Очертя голову, Немирович-Данченко Василий Иванович, Год: 1903

Время на прочтение: 17 минут(ы)

Вас. Ив. НЕМИРОВИЧЪ-ДАНЧЕНКО.

Очертя голову.

(НА КРАЮ ГИБЕЛИ).

Правдивая повсть о томъ, какъ Володя Стрепетовъ бжалъ въ Америку.

Съ иллюстраціями.

Въ трехъ частяхъ.

Изданіе 4-ое.

МОСКВА.
Изданіе Д. П. ЕФИМОВА, Большая Дмитровка, домъ Бахрушиныхъ.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

0x01 graphic

I.
Бгство Володи.

Весна уже началась. Теплый втеръ наносилъ дождевыя тучи. Яуза и Москва, свободныя это льда, медленно катились подъ мостами. Когда удавались свтлые дни, небо было такое синее и такъ горячо грло майское солнце, что всхъ невольно тянуло прочь изъ города, изъ душныхъ стнъ и запертыхъ комнатъ на волю, въ поле, уже покрытое нжной зеленью воскресающей природы, въ проснувшіеся лса, гд въ самой глуши еще лежалъ нерастаявшій снгъ, на рку — въ челнокъ, медленно колыхавшійся у берега…. Вечера въ эти дни начинались и отгорали въ золот огнистаго заката, смняемые тихими и уже потеплвшими ночами, когда звзды кажутся ближе къ земл, а мсяцъ длается такимъ яркимъ, такимъ веселымъ, точно ему самому доставляетъ удовольствіе ронять серебристые лучи въ самые затаенные и глухіе потемки. Именно въ одинъ изъ такихъ вечеровъ тихо вышелъ тепло-одтый мальчикъ, съ большимъ сверткомъ подъ мышкой, изъ темныхъ и большихъ воротъ на Петровк. Онъ сначала медленно подвигался къ Кузнецкому мосту, избгая взглядовъ проходившихъ мимо и въ сущности не обращавшихъ на него никакого вниманія прохожихъ, потомъ, загнувъ за уголъ, робко позвалъ извозчика.
— На Нижегородскую дорогу…— чуть слышно спросилъ онъ, какъ будто бы боясь, чтобы случайно не узнали другіе, куда онъ детъ.
Кто-то остановился около, занятый не имъ совсмъ, но почему-то мальчику показалось, что именно онъ привлекъ на себя вниманіе гулявшаго. Онъ живо вскочилъ на дрожки, но тотчасъ похолодлъ отъ испуга. Издали еще улыбался ему молодой человкъ, быстро шедшій навстрчу.
— Здравствуйте, Володя!— кричалъ онъ ему.
Володя приподнялъ фуражку, не зная, куда дваться ему въ эту минуту.
— Куда вы это собрались?— и къ счастію для мальчика, которому невольно пришлось бы солгать, встртившійся, не ожидая отвта, продолжалъ:— а я къ вашимъ!…
— Никого дома нтъ, Алексй Ивановичъ, вс ушли, и я тоже вотъ ду…
— Вижу,— засмялся тотъ и, замтивъ у него свертокъ подъ мышкою, проговорилъ:— э, да видно въ баню собрались. Ну, значитъ, и мн придется домой итти назадъ. Намъ не по дорог?
— Нтъ, мн налво…
Трудно передать, что чувствовалъ мальчикъ во время этого перезда до вокзала желзной дороги. Онъ нсколько разъ хотлъ приказать извозчику повернуть обратно, и всякій разъ его что-то удерживало. Наконецъ онъ сообразилъ: ‘Успю, если захочу, вернуться съ вокзала, тамъ обдумаю окончательно… Все равно, дома не схватятся до завтра. Я сказалъ, что буду ночевать у товарища’… И потомъ вдругъ ему пришло въ голову: ‘а вдь мама будетъ очень волноваться завтра’. И опять ему защемило сердце. Но онъ кстати вспомнилъ всхъ прочитанныхъ имъ путешественниковъ: ни одинъ изъ нихъ не останавливался передъ такими мелочами. У нихъ были мамы и даже, наврное, плакали! ‘Этакъ никогда и ничего, пожалуй, и не увидишь’, думалъ онъ, ‘все время и сиди дома’. А предательскія слезы невольно сами проступали у него на глазахъ, несмотря на смлое предпріятіе, которое онъ теперь собирался выполнить. Дло въ томъ, что Володя Стрепетовъ — воспитанникъ четвертаго класса одной изъ московскихъ гимназій, считавшійся самымъ способнымъ, если не прилежнымъ между товарищами — попросту, бжалъ изъ дому. Нсколько лтъ подъ рядъ онъ зачитывался всякаго рода описаніями путешествій, путевыхъ приключеній, отдаленными странствованіями въ самые малоизвстные уголки земного шара, и ему страстно захотлось испытать тже впечатлнія, увидть тоже, что видли его любимые авторы. Володя не сообразилъ, что т готовились къ своимъ поздкамъ долго и много, собирали для этого средства, учились, закаляли свое здоровье — и ужъ во всеоружіи, такъ сказать, взрослыми отправлялись въ спаленныя солнцемъ пустыни, въ бурный океанъ, въ заманчивые оригинальной жизнью далекіе материки. Мальчику казалось, что достаточно только бжать изъ дому да ссть на желзную дорогу — и дло въ шляп: самъ онъ станетъ такимъ же путешественникомъ и увидитъ все то, что видли они и о чемъ онъ читалъ до этихъ поръ такъ жадно, съ бьющимся сердцемъ, часто забывая ради этого приготовить уроки на другой день. По своему, Володя, впрочемъ, готовился къ этому серьозному предпріятію. Онъ въ теченіе послдняго года собиралъ деньги, какія ему дарили отецъ и мать, вчера продалъ букинистамъ свои книги. Такимъ образомъ у него въ карман была сумма, казавшаяся ему достаточной, чтобы объхать весь свтъ. Не шутите! онъ насчитывалъ у себя тридцать пять рублей — разв этого было мало? Да сверхъ того, если бы ихъ не хватило,— мало ли что могло случиться на дорог — съ нимъ серебряные часы съ серебряною же цпочкой, которые ему подарены отцомъ за прошлогодній, хорошо выдержанный экзаменъ. Въ свертк у него было немного блья, мыло, полотенце и щетка. Онъ читалъ, что чмъ меньше у путешественника вещей, тмъ легче само путешествіе. Онъ могъ бы, разумется, взять чемоданчикъ — но ни на одной картинк ему не удавалось видть путешественника съ чемоданомъ. Тамъ были путешественники на коняхъ, верблюдахъ, ослахъ, на слонахъ, на жираффахъ, шли пшкомъ, плавали на лодкахъ, летали на воздушныхъ шарахъ, но — какъ ни внимательно всматривался онъ — кожанаго, прозаическаго чемодана съ ними не было. А Володя ни за что не хотлъ бы не походить на настоящаго путешественника. Его и безъ того сокрушало, что на ногахъ у него были простые сапоги, а не мексиканскіе мокасины. Онъ даже за три дня впередъ обгалъ нсколько магазиновъ для обуви, но ему только смялись на его вопросы. Непріятно ему было и то, что, вмсто длиннаго плаща или мховой куртки, на немъ простое теплое гимназическое пальто, которое носятъ ‘вс’: но онъ зналъ теперь, что уже вышелъ изъ разряда ‘всхъ’, что съ минуты, когда слъ на извозчика,— онъ сдлался особеннымъ, коли хотите, героемъ, путешественникомъ самымъ заправскимъ. Къ сожалнію, онъ настолько уже былъ знакомъ съ географіей, что не могъ утшать себя надеждою сейчасъ же попасть въ пампасы, льяносы, бурныя моря или песчаныя степи. До нихъ ему надо было проплыть всю Волгу, пройти (и непремнно пшкомъ — мечталъ онъ) весь Закаспійскій край, сдлавъ предварительно маленькій перездъ черезъ Каспійское озеро, (‘какое же это море’! съ пренебреженіемъ думалъ онъ, вспоминая Атлантическій и Тихій океаны, Китайское и ‘даже’ Средиземное моря), потомъ ему оставалось не много перехать Афганистанъ, Индію, въ Калькутт ссть на какой-нибудь англійскій пакетботъ (непремнно пакетботъ — вс путешественники везд садятся на пакетботы),— дохать на немъ черезъ Австралію (кстати посмотрть на таитянъ, сандвичанъ и на ‘утконосовъ’, убить нсколькихъ кенгуру — соображалъ онъ) въ Америку — вотъ предъ нимъ и пампасы, и льяносы… А тамъ еще небольшой ‘океанскій перездъ’ — и онъ въ Сахар, слдовательно и верблюды съ самумами и шамсинами не уйдутъ отъ него… Денегъ должно ему достать, еще бы! тридцать пять рублей, помилуйте! Это ли не капиталъ! Онъ полагалъ на нихъ еще купить чего-нибудь для отца и матери. Вдь брильянты страшно дешевы въ Индіи и Трансваал, а въ Санъ-Франциско за кусокъ хлба даютъ такой же кусокъ золота… еще считаютъ себя въ барышахъ!.. Сверхъ того, у Володи есть часы. Онъ даже старшему брату привезетъ въ подарокъ — ну, хоть бы слона тамъ какого-нибудь или жираффу. Разумется, лучше бы льва, но со львами слишкомъ много возни. О томъ, какъ легко пріобрсти все это — онъ вдь не разъ читалъ, слдовательно, и думать больше нечего…
Если бы бдный мальчикъ зналъ, что его ждетъ впереди — съ какой радостью онъ вернулся бы сейчасъ домой, улегся въ теплую постель и какъ охотно пошелъ бы завтра въ опостылвшую ему гимназію!
— Ахъ, я и забылъ!— вспомнилъ что-то Володя…— Извозчикъ, остановись у почтоваго ящика.
— Эва, сколько ящиковъ прохали. Надо было раньше… Теперь до самаго вокзалу жди
Какъ нй былъ несообразителенъ Володя (до сихъ поръ онъ любилъ только мечтать, а не обдумывать и соображать,— у него воображеніе преобладало надъ умомъ), однако, онъ понялъ, что по почтовому клейму на конверт письма — дома догадаются, въ какую сторону онъ похалъ и могутъ остановить его по телеграфу. Этого онъ боялся пуще всего. Хорошъ путешественникъ! Захватила его полиція на желзной дорог и водворила назадъ домой, въ гимназію! Отъ великаго до смшного только шагъ. Онъ это помнилъ хорошо. Вмсто второго Ливингстона, Стэнли, Юнкера или Макъ-Грегора — окажется простой шалунъ, котораго завтра преспокойно посадятъ въ карцеръ! Нтъ, ужъ все лучше этого.

