Очерки Заилийского края и Причуйской страны, Венюков Михаил Иванович, Год: 1861 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 17 минут(ы)

Михаил Иванович Венюков

Очерки Заилийского края и Причуйской страны

Султан Большой орды Мамыр-хан Рустемов. Рис. А. Померанцева. 1851

I. Алматы

Я переехал реку Или и вступил в жаркую долину ее левого берега, 1 мая 1859 года. Окрестности Алматов, или укрепления Верного, уже представляли в то время всюду засеянные поля, но на них самая свежая зелень только что пробивалась, составляя противоположность с густою, хотя невысокою травою лугов, уже пестревших цветами, абрикосовые деревья, местами разросшиеся в три и четыре года до высоты двух и трех сажень, — давали хорошую тень своими молодыми ветвями. На горах снежная линия держалась еще ниже 9-ти футов, но отклоны их ближе к подошвам уже были покрыты весенней растительностью.

Укрепление Верное устроено в 1854 году, когда положено было основание утверждению нашему в Заилийском крае, у подножий Алатау. Небольшая, но довольно живописная речка Алматинка, выбегая из гор и раздробляясь на многочисленные арыки, орошает эту военно-земледельческую колонию с пятью или шестью тысячами душ населения. Средоточие управления Большою ордою киргизов и военных средств наших в этом краю придает Верному довольно оживленный вид. К сожалению, несмотря на обилие страны камнем и, напротив, бедность ее в лесах, которые встречаются только по горам, Алматы построены исключительно из дерева. Новенькие, чистенькие домики смотрят пока приветливо, но, без сомнения, скоро примут несколько мрачный вид. Тогда придется еще раз пожалеть об этом странном свойстве славянской расы предпочитать все скороспелое, хотя бы и недолговечное, прочному, но медленно воздвигаемому. Я не могу согласиться с мнением тех, которые говорят, что каменные или сырцовые постройки, которые очень удобны в сухом и теплом климате Верного, обходятся настолько дороже деревянных домов, что их не стоит и возводить. Скорее можно согласиться на недостаток капиталов в новом краю, но и эта вещь очень условная. Большинство алматинцев — и не только казаков, а и лиц всех сословий — занимается земледелием, эта промышленность там весьма выгодна, ибо казна берет все излишки хлеба без остатка и платит хорошие цены — от шести до девяти рублей серебром за четверть. Кроме того, часть хлеба и получаемого некоторыми казаками из заведенных уже пчельников меду имеет сбыт на вновь устроенной пивной и медоваренный завод. Наконец, торговля, как мануфактурными изделиями, так и сырыми продуктами, приносит здесь даже по сибирским понятиям хорошие барыши.

Алматы когда-нибудь, и, надобно полагать, скоро, могут сделаться немаловажным торговым местом для всей Средней Азии. Небольшая татарская слободка, с мечетью, которая теперь составляет южную часть поселения, обещает в будущем развиться в обширный коммерческий город. Положение Алматов на половине пути из Кульджи в Коканское ханство и из Кашгара в Семипалатинск позволяет надеяться, что многие капиталисты трех соседних государств охотно перенесут свою деятельность и средства в это средоточие торговых дорог. Тогда степи Большой орды оживятся, произведениям киргизского хозяйства будет обширный сбыт, и сами киргизы сделают важнейший шаг к цивилизации, перейдя от быта кочевого хищника к жизни мирного пастуха, а отчасти и земледельца. Впрочем, и теперь с каждым годом коммерческое значение Верного возрастает, это видно из того, что караваны, которые еще в 1856 году проходили обыкновенно не останавливаясь, теперь постоянно разгружаются здесь для торговли, хотя еще большею частию местной. Обширные закупки скота делаются ежегодно в окрестностях не только для Кульджи и Ташкента, но и для Петропавловска, до которого с лишком тысяча двести верст. Построенные здесь лавки, в числе более двадцати, все уже заняты, и кроме их торговля производится во многих домах.

