Кони приведены… Мы изъ сакли слышимъ ихъ нетерпливое фырканье. Одинъ такъ и скребетъ копытами твердую посл дождя землю.
Утро чудесное. Свжо. Пахнетъ жасминами. Изъ яркой зелени, усявшихъ откосы горъ, виноградниковъ красивыми пятнами выдляются пурпуровые крупные цвты гранатника и нжный серебристый пухъ миндальныхъ деревьевъ. Солнце еще высоко. Небо безоблачно, въ недосягаемой вышин его черными точками повисли орлы… Вотъ одна изъ этихъ точекъ все растетъ и растетъ… Ближе и ближе… и скоро, раскинувъ громадныя крылья горный хищникъ передъ нашими глазами стремительно ринулся въ сырую мглу глубокаго ущелья, прорзывающаго долину направо…
— Ну, Карапетъ Саркизовичъ, пора и въ дорогу!
Карапетъ Саркизовичъ, или, попросту, Карапетка, былъ хозяиномъ сакли и духапа, гд, въ пріятномъ обществ козлиныхъ бурдюковъ, мы провели послднюю ночь, на жосткой тахт. Толстый и красный, какъ свекла, армянинъ только зажмурился на наше привтствіе.
— Скорй, Карапетъ… Часа черезъ два жарко станетъ, тогда, пожалуй, опять у тебя придется остаться.
— Вай — вай! Завсымъ ничаво не нанимаю! Денга есть — сиды дома!…. Тамъ гара балшой будытъ… Еще тва балшой гара!’.. Тыперча давай минэ мыльонъ, тры мыльонъ, чтобъ я хадылъ гуда, хадылъ суда… Скажи: Карапетка-бери балшой тва тысачъ — бросай духанъ… Мы хачу!… Пыльмяныкъ есть у минэ завсымъ ешакъ (оселъ) будытъ кажи ему — ступай гулать… Нтъ, Тахта-лучи!… Ай-вай!
Какъ, впрочемъ, ни заманчива была философія духанщика, а хать пора… Стали расплачиваться. Карапетка оказался человкомъ очень добросовстнымъ. За ужинъ, состоявшій изъ плова съ бараниной, шишлыка и грузинскаго сыра съ виномъ, и за ночлегъ съ насъ взяли два абаза (сорокъ копекъ). Мы расплатились и только что хотли выходить, какъ духанщикъ вынесъ намъ матчары — молодаго вина, сладкаго, нжнаго и опьяняющаго…
— Зачимъ Питирбуръ?… Я и Тпилизъ не бывалъ!… Далока!… Другой башка надо!…
Коней, по условію, мы должны были оставить въ слдующей деревн. Тропинка, по которой намъ предстояло хать, спусякась прямо внизъ, шла параллельно теченію Ріона, потомъ опять взбгала на гору Харцминда, огибала ее но естественному карнизу, образуемому выступомъ громадной скалы, и, оставивъ въ сторон развалины стариннаго замка, приводила въ горное село, гд мы должны были пріютиться въ духан у еврея-караима. Богъ знаетъ какъ попавшаго въ эту глушь… Не успли мы ссть въ сдла, какъ изъ духана выскочилъ опять все тотъ же неизбжный Карапетъ.
— Пешкешъ (подарокъ) въ дорогу!
Смотримъ — дв бутылки мстнаго вина.
Мой товарищъ отблагодарилъ его сигарами, и мы, наконецъ, тронулись впередъ.
Спускъ былъ довольно крутъ. Кони невольно присдали на задъ, упираясь на переднія ноги. Кое-гд имъ приходилось почти съжать на хвост. Направо и налво изъ густой поросли, обдававшей насъ самыми опьяняющими ароматами и сплошь усыпанной красными кистями цвтовъ, то и дло выдлялись срыя скалы. Нкоторыя сверху были исполосованы трещинами, откуда, въ свою очередь, выбгали стрлки боярышника и дикаго оршника… Крупные обломки утесовъ лежали поперегъ дороги. Нужна была вся ловкость горскихъ лошаденокъ, чтобы взобраться на нихъ не споткнувшись и спуститься, не обломавъ ногъ о выступы кремнистыхъ гребней и горбинъ.