0x01 graphic

— Вотъ что, извозчикъ… Мн это письмо надо опустить въ самой Москв, съ дороги оно долго пройдетъ. Я дамъ теб гривенникъ, а ты, какъ подешь въ городъ, опусти его въ почтовый ящикъ.
— Давай, ладно!
До сихъ поръ все шло отлично. Послдніе слды сожалнія и боязни начали исчезать у Володи. Скоро показался вдали ярко освщенный вокзалъ Нижегородской желзной дороги. Къ подъхавшему мальчику бросились-было артельщики, но, увидавъ, что тотъ безъ багажа, разочарованно отошли прочь…
— Гд тутъ даютъ билеты?— спросилъ Володя у швейцара.
— Вамъ какого класса?
‘Въ какомъ класс здятъ настоящіе путешественники?’ мелькнуло въ голов у Володи. Онъ порылся въ памяти, но его книги ничего не говорили ему объ этомъ… Попробовать разв въ первомъ? Въ первомъ вдь всего будетъ удобне. Пока… потому что потомъ на верблюдахъ, слонахъ, жираффахъ, пшкомъ, въ лодк, даже, пожалуй, на воздушномъ шар — какъ описывали Жюль-Вернъ и Буссенаръ — ему придется уставать не мало.
— Я поду въ первомъ!— ршительно отвтилъ Володя.
— Такъ вамъ сюда, пожалуйте…— показалъ ему швейцаръ.
Володя подошелъ къ касс. Какой-то бородатый человкъ равнодушно посмотрлъ на него въ окошечко.
— Вамъ куда?
— Въ Нижній…
— Пятнадцать рублей.
— Какъ пятнадцать!..— струсилъ Володя.
Кассиръ улыбнулся.
— Позжайте во второмъ.
— А что стоитъ второй?
— Одиннадцать.
— И это дорого…
— Валяйте въ третьемъ… Вонъ тамъ въ касс спросите,— указалъ онъ ему въ противоположномъ углу такое же окошечко, у котораго уже толпилось множество простого, бдно одтаго люда, женщинъ въ салопахъ и плохихъ пальто.
— Разв…— задумался Володя и вдругъ опомнился.
Онъ слышалъ, что на желзныхъ дорогахъ съ дтей берутъ половину и хотлъ-было воспользоваться этимъ, да вспомнилъ, что какое же ‘дитя’ онъ, онъ, задумавшій объхать вокругъ свта!… хорошо дитя! Вспомнилъ и самъ за себя обидлся. Положимъ, ему тринадцать лтъ. Но что жъ изъ этого! Онъ имъ покажетъ, какое онъ дитя. Они еще услышутъ о немъ! И Володя ршительно направился къ касс третьяго класса. Хотлъ пробиться къ окошечку раньше другихъ, но салопы, чуйки, армяки, длиннымъ хвостомъ вытянувшіеся передъ окномъ запротестовали.
— Ишь какой ловкій!..— закричали на него:— Иди-ка, или назадъ…
— Тутъ раньше тебя и то сколько времени ждутъ…
— Пошелъ, пошелъ на свое мсто.
— По передъ батьки въ пекло не суйся!
‘Дураки!’ подумалъ Володя, про себя, разумется — вслухъ онъ не сказалъ бы этого. ‘Не знаютъ, кто я! Впослдствіи, какъ они жалть будутъ, когда я издамъ свое путешествіе и опишу эту сцену’.
— Вамъ куда-съ?— обратился къ нему добродушный мщанинъ, стоявшій рядомъ:— далеко изволите хать?
— Да! Я ду въ Америку сначала, — съ небрежностію отвтилъ Володя.
— Чего-съ?
— Въ Америку. Пока знаете, а потомъ еще дальше. Въ Африку.
— Признаться сказать — не слыхалъ-съ… Гд же этотъ городъ будетъ-съ?
— Это не городъ. Это цлая часть свта… ‘Какое невжество’, подумалъ мальчикъ, съ сожалніемъ глядя на спрашивающаго.
— Не знаю-съ…— уже окончательно растерялся мщанинъ.— До Нижняго четыреста верстъ, до Америки этой самой, значитъ, еще больше-съ? Никогда не бывалъ и не слыхалъ съ… Что жъ, у васъ тамъ родители?
— Нтъ, я такъ ду, путешествовать.
— Чего-съ?— еще больше изумился тотъ.
— Путешествовать ду…
— Такъ-съ!.. Въ Америку…— недоумвалъ тотъ.— У васъ родители-то есть?
— Есть, какъ же…
— И они васъ отпущаютъ одного?.. Скажите, пожалуйста!
Володя испугался-было: а какъ вдругъ этотъ догадается и дастъ знать жандарму, что вотъ де ‘мальчикъ неизвстно куда детъ отъ живыхъ родителей, не спросясь!’ Испугался и хвостъ поджалъ.
— Тамъ у меня дядя живетъ, я къ нему.
До сихъ поръ Володя еще никогда не лгалъ, а теперь поневол приходилось длать это. Положимъ, героямъ Жюль-Верна, Буссенара и другихъ ничего подобнаго не приходилось длать, но они зато и не сталкивались съ такими господами, какъ эта допрашивавшая его чуйка.
— Къ дяд! Ну, это хорошо!— одобрилъ мщанинъ.— Къ роднымъ погостить, значитъ. Что же, дядя-то у тебя,— перешелъ онъ на ты,— по торговой части? Поди, хлбомъ торгуетъ?
Володя вообще не уважалъ купцовъ.
— Нтъ…
— Кто же онъ будетъ?
— Мой дядя — генералъ!
Совралъ и покраснлъ самъ. ‘И зачмъ я это?’ думалъ онъ, внутренно казнясь. ‘Зачмъ я генерала выдумалъ? Я путешественникъ, будущая знаменитость, и вдругъ хвастаюсь, что у меня дядя генералъ!’ злился онъ самъ на себя. Но допрашивавшій не унимался, только опять перешелъ на вы.
— Генералъ!.. Что жъ онъ у васъ: военный генералъ-то?..
Разъ совралъ — ври дальше. Понятно, не штатскаго же генерала записывать себ въ родство!
— Военный… Онъ храбрый!
— Такъ-съ… Съ кавалеріями значитъ.
— Какими это?— не понялъ Володя.
— За храбрость-то… за кровопролитіе то-есть, имъ полагаются кавалеріи на грудь и на шею… За храбрость, ежели.
— Ордена это. У него ихъ много. Пять звздъ — однхъ.
— Такъ.. Премудрость!..— вздохнула чуйка и задумалась.— Какихъ, подумаешь, на свт народовъ нтъ и вс народы разные…
Къ счастію, Волод пока не пришлось лгать дале, незамтно въ разговор ступая шагъ за шагомъ впередъ, мальчикъ оказался у самаго окошка, передалъ кассиру деньги и, получивъ билетъ, почувствовалъ себя на седьмомъ неб. Въ вокзал шла суматоха. Сотни лицъ являлись съ узлами, чемоданами, саквояжами, торопились куда-то, присаживались и снова соскакивали, наскоро закусывали, обжигаясь, пили чай, расплачивались, бжали и возвращались, сталкивались, прощались… На всхъ лицахъ Володя замтилъ ополоумвшее выраженіе. Всмъ было некогда, вс были какъ-то растерянно озабочены. Если бы Володя оглянулся на себя, то и на себ онъ замтилъ бы выраженіе той же дорожной хлопотливости и растерянности, а къ тому же и боязнь. Великій путешественникъ страшно трусилъ, какъ бы на вокзалъ не зашелъ кто-нибудь изъ знакомыхъ его родителямъ. Ему пришлось войти въ залу І-го и II-го класса, но прежде онъ сталъ въ дверяхъ и началъ пристально разсматривать всхъ тамъ находившихся и, только убдясь, что никого опаснаго нтъ, вошелъ туда. Онъ довольно плотно полъ дома, прежде чмъ хать и потому теперь отказался и отъ чая, и отъ ды, предложенныхъ было ему лакеями… Присвъ къ столу, Володя вынулъ изъ своего свертка чистую тетрадку и на заглавномъ лист ея написалъ:

‘Путешествіе вокругъ свта по суш и морямъ’
Владиміра Стрепетова!!!