Земледельческие условия алматинских станиц очень благоприятны. Высота их над морем около 2.500 футов, средняя влажность весеннего воздуха в после полудня 0,52. Эта цифра ясно показывает, что иссушающее влияние степей не вредит стороне подгорной и уравновешивается здесь близостью вечного снега. Для сравнения стоит вспомнить, что и в Средней Германии, невдалеке от моря, влажность воздуха между 3 и 4 часами пополудни, в мае месяце, бывает 0,53. Но, конечно, это обилие паров в атмосфере, столь благодетельное для земледелия, встречается лишь в узкой полосе, соседней горам, и с удалением от них быстро уменьшается, так что к началу июня травы на местах неорошенных выгорают совсем. Широта Верного почти одинакова (43 16′) с широтою Марсели, где средняя годовая температура 11 3′ R и где зреют оливки, померанцы и персики. Но влияние континентального климата определяет резкое различие между ними, и если жаркое лето дозволяет с успехом разводить в Алматах виноград [не для вина, впрочем, как то не без основания было замечено уже в ‘Вест. Георг. об.’ г. Голубевым], абрикосы, груши и превосходные дыни, то растения, требующие умеренной зимы, неспособны к водворению здесь. Крайности температур простираются в течение года до 47 R, так что летом бывают жары в 29, а зимою мороз в — 18 по Реомюру.

После утомительной поездки по степи можно с удовольствием отдохнуть в Алматах не только физически, но и нравственно. Образованный кружок, почти исключительно офицерский, много читает, при штабе квартирующего здесь батальона основалась уже небольшая библиотека и получается немало журналов. Зато женского общества, к сожалению, почти нет. Между казаками грамотность распространяется из двух станичных школ, которые шутя названы университетами. В татарской слободе учат детей мулла и некоторые грамотные татары. При дороговизне учебных пособий и недостатке преподавателей это уже большие шаги. С основанием публичного сада, которым заведует ученый садовник из Крыма, несколько мальчиков поступили к нему для обучения садоводству.

II. Киргизы в Верном. Султан Али

Нечего и говорить, что Верное, как столица Большой киргизской орды, представляло для меня много занимательного на первое время. Гостеприимный характер алматинцев облегчал знакомство со всеми особенностями местного быта. Осмотреться и привыкнуть к новой обстановке было легко. Меня особенно занимали киргизы, которые часто разъезжают по улицам Алматов с той же патриархальной безжеманностью, как и в степи. Верблюд, корова, длинношеий аргамак и небольшой степной иноходец одинаково часто попадаются под этими пестрыми всадниками. Впрочем, истинный джигит, т. е. не совершенно бедный киргиз, никогда не покажется иначе как на коне. Быки и верблюды суть достояние пастухов и работников в поле, или эгиничей. Аргамаки, напротив, встречаются только у людей очень достаточных и почетных, да и ими употребляются не всегда. Даже почтенный султан Али, патриарх Большой орды, собравшись навестить Верное пред началом моей экспедиции 1859 г., приехал просто на бегунце, т. е. на резвой и крепкой лошадке обыкновенной породы. Само собою разумеется, что многие из его свиты имели и иноходцев, очень обыкновенных в степи и ценимых особенно за их способность к быстрому и спокойному бегу.