— Экая масса скалъ.
— Да, она тутъ не даромъ лежитъ…
И мой спутникъ пустилъ нсколько колецъ синеватаго дыма, плавно распускавшагося въ прозрачномъ и чистомъ воздух свжаго утреничка.
— То есть какъ же не даромъ?
— Мстные гурійцы разсказываютъ цлую легенду… Не знаю повторять ли.
— Ну не кокетничайте. Выкладывайте, что вамъ извстно объ этомъ дл.
— Знаете ли вы, что черти, какъ и люди, готовы терять голову отъ каждой юпки, попавшейся имъ навстрчу. Здсь, впрочемъ правильне, было бы сказать отъ каждыхъ бабьихъ шальваръ, потому что кутаисскія грузинки юпокъ не носятъ Впрочемъ, что касается здшнихъ женщинъ…
— Голубчикъ, нельзя ли безъ предисловій?…
— Я и забылъ, впрочемъ, что вы — цломудренный Іосифъ. Нужно вамъ знать, что здсь въ каждой гор свой шайтанъ есть. Исключеніе составляютъ только т вершины, на которыхъ въ старину незапамятную рачинскіе князья или другіе владтели понастроили храмовъ. Тамъ, вмсто шайтана, живетъ ангелъ… На этихъ же двухъ горахъ, какъ сами изволите видть, ни одной церкви нтъ. Народъ здсь, какъ тогда, такъ и теперь, бдный былъ. Посмотрите-ка самый богатый изъ нихъ какъ живетъ — за человка страшно!… Ну, такъ здсь и тамъ было по шайтану, да и черти-то попались какъ нарочно, самые злющіе. Сколько изъ-за нихъ горя выходило — страсть! Случалось, въ темную ночь огоньками разсыплются надъ бездной, мигаютъ себ сквозь туманъ. Путникъ прямо на нихъ и правитъ коня: аулъ, думаетъ… Утромъ только лошадь и его мертвыми находятъ внизу, на остріяхъ скалъ и на камняхъ долины. А то и днемъ тоже. Шайтанъ хитеръ былъ. Приметъ лизину хорошенькой двушки и манитъ къ себ. Юноша, разумяется, стремглавъ къ нему. Двушка отъ него въ кусты. Только смхъ серебристый разсыпается вдалек, точно кто-нибудь на подносъ серебряные абазы сыплетъ… Смотришь и опять покажется. Пришпоритъ коня несчастный, запей и кинется въ зеленую чащу, а за чащей — прямо внизъ пропасть! Не мало погубили эти шайтаны народа такимъ образомъ и старыхъ и малыхъ!
А сколько они съ бабами здшними пакостили — и разсказывать не хочется, особенно принимая въ соображеніе вашъ пуризмъ.
Лошадь многоглаголиваго Аввакума споткнулась — и онъ чуть не перелетлъ черезъ голову ея.
— Врно шайтанъ?…
— Нтъ… Заговорился… Подлецъ-дорога… Языкъ только прикусилъ.
— Не буду ли я этому непріятному обстоятельству обязанъ краткостью вашего разсказа?…
— Не ожидайте… Ну-съ, слушайте… Долго бы еще пара этихъ шайтановъ въ мір и согласіи губила христіанскія души, еслибы сюда не замшалась любовь. Въ долин появился старикъ грузинъ Дадіашвили съ дочкой Саломэ. Эту персону преданіе описываетъ какъ Елену-прекрасную, только до грхопаденія. Парисы въ Рачинскомъ узд не въ мод…
Лошадь опять споткнулась…
— Вы, врно, не кстати дергаете ее за повода?
— Есть тотъ грхъ.
Горскія лошади сами не споткнутся и не собьются съ дороги. если этому не поможетъ дерганіе за поводъ неумлаго здока.