Кстати онъ вспомнилъ, что въ большинств прочитанныхъ имъ путешествій, непремнно на заглавномъ лист были какіе-нибудь эпиграфы. Онъ подумалъ, какой бы выбрать для себя, и написалъ съ боку, гд и слдовало быть эпиграфу: ‘Смлымъ Богъ владетъ’…
Затмъ слдовала глава 1-я: ‘Первыя впечатлнія.— Я сажусь въ вагонъ. Путь отъ Москвы до Нижняго’… Сталъ онъ припоминать, что случилось съ нимъ, но ничего замчательнаго не бы по пока. Не начинать же свое путешествіе разсказомъ о дяд-генерал… Понятно, Володя съ самимъ собою наедин краснлъ отъ этой лжи… Еще бы! впослдствіи всякій генералъ сочтетъ за честь имть племянникомъ такого знаменитаго странствователя ‘по суш и морямъ’…
Многія изъ путешествій начинались описаніемъ природы, хотлъ было это сдлать и Володя — да никакой природы въ Москв не было. Ни дремучихъ, вковыхъ лсовъ, ни неоглядныхъ саваннъ, ни золотыхъ песковъ пустыни, ни горъ, вершины которыхъ тонули бы въ небесахъ, ни бурныхъ океановъ съ китами и акулами… Подумалъ, подумалъ Володя и записалъ пока для памяти: ‘Выхавъ изъ дома, встртилъ Алекся Ивановича, которому ничего не сказалъ о цли моего путешествія. Извозчику заплатилъ семь гривенъ и за билетъ до Нижняго пять рублей девяносто копекъ. Въ вокзал очень весело. Разговаривалъ съ однимъ изъ дикихъ туземцевъ, который, какъ оказалось, не зналъ, что такое ‘Америка’ и спросилъ меня: городъ это что ли?.. Если я погибну и этотъ дневникъ попадется въ руки какому-нибудь другому, боле счастливому, путешественнику, то прошу сообщить моимъ родителямъ (на Петровку, что въ Москв, въ домъ Конькова, спросить Ивана Петровича Стрепетова), что я умеръ, отважно отыскивая, на пользу человчеству, новыя, еще никому неизвстныя, страны свта… Самый дневникъ отослать въ Географическое Общество для изданія съ моимъ портретомъ, для послдняго выбрать тотъ, гд я снятъ хотя и въ гимназическомъ сертук, съ книгой: ‘Путешествіе Дюмонъ-Дюрвиля’ въ рукахъ и съ выпущенной по борту цпочкой… Подъ этимъ портретомъ подписать: Владиміръ Ивановичъ Стрепетовъ въ молодости!
Написавъ это, Володя услышалъ звонокъ. Толпа сразу повалила къ дверямъ, которыя открывались на платформу.
Многіе пассажиры чуть не падали подъ тяжестію узловъ, сакъ-вояжей, чемодановъ…
Володя наскоро спряталъ дневникъ и бросился за другими. Ему показали вагонъ третьяго класса и мальчикъ съ замирающимъ сердцемъ услся на скамью. Его ‘путешествіе’ начиналось.

