ОЧЕРКИ РУССКОЙ ЖИЗНИ
ОЧЕРКИ РУССКОЙ ЖИЗНИ
VIII.
VIII.
Кириловъ’.
Н. Ш.
‘Русская Мысль’, кн. IX, 1886
Очерки русской жизни, Шелгунов Николай Васильевич, Год: 1886
Время на прочтение: 31 минут(ы)
Возьмите, читатель, нарту Россіи и отчертите на ней Сибирь, Кавказъ, Финляндію, Прибалтійскій край (остзейскія губерніи), Сверо-западный край (литовскія губерніи), Привислянскій край (Царство Польское) и у васъ получится небольшой овалъ, который составляютъ Великороссія и Малороссія. Этотъ небольшой овалъ и есть тотъ обтованный край, которому одному досталось множество благъ, окраинамъ еще пока неизвстныхъ.
Крестьянская реформа прошла по всей Россіи, также какъ и воинская повинность, но судъ (правый и милостивый), земскія учрежденія и реформа печати составляютъ еще привилегію немногихъ мстностей. Только столицы (дв маленькія черныя точки на карт Россіи) пользуются всми безъ исключенія благами русской гражданственности, культуры и цивилизаціи. У нихъ и газовое и электрическое освщеніе, и пути сообщенія, и самоуправленіе, и цивилизованная укрощенная полиція, и судъ присяжныхъ, и свобода печати. Затмъ эти блага, начиная совращаться за предлами столицъ, въ провинціи Европейской Россіи входятъ только частью, а въ окраинамъ уже настолько расплываются, что, напримръ, Сибири (вроятно, потому, что она очень большая) остается одинъ только мракъ.
Сибирь вполн страна мрака, о которой обитатель Европейской Россіи знаетъ только, что въ ней есть ‘мста отдаленныя’ и ‘мста не столь отдаленныя’. И дйствительно, это страна невозможная, ничего подобнаго Сибири нельзя найти въ исторіи колоній всхъ странъ и народовъ въ мір. Читая сибирскія газеты, приходишь въ ужасъ и отчаяніе и за Сибирь, и за русскій геній. Гд же эта прославленная русская способность къ колонизаціи? Что мы сдлали съ Сибирью въ триста лтъ принадлежности ея Россіи? Что сдлала сама Сибирь въ это время? Какъ люди могутъ жить среди подобныхъ неустройствъ? Какъ это люди могутъ еще терпть другъ друга боле трехсотъ лтъ и не разбгутся отъ самихъ себя?
И въ то хе время эту дикую, распущенную страну, гд весь воздухъ зараженъ насиліемъ и произволомъ, люди любятъ, да еще какъ! И любятъ они не отдльно Иркутскую губернію или Енисейскую, не Минусинскій округъ или Амуръ. Нтъ, они любятъ Сибирь, всю Сибирь, какъ она есть, отъ Ледовитаго океана до Китая. Разсказываютъ про одного датчанина, служащаго телеграфистомъ гд-то въ Иркутской губерніи (и, между прочимъ, изучившаго Салтыкова до того, что онъ можетъ сказать на какой страниц, въ какомъ том стоитъ тотъ или другой его сатирическій перлъ), что этотъ телеграфистъ, прослужившій въ Сибири десять лтъ, похалъ, наконецъ, въ Данію къ отцу и матери, чтобы съ ними проститься и затмъ поселиться въ Сибири навсегда, потому что онъ не знаетъ лучшей страны въ мір. Что же влечетъ его къ Сибири, почему это лучшая страна, чего въ ней ищутъ, что въ ней находись, какому она отвчаетъ идеалу? Должно же быть, что-нибудь есть въ ея широкомъ простор, а не одно насиліе и произволъ. Теперь эта страна ссылки, лежавшая до сихъ поръ мертвымъ пластомъ, какъ бы хочетъ проснуться уже и для вншней политической жизни. Не въ Константинопол разршится восточный вопросъ, говорятъ сибиряки, а здсь, у насъ, на границахъ Китая и въ столкновеніи съ нимъ. И въ Сибири дйствительно много внутренней жизни, какой нтъ въ Европейской Россіи, много въ ней и свжихъ нарастающихъ силъ, и энергіи, и желанія перемнъ и стремленій къ лучшей гражданственности и къ широкимъ идеаламъ, просторъ которымъ даетъ и пространственная необъятность Сибири, и ея громадныя мертвыя богатства, и плодородіе земли, и разнообразіе климатовъ, и разнообразіе племенъ, ее населяющихъ. Именно такою, какою Сибирь теперь, Сибирь неустроенная, Сибирь бдная умственно и матеріально, она и даетъ просторъ не только желаніямъ и стремленіямъ, но и фантазіи.
Но не потому ли такъ велико и желаніе перемнъ, что въ теперешней Сибири почти жить нельзя? И не потому ли преувеличиваетъ сибирская печать неустройство Сибири, что въ сибирякахъ уже наболло до послдней степени чувство недовольства безправіемъ и заброшенностью? Молчала же Сибирь триста лтъ? Отчего она заговорила такъ громко теперь? Или неустройствъ прибавилось? Нтъ. Ихъ убавилось. Заговорило въ Сибири сознаніе, заговорила въ Сибири интеллигенція, которой у этой страны до сихъ поръ не было. Сибирь теперь также наканун, какъ была наканун Россія до освобожденія, раньше создавшая свою интеллигенцію и раньше подумавшая о своихъ распорядкахъ. Но это ‘наканун’ наступило для Сибири не сегодня. Оно наступило для Сибири такъ давно, что многіе изъ ея патріотовъ успли придти даже въ отчаяніе и у нихъ опустились руки. ‘Даже Щаповъ, этотъ горячій идеалистъ, мечтатель, человкъ глубокой вры въ обновленіе я грядущее человчество, опускалъ руки передъ мрачнымъ существованіемъ сибирскаго общества, отданнаго матеріальнымъ интересамъ и предоставленнаго одной нажив’,— говорятъ Восточное Обозрніе.
Чтобы понять и почувствовать Сибирь, нужно читать ея газеты не отдльными нумерами, между другимъ чтеніемъ, а сплошь, залпомъ, въ большомъ количеств. Только при ‘большомъ количеств’ понимается громадная разница въ особенностяхъ Сибири и Россіи и почему между Сибирью и Россіей бывали всегда недоразумнія. Ихъ создавала не Сибирь. Ихъ создавали т ‘обрусители’, которые являлись въ Сибирь изъ Россіи и хотли кроить ее по-русскому. Сибирь и до сихъ поръ для Россіи такая же новая страна, какою она была при Иван Грозномъ. Тогда знали, что въ Сибири есть инородцы и мха — и только, а ныньче русскіе о Сибири знаютъ еще, что въ ней есть мста отдаленныя и не столь отдаленныя. Прогрессъ въ знаніи не особенно большой. И съ подобными-то знаніями о громадномъ разнообразномъ кра хали въ него привлекаемые привилегіями будущіе правители Сибири. Они считали себя жертвами обстоятельствъ, ибо брали мста потому, что не находили ничего лучшаго въ Россіи, они хали въ каторжную Сибирь, какъ въ ссылку, чувствовали себя въ Сибири чужими, смотрли на нее свысока, какъ обыкновенно смотрятъ люди высшей культуры на страны низшей культуры, и, служа, отбывали только повинность, да и то лишь ради денежныхъ и другихъ привилегій. Такъ поступали лучшіе. Худшіе же прямо хали въ Сибирь только для наживы. И Сибирь дала этимъ зазжимъ гостямъ прозвище ‘навозныхъ’ и ‘гамадриловъ’. Но ни отношенія отъ этого не улучшались, ни Сибири не становилось отъ этого лучше. Наплывы служащихъ смнялись одни другими, а Сибирь, все-таки, продолжала оставаться для Россіи такою же невдомою страной, какою была нкогда Мексика для Испаніи. До сихъ поръ привилегированное населеніе Сибиры не съумло создать для нея даже внутренней безопасности.
Когда читаешь русскія газеты, то совсмъ и не замчаешь полицейскихъ извстій о кражахъ, воровствахъ и уголовныхъ происшествіяхъ. Мелкія уголовныя исторіи совсмъ теряются среди массы извстій другаго рода и другаго интереса. Но въ сибирскихъ газетахъ, напротивъ, центръ тяжести именно въ уголовщин, и въ уголовщин гомерическаго и невозможнаго въ Россіи размра. Если въ Россіи выдастся иногда преступленіе, поражающее жестокостью или безстрастностью, какъ ныньче убійство въ Лигов, газеты съ непритворнымъ ужасомъ описываютъ его, какъ нчто необычное, невозможное, нежелательное и возмущающее чувство. Сибирь въ подобныхъ случаяхъ ничмъ не возмущается и не ужасается, она въ своей печати лишь коротко отмчаетъ факты и длаетъ это не ради самихъ фактовъ, а ради общихъ выводовъ и общихъ требованій, которые они вызываютъ въ населеніи. Для Россіи уголовныя событія представляютъ интересъ сами по себ, они служатъ даже матеріаломъ для занимательныхъ разговоровъ, какъ романъ, какъ сказка, ну, макъ выходящее изъ ряду событіе, и никакихъ общихъ выводовъ обыкновенно изъ нихъ не длается. Въ Сибири же всякій подобный фактъ есть новая капля въ чашу сибирскихъ бдствій, капля, идущая въ счетъ, капля, наполняющая чашу, чтобы ее переполнить, капля, истощающая мру общаго терпнія и усиливающая желаніе перемнъ и устройства новаго порядка. Въ Россіи создался уже типъ интеллигентныхъ и тонкихъ уголовныхъ преступниковъ, какъ князь Гокчайскій, какъ пойманный недавно въ Москв Огрызко, обворовавшій московское отдленіе государственнаго банка, которыхъ жизнь похожа на романъ, полный всякихъ приключеній, которые средствомъ преступленій сдлали умъ и достигли замчательной ловкости и изворотливости въ обманахъ, но которые не пойдутъ на насиліе. Въ Сибири же до сихъ поръ употребляютъ -простыя средства: гирьку, топоръ, крюкъ, и съ человческою жизнью не церемонятся.
Въ Томск, напримръ, просто жить нельзя, грабители держатъ весь городъ въ осад и никто не можетъ поручиться за цлость своей головы и имущества, говоритъ Сибирская Газета. Грабители разъзжаютъ по городу въ кошевахъ и вооружены арканами, крючьями, домами и револьверами. А на какіе смлые подвиги способны молодцы, разъзжающіе въ кошевахъ, читатель убдится изъ слдующаго. Около 7 часовъ вечера подъзжаетъ кошева къ магазину и изъ нея выходитъ человкъ средняго роста, широкоплечій, одтый въ азямъ, и съ головой, обмотанной шарфомъ, въ кошев сидятъ еще три человка въ маскахъ. Отворивъ дверь въ магазинъ и придерживая ее ногой, чтобы она не захлопнулась, грабитель схватилъ въ охапку лежавшіе на прилавк у самой двери 30 паръ брюкъ съ жилетами и бросился къ кошев. Прикащики минулись за нимъ и одинъ изъ нихъ схватилъ грабителя за ногу, но тотъ, бросивъ ограбленное въ сани, вынулъ изъ-за пазухи револьверъ и -выстрлилъ въ прикащика. Кошева умчалась во весь опоръ. Вся эта исторія происходила въ центр города, въ мст самаго бойкаго уличнаго движенія, саженяхъ въ 15 отъ извощичьей биржи, на которой стоитъ до десятка извощиковъ. Ни одного городоваго по близости не оказалось, извощики тоже не тронулись съ мста и кошева благополучно продолжала свой путь. Иди возвращается вечеромъ около 10 часовъ ученикъ ремесленнаго училища, его обгоняетъ кошева и одинъ изъ сидвшихъ набрасываетъ на ученика арканъ съ петлей. Ученикъ сбрасываетъ ее съ себя и бжитъ, а одинъ изъ грабителей выскакиваетъ изъ кошевы и гонится за утекающимъ ученикомъ, къ счастью, на улиц помазался экипажъ и грабитель, выругавъ убгавшаго ученика, вернулся къ кошев. И что, казалось бы, взять съ ученика ремесленнаго училища жди съ гимназиста, но вотъ около 3 часовъ дня, когда ученики гимназіи и учителя выходили съ гимназическаго двора на улицу, мчится кошева и у одного изъ гимназистовъ срываютъ съ головы шапку. Это конечно, милостиво, потому что кошевы длаютъ еще и не то. Напримръ, въ 2 часа ночи подъзжаетъ кошева съ пятью молодцами къ дому, двое изъ молодцовъ перелзаютъ черезъ заборъ, отворяютъ ворота, възжаютъ во дворъ и ворота затворяютъ. Все длается спокойно, увренно и безбоязненно, какъ у себя дома. Когда одинъ изъ проживающихъ въ дом сталъ кричать обходнаго, то въ крикуна бросили арканъ съ гирей и цпью, но промахнулись и, попавъ въ окно, разбили об рамы. Хорошъ ударъ! Впрочемъ, ограбить дома молодцамъ не удалось и кошева ухала ни съ чмъ, наведя на всхъ только паническій страхъ.
Кошева, это путешествующій сибирскій разбой, приноровленный къ мстнымъ обстоятельствамъ. И дйствительно, для грабителей способъ этотъ оказывается наиболе удобнымъ, потому что если въ кошеву запряжены лихіе кони, то за нею и не угонишься. И подобныя кошевы разъзжаютъ не только по улицамъ Томска, но и по большой дорог. Ныншнею зимой дв кошевы, запряженныя тройками лихихъ лошадей, напали на обозъ изъ 15 подводъ, пригрозили возчикамъ, срзали пять кулей крупичатой муки и ускакали въ городъ. Въ Томск, и тоже дв кошевы, ограбили въ одномъ дом нсколько тысячъ рублей, забрали все, что можно было забрать и уложить въ кошевы (а въ кошеву,— глубокія рогоженныя сани,— умщается столько, что купецъ, отправляющійся на ярмарку съ краснымъ товаромъ, укладываетъ весь его въ одну кошеву), и ухали, прихвативъ кстати еще и лошадь. Для подобныхъ подвиговъ, конечно, требуется особенная смлость. Чаще же кошева, разъзжая по улицамъ, прибгаетъ къ помощи крюка, которымъ зацпляютъ проходящаго, втаскиваютъ въ кошеву, обираютъ и выбрасываютъ. Понятно, что кошева, появляющаяся на какой-нибудь улиц, производитъ на проходящихъ паническій страхъ и вс отъ нея бгутъ, какъ отъ внезапно выскочившаго тигра или бшенаго волка. Вотъ, напримръ, около шести часовъ вечера на людной улиц появляется кошева, публикой овладваетъ паническій страхъ и раздаются предостерегающіе криви: ‘кошевка, кошевка’, верховой полицейскій останавливаетъ кошеву, въ ней оказываются два пассажира, а у нихъ два большихъ ножа и револьверъ, на вопросъ куда кошева детъ, пассажиры отвчаютъ, что они дутъ ‘такъ’, кататься, и какъ кататься никому не запрещено, то полицейскій отпускаетъ кошеву и она отправляется благополучно дальше, чтобы найти улицу мене людную, гд ей не помшаютъ.
Кошева стала для Томска и его большаго тракта боле страшной, чмъ пожаръ или холера, такъ что для охраненія городскихъ жителей пришлось прибгнуть къ содйствію войска. ‘Томскій губернскій воинскій начальникъ,— пишетъ Сибирская Газета,— получилъ предложеніе изъ главнаго штаба, чтобы въ распоряженіе томской полиціи для ночнаго надзора командировалось до 50 человкъ военной стражи’, а Томскія Епархіальныя Вдомости предлагаютъ церковному начальству для охраненія церквей нанимать вооруженныхъ стражниковъ, вооружить трапезниковъ и зажигать на колокольняхъ фонари. Ужь это совсмъ какъ въ Абиссиніи или въ Марокко, гд безъ ружья и безъ кинжала нельзя выйти изъ дому. И ничего не подлаешь, каждому приходится защищать себя, какъ онъ знаетъ, и на револьверъ отвчать револьверомъ, потому что томскіе молодцы иначе не ходятъ, какъ съ гирьками и револьверами. Даже архіерея разбойники не оставили въ поко. Ныншнею зимой забрался въ архіерейскій домъ какой-то любопытный и въ щель запертой двери разглядывалъ что-то въ помщеніи преосвященнаго. Когда служка хотлъ крикнуть, разбойникъ пригрозилъ ему револьверомъ и быстро ушелъ. Дло дошло до того, что въ Иркутск передъ праздниками укради лошадь у губернатора, похитили какія-то вещи у и. д. губернатора и полицеймейстера. Если разбои и грабежи доходятъ до такой безбоязненности, что воры проникаютъ въ дома архіерея, губернатора и полицеймейстера, то очевидно, что это уже не цвточки, а ягодки. Тутъ даже и не смлость, а просто издвательство надъ властью. И эта смлость, и это издвательство растутъ въ Сибири все больше и больше, проникая даже въ такіе уголки, которые до сихъ поръ Богъ хранилъ. Минусинскій корреспондентъ Сибири говоритъ, что и въ благословенномъ Минусинскомъ округ стало развиваться воровство, грабительство и убійство. ‘Тамъ, гд прежде не слыхать было о нихъ, теперь они свершаются въ значительномъ числ. Никогда еще не бывало, чтобы инородцы участвовали въ убійствахъ, а теперь и они стали убивать’.
И все это неизбжная логика фактовъ и совершенно въ порядк сибирскихъ вещей. Обитатель Петербурга или Москвы, и не только обитатель столицъ, но обитатель какого-нибудь Царевококшайска или убогаго вологодскаго Никольска, въ которомъ тоже немало ссыльныхъ воровъ, поступитъ совершенно праздно, если станетъ переносить на себя ужасъ обитателей Томска, потому что ничего подобнаго въ городахъ Европейской Россіи и произойти не можетъ. И русскіе города никмъ не охраняются (кром столицъ, да и въ нихъ только въ одномъ Петербург полиція приведена въ нкоторый порядокъ) и ихъ блюдетъ пока лишь десница Божія, но въ русскихъ городахъ и деревняхъ совсмъ иное напластованіе и гораздо выше и культурне умственная и нравственная формація, гражданственность больше осла, понятія объ общежитіи выработались точне и время разбойничьихъ нравовъ относится уже къ воспоминаніямъ о томъ прошломъ, когда были еще цлы брынскіе лса, да изъ Жигулевскихъ горъ на Волг можно еще было нападать на судовые караваны. Но въ Сибири не тотъ слой напластованія, который ослъ уже въ Россіи. Сибирь еще бродитъ, какъ свжая опара, въ которую подкладываются все новыя и новыя дрожжи. При этихъ условіяхъ ничего не подлаешь и получится то, что должно получиться.
Въ ныншнемъ году въ Тобольскихъ Губернскихъ Вдомостяхъ были напечатаны свднія о сибирской ссылк за 10 лтъ. Изъ этихъ свдній становится совсмъ яснымъ, какими сильными дрожжами являются въ сибирской жизни отброски, которыми Россія такъ щедро снабжаетъ Сибирь каждый годъ. Съ 1875 по 1885 годъ прибыло въ Тобольскую губернію 66,583 ссыльныхъ обоего пола. Умерло изъ нихъ 11 т., бжало 10 т., сосланы дале или перемщены 4,735 ч., приписаны въ мщане и крестьяне 28,670 ч. Приписанные къ городамъ, эти новые граждане составляютъ 1/7 городскаго населенія, а въ нкоторыхъ городахъ (Ишим) ровно половину. Въ деревняхъ поселенцы составляютъ 1/16.
Какой же свтъ культуры и просвщенія вносятъ въ Сибирь эти новые, подневольные граждане? ‘Не охотою идутъ ссыльные въ Сибирь,— говоритъ тобольскій отчетъ,— да неохотной водворяются въ ней. Несмотря на казенное пособіе, ссыльные вообще неохотно обзаводятся домами и хозяйствомъ, въ теченіе десяти лтъ обзавелось домами только 1,813. Хозяйство даже и тми, которые принимаются за него, ведется черезъ пень въ колоду, только и встрчаешь помтки противъ сельскихъ хозяевъ изъ ссыльныхъ: ‘земли обрабатываютъ самое необходимое количество для своего пропитанія, остальную отдаютъ въ аренду’, ботъ и перебивается такимъ образомъ каждый изъ нихъ, стараясь при первой возможности уйти или по паспорту на заработокъ, или улизнуть совсмъ безъ всякаго паспорта и примкнуть къ громадной арміи бродягъ, которыми наводнена Сибирь. Изъ причисленныхъ къ мстамъ большая часть помчена: ‘въ безъизвстной отлучк’ и бродитъ не всть Богъ гд, распложая массу преступленій’.
‘Десять лтъ тому назадъ,— говоритъ тотъ же отчетъ,— былъ представленъ исправнику, для водворенія на прежнее мсто жительства, какой-то чахлый, изморенный, босой и въ одномъ бль субъектъ, только что пойманный изъ бговъ, на немъ числилось казенной недоимки девяносто съ чмъ-то рублей. Надо было видть отчаяніе исправника, съ которымъ онъ, осматривая съ ногъ до головы пойманнаго ссыльнаго, повторялъ: ‘попробуйте съ этого сокола подучить что-нибудь’, а соколъ при этомъ хоть бы глазомъ моргнулъ и только на вопросъ исправника: ‘вдь, ты опять убжишь, шельмецъ?’ медленно, не спша и не перемняя позы, отвтилъ: ‘хворается что-то, ваше в—діе, а Богъ силы дастъ, какъ поди бы не уйтить’.
Въ 1875 году бывшимъ генералъ-губернаторомъ Западной Сибири, генераломъ Базнаковымъ, были затребованы свднія о ссыльныхъ, и ихъ недочетъ противъ списочнаго числа оказался въ 16,829 человкъ. Въ десятилтній періодъ времени населеніе Тобольской губерніи увеличилось на 1/17, число преступленій въ 13 разъ, а число осужденныхъ въ 2 1/2 раза (Восточное Обозрніе).
Изъ исторіи ссыльныхъ съ перваго ихъ шага на сибирской земл читатель увидитъ, что и это все тоже въ порядк вещей и иначе быть не можетъ. Беру эту исторію изъ газеты Сибирь.
Съ открытія навигаціи и до глубокой осени, ежедневно, партіями человкъ въ 150 и боле, прибываютъ ссыльные въ Тюмень. Здсь, въ приказ, ихъ сортируютъ и назначаютъ имъ мста жительства. Это длается такъ (хотя законъ велитъ поступать иначе): въ глухія волости, напримръ, назначаютъ мастеровъ всякаго рода, начиная съ ювелировъ, а крестьянъ, не видавшихъ у себя на родин ничего, кром сохи, причисляютъ (хотя это и не всегда) къ городамъ. Ошибка въ распредленіи для ссыльныхъ всегда бываетъ роковою, ибо нкоторые изъ нихъ приписываются безъ права отлучекъ, другіе же, не лишенные этого права юридически, лишаются его фактически, потому что паспортъ въ Сибири стоитъ не дешево. Затмъ разъ въ недлю, человкъ но 700 и боле, отправляютъ ссыльныхъ изъ Тюмени этапомъ въ другіе города и округи. Это тоже путина, и, главное, имющая развращающее вліяніе и на арестантовъ, и на солдатъ, и на мстное населеніе. До Тюкалинска, напримръ, партія идетъ 28 дней, до Тары 42 дня, а если къ этому прибавить еще путь отъ города до волости, то нкоторымъ приходится идти дней по 60. Путь этотъ есть путь всякихъ безобразій, ибо солдаты смотрятъ на командировку съ партіей, какъ на время отдыха и пріятнаго препровожденія времени. Но помхой служитъ партія, за которою нужно слдить, и тутъ является на выручку компромиссъ: арестанты общаютъ не быть особенно требовательными и слдить другъ за другомъ, чтобы никто не убжалъ, и вообще не подводить команду, а команда общаетъ не стснять партію, дозволять арестантамъ покупать водку, играть въ карты, посщать въ деревняхъ ‘веселые дома’. ‘Разъ соглашеніе состоялось,— говоритъ авторъ статьи,— сейчасъ же начинается кутежъ, пьянство и всякія безобразія какъ солдатъ, такъ и арестантовъ, и продолжается до тхъ поръ, пока не смнится конвой. Тамъ новое соглашеніе, новый кутежъ, и такъ вплоть до мста назначенія. Надо отдать справедливость солдатамъ: по части разгула они далеко оставляютъ за собой арестантовъ’,— замчаетъ авторъ.
На какіе же доходы пьетъ арестантъ, когда у него нтъ на рукахъ денегъ (деньги отбираются и выдаются на мст)? Въ этомъ случа помогаетъ арестанту тотъ же конвой, который выдаетъ ему кормовыя за нсколько дней впередъ, чаще до мста смны, и ради выпивки арестантъ голодаетъ. Или же арестантъ продаетъ свои и казенныя вещи, а случается, что и воруетъ дорогой. Въ мстному населенію у арестанта въ пути возникаютъ скоре вражескія, чмъ дружескія чувства, и понятно почему. Крестьяне по этапному пути, видя нескончаемые кутежи и дебоширство солдатъ и арестантовъ и обремененные постоемъ и подводами, смотрятъ на арестантскія партіи далеко не дружелюбно. Кром постоянныхъ ссоръ и стычекъ, не разъ повторялись и случаи побоищъ. Ужь какая при этомъ между ссыльнымъ и туземцемъ можетъ возникнуть пріязнь!
Но вотъ, наконецъ, партія добралась до города. Начинается опять сортировка. Назначенныхъ въ волости отправляютъ на мста съ полицейскими и сотскими, а тмъ, которые приписаны къ городу, говорятъ: ‘можете идти!’ А куда идти? Городъ незнакомый, въ карман ни гроша, на плечахъ рубище, часто еще съ ‘тузомъ’ на спин. Кто же возьметъ человка съ такою рекомендаціей? До ссыльнаго нтъ никому никакого дла. Есть ли у него работа, или нтъ, сытъ онъ или голоденъ, живъ онъ или пропалъ подъ заборомъ, какъ собака,— это всмъ и всякому все равно. Поселенецъ — парія, и о судьб его не заботится ни одинъ живой человкъ. Парію поможетъ разв такой же парій, какъ онъ. Во всякомъ ссыльномъ город есть ‘отптые’ изъ такихъ же ссыльныхъ, живущіе всякими темными длами, содержащіе притоны жулья и эксплуатирующіе это жулье и вновь прибывшихъ поселенцевъ. Хозяева такихъ притоновъ еще за городокъ поджидаютъ прихода партіи и приглашаютъ къ себ желающихъ. Поселенецъ, которому дться некуда, идетъ въ притонъ, гд его продержатъ день, два, недлю и потомъ выгонятъ, и опять онъ ни при чемъ, если не съуметъ найти работы, а это совсмъ не такъ легко.
Самое, выгодное время для работы лто, когда есть и спросъ на рабочихъ, и цны даются хорошія. Ссыльные пользуются этимъ временемъ и массами идутъ въ деревни наниматься на сельскія работы. Но какъ ни великъ лтомъ спросъ на руки, многіе изъ ссыльныхъ остаются безъ дда и потому, что оказываются лишними, и потому еще, что не пригодны по малосилію и недостатку навыка. Да и для того, кто оказался пригоднымъ, сельскія работы не больше, какъ счастливая случайность, потому что продолжаются он слишкомъ недолго, а тамъ опять слоняйся и опять ищи дда.
Городскіе заработки постоянне, но и они кормятъ плохо. Напримръ, въ Тар и Тюкалинск развито боле сапожное ремесло, а за нимъ стоитъ кузнечное, въ Ишим же главное ремесло кузнечное, а сапожное занимаетъ второе мсто. Остальныя ремесла, портняжное, столярное, находятся въ зачаточномъ положеніи. Поэтому поселенецъ, назначенный въ Тару, Тюкалинскъ, Ишимъ, долженъ быть или сапожникомъ, или кузнецомъ. Какъ же такой счастливецъ устроится въ этихъ городахъ? А вотъ какъ. Въ сапожныхъ мастерскихъ,— а ихъ, особенно въ Тар, много, потому что громадное количество сапоговъ шьется для вывоза въ киргизскую степь,— работаютъ по 16—18 часовъ въ день и платится за такой день на хозяйскихъ харчахъ 20 коп. И это въ лучшихъ мастерскихъ, работающихъ по заказу. При мсячной плат рабочій на хозяйскихъ харчахъ получаетъ 4 руб., при поштучной плат за пару мужскихъ сапоговъ отъ 40 до 80 коп. (работается пара отъ 2 до 4 дней), за женскіе ботинки отъ 30 до 50 коп. (работаются 1 1/2 — 2 дня). Въ мастерскихъ, работающихъ на базаръ и на вывозъ, плата еще меньше, такъ что за пару бродней платится на хозяйскихъ харчахъ отъ 7 до 10 коп. Круглый годъ работа бываетъ только въ мастерскихъ, шьющихъ по заказу, въ остальныхъ лишь лтомъ. Кузнечная работа оплачивается лучше, во за то она трудне, да и работаютъ въ кузницахъ, особенно весною, дольше, чмъ въ сапожныхъ мастерскихъ.
Больше всего работы даютъ заводы кирпичные, кожевенные, винокуренные, но за то плата на нихъ ничтожная, да и работа почти каторжная. Напримръ, на кожевенныхъ заводахъ (кожевенное производство сильно развито въ Тобольской губерніи) работаютъ съ 3 часовъ утра до 9 вечера и чернорабочій (а ихъ 90%) получаетъ лтомъ по 20 коп., а зимой 7—8 коп., мастеръ, отдлывающій кожи, лтомъ получаетъ отъ 30 до 40 коп., а зимой 20 коп. Работа на кожевенныхъ заводахъ трудная, многимъ рабочимъ приходится быть цлый день въ вод, обращеніе съ ними крайне грубое и принимаютъ исключительно поселенцевъ, дошедшихъ до послдней степени обнищанія. Поселенцу, мало-мальски сносно одтому, отвчаютъ: ‘намъ такихъ не надо, иди, пропейся до послдней рубахи, тогда приходи, примемъ’. И какъ ни тяжка жизнь на подобныхъ заводахъ, ссыльные тянутся къ нимъ и положеніе ихъ, все-таки, сравнительно завидное, потому что есть за то какой-нибудь кусокъ хлба. А кто не нашелъ себ мста, тотъ или христарадничаетъ, или убгаетъ, или творитъ что-нибудь и похуже.
Авторъ, которымъ я пользуюсь, приводитъ факты поразительнаго упадка физическаго и нравственнаго этихъ несчастныхъ, тоже когда-то, можетъ быть, бывшихъ людьми, теперь же утратившихъ всякій человческій образъ и совсмъ одичавшихъ. ‘Намъ случалось, — говоритъ онъ, — заходить въ Тар въ одинъ изъ пріютовъ нищеты (есть въ Тар такой Тимошка, изъ поселенцевъ, который даетъ у себя безплатный пріютъ ссыльнымъ, сколько бы ихъ ни пришло, но на условіи, что бы они не занимались никакими темными длами, пока живутъ у него, тарская голытьба считаетъ Тимошку своимъ благодтелемъ и спасителемъ). На пространств 4—5 кв. аршинъ помщалось человкъ 20, иногда и боле, тутъ были мужчины и женщины, старики и дти. Костюмы на всхъ жалкіе: иной едва прикрытъ лохмотьями какого-то подобія рубахи, изъ-подъ которыхъ проглядываетъ грязное тло. Жили вс они поденною работой и милостыней. Случалось, что на всю артель было два-три халата и армяка, въ которыхъ можно выйти на работу или за милостыней. Въ такихъ случаяхъ соблюдалась очередь: одни шли на работу, другіе оставались дома. И такая обстановка не изъ худшихъ’. Или, говоритъ тотъ же авторъ: ‘Идя какъ-то по Тар, мы замтили сидящаго подъ заборомъ оборванца, что-то длающаго. Подойдя ближе, мы увидли, что передъ нимъ навалена куча срыхъ капустныхъ листьевъ, которые онъ посыпалъ солью и жадно лъ безъ хлба. Когда мы окликнули его, онъ поднялъ на насъ помутившіеся глава, лицо было худо до послдней степени, покрывавшая его грязь и тупое, безсмысленное выраженіе длали его еще ужасне: вся фигура имла какой-то животный, скотскій видъ. Оказалось, что весной онъ пришелъ въ городъ, нкоторое время работалъ на завод, но затмъ остался безъ работы (она прекратилась), теперь второй мсяцъ безъ мста и нсколько дней ничего не лъ. Бдняга набралъ на огород брошенныхъ листьевъ, а соль у кого-то выпросилъ’. Или: ‘въ бурную ночь, когда дождь и втеръ прохватывали до костей, на куч наваленныхъ бревенъ лежала какая-то фигура и не то всхлипывала, не то стонала. Изъ разспросовъ мы угнали,—говоритъ авторъ,— что это не имющій пристанища и работы поселенецъ, недавно присланный въ городъ. Когда я привелъ его къ себ, то увидлъ сгорбленнаго старика, лтъ подъ 60, съ всклоченною сдою бородой, худаго, кожа да кости, въ рубищ, съ котораго ручьями лила вода… И это во всхъ сибирскихъ городахъ…’ Нкоторые до того тяготятся подобною жизнью подъ заборами, вчнымъ холодомъ и голодомъ и неувренностью въ завтрашнемъ дн, что добровольно идутъ въ тюрьмы, объявляя себя бродягами, взводя на себя небывалыя преступленія, чтобы отдохнуть въ острог отъ мукъ, которыя имъ приходится выносить на вол. Такъ поступаетъ ‘середина’, которая, какъ везд, преобладаетъ и между поселенцами. Люди боле энергическіе, сильные я здоровые выбираютъ себ другой путь, отъ преступленія къ преступленію, отъ острога къ острогу, а въ конц ихъ ждетъ или каторга, или самосудъ сибиряка. Середина, эта срая безличная масса, отощавшая, обнищавшая, упавшая до самаго низшаго уровня потребностей, затуплая, загнанная и задерганная жизнью, является въ Сибири элементомъ такого гражданскаго прогресса, съ которымъ можно дойти до людодства. Что же касается ‘ршительныхъ’, то этотъ ‘элементъ гражданскаго прогресса’ творитъ только панику, превращаетъ Сибирь въ разбойничій вертепъ и вызываетъ мры военной охраны.
Въ послднее время въ Сибири далъ себя почувствовать наплывъ интеллигентныхъ жуликовъ, ‘которые,— говоритъ Сибирь,— при прежнемъ судопроизводств, наврное, остались бы только въ сильномъ подозрніи и спокойно продолжали бы мошенничать на родин. Теперь не то: присяжные безжалостно осудили ихъ, и они явились въ Сибирь не въ качеств ‘несчастненькихъ’, которымъ въ былое время такъ сочувствовалъ простой народъ, они явились ‘культуртрегерами’, просвтителями невжественной окраины, они втираются въ довріе богатыхъ людей, становятся помощниками проворовавшихся чиновниковъ и совокупно съ ними управляютъ различными торговыми заведеніями. Сначала скромные, они, присмотрвшись и пообжившись, начинаютъ ужь выпускать свои когти и жить насчетъ людской доврчивости и добродушія, возвращаясь къ той же практик, которая и въ Россіи довела ихъ до скамьи подсудимыхъ. Они сбываютъ дутыя акціи, получаютъ деньги по подложнымъ телеграммамъ, совершаютъ поджоги ради полученія страховыхъ премій, выманиваютъ у простоватыхъ людей мошенническими способами деньги и пускаютъ въ ходъ всю свою умственную изворотливость, чтобы жать, гд не сяли.
Вс эти отброски Россіи имютъ въ сибирской жизни значеніе инородныхъ тлъ и составляютъ въ ней какъ бы налетъ и прожилки. Тмъ не мене, налетъ и прожилки создаютъ собою заражающую атмосферу, подобно тому, какъ коховскія запятыя создаютъ холеру. Основной слой сибирской жизни, лежащій внизу глубокимъ и сильнымъ пластомъ и составляющій ту почву, на которой должна вырасти сибирская гражданственность, есть коренное сибирское населеніе, если, можетъ быть, и нуждающееся въ пришломъ населеніи, то ужь ни въ какомъ случа не въ отброскахъ, доказавшихъ уже свою неспособность къ гражданскому общежитію.
Сибирь искони извстна какъ золотое дно, какъ источникъ неисчерпаемыхъ естественныхъ богатствъ и безграничнаго земельнаго простора, гд на каждаго земледльца приходится до 100 десятинъ земли, какъ страна, не знавшая никогда крпостнаго права, несмотря на то, что не разъ въ высшихъ петербургскихъ сферахъ заявлялось о необходимости для блага Сибири ввести въ ней частную земельную собственность. Какъ же живетъ коренное населеніе этого золотаго дна и свободной страны, не знавшей никогда крпостнаго права?
Начнемъ хоть съ такого факта, повидимому, мелкаго и единичнаго. Корреспондентъ изъ Олекмы пишетъ въ Сибирь: ‘Если якутскій обыватель въ сотый разъ кричитъ ‘караулъ, грабятъ!’ то въ Олекминскомъ округ отъ этого крика жители и голосъ потеряли и осталось имъ одно: молчать и охать. Полиція здсь состоитъ изъ двухъ лицъ и, по разсказамъ, дла у нихъ столько, что оба должны сидть въ присутствіи, а округъ отданъ на волю судебъ. Вдобавокъ въ многочисленнымъ русскимъ поселенцамъ, назадъ тому боле 10 лтъ сюда прислали нсколько сотъ татаръ, которыхъ причислили въ нашъ единственный улусъ, и на всю эту массу не дали ни аршина земли, такъ что нтъ мста, гд бы можно поставить юрту или вырыть землянку. Кром золотыхъ пріисковъ, никакой промышленности въ округ нтъ, на золотые же пріиски семейныхъ не принимаютъ. Лтомъ часть этихъ ссыльныхъ зарабатываетъ деньги на полевыхъ работахъ у скопцовъ, а зимой и того нтъ, а жить надо, питаться нужно, и какъ у самихъ ничего нтъ, то волей-неволей несчастные берутся за чужое. Мстные обыватели лишаются каждый годъ не одной сотни скота, а о медкомъ воровств и говорить нечего, въ самомъ же город попрошаекъ не перечтешь. Ходятъ за милостыней старые и молодые, слабые и здоровые, трезвые и пьяные, и за этимъ никто не слдитъ. Людей бьютъ въ город, бьютъ, сжигаютъ и топятъ въ округ’ а виновныхъ не находятъ. Впрочемъ, нельзя винить однихъ ссыльныхъ: якутъ тоже переимчивъ, говорятъ, что одного татарина подстрлили, а его семью перерзали и сожгли якуты’.
И такъ, коренной житель не только кричитъ и охаетъ, но отъ крику потерялъ даже голосъ, и, все-таки, его никто не услышалъ. И кричитъ юнъ не отъ однихъ ссыльныхъ, а и отъ многаго другаго. Прежде всего, юнъ кричитъ отъ страшныхъ поборовъ, не казенныхъ, конечно. Казенные платежи составляютъ гласный бюджетъ сибирскаго крестьянина, а есть еще у него и бюджетъ негласный, превышающій гласный въ 1 1/2 раза. Нкоторые же изслдователи увряютъ, что негласный бюджетъ превышаешь гласный въ 2, 3 и даже 4 раза. И, судя по масс свдній, которыя публикуются сибирскими газетами, нужно думать, что цифры эти не преувеличены. Главными обиралами народа являются волостные писаря, ихъ помощники и кулаки. Они продлываютъ вещи, возможныя разв только въ Сибири. Поборы длаются или въ прямой форм, т.-е. берется съ души, что тамъ окажется нужнымъ, или въ форм косвенной, боле удобной по ея запутанности и мене замтной для плательщика, какъ и всякіе косвенные налоги. Напримръ, въ Минусинскомъ округ подводная повинность стоила крестьянамъ только одной волости 126,340 руб. въ 6 лтъ. Ревизіонная коммиссія, длавшая учетъ, прямо говоритъ, что многіе изъ незаконныхъ доходовъ и поборовъ настолько неуловимы, что ихъ и опредлить нельзя. Удостоврено, напримръ, что, кром 2,682 руб., которые шли на взятки головы и писаря, съ каждой деревни, желавшей освободиться отъ гоньбы, бралось 100 руб., за выдачу удостовренія въ состоятельности ямщика 5 руб., опредленное обществомъ число паръ увеличивалось по произволу писаря и головы, а на этихъ подводахъ возились экипажныя и телжныя колеса, барочныя снасти, свжая рыба, масло, ягоды, птица для лицъ на государственной служб, не говоря уже о томъ, что засдатель и его семейство здили на увеселительныя прогулки на земскихъ подводахъ. Изъ 126 тыс. ушло на писарей, голову и т. д. не меньше половины. И это только по одной подводной повинности, по другимъ повинностямъ, напримръ, дорожной, ближайшее крестьянское начальство поступало по тому же финансовому принципу, волостной голова дралъ и бралъ, точно башибузукъ въ непріятельской стран, такъ что съ общества сошло переплатъ 32,180 руб. Посл этихъ цифръ, читателю не покажется невроятнымъ и бюджетъ одного приленскаго исправника, сообщаемый газетою Сибирь: жалованья, столовыхъ и квартирныхъ отъ правительства 1,650 руб., съ трехъ волостныхъ правленій, двухъ степныхъ думъ и одной инородческой управы по 600 р. въ годъ — 3,600 р., съ одного винокуреннаго завода 1,000 руб., съ двухъ крупныхъ кабацкихъ фирмъ по 1,000 руб.— 2,000 руб., съ трехъ городскихъ складовъ по 300 руб.— 900 руб., съ прочихъ складовъ въ округ minimum до 3,000 руб., итого 12,150 руб. При этомъ еще и квартира даромъ, стоющая обществу по меньшей мр 350 руб. въ годъ, и получается круглая цифра въ 12,500 р. Не преувеличеннымъ покажется и общій разсчетъ, длаемый Сибирью натуральнымъ повинностямъ. Повинности эти, переведенныя на деньги, составляли среднимъ числомъ 23 р. 65 1/2 коп. въ годъ съ человка. Это по отчету, въ дйствительности же крестьянинъ платилъ въ десять разъ больше того, что выставлялось въ отчетахъ. Какое же крестьянское хозяйство, даже богатой Сибири, выдержитъ такой налогъ? И окажется, въ конц-концовъ, что сибирскій земледлецъ отдаетъ все, что онъ заработаетъ, и золотое дно выходитъ золотымъ для всхъ, кром того, кто его разрабатываетъ. Приведенный разсчетъ, положимъ, сдланъ для житницы Сибири, Минусинскаго округа, но его безошибочно можно обобщить для всей Сибири. Гд похуже, тамъ, конечно, и сборы меньше, но, въ силу установившейся всеобщей, одинаковой системы, мужикъ везд отдаетъ все, что получаетъ, и изъ него выжимается все, что выжать можно.
Рядомъ съ этимъ выжимающимъ сибиряка прессомъ, т.-е. головой, писарями и другими властями, стоитъ еще боле ужасный и безжалостный прессъ — кулакъ, этотъ изумительный продуктъ русской жизни, и только русской жизни. Ничего подобнаго не знаетъ европейская цивилизація. Это не буржуа и даже не ‘буржуй’, это ‘кадыкъ’ (по минусинскому прозвищу), это мертвая петля, опутывающая каждаго крестьянина, онъ держитъ въ трепет даже администрацію и ‘подъ ея охраною вершитъ дда, за которыя всякій другой пошелъ бы на каторгу’ (Сибирь). Вотъ характеристика одного такого ‘кадыка’.
Давно уже въ Сибирь былъ сосланъ за воровство нкій Р—чъ. Долго онъ бдствовалъ и пресмыкался, пока судьба не сжалилась намъ нимъ. Изъ состраданія его приняли прикащикомъ на золотые промыслы. Прослуживъ недолго на пріиск, Р—чъ попалъ писаремъ къ кочевымъ инородцамъ и здсь выказалъ свои необыкновенныя способности къ самымъ возмутительнымъ беззаконіямъ. Пріобртя капиталъ и укрпившись, Р. бросилъ писарство и явился въ с. Абаканское, гд открылъ множество кабаковъ. Абаканское — село богатое и ладить съ нимъ не такъ легко, какъ съ инородцами. И вотъ Р., какъ и вс кулаки, входитъ въ сдлки съ администраціей. Для него составляются незаконные приговоры и онъ открываетъ кабаки противъ желанія крестьянъ. На дорог ‘кадыку’ стоитъ, однако, писарь Половниковъ, держащій сторону крестьянъ. Боясь отвтственности за мошенничество, Р., при посредств связей, смняетъ писаря, затмъ, подкупивъ писцовъ волостнаго управленія, Р. выкрадываетъ изъ волости свои дла о подлогахъ и съ помощью вновь присланнаго засдателя П. и его письмоводителя О., сосланнаго въ Сибирь за подлоги, сочиняетъ доносъ на Половникова и добивается того, что честный человкъ, прослужившій 20 лтъ писаремъ, извстный начальству, имвшій похвальные листы и медаль ‘за усердіе’, былъ не только исключенъ изъ службы, но и посаженъ въ острогъ. Такому ли сильному человку, которому повинуется начальство, не скрутить мужика! И скрутилъ. Такъ, раздувъ одно свое кабацкое дло, онъ не только отобралъ въ одномъ селеніи скотъ и крестьянское имущество, но и нкоторыхъ изъ крестьянъ отправилъ на каторгу ‘за возмущеніе противъ властей’. Про Р. говорятъ, что онъ ворочаетъ не только волостною, но уздною и отчасти губернскою администраціей. ‘Таштыпскій куланъ Л—тинъ открыто выражаетъ свое презрніе къ администраціи, которая ничего не можетъ съ нимъ сдлать, несмотря на массу мошенническихъ длъ, уголовныхъ преступленій, совершаемыхъ имъ чуть не ежедневно по отношенію къ закабаленному имъ таштынскому краю’ (Сибирь).’
‘Допотопные засдатели, прожженные писаря, кабатчики и міроды-кулаки въ должностяхъ волостныхъ и сельскихъ начальниковъ учиняютъ дянія, истинно невроятныя, и уму непостижимыя,— пишутъ въ ту же газету Сибирь.— Разные живоглоты закабаляютъ и разоряютъ цлыя селенія, подаютъ цлыя семьи, скутъ налво и направо всхъ, имъ противящихся и дерзающихъ ‘пикнуть’ противъ ихъ произвола и насилія (скутъ и заковываютъ въ кандалы даже корреспондентовъ). Потомъ эти ‘звроподобные’,— говоритъ Сибирь,— выходятъ въ купцы, въ золотопромышленники, засдаютъ во глав городскихъ управленій, а то на 10—12 подводахъ, украшенные регаліями, отъзжаютъ въ страны далекія, во-свояси, или въ Крымъ, Италію и подале… И такихъ непочатые углы въ Сибири. Вотъ боле десятка лтъ царитъ въ одномъ хлбномъ округ одинъ фешенебельный писарь. Домъ у него полная чаша, въ кухн чуть не французскій поваръ, за столомъ чуть не каждый день шампанское. Изъ какихъ источниковъ образуется это разливанное море? Какіе ручьи и рки наполняютъ эту пучину? Источникъ у насъ одинъ,— говоритъ корреспондентъ,— крестьянскія слезы. Говорятъ, что по всему теченію Ангары, на протяженіи всей волости, гд купается въ шампанскомъ г.-м-т-р-въ, вода въ нашей матушк горько-соленая’.
Способы выжиманія и установленія авторитета доведены до такой примитивно-грубой виртуозности, которая идетъ вполн параллельно съ томскою кошевой, и наводятъ такой же паническій страхъ. Вотъ, напримръ, участковый писарь Тесинской волости, Малиновскій, приглашаетъ съ собою волостнаго писаря и кандидата волостнаго головы рыскать по волости съ цлью добычи (совершенно какъ рыскаютъ, отыскивая добычи, молодцы въ кошевахъ, но вотъ что странно: отчего иногда въ сибирскихъ газетахъ прописываются фамиліи виртуозовъ большихъ дорогъ всми буквами, какъ въ настоящемъ случа, а иногда въ вид шарадъ: г.-м-щ-р-въ, вдь, кажется, тоже писарь?). Странствуя по дебрямъ округа, эти господа натыкаются на заимку третьяковскую и начинаютъ проврять паспорты. Все оказалось въ исправности. Только у крестьянъ Цывилевыхъ, имвшихъ на заимк собственные дома, паспорты были просрочены на 12 дней. ‘Поступить съ ними, какъ съ бродягами!’ — кричитъ Малиновскій. Кандидатъ головы арестуетъ крестьянъ. Т, конечно, молятъ, чтобы начальство смилостивилось, потому что время страдное. И начальство смилостивилось. Взыскало по пятнадцати рублей за каждый просроченный паспортъ въ свою собственную пользу (на двухъ писарей и кандидата) и возвратило паспорты крестьянамъ.
Еще случай, похожій больше на анекдотъ. Участковый карелинскій пксарь пожелалъ имть къ обду холодное изъ овечьихъ ножекъ и головы и гонялъ для этого земскихъ лошадей за 30 верстъ. А здилъ старшина, получившій оффиціальный пакетъ на свое имя, въ пакет же было предписаніе о ножкахъ и голов. Или еще ‘анекдотъ’, хотя и перепечатанный русскими газетами, но который я повторю, придерживаясь правила: ‘хорошее скажи, да еще разъ скажи’. Крестьянинъ Чебышевъ не исполнилъ какого-то волостнаго распоряженія, основаннаго на предписаніи исправника (случай этотъ былъ въ 1881 г.). Голова поколотилъ крестьянина, а крестьянинъ пожаловался исправнику. Исправникъ прізжаетъ въ Аб—скъ и разбираетъ дло въ волости.
‘— И ты ударилъ его?— разглаживая бакенбарды, спрашиваетъ задумчиво исправникъ голову.
‘— Ударилъ, ваше-скородіе, виноватъ!— отвчаетъ развязно голова.
‘— И… за что же это онъ ударилъ тебя, братецъ?— продолжаетъ исправникъ, обращаясь къ крестьянину.
‘— Да оно точно, ваше скородіе, я маленько проштрафился,— говоритъ мужикъ,— да, вдь, драться нон заказано, а коли въ чемъ виноватъ, такъ представляй къ законному суду.
‘— Заказано? Драться-то заказано?!— меланхолически восклицаетъ исправникъ.— Ну-ка, голова, поднеси ему въ морду при мн!
‘Голова, исполняя приказаніе начальства, ‘подноситъ’, и авторитетъ поколебавшейся было власти возстановляется.
‘Все это свершается среди господствующаго русскаго племени, явившагося въ Сибирь исполнить свою цивилизаторскую миссію. Но въ Сибири есть и коренное его племя, исконные обитатели страны — инородцы. Наши первые землепроходцы отнимали по праву сильнаго имущество и добычу у этого исконнаго обитателя и принуждали его нести непосильную дань. За первыми пришельцами явились новые, освшіе на мстахъ, которые съ перваго же шага принялись за широкую эксплуатацію инородцевъ, подъ покровительствомъ русской власти и при помощи спиртныхъ напитковъ. Въ послдующій и боле къ намъ близкій періодъ сибирской исторіи русское населеніе, продолжая туже ‘экономическую политику’, заявило уже права на земли и угодья инородцевъ. Съ ограниченіемъ землевладнія, съ уничтоженіемъ лсовъ, съ отобраніемъ рыболовныхъ статей, прежнее приволье и благосостояніе инородцевъ исчезли. Инородецъ не могъ не уступать русскому, потому что-за русскимъ стояла власть, не могъ инородецъ и бороться съ русскимъ путемъ развитія самостоятельной жизни, потому что законы были чужды его устоевъ, и вотъ, вмсто прежняго величія, инородческія общества представляютъ теперь какія-то отребья человчества’ ).
Въ числ сибирскихъ инородцевъ одни стоятъ на самой низкой степени культуры, какъ остяки, самоды, орочены, гиляки, другіе поднялись уже до извстной степени культуры, не уступающей культур русскаго пришельца (киргизскія и бурятскія народности). Съ первыми было бороться не трудно, вторые же вели постоянную и упорную борьбу за существованіе и продолжаютъ ее и теперь. Но кулакъ силенъ и всемогущъ. Онъ умлъ за мизерныя крохи пріобрсти отъ инородца его’ рыболовныя статьи и когда инородецъ умиралъ отъ голода, кулакъ наживалъ себ состояніе. Среди сибирскаго приволья и простора кулакъ не встрчалъ никакого удержу и далъ полную волю своей дикой и необузданной натур. Онъ настроилъ у инородцевъ водочныхъ заводовъ и кабаковъ, ‘радлъ’ о кра, среди дня грабилъ почты, нападалъ съ оружіемъ на почтальоновъ и беззащитныхъ ямщиковъ-киргизовъ, сокрушалъ ланиты и скулы туземцевъ, для уменьшенія въ народ пьянства началъ платить рабочимъ за трудъ урюкомъ (и не ошибся въ разсчет), чтобы помочь бднющимъ киргизамъ, устроилъ сберегательную кассу, первымъ внесъ въ нее сто рублей, а когда въ касс накопилось порядочно киргизскихъ денегъ, взялъ всю кассу себ, учинялъ всякое насиліе и самое невозможное взяточничество (конечно, въ союз съ уздными письмоводителями). Разсказываютъ, что для кулака и Ко самымъ благодарнымъ полемъ дятельности были киргизскіе създы для выбора волостныхъ старшинъ и біевъ. Съ одного създа вывозилось по пятнадцати тысячъ и боле. Уздные письмоводители (перечислены фамиліи), которымъ,— говоритъ В. О.— красная цна грошъ, вывозили отъ пяти до восьми тысячъ съ одного създа.
Кулаки всего Минусинскаго округа, — пишетъ Сибирь, — слетаются, какъ коршуны въ степи, и выжимаютъ вс соки у аборигена. Все это совершается не только съ вдома, по и при помощи сельской и городской администраціи, которая весьма часто и сама устраиваетъ охоту на инородцевъ. Въ настоящее время (конецъ 1885 г.) въ Минусинск организовано цлое общество охотниковъ, во глав которыхъ стоитъ нкій У—евъ, бывшій писаремъ въ инородческихъ управахъ и знающій экономическое положеніе каждаго татарина. Этотъ У—евъ состоитъ при слдовател П—ов и каждую субботу докладываетъ ему, какого татарина можно ‘пощипать’. Слдователь отправляется на базаръ и ловятъ, кого указано. Такъ былъ уловленъ и обобранъ татаринъ Булгашевъ, котораго П—овъ арестовалъ, забралъ у него 14 рублей, мдныя стремена и даже сорвалъ крестъ съ шеи (татаринъ былъ крещеный). Продержавъ татарина въ каталажк, П—овъ выпустилъ его, возвратилъ ему 4 рубля, а 10 рублей, стремена и крестъ удержалъ у себя (этотъ же фактъ, съ подробностями, которыя я не привелъ, чтобы не слишкомъ омрачать картины, напечатанъ и въ О.). Тотъ же слдователь выслалъ административнымъ порядкомъ изъ города подъ надзоръ инородческаго общества двухъ татаръ за то, что они нашли вора, укравшаго сдло у ихъ земляка, и выкупили это сдло, воръ остался цлъ и невредимъ, а татары высланы… за покражу.
Или еще фактъ, дополняющій картину нашего культурнаго вліянія на инородцевъ. Съзжій праздникъ у инородцевъ. Пьютъ члены думы, пьютъ родовые старосты, пьютъ подвластные имъ старшины, пьютъ бабы,— все пьяно. Гуляютъ старосты, гуляютъ старшины, пропивая общественныя деньги. Этотъ неизсякаемый источникъ для пьянства образовался слдующимъ образомъ: инородцы платятъ подати по числу ревизскихъ душъ, за умершихъ и неспособныхъ платятъ родившіеся посл ревизіи. А такъ какъ родившихся въ теченіе двадцати пяти лтъ посл десятой ревизіи гораздо больше, чмъ умершихъ, то въ каждомъ род число наличныхъ платежныхъ душъ превышаетъ число ревизскихъ. Эта разница въ числ душъ даетъ старшинамъ и родовымъ старостамъ по нскольку сотъ рублей въ годъ. Усчитать ихъ нтъ возможности, потому что при взысканіи податей никакихъ списковъ не ведется, да и нтъ, впрочемъ, основаній усчитывать, потому что и сами степно-думскіе письмоводители ежегодно налагаютъ на тхъ же инородцевъ, а родовые старосты взыскиваютъ сверхъ-смтные сборы на удовлетвореніе нуждъ именно ихъ письмоводителей и земскихъ властей. Тотъ же авторъ сообщаетъ еще боле характерный фактъ. Помощникъ письмоводители Баталовъ былъ изобличенъ въ мошенничествахъ по отношенію къ инородцамъ и начальство обязало его подпиской не вмшиваться въ инородческія дла. И вотъ этотъ человкъ, только что обязавшійся подпиской оставить инородцевъ въ поко, командируется письмоводителемъ думы въ белтирскій родъ для раскладки податей. Баталовъ беретъ съ собою водку, спаиваетъ родоваго старосту и старшинъ и уговариваетъ ихъ собрать съ инородцевъ по 89 1/4 коп. съ души, на пополненіе суммы, затраченной на подарки какимъ-то начальникамъ. Кром мужества, нужна для такого подвига и увренность, что въ Сибири все сойдетъ съ рукъ.
Еще обираютъ инородцевъ, если и не всхъ, а тхъ, кому выпала такая несчастная доля, т.-е. преимущественно якутовъ,’наслдники’.Такъ зовутъ якуты поселенцевъ, которыхъ въ Якутской области развелось въ послднее время достаточно. Голодный поселенецъ требуетъ отъ якута хлба, а якутъ и самъ-то стъ сосновую кору, поселенецъ требуетъ земли, а у якута и ея нтъ. И возникаютъ между голодными поселенцами и голодными якутами недоразумнія, очень часто кончающіяся убійствомъ. Корреспонденціями о печальномъ положеніи якутовъ наполнены вс сибирскія газеты.
Въ жизни Сибири и не разберешь, когда кончаются нравы и когда начинаются порядки. Нравы создали порядки, а порядки питаютъ нравы, и получается неисходный кругъ безъ начала и конца, въ которомъ никакъ не размежуешься. Сибирь, создавшаяся для Россіи завладніемъ, занятіемъ, захватомъ, до сихъ поръ осталась врна этой трарціи и, кром ‘захвата’, не выработала никакого другаго гражданскаго уклада. Всякій захватываетъ, гд и что можетъ и кого можетъ, и переноситъ свою личную практику и въ общественныя отношенія. И любопытно, что уголовные факты, составляющіе въ русскихъ газетахъ содержаніе судебной хроники, въ сибирскихъ газетахъ составляютъ хронику обыденныхъ происшествій, какъ заурядныя и мало кого удивляющія дла. Такъ они, какъ кажется, и кончаются только доведеніемъ ихъ до свднія читателей. Вотъ хотя бы такіе факты. Торговый пароходъ Кяхта бросаетъ якорь въ Усть-Кар для продажи разныхъ товаровъ. Собирается публика, начинается продажа и прикащики ловятъ съ поличнымъ одного барина, имющаго Станислава, обладающаго рангомъ коллежскаго ассесора и занимающаго постъ, требующій неподкупной честности. Чиновника плнила дюжина японскихъ платковъ и одна карта полотняныхъ пуговицъ! Правда, чиновника убрали,— говоритъ корреспондентъ, но прибавляетъ,— что ‘щуку бросили въ море, на берегъ Байкала’. А то, пришла въ магазинъ Дмитріева (въ Иркутск) дама, извстная хозяевамъ, взяла золотые часы съ эмалью, чтобы показать ихъ мужу, и въ тотъ же день заложила ихъ за 60 руб. При заклад ‘дама’ представила полицейское удостовреніе, что часы принадлежатъ ей. Корреспондентъ спрашиваетъ, какъ станетъ полиція производить слдствіе о мошенничеств, когда сама же удостоврила, что часы принадлежатъ дам? Конечно, полиція въ неловкомъ положеніи, но главное дло, все-таки, въ томъ, что тутъ запутались нравы и порядки, одинаково, какъ видно, практикуемые и тми, надъ кмъ производятся слдствія, и тми, кто ихъ производитъ. Въ Иркутск на мучномъ базар хозяинъ догналъ вора, ухавшаго на его кон въ кошев, и, схвативъ вора, хотлъ съ нимъ расправиться. Но внезапно явившійся полицейскій закричалъ на хозяина: ‘какъ ты смешь его бить, ему, наврное, кто-нибудь веллъ ссть въ кошеву, а не саиъ онъ это выдумалъ?’ И вора онъ отпустилъ, а хозяина потащилъ въ полицію. Когда другой хозяинъ двухъ покраденныхъ лошадей нашелъ у вора на вышк свои хомуты, то чинъ полиціи сказалъ: ‘мало ли хомутовъ продается на базар’, и воръ тотчасъ же повторилъ его слова и сказалъ, что онъ купилъ хомуты у татарина. У одного поселенца въ харчевн хотли выкрасть изъ кармана какой-то толстый пакетъ (думали, что деньги). Поселенецъ вора притащилъ въ полицію, но затмъ достаточно было явиться въ полицію хозяину харчевни, чтобы все дло получило совсмъ другой оборотъ. Поселенецъ былъ обвиненъ въ избіеніи трехъ жуликовъ, продержанъ подъ арестомъ (и голодомъ) 1 1/2 сутокъ и препровожденъ для водворенія, пакетъ же, хотя не съ деньгами, а съ табакомъ, оказался, все-таки, украденнымъ. детъ верхомъ мимо второй частной управы господинъ. Лошадь чего-то испугалась и сшибла его. Сброшенный ударился головой о землю и потерялъ сознаніе. Полицейскіе отправили его въ больницу, гд онъ не нашелъ у себя въ карман ни часовъ, ни цпочки. Въ часть представленъ еврей съ воровскимъ пальто, снятымъ вмст съ блузой, пиджакомъ, шапкой и сапогами съ рабочаго типо-литографіи и продаваемыми евреемъ на базар. Пальто, пролежавшее недлю въ части, было возвращено хозяину, ‘но интересно знать, спрашиваетъ Сибирь,— гд остальныя вещи и что длается съ лицами, занимающимися торговлей крадеными вещами, и особенно съ тми, кто занимается грабежомъ?’ Объ одномъ убійств въ с. Александровскомъ было узнано въ 3 часа утра, но вмсто того, чтобы тотчасъ послать погоню за преступниками, стали грабить все, что не было увезено убійцами: у убитаго были запасы хлба, крупъ,— и все это расхищено (Сибирь). Около одной заимки найдены два трупа и лошадь и дознанія не было никакого произведено. Недалеко отъ Алек—то поднятъ трупъ въ енотовой шуб, потомъ шубы не оказалось, а на убитомъ очутился казенный халатъ. Съ двочкой въ лсу было сдлано насиліе и сельскія власти не хотли даже принять заявленія родителей. Изъ г. Н. Сибирь подучила множество жалобъ на одного алгвазила. На глазахъ своего начальника онъ вторгается въ дома мирныхъ обывателей, отбираетъ у нихъ лошадей, производитъ обыски и т. д. Удивительне всего,— говоритъ газета,— что ближайшее начальство какъ будто ничего не замчаетъ и на жалобы даже не отвчаетъ. Только что вышедшая замужъ молодая женщина отравилась спичками и упорный слухъ обвиняетъ въ зврскомъ обращеніи молодаго мужа и свекровь. Священникъ отказался хоронить и вс ожидали вскрытія, но послдовало распоряженіе засдателя похоронить покойницу. Приводятъ въ городскую больницу поселенца, избитаго крестьянами до того варварски, что все тло несчастнаго было черно, какъ уголь. На третій день избитый умеръ. Въ акт вскрытія показано, что смерть послдовала отъ прилива крови въ головной мозгъ. Ну, и т. д., потому что нтъ и конца подобнымъ фактамъ, и факты эти никого не тревожатъ и не безпокоятъ, точно Сибирь осуществила собой тотъ счастливый общественный идеалъ, когда люди, не зная ни помощи, ни суда и никакихъ общественныхъ учрежденій, живутъ вн власти и закона. Да, можетъ быть, вн закона, но уже не вн власти, по крайней мр, не вн власти отдльнаго лица, свободнаго длать все, что оно вздумаетъ.
Въ Чит издано обязательное постановленіе, запрещающее покупать на базар гуртомъ хлбные припасы до 12 ч. дня. Является на базаръ войсковой старшина и покупаетъ возъ овса. Базарный староста заявляетъ войсковому старшин, что гуртовая покупка въ это время не допускается, и предъявляетъ экземпляръ обязательнаго постановленія. На это войсковой старшина отвчаетъ, что, во-первыхъ, староста не сметъ мшать ему покупать, во-вторыхъ, что постановленіе для него, войсковаго старшины, не обязательно, потому что не подписано военнымъ губернаторомъ, и, въ-третьихъ, что онъ, войсковой старшина, не хочетъ знать ни базарнаго старосты, ни городскаго учрежденія, издавшаго постановленіе, ни представителей этого учрежденія, которымъ,— заключилъ войсковой старшина,— ‘поди и скажи’… ну, и сказалъ хорошія слова.
Войсковой старшина былъ, конечно, еще изъ кроткихъ, мене сдержанные поступаютъ въ Сибири, даже и не въ подобныхъ случаяхъ, совсмъ иначе. На почтовую станцію прізжаетъ нкто Р—цкій. Войдя въ комнату, онъ разражается невозможною бранью за то, что станція плохо освщена, и требуетъ фонарей. Смотритель замчаетъ, что у него жена и дти, и проситъ такъ не браниться. Р—цкій сталъ браниться еще больше. Въ это время входитъ въ комнату горный инженеръ С—вскій и требуетъ лошадей. Смотритель извиняется, что пока лошадей нтъ, беретъ подорожную и идетъ въ переднюю. Тогда Р—цкій совтуетъ прізжему побить смотрителя — и лошади будутъ. С—вскій находитъ совтъ резоннымъ, бьетъ смотрителя по лицу и требуетъ, чтобы ямщикъ принесъ ему изъ экипажа револьверъ. Еще не такъ давно станціонный смотритель былъ застрленъ подобнымъ же господиномъ изъ револьвера. И это все цивилизаторы края, которые знаютъ только кулакъ да насиліе. Должно быть, уже такой воздухъ въ Сибири, что люди, даже прізжіе изъ климатовъ умренныхъ, сейчасъ пріобртаютъ особый пошибъ, чувствуютъ свой необыкновенный ростъ и дичаютъ. Да и нельзя не почувствовать роста и не одичать, когда все можно длать и длать безъ мры. Подобная свобода создаетъ, наконецъ, особенное чувство достоинства и щепетильной неприкосновенности, такъ что воры и мошенники считаютъ себя честными людьми, а общественные грабители и служащіе карманники — блюстителями общественнаго спокойствія и охранителями. Вотъ, напримръ, идетъ татаринъ по улиц, идетъ онъ выпивши и напваетъ псенку. Пвуна арестовали и потащили въ кутузку, но скоро, впрочемъ, выпустили. ‘Все, повидимому, обошлось хорошо,— говоритъ Сибирь, — но у татарина пропало 146 р. и ихъ не нашли’. Попробуйте сказать, что они пропали въ кутузк! До чего можетъ доходить щепетильность и впечатлительность человка, чувствующаго въ Сибири всегда очень большой ростъ, приведу два факта. Въ Киренск живетъ политическій ссыльный, полякъ Д—скій, который боле десяти лтъ имлъ кузницу, построенную имъ на городской земл. Въ конц прошлаго года кузница эта сгорла. Д—скій обратился въ думу съ просьбой уступить ему тотъ клочекъ земли, чтобы построить новую кузницу, но городской голова категорически заявилъ, что дума землю не продастъ и строить кузницы не позволитъ. И почему? А потому, что пожаръ кузницы Д—скаго былъ причиной, что въ Сибири явилась корреспонденція, указывающая на плохое состояніе киренской пожарной части. Еще лучше слдующій фактъ. Въ Сибири былъ сдланъ упрекъ одному врачу, не похавшему по призыву бднаго крестьянина. Черезъ нсколько времени полученъ въ редакцію слдующій отвтъ врача: ‘Учу: законъ не воспрещаетъ высшей платы отъ богатыхъ. Хочешь помощи даромъ, не говори, что богатъ и не оскорбляй. Цни трудъ врача, а не количество и дкій вкусъ лкарствъ, и на то, и на другое потрачены средства, но, ‘снявши голову, по волосамъ не плачутъ’. Бденъ — жди объзда врача, зови фельдшера, кой въ нужд вызоветъ врача, но лекарь не машина, чтобы даромъ изо дня въ день кататься. Ради Терентьева я могъ потерять три дня. Заключаю: гг. корреспонденты! оглашайте ‘случай’ въ осторожныхъ выраженіяхъ, не судите не провривши.
‘Баргузинъ.
И г. Кириловъ, можетъ быть, правъ, можетъ быть, и корреспондентъ Сибири судилъ не провривши, но чтобы написать подобное письмо, нужно жить въ Сибири, совсмъ распуститься и даже отвыкнуть краснть. И въ Сибири, дйствительно, не краснютъ, до того въ ней примитивны нравы и понятія.
Въ этихъ господствующихъ нравахъ и причина, что борьба, которую ведетъ съ сибирскими порядками высшая сибирская администрація, до сихъ поръ оказывалась совершенно безплодною. Въ Россіи администрація до того властна и сильна, что едва не управляетъ совстью гражданъ. Въ Сибири же нравы, обычаи и порядки настолько устойчивы, что, какъ бы администрація ни была полномочна, она отступаетъ передъ ними, какъ Петръ В. отступилъ передъ раскольничьей бородой. Въ Россіи крпостное право и его злоупотребленія уничтожены однимъ почеркомъ пера, а попробуйте почеркомъ пера уничтожить сибирскіе нравы и порядки! Ихъ можно уничтожить только уничтоженіемъ всхъ сибирскихъ учрежденій и главенствомъ интеллигенціи. Теперь же главенствуютъ кулакъ и нажива. Генералъ-губернаторъ Синельниковъ очень заботился объ искорененіи всякихъ злоупотребленій и сильно желалъ избавить крестьянъ и инородцевъ отъ темныхъ поборовъ, и, однако, темные поборы нисколько не уменьшились и вс факты, приведенные въ настоящемъ очерк, принадлежатъ ближайшему посл него времени. Взоры упованія сибирскихъ патріотовъ устремлены теперь на генералъ-губернаторовъ графа Игнатьева и барона Корфа. Съ какимъ упованіемъ смотрятъ на графа Игнатьева сибиряки, можно видть изъ слдующей замтки Сибирской Газеты. ‘Свднія, доходящія до насъ со всхъ сторонъ, рисуютъ дятельность ныншняго исправляющаго должность генералъ-губернатора Восточной Сибири графа Игнатьева въ весьма симпатичномъ свт. Графъ Игнатьевъ во всхъ своихъ дйствіяхъ искренно заботится о нуждахъ края. Его главное вниманіе обращено на вопросы крестьянской жизни, и къ обсужденію этихъ вопросовъ онъ привлекаетъ людей независимыхъ, чуждыхъ бюрократическихъ фантазій и знакомыхъ съ жизнью мужицкою близко-практически. Систематически и упорно графъ очищаетъ административный персоналъ края. При немъ удалены были прославившіеся въ Восточной Сибири гг. (слдуетъ перечисленіе удаленныхъ лицъ). Во всякомъ случа, если дятельность графа будетъ продолжаться въ томъ же направленіи, онъ можетъ надяться, что Сибирь сохранитъ о немъ такія же пріятныя воспоминанія, какія оставили посл себя Синельниковъ, Деспотъ-Зеновичъ и др.’. А Восточное Обозрніе, изъ котораго взята эта выписка, прибавляетъ: ‘т же самыя благопріятныя всти доносятся и къ намъ изъ Восточной Сибири о дятельности графа А. П. Игнатьева. Это одно изъ самыхъ счастливыхъ управленій. Дай Богъ успха графу въ его добрыхъ намреніяхъ’.
А въ Сибири помщено такое извстіе: ‘Въ то время, когда соединенными усиліями высшей администраціи принимаются вс мры къ упорядоченію длъ въ сельскихъ и волостныхъ управленіяхъ, въ видахъ возможнаго облегченія лежащихъ на крестьянахъ повинностей, въ сред заскорузлыхъ агентовъ низшей администраціи и сподручныхъ имъ выборныхъ лицъ крестьянскаго управленія идетъ глухая, но неустанная борьба съ начинаніями, исходящими отъ высшихъ властей. Учеты должностныхъ лицъ, попрежнему, или вовсе не производятся, или длаются слабо и безтолково, — не потому, чтобъ собравшіеся на сходы были неспособны произвести правильный учетъ волостныхъ и мірскихъ суммъ, а единственно потому, что крестьяне еще не освободились отъ страха передъ сюртукомъ и кокардой. Въ одной, напримръ, волости на волостномъ сход было убавлено число междудворныхъ подводъ, въ виду безполезности держать при волости десятки лошадей безъ дла. И что же? Ршеніе схода намренно не введено въ приговоръ, и волостной старшина, по своему ли почину, или по чьему-либо внушенію, тотчасъ началъ прибавлять по пар, въ надежд довести число подводъ до прежняго числа. Ему, видите ли, необходимо ежедневно дв пары для поздокъ домой, нужны подводы для его помощниковъ: казначеевъ и писарей. Дошло до того, что гг. помощникамъ волостнаго старшины для того, чтобы сходить закусить за 30—40 саженей отъ волости, подается особая подвода. Мы того и ждемъ, что возстановится даровое кормленіе чиновниковъ на общественныхъ квартирахъ, а затмъ, глядишь, и ‘общественная рубашка’, и прочія прелести. Хоть бы эти господа брали примръ кое съ кого, кто недавно постилъ многія волости и не желалъ даже выпить чашки чаю даромъ. Новое вино, видно, не вливаютъ въ старые мха!’ Должно быть, что такъ!