— Увидли Саломэ оба шайтана и велію въ сердце своемъ любовь ощутили. Одинъ изъ нихъ даже поэтомъ сдлался, и сталъ въ Газет ‘Кавказъ’ стихи свои печатать, а другой сдлался музыкантомъ и написалъ оперу Сарданапа…
— Послушайте!… Пощадите же…
— Виноватъ… влюбились черти и стали обольщать двушку. Одинъ ей конфекты отъ Кочкурова презентуетъ, другой пикники у Огюста устраиваетъ, троишниковъ, билеты въ Итальянскую…
— Это, наконецъ, невыносимо!
— Ну, стопъ, будетъ! Такъ какъ шайтаны не могутъ принимать личины крещенаго человка, то поневол одному шайтану пришлось преобразиться въ татарина, а другому — въ еврея… Другихъ некрещеныхъ не было, потому что въ то время вдь почтеннаго сословія аблакатовъ еще не существовало… Понятно что Саломэ, какъ истая грузинка, не хотла выходить замужъ за обрзанныхъ. Хотя я съ своей стороны…
— Послушайте!
— Задумались шайтаны, что имъ длать. Обмануть двушку нельзя было, потому что чортъ можетъ только обладать христіанкой съ ея согласія. Думали, думали и, наконецъ, каждый ршилъ, что ему другой мшаетъ. Съ этого самаго и началась у нихъ вражда. А что вы думаете: не выпить ли матчары по этой причин?… Не даромъ же щедрый армянинъ Карапетка снабдилъ насъ этой амброзіей?…
Спшились и выпили.
— Собственнымъ языкомъ закусите, говорятъ вкусно…
— Ну, легенду, легенду!
— Началась между шайтанами вражда къ благополучію рода человческаго. Сброситъ путника въ бездну одинъ шайтанъ, другой подхватитъ и невредимымъ до земли донесетъ. Прикинется двушкой второй бсъ и только-что приведетъ къ опасному обрыву юношу, какъ вдругъ другой обернется звремъ и кинется навстрчу крещеной душ. Тотъ, конечно, назадъ — и чортъ съ носомъ! Враждовали такъ они долго. Саломэ даже замужъ успла выйти и наплодить Риисимію, Нину и Тамару. Черти даже и предметъ своей ссоры забыли въ непрестанныхъ помышленіяхъ какъ бы почувствительне напакостить другъ другу. Короче, исторія Довгочхуна съ Перерпенкой повторилась въ кавказскихъ горахъ, только, разумется, въ боле грандіозныхъ размрахъ.
Прямо надъ ухомъ послышался хриплый клокотъ. Я оглянулся: громадный темносрый орелъ взлетлъ вверхъ, сжимая въ когтяхъ судорожно извивавшуюся змю…
— Ну-съ, наконецъ, черти опомнились и, по обычаю благороднаго рыцарства, ршили окончить свою вражду поединкомъ. Одинъ сталъ на вершин той вонъ горы, а другой на этой — и давай швырять другъ въ друга камешками. А каждый камешекъ изъ цлаго утеса состоялъ. Швырялись они такъ три года и три дня. Засыпали всю долину каменьями. Окрестности на сто верстъ кругомъ обезлюдли. Наконецъ, отшельнику, жившему въ предлахъ ныншняго Рачпискаго узда, надолъ постоянный грохотъ,мшавшій ему молиться. Онъ и подвернулъ одному изъ шайтановъ камень отъ своей кельи. Тотъ-было обжогся этимъ камнемъ, да ничего стерплъ и, кинувъ, угодилъ прямо въ лобъ своему врагу той стороной камня, на которой былъ крестъ изображенъ… Затряслись горы, послышался подземный гулъ, р. Ріонъ вышла изъ береговъ, поколебались гордые замки на своихъ утесахъ, разслись досел неприступныя вершины и, жертва пламенной любви, шайтанъ, раненый священнымъ камнемъ, провалился прямо въ адъ.