0x01 graphic

0x01 graphic

II.
Отъ Москвы до Нижняго.

Стояла яркая лунная ночь. Въ синей мгл ея по сторонамъ мелькали дачи. Въ вагон третьяго класса было трудно дышать. Народъ сидлъ здсь тсно, локоть къ локтю, но мальчику это нравилось, начинались неудобства путешествія и онъ только соображалъ, какъ онъ занесетъ ихъ въ свой дневникъ. Соображать, впрочемъ, пришлось ему не долго. Молодость и утомленіе взяли свое. Разговорившись съ сосдомъ о лсахъ, чернвшихъ вдали, онъ нечувствительно какъ-то попалъ въ пампасы Америки и ему приснилось даже, что онъ несется по нимъ на полудикомъ мустанг, уцпившись за его разввающуюся отъ быстраго бга гриву… За нимъ почему-то, почему — онъ и самъ не могъ дать себ въ томъ отчета — бшено мчалась погоня, слышались выстрлы… Володя разрывалъ шпорами бока своему коню, торопился уйти отъ нея, какъ вдругъ погоня стала его настигать, настигла, кто-то схватилъ его за плечи… крпко схватилъ, тормошитъ его… Володя открылъ глаза и ничего не понялъ… Гд же его конь, пампасы, толпа?..
— Вашъ билетъ?— спрашиваетъ его разбудившій его кондукторъ.
— Что такое?
— Билетъ пожалуйте… Контроль идетъ — поврка билетовъ.
— Экъ разоспался! малышъ еще,— слышится кругомъ. Вс добродушно смются. Володя показываетъ билетъ.
Яркое солнце заливаетъ теплымъ свтомъ поля, мелькающія вдоль дороги, по которой съ грохотомъ, клубя черный дымъ, несется впередъ поздъ. Изрдка полоска жалкаго и чахлаго лса… Свтятся озерки — остатки только что спавшаго вешняго разлива. Боле мелкія, уже проросли травой…
Володя, первый разъ спавшій сидя, а не въ постели, чувствовалъ, что у него ноютъ ноги, болитъ спина и ломитъ въ плечахъ. Онъ всталъ и потянулся… Накурено какъ — дышать нечмъ!
— Рыбы здсь страсть сколько!— говорятъ рядомъ.
— Гд это?— спрашиваетъ Володя.
— А вотъ въ озер этомъ…
Дйствительно — ршзливъ направо блеститъ далеко подъ солнцемъ.
— Обсыхаетъ врно?— спрашиваетъ пассажиръ съ другой стороны, опуская окно. Свжій воздухъ вмст съ удушливыми клубами дыма отъ желзной дороги врывается въ вагонъ.
— Какъ же, дадутъ ей обсохнуть!— всю бреднями переловятъ, ни одинъ лещикъ не уйдетъ. Сколько въ Москву отправляютъ — Боже мой!
И Володя видитъ, что въ этихъ заливахъ чего-то возятся мальчишки.
— Это они ловятъ?
— Да.
— По колна въ вод!
— А то какъ? И опасно же бываетъ. Мелко, мелко — вдругъ промоина, глыбь эта самая, ну тугъ случается, тонутъ. Тоже не даромъ хлбъ достается. Глубокіе бываютъ омута… Теперь вообще рыбная пора, коли нынче не наработаешь — когда же?.. Не лтомъ же. Лтомъ все обсохнетъ. Вонъ она рчка Мерль прошла и рченка-то самая грошовая, а рыбы въ ней въ эту пору — стна. Такъ случается, что большіе да жирные лещи по три копйки штука сходятъ, куда ихъ двать? А и то бываетъ, рыболовы сами кланяются — возьми только. Теперь здсь въ ‘заливахъ’ два лова считаютъ: нынче — везд, а какъ спадетъ вода — въ самой глуби, въ омутахъ, значитъ… всю рыбу перечерпаютъ, ничего не пропустятъ…
— Каковы всходы?— спрашиваютъ въ сторон.
— Что за всходы! Ленъ да горохъ морозомъ побило, пшеница тоже пропала.
Слушаетъ Володя — ничего не понимаетъ. Его путешественники ему не говорили объ этомъ. Какой ленъ? Горохъ онъ привыкъ видть только за столомъ при котлетахъ или ветчин, а почему морозъ сталъ вреденъ гороху — невдомекъ мальчику.
— Разв вы здсь сете пшеницу?— продолжаетъ тотъ же голосъ.
— Да, только третій сортъ… Озими хороши везд.
— Что такое озими?— спрашиваетъ Володя у сосда.
— Неужели не слыхалъ? А поди учился сколько.