Султан Али есть глава самого большого отделения орды, так называемых дулатовских киргизов. Старик этот много видел на своем веку и, быв подданным трех государств, научился применяться к обычаям людей так, что изворотливость его ума во многих случаях замечательна. Меня предупредили об его намерении сделать мне визит и объяснили, что это должно считать за особую честь, ибо почтенный потомок Аблай-хана не очень податлив на посещения, а иной раз его не дозовешься в Верное даже по служебным надобностям, хотя он и получает от казны 350 р. с. жалованья. Начальник округа сам принял на себя труд познакомить меня с Али, но у меня в квартире, чтоб поддержать в глазах киргизов достоинство офицера, присланного из Петербурга, т. е., по понятиям их, от самого Государя. Я старался по возможности понравиться старику и дать ему понять, что высоко ценю и старшинство его над всеми в орде, и честь, которую сделал он мне своим посещением. Али отвечал той же монетой с присоединением азиатских любезностей. ‘Я не сомневаюсь, султан, — говорил я ему, — что народ ваш счастлив, имея вас своим родоправителем. Слава о вас достигла до меня даже в Петербурге, и теперь я вижу, что она еще представила мне только половину ваших достоинств’. — ‘Не говорите этого, — отвечал старик. — Я правлю народом лишь так, как велит падишах — да хранит его небо, — и пристав. Вы знаете, что дерево, пока не попало к столяру, есть просто чурбан, а в руках его становится так же полезным и красивым, как это кресло или вот этот стол. Мы с нашим народом то же: пристав наш столяр, а мы дерево. Если б не он, по воле падишаха, мы бы и остались простыми чурбанами’. — ‘Вы слишком скромны, султан. Можно ли так говорить тому, чей ум так же остр как бритва, хорошо отведенная на оселке, и воля, направленная к добру, столь же тверда, как сталь. Разумеется, все мы только исполняем волю государеву и каждый, находящийся в Верном, должен слушаться пристава, но ведь вы, султан, сами слишком большое лицо в орде. От вас зависит, будет ли народ привержен к государю и поставленным от него, или нет’. — ‘Народ наш не может быть неприверженным к падишаху и к тем, кого он, в милости своей, поставляет над нами. Мы все здесь живем вместе как две руки: вы, русские, — правая, мы — левая, а пристав наша голова (и он сложил обе руки так, что пальцы одной приходились в промежутках пальцев другой). Худо было бы, если б левая рука не слушалась правой и обе не делали того, что им велит голова’.

Али, как я сказал, был подданным трех государей. Еще в юности он ездил в Пекин представляться ко двору богдыхана Цзяцина, но об этом посещении от него нелегко услышать рассказ. После того долгое время весь его род был подвластен Кокану, хотя депутаты орды и присягнули уже России. Рассказывают, что когда однажды коканцы во что бы ни стало хотели прекратить и номинальную зависимость ордынцев от русских, между султанами и биями действительно составился заговор, и уничтоженье Капала должно было служить целью восстания. На Али, кочевавшего тогда по Коксу, хотели возложить почин дела, но умный старик, взвешивая вероятность успеха, воздерживался. Это послужило поводом к упрекам и нареканиям. ‘Достопочтенные султаны и бии, — писал тогда Али к соплеменным родоначальникам, — змея, когда идет к норе, ползет тихо и извиваясь, только лишь у самого отверстия она выпрямляется, и тогда уже быстро стремится к цели’. Умный ответ затянул дело, и оно потом само собою расстроилось.

III. Поход. Большая орда

12 мая 1859 г. экспедиционный отряд двинулся из Верного на запад и на другой день перешел за реку Каскелен, которая довольно многоводна, имеет на берегах своих, у дороги, прекрасные луга и места для пашен, а при вершине перевал через хребет в долину Кебина. Каскеленское ущелье представляет границу лесов на запад от Верного, далее, к Ит-Кичу, мы не встречали ни одного дерева, за исключением барбариса, шиповника и некоторых других кустарников. Вообще можно заметить, что в горах Средней Азии леса по их отклонам встречаются только там, где на вершинах есть вечный снег, питающий влагою почву. Без этого условия степная атмосфера сушит молодые деревья, как только они начнут распускаться. Этой же сухостью объясняется то, что южные скаты гор вовсе не имеют леса. В знойной долине Чу, близь устьев Каракунуса, мы встретили только небольшое число деревьев у самого русла речки, но зато можно прибавить, что это были шелковичные и персиковые деревья.

Между Каскеленом и Кастеком, по мере удаления нашего от Верного, к нам начали присоединяться киргизы, вызвавшиеся сопровождать отряд охотниками, в надежде на получение наград. Между этими батырями было несколько почетнейших лиц в орде, цвет мужества или знатности породы. В этих людях не без удовольствия можно было заметить некоторые следы цивилизации, которыми они обязаны исключительно русским. Так, некоторые султаны и бии выражали мне желание отдать своих детей в кадетский корпус и даже громко досадовали на своих родственников и жен, которые противились этому намерению, боясь, что дети среди русских утратят свою религию и любовь к родному образу жизни. Другие киргизы сами более или менее образовались и приобрели некоторые европейские привычки, но, впрочем, должно заметить, что результатами их сближения с нами часто является и развитие порочных наклонностей: так, многие очень неумеренно пьют водку.