— Слдовательно, эти скалы?…
— Остатки трехлтняго поединка. У васъ, поди, когда Кронебергъ съ Бліохомъ сцпились, такой рамбавіи (шума, суматохи) не было?..
Солнце было довольно высоко. Становилось жарко, а до долины было еще далеко.
Зато какія чудныя перспективы одна за другою мнялись предъ нами. Въ сровато-голубой дымк таинственныхъ далей тонули суровыя вершины, словно покрытыя серебряною стью ручьевъ — глетчерами. За ними смутно мерещились другія горы, но взглядъ не могъ уже уловить ихъ, точно расплывающихся въ туман, очертаніи.. Прямо подъ нами, внизу, въ глубокой котловин, среди зеленаго ковра садовъ и лсовъ, нсколькими рукавами разливался Ріонъ, граціозными излучинами огибая выступы горъ… А этотъ горный воздухъ, этотъ одуряющій запахъ южныхъ цвтовъ!..
Подъ вліяніемъ ли величавыхъ картинъ Ріонской долины или по другой причин, даже мой веселый собесдникъ притихъ, пристально вглядываясь впередъ.
— Какія богатства схоронены здсь. Жаль, некому ихъ разрабатывать.
— А что?
— Какъ же! Тутъ и каменный уголь встрчается, и богатыя ломки порфира и грюнштейна есть. А минеральные источники! Да помилуйте, въ одной глуши Рачинскаго узда, по которому третій день шатаемся мы съ вами, срныя, желзистыя, щелочныя и углекислыя воды есть. Мертваго воскресятъ.
— Чего ври. Спросите. Слава Богу, села эти извстны каждому, даже неучившемуся въ семинаріи. Да по всей Кутаисской губерніи, вы думаете, мало такихъ водъ: Аббасъ-Туманскія, Уравельскія, Аспанзенскія, Цинубакскія, Цхалтубійскія…
— Ради Бога! Въ ушахъ звнитъ. Поврю чему угодно, только перестаньте…
Въ Рачинскомъ узд находятся верховья р. Ріона. Ея окрестности, красивыя вообще, даже и въ низменной потійской равнин, здсь поражаютъ своимъ величіемъ. Обставленные грандіозными вершинами Кавказа, рукава этой рки проникаютъ въ многочисленныя долины, словно дремлющія въ тни своихъ садовъ и въ прохлад дремучаго лса. По тихимъ водамъ Ріона плаваютъ только небольшія каюки, и то отъ устья красивой рченки Губисъ-цхвали, впадающей въ Ріонъ въ предлахъ Кутаисскаго узда…
Рачинскій уздъ — клочекъ Имеретіи, составлявшей нкогда самостоятельное государство. А именно въ 1442 г. грузинскій царь Александръ I раздлилъ свои владнія между тремя сыновьями, причемъ старшему Вахтангу досталась большая часть ныншней Кутаисской губерніи, носившей тогда названіе Эгризъ или Имеретія. Владтели ея сначала носили титулъ эриставовъ, т. е. намстниковъ, но въ 1462 году эриставъ Багратъ, разбивъ грузинскаго царя Георгія, принялъ самъ титулъ царя Имеретіи. Нкоторое время эта несчастная страна находилась подъ властью Турція, обезлюдившей ее вслдствіе наложенія дани, по которой Имеретія должна была ежегодно отдавать завоевателямъ отъ 7 до 8,000 чел. въ невольничество. Имеретинскіе владыки не разъ обращались къ Россіи съ ходатайствомъ о помощи, и въ царствованіе Соломона I русскія войска первый разъ перешли Кавказскія горы, чтобы освободить Имеретію отъ турокъ. Въ 1804 году Соломонъ II вступилъ въ подданство Россіи, хотя черезъ шесть лтъ онъ и возсталъ противъ насъ, но, проигравъ сраженіе, долженъ былъ бжать въ Турцію, гд и умеръ въ нищет, оставленный всми…