Волод совстно. Дйствительно, объ этомъ въ гимназіи ему ничего не говорили. Мужикъ объясняетъ мальчику, что рожь сютъ съ осени. Поднимутся ея ростки, прикроетъ ихъ зимнимъ снгомъ, иной разъ морозъ даже полезенъ бываетъ при этомъ, потому что зерна не тронетъ онъ, оно спокойно лежитъ себ въ земл, сбирая къ весн творческія силы, зато опаснаго ему червя — холодъ убиваетъ, тотъ и не стъ смени. Ну, а придетъ весна, стаютъ снга, пригретъ солнцемъ — озимь и подымается роскошными зелеными побгами, пока не выколосится, не пожелтетъ и не загорится яркимъ золотомъ подъ лтнимъ солнцемъ. Дйствительно, мальчикъ самъ видлъ по сторонамъ, какъ разстилались тамъ мягкими, зелеными гладями озимыя поля. Яровыя, т.-е. т, которыхъ засваютъ весной, чернли только что взрытыя плугами и обсмененныя… И между озимыми встрчались пролежи, испорченныя холодомъ, но он были рдки… Много читалъ Володя о лсахъ. Ему казалось, что они должны будутъ сейчасъ же открыться ему за Москвой. Онъ смотрлъ и ждалъ: когда же раздвинется направо и налво ихъ зеленое, дремучее царство, но версты шли за верстами, попадались жалкія, чахлыя рощицы, а лсовъ не было.
— Куда же лса ушли!— спрашиваетъ онъ.
— Какіе лса?
— Да вдь должны же быть они здсь. Въ. книгахъ написано.
— Были, баринокъ, да сплыли. Сплошь ихъ свалили — подъ топоръ все исконное богачество пошло. Сняли съ земли шубу-то — и холодно стало земл. Были тутъ такія рощи, что сотъ по три лтъ стояли заповдныя и ихъ не пожалли…
— Зачмъ же ихъ рубили?
— Печка стъ, чугунка ихъ жретъ, пароходу тоже дрова надобны. Дома строить — какъ безъ бревна! А земл-то матушк все холодне да холодне. Гд песокъ прежде воду подъ деревьями хоронилъ — теперь вся вода ушла, — сушь стала самая. Прежде и рки при лсахъ-то воду все лто держали ровно. Потому снгъ лсной не сразу таялъ. Ну, а нынче — шабашъ! Нынче, баринокъ, плохо. Лсу не стало,— солнце разомъ сгонитъ снгъ, вспыжится рка, вспучится, разольется и сойдетъ вся — по середин-то лта и нтъ въ ней воды. Хоть пшкомъ или по ней. Никакъ и плавать нельзя. Вотъ одна Морозовская мануфактура, что лсу пола,— въ ихъ-то печахъ сколько дерева сгибло — страсть. Прежнихъ урожаевъ и нтъ, потому безъ лсу — земля воды не держитъ, сушь пошла, зерно-то и сохнетъ, нечмъ ему питаться. Одна Москва что лсу извела, потому до сихъ поръ она, хошь и зовется ‘блокаменная’, любитъ дома не изъ камня, а изъ дерева строить…
И дйствительно у станціи Сеймы — Володя увидлъ громадныя массы только что нарубленнаго въ окрестностяхъ лса. Потомъ дорога пошла свжею порубкою. Одни унылые пни торчали кругомъ, ни клочка зеленой травы не было, точно вымерло все, и песокъ уже вступалъ въ свои права и заполонялъ окрестность.
— И пней не останется здсь: выворотятъ, выкорчуютъ изъ земли и продадутъ.
— Ну, а потомъ?
— Потомъ пустырь останется.
— А еще недавно стояла здсь густая чаща. Съзжались охотники бить медвдей и даже лосей.
Мелькнулъ мимо Ковровъ съ паровыми лсопильнями, обдлывающими мало-по-малу доставляемыя сюда бревна и въ вид досокъ отправляющими ихъ дальше, Орховъ, Покровъ, Птушки, Болдино, Ундолъ, Колокша, Боголюбово, Второво — вс они населены плотниками, каменщиками, штукатурами, печниками и столярами. Почти каждый знаетъ здсь какое-нибудь ремесло. Одной землей не проживешь и безъ иного дла народу пришлось бы жутко. Мстера иконы пишетъ и вмст съ Вязниками отправляетъ во вс концы Россіи офеней или хомутинниковъ, какъ ихъ называютъ здсь. Офени разносятъ въ Сибирь, Туркестанъ, на Кавказъ, въ Болгарію и Сербію, даже въ Галицію къ руссинамъ — иконы, суздальскія картинки и книжки. Изъ Чулкова въ такія же далекія странствія выходятъ винокуры, клепальщики на желзныхъ заводахъ и опять-таки офени. Нужда всему обучаетъ и самихъ заставляетъ учиться. Лучшіе живописцы иконъ въ Москв изъ Мстеры — почему Мстера и живетъ богато. Кром того Мстера тысячами заготовляетъ дешевые образа по 20, 30 и 40 копекъ.
На станціи Волод встртились сплошныя толпы мастеровыхъ, лежавшихъ, сидвшихъ и стоявшихъ на открытомъ воздух.
— Что за народъ это?
— А ждутъ поздовъ. Вишь для нихъ вагоновъ не хватаетъ. Вс они тоже идутъ отсюда на заработки. Случается по недл сидятъ здсь. Пойдетъ дождь — спятъ подъ нимъ въ повалку — бда! Все владимірцы — на Москву идутъ. Теперь туда, а придетъ время полевыхъ работъ — опять изъ Москвы домой, въ поле… По селамъ да по артелямъ длятся. Такъ и держатся кучкой!.. А голоса-то какіе, слышишь?
Володя прислушался. Пли псню, которая могучими раскатами покрывала и шумъ отъ движенія позда и говоръ окружавшихъ его пассажировъ.