Вообще, Большая орда имеет более, чем другие, залогов к преуспеянию, как по удобнейшим географическим условиям своей степи, так и потому, что на устройство ее обращено особое внимание правительства. В числе истинно благодетельных мер к поддержанию правильного ее развития принадлежит оставление неприкосновенным собственного внутреннего управления и суда биев. Хотя, разумеется, старшие султаны, правители главных родов орды, во всех важнейших своих действиях руководятся приказаниями нашего пристава, но все же за ними оставлено большое право решать почти все дела, возникающие в народе. Суд биев, т. е. почетных старшин, также благодетелен для страны, еще совершенно азиатской по характеру, он скор, благодаря словесному судопроизводству, и основывает свои решения на обычаях народа. Одна его невыгода, что судье платит обыкновенно и правый, и виноватый. Из этих приношений у влиятельнейших султанов и биев составляются немаловажные богатства [Наиболее богатые в орде лица суть: будпаевский бий Байсирке, некогда пользовавшийся особым значением и уважением коканцев, атбановский Малай, султаны Али, Иралы и Тезек и пр.]. Старшие султаны, кроме того, ежегодно получают по одному барану с аула: этими баранами они продовольствуют всех, кто приходит к ним для разбирательства дел, ибо таков обычай народа, что судья должен накормить и приютить тех, которые вверяют ему решение своих дел и защиту своих интересов. Суду старших султанов обыкновенно подлежат дела большей важности, чем местных биев, но в самых важных случаях решается все общим собранием последних наравне с султанами. Это особенно относится к большим барантам и убийствам.

В известном и достойном уважения по своей точности труде А. И. Левшина о Киргизских степях находится очень немного сведений о Большой орде, которая в двадцатых годах нашего века была очень малодоступна. Вот почему стоит хоть вкратце упомянуть о ее составе. В наших пределах кочуют три главные ее отделения: джалаиры, атбаны с суванами и дулаты различных подразделений, часть которых переходит за Чу, к Таласу и горам Боролдайским. Эти последние сливаются уже с уйсунами, или юсуновцами. Самое многочисленное [Мы имеем следующие сведения о составе главных подразделений дулатов. Отделение сейкым имеет до 795 аулов, отделение джаныс (роды джайлымыс, балс, кыбрай, кашкарау и др.) 1090 аулов, бутпай (роды чогай, кудайгул, исенбай и пр.) 785 аулов, чемыр 1770 аулов, сары-усюн 300 аулов, исты 300. Последние кочуют на острове Комау и по низовьям Или.] колено есть дулаты. Они занимают всю страну на северо-востоке от Чу и хребта Алатау до южного конца Балхаша, прохода Алтын-Имель, и на востоке до речки Тюргеня. Восточнее, по Чилику, Чарыну и на правом берегу Или, до Коксу, кочуют атбаны, отчасти переходя и в китайские пределы, где за пользование пастбищами уплачивают дань. На крайнем севере Большой орды, по реке Караталу и его мелким притокам, рассеяны джалаиры, самое сгруппированное из трех отделений орды, которого числительность можно определить в 25.000 душ. Атбаны с суванами малочисленнее их и составляют не более 20.000 душ, но, впрочем, оба эти определения очень приблизительны, ибо сосчитать киргизов трудно, особенно в Большой орде, где они податьми не обложены. Помещаемые здесь цифры основаны на показаниях нескольких биев о числе аулов и юрт. Придерживаясь тому же способу исчисления, можно сказать, что дулатов с юсуновцами находится по крайней мере до 70.000 душ. Таким образом, все население Большой орды будет простираться до 115.000 душ, и эта цифра лишь немногим будет отступать от помещенной академиком Кеппеном в его ‘Девятой ревизии’.

Летом киргизы везде, где только есть горы, уходят на них. Так было и тогда, когда двинулся наш отряд от Верного. Многочисленные аулы разных дулатовских родов были рассеяны по предгорьям Алатау и по некоторым речкам, вдоль которых хорошие травы растут и вдали от гор. Надо заметить, что степь в мае представляет очень обильные корма вообще, но киргизы вынуждены бывают уходить в горы от огромного числа мух на низменности. Этих мух, в самом деле, очень много и они сильно беспокоят скот, доводя его до изнурения. Только в июле киргизы решаются спускаться в равнину, но и то лишь с самою малою частью стад, оставляя главнейшую на горах почти до начала осени и угоняя животных под самую снежную линию. В половине июля, когда я вернулся с реки Чу и делал восхождение на Талгар, мне встречались большие табуны прекрасно откормленных кобыл с жеребятами по крайней мере на высоте 9.000 фут. под уровнем моря, быть может, и выше. Одна невыгода этих горных кочевок состоит в том, что стада часто подвергаются нападениям барантачей из Дикокаменной орды, особенно от султы и сары-багишей.

IV. Животное царство в степи

От Алматов на запад горы Алатау постепенно становятся ниже, и у вершин Кастека едва ли поднимаются и до 7.500 футов. Зато сейчас за этой речкой высится почти до 10.000 футов коническая, с округленной вершиной, гора Суок-Тюбе, т. е. Холодная сопка. Даже в июле по расщелинам в ее отклонах лежат снега. Любопытную особенность представляет ущелье или понижение в хребте на востоке от Суок-Тюбе: после самых тихих дней иногда вдруг к вечеру начинает из него дуть сильнейший ветер на север и продолжается часа два и больше. Если атмосфера не была спокойна прежде, то вечером ее движение усиливается, и направление с юга, из-за Суок-Тюбе, начинает преобладать. Можно думать, что холодный горный воздух в это время спускается вниз, тогда как сильно нагретый воздух равнин, лежащих к северу от хребта, поднимается кверху, но это объяснение требует поверки точными наблюдениями.

Чем населена степь по соседству снегового хребта, где так быстро сменяются климаты по мере восхождения на горы? Этот вопрос может очень занимать зоолога, но он не лишен интереса и для всякого посещающего степи Средней Азии. В открытых безлесных пространствах всякое проявление органической жизни обращает на себя невольно внимание путешественника. Вообще, число млекопитающих, кроме разводимых для пользы человека, в степях невелико. Едва ли не главными являются волки, которые всегда следуют за стадами киргизов и иногда по ночам производят тревоги у пастухов и в аулах. Громкий лай собак в таких случаях разносится по окрестностям. После волков следуют лисицы и куницы, сурки, которых много по долинам горных речек, в горах и лесах, кроме того, медведи, сайги, маралы, архары, изредка тигры. В тех местах, где речки, сбегающие с Алатау, расходятся в камышах, попадаются кабаны довольно многочисленными стадами. Киргизы иногда охотятся на них, для развлечения, устраивая облаву. Для казаков, выступающих в поход налегке, кабанья травля всегда есть праздник, потому что тогда они отъедаются до отвалу за всю обычную бескормицу, над которой сами смеются, говоря, что их порционный скот ходит в камышах или плавает в Иссык-Куле и Чу. Зимой жители алматинских станиц ловят иногда дикобразов. На полях или около их часто попадаются землеройки и тушканчики: эти зверки, впрочем, не много вредят посевам.

Более многочисленны в степях Большой орды птицы, если не количеством особей, то числом пород. Чаще других встречаются тетерева и скворцы (Sturnus roseus Pall.), которые собираются в большие стада и бегают по степи или носятся в воздухе. В горах водятся орлы (беркуты), а на долинах фазаны, за которыми алматинцы охотятся, доставляя их даже в Омск. По каменным могилам киргизов живут красивые удоды, которые свободно даются в руки и даже не слезают с седла, когда их посадишь туда на походе. Мне не случалось узнать, употребляют ли киргизы Большой орды беркутов для охоты, но известно, что среднеазиатцы вообще очень любят эту забаву.

Самые многочисленные животные степи — ящерицы, змеи и некоторые роды насекомых, как то: жуки, землекопы, фаланги, земные пауки (каракурты), сверчки и кобылки. Эти последние приносят немалый вред, поедая всю зелень прежде даже, чем солнечные лучи ее иссушат. Зато для человека преимущественно опасны ядовитые фаланги и каракурты. Здешняя фаланга есть довольно большой паук, часто до вершка ростом, живет в земле, где выкапывает себе норку. Особенно на сухом песчано-глинистом грунте можно опасаться встретить это вредное животное. Люди, которые принуждены спать прямо на земле, больше всего должны остерегаться ее укушения. Часто, когда человек спокойно расположился, даже осмотревшись вокруг, фаланга прибегает за несколько шагов и ходит по его телу. Малейшее движение, хотя бы даже бессознательное сокращение подкожных мышц, может в этом случае быть поводом к укушению, ибо насекомое тотчас старается схватить предмет, от которого видит опасность. По спокойному телу фаланги ползают, впрочем, без вреда, и этим пользуются, чтоб их бить. Собственно в момент укушения этого насекомого боль ничтожна, почти как от комара, зато последствия ужасны: ломота распространяется быстро по всему телу, жар делается общим и изнурение сил совершается быстро. Одно средство помочь укушенному, и то если еще яд не разошелся по венам, — поставить банки на укушенное место, но это не всегда бывает возможно, потому что нелегко заметить, особенно на спавшем, где фаланга укусила. Из числа моих спутников более пятнадцати подвергались несчастию от фаланг и двое особенно страдали, получив укушения ночью, так что действия яда открыты были лишь через несколько времени. Один из укушенных отделался, впрочем, очень счастливо: поймав фалангу на теле, он немедленно пришел к доктору и просил поставить рожки. У него достало даже хладнокровия сначала надеть мундир и шашку и потом уже явиться в кружок начальников. Лечение его только в том и состояло, что ему выпущено было золотников 20 крови, на другой день мы видели его спокойно скачущим у орудий. Укушение каракуртов еще более опасно, чем самых фаланг и даже скорпионов и тарантулов. Во всех этих случаях не без пользы употребляется внутрь аммиак.

Змеи и ящерицы оживляют степь там, где есть поблизости камыши и вода, тогда как ядовитые насекомые преимущественно водятся на совершенно сухих местах. Часто я видал змей, до половины высунувшихся из норы и в этом положении гревшихся на солнце. Киргизы с ожесточением преследуют их, справедливо опасаясь укушения ими скота. Должно заметить, что если на северном склоне Алатау встречаются довольно часто змеи, то на южной покатости кряжа и особенно в долине Чу находится настоящее царство фаланг. С песчаных берегов Или они переходят по сухой степи на запад от Кастека к Курдаю и Дала-Кайлару, а оттуда распространяются как на запад по голодной степи Бетпак-Дала, так и на восток до Кебина. В горах, где благодаря большей влажности воздуха трава не выгорает от солнца, да и в долинах, где тоже условие соблюдается вследствие орошения, фаланг нет, поэтому и останавливаться на ночлеги надобно предпочтительно на этих местах.

Дикокаменной орды манап Байназар Турумтаев. Рис. А. Померанцева. 1851

V. Переход чрез Алатау. Чу. Неудачная стычка

От Кастека, где мы стояли с неделю, идет несколько дорог к Чу, чрез Алатавские горы. Первый, самый неудобный проход есть Суок-Тюбе, он ведет диким скалистым ущельем вверх по речке Кастеку, потом раздвояется. Одна дорожка идет на ручей Карабулак, а другая на Каракунус. Этим путем ходят караваны, когда за прибылью воды в Чу им бывает нужно переправляться через нее выше Токмака. Другой путь, более удобный, ведет по ручью Биш-Майнаку, через верховья ручья Джаманты, и потом тоже выходит на Каракунус против Токмака: эту дорогу мы избрали для наших движений. Быстро взошел отряд по крутому восемнадцативерстному подъему на вершину гор и 26 мая перевалил через хребет, оставив ниже себя во многих местах не тронутые еще солнцем снега. Я измерил при этом высоту горы при истоке Джамантов и нашел, что она достигает 7.450 ф. над морем. Вид отсюда величественно прекрасен и надолго остается в памяти. Непрерывный, зубчатым валом тянущийся хребет Киргизнын-Алатау стоит на первом плане. За восточным его концом, в большей отдаленности, не менее как в полутораста верстах, изумительно ясно виднеются вершины Небесных гор, соседние Иссык-Кулю. Внизу, под ногами зрителя, лежит долина Чу и вьется пенящаяся полоса самой реки, одетая зеленью камышей. Крепостца Токмак [Это было в 1859 г. Теперь Токмак не существует.] кажется небольшим домиком или хутором в междугорной степи. Сквозь синеву атмосферы еще и на крайнем западном горизонте просвечивают снеговые пики Киргизнын-Алатау, долина Чу видимо расширяется к западу.

Когда через 47 верст похода в горах, совершенного по узкой тропинке, мы наконец спустились в эту долину, нас встретила местность до крайности грустная. Вся трава по низменности уже выгорела, и надобно было скот отогнать в ущелья, чтоб дать ему поправиться от утомительных переходов. Нигде по сторонам не видно было аулов и стад, и только временами кое-где появлялись одинокие вооруженные всадники, наблюдавшие за нашим отрядом. Я старался осмотреться в новом краю, куда до меня проникали немногие европейцы, и скоро узнал, что мы стоим близь места, где был убит известный в летописях степей Кенисара Касимов. Этот мятежник долго волновал наших киргизов в сороковых годах текущего столетия и кончил свою жизнь тем, что сложил на берегах Чу, близ устья Каракунуса, свою голову, которая была возима в Копал и Ташкент. Загнанный русскими отрядами на крайний юг степи, он встретил здесь новых противников — кара-киргизов, и ими был погублен окончательно. Своим коварным поведением и беспрерывными хищничествами Кенисара до того успел ожесточить всех своих противников, что дикокаменные с живого его содрали кожу, а тело потом сварили в котле. — Правительство наше изъявило свою признательность главному виновнику истребления мятежника, манапу Урману, возведением его в чин подполковника, а других участников в битве у Кеклик-Сенгира наградило двенадцатью золотыми медалями. Вскоре по смерти Кенисары, в 1847 г., посетил Алатауский край топограф Нифантьев и составил первую его карту. Это было начало знакомства нашего с местностями, прилегающими к Небесным горам и Кокану.

Для нас стоянка у Каракунуса была не совсем удачна. Находившиеся при отряде киргизы, узнав, что толпа дикокаменных, побывав в их аулах, возвращается назад и будет переправляться чрез Чу у Кеклик-Сенгира, захотели во что бы ни стало пощипать хищников. По малочисленности ордынцев сравнительно с дикокаменными, которых было до 500 человек, можно было заранее предсказать неудачу, и потому пришлось подкрепить мстителей полсотней казаков. Но азиатское нетерпение испортило дело прежде, чем казаки успели прибыть к месту стычки. Один султан, один батырь и три джигита попались в плен. Кроме их, одному из киргиз прокололи насквозь грудь, так что пика, войдя в спину, прошла чрез легкие и переломила одно из передних ребер, которое торчало вперед. Удивительно, что этот киргиз не только остался жив, но через двое суток уехал к себе в аул, верст за восемьдесят, и меньше чем через месяц снова разъезжал преспокойно, как ни в чем не бывало. Происходит ли эта способность переносить раны от умеренности азиатцев в пище во время похода, или таково свойство турецких племен вообще, или, наконец, приемы степной хирургии так хороши, что скоро залечивают раны, — я не умею сказать.

VI. Географические подробности о Чу и ее долине

Так как новое наше укрепление Кастек лежит под 43 8′ широты, а устье Большого Кебина в Чу под 42 41′, то выходит, что ширина Алатау в меридиане этого форта простирается до 45 верст. Южный скат этого кряжа обрывист, скуден растительностью и не представляет никаких удобств даже номадам, северный богаче травами и обильнее орошен водою. Оба они ниспадают в равнины, очень возвышенные над морем. Если можно доверять кратковременным наблюдениям над барометром, то высота Кастека есть 3.200 ф., а высота русла Чу около Старого Токмака около 3.600 ф. Принимая в соображение низкий уровень степей Сырдарьинских около Телекуль-Тата, Саумал-Куля, Бабыстын-Куля и других озер, мы легко объясним себе быстроту течения, которая заменяется в Чу. Эта мутная река, бегущая по горизонтальной на глаз равнине, в самом деле орошает очень покатую степь. Зелень камышей предохраняет отчасти берега от размывания их столь быстрым потоком, но зато вода его скорее походит на жидкую грязь, чем на речные струи. Едва успеешь дать постоять стакану десять минут, как на дне его образуется около полудюйма осадка, и сквозь отстоявшуюся таким образом воду все еще не видать предметов, как сквозь матовое стекло или чрез раствор сиенны.

Чу выходит из Небесных гор под именем Кошкара и стремится сначала на северо-восток к озеру Иссык-Кулю. Высокую, местами превращающуюся в ущелье долину ее в этих местах я посетил в 1860 году. После прорыва чрез скалистый кряж Кизыл-Омпол, Кошкар вдруг выходит на равнину соседнего озера, протекает от него всего в трех верстах и, отделив на восток небольшой рукав Кутемалды, всею массою вод снова уходит в горы. Дикое ущелье, которым она пробегает тут, носит названье Бoам. Чтобы судить о быстроте вод в этих местах, достаточно сказать, что от Иссык-Куля до Старого Токмака, на семидесяти верстах, она падает около 1600 ф., т. е. больше, чем Волга на всем протяжении 3100 верст, от истоков до Астрахани. Волны с шумом дробятся о камни в русле и прибрежные скалы, часто обращаясь в пену. Даже в 30 верстах от выхода из гор скорость течения их не менее 10 фут. в секунду, тогда как, напр., Нева в Петербурге имеет всего три фута. Нужно ли говорить, что огромная сила падающего потока пропадает бесплодно в окрестной пустыне, не принося пользы человеку и разрушая лишь соседние скалы.

Начавшаяся у устьев Кебина и Джель-Арыка долина Чу быстро расширяется к западу. Уже около Пишпека она не менее 17 верст от севера к югу, дальше к Ит-Кичу это расстояние между горами правого и левого берега все более возрастает. Не много стран на земном шаре, где бы сухость воздуха достигала таких крайних пределов, как здесь. 29 мая в четвертом часу пополудни я наблюдал психрометрическую разность температур в 15 R, при теплоте смоченного шарика +16, 1: это дает влажность воздуха едва в 0,12 той, при которой атмосфера насыщается водяными парами. Цифра, здесь приведенная, есть наименьшая из всех, доселе полученных в разных странах земного шара. Гумбольдт, Эренберг и Розе наблюдали сухость атмосферы в Прииртышских степях и получили все-таки 0,16, даже Хорасанская экспедиция в 1858 году не нашла в Северной Персии менее 0,14. Последствием этой сухости является грустное однообразие и бедность растительного царства в долине Чу, а с ними и малая удобность ее к заселению. Могущество природы представляется нам здесь в самой резкой противоположности с бессилием человека, и положительно можно сказать, что пока Каспийское море не соединено с Черным, пока воды его не подняты на один уровень с океаном, а поверхность не расширена до того, чтобы закрыть часть степей Приволжских, Туркменских и Оренбургских, до тех пор большая часть Средней Азии не способна к такому же историческому развитию, как Европа.

Чем шире становится долина реки Чу, тем больше начинает она походить на пустыню. Только по южному краю равнины, у подошвы горы Киргизнын-Алатау тянется полоса хорошо орошенная и потому имеющая траву и даже рощи абрикосовых и других деревьев. На северном берегу Чу текучие воды прекращаются речкой Дала-Кайнаром, и далее к западу расстилается уже Голодная степь. Любопытно, что эта страна, несмотря на ее печальный, негостеприимный характер, посещена была и описана гораздо раньше, чем, напр., Заилийский край. Мы находим о ней сведения еще у Поспелова, Бурнашева, Телятникова и Потанина. Последний говорит, между прочим: ‘Река Чу, или Чуй, (в нижней части) имеет течение быстрое, в весеннее время разливается от 250 сажен до 8 верст, что бывает обыкновенно во второй половине апреля. Осенью, в октябре, полная вода опять повторяется, но к концу ноября река уже успевает совершенно сбыть и замерзае