объ явилъ ей, что если она еще разъ осмлится сдлать что нибудь подобное, то онъ отыметъ у ней ребенка, и запретитъ ей переступать порогъ Каза-Лунги. Ни въ какомъ случа не прізжай ко мн, писала м-ссъ Тревиліанъ въ своемъ послднемъ письм къ сестр, пока я сама не пришлю за тобой. Твое присутствіе, можетъ мн только повредить, и онъ пожалуй подумаетъ еще, что за нимъ наблюдаютъ и присматриваютъ. Всю мою надежду возлагаю я на возможность склонить его вернуться со мною. Съ тобою же, мн будетъ это еще трудне. Да и кром того, къ чему безъ особенной надобности впутывать тебя въ это безвыходное горе и несчастіе? Здоровье мое не смотря на весь ужасъ моего положенія и на страшную жару, отлично. Въ Каза-Лунг прохладне чмъ въ город, чмъ я очень довольна для него. Онъ и безъ того такъ потетъ, что пожалуй не былъ бы въ состояніи вынести городскую жару. Я уврена, что въ Англію онъ не вернется до тхъ поръ, пока не удетъ папаша, но надюсь, что посл его отъзда, мн удастся, по тихоньку, и съ большими предосторожностями уговорить его. Не забудь, прислать мн газету, въ которой онъ могъ бы видть напечатаннымъ отъздъ папаши.

Въ слдствіе этихъ писемъ изъ Флоренціи Нора принуждена была отказаться отъ своего плана отправиться въ Италію и пробыть у сестры, пока откроется домъ готовый для ея пріема. Она было намекнула Гуго, нельзя ли ей похать на нсколько недль въ Ненкомбъ-Путней, но онъ объяснилъ ей, что котгэджъ, занимаемый его матерью, до того малъ, тсенъ и скверенъ, что ей тамъ ршительно негд будетъ преклонить голову. Нтъ, никогда, не было такого безпріютнаго и несчастнаго существа какъ я, говорила Нора. Когда папаша удетъ, я положительно останусь безъ крова и убжища. Въ это же время получено было письмо отъ м-ссъ Гласкокъ, по крайней мр подпись была: Каролина Гласкокъ, хотя она имла уже право и на другую фамилію,— письмо это было изъ Милана,— въ немъ говорилось, что молодые супруги, несмотря на неблагопріятное время года, спшатъ вернуться въ Неаполь, по случаю смерти лорда Петерборо. И такъ, она лэди Петерборо! воскликнула лэди Роули, не въ состояніи скрыть выраженія своего прежняго сожалнія. Конечно, она лэди Петерборо, да, мамаша, оно иначе и быть не могло? хотя она еще такъ и не подписывается. Мы надемся, писала молодая лэди, быть въ Монкгам, въ конц Августа, Чарльсъ увряетъ, что вы тоже къ этому времени туда прідете. У насъ, по случаю смерти лорда Петерборо, никого изъ постороннихъ не будетъ. Я читалъ объ этомъ въ газетахъ, замтилъ сэръ Мармадукъ, и совершенно позабылъ передать вамъ. Въ этотъ самый вечеръ происходило длинное семейное совщаніе, на счетъ будущаго пристройства Норы. Они вс собрались въ мрачную гостинную Грегсъ Оттеля, сэръ Мармадукъ все еще упрямился и не уступалъ. Мать и дочь начинали сознавать, что теперь не слдовало настаивать на его согласіи. Въ сущности онъ уже давно согласился. Теперь уже и рчи не было о проклятіи, или о лишеніи мнимаго наслдства. Нора оставалась въ Англіи, съ тмъ, чтобы со временемъ выйдти за Гуго Станбэри, главное затрудненіе заключалось въ томъ, куда бы ее въ настоящее время пристроить. До отъзда семьи изъ Соутгамптона оставалось только двнадцать дней, а еще ничего не было ршено.

— Еслибы папаша позволилъ, и доврилъ бы мн, то я всего лучше желала бы остаться одна въ меблированной квартир, робко заявила Нора.

— Вотъ это, такъ уже верхъ нелпости, возразилъ сэръ Мармадукъ.

— Да кто же смотрлъ бы за тобой, Нора? спросила лэди Роули.

— И кто ходилъ бы съ тобою гулять? вмшалась Люси.

— Мн кажется, невозможно этакъ одной жить, перебила Софи.

— Никто не смотрлъ бы за мной, никто не сопровождалъ бы меня въ моихъ прогулкахъ, а все таки, я прекрасно могла бы жить одна, сказала Нора.— Я право не понимаю, отчего смотрятъ на молодую двушку, которой родители узжаютъ, какъ на существо бездомное и безпомощное. Конечно, не скажу, чтобы это было очень весело и пріятно,— но вдь это не надолго.

— Отчего же не надолго? спросилъ сэръ Мармадукъ.

— Конечно, не надолго, возражала Нора.

— А я, такъ вовсе не вижу, сказалъ сэръ Мармадукъ, посл продолжительной паузы, чтобы сей дженгльмэнъ такъ особенно желалъ этой женитьбы. Я по крайней мр не слышалъ, чтобы онъ назначилъ день, или сдлалъ формальное предложеніе.

— Папаша, папаша, это несправедливо, очень несправедливо,— и не великодушно съ вашей стороны.

— Нора, поспшила замтить мать, не говори такъ съ твоимъ отцемъ.

— Нтъ, мамаша, это ужасно несправедливо. Папаша обвиняетъ м-ръ Станбэри въ равнодушіи, неискренности, и говоритъ какъ будто бы онъ не серьезно намренъ жениться.

— Да, я очень бы желалъ, чтобы въ самомъ дл его намренія не были серьезны, прервалъ сэръ Мармадукъ.

— М-ръ Станбэри готовъ во всякое время исполнить свое общаніе, продолжала Нора. Оглашеніе можетъ быть готово очень скоро, и если вы только позволите, то свадьба можетъ быть черезъ три недли.

— Помилуй Нора! воскликнула лэди Роули.

— Я однако отказалась назначить день, и вообще предпринять какія бы то ни было приготовленія, и не хотла ни на что ршиться, пока не получу согласія папаши.

— Вотъ почему, все дло въ этомъ положеніи. Если же папаша позволитъ мн взять комнату до моего отъзда въ Монкгамъ, то оттуда я устрою все остальное. Полагаю, что на м-ръ Гласкока вы можете положиться, а его жен вы тоже довряете.

— Я думаю, что папаша согласится на нкоторыя уступки, замтила лэди Роули.

— Она ничего не можетъ предпринять, потому что отказывается жить съ своими родителями, перебилъ сэръ Мармадукъ.

Разговоръ принялъ такой непріятный оборотъ, вскор прекратился. И къ лучшему. Всмъ было извстно, что сэръ Мармадуку рано или поздно придется уступить и согласиться, а въ настоящее время Нора и лэди Роули, подвинули дло, на столько, на сколько это было возможно.

Неожиданное появленіе курьера съ телеграммой внезапно прервало на этотъ вечеръ вс толки и недоумнія по этому предмету.

Телеграмма была на имя лэди Роули, она распечатала ее дрожащими руками, (дамы всегда такъ распечатываютъ телеграммы). Телеграмма была отъ Емиліи Тревиліанъ.

— Луису гораздо хуже. Пусть кто нибудь ко мн прідетъ. Всего лучше если Гуго Станбэри.

Извстіе это всхъ такъ поразило и разстроило, что никто изъ нихъ не зналъ что длать. Лэди Роули начала съ того, что она сама подетъ. Сэръ Мармадукъ нашелъ это невозможнымъ, и предлагалъ послать адвоката. Нора заявила свою то товность похать къ сестр, но Люси остановила ее замчаніемъ, что въ такомъ случа Гуго Станбэри захочетъ непремнно ее сопровождать. Лэди Роули спросила согласится-ли Гуго туда създить, и Нора уврила, что онъ безпрекословно и очень охотно исполнитъ это порученіе. Она была уврена, что онъ подетъ, не смотря на вс толки сотрудниковъ Ежедневной Лтописи. Она думаетъ, что у издателя этой Лтописи есть всегда запасное лицо, готовое и способное замнить отсутствующаго сотрудника. Сэръ Мармадукъ качалъ головой, и чувствовалъ себя очень неловко. Онъ настаивалъ на томъ, чтобы къ Емиліи послать адвоката, сознавая вроятно, что если услуги Станбэри будутъ приняты, то уже конечно ему невозможно дале сопротивляться этому браку. Однако не прошло и получасу, какъ вс ршились и послали за Станбэри. Разсыльный отеля отправился на извощик въ контору Ежедневной Лтописи съ запиской лэди Роули. ‘Добрйшій м-ръ Станбэри, мы сейчасъ получили телеграмму отъ Емиліи, и очень желаемъ повидать васъ еще сегодня вечеромъ. Ради Бога прізжайте. Мы ждемъ васъ съ величайшимъ нетерпніемъ.— Е. Р.’

Вообще, это новое горе было для нихъ очень сильнымъ и неожиданнымъ ударомъ, прізжать м-ссъ Тревиліанъ до ихъ отъзда было невозможно, а отложить еще на нкоторое время ихъ путешествіе объ этомъ теперь и думать нельзя было. Если бы даже Станбэри и могъ ухать съ утреннимъ поздомъ слдующаго дня, то все таки въ Сіенну прідетъ онъ едва на четвертыя сутки, и каковъ бы не былъ результать его поздки, все таки и рчи не могло быть о томъ, чтобы Емилія Тревиліанъ съ нимъ вернулась, и совершила бы это путешествіе съ такою быстротою. Конечно, они узнаютъ дальнйшія послдствія чрезъ телеграммы и письма, но видть ее, и помочь ей лично, это было немыслимо и невозможно. ‘Не дай Богъ, въ случа какого нибудь несчастья, не лучше ли ей съ ними вернуться на острова’, сказала лэди Роули.

— Объ этомъ нельзя и думать, сказалъ мрачно сэръ Мармадукъ. Я не могу отказаться отъ взятыхъ мною мстъ.

— Знать бы да вдать, и можно было подождать еще нсколько дней.

— Не думаю, чтобы она согласилась хать съ вами, замтила Нора. Она не захотла бы взять съ собой Люи. Да и къ чему? При томъ, не думаю, чтобы Тревиліанъ былъ уже такъ плохъ.

— Объ этомъ и говорить нечего, возразилъ сэръ Мармалукъ. Очевидно было, что каково бы ни было мнніе сэръ Мармадука, но во всякомъ случа у него не было сильнаго горячаго желанія на выздоровленіе его зятя.

И они вс сидли, ожидая Гуго Станбэри. Пробило одинадцать, двнадцать, и часъ и два ночи, а Гуго все не являлся. Посланный давно вернулся, сказавъ, что не засталъ м-ръ Станбэри въ контор, но что ему тамъ сказали, что онъ непремнно туда прідетъ еще нынче вечеромъ. Другого адреса онъ не получилъ, и потому, записку лэди Роули долженъ былъ оставить въ контор. Сэръ Мармадукъ начиналъ сердиться, ворчалъ, и видимо очень желалъ освободиться отъ этого ночнаго ожиданія. Но уйдти ему никакъ нельзя было, и онъ выказывалъ свое нетерпніе тмъ, что старался отослать другихъ. Лэди Роули объявила, что она ни за что не уйдетъ, и готова если нужно просидть всю ночь въ своемъ углу на диван, и такъ какъ она очень покойно и сладко тутъ уснула, то ея комфортъ не былъ слишкомъ нарушенъ. Нора упорно отказывалась уйдти и лечь въ постель. ‘Я уйду въ свою комнату, но все равно тамъ буду сидть и ожидать’, сказала она. ‘Должна же я съ нимъ до его отъзда повидаться и поговорить’. Софи и Люси заявивъ свою равноправность съ Норой, тоже не хотли уйдти, выслушивая терпливо какъ отецъ называлъ ихъ гусями и идіотками. Сэръ Мармадукъ вздремнулъ и внезапно проснувшись, съ храпомъ сталъ сердиться и божиться, что и онъ и вс остальные должны уйдти и лечь спать, какъ вдругъ у дверей главнаго подъзда раздался сильный звонокъ. Врный посланный тоже не ложился, и услыхавъ звонокъ побжалъ отпереть подъздъ, такъ что не прошло и двухъ минутъ, какъ уже Гуго Станбэри былъ въ гостинной. Прежде чмъ сказать что нибудь, онъ началъ съ того, что сталъ предъ всми извиняться. Вернувшись въ контору Е. Л. около одинадцати, онъ непремнно долженъ былъ прежде чмъ уйдти написать свою передовую статью. Весь вечеръ провелъ онъ въ парламент въ зал докладчиковъ, и ушелъ оттуда съ матеріалами для своей статьи. ‘Конечно, лучше же намъ было прождать и не ложиться, чмъ обмануть ожиданія всего города’, замтилъ сэръ Мармадукъ съ явной ироніей.

— Какъ хорошо, какъ мило съ вашей стороны, что вы пришли, сказала Нора.

— Да, да, въ самомъ дл, подхватила лэди Роули, но мы были вполн уврены, что вы прідете. Поцловавъ и благословивъ (перекрестивъ) его какъ своего зятя, лэди Роули готова была теперь полюбить его такъ, какъ еслибы онъ былъ лордъ Петерборо.

— Не лучше ли, м-ръ Станбэри показать вамъ телеграмму, началъ сэръ Мармадукъ, который, съ тхъ поръ какъ раздался звонокъ, стоялъ держа въ рукахъ этотъ клочекъ бумаги. Гуго взялъ депешу и прочиталъ ее. Не знаю, что заставило мою дочь, упомянуть вашу фамилію, продолжалъ сэръ Мармадукъ. Но такъ какъ она это сдлала, и быть можетъ и несчастный больной на васъ указалъ, то мы и ршились послать за вами.

— Это и было самае лучшее, сэръ Мармадукъ, сами мы теперь въ такомъ положеніи, что мн хать невозможно. Мы непремнно должны выхать въ Соутгамптонъ въ будущую пятницу. Корабль уходитъ въ субботу.

— Тутъ и говорить нечего, я охотно пойду, сказалъ Гуго. Я соберусь, сейчасъ, когда вамъ угодно, во всякое время. Сказать вамъ правду, получивъ записку лэди Роули, я тотчасъ подумалъ, что это должно быть по этому длу. Тревиліанъ и я, мы были прежде большіе друзья, и легко можетъ быть, что онъ меня приметъ безъ неудовольствія.

Тутъ было много о чемъ поговорить, и совщаніе это выходило тмъ затруднительне, что вс присутствующіе хорошо понимали и чувствовали, что Гуго и сэръ Мармадукъ могутъ опять встртиться только чрезъ много лтъ. Растанутся-ли они теперь друзьями или опять какъ посторонніе? Не настаивай Люсіи и Софи такъ упорно присутствовать при этомъ совщаніи, Нора ршилась бы встать, всему затрудненію лицемъ къ лицу, и схвативъ быка за рога, она тутъ же просила бы отца въ присутствіи ея жениха подтвердить своимъ согласіемъ ея общаніе Но въ присутствіи столькимъ свидтелей, хотя это были ея ближайшіе родные, она не могла этого сдлать. Кром того тутъ явилось еще другое затрудненіе. Сэръ Мармадукъ, привыкнувъ считать Станбэри такимъ бднякомъ, у котораго едва хватало чмъ заплатить свой обдъ, — (хотя на самомъ-то дл, нашъ другъ Гуго по всмъ вроятіямъ былъ богаче перваго),— говоря о расходахъ дороги, сказалъ: ‘Само собой, разумется, что вся дорога будетъ на нашъ счетъ.’ Гуго покраснлъ, взглянулъ сердито и скороговоркою сказалъ, что объ этомъ говорить нечего, такъ какъ Тревиліанъ его давнишній и лучшій другъ.’ Сэръ Мармадуку стало совстно и стыдно, неизвстно почему, потому что предложеніе его было совершенно естественное,— и онъ не нашелся отвтить Гуго, но вслдъ за тмъ сталъ еще холодне и неприступне. Принесли Бродшоу ‘Путеводитель по Европ,’ стали его перелистывать, искать, совтоваться, и прошло боле получасу на просматриваніе этой удивительной книги. Вообще мы часто бываемъ слишкомъ требовательны къ этому Бродшоу, — (мы собственно говоримъ о Бродшоу по материку Европы), — потому что вс мельчайшія подробности осенняго путешествія, именно такъ, какъ его думаютъ совершить туристы, не могутъ быть иначе отысканы въ этой книг, какъ только посл тщательнаго просмотра многихъ запутанныхъ описаній.

Но имя навыкъ и опытность искать въ этой книг, мы смло можемъ заявить, что Бродшоу знаетъ много, и въ четверть часа укажетъ и объяснитъ вамъ лучшій способъ добраться изъ любого города Европы въ другой, будь онъ въ разстояніи одинъ отъ другого миль на пятьдесятъ, да, онъ пояснитъ вамъ все лучше, и вы узнаете больше, чмъ вы успли бы узнать въ этомъ город въ цлое утро съ помощью курьера, экипажа, пары лошадей и всхъ другихъ принадлежностей, которыми обладаетъ большинство туристовъ. И вотъ, принявшись за Бродшоу, они наконецъ добились того, что узнали, что въ путешествіи изъ Лондона въ Сіенну нисколько не выигрывается во времени, если выдешь утромъ. Намреваясь хать, нигд не останавливаясь, Гуго всего лучше было выхать изъ Лондона съ ночнымъ поздомъ, тмъ они и поршили. Но когда это было улажено, тогда явилось затрудненіе на счетъ порученія, которое на него возлагалось. Что надо было ему длать? Кончилось тмъ, что ему не дали никакого порученія.

На другое утро ршили послать Емиліи депешу, увдомляя ее о прізд Гуго, а онъ поспшитъ къ ней и уже отъ нее получитъ дальнйшія приказанія. Вс они находились въ страшномъ недоумніи, на счетъ болзни, о которой говорилось въ телеграмм, была ли это физическая или душевная болзнь. Если это болзнь перваго разряда, то конечно тутъ могли быть большія затрудненія, и для Станбэри было бы весьма полезно найти въ Италіи кого нибудь, кто бы могъ ему помочь и дломъ, и совтомъ. Нора подала мысль снабдить его рекомендательнымъ письмомъ къ м-ръ Спальдингу, и она же и написала его. Такъ какъ сэръ Мармадукъ не сошелся съ Англійскимъ посланникомъ во Флоренціи, то Нора въ своемъ письм не намекала на собственно Британскую помощь. Наконецъ часа въ четыре утра, наступилъ моментъ разставанія. Сэръ Мармадукъ предложилъ Станбэри отобдать съ ними въ этотъ день, но Гуго отклонилъ это приглашеніе подъ предлогомъ, что имя возможность располагать этимъ днемъ, онъ употребитъ его на то, чтобы приготовить работу, которая понадобится во время его отсутствія. Тутъ надо замтить, что сэръ Мармадукъ пригласилъ его довольно холодно и принужденно, а Гуго, готовый създить хоть къ сверному полюсу для каждаго члена этой семьи, чувствовалъ себя въ эту минуту къ сэръ Мармадуку враждебно и наступательно настроеннымъ.

— Какъ только пріду туда, то я вамъ сей же часъ все напишу, говорилъ онъ держа руку лэди Роули, и напишу вамъ все, все, очень подробно.

— Да благословитъ васъ Господь, мой добрый дорогой другъ! сказала леди Роули сквозь слезы и рыданія.

— Доброй ночи, сэръ Мармадукъ, сказалъ Гуго.

— Доброй ночи, м-ръ Станбэри!

Онъ подалъ руку двумъ двочкамъ, и каждая изъ нихъ, сжимая ее, рыдала и отворачивалась отъ Норы.

Нора стояла поодаль отъ всхъ, одна, возл двери, облакачиваясь на стулъ съ крпко сжатыми руками. Она ничего не подготовила къ этому прощанію,— ни слова, ни движенія, ни мысли. Но она чувствовала, что оно приближается, и знала что должна положиться на него, и дйствовать сообразно съ его дйствіями. Если онъ въ состояніи проститься спокойнымъ голосомъ и удовольствуется пожатіемъ руки, то и она сдлаетъ то же самое,— и постарается на него за то не сердиться. Онъ тоже, ничего не приготовилъ, но когда наступила минута, то онъ не могъ такимъ образомъ съ ней разстаться. Одно мгновеніе онъ какъ будто колебался, не смя къ ней подойти, и только назвалъ ее по имени: ‘Нора!’ Одно мгновеніе и она осталась неподвижна, держась за стулъ, но вдругъ бросилась въ его объятія, и тутъ, забывъ отца и все остальное, онъ сталъ цловать ея волосы, ея лобъ, и крпко прижималъ ее къ своей груди. ‘Моя дорогая, милая Нора!’

Теперь сэръ Мармадукъ долженъ былъ сказатъ что нибудь. Сперва разыгралъ онъ небольшую сцену со всми женщинами, во время которой онъ усплъ подготовиться и собраться съ духомъ.

— М-ръ Станбэри, произнесъ онъ наконецъ, пусть такъ будетъ. Мн остается только желать для счастья моей дочери и для вашего, чтобы ваши средства къ жизни были прочне и врне. Гуго принялъ это за одобреніе къ новому поцлую, посл котораго убжалъ, давъ имъ позволеніе лечь спать.

ГЛАВА XC.
Разсужденія Тревиліана о жизни.

Станбэри совершилъ свое путешествіе до Флоренціи безъ остановокъ и безъ всякихъ препятствій, поздъ въ Сіенну долженъ былъ идти только часа чрезъ четыре, и Гуго, воспользовавшись этимъ временемъ, отправился въ гостинницу, умылся, переодлся, полъ, и веллъ себя свезти въ домъ м-ръ Спальдинга. Американскій посланникъ былъ дома, и принялъ Станбэри очень любезно, но на счетъ Тревилліана не могъ ему почти ничего сообщить. Посланникъ повелъ Гуго въ комнату м-ссъ Спальдингъ, которая ему сказала, что она со дня свадьбы своей племянницы только одинъ разъ и видли м-ссъ Тревиліанъ, которая ей тогда сказала, что мужъ ея очень слабъ. Гуго не смотря на вс свои заботы очень забавлялся постоянными ссылками на Лэди Петерборо. Миссъ Спальдингъ получила послднія извстія о Тревиліанахь чрезъ лэди Петерборо и Нору Роули. Въ настоящее время лэди Петерборо находилась въ Неапол, но на дняхъ ее ожидали во Флоренцію, откуда они намревались отправиться на сверъ. Это обстоятельство, не смотря на сильную жару, удерживало семейство Спальдингъ въ город. Они думали перехать недли на дв въ Тирольскія горы, какъ только ‘лэди Петерборо удетъ въ Англію’. Какъ пріятно было бы лэди Петерборо съ нимъ познакомиться, и получить отъ него самыя точныя свднія о ея пріятельниц Нор. При этихъ словахъ м-ссъ Спальдингъ лукаво улыбалась, показывая этимъ, что ей хорошо извстны были вс отношенія Гуго Станбэри къ Нор Роули. Вспоминая при этомъ совты и наставленія, полученныя нами (увы!— у много лтъ тому назадъ) отъ великаго мастера въ семъ дл, мы приходимъ къ тому заключенію, что бдная, добрая м-ссъ Спальдингъ была очень добродушная простофиля и хвастунья. А все таки, не смотря на все уваженіе къ памяти этого великаго человка мы должны сознаться, что намеки м-ссъ Спальдингъ на блестящіе успхи въ жизни достигнутыя ея племянницею, были естественны и вполн извинительны, и что въ этомъ случае, умалчиваніе, и расчитанное предвзятое намреніе не высказываетъ того торжества, которое ей должно было быть такъ дорого, выставило бы ея только умъ въ гораздо худшемъ свт. Если уже разъ навсегда знатность, богатство и деньги признаны такими хорошими вещами, то почему и намъ не согласиться съ общимъ мнніемъ. Матери также естественно гордиться бракомъ ея дочери съ наслдникомъ какого-нибудь пера и графа, какъ и славою и извстностью достигнутою ея сыномъ. И если намъ пришлось бы встртить лэди въ положеніи м-ссъ Спальдингъ, которая бы умышленно удерживалась не произносить имени и титула своей дочери, мы пожалуй могли бы возъимть не совсмъ выгодное мнніе о ея тайныхъ мысляхъ и намреніяхъ Вотъ почему, мы предпочитаемъ откровенность м-ссъ Спальдингъ — она по крайней мр естественне. М-ръ Спальдингъ завладвъ нашимъ другомъ, держалъ его за петлю, и сталъ ему говорить предлинный спичь на счетъ всей опасности и положенія въ которомъ находилась м-ссъ Тревиліанъ, но Станбэри, вынужденный обстоятельствами своего положенія, не могъ его долго слушать, посмотрлъ на часы, и ссылаясь на позднее время, раскланялся и ушелъ.

Онъ засталъ м-ссъ Тревиліанъ ожидающую его на станціи желзной дороги въ Сіенн. Едва узналъ ее,— не потому чтобы она физически такъ измнилась, не потому, чтобы она такъ постарла въ лиц или похудла, посдла или поблднла,— но потому что забыты и несчастье ея жизни, преждевременно у нея похитили этотъ вншній блескъ, эту гордость женской щеголеватости, эту блистательную изъящную кокетливость, которыми наши дочери и жены такъ стремятся себя окружить. Она теперь сознавала свое несчастье, чувствовала, что жизнь ея надломлена, и что единственная ея задача состоитъ въ томъ, чтобы ухаживать и присматривать за слабымъ несчастнымъ страдальцемъ,— вотъ почему она отбросила отъ себя всякую мысль, всякое желаніе выказать свою граціозность и красоту. Не скоро дошла она до этого сознанія своего положенія. Въ Ненкомбъ-Путней она была уже несчастлива, но несчастье это не имла еще вліянія на ея вншнюю сторону. Въ св. Дидульф оно была еще несчастне, и въ священническомъ дом ея дяди была для нея очень тягостна, но она все еще боролась со всми обстоятельствами и наружный блескъ и щеголеватость продолжали окружать ее своимъ сіяніемъ. Посл этого, у нея отняли ребенка, и дни прожитые ею въ Манчестеръ Стрит тоже были очень тяжелые,— но она все еще крпилась, боролась и не поддавалась. И вотъ, только тогда, когда ей возвратили ее ребенка, и когда она увидла жизнь, которую велъ ея мужъ, и когда ея гнвъ,— ея ярый гнвъ,— превратился въ состраданіе, и когда съ этимъ состраданіемъ вернулась прежняя любовь, тутъ только сознала она все несчастье своей жизни, и вотъ тогда то черное и темное платье сдлалось ея обычнымъ нарядомъ, густая вуаль закрывала постоянно ея лице, и скромный чепчикъ замнилъ ея прежнюю граціозную щегольскую шляпку, и она отбросила всякую кокетливость и притязаніе на красоту и граціозность.

‘Вы очень добры, что пріхали сюда’, заговорила она, ‘да, очень добры. Я уже незнала что мн длать, такъ ужасно несчастлива была. Въ тотъ день, когда я послала телеграмму, онъ былъ такъ плохъ, что я должна была на что нибудь ршиться’. Понятно, что Станбэри, пока ихъ везли въ гостинницу м-ссъ Тревиліанъ, освдомлялся о его здоровьи. Въ тотъ день когда она послала телеграмму, мужъ ея опять страшно на нее взбсился. Она вступилась, или хотла вступиться въ нкоторыя домашнія измненія для его же здоровья и комфорта, а онъ съ страшнымъ гнвомъ приказалъ ей немедленно возвратить ему ребенка, а ей сію же минуту выхать изъ Сіенны. ‘Когда я ему сказала, что Люи нельзя ему прислать,— да и возможно ли было отдать ребенка подъ такой присмотръ,— тогда онъ мн сказалъ, что я самая низкая лгунья и обманщица, не сдержавшая своего общанія, и подлая измнщица платящая зломъ за добро. И я не должна никогда больше показываться ему на глаза, да, никогда, и дверь его дома будетъ для меня всегда заперта’.

На другой день посл этого, она все таки опять пошла къ нему, и съ тхъ поръ навщала его каждый день. О ребенк онъ ничего больше не говорилъ, а теперь онъ такъ слабъ, что не въ состояніи сильно сердиться. ‘Я ему сказала, что вы должны пріхать, и хотя онъ промолчалъ, но полагаю, что все-таки доволенъ этимъ. Онъ васъ ожидаетъ завтра’.

— Я схожу къ нему еще сегодня вечеромъ, если онъ позволитъ.

— Нтъ, нтъ, только не сегодня вечеромъ. Онъ обыкновенно ложится посл заката солнца. И я сама ухожу отъ него около пяти часовъ посл обда. Я сказала ему, что вы будете у него завтра,— одни. Я наняла маленькую коляску, и вы въ ней подете. Онъ именно наказывалъ, чтобы я не прізжала съ вами. Папаша, узжаетъ вроятно въ будущую субботу? Станбэри пріхалъ въ Сіенну тоже въ субботу.

— Нтъ, онъ вызжаетъ изъ Лондона въ пятницу.

— Убдите его въ этомъ. Не говорите ему этого вдругъ, но приготовьте постепенно. Онъ все думаетъ что я его обманываю. Онъ согласится вернуться въ Англію, когда знаетъ, что папаша дйствительно ухалъ.

Они провели вмст весь вечеръ, и Станбэри узналъ все, что только м-ссъ Тревиліанъ могла ему сообщить о положеніи ея мужа. Нельзя было сомнваться, говорила она, что его разсудокъ пострадалъ, но она полагала, что состояніе его ума было противоположно состоянію его тла, и чмъ слабе онъ былъ тломъ, тмъ ясне и тверже былъ его разсудокъ. Онъ теперь никогда не вспоминалъ полковника Осборна, и относился ко всмъ обстоятельствамъ послднихъ двухъ лтъ, какъ къ послдствіямъ неумолимой судьбы, такъ ужасно разрушившей его счастье безъ всякой вины съ его стороны.

— Будьте уврены, она продолжала, что я его никогда не обвиняю. Даже когда онъ говоритъ про меня ужасныя вещи, а это онъ часто длаетъ,— я никогда не извиняю себя. Я думаю, что я не скажу ни слова и тогда, когда онъ назоветъ меня низкой тварью.

Прежде чмъ они въ этотъ вечеръ разошлись. Емилія задала ему много вопросовъ на счетъ Норы, и Гуго подробно описалъ ей положеніе, въ которомъ они теперь другъ къ другу находились. ‘Значитъ, папаша все таки согласился?’

— Да,— въ четыре часа утра, — именно въ тотъ моментъ, когда я съ ними простился.

— Когда же будетъ свадьба?

— Ничего не ршено, и я даже не знаю, куда она подетъ, когда они оставятъ Лондонъ. Думаю, что она отправится въ Монкгамъ, когда молодые Гласкокъ вернутся въ Англію.

— Какое странное стеченіе обстоятельстви, въ жизни,— похать туда именно, гд все могло быть ея достояніемъ!

— Мн кажется, что мн слдовало бы быть ужасно стыдно, что я разстроилъ такое блестящее счастье, сказалъ Гуго.

— Нора такая странная двушка! она такъ тверда, такъ настойчива, и въ тоже время такъ добра, и такъ доврчива, что она будетъ также ладить съ бднымъ человкомъ какъ и съ богатымъ. Вы не будете сердиться на меня, если я вамъ сознаюсь, что и я очень желала, чтобы она вышла за м-ръ Гласкока, и очень сильно ее уговаривала?

— Напротивъ, я могу только больше гордиться ее — и собою. Когда ей объяснили все, что она теряетъ въ отношеніи богатства, блеска и знатности, тогда она еще сильне закусила удила, и осталась глуха ко всмъ совтамъ и уговариваніямъ. Конечно, она была сильно влюблена.

— Надюсь, что она никогда не будетъ объ этомъ сожалть, вотъ и все.

— Ей надо бы прежде измнить свой нравъ. Все что она увидитъ въ Монкгам, только укрпитъ ее въ ея выбор. Не смотря на ея дтскіе пріемы, она тверда какъ скала, ничто не можетъ ее поколебать.

На другой день, утромъ, повидавшись сперва съ м-ссъ Тревиліанъ, Гуго отправился одинъ въ Каза-Лунга. Онъ взялъ съ собою нкоторыя бездлицы для стола больнаго, получивъ однако предостереженіе не говорить больному объ этомъ ни слова. Они условились, что онъ постарается уговорить Тревиліана назначить день для его возвращенія въ Англію. Это былъ теперь главный предметъ, который они имли въ виду. ‘Согласись онъ только вернуться въ Англію’, говорила Эмилія, ‘мы бы тогда во что бы то ни стало похали вмст, и онъ постепенно привыкъ бы подчиниться нашимъ совтамъ’. Еще не было и десяти часовъ, а Станбэри уже взбирался на гору къ дому, изумляясь печальному, знойному и безнадежному опустошенію этой мстности. Ему казалось, что всякій, кому пришлось бы здсь жить одному, среди этого зноя и опустошенія, всякій долженъ былъ непремнно здсь съума сойди. Почва была сожженная и пыльная, какъ будто ее никогда ни одна капля дождя неорошала. Ящерицы, выглядывавшія изъ трещинъ обвалившихся стнъ, еще больше увеличивали видъ зноя. Сама растительность была какого-то зеленожелтаго поблекшаго цвта, какъ будто палящіе лучи солнца лишили ее всей свжести. Въ воздух слышался едва внятный шумъ жучковъ и жужжаніе мухъ, подтверждающіе присутствіе сильной жары. Нигд не слышался человческій голосъ, нигд не раздавался звукъ человческихъ шаговъ, нигд не было пріюта или убжища отъ зноя палящаго солнца, онъ снялъ шляпу, вытеръ лобъ своимъ платкомъ, и постучалъ палкою въ дверь. Боже мой, до какого ужаснаго состоянія довело отсутствіе разума два существа, пользовавшіяся досел всми земными благами. Спустя нсколько минутъ посл этого, Гуго пройдя весь домъ очутился предъ Тревиліаномъ, котораго засталъ сидящимъ въ кресл подъ верандою, откуда былъ видъ на оливковыя деревья. Тревиліанъ не привсталъ съ своего кресла, а только протянувъ лвую руку, привтствовалъ своего стараго друга.

— Станбэри, сказалъ онъ:— я очень радъ васъ видть, уже ради воспоминанія давно минувшихъ дней. Найдя это уединенное убжище, я не думалъ найдти друзей вокругъ себя. Я хотлъ испытать одиночество, — и, по совсти будь сказано, тяжело испыталъ я это одиночество! Тревиліанъ одтъ былъ въ свтлый яркій италіянскій шлафрокъ, или шерстяное пальто,— италіянскій потому, что купленъ былъ въ Италіи, хотя наврное привезенъ то былъ изъ Франціи,— на ногахъ были у него зеленыя вязаныя туфли, а на голов вышитая ермолка. Видно было, что онъ въ своемъ туалет не сдлалъ никакихъ особенныхъ измненій для принятія своего друга. Его длинные, неразчесанные волосы падали на шею, а борода закрывала его лице. Подъ шлафрокомъ надта была ночная рубашка и невыразимые, видъ всего его туалета, былъ на столько же грязенъ, на сколько были ярки его цвта.— Садитесь, и побесдуемте вдвоемъ, сказалъ онъ.— Я здсь провожу мою жизнь не длая ничего,— да, ровно ничего, между тмъ, какъ вы ежедневно мучите вашъ мозгъ, чтобы вводить въ заблужденіе Британскую публику. Который же изъ насъ двухъ выбралъ ближайшій путь въ адъ?

Станбэри усвшись въ другое кресло, стоявшее тутъ же подъ этой же верандой, сталъ на сколько ему возможно было внимательно всматриваться въ своего друга. Нельзя было ошибиться, судя по зловщему, мрачному блеску его большихъ глазъ. Притомъ же этотъ принужденный видъ свободы, этотъ притворный цинизмъ, это пріискиваніе ложныхъ доводовъ, все повтствовало одну и ту же самую, старую исторію.

— Намъ говорили въ старину, отвтилъ Станбэри: — что праздность есть мать всхъ пороковъ.

— Намъ отъ сотворенія міра наговорили столько ложныхъ вещей, что я разъ на всегда ршилъ ничему больше не врить. Трудъ ведетъ къ жадности, жадность къ эгоизму, эгоизмъ къ обману, измн, а обманъ измны ведетъ прямо къ чорту,— да, прямо къ чорту. Да, другъ мой, вс ваши передовыя статьи не выведутъ васъ изъ этого. А какія тамъ у васъ новости? Кто живъ? Кто умеръ? Кто вышелъ? Кто вступилъ? Станбэри, какого вы мннія о человк, который уже два мсяца не читаетъ никакой газеты, который ни съ кмъ не ведетъ другихъ разговоровъ, кром тхъ, которые необходимы длятого, чтобы велть приготовить себ котлету, или охладить свою скромную бутылку вина?

— Но вы иногда видаете вашу жену, сказалъ Станбэри.

— Мою жену! Послушайте, другъ мой, оставимъ это лучше. Изъ всихъ предметовъ разговора, этотъ именно самый непріятный для людей вообще, для и мужей въ особенности, а я признаюсь, не составляю исключенія изъ этаго правила. Жены, это зло мене или боле необходимое человчеству, и я тоже одинъ изъ тхъ, который не могъ избжать этого зла. Земля должна населяться, хотя никто не знаетъ для какой цли. Я тоже помогъ размноженію человчества однимъ ребенкомъ мужскаго пола, и если вы изъ числа тхъ, которые считаютъ населеніе желательнымъ и нужнымъ, то я вамъ выражу свое сожалніе, что не могъ сдлать больше.

Весьма трудно было навести Тревиліана на другой разговоръ, и только тогда, когда Станбэри всталъ какъ будто желая проститься, нашелъ онъ возможнымъ намекнуть на цль своего прізда.

— Подумали ли вы, что вы могли бы быть счастливе дома, на вашей родин? спросилъ онъ.

— А гд моя родина, господинъ рыцарь полунощнаго пера?

— Тревиліанъ, ваша родина, вашъ домъ — Англія.

— Нтъ сэръ, да, прежде Англія была моей родиной, но я воспользовался свободой, данной мн Создателемъ, и выбралъ новую страну. Теперь мое отечество Италія, а Каза-Лунга мой домъ.

— Вс ваши узы, все что вамъ въ мір дорого — все это въ Англіи.

— У меня нтъ никакихъ узъ, нтъ узъ и нигд. Это была моя задача, освободиться отъ всхъ узъ,— и ей Богу, я въ этомъ вполн усплъ. Взгляните на меня! Я освободился отъ всхъ оковъ,— разв нтъ?— я ихъ вс съ себя сбросилъ, устранилъ вс препятствія, откинулъ вс покрывала, плащи, пеленки и прочее, отдлался отъ всхъ условій приличія, и теперь могу смотрть природ прямо въ лице. Станбэри! Я даже не нуждаюсь въ ‘Ежедневной Лтописи’, — подумайте только!

Станбэри въ это время ходилъ по террас, но вдругъ онъ остановился, придумывая какъ бы ему возразить этому философу.

— Слышали вы, сказалъ онъ наконецъ, что я женюсь на вашей своячениц, Нор Роули?

— На свт будетъ двумя съумасшедшими больше, за которыми вроятно послдуетъ множество маленькихъ глупышей. Извините меня Станбэри, но это уединенное мсто располагаетъ человка къ откровенности.

— Я получилъ согласіе сэръ Мармадука только наканун моего отъзда.

— Вы получили согласіе необразованнаго, невжественнаго, самонадяннаго и презрннаго старика, желаю вамъ много счастья.

— Будь онъ чмъ ему угодно, а я все-таки доволенъ, что получилъ его согласіе. По всей вроятности, не увижусь я съ нимъ никогда больше. Онъ на этой недл отправляется изъ Соутгамигона на Мандаринскіе острова.

— Неужели? Въ самомъ дл? Да ну, чортъ съ нимъ! вотъ все, что я могу сказать А моя почтенная и любезная теща ему сопутствуетъ?

— Вс они вмст возвращаются, — исключая только Норы.

— Которая останется васъ утшать? Надюсь, она васъ утшитъ,— вотъ и все. Не будьте только слишкомъ взыскательны. Предоставьте ей выборъ ея друзей, позвольте ей идти своей дорогой, дайте ей волю, а вы будьте слпы, глухи и нмы и особенно покорны, и тогда можетъ статься, что вы получите и завтракъ и обдъ въ вашемъ же собственномъ дом, — пока ваши часы не помшаютъ ея удовольствіямъ. А когда она раздражитъ васъ и возстановитъ васъ, вопреки васъ самихъ, своей суетностью, безразсудствомъ и непослушаніемъ,— такъ, что вы наконецъ принуждены будете ей высказать ваши чувства,— тогда она конечно придетъ къ вамъ нсколько дней спустя, и скажетъ вамъ съ самою кроткою уступчивостью и снисходительностью, что она вамъ прощаетъ. Проживъ съ годъ или больше вн вашего дома, она станетъ вамъ предлагать вернуться къ вамъ, позабыть все прошлое, — съ условіемъ, что вы будете точно исполнять все то, что она вамъ на будущее время прикажетъ.

Эта сатирическая выходка, столь напыщенная, столь откровенная и въ тоже время столь ложная, эта принужденная, неестественная развязность Тревиліана въ разговор, который при всемъ этомъ постоянно путался, и терялся въ своихъ выраженіяхъ вслдствіе физической слабости, все это вызвало въ груди Станбэри ужасно грустное и тяжелое чувство. И какъ помочь съумасшедшему человку?

— Я упомянулъ о моей женитьб, сказалъ Гуго, чтобы доказать вамъ мои права на боле близкое участіе въ счастьи и благосостояніи вашей жены.

— Женитесь вы на этой, либо на другой, я вамъ всегда буду очень радъ и скажу добро пожаловать, — интересуйтесь и принимайте участіе во всемъ, что вамъ угодно. Я же стою выше всего этого, да,— Станбэри ей Богу далекъ, и очень далекъ я отъ всего этого.

— Но вы не далеки отъ любви и привязанности къ вашей жен и къ вашему ребенку, Тревиліанъ?

— Сказать по совсти, да,— я думаю, что я далекъ и отъ этого. Быть можетъ во мн осталась искра слабости, но и только. Да вамъ-то какое дло до моей супружеской любви?

— Я въ настоящее время думалъ больше о ея любви къ вамъ. Теперь она въ Сіенн. Нельзя же вамъ допустить, чтобы она тамъ осталась?

— Конечно нтъ. Но за какимъ прахомъ остается она тамъ?

— Вернитесь съ ней въ Англію.

— Зачмъ мн то хать съ ней въ Англію? Оттого ли, что вы меня просите, или оттого, что она этого желаетъ, — или оттого только, что Англія самая скверная, пуританская, Богомъ забытая, глупйшая страна на всемъ земномъ шар? Другой причины я не вижу, для которой бы мн вернуться въ Англію. Не хотители вы стаканъ вина Станбэри?

Гуго отклонилъ предложеніе.

— Вы меня извините, продолжалъ Тревиліанъ, я въ это время выпиваю всегда стаканъ вина. И поднявшись съ своего кресла, онъ налилъ себ вина изъ кружки, стоявшей у него подъ рукой. Станбэри слдя за нимъ, когда онъ себ наливалъ вино, могъ замтить, что онъ едва держался на ногахъ, и кром того, онъ еще увидлъ, какъ этотъ несчастный человкъ выпилъ не одинъ, а два стакана вина изъ бутылки.

— Вернуться въ Англію, да — какъ бы не такъ? положимъ, что и Италія меня не очень интересуетъ, но во всякомъ случа, она лучше Англіи.

Гуго видлъ, что ему въ настоящее время нельзя было ничего больше сдлать. Наслышавшись такъ много о болзни и слабости Тревиліана, онъ удивлялся его разговорчивости и развязности. Пока онъ не выпилъ вина, онъ въ своемъ кресл изнемогалъ отъ слабости, но подкрпившись этимъ напиткомъ онъ продолжалъ говорить съ тою же притворною цинической развязностью.

— Я прійду опять васъ навстить, сказалъ Гуго, вставая и приготовляясь проститься.

— Вы пожалуй и не безпокойтесь Станбэри, но если хотите, то приходите. Вслуча же найдете мои двери заперты, то не сердитесь. Такой отшельникъ, какъ я иметъ право пользоваться нкоторыми льготами.

— Не бойтесь, не разсержусь, сказалъ весело Гуго.

— Я предъугадываю за чмъ вы приходили, говорилъ Тревиліанъ. Вамъ и моей жен, вамъ хочется меня увезти съ вами, а я думаю, что мн всего лучше здсь остаться. Мн многаго не нужно, и почему бы мн, не жить здсь? Жена моя можетъ остаться въ Сіенн, или вернуться въ Англію, пусть длаетъ какъ ей угодно. Но и мн должна она предоставить ту же свободу,— туже самую свободу,— да, ту же свободу. Тутъ онъ сильно закашлялся, и Станбэри счелъ лучшимъ его оставить. Онъ пробылъ въ Каза-Лунг боле двухъ часовъ, и не усплъ принести никакой пользы. Онъ былъ пораженъ и слабостью и силою Тревиліана, удивлялся его безумію и въ тоже время его проницательности. Однимъ словомъ, онъ ршительно не видлъ исхода для горя и тревоги его будущей свояченицы.

Вернувшись въ Сіенну, онъ передалъ ей со всевозможной точностью все имъ виднное и слышанное.

— У него бываютъ перемежающіеся дни, сказала Эмилія.— Завтра онъ будетъ въ совершенно другомъ настроеніи,— мрачный, молчаливый, тревожный и даже быть можетъ самъ себя упрекающій. Завтра, пойдемте оба, и мы вроятно увидимъ, что онъ позабылъ все, что было сегодня между вами.

Тмъ они и поршили до завтряшняго дня.

ГЛАВА XCIII.
Скажи, что ты мн простилъ.

На другой день рано утромъ, м-ссъ Тревиліанъ и Станбэри отправились вмст въ Казалунгу. Окрестные жители, жившіе по дорог, хорошо знали молодую лэди и коляску, въ которой она здила, и обыкновенно говорили: ‘эта Англичанка здитъ навщать своего съумасшедшаго мужа.’

М-ссъ Тревиліанъ, которой это мнніе окрестныхъ жителей было извстно, объяснила своему спутнику, что въ случа если имъ не удастся уговорить Тревиліана вернуться въ Англію, то слова эти могли помочь ей ограничить свободу ея мужа въ этой мстности. Въ Сіенн она продолжала видаться съ докторомъ, который научилъ ее, какъ въ этомъ случа ей слдовало дйствовать. Мры эти были бы медленны, затруднительны, быть можетъ даже и недйствительны, но разъ предприняты, не могли быть боле брошены, — между тмъ положеніе Тревиліана было такое, что тутъ необходимо было что нибудь сдлать. ‘Ему здсь, во всякомъ случа, хуже, нежели дома’, продолжала она, — ‘успть бы намъ только ему это вразумить!’ Тутъ Станбэри спросилъ ее насчетъ вина. Надо было полагать, что въ послднее время Тревиліанъ позволялъ себ пить вино въ излишеств, но пока еще только мстное. А вино этой мстности сильно возбуждающее и м-ссъ Тревиліанъ согласилась съ мнніемъ Станбэри, что это могло быть еще новымъ предметомъ опасенія.

Они взошли вмст на холмъ, м-ссъ Тревиліанъ, зная теперь хорошо вс дороги этого жилья, привела своего спутника прямо къ передней террас. Тутъ сидлъ Тревиліанъ въ своемъ кресл, грязный, нечесанный, но одтый также пестро и ярко, какъ и вчера, Станбэри сейчасъ замтилъ, что его расположеніе духа сильно измнилось. Когда они къ нему подошли, онъ медленно и съ большимъ усиліемъ привсталъ съ своего кресла, показывая этимъ быть можетъ даже и преувеличенную немощность своего слабаго и болзненнаго состоянія. Жена подошла къ нему, взяла его за руку, и опять усадила въ кресло. Онъ говорилъ, что онъ очень слабъ, не спалъ, и страдаетъ отъ жары, и тутъ же попросилъ ее налить ему вина. Она налила ему полъ-рюмки вина, которое онъ съ жадностью проглотилъ.

— Вы видите меня въ очень жалкомъ вид, Станбэри, да, въ очень жалкомъ,— сказалъ онъ, видимо позабывъ все происходившее наканун.

— Вамъ, старый другъ мой, необходима перемна климата, отвтилъ ему Станбэри.

— Перемна всего,— да, мн нужна перемна во всемъ, говорилъ онъ.— Еслибы я могъ обновить и тло, и умъ, и душу!

— Умъ и душа окрпли бы, если бы ты только намъ позволилъ позаботиться о твоемъ тл, сказала его жена, садясь на стулъ у ногь его. Станбэри, заране подготовивъ себя къ сегодняшнему дню, слъ подл, досталъ сигару и закурилъ ее, посл этого они просидли вмст молча, около получасу. Эмилія предупредила Гуго, что если онъ будетъ вести себя такимъ образомъ, то Тревиліанъ скоро привыкнетъ къ его присутствію, и дйствительно, казалось, что оно такъ и было въ самомъ дл. Всякій разъ, когда Тревиліанъ закашляетъ, жена подавала ему чашку съ какимъ-го питьемъ, которую онъ бралъ отъ нея, не говоря ни слова, а Станбэри въ это время продолжалъ курить и молчалъ.

— Люисъ, ты слышалъ, заговорила она наконецъ, — что Нора невста м-ръ Станбэри?

— Ахъ, да,— я это слышалъ. Надюсь, Станбэри, что вы будете счастливы,— счастливе, чмъ я былъ. Вопросъ вышелъ неудачный, но никто изъ присутствующихъ не возразилъ на это ни слова.

— Какъ жаль, что ни папаша, ни мамаша, не могутъ присутствовать на свадьб, сказала м-ссъ Тревиліанъ.

— Если бы мн пришлось жениться снова, то я не жаллъ бы отсутствія твоего отца, да, я долженъ это сказать. Онъ былъ моимъ врагомъ. Да, Станбэри — моимъ врагомъ. Мн все равно, кому бы я это ни говорилъ. Я принужденъ оставаться здсь, потому что этотъ человкъ готовъ былъ лишить меня, будь я въ Англіи, послдняго моего шиллинга. Да, онъ длалъ бы все возможное, чтобы этого достигнуть, а борьба съ нимъ, при настоящемъ состояніи моего здоровья, была свыше силъ моихъ.

— Сэръ Мармадукъ узжаетъ на этой недл изъ Соутгамптона, замтилъ Станбэри.

— Не знаю. Онъ постоянно узжаетъ и постоянно возвращается. Никогда въ жизни не спрашивалъ я у него ни единаго шиллинга, а онъ поступилъ со мной, какъ съ злйшимъ врагомъ

— Теперь, Люисъ, не будетъ онъ тебя больше безпокоить, сказала миссъ Тревиліанъ.

— Онъ не можетъ васъ безпокоить. Онъ оставитъ Англію, скоре, чмъ бы вамъ возможно было застать его.

— Онъ оставитъ посл себя другихъ измнщиковъ, возразилъ Тревиліанъ.

Станбэри, окончивъ свою сигару, всталъ и оставилъ супруговъ вдвоемъ на террас. Въ Каза-Лунг осматривать было нечего, но онъ все-таки отправился поглядть на мстность, заглянулъ въ огромную ригу, потомъ спустился къ оливковымъ деревьямъ и опять поднялся подъ навсъ, построенный для скота. Тутъ онъ постоялъ, подразнилъ ящерицъ, прислушивался къ жужжанію наскомыхъ, и отеръ потъ, который крупными каплями падалъ ему на брови. Все время онъ придумывалъ, какъ ему быть, что начать, и чтобы ему сказать, чтобы уговорить Тревиліана оставить это мсто. До сихъ поръ былъ онъ съ нимъ очень нженъ, ни въ чемъ ему не противорчилъ, весело и добродушно принимая отъ него всякое нелпое оскорбленіе, не упрекая его ни въ чемъ и не говоря ему ничего такого, чтобы могло затронуть его самолюбіе или нарушить его комфортъ. Но во всемъ этомъ онъ не видлъ ничего такого, чтобы споспшествовало къ достиженію желанной цли. Онъ пріхалъ сюда помочь сестр Норы въ ея ужасномъ несчастіи, и долженъ же онъ придумать какой нибудь планъ, чтобы осуществить эту помощь. Передумавъ все это, и составивъ себ планъ дйствія, онъ еще разъ обошелъ вокругъ дома и затмъ вернулся опять на террасу. Эмилія все еще сидла у ногъ своего мужа и держала въ своихъ рукахъ одну изъ его рукъ. Все это было прекрасно, жена должна быть нжна съ своимъ мужемъ, но Гуго пришелъ къ тому убжденію, что одной нжности здсь недостаточно.

— Тревиліанъ, началъ онъ,— вамъ извстно, зачмъ я сюда пріхалъ.

— Я думаю, что она васъ пригласила пріхать, сказалъ Тревиліанъ.

— Положимъ, что и такъ, — ну да, она призвала меня, и я пріхалъ попробовать уговорить васъ вернуться въ Англію. Если вы здсь останетесь, то этотъ климатъ и одиночество убьютъ васъ.

— Что касается климата, то онъ мн нравится,— а одиночество, къ нему я тоже усплъ привыкнуть.

— Но тутъ есть еще и другое обстоятельство, замтилъ Станбэри.

— Что же такое? спросилъ Тревиліанъ испуганно.

— Вы здсь не безопасны.

— Какъ не безопасенъ?

— Она не могла вамъ этого сказать, но я долженъ. Жена его все еще держала его руку, и онъ не пытался ее освободить, но теперь онъ привсталъ съ своего кресла, и свирпо устремилъ свой взглядъ на Станбэри.

— Они здсь не оставятъ васъ въ поко, сказалъ Станбэри.

— Кто не оставитъ меня?

— Италіанцы. Они постоянно говорятъ, что вы не должны и не можете оставаться одни, и если вы имъ одинъ разъ попадетесь въ руки, — и васъ заключатъ въ какую нибудь лечебницу или итальянскій пріютъ, то могутъ пройти цлые года, пока вамъ удастся оттуда выйти,— а то, чего добраго, можете и навсегда тамъ остаться. Я пришелъ разсказать вамъ и объяснить всю опасность, въ которой вы находитесь. Не знаю, поврите-ли вы мн.

— Такъ ли это? сказалъ онъ, обращаясь къ жен.

— Да, Люисъ, это такъ, въ самомъ дл, такъ.

— Да кто же сказалъ имъ это? Кто навелъ ихъ на эту мысль? Теперь онъ отнялъ свою руку: ‘Боже мой, Боже мой! неужели это возможно, чтобы даже здсь меня могли этимъ преслдовать’.

— Никто имъ этого не говорилъ, но вдь у людей есть глаза.

— Лгунья, измнщица, врагъ мой! это ты! воскликнулъ онъ, обращаясь къ жен.

— Люисъ, клянусь теб тмъ прощеніемъ, которое надюсь получить отъ тебя, я никогда никому не сказала ни единаго слова, которое могло теб повредить или оскорбить тебя.

— Тревиліанъ, не будь такъ несправедливъ и такъ безуменъ, сказалъ Станбэри.— Она не виновата. Неужели ты думаешь, что ты можешь здсь жить такимъ образомъ, не подавая поводу къ замчаніямъ и разговорамъ? Неужели ты думаешь, что люди ничего не видятъ и все будутъ молчать? Повторяю теб еще разъ, здсь грозитъ теб опасность.

— Что же мн длать? Куда мн хать? Неужели они не могутъ дать мн покойно умереть? Кому врежу я здсь? Пусть она возьметъ вс мои деньги, если он ей нужны. Ребенка она уже получила.

— Люисъ, мн ничего не нужно, какъ только увезти тебя и пристроить тамъ, гд бы ты быль покоенъ и безопасенъ.

— Отчего боитесь вы вернуться въ Англію? спросилъ Станбэри?

— Оттого, что они грозили заключить меня въ сумасшедшій домъ.

— Никто никогда не думалъ это сдлать, возразила Эмилія.

— Неправда, твой отецъ хотлъ это, и твоя мать тоже. Такъ говорили они мн.

— Послушай, Тревиліанъ. Сэръ Мармадукъ и лэди Роули ухали. По крайней мр въ Англіи ихъ уже не будетъ, когда мы туда прідемъ. Каковы бы тамъ не были ихъ желанія или власть, но теперь они ничего не могутъ сдлать. А здсь что нибудь да будетъ, — и очень скоро, даю вамъ слово въ этомъ. Если вы согласитесь вернуться со мной и съ вашей женой, то вы сами изберете себ, какое захотите, мстопребыванія. Не такъ-ли Эмиліи?

— Онъ назначитъ и изберетъ все, что ему будетъ угодно. Его сынъ будетъ съ нимъ, и я буду съ нимъ, и никто ни въ чемъ не будетъ ему противорчить. Ахъ! еслибы онъ только могъ знать, что у меня происходитъ на душ!

— Вы слышите, Тревиліанъ, что она говоритъ?

— Да, я слышу.

— И вы ей врите?

— Въ этомъ я не такъ увренъ, Станбэри, каково бы вамъ было, если бы васъ заключили въ съумасшедшій домъ, гд бы вы, за желзной ршеткой, скрежетали зубами, пока не лопнуло бы ваше сердце. Я не долго протяну, да,— я это знаю.

— Тебя никто никогда не заключитъ, никто тебя не тронетъ, замтила жена.

— Здсь я совершенно безвреденъ, говорилъ онъ чуть не со слезами, совершенно безвреденъ. Не думаю, чтобы меня хотли здсь обидть, прибавилъ онъ. И есть же другія мста. Да, есть другія мста. Боже мой, за что такъ преслдуютъ меня на бломъ свт! Совщаніе кончилось тмъ, что онъ подумаетъ и черезъ два дня дастъ положительный отвтъ, изъявивъ при томъ желаніе остаться теперь одинъ. Эмилія и Станбэри простились, и вмст сошли съ холма, зная, что онъ за ними наблюдаетъ, — и тогда только перестанетъ слдить, когда они пройдутъ ворота,— потому что, говорила м-ссъ Тревиліанъ, онъ теперь никогда не сходилъ съ холма, чувствуя, что ему это не по силамъ. Садясь въ коляску, они встртили одну изъ женщинъ, живущихъ въ дом, которой м-ссъ Тревиліанъ дала самый строгій приказъ увдомить ее тотчасъ маленькой запиской въ Сіенну, еслибы на случай сеніоръ вздумалъ куда нибудь собираться.

— Онъ не можетъ ухать далеко безъ моего вдома, говорила она ей, потому что деньги свои получаетъ изъ Сіенны, и еще недавно я принесла сколько ему нужно. Но у него нтъ столько, чтобы могло хватить на большое путешествіе. Станбэри заявилъ м-ссъ Тревиліанъ свое опасеніе, что чего добраго Тревиліанъ удетъ отыскивать себ другое жилище въ другомъ мст, и когда они прійдутъ сюда въ будущій вторникъ, то, пожалуй, найдутъ Каза-Лунгу пустой. Но ему въ то же время пришла въ голову мысль (которую онъ не сообщилъ м-ссъ Тревиліанъ), что врядъ ли хватитъ у него силъ самому собраться въ дорогу. Слдующій день, это былъ понедльникъ, показался Станбэри, у котораго не было никакихъ занятій, самымъ длиннымъ и скучнымъ днемъ всей его жизни. Въ Сіенн много интересныхъ памятниковъ, много драгоцнностей искусства, — такъ какъ некогда здсь была своя школа живописи, и въ публичной галлере и до сихъ поръ сохранились образцы школы, которыми она въ прав гордиться. Въ Сіенн есть тоже дворцы, неуступающіе своимъ мрачнымъ величіемъ никакимъ другимъ въ Италіи. Въ Сіенн есть и соборъ, который долженъ былъ быть величайшимъ въ мір, и вполн достойный быть подробно и тщательно осмотрннымъ. Городъ и старъ, и изященъ, и живописенъ, и грязенъ, и привлекателенъ, какъ слдуетъ быть италіянскому городу. Но въ юл мсяц вс эти прелести пропадаютъ. Въ юл мсяц, Италія не въ состояніи прельстить Англичанина. Бдный Станбэри побродивъ въ собор, и найдя его самымъ прохладнымъ мстомъ во всемъ город, улегся поспать на камняхъ. Его разбудили голоса священниковъ, начавшіе пть вечерню. Добродушные Италіянцы не потревожили его сна, и позволили бы, пока не запиралось, ему проспать до тхъ поръ пока не заперли бы на ночь церковныхъ дверей. Въ пять часовъ отобдавъ вмст съ м-ссъ Тревиліанъ, и желая какъ нибудь убить этотъ вечеръ, Гуго вышелъ на подъздъ гостинницы, и закуривъ трубку, сталъ мечтать о Нор. Вдругъ раздался сильный стукъ колесъ, и по улицамъ Сіенны пронеслась открытая коляска запряженная четверткой отличныхъ лошадей. Коляска неслась по дорог, ведущей чрезъ городъ къ желзной дорог. Взглянувъ на экипажъ, Станбэри увидлъ въ немъ лорда Петерборо съ дамой,— которая, по всей вроятности, была его жена. Гуго остался незамченнымъ, но, отъ нечего длать, онъ медленно поплелся за коляской къ станціи желзной дороги. По италіянскому обычаю, на станцію собирались обыкновенно за три четверти часа до ухода позда, такъ что Станбэри усплъ узнать отъ молодой четы вс новости и разсказать имъ вс свои свднія. Они возвращались изъ Рима, и предпочли поздъ въ экипаж чрезъ Сіенну, желзной дорог чрезъ Марему, и намревались въ эту ночь еще пріхать во Флоренцію.

— И вы думаете, что онъ въ самомъ дл помшанъ? спросила лэди Петерборо.

— Не подлежитъ никакому сомннію, что онъ помшанъ на столько, что неспособенъ вести свои дла, но все таки состояніе его не таково, чтобы можно было желать видть его заключеннымъ въ съумасшедшемъ дом. Будь его помшательство соединено съ бшенствомъ, тогда оно было бы хотя и ужасне, но не такъ затруднительно.

На счетъ Норы было много распросовъ, и лордъ Петерборо и его жена настоятельно упрашивали, чтобы свадьба была въ Монкгам.

— Мы теперь скоре чмъ чрезъ три недли будемъ дома, говорила Каролина, и она тотчасъ должна къ нимъ пріхать. Я ей впрочемъ напишу изъ Флоренціи, и разскажу ей какъ мы васъ видли курящимъ вашу трубку подъ аркой. Странно, что мой мужъ ничего объ этомъ не зналъ.

— Ей ей ничего не зналъ я, сказалъ супругъ,— да и можно ли было думать васъ здсь встртить. Ну, прощайте. Надюсь, что вы успете уговорить вернуться домой. Я тоже какъ то разъ былъ у него, но ничего не могъ длать. Вскор посл этого поздъ тронулся, и Станбэри вернулся къ м-ссъ Тревиліанъ.

На другой день, Станбэри отправился одинъ въ Каза-Лунга. Онъ разсчитывалъ, оставляя Англію, что если ему удастся принести пользу и сдлать что нибудь хорошее въ Сіенн, то это совершится въ три дня, и ему возможно будетъ собраться въ обратный путь въ среду утромъ,— или самое позднее въ среду вечеромъ. Но теперь нельзя было и думать объ этомъ,— и онъ даже не могъ предъугадать, когда ему можно будетъ тронуться. Посл своего перваго посщенія у Тревиліана онъ отправилъ къ лэди Роули телеграмму, сообщая ей, что въ Каза-Лунга все по прежнему и ничего не измнилось. Нор онъ писалъ каждый день Его пребываніе здсь обходилось ему очень дорого и сопряжено было съ большими затрудненіями, а между тмъ нельзя же было ему ухать и оставить начатое не окончаннымъ. Взбираясь на холмъ, онъ чувствовалъ противъ Тревиліана сильный гнвъ, и приготовлялся высказать ему всю правду въ самыхъ жесткихъ выраженіяхъ и даже прибгнуть въ случа нужды къ сильнымъ угрозамъ. Но едва усплъ онъ вступить на террасу, какъ Тревиліанъ ему объявилъ, что онъ готовъ хать въ Англію.

— Ну и прекрасно, мой старый добрый товарищъ, воскликнулъ Гуго. Какъ я радъ, и среди изъявленій своего удовольствія, онъ не замтилъ ни голоса, ни вида Тревиліана.

— Мни теперь все равно хать или оставаться, говорилъ онъ. Да, мн все равно гд бы не быть, и все равно скажутъ ли про меня, что я здоровъ или съумасшедшій.

— Лишь бы намъ только перевезти васъ туда, и поврьте что никто не скажетъ вамъ непріятнаго слова.

— Я боюсь умереть въ дорог и надлать вамъ хлопотъ съ моими похоронами. Станбэри вы и не подозрваете какъ ужасно я болнъ. Я не могу сть. Я не въ силахъ взойти на этотъ холмъ, я не сплю, и ночью потю до того, что вся постель мокрая. Я ничего не помню,— ничего кром того, что именно долженъ бы забыть.

— Вамъ бы только вернуться въ вашъ родной климатъ, а тамъ мы уже васъ поставимъ на ноги.

— Я буду очень жалкій путешественникъ,— да, жалкій путешественникъ, но сдлаю все что могу.

— Когда ршится онъ выхать? Это былъ теперь главный вопросъ. Тревиліанъ просилъ недлю времени, но Станбэри уговорилъ его собраться чрезъ три дня. Они выдутъ въ пятницу вечернимъ поздомъ, и переночуютъ во Флоренціи, Эмилія прійдегъ къ нему завтра и поможетъ уложить его вещи. Подвинувъ на столько это дло, Станбэри вернулся въ Сіенну.

Они оба боялись, чтобы онъ на другой день не измнилъ своего намренія, но подобная мысль казалась не приходила ему въ голову. Онъ просилъ увдомить управляющаго госпиталя о его вызд и сдач этого дома, и позволилъ Эмиліи уложить его вещи и все приготовить для дороги. Съ ней онъ говорилъ мало, и когда она пробовала кроткими и едва внятными словами уврить его, что угрозу о вмшательств Италіянцевъ, высказанная Станбэри, дошла до него не чрезъ нее, онъ только грустно качалъ головой. Она не могла понять, вритъ ли онъ ей, или просто не желаетъ говорить объ этомъ предмет. Она не могла у него вызвать ни малйшаго изъявленія привязанности, и, повидимому, онъ столь же не охотно принялъ бы и ея ласки, но онъ позволялъ ей приготовляться къ дорог, и не разу не намекнулъ, что намреніе его можетъ измнится. Въ пятницу, Эмилія взявъ ребенка, а Гуго вс ихъ вещи, выхали на дорогу, ведущую къ Каза-Лунг, думая лучше устроить такъ, чтобы на обратномъ пути въ городъ имъ боле не нужно было тамъ останавливаться. Въ Каза-Лунг Гуго взошелъ на холмъ съ кучеромъ, оставивъ м-ссъ Тревиліанъ въ коляск. Онъ уже сегодня утромъ былъ въ дом и отдалъ вс нужныя приказанія, и все таки боялся, чтобы, въ послднюю минуту не произошло перемны. Но Тревиліанъ былъ одтъ и готовь. На немъ была шелковая рубашка, а вмсто шлафрока и шитой ермолки синій фракъ и парижская конусообразная шляпа, надтая имъ сильно на бекрень. Станбэри нисколько не заботился о туалет своего друга. Возьмите мою руку, сказалъ онъ, и мы сойдемъ потихоньку. Эмилія не пришла сюда боясь жары. Онъ позволилъ свести или скоре снести себя съ холма, а за ними слдовали съ его вещами три женщины, кучеръ и еще старый крестьянинъ, работавшій на ферм.

Прошло боле полутора часа, пока размстили вещи, наконецъ он были вс уложены, привязаны, и приклплены палками, какъ будто они должны были въ этомъ вид совершить свое путешествіе до самой Москвы. Пока все длалось, Тревиліана усадили на стулъ, принесенный нарочно для него изъ одного изъ сосднихъ коттэджей, а возл него стала его жена съ ребенкомъ.

— Ну теперь все готово, сказалъ Станбэри, — и они простились съ Каза-Лунгой. Тревиліанъ сидлъ въ коляск безмолвный, и даже не замчалъ мальчика. Онъ какъ будто мечталъ или дремалъ, а глаза его безсознательно блуждали въ пространств.

— Онъ теперь кажется ни объ чемъ не думаетъ, говорила въ этотъ вечеръ Эмилія Станбэри. Но возможно ли понять и опредлить мысли сумасшедшаго?

Имъ наконецъ удалось уговорить больнаго вернуться съ ними въ Англію, но что начать имъ, какъ быть имъ съ нимъ, когда они прідутъ домой? Во Флоренціи провели они только одну ночь. Спутникъ ихъ оказался до того слабъ и утомленъ, что они принуждены были опять на другой день остановиться въ Болоньи. Ему сдлано было много вопросовъ, гд именно въ Англіи онъ желалъ бы поселиться, но оказалось невозможнымъ получить отъ него какой нибудь отвтъ. Однажды только онъ замтилъ, что ему хотлось бы вернуться въ Уиллесденъ въ коттэджъ м-ссъ Фуллеръ, изъ чего они заключили, что онъ желалъ бы жить гд нибудь по близости Лондона. Въ первый день путешествія онъ былъ капризенъ и молчаливъ,— съ намреніемъ принимая видъ ужасно обиженнаго человка. Онъ едва говорилъ и не обращалъ никакого вниманія на то, что ему говорила его жена. Онъ даже однажды замтилъ, что смотритъ на Станбэри, какъ на своего сторожа, и старался быть непріятнымъ и злобно упрямымъ, но на другой день онъ сталъ слишкомъ слабъ для этого, и принималъ безъ противорчія вс оказываемыя ему услуги. Въ Болоньи они пробыли цлый день, и отсюда оба Станбэри и м-ссъ Тревиліанъ написали къ Нор. Не зная гд она въ настоящее время находилась, они все-таки съ общаго согласія адрессовали свои письма въ Греггсъ-Отель. Нору просили пріискать, если возможно, небольшой меблированный домъ, гд нибудь по сосдству Мортлека, Ричмонда, или Теддингтона, и затмъ отправить имъ телеграмму и письмо въ ихъ отель въ Париж. Такъ какъ имъ нельзя было скоро хать, то они такимъ образомъ успли бы узнать гд имъ по прізд въ Лондонъ, прійдется жить.

Пробывъ день въ Болоньи, они отправились дальше, въ Туринъ, чрезъ Альпы въ Шамбери, оттуда въ Дижонъ и въ Парижъ. Въ Шамбери они опять остались нсколько дней, думая что прохладный, здоровый воздухъ и отдыхъ благотворно подйствуютъ на больнаго. Въ Турин, видя что имъ нужна посторонняя помощь, они наняли курьера, и наконецъ дошло до того, что Тревиліанъ позволялъ себя какъ дитя усаживать въ карету и вынимать изъ нея, вносить въ отели и сносить съ лстницы. Эти остановки и замедленія были ужасно чувствительны для Станбэри, м-ссъ Тревиліанъ, замтивъ это нсколько разъ, просила его оставить ихъ и позволить имъ окончить путешествіе съ помощью курьера. На это онъ не могъ согласиться. Онъ написалъ нсколько писемъ своимъ друзьямъ въ контору Ежедневной Лтописи, объясняя имъ на сколько возможно свое положеніе, и намекая, кто изъ даровитыхъ и способныхъ сотрудниковъ могъ бы просвщать Британскую публику относительно тхъ предметовъ, которые по своему существу обыкновенно выпадали на его долю въ контор Е. Л. Онъ и м-ссъ Тревиліанъ сошлись дорогой какъ братъ съ сестрой — да иначе и не могло быть. Но хорошо ли длали они предпринявъ это путешествіе? Они не могли скрыть отъ себя, что трудъ этотъ былъ свыше силъ бднаго страдальца, и что легко могло случиться, какъ онъ и самъ имъ говорилъ, что имъ пожалуй придется его схоронить на дорог. Но вдь жизнь въ Каза-Лунг была такъ ужасна, — вся ея обстановка, его одиночество, болзнь, помшательство, вс привычки и весь образъ жизни несчастнаго отшельника, все это было такъ опасно,— вроятность вмшательства мстной власти была такъ велика, и возможность, чтобы домъ этотъ остался во власти Тревиліана, была такъ мала, что имъ не оставалось другаго выбора, а между тмъ каково же, если это путешествіе его убьетъ? Дорогу изъ Шамбери въ Парижъ они совершили въ два дня, во все это время Тревиліанъ почти не говорилъ. Спалъ онъ много, и лъ лучше и больше нежели въ жаркомъ климат по ту сторону Альпъ.

Въ Париж они нашли телеграмму содержавшую только общаніе, что получать письмо на другой день, она была послана Норой прежде чмъ она отправилась на розыски возложеннаго на нее порученія, и содержала еще слдующее странное извщеніе: лэди Мильборо детъ со мной. На другой день они получили письмо, съ увдомленіемъ, что для нихъ, былъ нанятъ меблированнный коттэджъ между Ричмондомъ и Твикенгамомъ. Лэди Мильборо знала этотъ коттэджъ, и къ ихъ прізду будетъ все готово и устроено. Нора встртитъ ихъ на станціи желзной дороги въ Лондон, если они, какъ она имъ предлагаетъ, переночуютъ въ Дувр. Письмо свое должны они адрсссовать въ домъ лэди Мильборо, въ Экклестонъ-Скверъ. Она прідетъ въ коляск ихъ встртить на станціи Викторія, и съ ними вмст отправится въ коттэджъ.

И такъ имъ оставалось еще два дня томительнаго путешествія, посл чего они будутъ опять у себя дома, и заживутъ какъ мужъ и жена, и ужасная ихъ разлука конечно кончится.

Чувства Эмиліи къ ея мужу совершенно измнились съ тхъ поръ когда она была въ такомъ негодованіи, что онъ приставилъ полицейскаго наблюдать за ней. У ней исчезло всякое чувство гнва и досады. Женщина готова мужчин все простить, лишь бы онъ былъ слабе ея.

Сперва они отправились въ Дувръ, а потомъ въ Лондонъ. Однажды, прозжая въ Кентскомъ графств чрезъ поля усянныя хмлемъ, онъ слабо протянулъ руку и пожалъ ея. Въ коляск сидли они только вдвоемъ, и въ одно мгновеніе она очутилась предъ нимъ на колняхъ: О Люисъ!

— О Люисъ! скажи же наконецъ, что ты мн прощаешь! Что больше могла сдлать женщина для человка, которому она простила, и котораго она жалла?

— Да,— да, да, сказалъ онъ, только не говори теперь, я такъ слабъ и утомленъ.

ГЛАВА CXIV.
Истинная христіанка.

Въ это время ухали вс Роули.

Въ понедльникъ посл отъзда Станбэри въ Италію, лэди Роули сознавая всю затруднительность положенія Норы, чувствовала, что ей необходимо сдлать что нибудь для того, чтобы найти бдной двушк временной пріютъ. Теперь, когда вс согласились на ея бракъ съ Гуго Станбэри, который женится какъ только окончитъ свои дла, то оставить ее какъ дочь попавшую въ немилость и подвергнутую наказанію, было невозможно, да никто и не думалъ объ этомъ. Но что же длать, какъ ей быть!

Сэръ Мармадукъ былъ окончательно неспособенъ подать совтъ и помочь этому горю. Онъ назначилъ ей пенсію и оставлялъ небольшую сумму наличными деньгами,— но что касается до того, чтобы придумать гд бы жить, то онъ съумлъ только повторить свое мнніе, что всего лучше отправить ее къ м-ссъ Аутгаузъ. Лэди Роули, и сама не долюбливая м-ссъ Аутгаузъ, знала что для Норы пребываніе въ св. Дидульф было почти столько же ненавистно какъ и на Мандаринскихъ островахъ.

Нора чувствовала, что ея участь въ ея собственныхъ рукахъ. Однажды когда въ ея присутствіи отецъ заговорилъ о близкомъ родств, о благоразумномъ характер и о высокомъ уваженіи, которымъ пользовалась м-ссъ Аутгаузъ, Нора сидя подл сэръ Мармадука взглянула на мать и только покачала головой. Этого было достаточно, чтобы убдить лэди Роули въ томъ, что Нора ни за что въ мір не захочетъ жить въ св. Дидульф, и посл этого уже никогда больше и не затрогивали этотъ вопросъ.

Въ продолженіе всей тревиліановской исторіи, лэди Мильборо не переставала заявлять самое дружеское участіе и сочувствіе къ Эмиліи Тревиліанъ. Она раза два навстила лэди Роули, которая само собой поспшила отдать эти визиты. Тутъ старушка выразила свое мнніе, что во всей исторіи она нисколько не обвиняетъ Эмиліи, и своими дружескими изъявленіями съумла привлечь къ себ лэди Роули, хотя и не очень нравилась остальнымъ ея дочерямъ. Вотъ теперь, въ своемъ затрудненіи, лэди Роули отправилась къ лэди Мильборо и вернулась съ приглашеніемъ, чтобы Нора перехала къ ней въ Экклестонъ-Скверъ и осталась бы у ней до тхъ поръ, когда сочтетъ возможнымъ ухать въ Монетамъ, или когда вернется м-ссъ Тревиліанъ и пожелаетъ имть сестру при себ. Когда Нора это услыхала въ первый разъ, она даже вскрикнула отъ удивленія, и сказать правду, тоже и отъ досады.

— Мамаша, да она меня никогда не любила.

— Тмъ добре она и достойне уваженія.

— Но я никакъ не желаю перехать къ ней отъ того только, что она добра, что готова принять особу, которая ей не нравится. Я знаю, она очень добра. Знаю, что она готова жертвовать собою для всего, что находитъ правымъ. Но, мамаша, она такая чудачка!

Однако лэди Роули оставалась тверда, и даже Нора не могла ее въ этомъ случа убдить. Нор льстила мысль этой новой независимой жизни, хотя только на недлю или на дв, именно оттого, что другія молодыя двушки никогда не жили одн. Быть можетъ въ ея ум зародилось темное сознаніе, что ея отказъ выйти за лорда давалъ ей нкоторыя права на эту свободу и независимость. Станбэри былъ въ нкоторомъ отношеніи нчто въ род бродяги, и ей тоже слдовало, такъ думала она, пріобрсти маленькую практику въ этой бродяжнической жизни. Хотя она и не согласилась на тройную свадьбу, чувствуя сильное отвращеніе испытать на себ громкое неудовольствіе и гнвъ ея родителей, — но до тхъ поръ пока все было прилично, пока не было бгства, пока имя ея не подвергалось никакому скандалу, она считала эту краткую маленькую независимость очень полезной и пріятной. Она заране представила себ, какъ она ночью будетъ сидть одна при сальной свч, какъ будетъ длить свой бифстекъ, такъ чтобы онъ ей хватилъ на два обда, и какъ она быть можетъ даже сама себ будетъ длать постель. А теперь перехавъ въ Экклестонъ-Скверъ, въ домъ лэди Мильборо, да еще въ конц юля, ей надо было отказаться отъ всей поэзіи такой независимой жизни. Но леди Роули думала иначе и очень ршительно высказала ей свое мнніе:

— Нора, другъ мой, будь благоразумна и разсудительна. Молодая двушка твоихъ лтъ не можетъ взять квартиру и жить въ ней одна. Что стали бы говорить про тебя. Между тмъ какъ это предложеніе такъ любезно и сдлано отъ добраго сердца! Ты должна его принять,— да, для самаго Гуго должна ты это сдлать. И я ей сказала, что ты примешь ея приглашеніе съ величайшею благодарностью.

— Но она не останется въ город.

— Она останется пока теб возможно будетъ ухать въ Монкгамъ,— въ случа если Эмилія до тхъ поръ не вернется. Она знаетъ вс дла Эмиліи, и если она вернется, бдняжка — въ чемъ я сильно сомнваюсь,— тогда теб и лэди Мильборо, вамъ обимъ можно будетъ ршить слдуетъ ли теб перехать къ сестр или нтъ. Тмъ он и поршили, и воздушные замки Норы о независимой жизни распались.

Немногіе дни, остававшіеся до отъзда въ Соутгамптонъ, прошли очень скоро, хотя и довольно грустно. Сэръ Мармадукъ пріхалъ въ Англію въ ожиданіи большихъ удовольствій, — и съ тою тайной, невысказанною мыслью, которая всегда бываетъ у людей въ его положеніи возвращающихся на родину, что быть можетъ обстоятельства и такъ сложатся, что имъ не нужно будетъ ворочаться на мсто ихъ изгнанія.

Губернаторъ Гонкъ-Конга, посланникъ въ Богота, или начальникъ отдаленныхъ поселеній Золотаго берега, кто изъ нихъ, оставляя эти поприща своей гражданской или военной дятельности, не имлъ надежды переходящей даже въ ожиданіе, что благодарная родина придумаетъ для нихъ, до того времени, когда имъ опять придется возвращаться, что нибудь лучшее.

Однако благодарная родина не придумала для сэръ Мармадука ничего лучшаго, а неблагодарный секретарь Министерства Колоній не хотлъ даже продлить срока, до истеченія котораго бдный Губернаторъ могъ считать себя въ отсутствіи по особому порученію. Какъ доволенъ и благодаренъ былъ онъ, получивъ первыя извстія о своей поздк на счетъ казны, и съ оставленіемъ полнаго оклада! Въ Англіи онъ пробылъ пять мсяцевъ, съ полнымъ содержаніемъ, даже экипажъ его и извощики и то было на счетъ казны, и все таки былъ онъ недоволенъ, мраченъ, раздосадованъ и негодовалъ на министерство, не согласившееся продлить боле какъ на два мсяца срокъ его отсутствія, по истеченіи котораго порученіе его будетъ считаться оконченнымъ. Въ прошломъ мсяц произошли въ министерств нкоторыя перемны, но сэръ Мармадукъ думалъ, что консервативный статсъ-секретарь былъ бы къ нему милостиве. ‘Герцогъ говоритъ, что я могу здсь остаться еще три мсяца безъ отпуска,— но только на половинномъ содержаніи. Право, ему пожалуй никогда и въ голову не приходитъ, что и Губернаторъ Колоніи долженъ сть и пить’. Вотъ какъ высказывалъ онъ жен свое негодованіе.

Однако ‘Герцогъ’ остался также неумолимъ какъ и его предмстникъ, и сэръ Роули, отецъ столь многочисленнаго, семейства, былъ слишкомъ благоразуменъ и расчетливъ, чтобы оставаться здсь въ ущербъ своему карману. Между тмъ остальные клерки министерства роптавшіе прежде на невжество, такъ очевидно въ комитет выказанное, теперь шептали между собою, что его бы вовсе не слдовало отправлять обратно въ его Губернаторство.

Лэди Роули была тоже несчастлива и обманута въ своихъ надеждахъ. Она ожидала такъ много удовольствія отъ своего свиданія съ дочерью, и вмсто того ей пришлось видть только одно горе! Положеніе Эмиліи было очень грустно, но въ глубин своей души бдная мать страдала быть можетъ больше о томъ, чего лишилась Нора, чмъ о дйствительномъ несчастій своей старшей дочери. Держать счастье въ своихъ рукахъ и не вкусить его! У нее даже не было и того утшенія, чтобы съ другимъ подлиться этимъ горемъ! Она признала Гуго Станбэри своимъ зятемъ, и ни за что въ мір не сказала бы теперь не единаго слова противъ него. Онъ сталъ близокъ ея сердцу и она его любила. Но все таки она никакъ не могла забыть того, что знатный лордъ, владлецъ Монкгама, могъ быть ея зятемъ!

Бдная лэди Роули!

Софи и Люси тоже возвращались въ свое отдаленное и скучное изгнаніе, не видавъ осуществленія своихъ невысказанныхъ надеждъ и честолюбивыхъ ожиданій. Он хотя и не жаловались, но все таки имъ было очень тяжело и больно, что несчастіе ихъ сестры помшало имъ побывать на вечерахъ и потанцовать. Бдная Софи, и бдная Люси! Он удутъ, и мы о нихъ не услышимъ больше. Родители ршили, что Нора не подетъ ихъ провожать въ Соутгамптонъ. Зачмъ, не поможетъ она имъ ничмъ.

— Да благословитъ тебя Господь, мое сокровище, говорила мать обнимая свою дочь.

— Прощайте, дорогая мамаша.

— Передай мой душевный поклонъ Гуго, и скажи ему, что мои послднія слова была просьба, чтобы онъ былъ добръ и берегъ тебя.

Но и тутъ она думала о лорд Петерборо, такъ глубоко врзались въ ея память воспоминаніе того, что могло бы быть.

— Нора опиши мн все подробно, сказала Люси.

— Нечего то и описывать будетъ, возразила Нора.

— Все таки напиши, сказала Люси.

— Уговори Гуго написать путешествіе на Мандаринскіе острова. Никто еще про нихъ ничего не писалъ.

Такъ они разстались.

Сэръ Мармадукъ и его семейство заняли два кабріолета и отправились на Ватерлоскую станцію, а Нора въ третьемъ похала въ Экклестонъ Скверъ. Врядъ ли какая нибудь старая лэди сдлала когда либо такое истинно христіанское и доброе дло, какъ то, которое теперь длала лэди Мильборо.

Въ конц іюля, она конечно уже давно ухала бы въ Дорсетшайръ, если бы не жертвовала собою для этого дла. А между тмъ, она это длала не чувствуя даже къ Нор особенно горячей привязанности. Нора Роули была очень милая двушка, но съ ней собственно она была болтлива, нетерплива, и даже сказать правду, не всегда такъ вжлива, какъ должны бы быть молодыя двушки съ пожилыми друзьями замужней сестры. Но лэди Мильборо казалось ужаснымъ оставить молодую двушку одну безъ пріюта, безъ присмотра и безъ друзей. По ея понятіямъ, молодыя двушки были нжныя, слабыя растенія, требующія большаго уходу, прежде чмъ ихъ можно какъ замужнихъ женщинъ пересадить въ сады сего міра. Когда она узнала отъ лэди Роули, что Нора невста Гуго Станбэри.— ‘Вамъ лэди Мильборо’, говорила лэди Роули, ‘все извстно относительно лорда Петерборо, но не зачмъ вспоминать прошлое,— не такъ ли? Кром того м-ръ Станбэри сдлалъ такъ много для бднаго Люиса,— когда лэди Мильборо это услыхала, да еще узнала, что Нора поговаривала о томъ, чтобы ей жить олной въ меблированной комнат — тогда она поклялась, какъ добрая истинная Христіанка, что этому не бывать никогда. Экклестонъ-Скверъ въ юл и Август невеселъ, разв для того кто заинтересованъ въ послднихъ парламентскихъ засданіяхъ. Но лэди Мильборо не интересовалась политикой,— не интересовалась видть конецъ политическаго сезона. Она обыкновенно оставалась въ Лондон до начала или до половины юля, потому что вс ея знакомые и друзья обыкновенно также длали,— и какъ только она назначитъ день своего отъзда, то день этотъ былъ для нея днемъ отдыха и свободы. И теперь тоже она назначила этотъ день,— потомъ отмнила его, потомъ еще отложила оттого, что ей стало очевидно, что оставаясь еще недли дв, она этимъ сдлаетъ доброе дло. Предложивъ свои услуги она не сказала ни слова о своемъ предварительномъ распоряженіи. ‘Лэди Роули, пусть она ко мн прідетъ. А когда наши общіе друзья лордъ Петерборо и его жена вернутся въ Монкгамъ, тогда она можетъ къ нимъ похать’.

Вотъ какимъ образомъ пришлось Нор перехать и поселиться въ Экклестонъ-Сквер. Войдя въ гостинную лэди Мильборо, она вспомнила, что въ этой самой гостиной, въ одинъ прекрасный день года два тому назадъ, ей пришлось въ первый разъ слышать о всемъ великолпіи Монкгама. Добродушная лэди Мильборо и тогда также какъ и теперь свела м-ръ Гласкока съ Норой оттого только, что слышала что этому джентльмэну нравилась молодая лэди. Нора въ своей гордости сочла это вмшательствомъ,— чувствуя однако, что было сдлано, и хотя и дорожила восторгомъ джентльмэна, но осмяла дйствіе доброй лэди. Вспоминая теперь прошлое, она чувствовала, что благодарность все это смягчила. Хотя она чрезъ это не получила мужа, но за то пріобрла друга. ‘Дружекъ мой’, сказала лэди Мильборо, когда по ея приглашенію Нора сняла шляпу, ‘боюсь, теб будетъ скучно, почти все наше общество разъхалось, то есть т, гд я бываю, но мы будемъ кататься каждый день, чтобы теб не казалось такъ скучно’.

— Мн не будетъ скучно, лэди Мильборо,— мн только одно ужасно,— я знаю — что я васъ очень стсняю.

— Миссъ Роули, меня никогда ничто не можетъ стснить, отвтила старушка, если я знаю, что то, что я длаю, принято съ хорошей стороны.

— Конечно, конечно иначе и быть не можетъ, сказала Нора. И она тутъ же поклялась въ искренней дружб къ доброй дорогой старушк.

За тмъ послдовали письма и телеграммы изъ Шамбери, Дижона и изъ Парижа, потомъ ихъ поздка вдвоемъ для пріисканія коттэджа въ Твикенгамь. И надо было удивляться какъ восторженны и любящи стали другъ для друга и старушка и молодая двушка до прізда нашихъ друзей изъ Италіи. Нора разсказала свою жизнь со всми подробностями,— какъ ей невозможно было не полюбить Гуго Станбэри, какъ важно и необходимо было для ея счастья и собственнаго достоинства отказать м-ръ Гласкоку, и какъ ужасна была супружеская трагедія ея сестры. Лэди Мильборо хотя и не говорила о первомъ предмет съ восторгомъ и увлеченіемъ лэди Роули, но все таки съ очевиднымъ пристрастіемъ къ своему собственному званію, и этимъ возбудила въ Нор краснорчивое негодованіе. Лэди Мильборо допускала, видя твердую и искреннюю привязанность Норы къ Гуго, что она пожалуй и права была, но все таки оставалась при томъ мнніи, что м-ръ Гласкокъ какъ человкъ и лордъ обладалъ большимъ правомъ на полученіе ея руки, чмъ всякій другой, не имвшій яснаго признаннаго положенія въ свт. Видя что ея сердце отдано, Нора была права не разлучая своего сердца съ своей рукой, но лэди Мильборо была того мннія, что сердце молодой двушки должно бы быть подъ лучшимъ контролемъ, для того чтобы люди достойные ея руки и могли бы ее получить. По ея мннію, благоденствіе всей Англіи требовало, чтобы старшіе сыновья знатныхъ родовъ женились на самыхъ прекрасныхъ, лучшихъ, добрйшихъ и милйшихъ двушкахъ. Въ пользу этого правила можно было сказать еще очень много.

Что же касается другаго вопроса, на счетъ Эмиліи Тревиліанъ, то лэди Мильборо откровенно созналась, что она съ самаго начала считала во всемъ этомъ всего боле виновнымъ его. ‘Я должна теб сказать, другъ мой’, говорила она, ‘что мн вашъ другъ полковникъ Осборнъ ужасно не нравится’.

— Я уврена, что у него и въ помышленіи не было вредить,— да онъ и ни въ чемъ не виновенъ.

— Онъ, слава Богу, не такъ молодъ чтобы не понимать вещей. И когда до него дошелъ первый намекъ неудовольствія Люиса, то его первымъ долгомъ какъ джентльмэна и благороднаго человка было бы поспшить удалиться, даже какъ бы нелпо не было это подозрніе, но онъ долженъ былъ удалиться. Я онъ вмсто этого похалъ еще за ней — въ Девоншайръ.

— Онъ похалъ туда повидаться съ другими друзьями, лэди Мильборо.

— Желала бы я, чтобы это такъ было, и надюсь, что оно такъ и было. Но ему слдовало бы скоре отрубить себ руку прежде чмъ звонить у дверей того дома, гд она жила. Ты понимаешь, другъ мой, что я вполн оправдываю твою сестру, и всегда это длала, и говорила тоже самое бдному Люису, когда онъ ко мн приходилъ. Но полковнику Осборну слдовало это лучше знать. Зачмъ писалъ онъ ей? Зачмъ былъ онъ въ св. Дидульф? Зачмъ давалъ онъ поводъ думать что… что она, собственно она была его другомъ. О, другъ мой, это нехорошо, да, очень нехорошо! Боюсь, очень боюсь, что онъ очень скверный человкъ.

— Лэди Мильборо, мы его такъ давно знаемъ.

— Какъ желала бы я, чтобы вы его вовсе не знали. Бдный Люисъ! Сдлай онъ то, что я ему съ начала совтовала, и все было бы хорошо. ‘Позжайте съ женой въ Неаполь’, говорила я. ‘Позжайте въ Неаполь’. И сдлай онъ это, тогда не было бы путешествія въ Сіенну, не было бы пребыванія въ Каза-Лунг, не было бы разлуки. Но онъ иначе смотрлъ на все это. Бдный добрый Люисъ. Зачмъ не послушалъ онъ меня и не похалъ въ Неаполь, когда я ему это говорила.

Пока он здили взадъ и передъ присматривать за коттэджемъ въ Твикенгамъ, стараясь устроить все какъ можно комфортабельне для бднаго больнаго, лэди Мильборо намекнула Нор, что Тревиліану въ его настоящемъ положеніи непріятно будетъ, даже чтобы свояченица его оставалась бы теперь у него къ дом. Въ коттэдж была маленькая комната, которую Нора было себ назначила, и сначала казалось, что старушка одобряла ея намреніе, не говоря объ этомъ до 10 Августа, когда лэди Петерборо извстила ее, что она и супругъ ея готовы принять свою гостью. Лэди Мильборо и тутъ промолчала, но на другое утро высказала ей свое неодобреніе.

— Вы подете съ ними въ коляск, а вещи ихъ можно будетъ положить въ кабріолетъ, но въ этой коляск ты опять вернешься. А потомъ посмотримъ что дальше будетъ.

— Добрйшая лэди Мильборо, вамъ то по крайней мр можно будетъ ухать изъ города, когда я къ нимъ переду.

— Велика важность, что я останусь въ город. Какую разницу можетъ это составить для такой старухи какъ я? Меня не ждетъ тамъ никакой женихъ, и все дло состоитъ въ томъ, что я увдомлю мою невстку, что пріду къ ней недлей позже. Аугуста очень рада меня видть, но она очень благоразумная женщина, и безъ меня очень легко обойдется.

— А такъ какъ я большая дурочка, то я этого не могу.

— Если ты меня любишь, то и сдлаешь такъ какъ я теб совтую.

— Двушки въ твоемъ положеніи, часто нуждаются въ помощи. Я уврена, что ты считаешь меня очень щепетильной, но я убждена, что м-ръ Станбэри будетъ мн благодаренъ. Такъ какъ твоя свадьба должна быть въ Монкгам, то всего приличне, чтобы ты посл отъзда твоихъ родителей перехала бы къ нимъ прямо изъ моего дому.

Всмъ этимъ хотла лэди Мильборо доказать, что цнность руки, которую Гуго Станбэри получитъ предъ алтаремъ, увеличится тою безъукоризненною чистотою рукъ, чрезъ которыя она пройдетъ прежде чмъ сдлается его обладаніемъ, въ отношеніи свта, лэди Мильборо, вроятно, была права, но раздляетъ-ли это мнніе женихъ, это еще весьма сомнительно.

— Надюсь, что чтобы не случилось, но вы не усумнитесь въ моей благодарности, сказала Нора посл небольшаго молчанія.

— Я думаю, что ты вришь искренности моего расположенія, и не сомнваешься, что совты мои идутъ отъ добраго сердца, а это утшаетъ и радуетъ меня всего больше.

— Лэди Мильборо! я всегда, всегда буду васъ любить. Нтъ, я не знаю никого, кто бы былъ добре васъ,— и миле.

— Въ такомъ случа, я еще спокойне, сказала лэди Мильборо.

Посл этого он поцловались, и тмъ все покончили.

ГЛАВА LCV.
Тревиліанъ въ Англіи.

Нора въ коляск лэди Мильборо, съ ея кучеромъ и лакеемъ и съ кабріолетомъ для вегцей, ожидала на станціи желзной дороги прихода позда изъ Дувра. Вскор увидла она на платформ Гуго и бросилась къ нему со своими новостями. Они про себя другъ друга и не распрашивали, такъ озабочены были они оба Тревиліаномъ.

— Мы ему въ Дувр достали спальный вагонъ, сказалъ Гуго, и мн кажется, что онъ довольно хорошо вынесъ дорогу, только отъ жары страдалъ онъ также какъ и въ Италіи. Вы его едва узнаете, когда увидите.

Когда разошлась толпа пассажировъ, тогда Гуго и курьеръ принесли Тревиліана и усадили его въ коляску лэди Мильборо. Увидивъ Нору онъ улыбнулся, но даже не протянулъ ей руки, чтобы съ ней поздороваться.

— Я поду съ нимъ въ коляск, сказала жена.

— Конечно, — и я тоже и маленькій Люи Мста будетъ довольно: коляска большая. Для вещей есть еще кабріолетъ. Милая Эмилія, какъ я рада что тебя вижу.

— Дорогая Нора! посл мн можно будетъ поговорить съ тобой, а теперь не сердись за меня. Какъ добра была ты.

— Нтъ не я, а она, вотъ кто былъ добръ. Я никакъ не могу добиться правды на счетъ коттеджа. Онъ принадлежитъ кому-то изъ ея друзей, и она мн насчетъ платы не дала выговорить ни слова. А какъ тамъ мило,— онъ на берегу рки. Надюсь ему понравится.

— Ты останешься съ нами?

— Не сейчасъ. Лэди Мильборо думаетъ, что на первыхъ порахъ мн лучше у нея остаться. Но я буду прізжать къ вамъ каждый день и, пожалуй, останусь у васъ если ты найдешь, что это ему будетъ пріятно.

Все это было сказано, пока Гуго съ курьеромъ усаживали Тревиліана въ коляску. Но теперь они опять иначе устроили. Гуго нанялъ еще другой кабріолетъ, въ которомъ онъ и курьеръ отправились за остальными, такимъ образомъ вс вмст похали въ Твикенгамъ. Гуго все еще не зналъ, какое его ожидаетъ вознагражденіе за вс его хлопоты,— Нора ршилась съ нимъ въ двоемъ вернуться въ коляск.

Коттеджъ, названіе котораго неизвстно было всей компаніи, расположенной на берегу Темзы, былъ безъ сомннія гораздо лучше дома, построеннаго на вершин холма въ Каза-Лунга. И вотъ, наконецъ-то, жена будетъ опять спать подъ однимъ кровомъ съ своимъ мужемъ и не будетъ больше ужасной разлуки.

— Это, вроятно, Темза, сказалъ Тревиліанъ, и это были единственныя слова, сказанныя имъ въ этотъ вечеръ въ присутствіи Норы. Прежде чмъ она собралась вернуться въ городъ, сестрамъ удалось остаться наедин на нсколько минутъ, и он успли отрывками передать другъ другу весь запасъ своихъ новостей. Немного-то и было что разсказывать: ‘Онъ такъ слабъ,’ говорила м-ссъ Тревиліанъ, ‘что ршительно ничего не можетъ длать. Онъ едва говоритъ. Когда мы ему дадимъ вина, тогда онъ скажетъ нсколько словъ, и умъ его, кажется, тверже и ясне. Я ему сейчасъ сказала, что все это мое дло что во всемъ этомъ виновата я, а онъ только изрдка произносилъ отрывистыя слова, желая показать мн, что помнитъ мое сознаніе.

— Бдная ты моя Эмилія!

— Нтъ, этакъ лучше. И что же въ этомъ? Онъ такъ страдалъ, что я готова была сказать и не то, лишь бы облегчить его. Гордость моя умчалась, и теперь мн все равно что бы про меня не сказали. Конечно, вс будутъ говорить, что я сошла съ прямой дороги, и что онъ мн простилъ.

— Никто этого не скажетъ, никто Эмилія. Лэди Мильборо очень хорошо знаетъ какъ все это было.

— Да не все ли равно? Въ жизни бываютъ вещи хуже чмъ дурное имя.

— Но онъ этого не думаетъ?

— Нора, его умъ для меня тайна. Я не знаю что онъ думаетъ. Иногда мн кажется, что вс факты забыты, и что ему только нужно дтское удовлетвореніе убдиться что онъ господинъ, а то опять бываютъ минуты, когда я чувствую, что подозрніе въ немъ гнздится, что онъ помнитъ прошлое и недовряетъ будущему. Войдя въ этотъ домъ четверть часа тому назадъ, онъ боялся не спрятанъ ли здсь докторъ сумасшедшихъ, готовый на него наброситься и схватить его. Маленькаго Люи онъ едва замчаетъ,— хотя было время, даже и въ Казалунга, когда онъ ребенка отъ себя ни на минуту не отпускалъ.

— Что же ты теперь будешь длать?

— Я постараюсь исполнить мою обязанность,— вотъ и все.

— Но вы возьмете доктора?

— Конечно. Онъ былъ очень доволенъ, когда его въ Париж навстилъ докторъ, хотя и не позволилъ мн присутствовать при этомъ свиданіи. Но Гуго видлъ потомъ этого доктора и узналъ что, по его мннію, тло у него слабе ума.

Нора сообщила сестр фамилію доктора, предлагаемаго лэди Мильборо, и простившись съ сестрой ухала съ Гуго въ коляск.

Несмотря на все горе, ими виднное и только что покинутое, ихъ дорога въ Лондонъ была очень пріятна и весела. Изъ всхъ пріятныхъ періодовъ сватанія и любви, самый пріятный періодъ безъ сомннія тотъ, когда тсная дружба между женихомъ и невстой такъ установлена, и они такъ уврены другъ въ друга и предстоящее событіе такъ близко, что ими допускаются разговоры, касающіеся обыкновенныхъ предметовъ жизни, какъ бы имъ всего лучше устроиться съ тми ограниченными средствами, которыми они располагали, какъ пойдетъ жизнь, которую они ршились начать вмст, какія понятія другъ у друга о ихъ взаимныхъ обязанностяхъ, что могутъ они сдлать другъ для друга, какія жертвы принесутъ они одинъ для другого. Теперь-то и былъ настоящій смыслъ въ любви двушки, когда она заявляла, что никогда еще не любила такъ горячо своего жениха, какъ въ настоящую минуту, когда разсказывала ему сколько паръ чулокъ она купила. Любоваться вмст звздами, отдыхать вдвоемъ на свже-скошенномъ сн, читать стихи изъ одной книги обнявшись и съ полузакрытыми глазами, все это чрезвычайно пріятно. Также очень отрадно изливать свои чувства на бумагу въ письм, которое, самъ авторъ это знаетъ, всмъ другимъ глазамъ, ушамъ и понятіямъ покажется смшнымъ, но глазамъ, ушамъ и понятіямъ его возлюбленной оно будетъ очень пріятно, но для двушки, которая сшила рубашку любимому ею человку, для нея минута, когда она сдлала послдній стежекъ, наврное пріятне всхъ звздъ, пахучаго сна, поэзіи и чувствительныхъ писемъ. Нора Роули не сдлала этого для Гуго Станбэри. Но сшей она ему что нибудь, она быть можетъ была бы счастливе, чмъ даже теперь во время этой дороги, хотя и не было сшитой рубашки, но все таки это была лучшая минута ея жизни, никто кром ихъ благоразумной совстливости, ничто не могло ихъ теперь разлучить,— а сказать правду, у Гуго ея не было очень много. По его понятіямъ онъ былъ теперь также хорошо всмъ снабженъ для женитьбы, какъ тотъ джентльмэнъ въ какой-то псни, который въ одну дождливую ночь пріхалъ свататься за невстой. Въ денежномъ отношеніи онъ, пожалуй, былъ бдне этого Ирлайдца, но за то во всемъ остальномъ, что требовалось для комфортабельной женатой обстановки, онъ всмъ обладалъ, или, по крайней мр могъ сію минуту имть все что потребуется. Нора могла жить, гд ей будетъ угодно, только конечно не въ Уайтголь-Гарденсъ, или въ Бельгревъ-Скверъ, но за то Нію-Родъ, Лупусъ-Стритъ, Мантегю-Плесъ, Норзъ-Бенктонъ и Кеннингтонъ-Оваль, съ всми ихъ окружающими аллеями, террасами, дорогами, все это представляло, по его мннію, такой огромный выборъ и меблированныхъ квартиръ и небольшихъ домовъ, что все ихъ затрудненіе состояло только въ этомъ выбор. Онъ застраховалъ свою жизнь въ тысячу фунтовъ, заплативъ проценты и отложивъ извстный излишекъ на черный день, у нихъ оставалось еще пятьсотъ фунтовъ, съ которыми они должны начать свою жизнь. ‘Конечно, для васъ, я желалъ бы чтобы это было пять тысячъ,’ говорилъ онъ, и я желалъ бы быть министромъ, герцогомъ, или пивоваромъ, но даже и въ небесахъ, и тамъ вы это знаете, не вс ангелы могутъ быть архангелами. Нора увряла его, что она будетъ вполн довольствоваться простыми ангельскими добродтелями. ‘Надюсь, вы любите бараньи котлеты и картофель, и очень,’ сказалъ Гуго. Тутъ она разсказала ему о своемъ честолюбивомъ притязаніи на бифстекъ, сознавая, что такъ какъ теперь его придется длить на двоихъ, то благая идея сохранить кусокъ отъ него и спрятать его въ буфетъ, оказывалась неисполнимой. ‘Я не цню бифстекъ,’ говорилъ онъ. ‘Бифстекъ долженъ непремнно имть значеніе. Въ нашемъ клуб, бифстекъ есть величайшая и очень дорогая роскошь. А баранья котлета есть нчто опредленное и означаетъ экономію.’

— Въ такомъ случа, бараньи котлеты будутъ у насъ дома, сказала Нора, а для бифстека вы будете ходить въ вашъ клубъ.

Пріхавъ въ Экклестонъ-Скверъ, Нора настояла на томъ, чтобы Гуго вмст съ ней пошелъ къ лэди Мильборо. Напрасно отговаривался онъ тмъ, что всю дорогу отъ Дувра совершилъ въ ужасно пыльный и жаркій день, — и во время всей этой дороги включительно съ поздкою въ открытомъ кабріолет въ Твикенгамъ онъ не усплъ умыть ни рукъ, ни лица. Но Нора настаивала, увряя, что лэди Мильборо такая добрая, милая, почтенная барыня, которая все это пойметъ, и заставила Гуго пойти къ ней.

— Мн очень пріятно, м-ръ Станбэри, васъ видть, сказала добрая, старая лэди, и надюсь, вы найдете, что Нора была подъ хорошимъ присмотромъ.

— Она разсказала мн какъ добры вы къ ней были. Я право не знаю, не пріймите вы ее, гд бы она пріютилась.

— Вотъ видишь Нора,— я теб говорила, что онъ это скажетъ. Мн не хотлось бы васъ обманывать м-ръ Станбэри, и потому должна я вамъ сказать, что у нея было много странныхъ и дикихъ предложеній, которыя, я въ этомъ уврена, вы бы не одобрили. Но совсмъ тмъ, она очень мила, и если только будетъ васъ также слушать, какъ слушаетъ меня.

— Я вовсе не намрена его слушать, лэди Мильборо,— нисколько не намрена. Я только изъ за свободы и выхожу замужъ.

— Другъ мой! все что ты теперь говоришь, все это только шутки, но большая часть теперешнихъ молодыхъ двушекъ, такъ мн кажется, въ самомъ дл приступаютъ къ этому обряду и даютъ свой брачный обтъ, въ той надежд, что посл этого он будутъ совершенно свободны длать все что захотятъ. И посл этого удивительно-ли, когда вс жалуются, что молодые люди не хотятъ жениться?

— Не думаю, чтобы молодые люди очень заботились о послушаніи, возразила Нора. ‘Иные женятся изъ за денегъ, а иные по любви. Но никакъ не думаю, чтобы они женились для того, чтобы имть рабу.’

— Что скажете вы на это, м-ръ Станбэри? спросила старая лэди.

— Я могу васъ уврить только въ одномъ, что я женюсь не изъ за денегъ, отвчалъ онъ.

Спустя дня два или три посл этого, Нора простилась съ своимъ другомъ въ Экклестонъ-Сквер, и на время перехала къ сестр. М-ссъ Тревиліанъ изъявила, что такое распоряженіе ей будетъ очень пріятно, и теперь тмъ боле желательно, такъ какъ Нора въ скоромъ времени должна съ ней окончательно разстаться, вслдствіе этого лэди Мильборо могла ухать въ Дарсетшайръ. Передъ своимъ отъздомъ старушка поднесла Нор вуаль, который та должна была надть въ день своей свадьбы. ‘Мн очень прискорбно, что я не увижу твоей свадьбы, такъ какъ она будетъ въ Монкгам, но ты должна мн написать, и сказать когда она будетъ и въ какой день, — и я буду думать и молиться о теб, а ты, надвая этотъ вуаль, вспомни меня.’ Такъ он разстались, и Нора была убждена, что пріобрла друга на всю жизнь.

Когда Нора перехала въ Твикенгамъ, то на первыхъ порахъ, Тревиліанъ почти не замтилъ этого, но нсколько спустя, онъ сталъ по немногу съ ней заговаривать, въ особености если ей случалось быть съ нимъ наедин. Тогда онъ говорилъ про дорогую Эмилію, про бдную Эмилію, медленно покачивая при томъ головой и изъявляя сожалніе. ‘Что за жалость, Яго, о! какая жалость,’ сказалъ онъ однажды. Этотъ намекъ показался Нор такъ ужасенъ, что она по прежнему вся вспыхнула отъ гнва, и чуть было не высказала ему, что во всемъ этомъ онъ столь-же виноватъ, какъ и тотъ ревнивый супругъ въ трагедіи Шекспира, слова котораго онъ сейчасъ приводилъ, и если его ревность, будетъ продолжаться, то, вроятно, и кончится также трагично. Но она удержалась, и только усердне принялась работать своей иголкой,— готовя, (будемъ такъ думать), какое нибудь счастливое платье для Гуго Станбэри. ‘Она теперь все видла,’ продолжалъ Тревиліанъ, ‘да она все видла.’ А Нора молчала и продолжала шить свой рубецъ. Она сознавала, что не имла права растроить однимъ словомъ все то, чего съ такимъ трудомъ добилась ея сестра. ‘Вы знаете, что она созналась?’ спросилъ онъ.

— Ради Бога, Люисъ, не говорите объ этомъ.

— Вы должны это знать, продолжалъ онъ.

Тутъ она встала съ своего мста и вышла изъ комнаты. Она не въ состояніи была вынести этого, будь онъ даже сумасшедшій,— да умирай онъ! Она бросилась къ сестр, и повторила ей все имъ сказанное. ‘Ты бы лучше на это не обращала вниманія,’ сказала Эмилія. ‘Это ничто больше, какъ доказательство того, что я теб говорила. Бываютъ минуты, когда его умъ такъ же дятеленъ, какъ и прежде, но увы! дятельность эта такъ ужасно направлена!’

— Нтъ, я не могу сидть и выслушивать этого. Дай что сказать мн ему, когда онъ мн сдлаетъ опять такой же вопросъ? Онъ сказалъ, что ты созналась.

— Да, я это сдлала. То есть, я ему сказала, что я виновата. Все что намъ случалось читать про Инквизицію и прежнія пытки, все это ничто. Мн довелось испытывать, что муки и пытки еще не вывелись, — вотъ все что я могу теб сказать.

— Я должна уйти, если онъ опять со мной объ этомъ заговоритъ.

— Вздоръ, милая Нора. Если я могу это выносить, отчего не вынести и теб? Неужели ты хочешь, чтобы я его разсердила, начавъ съ нимъ споръ объ этомъ предмет?

— Но онъ можетъ и выздоровть,— и тогда онъ вспомнитъ, что ты ему говорила.

— Если онъ только совсмъ поправится, тогда и подозрвать не будетъ больше. Я въ этомъ случа должна рисковать. Не предполагаешь же ты, что я объ этомъ тоже не подумала. Часто клялась я сама себ, что обрушись хоть весь міръ вокругъ меня, но ничто не заставитъ меня признать, что я когда нибудь, либо дломъ, либо словомъ, либо даже мыслью измнила обязанностямъ замужней женщины. И несомнваюсь, что бдные, несчастные, которыхъ пытали въ ихъ кельяхъ, давали себ такія же общанія предъ своими сознаніями. Но когда ужасными пытками и мученіями растерзаютъ ихъ тло, тогда они были готовы сказать все, что хотли другіе. Я тоже вынесла страшную пытку, кровавое мученіе и была готова сознаться во всемъ, что онъ хотлъ. Когда онъ говоритъ о своей жалости, то, конечно, я понимаю, что онъ этимъ хочетъ сказать. Въ немъ до сихъ поръ было что-то, какой-то остатокъ чувства, удерживающій его отъ этого вопроса. Молю Бога, да сохранитъ онъ въ немъ это чувство!

— Но ты хотла бы сказать правду.

— Могу-ли я сказать, что я бы отвтила, если палачь стоитъ надо мной? Если бы ты знала, какъ трудно было уговорить его оставить Италію и привести его сюда, если бы ты вдала, что это было за чувство, знать, что одинъ онъ не могъ оставаться, что онъ слабъ, безсиленъ, знать, что скоро онъ быть можетъ лишится и этого убжища, что ему придется отсюда уходить, что онъ можетъ умереть гд нибудь среди дороги, или сдлать что нибудь ужасное подъ вліяніемъ той минутной силы, которая бываетъ у сумасшедшихъ,— да если бы ты могла все это понять, тогда бы ты не удивлялась, что я готова была перенести всякое униженіе, лишь бы достигнуть того, чтобы его привезти сюда.

Станбэри часто прізжалъ въ коттэджъ, и Нор было легче разсуждать объ этомъ предмет съ нимъ, нежели съ сестрой. Станбэри могъ тоже врне и подробне Эмиліи узнать отъ доктора, который теперь прізжалъ къ Тревиліану, каково было состояніе больнаго. По мннію доктора, тло больше у него страдало, нежели умъ. Докторъ допускалъ и соглашался, что мысли больнаго, вслдствіе сильнаго и постояннаго напряженія на одинъ предметъ, смшались, спутались, сдлались безсвязны, и пожалуй, превратились въ родъ мономаніи, но онъ, казалось, сильно сомнвался въ томъ, было-ли такое время, когда можно было бы ршить, что Тревиліанъ до того помшанъ, что нужно было вмшательство власти и закона, которое взяло бы его подъ свое покровительство.

Ревнивый человкъ, — такъ утверждалъ докторъ, — не есть еще сумасшедшій, даже если его ревность и нелпа, а Тревиліанъ въ своей ревности не сдлалъ ничего жестокаго, ничего разрушительнаго, ничего безчестнаго. Нора весьма неохотно соглашалась съ мнніемъ доктора, и, напротивъ, думала, что ничто не могло быть безчестне настоящихъ дйствій Тревиліана — и извинить его могло только это мнимое помшательство. Но тутъ было дло гораздо серіозне. Тревиліана такъ разстроилъ веденный имъ образъ жизни, а въ натур его было такъ мало задатковъ противостоять этому разслабленію, что надо было очень опасаться, не погибнетъ-ли онъ окончательно, прежде чмъ возможно будетъ ему помочь встать немного на ноги. Тутъ было ясно только одно. Ни въ чемъ не слдовало ему противорчить. Если ему угодно будетъ утверждать, что луна изъ зеленаго сыра, то вс должны съ нимъ согласиться, что въ самомъ дл луна изъ зеленаго сыра. Будь его утвержденія еще невроятне и нелпе, то ему все-таки не слдовало противорчить. Можно-ли сопротивляться человку, который одной ногой стоитъ въ гробу?

— Въ такомъ случа, Гуго, чмъ скоре я уду въ Монкгамъ, тмъ лучше будетъ, сказала Нора, которой пришлось опять выслушать намеки, для нея нестерпимыя. Это было 7 Августа, и всего недоставало трехъ дней до того времени, когда была назначена ея поздка въ Монкгамъ.

— Со мной, онъ никогда не говоритъ объ этомъ предмет, замтилъ Гуго.

— Потому что онъ васъ боится. Я всегда думала, что Эмилія и докторъ озабоченно съ нимъ дйствуютъ, и гораздо лучше было бы, дйствовать съ нимъ тверже и говорить ему всю правду. Однако эти три дня прошли, и Нора успла уговорить сестру измнить къ своему супругу свой образъ дйствій.

ГЛАВА XCVI.
Монкгамъ.

Десятаго Августа Нора Роули простилась съ коттэджемъ на берегу рки въ Твикенгамъ и отправилась въ Монкгамъ. Читатель конечно догадывается, что Гуго проводилъ ее на желзную дорогу и усадилъ въ вагонъ. Оба они понимали и видли, что имъ нельзя до тхъ поръ назначить дня свадьбы, пока не узнаютъ что нибудь боле опредленнаго о состояніи Тревиліана, при теперешнемъ же его положеніи, свадьба эта вышла бы весьма печальная и грустная. Оставляя коттэджъ, Нора продолжала досадовать и сердиться на своего зятя, ссылаясь на мнніе доктора относительно здраваго состоянія его разсудка, она вслдствіе этого предположенія тмъ строже осуждала его дйствія, она не врила его опасной болзни, а его немощь и безсиліе не возбуждали въ ней того чувства сожалнія, какое он внушали его жен. Эмилія Тревиліанъ конечно бывала чаще съ нимъ нежели ея сестра, и лучше ея понимала какъ это возможно, чтобы человкъ находился въ такомъ состояніи, когда про него нельзя сказать, ни того, что онъ помшанъ, ни того, что онъ здравъ,— да,— не помшанъ на столько, чтобы нужно было лишить его свободы въ его дйствіяхъ, и не здравъ на столько, чтобы можно было считать его отвтственнымъ за его слова и мысли. Тревиліанъ не задумывалъ и не длалъ ничего такого, чтобы могло повредить его жен и ребенку. Онъ подчинялся совтамъ доктора, денегъ не моталъ, Бодзль пересталъ быть его шпіономъ, и вообще къ жен и ко всему его окружающему относился страдательно и равнодушно. Онъ не длалъ жестокихъ упрековъ, и даже весьма рдко намекалъ на ихъ прошлое несчастье. Но все таки отъ времени до времени хотя и отрывистыми фразами, продолжалъ утверждать, что въ этой супружеской ссор, правъ былъ онъ, и что даже сама жена наконецъ въ этомъ созналась. Она ему никогда ни въ чемъ не противорчила, а онъ длался все смле въ своихъ утвержденіяхъ, стараясь въ разное время и при всякомъ удобномъ случа добиться и отъ Норы выраженія ея согласія. Но Нора не хотла согласиться, и онъ на нее дулся и говорилъ при ней и безъ нея, что она его врагъ. ‘Почему бы теб не уступить ему?’ сказала ей сестра наканун ея отъзда. ‘Ты видишь, я уступила, и если ты тоже сдлаешь, то право, ничего этимъ не испортишь’.

— Я не могу этого сдлать. Не могу лгать и притворяться, и потому лучше мн совсмъ ухать. Я не въ состояніи согласиться съ нимъ, зная, что умъ его дйствуетъ подъ вліяніемъ ужаснаго заблужденія.

Когда наступилъ часъ отъзда, Гуго пришелъ за ней и она ршилась ухать не простившись съ Тревиліаномъ.

— Онъ будетъ только еще больше сердиться, говорила она. Но ея сестра никакъ не хотла, чтобы она такимъ образомъ оставила ихъ домъ, и упрашивая ее, прибавила со слезами на глазахъ, что это будетъ, быть можетъ, ихъ послднее свиданіе.

— Хоть на прощаніе скажи ты ему ласковое слово, говорила м-ссъ Тревиліанъ. И Нора отправилась къ постели своего зятя, и сказала ему, что узжаетъ, и надется, когда вернется, найдти его бодре и сильне. Говоря это, она положила свою руку къ нему на постель, желая дружески пожать его руку. Но онъ лежалъ лицемъ отъ нея отвернувшись и какъ будто вовсе ее не замчалъ. ‘Люисъ’, сказала его жена, Нора узжаетъ въ Монкгамъ. Не хочешь ли ты съ ней проститься?

— Если она перестанетъ быть моимъ врагомъ, тогда пожалуй, сказалъ онъ.

— Люисъ, я никогда ни прежде, ни теперь, не была твоимъ врагомъ, говорила Нора.

— Пусть она детъ, сказалъ онъ. Хотя я теперь такъ мало ожидаю и отъ людей и отъ свта, но другомъ признаю я только того, кто со мной согласится, что противъ меня согршено въ продолженіи послднихъ двухъ лтъ,— да, согршено ужасно и жестоко.

Эмилія, стоявшая у его изголовья, вздрогнула услышавъ эти слова, но промолчала. Нора тоже не возразила ему, и тихонько вышла изъ комнаты,— а черезъ минуту и сестра ея за ней послдовала.

— Я это предвидла, замтила Нора.

— Намъ остается только терпливо переносить и страдать. Богу одному извстно, что я длаю, все что могу, сказала Эмилія обнимая сестру.

— Я думаю, что вы его больше не увидите, говорилъ Гуго, провожая ее на желзную дорогу.

— Не хотли ли вы, чтобы я дйствовала иначе? Но право, я не могла. Не оттого что это была бы ложь. Поврьте, я на это не обратила бы вниманія, если бы только могла облегчить его страданія и поддержать его разбитыя чувства. Съ сумасшедшими дозволяется и лгать и притворяться. Но чтобы согласиться съ его мнніемъ, мн надо было обвинить сестру, а выздоровй онъ, и онъ вспомнитъ тогда все, что я ему говорила.

На ближайшей станціи отъ Монкгама, сама лэди Петерборо пріхала въ коляск встртить Нору. Статный ливрейный лакей пришелъ на платформу, провести ее до экипажа и взять ея вещи, тутъ Нора невольно подумала, что этотъ человкъ могъ быть ея лакеемъ, вмсто того, чтобы быть лакеемъ той, которая теперь сидла въ коляск лорда Петерборо. А когда она увидла экипажъ ихъ сіятельства и рослыхъ гндыхъ лошадей въ блестящихъ шорахъ и почтеннаго осанистаго кучера, и гербъ расписанный на дверцахъ коляски, она улыбнулась при вид этихъ первыхъ наружныхъ проявленій знатности и богатства человка, который нкогда ее такъ любилъ и почти былъ ея женихомъ.

Есть люди, которые такъ и смотрятъ владльцами гндыхъ лошадей, осанистыхъ кучеровъ и графскихъ гербовъ, — Да — вся наружность этихъ людей, ихъ обращеніе, тонъ ихъ голоса, все въ нихъ заставляетъ думать, что у нихъ непремнно должны быть лакеи въ богатыхъ ливреяхъ и великолпный замокъ, но м-ръ Гласкокъ, ни своей наружностью, ни своимъ обращеніемъ отнюдь не внушалъ всхъ этихъ ожиданій. Не въ его вкус было щеголять всмъ этимъ, и онъ скоре гордился высокими дубами и вязами своего парка, нежели всми этими принадлежностями величія и роскоши, которыми онъ всюду могъ себя окружить. Онъ говорилъ о своихъ породистыхъ овцахъ, но лошадьми своими не хвастался, и хотя сознавалъ свое положеніе и весь его блескъ также хорошо, какъ и всякій другой дворянинъ въ Англіи, но всегда готовъ былъ, выходя изъ комнаты, согнуться и склонить голову, однимъ словомъ, принять такой видъ, какъ будто бы онъ очень маленькій, неизвстный человкъ.

Все это при вид экипажа смутно пробжало въ ум Норы. Она пыталась вспомнить и вывдать у себя самой, не иначе ли поступила бы она, явись ей м-ръ Гласкокъ въ первый разъ окруженный всмъ этимъ блескомъ и роскошью? Конечно, она сейчасъ же убдила себя, что вся эта роскошь, весь блескъ и богатство, будь они даже ему къ лицу, не измнили бы ея мннія, и не составили бы никакой разницы.

Ясно было, что хотя м-ръ Гласкокъ для себя лично и не любилъ наружнаго блеску, но жену свою желалъ имъ окружить. Каролина Спольдингъ, которую мы въ первый разъ видли, въ Сентъ-Микель, когда грубый кондукторъ хотлъ ее насильно запереть въ неуклюжій дилижансъ, теперь роскошно и прелестно возсдала въ богатой коляск. Привтствіе двухъ дамъ было самое дружеское, въ коляск раздался громкій поцлуй, при которомъ дв хорошенькія шляпы вроятно нсколько пострадали. ‘Мы такъ рады васъ залучить’, сказала лэди Петерборо. Конечно, у насъ теперь очень тихо, но вы не взыщите за это. Нора объявила, что никакой домъ не могъ для нея быть слишкомъ тихъ, и тутъ же разсказала грустное зрлище, такъ недавно ею оставленное.

— И вы еще не назначили дня вашей свадьбы? Конечно, это было невозможно. Да и не зачмъ вамъ торопиться. Мы уврены, что вы останетесь у насъ, пока все это не устроится. Надо было прохать около четырехъ или пяти миль, прежде чмъ он въхали въ ворота парка, молодая лэди была чрезвычайно любезна, мила и добра, но Нора чувствовала, что она не забываетъ своего достоинства.

Хотя Нора не ставила себя такъ низко, чтобы допустить мысль, что ея пріятельница принимаетъ съ нею какъ будто покровительственный тонъ и видъ, — (и допусти она эту мысль, она была бы совершенно ложна) — но она никакъ не могла отдлаться отъ этого непріятнаго ощущенія наружной подчиненности, и отъ чувства, что это превосходство должно бы быть на ея сторон, точно такъ, какъ и все ее теперь окружающее должно было быть ея достояніемъ,— согласись она только принять все это. Когда эти мысли являлись ей въ голову, то она ненавидла себя за нихъ, а между тмъ, он все-таки такъ и вертлись у ней на ум. Разсуждая съ Гуго о ихъ многозначительномъ бифстек, у нея не было никакого сожалнія, никакой неловкости, никакихъ помышленій о томъ, что можетъ же быть другое положеніе въ жизни лучше того, въ которомъ многозначительный бифстекъ играетъ такую важную роль, но пока она сидла съ лэди Петерборо въ коляск лорда Петерборо, она никакъ не могла возвратить своему уму его прежнее состояніе невозмутимой чистоты и спокойствія. И она себя возненавидла за это малодушіе.

— Здсь начинается паркъ, сказала ея пріятельница.

— А гд же домъ?

— Отсюда вамъ его нельзя видть, до него еще около двухъ миль. До воротъ около мили, и прохавъ ихъ остается тоже еще почти столько же. Когда въдешь въ этотъ паркъ, то вамъ даже длается страшно, что пожалуй и не выберешся изъ него, такъ онъ великъ. Говоря это, лэди Петерборо желала безъ всякаго хвастовства передать только совершенно обыкновенные факты.

— Да, онъ великолпенъ, отвчала Нора, и въ ея голос слышалась едва замтная иронія, которую она всми силами старалась подавить,— но вс ея усилія оказались тщетны.

Лэди Петерборо поняла ее сію минуту, и простила, сознавая, что эта иронія, которой она придавала больше важности чмъ она этого стоила, была совершенно естественна, ‘Милая Нора, заговорила она, — красня и сама не зная что ей сказать, — великолпіе, роскошь и богатство, все это ничто, а главное — любовь человка’.

Нора опомнилась и дала себ слово недопускать такихъ мыслей и хорошо себя вести. Да, она сдлаетъ надъ собою усиліе и добьется желаемаго результата.

— Роскошь, какъ прибавленіе къ любви весьма пріятна и многозначительна, возразила она, и я надюсь, что изъ любви къ нему, вы вполн ею наслаждаетесь.

— Да, вы правы, я вполн всмъ наслаждаюсь.

— Надюсь, вс проповди и нравоученія Валлахіи брошены на втеръ.

— Нтъ, не вс. Бдная, добрая Валли! Намедни получила я отъ нея письмо, которое она начинаетъ говоря, что ей хотлось бы настроить свою переписку подъ тонъ моего измненнаго положенія въ жизни. И какъ хорошо понимаю я ея упрекъ! Читая ея описаніе нкоторыхъ подробностей объ индивидуальныхъ мужчинамъ и женщинахъ, о событіяхъ ею виднныхъ, и замтивъ, что она не говоритъ ни слова о правахъ женщинъ и даже о политик вообще, я почувствовала, что въ ея глазахъ я падшее, уничиженное существо. Вы надъ ней сметесь, — напрасно,— она сдлала мн много добра, — и сдлаетъ его еще и другимъ. Но вотъ мы наконецъ и въ самомъ Монкгам, и теперь смотрите какова аллея.

Теперь Нора могла даже гордиться собой. Она сдлала надъ собой усиліе, оно было успшно, и она чувствовала что можетъ говорить натурально и честно, и искренно выразить свои мысли. ‘Я помню, какъ онъ самъ описывалъ мн эту аллею въ первый разъ когда я его видла, — да, вотъ она. Не думала я тогда, что мн придется видть вс красоты Монкгама. Неужели она такъ продолжается до самаго дома?’

— Не совсмъ,— тамъ, гд вы видите просвтъ, она кончается, мы повернемъ на право, и домъ будетъ прямо предъ вами. Тутъ будутъ большія желзныя ворота, а передъ домомъ террасы, и дивныя цвтныя клумбы. Да, я могу смло сказать, Монкгамъ, это настоящее чудо. Каждую среду съ утра я запираюсь въ своей комнат, и сдаю домъ на руки м-ссъ Крютчь, нашей ключницы, которая является въ тяжеломъ коричневомъ шелковомъ плать, и показываетъ это чудо прізжающимъ постителямъ. Въ остальные дни, м-ссъ Крютчь чрезвычайно вжлива и услужлива, но по середамъ, она величественна. Въ этотъ день Чарльсъ обыкновенно отправляется къ своимъ овцамъ, а я запираюсь въ маленькой комнат съ цлой кипой книгъ. Вамъ тоже придется раздлить мою неволю. Мн всегда такъ и хочется выглянуть и посмотрть на постителей.

— А имъ, я думаю, еще боле хочется взглянуть на васъ.

— Я сначала предложила сама водить ихъ и имъ все показывать,— но Чарльсъ не позволилъ мн.

— Это разбило бы сердце м-ссъ Крютчь.

— Это и Чарльсъ говоритъ. Онъ думаетъ, что м-ссъ Крютчь разсказываетъ имъ, что я гд нибудь заперта, и что это именно и придаетъ весь интересъ ихъ поискамъ. Какіе то постители изъ Ноттингама, однажды вломились въ комнату старой лэди Петерборо, и тогда цлый годъ запретили показывать Монкгамъ. Это надлало много шуму, и помшало Чарльсу являться въ графств. Но онъ не хотлъ начинать дла, впрочемъ къ лучшему, потому что этимъ сберегъ много денегъ.

Нора чувствовала себя теперь совершенно въ своей тарелк, хотя ей предстояло еще одно затрудненіе,— встрча съ лордомъ Петерборо. Между тмъ, он выхали изъ аллеи, повернули на право, и прохавъ желзныя ворота экипажъ остановился у большаго высокаго крыльца. Тутъ на верхней ступеньк стоялъ лордъ Петерборо въ измятой круглой шляп, въ очень старомъ охотничьемъ сюртук, и въ нанковыхъ брюкахъ, которые стали ему уже очень коротки. Онъ считалъ однимъ изъ удовольствій своей жизни, одваться у себя дома какъ ему угодно, и вроятно очень любилъ носить старое платье, которое было хуже того, какое кто либо носилъ въ его владніяхъ.

— Миссъ Роули, воскликнулъ онъ, подходя къ коляск и протягивая ей руку, я очень, очень радъ и доволенъ, что вы наконецъ видите Монкгамъ.

— Вы видите, что я сдержала свое общаніе. Каролина разсказала все мн, но она все таки еще не вполн свдущій проводникъ. Она не знаетъ гд семь дубовъ. Помните ли, когда вы мн разсказывали про эти семь дубовъ?

— Еще бы. Они отсюда въ пяти миляхъ,— на ферм Клаттонъ, Карриты кажется еще не было тамъ. Мы завтра же туда подемъ верхомъ.

Посл этого привтствія Нора Роули чувствовала себя въ Монкгам какъ дома.

Да, она была здсь какъ дома, и черезъ недлю была совсмъ счастлива. Она скоро замтила, что хозяинъ дома былъ совершенный джентльмэнъ, и вполн достойный любви и уваженія.

Она вроятно никогда не задавала себ вопроса, былъ ли м-ръ Гласкокъ джентльмэнъ или нтъ, и теперь тоже не анализировала этотъ вопросъ. Ей вроятно никогда не приходилось ни прежде, ни даже въ настоящее время объяснить себ самой, что въ немъ была именно эта неуловимая деликатность сердца, которую опредлить невозможно, но которая такъ легко узнается и чувствуется, она теперь только понимала, что иметъ дло съ человкомъ, присутствіе котораго ей всегда пріятно, съ человкомъ, котораго слова и дйствія она одобряетъ, и мысли котораго оказывались всегда честны и благородны. Конечно, она его не любила, оттого что Гуго Станбэри усплъ, раньше подвернуться. Сравнивать же эти дв личности было невозможно. Лордъ Петерборо не могъ соперничать съ блестящимъ умомъ Гуго Станбэри. Но за то во всемъ остальномъ, исключая этого, былъ онъ такъ добръ, такъ милъ, что ей теперь казалось невозможнымъ, чтобы любая молодая женщина, за которой лордъ Петерборо сталъ бы ухаживать, не влюбилась бы въ него.

Около половины Сентября наступило для Норы самое пріятное время, Гуго былъ приглашенъ въ Монкгамъ на охоту куропатокъ, но въ этомъ дл, не смотря на всю свою проницательность и весь свой умъ, онъ далеко не могъ сравниться съ своимъ хозяиномъ. Лордъ Петерборо охотился за куропатками всю свою жизнь, и стрлялъ такъ мтко и такъ врно, что возбуждалъ зависть Гуго. Сказать правду, Гуго стрлялъ плохо, такъ что охотникъ лорда Петерборо, обращался съ нимъ довольно презрительно, но за то въ другихъ отношеніяхъ, три или четыре дня, проведенные имъ здсь, были счастливйшими днями его жизни. Такъ какъ онъ долженъ былъ и здсь писать свои статьи, то уже на другой день посл охоты, онъ объявилъ, что требованія Ежедневной Лтописи, были такъ велики, что не позволяли ему ходить съ ружьемъ, но за то его прогулки по парку съ Норой, на которыя онъ, не смотря на вс требованія Ежедневной Лтописи, находилъ и время и случай, т остались ему памятны на всегда.

— Конечно, подчасъ я и вспоминаю, что все это могло быть моимъ, говорила Нора сидя съ нимъ подъ старымъ дуплистымъ, высохшимъ и наклонившимся стволомъ дуба, у котораго все таки еще оставалась довольно большая шапка, растущая изъ одного края ствола, чтобы покрыть и защитить ихъ своей тнью, и если вы желаете, чтобы я вамъ созналась въ моемъ сожалніи, — то я готова это сдлать.

— Меня бы это убило, если бы это было въ самомъ дл, а все таки, у меня не выходитъ изъ головы, что еслибы не я, то ваше положеніе въ жизни могло быть несравненно лучше, и какъ это богатство, эта знатность и весь этотъ блескъ, какъ все это было бы вамъ къ лицу.

— Нтъ, Гуго, въ этомъ вы сильно ошибаетесь. И тоже много и очень много объ этомъ думала, и очень хорошо знаю, что холодный бифстекъ спрятанный въ буфет именно то, что мн нужно.

— Здсь подобаетъ царствовать Каролин. Она такъ и смотритъ супругой пэра, къ ней идутъ вс эти почести, и он никогда не испортятъ и не ожесточатъ ее. И я тоже, могла бы быть великолпна и роскошна въ богатыхъ перьяхъ. Но таковы могутъ быть и многія птицы. Мн кажется, что и я пожалуй съумла бы разыграть роль знатной англійской лэди, и я съумла бы покровительствовать женамъ деревенскихъ священниковъ, съумла бы составить свой дворъ между пэрами въ Лондон, и даже съумла бы держать и м-ссъ Крютчь въ повиновеніи, но все это сдлало бы меня черствой, жесткой и я привыкла бы думать, что все только и сосредоточено на томъ, чтобы быть модной и знатной барыней.

— Извините, но я всему этому не врю.

— Нтъ, Гуго, гораздо лучше такъ какъ теперь,— по крайней мр для меня. Я всегда имла то убжденіе, что этакъ будетъ лучше, хотя и было время, когда я желала разыграть другую роль. Но къ счастью вы подоспли и спасли меня. А все таки Гуго, очень пріятно имть такіе дубы, подъ которыми можно сидть и отдыхать.

Станбэри согласился съ ней, что это очень пріятно.

На счетъ свадьбы они опять ничмъ не поршили: Состояніе Тревиліана было такъ неопредленно, такъ шатко, что имъ было очень трудно чмъ нибудь ршить. Хотя м-ссъ Тревиліанъ никогда ничего не говорила Станбэри, и никогда ничего не писала сестр о своемъ положеніи, но оба они предвидли и вполн понимали, что въ случа смерти Тревиліана, его вдова вроятно захочетъ жить съ ними. Это обстоятельство останавливало ихъ въ выбор дома, останавливало ихъ въ назначеніи дня свадьбы, они боялись, чтобы состояніе Тревиліана, не помшало имъ привести ихъ планы въ исполненіе. Они только и ршили одно, проживетъ ли Тревиліанъ эту зиму, или даже умретъ онъ, то свадьба ихъ во всякомъ случа не отложится дольше, какъ до конца Марта. До тхъ поръ, лордъ Петерборо останется въ Монкгам, и само собою разумется, что и пребываніе Норы продлится до этого времени.

— Если вы не наскучите моей жен, то мн и подавно, говорилъ Нор лордъ Петерборо. Я могу вамъ сказать только одно, когда вы удете, то васъ будете намъ ужасно недоставать. Еще въ Сентябр случилось такое происшествіе, которое вызвало Станбэри въ Эксетеръ, подробности же, касающіеся этого происшествія будутъ нами разсказаны въ слдующей глав.

ГЛАВА XCVII.
М-ссъ Брукъ Бургесъ.

Врядъ ли была во всей Англіи молодая женщина счастливе Доротеи Станбэри, въ Сентябр должна она была сдлаться женой м-ръ Брукъ Бургеса, новаго компаніона фирмы Кропперъ и Бургесъ. Прежнія ея стремленія въ жизни были такъ скромны, а въ послднее время на нее посыпался такой рядъ пріятныхъ радостныхъ успховъ только изрдка помрачаемыхъ легкими проблесками прошедшихъ невзгодъ,— что Ограда въ Эксетер казалась ей настоящимъ раемъ. Крутой нравъ ея тетки бывалъ для нея иногда предвстникомъ бури, потомъ смутило ее предложеніе м-ръ Гибсона и непродолжительное сопротивленіе ея тетки на другой бракъ, казавшійся ей такъ несравненно лучше перваго, все это перемололось, уладилось, и впослдствіи пошло все такъ, какъ будто она была любимицей фортуны, а теперь новая великолпная сдлка съ Кропперомъ и Бургесомъ спасала ее отъ перезда въ Лондонъ и жизни среди совершенно ей чужихъ людей! Когда ей въ первый разъ пришлось по желанію тетки пріхать въ Эксетеръ, она была не смла, молчалива и не уврена въ себ. Никто, даже т, которые ее хорошо знали, никакъ не предполагали, чтобы подъ этимъ смиреннымъ, запуганнымъ видомъ она обладала такимъ смлымъ здравымъ умомъ, тонкимъ знаніемъ характера и тихимъ сдержаннымъ ей только свойственнымъ юморомъ. Лицамъ, наблюдавшимъ за ней, казалось, что съ тхъ поръ, какъ она стала невстой Брукъ Бургеса, характеръ ея также измнился, какъ измняется бутонъ, когда распустившись онъ превращается въ цвтокъ. Тогда обнаруживаются въ немъ вс прелести природы, являются лепестки, листья разсыпаются, и его сладкое благоуханіе наполняетъ воздухъ. Останься она въ Ненкомб, и, вроятно, кром ея сестры никто не узналъ бы ее. Этому цвтку нужно было, чтобы его согрло теплое солнце жизни, чтобы холодныя препятствія придали бы ему силы, и дружба и любовь, какъ теплый весенній дождикъ способствовали бы его превращенію. Тогда только могъ онъ самъ сознать всю свою прелесть и красоту. Останься Доротея никмъ невидимой и неизвстной въ глуши и уединеніи деревенскаго коттэджа своей матери, она жила и умерла бы въ невденіи своихъ собственныхъ способностей наслаждаться жизнью. Она никогда не мечтала о томъ, что мужчина можетъ ее полюбить, пожалуй, пока она жила въ Эксетер, ей даже не приходило въ голову, что и она способна отплатить такою же любовью. Она не знала и того, что можетъ быть тверда въ своемъ мнніи, что уметъ смяться, и способна насмшить другихъ, что съуметъ быть лэди, и даже пойметъ, что она пожалуй лучше многихъ другихъ, что она очень недурна собой, и что можетъ быть счастлива, если это будетъ сказано устами любимаго ею человка. Цвтокъ преждевременно распустившійся, не всегда самый прелестный, плодъ созрвшій позже всегда самый сочный и сладкій. Тоже самое часто бываетъ съ мужчинами и женщинами. Юноша разсуждающій въ двадцать лтъ такъ, какъ другіе разсуждаютъ въ тридцать, рдко находитъ сказать что нибудь поумне въ сорокъ, двушка, которая въ обществ въ восемнадцать лтъ блеститъ умомъ, большею частью перестаетъ блистать, длаясь зрлой женщиной. У Доротеи, благоуханіе и красота цвтка и сладкій вкусъ плода, все это явилось позже, но за то плодъ сохранится, и цвтокъ не завянетъ отъ жары одного вечера.

— Какъ дивно измнилась наша невста съ тхъ поръ какъ она узжала, говорила м-ссъ Макъ-Гугъ миссъ Станбэри.— Мы думали, что она и дважды два сосчитать не уметъ, а теперь посмотрите она любую женщину за поясъ заткнетъ.

— Конечно, конечно, и почему же бы не такъ? въ семейств Станбэри не было ни одного дурака.

— Да, они въ самомъ дл замчательные люди, сказала м-ссъ Макъ-Гугъ, но она замчательне всхъ. Старый Барти сказалъ ей вчера у меня въ дом что-то не совсмъ пріятное, и какъ кажется не съ добрымъ намреніемъ.

— Да разв онъ когда нибудь говоритъ пріятныя вещи или съ добрымъ намреніемъ?

— Немного добился онъ однако отъ нея. Бургесы давно живутъ въ Эксетер, сказала она, и я не вижу причины, почему бы и намъ не продолжать дла также хорошо, какъ оно шло до насъ. Барти проворчалъ, и промурлыкавъ что-то и ушелъ отъ нее. Онъ вроятно думалъ, что она такъ и испугается, когда онъ съ ней заговоритъ.

— Онъ до сихъ поръ никогда неспособенъ былъ испугать кого бы то ни было изъ семьи Станбэри, замтила старая лэди.

Въ начал сентября Доротея отправилась въ Ненкомбъ-Путней повидаться съ матерью и сестрою и провести недлю у нихъ въ коттэдж. Она настояла на этомъ, хотя Присцилла безъ всякаго основанія ей намекнула, что посл настоящаго ея комфорта и съ будущими ея блестящими надеждами, жизнь въ коттэдж и его обстановка покажутся слишкомъ бдны и ничтожны.

— Я полагаю, что я и ты, Присъ, мы можемъ спать, какъ мы это и прежде длали, въ одной кровати, говорила Доротея, и слеза грусти блеснула въ ея глазахъ. Присцилла сконфузилась, и просила ее пріхать.

— Сказать теб правду, говорила старшая сестра, сватаніе, замужство и свадьба — все это кажется намъ въ Ненкомб чмъ то такимъ невроятнымъ, что я боюсь, чтобы ты не утратила здсь твоего блеска, и не сдлалась бы такой же неуклюжей, скучной нелюдимкой какъ и мы. Когда мама и я мы садимся за нашъ бдный обдъ, тогда я всегда чувствую, что на свт есть еще другая молитва, кром того, которую она говоритъ.

— А какая же это молитва, Присъ?

— Господи, не дай намъ умереть съ голоду, и да будетъ у всхъ другихъ растройство желудка, хотя мы этого вслухъ и не говоримъ, но такая молитва существуетъ, а отъ ея прикосновенія увядаютъ померанцевые цвты. Но Доротея все таки осталась, у нихъ и померанцевые цвты не завяли. Она длала съ сестрой длинныя прогулки въ Ниддонъ и Ридлей, он даже доходили до Кокчафингтона, вспомнивъ туть злаго полковника, и глядя на паперть церкви много про него толковали.

— Какъ я буду счастлива, говорила Доротея, когда ты съ мамой къ намъ прідешь. Я буду такъ рада, такъ довольна, видть васъ у меня въ гостяхъ.

— Но мы не прідемъ.

— Отчего же нтъ, Присцилла?

— Я знаю, что это такъ будетъ. Мама не захочетъ безъ меня хать.

— А отчего же ты не прідешь?

— По многимъ причинамъ, которыя теб вс извстны, Долли. Я крута, неуживчива, нелюдимка, и врагъ выздовъ. Я постоянно думаю, что вс другіе должны страдать разстройствомъ желудка, и легко можетъ быть, что подумаю тоже самое о теб и о Брук.

— Все это меня ни чуть не пугаетъ.

— Я знаю, что въ свт мое мсто здсь, — въ Ненкомбъ-Путней. Я этимъ горжусь, и думаю, что была неправа только однажды,— когда допустила мама перехать въ этотъ ненавистный Клокъ-Гаузъ. Быть можетъ это и ложная гордость, но я тмъ не мене этимъ горжусь. У меня нтъ и приличнаго платья, въ чемъ къ теб хать и остаться у тебя, когда ты станешь знатной лэди въ Эксетер. Хотя я и не сомнваюсь, что ты будешь всегда готова дать мн платье какое мн понадобится.

— Еще бы, Присъ. Да разв мы не сестры?

— Все таки я какъ сестра не буду теб такъ близка какъ онъ, когда будетъ твоимъ мужемъ. Кром того, я терпть не могу брать чужія вещи. Когда Гуго присылаетъ деньги, которыя ради мама принимаются, я всегда чувствую себ неловко пока он идутъ, и думаю, что это несчастное разстройство желудка можетъ и у насъ сдлаться. Помнишь ли ты баранину присланную, когда ты отъ насъ узжала? Какъ больна была я отъ нее.,

— Но, Присцилла, вдь это болзнь?

— Конечно. Не можешь же ты предполагать, чтобы я въ самомъ дл считала это чмъ нибудь особенно важнымъ. Я больна, но я довольно сильна, могу вынести такую болзнь, и она меня не убьетъ. Но Богъ знаетъ, что будетъ, когда мн стукнетъ сорокъ лтъ, когда быть можетъ, и вроятно, я большую часть этого времени останусь совершенно одна.

— Нтъ, ты будешь тогда съ нами.

— Не думаю, Долли. Не имть ничего своего, нтъ, это было бы не выносимо для меня. Но, какъ я уже теб говорила, я не буду несчастна. Наслаждаться жизнью какъ ты, этого конечно мн и думать нечего. Но я ощущаю удовольствіе, когда выйдя изъ дому дойду до конца нашей деревни я знаю, что никому не должна и полкроны. Все теперь становится дороже, но даже и въ этомъ нахожу я нкоторое утшеніе. У меня есть предчувствіе, что я дойду до того, что буду довольствоваться однимъ пенни въ день. Понятно, что тутъ были сдланы предложенія имъ помочь, даже скоре просьбы чмъ предложенія,— поданы были планы, какъ и что могло быть сдлано Брукомъ и Гуго, но Присцилла объявила, что вс эти планы ей ненавистны. Зачмъ вамъ тужить и безпокоиться о насъ? продолжала она: мы прідемъ васъ навстить, по крайней мр я — хоть разъ въ полгода, и вы заплатите за нашъ билетъ на желзной дорог, но только я изъ-за платья у тебя долго не останусь.

— Ну, согласись Присцилла, умно ли это?

— Въ настоящее время нтъ, оттого что мама и я, мы об сдлали себ къ свадьб новыя платья. Гуго прислалъ ихъ, и тоже деньги для чепчиковъ и перчатокъ.

— Онъ самъ долженъ скоро жениться, гд-то, въ какомъ-то мст, которое называется Монкгамъ. Тамъ живетъ Нора.

— Да, у какого-то лорда, возразила Присцилла. Надюсь, что мы то уже туда ни въ какомъ случа не подемъ.

— Но теб нравилась Нора, и ты ее любила, когда она здсь была?

— И очень, хотя я ее и считаю своенравной. Но она двушка не пустая, не тщеславная и очень справедлива. Она могла выйти за этого лорда, если бы только хотла. Да я ее люблю. Когда она прідетъ къ вамъ въ Эксетеръ, и если мое свадебное платье еще не будетъ изношено, то я тоже пріду съ ней повидаться. Я знала, что она любила Гуго, уже тогда, когда здсь была, хотя никогда и не говорила этого.

— Она очень мила, неправда ли? Онъ прислалъ мн ея фотографію.

— Она скорй хороша, чмъ мила. Удивительно право, какъ это такъ случилось, что вотъ вы об выходите замужъ, и еще длаете об такія важныя партіи, а мн такъ никогда, никогда никого не придется полюбить.

— О Присцилла не говори этого. Когда у меня будетъ ребенокъ, неужели ты не будешь его любить?

— Это будетъ твой ребенокъ, но не мой. Не думай, чтобы я жаловалась. Я знаю, что этакъ и должно быть. Я знаю, что ты должна выйти замужъ, а я не должна. Я знаю, что во всемъ Дэвоншайр нтъ человка, который захотлъ бы взять меня, или человка, за котораго я согласилась бы выйти. Я знаю, что я не гожусь ни для какой другой жизни кром той, которую веду. Я сдлала бы всякаго человка несчастнымъ, также какъ и онъ сдлалъ бы меня несчастной. Но отчего же это такъ? Вдь я уврена, что ты можешь осчастливить любого человка

— Да, я надюсь, Брукъ будетъ счастливъ со мной.

— Конечно, и ты сама этого достойна. Теперь, другъ мой, пойдемъ домой, и приготовимъ мамаш все къ этому великому дню.

По полудни, наканун торжественнаго дня, когда вс гости должны были съхаться, и даже уже утромъ миссъ Станбэри страшно суетилась и хлопотала. Къ счастью, у Доротеи было все готово, и она могла не обижая себя, пожертвовать тетк всмъ своимъ временемъ. Миссъ Станбэри дошла до того, что начинала думать сама о себ, что вся дйствительность ея жизни исчезла. Вс ея общанія были нарушены. Своего величайшаго врага Барти Бургеса принимала она у себя въ дом, и какъ казалось даже, отношенія ихъ стали очень дружескія и съ нимъ вмст она устроила планъ раздла семейной собственности. Ея невстка, съ которой она тоже была въ вражд, и съ которой и теперь настоящимъ образомъ не примирилась, та тоже будетъ ея гостья, также и Присцилла, которую она всегда на столько не любила на сколько ее уважала. Гуго, съ которымъ она до того поссорилась, что казалось не было никакой возможности когда либо примириться,— и онъ тоже будетъ ея гостемъ. Избранному ею наслднику она теперь помогала совершить именно то, за что сдлай онъ это прежде, она готова была лишить его своего наслдства. Расхаживая по дому, и мучимая мыслью, что безъ сверхестественныхъ усилій невозможно будетъ помстить и угостить прилично такое множество народу, размышляя обо всемъ этомъ, она не могла не сознаться себ самой, что вся ея жизнь была очень пуста. И только когда глаза ея останавливались на Дороте, и она видла какъ безконечно счастлива была единственная личность, которой она отдала все свое сердце, тогда только она чувствовала, что она сдлала того, чего нельзя было оставить не сдланнымъ.

— Мн кажется, я хорошо сдлаю, если теперь присяду, Доротея, сказала старушка, а то я пожалуй и не въ состояніи буду ходить завтра.

— Присядьте, присядьте, отдохните тетя! Все готово, и теперь никто не придетъ. Какъ прелестны стали комнаты, никогда еще не были он такъ нарядны. Я только боюсь, что вы будете скучать, когда мы удемъ.

— Да вдь вы удете только на шесть недль.

— Но и шесть недль долгое время.

— А что было бы, еслибы онъ тебя совсмъ увезъ въ Лондонъ? Знаешь ли ты на врно, что твоя мать не захочетъ, чтобы истопить ея комнату?

— Помилуйте, тетя, въ сентябр топить?

— У каждаго свой вкусъ.

— У насъ въ Ненкомб никогда не топили ни зимой, ни лтомъ.

— Это еще не резонъ, чтобы имъ здсь не устроить комфортабельно. Но она не настаивала на томъ, чтобы непремнно истопить комнату м-ссъ Станбэри.

М-ръ Станбэри и Присцилла пріхали первыя, и встрча была не совсмъ пріятна. Бдная м-ссъ Станбэри до того растерялась, что могла едва вымолвить словечко. Миссъ Станбэри думала, что ея гостья была горда, хотя и старалась быть любезной, но это стоило ей большихъ усилій. Он об величали другъ друга мамъ, и это ужасно конфузило и смущало Доротею. Каждая изъ нихъ была такъ дорога другой, что даже жалко и досадно было видть, что он такъ враждебно смотрли другъ на друга. Присцилла не была робка, но задорна и настойчива, и какъ про нее тетка впослдствіи говорила, не. прятала своихъ когтей.

— Надюсь Присцилла, вы любите свадьбы, сказала ей миссъ Станбэри, не зная какъ начать съ ней разговоръ.

— Да, въ отвлеченномъ смысл я ихъ люблю, отвтила Присцилла. Миссъ Станбэри не зная, что этимъ хотла сказать ея племянница, разсердилась.

— Бываютъ же иногда и у васъ въ Ненкомбъ-Путней свадьбы, замтила старушка.

— Вроятно бываютъ, только я ихъ никогда ни одной не видла. Завтра будетъ мой первый опытъ, возразила Присциллла.

— А потомъ будетъ и твоя, сказала миссъ Станбэри.

— Не думаю, сказала Присцилла. Это столь же вроятно какъ и то, чтобы вы тетя вышли замужъ. Миссъ Станбэри сочла это обидною дерзостью и ничего ей на это не отвтила.

Явился Гуго съ женихомъ. Всмъ извстно, что жениху наканун свадьбы не прилично оставаться въ дом, но ему все таки было позволено явиться къ чаю. Онъ пріхалъ вмст съ Гуго, для котораго приготовлена была комната. Тетка не видла его съ тхъ поръ, когда она ему за его дурныя дла отказала отъ дому, и Доротея съ страхомъ и трепетомъ ожидала этой встрчи. А между тмъ, встрча эта оказалась гораздо пріятне и дружелюбне нежели съ двумя барынями.

— Гуго, сказала она холодно и строго, я рада тебя видть при такомъ случа какъ этотъ.

— Милая тетя, сказалъ онъ, а я такъ радъ каждому случаю, который доставилъ бы мн возможность побывать опять въ этомъ миломъ старомъ дом. Я такъ счистливъ васъ видть. Она позволила ему поддержать свою руку нсколько мгновеній и пробормотала что-то, въ вид удовольствія.— Я долженъ вамъ объявить, тетя, что и я самъ тоже скоро женюсь, на прекраснйшей, добрйшей и милйшей изъ двушекъ, и вы должны меня поздравить.

— Поздравляю, поздравляю, и надюсь, что ты будешь счастливъ.

— Мы постараемся осчастливить другъ друга, вы позволите мн когда нибудь ее привезти и представить вамъ. Я не буду вполн счастливъ, если вы ее не увидите.

Миссъ Станбэри разсказывала потомъ Март, что она надется, что Гуго остепенился, и что женитьба его оконтательно усмиритъ. Однако когда Марта замтила, что м-ръ Гуго такъ трудится, какъ рдкій молодой человкъ въ Лондон, тогда миссъ Станбэри только грустно покачала головой. Хотя она теперь во многомъ и очень измнилась, но все таки не дошла еще до того, чтобы быть въ состояніи одобрить трудъ, который длался въ пользу грошевой газеты. На другой день, въ десять часовъ часовъ утра длинное шествіе отправилось пшкомъ изъ дому миссъ Станбэри въ соборъ, экипажи были бы здсь совершенно лишни, заднія двери собора, близь часовни Божіей Матери были какъ разъ напротивъ дома миссъ Станбэри. Многіе изъ жителей ограды собрались сюда посмотрть на шествіе, и колокола собора радостно гудли. Брукъ женихъ велъ подъ руку миссъ Станбэри,— это было конечно не совсмъ прилично,— потому что ему какъ жениху слдовало пріхать сюда совершенно съ другой стороны. За ними слдовала невста подъ руку съ своимъ братомъ, затмъ шли дв молодыя двушки, подруги Доротеи, и наконецъ Присцилла съ матерью заключали шествіе. Присцилла ни за что въ мір не хотла быть въ числ подругъ Доротеи. ‘Это все равно, какъ еслибы бы ты просила сову спть что нибудь, говорила она. Не хочу же я окончательно осрамить себя’. Но въ церкви она встала подл Доротеи, и когда обрядъ былъ совершенъ, то она первая посл Брука бросилась ее цловать.

Вс единодушно признали, что невста была очень мила. М-ссъ Макъ-Гугъ, которая была на завтрак, впослдствіи объявила, что Доротея Бургесъ, такъ звала она ее теперь неразгаданная двушка. ‘Она пріхала сюда, говорила м-ссъ Макъ-Гуго, тому два года, какъ дикая, молчаливая, неловкая, несмлая молодая двушка и вс мы говорили, что она не дале какъ черезъ недлю надостъ миссъ Станбэри. Никогда повидимому не происходила въ ней никакая особенная перемна, и вотъ теперь, она одна изъ нашихъ первыхъ красавицъ, всякому съуметъ сказать что нибудь пріятное, съ состояніемъ въ одномъ карман и съ деньгами тетки въ другомъ, и вс завидуютъ Бруку Бургесу его счастье, что онъ пріобрлъ себ такую милую жену. Черезъ годъ или два она будетъ разыгрывать въ город первую роль, и вс ей будутъ поклоняться’.

Авторъ этого разсказа проситъ позволенія присоединитъ и свое мнніе къ этому всеобщему мннію, высказанному м-ссъ Макъ-Гугъ. Онъ тоже думаетъ, что Брукъ Бургесъ былъ очень счастливъ получивъ такую жену.

ГЛАВА XCVIII.
Оправдана.

Въ то время, когда Гуго съ своей возлюбленной невстой мечталъ подъ дубами Монкгама, а Доротея въ Эксетерскомъ собор длалась законной супругой Брукъ Бургеса, м-ссъ Тревиліанъ съ своимъ мужемъ проживала въ коттэдж въ Твикенгам. Жизнь ея была очень невесела, и надеждъ на ея улучшеніе было очень мало. Какъ это часто бываетъ въ продолжительныхъ болзняхъ, докторъ былъ теперь единственный другъ, который могъ быть обоимъ пріятенъ и полезенъ. Онъ приходилъ къ нимъ каждый день, и подъ вліяніемъ того доврія которое почти всегда внушаетъ къ себ добрый и умный врачь. Тревиліанъ разсказалъ ему всю исторію своей супружеской жизни, — а все то, что ему разсказывалъ Тревиліанъ, докторъ передавалъ его жен. Надо замтить, что Эмилія и докторъ обращались съ Тревиліаномъ какъ съ ребенкомъ.

Въ скоромъ времени докторъ Невиль въ состояніи былъ сказать м-ссъ Тревиліанъ, что здоровье ея мужа до того потрясено, что почти нтъ возможности надяться, чтобы онъ когда нибудь могъ окрпнуть умомъ и тломъ. Но, хотя онъ и обращался съ своимъ паціентомъ какъ съ ребенкомъ, а все таки помшательства онъ ршительно не допускалъ, и утверждалъ, что угроза сэръ Мармадука такъ ужасно на него подйствовавшая, надлала много бдъ.

— Да что такого могъ сдлать папаша? допрашивала жена.

— Конечно, часто бываютъ такіе случаи, когда и самъ не знаешь что длать, но какъ бы то ни было, а угрозы во всякомъ случа весьма рдко въ состояніи образумить человка. Вашъ отецъ былъ на него сердитъ, и потому объявилъ, что онъ помшанъ. Скажите сами, раціонально это? Можно ли сердиться на сумасшедшаго человка?

— Да, это такъ, но если человкъ этотъ иметъ въ своихъ рукахъ власть надъ другими, и если онъ эту власть грубо и жестоко злоупотребляетъ, то опять возможно ли на него не сердиться? Безпомощность помшаннаго возбуждаетъ къ себ гораздо больше сожалнія, нежели вс другія немощи и страданія, которымъ подверженъ родъ человческій, но чтобы сожалть, надобно сперва убдиться что это дйствительно помшательство, тогда можно простить, или по крайней мр извинить всякое оскорбленіе, всякую обиду, но простить оскорбленіе нанесенное сознательно, каково бы ни было положеніе оскорбителя, это выше человческой натуры.

Эмилія Тревиліанъ все это время страдала ужасно. Она все еще готова была уступать во всемъ, потому что мужъ ея былъ болнъ,— быть можетъ даже безнадеженъ, но она не въ состояніи была дольше довольствоваться мыслью, что все то, что она допускала,— все то, что она и теперь готова допустить,— что все это было сдлано только для того, чтобы ея уступки и ея согласіе облегчили страданіе и горе человка, лишившагося ума и сознанія. Докторъ Невиль говоритъ, что ея мужъ не сумасшедшій,— а между тмъ онъ разсказываетъ про послдніе два года такъ, какъ будто ему пришлось вынести такое горе, какое приходится выносить мужу отъ дурного поведенія жены. Она сомнвалась въ его здоровьи. ‘Онъ можетъ поправиться’, говорилъ докторъ, ‘но теперь онъ такъ слабъ, что малйшая непріятность, малйшее огорченіе можетъ его мгновенно убить’. Въ настоящее время Тревиліанъ дошелъ до того, что уже не въ состояніи былъ встать съ своей постели, и его какъ ребенка переносили изъ одной комнаты въ другую. Онъ ничего питательнаго не могъ сть, и самъ постоянно думалъ, что его конецъ близокъ. Не смотря на свою слабость и на безсвязность своихъ воспоминаній прошлаго,— онъ во всемъ остальномъ обращался съ женой очень почтительно. Онъ много толковалъ о своемъ состояніи, говоря ей, что не измнилъ и не измнитъ духовную, сдланную имъ вскор посл его женитьбы. По этой духовной все его состояніе переходило къ ней, а посл ея смерти къ ея сыну. Такая духовная для нея была больше чмъ справедлива, это было съ его стороны великодушіе оказывать ей такое довріе, онъ даже въ ея присутствіи объявилъ своему нотаріусу, что не находитъ надобности измнять своей духовной. А между тмъ, не проходило дня, чтобы онъ не намекалъ на то ужасное зло, которое ему пришлось испытать, не напоминалъ бы ей сознанія,— и не обвинялъ ее въ томъ, въ чемъ она конечно никогда не сознавалась, даже тогда, когда въ своемъ безвыходномъ несчастій въ Каза-Лунга, нисколько не заботясь о значеніи и смысл своихъ словъ, думала только какъ бы его успокоить. А если онъ умретъ? неужели же онъ и умретъ съ этимъ убжденіемъ? А если онъ останется живъ, то неужели же будетъ онъ жить съ этимъ убжденіемъ? А если же онъ въ этомъ убжденъ, то возможно ли чтобы онъ доврилъ ей и сына, и свое состояніе?

— Эмилія, сказалъ онъ однажды, ‘не правда ли, это была ужасная трагедія’?

Она не отвтила ему на этотъ вопросъ, и по обыкновенію, когда онъ начиналъ говорить такимъ образомъ, сидла молча. Въ такихъ случаяхъ она не хотла ему отвчать, но теперь она знала, что онъ будетъ добиваться отъ нея отвта: ‘его я больше осуждаю нежели тебя’, продолжалъ Тревиліанъ, — ‘да, несравненно больше. Онъ какъ змя старался ужалить меня,— не зная даже какъ глубоко вонзится это жало въ мою душу’. Это не былъ вопросъ, а только повтореніе того, что онъ такъ часто говорилъ, и она думала, что ей и на это можно промолчать. ‘Эмилія, ты молода, Эмилія ты легко можешь и второй разъ выйти замужъ’.

— Никогда, сказала она, вся вздрогнувъ. Замужество казалось ей теперь чмъ то такимъ ужаснымъ, что она ни за что въ мір не ршилась бы возобновить его.

— Одно объ чемъ я тебя попрошу, въ случа если ты опять выйдешь замужъ, это то, чтобы ты боле берегла честь твоего мужа.

— Люисъ, воскликнула она, вставъ и подойдя близко къ нему, ‘скажи мн что ты подъ этимъ подразумеваешь, объясни мн значеніе твоихъ словъ’. Теперь была его очередь молчать, а ея требовать отъ него отвта. ‘Я много вынесла’, продолжала она, ‘оттого что не хотла сердить и тревожить тебя во время твоей болзни’.

— Ты много вынесла?

— Да, много, очень много. Врядъ ли найдется женщина, которая вынесла больше!

— А я? перебилъ онъ.

— Милый Люисъ, объяснимся же наконецъ. Въ чемъ обвиняешь ты меня? Намъ теперь необходимо во что бы то ни стало узнать нашъ образъ мыслей, и какъ каждый изъ насъ смотритъ на эти вещи.

— Я не длаю новыхъ обвиненій.

— Тогда я должна теб замтить, что ты употребляешь выраженія, въ которыхъ именно заключается какъ бы еще новое обвиненіе. Съ тхъ поръ, какъ супружество стало извстнымъ на земл, ни одна женщина не была своему мужу врне и преданне меня.

— Значитъ, ты лгала, когда ты мн въ Каза-Лунга, признавалась, что ты измнила твоему долгу?

— Если я это говорила, то я лгала. Но этого я никогда не говорила, я лгала,— думая что этимъ хоть сколько нибудь тебя успокою. Ради твоей чести, ради твоего ребенка, и несмотря на всю твою слабость, Люисъ, я должна теб сознаться, что я лгала. Я никогда не оскорбила тебя ни дломъ ни мыслью.

— Но ты мн лгала! а ложь разв не оскорбленіе,— и еще такая ложь! Эмилія зачмъ лгала ты предо мною? Завтра ты мн скажешь, что ты никогда не лгала, и никогда не сознавалась въ своей лжи.

Хотя это и могло убить его, но она должна ему теперь сказать правду.

— Ты былъ въ Каза-Лунга очень болнъ, продолжала она посл короткаго молчанія.

— Все таки не такъ какъ теперь. Я могъ дышать тмъ воздухомъ. Я могъ жить. Останься я тамъ, я былъ бы теперь здоровъ,— но что изъ этого?

— Люисъ, ты тамъ изнемогалъ, умиралъ. Ради Бога, умоляю тебя, выслушай меня. Мы думали и боялись что ты умрешь, и мы тоже знали, что ты въ этомъ дом не могъ оставаться.

— Это было мое дло. Не думаешь ли ты, что я не въ состояніи жить самъ по себ? Въ настоящую минуту онъ полу-лежа сидлъ въ широкомъ удобномъ кресл въ маленькой гостинной ихъ коттэджа, куда его принесли изъ его сосдней спальни. Въ спокойномъ состояніи, онъ въ этомъ положеніи просиживалъ не шевелясь по нсколько часовъ, смотря въ открытое окно, иногда лежала и книга подъ рукой, но у него не было силы поднять ее и перелистывать, и конечно еще меньше возможности ее читать. Но теперь, онъ былъ до того возбужденъ, что подъ вліяніемъ этого напряженія онъ почти привсталъ на своемъ кресл. ‘Весь міръ былъ для меня открытъ, и я могъ выбрать себ жилище гд я хотлъ’?

— Они запрятали бы тебя такъ, что мн и нельзя бы было къ теб добраться.

— Ты хочешь сказать, что они посадили бы меня въ сумасшедшій домъ. Да,— если бы ты имъ это посовтовала.

— Да выслушай же меня. Люисъ, милый Люисъ умоляю тебя! Мы знали, что, это былъ нашъ долгъ привести тебя домой на родину, а такъ какъ ты не позволилъ бы мн похать съ тобой, присматривать за тобой, и помогать теб здсь, гд ты безопасенъ,— если бы я не созналась, что ты былъ правъ, то я и сказала что ты былъ правъ.

— И это была ложь,— ты теперь говоришь?

— Все это ничто. Я этому не предаю особеннаго значенія, и ты тоже не долженъ. А главный вопросъ вотъ въ чемъ:

— Ты не думаешь что я была —? я даже не хочу произносить этого слова. Ты этого не думаешь? Длая этотъ вопросъ она встала на колни предъ нимъ, взяла его руки и цловала ихъ. Скажи, что ты этого не думаешь, и я никогда, никогда не стану тебя безпокоить о прошломъ.

— Да, вотъ оно какъ. Ты меня никогда не будешь безпокоить! Она взглянула ему въ лице, и увидла его прежній взглядъ, которымъ онъ на нее смотрлъ когда былъ въ Уиллесден и въ Каза-Лунга, и услышала прежній голосъ, которымъ онъ ей говорилъ въ своемъ гнв и въ своей ярости:— и это былъ тотъ взглядъ и тотъ голосъ, которые внушили ей мысль что онъ помшанъ. ‘Коварство и хитрость женщинъ все превзойдутъ’! возразилъ онъ. ‘И такъ, не я ли долженъ теб сказать наконецъ, что съ самаго начала я во всемъ былъ виноватъ. Нтъ, я этого никогда не скажу, никогда не сдлаю, даже если бы мн за мой отказъ пришлось умирать’.

Посл этого, не было никакой возможности продолжать этотъ разговоръ, у него сдлался сильный припадокъ кашля, посл котораго онъ упалъ въ обморокъ, и чрезъ полчаса онъ былъ опять въ постели, и докторъ Невиль стоялъ у его изголовья. ‘Вы не должны съ нимъ говорите объ этомъ предмет’, сказалъ докторъ. ‘Устраняйте этотъ разговоръ на столько, на сколько вамъ возможно. Онъ теперь очень плохъ, и это его пожалуй убьетъ’. Не смотря на эти строгія слова, докторъ Невиль по прежнему остался добръ къ ней, и объяснилъ, что это заблужденіе ума ея мужа не основано на убжденіи въ ея неврности, но происходитъ отъ упорнаго ршенія ни въ чемъ не уступать. ‘Онъ и самъ этому не вритъ, но чувствуетъ, если онъ это скажетъ, то власть его ослабетъ, а ваша напротивъ — станетъ сильне’.

— Возможно ли въ такомъ случа, чтобы онъ былъ въ здравомъ разсудк?

— Въ нкоторомъ смысл всякое заблужденіе есть доказательство болзненнаго состоянія, продолжалъ докторъ. Въ его положеніи, физическая его слабость есть слдствіе его умственной слабости.

Спустя три дня посл этого, Нора получивъ телеграмму отъ сестры, прискакала изъ Монкгама въ Твикенгамъ, ‘Люисъ’, писала Эмилія, ‘такъ плохъ, что я боюсь съ нимъ оставаться одна. Нора не прідешь ли ты?’

И Нора пріхала, а Гуго встртилъ ее на станціи желзной дороги и привезъ ее въ коттэджъ. Онъ спросилъ, нельзя ли ему увидть Тревиліана, но ему сказали, что лучше если онъ къ нему не пойдетъ. Тревиліанъ посл послдняго спора съ женой, почти постоянно молчалъ, но нкоторыми знаками показывалъ, что онъ все думаетъ какимъ образомъ его изъ Италіи сюда привезли, и о тхъ мрахъ, которыя по ея разсказу, были приняты чтобы его уговорить къ этому возвращенію. Гуго Станбэри былъ ея соучастникомъ въ этомъ заговор, и потому онъ вроятно принялъ бы его, если не съ сердитымъ молчаніемъ, то все таки съ нкоторымъ неудовольствіемъ. Гуго Станбэри видлъ доктора Невиль и узналъ отъ него, что Тревиліанъ едва ли проживетъ еще нсколько дней. ‘Онъ себя совершенно истощилъ’, говорилъ докторъ, ‘и въ немъ уже ничего не осталось, чмъ бы его можно поддержать’. На Нору Тревиліанъ не обращалъ никакого вниманія, и никогда больше не обращался къ ней съ своими разсказами о великомъ несчастіи его жизни. Онъ сказалъ ей нсколько словъ про Монкгамъ, и сдлалъ нсколько вопросовъ о лорд Петерборо, котораго онъ продолжалъ называть м-ръ Гласкокомъ, но имени Гуго Станбэри онъ никогда не произносилъ. Въ его ум зародилось чувство, что онъ былъ обманутъ и хитростью привезенъ въ Англію, и что Станбэри участвовалъ въ этомъ обман. Жен своей нашептывалъ онъ сердито свое сожалніе о потер того комфорта, которымъ онъ пользовался въ Каза-Лунга, и говорилъ объ воздух Италіи, о ея климат, неб и солнц, какъ будто онъ въ своей Сіенской вилл наслаждался всми прелестями этой страны, и еще и теперь продолжалъ бы ими наслаждаться, если бы ему позволили тамъ остаться. Она молча его выслушивала. Она теперь знала, что ему уже не долго оставалось жить, и для нея былъ теперь только одинъ предметъ, о которомъ она и боялась и надіылась что онъ заговоритъ. Прежде чмъ онъ ее оставитъ навсегда, не скажетъ ли онъ ей наконецъ, что онъ не сомнвался въ ея врности?

У ней были длинныя совщанія съ Норой объ этомъ предмет, какъ будто вся будущность ея жизни отъ этого зависла. Напрасно, старалась Нора вразумить ее, что если въ той жизни духъ ея мужа пойметъ заботы своей земной жизни, если онъ вспомнитъ все, что онъ длалъ будучи въ тлесной оболочк. тогда онъ наврное узнаетъ правду, и всякое подозрніе исчезнетъ. Если же этого не будетъ, если подобный обзоръ прошлаго въ той жизни не существуетъ, то что можетъ это значить теперь, теперь, когда оставалось еще нсколько часовъ жизни, теперь, когда конецъ всему такъ близокъ, и когда всякое сомнніе и горе должно само собой кончиться? Но жена, которая скоро должна была быть вдовой, та жаждала еще въ семъ мір оправдаться предъ тмъ, для кого ея вина и ея невинность были вопросомъ жизненной важности. ‘Онъ никогда этого не думалъ’, сказала Нора.

— Да, тогда скажи онъ это! Взгляни онъ только этакъ! И это осчастливило и успокоило бы меня на всю мою остальную жизнь.

Посл этого, хотя он и ршили между собой не смотрть на него, какъ на сумасшедшаго, но во всхъ ихъ мысляхъ и дйствіяхъ он обращались съ нимъ какъ съ маленькимъ ребенкомъ, отъ котораго не требовалось никакой отвтственности. Но онъ былъ помшанъ,— да помшанъ, хотя вс доктора Англіи считали его здравымъ. Не будь онъ помшанъ, тогда онъ былъ бы врагомъ своей жены, — но не мучилъ бы и не пыталъ такъ женщину, которую онъ по долгу и совсти долженъ былъ любить, уважать и защищать. Въ продолженіи этихъ послднихъ дней и ночей она отъ него не отходила. Она честно и совстливо исполнила свою обязанность съ тхъ поръ, когда ей въ Италіи возможно было сойтись съ нимъ. Быть можетъ, что въ первые дни ихъ ссоры, она не была довольно внимательна къ вол своего мужа,— быть можетъ она и избжала бы этого несчастья, подчинись она его желаніямъ, такъ какъ она въ послдствіи готова была подчиниться его словамъ. Будь она въ состояніи сгибать свою спину и позволь она топтать себя ногами, ихъ супружеская жизнь прошла бы безъ особенныхъ постороннихъ бдствій, быть можетъ онъ остался бы здоровъ и живъ. Но если она и заблуждалась и провинилась, то уже конечно жестоко и ужасно была она наказана за свою вину. Сидя у его постели, она вспомнила и свою погибшую молодость, и свою поблекшую красоту, свое разбитое счастье, и свои потерянныя надежды. У нея былъ еще ея ребенокъ,— но она чувствовала, что она въ сравненіи съ нимъ такъ жалка, такъ мрачна, такъ грустна, такъ глубоко и безвыходно несчастна съ настоящаго дня и до самой своей смерти, что для мальчика было бы лучше не знай онъ ее никогда. Теперь на ея долю только и оставалась темная траурная одежда, глаза, покраснвшіе отъ слезъ, длинные часы одиночества, и ужасное воспоминаніе прошлаго. Но еще и теперь,— скажи онъ только, что не вритъ, что она была виновата, и какъ все измнилось бы въ ея будущей жизни!

Однажды вечеромъ онъ казался нсколько сильне и бодре обыкновеннаго.

Онъ даже немного полъ, и нсколько подкрпленный сказалъ пару словъ жен и Нор. Слова его не имли особеннаго значенія,— он относились къ нкоторымъ мелкимъ подробностямъ его положенія, однимъ словомъ это былъ разговоръ такой, какой обыкновенно ведется больными. Но онъ сказалъ, что ему лучше, и Нора весело съ нимъ разговаривала, пока человкъ, находившійся постоянно при немъ, перевозилъ его въ другую комнату. Жена пошла за нимъ, потомъ вскор вернулась и пожелала Нор доброй ночи. Она хотла остаться при муж, а Нора должна была спуститься въ низъ и тамъ принять своего жениха. Его ожидали ныншній вечеръ, но м-ссъ Тревиліанъ объявила, что она не сойдетъ къ нему. Часы ночи медленно подвигались впередъ, а м-ссъ Тревиліанъ все еще сидла у постели своего мужа.

На двор стоялъ Сентябрь, и время было еще очень теплое. Но окна были вс затворены за часъ до заката солнца.

И вотъ она сидитъ и думаетъ тяжкую думу. Докторъ Невиль сказалъ ей, что теперь конецъ очень близокъ. Но въ настоящую минуту она не думала, чтобы онъ былъ такъ близокъ, что ея мужъ не успетъ ей сказать того, что она такъ жаждала услышать.

— Эмилія, проговорилъ онъ едва внятнымъ шопотомъ.

— Что милый! отвтила она, подойдя ближе и трогая его рукой.

— Мои ноги холодны. Однь ихъ.

Она взяла толстый пледъ, сложила его вдвое, одла его ноги, и положила свою руку на его плечо. Плечо это, хотя и влажное отъ поту, было тоже холодно, и она теплымъ одяломъ одла тоже его плечи. ‘Я не могу спать’, сказалъ онъ. ‘Еслибы я могъ только уснуть’. И онъ опять замолкъ, а она все думала свою думу. Она говорила сама себ, что если это слово справедливости, это оправданіе должно быть сказано, то это должно быть сдлано въ эту ночь. Немного погодя, она тихонько къ нему наклонилась, и увидла, что его большіе глаза открыты и уставлены въ стну.

Она стояла на колняхъ на стул у самаго изголовья, и рукою опиралась о спинку кровати. ‘Люисъ’, проговорила она тихонько.

— Что?

— Можешь ли ты твоей жен сказать только одно слово, милый дорогой Люисъ?

— Какое слово?

— Я не согршила предъ тобой, я теб не измнила? я не была для тебя игрушкой?

— Что это за слово?

— Ну все равно, Люисъ! Люисъ, если ты мн вришь поцлуй мою руку.

И она тихонько приложила концы своихъ пальцевъ къ его губамъ. Нсколько мгновеній ждала она поцлуя. Неужели и въ эти послднія мгновенія, ему остававнися, онъ и тутъ лишитъ ее этого послдняго доказательства прощенія и справедливости? Нсколько секундъ, отчаяніе ея было невыносимо. Она успла разсудить, что отними она теперь свою руку, и она осуждена на всегда,— а отнять надо было. Но наконецъ губы зашевелились, и напряженнымъ ухомъ услышала она звукъ этого поцлуя — приговоръ умирающаго человка былъ произнесенъ въ ея пользу, и никогда больше не вымолвитъ онъ ни слова, чтобы уничтожить или скрпить этотъ приговоръ.

Немного погодя она тихонько пробралась въ комнату Норы. ‘Нора’, сказала она, разбудивъ спящую, ‘все кончено’.

— Онъ — умеръ?

— Все кончено. Теперь тамъ м-ссъ Ричардсъ. Прошло уже больше часу. Пусти меня.

И она легла въ кровать сестры, и тутъ разсказала ей свое позднее торжество.

— И такъ, наконецъ то онъ признался, что мн вритъ, говорила она, убдивъ себя, что уста его произнесли дйствительныя слова, затмъ она залилась горючими слезами, и среди рыданій и горячихъ молитвъ крпко заснула.

ГЛАВА XCХ.
Окончаніе.

И такъ, сумасшедшій Тревиліанъ покончилъ вс свои расчеты съ жизнью, въ послднія минуты своего существованія, онъ усплъ еще дать за все зло, имъ причиненное, единственное удовлетвореніе, остававшееся въ его власти. Этимъ легкимъ прикосновеніемъ своихъ высохшихъ лихорадочныхъ устъ онъ выразилъ то подтвержденіе, отъ котораго зависли все будущее спокойствіе и счастье женщины, которую онъ такъ жестоко оскорбилъ, и такъ ужасно терзалъ. По ея понятіямъ, это было полное, совершенное оправданіе, но она никогда никому, даже сестр не объяснила и не разсказала — какъ получила она его. Теперь, на сколько это насъ касается, мы про ея жизнь все разсказали. Ея будущее, такъ по крайней мр, надо ожидать, вроятно будетъ лучше прошлаго. Если деньги, свобода, вншній комфортъ, могутъ быть вознагражднніемъ за подобныя страданія, то этимъ вознагражднніемъ она вполн обладала, все что у него было, сдлалось теперь ея достояніемъ. Однажды намекнулъ онъ, какъ бы ей слдовало поступать, когда она вторично выйдетъ замужъ, но она чувствовала, что для нея это невозможно и немыслимо. Все другое, только не это! Всмъ намъ извстно, что дйствія вдовушекъ, не всегда согласуются съ общаніями женъ, но что касается м-ссъ Тревиліанъ, то мы готовы поврить, что она сдержитъ свое общаніе. У нея есть ребенокъ, который заставитъ ее вновь полюбить жизнь и придастъ ей новый и сильный интересъ.

Въ начал слдующей весны Гуго Станбэри сдлался счастливымъ супругомъ Норы Роули. Ихъ обвнчали въ приходской церкви Монкгама, Нора до того обжилась здсь и такъ привыкла ко всему, что она чувствовала себя совершенно какъ дома. Они просили, чтобы свадьба ихъ была скромная и тихая, но когда наступилъ этотъ день, то все ихъ окружающее приняла очень торжественный видъ. Приходская церковь была полна зрителей, нсколько молодыхъ двицъ сопровождали невсту къ внцу, посл котораго, въ замк былъ поданъ роскошный завтракъ, м-ссъ Крютчь надла новое коричневое шелковое платье, и въ мстной газет напечатана была длинная статья, а во многихъ столичныхъ изданіяхъ появились тоже краткіе отчеты этого событія. Между товарищами и собратами Гуго Станбэри составилось мнніе, что онъ сдлалъ аристократическую партію, и что этотъ фактъ былъ торжествомъ для того званія, къ которому онъ принадлежалъ. Фактъ этотъ доказывалъ, чего можетъ добиться бдный писатель, и что въ Англіи люди печати могутъ надяться со временемъ проложить себ дорогу всюду. Такъ велика была слава имени Монкгама! Гуго и его жена наняли очень небольшой домикъ близь Реджентъ-Парка, въ которомъ они намревались остаться до тхъ поръ, пока Гуго въ состояніи будетъ прибавить къ своему годовому доходу еще двсти фунтовъ. М-ссъ Тревиліанъ не захотла жить съ ними и осталась въ своемъ коттэдж близь рки въ Твикенгамъ. Гуго Станбэри не хотлъ воспользоваться никакимъ комфортомъ, зависящимъ отъ состоянія оставшагося посл бднаго Тревиліана, и объявилъ Нор, что она должна сдержать свое общаніе и довольствоваться бараньими котлетами и бифсгекомъ. Но мы того мннія, что м-ръ и м-ссъ Гуго Станбэри, никогда не будутъ нуждаться не только въ бифстек, но и во всхъ прочихъ принадлежностяхъ комфорта, разв только тогда, когда жители Лондона перестанутъ требовать садясь за завтракъ или за обдъ газеты.

Брукъ и м-ссъ Брукъ, посл своей свадебной поздки послились въ Оград, въ дом м-ссъ Станбэри. Брукъ тотчасъ вступилъ въ очень близкія отношенія съ господами Кропперъ, принялъ живйшее участіе во всхъ длахъ этой фирмы, и сталъ получать на свою долю хорошія выгоды. Доротея введена была въ полное владніе дома ея тетки, ей торжественно вручены были ключи отъ всхъ шкаповъ, комодовъ, кладовыхъ, и Мартою, при таковомъ важномъ случа, произнесены были многіе спичи. Все это было очень больно и непріятно Дороте, которая никакъ не могла привыкнуть къ мысли, что она еще при жизни тетки будетъ хозяйкой этого дома. Но м-ссъ Станбэри настояла на этомъ, говоря про себя, что она отжившая безполезная старуха, которая одной ногой уже стоитъ въ гробу, и что ее скоро схоронятъ и позабудутъ.

Прошло нсколько дней, и все приняло опять прежній видъ и вошло въ прежнюю колею, вс ключи оказались опять у тети Станбэри. ‘Я знала миссъ, что это такъ будетъ’, говорила Марта своей молодой барын, ‘и вамъ я ничего не говорила, оттого что вы сами ее хорошо знаете и понимаете’.

М-ссъ Станбэри и Присцилла продолжаютъ жить въ коттэдж, который, не смотря на все сопротивленіе Присциллы, былъ значительно улучшенъ, и очень мило убранъ. Все это было сдлано подъ руководствомъ Гуго, но на деньги банкирскаго дома Брукъ Доротея и Компаніи. Присцилла прізжаетъ въ Эксетеръ къ сестр почти каждую недлю, но никогда не ночуетъ у нея, и очень рдко соглашается състь или выпить что нибудь за ея столомъ. ‘Я и сама не знаю, отчего это такъ’, говорила она Дороте, но я ршительно не могу у тебя състь, мн все противно. Все это сбиваетъ меня съ толку и мшаетъ мн привести въ исполненіе мои планы на счетъ бережливости. Не смотря на все это, об сестры продолжаютъ быть очень дружны между собой. Боюсь, что нашлись такія личности, которыя шутя общали найдти мужа для Камиллы Френчь. Но это была только шутка или намекъ, на которые конечно, нельзя было положиться. Какъ бы то не было, а Камми Френчь не находитъ жениха.

Читателямъ нашимъ будетъ вроятно очень пріятно узнать, что она наконецъ помирилась съ своей сестрой, и теперь даже очень охотно водитъ въ гости м-ръ Гибсона. Въ первое время, когда молодая чета вернулась въ Эксетеръ посл своей непродолжительной ссылки въ Корнваллис, Камилла объявила, что она не можетъ и не хочетъ себя принудить, чтобы Белла носила какой-то нарядъ, которымъ она особенно дорожила, — а такъ это платье было куплено для Камиллы и имло особенное отношеніе къ будущему блаженству ея прежней предполагаемой супружеской жизни, то это возраженіе было даже естественно. Но Белла сочла его нелпымъ, и Камилла должна была уступить и въ этомъ.

Теперь намъ остается только сказать, что Джильсъ Гикбоди и Марта еще до сихъ поръ не вступили въ законный бракъ,— (мужчины и женщины этого класса людей, обыкновенно съ большими предосторожностями приступаютъ къ женитьб) — но слдуетъ предполагать, что эти молодые люди уже дали другъ другу общаніе, и современемъ будутъ непремнно счастливыми супругами.

Конецъ.

А. Троллопъ

Онъ зналъ, что былъ правъ.

ГЛАВА I.Изъ которой видно, съ чего начался раздоръ.

ГЛАВА II.Полковникъ Осборнъ.

ГЛАВА III.Обдъ у леди Мильборо.

IV.Гуго Станбери.

ГЛАВА V.Въ которой разсказывается, какъ ссора продолжалась.

ГЛАВА VI.Въ которой разсказывается, какъ они помирились.

ГЛАВА VII.Миссъ Джемима Станбери изъ Эксетера.

ГЛАВА VIII.‘Я знаю, что мы поладимъ’.

ГЛАВА IX,Изъ которой видно, какъ ссора вновь разгорлась.

ГЛАВА X.Оскорбительныя слова.

ГЛАВА XI.Леди Мильборо въ качеств посла.

ГЛАВА XII.Великодушіе миссъ Станбери.

ГЛАВА XIII.Достопочтенный мистеръ Гласкокъ.

ГЛАВА XIV.Клокъ-Гаузъ въ Ненкомбъ-Путне.

ГЛАВА XV.Что говорилось объ этомъ за Оградой.

ГЛАВА XVI.Дартмуръ.

ГЛАВА XVII.Въ Ненкомбъ-Путней прізжаетъ одинъ господинъ.

ГЛАВА XVIII.Переписка Станбэри.

ГЛАВА XIX.Бодзль, отставной полисменъ.

ГЛАВА XX,изъ которой видно, какъ полковникъ Осборнъ здилъ въ Кокчефингтонъ.

ГЛАВА XXI,изъ которой видно, какъ полковникъ Осборнъ здилъ въ Ненкомбъ-Путней.

ГЛАВА XXII,изъ которой видно, какъ миссъ Станбэри относилась къ обимъ своимъ племянницамъ.

ГЛАВА XXIII.Полковникъ Осборнъ и м-ръ Бодзль возвращаются въ Лондонъ.

ГЛАВА XXIV.Ниддонъ-Паркъ.

ГЛАВА XXV.Гуго Станбэри куритъ трубку.

ГЛАВА XXVI.Третье лицо весьма некстати.

ГЛАВА XXVII.Письмо м-ра Тревиліана къ его жен.

ГЛАВА XXVIII.Сильная передряга.

ГЛАВА XXIX.М-ръ и м-ссъ Аутгаусъ.

ГЛАВА XXX.Доротея ршается.

ГЛАВА XXXI.М-ръ Брукъ-Бургесъ.

ГЛАВА XXXII.‘Полнолуніе’ въ Сен-Диддулф.

ГЛАВА XXXIII.Гуго Станбэри опять куритъ трубку.

ГЛАВА XXXIV.Благоразуміе Присциллы.

XXXV.Удача м-ра Гибсона.

ГЛАВА XXXVI.Гнвъ миссъ Станбэри.

ГЛАВА XXXVII.Монъ-Сенисъ.

ГЛАВА ХXXVIII.Ршеніе присяжныхъ: ‘онъ помшанъ’.

ГЛАВА XXXIX.Миссъ Нору Роули обижаютъ.

ГЛАВА XL.Ч. Г.

ГЛАВА XLI.Новыя произшествія въ приход Св. Дидульфа.

ГЛАВА XLII.М-ръ Гибсонъ расходится съ миссъ Станбэри.

ГЛАВА XLIII.Лабурнумъ-коттэджъ *).

ГЛАВА XLIV.Брукъ Бургесъ прощается съ Эксетеромъ.

ГЛАВА XLV.Тревиліанъ въ Венеціи.

ГЛАВА XLVI.Американскій посолъ.

ГЛАВА XLVII.Объ уженіи, навигаціи и шиньон.

ГЛАВА XLVIII.М-ръ Гибсонъ наказанъ.

ГЛАВА XLIX.Брукъ Бургесъ посл ужина.

ГЛАВА L.Камилла торжествуетъ.

ГЛАВА LI,изъ которой видно, что произошло во время болзни миссъ Станбэри.

ГЛАВА LII.М-ръ Аутгаузъ жалуется, что его силъ нтъ.

ГЛАВА LIII,изъ которой видно, что Гуго Станбэри — не колдунъ.

ГЛАВА LIV.Угроза м-ра Гибсона.

ГЛАВА LV.Республиканская Браунингъ.

ГЛАВА LVI.Увядшая трава.

ГЛАВА LVII.Судьба Доротеи.

ГЛАВА LVIII.Доротея дома.

ГЛАВА LIX.Мистеръ Бодзль дома.

ГЛАВА LX.Новая борьба.

ГЛАВА LXI.Гостинница Паркера, Маубрай-стритъ.

ГЛАВА LXII.Леди Роули длаетъ попытку.

ГЛАВА LXIII.Сэръ Мармадукъ у себя дома.

ГЛАВА LXIV.Сэръ Мармадукъ въ клуб.

ГЛАВА LXV.Таинственная сила.

ГЛАВА LXVI.Четверть баранины.

ГЛАВА LXVII.Риверсъ-Коттэджъ.

ГЛАВА LXVIII.Комитетъ маіора Мэгрудера.

ГЛАВА LXIX.Сэръ Мармадукъ въ Виллесден.

ГЛАВА LXX.Мнніе Норы Роули объ экипажахъ.

ГЛАВА LXXI.Мнніе Гуго Станбэри объ обязанностяхъ мужчины.

ГЛАВА LXXII.Врученіе подарка.

ГЛАВА LXXIII.Возвращеніе Доротеи въ Эксетеръ.

ГЛАВА LXXIV.Львица пробуждается.

ГЛАВА LXXV.Семейство Роули предпринимаетъ путешествіе въ Италію.

ГЛАВА LXXVI.‘Мы будемъ очень бдны’.

ГЛАВА LXXVII.Будущая Лэди Петерборо.

ГЛАВА LXXVIII.Каза-Лунга.

ГЛАВА I.
Изъ которой видно, съ чего начался раздоръ.

ГЛАВА II.
Полковникъ Осборнъ.

ГЛАВА III.
Обдъ у леди Мильборо.

IV.
Гуго Станбери.

ГЛАВА V.
Въ которой разсказывается, какъ ссора продолжалась.

ГЛАВА VI.
Въ которой разсказывается, какъ они помирились.

ГЛАВА VII.
Миссъ Джемима Станбери изъ Эксетера.

ГЛАВА VIII.
‘Я знаю, что мы поладимъ’.

ГЛАВА IX,
Изъ которой видно, какъ ссора вновь разгорлась.

ГЛАВА X.
Оскорбительныя слова.

ГЛАВА XI.
Леди Мильборо въ качеств посла.

ГЛАВА XII.
Великодушіе миссъ Станбери.

ГЛАВА XIII.
Достопочтенный мистеръ Гласкокъ.

ГЛАВА XIV.
Клокъ-Гаузъ въ Ненкомбъ-Путне.

ГЛАВА XV.
Что говорилось объ этомъ за Оградой.

ГЛАВА XVI.
Дартмуръ.

ГЛАВА XVII.
Въ Ненкомбъ-Путней прізжаетъ одинъ господинъ.

ГЛАВА XVIII.
Переписка Станбэри.

ГЛАВА XIX.
Бодзль, отставной полисменъ.

ГЛАВА XX,
изъ которой видно, какъ полковникъ Осборнъ здилъ въ Кокчефингтонъ.

ГЛАВА XXI,
изъ которой видно, какъ полковникъ Осборнъ здилъ въ Ненкомбъ-Путней.

ГЛАВА XXII,
изъ которой видно, какъ миссъ Станбэри относилась къ обимъ своимъ племянницамъ.

ГЛАВА XXIII.
Полковникъ Осборнъ и м-ръ Бодзль возвращаются въ Лондонъ.

ГЛАВА XXIV.
Ниддонъ-Паркъ.

ГЛАВА XXV.
Гуго Станбэри куритъ трубку.

ГЛАВА XXVI.
Третье лицо весьма некстати.

ГЛАВА XXVII.
Письмо м-ра Тревиліана къ его жен.

ГЛАВА XXVIII.
Сильная передряга.

ГЛАВА XXIX.
М-ръ и м-ссъ Аутгаусъ.

ГЛАВА XXX.
Доротея ршается.

ГЛАВА XXXI.
М-ръ Брукъ-Бургесъ.

ГЛАВА XXXII.
‘Полнолуніе’ въ Сен-Диддулф.

ГЛАВА XXXIII.
Гуго Станбэри опять куритъ трубку.

ГЛАВА XXXIV.
Благоразуміе Присциллы.

XXXV.
Удача м-ра Гибсона.

ГЛАВА XXXVI.
Гнвъ миссъ Станбэри.

ГЛАВА XXXVII.
Монъ-Сенисъ.

ГЛАВА ХXXVIII.
Ршеніе присяжныхъ: ‘онъ помшанъ’.

ГЛАВА XXXIX.
Миссъ Нору Роули обижаютъ.

ГЛАВА XL.
Ч. Г.

ГЛАВА XLI.
Новыя произшествія въ приход Св. Дидульфа.

ГЛАВА XLII.
М-ръ Гибсонъ расходится съ миссъ Станбэри.

ГЛАВА XLIII.
Лабурнумъ-коттэджъ *).

ГЛАВА XLIV.
Брукъ Бургесъ прощается съ Эксетеромъ.

ГЛАВА XLV.
Тревиліанъ въ Венеціи.

ГЛАВА XLVI.
Американскій посолъ.

ГЛАВА XLVII.
Объ уженіи, навигаціи и шиньон.

ГЛАВА XLVIII.
М-ръ Гибсонъ наказанъ.

ГЛАВА XLIX.
Брукъ Бургесъ посл ужина.

ГЛАВА L.
Камилла торжествуетъ.

ГЛАВА LI,
изъ которой видно, что произошло во время болзни миссъ Станбэри.

ГЛАВА LII.
М-ръ Аутгаузъ жалуется, что его силъ нтъ.

ГЛАВА LIII,
изъ которой видно, что Гуго Станбэри — не колдунъ.

ГЛАВА LIV.
Угроза м-ра Гибсона.

ГЛАВА LV.
Республиканская Браунингъ.

ГЛАВА LVI.
Увядшая трава.

ГЛАВА LVII.
Судьба Доротеи.

ГЛАВА LVIII.
Доротея дома.

ГЛАВА LIX.
Мистеръ Бодзль дома.

ГЛАВА LX.
Новая борьба.

ГЛАВА LXI.
Гостинница Паркера, Маубрай-стритъ.

ГЛАВА LXII.
Леди Роули длаетъ попытку.

ГЛАВА LXIII.
Сэръ Мармадукъ у себя дома.

ГЛАВА LXIV.
Сэръ Мармадукъ въ клуб.

ГЛАВА LXV.
Таинственная сила.

ГЛАВА LXVI.
Четверть баранины.

ГЛАВА LXVII.
Риверсъ-Коттэджъ.

ГЛАВА LXVIII.
Комитетъ маіора Мэгрудера.

ГЛАВА LXIX.
Сэръ Мармадукъ въ Виллесден.

ГЛАВА LXX.
Мнніе Норы Роули объ экипажахъ.

ГЛАВА LXXI.
Мнніе Гуго Станбэри объ обязанностяхъ мужчины.

ГЛАВА LXXII.
Врученіе подарка.

ГЛАВА LXXIII.
Возвращеніе Доротеи въ Эксетеръ.

ГЛАВА LXXIV.
Львица пробуждается.

ГЛАВА LXXV.
Семейство Роули предпринимаетъ путешествіе въ Италію.

ГЛАВА LXXVI.
‘Мы будемъ очень бдны’.

ГЛАВА LXXVII.
Будущая Лэди Петерборо.

ГЛАВА LXXVIII.
Каза-Лунга.

ГЛАВА LXXIX.
Я могу спать и на голомъ полу.

ГЛАВА LXXX.
Не станутъ ли его презирать.