— Наши — владимірскіе! Ихъ никому не перекричать!— радовался мужичокъ около…
Вотъ красивыми излучинами мелькнула Клязьма съ нсколькими мокшанами и досчаниками (рчныя суда), медленно двигавшимися по ея остеклвшей въ безвтріе поверхности. Вдали на косогор блеснули блыя церкви Гороховца — богатаго когда-то, теперь обднвшаго.
— Только и живутъ здсь водой да огурцами,— смялись кругомъ.
— Какъ такъ?— спрашиваетъ Володя.
— Выросли огурцы — будутъ жить гороховчане. Недородъ огурцовъ — моръ на купцовъ.
Кое-гд начали припухать холмы и наконецъ впереди подъ яркимъ блескомъ весенняго солнца разомъ открылся гористый берегъ Оки. Въ его впадинахъ еще лежали снговыя, позднія ‘запади’, какъ ихъ называетъ народъ. Он сверкали серебряными черточками надъ чистенькими и богато отстроенными деревнями, совсмъ не похожими на попадавшіяся до сихъ поръ. Посл бдноты Владимірскихъ селъ глаза съ удовольствіемъ останавливались на этихъ просторно отстроенныхъ домахъ, крытыхъ досками и обшитыхъ хорошимъ тесомъ. На улицахъ деревень, подступавшихъ къ самому берегу Оки, виднлись недостроенные досчаники и лодки. Нкоторые ярко горли черными хребтами на солнц, только что осмоленные и опрокинутые для просушки, другіе блли еще свже взрзанною древесиной. Поперечники недоконченные, торчали точно ребра какого-то большого, брошеннаго здсь скелета…
Тутъ же тянулись длинныя, деревянныя зданія.
— Что это?— спросилъ Володя.
— Склады и заводы, гд алебастръ жгутъ. Страсть сколько его идетъ отсюда во вс мста.
Умные и предпріимчивые старообрядцы, занимающіеся здсь этимъ промысломъ, проложили даже рельсы къ самымъ алебастровымъ заводамъ, соединивъ ихъ съ главной линіей желзной дороги. Чмъ, чмъ только здсь не промышляетъ народъ и чего только онъ не длаетъ! Вотъ стоятъ бабы — съ мыломъ и водою, каждое утро являются он на позда съ этимъ. Путешественники выбгаютъ, моются и платятъ кто сколько хочетъ. Смотришь, въ глухое безработное время женщина и прокормится, не обременяя семью. Чмъ ближе къ Ок, тмъ деревни и села людне, больше, оживленне, видно было что приближается такое мсто, гд шибко бьются пульсы человческой дятельности, гд трудъ кипитъ ключомъ. Хоть это и не было еще Америкой, хотя и свое русское мало было знакомо Волод и не казалось ему такимъ интереснымъ, какъ т отдаленные края, куда его заманивали путешественники, которыхъ онъ читалъ, тмъ не мене, онъ во вс глаза смотрлъ на представлявшуюся ему картину…
— Вонъ смотри, баринокъ,— обратилъ вниманіе мальчика сосдъ.— Ишь зимняки наши.
— Гд?
— Вонъ озерки-то.
— Отъ разлива рки остались что ли?
— Нтъ, это снжища, зимняки, теб говорить — талыя озера, отъ снга которыя… Къ лту самому какія и подсохнутъ, а другія до зимы стоятъ… Рыбы здсь нтъ, такъ, пустыя. Такіе зимняки у насъ и на верхушкахъ горъ попадаются. Есть снговыя залежи, изъ нихъ какая въ пади лежитъ — непремнно къ лту зимнякъ будетъ.
— А это — что?
— Гд?
— Да, вонъ — вишь…
И Володя показалъ сосду на цлое море блыхъ церквей, домовъ, разбжавшихся какъ-то кучками по откосамъ горнаго берега. Внизу горы — громадные, подавляющіе силуэты краснаго, кирпичнаго собора. Онъ точно вотъ-вотъ собирается расплющить длинные ряды домовъ, вытянувшихся вдоль громадной рки.
— А это тамъ, на гор, Нижній.
— Какъ! уже?
— А ты до завтрева хотлъ хать, что ли? А внизу — это теб будетъ наша ярмарка Макарьевская. Слышалъ поди?
— Слышалъ раньше, мы учили…
— И объ этомъ вишь учатъ.
— Какъ же.
— Ишь-ты!..— недоврчиво протянулъ мужикъ.— Прокураты! Что же вы учили-то объ ярмарк, какъ народъ надувать что ли?..
— То-есть какъ же это?
— Потому, извстное дло — ярмарка, народъ купцы надуваютъ,— смялся тотъ.
— Неправда. Сюда со всхъ концовъ Россіи. Средней Азіи, Персіи и Кавказа съзжаются продавцы и покупатели, которые иначе не встртились бы никогда. Тутъ идетъ торговля, мы привозимъ свои товары, они свои.
— Ну, вотъ, значитъ, и надуваютъ!— свое твердилъ мужикъ.— При этомъ случа и надуваютъ другъ дружку. Коли зазвался ты — тутъ теб и конецъ… Такъ ограбятъ — просто любо.

0x01 graphic

Какъ ни было весело Волод, какъ ни интересна казалась ему картина, раскидывавшаяся передъ нимъ — сліяніе двухъ громадныхъ ркъ Волги и Оки, историческій городъ на крутомъ берегу, огромная ярмарка внизу, какъ ни разгорлось желаніе поскоре выйти изъ вагона и пойти бродить по этимъ, казавшимся ему чудными, мстамъ, тмъ не мене невольно жутко становилось мальчику, когда онъ вспоминалъ, что теперь длается дома.
Дома! Его даже холодомъ обдавало при этомъ.
Онъ отпросился къ товарищу — солгалъ, сказавъ, что будетъ у него ночевать. Въ восемь часовъ утра онъ долженъ быть дома. Теперь уже десять. Его врно прождали до девяти и послали за нимъ извозчика… Что-то будетъ, когда мама, такая добрая, такъ нжно любившая его. узнаетъ, что онъ даже и не былъ у пріятеля! Какая суматоха поднимется въ дом! Какъ встревожится его отецъ, отецъ, который, несмотря на свою вншнюю суровость, цлые дни и ночи просиживалъ у его кровати, когда Володя былъ боленъ. Теперь уже врно и папа, и мама отправились въ разные концы города, узнавать, гд былъ, у какихъ знакомыхъ застрялъ ихъ Володя… Ихъ Володя! А онъ вотъ каковъ! Задумалъ пробраться въ Америку, а оттуда черезъ океанъ и пустыни вернуться домой… И въ первый разъ страхъ передъ своимъ поступкомъ, передъ тайнымъ будущимъ, ожидавшимъ его, охватилъ мальчика. Вс ‘путешественники’, которыхъ онъ такъ любилъ и которымъ завидовалъ до сихъ поръ,— ничего не боял
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека